Цветочная топь
Персонажи: Винсент, Грегори
Саммари: О миге перед смертью, который будет длиться очень долго
Клумбу белоснежным одеялом укрывали мелкие цветы, источавшие сладкий удушливый аромат. Винсент терпеть его не мог: медовый, как дедовская настойка, которую они с Гойлом тайком всю выпили в прошлом году, когда случайно нашли ключ от буфета. Грегори сказал, что они смогут трансфигурировать воду, и дед ничего не заметит, но, понятное дело, ничего не вышло, и им влетело по первое число.
Крэбб шмыгнул носом, провёл по лицу рукавом и неожиданно уронил в цветочную топь волшебную палочку. Выскользнула из пальцев и полетела так медленно, что Винсенту в какой-то момент наскучило за ней наблюдать, и он повернулся к Грегори.
– Воняют, как та медовая настойка. Все говорил матери, чтобы выдрала эти сорняки.
– Что?
Их голоса показались Винсенту глухими и далёкими, будто в уши натекла вода. И самое странное – больше здесь не было ни звука.
– Эти цветы воняют, как медовуха моего деда, – Винсент тряхнул головой и чесанул ухо пальцем.
– Враньё, – сказал Грегори.
Винсент удивился: совсем недавно они вот так же сидели здесь, и Грегори говорил, что ему нравятся эти цветы, пахнущие растопленным мёдом, который ему подают на завтрак вместе с тёплыми булочками.
– Э… Почему?
– От них несёт дымом.
Они сидели на ступенях перед главным входом в некогда роскошный дом Крэббов. От обветшалого крыльца тянулись заросшие травой тропинки: одна вела к воротам, другая – в парк, где медленно умирали пожелтевшие, давно сбросившие иголки, ели, а почва задыхалась под гниющей хвоей. Мёртвое место, из живого только и остались эти покрывающие клумбы цветы, но Винсент не любил только их. Когда он получит награду за Поттера, отремонтирует дом, но снаружи ничего менять не будет, только вырвет эти вонючие сорняки.
– Дымом и гарью, – сморщился Грегори.
– Чушь, – рассердился Винсент, – они такие же, как и раньше. Здесь всё такое же, как и раньше.
Нет, Винсент не врал, ничего не изменилось, кроме звуков и, может, времени, если, конечно, не считать эту волшебную палочку галлюцинацией.
– Там, – Грегори ткнул коротким толстым пальцем в сторону парка, – кто-то кричит, и я слышу рычание, и треск, деревья горят.
– Ты рехнулся, – ответил Винсент.
– И эти цветы тлеют, они чёрные, как сажа. И ты тоже, Винс! – взвизгнул Грегори.
– Ты рехнулся, – Крэбб вскочил на ноги и потянул Гойла за мантию вверх.
Винсент вдруг понял, что Грегори здесь ничего делать. Здесь место только для него, и вся эта медовая гниль и мёртвая тишина только для него...
– Убирайся отсюда, – он столкнул Грегори со ступенек.
И когда волшебная палочка Крэбба, наконец-то упав, скрылась за белоснежной пеленой пахнущих то ли тленом, то ли мёдом цветов, Грегори оставил Винсента одного.
***
Перрон
Персонажи: Беллатрикс
Саммари: Каждый волшебник после смерти попадает на платформу 9 и 3/4
Скорее всего, авторы просто не отличались богатой фантазией. Поэтому в их рассказах умершие волшебники неизменно просыпались на вокзале Кинг-Кросс, на том самом перроне, с которого когда-то отправлялись в Хогвартс. Конечно, для бывшего студента Дурмстранга была предусмотрена своя пристань на берегу Чёрного моря, а для вейл Шармбатона – свой Восточный вокзал в Париже. О магглах авторы даже не задумывались, так как о них волшебникам читать было неинтересно.
О вокзале Кинг-Кросс писали столько и так часто, что он практически стал официальным переправочным пунктом между миром живых и мёртвых.
Беллатрикс тоже верила, что очнётся на перроне, с которого когда-то отправлялась в Хогвартс.
В Азкабане, наверное, из-за влияния дементоров, она часто думала о смерти, представляла, как будет умирать, и как будет просыпаться. Беллатрикс смаковала каждую деталь, испытывая болезненное удовольствие от ярких, почти реальных картин. Она будто наяву открывала глаза и жмурилась от солнечного света. Она ощущала холод, исходящий от асфальта, и поднималась на ноги, отряхивая платье и оглядываясь по сторонам. Скамейка, на которой ей предстояло ждать
свой поезд, иногда была деревянной, иногда – металлической: Беллатрикс точно не помнила, какая стояла на перроне девять и три четверти, но это не имело никакого значения. Имел значение только поезд, похожий на Хогвартс-экспресс, только не малиновый, а серебристый. Проходила минута, день, а, может, и целая вечность, как он показывался из-за поворота и, оглушительно просвистев, со скрежетом останавливался. Беллатрикс видела, как из вагона выходил Тёмный Лорд и протягивал ей руку. Он ведь приехал за ней.
А потом уже не было никакой разницы, куда они отправлялись – в Ад или Рай. Они были вместе.
***
Зелёная вспышка ослепила её, и в ту же секунду тьма заполнила собой всё вокруг. Беллатрикс ещё чувствовала, как падает, как ударяется о землю, но уже знала, что мертва.
Всё было так, как она представляла. Солнечный свет, холод от асфальта и скамейка, оказавшаяся деревянной… Беллатрикс, улыбнувшись, присела на неё, чтобы долго, терпеливо ждать
свой поезд.
Минуты здесь тянулись слишком медленно, и нельзя было сказать точно, сколько прошло времени – минута, день или целая вечность, когда Беллатрикс подошла к краю перрона и, взглянув вниз, поняла, что там не было рельсов, что поезд никогда не придёт.
День бессмертия
Персонажи: Почти Безголовый Ник и другие привидения
Саммари: Почти Безголовый Ник отмечает очередные смертинины (день смерти)
Предупреждение: Рейтинг PG-13 за некоторую противность
В печеночном паштете копошились черви, от мяса несло тошнотворной гнилью, сыр был покрыт трещинами и напоминал кусок старого мыла.
– Приятного аппетита, дамы и джентльмены!
В вине, когда-то откупоренном и забытом домовым эльфом на кухне, заползшие мухи отложили личинки. Они шевелились в рубиновой массе когда-то прекрасного нектара, вкус которого привидения уже забыли.
– Выпьем же за мой праздник, за мою четырехсотую смерть!
Прозрачные, серые, как дымка, пальцы прошли сквозь стеклянный бокал.
Со всех сторон послышались оживленные голоса. Загудело в воздухе, будто от облака медоносных пчел. Светская беседа потекла легко, как льющееся в бокалы красное вино.
– В этом году угощение особо богатое, – не таким, как обычно, не бесцветным голосом сказала Серая Дама. – Не помню, чтобы когда-либо нам подавали столь роскошный печеночный паштет. А какой восхитительный сыр. Это был рамболь, я почти что уверена.
Почти Безголовый Ник кивнул, чуть придерживая рукой голову.
– Да, домовые эльфы постарались. В этом году просто восхитительные яства.
В окно беспрерывно стучал дождь. Тучи заволокли небо, и полной луны не было видно.
Тысячи свечей парили под потолком, коптили воздух. Желтые огоньки светились сквозь прозрачные тела привидений.
– Да и вы сами, – сказал Почти Безголовый Ник, – сегодня просто чудно выглядите. Прекрасны, как никогда.
– Право же, – Серая Дама застенчиво улыбнулась. – Вы мне льстите.
Почти Безголовый Ник поднес руку к бокалу. Почти дотронулся, кончики пальцев замерли в миллиметре от замутневшего стекла.
– Выпьем же… за смерть мою… – тихо и неуверенно проговорил Почти Безголовый Ник и громко добавил: – За мое бессмертие!
– Выпьем, – отозвалась Серая Дама.
– За бессмертие, приятель! – Франциск крикнул с другого конца зала. – Да прожить тебе еще четыреста лет в Хогвартсе!
В печеночном паштете белой массой двигались черви.
– За Почти Безголового Ника! – прошелся по Большому залу рев.
Тухлое мясо разлагалось на бронзовом подносе, испуская зловонный запах.
– За бессмертие!
За тех, кто будет существовать вечно.
За тех, кто сможет смотреть на свет полной луны сотни и сотни лет.
Черви в мясе и гниль – небольшая за это плата.
– За бессмертие, – шепнул Почти Безголовый Ник.
«За трусость», – так и не сказал он.
