Самым удивительным Гарри казалось то, что известие о возрождении Вольдеморта никого в волшебном мире не заинтересовало. Конечно, Гарри не мог больше пожаловаться на то, что его словам не верят даже друзья, как в начале Турнира, когда никто не верил в то, что имя Гарри в Кубок Огня кинул не он сам. Все, кому Гарри доверял, начиная от Сириуса и Гермионы и заканчивая Роном и Дамблдором, в его рассказ поверили сразу и отнеслись к его словам очень серьезно – вот только действий из этого никаких не последовало. А «Ежедневный пророк», который Гарри взялся выписывать прямо на Привет-драйв, возрождение Вольдеморта просто проигнорировал, и Гарри сначала просматривал всю газету, потом первую пару страниц, а потом только взглядывал на первую страницу и убеждался, что о Вольдеморте и нависшей над волшебным миром опасности опять ничего не пишут.
В такое легкомыслие магических властей и игнорирование сенсаций магическими журналистами сложно было поверить, и Гарри пытался добиться от друзей и Сириуса объяснений и рассказа о том, что происходит, заваливая их письмами. Сириус внезапно стал каким-то скучно-взрослым: он сообщал, что происходящее не стоит обсуждать в письмах, и советовал Гарри быть осторожным и набраться терпения. Рон ответил: «Много чего происходит, потом расскажу, когда встретимся», - а вот Гермиона...
Честно говоря, Гарри ожидал, что уже через пару дней сова принесет от Гермионы найденное ей где-то «Пособие по побеждению и развоплощению Темных Лордов», которое она порекомендует прочитать немедленно, а затем Гарри получит еще гору литературы по теме, и переписка превратится в письменный экзамен – Гермиона, конечно, прочитает все эти книги куда раньше него и будет только укорять Гарри за то, что из пяти ядовитых зелий, помогающих против Темного Лорда, он знает пока только три, а про одиннадцать ловушек для Темного Лорда он так и не начал читать, нет бы уже ловушки построить и поймать парочку Вольдемортов.
Письма от Гермионы оказались совсем другими: для начала Гарри получил от Хедвиг по голове хорошей палкой салями, к которой прилагалось пояснение, что такая колбаса не портится и без холодильника, - и вслед за этим в письме последовал интересный и неожиданный рассказ о том, как Гермиона вместе с родителями и их друзьями ходила в поход, училась готовить на костре и ставить палатку. В рассказе, как и положено, была упавшая ночью на туристов палатка, плюющаяся кипящая каша («я тебе потом покажу, мне кажется, у меня до сих пор на руке след остался»), дождливый день, оказавшийся самым веселым, и попытка спрятаться от ночного холода, забравшись к папе в спальник.
Рассказ о походе обрывался на середине, и Гарри почувствовал, что в следующем письме скорее хотел бы прочитать окончание этого рассказа, чем ответы на его вопросы о происходящем в волшебном мире. В конце концов, Гермиона летом от волшебного мира далека почти так же, как и он, да и успеет он еще всех расспросить, а вот таких историй – личных, веселых и приятных каким-то заговорщицким тоном – Гермиона ему раньше не рассказывала, так что надо ловить момент. После уже таких историй не услышишь, только если как-то удастся надолго остаться с Гермионой наедине, да еще и привести ее в нужное настроение – слишком много в историях о маггловских походах маггловских шуточек, ну не объяснишь никак тем, кто не смотрел по телевизору мультики, почему почтенный офтальмолог, поскользнувшийся на спуске к реке и ухнувший в реку с криком «Я Черный Плащ!», насмешил всю честну компанию до колик.
Маггловский мир оставил у Гарри не так уж много счастливых воспоминаний, но все же в этом мире прошло его детство, и он в первый раз задумался о том, что, может, с ребятами из волшебных семей интересно, а с теми, кто вырос в маггловском мире, все же веселее. Вот он разговаривал с Гермионой только о магических вещах, пытался увлечь ее квиддичем и волшебными шахматами, чтобы всем троим вместе с Роном было интереснее, и в результате так и не узнал, что Гермиона и так веселая и знает много увлекательных вещей, просто поговорить ей об этом в Хогвартсе не с кем. А ведь он легко мог бы составить Гермионе компанию, стоило только остаться вдвоем, как в начале прошлого курса – Гарри даже рукой себя по лбу хлопнул: какой же он тогда был балбес!
Вслед за письмом с продолжением рассказа о походе, на которое Гарри вместо расспросов о Вольдеморте ответил порцией уличных и школьных маггловских историй с обычной дозой мальчишеского молодечества, пришло и еще одно письмо, из которого Гарри узнал, что и без таких историй в том районе, где живет Гермиона, многие хотели бы его повидать. У Гермионы там жили подруги детства и бывшие одноклассники, и ей было нелегко рассказать им о Хогвартсе так, чтобы не нарушить Статут Секретности, да и вообще – так, чтобы ей поверили. Но и не рассказать о своем лучшем друге она не могла, особенно когда в первый раз от неожиданности ответила на вопрос о нем «ну, я потом расскажу» - подружки сделали довольно логичные выводы о том, какое место Гарри занимает в ее сердце, и стали изводить ее расспросами. Гермиона, конечно же, нашла выход, и Гарри в ее рассказах превратился в парня на пару лет постарше, который вместо метлы гоняет на мопеде как сумасшедший, так что про это вполне можно сказать «летает»: конечно, гоняет без прав, но с попустительства взрослых, потому что с его талантами Гарри наверняка станет известным спортсменом, то есть мотогонщиком.
Вот тут Гарри в очередной раз понял, что он неправильно жил: следовало не торчать у Дурслей, не ожидать приглашения в Нору и не гонять на Ночном Рыцаре, а спокойно и культурно спаковаться и уехать на электричке к Грейнджерам, там, похоже, его многие ждут и там он наконец проведет лето в большой веселой компании. Не хватало только одного: адреса Гермионы, который почтовым совам ни к чему, а вот Гарри пригодится. Гарри вместо вопросов про какого-то Вольдеморта, чтоб он снова сдох, послал Гермионе свой адрес и попросил прислать ее, и ответ на этот вопрос он ждал с большим нетерпением, только потом догадался, что после таких рассказов о нем ему хорошо бы сначала научиться гонять на мопеде, а потом ехать, - а уж потом припомнил, что Сириус советовал ему быть осторожным, ни во что не лезть и никуда с Привет-драйв не уходить.
Зато к Сириусу у Гарри появились насущные вопросы, не относящиеся, опять же, к волшебному миру: Гарри припомнил, что у Сириуса когда-то был отличный мотоцикл, даже летающий, и спросил Сириуса в следующем письме, не научит ли Сириус его водить: без полетов, по-маггловски.
«Вижу, тебя посещают интересные мысли, а грустные не посещают, - написал Сириус в ответ. – Так держать! Подожди немного, что-нибудь придумаем...» - письмо Гарри дочитать не успел, да и мысль о том, что Сириусу нужно скрываться и тоже быть осторожным, не успела прийти в его мальчишескую отчаянную голову. Внизу, похоже, для Гарри доставили что-то вроде заказного письма: курьер или почтальон ругался с Дурслями и говорил, что передаст присланное Гарри только самому Гарри.
К своему удивлению, Гарри вместо посылки или письма получил огромную пиццу, которая вызывала у Дадли зависть одним запахом, и поскорее убрался вместе с пиццей в свою комнату, где собрался писать Сириусу ответ и благодарить за вкусный ужин – Сириус ведь бывал рядом с его домом два года назад, в виде собаки, и мог запомнить адрес, а устроить Дурслям шухер было очень по-мародерски. И в этот момент к Гарри прилетела обратно Хедвиг с ответом Гермионы.
«Мне даже немного обидно, что я сама не видела выражение лиц твоих родственничков, - писала Гермиона. – Но ты ведь мне об этом расскажешь? Если хочешь, могу что-нибудь еще им прислать, в компенсацию за беспокойство. У меня есть будильник, который очень громко звонит в три часа ночи, а окончательно его отключить довольно сложно».
Откровенно говоря, Гарри был морально готов ко многим невероятным вещам, которые с ним приключились. «Ну вот, - подумал Гарри на втором курсе, узнав про василиска, - с моим везением все кончится тем, что мне придется биться с ним один на один» – так оно и вышло, хотя Гарри в поход за василиском взял с собой и Рона, и даже целого профессора Хогвартса, хоть и Локхарта. «Ну вот, черт возьми, – подумал Гарри, придя в себя в купе Хогвартс-экспресса после первой встречи с дементором. – Могу поспорить, что с моим везением в результате именно мне придется гонять этих тварей бушлатом» – так оно и получилось.
Так что Гарри судьба уже подготовила ко всякому, но к тому, что Гермиона будет хулиганить и изводить его родственничков, он был не готов – и все-таки сумел сориентироваться в неожиданной ситуации.
«Пришли моей тетке побольше тигровых лилий, деньги я потом верну, - написал Гарри. – Моя тетка их терпеть не может, и от их запаха у нее всегда голова болит». А еще Гарри подумал, что даже в шалостях Гермиона верна самой себе: Гарри ничуть не сомневался, что Хедвиг принесла письмо почти сразу после доставки пиццы не случайно, Гермиона наверняка рассчитала, сколько летит сова от нее до Гарри, и заказала доставку пиццы ровно на нужное время.
Тигровые лилии прибыли уже на следующий день, и не просто так, а с запиской от неизвестного поклонника Петуньи. Вернон, никогда не забивавший себе голову тем, какие цветы любит и не любит его жена, принял записку за чистую монету, и в семье Дурслей разгорелся скандал, который сделался действительно ожесточенным из-за того, что каждый почитал себя правым: Петунья возмущалась тому, что Вернон забыл, как сильно она ненавидит тигровые лилии, а Вернон не мог взять в толк, почему ее не смущает записка, которую Петунья считала не компрометирующей, а издевательской. Лилии были в ходе скандала вышвырнуты из дома, а Гарри под аккомпанемент ругательств Дурслей не в его адрес, а в адрес друг друга доел пиццу и подумал, что надо бы заказать еще: вдруг Дурсли от звонка в дверь подумают, что это снова лилии?
Совершенно позабыв про какого-то там скучного и стремного Вольдеморта, Гарри вместе с рассказом про то, как были встречены тигровые лилии, написал Гермионе про вторую пиццу и опять получил неожиданный ответ.
«Я в этом участвовать не буду, - написала Гермиона в конце веселого письма, вдохновленного рассказом Гарри о том, какое представление устроили Дурсли из-за лилий. – Мне нравятся сухощавые спортивные юноши, а не разъевшиеся на пицце толстячки-домоседы».
«Ах так! – возмутился Гарри и вспомнил впервые за последние три дня, что он сидит дома не по своему желанию. – Ох, кому-то я задам, как только до кого-то доберусь!» - и Гермиона получила новое письмо с вопросами о том, долго ли еще Гарри будут держать в неведении относительно новостей магического мира, но тон этого письма был уже другой, словно все эти тайны касались только их двоих, и это была их общая опасная и увлекательная игра, частью которой скоро станет укрощение своевольной девчонки, игриво прячущей улики от напарника.
«Все же прочитай последние выпуски «Ежедневного пророка» сплошь, а не только заголовки», - посоветовала Гермиона в очередном письме, и Гарри засел за чтение, результаты которого ему не понравились: похоже, Министерство не только прятало голову в песок, официально считая информацию о возрождении Вольдеморта бреднями, но и взялось портить репутацию Гарри, там и тут вставляя в статьи шпильки в его адрес и пытаясь выставить его неуравновешенным болтливым юнцом. Гарри впервые за последние пару недель разозлился и помрачнел, и тут в комнату влетела незнакомая сова из общественной совятни. Гарри переписывался со всеми, посылая к ним Хедвиг, которая и приносила ответы, внеочередные письма Рона порой приносил Сычик, - и Гарри с удивлением отвязал от лапы незнакомой совы письмо, которое Гермиона каким-то образом отправила вдогонку своему письму с советом почитать газеты повнимательнее.
«Те, кто пишет эти статейки и врет всем магам, что Вольдеморт по-прежнему мертв, - трусы и мерзавцы, - написала Гермиона. – А если кто-то перехватывает почту, он может передать это трусам и мерзавцам от моего имени. Многие храбрые люди верят тебе, Гарри, и готовятся бороться – но и из них большинство рассчитывает скорее на тебя, чем на себя. Потому что то, что ты сделал за эти четыре года, больше, чем могут сделать многие опытные маги. Твои мужество и решительность сильнее магии – и, конечно, сильнее мерзавцев и трусов с их дурацкой клеветой».
Это было самое приятное письмо, которое Гарри когда-либо получал, даже приглашение в Хогвартс немного пугало неизвестностью и казалось порой присланным чужому человеку. А теперь Гарри со смущением понимал, что это всё – точно для него и про него, и чувствовал спокойствие от того, что есть на свете человек, готовый встать за него против целого мира. И Гарри понял, что он хочет Гермиону увидеть, потому что чувства, пробужденные этим письмом, ему не удастся выразить словами, особенно на бумаге – он сможет передать свою благодарность и любовь только глаза в глаза. Нужно было договориться с Гермионой о встрече в Лондоне, или нагрянуть к ней домой, или пригласить ее в кафе – а заодно и прояснить вопрос с тем, что это еще за шуточки вместо второй пиццы, что она собирается делать с сухощавыми спортивными юношами – и с чего это, черт возьми, они во множественном числе!
Уже отправив письмо, Гарри подумал, что такую безрассудную вылазку не одобрил бы даже Сириус, а Гермиона точно устроит ему выговор за подобные идеи. «Позвони все-таки дядюшке, - коротко ответила Гермиона к следующему полудню. – Я тоже по тебе скучаю». Гарри хотел уже написать, что Сириус ему не дядюшка, а крестный, и в дом на Гриммо не позвонишь, там нет телефона – но этот день закончился не отправкой ставшего уже обычным длинного письма, а встречей с дементорами.
Гарри сумел отогнать дементоров и дотащить насмерть перепуганного Дадли до дома на Привет-драйв, туда одна за одной прилетали совы с письмами, что то грозили Гарри исключением из Хогвартса и конфискацией палочки за очередное колдовство на каникулах, то обнадеживали его и велели никуда не уходить и не отдавать никому палочку, то снова грозили судом – а в голове у Гарри непрерывно пульсировала одна мысль: Гермиона не умеет вызывать Патронуса, если дементоры появились здесь, они могут появиться и у нее.
«Здесь были дементоры, я отбился, - написал Гарри на клочке бумаги и подозвал к себе Хедвиг, отмахиваясь от остальных сов, которые ждали его ответа или хотя бы подписи на уведомлении. – Где ты? Я прилечу к тебе, а потом подумаем, что делать с теми, которые теперь грозят мне судом за то, что я выполнял их работу».
Хедвиг принесла ответ, когда Гарри уже летел сквозь ночь к Лондону, не совсем еще представляя, как он будет искать во тьме дом Гермионы. «Судить должны не тебя, а тех, кто выпустил в вашем городке дементоров, - писала Гермиона необычно для себя неаккуратно, строчки ломались, и перо мазало. – Я у Сириуса. Скоро у тебя на Привет-драйв будут гости. Скоро мы увидимся».
Так Гарри попал в дом на площади Гриммо, и Гермиона бросилась к нему на шею, живая и невредимая, это для них обоих было главным – то, что другой остался цел, это было важнее и Ордена Феникса, который сегодня собирался на Гриммо в очередной раз, и того, что думает Министерство о Вольдеморте и о Гарри. А еще они ждали этих объятий почти месяц, пытались угадать, какими они будут после нескольких недель слишком личной переписки, иногда шутливой, иногда игривой, но в нужный момент прорывающейся истинными и сильными чувствами сроднившихся и прикипевших друг к другу душ. И первая встреча, в начале которой они не видели ничего, кроме друг друга, оправдала их ожидания – их объятия могли бы перейти и в поцелуи, если бы Гарри и Гермиона встретились не в день после нападения дементоров и если бы на них не смотрело чуть не целое семейство Уизли. Но и то, как они ухватились друг за друга, как смотрели друг на друга, лучше поцелуев и любовного воркования говорило о том, что не только дружеские чувства их связывают, что у них общие секреты, общие воспоминания и общая жизнь, что они друг о друге думают и беспокоятся куда больше, чем о ком-либо еще.
Рон уловил из этого далеко не все, он слишком беспокоился о себе и прежде всего подумал, что сейчас на него одного посыплются все шишки. Если бы и Гермиона писала Гарри так же редко и скупо, как он, то Гарри сейчас злился бы на обоих, и там уж больше бы Гермиона с ним объяснялась, а Рон спрятался бы за ней, а теперь ему одному достанется на орехи. Рон уж видел за последние несколько дней, которые Гермиона провела на Гриммо, что она пишет Гарри большие письма каждый день, если не чаще, как-то ведь она нашла способ обойти запрет Дамблдора и переписываться с Гарри так активно. Рон даже подумал, что Гермиона на слова Дамблдора просто наплевала, он и раньше замечал, что ради Гарри Гермиона готова на все наплевать, и размышлял теперь над тем, не последовать ли ему ее примеру, но Гермиона заверила его, что ни про какой Орден Феникса она Гарри не пишет.
А о том, что для того, что сделала Гермиона, нужно даже больше решимости, чем чтобы просто послать Дамблдора с его хитростями, пока даже Гарри догадывался смутно. Гарри тоже нелегко было на бумаге рассказать о своих чувствах, некоторые личные рассказы выходили странно и непохоже на то, как он слышал их внутри себя, а ведь это было еще до того, как он узнал из пылкого письма Гермионы, что их письма могут перехватывать, - и уже после того, как он по первым письмам Гермионы понял, что и ему можно быть открытым, откровенным и немного дерзким. А Гермиона делала шаги в пустоту: под возможным взглядом недоброжелателей она в своих письмах представала перед Гарри в том качестве, в котором он мог быть и не готов ее принять, перешагивала установленные ей же самой безопасные дружеские границы. Делать каждый раз шаг в пропасть и идти по воздуху было страшно и волшебно – а Гарри каждый ее новый шаг принимал с любовью и ее в воздухе подхватывал. Прошлым летом Гермиона случайно услышала по радио вкрадчивый старческий голос: «Тот свободен, кто любим и кто любит, кто освободился от себя, кто перенес центр тяжести всего себя, всей своей жизни в другого, - сказал со странным акцентом незнакомый человек. – И сказать человеку: «Я тебя люблю» — то же самое, что сказать: «Ты никогда не умрешь»». Когда Гарри полтора месяца назад вернулся со встречи с Вольдемортом, чудом избежав смерти, Гермионе захотелось сказать ему: «Ты никогда не умрешь», – и в награду за ее мужество любить ее сердце получило дар ходить по воздуху.
Рон все же почувствовал, когда Гарри и Гермиона подошли к нему уже вдвоем, что пора и ему подтянуться, что нужно как-то повзрослеть и говорить им в уровень.
- Ты прости, что я ничего не писал, - сказал Рон. – Дамблдор все параноил, что любые письма могут перехватить, запрещал всем тебе писать, даже Сириусу. Ну и действительно, как-то на письме не расскажешь ни про Орден Феникса, ни про то, как сходит с ума Министерство, не говоря уж про того, кого и так нельзя называть.
- Да ладно, сейчас и поговорим, - ответил Гарри, он про Орден Феникса слышал впервые, но был рад, что Гермиона догадалась раньше него самого, что не про Орден ему хочется читать в письмах.
Вместе с рассказом об Ордене Феникса Рон рассказал и о Фиделиусе, под которым спрятан дом Сириуса, и Гарри сделал вывод, что никто чужой не постучится в дверь, а потому вечером, когда в дом стали понемногу прибывать члены Ордена Феникса, Гарри взялся открывать дверь на стук, чтобы заодно с ними и познакомиться. Некоторые оказались приятными людьми, которые были рады увидеть Гарри, а вот появившемуся на пороге Флетчеру Гарри был удивлен и не забыл ему нахамить.
- Тебя присылали за мной подглядывать, а ты и этого не можешь, - с неприязнью сказал Гарри, ведь это из-за Флетчера он столкнулся с дементорами и получил вызов на суд в Министерство.
Флетчер таким приемом не смутился, и Гарри сделал вывод, что этого наглеца словами не проймешь, бить придется, и следующего такого же субъекта со зла сумел окоротить. Тот не захотел представляться, и в дом поэтому пройти не сумел, уперевшись в наставленную на него палочку.
- Я крестник хозяина дома, а ты кто такой? – потребовал Гарри. – Тебя в гости пригласили, а не в служебное помещение для встреч Ордена.
К счастью для Снейпа и Дамблдора, после этого столкновения гостей пришла встречать Молли, но потом Молли ушла на начавшееся собрание Ордена, и Гарри снова открыл дверь на стук – и очень удивился, увидев на пороге Гермиону.
- Я бегала к телефону-автомату дядюшке звонить, - пояснила Гермиона, но Гарри от такого объяснения только больше запутался.
- Погоди, это же мне ты советовала позвонить дядюшке, когда я хотел ехать к тебе в Лондон, - припомнил Гарри. – А теперь ходила звонить сама… Не может же у нас с тобой быть общий дядюшка? Я на такое не согласен.
- «Дядюшка» – это тот, кто приходит к тебе в гости, когда ты возвращаешься из Хогвартса, - добавила Гермиона, осмотрев пустое фойе дома Блэков, а потом увидела, что Гарри все равно ничего не понимает, схватила его за руку и потащила за собой. – Ладно, если у Дамблдора от нас свои секреты, то и наши секреты никому слышать незачем.
- Я узнала о том, что поеду в Хогвартс, практически за год, - начала рассказывать Гермиона, когда они с Гарри забрались в дальнюю пыльную комнату и закрыли дверь. – И вот через три месяца после этого, под Рождество, ко мне пришел такой здоровый парень, ростом хорошо за шесть футов, голубоглазый, кудрявый, и вид у него был такой, как у человека, которому можно во всем доверять. Он поздравил меня с поступлением в Хогвартс, сказал, что его зовут Макс, я только минут через десять догадалась, что он маггл и с ним разговаривать о волшебном мире нельзя. Потом, когда я вернулась домой на лето после первого курса, Макс пришел снова – я уже понимала, что не должна ему ничего рассказывать, сказала, что меня иначе исключат. «Я сам кого угодно исключу совсем, если тебя попытаются тронуть, - пообещал Макс и показал мне права, со своей фотографией, своим именем – и девичьей фамилией моей матери. – Считай, что я твой дядюшка и мне все можно рассказать. У всех ребят, которые родились и выросли в неволшебных семьях, тоже есть такой дядюшка – надо же за вами кому-то присматривать».
- Но ко мне никто не приходил, - задумчиво сказал Гарри, он не особенно этому удивлялся, ведь даже доставленную ему недавно пиццу у Дурслей пришлось забирать с боем, а приглашение в Хогвартс они ему и вовсе не показывали. С другой стороны, Гарри примерно догадывался, откуда появляется маггловский дядюшка, который может сделать себе права на любую фамилию, так что, может, и не Дурслей нужно было винить, а тех, кто без ведома Гарри все это время за ним следил.
- Я тогда рассказала Максу все о тебе и о твоей встрече с Квиррелом и Вольдемортом, - продолжала свой рассказ Гермиона, - и Макс отнесся к этому очень серьезно. Через два дня после него ко мне пришел другой человек: высокий, сухой, совершенно лысый и немного жуткий. Его интересовали даже самые мелкие детали того, что с нами происходило – и так было каждый раз, когда я возвращалась из Хогвартса. Сначала приходил Макс, словно надеясь, что в этот раз никаких приключений у нас с тобой не было, а после него за куда более подробным рассказом приходил дядюшка Рудольф. Оба всегда говорили, что помогут, как только узнают, что мне нужна помощь, и вот в это лето благодаря им у моих родителей появилась охрана, а Макс так и вовсе у нас поселился, чтобы днем я не оставалась одна.
На этом месте Гермиона запнулась – не то что она боялась, что Гарри сейчас ее к Максу приревнует, Макс был вдвое старше и было в нем, несмотря на его умение прострелить подброшенную вверх однофунтовую монету, что-то ангельское, отчего казалось, что от Макса незачем прятаться и что-то от него скрывать, он никогда не обидит и не причинит зла доброму человеку. Вот и Гермиона не стала в начале лета от Макса скрывать, что Гарри после всего пережитого заперт у своих дурных родственников, а Дамблдор еще и запретил всем Гарри что-либо рассказывать – она, конечно, будет Гарри писать все равно, но как писать, если придется обходить молчанием самые важные вещи? «Я бы вашему Дамблдору феску-то на уши натянул!» - весело сказал Макс и предложил, чтобы Гермиона написала Гарри что-нибудь неожиданное и увлекательное и не была такой деловой колбасой. И послать к Дурслям огромную пиццу для Гарри тоже придумал Макс, и записку от выдуманного поклонника Петуньи, приложенную к букету тигровых лилий, Гермиона с Максом сочиняли вместе... Вот только чем дальше, тем больше переписка становилась для Гермионы их с Гарри общей связью, общей тайной, которая должна быть только на двоих, и меньше всего Гермионе хотелось, чтобы Гарри подумал, будто Рон не писал ему по приказу Дамблдора, а она писала ему по поручению дядюшки Рудольфа – но и обманывать Гарри было нельзя.
- Когда ты написал о дементорах, я ночью вышла из этого дома, оставив дверь открытой, и позвонила Максу – конечно, разбудила и его, и своих родителей, - продолжала Гермиона, решив пока промолчать и понадеяться на то, что Макс поможет ей советом, как всё правильно рассказать, да и Гарри скоро увидит Макса и поймет, что Макс за человек: не терпящий лжи и лицемерия, обезоруживающе честный, бескорыстный и всегда готовый помочь. – Макс пообещал мне, что наш аврорат скоро забегает, и вот ты здесь – а я сейчас звонила ему снова, спросить, что делать с твоим судом, и Макс сказал, что Министерству скоро станет не до нас, а с тобой им надо поговорить.
- Сейчас? – спросил Гарри, он был легок на подъем, и действительно через полчаса выскользнул вместе с Гермионой из дверей дома на площади Гриммо, перешел площадь и свернул вслед за Гермионой в проулок.
Вместо описанного Гермионой молодого доброго парня их ждал высокий, чуть сутулый человек, чем-то похожий на Мефистофеля. Вряд ли среди личин Мефистофеля есть личина полностью лысая и очень лопоухая, но первым словом, которое пришло Гарри в голову, когда он столкнулся с колдовским взглядом зеленых глаз, было слово «дьявол». Встретивший их человек и воистину выглядел как дьявол – длинный, сухой, грозный – и было легко поверить, что, появись этот человек на кладбище Литтл-Хэнглтона, возродившегося Вольдеморта закопали бы прямо там. Не то чтобы Гарри верил в непобедимость маггловского оружия, но длинный черный человек напротив него выглядел как деталь монструозного механизма. У него все будет спланировано, все предусмотрено и вычислено, и эта машина легко сжует Вольдеморта с мерным рычанием.
- Здравствуйте, Гарри, - сказал сухопарый дьявол деловым тоном, он еще до встречи составил на Гарри психологический портрет и был с важным свидетелем более дружелюбен и менее ворчлив, чем обычно. – Зовите меня Рудольф.
- Рудольф, Гарри вызывают на слушание в Министерство уже послезавтра, - тут же вступила Гермиона, - а мы до сих пор не знаем, кто будет там его защищать.
- Макс уже сказал вам, что Министерству будет не до вас, - чуть сварливо ответил Рудольф. – Гарри, вы согласны рассказать честно и без утайки про вашу встречу с дементорами и вашу недавнюю встречу с Вольдемортом – и про все, что этому непосредственно предшествовало?
- Вы согласны повторить ваши показания под присягой? – снова спросил Рудольф, после того как Гарри кивнул. – В таком случае полезайте оба в мою машину. Ваш дом на площади находится под Фиделиусом, а ваших родителей, Гарри, погубил именно Фиделиус – если бы мы видели их дом, мы бы могли попытаться что-нибудь сделать.
Гарри плохо разбирался в марках машин, но и его небольших знаний хватило на то, чтобы понять, что машина Рудольфа очень дорогая и очень быстрая. Гарри забрался вместе с Гермионой на заднее сиденье, и машина понеслась вперед, а Гарри начал свой рассказ – Рудольф иногда перебивал его точными и деловыми вопросами, на некоторые из которых Гарри не мог ответить, он ведь не был профессионалом с глазом, наметанным на мелкие, но значительные детали, как у Макса и Рудольфа. Останавливаясь на светофорах, Рудольф взглядывал на Гарри в зеркальце заднего вида своим круглым зеленым глазом, и наконец Гарри не выдержал и дал волю своему удивлению.
- Вы ведь не маг, Рудольф, - сказал Гарри, а Рудольф в ответ только моргнул, - неужели вы верите во всё-всё, что я вам рассказал? Про то, как человек с красными глазами, без носа и с ноздрями как у змеи родился из жуткого варева в кипящем котле? Про то, как я наблюдал в видениях его прежнее тельце не то карлика, не то эмбриона?
- Нам разрешается прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят: если мы недооценили опасность, - пояснил Рудольф. – Вы, я думаю, тоже недооцениваете опасность ваших видений.
- А ведь мне не верит даже Министерство Магии…
- Вашему Министерству было сказано еще в конце 1970ых, - раздраженно и гневно отозвался Рудольф, и кипящая в его голосе энергия заставила Гарри наконец поверить, что Министерству Магии действительно сейчас станет не до его колдовства во время каникул. – Если они не способны справиться со своими проблемами сами и если их проблемы начнут задевать наш мир, то мы введем у них колониальную администрацию. У нас хватит на это сил и решимости, а та, другая сторона, которая рассчитывает скомпрометировать Министерство и прийти в вашем мире к власти на волне анархии, рассчитывает на это очень легкомысленно, не учитывая нашу реакцию. И я еще раз спрошу вас: готовы ли вы свидетельствовать против Министерства, которое перешло черту и допустило появление дементоров в немагическом районе? Готовы ли вы еще раз назвать фамилии тех, кто был на кладбище Литтл-Хэнглтона, зная о том, что мы найдем их и покараем?
- Готов, - кивнул Гарри, его хорошенько разозлили и статьи в «Ежедневном пророке», и намерение Дамблдора держать его взаперти на Привет-драйв, ничего ему не сообщая, а уж тем более он не собирался прощать Пожирателям и Вольдеморту смерть своих родителей, смерть Седрика, искалеченных родителей Невилла и много что еще.
- Хорошо, - коротко ответил Рудольф, а машина тем временем вырвалась за пределы города.
- Макс уже нашел для вас мопед, - со слышной в голосе усмешкой сказал Рудольф через четверть часа. – И кажется, у самого Макса есть хороший мотоцикл, по крайней мере, мне приходилось убедиться, что на мотоцикле Макс ездит хорошо. А ваши решимость и мужество, молодые люди, заслуживают небольшого сеанса исполнения желаний.
Гермиона, увидев, что серьезный разговор с Рудольфом закончен, положила голову Гарри на плечо, а он обнял ее за плечи, и оба почувствовали, что все наконец идет правильно: они вместе, серьезными проблемами занимаются умелые взрослые люди, а у них впереди кусочек лета, веселье, поцелуи, танцы под маггловские мелодии по радио и езда на мопеде в обнимку. А потом фары машины Рудольфа выхватили из темноты небольшой одиноко стоящий фермерский дом за невысокой живой изгородью, и длинноногий Макс перепрыгнул через изгородь так легко, будто перешагнул. В доме в ответ фарам зажегся свет, и Макс стоял в свете фар и смотрел на Гарри и Гермиону с доброй улыбкой, словно бы он давно их ждал в гости и был готов возиться с молодой влюбленной парочкой хоть несколько недель подряд.
