*НАЗВАНИЕ: «Снобов сын и конопатый нос, или Зачем враги, когда есть друзья?»
АВТОР: Slav
ЖАНР: AU/Общий
РЕЙТИНГ: G
РАЗМЕР: Миди
ПЕРСОНАЖИ: Августус Руквуд, Антонин Долохов, ОМПы и ОМЖы
ДИСКЛЕЙМЕР: Денег не беру, на авторские права Дж.К. Роулинг не посягаю, свое не отдам.
СОДЕРЖАНИЕ: Мало кто помнит, как зарождается детская дружба, слишком уж она проста и внезапна, ей позволено сводить вместе тех, у кого мало общего.
СТАТУС: Закончен
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: В некотором смысле – приквел к циклу «Мое прошлое, настоящее и будущее», отсюда и возможные недопонимания у случайного читателя.
РАЗМЕЩЕНИЕ: All rights reserved. Ничто из фика не может быть скопировано (частично или полностью) в корыстных целях и без письменного разрешения автора.
Исключительно для детей.
Взрослым противопоказано.
ПРОЛОГ: Вместо эпиграфа
ICQ, 27 августа 2006 года
— А про дедушку Долохова: все-таки он любит Антонина? Или воспринимает его как обязанность?..
— Все-таки любит.
— О, отлично!
— Почему так обрадовалась?
— Ну, мне почему-то очень нравятся такие отношения между дедушками-бабушками и внуками. Я прям представляю, как маленький Антонин доводит дедушку до нервного срыва, бегая по огромному замку и вытворяя всякие детские шалости! Или, представляешь, как ему [дедушке] приходится ходить на всякие там вечера, и если ему приходится брать с собой Антонина, это же забавно. Или, если гости к ним в дом приезжают, а там маленькое рыжее чудо носится... Мне почему-то кажется, что дедуля его в молодости был таким же сорванцом.
— Да, наверно, был, – задумалась о «маленьком рыжем чуде». – А как смотрится смокинг на этом рыжем шестилетнем сорванце… м-м-м… физиономия скучающе-шкодливая, сам кланяется гостям, а руки за спиной прячут какую-нить шалость… неподалеку кушетка, на ней сидит до невозможности серьезный Августус, с настороженностью поглядывает на Долохова... чего-то я увлеклась.
— Слушай, а здорово, ведь?! Может, найдется место в фике, куда можно было бы впихнуть такие вот воспоминания?..
— …или написать предысторию, только об Антонине и Августусе.
ГЛАВА 1: Древолаз и отражение
Лето, 1935 год.
Молчание в кабинете Констанция Долохова с каждой секундой становилось все более напряженным. Антония боялась шевельнуться, чтобы внезапным скрипом кресла не привлечь внимание брата. Даже отсюда, из дальнего угла, она видела, как вена на виске Констанция пульсирует все сильнее, а взгляд пылает гневом.
Перед столом хозяина с виноватым видом стояли двое домовых. Покорно склонил голову Дзяд, а Коргоруш, как всегда в облике черного кота, с беспокойством прядает ушами.
Констанций едва сдерживал ярость.
— Где он?
Дзяд безмолвствовал, только голову опустил еще ниже, сгорбился, хвост Коргоруша нервно заметался из стороны в сторону.
— Дзяд, где он? – требовал ответа Констанций.
Дзяд поклонился так низко, что мохнатые уши коснулись ковра.
— Не ведаю.
Антония удивленно охнула. Констанций нахмурился, откинулся на спинку стула.
— Сам знаешь, Дзяд, за ложь тремя годами расплачиваются. Ты плохо подумал и неверно взвесил, проказа Антонина не стоит подобной жертвы.
— Констанций… – попыталась возразить Антония.
Ладонь Констанция с грохотом ударила по столу, чернильница брякнула крышкой.
— Коргоруш!
От неожиданности Антония в кресле побледнела, ухватилась за сердце. Коргоруш вздрогнул всем телом, искоса глянул на Дзяда, но предостережение во взоре собрата проигнорировал.
— На дереве, хозяин, у восточных окон, – выпалил он с готовностью.
— Та-а-ак, – протянул Констанций разоблачающим тоном, взгляд его заметался по кабинету. – Значит, на дереве…
— Нужно снимать его, братец, – заволновалась Антония. – Не ровен час, сорвется.
Констанций упрямо мотнул головой.
— Даже и не думай, сестра. Сам залез, сам и слезет. Пусть только осмелится слезть…
— Нужно ли, Констанций? – защебетала Антония. – Провинился-то он не больно… подумаешь, завязал Миропии косы узлом. Дети все ж таки. Она первая на него за завтраком наябедничала, вот мальчик и отомстил, как смог. Ну, не смертельно. И давеча она его изводила…
Констанций не собирался уступать, брови сурово хмурились.
— Для тебя не смертельно. Ты, Антония, приехала на лето и уехала, а мне с этим бедствием, прости меня матушка, под одной крышей жить. Нет, Антония, нет! Поблажку дам, и вовсе на голову сядет. Года два назад едва дом не спалил, сейчас домовых гоняет с угрозами, а потом?.. Что потом, Антония? Восемь лет мальчишке, а ума ни на кнат!.. Нет, Антония, я решил. Пусть сидит. Кто снять посмеет или жалеть пойдет, с тем в ссоре буду. А ты, Дзяд, запомни теперь, ложью ты сам себя наказал. Три года, не три дня, но уже и не в них дел. Так тебе скажу, ежели не смог оставить мальчишку в мелкой глупости, то и в большой оставить не сможешь. И не будет тебе покоя, пока и Антонин его не найдет.
Дзяд кивнул со смиренным видом, следом за Коргорушем покинул кабинет. Как только дверь за ними закрылась, Коргоруш облегченно вздохнул, потянулся, выгнул по-кошачьи спину, с наслаждением поскреб когтями ковер.
— Фу-ух… Как он гневался, а, Дзяд? Я уж решил живыми не уйдем
— Шкура, – буркнул Дзяд в сторону.
— Напрасно бранишься, – выгнул спину Коргоруш, вертикальные зрачки расширились. – Я верно поступил. Мы хозяину дома служим, а хозяин задал прямой вопрос, ты ответить должен был.
Дзяд ответил сухо:
— Поучи меня еще, кошачье племя. Знамо, поболе твово служу. Дзяд не ошибается, он ведал, что творит, чуял, чем обернется, и не понять тебе, искроглазый… Эрнест где?
Коргоруш недовольно сверкнул глазами.
— С Леокадией в гостиной.
— Поди, догляди.
— Чего я? – возмутился Коргоруш. – Шишига на что?
Голос Дзяда посуровел.
— Ты, я зрю, на ухо тугой…
— Добро, – согласился Коргоруш торопливо, однако зеленые глаза коварно сверкнули. – А Антонину ты все ж таки напрасно потакаешь. Даже Жировик, который и кухни не покидает, подтвердит, что не выйдет из мальчишки путного. У него кровь дурная, иноземная…
И с рассерженным шипением исчез, оставив под пяткой Дзяда клок волос.
***
Зеркало в узорной раме, красивое и огромное, и мама обычно помещается в нем в полный рост – примеряет ли платья и мантии или просто поправляет локоны.
Августус смотрел на свое отражение, и словно подражая маме, оценивал мантию для пятничного пикника. Повернулся и так, и эдак, одернул рукава, покружился, длина хорошая, цвет ровный, без изъянов, да и ворот, хорошо, не жмет. Августус приблизился к зеркалу, с придирчивостью кокетки пригладил волосы. Кажется, все.
До веранды дошел едва дыша: боялся шевельнуться, потому если складки лягут неровно или свет упадет иначе, мама опять примется ворчать. А Августус этого не любил.
Летнее солнце заливало всю веранду ровными греющими лучами. Грозди вьюнков свисали с карниза густой порослью, чуть покачивались под легким ветерком, пахло розовыми кустами из сада.
Мама устроилась за плетеным столиком, заполняя бланки приглашений. Красивое лицо просто светилось от счастья: миссис Руквуд обожала устраивать пикники, праздники или же обычные пятичасовые чаепития. Ничто не приносило ей большей радости.
Августус позвал дрожащим от волнения голосом:
— Мама.
Холодный взгляд серых глаз скользнул по сыну, Августус даже изобразил улыбку, дышать стало тяжелее.
— Недурно, – оценила миссис Руквуд и отвела глаза. – Надо и впредь приглашать эту швею.
Августус продолжал стоять, уголки губ разочарованно опустились.
— Мама…
— Что еще?
Августус прочел в ее глазах лишь недовольство сыновней докучливостью, но осмелился настоять:
— Так тебе нравится?
— Я уже ответила, – отчеканила миссис Руквуд.
— Я хотел, чтобы тебе понравилось, – сказал Августус негромко.
Миссис Руквуд вновь что-то записала, перо в ее пальчиках, казалось, танцует.
— Мне нравится, дорогой. Теперь все?
Августус колебался.
— Если ворот неудачен, могу сменить рубашку или…
— Августус, – перебила миссис Руквуд внезапно.
Сердце Августуса на миг замерло от испуга, пролепетал:
— Да, мэм.
— Когда у вас с отцом верховая езда?
— К вечеру ближе, – ответил Августус, чувствуя горький привкус разочарования.
— Чудесно.
И она вновь увлеклась красочными листами приглашений, и лоб ее в тот же миг разгладился от морщин, а раздражение сменилось на тихую отраду. Августус на краткое мгновение возненавидел всех этих гостей: только они сегодня вызывали у мамы улыбку, только им она радовалась. А сын в выходной мантии по-прежнему оставался лишь манекеном для одобрения работы новой швеи.
— Мэм, – позвал Августус почти официальным тоном.
— Да, дорогой?
— Я не буду чересчур назойлив, если задам вопрос?
Мама не рассердилась, даже чуточку улыбнулась.
— Августус, я наверно тебя удивлю, но ты уже родился чересчур назойливым: одним вопросом меньше, одним больше… Что ж изволь, только живее.
Августус проглотил очередную обиду.
— По поводу приглашенных, моих ровесников… Вы обещали сказать.
— Да-да, постой, – сообразила миссис Руквуд, – где-то тут были… С детьми у нас будут Руквуды, Руквуды, снова Руквуды… так, Блэки… хотя нет… эти много старше тебя. Вот, есть Грандчестеры, МакЭффи, Смиты, Огдены, Инглы, Люскомбы…
— Люскомбы? – оживился Августус.
Миссис Руквуд недовольно наморщила носик.
— Я говорю на иностранном языке, Августус?
— Нет, мэм, простите. У меня все. Доброго дня.
— И тебе, дорогой… И, Августус, не разгуливай в этой мантии по дому. Прибереги для пикника.
Августус выпрямил спину, вздернул подбородок.
— Как скажете, мэм.
Но уже в доме, где мама не могла услышать, забухтел под нос:
— Не разгуливай по дому… А то я сам не знаю, что мне делать. Я хоть раз в жизни испортил выходную мантию? Да, я самый опрятный восьмилетний ребенок на свете. После меня даже обеденные салфетки как новенькие. Я не заслужил таких наставлений.
На обратном пути он вновь остановился у зеркала. Отражение смотрело с такой тоскою, что Августусу стало нестерпимо жаль самого себя.
— Что скис? Пора тебе запомнить, Августус Руквуд, что «недурно» – лучшая похвала, какую ты можешь получить из материных уст. Другой она все равно не знает. Смирись… А мантия все же тебе идет, это я как знаток говорю. Имей в виду, есть все шансы привлечь и ее внимание…
Отражение подмигнуло.
***
Солнце слепило глаза, и Миропия, всматриваясь в густую крону дерева, вынуждено жмурилась.
— Слазь, трус!
— Отстань, ябеда, – донеслось в ответ.
— Слазь сейчас, потом хуже будет. Дядюшка Констанций тебе все равно уши надерет.
Антонин насупился, буркнул тихое:
— Вот потому тут и сижу.
Миропия не собиралась сдаваться: чинно оправила платье и уселась прямо на траву, будто надеялась взять проказника измором. Антонин, наблюдая за ней, поморщился с досады.
— Что ты ко мне привязалась, заноза? Иди лучше сестру с братом воспитывай, с меня нянек довольно.
— Леокадия не маленькая, – фыркнула Миропия, расправляя локоны на плечах, – и с Эрнестом сама справится, а тебе я все равно нос откручу.
— Чего-то ты осмелела не к месту, – удивился Антонин с подозрением. – За завтраком так сразу в слезы, а сейчас в бой рвешься. Вот спущусь, пожалеешь, не только косы узлом, но и уши бантиком завяжу!
Миропия с презрением вздернула носик.
— Сначала спустись, храбрец.
— И спущусь.
— И спустись!
— Спущусь! – рявкнул Антонин, краснея от гнева. – И не указывай, что мне делать, женщина!
— Хам! – взвизгнула Миропия, стукнув кулачком по дереву.
— Пиявка!
Над самым ухом громко хлопнуло, Антонин вздрогнул, невыносимый запах паленой шерсти коснулся ноздрей. Дзяд охнул, залопотал часто-часто на непонятном языке. Антонин смотрел на него с недоумением: домовой мертвой хваткой вцепился в ветку, смешно жмурился.
— Ох, долюшка моя тяжкая… я ить домовой, а не лешак какой-нибудь… по деревьям шастать неприученный…
— Дзяд, тебе чего? – спросил Антонин настороженно.
Домовой даже глаз не открыл.
— Хозяин обед велел справить.
Антонин невольно сглотнул слюну, разозлился:
— Ты дерево с кухней перепутал или я на Жировика похож?
— Я уж был у кухаря, – причитал Дзяд, цепляясь изо всех сил за ветку, – обо всем столковались. Тебе вот… ой!..
Он заворочался на ветке, но, испугавшись сорваться, вновь сомкнул объятья, возопил:
— Возьми сам, кулема!
Узелок в лапах Дзяда, как спелый фрукт, призывно раскачивался из стороны в сторону. В следующий миг ветка хрустнула, и домовой поспешно исчез, а Антонин едва успел подхватить узелок. Сквозь тонкую тряпицу платка аппетитно пахло ветчиной, сыром, свежими овощами с зеленью, еще теплый хлеб грел ладони. Бутерброды.
— В сухомятку, оно, конечно, вредно, – почесал затылок Антонин, краем глаза зыркнул на землю, – но уши и нос дороже.
Миропия насторожилась, девичьим чутьем почувствовала неладное, стала кружить под деревом, как лиса у гнездовья соек.
— Ты что там делаешь?
Антонин обмер на мгновение, узелок с провизией, как сокровище, прижал к груди.
Миропия уперла руки в бока, с деловитостью оглядывая нижние ветки, словно намеревалась взобраться на дерево. Антонин не раздумывал: зажмурился и плюнул вниз. Ответом был звонкий визг негодования.
— Ты спятил?!
Антонин не ответил и вновь плюнул вслепую. На этот раз Миропия заскулила и, судя по удаляющемуся воплю, побежала в дом.
— Тетушка-а-а!
— Ябеда, – осуждающе покачал головой Антонин, – как есть ябеда.
И принялся развязывать узелок.
***
Она вошла в кабинет без стука. Так уж привыкла. Так, она считает, и положено вести себя всякой хозяйке поместья и обширных земель.
Анастасий Руквуд собрался укорить жену, но Розалия одарила его такой пленительной улыбкой, что язык присох к нёбу. Чета Руквудов уже к концу года ожидала прибавления в семействе, и Анастасий избегал затевать ссоры, чем супруга неизменно пользовалась.
— Дорогой, взгляни, – проворковала Розалия.
Она положила на стол лист пергамента с именами, кокетливо обвила шею мужа.
— Розалия, не сейчас… – попытался возразить Анастасий.
— Именно сейчас, – настаивала Розалия и придвинула пергамент к мужу. – Когда еще я смогу тебе огласить список приглашенных? Насколько знаю, сейчас у вас с Августусом верховая езда. Быстрее закончишь, быстрее уйдешь.
Анастасий подавил тягостный вздох, взял в руки список приглашенных.
— Зачем вся эта суета? Такая чудесная погода, мы могли бы провести пикник втроем. Ни шума, ни глупых разговоров, ни Силии и ни прочих сплетниц.
— Анастасий, супруг мой, – промурлыкала Розалия тоном, настораживающим на скрытую угрозу, – я дала тебе желанного наследника, хотя мне и самой в ту пору едва минуло…
— Розалия.
Розалия замедленно опустилась в кресло напротив его рабочего стола.
— Да или нет, Анастасий?!
— Да, конечно, да.
— Кто из нас восхотел второго ребенка?
— Опять я.
— Что на этот счет говорила я?
Анастасий собрал всю волю в кулак, почти процитировал на память:
— То, что ни одно достойное платье не будет тебе впору.
— Так оно и случилось! – вдруг вскрикнула Розалия. – Мне уже на простой пикник нечего одеть…
— Ну так и забудем об этом пикнике, – брякнул Анастасий и мгновенно пожалел об этом: лицо Розалии от гнева пошло красными пятнами, холеные пальчики вцепились в подлокотники.
— Мало того, что скоро я буду вынуждена носить то, что даже домовые эльфы не назовут одеждой. Вдобавок я еще лишена…
За дверью кабинета тихо скрипнули половицы, и вмиг все стихло. Анастасий устало вздохнул.
— Августус, подожди. Я освобожусь через минуту.
— Я догадался, сэр, – спокойно ответили из-за двери, шаги удалились.
Анастасий перевел взгляд на жену, взмолился:
— Розалия, родная, может все же позже…
Но жена капризно топнула ногой.
— Нет уж, слушай! Я имела слабость поддаться на уговоры любимого мужа, и итогом тому стало дурное самочувствие и полное одиночество на многие месяца. Ты прекрасно знаешь, как худо мне было с Августусом… Так вот и теперь мне не легче, но я терплю с единственной надеждой на избавление. И тут у меня появляется крошечная возможность почувствовать себя полноценным человеком: глотнуть свежего воздуха, пригласить друзей и устроить пикник, но все, что ты можешь сказать в ответ это «давай забудем»!
— Ты уже заказала себе мантию? – поспешил сменить тему Анастасий.
Розалия перестроилась легко, но в прищуренных глазах еще пылала ярость.
— Портниха придет завтра. И не мантию, а мантии! Две.
— Зачем две? – удивился Анастасий искренне.
Розалия с видом уязвленного самолюбия вздернула подбородок.
— До полудня и после. Я не какая-нибудь грязнокровка, чтобы весь день ходить в одной мантии.
— Хочешь, закажи сразу три, – предложил Анастасий без тени улыбки.
— И закажу! Не сомневайся.
Анастасий поднял лист пергамента до уровня глаз, словно надеялся им укрыться от недовольного взгляда жены.
— Так что тут у нас со списком…
Чтение затянулось, так велик оказался список, Анастасий даже не пытался подсчитать затраты на обычный пикник. Миссис Руквуд уже умерила свой пыл, с видом избалованной девочки осматривала кабинет, накручивая на пальчик локон.
— Розалия, – позвал Анастасий, вспомнив о недавнем разговоре.
— Ну?
— Сегодня я говорил с Констанцием.
Розалия наморщила носик.
— Долоховым? О чем еще?
— Его внук…
— Нет-нет! – вскрикнула жена. – Тысячу раз «нет»! Я хочу провести пикник без взрывов, порванных мантий и визга кумушек.
Но в этом споре Анастасий не собирался уступать, мягко возразил:
— Силия все-таки моя сестра и мне знакома ее жажда все преувеличивать.
— Об этом рассказывала не только Силия…
Анастасий улыбнулся с видом абсолютного победителя, ткнул пальцем в список приглашенных.
— Рикрофт. Розалия, ты пригласила Рикрофт? О, святые… обоих?
Розалия с досады закусила губу, погрустнела:
— Они придут вместе с Блэками. Разве можно отказать Арктурусу? У него три дочери почти на выданье.
— Значит, Рикрофтам можно присутствовать на пикнике, а внуку Долохова – нет? Розалия, ты меня поражаешь!
Муж явно подтрунивал, Розалия это понимала, потому упрямо избегала его взгляда.
— Старший Рикрофт уже учится в Хогвартсе. Между прочим, в Слизерине. К тому же Арктурус за них поручился. Его слову я верю больше, чем этому иностранцу Долохову. Сколько ты знаешь семью Долоховых, Анастасий? А теперь взвесь, сколько мы знаем Блэков?
— Долоховы в родстве с Ноттами, – напомнил Анастасий. – Или в них ты тоже видишь изъяны?
Розалия встала, аккуратно оправила складки юбки.
— Делай, как знаешь, дорогой, но если мой пикник будет испорчен…
— Средства на счете позволят мне это искупить.
— Надейся, чтобы позволили, – пригрозила Розалия с раздражением, – потому что пикник будет испорчен. Не нужно быть Кассандрой, чтобы предсказать это.
***
Первые звезды едва проступали на небе, но заняться все равно было нечем, Антонин с увлечением указывал на очередную пальцем и бормотал в одиночестве:
— Сто пятьдесят восемь. Сто пятьдесят девять… Ух ты, какая яркая!.. Сто шестьдесят. Сто шестьдесят один. Сто шес…
— Антонин! – окликнул снизу девичий голосок.
— Аюшки.
— Слазь, – позвала Леокадия. – Сам дядюшка Констанций к ужину зовет.
Антонин зло выругался.
— Это Миропия выдала, где я прячусь?
— Нет, Коргоруш вроде.
— Как Коргоруш? – вскочил Антонин мгновенно, чуть не ударился о верхние ветки. – А давно?
Леокадия развела руками.
— Да к обеду уже все знали.
— Постой, – сообразил Антонин быстро, – это выходит, я зря тут целый день голодую?
Леокадия состроила сочувственную гримасу.
— Выходит зря.
Антонин посмотрел на окна гостиной, где уже зажгли свет, то там, то тут по занавескам проползали тени родных.
— Леокадия, а дед еще сердится?
— Нет, улыбается, – заверила она. – В полдень он по каминной сети с кем-то разговаривал, а потом уезжал. Вернулся в хорошем расположении духа. Так что передать? Ты спускаешься?
— Да, сейчас, – вздохнул Антонин, примериваясь, как лучше спуститься. Неожиданно окликнул удаляющуюся сестру: – Леокадия!
— Что?
— Ты моя любимая троюродная сестра, знай это.
Леокадия звонко рассмеялась:
— А выбор у тебя невелик: либо я, либо Миропия.
— Могла бы просто сказать что рада, – проворчал Антонин, с нарочитым сопением слезая с дерева.
— Я рада, – хихикнула Леокадия и сделала на прощание реверанс.
На землю он повалился, как мешок с опилками, ноги совсем затекли от долгого сидения, мышцы закололо невидимыми иглами. Антонин позволил себе тихо поскулить от боли, все равно никто не услышит.
В дом пробрался через кухню. Темная и словно необитаемая, она еще хранила дразнящие запахи ужина. Антонин потянул носом и облизнулся, в животе гулко заурчало.
— Коргору-у-уш, – протянул Антонин елейным голоском, – кис-кис-кис. Иди сюда, кошачье отродье. Сейчас я буду тебя убивать лютой сме-ертью-у.
У шкафов с посудой едва заметно шевельнулось, Антонин живо развернулся, уже готовый к жестокой расправе, но это был всего лишь Дзяд – деловито отбирал салфетки.
— Не сыщете, батюшка, в укрывище он.
— Это где?
— Какое же это будет укрывище, ежели я скажу? – фыркнул домовой.
Антонин мгновенно приуныл.
— Предатель!
Нарочито шаркающей походкой Антонин пересек кухню, скрылся за дверью, но через пару мгновений вновь возник в проеме.
— За бутерброды спасибо, – выдал он с непроницаемым лицом.
Дзяду даже удалось не улыбнуться.
— На здоровьице.
— Но это ничего между нами не меняет, – поспешил вставить Антонин. – Предатель!
Прежде чем идти в столовую, поднялся в ванную комнату, чтобы хоть сегодня дедушка не ругал за неряшливость. Вымыл все: руки по самый локоть, шею, лицо, уши… Кончик носа теперь даже отражал свет ламп. На обратном пути подкрадывался к дверям, осторожно заглядывал в пустые комнаты, в тайник под лестницей, а затем и под ковер в прихожей. Коргоруш спрятался на совесть. Жалко. Расправы не выйдет.
За ужином молчал, как рыба об лед. Дедушка тоже не говорил ни слова, но Антонин в этом не чувствовал затаенного гнева. Тетушка Антония никогда на детей долго не сердилась, потому в разговоре была привычно обходительна, чуточку смешлива, и тогда английская речь переходила на родную. Леокадия вела себя сдержано, а под столом вольно болтала ногами, глаза при этом сияли дерзостью. Миропия не упускала случая съязвить, будь то медлительные домовые, фамильное серебро или неопрятный пятилетний Эрнест.
Первой за время ужина к нему напрямую обратилась тетушка Антония.
— Антоша, будь любезен, подай солонку.
Антонин и не шелохнулся, продолжал ловить горошины на зубья вилки. Констанций в ожидании отставил бокал. Миропия смотрела на троюродного брата осуждающе, но терпеливая тетушка позвала опять:
— Тезка…
Вновь никакой реакции, и за столом стало заметно напряженнее. Маленький Эрнест удивленно поглядывал на взрослых, в поисках защиты потянул ручонку к Леокадии.
— Антонин, – позвал Констанций с недовольством.
Антонин поднял голову, в глазах ни крохи стыда.
— Что?
Констанций крепче сжал нож и вилку, чтобы сдержаться и не наградить внука подзатыльником.
— К кому обращаются?
— К каким-то «Антоше» и «тезке»…
Констанций хлопнул ладонью по столу, столовые приборы звякнули.
— Антонин!
— Вот и я о том же! – воскликнул Антонин с артистизмом, в сердцах отбросил вилку. – Тетушка Антония, я Вас бесконечно люблю и уважаю, я горжусь, что имя свое получил по причине нежной братской любви деда к Вам. Но эти ничтожные прозвища, которые выдает Ваша фантазия в мой адрес, заставляют меня каждый раз пересматривать теплые чувства к Вам по причине их неактуальности.
За столом воцарилась полная тишина. Прислуживающие домовые у стены переглянулись меж собой, Миропия закатила глаза к потолку, Леокадия прыснула в салфетку, а тетушка Антония растерянно хлопала глазами.
— Констанций?..
Констанций Долохов пробормотал с самодовольством:
— Определенно нужно повысить жалование мистеру Гэтчу…
— Констанций, я не очень сильна в англи…
— Спокойно, Антония, – улыбнулся Констанций сестре, – мальчик попросил тебя называть его по имени и прибавил, что отплатит нежной любовью.
Щеки тетушки Антонии зарделись от трогательности момента, с добротой взглянула на Антонина.
— О, милый…
Антонин чопорно кивнул деду.
— Вы бесконечно любезны, сэр.
— Антонин, – возмутился Констанций шутливо, – не переигрывай, а то ты начинаешь меня пугать.
— Я и сам себя иногда пугаюсь, – вздохнул Антонин и смущенно поправил салфетку.
— Занавесь зеркала в доме, – предложила Миропия с невинным видом.
Тетушка Антония ахнула:
— Миропия.
В ответ девочка невинно взмахнула ресницами.
— Да, тетушка? Солонку, говорите?.. Леокадия, подай.
Констанций Долохов хитро усмехался в усы, поглядывая на редкую семейную идиллию. Даже Эрнест заулыбался общему настроению, почувствовал, что ссор больше не предвидится.
Иллюстрация: [http://slav-ka.deviantart.com/art/Treeclimber-and-Reflection-55508298]
