Глава 1В Большом зале Хогвартса царит привычная суета первого учебного дня. Привычная для меня, уже седьмой раз ее переживающей, но не для толпящихся возле преподавательского стола подростков. Их около двадцати. Им от одиннадцати до четырнадцати. В основном это мальчишки, но есть и несколько девочек. Все они из разных мест. Все они разных сословий: есть тощая мелкая нищенка в обносках, крепко сбитые, коренастые крестьяне, хрупкие бледные малютки благородных кровей и жилистые дети ремесленников. Кого-то наши наставники нашли и доставили лично, кто-то прибыл по их приглашению, кто-то пришел сам — слухи о магической школе распространяются быстро. Но, такие разные, сейчас они одинаково притихли, взволнованные, заинтересованно разглядывающие своих будущих учителей, вероятных соучеников и сам обеденный зал, нечто невероятное.
Я их понимаю, потому что прекрасно помню свой первый раз. Вряд ли даже лупоглазые загрыбасты могли соперничать с величиной моих глаз, когда я увидела свою будущую школу — огромный, беспорядочно построенный старинный восьмиэтажный замок с башнями и зубчатыми стенами, довольно устрашающего вида. А крыльцо с колоннами и статуями вепрей? А холл с парадной лестницей, устремляющейся вверх, и двумя боковыми, ведущими в подземелья? А Большой зал? Мало кого удивишь каминами и дубовыми столами со скамьями, но заколдованный потолок, парящие свечи, развешанные по стенам светильники в форме птиц, извергающих огонь… И четверо волшебников, основателей Хогвартса, за отдельным столом на возвышении. Даже если ты уже встретился с одним из них, сейчас ты впервые видишь их вместе. Понимаешь, что они смотрят именно на тебя: и Салазар Слизерин с непроницаемым лицом, и Годрик Гриффиндор с дружелюбной насмешкой, и Ровена Рейвенкло с прохладным интересом, и Хельга Хаффлпафф с искренней добродушной симпатией. Мы, семикурсники, в этот момент ощущаем некоторый трепет, что же говорить о первачках? Когда начинается процедура распределения, тот из них, кого вызывают первым, за малым не хлопается в обморок. Другим уже легче. Они знают, что ничего страшного не случится, а потому можно перевести дух. Некоторые даже — теперь-то ясно, что нечего бояться, — в ожидании своей очереди начинают проявлять признаки нетерпения.
Странно, что я совсем забыла, как вела себя тогда. Все, что помню, так это полное отсутствие удивления, когда звонкий голос объявил:
— Пуффендуй!
Я ни минуты не сомневалась, что попаду именно к ней. Той, кто нашла и привела меня в Хогвартс. Той, что меня спасла…
***
Это случилось, едва мне исполнилось двенадцать. Своих родителей я почти не помнила. Так, отрывочные картинки о том, как мы живем в большом городе, окруженном высокими стенами из замшелых камней, с узкими улицами и непередаваемым, ни с чем не сравнимым запахом — одновременно отталкивающим и притягательным. Эту немыслимую смесь «благоухания» стоячей воды и отбросов с ароматами увядающих цветов, свежеиспеченного хлеба, пряностей и свежеструганного дерева я помню лучше, чем лицо матери. О ней, невероятной красавице, дочери зажиточного буржуа, как и об отце, начальнике городской стражи, я больше знаю из рассказов воспитывавшей меня тетки, чем из собственных воспоминаний, а потому не могу судить, насколько они правдивы.
По ее словам выходило, что родители погибли, когда наш город взяли штурмом. Отца зарубили, он со своими стражниками и ополченцами из числа горожан до последнего пытался удержать Восточные ворота. А маму… попросту не нашли, как и многих других привлекательных горожанок. Незавидна судьба женщин, оказавшихся в руках завоевателей: в лучшем случае она приглянулась кому-либо из врагов, и он взял ее себе, как вещь, как трофей, в худшем — смерть настигла ее, как и многих других. Оставалось надеяться, что безносая проявила милосердие, и мою мать просто пришибли, а не сожгли живьем, как семью бургомистра — в ратуше. Меня спасла молоденькая служанка, сама только чудом избежавшая ужасов битвы и того, что за ней последовало. Пока воины-захватчики убивали жителей, грабили дома, она умудрилась где-то спрятаться со мной на пару, а вечером, когда начались пожары, ведь просто обчистить захваченный город — это неинтересно, улучила момент и пробралась за стены, обломки, опоясывающие один сплошной гигантский костер. Сейчас, когда я чуть больше знаю о себе и своих родителях, думаю, что потрясающее везение спасшей меня девушки было не таким уж и везением, а результатом наложенного на меня защитного заклинания.
Да, оказалось, что мои родители были волшебниками. Но узнала я об этом много позже и не от тетки, к которой меня доставила бывшая прислуга. Ни она сама, ни кто-либо из ее семьи не был волшебником, но мне не верится, что «толстуха-Кэт», как прозвали мою родственницу в деревне, где она жила, была не в курсе «особенностей» своей сестры. Хотя, может и не была. Много старше моей матери, она могла, выйдя замуж, уехать из дома прежде, чем эти «особенности» проявились, а после мать с отцом наверняка скрывали свои способности ото всех, даже от близких родственников, ведь никому не хочется, чтобы соседи обвинили его во всех смертных грехах и побили камнями или того хуже. Как бы то ни было, ничего ли Кэт не знала или не захотела говорить на эту тему, исправить уже ничего нельзя. То, что случилось — случилось.
К тому моменту мы с Люси уже прижились в доме тетки, которая содержала трактир на перекрестке двух дорог, неподалеку от довольно большого селения. Люси работала на кухне, а я была девочкой на побегушках. Кэт относилась ко мне хорошо. Я играла с ее детьми и деревенскими ребятишками. Дядя учил меня грамоте, в деревне лучше него читать, писать и считать умел только приходской священник. Никогда меня так часто не хвалили, как тогда. Я и сама была удивлена, насколько легко мне давались премудрости образования, тогда как двоюродные братья и сестры не проявляли к обучению ни способностей, ни желания.
Первые странности начали происходить, едва мне исполнилось девять, но никому, тем более мне, не приходило в голову связывать их со мной. Мало ли отчего у прикрикнувшей на меня соседки вывалилось дно у корзины с яйцами или как ее сына, вечно донимавшего меня, угораздило растянуться на ровном месте, расквасив нос? Не знаю, когда другие стали что-то подозревать, мне же подумалось, что происходящее со мной — неспроста, когда все тот же соседский сынок, Сэм, отобрал мою куклу. Это был всего лишь пук соломы, увязанный особым образом, обряженный в ситцевые лоскуты, но Сэм так часто отбирал и портил мои вещи, за что мне попадало от тетки, что я не на шутку рассердилась.
— Эй, отдай! — сердито потребовала я, пытаясь выхватить у мальчишки свою собственность, но тот только уворачивался и поднимал куклу повыше:
— Не отдам!
— Отдай немедленно! Или я пожалуюсь дяде!
— Жалуйся! — мальчишка скорчил рожу и показал язык. — Все равно он мне не сделает ничего. У него только и дел, что за приживалок всяких заступаться!
— Заступится! — подпрыгивая, пытаясь вырвать куклу из цепких грязных мальчишеских пальцев, я почувствовала, как меня захлестывает вполне объяснимая, но какая-то непонятная ярость. — Обязательно заступится!
— А вот и нет-нет-нет! — со злорадным торжеством в голосе завопил Сэм, жестом победителя вытягивая руку еще выше, лишая меня любой возможности вернуть любимую игрушку, и рассмеялся каким-то особенно обидным смехом.
Тут-то все и произошло. От беспомощности и обиды я буквально застыла, чувствуя, как сильно закружилась голова, кровь отливает от щек, а ярость внутри наоборот будто наливается, собираясь в тугой жаркий комок, готовый вот-вот взорваться. И он взорвался. А одновременно с ним «взорвалось» стекло в ближайшем окне, затрещало и брызнуло яркими осколками. Попав под град стекляшек, Сэм испуганно закричал и отшатнулся, после чего швырнул куклу мне в лицо, круто развернулся и побежал, не переставая вопить, а я осталась стоять, вцепившись в игрушку, испуганно глядя на пустую раму. Потом влетело нам обоим: и Сэму, и мне. Сэму за то, что он разбил стекло, редкую и дорогую вещь в нашей глухомани. И напрасно он кричал, что во всем виновата я, все поверили не ему, а дяде, как раз вышедшему на крыльцо и заметившему его поспешное бегство. То, что я, ошеломленная происшедшим, осталась на месте, сыграло мне на руку, потому мне нагорело не за соучастие, как было бы, если б я тоже убежала, а всего лишь за то, что я не помешала Сэму испортить чужое имущество. Разумеется, мое наказание не шло ни в какое сравнение с наказанием мальчишки. И эта разница, как и само происшествие, потом аукнулось мне и хорошим, и плохим: после этого случая Сэм перестал меня изводить, но взгляды, которыми он одаривал меня мимоходом, говорили о том, что он теперь имеет на меня зуб и ждет возможности отомстить.
Он дождался.
Незадолго до моего двенадцатого дня рождения я и другие деревенские ребятишки, в их числе и Сэм, отправились в лес за грибами. Обычно такое нудное занятие, сегодня оно походило на приятную прогулку по залитому солнцем лесу. Время ли мы выбрали подходящее или год выдался «урожайным» на грибы, только было их так много, что даже неинтересно было собирать. Что ни полянка, то покрывало из шляпок разных оттенков, складывающихся в причудливые узоры. Мы быстро набили корзины под завязку и, прежде чем тащить их домой, присели на поваленное дерево на небольшой полянке, скрывая довольный блеск глаз за взрослыми разговорами о том, что «такую кучу грибов собрать-то легко, но надо еще домой донести и ума дать», а вокруг радостно щебетали птицы, и под ногами расстилался пестрый цветочный ковер, наполняя воздух нежным благоуханием.
Вдруг налетел сильный ветер. Небо затянуло свинцовыми тучами. Птицы разом замолкли. Цветы поблекли. Стало тихо и жутко. Странный туман, напоминающий высокие, бесплотные, безликие человеческие фигуры, заклубился по-над деревьями. Я и мои спутники тоже замолкли, вглядываясь в сгущающийся туман. Все происходящее было столь неожиданно и необычно, что мы будто оцепенели, не произнося ни звука, не делая попыток убежать. Даже когда позади колючих кустов раздался угрожающий рокот… и, с хрустом ломая ветки, оттуда появилось страшное волосатое облезлое чудовище с горбом, рогами и жуткими щупальцами возле пасти. Это сейчас я знаю, что оно называется дромарог и имеет отношение не к дьяволу, а к магическому бестиарию, а тогда…
— Дьявольское отродье!!! — завопил Сэм и первый бросился наутек.
Пришедшие в себя остальные деревенские детишки тоже пришли в себя и с визгами бросились врассыпную. Разумеется, чудовище не оставило это незамеченным. С удивительным проворством оно метнулось вслед за выбранной жертвой, ей оказалась Найра, дочь кузнеца, моя подруга, и, сбив ее с ног, придавило к земле мощной лапой, утробно, угрожающе зарычав.
— А-а-а! Помогите! Помогите мне кто-нибудь! — завопила Найра, предчувствуя, что ничем хорошим для нее это не кончится.
Но что мы могли противопоставить монстру? Даже будь мы взрослее, даже имея при себе оружие, как мы могли противостоять дьявольскому созданию? Только отец Валентин мог что-то сделать, но вряд ли мы успеем позвать его, или кого другого на помощь.
Трудно описать, что я чувствовала в тот момент. Конечно же, всепоглощающий трепет перед богопротивным созданием, страх перед моей возможной участью и, наверное, жалость к Найре, уже не вопящей, а тихо скулящей от ужаса при виде мощных приближающихся челюстей. Как же сильно мне захотелось помочь подруге. Вероятно, это, как мне объяснили много позже, и спровоцировало всплеск стихийной магии у юной волшебницы, то есть меня. Снова сильно закружилась голова, судорожно сцепленные мои ладошки вдруг онемели, между ними появилась крохотная искорка, которая росла и светила все ярче и ярче, по мере того, как, изумленная, я разжимала руки. Затем светящийся шар вырвался на свободу, ударил в дерево… и оно вдруг упало на монстра, перебив ему хребет, но, по счастливой случайности, совершенно не зацепив Найру. Как Найра выбралась из цепкой хватки, и мы обе добежали до деревни, я не помню. Очнулась я уже дома, когда тетка отпаивала меня молоком. Два дня все приходили в себя, а потом началось…
Ведьма! Вот как, оказывается, называют таких, как я. Будь живы родители, они, конечно же, объяснили мне, что за странности со мной происходят, они помогли бы скрыть их от окружающих, они смогли бы спасти меня от костра. Но родители умерли, ничего мне не объяснив, ничему не научив. Зато меня научили всегда приходить на помощь друзьям, из-за чего я и пострадала. Найра все рассказала родителям, да и Сэм, как оказалось, не убежал, а наблюдал за происходящим из засады. Сначала деревенские шептались между собой. Затем слухи дошли до священника. Потом приехали люди в черных сутанах откуда-то издалека и забрали меня у родных. Они, кстати, не особо-то и сопротивлялись.
Не буду описывать те круги ада, через которые мне, несмотря на юный возраст, пришлось пройти. Никто не собирался меня щадить. Вердикт был единодушным и, согласно ему, мой статус «ведьмы» был узаконен. И судьба предрешена.
Мое последнее утро выдалось холодным и промозглым, самое то для того, что должно было произойти. Место для казни выбрали рядом с огромным дубом напротив церкви, куда мы обычно ходили молиться всей семьей. Вокруг собралась огромная толпа зевак, даже ветви дерева были усыпаны зрителями, точно виноград гроздьями. Их можно понять. В жизни, где так мало зрелищ и праздников, казнь — событие. Особенно если собираются сжечь ведьму. В другое время и я была бы среди возбужденно галдящей толпы. В другое, но не сегодня. Потому что сегодня толпа собралась поглазеть на меня. Среди собравшихся было много тех, кто меня знал: соседи, знакомые, теперь уже бывшие друзья, — но есть и те, кто увидел меня впервые. Слухи слухами, но, интересно, знают ли они, что сегодня в колдовстве обвиняют двенадцатилетнюю девчонку-сироту? Знают ли они, что вместо уродливой сгорбленной старухи увидят девчонку?
Лично я точно знала, что Найра сейчас там, среди вопящей в ожидании зрелища публики. Неожиданно я задумалась, хотелось бы мне сказать ей что-нибудь напоследок? И если да, то что? То, что я прощаю ее, она не виновата, что проговорилась, находясь под впечатлением от пережитого? Или что я ненавижу ее, знаю, что это она донесла на меня, что такова была ее благодарность за спасение?
Когда меня вывели из тюрьмы, объятая ужасом, я еле передвигала ноги. Когда же под аккомпанемент гневных криков и проклятий я добралась до места казни и воочию увидела столб со всеми приспособлениями, когда я представила, что мне сейчас придется испытать, меня охватила дрожь, которую я оказалась не в силах унять. Мне захотелось завопить во все горло, но голос вдруг отказался повиноваться.
К столбу меня буквально тащили, потому что вслед за голосом от ужаса отказали и ноги. По тому, как сноровисто инквизиторские служки примотали мое тело к столбу цепями, я поняла, что сегодня далеко не первая их казнь. Отец Валентин, наш приходской священник, начал читать молитву, призывая и меня присоединиться к нему, спасти свою душу, но я молчала. Глотку все еще сжимал спазм, глаза застилали слезы, а уши… Уши, вместо того, чтобы прислушиваться к словам священника и глашатая, зачитывающего приговор, слышали то, чего, по идее, не должны были — голос ангела. Только у ангелов могут быть такие добрые, ласковые голоса, обнадеживающие и успокаивающие.
— Не бойся, — шептал голос. — Ничего не бойся. Все будет хорошо…
— «Вот я и сошла с ума, — подумалось мне. — Может, это и к лучшему… Может, теперь будет не так больно…»
Последовал приказ зажечь костер. Кто-то поднес к вязанкам сухого хвороста факел, и ветер тут же подхватил пламя, раздул его под вопли жадной до подобных зрелищ публики. В лицо пахнуло жаром, но боли пока не было. Зато я почувствовала сильное головокружение, как и раньше, перед ЭТИМ…Тем, что я не могла контролировать и что привело меня на костер.
В ту же секунду земля содрогнулась, и сложенные горой вязанки раскатились по площади.
Новое сотворенное мною чудо повергло толпу в шок. На мгновение на площади воцарилась гробовая тишина, а потом снова послышались вопли. Но теперь они были наполнены страхом, а не предвкушением. Если и были до этого момента среди людей сочувствующие мне, теперь все воочию убедились, что я виновна в том, в чем меня обвиняют. На мгновение мне показалось, что сейчас вся эта толпа накинется на меня и сотворит нечто, по сравнению с чем смерть в огне покажется милосердием…
По счастью, мои догадки так и остались догадками. Неожиданно для всех, и особенно для меня, рядом со мной точно из воздуха возникла закутанная в плотную ткань плаща фигура, сжимающая в руке что-то тонкое, длинной чуть больше десяти дюймов. Не обращая ни на кого внимания, фигура решительно взмахнула этим предметом и выкрикнула:
— Диффиндо!
Тут же веревки, связывающие меня, разрезанные упали к моим ногам, а неожиданный спаситель схватил меня за руку, и я почувствовала странный рывок в районе солнечного сплетения… потом в глазах помутнело…
Не знаю, через сколько времени я пришла в себя, сидящая, прислонившись спиной к стволу огромного раскидистого дерева. Вместо места казни вокруг был лес, и не было ни толпы, ни инквизиции, ни священника. Только мой спаситель.
— А где ваши крылья? — спросила я еле слышно. Спазм прошел, но голос еще не до конца повиновался мне.
— Крылья? — недоуменно раздалось из-под капюшона, и я, наконец, поняла, что меня спасла женщина. — С чего ты взяла, что у меня должны быть крылья?
— Вы же ангел… Вы пришли спасти меня. Разве нет?
Женщина весело рассмеялась и опустилась на траву рядом со мной, откинув капюшон.
— О, нет, дитя! Я не ангел, — проговорила она, и я не могла не согласиться. На витражах и фресках в церкви ангелы — поголовно высокие и тонкие, как тростиночки, а моя спасительница не могла похвастаться ни тем, ни другим, фигурой больше походя на Люси — ладную, крепко сбитую девушку с пышными формами, но ни один ангел со стены не смотрел на меня так доброжелательно. — Меня зовут Хельга Хаффлпафф. Я — волшебница, как и ты, и одна из основателей первой и пока единственной школы волшебства. Она называется Хогвартс и откроется нынешней осенью. Я и мои друзья будем обучать юных волшебников не бояться своего дара и уметь им пользоваться. Хотела бы учиться там?
— Хотела бы! — радостно ответила я, но тут же сникла. — Да кто ж меня возьмет?
— Я возьму, — ответила Хельга. — Считай, уже взяла, — тут моя спасительница настороженно осмотрелась. — Не думаю, что за нами устроят погоню, но нам лучше уйти подальше.
Мы вышли на луг, и я вдруг увидела впереди марево, как бывает жарким днем, когда горячие струйки воздуха над раскаленными солнцем камнями становятся видимыми, и одновременно ощутила, как в районе живота скручивается тугой узел, который «рассосался» только после того, как мы проскочили сквозь завесу и оказались в совершенно незнакомом мне месте: с одной стороны — потрясающе красивое горное озеро, с другой — густой лес, а между ними — замок, окруженный горами, со множеством пристроек.
— Добро пожаловать в Хогвартс, — госпожа Хаффлпафф указала на грандиозное строение. — Теперь это твой дом. Самое безопасное место на свете. Никто из непосвященных сюда никогда не доберется. Даже Святая Инквизиция.
Когда мы подошли ближе, двери приветливо распахнулись. Внутри было тепло и уютно, очень чисто и… тихо.
— А где все? — спросила я, потому что мне как-то не верилось, что такой большой дом предназначен для нас двоих. Ну, пусть еще друзья госпожи Хаффлпафф, о которых она упоминала.
— Путешествуют по стране, отбирая себе студентов, — пояснила Хельга. — Завтра с утра я снова присоединюсь к ним. Не испугаешься остаться одна в огромном замке?
— Нет! — смело заявила я.
И мне, действительно, не было страшно. Да и одна я пробыла недолго. Трое других основателей привели отобранных студентов, вместе с которыми я с любопытством изучала свой новый дом: рассматривала странные картины и гравюры на стенах, чьи персонажи двигались и даже ходили друг к другу в гости, изящную резную мебель, ковры, картинки в книгах; запоминала, куда ведут больше сотни лестниц и десятки коридоров, какие помещения скрываются за дверями, некоторые из которых не так-то просто открыть. А в первый день осени начались занятия. И первым уроком у моей группы была Травология у Хельги Хаффлпафф, нашего декана.
***
С тех пор прошло семь лет. За это время многое изменилось. Основатели все реже лично отбирали студентов для своих факультетов. Появилась Распределяющая Шляпа. Факультеты обзавелись отличительными признаками и талисманами. Предметов стало больше, чем было в начале. Появились часы с драгоценными камнями вместо песка, демонстрирующие, студенты какого факультета учились усерднее и активнее. Всего и не упомнишь…
Чаще всего лучшими становились подопечные Салазара Слизерина и Годрика Гриффиндора. Нам, хаффлпаффовцам, не очень-то везло захватить лидерство среди факультетов. И я, если честно, никогда и ни в чем не была лучшей ученицей. Но История Хогвартса все же сохранит мое имя, потому что я навсегда останусь первой из учеников, перешагнувших порог школы.
