Северус Снейп. Нарцисса Блэк. Мэри Макдональд. Джеймс Поттер. Северус Снейп.
Автор: Padfootatheart
Переводчик: Nimfa_Tonks
Вокруг меня как обычно кружится цветная дымка, и я вдыхаю пары так, как будто дышу впервые.
Рядом кипят зелья ярко-розового и темно-синего цвета. Только мое зелье имеет правильный оттенок мерцающего изумруда. Я смотрю через комнату, надеясь увидеть пару глаз того же цвета, товарищески подмигивающих мне. Или темный нефрит, который переливается яркими пятнами потрясающей зелени на свету.
Лили помешивает ингредиенты в собственном котле, затем показывает мне большой палец.
Ее зелье тоже правильного цвета.
Разноцветный туман витает над нашими головами, разнообразные цвета мерцают вокруг нас, как и волшебные взгляды брошенные украдкой между облаками, сквозь дымку, скрывая почти всю его великолепную красоту за трепетом.
Яркий рыжий цвет, напоминает мне о мягких локонах Лили. Он окружает меня, душит, насмешливо крутиться передо мной. Я шепчу в него, как будто я шепчу в ее волосы, когда она плачет на моем плече. Ее слезы, столь же прозрачные, как туман, омывают меня, оставляя соленый привкус на моих губах.
Я могу только наблюдать за редким белым паром, как он исчезает среди более ярких цветов, столь же хрупкий, как и ее кожа, имеющая оттенок слоновой кости. Слишком нежная кожа, чтобы к ней прикасаться.
Меня каждый день окружает ее цветная радуга.
Радуга Лили.
Пузырящееся зелье в котле Поттера пахнет гнилью и мне кажется, что он посылает непонятно вздымающиеся облака через мою радугу, окрашивая ее в черный цвет.
x-x-x-x-x-x-x
Я стою в своих подземельях перед большим котлом.
Один раз по часовой стрелке.
Два раза против часовой стрелки.
Это - больше не искусство.
Это - наука.
Я больше не варю зелья из любви к практике. Я варю их в память о Лили. Я делаю это не для того, чтобы впечатлить ее, а скорее, чтобы подавить гнев.
Я все еще лелею надежду, что Лили когда-нибудь меня простит.
Чистые пары вздымаются по комнате, разгоняя, страшные цвета, как патронус действует на дементоров.
Моя жизнь сейчас состоит из черного и белого. Все цвета умерли с ней в одну ночь. Это ранило меня настолько сильно, что чувствовать глубже уже невозможно. Так, я убиваю цвета черным, так - белый исчезает в никуда, так - я всё ещё лелею надежду, что радуга вернется.
Нарцисса Блэк.
Автор: cupid-painted-blind
Переводчик: Melancholy_262
Накануне её свадьбы дождь лил всю ночь.
Ее мать была очень зла и всю ночь разъяренно ходила по комнате, выглядывая в окно, раздражаясь, что свадьбы на открытом воздухе, как предполагалось, не будет, словно она могла велеть облакам остановить их плач, чтобы удовлетворить свои потребностям. Нарцисса же смотрела, как смазываются огоньки за окном, превращаясь в крошечные радуги, если она наклоняла голову вправо, и мечтала.
Люциус... статный молодой человек и почтенный чистокровный жених. Он был немного холоден, формален, как будто он прочитал книгу о том, как ухаживать за женщинами или об этом рассказал ему отец, как раз за день до их встречи. Как и Люциус, она знала, что это было не так. Но он был ...
Если быть честной с собой, то очень скучным. Он всегда следовал протоколу - он подарил ей букетик на корсаж на их первом свидании, чопорно выдвинул для нее стул, налил вина, и все в таком же духе - и не заходил дальше. Поцеловал ее руку - «Очарован вами. Я вижу, что красота в вашей семье – наследственное» - как если бы он хотел быть Сказочным Принцем, но забыл, как улыбаться.
Как маленькой девочке, ей хотелось, чтобы старшая сестра рассказывала ей сказки, чтобы помочь уснуть: о магических плащах, о путешествующих девах и о прекрасных принцессах, спасенных храбрыми принцами. Истории Андромеды были обо всём на свете: то она пересказывала, что слышала в поезде, то придумывала что-то сама, то, что ей самой было запрещено делать, ее мечты - все это становилось сказкой для Нарциссы. Сестра была талантливой рассказчицей, заставляющей поверить в реальность ее слов.
Если быть честной, - а сейчас как раз настало время быть откровенной, потому что у нее потом уже не будет возможности - она уважала Андромеду больше, чем кого-либо другого, уважала ее мужество и решимость, ее мнение и волю. Ей было жаль, что ее сестры не будет на свадьбе, но мама никогда позволит ей присутствовать (и она не была уверена, что приехала бы, если бы даже получила приглашение).
Ребяческое желание, но ей хотелось услышать голос сестры, хотелось увлечься принцем и карикатурным злом из сказки. Она хотела закрыть глаза и вновь стать маленькой девочкой, ребенком, воображающим миры за пределами радуг в ее окне, большие, чем Хогвартс или Косой переулок, место, где мечты осуществляются, и ошибки могут быть исправлены.
Она глупа, и она знает это. Что бы подумала мама?
Вероятно, она сказала бы ей, что нет никакого места для такого безумия, и пора прекратить быть ребенком. Пришло время вырасти и стать леди, наконец, ты слишком взрослая для такой ерунды. Выпрямись и прекрати кусать губу.
Не плачь.
Ее глаза наполняются слезами, ведь это последняя ночь в собственной кровати. Дождь, барабанящий по крыше, дом, замерший в тишине, только мама все ходит по гостиной, огоньки за ее окном, пылающие оранжевым и другим, непонятным, светом, отдаленные звуки города магглов смешиваются со словами в ее голове: «И жили они долго и счастливо». Голос Андромеды отзывается эхом в ее ушах, окончание каждой истории, конец всем «Жили-были...» - «И жили они долго и счастливо». Она с трудом сглатывает и пытается не позволить слезам коснуться подушки.
Андромеда была достаточно сильной, чтобы...
Но Люциус хороший человек. Ей все так говорили, и это правда. Он не Сказочный принц, но он чистокровный и единственный наследник состояния Малфоев, так что она никогда не будет ни в чем нуждаться. Она не любила его, но все говорили, что любовь придет со временем. В конце концов, если она захочет, то постепенно у неё хватит сил проникнуться к нему симпатией, и все будет хорошо.
И если она сильно-сильно зажмурится и крепко сожмет в пальцах одеяло, то сможет, почти наверняка, убедить себя, что кто-то собирается забраться на высокую башню и унести ее в ночь, спасти от брака по расчету, а не по любви, тем же самым способом, которым это сделал грязнокровка-Тонкс для Андромеды. Если она, не пристально, а украдкой, будет смотреть на свою жизнь, то будет думать, что она - принцесса, запертая в башне, и ее принц придет.
Но все это бессмыслица, она знает это. Даже в собственных мечтах она не может избежать того факта, что живет не в сказке.
Она не будет спасена от этого брака, да и не должна быть. Люциус - прекрасный человек. Со временем она обретет счастье рядом с ним. Ей просто нужно вырасти, чтобы наслаждаться его обществом.
Сквозь слезы она видела расплывающееся окно, блестящее радугами, детством, невинностью, и слышала шепот: «Жили-были» и «И жили они долго и счастливо». А потом она мигнула, и все, что она увидела затем, был дождь за окном.
Ты слишком взрослая для подобной ерунды.
(Во время ее свадьбы в небе блестела огромная радуга, но никто не придал этому значения, даже Нарцисса.)
Мэри Макдональд.
Автор: EHWIES>
Примечание автора: Если вам интересно, Мэри Макдональд на самом деле канон. Она упоминается Лили в 7 книге.
Переводчик: Ливлли
Она всегда думала, что её жизнь – идеальная картинка.
Она была лучшей ученицей в младших и средних классах. Популярная и любимая. Учителя говорили, что у неё большой потенциал, ученики, что с ней весело. Изобретательная, находчивая, талантливая во всех отношениях – её оценки были великолепными, идеи блестящими, и все ожидали от неё больших достижений.
Всё изменилось, когда Мэри Макдональд села на поезд на вокзале Кингс Кросс.
Она была симпатичной, этого нельзя было отрицать. Блестящие каштановые волосы и гордые карие глаза в сочетании со смуглой кожей делали её привлекательной. Но это не меняло её посредственности в волшебном мире как по мановению волшебной палочки и не выделяло её из Хогвартской толпы.
«Я ничего не упускаю», - предполагала Мэри. Наоборот она была достаточно хороша, чтобы быть ведьмой, владеть магией. И недоумевала и злилась, когда скучала по безоблачному образу жизни, который любила.
Однако теперь она могла делать то, чего не могла в маггловском мире – видеть всё в серых тонах. Со стороны казалось, она оставила позади радужные цвета, спеша покрасоваться перед людьми, в чей круг так и не вошла.
Даже по сравнению со своими друзьями Мэри блекла. Возможно, так и должно было быть. Сначала она примкнула к Лили. Яркой, рыжеволосой и зеленоглазой Лили. И Мэри встала в тени сверкающей подруги, которая была самим воплощёнием блеска . В жизни Мэри не осталось и огрызка от былых красок и воодушевления. Может ей следовало разыскать излучаемое тепло в ком-то вроде Северуса Снейпа?
Мэри не протестовала, когда в неё кидались заклинаниями и называли грязнокровкой. Не возмущалась, когда наскребла три балла по С.О.В. И даже не удивилась, почему никто не пригласил её в Орден Феникса, в который приятели вступали один за другим.
Она же не была никем особенным. Всего лишь зритель, актёр второго состава, человек, что смотрит за развитием трагедии.
Безоблачная, не более того.
Джеймс Поттер.
Автор: Lexie-H
Переводчик: Elf
После дождя всегда появляется радуга. Так учила мама. Мне тогда было около шести. Она говорила, что радуга всегда будет в небе, стоит только дождю закончиться. Она будет парить в облаках, и, даже если ты не смог ее увидеть, кто-нибудь другой наверняка сумеет это сделать.
Порой у меня появлялось такое чувство, что дождь идет годами, но что еще ожидать от маленького мальчика! Ливень - это не так уж плохо. На самом деле, я люблю дождь. Я люблю стоять на улице, запрокинув голову и подставив лицо тяжелым каплям. Каждый раз я стараюсь не забыть наложить водооттакливющие чары на очки, которые неизбежно заливало.
Дождь не сильно беспокоит меня. А что волнует меня, так это темные и угрожающие облака и то, что мир погружается во тьму. Это кажется зловещим и ужасным, и даже если такие облака редко собираются, в мире и так достаточно зла, угрозы, насилия, и без такого дождя.
Больше всего я люблю дождь во время солнца. Можно одновременно наслаждаться и дождем, и радугой. Это тоже самое что, угощать Сириуса и есть пирог вместе с ним. Ремус говорит, что радуга традиционно считается символом надежды и возрождения после очищения дождем.
Мне кажется, в мире должно быть больше радуг.
Однажды мы с Сириусом устроили ливень в Гриффиндорской гостиной. К сожалению, самый сильный дождь получился над головой Лили, отчего ее восхитительные волосы потемнели. Она зло посмотрела на нас своими сверкающими глазами. В тот день радуга не появилась, по крайней мере, я не смог ее увидеть. К счастью, через некоторое время я был прощен.
Лили не понимает, чем меня привлекают радуги, и мы очень часто спорим по этому поводу. Она реалист, а я мечтатель. Когда-то и она была романтиком. На третьем курсе Лили узнала, что лепреконы существуют и спросила у профессора Флитвика: «А правда, что лепреконы хранят свое золото на конце радуги?» Профессор сделал самое странное выражение лица, которое я когда-либо у него видел, и очень мягко и вежливо спросил, о чем она говорит. Я думаю, что золото лепреконов - это магловская выдумка. Но это был тот день, когда Лили стала реалистом и перестала верить в чудеса. А радуга с тех пор потускнела.
Определено, мое самое любимое воспоминание о седьмом годе в Хогвартсе, когда я и Лили сидели на улице и обсуждали свои обязанности старосты. Вдруг начался сильный дождь. Мы нашли убежище под трибунами для квиддича. Помню, как все вокруг засияло, когда появилась радуга над ее головой, как будто она была моим горшочком золота. Естественно, я поцеловал ее. Мне кажется, это стало для нее шоком, и она была жутко удивлена, когда я признался, что сделал это из-за радуги.
«Джеймс, ты ведь знаешь, что радуга это всего лишь отражение солнечных лучей в каплях воды, не так ли?»
Я простил ей это, потому что она была магглороженной, а магглам, похоже, просто необходимо давать всему внятное объяснение.
«Можешь доказать?»
Лили открывала и закрывала рот, шокированная моим вопросом, но потом нахмурилась и кивнула головой.
«Да могу!» - сказала она так, как будто это было очевидно. И она показала мне.
Лили Эванс сделала для меня радугу.
Именно тогда я понял, что, похоже, влюбился в нее всерьез.
Как то раз, когда Гарри был еще маленьким, я услышал, как Лили пела ему вечером. Ее нежный голос просто очаровал меня. Я поднялся в маленькую комнатку, которую мы превратили в детскую Гарри. Прислонившись к косяку, смотрел на жену. Ее красивые волосы рассыпались по спине, когда она качала в руках маленький сверток.
«Red and yellow and pink and green, purple and orange and blue! I can sing a rainbow, sing a rainbow too…»
«Как мило».
Она вздрогнула от неожиданности и повернулась ко мне. Несмотря на то, что она хмурилась, ее глаза лучились смехом.
«Неужели вы признали это, Джеймс Поттер?»
Я усмехнулся и вошел в комнату. Гарри уже сладко спал в руках матери. Аккуратно забрав мальчика у Лили, я положил его в колыбельку.
«Я никогда не слышал этой песни».
«Это магловская детская песенка. Я выучила ее, когда была маленькой. Я люблю ее».
«Мне она нравиться. Знаешь, я люблю тебя, несмотря на то, что ты никогда не пела ее раньше! Ты никогда не говорила, что можешь петь так красиво».
С этими словами я обнял ее, Лили рассмеялась и уткнулась лицом мне в волосы, смущенно прошептав:
«Но я не умею».
Позже, лежа в кровати, я слушал ее размеренное дыхание. Голова Лили удобно устроилась на моем плече. Я могу поклясться, что слышал, как она мурлыкнула.
“I can sing a rainbow, sing a rainbow, sing a rainbow too…”
Я несколько месяцев не видел радуги, примерно с тех пор как нам пришлось прятаться. Один раз мы с Лили взяли маленького Гарри на пикник. Это был день, когда он увидел первую радугу в своей жизни. Раньше я никогда не видел такой яркой радуги. Насыщенные цвета изящно изгибались в небе. Она была так близко, будто мы могли пойти за ней и найти конец через несколько лугов. Глаза Гарри, настолько похожие на глаза Лили, что это иногда меня пугало, загорелись на его пухлом личике, и он захлопал в ладоши с таким восторгом, который свойственен только однолетнему...
И это очень приятно.
Лили смеялась вместе с Гарри, который в восхищении глазел на небе.
«Он так же, как и ты, Джеймс, совершенно очарован!»
Сказав это, она перевела на меня взгляд. Радуга отражалась в этих смеющихся глазах, таких ярких, что влюбился в нее опять.
Я был всегда очарован радугой. Необъяснимым образом, она фигурирует во всех моих самых драгоценных воспоминаниях. Мне все равно, что Лили дразнит этим меня и умаляет мою гордость, называя это милым, что Сириус обвиняет меня в том, что я стал слишком мягким.
Радуги – моя самая любимая магия.
Луна Лавгуд. Андромеда Тонкс.Луна Лавгуд.
Автор: Realmer06
Переводчик: Anesteziya
Слушая радугу.
Я всегда думала, что самое удивительное в мире – видеть звуки. Их видела моя мама, и с самого раннего детства я тоже хотела так уметь. Я хотела видеть звуки, слышать музыку, голоса или какие-то другие звуки в водовороте цветов, также как и мамочка.
Я не помню, сколько лет мне было, когда я узнала, что не все взрослые волшебники и волшебницы могут видеть звуки. Хотя я и была расстроена, что для этого умения мало вырасти, для меня мама от этого стала только ещё более выдающейся волшебницей.
Задолго до того, как мои ноги стали доставать до пола, я сидела на одном из высоких табуретов в маминой мастерской, пока она проводила эксперименты. У неё была очень странная коллекция разных предметов, развешанных по всему кабинету.
Примерно также я представляла себе гнездо скраптона. Каждый день она приносила всё новые вещи, левитировала их, а я слегка стучала по ним хрустальным скипетром. Потом она очерчивала маленький квадрат на предмете, размером с этикетку, стуча по нему своей палочкой до тех пор, пока он не становился цветом определённого звука. Тогда мама заколдовывала ленту, а моей обязанностью было подвешивать новый предмет там, где она показывала.
Когда мне было семь, я спросила её, пытается ли она собрать радугу? Она прижала меня к себе и рассмеялась: «Нет, милая,- сказала она мне.- Не собрать. Я пытаюсь раскрыть её. А теперь поговори со мной, дорогая».
И я говорила. Я пела ей песни, рассказывала о тех существах, которых изучал папа, говорила о цветах, которые нашла в тот день в лесу. А она смотрела, как я говорю, хотя никогда не объясняла мне зачем.
Мой папа называл меня своей лунной девочкой и в те дни, когда мама была особенно занята, он забирал меня и показывал тех удивительных созданий, за которыми наблюдал. Он показывал, где были плимпы, и демонстрировал доказательства существования мозгошмыгов или нарглов. Когда я была совсем маленькой, я задала ему один глупый вопрос: на самом ли деле они существуют?
«Конечно, существуют! - ответил он, удивленный моим вопросом.- Да они такие же настоящие, как и мы с тобой! Просто из-за того, что они редко показываются, некоторые волшебники готовы заявить, что это всё выдумки. Но это не так, - прошептал он, опускаясь передо мной на колени. - Луна, милая, - сказал он тихо, - Никогда не позволяй кому-либо говорить тебе, что что-то не существует, если тебе довелось видеть это собственными глазами, поверь в это, иначе ты не увидишь и половины всех чудес этого мира!»
Довольная таким ответом настолько, насколько может быть довольна четырёхлетняя девочка, веря, что папа не может обманывать, как верила в то, что морщерогие кизляки могут вырастить крылья и взлететь, я больше никогда не спрашивала его об этом. Днем я проводила время с отцом в погоне за кизляками и ливеннами, а вечерами с мамой в погоне за радугой. Для меня это всегда было очень увлекательно, и никогда больше я не была так счастлива.
К тому времени как мне исполнилось девять, я знала её мастерскую не хуже самой мамы, хотя так и не поняла что это всё значит или что на самом деле она пытается сделать, когда говорит, что хочет раскрыть радугу и почему моя колдография висела в самом центре того цветного круга, с которого начиналась её мастерская.
Я спросила её, но она мне не ответила. Она всё больше и больше отдалялась, становилась всё более рассеянной, и мы с папой видели её всё реже и реже.
Было очевидно, что папа знает больше, чем я. И казалось, что это что-то огорчает его. Даже когда я показывала ему ожерелье, которое сделала для мамы из растущих у нас в саду силокнянок, это лишь ненадолго оживляло его. Долгое время я опасалась нападения мозгошмыгов, но папа грустно улыбнулся, когда я предположила такое, и погладил меня по голове.
«Нет, Луна, это не мозгошмыги.»
«Тогда что же это, папа?» - спросила я его. Он вздохнул.
«Моя лунная девочка, боюсь, ты не поймешь».
«Но я очень смышленая, - заверила я его. - Вчера я сама поймала плимпа! Если я понимаю, как словить плимпа и выследить в лесу ливенна за полмили, почему я не смогу понять что происходит с мамой?» - спросила я. Тогда он обнял меня одной рукой и прижал к себе.
«О, Луна, моя дорогая. Это так трудно объяснить. Твоя мама пытается расшифровать радугу уже так долго…тратит на это всё своё время. Она не может больше думать ни о чём другом».
«Значит она уверена, что у неё получится» - сказала я, думая, что глупо так беспокоиться из-за столь простой вещи. Не мои ли родители говорили, что тяжелая работа приносит большое вознаграждение?
«Я отнесу ей чаю, хорошо?»
Он кивнул, грустно улыбаясь, и я, взяв поднос, ушла в её мастерскую.
«Мам?» - позвала я, но дверь была закрыта, и хотя я и слышала, что мама внутри, она не отвечала.
Я осторожно толкнула дверь, открыв её. «Мама?» - позвала я снова.
«Я не понимаю, - говорила она, неистово листая свой журнал и сдергивая с балки ленты. - Звуки хрусталя в трёх оттенках…песнь феникса во всех цветах огня… но радуга…что создает радугу?»
«Мамочка?» - позвала я, набираясь храбрости, чтобы сделать шаг внутрь. Она ходила туда-сюда, безумно шепча что-то. Впервые в жизни я была так напугана.
«Я должна узнать…я должна!.. Луна…радуга в ней…но как? Как?»
«Мама?»- произнесла я снова почти шепотом. Она всё ещё не слышала меня.
« Это не может быть просто чистым звуком или хрусталь и песня показывают правду…должно быть что-то большее, но что? Что?»
«Мамочка, я принесла чай» - сказала я громче.
«Я слышу это, - она расплакалась. – Я это вижу! Я должна узнать!»
И одним стремительным движением она подняла свою палочку обеими руками над головой и прокричала слово, которое я не знала и не понимала.
Я закричала, роняя поднос и падая на землю, и подняла руки над головой в попытке защититься от осколков, летящих со всех сторон. Но ещё ужасней, чем разломанные артефакты и порванная в клочья лента, был вид мамы, окруженной огненным свечением и лежащей на полу.
«Мама!» - пронзительно завопила я и побежала к ней. Она лежала на обгоревшем полу, не отрывая взгляда от предметов, которые не упали с балки – моей колдографии и ленты радуги.
«Луна» - прошептала она, и я, всхлипывая, опустилась перед ней на колени.
«Мамочка, с тобой всё будет в порядке!» - сказала я. Она покачала головой.
«Нет…моя милая… - ответила она. - Я увидела…и я должна умереть.»
«Нет! - закричала я. – Ты не можешь умереть! Ты не можешь. Я не верю!»
«Нет, - сказала она, сжав мою руку что есть силы. – Не говори так, Луна. Никогда не говори так».
«Если ты умрешь, я ни во что не буду верить», - резко прошептала я сквозь слёзы.
Она ещё сильнее стиснула мою руку.
«Нет. Ты не должна потерять!.. - неистово прошептала она, смотря на меня безумным взглядом. – Радуга…она появляется только когда есть все возможности! Не верить значит потерять радугу! Луна! Ты не должна потерять её. Никогда!» - убежденно прошептала она последнее слово с болью в голосе.
«Как? - беспомощно прошептала я, и слезы покатились по моему лицу. - Как я могу? Без тебя?»
Она улыбнулась своей привычной улыбкой, тем самым немного успокоив меня.
«Поверь, - пробормотала она, закрывая глаза. – Поверь, что это не конец…Поверь, что ты увидишь меня снова…Поверь, что ты всё ещё можешь слышать мой голос…Ты должна верить во всё, что возможно, Луна…И тогда радуга не исчезнет из твоего голоса!...Если ты поверишь во всё, ты никогда не разуверишься в этом... Прочти мой журнал, всё это есть в моем журнале…Я всегда любила слушать твой голос…Это были те моменты, когда я слышала радугу…поговори со мной, милая…поговори…»
«Я люблю тебя, мамочка, - сквозь слезы прошептала я. – И я обещаю тебе, что буду верить во всё»
И с умиротворенным лицом она умерла.
В тот момент, когда она ушла, радужная лента, держащаяся на моей колдографии, рассыпалась, падая на нас словно эльфийская пыль.
Я никогда не забуду ни смерть мамы, ни обещание, данное ей. После её смерти я штудировала её журнал неделями, изучая всё, что знала она, всё, что она пыталась найти. Со дня её смерти я добавила туда свои собственные исследования. Возможно, однажды я найду заклинание, погубившее её. Возможно, однажды я смогу помочь людям увидеть то, что видела она, показать им звук моего голоса в потоке цветов. Я знаю, как люди зовут меня и что говорят про меня и вещи, в которые я верю. Но я дала обещание верить во всё, поэтому я тоже им верю и, думаю, что это не так уж и сложно.
Когда я говорю, я говорю о возможностях. А когда говорят другие, я слушаю и я знаю, что всё, о чём они говорят, возможно. И поэтому они называют меня Лунатичкой и считают сумасшедшей. И я верю, что, возможно, так оно и есть. Но также я верю, что не ошибаюсь. Я не ошибаюсь, веря в то, во что верю.
Однажды я поймаю морщерогого кизляка. Однажды у меня будут друзья, которые не будут считать меня странной. Однажды я узнаю, что такое мир без войны. Однажды я снова увижу маму.
Однажды я услышу радугу.
Андромеда Тонкс.
Автор: purtyinpink71121
Переводчик: Ливлли
Давным-давно моя жизнь была бесцветной. Тоска, - чернее моей фамилии, - была моим обычным настроением. Она везде следовала за мной, запершись в моей душе. Я была никем для своей семьи: не духозахватывающая красавица, как светловолосая Нарцисса, не идеальная, как перворождённая Беллатрикс. Я была просто Энди, средним ребёнком, которого называли словно мальчишку.
В детстве меня обучали дома, и я никогда не посещала школу до Хогвартса. Поэтому моё детство протекало в стенах дома, где я слушала восхваление сестёр и невзначай брошенные намёки, далеко не завуалированные, о том, как я могла бы стать лучше. Но в итоге, как бы я ни старалась, я не могла быть достаточно хороша. Цвета и счастье доставались мне всё сложнее.
Давным-давно, моя жизнь делилась на чёрное и белое. Я делала то, что мне говорили, не перечила, проглатывая каждое слово критики. Я знала, что рано или поздно станет легче. Но потом, всё изменилось. Всё изменилось летом перед седьмым курсом.
Это произошло в Косом переулке. Помню всё случившееся в тот день, ведь он колоссальным образом изменил мою жизнь. Я возвращалась из зоомагазина и столкнулась нос к носу с кем-то. Это был Тед Тонкс. Мой личный спаситель.
Он принялся много извиняться и протянул руку, чтобы помочь подняться с земли. Настоял на том, что всё это его вина и чтобы искупиться купил мороженое у Флореана Фортескью. Я не была уверена, можно ли так себя вести, но тогда подобные мысли не особо волновали меня.
Магглорождённый или нет, я была очарованна им. Он был такой живой и весёлый, хотя не с чего было радоваться. И я позавидовала ему.
Во время разговора я узнала, что он хаффлпаффский семикурсник. Поскольку я училась в Равенкло, я не замечала его раньше, и удивилась, как я могла пропустить такого, как Тед. Он был полон энергии, счастья и… цвета. И я говорю не о его ярко-голубых глазах и золотистых волосах, которые совершенно контрастировали с моей тусклой внешностью.
Кажется, мы болтали веками, и время летело незаметно. Я была поглощена Тедом, и к моей радости он выглядел заинтересованным мной. Мы договорились встретиться снова по приезде в Хогвартс.
Мой последний учебный год прошёл словно в тумане. Только через несколько месяцев я поняла, что влюбилась в Теда. Он сделала так, что я захотела прожить свою жизнь. И даже язвительные насмешки Нарциссы о моём «маггловском друге» не могли больше задеть меня. Я была влюблена, а любовь со всеми так обходится.
Мы поженились, едва закончив школу, и года не успело пройти, как я уже шла под венец. Родители Теда думали, что это дурачес тво, и мы обманываемся. Но эта рассудительность ни в какое сравнение не шла со словами моих родителей. Меня перестали признавать, имя выжгли с родословного древа и отреклись так просто, как я от них, взяв фамилию «Тонкс». В день нашей свадьбы я наконец-то освободилась от черни: и семьи, и цвета. Навсегда.
А потом родилась Нимфадора. Я сразу поняла, что она особенный ребёнок. При рождении у неё были тёмные волосики, которые потом неожиданно стали светлыми, затем рыжими, а позднее фиолетовыми. Ничего более разноцветного я в жизни не видела. И тут же поняла, что она потрясающая. Нет, даже более того… Она совершенна.
Она стала моей радугой, моей семьёй. Она стала частью новообретённых красок, они с Тедом вытаскивали меня из царства темноты. И за это я их люблю так сильно, что они и представить себе не могут.
Лили Эванс. Рон Уизли. Лили Эванс
Автор: purtyinpink71121
Переводчик: Melancholy_262
Ну, вот и он. Мой последний день в Хогвартсе. Выпускной. После него я отправлюсь в реальный мир, где меня ждет что-то совершенно неизведанное. На протяжении многих лет казалось, что этот день никогда не наступит, и много раз я напрасно желала, чтобы он поскорее пришёл. Всякий раз, когда Джеймс совершал особенно противную шалость, когда меня или Северуса отчитывали, всё, что я хотела, это что бы мне исполнилось восемнадцать, и я бы рассталась с этим замком навсегда.
Теперь, однако, я понятия не имею, как я могла так думать. Простая и ясная истина в том, что я боюсь. Я боюсь покидать безопасный Хогвартс, боюсь того, что, может ожидать меня снаружи. И я боюсь, что сегодня я вижу некоторых людей в последний раз.
Я давлюсь рыданиями и поднимаюсь со своей кровати, на которой сидела. Я быстро покидаю комнату, не обращая внимания на то, что сейчас семь часов утра, что мои соседки еще спят, или что мне, вероятно, нельзя быть снаружи в это время.
Я небрежно спускаюсь вниз по лестнице, даже и не пробуя быть потише. Заботит ли меня то, что какой-то третий курс может быть разбужен? Нисколько.
Спустившись в гостиную, я бегу к портретному проёму, не потрудившись осмотреться. Это сделало бы мой отъезд ещё болезненнее. Выходя, я хлопаю портретом, пользуясь своей властью и не обращая внимания на протест пораженной Полной Дамы.
— Почему даже в последний день семестра находятся люди, которые будят меня после отбоя?
Я вздыхаю и иду, не совсем уверенная, что ноги меня удержат. Я бесцельно блуждаю около десяти минут, прежде чем понимаю, что стою наверху мраморной лестницы, смотря прямо на дверь, ведущую на улицу. Я пожимаю плечами и решаю, что снаружи так же хорошо, как в любом другом месте, куда ещё можно пойти. В конце концов, я всегда была неравнодушна к одному дереву около озера …
Открыв дверь, я понимаю, что идет дождь. Довольно сильный. Кажется, погода отражает мое мрачное настроение. Хорошо, по крайней мере, капли дождя помогут спрятать слезы, которые, наконец, потекли по лицу.
Я направляюсь к озеру, и, следовательно, к дереву на берегу, и уже стоя рядом, понимаю, что кто-то еще сидит под ним, пристально глядя на озеро. Подхожу на несколько шагов ближе и вижу, что этот кто-то - Джеймс.
Я смущенно хмурюсь, задаваясь вопросом, что Джеймс делает здесь. Подхожу ближе, и он слышит меня. Он резко оборачивается, но когда понимает, что это - я, мягкая улыбка появляется на его лице, и он похлопывает по земле рядом с собой. Я подхожу и сажусь.
— Доброе утро, — говорит он, слегка усмехаясь мне. Мои губы растягиваются в улыбке.
— Привет, — отвечаю я. Я смотрю на него и понимаю, что затаила дыхание. Его волосы мокрые, а рубашка стала прозрачной из-за дождя. Загляденье.
— Что ты делаешь здесь так рано? — спрашивает он y меня.
— Я хотела бы спросить у тебя то же самое, — я откидываюсь назад, намеренно не отвечая на его вопрос.
—Просто, понимаешь... думаю, — отвечает он. Я киваю, показывая, что понимаю. Думаю, что знаю, о чем он думает.
Мы сидим так в течение примерно пяти минут, не разговаривая. Внезапно Джеймс подсаживается ко мне ближе и обвивает меня рукой, притягивая ближе к себе, заставляя меня улыбнуться. Моменты вроде этого являются тем, что я действительно потеряю, а также воспоминаниями, о которых я буду думать наиболее нежно.
— О чем ты думаешь? — мягко шепчет он рядом с моим ухом. Я поворачиваюсь в кольце его рук и смотрю на его лицо.
— Сегодня последний день в Хогвартсе, — тихо отвечаю я.
— Да.
— Я потеряю все это, — говорю я, оборачиваясь назад, чтобы увидеть капли дождя, падающие в озеро, и прислоняюсь к Джеймсу.
— Я тоже, — бормочет он, зарываясь лицом в мои волосы. Я хочу сказать ему что-то большее, но не могу заставить себя. Я чувствую, что вопрос горит на языке, словно умоляя задать его, но я не обращаю на это внимание. Мы сидим в тишине еще какое-то время.
— Лили! — вдруг говорит Джеймс, выпрямляясь. Я отстраняюсь от него, испуганная его резкими движениями.
—Я только... — начинает он говорить, но останавливается. Я вижу его обеспокоенный взгляд и хмурюсь в замешательстве. Я наклоняюсь вперед, чтобы взять его мокрое лицо в руки.
— Что такое? — спрашиваю я нежно, изучая его глаза.
— Это только… Я знаю, что мы сказали, что будем продолжать общаться… Но я боюсь, что мы не увидимся больше, - говорит он порывисто.
Я ошеломленно смотрю на него. Он только что высказал то, о чем я сама думала в течение многих недель.
— Я... я думала о том же, - говорю я.
— Правда? - изумленно спрашивает он.
Я убираю руки с его лица и передвигаю их вниз, на его грудь.
— Да. И я действительно не хочу, чтобы это произошло.
Он улыбнулся.
—Я тоже. И я очень много размышлял об этом ... и я могу понять, если ты не захочешь этого, но я подумал, что должен спросить, потому что действительно люблю тебя, и я...
Но я прервала его, приложив ладонь к его губам. Джеймс может ходить вокруг да около в течение нескольких дней, если у него будет такая возможность, особенно когда он нервничает, как сейчас.
— А теперь, когда я уберу руку, ты скажешь мне то, что хотел с самого начала, хорошо? - спрашиваю я медленно, словно говорю с двухлетним. Он кивает, но не улыбается. Я немного нервничаю ... Что он имеет в виду? Я убираю ладонь, и он сразу же открывает рот.
— Я хочу жить с тобой после Хогвартса, - быстро говорит он. Я изумленно смотрю на него, не зная, что сказать.
— То есть я смогу понять, если ты не захочешь. Или, если твои родители не одобрят. Или, если есть что-то еще, вроде этого, но я просто хотел спросить. Я не должен был, это просто глупо. Забудь... — И снова я вынуждена была прервать его, прежде чем он заговорится до смерти. Однако, на этот раз я не использовала руку. Вместо этого я страстно целую его в губы.
Я могу сказать, что сначала он удивился, но скоро отчаянно поцеловал меня в ответ. Он ложится, притягивая меня на себя. Дождь превращается в настоящий ливень, но меня нисколько не заботит, что я промокну. Мое сердце стучит очень быстро, и легкие, кажется, скоро разорвутся, так что я с сожалением отрываюсь от него.
Мы оба задыхаемся, и все еще лежа на нем, я чувствую, как поднимается и опадает его грудь. Он выглядит потрясенным.
- Это было «да»? - кротко спрашивает он, несмело улыбаясь.
-А ты как думаешь? - усмехнувшись, отвечаю я. Он улыбается и целует меня опять. Несколько минут спустя мы отстраняемся, опять задыхаясь. Я скатываюсь с него и усаживаюсь на земле. Джеймс следует моему примеру и прислоняется к стволу дерева. Я устраиваюсь в кольце его рук и довольно улыбаюсь. Дождь начинает редеть спустя несколько минут, и солнце слабо показывается сквозь облака. Я внезапно понимаю, что теперь над озером светит радуга. Это так ярко, красиво и волшебно. Я оборачиваюсь и вижу, что Джеймс, кажется, не заметил этого. Он уставился куда-то вдаль, в сторону Квиддичного поля.
Ну и ладно. Думаю, эта радуга - мой маленький секрет, мое слабое утешение. Затишье после бури. Всё ещё смотрю на нее, и улыбка продолжает светиться на моем лице. Смотря на радугу, я не могу не думать, что все будет хорошо. Дождь остановился, и теперь единственное свидетельство мрачных времён - эта красочная кривая в небе. Конечно, в будущем будет проблемы, но я знаю, что в конце концов будет радуга.
Рон Уизли
Автор: RyanKathrynCelia
Переводчик: Anesteziya
Школа – место для получения основных знаний, необходимых в дальнейшей жизни за стенами школы. Этот факт был известен Рональду Уизли с самого начала его учёбы в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Но, тем не менее, это знание никак не повлияло на количество усилий, прикладываемых им для получения образования, даже когда он был лучшим другом Гарри Поттера и попадал в переделки чуть ли не каждую неделю, не обращая внимания на настоящую опасность, в которой они находились.
Ходя кругами по комнате, Рон удивлялся тому, какие силы люди, окружавшие его, вкладывали в это дело. Не учёба как таковая, а что-то более и одновременно менее важное, чем просто учёба. Для одних это был лишь способ подготовиться к С.О.В. Для других – очень важное движение, так точно названное Гермионой, ОД, то есть Отряд Дамблдора, которое давало людям, входящим в него, то, чего у них уже не было около года – надежду. Свою собственную надежду. Амбридж, с её розовыми мантиями с рюшами и пушистыми котятами, давала ложную надежду, которая напоминала Рону всю силу и необычность радуги.
Разноцветный полукруг, появляющийся после дождя в солнечный день, давал ложную надежду таким людям как Рон. Считается, что на краю радуги есть горшки с золотом, играющие в лучах солнца. Такие желанные. Манящие. Должно быть, человек, придумавший это, обладал огромной верой. Это было выдуманное золото, золото, которое никогда не существовало.
Луна, возможно, придумала бы что-нибудь о его происхождении, только она может дать объяснение радуге.
Вы когда-нибудь пытались догнать радугу?
Рон однажды попытался. Тогда ему было всего восемь лет, и он не знал ни школы, ни опасностей этого мира, и жил, укрытый от них в созданном родителями мирке. Его родители рассмеялись, когда он убежал с небольшого пикника, который они устроили с Роном и Джинни, так как остальные братья уже уехали в Хогвартс. Когда показалась радуга, он побежал к ней за её удивительными и влекущими цветами, но так и не смог поймать её. Она постоянно убегала от него всё дальше и дальше, пока маленький восьмилетний Рон не выбился из сил. В тот момент он понял, что магия радуги выдумана, и он никогда больше не пытался догнать её вновь.
- О чём ты думаешь, Рон? - мягкий голос Гермионы вернул его в реальность, когда он проходил очередной круг, бродя по комнате.
- О радуге, - получила она краткий ответ. Гермиона не понимала, что она сама была как та радуга, с такими же признаками ложной надежды. Она была недосягаема, почему же он нравился ей, такой обычный, средний школьник, уступающий знаменитому Гарри Поттеру?
Столько разных значений слова «радуга», и ОД был одним из них.
ОД был объединением факультетов Хогвартса, как радуга была объединением разнообразных цветов. Тогда давала ли эта организация такую же ложную надежду тем, кто состоял в ней? Рон снова обвел комнату взглядом, увидев Луну, создающую патронуса, и Невилла, оглушающего Симуса. Нет, ОД был организацией меньшей, чем представление Рона о радуге, и много большей, чем сказочные приключения, в конце которых люди находят сокровища, в данном случае получая возможность делать то, что они не могли сделать раньше.
Никакого выдуманного золота на радуге Отряда Дамблдора.
Когда Рону было десять, в один особо дождливый день, Джинни спросила его, почему он больше не улыбается, когда смотрит на радугу. Посмотрев на её серьёзное лицо и поймав вопросительный взгляд, Рону ничего не оставалось, как сказать правду.
- Она утратила свою магию, Джинни, – ответил Рон. Он посмотрел в окно на поля перед их домом, на солнце, которое начинало выходить из-за туч, и, обернувшись, увидел, что она всё ещё не удовлетворена его ответом. - Однажды ты поймешь, что радуга не то, что можно потрогать, почувствовать. Ты не сможешь догнать ее, чтобы найти сокровища на её краю, потому что никаких сокровищ не существует.
Впоследствии Рон ещё долго придерживался этого мнения. И он помнил тот момент, когда чувство, что радуга ненастоящая, ушло. Это произошло в ту самую секунду, когда он решил, что Отряд Дамблдора – это радуга, что надежда трех из четырех факультетов была соединением цветов, целей и что сокровища на краю не вымышленное золото, играющее в лучах солнца, а знание того, что они сражались не только за Дамблдора и против Сами-знаете-кого. Они сражались за позабытые цвета. Они сражались, подобно радуге, за светлое будущее.
Спустя полтора года с тех пор как Рон поменял свое представление о радуге, он увидел падение Вольдеморта. Этот день был дождливым, все они очень устали. Гарри встретился с Темным Лордом лицом к лицу, Рон и Гермиона были рядом с ним, ОД позади, а радуга в небе была такой яркой, как никогда раньше. Она придавала сил, заряжала энергией и давала надежду участникам Второй войны, а сокровищем для них было падение Вольдеморта в шаге от сияющей радуги.
