Как магглы

Глава 1

Подоконник – самое удобное место на свете. И зачем, спрашивается, надо было изобретать многочисленные стулья, диваны, кресла, скамейки и табуретки, если можно с комфортом устроиться на подоконнике? Непрактично и глупо. Конечно, когда-то Геллерт, как и все остальные, любил развалиться в мягком кресле, но потом он довольно быстро понял выгодность сидения на подоконнике. Во-первых, это давало возможность смотреть практически на всех сверху вниз; во-вторых, явственней ощущалась высота этажа, а Геллерт всегда любил высоту; ну и в-третьих, сидящие на стульях люди редко воспринимают человека, сидящего на подоконнике – а значит, можно было отгородить себя от скучной беседы, просто устроившись на куске дерева, прикрепленном под окном.
Вот и сейчас Геллерт восседал на своем любимом месте, гипнотизируя взглядом учебник по истории магии, в котором надлежало прочитать параграф о пражском големе. Эх, тетя, тетя, неужели нельзя было ничего поинтересней написать? Юный Гриндельвальд на первом же курсе поспешил сообщить всем и каждому, что он является внучатым племянником Батильды Бэгшот, автора этого самого учебника – с тех пор ему пришлось неоднократно об этом пожалеть, ибо выдумать более скучный предмет, чем история магии, не представлялось возможным. Геллерт мучительно вникал в содержание строчек, а сидевшие за столом Абрахам, Виллем и Рандвер вот уже полчаса героически пытались что-то законспектировать.
- Не знаю, как вы, а я так толком и не понял, как эти големы создаются, - зевнул Виллем, отодвигая явно незаконченную работу.
- Нам еще и не положено это толком понимать, - отозвался Рандвер. – Големы будут на следующий год на Темных искусствах. Ну, у тех, кто продолжит курс.
- Я продолжу, - Абрахам откинулся на спинку кресла и сладко потянулся. – Вообще-то, я еще в полном смятении по поводу того, чем буду заниматься в жизни, но Темные искусства точно возьму.
- А я пойду дальше на уход за магическими существами, - проговорил Рандвер, глядя в окно.
- Уход? Да зачем? Неужто собираешься всю жизнь возиться в чьем-нибудь помете?
- Мне этот предмет интересен. А самые занятные животные пойдут только со следующего года. Кого нам сейчас показывают? Ну, амфисбену* – подумаешь, двухголовая змея. Естественно, это никому не интересно. А вот я слышал, что те, кто берет уход за животными, на седьмом курсе проходят гатоблепов!**
- Да ну! – недоверчиво бросил Виллем. – Это слишком опасные звери, кто рискнет притащить их в школу?
- И ничуть они не опасные, если их не трогать! – упорствовал Рандвер. – Если ты не полезешь к их глазам, ничего с тобой не случится!
- Да что я – дурак, что ли, в глаза им пялиться? Я жить хочу.
- А здорово бы такую зверюшку приручить, - мечтательно протянул Абрахам. – Приходишь на экзамен со своим гатоблепом и говоришь комиссии: «Я ничего не выучил, и вы вправе поставить мне плохую оценку, но хватит ли у вас духу посмотреть в честные глаза этого создания, за которым я ухаживал вместо подготовки?»
Все засмеялись. Кроме Геллерта.
Каждый, абсолютно каждый человек хотя бы раз в жизни мечтал о том, чтобы покорить Смерть. Приказывать ей. Использовать ее силу по своему усмотрению, не боясь, что когда-нибудь она обратится против тебя. Что же здесь смешного?
- Вообще-то… - Рандвер перевел взгляд на поверхность стола, - я хочу стать ловцом мантикор.
- У тебя с головой-то как? – хмыкнул Абрахам. – Хочешь шип получить в за…
- Заткнись, - коротко бросил Геллерт с подоконника.
Отец Рандвера был ловцом мантикор – то есть, имел работу хорошо оплачиваемую, позволявшую семье из четырех человек вести безбедное существование… и опасную. Опасную настолько, что его домочадцы, провожая своего кормильца, каждый раз прощались с ним в слезах. Провожали, раздираемые ужасными предчувствиями. И однажды эти предчувствия стали явью. Выжившие ловцы привезли тело с искаженным последним ужасом лицом и сухо, в двух словах, рассказали, как это случилось: зверь попался опытный, напал внезапно – даже защитные заклятья не помогли - и поразил сразу троих ядовитыми шипами толщиной в палец. Семье выразили соболезнования ( «Это ужасно, фру Норрхольм, ужасно…» ), обещали помощь, повздыхали на похоронах… и разошлись.
Но Рандвер скорее откусил бы себе язык, чем признался, что живет в неполной семье. Казалось бы, в этом не было ничего постыдного, но он чувствовал себя чуть ли не ущербным рядом с теми счастливчиками, у которых были и отец, и мать. Во всем Дурмстранге, кроме самого Рандвера и его старшей сестры Бёдвильд, правду знал только Геллерт - лучший… друг? Скорее, покровитель. Им было удобно дружить: не отличавшийся особыми талантами Рандвер выгодно оттенял одаренного Геллерта, а Геллерт являлся для Рандвера своего рода эгидой.
- Заткнись, - сказал он. Холодно и властно. И Абрахам заткнулся.
Повисла неловкая пауза.
- Э-э… Рандвер, я сегодня видел твою сестру, - неуверенно нарушил молчание Виллем. – По-моему, у нее что-то случилось…
- Это из-за письма, - Рандвер принялся с ожесточенным интересом разглядывать собственные руки. – Позавчера пришло письмо от мамы, что наша соседка, фру Сантессон, умерла… Она долго болела… А Бёдвильд ее очень любила…
- В Швеции же хорошие целители – неужели они ничего не смогли сделать? – Абрахам явно желал продемонстрировать свое участие.
- Целители не стали ею заниматься… - Рандвер вздохнул. – Она… в общем, она маггла.
- Маггла? – насмешливо переспросил Геллерт, захлопывая учебник. – И Бёдвильд переживает из-за магглы?
Рандвер кивнул, уши у него приобрели насыщенный малиновый цвет. Он знал, как его друг-протектор относится к магглам, и стыдился говорить о том, что его родная сестра испытывает к ним симпатию.
- Может, добьем все-таки конспе… - снова попытался стащить всех со скользкой почвы неприятных разговоров Виллем. Помощь ему в этом благородном деле явилась в виде суетливого одноклассника-финна Антеро Нилтунена.
- Ребята, ребята! – завопил Антеро, вломившись в комнату вместе с несколькими регочущими учениками. – Там мамаша Ленарда притащилась! Сейчас будет старине Хольгеру скандал закатывать! Пошли быстрей!
Все четверо не заставили себя упрашивать. Шансов увидеть пресловутый скандал у них было ничтожно мало, но зато можно было лишний раз напомнить префекту пятого курса Дома Дракона, что он «маменькин сынок».
- Быстрей, быстрей, они скоро будут! – Нилтунен пребывал в совершеннейшем экстазе. – Я хочу увидеть рожу Ленарда, идущего за ручку с мамашей!
Со всей быстротой, на которую были способны пятнадцатилетние подростки, они сбежали по лестнице на первый этаж, распахнули окованные бронзой двери, миновали Круглый зал и ворвались в учебное крыло замка. Кабинет Хольгера Витфельда, декана Дома Дракона, располагался на втором этаже. Вверх по лестнице… Запыхавшиеся пятикурсники преодолели один пролет… и чуть не сбили с ног подростка и двух взрослых. Один из них обернулся. Профессора Витфельда нельзя было спутать ни с кем: жилистый лысеющий старик с густыми бровями, сросшимися над переносицей, и грубыми, словно топором вырубленными, чертами лица. Многие считали, что если ему дать в руки щит и меч, получится вылитый средневековый маггловский воин.
- Жажда знаний гонит юные умы в учебное крыло в шесть часов вечера? – декан обвел взглядом раскрасневшихся после бега подопечных. – Будьте любезны вернуться туда, откуда вы прибежали с такой скоростью.
Декан говорил неторопливо, и за то время, пока он произносил эти две фразы, пятикурсники успели разглядеть, кто стоял рядом с ним: сухопарая женщина в дорогом меховом плаще и подросток в мантии префекта - красной с черной каймой. Иштван Ленард и его мать.
- Мы уже уходим, профессор, - пробормотал Антеро с невероятным сожалением в голосе. Трое продолжили свой путь наверх.
- Жалко, представление сорвалось, - вздохнул Виллем, спускаясь по ступеням с максимально возможным шумом.
- Представление? – обернувшись, все увидели, что Геллерт остался там же, где и стоял – на второй ступени сверху. Он улыбался. – Не знаю, какого представления вы ожидали, а вот я не могу упустить шанс лишний раз побеседовать с Ленардом.
- Ну зачем ты его все время злишь, а? – подал голос Рандвер. – По-моему, ему сейчас и так несладко…
Гриндельвальд резко обернулся и в упор посмотрел на друга. Тот сразу почувствовал себя так, будто сморозил какую-то глупость.
- Уж не жалеешь ли ты его? – тихо спросил Геллерт.
Рандвер отрицательно помотал головой. Хмыкнув, его друг-протектор взбежал по лестнице и скрылся за поворотом.
Иштван Ленард стоял, привалившись плечом к стене, и тщетно пытался услышать, о чем говорят Витфельд и его мать в кабинете за толстой дубовой дверью. Коридор освещали негаснущие факелы, и в их трепетном свете префект пятого курса Дома Дракона без труда узнал появившуюся из-за угла фигуру. Гриндельвальд вступил в полосу света, и факелы осветили его лицо: он улыбался. Он почти всегда улыбался, но его улыбка редко бывала радостной. Чаще всего – торжествующей. Как сейчас.
Некоторое время Геллерт молча рассматривал одноклассника, словно увидев его в первый раз. Девушки Дурмстранга считали Иштвана красавцем. Возможно, так оно и было: довольно высокий, подтянутый, темноволосый и черноглазый…. и безмерно уверенный в могуществе толстого кошелька своих родителей.

Айгер и Хейса Гриндельвальд по праву гордились своим сыном – когда они встретили Геллерта, прибывшего на летние каникулы после первого курса, пожилая преподавательница зельеварения, сошедшая с дурмстрангского корабля вместе с группой учеников, сказала им: «У вас невероятно способный мальчик. Я не декан Дома Дракона, но мне известно, что у него один из лучших результатов на курсе».
- Подружился еще с кем-нибудь, умник? – спросила Хейса, когда вся семья после торжественного ужина сидела вечером у камина в гостиной.
- Мне хватает тех, с кем я подружился в первом семестре, - ответил Геллерт, глядя на пламя. – Много друзей все равно не бывает.
- Главное, чтобы врагов было еще меньше, - усмехнулся Айгер.
- Враг у меня только один.
- И кто же?
- Иштван Ленард, - процедил отпрыск Гриндельвальдов. – Венгр. Он хотел стать префектом, но выбрали Эйлу Маннинен. Потом приезжала его мать, возмущалась. Но его так и не сделали префектом.
Помолчав, он добавил:
- Я его ненавижу.
- Ну, Геллерт, - Хейса с улыбкой пригладила волнистые янтарные волосы сына; он мотнул головой, сбрасывая материнскую руку. – «Ненависть» – слишком сильное слово, не стоит употреблять его так бездумно.
- А я и не употребляю его бездумно. Он приехал в школу со своей метлой, совсем новой. И с ним тут же кинулись дружить все подряд, чтобы он разрешил им полетать. Разве дружба покупается метлой? Получается, что можно быть полным идиотом, но если у тебя богатые родители, тобой будут восхищаться.
- А ты поменьше обращай внимания на этого Иштвана, - посоветовал Айгер.
- Не могу. Пап, я ведь хорошо учусь, а он себя особо не утруждает – и все равно его любят многие учителя.
- Понимаешь, сын, - вздохнул Гриндельвальд-старший, - очень многие считают, что все можно купить за деньги. Но это вовсе не значит, что такая позиция – правильная. Любви и уважения надо добиваться самому, своим умом, своими качествами. А покупать всеобщее восхищение – это… маггловский способ, понимаешь? Магглы часто так делают, потому что у них нет ни силы, ни власти. Не уподобляйся им, потому что купленные друзья исчезнут сразу же, как только у тебя закончатся деньги.
- Получается, Иштван ведет себя как маггл? – Геллерт улыбнулся.
- Как маггл, - повторил отец, улыбнувшись наследнику в ответ.

Метла? О нет, Иштван Ленард уже давно мог предложить более ценные вещи тем, кто признавал его главенство. Тем, кто по вечерам усаживался с ним на одном диване, создавая как бы оппозицию Геллерту, который собирал своих сторонников на противоположном диване. И это молчаливая борьба длилась уже четыре года. Борьба за любовь преподавателей и авторитет среди однокурсников. За право смотреть на других свысока.
- Прощаешься с мантией префекта, Ленард?
- Я останусь префектом, Гриндельвальд, - процедил Иштван. – Я не сделал ничего такого, из-за чего меня могли бы лишить мантии.
- Да неужели? Мне неинтересно, что ты натворил на сей раз, но ведь за тобой уже кое-что числится, не так ли?
- Я выкручусь, не переживай.
- С помощью отцовского золота и скандалистки-мамаши? – мерзкая улыбка не сходила с лица ненавистного швейцарца. – Скажи мне, Ленард, ты хоть раз пытался решить собственные проблемы собственными силами? Или подумать своей единственной извилиной, прежде чем что-то сделать?
- Иди, куда шел, Гриндельвальд!
- Я шел сюда. И вот я пришел и веду с тобой беседу, - Геллерт медленно прошествовал вдоль коридора, развернулся и также медленно пошел назад. – Неужели ты не ощущаешь, какое ты ничтожество, Ленард? Вот ты стоишь под дверью, пытаясь подслушивать, и дрожишь, дрожишь, как загнанный кролик, потому что не сам устраиваешь свою жизнь, а предоставляешь это другим. Положение твое крайне плачевно. В принципе, у тебя еще есть шанс самостоятельно все исправить – например, ударить Империо вышедшего из кабинета Витфельда и внушить ему, что ты самый-самый хороший, ничего не сделал, и тебя надо оставить префектом. Один взмах палочки, Ленард. Но ты ведь этого не сделаешь, - он остановился прямо перед венгром.
- Ты трус, - проговорил, Геллерт, наслаждаясь каждым звуком короткой фразы. – Ты привык надеяться на родительское золотишко, но однажды его не хватит. И тогда ты горько-прегорько заплачешь, но будет поздно раскаиваться в том, что ты вел себя как последний маггл…
Иштван занимал классическую позицию чистокровного волшебника относительно магглов – он их презирал. Миг – и его волшебная палочка уперлась Гриндельвальду в горло.
- Маггл, говоришь? – хрипло переспросил он. – А что ты на это скажешь?
Ленард ждал чего угодно – но только не этого. Геллерт рассмеялся.
- И что дальше? Что ты сделаешь со мной, маменькин сыночек? Применишь Аваду? Или, может, пару Круцио? Да у тебя кишка тонка, Ленард. Беги скорей к мамочке, пусть вытрет тебе сопли и даст теплого молочка на ночь. Или будешь геройствовать? Ну же, Иштван, давай, ты ведь чистокровный маг, в тебе же течет кровь великих предков! Говорят, сознательно причинять боль другим – это сложно, но ты ведь не слабак-маггл, правда? Ты волшебник – да, волшебник, и ты ненавидишь меня. Давай, скажи «Круцио». Повторяй за мной: Кру-ци-о, - тихий голос швейцарца перешел в горячий, страстный шепот, словно он хотел, жаждал, прямо сейчас испытать на себе действие Запретного заклятья; в глазах отражалось пляшущее пламя факелов. – Скажи это – со всей ненавистью, которую ты ко мне испытываешь, и я наконец-то заткнусь. Наконец-то буду корчиться на полу и орать во все горло. Разве ты не хочешь на это посмотреть, а?
- Да пошел ты! – отчаянно, истошно выкрикнул Иштван и что было сил оттолкнул Гриндельвальда.
- Ты псих, - выдохнул он. Вспотевшая ладонь все еще сжимала волшебную палочку. – Ты ненормальный, тебе лечиться надо.
Геллерт стоял посреди коридора и улыбался – мягко, почти тепло.
- Ну что ж, Ленард, я узнал все, что хотел, - проговорил он своим обычным голосом. – Кстати, ты прочитал назавтра параграф о пражском големе? Если нет, то советую приступить к чтению как можно быстрее – за один подход не управишься, там такая муть понаписана.

Рандвер стоял возле лестницы на первом этаже и ждал. Наконец, появился Геллерт – он несся вниз, перепрыгивая через каждую вторую ступеньку, и что-то громко распевал по-немецки.
- Ну и о чем вы с Ленардом так долго говорили? – поинтересовался юный швед, когда его друг, завершив свой спуск гигантским прыжком, приземлился рядом.
- Да так, по мелочи. Пойдем уже на ужин, скоро семь часов.
- Геллерт, - проговорил Рандвер, когда они выходили из учебного крыла замка, - я, конечно, понимаю, что Иштван не самая приятная личность, но почему все-таки ты к нему так прицепился?
Швейцарец на миг задумался над ответом. Ему никогда в жизни не пришло бы в голову разговаривать со своим другом-подопечным серьезно.
- Да как тебе сказать… Нельзя же всех любить, надо кого-то и ненавидеть.
- Ну, я бы не сказал, что ты всех любишь…
- Хм, и возразить-то тебе нечего… Хорошо, давай так: я всех не люблю, но кого-то больше, а кого-то – меньше. А Ленард – тот самый человек, которого я совсем не люблю – то есть, ненавижу. Так лучше?
- Так понятней, - хмыкнул Рандвер. – Но все-таки: почему именно его?
В сущности, это был хороший вопрос. В Дурмстранге было еще немало студентов, которые кичились древностью своего рода и богатством родителей. Но почему-то невзлюбил он именно Ленарда.
Геллерт улыбнулся. Возможно, все дело и правда было в той самой метле.


---------------------------------------------------
* Малость уточню: амфисбена – двухголовая змея, у которой одна голова на положенном месте, а другая – на хвосте.
** Гатоблеп – животное с телом буйвола и необычайно тяжелой и грубой головой, которая всегда наклонена к земле; любой, кто увидит его глаза, падает замертво. Обитает недалеко от истоков Нила.


Придумала этих очаровательных существ, честное слово, не я: они являются персонажами мифологии народов мира.


Глава 2

Антеро без умолку трепался всю дорогу до кабинета древних рун.
- А здорово, что профессор Кармила ничего не задала! До Рождества еще неделя, а нам уже зельеварение делать не надо! А на этой неделе последний урок остался! И меня сейчас спрашивать наверняка не будут – я уже в позапрошлый раз отвечал!
Абрахам и Виллем, как по команде, закатили глаза. Они дружили с первого дня в Дурмстранге – возможно, потому что были единственными голландцами на курсе – и часто делали что-то синхронно. Рандвер пробормотал: «Да, Антеро, хватит уже…». Геллерт пропустил всю трескотню финна мимо ушей. С самого утра он косился на Ленарда, пытаясь по выражению лица венгра определить, чем же закончился вчерашний разговор его матери со стариной Хольгером. Иштван ходил с довольно кислой миной, но одет был по-прежнему в красно-черную мантию префекта. Неужели он опять вышел сухим из воды? И после этого профессора Витфельда еще называют одним из самых непреклонных и неподкупных преподавателей за всю историю школы?!
С такими мыслями Гриндельвальд вошел в кабинет древних рун - один из самых маленьких в Дурмстранге. Вместо парт ученики сидели за четырьмя длинными столами, по восемь человек за каждым. Над доской красовался высеченный на каменной плите футарк*, на стенах висели в резных рамах колдографии крупнейших специалистов по рунам – в основном, норвежцев и шведов.
- Эй, слушайте, - лицо Абрахама приобрело заговорщицкое выражение. – Как вы думаете, чем вчера дело закончилось?
- Вот было бы здорово, если бы его вообще исключили, - размечтался Виллем. – Ох, хотел бы я на это посмотреть…
- А мы сейчас нарисуем! – просиял Антеро. Он повернулся к сидевшей справа от него девушке, которая, нахмурив лоб, листала учебник.
- Эй, Адела! Нарисуешь нам картинку?
Адела Вейвода оторвалась от повторения домашнего параграфа и недоуменно посмотрела на финна.
- Какую еще картинку?
- Ты же у нас художница! Нарисуй Ленарда, - Антеро положил перед ней кусочек пергамента. - Как его вышвыривают отсюда пинком под зад.
- С продетой через уши метлой, - добавил Геллерт.
- Фу, какие вы злые! – рассмеялась чешка. – А что я получу за свою работу?
- А хочешь, я с тобой весь Рождественский бал протанцую? – обворожительно улыбнулся Абрахам, выглядывая из-за плеча Антеро.
Адела фыркнула, но окунула перо в чернила и склонилась над пергаментом.
Геллерт украдкой бросил взгляд на Ленарда. Тот сидел за последним столом и о чем-то говорил с Эймундом Эгеде, не подозревая, что происходит за второй партой.
Профессор Кайтох появился, как всегда, с опозданием. Низенький и упитанный сорокатрехлетний поляк был из года в год неизменно любим студентами за веселый нрав и привычку по пол-урока рассказывать истории из жизни. Впрочем, многие считали его хорошим учителем, только вот понимать его на первых порах было тяжеловато. Дурмстранг был школой международной, и преподавание велось на английском. Болеслав Кайтох прекрасно владел грамматикой этого языка, но вот от польского акцента так и не смог избавиться – поэтому первые две-три недели у студентов уходили на то, чтобы привыкнуть к его произношению.
- Добрый день, класс!
- Добрый день, профессор Кайтох, - ученики встали для приветствия. Адела испуганно прикрыла начатый рисунок учебником.
- Садитесь, садитесь, - устроившись в кресле, преподаватель обвел взглядом пятикурсников. - Итак, дамы и господа, начнем. Ленард, подскажите мне, как префект, что было на сегодня задано.
- Камень из Хиллерсье, - мрачно буркнул Иштван, поднявшись.
- Ага, прекрасный памятник рунической письменности, - Кайтох протер круглые очки и водрузил их на свой мясистый нос. – А не желаете ли вы ответить, раз уж стоите?
Интересно, что будет, если сказать: «Нет, не желаю»? Иштван открыл было рот, чтобы начать рассказ, но преподаватель сам остановил его:
- Нет, Ленард, пожалуй, вас я мучить не буду – вы что-то выглядите неважно. Я слышал, вас собираются лишить должности префекта?
- Если найдутся желающие на мое место, - процедил венгр, постаравшись, чтобы это прозвучало по возможности вежливо.
- Что ж, я думаю, желающие найдутся, - бодро отозвался Кайтох. – Вы можете садиться.
Иштван опустился на свое место, скрипнув зубами. Йормунганд** сожри этого жирного поляка! Можно подумать, префекту мало было того, что вчера половина однокурсников видела его с матерью, так нет же – надо было обязательно объявить о возможности его смещения при всем классе. Если вдруг кто не знает.
Венгр исподлобья посмотрел на второй стол – туда, где возле окна восседал чертов Гриндельвальд, и столкнулся с полным злорадного торжества взглядом швейцарца. Погоди радоваться, белобрысая сволочь – мы еще поглядим, захочет ли кто-нибудь надеть мантию префекта. Веселись пока – ты и твои прихвостни, главные из которых сидят справа от тебя и живут с тобой в одной комнате.
Профессор Кайтох тем временем тоже заметил оживление за вторым столом.
- Вестерхольт, Гриндельвальд, Лифланг, Норрхольм, Нилтунен! Судя по вашим сияющим лицам, вы мечтаете поведать нам о камне из Хиллерсье. Честно ли будет с моей стороны лишить вас такого удовольствия? – Иштван отрицательно покачал головой, не скрывая злорадной улыбки. – И кто же из вас наиболее страждущий? М-м, может… Нет, Гриндельвальд, с вами неинтересно – вы всегда все знаете… А вот вас, господин Нилтунен, я попрошу осчастливить меня глубиной ваших познаний.
Если бы Антеро попросили сделать чуть более несчастный вид, у него это вряд ли бы получилось. Финн медленно поднялся и прокашлялся.
- Камень из Хиллерсье является одним из самых замечательных образцов рунической письменности… М-м… Всего найдено более пяти тысяч рунных камней…
- Продолжайте, продолжайте, - подбодрил его преподаватель. – Расскажите, например, о чем повествует надпись на данном камне.
Виллем что-то шепнул, едва разжав губы.
- О женщине! – оживился Антеро. – Это рассказ о женщине!
- Лифланг, не подсказывайте! О какой женщине? Какое историческое значение имеет эта руническая повесть?
- М-м…
- Садитесь, Нилтунен, - вздохнул Кайтох. – Не хотел я никого огорчать, когда до праздников осталась неделя, да вы сами меня огорчили. Минус десять баллов.
Сразу поскучневший Антеро опустился на свое место, Виллем ободряюще похлопал его по плечу. Они оба знали, что сейчас происходит в кабинете Хольгера Витфельда: на дубовой доске, где были вырезаны имена и фамилии пятикурсников-«драконов» и золотом написаны заработанные баллы, число напротив «Нилтунен, Антеро» уменьшилось ровно на десять.
- Ну что ж, Маннинен, помогите земляку, - обратился профессор к сидевшей за первым столом темноволосой финке.
- Камень из Хиллерсье является подтверждением того, что женщины в эпоху викингов - предков современных скандинавских магглов – имели право на владение собственностью, - бодро отрапортовала Эйла, вскакивая. – Это рассказ о женщине, унаследовавшей поместье.
Кайтох удовлетворенно кивнул и, задав девушке еще несколько вопросов, посадил ее с девятью баллами.
- Что ж, дорогие мои, следующий семестр мы начнем с расшифровки надписи на пресловутом камне. Разумеется, она давно переведена, но, - преподаватель воздел похожий на сардельку указательный палец, - имейте в виду: если что - я сразу же пойму, что вы не работали сами! Поэтому рекомендую вам отказаться от мысли списать перевод из какого-нибудь пособия по рунам. А теперь хорошая новость: поскольку все, что было намечено на этот семестр, мы прошли, урока в следующую пятницу не будет!
Ликующий вопль был ему ответом; даже Иштван и Антеро повеселели.
- Итак, - профессор взял кусок мела, - сейчас мы переводим пару коротеньких фраз, потом я рассказываю анекдот – и расходимся.

- Хороший он все-таки парень, - высказался Абрахам, когда они вышли из кабинета.
- Ага, а был бы еще лучше, если бы не спрашивал через урок, - буркнул Антеро.
- Да ладно тебе дуться! – хлопнул его по плечу Геллерт. – Просто у тебя была самая сияющая физиономия, вот он и обратил на тебя внимание. Вернешь ты свои баллы в следующем семестре, не переживай.
- Тебе хорошо говорить! – хмыкнул финн. – У тебя вообще кто-нибудь когда-нибудь баллы вычитал?
Выйдя из учебного крыла, пятикурсники оказались в Круглом зале, из которого можно было попасть в любой из трех Домов – Дракона, Единорога и Вейлы. Каждый из трех входов охранялся двумя каменными Стражами: по бокам лестницы, ведущей к дверям Дома Дракона, застыли статуи крылатых ящеров, Дом Вейлы стерегли прекрасные длинноволосые девушки, а третий вход охраняли долгогривые единороги. Изваяния были неподвижны, но пропускали только учеников и декана своего Дома, а также нескольких преподавателей: посторонний мог сколько угодно ломиться в двери – хоть магией, хоть чем – но дубовые створки оставались неподвижны.
Крыло каждого Дома было устроено одинаково: на первом, втором и третьем этажах жили студенты с первого по шестой курс, а на четвертом – семикурсники и учителя; каждый этаж заканчивался небольшой круглой гостиной.
Абрахам первым взбежал на третий этаж, первым ворвался в комнату и блаженно растянулся на кровати.
- Все! Теперь я до ужина отсюда не встану! И предупреждаю – до завтрашнего утра я не желаю слышать в этом помещении словосочетания «домашнее задание».
- А как насчет слова «учебник»? – осведомился Геллерт, швырнув сумку на пол и снова повернувшись к двери.
- О, и его тоже слышать не желаю! – голландец приподнялся на локтях. – А ты, собственно, куда собрался?
- В библиотеку.
- В библиотеку? В пятницу? Когда до Рождества осталась неделя?! – Абрахам явно забеспокоился. – Геллерт, ты себя хорошо чувствуешь?
- Лучше всех. А в библиотеку я хожу не только из-за того, что завтра надо срочно сдавать сочинение, а у меня ни строчки не написано, и за это я лишусь баллов и меня высекут розгами.
Идя по коридору, Гриндельвальд усмехался. Попробуй он сказать Абрахаму, что перелопачивает пыльные библиотечные тома по собственному желанию – и того неминуемо хватит удар. А чтобы добить голландского друга, можно сообщить, что именно он в этих томах ищет.
В хранилище книг было пусто, если не считать нескольких студентов курса с третьего-четвертого, которые, судя по их слегка растерянным лицам, забрели сюда чисто случайно. За стойкой виднелась фигура библиотекарши фру Сванберг. Пожилая, вечно сонная, она куталась в неизменную серую шаль, которая, судя по виду, была соткана веке в семнадцатом. Ссутулившись и что-то бормоча себе под нос, библиотекарша медленно водила пером по куску пергамента.
- Добрый день! – попытался вернуть ее к действительности Геллерт. – Вам отдали несчастный единственный экземпляр «Истории в поединках»?
Фру Сванберг подняла на него недовольный взгляд мутных глаз. Этот настырный юнец, появлявшийся в библиотеке каждые три дня с начала года, и с упорством, достойным лучшего применения, требовавший одну и ту же книгу, раздражал ее неимоверно.
- Еще нет, - буркнула она.
Пятикурсник закатил глаза.
- Фру Сванберг, почему у меня такое ощущение, что вы, по неведомым вам же причинам, прячете от меня «Историю»?
- Молодой человек! – проскрипела библиотекарша. – Если вы будете мне хамить, я действительно спрячу книгу, когда ее вернут!
- Хамить? Помилуйте! – огрызнулся Геллерт. – Я всего лишь пытаюсь установить истину.
Он уже развернулся, чтобы уйти, но взгляд его упал на девушку, сидевшую за одним из столов возле стены. Он не заметил ее сразу, что, впрочем, было неудивительно: мало кто замечал Бёдвильд Норрхольм, старшую сестру Рандвера, студентку шестого курса Дома Единорога. Единственной отличительной чертой этой девушки были ее волосы – удивительно густые русые пряди мягко струились по плечам и спине, если не были заплетены в косы или собраны в высокую прическу. В остальном же невысокая, чуть полноватая Бёдвильд была абсолютно непримечательна.
Сейчас она, подперев голову рукой и нахмурив лоб, читала какую-то книгу. Поразмыслив, Геллерт приблизился к ее столу и опустился рядом.
- Привет.
Бёдвильд вздрогнула.
- А… привет. Извини, не заметила тебя.
- Что, такое захватывающее чтение?
- Не знаю, - серьезно ответила девушка. – Веришь – я уже в шестой раз начинаю читать первый абзац и никак не могу прочесть.
- Может, ты там буквы незнакомые нашла? – пятикурсник развернул книжку к себе и пробежал глазами по строчкам. – Хм, странно, лично я все понимаю.
- Не смейся, Геллерт, - устало проговорила сестра Рандвера. – Я просто сейчас все время думаю кое о чем…
- Об этой маггле, что ли? – в голосе швейцарца зазвучало явное пренебрежение.
- Что значит «эта маггла»? – тон Бёдвильд тоже изменился, всю усталость словно рукой сняло. – И откуда ты вообще знаешь?
- Рандвер сказал. Слушай, Бёдвильд, у тебя что, других проблем нет, кроме…
- Да, я знаю! – зло процедила она. – Знаю, что вы все думаете о магглах! Я вижу, что Рандвер избегает разговаривать со мной на эту тему! Вам с детства внушают, что магглы – низкие, грязные, ничтожные! И мне это тоже внушали. Но потом и я, и моя мать – мы обе поняли, что это не так; что нельзя судить обо всех одинаково! Да, я переживаю из-за фру Сантессон! Ты ведь даже никогда не видел ее – старую, больную… и добрую. Что за идиотизм! – выкрикнула девушка, вскакивая. Несколько человек повернулось в ее сторону.
Геллерт почувствовал, как в нем поднимается волна злости. Он не считал магглов низкими и грязными; все было гораздо хуже – они были слабыми. И плачевно глупыми. Отсталая безмозглая раса, непонятно зачем истреблявшая сама себя. И они, волшебники, обладавшие силой, по сравнению с которой все маггловские изобретения – нелепая чушь, с какого-то перепугу должны были прятаться от этих самых магглов. Бояться их, как стремительно плодящихся крыс, разносчиков опасных болезней.
А теперь перед ним стоит чистокровная колдунья и чуть не в слезах рассказывает, какую замечательную маггловскую каргу она знала!
Бёдвильд шагнула к выходу, но пальцы Геллерта стиснули ее запястье.
- Сядь, - приказал он. Именно приказал. Девушка открыла было рот, чтобы выдать фразу вроде: «А не пойти ли тебе…» Но промолчала. И опустилась на стул.
- Ты знаешь, почему маггловеденье у нас входит в обязательную программу? – спросил он, отпуская ее руку.
- И почему же?
- Чтобы мы знали, от кого нам приходится скрываться согласно Международному статуту о секретности. Чтобы мы знали, как в случае необходимости следует себя вести, чтобы сойти за маггла. А хоть одна дурья башка задумывалась о том, что это не мы должны от них прятаться, а они от нас? Кто они по сравнению с нами? Что они могут нам сделать? Да, их больше, и что с того?
- Да почему вообще кто-то должен от кого-то прятаться? – не выдержала Бёдвильд. – Почему нельзя просто жить и не трогать друг друга?
- Потому что так не бывает! – ладонь Геллерта со всего маху хлопнула по столу. Взгляды посетителей библиотеки вторично обратились к ним. – Потому что всегда есть ведущий и ведомый! Потому что одно неизбежно подавляет другое! А мы сами позволили магглам подавить себя! Понимаешь ты это?
- Мы живем так уже много веков, и ничего страшного еще не случилось, - возразила девушка.
- Нет, Бёдвильд, случилось, - низким голосом произнес Геллерт. – Каждый день случается. И будет случаться, если не положить этому конец.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец, Гриндельвальд придвинул книгу поближе к шестикурснице и поднялся.
- Почитай все-таки, по-моему, книжка интересная. Передать Рандверу привет?
Бёдвильд молча кивнула. Она проводила Геллерта взглядом, а потом раскрыла книгу наугад и, прочитав первую попавшуюся строчку, снова захлопнула ее.

***
- Поход в библиотеку не увенчался успехом? – Абрахам, как и обещал, валялся на кровати. Рандвера и Виллема в комнате не было. – Тебе тут почта пришла.
На подушке Геллерта лежал конверт. Над печатью красовался герб Гриндельвальдов – снежный барс на черном поле. Вскрывая конверт, Геллерт усмехнулся про себя: интересно, а знал ли кто-нибудь из ныне живущих, кроме родственников и него самого, как выглядит герб его семейства – между прочим, одного из древнейших в Швейцарии? Вряд ли, потому что семейство это, несмотря на свою древность, давно утратило прежний блеск и величие.
Аккуратный косой почерк матери он узнал сразу. Строчки письма гласили:

«Дорогой Геллерт!
Как у тебя дела? Судя по тому, что ты не писал четыре месяца и не ответил на наше письмо в сентябре, ты все еще сердишься. Мы помним, в каком настроении ты уехал в школу в этом году, но приближается Рождество, и нам давно пора простить друг друга. Ты ведь уже взрослый и должен понимать, что мы можем быть не всегда правы – но мы всегда все делаем из лучших побуждений.
Мы с отцом охотно прощаем тебе мой испорченный день рождения и ждем тебя дома на праздники. Мы приготовили тебе сюрприз – вот увидишь, тебе понравится. Если хочешь пригласить кого-нибудь из друзей к нам на Рождество – мы не возражаем. И напиши, пожалуйста, ответ как можно скорее.
До встречи!»

Не решив, что лучше сделать с письмом – поджечь его Инсендио или просто порвать на мелкие-премелкие кусочки, Геллерт смял послание из дома и забросил его в угол. Вы только посмотрите, какие они стали добренькие! Прощают они его, подумать только! Интересно, а им хотя бы на секунду пришел в голову вопрос: простил ли он их?
А он не простил.



------------------------------------------------------------
* Футарк – рунический алфавит, названный так по первым шести рунам – Феу, Уруз, Турисаз, Ансуз, Райдо, Кано.
** Йормунганд – Мировой змей в скандинавской мифологии; проще говоря, здоровенная гадина.


Глава 3

Хейса Гриндельвальд в очередной раз посмотрела в зеркало, проверяя безупречность своего наряда и прически. Как-никак, сегодня особенный день – и дело даже не в том, что ей исполняется тридцать шесть лет. Все члены семьи должны были произвести на Нифлунгов хорошее впечатление – впрочем, Хейса ожидала от гостей ответных стараний. Айгер отдавал в гостиной какие-то распоряжения домовым эльфам, стол был накрыт, и приглашенное семейство должно было появиться с минуты на минуту, а сын застрял у себя в комнате.
Хейса стряхнула с рукава несуществующую пылинку.
- Геллерт! Долго тебя ждать? – женщина осторожно тронула высокую прическу. – Ты там жив еще?
- Живее всех живых, мама, - интересно, когда это он успел появиться на лестнице? – К чему такая спешка? Они наверняка опоздают.
- Пусть опаздывают: у них две девочки, а девочки имеют право немного опоздать. Зато с вашей стороны, молодой человек, это будет неприлично, - с улыбкой проговорила Хейса, залюбовавшись сыном. Еще не до конца сформировавшийся худощавый юноша, Геллерт в свои пятнадцать лет уже был бесспорно красив: довольно высокий, светлокудрый, с гордой посадкой головы и точеными чертами лица – можно только позавидовать той счастливице, которую он назовет своей. И новехонький, с иголочки, темно-зеленый камзол был ему так к лицу! Хейса, когда-то в слезах покидавшая родную Данию, теперь с гордостью носила фамилию Гриндельвальд – ведь это их с Айгером единственный отпрыск являлся ярким примером сочетания ума, красоты и обаяния.
- Две девочки, о ужас! – закатило глаза воплощение вышеперечисленных качеств. – Мам, это, конечно, твой день рождения, и гостей можешь выбирать только ты, но меня не перестает мучить вопрос: почему ты пригласила одних Нифлунгов, с которыми мы виделись раза два в жизни?
- Геллерт! – погрозила ему пальцем мать. – Ты сам только что сказал, что я имею право звать, кого хочу. И причины я никому не обязана объяснять.
- Ну хорошо, не объясняй. Но ты подумала о единственном чаде, которое неминуемо умрет от скуки сегодня вечером? Мама, сжалься надо мной! Можно я убегу через заднее крыльцо?
Последний вопрос был задан на полном серьезе, но родители, ясное дело, отмахнулись и велели не говорить глупостей.
Гости действительно прибыли с опозданием, хоть и небольшим. Из камина сначала вышли Нифлунги-старшие: огненно-рыжий бородач и худосочная женщина с неестественно бледной кожей; секунду спустя появились и их очаровательные дочери, которые долго стряхивали с платьев золу, прежде чем поздороваться с хозяевами. И начался кошмар, торжественно именуемый приемом гостей, а на деле являющийся извращенной с особым цинизмом клоунадой.
- Неужели это Геллерт?! – театрально воскликнула фрау Нифлунг, расцеловавшись с Айгером и Хейсой. – Как же ты, мальчик мой, повзрослел! Совсем уже жених!
- Я, к сожалению, не помню, как вы выглядели раньше, и мне трудно судить, сильно ли вы изменились, - ответил Геллерт с вежливой улыбкой, - но вы, я полагаю, тоже не молодеете.
Если бы Айгер мог убивать взглядом, его чадо уже было бы остывающим трупом. Хейса предостерегающе стиснула руку мужа и с натянутой улыбкой пригласила всех садиться за стол.
- Девочки ваши, насколько мне известно, находятся на домашнем обучении, – сказала она, желая завязать беседу.
- О да, - отозвалась фрау Нифлунг. – Все эти школы ужасны. Мы выбирали между Бобатоном и Дурмстрангом, но ни там, ни там нет подходящих условий. В Бобатоне ученикам слишком многое позволяется, и при нынешней всеобщей распущенности они бы мне дочерей испортили в два счета. А в Дурмстранге нам не понравился преподавательский состав: они берут всех подряд – болгар, румын, поляков, финнов, датчан, норвежцев. Никакой системы!
- Ну и бред! – вклинился в разговор Геллерт. – Какая разница, какой национальности учителя? Студенты, если хотите знать, тоже все из разных стран!
- В Дурмстранге, насколько мне известно, еще и ужасные погодные условия, - проговорила фрау Нифлунг, сделав вид, что не слышала первой его фразы. – Там ведь холодно почти весь учебный год!
- Ну, если устраивать трагедию из-за того, что на морозе может начать шелушиться нос, то погодные условия там действительно ужасны.
- А как у девочек успехи в учебе? – быстро спросил Айгер, бросив на сына еще один уничтожающий взгляд.
- Неплохо, учителя довольны, - отозвался Нифлунг-старший. – Небольшие проблемы с трансфигурацией, а так…
- Да, трансфигурация – это не всем дано! – оживленно перебил Геллерт. – Вот нам как-то велели на уроке превратить уксус в белое вино, так один мой друг что-то напутал с формулой, и у него получилась самая натуральная моча! Вот ужас-то был!
Хейса шумно вздохнула. Изольда, младшая дочь Нифлунгов, покраснела и уткнулась в свою тарелку; она вообще за весь ужин не проронила ни слова. Зато старшая, Ирма, захихикала, бросив на Гриндельвальда-младшего чуть ли не восхищенный взгляд. И если ее сестра все время молчала, то эта девица хихикала почти без остановки и с каким-то ожесточением.
«Уберите ее! – молился про себя Геллерт. – Уберите эту дуру кто-нибудь, и я клянусь, что, как только приеду в школу, первым делом брошусь Ленарду на шею и расцелую его. Все, что угодно, только пусть она испарится».
Но даже эта страшная клятва не помогла – Ирма продолжала сидеть на своем месте и не собиралась испаряться.
Айгер заговорил о кадровых перестановках в Министерстве, и остальные взрослые охотно подхватили беседу. Геллерт со скучающим видом подцепил вилкой кусок отбивной… и тут безумная, шальная мысль пришла ему в голову. А не послать ли весь этот праздник к Йормунганду и не провести ли чудесный летний вечер так, как захочется ему? Остальные не заметили его оживления, ну да это и к лучшему.
Когда ужин закончился, пришло время переходить в гостиную. Поднимаясь вместе со всеми по лестнице, Геллерт еще раз обдумал свои действия. Переступив порог гостиной, он хлопнул себя по лбу:
- Ой, бестолочь, совсем забыл! Вы присаживайтесь, я сейчас вернусь!
Выскочив в коридор, Геллерт аккуратно закрыл двери гостиной. Во время поднятия по лестнице он успел окончательно убедиться: родители и гости были без волшебных палочек, ибо носить их на приемах считалось чуть ли не неприличным; сам же он с палочкой не расставался. Усадьба Гриндельвальдов, как и большинство домов чистокровных семей, была ненаносима, поэтому в ее стенах даже он, несовершеннолетний школьник, мог безбоязненно колдовать. Все лето юный маг усердно упражнялся в невербальных заклинаниях, и сейчас ему представилась еще одна возможность испробовать свои силы.
«Коллопортус», - произнес он про себя, направив палочку на двери гостиной. Конечно, они отсюда все равно выберутся – скажем, при помощи домовых эльфов – но впечатления останутся приятные. Хорошего вам праздника, дорогие мои.
Геллерт вприпрыжку сбежал по лестнице на первый этаж. В столовой Кнаррен, самый старый эльф в усадьбе, собирал оставшуюся после ужина посуду; при виде молодого хозяина он согнулся в поклоне. Юноша распахнул окно и влез на подоконник; потом подмигнул эльфу, приложив палец к губам, и выпрыгнул наружу. Конечно, можно было спокойно воспользоваться дверями, но Геллерту почему-то хотелось покинуть дом именно через окно.
Летний вечер встретил его прохладным ветерком. Тишина, благословенная тишина – никаких скучных разговоров или глупого хихиканья.
Геллерт углубился в сад, перелез через ограду, и его взору предстала равнина, по которой были беспорядочно разбросаны невысокие скалы; вдалеке белели вершины Альп. Захотелось смеяться совершенно без причины, прыгать, кувыркаться и делать всяческие глупости – этот вечер принадлежит только ему одному, и никто не сможет испортить чудесные грядущие часы упоительного одиночества.
Усадьба Гриндельвальдов стояла на холме; Геллерт бегом спустился вниз и после недолгого колебания направился к одной из скал, покрытой редким лесом. Подъем на нее был весьма затруднительным – особенно на тех участках, где скала представляла собой голый скользкий камень, не поросший даже мхом – время от времени приходилось почти ползти на четвереньках, чтобы не упасть, но юного беглеца это не останавливало. Ухватившись за тонкий ствол сосенки, чтобы передохнуть, Геллерт обернулся, ища глазами усадьбу. Свет был только в окнах гостиной; интересно, они уже попытались открыть запечатанную заклятьем дверь?
Хмыкнув, он полез дальше, цепляясь за стволы и стебли. Еще чуть-чуть… И вот Геллерт миновал замшелый валун, обозначивший конец его пути к вершине. Макушка скалы представляла собой крошечный лес: редкие деревья, чередующиеся с камнями; под ногами – трава и мох. Можно позволить себе еще одну передышку.
Счастливо улыбаясь, юноша растянулся на траве. Он свободен. Свободен! Мать с ума бы сошла, увидев, как ее сынок валяется на земле в новом дорогущем камзоле. Да, конечно, ему закатят дома скандал, когда он вернется, но сейчас это было совершенно неважно.
Кроны редких деревьев почти не закрывали небо, которое в этот час делили между собой уходящий день и наступающая ночь: слева небосклон был покрыт черным бархатом с голубыми камушками звезд, а справа пролил краски закат.
«Я на вершине мира».
Потянуло холодом, и Геллерт поежился, вставая. Надо было спуститься вниз до темноты. Он прошел лесок насквозь и с высоты увидел воплощение умиротворения: крошечное селение угнездилось среди скал, из некоторых труб поднимались тонкие струйки дыма. Но в Гриндельвальде это не вызвало ни капли умиленного восторга. Потому что селение было маггловским. Потому что там во дворах играли дети, у которых, в отличие от него, было детство. Они могли бегать, смеяться, играть в прятки и прочую чепуху, никого не опасаясь. В то время как маленькому Геллерту было раз и навсегда запрещено выходить за пределы сада, потому что он еще не умел управлять своей силой, и магглы могли случайно узнать, что он – волшебник. Потому что от магглов положено прятаться. Братьев и сестер у Геллерта не было, гости в их затерянной среди горных долин усадьбе бывали редко, и ему приходилось играть с самим собой. К тому же, в саду постоянно сидела мать, следившая за несмышленышем-сыном, а в ее присутствии особо не повеселишься. Поэтому Геллерту очень скоро надоели игры в одиночестве, и он принялся за освоение фамильной библиотеки. А потом в Дурмстранге появился удивительно начитанный и способный ученик, отрада преподавателей и гордость Дома Дракона. И каждые полгода юный Гриндельвальд возвращался домой, в опостылевшую усадьбу, окруженную еще более опостылевшей оградой.
Уже смеркалось, и надо было торопиться, но Геллерт опустился на валун и, прищурившись, долго смотрел на деревеньку внизу.
Магглы. Ограда. Боязнь. Цепи. Цепи, в которые маги сами себя заковали. А что может быть страшнее цепей для того, кто с детства мечтает о свободе? Нет, он не позволит этому вопиющему идиотизму процветать. Он, Геллерт Гриндельвальд, когда-нибудь сорвет оковы и разобьет засовы, если у других не хватит смелости сделать это. Он докажет всем и каждому, что волшебники – именно волшебники, а не магглы – достойны вот так же расположиться на вершине мира и смотреть на простецов с этой высоты. И их дети смогут играть там, где пожелают, не боясь, что кто-то узнает об их способностях и поднимет шум. Не надо будет скрываться.
Остается только удивляться, почему никому за всю историю не приходили в голову подобные мысли. А может, и приходили, но этот умник испугался чего-то. Магглов? Геллерт фыркнул. Магов? Да они ноги целовать должны тому, кто наконец-то покончит с этими прятками!
Спустившись в долину, Геллерт до густой темноты бродил без цели и курса, то и дело спотыкаясь о камни. Только ночь и ветер. Все-таки хорошо на свете жить! И умирать совсем ни к чему – особенно, если впереди тебя ждет много намеченных целей, для достижения которых не хватит одной, даже самой долгой человеческой жизни. И это еще одна проблема, которую ему предстоит решить – скорее всего, в одиночку, потому что вряд ли найдется на белом свете хотя бы еще один человек, который верил бы в то же, что и он. А жаль.
Была уже глубокая ночь, когда уставший и замерзший Геллерт вошел в ворота усадьбы и первым делом увидел свет в окнах гостиной на первом этаже – его явно ждали. Ну что ж, не будем тянуть.
- И как это прикажете понимать, молодой человек?! – разразился воплями Айгер, едва увидев сына. – Решил нас идиотами выставить?! Поздравляю, у тебя это получилось! Более мерзкой выходки я в жизни не видел! Как тебе такое в голову-то пришло?! Очень остроумно – запереть всех в гостиной и сбежать! И где ты шлялся?! Ты меня слышишь?!
Последний вопрос был задан неслучайно: Геллерт смотрел в окно с отсутствующим видом, не пытаясь ни возражать, ни оправдываться. Хейса молча сидела в кресле, пристально глядя на сына: камзол был порядком помят и местами измазан в смоле, в спутанных волосах застряли две хвоинки.
- Я жду объяснений! – рявкнул глава семьи.
- Объяснений? – безо всякого выражения переспросил Геллерт. – Хорошо, вот тебе объяснения: я никогда в жизни не буду сидеть в одной комнате с людьми, которые мне неинтересны, и делать вид, что мне страшно весело. Ты доволен?
- Нифлунги больше никогда не переступят порог нашего дома, - тихо сказал отец. – Они для нас навсегда потеряны. Уважаемая, богатая чистокровная семья с двумя дочерьми…
Сын медленно повернулся к нему.
- Ах, вот оно в чем дело, - проговорил он. – Две дочери. Ну конечно. И как это я сразу не додумался. И с кем же из них вы хотели меня свести – с дурой или с тихоней?
- Геллерт, ты не так понял… - начала было мать.
- Да чего уж там! Браво, родители! – юноша стремительно пересек комнату и распахнул дверь.
- Геллерт! – догнал его уже на лестнице крик Айгера. Орите, папенька, сколько влезет.
Ворвавшись к себе в комнату, Геллерт со всей силы пнул удачно подвернувшийся под ногу комод. Просто великолепно!
До конца летних каникул он так и не разговаривал ни с отцом, ни с матерью. А тридцать первого августа семья все так же молча прибыла в датский порт Хиртсхальс, и Геллерт молча поднялся на борт дурмстрангского корабля.

- Эй, ты чего письмами швыряешься? – подал голос со своей кровати Абрахам. – Гадость какую-нибудь написали?
- Вроде того, - Геллерт устроился на подоконнике и прижался лбом к холодному стеклу. Откровенно говоря, быть чистокровным – довольно поганая штука, особенно в глубинке. Благородное происхождение неминуемо сопряжено с целой кучей обязательств – и никому не объяснишь, что это дикость, и что лично тебя эти обязательства никоим образом не волнуют. Если ты чистокровен – изволь жениться на чистокровной, если не хочешь прослыть предателем и навсегда лишиться возможности появляться в определенном кругу. И невесту надо начинать подыскивать заранее: лет в пятнадцать – шестнадцать. Средневековье какое-то, честное слово!
Геллерт взъерошил волосы. М-да, перемены и доработки необходимы и внутри магического сообщества. Сколько вековых глупостей надо вырвать с корнем для всеобщего блага!
От размышлений его оторвали появившиеся в комнате Виллем и Рандвер.
- Хотите услышать самую свежую новость? – поинтересовался голландец, плюхаясь в кресло. – Старина Хольгер предложил должность префекта Эгеде, а тот отказался.
- Подумаешь, удивил! – фыркнул Абрахам. – Он же главный ленардовский прихвостень! Слушай, Геллерт, может, тебе свою кандидатуру выдвинуть, а? Тебя многие учителя любят…
Гриндельвальд некоторое время смотрел на друга, что-то обдумывая.
- Нет, я, пожалуй, не стану лезть. А вот ты Рандвер, - повернулся он к шведу, - прекрасно, по-моему, справишься.
- Я? – опешил тот. – Хочешь сказать, я могу быть префектом?
- А почему бы и нет? Никаких серьезных проступков за тобой не числится; у преподавателей ты на хорошем счету. Кроме того, ты старательный и ответственный, а это для префекта первое дело. Ну что, идем к старине Хольгеру?
- Да я… Ну, не знаю…
- Ой, да брось ты! – Геллерт спрыгнул с подоконника и, взяв друга за локоть, потащил его к двери. – Можно подумать, ты об этом не мечтаешь.
- Геллерт, я…
- Рандвер, - мягко проговорил швейцарец, - мне шарахнуть тебя Импедиментой и тащить до кабинета Витфельда на закорках, или сам пойдешь?
Швед оглянулся на Абрахама и Виллема, словно ища у них поддержки, но те только закивали; тяжко вздохнув, он покорно поплелся за своим покровителем. По правде говоря, Рандвер действительно мечтал о мантии префекта, но ему и в голову бы не пришло претендовать на нее на самом деле.
- Вот увидишь, мы дадим Ленарду хорошего пинка, - воодушевленно говорил Геллерт, пока они шли по коридору. – А то он, похоже, решил, что можно купить всех с потрохами и остаться префектом навечно. Но теперь он…
- Геллерт, - неуверенно проговорил Рандвер. – По-моему, я все-таки не готов… Почему ты не хочешь стать префектом?
- А я на этом месте все равно долго не продержусь – мне только дай чуть больше прав, чем остальным, и я тут же начну всем головы откручивать.
Вот и кабинет Хольгера Витфельда.
- Послушай… - снова начал Рандвер.
- Не бойся, - неожиданно тепло сказал ему протектор. – Если будут трудности, я тебе помогу.
Решительно распахнув дверь, он втолкнул шведа в кабинет. Декан Дома Дракона разбирал какие-то бумаги, сидя за столом; как только он поднял голову, Рандверу сразу захотелось оказаться где-нибудь далеко.
- Профессор Витфельд! - раздался у него за спиной бодрый голос. – Вот вам еще один кандидат в префекты. Берете?



Глава 4

Среда. До конца семестра оставалось всего два дня, и многие уже начали собирать вещи для отъезда домой на Рождество. И к чему такая спешка, если корабль отплывает только через неделю?
Виллем, то и дело почесывая нос, дописывал домашнее задание по астрономии; Абрахам ушел, заявив, что у него свидание с Аделой; Рандвер тоже где-то шлялся.
Геллерт рассеянно вертел в руках перо, сочиняя письмо домой. Что можно написать дражайшим родителям, задумавшим сделать из единственного сына племенного гиппогрифа?
Вообще-то, сначала он решил ничего им не отвечать, и периодически злорадно ухмылялся, представляя, как мать с отцом прибудут в Хиртсхальс и станут с приторными улыбками ожидать, когда он спустится по сходням – да так и не дождутся. Но здравомыслие упорно напоминало юному Гриндельвальду, что до совершеннолетия, когда можно будет сделать домочадцам ручкой, еще полтора года – и эти полтора года ему предстоит прожить с ними под одной крышей. Гордость – это все, конечно, хорошо, но сознательно отравлять себе жизнь из-за нее… В конце концов, ему понадобятся деньги для осуществления своих замыслов; как ни крути, а кое в чем Ленард все-таки прав, и есть вещи, которые покупаются только деньгами. Поэтому перед Геллертом стояла нелегкая задача: составить письмо так, чтобы родители подумали, будто он их простил, но и в то же время обойтись без соплей и уверений в сыновней любви.
- Слушай, ты не помнишь, в каком созвездии у нас Альбирео находится? – Виллем умоляюще смотрел на него, прикусив кончик пера.
- Где она находится «у вас» - понятия не имею. А вот «у нас» - в Лебеде.
- А… спасибо, - голландец снова углубился в домашнее задание, даже не заметив язвительного тона Гриндельвальда. Геллерт с тоской посмотрел в окно. Нет, от всех этих одноклассников рехнуться можно. Эй, хоть с кем-нибудь из вас можно разговаривать на равных? Хоть у кого-нибудь во всем Дурмстранге есть в голове что-нибудь, кроме домашних заданий, каникул, школьных сплетен и – куда ж без нее! – первой любви?
- Пойдешь в гостиную? – судя по умиротворению на лице Виллема, только что поставленная им точка была последней в домашней работе.
- Нет уж, спасибо. Я лучше пройдусь.
В зимнее время гулять по территории Дурмстранга можно было только по одной-единственной расчищенной дороге, освещенной снежными фонарями, внутри которых по вечерам зажигали магией голубоватое пламя. Но по этой самой дороге шатались туда-сюда воркующие влюбленные парочки, от одного вида которых Геллерта начинало тошнить. Впрочем, он и не претендовал на прогулки среди фонарей: у него на территории школы было свое любимое место.
Дурмстрангский корабль высился черным призраком над покрытым льдом озером. Транспортное средство самой северной магической школы Европы плавало в идеально круглой проруби, вода в которой не только не замерзала, но и – Геллерт лично в этом убедился – была теплой.
Гриндельвальд ни разу не видел, чтобы хоть еще кто-нибудь приходил сюда – кому был интересен этот кусок дерева, о котором вспоминали только накануне отплытия домой? Но Геллерт любил корабль: ему казалось, что они понимают друг друга. Судно тоскливо болталось в пресной озерной воде и словно терпеливо ждало следующего выхода в Северное море. Наверняка ему снился ледяной соленый ветер; снилось, что покрытый защитными рунами киль снова разрезает темные волны. И кому, как не Геллерту, было понять, что за жестокое разочарование – просыпаясь, обнаруживать вокруг своих бортов сонное озеро вместо тяжелой морской зыби. Мечтаешь о дали и выси, а тебя загоняют в полынью, вокруг которой видишь только чуждую тебе сушу: смертельно надоевшие луга и горы и не менее смертельно надоевший замок.
Геллерт перевел взгляд на темный силуэт школы. По правде говоря, Дурмстранг не отличался красотой: массивное здание из прямых линий, без малейшего намека на изящество. Внутреннее убранство тоже было предельно простым: тяжелые дубовые двери, сумрачные коридоры, изредка попадавшиеся гобелены – и камень, камень, камень… Дурмстранг подавлял. Дурмстранг был мощью и мрачной уверенностью в силе своих воспитанников, настоящим оплотом древней магии. А что выглядел он неказисто – так это вам не музей, чтоб по сторонам пялиться и рот разевать. И… так, а это еще кто?
По льду решительно шагала фигурка в меховой шубе – и направлялась она явно к кораблю. Неужели кто-то еще приходит сюда хандрить?
Невысокий рост, перекинутся через плечо толстая коса… Бёдвильд. Вот уж кого он меньше всего ожидал здесь встретить.
Приблизившись, девушка вытащила руки из карманов и поправила шапочку; потом начала теребить косу, явно не решаясь заговорить. Геллерт не собирался спрашивать, что ей надо: это ему было совершенно неинтересно.
- Рандвер сказал, что это ты надоумил его записаться в кандидаты на должность префекта, - проговорила наконец Бёдвильд.
- Ну, я. Бить будешь?
Снова пауза.
- Спасибо тебе, - неожиданно выдала она.
- За что? – Геллерт так опешил, что даже забыл что-нибудь съязвить в ответ.
- Ну… понимаешь, сам бы он никогда на такое не решился. Мой брат, наверное, самый неуверенный в себе человек из всех, кого я когда-либо видела, - Бёдвильд перевела взгляд на черную воду. – Он ведь почти не помнит нашего отца. Некому учить его быть сильным. Он довольно уязвимый, ты не находишь?
- Скорее – слабый.
- Вот именно. Знаешь, это очень важно, чтобы рядом был кто-то, кто смог бы объяснить Рандверу, что он тоже может быть вожаком. Ты ведь мог бы выдвинуть свою кандидатуру, а ты предложил сделать это ему. Вот за это и спасибо.
Геллерт пожал плечами. Если Бёдвильд нравится думать, что он занимается благотворительностью – на здоровье. Когда Рандвер станет префектом, еще не известно, кто от этого больше выиграет – он сам или его покровитель.
- И еще… - девушка опять замялась. – Ты… прости, что наорала на тебя тогда в библиотеке.
- Прощаю, - усмехнулся он: Геллерт не имел привычки обижаться на тех, у кого не хватало ума для понимания его идей.
- Но я все равно считаю, что ты неправ, - Бёдвильд явно не желала признавать себя до конца виноватой. – То, что ты хочешь подавить магглов…
- Не подавить, Бёдвильд, - мягко возразил Геллерт. – Всего лишь показать им, кто сильней – и у кого, соответственно, больше прав на власть. Я устал прятаться. Поверь, я повидал на своем недолгом веку достаточное количество магглов – и мне смешно от мысли, что мы скрываемся от этих бессильных существ. Я, в общем-то, не имею ничего против них – пожалуйста, пусть живут. Я против глупости. Кстати, как ты меня нашла?
- Рандвер говорил, что если ты не в библиотеке – значит, либо в зимнем саду, либо у корабля, - девушка оторвалась от созерцания полыньи и посмотрела ему в глаза.
- Хочешь, я тебе расскажу, почему я хорошо отношусь к магглам?
- Да я это и так знаю.
- Ты не знаешь всего. Я думаю, ты поймешь.
- Ну, валяй, - разрешил швейцарец. Никаких развлечений до отбоя все равно не намечалось, хоть душещипательную историю послушать…

После смерти отца им пришлось переехать в крошечный одноэтажный домик. Сигрид Норрхольм каждое утро начинала с просмотра газетных объявлений о поиске работников; ситуация усложнялась тем, что ей была необходима работа на дому, поскольку оставить двоих детей было просто не с кем. Конечно, можно договориться с соседями, чтобы они присматривали за Бёдвильд и Рандвером, но у вдовы ловца мантикор не было ни одного лишнего кната, чтобы оплатить их услуги.
Как ни крути, а каждый день приходилось отлучаться из дома на два-три часа, чтобы переговорить с тем или иным работодателем – и дети оставались одни.
Рандвер возился в гостиной с игрушками, а Бёдвильд скучала. На улице светило такое яркое солнце, а мама велела сидеть здесь… Побродив по дому, девочка остановилась у входной двери и подергала ручку. Заперто.
- Хочу в сад, - сказала Бёдвильд двери. Та, разумеется, никак не отреагировала.
- Хочу в сад, - повторила девочка чуть погромче. Никаких изменений.
Бёдвильд начинала не на шутку сердиться на эту глупую деревяшку.
- Хочу в сад! – крикнула она, топнув ногой. И – о чудо! – дверь щелкнула замком и тихонько приоткрылась.
- Рандвер, Рандвер! – Бёдвильд ворвалась в гостиную и схватила брата за руки. – Пойдем играть в сад!
- Мама сказала, что нельзя… - промямлил тот.
- Да ну тебя! Мне и одной хорошо!
Девочка толкнула дверь и спрыгнула с крыльца. Солнышко, ветерок – разве сравнишь с этим пыльную гостиную?
А может… А может, залезть в сад к соседям? Вот это, наверное, приключение! Забор невысокий, даже восьмилетняя девочка сможет через него перелезть. Бёдвильд, пыхтя, кое-как подтянулась на слабых ручонках и перекинула левую ногу через ограду; потеряв равновесие, она шлепнулась в соседский сад как куль с мукой. Не выдержав, девочка разревелась от боли в ободранном колене и от обиды, что ее приключение закончилось так бездарно.
- Что случилось, милая? – спросил ласковый, чуть хрипловатый голос: в саду неожиданно обнаружилась маленькая, совершенно седая старушка. Бёдвильд испуганно замолчала, ожидая, что ее сейчас хорошенько взгреют – но у соседки, похоже, не было подобных намерений.
- Ушиблась? Ничего, мы это сейчас исправим…
Старушка усадила девочку на крыльцо, потом вынесла из дома влажную тряпочку и стерла с колена Бёдвильд кровь и грязь. Юная Норрхольм тихонько пискнула, когда коленку защипало.
- Потерпи чуть-чуть, сейчас все пройдет.
- А почему вы не волшебной палочкой меня лечите? – спросила осмелевшая Бёдвильд.
- У меня нет палочки, милая, - улыбнулась старушка. – Это муж у меня волшебник, а сама я - маггла. Ты знаешь, кто такие магглы?
Девочка осторожно кивнула. Она знала, что магглы не обладают магическими способностями, и что их, вроде бы, надо избегать… Но ласково улыбавшаяся старушка, от которой пахло домашней выпечкой и старыми книгами, не внушала ни страха, ни отвращения.
- Хочешь печенья? – спросила она, и это предложение окончательно расположило Бёдвильд к старой женщине. Через десять минут девочка уже болтала, не закрывая рта. Господина Сантессона дома не было, поэтому чай с печеньем они пили вдвоем. Бёдвильд рассказывала о своей семье, об отце – в восемь лет долго скорбеть невозможно, и о гибели главы семьи она говорила без слез, хоть и с грустью в голосе. Фру Сантессон слушала, не перебивая: пусть девочка выговорится, ей и поболтать-то не с кем.
- А магглы знают про волшебников? – спросила Бёдвильд, беря еще печенья.
- Они думают, что знают, - улыбнулась фру Сантессон. – Магглы сами придумывают какие-то обряды, которые считают магическими; а еще они пишут сказки о волшебстве.
- Сказки?
- Да, Бёдвильд, у магглов тоже есть сказки, где происходят разные чудеса – потому что обычным людям так хочется, чтобы в их жизни было хоть немного волшебства.
- Расскажите мне маггловскую сказку, - попросила Бёдвильд, проглотив остатки чая.

Сигрид возвращалась домой очень уставшая и злая – пришлось полдня просидеть в очереди, но она так и не получила работу. Дома ее ждало новое потрясение – открытая дверь, ревущий во все горло Рандвер и полное отсутствие Бёдвильд. Сквозь всхлипывания сына фру Норрхольм разобрала, что девчонка ушла в сад, а когда он отправился искать ее, она уже пропала. Женщина тщательно обыскала садик, а потом бросилась к ближайшим соседям – чете Сантессонов. Дочь обнаружилась у них – она сидела на диване в гостиной, и фру Сантессон читала ей какую-то книгу. Поблагодарив соседку, Сигрид потащила Бёдвильд домой; успокоив Рандвера, она занялась провинившейся.
- Зачем ты полезла к соседям? – тихо и холодно спросила женщина, в упор глядя на дочь, стоявшую перед ней с опущенной головой. – И смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю.
Девочка шмыгнула носом и несмело подняла взор. Мама редко сердилась, но когда такое случалось – это было ужасно. Сигрид Норрхольм никогда не кричала на своих детей – она говорила с ними тихим голосом, от которого мурашки по спине бежали.
- Я… хотела поиграть… Мама, ведь фру Сантессон на меня не рассердилась…
- Тебе повезло, что у нас такие хорошие соседи. А если бы это были магглы, и они бы случайно увидели, как ты…
- Мама, да ведь фру Сантессон – маггла.
Сигрид замолчала на полуслове, забыв, за что отчитывала дочь.
- Маггла?
- Мамочка, но ведь она неопасная, у нее ведь муж волшебник…
- Неопасная? – процедила Сигрид. – Такие, как она и раскрывают магглам наши секреты! Впредь держись подальше от этого дома!
- Мама, но…
- Бёдвильд! – тяжелый взгляд матери заставил поежиться.
- Мама, я есть хочу, - жалобно проговорил Рандвер, тронув женщину за руку. И грозной Сигрид как не бывало – ее место заняла молодая, усталая женщина, которая вспомнила, что в доме почти нечего есть, а она с этой работой забыла обо всем на свете. Фру Норрхольм спрятала лицо в ладонях и принялась считать до тридцати – это всегда помогало ей успокоиться. Только бы не расплакаться…
Раз, два, три, четыре… Защитное заклинание подсказало ей, что у калитки кто-то стоит.
Пять, шесть, семь, восемь… Сигрид открыла дверь.
Девять, десять… Прошла по садовой дорожке.
Одиннадцать, двенадцать… Это маггла.
- Что вам нужно? – тринадцать, четырнадцать…
- Добрый вечер! Не хотите ли поужинать с нами? – пятнадцать, шестнадцать…
- Мне ваши подачки не нужны, - семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
- Что вы, фру Норрхольм! – двадцать, двадцать один… - Дружеский ужин, так сказать.
- Мы с вами не друзья, - двадцать два, двадцать три…
- Мы ведь соседи теперь, - двадцать четыре, двадцать пять… - Соседи должны дружить, иначе кто выручит в трудную минуту?
Гордая Сигрид… Двадцать шесть, двадцать семь… «Мама, я есть хочу»… Двадцать восемь, двадцать девять…
- Мы… сейчас придем. И… спасибо вам.
Тридцать.

- Понимаешь? Мама ведь раньше тоже презрительно относилась к магглам – а ты бы видел, как они подружились потом! - к концу рассказа Геллерт и Бёдвильд успели дважды обойти корабль кругом. Замолчав, девушка выжидающе посмотрела на лучшего друга своего брата.
- Бёдвильд, но это же смешно: будучи знакомой только с какой-то там старушкой, считать всех магглов такими замечательными, что дальше некуда.
- Да не считаю я так! – нетерпеливо воскликнула шестикурсница. – Конечно, дерьма в маггловском мире тоже хватает – но как будто его у нас нет!
- Да у нас, может быть, раз в десять больше дерьма, - пожал плечами Геллерт. – Но это не отменяет нашей силы – а значит, и превосходства.
- Ну почему сила обязательно должна означать превосходство?! По-моему, тут надо ориентироваться на ум, а не на силу.
- А ты, стало быть, считаешь магглов умнее нас?
- В чем-то они, возможно, и умнее. Согласись, что они создали уникальную цивилизацию…
- И в чем же ее уникальность? – насмешливо перебил Геллерт. – Они строят какие-то особенные дома? Едят особую пищу? Может быть, тебе кажется уникальным тяжелое бестолковое оружие, которым они стремятся перебить друг друга? Один взмах волшебной палочки – и вся их цивилизация отправится в Йотунхейм*! Мы опередили их на много веков, Бёдвильд! Мы – вершина эволюции, а не они!
- Ну хорошо, пусть маги опережают магглов в развитии. Но почему ты так одержим именно этой идеей превосходства одних над другими? Знаю, ты считаешь, что одни неизбежно подавляют других, но ведь существует же симбиоз в природе. Я все-таки настаиваю, что мы вполне могли бы ужиться друг с другом, и даже кое-чему друг у друга поучиться…
- Чему мы можем научить магглов, Бёдвильд? Они уверены, что знают о магии если не все, то многое – ты ведь изучаешь это дурацкое маггловеденье. Мой отец работает со всякими артефактами, многие из которых были найдены магглами – ты бы послушала, какую чушь они несут, рассуждая о назначении той или иной находки! А еще я как-то взял в библиотеке книгу про всякие маггловские секты и обряды, которые, по их мнению, обладают магической силой, и обхохотался. Одна их некромантия чего стоит! Магглы мыслят настолько примитивно, что иногда мне их становится даже жаль.
А теперь спроси себя: разве это не благо для любого существа, когда власть над ним берет в свои руки кто-то более развитый?
- Благо? Кто и когда видел от власти хоть какое-то благо?
- А власть должна быть толковой. Заметь: я не призываю истреблять магглов как бешеных собак; я говорю о том, что будет лучше для них же. А полагать, что мы сможем сосуществовать – это наивно.
- А утверждать, что магглам будет лучше житься под гнетом волшебников – это не наивно?
- По крайней мере, не настолько. Я еще основательно поразмышляю над всем этим, и когда моя теория окончательно оформится – увидишь, наивна она или нет.
- Ты, случайно, в министры баллотироваться не собираешься? – неожиданно серьезно спросила девушка.
- Фу, будем считать, что я этого не слышал! – скривился Геллерт. – Сидеть в этом бюрократическом болоте и нажевывать брюхо? Благодарю покорно.
- А что, из тебя вышел бы неплохой политик, - заявила Бёдвильд. – Во всяком случае, маскироваться ты умеешь ловко.
- Маскироваться?
- Ну да. Может, я ошибаюсь, но, по-моему, ты на самом деле не такой, каким кажешься на людях.
- Скажите пожалуйста, какие мы проницательные! – фыркнул Геллерт. – Покажи мне хоть одного человека, который ведет себя одинаково и на людях, и наедине с собой.
- Да это понятно, но… Ты не обидишься, если я скажу, что ты чем-то похож на Рандвера?
- Обижусь. Считай, что худшего оскорбления мне нанести невозможно.
- Он же твой друг!
- Но это еще не значит, что я мечтаю быть на него похожим.

Друг… Ага, как же. Братец твой, дорогая Бёдвильд, идет туда, куда я его направляю – и мне нравится быть погонщиком баранов. Все мысли Рандвера написаны у него на лбу настолько крупными буквами, что только слепой не увидит их. Я знаю, что он чувствует себя маменькиным сынком из-за неполной семьи, и хочет стать ловцом мантикор, чтобы доказать всем, что он мужчина. Я знаю, что он боится сказать кому бы то ни было хоть слово поперек, потому что он никогда не умел и не будет уметь постоять за себя. И я знаю, что он будет делать то, что я ему скажу – потому что пока я рядом, он может никого не бояться. Но и он мне тоже нужен, потому что его руками я смогу расчистить себе дорогу к собственным целям. А когда работаешь с кем-то в паре, приходится волей-неволей подстраиваться под напарника, как на гербологии и зельеварении при выполнении совместного задания – поэтому кому-то может показаться, что я похож на Рандвера. Но он похожим на меня никогда не станет.

Бёдвильд встрепенулась.
- Ой, я, наверное, пойду. Не рассчитывала, что задержусь здесь надолго. Спасибо за беседу!
Она развернулась и быстро зашагала в сторону школы.
- Бёдвильд!
- Что? – девушка резко повернулась, тугая коса скользнула на спину.
- У тебя есть что-нибудь почитать? – неожиданно выдал Геллерт.
- Почитать? Хм-м… Ну, разве что «Страж времен» Этельреда Джеттисона.
- Ого! Интересуешься развитием магии в Америке?
- Ну не читать же сопливые романы, в которых кто-то кому-то по ошибке подсунул приворотного зелья, все из-за этого мучаются и страдают, но всё заканчивается свадьбой и детьми! – весело отозвалась Бёдвильд.
- На моей памяти ты – первая девушка, которая считает это смертью для мозгов! – присвистнул Гриндельвальд.
Шестикурсница улыбнулась и продолжила свой путь к замку.
М-да, чего только не бывает на свете… Бёдвильд Норрхольм читает Джеттисона. С ума сойти можно.

Вернувшись в комнату, Геллерт обнаружил там следующую картину: Рандвер сидел на своей кровати, подперев голову руками, а рядом стояли совершенно растерянные Абрахам и Виллем.
- Я что-то пропустил? – поинтересовался швейцарец, скидывая шубу.
- Сам ему скажи, - пробормотал Виллем, обращаясь явно к Рандверу. Гриндельвальд про себя удивился: что мог натворить этот тихоня?
- Геллерт, я… - Рандвер вдохнул поглубже. – Я, наверное, не стану префектом.
- Это еще почему?
- Ну, понимаешь… Я встретил Ленарда… И он спросил, сколько я хочу за то, чтобы снять свою кандидатуру… Я сказал, что мне его деньги не нужны… И тогда он сказал… он…
- В общем, некорректно отозвался о материальном положении его семьи, - поспешил на помощь Рандверу Абрахам. – А там было еще несколько человек, и они все начали орать, что за такие слова вызывают на дуэль. Ну и…
- Ты вызвал Ленарда на дуэль? – Гриндельвальд ощутил сильное желание придержать нижнюю челюсть, чтобы не уронить ее.
Рандвер кивнул, пряча глаза.
Постояв некоторое время с отсутствующим видом, Геллерт улыбнулся. Той жуткой улыбкой, скорее напоминавшей оскал, которая в последнее время стала появляться на его лице все чаще.
Конец. Конец всему. Стройная схема рухнула в одночасье из-за банальной человеческой тупости. О дуэли, разумеется, узнают; венгр, как всегда, вывернется, а вот Рандверу это может грозить исключением. Но даже если его оставят в школе, префектом ему не быть; а значит, весь гриндельвальдовский план, рассчитанный на полтора года, отправился к троллям. Вот так изящно и просто. Вся эта ситуация была настолько невероятна и нелепа, что швейцарец почувствовал себя неспособным даже разозлиться как следует.
- Ленард размажет тебя по стенке, - просто сказал он. Безо всякого выражения. Теперь Геллерту ни до чего не было дела. Откровенно говоря, он бы с большим удовольствием помог Иштвану добить этого кретина.
- Придумай же что-нибудь, - пробормотал обескураженный Абрахам.
- Придумай? Как вызывать всех на дуэль направо и налево накануне выбора префекта – так это ни за кого придумывать не надо было.
- Геллерт… - робко начал Рандвер. – Он оскорбил мою семью…
- И что? Йормунганд, на дворе конец девятнадцатого века, а такое ощущение, что начало шестнадцатого! Какие дуэли?! Влепил бы Ленарду пару прыщей на морду, чтобы он заткнулся – и все дела!
- По… помоги мне, Геллерт… - наверное, примерно такие вот глаза бывают у побитых собак. – Что мне теперь делать?
- Ага! Чуть что – так сразу «помоги, Геллерт»! – взгляд швейцарца задержался на пустой чернильнице. Она как будто сама просилась, чтобы ее взяли и расколошматили – либо об пол, либо о стену, либо о голову Рандвера. Но опускаться до маггловской истерики пока рановато.
- Но я же не… - снова начал оправдываться виновник всеобщего смятения. Схватив Рандвера за воротник, Геллерт встряхнул его с такой силой, что у шведа чуть не оторвалась голова.
- Даже и не мечтай, что такая тряпка, как ты, станет когда-нибудь ловцом мантикор, - процедил Гриндельвальд сквозь зубы. – Долго ты еще собираешься прятаться за мою спину, как трусливая баба?
Он знал, что наносит удар по самому больному месту своего протеже, но ему было начхать на это: раньше надо было думать головой, а не чем-то там другим.
Абрахам и Виллем благоразумно молчали.
- Геллерт, но я ведь не хотел! Я что-нибудь придумаю…
- Ты уже придумал все, что только мог! – рявкнул швейцарец. – Отдыхай! Теперь думать буду я!
Паршиво, паршиво и еще раз паршиво! Ему было НУЖНО, чтобы Рандвер стал префектом. А поскольку этот ублюдок обладал интеллектом флоббер-червя, опять предстояло все делать за него. Ну ничего, когда-нибудь Геллерт Гриндельвальд все-таки получит награду за свои страдания.
Он спиной чувствовал выжидающие взгляды трех пар глаз. Что, никогда не видели думающего человека?
- Значит так, - от интонации Геллерта в комнате явно похолодало. – Я могу все это замять. Но ты, Рандвер, будешь делать ВСЕ, что я скажу. Понятно изъясняюсь?
Швед торопливо закивал.
Гриндельвальд схватил со стола пустую чернильницу и шмякнул ее об пол.
- На счастье, - неожиданно весело пояснил он. – Иду делать тебя префектом, друг мой!
Абрахам молча покачал головой, глядя на захлопнувшуюся за швейцарцем дверь. Может, не так уж неправы были те, кто утверждал, что у Геллерта не все дома?


----------------------------
* Йотунхейм – место обитания великанов в скандинавской мифологии.


Глава 5

Хольгер Витфельд стоял перед доской из мореного дуба, изучая тонко написанные золотом баллы первокурсников-«драконов», которые они успели набрать за этот семестр. Неплохо, очень неплохо… Во всяком случае, результаты явно лучше, чем у «вейл» - Илария сегодня за обедом жаловалась на невысокую успеваемость первогодок ее Дома.
Негромкий стук в дверь. Профессор Витфельд не спеша обогнул стол и опустился в кресло.
- Войдите, - старому датчанину не было нужды кричать, чтобы его зычный голос услышал стоявший в коридоре.
Дверь медленно приоткрылась – на пороге стоял Геллерт Гриндельвальд. Декан Дома Дракона слегка удивился про себя: от этого ученика он не ожидал столь нерешительного стука.
- Можно… сэр? – у парня явно что-то случилось: куда делась его неизменная самоуверенная улыбка?
- Заходите, Гриндельвальд; присаживайтесь, - Хольгер кивнул на кресло с высокой спинкой. – Только, пожалуйста, излагайте побыстрее: скоро отбой.
- Спасибо, сэр, - Геллерт опустился на мягкое сиденье и, ссутулившись – чего за ним прежде не водилось – сложил руки на коленях. – Я… Профессор Витфельд, я узнал, что в скором времени может состояться дуэль между двумя студентами.
- Дуэль? – декан Дома Дракона положил локти на стол и чуть подался вперед. – Очень интересно. И между кем, позвольте спросить?
Гриндельвальд на миг поджал губы и, уперев взгляд в расстеленный на полу ковер, выдохнул:
- Между Иштваном Ленардом и Рандвером Норрхольмом.
- Норрхольм – и дуэль? – вскинул брови профессор.

Ага, значит, участие Ленарда его не удивляет – это хороший знак.

- Рандвер не виноват, сэр! – пальцы Геллерта сжали край стола. – То есть… Он виноват, конечно, но это Ленард его спровоцировал! Вы ведь знаете Рандвера – он бы никогда…
- Погодите, Гриндельвальд, - остановил взволнованную речь пятикурсника Хольгер. – Расскажите все по порядку, а уж я сам как-нибудь разберусь, кто прав, а кто виноват.

Кажется, пока все натурально. Продолжаем в том же духе.

- Ну…- швейцарец вздохнул, словно размышляя, с чего бы начать; потом вцепился в пуговицу на левом рукаве. – Меня там не было, мне рассказали. В общем, я знаю, что Ле… Иштван хотел, чтобы Рандвер отказался от притязаний на должность префекта, и предложил ему сделку. И сказал, что семья Рандвера… ну, живет небогато, в общем… Я точно не знаю, что он ему там наговорил… И… – Геллерт оторвал пуговицу и сжал ее в кулаке. – Рандвер вызвал его на дуэль. Вот…
Лицо Хольгера Витфельда не выражало абсолютно ничего.
- А почему вы уверены, Гриндельвальд, что все было именно так?
- Но сэр… – Геллерт выдал неопределенный жест, видимо, не найдя подходящих слов. – Я… Вы же знаете, что они из себя представляют! Конечно, Иштван расскажет вам другую версию событий, но неужели вы ему поверите?!
- Я понимаю, что Норрхольм ваш друг, и поэтому вы на его стороне, - декан откинулся на спинку кресла. – Но моя задача – установить истину и наказать виновного, поэтому мне нужны беспристрастные свидетели этого инцидента.
- Я понимаю, сэр, - Гриндельвальд снова принялся за изучение узоров на ковре. – Но мне кажется, беспристрастным не сможет быть никто…
- Не хочу вас огорчать, но, похоже, наказание придется понести им обоим.
- А… какое наказание, сэр? – Геллерт прикусил губу и, кажется, слегка побледнел.
- Это будет зависеть от результатов беседы со свидетелями и самими горе-дуэлянтами. Возможно, им грозит исключение.
- Обоим?
- Может быть.
- Но сэр, вы ведь можете так и не узнать правды! – лихорадочный блеск в глазах и едва заметная тоненькая морщинка между бровями; Геллерту даже не приходилось особо актерствовать – он действительно волновался за исход беседы. – Профессор, Иштвану ничего не стоит подговорить половину курса, и за Рандвера никто не вступится! Я понимаю, что они оба виноваты, но я ведь знаю Рандвера, он бы никогда не сделал ничего подобного, если бы у него не было серьезной причины…
- Это я уже понял, Гриндельвальд, успокойтесь, - тон Витфельда так и не изменился с перовой секунды разговора. – И что вы предлагаете?
- Может… хотя нет, это, наверное, не то… - пятикурсник опять ссутулился и опустил голову. – Я не знаю…
- Говорите, у вас была какая-то мысль, - подбодрил его декан.
- Ну… - юноша сделал глубокий вдох, словно набираясь мужества. – Я подумал, сэр… Может, легилименция?
Ни один мускул не дрогнул на лице датчанина.
- Вы в курсе, Гриндельвальд, что это противозаконно?
- Но сэр, ведь с разрешения самого человека ее можно применять! – затараторил Геллерт. – Хотите, я поговорю с Рандвером? Он согласится, я уверен! И это поможет установить истину и наказать всех по справедливости!
- Вы уверены, что Норрхольм даст свое согласие? – кажется, перспектива применения легилименции все-таки заинтересовала старину Хольгера.

Еще бы я не был уверен! Пусть только попробует отказаться – сразу пожалеет, что ему взбрело в голову появиться на свет.

- Я думаю, что да. Это ведь в его же интересах, сэр! Если все действительно было так, как он рассказал, то ему нечего бояться, правда на его стороне!
Декан Дома Дракона пристально посмотрел в глаза своему подопечному. Как-то слишком быстро в голову пятикурснику пришла мысль о такой малоизученной и малоизвестной вещи, как легилименция. Неужели он шел сюда уже с этой идеей?
Геллерт сжал под столом кулаки. Витфельд как будто собирался проделать взглядом дыру в его черепе.

Выдержать, выдержать, выдержать…
Интересно, а старина Хольгер сам владеет легилименцией? А вдруг… Ха! А даже если и владеет – что с того? Неужели он думает, что Геллерт Гриндельвальд позволит кому бы то ни было вторгнуться в его сознание?

- Что ж, побеседуйте с Норрхольмом, - с расстановкой проговорил датчанин. – Я на вас надеюсь.
- Спасибо, сэр, - Геллерт поднялся. – Я сделаю все возможное, чтобы убедить его согласиться. Я могу идти?
- Идите, - бросил декан, переводя взгляд на висевший справа от стола гобелен.
- Спасибо, сэр…
- Гриндельвальд, - догнал пятикурсника голос Витфельда, когда тот уже переступил порог. – Я надеюсь, что этот разговор останется между нами.
- Конечно, сэр! – торопливо закивал Геллерт. – До свиданья! Спасибо!
Закрыв дверь, он сделал глубокий вдох и расправил плечи. Откровенно говоря, он думал, что старину Хольгера будет куда труднее убедить прибегнуть к легилименции – но, похоже, старый поборник справедливости не гнушался никакими средствами для выяснения правды. Ну, теперь держись, Ленард!

- Ну что? – на лице Абрахама было написано истерическое любопытство.
- Все отлично, - заверил его Геллерт, поплотнее закрывая дверь. – Рандвер, у тебя завтра сеанс легилименции.
- Ле… Эй, погоди! – заволновался Виллем. – Я что-то не понимаю…
- Это единственный способ выяснить, что на самом деле произошло между ним и Ленардом, - Гриндельвальд кивнул на шведа, который, судя по выражению его лица, не слишком понимал, о чем идет речь. – Расспрашивать свидетелей бесполезно – Ленард уже наверняка подговорил и подкупил половину школы, они все будут горой за него стоять. А так истину будет несложно установить. Если конечно, - холодно добавил он, посмотрев в глаза Рандверу, - ты мне не наврал.
- Я не врал, - у виновника происходящего, наконец, прорезался голос. – Но… Я, честно говоря, очень смутно представляю, что такое легилименция.
Абрахам уже открыл было рот объяснять, но Геллерт опередил его.
- Вот завтра и узнаешь, - проговорил он, послав голландцу предостерегающий взгляд. – Но можешь поверить мне на слово – от этого еще никто не умирал.
Перо и лист пергамента, так и не ставший письмом домой, остались лежать на столе.




Все следующее утро Геллерт ни на шаг не отходил от Рандвера, пристально следя за тем, чтобы он ни с кем не заговорил о легилименции. Абрахам и Виллем молчали, но взгляды их ясно говорили, что у голландцев была к Гриндельвальду масса вопросов. Потом, все потом… После завтрака швейцарец заскочил в кабинет к Витфельду. «Мне удалось, сэр, я его убедил…» - и довольный кивок декана.
Рандвер не пытался ни о чем расспрашивать своего протектора – то ли боялся, то ли искренне верил, что Геллерт не станет причинять ему вред.
Это случилось на нумерологии. В кабинет заглянула какая-то страшекурсница и сказала, что ей велели отвести Рандвера Норрхольма к профессору Витфельду. Швед заметно побледнел, но встал из-за парты и, нетвердо ступая, побрел к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Геллерт повернулся к Иштвану, сидевшему на соседнем ряду; венгр смотрел на него, торжествующе улыбаясь – можно было не сомневаться, что все нужные люди давно снабжены определенной версией всей этой истории с дуэлью. Одарив Ленарда одной из самых лучезарных своих улыбок, Гриндельвальд вернулся к расчетам.

Нет, это не могло быть правдой. Слишком уж хорошо все складывалось. С утра он отправил Рандвера на легилимецию, а теперь еще и сжимал в руках Ту-Самую-Книгу. «История в поединках», единственный экземпляр во всей школе. Наконец-то, тролль всех раздави! Наконец-то книга, с помощью которой будет проще простого отследить путь Старшей Палочки, попала к нему!
- Всех вам благ, фру Сванберг! – ликующе завопил Геллерт на всю библиотеку, когда ворчливая старуха, кашляя и кутаясь в свою серую шаль, положила перед ним изрядно потрепанный фолиант. – Чудесно выглядите сегодня!
Вот оно – счастье! Гриндельвальд так стремительно несся по коридору, что некоторые недоуменно оборачивались ему вслед и, наверное, списывали такую радость на то, что в этом семестре остался последний учебный день.
В комнате его поджидала совсем не радостная картина: на полу, привалившись спиной к своей кровати и низко опустив голову, сидел Рандвер, а рядом с ним – Абрахам и Виллем; вид у голландцев был крайне несчастный.
Геллерт молча прошел мимо и кинул книгу на стол.
- Почему ты мне не сказал? – раздался сзади приглушенный голос шведа.
- А ты, случайно, не забыл о своем обещании делать все, что я скажу? – холодно поинтересовался Гриндельвальд. – Может быть, мне стоило еще и прошение в письменном виде тебе подать?
- Но ты бы мог хотя бы предупредить…
- Предупредить? Рандвер, я что, похож на идиота? Неужели я не понимаю, что расскажи я тебе о легилименции во всех подробностях, ты бы со страшным криком убежал и забился в самый дальний угол? – говоря это, Геллерт переводил взгляд с Абрахама на Виллема и кивал обоим на дверь, давая понять, что ему надо побеседовать со своим протеже наедине. Друзья не стали задавать вопросов, и через несколько секунд дверь за ними закрылась.
Геллерт опустился на пол напротив Рандвера.
- Рассказывай, - если уж тебе надо изобразить участие, нет ничего лучше, чем дать «пострадавшему» возможность выговориться. Все эти пустые слова утешения, похлопывания по плечу и насквозь фальшивая сочувствующая мина – чушь и пошлость. Хочешь помочь – выслушай. А Геллерт умел слушать.
- Я… столько всего видел, - глухо проговорил Рандвер. – Я так хотел об этом забыть… Все самое плохое, что было… Неужели не было другого способа?
- Понимаешь, в чем дело… - вздохнул швейцарец, отводя взгляд. – Другого выхода действительно не было, иначе я бы обязательно что-нибудь придумал. Ты, по сути, ни в чем не виноват, Ленард спровоцировал тебя; ему было нужно поставить тебя в такую ситуацию. Как еще доказать, кто прав, а кто виноват? Половина школы дала бы показания в его пользу, а за тебя могли заступиться только мы с Абрахамом и Виллемом. Мы все были в безвыходном положении, понимаешь? С той минуты, как ты стал кандидатом на должность префекта, путь назад был отрезан.
Возможно, кто-нибудь другой на месте Рандвера сказал бы, что это Геллерт и поставил его в безвыходное положение, но шведу подобное и в кошмаре не могло присниться.
- Это было так… страшно… - проговорил он.

Погода как будто смеялась над ними. Рваные серые тучи заволокли небо в день похорон, а противный моросящий дождик и холодный ветер вносили дополнительные штрихи в картину всеобщего уныния.
Сигрид Норрхольм не плакала. Она не могла себе этого позволить, пока держала за руки своих детей, и без того напуганных и не до конца понимавших, что происходит. Она не могла сломаться, пока они смотрели на нее. Только потом… закрывшись в бывшей супружеской спальне… глубокой ночью… можно будет дать волю слезам.
Бёдвильд с недоумением и некоторым интересом разглядывала подходивших к ним знакомых и незнакомых людей со скорбными лицами, а Рандвер жался к матери, вцепившись в подол ее платья.
«Это ужасно, фру Норрхольм, ужасно…»
Сигрид не подпускала детей к гробу. Крышка была закрыта, но им все равно было нечего там делать. Они уже видели в свое время восковое лицо мертвеца, и мать по возможности избегала разговоров о том, где папа.
Гудрун, вдова Меллангордена, все время околачивалась рядом с ними, явно надеясь, что кто-нибудь пожалеет и ее. Дура несчастная, притащилась на похороны, а самой рожать скоро.
- Как мы теперь? – всхлипнула она, утирая глаза платочком.
- Как-нибудь, - процедила Сигрид. – Под забором не сдохнем.
- Бедные вы мои, - покачала головой фру Меллангорден, поглядев на Рандвера и Бёдвильд. – Остались вы без отца, как и…
Рандвер испуганно вскрикнул и отшатнулся, когда мама разъяренной фурией набросилась на эту плачущую женщину и ударила ее по лицу так сильно, что у той на щеке осталось большое красное пятно.
- Заткнись, сучка! – крикнула срывающимся голосом Сигрид, отталкивая неуклюже пошатнувшуюся Гудрун. – Заткнись!
Бёдвильд схватила мать за руку, словно боясь, что она ударит еще кого-нибудь, а Рандвер громко заплакал – вместе с этой незнакомой женщиной, державшейся за свой неестественно раздутый живот…

- Я… не хочу быть префектом.
Геллерт витиевато выругался про себя. И ради этой размазни он разыгрывал перед Витфельдом целый спектакль, чуть ли не сопли распускал?
- Рандвер, - голос, его, однако, по-прежнему был доброжелательным, а улыбка – теплой. – Я понимаю, что тебе тяжело, но пойми одну вещь: жизнь вообще поганая штука. Она как куча дерьма, в которой сидишь и пускаешь пузыри – да так и будешь пускать, если не пошевелишься, чтобы выбраться из этой кучи. Но если сумеешь высунуть голову, то увидишь, что над дерьмом, оказывается, светит солнце. Давай, соберись. Через пару дней ты обо всем этом забудешь, а в начале второго семестра наденешь мантию префекта. Не стоит отказываться от этого из-за того, что сейчас сидишь по уши в дерьме. Не забывай, что там, - Геллерт указал на потолок, - солнце.
Рандвер только вздохнул.
- Хочешь, я украду в учительской бутылку огневиски, и мы втихаря напьемся?
По тону Гриндельвальда невозможно было понять, шутит он или нет. Рандвер поднял голову: лицо его покровителя было совершенно серьезно.
- Это, правда, довольно маггловский способ справляться с проблемами, - продолжал швейцарец, - но многие волшебники тоже к нему прибегают. Видимо, действительно помогает.
- Нет, не надо, - Рандвер несмело улыбнулся.
- Ну и правильно, - кивнул Геллерт. – Справляться со всем надо самому. Особенно будущему ловцу мантикор.

Ага… Ловец тараканов – еще куда ни шло… Распустил тут сопли, выродок недоношенный. Я съем свои сапоги, если ты станешь кем-нибудь, кроме мальчика на побегушках у торговца расческами.

Швед уставился на свои руки, не зная, что ответить.
- Кстати, я бы на твоем месте стал префектом уже из принципа, - Гриндельвальд поднялся. – Не забывай, что через легилименцию тебе пришлось пройти из-за Ленарда. Надо как следует щелкнуть его по носу, чтобы сбить с него всю спесь. И, знаешь, я думаю, что он бы на твоем месте просто сдох.
- Правда? – Рандвер явно не ожидал такого комплимента в свой адрес.
- Правда, - заверил его Геллерт, отворачиваясь, чтобы скрыть презрительную улыбку. О, Иштван, конечно, круглый идиот, но далеко не такой слабак, нет…
- Спасибо, - Рандвер тоже встал с пола. – Не знаю, что бы я без тебя делал.

Что делал? Рехнулся бы. Или тебя бы просто растоптали – и даже не заметили бы этого. Вряд ли кто-то другой стал бы с тобой возиться, так что считай, что тебе повезло. Но теперь ты мой должник.

Геллерт окунул перо в чернила и, разгладив пергамент, быстро написал:

«Родители!
Сожалею, но я не смогу приехать домой на каникулы. По независящим от меня обстоятельствам мне придется остаться в школе. Почему – расскажу потом, при встрече. Будем считать, что это мой сюрприз вам.
Счастливого Рождества!»

Пожалуй, сойдет. До летних каникул он еще успеет придумать какую-нибудь причину, по которой он остался в Дурмстранге.
А отправка письма может подождать и до завтра.



Глава 6

Что ж, Рандвер легко отделался – во всяком случае, сам он явно считал именно так. Отработав взыскание в кабинете зельеварения, швед прямо-таки расцвел; теперь он разбирал вещи, что-то напевая себе под нос – словно и не сидел здесь сутки назад, оплакивая свою тяжелую жизнь и навсегда отказываясь от всех земных благ. Все-таки к нему отнеслись благосклонно и даже не сняли его кандидатуру: словом, все сошлось один к одному.
Геллерт склонился над «Историей в поединках», нервно накручивая на палец непослушный локон. Предупреди его кто-нибудь, что книга будет такой убийственно скучной – ни за что в жизни не стал бы с ней связываться. Казалось бы – нет ничего проще, чем написать захватывающий труд о самых знаменитых поединках в истории магии. Но, как выяснилось, даже на такую тему можно сочинить тоскливую толстую книгу, сухо изложив основные факты: участники, предмет конфликта, дата, свидетели, победитель…
В такие минуты Геллерт начинал чувствовать нечто похожее на отчаяние, вдруг явственно осознавая масштабы задачи, которую он добровольно перед собой поставил, и ничтожно малое количество источников, которые могли хоть как-то помочь эту задачу решить. Книгу, на которую он возлагал столь большие надежды, хотелось выкинуть в окно; и некого было попросить взять на себя хотя бы пару следующих страниц. А сколько еще предстоит сделать…

Один я не справлюсь. Мне нужен помощник…

Рандвер разложил на кровати парадную мантию, в которой, видимо, собирался пойти на Рождественский бал.

… или помощница.

- Рандвер, - проговорил швейцарец, закрывая «Историю в поединках», - расскажи мне о своей сестре.

***
- Ой, мне кажется, что он так никогда и не наберется храбрости пригласить меня на свидание, - отмахнулась салфеткой Гормфлет. – Приходится признать, что всех нормальных парней уже разобрали. А жалко, Бальдр такой симпатичный…
- Если он тебе кажется симпатичным, пойди и сама пригласи его на прогулку, - холодно проговорила Бёдвильд, накладывая себе еще рыбы.
- Ты с ума сошла? – хихикнула ирландка. – Это верх неприличия, приглашать всегда должны молодые люди.
- Если эти самые приличия сочинили такие же идиотки, как ты, то их давно пора отменить.
Они терпеть не могли друг друга. Модница Гормфлет, стройная и заносчивая девушка, от души презирала Бёдвильд, одевавшуюся «непонятно во что» и совершенно не следившую за фигурой; та отвечала ей полной взаимностью, почитая рыжеволосую ирландку набитой дурой, помешанной на представителях противоположного пола. Их соседки по комнате, Албена и Сигюн, кое-как гасили то и дело возникавшие между двумя девушками конфликты. В этой четверке были странные отношения: тихая Сигюн почему-то всюду ходила с Гормфлет, а импульсивная, компанейская Албена считалась подругой сдержанной, необщительной Бёдвильд.
- Хоть бы раз промолчала, деревенщина! – мгновенно ощетинилась Гормфлет. – Если тебя ни разу в жизни не пригласили на сви…
Ирландка вдруг осеклась, и злость на ее лице уступила место дурацкой ухмылке; смотрела она куда-то мимо плеча Бёдвильд.
Шведка обернулась и сразу же поняла причину такой перемены: к их столу приближался Геллерт Гриндельвальд собственной персоной.
- Прощу прощения, дамы, что помешал вашей трапезе, но у меня есть срочный разговор к одной из вас.
Албена и Гормфлет заметно напряглись.
- Бёдвильд, - юноша оперся о спинку стула шведки. - Как ты смотришь на то, чтобы заработать десяточек дополнительных баллов по Темным искусствам?
Девушка растерялась. Предложение было неожиданным и, мягко говоря, странным. Какие баллы, если первый семестр закончился несколько часов назад?
- Я тоже хочу заработать десяточек баллов! – встряла ирландка, усиленно работая длинными ресницами.
- Гормфлет! – обворожительно улыбнулся ей Гриндельвальд. – Прости меня, дурака, но мне почему-то кажется, что я не с тобой разговариваю.
- Ну, я хочу, конечно… - обрела дар речи сестра Рандвера.
- В таком случае, жду тебя завтра после обеда в лекционной аудитории по Темным искусствам, - деловито произнес Геллерт. – Все разъяснения – на месте. Приятного аппетита, фройляйн.
- С ума сойти! – просияла Албена. – Бёдвильд, это же шикарно! Ты просто обязана пойти!
- А я бы не пошла! – фыркнула Гормфлет. – Мало ли что он там задумал!
- Ты просто завидуешь ей! – торжественно объявила болгарка.
- Ну вот еще! Свидание в лекционной аудитории – очень романтично!
Бёдвильд задумчиво ковыряла вилкой остывшую рыбу. Вся эта ситуация была какой-то… противоестественной. Тащиться куда-то по зову далеко не самого близкого ей человека…

Из своей предпоследней поездки папа привез ей волшебный шар, внутри которого то и дело сменяли друг друга пейзажи далеких жарких стран: там можно было увидеть пустыни, пальмы, зеленые долины… Но больше всего Бёдвильд любила смотреть на плещущийся в шаре кусочек южного моря. С северным она была знакома с малых лет: когда Норрхольмы ездили в гости к тетушке Брюнхильд, девочка целыми днями торчала на берегу, молча глядя на воду. Северное море было угрюмым, холодным и неприветливым, темные волны сонно покачивали пришвартованную у причала лодку. Южное море, пусть даже увиденное только в волшебном шаре, было совсем другим – ласковым, манящим, темно-синим…
Однажды она увидит его по-настоящему…

У Геллерта Гриндельвальда были такие же удивительные, темно-синие глаза.


***
Бёдвильд взялась за ручку двери и нервно прикусила губу. У нее еще была возможность развернуться и уйти. Вернуться в комнату, откуда она только что вышла, сопровождаемая любопытными взглядами трех пар глаз. И что будет? Гормфлет начнет истерично хихикать, Албена будет непонимающе качать головой и всячески пытаться выразить так называемой подруге свое сочувствие, Сигюн промолчит.

Тьфу, тряпка! Чего ты боишься? Ну, давай! Вот дура-то!

Употребив по отношению к себе все ругательства, которые только смогла вспомнить, Бёдвильд толкнула дверь.
Разумеется, ничего страшного она в кабинете не обнаружила: на преподавательском столе высились коробки с беспорядочно накиданными в них свитками пергамента; в кресле сидел Геллерт и, ухмыляясь, что-то читал. Когда Бёдвильд вошла, он молча кивнул ей и опять углубился в чтение.
- Я требую объяснений, - заявила она.
- Объясняю, - Гриндельвальд отложил пергамент. – Профессор Имерманис попросил разобрать накопившийся за семестр хлам – самостоятельные, контрольные, домашние задания и так далее; все высоко оцененные работы надо выкинуть, бездарные – оставить для коллекции. За наведение порядка мы получим дополнительные балы по теоретическому курсу Темных искусств.
- А разве этим не эльфы должны заниматься? – удивилась девушка.
- И ты всерьез полагаешь, что этот субъект пустит их в свой драгоценный кабинет? - хмыкнул Геллерт.
- А почему он тебя пустил?
- А я…

Геллерт Гриндельвальд бежал по сумрачному коридору, едва успевая читать надписи на дверях кабинетов. Зельеварение… Нумерология… Служебное помещение… Йормунганд, не хватало еще опоздать на первую в жизни лекцию по Темным искусствам!
Наконец-то! Вот он, этот кабинет, тролль его разнеси!
Геллерт ворвался в аудиторию и сразу же натолкнулся на взгляд преподавателя.
Индрикис Имерманис, мрачного вида латыш, ненавидел свою работу. Но еще больше он ненавидел, когда на его лекции опаздывали.
Он неторопливо отложил в сторону свои записи и косолапой походкой приблизился к первокурснику.
- Извольте объяснить, молодой человек, почему вы не явились на урок вовремя, - от взгляда бледно-голубых глаз преподавателя у кого угодно могли затрястись колени.
- Простите, профессор, - ничуть не смутившись ответствовал опоздавший. – Задержался у «зеленой комнаты» с целью изучения педагогических приемов, применяемых в Дурмстранге.
«Зеленой комнатой» называлось помещение, где особо провинившихся студентов секли розгами; факт наличия такой воспитательной меры никто не скрывал, и все учащиеся знали, что с ними может произойти в случае нарушения дисциплины.
- Очень остроумно, юноша, - хрипло проговорил Индрикис. Его боялись, всегда боялись – почти все студенты и даже некоторые преподаватели. Но этот костлявый одиннадцатилетний мальчишка прямо и дерзко смотрел на него огромными темными глазами, даже и не думая пугаться.
Сидевшие в классе первокурсники безмолвствовали, боясь пошевелиться.
- Идите на свое место, - латыш поковылял обратно к столу; Геллерт, пожав плечами, сел рядом с Рандвером. Это и есть тот самый псих Имерманис, о котором так много рассказывали вчера второкурсники? Подумаешь…
Но через три с половиной недели лектор по Темным искусствам пришел в гостиную первого и второго курса Дома Дракона и подозвал Гриндельвальда.
- Вы, значит, интересуетесь педагогическими приемами? – странно улыбаясь, проговорил латыш, почесывая бородку. – Извольте пройти со мной.
Комната для наказаний действительно была окрашена в жизнерадостный зеленый цвет, бывший там совершенно не к месту. Геллерт гордо поднял голову. Если его решили высечь за неуважение к преподавателю – он не пикнет. Но, как оказалось, розги предназначались не ему…
Два дюжих молодца ввели в комнату всхлипывающего мальчишку лет четырнадцати и, худого слова не говоря, стянули с него мантию и рубаху; тот поежился и пугливо осмотрелся.
Пальцы Индрикиса Имерманиса сжали плечо Геллерта.
- Ну что ж, герр Гриндельвальд, - прохрипел ему преподаватель в самое ухо, - посмотрим, как вам это понравится.
Провинившегося положили лицом вниз на длинную лавку, и один из ухарей взял тонкую розгу.
Короткий свист – и тишина взорвалась пронзительным вскриком; на узкой бледной спине появилась косая красная линия. Геллерт поморщился.
- Как себя чувствуете? – елейным голосом осведомился Имерманис. По правде говоря, чувствовал себя Гриндельвальд не очень: смотреть, как секут розгами – не самая приятная вещь. Но и не настолько это кошмарное зрелище, чтобы ударяться в истерику и с воплями убегать.
Свист розги, вскрик – и новая красная полоса, почти параллельная предыдущей. И так по кругу: свист, вскрик, полоса. Свист, вскрик, полоса…
Лицо Геллерта не выражало решительно ничего, но кулаки непроизвольно сжимались все сильнее, и ногти все ощутимей впивались в ладони. Оно, конечно, и дураку понятно, чего добивался Индрикис: он просто жаждал, чтобы дерзкий первокурсник разревелся и стал просить пощады – себе и наказуемому. Как бы не так! Никому не дозволено потешаться над Геллертом Гриндельвальдом – в том числе и этому носатому латышу.
Свист, вскрик, полоса… Ногти – еще глубже… Имерманис, похоже, задался целью вывихнуть ему плечо… Свист, вскрик, полоса…
- Довольно, - голос профессора звучит словно из пустой бочки. Наказанный обессилено роняет голову на лавку. Раны ему быстро залечат, а вот память о боли, обжигавшей спину тонкими полосами, останется надолго. Розги применялись редко, очень редко, но единогласно признавались самым действенным методом установления дисциплины.
- Что скажете, Гриндельвальд?
Первокурсник поднял голову; лицо чуточку побледнело, но в остальном он был таким же, каким и пришел сюда.
- А почему не магией? – ровным голосом спросил он. – Почему в школе для чистокровных такие маггловские методы наказания?
Индрикис на секунду опешил, а потом его губы растянулись в улыбке.
- Надо отдать магглам должное, мальчик мой: методы воспитания они изобрели довольно эффективные.
- Я могу идти… сэр?
- Хотите чаю?
Теперь пришла очередь Геллерта удивляться, но он справился с эмоциями так же быстро, как и преподаватель.
- Хочу, - кивнул он.
- Тогда пойдемте ко мне в кабинет, - Имерманис открыл дверь. – Надеюсь, вы любите миндальное печенье, потому что другого у меня нет.
- Люблю, сэр, - выходя из «зеленой комнаты», Гриндельвальд украдкой посмотрел на свои ладони, покрытые тонкими полумесяцами следов, которые оставили нещадно впивавшиеся в кожу ногти.

- … с ним дружу.
- А еще говорят, что у Имерманиса нет любимчиков, - проворчала шведка.
- Бёдвильд Норрхольм! - торжественно произнес Геллерт. – Вы редкостная зануда, немедленно отправляйтесь в угол!
Девушка показала ему язык и придвинула поближе одну из коробок.
- А почему он так боится, что сюда кто-нибудь войдет? – спросила она, беря первый попавшийся свиток.
- Понятия не имею. Слышал несколько версий по этому поводу, самая безобидная из которых – предположение, что у него все шкафы забиты деньгами пропавшего в позапрошлом году Эрлинга Бегтссона, землевладельца из Нортелье, которого Имерманис, естественно, собственноручно прикончил.
- Какая чушь! – фыркнула Бёдвильд. – Из-за того, что он немного чудаковатый, его уже готовы записать в убийцы и психи. А куда отличные работы девать?
- На пол! – Геллерт смял кусок пергамента и швырнул его через стол. – А Имерманис себя считает непризнанным гением.
Девушка вздохнула. Откровенно говоря, Индрикис Имерманис мало ее волновал.
- Слушай… Я так понимаю, ты меня позвал по собственной инициативе? В смысле, Имерманис дал задание тебе…
- Попросил.
- Хорошо, попросил; а ты уже сам обратился ко мне, так?
- Ага.
- А… почему ты позвал меня, а не Рандвера?

А зачем мне Рандвер? С ним уже давно все понятно, а вот ты, по-моему, отнюдь не безнадежный вариант.

- Сам не знаю, - весело откликнулся швейцарец. – Проходил мимо вашего обеденного зала, и в голову взбрело.
Бёдвильд кинула на пол еще один кусок пергамента с оцененной на отлично домашней работой. Геллерт говорил об этом так легко, будто позвать ее куда-то было самым обычным делом.
- Мои соседки уверены, что у нас свидание, - произнесла она. - И что мы тайно друг в друга влюблены.
- Йормунганд, какая проницательность! – абсолютно серьезно отозвался Гриндельвальд. – Вот сейчас разберем эти завалы и предадимся страсти на учительском столе.
- Да ну тебя… - Бёдвильд вдруг насупилась и, отвернувшись, стала с повышенным интересом изучать свитки.
- Не думал, что тебя так легко смутить.

Смутить? Да нет, я просто не понимаю, что происходит. Мы никогда не были друзьями, а теперь ты приходишь и в присутствии Гормфлет, которая обожает называть меня «старой девой», зовешь куда-то непонятно зачем. Знал бы ты, что для меня значил очумевший взгляд этой дуры…

- Между прочим, ты кем собираешься стать? – желая как-то поддержать разговор, девушка ухватилась за самую проверенную тему.
Геллерт усмехнулся. Пожалуй, рановато пока сообщать, что он не собирается работать, поскольку у него совершенно другие цели в жизни; он давно приготовил ответ на этот часто задаваемый и уже набивший оскомину вопрос.
- Я хочу стать мастером волшебных палочек.
- Ого! И как ты себе это представляешь?
- Так и представляю, - Геллерт аккуратно положил на стол самостоятельную работу, в которой утверждалось, что ламии – это полуженщины-полуптицы. – Пойду в подмастерья – не к Грегоровичу, конечно, и не к Фольквангу, а к кому-нибудь помельче. Освою науку, а там, может, и собственную мастерскую открою.
- Ты – и подмастерье? – хмыкнула Бёдвильд. – Ты со своим характером в этой должности долго не продержишься: через недельку-две начнешь сам учить мастера, что и как ему делать.
- А вот сочинять не надо! – Гриндельвальд швырнул в нее смятым пергаментом, но девушка успела увернуться. – Если потребуется, я могу быть очень терпеливым, между прочим!
- А почему такая профессия… специфическая?
- Не хочу заниматься какой-нибудь банальщиной вроде работы в банке или устранения последствий экспериментальных заклятий. Вот ты, кстати, заметила, что в Европе очень редко делают палочки из махогани?
- Естественно, он же здесь не растет!
- А это, между прочим, превосходный материал; американцы и африканцы отзываются о нем с большой похвалой. Если открою свою мастерскую, обязательно налажу поставки махогани из Гондураса.
- А почему именно из Гондураса? Из Африки ближе и, я думаю, дешевле.
- Гондурасский махогани более высокого качества - легче обрабатывается и выше устойчивость к гнили. Надо же заботиться о качестве своей продукции, не так ли?

Так, стоп! Не забывай, зачем ты здесь.

- Ну, я всю подноготную выложил, теперь твоя очередь, - Геллерт закинул ноги на стол и, сложив руки на животе, сделал заинтересованное лицо.
- Я хочу стать целительницей, - как-то неуверенно проговорила Бёдвильд. По сравнению с планами Гриндельвальда ее собственная мечта казалась скучной и блеклой. – Хочу возвращать людям жизнь…
- Возвращать жизнь? – странно изменившимся голосом переспросил Геллерт. – Может, правильнее сказать – побеждать смерть?
- Может, и правильнее. Неважно, как это формулировать, - шведка отодвинула стопку просмотренных работ. – Просто люди не должны умирать, если им есть, зачем жить.

А вот это мне решительно нравится. Ну что, будем побеждать смерть сообща?

- Конечно, не должны, - как можно серьезней сказал Геллерт. – Но, к твоему сведенью, необязательно становиться целителем, чтобы решать эту проблему. Можно поискать ответ и в других отраслях магии.
- Это в каких же, например?

Ага, заблестели глазки! Расскажу, расскажу, но пока рановато.

- Давай об этом в другой раз, ладно?
- В другой раз? – переспросила Бёдвильд.
- А мы что, больше никогда не увидимся? – прищурился Гриндельвальд. – Скажем, завтра можно пойти прогуляться и побеседовать. Идет?
- Идет, - девушка поспешно схватила еще несколько свитков и принялась с нездоровым интересом изучать их, отчаянно борясь с желанием глупо заулыбаться.
- Ты, кстати, на Рождественский бал собираешься? – как бы между прочим спросил Геллерт, шурша контрольными.
- Даже не знаю… Я попробовала туда сунуться на четвертом курсе, но меня никто танцевать не пригласил… А ты?
- Ни разу не был, - отозвался швейцарец. – Вот думаю: может, сходить ради приличия?
Бёдвильд с деланным равнодушием пожала плечами. Она хотела, как самая обычная шестнадцатилетняя девчонка, хотела пойти на бал, но не хотела снова стоять у стены, тщетно ожидая, что кто-нибудь обратит на нее внимание, и стараясь не замечать взгляды Гормфлет, кружащейся неподалеку в вальсе с очередным кавалером. Шведка делала вид, что все эти танцульки ей безразличны, а в чемодане лежало новое аккуратно свернутое бальное платье…


***
- Ну как? – набросилась на нее Албена; даже Гормфлет с любопытством вытягивала шею, готовясь ловить каждое слово Бёдвильд.
- В смысле – «как»? – шведка взяла с тумбочки «Стража времен» и с ногами забралась на кровать.
- Ну как все прошло? – затараторила болгарка. – О чем говорили? Что делали? Зачем он тебя туда позвал, а?
- Целовались? – не выдержала Гормфлет.
- Дуры, - лаконично бросила Бёдвильд, открывая книгу. Конечно, можно было им рассказать, что Геллерт ни с того ни с сего назначил ей еще одну встречу, которая может стать не последней… Зачем? Все равно не поймут, какого тролля они разговаривают о волшебных палочках, медицине и борьбе за жизнь – Албена и Гормфлет искренне полагали, что с молодыми людьми надо гулять за ручку, нести какую-то чушь и клясться в вечной любви. Шведка улыбнулась, переворачивая страницу. Пусть пооткрывают завтра рты, когда она снова уйдет с Геллертом. Будет вам «серая мышка» Бёдвильд!
Албена обиженно пробормотала нечто неразборчивое и уселась на свою кровать, а Гормфлет, хмыкнув, снова принялась что-то писать. Дуры…

Геллерт сидел на узком подоконнике в зимнем саду, свесив левую ногу. Что ж, «прощупывание почвы» дало весьма неплохие результаты.
Бёдвильд явно не входила в число ненавидимых им барышень, которые страдали от недостатка внимания и просто жаждали, чтобы хоть кто-нибудь положил на них глаз; значит, с ней можно иметь дело – это раз.
Она не считала Имерманиса – человека, прямо скажем, своеобразного, - психом; значит, она не должна воспринять его веру в реальность Даров Смерти как знак умственной отсталости – это два.
Она хочет найти способ победить смерть – тут, пожалуй, надо поблагодарить удачно сдохшую маггловскую бабку – а значит, примет активнейшее участие в поисках этого самого способа. Это три.
И… Тонкие губы Геллерта тронула легкая улыбка. Нет ничего проще, чем управлять людьми с комплексами. Это четыре.

Глава 7

- Рецепт изготовления философского камня?! – с недоверием и некоторой насмешкой переспросила Бёдвильд. - Да быть такого не может!
- Представь себе, может!
- Хочешь сказать, он действительно существует?
- Да существует он, существует! Или существовал! Его же пытались изготовить столько веков – конечно, хоть один алхимик, но добился успеха! Об этом могут просто не знать, потому что его не всегда называют именно «философским камнем»! Знаешь, сколько у него разных наименований в алхимических трактатах?!
Они стояли на верхней площадке Восточной башни и орали друг на друга, отчаянно жестикулируя.
- И сколько же?
- «Красный лев», Магистериум, Великий эликсир, Панацея жизни, Красная тинктура… - Геллерт взмахнул руками, как бы желая показать безнадежность попытки перечислить все названия заветного камня, - и так далее! Заметь, слово «красный» всплывает не единожды! А что это значит? Что, по крайней мере, точно известен его цвет! А откуда он, по-твоему, известен, а?
- Ты, конечно, скажешь, что это доказательство существования философского камня!
- А что же еще?!
- А может, это разыгравшаяся фантазия алхимиков-неудачников! Или просто вранье!
- Ага, конечно! Причем фантазировали и врали абсолютно одинаково люди, жившие в разных веках! Интересно, как это они ухитрились сговориться! И про «белого льва» они, наверное, тоже вместе сочиняли!
- Про кого?
- «Белый лев», или Малый магистериум, дорогая Бёдвильд, - с чувством собственного превосходства ответствовал Геллерт, – это вещь, конечно, попроще, чем философский камень: с его помощью можно превращать металлы в серебро, и он не дает эффекта омоложения, но смерть тоже отсрочит. И изготовление на порядок легче.
- Никогда о таком не слышала… - пробормотала шведка.
- Неудивительно, - с ноткой высокомерия отозвался пятикурсник. - Я сильно сомневаюсь, что хоть еще один человек в этой школе знает о Малом магистериуме, если и про философский камень-то слышали не все. Но если мы задались целью найти универсальное средство для поддержания жизни, «белый лев» нам не подходит, равно как и его «старший брат».
- Почему?
Гриндельвальд тяжело вздохнул, словно поражаясь бестолковости собеседницы.
- Ты знаешь, откуда появился знак бесконечности? – он начертил пальцем в воздухе лежащую восьмерку.
- Если не ошибаюсь, это змея, кусающая собственный хвост, - проговорила девушка.
- Не просто змея. Уроборос, символ алхимии, означающий бесконечное возрождение и обновление. Для поддержания жизни и омоложения с помощью Великого эликсира нужно пить его бесконечно. Ты становишься зависимым от него. Тебе нужна такая жизнь?
Шведка отрицательно покачала головой.
- Да и всех не оделишь этим эликсиром… Да, нужно что-то другое… Более доступное средство… Может, амулет какой-нибудь… Рунический, или…
- И как, по-твоему, должен выглядеть амулет, подпитывающий силы умирающего человека? – тоном экзаменатора спросил Геллерт. – Нужно ведь не только правильно выбрать руну, но и вырезать ее на куске подходящего дерева или высечь на подходящем камне.
- А вот сейчас скажу! – Бёдвильд явно желала показать, что и она не лыком шита. – Так… Может подойти Вуньо, как руна света и гармонии с жизнью… Может подойти Иса – замораживание, удержание…
- А я бы…
- Подожди, не мешай! – с азартом воскликнула девушка, лихорадочно перебирая в уме свойства рун. – Еще Альгиз – защита! Тейваз – руна воина! Нет-нет, тут должно быть что-то другое… Знаю! Кажется, знаю! Перт! Вот что нужно! Это же символ…
- … возрождения феникса! – подхватил Гриндельвальд. – А дерево?
- Дерево, дерево… - Бёдвильд очень боялась ошибиться - хотя, казалось бы, даже если она это сделает, ничего страшного не произойдет. – По-моему, амулеты чаще всего делают из… ясеня?

А ты ничего, сообразительная.

- Браво, в самую точку! – Геллерт поаплодировал. – Иггдрасиль, Древо Жизни*!
- И силы! – встрепенулась девушка. – Пелионский ясень! Помнишь, мы по истории магии проходили: из пелионского ясеня было сделано волшебное копье Ахиллеса, знаменитого воина-полукровки!
- Конечно, помню – не забывай, кому я прихожусь внучатым племянником… Знаешь ли, амулеты – это прелестно, но вряд ли кусочек дерева с нацарапанным на нем значком сможет поспорить со смертью.
- Ну так предложи что-нибудь! – не выдержала Бёдвильд. – Ты пока только критикуешь!

Предложу. Прямо сейчас. Посмотрим, что ты на это скажешь.

- Ты что-нибудь знаешь о хоркруксах?
- О чем? – переспросила шведка, решив, что плохо расслышала.
- О хоркруксах, - громко и внятно повторил Геллерт. Бёдвильд покачала головой.
«Сколько же всего я не знаю!» - с ужасом подумала она, чувствуя себя неким примитивным существом.
- Так я и думал, - удовлетворенно произнес Гриндельвальд. – Только «книжный червь» вроде меня…
- Перестань, я и сама «книжный червь»! – нетерпеливо прервала его Бёдвильд. – Лучше рассказывай, что за хоркруксы!
- Хоркрукс - это предмет, в который маг может заключить часть своей души, и пока этот самый предмет не уничтожишь, убить его создателя невозможно - он все равно что бессмертен: даже если маг потеряет тело, его душа останется жить, и он сохраняет способность к самовоскрешению.
- Ничего себе… - пробормотала девушка. – И… как же сделать этот хоркрукс?
Геллерт выглянул в узкое окошко, как будто проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь.
- Нужно убить.
Бёдвильд не сразу поняла, что эта реплика была ответом на ее вопрос.
- Убить?
- Да, чтобы расколоть свою душу и заключить одну из ее частей в какой-нибудь предмет. Убийство ведь считается самым страшным преступлением.
- Считается? – она не поверила своим ушам. – По-твоему, это не так?
- А что ужасного в том, что ты умрешь? – беспечно отозвался Гриндельвальд. – Будет больно секунды две-три, а потом – ничего. Никто тебя больше не будет раздражать, тебе ни о чем не надо будет беспокоиться. В общем, жизнь наконец-то наладится – после смерти.
- Что же тогда страшнее всего? – спросила девушка, пристально глядя на швейцарца.
- Клетка! – порывисто ответил он. – Страшнее всего сидеть в клетке, глядя на мир сквозь прутья решетки! Вот она, жизнь: совсем рядом - и бесконечно далеко; ты можешь вытянуть руку, но не можешь до нее дотронуться. Что такое смерть по сравнению с этим? Отнять у живого существа свободу, посадить его в клетку или в каменный мешок – вот что такое самое страшное преступление! Это, а не убийство!
- Ты говоришь так, будто уже сидишь в этой самой клетке, - проговорила Бёдвильд.
- Сижу! – Геллерт опять отвернулся к окну. - Сижу с самого рождения! Только тюрьму периодически меняю, а суть одна.
- Мы говорили о хоркруксах…
- Да, конечно, хоркруксы! Бред, полный бред! – Гриндельвальд хлопнул себя по лбу и неожиданно рассмеялся. – Йормунганд, чего только ни выдумают люди из страха перед смертью! Представляешь, каким надо быть идиотом и трусом, чтобы затолкать часть собственной души в какие-нибудь бабушкины очки?
Бабушкины очки? И это шокировало его больше всего? Не то, что нужно убить, а бабушкины очки?
- А… что с тобой будет, если ты разорвешь свою душу? – тихо спросила девушка. – Я имею в виду, отразится ли это как-нибудь на твоей внешности?
- О, разумеется! Как именно – не знаю, но что изменения будут – это факт. Да и вообще, - Геллерт махнул рукой, - перспектива иметь расколотую душу меня не привлекает.
- Да, по-моему, это ужасно… Даже не представляю, как…
- Не знаю, ужасно это или нет, - перебил ее пятикурсник, - но с, так сказать, ополовиненной душой ты становишься каким-то… ущербным, что ли. У всех она целая, а у тебя – нет. Идиотское состояние, ты не находишь?
Бёдвильд привалилась к стене. Кажется, она переставала что-либо понимать. Надо было что-то сказать – и, желательно, не о хоркруксах.
- Слушай, - проговорила шведка. – Я вчера подумала… Если ты увлекаешься наукой о волшебных палочках, можешь ты по палочке что-нибудь сказать о человеке?
- Легко, - хмыкнул Геллерт. Он перелопатил столько талмудов в поисках хоть одного упоминания о Старшей Палочке, что мог без запинки перечислить свойства наиболее часто используемой древесины и сердцевин.
- Ива, одиннадцать с половиной дюймов, волос сильфиды, - выпалила шестикурсница..
- Так… - Гриндельвальд приложил палец ко лбу. – Могу поспорить на что угодно – это женщина. Довольно легкомысленная. Высокие материи ее не занимают, она больше интересуется личной жизнью. Скорее всего, она привлекательна и может легко вскружить голову кому угодно. Если задастся целью испортить жизнь кому бы то ни было – не успокоится, пока не добьется своего. Чувствительна. Друзей выбирает придирчиво… Надеюсь, это не твоя палочка?
- Нет, - проговорила Бёдвильд, глядя на него во все глаза. – Это палочка Гормфлет.
- Ну и как – я прошел испытание?
Девушка молча кивнула.
- Вообще-то, все это не так сложно, как может показаться, - Геллерт явно обрадовался очередной возможности продемонстрировать широту своих знаний. Вот и хорошо, пусть лучше о палочках говорит. – Например, при всем кажущемся разнообразии сердцевин, все их можно разделить на три класса: сила, мудрость и красота. Абсолютно все – начиная от повсеместно используемой шерсти единорога и заканчивая такими экзотическими вещами, как волос леврокрокота**. Например, волос сильфиды относится к классу красоты – поэтому я сразу определил, что владелица палочки, скорее всего, привлекательна. К слову сказать, этот принцип триединства используется и в распределении по трем нашим Домам: в Дом Дракона отправляются те, кто считает силу главным оружием мага; в «единороги» идут те, кто ставит на первое место мудрость, а «вейлы» отдают предпочтение красоте.
- Ты, стало быть, считаешь, что для мага важнее всего сила, - произнесла Бёдвильд.
- Разумеется. А ты – мудрость, не правда ли?
Шведка кивнула, подумав, что человек, внешне абсолютно не привлекательный, может рассчитывать только на свои мозги.
- Это что же получается? - проговорила она. – Хочешь сказать, что та же Гормфлет считает, что ум важнее красоты? Вот уж ни за что не поверю!
- Ну, ты судишь о ней слишком поверхностно, - протянул Геллерт. – Я ведь, кажется, угадал насчет того, что она может вскружить голову кому угодно?
- Ну да, в общем-то…
- Вот видишь! Неужели ты думаешь, что для этого достаточно смазливенького личика? – швейцарец лукаво улыбнулся. – Ведь думаешь, а?
- Иногда мне кажется, что вашему полу больше ничего не нужно, - задиристо отозвалась Бёдвильд.
- Плохого же ты о нас мнения. Поверь: если ты раскрасавица, а в голове у тебя пусто, то заинтересуются тобой на пару минут, не больше. Для того, чтобы кружить головы, тоже нужен немалый талант – так что твоя Гормфлет отнюдь не дура. Если бы она надеялась только на свою внешность, очереди из потенциальных кавалеров к ней бы не выстраивались.
- А чего ж ты в этих очередях еще место не занял, если она вся такая из себя умная? – холодно спросила шестикурсница.
- Фи, Бёдвильд! Я что, похож на гиппогрифа в период весеннего обострения? – швейцарец пинком открыл дверь на лестницу. – Наука, исследования – вот моя страсть. Разве сравнишь с этим гуляния под ручку и воркование ни о чем? Идиотизм в последней стадии своего развития, по-моему.
- Да? И что же, ни одна девушка не может претендовать на сердце Геллерта Гриндельвальда?
- Может, - не задумываясь отозвался он. - Девушка, которая докажет мне, что рядом с ней я – полный идиот. И я на ней немедленно женюсь.
- Полный идиот? – улыбнулась Бёдвильд. – А как же любовь?
- Любовь? – Геллерт быстрым шагом пересек площадку и, схватив девушку за руку, потащил ее за собой. – Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу.
- Что?
- Пойдем-пойдем, там и узнаешь.
Они бегом спустились на два этажа по винтовой лестнице, вошли в коридор, повернули…
- Геллерт, куда мы идем?
- Ты можешь потерпеть еще полминуты, а?
Наконец, он остановился возле какого-то гобелена: в полумраке коридора изображение на нем разглядеть не удавалось. Гриндельвальд выпустил руку Бёдвильд и достал волшебную палочку.
- Люмос! – он поднял палочку повыше, и рисунок на гобелене стал виден: мужчина в доспехах склонился над спящей девушкой в длинном платье, поверх которого была надета кольчуга; фигуры не двигались, но казались настолько настоящими, будто дело происходило в коридоре напротив.
- Ты знаешь, кто это?
- И ты притащил меня сюда, чтобы спросить об этом?
- В общем-то, да. Так ты не ответила на мой вопрос.
- Понятия не имею, что это за люди.
- Это, - Геллерт кивнул на мужчину, - Сигурд Сигмундссон, победитель дракона Фафнира. По дороге от логова дракона он заметил какое-то сияние на горе; подъехав поближе, Сигурд увидел стену из пламени и щитов, а когда преодолел ее – нашел вот эту девушку, спящую мертвым сном. Это валькирия Сигрдрива; когда Сигурд разрезал мечом ее кольчугу, она проснулась. Сигрдрива рассказала ему, что она была погружена в очарованный сон в качестве наказания: валькирия должна была помочь в битве старому Хьяльму-Гуннару, но она послала победу его сопернику, молодому Агнару, за что была лишена своей силы и усыплена.
Как по-твоему - в чем смысл этой легенды?
- По-моему, смысл в том, что Сигрдрива наверняка знала, что ее покарают за помощь Агнару, - ответила Бёдвильд, глядя на спящую валькирию, - но если поступаешь так, как подсказывает сердце, не страшно ни лишиться силы, ни умереть.
- А я вот считаю, - Геллерт погасил огонек на конце палочки, - что надо думать головой, а не другим местом. Ну погиб бы этот Агнар – она погоревала бы немножко, а потом забыла. Но зато сила осталась бы при ней. По-моему, никакая любовь не стоит того, чтобы вести такое вот жалкое маггловское существование.
- Ну ты и сухарь! – воскликнула Бёдвильд, нащупывая в полумраке стену. – Теперь я понимаю, почему ты решил жениться только на той девушке, которая будет знать еще больше, чем ты – а значит, будет еще более приземленной.
- И ничего я не приземленный! – швейцарец подтолкнул ее вправо. – Что за идиотская мысль: считать, что если человек не страдает по кому-то, не пишет сопливых стихов и не витает в облаках – значит, он приземленный? Пошли, нам туда.
Геллерт вывел ее в учебное крыло замка, откуда они попали в Круглый зал.
- Меня можно не провожать, - сказала Бёдвильд, покосившись на двери Дома Дракона, находившиеся к ним ближе, чем вход в Дом Единорога.
- Как угодно. В таком случае, до завтра – на том же месте и в то же время, - Гриндельвальд уже поставил ногу на ступеньку, как вдруг обернулся, схватил правую руку девушки и коснулся губами тыльной стороны ладони. Потом легко взбежал по лестнице и скрылся за тяжелыми створками.
Шведка обалдело посмотрела на свою руку. С ума сойти… Ей вдруг стало ужасно неловко, как будто на нее бесстыдно пялились все вокруг.
Девушка быстрым шагом преодолела расстояние, которое отделяло ее от дверей Дома Единорога; щеки пылали, и она прижимала к ним на удивление холодные пальцы. Снова хотелось заулыбаться без причины – как тогда, в кабинете Имерманиса. Бёдвильд рванула на себя створки дверей. Нет, этого не может быть! Ей, «серой мышке», только что поцеловал руку красивый молодой человек – на виду у всех! Гормфлет лопнет от злости, когда она ей об этом расскажет…

- Слушай, как ты это читаешь? – Абрахам сидел за столом, листая «Историю в поединках». – Я бы умер от скуки максимум на второй странице.
- Я тоже чуть не умер, - заверил его Геллерт, отнимая книгу. – Но мне, видишь ли, надо там кое-что найти.

А скоро я, возможно, обзаведусь помощницей.

Итак, какие выводы можно сделать из сегодняшней занятной беседы?
Девчонка далеко не дура – это он понял уже давно. Хоркруксы ее не заинтересовали – это тоже хороший знак: весь этот примитив им ни к чему. Правда, она что-то там болтала о том, что надо слушать сердце, и все такое… Но он выбьет из нее эту дурь, если понадобится.
Значит, разведку можно считать оконченной, а о Дарах Смерти заговорить… завтра? А не рано ли? О нет, в самый раз! Зачем тянуть? Впереди еще много работы, действовать надо быстро.
Итак, до завтра, Бёдвильд Норрхольм.


-----------------------------------------------------
* Ясень Иггдрасиль – Мировое древо в скандинавской мифологии, соединяет все миры и связывает прошлое и будущее.
** Леврокрокот – животное с телом осла, барсучьей головой и львиной гривой; обитает в Эфиопии и способно подделывать человеческий голос.


Глава 8

- Слушай, - Бёдвильд задумчиво теребила косу, - я вчера пошла в библиотеку и потребовала все возможные книги, где есть информация о хоркруксах… А ее оказалось так мало… Где ты про них нашел?
- Хоркруксы? – медленно проговорил Геллерт. – Мне показалось, что ты ими не слишком заинтересовалась.
- Ну, сначала не заинтересовалась, а потом поразмышляла немного на эту тему… По-моему, надо поподробней изучить процесс создания хоркруксов. Если существует способ заключать часть души в какой-нибудь предмет, тем самым продлевая себе жизнь, то вполне возможно, что нам удастся создать какой-нибудь аналогичный метод, только без убийств и прочего.
- То есть, не прибегая к Темной магии?
- Неважно, к какой магии придется прибегнуть, но этот способ должен быть простым и доступным.
- И ты действительно хочешь потратить на это годы жизни? – Геллерт даже не пытался скрыть насмешку в голосе. – На попытки превратить безумно сложный процесс, сопряженный с физическими страданиями, в элементарную схему, которую можно будет включить в школьный курс прикладной медицины?
- Нужно хотя бы попробовать, - решительно заявила девушка. – Кстати, откуда сведенья о физических страданиях при создании хоркруксов? Я ведь тебя уже спросила, как ты вообще о них узнал.
- Имерманис давал на четвертом курсе занятную книжку почитать.
- А ты бы не мог у него снова эту книжку взять? Боюсь, мне он ничего не даст.
- Ну почему же? – сидевший на подоконнике Гриндельвальд закинул ногу на ногу. – Если вежливо попросить и намекнуть при этом, что ты считаешь его гением – то даст, и еще чаю предложит.
- Тебе что, трудно?
- Нетрудно. Но я не хочу, чтобы ты забивала себе голову всякой ерундой вроде хоркруксов.
- И почему же это ерунда, позволь спросить? – холодно поинтересовалась шестикурсница.
- Потому что создание хоркрукса неизбежно привязывает тебя к тому предмету, в который ты заключаешь часть своей души. Помнишь, мы в прошлый раз уже выяснили, что Великий эликсир отпадает именно из-за такого вот привязывания? И, честно говоря, не знаю, до какой степени надо себя не уважать, чтобы отдать половину собственной души чему-то или кому-то. По мне, так лучше сразу помереть, чем прожить еще какой-нибудь десяточек лет уродом моральным и физическим.
- Но я же не призываю всех подряд создавать хоркруксы! Я ведь говорю о поиске сходного процесса…
- Все равно. От этой зависимости никуда не деться.
- А я все равно настаиваю на экспериментах! – упрямо проговорила шведка. – Ты мне поможешь?
- По-моему, ты подходишь к этому вопросу не с той стороны.
- А с какой надо подходить?
- Со стороны смерти, а не людей.
- Что-то я не совсем понимаю…
А за окном светило солнце. Светило весело и беззаботно, заставляя снег переливаться мириадами цветов. И солнцу было решительно все равно, что Геллерт Гриндельвальд испытывал, пожалуй, величайшее смятение в своей жизни, готовясь обсуждать тему, на которую еще никогда и ни с кем не разговаривал.
- Читала в детстве «Сказки барда Бидла»?
- Читала…
- Помнишь сказку о трех братьях?
- Которые встретили Смерть?
- Ну да.
- Помню, - пожала плечами Бёдвильд. – Только она мне никогда не нравилась; у меня любимой сказкой был «Фонтан Удачи».
- Не нравилась? – настороженно переспросил пятикурсник. – А почему?
- Ну, какая-то она… слишком сказочная, если можно так выразиться. Особенно про Воскрешающий Камень…
- Что же в этом сказочного?
- Ну ты сам посуди: берешь камень и простым поворотом возрождаешь мертвых. Конечно, многие об этом мечтают, но это ведь невозможно.
- Да почему же невозможно?
- Если бы действительно существовало средство возвращать усопших, - медленно проговорила девушка, как-то странно глядя на собеседника, - им бы уже давно пользовались.
- А с чего ты взяла, что человек, нашедший этот способ, сделал бы его достоянием общественности?
- Наверное, потому что я бы поступила именно так… Слушай, Геллерт, я не понимаю, к чему все эти разговоры.
- Они к тому, Бёдвильд, что я считаю сказку о трех братьях основанной на реальности.
- Хочешь сказать, что все это действительно было? – теперь насмешка зазвучала в голосе шестикурсницы.
- Ну, не совсем все. Я, понятное дело, не думаю, что эти трое действительно встретили Смерть – это, конечно, вымысел Бидла. Я полагаю, что братья сами создали так называемые Дары Смерти – между прочим, в их существование верит достаточно много людей.
- Люди верят во все подряд, в любую глупость.
- Хочешь сказать, что это – глупость? – с расстановкой проговорил Гриндельвальд, пристально глядя ей в глаза.
- Геллерт, - она подошла чуть ближе, - ты думаешь, я бы не хотела вернуть своего отца? Но приходится мириться с тем, что существует сила, нам неподвластная. Мертвых не вернуть.
- А как насчет инфери?
- Но это же всего лишь безвольные тела! А воскресить человека – значит вернуть и душу.
- А тебе не приходило в голову, что кто-то сумел пойти дальше воскрешения тела?
Бёдвильд вздохнула. Как же ему сказать?.. Наверное, никак – все равно не поймет. Геллерт происходил из благородной семьи, был единственным ребенком у своих родителей, которые, без сомнения, всячески оберегали его от проблем и потрясений, холили и лелеяли. Он мог позволить себе фантазии, капризы и прихоти – потому что еще не сталкивался с правдой жизни. А правда была в том, что любой человек, даже самый умный и сильный, рано или поздно оказывается совершенно беспомощным. Такие вот ситуации, откровенно говоря, здорово прочищали мозги, заставляя более трезво смотреть на мир.
- Между прочим, - подал голос Гриндельвальд, - я совершенно точно установил, что это были за братья: Антиох, Кадм и Игноциус Певереллы. Старший, Антиох, умер первым – причем об обстоятельствах его кончины везде сказано очень расплывчато – спорю на что угодно, историки просто хотели скрыть такую по-маггловски глупую смерть от руки трактирного вора. Через некоторое время Кадм покончил жизнь самоубийством. А вот Игноциус намного пережил своих братьев и умер глубоким стариком. Все, как у Бидла.
- А, может, Бидл просто услышал где-нибудь об этих Певереллах и решил написать сказку о трех братьях, приукрасив ее собственным вымыслом.
- Бёдвильд, - тон его не предвещал ничего хорошего, - почему ты упорно отказываешься верить в то, что они сами создали Дары?
- А почему ты отказываешься верить в то, что можно изобрести аналогичный созданию хоркруксов способ поддержания жизни? – парировала девушка.
- Да верю я, верю! Но пойми же ты, наконец, что это просто глупо – тратить свою жизнь на попытки создания какого-то там способа, когда за нас уже все сделали!
- Ну почему?! – воскликнула шведка, подумав, что они совсем перестают понимать друг друга. – Почему ты так уверен, что они существуют?!
- Потому что те же мантии-невидимки действительно бывают, и ты это знаешь! Потому что вполне можно изготовить непобедимую палочку, если освоить эту науку до мелочей! Потому что, в конце концов, можно сделать и Воскрешающий Камень по аналогии с созданием инфери!
- Ну, в мантию-невидимку, которой нет сноса, я готова поверить. Но взять хотя бы Старшую Палочку – даже я знаю, что никто не делает палочки из бузины!
- Рядовые палочки – не делает! - упорствовал Геллерт. – Потому что бузина является одним из самых опасных и противоречивых материалов! Нельзя сжигать ее в доме, потому что это приносит несчастья, но растущая у ворот бузина является отменным оберегом! Она хороша для активной агрессивной защиты. Поэтому любой мало-мальски сведущий в свойствах древесины человек десять раз подумает, прежде чем сломать ветвь бузины. Как видишь, то, что Старшая Палочка изготовлена именно из нее – отнюдь не случайность, это лишь подчеркивает ее исключительность.
- Хорошо, допустим… - Бёдвильд совсем не хотела с ним ссориться. – А третий Дар? Можешь говорить, что хочешь, но мне не верится, что такой же человек, как ты или я, мог простым поворотом камня воскрешать мертвых.
- Согласен, что это кажется наименее правдоподобным… Но я верю, что человеческие возможности безграничны; и возможности магии – тоже. Во всяком случае, если два Дара вполне могли существовать, вряд ли третий является плодом фантазии.
- Даже если и так… Насколько я помню, средний брат сумел вернуть свою невесту, но она все равно была как неживая – из-за чего он, собственно, и покончил с собой. Значит, этот способ отнюдь не совершенен.
- Так! – Гриндельвальд спрыгнул с подоконника. – Вот мы и подошли вплотную к тому, что я пытаюсь тебе сказать уже минут десять. Воскрешающий Камень понадобится нам не для того, чтобы возвращать людей. Как я уже говорил, к этому вопросу надо подходить со стороны смерти. Тот, кто сумеет собрать все три Дара, станет Повелителем Смерти и будет сам решать, кому жить, а кому умереть. Не надо будет ломать голову над тем, как удержать жизнь, если смерть потеряет свою силу.
- Повелитель Смерти? – переспросила девушка. – Неужели ты сам не чувствуешь, как это звучит?
- И как же?
- Смешно. По сказочному. Я понимаю - ты считаешь, что для тебя нет ничего невозможного, но даже тебе рано или поздно придется признать, что есть вещи, недоступные людям. Жизнь, смерть – это вообще выше нашего понимания.
- Ты рассуждаешь как какая-то маггла, - поморщился пятикурсник.
- Я рассуждаю как человек, который сталкивался со смертью, - холодно отозвалась Бёдвильд. – Сразу видно, что ты еще никого не терял. Когда это случится – будем надеяться, что нескоро – ты поймешь, почему я так уверена в том, что человеку не под силу управлять смертью.
- А хоркруксы? В них-то ты сразу поверила, хотя раскалывание души кому-то может показаться не менее невероятным, чем Дары!
- Я верю, потому что их существованию есть доказательства. И, в конце концов, удерживать жизнь, если ты и так жив, куда проще, чем воскрешать усопших и вообще иметь дело со смертью.
- Существованию Даров тоже можно найти доказательства, было бы желание, - с деланным безразличием проговорил Геллерт.
- Какие доказательства? Сказки?
- Нет. Реальные факты.
- Найди. Тогда я охотно тебе поверю.
- Я уже не первый год этим занимаюсь – и мне кажется, что я на правильном пути; но мне нужен помощник.
- Хорошо, ищи помощника.
- Ищи? – Гриндельвальд вскинул голову. – А ты мне помочь не хочешь?
- Ты же не хочешь мне помочь с поиском способа, аналогичного созданию хоркруксов, - пожала плечами шведка. – Давай копать каждый в своем направлении, а потом посмотрим, кто чего добился. Понимаешь, я все-таки предпочитаю основываться на реальных фактах.
Швейцарец некоторое время молча смотрел на нее.
- Хорошо, - проговорил он. – Давай так и сделаем. Предлагаю начать прямо сейчас.
- Согласна, - кивнула Бёдвильд.
Каждый отправился в свой Дом, старательно делая вид, будто его не возмущает и не смешит наивность собеседника. Что ж, соревноваться, так соревноваться.
Хлопнув дверью комнаты, Геллерт развалился в кресле и, тяжко вздохнув, взялся за «Историю в поединках». Похоже, он все-таки ошибся в Бёдвильд, приписав ей качества, которыми она на деле не обладала. Пожалуй, стоит предпринять еще одну попытку завязать партнерство – но только одну. Да, кстати, Рождественский бал, само собой, отменяется – пусть некоторые не воображают, что могут усомниться в умственных способностях Геллерта Гриндельвальда, а потом называть его своим кавалером на танцах. Может, хоть так эта не в меру здравомыслящая шестикурсница поймет, что он ей нужен куда больше, чем она ему. В конце концов, поиски Даров Смерти он может продолжать и в одиночку, а вот на нее вряд ли кто-нибудь посмотрит, когда рядом будет та же Гормфлет. Или хотя бы Албена.

Конечно, в этом соревновании был по крайней мере один существенный минус: теперь Бёдвильд предстояло самой наведаться к Имерманису. Но это, пожалуй, можно было отложить до следующего семестра – послезавтра они все равно уезжают на каникулы. Надо будет посмотреть, что найдется дома, наведаться в пару книжных магазинов…
В комнате была только Сигюн, раскладывавшая за столом руны. Гадания были ее страстью, она могла целыми днями возиться с ними и всегда была рада предсказать кому-нибудь что-нибудь. Бёдвильд, относившаяся к подобным вещам с некоторой иронией, отказалась от прорицаний, никогда не являвшихся ее сильной стороной.
Сигюн, казалось, не замечала вошедшей соседки; она аккуратно выкладывала перед собой маленькие дощечки с выжженными на них рунами, думая о чем-то своем.
- Ясеневые? – машинально спросила Бёдвильд. Та кивнула.
- Хочешь, я тебе погадаю?
- Хочу, - неожиданно для самой себя выдала шведка.
- Тебе какой расклад?
- Ну, давай «Судьбу», - это был один из немногих рунических раскладов, которые Бёдвильд помнила из курса прорицаний.
Сигюн собрала дощечки и принялась их перемешивать.
- Расслабься и мысленно задай вопрос, на который хочешь получить ответ, - велела она, выкладывая руны крестом знаками вниз.
Бёдвильд закрыла глаза и кивнула, давая понять, что готова слушать.
Сигюн открыла первую руну. Это оказалась перевернутая Наутиз.
- В прошлом у тебя неудачи и испытания, причина которых кроется внутри тебя. Чтобы они не повторились, тебе следует пересмотреть чересчур смелые планы на данный момент. А еще тебе следует быть более сдержанной и уметь выжидать, - девушка перевернула вторую дощечку. Помолчав, она медленно проговорила:
- Человек, на которого ты гадаешь, очень опасен.
- Опасен? – недоверчиво переспросила Бёдвильд. Нет, заносчивости и высокомерия Геллерту, конечно, было не занимать, но чтоб вот так…
- Видишь? – Сигюн поднесла деревяшку к ее лицу. – Хагалаз, руна разрушения и бедствий, воплощение Темной силы. Ситуация, на которую ты гадаешь, находится вне твоего контроля. И мой тебе совет: не пытайся сопротивляться происходящему, иначе будет только хуже, - она пристально посмотрела на шведку. – Ты ведь на Гриндельвальда гадаешь?
Та кивнула, смутившись.
- Тебе надо было раньше ко мне обратиться, пока он еще не имел большой власти над тобой.
- Да не имеет он надо мной никакой власти! – отмахнулась Бёдвильд.
- Это тебе так кажется. Поверь - он страшный человек, и остается только надеяться, что он сам тебя бросит.
- Бросит? Да мы и не встречаемся!
- Я говорю только то, что показывают руны, - отрезала Сигюн. – Мне продолжать?
- Да, конечно…
- То, к чему ты стремишься, вряд ли может быть достигнуто в ближайшем будущем. Тебе надо приспособиться к происходящему и проявить гибкость. Не предпринимай активных действий, лучше уйди ненадолго в тень и подожди. Так, что у нас там дальше… Ага, Отал. Возможно, ты что-то в скором времени приобретешь. А еще – дай уйти тому, чему надлежит уйти; возможно, тебе предстоит отпустить прошлое… Я ведь тебе уже говорила, чтобы ты не сопротивлялась происходящему, все должно идти естественным путем… Пятая руна говорит о задаче, которую тебе предстоит решить. Здесь у нас Гебо, руна единства. Могу с уверенностью заявить, что ты стремишься к партнерству с человеком, который тоже стремится к партнерству с тобой; не исключено, что именно с ним тебе удастся построить истинные отношения – какие именно, сказать не могу. И последняя руна нам скажет, что тебя ждет, если ты решишь поставленную задачу.
Последней руной оказалась перевернутая Перт; Бёдвильд подумала, что именно ее они с Геллертом упоминали вчера в разговоре.
- Ты сейчас как бы выпала из времени, - объявила Сигюн. – Прошлое умерло, а будущее еще не родилось. Желание немедленно все обдумать и устроить ни к чему не приведет – тебе опять-таки нужно подождать. Возможно, скоро твоя жизнь круто изменится и приобретет новый смысл. Все, больше ничем тебе не могу помочь.
- Что-то у меня общая картина не вырисовывается… - протянула шведка. – То мне не надо противиться, то надо проявить гибкость, что само по себе требует какого-то действия… Как-то одно другому противоречит.
- Советы рун нельзя понимать буквально, - Сигюн собрала деревяшки в кожаный мешочек с вышитым на нем непонятным узором. – Но одно я могу сказать точно – держись подальше от Гриндельвальда. Он не для тебя.
Бёдвильд молча легла на кровать, отвернувшись к стене. Уж как-нибудь она сама разберется, от кого ей держаться подальше, а к кому – поближе. Но разговаривать на подобные темы с Сигюн, слишком уж серьезно относившейся ко всем этим гаданиям, поверьям и непонятным символам, было бесполезно. В конце концов, даже эти туманные ответы, которые давали руны, можно было истолковать по-разному. Они ведь говорили что-то там про партнерство, так? Они оба стремятся к союзничеству – это понятно и вполне правдоподобно, хоть союзничество и перерастает в соперничество. От нее, значит, требуется гибкость… В смысле – уступить Геллерту? Признать свою неправоту? А он, интересно, способен на ответную гибкость?.. Кто? Гриндельвальд? Это даже не смешно. Что же получается – она должна подстраиваться под него, а он будет воспринимать это как должное? Ну уж нет! Мы еще посоревнуемся!
И нет у него над ней никакой власти – нет и быть не может. Что за чушь, в самом деле…
Интересно, что же за такой новый смысл жизни ее поджидает?..


Глава 9

Определенно, люди придумали слово «потом», чтобы облегчить самим себе жизнь. Это ведь так легко и здорово – оставить какое-то трудное дело «на потом»; и жизнь сразу же становится несоизмеримо легче и веселей, потому что все неприятности будут в далеком и неясном «потом».
Бёдвильд тоже воспользовалась этим волшебным словом. Она могла еще позавчера спросить Геллерта, собирается ли он все-таки на бал, но решила отложить это на потом – то есть, на завтра; но со следующим днем пришло новое «завтра», затем и вовсе превратившееся в «сегодня»; а это незаметно наступившее «сегодня» и было днем Рождественского бала. И теперь, расчесывая волосы перед зеркалом, шведка пыталась понять, почему она не пошла сегодня к дверям Дома Дракона. Ответа пока не было.
- Я просто вся в предвкушении! – тараторила Гормфлет, перемежая свою речь хихиканьем. – Уже второй день гадаю, будет ли все-таки Бальдр в числе тех, кто пригласит меня сегодня танцевать! Я, правда, боюсь, что Гисли опять начнет ко мне приставать…
- По-моему, не очень-то ты этого боишься, - немедленно отозвалась Бёдвильд. – Только и ждешь новой возможности демонстративно отказать очередному идиоту, которого угораздило клюнуть на тебя.
- Ой, кого я слышу! – с издевкой воскликнула ирландка, театрально всплеснув руками. – Что сегодня собираешься делать вместо бала? Почитать умную книжку – и баиньки?
- Я собираюсь пойти на бал, - спокойно ответила шведка, перекладывая расческу в другую руку.
Гормфлет сначала опешила, а потом недоверчиво ухмыльнулась.
- На бал? Постоять у стеночки, изображая мебель?
- Отстань от нее, а! – вмешалась Албена. – Ты молодец, Бёдвильд, так и надо! Кто сказал, что тебя не пригласят танцевать?
- А я, кажется, поняла! – ирландка вскочила с кровати. – Ты надеешься, что тебя пригласит Гриндельвальд, да? У тебя же с ним шашни!
- Заткнись! – неожиданно зло рявкнула Бёдвильд. – Нет у меня с ним ничего!
- Тем хуже для тебя! – объявила Гормфлет. – Не могла его за три дня охмурить?
Болгарка одарила ее уничтожающим взглядом. Молча следившая за всем этим Сигюн покачала головой: она-то знала, что Бёдвильд злится, потому что хочет, чтобы эти самые «шашни» были – хочет, попадая тем самым в еще большую зависимость от человека, отмеченного знаком Разрушения. Но теперь уже было поздно пытаться что-либо изменить…
- Да иди ты, - бросила шведка, доставая из шкафа свой чемодан. На дне лежало бледно-голубое платье, которое торжественно вручила ей мать в конце лета, как бы намекая тем самым, что Бёдвильд не должна и на этот раз отсиживаться в комнате во время бала. Платье было довольно скромным, безо всяких там украшений и вызывающих вырезов, поскольку Сигрид считала, что именно простота больше всего идет ее дочери.
- Ой, дай-ка посмотреть! – Албена схватила наряд и расстелила его на кровати. – Вполне симпатично, тебе пойдет!
- Ты что, серьезно собираешься идти в этом? – рядом тут же возникла Гормфлет.
- А что? – вскинула голову Бёдвильд, готовясь отбить любой выпад.
- Ну как же? – протянула ирландка. – Вы же совершенно не будете смотреться вместе! Геллерт такой симпатичный, а это, - она кивнула на платье, - какое-то невзрачное и…
- ЭТО подарила мне моя мать, - процедила шведка, глядя снизу вверх на рослую рыжую соседку. – И мне плевать, красавец он или урод. Я пойду в ЭТОМ.
Гормфлет хмыкнула и полезла в шкаф шуршать нарядами.

- Адела вчера весь день приставала ко мне с вопросом, какую прическу ей сделать, - рассказывал Абрахам, изучая себя в зеркале. – А когда я ей сказал, что мне на это наплевать, с ней чуть истерика не сделалась. Вот как с этими женщинами разговаривать, а?
- Тебе ли жаловаться? - проговорил Рандвер. - У тебя есть девушка, тебе не надо думать, кого приглашать. Я бы на твоем месте радовался.
- Как будто тебе надо думать, кого приглашать, - возразил голландец. – Увидел – пригласил, чего думать-то?
- Это тебе хорошо рассуждать…
- Геллерт! – подал голос Виллем, глядя на швейцарца, развалившегося на кровати с «Историей в поединках». – Ты собираться сегодня начнешь? Или нам без тебя идти?
- Конечно, без меня, - отозвался тот из-за книги. – С чего это вы, интересно, взяли, что я намерен покидать пределы этой комнаты?
- Ну, просто Бёдвильд идет… - начал Рандвер.
- Передай ей мои искренние поздравления.
- А мне показалось, что ты…
- Тебе и вправду показалось.
Швед вздохнул.
- Иногда я перестаю тебя понимать.
- А ты когда-то начинал это делать?
- Не совсем понимаю…
- Вот видишь! – констатировал Геллерт, переворачивая страницу. – Пожалуй, в тот несчастливый для человечества день, когда моя умственная деградация ознаменуется установлением понимания между нами, я обреюсь налысо и посыплю голову пеплом в знак глубочайшей скорби.
- Пошли! – Абрахам подтолкнул опешившего Рандвера к выходу. – До герра Гриндельвальда нам, убогим, все равно настолько далеко, что можно и не пытаться сократить разделяющее нас расстояние. Так что нам остается только искать утешения в выписывании па.
Геллерт не стал ехидничать в ответ. В конце концов, Абрахам часто говорил умные вещи, хоть и в своей клоунской манере.


Балы всегда проводились в Круглом зале: он был самым большим помещением в школе, а кроме того – об этом, впрочем, не все задумывались – преподавателям не составляло труда увидеть, кто, куда и с кем пошел.
Студенты выходили из дверей Домов группками, озирались и принимались лихорадочно искать в толпе знакомые лица. Так же поступила и Бёдвильд – толкнув тяжелые створки, она сначала сощурилась от неожиданно яркого света, а потом обвела взором небольшую пока толпу. Кажется, Геллерта среди собравшихся не было. Шведка почувствовала некоторое разочарование, но быстро успокоила себя мыслью, что он просто придет позже. Гормфлет уже упорхнула, приметив кого-то из своих поклонников, и утащила с собой даже не пытавшуюся сопротивляться Сигюн; Албена стояла рядом, решив, видимо, в случае чего, первой выразить подруге сочувствие.
Где же он?.. Бёдвильд, прикусив губу, снова и снова окидывала пристальным взглядом растущую толпу, надеясь увидеть взъерошенную янтарно-желтую шевелюру. Да что же это такое?
- Ой, смотри! – Албена толкнула ее в бок. – Вон Рандвер!
По лестнице, охраняемой каменными драконами, действительно спускался ее младший брат в сопровождении троих парней – Абрахама, Виллема и… кто-то со светлыми волосами… Прямыми. Девушка сникла, узнав Антеро Нилтунена. Где же Геллерт? Он ведь должен быть с ними! Может, что-то случилось?
- Эй, ты куда?! – испуганно воскликнула болгарка, когда Бёдвильд стремительно метнулась вперед.
Не слишком деликатно расталкивая людей локтями, шведка пробиралась сквозь толпу, стараясь не потерять брата с друзьями из поля зрения. Ладони вспотели, сердце бешено колотилось. Сейчас она все узнает… сейчас… Кто-то недовольно буркнул: «Куда прешь?», кто-то толкнул ее в ответ… Сейчас…
- О, привет! – Абрахам первым заметил ее.
Бёдвильд торопливо кивнула и, ни к кому в отдельности не обращаясь, выпалила:
- Где Геллерт?
- В комнате, - с ноткой удивления в голосе отозвался Виллем. – А он тебе зачем?
- Ну… - девушка замялась. – Просто вы же обычно вместе ходите…
- Не тот случай! – встрял Антеро. – Он в жизни на балу не появлялся!
- Хотя мне казалось, что он собирается пойти, - неуверенно добавил Рандвер. – Но он сказал… ой, я уже точно не помню, что именно он сказал, но смысл был такой: он никуда не пойдет.
- Что слу… – пробравшаяся к ним Албена запнулась на полуслове, увидев выражение лица Бёдвильд. – Что случилось?
- Ничего, - каким-то блеклым голосом проговорила шведка, беря подругу за руку. – Ничего не случилось, пойдем. Хорошо вам повеселиться, ребята.
- Бёдвильд! – окликнул ее Абрахам, но та не обернулась.
- Пока ты мне не расскажешь, в чем дело, я от тебя не отстану, - заявила болгарка. – Так что лучше выкладывай.
- Просто я сегодня опять не танцую, - со странным спокойствием отозвалась Бёдвильд. – Я пойду в комнату.
- Не сметь! – Албена дернула ее за рукав. – Я так понимаю, Геллерт не объявится; но это еще не повод вместо бала сидеть взаперти и рыдать в подушку.
- Не собираюсь я рыдать.
- Ну уж конечно. Ты прямо сейчас этим и займешься, я чувствую. Не смей расстраиваться из-за этого придурка, понятно?
- Не смей его так называть! – процедила Бёдвильд и отвернулась. Албена на секунду пришла в замешательство, но списала такой тон на крайнее душевное смятение.
- Извини, если что не так сказала… Пошли, сейчас найдем тебе кавалера, а то бал скоро начнется.
- Не надо мне твоих подачек, - огрызнулась шведка. – Иди, веселись, а у меня настроения нет.
Болгарка благоразумно не стала ее удерживать. Бёдвильд, не разбирая дороги, побрела в сторону учебного крыла. Переходы, лестницы, коридоры… Двери кабинетов… Откуда-то издалека донеслась приглушенная музыка. Ни души. Уйти бы куда-нибудь подальше, чтобы не слышать этой какофонии…
Бёдвильд остановилась и устало привалилась к стене. Где-то здесь висел гобелен с Сигурдом и Сигрдривой…

«… надо думать головой, а не другим местом».

Конечно, надо думать головой… Но, увы, это не всегда получается. Если бы она могла думать исключительно головой, то вернулась бы сейчас в Круглый зал, Албена подыскала бы ей какого-нибудь там кавалера, и она веселилась бы напропалую. Но противный тоненький голосок где-то внутри упорно твердил, что ей не нужен «какой-то» кавалер. Йормунганд, неужели Сигюн со своими деревяшками оказалась права? Неужели Геллерт, с которым она тесно общалась только последние три дня, действительно ухитрился за такой короткий промежуток времени обрести над ней некую власть? С точки зрения здравого смысла – чушь. Но как тогда объяснить тот факт, что она почувствовала себя несчастней всех на свете, когда узнала, что не увидит его сегодня? Бёдвильд слабо улыбнулась, представив себе, как Геллерт тайком варит приворотное зелье, а потом прокрадывается в обеденный зал Дома Единорога и подменяет графин на их столе.
На самом деле, виной всему было тщеславие. Да, «серая мышка» жаждала доказать всем и каждому, что и она может быть счастлива, несмотря на свою неказистую внешность. И из-за этого же вот тщеславия она решила, что Геллерт к ней неравнодушен – а с чего бы еще ему вдруг звать ее в помощники? В общем, все сложилось один к одному. А в результате она… влюбилась? За три дня? При том, что эти три дня швейцарец потратил исключительно на то, чтобы доказать ей, насколько низок уровень ее развития и насколько примитивно она мыслит? Если же ее привлекла исключительно его внешность, то Бёдвильд Норрхольм оставалось только презирать себя.
Вообще-то, Геллерт и не говорил, что явится – лишь намекнул, что есть такая возможность. Но зачем тогда был сделан этот самый намек?
Злость на саму себя нахлынула горячей волной. Что, заняться больше нечем, кроме как сидеть тут и скулить, пытаясь объяснить необъяснимое поведение заносчивого пятикурсника? Браво, молодец! Так он скоро и правда начнет веревки из тебя вить, а ты будешь только пускать слюни от счастья! Вставай, идиотка! Вставай!
Бёдвильд, сжав кулаки, решительно двинулась по коридору в направлении Круглого зала. Но по мере того, как музыка становилась громче, решимость девушки повеселиться всем назло таяла как снег под лучами весеннего солнца. Нет, все-таки все эти танцы – не для нее. Что за ерунда, в самом деле…
Круглый зал сиял разноцветными огнями, от кружащихся пар рябило в глазах; те, кто не танцевал, стояли возле стен и колонн, о чем-то болтая; профессор Кайтох, размахивая нелепой красной шляпой, отчитывал троих младшекурсников за сорванную гирлянду. Бёдвильд, встав в тени одной из каменных вейл, рассеянно оглядывала присутствующих, все же надеясь…
Из толпы вынырнула Албена и, обмахиваясь рукой, поспешила к подруге.
- Явилась, - как-то обиженно заметила она. – Решила все-таки почтить вниманием наше скромное сборище?
- Нет, я сейчас пойду…
- Слушай! – болгарка схватила ее за плечи и встряхнула. – Прекрати! Если ты и дальше будешь прятаться по комнатам и вздыхать, так и останешься старой девой! Хватит страдать! Дался тебе этот Гриндельвальд! Что, парней на свете мало? Пошли, сейчас с кем-нибудь познакомимся из другого Дома! Вон как эти двое на нас смотрят!
Она кивнула куда-то в сторону. Возле ближайшей колонны стояли двое молодых людей, брюнет и шатен, и переговаривались, периодически поглядывая на подруг. Поймав взгляд Бёдвильд, брюнет приблизился к ним широким шагом.
- Позвольте пригласить вас на следующий танец, - обратился он к шведке, слегка склонив голову и протягивая руку. Бёдвильд узнала его – Иштван Ленард, префект пятого курса Дома Дракона; Рандвер говорил о нем нечасто и явно не питал к венгру теплых чувств. Но это ведь был всего лишь танец… Первый в ее жизни танец…
Бёдвильд затравленно посмотрела на Албену, будучи не в силах самостоятельно принять решение; та яростно закивала. Шведка помедлила… и вложила свою руку в ладонь молодого человека.
«Что я делаю?!» - тут же подумала она, но было уже поздно.
- Я не умею танцевать, - предприняла шестикурсница попытку отвязаться от нежданно-негаданно свалившегося на голову кавалера.
- Ничего страшного. Я буду вести, а вы просто расслабьтесь и доверьтесь мне. Это совсем не сложно.
Венгр положил руку ей на талию, сохраняя на лице галантно-обворожительную улыбку. И что только Гриндельвальд нашел в этой девице? Впрочем, когда это он отличался хорошим вкусом?
- Позвольте узнать ваше имя, мисс, - обратился пока действующий префект пятого курса к партнерше.
- Бёдвильд.
- О, так вы скандинавка?
- Шведка.
- Очень приятно, фрёкен. Я Иштван.
- Я знаю.
- Знаете? – удивленно приподнял черные брови юноша.
- Разумеется – вы же префект.
- Ах, поэтому! – усмехнулся он. – Я надеюсь, что это не единственное мое достоинство. Вы позволите прямо сейчас пригласить вас еще на один танец?
А он, пожалуй, даже красивее Геллерта… Нет – такой же красивый…
- А почему вы вообще пригласили меня? – прямо спросила Бёдвильд.
- Мне понравилось ваше лицо, - отозвался Иштван ровным голосом – без ехидства и без игривости. – Мне кажется, вы интересный человек.
Бёдвильд почувствовала, как ее губы невольно растягиваются в улыбке. Албена права: свет клином не сошелся на Геллерте; помимо него в Дурмстранге еще полно молодых людей, которые, между прочим, ведут себя галантно и учтиво. А танцевать и правда оказалось несложно.
- Так что насчет следующего танца? - осведомился венгр, чуть крепче прижав девушку к себе.
- Согласна, - кивнула она, пытаясь найти какое-нибудь знакомое лицо в мелькавшем вокруг калейдоскопе. Рандвер, Абрахам, Албена, Сигюн, Гормфлет, Виллем… Хоть кто-нибудь! Ей было не совсем уютно с этим красивым и обходительным юношей; Бёдвильд хотела убедиться, что рядом есть люди, которых она хорошо знает. И вдруг… Нет, она не могла ошибиться! Только у Геллерта были такие темно-желтые локоны, на секунду мелькнувшие в толпе. Девушка рванулась вправо, но Иштван держал ее неожиданно крепко.
- Пусти! – потребовала она.
- Что случилось? – вкрадчиво поинтересовался префект.
- Пусти, пожалуйста! – повторила Бёдвильд тоном, меньше всего похожим на просящий. Венгр пожал плечами, освобождая партнершу. Потом все равно обратно прибежит.
Шестикурсница снова работала локтями, расталкивая пары и отчаянно пробираясь туда, где она видела шевелюру Геллерта. Сейчас… он не мог уйти далеко. Вот же он, в темно-красной мантии! Бёдвильд обрадовано шагнула к нему, но Геллерт повернулся в профиль… и оказался совершенно незнакомым парнем с загорелым лицом.
Девушка с усилием проглотила образовавшийся в горле ком. Да что же это за наваждение?! Почему он не оставит ее в покое?!
Кто-то толкнул ее, и Бёдвильд едва удержалась на ногах. Решение, простое и очевидное, все время сидевшее где-то в глубине сознания, наконец-то четко оформилось в ее голове. Нужно поговорить с ним. Прямо сейчас. Поговорить начистоту, выяснить все раз и навсегда, чтобы развеять этот дурман, чтобы снова жить нормально. Сейчас!
Бёдвильд снова двинулась сквозь толпу, на сей раз отыскивая брата. Даже в состоянии крайнего смятения она помнила, что каменные стражи не пропустят ее в Дом Дракона. Где же он, где?..
Рандвер обнаружился возле одной из колонн – он стоял там с Абрахамом, Аделой и какой-то темноволосой девушкой; голландец что-то рассказывал, Рандвер периодически вставлял пару слов, и девушка уже с интересом поглядывала на шведа. Идиллию нарушила Бёдвильд, схватив брата за плечо и рывком развернув его к себе.
- Что… Что такое? – воскликнул он, увидев ее полубезумный взгляд.
- Геллерт! – выдохнула шестикурсница. – Мне нужен Геллерт! Пожалуйста, отведи меня к нему!
- Да зач…
- Отведи! – рявкнула она.
- Ну хорошо, хорошо, только успокойся! – Рандвер отцепил от себя руки сестры. – Пойдем.
Они стремительно поднялись по лестнице Дома Дракона, и пятикурсник открыл правую створку дверей.
- Спасибо, - остановила его Бёдвильд. – Дальше я сама.
- Что случилось? – проговорил он, взяв ее за локоть.
- Ничего. Иди, тебя там девушка ждет.
Рандвер только вздохнул, закрывая за ней створку.
Бёдвильд знала, куда идти – она не раз бывала в комнате у брата, а он – у нее. Третий этаж, левый коридор. Быстрее… нет, лучше медленней… Вторая дверь по правой стене… Девушка остановилась и громко выдохнула. Сейчас или никогда! Вытерев вспотевшие ладони о платье, она постучала.
- Ну кого там еще принесло?! – раздался из-за двери голос, который нельзя было спутать ни с чьим. – Открыто!
Сейчас!
Геллерт сидел в кресле, закинув ноги на стол, и изучал какую-то толстую книгу. Обычно и сама Бёдвильд проводила вот так Рождественские балы.
Он не удивился, увидев сестру Рандвера. Он вообще никак не отреагировал на ее появление – только небрежно махнул рукой и опять вернулся к чтению.
Бёдвильд застыла на пороге – такого приема она не ожидала. В комнате воцарилась тишина.
- Ты, безусловно, украшаешь своей персоной нашу скромную обитель, - проговорил наконец Гриндельвальд, переворачивая страницу, - но, может, все-таки скажешь, какая нелегкая тебя сюда занесла?
- Нам нужно поговорить, - выдавила она.
- За этой насквозь пропитанной трагизмом фразой должны последовать или тяжкие обвинения в мой адрес, или просто жалобы на жизнь. Начинай. А, прости, чуть не забыл об элементарной вежливости! Присаживайся.
- Геллерт… Что с тобой?
- А что, что-то не так? Если у меня на лбу вскочил здоровенный прыщ – ты говори, не стесняйся. А то я в зеркало уже давно не смотрел.
- Почему ты так со мной разговариваешь? – произнесла Бёдвильд, опускаясь на краешек ближайшей кровати.
- Если не ошибаюсь, мы теперь соперники, - хмыкнул швейцарец.
- Я об этом и хотела поговорить… Геллерт, не хочу я никаких соревнований. Ты говорил, что тебе нужен помощник – давай я буду тебе помогать.
Гриндельвальд отложил книгу и, убрав ноги со стола, сел в кресле ровно.
- Стало быть, ты признаешь свою неправоту?

«Тебе надо приспособиться к происходящему и проявить гибкость…»

- Ну, я… Прости за то, что наговорила тебе тогда… Я подумала – наверное, Дары действительно существуют, а просто…
Черт возьми! Бёдвильд Норрхольм редко просила прощения, а теперь она готова чуть ли не на четвереньках ползать перед этим пятикурсником, который слушает ее сбивчивую речь с такой снисходительной улыбкой, будто все так и должно быть!
- Ты ходила на бал, - проговорил он, чуть склонив голову вправо.
- Да…
- И ожидала там найти меня?
Бёдвильд опустила взор.
- Я, кажется, задал вопрос.
- Да, ожидала! – выпалила девушка. – А ты нарочно туда не пошел, да?
- Какая разница? Ты ведь все равно здесь.
- А ты что, ждал меня?
- Не ждал – просто знал, что ты придешь.
Это был удар по самому больному месту. Выходит, он спокойно сидел тут, не сомневаясь, что эта дура Бёдвильд приползет к нему и будет валяться у него в ногах?

«…пока он еще не имел большой власти над тобой…»

- Ну да, я здесь, - процедила Бёдвильд. Хватит, хватит уже притворяться! Пора поговорить начистоту. – Ты доволен? Убедился, что я прибегу к тебе даже против своей воли? Я могла остаться там – но пришла. А меня пригласили танцевать…
- Кто? – улыбка мгновенно покинула лицо Гриндельвальда, он подался вперед.
- Иштван, ваш префект.
- Ленард?! – Геллерт хлопнул по подлокотнику и расхохотался. – И ты согласилась?
- Да! – крикнула Бёдвильд, сжав кулаки. – Я согласилась! А ты думал, что на меня никто и не посмотрит?! Что я буду сидеть под твоей дверью и скулить?!
- Да, дорогая моя, именно это я и думал! – швейцарец порывисто встал. – Но я думал и еще кое-что: я наивно полагал, что у тебя чуть больше мозгов, чем у всех остальных.
- Хочешь, сказать, это не так?!
- О Йормунганд, ну нельзя же быть такой дурой! Бёдвильд, неужели ты и правда решила, что Ленард на тебя повелся?
- А что?! – девушка тоже вскочила.
- А то! – Геллерт принялся мерить комнату шагами. – Он видел нас вместе! Он решил, что ты моя девушка! Он хотел увести тебя у меня, он хотел мне таким образом отомстить! А ты развесила уши! Я-то думал, что тебе нужно нечто большее, чем смазливенькая мордашка! Красавчик Ленард поманил тебя пальцем – и ты побежала к нему на задних лапках!
- Значит, по-твоему, меня и на танец никто пригласить не может без задней мысли?! – выкрикнула шестикурсница, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы. – Значит, я уродина, я никому не нужна, да?! А великодушный Геллерт Гриндельвальд снисходительно взял меня под свою опеку?! Я безумно счастлива!
- А хочешь сказать, что это неправда? – низким голосом проговорил он, медленно подходя ближе. – Хочешь сказать, что не сияла эти три дня, как начищенный котел? Что не смотрела с гордостью по сторонам? Этого не было, а?
Горячая слеза прочертила мокрую дорожку по правой щеке. Бёдвильд отступила на шаг.
- Геллерт… Я думала…
- Да ни хрена ты не думала! Недостаток мужского внимания, а? – такой мерзкой полуулыбки-полуоскала она на его лице еще не видела. – Постоянные подколы со стороны Гормфлет – это ведь так тебя задевает. Ты бы за кем угодно побежала, не правда ли? Тяготит собственная девственность? Так бы сразу и сказала, это легко поправимо.
- Да ты… - Бёдвильд судорожно вдохнула, уже не пытаясь сдержать слезы. – Да как ты можешь так говорить?! Ты…
- Знаешь, на кого ты сейчас похожа? На тупоголовую слезливую магглу! На магглу, которая боится даже по морде мне съездить – а ведь так хочется, да?
- Ненавижу тебя! – истошный крик вырвался из горла сам собой. - Всех вас ненавижу!
Она бросилась к двери, но Геллерт схватил ее за руку и дернул назад.
- Пусти! Не смей меня трогать! – Бёдвильд попыталась разжать его на удивление цепкие пальцы. – Пусти! Ненавижу тебя!
- И далеко ты одна собралась из нашего Дома? – ровным голосом спросил он. – Позвольте вас проводить, фрёкен. Да, и вот это прихвати.
Взяв со стола какую-то книгу, он сунул ее девушке в руки.
- Не надо мне от тебя ничего!
- Неужели? А буквально вчера было надо. Я что, зря к Имерманису за ней ходил?
Бёдвильд непонимающе посмотрела на него. Выходит, это та самая книга о хоркруксах? Он ходил за ней? Бурлившая в девушке ярость мгновенно улетучилась, уступив место тупому недоумению.
Гриндельвальд открыл дверь и буквально вытолкнул из комнаты впавшую в ступор Бёдвильд. По лестнице они спускались молча.

«…неудачи и испытания, причина которых кроется внутри тебя…»

Их тени причудливо выгибались и удлинялись в трепещущем свете факелов.

«…дай уйти тому, чему надлежит уйти…»

Легко сказать…

«…прошлое умерло, а будущее еще не родилось…»

Их шаги гулким эхом раздавались под сводами.

«…то, к чему ты стремишься, вряд ли может быть достигнуто в ближайшем будущем…»

Вот и двери. Геллерт толкнул левую створку; снаружи хлынул яркий свет, музыка и смех.
- Прошу вас, - он махнул рукой в сторону зала.
Бёдвильд переступила порог и стала медленно спускаться по короткой лестнице, прилагая невероятные усилия, чтобы не обернуться назад. Она слышала, как за ее спиной закрылись двери Дома Дракона.
Только оказавшись возле каменных единорогов, девушка посмотрела на книгу, которую сжимала в руках: не очень толстая, в простой обложке и с потрепанным переплетом. Зачем Геллерт пошел просить ее у Имерманиса, если они стали соперниками? Странный он, этот юноша с удивительными глазами цвета южного моря…

«… не пытайся сопротивляться происходящему…»

Она прочитает эту книгу. И отыщет способ победить смерть. Отыщет – с Геллертом или без него.
Бёдвильд вытерла слезы. Хватит реветь. Что сказала бы мама – ее сильная, несгибаемая мама – если бы увидела свою дочь распускающей нюни? Да, приехав домой, Бёдвильд с чистой совестью сможет сказать ей, что надевала бальное платье.

***
Грохот где-то рядом выдернул Геллерта из состояния полудремы, в котором он находился последние пару часов. Посреди комнаты стоял Виллем и, что-то виновато бормоча, поднимал с пола свой чемодан.
- С добрым утром! – приветствовал швейцарца Абрахам. – А мы вот уезжаем!
Вчера, проводив Бёдвильд, Гриндельвальд вернулся в комнату и, повалившись на кровать, продолжил штудировать «Историю в поединках» – и отключился за чтением. Разыгравшейся маленькой драмы оказалось недостаточно, чтобы отнять у него сон – для того, чтобы нарушить душевное равновесие Геллерта, требовалось нечто более значимое, чем невзрачная шестикурсница.
- Проваливайте, - буркнул он, поворачиваясь на другой бок.


Глава 10

Геллерт захлопнул «Историю в поединках» и, поборов желание залепить книгой о стену, швырнул ее рядом с собой на кровать. Дерьмовая жизнь во всей красе. Проштудировать этот несчастный талмуд, чтобы узнать, что след Старшей Палочки (а это наверняка была именно она) обрывается на каких-то Аркусе и Ливии – причем, точно не установлено, кто же из них прикончил Локсия, который до этого укокошил за Палочку Варнаву Деверилла. И все! Все! Ни слова больше! Потрясающе ценная информация, ничего не скажешь! Теперь опять придется поселиться в библиотеке, выискивая хоть пару слов об этих двух уродах.
Половина каникул угроблена впустую. Великолепно! С таким же успехом он мог просидеть все это время дома!
Надо было развеяться, успокоиться и придумать, как жить дальше. И делать это лучше всего… пожалуй, в зимнем саду.
Геллерт не спеша брел по опустевшим коридорам Дурмстранга. Красота! Ни суетливых малявок, ищущих себе приключений известно на какое место; ни «папенькиных сынков», задирающих друг перед другом носы настолько высоко, насколько позволяли шеи; ни хихикающих девиц, толпящихся группками по углам. И чего он раньше не оставался в школе на каникулы?
- Гриндельвальд! – сутулый силуэт Индрикиса Имерманиса было трудно не опознать. Лектор по Темным искусствам приближался с другой стороны коридора своей неторопливой неуклюжей походкой, покачиваясь на ходу.
- Добрый день, сэр, - Геллерт двинулся ему навстречу. Пожалуй, беседа с другом-преподавателем сейчас не помешает – а заодно можно будет попробовать свистнуть у него еще что-нибудь занятное почитать.
- Обедали? – прохрипел латыш.
- Нет, сэр, как-то не хочется.
- Может, чаю, Гриндельвальд?
- С удовольствием, сэр.
Кабинет Имерманиса располагался в конце коридора. Преподаватель поковылял к своей двери, роясь в карманах, а Геллерт медленно шел чуть позади; ему не составляло труда перегнать косолапого Имерманиса, но сделать это означало смертельно обидеть непризнанного современниками гения.
- Сегодня у меня коричное печенье, с Рождества никак не съем, - Индрикис выудил из-под мантии связку ключей и принялся ковырять в замке одним из них. – Как вы относитесь к корице?
- Положительно, сэр, - откровенно говоря, Геллерт был готов съесть любую гадость и не подавиться, лишь бы добраться до книжного шкафа Имерманиса, откуда латыш периодически извлекал фолианты, о которых Гриндельвальд раньше и не слыхивал. Какими способами их заполучил простой преподаватель – оставалось только догадываться.
Кабинет лектора по Темным искусствам нельзя было назвать уютным: горы бумаг на столе; какие-то коробки и папки, громоздившиеся на полу; полки, покрытые толстым слоем пыли и заваленные какими-то безделушками. Передвигаться здесь можно было только по строго определенной траектории, иначе существовал риск быть погребенным под рухнувшим хламом; два кресла с высокими спинками по разные стороны стола выглядели довольно странно посреди всего этого беспорядка. Впрочем, заглядывали в кабинет Имерманиса человека три-четыре, не больше – поэтому он не испытывал потребности разгрести свои завалы.
Две чашки и ваза с печеньем уже стояли на столе.
- Вы меня ждали, профессор? – хмыкнул Геллерт.
- До чего же вы самовлюбленный тип, Гриндельвальд, - латыш направил свою палочку на чашки, намереваясь подогреть чай. – Я просто надеюсь, что хоть кто-нибудь почтит меня своим вниманием – а если такое случится, то у меня всегда готово угощение. Правда, околачиваетесь возле моего кабинета исключительно вы.
Не решив, как расценивать эту фразу – как порицание или как благодарность – пятикурсник предпочел промолчать.
- Баллы я вам и мисс Норрхольм прибавил, - сообщил Имерманис, попробовав чай. – Можно пить.
- Спасибо, сэр, - машинально отозвался Геллерт, садясь в кресло. Мисс Норрхольм… Тролль бы побрал эту мисс Норрхольм, на которую он убил столько времени – и, как обычно, впустую.
- Завтра, - продолжал латыш, - состоится собрание преподавателей, на котором мы выберем нового префекта вашего курса. Вы, Гриндельвальд, почему не подали заявку?
- Зачем мне это, сэр? – усмехнулся тот, надкусив плоское печенье в форме звездочки. – Что такого в должности префекта? Если разобраться, то это просто несчастный, который вынужден каждый вечер отчитываться перед деканом, делать сокурсникам замечания и выслушивать в ответ не самые культурные посылы. Лично меня это не прельщает.
Преподаватель ухмыльнулся, почесав бородку.
- Даже не пытайтесь мне врать, Гриндельвальд, что ваш друг выдвинул свою кандидатуру не по вашей указке.
- Не буду. Да, я действительно за шкирку притащил Рандвера к профессору Витфельду, потому что сам он в жизни бы на такое не решился.
- Зачем вам это нужно, если не секрет?
- Вы тоже считаете, сэр, что у меня нет сердца? – улыбнулся Геллерт, отхлебнув чаю. – Почему я не могу просто помогать своему другу завоевывать авторитет?
- Сердце? – лектор разломал печенье пополам. – Сердце у вас наверняка есть, но вы, Гриндельвальд, карьерист – и сдается мне, что вы затеяли какую-то махинацию с этими выборами префекта.
Швейцарец коротко и нервно усмехнулся. Пусть Имерманис думает, что смутил его – это лишний раз польстит уязвленному самолюбию преподавателя.
- Поверьте, сэр, вас эта махинация не коснется.
Индрикис довольно крякнул, откидываясь на спинку кресла.
- Я буду голосовать за Норрхольма. И с коллегами поговорю.
- Спасибо, сэр.
- Откровенно говоря, - Имерманис макнул коричную звездочку в чай, - на таких, как мы с вами, и держится магия. Мы много знаем, но мало говорим – только то, что другим дозволено слышать. Восторженно смотрящие на мир идиоты уже давно выбросили свои волшебные палочки и, пуская слюни, рассматривают неуклюжую маггловскую технику, пытаясь доказать окружающим, насколько невероятны и интересны эти изобретения. Лишь немногие помнят, Гриндельвальд, что магия всесильна. Вы помните об этом?
- Разумеется, сэр.
- Вы правы и неправы. Мы с вами – цвет магической интеллигенции. Наша задача – заставить остальных опомниться, доказать им весь ужас сближения с магглами. Ведь начиная интересоваться простецами, мы сами им уподобляемся. Магия всесильна, но… - преподаватель прожевал печенье и как-то странно посмотрел на пятикурсника. – Вот вы, Гриндельвальд… Как вы думаете, в чем ваша главная сила? В широком арсенале заклинаний? В дополнительной информации, полученной из источников, которые я вам периодически подкидываю?
Тот пожал плечами: наилучшим вариантом было дать латышу самому ответить на свой вопрос, тогда все останутся довольны и счастливы.
- Нет, Гриндельвальд! – каркающим голосом воскликнул Имерманис, будто швейцарец что-то ему возразил. – Не знания ваши и не навыки, которые вы можете совершенствовать ежедневными тренировками! Идите-ка сюда!
Лектор схватил Геллерта за руку и, буквально выдернув пятикурсника из кресла, подтащил его к шкафу с зеркалами на дверях.
- Внешность – вот ваше главное оружие! Вы о хоркруксах внимательно прочитали?
- Да, сэр…
- Никаких хоркруксов! – рявкнул ему латыш в самое ухо. – Никаких, слышите! Берегите свою внешность, Гриндельвальд, это ваше сокровище! Не за каждым умником и мастером пойдут люди! Делайте ставку на внешность!
Из зеркала на них смотрели высокий худой юноша с вьющимися желтыми волосами и выглядывающий из-за его левого плеча сутулый мужчина средних лет с крупным крючковатым носом. Мужчина сжимал плечо юноши и, как одержимый, хрипло шептал:
- Вы красивы, Гриндельвальд – да, красивы! Это, а не ваши способности люди увидят в первую очередь! Посмотрите на себя! – узловатая ладонь Имерманиса провела по его волосам, виску, щеке, спустилась по шее и, наткнувшись на воротник, снова сжала его плечо. Отпустила… сжала… - Самые богатые, сильные и влиятельные женщины будут вставать перед вами на колени и преданно смотреть вам в глаза, изнемогая от вожделения… и некоторые мужчины тоже…
- Например, вы, профессор? – недрогнувшим голосом спросил Геллерт. Рука, гладившая его плечо, замерла; латыш резко отступил назад, будто задохнувшись собственным жарким шепотом.
Пятикурсник перевел дух. Он чудом сдержал порыв отшвырнуть этого психа и влепить ему парочку Круцио. Нет, он знал, что Имерманис безобиден – но некоторые его причуды были, мягко говоря, неприятны.
- Не бойтесь, Гриндельвальд, я вам ничего не сделаю, - глухо проговорил сзади преподаватель теории Темных искусств.
- А я и не боюсь, - передернул плечами тот.
Имерманис отвернулся к книжному шкафу. Что бы там ни подумал этот мальчишка, в одном Индрикис был абсолютно уверен: не было на свете человека, которого он бы ненавидел так же сильно, как Геллерта Гриндельвальда. Он ненавидел его всеми фибрами души, ненавидел до дрожи – потому что нахальный юнец, и пальцем о палец не ударив, просто получил в распоряжение все то, чего латыш всегда был лишен.
На первом-втором курсах это был просто способный и самоуверенный мальчишка, которого Индрикис, разумеется, выделял среди сверстников. Но мальчишка стал невероятно быстро расти – и вот он уже превратился в красивого стройного юношу, который свысока смотрел на других студентов, месяцами не стригся при повальной моде на короткие волосы и дерзил учителям, что не мешало им по-прежнему обожать его.
Имерманис когда-то тоже был способным учеником, которого хвалили за ум и усердие. Хвалили – и тут же забывали об этом, потому что сутулый, неуклюжий, горбоносый юноша ни в ком не вызывал восхищения. А Гриндельвальд… Лектор по Темным искусствам отдал бы все, что угодно, лишь бы поменяться с ним местами. Внешность пятикурсника была мечтой Индрикиса – а проклятый сопляк делал вид, будто не ощущает собственного превосходства над преподавателем. Вот он, стоит перед зеркалом, любуясь собой в приступе умеренного нарциссизма – умеренного, потому что пока он не порывался целовать собственное отражение.
Вот черт! Ногти Имерманиса царапнули дверцу шкафа. Сейчас, когда поблизости ни души, Гриндельвальд был в его власти. Он и не подозревал, этот щедро и незаслуженно одаренный природой счастливчик, как терзало и грызло стоявшего в пяти шагах преподавателя страстное желание изуродовать его до неузнаваемости. Исполосовать это красивое лицо с тонкими чертами; раз и навсегда сгорбить спину, чтобы он попрощался со своей гордой осанкой; переломать длинные прямые ноги… Чтобы он наконец-то понял, каково это, когда у тебя феноменальные мозги и жалкая работа из-за твоей отталкивающей внешности! Учитель! И добро бы еще он вел практический курс Темных искусств – так нет же, ему дали скучные, никому не нужные лекции, которые выветривались из студенческих голов с началом перемены. И это вместо речей с трибуны перед заворожено слушающей публикой! О, кто бы стал его слушать – это кривоногое горбоносое чучело… Проклятье! Гриндельвальд словно знал, что латыш скорее сломает себе руку, чем замахнется на него – последнюю надежду магии; последнего, кто осознает весь ужас уподобления магглам. Как будто жизнь и так недостаточно наказала Имерманиса… Гроза студентов прижался лбом к дверце шкафа и, закрыв глаза, вздохнул – шумно, тоскливо, безнадежно.
Послышался легкий звук шагов.
- Что с вами, профессор? – спросил голос Гриндельвальда совсем рядом.
- Ничего… - прошептал тот, снова вздыхая. – Ничего…
- Зачем врать мне? – мягко проговорил швейцарец, и преподаватель ощутил его пальцы у себя на сгибе локтя. – Что происходит… Индрикис?
В ту же секунду Геллерт почувствовал сильный толчок в грудь и со всего маху врезался спиной и затылком в шкаф; за дверцами жалобно звякнули, падая, какие-то мелкие предметы. Полоумный, неверящий взгляд Имерманиса ясно говорил о том, что дело могло принять совершенно любой оборот.
- Как вы меня назвали? – прохрипел лектор по Темным искусствам.
- Как слышал, - негромко, но твердо произнес Геллерт, стиснув запястья рук, прижимавших его к шкафу. – Я, конечно, могу и дальше называть тебя «сэр» и «профессор», но это будет уже глупо. Согласись, что мы давно вышли за рамки отношений «учитель - ученик»; тогда, в «зеленой комнате», ты уже подсознательно поставил меня отдельно от других, не правда ли?
- А вы не слишком много о себе возомнили, Гриндельвальд? – тихо спросил Имерманис, пожалев про себя, что проклятый английский не давал возможности разделять местоимения второго лица.
- У меня есть имя, Индрикис, - с нажимом произнес пятикурсник, - и оно меня вполне устраивает. У нас же общие цели, так? Я знаю, о чем ты мечтаешь – и что ты хочешь добиться этого через меня. Я не против того, чтобы ты меня направлял, давая возможность приумножать мои знания и развивать способности. Я только одного не понимаю: почему ты упорно делаешь вид, что я просто твой ученик, а не сообщник – будем называть это так. Брось притворяться, это уже становится смешным.
С минуту латыш молча смотрел на него, а потом отступил на шаг. Еще на шаг. И отвернулся. Геллерт, морщась, потер затылок, в котором противно пульсировала боль; Имерманис видел это движение в зеркале. Что ж, если мальчишка желает откровенности…
- Чего вы хотите от жизни? – спросил преподаватель.
- Чего хочу? – усмехнулся Гриндельвальд. – Хочу раз и навсегда поставить магглов на место. Хочу, чтобы мы перестали от них скрываться. Хочу, чтобы каждый получил то, чего заслуживает.
- А на что вы готовы ради этого? – Имерманис резко повернулся, взмахнув руками, и едва не сбил чашку с недопитым чаем. – Вы хоть представляете себе, что такое этот самый переворот, о котором вы толкуете? Думаете, все будут заворожено ловить каждое ваше слово и с удовольствием вам повиноваться?
- Нет, не думаю, - отозвался пятикурсник, рассматривая какой-то запыленный прибор. – Я прекрасно осознаю, что будут и недовольные, и бунтующие. И что их придется давить.
- В смысле – убивать?
- Ну, сначала надо дать время на размышление, я думаю – может, кто-то изменит свое мнение. А уж тех, кто будет упорствовать… - Геллерт вздохнул с таким сожалением, что сразу стало ясно, какая участь постигнет этих самых упорствующих.
- Вы думаете, убивать – это так легко? – прохрипел латыш.
- Убивать тех, кто ни в чем не виноват – конечно, нелегко; да и смысла в этом нет. А если за дело – то почему мне должно быть тяжело? Я применял Круцио, Индрикис, - тихо проговорил Гриндельвальд, поймав взгляд профессора. – В мае, на Бертольде Шенкере – мы с ним повздорили. И я пообещал, что если он хоть заикнется об этом, то я найду его, и на этот раз он так дешево не отделается. Как видишь, меня до сих пор не исключили.
Имерманис смотрел на своего ученика, боясь поверить собственным ушам. Шенкер не приехал в школу в сентябре, и преподаватели говорили, что он перешел на домашнее обучение. Круцио на четвертом курсе – это… просто прекрасно.
- Неужели ты думаешь, что я струшу при необходимости шарахнуть кого-нибудь Авадой?
- Что вы почувствовали, применив Круцио? – спросил латыш, покачиваясь вперед-назад.
- Легкость, - просто ответил пятикурсник. – Я бы даже сказал, восторг. Как будто мне давно следовало это сделать, но я по каким-то причинам не мог.
- Почему Круцио? – продолжал допытываться Имерманис. – Почему не что-нибудь менее опасное?
Геллерт вздохнул. И ведь этот придурок прекрасно сам знал ответ на свой вопрос, но ему было совершенно необходимо всю душу вымотать из каких-то там своих соображений.
- Если этот ублюдок заслуживал именно Круцио, то с какой радости я должен был применять что-то другое? Пусть знает, с кем имеет дело – тогда в следующий раз будет сначала думать, а потом уже говорить.
Лектор по Темным искусствам метнулся к шкафу и вытащил оттуда книгу в серой обложке.
- Вот! – Имерманис смотрел на нее едва ли не с нежностью. – Очень редкая вещь, чудом мне досталась! Сборник заклинаний, не допущенных в свое время Министерством к широкому применению. Берите, Гриндельвальд. Берите насовсем.
Натолкнувшись на взгляд Геллерта, он продолжил:
- Как хотите, а я вас называть по имени не намерен – по крайней мере, пока мы в стенах школы; да и вам лучше пока не позволять себе слишком…
- В стенах школы? – перебил швейцарец. – А потом?
- Потом? – Индрикис протянул ему книгу. – Потом я первым пойду за вами, если вы действительно настроены серьезно.
Пятикурсник потянул фолиант к себе, но преподаватель держал его крепко.
- Вы обещаете мне, Гриндельвальд… Нет! Клянетесь ли вы, что, если понадобится, пойдете по головам?
- По трупам, - негромко, но твердо произнес тот.
- Да! – лицо Имерманиса озарилось улыбкой, которую вполне можно было назвать счастливой. – По трупам!
Геллерт поймал себя на мысли, что его рука лежит на обложке, а сам он готовится дать своему учителю слово не отступать. Кажется, примерно вот так магглы клялись на какой-то там книге, которую считали священной.
- Клянусь.
Индрикис разжал пальцы.
- Спасибо… сэр, - криво улыбнулся Гриндельвальд.
- Я на вас надеюсь, - с расстановкой проговорил латыш. – Можете идти.
Геллерт уже шагнул было к двери, но Имерманис схватил его за правый локоть, как будто вспомнив, что забыл что-то сказать.
- Помните, Гриндельвальд, просто помните: магия всесильна, слышите? – страстно, как любовнику, прошептал лектор, отводя узловатыми пальцами желтый локон, закрывавший ухо студента. – И никому, НИКОМУ не рассказывайте об этой книге! Никто не должен знать, что я вам ее дал! Слышите, никто!
- Слышу, профессор, - кивнул Геллерт, отчаянно борясь с желанием выругаться. – Неужели вы подумали, что мне в голову может взбрести такая глупость?
Индрикис молча отступил назад и еще долго стоял без движения, глядя на закрывшуюся за пятикурсником дверь. Целеустремленный, амбициозный мальчишка… Сильный, бескомпромиссный… красивый… Лидер, которого им всем так не хватает. Бесценное сокровище Темных магов – да, Темных, потому что все эти слюнтяи-авроры только и могут, что трепаться о терпимости к магглам, потому что они «такие же люди».
Мы им всем еще покажем, Геллерт… Мы им еще покажем…

***
Спать хотелось мучительно, но заснуть никак не получалось. Который час? Два ночи? Три?
Геллерт перевернулся на спину, почувствовав, что в очередной раз отлежал правый бок. Надо срочно изобрести заклинание, от которого мгновенно погружаешься в крепкий сон с интересными сновидениями.
Нет, это бесполезно… Поднявшись, Геллерт нашарил в темноте палочку и осветил комнату Люмосом. Три застеленные кровати, четыре кресла; стол, заваленный смятыми кусками пергамента… На тумбочке лежит книга Имерманиса – Гриндельвальд решил приступить к ее изучению завтра, на свежую голову.
За окном густо падал крупными хлопьями снег. Падал бесшумно, монотонно, завораживающе… Геллерт погасил огонек на конце палочки и пошире раздернул шторы. Сотни, тысячи, миллионы крохотных пушистых комочков…
Он любил смотреть, как падает снег. В жизни пятнадцатилетнего швейцарца было сравнительно немного вещей, которые он любил.
Любил гулять под проливным дождем, в то время как все спешили спрятаться под какой-нибудь навес.
Любил, приезжая на лето домой, выходить в сад на рассвете, когда небо только-только начинало алеть, а на траве и листьях еще блестела роса.
Любил стоять на палубе дурмстрангского корабля, когда море волновалось, а яростный соленый ветер срывал с головы капюшон и трепал волосы.
Если в дождь он сидел дома, то любил устроиться на подоконнике с чашкой горячего чая, слушая, как совсем рядом барабанят по стеклу капли.
Любил смотреть на огонь, сидя на полу прямо перед камином.
Любил… Словом, все, что он любил, лучше было делать в одиночестве, чтобы не отвлекало и не раздражало чье-нибудь бормотание рядом или настойчивые предложения поговорить, когда говорить совсем не хочется.
Одиночество… В него можно было спрятаться, зарыться с головой, окунуться. Оно было спасительной нишей, но оно же и пугало – чем дальше, тем чаще. И это был не страх попасть в безвыходную ситуацию, где некому будет прийти на помощь; не страх окончить свою жизнь в одиночестве, будучи никому не нужным. Нет. Это был просто Страх. Липкий, вязкий, давящий, беспричинный – так маленькие дети боятся темной комнаты, хотя взрослые уже тысячу и один раз доказали им, что там никто не прячется. Иногда под ногами вдруг оказывалась бездна, в которую было страшно заглянуть. Кто знает, что там можно увидеть, если ты осознанно выбрал путь, отличный от других? Вернее, это был даже не путь, а узкая тропинка, по которой было просто опасно идти бок о бок с кем-то, ибо этот кто-то мог в любую минуту – нарочно или по неосторожности – вытолкнуть тебя на зыбкую почву. Идти надо было одному. А одному – страшно… Не всегда. Сейчас – страшно. И тогда… Эта чертова ночь в Брюгге… Он ее никогда не забудет…

Ему было семь, и отец решил, что пора отпрыску повидать мир. Через четыре дня Айгер должен был отправиться на двухнедельную конференцию в Брюгге и вознамерился взять жену и сына с собой.
- Хватит вам уже дома сидеть! – убеждал он Хейсу. – Я уже договорился, нам предоставят трехместный номер. Условия проживания отличные, все предусмотрено. Брюгге – чудесный городок, вот увидишь; погуляете, развеетесь, не всю же жизнь тут сидеть!
Подумав, фрау Гриндельвальд согласилась, и семья прибыла в Бельгию в полном составе.
Брюгге и правда оказался очарователен: тихие улочки и площади, маленькие здания, похожие на пряничные домики… Впрочем, за полторы недели Геллерту все это порядком приелось, и он почти с нетерпением ожидал возвращения домой. И вот наступила ночь накануне отъезда.
Геллерт проснулся от странного ощущения, которое не сумел бы толком описать; пожалуй, слова «вязкое» и «тягучее» подошли бы лучше всего. В комнате царила какая-то пугающая тишина – так и хотелось сравнить помещение со склепом. Юный Гриндельвальд открыл настежь большое окно, надеясь хоть как-то разбавить эту самую тишину звуками ночного города. Но и город молчал. Молчали дома, бессмысленно пялясь темными глазницами окон; молчал канал, бесшумно неся свои воды; молчали улицы, на которых не было ни одного прохожего. Никого и ничего. Брюгге как будто вымер. Пустой город. Пустой… мир?
Геллерт затравленно огляделся. Если…
Сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда он приоткрыл дверь комнаты родителей. Айгер и Хейса мирно спали, даже не подозревая, как много значил для единственного сына их безмятежный вид и ровное дыхание. Как много значило само их присутствие.
Геллерт бесшумно закрыл дверь и опустился на холодный пол. Глупый страх исчез без следа. Он не один. Все хорошо.
А утром Брюгге вновь проснулся и зажил своей обычной жизнью, на улицах появились люди, а по глади каналов заскользили лодки.

Прошло восемь лет, а воспоминания об этом беспричинном детском испуге не покидали его. Да и таким ли уж детским был этот испуг? Вернее, Страх – Страх перед одиночеством.
Теперь, глядя на падающий снег и пустой белый мир за окном, Геллерт чувствовал нечто похожее. Нет, он знал, что все живое не исчезло, что утром все снова станет по-прежнему… О, Йормунганд… Вокруг него ходили люди, что-то говорили, делали, смеялись… Но все равно он был один. Если бы планета и правда вымерла, ничего, по сути, не изменилось бы.
Одиночество… Считается, что это удел великих. А если великим тоже хочется иметь друзей? Не почитателей, не прихлебателей, а именно друзей?
Выбирай, Геллерт Гриндельвальд. Выбирай, пока еще можно пойти по любому из этих двух путей. Чего ты хочешь больше: величия или присутствия рядом людей, способных защитить от одиночества?
Геллерт прислонился пылающей щекой к холодному стеклу. Пустая комната. Пустой двор. Пустой мир.
И полет снежинок за окном…



Глава 11

Последнее спокойное утро. Сегодня после обеда возвращаются те, кто уезжал домой на каникулы. Геллерт с сожалением думал обо всем этом, монотонно помешивая остывающий кофе. Что и говорить, эти две недели были хороши… Тишина. Спокойствие. Возможность побыть наедине с собой. Теперь, когда в окна обеденного зала щедро лился солнечный свет, никакого Страха не было. Напротив, будущее представлялось в довольно жизнерадостных тонах.
- Завтракаем? – зевнул подошедший Антеро; кинув на стол сложенную пополам газету, он плюхнулся напротив швейцарца и жестом подозвал к себе эльфа.
- Уже заканчиваем. Что пишут? – Гриндельвальд кивнул на газету. «Новое о Старом Свете» - бесплатное еженедельное издание, которое можно было взять в Круглом зале; название дурацкое, но когда в Норвегии выпускается только одна англоязычная газета, выбирать не приходится.
- Понятия не имею, не читал еще, - отозвался финн, щедро намазывая тост джемом. – Можешь полюбопытствовать.
Геллерт развернул газету. Как обычно, всякая чушь вроде «министр Швеции встретился с министром Греции». А это что за рожи?
«В Эдинбурге прошла очередная международная конференция, посвященная проблемам трансфигурации. Главным событием мероприятия стало выступление шестикурсника британской Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора…»
Швейцарец перевел взгляд на фотографию, прилагавшуюся к статье. Парень с длинными темными волосами счастливо и самодовольно улыбался, стоя под прицелами объективов, в окружении ученых мужей.

Очередное юное светило, мать его… Сказал бы я, где вы все скоро окажетесь с вашей трансфигурацией, да только слова такого еще не изобрели.

- Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор. - Геллерт свернул газету трубочкой и швырнул ее на стол. – Как думаешь: родители, давшие своему сыну такое имя – полные кретины, или у них еще есть надежда?
Антеро неопределенно хмыкнул, жуя круассан.
- Ладно, счастливо оставаться. – Гриндельвальд отодвинул пустую чашку. – Пойду наслаждаться последними часами тишины и спокойствия.

***
Тряпка была весьма грязной и вонючей. Иштван испепеляющим взглядом смотрел, как она плавает в ведре, и всеми силами пытался оттянуть момент, когда ему придется взять эту самую тряпку в руки. Да-да, именно в руки, потому что волшебную палочку у него отобрали на время отработки взыскания. Лучше б его сразу вышибли из школы!
Дверь распахнулась, гулко ударившись о стену. Венгр сразу вычислил, что это никак не могла быть профессор Кармила – вряд ли пожилая преподавательница зельеварения открывала двери ногами. Зато такая привычка имелась кое у кого другого.
- О, Йормунганд, укуси меня, чтоб я знал, что это не сон! Неужели гордость Дурмстранга, наш красавчик и богатей, моет полы, как домовой эльф? Нет - как самый настоящий маггл!
- Пошел к черту, Гриндельвальд! – рявкнул Иштван.
- Ой, прости, я тебе тут наследил! – Швейцарец с мерзкой улыбкой расселся на парте. – Больше так не буду!
- Поиздеваться пришел, да?
- Ага, - радостно подтвердил Геллерт.
- Это ты настучал Витфельду про дуэль?
- А если даже и я – что с того?
- За дружка своего испугался, да? Не хотелось смотреть, как он будет ползать у меня в ногах и вылизывать мои ботинки?
- Не хотелось, - вздохнул Гриндельвальд. – Не выношу, когда язык, вылизывающий мои собственные ботинки, касается еще чьей-то обуви.
- Вот как? – В голосе Иштвана появился неподдельный интерес. – И его ты хочешь сделать новым префектом?
- Я думаю, ты согласишься, что мне гораздо приятней видеть в двухцветной мантии Рандвера, чем тебя.
- Почему же ты не выдвинул свою кандидатуру? Это, я думаю, было бы тебе еще приятней.
- Мне не нужно все это, - зевнул Геллерт. – Пусть лучше префектом будет моя «шестерка».
- А если я намекну об этом разговоре Рандверу?
- Ленард, ты, конечно, идиот, но я думал, что даже ты способен прикинуть, кому из нас двоих Рандвер поверит, а кому - нет. Да не переживай ты так, скоро привыкнешь к обычной мантии: фасон у нее такой же, как и у мантии префекта.
- Да клал я на эту мантию! – рявкнул венгр.
- Почему же ты, в таком случае, так рубишься за нее?
Ленард посмотрел на него долгим взглядом.

За место под солнцем надо бороться – так всегда говорила мать, которая полжизни пробивалась из грязи в верхи, окручивая безвольного тюфяка с большим наследством. Тюфяка, который впоследствии стал его отцом. Иштван, ее единственный и горячо любимый сын, не должен был стать таким, как ее муж. Каким угодно, только не таким.
Поэтому в черноволосую голову Ленарда-младшего с ранних лет вбивалось вышеупомянутое изречение о борьбе и солнце.
Он боролся. Он стал префектом – а значит, доказал, что он самый достойный. К четвертому курсу Иштван понял, что эта роль ему надоела, но отказаться от нее он уже не мог. Его одноклассники не замедлили разделиться на два лагеря – тех, кто поддерживал его, и тех, кто был, соответственно, против. И откажись он от мантии префекта, представители второго лагеря незамедлительно сожрут его, а Гриндельвальд, их бессменный вождь, с удовольствием обглодает косточки поверженного врага. Конечно. Мертвого дракона, как известно, каждый горазд пинать.

- Шел бы ты отсюда, - предложил он, отворачиваясь к окну.
- Если встречу кого-нибудь из твоих жополизов – прислать на подмогу?
- Иди на хрен, Гриндельвальд.
Странно. Обычно этот козел выводил его из себя одним своим присутствием, но теперь злости на швейцарца не было. Видимо, приближение Рагнарёка, заключавшегося в снятии с должности префекта, сделало Иштвана безразличным ко всему остальному.
Геллерт слез с парты. Подкалывать противника, который вдруг перестал на тебя реагировать, было неинтересно.
- Ленард!
Молчание.
- Хочешь, я ее тебе оставлю на отработку?
Венгр обернулся – Гриндельвальд держал в руке свою волшебную палочку. И улыбался, сукин сын.
- Я сказал – иди на хрен.
- Отчаянность обреченного, да, Ленард? – с явной издевкой спросил швейцарец.
И не дожидаясь, пока Иштван в третий раз укажет ему точное направление следования, он хлопнул дверью. Посылать мы все умеем, да… Будь у венгра в руках палочка – он все равно ограничился бы этим «иди на хрен». Как жалкий гребаный маггл.

***
Бёдвильд задумчиво водила пальцем по корешкам книг, отыскивая нужное название. Это все про растения… это про камни… опять про растения… Девушка просматривала этот стеллаж уже во второй раз. Похоже, старушка Сванберг уже сама не в курсе, какие книги сейчас есть в библиотеке, а какие – нет.
- Что ищем?
Бёдвильд вздрогнула и уже хотела было ответить, но вовремя одернула себя и, нахмурившись, продолжила разглядывать книги.
- Рандвер сказал, что вы на Рождество ездили в Копенгаген. – Гриндельвальд привалился плечом к стеллажу. – Но вот про то, что ты проглотила язык от восторга, он не упомянул.
- Геллерт, - холодно проговорила шестикурсница, упорно глядя на корешки, - ты думаешь, что можешь сначала втоптать меня в грязь, а теперь вести себя так, будто ничего не произошло?
- А я и не говорю, что ничего не произошло. Вообще-то, я просто хотел поинтересоваться, когда ты вернешь Имерманису его книгу.
- Уже вернула.
- Ого! – присвистнул Гриндельвальд. – Не побоялась к нему пойти?
- Знаешь, я всегда подозревала, что он не ест студентов. Узнал, что хотел? Не смею задерживать.
- Кончай строить из себя обиженную, а. Пораскинь мозгами – я же дал тебе новый смысл жизни, в конце концов.
- Это какой же, если не секрет? – фыркнула шведка.
- А хоркруксы? Думаешь, без меня ты бы узнала про них? Сильно сомневаюсь.

«Возможно, скоро твоя жизнь круто изменится и приобретет новый смысл».

- Еще скажи, что ты дал мне новую жизнь!
- Могу и так выразиться. В конце концов, если ты собираешься серьезно заняться такими исследованиями, твоя жизнь в любом случае разделится на «до» и «после». Сейчас – промежуточный этап.

«Прошлое умерло, а будущее еще не родилось».

- Прими мою безграничную благодарность – и можешь быть свободен. – Бёдвильд принялась в третий раз с преувеличенным интересом разглядывать книги.
- Я надеюсь, ты помнишь, что мы соревнуемся. – Геллерт обошел ее и взял с полки какой-то фолиант.
- Боюсь, что мы не добьемся никаких результатов прежде, чем окончим школу. А где мы будем друг друга искать после седьмого курса?
- Я найду тебя. – Тон швейцарца представлял собой нечто среднее между обещанием и угрозой.

Бёдвильд Гормсон не стала поднимать голову, когда скрипнула дверь кабинета, впустив очередного посетителя. Рабочий день подходил к концу, и она уже порядком устала радостно улыбаться каждому, кто приходил сюда с жалобами на очередное недомогание.
- Здравствуйте, доктор! Я страшно болен. Мне кажется, я скоро сдохну.
Бёдвильд вздрогнула. Этот голос…
В дверях стоял высокий молодой мужчина с волнистыми волосами цвета старого золота и выжидающе смотрел на целительницу, едва заметно улыбаясь.
Бёдвильд медленно поднялась, сомневаясь, верить ей своим глазам или нет.
- Ге… Геллерт? Это ты?
- Признала. Уже неплохо. - Гриндельвальд плюхнулся на стул для пациентов. – Да ты присаживайся, чего стоять-то?
- Подожди… Как ты…
- Какая разница? Я ведь обещал, что найду тебя, помнишь?
Еще бы она не помнила!
- Я думала, ты в Германии!
- Ну, живу я, конечно, там, но что мешает мне на денек выбраться в Швецию, чтобы найти женщину, которую я не видел со школы?
Бёдвильд пристально смотрела на нежданного посетителя. Ничего не осталось от юношеской мягкости, которая, как ни крути, все же присутствовала в его облике, когда они учились в Дурмстранге. Резкое, гордое, надменное лицо. А взгляд… По-прежнему насмешливый, но с той едва уловимой примесью уверенности и твердости, которая бывает у людей, нашедших свое место в жизни.
- Слушай… За что же тебя исключили-то? Я слышала что-то о недопустимых заклятьях… - Бёдвильд встрепенулась. – Ой, извини, я…
- Это уже в прошлом, так что ничего страшного. – Геллерт положил ногу на ногу. – Мне Имерманис на пятом курсе подкинул книжку о заклинаниях, не допущенных министерством к применению. А я вот, хм… решил опробовать парочку. За это и выгнали. А потом я поссорился с родителями и ушел из дома, будучи объявленным позором нашего рода. Некоторое время жил в Англии у своей двоюродной бабки Батильды. Там, кстати, имел честь познакомиться с мистером Альбусом Дамблдором.
От Бёдвильд не укрылось, с какой издевкой произнес он это имя.
- Дамблдор? Да, я что-то слышала о нем… Он ведь занимается трансфигурацией?
- Думаю, теперь этот кретин занимается исключительно самоедством.
- А как ты ухитрился попасть к Хёфлингу? Если ты не закончил школу…
- Я смотрю, ты внимательно следишь за моей деятельностью, – хмыкнул Геллерт.
Щеки Бёдвильд покрылись легким румянцем. Выдвинув ящик, она вынула оттуда номер «Шведского Оракула» трехлетней давности и положила его на стол.
На четвертой странице была напечатана статья о конференции в Зальцбурге, посвященной редким свойствам камней. На большой фотографии посреди текста красовались четыре человека: светлокудрый молодой мужчина обнимал за плечо темноволосого ровесника с озорной мальчишеской улыбкой; рядом стоял сухопарый джентльмен с проседью в бороде, а его держала под руку блондинка с несколько грубоватыми чертами лица. Слева направо: Геллерт Гриндельвальд, Готторм Хаагер, Аларих Хёфлинг, Кримхильд Альтхейм. Мэтр и его блистательные подопечные.
- Мне повезло с друзьями, - проговорил швейцарец. – И нам троим очень повезло с Хёфлингом. Он оказался дельным стариком, для которого значение имели исключительно мозги, а не диплом. Мы сначала ставили кое-какие эксперименты, так сказать, в домашних условиях, а потом решили на свой страх и риск показать все это Алариху. Кримхильд упиралась до последнего, но нас с Готтормом ей было не переспорить. Старина Хёфлинг заинтересовался нашими фокусами со свойствами неочищенного черного агата и устроил нам выступление на конференции. Так что теперь мы широко известны в узких ученых кругах и работаем в хёфлингской лаборатории под Мюнхеном.
- Это… так здорово… - Ничего умнее Бёдвильд придумать не смогла.
- А как у тебя с хоркруксами? – Геллерта, казалось, искренне интересовал ответ.
- Никак, - проговорила фру Гормсон, отводя взгляд. – Я насобирала кучу материала, были кое-какие наметки… Но никто не стал финансировать мои исследования, даже муж не захотел участвовать. А сама я не потяну со своей зарплатой.
- Я тебя предупреждал, глупенькая моя девочка, чтобы ты не связывалась с этой мутью, - снисходительно улыбнулся он.
- А что насчет Даров Смерти? – Бёдвильд постаралась не показывать, как ее задели слова Гриндельвальда.
- Дары Смерти… - задумчиво повторил он. – Я и забыл про них.
Это было правдой лишь на одну треть: мантия Геллерта скрывала от глаз окружающих украденную у Грегоровича Старшую Палочку. А вот поиски Воскрешающего Камня и мантии-невидимки он пока не торопился возобновлять. В конце концов, сейчас у него была интересная работа, верные друзья и относительное благополучие. Но Бёдвильд знать все это было совсем не обязательно.
- Забыл?!
- Ну, не то, чтобы забыл – просто у меня есть масса дел поважней, чем мотаться по свету в поисках какой-то ерунды.
- Ерунды?! – Бёдвильд не могла поверить своим ушам. – И это ты так говоришь о Дарах Смерти, за которые был готов душу продать?!
- Ну да, – с нарочитой небрежностью отозвался Геллерт. – Знаешь, у нас столько планов, что… Короче, работа в лаборатории кипит, и я вот с трудом выкроил пару дней, чтобы тебя навестить. Послезавтра мне снова надо быть в Мюнхене. Да и вообще, я тут подумал – ну что я буду делать со Смертью, если стану ее Повелителем?
- Ну хорошо, а как насчет магглов? Помнится, ты чуть ли не доктрину собирался сочинять…
- Магглы? – Гриндельвальд откинулся на спинку стула. – А ну их!
- Стало быть, про них ты тоже забыл?
- Я ничего не забыл. Но пока они мне не мешают.
Откуда Бёдвильд было знать, что в мюнхенской лаборатории тайком ставились опыты над простецами? И что ее закрытие за использование «живого материала» совпадет с подписанием Версальского мирного договора, позорного для немцев – как для магглов, так и для волшебников? А потом… Подаст в отставку Эрменрих Барнхельм, канцлер магической Германии, и растерянное, мятущееся волшебное сообщество будет зачарованно внимать речам опального ученого Геллерта Гриндельвальда. Магглы! Жалкие низкоорганизованные существа, которые вели, ведут и будут вести кровопролитные бессмысленные войны! Памяти о «Верденской мясорубке» хватит ненадолго! Из-за них страдает великая Германия, втоптанная в грязь, растерзанная, презираемая! Если мы не прекратим это, если не выйдем, наконец, из тени, ее разграбят и сожрут окончательно! Пора волшебникам взять все в свои руки!
Мало-помалу его идеи начнут распространяться и за пределами Германии, пока сторонники знаменитого швейцарца не образуют настоящую армию – агрессивную, опасную, требующую радикальных мер. И всех, кто поддержит идею геноцида магглов, объединит знак Даров Смерти, ошибочно именуемый невеждами Меткой Гриндельвальда. Впрочем, даже его сторонники едва ли задумаются над значением треугольника со вписанными в него окружностью и вертикальной линией. Знак – и знак. Выбрали же себе магглы черный крест с загнутыми концами….

Бёдвильд задумчиво смотрела ему вслед. Пройдет век, и она увидит в утренней газете набранное мелким шрифтом объявление, гласящее, что жестокий тиран и убийца Геллерт Гриндельвальд был найден мертвым на полу своей камеры в Нурменгарде. Но пока он просто-напросто выходил из библиотеки.