«Дорогая Молли, как мы и договаривались, я доставлю к вам Гарри этой ночью, возможно даже, ближе к утру. Хочу попросить его помочь мне уговорить Горация вернуться в школу. Пожалуйста, ответь тем же способом как можно скорее».
Молли всегда поражалась, слыша, как тонкий и изящный серебряный феникс разговаривает глубоким голосом Дамблдора. Патронусы всех ее знакомых так или иначе походили на хозяев — даже у Гарри, который был еще совсем юным и вполне мог сойти за угловатого и чуть неуклюжего, но бесконечно милого олененка.
Она вздохнула, отправляя патронуса с сообщением: «Конечно, я буду рада видеть вас, Альбус».
Проводив взглядом резвую серебряную белку, вылетевшую в окно вслед за фениксом, Молли отправилась в сад, продолжая размышлять о Дамблдоре.
Он всегда состоял из одних противоречий. Он был невероятно добр — и одновременно мог быть немыслимо жестоким; предельно вежлив и — в следующий миг — абсолютно бесцеремонен; его чувство юмора постоянно соперничало со снедающей его лютой скорбью, а глубина его мудрости — с безграничной наивностью; он был столь же отважен, сколь и подвержен страхам. Гений и безумие — таков портрет величайшего директора Хогвартса.
Молли почти бездумно выполняла привычные действия, позволяя своим мыслям течь неспешно и отвлеченно. Она развесила белье, протерла окна; направляясь к ежевичным кустам, махнула палочкой в сторону разбросанных у заднего крыльца разномастных резиновых сапог, отчего они тотчас выстроились в стройную шеренгу; обрезав старые ветки, отправилась к морковным грядкам, а по пути насыпала корма снующим под ногами курам, призвав коробку прямо из курятника; выполола сорняки и наконец добралась до дикой яблони — она планировала испечь пирог к ужину.
Яблоки Молли почему-то любила собирать в передник — ей это казалось ужасно милым и домашним. Странное дело: плоды, принесенные на кухню в корзинке, коробке или любой другой посуде неизменно оказывались хуже по своим вкусовым качествам.
Возвращалась она тем же путем: вернула в курятник коробку с кормом, прибавила к яблокам несколько ярких толстеньких морковок, очистив их от земли заклинанием, а после вновь подошла к ежевичным кустам, чтобы набрать еще и ягод.
Налитые темно-индиговым соком ягоды глухо ударяли о донышко небольшой, наколдованной тут же корзинки — между яблоками и морковью они бы вмиг подавились. Вдруг Молли уловила краем глаза какое-то движение. Повернув голову, она увидела в тени дерева у самой калитки пару: Билла и Флёр. Молли не могла бы сказать, как давно они там сидят — может, только пришли, а может — просидели всю ночь на этой шаткой скамье.
Тоскуя о мгновенно покинувшей ее отстраненности, миссис Уизли наблюдает, как восторженно внимает прекрасная француженка тихим словам Билла, как улыбка освещает ее лицо, как искрятся глаза, как окутывает ее фигуру мерцающее сияние… и в тот миг, когда Билл уверенным, но бесконечно нежным движением берет ее руку в свою, подносит к губам и почти благоговейно целует тонкие пальцы, Флёр вспыхивает, опускает глаза и становится теперь еще прекрасней, еще невесомей, еще нереальнее, чем всегда. А Билл словно бы раздается в плечах и делается выше ростом и источает столь незыблемую мужественность, что у Молли на глазах выступают слезы. «Как они счастливы!» — сияет в голове радостная мысль. И лишь сердце, вечно тревожное материнское сердце терзается неизбывным страхом за своего первенца: если Флёр его бросит, Билл никогда не оправится.
Молли вдруг сообразила, что совершенно непристойным образом подглядывает за влюбленными: вряд ли они, столь страстно поглощенные друг другом, заметят ее среди колючих веток. Она вспыхнула до корней волос и поспешила прочь, не догадавшись раздвинуть ветки заклинанием и царапая руки мелкими шипами.
На кухне, у очага, Молли почувствовала себя гораздо увереннее и даже посмеялась над своей реакцией. Она отправила яблоки отмачиваться в кленовом сиропе, поставила тесто, заколдовала ступку, и та стала перетирать ягоды для джема, несколько ножей — чистить и резать овощи и мясо, и лишь после этого залечила свои исцарапанные руки.
Ее мысли снова потекли ровно и неспешно, хоть и имели теперь отчетливый привкус печали. Дети выросли. Совсем скоро Нора опустеет, и будет звенеть тоскливой тишиной до тех пор, пока не начнут подрастать внуки…
Странно все же, почему так тревожно за Билла. Ведь Флёр — не пустышка, Кубок Огня не выбрал бы Чемпионом недостойного. И потом, разве Билл Уизли не заслуживает самой лучшей женщины? Он умен, красив, прекрасный специалист, достойный человек, сильный волшебник… Но вдруг окажется, что для полувейлы этого мало? Вдруг она разочаруется в нем?
Но ведь не всегда же получается так, как у них с Артуром! Они со второго курса знали, что поженятся, и Молли ни одного часа не жалела о своем выборе. В их паре царила настоящая гармония, порой они даже фразы заканчивали друг за другом, как Фред и Джордж. Молли пребывала в полной уверенности, что там, где есть хоть какая-то несхожесть характеров, не может быть истинной любви — пока не увидела, какими глазами смотрит Гермиона на Рональда. Более разных людей было трудно себе представить. Рон — горячий, шебутной, немного ленивый и обидчивый, но преданный и сильный, а она — отличница, с острым умом и твердым характером, правильная и решительная, и сам Дамблдор пророчил ей блестящее будущее. Что могло быть у них общего? И тем не менее, Гермиона смотрела на нескладного Рона так, как смотрела когда-то сама Молли на своего будущего мужа: с надеждой и нежностью. Жаль только, что Рон этого не замечал…
Больше всего на свете Молли Уизли любила думать о своих детях. Многие говорили ей, что она совершенно растворилась в своих домочадцах и перестала обращать внимание на себя, но она лишь пожимала плечами: как же это может быть правдой, если в каждом из них — она сама? Она то и дело видела свои глаза, нос, руки и волосы, слышала собственный, помноженный на семь, смех, в каждом читала черты своего собственного характера. Билл унаследовал ее целеустремленность, Чарли — любовь к приключениям, Перси…
Блаженная гладь мыслей всколыхнулась, забурлила подобно озеру под яростным дождем; сердце кольнуло ледяной иглой, а после — ошпарило болью. Молли подхватила почти опрокинувшуюся огромную кастрюлю с бульоном и сердито вытерла глаза. Не станет она об этом думать. Не сейчас.
Бросила в бульон овощи, протерла стол, заново перемыла посуду; в который уж раз за этот день переставила на видное место часы с девятью стрелками — теперь они стояли ближе к выходу из кухни; поставила в духовку пирог с мясом. Точные, наработанные годами движения, почти не требующие усилий и концентрации и потому не останавливающие потока мыслей.
Сердясь на себя за слабость, Молли отправилась снимать белье.
В саду рассыпался заливистый смех Джинни: Фред и Джордж сидели рядом с сестрой на траве и что-то рассказывали ей, уморительно жестикулируя.
Эта парочка всегда была их с Артуром головной болью. Ни дня без происшествия, ни минуты покоя. Они до умопомрачения напоминали ей братьев, вот только характер у Фреда и Джорджа был один на двоих — ее. В школе она была первой изобретательницей всевозможных проказ, и много позже с ужасом вспоминала свои шалости, в которые часто бывал втянут и Артур. Молли понимала, что только чудом от ее «шуток» никто серьезно не пострадал, и поэтому ее так пугали эксперименты близнецов. Однако, к большому ее счастью, они были детьми еще и Артура — только этим Молли объясняла тот успех, который принесла ее беспутным сыновьям их страсть к изобретательству и розыгрышам. Невероятное противоречие: совершенно безбашенные шутники — и серьезные, хваткие предприниматели.
А Перси… Ах, Перси! Ну что же, что она сделала не так?!.
После битвы в Министерстве, когда все узнали, что Воландеморт действительно возродился, Молли ждала, что ее заблудший сын образумится и возвратится домой, но этого не произошло. Ее письма возвращались нераспечатанными, квартира, в которой он жил прежде, опустела. Дамблдор сказал ей тогда: «Мы чаще прощаем близких, когда они неправы, нежели наоборот. — А когда она от этих слов залилась слезами, добавил, чуть нахмурившись: — Он пошел на поводу у своих амбиций и плохих людей. Однажды он перестанет щадить себя и признает свою ошибку. А из-за плохих людей, Молли, печалиться и вовсе не стоит. В конечном итоге они умрут так же, как все».
…В гостиной раздались топот и громкий смех, и Молли испуганно прижала к глазам полотенце — еще не хватало, чтобы кто-нибудь застал ее в слезах!.. Печалиться действительно не стоит — по любому поводу. Особенно когда твоя семья состоит сплошь из противоречий.
Мясной пирог почти поспел, пришла пора отправлять в духовку яблочный. Суп вышел наваристый, душистый, картофельное пюре — воздушным, отбивные — сочными.
В окно заглянуло теплое закатное солнце. Пора накрывать на стол.
