Глава 1Гермиона проснулась от звонка совершенно немагического будильника. Хлопнула по кнопке, отключая его, и вылезла из постели. До выхода оставался час с небольшим. Она давала себе столько и ни минутой меньше. И того еле хватало, чтобы нацепить образ всем довольной героини войны.
Выпутавшись из плена мокрой сорочки - совершенно старушечьей в синий цветочек вещицы, она махнула рукой и принялась снимать постельное белье в стирку. Гермиона была заслуженным клиентом прачечной на первом этаже трехэтажного кондоминиума, в котором она снимала целых два блока, чтобы с комфортом разместить разбухшую библиотеку и лабораторию.
Предположим, наволочка промокла от слез. Она привыкла плакать почти каждую ночь. Вот уже год, как она перестала просыпаться от разводимой сырости. Усталый мозг не реагировал на дискомфорт. Но вспотеть до такой степени! Надо бы убрать перину. А если убрать перину, придется накрутить температуру в батареях. Вырастет цена на жилье. Не будет ли слишком дорого? За подобными размышлениями стало странно, что такое обуревает ее по ночам.
Ровно три года, семь месяцев и двадцать девять дней прошло с момента финальной битвы. Не нарочно, само так выходило. Она не смогла забыть. Так и не сошлась с Роном, отбросив наносное, как только появилась возможность стать попа к попе и - кто дальше отпрыгнет. Она вообще ни с кем не сходилась. А теперь к ночи.
***
Ей снова снились руки. Руки, поглаживающие по голове и спине. Изящные пальцы, забирающиеся в волосы и массирующие кожу. Она никогда не видела в них и намека на дрожь. Даже под гнетом смертельной усталости, в плену непереносимой, застящей разум боли они отмеряли ровно три капли в ложечку с прозрачным липовым медом.
- Может быть, не надо?
- Поспи. Ты устала.
- Сон будет без сновидений?
- Как всегда…
Она больше не могла принимать Сон Без Сновидений, очевидно, получая мазохистское удовольствие от ночей воспоминаний. Со временем образ поплыл. Он не стерся, а приобрел мультяшную резкость. Гермиона понимала, что глаза у него были не такими глубоко запавшими, как глазницы у черепа, а выдающийся нос - не настолько заострившимся. Он снился ей, уходящим из жизни, таким, каким она запомнила его на полу Визжащей Хижины, в тщетных попытках заткнуть ужасающие раны на шее. В запахе свежей крови - резком, приторном, ржавом, сменяющемся в памяти запахом пепелища, на котором не нашли останков.
Первые несколько месяцев она искала информацию, сеяла через мелкое сито любые мелочи, хваталась за соломинку и обреченно тонула раз за разом. Наконец, она придумала сказку - про оборотное зелье и привычную нелюдимость. Тешась немного этой мыслью, она успокоилась, но на совсем короткий срок. Причины скрываться от нее? От нее, а не от всего мира! Она еще помнила не только руки, но и вкус этих губ, их контур, рельеф, жадное движение.
У них никогда не было времени оценить, осознать, да, на худой конец, что-то скорректировать, и они наслаждались моментом, каким бы он не выдался.
Она помнила тот тихий вечер на краю глухого противостояния и активной войны в штаб-квартире Ордена Феникса на Гриммо двенадцать. Она бродила подобно призраку в ночи. Ненароком ей стало известно, что он вновь на задании в стане Пожирателей Смерти. И никому не было дела до него и того, что она слоняется без сна в немом ожидании, стараясь не выдать своего бдения.
Он ввалился через порог усталый и злой, но, вроде бы, целый. Уставился на нее, как на назойливую помеху. Возможно, он хотел в душ, поесть или напиться. Трудно сказать, когда у человека на лице написано вечное недовольство, перемежающееся смертельной обволакивающей усталостью. Но он не бывал другим. Это же – Северус Снейп!
Не дожидаясь очередной колкости, слетающей с его уст, как само собой разумеющееся приветствие, Гермиона неуклюже боднула его головой куда-то в грудь, куда достала по росту, подлезла под удивленно растопыренные руки и крепко-крепко обняла. Кажется, она что-то лепетала, приличествующее случаю.
- Целый! Живой! Мой! Се-е-верус!
Она потянула его имя, пробуя его на вкус, словно долгожданное запретное лакомство.
- Еще скажешь, что ты сама это придумала? – в голосе сквозила подозрительность.
- Угу, - отвечала она, блаженствуя и совершенно не замечая подвоха.
Это божественное сочетание звуков на выдохе, безусловно, сыграло свою злосчастную роль. Шагу не отойдя от двери из-за мерзких отрубленных голов домовых эльфов на стене коридора, он по-хозяйски прижал ее к себе, не намереваясь выпускать - но больше, конечно же, ничего.
После этого у них сложилась система немых сигналов, приводящих на островок тихого счастья среди бурь.
Спустя неделю, как всегда под покровом ночи, перед камином, прямо на полу он, зажмурившись и жутко стесняясь, поцеловал ее в губы. Действие этого поцелуя оказалось еще более загадочным, чем магия хроноворота. Секунда времени, украденная у вечности, выпавшая из хода бытия.
Гермиона продолжала понимать и отдавать себе отчет, что все еще является достаточно маленькой девочкой. Таким образом, открытая демонстрация отношений, как и их замалчивание, попытки окрасить чем-то наподобие дружбы были одинаково мучительны. И она совершила достаточно взрослый поступок, хотя на уме имела совершенно другое.
- Я люблю тебя, Северус! – призналась Гермиона. – Только подожди меня немножечко и не смей умирать!
Ей так хотелось дать ему что-то, ради чего стоило бы выжить!
- И я люблю тебя, Гермиона, – ответил он совершенно естественно, как будто это была всем известная истина. – Пожалуйста, постарайся не наделать глупостей, пока я пытаюсь выжить в ожидании тебя.
- Глупость – это умереть? – спросила она.
- Безусловно! Смерть – единственная непоправимая глупость!
***
Пятый курс с его подготовкой к СОВ не способствовал общению. Гермиона была нагружена сверх всякой меры и Долорес Амбридж с ее зверствами, загнавшая учеников в прокрустово ложе, где хуже всех приходилось Гарри. Гермиона отлично помнила этот год, закончившийся триумфальным нарушением обещания не делать глупостей и проникновением в Отдел Тайн. Их изрядно потрепало тогда. Поддерживало ее только то, что его не было среди тех Пожирателей. Другая задача. Его не было и у койки больной Гермионы. Только сменяющие друг друга ромашки. На первом букете записка гласила: «За близость к самой большой глупости…» Потом была всякая ерунда, что-то значащая только для них. Перед выпиской записочка была суховата, но многообещающа: «До скорой встречи…»
Лето было в разгаре. Несмотря на хорошую погоду, обилие почты и прекрасное настроение родителей, ей было тоскливо. Она как наяву ощущала сейчас тяжесть той книги, плотность ее страниц под подушечками пальцев, свежий типографский запах. Плечи Гермионы рефлекторно напряглись от нагрянувших воспоминаний. В ту минуту вредноскоп наполнился черным дымом. Так близко!
Она схватила палочку, наплевать на запрет, за своих близких мисс Грейнджер собиралась постоять не на жизнь, а на смерть. Отец открывал двери. Ничего не соображая, она с силой оттолкнула его и оказалась на улице. Несколько мгновений она щурилась против солнца, разглядывая визитера. Высокий мужчина в джинсах и футболке горчичного цвета, в открытых кожаных сандалиях - она упорно не хотела узнавать его, ни одной ассоциации, пока не взглянула, наконец, в лицо. Там все как раз таки было без изменений – ни румянца на впалых щеках, ни свежести глаз, эти темные круги значительно больше гармонировали с сюртуком, морщинке между бровей добавилась резкость, а губы были сжаты еще плотнее. Только волосы он собрал в хвостик на затылке, что ему шло и несказанно молодило.
Все еще не обращая внимания на отца, она бросилась ему на шею и получила такой долгожданный поцелуй, что был потерян счет времени. Прижимая ее к себе с неистовой силой, рискуя что-то повредить и наставить синяков, он достал из кармана палочку и направил ее на ошалевшего отца девушки.
- Обливиэйт.
Медленно, нехотя выпустил ее, и они вошли в дом.
- Эм, а, ну… Это – мой преподаватель – профессор Снейп.
- Очень приятно! Чему обязаны?
Мистер Грейнджер хотел учтиво сказать – наслышаны, но ничего они не слышали про такого преподавателя, ни хорошего, ни плохого.
Северус врал. Он делал это так часто, так искусно, с такой самоотдачей, что вызывал уверенность у куда более подозрительных личностей и под угрозой неминуемых пыток, а может быть и гибели.
- Не сердитесь на Гермиону, пожалуйста. Она никогда ничего не забывает. Она просто не могла знать. И я не знал до последнего, получу ли разрешение взять соавтора в свой проект.
- Соавтора! – всплеснула руками Гермиона. Он остался доволен ее реакцией.
А она помнила улыбку, осветившую тогда его лицо. Как же стало заметно, что он молод. Она поймала себя на робкой дрожи губ, пытающихся растянуться в улыбке при этом воспоминании. Ага, так все и было, но его нет! Теперь нет! Рядом нет! Нет совсем! Она рассерженно плеснула себе еще кофе. Психостимуляторы были нужны, чтобы сосредоточиться и пережить всю гамму чувств, шедших в следующем воспоминании.
Вредноскоп никогда не ошибается. Северус продолжал быть пожирателем смерти. И он бессовестно крал ее под благовидным предлогом, из-под носа у родителей, изрядно провентилировав им мозги. Гермиона не возражала.
Пока оцепеневшие Грейнджеры сидели в гостиной, усваивая под комплексом заклятий свои новые воспоминания, они поднялись в комнату Гермионы собрать вещи. Она не готовилась к школе, и школьный багаж был собран стараниями Северуса.
- Что брать, помимо? – спросила она, имея в виду летнюю одежду.
- Хочешь, ничего не бери, - ответил он с легкостью.
Она как наяву помнила прикосновение его губ к шее, плечам. Стало совершенно понятно, куда он клонит. Он давал ей возможность отступить сейчас, выказывая намерения. Но за его решимостью, безусловно, стояло какое-то отчаяние. Она еще не знала о том, что время кончается. Но теперь догадывалась.
Тогда они трансгрессировали в домик на побережье. Маленькое строение почти сплошь из стекла, не принадлежащее Северусу, но занятое ими на законных основаниях. Не любила она этого друга, но испытала определенную благодарность.
Она позволила ему все, но как бы это странно не звучало, на своих условиях, как и развитие чувств - произошло с ее подачи. Зерно, зароненное в благодатную почву. Он хотел любви. А она смогла разглядеть его мольбу. Значило ли это, что Снейп мог откликнуться на предложение любой женщины? Впоследствии она много истязала себя этим вопросом.
Она выскочила из дома в малюсеньких джинсовых шортах и наслаждалась их преимуществами. Он покрывал поцелуями ее ножки. Но Гермиона, теряя разум, нашла в себе силы остановить его.
- Все будет твоим, но при одном условии, - сбивчиво высказалась она.
- Какое условие? – невыносимо было вспоминать его глаза, затуманенные желанием.
- Даже если сейчас все разрушится, я обязана попросить… Расскажи мне все! Всю правду прямо сейчас! Я должна знать, чтобы выжить, чтобы не мешать тебе выживать. Чтобы я не думала лишнего или в неверном ключе. Я обещаю поверить всему, что ты скажешь. Иначе, кому мне еще останется верить? Ты – моя единственная истина!
И он покорно рассказал все, включая тайну непреложного обета, данного Нарциссе, и как она перекликается с просьбой директора о последнем одолжении. Он знал свои перспективы. Знал, что Пожиратели готовят ему место директора. И много чего такого, о чем она поклялась не рассказывать друзьям.
А дальше была бездна. Он сжал голову руками и спрятал лицо, не надеясь больше ни на что. Потому, когда Гермиона с силой отняла его руки, ей передалось его сумасшедшее безысходное ожидание. Она ничего не могла вспомнить плохого о соединении двух тел в тот день. Не важно, первым оно было или первым и последним заодно, они почувствовали соприкосновение оголенных нервов, слияние душ. Нельзя было остаться прежней после такого.
На шестом курсе они были главными, самыми страшными и отчаянными нарушителями правил. Изыскивая самые абсурдные возможности для встреч.
Все предначертанное было исполнено в точности. Гермиона не пыталась выйти с ним на контакт, ожидая благоприятного момента. То, что весь этот фарс с побегом, скитаниями, поисками и самой войной когда-нибудь закончится, была единственная греющая ее мысль. А потом ушел Рон.
К моменту его возвращения, в котором ни один из друзей не сомневался, у них созрел второстепенный план по рассеиванию внимания противника. Исход был близок, а ожидание невозможно. Она сама предложила свое возвращение в Хогвартс.
Гермиона не вздрогнула. Все, о чем она помнила, было россыпью драгоценностей. Особенно возвращение… Ее схватили и потащили в директорский кабинет, причиняя боль и унижая. Но ей было все равно. Она увидела его. И то, что он был относительно цел, способно было исцелить любые ее раны.
- Я допрошу ее, - сказал он бесцветным голосом. – Надеюсь, у нее найдется что-нибудь ценное для Хозяина.
Она услышала среди удаляющихся голосов печальный женский возглас: «Бедная девочка!»
Они соприкоснулись лбами. Портреты в недоумении зашевелились.
- Прочь отсюда! – его голос сорвался на истерический визг.
Моментом рамы опустели. Губы у самого уха опалили дыханием подкорковые структуры мозга.
- Кричи!
И она выдала в его губы, в расплывающееся перед глазами лицо абсолютно звериный, первобытный вопль болезненного счастья, от которого дрогнули стекла.
***
Вот и конец. Добралась. Гермиона уложила волосы и отправилась неспешным магловским транспортом в патентное бюро при Министерстве Магии. Рождественские ярмарки отгремели, но Новый год никто не отменял. Она твердо решила, что зайдет на одну такую на площади по дороге домой. Захотелось купить сладостей и крепкого красного вина. И там можно было выпить глинтвейна прямо на улице. Не то чтобы так уж хотелось напиться. Хотелось почувствовать себя причастной к жизни. Она ощутила невероятный пророческий подъем. И совершенно не зря она прокрутила перед мысленным взором основные вехи своих странных прерывистых и отчаянно безысходных отношений с самым лучшим мужчиной на земле. Его больше не было. Не повторится. Хватит искать входа в одну и ту же реку. Зачем она похоронила себя заживо?
Гермиона предполагала, что мимолетная, завязанная сегодня интрижка ни к чему не приведет. Скорее всего ей станет противно до тошноты. Разве что попытаться склеить высокого брюнета, закрыв глаза. Она хотела чего-то плотского, настоящего. Печально, что у гипотетического брюнета не могло случиться того же голоса. Ужасно, но у него наверняка не могло быть и зачатков того чувства юмора. Он не сумеет так приготовить кофе. Он не будет так смеяться. Не процитирует те же стихи. В конце концов, он вряд ли окажется сколь-нибудь сносным любовником. Слишком высока была планка. Как можно так жестоко обманываться?!
Если только она не обманывала сама себя! «Ты отпустил меня?» - спросила она мысленно. Ответом стала тишина в голове. Не осталось сил отвечать за него. Она действительно не знала, что бы он сказал, будучи живым, на вопрос такого рода. Скорее всего, высказался бы однозначно по поводу ее умственных способностей. Будь он жив, самого вопроса не могло возникнуть. Отпустил! Ради чего это?
Легкий морозный воздух, звенящий предвкушением второго, светского праздника, но не менее любимого, отрезвил ее. Она приближалась к площади, заставленной рядами пестрых палаток. Мишура, огоньки и вкусные пряные запахи окончательно расправились с хандрой. Гермиона поймала себя на мысли, что улыбается. Надо бы навестить просто так семейство Поттеров, тактично оставивших ее в покое, после многих тщетных попыток вытащить из скорлупы. Гарри знал и понимал, что эту броню нельзя отрывать, как панцирь у черепахи. Иначе она рисковала погибнуть. Законсервировавшаяся Грейнджер ожидала момента, намека, знака в поисках потерянных нитей, связывающих ее с окружающим миром.
Гермиона смотрела на пробегающих мимо детишек. Надо бы родить ребенка… Совсем недавно она наткнулась на странную для мира маглов, такую сакральную теорию о том, что генетический материал первого любовника непостижимым образом сохраняется и способен воплотиться при рождении первого ребенка. Самая, что ни на есть, магическая теория. Может быть, таким способом попробовать заполучить себе воплощенное счастье? Скорее всего, ей просто хотелось любить и влюбиться, или заботиться о ком-то, кроме себя несчастной. Где же она несчастна, оставшись живой и невредимой после той мясорубки?
Дети были слишком назойливо безгрешны и не осведомлены, как тяжело жить. Она отмела мимолетную слабость. Просто, не следует повторять подвигов самоотречения, которые даже Северус, в конце концов, отбросил, с головой окунувшись в предложенное чувство. Ведь их отношения развивались на фоне двадцатилетней разницы в возрасте, в чем она так редко отдавала себе отчет.
Она купила бутылочку сладкого крепкого вина и двигалась к привлекательной палатке со сладостями. Ее манила горка медовых пряников в глазури. Конечно, не то, что в Сладком королевстве, но сейчас именно то, что нужно! Она взяла их и какие-то приторные цукаты, кажется, дынные. Подумав немного, героиня войны без зазрения совести присовокупила к набору кусковой горький шоколад, который собиралась растопить в котле дома и смешать на сон грядущий с ингредиентами для изготовления «Сладких грез», чтобы всю ночь слизывать сладко-горькие капли с его губ и не замечать, как промокает насквозь подушка.
«Сладкие грезы» не относились к запрещенным зельям. Да и она, имея собственную лабораторию, еще не то смогла бы приготовить. Невинное увлечение и дело всей жизни. С такой самоотдачей, чтобы он мог ей гордиться.
Ухватив в охапку тяжеловатый пакет, Гермиона побрела дальше. Она намеревалась еще прогуляться, прежде чем из темного угла трансгрессировать к порогу собственного дома. С возвращением тянуть не хотелось. Она была достаточно умиротворена, чтобы устроить вдовьи посиделки и не обрушиться в бездну скорби. Захотелось даже приодеть купленный в прошлом году кружевной пеньюар. Жалкая была попытка доставить себе немного удовольствия.
Тот самый шатер она заметила издалека. Народу у него толклось не очень много. Он находился на краю ряда и не был освещен. Только необходимая малость внутреннего света. Судя по витрине, торговали там чаями и лекарственными травами. А если еще и зельями? Проверить что ли лицензию? Гермиона надвигалась подобно неотвратимой волне. Но внезапно ее внимание привлек человек, опередивший ее на несколько шагов. Она смотрела в спину мужчине в сером пальто и серой шапочке, натянутой на уши.
Его манера передвигаться, силуэт: он чуть хохлился от мороза, заправив руки поглубже в карманы. Ей ли было не знать, кто так шагами мерил комнату или аудиторию, так он прогуливался с раннего утра по кромке прибоя, встав намного раньше, а она следила за ним, сидя на крыльце, закутавшись в жесткое неудобное покрывало. Не может быть!
Теперь ей казалось, что рост и телосложение мужчины соответствует. Оставалось только подбежать сзади, сбить с него шапку и удостовериться, что вокруг головы всколыхнется потревоженное черное каре мягких тонких волос. Она до боли закусила щеку изнутри, чтобы ничего не нарушить. Не вспугнуть этого мужчину, который, скорее всего, окажется обычным человеком, вставшим на пути у фантазирующей волшебницы.
Он остановился у лавочки и завел разговор. Потянулся и расстегнул пуговицу на пальто, чтобы достать что-то из-за пазухи. Перестать дурить! Конечно же, это будут деньги. Он что-то покупает, на то и магазин, чтобы в нем покупать и расплачиваться. Предусмотрительно носит бумажник во внутреннем кармане. Она почти поравнялась, не смея дышать, и услышала обрывок разговора.
- Против простуды, жаропонижающие и апохмелки, - говорила женщина за прилавком.
Гермиона напряглась. Нет уж, конечно можно представить, что магл лечится травами – какой-нибудь сектант. Если бы он не протягивал несколько знакомых изящных флакончиков с притертыми пробками. Один из которых даже блеснул золотом. Золотой флакон! Химичим для кого-то удачу? Есть доступ к черному рынку? Так-так!
- Это завтра. Сегодня только заказные.
Сердце пропустило удар. Один, другой, третий, оно просто встало. В глазах темнело, а из горла рвался крик. Сократив расстояние одним шагом, она перехватила пакет на одну руку, а другой рванула мужчину за рукав пальто лицом к себе. Теперь и умереть было не жалко от собственной глупости. Сердце пошло, разгоняясь до бешеной скорости. Кровь хлынула в лицо застучала в ушах. Теперь его партия.
Сейчас, по логике вещей, он скажет, что она обозналась или прежде объяснится с ведьмой в ларьке. Ситуация ведь была совершенно обыденной со стороны. На сколько хватит его выдержки? Или не осталось там ничего за душой?
Северус молча рванул ее в тесноту между двух палаток. Красные стены сдавили их, а за ними удушливая труба трансгрессии. Ее впервые вырвало после приземления. Хотя она сотни раз проделывала это сама и в паре, и даже втроем, и, не успев толком придумать место, перед лицом опасности. Было неудобно и горько от желчи из пустого желудка во рту. Это – горечь разочарования и бессилия…
Он настойчиво забрал пакет из ее рук, поставил на снег, очистил заклинанием ее одежду от постыдных следов. В лицо ударила целая пригоршня колючего холодного снега. Она рефлекторно набрала его в рот, рассосала и проглотила, чувствуя себя чистой и вполне пригодной для любого использования. И только потом их губы соприкоснулись, чтобы стоять так, как два соляных столпа, пока ноги не стали замерзать в глубоком снегу.
- Где мы? – спросила она, не чувствуя надобности в надломе и пафосе.
- Около моего дома, - ответил он обыденным тоном, как будто давным-давно собирался ее пригласить, а дела мешали.
Он подхватил ее на руки, не забыв при этом суетный сверток, и направился сквозь плотно стоящие деревья к маленькому домику в лесу. Почему она представляла себе все именно так? Возможно, когда-то и был разговор, которому не придавалось большого значения. Он изначально не собирался выживать, осознала Гермиона. Тем сильнее был священный трепет предвкушения рассказа. Сейчас голос и слова были важнее тела, которое она хотела просто растерзать. Она сделала над собой немыслимое усилие, чтобы не скатиться к животному состоянию.
Все это – уют, тепло, его близость и сама жизнь были сплошным новогодним чудом. В рождество она верила без особого рвения.
- Говори! – приказала она властно, стаскивая с него шапку и пальто, и содрогаясь от осознания, что ничего не изменилось и он остался собой до мозга кости. Не поправился и не сменил прическу, оставалось надеяться, что и внутри ничего не сломалось.
- Прости!
- Неправильный ответ! – разозлилась Гермиона.
Он посмотрел затравленным взглядом, в котором, как в калейдоскопе, мелькнули все знакомые чувства и переживания, вновь заставляя ее быть сильной.
- Я умирал и смалодушничал. Мне показалось, что ты отпустила меня и оплакала прямо там. Если честно, шансов выжить не было совсем. Будь у меня толика везения, как у Гарри, а так, я, оказалось, просто привык к самым разным ядам. И яд Нагайны не отличался ничем, кроме своей силы и обилия. Его очень трудно было переварить. После того, как вы ушли, как они предусмотрительно утащили тебя за собой, я перестал умирать, смог собраться с силами и ретироваться, подпалив хижину.
- Ну! И где логика?
- Возможно, я все же отравился, - он напоминал провинившегося студента. – Плохо соображал.
- Почти четыре года? – Гермиона приближалась к мысли уничтожить окончательно любовь всей своей жизни.
- Я надеялся, что ты сможешь стать счастливой! Без меня и всего, что ко мне прилагается, - он совсем опустил глаза.
- А что к тебе прилагается? Может быть, любовь? – заорала она как обезумевшая.
Со вздохом облегчения он прижал ее к себе, как в самом начале, чтобы навести хрупкие основания под разрушенными мостами взаимопонимания.
- Надеюсь, ты постараешься понять то, что я как-то не могу вразумительно объяснить.
- Не надо стараться. Я не обижаюсь. Но как ты? Старый шпион!- пробубнила она.
- Послушай, давай внесем ясность, - он все еще не отпускал ее, несмотря на деловой тон, - я не хочу публичной жизни.
- А? И всего-то? – отвечала она почти лениво.
Это был тест на память. Сейчас она и чувствовала себя почти идентично, чтобы изобразить эмоцию с возможной достоверностью. Так она выражала мысли после изматывающего и потрясающего секса.
- Практически единственное условие, если мне их позволительно выставлять.
Гермиона чувствовала, как ее медленно отпускает, а по каждой клеточке тела разливается долгожданное тепло. Теперь все будет хорошо! Она запустила пальцы в его волосы, чтобы притянуть для отложенного на время объяснений поцелуя. Потому что не хотелось больше ничего ждать!
- Диктуй любые условия! Не много же я думала тогда, заключая нечеловеческое соглашение и заставляя тебя вывернуться наизнанку, прежде чем разрешить то, чего и сама страстно хотела.
- Поверить не могу… - он осекся.
- Да ты уж постарайся! – попросила она менторским тоном, в который вложила всю свою любовь.
