Глава 1Подоконник – самое удобное место на свете. И зачем, спрашивается, надо было изобретать многочисленные стулья, диваны, кресла, скамейки и табуретки, если можно с комфортом устроиться на подоконнике? Непрактично и глупо. Конечно, когда-то Геллерт, как и все остальные, любил развалиться в мягком кресле, но потом он довольно быстро понял выгодность сидения на подоконнике. Во-первых, это давало возможность смотреть практически на всех сверху вниз; во-вторых, явственней ощущалась высота этажа, а Геллерт всегда любил высоту; ну и в-третьих, сидящие на стульях люди редко воспринимают человека, сидящего на подоконнике – а значит, можно было отгородить себя от скучной беседы, просто устроившись на куске дерева, прикрепленном под окном.
Вот и сейчас Геллерт восседал на своем любимом месте, гипнотизируя взглядом учебник по истории магии, в котором надлежало прочитать параграф о пражском големе. Эх, тетя, тетя, неужели нельзя было ничего поинтересней написать? Юный Гриндельвальд на первом же курсе поспешил сообщить всем и каждому, что он является внучатым племянником Батильды Бэгшот, автора этого самого учебника – с тех пор ему пришлось неоднократно об этом пожалеть, ибо выдумать более скучный предмет, чем история магии, не представлялось возможным. Геллерт мучительно вникал в содержание строчек, а сидевшие за столом Абрахам, Виллем и Рандвер вот уже полчаса героически пытались что-то законспектировать.
- Не знаю, как вы, а я так толком и не понял, как эти големы создаются, - зевнул Виллем, отодвигая явно незаконченную работу.
- Нам еще и не положено это толком понимать, - отозвался Рандвер. – Големы будут на следующий год на Темных искусствах. Ну, у тех, кто продолжит курс.
- Я продолжу, - Абрахам откинулся на спинку кресла и сладко потянулся. – Вообще-то, я еще в полном смятении по поводу того, чем буду заниматься в жизни, но Темные искусства точно возьму.
- А я пойду дальше на уход за магическими существами, - проговорил Рандвер, глядя в окно.
- Уход? Да зачем? Неужто собираешься всю жизнь возиться в чьем-нибудь помете?
- Мне этот предмет интересен. А самые занятные животные пойдут только со следующего года. Кого нам сейчас показывают? Ну, амфисбену* – подумаешь, двухголовая змея. Естественно, это никому не интересно. А вот я слышал, что те, кто берет уход за животными, на седьмом курсе проходят гатоблепов!**
- Да ну! – недоверчиво бросил Виллем. – Это слишком опасные звери, кто рискнет притащить их в школу?
- И ничуть они не опасные, если их не трогать! – упорствовал Рандвер. – Если ты не полезешь к их глазам, ничего с тобой не случится!
- Да что я – дурак, что ли, в глаза им пялиться? Я жить хочу.
- А здорово бы такую зверюшку приручить, - мечтательно протянул Абрахам. – Приходишь на экзамен со своим гатоблепом и говоришь комиссии: «Я ничего не выучил, и вы вправе поставить мне плохую оценку, но хватит ли у вас духу посмотреть в честные глаза этого создания, за которым я ухаживал вместо подготовки?»
Все засмеялись. Кроме Геллерта.
Каждый, абсолютно каждый человек хотя бы раз в жизни мечтал о том, чтобы покорить Смерть. Приказывать ей. Использовать ее силу по своему усмотрению, не боясь, что когда-нибудь она обратится против тебя. Что же здесь смешного?
- Вообще-то… - Рандвер перевел взгляд на поверхность стола, - я хочу стать ловцом мантикор.
- У тебя с головой-то как? – хмыкнул Абрахам. – Хочешь шип получить в за…
- Заткнись, - коротко бросил Геллерт с подоконника.
Отец Рандвера был ловцом мантикор – то есть, имел работу хорошо оплачиваемую, позволявшую семье из четырех человек вести безбедное существование… и опасную. Опасную настолько, что его домочадцы, провожая своего кормильца, каждый раз прощались с ним в слезах. Провожали, раздираемые ужасными предчувствиями. И однажды эти предчувствия стали явью. Выжившие ловцы привезли тело с искаженным последним ужасом лицом и сухо, в двух словах, рассказали, как это случилось: зверь попался опытный, напал внезапно – даже защитные заклятья не помогли - и поразил сразу троих ядовитыми шипами толщиной в палец. Семье выразили соболезнования ( «Это ужасно, фру Норрхольм, ужасно…» ), обещали помощь, повздыхали на похоронах… и разошлись.
Но Рандвер скорее откусил бы себе язык, чем признался, что живет в неполной семье. Казалось бы, в этом не было ничего постыдного, но он чувствовал себя чуть ли не ущербным рядом с теми счастливчиками, у которых были и отец, и мать. Во всем Дурмстранге, кроме самого Рандвера и его старшей сестры Бёдвильд, правду знал только Геллерт - лучший… друг? Скорее, покровитель. Им было удобно дружить: не отличавшийся особыми талантами Рандвер выгодно оттенял одаренного Геллерта, а Геллерт являлся для Рандвера своего рода эгидой.
- Заткнись, - сказал он. Холодно и властно. И Абрахам заткнулся.
Повисла неловкая пауза.
- Э-э… Рандвер, я сегодня видел твою сестру, - неуверенно нарушил молчание Виллем. – По-моему, у нее что-то случилось…
- Это из-за письма, - Рандвер принялся с ожесточенным интересом разглядывать собственные руки. – Позавчера пришло письмо от мамы, что наша соседка, фру Сантессон, умерла… Она долго болела… А Бёдвильд ее очень любила…
- В Швеции же хорошие целители – неужели они ничего не смогли сделать? – Абрахам явно желал продемонстрировать свое участие.
- Целители не стали ею заниматься… - Рандвер вздохнул. – Она… в общем, она маггла.
- Маггла? – насмешливо переспросил Геллерт, захлопывая учебник. – И Бёдвильд переживает из-за магглы?
Рандвер кивнул, уши у него приобрели насыщенный малиновый цвет. Он знал, как его друг-протектор относится к магглам, и стыдился говорить о том, что его родная сестра испытывает к ним симпатию.
- Может, добьем все-таки конспе… - снова попытался стащить всех со скользкой почвы неприятных разговоров Виллем. Помощь ему в этом благородном деле явилась в виде суетливого одноклассника-финна Антеро Нилтунена.
- Ребята, ребята! – завопил Антеро, вломившись в комнату вместе с несколькими регочущими учениками. – Там мамаша Ленарда притащилась! Сейчас будет старине Хольгеру скандал закатывать! Пошли быстрей!
Все четверо не заставили себя упрашивать. Шансов увидеть пресловутый скандал у них было ничтожно мало, но зато можно было лишний раз напомнить префекту пятого курса Дома Дракона, что он «маменькин сынок».
- Быстрей, быстрей, они скоро будут! – Нилтунен пребывал в совершеннейшем экстазе. – Я хочу увидеть рожу Ленарда, идущего за ручку с мамашей!
Со всей быстротой, на которую были способны пятнадцатилетние подростки, они сбежали по лестнице на первый этаж, распахнули окованные бронзой двери, миновали Круглый зал и ворвались в учебное крыло замка. Кабинет Хольгера Витфельда, декана Дома Дракона, располагался на втором этаже. Вверх по лестнице… Запыхавшиеся пятикурсники преодолели один пролет… и чуть не сбили с ног подростка и двух взрослых. Один из них обернулся. Профессора Витфельда нельзя было спутать ни с кем: жилистый лысеющий старик с густыми бровями, сросшимися над переносицей, и грубыми, словно топором вырубленными, чертами лица. Многие считали, что если ему дать в руки щит и меч, получится вылитый средневековый маггловский воин.
- Жажда знаний гонит юные умы в учебное крыло в шесть часов вечера? – декан обвел взглядом раскрасневшихся после бега подопечных. – Будьте любезны вернуться туда, откуда вы прибежали с такой скоростью.
Декан говорил неторопливо, и за то время, пока он произносил эти две фразы, пятикурсники успели разглядеть, кто стоял рядом с ним: сухопарая женщина в дорогом меховом плаще и подросток в мантии префекта - красной с черной каймой. Иштван Ленард и его мать.
- Мы уже уходим, профессор, - пробормотал Антеро с невероятным сожалением в голосе. Трое продолжили свой путь наверх.
- Жалко, представление сорвалось, - вздохнул Виллем, спускаясь по ступеням с максимально возможным шумом.
- Представление? – обернувшись, все увидели, что Геллерт остался там же, где и стоял – на второй ступени сверху. Он улыбался. – Не знаю, какого представления вы ожидали, а вот я не могу упустить шанс лишний раз побеседовать с Ленардом.
- Ну зачем ты его все время злишь, а? – подал голос Рандвер. – По-моему, ему сейчас и так несладко…
Гриндельвальд резко обернулся и в упор посмотрел на друга. Тот сразу почувствовал себя так, будто сморозил какую-то глупость.
- Уж не жалеешь ли ты его? – тихо спросил Геллерт.
Рандвер отрицательно помотал головой. Хмыкнув, его друг-протектор взбежал по лестнице и скрылся за поворотом.
Иштван Ленард стоял, привалившись плечом к стене, и тщетно пытался услышать, о чем говорят Витфельд и его мать в кабинете за толстой дубовой дверью. Коридор освещали негаснущие факелы, и в их трепетном свете префект пятого курса Дома Дракона без труда узнал появившуюся из-за угла фигуру. Гриндельвальд вступил в полосу света, и факелы осветили его лицо: он улыбался. Он почти всегда улыбался, но его улыбка редко бывала радостной. Чаще всего – торжествующей. Как сейчас.
Некоторое время Геллерт молча рассматривал одноклассника, словно увидев его в первый раз. Девушки Дурмстранга считали Иштвана красавцем. Возможно, так оно и было: довольно высокий, подтянутый, темноволосый и черноглазый…. и безмерно уверенный в могуществе толстого кошелька своих родителей.
Айгер и Хейса Гриндельвальд по праву гордились своим сыном – когда они встретили Геллерта, прибывшего на летние каникулы после первого курса, пожилая преподавательница зельеварения, сошедшая с дурмстрангского корабля вместе с группой учеников, сказала им: «У вас невероятно способный мальчик. Я не декан Дома Дракона, но мне известно, что у него один из лучших результатов на курсе».
- Подружился еще с кем-нибудь, умник? – спросила Хейса, когда вся семья после торжественного ужина сидела вечером у камина в гостиной.
- Мне хватает тех, с кем я подружился в первом семестре, - ответил Геллерт, глядя на пламя. – Много друзей все равно не бывает.
- Главное, чтобы врагов было еще меньше, - усмехнулся Айгер.
- Враг у меня только один.
- И кто же?
- Иштван Ленард, - процедил отпрыск Гриндельвальдов. – Венгр. Он хотел стать префектом, но выбрали Эйлу Маннинен. Потом приезжала его мать, возмущалась. Но его так и не сделали префектом.
Помолчав, он добавил:
- Я его ненавижу.
- Ну, Геллерт, - Хейса с улыбкой пригладила волнистые янтарные волосы сына; он мотнул головой, сбрасывая материнскую руку. – «Ненависть» – слишком сильное слово, не стоит употреблять его так бездумно.
- А я и не употребляю его бездумно. Он приехал в школу со своей метлой, совсем новой. И с ним тут же кинулись дружить все подряд, чтобы он разрешил им полетать. Разве дружба покупается метлой? Получается, что можно быть полным идиотом, но если у тебя богатые родители, тобой будут восхищаться.
- А ты поменьше обращай внимания на этого Иштвана, - посоветовал Айгер.
- Не могу. Пап, я ведь хорошо учусь, а он себя особо не утруждает – и все равно его любят многие учителя.
- Понимаешь, сын, - вздохнул Гриндельвальд-старший, - очень многие считают, что все можно купить за деньги. Но это вовсе не значит, что такая позиция – правильная. Любви и уважения надо добиваться самому, своим умом, своими качествами. А покупать всеобщее восхищение – это… маггловский способ, понимаешь? Магглы часто так делают, потому что у них нет ни силы, ни власти. Не уподобляйся им, потому что купленные друзья исчезнут сразу же, как только у тебя закончатся деньги.
- Получается, Иштван ведет себя как маггл? – Геллерт улыбнулся.
- Как маггл, - повторил отец, улыбнувшись наследнику в ответ.
Метла? О нет, Иштван Ленард уже давно мог предложить более ценные вещи тем, кто признавал его главенство. Тем, кто по вечерам усаживался с ним на одном диване, создавая как бы оппозицию Геллерту, который собирал своих сторонников на противоположном диване. И это молчаливая борьба длилась уже четыре года. Борьба за любовь преподавателей и авторитет среди однокурсников. За право смотреть на других свысока.
- Прощаешься с мантией префекта, Ленард?
- Я останусь префектом, Гриндельвальд, - процедил Иштван. – Я не сделал ничего такого, из-за чего меня могли бы лишить мантии.
- Да неужели? Мне неинтересно, что ты натворил на сей раз, но ведь за тобой уже кое-что числится, не так ли?
- Я выкручусь, не переживай.
- С помощью отцовского золота и скандалистки-мамаши? – мерзкая улыбка не сходила с лица ненавистного швейцарца. – Скажи мне, Ленард, ты хоть раз пытался решить собственные проблемы собственными силами? Или подумать своей единственной извилиной, прежде чем что-то сделать?
- Иди, куда шел, Гриндельвальд!
- Я шел сюда. И вот я пришел и веду с тобой беседу, - Геллерт медленно прошествовал вдоль коридора, развернулся и также медленно пошел назад. – Неужели ты не ощущаешь, какое ты ничтожество, Ленард? Вот ты стоишь под дверью, пытаясь подслушивать, и дрожишь, дрожишь, как загнанный кролик, потому что не сам устраиваешь свою жизнь, а предоставляешь это другим. Положение твое крайне плачевно. В принципе, у тебя еще есть шанс самостоятельно все исправить – например, ударить Империо вышедшего из кабинета Витфельда и внушить ему, что ты самый-самый хороший, ничего не сделал, и тебя надо оставить префектом. Один взмах палочки, Ленард. Но ты ведь этого не сделаешь, - он остановился прямо перед венгром.
- Ты трус, - проговорил, Геллерт, наслаждаясь каждым звуком короткой фразы. – Ты привык надеяться на родительское золотишко, но однажды его не хватит. И тогда ты горько-прегорько заплачешь, но будет поздно раскаиваться в том, что ты вел себя как последний маггл…
Иштван занимал классическую позицию чистокровного волшебника относительно магглов – он их презирал. Миг – и его волшебная палочка уперлась Гриндельвальду в горло.
- Маггл, говоришь? – хрипло переспросил он. – А что ты на это скажешь?
Ленард ждал чего угодно – но только не этого. Геллерт рассмеялся.
- И что дальше? Что ты сделаешь со мной, маменькин сыночек? Применишь Аваду? Или, может, пару Круцио? Да у тебя кишка тонка, Ленард. Беги скорей к мамочке, пусть вытрет тебе сопли и даст теплого молочка на ночь. Или будешь геройствовать? Ну же, Иштван, давай, ты ведь чистокровный маг, в тебе же течет кровь великих предков! Говорят, сознательно причинять боль другим – это сложно, но ты ведь не слабак-маггл, правда? Ты волшебник – да, волшебник, и ты ненавидишь меня. Давай, скажи «Круцио». Повторяй за мной: Кру-ци-о, - тихий голос швейцарца перешел в горячий, страстный шепот, словно он хотел, жаждал, прямо сейчас испытать на себе действие Запретного заклятья; в глазах отражалось пляшущее пламя факелов. – Скажи это – со всей ненавистью, которую ты ко мне испытываешь, и я наконец-то заткнусь. Наконец-то буду корчиться на полу и орать во все горло. Разве ты не хочешь на это посмотреть, а?
- Да пошел ты! – отчаянно, истошно выкрикнул Иштван и что было сил оттолкнул Гриндельвальда.
- Ты псих, - выдохнул он. Вспотевшая ладонь все еще сжимала волшебную палочку. – Ты ненормальный, тебе лечиться надо.
Геллерт стоял посреди коридора и улыбался – мягко, почти тепло.
- Ну что ж, Ленард, я узнал все, что хотел, - проговорил он своим обычным голосом. – Кстати, ты прочитал назавтра параграф о пражском големе? Если нет, то советую приступить к чтению как можно быстрее – за один подход не управишься, там такая муть понаписана.
Рандвер стоял возле лестницы на первом этаже и ждал. Наконец, появился Геллерт – он несся вниз, перепрыгивая через каждую вторую ступеньку, и что-то громко распевал по-немецки.
- Ну и о чем вы с Ленардом так долго говорили? – поинтересовался юный швед, когда его друг, завершив свой спуск гигантским прыжком, приземлился рядом.
- Да так, по мелочи. Пойдем уже на ужин, скоро семь часов.
- Геллерт, - проговорил Рандвер, когда они выходили из учебного крыла замка, - я, конечно, понимаю, что Иштван не самая приятная личность, но почему все-таки ты к нему так прицепился?
Швейцарец на миг задумался над ответом. Ему никогда в жизни не пришло бы в голову разговаривать со своим другом-подопечным серьезно.
- Да как тебе сказать… Нельзя же всех любить, надо кого-то и ненавидеть.
- Ну, я бы не сказал, что ты всех любишь…
- Хм, и возразить-то тебе нечего… Хорошо, давай так: я всех не люблю, но кого-то больше, а кого-то – меньше. А Ленард – тот самый человек, которого я совсем не люблю – то есть, ненавижу. Так лучше?
- Так понятней, - хмыкнул Рандвер. – Но все-таки: почему именно его?
В сущности, это был хороший вопрос. В Дурмстранге было еще немало студентов, которые кичились древностью своего рода и богатством родителей. Но почему-то невзлюбил он именно Ленарда.
Геллерт улыбнулся. Возможно, все дело и правда было в той самой метле.
---------------------------------------------------
* Малость уточню: амфисбена – двухголовая змея, у которой одна голова на положенном месте, а другая – на хвосте.
** Гатоблеп – животное с телом буйвола и необычайно тяжелой и грубой головой, которая всегда наклонена к земле; любой, кто увидит его глаза, падает замертво. Обитает недалеко от истоков Нила.
Придумала этих очаровательных существ, честное слово, не я: они являются персонажами мифологии народов мира.
