Глава 1Ты говоришь, а ветер стонет в деревьях,
И шар земной из-под ног уплывает.
Наверное, пройдёт какое-то время
Прежде, чем я всё осознаю.
…
Упавшие в воду мосты однажды
Исполнят неосуществимое.
Под пеплом опять прорастают цветы
И Солнце встаёт над руинами...
Fleur
Пролог. После победы.
“… Мы победили. Вчера. Как глупо, оказывается, звучит эта фраза: вчера мы победили.
Как будто, говоришь о том, что «вчера я купила себе новое платье», или «вчера была отличная погода»…
Волан-де-Морт был убит. Всё закончилось.
Как-то удивительно пусто в душе….
…
В первый момент было лишь ликование, но потом… Потом, когда я огляделась, стало трудно дышать… раненые, мёртвые, безутешные живые… Боль, боль, боль… Кругом столько боли… Я хочу убежать куда-нибудь далеко, чтобы никогда больше этого не видеть… Не видеть гробов и плачущих родственников погибших, не слышать дежурные слова соболезнования… Но я должна быть здесь… Ведь есть люди, которым тяжелее, чем мне. И я должна быть рядом с ними…
…
Я просто хочу убежать…”
Из дневника Гермионы Грейнджер.
* * *
1. Джинни
Было почти светло. Джинни сидела на подоконнике высокого стрельчатого окна в коридоре пятого этажа и смотрела на рассвет. Нельзя сказать, что это зрелище как-то задевало её сознание. Она не испытывала, ни присущего ей в такие моменты, благоговения при виде рождения нового дня, ни какого-то душевного трепета. Это было просто созерцание. Она даже не видела этого рассвета.
Девушка устало закрыла глаза, прислоняясь затылком к холодной каменной кладке. Но полной темноты не получилось. Под веками то и дело вспыхивали разноцветные искорки. Переливы цветов: красного, зелёного, и снова красного, и опять зелёного…
А сознание отчётливо и отрешённо давало всем им название…
Stupefy! И крик, отчаянный, крик человека, внезапно ставшего беспомощным. Даже неясно чей это крик: друга или врага…
Avada Kedavra! Глухой звук падения. И луч, который проходит на волосок от твоего собственного плеча.
Сектумсемпра! Кровь… Много крови… Разве есть столько в человеке?
И красные-красные розы, как лужицы крови. Свежая кровь на свежей могиле. Рыдающая навзрыд мама и отец, у которого нет сил, даже чтобы заплакать. И она сама, еле стоящая на ногах. Если бы не Билл, обнявший её, Джинни, наверное, упала бы. Но она стоит и смотрит. Смотрит и не плачет. А солёные и горячие слёзы Билла каплями кислоты падают ей на шею, разъедая кожу, проникая глубоко-глубоко… до самого сердца, сжигая, растворяя его нестерпимой болью…
Ветер усилился. На подоконнике было холодно, но Джинни не торопилась уходить. Идти никуда не хотелось. Не было сил видеть… Мать, отца, братьев, Гермиону… Даже Гарри. Не было сил быть слабой.
Девушка плотнее закуталась в мантию и продолжала смотреть на уже почти поднявшееся над горизонтом солнце.
- Джинни? – тихий шёпот совсем рядом.
- Да?
Джинни не нужно было смотреть, она и без того смогла бы узнать этот голос из тысячи.
Но ответа не последовало.
- Гарри? – девушка оторвалась от созерцания рассвета и повернулась к парню, застывшему чуть в стороне от разрушенного окна, на подоконнике которого она сидела.
Вид у него был довольно измученный. Бледное лицо, синяки под глазами… Наверняка, ночь у него была не менее изматывающая, чем у неё. Что видел он, запертый в плену своего сознания и чувства вины?...
Её вопросительно-отрешённый взгляд словно вывел Гарри из оцепенения.
- Джинни, - он подошёл к девушке и накрыл её онемевшую кисть своей ладонью, - не сиди здесь. Ты замёрзнешь.
Джинни снова закрыла глаза. Как же он не понимает? Не понимает, что больше всего на свете она хочет замёрзнуть. Застыть, чтобы ничего больше не чувствовать.
В ответ девушка лишь отрицательно покачала головой.
- Так нельзя, - с отчаянием в голосе, - мы должны жить! Жить. Понимаешь, Джинни? Жить и помнить…
Джинни открыла глаза взглянула на парня. О, Мерлин! Гарри! Кого ты пытаешься убедить? Меня… или себя? У тебя нет надежды, Гарри. У надежды всего магического мира больше нет надежды. Как страшно…
Джинни отвернулась и снова посмотрела в окно: на спокойную гладь озёрной воды, на розовато-голубое небо. Она должна была собраться с силами. Должна была найти их в себе. Должна была сама поверить в то, что собралась сказать. Должна была, чтобы убедить в этом его.
Девушка, глубоко вздохнув, повернулась к Гарри, взяла его холодными пальцами за плечи и заговорила, упрямо и твёрдо глядя ему в глаза:
- Да, Гарри, ты прав. Мы должны жить. Мы должны перестать бояться. Мы должны любить и помнить. Помнить хорошее, а не свои страхи. Мы не должны запираться в себе и сжигать душу в пламени своей вины. Всё случилось так, как должно. И я верю… - голос её осёкся, Джинни сглотнула ком в горле и прошептала, опустив руки и снова глядя в окно, - верю в то, что всё будет хорошо.
«… Сегодня ночью проснулась от собственного крика. Мне опять снилось, что Лаванду кусает оборотень, что я не успеваю… Мне снился её крик… Мне снились безжизненные лица, много лиц… И я в ужасе узнавала в них знакомых, друзей, родных… А голос в голове твердит: «Убиты, убиты, убиты…»…
Подушка вся промокла от слёз. Рядом сидела Джинни и гладила меня по голове, что-то тихонько нашёптывая. Говорила, что всё кончилось, что теперь всё будет отлично, просто замечательно…
Потихоньку сон отпускал меня… Я посмотрела на Джинни. Она плакала. Плакала и даже не вытирала слёз. Смотрела мне в глаза и плакала.
Я чувствовала, что это неправильно, что это я должна её утешать.
Я чувствовала, что нужна. Не только ей. Я должна быть сильной…
Я должна остаться здесь.
… »
Из дневника Гермионы.
