Название: Девять ступеней
Автор: salsa passion
Рейтинг: PG–13
Бета: нет.
Саммари: Ступени, шаги, небо. Нечто общее в том, что казалось бы несовместимо. Стройный ряд образов размывается, жизнь теряет свои привычные очертания. Потерянность. Ведь волшебники точно такие же люди, и они точно так же ходят по кругу и хотят вырваться. Но сделать это можно только вдвоем.
Предупреждение: Возможны, параллели с «Подвалом». Но взгляд на героев здесь другой.
Часть первая.
Ступени в подвал.
Драко привык считать ступеньки, спускаясь в подвал. Девять ступенек.
Девять раз он был там.
Первая ступень
Драко смотрит на Луну. Она сильно похудела, лицо осунулось, на нем будто остались одни большие водянисто-голубые глаза. Но ее тело способно вынести многое, разум слабее. Ей одиноко и страшно здесь. Она тает, растворяется в темных углах подвала. Низкий потолок давит.
– Ты знаешь, где сейчас находится Поттер? – направляет ей в грудь волшебную палочку.
До него чуть слышно долетает ее слабое «нет».
– Подумай хорошенько. Я даю тебе три дня.
Он забирает фонарь и уходит.
Здесь слишком пусто. Время тянется медленно, капает, как смола, пристает к пальцам и все никак не кончается.
Два раза в день в углу появляются кувшин с водой и еда в крошечной тарелке. Появляются, а потом сами же исчезают.
Ночами, а может быть днями, в полной тишине ей кажется, что запах гнили сочится отовсюду: из каменной кладки стен, из земляного пола, из старого засаленного матраса, на котором она сидит.
Ее окутывают видения тлена, смерти и одиночества. Она видит горящие волосы мамы, чувствует их запах и кусает костяшки пальцев, больно, до крови, чтобы вернуть себя к действительности.
Вторая ступень
Время встает на место, завершив свое вращение по кругу, когда скрипит дверь в подвал.
Драко Малфой, сжимая фонарь в руке, подходит к Луне вплотную и не отрываясь смотрит в глаза.
Она чуть заметно дрожит. Впалые щеки. Длинные растрепанные волосы. Бескровные губы. Руки, обхватившие колени.
Она жадно смотрит на него. Ее взгляд становится осмысленным, она будто выныривает из какого-то сумеречного мира. Но зыбкая грань между ним и настоящим еще колеблется.
Драко ждет, что она заговорит первой. Но в подвале тихо. Эта тишина начинает давить, будто кто-то нажал пальцами на барабанные перепонки.
– Где сейчас Поттер? – его голос неожиданно охрип.
– Я не знаю…
Он скорее читает по губам.
Белой вспышкой гнев охватывает его:
– Ты должна знать! Ты водилась с его шайкой на шестом курсе! – он хватает ее за волосы и дергает на себя.
Лицо Луны в паре сантиметров от его.
Зрачки расширенны, блестящую черную сердцевину окружает водянисто-бледно-блекло-серый.Никакой,пустой.Нет.нетнет
Малфой вздрагивает, отпускает ее волосы, а потом разворачивается и поспешно поднимается по ступеням.
Луна медленно опускается на матрас, подняв невидимое в темноте облачко пыли. Но тьма не поглощает запах.
Третья ступень
В сновидениях к ней являются стаи фестралов и, водя по воздуху своими острыми клювами, пытаются что-то найти. Они бродят вокруг, а потом, как по команде замирают, и смотрят, смотрят, смотрят, ведь они способны разглядеть саму Смерть.
Драко медленно спускается вниз. Фонарь в его руке скрипит, отбрасывает причудливые тени. Он не подходит близко к Луне – встает в десяти шагах от нее. Его руки дрожат, дрожит и свет фонаря. Малфой не хочет, чтобы она видела это. Он нагибается и ставит фонарь на пол, заводит руки за спину, сжимая в пальцах волшебную палочку.
Свет причудливо искажается – под глазами Луны глубокие черные тени, лицо, утратив свою мягкость, становится хищным. Драко чуть пятится назад.
Ему кажется, что черная, как сажа, тьма в углах, будто расползается. Света, что он приносит с собой, недостаточно.
Луна смотрит на Малфоя долго, не отрываясь.
– Лавгуд, Темный Лорд приказал мне, выбить из тебя все, что ты знаешь. Я даю тебе шанс рассказать по-хорошему.
Луна смотрит на него чуть исподлобья, будто обидевшись.
– Говори.
Время замирает на пару мгновений, когда в памяти всплывают водянисто-голубые глаза в паре сантиметров от его. И Драко будто вновь проваливается в тот каменный колодец, ухнается до самого дна и захлебывается зеленой, затхлой водой – ее отчаянием, тоской, безысходностью.
Но он трясет головой, крепче сжимает палочку в руке.
– Ты будешь говорить?
– Как там мой папа?
Малфой вздрагивает.
– Папа. Он очень волнуется за меня.
Как не пытается Драко придать своему голосу грубость, слова звучат почти с сочувствием:
– Тебе нужно рассказать все, что ты знаешь про Поттера, Грейнджер и Уизли, тогда ты увидишься с папой.
– Правда? – впервые за все это время Луна оживляется.
– Я начну с Гермионы – она умная и смелая, настоящий друг. Она любит спасать, защищать, оберегать и очень ценит справедливость. Гермиона умеет вязать шапочки для домовых эльфов. Рон веселый, немного ветренный, но он готов пожертвовать собой ради друзей, еще он взбалмошный и любит шоколад. Гарри очень добрый, очень, по-настоящему. Не так, как бывают некоторые: я – тебе, а ты – мне. Я сама иногда не могу понять, откуда это у него берется. Он совершенно бескорыстный. Гарри – очень хороший человек. У него зеленые глаза…
– Хватит, – холодно оборывает ее Малфой.
– Довольно. Ты будешь играть со мной, Лавгуд? Меня не интересует шоколад, шапки для эльфов и чьи-то зеленые глаза, я должен знать, где сейчас Гарри Поттер.
– Мне кажется, немного Гарри есть в каждом из нас, – робко, будто с надеждой, улыбается Луна.
Холодная волна окатывает Драко: «В каждом… Какого черта?»
Он, почти зажмурившись – только бы не видеть ее взгляда, подходит и прижимает палочку к ее горлу:
– Я должен знать, куда он мог пойти, поехать, полететь, где мог остановиться, – произносит он с нажимом на каждое слово.
Луна сидит и все так же чуть исподлобья смотрит на него.
Свет фонаря дрожит на стенах.
Драко убирает палочку, на белой шее Луны остается красное пятно, которое начинает наливаться болезненно-синим. У нее такая тонкая кожа, что даже при слабом свете, он различает тонкие нити вен.
– Я устал, Лавгуд. Мне бы не хотелось прибегать к пыткам. Но если ты ничего не скажешь, то мне придется. Я приду завра.
И он уходит.
Четвертая ступень
Луна сидит на своем матрасе и залетает волосы в две косички. Настоящая она, не просто тело, а Луна Лавгуд сейчас где-то далеко от подвала. Она всегда бывала в том месте, когда ей было плохо, грустно или тяжело. Ее лицо в эти минуты приобретало мечтательное выражение, а взгляд становился затуманенным.
Она видит больших стрекоз с переливающимися крыльями, бескрайнее небо, яркую, как зеленка, листву деревьев, гладкую-прегладкую поверхность воды, прозрачную настолько, что можно было различить каждый камушек на дне. Она слышит щебет птиц, шелест ветра в траве. Чувствует теплую землю. Она сама становится одновременно всем этим и каждым в отдельности. Она пролетает, неслышно жужжа, над водой, шелестит в листве, падает теплыми лучами на землю. Она растворяется, и стены подвала неспособны удержать ее.
Луна все так же сидит на матрасе, когда Драко вновь спускается по ступеням.
Он бросает возле нее большую связку газет – десятки номеров «Ежедневного пророка».
– Это даст тебе пищу для размышлений.
Драко оставляет ей фонарь и уходит.
Пятая ступень
Луна сидит в оцепенении на своем матрасе. Свет все не гаснет. Волшебный фонарь горит и горит. Теперь она боится закрыть глаза. Она до дрожи не хочет вновь оказаться в темноте, боится, что черный покров может когда-нибудь не сойти. Она почти не моргает – в глаза словно насыпали песку. Веки тяжелеют. Свет лихорадит, раздражает ее. Но если раньше она мирилась с темнотой, то теперь не может. Луна боится уснуть и принимается перелистывать газеты.
«Официальное заявление Министерства Магии. Гарри Поттер все еще в бегах. В Хогвартсе пропал лесничий. Новостей о Гарри Поттере не поступало. На пост заместителя директора Отдела Тайн назначен Ферсис Коулсон. Гарри Поттер – предатель? Северус Снейп – директор Хогвартса. Эксклюзивное интервью с Долорес Амбридж» – скучно.
Картинки тоже были неинтересными: преисполненные собственной важности волшебники и волшебницы поправляли шляпы, подкручивали усы или наматывали локоны на пальцы, задирали носы, чему-то деловито кивали со страниц «Пророка».
Луна переносит фонарь поближе к себе. Протягивает к нему руку, чуть сжимает пальцы, то ли в желании согреться, то ли пытаясь ухватиться за этот свет, притянуть его еще ближе, настолько, чтобы вдохнуть его в себя и снова поверить… в морщерогих кизляков, в нарглов, в жизнь, которая намного лучше, чем порой кажется, в то, что всегда есть что-то кроме.
Фонарь светит чуть подрагивая, будто рядом бьется чье-то сердце, и Луна уже не так одинока.
Глаз министра магии грозно взирает из-под крыла сложенного Луной лебедя. Рядом лежат бумажные лилии и тюльпаны. Рецепты домашней выпечки послужили основой для какого-то непонятного существа, которому Луна ласково шепчет: «Какой ты славный морщерогий кизляк». И даже овсяная каша в маленькой тарелке сегодня вкуснее обычной.
Луна не думает ни о тьме, скопившейся в углах, ни о затхлом запахе, ни о своем одиночестве. Она создает что-то новое и безмерно радуется этому. Она уже смастерила себе подобие остроконечной шляпы, волшебной палочки и окна. На страничке с прогнозом погоды она нашла фотографию солнечной опушки леса, загнула ее края наподобие рамки. И прислонила новоявленное окно к стене.
Луна делает, делает, делает, не останавливаясь. Пальцы ее уже давно пропитались чернилами, но мысли пусты. Она не вспоминает об отце, расплывчатые образы мамы не проплывают у нее перед глазами, друзья в ее голове не попадают в беду, не нуждаются в помощи.
Луна складывает газету острым уголком, отгибает ей крылья; и эта птица летит куда-то далеко, бесконечно далеко, намного дальше стены, о которую она ударяется падая.
Спустившийся в подвал Малфой неприятно удивлен. Все газеты скомканы и валяются по подвалу, а Луна самозабвенно мастерит что-то возле фонаря. Волосы заплетены в две косички. Улыбка на бледных губах.
Она не замечает его, а Драко почему то разворачивается и уходит. Он поднимается к себе, облокачивается на подоконник и смотрит ввысь. Небо темно-сине, холодное, далекое, но оно небо – широкое и бескрайнее, как всегда.
Интересно, сколько времени Луна не видела неба?
Шестая ступень
Когда газеты заканчиваются, вновь возвращается страх.
Бумажные фигурки отбрасывают причудливые тени, которые колышутся в подрагивающем свете фонаря.
Темнота, скопившаяся в углах комнаты, никуда не делась, а, кажется, даже приближается, тянется к Луне своими размытыми клочьями.
Затхлый запах снова растекается по подвалу, своей удушливой волной заполняя все вокруг.
Отец, наверное, очень волнуется за нее. Ходит сейчас по дому и не может взяться ни за одно дело, а ему ведь нужно закончить диадему Ровены Ревенкло.
Фонарь мерцает, потухая.
Ей кажется, что ноздрей касается запах опаленных волос. Луна вздрагивает всем телом и прижимает к себе фонарь. От этого тьма только гуще заволакивает дальние углы, поселяет в них причудливые извивающиеся тени от бумажных животных и цветов.
Вереница образов уже надвигается на нее.
Мама что-то с улыбкой говорила отцу. Смеялась. Целовала его. Потом спускалась вниз. Старая подвальная лестница скрипела. Маленькая Луна кралась следом. Мама что-то делала возле стола. Вокруг было темно. На дощатом потолке копошились пауки, длинные белые нити казались серыми в темноте, складывались в причудливый узор. Небольшой подвал был освещен только лампой на столе. Мама ссыпала что-то в чашку, напевая себе под нос. Луна любила, затаившись за грудой коробок, наблюдать за ней. Нос щекотал запах пыльных шляп и старых ботинок. Мама взмахнула руками и случайно осыпала себя каким-то порошком. Шипение. Низкое глухое шипение разнеслось по подвалу. Вспыхнули мамины одежда и белоснежные волосы. Огонь почти мгновенно поглотил ее всю. Запах опаленной кожи коснулся ноздрей Луны, когда мама закричала. А потом закричала и сама Луна.
Подвал резко уменьшается в размерах, будто та груда коробок из воспоминаний вновь навалилась на нее. Луна задыхается, ловя ртом воздух. Ногти скребут по груди. Здесь так тесно, так душно. Стены все приближаются, сжимают ее между собой. Тяжелый невыносимый запах пыли повсюду. Абсолютная темнота застывает смолой, а Луна продолжает отчаянно барахтаться в ней, биться и отталкивать руками ненастоящие стены.
Скрипит дверь. Драко спускается по ступеням и замирает, видя скорчившуюся на матрасе Луну.
– Мама… – шепчет она, – мама…
Он ставит фонарь и быстро подходит к ней, приседает рядом на корточки. Луна вздрагивает и поднимает голову. У Малфоя перехватывает дыханье – его эмоциональная шкала бьется вдребезги, когда он ощущает отрешенность, ужас и боль в ее взгляде.
– Лавгуд… – произносит он чуть слышно, чувствуя, что мир переворачивается, потому что он хочет сказать ей что-то вроде: «Не надо, Луна. Ты не переживай. Все обязательно будет хорошо. Все всегда заканчивается хорошо. Я сам почти уверен…»
Луна приподнимается. Она даже не плачет. Но большие блестящие глаза смотрят, кажется, откуда-то издалека, из какой-то водной глубины. Как смотрит человек, которого тяжелый камень тянет на дно, а он, погружаясь, все смотрит-смотрит на удаляющийся дневной свет и никак не наглядится.
Драко сидит возле нее, не в силах что-либо сказать или сделать. Время густеет, даже тени медленнее скользят по стенам.
Луна тихо шепчет:
– Драко, не уходи. Мне страшно.
И протягивает к нему свою хрупкую ладошку, тонкими пальцами чуть сжимает мантию на его груди.
Малфой вздрагивает. Ее шепот стучит в голове: «Не уходи. Не уходи. Страшно. Страшно». Он смотрит на Луну, сидящую на старом матрасе. Она похожа на старую, брошенную на чердак, куклу, запыленную и никому не нужную.
Лавгуд красива – это сложно не признать. Она не похожа на тех холеных девушек, которые всегда привлекали его внимание. Нет, совершенно не похожа. Ее красоту сложно разглядеть с первого раза. Но мягкие черты лица, большие водянисто-голубые глубокие глаза, длинные светлые волосы вызывают прилив крови не вниз живота, а в грудную клетку. И она будто ширится, становится больше и заполняется чем-то мягким, теплым, отрывающим прочь от земли в широкое, бескрайнее небо.
Все это: от шепота до видения неба, вспыхивает всего на несколько мгновений. А потом возвращаются серые стены подвала, темнота в углах и осунувшееся лицо Луны, ее пронзительный взгляд, смотрящий в никуда.
И Драко все-таки уходит, хотя долго потом не может простить себе этого.
К Луне возвращается запах обожженных волос и мяса, тошнотворный, отвратительный. Он копится в углах и медленно ползет к ней, заполняя до краев, до кома в горле, срывая с губ сдавленный шепот: «нет, нет, нет...»
Фестралы кружатся вокруг словно вороны. И Луна тихо плачет от страха и безысходности.
Седьмая ступень
Драко видит во сне зеркала. Много зеркал. Слишком много. Он мечется среди них и не может найти выход. Зеркальный коридор ведет все дальше,дальше,дальше.дальшедальше…
Губы Малфоя сжаты в тонкую бескровную полоску. Он сбегает по ступеням, стремительно подходит к Луне, встает ногой на один из бумажных цветов. Бумага тихо хрустит.
Луна сидит на матрасе, безвольно прислонившись к стене. Она медленно поднимает на него взгляд.
– Все, это последний срок, Лавгуд. Тебе придется говорить сейчас.
Драко произносит это очень быстро, будто боясь, что не успеет договорить. Он вкладывает в эту отрывистую фразу все то, что наболело в нем.
Темный Лорд крайне недоволен безуспешными поисками Поттера, Люциус попал в немилость, тетушка Беллатриса сама изъявила желание заняться пленницей, раз у него ничего не выходит, Нарцисса сильно похудела, осунулась, почти как Луна.
Все плохо, слишком плохо и близится драматичный финал. Малфой не сам ставил этот спектакль, но исполняет главную роль и несет за него полную ответственность.
– Говори, Лавгуд.
– Ты когда-нибудь видел морщерогово кизляка?
– Кого? – раздраженно бросает Драко.
– Морщерогово кизляка.
– Это все твои выдумки. Кизляков не существует.
Луна улыбаетсяь:
– Вот он, посмотри, – она протягивает к нему раскрытую ладонь с комком бумаги.
– Это смятая бумага. Если ты считаешь это морщерогим кизляком, то мне остается посочувствовать тебе, – пытается добавить голосу сарказма Малфой.
– Спасибо.
– За что?
– За сочувствие. Я всегда знала, что морщерогие кизляки творят чудеса.
Драко медленно наводит на нее волшебную палочку:
– Я хочу знать, где может скрываться Гарри Поттер. Где он может находиться?
Наверху раздается истеричный крик Беллатрисы, она вызывает режущее заклятье. Доносится сдавленный писк домового эльфа.
Рука Драко дергается. Ему вспоминаются безумные глаза тетушки, ее шепот: «Действуй, что ты за помощник Темному Лорду… Иначе тебе не сдобровать…Повелитель не прощает дважды… Пожалей свою семью… Давай покажи, на что ты способен… Не забудь, нужно крикнуть: «Круцио! Круцио! Круцио…»
Дрянная девчонка ничего не говорит!
– Круцио!
Крик Луны звучит треснувшим шелком: отрывистый, глубокий, резкий.
Драко даже кажется, что он ошибся и случайно навел заклятье на себя, потому что все вокруг качается и плывет. А потом кто-то наводит резкость, и расплывшееся лицо Луны становится четким.
Она удивленно смотрит на него, не понимая, за что он причинил ей боль.
Малфой, тяжело дыша, отступает:
– Ты точно ничего не знаешь? – он произносит это с таким трудом, что становится почти невозможно дышать.
Луна все смотрит. Ее взгляд проникает в самую душу. Она видит все.
– Драко…
Малфой шарахается, почти падает, под ногами хрустят газеты. Он пятится от чего-то большого, неумолимо надвигающегося на него.
Один раз он уже почти осознал.
Нет-нет. И он идет к ступеням.
Восьмая ступень
Драко открывает дверь, спускается на одну ступень и замирает. Луна сидит возле старика в лохмотьях, гладит ему лоб.
Путь наверх – перевернутое падение сердца. Драко прислоняется спиной к стене, а губы шевелятся, складываясь в слова: «Прости меня». Только она не слышит.
Девятая ступень
Драко открывает дверь.
Ноги касаются каменных плит:
Первая ступень – Он безразличен,
Вторая ступень – пытается закрыть глаза,
Третья ступень – не хочет верить.
Четвертая ступень – Но все равно чувствует,
Пятая ступень – видит,
Шестая ступень – хоть и борется с собой.
Седьмая ступень – Пугается,
Восьмая ступень – того, что в глубине души он осознал…
Девятая ступень – Шаркает подошва о последнюю плиту, Драко соступает на пол.
Подвал пуст. Пленники сбежали. Но он все равно спускается сюда в попытке найти то непонятное существо, что поселилось в нем.
Может быть, это морщерогий кизляк, которого ему однажды показала Луна – этот непонятный комок бумаги, а может быть, и что-то еще.
Часть вторая.
Отголоски ступеней. Путь наверх.
Первый шаг
Война закончилась. Победа горько-едкая на вкус все еще отдается предсмертным вскриком друзей и врагов, смотрит на людей из черных зевов могил, шепчет словами соболезнования, сохнет на щеках.
Особенно хорошо чувствуется горчинка наступившей осенью. Лето гаснет, выцветает в красно-коричневой дымке листвы, в бледном молочном тумане по утрам, размывается в бескрайней блекло-голубой пленке неба.
Странно, что люди зачастую хоронят не только друзей, но и врагов.
Для Малфоев ни друзей, ни врагов не было, нет и не будет. Малфои не признают этих низких связей, они вполне обеспечены, умны и уверены в себе, чтобы держаться в стороне от приветливо-вежливых похлопываний по плечу и заискивающего: «Как ты?».
Драко усвоил это с детства.
Во время финальной битвы, когда вокруг мелькали заклятья, метались люди, падали и умирали или поднимались с колен и снова бросались в гущу сражения; ничего этого не существовало для Драко. Существовала лишь угроза его жизни. Он был там один, совершенно один, как и всегда.
Он не отдавал себе отчета что то, как сжалось его сердце, когда погиб Винсент, было чем-то вроде дружбы, привязанности или чего-то в этом роде. Это. Был. Просто. Испуг.
Кто-то чуть не сшиб его с ног. Взметнулся столб красных искр и рассыпался в паре шагов. За спиной раздался безумных хохот тетушки Беллатрисы. Шипя и плюясь огнем просвистела шутиха почти коснувшись волос Драко, который в последний момент успел втянуть голову в плечи. Все вокруг кружилось в безумном танце, засасывая, втягивая в это бессмысленное, бесконечное вращение. Запах крови и пота плыл между сражающимися, обволакивал их, окружал.
Все здесь были объединены одним желанием – победить. Ведь от этого зависела жизнь.
Пробираясь к выходу, Драко случайно ловит взгляд больших водянисто-голубых глаз.
Месиво боя режет лезвием.
Старая каменная стена вздрагивает и будто со вздохом сыпется на пол; когда Драко замирает, остолбенело смотря, как Луна пробегает мимо, выхватывая палочку.
Гермиона не видит, что в ее спину готово вот-вот сорваться смертельное проклятье.
Сноп золотистых искр – Макнейр отлетает к груде камней.
Длинные светлые волосы мелькают в клубах пыли, поднятых обрушившейся стеной, и исчезают. Драко трясет головой, крепко сжав в руке волшебную палочку, разворачивается, обводит взглядом зал, делает шаг, два. Подбегает к ступеням в возвышении, где когда-то стояли обеденные столы преподавателей – он видит дверь в углу.
Стучит в висках, страх за свою жизнь пульсирует в каждой клетке тела. Крики доносятся сквозь шум крови в ушах; голова тяжелеет, будто набитая ватой.
Взбегая по ступеням, Драко спотыкается и падает. Ударяется головой о массивный подсвечник и растягивается во весь рост на полу. Рот заполняет стальной привкус крови, и Драко крепко зажмуривает глаза.
Второй шаг
Крики, стоны, топот сотни ног не прекращаются, а все нарастают, грозя раздавить. И Драко с отвращением чувствует, что с его губ вот-вот сорвется жалобный стон, сорвется и сольется с этим непрекращающимся гулом боя. Голова кружится.
А потом все затихает, лопается, как мыльный пузырь. И только два голоса разливаются по залу.
– Пусть никто не пытается мне помочь. Так нужно. Нужно, чтобы это сделал я.
Голос Поттера кажется до тошноты родным.
– Поттер, конечно, шутит. Это ведь совсем не в его стиле. Кто сегодня послужит тебе щитом, а, Поттер?
У Драко мурашки ползут по спине при звуках этого голоса. А внутри, будто живой, ворочается ужас, стремится вырваться наружу, вытечь через горло, просочиться сквозь поры.
– Никто. Крестражей больше нет. Остались только ты и я. Ни один из нас не может жить, пока жив другой, и один из нас должен уйти навсегда…
– Один из нас? Ты ведь понимаешь, что это будешь ты. Мальчик-Который-Выживал благодаря случайностям и козням Дамблдора?
Драко слышит стук своего сердца, отчаянно вжимаясь в холодные плиты пола.
– Ты думаешь, когда моя мать погибла, спасая меня, это была случайность? Ты думаешь, случайность, что я решился сразиться с тобой тогда на кладбище? Случайность, что минувшей ночью я не стал защищаться и все же остался жив и снова вернулся в битву?
– Случайность! Случайность, везение и то, что ты увиливал и прятался за спинами тех, кто лучше тебя – мужчин и женщин, – позволяя мне убивать их вместо тебя!
– Сегодня ты никого больше не убьешь. Ты никогда больше не сможешь никого из них убить. Понял? Я готов был умереть, чтобы ты прекратил мучить этих людей…
– Однако не умер!
Щеке холодно. От пола пахнет пылью.
– Я был готов, и этого оказалось достаточно. Я сделал то же, что моя мать. Они защищены от тебя. Разве ты не заметил, как легко они сбрасывают твои заклятия? Ты не можешь их мучить. Ты не можешь до них добраться. Не пора ли тебе учиться на ошибках, а, Реддл?
– Ты посмел…
– Да, я посмел. Я знаю многое, чего ты не знаешь, Том Реддл. Много очень важных вещей, тебе неизвестных. Хочешь, я расскажу тебе часть из них, пока ты не сделал новую большую ошибку?
– Что, опять любовь? Любовь, вечная присказка Дамблдора: он утверждал, что она побеждает смерть. Хотя любовь не помешала ему сверзиться с башни и разбиться, как восковая кукла. Любовь не помешала мне раздавить твою грязнокровку-мать, как таракана, Поттер, и, похоже, никто здесь не пылает к тебе такой любовью, чтобы броситься вперед и принять на себя мое заклятие. Так что же помешает тебе погибнуть, когда я ударю?
Сердце сильно бьется, гулко отдается в голове. Драко жадно вслушивается в слова и ему кажется, что мир меняет точку опоры.
– Только одно.
– Если не любовь должна спасти тебя на этот раз, то, значит, ты думаешь, что владеешь волшебством, которое мне недоступно, или обладаешь более мощным оружием?
– И то и другое.
– И ты думаешь, что знаешь неизвестное мне волшебство? Неизвестное мне, лорду Волдеморту, владеющему такими чарами, какие Дамблдору и не снились?
– Сниться они ему снились, но только он знал больше тебя, он знал достаточно, чтобы не сделать того, что сделал ты.
– Ты хочешь сказать, что он был слаб!
– Нет, он был просто умнее тебя. Он был лучшим волшебником, чем ты, и лучшим человеком.
Слова гвоздями вбиваются в голову и сердце Драко. Он цепенеет, вслушиваясь в них.
– Я подстроил гибель Альбуса Дамблдора!
– Это тебе так казалось. Но ты ошибался.
Голова кружится сильнее. Драко кажется, что где-то внутри открывается дверь, ведущая на солнечную поляну, где щебечут птицы, и пахнет разогретой землей и цветами. Голоса все звучат, а из двери дует теплый ветерок. На этой поляне стоит Поттер и смотрит, как Драко протягивает ему руку.
– Дамблдор мертв! Его тело разлагается в мраморной гробнице, возле замка, я видел его, Поттер, – для него нет возврата.
– Да, Дамблдор мертв. Но не ты убил его. Он сам выбрал свою смерть, выбрал ее за много месяцев до того, как это случилось, обговорил во всех деталях с человеком, которого ты считал своим слугой.
Каждое слово будто щипцами, вытягивает старый ржавый прут из груди Драко. Голова наполняется туманом, густым, как вата.
Дверь открывается шире.
На поляне стоит уже не Гарри.
Седая борода светится в лучах солнца. Очки половинки поблескивают.
Дамблдор приветливо улыбается и обводит рукой пространство вокруг себя:
– Проходи, не стесняйся. Тебе же этого хочется? Свободы и покоя.
– Вы же мертвы, – единственное, что может сказать Драко.
– Почему люди такие странные, считают, что если человек умер, то его больше нет, – сварливо отвечает Дамблдор и улыбается.
Они несколько секунд, а может быть минут, молча смотрят друг на друга.
– Я… профессор… Я не...
– Я знаю, – улыбается Дамблдор, – единственное плохо, что пострадали Рон и Кэти Белл, – он мрачнеет, – но ведь все закончилось хорошо, правда?
– Профессор… я… про… я…
– Да, Драко?
– Я…
Драко пятится.
– …правда… не хотел… Я… я… не могу…
В спину дует холодом. Дамблдор стоит на поляне, грустно смотря на Драко, а потом вдруг резко уменьшается и превращается в крошечную точку.
Драко открывает глаза. Во рту соленый вкус, не только крови. Но он пошатываясь все-таки встает на ноги, шагает к двери.
– Драко, – кричит кто-то рядом.
Всеобщее ликование вдруг кажется ужасно далеким.
– Драко, – звучит другой голос.
Родители обнимают его, и он глубоко вдыхает аромат волос мамы, чувствует крепкую руку отца на плече. К нему приходит ощущение абсолютного покоя, чувства, что он дома. Драко почти слышит треск огня в камине, и не понимает, что это трещит ткань, которую где-то рядом рвут на бинты.
Третий шаг
Драко вслед за Нарциссой и Люциусом подимается по лестнице на крыльце Малфой-Менор. Его не покидает чувство, что кто-то смотрит ему в спину. Но он идет не оглядываясь. Он убегает от самого себя, и боится обернуться.
Волшебный мир ликует. Это разномастное: иногда искреннее, иногда карикатурно-показное веселье проходит стороной от Малфой-Менор. Будто бы его обитатели условились, что ничего не произошло. Домовым эльфам лишь велели приготовить все вещи Упивающихся для сдачи в Аврориат. А потом пришли и сами авроры. Начались бесконечные допросы, изматывающие слушания, поиски улик. Отца два раза сажают и выпускают. Он сильно седеет, резко состаривается на добрый десяток лет. Что-то в нем ломается, может быть, оттого, что Нарцисса однажды говорит ему:
– Ты много раз ошибался, Люциус, но ошибки, стоящей жизни нашего сына, я бы тебе не простила.
В конце концов, она всегда была против идей Упивающихся, хотя редко говорила мужу об этом.
Нарцисса тоже будто увядает. Морщины резче разрезают ее кожу, тяжелеют веки. Она, кажется, смертельно усталой.
Министерство конфискует значительную часть имущества Малфоев, оставив им небольшой счет в банке Гринготс и родовое поместье.
Драко погружается в анабиоз, состоящий из меланхоличного перебирания своих наград, совместных обедов и ужинов с родителями в гостиной замка, чтения книг по зельям, которые хоть как-то отвлекают его от непрошенных мыслей.
Драко никто не шлет сов с письмами, да он и не особо надеется. Только изредка надежда неожиданно вздрагивает в нем, когда ветка тополя стучит в окно, точно совиный клюв. Но те, с кем он общался в школе, предпочитают держаться подальше от впавших в немилость членов магического сообщества, а некоторые просто мертвы.
Четвертый шаг
Драко поднимаясь по лестнице в гостиной, равняется с отцом, коротко кивает ему. Поднявшись выше, он слышит слабый вскрик, Люциус оступается и падает вниз. Он не выставляет руки вперед, а прижимает к себе тяжелую старинную вазу, которую нес из спальни в гостиную. Осколки разлетаются в разные стороны. Белый фарфор на зеленом ковре. И тонкая струйка крови из носа – шея Люциуса выгнута под неестественным углом.
Драко не хочет, не может, не осознает, что случилось.
Вызванные колдомедики регистрируют смерть вследствие несчастного случая.
Но бумажка ничего не значит.
Похороны каутся Драко какими-то нелепыми, неуместными, ведь Люциус не может умереть. Он просто не может оступиться в паре шагов от Драко, упасть с лестницы и сломать себе шею. Какая глупость.
Драко устраивается в Министерство Магии в Отдел Регулирования Межмагических Отношений на никчемную должность секретаря. Он работает, как заведенный, практически живет на работе.
Просто Люциус не может умереть. Он не просто отец Драко, он являет собой слишком многое. Драко настолько уважает отца, что все, во что он верит, содержит одобрение Люциуса, все, что считает достойным, содержит знак качества от отца.
Чувства и мысли Драко, его собственные суждения настолько тесно переплетены с отцовскими, что ему сложно отделить их. Это давно стало нездоровой зависимостью, которая воспринимается как должное. Лечиться тяжело, проще оставить все так, как есть.
Драко иногда кажется, что и весь мир крутится вокруг Люциуса. Может быть, он действительно подталкивает землю своей тростью?
Драко повышают, хвалят и почти забывают, что его фамилия Малфой.
Он уверенно шагает по коридорам, поднимается по лестницам Министерства.
Дни протекают вереницей расплывчатых образов вдалеке, размываются, как под дождем акварельные краски, смешиваются в серую массу.
Как-то мимо внимания Драко проходит новая привычка Нарциссы – бесцельно бродить сначала по дому, потом по саду, потом по маглловским улицам.
А потом какой-то водитель старенького Фольксвагена выпивает лишнего, выкуривает крепкую ароматную сигару и не справляется с управлением. Визг тормозов спугивает стаю голубей с крыши соседнего дома. Удар звучит удивительно глухо.
Извещение присланное колдомедиками отшлифовано точное:
«Нарцисса Малфой скончалась от тяжких телесных повреждений. Вы можете забрать тело по адресу:…».
Драко кажется, что мир дрожит и сжимается, сначала до размера грудной клетки, потом до размера отчаянно пульсирующего сердца и, отбросывая к чертям все законы природы, рвет последние связи между частицами, превращаясь в ничто. И в этой гулкой пустоте звучит голос мамы, прохладный спокойный, такой родной голос. Он плывет из ниоткуда и уходит в никуда, обволакивая, унося с собой, баюкая, как в далеком детстве.
«Драко… Драко… Не забудь надеть перчатки… Ты отлично держишься в седле… Папа просил тебя принести книгу… Ты же так любишь рыбные котлеты… Драко… Ты помнишь эту песенку… Не забудь погасить свечи в гостиной… Тебе не стоит так переживать из-за Гарри Поттера… Люциус, ты видел оценки нашего мальчика? Он такой молодец… Драко… Драко…»
Ее прохладный голос обволакивает все плотнее, проникает глубже.
Мамина прямая спина, длинные, забранные наверх волосы, тонкие нежные руки, блестящие золотые кольца на пальцах, ее равномерное дыханье… оборвалось.
Драко судорожно вдыхает, возвращаясь из мира, в котором мама была жива, в холодную гостиную Малфой-Менора, к суровой действительности.
Он стоит посреди комнаты, сжимая в руке пергамент. За окном чирикают птицы. Лучи солнца льются в гостиную через высокие окна, пыль кружится на свету. Почему мир не рухнул? Почему ничего вокруг не изменилось?
А потом Драко осознает, что умер и отец. Это равносильно опустошению ядерного взрыва.
Его мир рушится, сгорает дотла. И он остался один на пепелище.
Пятый шаг
Драко часто снятся обступившие его стены. Меркнущий свет. Холод.
Но сны – это всего лишь сны, он же теперь заместитель директора Отдела Регулирования Межмагических Отношений Министерства Магии. Он долго шел к этому, но зато теперь у него свой кабинет. Четыре стены, дверь, окно. Большой письменный стол и стул. Шкаф с папками и книгами. Картина на стене.
От двери пять шагов до стола, от стола до окна – два, от окна до книжного шкафа – четыре.
Пантеон богов Статуса, Респектабельности, Сытости, Довольства и Уверенности.
Шестой шаг
На улице только что прошел дождь. Воздух на Диагон аллее влажный и душный. Драко перешагивает ступеньку у входа. В книжном магазине прохладно. Драко прохаживается между стеллажей, придирчиво осматривает обложки книг.
От ненужных мыслей его все еще хорошо отвлекают упражнения в зельях.
Драко выбирает самую старую книгу, без кричащих надписей, лишь с благородным серебряным тиснением на корешке. Он расплачивается и, наградив молодую продавщицу холодной улыбкой, выходит на улицу. Мимо него проходят двое громко спорящих волшебников. В витрине магазина напротив ухают и хлопают крыльями совы. Драко разворачивается и направляется к банку Гринготс.
Ему кажется, что он наталкивается на стеклянную стену, когда впереди он видит ту, которую так долго пытался в своих воспоминаниях навсегда оставить ненормальной девчонкой из Равенкло. Но первое, что Драко вспоминает, – ее большие глаза и мрачные стены подвала, ее сдавленный шепот: «…мама…».
Блестящая звезда на верхушке остроконечной шляпы покачивается в такт ее шагам.
Луна чему-то мечтательно улыбается, кажется, она вообще не замечает ничего вокруг.
Но когда они проходят мимо друг друга, ее мечтательную улыбку будто стирают с лица.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Вдох. Вдох…
Сноп света разрезает небо пополам. Радуга запутывается одним концом в облаках, не до конца шагнув на землю.
Седьмой шаг
Молодые ведьмочки в Министерстве: секретарши, посыльные, кассирши, вполне легкомысленны и недалеки, чтобы составлять ему компанию на одну или пару ночей.
Мягкие губы, длинные и не очень ноги, томные вздохи, нарумяненные щеки, чувствительные шеи, мочки ушей, животы, сгибы локтей.
Раскрытые карты.
Любым маршрутом добраться до конечной цели.
Драко уже давно сбился со счета, сколько ночей он проводил в мотелях. Он никогда не приглашает их домой, да и сам редко бывает там.
Они, обмениваясь пустыми фразами, поднимаются в номер. Драко выбирает номера как можно выше. Второй, третий, четвертый этажи. Если бы было возможно, он бы снимал номер на самой крыше. Каждый раз идет все медленнее.
Ведь чем дольше он поднимается по ступеням, тем больше у него времени, чтобы наконец-то решиться развернуться и уйти. Но он поднимается все выше и выше.
Восьмой шаг
Драко поднимается в бумагохранилище. Желтая краска на стенах потрескалась. Коридор плохо освещен, напоминая сточную трубу, по которой ежедневно двигаются отбросы – кипы бумаг о смерти, рождении, браке, разводе волшебников, бумаги, содержащие их всевозможные причуды, вроде передачи всего своего состояния обществу окультуривания гоблинов или желания быть похороненным в банке с консервированным палтусом. Драко не перестает удивляться глупостям, скопившимся здесь, ведь раньше ему часто приходилось перебирать старые пожелтевшие бумаги.
Среди стеллажей стоит очередная девушка.
Драко мрачно смотрит на нее, пытаясь вспомнить. Зачем он вообще пришел сюда?
– Драко, – с придыханием шепчет она, протянув к нему руку, ногти на которой ярко-красные.
Драко решает промолчать, он все еще не может вспомнить ее лица, не говоря уже об имени. Но лучше не спрашивать, чтобы не вызвать приступ истерики.
Девица замирает, ожидая реакции. Красные ногти зависают в воздухе.
– Да, – Драко нарушает тишину.
– Я, – она шагает к нему, – ах, я! Я так хотела скорее тебе сказать, обрадовать тебя! Я так люблю тебя! У нас будет малыш!
Драко воспринимает это спокойно. Она была далеко не первой утверждавшей подобное. Хотя он никогда не забывает о предохранении.
Девушка последний раз шмыгает носом и уходит, деловито стуча каблучками.
Драко прячет чековую книжку. Стандартная история о том, что он обручен с другой, но никогда не забудет чувства, вспыхнувшего между ним и той, что так трогательна среди этих стеллажей(он всегда внутренне готов расхохотаться на подобной фразе), что он может помочь ей лишь материально. Сумма всегда бывает крупной, но на условии, чтобы его больше не искали. Ему просто лень доказывать, что беременной девушка быть не может.
Стеллажи грязные, на корешках папок скопился толстый слой пыли.
Мир вообще кажется чертовски грязным.
Девятый шаг
Драко поднимается в свой кабинет. Поверхность его рабочего стола матово блестит. Папки сложены геометрически совершенной стопкой. Ручка лежит строго параллельно боковой грани стола. Мягкий свет падает с люстры на потолке.
Драко садится на стул, ставит локти на стол, кладет подбородок на сложенные в замок пальцы.
Все идеально, все настолько правильно, что хочется выть и метаться меж стен, которые, кажется, становятся все ближе и ближе. Но ни один мускул не вздрагивает на его лице. Драко поправляет галстук и раскрывает дело о передачи поместья четы Прачетов их дочери.
Кабинет на третьем этаже Министерства Магии, его
подвал.
Часть третья.
Небо.
Драко никак не может закончить отчет. Ему не нравятся формулировки, обороты, все не так. Он уже рвет в клочья десятый пергамент, когда чувствует, что его голова готова расколоться на куски. Драко достает виски из шкафа и, выпив пару рюмок, посылает записку с извинением в кабинет директора. Массируя виски, проходится по кабинету. Скользит взглядом по блестящему паркету, по корешкам книг на полках, критично осматривает картину, висящую на стене. На картине изображена осень – клены, растущие вокруг замка, чуть слышно шелестят лимонно-желтой листвой, бледно-зеленая трава, блеклое небо. Драко ловит себя на мысли, что не слишком представляет какое сейчас время года.
Он живет между своим кабинетом и мотелями, изредка гостиной в Малфой-Менор. И взгляд в окно кажется таким ненужным, неважным...
Интересно, какое сейчас небо?
Драко подходит к окну, поднимает глаза и теряется в водянисто-голубой глубине.
Небо напоминает ему о чем-то: важном, далеком, несбыточном. О чем-то легком и большом, весомом и маленьком. О чем-то…
Но он не понимает о чем.
Драко нестерпимо хочется оказаться на улице, вдохнуть прохладный вечерний воздух. Он накидывает теплую мантию и выходит из кабинета. Привычно холодный женский голос объявляет этажи. Драко оказывается в министерском холле.
Он по привычке заносит ногу, чтобы подняться по ступеням в возвышении, на котором находятся камины. Но потом медленно разворачивается и подходит к телефонной будке, открывает стеклянную дверь, шагает внутрь. Тот же женский голос что-то объявляет, но Драко не слышит. Приятное волнение разливается внутри. Ему нестерпимо надоел его кабинет, документы, отчеты, Малфой-Менор – вся эта рутина, вся эта серость.
Движение вверх.
Он выходит из телефонной будки в каком-то глухом переулке. Оглядевшись, идет меж двух домов, оказывается на оживленной улице. Глубоко вдыхает. Свежий холодный воздух приятно заполняет легкие.
Поздняя осень. На улице пасмурно. Слабый солнечный свет тускло отражается от влажных мостовых. По водянисто-голубому небу плывут серые облака. Ветер срывает красно-желтые листья с деревьев, раскидывает их по дороге, лужам, скамейкам, увядшим клумбам.
Драко идет по мостовой. Ветер шевелит его волосы, прохладными ладонями касается щек. Иногда люди оборачиваются, чтобы проводить взглядом улыбающегося мужчину в странном мешковатом плаще.
Вдалеке кто-то наложил на небо темные тучи, под которыми клубится туманная пелена дождя.
Драко петляет между домами, идет по незнакомым улицам. А потом дома неожиданно кончаются, и перед ним открывается огромная мутная Темза. Драко кажется, что он становится шире в плечах, почти таким же огромным, как эта река.
Ветер хлопает полами его мантии, пальцы коченеют от холода, а он все стоит и, держась за железное ограждение, смотрит то на воду, то на небо.
Вода кажется глубокой, всепоглощающей, небо – отражением воды – бескрайним, всеотдающим. И между ними целый мир.
Драко, вздрагивает, когда кто-то вежливо откашливается за его спиной. Он разворачивается.
– Кажется, я потеряла здесь свою сережку-редиску, вы не…
Небо ухается вниз. Расплескавшуюся воду впитывает губка из облаков. Мир переворачивается.
О землю ударяются первые капли дождя.
Драко замирает, смотря в большие водянисто-голубые, как небо, глаза.
Вот то, что он никак не мог понять.
Раскат грома, как кулаком ударяет обоих – они вздрагивают. Тишина между ними туманом размывает другие звуки.
Капли дождя все быстрее, сильнее бьются о землю.
– Я видел кизляка, – шепчет Драко, – я его видел…
Губы Луны нерешительно вздрагивают.
Дождь обрушивается на них стеной. Шумит Темза, шумят деревья, кровь шумит в ушах. Драко чувствует, что что-то каменное, ледяное ворочается в его груди, рвется наружу, мешает дышать. Он помнит все те девять ступеней в подвал, ничто не смогло вытеснить их из его головы ни побег пленников, ни падение Темного Лорда, ни многочисленные слушания в Министерстве, ни смерть родителей. Это всегда был с ним, где-то глубоко-глубоко, но оно было.
Драко шагает навстречу к Луне. Ноги подкашиваются. Он медленно опускается – колени касаются асфальта:
– Я… Прости меня, Луна.
Грудь пустеет, он вдыхает глубже чем когда-либо в жизни и закашливается дождевой водой, бегущей по лицу. Луна опускается рядом. Драко протягивает к ней руку и нерешительно касается плеча – влажная мягкая ткань, проводит рукой по шее – гладкая кожа, мокрый шелк волос.
Он смотрит на нее не отрываясь, будто ища что-то. Дождь почти сплошным потоком льется с неба, заставляет жмуриться, сковывает тело холодом, а сердцу тепло.
Луне не отрывает взгляда от глаз Драко, и ей кажется, что она в самой высокой точке мира и смотрит куда-то вниз: на горы и города, леса и долины, реки, озера, низины, впадины и так до самых недр земли.
Шумит Темза, бушует ветер, льется дождь, под коленями холодная мостовая, но ничего не мешает свету в груди разгораться все ярче и ярче.
Ветер гонит тучи прочь, и где-то там, в их клубящейся темной глубине, прячется солнце.
***
– Ну, я не знаю, может быть, тебе хочется мороженого? – Драко смотрит на Луну.
– Может быть.
– Пойдем?
– Я полагаю, да. Тут недалеко есть одно маггловское кафе.
Они идут рядом, разглядывают прохожих, смотрят себе под ноги, на небо, изредка друг на друга. Они говорят о том, что галеон по отношению к английскому фунту стерлингов дешевеет, что в метро необходимо вешать таблички «Берегите кизляков». Разговор рвется, путается, как будто бы они говорят на чужом им языке.
Они доходят до небольшого кафе на углу Уоррингтон стрит, садятся за столик у окна. Капли дождя на стекле поблескивают в лучах солнца.
– Что желаете? – приветливо улыбается молодая официантка с аккуратным пучком на голове.
– Мороженое, пожалуйста. Какой вкус ты хочешь? – он обращается к Луне.
– Картофельный.
Официантка удивленно приподнимает тонкие брови:
– У нас такого нет… и никогда не было, – по ее лицу скользит сдерживаемая улыбка.
Драко смущается:
– Может быть, ты возьмешь какой-нибудь из обычных вкусов: клубничное, ванильное, фисташковое, шоколадное…
– Свекольного тоже?
Официантка качает головой.
– Хорошо, – со вздохом заключает Луна, – беру фисташковое.
– Фисташковое и ванильное, пожалуйста.
Официантка записывает заказ и, бросив быстрый взгляд на Луну, уходит.
Они молчат. Драко вертит салфетку в руках, ему стыдно за свой поступок на набережной. Он не жалеет, ему просто кажется, что его лишили одежды, защищенности, распахнули грудную клетку. Какой-то механизм в нем, стоявший без движения, страшно заржавевший, вдруг снова заворочался, заскрипел…
– Ты выглядишь очень усталым? Ты упустил того кизляка?
«Да, я упустил его, прошел мимо на Диагон алее».
Усмехается:
– Наверное…
– Ты опять прячешься? – разочарованно тянет Луна.
– Что?
Она молчит и смотрит на него с чрезвычайно осуждающим видом, потом вздыхает и говорит:
– Курс галеона, про который ты говорил недавно, как это относится к тебе?
– Я… Я просто не знаю, что сказать, Л… Луна. Столько всего произошло…
– Ваше мороженое, – лучезарно улыбается не вовремя подошедшая официантка, – ванильное и фисташковое, – серебряным колокольчиком звенит она.
Драко сдержано кивает. Луна смотрит в окно.
В глубине кафе тихо гудит кофейный аппарат, щелкает касса.
– Что-нибудь еще?
– Нет.
Мостовая за окном блестит в лучах заходящего солнца, капли на стекле переливаются золотом.
Драко и Луна снова молчат. Звенит колокольчик на двери. Кто-то на улице громко смеется. Пахнет кофе и свежими булочками. Луна чертит пальцами замысловатый узор на голубой пластмассовой поверхности стола.
– Знаешь, я никогда еще не сидел в кафе. Это так странно.
– Все происходящее в первый раз кажется странным. Только потом приходит естественность.
– Я не знаю, о чем говорят в маглловских кафе, – растерянно улыбаясь, произносит Драко, удивляясь самому себе.
Луна поднимает на него заинтересованный взгляд:
– Да? А о чем ты говоришь со своими друзьями?
Драко непринужденно вскидывает бровь, хотя ему кажется, что он будто бы споткнулся:
– О разном… Политика там, погода…
Луна удивленно раскрывает глаза:
– У тебя нет друзей?
– Зачем они нужны? – резко бросает Драко.
– Они ни за чем не нужны. Они просто есть, потому что люди ищут себя в других или хотят сделать этот мир чуточку счастливее, поделиться собой, поддержать… Друзья просто должны быть, это так же естественно, как и то, что у тебя есть родители.
Механизм ворочается, скрипит с удвоенной силой, в нем что-то звякает:
– Они мертвы. Мои родители. Помогла бы мне жалость друзей?
– Как жаль, что так происходит, – сокрушенно произносит Луна. – Но здорово, что люди все-таки решаются любить. Несмотря на то, что они заранее знают, что те, кого они любят, или, может быть, они сами когда-нибудь умрут.
Драко сидит, отчаянно пытаясь игнорировать черную засасывающую воронку внутри. Он вдыхает глубже:
– Да что такое, черт возьми, любовь? Это величайшая вселенская глупость! Неплохо было бы воспринимать родителей, как людей родивших и выкормивших тебя. И все. Зачем окружать их ореолом какого-то трепета, благодарности и… и любви? Думать, о мягкой улыбке мамы, о прямом, уверенном взгляде отца, – Драко отчаянно сопротивляется желанию выговориться, но слова льются из него помимо его воли:
– Почему бы не ограничится тем, что они всего лишь произвели тебя на свет, как животные производят других животных, как плодятся комары, мокрицы, – он прикрывает лицо рукой, его голос становится глуше:
– Почему бы не воспринимать жизнь такой, какая она есть…
– Потому что это скучно. Люди великие фантазеры, –мягко улыбается Луна.
Снова звенит колокольчик на двери. Шипит кофе, льющийся в чашку.
– Некоторые любят усмотреть что-то там, где этого нет. А другие не видят очевидного. Ты уже много разглядел, – довольно кивает головой Луна.
Драко чувствует себя необыкновенно усталым, как будто вся тяжесть мира легла ему на плечи. Он смотрит на вазочку перед собой – мама любила именно подтаявшее мороженое. Он горько усмехается.
– Любовь, любовь, любовь... Когда любят, не покидают, не оставляют, не уходят, не умирают…
– Разве любовь – это всегда, каждую минуту быть рядом? Нет-нет, тысячу раз нет. Любовь – это возможность увидеться вновь, каждый раз как в первый, и снова быть вместе. Ты заснешь, но проснешься утром; уйдешь, но обязательно вернешься; ты умрешь, и я когда-нибудь пойду за тобой. Потому что не влюблена, а люблю тебя... кого-то...
Угасающие солнечные лучи кажутся Драко необыкновенно теплыми, когда он поднимает глаза. Длинные пепельные волосы Луны спускаются ниже края стола, вечерние, еще дерзко яркие лучи солнца, становятся мягче, светлее, отражаясь от них.
Она – грань: солнце в ней становится луной, теплый золотистый свет – молочным, боль – облегчением, а воспоминания – освобождением.
Чистота первого снега. Тепло и запах парного молока, которых он никогда не знал, касаются его.
И Драко видит Луну вновь, они гуляют по парку. И вновь, маленький маггловский кинотеатр, куда она его приводит. И вновь, и вновь, и вновь... В один из вечеров Луна засыпает в постели Драко, а проснувшись с утра целует его закрытые глаза.
Много лет спустя черты лица Луны, утратив четкость молодости, стали мягче. Тонкие морщинки узором прожитого легли на кожу. А глаза остались все такими же ясными, красивыми, глубокими.
Лицо Драко наоборот приобрело чуть более резкие черты, сильнее выделился подбородок, возле висков появились залысины. Но его глаза наконец-то окончательно ожили, из них исчезла презрительная холодность. Их взгляд смягчился, стал спокойнее, увереннее.
***
Паровоз Хогвартс-Экспресс укрытый облаками пара, напоминает огромного дракона из детской фантазии. Шум и гам вокруг доносятся откуда-то издалека, как если бы эфемерность времени нарушилась, и сквозь эту брешь проступили почти физически ощутимые слова, звуки, запахи, лица... Проступили на мгновение и растворились там, девятнадцать лет назад.
Драко кивает Гарри Поттеру, рядом с которым стоит его жена и трое детей. Потом выпускает руку сына, желает ему удачи, не отводит взгляда, пока Скорпиус не скрывается из виду, исчезнув в вагоне поезда.
Вокруг суетятся опаздывающие ученики, родители что-то кричат: хвалят, подбадривают, бранят, грустно вздыхают.
Поезд дает длинный последний гудок и трогается, выпуская сизые клубы пара. Все на платформе сливаются в каком-то едином прощальном шуме.
Драко смотрит, как из окна поезда ему машет рукой светловолосый мальчик, как две капли воды похожий на него. Только глаза у него мамины.
Драко трансгрессирует домой, поднимается по поскрипывающей лестнице, останавливается перед дверью в спальню, где лежит Луна. И, закрыв на мгновение глаза, благодарит Мерлина, Бога, Всевышнего, в общем, кого-то там, на небесах, за счастье, что она рядом.
Хотя Драко уже догадывается, что высшая сила заключена в самих людях.
И Драко до сих пор не может понять, отчего раньше свет лампы казался ему безопаснее, проще, уютнее, чем всепроникающее тепло солнца. И почему понадобились годы, чтобы перестать распылять, терять себя, вместо того, чтобы стать не просто счастливым, а кем-то в тысячу раз большим.
Нужна была смелость, чтобы решиться на глубокое чувство.
Скрипит дверь. Драко заходит в комнату.
Луна лежит на постели, запрокинув голову и тяжело дыша. Жар еще не прошел. На тумбочке рядом с кроватью стоит пузатая бутылочка «Холоделя». Зря сегодня с утра Луна попыталась достать мячик Скрорпиуса из небольшого пруда в парке, после дождей его берег был таким скользким.
Драко подходит к Луне и садится рядом, проводит рукой по простыне, потом по руке жены.
Она долго смотрит на него, потом улыбается болезненной, немного грустной улыбкой и шепчет:
– И я тебя.
Такая нежность читается во взгляде Драко, что ему даже не нужно говорить: «Я люблю тебя, Луна».
Ступеней, шагов больше нет, замкнутый круг разорвался.
Впереди Драко и Луну ждет дорога, широкая, ровная, убегающая куда-то вдаль, дальше линии горизонта.
