ГлаваПохороны были трогательны. Обошлось без помпезности, конечно. Северус Снейп — герой, в одиночку спас волшебный мир, но его имя и репутация навсегда были запятнаны из-за связи с Пожирателями смерти. Он принял это. Даже в самом конце. Шёл в объятия смерти с высоко поднятой головой и чистой совестью; по крайней мере, он так говорил. Гермиона ему не верила. Хотя за годы целительства научилась не задавать любопытных вопросов пациенту, чей конец был уже близок.
Когда главный целитель — мистер Эмброуз — вручил ей это задание, она изо всех сил пыталась отказаться от него. Гермиона ругалась, сносила всё на своём пути, кричала, но целитель с невозмутимым видом продолжал протягивать ей папку. Когда Грейнджер в конце концов пришла в себя и взяла документы, чтобы равнодушно пролистать первые страницы, мужчина заговорил:
— Ты единственная, кто остался. Сожалею.
И она тоже об этом жалела. Жалела, что когда-то решила стать целителем. Да ещё и работать с самыми сложными пациентами со своим-то (ха-ха) терпением. И что в особенности ей было жаль, так то, что она стала тем самым человеком, про которого Северус Снейп знал практически всё.
Однажды, холодным сентябрьским утром, она постучалась в дверь его дома в Паучьем тупике и под моросящим дождём, который уже успел грузом лечь на её локоны, принялась ждать. К тому времени, когда Снейп-таки соизволил открыть дверь, она всем своим видом напоминала уже мокрую крысу.
— Выглядите как вымокшая мышь, — хрипло рассмеялся он. — Но вы не первая такая в этом доме. Проходите, да не закапайте ничего.
Так и начались три самых долгих года в её жизни.
***
Со вздохом она переступила порог крошечного дома, который теперь многое значил для неё. Он всё ещё выглядел старым, серым, с обтрёпанной по краям мебелью, и внутри исходил тяжёлый запах смерти. Гермиона, на мгновение остановившись, прислонилась к дверному косяку. Они с домом во многом были схожи. Она тоже чувствовала себя старой и изношенной, и Рон не раз жаловался, что от неё веет смертью. Девушка так и не узнала у него, говорил ли он прямо или же, наконец, смог додуматься до метафоры. А затем он попросил её вернуть кольцо. Грейнджер сделала это незамедлительно, даже почувствовала некое облегчение и никакой злости. Расстались они друзьями.
Знакомыми. Сейчас Гермиона вспомнила об этом только потому, что была рада: их развод не затянулся надолго. И она смогла сосредоточиться на учёбе, чтобы окончить её гораздо быстрее.
В течение следующих нескольких лет, читая статьи «Ежедневного пророка», где подробно описывалась его бурная личная жизнь, помолвка и свадьба с Лавандой Браун, а также присутствующие на ней гости (без упоминания об её отсутствии), ну и последующие за браком дети, она ничего не чувствовала. Лаванда прекрасно держала матриархат в их семействе.
Теперь Гермиона почти не думала о бывшем возлюбленном. Она была слишком занята… На мгновение девушка растерянно огляделась.
Эмброуз посоветовал взять ей отпуск до конца недели, причём таким тоном, который подразумевал приказ, а не предложение. Но каким-то образом ноги Грейнджер всё равно перенесли её обратно в этот дом. Она улыбнулась, и вовсе не радостно. В конце концов, целитель не прекращает свою работу, даже тогда, когда его пациент умирает. У Северуса не было ни семьи, ни друзей, так что именно ей предстояло подготовить дом к продаже. Гермиона помогла Снейпу написать завещание ещё за несколько недель до его смерти, а обсудить документы с адвокатом он успел почти перед самым концом, так что она знала, что нужно делать.
Дом должен быть продан «достойному человеку». Она посчитала эту фразу весьма странной. Взглянула на адвоката, но прилежный молодой человек в очках даже не моргнул. Написал это в точности, как сказал Северус. Тогда Грейнджер думала — думала она так и сейчас, — что это то немногое, что можно было выполнить для умирающего человека. Умение притворяться сочувствующим человеком — тот самый навык, которым девушка ещё не овладела. На самом деле, пытаясь показать своё сострадание, со стороны можно выглядеть просто смехотворно.
Гермиона Грейнджер ничего не чувствовала.
Войдя на кухню, она принялась внимательно осматривать комнату. Грустно прощаться с этой обстановкой, но «достойный» человек заслуживает гораздо лучшего убранства. Кухню требовалось обновить и очистить, сам фасад был приемлем. Гермиона, засучив рукава, принялась за работу.
Обычно она держала дом в чистоте, но сейчас скребла тряпкой с особой тщательностью. Начала с холодильника, без сожаления выбросив всю еду. Его любимый чизкейк — последнее блюдо, которое он захотел съесть, на выброс пошёл первым. Клубника, украшавшая верхушку, казалось, издевалась над Грейнджер своим насыщенным красным цветом. Таким же цветом сделалось его лицо, когда Северус забился в конвульсиях. Когда случился паралич дыхательных мышц. Когда…
Гермиона тряхнула головой и поднялась, засовывая отвратительный чизкейк поглубже в мусорное ведро. Пластиковый контейнер треснул, разрезав кожу прямо вдоль пальца, но она не обратила на это никакого внимания. Доставая следующие продукты, девушка заметила капли крови. Фрукты, овощи, сыр, бутылка вина, его личный запас шоколада на случай непредвиденных обстоятельств, с которыми он настоял ей ознакомиться, — всё полетело в мусорку. Молоко отправилось в канализацию, а следом за ним последовал её любимый яблочный сок. С морозильной камерой она справилась в разы быстрее — оттуда всё прямиком шло в мусорное ведро. И уже не важно, что это самое мороженое она любила так же сильно, как и он, которое в продаже было трудно найти. Ни один из них больше никогда не насладится его вкусом.
Гермиона отключила холодильник, чтобы дать ему высохнуть, и потащила переполненные мусорные мешки к бакам на колёсиках. Мусор вывозили до обеда — как удобно. Крышка была откинута назад — мусорный бак переполнен. Гермиону едва это остановило. Она поставила их рядом с баком. Магглы подберут. Репутация несносного человека (Северуса) порой была очень кстати.
С остальной частью кухни Грейнджер разобралась мгновенно. Собирать посуду не было необходимости — дом продавался вместе с мебелью, согласно инструкции.
Гермиона остановилась у арки, ведущей в гостиную, которая от пола до потолка была заставлена книгами. Как бы ей ни хотелось самой заняться ими, приспособить их к личной картотеке, в этом не было никакого смысла. Новые владельцы сами решат, что с ними делать. Она прошла по коридору в кабинет.
Почти в самом конце эта комната превратилась в его личные покои, которые он не покидал несколько недель. Гермиона трансфигурировала одно из кресел в кровать, и они часто сидели там вдвоём. Она читала едва различаемый текст, запинаясь при виде выцветших слов на латыни, и старалась не обижаться на его шепчущие исправления.
Здесь же они и поссорились. Незадолго до его смерти.
Гермиона хотела, чтобы он отдохнул, чтобы приберёг силы для… чего бы то ни было. Снейп же, в свою очередь, принялся кричать на неё. Якобы ей просто хотелось продлить его страдания по ошибкам прошлого, как будто он ещё не в полной мере истязал себя. Он закашлялся. Гермиона провела аспирацию, прочистив его сухое горло, а затем ссора возобновилась.
— Неудивительно, что никто не хотел помогать тебе, — произнесла она. — То, как ты упиваешься собственной горечью… выше моего понимания.
— По крайне мере, я хоть
что-то чувствую, — парировал он в своей привычной манере. Даже несмотря на то, что б
ольшая часть его лица оказалась парализована, ухмыляться он умел искуснее Грейнджер. — Я лучше умру здесь, в этой проклятой постели, чем буду тобой. Да, пусть я и не могу двигаться, не по твоей заслуге, но я знаю, что это такое — любить.
— О, ну конечно, — фыркнула она. — Как я могла забыть о твоей дражайшей Лили Поттер. Девушка, которая бросила тебя ради твоего же врага. И что это тебе дало, помимо наполовину рассечённого горла и организма, полного яда?
— Убирайся, — прошептал он. — Пошла вон.
И Гермиона ушла. Она бежала от одолевающих чувств в своих мыслях, которые атаковали и её блестящий ум. Их можно назвать так: гнев, вина, беспомощность. И любовь. Пылающая в ледяных глубинах её сердца, которую она не могла — не хотела — признавать. Глубокая, болезненная любовь к человеку, которого она только что похоронила.
Грейнджер со вздохом опустилась в его кресло. Оно скрипнуло, как всегда, и этот скрип, подобно молоту, раскалывал лёд в её сердце. Воспоминания захлестнули её. Хорошие. Иногда они над чем-то смеялись. Один раз даже играли. Временами разговаривали.
Они сплелись воедино душой и телом. Слова, которые прошептали после. Разумеется, не о любви. Они были не такими глупцами и понимали, что это не может — не должно — повториться вновь. Но тепло…
Гермиона вытерла подозрительную влагу с глаз и покачала головой. В этом нет никакого смысла. «Просто приберись в этом чёртовом доме и убирайся отсюда», — упрекнула она себя. — «Вернись к своему жалкому существованию, получи нового пациента и сжимай его руку в своей, когда тот перейдёт в объятия смерти». Это всё, на что она была способна.
Грейнджер дёрнула верхний ящик стола с большей силой, чем это было необходимо, и тот, поддавшись, выехал. Бумаги были разбросаны всюду, некоторые взмыли вверх — и как будто в насмешку ей закружились под несуществующим ветром. Она швырнула ящик на пол, раздражённо дёрнув запястьем, и опустилась на колени, чтобы собрать документы в стопку.
Попутно Гермиона читала их. Счета. Квитанции. Письмо от Малфоя, на которое они так и не удосужились ответить, и…
Конверт с её именем. И ещё один. И ещё. И…
Их было несколько десятков. Письма ей. С датой, аккуратно выведенной в углу конверта, как это требовалось. Как это было заведено.
Её руки дрожали, распечатывая первое письмо, датированное как раз накануне его смерти.
̶М̶о̶я̶ ̶с̶а̶м̶а̶я̶ ̶д̶о̶р̶о̶г̶а̶я̶ Гермиона,
̶Я̶ ̶л̶ю̶б̶л̶ю̶ ̶М̶н̶е̶ ̶с̶т̶р̶а̶ш̶н̶о̶ ̶П̶о̶ж̶а̶л̶у̶й̶с̶т̶а̶,̶ ̶н̶е̶ ̶о̶с̶т̶а̶в̶л̶я̶й̶ ̶м̶е̶н̶я̶
Я прошу прощения. Мне так жаль. За то время, которое мы потратили впустую, когда должны были жить. За слова, которые мы не произнесли. Ты была права: я люблю тебя. Я должен был это сказать… Ты была права. Я… не хочу умирать. Ты — всё… ̶Я̶ ̶б̶о̶ю̶с̶ь̶ ̶М̶е̶р̶л̶и̶н̶,̶ ̶м̶н̶е̶ ̶т̶а̶к̶ ̶с̶т̶р̶а̶ш̶н̶о̶
Как тебе известно, сегодня я встречался со своим адвокатом. Я внёс кое-какие изменения в своё завещание, и если тебе они неизвестны сейчас, то ты узнаешь чуть позже. ̶Я̶ ̶н̶е̶ ̶м̶о̶г̶ ̶д̶о̶п̶у̶с̶т̶и̶т̶ь̶,̶ ̶ч̶т̶о̶б̶ы̶ ̶т̶о̶ ̶в̶р̶е̶м̶я̶,̶ ̶к̶о̶т̶о̶р̶о̶е̶ ̶м̶ы̶ ̶с̶ ̶т̶о̶б̶о̶й̶ ̶п̶р̶о̶в̶е̶л̶и̶,̶ ̶п̶е̶р̶е̶с̶т̶а̶л̶о̶ ̶з̶н̶а̶ч̶и̶т̶ь̶ ̶В̶с̶ё̶,̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶у̶ ̶н̶а̶с̶ ̶б̶ы̶л̶о̶,̶ ̶д̶л̶я̶ ̶м̶е̶н̶я̶ ̶з̶н̶а̶ч̶и̶т̶ ̶м̶н̶о̶г̶о̶е̶ ̶З̶н̶а̶е̶ш̶ь̶,̶ ̶в̶с̶ё̶,̶ ̶ч̶т̶о̶
Этот дом — твой. И всё в нём принадлежит тебе. Это /большое чернильное пятно/
в нём так много любви. Любовь моих родителей. Любовь, которую я чувствовал в детстве. Теперь я люблю тебя. Я хочу, чтобы у тебя осталось что-то в память обо мне, чтобы у тебя был этот якорь. Да, я хочу, чтобы ты горевала. Ты ещё не знаешь, как это делать. Но, я надеюсь, что кое-чему тебя всё-таки научил.
Плачь, Гермиона. Живи. Люби. И, ради Мерлина, перестань контролировать всё и вся. Ослабь поводья, прежде чем сломаться. Тебе необходимо…
Остаток страницы Гермиона уже не могла рассмотреть: глаза затуманились от подступивших слёз, горло будто полоснули острым ножом. Прижав письмо к груди, она закричала. Ветер закружил вокруг неё, поднимая вверх разбросанные бумаги и бешено вращая их в своём круговороте. Взглядом Гермиона успела выцепить строчки, прежде чем лист промчался мимо неё.
̶Я̶ ̶л̶ю̶б̶л̶ю̶ ̶т̶е̶б̶я̶ Я люблю тебя. Я люблю тебя!
Её имя на каждой странице засветилось красным, словно тысячи пар глаз уставились на неё.
Гермиона.
Гермиона.
ГЕРМИОНА.
Она смеялась. Кричала. Плакала. Дом горевал вместе с ней, содрогаясь на своём фундаменте. Стены втянулись внутрь, словно их сжали гигантской рукой, а затем взорвались громким ударом.
Всё стихло.
***
— Так а что случилось? — спросил грузный мужчина, выходя из рабочего грузовика. Свет фар блеснул тусклым оранжевым цветом, отразившись от защитного жилета. Он потёр наполовину лысую голову, коротко стриженную (будто это такая причёска), и водрузил каску обратно.
— Не знаю, — ответил высокий, не менее худой работник. — Но я слышал, что произошла утечка газа.
— Да быть такого не может, — сказал первый мужчина, указывая на остальную часть улицы. — И другие дома не повредились? Никаких других утечек?
Второй пожал плечами.
— Случались и более странные вещи.
Они молча перебирали обломки старого дома. Каждый пытался собрать воедино то, что уже было невозможно собрать. Обугленное дерево, разорванная ткань, книги, сожжённые до неузнаваемости, — валялись повсюду. Коридор был частично разрушен, но мужчины без проблем пробрались под опорную балку и вошли в помещение, которое, возможно, когда-то было кабинетом.
— Эй, ты только глянь, — сказал первый.
Посреди разрушенной комнаты лежала пачка писем, аккуратно перевязанная зелёным бантом и украшенная ярко-красной гвоздикой. На верхнем конверте было написано одно слово.
— Гермиона? — раздался голос второго мужчины.
Словно в ответ, ветер всколыхнул бумаги. Они свернулись, как будто под действием огня, превратились в пепел, а затем высоко взмыли в небо.
И исчезли.
