Глава 1 1981 год.
Давящая атмосфера Зала суда Министерства Магии не располагала к философским размышлениям. Она вообще ни к чему не располагала, вызывая безотчетную тревогу и ощущение дискомфорта, а яркое освещение и гул голосов накаляли и без того напряженную обстановку. Однако, человека, сидящего неестественно прямо в кресле обвинителя, окружающее волновало меньше всего. Он был подавлен, хотя ни за что не признался бы в этом.
Барти Крауч никогда не задумывался о том, что можно в один миг лишиться всего – имени, статуса, занимаемой должности. Того прочного жизненного фундамента, который закладывался долгие годы. И уж точно никогда не предполагал, что причиной подобной катастрофы может оказаться его собственный сын.
Мальчишка попался совершенно по-дурацки. Его поймали в компании Лестрейнджей, верных до фанатизма последователей Темного Лорда – магов, чьё участие в его преступлениях не вызывало никаких сомнений. Фрэнк и Алиса Лонгботтомы, доведенные пытками до безумия и не узнающие никого вокруг, стали последней каплей на чаше их вины.
Крауч тогда аппарировал к дому Лонгботтомов и наткнулся на стажера, который мотнул головой в сторону гостиной, не в силах выдавить из себя вразумительного объяснения. Но оно и не потребовалось.
На полу, испуганно тараща глаза на окружающих, сидели ранее подающие большие надежды авроры Министерства. Их тела все еще подергивались в конвульсиях, хотя заклятие было давно снято. Это была лишь остаточная реакция организма на многочасовую боль.
С этого момента для Крауча больше не существовало сына.
Его мальчик был неспособен на такое зверство, не мог равнодушно смотреть на пытки и, тем более, с безумной улыбкой применять
Crucio к людям,
не мог !
– Введите подсудимых, – мистер Крауч не узнал собственного голоса. Слова прозвучали жёстко и равнодушно.
***
Женщина в зале вздрогнула и подняла на Барти опухшие глаза. Он твёрдо встретил этот взгляд, полный горечи, страдания и… ненависти. Конечно, ведь это ее сын… ничего другого мать и не может чувствовать.
Да, в глубине этих утративших жизненный блеск глаз плескалась неприкрытая ненависть, ненависть к нему, к Бартемиусу Краучу! Ему захотелось зажмуриться. Этот немой укор напомнил ему о недавнем разговоре. Хотя вряд ли можно было назвать разговором одну единственную реплику.
Вчера его жена спустилась вниз, заметно пошатываясь и периодически натыкаясь на углы. Он бросился к ней, опасаясь, как бы Элен не расшиблась, но она демонстративно отвергла предложенную помощь и самостоятельно дошла до кресла. Тяжело опустившись в него, Элен какое-то время просто сидела молча, словно не замечая присутствия мужа. Он же нервно постукивал пальцами по подлокотнику кресла, также не стремясь начать разговор, не потому что не хотел, а потому что не знал как.
Элен за последний месяц сильно сдала. Нет, не за месяц. Она начала стремительно меняться с того проклятого дня, когда пришло известие о предварительном заключении сына в Азкабан.
Вчера, глядя на ее ссутулившуюся фигуру и ввалившиеся глаза, он отчетливо понял – Элен не в силах принять эту правду. Каждый день она проживает в состоянии близком к срыву, потому что разум противоречит чувствам, а бороться сам с собой человек не может. В конечном итоге он всегда проигрывает.
Ему в этом плане всё-таки проще, как бы чудовищно это ни звучало. Он видел своими глазам то, что стало с Фрэнком и Алисой. Это страшнее смерти. Намного страшнее.
А Элен постоянно твердит, что все ложь и клевета, что палочка, из которой были выпущены заклинания, вовсе не ее сына, что это ложная улика, подброшенная Пожирателями с целью подставить ее мальчика.
Еще пара таких месяцев, и Элен просто сойдет с ума, раз уже сейчас говорит столь абсурдные вещи.
«Не его палочка…» Крауч скомкал попавший под руку лист пергамента.
Он прекрасно помнит тот солнечный июльский день, помнит счастливую улыбку сына и палочку с сердцевиной из жилы дракона, купленную у Оливандера… Это было всего каких-то восемь лет назад!
***
Вчера Элен срывающимся голосом задала ему единственный вопрос: «Как ты можешь?»
Как он мог своими руками подписать приговор собственному сыну?! Вопрос, на который он так и не сумел ответить.
***
Боковая дверь отворилась, резко вырвав его из череды воспоминаний, и заключенных, сопровождаемых дементорами, усадили в кресла, стоящие в центре зала. Магические цепи моментально приковали преступников к подлокотникам, лишая их возможности двигаться. Физический дискомфорт – еще одна из немаловажных деталей, заставляющих человека сломаться.
По залу пробежал шепот. Конечно же, его сына сразу узнали. Сколько раз Барти рекомендовал его как юношу с выдающимися в области Защиты способностями…
Мальчишка дрожал. Присутствие дементоров все переносят по-разному. Это зависит не только от владения
Expecto Patronum , но еще и от способности отключаться от происходящего, объёма счастливых воспоминаний, умения сосредотачиваться на них…
Юноша поднял голову и попытался поймать взгляд отца. Тот быстро отвернулся.
Мистера Крауча жёг стыд и терзало разочарование, а ещё ему было больно. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на причинах, приведших его в этот зал. Пытаясь заглушить боль, Крауч воскрешал в памяти лица убитых авроров и старался вызвать нужные эмоции. Ненависть. Злость. Презрение…
Эти подонки, именующие себя Пожирателями Смерти, вообразили, что им дозволено все. Что ж, значит, и он имеет право не жалеть их. Не жалеть
его.
* * *
– Вас доставили сюда, чтобы суд присяжных Визенгамота мог вынести в отношении вас приговор. Вы обвиняетесь в похищении…
Крик сына прервал его монотонную отрепетированную речь:
– Отец! Отец, пожалуйста…
Крауч запнулся, но тут же продолжил, невольно повысив голос:
– … в похищении Фрэнка Лонгботтома и множественном применении к нему непростительного заклятья
Crucio , приведшего к полному разрушению психики работника Министерства Магии. Вы также пытались выяснить, где находится ваш исчезнувший хозяин, известный как
Тот-Кого-Нельзя-Называть…
– Отец, я в этом не участвовал! Клянусь!
«Конечно,– устало подумал Крауч, – не участвовал… Просто оказался не в то время не в том месте. Только вот проверка твоей палочки с помощью
Priori Incantatem , на которой я, не веря очевидному, специально настаивал, показала, что заклинание
Crucio было произнесено
двадцать три раза . И ты смеешь заявлять, что не участвовал в этом?!»
– Не отправляй меня обратно к дементорам… – а вот это уже была мольба. И паника. Отец рискнул посмотреть на мальчишку. Круги под глазами, осунувшееся лицо, мелко трясущиеся руки… Ты сам виноват в этом, сын.
Ты сам виноват!
– Не получив желаемой информации от Лонгботтома, – скучным монотонным голосом продолжал Крауч, – вы также подвергли
Crucio его жену. Вы намеривались вернуть власть своему хозяину и продолжить деятельность, противоречащую магическим и общечеловеческим законам: сеять зло, убивать, пытать…
– Мама! Останови его! Пожалуйста! Это не я, клянусь, это не я…
– Я прошу тех присяжных… – снова повысил голос Крауч… Мысли мешали: «Слабак. Просить помощи у Элен, которая еле на ногах держится из-за всего этого. Из-за твоего предательства, между прочим! Мерлин, кого я вырастил?
Вырастил? А много ты времени семье уделял, или для тебя работа всегда была важнее? Абстрактная деятельность стояла на первом месте, заслоняя конкретных людей…»
* * *
– Я прошу тех присяжных, – твердо повторил Крауч, сосредотачиваясь на звучании собственных слов и игнорируя полные отчаяния взгляды Элен, – кто,
как и я, считает заслуженным наказанием этих античеловеческих действий пожизненный срок в Азкабане, поднять руки! – Крауч оторвался от протоколов и осмотрел зал. Некоторые смотрели на него с осуждением, большинство – с мрачным торжеством, и лишь немногие – с состраданием. Руки подняли все.
– Единогласным решением суда присяжных, Беллатрикс Лестрейндж, урожденная Блэк, Рудольфус Лестрейндж, Рабастан Лестрейндж и Бартемиус Крауч-младший признаются виновными и приговариваются к пожизненному заключению в Азкабане. Приговор окончательный. Обжалованию не подлежит.
* * *
Барти мгновенно пронзила мысль, что именно теперь
он поставил жирный крест на жизни сына. Грюм неодобрительно покосился на него. Крауч нахмурился, принимая этот взгляд.
Завтра во всех газетах будет обсуждаться этот громкий процесс, его самого наверняка назовут фанатичным борцом за справедливость, не щадящим никого, даже своего мальчишку.
– Темный Лорд вернется, Крауч! – высокий женский голос оторвал Барти от мыслей, он взглянул на Лестрейнж. В её глазах светилось фанатичное торжество. – Он вернётся и освободит нас, он разрушит ваш Азкабан, – Белластрикс презрительно ухмыльнулась, – сотрет эту тюрьму с лица земли и осыплет нас милостями за то что мы остались верны ему. А пока мы будем ждать его, сколько нужно, сколько придётся…
– Уведите заключенных, – прервал он бессмысленную тираду и в последний раз взглянул на…
– Я твой сын… – одними губами прошептал юноша. Зачем Крауч посмотрел в эти глаза, он же заранее знал, что в них будет мольба! – Я же твой сын… – прозвучал над залом срывающийся и такой родной голос.
«Ну, давай же, Барти, скажи это! Ты же столько раз повторял эту фразу про себя, что мешает тебе ее озвучить?»
«Элен, – вдруг отчетливо понял он. – Если я сейчас скажу это, она просто сломается».
«А если не скажешь, то весь этот фарс, который только законченный идиот может назвать образцовым судом, не будет стоить ни кната!»
– У меня больше нет сына! – что было сил выкрикнул он, ощущая себя каким-то второсортным актером с начала до конца срежессированного, а потому предсказуемого спектакля. – У меня больше нет сына! – тихо повторил он. Элен как-то странно дернулась в кресле и обмякла, лишившись чувств. Барти с сожалением посмотрел на жену. Он не хотел думать о том, что она может не выдержать такого потрясения.
Он вытащит ее. Обязательно вытащит. Заставит этих идиотов, бессмысленно просиживающих штаны в Святом Мунго, вернуть ее к жизни. А пока…
– Уведите, – повторил он, чувствуя, что голос и воля отказываются ему повиноваться. – Уведите сейчас же, и пусть сгниют в своих камерах!
«Я не виноват, это все неправда, неправда, неправда!» Процесс закончился, присяжные покинули зал, а звонкий голос сына всё звучал и звучал в его голове. Давно разошлись обыватели, пришедшие просто посмотреть и посудачить, а мистер Крауч сидел в опустевшем зале и, бессильно опустив голову и закрыв лицо руками, чувствовал, как по лицу… Теперь можно… Теперь ведь никто не увидит… Никто не узнает, как тяжело ему далось это решение,
никто.
Внезапно он почувствовал, как тяжелая рука опустилась ему на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Позади с кривой усмешкой стоял Аластор Грюм.
– Что ж, Крауч, ты своего добился.
– О чем ты…
– Цепляешься за пост, стараешься удержаться любыми путями, не гнушаешься ничем, так? Упрятал собственного сына в затхлую камеру, а завтра это назовут эталоном справедливости. Только, Крауч, это не справедливость, это просто
нечеловечность.
– И это говорит мне аврор, которого все называют не иначе как «грозой черных магов»? – Крауч ухмыльнулся. – Грюм, да ты лицемеришь.
– Знаю я, как обо мне судачат, только это не имеет никакого отношения к теме, от которой ты намеренно увиливаешь, – продолжал давить Грюм. – Зачем сам вызвался в обвинители? Мог бы взять самоотвод.
Барти смотрел на Аластора и не знал, что ответить. Как объяснить этому человеку, что он обязательно должен был принять участие в сегодняшнем процессе. Как растолковать, что иначе он просто не смог бы принять ту правду, которая никак не хотела облекаться в утверждение «я вырастил чудовище».
– Что ж, ты прав, Грюм. Справедливость превыше всего. И я не считаю, что следует делать исключения для кого-то, связанного со мной родственными связями. Если не возражаешь, у меня еще дела, – сухо обронил Крауч, непрозрачно намекая, что разговор окончен.
– Какая же ты все-таки мразь, – Грюм демонстративно сплюнул в его сторону, резко развернулся и пошел прочь из зала. Деревянная нога раздражающе постукивала по полу, но этот звук постепенно затихал, пока не исчез вовсе, растворившись в тишине пустынных коридоров.
«Ты хотел правды – ты ее получил. Этот человек ─ единственный, кто не станет тебе лгать. Он и Дамблдор, но Альбуса сегодня не было в зале суда. Остальные будут только заискивать, потому что ты – пока еще значимая фигура в обществе».
* * *
Он встал с кресла, внезапно показавшегося жестким, и подошел к жене, которая по-прежнему была без сознания. Вздохнув, он позвал в пустоту:
– Винки.
– Хозяин звать Винки, – пропищало доверчиво хлопая большими ушами материализовавшееся из воздуха создание, – Винки прийти.
– Перенеси Элен домой, – безжизненно-тусклым голосом приказал эльфихе Крауч.
– Хозяйка плохо себя чувствовать? – встревоженно спросила она.
– Не смей задавать мне дурацких вопросов. Делай что велено, – у Барти даже не получалось наполнить голос раздражением, чтоб заставить это назойливое существо заткнуться. Он был слишком вымотан.
– Винки делать как приказал хозяин, – кивнув, смиренно пискнула она.
– И смотри, не отходи от неё, пока я не вернусь, – бросил Крауч, поспешно покидая зал.
На следующий день газеты пестрели броскими заголовками и громко шуршали об этом процессе как о показательном и образцовом.
Не прошло и недели, как Барти Крауч был назначен главой Департамента Защиты Магического Правопорядка.
Глава 2 Десять месяцев спустя.
Крауч сидел в коридоре и не мог поверить тому, что только что услышал. Кажется, похожая ситуация уже имела место быть. Когда-то…
Вырвавшись с работы пораньше, чтобы навестить Элен, он заученным маршрутом шел по больничному коридору и уже намеревался зайти в палату, как вдруг его неожиданно остановил главврач, мистер Треворс – пухленький старичок с колючим взглядом, от которого становилось неуютно.
– Мистер Крауч, мне необходимо с вами поговорить.
Барти недовольно поморщился и с нажимом произнес:
– Я хотел бы навестить свою жену, если позволите.
Краучу показалось, что врач дернул плечами, словно ожидал именно такой реакции:
– Знаю, но на вашем месте я бы чуть повременил с визитом.
Они прошли в маленький скромно обставленный кабинет, с письменным столом и парой стульев. Барти, не задумываясь, присел и нетерпеливо поинтересовался:
– Так что вы хотели мне сообщить?
– Мистер Крауч, – начал Треворс, – как вы знаете, у вашей жены на протяжении двух месяцев была глубокая депрессия, а после суда случился сильный нервный срыв, причем с… неблагоприятными последствиями, – врач запнулся, но тут же торопливо продолжил, словно боясь и вовсе не озвучить свои мысли. – Словом, она подхватила магическую лихорадку, а общее состояние организма дало дополнительный толчок для развития болезни. Плюс ко всему, с заключением сына она так и не смирилась, потому идет саморазрушение еще и на мозговом уровне.
– К чему вы мне это говорите? – прервал этот нудный монолог Крауч. Он и так все знал, отчеты о состоянии Элен по его просьбе присылались на работу каждую неделю.
А два дня назад пришло еще одно письмо, которое он сначала долго не решался распечатать, а после с ожесточением швырнул в камин. Письмо злобно шипело и плевалось жгучими искрами. Из Азкабана сообщали, что заключенный Крауч-младший сломлен и, скорее всего, умрет в ближайшие месяцы.
Сгинет. Исчезнет, и теперь уже навсегда.
Барти даже не понял, огорчило его это известие или порадовало. Он ведь сам когда-то пожелал своему сыну сгнить за проклятой решеткой…
– Мистер Крауч… – вкрадчивый голос Треворса вернул его к реальности.
– Я плачу вам за ее содержание предостаточно, но если этого мало…
– Мистер Крауч, вы не поняли, – Треворс посмотрел на него с какой-то мимолетной жалостью, словно на маленького ребенка. – Мы не можем ей помочь. Ничем. Я сожалею.
– Она что, умрет? – в ужасе выдохнул Крауч. Бред какой-то…
Секунду спустя он уже уверенно произнес:
– Абсурд. Никогда о таком не слышал… Саморазрушение организма…
– Тем не менее, это так, – настойчиво повторил врач. – Я прекрасно вас понимаю, но лучше поверить сейчас, чем…
– Сколько? – перебил Крауч.
Треворс не сделал попытки уйти от ответа. Он просто уткнулся в бумаги, очевидно, ища сведения, затем, достав какой-то листок, наискось испещренный кривыми строчками, пробубнил:
– При благоприятных условиях, хорошем содержании и регулярном принятии восстанавливающих зелий…
–
Сколько?! – не выдержав, гаркнул Крауч. Если он прямо сейчас не получит ответа…
– Неделя, может быть, две.
Слова оглушали, неотвратимо падая на него, давя кошмарным весом правды, а он все стоял и смотрел на этого Треворса, словно не мог отвести взгляд от глубокой складки, залегшей на лбу главврача больницы Святого Мунго.
Нет! Этого не должно было случиться! Только не сейчас, когда жизнь вновь начала налаживаться.
Затем Крауч медленно повернулся и вышел из душного кабинета, по инерции направляясь в палату и не зная, как теперь разговаривать с женой.
Толкнув дверь, он сразу увидел, что Элен не спала. Не зная, радоваться этому или огорчаться, Крауч присел на край кровати и, взяв ее руку в свою, тихонько произнес:
– Привет.
Она улыбнулась, едва приметно, лишь уголками губ, но все же улыбнулась:
– Привет.
Внимательный взгляд из-под ресниц, намеренно небрежный тон:
– Пораньше ушел с работы?
– Да, – что за глупый разговор? Хотя, если подумать, часто ли он с ней вообще разговаривал вот так – не обсуждая политику, проблемы сына или торжественные приемы? Говоря только о ней и о себе… – Как ты? – вырвался нелепый вопрос, и Барти смутился.
– Я? – Элен рассмеялась, впрочем, не очень весело. Затем отбросила упавшую на глаза челку:
– Медленно умираю, ты разве не в курсе? – отрапортовала она будничным тоном, словно смерть ее вовсе не страшила.
Крауч вздрогнул, и с сомнением заглянул ей в глаза. Неужели смерть вовсе не пугала ее?
– Но откуда…
– Девчонка, приставленная ко мне, – заметив непонимающе приподнятую бровь, неохотно пояснила Элен, – Практикантка, только из университета выпустилась. Треворс взял ее без испытательного срока. Она с ним…
– Понятно, – прервал Барти незаконченную фразу. Его совершенно не интересовали подробности личной жизни местных врачей. – И ты, естественно, узнала что хотела.
– Деньги, как ты всегда и говорил, развязывают людям языки, – уголки её губ дрогнули в еле заметной усмешке.
Повисла долгая пауза. Он не знал, что сказать, она – как продолжить.
– Я хочу попросить тебя только об одном, – дождавшись наконец момента, когда муж поднимет на неё взгляд, Элен выдала на одной ноте, – помоги нашему сыну.
Крауч раскрыл рот, но от возмущения потерял дар речи. Когда же способность говорить вернулась, он процедил:
– Как ты можешь? Только
по его вине ты здесь, в таком состоянии…
– Не только, по твоей тоже! – парировала Элен, механически поправив сползшую подушку за спиной. – Мне одной пришлось его воспитывать, ты же вечно был
на работе!
Барти нечего было возразить, и он попробовал зайти с другой стороны:
– И как же я, по-твоему, могу ему помочь? – холодно поинтересовался он. – Быть может, разрушить Азкабан?
– Может быть, – горько усмехнулась Элен, – почему бы нет, если не найдёшь другого пути.
Крауч, в который раз за этот вечер, не поверил своим ушам:
– Ты сумасшедшая, – судорожно сглотнув, прошептал он. – Никто еще не сбегал из Азкабана. Оттуда нет выхода.
– Значит, это будет первый побег, и организуешь его
ты. Ты же всегда хотел быть первым! Во всем, – Элен сделала вид, что не совершала этого маленького маневра, только глаза сверкнули и губы чуть дрогнули в победной улыбке, словно она уже получила согласие на свою безумную просьбу.
– Ты не вправе требовать этого от меня, – Крауч свирепо раздул ноздри и пристально посмотрел на жену, словно пытаясь мимикой донести до нее всю абсурдность такого предложения.
– Вправе, – отчеканила она, потом, как-то вмиг изменившись и виновато потупившись, продолжила, – Это низко, но… Ты дашь мне слово, что поможешь ему, чего бы тебе это не стоило. Слово, что ты больше не причинишь ему вреда.
Пожалуйста, Барти, ради меня.
Он покачал головой, понимая, что Элен какой-то жалкой парой предложений загнала его в ловушку. Слово волшебника – не просто фраза, брошенная на ветер. А уж обещание, данное умирающему человеку…
– Я сделаю то, о чём ты просишь – сквозь зубы процедил он.
– Учти, ты знаешь, что повлечет за собой нарушение этого обещания, – Элен облегчённо вздохнула и, словно давая понять, что разговор окончен, убрала подушку из-под поясницы.
Крауч встал, неспешно одернул мантию, сделал пару шагов в сторону двери, спокойно сказал:
– Знаешь, порой я тебя просто ненавижу.
Раздался приглушенный смешок.
– Да на здоровье. Недолго осталось.
Дверь с негромким стуком захлопнулась, подчеркивая последние слова.
Крауч некоторое время постоял напротив закрытой палаты, потом, очевидно, приняв какое-то решение, прошел дальше по коридору. Поворот налево, затем направо и еще раз направо. Постучал, не дождавшись ответа, вошел в кабинет, и, глядя на этого ссутулившегося человека, размеренно отчеканил:
– Я хочу забрать Элен домой.
Главврач оторвался от изучения очередного отчета и заговорил, несомненно намереваясь возразить.
– Вы понимаете, что…
– Понимаю, – оборвал его Крауч. – Но дома ей будет лучше.
Треворс подумал о том, что глупо спорить с человеком, у которого жена при смерти. Потому он открыл ящик стола, и, покопавшись, вытащил объемистую папку. Пробежал глазами пару листков, предал Краучу.
– Хорошо… Тут показания, вот здесь – список зелий для ежедневного приема, результаты анализов и предположения о возможных прогнозируемых последствиях вложены в карту, равно как и …
Барти не стал дослушивать. Просто выхватил папку и скупо обронил:
– Благодарю. Всего хорошего.
Треворс растерянно уставился на захлопнувшуюся дверь. Потом пожал плечами и вернулся к своим бумагам.
Все-таки этот Крауч ─ странный человек…Глава 3 Шесть дней спустя.
Барти Крауч никогда не боялся дементоров, заклинание
Expecto Patronum, хоть и вызывало хилое студенистое животное, было освоено им еще в студенческие годы. Однако, причалив к маленькому островку, на котором располагался Азкабан, он всё-таки зябко поежился. Мрак и туман, постоянно клубящийся над островом, вызывали чувство страха, не давали возможности расслабиться.
Крауч, кажется, начал понимать, почему многие заключенные сходят с ума, не дождавшись амнистии или окончания срока. И дело тут не только в дементорах. Точнее, не в них одних.
Элен, выбравшаяся на каменистый берег вслед за мужем, не промолвив не слова, укуталась в теплую шаль. В конце-концов, всё это происходило по её инициативе, а потому она благоразумно помалкивала.
Старый привратник дремал, прислонившись к ограждению. Скрежет днища по каменистому берегу вырвал его из забытья. Сторож очнулся и решительно преградил Краучу дорогу. Тот ухмыльнулся столь предсказуемому поведению и, достав аккуратно сложенный документ, без слов протянул его привратнику.
Цепкие пальцы выхватили пергамент, колючий пристальный взгляд скользнул сначала по людям, потом вперился в официальное разрешение. Наконец, привратник произнес:
– Что ж, мистер Крауч, похоже, все в порядке. Вас сопроводят до камеры узника. Фрэнк!
Крауч вздрогнул от неожиданности, когда перед ним, отделившись от стены, возник незамеченный им раньше молоденький аврор с бледным осунувшимся лицом (атмосфера Азкабана, определенно, не шла на пользу здоровью). Но важно было не это…
Перед ним стоял вовсе не Фрэнк Лонгботтом, а совершенно незнакомый юноша. Просто совпадение имен. С учетом причины, по которой Крауч здесь оказался, весьма неприятное.
– Следуйте за мной, – бросил аврор, смерив его любопытным взглядом, который, впрочем, тут же сменился напускной скукой, и направился вперед.
Разрешение пришлось предъявлять, в общей сложности, четыре раза. Охрана здесь, действительно, была серьезной.
Бесконечная вереница камер, закопчённые стены коридоров, освещенные тусклыми факелами, сырость и затхлость, царящие здесь, наверное, с момента закладки фундамента…
– Вот его камера, мистер Крауч, – наконец произнес сопровождающий. Ключи заманчиво позвякивали в кармане его мантии. Слишком заманчиво, чтобы не попытаться тут же их забрать. Но Крауч знал, что нельзя. Это было бы слишком просто, а, значит, ненадежно.
– Благодарю, – он выразительно посмотрел на нахального юнца, давая понять, что для него сейчас крайне нежелательно присутствие посторонних. Фрэнк пару секунд потоптался на месте, а затем неуверенно двинулся по коридору, изредка оглядываясь, и скрылся за поворотом.
Молодежь нынче пошла… Все-то им знать надо.
Крауч подошел к решетке и оглядел камеру. Освещение, практически, никакое.
Глаза постепенно привыкли к полумраку, и он увидел сына, сильно похудевшего за эти восемь месяцев. Тот сидел на полу, прислонившись к стене. Мистер Крауч ожидал увидеть мутный блуждающий взгляд, но столкнулся с пристальным злобным взором.
Соображает, это хорошо, одной проблемой меньше.
– Ты? – мстительно выдохнул парень.
Скорее угаданный, чем услышанный звук. Даже не слово.
Элен, подалась вперед и вцепилась в прутья решетки, да так, что побелели костяшки пальцев.
– Барти…
Юноша вздрогнул и посмотрел на мать. Затем вновь перевел взгляд на Крауча, откашлялся и с трудом прохрипел:
– Решил проведать? Очень… мило. Спасибо, что заглянул,
отец.
В последнем слове ощущалось столько неприкрытой ненависти, что Крауч вздрогнул. Он собрался с силами и процедил сквозь зубы:
– Слушай внимательно, дважды повторять не стану. Сейчас выпьешь вот это, - в руку узника он всунул маленькую бутылочку, которую тут принял без возражений, продолжая меж тем испытующе глядеть на Крауча, –
Уменьшающее зелье. Срок действия – пять минут, максимально разбавлено для снижения эффекта. Затем – это, – еще один флакон, – На час действия хватит. Обменяешься одеждой с Элен, будешь вести себя, как она.
Если у его сына и были какие-то вопросы, он благоразумно промолчал, только откупорил второй флакон и понюхал зелье. В неровном свете факелов Крауч заметил что-то, промелькнувшее на его лице, – не то грусть, не то странное, неуместное веселье. Затем юноша кивнул, словно бы самому себе.
Понял, значит. Мерзавец… Понял и даже не попытался узнать, нет ли другого варианта.
– Элен, – Крауч повернулся к жене, та поспешно кивнула, пошатываясь, подошла к решетке и протянула ладонь, на которую тут же лег выдранный волосок.
Ни единого вопроса, только чёткие, будто сменяющие друг друга картинки, действия. Его жена и сын одновременно выпили
Уменьшающее зелье, и вот уже каждая из миниатюрных фигурок оказалась по другую сторону решётки. Словно в зеркальном отражении. В каком-то обезображенном зеркальном отражении.
Время тянулось мучительно медленно. Но вот фигурки начали расти, и через пару мгновений приобрели свои нормальные размеры. Крауч поморщился, увидев рядом с собой сына, но так же не проронил ни звука, позволяя этой странной неправильной тишине совершать свои безумные действия.
Почти такое же синхронное принятие
Оборотного зелья. Поворот головы. Теперь рядом с ним снова стояла Элен, но разум лишь насмехался над Краучем, издеваясь над маячащей перед глазами иллюзией: «Элен? Да у твоей жены никогда не было
такого взгляда».
Какого «такого» он не смог бы объяснить при всем желании. Ненавидящего, озлобленного, и, вместе с тем, безразличного.
Как бы он хотел, чтобы этого дня вообще не было… «Пора уходить отсюда», – мелькнула первая за короткий промежуток времени разумная мысль.
Вместо этого он решительно подошел к камере. Замер. Просунул руку через частые прутья, слишком, на его взгляд, частые, торопливо нашел ее ладонь…
– Идите. Вы теряете время, – Элен хотела отойти, но он не отпускал, настойчиво пытаясь что-то сказать.
– Тогда, в больнице, я …
«Соврал? Не имел в виду то, что сказал? Как вообще можно закончить это предложение?»
– Иди же, – все так же тихо и настойчиво повторили по ту сторону решетки. Затем Элен, словно не сумев удержаться, легонько сжала сухую ладонь, на миг застыв во времени, которое здесь ощущалось слишком остро, а потом решительно отстранилась, отошла вглубь камеры и легла на жесткий тюремный матрац.
Лицо Барти исказила горькая усмешка – он понял, что эта часть истории для него закончилась. Оставалось проделать совсем немного.
Он повернулся к сыну, стараясь не обращать внимания на его облик:
– Никаких вопросов, никаких попыток сбежать. Идешь рядом со мной, в разговоры не вступаешь.
Механический безэмоциональный кивок. Как же его это раздражало и радовало одновременно!
Оставалось проделать совсем немного. Обратный пусть прошел на удивление гладко. Охрана ничего не заподозрила, а мальчишка вел себя в соответствии с предостережениями. Он покорно сел в лодку, и они отчалили.
Тихий плеск волн настолько резко контрастировал с угрюмой тишиной Азкабана, что двое волшебников, сидящих в лодке, понимали, что вот такой вот момент как нельзя лучше располагал к тяжелому диалогу, который никто из них не мог начать.
– Надо полагать, это была ее инициатива, не так ли? – нарушил затянувшееся молчание сын, растирая лодыжки, затекшие от долгого сидения в неудобном положении.
– Так, – неохотно откликнулся отец, – сам бы я туда не сунулся, как ты понимаешь.
– Понимаю, – злобно усмехнулся младший. – Она-то меня любит, в отличие от тебя.
– Не смей! – сверкнул глазами старший.
– Что, скажешь, не так? Для тебя всегда карьера была важнее семьи, – сын насмешливо поднял брови.
– Я заботился о нашем будущем! – рявкнул глава Департамента.
– Нет. Не о нашем.
О своем, только о своём! У тебя же нет сына, помнишь? – парень снова мстительно прищурился.
– Замолчи, иначе…
– Иначе – что? – с вызовом произнес юноша, забыв, на чьей стороне преимущество.
Крауч спокойно осмотрелся. Остров неясной точкой маячил вдали, они уже отплыли достаточно далеко и барьер, блокирующий магию, остался позади.
Это ведь так просто. Незаметно скользнув рукой в карман мантии, Крауч нащупал гладкую и такую знакомую волшебную палочку. Молниеносное движение, привычно, как при допросе подозреваемых, произнесенное
Imperio, и ненависть исчезла с лица сына, а его взгляд стал пустым.
Барти Крауч понял, что уже потерял жену из-за этого юнца. Пусть Элен еще не умерла, но дни, оставшиеся до официального оповещения из Азкабана, были сочтены. И он бы не хотел, чтобы ее жертва стала напрасной.
Как бы ни хотелось ему больше не видеть сына до конца жизни, он сделает все возможное, чтобы тот жил. Да, мальчишка будет находиться под постоянным контролем, будет лишен многого, но он будет
дома!
Осталось соорудить тихие семейные похороны, с учетом состояния Элен, никто не удивится такому быстрому исходу. В землю закопать
пустой гроб, положить цветы
на пустую могилу… сердце Барти сжалось.
Он ведь даже не сможет похоронить Элен по-человечески, тела заключенных предают огню, а пепел сбрасывают в сточную канаву… Это правило было введено еще с незапамятных времен.
А что до сына… Барти посмотрел на отрешенное лицо мальчишки и задумался. Найти мантию-невидимку не будет проблемой, Винки станет за ним присматривать. Все не так уж и сложно.
Они причалили к угрюмому берегу, который нельзя было различить в ночной мгле до тех пор, пока из-за туч медленно и торжественно не выплыла луна. Барти Крауч резко запрокинул голову, так, что заныла шея, но не обратил на это особого внимания.
Он просто смотрел на это одинокое светлое пятно на небе и, поняв, что ему не показалось, невесело хмыкнул, прежде чем выбраться из лодки вместе с сыном, который доверчиво поплелся следом, не обращая внимания на эту дурацкую луну и шуршание камушков под ногами.
Надо же, полнолуние. Как символично. 
