Снобов сын и конопатый нос, или Зачем враги, когда есть друзья?

*

НАЗВАНИЕ: «Снобов сын и конопатый нос, или Зачем враги, когда есть друзья?»
АВТОР: Slav
ЖАНР: AU/Общий
РЕЙТИНГ: G
РАЗМЕР: Миди
ПЕРСОНАЖИ: Августус Руквуд, Антонин Долохов, ОМПы и ОМЖы
ДИСКЛЕЙМЕР: Денег не беру, на авторские права Дж.К. Роулинг не посягаю, свое не отдам.
СОДЕРЖАНИЕ: Мало кто помнит, как зарождается детская дружба, слишком уж она проста и внезапна, ей позволено сводить вместе тех, у кого мало общего.
СТАТУС: Закончен
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: В некотором смысле – приквел к циклу «Мое прошлое, настоящее и будущее», отсюда и возможные недопонимания у случайного читателя.
РАЗМЕЩЕНИЕ: All rights reserved. Ничто из фика не может быть скопировано (частично или полностью) в корыстных целях и без письменного разрешения автора.


Исключительно для детей.
Взрослым противопоказано.



ПРОЛОГ: Вместо эпиграфа


ICQ, 27 августа 2006 года

— А про дедушку Долохова: все-таки он любит Антонина? Или воспринимает его как обязанность?..
— Все-таки любит.
— О, отлично!
— Почему так обрадовалась?
— Ну, мне почему-то очень нравятся такие отношения между дедушками-бабушками и внуками. Я прям представляю, как маленький Антонин доводит дедушку до нервного срыва, бегая по огромному замку и вытворяя всякие детские шалости! Или, представляешь, как ему [дедушке] приходится ходить на всякие там вечера, и если ему приходится брать с собой Антонина, это же забавно. Или, если гости к ним в дом приезжают, а там маленькое рыжее чудо носится... Мне почему-то кажется, что дедуля его в молодости был таким же сорванцом.
— Да, наверно, был, – задумалась о «маленьком рыжем чуде». – А как смотрится смокинг на этом рыжем шестилетнем сорванце… м-м-м… физиономия скучающе-шкодливая, сам кланяется гостям, а руки за спиной прячут какую-нить шалость… неподалеку кушетка, на ней сидит до невозможности серьезный Августус, с настороженностью поглядывает на Долохова... чего-то я увлеклась.
— Слушай, а здорово, ведь?! Может, найдется место в фике, куда можно было бы впихнуть такие вот воспоминания?..
— …или написать предысторию, только об Антонине и Августусе.



ГЛАВА 1: Древолаз и отражение


Лето, 1935 год.

Молчание в кабинете Констанция Долохова с каждой секундой становилось все более напряженным. Антония боялась шевельнуться, чтобы внезапным скрипом кресла не привлечь внимание брата. Даже отсюда, из дальнего угла, она видела, как вена на виске Констанция пульсирует все сильнее, а взгляд пылает гневом.
Перед столом хозяина с виноватым видом стояли двое домовых. Покорно склонил голову Дзяд, а Коргоруш, как всегда в облике черного кота, с беспокойством прядает ушами.
Констанций едва сдерживал ярость.
— Где он?
Дзяд безмолвствовал, только голову опустил еще ниже, сгорбился, хвост Коргоруша нервно заметался из стороны в сторону.
— Дзяд, где он? – требовал ответа Констанций.
Дзяд поклонился так низко, что мохнатые уши коснулись ковра.
— Не ведаю.
Антония удивленно охнула. Констанций нахмурился, откинулся на спинку стула.
— Сам знаешь, Дзяд, за ложь тремя годами расплачиваются. Ты плохо подумал и неверно взвесил, проказа Антонина не стоит подобной жертвы.
— Констанций… – попыталась возразить Антония.
Ладонь Констанция с грохотом ударила по столу, чернильница брякнула крышкой.
— Коргоруш!
От неожиданности Антония в кресле побледнела, ухватилась за сердце. Коргоруш вздрогнул всем телом, искоса глянул на Дзяда, но предостережение во взоре собрата проигнорировал.
— На дереве, хозяин, у восточных окон, – выпалил он с готовностью.
— Та-а-ак, – протянул Констанций разоблачающим тоном, взгляд его заметался по кабинету. – Значит, на дереве…
— Нужно снимать его, братец, – заволновалась Антония. – Не ровен час, сорвется.
Констанций упрямо мотнул головой.
— Даже и не думай, сестра. Сам залез, сам и слезет. Пусть только осмелится слезть…
— Нужно ли, Констанций? – защебетала Антония. – Провинился-то он не больно… подумаешь, завязал Миропии косы узлом. Дети все ж таки. Она первая на него за завтраком наябедничала, вот мальчик и отомстил, как смог. Ну, не смертельно. И давеча она его изводила…
Констанций не собирался уступать, брови сурово хмурились.
— Для тебя не смертельно. Ты, Антония, приехала на лето и уехала, а мне с этим бедствием, прости меня матушка, под одной крышей жить. Нет, Антония, нет! Поблажку дам, и вовсе на голову сядет. Года два назад едва дом не спалил, сейчас домовых гоняет с угрозами, а потом?.. Что потом, Антония? Восемь лет мальчишке, а ума ни на кнат!.. Нет, Антония, я решил. Пусть сидит. Кто снять посмеет или жалеть пойдет, с тем в ссоре буду. А ты, Дзяд, запомни теперь, ложью ты сам себя наказал. Три года, не три дня, но уже и не в них дел. Так тебе скажу, ежели не смог оставить мальчишку в мелкой глупости, то и в большой оставить не сможешь. И не будет тебе покоя, пока и Антонин его не найдет.
Дзяд кивнул со смиренным видом, следом за Коргорушем покинул кабинет. Как только дверь за ними закрылась, Коргоруш облегченно вздохнул, потянулся, выгнул по-кошачьи спину, с наслаждением поскреб когтями ковер.
— Фу-ух… Как он гневался, а, Дзяд? Я уж решил живыми не уйдем
— Шкура, – буркнул Дзяд в сторону.
— Напрасно бранишься, – выгнул спину Коргоруш, вертикальные зрачки расширились. – Я верно поступил. Мы хозяину дома служим, а хозяин задал прямой вопрос, ты ответить должен был.
Дзяд ответил сухо:
— Поучи меня еще, кошачье племя. Знамо, поболе твово служу. Дзяд не ошибается, он ведал, что творит, чуял, чем обернется, и не понять тебе, искроглазый… Эрнест где?
Коргоруш недовольно сверкнул глазами.
— С Леокадией в гостиной.
— Поди, догляди.
— Чего я? – возмутился Коргоруш. – Шишига на что?
Голос Дзяда посуровел.
— Ты, я зрю, на ухо тугой…
— Добро, – согласился Коргоруш торопливо, однако зеленые глаза коварно сверкнули. – А Антонину ты все ж таки напрасно потакаешь. Даже Жировик, который и кухни не покидает, подтвердит, что не выйдет из мальчишки путного. У него кровь дурная, иноземная…
И с рассерженным шипением исчез, оставив под пяткой Дзяда клок волос.

***

Зеркало в узорной раме, красивое и огромное, и мама обычно помещается в нем в полный рост – примеряет ли платья и мантии или просто поправляет локоны.
Августус смотрел на свое отражение, и словно подражая маме, оценивал мантию для пятничного пикника. Повернулся и так, и эдак, одернул рукава, покружился, длина хорошая, цвет ровный, без изъянов, да и ворот, хорошо, не жмет. Августус приблизился к зеркалу, с придирчивостью кокетки пригладил волосы. Кажется, все.
До веранды дошел едва дыша: боялся шевельнуться, потому если складки лягут неровно или свет упадет иначе, мама опять примется ворчать. А Августус этого не любил.
Летнее солнце заливало всю веранду ровными греющими лучами. Грозди вьюнков свисали с карниза густой порослью, чуть покачивались под легким ветерком, пахло розовыми кустами из сада.
Мама устроилась за плетеным столиком, заполняя бланки приглашений. Красивое лицо просто светилось от счастья: миссис Руквуд обожала устраивать пикники, праздники или же обычные пятичасовые чаепития. Ничто не приносило ей большей радости.
Августус позвал дрожащим от волнения голосом:
— Мама.
Холодный взгляд серых глаз скользнул по сыну, Августус даже изобразил улыбку, дышать стало тяжелее.
— Недурно, – оценила миссис Руквуд и отвела глаза. – Надо и впредь приглашать эту швею.
Августус продолжал стоять, уголки губ разочарованно опустились.
— Мама…
— Что еще?
Августус прочел в ее глазах лишь недовольство сыновней докучливостью, но осмелился настоять:
— Так тебе нравится?
— Я уже ответила, – отчеканила миссис Руквуд.
— Я хотел, чтобы тебе понравилось, – сказал Августус негромко.
Миссис Руквуд вновь что-то записала, перо в ее пальчиках, казалось, танцует.
— Мне нравится, дорогой. Теперь все?
Августус колебался.
— Если ворот неудачен, могу сменить рубашку или…
— Августус, – перебила миссис Руквуд внезапно.
Сердце Августуса на миг замерло от испуга, пролепетал:
— Да, мэм.
— Когда у вас с отцом верховая езда?
— К вечеру ближе, – ответил Августус, чувствуя горький привкус разочарования.
— Чудесно.
И она вновь увлеклась красочными листами приглашений, и лоб ее в тот же миг разгладился от морщин, а раздражение сменилось на тихую отраду. Августус на краткое мгновение возненавидел всех этих гостей: только они сегодня вызывали у мамы улыбку, только им она радовалась. А сын в выходной мантии по-прежнему оставался лишь манекеном для одобрения работы новой швеи.
— Мэм, – позвал Августус почти официальным тоном.
— Да, дорогой?
— Я не буду чересчур назойлив, если задам вопрос?
Мама не рассердилась, даже чуточку улыбнулась.
— Августус, я наверно тебя удивлю, но ты уже родился чересчур назойливым: одним вопросом меньше, одним больше… Что ж изволь, только живее.
Августус проглотил очередную обиду.
— По поводу приглашенных, моих ровесников… Вы обещали сказать.
— Да-да, постой, – сообразила миссис Руквуд, – где-то тут были… С детьми у нас будут Руквуды, Руквуды, снова Руквуды… так, Блэки… хотя нет… эти много старше тебя. Вот, есть Грандчестеры, МакЭффи, Смиты, Огдены, Инглы, Люскомбы…
— Люскомбы? – оживился Августус.
Миссис Руквуд недовольно наморщила носик.
— Я говорю на иностранном языке, Августус?
— Нет, мэм, простите. У меня все. Доброго дня.
— И тебе, дорогой… И, Августус, не разгуливай в этой мантии по дому. Прибереги для пикника.
Августус выпрямил спину, вздернул подбородок.
— Как скажете, мэм.
Но уже в доме, где мама не могла услышать, забухтел под нос:
— Не разгуливай по дому… А то я сам не знаю, что мне делать. Я хоть раз в жизни испортил выходную мантию? Да, я самый опрятный восьмилетний ребенок на свете. После меня даже обеденные салфетки как новенькие. Я не заслужил таких наставлений.
На обратном пути он вновь остановился у зеркала. Отражение смотрело с такой тоскою, что Августусу стало нестерпимо жаль самого себя.
— Что скис? Пора тебе запомнить, Августус Руквуд, что «недурно» – лучшая похвала, какую ты можешь получить из материных уст. Другой она все равно не знает. Смирись… А мантия все же тебе идет, это я как знаток говорю. Имей в виду, есть все шансы привлечь и ее внимание…
Отражение подмигнуло.

***

Солнце слепило глаза, и Миропия, всматриваясь в густую крону дерева, вынуждено жмурилась.
— Слазь, трус!
— Отстань, ябеда, – донеслось в ответ.
— Слазь сейчас, потом хуже будет. Дядюшка Констанций тебе все равно уши надерет.
Антонин насупился, буркнул тихое:
— Вот потому тут и сижу.
Миропия не собиралась сдаваться: чинно оправила платье и уселась прямо на траву, будто надеялась взять проказника измором. Антонин, наблюдая за ней, поморщился с досады.
— Что ты ко мне привязалась, заноза? Иди лучше сестру с братом воспитывай, с меня нянек довольно.
— Леокадия не маленькая, – фыркнула Миропия, расправляя локоны на плечах, – и с Эрнестом сама справится, а тебе я все равно нос откручу.
— Чего-то ты осмелела не к месту, – удивился Антонин с подозрением. – За завтраком так сразу в слезы, а сейчас в бой рвешься. Вот спущусь, пожалеешь, не только косы узлом, но и уши бантиком завяжу!
Миропия с презрением вздернула носик.
— Сначала спустись, храбрец.
— И спущусь.
— И спустись!
— Спущусь! – рявкнул Антонин, краснея от гнева. – И не указывай, что мне делать, женщина!
— Хам! – взвизгнула Миропия, стукнув кулачком по дереву.
— Пиявка!
Над самым ухом громко хлопнуло, Антонин вздрогнул, невыносимый запах паленой шерсти коснулся ноздрей. Дзяд охнул, залопотал часто-часто на непонятном языке. Антонин смотрел на него с недоумением: домовой мертвой хваткой вцепился в ветку, смешно жмурился.
— Ох, долюшка моя тяжкая… я ить домовой, а не лешак какой-нибудь… по деревьям шастать неприученный…
— Дзяд, тебе чего? – спросил Антонин настороженно.
Домовой даже глаз не открыл.
— Хозяин обед велел справить.
Антонин невольно сглотнул слюну, разозлился:
— Ты дерево с кухней перепутал или я на Жировика похож?
— Я уж был у кухаря, – причитал Дзяд, цепляясь изо всех сил за ветку, – обо всем столковались. Тебе вот… ой!..
Он заворочался на ветке, но, испугавшись сорваться, вновь сомкнул объятья, возопил:
— Возьми сам, кулема!
Узелок в лапах Дзяда, как спелый фрукт, призывно раскачивался из стороны в сторону. В следующий миг ветка хрустнула, и домовой поспешно исчез, а Антонин едва успел подхватить узелок. Сквозь тонкую тряпицу платка аппетитно пахло ветчиной, сыром, свежими овощами с зеленью, еще теплый хлеб грел ладони. Бутерброды.
— В сухомятку, оно, конечно, вредно, – почесал затылок Антонин, краем глаза зыркнул на землю, – но уши и нос дороже.
Миропия насторожилась, девичьим чутьем почувствовала неладное, стала кружить под деревом, как лиса у гнездовья соек.
— Ты что там делаешь?
Антонин обмер на мгновение, узелок с провизией, как сокровище, прижал к груди.
Миропия уперла руки в бока, с деловитостью оглядывая нижние ветки, словно намеревалась взобраться на дерево. Антонин не раздумывал: зажмурился и плюнул вниз. Ответом был звонкий визг негодования.
— Ты спятил?!
Антонин не ответил и вновь плюнул вслепую. На этот раз Миропия заскулила и, судя по удаляющемуся воплю, побежала в дом.
— Тетушка-а-а!
— Ябеда, – осуждающе покачал головой Антонин, – как есть ябеда.
И принялся развязывать узелок.

***

Она вошла в кабинет без стука. Так уж привыкла. Так, она считает, и положено вести себя всякой хозяйке поместья и обширных земель.
Анастасий Руквуд собрался укорить жену, но Розалия одарила его такой пленительной улыбкой, что язык присох к нёбу. Чета Руквудов уже к концу года ожидала прибавления в семействе, и Анастасий избегал затевать ссоры, чем супруга неизменно пользовалась.
— Дорогой, взгляни, – проворковала Розалия.
Она положила на стол лист пергамента с именами, кокетливо обвила шею мужа.
— Розалия, не сейчас… – попытался возразить Анастасий.
— Именно сейчас, – настаивала Розалия и придвинула пергамент к мужу. – Когда еще я смогу тебе огласить список приглашенных? Насколько знаю, сейчас у вас с Августусом верховая езда. Быстрее закончишь, быстрее уйдешь.
Анастасий подавил тягостный вздох, взял в руки список приглашенных.
— Зачем вся эта суета? Такая чудесная погода, мы могли бы провести пикник втроем. Ни шума, ни глупых разговоров, ни Силии и ни прочих сплетниц.
— Анастасий, супруг мой, – промурлыкала Розалия тоном, настораживающим на скрытую угрозу, – я дала тебе желанного наследника, хотя мне и самой в ту пору едва минуло…
— Розалия.
Розалия замедленно опустилась в кресло напротив его рабочего стола.
— Да или нет, Анастасий?!
— Да, конечно, да.
— Кто из нас восхотел второго ребенка?
— Опять я.
— Что на этот счет говорила я?
Анастасий собрал всю волю в кулак, почти процитировал на память:
— То, что ни одно достойное платье не будет тебе впору.
— Так оно и случилось! – вдруг вскрикнула Розалия. – Мне уже на простой пикник нечего одеть…
— Ну так и забудем об этом пикнике, – брякнул Анастасий и мгновенно пожалел об этом: лицо Розалии от гнева пошло красными пятнами, холеные пальчики вцепились в подлокотники.
— Мало того, что скоро я буду вынуждена носить то, что даже домовые эльфы не назовут одеждой. Вдобавок я еще лишена…
За дверью кабинета тихо скрипнули половицы, и вмиг все стихло. Анастасий устало вздохнул.
— Августус, подожди. Я освобожусь через минуту.
— Я догадался, сэр, – спокойно ответили из-за двери, шаги удалились.
Анастасий перевел взгляд на жену, взмолился:
— Розалия, родная, может все же позже…
Но жена капризно топнула ногой.
— Нет уж, слушай! Я имела слабость поддаться на уговоры любимого мужа, и итогом тому стало дурное самочувствие и полное одиночество на многие месяца. Ты прекрасно знаешь, как худо мне было с Августусом… Так вот и теперь мне не легче, но я терплю с единственной надеждой на избавление. И тут у меня появляется крошечная возможность почувствовать себя полноценным человеком: глотнуть свежего воздуха, пригласить друзей и устроить пикник, но все, что ты можешь сказать в ответ это «давай забудем»!
— Ты уже заказала себе мантию? – поспешил сменить тему Анастасий.
Розалия перестроилась легко, но в прищуренных глазах еще пылала ярость.
— Портниха придет завтра. И не мантию, а мантии! Две.
— Зачем две? – удивился Анастасий искренне.
Розалия с видом уязвленного самолюбия вздернула подбородок.
— До полудня и после. Я не какая-нибудь грязнокровка, чтобы весь день ходить в одной мантии.
— Хочешь, закажи сразу три, – предложил Анастасий без тени улыбки.
— И закажу! Не сомневайся.
Анастасий поднял лист пергамента до уровня глаз, словно надеялся им укрыться от недовольного взгляда жены.
— Так что тут у нас со списком…
Чтение затянулось, так велик оказался список, Анастасий даже не пытался подсчитать затраты на обычный пикник. Миссис Руквуд уже умерила свой пыл, с видом избалованной девочки осматривала кабинет, накручивая на пальчик локон.
— Розалия, – позвал Анастасий, вспомнив о недавнем разговоре.
— Ну?
— Сегодня я говорил с Констанцием.
Розалия наморщила носик.
— Долоховым? О чем еще?
— Его внук…
— Нет-нет! – вскрикнула жена. – Тысячу раз «нет»! Я хочу провести пикник без взрывов, порванных мантий и визга кумушек.
Но в этом споре Анастасий не собирался уступать, мягко возразил:
— Силия все-таки моя сестра и мне знакома ее жажда все преувеличивать.
— Об этом рассказывала не только Силия…
Анастасий улыбнулся с видом абсолютного победителя, ткнул пальцем в список приглашенных.
— Рикрофт. Розалия, ты пригласила Рикрофт? О, святые… обоих?
Розалия с досады закусила губу, погрустнела:
— Они придут вместе с Блэками. Разве можно отказать Арктурусу? У него три дочери почти на выданье.
— Значит, Рикрофтам можно присутствовать на пикнике, а внуку Долохова – нет? Розалия, ты меня поражаешь!
Муж явно подтрунивал, Розалия это понимала, потому упрямо избегала его взгляда.
— Старший Рикрофт уже учится в Хогвартсе. Между прочим, в Слизерине. К тому же Арктурус за них поручился. Его слову я верю больше, чем этому иностранцу Долохову. Сколько ты знаешь семью Долоховых, Анастасий? А теперь взвесь, сколько мы знаем Блэков?
— Долоховы в родстве с Ноттами, – напомнил Анастасий. – Или в них ты тоже видишь изъяны?
Розалия встала, аккуратно оправила складки юбки.
— Делай, как знаешь, дорогой, но если мой пикник будет испорчен…
— Средства на счете позволят мне это искупить.
— Надейся, чтобы позволили, – пригрозила Розалия с раздражением, – потому что пикник будет испорчен. Не нужно быть Кассандрой, чтобы предсказать это.

***

Первые звезды едва проступали на небе, но заняться все равно было нечем, Антонин с увлечением указывал на очередную пальцем и бормотал в одиночестве:
— Сто пятьдесят восемь. Сто пятьдесят девять… Ух ты, какая яркая!.. Сто шестьдесят. Сто шестьдесят один. Сто шес…
— Антонин! – окликнул снизу девичий голосок.
— Аюшки.
— Слазь, – позвала Леокадия. – Сам дядюшка Констанций к ужину зовет.
Антонин зло выругался.
— Это Миропия выдала, где я прячусь?
— Нет, Коргоруш вроде.
— Как Коргоруш? – вскочил Антонин мгновенно, чуть не ударился о верхние ветки. – А давно?
Леокадия развела руками.
— Да к обеду уже все знали.
— Постой, – сообразил Антонин быстро, – это выходит, я зря тут целый день голодую?
Леокадия состроила сочувственную гримасу.
— Выходит зря.
Антонин посмотрел на окна гостиной, где уже зажгли свет, то там, то тут по занавескам проползали тени родных.
— Леокадия, а дед еще сердится?
— Нет, улыбается, – заверила она. – В полдень он по каминной сети с кем-то разговаривал, а потом уезжал. Вернулся в хорошем расположении духа. Так что передать? Ты спускаешься?
— Да, сейчас, – вздохнул Антонин, примериваясь, как лучше спуститься. Неожиданно окликнул удаляющуюся сестру: – Леокадия!
— Что?
— Ты моя любимая троюродная сестра, знай это.
Леокадия звонко рассмеялась:
— А выбор у тебя невелик: либо я, либо Миропия.
— Могла бы просто сказать что рада, – проворчал Антонин, с нарочитым сопением слезая с дерева.
— Я рада, – хихикнула Леокадия и сделала на прощание реверанс.
На землю он повалился, как мешок с опилками, ноги совсем затекли от долгого сидения, мышцы закололо невидимыми иглами. Антонин позволил себе тихо поскулить от боли, все равно никто не услышит.
В дом пробрался через кухню. Темная и словно необитаемая, она еще хранила дразнящие запахи ужина. Антонин потянул носом и облизнулся, в животе гулко заурчало.
— Коргору-у-уш, – протянул Антонин елейным голоском, – кис-кис-кис. Иди сюда, кошачье отродье. Сейчас я буду тебя убивать лютой сме-ертью-у.
У шкафов с посудой едва заметно шевельнулось, Антонин живо развернулся, уже готовый к жестокой расправе, но это был всего лишь Дзяд – деловито отбирал салфетки.
— Не сыщете, батюшка, в укрывище он.
— Это где?
— Какое же это будет укрывище, ежели я скажу? – фыркнул домовой.
Антонин мгновенно приуныл.
— Предатель!
Нарочито шаркающей походкой Антонин пересек кухню, скрылся за дверью, но через пару мгновений вновь возник в проеме.
— За бутерброды спасибо, – выдал он с непроницаемым лицом.
Дзяду даже удалось не улыбнуться.
— На здоровьице.
— Но это ничего между нами не меняет, – поспешил вставить Антонин. – Предатель!
Прежде чем идти в столовую, поднялся в ванную комнату, чтобы хоть сегодня дедушка не ругал за неряшливость. Вымыл все: руки по самый локоть, шею, лицо, уши… Кончик носа теперь даже отражал свет ламп. На обратном пути подкрадывался к дверям, осторожно заглядывал в пустые комнаты, в тайник под лестницей, а затем и под ковер в прихожей. Коргоруш спрятался на совесть. Жалко. Расправы не выйдет.
За ужином молчал, как рыба об лед. Дедушка тоже не говорил ни слова, но Антонин в этом не чувствовал затаенного гнева. Тетушка Антония никогда на детей долго не сердилась, потому в разговоре была привычно обходительна, чуточку смешлива, и тогда английская речь переходила на родную. Леокадия вела себя сдержано, а под столом вольно болтала ногами, глаза при этом сияли дерзостью. Миропия не упускала случая съязвить, будь то медлительные домовые, фамильное серебро или неопрятный пятилетний Эрнест.
Первой за время ужина к нему напрямую обратилась тетушка Антония.
— Антоша, будь любезен, подай солонку.
Антонин и не шелохнулся, продолжал ловить горошины на зубья вилки. Констанций в ожидании отставил бокал. Миропия смотрела на троюродного брата осуждающе, но терпеливая тетушка позвала опять:
— Тезка…
Вновь никакой реакции, и за столом стало заметно напряженнее. Маленький Эрнест удивленно поглядывал на взрослых, в поисках защиты потянул ручонку к Леокадии.
— Антонин, – позвал Констанций с недовольством.
Антонин поднял голову, в глазах ни крохи стыда.
— Что?
Констанций крепче сжал нож и вилку, чтобы сдержаться и не наградить внука подзатыльником.
— К кому обращаются?
— К каким-то «Антоше» и «тезке»…
Констанций хлопнул ладонью по столу, столовые приборы звякнули.
— Антонин!
— Вот и я о том же! – воскликнул Антонин с артистизмом, в сердцах отбросил вилку. – Тетушка Антония, я Вас бесконечно люблю и уважаю, я горжусь, что имя свое получил по причине нежной братской любви деда к Вам. Но эти ничтожные прозвища, которые выдает Ваша фантазия в мой адрес, заставляют меня каждый раз пересматривать теплые чувства к Вам по причине их неактуальности.
За столом воцарилась полная тишина. Прислуживающие домовые у стены переглянулись меж собой, Миропия закатила глаза к потолку, Леокадия прыснула в салфетку, а тетушка Антония растерянно хлопала глазами.
— Констанций?..
Констанций Долохов пробормотал с самодовольством:
— Определенно нужно повысить жалование мистеру Гэтчу…
— Констанций, я не очень сильна в англи…
— Спокойно, Антония, – улыбнулся Констанций сестре, – мальчик попросил тебя называть его по имени и прибавил, что отплатит нежной любовью.
Щеки тетушки Антонии зарделись от трогательности момента, с добротой взглянула на Антонина.
— О, милый…
Антонин чопорно кивнул деду.
— Вы бесконечно любезны, сэр.
— Антонин, – возмутился Констанций шутливо, – не переигрывай, а то ты начинаешь меня пугать.
— Я и сам себя иногда пугаюсь, – вздохнул Антонин и смущенно поправил салфетку.
— Занавесь зеркала в доме, – предложила Миропия с невинным видом.
Тетушка Антония ахнула:
— Миропия.
В ответ девочка невинно взмахнула ресницами.
— Да, тетушка? Солонку, говорите?.. Леокадия, подай.
Констанций Долохов хитро усмехался в усы, поглядывая на редкую семейную идиллию. Даже Эрнест заулыбался общему настроению, почувствовал, что ссор больше не предвидится.


Иллюстрация: [http://slav-ka.deviantart.com/art/Treeclimber-and-Reflection-55508298]

*

ГЛАВА 2: Бедокур и интриган


Кузины под бдительным надзором тетушки Антонии занимались вышиванием в гостиной. Эрнест, издавая смешное урчание и пыхтение, елозил под столом с игрушечным паровозиком. Детские разноцветные кубики парили над полом.
Безоблачное утро погожего дня.
Для всех.
Кроме Антонина Долохова.
Антонин чувствовал себя этим утром крайне скверно. Он стоял в холле при полном параде и опасался даже заглянуть в зеркало. Там бы он увидел противного мальчишку с тщательно причесанными волосами и насупленным видом. Антонин не любил этого мальчишку и всех ему подобных. Вымытые уши, белоснежная рубашка, накрахмаленный воротничок, выглаженная мантия, блестящие туфли. Еще бы белейшие перчатки и… настоящий джентльмен.
Антонин смотрел на парадную дверь угрюмо, как воришка на виселицу.
— Может, я просто утоплюсь и дело с концом?
Констанций в последний раз поправил запонки, нахмурился.
— Не ищи легких троп, Антонин. Это недостойно сильного человека.
— Не ищи легких троп, – передразнил Антонин с ворчанием. – Не ищи легких троп… Хоть бы раз глазком глянуть на одну такую легкую тропку, чтобы знать каковы они, а то все по буреломам да по болотам…
— Не скули, – отрезал Констанций и направился к выходу.
Антонин посопел, от отчаяния прибегнул к попытке разжалобить:
— Деда-а, я ненавижу этот воротник!..
— Он тебя, судя по всему, тоже не жалует, – крикнула Миропия из гостиной, чем и испортила всю затею.
Ее единственную в доме всерьез забавляла участь кузена. Еще бы, ведь для Антонина пикник в великосветском обществе подобен долгой и мучительной смерти. Лучшая месть за недавние обиды.
— У-у, заноза, – погрозил кулаком Антонин. – Радуйся, что я в праздничной мантии: мне мараться не велено.
— Моя радость безбрежна, – донеслось в ответ.
— Все, хватит дискуссий! – воскликнул Констанций. – Антонин, немедленно на выход.
Антонин артистично вздернул подбородок и продекламировал:
— Нет, я не буду умолять о пощаде. Я приму эту смерть достойно, с высоко поднятой головой. Как настоящий Долохов. И пусть вам всем… повторяю, всем… будет стыдно.
Констанций вытолкал его на крыльцо, вышел следом.
— О да, с таким талантом невозможно прятаться от общества! – притворно восхитилась Миропия, но дверь уже успела закрыться.
И Леокадия незаметно для тетушки Антонии ткнула сестру иголкой.

***

Гости к поместью шли ровным безбрежным наплывом, будто саранча на огороды. Хлопки при трансгрессии становились такими же частыми, как и перезвон капели по весне.
У Августуса уже ломило челюсть, и улыбка становилась все более вымученной. Миссис Руквуд же, напротив, олицетворяла собой неиссякаемый источник остроумия и гостеприимства: каждому встреченному ей доставался уникальный набор похвал, которые не кончались.
— Мэм, – запросил пощады Августус, – может уже достаточно?
Миссис Руквуд с широкой улыбкой процедила сквозь зубы:
— Августус, сколько можно повторять? Мы ждем мою бесценную тетушку Хорнби. Эта старая дева закатит истерику, если не встретить ее лично.
Августус погрустнел.
— Она все равно найдет повод для истерики.
Со спины к ним осторожно приблизился Анастасий, заговорщически зашептал:
— Розалия, выручай. В клубе сплетниц накал страстей: у Сильваны очередной приступ ностальгии. Она по второму разу рассказывает о раннем детстве Трена, ни одной болячки не пропускает… Бедняга, я на его месте бы умер.
Розалия глянула через плечо.
— Судя по бледности его щек, к смерти он все ближе и ближе.
Анастасий довольно фыркнул в бокал.
— Как у вас?
— Ждем Конкордию Хорнби, сэр, – отрапортовал Августус холодно, но скупым движением бровей выразил тайное недовольство.
— У-у-у, сама тетка Хорнби, – улыбнулся Анастасий сыну. – Розалия, я уже говорил, что всегда восхищался твоими родственниками?
Розалия отмахнулась:
— Иди уж… восхищайся своими. Если Трен еще хоть чуть побледнеет, в семействе Руквудов поубавится.
— Что ж, пойду спасать Трена и прочих, – сказал Анастасий и, отойдя к гостям, вскинул вверх руку: – Джентльмены, кто желает сразиться в крокет?.. Прошу всех на поле… Трой, может, тебе сразу принести шлем от рыцарских доспехов? У нас, кажется, есть один на чердаке.
Трой Руквуд развел руками:
— Не-крокетно играешь, Анастасий!
— Прости, но в прошлый раз не на высоте был ты.
— В таком случае, сегодня мне лучше всего остаться с дамами.
— И не надейся.
С колкими шутками под дружный смех мужчины удалились на поле для крокета, зрителей набралось не меньше, чем игроков. Дорогие мантии полетели на траву, рукава рубашек бесцеремонно закатывались, и даже в глазах почтенных волшебников, словно у проказливых юнцов, разгорался азарт, улыбки становились коварнее и задорнее.
— Августус, – спросила вдруг Розалия, – ты хорошо помнишь, о чем я говорила за завтраком?
— Да, мэм, помню, – ответил Августус с легкой обидой. – Я помню, с кем нужно разговаривать, а с кем – нет. Зачем вообще нужно было приглашать таких?
Миссис Руквуд назидательно погрозила пальцем.
— Обстоятельства и обязательства, дорогой. Иногда они сильнее любых писаных законов. Ну, а про Долохова что?
— Не приближаться к нему, но и из виду не выпускать, – повторил Августус заученно. – Он что и впрямь такой страшный, как говорят?
— Не знаю, не видела. Но, по словам Силии, он вроде сумасшедшей совы с тайным посланием – неизвестно, кому отнесет…
Несколько в стороне раздался хлопок от трансгрессии, а следом – знакомое брюзгливое ворчание.
Августус первым заметил появившихся.
— Мама, это Хорнби. И, похоже, тетушка с Рождества не касалась расчески.
— Ш-ш-ш, Августус, услышат.
И миссис Руквуд заспешила к не столь далеким родственникам, которым так хотелось угодить в этот пикник.
— Свобода, – простонал Августус в голос.
Сразу же принялся отыскивать среди ровесников до боли знакомое личико.
Ее трудно было не заметить: ярко огненные волосы так и пылали на солнце, а красивая улыбка пленяла навсегда. Но вокруг девочки уже столпились те, кого Августус не переносил на дух.
— Вот черт! Как мухи на джем…

***

Столики с яствами, толпа разряженных магов и волшебниц, запахи изысканных парфюмов, вежливые смешки на глупые шутки, тихие перешептывания кумушек в стороне от мужей, от поля для крокета доносятся подбадривающие вскрики. Антонин без энтузиазма оглядел происходящее, поднял на дедушку полные немой мольбы глаза.
Констанций похлопал внука по плечу.
— Самообладание, Антонин. Самообладание. Знай, что я в тебя верю.
И дедушка первым делом направился засвидетельствовать почтение радушной хозяйке. Антонин сунул руки в карманы, насупился.
— А я не хочу в себя верить…
— Долохов! – окликнул светловолосый мальчуган. – Ты ли? Глазам своим не верю.
— Началось, – пробормотал Антонин и сделал вид, что временно оглох.
Но мальчишка все равно подошел, омерзительная усмешка так и ширилась от уха до уха.
— Долохов, а тебя разве выпускают в люди без ошейника?
Антонин тоже оскалил зубы в подобии улыбки.
— И тебе доброго дня, Грандчестер.
— А спишь в ошейнике или без? – продолжал сыпать остроты Инимикус.
Улыбка Антонина растаяла.
— А в глаз?
— Уже удаляюсь.
Грандчестер устремился к одному из столиков под навесом, туда стекались все ровесники Антонина. Некоторых он видел впервые, другие – сторонились его, а третьих – не желал видеть сам. Эта сцена пикника – с чашечками чая и крахмальными салфетками – напоминала картинки в кукольных домиках, которые так популярны среди девочек.
— Самое паршивое, что это только начало, – посетовал Антонин вслух. – Надо срочно искать укромное место, пока они не расползлись по всему поместью. Отсижусь тихонько и домой.

***

Жадный до похвал Инимикус Грандчестер везде таскал с собой папку со своими рисунками. Вот и теперь чашки с чаем потеснились, а кружевную скатерть покрыли листки с разнообразными яркими пейзажами. Девочки восторженно охали, передавая рисунки из рук в руки, мальчики сдержано поджимали губы и хлопали художника по плечу.
Августус приближался к ним с дрожью в коленях, но выражение лица удалось сохранить даже несколько равнодушным. Рисунки передавались по кругу, и кто-то сунул один такой подоспевшему Августусу. Никто бы не заметил его появления, если бы умолчал сухую реплику:
— О, я рисовал нечто подобное… года в три-четыре.
Инимикус со страдальческим видом закатил глаза, Лацивия взглянула с удивлением, и Августус почти пожалел о неудачном начале беседы.
— Вздор! – воскликнула Оливия Хорнби и забрала у Августуса рисунок. – У Инимикуса очень красиво выходит. Посмотрите, какие цвета. Еще бы чуть-чуть и эта речка ожила бы.
С неподдельным интересом ей через плечо заглянула Батиея МакЭффи.
— И правда. Инимикус, ни за что не бросай рисовать, у тебя талант. А талант это такая штука… Вот на днях у Диодора такое вышло…
— Батиея, не нужно, – одернул Диодор сестру.
— Отчего? По-моему, всем будет интересно. Так вот Диодору удалось левитировать книгу. Представляете? Жаль мы с Мириной этого не видели, Диодор тогда был один в своей комнате, перед самым сном…
— Ну, конечно, один, – прыснул Августус в сторону.
Оливия Хорнби возмутилась недовольно:
— Что такое, Августус, не веришь?
— Как и вы все, – ответил Августус без промедления. – Бредни! Каждый знает, что без волшебной палочки и до начала обучения стихийную* магию нельзя приручить.
Диодор МакЭффи, которому уже исполнилось десять, принял возражения Августуса холодно, даже не посчитал нужным оспорить. А вот его вторая сестра – семилетняя Мирина МакЭффи – оказалась менее рассудительной.
— Это почему же?
Августус задумался, ответил не очень уверенно:
— Потому, что такого никогда не случалось…
— Но может случиться, – упрямствовала Мирина.
— Может, – ухмыльнулся Августус. – Только не с Диодором.
Батиея оторвалась от пейзажей Грандчестера, рьяно вступила в спор:
— Почему это не с Диодором?
Августус живо припомнил услышанное некогда во взрослом разговоре, ответил насмешливо:
— МакЭффи щедры на сквибов. С такой родословной можно рассчитывать лишь на заурядные магические способности. А об управлении стихийной магией я вообще промолчу.
Эмулус Ингл, будто невзначай, буркнул в чашку:
— В твоей родне тоже есть сквибы, Руквуд.
— Верно! – подхватила Оливия Хорнби с энтузиазмом. – Сын Силии Ившем, твоей, Августус, тетки по отцу, – Родос Ившем – самый настоящий сквиб. Ничегошеньки не может, и в Хогвартсе никогда не учился.
Уголки губ Августуса поползли в стороны.
— Точно подмечено, Оливия: он Ившем, а не Руквуд. Вот и оставим эти беспокойства его сыну.
При этих словах угрюмый Рэндом Ившем едва заметно поморщился, однако не стал ввязываться в спор: вполне возможно, что и ему суждено остаться сквибом. А Инимикус, напротив, вспыхнул, посчитал долгом заступиться за лучшего друга и кузена.
— А как же Трой Руквуд? Тебе ведь он приходится родным дядькой. Разве он не сквиб?
— Сквиб, – признал Августус, – только он до сих пор… по понятным всем причинам… не женат. И не нужно рыться в моем семейном древе, Грандчестер, я остаюсь при своем мнении – больших достижений в магии могут добиться лишь настоящие волшебники… А чтобы вообще овладеть магией, нужно нечто большее, чем умение разрисовывать пергамент. «Нечто большее» – это голова и умение ей пользоваться.
Красивое лицо Инимикуса исказилось: его художества часто подвергались насмешкам со стороны Августуса, но никогда еще не умоляли потенциальных магических способностей.
— Вздуть бы тебя, Руквуд…
— Вот и пожалуйста! – возликовал Августус. – Разве умный станет использовать кулаки в словесном поединке? Мама говорит, что так поступает только тот, кто не может ответить иначе… потому что словарный запас меньше, чем у огородного гнома.
Рэндом дернул Инимикуса за рукав, словно предлагая отступиться. На Августуса поглядывали с откровенным недовольством; не столько из-за солидарности с МакЭффи или Грандчестером, сколько из-за нежелания признавать правоту Августуса, который и с равными держался несколько надменно. Показное высокомерие действует на нервы и редко прощается.
Компания заметно погрустнела, Инимикус принялся запихивать рисунки обратно в папку. Тихий голос Лацивии прозвучал почти ласково, с легким укором и осуждением:
— Вот всегда ты так, Августус, умеешь испортить настроение.
— А я и не навязываюсь, – фыркнул Августус, хотя внутри все съежилось от досады.
Лацивия огляделась, заявила капризно:
— Мне здесь жарко! В это время под навесами, как в цветочной теплице, всегда становится душно. Августус, а что там в летней беседке?
— Да, – кивнул Августус задумчиво, – там, пожалуй, прохладнее… от зарослей плюща.
— Тогда давайте переберемся туда. И Эмулус нам что-нибудь почитает! Правда, Эмулус?
— С удовольствием, – озарился улыбкой Эмулус Ингл, с готовностью вскочил со стула.
Лацивия довольно тряхнула волосами, лукавые янтарные глаза нацелились на Августуса.
— Так идем?
Августус на миг забыл дышать: сама позвала. Никого другого не отметила, а его позвала. От радости сердце забилось чаще, веселее, но несвоевременная гордость велела криво ухмыльнуться:
— Слушать напыщенные четверостишия Ингла? Нет уж, увольте.
— Как знаешь, – надула губы Лацивия и в тот же миг отвернулась.
Августус не стал дожидаться, пока столики вокруг опустеют, чтобы не выглядеть совсем уж одиноким и покинутым. Встал одновременно со всеми, только двинулся не к беседке, а к дому – туда, где в тени розовых кустов укрывалась любимая скамейка.
С тяжелым сердцем Августус добрел до скамейки и тут стал, как вкопанный: укромное место оказалась захвачена наглого вида мальчишкой. Опрятно одетый, причесанный, только лицо неприлично конопатое для аристократа и угрюмое. Темные глаза рассматривали Августуса с такой неприязнью, что он смешался:
— Не думал, что здесь кто-то есть…
— А ты и не похож на того, кто способен думать, – буркнул конопатый.
Августус нахмурился и уже собрался уйти, но любопытство пересилило.
— А ты чего здесь один?
— Я Антонин Долохов, – последовал грубый ответ.
Августус от растерянности часто заморгал.
— Я… вообще-то я… не об этом спросил.
— Ты, глянь, какой глупый попался, – цокнул языком Антонин. – Друг, ты расслышал, как меня зовут?
— Ну, расслышал.
— Ну, а мама тебя с утра не науськивала «держаться от внука Долохова подальше»?
Августус замялся, по его бегающему взгляду Антонин понял, что попал в цель, сказал грубо:
— Вот и иди своей дорОгой, маменькин сынок.
Августус молча ретировался и уже отмерил шагов десять, как остановился в раздумье. С поля для крокета доносились подбадривающие и осуждающие выкрики, под навесами тихими перешептываниями лились дамские сплетни, старшекурсники Хогвартса вели себя обособленно, а уж идти в летнюю беседку никак не хотелось. И Августус круто повернул обратно к скамейке.
Долохов встретил его очередной грубостью:
— Чего опять притащился?
— Не забывайся, Антонин Долохов, это все еще мой дом, – не уступил на этот раз Августус.
Недоброжелательное лицо Долохова не изменилось, только голос стал нарочито вежливее:
— Ну, тогда располагайся – гостем будешь.
— Да ты наглец!
— Да я в курсе, – ответил Антонин ему в тон. – Так чего пришел?
Августус устроился так, чтобы солнце не слепило, с важным видом разгладил мантию.
— Я тебе мешаю?
— Нет, вроде.
— Ну и отстань тогда! – рыкнул Августус, раздражаясь от пустой докучливости.
Антонин разглядывал случайного знакомца без обиняков; как дверцу хранилища банка, словно надеялся сходу подобрать нужный ключ, избежав ненужного шума и суеты.
— Друг, ты не представился. Это невежливо.
— Августус Руквуд. И обойдемся без потных рукопожатий.
— Очень приятно, – выдал Антонин дежурную фразу с дежурным видом.
— Не взаимно, – огрызнулся Августус.
Антонин равнодушно пожал плечам и отвел взгляд.
— Я и не настаиваю.
Из летней беседки слышались смех и оживленные разговоры, некоторые обрывочные реплики долетали и до Августуса. Послышался скрежет передвигаемых стульев и столов, мелькали фигурки детей. Эмулус Ингл так неумело руководил действом, что даже обычно молчаливый Рэндом Ившем возмущался в голос.
Происходящее в беседке само собой привлекало внимание, будто нарочно лезло в глаза: Августус смотрел с явной неприязнью, Антонин – с тупым равнодушием. Из беседки выбежали Инимикус и Рэндом, прихватив со столиков под навесами тарелки с угощениями, вновь скрылись за решетчатыми стенами и пологом плюща.
— Я Грандчестер, – просюсюкал Августус тоненьким голоском. – У меня новая кисточка! И сейчас я вас всех нарисую… Тьфу! Тюбик недодавленный.
Антонин вдруг громко расхохотался.
— А похоже вышло! Он что прямо так и сказал про кисточку?
— Я что прислушивался? – пробормотал Августус. – Делать мне больше нечего.
От беседки послышался дружный хохот. Через арку, служащую дверью, и «дырявые» стенки можно было разглядеть, как разворачивается импровизированное чаепитие. Лацивия смеялась звонко и открыто, не смущаясь, и иногда кокетливо морща носик.
Августус позеленел лицом.
— И что она находит в этих художниках и рифмоплетах?
Брови Антонина взметнулись вверх.
— Кто «она»?
— Кто-кто, – передразнил Августус язвительно, – Лацивия, конечно!
Антонин долго всматривался в лица, но не мог не отметить самую красивую девочку.
— Та рыжая?
— Прикуси язык, пятнистый, – мгновенно вспылил Августус. – Ее зовут Лацивия Люскомб и никак иначе, понятно?
— Понятно, – легко согласился Антонин, но все же чуточку обиделся за «пятнистого». – А ты тут со мной сидишь, потому что им не угодил?
Августус задохнулся от возмущения:
— Я – им?! Вот еще! Это они мне не угодили.
— Я-асно, – протянул Антонин.
— Что тебе ясно?
— То, что сноб ты, – обругал Антонин с нескрываемым удовольствием, – и родители твои снобы, и весь ваш пикник – сборище одних снобов. Но самое веселое для меня то, что даже это сборище снобов тебя не принимает.
— Радуйся-радуйся, – насупился Августус. – На Грандчестере и Ингле волшебный мир не закончился, у меня много других приятелей.
— Приятели – это не друзья, – возразил Антонин со вздохом. – А друзей еще нужно отыскать. Так выходит, ты тут всех знаешь?
Августус состряпал высокомерную мину.
— Ну, конечно.
— Тогда скажи, кто во-он там.
Антонин бесцеремонно указал пальцем. Недалеко от них, прислонившись спиной к дереву, скучал мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Легкая бледность и скованность движений выдавали неуверенность, мальчик оглядывался затравленно, как зверушка в клетке.
— Ловец ловца, как говорится, – пробормотал Августус под нос, – заприметит с крыльца.
— Что? – не расслышал Антонин.
— Спрашиваю, зачем он тебе?
— Я за ним уж минут десять как наблюдаю. Он тоже стороной держится, как мы. И вид у него… жалкий. Может, позвать?
Августус покривил губами.
— Что ты всякую грязь пальцем норовишь потрогать? Брось! Зачем его звать? Парню еще повезло, что сам волшебником родился.
Вопреки совету настырный Антонин все равно поднялся, сложил руки рупором:
— Эй!.. как тебя там!..
— Сенектус Рикрофт, – подсказал Августус шепотом.
— Рикрофт! – тут же подхватил Антонин, широко осклабился.
Рикрофт повернулся к ним в пол-оборота, лицо оставалось равнодушным. Антонин в приступе добродушия призывно замахал рукой.
— Давай к нам.
Рикрофт повел себя крайне странно: огляделся, словно убеждаясь, что за ним не наблюдают, и лишь затем направился к Антонину и Августусу.
— Присаживайся, – одарил улыбкой Антонин, похлопал по скамейке. – У нас тут кружок отверженных.
— Прошу прощения? – нахмурился Рикрофт, невежливо держась на некотором расстоянии.
Веселая улыбка Антонина растаяла, уступая место легкому негодованию. Августус старательно делал вид, что его тут и вовсе нет: миссис Руквуд будет в бешенстве, увидев, в какой компании проводит пикник ее примерный сын.
— Я, – стал объяснять Антонин медленнее, – для высшего общества репутацией не вышел. Он – то есть Августус – переизбытком ума не угодил. У тебя, как я понял по толкам, происхождение хромает? Так что давай… присоединяйся.
Августус исподволь поглядывал на второкурсника Рикрофта, неразговорчивый и недоверчивый, тот продолжал молча их разглядывать. Наконец, вежливо кивнул и… отступил.
— Спасибо, но мне еще рановато к «отверженным».
Едва он удалился, Антонин резюмировал с детской обидой:
— Дурень.
— Вовсе нет, – возразил Августус задумчиво. – Ему просто нельзя с нами.
Антонин вновь сел, скорчил брезгливую гримасу.
— Чего это вдруг нельзя?
— Ему важно «остаться на плаву», – проговорил Августус важно, преисполняясь большого уважения к Рикрофту.
— Дурень, – повторил Антонин с полной уверенностью. – Я бы лучше «утонул».
— А я нет.
— И ты дурень!
Августус закатил глаза.
— Если ты причисляешь себя к числу умных, то я согласен быть в числе дурней.
Антонин сощурился с подозрением:
— Оскорбил, да?
— Не докажешь! – ухмыльнулся Августус.
Антонин наградил собеседника долгим придирчивым взглядом.
— Не поверишь, Руквуд, но ты мне нравишься все больше и больше… Хотя ты тоже заноза, как и Миропия.
— Полагаю, это был комплимент?
Антонин громко расхохотался:
— А не докажешь!
Августус окинул его с интересом – теперь широко улыбающийся Антонин Долохов вовсе не походил на того шалопая, которого мама велела остерегаться.
На лужайке поднялся визг. Молодежь, едва окончившая Хогвартс, затеяла соревнования в «Подкидные Чары», шесть волшебных палочек взметнулись вверх, и в стороны полетели разноцветные искры. Из летней беседки высыпала любопытная детвора, смотрели с нескрываемой завистью, перешептывались.
Ингл даже теперь не упускал случая занять внимание Лацивии, что-то рассказывал с видом знатока. Августус хмурился, вздохнул в притворном очаровании:
— Ох, Ингл так много знает! Ох, он опять сочинил новое четверостишие. Давайте послушаем, непременно послушаем. Ингл такой талант! Книжки читает, стишки сочиняет, скоро балладу про Мерлина и королеву Мэп состряпает и прославится на весь волшебный мир. Ах, как прелестно! Пергамент ему в руки и гусиное перо в за… в затылок.
— Вот это я понимаю аристократическое воспитание, – хрюкнул Антонин в ладони. – И после этого меня еще учат, что ругаться не принято. Надо поделиться с мистером Гэтчом наблюдениями.
Августус не слушал, глазами сверлил Ингла, прошипел злобное:
— Ненавижу.
Антонин пожевал нижнюю губу, однако рискнул высказаться:
— У меня есть троюродная сестра. Ей десять лет, но уже страшная вредина, заносчивая, язвительная, болтливая, любит покрасоваться. Иногда у меня рука так и тянется к чему-нибудь потяжелее…
— И в чем мораль? – оборвал Августус.
— Легче станет, только когда она исчезнет.
Августус не ответил, с недвусмысленным упрямством скрестил руки на груди. Антонин вздохнул:
— Ну, как знаешь, мое дело сказать… А у вас тут животинки какие-нибудь есть?
— Животинки? Как и у всех, – пожал плечами Августус, – псарня крупов**, почтовые совы, конюшня. Отец, правда, когда-то выводок летучих мышей держал, но после женитьбы пришлось отдать дяде Трою. Тебе зачем?
— Так просто, для интереса. А уборная где?
— Поражаюсь твоей последовательности, – восхитился Августус. – Сейчас по правой стороне вдоль живой изгороди, там сразу дверь в дом, затем налево и прямо по коридору, второй поворот направо, третья дверь. Не заблудишься?
— Ха!.. мечтай!
Чтобы не изводить себя понапрасну, Августус отвел глаза от беседки.
Но наблюдать за игрой в «Подкидные Чары» не менее увлекательно, чем участвовать. Самое красочное зрелище, уговаривал он себя.

Антонин неспешно вышагивал вдоль живописной стены розовых кустов. Уже миновал пяток одинаковых скамеек, и застекленную дверь в дом, которую обозначил Августус. Шумный пикник с угощениями отдалялся, а впереди – за фонтаном в виде прекрасного пегаса и небольшой аллейкой – уже проглядывались хозпостройки. Веселые голоса стихали, зато жужжание пчел, стрекот жаворонка и шорох ветерка в кронах вязов становились все различимее. Только теперь к этой природной сонате примешивалось нечто инородное…
Антонин остановился, прислушиваясь. Тихие слова колыбельной манили обратно в тень дома, к розовым кустам.
Там прямо на траве расположился упитанный мальчонка с копной вьющихся волос, щеки румяные и круглые, как у хомяка, а глаза, как у фарфоровой куклы, большие и голубые. Курчавый подкидывал на ладони мыльный пузырь с красивой белой розой внутри, тихонько мурлыкал протяжный напев.
— Э, приятель, – позвал Антонин, опасаясь приблизиться, – ты что… дурак?
— Я Элджи! – последовало негодующее.
Антонин крякнул довольно, так понравилась курьезность момента. Простодушное лицо и по-детски дурной взгляд курчавого внушали доверие.
— Слушай, Элджи, так я же именно тебя весь пикник и ищу!
Элджи недоверчиво поджал губы.
— Правда?
— Истинная! Хочешь дружить?
— А ты хороший? – насторожился Элджи.
Антонин в недоумении поскреб затылок.
— Не понял вопроса?
— Мне брат не разрешает дружить с плохими, – пояснил Элджи все с той же прямотой. – Вот тут и сижу.
— А брат у нас кто? – поинтересовался Антонин.
— Сенектус.
Рот Антонина оторопело распахнулся.
— Сенектус Рикрофт, хочешь сказать? Второкурсник из Хогвартса? Выходит, ты тоже Рикрофт…
— Элджи Энид Куинн Рикрофт, – посчитал нужным уточнить Элджи.
Антонин мгновение судорожно соображал, а затем раскинул руки в стороны, по лицу расплылась белозубая улыбка:
— Ну, тогда я хороший!.. самый хороший, какой только может быть на свете. Дружить будем?
— Будем, – обрадовался Элджи.
— А у тебя еще есть пузыри?
Элджи поднял с травы внушительный флакон.
— Достаточно.
— А они только розу выдерживают?
— Не, я дома на кулинарной книге попробовал, – заявил Элджи с гордостью, – так пузырь целых три дня потом под потолком висел. Даже маме не удалось его лопнуть.
Антонин обернулся на беззаботное празднество, затем взглянул на Элджи с прищуром, губы растянулись в недоброй ухмылке.
— Слушай, Элджи, а ты когда-нибудь бывал в конюшнях?

Назад к скамейке, где оставил Августуса, Антонин возвращался в приподнятом настроении, даже насвистывал танцевальный мотив. Вот только на прежнем месте вместо Августуса застал Рэндома Ившема.
— Ого, Рэндом, привет! – распахнул шутливые объятья Антонин. – Рад тебя видеть… а ты, вижу, все так же улыбчив.
Рэндом оставался серьезен. В отличие от многих других, он воспринимал Антонина без неприязни или опасения, а с оттенком даже некоторого дружелюбия.
— Как видишь.
— А Руквуд где?
— Сейчас вернется.
Антонин потоптался на месте, конфузливо покачиваясь из стороны в сторону, пробормотал:
— Рэндом, ты, извини, за прошлый раз… времени не было попросить прощения. Только, учти, Като сам напросился! Иначе бы я ни за что не затеял ссору. Веришь?
— Забыли, – отмахнулся Рэндом, внимательно посмотрел Антонину в глаза. – Ты только что недобро улыбался. Что-то задумал?
Антонин уклончиво подвигал бровями, и Рэндом грустно покачал головой.
— Зря, Антонин, зря. На мистера Долохова жалко смотреть.
— А ты не смотри! – нагрубил Антонин. – Ишь какой глазастый, все-то он видит. Чего еще толкового скажешь перед прощанием?
Рэндом и не думал обидеться.
— Я сплетен не пересказываю. А если захочешь, спроси у Августуса, как ты оказался в числе приглашенных на этот пикник? А вот, кстати, и он…
Высокомерие Августуса сквозило во всем: в манере держаться, в походке и в интонации:
— Я распорядился. Что-то еще, Ившем?
— Нет, – мотнул головой Рэндом, поднялся со скамейки, – спасибо. До встречи, Антонин.
Августус косился на удаляющегося Ившема, спросил заинтересованно:
— Ты что же дружен с ним?
— Вроде того, – отозвался Антонин, усаживаясь на скамейку. – Руквуд, а как я сюда попал? На пикник.
— Как и все. По приглашению.
— Это я понял. Я не пойму, как миссис Руквуд, при всей антипатии ко мне, собственноручно написала приглашение?
Августус шумно поерзал, прокашлялся, будто смущался ответить честно.
— Я, конечно, не имею привычки подслушивать, но если что слышу, то уши, понятное дело, не затыкаю. Потому не думай про меня ни весть чего! Так вот на днях в кабинете отца был разговор. Мама вопила, чтобы ноги твоей не было на ее пикнике, а отец как-то тихо возразил ей, и спор сразу утих.
— И все?
— Не все. Разговор о тебе начал отец, сказал, мол, сам Констанций Долохов попросил. Что ни говори, а дедушку твоего в Международном бюро магического законодательства до сих пор на хорошем счету… Это еще за явление?
Антонин поднял голову. У дерева, за спиной Сенектуса Рикрофта, подпрыгивал раскрасневшийся Элджи. Он так усердно старался привлечь внимание Антонина, что напоминал нечто среднее между кучерявым снитчем и прыгающей мельницей.
Августус застыл в недоумении.
— Это что же он… нам машет?
— Точнее, мне, – прошептал Антонин хрипло. – Дает знать, что началось.
Одного его кивка хватило, чтобы Элджи унялся. Августус почуял недоброе.
— Что началось?
— Веселье, – ответил Антонин совсем не веселым, а скорее безжизненным тоном.
Щеки Августуса стали стремительно бледнеть, и он вдруг ясно почувствовал, как внутри возникает абсолютно новое ощущение.
Антонин спрятал лицо в ладонях.
— Теперь дед меня точно убьет.
— А раньше бы не убил? – спросил Августус удивительно спокойно.
— Раньше он не поручался за меня. Теперь выходит, что его обещание ничего не стоит. Я подвел его.
Августус приглушенно охнул, но не от сочувствия к Антонину, а от увиденного: со стороны хозпостроек над самыми верхушками деревьев показались шарообразные предметы, неприлично радужные и веселые, внутри каждого барахталось четвероногое. Легкий ветерок дул в сторону лужайки для пикника.
— Это же порода уэльских буланых… – лепетал Августус, – за них столько галлеонов…
В сердце впервые появился страх наказания, шальная надежда избежать его и еще что-то непонятное, похожее на азарт игрока, который нарушил правила, однако, благодаря этому, имеет шанс выиграть. Запретная линия оказалась у самых мысков, Августус успел заглянуть за нее, и то, что увидел, не пугало, а наоборот – манило со страшной силой. Августус иными глазами посмотрел на Антонина Долохова, с удивлением и брезгливостью чувствуя в нем соратника. И осознание этого вдобавок пугало.
С лужайки раздался пронзительный визг. Началось невообразимое.

Констанций, будто совершая прогулку в одиночестве, шел молча. Антонин не смел заговорить первым. Наконец, Констанций остановился, взял внука за руку, как если бы брал чемодан в дорогу. Антонин поморщился от унизительного ощущения, но не посмел возразить, приготовился к трансгрессии.
Констанций шагал размашисто и уверенно, ничто не выдавало его чувств, только лицо оставалось мужественно траурным, как у старого воина после окончательного поражения. Понуренный Антонин плелся следом, карман мантии оттягивал почти пустой флакон с «Пузырительной настойкой». Он умел отличать простое молчание деда от гневного, и знал, что долгий разговор еще впереди.
Никто не вышел их встречать, потому что не ждали столь рано.
Чем ближе становился дом, тем медленнее шел Констанций. Уже перед самой дверью Антонин услышал позади усталый вздох деда. Констанций Долохов прямо в выходной мантии опустился на пыльный приступок, и Антонин вдруг остро почувствовал, что дед как бы не храбрился, как бы не ухмылялся, а все равно глубокий старик, мечтающий о спокойной жизни. Голова старого волшебника поникла, широкие плечи опустились, словно под пудовыми камнями. Сердце Антонина сжалось от чувства вины, неслышно он сел рядом с дедом, неловко, по-мальчишески, обнял.
— Деда-а… я тебя люблю.
Констанций с шумом втянул в легкие воздух и выдохнул так тяжко, как мог только великан, закованный в неподъемные цепи.
— Опять что задумал?
— Ничего, – признался Антонин честно, – просто захотел сказать.
Констанций взъерошил внуку волосы, приобнял, и на сердце Антонина чуточку полегчало.
— Тебя больше не пустят в этот дом, Антонин.
— Знаю…
— Зачем же так делаешь?
— Я не специально, – прошептал Антонин, потерся щекой о дедову мантию. – Мне скучно сидеть вместе с этими истуканами. Хочется смеяться, а у них словно губы слиплись. Они не только в праздники едят и говорят по этикету, они еще всю жизнь живут по правилам, и иногда, мне кажется, что и дышат по строгому распорядку. Во всем одно притворство.
— Понимаю, – кивнул Констанций, – но друзья все же нужны, Антонин, а для этого приходится думать не только о себе и своих шалостях.
— Знаю.
— Ты погляди, какой знающий! – неожиданно вспылил Констанций. – Объясни тогда мне старому, что происходит?.. После драки у Ившемов языку Силии Руквуд до сих пор нет покоя. За время пикника мне трижды тот случай припомнили. Что тебе тогда сделал Гил Като?
— Он занял мой стул!
— И это повод? – хлопнул себя по колену Констанций. – Антонин, ты когда-нибудь отдаешь отчет своим поступкам? Я с таким трудом помирился с Руквудами… и что в итоге?
— В итоге нудная лекция, – буркнул Антонин.
— Заметьте, очередная… очередная нудная лекция, молодой человек!
Антонин весь сжался, отстранился от дедушки.
— Вот таким, деда, я тебя точно не люблю.
— Ты пойми, нос конопатый, – вновь притянул внука Констанций, – я же не для себя стараюсь. Мне что? Мне и дома тепло и уютно: за хозяйством домовые, лекарство от скуки – письма сына и кузенов, летние приезды Антонии, внуки Меркурия. Ну, чем не старческая жизнь? А ты? У тебя все только начинается. Через три года в школу, и что станешь делать там, где от одной твоей репутации даже неодушевленные предметы шарахаются?
Констанций замолчал, не надеясь получить ответ, тогда Антонин протянул ему флакон «Пузырительной настойки».
— О, добровольная сдача оружия? – хмыкнул Констанций.
Антонин крепче прижался к дедушке, мечтательно улыбнулся:
— Сегодня я нашел друзей.


6 апреля – 9 апреля, 16 июля 2007 год

____________________________________
* Здесь словосочетание «стихийная магия» используется в контексте магии, возникающей случайно и не поддающейся контролю. Ничего общего с магией четырех стихий не имеет.
** Подробнее о крупах (Crup) можно узнать из книги Тритона Обмандера «Волшебные твари и где их искать».