Чудесный дикий пляж. Такой огромный, что границы его теряются в поднимающемся над водой тумане. И земля такая теплая, что совсем не холодно ступать по ней босыми ногами. А ласковый свежий ветер развевает ее волосы и легкие светлые одежды, обдавая тело приятной прохладой.
И из тумана появляется он – тот, кого не может быть и никогда уже не будет на Земле. Руки совсем такие, как прежде, и нет крови на его одежде – черная рубашка легкомысленно распахнута на груди, потому как не найти под ней незаживающих ран, и на лице не осталось даже шрамов, оттого улыбается он легко и открыто, без оглядки и напряжения, хоть и скрывается за этой улыбкой неизмеримая печаль. И за спиной его – крылья. Не изломанные и не замаскированные. Он всегда считал, что раны его портят… И глаза у него сейчас такие же живые, подобные звездам, какими она их помнила всегда. Пусть даже она Видела, что с ним на самом деле – неважно.
– Элхэ… – возлюбленный и Учитель нежно проводит пальцами по ее щеке.
– Мэл кори, – еле слышно выдыхает она срывающимся голосом, видя, но не веря. Даже во сне не веря, что он снова может быть – рядом. – Как ты – здесь?..
– Я всегда с тобой, дитя мое, – он целует ее в лоб – как-то странно, слишком уж целомудренно, ведь они здесь одни – успевает подумать она. Но он уже вновь растворяется в тумане, из которого, кажется, и прежде будто внезапно соткался на ровном месте. – Я всегда – с тобой… – слышит она его удаляющийся голос, уже почти проснувшись и понимая, что на самом деле слышит – не его.
Луч позднего северного солнца пробивается сквозь щель в занавесках. В последнее время она спит почти до обеда, и никто не смеет тревожить ее – видимо, догадываются.
И, видно, не только они.
«Спасибо, Ирмо. Спасибо – но не надо».
Мелькор мало говорил о Валиноре. Но рассказы о некоторых из Валар все же порой доходили до слуха обитателей поверженной ныне Темной Твердыни. Владыка Грез был одним из немногих в Амане, о ком Учитель говорил без неприязни. Целитель Душ, Ткущий Видения… Вне всяких сомнений, это был он. Пытается помочь – но каким способом! Неужели не понимает, что посланная в сновидения копия никогда не заменит настоящего, живого Мелькора – не только ей, Элхэ, но любому из учеников Крылатого такое вмешательство лишь разбередит раны. Впрочем, боли она, как ни странно, не чувствует – просто понимает как-то отстраненно, что это не он. Вот если бы и впрямь можно было поговорить с ним…
Девочка с горьким именем одергивает себя, раздраженно встряхивает головой – рассыпаются по подушке серебристые пряди. Нет смысла даже думать об этом. Нет смысла надеяться. Он там, где любая, даже самая крепкая связь теряет свою силу, и там он пребудет вовеки. Он отказался от шанса уйти, который могла дать ему Элхэ – та далекая, совсем юная, кажущаяся совершенно чужой сейчас Элхэ, мечтающая отдать жизнь за Учителя, ведь как еще ей было выразить свою любовь, счастливящую и отравляющую одновременно? Той Элхэ нет больше. Нет так давно, что, кажется, и не было ее никогда. Всё решил венок…
~~~
– Я знаю, кто ждет от тебя весеннего дара, Тано.
Видение исчезает так же быстро, как появляется, но и мгновения достаточно, чтобы Увидеть. Как же он мог пропустить?! Смотрел – и не видел! Ведь были тысячи поводов заподозрить, тысячи возможностей – уберечь. Но, быть может, и сейчас еще не поздно?..
Айаннэ – нежность, хоть и не та, которой, вероятно, жаждет Элхэ. Къет’Алхоро – я понимаю. Сээйлэ – надежда. Элгэле – исцеление сердца. Элхэ – серебристая полынь, горькая судьба, принятая по доброй воле. Отныне – безраздельно на нём.
Кто-то легко коснулся ее плеча. Она стремительно обернулась: лицо, неожиданно вспыхнувшее колдовской, невероятно беззащитной и завораживающей красотой, широко распахнутые сияющие глаза, полуоткрытые губы, с которых готово сорваться слово – имя...
Конечно, этот весенний дар значит не совсем то, что вкладывается в него обычно. Мелькор надеется, что сможет уберечь ее без лжи. Но сээйлэ, подснежник – искра надежды, которой суждено стать пламенем, обещает, что, возможно, когда-нибудь в венок вплетутся белые иэлли. И этой крошечной надежды оказывается достаточно, чтобы изменить всё. Чтобы девочка с горьким именем смогла думать о будущем. Чтобы начала беречь себя.
Именно благодаря ей Мелькору удается уговорить Эльфов Тьмы уйти.
Покажи им, Учитель, что в сражении нет смысла. Покажи, что у них есть будущее. Что у всех нас оно есть, если уйти сейчас. Покажи им, что ты вернешься – я Видела, ты вернешься, так пусть увидят все. И покажи, что будет, если остаться. Что будет с нами. И что будет – с тобой.
Он Видит, что случилось бы с ними без ее вмешательства. И она Видит. Именно тогда девочка с горьким именем начинает сознавать собственную значимость, понимать, что она способна на нечто большее, чем бессмысленное самопожертвование. И в душе его крепнет надежда, что однажды она сможет существовать без него.
~~~
В тот день он посмотрел на нее иначе, чем прежде. Перестал видеть в ней только ребенка. Хоть и долго пришлось ей ждать белых ирисов – целых три тысячи лет… Теперь то ожидание, казавшееся тогда чуть меньше чем вечностью, выглядит мимолетным. Сейчас она согласилась бы ждать в десяток, в сотню раз дольше – если бы только была хоть призрачная надежда снова увидеть его. Но надежды нет. Она знает это. Она Видит. И одно лишь утешает: он жив. Где-то там, очень, очень далеко, недостижимо далеко, вне жизни и все смерти, но он – есть. И всегда будет. Она не станет ему Смертью и избавлением. И это, как ни парадоксально, – еще один повод торжествовать.
Она свободна. Она не будет умирать и возрождаться. Однажды она просто уйдет Путем Людей – уйдет по своей воле, когда устанет от этого мира или когда мир изменится настолько, что она не сможет в нем существовать. Но просто уйдет – свободная уйти, свободная смотреть и идти вперед, свободная от круга перерождений, на который была обречена безответной любовью. Он сказал, что это – победа. Их общая победа. Она верит ему.
– Мой, – упрямо повторяет Элхэ, уткнувшись в подушку. – Где бы ни был – мой.
