Глава 1Ты говоришь, а ветер стонет в деревьях,
И шар земной из-под ног уплывает.
Наверное, пройдёт какое-то время
Прежде, чем я всё осознаю.
…
Упавшие в воду мосты однажды
Исполнят неосуществимое.
Под пеплом опять прорастают цветы
И Солнце встаёт над руинами...
Fleur
Пролог. После победы.
“… Мы победили. Вчера. Как глупо, оказывается, звучит эта фраза: вчера мы победили.
Как будто, говоришь о том, что «вчера я купила себе новое платье», или «вчера была отличная погода»…
Волан-де-Морт был убит. Всё закончилось.
Как-то удивительно пусто в душе….
…
В первый момент было лишь ликование, но потом… Потом, когда я огляделась, стало трудно дышать… раненые, мёртвые, безутешные живые… Боль, боль, боль… Кругом столько боли… Я хочу убежать куда-нибудь далеко, чтобы никогда больше этого не видеть… Не видеть гробов и плачущих родственников погибших, не слышать дежурные слова соболезнования… Но я должна быть здесь… Ведь есть люди, которым тяжелее, чем мне. И я должна быть рядом с ними…
…
Я просто хочу убежать…”
Из дневника Гермионы Грейнджер.
* * *
1. Джинни
Было почти светло. Джинни сидела на подоконнике высокого стрельчатого окна в коридоре пятого этажа и смотрела на рассвет. Нельзя сказать, что это зрелище как-то задевало её сознание. Она не испытывала, ни присущего ей в такие моменты, благоговения при виде рождения нового дня, ни какого-то душевного трепета. Это было просто созерцание. Она даже не видела этого рассвета.
Девушка устало закрыла глаза, прислоняясь затылком к холодной каменной кладке. Но полной темноты не получилось. Под веками то и дело вспыхивали разноцветные искорки. Переливы цветов: красного, зелёного, и снова красного, и опять зелёного…
А сознание отчётливо и отрешённо давало всем им название…
Stupefy! И крик, отчаянный, крик человека, внезапно ставшего беспомощным. Даже неясно чей это крик: друга или врага…
Avada Kedavra! Глухой звук падения. И луч, который проходит на волосок от твоего собственного плеча.
Сектумсемпра! Кровь… Много крови… Разве есть столько в человеке?
И красные-красные розы, как лужицы крови. Свежая кровь на свежей могиле. Рыдающая навзрыд мама и отец, у которого нет сил, даже чтобы заплакать. И она сама, еле стоящая на ногах. Если бы не Билл, обнявший её, Джинни, наверное, упала бы. Но она стоит и смотрит. Смотрит и не плачет. А солёные и горячие слёзы Билла каплями кислоты падают ей на шею, разъедая кожу, проникая глубоко-глубоко… до самого сердца, сжигая, растворяя его нестерпимой болью…
Ветер усилился. На подоконнике было холодно, но Джинни не торопилась уходить. Идти никуда не хотелось. Не было сил видеть… Мать, отца, братьев, Гермиону… Даже Гарри. Не было сил быть слабой.
Девушка плотнее закуталась в мантию и продолжала смотреть на уже почти поднявшееся над горизонтом солнце.
- Джинни? – тихий шёпот совсем рядом.
- Да?
Джинни не нужно было смотреть, она и без того смогла бы узнать этот голос из тысячи.
Но ответа не последовало.
- Гарри? – девушка оторвалась от созерцания рассвета и повернулась к парню, застывшему чуть в стороне от разрушенного окна, на подоконнике которого она сидела.
Вид у него был довольно измученный. Бледное лицо, синяки под глазами… Наверняка, ночь у него была не менее изматывающая, чем у неё. Что видел он, запертый в плену своего сознания и чувства вины?...
Её вопросительно-отрешённый взгляд словно вывел Гарри из оцепенения.
- Джинни, - он подошёл к девушке и накрыл её онемевшую кисть своей ладонью, - не сиди здесь. Ты замёрзнешь.
Джинни снова закрыла глаза. Как же он не понимает? Не понимает, что больше всего на свете она хочет замёрзнуть. Застыть, чтобы ничего больше не чувствовать.
В ответ девушка лишь отрицательно покачала головой.
- Так нельзя, - с отчаянием в голосе, - мы должны жить! Жить. Понимаешь, Джинни? Жить и помнить…
Джинни открыла глаза взглянула на парня. О, Мерлин! Гарри! Кого ты пытаешься убедить? Меня… или себя? У тебя нет надежды, Гарри. У надежды всего магического мира больше нет надежды. Как страшно…
Джинни отвернулась и снова посмотрела в окно: на спокойную гладь озёрной воды, на розовато-голубое небо. Она должна была собраться с силами. Должна была найти их в себе. Должна была сама поверить в то, что собралась сказать. Должна была, чтобы убедить в этом его.
Девушка, глубоко вздохнув, повернулась к Гарри, взяла его холодными пальцами за плечи и заговорила, упрямо и твёрдо глядя ему в глаза:
- Да, Гарри, ты прав. Мы должны жить. Мы должны перестать бояться. Мы должны любить и помнить. Помнить хорошее, а не свои страхи. Мы не должны запираться в себе и сжигать душу в пламени своей вины. Всё случилось так, как должно. И я верю… - голос её осёкся, Джинни сглотнула ком в горле и прошептала, опустив руки и снова глядя в окно, - верю в то, что всё будет хорошо.
«… Сегодня ночью проснулась от собственного крика. Мне опять снилось, что Лаванду кусает оборотень, что я не успеваю… Мне снился её крик… Мне снились безжизненные лица, много лиц… И я в ужасе узнавала в них знакомых, друзей, родных… А голос в голове твердит: «Убиты, убиты, убиты…»…
Подушка вся промокла от слёз. Рядом сидела Джинни и гладила меня по голове, что-то тихонько нашёптывая. Говорила, что всё кончилось, что теперь всё будет отлично, просто замечательно…
Потихоньку сон отпускал меня… Я посмотрела на Джинни. Она плакала. Плакала и даже не вытирала слёз. Смотрела мне в глаза и плакала.
Я чувствовала, что это неправильно, что это я должна её утешать.
Я чувствовала, что нужна. Не только ей. Я должна быть сильной…
Я должна остаться здесь.
… »
Из дневника Гермионы.
Глава 2. Нити прежней жизни. Гермиона.Всё залеплено штукатуркой,
Замазано свежей краской,
Проведено много мелких работ.
Как вернуться в другую жизнь,
Которая кажется сказкой,
Когда всюду прошёл ремонт?
Flёur
«Мир изменился. А мы почему-то - нет. Гарри всё так же воюет, Джинни ждёт его, Рон ему помогает, я помогаю Рону… Родители по-прежнему не видят меня месяцами. Луна, как и прежде, живёт в своём выдуманном мире. Невилл по-прежнему пытается казаться лучше, чем он есть на самом деле. Малфои корчат из себя аристократов, блюстителей чистоты крови и фамильного состояния.
Как будто и не было триумфальной победы, как будто ничего не изменилось…
Только вот Гарри не замечает, что воюет уже сам с собой. Джинни не понимает, что ожидание стало смыслом её жизни, Рон - что не помогает Гарри, а своим сочувствием и пониманием лишь еще больше ввергает его в пучину отчаяния и вины. Луна не замечает, что мир реальный и её мир – не совсем одно и то же. Невилл никак не может понять, что быть лучше, чем он уже есть, невозможно. А я… Я не знаю, что мне делать, чтобы всё это прекратить… »
В глазах плясали разноцветные огоньки. Проклятая лампа под зелёным абажуром! От неё уже по ночам сняться кошмары с участием незабвенного Тёмного Лорда и одного, самого популярного, непростительного. И какой идиот придумал, что зелёный – приятный для зрения цвет?
Гермиона раздражённо швырнула ручку на стол и с силой начала тереть веки.
Статья не писалась. Вот уже вторую неделю девушка пыталась вымучить из себя хотя бы строчку, но, увы, не могла. Может, прав был отец, уверяя, что журналистика – не её дело?
Девушка усмехнулась. Почему-то не к месту вспомнился профессор зельеварения. Северус Снейп. Как часто он любил повторять, что она бездарность. Однако, подумалось Гермионе, по зельеварению у неё высшие баллы.
Девушка протянула руку и погасила надоевший до чёртиков зеленоватый свет. В комнате воцарился спасительный полумрак. От открытого окна дуло. Ветерок нёс слабый аромат зацветающего жасмина и заливистые трели какой-то птицы.
Откинувшись на спинку стула, Гермиона через окно окинула взглядом лужайку. Окна их с Роном спальни, расположенной на первом этаже, выходили на дорогу. Видна была лужайка перед домом, калитка и дорожка из жёлтого песчаника, ведущая к крыльцу.
Гермиона ждала. Рон опять задерживался. Видимо, не один. Видимо, снова с Гарри. Девушка вздохнула, прикрыла глаза и начала напевать какой-то полузабытый мотивчик.
Как ей всё это надоело.
Пятница. Сегодня была пятница. А значит…
Неожиданно ухнула сова. Гермиона вздрогнула и открыла глаза. На столе сидел Людвиг. К его левой лапе был небрежно привязан маленький кусочек пергамента. Надо полагать, от Рона. Поморщившись от досады, Гермиона отвязала послание.
- Спасибо, Людвиг, - она погладила филина по голове. – Ты можешь отдохнуть. Ответа не будет.
Людвиг благодарно ухнул и вылетел в окно. Прошлым летом, когда молодожёны переехали в этот дом, Рон и Гарри устроили на чердаке что-то вроде совятни. Теперь Людвиг и Сычик, миниатюрная сова Рона, могли улетать на охоту и возвращаться когда им заблагорассудится.
Гермиона развернула записку. Одна корявая строчка. Писали явно в спешке… Ну, спасибо, хоть вообще вспомнили.
«Милая, мы с Гарри в Дырявом котле. Вернусь поздно. Не жди. Ложись спать. Рон»
Ну что ж… Что и следовало ожидать. Так повторялось каждую неделю. Всё то время, пока её муж и Гарри обучались в школе при аврорате. Теперь они всю ночь будут пить огневиски. А под утро Рон растрёпанный и уже трезвый явится домой, быстро поцелует её в щёку и ляжет спать, пытаясь забыть всё, что говорил ему ночью Гарри. Гермиона же, в очередной раз поморщившись от запаха спиртного, тихонько выйдет из комнаты, прикрыв за собой дверь, пойдёт на кухню и будет готовить завтрак. Затем присядет к столу с «Ежедневным пророком» и постарается чтением вытеснить из головы воспоминания о лице Рона, когда он появляется после подобных ночей на пороге их спальни. Около двух часов дня Рон проснётся, рассеянно съест поданный Гермионой то ли завтрак, то ли обед, возьмет со стеллажной полки книжку «Защитная магия. Расширенный курс», сядет в мягкое плюшевое кресло у окна и начнёт перелистывать страницы, совершенно не вникая в содержание, думая о чём-то своём… И бесполезно спрашивать его о чём. Гермиона уже пыталась. Не раз. Рон лишь что-то неразборчиво мычал в ответ. А если она начинала настаивать и пытаться выпытать у него информацию, он срывался. Орал, что она зануда и цепляется совершенно без повода. Хватал с вешалки куртку, хлопал дверью и у калитки трансгрессировал.
Поэтому чаще Гермиона просто оставляла его сидеть в кресле, а сама тащилась в спальню, садилась за письменный стол и пыталась писать. Пробные статьи, рецензии… Выходило ужасно. Точнее, не выходило совсем. Вот, например, уже вторую неделю она безрезультатно билась над статьёй к очередной годовщине победы. Казалось бы, что сложного? А вот не получалось… Не получалось ничего с тех самых пор, как она решила стать журналисткой и через печатное слово нести просвещение в массы и бороться за права угнетаемых магических существ. Может и правда, журналистика - дело не её жизни?
Гермиона встала со стула, потянулась и захлопнула окно. В комнате сразу стало оглушительно тихо. Девушка взяла со стола палочку и переложила её на прикроватную тумбочку. Раздевшись, она небрежно бросила платье на стул и, забравшись под одеяло, устало закрыла глаза. В комнату бесшумно скользнул Живоглот. Мурлыча, забрался на кровать и свернулся в ногах у Гермионы тёплым пушистым клубком.
Сон не шёл. Под веки словно песок насыпали – сказывалось напряжение последних часов. Мысли вились беспокойными стайками, путаясь и перебивая друг друга.
Как так получилось? Ведь, казалось бы, после Победы их всех ждало светлое и радостное будущее. А вместо этого…
Да, они с Роном поженились. Год назад. Но что же это за семейная жизнь? Вечно отсутствующий муж и вечно раздражённая неудачами жена? Гермиона училась в академии гуманитарных наук. На журналиста. Как она туда попала? Теперь она и сама, пожалуй, не смогла бы ответить. Может, это вечная привычка искать более сложные пути к осуществлению простых планов? А теперь она была измотана до такой степени, что что-либо менять просто не было сил. Намного проще было смириться с существующим положением дел. А что есть? Журналист из неё не вышел. Это стоит признать. Это факт.
Гермиона снова поморщилась, как от зубной боли.
Рон… Его вечно нет. Учёба в школе Авроров тоже давалась ему нелегко. А тут ещё Гарри…
Гарри учился с Роном. И Гермионе порой казалось, что он стал её мужу ближе, чем она сама. Усмехнулась. По крайней мере, времени они вдвоём проводили точно больше. Встречались каждый день на занятиях, да ещё пятницы… По пятницам они напивались "в хлам". Вдвоём. И больше никого с собой никогда не брали. «Совместные попойки – отдых для души» - как шутливо любил говорить Гарри, появляясь по воскресеньям в их доме на обеде. Только вот Гермиона всё чаще замечала, что Рона эти «попойки» не радуют. Всё реже он возвращался домой весёлым. Всё чаще приходил либо растроенно-задумчивым, либо злым. В первом случае он тихонько садился в своё любимое кресло и что-то читал, лишь изредка о чём-то спрашивая, устроившуюся на диване Гермиону, во втором же… Когда он приходил раздражённым они ссорились.
Гермиона вздохнула и села на кровати, посмотрела в серый провал незанавешенного шторами окна с металлическим кругляшом ярко сияющей луны.
Они ругались. Гермиона и сама часто бывала в скверном настроении и не могла молча сносить несправедливые упрёки мужа. Тогда Рон в очередной раз хлопал дверью и уходил неизвестно куда. А она оставалась совсем одна в пустом и каком-то гулком доме. И долго плакала, сидя перед камином.
Гермиона тряхнула волосами, словно отгоняя надоедливую муху, откинула одеяло и поднялась с постели. Живоглот недовольно заворчал и, прыгнув на пол, тенью скользнул в коридор. Гермиона аккуратно застелила кровать и, надев домашний халат, включила ненавистный светильник под зелёным абажуром. Обмакнув перо в красные чернила аккуратно вывела: «Милый мой Рон» - рука дрожала, слёзы стояли в глазах, искажая написанные строки.
«Мы женаты всего год. Но что-то не так. Мы всё больше отдаляемся друг от друга. Ты уходишь не понятно к кому, я остаюсь одна. Рон! Мне тяжело! На моих глазах разрушается наш брак. Семья… Если она, конечно, когда-то была».
Гермиона покачала головой, перечитала и порвала написанное. Скомкала клочки.
Как же лучше сказать? Как выразить словами всё то, что накопилось на душе за эти почти четыре года мира? И дело даже не в них: ни в ней, ни в Роне, ни в других людях… Изменился окружающий мир. И надо было привыкать жить в этом новом мире.
Пока получалось плохо.
За окном медленно таяла луна. Растворялась кусочком рафинада в нагромождении подсвеченных солнцем облаков. Гермиона спала, уронив голову на скрещенные руки.
Проснулась она утром. Небо было затянуто низкими тучами, поливающими землю мутными струями. Было семь часов. Кровать нетронута – Рон до сих пор не пришёл.
Холодными коготками страх сжал сердце Гермионы. Она вскочила, схватила палочку… и тут в окно постучали. Девушка замерла посредине комнаты, боясь пошевелиться, опасаясь столкновения с тем страхом, что сейчас рос и креп в её душе. Стук повторился. Гермиона медленно, на негнущихся ногах, подошла к окну.
Через мгновение в комнату влетела белоснежная сова с эмблемой министерства. Мокрым взъерошенным комочком уселась на спинку кровати.
О, Мерлин! Только бы ничего серьёзного!
Трясущимися руками девушка отвязала от птичьей лапки послание. Развернула пергамент, несколько секунд непонимающе смотрела на строчки, написанные чёрными чернилами, снова и снова их перечитывая.
Выронив письмо, Гермиона бросилась во двор.
Камин был закрыт. Снимать с него охранные чары – лишняя трата времени.
Ливень захлестнул её, словно волной. Одежда сразу же промокла и прилипла к телу. Мокрая прядь непослушных волос упала на глаза.
Дёрнув калитку, чуть не сорвав её с петель, девушка выбежала на дорогу, развернулась и растворилась за сплошной стеной дождя.
От сильного ветра в спальне громко хлопнула незакрытая оконная рама. Стекло прозрачными льдинками посыпалось на письменный стол, смешиваясь с дождевой водой, разлитыми чернилами и кусочками смятого пергамента.
Вскоре дождь закончился. В кухне из старенького радиоприёмника сквозь треск и помехи раздавался голос солистки Ведуний. Кашляло и что-то тихо бормотало зеркало в прихожей. В спальне, на подушке в изголовье кровати, свернулся клубочком и тихонько посапывал пушистый рыжий кот. Маленький кусочек пергамента валялся на полу. Крошечное послание, всего одна строчка.
Шёл девятый час до полудня.
Глава 3. Отголоски. Рон.Сколько было уже боли? Сколько?
Горько… Каждый день так странно горько.
Но только роли не изменишь. И только…
Сколько будет ещё боли? Сколько?
Lumen
Сегодня настроение не заладилось с самого утра. Мерзкая погода. Промозглость и сырость Лондона заставляла редких прохожих ёжиться и плотнее запахивать плащи и куртки.
Рон стоял, задрав голову, и рассматривал низкое пасмурное небо. В этом грязном лондонском тупике прохожих не было. Это был совершенно ничем непримечательный городской тупик. Возможно, один из тысячи, а то и из миллиона, подобных.
Рон поморщился, взъерошил волосы, стряхивая с них капельки влаги, и достал из внутреннего кармана мантии палочку. Подойдя к центральной стене, коснулся ей нескольких валунов. Камни разошлись, образуя что-то наподобие арки. Под аркой угадывалась обычная деревянная дверь с ручкой в виде львиной головы. Рон шагнул под арку и потянул дверь на себя. Она, издав режущий уши вой, отворилась, открыв небольшой холл, в котором едва помещался стол и дежурный за ним.
Дежурный поднялся из-за стола протянул к Рону руку с зажатым в ней детектором лжи.
Рон вздохнул. Стандартная процедура, повторяющаяся изо дня в день на протяжении вот уже трёх лет.
Закончив проверку, дежурный записал что-то в своём журнале и лишь тогда поднял глаза и посмотрел Рону в лицо.
- Проходи.
Рон кивнул. Миновав следующую дверь, он оказался в полутёмном коридоре, по которому то и дело шныряли неразговорчивые и неулыбчивые люди с вечно озабоченными и какими-то усталыми лицами.
Смешавшись с общим потоком, Рон двинулся к лифту. Ему предстояло спуститься ещё на три уровня вниз – именно там находились учебные аудитории аврората.
Оказавшись на нужном уровне, Рон двинулся в самый конец коридора.
Пока он шёл к аудитории, где сегодня первым занятием была "маскировка", мысли его беспорядочно метались, перескакивая с одного на другого.
В памяти всплывало лицо Гермионы, как она расстроено поджимает губы, глядя на календарь, а потом на мужа. Рон понимал, что огорчена она не только тем, что происходит с ним, но и что у неё самой что-то не ладится. Только вот времени, чтобы узнать что именно происходит, у него почему-то не находилось.
Кто-то сильно толкнул его в плечо.
- Привет.
Рон повернул голову и наткнулся на насмешливый взгляд Гарри.
- Привет, - и слегка усмехнувшись, - как спалось?
Гарри помрачнел. Но только на мгновение. Он снова широко улыбнулся.
- Сегодня за мной бегали не два, а четыре Волан-де-морта. Правда, концовка не изменилась, и они снова истребили друг друга без какого-либо вмешательства с моей стороны.
- Тебе повезло, - Рон хмыкнул. – Ты получил в два раза больше удовольствия.
- Нда… - задумчиво протянул Гарри, потирая лоб, - хорошо хоть шрам так и остался в единственном числе.
Рон засмеялся.
- Для изображения четырёх подобных татуировок на твоём лбу просто-напросто не хватило бы места.
Коридор кончился. Толкнув тяжелую дубовую дверь, друзья вошли в аудиторию.
Перед тем, как занять свои места, Гарри снова толкнул Рона в плечо:
- Не забыл – сегодня пятница.
И подмигнув другу, уселся за свою парту.
Рон помрачнел.
Конечно, он не забыл. Достаточно было лишь взглянуть с утра на Гермиону, чтобы вспомнить.
От тяжёлых мыслей Рона отвлёк голос профессора Грин - их преподавателя по "маскировке".
Заскрипели перья, зашелестели листы пергамента. Начался новый учебный день.
________
Сегодня студенты освободились около шести часов. Довольно поздно.
Гарри догнал Рона уже у выхода, с беспокойством заглянул в глаза:
- Ты уйти хотел?
Рон через силу вымучил улыбку и нарочито бодро ответил:
- Что ты! – и скорчив шутливую гримасу, процитировал. – «Пятничные попойки – отдых для души».
Прозвучало фальшиво. Гарри это понял, а Рон понял, что Гарри понял.
Не сказав больше друг другу ни слова, они вышли на улицу. Прошли пару кварталов в тяжёлом молчании. С неба мелко моросило. Гарри опустил голову и думал о чём-то своём. А Рон злился. На себя. На Гарри. На всю жизнь.
Зачем в очередной раз пошёл на прописанный сеанс садомазохизма? Почему не отказался? Дома сейчас сидит совсем одна его Гермиона, расстроенная своими неудачами и его состоянием. Гермиона – человек, которому он действительно, по-настоящему, нужен. А он снова тащится с Гарри… Даже не так! Не «с Гарри», а «за Гарри». Рон снова тащился за ним, чтобы в очередной раз напиться до невменяемости и до утра слушать пьяную исповедь друга. От которой хочется завыть и побежать исповедаться кому-нибудь другому, чтобы сбросить хотя бы часть той тяжести, которая каждый раз с новой силой придавливает его. Каждый раз… каждую пятницу. Но никому не может Рон рассказать об этом. Гермиона? Нет, он слишком любит её. И не может подвергать её новым страданиям. Мукам совести. Свалить на неё тяжесть своей вины.
Рон мрачно усмехнулся. И откуда взялся такой пафос?
И вот он снова идёт на эту пытку. Притом, совершенно добровольно. Рон сжал кулаки.
- Дурак!
- Что? – Гарри остановился и испытующе уставился на Рона. – Что ты сказал?
Они стояли под вывеской паба. Даже не заметив, они всё же дошли до Дырявого котла. С неба сыпалась холодная водяная пыль.
- Повтори то, что ты сказал! – в голосе Гарри звенела плохо скрываемая ярость.
Рон хмуро смотрел на него исподлобья.
- Повтори! – они встретились взглядами: угрюмый и решительный – Рона, злой и ненавидящий – Гарри.
Рон сказал тихо, но отчётливо, чеканя каждое слово:
- Я говорю, что ты – дурак!
Глаза Гарри превратились в щёлки, он спросил холодно, спокойно:
- Отчего же? – Рон заметил, что друг сжимает в руке палочку.
- Потому что – дурак! – сказал он уже тише. - Потому что не хочешь отпустить прошлое и жить дальше. Потому что постоянно вспоминаешь о нём сам и напоминаешь другим. Потому что не можешь смириться с тем, что уже произошло. Потому что разрушаешь последнее, что у тебя осталось…
Гарри слушал, безучастно смотря куда-то в сторону.
- … потому что мучаешь мою сестру…
Гарри резко вскинул руку, схватил Рона за отворот мантии и приставил к горлу палочку.
- Да что ты знаешь об этом? – яростно прошипел он в лицо другу. – Я мучаю её? Я мучаю?! – он уже кричал, не замечая этого. – Я отпустил её! Ты знаешь, каково было мне?!
- Тебе?!! – воскликнул Рон и рассмеялся злым, издевательским смехом. – О, дружок, благодаря тебе, знаю!
Гарри отпрянул от него. Рон выхватил палочку и направил её на Поттера
- Ты! – крикнул, задыхаясь, Гарри. – Я думал, ты мне друг!
- А я думал, что ты любишь мою сестру!
Рон взмахнул палочкой. Из палочки Гарри вылетел красный луч.
- Протего!
У дверей трактира стояла профессор Грин и холодно смотрела на своих студентов.
- Поттер, Уизли. Я думаю, что улицы Лондона – не совсем подходящее место для выяснения отношений. Я не права?
Рон как-то сразу обмяк, словно выдернули какой-то стержень, на котором держалась его злость.
- Вы правы, профессор.
Он убрал палочку в карман мантии, взглянул на Гарри. Тот буравил его тяжёлым взглядом.
- Она ведь… любит тебя, - почти прошептал Рон, беспомощно глядя на друга.
Гарри ещё секунду смотрел, потом резко развернулся и быстро зашагал вниз по улице.
- Дурак… - пробормотал Рон, устало потирая лоб. – Спасибо, профессор, вы можете снять чары, я не кинусь за ним следом. Обещаю.
Часы над вывеской пробили девять.
______
Рон решил не идти домой. Не хотелось ещё больше расстраивать Гермиону, да и волновать. И ссориться больше тоже сегодня не хотелось. На душе скребли кошки. Нужно было успокоиться и поразмыслить над случившимся. Но прежде всего нужно успокоить Гермиону.
Рон покопался в карманах и достал обрывок пергамента. Извлёк из сумки перо и чернила. Сидя на корточках и положив к себе на колени сумку, нацарапал записку. Получилось довольно коряво. Мельком подумал о том, что Гермиона наверняка расстроится, решив, что он про неё забыл и вспомнил лишь в самый последний момент.
Рон свернул записку и вошёл в бар. Людвиг, филин Гермионы, сидел на жёрдочке за спиной бармена. Рон подозвал его и привязал к лапке послание.
- Отнеси, пожалуйста, Гермионе.
Филин ухнул и вылетел в окно. Вечерело. Солнце садилось, но из-за сгустившихся облаков этого не было видно.
Мерзкая погода. Мерзкий город. И жизнь какая-то склизко-мерзкая.
Рон ещё несколько минут постоял перед входом в паб, затем обмотал горло шарфом, спрятав в нём пол лица, и направился туда, куда шёл каждый раз, когда поругавшись с Гермионой хлопал дверью. К Джинни.
«…
Конечно, Джинни, в некотором роде, ближе Рону, чем я и Гарри. И в последнее время это всё заметнее. Несмотря ни на что, они всё же росли вместе. У них много общего. Возможно, даже гораздо больше, чем у меня и Рона…
И Джинни наверное понимает его… а я – нет…
Джинни и меня понимает…
Какая-то она усталая последнее время. Дёрганная и замученная.
Наверняка, опять Гарри. Зачем он так мучает и себя и её??
И Рона… и меня…»
Прошу вас, люди дочитавшие до сего момента, черкните пару строк в отзывах. Поверте, автору это очень важно.
Критика приветствуется.
Глава 4. Карточный домик. Джинни. These wounds won't seem to heal
This pain is just too real
There's just too much that time cannot erase *
Evanescence
Обои в тусклом свете пасмурного дня казались бледно-розовыми. Занавески колыхал едва уловимый ветерок. Джинни взмахнула палочкой и шторы бесшумно закрыли серый провал окна. Вставать не хотелось. Она просто не видела в этом смысла.
Выходной. Сегодня выдался выходной.
Вчера Сабрина – капитан команды, в которой играла Джинни – посмотрела на неё и вынесла вердикт:
- Тебе необходим отдых, иначе, я боюсь, ты просто свалишься с метлы.
Джинни пыталась возразить. Но Сабрина посмотрела на её исхудавшее лицо, на тени, залёгшие под глазами, и только нетерпеливо отмахнулась, велев не появляться на поле раньше, чем через два дня.
- В конце концов, на тренировках мы пока можем обойтись и без ловца.
Последние слова звучали как приговор. Поняв всю бесполезность сопротивления, Джинни устало махнула рукой и поплелась к раздевалке.
И что? Теперь она обречена на два ужасно тоскливых дня. Сабрина даже не подозревала, что девушку выматывает совсем не работа… Наоборот, работа помогала ей не вымотаться окончательно.
В висках закололо. Джинни со стоном поднесла к ним руки.
Чёртов, Гарри…
Нет больше сил бороться с его упрямством.
Он не хочет жить с ней. Не хочет на ней жениться. Не хочет их общих детей.
Не хочет пускать её в свою жизнь.
С тех пор, как выкинул её оттуда после шестого курса.
Чертыхнувшись и сев на кровати, Джинни с ненавистью оглядела комнату. Эта комната была неизменным и постоянным свидетелем её всё нарастающего с каждым днём отчаяния, её слёз, депрессий и истерик…
Места в комнате было совсем мало. Едва-едва поместилась кровать, кресло, да небольшой бельевой шкаф в самом углу, напротив двери. Под потолком висел пыльный никому ненужный плафон с ввёрнутой электрической лампой. Квартирка располагалась на пятом этаже в обычном маггловском доме, поэтому электричество здесь существовало. Но Джинни почему-то предпочитала свечи. Возможно, в силу сентиментальных воспоминаний о Хогвартсе и ежедневных обедах в Большом зале, а, может, просто её глаза раздражал яркий свет маггловских светильников.
Никаких хороших воспоминаний, связанных с этой квартирой на Торнфилд-стрит, у девушки не было. Переехав сюда сразу после окончания школы, она, возможно неосознанно, сделала из неё всего лишь временное пристанище. Не позаботившись ни об отделке, ни о прочих мелочах, которые создают в домах, пусть самых бедных и старых, хоть какое-то подобие уюта. Такие действия с её стороны были легко объяснимы. Квартирка была очень маленькой: всего одна комната, да кухня с ванной комнатой – и совершенно не рассчитана на двоих. Тогда как Джинни в скором времени планировала жить с Гарри, поэтому рассчитывала на то, что он позовёт её переехать к нему, или предложит им вместе снимать какой-нибудь маленький домик в пригороде.
Но, увы, ничего подобного не произошло. Гарри, как и прежде, когда она училась в школе, ограничивался редкими визитами, иногда оставался на ночь, но не более того. Ни о каком переезде, даже ни о каких нормальных отношениях и речи не было.
Джинни осела в этой крохотной, мрачной квартирке. И с каждым прожитым днём в ней нарастало отчаяние. Отчаяние, что она не в силах что-либо изменить.
Джинни продолжала растирать гудящую голову.
Чёртов Гарри.
Она уже почти ненавидела его. За грустные взгляды, что он порой бросал на неё, за редкие визиты, за молчаливость, за нежелание быть с ней честным. За нежелание просто быть с ней. Рядом. Вдвоём.
И вместе с тем, Джинни отчаянно боялась лишиться даже этих крох счастья: скоротечных встреч с ним, редких минут ласки, его поцелуев, объятий… Поэтому была не в силах изменить что-либо, чувствуя, что мир её находится в хрупком равновесии и стоит его только чуть-чуть подтолкнуть, как он рухнет, разлетится вдребезги.
Чёртов Гарри! В какую же изощрённую ловушку она попала.
И как же ей теперь выбраться?
Голова разболелась невыносимо. В глазах запрыгали разноцветные пятнышки. Джинни поднялась, и, слегка покачиваясь, побрела в кухню за микстурой.
День был какой-то серый. Ничего не хотелось.
Проглотив две ложки противной болотного цвета жидкости, Джинни уронила голову на подушку и провалилась в забытье.
Открыв глаза, долго не могла понять, что же это так трезвонит у неё в голове. Просунувшись настолько, что начала соображать, поняла, что звонок.
Джинни совершенно этому не удивилась. Соседями у неё были довольно милые магглы: молодая семейная пара и суетливая, не в меру говорливая старушка. Старушка жила совсем одна и потому частенько забегала к молодой рыжеволосой девушке. Порой жаловалась на неспокойных соседей сверху и угощала Джинни фруктовым джемом, который варила в свободные от вязания часы.
Джинни поднялась с кровати, потянулась – голова совсем прошла – и направилась в тесную тёмную прихожую. Бегло бросила взгляд в сторону кухни: окно было затянуто чёрным полотнищем неба. Наступил вечер.
Щёлкнул замок. Дверь распахнулась. И первое, что девушка увидела, был красный луч, бьющий её в грудь, куда-то в область сердца. Она ещё успела проклясть себя за беспечность – палочка так и осталась лежать на прикроватной тумбочке – прежде чем разум рухнул в чёрный провал беспамятства.
- Как мило, друг мой, и что же дальше?
- Жди, пока эта сука придёт в себя! А потом Круциатус сделает своё дело.
- Ждать? А что если эту маленькую рыжую шлюшку захочет навестить кто-нибудь из её дружков?
- Ты совсем дура?! Ты слышала, что сказала нам та старуха, которая живёт по соседству: к ней почти никогда никто не приходит! А если и придёт, то просто подумает, что нет никого дома и всё!
Голоса резали слух и кололи сознание миллионами крошечных иголок. Глубокий женский голос поминутно прерывал визгливый мужской. Они о чём-то спорили. И нетрудно было догадаться, что предметом спора была именно Джинни. Девушка лежала в неудобной позе, лбом больно упираясь в пол, на губах был привкус чего-то солёного… Но подвижность постепенно возвращалась к ней.
- … а потом можно просто прикончить её! – визгливый голос сорвался и девушка почувствовала, как её слегка пнули под рёбра, словно явно указав на предмет разговора.
- Нет, что ты… – женский голос звучал вкрадчиво. - Убить её просто – это совсем неинтересно.
- Хм, да? – уже совершенно спокойно. – А что ты предлагаешь?
- Что? А ты сам…
Голос оборвал еле слышный стук в дверь. Новый страх на мгновение парализовал Джинни. Рон! Сегодня пятница, а значит, Рон, скорее всего, придёт к ней! Нужно что-то делать… Но что?!
Кто-то, тяжело ступая, прошёл в прихожую. Скорее всего, мужчина. А значит, у неё появился шанс.
Джинни слегка повернула голову и открыла глаза. Комната была освещена единственной свечей, стоявшей на прикроватной тумбочке. По стенам разбегались огромные тени. Тонкий силуэт, закутанный в чёрное, маячил в проёме двери, наполовину скрывшись в прихожей. В квартирке стояла тишина. Девушка стала лихорадочно осматривать комнату, пытаясь в полутьме найти свою палочку. И, о чудо! Она увидела её совсем рядом с собой! Палочка лежала в тени возле тумбочки. Невероятно, как они не забрали её сразу же, как оглушили Джинни? Руки девушки были связаны за спиной, а ноги перехвачены в лодыжках и под коленями толстыми ремнями. Но ей нужно всего лишь немного подползти…
Стук повторился. Залязгали замки на входной двери. Отчаяние придало Джинни сил. Она резко села. В это же мгновение фигура в чёрном метнулась от двери к шкафу. Из прихожей послышались звуки непонятной возни. Что-то тяжёлое упало на пол. Джинни рванулась изо всех сил, потянулась кончиками пальцев к своему оружию. Дальше всё для неё слилось в сплошную полосу...
В комнату ворвался высокий человек, в свете свечи огненно полыхнули рыжие волосы. Девушка взглянула на него и на мгновение замерла, встретившись с ним глазами. Рон! Сердце её трепыхнулось от радости. Но краешком глаза она увидела, как женщина в чёрном стремительно выскакивает из-за шкафа, вскидывает палочку, целясь в её брата. А Рон в каком-то исступлении смотрел на сестру и только на неё. Поднял палочку, что-то прошептал, и Джинни почувствовала, что верёвки больше не держат её. Она хотела крикнуть, предупредить Рона, но ни звука не вылетело из её рта «Силенсио!» - мелькнуло в голове у девушки.
Комнату огласил другой крик:
- Сектумсемпра!
И в тот миг, когда из тела Рона брызнула кровь, и он стал мягко, словно во сне заваливаться назад, пальцы Джинни наконец-то коснулись палочки. Пред глазами полыхнул красный луч, прошедший на волос выше её плеча. Джинни подняла полные ненависти глаза и встретила насмешливый взгляд тёмных глаз. На мгновение её как будто парализовало, она позабыла о стиснутой в руке палочке… И новый красный луч ударил её в грудь. В голове завертелась разноцветная карусель, а потом стало темно и тихо.
*Будут казаться вечными эти раны
А боль будет слишком реальна... Странно
И время не лечит...
От автора: никогда не думала, что буду клянчить, но... Люди! Пожалуйста, оставляйте отзывы. Для автора это очень важно. Поверьте... Рада и критике, только конструктивной :)
Глава 5. Круг. ГарриWarning: до ужаса много самокопания Гарри, соплей и пафоса.
Гарри брёл по опустевшим тёмным улицам. В голове было гулко и совершенно не хотелось думать. На Лондон опускался обычный для этого времени суток вязкий и плотный туман.
Чего уж скрывать, Гарри чувствовал себя виноватым за недавнюю ссору с Роном. Ведь, если подумать, Рон в чём-то был прав…
Возвращаться домой не хотелось. Его дом, доставшийся в наследство от Сириуса, несмотря на все усилия Кикимера так и не приобрёл обжитый вид. И до сих пор был полон призраками прошлого. Даже того далёкого, когда самого Гарри ещё и на свете не было.
Темнело. Он уже битых два часа бесцельно бродил по городу, на центральных проспектах стали зажигать фонари.
Может, Рон прав во всём? И он, Гарри, сам отчаянно цепляется за прошлое, не желая жить в новом мире. В мире без войны, без страданий, без вечной борьбы.
Может, он уже настолько привык с чем-то бороться, что просто не мыслит для себя иной жизни.
Да, тогда, когда он был вынужден это делать, ему казалось, что он будет только счастлив закончись всё это. Но вот, наконец, всё прекратилось… Прекратилось в одну минуту, а он не мог поверить, что уже ничего нельзя изменить.
«Наверно, - думал Гарри, - я просто не смог смириться с тем, что уже нельзя исправить случившееся, что нужно всё оставить в прошлом и продолжать жить…».
Жить… и не мучить Джинни.
Он знал, что она мучатся, и что он – тому причина. Иногда, он понимал это столь отчётливо, что ему самому становилось невыносимо больно от этого.
Но, видит Мерлин, он не мог! Не мог быть с ней! Каждый день, каждую минуту он боялся. Боялся за неё. Он боялся, что не сможет сделать её счастливой…
Он не верил, что сейчас можно жить без оглядки. Можно не опасаться за своих близких. Прошлое всё ещё было реально для него. Воскресало каждую ночь в кошмарах. Не забывалось, не хотело уходить. А вместе с ним не уходила и причина по которой однажды уже он оставил Джинни. Тогда. После шестого курса.
И что… если что-то случиться с ней по его вине? Из-за него?
Он не смог бы жить тогда.
Кто бы мог подумать? Гарри Поттер – трус!
Но и оставить Джинни навсегда он тоже не мог. Что тогда останется в его жизни?
Гарри Поттер – слабак и трус!
Он любил её. Все знали это.
И он ненавидел себя. Он винил себя. За всё.
Он ненавидел себя за то, что приходил к Джинни.
И он ненавидел себя ещё больше, когда уходил от неё.
Гарри запутался. Запутался в своей собственной жизни. Он понимал, что ходит по кругу. Но не знал, как разорвать его, когда в жизни перемешались живые и погибшие, прошлое и настоящее. Всё слилось в единое кольцо.
Он не знал.
И никто не мог понять его.
Гарри остановился у знакомого подъезда и присел на скамеечку. Не думая о том, куда он идёт, он, тем не менее, пришёл к дому Джинни.
На улице стало совершенно темно.
Вздохнув, Гарри вошёл в подъезд.
Когда он поднимался по лестнице, где-то наверху раздался отчётливый хлопок трансгрессии. Гарри прибавил шагу.
Дверь квартиры Джинни была не заперта. Она тихонько скрипнула, когда он её приоткрыл. Полный самых дурных предчувствий, Гарри ступил в темноту.
- Люмос!
Волшебный свет озарил тесную прихожую. Вешалка с одеждой валялась на полу. Дверь в комнату была сорвана с петель.
Сердце Гарри сжал ледяной рукой страх. На плохо гнущихся ногах он стоял на пороге комнаты. Кровь стучала в ушах, в глазах поплыли красные пятна.
- Мерлин! – Гарри оступился.
Приглядевшись внимательнее, он понял что непонятная жидкость на полу - это кровь. Весь пол и ковёр спальни были заляпаны кровью. А из-за кровати торчали две ноги, одетые в коричневые мужские ботинки.
Гарри заглянул за кровать, посветив на лицо мужчины. Прошла целая секунда, прежде чем он его узнал.
- Рон!
Дальше он уже не медлил. Очевидно, что Рона ударили Сектумсемпрой. Очевидно, что совсем недавно. Гарри склонился над другом и послушал пульс.
Жив!
Отчаянная мысль жгла Гарри изнутри.
Я дожжен, должен его спасти!
Руки же всё делали механически.
Раны затягивались.
Произнеся заклинание в последний раз, Гарри дотронулся до браслета экстренной связи с Авроратом.
Несколько минут спустя в комнате горели свечи и в их желтовато-красном свете были видны озабоченные лица трёх авроров, рассматривающих квартирку Джинни.
- Успокойтесь, миссис Уизли. Ему очень повезло, ещё, буквально десять минут и его было бы уже и не спасти. Теперь здоровью мистера Уизли больше ничего не угрожает. Но он по-прежнему слаб и погружен в колдосон, пока ему не перельют необходимую дозу кровевосстановителя…
Молодая ведьма успокаивающе улыбнулась Молли и Артуру Уизли. Молли плакала, на плече у мужа, временами шумно всхлипывая.
- Я позову вас как только он очнётся.
Сказав это, она развернулась и вошла в палату. Гарри устало опустился на стул.
Больше в квартире Джинни они ничего не нашли. Только её палочку, закатившуюся под кровать.
И ещё одно…
Гарри развернул пожелтевший клочок пергамента.
«Сегодня ночью в четыре часа там, где восстал Тёмный Лорд. Если придешь - получишь девчонку назад. Ты должен быть один и никто не должен знать куда ты направился».
Написано было каллиграфическим почерком. Чернила слегка расплылись, но всё же прочесть было можно.
Эта записка была зажата в ладони Рона. Гарри обнаружил её ещё до приезда авроров и пока никому не сказал о ней.
Сейчас сидя на холодном пластиковом стуле он думал о том, как лучше поступить.
Джинни была в опасности. Но, несомненно, жива. Чудо-часы Молли никогда не лгут.
Часы, обычные больничные часы, пробили трижды.
Гарри зажмурил глаза.
- Дорогой, - миссис Уизли потрясла Поттера за плечо – дорогой… Гарри…
Гарри посмотрел в её опухшее от слёз лицо.
- Да, миссис Уизли?
- Гарри, ты сообщил Гермионе?
Он резко вскочил.
Гермиона!
Как он мог забыть? Но тут же обмяк, подумав, что если Рон пошёл к Джинни, то наверняка её предупредил.
- Миссис Уизли, - попросил Гарри, - не могли бы вы сами ей написать?
- Да-да, конечно, - засуетилась Молли. – Артур, - позвала она мужа, - пойдём. Найдем сову…
И они ушли куда-то вниз к дежурной привет-ведьме.
Гарри снова опустился на стул и закрыл глаза.
- Ну здравствуй, Поттер, - знакомый и уже полузабытый голос, манерно растягивающий слова, прозвучал прямо над его головой. Гарри изумленно распахнул глаза и увидел серьёзное и напряжённое лицо Драко Малфоя.
От автора: буду рада видеть вас в авторской темке http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=14561&st=0#entry732924
