Глава Дело случаяЭто было первое Рождество, которое она встретит в одиночестве. Сначала были роскошные праздники в родном поместье. После — вечеринка отверженных в Хогвартсе.
Тогда лишь один человек мог поднять ей настроение, что он и сделал. Ровно в полночь на тумбочке у ее кровати появилась небольшая коробочка, перевязанная скромным красным бантом. Внутри, на бархатном ложе, покоилась старинная брошь с камеей. Та самая, принадлежавшая матери, которую изъяли при обыске и о которой она рассказывала только одному человеку.
Стряхнув с себя воспоминания, заставлявшие ещё больше погружаться в апатию, Пэнси нащупала в кармане связку ключей и, перехватив удобнее пакет с продуктами, стала подниматься по плохо освещенной лестнице.
Этот дом по праву можно было назвать филиалом змеиного факультета. Каждому отпрыску Пожирателя, оставшемуся практически ни с чем, после уплаты всех требуемых министерством штрафов, выделили здесь квартиру, хотя квартирой это можно было назвать с натяжкой.
Небольшое помещение, объединяющее в себе прихожую, гостиную и кухню, да примыкающая к нему спальня, в которой с трудом размещалась кровать и шкаф. Ну хоть соседи приличные. Три стены ее жилища были под надёжной защитой друзей. Слева жил Тео, который не спал ночами, все время изобретая новые способы снова пробиться к почету и уважению. Справа Блейз, отлично устроившийся в магловском мире, однако предпочитающий жить в магическом. Третья стена была смежной с пустующей квартирой Драко: тот жил в поместье невесты, но не стремился это афишировать.
Замочную скважину приходилось искать вслепую, пакет закрывал весь обзор. Со стороны соседней квартиры послышались голоса, и Пэнси ускорилась, желая избежать встречи с посетителем Забини, кем бы он ни был. Ключ никак не хотел вставляться, и она в сердцах уже проклинала тех напыщенных бюрократов, что наложили ограничение на их палочки, отмерив весьма скудный даже для ежедневных нужд запас, не говоря уже о праздниках.
Ключ наконец-то скользнул в замок, одновременно с тем как ног огорченно-раздраженной ведьмы коснулась полоска света, а слух уловил до мурашек знакомый голос. Гарри-твою-мать-Поттер. Она слишком резко обернулась, забыв выпустить из пальцев ключи. Замок издал скорбный стон, сообщивший о том, что снова придется вызывать мастера, на которого уйдут последние деньги. И без того ненадежный бумажный пакет зацепился за застрявшую связку, разрываясь, а его содержимое высыпалось на пол, разбегаясь по полу полудюжиной яблок.
— Мордред и Моргана!
Пэнси медленно сползла на пол по стене, понимая, что ей не только не удалось избежать встречи, но и прекрасно получилось выставить себя как можно в более жалком виде. Наверное, она очень органично сейчас смотрелась по соседству с яйцами, такая же разбитая и непривлекательная.
Обреченно она смотрела, как дверь открывается шире, на покрытый плиткой пол коридора шагают аврорские ботинки, останавливаясь у самого дальнего фрукта, рука с тонким ободком обручального кольца обхватывает румяный бок, а глаза цвета Непростительного оказываются напротив. Она не смотрела. Молча Гарри протянул ей яблоко, словно и не было этих шести месяцев и пышной свадьбы, о которой говорил весь магический мир.
Пэнси протянула руку, пытаясь сделать вид, что ее вовсе не волнует его присутствие. Магия непривычно окутывала все вокруг, ликвидируя беспорядок. Продукты весело запрыгнули в снова целый пакет, аккуратно стоящий у стены. Только она все еще сидела на полу: ее разбитое сердце не собрать примитивным бытовым заклятием.
Руки коснулись теплые пальцы, и сначала Пэнси потерялась от ощущения близости, но спустя мгновение понияла, что это всего лишь попытка помочь ей подняться. И вот парень-который-выбрал-не-ее уже вовсю копошился у ее двери, в то время как она сама тенью застыла за его спиной, пытаясь уместить ситуацию в реальность своей жизни.
Гарри обернулся, в этот раз на его раскрытой ладони лежала ее связка ключей. Все так же, не желая поднимать взгляд, она взяла ее в руку, не занятую яблоком.
Дверь открылась, и можно было просто уйти, оставив неловкость с горьким привкусом позади, но отчего-то она медлила, неуловимо ощущая чужой взгляд на своем лице.
Не выдерживая, Пэнси сделала несколько быстрых шагов, совершенно забывая о покупках. Но те, повинуясь волшебству, уже мягко скользили за ней по воздуху. Сзади послышались шаги, но, резко оборачиваясь, она упёрлась руками в алый мундир, не давая желанному, но чужому человеку пересечь порог. Он понял ее без слов, всегда понимал.
Она закрыла дверь, медленно поднимаясь от ботинок к любимому лицу, лишь в самый последний момент встречаясь глазами. Они все такие же яркие и родные, и это как бритвой прошлось по ее сердцу.
Несколько часов спустя, уже после того, как утихли звуки салютов, Пэнси стояла у окна, любуясь на огни города и завидуя парочке, целующейся под фонарем. Она прекрасно слышала, как открывается незапертая входная дверь, но не оборачивалась до тех пор, пока ее плеча не коснулись прохладные пальцы. Она хотела что-то сказать, но все слова казались неподходящими.
Ее новогоднее желание не сбудется, однако это не значило, что она откажется украсть хотя бы его часть.
***
Моему Оттару. Твоя Фрейя.
Она сводила меня с ума
Своим гибким трепещущим телом,
Чистотой своего огня,
Будто правда внутри горела.
Засыпая в ее руках,
Забывал суету мирскую.
Это было тогда, а сейчас
Я меняю ее на другую.
Эта станом не так стройна,
И в глазах нет бесовской искры,
И не ветрена, а верна
Но вот с ней, я какой-то кислый.
Она смотрит, как будто с упреком,
Из-под чуть беловатых ресниц.
Знает, мне бы тот взгляд с поволокой,
Мне бы в небо отпущенных птиц.
Я бы тенью в ночи растворился,
И ушел, лишь туда где в мечтах…
Полночь близится, сердце стучиться,
Ангел спит у меня на руках.
Ну, а мне же все чудятся крылья
Серо-алые, словно в крови,
Своих перьев серебряной пылью
Бередившие раны мои.
Я хватаю пальто, и на ветер
Полночь вьется поземкой у ног.
Вряд ли правильно это, но мною
Переступлен последний порог.
Она даже не ждет звонка,
Точно знает, что я пройду
По пути то ли в рай, то ли в ад,
Разжигая снова золу.
Я касаюсь ее плеча,
Чуть дрожащими пальцами кожи,
Она вздрагивает, ища, что сказать,
Но сказать не может.
Наши души пылают опять,
Ненадолго сцепившись телами.
Одинокой луны фонарь
Пьяно светит в тумане над нами.
И уже в сотый раз, наверное,
Она словно врастает кожей.
Одинокая, дикая, нежная.
Мы забыть это вряд ли сможем.
Беспокойно смолю сигарету,
Возвращаясь домой поутру.
Рассказать бы кому то об этом,
Но «любимой» я снова совру.
