Глава 1Когда мне говорили, что это глупая затея — я лишь улыбалась.
Когда меня убеждали бросить это дело — я лишь кивала.
Я не слушала. Кивала. Делала. И так стала приватным психологом, советчиком, опорой для многих, кто после Магической Войны потерял надежду, отчаялся… или сошел с ума. Как и мой скорый пациент. Он кстати будет здесь с минуты на минуту — пунктуален. Эту привычку ни единый катаклизм, ни Война не выбьет.
Звонок. Опускаю ноги с дивана, на ходу обувая причудливые мохнатые тапочки, и мягко плыву к двери. Не собранные, будто луной подсвеченные, волосы мягко хлопают по спине, без сквозняка или ветра — магия.
Дверь открывается, теплый воздух с улицы сопровождает в дом человека: высокий и худой, в темном костюме, рубашка застегнута под самое горло, волосы аккуратно зачёсаны, но под глазами залегли темные тени. Он бы казался здоровым, ухоженным молодым человеком, если бы не глаза — я с первой встречи в глазах увидела его диагноз.
Он, казалось, странник собственного сознания. Костюм, чистые волосы, пунктуальность — привычки, которые руководят его жизнью. Разум, душа — блуждает в неведомых потемках.
— Проходи, — мягко приглашаю в свой кабинет. Он, как и прошлый раз, позапрошлый, как и месяц назад, как и в первый раз, молча бредет в комнату и садится в кресло. Спина прямая, словно натянутая струна, но я уже знаю, что едва мы начнем разговор он расслабится — всегда расслаблялся. Вновь в душе радуюсь, что не нужно прибегать к гипнозу, не люблю эту процедуру.
— Чаю?
Знаю, что откажет, но все равно спрашиваю. Кажется, будто если он согласится, то это будет очевидный прогресс терапии. Глупое и придуманное мною суеверие.
Сажусь напротив и забрасываю ноги, прямо в тапочках, на диван — это создает иллюзию дома, надежности, возможности не молчать, а делится всем наболевшим.
— Забавные тапочки, — замечает он. Глухо, без улыбки, сухо брошенный факт.
— Спасибо!
Не стоит говорить, что он повторяет это каждый раз — не профессионально. Они молчат с минуту. Я концентрируюсь, а он кажется раздражается от тишины. Вообще-то, он говорил, что любит тишину, но бесится. Все люди с причудами — в свой адрес я за лет десять всякого наслушалась. А кто без причуд?
Собравшись, глубоко вдыхаю и посчитав до пяти выдыхаю. Пациент напрягся — знает, что будет дальше. Трудно спрашивать, да и метод не помогает. Но раз он просил меня, то:
— Ну и как она?
Вот теперь её сеанс начался. Мужчина нахмурился, на губах скользнула усмешка — его любимая тема — и начал свой еженедельный «отчет».
— Ты не представляешь, едва я прошлый раз вернулся домой, после сеанса, обнаружил её у камина.
Я за ряд сеансов привыкла к странным вступлениям, но нельзя молчать, нужно общаться. Он был ей интересен этими рассказами, будь она писателем написала бы книгу — роман, любовный. Но в конце была бы трагедия.
— У камина? И что же?
— Она сидела на холодном полу у камина, — он выразительно посмотрел на неё, будто дальше будет очевидная шутка или она должна была знать концовку истории. — Ковер пропал.
— Пропал?!
— Да, это очевидно!
Он резко поднялся и подошел к камину в её кабинете. Он был слабо разведен — начало осени, солнце ещё греет. Но он все же попросил подкинуть пару поленьев.
— Она выглядела виноватой, а я понял почему, ведь это был мой любимый ковер. Она сказала, что случайно прожгла его, когда разжигала камин. А я назвал её глупышкой, ведь его можно восстановить магией. А она сидит и морозит свою пятую точку.
Под конец рассказа он уже мягко улыбался, а сквозь шум горевших поленьев я услышала, как он нежно добавил: «Очаровательную пятую точку».
— И вы восстановили ковер?
— Да, — он радостно, кажется облегченно улыбнулся — очевидно боялся, что я не проникнусь рассказом. — А потом вдвоем сидели у камина и пили её любимый чай.
«С лимоном».
— Знаешь какой её любимый чай? — пауза. — С лимоном, — сам себе отвечает он, — и без сахара, от чего она смешно морщит нос.
Я знаю её любимый чай. Все знают. А мужчина стоит у камина и будто не мне, а сам себе продолжает рассказывать. Мне не стоит его прерывать — его любимая тема, единственная с которой он приходит сюда.
— Мы хоть и грелись у камина, но она все равно простудилась. Думал отменить встречу, она ещё чихает… и смешно морщит нос.
Мужчина встревоженно смотрит в сторону двери. Вид решительный.
— Нет-нет, — тороплю его усадить назад в кресло. — Не уходи, уверена все в порядке.
— Конечно, она ведь ведьма столетия, — успокаивается он и я с легкостью подталкиваю его к креслу.
На долгие пять минут в доме застывает тишина. Я за это время стараюсь успокоится и настроится. Мужчина в кресле, казалось расслабился, но все это иллюзия, притворство, взращённое ещё с пеленок. Пальцы сжимают обивку кресла, дышит через рот — медленно и тяжко. Любимая тема разговора вспарывает старые раны: и у меня, и у него.
— Помнишь, ты мне обещал рассказать…
— Как мы ей купили кота?
— Да, именно.
Он сам подбрасывает новую тему, его глаза загораются огнем — теплым, зачарованным. Я удобней устраиваюсь на диване, вымучивая из себя улыбку — он верит моей напускной заинтересованности. Здесь нужно играть, важно подыграть, пусть говорит.
— Мы тогда рано встали, точнее она. Я остро чувствую, когда её нет рядом. Она сидела на подоконнике: голова опущена, носом клюет, нижняя губа закушена. Тогда она сказала, что скучает за своим котом. Никогда не понимал её любви к этому большому рыжему валенку, — криво усмехнулся он. — Тогда, мы пошли в магический зверинец, даже не позавтракав. Я так хотел её порадовать, терпеть не могу, когда она печалиться или злиться, — он с ухмылкой потер правую щёку, что-то вспомнив. — Там было столько разных животных, глаза разбегаются, но только не у неё, ведь она с крыльца заметила милейшего котенка. Его мы и забрали.
— И как назвали? — вырвалось у меня, о чем я резко пожалела. Детали, нельзя спрашивать такие детали. Глаза мужчины резко забегали, улыбка погасла, дыхание участилось, и он резко вздрогнув поднялся с кресла.
— Я забыл… не помню… как… — нервно бормотал он, а меня охватила паника. Так я его не смогу успокоить, было, проходили. Собрав весь профессионализм, я подошла лишь успокоить, но уже было поздно…
— Я не помню, как я мог забыть имя нашего кота, он ведь её развеселил, у него… неё… или… шерсть цвета… чёрт… какого… — он поднял глаза на меня: холод и влага, зрачки бегают по лицу, но взгляд сквозь меня, сейчас далеко от этого кабинета.
Кладу руку ему на предплечье, в попытке вернуть его сознание. Он дергается и спешит к выходу из дома. Я не могу его упустить, слишком рискованно, неизвестно, что он в таком состоянии сделает, какой вред причинит… себе. Последняя попытка, кричу:
— Драко!
Звук собственного имени, будто его отрезвляет. А меня отрезвляет, то что он наконец-то остановился у самой двери — едва успела. Драко остановился, я со спины не видела, но казалось, что он осматривается и когда поворачивается, в глазах застывшее разочарование: он не хотел здесь быть, но был.
— Лавгуд, — привычка фамильярничать уже не раздражала, его особенная визитная карточка.
— Да, — отвожу взгляд на кресло. Он понимает немое приглашение и нехотя идет к своему постоянному месту.
— Я вновь…
— Да, — шепчу я. Сейчас я не психолог, а друг, единственный и нужный. Спадает весь груз знаний о психологии человека, о посттравматических расстройствах, о нервозах, о кошмарах, о лишении рассудка…
Веки мужчины опускаются, губы сжимаются в тонкую линию: постарел за минуту на хороший десяток лет.
— О чем на этот раз?
— Драко, не надо…
— Надо… я захочу сказать ей об этом…
В горле застывает ком, в глазах слёзы. До чего трудно говорить о людях, которых ты знаешь, с человеком, которого также знаешь. Это своего рода пытка: ведь не откажешь ты даже школьному задире. Вот и не смогла отказать.
— О… ковре… чае…
— И кошке… — он казалось знал алгоритм собственных рассказов. Это как сновидения: все пережитое за день воплощается в снах, в их самых различных формах. Так и у Драко. — Ты видел сегодня кошку?
— Наверное, — он тяжело выдыхает. — Я устал, зачем я прихожу сюда снова, и снова, и болтаю какую-то чушь. Что мне это дает? Что?
— Успокоение.
— Это не дает мне успокоение. Ты знаешь, что бы мне его дало…
— Да, — по щеке, сорвавшись, покатилась слеза.
— Не плачь, Лавгуд, — мягко тешит он, будто его я у него на сеансе. — Я пойду, спасибо тебе.
Я подымаюсь вместе с ним и провожу до двери. У порога он поворачивается.
— Я так надеюсь сюда больше не приходить, не искать этого успокоения, но я не в ладах с собственным рассудком. Просыпаюсь — её нет, но ведь и никогда не было…
— Была, в твоих желаниях, наверное.
— Я ведь последний кто её видел перед смертью, наверное, поэтому.
Я лишь пожимаю плечами.
— Ты ужасный психолог, Лавгуд, — с иронией, без злости говорит Малфой. — Почему я сам себя анализирую?!
Хотела бы сказать, что когда он сюда вернется, то она его проанализирует, но это будет звучать жестоко. Ведь каждый раз Драко прощался, но всегда во вторник в пять приходил к ней уже год. Сегодня ровно год.
Фыркнув, не со злости, а лишь бы наполнить тишину, хоть одним звуком, он вновь поворачивается к двери.
— Ты к ней сегодня пойдешь? — напоследок спрашиваю я.
Запись № 0519.
Пациент: Драко Люциус Малфой.
Пациент также нестабилен. Симптоматика стабильна без кризисов.
19. 09. 2000 г.
— Да, ты ведь знаешь, что я остро чувствую, когда её нет рядом.
Луна тяжело вздыхает, закрывая журнал пациентов. Ноги несут её к теплой, нагретой осенним солнцем, веранде. По пути ей попадается чашка чая, магия не дает остыть ароматному напитку. Уже сидя на старом пуфе, она делает маленький глоток.
«Лимонный».
Глаза сами собой наполняются слезами и глотая чай вместе со слезами, она тихо шепчет: «С Днем рождения, дорогая…»
