При чем тут любовь?

Глава 1

Автор: Ассиди, Black Tiger
Бета: Sige
Гаммы: Jenny, kasmunaut
Категория: гет
Пейринг: Эйлин Принц/Тобиас Снейп, Северус Снейп, Лили Эванс
Рейтинг: PG
Жанр: general
Дисклеймер: Отказываемся от всего. Ибо канон.
Саммари: Эйлин Принц, тихая и некрасивая девушка, решает поставить самый важный эксперимент в своей жизни...
Примечание автора: Автор частично опирался на книгу Шона Смита "Биография создателя Гарри Поттера Дж.К.Роулинг" (М, 2002), что не противоречит канону, поскольку сама Роулинг использовала в саге факты собственной биографии.
Примечание: Фик написан на битву «Канон vs AU» на «Астрономической башне».
Задание: Авторский фик 13 – Дела семейные

1957

Еще со школы я была уверена, что никогда не выйду замуж. Это сущие глупости – видеть свое предназначение в том, чтобы служить чьей-то игрушкой и вечно быть на втором месте! Почему женщина непременно должна быть чьей-то половиной, а не самой собой?
Когда я высказывала свою точку зрения в слизеринской спальне, некоторые мои однокурсницы (вроде Дрю Розье) говорили, что меня и так никто в жены не возьмет, потому что я страшная, как мантикора. Я не спорила: спорить с дурами, уверенными, что главное в личности – внешность, считаю ниже своего достоинства. Все их хиханьки-хаханьки, разговоры о мальчиках, кокетство и стрельба глазками казались лишней тратой времени и сил. Хогвартс существует для того, чтобы там учиться, а не за мальчиками бегать.
И все-таки был на факультете один мальчик, который мне нравился. Но по нему вздыхали все девчонки от первого до седьмого курса, а я терпеть не могу быть одной из многих. И мне Том Риддл нравился вовсе не тем, что он красивый. В нем все вызывало восхищение. Он с легкостью перетасовывал устоявшиеся понятия, он мог одним словом или даже одним своим присутствием прекратить разгоревшийся спор, а уж сколько он знал... Больше, чем преподаватели! И, конечно, вокруг него всегда была толпа поклонников и поклонниц, в которую я не лезла. Вот если бы он сам меня заметил... Но я его на два года младше, а навязываться не люблю. А еще мне было просто страшно к нему приближаться. На младших курсах – потому что я была маленькая, а в конце третьего произошла история с Тайной Комнатой, в которой точно был замешан Том, хотя доказать никому ничего не удалось. Но весь факультет знал, что он наследник Слизерина, или догадывался, как я.
Все это было давно, в школе, а после школы прошло уже десять лет. Тома Риддла я видела последний раз летом сорок шестого года в Косом переулке. Он, как я слышала от своего однокурсника Норберта Нотта, работал в лавке Горбина и Бэрка в Лютном переулке. Больше я ни с кем из однокурсников не общалась и уже думать забыла о Томе, как вдруг ко мне прямо в аптеку заявился Нотт, сияющий, как малыш, которого угостили шоколадной лягушкой. Никогда прежде его таким не видела.
– Эйлин! – завопил он с порога.
Только что отошедший от прилавка пожилой волшебник чуть не выронил пузырек с лягушачьей икрой.
– Ну, что еще случилось? – поморщилась я.
Терпеть не могу, когда громко кричат, и когда врываются без предупреждения – тоже. Раньше Нотт себе такого не позволял, на редкость спокойный был парень.
– Ты помнишь Тома Риддла?
Тут уже я чуть не выронила пузырек, к счастью, пустой. Но ответила спокойно:
– Помню. А что?
– Он вернулся в Англию. Ходил в Хогвартс говорить с Дамблдором, а мы его ждали в Хогсмиде. На всякий случай. Представляешь, он хотел преподавать, а Дамблдор его не взял.
– И что? – спросила я, взяв себя в руки.
– Хочешь его увидеть?
И вот тут я чуть было не ляпнула «нет», потому что Риддла все-таки побаивалась.
– Хочу, наверное, – ответила я.
– Тогда завтра вечером в Лютном переулке. Я за тобой зайду.
Я в этом пабе была в первый раз. Не хожу по подобным заведениям, в них нет ничего хорошего. Мы с Ноттом устроились за столиком в самом дальнем уголке зала. Знакомых вокруг было много, но я ни с кем не здоровалась. Во-первых, Нотт здоровался за нас двоих, во-вторых, зачем они мне? Мы и в школе не очень-то общались. Пришли даже Блэки: Орион, Сигнус и Вальбурга. Не было Альфарда и Лукреции, что не удивительно: Альфард недолюбливал Риддла, а Лукреция не переносила Вальбургу. Почему-то не было Лестранжа. Я сперва удивилась, а потом Нотт сказал, что Лестранж придет вместе с Томом. И действительно – сначала я увидела Лестранжа, выходящего из неприметной двери, а Риддл как-то неожиданно появился рядом с ним.
Я ожидала, что он изменился со школы, но не настолько же! Сигнус и Орион какими были на седьмом курсе, такими и остались. Разве что стали малость посерьезнее и потверже. Лестранж изменился только за счет того, что отрастил бороду. Хотя умнее выглядеть и с бородой не стал. А вот Риддл... Если раньше я его побаивалась, то сейчас он вызывал уже откровенный страх. И ощущение чего-то чуждого. Как будто это не тот Том, что учился с нами в школе, а кто-то другой в его обличье. Мне было настолько не по себе от его присутствия, что я не осознавала толком, что Том говорит.
Потом, когда все закончилось, мы с Ноттом пошли в «Дырявый котел», и Нотт мне изложил основные тезисы.
– Послушай, ведь он полукровка... – перебила я поток его излияний.
– Он потомок Слизерина! – горячо возразил Нотт.
– А дальше что?
– Дальше он хочет объединить чистокровных волшебников. Ты с нами?
Объединить? Интересно – как? Блэки, например, всегда держались особняком, не могу представить, чтобы они с кем-то объединились.
Я пожала плечами:
– Я не люблю быть в толпе, ты же знаешь.
Тут он как-то странно смутился, посмотрел в пол, потом на меня и произнес:
– Ты будешь не в толпе, а со мной. – И вдруг спросил – безо всякой связи с предыдущим: – Ты до сих пор не замужем, Эйлин?
Я недоумевающе посмотрела на него.
– И не собираюсь. Зачем мне это надо?
– Как это зачем? – не понял он. – Все женятся...
– Я не «все». Ты, между прочим, тоже еще не женат.
– А ты не хочешь исправить положение?
– То есть? – на этот раз не поняла я.
– Выходи за меня замуж! – выпалил он.
Вот чего я от него не ожидала, того не ожидала. Нет, мы, конечно, считались приятелями и встречались в последнее время достаточно часто, но чтобы вот так сразу...
Я растерялась.
– Это еще зачем?
– Ну... я тебя люблю!
– Мы же с тобой родственники, Норберт!
Он ошарашенно посмотрел на меня.
– Какие мы родственники? Моя мать – троюродная племянница твоего отца, разве это родство? Орион и Вальбурга Блэк – троюродные брат и сестра, это не им помешало!
– То-то у них до сих пор нет детей, – заметила я.
– Ну, сейчас нет, потом будут, – парировал он. Оптимист!
– А какие они будут? Ты про Гонтов, последних потомков Слизерина, читал? Помнишь, до чего они свой род довели?
– Но ведь Том Риддл – потомок Слизерина!
– Да, и при том полукровка, – возразила я. И внезапно замерла. Я вдруг поняла, чего я хочу. Ребенка! Но такого, который... Который докажет, что можно быть сильным и не быть темным. Нет! Сначала – продумать. Все детали. Просчитать. Дома. И одной.
Нотту я сказала, что подумаю. И отправилась думать, но вовсе не о его предложении.
Можно сколько угодно говорить о превосходстве чистокровных волшебников, но посмотрите на этих чистокровных! Например, на недотепу вроде Ориона Блэка. И еще неизвестно, кем будет его ребенок, если он вообще будет, в чем я лично сомневаюсь. Вот Риддл – это личность. Но чего хочет Риддл? Стать великим темным волшебником вроде Гриндельвальда? А не много ли Темных Лордов развелось за последние полвека? И что он с собой такого сделал, что посмотреть страшно? Ведь мог достичь куда большего без противостояния обществу, туманных слов о засилье магглов и тайных организаций. А дано ему куда больше, чем чистокровным волшебникам!
Наверное, это все оттого, что отец от него отказался, а мать умерла при рождении, и он рос в маггловском приюте. И еще была странная история со смертью его отца, Альфард что-то такое вычитал в газетах и рассказывал братьям, а я сидела неподалеку, и меня они не заметили. Как обычно: меня никто не замечает, зато я все слышу.
Но вот если бы ребенок-полукровка родился в нормальных условиях... Если бы у него не было цели противостоять всем... Если бы он с самого рождения был не изгоем, а полноправным членом общества. Разве ему пришло бы в голову становиться Темным Лордом?
Да, конечно, я могу выйти за Нотта, он мне не противен, по крайней мере, общаюсь я с ним безо всякого напряжения. Но что из этого получится? Еще один Орион Блэк или кто похуже? Я, конечно, не Орион и кое-что могу, и в журнале «Вестник зельевара» несколько моих статей вышло, но все же меня что-то ограничивает. Изнутри. Есть потолок, выше которого мне не подняться. А у полукровки этого потолка не будет, он его пробьет с легкостью. Или обойдет.
Если общество считает, что цель жизни женщины – продолжить себя в детях, я это сделаю. И мой ребенок будет сильнее Тома Риддла.
Только где взять маггла? Я ведь даже не знаю, как они живут и где с ними знакомиться. Но это все задачи решаемые. Сложные, но этим и интересные. К тому же мне давно не попадалось по-настоящему сложных задач. А любовь вынесем за скобки. Она иногда только мешает.
Решено: я выйду замуж за маггла. Это будет выдающийся эксперимент: длиной в целую жизнь. Осталось только маггла найти. А любовь приложится. А если и нет – что ж... главное – точный расчет, а чувства – дело десятое.

***
Я не привыкла отступать от намеченной цели, коль скоро я себе ее поставила. Но как меня раздражало очередное препятствие между мной и моей целью – литературными английскими словами не выскажешь!
Я только на изучение маггловского мира и способов адаптации в нем угрохала больше полугода. Как многие другие чистокровные, в школе я маггловедение не изучала, и теперь об этом пожалела. Все пришлось начинать с нуля. Но ездить в метро, покупать продукты в маггловском магазине и просто ходить по маггловскому Лондону, наблюдая за прохожими, было нетрудно. А вот как с магглами знакомиться? Не подходить же к кому-то на улице или подсаживаться в пабе! Я уже почти отчаялась, когда в одной из маггловских газет наткнулась на колонку брачных объявлений.
Объявлений было много, и все почти одинаковые. Как из них выбрать человека, от которого я хочу иметь ребенка, если про него почти ничего не сказано? Для начала я пропускала все те, где искали «женщину для встреч». А про тех, у кого «серьезные намерения», было непонятно, подхожу я их требованиям или нет? Допустим, стройной меня можно назвать, а миловидной? И то, что я до сих пор не замужем, – это достоинство или недостаток?
Писать незнакомому магглу было страшновато, а уж самой отправить объявление в газету – просто жутко. Казалось, что, если я напишу про себя, все начнут обо мне судачить и показывать пальцами. Но это же ради великой цели!
«Меня зовут Эйлин, мне двадцать восемь лет, работаю в аптеке. Если Вы не против, хотелось бы встретиться и познакомиться поближе». Мне и такое письмо составить было сложно, это ведь не эссе на полтора фута по зельеварению!
Из троих ответил один и предложил встретиться в субботу утром на Трафальгарской площади. Звали его Майкл, и он оказался очень красивым, чуть ли не красивее Тома Риддла. Такого, как сейчас, – уж точно красивее.
Но я не знала, о чем с ним говорить! Ответила, где я работаю, где я училась... Все было продумано заранее, я будто на экзаменах отвечала. Мы прошлись немного, а потом он сказал, что ему надо идти. Сказал, что еще напишет, но по его лицу было видно, что это он просто из вежливости.
А в следующий раз вышло наоборот. Молодой человек по имени Джон болтал так, что я не успевала вставлять свои реплики. Он жаловался на жизнь, на родителей, которые его не понимают, на начальство, которое его притесняет, и на женщин, которые его не любят. На этот раз я заявила, что у меня дела, и сбежала.
В третий раз я уже боялась писать, но все-таки отправила два письма; ответил один – из Манчестера. Мне что Лондон, что Манчестер, что Шотландия, было абсолютно все равно – аппарация на что? Я аппарировала туда, не сразу нашла парк, где он предлагал встретиться, и опоздала минут на двадцать. Он только посмотрел на меня и сказал:
– Извините, боюсь, что мы с вами не подходим друг другу.
Развернулся и ушел. Оставив меня одну у входа в этот дурацкий парк.
Наверное, мне не стоило обижаться и расстраиваться, но я обиделась. Какой-то маггл не счел меня достойной даже говорить с ним! Я предала свою чистокровность, снизошла до магглов, а они от меня отворачиваются! И ведь не один – трое уже... Ну и что с того, что я некрасивая? Это что – главный критерий для счастья в семейной жизни? И главное – что же теперь будет с моим экспериментом?
Я направилась вслед за магглами в глубину парка. Хоть прогуляюсь немного... Пока гуляла, появилась мысль бросить к Мерлину эксперимент и выйти за Нотта.
С такими грустными мыслями я дошла до озера. Вспомнился Хогвартс, как мы после седьмого курса отплывали от замка на лодках... Здесь тоже лодки, интересно, можно на них покататься?
За пользование лодкой надо было заплатить. Маггловские деньги у меня с собой были, зато все лодки оказались разобраны. Последнюю передо мной собирался взять какой-то мужчина, но заметил меня и вдруг предложил:
– Идите вперед, я подожду.
Я глупо хлопала глазами, глядя то на него, то на лодку: до меня только сейчас дошло, что мы не в Хогвартсе, а обыкновенные лодки сами по воде не плавают. А я грести не умею. Вот влипла! Можно, конечно, развернуться и уйти. Но, во-первых, мне еще больше прежнего захотелось покататься на лодке, а во-вторых, что обо мне магглы подумают? И прежде всего – тот, что уступил мне свою очередь? А если я сяду в лодку, то все магглы – и в лодках, и на берегу – начнут надо мной потешаться. Не люблю попадать в идиотские ситуации.
– А вы не составите мне компанию? – неожиданно для самой себя спросила я. – Я не хочу, чтобы вы из-за меня в такой погожий день торчали тут на берегу.
Разрешила все проблемы разом! А если мне и с ним не о чем будет говорить – не страшно, он грести будет, а не разговаривать. И в Хогвартсе мы в лодках не болтали.
Замка Хогвартс на берегу определенно не хватало. И магглов вокруг было слишком много. Но в остальном катание мне понравилось. И даже то, что мы большей частью молчали, не смущало. Мой маггл не смотрел на меня свысока: он и сам был не красавец. Черноволосый, как и я, на вид довольно замкнутый, еще и нос слишком длинный.
– Как вас зовут? – спросил он, когда мы садились в лодку.
– Эйлин, – ответила я.
– А меня Тобиас. Вы приезжая?
– Да, я из Лондона, – призналась я.
– А что вас привело сюда?
– Встречалась с одним человеком... неудачно.
Встречей это нельзя было назвать, поэтому я и уточнила, что неудачно. Он понял и еще раз уточнять не стал.
Дальше мы почти не разговаривали. Он сосредоточенно греб, а я смотрела по сторонам. А потом уже, когда вышли на берег, он неожиданно спросил:
– А вы еще раз не хотите встретиться?
– У меня нет телефона, – ответила я машинально. – И адрес только «до востребования».
– Дайте хотя бы до востребования.
Этот маггл мне абсолютно не подходил – хотя бы тем, что некрасивый. Но если я про себя думаю, что красота – это не главное, почему у меня тогда к мужчине другие требования?


Глава 2

1958 – 1959

Мы встречались с Тобиасом Снейпом целый год, хотя виделись не так уж часто – раз в два месяца, а то и реже – и я так и не могла определиться. И я не говорила Тобиасу, что я волшебница, потому что наши отношения еще не зашли так далеко, чтобы я могла откровенничать. А еще я где-то вычитала, что в женщине должна быть загадка, так что, может, и к лучшему, что я скрываю свое происхождение.
Еще я не могла понять, что я к нему чувствую, и чувствую ли вообще что-нибудь, кроме объяснимого интереса к непознанному. А если мы поженимся, мне целую жизнь придется провести вместе с магглом... Но это же мой эксперимент! И я точно знала, чего от него хочу: ребенка и чтобы ребенок рос и воспитывался в полноценной семье, с отцом и матерью. И вырос сильным и светлым. А чувством ради высокой цели можно и пожертвовать.
Выяснилось, что и Тобиас боялся знакомиться с женщинами, а я его привлекла тем, что я серьезная, а не вертихвостка какая-нибудь. После войны женщины совершенно распустились, говорил он, и слишком много о себе воображают, а все потому, что порядка нет, а во время войны был, все знали свое место. Тут я ничего не могла сказать, потому что во время войны училась в школе, но мое молчание он принимал за согласие. Он еще оказался на десять лет меня старше. Но это как раз не пугало. Старше – значит, серьезнее. Не будет приставать с глупостями.
В очередной раз мы встретились в том самом парке, где познакомились, и так же, как в первый раз, поехали кататься на лодке. Мы с ним никогда много не разговаривали, а тут он совсем замолчал.
Тобиас первым нарушил молчание:
– Вы не хотите переехать в Манчестер? У нас не так уж и плохо, хоть и не столица.
Я неопределенно кивнула – так, чтобы осталось непонятно: в знак согласия или наоборот. Он продолжал:
– Кстати, я случайно узнал, что в аптеке неподалеку от нас требуется фармацевт.
Я только хотела сказать, что мне и в своей аптеке хорошо и что абсолютно все равно, где я буду жить – в Манчестере или Лондоне, как вспомнила, что магглы не имеют понятия об аппарации. Он ждал ответа, а я не знала, что сказать. В Манчестере, насколько мне известно, магических аптек нет. Устроиться на работу в маггловскую – это на следующий же день нарушить Статут о секретности. Хотя... любопытно было бы попробовать. В конце концов – есть же Обливиэйт!
– Так что же?
Тобиас ждал ответа на свое предложение – а это было предложение, это было то, к чему я стремилась, ради чего все затеяла... И я не могла ничего путного сообразить, только выдавила из себя:
– Я подумаю...
Он как-то помрачнел сразу и погреб к берегу. Потом он отправился к себе домой, а я – к вокзалу, чтобы аппарировать из какого-нибудь безлюдного переулка.
– Звоните, – сказал он, прощаясь.
Как-то очень обреченно сказал.

Терпеть не могу попадать в идиотские ситуации, а именно в такой и оказалась. Что можно было придумать? Искать работу в Манчестере? Сделать вид, что я ее нашла, и продолжать работать в Косом переулке? Или же все рассказать Тобиасу? Или отбросить этот вариант совсем и найти другого маггла? Но – эксперимент! Если отбрасывать вариант с Тобиасом – то так я могу совсем со своим замыслом распрощаться: время идет, а я не молодею... А «рассказать» – это ведь может получиться ровно то же самое, что и «отбросить»...
Как-то я сидела в маггловском пабе совсем рядом с «Дырявым котлом» (привыкала к магглам), потягивала пиво, размышляя о составе противопростудного зелья, и вдруг меня окликнул Нотт.
Взял себе кружку пива и подсел ко мне. В маггловских джинсах и клетчатой рубашке он совершенно не походил на волшебника. Мимо такого пройдешь – и сразу же забудешь, потому что на улицах полно таких парней. Тоже, что ли, эксперимент ставит?
– Ты что, встречаешься с магглом?
– Откуда ты взял?
– В «Дырявом котле» говорили.
– А ты больше всяких сплетен слушай!
Кто в «Дырявом котле» мог такое наговорить? Меня с Тобиасом точно никто из волшебников не видел, потому что встречались мы в Манчестере, а не в Лондоне. Что нашим делать в Манчестере?
– Тебя же никогда не интересовали магглы. Тебя вообще, кроме зелий, ничего не интересовало! Зачем тогда тебя носит по маггловскому Лондону?
– А даже если и встречаюсь – какое тебе дело?
– Ты же чистокровная! Помнишь, когда мы ходили на встречу с Лордом Волдемортом, ты сама со мной соглашалась, что будущее принадлежит чистокровным волшебникам, а не магглорожденным?
– При том что он сам полукровка? – как будто между прочим осведомилась я. – Его матушка сама с магглом встречалась!
– А ты в курсе, что этот маггл ее бросил, когда узнал, что она ведьма? – Нотт с вызовом глянул мне в лицо.
– Сова на хвосте принесла?
– Еще в школе слышал.
Ну да, конечно: Риддл доверяет свои секреты ближайшим друзьям, а те потом разбалтывают всем подряд. Я-то в школе (благодаря Блэкам и их привычке обсуждать во всеуслышание чужие проблемы) знала только то, что Том рос в маггловском приюте, потому что его мать умерла.
– Ты поменьше сплетни распространяй. А то еще дойдет до твоего Лорда...
Он помолчал, а потом выдал:
– Эйлин... а тебе не кажется, что ты слишком много на себя берешь?
Тьфу! Можно подумать, это я к нему с нравоучениями лезу! И он что – не верит в меня? И правильно делает: я же сама в себя не верю – иначе не колебалась бы столько.
– Знаешь что, Норби? О моих возможностях не тебе судить.
...Мы просидели в маггловском пабе еще с полчаса, а потом разошлись в разные стороны: он – к «Дырявому котлу», я – прямиком на почту.
Значит, отец Тома бросил его мать, когда узнал, что она ведьма? Ну что ж – тогда я не буду ничего говорить. А с работой что-нибудь придумаю. Не будет же Снейп приходить ко мне на работу и проверять, чем я там занимаюсь?
Он снял трубку сразу, как будто ждал звонка.
– Тобиас, это я, Эйлин. Простите, что я долго не звонила. Я... я согласна.
Не сказала, на что именно, но он понял.
– Я приеду в эту субботу, хорошо?
Вот так! Эксперимент продолжается! И никто из чистокровных волшебников не сможет мне помешать! И любовь – тоже. Я... просто вынесу ее за скобки. Есть у меня ощущение, что в науке она только мешает.

***
По взаимному согласию мы оформили брак и обошлись без свадьбы: Тобиасу хватило первой церемонии, а я не знала, как это у магглов делается, и жутко боялась ошибиться и раскрыть себя. Перед тем как окончательно переехать к Тобиасу, я несколько раз побывала у него в гостях. Жилище скромное, но и мою квартиру над аптекой роскошной не назовешь. Там у меня всего две крошечные комнаты, а здесь – целых два этажа. На первом – гостиная и кухня, на втором – три комнаты. А еще под лестницей была небольшая полупустая каморка, на которую я сразу положила глаз. В этой кладовке я, с разрешения мужа, оборудовала свою лабораторию. Объяснить это оказалось несложно:
– Я часть работы буду делать дома. Не ездить же мне каждый день в Лондон!
Вопрос со службой тоже решился очень просто: я сказала Тобиасу, что работаю не в аптеке, а в фармацевтической лаборатории. Но, поскольку я теперь замужняя женщина и мне много времени надо уделять дому и семье, то мне предоставили возможность кое-что делать на дому. Все это я выдала мужу с замирающим сердцем, потому что не была уверена, практикуется ли надомная работа у магглов. Но Тобиас проглотил мои выдумки, и я вздохнула спокойно. В фармацевтике Тобиас разбирался не лучше, чем в зельях, то есть – вообще никак. На всякий случай я запирала дверь лаборатории на Коллопортус, но он и не проявлял желания туда заходить.
То, что я не сразу смогла разобраться с домашним хозяйством, Тобиас воспринял как должное. Видно, женщины, не приспособленные к семейной жизни, даже у магглов попадаются. Я прочитала кучу книжек, как маггловских, так и магических, но ни в одной не было, например, инструкций, как пользоваться спичками. Я в первый раз извела полкоробка, пока не догадалась сначала открыть газ, а уж потом подносить к горелке зажженную спичку. Готовить простые блюда вроде яичницы или вареной картошки я умела, но предпочитала это делать с помощью палочки, как и посуду мыть. Когда муж не видел, я так и делала. А он и не видел, потому что сидел в гостиной за телевизором или с газетой. Но если иногда болтался рядом – тоже не страшно: в конце концов, элементарный обед приготовить – не сложнее, чем зелье сварить.
Только вот Тобиас явно не был в восторге от элементарных обедов. Лично мне всегда было все равно, что есть, но, когда муж намекнул, что в книжном шкафу, кроме любовных романов, завалялась кулинарная книга, я сообразила, что мои вкусы к простой и здоровой пище – вроде кофе с бутербродами – разделяют далеко не все. Книгу я нашла, но готовить по рецептам все равно не получалось, потому что думала я во время готовки совсем не о том, что шипело на сковороде и булькало в кастрюле...
И все же самым непривычным было не вести хозяйство без волшебной палочки, а жить в одном доме с другим человеком. Я ведь по натуре – одиночка. Хорошо, что и Тобиас не был особо общительным, так что мы друг другу не надоедали. У меня была лаборатория, у него – телевизор и газеты. Я пару раз посмотрела с ним какой-то фильм, и мне не понравилось. Другое дело – книги. У Тобиаса их был целый шкаф, и я часто уходила наверх читать. Большей частью это были любовные романы, похожие друг на друга, как близнецы; я читала и не могла понять: отчего такие сложности? И откуда у магглов убеждение, что, кроме любви, больше ничего в жизни женщины не хотят и не могут? Полная чушь! Я же могу! Еще по книжкам выходило, что любят исключительно красивых женщин, а некрасивых как будто не существует.
Когда мы дома отмечали Рождество (вдвоем, потому что звать нам было некого), он вдруг разговорился на эту тему. Он еще раньше признался, что один раз уже был женат, а теперь рассказал, что его жена была очень красивая. Тогда только что закончилась война, он вернулся с фронта, мечтал о мирной жизни и встретил свою первую любовь в галантерейном магазине. Сам он вместе с одним приятелем организовал автомобильную мастерскую. Но через пару лет в мастерской случился пожар, а жена ушла от него с тем самым приятелем. Он долго потом не мог прийти в себя. Сначала он вообще не хотел второй раз жениться, а потом решил найти себе женщину не красивую, а серьезную. И я ему именно этим и понравилась. А о любви он и не упомянул. Ну и правильно. Я ведь тоже в браке не любви искала. При чем тут любовь?
Мы никогда так много не говорили, как в тот вечер. И в какой-то момент у меня возникло желание во всем признаться. Но я промедлила, а потом мы заговорили о другом и момент был упущен.

***
Тобиас очень хотел иметь детей. И я хотела. Как получаются дети, я узнала лет в шестнадцать из книжки по колдомедицине. Тогда это утвердило меня в желании никогда не выходить замуж. И целоваться мне поначалу не понравилось. А кому может понравиться, когда ему в рот языком лезут? Но я делала вид, что все в порядке, и честно надеялась, что привыкну. Потом действительно привыкла. Тобиаса это забавляло. Ему даже нравилось, что я такая неопытная.
Хорошо, что он все понимал и не торопил. А то поругаться через пару месяцев после свадьбы было бы печально. Но один раз мы все же поспорили, правда, совсем по другому поводу. Мы обсуждали, не стоит ли поторопиться с рождением наследника, и я сказала:
– Прямо сейчас не стоит, лучше подождать до весны. Я хочу, чтобы он был Водолеем или Козерогом. Козерог даже предпочтительнее.
Он недоумевающе посмотрел на меня.
– Ты что – веришь во всю эту чушь?
– Это не чушь! – возмутилась я.
Он возразил:
– Самая настоящая чушь. Как может характер человека зависеть от того, в каком месяце он родился? И что же – все люди, рожденные под одним знаком Зодиака, одинаковые, и их ждет одна и та же судьба?
– Вовсе не одинаковые. Кроме положения солнца на момент рождения, астрология учитывает еще множество факторов. Они для каждого человека уникальны. – Я объясняла и видела: бесполезно, мужа не переубедить. Нет, я знала, что он – маггл, но к такой ограниченности оказалась не готова.
– Все равно, – не унимался Тобиас, – какая связь между положением планет и звезд и характером человека? Они же никакого отношения друг к другу не имеют!
– Имеют! Мы просто не можем эту связь сформулировать! Но тысячелетние наблюдения ее подтверждают!
Мы тогда так и не пришли к согласию. И это я ему только про астрологию рассказала, а в нее даже магглы верят! Те, у которых сознание пошире, чем у моего благоверного. Ну и ладно, мои планы ему знать незачем. В конце концов, существуют зелья как препятствующие зачатию, так и наоборот. Все в моих руках! Как перед первой брачной ночью. Я читала давно еще, что в первый раз очень больно, – ну, и выпила предварительно самое сильное обезболивающее зелье; после него даже Круциатус не страшен. Правда, есть побочный эффект: реакции тормозятся, и все вокруг воспринимаешь, как сквозь туман. Будто не с тобой происходит. Не знаю, что вообще полагается чувствовать, я не чувствовала ровным счетом ничего – ни боли, ни удовольствия. Если магглы занимаются этим не только для рождения детей, значит, они должны получать от этого удовольствие! А мне было вообще никак. Не то чтобы неприятно, но я это ощущала как пустую трату времени. Все равно что мыть посуду руками, когда это можно сделать магически. Интересно, а детей магически делать можно? Тобиас, конечно, не оценит... но я же чисто теоретически!
Потом я немного привыкла, и было не так страшно. Даже приятно. Но по мне, с магией все равно было бы лучше.
Тобиас уже успел привыкнуть, что я не проявляю особого энтузиазма в постели, и очень удивился, когда однажды я потащила его туда первая. Я не сказала ему, что рассчитала день, мне одного спора об астрологии уже хватило. В какие-то виды прорицаний можно и не верить, но астрология – точная наука! У меня, по крайней мере, все срабатывало. И на этот раз должно сработать.


Глава 3

1960 – 1961

Мой ребенок родился девятого января. Наверное, ни одна будущая мать не прочитала столько специальной литературы, сколько я. Причем маггловскую я держала на виду, а магическую от Тобиаса прятала. И строила планы на будущее. Больше всего меня беспокоила стихийная магия. А вот мысли о том, что магии может вовсе не быть, меня не тревожили ни секунды. О сквибах пусть чистокровные беспокоятся! Я уже решила скрывать наши способности от мужа как можно дольше. Но ребенку-то не объяснишь, что левитировать игрушки при папе нельзя! Но если папа будет целый день на своем заводе, я буду работать дома, а малыш будет рано ложиться спать, то, может быть, не так уж страшен василиск, как его малюют? Но стихийная магия обычно не проявляется до года, а то и до трех, так что время на размышление и подготовку у меня было.
С четвертого месяца я работала дома. Кроме моей напарницы в аптеке, ко мне наведывалась Мэгги, колдомедик из Святого Мунго: проверяла течение беременности. Мы не были близкими подругами, но как на профессионала на нее вполне можно было положиться. У Мэг был только один недостаток: она была жуткой болтушкой.
– У нас все удивляются: почему ты вышла за маггла? – заявила она однажды, когда мы пили чай после осмотра. – И зачем Нотту отказала? Он ведь в тебя влюблен!
Я только поморщилась. Опять о любви!
– Мэгги, Нотт вовсе в меня не влюблен, и не в любви вообще дело. Или ты тоже понахваталась идей о превосходстве чистокровных? То-то у Блэков до сих пор детей нет!
Мэгги фыркнула:
– У тебя устаревшие сведения: у Блэков будет ребенок!
– Мы об одних и тех же Блэках говорим? Об Орионе и Вальбурге?
– Ну да, у них самых! Вальбурга, конечно, для Мунго слишком важная персона, но я случайно услышала.
Ну и чему она радуется? Родится еще один сквиб. А все из-за любви, в том числе – к чистой крови. Нет, тут головой думать надо. Рассчитывать...
Ребенок Блэков меня не должен был волновать, однако волновал. Мне не хотелось, чтобы своим наличием он подтвердил превосходство чистокровных. Пусть он и правда будет сквибом. Или таким же недотепой, как Орион.
Тобиас постоянно заговаривал со мной о будущем ребенке, но я не могла ему сказать и половины того, что действительно было важно. Мы даже в выборе имени не сошлись. Я была уверена, что будет мальчик. Так получалось по расчетам, хотя они не всегда точны, но на этот раз и Мэгги подтвердила. Тобиас мне поверил и заявил, что хочет назвать ребенка Джоном, в честь своего отца.
– Ну вот еще! – возмутилась я. – Я хочу, чтобы у моего сына было уникальное имя!
– Чтобы его в школе задразнили? – скептически спросил Тобиас.
Я только усмехнулась. Кто его задразнит? Очередной Арктур Блэк или как еще там назовет отпрыска эта звездная семейка?
Дать уникальное имя ребенку мне хотелось из-за того же Тома Риддла. Назвали мальчика Томом, и он потом сам себе придумал прозвище, чтобы выделиться. Вот чтобы мой сын такого не повторил, надо с самого начала назвать его так, чтобы рядом никого похожего не было. Конечно, никаких звезд и планет – мы же не Блэки! Мне хотелось что-нибудь латинское и непременно на букву С, на ту же, что и фамилия. Первое, что пришло в голову – Септимус, но это имя я где-то определенно слышала. Потом вспомнила, где: был такой Септимус Уизли, к которому полтора десятка лет тому назад сбежала одна девица из Блэков, за что ее вычеркнули из рода. И Септимус – значит «седьмой», а у меня ребенок – первый. Но не называть же его из-за этого Примусом! А больше мне в голову ничего не приходило. Но как-то раз я, валяясь в спальне на кровати (ни на что другое сил не хватало, даже на простейшие заклинания), читала книжку по истории Древнего Рима. И наткнулась там на императора по имени Северус. Имя мне понравилось. Звучит не хуже Септимуса, и ни одного Северуса в английском магическом сообществе за последние сто лет я не припомню.
Мужу это не понравилось. Даже после того, как я нашла это имя в списке католических святых. Как будто у самого имя слишком распространенное!
Но на последних месяцах со мной опасно было спорить: мне быстро становилось плохо и я начинала задыхаться. Я вообще старалась держаться от Тобиаса подальше, насколько это было возможно, даже перебралась в другую комнату. Почему-то на последних месяцах беременности он меня жутко раздражал. Он все это стоически терпел – ради ребенка, как сам признался.
По сравнению с тревогами и страхами во время беременности сами роды оказались совсем простым делом. Я собиралась рожать дома в присутствии Мэгги, но Тобиас настоял на маггловской больнице, и мы снова чуть не поругались, когда он пытался у меня выяснить, почему у меня нет страховки. А я и слова такого не знаю!
Мэгги приходила ко мне и приносила все необходимое. То, что говорили маггловские врачи, я пропускала мимо ушей, и Тобиаса почти не замечала. Я вообще мало что вокруг себя замечала, особенно после того как мой ребенок наконец-то родился. Тобиас говорил «наш», а я про себя поправляла – «мой». Он ведь будет великим волшебником, что ему какие-то магглы, пусть даже и родной отец!
***
Мне казалось, ребенок рос очень медленно, хотя все было точь-в-точь по книгам. Дни летели – а месяцы тащились, как замученные флоббер-черви. Тобиас все время лез ко мне с советами, и я, в конце концов, начала огрызаться. Он что – совсем идиоткой меня считает, что ли? Хотя совсем без него было не обойтись. Особенно много проблем было с купанием: нагреть жуткое количество воды, а перед этим еще принести ее из колонки на заднем дворе. Я была уверена, что у магглов так и должно быть, пока Тобиас однажды не обмолвился, что в нормальных районах все по-другому. Но денег, чтобы поменять место жительства, у нас нет, а в кредит он брать не хочет, потому что не знает, что будет завтра.
Я не считала, что у нас нет денег, мне вполне хватало. И на еду, и на книги, и на ребенка. Но у Тобиаса была навязчивая идея – приобрести автомобиль. Вот этого я понять не могла. Вряд ли Северусу эта маггловская колымага когда-нибудь понадобится.

***
В выходные мне было особенно тоскливо, потому что я не знала, куда девать мужа. Мы с ним еще не ссорились, но друг друга уже не понимали.
– Чем ты занимаешься целыми днями, если мою рубашку постирать не можешь?
– Стирай сам, мне пеленок хватает.
– И что за дурацкую игрушку ты купила ребенку? Что за конь с крыльями и клювом?
– Вовсе она не дурацкая, и не конь, а гиппогриф, сказочный персонаж такой.
– Пегас, что ли? А куда делась машинка, которую я на прошлой неделе принес? Парню машины нужны, а не крылатые лошади.
– Там мелких деталей куча, такие детям нельзя до трех лет, доктор сказал!
Удивительно, но аргумент «доктор сказал» на Тобиаса действовал безотказно. Чем я и пользовалась.
Зато, в отличие от мужа, сын не переставал меня радовать. Я читала ему книги – волшебные и маггловские, причем волшебные на всякий случай прятала в шкаф в детской и запирала дверцу заклятьем. Как-то Тобиас застал меня читающей ребенку сказку об Алисе в стране чудес и заявил, что я зря это делаю, что в пять месяцев малыш еще ничего не понимает. Это он, может, не понимал, а мой сын все понимает. Он «Сказки барда Бидла» очень любит, всегда улыбается, когда я их читаю. Только папе об этом не обязательно говорить.
Мы по-прежнему спали в разных комнатах: он в спальне, а я в детской, чтобы в любой момент подойти к ребенку, если что. Тобиас время от времени ко мне приставал, и я его не прогоняла. Только удовольствия мне это не доставляло, да и Северус просыпался и начинал плакать, если меня рядом не было. Он очень редко плакал, но почти всегда – в присутствии отца. Как назло! И на руки к нему шел очень неохотно.
– Нытика растишь! – возмущался Тобиас. – И трусишку.
– Он просто еще маленький, – защищалась я. В этот первый год я словно забыла об эксперименте. Инстинкт вытеснил мозги – и меня не спросил.
Зато, когда ребенок пытался стукнуть папу по носу или оторвать у него ухо, Тобиас был очень доволен:
– Боевой парень растет! Весь в папу!
Я читала, что к матери ребенок привязан изначально, а вот к отцу его надо приучать. Но мне не хотелось – и я ничего не предпринимала для этого. Наоборот, чувствовала безумную ревность, когда Тобиас пытался играть с ребенком в их мужские игры. Но Сев редко видел отца и дичился его – а я радовалась... Поэтому Тобиас все больше порядок наводил, заявив, что я совсем запустила дом. Ну, одно из двух: либо порядок, либо ребенок. А ребенок мне был дороже. Когда он начал ползать, я потребовала убрать из гостиной все хрупкие предметы, на что мне был устроен скандал. Как я посмела тронуть любимую вазу покойной матушки? Да наплевать мне было и на вазу и на матушку, а вот если мой ребенок поранится осколками...
В лаборатории я по-прежнему работала, хотя и меньше, чем раньше. Когда Северусу еще было три месяца, я могла спокойно оставить спящего ребенка одного. Я возвращалась за минуту до того, как он просыпался. А как-то пришла, когда он уже проснулся, так он спокойно лежал в кроватке и перебирал погремушки. На меня посмотрел укоризненным взглядом: мол, мама, ты куда подевалась? Но к полугоду он уже подолгу не спал, и оставить его одного надолго я не могла. Я и не собиралась: у меня были планы приучить его к зельеварению как можно раньше. Еще беременной, я читала свои книги вслух: чтобы он тоже слышал и запоминал. Пусть не поймет – в будущем все пригодится. И сейчас я разговаривала с ним обо всем, и о волшебстве – тоже. Показывала цветные искры из волшебной палочки, приносила пузырьки с зельями и рассказывала, сколько всего можно с помощью этих зелий достичь. Он улыбался, и мне казалось, что он все понимает. Еще бы – ведь это мой сын!

***
Меня немного беспокоило только то, что сынишка весил меньше, чем полагалось в его возрасте. Он и родился чуть легче обычного – всего семь с половиной фунтов, а должно быть не меньше восьми. И ел вроде нормально, но в весе прибавлял очень медленно. Мне это было на руку в самом прямом смысле: легче поднимать. Коляску он сразу же невзлюбил. Спать в ней он еще мог, но сначала его надо было упаковать во все его пеленки и одеяльца и укачать. А иначе он сразу просился на руки. Заснувшего, его еще можно было уложить в коляску – но не раньше.
А может, и ничего страшного, что мало весит, я ведь тоже не слишком упитанная. Толстые дети чаще болеют и меньше двигаются. А еще их больше обижают. Зато рост у Сева не подкачал, в этом сын в отца пошел. Кроме того, Сев рос очень подвижным ребенком – все время куда-то лез. Я сама лично видела детей, которых где посадишь – так через час ровно с того места и заберешь: вот оно, родительское счастье! А от моего только отвернешься – и уже не знаешь, где искать, уполз куда-то... Я постелила в детской ковер, накидала игрушек, и Сев все это исследовал. Вот гуляли мы не очень много, особенно в первые месяцы, потому что было холодно. Но гулять было особенно негде и летом, из нашего района до свежего воздуха еще ехать и ехать...
Дома малыш постоянно был при мне – оставить его, уже полугодовалого, одного я могла разве что спящим. А если он просыпался раньше, чем я подходила, то начинал кричать и пытался вылезти из кроватки. И один раз и впрямь вылез... то есть выпал... и возмущался, как маленькая мандрагора, я даже боялась, как бы не сбежались соседи. Пришлось дать ему успокаивающее зелье. Но он перестал плакать не тогда, когда выпил, а когда я стала объяснять ему, из чего оно сварено. А в остальном это был самый послушный ребенок на свете. Если я говорила: «Не трогай!», он и не трогал. Один раз он сунулся-таки к горячей кастрюльке, в которой я варила сосиски, но тут же закричал и отдернул руку. И больше подобных экспериментов не проделывал, но наблюдать, как я варю обед, любил. Еще он обожал зачерпывать сахар ложкой и высыпать его куда попало: в чай, в салат... Я смеялась, наблюдая за этим зрелищем, и говорила, что он станет великим зельеваром. А он соглашался! Кивал головой, стучал по столу ложкой и говорил: «Да!»
Я его теперь и в лабораторию брала. Сажала на детский стульчик, давала в руки книжку, игрушку или печенье погрызть и занималась своими зельями. И каждое свое движение объясняла. Ребенок сначала просто сидел и наблюдал, потом тянул ручки мне помочь. Кроме котла, он еще очень интересовался весами, но весы были слишком хрупкие, а гирьки слишком мелкие, чтобы давать их ребенку. Вот ступка и пестик – это пожалуйста. Сколько угодно! Однажды Тобиас застал нас, когда я готовила обед, а Северус увлеченно играл в свои любимые игрушки.
– Что это такое? – спросил папа, подходя к ребенку.
– Тупа! – радостно произнес Северус и уронил пестик папе на ногу.
А папа уже в домашние туфли переобулся...
Но Сев же не нарочно, это у него просто возраст такой... швырятельный. Правда, при мне он пестиками не бросается почему-то, но мне показалось, что это папе лучше не объяснять. И это еще не была стихийная магия – а Тобиас уже высказывался так, что я не могла позволить сыну слушать такие выражения.
Я, конечно, знала, что в год детей учить еще рано... но это же других детей, а не Сева! У нас были кубики с буквами, и ребенок с интересом наблюдал, как я ставлю кубики один на другой, а потом с азартом разваливал выстроенные башни. А потом сам попытался проделать то же самое. И очень огорчился, когда оказалось, что пять кубиков на полу в одну линию выкладываются, а друг на друга – не ставятся. Ну, никак! Не знаю, что ему далось это сооружение из кубиков, но он вдруг заупрямился. Сидел на ковре в гостиной, ставил их друг на друга, на мои попытки переключить его на что-то другое не реагировал, а когда я хотела взять его на руки и отнести в лабораторию, где собиралась поработать, замахал на меня руками и закричал:
– Сам!
Сам – так сам. Я села на диван с книжкой, время от времени поглядывая на ребенка. Сначала у него все падало, он с досады пнул кубики ножкой, потом снова уселся на ковер и продолжил строить башню сначала. И ведь у него получилось! И даже не пять кубиков, а больше.
– Мама! – Он подбежал ко мне и показал рукой на сооружение.
Я боялась близко подойти, чтобы оно от колебаний воздуха не рухнуло... но оно устояло. Неужели стихийная магия? В год и месяц? А почему бы и нет?


Глава 4

1962 – 1964

Тобиас недолго убеждал меня, что ребенка надо отдать в детский сад, а мне снова выйти на работу. На работу я сама была не прочь, я соскучилась по волшебной атмосфере Косого переулка, вот только Северус... Он был болезненным ребенком, часто простужался, и стихийная магия уже вовсю давала о себе знать. Для него самого это было естественно, он не замечал разницы между магическим действием и обычным. Он еще плохо понимал причинно-следственные связи, ему было все равно, прыгает ли игрушечная лягушка по полу оттого, что ее завели ключом, или оттого, что он на нее посмотрел. И отдавать его в детский сад к магглам, перед которыми нельзя проявлять стихийную магию...
Но, с другой стороны, – Риддл же вырос в маггловском приюте. И каким вырос! И плевать ему было на Статут о секретности и на всех окружающих магглов. А Северус пусть учится контролировать свою магию, как в год-полтора учился проситься на горшок. Пусть преодолевает трудности с раннего детства, сильнее станет. И к маггловскому миру ему надо адаптироваться, чтобы не воспринимал магию как нечто само собой разумеющееся. Это ощущение ведет к расслабленности и нежеланию изучать то, что и так в твоих руках. Что из этого получается, я видела по Ориону и Сигнусу. Мой сын будет не таким. Мозги, вытесненные было материнским инстинктом, постепенно отвоевывали потерянные позиции. Хоть и жалко ребенка отрывать от себя, но это же необходимо!
В это лето он пристрастился «варить зелье». Я купила ему игрушечный котелок, он заливал туда воду, засыпал песок и травку, сорванную во дворе, и помешивал это все с очень серьезным видом. Но, по крайней мере, на вид в этой игре не было ничего волшебного, так что я не боялась, что в садике заподозрят что-нибудь не то.
Когда я отвела его в садик, он не плакал, только смотрел так, что у меня сердце разрывалось. «Так надо», – сказала я нам обоим. Котел его любимый я оставила дома, а ему дала с собой набор формочек и ведерко. С ними – и с воображением – тоже можно играть в зельевара, а воображение у моего ребенка хорошее.
Отойдя подальше от садика и убедившись в отсутствии магглов как в переулке, так и за окнами домов, я аппарировала в Косой переулок и просидела там целый день в своей аптеке. Чуть не забыла, что мне надо в шесть часов ребенка забрать, – так увлеклась. А когда я его забирала, убедилась, что у Сева не только с воображением все в порядке, но и легкие неплохие, и слез куда больше, чем может влезть в среднестатистического ребенка. Он выл, плакал, хныкал и просился на руки всю дорогу до дома. Я его уже с полутора лет на руках не носила, но на этот раз не смогла отказать, взяла и пронесла часть пути, чтобы хоть немного не слышать плача. И перед домом тоже несла, чтобы не приходить домой заплаканными и лишний раз не раздражать мужа. Не хотелось, чтобы Тобиас в первый же день назвал Сева «плаксой» или «нытиком». А красные глаза мы списали на усталость: все-таки целый день среди магглов...
В садике ребенку не нравилось, но он хорошо знал слово «надо» и понимал, что раз оно сказано, то возражать уже бесполезно. И занятия чтением и зельеварением мы не бросили, потому что теперь Тобиас по вечерам торчал в гараже. Он давно лелеял мечту о собственном автомобиле и не то приобрел, не то нашел на помойке развалину, которую намеревался поставить на колеса. Мне автомобиль был не нужен, Северусу тоже, но он отвлекал Тобиаса от нас, и этим был полезен. Когда муж был дома, он пытался нас воспитывать, причем не только Северуса, но и меня.
– Если к тебе полезут драться, – говорил он, – то давай сдачи! Не будь хлюпиком!
Мне этот подход не нравился, потому что Сев с одногруппниками находился в разных весовых категориях. Видела я детей из его группы: парочка трехлетних выглядит лет на пять. А мой, наоборот, в два с половиной тянет на двухлетнего. И ему Тобиас предлагает драться?
– Нет, Сев, – внушала я ребенку, – драться не надо, лучше беги. А если совсем обижать будут, говори взрослым.
– Ты ябеду из ребенка воспитать хочешь? – тут же вспыхивал Тобиас.
– А ты хочешь, чтобы его покалечили?
Я чуть было не обозвала его гриффиндорцем, но в последний момент спохватилась: он же не из нашего мира! А вот Севу про наши факультеты знать не помешает, и я его учила:
– Давать по морде обидчику – это по-гриффиндорски. А ты должен показать, что ты ничем его не хуже, и что ты плевал на них с Астрономической башни!
Не знаю, что он из этого понял, но про башню ему понравилось. Он поднимался по лестнице на второй этаж, становился там на верхнюю ступеньку и кричал оттуда:
– Я на башне! Можно плевать?
Драться к ребенку вроде бы никто не лез, зато стихийная магия била из Сева ключом – но пока никто ни о чем не догадывался. Сам Сев еще не мог толком ни о чем рассказать, а воспитатели находили такие сложные объяснения элементарным стихийным выбросам, что я просто диву давалась. Однажды, забирая ребенка домой, я обратила внимание на странное пятно на его кофточке, которого утром не было. Не то чтобы я все пятна на одежках Сева наперечет знала – но с таким огромным точно не пустила бы. Мне объяснили, что Северуса пытались напоить кипяченым молоком – ага, знаю я, как ребенок его «любит»! – а чашка треснула прямо в руках у воспитателя – и досталось обоим...
– Вы не думайте, – сказали мне, – Северус не виноват. Это, наверно, заводской брак.
Если бы речь не шла о моем сыне, я бы тоже, наверное, в брак поверила. А если ту чашку делали на заводе вроде того, где Тобиас работает, – то тем более. В последнее время я сомневалась, что Тобиас Снейп может сделать что-то хорошее. Хотя – нет: сделал же Северуса! Но это он – пополам со мной!
А еще было: кто-то из детей отобрал у Сева машинку, с которой он играл, но победитель не получил ничего: у машинки сами собой отвалились все колеса. Я-то другого и не ожидала, но магглы в садике никакую магию не заподозрили, а заподозрили все тот же брак. А я себе на заметку взяла – на что при случае можно списать способности Северуса. Но ребенку дома на всякий случай еще прочитала внушение. Понял он или нет – а только надулся и ушел к своему котелку: варить зелье.

***
Если бы не эксперимент – сто раз бы уже забрала Сева из садика и уехала вместе с ним в Косой переулок! Приобщение к миру магглов – дело хорошее, но не тогда, когда вредит ребенку. А садик давался Северусу тяжело, особенно – общение со сверстниками.
Остановил меня подслушанный в Косом переулке разговор.
– Ума не приложу, что с ним делать! Шесть лет парню, – рассказывала незнакомая волшебница немногим моложе меня о своем ребенке, – а учиться не хочет, ему только бы на метле летать и торчать возле магазина «Все для квиддича». Я его учу-учу читать, а он на другой день все забывает!
Вот именно поэтому я и не хотела переселяться вместе с ребенком в Косой переулок. А ну как местные ребятишки заразят его вездесущим квиддичем? В Косом переулке шагу ступить невозможно, чтобы не услышать квиддичных терминов и названий команд. Что когда я училась, что сейчас. Даже меня отец соблазнял квиддичем, хотя в слизеринскую сборную девочек не берут. Традиция такая дурацкая! Я назло ему вступила в клуб «Плюй-камни», и он, как ни странно, этим удовлетворился. Но для меня игра была не отдыхом, а тренировкой реакции. А для нынешнего поколения квиддич – вообще не игра, а смысл жизни! Даже те, кто сам не играет, посвящают все свободное время обсуждению команд, игроков и тактики игры.
У магглов тоже есть игра вроде квиддича – только на земле. Футбол называется; магглы на нем помешаны точь-в-точь, как маги – на квиддиче. И мой муж, конечно, тоже. Но ребенку увлечение футболом не грозит, потому что это маггловский вид спорта, а я уже объяснила Севу, что мы выше всего маггловского. Это его немного утешило, потому что в садике он ни с кем так и не подружился. Он почему-то переживал из-за этого, а я не понимала, почему. Во-первых, там одни магглы, во-вторых, ни один из них моему Северусу не ровня. Сев один из группы умеет читать и считать, остальные, видимо, думают, что их всему научат в школе, а садик предназначен для того, чтобы бесконтрольно бегать, дразнить и лупить всех, кто слабее или чем-то от них отличается. Как Северуса, который играл в свои любимые зелья – варил их в ведерке, а мальчишки ему кричали, что не хотят с ним играть, потому что он варит кашу, как девчонка! Но Сев мне об этом рассказал уже после того, как на него же и нажаловались, что он обозвал обидчика мантикоброй.

***
Я начала учить Северуса ориентироваться в двух мирах и отличать маггловский от магического. Хотя на самом-то деле это Сев первым начал приставать ко мне с расспросами:
– Мама, а если в книжке картинка движется, то книжка волшебная, да?
– Да, Сев. В маггловских книжках картинки не движутся.
– А почему тогда в телевизоре движутся? Он тоже волшебный?
И как прикажете объяснять, если я сама не понимаю, почему они движутся? Как работает маггловская техника без магии – за этим не ко мне!
– Нет, телевизор маггловский, он на электричестве работает.
– А что это такое?
– Папу спроси!
Ну, не знала я, что такое электричество, даже Тобиас не знал, хотя и делал вид, что папа знает все. Он рассказывал ребенку про машины, но Сев так и не понял, как машины ездят без волшебства, и удовлетворился обещанием, что в школе его всему научат. Школу он очень ждал – да и я возлагала на школу большие надежды, – а машины невзлюбил, все, от игрушечных до того монстра, что у Тобиаса в гараже. Стоило нам с ребенком сесть в этот ужас, который, по словам Тобиаса, был уже на ходу, как механический изверг зачихал, запыхтел и отказался сдвинуться с места. И так – раз за разом, пока даже Тобиас не заподозрил неладное и не связал постоянные поломки автомобиля с нами. А как не связать, если без нас он ездил прекрасно, а в нашем присутствии выходил из строя то тормоз, то двигатель... Еще хуже было с велосипедами. Сначала Тобиас принес трехколесный, ободранный и помятый под стать его машине, но Севу на трехколесном было неинтересно. Тогда Тобиас купил ему новенький двухколесный велосипед. Я убедила Северуса, что осваивать маггловскую технику полезно для общего развития, и он на удивление быстро научился на нем ездить. Но ездил ровно до того момента, как неудачно упал и сломал руку. Не то камушек попался под колесо, не то штанина – в спицы, не то Сев просто отвлекся – я была от него футах в двадцати, но не поняла, что произошло, увидела только, что он упал. Я подбежала к нему, а он удивленно сказал, глядя на вывернутое запястье:
– Мама, там что-то хрустнуло... – и потерял сознание.
Я подхватила ребенка на руки и аппарировала с ним в больницу святого Мунго, не думая ни о магглах, ни о забытом на дороге велосипеде. Перелом залечили в два счета, Тобиас так ничего и не узнал, но садиться на велосипед с тех пор ребенок отказывался категорически.
А еще мы с Севом анализировали маггловские сказки и разбирались, что в них – правда, а что – выдумка. И откуда это к магглам попало. На последний вопрос я ответа сама не знала. Скорее всего, утечка информации произошла еще до введения Статута о секретности. Но магглы не понимали, что им рассказывают, или не верили, и былички волшебников превратились в сказки. Вот я и объясняла ребенку, что драконы на самом деле существуют, только магглы их не видят, а на метлах действительно можно летать, только этим занимаются те, кому делать совсем нечего, потому что самые удобные способы перемещения – камин и аппарация. Вот это он, кажется, понимал, и была надежда, что квиддичем он не увлечется. По крайней мере, к спортивным играм в садике он интереса не проявлял, особенно после того, как его уронили при игре в футбол. Он не хотел играть, его заставили. И сами же поплатились за это: у обидчиков потом долго кровь из носа шла, хотя Сев к ним и не прикасался. Зато потом дети к нему уже не лезли. Сев сказал, что одна девочка обозвала его злым колдуном, а он не возражал. Ну, разумеется, если ребенок способен постоять за себя, то сразу – «злой»! А добрые – второй щекой поворачиваются? Все же я обеспокоилась и Севу еще раз объяснила, что в этом случае надо говорить не о зле, а о самозащите. Светлый тоже должен уметь защитить себя при случае! И беспокоилась я недолго: решила, что в этом возрасте дети еще не различают сказку и реальность.

***
Весной из-за карантина в садике мне пришлось несколько дней подряд брать Сева с собой на работу. Конечно, мне и в домашней лаборатории было чем заняться, но все-таки дома мои возможности были ограничены. Да и стоило только заикнуться на тему «Хочешь посмотреть, где мама работает?», как отступить стало невозможно. Все равно что отнять у ребенка любимую игрушку. Да он все игрушки отдал бы за возможность посмотреть, где мама пропадает целыми днями!
Когда он переступил порог моей аптеки, у него загорелись глаза. Когда мы прошли за прилавок, он обрел дар речи и принялся вслух называть то, что было ему знакомо – а знакомо ему было порядочно. Коллеги умилялись:
– Смотри-ка ты, помощник растет...
Сев обиженно заявил:
– Я уже вырос!
Я боялась, что ребенок будет отвлекать всех от работы, но он только смотрел очень внимательно, подавал, что просили, и даже что-то кому-то (я уже не обращала внимания) нарезал и помешал. Скучно в те дни в аптеке точно не было. Мне пошли навстречу и отпускали пораньше, и в оставшееся время мы с ребенком гуляли по Косому переулку. Простуды у Сева повторялись уже не так часто, и мы рискнули полакомиться мороженым. Заглянули в зоомагазин. Небольшое помещение «Волшебного зверинца» было сплошь заставлено клетками и террариумами. Самые обыкновенные кошки и кролики выглядели здесь совершенно по-волшебному. Ребенка завораживало все: от пурпурных жаб и гигантских черепах до черных крыс и мохнатых шариков кремового цвета («Клубкопухи» – равнодушно пояснил продавец). Сев надолго прилипал к каждой клетке, читал надписи на них, расспрашивал продавца, разговаривал со зверюшками. Я его не торопила – у нас было отведено по магазину на каждый день. И мы заранее договорились, что он не будет просить меня купить животное, потому что с нашим папой, помешанным на чистоте и порядке, ни один волшебный зверь не уживется (и не волшебный – тоже). Но какими глазами Сев смотрел на ворона, ядовитых оранжевых слизней и нюхлеров!
Еще шире его глаза распахнулись только в книжном. Там я всерьез испугалась, как бы ребенок не окосел: он пытался увидеть все и сразу. Определившись в пространстве и немного придя в себя, Сев методично исследовал сначала то, до чего мог дотянуться сам, а затем то, что углядел на верхних полках. А в книжку о драконах вцепился намертво, и я поняла, что легче заплатить, чем отодрать от нее ребенка.
В магазин Олливандера мы даже не зашли: чтобы не расстраиваться.
А вечером в воскресенье Сева прорвало:
– Не пойду в садик! – всхлипывал он, не слыша ни угроз, ни уговоров. – Там плохо! Не хочу туда! Ты злая! Ты меня не любишь!
Меня просто встряхнуло!
– Сев, как ты смеешь говорить такое своей матери! Мы не можем делать только то, что хотим. Я тысячу раз говорила тебе, что есть такое слово: «Надо». Мне надо на работу, а тебе – в садик. Так надо, понимаешь? Ты должен! При чем тут любовь?


Глава 5

1965 – 1967

Школа располагалась в старом каменном здании, чем-то напоминавшем Хогвартс в миниатюре.
Стихийная магия не давала мне жить спокойно все лето перед нашим первым классом, и всю дорогу до школы я повторяла Северусу, что он не должен давать воли чувствам, иначе вокруг него начнет твориться Мерлин знает что и он в два счета вылетит из школы! Сев послушно кивал, но я не учла того, что у моего ребенка и кроме стихийной магии есть чем порадовать маггловских преподавателей.
Вернувшись домой, Сев торжествующе и одновременно разочарованно сообщил, что их учительница тоже не знает, что такое «электричество»!
А я и забыла совсем о том вопросе, на который он так и не получил ответа. А Сев помнил. И в школе, естественно, первым делом спросил о том, что его интересовало. Учительница похвалила ребенка за умный вопрос, но сказала, что в программу первого класса это не входит и что электричество будут изучать позже. Северус заподозрил, что его водят за нос (тут он ошибся) и что школа будет не лучше садика (тут он оказался прав).
Это был первый... цветочек.
В тот же день он заявил мне, что в школу больше не пойдет, потому что уже всему научился.
Сюрпризом это для меня не стало: я и так знала, что учиться в подготовительных классах ему, в общем-то, нечему. Но мы все же договорились, что он походит в школу еще с недельку: вдруг там будет что-нибудь новенькое.
Новенькое не заставило себя ждать. Через неделю Сев повторил, что в школу больше не пойдет, но на этот раз в голосе проскальзывали истерические нотки. Я кинулась разбираться.
Разумеется, я была уверена, что Сев будет лучшим. Он и был. По английскому языку и по арифметике. Их учительница, мисс Мосс, сказала мне об этом, и я приготовилась внимать комплиментам в адрес ребенка и дальше. А комплименты на этом закончились, и мне пришлось выслушать, что мой сын невнимателен, не слушает учителя, занимается на уроке своими делами, не принимает участия в играх на переменках, не ладит со сверстниками, не...
– Он делает дома зарядку? – спросила она вдруг.
– Что? – переспросила я изумленно.
– Зарядку, – терпеливо повторила мисс. – Утреннюю гимнастику.
– Да, – не колеблясь, соврала я. – Конечно. Но у него всегда было слабое здоровье. Он болезненный мальчик.
Мисс Мосс сочувственно покивала.
– Ничего, – заверила она меня. – Физкультура это исправит. ...Вам плохо?
После этого разговора мне в голову пришло наконец поинтересоваться перечнем предметов, которые изучают в начальной школе. Я почему-то думала, что он исчерпывается чтением, счетом и письмом, но там были музыка и география, и эта самая физкультура, и даже религиозное воспитание! О, Мерлин! И там было еще какое-то рукоделие! А нас интересовало не рукоделие, а зельеделие...
– Но Севу этого не нужно! – не удержалась я, проглядев перечень по диагонали.
Мисс Мосс возразила:
– Это нужно министерству образования.
С ответом я не нашлась. Утешало только то, что подготовительные классы на то и подготовительные, чтобы ликвидировать пробелы домашнего обучения. Оставался еще вопрос дисциплины.
– Я понимаю, – сказала мисс Мосс, – что мальчик у вас читающий и ему может быть скучно. Но правила одинаковы для всех. Я надеюсь, что вы сумеете объяснить ему это.
И я объяснила.
Но так и не могла понять, отчего Сев страдал больше: оттого ли, что он, таскавший книжки из папиного шкафа, должен был вместе со всеми читать по складам; или оттого, что складывал в уме двузначные числа, а у школьной доски – три плюс два? Или же оттого, что он далеко опережал других в чтении и устном счете, но при этом даже на подготовительной ступени были предметы, которые ему не давались?
И я все чаще слышала: «Не хочу!»
Я долго убеждала Сева, что школа – это не детский садик, что в школу нужно ходить обязательно. Сев согласился – а на следующий день у него поднялась температура. Обычная простуда не проходила две недели: по вечерам температура падала, а утром столбик ртути у меня на глазах лез вверх... Постоянное сидение дома с больным ребенком не входило в планы, а Сев оставался дома пока что чаще, чем посещал занятия.
Однако во время очередной простуды нас навестила мисс Мосс и предупредила, что обучение обязательно для детей до десяти лет – при условии непрерывного посещения школы. Если ребенок, согласно классному журналу, часто пропускает занятия, то срок образования продлевается до тринадцати лет. Мисс Мосс объясняла ситуацию мне, а Сев стоял рядом, шмыгал носом, и уже даже не бледнел – дальше было некуда, – а зеленел... Учительница ушла, а я сказала, стараясь говорить и выглядеть как можно более сурово:
– Я понимаю, что все твои болезни – от нервов, но возьми себя в руки, вместе с нервами, иначе Хогвартса тебе не видать! Ты слышал то же, что и я. В Хогвартс принимают с одиннадцати лет – а как ты туда попадешь, если до тринадцати тебе придется доучиваться в маггловской школе?
Дверь позади нас хлопнула громче, чем обычно.
– В какой школе? – переспросил Тобиас. – И какие еще тринадцать лет? Его что – оставляют на второй год? Мой сын – второгодник? Чем ты с ним занималась все это время?
О, Мерлин! Бояться стихийной магии у ребенка – и проколоться самой! Проколоться так глупо... и в голову не приходит, как выкручиваться...
– Спроси лучше, чем с ним занимались в садике! – отпарировала я. – Подожди, кажется, у меня чайник кипит... – и выскочила на кухню, рассчитывая, что туда он за мной не пойдет. Он и не пошел, остался расспрашивать Сева, что случилось в школе, поэтому, когда я появилась в гостиной и выпалила с порога:
– Obliviate! – он так и не понял, что произошло.
На следующий день выяснилось, что Тобиас забыл не только про школьные дела Сева, но и про свои собственные, и у него на работе были неприятности. Начальник решил, что Снейп накануне выпил, и наорал на Тобиаса, а Тобиас наорал на меня. На нас. Мне уже нечего было терять, и я предположила, что он, может быть, и впрямь вчера в пабе хватил лишнего:
– Или ты не помнишь, что пришел позже обычного?
– Не помню! – рявкнул Тобиас. – Я не пил! Говорю тебе: не пил! – И схватился за голову: – Не помню...
Мне стало страшно.
И жалко его. Одновременно. Только сейчас я поняла то, чему не научишься ни на одном уроке маггловедения, ни по одной книжке: власть над другим человеком, над любым живым существом – страшное дело. Как мужчина он подавлял меня; и я боялась, когда из него криком выплескивалась бессильная ярость. Но как ведьма я могла сделать с ним, простецом, все, что захочу, и знала это. И когда наконец сделала – торжество во мне отчего-то мешалось с растерянностью. Я сделала – но я не хотела! Простец или нет, но он был – мой. И он был отцом моего ребенка. И эксперимент я еще не закончила!
Он вдруг посмотрел на меня странно затравленным взглядом:
– Я правда вчера поздно пришел?
– Правда, – мой голос дрожал почти натурально – от якобы проглоченной обиды. – Ну, с кем не бывает, Тобиас? Все наладится.
– Я хотел пораньше, – темный взгляд отыскал забившегося в угол мальчика. – Совсем ребенка не вижу. А первый класс все-таки...
Что-то внутри подсказало мне обнять его:
– Все хорошо, Тобиас.
В эту ночь я не отталкивала его, и спустя пять лет совместной жизни нас догнал медовый месяц...

***
На Рождество Сев получил книгу о волшебных животных (папе мы это перевели как «мифологических»), и лексикон уже шестилетнего Северуса в области изысканных оскорблений значительно обогатился: теперь ребенок не ограничивался мантикорой, а при необходимости пускал в ход шведского тупорылого, смертофалда и прочих акромантулов. Позднее он еще более расширил репертуар – за счет произносимых на латыни заклятий – и признавался мне, что в этот момент воображает себя с собственной волшебной палочкой. Незнакомые слова действовали безотказно, вгоняя оппонентов в ступор. Когда Сев обозвал одноклассника «полным петрификусом», тот сначала обалдел, а потом долго допытывался у Сева, при чем тут фикус и на что надо обижаться?
На день рожденья я подарила ему давно присмотренный набор «Юный зельевар» (для папы – «Юный химик») с комплектом ингредиентов. Ребенок с головой уходил в свои занятия, а мы с Тобиасом – в воспоминания о собственной бурной молодости. Я, тщательно следя за языком, чтобы опять не довести до Обливиэйта, рассказывала о «частной школе для одаренных детей» в Шотландии (Сева туда тоже примут, можешь не сомневаться!), а он – о скаутском отряде, в котором состоял с семи лет (ты тоже будешь скаутом, Сев, увидишь, как там здорово!).
Тобиас все-таки сомневался, что в школу для одаренных детей принимают бесплатно, но я сказала:
– Меня же приняли! – И вопрос был закрыт.
А вот скауты заинтересовали не только меня. Сев забыл про свой набор и настороженно прислушивался к папиным рассказам о том, что должен был уметь юный скаут:
– Завязать и развязать галстук, использовать его для оказания первой помощи, мыть посуду после чаепития, совершать хорошие поступки, подчиняться старшим товарищам, не допускать самовольства, помогать людям...
На последнем ребенок не выдержал:
– Помогать маг...
Я успела перебить:
– Ну, маме же ты помогаешь? – и сделала «страшные» глаза – но так, чтобы не заметил Тобиас.
– И подчиняться?!
– Ты же маму слушаешься? И папу!
– А еще у нас были развлечения, – продолжал Тобиас, – пикники, барбекю, празднование Хэллоуина, спортивные мероприятия.
– А родителям можно было присутствовать? – поинтересовалась я.
– А как же! Их обязательно приглашали.
Хэллоуин, ага, подумалось мне. Мой ребенок там развернется!

***
После каникул Сев нашел остроумный и элегантный способ справляться с нелюбимыми предметами. Ну, разумеется! Стихийная магия! Я ожидала от нее одних только неприятностей – а мой ребенок научился извлекать из нее пользу! В книжках, конечно, пишут, что дети не способны управлять стихийными выбросами. Раньше я тоже так думала. А теперь, глядя на Сева, поняла, что у авторов подобной «литературы» есть желание писать книжки о детях, но нет детей. Потому они и пишут всякую чушь. А Сев очень быстро – всего за полгода – понял, какие его эмоции провоцируют выброс магии, и научился вызывать эти эмоции произвольно. Как с температурой – которая у него поднималась по желанию, когда школа совсем уже доставала. Зато и мяч на физкультуре у него теперь летел куда надо. Не всегда, конечно...
Жизнь пришла к согласию и достигла равновесия, которое нарушалось только мелочами – вроде школьной формы Сева (красный верх, серый низ) и периодических стычек с одноклассниками. Красное не выносили ни я, ни он – при черных волосах этот цвет «убивал» нас обоих, делая вульгарными. С одноклассниками было хуже. Но в те два подготовительных года на меня будто снизошло вдохновение, и у меня все получалось.
Однажды на школьном дворе на переменке девочки играли в классики, а Сев рисовал мелками на асфальте взрывопотама, и одна из девочек, пятясь, наткнулась на него и толкнула прямо на рисунок. Сев поднялся, перемазанный мелом, рисунок был испорчен, девчонки смеялись, и та, что толкнула – тоже, и Сев злобно выпалил – прямо в ее улыбку до ушей:
– Жаба!
Когда разъяренная мамаша привела к нам девчонку, всю покрытую зелеными пупырышками, и обвинила Сева в том, что он сглазил ее ребенка, я не знала, плакать или смеяться. Было очевидно, что Сев при случае сумеет защитить себя. Но что делать с магглянкой? Вот когда мне пригодилась проштудированная медицинская литература! Я объяснила мамаше, что я – фармацевт и разбираюсь в таких вещах, и что никакой это не сглаз, а просто у девочки необычная форма ветрянки, и не надо было ее, заболевающую, пускать в школу. Но это не страшно, есть очень эффективная микстура, я держу ее дома как раз для таких непредвиденных случаев, разрешите вам предложить? Как принимать, на пузырьке написано. Все как рукой снимет! Сев, иди выпей тоже, ты был в контакте!

***
Семейная идиллия кончилась летом следующего года.
Воскресным утром Тобиас подал мне халат, но взял его так неудачно, что из кармана – и ведь достаточно глубокого! – выскользнула волшебная палочка. Я остолбенела. Тобиас тоже медленно, заторможенно, точно под заклятием наклонился, поднял... Едва он прикоснулся к ней – я ожила. Подскочила с криком:
– Осторожно! Отдай! – И лишь когда палочка снова оказалась у меня в руках, немного успокоилась. Вернее, успокоилось колотившееся сердце. А мне было уже все равно. Когда-то это должно было случиться. Палочку я сунула в карман – чтобы избежать искушения нового Обливиэйта. Глядя ему в глаза, я бы все равно не смогла. Лицом к лицу – это вам не в спину...
– Что это? – спросил он, глядя на мой карман.
– Это... это... – как же мне надоело врать за все эти годы! И ведь все равно он догадается. Будь я на его месте – сразу же обо всем догадалась бы.
– Это волшебная палочка! – с вызовом объявила я.
– Игрушечная? – уточнил муж с надеждой.
Еще чего! Стала бы я так трепыхаться из-за игрушки!
– Нет. Настоящая. Тобиас... я... я не знаю, как лучше сказать... в общем, я – волшебница.
– Ты? Чушь! – убежденно заявил он.
– Доказать? – Я махнула палочкой:
– Serpensortia! – на кровать между нами плюхнулся безобидный ужик. Не знаю, почему мне в голову пришло именно это заклинание; наверное, вспомнился родной факультет. Тобиас весь побелел и даже стал заикаться:
– У-у-убери н-н-н-емедленно!
Я пожала плечами, уничтожила ужика и сунула палочку обратно в карман. Муж не сводил с меня глаз.
– Ведьма, – сказал он. – Змея!
Тут полагалось бы плюнуть на ковер, но за ковер платил он лично. Или ковер был матушкин. Словом, он не плюнул. Он думал.
Я никогда не была сильна в легилименции, но сейчас знала, что он вспоминает и разговоры об астрологии, и игрушечного крылатого коня, и мою работу на дому, и отсутствие медицинской страховки, и книжку про волшебных животных, в которую как-то заглянул, а потом долго выспрашивал у Сева, что такое смертофалд и точно ли он водится в тропиках, – а Сев, тыча пальцем в книжку, сердито повторял: «Ну, папа, английским же языком написано: Папуа Новая Гвинея!»
– Ты меня обманывала.
– Ничего подобного. Просто не говорила. До времени.
– И когда бы оно пришло?
Все-таки надо было его обливиэйтнуть...
– Значит, тогда я не был пьян, это ты что-то со мной сделала... И если я объясню...
Если он «объяснит», потребуется целая бригада обливиаторов.
– По-моему, – голос у меня дрожал по-настоящему, – пусть лучше думают, что ты был пьян, чем что ты сошел с ума. А если ты «объяснишь», то все именно так и подумают! – закончила я злорадно.
– Ведьма, – повторил Тобиас без выражения. Помолчал и спросил:
– ОН – тоже?
– Н-не знаю...
– Знаешь. Ты говорила, что его примут в твою школу.
И ушел.


Глава 6

1967 – 1970

До «моей школы» оставалось еще четыре года мучений в маггловской.
Сев был скрытным ребенком. О школе из него почти ничего нельзя было вытрясти – куда больше я узнавала от учительницы. Но кое-что он мне все же рассказывал. В семь лет пришел и расстроенно сказал:
– Мама, я – «гном». Правда, ужас?
– Хорошо, что не гоблин, – легкомысленно утешила я ребенка и попыталась выяснить, кто его так обозвал? Оказалось, что это вовсе не обзывательство, а название звена в скаутском отряде. Моего ребенка приняли в скауты. Этого еще не хватало! Но мне было любопытно:
– А почему все-таки – гном?
– Потому что «феи» у нас – девчонки.
И замолчал надолго. А потом сказал, что у них есть еще звено «эльфов», но уж лучше он будет «гномом», потому что гномы хотя бы никому не прислуживают.
Оказалось, что Тобиас очень неплохо помнил свою скаутскую молодость: Севу предстояло помогать старшим (от зелий я его только что не отгоняла), мыть посуду (под предлогом скаутских требований мы вполне легально освоили парочку хозяйственных заклинаний, и у Сева даже с моей палочкой выходило очень неплохо). Что до подчинения старшим магглам, то мы с Севом сошлись на том, что кто подчиняется, тот ни за что не отвечает, а оно ему надо – отвечать? Сев хмуро мотнул головой, и вопрос был исчерпан. Я ему только напомнила:
– Улыбнись! – потому что улыбка от скаутов тоже требовалась.
Сев послушно улыбнулся. Лучше бы я этого не видела...
В классе он сидел в ряду «лучших учеников» – а это скверно складывалось на отношениях с одноклассниками, потому что умников в этой школе не любили. Довольно высокий и нескладный, неловкий в движениях, не слишком выносливый, он не блистал на физкультуре – магия выручала не всегда – и не участвовал в спортивных играх, что тоже не добавляло ему популярности.
Новая учительница, мисс Хескин, оказалась ужасно строгой. Дети, которых она, будучи чем-нибудь недовольной, называла «стадом баранов», боялись ее, некоторые – до истерики, до слез и скандалов. Я сама, разговаривая с ней, чувствовала себя неуютно. Вот как ни убеждаю себя, что надо лояльно относиться к магглам, но стоит мне пообщаться с кем-то подобным этой даме поближе, так я готова согласиться хоть с Риддлом, хоть с Гриндельвальдом, хоть еще с кем насчет места магглов в мире. А Севу было все равно. Теперь он жил будущим. Хогвартсом. Контрольные, которые устраивались в классе каждую неделю, он словно не замечал. Чтение, чистописание и арифметика давались ему легко. В основах естествознания он поначалу путался, но потом привык к двум мирам, в одном из которых обитали коты, а в другом – низзлы, а метлы служили в одном – для наведения чистоты, а в другом – для полета. Немецкий язык ребенок зубрил очень старательно – я рассказывала ему о Дурмштранге. Языки вообще давались ему легко: заинтересовавшись заклинаниями, он освоил азы латыни и предвкушал французский язык, на котором говорят в Бобатоне. А вот к истории с географией был равнодушен, хотя очень злился на то, что местоположение магических школ было засекречено.
– Почему я должен учить то, чего я не хочу знать? – возмущался он. – А то, что мне нужно, узнать неоткуда?
– И зачем тебе это? – не понимала я. – Мне за всю жизнь ни Дурмштранг, ни Бобатон ни разу не понадобились.
– На всякий случай!
«На всякий же случай» он затверживал заклинания – предварительно расспросив меня об их действии. Я очень скоро заметила, что чары, которые он заучивает и записывает, не слишком-то мирные... Но решила, что это, может быть, не так уж и плохо.

***
С Тобиасом мы не развелись – он не хотел слухов на работе и среди соседей – и даже ругались не чаще, чем раньше, а на «ведьму» я только улыбалась: мол, так и есть, что с такой возьмешь? Только вот Сев как-то вдруг, в одночасье, стал отцу безразличен. С этим первое время я пыталась бороться:
– Так нельзя, Тобиас! Что тебе сделал ребенок? Он-то тебя не обманывал. Это же твой сын!
– Мой? Я – не чудовище.
МЕРЛИН! КАК ЖЕ Я ВСЕ-ТАКИ УСТАЛА ОТ ЭТИХ МАГГЛОВ!!!

***
В начале октября Сев сообщил, что у них в школе будут праздновать Хэллоуин и что родителей тоже приглашают. Он хочет, чтобы я туда пришла в мантии и с волшебной палочкой. В прошлом году он заболел и на праздник не попал, и в позапрошлом – тоже, и ему очень хотелось наверстать упущенное. Сам он, разумеется, собрался вырядиться волшебником – непременно злым. Когда я его спросила, в чем он полагает разницу между костюмом доброго и злого волшебника, он так и не ответил, но продолжал настаивать на злом. Я решила, что все дело в том, какое впечатление производит костюм. Наряд злого колдуна и впрямь выглядел куда более подходящим для праздника: зловещим и эффектным. Но это же внешнее, а на самом деле Сев и мухи не обидит!
Свои мантии у меня сохранились, разве что пришлось подправить размер, а вот мантию и шляпу для ребенка пришлось покупать в Косом переулке. А еще Сев потребовал метлу. Этого нам только и не хватало! Вручить ему маггловскую метелку мне не позволяла совесть волшебницы, а покупать волшебную... Он в почти что девять лет знал травологию и зельеварение не хуже первокурсника, и не хватало теперь увлечься квиддичем, чтобы все пошло насмарку!
Но совесть меня все-таки сгрызла, и я приобрела в магазине подержанных вещей самую дешевую метлу, на которой в квиддич играть было нельзя при всем желании – только летать в паре футов над землей со скоростью флоббер-червя. Сева я еще на всякий случай предупредила, чтобы даже не пробовал летать: это не велосипед, одной сломанной рукой не отделаешься. Но он все равно попробовал взлететь – и шлепнулся на ковер, но особо не огорчился, только спросил меня, можно ли ему взять котел место метлы? Но я решила, что котел – уже чересчур. А про школу и магглов он и сам знал: мы ведь не хотим неприятностей с министерством?
Из-за праздника мы опять поругались с Тобиасом. Мы с Севом готовились к Хэллоуину открыто. Наконец-то – не прячась. Я упивалась восхитительным чувством свободы. Давно нужно было рассказать обо всем Тобиасу. Разумеется, я могла бы скрываться и дальше – в моем арсенале, кроме Обливиэйта, имелся еще и Конфундус – но до чего же хорошо было не прятаться!
Запретить нам идти на праздник Тобиас не мог, зато мог изводить меня ежевечерним брюзжанием: «Ваших магических штучек там только и не хватало!» Но я пообещала, что никаких штучек не будет. Я же не буду портить людям праздник, который сама очень уважаю.
А магглы сами все испортили! Они даже не смогли как следует украсить класс! И хотя на стенах выгибали спины черные коты, и скалились вырезанными окнами черные силуэты зловещих – по мнению магглов – замков, а над ними парили привидения с плотоядными ухмылками, выглядело все это вовсе не страшно и даже не смешно. Особенно жалкими казались распластанные на стенах и подвешенные к потолку бумажные летучие мыши. Маггловские дети радовались этому, а Сев зашептал мне в ужасе:
– Мама! Ты же говорила, что они летают! Они же должны летать! – и тотчас с потолка сорвались два черных силуэта, с грехом пополам взмахивая неровно вырезанными крыльями.
– Мисс Хескин! – раздался тоненький девчачий голосок. – Нитки порвались!
– Сев! – прошипела я сквозь вымученную улыбку. – Немедленно прекрати!
А тыквы! Когда Сев болел, я рассказывала ему о Хэллоуине в Хогвартсе, о живых летучих мышах, которые проносились прямо над столами, и о тыквах размерами с карету для Золушки... Я и не думала, что Хэллоуин может быть не таким, как у нас!
Но больше всего огорчений доставил конкурс костюмов. Северус выглядел как настоящий злой колдун, хоть и с игрушечной палочкой, а первый приз получила девчонка в развеселенькой мантии, пару дней назад бывшей маминым халатом, – и за что? За то, что она была – добрая фея!
Сев обиделся и участвовать в конкурсах отказался. И стишки рассказывали тоже без него. Но когда устроили состязание по вылавливанию яблока из воды зубами, Сев не устоял. И выиграл! Только обрызгался с головы до ног, так что напоминал уже не злого колдуна, а мокрую черную курицу – очень счастливую мокрую курицу. И все прежние огорчения забыл в эту минуту. Я, конечно, понимала, что без стихийной магии тут не обошлось – но это уж кому что дано: там были и повыше Сева, и посильнее, и поизворотливее... А мы были волшебниками! Я хотела высушить ребенка заклинанием, но вовремя спохватилась: магглы же кругом!

***
В школе на него жаловались: отвлекается, задает странные вопросы, ведет себя вызывающе... Высокие баллы за математику и языки – и слезы за историю с географией. Мои слезы, естественно. Сев – не плакал. Ни в школе, ни дома. И ничего не делал для того, чтобы изменить ситуацию.
– Сев!
– Мама! Ты же сама говоришь, что я буду жить в другом мире! Зачем мне история с географией – этого?
Я настаивала, чтобы Сев изучил мир магглов как можно глубже – пока у него есть такая возможность:
– Сев, ты должен взять все хорошее у магглов, чтобы использовать...
– Мама! Ну что у них может быть хорошего?!
– Ты должен знать о жизни магглов как можно больше.
– Все, что нужно, я уже знаю. Я их ненавижу!
Притом, что тяга к знаниям у Сева была невероятная, в школу он ходил только что не из-под палки. Один раз я рискованно пошутила:
– Не хочешь так – пойдешь под Империусом!
– Мама! И у тебя рука поднимется?
– Еще как поднимется!
Но мне все труднее было удерживаться на грани шутки. Особенно после того, как я увидела, что он записывает это заклятье в свою книжечку.
– Сев, не смей! Это Непростительное заклятье!
– Ага, мне, значит, нельзя, а ко мне – можно?
– И к тебе нельзя... За него в Азкабан угодить можно.
– А что такое «Азкабан»?
– Страшная тюрьма для волшебников.
Ребенок переварил информацию и задал следующий вопрос:
– А еще Непростительные есть?
Пришлось рассказать.
– Подумаешь, Непростительные! Можно придумать что-нибудь и покруче!
– Например?
– Например, если человека превратить в полено и поджечь, это еще посильнее Круцио будет!
– Я надеюсь, ты не собираешься этого делать? – ужаснулась я.
Ребенок посмотрел на меня честными глазами:
– Я же еще не знаю трансфигурацию.
Оригинально...
– Сев, за убийство – независимо от того, каким заклятием оно осуществляется, – сажают в Азкабан. Ты же не хочешь в Азкабан?
Для надежности я расписала ему «прелести» Азкабана поподробнее – все, что я помнила из рассказов в слизеринской гостиной (почему-то школьники очень любили травить байки на эту тему, хотя ни у кого никто из знакомых там не сидел) и из прочитанной тогда же в школе книжки воспоминаний какого-то волшебника. А ночью пришлось отпаивать ребенка успокоительными зельями, потому что ему приснились дементоры.
Мне самой они уже и днем и ночью мерещились!
Вновь обретенное чувство свободы и возможности быть собой перечеркивалось непонятно откуда взявшимся чувством вины перед мужем. Словно пообещала что-то – и обманула... А теперь и Сев – неужели он не чувствовал мое состояние? Был таким чутким мальчиком – и куда все делось?
С Тобиасом было все трудней. Периодически, зарядившись для храбрости в ближайшем пабе, он принимался выяснять отношения:
– Какого лешего ты вышла за меня замуж? У вас что, своих колдунов мало? Или на тебя там никто и не посмотрел?
– И вовсе не мало! Мне, если хочешь знать, мой одноклассник предложение делал! И это я ему отказала!
– Что, слишком хорош для тебя?
– Нет, он мой дальний родственник. У нас там все друг другу родственники, а нам свежая кровь нужна.
– Значит, ты меня использовала? Значит, тебе все равно было, за кого выходить?
...Хорошо, что Сев этого всего не слышал. А может, и слышал, дом у нас маленький, а наши крики и до его спальни доносились.
Из-за всех этих скандалов у меня полностью пропало желание заниматься домашним хозяйством. Я и так им спустя рукава занималась, а сейчас совсем забросила. Тобиас ел у себя на заводе, Сев – в школе, а мне вообще не хотелось. Уборку я делала раз в месяц и при помощи магии, грязь с одежды сводила исключительно заклинаниями, а покупать что-то еще мне и в голову не приходило. У ребенка есть школьная форма, что ему еще нужно? Купила ему пару рубашек в магазине подержанных вещей в Косом переулке и на этом успокоилась. Тобиас меня и тут раскритиковал:
– Черт знает как ребенка одеваешь!
– Я не разбираюсь в этих шмотках, раз ты такой умный, сам бы пошел купил что-нибудь!
– Я вам ни пенса не дам, вы мою машину сломали!
– А покупать на что? И я тебя тысячу раз предупреждала, что у Сева аллергия на маггловскую технику!
– Наколдуете! Аллергики...
Хорошо хоть, что ребенку было все равно, в чем ходить, его больше интересовала подготовка к Хогвартсу. Но иногда он задавал те же вопросы, что и Тобиас:
– Мам, зачем ты вышла за папу? Он же маггл.
– Сев, если бы я вышла за чистокровного волшебника, ты бы не родился таким способным. Чистокровные волшебники вырождаются из-за большого количества родственных браков. Я и сама видела, и в газетах читала...
Мой мальчик вырос настолько, что мог стать мне равным собеседником – собеседником, которого мне так не хватало. Но разговаривать оказалось не о чем. Он по-прежнему жадно слушал мои рассказы о Косом переулке, о Хогвартсе, о волшебниках – но о его жизни я не знала почти ничего. После школы он или садился заниматься, или уходил. Сначала я спрашивала: «Где ты был? С кем?» («Гулял. Один».) – потом перестала. Поначалу я беспокоилась, выходила посмотреть, где он. Но он просто шатался без цели по близлежащим улицам. Друзей среди сверстников у него не было. Я боялась расспрашивать его, о чем он думал во время своих одиноких прогулок.
Пару раз я замечала его на детской площадке неподалеку от нас – он задумчиво покачивался на качелях и чему-то улыбался.
Как-то раз он спросил:
– Мама, а еще такие, как мы, есть?
– Конечно. Ты же видел – в Косом переулке.
– Нет, не там; здесь.
– Н-не знаю... Нет, наверное. Откуда им тут взяться?
– Ну, мы же взялись!
– Вряд ли ты найдешь здесь кого-то еще.
А он – нашел.
Однажды он пришел очень радостный и с порога заявил:
– Мама, я познакомился с настоящей волшебницей!
– То есть? – не поняла я. – Где?
– Да там, – он махнул рукой куда-то в сторону. – Ее зовут Лили, и она тоже в следующем году поедет в Хогвартс! Мам, можно она к нам в гости придет? Я ей хочу лабораторию показать.
Я медленно переваривала полученную информацию. Что-то мне не припоминалось ни одной семьи волшебников здесь, в Манчестере. И в Косом переулке никто ничего подобного не говорил.
– Погоди, Сев, давай подробно и с самого начала.
Подробности из него пришлось вытягивать клещами, но он все-таки признался, что девочку эту он увидел на детской площадке, что у нее сестра совершеннейшая дура, а зато она сама умеет колдовать еще лучше, чем Сев, только про зелья ничего не знает, и поэтому ей надо обязательно показать лабораторию...
– Правда ведь, ты нам позволишь там заниматься, когда ты на работе?
– Подожди, Сев, она что – магглорожденная?
– Да, а что?
Не хватало только, чтобы мой сын связался с грязнокровкой!
Вот никак от себя не ожидала, что так остро отреагирую. И не сама ли я замужем за магглом? И не я ли убеждена, что чистокровным грозит вырождение? Но все-таки полукровки – это... это... это – два мира в одном. Это – улучшение породы. А магглорожденные – нечто совершенно чуждое. Непонятное. Угрожающее. Откуда в них только магия берется?
Но с другой стороны – детям только по десять, вряд ли это что-то серьезное... И о квиддиче они точно говорить не будут. И лучше здесь, чем за моей спиной.
– Хорошо, Сев, приводи. В субботу, когда Тобиас на футбол поедет.

***
Девочка, которую выбрал в друзья Сев, мне сразу не понравилась. Магглорожденная (и потому уже Севу не пара!), рыжая и симпатичная – кому такая понравится? Красивые девчонки всегда много о себе воображают. И ни с какой стороны она Севу не подходила. Только вот сказать об этом я не могла.
Не могла ни показать свою неприязнь при гостье, ни объяснить это Севу, когда мы с ним остались одни. Как он на нее смотрел! Он даже на меня так не смотрел, когда я показывала ему новое зелье. Я совершенно не понимала, почему: она-то ничего нового ему не открывала! Подумаешь, умеет контролировать стихийную магию, Сев тоже это умеет.
Пока мы пили чай, а дети беседовали, я вдруг нашла в увлечении Северуса положительную сторону. Учиться сам он умеет и любит, но попробовать учить других ему тоже полезно. Ребенка уже было не узнать: он болтал без умолку, полностью забыв о моем существовании. Со мной он никогда так не разговаривал! Мне даже обидно стало, но я подавила в себе это чувство, как давила и другие. Девочка слушала внимательно, иногда задавая вопросы, после чего Сев продолжал болтать с утроенной энергией:
– А в Лондоне есть Косой переулок, там в магазинах продается все волшебное. Там можно купить книги, компоненты для зелий, а еще волшебные палочки, туда мы перед школой пойдем. Меня мама с собой на работу брала! Мама, а давай ты нас с Лили к себе на работу возьмешь, пока у нас каникулы!
– Сев, ты с ума сошел? Наш камин к сети не подключен, а аппарировать с вами двумя я не могу! – про аппарацию я на ходу придумывала, лихорадочно соображая, добрался Сев до этой информации или еще нет? Оказалось, что добрался.
– А я читал, что аппарировать с двумя детьми можно! Мы будем крепко держаться, правда, Лили?
Лили не совсем понимала, о чем речь, – она растерянно посмотрела на Северуса и спросила:
– А на поезде нельзя?
– На поезде долго! – с превосходством знающего человека ответил Сев. – Зато аппарацией – раз-два – и готово!
– Нет, – твердо заявила я. – В Косой переулок мы поедем в следующем году покупать все, что нужно для школы. На поезде. В Хогвартс вы тоже на поезде отправитесь, так что надо привыкать.
Может, я бы и смогла аппарировать с двумя детьми сразу, но почему-то совсем не хотелось брать с собой эту девочку.
– А в лабораторию нам можно? – не унимался Сев.
– Хорошо, – вздохнула я. – Пошли.

***
Мне вообще не хотелось, чтобы Сев с кем-нибудь дружил, потому что любая дружба испортила бы его в два счета. Мальчишки – хулиганы, девчонки – легкомысленные, а в десять лет трудно сопротивляться чужому влиянию. Я сама до школы ни с кем не дружила и нисколько от этого не страдала. Но еще больше меня беспокоило то, что Сев повадился шляться по городу. Он вполне мог нарваться на агрессивных магглов, и дело кончилось бы либо полицейским участком, либо комиссией по неправомерному использованию магии. А с этой... Лили он точно шляться не будет: девица, кажется, из воспитанных.
Со временем я убедилась, что Лили и впрямь оправдывает ожидания: в последний год в маггловской школе Сев стал поспокойнее, придирок со стороны учителей поуменьшилось. Сев даже с Тобиасом теперь почти не задирался – ему было не до того. Лили частенько заходила к Севу в гости, они вместе делали уроки, и рядом с ней он забывал о том, что ненавидит маггловский мир и маггловскую школу. В общем, она на него хорошо влияла. И я, с одной стороны, была этим довольна, а с другой – меня раздражало, что Лили удается то, что уже не получается у меня самой.
Случалось, что они не ладили, но никогда не ссорились. Севу не нравилось, что Лили так привязана к своей сестре, которую он считал дурой набитой. А Лили была недовольна тем, что Сев строит из себя злого волшебника и любит поговорить о темной магии. А какая вообще в этом возрасте разница – светлая магия, темная? Изучать нужно все! Сев же не собирается бросаться Авадой налево и направо! Или я своего сына не знаю?
Тобиас пару раз встретил эту парочку на улице и поначалу даже обрадовался.
– Ну, наконец-то: парень с девочками гуляет, а не сидит все время с книжками!
А потом посмотрел на меня и подозрительно спросил:
– Или она тоже из этих?
Врать я умела плохо, поэтому послушно согласилась:
– Да, она тоже волшебница.
– Тьфу! И откуда она тут взялась? Ты их познакомила?
– Я тут ни при чем. Волшебники иногда рождаются в семьях самых обычных людей.
Бедный Тобиас, его это известие просто подкосило. Если он и подумывал уйти от меня, чтобы завести нормального ребенка, то после этих слов явно передумал.
В начале февраля Сев все воскресенье напролет просидел за рисунком. Рисование было не самой сильной его стороной, но выручала стихийная магия – и вышло неплохо. Цветочки, сердечки – можно было не спрашивать, но...
– Это Лили, да? – ревниво осведомилась я.
Сев не учуял ревности.
– Ага. – И доверчиво поднял на меня взгляд: – Мама... мне кажется, я ее люблю.
– Милый, – я не позволила ни измениться лицу, ни дрогнуть голосу, – вы еще маленькие. Ты просто ей интересен: ты больше знаешь, ты – потомственный волшебник. Ей с тобой удобно. При чем тут любовь?
Да и дружить им, судя по всему, оставалось недолго: еще не было случая, чтобы грязнокровки попадали на Слизерин, а Северуса я настраивала на свой факультет. А куда бы он еще попал с таким-то характером? А слизеринцу зазорно дружить с хаффлпаффкой или гриффиндоркой (на Равенкло у девчонки не хватило бы мозгов). Но Севу я пока ничего не говорила – не хотела расстраивать ребенка. Сам должен понять, не маленький.


Глава 7

1971 – 1974

На Кингс-Кросс мы поехали вместе с семейством Эванс, и я искренне надеялась, что это в первый и последний раз. Ко мне всю дорогу до Лондона приставали с расспросами о Хогвартсе мистер и миссис Эванс, а к Севу с Лили – старшая дочка Эвансов, Петунья. При виде старшей сестры я поздравила себя с тем, что мой мальчик унаследовал хороший вкус. Петунья была не из тех детей, которыми гордятся родители. Она явно проигрывала Лили не только по внешности, но и по уму: недалекая болтушка, склонная к нытью, ревнивая и завистливая. Это звучало в ее словах и искрило во взглядах, которые она бросала на Лили и Северуса.
А как Эвансы меня утомили советами по воспитанию ребенка! Нашли время! Я отвечала односложно и переводила разговор обратно на Хогвартс. Я успела мысленно проклясть и магглов, и маггловские поезда, и обычай отправляться в школу на Хогвартс-Экспрессе.
Северусу тоже надоели магглы, но он был в приподнятом настроении, потому что исполнялась его главная мечта – мечта о Хогвартсе. Даже сестра Лили своим нытьем не портила это утро. Я поневоле улыбалась, на него глядя. А он смотрел только на Лили и хмурился, когда она заговаривала с родителями или с сестрой.
Сев и Лили сидели на соседней скамейке, и до меня доносились их голоса:
– А почему у твоей мамы такой кислый вид?
– Спрашиваешь! Она время терять не любит, а мы с этим поездом три часа потеряли!
– А я люблю ездить на поезде. Помнишь, когда мы в Косой переулок ездили, как весело было?
– С нами твоей сестрицы не было.
– А что ты имеешь против моей сестры?
Последний вопрос Лили задала так агрессивно, что Сев не стал на него отвечать.
На платформе девять и три четверти я долго и терпеливо объясняла магглам, что надо делать. Эвансов мы пустили вперед, и, пока они проходили сквозь стену, я успела сказать Севу:
– Пришли мне сову сразу же!
– Хорошо, – рассеянно ответил Северус и поспешил к барьеру вслед за Лили.

***
Я и не думала, что буду так скучать без ребенка. И пусть я его и раньше сутками напролет не видела – он пропадал то в школе, то со своей Лили, – но все же дом был полон его игрушек и книг, и запахов, и разбросанной одежды, и дыхания, и ответов на мои вопросы, и его собственных вопросов, ответов на которые у меня иногда не было... И вдруг все опустело. Его маггловская одежда висела в шкафу, убранная и проветренная комната казалась нежилой. И я с головой ушла в работу. И даже хозяйством занялась. От скуки, конечно. Но Тобиас на меня-волшебницу такими глазами не смотрел, как сейчас на меня, взявшуюся за хозяйство. Обед, обнаруженный им на плите в один прекрасный день после длительного перерыва, озадачил мужа настолько, что он его съел, прежде чем задумался, из чего и каким образом я его приготовила. А потом, когда привычно уселся с газетой перед телевизором, а я вошла за ним следом, только покосился на меня – тарелки на кухне позвякивали, отмываясь – но ничего не сказал.
Мне даже нравилось дразнить его. Это раньше на вопрос: «Где моя газета?» – я огрызалась: «Там, где ты ее положил!» А теперь я взмахивала палочкой и коварно выпевала: «Accio, газета Тобиаса!» И не упускала случая поддеть:
– Признай, ведь удобно же? Особенно таким растяпам, как ты. Позвал – и не надо рыскать по всему дому.
– Я всегда оставляю ее на месте! Это ты переложила.
– Ну, так я же и нашла!
А еще я развлекалась тем, что читала вслух школьные письма Северуса. А Тобиас делал вид, что ему это неинтересно. Ага, как же! Сев написал мне сразу же после распределения, следующим вечером. И сова прилетела тоже вечером. Тобиас, решив, что в его дом ломится нечистая сила, запустил в птицу свернутой газетой. Я сначала успокоила и угостила вестницу, потом отвязала письмо и выпустила ее (во избежание), а потом уже сунула Тобиасу стакан воды и объяснила, что таким образом получают почту волшебники и так это будет происходить и впредь. Муж мне много что мог бы возразить на это, но я его опередила: вскрыла послание и начала читать. Ну, разумеется, Сев оказался в Слизерине! На моем факультете, как я и думала.
Неожиданно Тобиас заинтересовался:
– А где еще он мог оказаться?
«Мой факультет» не вызывал у него энтузиазма, но неужели он полагал, что мог бы одобрить остальные? Я кратко охарактеризовала возможные варианты, и – подумать только! – один из них все же пришелся Тобиасу по душе. И он был очень разочарован, что Северуса не сочли достойным этого единственного факультета.
– Воспитала парня тряпкой! – бросил он мне. – Один факультет для мужчин – и на тот не взяли!
– Ты про Равенкло говоришь? – не поняла я.
– Это для умников-то? – хохотнул он. – Нет, я о том, который для смелых. О Гриффиндоре.
Этого еще не хватало! Достаточно и того, что у меня муж маггл, а он, оказывается, еще и к гриффиндорцам симпатию питает!
По словам Северуса, Шляпа ни на секунду не задумалась о том, куда его послать. А Лили она отправила в Гриффиндор – и тоже без колебаний. Я так и думала. У этой девицы на лбу написано: гриффиндорка! И как только Сев не разглядел? А я-то надеялась, что в Хогвартсе ребенок найдет себе друзей получше этой грязнокровки. Но они продолжали дружить – несмотря на то, что учились на враждующих факультетах. Еще бы: они же – лучшие друзья... на всю жизнь! И из писем Сева она никуда не исчезла, занимая добрую их половину. А вторую занимали восторги. Библиотека Северуса просто очаровала, и он сразу же решил, что перечитать все, что тут собрано, мог только профессор Биннс – при жизни и после... но кто ему после страницы переворачивал? А профессор Слагхорн ребенка похвалил – на первом же уроке – и он, Северус, принес первые баллы своему факультету. И Лили тоже похвалил. И очень удивлялся, как у магглорожденной все хорошо получается. И еще – он совсем забыл написать в прошлый раз – на распределении староста Слизерина, сам Люциус Малфой, приветствовал его как равного, даже по плечу похлопал.
Малфой, кхм!.. Похоже, что Сев обзаводится влиятельными друзьями... Впрочем, одно приветствие еще ничего не значит. Ладно, поживем – увидим. А вот то, что декан его заметил, – хорошо. Очень хорошо.
Первое время Сев писал домой раз в неделю, по выходным. Чаще не получалось: занятия, домашние задания, библиотека съедали почти все время – я это очень хорошо помнила. Помнила и то, что со временем, когда тускнеет обаяние новизны, писать становится просто не о чем, – и не огорчалась тому, что письма становились все короче, а почтовые совы все реже и реже стучались в окно. Очередной взрыв восторгов пришелся на Хэллоуин – ну, как же: живые летучие мыши! Как было не сравнить волшебное великолепие с тем маггловским убожеством? Единственное, о чем Сев писал безо всякого энтузиазма, были уроки полетов. Освоить-то он освоил все, что от него требовалось, но полетами не проникся. Он бы, скорее всего, и вовсе не написал мне об этом, если бы не Лили: той полеты тоже не давались, и Сев, наверное, счел, что в компании переживать неудачи веселее. А может, решил, что Лили все равно напишет родителям правду – а они проболтаются мне. А может, знал, что его фиаско в полетах меня не расстроит.

Все рождественские каникулы первого курса Лили проторчала у нас. А куда им еще было деваться? Гулять по улицам холодно, а сидеть дома у Лили не давала ее дура-сестра. Я смирилась с пребыванием у нас этой девчонки, Тобиас тоже. Мы с мужем переругивались, но по инерции. И не при детях, которым было не до нас.
Иногда я улавливала обрывки их разговоров:
– Ты же говорила, что Блэка терпеть не можешь, а сама с ним разговаривала!
– Когда это?
– На истории магии, я сам видел!
– Дурак ты, Сев! Я сказала Блэку, что я не собираюсь давать ему списывать лекцию, которую он не слушает!
Интересно, что за Блэк? Сын Ориона и Вальбурги? Вот он, результат близкородственных браков: Блэк в Гриффиндоре. Я-то с факультетом не промахнулась. Если бы еще не дружба с грязнокровкой-гриффиндоркой... Но это ненадолго, я уверена. Эта Лили скоро себя покажет! Что она себе позволяет? Называть моего сына – дураком!
Наедине с сыном я оставалась очень мало времени – Лили засиживалась у нас допоздна, а потом Сев шел ее провожать. Но пару раз мне все-таки удалось его поймать вечером перед сном и порасспрашивать о Хогвартсе. Выяснилось, что Северус, к чести своей, общается не только с Лили, но и со слизеринцами тоже. Причем исключительно со старшими – первокурсники для него слишком невежественные.
Судя по его словам, старшекурсники тоже на уроках больше ушами хлопали: в некоторых вещах Сев разбирался лучше их. В зельях и темных искусствах, например. Литературы у нас дома много, кое-то Сев явно читал и без моего ведома. Вроде я должна была радоваться – а меня грызло смутное беспокойство. Вспомнился Риддл, окруженный свитой почитателей. Я этого хотела? Я хотела, чтобы Северус стал великим волшебником и превзошел Риддла.
Только я подумала про Риддла, как Сев тоже про него вспомнил:
– Мама, ты про Лорда Волдеморта что-нибудь слышала?
Я насторожилась:
– Откуда мне слышать? К нам в аптеку он не заходит. Магглами не интересуется, так что здесь ему тоже нечего делать. Да и не до того мне. А что?
– А у нас говорили, что магглами он как раз интересуется. Что он хочет сделать так, чтобы магглы знали свое место. И в газетах пишут...
Я от всей души понадеялась, что энтузиазм в голосе ребенка мне только послышался.
– Мне не хотелось бы, чтобы ты встал на его сторону, Северус.
– Почему, мама? – с искренним непониманием спросил Сев.
– Потому что ты выше того, чтобы за кем-то идти.
Он молча кивнул, а потом сказал, что ему пора спать, и ушел. А я осталась. И мне было не до сна...

***
До конца учебного года я получала, в основном, письма-близнецы: учеба, Лили, лидирующий в традиционном межфакультетском состязании Слизерин, победы в квиддичных матчах (к квиддичу ребенок относился вполне равнодушно даже в качестве зрителя, но за честь факультета болел, как и подобало слизеринцу). И все-таки, когда в конце июня я встретила Сева на платформе, – даже там, в привокзальной суете, в толпе встречающих, меня кольнуло незнакомое прежде чувство. Что-то было не так. Сев казался повзрослевшим, слишком серьезным и – немного чужим. Или мне это лишь показалось? Ведь никогда прежде он не уезжал от меня... так надолго.
На летних каникулах Северус устроился помогать мне в аптеке. Я предложила ему на это время переселиться в Косой переулок, чтобы не аппарировать туда и обратно каждый день, но он отказался. Ради Лили, конечно, из-за чего бы еще? Ее бы жить с нами не отпустили (и прекрасно!), да и она сама не хотела бросать семью, как сказал мне Сев. И прибавил:
– Не понимаю, почему она так к ним привязана – они же магглы. А Петунья и вовсе дура.
Только вернувшись домой, Северус обрадовал меня известием, что Слизерин завоевал кубок по квиддичу и победил в межфакультетском соревновании. И тут же добавил:
– Жаль, что Лили не у нас!
– Сев, что ты несешь? Как бы она могла к вам попасть? Грязнокровок в Слизерин отродясь не принимали!
– Не грязнокровок, а магглорожденных!
– Какая разница?
– Большая! А какая разница между магглорожденным и полукровкой? Меня же приняли!
Вот тут как раз не просто большая разница, а огромная. С дракона размером. И Севу я ее неоднократно объясняла. И он ведь понимал! Но все, что он знал, к его обожаемой Лили не относилось. Он даже мог признать вред грязнокровок для магического сообщества... Теоретически. Но только не конкретной реальной Лили. Как мне это не нравилось!
С Лили они по-прежнему были неразлучны, хотя и продолжали спорить. Главной темой для споров было соперничество факультетов, а также гриффиндорцы Поттер и Блэк, которые не сходили у Сева с языка – так же, как и Лили. Ревновал он ее к ним, что ли? Грязнокровку – к чистокровным! Глупо... Хотя... может быть, и не так уж глупо: всем известно, что гриффиндорцы никакого понятия о чистоте крови не имеют, какого бы рода они ни были.
Блэков мы ближе к концу лета встретили в Косом переулке. Гордые аристократы снизошли до того, чтобы самим ходить по магазинам, потому что книги, весы, котлы и ингредиенты для зелий можно заказать совиной почтой или послать за ними домашнего эльфа, а вот волшебную палочку требуется покупать лично. Даже Блэкам. В этом году у них поступал в Хогвартс младший сын – ради него они и явились. Я узнала Вальбургу исключительно по выражению лица – больше ни по чему ее узнать было невозможно. Старше меня всего на два года, а выглядела лет на пятьдесят, не меньше. И за те полминуты, что я ее видела, она два раза успела обозвать Ориона – тупым пнем, а Сириуса – позором семьи. Сев с «позором семьи» обменялись взглядами, которых я не поняла. Я уже собралась было потребовать объяснений, но отвлеклась на младшего Блэка. Регулус по сравнению с остальным семейством выглядел более чем прилично, и я сказала сыну, что хоть этот поступит туда, куда положено. Сев молча кивнул. Блэки (если не считать единственного взгляда на Сириуса) его не заинтересовали, он кого-то высматривал в толпе. Наверное, однокурсников. А когда высмотрел, попросил у меня разрешения отлучиться и посидеть с ними в кафе-мороженом. Я, конечно же, отпустила: пусть общается, не только же с Лили ему дружить! И где еще им на каникулах встречаться, как не в Косом переулке? Не домой же их приглашать!

***
Тобиас был только рад, что мы пропадали целыми днями. Он починил наконец-то свою машину, пока Сев был в Хогвартсе, и решил, что нас к ней лучше близко не подпускать. Я с мужем была полностью согласна.

***
Первого сентября, провожая ребенка на второй курс, я с любопытством приглядывалась к мальчикам, с которыми Сев здоровался на платформе. Высокие и низкие, худощавые и коренастые, изящные и угловатые, красивые и не слишком – и все очень уверенные в себе. Слизеринцы! Многие были старше Сева, но он держался с ними на равных. Все – как в прошлом году: толчея, гам, предотъездная суматоха... Только вот тогда я чувствовала волнение и радость Северуса, а теперь – напряженность. Но второй год – он ведь всегда сложнее первого!
Второй курс миновал под девизом: «Нет новостей – хорошие новости». В редких письмах Лили Эванс потеснили сожаления о том, что гриффиндорца Поттера взяли в квиддичную команду. Первая же игра сезона закончилась победой Гриффиндора – и размолвкой между Северусом и Лили: она болела за Гриффиндор, а Сев решил, что ей нравится Поттер. Дети...
Собственно, меня-то не волновали ни Гриффиндор, ни квиддич и ни Поттер. А вот это «чуть не поссорился» выбило из колеи основательно: в глубине души я все надеялась, что они расстанутся. Может, хоть этот Поттер поспособствует?
Еще Сев писал о том, что Регулус Блэк действительно поступил на Слизерин и оказался – в отличие от старшего братца – вполне приличным человеком; и они почти подружились. Почти – потому что первым своим другом Северус все равно считал Лили и право называться этим словом никому бы не уступил. С кем Сев еще сошелся на факультете, он не сообщал, а я не спрашивала. Его бесполезно спрашивать, пока сам не расскажет. Пусть он лучше с Регулусом дружит. Надеюсь, тот не такой недотепа, как его отец.
Квиддич-учеба-Лили: эти темы в разных вариациях заполнили весь второй год – с перерывом на Рождество и летние каникулы, которые Сев опять провел в Косом переулке, пропадая то у меня в аптеке, то в книжном, то на встречах с друзьями. Ну – и с Лили дома; куда ж без нее?

***
На третьем курсе тон писем Сева резко изменился. Нет, они не стали чаще или подробнее, но теперь он больше интересовался моими делами, чем писал о своих. Исчезли упоминания о друзьях, и о Лили – тоже, но когда я с надеждой поинтересовалась, не поссорились ли они окончательно, Сев разубедил меня коротко и энергично. Теперь он расспрашивал меня о таком, что раньше ему просто не приходило в голову: например, верю ли я в пророчества? Это у них начались прорицания. А как же не верить, если он и родился по астрологическому расчету? Хотя ему я, понятно, этого не написала. Объяснила, что тут, как и всегда у волшебников, все зависит от силы конкретного мага и еще очень от многого. На самом-то деле я этот момент упустила: мне тоже не пришло в голову протестировать Сева на способности к прорицаниям. А вдруг у него и к пророчествам способности есть? Оставалось надеяться на то, что этому ребенок в школе научится. А еще из писем пропали всякие упоминания о Слаг-клубе. Это их декан собирал на вечеринки подающих надежды молодых волшебников. Сев поначалу много писал о том, кого приглашали и что там было, – со слов приглашенных, конечно. А тут вдруг – как отрезало. Причину я поняла зимой, когда вытрясла-таки из Сева, что его на эти вечеринки не приглашали. «И не надо, – равнодушно заявил он. – У нас – своя компания». «А... Лили?» – осторожно спросила я. «А она сама не пошла!» На этом я прекратила расспросы и отправилась на кухню выпить чего-нибудь успокоительного. А когда успокоилась, поняла: что – Лили? Лили – диковинка: талантливая грязнокровка. А Северус, конечно, сильный маг, но для него-то – что в этом особенного? Небось смазливая мордашка Лили декану дороже, чем мозги, не упакованные во внешность успешного красавчика. Все они, мужчины, такие!
Когда я посетовала на это Тобиасу, он меня не поддержал:
– А что я тебе говорил? Ходит черт знает в чем, с немытой головой – а ты еще удивляешься, почему от него шарахаются!
– Сам не Аполлон! – огрызнулась я.
Хотя, если честно, то насчет головы Тобиас был прав: волосы у нас с Севом были одинаково проблемные, и Сев просто зверел от необходимости отвлекаться от дела на частое их мытье. Да и я забывала – не только напомнить ему, но и вымыть сама. Но ведь главное – не то, что снаружи, а то, что внутри! А если Слагхорну важнее внешний вид, то это его самого характеризует не лучшим образом. Меня он тоже в клуб любимчиков не приглашал, но я от этого абсолютно не страдала.
И когда Сев приезжал на каникулы, все равно ничего было не понять. И зимой, и летом тоже. Они с Лили обсуждали школьные дела, не стесняясь меня и Тобиаса. Героями их обсуждений были в первую очередь Поттер и Блэк, но встречались и новые имена, в том числе мне знакомые:
– Твой Блэк слишком много о себе воображает! Подумаешь, красавчик! Что ж, если смазливый и не последний дурак, да еще из древнего рода, так ему школьные правила не писаны?
– С чего ты взял, что он мой?
– С того, как ты смотрела на него перед отъездом!
– Перед отъездом ты мне говорил, что я смотрю на Поттера!
– И на Поттера тоже, да! На обоих!
– А что, твой Эйвери лучше? Думаешь, я не знаю, кто перед квиддичным матчем нашего вратаря заколдовал? И все равно ничего не вышло!
– Откуда ты знаешь? Поттер натрепал? Больше слушай своего Поттера!
– Да не нужен мне твой Поттер, отстаньте от меня все!
Мне было смешно, а Сев, похоже, искренне переживал из-за неизвестного мне Поттера. Меня же больше интересовал Эйвери: не сын ли он того самого Эйвери из риддловской компании?
Впрочем, даже если сын – ничего удивительного, не у меня же одной ребенок, а где же нашим детям учиться, как не в Слизерине? И с кем Севу дружить, как не со слизеринцами? Не с Поттером же!
Все же Эйвери и Риддл встревожили меня, и я, хоть и предупреждала уже однажды Сева насчет Волдеморта, повторила предостережение. И тут мой ребенок взорвался – благо, отец был в гараже. Сев в красках расписал мне, какой негодяй Поттер и вся его компания и как они достали всех слизеринцев, включая Сева, и что слизеринцы сделают с Поттером и его гриффиндорскими прихвостнями – дай только срок! И не только с гриффиндорцами. Правда, он сейчас еще маленький – но к пятому курсу он будет посвященным. Ему уже пообещали. А заметили уже на первом курсе – тогда же и в компанию приняли. И он, Сев, расквитается со всеми своими обидчиками. Тут Северус взглянул мне в глаза и твердо закончил:
– И с твоими тоже.
– Но папа никогда нас не обижал! – вырвалось у меня.
– Да? – только и спросил Северус. – А мне кажется, нас многие обижали. Все эти магглы... – Он с такой брезгливостью – даже не ненавистью произнес это слово...
– Сев!
– Они заплатят, – жестко произнес Северус.
Я не могла поверить, что это говорит мой ребенок. Я никогда не учила его – этому! Я никогда не хотела для него – этого...
– Северус, это недостойно!
– Недостойно – кого, мама? Идти за Темным Лордом – честь для любого волшебника. А тем более – для полукровки.
Я не выдержала:
– Он сам полукровка, твой Лорд!
– Тем более, мама. Ты знаешь, кто будет с нами? То есть – с кем буду я? Там Блэки – Беллатрикс Блэк, а еще Люциус Малфой – тот самый Малфой, наш бывший староста. Блэки и Малфои – цвет магической Британии...
Ага, цвет... Пустоцвет близкородственный! И Сев – рядом с ними... Да если бы – рядом! Он же на них работать будет... И я должна просто слушать, как мой сын поет с чужого голоса? Где и что я упустила? Мальчик мой, разве я рожала тебя – для такого?!
– Эйвери, Мальсибер... – перечислял Сев. – Розье. – Он понизил голос и оглянулся на дверь. – А Белла уже приняла Метку! Я сам видел. Она показывала.
– Где?
– Вот здесь, – Сев вытянул руку и ткнул пальцем в пока еще чистую, слишком бледную кожу.
– Где показывала? Она ведь уже не учится.
– А! Мы в Хогсмиде собирались.
Так вот в чьей компании я видела Сева в Косом переулке, когда однажды ушла с работы раньше обычного, а они группой выходили из кафе...
– А в Косом переулке тоже были они? Это к ним ты ходил на встречи, а вовсе не к твоим однокурсникам?
– Однокурсники там тоже были! – возмутился ребенок.
– А те, которым за двадцать?
– Так это же Белла и была. И ее муж, Руди.
– Сев, я тебе запрещаю!
– Сейчас – да. Меня сейчас и не возьмут, мне только четырнадцать. Но в семнадцать никто ничего не сможет мне запретить. Мама... я не хочу делать это наперекор тебе, но, если не получится иначе, сделаю. Ты сама меня учила, что надо уметь добиваться своего.
Так ведь своего, а не чужого!
– Ты не пойдешь к ним. Сев... – я полностью отдавала себе отчет в том, что скатываюсь до банального шантажа. – Сев, ты меня любишь?
Мой мальчик усмехнулся, горько и снисходительно:
– Мама! Ну что ты – как маленькая... Так надо, понимаешь?
Я не понимала. В чем я ошиблась? Чего не хватило? Что оказалось не так?
Я слушала сына – а слышала, как трещала, разрушаясь и погребая меня под обломками, так тщательно просчитанная конструкция моего эксперимента. И еще сверху сыпались тяжелые и холодные слова моего ребенка:
– Я должен, мама! При чем тут любовь?