ГлаваНевилл проснулся: резко сел на постели, провёл ладонью по взмокшему лбу, утёр и нос заодно рукавом пижамной куртки. В спальной было тихо и темно: все спали. А Невилл вот теперь не спал. Вместо привычных марок, бабушкиного чайника и Джошуа Невиллу приснился пляж с чёрным песком. Тёмный горизонт. И мёртвая медуза. Она лежала у самых его босых ступней.
Невилл прислушался: слизень завозился в коробке, стоявшей на подушке рядом.
*
— Знаешь. Мне непросто. Я долго думал об этом. Мне часто бывает себя так жалко. Вот совсем. Очень больно становится. Думаю, что я родился не у тех родителей. У них должен был быть какой-то другой мальчик. Я вот даже шнурки постоянно забываю завязывать или носки, бывает, путаю и красный с зелёным могу надеть. Ещё я ботаник. Книжки люблю читать, разбираться в водорослях там всяких. Это мне интересно, понимаешь? Это наука. Это можно одной каплей сока отравить. Ну, и прочее. Я Джошуа сказал тогда, что нужно было медузу эту в воду пихнуть. А он слишком взрослый что ли. И не пихнул. Эй, погоди, не ползи туда, туда нельзя. На вот. Это вкусно. Точно тебе говорю.
— Невилл.
Невиллу резко поплохело, он вытаращил глаза на того, кому только что рассказывал про свою нелёгкую судьбу.
— Невилл. Выслушай меня. Ты не одинок. У тебя есть друзья.
Голос говорившего был несколько глуховат, потому Невилл склонился к самому слизню.
— Ты волшебник. Ты сможешь исправить всё так, как сам того захочешь. И твои руки...
Невилл отвлёкся от слизня и посмотрел на свои чуть дрожащие ладони.
— ...твои руки смогут всё изменить. Ты сможешь! Я верю в тебя!
Гарри поправил мантию-невидимку так, чтобы пятка не сильно торчала. Прищурившись, глянул на ошалевшего студента.
— Не забывай о том, что твои друзья тоже в тебя верят! А то, что ты вечно у Снейпа всё роняешь — это с каждым бывает. На прошлом вот зельеварении Малфой на себя котёл ухнул, а ведь способный студент, казалось бы.
Гарри так увлёкся, близко нависая над коробкой со слизнем, что чуть не коснулся лба Невилла носом. Гарри мельком глянул на слизня: тот жевал лист салата, пока Гарри всё это вещал.
Невилл почесал лоб и тяжело вздохнул:
— А я говорил, что говорящих слизней не бывает.
Невилл печально поднялся с колен, ухватил коробку с совершенно неволшебным слизнем и направился прочь со школьного двора.
Глядя вслед «неверующему в волшебных слизней», Гарри с досады звонко шлёпнул себя по лбу. После спохватился, лихорадочно стаскивая мантию и собираясь бежать в гостиную Гриффондора, чтобы успеть до прихода Невилла.
Начал бежать он быстро и почти даже добежал...
— А вы уверены?..
— Ох...
— Может, это другая деталь? Видите, резьба плохо в паз встаёт.
— Уйди, сопляк. И без тебя тошно. Уйди, кому сказала!
— Вы очень нервны. У вас точно всё в порядке?
— Ух!..
— Ой. У вас морщинка пропала. И ещё одна... Ой. Тётушка, вы молодеете не по дням, а по «спасите-помогите, шпионка Лорда в Школе!»
— Ах, ты!..
— Ну вот. Теперь вы отломали ручку. Чудесно. А я, между прочим, свои галлеоны сверху приплачивал, тётушка. А вы... Эх, вы!..
В груди у Гарри похолодело. Один голос он знал прекрасно: это вот точно был Драко Малфой. А второй он слышал в Больничном крыле: этот второй благодарил профессора Снейпа за чудесное выздоровление. Гарри огляделся: посреди каменной стены чернела узкая деревянная дверь. Гарри на цыпочках подошёл и попробовал потянуть за ручку — ручка не поддалась. Так вот обидно стало. Даже обиднее, чем когда Невилл сказал, что говорящих Гарри, то есть слизней не бывает.
Тихие шаркающие шаги со стороны лестницы заставили Гарри навострить уши и вжать голову в плечи. Увидев гротескную тень на полу, походившую на школьного завхоза, Гарри прикинул — успеет ли добежать до лестничного пролёта. Ах! Да ведь мантия же! Тем временем ручку двери повернули изнутри. И кто-то начал выходить в коридор...
Гарри накинул мантию и побежал. А что делать?
Споткнулся он почти у самой гостиной факультета. Задыхаясь, скинул материю, вытер рукой рот: зачем с открытым бежал, спрашивается?
— Гарри?
— Поттер?
— Что за дела, Уизли? Вы же говорили, что нам никто не помешает?
— Не кипятись, Марк.
— Не затыкай меня, полено. А ну, очкарик, что ты успел увидеть?
— Н-ничего, — промямлил несчастный Поттер, взирая снизу вверх на плечистого слизеринца.
— А по-моему, чего-то ты успел всё же. А ну, иди-ка сюда...
*
— Не хватает детали. Какой-то мать её детали паршивой. Я идиот. Идиот. Что же делать? Может, эта? А. Она, она. Встало! Встало! Работает. Работает! Чтоб ты, Поттер, сдох. И сдохнешь. Нет, она, правда, работает.
*
Это как «твоя жизнь скучна». И состоит из утра, дня, вечера, ночи. Из стандартного набора. И ты изо дня в день маешься и ждёшь чуда. Ну, ты же в Школе волшебства учишься как-никак. Слизня вот находишь. Но чудеса мимо всё. Всё мимо. И снова шнурок забываешь завязать. Ну и что, что ты с бабушкой и братом ездил на прошлых каникулах к океану? Разве это чудо? Брат вот как головешка. Только что, и правда, не задымился на солнце. А Невилл — бледный и хмурый. Уставший и изнурённый солнцем.
Невилл попросту плохо переносил жару вот и маялся.
Джошуа покупал Невиллу мороженое. У них рядом с пансионом оказалась отличная палатка с мороженым. Невиллу удалось попробовать все сорта: и дынное — он оттуда кусочки дыни выковыривал; и черничное — после него язык был забавного синего цвета; и немыслимое с кунжутом — с него пришлось отколупать Все семечки и уже после этого есть. А ещё всякий замороженный лёд и прочая вкусная бесполезная еда. Хотя бабушка заявляла, что в мороженом содержатся пользительные для обмена веществ жиры. Заявляла она это, потягивая виски со льдом. Невилл решил ей не верить.
Джошуа однажды так перепугался здорово. И Невилла чуть заикой не сделал. Он полвечера доказывал Невиллу, что после купания видел на берегу говорящую медузу. Она печально лежала на песке, медленно, но верно дохла и говорила на чистом английском. Вещала про нелёгкую судьбу морского гада, пеклась на солнце и тщетно пыталась ползти к воде. После переставала и заводила речь о философии бытия, кратости века, Ницше и ещё какую-то странную фамилию называла, которую Джошуа не запомнил.
Невилл лишь хмыкнул и доел очередную порцию бананового мороженого. Ну что за глупость? Говорящих медуз не бывает. Тем более в этой части побережья. Джошуа с трясущимися губами пошёл «в люди» пить ром с колой. Бабушка хотела пойти с ним, но Джошуа был настолько расстроен, что старушка предпочла выбраться купаться нагишом. Невилл решил про себя, что сегодня, пожалуй, посидит в номере. Почитает, посмотрит телевизор и позанимается прочими интересными вещами.
Кондиционер работал прекрасно. Даже волоски на руках вставали дыбом. Невилл специально включил похолоднее — ему так спалось лучше. Почистив зубы, натянув на себя странной расцветки пижаму и укутавшись в одеяло, Невилл уткнулся носом в прохладную подушку. И заснул.
Снилась ему школа. Восемь утра. Хмурый Рон и улыбающийся Дин. Гарри, который запутался ночью ногой в простыне и рухнул с кровати.
Ещё что-то снилось. Невилл не помнил. Он проснулся. И решил, что это новое утро ничем таким особо не отличается от предыдущего. Вот он встанет, подтянет штаны, пойдёт умываться, чистить зубы пастой со вкусом кока-колы. После, может, посмотрит в окно на побережье. Потыкает в пульт от телевизора. Завтракать, может, пойдёт. Ну и мороженое потом. После почитать чего-нибудь про пиявок и полезные яды.
Ещё можно сходить на пляж и посмотреть на медузу. Говорящую. Джошуа вчера ему ещё предлагал. Точно!
Невилл вскочил с постели, стянул пижаму, напялил шорты, какую-то рубашку и выскочил из номера, хлопнув дверью. Это же ценный экземпляр! Это же говорящая медуза! Которая к тому же рассуждает о философии! Вот он дурак, что вчера не пошёл.
Невилл чуть тапочек не потерял, когда сбегал вниз по лестнице пансиона. И чуть какую-то женщину не сшиб, когда вынесся прочь. Бежал он довольно долго. Солнце даже в такую рань пекло страшно. По виску у Невилла текли капли пота. Невилл постоянно утирался рукавом. Бежать он больше просто не мог. Пришлось идти, загребая летними теннисными тапками горячий песок.
До уединённого пляжа он дошёл с трясущимися от усталости пальцами и дрожащими ногами. Брат сказал, что медуза лежала от воды далеко. Но ночью был прилив. Побродив по косе пляжа, мальчик внимательно таращился на белый песок. Медузы не было. Невилл так расстроился. Устал. Хотелось сесть в тень и воды. Ни того ни другого не наблюдалось. А потом он поскользнулся. Испугался. Посмотрел под ноги. Он нашёл медузу. Её «распекло» в отвратный кусок слизи по песку. Студень тела гада таял на глазах. Она умерла.
*
Невиллу ну вот всегда не везло.
Он глубоко и печально вздохнул, утирая нос рукавом мантии. Так грустно ему давно не было. Может, это предлетняя депрессия? Почему перед летом? Ну как же: солнце, жара, ртуть на градуснике покоряет новые числа, в мерзком мареве ни одной бабочки приличной не словишь. Жуки все прячутся. Зато змей — лови не хочу. Невилл не хотел. И лишь грустно брёл по коридору.
Фред вот с Джорджем уезжают домой. У них семья. Куча братьев. Весело. Бабушку Невилл любил. Но она обычно летними чёрными вечерами перебирала марки и пила скотч. Или виски — это уже от двоюродного старшего брата Невилла зависело. Он обычно дарил бабушке бутылку-другую. Бывало, они играли в шахматы. Но Джошуа играл с такой миной, что Невилл вскоре предлагал посмотреть телевизор или просто в центр города отправиться. Прогулки начинались с Невиллом и заканчивались без Невилла. Джошуа забредал в какой-нибудь паб и понеслась. Трансгрессировать Невилл ещё не умел. Потому выходил на улицу совсем один. Брат, как правило, оставался в обществе. Всяких разных людей.
Невилл выходил, волшебная палочка сиротливо болталась в правом кармане летних брюк. Подошва ботинок слегка поскрипывала потому, что были они новые и плохо разношены. Невилл шёл, фонари над его макушкой плыли: один, второй, третий, четвёртый, чёрт-знает-какой. Невилл считать переставал. И просто шёл.
Вот. А у Уизли было весело каждое лето.
Ну брат, конечно, часто приезжал. Иногда он его снимал на какой-то древний маггловский фотоаппарат. Невиллу было забавно: Джошуа просил Невилла не улыбаться и смотреть в объектив с тоской. Невилл в красках представлял лицо профессора зельеварения при личной встрече в сентябре — и ему моментально плохело. Джошуа сразу хвалил за столь натуральное изображение скорби. Невилл после этих фотосъёмок долго рот в улыбку сложить не мог. Силился и не мог. Думал про множество школьных коридоров, пустых, с понатыканными в стены факелами и губы его вытягивались стрункой.
А ещё бабушка завела себе щенка. Гулял с ним Невилл. А конечно. Кто ещё? Зимой она сама из дома выбиралась. Но вот каждое утро каникул студент Гриффиндора искал по всему дому маленькую чернявую скотину, с трудом натягивал на него ошейник и тащил во двор. Щенок «тащился» с трудом.
А ещё Невилл часто забывал завязать шнурки. И естественно падал прямо за порогом. Щенок с визгом «укатывал» к соседским розовым кустам и принимался рыть.
Невилл поднимался с порога, потирая ушибленные колени. Завязывал шнурки, ковылял к щенку. Ошейник одевать на сбежавшего смысла уже не было. Шли гулять так. Тем более щенок был лёгкий, и Невилл всегда мог подхватить его под брюшко и унести домой. Но не хватал. Щенок сам шёл.
Сейчас было совсем не утро. Стояла глубокая ночь: весенняя, холодная, дождливая. До каникул было ещё ого-го. И ещё разок, пожалуй.
Коридор школьный был как всегда пуст с понатыканными в стенах факелами. И Невилл шёл. Спать шёл. Недавно он получил письмо от брата с летними фотографиями. В конверте было много всяких: цветные, чёрно-белые, с кучей людей, с бабушкой, со щенком, с какой-то тёткой, незнакомой Невиллу, с Невиллом. С Джошуа. Невилл их собирался смотреть впотьмах под одеялом.
Еле слышно прошептав пароль, мальчик шагнул в знакомую уже темноту. Все спали. Огонь в камине почти погас. Невилл, с трудом переставляя ноги от усталости, поднялся наверх, с ещё большим трудом постягивал с себя одежду, надел пижаму. Пошарив под подушкой, вытянул плотный конверт и стоя принялся рассматривать — ни черта не видать было. «Люмос» светил так хмуро, что Невилл чуть глаза не сломал себе.
После ему надоело и он перебрался к окну. Бледная, поганистого вида луна вылезла на небо и зависла прямо над ивой. Свет она лила скупо, но ива «обтекала» им знатно, красиво, даже чуть искрилась.
Невилл уселся на подоконник, принялся разглядывать снимки при слабом свечении «больного» волшебного огонька.
Снимки глянцево поблескивали. Невилл даже руки помыл, чтобы не оставлять жирных пятен от пальцев. Бабушка у него была женщиной в самом расцвете вредности и старческой ворчливости, и на фотографиях выходила преотлично. Сам же Невилл себе не нравился. Как обычно люди, случайно видящие своё отражение в витрине, вытягивают от удивления и недовольства лицо — мол, «рожей не вышли». Всё это ерунда. Их же видят именно с Такой «не вышедшей рожей». Но Невилл всё равно себе не нравился. Зато щенок вышел как надо: толстенький, пушистый — вороватое хулиганьё. Об этом снимок не говорил, об этом Невилл говорил знакомым бабушки и брата.
Невилл меланхолично поглядел на лицо симпатичной девчонки, с которой Джошуа познакомился одним вечером в пабе. Поглядел. Пригладил волосы на макушке, поправил пижамные штаны и чуть в обморок не рухнул от испуга: из коридора донёсся чей-то сдавленный вой.
Невилл бережно положил снимки на постель. Вой слышали все в спальной. Школьники начали просыпаться, ругаться спросонья, Рон кряхтел и шипел нечто неразборчивое. Невилл, ступая босыми ногами, спустился по лестнице к портрету, который почему-то был отодвинут в сторону. В коридоре на полу лежало тело. Гарри Поттера. А ещё Джорджа Уизли, Фреда Уизли, Маркуса Флинта и Оливера Вуда.
Кто-то замысловато ругался, кто-то был без сознания, кто-то тщетно пытался выбраться из-под тяжёлого Флинта. Флинт так въехал кому-то, а именно Фреду, по зубам, что Поттер охнул. Потому что он лежал где-то в самом низу. Вокруг лежавшей компании потихоньку собирались зрители в пижамах или вовсе с голыми животами и плечами.
— Что здесь происходит?
Невиллу не надо было оборачиваться, чтобы сразу благоразумно отойти чуть в сторону. Невилл быстро шагнул обратно через портрет.
— Это моя нога, профессор!
— А-ах...
— Гар-ри, зачем ты трогаешь меня за задницу?..
— Вуд. Убери руки свои от моей ноги. Да! Это моя нога, профессор!
— Джорджи, Джорджи, как же я без тебя!.. Жив ли ты, о брат мой?!
— Ву-уд! Это тоже моё!..
Голоса затихали вместе с шагами Невилла по лестнице обратно в спальную. Поднявшись, Невилл выудил из-под кровати ловко скроенную коробочку со слизнем, отпихнул локтем снимки и поставил коробку прямо на подушку, поближе к себе. Наконец, он радостно, совершенно искренне улыбнулся. Вытер руки, перепачканные слизью, о покрывало, снова подтянул штаны, растянулся на кровати и совершенно счастливый уснул.
*
Фред сплюнул себе прямо под ноги. Отошёл. На песке прямо перед носками его туфель лежала кляксой дохлая медуза. Фред подумал, что пляж не такой уж и безлюдный. Могли и в воду гада спихнуть. А все взрослые такие. Медузы — это фигня. Вот война Вторая мировая или ядерная бомба — это да. А вот медуза. Так. Пусть подыхает.
Чьё-то хриплое дыхание и гулкий шорох песка заставил Фреда голову повернуть.
*
— Ой-ой-ой... А это вот что в баночке?
— Это? Ах это. Это мазь.
— Мать моя женщина. Это мазь? Это не мазь. Это...
— Не-ет. Не то слово, которое ты сейчас вот сказать хотел.
— А ты вот знаешь, чего я даже сказать хотел?
— Не знаю. Предполагаю. Предположить не трудно, друг.
— Джордж. Отвали от него. И подваливай ко мне.
— За-ачем?
— За «покажу сейчас кой-чего». Нет, дурак, не то, о чём ты вот сейчас подумал.
— А как в анекдоте было бы.
— В каком? — оживился встрёпанный черноволосый мальчик.
— В «не скажу каком». Он неприличный. Такой неприличный!.. Мама дорогая...
— Джордж, иди сюда уже, хватит трепаться. А то он убежит. Ну вот. Я проболтался.
— Кто убежит? — Чернявый весь подобрался на постели и на всякий случай в одеяло до подбородка укутался.
— Нет, Джорджи. Это тоже неприлично. То, что ты снова подумал.
— Фред, ты достал меня. Давай, показывай.
Две рыжие макушки склонились друг к другу так, что Гарри не смог ничегошеньки разглядеть с расстояния четырёх коек. Видимо, этот кто-то был настолько маленький, что стоило подойти ближе. Что Гарри и сделал. Откинул одеяло, потихоньку сполз с кровати. Пол оказался ну просто ужасно холодным. Зато шлёпать было забавно и будто ступни мокрые — такой вот звук.
Джордж о чём-то тихо рассказывал Фреду, осторожно тыкая в кого-то на ладонях брата.
— Это же!..
— Умолкни, Гарри. Как маленький. Ты скучаешь по взрослому обществу мадам Помфри?
Джордж посмотрел на Гарри зло и странно. Гарри сглотнул и потянулся поправить очки, которые оставил на прикроватной тумбе. Фред сомкнул ладони, и Гарри лишь мельком углядел «огрызок» пушистого хвоста. Тихие приближающиеся голоса заставили мальчика вздрогнуть и завертеть в панике головой. Ему-то вставать с постели как раз нельзя было. Джордж перестал смотреть на Гарри холодно, вязко и лукаво ухмыльнулся. Нагнулся к самому уху мальчика и жарко выдохнул:
— Кто последний — тот флоббер-червь!
Гарри сморгнул от неожиданности. Фред уже прятал таинственного кого-то под подушку. Кто-то тихо скулил и несмело сопротивлялся. Гарри снова увидел хвост: тот был белым, с короткой шёрсткой. Фред всё же упихал «хвост» аккурат под подушку и счастливо вздохнул наконец.
К эху голосов прибавился звук шагов. Стук каблуков по плитам пола одного вкупе с мягким шелестом мантии. И Уверенная поступь туфель другого.
— Я даже не знаю. У меня депрессия, понимаете? Так плохо мне не было довольно давно.
— Иными словами, склонность к мазохизму и диктатура — это ваши скучные будни? Не смешите меня.
— Но право слово, пиявки подгорели. Мой дорогой слизень уполз и канул в лабиринте коридоров. А я его только сварить собрался. Нож наточил, котёл подготовил. Окна открыл, чтобы не так смердило при варке. Уполз.
— Почувствовал что-то, верно.
— Вы сейчас надо мной издеваетесь?
— Ну что вы, друг мой. Что вы. И не думал.
Джордж легонько толкнул Гарри в бок.
— Ты играешь в столб? Или в «Мистер Снейп, я, правда, спал. Я хожу во сне. И нет, я не идиот»?
Гарри поморщился: это Джорджу, может, показалось, что толкнул он его в тощий бок легонько.
— Нет. Я просто слушаю.
— И что говорят? — поинтересовался Фред с койки, засовывая ладонь под подушку и кого-то ласково гладя. Кто-то перестал скулить потерянно и громко засопел.
— О погоде?
— Не, — Гарри снова прислушался. — О слизне, которого собирались сварить, а он удрал.
Джордж хмыкнул и, прищурившись, предложил:
― Кто последний ― тот выходит с распростёртыми объятьями и говорит «профессор, я благодарен вам за моё чудесное исцеление».
Гарри нервно икнул.
― Он согласен, Фред. Считай!
Джордж резко развернулся на голых пятках и дунул к своей постели.
Гарри даже успел моргнуть пару раз, глубоко вздохнуть и броситься к своей. Находились-то они равно слева и справа от громко считавшего Фреда.
На счёте «четыре» Гарри глупо поскользнулся. На счёте «пять» начал валиться носом прямо на пол. И уже на «семёрке» знатно пропахал коленями каменные плиты, раздирая пижамные штаны.
― Ну, в общем, понятно, кто выиграл. Да? ― тихо поинтересовался Фред с вытянувшимся лицом. Смеяться ну очень хотелось. Но у Гарри от обиды и боли слёзы из глаз закапали, стекая с носа и шлёпаясь на тыльные стороны ладоней ― стоял-то он на четвереньках. Джордж старательно зарылся в одеяло с головой, потому страшной трагедии не видел.
Тяжёлая дверь, ведущая в больничное крыло, скрипнула, открываясь.
― Профессор! Я благодарю вас за чудесное исцеление!
Вошедший профессор зельеварения несколько раз моргнул и сглотнул.
― Мальчик мой. Я же просил вас. Настоятельно причём.
― При чём здесь это?
― Это? А вот скажу вам. Это не этично, не тактично, безнравственно…
― Как это неэтично? Да если бы я не вытащил эту старую кошёлку из канавы, она бы там утопла. Вот это бы было этично, да. И нравственно. Одной пропойцей меньше, так?
― Нет же. Вы не поняли меня снова…
― Очень даже понял я вас. Надо было, чтобы она там издохла и с утра её бы пригрело, метрвечина начала бы смердить, гнить.
― Северус…
― Что? Что? Я не прав? Прав. Отойдите от меня, ради бога.
― Нет уж, не отходите от него, мэм. Пусть ему явь глаза помозолит!
― Мэм, не трогайте мой рукав. Это моя самая лучшая мантия.
― Нет, нет, у неё слабые ноги. Покрепче можете ухватиться. Да. Я вам разрешаю. Я ведь директор всей этой школы как-никак.
Джордж перебрался на кровать к брату. Гарри, ошалевший, сидел там же. Фред почесал лопатку, задумчиво разглядывая профессора зельеварения. Джордж поудобнее устроился и спросил:
― Тебе какая галлюцинация нравится больше? А, Гарри? Я вот даже не знаю.
― Нет! Нет, не стоит меня обнимать! Альбус! Альбус!
Гарри глянул на действо.
Снейп настойчиво и тщетно пытался отцепить пальцы совершенно незнакомой придурковатой бабки от своего рукава. Пальцы не отцеплялись. Рот у Снейпа кривило ― жуть. У бабки рот кривой, видимо, по причине возраста был. Гарри прищурился: бабка кого-то ему смутно напоминала, нос вон знакомый и челюсть. Гарри тряхнул головой и подумал отчего-то про Малфоя.
Директор повернулся к невольным зрителям и подмигнул Гарри. Гарри несмело кивнул в ответ и проговорил:
― Мне больше Эта нравится.
Фред хмыкнул и высунул, наконец, руку из-под подушки.
— А мне больше вон та.
Дверь в Больничное крыло снова скрипнула и впустила немного растерянную, уставшую Анджелину.
*
Фред отпихнул от себя книгу и уставился в окно. Зима истаяла и издохла. Фред не особо зиму любил: холодно, ветер в лицо — вечно губы обветренные. Ну, в снежки можно поиграть, ну и что? Ну и всё.
Джордж мирно спал на соседней кровати. До утра осталась пара часов. Фред подумал, что если Джорджи ещё раз посмотрит на Анджелину своим странным взглядом, Фред ему вмажет.
*
— Ах, мой дорогой! Где же ты, родной?
Невилл икнул от испуга.
— Ты так нужен мне!
Невилл поглядел через плечо, выронив анютины глазки, которые старательно закапывал в клумбу школьного двора.
Проникновенный бархатный баритон тем временем продолжал:
— Нам так хорошо было вдвоём. Где же ты, паскуда такая?
Профессор зельеварения вышел во двор скорыми шагами, перекинув край мантии для удобства через руку. Чтобы не пачкалась, знаете ли.
— Лонгботтом, что вы здесь возитесь?
Невилл поёжился и покрепче ухватил анютины глазки за корневище.
— Я вот тут...
— Ясно. Слизня не видели? — Снейп внимательно и изучающе прищурился, чуть склонившись к гриффиндорцу.
— Н-нет.
— Ясно.
Изящным движением опустив мантию, профессор зашагал ко входу в один из школьных коридоров. Невилл огляделся. Наверное, не стоило под вечер сажать эти глазки на пустынном дворе. Упихав-таки цветок в клумбу, Невилл ойкнул от неожиданности, когда его пальцев коснулось нечто скользкое и прохладное.
*
— И спасли они Хогвартс вместе с Джорджем и Фредом и Гарри! И со Снейпом! И жили они долго и счастливо. Бедняга Невилл так и не вспоминал про шнурки по утрам. Со щенком гулял исправно. Бабушка его по-прежнему пила скотч и виски. Брат по-прежнему приезжал поиграть в шахматы. Медуза после чудесного подвига по спасению студентов магической Школы не снилась Невиллу. Память о слизне он лелеял бережно и довольно долго. Странное существо у Фреда под подушкой оказалось щенком Маркуса Флинта, за которого Марк выбил Джорджу почти все зубы. Но поскольку они были волшебниками, Джорджу вырастили новые и красивые. Тётушка Драко с позором бежала из Школы в неизвестном направлении. Помолодела она, говорят, лет на двадцать. Бедный профессор Снейп всегда мечтал о такой бабушке, но он не знал о коварных планах своего крестника. Как тот пригласил в Школу Беллатрису Лестрейндж для починки магического исчезательного шкафа. Потому по доброте душевной профессор спас несчастную вдрызг пьяную старушку от бесславной смерти в придорожной канаве маггловского квартала. Со шкафом им, к слову, Маркус Флинт помогал. Он был известным на тот момент поставщиком контрабандных деталей для всяческих приспособлений. Шкаф они починили, и в Школу попали слуги тёмного Лорда. Тогда-то и произошла великая битва за Хогвартс. Погиб слизень. И многие хорошие волшебники. Но добро победило. Всё же Снейп здорово расстроился, что потерял бабушку, так толком с ней и не познакомившись. Так. Хороший мой, ты почему носки не надел?
— Ну пап.
— Носки.
— А про медузу?
— А про медузу завтра.
— А Невилл стал героем?
— Стал.
— Ух ты! Вот это сказка! Пап, ну па-ап, не хочу в носки ноги совать!
— Джейми.
— Ла-адно. Хочу разные! Как у Невилла!
Гарри отложил тяжеленную книгу сказок и принялся рыться в тумбе рядом с кроватью в поисках разных носков. Нашёлся один красный. И снова красный. Ещё синий. Джинни собрала всё в стирку. Гарри вздохнул и протянул сыну красный с синим носки. Джеймс натянул носки на ноги и зарылся в одеяло. Гарри лишь хмыкнул. Потёр устало лоб.
— Спокойной ночи, па.
— Спокойной.
Осторожно прикрыв за собой дверь в спальную, Гарри шагнул к лестнице, ведущей на чердак. Поднялся. Чуть не рухнул впотьмах — шнурок развязался. Ругнувшись, вывалился-таки из тёмного лестничного проёма. Окно было распахнуто. Сентябрь приказал долго жить.
*
Дождливая осень стояла крепко. До зимы ещё было порядочно дней календаря. Ботинок правый мерзко промок насквозь. Мужчина, неловко шагнувший через лужу и угодивший в неё по щиколотку, лишь молча поморщился. Потряс ногой и зашагал дальше. Какая-то вусмерть пьяная старуха тщетно пыталась выбраться из придорожной канавы, расплёскивая бурую воду. Мужчина глянул на старуху мельком. Забылся и снова угодил в очередную лужу, но ругаться не стал. Хотя весь этот маггловский квартал с его прохожими, крикливыми витринами, жёлтыми фонарями осточертел ему до горла. Осень ему эта до горла. И ботинок сырой.
Старуха снова попыталась вылезти, оперевшись о локти.
Северус подумал. Снова потряс мокрой ногой. И через следующую лужу шагнул широко. Левый-то башмак был сухим.
