Глава 1Огромное спасибо Эсперансе за терпение и выдержку при бетинге драбблов.
Название: У каждого есть свой рояль в кустах XD
Написано по заявке La Stella: Гет - Люпин/Рита. Условий ставить не буду, и так не слишком просто. Возьмёшься? :) Фраза: "Не люблю розовый цвет..."
Ремус Люпин устало прислонился к обшарпанной стене, обклеенной фотографиями особо опасных преступников и обрывками старых, пожелтевших от времени газет. Какой-то министерский чиновник хмуро посмотрел на оборотня, но промолчал.
Внезапно за спиной раздался равнодушный, прокуренный женский голос:
- Не люблю розовый цвет.
Долорес Амбридж возмущенно посмотрела на невысокую, тонкую как жердь женщину в шикарном норковом манто.
Незнакомка достала костлявыми, чуть дрожащими пальцами сигарету. Затянулась. Выпустила ментоловое колечко дыма в лицо Люпина.
Люпин закашлялся.
- Рита Скитер, газета «Ежедневный пророк, – словно заученно произнесла она. - Вы – Ремус Люпин. Оборотень.
Репортерша с вызовом посмотрела на него и гадко усмехнулась.
- Боюсь, Вы правы, - устало произнес Ремус, доброжелательно улыбаясь.
- Боитесь? Страхи оборотней? Магическому миру будет очень интересно об этом узнать, - ядовитое светло-зеленое перо застрочило что-то в блокноте, - Ремус Люпин, человек, переживший кризис среднего возраста…
- Не нужно, - мягко произнес Люпин, сжимая запястье Риты. От нее пахло дешевыми духами, коньяком с корицей и промозглым лондонским дождем.
Ее сощуренные глаза остановились на верхней застежке мантии.
- Довольно, - завопила Долорес, - я не желаю, чтобы здесь находились эти, эти…
- Завтра в семь. Небольшой маггловский ресторан на углу Пикадилли, - Рита засмеялась противным, гортанным смехом и, проведя длинными желтоватыми ногтями по его щеке, аппарировала.
Тихий голос прорезал натянутую, звенящую тишину:
- А знаете, я ведь тоже не люблю розовый…
***
Название: история одного снейджера. Почти детектив
Написано по заявке Аэли, пейринг: Северус Снейп/Гермиона Грейнджер. «Я умираю от зависти, профессор». Юмор/роман, не выше R.
Она медленно облизывает обветренные губы. Плавной, почти кошачьей походкой идет к первой парте и садится. Закидывает ногу на ногу.
Белые гольфы, загорелая кожа, отличница, мать вашу.
Маленькая дрянь.
- Профессор, - томным голосом, - я вас хочу.
- Мисс Грейнджер, вы пьяны.
Презрительно посмотреть в сладкие, полные обожания глаза Грейнджер, отвернуться и продолжить свою работу над новым зельем. По пальцам стекает липкий зеленоватый сок чабреца, капает в кипящий котел, над которым витает бледная, туманная дымка.
- Я умираю от зависти, профессор. Никто не варит зелья так, как вы.
Не смотреть.
Кровь саламандры. Тысячелистник. Лягушачьи лапки.
Горячее дыхание обжигает шею, ее ледяные тонкие пальцы расстегивают пуговицы на плотно запахнутой мантии. Тонкая ткань прилипает к влажному телу, и особенно четко чувствуется сумасшедшее биение ее сердца.
- Убирайтесь.
- Ни-ку-да я не уйду! – девчонка смеется и дурашливо запрокидывает голову назад.
- Сто баллов с Гриффиндора, мисс…
Она фыркает.
- Для тебя только Гермиона, Северус.
В бешеном танце кружатся яркие языки пламени в камине, бросая длинные темные тени на каменный пол подземелий Хогвартса. Прошла ночь, на небе забрезжил жемчужный рассвет, заблестели капельки росы на молодых зеленых побегах. И два человека, крепко спящие в объятьях друг друга…
Аэли глупо хихикает, а потом весело произносит, накручивая на палец прядь волнистых белокурых волос:
- Мда, неплохой сон.
- Побольше бы таких.
- Ага.
***
Название: стоит только подождать
Написано по заявке Rabastanka (Redhat): Пейринг - Родольфус/Белла, ключевая фраза - "Уберите от меня этого идиота!". Что-нибудь юморное, рейтинга PG или PG-13, остальные действующие лица - на твое усмотрение! :) Дерзай!
- Милая, сегодня мы хотим сообщить тебе…
- Безусловно, в такой знаменательный день…
- Девочка моя, ты, наверное, так счастлива…
Белла сидит на диване, уронив голову на грудь, и мирно посапывает. На ее коленке – большая красная ссадина, на новом шелковом платье – огромная дыра, в темных, некогда ухоженных волосах – репейник и солома.
Родители в ужасе застывают на пороге, мистер Лестрейндж хмурится и поправляет на носу пенсне, а Рудольфус ковыряет грязным пальцем в носу. О да, он оставляет неизгладимое впечатление. Жених, наследник, а также счастливый одиннадцатилетний обладатель самой новой, суперсовременной гоночной метлы.
- Эээ… Извините нашу дочь… она так устала после утренней…
- Войны с садовыми гномами? – холодно спрашивает мистер Лестрейндж.
- Вечеринки на сеновале? – робко спрашивает Руди, за что получает здоровенную оплеуху.
- После прогулки на лошадях, - весело заканчивает мистер Блэк, тормоша любимую дочурку за плечо.
- Авада Кедавра, - лениво тянет проснувшаяся Беллатрикс, глядя на окружающих ее людей с какой-то странной смесью презрения и высокомерия. Рудольфус вообще вызывает у нее корчи в истерическом смехе.
- Дочь, успокойся, - ледяным тоном произносит миссис Блэк, - ты выходишь замуж. За юного мистера Лестрейнджа.
- Уберите от меня этого идиота!
- Прекрати!
- Ла-ла-ла-ла-ла! Я ничего не слышу! – Беллатрикс затыкает уши и начинает напевать какую-то особенно веселую песенку, болтая ногами в воздухе.
- Пааапа, я ее боюсь, - хнычет Руди, крепко вцепившись в отцовский сюртук.
Взрослые в панике переглянулись. Наконец, мистер Блэк с видимым усилием произнес:
- Дети, вы тут играйте пока, а мы обсудим кое-какие детали помолвки.
Сначала в комнате наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь робким тиканьем часов, а потом снова послышалось:
- Ла-ла-ла-ла-ла!
- Ну, пааап…
Когда миссис Блэк поспешно захлопнула дверь в комнату, ее муж озадаченно произнес:
- Что ж, они отлично поладили. Прекрасная пара.
- Стоит только подождать, - философски изрек мистер Лестрейндж, закуривая сигарету.
Глава 2Напоминаю: НЕ БЕЧЕНО!
Название: Тайная страсть
Написано для Ассиди. Заказанный пейринг: Минерва МакГоннагал/Ром Риддл. Обязательно условие: соблюдение хронологии. Предупреждение автора: высокий рейтинг.
- Милая моя. Нежная моя. Любимая.
Минерва вздрогнула и почувствовала, что скулы ее побелели. Том крепко обнял ее, прижимаясь всем телом, ладошки у него были теплыми и мягкими. Каштановые волосы растрепались и падали на лицо, словно змеи, оставляя рваные черные тени-полоски. Минерва дрожала всем телом, не то от испуга, не от сумасшедшего, почти нереального счастья. Ей казалось, что это сон, сладкий сон, детская колыбельная, перетянутая голубоватой пеленой, которая скоро закончится.
Длинные ресницы Риддла трепетали от набежавших на глаза слез. Минерва думала, что не видела человека прекраснее. Он совершенен.
- Какая же ты красавица…
Минерва почувствовала, что проваливается куда-то в сладкую истому, неведомую полудрему, которой нет конца. Она растворялась в его умелых, ласковых руках, выгибалась словно кошка, мурлыча от удовольствия. И в ее глазах, темно-золотых как шотландское виски, плескались радость и наслаждение. Безумие. Минерве было плевать.
Том вздрогнул, нежно проводя пальцем по ее лицу, поцеловал.
А потом прошептал, нежно-нежно, едва слышно:
- Хорошенькая моя кошечка. Красавица.
И еще раз поцеловал Минерву МакГоннагал во влажный кошачий нос.
Название: черная серая сюита
Написано для Fleur.
Просто потому, что я сильно ее люблю.
Мать сидела на подоконнике и плакала. Обхватив руками острые, почти мальчишечьи коленки, вытирая набежавшие на глаза слезы грязным рукавом мантии. Она всегда была такой. Неряшливой. Одинокой. Совершенно разбитой.
Я робко замер на пороге, не зная, что делать. В руках – потрепанный дедушкин чемодан со школьными вещами и клетка с большим черным вороном. Гарольд сердито ухнул и уставился на мать большими, янтарными глазами. Эта сцена – моего возвращения, казалась плохо спланированной драмой, фальшивой «от мозга до костей», и не было здесь ни одной правильной сцены, ни единой верной декорации.
Ложь. Одиночество. И холод.
Мать подняла на меня заплаканные глаза, попыталась улыбнуться, но потом снова разревелась в голос. Я протянул ей руку, чтобы помочь подняться. Молча.
Она стояла напротив меня, неестественно бледная, худенькая и какая-то совершенно помятая без косметики. Спутанные черные волосы паклей падают на лицо, закрывая испещренный морщинами лоб. И глаза. Глубокие, черные-черные и очень испуганные. Жалкие.
- Отец нас бросил, - прошептала она и спрятала лицо в ладонях.
- Мама… не нужно, - неловко сказал я, глядя на ее подрагивающие плечики.
Она посмотрела совершенно диким взглядом, как будто я сказал что-то аморальное и, хуже того, ужасно оскорбительное.
Тобиас… она зависела от него, как от наркотика. Могла не спать ночами, после чего под глазами залегали глубокие тени от бессонницы и выплаканных в подушку слез. Промозглыми ноябрьскими вечерами она садилась около окна, выходящего на сельскую дорогу и ждала его. На дощатом полу оседала мутноватая серая пыль, паучки плели серебристые нити паутины на люстрах, разноцветный ковер из листьев покрывал усыпанную гравием дорожку. А она все ждала. Надеялась.
Я же бесцельно слонялся из комнаты в комнату, изредка находя какие-нибудь книжки и прочитывая их от корки до корки. А потом еще раз, еще и еще… пока не начинал сходить с ума.
Да, у каждого человека есть свои страхи. Но дело в том, что я понятия не имел, какие были и матери и отца.
- Северус, там на столе пирог. Я приготовила…
Она протянула свою худую, высохшую руку в стороны кухни. Беспомощно огляделась. И снова побежала. К окну.
Я нахмурился и сел за смешной трехногий табурет, который когда-то притащил отец со своей фабрики. Он все время раскачивался с ужасающий треском, мама вздрагивала и причитала, что «Северус, однажды ты обязательно упадешь». Отец смеялся, обнажая неровные желтоватые зубы, и смотрел исподлобья. С ненавистью. И злостью.
Пирог был. Маленькая тарелочка с небесно-голубым орнаментом, сиротливо стоявшая на грязной клеенчатой скатерти. И кусок пирога, жесткий и противный – на вкус, словно мыло жевать. Я усмехнулся.
Она дышала им. Этим подонком, Тобиасом Снейпом, отвратительным ублюдком, при виде которого в ее взгляде появлялась спасительная надежда и безумное, почти нечеловеческое счастье. Я давно понял – матери не было до меня никакого дела.
Название: немножко воспоминаний
Пейринг: Луна Лавгуд/Лаванда Браун
Написано для моей чудесной Джайи на ДР
Я всегда смотрю на нее издалека. И грущу временами.
У нее ведь ленты атласные в волосах. И цветы. Нежные, пастельные лепестки лаванды со сладким, дурманящим запахом.
Я подтягиваю чулки, поправляю мятую юбку. При ней ведь плохо нельзя выглядеть. Она совершенна. У нее золотистые локоны, как у Рапунцель и удивительные глаза. Голубые-голубые, почти прозрачные. Они напоминают мне утреннее майское небо, когда нет ни облачка – только ровная гладь, как будто в зеркало глядишь.
И видишь отражение своей души.
У нее сладкое имя – Ла-ван-да. Браун. Почему-то коротко и ясно, а при этом необыкновенно, волшебно до жути. Я зажмуриваюсь, потому что чувствую мимолетное касание, почти невесомое – она ведь призрак теперь. А я не могу поверить.
Ведь ее не может не быть, да? Она такая… такая пронзительная, такая хрупкая, такая родная и материальная, даже почти вечная. Но мне говорят, что ее нет. Я не могу поверить, не могу, не могу… Точно ведь знаю, что стоит только войти в Большой Зал, как услышу ее серебряный смех, увижу, как она голову по-дурацки назад запрокидывает, вы ведь знаете, наверное.
Лаванда. По ее лицу текут слезы, и тушь размазалась. Она тоже не верит, что мертва. Ну и что, что кожа мертвенно-бледная? А губы всего лишь блеском вишневым стоит подкрасить и все. Можно на занятия.
Я люблю ее. Люблю мою сладкую нежную девочку с цветочным именем.
Она будет жить. Будет жить в вашем сердце.
- Вы? Вы живы?
- Совершенно идиотский вопрос, Поттер, - ворчливо сказала Снейп, выше натягивая одеяло, - а то вы не видите.
- Но как?
- Прекратите истерику, - мрачно заявил профессор, - только нервы трепать из-за вас не хватало.
- Вас укусила змея Волдеморта? Змеиный яд…
- Это и доказывает то, что я вас ничему не научил, мистер Поттер. Программа первого курса.
- Это… безоар? – Гарри выпучил глаза.
- Без сомнения вы очень догадливы, - фыркнул Снейп, - как вы могли заметить, я профессор Зельеварения, поэтому имею некоторое представление о противоядиях. Конечно, оно не так глубоко, как ваше.
Поттер обреченно вздохнул и возвел молящий взгляд к небу. Но поскольку Гарри не был потрясающим актером, то вместо должной меланхолии в нем явно читалось недовольство, уныние и даже праведное негодование.
- Садитесь, - радушно предложил профессор, указывая на трехногий пыльный табурет, стоящий рядом с больничной койкой.
Гарри опасливо покосился на Снейпа, но все же робко придвинулся к указанному месту и сел, чинно выпрямив спину и сложив руки на коленях.
- Что читаете?
Мастер Зелий кисло развернул журнал Поттеру: на обложке красовалось его собственное помятое лицо с безумной улыбкой и волосами, растрепанными еще больше обычного. В руках – меч Гриффиндора, где-то на уровне глаз мигала и светилась ярко-красная надпись: «Я – герой!» Гарри подумал, что неплохо бы узнать, где в данный момент находится Рита Скитер.
- Наверное…
- Да-да, вы правы, очень интересно.
- Я не имел это в виду, - смутился Гарри, - поверьте, я тоже ненавижу всю эту суматоху, связанную с победой.
- Да, в вас куда больше от матери, чем от отца, - сухо заметил Снейп.
- Правда? – лицо Поттера просияло, он попытался даже обнять профессора – наверное, от переизбытка чувств. Снейп в панике отшатнулся и перелез на другую половину кровати, вытянув вперед кувшин с водой как оружие.
Глава 3За возможные очепятки и ООС не отвечаю :)
Название: странная история
Пейринг: Лили Эванс/Северус Снейп
Написано Мортиане на ДР, с любовью.
Предупреждение: AU, ООС, Ливерус (с)
Лили Эванс носит старые потертые джинсы и растянутый темно-серый свитер с огромным вырезом на груди. Она собирает волосы в хвост на затылке и подводит глаза черным маминым карандашом. Она пьет пиво из жестяных банок, сидя на чугунном подлокотнике покосившейся скамейки. У Лили Эванс хрипловатый голос, когда она так сладко произносит твое имя – Северус.
В маггловских кварталах знойным августовским вечером душно и пахнет сигаретами, а ты пытаешься улизнуть из дома, пока отец не пришел. Бежишь вперед по проселочной дороге – желтый песок и дорожная пыль в стоптанных туфлях – дыхание сбивчивое и сердце бьется как сумасшедшее. Мимо проходят рабочие – грязные потные лица и водянистые глазки, испачканные краской костюмы от которых пахнет этиловым спиртом. Ты останавливаешь на мгновение, озираешься по сторонам – нет ли среди них отца. Облегченно вздыхаешь. Бежишь дальше. Ох, лишь бы не опоздать.
Она, конечно, уже здесь. Стоит, прислонившись спиной к шершавой коре дерева, рисует что-то на маленьком клочке пергамента. На лице – выбившаяся из прически огненно-рыжая прядь волос. Лили поднимает голову и машет тебе рукой.
- Северус, иди сюда скорей!
- Подожди, - кричишь ты, цепляешься ногтями за влажную землю, карабкаешься наверх, пытаясь не сорваться. Ветер свистит в ушах, рассекает горьковатый запах полыни и легкий, едва уловимый – чабреца. Она подает тебе руку – теплая крошечная ладошка с коротко остриженными ногтями – и ты поднимаешься, пытаясь отдышаться.
- Я тебе показать кое-что хочу, только ты ничего не спрашивай, ладно?
Ты поспешно киваешь – ее лицо озаряет солнечная улыбка, такая радостная и искренняя, что невыносимо хочется зажмуриться от ослепительного света. Лили тянет тебя за собой, ловко перескакивая через поваленные деревья и валуны, цепляясь подолом юбки за колючие ветви ракитника, спотыкаясь о кряжистые ноги вязов и кленов. Ты недоуменно смотришь на водопад огненно-рыжих волос, худенькие плечики с веснушками и длинные худые ноги – все в синяках и царапинах.
Она останавливается около небольшого ручейка в лесу, кроссовки все уже вымокли до самых щиколоток, а волосы растрепались от быстрого бега. Ты недоуменно озираешься, пытаясь понять, зачем же она привела тебя в столь странное место – обычно вы сидели на ступеньках местного колледжа, болтали о всякой ерунде, а она выдыхала сигаретный дым тебе в лицо. Странно быть здесь, где воздух, кажется, звенит от своей чистоты, и нет привычной мутно-серой пелены городского смога.
Лили облизывает обветренные губы, подходит к тебе почти вплотную. Ты хочешь сделать шаг назад, но не можешь. Она приподнимается на носочки, смотрит тебе в глаза, обвивает тонкими руками шею. Осторожно касается твоих губ своими – вкус ванили и дешевых сигарет, конечно, - прижимается всем телом – можешь поклясться, что слышишь сумасшедшее биением ее хрупкого, маленького сердечка. Внезапно она отталкивает тебя, закрывает лицо руками – слезы на глазах, и убегает. А ты стоишь здесь один, в полной растерянности, не понимая, что же на самом деле случилось.
Название: Черное. Много черного. И белые капельки акварели
Написано по заявке Флер, Пейринг, конечно, Флер/Драко, рейтинг – желательно R, хотя можно и PG-13, жанр на усмотрение автора, фраза к фику: зачем было так делать?
- Зачем было так делать?
- Как – так?
Флер мечется по комнате, какая-то жалкая и совершенно помятая без косметики. Солнечные блики играют на ее потускневших волосах, и бледные желтоватые мимозы источают тонкий, слишком уж «травяной» аромат – запах, насквозь пропитавший эту комнату.
- Ты подве’гаешь себя такой опасности, mon cher. Подумай хотя бы о тех, кто тебя любит. О матери, о д’гузьях…
- Никому я не нужен. Никому! – кричит Драко, судорожно вцепляясь в хрупкие плечики Флер. Она вздрагивает и плачет, пытаясь закрыть покрасневшее лицо руками. – Ты во всем виновата, ты отравляешь меня, ты…
Флер смотрит на него широко распахнутыми глазами – недоумение и детская обида – неловко, как сломанная кукла оседает на пол. Безысходность – кажется, она зависает в воздухе, накрывает все больничной белой марлей так, что остаются только просветы. В комнате все белое. Ни единого темного пятнышка, ничего не выбивается из строгого минимализма. Стерильно.
Синяя юбка в крупную шотландскую клетку тоже белая. Черный лифчик – белый. И даже ее глаза – раньше небесно-голубые – теперь стали белыми.
Драко бросает на нее презрительный взгляд, разворачивает и уходит, оставив дорогую игрушку валяться сломанной на белоснежном ковре.
Название: Глупости
Написано по заявке Fуфайка: Скорпиус Малфой/Альбус Северус Поттер, рейтинг PG-13 или R, романс, фраза – Дверь жалобно заскрипела, отворяясь
Дверь жалобно заскрипела, отворяясь. Они встречаются здесь каждый вечер, когда в воздухе пахнет вечерней свежестью и почему-то цукатами, они целуются под косыми голубоватыми лучами луны, они говорят глупости, делают глупости, они сами – маленькие, несмышленые мальчишки… Глупые, глупые, до чего же странно…
Скорпиус прижимает Поттера к стенке, припечатывает, сцеловывает с губ этот запах – розмарина и горячих домашних булочек, судорожно гладит по взъерошенным черным волосам. Пытается ухватить с собой частичку тепла, капельку нежности, откровения, доверчивости и, Мерлин, глупости, глупости... А потом теряет ее – легко и неприметно, во мгле и сырости мрачных подземелий Хогвартса. Ее нужно сохранить в себе и это так трудно и одновременно легко, как окошко в небо, как белоснежные хлопья снега на губах. Скорпиус ненавидит комнату, где они встречаются: запаха старости и болезни, рассохшаяся скрипучая дверь и крошечное готическое окошко – ровно такое, чтобы мальчишки не могли утонуть в ночной темноте.
Глупости. Альбус так никогда не говорит. Он никогда не плачет. Реже смеется. Он не знает такого отвратительного, противного слова: «Глупости». Альбус Северус Поттер, мать вашу. С зелеными глазами, мятой клетчатой рубашкой, неумело заправленной в рваные джинсы, и поцелуями, ох, такими умелыми, поспешными, отчаянными… как будто их больше никогда не будет. И когда Малфой, скованный, насмешливо-равнодушный, дрожащим голосом шепчет ему об этом, Альбус хмурится и отчетливо говорит: «Глупости. Какие глупости…»
Глава 4Огромное спасибо Эсперансе за терпение и бетинг. :)))
Внимание: целиком и полностью фемслэш.
Название: я буду ждать тебя.
Пейринг: Лаванда Браун/Парвати Патил
Для Цыцы, за ее волшебный голос.
Знаете, я совсем ведь глупенькая.
Ну, как будто голову ватой напичкали или опилками, нет, лучше чем-то воздушным и сладким, например, карамелью клубничной или вроде того. Я сладкоежка страшная. Обожаю шоколад. У меня на кровати валяется гора фантиков и шуршащих оберток, так смешно: падаешь в них, как будто в маггловской рекламе, цветные бумажки разлетаются по всей комнате, падают на лицо, волосы, руки…
Дурочка. Нет, вы меня не слушайте. Просто иногда так хочется кому-нибудь это рассказать.
Вот, например, когда я слышу ее голос, зажмуриваюсь крепко-крепко, потому что… такая ведь красотища, словно птички поют, мелодия волшебная. Сказка. Я Парвати говорила, что с таким мелодичным голоском ей только мальчишек кадрить. А она возьмет и засмеется. Вот глупая.
Я вообще ее немножко стесняюсь. Ну да, до сих пор. Конечно, долго вместе проучились, только вот все равно… внешность у нее необычная. И глаза. Цвета корицы, с янтарными крапинками вокруг зрачка. Беру ее всегда за руки, по-дурацки обнимаю за талию и соблазнительным голосом говорю: «Я так тебя люблю. Мы отличная пара, правда?» И она смеется в ответ, откидывает назад черные кудри, сверкает белозубой улыбкой, прижимается ко мне еще теснее. Я чувствую, что проваливаюсь куда-то. Вот как будто вас за ногу тянут вниз, преступник или идиот какой. А еще чувствую, что не могу взгляда оторвать от ее тела, от ее груди, глаз, губ…
Странно, правда? Я же не лесбиянка, нет?
Наверное, схожу с ума просто. А-МО-РАЛЬ-НО так думать о своей лучшей подруге, мечтать о… нет, этого я вам точно не скажу. Глупые вы. Совсем ничего не понимаете. Она ведь сказочная фея, красавица моя, цветок лотоса в волосах и ярко-малиновое сари. Смотрю на нее и не могу оторваться. Не могу.
Дрожу так сильно, слизываю с губ капельки дождя, а мокрые волосы прилипают к лицу, словно пакля. Смеюсь. Раскидываю руки в стороны – я ведь видела настоящего ангела и теперь могу летать. Крылья – хрупкие, серебристые и одновременно ломкие как стекло. Она может оттолкнуть меня, но я всегда буду рядом. И… если вдруг что:
Милая Парвати, я так сильно люблю тебя.
Название: мое к тебе письмо
Пейринг: Парвати Патил/Лаванда Браун
Посвящается Аэли, без которой эта история никогда бы была написана.
Привет.
Я совсем не знаю, что сказать.
Столько мыслей в голове, а самую важную никогда не произнести, да? Так глупо…
Вообще-то я скучаю. Вспоминаю твою улыбку, лицо, руки, когда смотрю на запотевшее стекло (за окном дождь, пахнет сыростью и чем-то цветочным, кажется, магнолией).
Мне так одиноко.
Лаванда… ты словно часть меня. Вторая половинка, не знаю даже. Кажется, я похожа на Луну, да? Со всеми ее «странностями» и «нелепостями». Я смотрю на фотографии и не могу вспомнить тебя настоящую. Забыла. Прости меня.
Ох.
Я не понимаю, зачем пишу все это.
За окном светит солнце, но я задергиваю шторы – как будто играю в детскую игру. Сама с собой. Одиночество не угнетает, нет. Это всего лишь один способ… не важно, я расскажу тебе позже.
Все передают тебе привет. Но они не знают тебя так, как я. Они… такие яркие, головокружительный вихрь эмоций – угнетает немножко. И голова болит. От постоянного предчувствия праздника. Они чудесные, но с ними по-другому. Не лучше и не хуже. Просто по-другому.
А еще я влюбилась. Понимаешь, Лаванда? Твоя маленькая крошка Парвати по-настоящему влюбилась.
И… ни о чем меня не спрашивай, ладно?
Я хочу, чтобы все было как в тот раз. Хочу сигаретный дым, жестяные банки пива, распахнутые окна на балконе и ледяной ветер, сбивающий с ног. Хочу тебя, такую невозможно прекрасную и незнакомую. Хочу урбанистические конструкции, дорожную магистраль и одинаковые коробки домов за окном.
Ты вернешься.
И мне будет хорошо.
Я теперь фея. И больше совсем-совсем не лесная. Фея с размазанной тушью на глазах и чашкой горячего кофе, судорожно зажатого в озябших пальцах. С глупыми мыслями и вишневым блеском.
Лаванда…
Я думаю, что забыла сказать что-то очень важное.
И… возвращайся поскорее.
Ведь я так тебя люблю.
Парвати.
Название: немножко непонятная история.
Пейринг: Луна Лавгуд/Джинни Уизли
Посвящается: для чудесной Hiisiilla, с любовью и нежностью.
Ты никогда не читаешь книги. Мне это кажется фальшивым и надуманным, совершенно неестественным. И тогда я спрашиваю у тебя: Почему? А ты только смотришь (прохладные голубые глаза напротив) и пожимаешь плечами: а зачем?
Вообще ты очень странная, Джинни. У тебя мысли какие-то… наперекосяк. Не настолько, как у всех остальных, но все равно. Совершенно невообразимые вещи чудно переплетаются с абсолютной банальностью, о которой я и не задумывалась ни разу. Аксиома. А ты видишь какой-то смысл и даже объяснить что-то пытаешься. Вот глупая.
Я мотаю головой, так, что челка падает на глаза, пытаясь «очистить сознание». Ничего не получается. Понимаю, что странным образом привязалась к тебе.
Тогда все и началось. С дополнительных занятий по Зельям.
Не знаю, почему профессор именно меня попросил тебе помочь. Да нет, не попросил. Просто сказал: «Лавгуд, если мисс Уизли не освоит эту тему до конца месяца, это отразится на ваших полугодовых оценках». А потом ушел – и полы мантии как змеи развевались (ты так сказала, помнишь?) – а я стояла с разинутым ртом посреди класса.
Ты барабанила пальчиками по столу. По старой обшарпанной столешнице с въевшимися чернильными пятнами. Как у меня на руках. Как… как что-то совсем знакомое, но почему-то неизученное, а оттого совершенно далекое.
Потом много всего было, но говорить об этом не очень-то и хочется. И слезы были, и крики. И все, все, все, только точно наоборот. Наоборот не как сейчас, а противоположно. И чего тут понимать? По-другому просто было.
Ненавижу, когда ты плачешь. У тебя ведь глаза красные сразу, веки опухшие, как у детеныша мыслешмыга. Или… не важно, в общем. Ты красавица. Все равно.
Я могу часами гладить тебя по волосам, Джинни, а ты можешь сидеть тихо, как мышка, совсем крошечная такая и незаметная. Даже несмотря на огненно-рыжие волосы и веснушки на носу. А сейчас ведь все равно темно на улице, а от дождя все серое, как дымка предрассветная или туман. Не одно и то же? Не знаю. Просто в голову пришло, вот и все.
Гарри твой вернется, я верю. И Гермиона. И Рон. Они смогут, они обязательно-обязательно постараются, это я тебе обещаю.
Не плачь. Не нужно. Эй, слышишь, у тебя волосы из прически выбились? Так красивее, конечно. А я ведь все, кажется, могу для тебя сделать. Не знаю, отчего такие глупости в голову лезут… наверное, предгрозовой воздух кишит нарглами. Или еще чем-нибудь. Я папе письмо напишу, длиннющее, на целых два пергамента, лишь бы он сказал, как сделать, чтобы тебе было хорошо.
Джинни. Имя по губам перекатывается, такое пронзительно-яркое и легкое, как знойный августовский вечер. А сейчас ноябрь. И холодно. Под ногами листья шуршат, а тучи тяжелые – вот-вот, кажется, тебя к земле придавят, и все. Ничего дальше не будет. Но ведь все не так, правда? Ты рядом, от свитера пахнет печеными яблоками и хвоей, и какое-то странное чувство внизу живота. Я не хочу больше говорить. Ти-ши-на.
Иногда мне не хватает всего лишь нескольких слов. Таких простых, таких удивительных и совершенно незнакомых. Я напишу их на запотевшем стекле пушистой варежкой. И пусть всего лишь осень. Зимой, когда наступят холода, окно замерзнет и сквозь витиеватые белоснежные узоры проступит робкая надпись: «Я люблю тебя».
Ты только сохрани ее обязательно. И пусть она будет не слишком важной и не слишком нужной, но я буду знать, что ты знаешь тоже.
И буду верить, что бы ни случилось.
