Глава 1Название: Шаги в вечности.
Автор: rane.
Бета: как обычно нет. Если есть кандидаты - прошу.
Пейринг: РУ/ГГ.
Жанр: ангст/роман.
Рейтинг: PG-13.
Саммари: Post-war. Все учатся жить по-новому. Не каждому удаётся смириться с ощущением этой победы, за которую все заплатили слишком высокую цену. И платят до сих пор.
Дисклеймер: всё не моё, естественно. Меня тут и не стояло.
Warning: возможен ООС. Просто я именно так представляю себе и Рона, и Гермиону, и всех остальных после войны. Ну, и почти AU, разумеется. Сленг.
Шаги в вечности.
Глава 1.
В войне не бывает выигравших - только проигравшие. (с)
Артур Невилл Чемберлен.
Толстый журнал, выскользнув из рук, упал на пол.
На обложке значилось: "Поиски пропавшего без вести Гарри Поттера не привели ни к каким результатам. Герой награждён Орденом Мерлина первой степени посмертно".
Девушка осторожно пристроила чашку с остывшим кофе на столик и с ненавистью посмотрела на журнал.
Теперь приходилось кардинально переоценивать свою жизнь, деление на части "до" и "после" этой войны уже не помогали.
Казалось, что со дня исчезновения Гарри прошло много-много месяцев, переполненных бесконечным кофе - почему-то неизменно остывшим, - крепким сигаретным дымом и руганью Рона, всхлипами и плачем Джинни и её, Гермиониным, отражением в зеркале - уставшие глаза, крохотные морщинки и ужесточившаяся складка рта.
Ей было двадцать лет.
Война окончилась три месяца назад. Вся страна решила, что пора бы уже перекроить существующий строй, и рьяно взялась за это дело.
Министром Магии стал Перси, который, с присущей ему чванливостью, позволял Верховному Совету управлять собой.
Поиски оставшихся в живых Упивающихся стали особым сдвигом авроров; иногда Гермионе чудилось, что они не могут дышать нормально, пока хотя бы один из "этих" не пребывает в Азкабане или на том свете.
Орден Феникса без конца праздновал и поминал, праздновал и поминал... Праздник действительно был стоящим, а поминать было кого.
Слишком дорого далась эта победа.
Гермиона видела эту чёртову победу в почти совершенно поседевших волосах миссис Уизли, потерявшей мужа и сыновей - Чарли и Джорджа; во внезапно выцветших глазах Джинни, которая разучилась разговаривать громко и только тихо шептала что-то себе под нос; в угрюмости Фреда, чьи движения стали какими-то странными - нервными и дёрганными, а смех замолкал, едва успев начаться; во Флёр, которой, кажется, впервые в жизни стало всё равно, как она выглядит, всё, что её интересовало, - это как вывести Билла из его чуть ли не полуобморочного состояния.
Гермиона видела эту победу в пепельнице, полной окурков, которую Рон всегда ставил рядом с собой на их ночных бдениях, - он курил очень много.
Их победа - это отчаяние в глазах детей Упивающихся, посаженных в Азкабан фактически неизвестно, за что.
И ей хотелось, чтобы репортёры перестали, наконец, ваять всё новые и новые статейки про её лучшего друга, повествующие, каким он был чудесным парнем с более чем несчастной судьбой Героя, который не сумел остаться в живых, но обеспечил им таки эту победу.
А ещё хотелось спать без ночных кошмаров: небо сотрясается, и воздух уже не прозрачный - именно так Гермиона запомнила какую-то битву с Упивающимися.
И она точно знала, что будет происходить в очередном её дне, они все были похожи, как капли воды из одного стакана. Наверное, это и называется стабильностью, а новых потрясений уже не хотелось. Ей хватило.
***
Осторожно подошёл Рон, поднял с пола журнал и брезгливо проглядел статью. Потом закурил очередную сигарету и поискал глазами пепельницу.
-- Они нашли Малфоя, - по-прежнему глядя в журнал, сказал он.
-- Какой приговор? - зачем-то спросила она, как будто не знала, в самом деле...
-- Пожизненное заключение. - Рон пожал плечами и направился к двери. - Я, собственно говоря, только за этим и пришёл, - он потряс злосчастным журналом, - да, кстати, вспомнил: Снейпа всё-таки убили.
-- Что? - Гермиона порывисто подошла к нему. - Убили?
-- Ну да, - равнодушно отозвался он. - Малфою-то совсем хреново было, вот Снейп и попытался его спасти. Ну, я пошёл...
Гермиона, нахмурившись, пронаблюдала, как он неуклюже открывает дверь. Даже удивляло, что вспыльчивый Рон так безразлично отнёсся к смерти одного из ненавистнейших людей. Видимо, тоже дико устал... Она закрыла глаза и беззвучно вздохнула.
Отражение в зеркале явственно выявило, что выглядит она препаршиво, особенно для ужина у миссис Уизли.
Хотя там всем, скорее всего, будет плевать и на неё, и - тем паче - на её внешний вид.
Сегодня вечером остатки Ордена Феникса собирались отпраздновать ровно три месяца со дня окончания войны и, как понимала Гермиона, то, что последняя надежда увидеть хотя бы хладный труп Гарри Поттера окончательно сошла на нет.
"Джинни опять проревёт всю ночь, - вяло подумала девушка, - а потом стащит у Рона сигареты и выкурит всю пачку".
Ужин будет на улице, в этом Гермиона была твёрдо уверена. Всем хотелось сейчас иметь возможность взглянуть на голубое небо и предзакатное солнце. В войну всё было точно так же, но ни у одного из них не было времени смотреть вверх. Теперь она это компенсирует.
Гермиона ещё раз посмотрела на себя в зеркало: очень бледная кожа, круги под глазами, уставшее выражение лица.
***
Собственно, была ещё одна причина: их с Роном взаимоотношения. Она и сама понимала, насколько тяжело им обоим даются те подобия чувств, но ничего не могла с собой поделать: исчезновение - смерть - Гарри воздвигло между ними жёсткий барьер, а сил на то, чтобы проломить его, ни у него, ни у неё не осталось.
Ночью ей казалось, что она сходит с ума. Кошмарным был даже обыкновенный белый потолок - он прочно ассоциировался у неё с больницей Св. Мунго, в которой она провела четыре дня, когда пыталась хоть чем-то помочь сначала целителям, которых в годы войны катастрофически не хватало, а потом - семье Уизли, которая лишилась главы - Артура. Ни черта никто не смог сделать, а единственное, что она могла, - предлагать всем сигареты и кофе. Именно с того момента Рон пристрастился к куреву.
В ночных кошмарах главным образом фигурировал Гарри, его голос, взывавший к неё и обвиняющий в том, что они слишком рано сдались, отказались от него, бросили, когда он в них так нуждался, позволили уничтожить.
И это было тяжелее всего; она была уверена, что сделала всё, что было в её силах, но, сомневаясь, постоянно мучилась запоздалым - как ей казалось - раскаянием и муками совести.
И тогда Гермиона осторожно, как вор-домушник, пробиралась на кухню и украдкой затягивалась, словно боялась, что её кто-то застанет за этим занятием. Интересовало, что сказал бы Рон, заметь он её срывы - она неодобрительно хмурилась всякий раз, когда он доставал свои адские сигареты, и демонстративно громко кашляла.
Очень давно ей грезилось, что кто-то – кажется, Рон –
обнимает её, перебирает волосы и целует в висок. Всё. Предел желаний.
Могла бы ещё раз горько усмехнуться – столько нервотрёпки, такая драма – война, а в результате – испорченные нервы, неоправданная любовь курить почти на рассвете и в одиночестве – впрочем, это и курением-то можно было назвать лишь с большой натяжкой; она так и не поняла, как надо курить правильно, – ночные кошмары и вечное чувство вины перед пропавшим – умершим – другом.
***
Оно того стоило? – Отражение в зеркале обречённо вздохнуло, и Гермиона перестала мучить себя ненужной философией. В конце концов, сейчас она пойдёт на этот ужин, поговорит с Роном начистоту, потому что, как выяснилось, сил терпеть ещё и неопределённость у неё просто не осталось, посмотрит на маленького сына Тонкс и Ремуса, которого нарекли Сириусом и которому было уже что-то около полугода, а потом, вероятно, научится жить с осознанием этой победы…
Тщательно замазав тёмные - от недосыпа - круги под глазами, она с истовой ненавистью отшвырнула тюбик с тональным кремом и рывком поднялась со стула. Потом, зло нахмурившись, она одержимо сказала куда-то в пространство, а, скорее, своему отражению: «У меня ещё будет нормальная жизнь. Я научусь просто жить, смеяться и не бояться каждую секунду. И жить без этой давящей вины я тоже научусь. Когда-нибудь…»
Глава 2 Глава 2.
Для воевавших война никогда не кончается. (с) Курцио Малапарте.
Джинни гневно вытаскивала сигарету из пачки, параллельно доставая волшебную палочку.
-- Я. Так. Больше. Не. Могу, – Чеканила она слова.
Гермиона стояла, опёршись на косяк и скрестив руки на груди.
-- Мне, в конце концов, всего лишь девятнадцать лет! И, знаешь, Гермиона, я всегда – всегда, слышишь? – думала, что он останется! Я верила в это, как в рождественскую сказку на ночь, как в нечто неизменное. Он же герой, а герои не умирают! Они должны жить, понимаешь?
-- Джинни, я всё понимаю, но, пожалуйста, успокойся, - напряжённо произнесла Гермиона, оглядываясь через плечо – ужин уже подходил к концу, и, наверное, миссис Уизли сейчас прибежит сюда, поверить, что с её дочерью. – Нам всем пришлось нелегко и…
-- Вы хотя бы были рядом с ним! А мне он – он сам – этого не позволил. Вы могли с ним попрощаться, а я – нет! И это несправедливо. Гермиона, ты же помнишь, мы бы праздновали его двадцатилетие на следующей неделе! – горячо продолжила Джинни, потом пристально уставилась на Гермиону. – Ты же помнишь, да?
-- Помню, - соврала Гермиона, в висках тяжело бухало: "Как же ты могла забыть, Гермиона… Как?!" Герои приходят и уходят, выполнив свою миссию, а мир тем временем аккуратно сваливает на них все свои неоправданные надежды и чаяния. Зачем ещё нужны герои? Только Гарри был обычным. – Джинни, идём. Там… ужинают, а ты так поспешно сбежала, что они все решили?
-- Что у меня нервный срыв, - она только-только прикурила. – У меня братья, отец, парень – половина близких мне людей умерли! Могу я не изображать из себя чёрт знает что? Или это всё не так уж важно?
-- Можешь, - честно признала Гермиона и устало присела на кровать, рядом с Джинни, - и я могу. Дай сигарету.
Они сидели так около получаса, размышляя и вспоминая.
Джинни бесконтрольно всхлипывала, кусала губы; изредка, припоминая что-то особенно хорошее, она улыбалась, потом зажмурилась и сквозь слёзы пробормотала: «Спасибо».
Гермиона отошла к окну, пристально глядя на улицу, хмурилась.
***
Первые недели после исчезновения – смерти – Гарри и окончания войны прошли незаметно. Они почти не спали, сумасшедше улыбались, а ночью у неё была истерика, и у Рона в глазах мелькнуло что-то странное.
Он позволял ей швыряться о стены вазами и статуэтками, а сам сидел и курил. И только во взгляде можно было прочитать отчаяние, и усталость, и полную растерянность.
Он привык во всём быть вторым – даже на войне – и теперь решительно не знал, что делать.
Что же он тогда ей сказал?
Что-то вроде: «Ну, я, по крайней мере, всегда буду с тобой. – Потом криво усмехнулся и поморщился. – Не знаю, произведёт ли на тебя это хоть какое-то впечатление, но одной ты не будешь».
Да, кажется, так.
А потом они утешали всех, кто в этом нуждался, и она отчего-то избегала смотреть ему в глаза и таращилась на его руки – обветренные, всё ещё совершенно мальчишечьи руки, широкие ладони, недлинные пальцы – ничего особенного.
***
Тряхнула головой, позволяя воспоминаниям улетучится, и тут же начала себя обвинять: «Как ты могла забыть про Гарри? Про его день рождения? Про него самого?»
-- Знаешь, а его забываю, - вдруг задумчиво сказала Джинни, и Гермиона вздрогнула. – Практически ничего не помню. Даже внешность… с трудом, - закончила она. – А ты помнишь, какие у него были глаза?
-- Уставшие. – Гермиона пожала плечами. – Уставшие и решительные. А потом – злые, когда он понял, что надеяться больше не на что. И отчаянные, пожалуй.
-- Правда? – удивилась Джинни.
-- Да. Тебе ещё повезло, что ты его не видела в последнюю неделю.
-- Цвета весенней, только-только пробившейся травы, - неожиданно произнесла Джинни. – Вот какие. – Потом пристально посмотрела на Гермиону: - А у тебя – цвета корицы когда-то, а сейчас - цвета чёрного кофе. Отчаявшиеся.
-- Ну, спасибо, - растерянно пробормотала Гермиона. Джинни сидела с отсутствующим выражением лица, и Гермиона испугалась. Когда им ещё только сообщили о пропаже Гарри, когда рядом были Упивающиеся, когда она была в Азкабане, чтобы посмотреть, кого поймали на сей раз, - она не так боялась. Так страшно ей было, только когда она увидела глаза детей Упивающихся.
Отчаявшиеся, готовые и способные на всё люди, люди, у которых отобрали всё…
И Гермионе казалось, что они отомстят, обязательно отомстят.
Если научатся жить по-новому. Когда-нибудь…
Но такую безысходность в глазах Джинни она видела впервые. Безысходность, граничащую с помешательством.
-- Джинни, пойдём, - она решительно потянула её за руку, - идём, нас ждут.
-- Нет-нет, я никуда не пойду, - блаженно отозвалась Джинни, - а ещё у него была чудесная улыбка, добрая, светлая, помнишь, Гермиона?
Гермиона беспомощно обернулась и встретилась взглядом с Роном.
-- Что с ней? А, так вот кто постоянно ворует мои сигареты, - заметил он пачку в руках своей младшей сестры; она судорожно мяла её в руках и продолжала улыбаться:
-- А ты, Рон? Ты тоже не помнишь его улыбку? Ты тоже забыл о нём… забыл о Гарри?!
Он изумлённо посмотрел на Гермиону, она закусила губу, с трудом сдерживая внезапно подступившие слёзы.
-- Сам её утешишь, хорошо? – повелительным тоном бросила она Рону и, резко развернувшись, выскочила из комнаты.
На пороге чуть помедлила, обернулась: Рон неловко сел рядом с Джинни, обнял за плечи и что-то тихо произнёс. Её плечи поникли, уголки губ опустились, и она бурно заревела.
Гермиона спустилась вниз, опережая устало-вопросительный взгляд безучастной миссис Уизли, сказала:
-- У Джинни истерика, там Рон… - И осеклась: миссис Уизли быстро кивнула и ушла.
-- Она теперь постоянно такая, - раздался чей-то голос. Гермиона огляделась – в кресле сидел Фред и вертел в руках маггловскую зажигалку. – Не улыбается и постоянно плачет, - развил он свою мысль дальше. - Да и Перси с нами абсолютно не общается. Что же дальше будет… - и, поясняя её красноречивый взгляд: - Папина зажигалка. В его столе такого барахла навалом было, а мама позавчера убиралась. – Фред потянулся. – Смешные они, эти магглы, - и, резко переводя тему разговора, - с Джинни надо что-то делать. Совсем плохо, да?
-- Ну… - Гермиона откашлялась. – Наверное, всё ещё будет нормально. То есть, я хочу сказать, нам всем нужно время.
-- И ты думаешь, оно нам поможет? Наивная. Она без Гарри, как потерявшейся щенок, тыкается во все углы и не может найти, за что бы зацепиться. На нас посмотри: мы все такие. Хреновы победители…
-- Она решила, что будет делать, - сообщил Рон, как обычно неуклюже подойдя к ним.
-- И что же? – с толикой сарказма осведомился Фред. – Повесится или отравится?
-- Нет. Уедет в Италию, - хмыкнул Рон. – Она говорит, что там очень тепло, и это единственное место, где бы ей сейчас хотелось оказаться. Но сначала мы должны отметить двадцатилетие Гарри. – Заметив озадаченность Гермионы, поправился: - Это Джинни так хочет. Сделаем?..
-- Сделаем.
Фред риторически пробурчал:
-- А, может, и впрямь лучше в Италию… Ладно, я пошёл.
Рон потащил Гермиону за собой.
-- Ну, а мы, значит, идём развлекать всех остальных, - зло сказал Рон. – Пошли, Гермиона, там Грюм опять напился, мама ревёт, а Джинни после истерики уснула. Посмотрим на нас, победителей, во время празднования этой грёбаной победы… И в Азкабан надо заехать, может, хотя бы этот ублюдок Малфой помнит, где видели Гарри тогда, перед его исчезновением.
-- Зачем? – безнадёжно спросила девушка. – Рон, ты же знаешь, что это бесполезно, зачем тогда тебе обязательно нужно себя травить?!
Он отпустил её руку и громко, свирепо сказал:
-- Да потому, что я хочу верить и всё ещё верю! И, вероятно, нам всё же повезёт. Должно же хоть раз…
Глава 3 Глава 3.
Победителя никто не спросит, правду он говорил или нет. (с) Адольф Гитлер.
Азкабан выглядел, как обычно, мрачно и уныло.
И Гермиона могла бы точно сказать, что она здесь чувствует: одиночество. Теперь уже даже не отчаяние, а именно одиночество.
Она вцепилась в локоть Рона, зажмурилась и уткнулась в его плечо. Видеть тюрьму изнутри ей не хотелось.
Рон изумлённо покосился на неё, она моментально распрямила спину и прошествовала вперёд.
Ещё со школьных времён ненавидела казаться уязвимой.
Драко Малфой даже не поднял голову, когда они остановились около его камеры. Он сидел на узенькой койке и мерно раскачивался из стороны в сторону, что-то шепча.
-- Малфой, - негромко сказал Рон, в то время как Гермиона просила авроров уйти. Конечно, авроры послушались, и только после этого Малфой соизволил посмотреть на них.
-- Победители пришли к побеждённому? – издевательски осклабился он. – С чем пожаловали?
Что бы там не говорили по поводу того, что Малфой после шестого курса был при смерти от проявлений гнева Волдеморта, по мнению Гермионы, сейчас он не выглядел особенно притеснённым или рехнувшимся.
Наглость – второе счастье.
-- Мы пришли поговорить, - выговорил с трудом Рон. – Ты же был там…
-- Где там, Уизли? – проявил интерес Малфой. – Я много где был…
-- Там, где… убили Гарри, – подсказала Гермиона.
Малфой удивлённо воззрился на них:
-- Вы что, всё ещё носитесь со своим почившим героем?
-- Мы до сих пор не знаем, мёртв он или нет, - устало сказал Рон. – И хотели бы узнать.
Малфой посмотрел на них, как на помешанных:
-- Зачем?
На взгляд Гермионы, это был очень здравомыслящий вопрос, но для Рона, похоже, поиск Гарри стал идеей-фикс.
-- Надо. – Отрезал он. – Так ты знаешь или нет?
Малфой с ненавистью посмотрел на него.
-- Уизли, меня это не затрагивает никоим образом. Хочешь проще? Мне плевать на ваши возвышенные чувства! Это, я надеюсь, ты понимаешь?
-- Понимаю, - упрямо прищурился Рон, - но ты должен сказать.
-- Да ни черта я вам не должен! – неожиданно сорвался Малфой. Теперь он почти кричал. – Что, довольны своей долбаной победой?! Нет?!! Уизли, ты хотя бы понимаешь, за что я здесь сижу?
Рон ошарашено на него уставился, а Гермиона нерешительно сказала:
-- За пособничество Тёмному Лорду, ты же Упивающийся, Малфой…
- Ага. – Малфой горько усмехнулся. – Слово в слово повторила мой приговор, Грейнджер… А как насчёт Пенси? Блейза? Они-то не Упивающиеся, но тоже почему-то сидят…
-- Тоже за пособничество, - отозвался Рон. – Перестань разводить тут свою демагогию, Малфой. Мне и так уже тошно…
-- Точно, за пособничество. Если бы... – Малфой замолчал.
-- Послушай, - попробовала воззвать к нему Гермиона, - я тоже не понимаю, за что вы сидите, но нам-то ты можешь помочь?
-- А смысл? – устало спросил Малфой после долгого молчания. – Что вы, победители, что мы, проигравшие… хреново как нам, так и вам. Какой в этом был грёбаный смысл?
-- Вот и подумаешь на досуге, благо, свободного времени у тебя теперь очень много, - буркнул Рон, и Гермиона поспешно оттащила его от камеры, потому что Малфой нехорошо прищурился на эти слова и вперился в них бешеным взглядом.
-- В самом деле, это ведь абсолютно бесчеловечно, - задумчиво сказала она. – И на самом деле бессмысленно… За что сажают? Может, уже хватит? Нам ведь от этого не легче...
Рон утомлённо на неё посмотрел и ничего не ответил. Только крепко сжал её пальцы своей ладонью.
-- Эй! – окликнул их кто-то. Они подошли к камере – Пенси Паркинсон. – Действительно хотите узнать, где сейчас Поттер?
-- Хотим, - напряжённо ответила Гермиона. – А ты там была?
-- Если бы меня там не было, ваши… авроры не схватили бы меня, - ругнувшись сквозь зубы, зло ответила она. – Ваш мальчик-герой скончался, его от заклятий – после того, как он уничтожил-таки Волдеморта – просто разодрало на мелкие кусочки. Так что надейтесь, что ему сейчас тепло и хорошо – на том свете…
-- А палочка? – удивлённо спросила Гермиона.
-- Что палочка? Её кто-то там тоже раздробил… - элегически ответила Паркинсон. – Вот и кончилась сага о храбром герое и его верных друзьях, да? Как вам победа? Чувствуете, что она того стоила?..
-- Да, - грубо сообщил Рон и за плечи вытолкал Гермиону.
***
Двадцатилетие Гарри Поттера, стараниями Джинни, всё-таки праздновали в доме Уизли.
Миссис Уизли таскала за собой по всему дому фотографию счастливого семейства трёхлетней давности. Просто садилась и беспомощно смотрела на неё.
Грюм в очередной раз напился. Гермионе всегда казалось, что он точно чокнулся. Паранойя прогрессировала в годы войны, он стал ещё более дерганным, и, в конце концов, у него отобрали волшебную палочку, мотивировав тем, что он запросто может запустить в кого-нибудь каким-нибудь заклятьем и не заметить.
Джинни переводила взгляд с Рона на Гермиону, пока они не рассказали ей о том, что Гарри точно больше нет. Впрочем, у Гермионы не было твёрдой уверенности, что Джинни их поняла. Она так и сидела с блаженным выражением лица и судорожно вертела в руках давешнюю зажигалку.
Рон мрачно таращился на небо и беспрестанно курил. От этого проклятого дыма Гермиона уже начала чихать.
Ремус с Тонкс пробыли буквально час, после чего спешно ретировались, хотя Гермионе и показалось, что у Ремуса подозрительно заблестели глаза.
Осторожно подошёл Фред, грустно посмотрел на миссис Уизли и покачал головой.
-- Что-то ей совсем плохо, - задумчиво заметил он. – Знаешь, Билл с Флёр уехали во Францию.
-- Да ну? - удивилась Гермиона. – Давно?
-- Два дня назад. Даже не со всеми попрощались. Флёр сказала, что там Билл скорее отойдёт. А надо бы маму и Джинни туда отправить, пока они обе не рехнулись.
-- В Италию, – Гермиона, кажется, улыбнулась. – Их обеих надо в Италию. Там солнце.
- Солнце, - безучастно повторил Фред, нервно кивнул и отошёл к миссис Уизли.
Потом Гермиона и сама не помнила, что с ней произошло. Вспоминалось только, что Рон резко поднялся и куда-то ушёл, и она сразу же почувствовала себя совсем брошенной.
Потом Джинни опять расплакалась – она кинулась её утешать, и услышала слова Джинни:
-- Всё, Гермиона, всё. Я так больше не смогу. Я его последний раз видела почти полгода назад, да и то мельком. Мы не попрощались, мы вообще почти не разговаривали с того дурацкого разговора, когда хоронили Дамблдора. Я постоянно чувствую себя виноватой перед ним. И покинутой. Я этого больше не выдержу. Наверное, я уже рехнулась, да? - и улыбалась жалкой улыбкой, а Гермиона почувствовала вдруг, как в груди словно лопнула туго натянутая струна.
Джинни продолжала всхлипывать, и Гермиона поспешила удалиться куда-то с бутылкой огневиски.
И последнее, что она вспоминала о том дне, - это изумлённые глаза Рона и его руки, подхватывающие её под локти.
Глава 4 Глава 4.
Нас привязывают к жизни те, кому мы служим опорой. (с) Мария Эбнер-Эшенбах.
На слёдующее утро Гермиона, обхватив чашку с чёрным кофе пальцами, морщилась от дыма сигарет Рона. Чашка была горячей от обжигающего кофе, поэтому она периодически отдёргивала ладони от чашки и болезненно морщилась.
А ещё присутствовало чувство неловкости. В избытке.
***
Она проснулась довольно рано – от ужасной головной боли. Вспомнила, сколько она вчера выпила, и что-то неразборчиво пролепетала.
Потом поняла: она ещё и не дома. Обнаружила себя в квартире Рона – у него была небольшая квартирка в магической части Лондона. Мысленно прокляла всё на свете и отправилась в душ.
На маленькой кухоньке сидел Рон, на столе стояли две чашки кофе и недавно сваренное похмеляющее зелье.
***
Даже не поворачивая в её сторону голову, спросил:
-- Ну, и как ты после вчерашнего?
-- Нормально, - категорично ответила девушка и потянулась за кофе.
-- И с чего тебя понесло?
Она в ответ только пожала плечами.
Посмотрел на неё и вдруг улыбнулся:
-- Ну и слава Мерлину. Отошла от осознания нашей… победы.
Она изумлённо на него взглянула, и он пояснил:
-- Я же тоже напивался. Недели две тому назад перестал. Начал приучаться жить с ней, с победой, но без отца, братьев и лучшего друга. Вот и ты научишься… Хорошо, что отошла, потом легче, правда.
-- И что я вчера делала? – осторожно спросила Гермиона, ибо опыта по части выпивки у неё было очень немного, и она понятия не имела, на что способна, напившись до потери пульса.
-- Да ничего, - Рон опять затянулся. – Ревела, кричала что-то про кошмары, говорила, что ты не виновата… Кстати, в чём?
-- Перед Гарри.
-- А, понятно, - он ткнул сигаретой в пепельницу. – У меня такое тоже бывает.
-- И как ты? – она вымученно улыбнулась.
-- Никак. Представляю, что он здесь, и извиняюсь перед ним.
-- Помогает?
-- Да. Вроде бы…
А потом они сидели и молчали, и больше всего на свете ей хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы чувство этой неловкости ушло.
И чтобы он, наконец, поцеловал её в висок.
И не было бы ей так неуютно смотреть прямо в его уставшие глаза – на войне у него всегда был удивлённый взгляд, будто он так и не поверил до конца, что это всё-таки происходит, - потому что всякий раз, когда она осмеливается взглянуть на него, и он не таращится на свои сигареты, Гермиона начинает тараторить слишком много ненужных – абсолютно – слов, истинная цель которых – свести всё к заезженной формулировке «Гарри недавно умер, всем хреново, и мы с тобой, Рон, просто друзья. Теперь уже - после и во время этой войны - просто друзья…»
Он поднялся со стула и налил себе ещё кофе.
Она старательно смотрела на свои руки, а в голове, как сумасшедшая, колотилась одна-единственная мысль: «Как же я устала мечтать о том, что потом приносит лишнюю боль…»
-- Джинни вчера сообщила, что уезжает в Италию, - не поворачиваясь, сказал он. – На следующей неделе. Мама сняла ей там какой-то домик, хотела отправится вместе с ней, но Джинни сказала, что ей сейчас лучше одной.
-- Поедем помогать ей собираться?
-- Ну, да. Ты как, готова?
-- Да, конечно, - Гермиона поспешно допила кофе. – Поехали.
***
Вещи они собрали довольно быстро.
Джинни была абсолютно индифферентна к этому процессу: они с миссис Уизли вместе вспоминали какие-то события трёхлетней давности. И обе счастливо улыбались.
Фред держался на ногах нетвёрдо. Рон осторожно забрал у него из рук бокал.
-- Перестань, - жёстко сказала Гермиона. – Ты и так уже почти что пьян…
-- Ну и что? – воспротивился Фред. – Отдай! Может, мне хоть так легче станет…
-- А что потом? – возмутилась девушка. – Фред, прекрати прятаться от реальности в стакане с огневиски. Это не поможет; рано или поздно тебе придётся…
-- Да ни черта мне не придётся! Я знаю, что когда-нибудь всё забуду, но я не хочу забывать! Я хочу помнить и знать, что хуже – уже просто некуда.
-- Придётся, - зло бросила Гермиона. – Мы – победители. Война закончилась, Фред. Не будет больше ничего такого, так что не страдай зря.
-- Да уж, - он усмехнулся, - победители. Эта грёбаная война пришла и оттрахала нас, как обыкновенных шлюх, а ты сейчас говоришь, что ничего такого больше не будет?! Каково это – быть на таком положении тебе, а? Я бы предпочёл Азкабан – дементоров там всё равно не осталось, а те узники, что сидят там сейчас, хотя бы могут сделать вид, что они несправедливо осуждёны. Нам полагается – по статусу – только радоваться, а я не могу радоваться! Я не вижу причин для радости, понимаешь? Весь Орден Феникса попользовали и оставили в таком состоянии, – а мы должны сидеть и радоваться этому? Праздновать?! Посмотри на Перси – вот уж кому повезло. Они там, в Министерстве, понятия не имеют, как тяжело это – выигрывать…
-- Да что ты философствуешь, - наконец психанул Рон. – Шлюхи, твою мать… Идём, тебе хорошее снотворное нужно и поспать, слышишь?
-- Слышу, - хмыкнул Фред. – Что, Рон, ещё с войны изображаешь из себя единственного человека, способного вправить остальным мозги? Ну-ну... долго ли ты так протянешь?..
-- Пошли, - с силой потянул его за руку Рон и добавил, оборачиваясь через плечо, - передай мне вон то снотворное, пожалуйста...
Вернулся минут через пятнадцать. Гермиона успела благополучно допить огневиски из бокала Фреда; у неё мелко дрожали руки.
Рон устало провёл рукой по глазам, и она вдруг поняла, что он опять растерян и чудовищно расстроен. Абсолютно не в состоянии сообразить, что ему надо делать дальше.
И до неё дошло: ему впервые за восемнадцать лет его жизни приходится быть старшим, увещевать всех и успокаивать.
С искренним сочувствием дотронулась до его руки:
-- Они все успокоятся, Рон. Всё будет хорошо. Мы все научимся жить…
-- Смиримся с несправедливостью жизни, ты хочешь сказать. – Он коротко усмехнулся и неодобрительно посмотрел на пустой бокал в её руке.
-- Ну да. С несправедливостью жизни вообще и победы в частности. – Она быстро поставила бокал на столик. - Вспомни: в первый день войны и в первый день мира мы ещё не верили, что это правда. – Гермиона вздохнула. – Теперь мы хотя бы знаем, что это такое…
-- Но не знаем, как с этим справляться, - зло отреагировал он.
-- Не знаем… - согласилась она. - Но учимся.
***
Джинни провожали все.
Миссис Уизли, заливаясь слезами, давала дочери последние ценные советы и указания.
Рон всунул пачку сигарет в руки своей младшей сестры.
Фред улыбался и только в глазах – стылое уже отчаяние.
Гермиона обняла её и пробормотала:
-- Ну, удачи тебе, Джинни. Пиши.
-- Обязательно, - улыбнулась Джинни в ответ. Впрочем, Гермионе показалось, что Джинни их слушала как-то невнимательно, словно давно уже на что-то решилась и сейчас просто оттягивала момент.
Последний раз обняла всех, улыбнулась на прощание, взяв в руки свои чемоданы, взгромоздилась на метлу.
А через десять минут её уже не было видно.
И только цапнула Гермиону по сердцу какая-то неясная тревога, когда она – в последний раз – увидела, как тонкий силуэт Джинни исчезает где-то за облаками.
Глава 5 Глава 5.
Самоубийство молодых людей – всего лишь мольба о помощи. (с) Антоний Кэмпиньский.
***
"Я прошу прощения за это. Я на самом деле больше не могу. Я не могу без него. Я не могу видеть, чувствовать и осязать это отчаяние, давящее чувство вины - если бы я была с Гарри, когда он воевал, он бы выжил. А может, умерли бы мы оба... Но это было бы гораздо лучше того, что происходит сейчас.
Я понимаю, что схожу с ума.
По ночам мне часто снится, что он протягивает ко мне руки, а я не могу подняться. Или его голос.
Он всегда говорит, что ему – очень даже неплохо.
И я тоже хочу, чтобы мне было… «очень неплохо».
Мои нервы не выдерживают, и я чувствую его присутствие везде. И я точно знаю, что именно предпочитаю.
Я знаю, что вам – всем вам – тоже пришлось нелегко.
Но я – слабее вас. И я не хочу терпеть. А, может, это и есть сила... Или любовь?..
Я хочу туда, где есть Гарри и нет всего этого ужаса, который в Министерстве и в народе называют победой.
Поэтому я прошу у вас прощения. Заранее – у всех вас.
Вы не простите меня; но постарайтесь понять, просто постарайтесь, хорошо?
Я просто не хочу рехнуться окончательно.
И я люблю вас – всех вас. Простите…»
***
Письмо пришло через две недели после отъезда Джинни.
А её похороны должны будут состояться через четыре дня.
Она выбросилась из окна, а на письменном столе её недавно снятого небольшого дома в Италии нашли это письмо.
***
Был конец августа; ярко, слишком ярко светило обжигающее солнце, и Гермиона морщилась от горячих лучей, скользящих по её лицу.
На кладбище было много зелёных деревьев, тень под ними причудливо сплеталась с солнечным светом, покрывая надгробия каким-то странным узором.
Сегодня здесь было не слишком много людей: миссис Уизли, Фред, Билл с Флёр, которая ласково поддерживала его за руку и всё время шептала что-то ободряющее, министерские чиновники, пришедшее вслед за Перси, несколько соучеников Джинни, Рон и Гермиона, оставшиеся в живых члены Ордена Феникса и несколько журналистов.
Миссис Уизли то и дело промокала глаза платком, она стояла, ссутулившись и держа в сильно дрожащих руках фотографию Джинни; на фотографии, сделанной, кажется, ещё во время войны, Джинни, тщетно пытаясь улыбнуться, устало хмурилась в объектив, глаза были покрасневшими от слёз, но в уголках – смешинки.
«Она же всё время смеялась и улыбалась, - вспомнила Гермиона, - когда-то…»
Рон бесконечно смолил сигареты, держась подальше от всех. Она хотела было подойти к нему, утешить хоть как-то, но поняла, что понятия не имеет, что и как нужно говорить в такие моменты.
Сама Гермиона чувствовала только странное, оглушающее отупение; замедленные действия и – ярче всего – абсолютно больные и сухие глаза Рона. Он сильно щурился на солнце, опуская плечи, и старался ни с кем не встретиться взглядом.
«Ну что ж, - вдруг подумала Гермиона, ловя ещё весёлый – хотя и тоскующий взгляд Джинни, - а ведь тогда у неё была надежда, и она жила только ею. Но сейчас они с Гарри, наверное, будут вместе, а ведь Джинни хотела только этого. Так что, может быть, всё и к лучшему…»
И испугалась этой быстрой циничной мысли.
Потому что взглянула на совершенно убитую Молли Уизли, на стоящего с совершенно прямой спиной Билли Уизли – и всё равно казалось, что, если бы не Флёр, поддерживающая его, он бы упал. Глаза – взгляд из-под полуопущенных ресниц – тёмные-тёмные, а обычно – такие золотисто-ореховые.
Ощутила на себе чей-то взгляд, обернулась. Рон, задумчиво уставившись на неё, крошил в руках сигарету.
А слёз всё равно не было – слишком давно Гермиона разучилась плакать.
-- Не знал, что она пойдёт на это, - сиплым от трёх стаканов огневиски голосом сказал Рон. – Хотя, наверное, они друг друга любили…
-- А маггловская церковь считает самоубийство грехом, - зачем-то сообщила ему Гермиона, несмотря на то, что Рону точно было плевать на маггловскую религию.
-- Может, они и правы. – Он нахмурился. – Посмотри на маму…
Потом – было обычное захоронение. То, что осталось от Джинни положили в землю, произнесли обычные слова.
-- Холодно. Ей же там будет холодно, - проскрежетал сквозь зубы Фред, окидывая всех колючим взглядом.
Перси неодобрительно на него посмотрел. Он вообще придерживался вида скорбящего родственника только настолько, насколько позволяли внешние правила приличия.
-- Мы хотели бы сделать интервью, - громко заявила какая-то бойкая репортёрша. – С родственниками мисс Уизли.
Фред перевёл на неё тяжёлый взгляд.
-- Ага, вы, должно быть, один из её братьев? – пытаясь придать лицу сочувственное выражение, осведомилась журналистка. – Скажите, правда, что мисс Уизли была девушкой, - она понизила голос, - самого Гарри Поттера? И что она выбросилась из окна именно потому, что не смогла жить без него? – она даже смахнула с ресниц слезинку. – Это была бы очень романтическая история, поверьте, мистер Уизли…
-- Пошла к чёрту, - чётко выговорил Фред, с истовым бешенством глядя в её глаза, резко развернулся и ушёл к столу.
Свита Перси принялась неодобрительно перешёптываться.
Фред взял бокал огневиски и залпом осушил. Повернулся к журналистке, намереваясь добавить что-нибудь покрепче и непечатное, но воззрел миссис Уизли, которая стояла с таким видом, будто бы всё происходящее – далеко-далеко от неё. Фред осторожно подошёл к матери, негромко сказал что-то, она опять всхлипнула и принялась судорожно сжимать в руках носовой платок.
Зато журналистка, поджавшая губы при реплике Фреда, явно не собиралась останавливаться на одном только брате.
Флёр быстро подвела Билла к свежезакопанной могиле Джинни; журналистка повернулась к Рону.
-- А вы, мистер Уизли, что можете сказать по этому поводу? – Рон неотрывно смотрел на неё. – А, быть может, вы добавите что-нибудь про войну? Вы ведь Герой той войны, верно? – продемонстрировала осведомлённость журналистка. – И вы, кстати, были лучшим другом Гарри Поттера! – внезапно вспомнила она.
Рон продолжал таращится на неё, и Гермиона заметила, что его руки непроизвольно сжались в кулаки.
-- Рон, - она осторожно тронула его за плечо, - пойдём, пожалуйста…
-- Вы были подругой мисс Уизли? – моментально заинтересовалась персоной Гермионы журналистка. – А не расскажете ли вы…
-- Нет. – Зло ответил Рон. – Она не расскажет. И я тоже. Можете последовать... совету моего брата и убраться к чертям собачьим отсюда?
- Но… - журналистка явно оторопела, а Рон присовокупил к предыдущему пожеланию Фреда ещё несколько – от себя.
В висках оглушительно билась тишина, и Гермиона со внезапным ужасом поняла, что к ним направляется Перси.
Глава 6Глава 6.
Кто делает то, что может, делает то, что должен. (с) Мадлен де Скюдери.
-- Рон, - громко и угрожающе сказал Перси, поплотнее запахиваясь в мантию, - так нельзя. Ты не должен так говорить, этого не допускают элементарные правила вежливости. Ты мог бы ответить на несколько вопросов.
-- Я не хочу отвечать на такие вопросы, Перси, - также громко в окружающей тишине сообщил брату Рон. – И у нас сестра умерла, если ты не заметил.
-- Я заметил, - напыщенно сказал Перси, - но это не повод…
-- А, по-моему, как раз повод, - громче прежнего возразил Рон. – Хороший повод.
-- Послушай, - Перси понизил голос. – Я теперь – Министр Магии, и я не могу допустить, чтобы в газетах напечатали, что моя семья… ну, ты сам понимаешь…
-- Неуравновешенная? – подсказал Рон. – Так? Сестра-самоубийца, мать, которая окончательно помешалась, братья – потрясающие хамы… Так, Перси?
-- Ну… - Перси замялся. – Так. – С вызовом подтвердил он. – Я не могу позволить, чтобы вы все скомпрометировали меня перед Визенгамотом. Я…
Договорить он не успел. Рон с побелевшим от злости лицом ударил его по лощёной физиономии.
***
-- Я должен был сделать это ещё раньше! - рвался он получасом позже. - Ещё тогда, на шестом курсе! А всё ты, - быстрый взгляд в сторону Гермионы, - виновата. И если б ты меня сейчас не остановила, я бы его... - разорялся он под взрывы гомерического и полупьяного хохота Фреда.
-- Это было классно, братишка, - поощрил Рона Фред. – А как эти напыщенные индюки закопошились…
-- Успокойтесь, вы, оба! – рявкнул Билл; он выглядел ещё более усталым и измождённым, нежели до своего отъезда – бегства? – во Францию. – На глазах у всех репортёров, перед министерскими служащими ты, Рон, избил Министра Магии!
-- То есть козла Перси? – недоверчиво уточнил Рон. – Надо было это сделать раньше.
-- Раньше – да, но не похоронах твоей сестры. - Зло ответил Билл.
-- Возможно, - фыркнул Фред, - но ты всё равно молодец. Эх, если бы Билл меня не сдержал...
-- Дураки, Мерлин, какие же вы дураки, - покачал головой Билл, сильно трясущимися руками взял стакан с огневиски, залпом осушил и продолжил: - А каково было маме, вы не подумали? А каково ей будет, когда завтра утром выйдет «Ежедневный Пророк» с этой статьёй? Вам мало было, да? Захотелось ещё на нервах поиграть? Доигрались.
-- Тебе-то что? – зло спросил Фред. – Ты-то всё равно сбежал от всего этого во Францию. Да ты… трус.
-- Трус?!
-- Да перестаньте же вы! – раздражённо сказала Гермиона. Она устало потёрла виски руками и беспомощно вздохнула. – Глупо. Очень глупо. Это так… бессмысленно.
-- Ну да, - язвительно отозвался Фред, - сейчас мы будем философствовать, верно? Бред.
-- Всё, хватит, - резко прервала Гермиона. – Нам всем уже давно пора разойтись. Завтра прочитаем статейку в «Пророке», а так…
-- Считать это трусостью, - Билл с ненавистью покосился на Фреда. – Это усталость.
-- Ты нас кинул, - размеренно ответил Фред. – А мама так и не пришла в себя. И ты так просто взял – и уехал. Паршиво.
Гермиона молча отошла к двери.
-- Не поубивайте друг друга, - попросила она. – До встречи.
Рон мрачно на неё посмотрел и буркнул:
-- Пока.
Уже подходя к своему дому, она поняла, что он, должно быть, расценил её поспешный уход, как бегство. Рон был полностью солидарен с Фредом в определении отъезда Билла. А теперь, кажется, ещё и по отношению к ней…
***
А наутро статья в газете всё-таки имела место быть. Довольно резкая, язвительная, порой переходящая на чуть ли не прямые оскорбления в адрес оставшихся Уизли – за исключением, естественно, Перси – и Гермионы.
Но всё это было, в общем-то, неважным.
Ночью миссис Уизли отвезли в больницу Св. Мунго: что именно с ней произошло, Гермиона не знала, но подозревала, что скандал между Фредом, Биллом и Роном ещё больше подкосил её.
-- Ну, и что говорят целители? – спросила она Рона, беспрестанно смолившего сигареты.
-- Что она будет жить, - он криво усмехнулся. – Билл с Флёр опять уехали. Обратно.
-- И что Фред?
-- Напился до беспамятства. А Билл окрестил свой отъезд «возвращением». Ненавижу.
-- Кого, Билла? – удивилась Гермиона.
-- Войну. – Он начал искать пепельницу. – Победу. Жизнь ненавижу. Что ещё?
-- Не знаю. – Она осторожно взяла в руки тонкую свечку и зажгла её. – Я ночь ненавижу. Кошмары. Дождь не люблю. Слишком… одиноко.
-- Одиноко? – он изумлённо заглянул в её глаза.
-- Ну да, - она пожала плечами. – Одиноко. И от этого – страшно.
Рон не ответил: к ним быстро приближался целитель.
-- Мистер Уизли, а вы?..
-- Гермиона Грейнджер. Я друг семьи, если это модно так назвать…
-- Что с мамой? – быстро проговорил Рон и схватился за тысячную, как казалось Гермионе, сигарету.
-- В физическом плане с ней всё в порядке, но, понимаете, мистер Уизли, она, по всей видимости, пережила очень много всего. Слишком много всего…
-- Это точно, - негромко пробормотал Рон.
-- Так вот… И с её психикой… В общем, мы вынуждены оставить её в больнице.
-- Надолго? - осведомилась Гермиона.
-- Мисс Грейнджер, вы, кажется, не поняли. Что значит «надолго»? Насовсем. То есть навсегда. Она сошла с ума, с её психикой… я не могу отпустить её домой, как бы мне самому этого не хотелось. Простите.
-- Но…
-- Мистер Уизли, это необходимость. Вы можете зайти навестить её с трёх часов сегодня. Сейчас она спит.
-- Я не хочу оставлять её здесь!
-- Я всё понимаю.
-- Почему же тогда?..
-- Я уже говорил вам: необходимость. Извините, мистер Уизли, мисс Грейнджер, мне нужно идти. С трёх часов дня сегодня. Я предупрежу сиделку. До свиданья.
-- Идём, Рон, - потянула его за рукав Гермиона, - идём.
-- Но какого чёрта… - Он бешено стукнул кулаком по мягкому подлокотнику кресла. – Проклятье…
Гермиона потащила Рона к себе. Он шёл неохотно, периодически останавливаясь и начиная извергать проклятья. А потом просто шёл и матерился, стряхивая пепел на мощеную мостовую.
***
Она поставила перед ним чашку обжигающего кофе.
-- Может, это и к лучшему, - устало заметила она, глотая сигаретный дым.
-- К лучшему?! Нет, Гермиона, это – не к лучшему!
-- Рон, - твёрдо сказала она, - миссис Уизли уже почти сошла с ума. Там она хотя бы будет под надзором целителей и не услышит регулярных воплей пьяного Фреда.
-- А мне-то что делать? – глухо спросил он.
Гермиона пожала плечами:
-- Жить. Курить. Что ты ещё обычно делаешь?
Он внимательно на неё посмотрел:
-- Знаешь, а мне давно уже надо было сделать ещё кое-что.
-- Что? – вскинула Гермиона голову, хотя примерно догадывалась, о чём он.
Рон резко поднялся из-за стола и развернул Гермиону к себе.
-- Прости, что так долго.
И поцеловал.
***
Дождь стучался в окна, Гермиона сидела в кресле, закутавшись в плед, согревая руки о горячую чашку с чаем, и читала.
Поняла, что Рон довольно долго уже стоит, опершись на дверной косяк, курит и разглядывает её.
-- Лучше уехать, - наконец безразлично заметил он.
-- Нет.
-- Так будет лучше. Если только вдвоём.
-- С чего ты взял? – с бешенством выговорила она. – С чего?.. Я родилась в Англии, я хочу остаться здесь. Я никуда не уеду – даже с тобой.
-- Придётся, - он вздохнул. – Остаться в живых… Зачем нам это было нужно, зачем?
-- А в наших жизнях много всего было сделано незачем, - огрызнулась Гермиона.
Миссис Уизли уже полгода жила в больнице Св. Мунго; Фред пил, и было ясно, что он вряд ли остановится в ближайшее время, да и остановится ли вообще когда-нибудь; Билл с Флёр обретались во Франции, изредка от них приходили открытки с поздравлениями, недлинные письма с заверениями, что с ними всё в порядке – подтверждения, что они всё ещё живы и помнят о Роне, Гермионе, Фреде и миссис Уизли; Рон с Гермионой пытались создать видимость призрачного счастья – как же, ведь они наконец-то обрели друг друга; получалось, впрочем, плохо, и по ночам обоих всё равно мучили кошмары, а по утрам не хотелось открывать глаза; они работали и упорно не понимали, где, как и зачем, собственно говоря; Перси надувался от самодовольства каждый день и милостиво прекратил травлю их журналистами; «Ежедневный Пророк» послушался, но со скрипом, поэтому до сих пор – даже через полгода – продолжали втискивать небольшие замечания, апеллирующие к знаменитым сейчас фамилиям Уизли и Грейнджер.
Тоскливо, серо и сыро. А на улице – весна.
-- Я уеду, - жёстко сказал Рон. – Я не могу больше терпеть всё это. Но – с тобой.
-- Да для чего тебе я? – всё же сорвалась Гермиона. – Для чего?!
Рон – высокий, худой; дешёвые зажигалки и крепкие сигареты; взъерошенные рыжие волосы и морщины у глаз; резкие складки у рта и глухой голос; внимательные глаза и смешные ладони. Двадцать один год, да. Жёсткие и упрямые интонации, ни единого слова о любви – и он, и она забыли, не вспомнили, что это такое. И он, и она разучились понимать весну. Моральные инвалиды, калеки в двадцать один год. Именно так. А как бывало по-другому – они не знали, не могли вспомнить.
-- Я не смогу без тебя, - после долгого молчания упрямо изрёк он.
-- Да неужели? – Гермиона усмехнулась. – Сможешь, Рон. Всё ты сможешь. Ты – сильный.
-- Я знаю, - он достал очередную сигарету и жадно затянулся. – Но – только с тобой. Всё, Гермиона, всё. Я слишком устал.
-- Послушай, - неожиданно с интересом спросила она, - а почему ты так много куришь? Война кончилась девять месяцев назад, можно было отучиться.
-- Надеюсь, что никотин сократит мою никчёмную жизнь. – Он пафосно усмехнулся. – Козёл Перси скоро опять начнёт свою охоту – мало тех заметок показалось? Подожди, вот умрёт мама, и нас тобой прибьют живьём. Кому мы здесь нужны?
-- А кому мы вообще нужны? – переиначила вопрос Гермиона.
-- Друг другу, - серьёзно ответил он. – Друг другу – и всё, больше никому.
-- Это – не любовь.
-- А она тебе нужна? – Он вроде бы удивился.
-- Я не помню, что это такое, поэтому нет, наверное.
-- А у нас её и не будет. Нас просто не хватит на такие сильные чувства – перегорим.
-- Так ты же, кажется, и мечтаешь скончаться побыстрее? Или я ошибаюсь?
-- в физическом плане – да; но не в моральном. Не хочу, как мама. И Джинни. Сходить с ума – теперь это прерогатива Фреда, и, надо отметить, он отлично справляется с поставленной задачей.
-- Это неправильно, - беспомощно сказала Гермиона и вдруг заплакала. – Всё должно быть по-другому, а как – я не знаю. И никто не знает.
-- Ты мне нужна, - он осторожно обнял её за плечи. – Слышишь?
-- Слышу.
-- Без тебя у меня вряд ли что-нибудь получится.
-- Получится.
-- Возможно. Но я слишком привык уже о ком-то заботиться, поэтому, если тебя не будет, кому же я буду опорой и поддержкой?
-- А ты сильнее, чем я, - неожиданно сообщила ему Гермиона.
-- Зато ты – благоразумнее, - он искренне улыбнулся. – Не по одиночке же, в самом деле…
-- Только вместе? – Гермиона тоже улыбнулась сквозь слёзы. – Главное: не задавай больше глупо-риторических вопросов типа «А где же справедливость?» и «Почему всё это произошло именно с нами?». Так получилось, а в справедливость надо верить. Гарри и Джинни верили.
-- Ну да. И теперь они вместе, - довольно-таки саркастично сказал Рон. – Слишком много будущего времени, а настоящее что, кончилось?
-- А оно у нас было? Надо найти работу. Или переквалифицироваться.
-- Значит, едем?
-- Куда?
Он пожал плечами:
-- Не знаю, мне всё равно. Куда ты хочешь?
Она ненадолго задумалась:
-- В Голландию.
-- Хорошо, - согласился Рон и всё-таки спросил: - А почему туда?
- Понятия не имею, - она улыбнулась. – Название нравится, тёплое такое…
Уже выходя из комнаты, он обернулся и очень искренне и тёпло проговорил:
-- Спасибо тебе, Гермиона. Спасибо. За всё. Может, это и есть любовь?
Гермиона вытащила из забытой на столике пачки сигарету и, глядя в окно на дождь, обронила про себя: «Может быть. А настоящее время – что ж, вот и оно пришло. Пора прощаться. Любовь… Циничное слово. Спасибо тебе, Рон. Кто я без тебя?».
