Зельеделы

Глава 1 - Старик

Так вы на самом деле хотите выслушать историю старика? Признаться, внимание мне лестно, особенно если учесть, сколь не близкий путь вы проделали, чтобы оказаться здесь. Одно время я был довольно известной фигурой, мои труды всё ещё хранятся во всех крупных магических библиотеках мира, так что я привык находиться в центре внимания. Но я понимаю, что данная история будет не обо мне.

Не хотите ли чаю или кофе? Я бы с удовольствием выпил что-нибудь горячее. Эльф может принести вам, что захотите. Знаете, когда-то у меня не было домовых эльфов. Нет, я мог себе позволить их содержать, но у меня просто не было необходимости в их услугах. Я много путешествовал. Вы знаете, как живут бродяги? О, нет, я не был бродягой, если только по духу…

Мои нескончаемые скитания по миру не раз приводили меня в весьма и весьма занятные места. Во многом моя любовь к работе и объяснялась тем, что именно этот род деятельности давал мне такую свободу передвижения. Безусловно, я мог бы бродить по миру и не будучи зельеделом, однако тогда мои путешествия были бы ничем иным, как банальным бродяжничеством. А уж это, несомненно, не приличествует человеку моего положения и состояния. Профессия зельедела же давала мне возможность колесить по миру и оправдание моим бесконечным путешествиям.

О, вы, конечно же, спросите, почему это зельевару понадобилось разъезжать по свету? На сей вопрос я могу дать вам два ответа – официальный и настоящий. Какой бы вы предпочли услышать? Если официальный, то могу вам сказать, что зельедел я не простой, а, как выразился, профессор Лингли, один мой коллега из Академии Алхимии, – зельедел-ученый-исследователь. Конечно, такое громоздкое и несколько пафосное звание полностью соответствовало сути моего занятия. Ведь я странствовал именно в поисках новых рецептов зелий и новых ингредиентов, ни разу еще не примененных в зельеварении.

Мои путешествия заносили меня в самые разные уголки земного шара. Я побывал в Марокко и в Южной Африке, в Канаде и в Мексике, в Румынии и Болгарии, Новой Зеландии и Океании, Китае и Тибете. И всё-таки, где бы я ни оказывался, в душе я всегда оставался британцем, и меня всё время мучительно тянуло на родину. За долгие годы путешествий я пришел к выводу, что никакая страна не может сравниться с Англией.

Стоя на просторах Саванны, глядя на красное закатное небо и слыша вдали вой гиен, я хоть и чувствовал всю первобытную красоту этой чуждой и дикой страны, но всё же мечтал о туманных берегах Темзы, стаях ворон, с карканьем круживших над Тауэром, и тонущим за Гайд-парком солнцем, намного ласковее того, что видел я там.

Неудивительно, что я всегда возвращался в родные края. Наведывался к старым друзьям и учителям, бродил по знакомым улицам, чувствуя под ногами старинный булыжник, по которому ходило не одно поколение британцев, и вдыхая свежий родной воздух, пахнущий воспоминаниями и странной тоской по прошедшему. Я впитывал в себя родину, как мучимый жаждой – малейшую каплю влаги. Слыша вокруг себя родную английскую речь, я мог бродить даже среди магглов, заходить в маггловские питейные заведения и сидеть там подолгу в тени, с наслаждением слушая разговоры окружавших меня людей, не вникая в их смысл и чувствуя себя совершенно счастливым, вернувшимся домой.

Однако мое счастье никогда длилось долго. Проведя в родных краях неделю, я непременно впадал в тоску и непроизвольно начинал строить планы путешествий. Привычные, еще сутки тому назад так любимые стены становились мне тягостными и вгоняли меня в состояние уныния.

Друзья, знавшие меня уже не первое десятилетие, предлагая бокал с огневиски, многозначительно смотрели мне в глаза. А когда мы сидели с ними перед мирно потрескивающем в камине огнем и молча наблюдали за причудливой игрой пламени, они безо всякого удивления спрашивали, когда и куда я еду на этот раз.

Конечно же, я отправлялся в путь, в поисках новейших зелий и ингредиентов, новых мест, еще не отмеченных на картах, и того томного времени, когда меня вновь неудержимо повлечет домой, на остров…

Впрочем, я отвлекся. Ведь история, которую я собираюсь вам поведать, вовсе не обо мне. Не спорю, ваш покорный слуга тоже играет кое-какую роль в этом повествовании, иначе он просто не смог бы донести эту повесть до вас, однако, его роль не столь значительна, как могло бы показаться на первый взгляд, и как, быть может, хотелось бы мне, существу эгоцентричному и не чуждому себялюбия. И всё же в этой, смею вас заверить, совершенно правдивой истории я выступаю лишь в качестве наблюдателя, которому силою счастливой случайности ли, волею судьбы ли довелось стать свидетелем тех довольно тривиальных событий, о которых я и собираюсь вам поведать.

Случилось это давно, в ту пору, когда мир казался мне не столь заезженным и более волшебным местом. Впрочем, в молодости все кажется куда более чарующим… Ну вот, и снова я отклоняюсь от повествования. Прошу извинить меня за мои лирические отступления, старикам свойственно впадать в ностальгию, когда им предоставляют возможность предаться воспоминаниям. А уж если на долю этого человека выпало так много достойного того, чтобы быть рассказанным, как выпало на мою...

О, Мерлин, где же моё воспитание? Похоже, с годами я утратил не только подвижность суставов, но и растерял все свои понятия о приличиях. Я ведь даже не представился. Мое имя профессор Филипп О. Фоулей, хотя вам это, конечно же, известно, если уж вы сидите здесь, напротив меня. Нет, не отнекивайтесь. Я хорошо помню, что вы сказали…

Так вот, меня зовут Филипп О. Фоулей. «О.», если вам интересно знать, означает Освальд, имя моего покойного дяди по материнской линии, весьма состоятельного волшебника, чуть не ставшего министром магии. Освальд Гэмп был выдающимся человеком и темным волшебником, однако его имя не принесло мне особой радости, так как в школьные годы мои однокурсники открыто потешались над его звучанием. Стараниями моих заботливых одноклассников я научился стесняться своего второго имени и приобрел привычку всегда сокращать его. По сей день, когда детские обиды уже давно не представляют для меня особой значимости, а большинство своих одноклассников я благополучно пережил, где-то в глубине моей души всё ещё сохранился отголосок того глупого стыда, который я испытывал за имя Освальд. Несмотря на то, что я так откровенно и не без доли иронии рассказываю вам об этом, не думаю, что когда-нибудь буду подписываться своим полным именем. Впрочем, в моем возрасте это уже не имеет большого значения, не так ли? Я теперь даже не припомню, что же именно так веселило моих одноклассников в этом имени… О, Мерлин, приношу свои извинения, вновь меня потянуло не в ту степь.

Так вот, где я остановился? Ах, да, моё повествование…

Как я уже упоминал, это было давно. Не так давно, чтобы считаться историей, но в пределах одной человеческой жизни можно сказать, что моя повесть имела место достаточно давно. Тогда я, кончено же, не был таким стариком с седыми волосами, морщинистым лицом и остеохондрозом, которого вы видите сейчас перед собой. В те годы я был молодым и перспективным человеком. Мои кросскультурные исследования в области Зельеварения принесли мне заметные успехи и некую долю известности. Мне предлагали пост преподавателя в Манчестерской Академии Алхимии, а мой бывший учитель и хороший друг профессор Мильтон Уолтер Лингли сулил мне своё покровительство и помощь в устройстве на эту должность. Однако я даже не помышлял о том, чтобы принять это во всех смыслах заманчивое и выгодное предложение. Идея о том, чтобы обосноваться на одном месте, пусть даже с весьма приличным жалованием и в лучах собственной славы, не прельщала меня. Несмотря на мой крайне научный склад ума и искреннюю любовь к зельям, главными чертами моего характера были свободолюбие и непоседливость. Впрочем, кажется, я уже говорил об этом.

Так вот именно в это золотое для меня время я, ученый–исследователь, специализирующийся на Зельеварении, оказался в Шотландии.

Этот живописный уголок Земли, скажу вам по секрету, относится к моим любимым местам: красивейшая своей нетронутостью, и одновременно чрезвычайно благородная природа, холмистая местность, покрытая прелестными пастбищами, окутанные туманами развалинами замков; одним словом – романтическая мечта средневекового менестреля. Неудивительно, что эти места запали мне в сердце, ведь в душе я всегда оставался романтиком. Но Шотландия покорила меня не только на уровне эмоций, но и как ученого, ибо в этой самой красоте мне открылся невиданный по своей силе Корень Дышащей Крапивы. Вы, несомненно, слышали об этом растении. Она получила имя Филипповка, в честь своего первооткрывателя, коим, как вы могли уже догадаться, оказался ваш покорный слуга.

Дышащая Крапива в этих краях была известна испокон веков. Но, как ни странно, никто не додумался использовать её корень для изготовления зелий. Однако этот самый корень обладает такими любопытными свойствами и особенностями…

О, вижу, я утомил вас. Просто когда разговор касается моей работы, или, ещё хуже, объекта моих исследований, то я становлюсь не в меру болтлив и могу часами рассуждать без умолку, нимало не заботясь о том, интересны ли мои тирады собеседнику; так как лично мне данная тема кажется просто до неприличия захватывающей и увлекательной. В былые годы я был ещё невыносимее; если теперь я способен заметить скучающее выражение на лице сидящего напротив меня человека, то раньше я просто не видел дальше собственного носа, и, пускаясь в пространные разговоры о работе, мог не обратить внимание даже на тот факт, что мой собеседник скончался от смертной скуки. Вам повезло, что вы встретили меня именно сейчас, так что не стану мучить вас нудными подробностями о Филипповке и ее применении в зельеделии, скажу лишь, что в ту пору, о которой повествует моя история, мною как раз было сделано это открытие. Я ещё не успел разобраться во всех свойствах этого корня и тонкостях его применения, но уже порядком увлекся этим предметом, интуитивно чувствуя, что стою на пороге значительного научного достижения.

Дышащая Крапива растет, как вам наверняка известно с уроков Травологии, лишь в Шотландии и её окрестностях. Для детального изучения корня и экспериментов с его применением, я нуждался в хорошо оборудованной лаборатории в непосредственной близости от этих мест.

Знаю, что вы хотите спросить. Вы удивляетесь, зачем мне нужна рабочая площадка вблизи, если можно в мгновение ока трансгрессировать куда угодно из любой точки земного шара. Ответ на этот вопрос до нелепости прост и в то же время необычен: я не переношу трансгрессию.

Полагаю, вам встречались люди утверждавшие, что «не любят» трансгрессировать. Да? Так вот, я тоже это утверждал. Всеми правдами и неправдами старался избегать необходимости трансгрессировать, ссылаясь на свою нелюбовь к замкнутым пространствам и общему ощущению сжатия, которое непременно сопутствует процессу перемещения. Но я бы ни за что не признался в том, что на самом деле меня просто всякий раз тошнило, стоило мне трансгрессировать хоть на самое ничтожное расстояние. Моя гордость не позволяла мне признаться в том, что собственный желудок бойкотировал простейший и быстрейший способ передвижения для мага.

Как вы уже заметили, с возрастом моё самолюбие стало более демократичным к собственным порокам, и я уже могу открыто признаться в истинной причине моего нежелания трансгрессировать. В те годы же эта тема была для меня чрезвычайно болезненной.

Думаю, вы можете себе представить, что означала неспособность к трансгрессии для человека, ведущего мой образ жизни, волшебника, большую часть своей жизни проводившего в дороге. Впрочем, оглядываясь назад, я должен признать, что маги, путешествующие при помощи трансгрессии и не признающие любой другой способ передвижения, многое теряют. В своих скитаниях я видел много того, что осталось бы мною незамеченным, если бы я передвигался прямо из точки А в точку В. Поверьте моему опыту, самое интересно, что составляет путешествие, это путь. Дорога несет в себе столько всего необыкновенного.

Я мог бы рассказать вам бессчетное количество дорожных историй, и, быть может, если вы захотите, я потом поведаю вам некоторые из них, но не на сей раз, так как сейчас речь идет о конкретной повести, случившейся со мной в тот далекий год, когда ветер странствий занес меня в Шотландию. Это был один из поворотных моментов моей жизни и карьеры. И всё же эта история не обо мне, я в ней являюсь лишь второстепенным персонажем, которому, если вы позволите мне подобное сравнение, выпала роль произносить слова автора.

Скажите, какую магическую школу вы окончили? Хогвартс? Я тоже. Это было необычайное время, полное надежд и радостного предчувствия чуда. Вы возвращались в школу после окончания учебы? Однажды? Я не раз переступал порог замка, в котором провел семь лет своей юности. И скажу вам, каждый раз я замирал от нахлынувших на меня чувств и воспоминаний. Особенно приятно было, что меня в этих стенах еще помнили. Привидения здоровались со мной, будто бы не прошли годы с тех пор, как я мальчишкой в школьной мантии шарахался от их полупрозрачных силуэтов. О, да, не буду спорить, ребенком я был несколько труслив, в моем возрасте я уже могу в этом признаться, не опасаясь уронить себя в ваших глазах.

Так вот, я не раз возвращался в Хогвартс, если оказывался поблизости, и в тот год я поступил также. Однако на этот раз мной двигало не только праздное любопытство и ностальгическое чувство, но и научная необходимость. Мне нужна была исследовательская база, и, быть может, способный ассистент. И я знал, что, по крайней мере, первое мне точно обеспечено, так как в то время в Хогвартсе преподавал мой школьный друг профессор Гораций Слизнорт, которого я тогда считал таким же фанатиком зельеделия, каким являлся я сам.

Скажите, моя повесть вам не наскучила? Знаю, с возрастом я стал нудноватым собеседником, особенно после того, как мои старые кости не позволяют мне больше путешествовать. Знаете, нет ничего хуже сидения в четырех стенах, вы со мной согласны? Да, вы правы, человек будто бы становится заложником собственного мира мыслей. Легко потерять связь с самим собой, оставаясь наедине с собой. …Тавтология, не так ли? Но это так справедливо…

Не хотите ли еще чаю? Можно позвать домового эльфа. Я бы сам налил вам чашечку, но мои ноги не слушаются меня. Так что при всем моем желании быть гостеприимным хозяином и истинным джентльменом, я никак не могу выбраться из кресла, чтобы достать палочку. Она вон там на серванте. Нет, нет, сидите! Эльф ее принесет.


Глава 2 - Давний друг

Это было ранней весной. Я хорошо помню, как пели птицы над Запретным лесом, именно это и дает мне основание полагать, что была весна. Вы не замечали, что весной птицы поют совершенно по-особенному? Сразу же после зимы, как только сходили снега, пение птиц на территории Хогвартса всегда – даже когда я был всего лишь маленьким мальчишкой – опьяняло меня. В это время года в нем звучало столько неподдельной радости, столько силы и воли к жизни, будто бы птицы своими голосами могли как-то ускорить приход тепла и солнца. Существует поверье, что птицы приветствуют своим пением лишь весну и новое утро. Но если же утро они встречают каждый день, то весна приходит только раз в году, и поэтому для такого необычайного случая они берегут свои самые прекрасные и звонкие песни.

Я предупреждал вас о том, что я романтик, не правда ли? В былые времена я не показывал это столь открыто, но возраст сделал меня сентиментальным.

Так вот, это было весной; лед на Черном озере трескался, и гигантский кальмар то и дело просовывал одно из своих щупальцев в щели между льдинами, будто бы пробуя на ощупь свежий воздух, стараясь удостовериться в том, что за время зимы мир над поверхностью воды не исчез.

Я послал своему другу Горацию Слизнорту, учителю Зельеварения в Хогвартсе, сову с письмом, в котором сообщал о своем прибытии и цели своего приезда, не забыв заинтриговать его тем, что сделал некое открытие, перспективы которого его поразят.

Позвольте сказать вам пару слов об этом человеке. Скажите, вы встречались с профессором Слизнортом? Да? Ну, тогда вы знаете его. Хотя я смею предположить, что вы не знаете его с той стороны, с которой знаком с ним я. Вы слишком молоды, и просто не могли видеть его в ту пору, когда он ещё не был профессором и столь уважаемым членом общества.

Когда-то, в нашу школьную пору, мы были с ним очень дружны. Хотя признаться у нас имелось мало общего. Я был тихим, пугливым ребенком, а Гораций – круглощеким, жизнерадостным и общительным. В какую бы компанию он не попадал, быстро становился своим, покоряя всех способностью к каждому находить идеальный подход. Он был душой компании и не любил одиночество. Я же, в отличие от него, стеснялся и терялся в окружении других. До сих пор не понимаю, что заставило Горация искать моего общества и из всех учеников Хогвартса, с удовольствием бы ставших его друзьями, выбрать именно меня. Однако так оно произошло, и я по сей день не решился спросить его, что же двигало им тогда – доброта, сочувствие, жалость? Понятия не имею, а в то время я был слишком рад и взволнован, чтобы задавать какие-либо вопросы. Гораций Слизнорт по некой лишь одному ему понятной причине стал дружить с самым забитым мальчиком курса. И тем самым он катапультировал этого изгоя школьного общества в другой социальный класс. Из мальчика для битья я превратился в друга Слизнорта, а этот титул не подразумевал тех унижений и издевательств, которым я подвергался до этого. Для одиннадцатилетнего мальчика это было небывалое счастье.

Я до сих пор уверен, что не подружись со мной тогда Гораций, вся моя жизнь могла бы сложиться иначе. Уж Зельеварение, по крайней мере, точно не стало бы моим любимым предметом.

Гораций обожал зелья. Вы знали, что его отец был зельеваром при Гринвичской Аптечной Семинарии? Это довольно странное, закрытое для посторонних заведение, основанное религиозными мистиками-магами в начале пятнадцатого века. Нужно быть воистину выдающимся зельеделом, чтобы быть допущенным в святую святых этой семинарии. Так что не удивительно, что Гораций с ранних лет испытывал священный трепет ко всему, что касалось зелий. Вы бы видели, как загорались его глаза, когда речь заходила об этом предмете, сколько восторга было в его голосе и взгляде. Его искреннее восхищение зельями заразило меня, и я сделался таким же фанатиком, как и он. Впрочем, со временем, особенно, после того, как он рассорился со своим отцом, Гораций несколько приостыл и начал отдавать предпочтение своей второй страсти – общению с людьми, в то время как я так и не смог избавиться от своей любви к Зельеварению.

Впрочем, я опять отвлекся. Почему вы меня не прервали, когда я так удалился от предмета своего рассказа? Естественно, вы правы, нам некуда спешить.

Возьмите печенье! А вот этот кекс с изюмом просто восхитителен. Я так и не смог выведать у домовых эльфов, как его готовят. Представляете! Я не смог узнать рецепт кекса! Смешно, не правда ли?

Так вот, где я остановился? Одним весенним утром я приехал в Хогвартс. Дорога оказалась на редкость изматывающей, качка в маггловской повозке, в которой мне пришлось ехать по какой-то причине, теперь давно выветрившейся из моей памяти, не позволила мне даже вздремнуть, и моё настроение, по правде, было хуже некуда. Наверное, вид я производил устрашающий. Не выспавшийся, с темными кругами под глазами, в помятой от тряски дорожной мантии, я не шибко походил на того уже широко известного в узких кругах ученого, коим являлся. Стараясь казаться бодрым и изобразив на лице полагающуюся случаю радость, которую я бы испытал, не будь столь утомлен, я распахнул дверцу. Хогвартс был столь же величественным, как и в былые времена.

Гораций встретил меня у входа.

– Фил, – провозгласил он, заключая меня в объятия, как только я успел высунуться из повозки. Его радушный прием всякий раз подвергал меня в состояние смятения. Когда Гораций со светящимися от радости глазами и со своей самой открытой улыбкой глядел на меня, мне всегда хотелось оказаться где-нибудь подальше. Не могу точно сказать, почему, но это было некое подсознательное стремление, сродни инстинкту самосохранения.

Понимаете, я говорил вам, что Гораций Слизнорт был компанейским человеком, веселым и оживленным, однако, это не означает, что он был безобидным человеком. Поверьте, Гораций, несмотря на свой добрый лад, а, может быть, именно из-за него, мог быть воистину скверным. Будучи виртуозным манипулятором, он умел выбирать друзей, как никто другой, и вращался лишь в кругу тех людей, которые могли быть ему полезными. Даже если он заговорит с кем-нибудь, кто, по всей видимости, никак не может принести пользы на данный момент, можете быть уверенным, что уже в ближайшее время этот кто-то очень пригодится. Таким он был в школе, а с возрастом стал… Я бы сказал, хитрее и, да, ленивее.

Не усмехайтесь, молодой человек. Я говорю серьезно. В школьные годы все мы полны далеко идущих планов, чуть ли не по захвату мирового господства. Со временем приоритеты меняются, и если раньше вы не вылезали утром из постели, если дело не касалось, по крайней мере, спасения всего человечества, то через пять-десять лет достаточной причиной покинуть теплую постель покажется и обычная чашка кофе со сливками. Гораций мог бы многого добиться, у него были все необходимые для этого качества. Обладая даром располагать к себе людей, он влиял на них, добиваясь своей цели, и более того, у него имелось то, что называется высокоразвитым социальным интеллектом. Однако, несмотря на все эти преимущества, Гораций удовлетворился малым. Он не стал рваться во власть, хоть с легкостью преуспел бы на этом поприще, а занялся зельями, окончил вместе со мной Академию Алхимии и вернулся в Хогвартс преподавать, чего я, если быть откровенным, от него совершенно не ожидал.

Горация любили все, его невозможно было не любить. И всё же временами он меня просто пугал, даром, что являлся одним из моих самых давних и лучших друзей. Его доброжелательность настораживала, особенно, если вы принадлежали к выпускникам факультета Слизерина, вам с ранних лет было ясно, что в этом мире можно положиться только на себя, и научились относиться к окружающим с разумной долей недоверчивости и скептицизма. Дело в том, что Гораций был неподдельно хорошим человеком, именно это лично меня и настораживало. Он был искренним в своих порывах и не делал никакой тайны из того, что получает выгоду от знакомства с вами, более того, имея дело со Слизнортом, вы и сами не оставались в накладе.

Вы не учились в Слизерине? Нет? Так, наверное, вам будут не очень понятны мои переживания… О, упаси Мерлин, я не хотел оскорбить остальные факультеты Хогвартса, просто вы должны согласиться, что у всех них есть свои тонкости… Мы с Горацием слизеринцы, и никуда от этого не деться. Понимаете, о чем я? Превосходно.

Может, ещё чаю, или что-нибудь покрепче? У меня есть первосортный ирландский огневиски… Лишь ирландцы и умеют делать его, как следует, при всей своей любви к Великобритании, я не настолько невежествен, чтобы не признать этого…

Так где я остановился? Гораций и я…

Меня, как его лучшего друга со школьной скамьи, с совместных обедов за одним факультетским столом, всю жизнь напрягало одно немаловажное обстоятельство: я всё время был ему должен. Нет-нет, не в материальном плане, но в моральном, ибо я видел лучше других, кем он был, и что творил, и я изо дня в день ждал, когда же с меня потребуется плата за то, что Гораций сделал меня своим другом и своего рода неприкосновенным. Самое удивительное заключается в том, что этот долг так и не был возвращен; я так и остался тем единственным человеком, от общения с которым Гораций не получил никакой пользы. Он дружил со мной безвозмездно, позволяя греться в лучах своего сияния и популярности, даже ни разу не попросив списать на какой-либо контрольной работе.

Понимаете, я всю свою жизнь жил с бременем неоплаченного долга перед человеком, который, как мне было хорошо известно, всегда требует своё; хотя нет, «требовать» неверное слово, неподходящее к Горацию, он никогда ничего не требовал, ему это было без надобности, все итак прекрасно понимали, когда следовало отдать долг. Все, кроме меня. И это несколько отравляло наши отношения и дружбу, по крайней мере, я ощущал себя немного неловко в обществе Горация, хоть и дорожил им, как другом.

Впрочем, теперь я допускаю, что был не прав. Очевидно, я никогда не был в долгу перед Горацием, ибо уже давно оплатил ему, позволяя дружить со мной «просто так». Позвольте мне пояснить свою мысль; она возникла у меня совсем недавно, и, признаться, после ее появления, мне стало намного спокойней на душе. Забавно, когда со временем приходит осознание, некий намек на мудрость; и, оглядываясь назад, в свете этого нового знания, которое уже давно таилось где-то внутри, но лишь сейчас созрело и открылось, прошлые переживания кажутся просто нелепыми и откровенно бессмысленными…

Так вот, теперь мне ясно, что мои опасения неминуемой расплаты были беспочвенны, так как Гораций уже получил пользу от моего общества. Он не только удовлетворил свою потребность в альтруизме, от доброты сердечной подружившись с самым непопулярным мальчиком курса и избавив того от нападок одноклассников, но и обрел в моем лице преданного друга, которому можно было доверить все тайны, и который был слишком необщительным, чтобы кому-то их рассказать. Хм, да, полагаю, так обстояли дела с нашей дружбой… Впрочем, это отнюдь не обесценивает её в моих глазах, скорее наоборот поднимает цену до астрономических высот.

Однако в те времена я еще не пришел к такому выводу и всякий раз, встречаясь со старым другом, в моем сердце наравне с радостью и симпатией, появлялась и неприятнейшая полуоформленная мыль о подвохе, о том, что каждый момент меня может ожидать что-то неприятное. Мне, по глупости моей, казалось, что величина моего долга перед лучшим другом напрямую зависела от количества лет, которое длилась наша дружба, и что с каждым годом услуга, которую Гораций мог от меня ожидать, становилась всё значительнее. Это неявное, но всегда таившееся на периферии моего сознания опасение волей-неволей не позволяло мне спокойно и до конца непринужденно общаться с собственным другом.

Теперь это кажется мне совершенно нелепым и глупым, но представьте себе, какие душевные муки я испытывал в молодости!

У вас был лучший друг? И вы могли довериться ему полностью? Да? Что ж, вам, однозначно, повезло, нет ничего хуже, чем непрерывно ожидать измены… Ну, кроме самой измены, разумеется, но ничего такого не произошло… Эх, знай я тогда, что Гораций не ожидал от меня ровным счетом ничего, я мог бы спокойно порадоваться нашей встрече, а не улыбаться ему с легким опасением, которое, однако, старательно скрывал.

– Фил! – повторил Гораций Слизнорт, стиснув меня в объятиях. – Сколько лет, сколько зим! Твоя сова была как нельзя кстати! Я так рад тебя видеть, – воскликнул он, отступив на шаг и впившись в меня внимательным взглядом весело блестящих глаз.

Со времен нашей последней встречи он несколько изменился: раздобрел ещё больше. Слизнорт никогда не был худощавого телосложение, скорее его отличала некая уютная полнота, придававшая ему добродушный и безобидный вид. Теперь же он выглядел еще добрее. Его черты стали мягче, а в его движениях и жестах появилась более выраженная, чем раньше, неспешность. Гораций всегда был человеком, выше всего ценившим комфорт и безопасность, и все его действия были направлены на достижение именно этой цели. Сейчас же, стоя передо мной у главного входа замка Хогвартс, он производил впечатление человека, достигшего, наконец, желаемого; очевидно, в школе ему жилось хорошо.

– Фил, я с нетерпением жду твоего рассказа об этом корне! – Гораций похлопал меня по спине, как он часто делал, когда мы ещё учились вместе. – Как только прибыла твоя сова, я сразу же подготовил тебе лабораторию. Но я всё-таки надеюсь, что ты не станешь сразу же там запираться, а сначала пообедаешь со мной. Где ты был? В каких далях тебя носило, друг? Я лишь на прошлой неделе беседовал с профессором Лингли. Так старик уверен, что ты до сих пор где-то в Южной Корее…

Гораций рассмеялся, забавно шевеля при этом усами, и повел меня, без умолка болтая, по мраморным ступеням в замок. Для поддержания беседы от меня фактически ничего не требовалось, кроме как изредка кивать и одобряюще улыбаться. Впрочем, я был слишком измотан дорогой, чтобы вести полноценную светскую беседу, и лишь рад, что Гораций взял эту обязанность целиком на себя. Мне оставалось лишь следовать за ним, пропуская мимо ушей его речи, но делая вид, что внимательно его слушаю, и смотреть по сторонам.

Очевидно, уроки уже давно начались, так как в школе было тихо и безлюдно. Ученики в большинстве своем сидели в аудиториях. Невольно вспомнилось, как я сам – или точнее, мальчик вдвое меньше меня, но носивший моё имя – ходил по этим самым коридорам; вот тут Зал Наград, а это лестница, по которой мы часто поднимались в класс профессора Бинса… В наши школьные годы историк ещё преподавал в своем телесном обличии.

Молодой человек, вам, наверное, и не понять, что значит для такого старика как я окунуться в те далекие воспоминания. Это ведь как встреча с собственной молодостью. Даже тогда, столько лет тому назад, я, ступая по хорошо знакомым камням и коврам, испытывал чувство ностальгии, щемящей светлой грусти и даже благодарности к своей старой школе, давшей мне так много. Я шел рядом с Горацием по школьным проходам, кивая знакомым портретам и привидениям, улыбаясь своим воспоминаниям и глядя с некой долей удивления на учеников, щеголявших в той же форме, что и я когда-то. Её фасон совершенно не изменился – всё тот же черный цвет, те же длинные полы, темные брюки мальчишек и шерстяные юбки девочек. Ничего, казалось, не изменилось. Жизнь в Хогвартсе была неподвластна времени.

Как раз закончился очередной урок, и из классов хлынули ученики. Дети, смеясь и болтая, сновали по замку. Немногочисленные старосты старались привнести хоть чуточку порядка в суету и хаос.

– У нас левостороннее движение! – крикнула рыжеволосая старшекурсница со значком старосты на мантии парнишкам, которые, бегом спускаясь по противоположной стороне лестницы, чуть не сбили с ног несколько первогодок.

– Давай, оставим коридоры молодежи, – предложил Гораций и увлек меня в потайной лаз. Каменная панель закрылась за нами, голоса и топот ног стали тише.

Здесь было прохладно. На стенах горели факелы, а где-то в тени шебуршали мыши.

– Как же я боялся в детстве этих тайных троп, – вырвалось у меня.

Слизнорт коротко рассмеялся и, обернувшись, весело хлопнул меня по плечу.

– Теперь это единственное спасение от полчищ детей, заполонивших замок, – подмигнул он. – Не переживай, я знаю кратчайший путь.

И он бодро зашагал дальше.

– Ты, естественно, хочешь немного освежиться после дороги, – улыбнулся Гораций, пока мы спускались в подземелья. Мой практичный друг выделил мне комнату недалеко от лаборатории, за что я был ему благодарен. Знакомые стены слизеринских коридоров, привычные глазу балдахины и полотна вызывали приятное чувство легкой меланхолии и гордости за то, кем я стал с тех пор, как мальчишкой ступал под этими сводами.

За обедом Гораций потребовал от меня подробный отчет о Корне Дышащей Крапивы. Я, хоть и был утомлен, но, понимая, что рассказать ему всё это так или иначе придется, и, не желая зря тратить время, отведенное на трапезу, поведал ему обо всех моих открытиях и вкратце о моих гипотезах касательно возможного применения корня в Зельеварении.

Слизнорт задумчиво опустил кубок, который только что хотел поднести к губам, и в его глазах загорелся тот фанатический блеск, который ещё десять лет тому назад свидетельствовал о том, что он заинтригован, и идея уже захватывает его помыслы. Такими глазами он смотрел на меня, когда я в шестом классе впервые предложил ему поэкспериментировать с обыкновенной маггловской геранью. Вы наверняка знакомы с дипломной работой Горация, в которой он блестяще описал те изумительные свойства, которые он с годами обнаружил у этого неприметного растения. Именно на этой работе позже базировалось открытие Дамокла, который на этой основе изобрел волчье противоядие. Вы бы знали, сколько фурора это произвело в Экстраординарном Обществе Зельеварителей. В те годы я как раз входил в число его руководителей… Впрочем, я опять отвлекаюсь.

– Что тебе необходимо для работы, друг? – любезно осведомился Слизнорт и с ноткой сожаления в голосе добавил, что с удовольствием поучаствовал бы в моих экспериментах, но на данный момент у него, к великому сожалению, не было такой возможности. Преподавательские обязанности сковывали его по рукам и ногам, отнимая всё время и внимание.

Предвидя такое положение вещей, я понимающе кивнул. Признаться, направляясь в Хогвартс, я уже подумывал о том, чтоб взять себе помощника, и слова друга вновь навели меня на мысль о преимуществах такого решения. Немного поразмыслив, я сказал:

– Конечно, Гораций. Не в моих планах было отнимать у тебя драгоценное время, которое ты с большей пользой можешь истратить на обучение подрастающего поколения. Всё, что мне требуется, это скромная лаборатория и в помощники какой-нибудь смышленый ученик с последнего курса, разбирающийся в зельеделии. Уверен, у тебя есть такая кандидатура.

Гораций задумчиво кивнул. На его округлом лице появилось сосредоточенное выражение, потом его черты прояснились, и я понял, что он уже мысленно нашел мне ассистента.

– Фил, признаться, на последнем курсе одаренных по части Зельеварения учеников у меня нет, – покачал головой мой друг, но тут же успокаивающе поднял руку, будто бы я намеревался впадать от этого известия в отчаяние и поднимать вой, чего я, как вы понимаете, совершенно не планировал. – Однако в старших классах у меня сразу два человека на уме…