Дневник того, кто убивал

Глава 1

ПРОЛОГ

Яркий свет.

- А ты любил когда-нибудь?
- Не знаю.
- Просто не хотел или не случилось в жизни?
- Нет.
- Не хочешь говорить об этом?
- Я не могу говорить о том, чего не знаю.

Темнеет. Все замерло.

Тусклый свет.

- Я буду свободен?
- Возможно.
- Ты сделаешь все, что бы этого не случилось, не так ли?
- Я не знаю.
- Ты лжешь – вот это я знаю.
- Ты не видишь моих глаз – откуда тебе это знать?
- Я слышу это в твоем голосе.

Медленно гаснет свет. Снова темно.

Света почти нет. Все сливается.

- Скажи мне, ты сожалеешь?
- О чем?
- Хоть о чем-нибудь.
- Да.
- О чем?
- О том, что…
Свет начал гаснуть.
- О чем? О чем ты сожалеешь? Скажи мне!!!
Ответом была тишина…

ГЛАВА I

Этого человека трудно было узнать. Он, конечно, был узнаваем в своей осанке, но изменился сильно. Так никто не меняется. Да, это ужасно. Смотреть на того, кто когда-то жил и дышал одним воздухом с теми, кого убил. И он виноват.
О чем он думает? Никто не знает. Можно только догадываться.
Любил ли он? Все думают, что он не способен. «У него вообще есть сердце?»
Помнит ли свою прежнюю жизнь? Они уверены, что он забыл ее давно, и вернуть все нет возможности – да и зачем?
Кто он? Ответ на этот вопрос знает только он. Но он молчит. Неужели он так и не скажет, и мир не узнает правды?
Хриплый голос выдает его: время тщательно делает свою работу. Он сидит изо дня в день на этом каменном полу и редко улыбается сам себе. Что он вспоминает в эти минуты? Услышать ответ еще страшнее, чем задать вопрос.
А стоит ли пытаться? Они должны попытаться вместе. Так будет лучше для всех. Ведь свет – это все, что у него осталось.

В кабинете, тускло освещенном одной настольной лампой, где стол был завален бумагами, сидела девушка. Напольные часы пробили полночь двадцать семь минут назад, но девушка не могла этого знать – она спала.
Этот последний месяц был самым сложным в ее жизни. Она не знала, что делать с судьбой человека, которого доверили в ее руки. Это дело требовало опыта, и такой опыт у нее имелся. Но реальное положение вещей во сто крат превышало ожидание.
Кто она, эта девушка? Случайный прохожий сказал бы, что она, быть может, красива и умна – это было видно по ней как-то сразу, и что ей тридцать пять лет. Во всем был бы прав этот прохожий, кроме одного: ей было двадцать шесть. Это как раз тот возраст, когда уже что-то умеешь, применял это в жизни, но все перспективы еще туманны и есть шанс надеяться на лучшее.
У нее карие глаза и каштановые волосы. Стройная. Стойкая и выносливая. Семьи нет. Наилучшие рекомендации, безупречная репутация. Она – выпускница английской Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Отличница. Уже давно работает в Министерстве Магии Великобритании в Отделе магического правопорядка и состоит в Административных Службах Визенгамота. Делает свою работу хорошо, четко и вовремя, верно применяя свои знания и навыки. Скорее всего, ее школьный директор сейчас гордился бы ею по праву.
Удар часов – половина первого. Девушка вздрогнула и подняла голову. Кофе, стоящий по правую руку на гладком полированном дубовом столе, давно остыл. Ночь за окном раскинула свою карту звездного неба, но об этом работники Министерства Магии могли только догадываться – лондонские туманы. От резкого движения перо упало на пол с глухим стуком. Заклинание – и пятна нет, будто бы и не было.
Дверь со скрипом приоткрылась и в кабинет заглянула молоденькая девица. По всему было видно, что она уже давно ждет разрешения уйти домой, но большие горы стопок бумаги не давали ей этого сделать. Хозяйка кабинета с большими напольными часами произнесла неожиданно твердым и спокойным голосом:
- Элеонора, ты еще не ушла? Очень хорошо. Аделиус принес что-нибудь новое?
- О, простите, мисс, - Элеонора улыбнулась, затем продолжила:
- Нет, ничего не поступало. Кроме… - Элинор замялась, подбирая слова для окончания фразы, - тут заходил Сэм и сказал, что твой, ну, в общем, этот парень…что-то он такое сказал, как климатическая или какая-то там смерть, я не поняла, - она виновато взглянула в лицо человека, которым всегда восхищалась, хотя и не желала бы для себя такой жизни – вечно в суете, и постоянно нужно быть ответственной за чужие жизни и неудачи.
Ее собеседница побледнела, и стала одного цвета со стеной за камином.
- Это клиническая смерть, Элинор. Так маглы называют состояние, когда находятся между жизнью и смертью, - она встала, все такая же бледная, в глазах читалось отчаяние, смешанное с горечью утраты.
- Да, точно. Он просил, что бы ты сразу появилась у них…
- Давно это было?
- Час назад…
Мгновение спустя кабинет был пуст. Элинор закрыла дверь, провожая взглядом убегающую по коридорам фигуру ее начальницы, которая скрылась за поворотом.

- Если он умрет – это будет твоя ответственность, Сэм! Потом я убью тебя!
- Он не может, он не должен. Она должна скоро уже быть тут.
- Повторяй себе это постоянно, и, быть может, она услышит тебя! Потому что если нет – я убью тебя! Ты поставил все под угрозу! Где она?
Дверь открылась и вошла ОНА:
- Я здесь. Где он? Как это случилось?
- Мы точно не знаем, но Сэм все объяснит тебе сейчас, - говоривший уже покрылся лиловыми пятнами от напряжения и переполнявших его эмоций.
- Ты наша последняя надежда. Он умрет, если не…
- Где он?
Все трое вышли. Двое быстро шли по коридору, постепенно переходя на бег.
В пустом коридоре остался один человек, пятна на его лице начинали постепенной бледнеть. Он думал о том, что чудеса все-таки случаются. Дак пусть же сейчас случится чудо!


Глава 2

ГЛАВА II

Сплошные туннели. Нет выхода. Все молочно-белого цвета, но почему-то этот цвет сейчас не дает сосредоточиться на пути. Надо позвать на помощь. А кто поможет? Кто остался в живых? Кажется, придется звать того, кто просто знает, что ты еще существуешь.
Туннель близится к концу – наконец-то. Только почему-то в конце Черная Дыра. Что-то не так, но уже все равно. Лишь бы это закончилось. Но что-то все-таки не так - почему Черная Дыра? Кажется, там должен быть свет!.. Тянущая боль заставляет вернуться мыслями к тому, что осталось на физике - тело. Кто-то пытается его оживить, это очевидно. Нет, определенно, с этим туннелем что-то не так. Надо вернуться обратно, и повторить попытку позднее.
Туннель тает, все исчезает. Белое пространство начинает обретать насыщенность и тон – люди. Они дышат так громко, а их сердца бьются так часто! Какая музыка! Но только не сейчас. Голова раскалывается. Из ватного пространства все громче и громче становится слышен голос:
- Он приходит в себя…хвала Мерлину! Мы спасены.
«Они как будто сами только что побывали в туннеле. Вытащили меня, а радуются за себя – странные они какие-то». И снова голос, уже другой, более мягкий и спокойный:
- Ты вовремя подоспела, Гермиона. Как всегда – спасла нас и его. Думаешь, он это заслужил?
- Я просто делаю свою работу. Каждый заслуживает жизни, и он – не исключение.
«Какой пафос! Ну и что, стоило оно того? Да кто вы вообще такие, что бы решать кто и чего достоин! Стоп.…Какая еще Гермиона? Грейнджер??? Нееет! Только не это! Грязнокровка будет дышать со мною одним воздухом! Раз я все еще думаю о грязнокровках, значит, я прихожу в себя».
- Нет! Нееет! – вырывается крик из горла лежащего человека.
- Почему он кричит? Что с ним? Он выживет? – обеспокоенные голоса, восклицания.
Девушка склоняется над приходящим в сознание мужчиной. Она слушает его сердце, пытается прочесть мысли – прочно защищены. «Значит, приходит в себя, все осознает».
- Да, он будет жить.
Слова звучат как приговор. Глаза открываются, впуская внутрь свет.

Светло. Даже слишком. Свет режет глаза. «Неужели они светят лампой?». Нет, это дневной свет, солнечный. Свет, которого всегда не хватало в жизни, теперь почти сводит с ума и ставит на грань помешательства. «Вот ирония».
- Драко… - голос отдавался эхом, резонировал с каждой клеткой пространства вокруг, - Драко Люциус Малфой, вы меня слышите?
Мужчина медленно открыл глаза, словно привыкая к свету.
Постепенно контраст выравнивался. Острота восприятия приходила в стабилизацию.
Гермиона сделала один шаг по направлению к кровати, на которой лежал неподвижно, приходя в сознание Драко Малфой.
Отследив это движение, еще секунду назад совершенно спокойный, лежащий Малфой, резко дернулся и инстинктивно сделал защитный жест рукой.
Гермиона отступила на прежнее место и сказала:
- Никто не желает вам здесь зла, и никто не будет оказывать воздействие, если вы будете вести себя спокойно. Пожалуйста, расслабьтесь, - она говорила ровно и спокойно, без эмоциональной окраски. – Я подойду к вам ближе, что бы осмотреть вас и выяснить, нет ли серьезных нарушений, - сказав это, она ждала от мужчины хоть какого-то знака согласия или ответной реакции. Поняв это, Драко еле заметно кивнул, и этого оказалось достаточно.
Она подошла и села на край кровати. Драко сразу почувствовал еле ощутимый аромат миндаля. Этот запах, впрочем, как и любой другой, возбуждал в нем головную боль. Вот и сейчас голова начала тяжелеть и гудеть. Что-то сдавливало виски.
Он смотрел на девушку и видел в ней что-то знакомое. Как из далекого прошлого он угадывал черты ее улыбки и глаза. Особенно глаза. Но он никак не мог узнать ее.
Гермиона за десять лет изменилась так сильно, что от былого остались лишь глаза – их цвет. Все остальное напоминало больше маску, чем лицо; маску, за которой умерла та девочка, которая когда-то давно училась в Хогвартсе. Теперь это была стройная девушка, элегантно одетая. Волнистые волосы аккуратно забраны в хвост. Ничего не осталось от прошлого.
Гермиона делала несколько записей в большой журнал, лежащий на ее коленях, пока Драко внимательно всматривался в нее. Его не покидало убеждение в том, что есть в этой девушке что-то знакомое. Он решил, что это может быть лишь совпадением, и не стал придавать этому значения.
Гермиона закончила записывать, и подняла голову. Их глаза встретились.
Да, это был уже не тот Драко Малфой, которого она знала. Это совершенно другой человек. В его глазах было что-то такое, от чего становилось жутко. Не просто страшно, а именно жутко. Находиться с ним в одном помещение не хотелось, а сидеть так близко от него – было опасно. Но Гермиона проигнорировала минутный страх и сосредоточилась на вопросах, которые должна была задать ему сразу же, как он придет в сознание.
- Имя?
- Это обязательная процедура? Я на допросе? – в его глазах читался яд усмешки, но лицо оставалось каменным.
- Нет, - спокойно ответила девушка, - это необходимо. Просто отвечайте на вопросы. На вопросы, где нужно ответить «да» или «нет» можете просто кивать, если тяжело говорить.
- Какая забота. Хорошо, давайте свои вопросы, - ухмылка озарила его лицо лишь на миг, а затем оно вновь сделалось непроницаемым.
Гермиона подавила в себе сквозь десятилетие, прорвавшееся из прошлого, такого далекого и забытого, восклицание о том, что это – Малфой! Ей приходилось много раз сталкиваться с подобными ему людьми, она привыкла, но он – единственный в своем роде, все такой же невозможный.
Она повторила:
- Имя?
- Драко Люциус Малфой.
- День и год своего рождения. Если помните.
- Пятое июня тысяча девятьсот восьмидесятого года.
- Какой сейчас год?
- Две тысячи восьмой.
- Можете назвать день и месяц?
- Не вижу в этом смысла.
Гермиона, до этого писавшая его ответы в журнал и отслеживая его реакцию на вопросы, теперь остановилась. Не поднимая на него взгляда, она спросила:
- В чем именно?
Драко к своему удивлению обнаружил, что его поведение не вызывает у его «корреспондента» ни удивления, ни страха, ни недоумения.
- В том, чтобы называть сегодняшний день и месяц, мисс, - он улыбнулся, надеясь услышать ее имя. Наконец Гермиона взглянула на него.
- Мы не сможем составить полную картину о вашем здоровье, если не будем знать, каково ваше истинное состояние. Быть может, у вас провалы в памяти, вы чего-то не помните, - она говорила с бесстрашием, совершенно спокойно. По мере того, как она говорила, лицо сидящего перед ней Малфоя менялось. Оно побелело еще сильнее, глаза сузились.
Когда она договорила, он чуть наклонился вперед и леденящим душу шепотом проговорил сквозь зубы:
- Я все помню, и ничто не вышибет из моей памяти эти десять лет. И вы прекрасно все это знаете, - он смотрел на Гермиону не отрываясь, и даже не моргая. В ее ответном взгляде не промелькнуло ничего, но внутри Гермиона испытала ужас от того, как он говорит. Она сказал только:
- Думаю, на сегодня мы закончили, - Гермиона встала с кровати «пациента» и направилась к выходу; уже стоя в шаге от белой двери, ведущей в коридор, она повернулась и добавила, - в экстренных случаях вы можете вызывать целителя – вот этой кнопкой, - она указала на красную кнопку у кровати. - Аппартация запрещена, она здесь просто невозможна, думаю, завтра вас выпишут отсюда, - и вышла, закрыв за собой дверь.
Драко встал и подошел к окну своей палаты. Окна выходили во внутренний двор, деревья закрывали ветками почти весь обзор, значит, примерно пятый этаж, не выше. Драко не знал точно, как и сколько этажей в Больнице Святого Мунго, но предполагал, что находится в специальном секторе, так как раньше он вообще не видел ни этого внутреннего двора, ни таких деревьев прежде. Яркое голубое небо, солнце стояло в зените – все говорило о том, что сейчас около полудня. Окно было чуть приоткрыто, но зафиксировано на данном положении, и открыть больше его было нельзя.
Драко взглянул вниз и среди деревьев рассмотрел две фигуры: одна мужская и в белом халате, а другая женская – в той одежде, в которой только что была девушка в его палате. Были слышны их голоса, но разобрать, что конкретно они говорили невозможно. Долетали лишь обрывки фраз. Они сначала стояли и просто переговаривались о чем-то, потом человек в халате взял девушку под руку и повел по кругу этого дворика. Они постепенно приближались к стене, на которой было окно палаты Драко, и он напряг свой слух:
- Вы же понимаете, милая, моя, что мы не можем держать его здесь дольше, чем нам отвели времени на его восстановление, а он уже восстанавливается! – говорил мужчина.
- Но, поймите, завтра его ждет Азкабан. Вы посмотрите на его лицо - он измотан. Я не понимаю… - ее дальнейшие слова заглушил порыв ветра. Когда он стих, собеседники уже отдалялись от стены и шли по направлению к арке, выводящей к главному входу.
- Но я не могу, милая дорогая! Мисс… – врач говорил, восклицая, и по всему было видно, что он в отчаянии.
- Я прошу вас, хотя бы два дня. Я возьму это под свою личную ответственность. Я не прошу у вас большего.
Врач покачал головой. Они еще о чем-то говорили, но Драко уже не мог расслышать – слишком далеко они отошли. Через две минуты они удалились вовсе, оставив двор пустым.


Глава 3

ГЛАВА III

Гермиона не помнила себя, когда бежала по коридорам Министерства. Она бежала быстро. Она боялась опоздать.
«Скорее в Атриум. Скорее!».
Еще одна клиническая смерть в ее жизни с человеком, пусть ей и не родным, но этого допустить нельзя. Однажды это уже сильно потрясло ее. Нет ничего страшнее, чем терять близких, терять родных, родителей…

В то утро, двадцать пятого июня две тысячи третьего года Гермиона Грейнджер шла по направлению к небольшому дому на одной из многочисленных улочек Англии. Отец и мать переехали сюда три года назад, и сегодня как раз была годовщина новоселья. Летняя жара. Казалось, воздух раскален до предела, и дышать было очень и очень тяжело.
Ничто не предвещало беды. Все трое сидели в гостиной. Родители радовались ее успехам на работе, шутили и смеялись, рассказывали новости и планировали свой отпуск. Они давно хотели съездить в Испанию, вдвоем.
Вдруг раздался хлопок аппартации, и за окном мелькнула тень. Гермиона метнулась к журнальному столику за палочкой, но поздно. Входная дверь вылетела с треском и в дом вошли трое. Они были в черных мантиях и капюшонах – лиц не видно. Гермиона как в тумане видела происходящее: Упивающиеся Смертью в ее доме. Это был какой-то отрывок из ее многочисленных кошмаров, как после Войны. Она все же приняла попытку успеть к волшебной палочке и почти сделала это, как вспышка заклинания одного из вошедших ударила в потолок и обрушила его часть на то место, где только что стояла сама Гермиона и где все еще оставались ее родители.
Началась схватка. Заклятия летали во все стороны, оставляя на месте своего попадания руины. Оглушающее заклятие задело девушку, и она упала. Падая, она ударилась головой об остатки того самого журнального столика, на котором десять минут назад лежала ее палочка.
Она не знает, через какое время пришла в сознание. Голова кружилась, на губах был привкус крови – разбит нос. Но последнее, что она помнила, это то, как один из Упивающийся поднял палочку над ее отцом и произнес «Авада Кедавра». В этот момент обрушилась оставшаяся часть потолка, и смертельное заклятие, сбитое с курса дрогнувшей от куска бетона рукой Упивающегося, лишь слегка задело плечо отца, но этого было достаточно, чтобы он мгновенно впал в состояние комы, как узнает позже сама Гермиона. Ударная волна сбросила капюшон с лица Упивающегося, но в этот момент в глазах у Гермионы все потемнело, и она потеряла сознание.
Очнулась она уже в больнице. Все остальное проходило как во сне. Маму чудом не задавило под обломками рушащегося дома. Отец впал в кому. Гермиона написала прошение министру с просьбой в виду чрезвычайных обстоятельств разрешить перевести ее родителей в больницу Святого Мунго. Министр ответил отказом, хотя Кингсли, будучи тогда его заместителем, подавал прошение, беря эту ситуацию под свою ответственность. А через неделю мистер Грейнджер умер.
Гермиона практически не помнила следующие две недели. Мама была на грани срыва, да и она сама не ощущала ничего вокруг. Об этом происшествии она подробно и неоднократно рассказывала на каждом заседании Визенгамота по «рассмотрению чрезвычайных происшествий». Но каждый раз ее не покидала мысль, что она что-то упустила. Она понимала, что некоторые моменты того дня и самого сражения позже выпали из ее памяти, но восстановить их она не могла, как не пыталась, да и самой было страшно вспоминать.
В своих кошмарах она пыталась разглядеть лица в капюшонах, но вот уже на протяжении пяти лет ей этого не удавалось.
В то утро, второго августа, позвонила мама. Ее голос был тихим и неестественно спокойным. Гермиона поняла – папы больше нет.
Но в этот вечер, когда двери кабинетов Министерства мелькали у нее уже за спиной, она поняла, что еще одна жизнь не должна ускользнуть от нее точно так же. Даже если эта жизнь человека, который убивал. Но теперь его судьба была доверена ей, и она бежала, чтобы спасти его.
После страшных событий того лета Гермиона стала изучать науку «Целительство». Она много прочла книг о болезнях людей и способах их лечения. Но ей нужен был особенный рецепт. Тот, который исцелял бы человека от отчаяния и вселял уверенность в том, что нужно жить…

Увидев Драко Малфоя в палате больницы Святого Мунго Гермиона побледнела. Он выглядел таким иссохшим и…усталым. Даже в тот день, когда она впервые смотрела на него в Азкабане, он не был таким.
Ей передали его дело, надеясь только на какое-то чудо. Она наблюдала за ним, стоя в тени, так и не решившись выйти на свет и поговорить. Все полчаса, что она там стояла – он сидел на каменном полу. Он редко улыбался сам себе, и все время смотрел вверх.
«Как жизнь изменила его. Как она вообще порою бывает жестока» - думала Гермиона. Она пыталась увидеть в этом мужчине того Драко Малфоя, которого знала раньше. Но никак его не находила. Этот человек – не он, он просто не может быть тем, кто когда-то давно учился на факультете Слизерина. От него веяло страхом или даже ужасом. Казалось, смерть витает вокруг него, готовая наброситься на каждого, на кого он укажет палочкой.
«Как им удалось поймать его?» - Гермиона закрыла папку и тихо, стараясь не издавать никаких звуков, двигалась по коридорам Азкабана, все дальше уходя от того, чье имя теперь занимало ее мысли.

В камине потрескивал огонь. Гермиона читала дело Драко Люциуса Малфоя. Кабинет был небольшой, но просторный. Сэм Эдвайс сидел напротив нее и смотрел, как девушка хмурится, натыкаясь на особо отмеченные хроники Драко Малфоя в его деле.
- Гермиона? – позвал ее Сэм.
- М? – не отрываясь от листка, ответила она.
- Ты уверена? Если нет, то дело… - он не закончил, так как Гермиона стремительно подняла голову и посмотрела на него пронизывающим взглядом, а затем сказала:
- Не задавай мне таких вопросов, Сэм. Я знаю свою работу, и люблю свое дело. Нельзя вот так просто распорядиться чьей-то судьбой, если просто никто больше не способен в этом разобраться. Нужно идти до конца, понимаешь? Это же чья-то жизнь, это же человек.
Сэм Эдвайс всегда удивлялся ее гуманности ко всем, даже к тем, кто по определению не попадал в эту категорию. Он улыбнулся и кивнул. Солнце клонилось к западу.

Воскресенье. Лил дождь. Серое лондонское утро. Гермиона сидела перед камином и думала о чем-то далеком. Вокруг были разбросаны тетради, книги, куски пергамента, простые белые листы – все они были исписаны или просто скомканы. Среди прочего лежал фотоальбом. Он был пуст: часть фотографий сейчас догорала в камине, и это была большая часть. Гермиона машинально перебирала в руках несколько фотографий: на двух из них была изображена маленькая девочка с неимоверно большим бантом на голове и растрепанными волосами, на трех других – ее родители. Еще две фотографии были сделаны десять лет назад в выпускном классе, это были колдографии: с карточек на девушку смотрели трое подростков, они улыбались. На второй колдографии были изображены все те же подростки, только уже год спустя. Выражение их лиц значительно изменилось. Все трое были с серьезными лицами. Гермионе казалось, что они не виделись тысячу лет.
Гарри Поттер после окончания школы был во многих странах, он побывал во многих точках Земного шара. Он искал себя, боролся со злом и жил чем-то своим. Гермиона сначала часто писала ему, он отвечал редко и двумя-тремя строчками, вскоре она бросила это дело и связь прервалась.
Рон Уизли работал в Министерстве, но ему хватило трех месяцев, чтобы понять, что это не его призвание. Он уехал к Чарли в Румынию и работал с ним около двух лет. С Гермионой они поддерживали общение – переписывались довольно часто. Но затем Рон уехал в Африку к своему брату Джорджу, который жил и работал там после того года, который был насыщен событиями войны и борьбы с Упивающимися Смертью. Гермиона написала Рону как-то однажды, но ответ пришел от Джорджа. Он говорил, что Рон прожил у него около восьми месяцев, а затем уехал в Испанию, и больше он ничего о нем не слышал.
Так, все трое перестали общаться. Время шло, и все вокруг менялось. Семья Уизли жила в Норе, как и прежде. Джинни три года назад вышла замуж и уехала в Австралию.
Вспоминая все это, Гермиона вертела в руках цветные фотографии. От размышлений ее оторвал резкий стук в дверь. Девушка, очнувшись от своих мыслей, бросила фотографии в кучу бумаг на полу и пошла к двери. Так как она жила в обычном магловском доме, он внешне ничем не отличался от других: газон и лужайка перед домом, задний дворик, дверь с глазком…Гермиона посмотрела в этот самый глазок. На пороге стоял мужчина, неимоверно обросший щетиной. Его кожа была смуглой, и потому он весь казался одним большим темным изваянием. Гермиона открыла дверь – на пороге стоял Рон.

- Ты живешь здесь одна? – он озирался по сторонам, осматривая вещи вокруг.
- Хочешь чаю, Рон? – вместо ответа спросила девушка.
Они стояли посреди гостиной. С Рона капала дождевая вода и пачкала светлый ковер. Рон переминался с ноги на ногу, чувствуя себя немного неловко. Он продолжал обводить комнату взглядом, так и не ответив на ее встречный вопрос. Гермиона достала палочку и произнесла:
- Импервиус, - направила палочку на Рона. Результатом был дождь капель, вылетевших из его одежды и осевших на прекрасный бежевый ковер.
Рон с виноватым видом и каким-то замешательством проговорил невнятно нечто вроде «Спасибо» и «Извини». Затем его глаза вновь побежали осматривать комнату. Наконец, он увидел стопку бумаги на столике, потом такую же стопку на полу, только разбросанную в диаметре трех метров, и сверху – фотографии. Он сделал шаг, затем остановился и спросил:
- Могу я пройти?
- Конечно. Я все-таки сделаю нам чаю, - и с этими словами Гермиона вышла из комнаты. Она шла и думала, что все какое-то другое, чужое и неродное.
Рон, оставшись один в светлом зале, подошел к камину. Он смотрел на фотографии среди бумаг и какое-то время не решался их взять. Затем все-таки наклонился и стал рассматривать их. На первой фотографии на него смотрела маленькая девочка. Еще лет десять назад Рон однозначно сказал бы, что это – Гермиона, но сейчас этот ребенок не был «отголоском» прошлого той девушки, которая открыла ему дверь на пороге своего дома. На двух из трех других фотографиях была изображена семья, где Гермионе было уже одиннадцать и шестнадцать лет. Последними фотографиями были школьные. Рон смотрел на них и видел трех подростков, в глазах которых читался только глупый восторг и безмятежность. Следующая фотография, словно текст, давала возможность читать в их лицах полученный опыт и разочарование, но они все еще были молоды и полны сил. И тут только Рон посмотрел в огонь – там только что занялся пламенем последний цветной клочок фотографии.
Рон посмотрел на кресло, на котором, очевидно, сидела Гермиона до его прихода. На нем лежала серо-зеленая папка с пометкой «Секретно», а внизу было приписано мелким убористым почерком «Срочно» и «Лично Г.Г.». Посмотрев в сторону коридора – Гермионы еще не было – Рон взял папку и открыл ее. На первой же страницы на него смотрело серое лицо человека, которое было знакомо Рону давно. Вот только он не узнавал его, пока не прочел в графе «Имя» три слова: «Драко Люциус Малфой».
Гермиона стояла на кухне и размышляла о случившемся, вернее, о внезапно случившемся событии, пока чай заваривался и разливался по кружкам. Когда все было готово, она вернулась в гостиную и застала Рона, читающим дело Малфоя. Рон был бледен как вершина Альпийских гор в самое морозное утро. Он пробегал глазами по строчкам, не замечая ничего вокруг.
Из оцепенения, в которое впал Рон, его вырвали три слова:
- Положи сейчас же, - ледяной тон, которым это сказала Гермиона, свидетельствовал о том, что все было именно так, как успел догадаться ее гость. Рон поднял на нее глаза, полные презрения и злобы, и процедил сквозь зубы:
- Дак это ты теперь ведешь дело Малфоя? – ни одна мускула не дрогнула на его лице – он был напряжен до предела. Гермиона совершенно спокойно прошла к столику, взмахнула палочкой, и из кухни приплыли две чашки с чаем и водрузились на столик. Затем она подошла к нему. Рон встал и выпрямился, взирая на нее все таким же ненавистным взглядом, и она сказала:
- Отдай мне это, Рональд. Ты, наверное, прочитал, что там написано «Лично», а также «Секретно», - и протянула руку к папке. Но Рон не выпускал ее, крепко держа.
- Ты ведешь дело Малфоя? – повторил он свой вопрос.
- Тебя это не касается, Рон, - в голосе Гермионы опасно зазвучали металлические нотки. Она тревожно взглянула ему в лицо и повторила попытку забрать папку, - тебя не положено осведомлять обо всех работах, которые проводит Министерство. Отдай мне папку, - и она рывком выхватила ее у него из рук.
Рон стоял неподвижно еще секунду, а затем сказал, криво усмехнувшись:
- Неужели ты думаешь, что его способен кто-то пожалеть? Гермиона Грейнджер, я не узнаю вас! – и расхохотался. В этом смехе было что-то зловещее и недоброе. Гермиона обошла кресло, возле которого они стояли, и встала у окна. Она раздумывала о том, что ответить Рону, ведь он был прав во всем, за исключением «всех», которые «не способны пожалеет Малфоя».
Рон, перестав смеяться, взглянул на фотографии.
- Зачем ты оставила эти? Людей, что изображены и кривляются тут, уже нет. Давай и их сожжем! – и быстрым движением, развернувшись к камину, бросил две школьные колдографии в огонь.
Гермиона метнулась к камину. Забыв обо всем, она схватила колдографии голыми руками, обжигая пальцы. Огонь уже коснулся их. Рядом удачно стояли две кружки с чаем. Секунду спустя в них были втолканы две колдографии. Гермиона обернулась на Рона. Он стоял и улыбался какой-то бессмысленной улыбкой и смотрел на все это как на действия безумной.
- Зачем ты это сделал, Уизли? – Гермиона впервые назвала Рона по фамилии, не помня себя от ярости. Она отказывалась понимать, что вообще происходит, - ты что, совсем с ума сошел? И вообще, не распоряжайся моими вещами в моем же собственном доме! – тут девушка почти сорвалась на крик. Рон посмотрел на нее, а затем сказал:
- Да, ты права, прости. Не знаю, зачем я это сделал, - он отошел от огня и сел на большой белый диван. Сел, и обхватил голову руками. Гермиона смотрела на него, и узнавала прежнего Рона. Он будто прятался все эти годы за той воинствующей маской, что была сброшена и лежала сейчас у самых его ног.
- Все так запуталось. Я сам не знаю. Все черти как происходит, и мне на все плевать. Я, я… - он не договорил. Да и что было говорить – все было ясно, и в то же время ничего не понятно. Гермиона удержалась от порыва подойти и обнять его, сказать, что все будет как раньше…
Она прошла мимо него и села в кресло у огня. Так они сидели, пока за окном не стемнело, и дождь утих.


Глава 4

ГЛАВА IV

Темно, как в склепе. Душно, словно в джунглях. Капает. Звук капель ужасно давит на мозги. Темная комната. Темная квартира. За окном темно. Мелькают люди, ездят машины. Свет бьет по глазам, хоть они и закрыты. Хочется отвернуться в другую сторону, но совершенно нет сил двигаться. Просто прислониться к стене. Холодной и сырой стене. Как хорошо, что в темноте не различить какого она цвета – желтого.
Здесь бывали тысячи людей до него, и столько же побывает после того, как он уйдет. А пока он просто сидит на полу с закрытыми глазами и считает капли, которые падают из крана за стеной. Кап. Кап.
Кто знает этого человека в лицо? Здесь – никто. Те, кто знали – остались далеко. Возможно, уже в прошлом. Его судьба разрушена. Он сам сделал это. Теперь, как обугленные страницы дневника, он собирал по кусочкам то, что грело сердце – любовь. Но любить можно было только прошлое, только то, что осталось в нем.
«Как зовут тебя? Ты помнишь? Хотя бы это ты еще не забыл?» - внутренний голос всегда на страже. Он вовремя подсовывает вопросы, отвечая на которые, ты возвращаешься к реальности.
- Конечно помню, - отвечает он вслух, - меня зовут Гарри. Гарри Поттер.
Гарри Поттер. Как много это имя сотворило дел в жизни Магического Мира! Но вот теперь все иначе. Ведь прошло без малого десять лет.

Что дает нам время? Вопрос, на самом деле, не такой уж и простой. Для кого-то время – это лекарство, это возможность осмыслить и изменить что-то. А для кого-то время – это тяжкое бремя, которое чем дальше, тем тяжелее нести. И вместе с этим начинаются процессы в человеке, которых раньше не было по отношению к чему-либо. Так, например, возникает глубокое чувство вины. Совесть – она вообще не вовремя приходит, как правило. И вот психолог вам много еще чего перечислит, подведя итог – у вас депрессия. Но это было бы еще пол беды, если она длиться два года. А если десяток лет? А если не видно просвета? Черная полоса становится все шире…

Гарри сидел у стены в полуподвальном помещении, именуемым гостиничным номером класса «эконом» и рассуждал на тему того, что делать дальше. Он пытался найти смысл. Смысл жизни. К его сильнейшему огорчению, он его не находил. Уже за коном давно стемнело, потом взошло солнце – пришел новый день, и теперь вновь стемнело – а он все так и сидел. И не было бы ничего проще так и просидеть до скончания своих дней, но такое существование противилось его натуре.
«Встань» - сказал себе юноша и открыл глаза. Он смотрел сквозь пустоту, и, казалось, видел нечто иное, чем старый диван перед собой и давно нечищеный камин, в котором давно уже гостили пауки. «Ненавижу пауков. Отлично, хоть какая-то мысль» - Гарри сжимал волшебную палочку. Остролист и перо Феникса, одиннадцать дюймов. Да, она не раз спасала ему жизнь.
Становилось холодно – вечером температура в Дракенсберге (Драконовых Горах) на побережье Индийского океана иногда опускалась до плюс десяти градусов. Гарри подумывал о том, чтобы затопить камин, но ему не хотелось никакого света. Зачем ему нужен был свет, если в жизни его больше нет? Гарри часто думал о том, что все прошло как-то не запланировано и быстро, слишком интенсивно он пытался прожить жизнь и в итоге остался ни с чем. Нет семьи, нет любви, нет времени и нет друзей.
Друзья. Как много значит это слово. А как много значат в жизни те, кто называется им, этим словом. Он потерял их. Вернее, он отстранился и ушел от них. Гермиона всегда пыталась его понять, хоть и не часто одобряла поступки. Рон всегда его поддерживал, хотя и не всегда понимал.
Гарри достал из-за пазухи несколько смятых листков пергамента. Два листка были исписаны кривым и крупным почерком, и представляли собой, скорее, коротенькие записки. Другой листок был исписан красивым убористым почерком, лист был длинным, и содержал в себе повествование. На одно из этих писем Гарри ответил – на письмо Рона. В предпоследнем письме Рон сообщал другу, что уезжает из Англии, бросает работу в Министерстве, и поживет пока у Чарли. Внизу пыл нацарапан обратный адрес. В последнем своем письме Рон написал всего две строчки: «Я переезжаю к Джорджу в Африку. Адреса не пишу – тебе не до меня, я это вижу. Если будет что-то важное, найдешь меня. Рон.». Гарри много раз перечитывал эти строки и пытался понять, когда же он допустил ошибку, когда оттолкнул друга и позволил всем и самому себе считать себя отшельником. Письма Гермионы всегда несли ему свет и дружескую любовь. Часть писем он сжег сам, а часть сгорела в номере гостиницы в Нормандии, когда там случился пожар по вине одного из постояльцев отеля. В последнем сохранившемся письме восьмилетней давности Гермиона писала ему о своих успехах в продвижении по карьерной лестнице в Министерстве Магии, о том, что у нее хоть и сложная работа, она ей нравится. Еще она писала, что иногда пишет Рону, хоть и не надеется особо на ответ. Она так же упоминала вскользь о том, что было бы здорово, если бы он вернулся, и все стало как раньше.
Гарри перечитывал эти осколки прошлого, и они больно ранили его каждый раз, как он касался этих острых краев – воспоминаний. Боль притупилась со временем, но глубоко внутри все также продолжала терзать его, как и прежде. Из более позднего письма Гермионы Гарри узнал, что Джинни вышла замуж и уехала жить в Австралию. Вот тогда он особенно четко осознал, что причинил боль людям, которых не только любил он, но и тем, которые любили его. Он знал, что Джинни ждала его возвращения. Она знала, что нужно время. Но она устала ждать, она хотела жизни, как и все, но она его любила. «И правильно сделала. Что я мог ей дать?» - этим утешал себя Гарри, думая, что это не его вина, а обстоятельств – так уж сложилась жизнь. Но даже Гермиона, написав ему, словно укорила за то, что он оставил ее ждать, не собираясь возвращаться. На то письмо он ответил несколькими строчками, они и сейчас как впечатались в его памяти, словно были вырезаны у него на сердце: «Передай привет всей семье Уизли. Очень рад за Джинни, она это заслужила. Пусть будет счастлива и забудет меня. Она станет прекрасной женой тому, кто ее достоин. Гермиона, и ты будь счастлива. Гарри». Он писал этот ответ как в бреду, одновременно осознавая каждую деталь, каждую мелочь.
И вот прошло столько лет. Что позади тебя? Пустота? Тогда все еще печальнее, чем кажется. И сейчас Гарри Поттер сидел на холодном полу, выложенным дешевым потрескавшимся кафелем, и думал о том, что даже если возврата к былому уже нет, то можно хотя бы попытаться взглянуть на настоящее, в котором мог быть ты.
Он встал и потянулся. Все тело ломило от усталости – долгого сидения в одной позе. Недолго думая, Гарри зажег палочкой камин, и комнату все-таки озарил свет, хоть и неяркий, идущий от огня. В этом свете его взору предстали очертания той мебели, которая стояла в этой комнате, казалось, еще в прошлом веке. Все было таким ветхим, что страшно было к этому прикасаться. Гарри подошел к камину и протянул руки, чтобы согреть замерзшие ладони. Он подумывал о том, чтобы сесть за перо и пергамент, как в дверь тихо постучали.

Драко Малфой очнулся от холода, который настойчиво проникал к его телу через тонкую ткань материи. Он открыл глаза. Так и есть – Азкабан. Его пребывание в больнице было недолгим. Зато здесь он чувствовал себя даже уютнее: каждый угол этой камеры был им изучен. Любой изгиб камня в стене был ему знаком. Драко не мог сказать, сколько сейчас было времени, поэтому пытался уловить какие-либо звуки извне.
Он сел и облокотился на стену. Поначалу этот холод камня вселял в него ужас и отчаяние, но постепенно он стал ему опорой, едва ли не единственной.
Послышались приглушенные шаги. Они становились все ближе, и теперь можно было различить, что это стук каблуков. Из коридора долетел едва уловимый, уже знакомый заключенному, запах миндаля. Малфой напрягся, сохраняя безупречную маску равнодушия. Когда девушка подошла к двери его камеры, она могла увидеть узника, сидящим на полу, а вид у него был скучающим, точно он давно дожидается обещанной прогулки. Он действительно ждал чего-то, но уже слишком давно…

Гермиона шла по коридорам Азкабана, сжимая в руке серо-зеленую папку и волшебную палочку. За последним поворотом уже была видна ЕГО камера. Она предполагала, что Драко Малфой уже очнулся и, скорее всего, сидит в обычной своей позе. Ее ожидания полностью подтвердились.
Провожатый (сопровождающий девушку до камеры узника) шел чуть впереди, задавая темп ходьбы. И хотя Гермиона могла ходить на каблуках достаточно быстро, ей приходилось чуть ли не бежать, чтобы успевать за мужчиной. Когда они пришли, провожатый вернулся в коридор, из которого они повернули.
Гермиона вышла на максимально освещенную часть коридора и встала перед решеткой камеры. Малфой повернул голову в ее сторону и не смог сдержать удивления: девушка с каждым днем казалась ему все более знакомой, и он даже боялся допустить мысль о том, что он правильно догадывается, кто она такая. Гермиона смотрела на него некоторое время, а затем произнесла:
- Драко Люциус Малфой, - ее голос, хотя и негромкий, эхом отдавался по коридору, - как вы себя чувствуете? – она хотела сказать совсем не это, но внезапно всплывшие воспоминания из больницы сорвали с ее языка совершенно другие слова.
Малфой смерил ее недоуменным и одновременно презрительным взглядом, а затем ответил:
- Прекрасно. Вы за этим пришли сюда, чтобы осведомиться о моем здоровье?
Гермиона была готова к такому ответу. А это значило, что с Малфоем все в порядке. Она открыла папку едва ли не на первой странице, пробежала глазами несколько строк, а затем, оторвавшись от них, спросила:
- Вы знаете, почему вы здесь?
- Глупо задавать этот вопрос спустя столько времени. Даже если я и не знал – мне объяснили, - и он улыбнулся самой противной улыбкой из всех, какой только улыбаются Малфои.
- Хорошо. Тогда я буду лаконичной, - Гермиона совершенно спокойно продолжила читать строчки в деле, игнорируя его едкий сарказм. Ей оставалось только поражаться тому, как ему удается сохранить в такой ситуации хоть что-то свое, родное, настоящее. – Вы знаете, что обвиняетесь в двадцати двух убийствах, пяти покушениях?
- Да, - он продолжал все так же улыбаться, - и вы пришли сообщить мне, как и ваши предыдущие, последовательно сменявшие друг друга коллеги, что откопали очередное дельце, где я замешан? О, выслушаю с превеликим удовольствием! Только учтите, мне лишнего уже ничего не припишут. Я отвечу только за своё.
Гермиона смотрела на него и все больше убеждалась в правильности своего решения. Она собрала всю свою волю в кулак и произнесла на одном дыхании:
- Я здесь, чтобы помочь вам, мистер Малфой, - и выдохнула так тихо, что сама этого не заметила. Бровь Малфоя от удивления поползла вверх. Он смотрел на нее еще секунду, а затем разразился жутким хохотом, от которого кровь застыла в жилах.
- Зачем? – он давился смехом, граничившим с истерией.
- Затем, что я считаю, что вы невиновны, - Гермиона сказала это уже совершенно спокойно. Она сделала первый шаг. Теперь она ждала, что он сделает свой шаг в ответ. Глупо было бы надеяться, что он его сделает прямо сейчас, но все же…
Малфой перестал смеяться. Он сощурил глаза, как делает это обычно охотник на охоте, прицеливаясь выстрелить из ружья. Он поднялся и подошел ближе. Между ними стояла решетка, и оставалось два шага в пространстве со стороны обоих. Драко Малфой смотрел на Гермиону изучающее, точно присматривался. Потом он спросил:
- И почему вы уверены в моей невиновности, мисс.…Не имею чести знать вашего имени, - он ожидал, что она ответит ему, но после молчания, не дождавшись ответа, он продолжил, - у многих на этот счет другое мнение.
- Да, но мы не можем судить и наказывать за то, что было сделано не по вашей вине или воле, - Гермиона радовалась, что контакт все-таки удалось установить.
- Все деяния – моя вина, поверьте. А теперь уходи отсюда, ты, возомнившая себя великой спасительницей душ! – он сказал это так тихо, словно прошипел, но каждое слово было слышно отчетливо.
- Я знаю, как сделать так, чтобы вы заговорили, мистер Малфой, - и Гермиона достала из папки фотографию. На ней была изображена Нарцисса Малфой, и Драко сразу узнал свою мать еще издалека. Гермиона подошла чуть ближе и протянула фотографию Драко так, чтобы он мог разглядеть ее: женщина лежала на мощеной улице Косого Переулка, вокруг нее было много крови, и она была мертва. Эффект был достигнут, и, даже, более чем. Драко затрясся и отступил назад к стене:
- Это неправда, это ложь, я вам не верю.
- Нарцисса Малфой была вчера убита, зверски убита на площади возле банка Гринготс на Косом Переулке. Предположительно, убийц было трое… - Гермиона не закончила зачитывать протокол, потому что Драко взвыл. Он осел на пол, обхватил голову руками и кричал. Гермиона смотрела на него и жалела. Да, она испытывала сострадание к этому человеку и жалела его. Она закрыла папку и сказала:
- Если вы поможете нам, мистер Малфой, то мы найдем их.
Малфой поднял на нее глаза цвета разбавленной штукатурки – от гнева, боли и утраты – и прошептал:
- Когда я выйду отсюда, я убью их…
- Вы знаете, кто это сделал? – Гермиона от удивления даже воскликнула.
- Я убью их – повторил Драко и опустил голову на колени.
- Мистер Малфой, я соболезную вам, - сказала девушка, глядя на то, как Малфой буквально растворялся на фоне этой стены: у него отняли последнее, - я приду завтра, - Гермиона развернулась и пошла прочь по коридору, унося все дальше ту новость, которой она раздавила Малфоя. Она уносила и тот свет, которым так недолго освещала только что его камеру и его жизнь, хотя никто из них двоих не понимал этого. Но она обещала вернуться завтра. Значит, завтра будет новый день и новый свет.


Глава 5

ГЛАВА V

Гарри дернулся на звук и инстинктивно сжал волшебную палочку еще крепче. Он замер, даже перестал дышать. В тишине был слышен только треск дров в камине. Тепло расходилось волнами по помещению. Юноша ждал.
Тук-тук-тук. Стук повторился. Гарри спросил:
- Кто там?
- Мистер Поттер, я бы не побеспокоила вас, но так как вы просили вам напомнить два дня назад, то срок вашей аренды заканчивается завтра, и… - тихий женский голос доносился приглушенно из-за двери. Девушка явно стеснялась, говорила дрожащим голосом и постоянно сбивалась.
Гарри знал ее – дочь хозяйки этой грязной гостиницы на окраине города, на обочине большой дороги, по которой постоянно ездят люди. Эту девушку звали как-то странно – национальные особенности. И чтобы не думать об этом каждый раз, Гарри прозвал ее для себя «Ли». Почему, он сам даже не знал.
В ответ он перебил ее, подходя к двери и открывая ее:
- Здравствуй, Ли. Я, возможно, завтра уезжаю отсюда. Наконец-то – и он улыбнулся. Девушка улыбнулась ему в ответ, хотя, казалось, была и не рада этой новости. Она опустила глаза, а затем сказала:
- Мама велела узнать, не внесете ли вы плату заранее, если все-таки останетесь? – Ли посмотрела на него своими большими карими глазами, которые почему-то были полны боли и – они блестели! – полны слез…Гарри даже растерялся:
- Ли, ты плачешь? Что случилось? Может, зайдешь, и не будешь стоять на пороге? – он распахнул дверь шире и сделал жест, приглашая девушку войти, но та лишь сказала коротко:
- Нет-нет, ничего, я не могу, - и убежала вверх по лестнице.
Гарри еще секунду смотрел ей вслед, а затем закрыл дверь. Он все еще слушал тишину в коридоре за дверью.
Он мерил комнату шагами: раз, два, три, раз, два, три. Раз…Что можно написать человеку, которого давно не видел? Нелегкий вопрос, но не такой уж сложный, как тот, на который не найдешь ответа сразу: что написать в письме ДРУГУ, с которым не виделись восемь лет? Это просто непостижимо. Восемь лет. Это целый отрезок времени, это целая жизнь…
Гарри Поттер, в прошлом «Мальчик-Который-Выжил», а теперь – лишь юноша, у которого нет ничего, стоял у стола возле узкого окна и думал. Он погружался в свои мысли и воспоминания. В тот день было солнечно, хотя и немного морозно…

Трое подростков шли по берегу озера. Было пятое ноября тысяча девятьсот девяносто девятого года. Двое – рыжий парень и девушка с каштановыми волосами – шли поодаль, а третий – усталый на вид, худой и бледный – впереди. Они шли так уже минут десять, и все это время молчали. Казалось, что-то лопнуло, словно бы изменив всю их жизнь.
Да, это читалось в глазах – разочарование. Они начали жить и наконец-то перешли от «теории» в стенах школы к «практике» в жизни. Этот мир оказался не таким, как они ожидали. Они все шли и шли. Каждый думал о своем. Они чувствовали, что стали чужими друг другу, что не могут поделиться всем, как это было раньше.
Гермиона была самой чуткой натурой в их компании, и потому раньше других обычно понимала, что происходит. И в этот раз она не ошиблась. Каждого из них тяготила необходимость «дружить» как раньше, и поэтому она первая решила принять хоть какие-то меры. Поколебавшись еще немного и наслаждаясь последними мгновениями той дружбы, что сейчас разорвется совсем, она сказала:
- Я собираюсь и дальше работать в Министерстве, - Рон облегченно выдохнул, но, тем не менее, был напряжен до предела, - у меня, пожалуй, не будет больше времени так часто встречаться с вами, ребята, - она сказала это слегка неуверенно, но теперь понимала, что нужно идти до конца, и потому более твердым голосом продолжила, - да, времени не будет.
Она взглянула на Рона, и тот понял, что пора ему поддержать ее. Рон достойно принял эту эстафету:
- Да, Гермиона права, мне необходимо больше прикладывать усилий и… - Рон запнулся о камень, лежащий на тропинке и чуть не упал. Он так волновался, что не мог сосредоточиться, смотрел все время под ноги и запинался.
Гермиона хотела сначала свести разговор к тому, что у всех просто свои дела, и они бы это обсудили и просто-напросто стали видеться реже, но отстраненность Гарри даже в этот момент раздражала ее так сильно, что она еле сдерживалась. Гарри, казалось, понимал это, и еще больше злил их обоих.
Первая сорвалась Гермиона. Она в секунду преодолела то расстояние, что разделяло ее и Гарри, обогнала его и остановила. Она стояла перед ним и смотрела в глаза человеку, которого уже не узнавала: это был другой Гарри, не тот, которого она знала. Рон остановился неподалеку, не решаясь подойти. Гарри упорно не желал смотреть в глаза своей подруге, он смотрел себе под ноги, в небо, или за ее плечо. Тогда Гермиона не выдержала:
- Гарри! Посмотри на меня! Что происходит? Ты хочешь уйти, я же вижу! Мы с Роном больше не нужны тебе? Хорошо, но только ты скажи нам это. Ты тяготишься нами? Дак повернись и скажи нам это в лицо! Слышишь? Посмотри на меня, Гарри, посмотри! – она закончила свою гневную тираду тем, что схватила Гарри за плечи и начала трясти. Рон, испугавшись, что дело может кончиться плохо, подбежал к ним. Гарри медленно поднял на нее глаза: в них читалась насмешка над всем окружающим и какая-то пьяная эйфория, от которой быстро кружиться голова, но от которой потом больно и долго отходишь с последствиями. Гарри посмотрел на Гермиону, а затем сказал, растягивая слова, точно она принуждала его к ответу, как маленького ребенка:
- Гермиона, зачем все это? Ты все прекрасно понимаешь… - он говорил тихо, еле слышно, но в этот момент его глаза сузились и он прокричал, – дак чего ты тогда хочешь от меня? – его голос эхом прокатился над водной гладью и унесся в горы. Гермиона отшатнулась от него. На лице ее читалось замешательство. Она предполагала, что права, но такого ответа она не ожидала. Рон взял ее за руку и попытался что-то сказать, но Гермиона отмахнулась от него:
- Если мы больше не нужны тебе, тогда зачем так издеваться над собою? Лично я больше не доставлю тебе такую неприятность, - голос ее был чудовищно холодным и спокойным: в этот момент она повзрослела. Она повернулась к Рону, окинула его взглядом и сказала, - Ну а ты, Рон, тоже тяготишься нашим трио? – ее бровь саркастически изогнулась. - Я же вижу. Только не надо мне говорить, что я не права. В этот раз каждый из нас сам по себе, - она словно выплюнула последнею фразу и пошла прочь от них. Гермиона быстро удалялась от стоящих фигур на берегу. Гарри так и смотрел вдаль, ни разу не взглянув за все это время на Гермиону, и даже не обернувшись ей вслед. Рон ошарашено смотрел, как она уходит, и в этот миг он понял, что Гермиона сделала то, что все они уже делали два года, только теперь это пришлось озвучить. Он повернулся к другу и сказал:
- Гарри, она права…Мы не нужны тебе больше. Ты все время одни, да один…может… - он не договорил. Гарри повернулся к нему и заговорил, перебивая на полуслове:
- Может, тогда не будешь тратить свое время, Рон, и уберешься отсюда прямо сейчас? Мне не нужны сочувствующие друзья. Что вы обо мне знаете? Только то, что я должен быть хорошим, а каково мне жить сейчас – на это вам наплевать. Вот и иди за ней, беги, и расскажи о том, как я так и остался после ее речи все таким же! – последние слова он выпалил, точно очередь из автомата. Затем развернулся и пошел дальше по берегу быстрым шагом, все дальше отдаляясь от оставшегося Рона, для которого мир тоже рушился, и он это знал, и сказано об этом было только что.
Рон стоял еще секунду, а затем пошел в другую сторону. Так они разошлись на этом берегу. Все было кончено. Начинал накрапывать дождь.
Позже, спустя два дня, все они осознают, что что-то ужасное случилось на той поляне, где берег озера был оглушен их криками. Они все это поймут. Гермиона напишет мальчикам в письмах, что ужасно себя чувствует и просит у них прощения. Рон ответит ей, что она была во всем права, но все это было действительно ужасно. Гарри согласится с ними обоими. Они встретятся еще раз. Они договорятся встретиться, но Гарри так и не придет. Рон и Гермиона все поймут, но будут писать ему все время, пока их надежда и ожидание не иссякнет.
Но Гарри не узнает, как будет страдать Джинни. Как будет ждать его, и через шесть лет, пожалев свою мать, она выйдет замуж. И Гермиона напишет об этом Гарри. Но она не узнает, как сильно он напьется в тот вечер и подожжет отель, в котором остановился – это была какая-то страна, одна из многих, уже смешавшихся в его памяти. Он просто хотел вернуться утром, вернуться к прошлой жизни и стать прежним, но не получилось – письмо его опередило…
Никто из них не узнает, как было тяжело Гермионе в тот день, когда она поздравляла Джинни. Она еле сдерживала слезы. Рон не приехал на свадьбу. Он был где-то далеко от них. Каждый решал свою судьбу и свою жизнь. Но никто из них не узнает, что Рон боялся получить очередное письмо от Гермионы, в котором она приглашала бы его уже на свою свадьбу. И потому он не писал ей больше, и все время переезжал. Он боялся, но ничего не делал. Только убегал. Они все бегали от чего-то, и все загоняли себя в оковы.
И однажды настал тот день, когда каждый из этих троих оглянулся назад и увидел там десять лет. Десять лет своей жизни и то, чем она была наполнена: у кого чем.

Так Гарри простоял у окна до самого рассвета. Он будто вновь пережил всю свою жизнь. А что в ней было до того момента, когда он потерял своих друзей? Наверное, что-то и было, только он уже не помнил. Он знал, что он должен сделать. Огонь в камине давно погас. В дверь его комнаты тихо постучали:
- Мистер Поттер… - это была Ли.
Ли. Она как солнце, которое прячется за облаками. Гарри в два шага пересек комнату и открыл дверь:
- Да, Ли. Доброе утро, - он улыбнулся ей, - я уезжаю сегодня, сейчас.
- В таком случае… - Ли смотрела на него, и надежда таяла в ее глазах. Гарри чувствовал какую-то необъяснимую знакомую боль. Но он не мог знать, что так же таяла надежда с каждым днем в глазах Джинни Уизли, которая тоже ждала и верила.
- Да, конечно, - сказал Гарри и протянул Ли ключ от комнаты. Его, так и не распакованный, рюкзак, с момента приезда, стоял у стены. Он подхватил его одной рукой, а другой поправлял очки на переносице.
- Поблагодари за меня миссис Майрисхэй, я уезжаю, - он застыл в нерешительности еще секунду, а затем приобнял Ли, и взбежал вверх по лестнице, ведущей в главный коридор.
Она провожала его взглядом, зная, что больше никогда не увидит, но, тем не менее, она продолжала надеяться. Солнце вставало с востока.

Гермиона вновь шла по коридорам, поворачивая уже на знакомые переходы. Поворот. Еще одни. Вот он, коридор, в конце которого ЕГО камера. Его одиночная камера, его пристанище, его дом и его клетка.
Когда она подошла к камере, юноша сидел в своей обычной позе. При ее появлении он даже не шевельнулся. Гермиона хотела сказать что-то, но Малфой заговорил первый:
- Я расскажу кое-что. И это должно помочь всем нам. Уже достаточно я несу это бремя, - он выдохнул бесшумно и взглянул на Гермиону. Она ответила на его взгляд и достала пергамент и перо. Девушка села в луч света прямо напротив решетки и приготовилась записывать и слушать.
Драко сидел неподвижно, точно решая в последний раз, стоит ли вообще что-то говорить. И когда чаша весов склонилась в одну сторону, он заговорил:
- Это было пятое сентября тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Я помню этот день. В тот день я был один, и провел бы всю свою жизнь в одиночестве. Но мир так не считал. И он тоже…

Утро. Самое обыкновенное утро. Зеркало как всегда показывало одно и то же: девушка двадцати пяти лет с огненно-рыжими волосами и карими глазами. Веснушки, с каждым днем все бледнее. Эта девушка не была довольна ни жизнью, ни собой в этой жизни. Она была одинока в своем сердце. Он опять снился ей. Не назвать бы мужа случайно его именем. Она боится этого уже три года.
Три долгих бесконечных года муж зовет ее «моя дорогая», но почему-то это ее раздражает. Вот и сейчас снизу донесся его голос:
- Моя дорогая! Завтрак готов! Моя дорогая, ну где же ты там? – в его голосе слышалось нетерпение и нотки разочарования.
«Надоело. Но не буду начинать день со скандала»
- Милый, я же просила тебя не называть меня так. Тебе не нравится мое имя? Я уже спускаюсь… - она встала и вышла из спальни.
И кто бы мог подумать, что за такое время Джинни Уизли (теперь уже Уайет) станет совершенно другой!
Она вышла замуж за магла. Она готова была стереть любые воспоминания о волшебном мире, любые. Но только ОН никак не уходил из ее мыслей. ОН всегда приходил к ней по ночам. Сначала она ждала его и плакала, потом перестала. А затем и вовсе стала гнать от себя – так легче, быстрее забудется.
Джинни спускалась вниз по лестнице и оглядывала попутно все, что ее окружало: деньги, дорогая мебель, красивые украшения – все это у нее было, ведь муж был дипломатом. Кстати, это была одна из причин, почему она выбрала именного его: реже будет бывать дома. Джинни все думала и думала, пока ноги сами не принесли ее в столовую. От уже таких привычных грустных мыслей в этот день, как раз в один из таких редких дней – муж был дома, ее оторвал голос благоверного:
- Милая… - он начал говорить с такой нежностью, но одного взгляда его супруги хватило, чтобы он умолк. А затем он продолжил:
- Что-то не так, Джин? Ты выглядишь бледнее, чем обычно. Иногда мне кажется, что ты мне не все рассказываешь – сейчас он был действительно обеспокоен. Его жена была бледна как снег, глаза были почти серого цвета, а под ними легли темные круги. – Милая, да ты здорова вообще? – он подошел к ней, обнимая и целуя. Джинни подавила в себе инстинктивное желание отстраниться, поэтому она просто закрыла глаза и попыталась абстрагироваться. Затем, сквозь одолевавшую ее неприязнь и силу отторжения, девушка улыбнулась и ответила:
- Чарльз, ну разве может со мной что-нибудь случиться? Я просто не выспалась. Я хочу кофе, - и она освободилась из объятий мужа, нетерпеливо сбрасывая с себя его руки. Подойдя к столу, Джинни обнаружила приготовленный завтрак и тут тошнота подкатила к горлу. Ее замутило. Девушка тут же понеслась бегом в ванную, закрылась там и осела на холодный мраморный пол. Включила воду. Боже!.. Только бы не это – только не беременность! «Сегодня же схожу к врачу».
Джинни удивлялась, на сколько слеп ее супруг. Ведь такую очевидную неприязнь мог не замечать только слепой! Или тот, кто не хочет этого замечать. Возможно, это был второй вариант, но Джинни было все равно. Она не любила его, а он желал ее так сильно, что она согласилась. Это была чистой воды сделка, только об этом знала одна лишь Джинни. «Возможно, Гермиона догадывается» - думала она.
Джинни до сих пор не знала, говорить ли мужу, что она – волшебница. Просто тогда ее жизнь приобретет оттенок прошлого и придется каждый день с этим иметь дело, а она не хотела. Любое напоминание о том, что причиняло ей боль, вызывало бурю эмоций. И как знать, какова могла быть разрушительная сила этой бури.
Они познакомились с Чарльзом в Англии. Все было так банально: он спешил на деловую встречу, она просто гуляла. За углом они столкнулись – его «как током ударило», у нее – просто синяк. Они встречались какое-то время. Джинни бы ни за что не пошла на этот шаг – «женитьба», но она смотрела, как страдает ее мама, глядя на нее и посылая проклятия Гарри, и просто убедила всех в своей «сказке». С тех пор началась другая жизнь: больная и тяжелая. Каждый день, каждую ночь и каждое утро, когда муж был рядом, Джинни преодолевала отвращение к нему и этой жизни в целом. Конечно, он был виноват только в том, что был слишком приземленным и слишком сильно любил свою жену. Он был уверен, что она – его подарок судьбы. Джинни иногда жалела его за глупость, из-за которой он женился на ней, но такие минуты бывали редкими, и длились они недолго. Жалость сменялась раздражением, вызванным антипатией ко всему окружающему ее, а затем наступало время истерики. Джинни редко позволяла себе такое, но порой удержаться было невозможно.
С Гермионой они не переписывались, а виделись лишь на семейных торжествах семейства Уизли в Норе, ставших столь редкими, что их едва можно было бы назвать «семейным обедом раз в год».

Тошнота отступала, и возвращалось сознание. Холодный пол уже довольно давно заморозил сидящую девушку – Джинни вздрогнула и встала. Еще раз посмотрела на себя в зеркало – хуже и быть не может. Она спустилась в столовую. Чарльз уже допивал кофе. Увидев жену, он вскочил со стула и кинулся к ней с вопросами:
- Как ты? Что случилось? Может, вызвать врача?
Джинни пришлось долго уговаривать его и убеждать, что не стоит волноваться, что она сегодня же пойдет к врачу и все будет в порядке. После всего этого Чарльз, наконец, ушел, предоставив дом в полное распоряжение супруги, и пообещав вернуться поздно ночью. Джинни закрыла за ним дверь и облегченно вздохнула – наконец-то свобода…
Спустя час после того, как дом окончательно опустел – муж уехал на работу, жена отправилась в больницу Св. Мунго – в дверь главного входа тихо постучали, но никто не ответил. Тогда темный силуэт вознамерился дождаться прихода хозяев, ибо имел намерение видеть хозяйку дома. Но вскоре его желание отступило, и он собрался покинуть это место.

Джинни сидела в чистом кабинете врача, уже давно знакомого ей. Она со страхом ждала результатов, которые должен был вот-вот принести целитель. Больше всего девушка боялась беременности, остальное было не таким важным. Вошел врач:
- Моя дорогая, вы не беременны, будьте уверены в этом, - и он улыбнулся.
- Спасибо, Феликс, - Джинни облегченно выдохнула и расслабилась, - а что же тогда со мной происходит? Я ужасно себя чувствую! – Джинни перевела взгляд на стол, где лежали папки с данными о пациентах – ее папка лежала сверху. Мужчина напрягся, но ответил спокойно:
- Причин волноваться у меня нет. Ты просто недосыпаешь, тебя мучают постоянные душевные терзания. Джинни, тебе нужен отдых. Уехала бы ты в отпуск, - он посмотрел на нее, и в глазах отразилась печаль и грусть понимания. Джинни закрыла глаза на секунду, чтобы сосредоточиться, а затем, улыбнувшись, ответила:
- От чего я должна отдохнуть? У меня ведь все в полном порядке, не так ли? Феликс, что со мной?
В этот момент в дверь постучали, и доктор вышел. Дверь осталась приоткрытой, и Джинни могла слышать обрывки фраз, доносившихся из коридора:
- Я никогда не видел ничего подобного, Феликс! Что нам делать? Тебе такое встречалось? – спросил первый собеседник.
- На практике я с этим не сталкивался, но в теории это существует, я даже читал об одном таком подобном случае. Это все плохо закончится для человека, у которого растет «черная дыра» - ответил Феликс своему собеседнику. Потом они еще что-то говорили, но ничего нельзя было разобрать. Затем первый продолжил:
- Но что же делать?
- В таких случаях лучше оказаться в кругу близких или максимально далеко от них – смотря, как сильно они любят тебя. Нужно, чтобы рана заросла. Но это проблематично – она как целостный организм, сама по себе… - Феликс повел своего друга дальше по коридору и их шаги заглушили разговор.

Уже через четверть часа Джинни подходила к дому. В ее голове не было места для предчувствий скорой встречи, поэтому она застыла на пороге, когда, войдя в дом, увидела темный силуэт человека, сидящий в гостиной на диване.
Джинни рывком открыла сумочку, чтобы достать волшебную палочку, но голос сидящего ввел ее в ступор, и она остановилась:
- Здравствуй, Джинни, - говорящий встал, и вышел на свет. Его лицо было покрыто щетиной, глаза выцвели. Но Джинни не могла не узнать собственного брата, она воскликнула:
- Рон! – и сделала шаг назад, к двери.
- Привет, - он развел руки, чтобы обнять сестру. Она колебалась еще секунду, а затем бросилась ему на шею и разрыдалась.
Она плакала и плакала, говоря что-то о «семье» и «брате, который ее бросил», о «дружбе» и «Гермионе»…Но все это было невозможно разобрать в таких содроганиях и всхлипах. Так Джинни не плакала с тех самых пор, как умер Фред. Она плакала и плакала у брата на груди, пока за окном совсем не стемнело, и в гостиную не прокрались сумерки…


Глава 6

ГЛАВА VI

5 сентября, 1998 г.
Утро. Это было прекрасное осеннее свежее утро. Листья уже падали на садовую дорожку прямо под ноги, когда я шел к Главным Воротам Малфой-Менора. И кто бы мог подумать, что каждая деталь будет мне помниться! Ненавижу это предчувствие – неудачи и неудобства. Тревога. Это все глупость. Но оказалось, что этот день готовил мне сюрприз. Отца арестовали, и я знал, что бояться мне нечего. Я просто шел и вдыхал осенний воздух.
Мать только что оправилась от тяжелой болезни, мучавшей ее восемь последних месяцев, и держащей ее на грани между жизнью и смертью – «черная дыра». Врачи говорили, что она не выживет, но она выжила – она же Малфой!
И вот так бы я шел себе спокойно, пока не понял, что я не один. Я оглянулся – так и есть! Это был Ранкорн. Как он попал на территорию поместья, у меня не было времени рассуждать. Я обезоружил его, но он был не один. Их было пятеро: Эйвери, Мальсибер, Джагсон и Трэверс. Разумеется, каждого я знал в лицо. Эти серые лица, кичащиеся своей чистой кровью, я наблюдал и изучал с детства. Отец всегда говорил мне, что не стоит доверять своим врагам, но еще осторожнее нужно быть с друзьями: враги предают и атакуют всегда, а друзья могут сделать это внезапно.
Я бы мог попытаться побороть их, но инстинкт самосохранения взял вверх. Я до последнего думал, что это всего лишь «дружеский визит», но я ошибся. Ранкорн решил блеснуть навыками дипломата-недоучки и первым заговорил:
- Драко, как невежливо! Давно ли в Малфой-Меноре нам так не рады? – и все они засмеялись.
Я не остался в долгу:
- С тех самых пор, как мой отец сидит в Азкабане, Ранкорн. А моя мать едва выжила после событий этого лета. Что тебе нужно?
Он смотрел на меня, словно оценивая и прикидывая свои шансы. Я знал этот взгляд. О, да! Взгляд затравленного Министерского клерка, у которого появился шанс, и он им воспользовался в полной мере. Видеть, как убивает Ранкорн – этого вполне достаточно, чтобы больше не хотеть с ним встречаться.
- Драко, будь так любезен, пойдем с нами. Нам надо кое-что обсудить, - это подал голос Мальсибер. Его я ненавидел особенно. После того, как он подставил моего отца, я ждал случая убить его, но никак не получалось. Я считал это своим последним делом «убийцы», а потом – новая жизнь, в которой не будет места всему этому. Я окинул его взглядом, от которого он сощурился, но ничего не сказал.
- И что вы от меня хотите? – я цедил каждое слово, стараясь тянуть время, пока пытался прочесть их мысли и понять в чем тут дело.
- Видишь ли, твоя мать очень хочет видеть тебя. Как думаешь, перед смертью миссис Малфой имеет право взглянуть в глаза сыну, который, быть может, ее от этого спасет? – он ухмылялся. В этот момент в глазах появились точки. Я еле держался на ногах. «Как? Какого…»
- Хватит терять время, - послышался густой бас, и из-за спин своих «друзей» вышел Эйвери. Он порядком постарел за эти месяцы, к тому же, жутко оброс. Он был похож на пса из древней сказки про «Дюка-убийцу» и я едва сдержался.
- При чем здесь моя мать? – меня начинало трясти.
- Пошли с нами, щенок, и узнаешь, - ответил Эйвери.
«Я убью его, как только все закончится. Или сделаю это еще раньше, если он еще раз назовет меня щенком».
Мы вышли за ворота замка, и пошли по направлению к полю, которое располагалось на северо-западе от самой дальней башни поместья. Оттуда мы аппарировали. Я не сразу понял, где мы. Местность была совершенно незнакомой. Я оказался на каком-то пригорке, покрытом наледью и прошлогодней травой. Неподалеку виднелся деревянный сарай. Позже оказалось, что это дом – в таких живут маглы. Дальше по склону виднелись еще такие дома-сараи. Мы шли к одному из них.
Я плохо помню, как зашел и что увидел там. Помню только, что глаза мне стала застилать пелена, но мне приходилось держать себя в руках. На кровати лежала моя мать и почти не дышала. Кажется, я кричал что-то вроде «Что вы с ней сделали, паршивые слизняки?» или «Я убью вас»…Мне коротко и ясно объяснили, что я – залог ее жизни, а она – залог моей.
Дело было в том, что после смерти Волдеморта оказалось много неувязок с тем, как жить дальше. Многие наивные Упивающиеся полагали, что Темный Лорд воскреснет вновь, как когда-то. Они нашли какие-то книги и что-то там вычитали – безголовые тупицы! – но им нужна была команда. Ха! Как сказал Ранкорн, «нам нужно тряхнуть стариной»! Я был бы готов на все, но мое участие во всех их операциях становилось неизбежным. Я не хотел, я противился. Тогда Роули применил к матери «Круцио» и она впала в шоковый обморок. Этот придурок издевался над ней. А я смотрел и запоминал каждую секунду, когда мне было больно все это видеть.
Они рассказали мне свой план, и мы начали действовать. Я ненавидел себя за две вещи: за то, что противился естественному занятию – убийству грязнокровок, маглов и прочей «грязи», и за то, что мне стало от этого противно, и больше я не хотел убивать. Я понимал, что такими темпами просто свихнусь, и поэтому старался просто не думать об этом.

10 сентября, 1998 г.
Мы шли ночью. Было темно. Мать вернули домой, но за ней постоянно наблюдали, и у меня не было возможности изолировать ее от всех других. Я был в отчаянии, потому что никто не мог мне помочь: я был один, мать страшно больна, у нее вновь открылась «черная дыра», а отец, потеряв все влияние, сидел в Азкабане. Они затравили меня. Я был глуп, что позволил им это сделать, но теперь отступать было поздно.
Мы шли вдоль берега Темзы. Впереди мелькали огни домов. Каждый раз, когда мы шли вот так ночью, меня тошнило. Я ненавидел это все. И мечтал только о том, чтобы наступило утро, и я мог вернуться к матери.
Два магла и три грязнокровки. Их крики стояли у меня в ушах до рассвета. Я слышал, как бились их сердца, когда держал палочку над ними. Раз – и все. Эти придурки каждый раз ухмылялись, видя, как мне противно все это, но они наслаждались.
Каждое утро я придумывал один план за другим, но все они не принесли бы мне успеха в моем побеге. И тогда я понял, что нет смысла противиться.

13 декабря, 1998 г.
Среда. В этот день падал снег. Мы были на каком-то очередном приеме. Какая-то чистокровная блондинистая идиотка пыталась заговорить со мной. Я отмахивался весь вечер и, наконец, она меня просто одолела. Мы стояли на балконе. Я смотрел на падающие снежинки, а она что-то лепетала мне на ухо. Когда она в очередной раз что-то спросила, я просто достал палочку. Она даже ничего не почувствовала, но наконец-то умолкла. Самое страшное было то, что мне было все равно. Вдруг за моей спиной послышались аплодисменты. Я обернулся – Роули улыбался и хлопал мне.
- Да, Драко. Наконец-то в тебе просыпается истинный Упивающийся.
- Отвали, Торфинн, - я небрежно бросил ему в ответ, но его это не задело, он продолжал улыбаться, обходя тело девушки. И тут только я взглянул на нее: она была красива, даже очень. Ее небесно-голубые глаза были распахнуты от ужаса и боли, которую она испытала в последнюю секунду своей жизни. Ее бокал с шампанским разбился, и осколки порезали ей руку – из вены кровь текла мелкой струйкой, но уже достигла края балкона, и капала вниз.
- Что будем делать с телом? – я поражался сам себе все больше, но делать было нечего. Я был спокоен, подавляя приступы ужаса, поднимающиеся во мне все сильнее и сильнее.
- Не знаю, - скучающим тоном ответил Роули. Мы как будто обсуждали матч по квиддичу. – Давай телепортируем ее куда-нибудь? – и он засмеялся. Он смеялся так, словно у него не было других наслаждений в жизни. Мерлин! Вот это да…
Мы уже хотели предпринять попытку что-то сделать, как на балкон зашел ее отец. Он даже не успел выхватить палочку – Роули его опередил. Теперь у нас на балконе было два трупа. На стук упавшего тела оглянулись все близко стоящие гости – как минимум двадцать свидетелей. Через три минуты все они лежали. Конечно, мы с Роули одни бы не справились – среди прочих были и авроры, так что…Мы аппарировали через четверть часа после того, как убили всех на этом приеме. Подожгли дом и убрались оттуда.
Я ненавижу тот день. В тот день я понял, что убивать просто так – в этом нет ничего особенного. Я всегда был сыном Упивающегося Смертью, и сам им являлся. Только мне казалось после событий лета 98-го года, что этим я заниматься не хочу. Однако, это все же моя натура – мы ведь Малфои.

Драко закончил свой рассказ и посмотрел на Гермиону. Она записывала все, что он говорит, ее лицо при этом было сосредоточено и напряжено. Юноше даже стало интересно: а слушала ли она его вообще? И тут в том, как девушка пишет, он, наконец, уловил те недостающие черты для полной картины. Она сидела идеально ровно, чуть склоняясь над пергаментом и папкой с листами. Но в ее лице…в ее магловском лице… грязнокровка… Грейнджер!
- Грейнджер? – Драко выпустил это слово изнутри в абсолютной тишине. Его голос эхом покатился по коридорам Азкабана. Он был ошеломлен и переполнен гневом одновременно. «Не может быть! Это не она!». Девушка перестала записывать. Она подняла на юношу свои карие глаза – «да, это она». Он смотрел на нее не отрываясь. Его лицо бледнело, а в глазах появлялись темные пятна. «Этого не может быть!»
- Да, Малфой. Не узнал сразу? – Гермиона ничуть не изменилась: ни поза, ни жесты, ни голос, ни интонация. Только взгляд. Теперь она смотрела на слизеринца как тогда, все семь лет школы, десять лет назад. Они оба смотрели через решетку друг на друга. Гермиона пыталась осмыслить все то, что только что услышала, а Малфой пытался понять, КАК Грейнджер оказалась так близко от него, что он не узнал ее!!!
- А ты не изменилась, - он соврал. Он прекрасно видел, что перед ним совершенно другой человек. И эта Грейнджер таила в себе что-то. Ее глаза говорили, что в жизни всякое бывало. Малфой смотрел на нее, и перед ним уже вновь сидела совершенно отчужденная девушка, в которой узнавались лишь глаза. «Неужели я умру здесь, созерцая ее рядом с собой? Это ужасно. А впрочем.… Почему она хочет мне помочь?»
- Грейнджер, почему ты мне помогаешь? Я слышал, тебе отдали мое дело, как последней надежде, хотя могли просто списать? – Драко дернул левым уголком губ, сдерживая улыбку.
Она улыбнулась в ответ.
- Ах, ну да, ты же – всепрощающая гриффиндорка Грейнджер! – и он расхохотался. Вместе с ним смеялась и Гермиона. В этот момент она была точно безумной. Резко встав и преодолев расстояние до решетки, она замолчала и впилась глазами в Малфоя. Он смотрел на нее и недоумевал, а она начала говорить:
- А знаешь ли ты, Малфой, что такое чувствовать себя бесполезной? Знать, что твориться незаслуженное и ничего не делать, потому что не можешь? Откуда тебе знать…Ты всю жизнь видел боль и страдания, а я видела и свет. И вот когда его не стало, я поняла, что несправедливости быть не должно. Просто ты еще не осознал, что имеешь право на свободу от всего, что тебя сковывало все эти годы. Я хочу дать людям, зависящим от меня, возможность дышать воздухом. Ты не пред-став-ля-ешь, - она растягивала слово по слогам, качая головой, - что такое видеть, как вершиться суд несправедливости, - и она отвернулась от него, отходя к противоположной стене коридора, погружаясь в тень.
Малфой услышал ее. Понял, о чем кричит душа. Но она была для него грязнокровкой, а грязнокровки – не люди. Хотя все внутри него кричало об обратном. И именно сейчас.
- Так значит, ты у нас, спасительница душ? – в голосе Малфоя слышались остатки сарказма, но он был серьезен.
Гермиона стояла, облокотившись на сырую холодную стену из камня, и смотрела на своего «подопечного» из темноты. Сейчас меж ними происходил тот самый диалог, на который она хотела его вывести. Она сказала:
- Не знаю. Не мне судить. Пусть судят те, кому я помогаю. И ты – один из них, Драко, - его имя, звучащее из ее уст, приобрело для Драко какой-то новый смысл, которого не было раньше. Оно стало каким-то полным и значимым. «Я просто свихнулся».
- Нет, ты не свихнулся, Драко, – на ее лице играла усмешка: она прочла его мысли.
- Не лезь ко мне в голову, Грейнджер, - Драко начал звереть. «Расслабился на секунду!»
- Скажи мне, что было в твоей жизни? – Гермиона все так же стояла, не меняя позы.
- Сеанс психотерапии закончен, - Драко сел в привычную позу на полу и опустил голову на колени: больше он не скажет ничего.
Гермиона поняла это. Но она так же поняла и другое: она нужна ему, иначе он задохнется, никто ему больше не поможет. И она хотела узнать его.
- Я приду завтра, мистер Малфой. До свидания, - и она, забрав папку с листами, пошла прочь по коридору.
Драко слушал ее шаги и думал о том, что все-таки только сердце, качающее обыкновенную кровь, а не «чистую», способно быть таким милосердным. Однако это не меняло сути – она все еще оставалась для него лишь грязнокровкой.


Глава 7

ГЛАВА VII

Они сидели в гостиной, не зажигая света. И каждый из них думал о пройденном этапе жизненного пути. И каждый видел позади боль. Ошибки. Боль. Ошибки. И снова боль. И вновь ошибки. Пора остановить череду терзаний и пора перестать пластаться по жизни перед обстоятельствами. Позади годы, а впереди – неизвестность.
Мужчина сидел на диване, закрыв лицо руками. Перед глазами мелькали силуэты, картинки, звуки – все из прошлого. Из настоящего доносилось только отчаяние.
Девушка сидела в кресле рядом с диваном, поджав под себя ноги. Она смотрела в одну точку и думала о том, ради чего искалечила свою жизнь, что стало только хуже? Ответ услышать было страшно…
- Джин, расскажи мне все, что я упустил за эти годы, - мужчина говорил это, не отрывая рук от лица. Он еле сдерживал слезы, рвущиеся из глубины его души.
Девушка недоумевающее посмотрела на него, параллельно думая о чем-то своем.
- Рон, мама знает, что ты вернулся?
- Нет, я был только у Гермионы.
- Она тебя не выставила вон? – Джинни вернулась к своей «точке» и продолжила смотреть в нее.
- Ох, Джин, столько лет прошло, - Рон вдавливал ладонями слезы обратно в глаза. Джинни встала с кресла и села рядом с братом, обнимая его.
- Рон, теперь уже ничего не вернешь. Как.…Как там Гарри? - голос ее сорвался на шепот, а внутри в этот момент настала тишина, и сердце не стучало. Рон помотал головой, и Джинни все поняла: они не общались. «Возможно, это к лучшему».
Они сидели еще какое-то время в тишине, затем Джинни заговорила:
- Чарльз скоро придет. Он не знает, что мы волшебники. Я вытравила все воспоминания об этом, как смогла, - сейчас голос девушки звучал жестко, даже зло. Глаза ее наполнились слезами, но Джинни смахнула их, не дав им прожить миг жизни на ее щеках – слишком часто эта слабость доставала ее.
- Я не люблю его. Просто маму пожалела. Гермиона вообще чуть не плакала на моей свадьбе. Мы ждали тебя, а ты не приехал. Мама все время раньше плакала, потом слезы кончились. Папа совсем постарел. Я сегодня была у врача, у меня «черная дыра», Рон, - Джинни теперь смотрела вглубь камина, не отрывая глаз. Рон резко развернулся к ней и смотрел пронизывающим взглядом. Джинни словно прочла его мысли:
- Только маме не говори. Об этом никто не должен знать. Чарльзу я об этом тоже не скажу. Он просто не поймет. Рон, поживи с нами, если хочешь. Мне так будет спокойнее. Я уже три года схожу с ума.
- Твой муж так противен тебе? Джинни, зачем ты вышла за него? – Рон почти кричал. Девушка пожала плечами:
- Не знаю. Не могла смотреть, как мама надрывается и проклинает ЕГО… - она замолчала. Рон посмотрел в окно, затем на большие часы, висящие над камином.
- Мне пора, Джинни. Хочу побывать дома. Давай со мной? Мужу оставишь записку. Или дождемся его. Хочешь? – Рон улыбнулся и в уголках его глаз заплясали огоньки – прямо как у Фреда или Джорджа, когда они затевали что-то необыкновенное.
В этот миг все стало радужным и ярким. Джинни ощутила краски жизни как тогда, много лет назад. Словно все стало по-прежнему: Рон был прежним Роном, ее братом. Родной дом казался таким естественным и своим, а все это вокруг – чужое. Но это только на миг. Джинни знала, что потом будет снова пустота. Она не могла надрываться еще больше. Хотя врач и советовал быть в кругу родных…. Лучше умереть в одиночестве, и тогда, наконец, все закончится.
Улыбка, озарившая ее лицо в тот миг, быстро исчезала. Рон читал это на ее лице и все понимал. Джинни покачала головой:
- Давай ты один. А я, возможно, приеду завтра. Хочу повидать маму и папу.
- Тогда я дождусь твоего мужа, хочу на него посмотреть, если ты не будешь против.
- Нет, не против, - и Джинни опустила голову на плечо брата. Ей не хватало такой опоры все эти долгие годы. Все это время такой опорой было что-то внутри нее, но сейчас это «что-то» ломалось. Зато теперь есть Рон – ее родной Рон, который больше ее не бросит.

Гермиона сидела у камина и перечитывала листки пергамента, исписанные ее почерком. Она пыталась проникнуть в суть, достичь глубины и найти ту истину, которая скрывалась за рассказами Драко Малфоя. Она вновь и вновь возвращалась к началу, но что-то все время от нее ускользало.
Гермиона вытащила из стопки на столе новую чистую папку. В нее она вложила чистые листы и свитки, а сверху – сегодняшние записи. Закрыв папку и недолго думая, девушка взяла перо и написала на обложке: «Дневник убийцы». Затем, подумав немного, стерла написанное и прочертила пером новые слова: «Дневник того, кто убивал». И отложила папку – на сегодня достаточно. За окном начинал накрапывать дождь.
Девушка решила отвлечься от грустных мыслей, уносящих ее в Азкабан, к тому, кто сидел там на холодном полу и не находил смысла жизни. Она вспомнила недавний и неожиданный визит Рона, и взглянула на фотографии, лежащие на столе. Они были помятые и скомканные. Разводы от чая удалось свести, но над полным восстановлением еще придется поработать.
«А, может, ну их? Гори, прошлая жизнь! Начинаю с чистого листа!» - Гермиона перебирала в руках цветные карточки, когда в дверь постучали.

Гарри аппарировал прямо к главному входу в Министерство. Уже было довольно поздно, но все же он надеялся получить нужную ему информацию. Спустя десять минут он уже был в Атриуме, направляясь к административному столу. Пока Гарри искал то, что ему нужно, он не заметил, как к нему подошел человек.
- Прошу прощения, сэр, я… - Гарри медленно повернулся к говорящему, - мистер Поттер? – говоривший явно был удивлен. Он пришел в полное замешательство.
- Да, добрый вечер, - Гарри улыбнулся.
- Меня зовут Сэм Эдвайс, я помощник мисс Гермионы Грейнджер, - собеседник протянул руку, и юноши обменялись рукопожатиями.
- Я могу, может быть, чем-то помочь вам?
- Нет, спасибо. Я уже нашел, что мне нужно. Я очень спешу, если вы не против…
- О, конечно! Всего доброго, сэр, - и Сэм дал ему дорогу пройти. Он посмотрел на стол – Гарри Поттер искал кого-то в административном отделе, и, кажется, этим кем-то была именно Гермиона. Сэм вздохнул, провожая Героя Магического Мира взглядом, уже предчувствуя, что скоро вот-вот все измениться. По крайней мере, в жизни дорогих ему людей.

Гермиона осторожно подошла к двери. Ее сердце билось часто-часто. Она боялась, что и на этот раз ее ждет сюрприз. Она посмотрела в глазок: на освещенном крыльце стоял человек в капюшоне – шел уже проливной дождь – и лица не было видно. Девушка, недолго думая, распахнула дверь. Мужчина сбросил капюшон: их глаза встретились. Секунда показалась вечностью, и стало тяжело дышать.
- Здравствуй, Гермиона.

Они молчали. Гарри сидел на диване, Гермиона стояла у окна, всматриваясь в ночь и падающие капли дождя. Она боялась заговорить и одновременно хотела сказать так много. Так много! О себе, о Роне, о Джинни…. Джинни! Если она узнает, что он вернулся – она умрет от разрыва сердца.
- Гарри, - позвала Гермиона, не оборачиваясь.
- Да? – юноша поднял голову и посмотрел на свою школьную подругу: это была уже не та Гермиона, которую он знал прежде.
- Ты здесь на долго? – ее голос был ровным и холодным, хотя в нем читалась живейшая заинтересованность. Гарри прочел скрытый подтекст.
- Не знаю. Пока не могу сказать, - и он замолчал. Гермиона повернулась к нему и посмотрела в глаза. Это были глаза человека, изможденного лишениями и страданиями. «Он сам избрал себе такой путь» - теперь Гермиона рассуждала только так. Никаких слез и ностальгий. В ее жизни были дела и поважнее.
Гарри обвел комнату взглядом и тут на глаза ему попались скомканные фотографии. Он встал и подошел рассмотреть их поближе. Гермиона отследила объект его интереса и прокомментировала, ухмыляясь:
- Это Рон постарался.
- Рон? – Гарри не верил своим ушам, - Рон? Он был здесь?
- Да, был. Вчера. Он попытался их сжечь, я остановила – пришлось тушить чаем, - и оба рассмеялись. Этот смех двух старых друзей наполнил комнату. И воздух изменился. Гарри стал разглядывать изображенных на фотографиях людей, и лицо его вытягивалось по мере того, как он узнавал на них себя и своих друзей.
Гермиона следила за ним, а потом добавила:
- Больно смотреть на прошлое, да, Гарри? Мы с Джинни залечивали раны, как могли, - ее голос сорвался, и она отвернулась, пряча слезы.
Перед глазами Гарри все поплыло – слезы подступали изнутри. «Соберись. Возьми себя в руки, Сейчас этим ничего не исправишь. К прошлому возврата нет».
- Как она? – Гарри все еще смотрел на фотографии. Десять лет. Десять лет…
- Ужасно, - Гермиона наконец-то могла сказать правду хоть кому-то. В этот момент она испытала одновременно и облегчение и новую боль за Джинни. – Гарри, она тебя любила. И ждала. А ты ее предал. Ты всех нас предал. Мы верили тебе и ждали. А ты ушел. И оставил всех разбираться самим с тем, что сам и натворил, - Гермиона говорила громко. В ее голосе слышны были металлические нотки.
- Не вини меня во всем, Гермиона, я уже наказан. Ни любви, ни друзей, ни жизни – ничего у меня нет. Так что свое я тоже получил сполна.
Они смотрели друг на друга, а затем одновременно встали на встречу друг другу, и, встретившись на середине комнаты, обнялись. Как когда-то давно. В том времени, где пахло цветами и счастьем в воздухе. Где мечты летали в облаках, и солнце светило ярче…
- Рон обещал завтра зайти… - начала было Гермиона, но Гарри ее перебил:
- Я остановлюсь в Дырявом Котле. Завтра зайду к тебе, встретимся с Роном и мы обязательно должны побывать в Норе – я соскучился по семейству Уизли… - на этот раз его перебила сама Гермиона.
- Гарри, Джинни давно не живет с ними, она в Австралии, я же тебе писала! – она удивленно посмотрела на него.
- Я помню. И потому не хочу…доставлять ей неприятные чувства. Пусть совсем меня забудет, раз так было угодно судьбе. Ладно, до завтра, Гермиона, я приду в десять. Спокойной ночи. Я так рад был увидеть тебя. Десять лет. Нам столько нужно рассказать друг другу!
- Гарри, я… - но он уже закрыл за собой дверь, скрываясь в дожде лондонской ночи, и аппарировал. Гермиона осела на стул, удачно оказавшийся прямо под ней: голова шла кругом. Как же ей перенести свой визит в Азкабан? Похоже, придется завтра оставить Малфоя в одиночестве. И с такими мыслями девушка попытается заснуть сегодня ночью.

Они пили чай, когда ключ в дверном замке повернулся, и дверь отворилась. Рон уловил перемену в сестре: она вся подобралась и на ее лице отразилась мучительная гримаса, словно ей предстояло терпеть нечто совершенно невыносимое. Джинни попыталась придать веселость своей речи, но у нее это не получилось.
Чарльз зашел в гостиную, и наступила тишина. Все трое оглядывали друг друга. Первым нарушил молчание муж Джинни:
- Добрый…вечер. Прошу прощения? – и он вопросительно взглянул на жену.
Джинни хотела было уже представить своего супруга брату, но, увидев выражение лица Рона, она просто лишилась дара речи. Рон побелел весь, точно мел. Его начало трясти мелкой дрожью, а из горла стал прорываться хрип, похожий на рычание. Джинни не понимала, что происходит, но выражение лица ее мужа давало понять, что он тоже недоумевает, хотя и вглядывается в лицо гостя. В конце концов, Джинни предприняла отчаянную попытку:
- Чарльз, познакомься, это мой брат Рональд…
- Джин, собирай вещи, мы уходим. Переночуем дома, - Рон чеканил каждое слово. Супруги уставились на него, точно это был экспонат в музее.
- Я не понимаю, Рональд… - Джинни запиналась и еле говорила от удивления.
- По дороге объясню, времени нет, - отрезал Рон, и подошел к Чарльзу.
- Ты. Да как ты посмел? Если бы я знал, за кого выходит замуж моя сестра! – и Рон уже готов был достать палочку, но Джинни вовремя его остановила, закричав и бросившись к нему:
- Рон, Рон! Остановись, что ты делаешь? Это же мой муж! Объясни, наконец, что происходит??? – теперь Джинни была требовательная и тверда как камень.
Чарльз вжался в спинку кресла, стоящего рядом, пытаясь уклониться от возможного удара со стороны брата его жены. «Ну и денечек!»
Рон вглядывался и вглядывался в лицо Чарльза и, наконец, произнес:
- Прошу прощения, я, кажется, ошибся. Я принял вас за другого, - и протянул Чарльзу руку. Тот в нерешительности смотрел на нее, словно ожидая, что из нее что-то вылетит или она взорвется, а затем все-таки пожал ее.
- Джинни, дорогая, - при этих словах Джинни передернуло, и Рон это отследил, - ты мне не говорила, что у тебя есть еще один брат!
- Может считать меня «воскресшим братом» - неудачно пошутил Рон и все натянуто посмеялись.
Джинни поняла, что пора разряжать обстановку:
- Милый, Рональд только что приехал и ему негде остановиться. Ты же не будешь против, если он у нас поживет несколько дней? – это было, по большей части, утверждение, нежели вопрос, но Чарльз ответил на полном серьезе:
- Ах, ну что вы, конечно! – и предложил гостю выпить чего-нибудь за знакомство, а так же за новое приобретенное родство. Мужчины ушли в столовую, а Джинни задержалась в гостиной. Ее опять мутило, и колюще-режущая боль в груди снова подступала. В глазах все темнело, девушка, держась за стены, пошла в ванную.

Пока по кухне мужчина маячил туда-сюда, Рон внимательно разглядывал его. О, он не мог ошибиться. Нет, только не в этот раз! Конечно, он вовремя спохватился и не убил его. Рон сейчас склонялся к тому, что этому мужчине стерли память. «Да, определенно. Так умело никто не может притворяться». Муж его родной сестры искал подходящие фужеры для спиртного и одновременно вытаскивал что-то из холодильника. Рон следил за ним и думал о том, не спросить ли его. В конце концов, нужно было завязать разговор.
- Вы давно живете в Англии, Чарльз? – Рон сощурил глаза, пытаясь уловить хоть что-то в голосе своего собеседника.
- О, да! – Чарльз продолжал открывать бутылку, не оборачиваясь к своему собеседнику, - Я обожаю эту страну! – он говорил вдохновенно, словно его попросили подыскать высокопарные слова для описания красот своей страны.
- Джин говорила мне, что вы – дипломат, верно?
- Да, - он улыбался. Любое упоминание о его жене вызывало в нем теплые чувства и любовь…
- И давно вы избрали этот поприще? Вам нравиться ваша работа? – Рон перестал замечать окружающий мир и максимально сконцентрировался на объекте своего внимания. Он улавливал каждое его движение, каждый взгляд.
- Да, я с детства мечтал стать кем-то важным, при этом я всегда считал, что войны – абсолютно бесполезные траты человеческих жизней и средств государства. К тому же, это прекрасная возможность объездить весь мир! – и он рассмеялся.
- Вы и дальше планируете «приносить добро людям»? – Рон совершенно не улавливал шуток, ему было просто не до них.
Чарльз посмотрел на него и вновь пришел в ужас от выражения лица сидящего на его кухни человека. Это ввело его в замешательство, и он спросил осторожно:
- Это допрос? – предприняв еще одну попытку пошутить.
Рон, казалось, опомнившись, улыбнулся, и сказал:
- О, нет, конечно же! Я просто пытаюсь узнать все о своих родственниках, - и он засмеялся. Но это не внушило доверие Чарльзу, и он лишь улыбнулся в ответ, погрузившись в собственные размышления.
«Откуда вообще взялся этот ее брат? И кто он такой? Почему так подозрителен? Его мог кто-то подослать, иначе бы почему он появился так внезапно? Но прошло уже три года…Странный тип. Надо навести о нем справки».
Через некоторое время к мужчинам присоединилась Джинни. Она была бледна как смерть, и казалось, витала в облаках. Оба были чрезвычайно обеспокоены ее состоянием, и Рон настоял на том, чтобы отвезти сестру в больницу немедленно.
Джинни сопротивлялась, но в итоге сдалась под напором супруга и брата. Муж вызвал скорую, и все втроем собирались ехать в больницу. Когда Джинни везли к машине на каталке, Рону показалось, что у задних ворот сада он видел чей-то силуэт. Он остановился, чтобы рассмотреть, кто это, но было слишком темно и вокруг сновало много людей. От наблюдения за неизвестным его оторвал оклик зятя:
- Рон, они не успели! Она… - дальше его заглушил шум и гомон голосов.
Рон оглянулся – силуэт уже исчез. «Возможно, показалось».
- Рон! – Чарльз подбежал к нему. – У нее открылось внутренне кровотечение, они не успели его предотвратить! Я поеду с ней в больницу, а ты, наверное, сообщи вашим родителям. Или, может быть, сказать им утром? – Чарльз выглядел растерянным и подавленным. Он метался и не знал, что предпринять еще, чтобы быть полезным. Он в одночасье постарел лет на пять, и сейчас напоминал беспомощного ребенка, у которого вся жизнь пролетела за один миг. Рону даже стало его жалко. Он ободряюще похлопал Чарльза по плечу и сказал:
- Я сейчас аппарир…то есть позвоню домой, а может, лучше подождать до утра. Или хотя бы, несколько часов, пока не поставят диагноз. «Ее надо доставить в больницу Св. Мунго! Боже!.. Мерлин! За что все это!». Рон пытался утихомирить хаос, творившейся у него в голове и найти хоть какие-то здравые смыслы и идеи. У него это получалось с трудом, но он не сдавался.
Было уже три часа ночи к тому времени, как скорая, наконец, отъехала от дома Уайетов.


Глава 8

ГЛАВА VIII

Все мысли Гарри были заняты только увиденным. Он быстро шел по дорожке к дому, как только аппарировал на самой границе защиты. Подойдя к двери, он постучал. Потом постучал еще. И еще. Он не понимал, почему так долго за дверью тишина. Когда, наконец, ему открыли, он вошел, не дожидаясь приглашения, и тотчас заговорил:
- Случилось.… Это случилось. Случилась беда, - его голос совершенно не слушался: он дрожал, сбивался и пропадал. Когда Гарри осознал, что его собеседнику совершенно невозможно понять то, о чем он говорит, он остановился посреди прихожей и сказал:
- Джинни. Ее увезли на скорой. Он сказал, что они не успели, ее не спасли. Она. Что-то. Случилось, – и он сполз на пол по стене, обхватив голову руками и сжимая волосы. «Только бы сейчас не закричать».

Гермиона брела по бесконечным туннелям. Какие-то переходы, перекрестки, дыры и обвалы. Света нет. Держится такой полумрак, от которого хочется убежать. Все серое. Нет красок, нет воздуха – вообще ничего нет. Сворачивая в очередной поворот, она улавливает дуновение легкого ветерка и впереди видит чей-то силуэт. Живой человек! Хоть одна живая душа в этом тоннеле! Она прибавляет ходу, а затем переходит на бег. Подбегая ближе, ей кажется, что этот человек ей знаком. Он странно одет и странно двигается. Он уверенно продвигается к какой-то цели – ее скрывает туман впереди. Гермиона хочет позвать его, но не может – звук не вырывается из ее рта. Она бежит быстрее. По мере ее приближения туман рассеивается и – о, ужас! – впереди пропасть, черная дыра, размером с вселенную! Человеку трудно идти к этой пропасти, но он почему-то упорно двигается, словно не замечает, что это – конец! Гермиона бежит, чтобы остановить его, но не успевает: он делает шаг, еще один, и еще один.… Все начинает проваливаться и исчезать, откуда-то издалека доносится слабый стук. Он повторяется. Гермиона изо всех сил пытается держаться хоть за что-нибудь, чтобы остаться здесь и помочь этому несчастному слепцу, но все застилает туман, а потом и вовсе становится темно. И вот она уже ощущает, как лежит на кровати, а по вискам стекают капельки пота.… По щеке бежит еще одна капля – слеза? Настойчивый стук. Еще стук. Гермиона вскакивает с постели, смотри на часы – ровно три. Вновь стук. Она бежит вниз по лестнице, предчувствуя неладное. «Посмотреть в глазок! Зачем?». Распахивает дверь – Гарри.

После того, как Гарри Поттер произнес последние слова и сел на пол в ее прихожей, Гермиона почувствовала, что мир покачнулся. Она хотела опереться на стену, но та, почему-то ушла в сторону, а пол неожиданно бросился на нее.
Уже перед самым столкновением с мраморными плитами ее поймали чьи-то руки. Эти руки отнесли ее на диван в гостиной. Все постепенно возвращалось в исчисляемую систему координат: пол выравнивался, стены приходили в норму. Все светлело – очертания прояснились. А в голове звучало: ее не спасли, что-то случилось, Джинни.
- Джинни! – Гермиона заорала не своим голосом и подскочила с дивана. Тут же откуда-то возник Гарри и мягко, но с силой усадил ее обратно на диван. – Что случилось? – Гермиона снова вскочила. На этот раз Гарри просто поддерживал ее, и вместо ответа на ее вопрос задал свой:
- Ты в порядке? Гермиона? Что с тобой? – он выглядел обеспокоенным и одновременно растерянным. В его глазах невозможно было что-то прочесть.
- Со мной все в порядке, Гарри, - Гермиона нетерпеливо освободилась от его «поддержки». – Что с Джинни? Подожди, откуда ты… Ты что, был у нее сейчас? – глаза Гермионы округлились на столько, что казалось, они вот-вот просто выпадут из глазниц. Она глотала воздух, точно рыба, оказавшаяся на Бергу.
Гарри опустил голову, разглядывая пол, ковер, свои ботинки.
- Да, я только что.… Ну, я был в саду, а они увезли, их было много, все мигало, она лежала, они стояли, он крикнул, я подумал…
Гермиона сощурилась и напряглась, пытаясь уследить за ходом его мыслей. Когда до нее дошло, что это бесполезно, она прошептала:
- Прости, Гарри, но времени нет, - и, достав палочку из кармана халата, произнесла тихо, почти шепотом, - Легилименс.
Замелькали картинки. Гермиона отбрасывала все, что сейчас не имело никакого значения. Все мелькало и крутилось как в калейдоскопе. Было много похожих, долгих картинок. Она искала сегодняшний день. Вот оно: взору открывается сад, вид из темноты – вдалеке фонари, машины с синими огнями «скорая? Мерлин!» и люди. Вот Рон. Он вглядывается в темноту – что-то заметил. «В последние годы он стал очень наблюдательным и подозрительным». Вот Чарльз. Окликает Рона и кричит: «Рон, они не успели! Она…» - дальше ничего не слышно – шум сирен. Все темнеет. Затем виден ее дом, и он быстро приближается. «Все ясно».
Гермиона вынырнула из сознания Гарри – он тяжело дышал. Девушка посмотрела на него:
- Прости меня, Гарри, я знаю, что это не… - она не договорила, Гарри остановил поток ее речи.
- Ты правильно сделала, так быстрее. Ты всегда… - ему было тяжело говорить, и он умолк, закрывая глаза. Гермиона кивнула и убрала палочку обратно в карман.
- Я использую это в редких, экстренных случаях. Прости. У нас мало времени, Гарри. Нужно все узнать, иначе может быть ошибка. Я соберусь за пять минут. Подожди меня. Мы вместе аппарируем. В какую больницу ее повезли? – Гермиона говорила это, уже взбегая по лестнице на второй этаж.
- Не знаю.
- Ничего, сейчас я попробую узнать.
Спустя ровно пять обещанных минут Гермиона сбежала вниз по лестнице. На ней были темные джинсы и толстовка. Волосы убраны в хвост. Палочка в кармане.
- Идем. Скорее. Поспешим, – и они покинули ее дом, выходя в ночь, на улицу, спеша к неизвестности.

В коридоре было тихо. Только звук бьющегося сердца заполнял уши. «Боже! Если она не выживет!».
Двое мужчин сидели в коридоре, ведущем в операционную. Их просили остаться в приемной и подождать (где все ждут), но угрожающее выражение лица Рона заставило врача разрешить им ждать в коридоре, иначе бы коллегам пришлось бы реанимировать еще и доктора.
«Этот Рон какой-то странный. И имя у него какое-то странное. Это все из-за него. Она переволновалась и вот, пожалуйста. Ну ничего, Уилкенс уже копает на него информацию» - Чарльз искоса следил за Роном, который не находил себе места и ходил кругами по коридору. «Я увезу ее отсюда, чтобы нас никто никогда не беспокоил. Как они все меня достали! Джин, пожалуйста, только держись!» - Чарльз сидел на скамейке, уставившись в противоположную стену. Рон присел ненадолго, а затем снова начал ходить.
Зазвонил мобильный. «И чего он так дернулся на этот звук. Еще и озирается? Он что, никогда мобильных телефонов не видел???» - Чарльз с интересом смотрел на Рона, который озирался по сторонам, ища источник этих странных звуков. Мужчина вытащил мобильный:
- Это мой сотовый, Рон, - сказал он и взглянул на дисплей: «Уилкенс», - я, пожалуй, выйду в приемную. Я ненадолго, - и вышел.
Чарльз быстрыми шагами пересек большой холл и вышел на улицу.
- Да, я тебя слушаю, - Чарльз поднял трубку.
- Уайет? Что у тебя с голосом? Ты напился что ли? – голос из телефона кряхтел и сопел, человек смеялся.
- Моя жена в больнице, Гарольд, - отрезал Чарли.
- Что? Что случилось? Может, мне приехать? Твой зять с вами?
- Да. Есть что-нибудь на него?
- Ммм.… Как тебе сказать, Чарльз. Этот – странный фрукт. Джессика хорошо поработала и кое-что раскопала.
- Говори, - в голосе слышалось нетерпение. «Избавиться от него. Он нам мешает».
- Тебе надо заехать в офис и самому посмотреть. Я бы вообще не беспокоил тебя до утра, но ты просил позвонить сразу же, и сказал, что это срочно.
- Да, Гарольд, это срочно. Ты сам понимаешь, я не смогу сейчас подъехать, Джин в реанимации, у нее внутреннее кровотечение. Что там у вас? – он старался говорить спокойно и беспристрастно, но голос дрожал.
- Я даже не знаю, как тебе сказать. Мы пробили его по нашей обычной базе – ничего. Понимаешь, его как будто и не существовало. Но Джессика догадалась залезть в министерскую базу, и там нашлась странная папочка про волшебников… - Гарольд начал похихикивать.
- Говори по делу, Уилкенс. Без шуток. Какие еще волшебники? Что ты городишь? – Чарльз уже откровенно возмущался и еле держал себя в руках.
- Да-да, Уайет, волшебники! И представь себе, он в этом списке есть. Там вообще много чего. Мы успели скачать только часть, так как нас засекли и сервер прикрыли. Мы быстренько замели все следы, но кое-что все-таки достали. Я тебе говорю, тебе лучше это видеть. Заезжай прямо утром в офис, я оставлю у тебя на столе распечатку. В компьютере Джессики данные сохранились. Это интересно, - и он засмеялся снова.
Чарльз чувствовал, как земля смягчается под ногами, а в голове начало давить, словно кто-то сжимал его тисками. Стало нестерпимо больно. В голове вдруг откуда-то стали раздаваться крики и появлялись какие-то отрывки – как в кино. Все мелькало. Чарльз схватился за голову. Казалось, череп сейчас разорвется.
- Эй, Чарльз, ты меня слышишь? – обеспокоенный голос Гарольда заставил его отвлечься.
- Да. Спасибо, Гарольд. Я приеду в офис завтра утром, - и положил трубку. «Черт! Что же это?». Чарльз отдышался немного, присел на корточки.
В этот момент из главного входа вышел врач. Увидев, что мужчине стало плохо, он подошел к нему:
- Сэр, вам помочь? Что с вами?
- Нет-нет, все хорошо, спасибо, - Чарльз встал и пошел обратно в приемную. Пока он шел до коридора в операционную, в голове крутились слова Уилкенса: «волшебники», «министерская база», «очень интересно», «тебе надо это видеть». «Что же там такое можно было увидеть? Фотографии? Может, его семья? Но ведь… Он родной брат Джинни! Этого не может быть! Этого не может быть! Я бы узнал! А!» - в голове опять закололо. «Так, не думать об этом, иначе потеряю сознание».
Когда Чарльз вернулся в коридор, он нашел Рона за весьма странным занятием: он водил каким-то удлиненным предметом по куску бумаги, скорее, похожего на пергамент. Увидев Чарльза, Рон как-то неловко попытался спрятать оба своих предмета и улыбнулся.
Чарльз с удовольствием расспросил бы его об этом, но тут дверь в операционную открылась, и вышел врач. Оба встали ему на встречу. Врач подошел к ним и заговорил:
- Кто из вас мистер… - он не договорил, его перебил Чарльз:
- Я! – он был уверен, что врач спрашивает о супруге пациентки. Возможно, она попросила что-то передать ему или сказать.
- Кто из вас мистер Рональд Уизли? – врач повторил свой вопрос. Увидев реакцию первого восклицавшего, он догадался, что это – не тот, кто ему нужен. Рон медленно сказал:
- Я. Доктор…
- Мистер Уизли. У нас…эмм…возникли некоторые трудности. Необходимо, чтобы вы прошли с нами. Скорее, - и врач сделал приглашающий жест, указывая на дверь. Рон, не теряя ни секунды, последовал за ним. Чарльз ничего не понимал. Его словно облили холодной водой и ударили током. Он побежал вслед за врачом и Роном, крича им вслед:
- Что с ней? Я могу ее видеть?
- Мистер Уайет, не сейчас. Извините, - и врач закрыл за собой дверь.
Чарльз остался один. Отчаяние охватило его с такой силой, что он готов был разнести все это здание или разрыдаться, упав на колени. Он готов был умолять кого угодно, лишь бы ему сказали, что все будет хорошо с его женой. Он бы сошел с ума от этих мыслей, если бы не те двое, что влетели в этот коридор. Вслед за ними бежала медсестра, крича и одновременно уговаривая их остаться в приемной. Но по лицам этих двоих было видно, что они никого не будут слушать и ничего ждать они не будут.
Вбежав в эту дверь и увидев Чарльза, оба остановились. Наступила тишина.

Малфой брел среди уже знакомой ему серости туннелей к пресловутому «концу туннеля», который все никак не желал ему показываться.
«Ну, все, в этот раз должно получиться».
Вот, наконец, замелькала «черная дыра» - «опять черная?» - это невозможно! Но раз это туннель – надо идти до конца. Кому надо? – «всегда так делают, не знаю». Шаг. Еще шаг. Внутри как будто чей-то голос. Тяжело идти. Шаг. Еще шаг. «Они хотят меня тут оставить умирать! Ну, уж нет!».
Драко чувствовал словно бы защиту, но как только он приближался к «дыре» она таяла и слабела. Оставалось немного. Но тут какой-то странный звук, крик и еще что-то, примешанное вкупе со всем, стало «отвлекать» - этот серый мир начал затягиваться туманом и таять. Он исчезал, проваливался, как будто кто-то утягивал его обратно на физику. Обратно в физическое тело. «Ну, вот опять» - подумал с грустью и какой-то досадой Малфой. Раздался стук и Малфой окончательно проснулся.
Драко сел и облокотился на холодную стену – спасительная прохлада. «Когда кончится весь этот бред? О, Мерлин! Сколько можно вальсировать на грани жизни и смерти? Уже надо или…» - его мысль так и не оформилась до конца: он услышал шорох где-то в конце коридора и чьи-то шаги. Их было несколько. «Скорее всего, двое. Да, точно. Один из них – провожатый. Шаги второго мне не знакомы». Малфой на всякий случай закрыл глаза, будто он спит, вернувшись в исходное положение, из которого он вышел, когда проснулся.
Раздавались голоса: говорившие шептались:
- Я знаю, что уже поздно, но мне необходимо убедиться, что он на месте! – говорил первый.
- Мистер Эдвайс, он на месте, уверяю вас! – говорил второй.
Они приближались к камере Малфоя. Когда они подошли, Драко не мог принять окончательное решение: притворяться ли ему что, он спит, или попытаться даже поговорить с этим Эдвайсом.
- Да что случилось, сэр? Почему среди ночи вы требуете… - надсмотрщик не договорил, Сэм перебил его:
- Потому что его дело курирует мисс Грейнджер, если вам известно. И сегодня я получил сообщение от осведомителя, что она в спешном порядке аппарировала куда-то из дома в три часа ночи! И она была не одна. С ней был Поттер. Я видел его сегодня вечером. Он вернулся, он здесь, в Англии!
- Гарри Поттер вернулся? – можно было предположить, что выражение лица надсмотрщика было, по меньшей мере, удивленным.
- Да. И если тут замешан он… - Малфой почувствовал, как на него смотрят две пары глаз, - но как я вижу, он на месте. Значит, дело в другом. Хорошо. Я удаляюсь. За ним следить вдвое усиленнее. Приставить конвой.
- Но сэр, такие распоряжения поступают к нам только из отдела…
- Завтра оно у вас будет, можете не сомневаться, - отрезал Сэм. – Я ухожу. Идемте, - и они зашагали обратно по коридору. Малфой открыл глаза:
- Так вот в чем дело! Поттер вернулся! Святой Поттер возвращается в Англию. Только этого еще не хватало, - он разговаривал сам с собой. От переизбытка чувств он даже встал и начал мерит камеру шагами. Раз, два, три, четыре, пять. Раз, два, три, четыре… Стоп! Какого черта ему понадобилась Грейнджер в такое время? Дак этот Эдвайс еще и следит за ней! Ха-ха, ну правильно! – и Драко улыбался сам себе, - Они трусливые шавки, бояться всего и всех! Отовсюду ждут опасность! Идиоты! – и он рассмеялся уже громче.
Малфой сел обратно и стал размышлять об услышанным. Он знал, что Гермиона придет к нему утром. Он знал. Или, только думал, что знал. До рассвета было еще далеко.


Глава 9

ГЛАВА IX

Кто хоть раз испытывал состояние блаженства, тот захочет испытать его вновь. Состояние полнейшего и абсолютного счастья – это все, что тебе нужно в жизни после того, как тебя коснется сия радость. Чего еще желать после такого? Наверное, только оказаться там, куда все мы стремимся!
Джинни словно плыла в белом молоке, испытывая странное ощущение. Но описывать его даже для себя самой не хотелось – ничего не хотелось: такое это было счастье! Она знала, что это – то, к чему она стремилась всю свою жизни, и быть, может, все свои предыдущие жизни! И теперь, когда цель достигнута, зачем что-то еще? В такие минуты не думаешь ни о ком, и ни о чем.
Джинни вдыхала полной грудью, и какой-то сложный необъяснимый аромат наполнял ее. Она двигалась к свету, который был виден в самом дальнем конце Вселенной. Она уходила Туда.
Перед тем, как Джинни потеряла сознание в реанимации, она словно в бреду, понимая все, просила срочно позвать Рона, объясняя врачам, что они столкнутся с необъяснимым. А затем она ощутила внезапный толчок в груди. Как будто стесняющее кольцо внутри лопнуло, выпуская ее душу на свободу. Джинни с облегчением успела отметить, что это хорошо – наконец-то перестанет болеть и вообще, похоже, дело идет к концу. Она стала подниматься вверх, вверх, все выше и выше. И, наконец, все земное перестало иметь всякий смысл.
Она не знала, сколько времени уже прошло, и сколько пройдет еще – это было просто неважно. Мир изменился, изменилось все, и она сама. И так бы длилось вечно, если бы не странное чужеродное ощущение, которое создавало для Джинни еще одну параллельную реальность: это и касалось ее, и было где-то не с ней одновременно. Это была боль, которая сдавливала ее сердце вновь. «Нет! Только не это!». И это чувство усиливалось. Оно как магнит вытягивало девушку из этой реальности, возвращая обратно в мир физический. Джинни отчаянно пыталась задержаться еще хоть ненадолго, хотя бы воздуха глотнуть, но уже Звезды Вселенной проносились мимо, мелькая своим ярким и ясным светом. Источник Света становился дальше, дальше…
Когда боль достигла своего апогея, и стало невозможно терпеть, Джинни попыталась закричать. И, открыв рот, и сделав вдох, она выпустила наружу крик такой силы, что стекла в окнах операционной сначала задрожали, а потом просто лопнули. Вся боль выходила наружу, но и оставалась внутри. Все возвращалось. Джинни кричала. Она так хотела обратно, Туда. Она плакала. Ее лишили этого Абсолютного Счастья. Зачем? Она не хотела. Боль заставляла ее ощущать каждую клетку своего тела. Она вдыхала этот воздух.
Когда, наконец, сил больше не осталось, она затихла. И чей-то голос сказал:
- Наконец-то, она спасена.
«Они уничтожили меня. Они меня уничтожили…».

То, что увидел Рон, когда вошел в палату, нельзя было описать. Он никогда этого не забудет. Даже в самых страшных кошмарах и завораживающих сказках такого не увидишь и не прочтешь.
Джинни лежала на операционном столе, раскинув руки. «Почему у них все такого красного цвета? Алого цвета… Цвета… Крови! Мерлин! Это же ее кровь!» - все было залито кровью. Грудная клетка Джинни была просто разломана, точно вскрыта. Из нее лился фонтан крови, но это еще ничего, по сравнению с тем, что было на самом деле: в центре груди зияла черная дыра – воронка. Она все увеличивалась и увеличивалась.
Рон остолбенел и пытался понять, что это – его фантазии или чья-то дурная иллюзия? Самое странное в этом было то, что лицо Джинни отражало такое блаженство, словно она заснула крепким здоровым сном, и будить ее не хотелось.
К Рону подошел врач и заговорил:
- Мистер Уизли, мы позвали вас, потому что ваша сестра перед тем, как потерять сознание, сказала, что мы столкнемся с чем-то таким, с чем сами не справимся. Очевидно, она что-то подобное подозревала и имела ввиду. Мы в полной растерянности. Такого в моей практике еще не было. Если через минуты мы не остановим кровь – она вся вытечет и ваша сестра умрет. Мистер Уизли, сделайте что-нибудь, ибо мы бессильны, - и врач сделал шаг назад. На его лице смешалось столько эмоций, что он находился в какой-то прострации.
Рон посмотрел на остальных врачей – тоже самое. Он достал волшебную палочку и кусок пергамента. После того, как чернила проступили, являя миру странные древние руны, Рон принялся их читать. Это была его безумная надежда на то, что это поможет. Он читал эти странные заклинания, склонившись над сестрой. Кровь то останавливалась, то начинала течь с прежней силой. Кости не срастались. Рон был готов рвать на себе волосы!
«Пожалуйста» - шептал он! «Пусть высшие силы помогут мне!» - и в этот момент дверь операционной распахнулась, и влетела Гермиона. Увидев ее, Рон подумал, что она – его надежда, его спасение. Она – все, что сейчас есть у него и у Джинни. Следом за ней вбежал Гарри. Рон не сразу узнал его. Лицо друга изменилось до неузнаваемости. Гарри был бледнее стен в этом помещении. Рон повернулся к Гермионе и, отвечая на ее мысленный вопрос, сказал:
- Тридцать секунд, или она умрет от потери крови.
Гермиона кивнула и, выхватив у Рона листок, достала другой. Совместив их, она начала читать заклинания. Рон смотрел на тело сестры: кровь приостановилась, кости начали схлапываться. Гермиона читала, не прерываясь ни на секунду.
Рон повернулся к Гарри: он стоял у двери, и на его лице читалось лишь одно: «Только бы не было слишком поздно!».

Когда прошла секунда, длившаяся слишком долго, чтобы называться секундой, Гермиона кинулась к Чарльзу и спросила:
- Где она?
- Там, - Чарльз указал на дверь, - Кто это? – он кивнул в сторону неизвестного ему парня. Голос Чарльза звучал холодно и четко.
- Это, это, - Гермиона запиналась, не зная, как охарактеризовать статус Гарри, - это мой друг, - и внимательно посмотрела в лицо супруга Джинни. Что-то в нем изменилось. Он стал приобретать какие-то черты жесткости. Он вообще изменился немного. Но об этом Гермиона подумает позже, когда спасет жизнь Джинни, если, конечно, успеет. Без лишних слов она метнулась к двери, и Гарри последовал за ней.
Чарльз даже ничего не сказал. Он решил, что во всем разберется потом. «Они вытирают об меня ноги – не считаются со мной! А я ее муж! Они возомнили себе, что раз они ее друзья, так значит, я уже ничего не значу? Да я самый близкий ей человек! Она только моя! Моя Джинни!» - гнев возрастал в нем каждую долю секунды. Непреодолимое желание убить их всех овладело им так сильно, что Чарльз сам этого испугался. Он вскочил со скамейки и стал прохаживаться взад-вперед по коридору, пытаясь успокоиться и найти объяснение тому, что только что взыграло у него внутри.
Так прошло несколько минут – не больше пяти. Как вдруг за дверью раздался крик его жены, а затем звук бьющегося стекла! «Они делают ей больно» - и с этой мыслью Чарльз вбежал в палату. То, что он там увидел, вывело его из состояния равновесия. Ему показалось, что он сходит с ума. Все было как в замедленной съемке: врачи кинулись к нему, удерживая, но в Чарльзе бушевала нечеловеческая сила – врачи были обречены. Одним взмахом он отбросил всех троих к стенке. Дальше был этот «неизвестный друг» - Гарри. В его руке Чарльз увидел какую-то удлиненную палочку. Как тут же его голову сдавили тиски. Адская боль пронзила его мозг. Стараясь игнорировать это, Чарльз рывком выхватил палочку из рук Гарри. Он уже знал, что сделает в следующую секунду, он знал, что скажет невесть откуда всплывшие слова «Авада Кедавра» и направит свою руку в сторону этих двоих, которые терзали его Джинни. Как вдруг Гермиона повернула к нему голову и, увидев, что он делает, закрыла глаза лишь на секунду, шевельнув губами и сделав едва заметное движение своей такой же палочкой, как волна, точно от взрыва, выбросила Чарльза в коридор. Этой волной разнесло всю стену в коридоре и выбросило все оставшееся оборудование на улицу. Осколки, бетон, люди, тела, голоса.… Все смешалось, и Чарльз потерял сознание.

Гермиона шептала заклинания, но чувствовала, что ей не хватает сил одной вытянуть Джинни из того, куда ее просто засасывало. Рон, поняв это, подключился, и стал читать вместе с Гермионой. Процесс сразу же пошел быстрее! Когда ребра сомкнулись, Джинни закричала. Она закричала так сильно, что этот звук заполнил воздух и каждую клетку всех находящихся в этом помещении. Вибрации были такой силы, что вышибли стекла в окнах. Спустя секунду Гермиона отследила еще одно движение – у двери. Чарльз с совершенно изуродованным гневом лицом ворвался в палату и выхватил палочку Гарри, отбросив при этом всех трех врачей-мужчин к стенке! Гермионе хватило десятой доли секунды, чтобы прочесть в его мыслях смертельное Непростительное заклятие.
Невербальные заклятие – ее «конек». Всего одна лишь мысль с достаточной силы для толчка – и пол стены разрушено, ее просто вынесло в коридор. Волна получилась такой силы, что смела практически все и всех, находившихся в комнате.
Спустя еще секунду Джинни пришла в сознание. Она жадно глотала воздух, словно рыба, выброшенная на сушу, и неспособная добраться самостоятельно до воды. Когда она все же сделала громкий вдох, и ее крик утих, Гермиона выдохнула:
- Наконец-то. Она спасена…

Что было потом – один сплошной бедлам.

К Гермионе медленно приходило осознание всего того, что произошло. Она словно читала краткий дайджест по всему курсу за десять лет. Это было невыносимо трудно, но она справлялась.
То, что произошло с Чарльзом, вообще не вписывалось ни в какие критерии. Это выходило за рамки понимания, но с этим приходилось считаться. Гермиона рассчитывала заглянуть в его мысли, чтобы узнать, насколько все плохо.
Оставив Джинни на попечении Рона, она отыскала среди завалов Гарри – живой, хвала Мерлину! Она двигалась дальше, ища глазами Чарльза: вот он! Забрав у него палочку Гарри, Гермиона проникла в его разум. С каждой минутой, прочитывая весь его сегодняшний вечер и ночь, включая телефонный разговор и боль в голове от воспоминания, она приходила в ужас. «Он знает о нас, он знает о нас! Они взломали базу! Мерлин!» - восклицала Гермиона, все глубже погружаясь в сознание человека, которого еще недавно считала самым обыкновенным и недалеким в плане чувствительности к душам других. По сути, она оказалась права, ведь Чарльз – бывший Упивающийся Смертью. От этой мысли стало дурно, и Гермиона вынырнула из его памяти. «Нужно исправлять ошибки» - сказала Гермиона сама себе и, коротко пояснив Рону, что случилось, аппарировала прямо к дому человека, который мог помочь ей, и только он.

Сэм Эдвайс расхаживал в кабинете своего дома. Уже был четвертый час утра. Что-то здесь не так. «Что они задумали?». Поттер. Гарри Поттер – причина многих событий в этом Магическом мире. «Он исчез из их жизни много лет назад. Незачем ему было возвращаться». Сэм наложил защитные чары на свой дом (они предполагали, что без срабатывания визжащих и анти-пропускных чар на территорию его дома может войти он сам, члены его семьи и один доверенный друг – такой защитой пользовалась многие в Министерстве) и пошел спать.

Гермиона аппарировала прямо к воротам дома. Она могла возвестить о своем прибытии, отослав хотя бы Патронуса, но просто не было времени. Она уже приготовилась к тому, что сейчас «завоют» чары, и ступила на садовую дорожку. Тишина. Гермиона зажмурилась и сделала еще шаг – тишина. «Ладно, поразмыслю об этом позже».
Она взбежала на крыльцо и не успела поднести руку в двери, как она распахнулась – на пороге стоял Сэм.
- Не ожидал тебя так поздно, Гермиона, - Сэм улыбался, отступая в глубь холла, пропуская ее.
- Сэм, я… - начала девушка, но не договорила.
- А что, не ожидала, да? Согласен, это могло быть незаметным какое-то время, но, Гермиона, в последнее время не замечать моего внимания – верх безразличия! – и он расхохотался. Таким Гермиона его еще никогда не видела.
Все рушилось. Стоял такой гул в ушах, что невозможно было выжить в эту секунду. Весь мир, который ты создавал всю свою жизнь, рушился в одночасье! Это просто непостижимо. Рухнуло все: иллюзии, настоящее, прошлое, будущее!!!
Гермиона схватилась за голову, когда поняла, что пол в холле дома Сэма бросается на нее слишком быстро. Сэм поймал девушку в полуметре от плоскости и отвел в гостиную.
- Сядь, Гермиона. Нам надо поговорить – Сэм был серьезен и решительно настроен. Гермиона начала понемногу приходить в себя и осознавать реальность. Она вскочила:
- Сэм! Не сейчас. Мы обязательно поговорим, только.…Сейчас в больнице произошло нечто такое, чему ты не обрадуешься, мне необходима твоя помощь и совет! – и Гермиона быстро пересказал все Сэму, упуская мелкие детали и подробности.
Как она и надеялась, Сэм отреагировал адекватно – его лицо менялось по мере развития событий в рассказе Гермионы. Уже через три минуты две темные фигуры на фоне предрассветного неба шли по садовой дорожке, а затем аппарировали, оставив после себя только след напряжения в воздухе и тревожные мысли.


Глава 10

ГЛАВА X

Джессика не находила себе места. С тех самых пор, как Уилкенс уехал, она не могла отойти от компьютера. Ей казалось, что если она выйдет хоть на секунду – что-то случиться: зазвонит телефон, или вся ценная информация пропадет куда-нибудь, хотя в здании сейчас была только она.
Кто бы мог подумать, что они найдут сегодня ночью такое, о чем никому в этом мире вообще не снилось! И главное, об этом знал министр! Это целая сеть невидимого мира! Боже! Это немыслимо.
В голове у Джессики все переворачивалось с ног на голову и обратно уже несколько раз. «Ну почему Чарльз не может приехать прямо сейчас!» - она восклицала это каждый раз, когда смотрела на его рабочий кабинет.
О, да. Этот кабинет хранил много секретов. Этот стол, где они занимались любовью, этот кожаный темно-коричневый диван… «Конечно же он бросит свою жену. Она ему не нужна. Я дождусь. Я уже три года жду.… И почему тогда он встретил ее, и что в ней особенного?». Джессика ненавидела Джинни. Она считала, что та просто приворожила его. Но теперь-то она откроет глаза своему возлюбленному: его жена – ведьма! Колдунья! Она околдовала его! И если сегодня ночью она умрет в больнице, чары спадут, и они будут вместе. Эта мерзкая ведьма опутала его своими чарами, а еще притворяется, что не особо-то он ей и нужен! Зачем тогда замуж за него выходила? Интересно, она догадывается, что Чарльз изменяет ей? Да несложно догадаться: достаточно посмотреть на нас обоих – кто она, и кто я! Да она никто! Нужно признать, что она притягательная, но что она может дать Чарльзу? Он вечно за ней носится как за ребенком. Она просто внушила ему, что ее нужно опекать, вот и все! Ненавижу!

Джессика Дэйли была секретаршей. Она и выглядела как секретарша, и одевалась как секретарша, и жила как секретарша: все время подле своего босса. И ни в ком другом не видела своего счастья, считала минутами своей жизни только те, когда ОН был в ее полном распоряжении. Она старалась не замечать того, что она для НЕГО – лишь развлечение, или даже просто разрядка от семейных проблем. Но она желала своего босса, он хотела заполучить его, ведь это Джинни заняла ее место. И потому сейчас Джессика не знала, остаться ли гуманной и человечной, и думать о том, что бы все обошлось, или предаться обуревающим ее страстям, и молиться, что бы с Джинни, наконец, что-нибудь случилось.
Джессика родилась и выросла в обычной семье обыкновенных недалеких родителей, мечтавших для своей «девочки» только «самого лучшего». И когда такой шанс представился, эта «девочка» его не упустила. Кто знает, через что ей пришлось пройти, чтобы выбиться в люди. Она об этом вспоминать не любит и никогда ни с кем об этом не говорит. Конечно, у нее не было трудного детства с наркотиками, посиделками с друзьями и проблемами с силовыми структурами – она сидела дома и читала книжки, мечтая, как однажды уедет из этого спального района и из этой нищеты. Она мечтала о большем, и это толкало ее на то, чтобы позабыть обо всех развлечениях и засесть за учебники. Но судьба сыграла с ней злую шутку: в то время как ее ровесницы вращались в нужных кругах и заводили полезные знакомства, Джессика только училась общаться с людьми на языке социума – на бизнес-языке. И когда пришло время подавать свое резюме на стол работодателя, ее оказалось самым последним в списке кандидаток. И так было практически везде. Потом прошло какое-то время, прежде чем судьба предоставила ей выбор. Джессика ухватилась за эту спасительную соломинку, и выбилась в свет. К тому времени ей уже было плевать на многое, лишь бы у нее все получилось. Она знала эту жизнь лучше любой из своих школьных подруг или подруг из колледжа. И сейчас, по прошествии стольких лет, за ее плечами были годы труда, ошибок, успехов, достижений и разочарований. Но зато теперь она – одна из самых востребованных кадровых элементов. И это полностью ее заслуга. И она это знала. И пользовалась этим. И никто не встанет у нее на пути – этот кто-то просто ей не конкурент!
Джессика Дэйли была настоящей находкой для Чарльза и его друга Гарольда Уилкенса. Ведь именно она всегда была в курсе всех самых злободневных идей и веяний. Имена она знала «правильные» телефоны и общалась с «правильными» людьми. Так что нельзя было однозначно сказать, что вначале жизненного пути судьба обошлась с Джессикой Дэйли жестоко. Скорее, она ей помогла – научила и показала все необходимое.
От размышлений Джессику оторвал телефонный звонок. Она бросилась к трубке – Гарольд.
- Джесс, я не могу подъехать к больнице, тут все перекрыли, сказали, был какой-то взрыв. Наверное, это какая-то ошибка. Я разговаривал с Чарльзом буквально… - он замолчал, в трубке послышались странные звуки и шипение. Связь прерывалась.
- Гарольд? Гарольд! Ты меня слышишь? – у Джессики начиналась истерика. Все катилось просто к чертям! Все летело в тартарары!
В трубке послышались гудки. Джессика положила трубку телефона на место и села на край стола, зажав руками голову: она больше так не могла…
Скоро начнет светать. Сквозь жалюзи было видно темно-синее небо. Звезд на небосводе не было совсем – туман затянул все сплошным единым полотном. Джессика решила, что лучше поехать домой. Как только она приняла это решение и встала, чтобы надеть пиджак, дверь приемной распахнулась, и вошли люди. Их было пятеро. Трое из них были странно одеты. Джессика попятилась назад к столу и почувствовала, как ноги приросли к полу и она не может пошевелиться. Мозг просто отказывался что-либо воспринимать, и она потеряла сознание.

Очнулась девушка, сидя на стуле. Во рту был странный привкус чего-то необъяснимого. Она не была связана, но пошевелиться все еще не могла. К ней наклонился мужчина примерно средних лет – насколько это можно было увидеть в темноте, и произнес:
- Мисс, мы зададим вам несколько вопросов. Вы находитесь под действием эликсира, который называется «Сыворотка правды». Это не навредит вам. Вы ответите нам правду, а затем мы уйдем. Кивните, если вы поняли меня.
Джессика кивнула чисто машинально, скорее, от страха даже, а не от желания «сотрудничать» и помогать. Затем мужчина продолжил:
- Вас зовут Джессика Дэйли?
Джессика почувствовала странные процессы, происходящие внутри нее: она слышала голос внутри себя, который говорил за нее, и в тоже время это была она сама. Она говори вещи, высвечивая их в истинном свете – какие они есть. Утаить что-либо было невозможно. Противиться такому воздействию было совершенно бесполезно: это все равно, что пытаться сдвинуть скалу человеку – силы неравны.
А человек все спрашивал и спрашивал. Он спрашивал про систему базы данных, которую они взломали, про то, что узнали, про имена, где все это храниться, кто еще об этом знает и так далее, и так далее. Когда мужчина перестал задавать ей вопросы и записывать ответы, он выпрямился и сказал двум другим мужчинам в темно-фиолетовых мантиях:
- Приступайте.
Джессика испугалась. Она молилась, чтобы хоть что-то спасло ее. И тут из-за спин вышла девушка. До этого момента секретарша не обращала на нее внимания. Рядом с той стоял еще один мужчина.
Девушка заговорила, откидывая прядь волос со лба:
- Подождите, я хочу кое-что спросить у нее. Кингсли, пожалуйста, - девушка обернулась к мужчине, который задавал Джессике вопросы. Тот кивнул и ответил:
- Только недолго, у нас мало времени.
- Хорошо.
Девушка наклонилась, и Джессика узнала ее – подруга Джинни Уизли. Нет, Уайет. Джинни Уайет.
- Ты знаешь, кто я? – был первый вопрос.
- Да, - Джессика почему-то очень не хотела отвечать, но уже могла выказывать сопротивление внутреннему диктату.
- Скорее, действие сыворотки заканчивается, - предупредил один из стоящих позади.
- Хорошо, тогда я буду спрашивать без лишних проволочек. Я наблюдала за тобой сейчас. Скажи, ты должна знать, Чарльз всегда был дипломатом?
- Не знаю. Он говорил, что смутно помнит свою прежнюю жизнь, но ко врачам почему-то не обращался – у него было какое-то предубеждение по этому поводу, - девушка явно сказала больше, чем намеревалась, но Сыворотка все еще действовала..
Гермиона обернулась к Кингсли. Он дал знак одному из присутствующих и тот, достав какой-то заостренный предмет, выпустил из него нечто серебристое и прозрачное. Это напоминало какое-то животное, которое быстро унеслось через окно на улицу, и исчезло.
- Чарльз изменяет Джинни?
- Гермиона, зачем – начал было тот, что стоял позади других, с нею рядом, когда они вошли, но Гермиона жестом «попросила» его умолкнуть.
- Отвечай! – вновь обратилась она в Джессике.
- Да, - слова сами лезли наружу, и сдерживать их было все еще невозможно.
- С кем?
- Не твое дело.…Ааа! Со мной! – Джессика выплевывала слова, точно застрявшие в горле абрикосовые косточки.
Гермиона побледнела и, недолго думая, наотмашь ударила сидящую и «прилипшую» к стулу секретаршу, которую в этот момент она ненавидела больше всеъ. К ней тут же подбежал парень, и оттащил ее:
- Да ты что! Успокойся!
- Эта тварь – причина многих болезней Джинни, Сэм! – Гермиона почти кричала, но сохраняла спокойствие. Ее тон был ледяным и внушал ужас и страх.
Мужчина перевел взгляд на Джессику:
- Она получит еще свое. А сейчас уйдем, я прошу тебя. Пойдем – и он вывел Гермиону из помещения.
Джессика проводила их взглядом. Она о чем-то сожалела, хотя сама не знала о чем именно. Потом она посмотрела на оставшихся мужчин. Самый главный – который ее обо всем спрашивал несколько минут назад – отошел в сторону. Двое других подошли ближе к ней. Один из них поднял руку. И в последний момент Джессика увидела, что в пальцах он сживает нечто вроде длинного карандаша, а затем услышала:
- Обливиэйт…
Потом в глазах все потемнело. Наступила приятная тяжесть, которая снимала внутренний диктат, обязывающий отвечать правдиво на вопросы. Джессика закрыла глаза и провалилась в глубокий сон длиною в чью-то жизнь.

Гермиону трясло мелкой дрожью. Она сидела на черно-белом кожаном диване в коридоре этого здания и заходилась беззвучными рыданиями. А рядом был Сэм. Было непривычно ощущать его рядом – так близко. Гермиона все еще помнила выражение его лица, когда прибежала к нему домой этой ночью. В тот момент он стал для нее чужим! Это не тот Сэм Эдвайс, которого она знала и которому доверяла. Сейчас же он постепенно становился таким, каким был раньше, но не прежним – к прежнему возврата нет. «К прежнему возврата нет» - повторяй себе это постоянно!
Гермиону трясло сейчас чуть больше, чем когда они с Сэмом появились у Кингсли. Все происходило так быстро, что многое делалось просто на автомате, и благодаря этому было сэкономлено много времени.
Когда Кингсли быстро ввели в курс дела, незамедлительно были отданы соответствующие указания. На месте, где Гермиона оставила практически одни руины от больницы уже работали авроры и стератели памяти. Еще многое предстояло сделать.
Было решено так же незамедлительно доставить в Больницу Св. Мунго Джинни – сращивать кости грудной клетки и продолжить курс лечения, который был ей необходим, Гарри – с переломами рук и ног, Чарльза – с многочисленными ушибами и переломом шейной кости, Рон сопровождал их всех.
Сейчас же Гермиону волновала она сама и та девушка за стеной, которой в данную минуту стирали память. Сэм гладил ее по плечу, успокаивая, пока не увидел, что к Гермионе возвращается самообладание. Он встал и сказал:
- Пойду и займусь всеми документами и базами данных. Пока у нас есть время. Посиди тут.
- Нет, я пойду с тобой, - решительно заявила Гермиона.
- Гермиона, милая… - он осекся, а затем продолжил, - тебе и вправду лучше остаться здесь…
- И она останется, - послышался голос от входной двери. Оба повернулись на звук: в дверном проеме стоял Рон. Он был весь обсыпан бетонной крошкой, волосы всклокочены, вид ужасно усталый. Гермиона невольно дернула уголком губ – она была ему рада.
- Прошу прощения, что вы сказали? – Сэм напрягся, побледнел и сжал палочку.
Рон не остался в долгу и сделал то же самое, повторив при этом свою реплику:
- Она останется здесь. Мне необходимо с тобой срочно переговорить, Гермиона, - обратился Рон уже к девушке, - это касается Джинни, - и Рон снова перевел суровый взгляд, полный решимости, на Сэма.
- Сэм, ты иди, я здесь побуду. Я скоро подойду, - Гермиона послала мягкую улыбку Сэму, но это его не смягчило, а возымело обратный эффект. Но, тем не менее, он вышел из коридора, оставив за собой дверь приоткрытой.
Рон проводил его недовольным взглядом, а затем подошел и плотно закрыл дверь. Затем еще некоторое время смотрел на Гермиону. Его взгляд был преисполнен нежности, смешанной с чем-то щемящее-чувственным. Гермиона смотрела на своего друга с той любовью, которой любила его всегда – ведь они всегда были друзьями.
- Гермиона… - Рон начал, но Гермиона перебила его.
- Рон, я… - она не закончила.
- Не нужно ничего говорить, это… - Рон не успел закончить фразу, вошел Кингсли.
- Рональд! Как удачно! Ну что там? – Кингсли обратился к Рону.
Рон отвечал ему, а Гермиона тем временем рассматривала самого Рона. Она вспоминала черты его лица, изгиб его губ, лучики вокруг глаз… Она просто любовалась им. Сердце наполнялось радостью, несмотря на то, что в последнее время жизнь была наполнена такими событиями. Все мелькало и перемешивалось. Теперь стало казаться, что она и не жила все эти десять лет – их просто не было. Все возвращалось на привычные места, но люди уже были другими. Все системы придется перестраивать заново, заново начинать жить, заново начинать чувствовать, заново начинать любить.
Но ради ЭТОГО стоило даже начать, хотя бы попробовать! Это было бы сложно, но никто не обещал легкую жизнь. Да и вообще никто никому ничего не обещал. Сейчас это было бы верхом безрассудства. Если смогли прожить эти десять лет – смогут прожить и эту, другую жизнь.
Так бы Гермиона и смотрела на Рона, пока это было бы возможно, но обстоятельства складывали свои пасьянсы, и приходилось играть по их правилам. Через некоторое время вернулся Сэм, а за ним следом по воздуху плыли стопки бумаг, папок и дел. Так же там сверху лежали диски, какие-то коробки, информационные носители и еще много всяких принадлежностей.
- Это все пойдет на рассмотрение, причем в срочнейшем порядке – заявил Кингсли. – А сейчас прошу всех отправиться по домам и выспаться, утром состоится «срочное собрание» председателей отделов и их заместителей, – Кингсли кивнул в сторону Сэма, от чего тот расплылся в довольной улыбке. Однако Рону это совершенно не понравилось:
- Могу я присутствовать на этом собрании? Мне кажется, мое свидетельство – важная вещь. А также Гарри и…
- Нет, Рон, для этого мы сделаем отдельное совещание. До встречи, - и он аппарировал вместе со своими помощниками.
Гермиона решила долго не тянуть с расставанием:
- Ну, я домой. Увидимся, Рон, - она ему улыбнулась, - до встречи, Сэм, - и аппарировала.
Юноши простились в молчании – первым аппарировал Рон. Сэм медлил еще минуту, обдумывая все происходящее, а затем аппарировал и он. Так закончилась одна из самых сумасшедших ночей, в которой пересеклись жизни сразу нескольких людей, а также бывших друзей, которые навсегда клялись вычеркнуть друг друга из своей жизни, но сейчас нарушали эту клятву и даже радовались этому.


Глава 11

ГЛАВА XI

Где она? Почему не пришла? Ха, наверное, испугалась! И правильно. Нет, что-то случилось, наверное. Она не похожа на человека, который бы так поступал в принципе. «Да заткнись! Хватит! Тебе какое дело? Думаешь, если кто-то почувствовал к тебе жалось, значит это тебя спасет? Нет!» - «Заткнись, идиот!»…О, Мерлин, я схожу с ума!..
Малфой был один. Он всегда был один. Все, кто его окружали – маски, как и он сам. Друг для друга на приемах или торжествах они все были безликими улыбающимися чистокровными аристократами, в глазах которых стояла гордость и надменность. Почему-то никто не избирал для себя иной путь. Да потому что выбора не было. «Выбор есть всегда!» - «Заткнись!». Не было его, и точка!
Снежинки мелькали перед глазами, медленно опускаясь на мерзлую землю. Перед глазами Драко проплывали лица из прошлого, его прошлого. «Ну, надо же! У него было прошлое!». Это было под Рождество, когда весь мира знает, что чудеса случаются…

Декабрь 1997
- Драко, - в ответ тишина, - Драко, - уже более властным тоном, в котором чувствовалось раздражение и угроза, - Драко, ты меня слышишь?
Драко стоял на крыльце своего дома. Он чувствовал такую усталость, от которой хотелось убежать, несмотря на то, что все внутри гудело и не подчинялось приказам мозга. Наступало удушье. И вовсе не от «удавки» на костюме – он, как и полагается, был идеальным. Юноша смотрел на падающие снежинки и мечтал.… Мечтал о том, как сможет бросить все это и жить другой жизнью. Но другой жизни он не знал, и понимал, как это глупо. Это даже смешно. Его отец уж точно бы рассмеялся. От таких мыслей становилось грустно, и нападала меланхолия. Резкий голос отца заставил сына едва заметно вздрогнуть, что не осталось без внимания, и повернуться.
- Драко, - сказал Люциус Малфой уже более мягким тоном, увидев, какую власть он все еще имеет над сыном, раз он все еще вздрагивает от его голоса. – Драко, ты готов? Мы с твоей мамой считаем, что появиться всей семьей – это необходимость. Поэтому я настоятельно прошу тебя подчиниться моей просьбе и появиться вместе с нами, - теперь Люциус буравил сына глазами, точно старался просверлить в нем дырку.
Драко знал этот взгляд, и потому его не боялся, но решил быть осмотрительным и осторожным.
- Хорошо, отец. Еще какие-нибудь просьбы будут? – он особенно выделил слово «просьбы», понимая, какую реакцию это возымеет. Люциус был предсказуем в таких вещах: ничто не дрогнуло на его лице, но в глазах упала завеса холодности, и он ответил сухо:
- Нет. Только распоряжения. Через минуту мы отправляемся. Не заставляй нас ждать, - и он зашел в дом.
«Наконец-то. Ему просто необходимо отравлять даже воздух, которым я дышу, не говоря уже о моей жизни. Слабак. Вышколенный слабак, которого научили повиноваться и трястись в тайне от своего повелителя. Ненавижу». Драко вдыхал вечерний воздух. Это был славный декабрь. Какой-то особенный. Несмотря на то, что в его жизни было полно волшебства и магии, в воздухе ощущалось что-то особенное. И воображение отчаянно рисовало нечто неожиданное и радостное. Такой сладкой была эта иллюзия! Но было пора. Сегодня был прием у одной из самых знатных и богатых семей. Очередные, еще одни чистокровные, высокомерные. Все «сливки» общества. Все как всегда. Многозначительные взгляды отца на молодую наследницу. Да, пока что Люциус предоставляет возможность Драко выбирать или хотя бы присматриваться к будущей невесте. Потом же, когда все сроки выйдут, он выберет ее сам. Юноша понимал это, но все эти девушки казались ему куклами. Он не хотел ни для одной из них той участи, которую испытала на себе его мать, когда вышла замуж за Люциуса и стала «миссис Малфой». Он бы во многом не пошел по стопам отца, но как это бывает всегда, у таких наследников нет выбора. Или почти нет, что в прочем-то одно и то же.
Драко медленно развернулся и зашагал в сторону дома. Ему ужасно не хотелось никуда идти. Благо, что сегодня это мучение продлиться недолго – нет особой необходимости долго быть на приеме. Дело в том, что дочь хозяина поместья уже обручена, и интерес для Люциуса здесь был чисто деловой. А поэтому сын ему нужен был лишь как атрибут его успешной жизни и семейного счастья, для этого же он брал и Нарциссу. Что до последней, то ей было все равно – она устала жить внутренними переживаниями, убивая понапрасну время на сожаления о неудачной жизни – она не любила мужа, и что тут скрывать. Она была умной женщиной, и просто на этом не акцентировала внимание. Люциусу было вообще все равно.
Когда Драко вошел в кабинет отца, его уже ждали. Мать была великолепна и шикарно выглядела – как всегда. Люциус знал это, он гордился ей, и тем, что ему досталась такая «выгодная» и хорошая «визитная карточка».
Вечер протекал скучно и монотонно. Добрая половина гостей – Упивающиеся. Да это и неудивительно. Чисто аристократическая тусовка. Драко был мил и холоден весь вечер, сколько мог, а потом устал. Он не находил уединения нигде: ни на балконе, ни на террасе, ни в соседней зале. Везде были люди, объединившиеся в группы и что-то обсуждавшие.
Когда, наконец, юноша нашел библиотеку, он выдохнул с облегчением. Голова гудела, мысли путались и перемешивались, а потом они просто ушли. Сейчас больше всего хотелось очутиться на холодном ветру где-нибудь далеко за пределами Англии, или же сидеть у камина в теплой комнате так далеко, что и представить страшно. Драко неслышно шел меж стеллажей книг, уносящихся ввысь под потолок. Мимо медленно «проплывали» темные переплеты старинных фолиантов, которым должно было быть более ста лет.
В конце библиотеки на задней стене было большое окно – до самого потолка. За ним уже было темно. Снежинки проносились мимо, улетая прочь – ведь они были свободны. Уже где-то совсем близко слышалось потрескивание дров в камине, становилось теплее. Драко завернул за очередной стеллаж уж перед самым окном и остановился: он чуть не налетел на кого-то, кто сидел в кресле у огня, сжавшись в неимоверной маленький по физическим размерам комочек. Он не сразу сообразил, что перед ним человек. Лишь по доносившимся тихим всхлипам он понял, что это девушка. Он тактично хотел оставить ее наедине со своими эмоциями и чувствами, но его заметили. Девушка подскочила, утирая слезы.
- О, прошу прощения. Я не знал, что найду здесь еще одного…э…читателя, - заговорил Малфой, пытаясь выйти из неловкой ситуации. Он вглядывался в лицо этой девушки и находил, что она довольно милая. Нет, она была, скорее, даже красивой. Ее кожа, бледная, как Рождественское Утро, завораживающе мерцала от бликов огня. Глаза глубокого зеленого цвета смотрели с той проницательностью, с какой обычно смотрят мудрецы, прочитывая своего собеседника, точно книгу. Пушистые ресницы бросали тень на щеки, тронутые легким румянцем от слез. Ее светлые волосы, почти белые, были когда-то, возможно утром, заплетены в косу, но сейчас они растрепались и красиво раскидались по плечам и спине. На таинственной незнакомке было платье красивого насыщенного фиалкового цвета, которое оттеняло ее мраморную кожу и выявляло все достоинства и гармоничные черты лица. Девушка смотрела на своего «гостя» с интересом, хотя в ее глазах и читалась усмешка. От слез не осталось и следа, и теперь в ее глазах играли искорки. Драко заметил эту перемену и был рад тому, что не станет свидетелем какой-нибудь бурной сцены девичьих страданий – она быстро пришла в себя.
- Нас не представили друг другу, - сказала незнакомка и шагнула к Малфою, - Эвелина Гелерот, - и протянула ему руку для шаблонного поцелуя.
Малфой на автомате поцеловал ее руку, а в голове никак не укладывалось: она – дочь хозяина этого дома, она – та самая девушка, которая обручена с Эдгаром Стивенсоном. Это – она, которая только что плакала, сидя в кресле своей библиотеки. Эта та девушка, о характере и магической силе которой ходят легенды!
- Драко Малфой, - отчеканил Малфой. Девушка рассмеялась уже совершенно другим смехом:
- Я знаю, кто ты. Ты – сын Люциуса Малфоя, который набивается в «хорошие друзья» к моему отцу, - и она зло посмотрела на него, продолжая улыбаться. От такой улыбки Драко сделалось не по себе, но ведь и он был не из робкого десятка. Однако сказки о силе влияния на людей Эвелин подтверждались, и если не полностью, то на половину точно.
- Пожалуй, я оставлю вас наедине с вашими мыслями, и не буду долее докучать своим присутствием, - Драко максимально холодно высказался, соблюдая все приличия, но, пытаясь уйти от такого воздействия.
- Ну, как же так! На моем месте ни одна девушка не отпустила бы вас, мистер Малфой: оказаться вдвоем, со Слизеринским Принцем в одном помещении, где больше никого нет – это редкий шанс, и я не могу позволить этому шансу ускользнуть из моих рук, - она сделала шаг к нему на встречу и засмеялась. На этот раз в ее голосе слышались новые нотки, которых не было раньше. И это страшно завораживало Драко. Он хотел уйти и в то же время не мог.
Они молчали какое-то время, а затем стали разговаривать. Они говорили и говорили, а время утекало как песок сквозь пальцы. Сначала это были колкие фразочки и резкие шуточки. Затем они перешли на спокойный разговор. А потом и вовсе стали говорить на личные темы: они раскрывались друг для друга, и каждый давал что-то новое. Эвелин сидела в кресле, Драко – тоже в кресле напротив. Они не замечали времени. И с каждой минутой завязки масок на их лицах слабели, а потом и вовсе были сброшены – все карты раскрыты. Эвелин рассказывала свою чудовищную историю детства, потом юности, а потом и замужества. Эта помолвка – ее гранитная плита на могиле, в которую ее зарывают с детства. Драко слушал и холодел по мере ее рассказа: его жизнь – просто сказка по сравнению с тем, что пришлось пережить Эвелине. Сначала она говорила с безразличием, потом голос дрожал, и она сдерживалась, а потом слезы блестели на щеках…. Но она была сильной даже в этот момент.
И никто из присутствующих в зале на приеме не знал, что буквально за соседней стеной два совершенно чужих и незнакомых человека стали самыми близкими людьми на Земле и во всем Мире…. Они могли замолчать и продолжать вести немой диалог. Они могли говорить ничего незначащие фразы и понимать друг друга. Они могли смеяться, но каждый плакал о своем. Они могли грустить, на каждый улыбался о том, что они сейчас рядом и понимают друг друга.
В тот вечер они расстались в дверях этой библиотеки и поклялись, что встретятся снова. Теперь они были…нет, не друзьями…они просто были близкими…самыми близкими. Это как вторая половинка души. Но о безысходности своего положения каждый старался не думать. У Эвелины через месяц была свадьба, а над семьей Драко постепенно нависала темная туча: тяжелый год и все его последствия.
Когда Драко вошел в зал, отец встретил его испепеляющим взглядом. «Кажется, меня ждут объяснения с отцом сегодня вечером» - подумал Малфой и стал неспешно продвигаться средь стоящих гостей. Уже в шаге от Люциуса он столкнулся с человеком, которому раньше не был представлен. Высокий брюнет с карими глазами и жесткими чертами лица, будто его ваял какой-то грубый скульптор. Их взгляды встретились. Малфой боялся, что его чудовищная догадка окажется верной.
- Вы должно быть, Драко Малфой? – незнакомец говорил стальным высоким голосом. Драко отметил про себя, что обычно таким голосом хорошо отдаются команды палочке, вроде: «Круцио» или «Авада Кедавра».
- А вы…
- Эдгар Стивенсон. Много о вас слышал, мистер Малфой, - Стивенсон протянул руку. Они обменялись рукопожатиями.
- Возможно, вам еще не посчастливилось познакомиться с моей невестой, - продолжил новый знакомый как раз тогда, когда Драко хотел извиниться и поспешить убраться от него подальше. – Эвелин, моя красавица, - он обернулся через правое плечо, подзывая кого-то. Но Малфой знал, что Эвелин сейчас не может быть здесь – еще минуту назад она направилась совершенно в противоположную сторону замка и была на гране истерики. Послышались легкие шаги, и среди спин гостей мелькнул фрагмент фиалкового платья. Малфой застыл. Спустя секунду, к ним подошла…. Эвелин. Узнать ее было совершенно невозможно: на лице ни следа слез или огорчений, никаких эмоций – лишь улыбка; вновь безупречная прическа, грациозные движения.

Уже стоя у окна своей комнаты, когда звезды начали бледнеть на предрассветном небе, Драко Малфой думал, почему жизнь бывает так изощренна в наказаниях. Почему судьбы людей так ломаются? И, в сущности, это часто касается аристократов. Простым людям неведомы страдания такого характера: их заботит быт. Наверное, есть такой закон, что если у тебя есть деньги и статус крови, ты будешь несчастен и лишен какого бы то ни было выбора в жизни. Снежинки кружились в своем последнем танце. Начинался новый день.

Драко открыл глаза. Воспоминания увели его дальше, чем он рассчитывал, и поэтому ему понадобилось какое-то время, что бы прийти в себя после такого экскурса в прошлое. Раньше было больно вспоминать, а сейчас уже легче. Потому что время прошло. Оно лечит, но не все и не всех.
Сидя на полу, Драко увидел под своей кроватью листок. Очевидно, он улетел туда, когда Гермиона Грейнджер складывала в папку все документы. Спросив у охранника, можно ли выдать ему перо и чернила, Малфой принялся записывать все то, о чем он только что вспоминал. В голову приходило много новых мыслей, и их нельзя было забыть. К тому же, если Грейнджер сегодня не придет – незачем попусту терять день и время.
Было еще темно, но солнце вставало далеко-далеко на Востоке.


Глава 12

ГЛАВА XII

В голове у Гермионы было так много мыслей, что она едва не сошла с ума. Сейчас, сидя в своем кабинете и взявшись за голову, она пыталась абстрагироваться от всего мира. Экстренное заседание прошло быстро и конструктивно – намного удачнее, чем рассчитывала сама Гермиона.
Кингсли говорил по делу, и коротко. Слушали рапорты и отчеты. Решения принимались обдуманные и справедливые. Вопрос, связанный с Чарльзом отложили на послеобеденное время.
И так бы Гермиона и сидела в своем просторном кабинете, который теперь был завален отчетами и стопками пергаментов, но время шло, и нужно было принимать участие в жизни других людей, которые ждали помощи или еще чего-нибудь – хоть каких-то действий.
Дверь приоткрылась и секретарша сообщила, что двое джентльменов просят принять их. Их имена «Гарри Поттер» и «Рональд Уизли».

Рон сидел на маленьком диванчике у камина и бездумно перелистывал какой-то журнал. Гарри сидел в кресле у больших напольных часов, запрокинув голову назад и закрыв глаза. Гермиона наблюдала за всем этим из-за своего стола, поверх папок и листов. В тишине, которая наполнялась их мыслями, были слышны лишь звуки идущих часов.
- Что будем делать? – первым молчание нарушил Рон, который, долистав журнал до конца, так и не нашел в нем ничего интересного. Гарри молчал и поэтому Рон посмотрел на Гермиону. Та, даже не удосужившись удостоить его хоть коротким взглядом, бросила едва слышно:
- Нам? Кому это «нам»? Кто-то собирается что-то делать? – и прикрыла глаза, откидываясь на спинку стула. Она устала за эту ночь так, как не уставала еще никогда, наверное, в своей жизни. Рон не понял сути сказанного, однако от Гарри смысл слов не ускользнул. Он открыл глаза и медленно поднял голову:
- Да, Гермиона, представь себе, теперь ты не одна тут, такая героиня. Эта ситуация касается нас всех. Рон вообще имеет прямое право на участие, Джинни – его сестра. А я… - он не успел даже договорить, Гермиона заговорила следующей:
- Да, Гарри, ты прав. Рон имеет право на участие, и он им воспользуется, а нет – за него это сделают другие. Только вот тебя это совершенно не касается. Ты ворвался в наш мир, нарушив то хрупкое и уязвимое, что мы воссоздавали годами. А теперь ты хочешь все взять и снова сделать по-своему, по-геройски. Дак знай же, что сейчас у нас герои поменялись, и мир изменился. Вот и не лезь сюда. Не лезь туда, откуда не вылезешь, - когда она закончила говорить, то поймала на себе совершенно ошарашенный взгляд Рона и абсолютно спокойный взгляд Гарри, он как будто бы усмехался.
- Я знал, что ты это скажешь, - продолжил он, - однако не стоит забывать, что мы все в этом замешаны. Мы все свидетели. Мы все связаны.
- Я надеюсь, нас будет связывать только этот случай. Потому что о большем я боюсь даже вспоминать, - и с этими словами Гермиона встала из-за стола и вышла их кабинета. Она быстро шла по коридорам Министерства, желая поскорее оказаться там, где ее может быть ждали, а может быть меньше всего в жизни хотели ее появления.

Джинни приходила в сознание. Она постепенно начинала ощущать себя и каждую свою клетку. Это было мучительно больно. Она задыхалась. Она хотела умереть. Тысячи нитей перетягивали ее голову, и тысячи иголок вонзались во все живые ткани. Это было ужасно. Ужасно больно. Больно терпеть. Терпеть невыносимо. Невыносимо больно. И так по кругу.
Сознание медленно заполнялось окружающим миром. В голове всплывали какие-то обрывки и фразы, которые не вносили никакой ясности, а лишь ухудшали положение. Джинни застонала. Она больше не могла держать всю эту боль внутри, и голос стал прорываться наружу, освобождаясь от оков тела.
Чьи-то руки тут же заботливо коснулись ее лица чем-то влажным и прохладным – как это было приятно. Как в детстве, когда Джинни мучил жар при простуде, мама…Мама? Мама! Джинни начала открывать веки: они были неимоверно тяжелыми. «Наверное, они залили мне в них чугун или свинец» - подумала девушка, продолжая бороться с непослушными веками. Наконец, когда ей это удалось, она пришла в легкий шок: все было размытыми пятнами, сфокусироваться было невозможно! Девушку начала охватывать паника: что случилось! Второй вопрос возник сразу же: «где я» и «почему я здесь»??? Она приподнялась на локтях, озираясь по сторонам, пытаясь увидеть хоть что-то. Цветовые пятна не становились четче. Страх начал закрадываться в грудь Джинни – а что, если так и останется!?
- Джинни, детка… - мамин голос заставил Джинни повернуться к его источнику: одно лишь сплошное размытое пятно.
- Мам, я…я ничего не вижу…прости…я…
- Ничего не говори, дорогая, ложись, - голос Молли Уизли дрожал, она гладила дочь по спине и предплечью, стараясь не выдать предистерического состояния. Все ее тело трясло мелкой дрожью, а глаза были наполнены слезами до предела.
Джинни опустилась на подушку, не закрывая глаз. Она смотрела вверх на белый потолок и хотела разрыдаться от безысходности – она практически ничего не видит!
- Мам, я…что со мной? – Джинни решила быть сильной до конца, - скажи мне правду, что случилось?
Миссис Уизли продолжала гладить дочь по руке и молчала. Успокоившись немного, она сказала уже более твердым голосом:
- Дорогая, не переживай. Это пройдет. Это все пройдет. Мы все сделаем. Все будет хорошо.
- Мама, почему так произошло? Что сказали целители?
- Они сказали, что ты…подверглась редкому заболеванию, и это просто побочные эффекты. Джинни, милая, все будет хорошо, все будет хорошо, - и она замолчала. И хоть Джинни не могла видеть этого, она знала, что мать закрыла лицо руками и беззвучно рыдает. «Боже, только бы с мамой ничего не случилось» - это были последние мысли, которые успели прийти Джинни в голову. Ее сознание отключилась и она провалилась в забытье.
Находясь в полусонном состоянии, Джинни слышала, как через какое-то время в палату еще вошли папа и Рон – они говорили. Потом сидели. Затем папа с мамой ушли, и пришел кто-то еще. Присутствие незнакомого человека не взволновало Джинни. Но она чувствовала, как ее брат и этот человек напряженно молчали и смотрели на нее. Она чувствовала, как изменился воздух с их появлением, и как ее сердце начало биться чаще. Джинни мучилась, она боялась открыть глаза и вдруг увидеть что-то. Но все это длилось недолго: глубокий сон без сновидений поглотил ее окончательно, и все погасло. А когда она проснулась, то почувствовала лишь Рона, тихо спящего на стуле где-то недалеко от двери. Воздух был ровным и спокойным, будто никого кроме брата и родных здесь и не было. «Надо обязательно спросить, кто это был. Обязательно».

Гермиона шла, замедляя шаг – она была неуверенна, она сомневалась. Впервые ей не хотелось ничего делать и говорить, но она должна. Сегодня этот день закончится, а что будет завтра – вообще неизвестно.
Когда она подошла к решетке, то увидела несколько иную картину, чем обычно: заключенный Драко Малфой сидел на кровати и перечитывал несколько листков, лежащих перед ним. На миг Гермиону охватил ужас, что это могли быть ее записи, которые могли относиться к чему угодно, но прежде, чем задать свой вопрос или произнести хоть звук, Малфой заговорил, не отрываясь от листка в его руках:
- Расслабься, Грейнджер, это я написал сегодня ночью. А если быть точнее – рано утром, когда ты спасала мир вместе с Поттером, - и он поднял на нее глаза лишь на миг, затем только, чтобы насладиться своим просчитанным триумфом: глаза Гермионы округлились – она была удивлена его осведомленностью.
- О, да брось! Уже все знают, что он вернулся в страну. Только зачем ему понадобилась ты? Что, и Уизли с собой прихватили? А я-то думала, он захочет купаться в лучах своей славы в одиночку, - и Малфой зло расхохотался. Этим он привел Гермиону в бешенство. С ее лица сбежала всякая краска, глаза поблекли, а губы сжались в одну тонкую нить, как у профессора МакГонагалл, когда та сердилась на учеников. Малфой заметил эту перемену, но она стала неожиданностью для него – на такую реакцию он даже не рассчитывал.
- Что с тобой, Грейнджер? Что, кто-то умер? – он нахмурил брови, всматриваясь в лицо девушки, стоящей по ту сторону решетки.
А тем временем Гермиона Грейнджер складывала сложные комбинации в своей голове. Картина представлялась еще довольно туманной, но некоторые пазлы уже вставали на свои места. Оставалось лишь послушать рассказ Малфоя о том, как они чинили свои деяния. Она смотрела на него, и сейчас видела не того Драко Малфоя, которого пожалела и считала невиновным. Нет, не его она видела сейчас. Перед ней на кровати, перебирая листки бумаги своей исхудавшей рукой, и делая это чуть суетливо, боязливо и опасливо, сидел Упивающийся Смертью, сын Упивающегося Смертью, убийца, мерзкий слизеринец, для которого нет в жизни ничего важнее собственных интересов. В этот момент она ненавидела его, и сожалела, что его не казнили до сих пор. Чувство гнева возрастало, и было таким сильным, что совладать с ним было уже нереально. Гермиона медленно потянулась за палочкой. В голове пульсировала лишь одна единственная мысль: «Убить его». Убить. «Ведь никто не скажет и слова – это могла быть самооборона, мне разрешено». Гермиона крепче стиснула пальцы на палочке. Малфой наблюдал за ней. Когда он понял, к чему идет дело, он даже улыбнулся. Он смотрел на нее так, как она хотела – как убийца смотрит на своего палача, не признавая своей вины. И это еще больше подстегивало ее. Гермиона знала, что если молчание продлиться хоть еще пять секунд, она сделает это. И даже если потом она будет сожалеть…нет, она не будет сожалеть – не должна.
- Что, Грейнджер, и двух дней не протянула? Искушение слишком сильно? Да, ты права: мир без такого как я станет чище…возможно. Но ты через пять минут одумаешься и, как истинный гриффиндорец, будешь сожалеть, и рвать на себе волосы от отчаяния, - заговорил Малфой. Его голос был ровным и спокойным. Казалось, он даже радовался, что сейчас все закончиться.
Он замолчал на мгновение, а затем продолжил:
- Я не знаю, что послужило причиной для твоих фантазий, которые, я верю, доставляют тебе немало удовольствия сейчас, но знай одно: для тебя это будет превыше всего уже через пять минут, но терзаться ты будешь после этого долго. Дело в том, что по несчастью ты – единственная, кому я собирался рассказать всю эту темную историю. Но раз ты решила вынести мне приговор уже сейчас – что ж, валяй. Одно из двух: либо я плохой дипломат и не сумел довести нашу беседу до конца без видимых потерь для нас обоих, либо я просто дурак, раз напрасно решил исповедоваться гриффиндорке, - и он рассмеялся очень громко. – Но знай, - продолжил он уже серьезно, - умру я – вместе со мной умрут все тайны, и больше ты не услышишь от меня ничего, я больше не допущу такой оплошности: я не доверю тебе ничего. Вот только эти листки уж забери, раз я их написал. А теперь, решай, что ты будешь делать: или скажи это, или убирайся ко всем чертям! – и она швырнул пять листков к самой решетке. Он смотрел на нее с презрением. Он презирал ее.
Гермиону точно ударили обухом по голове, а потом еще и вылили ушат холодной воды. Пелена спадала с глаз, и возвращалось сознание. «Боже! Мерлин! Что я наделала…» - лицо Гермионы постепенно менялось по мере того, как она обдумывала всю ситуацию. Малфой заметил это, и ухмылка злорадства и торжества мелькнула на его губах:
- Даже не знаю, радоваться или огорчаться, Грейнджер, что ты снова в себе, но раз уж ты приняла второй вариант разрешения ситуации, тогда катись отсюда, и не приходи больше. Можешь сообщить Визенгамоту, что я полностью признаю свою вину и ни в чем не раскаиваюсь. Я готов принять любую меру наказания, мне уже все равно, - а затем чуть слышно добавил, - ненавижу всех вас, и ваше пресловутое тщеславие!
Гермиона сделала шаг и подняла листки с пола. Постояв еще немного, она развернулась и собралась уходить, но передумала. Она сказала вслух, обращаясь к заключенному:
- Ты должен понять меня, Драко. Просто это была тяжелая ночь и…я не собиралась тебя…убивать, просто… - она не закончила.
- Просто ты – глупая грязнокровка, Грейнджер, вот и все! – выплюнул Драко, - научись думать сначала, а потом действовать. Впрочем, мне уже все равно. Наш разговор окончен. Надеюсь больше тебя не увидеть.
На этом их разговор действительно был закончен. Гермиона поняла это, и прежде чем уйти, сказала тихо, едва слышно, чтобы Драко это все-таки услышал:
- Прости. Меня.
И она ушла. Ушла, быть может, навсегда, сжимая листки с его воспоминаниями. Ушла, не оборачиваясь и сожалея. Ушла, чуть не натворив глупостей и не совершив самую большую ошибку в жизни. Ушла, чтобы понять. Ушла, чтобы захотеть вернуться, быть может, однажды.

И вот теперь, когда она дочитала последние строчки на листке пергамента, выведенные аккуратным в меру убористым почерком, немного угловатым, она поняла, что движение, которое она уловила на своей правой щеке – это скатившаяся слеза. Почему она плакала? Гермиона Грейнджер не знала ответа на этот вопрос. Однако одно она знала точно: тот человек, которого она по своему малодушию сегодня посчитала бессердечным, умел чувствовать и сожалеть. И глубина этих чувств была неизведома. Это как смотреть вниз сквозь туман: не знаешь – далеко ли тебе падать, или дно уже слишком близко.
И даже если это «дно» уже у нее под ногами, этого достаточно, ведь и так было куда погрузиться. Становилось холодно. Морозы и снега окутывали Англию, точно плед, только не принося тепла. На душе становилось пусто и так же холодно. Хотелось оказаться где-то далеко, где нет этого всего. Гермиона перечитала последний абзац и погасила лампу. Все погрузилось во мрак.


Глава 13

ГЛАВА XIII

Декабрь 1997
Шел то ли дождь, то ли снег. Приближался конец месяца. Впереди – праздник «Новый Год».
Драко Малфой стоял у окна, выходившего на одну из самых оживленных улиц Лондона. Она попросила о встрече. Он согласился не раздумывая. А теперь терзался лишь одной мыслью: неужели случилось что-то непоправимое?
По стеклу стекали капли, прокладывая тысячи маршрутов, и пересекая их. Все менялось. Где-то внизу туда-сюда сновали люди в плащах и с зонтами – погода выдалась паршивая. Не зажигая света, стоя у окна, молодой человек смотрел на проходящую мимо жизнь и сравнивал себя с каждым прохожим – так много схожего и ни одного различия: все так же серо и уныло, все в спешке, боязни не успеть…
В дверь тихо, но настойчиво постучали. Драко обернулся через плечо. Мгновение – и он уже пересек комнату буквально двумя шагами. Еще секунда – и он распахнул дверь. На пороге стояла ОНА. Бледная и холодная, как утро ранней весны. Она вошла в комнату, небрежным движением бросила перчатки на кровать и скинула пальто. Малфой закрыл дверь и повернулся к своей гостье. Он выжидающе смотрел на нее.
Эвелина медленно прохаживалась от окна до противоположной стены, очевидно, приходя в себя и собираясь с мыслями. Она отогревала озябшие руки – кашемир не спасал в это время года от холода. Пройдет еще некоторое количество времени, прежде чем она заговорит, но Драко будет терпеливо ждать.
- Драко, - позвала девушка, как бы ни к кому конкретно не обращаясь, - они хотят, чтобы я приняла метку, и…они как будто догадываются, что я нашла себе родного человека – я стала другой, - она замолчала. Молчал и Драко. Они не виделись с того бала, но он помнил каждый изгиб, каждую черточку на ее лице. Он повернулась к нему и посмотрела в глаза. Пронзительный взгляд, и пустота…
- Я так не могу. Не могу, - Эвелин продолжила говорить, отворачиваясь к окну. Она обхватила себя руками, точно пыталась согреться. На ней было тонкое черное короткое платье в стиле «Chanel», без рукавов. В нем однозначно было холодно. Драко подошел к Эвелин, и накинул на плечи свой пиджак. Когда он коснулся ее пальцев – оба замерли. Казалось, в комнате даже воздух застыл.
- Ты выглядишь усталой, Эвелин, - Драко произносит это как-то сухо и не своим голосом. От этого они оба делают шаг назад друг от друга. Но проходит лишь мгновение, чтобы понять, что невозможно находиться так далеко друг от друга. И маски сброшены. Вслед за ними летят бусы, платье, пиджак, чулки и туфли…. Становится теплее, сердце бьется так быстро, что вот-вот выскочит из груди. Он обнимает ее, она дрожит, но хочет этого тепла. Безумство. Им плевать. Сейчас есть лишь они на всем белом свете, и им все равно…
- Эвелин, а как же… - Драко отчаянно цепляется за остатки разума, вспоминая о скорой свадьбе это несчастной (да, именно несчастной, ведь они безумцы – а это несчастье) девушки в его объятиях, но она шепчет желанное:
- Неважно. Мы не были скреплены какими бы то ни было обязательствами до свадьбы. Он поймет, - это последнее, что было сказано. Больше говорить они не могли. Их захлестнуло чувство.
Касания и ласки. Поцелуи и объятия. Они любили. В этот момент они хотели этого так сильно, что никто не в силах был бы их остановить. Казалось, в этот миг мир обрушился всеми красками на этих двоих. И чуть не раздавил их – так много было в этом! И неважно. Ничто неважно. Совсем неважно…

Она одевалась. Он молча смотрел. Было холодно. За окном значительно потемнело небо. Она изящным движением заколола волосы и повернулась к нему:
- Я…Я не знаю, должна ли у тебя просить прощение, Драко, или благодарить. Это был прекрасный день в моей жизни, самый прекрасный. Но из-за меня у тебя могут быть проблемы. Будем надеяться, что Эдгар не узнает о тебе, - Эвелин говорила тихо, но улыбалась. Она была счастлива. Она подошла к Драко и провела пальчик по его плечу:
- Я верю тебе, ты – мое солнце. У меня нет никого дороже тебя, - и, поцеловав его в то место, где только что касалась пальцем, - развернулась и быстро вышла из комнаты. Вышла, чтобы не заплакать и не остаться.
Она быстро шла по коридору. Лестница. Проход. Лестница. Проход. Снова лестница, и первый этаж. Быстро пересечь холл и исчезнуть. Возможно, навсегда. Не обернуться и не посмотреть на то окно, у которого, она знала, он все еще стоит и смотрит. Нет, она хочет видеть его глаза в последний раз. Взгляд вверх – и пустота – никого нет, никто не смотри. Она отвернулась, усмехнулась и пересекла улицу, чтобы трансгрессировать за поворотом. Слеза – нет! Они не обещали. Он прав. Она ушла.
А в это время Драко Малфой, стоя у окна, направил на себя палочку, произнеся невербальное заклятие, и вновь стал видимым. Он знал, что она захочет посмотреть, но не был уверен, что она это сделает. «На всякий случай» - подумал юноша, и оказался прав. Конечно, он не мог не проводить ее хотя бы взором, пока девушка не исчезнет с горизонта. Но так будет легче. Нельзя завязывать этот узе, нельзя. Они оба несвободны, оба повязаны чем-то или кем-то. Они должны разойтись и больше никогда не встречаться.
Драко не спеша оделся, и вышел из номера. Уже через четверть часа он подходил к главным дверям банка Гринготс. Начиналась вновь та жизнь, которая осталась за окном, когда в его номер вошла ОНА. Теперь снова та серость, в которой он должен жить. И он будет жить. Он этого хочет – так легче всем. Он должен захотеть.

Это еще одно воспоминание. Еще один взгляд через плечо назад. И он запишет этот «взгляд» на листок, оставшийся со вчерашнего дня. Пусть и это останется в памяти у той, которая его прочтет. Зачем? – да какая разница! Зачем вообще задавать бессмысленные вопросы! Просто делай что-то, хотя бы это.… И Драко напишет в конце три слова: «мне было больно»…

Гермиона открыла глаза: на подушке лежала скомканная бумага с разводами – Боже! Она над этим плакала вчера! – чашка с остывшим кофе на полу у кровати и открытая бутылка виски – для кофе.
При произнесенном про себя слове «вчера» память услужливо подсунет все, что так не хотелось бы вспоминать: и сидящего Малфоя, доверчиво написавшего эти воспоминания для нее, и желание его убить, и собственную глупость, и эти слезы… Гермиона встала с постели и спустилась на кухню. Необходим был свежий горячий кофе, чтобы окончательно проснуться и попытаться понять, чего еще она лишила себя вчера: своего подопечного – Малфоя, своих друзей – Гарри и Рона – опять, своего самообладания, – которое за 10 лет стало неотъемлемым, своего привычного спокойствия, и, пожалуй, на этом пока хватит – куда уж больше!
Гермиона знала, что обязательно должна повидать Малфоя, убедиться, что с ним все хорошо, ведь она – его так называемый «опекун» на то время, пока ведется следствие. Еще необходимо было попасть в Министерство до полудня, хотя уже сейчас стрелки показывали без четверти десять. Надо было навестить Джинни в Больнице и поговорить с Гарри и Роном. Дел было много, а времени намного меньше. Надо было спешить.
Забрав волосы в тугой хвост, Гермиона, пока вариться кофе, отправилась наверх в спальню, чтобы принять душ. Но по пути, на лестнице, ведущей на второй этаж, ей попался странный обрывок. Как будто он был оторван от страницы какой-то книги. Девушка решительно не могла припомнить, чтобы когда-либо так обращалась с книгами. Кусочек был довольно большим, чтобы разглядеть там печатный шрифт, но достаточно малым, чтобы понять, о чем идет речь в тексте. Гермиона оглядела маленький холл второго этажа в поиске возможной книги или еще чего-нибудь такого. Это небольшое пространство на втором этаже Гермиона отвела под мини-библиотеку: вдоль всех стен были прибиты стеллажи от пола до потолка, заполненные книгами. У окна стол диванчик, если необходимо было почитать книгу здесь. Но чаще всего Гермиона занималась этим внизу, в гостиной, где было если не меньше полок с книгами, то столько же. Но сейчас, обводя стеллажи взглядом, она не видела ни следа искомого источника. Ничто не говорило об утрате фрагмента – все было на месте, как всегда. Девушка предпочла пока что отложить уголок странички, занявшись более важными делами, требовавшими от нее времени и скорости их исполнения, и положила уголок в карман халата.
Гермиона вытирала голову полотенцем, выходя из ванны, когда резкий кофейный запах ударил в нос – кофе!!! Она забыло про него! Несколько ступеней были преодолены за две-три секунды и вот, хозяйка дома уже на кухне: плита залита кофе, он – конечно же – пригорел, стоит иссиня-белый смог под белым натяжным потолком кухни. «Боже» - выдохнула Гермиона и принялась устранять следы «катастрофы».
Уже через час из своего дома вышла девушка. Она быстрым шагом пересекла границу трансгрессии возле калитки сада, а затем исчезла, уносясь туда, где она была нужна, и без нее не могли обойтись. Ну, никак не могли!..

Тяжело дышать. На этот раз стало еще хуже: не видно ничего! Вообще ничего. Ни пути, ни перспективы пути, ни того, что рядом. Все предметы выплывают из этой однородной тугой серости прямо перед носом – не столкнуться бы с ними! Драко Малфой брел…где-то брел, а где – он и сам не знал. В это раз он почувствовал приближение этой Черной Дыры. Он просто знал, что она рядом. Но вот где точно – сказать не мог. Он боялся провалиться в нее, не успев даже обернуться…а куда оборачиваться-то? – ничего и так не видно. И поскольку каждый шаг приближал его к Дыре, он должен был чувствовать сопротивление, давление – как обычно чувствовал – но ничего не ощущал. Это было странно – он был один. Совсем один! Сейчас, когда, казалось, он освободился от всего: от воспоминаний, от тюрьмы, от Грейнджер… Грейнджер! Не она ли это…
Сердце перестало биться, дышать стало вообще нечем, Малфой задыхался. В глазах появились красные точки, которые сливались в одно большое пятно. Казалось, его выбросило в вакуум. Он упал. Как назло еще больно ударился обо что-то, но обо что – он не знал, было просто не до этого. И сейчас, в этом приступе, как никогда захотелось жить. Отчаянно хотелось вернуться. Для чего – неважно. Это было такое же «неважно», как тогда, в номере с Эвелин, но только это «неважно» было более глобальным – за этим стояла его жизнь, его свобода.
«Свобода» - вообще странное слово. Никогда не знаешь, свободен ты ДЛЯ чего-то или ОТ чего-то. В обоих случаях ты чувствуешь себя королем, только вот вкус у этих «свобод» разный. Любой тюремщик, или заключенный скажет вам, что свобода – это когда синее небо над твоей головой не линуется железными прутьями. Любой инвалид или калека скажет вам, что свобода – это когда ты бежишь, не зная преград и усталости, вдыхая полной грудью. Любой затравленный гонениями человек вам скажет, что свобода – это когда у тебя есть возможность жить и не бояться. Аристократ скажет вам, что свобода – это когда кто-то свободен от суждений и оков светского общества. Нищий, быть может, что он почти свободен, только денег не хватает – и это его оковы. А кто-то скажет, что свободен от обязательств долга, и просто счастлив. Но лишь некоторые скажут вам, что они свободны для чего-то, например, для любви, или знаний, для мудрости или сожалений – им есть куда заполнить это свободу. И потому они будут свободны.
Какой свободы не хватало Драко? Очевидно, сейчас ему хотелось просто дышать. Но краснота, разливавшаяся в его глазах и меркнущий свет, и удушье говорили ему, что он, скорее всего, больше не познает этого счастья. А так не хотелось умирать…

Гермиона шла по коридорам больницы. Она только что миновала палату, в которой лежала Джинни, и направилась в конец коридора. В углу, у самой стены виднелась винтовая лестница, кованная, чугунная. Поднимаясь наверх, Гермионе казалось, что вот так, наверное, темно и неуютно в подвалах Азкабана, или Малфой-Менора. Поднявшись до конца и, миновав, как показалось девушке, этажей семь, она, наконец, шагнула в просторное помещение. К ней сразу же подошли двое – авроры. Их Гермиона знала. Тем не менее, они обменялись условленными паролями – ее пропустили. В каменной стене виднелась тяжелая дверь. Гермиона шагнула к ней, но один из авроров ее остановил, ухватив за рукав:
- Сейчас там Феликс, Гермиона, подожди немного.
- Хорошо.
Спустя десять минут вышел врач. Он что-то говорил Гермионе, она кивала, но не слушала. За этой дверью находился человек, из-за которого чуть не погибли самые дорогие в ее жизни люди. Она чувствовала приступ ярости, гнева, боли, отмщения. Ей с трудом удавалось держать себя в руках.
- Хорошо, - ответила на какой-то вопрос Гермиона и шагнула к двери.
Внутри было немного холодно и тускло. Пробивавшийся из маленького окна под потолком свет не охватывал всей комнаты, поэтому царил легкий полумрак. Гермиона увидела следующее: кровать стояла почему-то посредине комнаты, вокруг не было ничего, ни одного предмета – пусто. Деревянный пол, мягкие стены – это комната была, скорее всего, предназначена для буйных пациентов. А поскольку Чарльз Уайет был опасным пациентом, к нему приставили круглосуточную охрану, пока решением Визенгамота не будет определена его дальнейшая судьба.
На кровати лежал человек. Его глаза были закрыты, и от этого казалось, что он мертв – его грудь не вздымалась от дыхательных движений диафрагмы. Он выглядел жутко, Гермиона не могла узнать в нем бывшего мужа своей подруги. Она осторожно подошла к нему, сжимая кулаки, и стараясь не делать много шума.
Чарльз резко открыл глаза и уставился на Гермиону каким-то безумным взглядом. Он не двинулся, и даже не шелохнулся. Какое-то время они смотрели друг на друга молча, словно бы узнавая. Гермиона всматривалась в это лицо и не могла понять, как за такое малое количество времени – всего пару дней – он мог превратиться в человека, по лицу и телу которого можно было сказать, что он отсидел в Азкабане лет десять. Чарльз улыбнулся какой-то улыбкой безумного, его глаза расширились, затем вновь сузились, словно бы сфокусировавшись, и он сказал:
- Что, пришла? Зачем?
Гермиона от неожиданности даже вздрогнула. Она попятилась назад, но остановилась. Подумав немного о том, как с ним себя вести, она все-таки заговорила:
- Каково это, убивать людей, Чарльз? – Гермиона в упор посмотрела на Упивающегося Смертью, мужа Джинни, дипломата в прошлом – и все это один и тот же человек!
Глаза Чарльза перестали бегать, они сосредоточились на собеседнице, и он привстал на локтях:
- Я не понимаю, о чем ты, - и он прищурился, словно бы оценивая ситуацию и прикидывая, не подослана ли она целителями или аврорами для его проверки.
- Ты все прекрасно понимаешь, - Гермиона резко приблизилась к нему, от чего больной сделал резкое движение назад, упершись в спинку кровати.
- Нет, не понимаю, - лепетал он, снова став «безумным».
- Ты чуть не убил свою жену, придурок! – выкрикнула девушка, нависая над своим собеседником.
Казалось, упоминание о своей жене и о чем-то прошлом возымело какое-то действие. Чарльз задумался о чем-то, а потом скорчил гримасу, как будто что-то доставляло ему нестерпимую боль. Гермиона смотрела на него и не знала: притворяется он или что-то действительно происходит. Прошло несколько секунд, прежде чем «пациент» открыл глаза и посмотрел на свою гостью. Вот теперь это был совершенно другой взгляд: злой, тяжелый, но какой-то надломленный. Чарльз сказал совершенно другим голосом, более спокойным, тихим – как раньше:
- Ты ничего не знаешь обо мне, Грейнджер. Ты думаешь, если мне, Упивающемуся Смертью изменили память и что-то внушили, то я не способен ни на какое чувство? Я знаю, ты думаешь, что я – лицемер! Так и есть, - и он наклонился к ней, теперь их лица были на близком расстоянии друг от друга, - ты ничего не знаешь, ничего. Когда я влетел туда, я думал, вы ее убиваете. Из ее груди хлестала кровь, все было в крови! Откуда мне было все это знать. А еще это ваш хваленый Поттер со своей палочкой – меня перекрыло. О, если бы ты знала, как я любил ее, даже несмотря на то, что она вышла за меня замуж без любви! Я это видел, я это знал, и мне было тоже больно, но я хотел сделать ее счастливой! – последние слова уже выкрикивались из его горла, и он не мог этого сдержать.
Гермионе стало жаль его, но лишь на секунду. И, не понятно по какой причине, она вспомнила именно сейчас выражение лица Джессики Дэйли, и ее высказывание о том, что Чарльз изменял Джинни. Какая-то обида и горечь толкнули Гермиону сказать об этом:
- Тогда скажи мне, какая любовь заставила тебя изменять своей жене со своей же секретаршей? – она выпалила это, точно автомат. Лицо Чарльза побелело, с него сбежали все краски, какие еще оставались. Он потерял самообладание, но лишь на миг. Затем его лицо приобрело бардовый оттенок, и он сказал, почти прорычал:
- Я чувствовал на себе хоть какую-то любовь, хоть кого-то! Каково это, когда твоя жена испытывает отвращение, когда к ней прикасается ее муж! Я не знаю, как она спала со мной и не умерла от этого чувства. Но я любил ее, сильно любил и желал! Но не мог убить этим отвращением к себе! А Джессика…она просто…это была страсть, мне было плевать на нее. Что вы с ней сделали?
- Они с твоим дружком взломали министерскую базу и узнали о нас, - холодно ответила Гермиона, отстраняясь от Чарльза и вставая с его кровати.
- Забвение? – безразличным тоном.
- Конечно, - так же ответила Гермиона и с удивление посмотрела на Чарльза: ему было действительно плевать на секретаршу и на ее судьбу. Ну, правильно, эти друзья были не настоящими, ведь он – Упивающийся. Однако как оказалось, Джинни он все-таки любил. Вот это интересно.
- Что с моей женой? – спросил он, когда Гермиона обошла его кровать, подходя ближе к стене, в которой было окно.
- Я не имею права разглашать информацию Упивающимся Смертью, которая касается Аврората и членов Министерства, - холодный ледяной тон, Гермиона чеканила слова, - скорее всего, ваш брак признают недействительны, лично я приложу максимум усилий. - Лишь за миг до того, как она услышала его ответ на это у себя над ухом, до нее донеслись едва слышные звуки, как будто что-то упало с глухим стуком – это Чарльз в мгновение ока спрыгнул с кровати и очутился подле Гермионы. Он заговорил ей на ухо голосом, внушающим леденящий душу страх. Так говорят убийцы:
- Скажи мне, я знаю, ты можешь. Я должен знать, что она жива. Скажи, - он почти перешел на шепот. Гермиона нашла в себе силы повернуться к нему: они встретились взглядами. Не хотелось смотреть в этот бездонный омут и девушка, обойдя его, направилась к двери, оставив Чарльза стоять на месте. Но уже перед тем, как выйти из палаты, она бросила небрежным, но полным боли тоном:
- Из-за тебя она ослепнет, - и вышла, закрыв за собой тяжелую дверь. Уже в коридоре она смахнет две слезинки из уголков глаз, и услышит душераздирающий вопль за стеной – это Чарльз кинулся на дверь, от отчаяния. Двое авроров поспешили к нему, а Гермиона начала спускаться по винтовой лестнице, дума я о том, какая сложная это система – «человек», и сколько в ней заложено всего.

Приоткрыв дверь палаты, Гермиона увидела сидящего в кресле Джорджа. Это было неожиданностью для девушки. Но чему было удивляться – все семейство Уизли наконец-то собралось вместе, не смотря на то, что повод был такой печальный: Джинни была на гране потери зрения, и возможностей его вернуть становилось все меньше с каждым днем.
Девушка аккуратно начала закрывать дверь, но Джордж, очевидно, находился на грани между снов и явью, и поэтому проснулся от такого еле слышного движения. Увидев в дверях Гермиону, он улыбнулся ей и встал с кресла. Посмотрев на сестру – она спала – он на цыпочках дошел до двери и вышел из палаты. Как только за ним закрылась дверь, Гермиона бросилась ему на шею и обняла – так рада она была его увидеть. Джордж приподнял Гермиону, обнимая, и кружа по коридору. Когда, наконец, их страсти улеглись, они смогли говорить друг с другом:
- Джордж, как я рада! – воскликнула Гермиона.
- Гермиона, а ты совсем не потолстела! – отшутился Джордж и улыбнулся своей умопомрачительной улыбкой. Гермиона всегда видела эту улыбку. Она чуть погасла после смерти Фреда, еще тогда, летом девяносто восьмого, но она всегда помогала Джорджу жить и находить смысл этой жизни во всем, что еще могло существовать.
- Как ты? Давно ты здесь? Я была у Джин вчера, и заходила к вам в Нору, но тебя не видела, - Гермиона внимательно смотрела на своего давнего знакомого и пыталась уловить в нем перемены или хоть что-нибудь, что все время ускользало от нее, хотя и было как-то заметно.
- Я прибыл ночью, сегодня ночью. Побывал дома и решил переночевать здесь. Письмо от папы я получил еще вчера, но возможности прилететь сразу не было, поэтому вот, так… - и Джордж развел руками, виновато улыбаясь. Но как же можно было его винить за что-то.
Мимо ходили целители, пациенты, посетители, а эти двое стояли у стены около двери в палату и улыбались друг другу. Гермиона никогда не замечала, как дорога ей вся семья Уизли, как они все по-разному украшали ее жизнь и наполняли ее смыслом! Какие они все разные и интересные! Она мало знала о каждом из них, кроме Рона, Джинни и близнецов – раньше, а теперь – это совсем другие люди! Годы берут свое.…И тут только Гермиона взглянула поверх глаз Джорджа – на его лоб и волосы: на лбу пролегла так называемая у маглов «скорбная» складка, а волосы были с проседью! Некогда огненно-рыжие волосы высокого Джорджа теперь блестели в некоторых местах серебром «признаков старости». По тому, как менялось лицо девушки, Джордж понял, что она это заметила. Но привычная веселость не изменяла ему даже сейчас, и он ответил на ее немое восклицание:
- Да, Гермиона, годы, годы, - и рассмеялся, тормоша ее за плечо, отрывая от грустных мыслей, - просто работа нервная, да и за последние сутки пришлось понервничать немного, - на этой фразе Джордж отвернулся к стене, якобы поправляя волосы и смахивая некую соринку с ресниц, тряся головой.
Гермиона улыбнулась: «это же Джордж», положила ему руку на плечо и сказала:
- Все будет хорошо, Джордж, правда, - и улыбнулась еще шире, позволяя надежде на лучшее озарить ее лицо. Парень улыбнулся в ответ, и они обнялись. Было в этом что-то такое теплое и нежное, чего не хватало Гермионе все эти годы – просто любви из прошлого, как раньше: нет ничего плохого, а впереди – светит солнце.
Так они и стояли обнявшись, и каждый думал о своем, но объединяющим их – о прошлом. И в эту минуту открылась дверь из общего холла, и в коридор вошел человек, которого эта картина заставила прирасти ногами к полу. Дыхание остановилось, а сердце предательски пропустило два удара: один – от Гермионы, другой – от Джорджа.


Глава 14

ГЛАВА XIV

Рон шел по улице, меряя шагами мостовую. Почему-то сегодня ему хотелось пройти это расстояние пешком. Он шел, бросая равнодушный взгляд на окружающих и думал лишь о том, что его сестра и некогда горячо любимая девушка одинаково далеки от него: Джинни серьезно больна и давно уже живет своей жизнью, у нее есть семья – хотя бы она у нее была, до недавнего времени. А Гермиона – давно отдалилась от него, что, впрочем, не так непоправимо.
Мосты, тротуары, люди, машины.… Все мелькало, но не имело никакого значения сейчас для него. Рон шел, ориентируясь лишь на собственную память, которая подсказывала дорогу.
Ночью прилетел Джордж – мама присылала патронуса в больницу, но они с братом как-то разминулись, когда Рон вернулся домой, а Джордж как раз отправился в больницу к сестре.
Еще ему не давал покоя вчерашний разговор в кабинете Гермионы. Рон понимал, что что-то он все-таки упустил и не все понял, а Гарри отреагировал как-то слишком жестко, но необходимо было в этом разобраться, и Рон собирался поговорить обо всем с Гермионой сегодня днем. А сейчас он направлялся в больницу Святого Мунго, чтобы убедиться, что Джинни не стало, по крайней мере, хуже.
Шаг за шагом. Ступенька за ступенькой. Светофоры за светофорами: зеленый, красный или желтой – безразлично, главное – дойти до больницы. Через двадцать минут Рон все-таки вошел в главные двери этого здания. Предварительно он купил Джинни цветы на углу за поворотом, и сейчас поднимался по лестнице в коридор, ведущий в отделение, откуда можно попасть в палату. Сейчас с Джинни должен был сидеть Джордж – «как хорошо, повидаюсь с братом», - думал Рон, открывая дверь и ступая в коридор.
У палаты его сестры стояли двое: какой-то высокий рыжеватый парень с проседью в волосах и девушка, горячо обнимавшая его. Рон занес ногу для следующего шага, но когда девушка подняла на него глаза, он замер – на него смотрела Гермиона, Гермиона Грейнджер. Высокий парень обернулся – этим парнем оказался Джордж. У Рона на секунду все потемнело в глазах и сперло дыхание. Букет в руках дрогнул, рискуя выпасть и оказаться на холодном мраморном полу. Прошло еще какое-то количество времени, прежде чем дыхание Рона начало выравниваться. Ступни окаменели, не давая ему сойти с места и сделать хоть шаг.
Гермиона первой поняла, что случилось и, отстранившись от Джорджа, сделала шаг назад, все еще гладя Рону в глаза. Джордж был в растерянности, но тоже начинал понимать, что произошло. А произошло недопонимание, но как Гермиона и поняла – Рону уже все равно. Он, наконец, совладав с собою, аккуратно положил цветы на ближайшую скамейку и, ничего не говоря, вышел за дверь.
Он спускался по лестнице, не чувствуя ног. В голове все гудело. Он стал слышать и различать хоть какие-то звуки, когда уже вышел из больницы на улицу. Он слышал, что его кто-то зовет. Сначала звук был далеко, затем заметно стал приближаться:
- Рон! Рон! Рон…, - шум машин заглушал все, но Рон шел дальше, - Рон! Рон! Остановись, Рон! Подожди! Пожалуйста, постой! – голос раздавался уже совсем близко, и Рон машинально обернулся.
Перед ним стояла запыхавшаяся Гермиона с растрепанными волосами, выбившимися из хвоста. «Красивая даже сейчас» - думал Рон невпопад. Позади нее он увидел быстро идущего Джорджа. Он переводил взгляд с одного на другого, а затем повернулся и вновь зашагал.
- Рон! Да стой же ты! – Гермиона кричала. Она подбежала к нему и резко, дернув за рукав, развернула к себе, - подожди! Ты все не правильно понял!
- Я все понял, - Рон говорил каким-то чужим голосом. Говорить было трудно – в горле пересохло.
- Да что ты понял? – Гермиона зло смотрела на него. Даже с досадой. Тут подошел Джордж. Он улыбнулся и проговорил:
- Рон, привет, братишка! – и протянул ему руку. «И чему это он так ехидно улыбается» - подумал Рон и прежде, чем осознать что-то еще, его рука сама сделала то, что ввергло всех в состояние шока: Рон с размаху ударил Джорджа в челюсть с правой руки. Гермиона закрыла рот руками, вскрикнув, а Джордж с глухим стуком рухнул на мощеный булыжником тротуар. Рон с ужасом смотрел на все это, но внутренне оскорбленное достоинство утешало его. Он медленно развернулся и продолжил свой путь, про себя отмечая, что Джордж не спешил подниматься. Он видел, как Гермиона склонилась над ним, но предпочел не смотреть на то, как его брат будет подниматься и догонять его для «ответа». И он почти ожидал уже, что Джордж вот-вот нагонит его, однако этого не происходило. И, спустя еще несколько секунд, дикий крик огласил всю улицу – это кричала Гермиона:
- Ты убил его! Ты убил его, Рооооооооон!
И тут же началась суета, прохожие оживились и начали тесниться вокруг пострадавшего. Где-то вдалеке послышался свисток полисмена и Рон словно бы отрезвел. С глаз спала пелена. Он кинулся обратно к тому месту, откуда только что ушел. Растолкав уже приличную толпу зевак, он склонился над телом Джорджа: голова была пробита, текла кровь. Гермиона с лицом, перекошенным от ужаса, придерживала его и старалась нащупать пульс. Джордж ударился головой об выступающий заостренный угол камня.
- Что ты наделал, что ты наделал, глупец… - шептала Гермиона, вытирая кровь своим маленьким белым платком, когда полицейские, растолкав прохожих, наконец, прибыли на место происшествия.
Дальше все было как в тумане: вызвали скорую, Рона повезли в участок. Уже в больнице Гермионе удалось послать патронуса Кингсли, чтобы Джорджа перевезти в Больницу Святого Мунго. Он впал в кому из-за сильной травмы головы и пока оставался жив. Через пол часа Джорджа уже осматривал целитель, а Гермиона сидела в приемной, ожидая мистера и миссис Уизли.
«Боже, за что нам все это! За что такие несчастья этой семье» - думала Гермиона, когда в приемную вошли Молли и Артур. Потребовалось еще около получаса и большого терпения Гермионы и целителя, чтобы объяснить и успокоить миссис Уизли, что с Джорджем все будет хорошо. Гермиона пересказала им, как все было, упуская некоторые детали, сказав только, что «мальчики подрались» а из-за чего – «она не знала».
Гермиона понимала, что снова попадает в какую-то дробительную машину, в которой ломается все: только что построенная надежда на спасение, обретенная дружба и понимание, последние мысли о лучшем, воспоминания о прошлом и еще что-то, чего уже не в состоянии постичь даже мозг Гермионы Грейнджер. Она вновь и вновь пыталась найти выход, но ничего не находила. Решив, что сейчас родителям необходимо побыть со своим сыном, когда целители сделали все, что могли, Гермиона спустилась на этаж ниже, надеясь все-таки попасть к Джинни.
Приоткрыв дверь, она увидела подругу спящей. Джинни лежала на спине, раскинув руки как ребенок – так спят только в детстве: безмятежно и на всю кровать. Гермиона улыбнулась про себя. Она зашла и закрыла за собой дверь. Было тихо.
- Гермиона, это ты? – внезапно Джинни заговорила таким бодрым голосом, как будто и не спала вовсе.
- Да, Джин, это я. Привет, - Гермиона подошла ближе и села на стул у ее кровати, - как ты?
- Нормально. Уже привыкая к тому, что смогу различать людей только по их запаху и тяжести их мыслей, - и Джинни улыбнулась, продолжая лежать неподвижно, с закрытыми глазами. Гермиона хотела сказать так много, разуверить ее, но не смогла: слезы подступили к горлу, и ей пришлось прокашляться, чтобы ответить в том же тоне:
- Тогда ты выведешь нас всех на чистую воду, Джин, - и попыталась улыбнуться.
- Гермиона, я знаю, что все вы будете твердить мне о выздоровлении, но я уже не вижу даже света – все темно. Сегодня утром еще видела, различала, а сейчас – не вижу. Просто я начинаю привыкать к этому, - Джинни говорила спокойно, но голос из шутливого стал твердым и суровым.
- Джинни, это временно, ты же знаешь, что все будет хорошо, мы все сделаем, - Гермиона говорила эту фразу, точно заученную, а сама думала о том, как перенесут этот удар Молли и Артур. И стоит ли говорить Джинни про Джорджа.
- Сейчас, когда я спала, приходил Джордж, - словно бы угадывая мысли Гермионы, произнесла Джинни и лукаво улыбнулась, понимая, какой эффект это возымеет. Тем не менее, Гермиона собралась с мыслями и ответила:
- Да, он прилетел сегодня ночью, и просидел у тебя до…кхм, недавнего времени, а потом…кхм, потом он…ушел… - Гермиона подбирала слова, но не была уверена, что все это звучит убедительно.
- Нет, ты не поняла: когда я спала, он появился в моем сне, только почему-то у него из головы текла кровь.…Надо узнать у мамы, не заболел ли он, - и Джинни нахмурилась.
Гермиона порадовалась за себя, что она сидит, иначе бы она уже упала, и, скорее всего, в обморок. Краска сбежала с ее лица, она онемела. Язык застыл во рту, все пересохло, горло обжигало горячим пламенем. Молчание затянулось и Гермиона понимала, что должна хоть что-нибудь сказать. Она смогла выдавить из себя только:
- Д-д-да, я узнаю у Молли и…поговорю с ней…
Джинни почувствовала напряженность в голосе подруги и повернулась к ней, не открывая глаз:
- Да не переживай ты так, Гермиона, это был всего лишь сон, и ничего больше, - и улыбнулась ей. Гермиона улыбнулась в ответ, хотя Джинни и не могла видеть, но она могла почувствовать эту улыбку.
- У меня так быстро развивается обоняние и осязание, это удивительно, - Джинни водила руками по воздуху, выписывая какие-то узоры, - я могу слышать, что происходит за стенкой, правда, тут хорошая звукоизоляция. А еще я чувствую предметы на расстоянии! Это потрясающе, Гермиона!
Гермиона смотрела на девушку во все глаза: это было что-то немыслимое. И немыслимо в этом было все: начиная от болезни Джинни и заканчивая тем восторгом, с каким она все это описывает – она старалась не унывать и не падать духом. Наверное, ради материи, а может быть, и ради себя самой. Гермиона посидела еще немного с Джинни, поговорив и обсудив всякие мелочи, а затем она ушла. Она ушла, думая, что Джинни оправиться. И даже если она потеряет зрение навсегда, она познает новый тонкий мир и будет рада этому – она удивительная! Никогда не унывающая Джинни…

Но едва за Гермионой закрылась дверь, Джинни, прощупав расстояние на тот радиус, который она могла охватить на данном этапе, посмотрела, что ничьи мысли сейчас не направлены в ее сторону, она вздохнула с облегчением. И разрыдалась. Она уткнулась лицом в подушку и закричала так сильно, как только могла. Звук застревал в наволочке, в перьях внутри подушки и стихал. А Джинни плакала. Ей было больно. И горько оттого, что она больше не видит красок этого мира, что все для нее погасло. Что мир пуст. Она плакала о том, что время прошло, а она так и не увидела Гарри. И нет его, и он не придет. И незачем ему видеть ее такой. Она не знала причину, по которой с ней это произошло, но она жалела и своего мужа – ведь он любил ее, а теперь останется один. Она плакала, жалея себя. Она колотила руками об ту же подушку, вдыхая воздух и вновь плача навзрыд. Как она хотела увидеть солнце! В ее мире теперь темно. Джинни Уизли – слепая волшебница, которой суждено было жить в темноте. Она плакала, пока слезы не кончились, а силы не покинули ее, и она провалилась в забытье – спасительное, лечебное, желанное – и больше ничего. Ничего…

Как только Гермиона закрыла за собой дверь, ведущую в палату, она осела на пол и заплакала. Тихо, стараясь не издавать звуков, она плакала в коридоре, а неподалеку все еще лежали цветы, оставленные Роном. Гермиона, увидев их, подумала, что надо бы передать их Джинни. Как раз в этот момент шла медсестра, и Гермиона попросила поставить их такой-то больной в такой-то палате – «это подарок».
Затем она побрела к выходу. Находиться дольше в этой больнице девушка просто не могла. Все силы сегодня ушли на то, что бы держаться и быть сильной – парадокс. Коридор как-то опустел и в этот миг возник патронус. Гермиона узнала его – патронус Сэма: белка. Голосом своего хозяина белка сообщила:
- Гермиона, ты срочно нужна. Твоему «подопечному» снова так же плохо, как тогда, мы ждем тебя, - и патронус растворился. Гермиона почувствовала, как земля уходит из-под ног и пол резко приближается, попутно кидая на нее рядом стоящую скамейку и угол стены. Лишь чудом сохранив равновесие, Гермиона села на эту злосчастную скамейку и попыталась привести свою систему координации в порядок. Звон и лязг заполнили уши, доводя до безумия и так отчаянное положение, в котором она оказалась. Все рушилось, все летело в пропасть. Как в том сне – Черная Дыра, и ты бессилен, ничего не можешь сделать.
Гермиона посидела так еще с пол минуты, приходя в себя, а затем трансгрессировала прямо в назначенное место.

И опять мелькали стены, оставляя позади бесконечные переходы, повороты и лестницы. Еще один поворот – последний – и финишная прямая!
Гермиона уже почти перешла на бег, когда увидела нескольких людей, стоящих у его камеры.
- Почему не вызвали врача, - кричит Гермиона уже с того конца коридора. Ее голос отдается гулким эхом, и все поворачиваются. Из толпы выделяется Сэм Эдвайс и идет к ней на встречу. Уже подбегая, Гермиона расталкивает всех, кто еще не отошел с ее пути, а Сэм пытается объяснить ей, что случилось, но она не слушает. Если все так же, как тогда, то она просто свяжет их обоих одной «нитью» и «вытащит» Малфоя оттуда. Но, подбежав к Малфою, она видит, что он корчится в конвульсиях, весь синий! Скорее всего…ее догадка верна, о, да! – он не дышит – Мерлин! Он не дышит! Гермиона поворачивается к Сэму:
- Почему он не дышит? Что, черт побери, вы с ним сделали такого, что он не дышит??? Он не дышит, Сэм!!! – Гермиона не слышит своего голоса, она вообще ничего не слышит.
- Он, мы, я, - Сэм пытается что-то объяснять, - мы не знаем. Надсмотрщик сказал, что он упал только, точно каменный, потом чуть вскрикнул и все…
Гермиона лихорадочно соображала, что же ей делать. Она уже достала палочку и занесла ее над Драко, но рука Сэма остановила ее:
- Только не вздумай связывать себя с ним, Гермиона! В тот раз мы еле спасли тебя! – лицо Сэма было злым и просто красным от гнева и напряжения.
- Попробуй меня остановить, Эдвайс, и тогда узнаешь, на что я способна, - прорычала Гермиона, - один раз я чуть его не потеряла, второго раза не будет! – и, вырвав свою руку, она произнесла заклятие. И погрузилась в мысли Малфоя. Стало темно и душно. И луч света понес ее сквозь вселенную туда, где сейчас умирал, корчась от боли, Драко Малфой.

Гермиона стояла посреди пустынной улицы, где никого не было. Она заметила ЕГО сразу же, и бросилась со всех ног. Он лежал, задыхаясь. Гермиона решила, что сейчас некогда разбираться с причинами – надо было спасать его. Неподалеку уже зияла Черная Дыра – на этот раз он подобрался к ней так близко! Гермиона обхватила голову Драко руками и «раскрыла» свое сердце: из ее груди вышел лепесток алой розы, и коснулся груди Драко. Его тело остановилось, и он перестал биться. Затем Гермиона «открыла» свой разум: из ее головы вышел венец из синих звезд, и погрузился в голову Драко - он открыл глаза. Затем Гермиона склонилась над ним и произнесла:
- Дыши со мной, Драко, - и выдохнула цветок молочного цвета – орхидею. Между ними загорелся маленький шар. Усилием воли Гермиона раскрутила его до больших размеров, и они погрузились в него, уносясь отсюда далеко-далеко. Мир сверкал всеми красками, звезды пролетали мимо. Они держались за руки и летели. Но в какой-то момент Гермиона почувствовала, что вдвоем им не хватит сил улететь – эта возможность таяла, как снег под лучами солнца. И тогда она отпустила Малфоя, а сама полетела обратно вниз. «Прощай, Драко, так я искупаю свою слабость» - мысленно сказала Гермиона, и все погрузилось во тьму.

Драко открывал глаза, но это было мучительно больно – все тело ломило. Он только что в буквальном смысле «вывалился» из мыслей Гермионы Грейнджер, которая вытащила его, а сама, похоже, там осталась. К нему тут же кинулись люди, чьи-то руки поддерживали его, голоса что-то говорили.
- Что с ней? Где она? Назови мне адрес, - кричал кто-то у него над ухом. Драко повернулся и, щурясь от света, бьющего ему в глаза, всматривался в лицо говорившего – это был тот, что приходил посмотреть на него однажды ночью, Сэм Эдвайс. «Что несет этот идиот?» - думал Драко.
- Она вытащила тебя, ублюдок, а ты позволил ей остаться там! Назови мне адрес, и я попытаюсь спасти ее! – кто-то оттаскивал Сэма от Драко, потому что тот явно хотел его избить.
И тут только до Малфоя начало доходить: это очень древняя магия, которую применила к нему Грейнджер. Он знал о ней – все потомственные маги знают, но как узнала она? «Неважно. Она спасла меня, а адрес знаю только я».
- Адрес знаю только я, - проговорил Малфой медленно, уверенный в том, что его никто не услышит, но все разом затихли.
- Что? – практически с пеной у рта кричал Эдвайс.
- Ты что, оглох? Я сказал, что адрес знаю только я, - и Малфой повернулся к почти бездыханному телу Гермионы, - но мне нужна палочка, - и он обвел взглядом всех собравшихся. «Трусливые идиоты! Она же умрет, а виноват буду я. Вот чертова Грейнджер! Даже в своей смерти подставила меня!»
- Это исключено!
- Это невозможно!
- Никогда! – кричали с разных сторон.
- Да она умрет, идиоты! И тогда я расскажу Визенгамоту, почему умерла Гермиона Грейнджер: некий Сэм Эдвайс просто не дал мне шанса спасти ее – он не одолжил мне свою палочку! – «о, да, вас только пугать и можно» - думал Драко.
- Под мою ответственность, - сказал откуда-то взявшийся Кингсли, и протянул парню свою палочку. «Кингсли остается Кингсли – и в этом его и плюс и минус» - подумал Драко и кивнул, тот кивнул в ответ, а дальше все повторилось, только наоборот: Малфой спасал Грейнджер, вернее, пытался спасти, если ее еще можно было спасти.

Глава 15

ГЛАВА XV

Пусто. И спокойно – наконец-то! Как давно и часто она этого желала: спокойствия. Когда ты долго живешь в беготне и в погоне за прошлым, ты устаешь и изматываешься. Силы твои кончаются, и тебе становится плохо. Ты уже не высыпаешься так, как раньше, хочешь найти решение проблем, но не можешь – просто уровень теперь другой.
Гермиона с удивлением для себя обнаружила, что давно забытое чувство так радостно разливается в груди, и так привычно ощущать это тепло, что могло показаться, будто этих десяти смутных лет вовсе не было.
Она огляделась: абсолютно пустая улица. Стоят дома, растут деревья кое-где, но абсолютная тишина. Было так тихо, что любой звук был слышен за многие кварталы. Вот и сейчас, из тумана, где улица уходила вверх, начали прорисовываться черты идущего человека. Он шел неспешно, какой-то знакомой походкой. Гермиона вглядывалась в туман, когда, наконец, появился он – Альбус Дамблдор.
- Профессор Дамблдор? – неуверенно спросила Гермиона. Ей казалось, что это может быть ее иллюзией.
Дамблдор подходил все ближе – он улыбался. Он почти не изменился за эти одиннадцать лет после своей смерит, только стал каким-то более прозрачным или светящимся, или и то и другое – Гермиона не могла определить. И вот теперь, когда он подошел совсем близко, глядя поверх своих очков-половинок, он сказал:
- Мисс Грейнджер, вы повзрослели, но в одном совершенно не изменились – в своей жажде знаний! – и Дамблдор улыбнулся, - и готов поспорить на лакричную конфету, что вы и сейчас больше всего хотите знать, где вы и что с вами случилось! – его пронизывающие глаза смотрели мягко, не внушая тревоги.
«Если так он разговаривал с Гарри, то я понимаю, почему он так любил его – с Дамблдором все кажется хорошим» - отметила про себя Гермиона.
- Профессор, я умерла? – в голосе его ученицы зазвучала даже какая-то надежда, которой она сама испугалась.
- Этот вопрос задают все, кто рано или поздно оказывается в подобной ситуации. Даже мистер Поттер не избежал этого искушения, когда мы встретились на Кингс-Кросс на его седьмом году обучения, - Альбус Дамблдор по-прежнему улыбался.
- Значит я, не умерла? – решила уточнить Гермиона.
- Нет, мисс Грейнджер. Пойдемте со мной, - и он повел ее вверх по улице, откуда сам спустился пять минут назад.
Они шли и шли, минуя пустые дома и магазины – Гермиона изумлялась: что же это за место. Когда они поднялись на вершину и оглянулись, то всю перспективу им застилал туман.
- Прекрасно, - сказал профессор, окидывая взглядом всю «картину», - мисс Грейнджер, вы не станете возражать, если дальше мы будем перемещаться более быстрым способом?
- Нет, конечно, нет, - сказала Гермиона и подумала, что случиться худшее в ее жизни: полет на метле. Однако Дамблдор взял ее за локоть, и они провалились в удушливый коридор трансгрессии.
Когда Гермиона открыла глаза, то взору ее предстала интересная картина: они с профессором стояли на возвышающемся пригорке, одном из многих в цепи предгорных холмов, окружавших небольшой городок, погруженный в синеву тумана. Издалека могло показаться, что этот город пуст, но это было не так. По мере того, как они шли и приближались к зданиям и домам, можно было встретить редких прохожих. Все шли неспешно, как будто никуда не торопились. Народ был самый разный: от мало до велика, однако, пожилых попадалось больше. Когда Дамблдор повел Гермиону уже по центру города, то стало ясно, что это вполне реалистичное место, где живут люди. Все они были похожи на Дамблдора: неспешные, улыбающиеся, немного светящиеся. «Скорее всего, они умерли» - думала Гермиона. Неожиданно Дамблдор обратился к своей бывшей ученице:
- Мисс Грейнджер, скорее всего, вы попали сюда внезапно. Вас могут искать?
Гермионе понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, о чем говорит учитель:
- Да, возможно, директор…
- Хорошо. В таком случае, мы должны попросить кого-нибудь встретить мистера Малфоя, ведь ему известны ваши последние координаты, - и Дамблдор улыбнулся.
Гермиона нашлась только, чтобы кивнуть, но попыталась сделать это как можно выразительнее. Сейчас все ее мысли занимало это место и то, как Дамблдор мог все знать. Хотя, чему было удивляться – профессор всегда был проницательным и все знал.
Они свернули в одну из улочек с Центральной Площади и оказались у входа в кирпичный двухэтажный дом. Альбус Дамблдор сделал взмах рукой, и дверь открылась – они вошли. Изнутри это была обычная квартира – на вид ничем не примечательная: обыкновенная мебель, обыкновенный камин, все в классическом английском стиле.
Вдруг в дверь дважды постучали, и она открылась сама собой. Гермиону ждал еще один «сюрприз»: на пороге стоял профессор Снейп. Гермиона судорожно глотала воздух ртом и моргала, меж тем как Снейп поприветствовал ее:
- Здравствуйте, мисс Грейнджер, - а затем обратился к директору, - Очевидно, вы хотели попросить меня встретить мистера Малфоя, верно, директор?
Дамблдор продолжал улыбаться, кивнул:
- Совершенно верно, Северус. Будьте так любезны, и потом проводите его сюда к нам. А мы с мисс Грейнджер пока… - он не договорил, потому что из груди Гермионы вырвался стон отчаяния – она решительно ничего не понимала, и уж тем более не могла понять, зачем сюда необходимо вызывать еще и Малфоя. При этом Снейп уставился на нее, будто она впервые в жизни сказала какую-то глупость.
- Мисс Грейнджер, я сейчас вам все объясню, а пока вы, Северус, проводите мистера Малфоя, - обращаясь уже к Снейпу, сказал Альбус Дамблдор. Снейп коротко кивнул – как всегда, ничто не изменилось в нем – и вышел. Дверь так же плавно сама закрылась.
- Профессор, - начала было Гермиона, но Дамблдор прервал ее:
- Нет-нет, мисс Грейнджер, сначала вы должны попробовать эти лимонные дольки и сказать мне, нравятся ли они вам? – и Дамблдор протянул ей коробку с мармеладом.
Гермиона, окончательно сбитая с толку, да еще и ошарашенная таким поведением своего бывшего директора, перестала вообще что-либо понимать и машинально взяла несколько сладостей. На вкус они ничем не отличались от настоящих «Земных» мармеладок, однако были похожи больше по вкусу на траву: не было такой вкусовой насыщенности, но привкус различить было можно.
- Итак, мисс Грейнджер, что вы мне на это скажите? – профессор по-прежнему улыбался, глядя поверх своих очков-половинок.
- Они…они слегка…безвкусные, профессор, - вымолвила Гермиона, дожевав прилипающий к зубам мармелад.
- Мда, - сказал Дамблдор, будто бы расстроившись, - Однако же, у нас есть некоторые вопросы, которые необходимо решить до прихода мистера Малфоя, - и он повернулся в сторону дивана, предлагая Гермионе сесть. Девушка, недолго думая, согласилась, и опустилась на мягкий диван; профессор сел в кресло, стоящее на невысоком постаменте.
- Итак, мисс Грейнджер, вы, как уже, наверное, догадались, находитесь в Пантеоне Обитающих. Это место, куда приходят души умерших. Как правило, умерших внезапной или мученической смертью. О, нет-нет, Волдеморта здесь сейчас нет, - угадывая ее мысли ответил директор, - пока нет.
- Но, почему я попала именно сюда?
- Вы попали не сюда, а туда, куда и положено – в место Отправки. Очевидно, вы связали себя Нитью с Драко Малфоем, и потому он должен вернуть вас обратно, иначе кто-то из вас серьезно пострадает, - и профессор многозначительно посмотрел на Гермиону, от чего ей сделалось не по себе.
- Это место, конкретно эта комната – так называемый Зал Совещаний и Посещений. Таких здесь немного, поскольку «посетители» тут бывают редко. А вот взгляните вон туда, - и Дамблдор указал на окно, выходящее на Центральную Площадь. Там, вдалеке, возвышалось белое здание, напоминающее какой-то Собор с колоннами и арками, большая часть которого уходила за облака.
- Видите?
- Да… - едва слышно выдохнула Гермиона.
- Это Пантеон. Вот туда, к сожалению, вам нельзя, хотя там есть замечательная библиотека! – профессор говорил так, словно они обсуждали за чашкой чая утренний матч, в котором в очередной раз проиграли «Пушки-Педлл». Гермиона, оторвавшись от созерцания красивейшего Собора, перевела взгляд на профессора: он, казалось, был рассеян, но между тем взглядом он проникал в самые отдаленные мысли, и девушка отчетливо это сейчас ощущала.
- Так вот, - продолжил директор, - теперь поговорим о вас. Ваше появление здесь неслучайно. Однако я склонен думать, что в вашей жизни есть вещи, о которых вы сожалеете, иначе на вас не лежала бы печать отчаяния, - и Дамблдор выжидающе посмотрел на свою ученицу.
- Да, профессор. Дело в том, что сейчас случилось много несчастий: семья Уизли теряет одного за другим своих детей: сначала Джинни, теперь Джордж, - Гермиона покачала головой. Слезы подступали к горлу, дышать стало труднее, - и теперь Гарри вернулся в страну…
- Гарри? Он вернулся? Очень хорошо, - лицо директора посветлело, а глаза стали излучать теплый свет, - я надеялся, что он вернется. Но мне кажется, вы теперь не так дружны как раньше, мисс Грейнджер?
- Но, профессор, как может что-то сохраниться, спустя десять лет? Это невозможно. Мы стали другими, мы повзрослели. И я, и Гарри, и Рон – мы стали другими. Мы давно идем разными дорогами…
- Но что-то объединяет вас сейчас, не правда ли? Все-таки вы объединились перед новыми трудностями, помогая друг другу? – Дамблдор наблюдал за Гермионой, задавая ей вопросы, на которые она и сама хотела бы знать ответы. Он видел, как она теряется, как воспоминания о прошлом подавляют то безразличие, которое родилось у нее в настоящем.
Гермиона, слушая все это, понимала, что во многом была неправа. Но лишь сейчас отрешенно взглянула на все с другой стороны – она была объективна. Она отчетливо, как никогда поняла, что у каждого из них троих была своя правда, а вот истина должна быть – она и есть - одна. И в этом все дело: каждый слушал лишь себя, и потому они разошлись по разным дорогам судьбы. Нельзя было сказать, что кто-то прожил свою жизнь лучше или хуже – у каждого была СВОЯ жизнь, и мерки «хуже» или «лучше» здесь неприменимы. До недавнего времени девушка сама считала, что достойно прошла испытание временем – ведь судят по итогам, как «цыплят по осени считают» и «по детям судят о родителях». Так и она думала о том, что по сравнению со своими школьными друзьями добилась большего: она состоялась как личность, не стала убийцей как Малфой, не скиталась по свету как Рон, не пряталась от совести как Гарри, не ломала свою судьбу как Джинни, не изводила себя понапрасну как миссис Уизли, и не умерла глупой смертью как некоторые ее однокурсники. Да, все это было так, но, оглядываясь назад, почему-то не было ощущения насыщенной и счастливой жизни: все прошло в суете, в желании «успеть жить и стать кем-то, быть счастливой» - но эта гонка продолжалась, а жизнь проходила. Казалось, еще можно успеть переписать на чистовик, но десять лет прошло, и что теперь? Да, за плечами мальчиков и того меньше, но как ни крути – все трое не хотели думать, что десять лет уже прошли, а за плечами – почти ничего и нет. И сейчас, сидя здесь, в этом странном месте, перед некогда умершим Альбусом Дамблдором, Гермиона отчетливо понимала, что не так хотела прожить свою жизнь, и что не так она всегда думала о людях и относилась к ним – тем более к своим друзьям. И в этот миг стало совсем неважно, кто что-то когда-то сказал или сделал, как поступил или чего-то не сделал – неважно. Они снова могли быть вместе, судьба дала им шанс все исправить, втроем, а они увидели в этом лишь проблему, лишь плохое. Все трое увидели в этом тяжелые воспоминания. И вместо того, чтобы все забыть и идти дальше, каждый лелеял и вскармливал свою оскорбленную гордость и то горе, которое пронес через года – они сами ссорили себя друг с другом, и сами же обвиняли друг друга в этом грехе. И это замкнутый круг, и он не кончится. Его можно разорвать лишь усилием. Тройным усилием. Но для этого нужно осознание. Теперь, казалось, одно из трех осознаний у них уже есть – это Гермиона. Остались Рон и Гарри.
Гермиона вздохнула, запустив пальцы обоих рук в волосы. Ей казалось теперь, что не ЭТО сон, а вся ее жизнь ДО ЭТОГО была сном, а это – самая настоящая реальность. И в ту минуту, когда она осознала это, Дамблдор заговорил:
- Вот видите, мисс Грейнджер, все меняется. И даже реальность, - и, улыбнувшись, растворился в воздухе.
Гермиона смотрела на то место, где только что был ее учитель, и не могла ничего понять. Она осталась одна. Прошло минуты две, а может больше – время здесь текло как-то по-другому – прежде чем Гермиона решила предпринять хоть что-то.

Северус Снейп шел, не думая о тех васильках под его ногами, что он беспощадно топтал – он убегал от своих мыслей. Они вновь догоняли его. Казалось, его личное небытие отличалось от того, в котором, скажем, жил бывший директор Школы Хогвартс. Дамблдор обрел покой, а Снейпу приходилось постоянно не думать о тех, кого он потерял слишком давно. Сначала он искал среди тех, кого встречал здесь. Потом он сам боялся встречи. А теперь просто убегал от любых воспоминаний. И, несмотря на то, что после смерти стало чуть легче – не так остро все ощущалось – он все равно знал, что эта «вечность» должна как-то закончиться.
В те часы, когда он был полностью предоставлен сам себе, он очень хотел, чтобы она услышала его мысли и пришла. Но вот прошло уже много времени, а ее все не было. С Дамблдором они об этом не говорили: директор не касался этой темы вообще, за все это время! И Северус не знал, что будет дальше, но такая неопределенность его тяготила. Он слышал где-то, что таких Мест, как это может существовать несколько. Возможно, она была где-то не здесь, а далеко. Еще дальше от него, чем когда-либо. И от этого делалось больно.
Лили. Наверное, она о нем вообще забыла, или думает, что он до сих пор жив. «Как это глупо». Конечно, глупо. Все это само по себе абсурдно, но доставляет хлопот и чувств не меньше, чем прежде. «Какая цель? Куда и зачем я иду? А, да – встретить Малфоя. Так, подумаю обо всем позже».
Вдруг звонкий смех – ее смех. Снейп даже не обернулся: «опять моя фантазия. Однажды она мне дорого обойдется».
Что стояло за этим человеком? – целая история. Его история. Это была история его любви. Несчастной любви; любви, которую допустили только к «дружбе», но не к «сердцу». Место в ее сердце досталось другому, а ему осталось лишь быть рядом. Рядом – но не вместе. И раньше не было разницы: «рядом» или «вместе» - они были «вместе и рядом», но когда появился ОН, все изменилось. Она полюбила его, он полюбил ее – у них была любовь, взаимная. А любовь друга так и осталась «любовью друга», и для нее места не нашлось. Вернее, Северус всегда занимал особенное место в ее сердце, но не то, которое могло бы дать ему счастье.
Мы всегда рассчитываемся за свое малодушие и за свои ошибки. И это правильно – расплата. Но бывает так, что, расплатившись, возврата к былому уже нет – слишком много пришлось менять и подстраивать в своих жизнях тем людям, которым ты причинил боль своим малодушием. И самому больно, но ничего не поделаешь. Конечно, душа вечна, и любовь вечна. Но память тоже вечна, а уж она-то всегда подскажет тебе, и где счастлив был, и где ошибку совершил. Боль – частая спутница любви. Уж так заведено, что кто-то платит за двоих. И Северус платил. Исправно платил семнадцать лет после того, как она ушла в Тот Мир. И он был рад, что отдает дань, что платит, что так служит ей в искупление своей ошибки, на благо всем. Но что ему были все, когда ее сын нуждался в помощи. Ее мальчик, ради которого она умерла. Из-за ее смерти он обратился на сторону Света, предав Лорда и всех остальных – и пусть! – ему было плевать на всех, вообще на всех: на Дамблдора, Волдеморта, Джеймса Поттера, глупую Трелони.… Зачем ему были все они, когда ее уже не было? Конечно, не нужны. И вот Дамблдор просит помогать ее сыну. И он забывает, что это сын Поттера, – неважно! – это и ее сын, и ЭТО главное. Мальчик рос и становился похожим на отца: во всем его копировал. Как это возможно, что, не зная родителя, так походить на него во всем? – это гены. Но глаза… Зеленые глаза – как у нее. Да, это ее сын – ее глаза, ее любовь течет в его крови, и ее жертва оставила сыну жизнь.
«А что же делать мне? Как дальше жить?», но кто ответит на этот вопрос? Только время способно что-то сделать, и никто другой. Но даже ОНО оказалось бессильно: любовь была сильнее.
И вот теперь, когда он умер (боже мой, он умер уже!), легче особо-то не становилось: он по-прежнему любил ее, все также искал глазами, все также кричал внутри. Просто стал спокойнее. И это немало, но недостаточно для того, чтобы забыть ее. Да и как забыть, если сердце помнит?..

Гермиона обошла эту комнату уже раза на три, осмотрев все, и дожидаясь Дамблдора. Но он так и не появлялся. Минуты текли долго, время тянулось. Но здесь ощущения другие, поэтому нельзя точно сказать, сколько времени ты тут провел. Размышляя о времени, Гермиона подошла к камину, в котором сейчас не было огня. Тут только она обратила внимание на то, что за окном вообще цветут деревья – здесь весна! И, очевидно, месяц май.… Вновь вернувшись мыслями к камину, девушка обнаружила фотографии, которых прежде не заметила: старые колдографии, на которых были изображены члены Ордена Феникса Первого состава: все старшее поколение, от которого остались лишь немногие его представители. Вот на Гермиону смотрит Ремус Люпин, Грозный Глаз, родители Гарри и его крестный.… Все они казались такими счастливыми – впереди была трудная жизнь, но у них была любовь…
Любовь. Что теперь значило это слово для Гермионы? – она сама не определилась до конца. Решив с этого дня не винить Гарри в том, что он оставил Джинни, не винить Рона за то, что он оставил ее саму, и не вспоминать о том, как они с Джинни часто вместе сидели в Норе и часами молчали. Каждая плакала про себя, где-то глубоко внутри. Вместе им было легче это переносить. Так они знали, что есть друг у друга, и это им помогало. И вот, решив больше не думать об этом, Гермиона задалась вопросом: «кого теперь она любила, и любила ли она теперь вообще – способна ли была на любовь?..». Она задумалась об этом потому, что не видела в своем отражении в зеркале уже долгие годы того счастья в глазах и улыбке, которое обычно бывает, когда любишь. Значит, она не любила? Возможно. Говорить сейчас о чем-либо определенном вообще было сложно.
В дверь тихо постучали дважды, и она отворилась: на пороге стоял человек с темными волосами до плеч, с сияющими серо-голубыми глазами. Казалось, он весь светился радостью и счастьем. Гермиона щурилась от яркого солнечного света, ударившего ей в глаза, а человек всматривался в ее лицо, очевидно, пытаясь узнать, кто она такая.
- Прошу прощения, не здесь ли был Альбус Дамблдор? – спросил незнакомец. Его голос показался Гермионе очень знакомым: в нем читалась смелость, храбрость, стойкость и некоторое упрямство. Девушка сделала шаг вперед и смогла рассмотреть черты вошедшего: он был хорошо сложен, высокого роста, с красивыми чертами лица.
- Сириус? – только и смогла прошептать Гермиона. Человек сделал шаг на встречу, и улыбка озарила его лицо:
- Гермиона! Самая умная ученица факультета Гриффиндор! Как ты тут оказалась? Ты умерла? Хотя ты не похожа на одну из нас, - и Сириус в непривычной для него манере серьезно задумался, изогнув левую бровь.
Гермиона опомнилась от радости и неожиданно случившейся радостной встречи, и ответила:
- Нет. Я просто…сама точно не знаю…и… - а затем у нее перед глазами встало лицо Гарри, измученное бесконечными скитаниями и терзаниями, и она добавила, - жаль, Гарри со мной нет.
Сириус не помрачнел ни сколько, а наоборот, даже улыбнулся еще шире:
- Гарри! Передай ему от меня привет, Гермиона. Он знает, как я его люблю. Я всегда оберегаю его, даже если он этого не знает. Пусть не грустит, ведь однажды мы снова встретимся!
- Да, конечно, - сказала Гермиона и подавила в себе вновь подступающие слезы. Сириус продолжил как ни в чем небывало:
- А где Дамблдор?
- А, я не знаю, честно говоря. Он исчез, а я жду профессора Снейпа, он приведет сюда Малфоя, чтобы я могла вернуться обратно и… - она не закончила:
- А, значит ты с проводником? Ясно. Ладно, тогда я знаю, где искать Дамблдора. Будь счастлива, Гермиона. И скажи Гарри, что когда ему грустно, пусть смотрит на небо – звезды подскажут ему, где я, - улыбнулся и вышел. Дверь за ним плавно закрылась. «Здесь все появляется и исчезает так внезапно, что к этому сложно привыкнуть. – Ну, только привыкнуть мне и осталось».
Гермиона вновь осталась одна, осмысляя то, что сейчас с ней произошло. Она отказывалась верить в это, но не поверить не могла – это действительно было. И было так. Но все это странно. Опомнившись, что Сириус отправился искать Дамблдора, Гермиона выскочила вслед за ним, но на площади оказалось так много людей, что найти Сириуса не представлялось ей возможным. Она пошла в центр Площади, надеясь все-таки найти его там. От Площади Гермиона двинулась меж домами по направлению к Пантеону, но он оказался дальше, чем она думала – пространство искривлялось, создавая обман-иллюзию того, что все находится рядом. Уже через полчаса девушка поняла, что заблудилась. Тут некстати она вспомнила о том, что профессор приведет Малфоя именно туда, где ее оставил Дамблдор. Но как ей вернуться? Все дома казались ей похожими, да и с расстоянием теперь было сложнее. Как ни странно, паника ее не охватывала, а потому Гермиона побрела между домами, по улочкам, встречая разных людей, и оглядываясь по сторонам.
Гермиона шла и шла, минуя различные магазины и лавки, окна и дома. Все было похоже на земную жизнь, но все-таки чем-то отличалось. Одна из вывесок показалась ей знакомой, и она зашла в магазин. Внутри оказалось много детей, все они смеялись и обменивались различными интересными предметами. Отовсюду слышался смех – радостью был наполнен этот магазин. Гермиона шла среди покупателей, озираясь по сторонам: от пола до потолка все было забито всевозможными волшебными приспособлениями. Что-то в этом было узнаваемое. С верхнего этажа донесся голос хозяина заведения, а потом показался и она сам: высокий парень с рыжими волосами, карими глазами и веснушками. Фред…
- Фред! – выкрикнула Гермиона, не помня себя от радости. Фред оглянулся на голос:
- Гермиона? Гермиона Грейнджер? – и спрыгнул с перил, очутившись возле нее. Гермиона не верила своим глазам: это был Фред, несомненно! Все такой же, каким и был в тот злополучный день, когда майское солнце 1998 года озарило Англию. Он не изменился. В глазах у Гермионы стояло лицо Джорджа, которого она видела несколько часов назад – это по Земному исчислению.
- Фред, - сказала Гермиона, - ты здесь…
- Конечно! Ты так изменилась! Совсем выросла! Гермиона, пойдем, я покажу тебе… - и Фред повлек ее за собой, уводя к полкам с товарами, показывая и что-то объясняя. Но Гермиона не слушала. В голове все гудело: она сейчас разговаривала с Фредом Уизли! Она, а не его родные, которые так оплакивали его смерть и едва ли смирились с ней. Тяжелее всех пришлось Джорджу – ведь он его брат-близнец.…От размышлений ее оторвал вопрос, который прозвучал над самым ухом:
- Как там мама? Как папа? Как мой братишка? А Рон все также доставляет маме неприятности? – и Фред рассмеялся. О, как они были похожи с Джорджем! И Гермиона особенно четко осознала это сейчас – во второй раз, опять. Они были одним целым, чем-то единым. А теперь один уже был чуть седым, а второй едва ли хоть подрос на дюйм.
- Гермиона, ты так рада меня видеть, что не можешь вымолвить ни слова? Ничего, по началу это тяжело, потом привыкнешь! – Фред все еще улыбался.
- Нет-нет, я не умерла, - поспешила заверить его Гермиона. Просто я попала сюда случайно. Профессор Снейп должен привести Малфоя, чтобы он вывел меня, - тут Гермиона спохватилась, - Фред! Мне нужна твоя помощь! Я заблудилась, а Дамблдор исчез, и теперь я не знаю, как мне попасть…
- В ту комнату? – закончил за нее Фред.
- Да, - с улыбкой выдохнула девушка, понимая, что она спасена.
- Я попрошу кого-нибудь проводить тебя.
- А ты не можешь? – расстроилась Гермиона, она надеялась поговорить с близнецом по пути обратно.
- Я не могу, и на это много причин, - улыбнулся Фред какой-то незнакомой Гермионе улыбкой. Тут она поняла: он другой. Люди меняются, попадая сюда, они сохраняют все лучшее, но становятся другими, она проходят через большой рубеж – они умирают.
- Скажи мне, как там Джордж?
- Хорошо, - отвечала Гермиона, - только поседел уже…
- Поседел? Ого! Как быстро летит время там! А мне казалось, что прошло всего дней пять, - и Фред развел руками. Гермиона удержалась, и ничего не сказала ему о причинах такого старения его брата – о Джинни.
- Вот он тебя проводит, - сказал Фред, указывая на эльфа, который подошел к ним, чтобы обратиться к хозяину магазина. Гермиона, скользнув взглядом по домовику, устремила свой взор в глубь магазина, пытаясь запомнить все, чтобы рассказать впоследствии ребятам. Но что-то заставило ее посмотреть на домовика вновь, и она опустила взгляд: Фред давал инструкции эльфу, а тот отвечал:
- Гермиона Грейнджер, подруга Гарри Поттера, да, я понял. Конечно!
И тут только до нее дошло: знакомый голос, интонация, эти большие добрые глаза, эти уши…
- Добби? – позвала Гермиона.
- Да, Гермиона Грейнджер! - эльф расплылся в своей знакомой ей улыбке.
- Гермиона, он проводи тебя. Прости, мне пора. Рад был повидать тебя. Передай привет маме, папе, Билу, Чарли, Перси, Рону, Джинни и Джорджу, конечно же! Скажи им, что я люблю их! – все медленно таяло перед глазами, и Гермиона подумала, что засыпает.
На самом же деле, она трансгрессировала с Добби. Спустя пару секунд они уже стояли посреди той комнаты, из которой девушка так опрометчиво выбежала, надеясь догнать Сириуса Блэка.
- До свидания, Гермиона Грейнджер. Передавайте привет мистеру Гарри Поттеру, - сказал Добби и исчез.
Гермиона вновь осталась одна. Только на этот раз она решила никуда не выходить, а дождаться прихода Снейпа и Малфоя. От всех этих ощущений и переживаний ей хотелось поскорее вернуться обратно. Ей хотелось поплакать, остаться одной. Здесь она сделать этого не могла: царящее в этом Мире добро, любовь и счастье просто не давали ей этого сделать, и потому она ощущала смешанные чувства, зная, что где-то рядом находятся те, кого она любила и так давно потеряла, так скучала по ним, обрела на миг, чтобы вновь потерять.
Это было странно, но, тем не менее, солнце не двигалось по небу. Тут и впрямь время течет по-другому…



Глава 16

ГЛАВА XVI

Когда случается что-то непоправимое, и это нельзя исправить, ты начинаешь задумываться о содеянном, о поступках, о мыслях. И, кажется, нет более подходящего времени для такого осмысления, вот только исправить уже ничего нельзя. Однако в этом есть плюс – ты как никогда объективен сам с собою, и даже готов признать свою неправоту гораздо быстрее, чем сделал бы это в любое другое время. Но изменить ничего нельзя. Отбросив эту деталь можно было бы вполне насладиться моментом, но значение этой детали столь велико, что оно влечет за собой неотъемлемые последствия, и деться от них некуда, а исправить уже ничего нельзя.
Другие скорости приобретают для тебя значение: скорость твоих мыслей, скорость действий, скорость сообразительности, скорость исчезновения, осознания, постижения наказания, скорость понимания. Даже скорость света по сравнению со всем этим – ничто. А исправить уже ничего нельзя.
Тупик начинается тогда, когда ты сам себя в него загнал – с начала. Да-да, с того самого начала, когда ты решил, что это единственно правильный путь. И ты уже в тупике, но исправить сейчас ничего нельзя.
И ладно бы это были просто взаимоотношения двух или трех людей – это была жизнь. И не просто жизнь какого-то знакомого или друга – это была жизнь твоего брата.
Рон Уизли сидел, опершись спиной на стену, а через металлические прутья решетки мелькали силуэты – все было в движении, а его сковывал ужас непоправимости и глупости своих поступков, НО ИСПРАВИТЬ УЖЕ НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ.
Если Джордж выживет – выживет вся семья Уизли: начиная от Молли и Артура, и заканчивая самим Роном. Только вопрос о Джинни не давал покоя всем членам семьи. И действительно: горе способно объединять людей, тем более близких людей – родных. Они все собирались в одном доме – под одной крышей - родной крышей, - легче переносить такое. Они съезжались с разных уголков света, чтобы помочь друг другу и быть рядом, ведь это так важно. Как никогда важны друзья в этот момент, поддержка, опора, помощь. Но помощи ждать неоткуда – просто это дело не в ней. Просто так случилось, просто такая судьба.
Неужели покорность судьбе заставляет людей склоняться? Ответ на этот вопрос вы можете найти в их лицах, в их глазах – они говорят об одном: «только бы все стало как раньше, или хотя бы не сделалось хуже». Да, это ужасно, когда происходит такое. Но это происходит, и надо что-то менять, и жить дальше, потому что иначе нельзя, потому что иначе – смерть и пустота.

Пустота – вот что чувствуешь, когда понимаешь, что ничего не знаешь об этом мире и, особенно о тех людях, с которыми прожил большую часть своей жизни. Это странно. И это сбивает с толку.
Драко открыл глаза – пустая улица. «Ну, точно, дежавю. Только в моем сне тут все серо и дышать нечем» - подумал Драко Малфой, когда оказался посреди той улицы, где некоторое время назад оказалась Гермиона Грейнджер. Вдалеке послышались чьи-то шаги, и там, где улица круто уходила вверх, за туманом, виднелся силуэт идущего мужчины, мантия которого так привычно развивалась за его спиной – «я где-то его видел, однозначно». Драко всматривался, пытаясь разгадать суть этого явления – по идеи, тут не должно быть никого. Но появление профессора Снейпа выбило из его головы какие бы то ни было мысли – он был совершенно сбит с толку.
- Здравствуйте, мистер Малфой.

Когда они шли к городу, Малфой ругался про себя, на чем свет стоит: «И угораздило же Грейнджер! Ну конечно, без Дамблдора не обошлось! Везде, всегда и всюду!». Профессор зельеварения, теперь уже бывший, конечно, доходчиво объяснил своему ученику, тоже уже бывшему, разумеется, что к чему и что это за место. Единственной целью, которой теперь задался Малфой – это было отыскать ненавистную Грейнджер и спросить у нее, за что она так ему отомстила: заставила «лезть в свои мозги», чтобы оказаться «неизвестно где», да еще встретить Снейпа, и потом можно с уверенностью сказать, что ты сошел с ума.
Еще по дороге к городу Драко надеялся, что все это – есть игра его воображения, что это мираж или бред, что все это ему только сниться, хотя он старательно игнорировал в себе полное ощущение реальности этого Мира. Но когда они с профессором прошли площадь и свернули к кирпичному дому, у которого и остановились, Малфою начало казаться, что все это может быть очень даже реальным, несмотря на то, что ощущение бреда не покидало его еще с самого начала. Дверь открылась. В комнате стояла Гермиона. Секунду все трое как будто ждали чего-то или надеялись, но необходимость говорить или понимать отпала сама собой – за спиной вошедших послышался знакомый голос:
- Добрый день, мистер Малфой.

«Еще один. Ну, вот только тебя-то тут и не хватало» - думал Драко, когда Альбус Дамблдор поднялся по ступенькам и вошел внутрь. «Я сошел с ума – допустим. Но почему Грейнджер так серьезно реагирует? Или это она только в моем сне такая сумасшедшая?» - мысли Малфоя вызывали у него самого панику, которая усиливалась с каждой минутой, когда становилось понятно, что они куда-то вляпались. А точнее, вляпалась Грейнджер и утянула его за собой, несмотря на то, что сама же его и спасла.
- Нет, нет, Драко, это не фантазия и не игра воображения. Все это реальность. И мисс Грейнджер может вам это подтвердить, - сказал Дамблдор и улыбнулся Гермионе. Он будто читал мысли каждого из присутствующих. В то время как профессор Снейп, казалось, закрывает свои мысли ото всех – как делал это всегда. «Многолетняя привычка» - подумал Драко.

Судя по тому, с какими лицами шли эти двое, можно было бы сказать, что внутри у каждого идет какая-то борьба. По меньшей мере, каждый борется с самим собой – это как минимум. Гермиона что-то обдумывала, понимая, что в очередной раз ошиблась в своих предположениях – она просчиталась, и крупно просчиталась. А Драко решал для себя главный вопрос: был это бред, или же экскурс в «неизвестно куда – мозги Гермионы Грейнджер», что позволит ему взглянуть на вещи по-другому. Они переосмысляли все.
Северус Снейп шел впереди, храня молчание. Его лицо не выражало ничего: оно было ровным и спокойным, холодным и все таким же бледным, как и всегда. Темные глаза скрывали что-то внутри, но разгадать эту загадку этим двум было не под силу.
Когда они пришли туда, куда каждый из них попал сюда по одиночке с разнице в несколько Земных минут, Снейп, попрощавшись, ушел прочь, наверняка терзаемый желанием никогда не встречаться с ними больше, ведь они – его ученики – это прошлое, а прошлое не приносило покоя, к которому он так стремился. Гермиона посмотрела профессору вослед печально и как-то сочувствующе и повернулась к Малфою:
- Нам пора возвращаться, - сказала она.
- Что? Ах, да, - Драко оторвался от своих глубоких размышлений, пытаясь сосредоточиться на тот, что она говорила.
- Нам необходимо вернуться, - продолжила Гермиона, убедившись, что Малфой слушает ее, - нам потребуется много сил, но если вдруг… - она не закончила, Драко перебил ее раздраженным голосом, он был на пределе своих сил и едва сдерживался:
- Грейнджер, только давай без этого, ладно? Ты слышала, что тебе говорил этот старик? Он, конечно, всегда был немного ненормальным, но в одном он прав: если ты сомневаешься, то ты уже проиграл. Так что давай ты оставишь это для Уизли и Поттера, хорошо? – его вопрос не требовал ответа, хотя Гермиона и могла бы ему возразить. Но она благоразумно предпочла соглашаться со всем, иначе был риск, что они не вернуться вовсе.
- Давай руку, - сказал Малфой и повернул свою правую ладонь вверх – его руки были опущены, - предлагая Гермионе взяться за нее.
«Какие у него линии» - некстати подумала девушка, разглядывая руку парня.
- Грейнджер, ты уснула? – Малфой следил за ней с удивлением.
- Я? Нет! – воскликнула Гермиона, наконец, оторвавшись взглядом от ладони Малфоя и кладя свою руку поверх его. Они оба закрыли глаза, и тут же перед ними все засверкало в ярких красках. По-прежнему стоя на земле, они одновременно произнесли заклинание, и тогда все закружилось. Все смешалось, и они полетели сквозь Вселенную, держась за руки. Это был совершенно другой полет, другое путешествие из страны Грез в страну под названием «Реальность». Они летели быстро, с ускорением, точно падали в пропасть. Постепенно краски темнели, они уже летели в черном тоннеле. Становилось холодно, и было нечем дышать. Гермиона дрогнула лишь на миг, но Малфой сжал ее руку еще сильнее. Резкий рывок – и они перестали видеть мелькание пространства. В спину, руки и ноги резко ударился каменный пол тюремной камеры, а в нос просачивался едкий воздух, который словно резал и приводил в сознание. Глаза открывались, и перед ними представала реальность. Склонившиеся люди, тяжесть их мыслей – все давит. Чувство легкости покидало их, воздух становился привычным, глаза привыкали к свету. Запахи. Здесь пахло по-другому. На миг захотелось обратно, но реальность все же куда важнее. Начиналась новая жизнь.
- Они вернулись…
- Как быстро!
«Они с ума сошли? Прошла ведь целая вечность!».

- Это срочно, - настаивал высокий мужчина, взирая на своего собеседника довольно сурово.
- Но я не могу вас пропустить. До выяснения обстоятельств… - возражавшему человеку не дали закончить, перебив:
- У нас разрешение министра. Взгляните, - протянул ему листок. Его «напарник» стоял не шевелясь.
- Хорошо.
Рон поднял голову, стряхивая остатки забытья, в которое он периодически впадал, сидя здесь уже несколько часов. «Должно быть, сутки еще не прошли» - подумал он и взглянул на приближающихся к нему двух мужчин, щурясь от яркого света, бьющего прямо в лицо.
- Мистер Уизли, вы пройдете с нами, - сообщил тот, что стоял с лева.
Рон смотрел не отрываясь, пытаясь разглядеть этих людей.
- Ваш брат… - продолжил он, - пришел в сознание.
В этот момент Рон задохнулся потоком кислорода, хлынувшего в его легкие – Джордж выжил. Он был жив.
- Да, конечно, - сказал Рон, поднимаясь. Все тело ломило от долго сидения в одной позе. Голова раскалывалась, мозг отказывался думать, но главное было позади – тяжесть самого страшного греха в своей жизни и страх, который сковал его. Впереди маячила свобода. Она именно маячила, потому что ее и Рона разделяли многочисленные «преграды» - последствия.
Потом последовала череда необходимых событий: заполнение бланков, ответы на вопросы, еще какие-то тестирования, проверка личных вещей, какие-то инструкции. И, наконец, это все закончилось. Закончилось.
Рон собирался аппарировать в больницу, надеясь увидеть брата и маму, но ему не удалось этого сделать: перед ним возник патронус и голосом уже известного Рону Сэма Эдвайса сообщил: «Мистер Уизли, вас срочно вызывают для свидетельских показаний на слушание по делу Чарльза Уайета. Настоятельно просим вас прибыть в Министерство в течение получаса». Затем патронус растворился. «Черт» - выругался Рон и, накинув на плечи куртку, отправился на встречу новым событиям – встречи с давно забытым прошлым, которое касалось его семьи – муж Джинни, бывший Упивающийся Смертью, человек, с которым Рон уже однажды встречался, только это было очень давно.

Гермиона стала слышать звуки. Она поняла, что приходит в сознание, но глаза не хотелось открывать ни при каких обстоятельствах. Она аккуратно пошевелила всеми пальцами на руках и ногах, проверяя, не парализована ли она – все тело казалось невероятно тяжелым и не ощущалось. Она, наконец, открыла глаза. При первом же анализе ситуации можно было понять – палата больницу Святого Мунго. В углу был виден источник света, за окном темно. Гермиона пошевелилась, поворачиваясь, и увидела, что около столика с настольной лампой сидит человек, уснувший на стуле. Он скрестил руки на груди и опустил голову. Лампа была опущена вниз, и потому разглядеть лицо сидящего было невозможно. При том, Гермиона ощущала слабость и не могла толком сфокусировать зрение. Девушка чуть откинула одеяло, освобождая правую руку и поднося ее ко лбу. В этот момент сидящий человек проснулся и голосом Гарри Поттера заговорил:
- Гермиона? Ты проснулась? – человек встал и подошел ближе. Тут только девушка рассмотрела его – это был действительно Гарри Поттер, только он был каким-то обросшим и выглядел усталым.
- Гарри? – позвала Гермиона. Гарри улыбнулся:
- Привет. Рад, что ты проснулась.
- Давно ты здесь? – Гермиона приставила руку козырьком к глазам, защищаясь от бьющего света лампы. И хоть он не светил ей прямо в глаза, он доставлял дискомфорт. Гермиона отметила, что раньше не была так восприимчива к свету и запахам, как сейчас: она постоянно ощущала меняющиеся потоки воздуха, наполненные различными запахами. Ее друг заметил ее движение и спросил:
- Тебе мешает свет?
- Нет, нет, это с непривычки, - улыбнулась девушка, убирая руку. И свет с новой силой ударил ей в глаза. Она невольно вскрикнула и зажмурилась. Гарри в спешке кинулся к лампе, выключая ее:
- Гермиона, я ее лучше выключу, - и, вернувшись обратно к кровати подруги, опустился на маленький стул рядом с ней.
- Так намного лучше, спасибо, - ответила она и вздохнула спокойно. Гермиона могла различить теперь в темноте черты лица своего друга: он выглядел обеспокоенным, явно встревоженный таким ее поведением. Она попыталась успокоить Гарри:
- Да это все ерунда, просто долго не видела света, - и слабо улыбнулась. Гарри кивнул, наверное, поверив, но не до конца. «Что хорошего в том, чтобы долго не видеть свет?».
К Гермионе медленно возвращалось сознание. Она вспоминала все происшедшее. Тут она вспомнила Малфоя, Рона, Джорджа…все как на пленке отматывалось назад:
- Джордж! – вскрикнула Гермиона и попыталась сесть на кровати, но Гарри тут же подстраховал ее руками, укладывая обратно:
- Он пришел в сознание, с ним все хорошо. Не волнуйся, - сказал он, видя, как лицо девушки расслабляется и принимает вновь черты легкой усталости.
- Рон сейчас в Министерстве, дает показания по делу Чарльза Эдвайса, - тут Гарри сделал паузу, подбирая слова, - я так понимаю…как я понял, это муж…муж…в общем, это ее муж?
- Да, - ответила Гермиона, беря Гарри за руку, - ты был у нее?
- Да, всего один раз. Врачи сказали, что ей нужен покой, - Гарри опустил голову, помолчал немного, а затем добавил, - я так и не могу…мне кажется, это случилось не с ней, не должно было случиться, это шибка. Это ужасно.
- Да, это ужасно, но мы можем теперь лишь надеяться, что она справиться. Она будет сильной. Гарри, ей нужна твоя помощь, твоя поддержка. Ты ей нужен, - Гермиона смотрела на него, взывая к тем чувствам, что могли еще жить в его сердце.
- Нет, Гермиона, я только наврежу, - Гарри отчаянно сопротивлялся. Гермиона колебалась, принимая это важное решение, но она должна была сказать, она решилась:
- Но именно из-за тебя она теперь лишилась зрения, - Гермиона не кричала, но лучше бы она повысила голос. Она говорила тихим шепотом, боясь, что их услышат, но она чеканила каждое слово, точно вбивая гвозди и читая приговор:
- Она заболела этой Черной Дырой из-за тебя! Она не могла успокоиться, и это произошло. А теперь, когда ты здесь и можешь ей помочь, ты убегаешь, как трус, как тогда, снова бросив нас. Убежишь от своей совести, окопавшись где-нибудь в жарких странах, вытравливая из своей памяти любимых тебе людей и друзей. А когда опомнишься, будет уже поздно: мы все здесь умрем от старости и безысходности, а ты так и будешь сидеть там, зато с чистыми воспоминаниями, - Гермиона зло смотрела на Гарри, она понимала, что делает ему больно, что это жестоко, но она должна была. Это был единственный шанс, когда до него можно было достучаться. Это было больно, жестоко, но это было правдой, которую он, услышав, быть может, останется.
Они оба молчали. Первым тишину нарушил Гарри:
- Ты права, Гермиона. Я должен у всех у вас просить прощение. За все. Но мне тоже было тяжело…
- Тогда не бросай нас, Гарри, не делай этого сейчас, - Гермиона накрыла его руку своей, - не повторяй ошибок прошлого.
Они посмотрели друг на друга, и каждый понял: каждый по-своему прав. Но в глазах Гарри Гермиона прочитала: «хорошо, я остаюсь, ты была права».
- Ты чудо, Гермиона, - сказал Гарри и обнял подругу.
- С такими чудесами нам обеспечена долгая жизнь – отшутилась она.
- Спи, тебе надо набираться сил. А я пойду. Мечтаю выспаться хоть немного, а самое главное – принять душ, - Гарри улыбнулся и направился к двери. Уже у выхода он обернулся:
- Знаешь, я рад, что снова с вами, хотя все так запуталось.
- И я рада, Гарри. Мы все нужны друг другу. Мы должны держаться вместе. И вместе мы справимся, - она улыбнулась, и Гарри закрыл за собой дверь.
Никогда еще ей не было так тяжело. Коммуникации доставляли теперь неприятную тяжесть в голове – приходилось как-то по-особенному напрягаться, раньше этого не было. Теперь еще эти запахи, и свет. «Наверное, это от усталости» - подумала Гермиона, закрывая глаза, - «скорей бы уже утро» - и провалилась в сон без сновидений.

Яркий свет. Свет и тепло солнца – еще никогда так не грели, никогда так сильно не светили. И это было прекрасно. Гермиона медленно шла по внутреннему дворику больницы – сегодня ей уже разрешили выйти на свежий воздух, хотя целителей пришлось немало в этом убеждать. Девушка была одета в джинсы и теплый пуловер. Сверху на плечи она накинула куртку, так как «декабрь, вы что, хотите еще и простудиться?» - сказали хором сразу трое врачей. Гермионе было жарко под непривычно теплыми лучами солнца, но она наслаждалась всем этим. Еще только выйдя на крыльцо, она увидела на лавочке сидящего человека – это был Малфой. Гермионе казалось, что теперь их судьбы связаны, хотя это не находило подтверждения в логической цепочке объяснений. Она могла узнать его по осанке, по голосу, по его походке, по шуму его мыслей. И запаху – он пах как-то особенно. Этот глубокий запах березовой рощи, уносящий ее в детство и особенно в тот жаркий летний день, когда Упивающиеся напали на их дом. «Странно» - все время думала Гермиона, когда стала улавливать этот его запах.
Она шла бесшумно. Когда она подошла уже достаточно близко, парень заговорил, не оборачиваясь:
- Грейнджер, подкрадываться сзади нехорошо, даже если я потратил вчера полдня на то, чтобы вытащить тебя из какого-то дурдома, - и обернулся. На его губах была усмешка, а глаза наполнены иронией, которую он готов излить на любого, кто попадется ему первым в это утро.
- И тебе доброе утро, - Гермиона сама не заметила, как совершенно спокойно стала называть Малфоя на «ты», да еще и без официального обращения «мистер Малфой».
Гермиона опустилась рядом на скамейку. Одного взгляда на юношу было достаточно, чтобы сделать вывод: его врачи даже не пытались убеждать одеться теплее, и он вышел на улицу в джинсах и рубашке. Его явно морозило, хоть Малфой этого и не показывал. Гермиона отследила его взгляд, скользнувший по куртке, и сказала, слегка улыбнувшись:
- Тебе холодно, Малфой? Могу предложить тебе это – она указала взглядом на верхнюю одежду на своих плечах.
- Даже не думай, Грейнджер, - Драко не удостоил ее даже взглядом. Он смотрел куда-то вдаль, проникая взглядом и мыслями за пределы больницы, уносясь далеко отсюда.
- Ты дурак, если думаешь, что я отдала бы тебе ее из жалости, - Гермиона действовала его методами. Такой ответ Драко не ожидал, и потому повернулся к ней, а девушка продолжила:
- Просто мне жарко, а куртку девать некуда. Как замерзну – заберу обратно, - и с этими словами она начала скидывать куртку с плеч. Получилось это более изящно, чем рассчитывала сама Гермиона, и поняла она это, поймав взгляд Драко на своих плечах и руках. Он проследил за ее движениями, отмечая, что она двигается довольно грациозно.
- Хорошо, - хмыкнул он и накинул теплую куртку себе на плечи. Она пахла знакомым запахом – горьким миндалем. Этот запах всегда сопровождал Грейнджер, который Малфой мог учуять за версту.
- Как ты узнал, что это я иду в твою сторону, - Гермиона избегала прямых формулировок, таких как «иду к тебе» или «увидела тебя», но словно читала его мысли. Малфой улыбнулся сам себе и ответил:
- Просто я проницателен. Кто еще может интересоваться моим ознобом или жаром? Хотя, я был уверен, что подержать твою одежду ты доверишь именно мне.
Гермиона была готова к подобному ответу, и потому просто промолчала, так же улыбнувшись себе, и думая о том, что этот чувственный запах, который трогает ее за самое сердце, она могла бы вдыхать часами.
Неожиданно Гермиона спросила:
- А что было… - Драко перебил ее, не дав высказаться:
- Я не хочу говорить о вчерашнем, Грейнджер. Не пытайся заставить меня пережить это сумасшествие еще раз – я просто не выдержу и откинусь прежде, чем Визенгамот приговорит меня к смерти.
- Я не об этом. Я о другом, - Гермиона смущенно опустила глаза. Малфой заметил это и стал с интересом наблюдать за девушкой.
- Я о том, что было дальше с той, которая собиралась выйти замуж за… твоего друга…
Драко мгновенно побледнел, затем позеленел. Это длилось лишь секунду, а затем он заговорил, приходя в себя:
- Зачем тебе это? – он говорил, точно шептал. Но голос его был каким-то шелестящим и металлическим. От этого становилось страшно.
- Я просто… хочу знать, Драко, - Гермиона смотрела на него, пытаясь показать ему, что она просто хочет помочь, просто хочет стать ближе к нему, попытаться понять его душу…и тут было что-то еще. Но что – пока не могла сказать даже сама Гермиона.
Драко смотрел на нее некоторое время, словно сканируя ее истинные желания и побуждения. И, точно бы убедившись в их искренности, сказал:
- Хорошо, - наступила недолгая пауза.
Гермиона не обращала внимания на поднимающийся на улице ветер – стало прохладнее, а Малфой, казалось, забыл о ее существовании: его глаза заполнились чем-то, будто дымкой воспоминаний, он устремил свой взор вдаль и проговорил:
- Это был тяжелый день. Чертовски тяжелый день…

**********Жду отзывы :)***************

Глава 17

ГЛАВА XVII

31 декабря 1997 г.
«Это был тяжелый день. Чертовски тяжелый день. Я устал так, что, казалось, вот-вот свалюсь и забудусь сном. Все это походило на бред. Это был самый канун Нового Года. В нашем поместье готовился прием, который проходил каждый год. Мы с отцом весь день занимались поручениями Лорда, каждый из нас делал еще какую-то работу. Я мечтал только об одном: скорее бы наступила глубокая ночь, когда все уберутся из дома, и я буду предоставлен сам себе.
Уже в начале двенадцатого отец вызвал меня к себе в кабинет, где у нас состоялся разговор:
- Драко, ты знаешь, что близиться Новый Год. Ты также знаешь, что тебе необходимо выбрать себе невесту, - он выжидающе смотрел на меня, но я молчал. Я молчал, потому что мне нечего было сказать или возразить: я прекрасно понимал, что он давал мне срок выбрать себе кого-нибудь, но я этого так и не сделал. И теперь мне оставалось только смириться с его выбором, если отец не предпочел отодвинуть мою помолвку еще на год.
- И так, ты можешь сказать мне, интересует ли тебя кто-нибудь?
Я решился на дерзость, хотя и понимал, что рискую элементарно нарваться на его негодование. Но мои мысли тогда занимала лишь Эвелин. И я ответил:
- Да. Но это невозможно.
- Для Малфоев нет ничего невозможного, ты же знаешь это. Кто она? – Люциус улыбался, понимая, что его сын приготовил ему приятный сюрприз, где все останутся довольны.
- Отец, боюсь, она не сможет обручиться со мной, даже если ты попытаешься ее заставить…
- Не заставить, Драко, а предложить выгодный брак. Любая согласиться на это! – Отцу не понравилось, что я называю вещи своими именами, он начинал злиться. Но меня это только забавляло».
Тогда Драко ответил:
- О, ну если ты сможешь обручить нас, уверяю тебя, я стану достойным продолжателем своего рода, - Малфой откровенно паясничал. В его глазах плескался сарказм и неуместная ирония, и это не ускользнуло от Люциуса. Он прищурился, изучая поведение сына, и спросил:
- Мне не нравиться твой тон, Драко. Если я сказал, что она будет твоей женой, значит, она ею станет, - он повысил голос почти до крика, а затем добавил спокойнее, - разумеется, если ты назовешь мне имя этой прекрасной юной девушки.
- Ты уверен, что хочешь… - Драко не договорил.
- Ее имя? – взревел его отец.
- Хорошо. Как скажешь. Ее зовут Эвелина Гелерот, - и Драко сделал небольшой шаг назад, опасаясь ответной реакции. Это получилось непроизвольно, но Люциус Малфой этого уже не видел. Он побледнел, а его глаза стали темными, как ночь. Он помолчал с минуту, а затем заговорил еле-слышным голосом:
- Она помолвлена с сыном Стивенсона.
- Да, отец.
- И она выйдет за него. Стивенсон – Упивающийся, семья Гелеротов подчинилась такому решению. Ваша с нею связь невозможна. Надеюсь, ты не совершил ничего такого, о чем тебе сейчас следует сожалеть?
- Нет, отец.
- Очень хорошо. Потому что сегодня они приглашены на наш прием, и ты вместе со мною будешь встречать всех гостей, как подобает.
Драко в этот момент услышал глухой стук внутри себя – так обрывается надежда на спасение избежать чего-то худшего. В этот момент Люциус врят ли понимал, что совершил ошибку, предоставив возможность своему сыну встретить эту девушку лично.
- Я не слышу ответа, Драко, - тон Малфоя-старшего стал стальным и леденящим душу. Драко едва нашелся, что ответить, а затем вышел из кабинета.
Уже направляясь в свою комнату, чтобы переодеться к торжеству, он мучительно думал, как можно было избежать встречи с Эвелин. Но никаких сколь-нибудь серьезных причин он не находил – отец бы все равно его не отпустил.

Гости прибывали, кто аппарируя к воротам замка, кто приезжая в карете, а кто-то прилетал на метле. Некоторым особо избранным были выданы порт-ключи, которые доставляли прибывших в каминный зал, где их встречала Нарцисса. Драко надеялся, что Эвелина и Эдгар прибудут в Зал, и ему удастся максимально отсрочить встречу. А необходимости здороваться абсолютно со всеми гостями у него не было, и потому можно было и вовсе избежать общения с Эвелиной.
С прибытием новых гостей Драко постепенно успокаивался, понимая, что он слишком близко к сердцу принимает эту ситуацию. И как только он успокоился, к воротам замка аппарировала сначала пара молодых волшебников, а затем вслед за ними аппарировали еще четверо – стало понятно, что это их родители. Малфой сразу понял кто это, и, уловив на себе насмешливый взгляд отца, отогнал от себя все мысли.
Эдгар и Эвелин подошли, поздоровались с Люциусом, который не замедлил упомянуть о скорой свадьбе и о том, «сколько радости принесет этот союз». Драко ограничился сухим приветствием, как ему самому показалось, чересчур сухим. А затем череда гостей перед ним возобновилась, они с отцом перешли в зал для торжества уже ровно к двенадцати часам.
Бой больших напольных часов, запущенные фейерверки домовиками Малфой-Менора в саду, цвет шампанского в поднятых бокалах и этот пронизывающий взгляд. Она смотрела на него, пряча слезы куда-то вглубь, чтобы не увидели, чтобы не заподозрили, чтобы не узнали, чтобы не догадались. Никто. Никто не должен понять ее душу. Только тот, с кем она не может быть, должен это видеть. И пусть видит – он даже не взглянул в ее сторону! Вот он – истинный Малфой, ему плевать, а она страдает. Глупая! Глупая! Глупая…
Драко встретил взгляд этих глаз, эту боль. И не смог отвести взор. Она была прекрасна, но она страдала. «Он сделает ее несчастной. Лучше бы она умерла еще до свадьбы».

Ночь была в самом разгаре. Танцы, шум, шампанское, блистание красавиц – знаменитых наследниц известных родовых семей, - веселье, смех…Драко стоял на открытом балконе, выходящем на сад. Он стоял, прислонившись к косяку балконной двери, его бокал только что опустел, но он не желал, что бы он наполнился снова. Смотря на всех этих людей, Драко понимал, что и его ждет такая жизнь. Чтобы не видеть все эти лица, он отвернулся от них и стал смотреть в черное небо. Неожиданно раздался голос из залы, где проходило веселье. Голос был совсем близко, совсем рядом – прямо у правого плеча Малфоя:
- Устал от улыбок и лицемерия?
Драко вздрогнул от неожиданности и повернулся на голос: перед ним стояла Эвелин. Сегодня она была прекрасна как никогда: на ней было надето кремовое шелковое платье с неглубоким вырезом и открытой спиной, которое развивалось, когда она делала хотя бы шаг, или танцевала. Волосы уложены в причудливый узор, куда были вплетены живые лилии – знак «голубой крови», а несколько локонов изящно обрамляли лицо. Она вся светилась счастьем, тем самым «заученным» счастьем, которое должна была «излучать» особенно после помолвки. На ней было красивое старинное фамильное ожерелье из двенадцати бриллиантов и семи сапфиров. А на пальце – обручальное кольцо. С фамильным гербом семьи Стивенсона: змея, которая свернулась в два кольца и кусает себя за хвост.
Эвелин улыбалась какой-то горькой улыбкой, от которой Малфою сделалось нехорошо, и захотелось обнять ее – укрыть от всех, чтобы никто не причинил ей зла. Но это было невозможно – ни обнять девушку, не оградить ее.
- Почему ты так смотришь на меня? – Эвелина поймала восхищенный взгляд Малфоя и лукаво улыбнулась. «Он восхищается мной!».
- Ты красива. Сегодня ты выглядишь счастливой, - лаконично заметил Драко.
- Я всегда должна так выглядеть. А в тот раз я выглядела не такой красивой? – оба поняли, о каком разе говорила девушка. Эвелин смотрела в глаза Драко не отрываясь, а сам Малфой отдал бы сейчас что угодно, чтобы вернуться в прошлое и не дать им обоим совершить эту ошибку.
- В тот раз ты пришла ко мне в таком состоянии, что я с трудом сдерживался, чтобы не убить твоего жениха, - Малфой решил быть откровенным – «какая теперь разница?». Эвелин явно не ожидала такого ответа. Ее глаза увлажнились на мгновение, а затем она сказала, подходя к нему ближе:
- Если бы ты это сделал, я бы умерла…от счастья, - она выдохнула эти слова, точно оживляя их. Они оказали такое действие, которому не было сил сопротивляться. Драко увлек девушку на балкон, беря ее за локоть. Как только шум зала стал еще дальше от них, он взглянул в ее глаза последний раз, убеждаясь, что совершает новую ошибку, но она того стоит – и коснулся ее губ. Она ждала этого – она хотела. В этот миг мир перестал существовать. Все зазвенело, закружилось! Они были вдвоем, только они. И не было Эдгара, Люциуса, Волдеморта, и еще многих других – вообще никого не было.
Он обнимал ее за плечи, а она прижималась к нему так, словно не видела вечность. Руки узнавали тело и хотели большего. Но большее они не могли себе позволить. Когда, наконец, разум вернулся к ним обоим, они едва не отскочили друг от друга. Оглядевшись и прислушиваясь, они пытались узнать – не видел ли их кто-нибудь.
- Прости меня, но я не мог – зачем-то сказал Драко. Она улыбнулась:
- И я не смогла. Ты нужен мне, Драко. Я не могу без тебя. Пожалуйста, - Эвелин умоляла о чем-то, но о чем – Драко боялся догадаться.
- Что ты такое говоришь? – он встряхнул ее за плечи, пытаясь привести в «сознание», - ты что, они же убьют тебя!
- И пусть! – она отчаянно вскрикнула.
- Тише! – успокаивал девушку Драко, обнимая ее и целуя в макушку, - Эвелин, это невозможно.
- Я не могу так, я больше не могу…
- Но ты должна быть сильной. Он не сломает тебя. Давай подождем до вашей свадьбы, а потом я что-нибудь придумаю? – Драко сам не понял, как сказал это. В этот момент мелькнула какая-то шальная безумная надежда. Это действительно было похоже на безумие, но что было поделать – ведь они любили друг друга. Или, это была только страсть?

- Мистер Малфой, вы не видели мою невесту? – Эдгар не мог найти взглядом свою спутницу вот уже в течение десяти минут.
- Нет, я ее не видел. Она могла пойти в библиотеку, быть может, ей надоел шум праздника, - Люциус улыбнулся.
- Благодарю вас, - ответил Стивенсон, но в библиотеку не пошел. Ему показалось на мгновение, что он видел мелькнувшее платье своей невесты на балконе. Он направился к нему. Подходя, он уже слышал голоса. Он не мог различить, кто говорил еще, но голос Эвелин он распознавал четко: она говорила взволнованно и быстро. С ним она никогда себе такого не позволяла. Эдгар сделал два больших шага, отделяющих его от балкона и шагнул на него. Он замер.

- Тише, кто-то идет сюда! – Драко насторожился. Эвелин испуганно обернулась.
- Драко…
- Тише! – Драко прислушивался. Он уже видел мужской силуэт, движущийся по направлению к балкону, и он узнал его – Стивенсон. «Вот сейчас самое время, чтобы настал конец света!».
- Держись за меня, - сказал Малфой и они оба провалились о душный тоннель аппартации. Перед тем, как все краски погасли перед Эвелин, она услышала, что Драко назвал какой-то пароль – это исключительное право хозяев поместья аппарировать из защищенной территории, если знать специальный пароль, позволяющий делать это.
Они растворились в воздухе, когда на балкон ступил Стивенсон.

Эдгар был немного озадачен увиденным. Когда он вышел, то увидел, как двое исчезают прямо с этого балкона. Причем одна из аппарировавших – его невеста. Логически рассуждая, Эдгар решил, что второй – как минимум хозяин поместья, иначе бы им не удалось аппарировать отсюда. Если столько пароль Защиты не известен кому-либо еще, но это была малая вероятность. Если его предположение верно – то это Драко Малфой. Но возникает законный вопрос, зачем он аппарировал с Эвелин? В воздухе рассеивался запах ее духов – это определенно была она. «Возможно, что-то случилось», - думал Стивенсон, «уж лучше я побуду дураком, но послушаю объяснения их обоих». И он остался стоять на этом самом балконе, ожидая возвращения этих двух молодых людей.

Шум прибоя. Размеренно и спокойно. Теплый ветер, и черный океан распростерся вдоль линии берега. Двое появились на побережье Тихого Океана, обнявшись, словно не могут отойти друг от друга.
Эвелин открыла глаза:
- Как это прекрасно, - сказала она, выдыхая тревогу и вдыхая ночной воздух. Она отстранилась от Драко, и подошла к воде. Скинув туфли, девушка, не обращая внимания, что ее платье намокает и тяжелеет от воды, вошла в воду, наслаждаясь мягким биением океанских волн о свое тело. На ее лице отразилась улыбка, а на сердце стало легко.
- Где мы, Драко? – ее звонкий голос разносился по всему берегу, но не слишком далеко – шум прибоя поглощал его, жадно ловя новые звуки на этом пляже.
- Мы на острове Рождества, который находится в Тихом Океане, чуть севернее Экватора, - ответил юноша, улыбаясь и подходя ближе к своей спутнице. – Тут неподалеку есть домик, который я купил как-то, совсем недавно. Иногда я бываю тут. Это часть дикого пляжа, где никого не бывает. И эти звезды светят для нас, - он взмахнул рукой вверх, указывая на россыпь миллиарда светящихся точек где-то там, далеко во Вселенной.
Эвелина смотрела на небо и впитывала глазами эту красоту, ей казалось, что все это может быть только мираж, лишь иллюзия.
- Здесь так красиво, Драко, - выдохнула эти слова Эвелин прямо в губы своего возлюбленного, - это необыкновенно, - и они сомкнули губы в поцелуе.
Как-то давно Драко Малфой пообещал себе, что приведет сюда свою невесту, с которой они должны будут прожить долгую и счастливую жизнь, однажды… И теперь, сжимая в объятиях ту, которая не принадлежала ему, он ничего не понимал: они поступают опрометчиво, совершают ошибку – почему это случилось именно с ними? Но поздно было что-то менять: они стояли здесь, вдвоем, на белом песке прекрасного острова с прекрасным названием «Рождество», символизирующем новую жизнь.
Возможно, это было началом чего-то нового для них обоих, и как бы хотелось в это верить. Драко взмахнул палочкой – и появилось покрывало. Они опустились на него, продолжая ласкать друг друга, и ни о чем не думать. И в эту ночь двое были счастливы. Они мечтали, и их мечты осуществились. Они надеялись, и их надежды сбылись. Они хотели, и их желанию суждено было исполниться. Новогодняя ночь дарила им тепло, заставляя забыть, кто они есть и кому обещаны на самом деле. Их судьбы сейчас были в их руках, и они творили волшебство, настоящее волшебство под названием «Любовь».
И если бы эти двое нашли в себе силы оторваться друг от друга, и взглянуть на пророчествующие звезды, то они увидели бы, как в момент их прибытия зажглась звезда на небе, а с приходом утреннего солнца она сорвалась с небесной выси и покатилась прочь, падая в неизвестность и уходя в небытие.
Рассвет наступил слишком рано, чтобы быть долгожданным. Шум прибоя и крики чаек возвещали о том, что начался новый год, и сегодня было уже первое января. Когда Эвелин проснулась, она увидела вокруг только их вещи, а сама она укрывалась рубашкой Драко. Самого Малфоя не было видно. Эвелин перепугалась не на шутку, и резко села на покрывале. Солнце уже купало свои лучи в воде, отражаясь всеми цветами радуги на песке и мелких камешках у берега. Девушка запустила руки в волосы, приходя в «сознание» и возвращаясь к реальности. А реальность была такова – ночь кончилась. Еще окончательно не осознав всего, она увидела в волнах чьи-то светлые волосы. Потом она улыбнулась – Драко нырял, скрываясь в волнах океана.
Эвелин откинула назад свои волнистые локоны и стряхнула с волос остатки живых лилий, которые еще вчера были так изящно вплетены в ее сложную прическу.
Через пять минут к ней вернулся сам Драко, он вышел на берег, стряхивая капли воды на песок и откидывая волосы со лба. Он подошел к Эвелин, наклонившись, поцеловал ее, и с его плеч упало несколько капель. Девушка вздрогнула и звонко засмеялась.
- Прекрати, ты весь мокрый! – смеялась она, шутливо изворачиваясь в его объятиях.
- Пора просыпаться, принцесса, - сказал юноша, и в этот момент истинный смысл этих слов поразил их обоих. Веселости как не бывало, и они уже смотрят друг на друга с горечью, отводя взгляд. Драко опустился рядом с Эвелин на песок и устремил свой взгляд вдаль, к горизонту. Эвелин молчала, она снова начала бояться чего-то, и эта паника отразилась на ее лице. Она нервно теребила край его рубашки, не желая осознавать, что солнце неумолимо движется к зениту.
- Который сейчас час? – робко спросила Эвелин, продолжая смотреть на свои руки и перебирая пуговицы на манжетах. Драко повернулся к ней и ответил:
- Около шести. Нам пора возвращаться.
- Так много? – испуганно воскликнула Эвелин и взглянула на своего собеседника. В его глазах плескалась горечь, к которой теперь вновь примешивалось прежнее равнодушие, которое было неотъемлемой частью всех их в этом мире.
- Одевайся, а я принесу нам завтрак, - сказал Малфой и стал одеваться. Эвелин продолжила сидеть неподвижно, пока Драко надевал брюки и застегивал ремень. Когда он обернулся в поисках рубашки, он обнаружил, что по щекам Эвелины еще не текут слезы, но они готовы вот-вот сорваться из глаз. Он присел на корточки и, гладя ее по волосам, заговорил:
- Милая, нам пора. Это утро должно было наступить, и нам придется возвращаться. Мы не можем оставаться здесь вечно, понимаешь? – он смотрел на нее в надежде, что она сейчас кивнет, улыбнется, и начнет одеваться. Она не подвела его и в этот раз: она кивнула, уголки губ дернулись в едва заметной улыбке и она начала медленно расстегивать рубашку. Малфой, не в силах наблюдать это зрелище - «разрывание» ее души, накрыл ее руки своими и прошептал:
- Я пойду, а ты собирайся. Я скоро вернусь, - и, поцеловав девушку в висок, отправился в другой конец пляжа, а затем исчез за одной из тех высоких пальм, что росли на этом побережье.
Эвелина вздохнула, глядя на океан. Он казался ей таким спокойным – как раз то спокойствие, которого ей не хватало в жизни. Он манил ее. Зов океана особенный. Его ни с чем нельзя сравнить. Он манит и зовет, словно будит в вас воспоминания прошлого, пытаясь рассказать о том, как хорошо и спокойно там, на дне. И вы поддаетесь этому зову, он слишком убедителен, чтобы сохранять холодный рассудок, и вы идете к нему. А когда его волны коснуться вашей кожи, то никакое другое прикосновение не заставит вас испытывать такое же блаженство. И вы захотите еще…
Эвелин встала и решительным шагом направилась к воде. Она расстегивала рубашку по мере приближения к прохладной воде, и когда ее стопы уже коснулись ее, рубашка осталась далеко позади, подхваченная порывом ветра и уносимая куда-то далеко. «Будь, что будет» - решила она и зашагала на встречу волнам, которые все настойчивее и сильнее сбивали ее с ног, но она шла, твердо уверенная в своих намерениях.
Вода доходила уже до подбородка, когда Эвелин внезапно охватил страх: «Что же это я делаю! Мерлин!», но отступать было поздно, очередная сильная волна выбила у нее дно из-под ног и накрыла с головой, погружая в бездну. Эвелин попыталась всплыть на поверхность, но новая волна накрыла ее с новой силой, еще глубже погружая в темно-синюю воду. Где-то на поверхности она услышала свое имя, но уже не хотелось бороться, она подчинилась этой силе и позволила подводным течениям нести себя к Сердцу Океана. Она обретала покой. Надо было решиться только на один вздох, и позволить воде наполнить свои легкие. Эвелин медлила – «еще секунду». Воздуха уже не осталось, и она начала задыхаться. Последний раз, взглянув вверх, и увидев маленькое пятнышко солнечного света, она начала вдыхать воду. В этот самый момент стало еще хуже, чем было: резкий толчок, и девушка несется к поверхности. Еще секунда – и, наряду с водой, в ее легкие попадает воздух. В глазах мелькали точки, все сливалось, невозможно было дышать. И тут только девушка осознала, что лежит на берегу, а сквозь вакуум к ней прорывается голос Драко:
- Эвелин! Эвелин, ты меня слышишь? Ответь мне, Эвелин! Посмотри на меня! Дыши! Дыши!
Он наклоняется, вдыхает в нее воздух. Легкие распирает от количества кислорода, и вода выплескивается обратно. Все размыто, все в пятнах. Постепенно все приобретает очертания. Она дрожит от холода и шока.
- Ты что делаешь! Ты с ума сошла? Да как ты могла? – он кричит на нее, но ей все равно. Она только что пыталась покончить с собой. Осознание. Оно медленно приходит: она в его объятиях лежит, дрожит от холода, вся синяя, мокрая, наглотавшаяся воды, едва спасенная, живая.
- Я…прости меня, Драко, я… - Эвелин смотрит в одну точку, куда-то вдаль.
- Ты что! – он трясет ее за плечи, - я едва успел!
- Прости, - она улыбается, переводя на него взгляд, - это было глупо.
- Я принес нам завтрак, но раскидал его по дороге, пока бежал по пляжу, увидев, что ты пошла в воду! – смеется Драко.
- Мне холодно.
- Пойдем, - он встает, все еще держа девушку на руках, и идет к все еще лежащему на песке покрывалу. Накидывает на нее свою рубашку, подобранную по дороге обратно, которую унесло ветром. Принесенный завтрак и все мысли, что были до этого теперь неважны – они оба стали другими. Девушка – более сильной и хладнокровной, юноша – более осмотрительным и внимательным к чужим жизням и душам, особенно зависящим от его решений.
Уже через полчаса они были полностью готовы. Драко взмахнул палочкой – и покрывало исчезло, как будто его и не было, а вместе с ним исчезали все следы этого иллюзорного счастья. Лепестки лилий разметал ветер. Аромат ночи окончательно рассеивался. Солнце светило ярко, и уже ощутимо грело, касаясь лучами всего живого на Земле. Начинался новый день, и он нес их обратно в реальность, где им обоим предстояло как-то выжить после того, что они позволили себе ночью – любить.

**********Вот такая вот глава получилась:))))) Жду отзывы или критику - смотря чем "кидать" будете, принимается всё:))) Постаралась внести в этот мир (мир героев) больше романтики и хоть какой-то любви. С уважением, Liesti :)******************

P.S.: друзья, если вы не будете писать хоть что-нибудь, ну хоть какую-нибудь реакцию, то я буду расстраиваться и буду расстраивать вас :( Ну интересно же ваше мнение!!!!!:(((((

Глава 18

ГЛАВА XVIII

Драко закончил свой рассказ и замолчал, все так же неотрывно глядя куда-то за горизонт. Гермиона медленно возвращалась на Землю. Ей казалось, что она только что побывала в каком-то другом мире, который находится на другой планете, в другой вселенной. Что-то скользнуло по ее щекам. Гермиона поднесла руку и дотронулась до кожи – слезы? Она плакала? Да! Она плакала. Малфой повернулся к ней, и Гермиона быстро отвернулась, стирая слезы.
- Ты плачешь, Грейнджер? – Малфой был удивлен, он даже забыл, что это Гермиона, - что-то случилось? - он коснулся ее руки, но тут же отдернул свою ладонь обратно.
- Ничего, я не плачу. Это все ветер, - отвечала Гермиона, смахивая последние слезинки. Как давно она не плакала! Так искренне, так горько, так сочувствующе… Она сочувствовала чужому горю, и чьему – горю Драко Малфоя! «Это немыслимо». Малфой все еще смотрел на нее в недоумении, а затем, немного поразмыслив, добавил с иронией:
- Что, не ожидала, что моя жизнь может быть наполнена такими событиями, а, Грейнджер? – ухмылка озарила его лицо. Гермиона взглянула уже в совсем другие глаза: глаза надменного человека, гордеца, упрямца – именно такие глаза у Малфоя, который вновь стал «чистокровным», «аристократичным», «безжалостным».
- Мне жаль ее, - сантименты Гермионы улетучились в момент. – Ты не достоин ее, она глубоко несчастный человек, - зло закончила девушка и встала со скамейки, обходя ее и сидящего на ней Драко. Она направилась к больнице, так как чувствовала слабость и усталость после такой эмоционально беседы. Да и видеть это лицо больше не хотелось. Она хотела еще немного пожить в той сказке, где Малфой добрый и отзывчивый, а не этот высокомерный убийца, который сейчас смотрел на нее. Она бросила еще несколько слов, уходя, даже не оборачиваясь:
- Надеюсь, она счастливо живет со своим мужем. Он в отличие от тебя не меняет маски так часто, как ты – она знает, чего ждать, - и ускорила шаг. Но далеко уйти Гермиона не успела, ее нагнал ответ Малфоя, который все еще сидел на лавочке:
- А хочешь знать, что с нею было, Грейнджер? Хочешь? Ну, тогда послушай! В тот день, когда мы вернулись, я мечтал, чтобы нас или убили сразу же, или отпустили на все четыре стороны! – Драко взглянул на Гермиону, наблюдая ее реакцию. Девушка остановилась, прислушиваясь. Она медленно поворачивалась, с недоверием смотря на своего собеседника:
- И что же случилось, Малфой? – с вызовом спросила она, надеясь, что он просто блефует, пытаясь вызвать в ней интерес к его жестокосердию.
- Как видишь, меня они не тронули, раз я до сих пор жив и сижу здесь с тобой, - язвительно заметил он.
- А что стало с Эвелин? – Гермиона вернулась к лавочке, но не села на нее, а осталась стоять перед Малфоем.
- Грейнджер, сядь. Ты заслоняешь мне солнце – это раз, а во-вторых, джентльменам не положено сидеть, когда девушка стоит, пусть даже она и… - Гермиона оборвала его, не дав разразиться неприятной сцене, которая привела бы их к скандалу, который никому не был нужен, особенно сейчас:
- Хорошо, хорошо, я сяду, - сказала она и опустилась прямо на мерзлую землю перед юношей, - и взглянула на него торжествующе, мол, видишь, я села прямо к твоим ногам.
- Грейнджер, ты умом тронулась, - взревел Драко, подрываясь с места и хватая за локти Гермиону, поднимая ее с земли, - совсем уже? Нет, я, конечно, не против, если ты хочешь умереть от какого-нибудь воспаления, только пусть твоя смерть будет не на моей совести, ладно? – он строго смотрел на нее, а в его глазах читалась неприкрытая злоба.
- Хорошо, Малфой, как скажешь, - засмеялась Гермиона, видя, в какое замешательство его приводит ее поведение. – Только, мне немного холодно, - продолжила она, потирая плечи и руки в попытке согреться. В следующую секунду Гермиона левитировала из палаты Малфоя его куртку, в которую тут же укуталась, пытаясь отогреть порядком озябшее тело. И с усмешкой глядя на Драко, она опустилась на скамейку.
- Это был курс выживания, который я пропустил, очевидно, на Истории Магии или Прорицаниях? – бровь Малфоя взлетела вверх, но на его сарказм Гермиона лишь улыбнулась:
- Ну, ты же сидишь в моей куртке! Так что мы квиты, идет?
Драко помолчал немного, а затем ответил:
- Идет, - и выдохнул с присвистом.
Они молчали какое-то время. Когда Гермиона уже отчаялась услышать от него хоть слово, она собиралась задать юноше вопрос, но тот сделал предостерегающий жест рукой и сказал:
- Тише! Слышишь? Это звуки их голосов…они переговариваются…
Гермиона смотрела на Малфоя во все глаза, пытаясь понять, не сошел ли он с ума, но потом она поняла, о чем он говорит – он и сейчас слышал отзвуки прошлого, которые не давали ему покоя и по сей день. Он погружался в свои воспоминания, как будто перед ним стоял Омут Памяти:
- Это было первое января 1998 года. Когда мы вернулись в Англию, и не знали, куда идти – в Малфой-Менор или сразу к Эдгару. Мы придумали эту легенду, чтобы попытаться спасти Эвелин…

- Дорогая, ты должна пожить в Норе! – настаивала миссис Уизли, держа дочь за руку и ведя ее по коридорам Больницу Святого Мунго. На глаза Джинни надели темные солнечные очки, чтобы яркий свет, проникающий через кожу и воздействующий на глаза, не сделал ей еще хуже.
- Нет, мама, я хочу домой, - настаивала дочь, и она была настроена решительно.
- Но милая, кто-то же должен о тебе позаботиться! – приводила новые аргументы миссис Уизли.
- У меня есть муж, - чеканила каждое слово Джинни, - и пока он не вернется, обо мне может позаботиться Гермиона!
- Но милая, она сейчас… - миссис Уизли не закончила.
- Я знаю, но ее завтра выпишут, а до завтрашнего дня я смогу оставаться в доме одна. Я все решила, мама.
- Но это же опасно, - Молли не сдавалась.
- Мама, - Джинни резко остановилась, - я прошу тебя, пожалуйста, не надо. Не начинай, - и продолжила идти.
- Ну, хорошо, милая, хорошо – миссис Уизли поддалась давлению дочери. – Быть может, Флер побудет с тобой это день? Ну, пожалуйста, я тебя прошу. Мне так будет спокойнее!
Джинни поняла, что нужно искать компромисс и согласилась:
- Хорошо, но только до тех пор, пока не приедет Гермиона.
- Вот и славно! – обрадовалась Молли Уизли. Выйдя из Больницы, они сначала собирались аппарировать в Нору, а затем в дом, где еще до недавнего времени жила семья, которая теперь распалась. Может, и к лучшему.

Рон сидел в ожидании. В зале было темно, трибуны с присяжными были плохо освещены, но зато место, куда выводили подсудимого, находилось под столпом света. Загремели механизмы и замки, и на центр вывели человека. Гомон стихал, все взоры обратились на заключенного. Его черты не угадывались под лохматой челкой и выросшей щетиной, но вот его глаза говорили о многом. Рон всматривался в них, узнавая того, кого так давно искал и нашел, только там, где меньше всего ожидал увидеть. Суд начался.

- Чарльз Джон Уайет, вы являетесь чистокровным магом, потомственным волшебником древнейшего в Великобритании рода Уайетов и Прустов. Ваш отец, награжденный знаками отличия, и ваша мать являлись Упивающимися Смертью и были убиты в Первой Войне Волшебников. После их смерти вы были приняты в ряды Упивающихся Смертью и принимали участие во Второй Битве Волшебников, встав на сторону Лорда Волдеморта. Вы были приговорены к заключению в Азкабан, но в связи с вашим побегом были объявлены в розыск. Находясь обманным путем под личиной другого человека, вы в течение нескольких лет проживали на территории Великобритании. Вы заключили брак с чистокровной волшебницей Джиневрой Молли Уизли. Вам предъявлены следующие обвинения: вы обвиняетесь в убийстве двадцати пяти человек, пятидесяти шести маглов. Вы также обвиняетесь в покушении на жизнь четырех человек. Вы согласны с этим?
Когда говоривший закончил читать свиток пергамента, исписанный мелким почерком, он поднял взгляд, для того чтобы увидеть, что обвиняемому во всех этих убийствах и покушениях человеку нет никакого дела до сидящих в этом зале. Наступила тишина. Свидетели и судьи, присутствующие в полном составе, на трибунах молчали – Рон внимательно следил за Чарльзом.
- Вы признаете свою вину? – повторил свой вопрос мужчина, все еще державший в руках свой пергамент.
- Нет, - раздался хриплый голос Упивающегося. На лицах всех присутствующих отразилось непонимание, недоумение и недоверие. Верховный Судья взял слово:
- То есть вы отрицаете вашу причастность к данным фактам и хотите доказать нам, что не виновны? – он говорил медленно, растягивая слова.
Чарльз ухмыльнулся и ответил:
- Вы ничего не докажите, сэр, свидетелей нет, и некому подтвердить то, что на меня был наложен Империус, под действием которого я чуть более трех лет жил в Англии, - обвиняемый замолчал, переводя дух. Ему было тяжело говорить и трудно сохранять вертикальную позу. Он продолжил:
- Однако у вас есть основания считать меня убийцей по всем предыдущим пунктам – по ним меня уже судили и признали виновным, - говоривший обвел взглядом всех сидящих, а затем вновь посмотрел на судью:
- Вы бы никогда не нашли меня, если бы Поттер не вернулся.
- Вызываются свидетели, - бесстрашно проговорил секретарь, - Рональд Билиус Уизли.
Рон встал и начал спускаться по ступенькам, приближаясь к Чарльзу. Они смотрели друг на друга в упор, пока рядом с обвиняемым не появился стул, на который Рон сел. А дальше началась череда формальных вопросов для протокола, выясняющих статус крови, положение, семейные связи. Рон отвечал не задумываясь, и лишь когда пришел черед вопросов, непосредственно касающихся данного дела, он будто бы очнулся.
- Мистер Уизли, скажите, вы знакомы с обвиняемым?
- Да. Он – муж моей сестры.
- Вы были знакомы с ним раньше?
- Да.
- При каких обстоятельствах произошло ваше знакомство, поведайте суду, пожалуйста.
Рон перевел взгляд с лиц присутствующих на стену за их спинами. Он всматривался в нее, точно в карту или полотно, пытаясь разглядеть детали. Память медленно возвращала его назад, в прошлое, на пять лет назад. Он как раз прибыл в Испанию. Был январь, но в Каталонии на побережье Средиземного Моря было тепло, и впереди была новая жизнь…

Рон по прибытии первым делом снял комнату на чердаке захудалого домишки на побережье, откуда открывался прекрасный вид на море. Он надеялся пробыть здесь несколько месяцев, найти подходящую работу, а потом будет видно.
Как-то в жаркий день, когда солнце стояло в зените, прогуливаясь по одной из главных улиц города и ища себе новый дорожный плащ, Рон, задумавшись, чуть не сшиб маленькую девочку, которая точно выросла у него на пути.
- Ой! – кто-то вскрикнул и Рон взглянул под ноги. Рядом с ним стояла девочка лет пяти, в красивом цветастом платье. Она стояла прямо посреди улицы, очевидно, потеряв маму. Рон изумленно уставился на ребенка, а тот в свою очередь заговорил:
- Сеньор, вы чуть не сбили меня, - и девочка улыбнулась. Рон улыбнулся в ответ:
- Просите, маленькая сеньорита, я вас не заметил. Где твоя мама, ты потерялась? – парень наклонился к девочке.
- Нет, ответила та и вытянула свою ручку, указывая на дверь магазина, - моя мама сейчас придет, - Рон проследил за ее пальцем и увидел в окне магазина изящную девушку в белом платье, уже расплачивающуюся с хозяином магазина. А тем временем девочка продолжила:
- Но вообще-то, моя мама не разрешает мне разговаривать с незнакомцами, - и ребенок стал дергать Рона за рукав, привлекая его внимание к себе, потому что он засмотрелся на девушку.
- Да-да, и твоя мама совершенно права, - едва отдавая себе отчет в том, что говорит, ответил юноша. – Давай отойдем с дороги, а то тебя еще кто-нибудь толкнет, - и с этими словами он повел девочку к магазину, откуда как раз в этот момент с большими перевязанными коробками и пакетами выходила девушка в белом платье. Увидев ее, девочка закричала:
- Мама! Мама! – девушка подняла голову и, увидев свою дочь, бросилась к ней, бросив все пакеты:
- Почему ты отошла так далеко, Валенсия? Святая Дева Мария! Ну, сколько раз тебе повторять! – девушка говорила еще что-то, отчитывая свою дочь за непослушание. Рон смотрел на нее и понимал, что все в этот миг стало прекрасным, в его жизнь вошла красота и надежда, как только в его жизни появилась она…
- Простите, могу я вам помочь? – Рон присел, собирая упавшие коробки. Девушка взглянула на него своими синими глазами, заставляя утонуть в них и не хотеть спасаться.
- Мама, мама, этот сеньор отвел меня к магазину, - говорила Валенсия.
- Что? – девушка едва смогла отвести взгляд от молодого мужчины, который с таким усердием собирал разбросанные ею же покупки, и который так лучезарно улыбался. – Да, милая, конечно, - опомнилась она, - это хороший сеньор и мы должны сказать ему спасибо, - продолжила девушка, поднимаясь и беря дочь за руку, подходя ближе к Рону. Рон встал к ним на встречу, держа собранные вещи:
- Ну что вы, сеньора…
- Сеньорита Арсэлия Соле, - сказала девушка и протянула руку для знакомства.
- Рональд Уизли, - ответил ее собеседник и поцеловал руку девушки.
- Спасибо вам, сеньор Рональд, что присмотрели за моей дочерью. Это Валенсия, - сказала Арсэлия, обнимая свою дочь за плечи. Девочка протянула руку Рону, которую он символически пожал, улыбаясь:
- Очень рад. Я могу помочь вам донести эти коробки, они такие громоздкие, - Рон едва удерживал их - скользкие ленты, которыми были перевязаны свертки, практически слетали с его рук. Арсэлия улыбнулась:
- Если сеньор будет так добр, - и она указала по направлению в конец улицы, где та уходила вниз, спускаясь в спасительную тень.
Они шли втроем, продолжая знакомство.
- Вы иностранец, Рон? – спросила Арсэлия.
- Да, я буквально позавчера прибыл в этот славный город из Африки, - Рон постоянно улыбался.
- И надолго вы здесь?
- Не знаю, но пока уезжать не планировал, - ответил юноша, восхищенно глядя на свою новую знакомую.
Так они шли еще минут пятнадцать, пока не остановились у одного из двухэтажных домов с ярким зеленым газоном и белыми розами, покрывающими весь близлежащий участок вокруг дома.
- Вот мы и пришли, - сказала Арсэлия, - спасибо вам за помощь.
- Всегда рад помочь, - ответил Рон, чувствуя горечь расставания. Наступила пауза. Арсэлия с интересом наблюдала за юношей, но тот так и не решился ни на что. Он только сказал:
- Надеюсь, еще увидимся. Сеньорита Валенсия, - и пожал руку девочке, - сеньорита Арсэлия, - и коснулся губами прекрасной едва тронутой загаром кожи руки, - до свидания.
- До свидания, сеньор, - хором ответили девушки. Рон седлала пару шагов назад, а они направились в дому. Рон пошел обратно, а когда обернулся посмотреть на них в последний раз, но их уже не было.
Рон поднимался вверх по улице, еще несколько раз обернувшись на их дом – дом, где жила самая прекрасная незамужняя испанка со своей прекрасной дочерью. Он шел и думал о том, что мог бы вот так прожить всю оставшуюся жизнь на берегу Средиземного Моря, просыпаясь под грохот волн и засыпать под россыпью звезд на черном небе. И оставить где-то там, далеко позади то, от чего он убегал все эти годы: от дружбы и предательства, от боли и тоски, и от любви, от Гермионы.… Теперь, когда он просто увидел их лица, он не смог бы оставить их – он хотел быть рядом и просто жить. Это прекрасное место на Земле, не тронутое черной дымкой плащей Упивающихся и не вздернутое испугом от свиста смерти Дементоров. Здесь ничего этого нет, и это хорошо – ведь тут спокойно, а всем рано или поздно нужен покой и доброта, льющаяся с небес в дар за переживания и сломанную жизнь.
Утром следующего дня Рон проснулся, лежа в кровати, на чердаке, под самым потолком, а в окно через яркие шторы пробивались солнечные лучи. Вот тогда он подумал, что впервые за долгие годы спал спокойно, без сновидений, и выспался!
На минуту ему показалось, что все вчерашнее – просто сон, мираж, его фантазия, но на кистях еще виднелись уже едва заметные красные полоски от лент, натиравших руки, и Рон улыбнулся: «это был не сон». Он встал, оделся и направился в город, надеясь встретить Арсэлию вновь и все-таки купить себе новый дорожный плащ. Но, проходив по улицам около четырех часов, он так и не встретил девушку. И как ни всматривался Рон в лица проходящих мимо синьорин, так и не смог разглядеть среди них ту единственную, что сейчас занимала его мысли.
Около недели Рон каждый день ходил в город, придумывая для себя различные предлоги: то купить еще что-нибудь из одежды, то отнести в ремонт дорожную сумку, то сходит в аптеку за лекарствами для своей хозяйки. Однажды он даже отважился спуститься по улице чуть ниже, чем спускался обычно – чтобы не просто видеть их дом, но и, возможно, постучать в него. Но, постояв несколько минут у газона с белыми розами, Рон так и не решился постучать – развернулся и ушел вверх по улице, унося с собою надежду вернуться сюда завтра.
Уже начинался февраль, когда Рон Уизли гулял по берегу моря, наслаждаясь теплым ветром, который пах солью и чем-то, чего в его жизни никогда не было – спокойствия, быть может. Рон шел босиком, неся в руке сандалии – так делали все местные жители, кто забредал на пляж днем – ведь песок был таким чистым и мягким. Он услышал где-то в стороне женский голос:
- Валенсия, Валенсия! Не убегай далеко и будь осторожна! Я прошу тебя, слышишь? – Девушка стояла у самой воды, приложив руку козырьком ко лбу, и наблюдая за маленькой девочкой. Она была в платье небесно-голубого цвета, ветер развивал ее каштановые волосы, словно знамя победы. Миндалевидные синие глаза смотрели на ребенка с такой любовью, которую невозможно отнять у матери ни под каким предлогом – даже смерти. Рон замер на секунду, а затем, не отдавая себе отчета в том, что делает, окликнул девушку:
- Арсэлия! Сеньорита Арсэлия! – и чуть ускорил шаг, приближаясь к ней. На его голос девушка мгновенно обернулась. Ей хватило секунды, чтобы узнать идущего к ней человека, и она улыбнулась, отворачиваясь от солнца к Рону, и убирая руку ото лба:
- Сеньор Рональд, добрый день, - и обернулась к дочери, - Вале, посмотри, кто нас нашел, это сеньор Рональд, поздоровайся. Девочка мгновенно бросила все свои забавы у воды – камешки и ракушки – и побежала к Рону. Он присел на корточки, чтобы обнять Валенсию, но та стремительно налетела на него, едва не повалив на песок, и Рону пришлось резко выпрямиться, подхватывая ее на руки и кружа в воздухе.
- Валенсия! Рад тебя видеть, - сказал Рон. Девочка засмеялась, обнимая Рона за шею, и сказала ему:
- Сеньор, я тоже рада вас видеть. Покружите меня еще! – и звонкий смех раздался прямо над ухом юноши. Он кружил ее, не помня себя от счастья. Он чувствовал себя не то чтобы отцом этой девочки, но ее опорой и радостью. Ее мать стояла, улыбаясь – она была счастлива, ведь была счастлива ее дочь.
Они гуляли по пляжу, держа в руках сандалии, смеялись и шутили. Выбирали красивые ракушки и кидали камешки в воду. Когда наступил вечер, и солнце уже купало свои лучи в море, они подошли к дому с белыми розами и остановились. Валенсия тихо посапывала на руках у Рона, давно устав и набегавшись за день. Арсэлия открыла ключом дверь и впустила гостя с дочерью на руках, указав ему ее спальню, куда следовало отнести девочку. Пока Рон поднимался на верх и укладывал Вале спать, Арсэлия, стоя внизу, размышляла о том, как бы хотела продлить этот день еще на чуть-чуть, ведь он был таким счастливым. Она задумалась о своей жизни: что позади, что впереди, и глаза ее погрустнели.
Спускаясь по лестнице в гостиную, нагретую за день лучами солнца, и купающуюся в его лучах, где на окнах висели тяжелые оранжевые шторы до пола, Рон заметил, что Арсэлия о чем-то задумалась, и она печальна. Он захотел согнать с ее прекрасных глаз любые отголоски горестей, хотел охранять ее от этого, не хотел видеть в своем счастье хоть какую-то боль. Он медленно подошел к Арсэлии не ближе, чем на расстояние вытянутой руки, и дотронулся до ее плеча. Девушка резко обернулась – их глаза встретились. Слова были излишни. Они хотели сказать так много и не говорить ничего. Они все понимали и хотели одного и того же – счастья. Руки. Губы. Поцелуи. Она – вся солнечная, южная, согретая и выросшая под солнцем, напитанная им. Он – холодный, бледный, выросший в дождях и туманах Англии, не радуясь солнцу, которое вечно слепило глаза. В этой гостиной в эту ночь соединились полюса. Они любили. Жар их тел растопил бы лед Арктики. Руки. Плечи. Поцелуи. Последний взгляд, чтобы понять, что это все желанно. Взмах – и платье на полу. Тени на телах скользят по мебели и окнам. Ноги, бедра, шея, касания и ласки, ее вздох. Она выгибается, вонзая ногти в его спину – еще, еще! Еще любви, еще надежды! Он обнимает ее, ощущая, как часто бьется ее сердце в груди, как она шепчет что-то по-испански, но он все понимает.
Солнце погрузилось в море, когда эти двое были счастливы. Ночь заступила на свой пост, усыпав звездами все небо, когда эти двое любили друг друга. Рассвет прокрался между шторами в комнату, когда эти двое спали, обнявшись, и были счастливы…

*****Как всегда, в ожидании :) ******** **

Глава 19

ГЛАВА XIX

Утро наступило не так-то и быстро, но уж больно неожиданно. Рон открыл глаза: в щель между прикрытыми шторами бил яркий солнечный свет, не щадя глаз обитателей этой комнаты. Все было тихо. Арсэлии рядом не было. Юноша резко поднялся на кровати и сел. Он огляделся еще раз, прислушиваясь к звукам. Где-то на заднем дворе дома раздавались женские голоса. Рон накинул простынь, которой они укрывались ночью, на бедра и подошел к окну, щурясь от солнца и приоткрывая тяжелую оранжевую ткань.
На зеленом газоне стоял накрытый стол, куда Валенсия составляла бокалы и тарелки, помогая матери, которая, в свою очередь, раскладывала вилки. Стол был накрыт на четверых. Рон, слегка озадаченный увиденным, стал одеваться, отходя в глубь комнаты в поисках своих вещей. Найти их оказалось не трудно – они не были разбросаны в порыве страсти, как запомнилась молодому человеку вчера, а лежали в кресле у дивана, аккуратно свернутые заботливой рукой. Рон улыбнулся про себя, надевая льняные брюки.
Уже выходя на свежий воздух, Рон почувствовал какую-то непонятную тревогу или сомнение.
- Доброе утро, - сказал он, ступая на траву.
- Доброе утро, сеньор! – улыбнулась Вале, а Арсэлия подошла к нему и, обняв и поцеловав в щеку, прошептала:
- Доброе утро, как спалось?
Рон улыбнулся в ответ, одновременно утопая в синеве этих глаз, и сказал:
- Прекрасно, - и, переводя взгляд на стол, заметил:
- Завтрак на природе – это чудесно. Мы ждем кого-нибудь, или это я лишний? – Рон переводил взгляд с Арсэлии на Валенсию, а те, замешкавшись, не решались ответить. Первой решилась девушка:
- Рон, я не хотела говорить тебе, и это только наше дело, но Валенсия не может еще, она не смирилась… - Арсэлия запнулась, сглатывая, и нервно поглядывая на дочь. Рон непонимающе уставился на нее.
- Понимаешь, - продолжила девушка, - несколько месяцев назад погиб мой сын и…мы очень любили его, а особенно Вале была к нему привязана. Мы часто завтракали утром на веранде, и накрывали всегда на четверых – с нами был их отец. А потом, - девушка чуть отстранилась от Рона, заглядывая ему в глаза и ища понимания, - когда случилась эта страшная трагедия и Тиаго умер, Алонсо ушел от нас, он не вынес. Он хотел поквитаться с убийцами, но…я не знаю, где он сейчас, от него нет вестей. Но с тех пор мы накрываем на четверых, думая, что так они оба все еще с нами и любят нас. Иногда мне удается уговорить Вале и накрыть только на ее брата, и сегодня эта тарелка – для него, а эта – для тебя.
Когда Арсэлия закончила говорить, они оба обратили свое внимание на Вале, которая в этот момент молчала и силилась не заплакать. Мать подошла к ней, обняла и взяла на руки. Она говорила ей что-то на испанском, а Рон тем временем приводил свои мысли в порядок. Он понимал, какое горе постигло эту семью, и понимал их отчаяние – они остались без сына и без мужа, без кормильца. Но жить так дальше становилось все тяжелее, ведь сына не вернуть, а мужа, быть может, уже и нет в живых.
Спустя некоторое время они втроем сидели за столом в молчании. Каждый ковырял вилкой в тарелке – еда не лезла в горло. Валенсия чувствовала свою вину, хотя и была слишком маленькой, чтобы осознать все это. Она видела, как задумался этот замечательный и добрый сеньор, из-за которого мама снова стала улыбаться. Она видела теперь, как обеспокоена мама, боясь, что он уйдет. Эта маленькая девочка все понимала. Она просто решалась на этот шаг – просто его нужно было сделать. Валенсия встала из-за стола и взяла пустую тарелку, которая лежала на столе. Она просто молча отнесла ее в дом, а затем вернулась. Взрослые смотрели на нее сердито и сосредоточенно, как казалось девочке. Мать поняла в этот момент все – они попрощались с прошлым, они должны были это сделать. Рон чувствовал себя неловко, хотя и понимал, что он стал причиной, тем толчком, с которого начинается их новая жизнь.
Вале подошла к Арсэлии и обняла ее. Девушка подняла глаза, полные печали, на сидящего мужчину – тот смотрел на нее сосредоточенно и решительно. Затем встал из-за стола и подошел к этим двум фигуркам, точно вылепленных из глины, и обнял их, сказав только:
- Все будет хорошо, ведь я всегда могу быть рядом.
Солнце скользило по тарелкам, отражалось от них и оставляло блики на стенах дома. А в этих лучах грелся салат из спаржи, отварной картофель и вино, приготовленное для этого странного завтрака, но теперь уже – на троих.

Джинни сидела в полной темноте. Ее окутывал страх – она сидит в этой комнате, на этом диване, на котором сто раз сидела раньше - а ничего не видит. Она вдыхала воздух – затхлый немного, тут побывало время и погостило немного, пока хозяева были «в отъезде», каждый по своим «делам». Джинни инстинктивно зажмурилась и сняла очки. Открыв глаза, она увидела ту же темноту, только не такую густую – чуть более светлую. В ее мире теперь всегда будет так, и к этому надо привыкнуть. «Привыкай» - сказала она себе, - «теперь это твоя новая реальность. И пустота». Странно, но сейчас Джинни как никогда хотелось почувствовать мужа рядом, чтобы он окружил ее той заботой, от которой ее тошнило все эти три года. Она обхватила себя руками, еще глубже ощущая одиночество и погружаясь в него.
Она знала каждый угол этого дома, и потому двигалась уверенно, иногда все же задевая косяки и тумбочки – координация пока не пришла в норму. Когда ты ничего не видишь даже в знакомом пространстве, нужно привыкнуть жить с новыми условиями.
Миссис Уизли уступила желанию и настоянию дочери, что они сразу отправятся в ее дом, а Флер прибудет только поздним вечером. «Я хочу побыть одна, мама. Мне есть о чем подумать» - мотивировала свои желания Джинни. И она почти не лгала. Ей только не хотелось думать. Она просто хотела привыкнуть к своему старому дому в новом восприятии, чтобы и Флер было меньше забот, и ей было не так дискомфортно чувствовать себя…не такой, как раньше.
Джинни осторожно прошла на кухню, достала палочку и, прошептав несколько заклинаний, – многие из которых изобрела сама – стала заваривать себе кофе. Она стояла где-то примерно по середине кухни, не зная точно, и чувствовала, как где-то моется оставленная в спешке турка для кофе, кипит чайник, вылетают кружки из посудомоечной машины…. Она теперь передвигалась, держась за стены. Так и раньше иногда бывало, но раньше это было от слабости и болей в груди, а теперь – от невозможности видеть пространство. Только осязать.
Посидев немного, и выпив горячий крепкий черный кофе, девушка стала подниматься в спальню. Но, вспомнив, что давно уже хотела пересмотреть семейных, их с Чарльзом, альбом, вернулась в гостиную. На ощупь она отыскала его среди сваленных в ящик вещей. Обложка у него была с желобками, гладкими, поэтому найти его оказалось нетрудно. По формату альбом был небольшой, но достаточно весомый – в нем было много фотографий, ведь они путешествовали и часто фотографировались. Правда, фотографии не были живыми, но все же это хоть какая-то история. Джинни перелистывала страницы, водя ладонями по старым запылившимся листкам, стирая налет пыли с них. Она знала приблизительно, где какая фотография – они вместе вставляли их в альбом. Это стало традицией.
Странно, но как оказалось, у нее была целая жизнь, которую пытался наполнить ее муж. Он столько делал для нее, а она не замечала. Она не оценила, она не поняла. И вот теперь он, возможно, уже сидит в Азкабане, а она даже не увидится с ним, больше не взглянет в эти серые глаза, посветлевшие от горестей и перенесенных страданий – его любимая ненавидела его, и поделать с этим ничего нельзя. Оказывается, вспоминая сейчас, Джинни могла сказать, что он дарил ей на каждое день рождения. Она могла перечислить количество подаренных им ей роз, потому что она пересчитывала их изо дня в день, пока они стояли в вазах – ей просто было скучно и нечем себя занять. Но ведь это было! Было, а она не считала это жизнью. Но ведь она была для него целым миром! И вот теперь она одна в этом пустом доме, не нужном совершенно без него, нелюбимого, нежеланного, чужого, далекого, ненавистного, но единственного, кто так сильно любил ее, что потерял голову и просто смирился с ее ненавистью. А она не оценила, не поверила, не обняла и не поблагодарила даже.
Щеки девушки обожгло что-то раскаленное, словно по ним резанули горячим ножом. Это были слезы, которые текли из глаз, оставляя две дорожки. И так не хотелось сдерживаться, так не хотелось лицемерить перед самой собой – и она заплакала. Впервые за эти годы так отчаянно, так громко и так беспощадно к самой себе. Она схватила альбом, прижав его к груди, и плакала, громко крича, корчась в судорогах, лежа на полу среди старых пыльных вещей из коробки. Джинни плакала сначала, не контролируя себя. Потом, примерно через полчаса, она решила плакать безмолвно – такие истерические крики могут вызвать подозрения у соседей. И она замолчала, продолжая рыдать уже тихо. Еще через час мышцы тела устали сокращаться в конвульсиях и ее отпустило, она просто плакала. Слезы все еще текли из закрытых глаз, когда Джинни облокотилась на подлокотник дивана, все так же сидя в гостиной на полу. Соленые слезинки бежали горящими каплями, остывая на скулах и подбородке, и ледяными хрусталиками падали на пол.
За окном постепенно темнело, температура падала, становилось холоднее. Зимой в Сиднее не так холодно, как на Северном Полюсе, конечно же, но перепады все-таки ощущаются. Джинни начала мерзнуть, но камин не затопила. Она все так же сидела на полу, не вытирая слез, пока солнце совсем не ушло за горизонт, и не наступила ночь.

1 января 1998 г. Стивенсон-Холл.
Двое приближались к главным воротам большого старинного дома, напоминающего крепость, выстроенную еще в одиннадцатом веке. Они шли быстро, подгоняемые лучами восходящего солнца. Это были парень и девушка. Он был одет в праздничный черный костюм. Его рубашка была разодрана у горла и была залита кровью, очевидно, не его. Девушка была в красивом развивающемся шелковом платье, которое было все в грязи, в крови и все изодрано. В ее волосах виднелась запекшаяся кровь, а на руках ушибы, порезы и синяки. Она какое-то время шла под руку с молодым человеком, но как только молодые люди подошли к пригорку почти у самых стен крепости, молодой человек направил волшебную палочку на девушку и произнес несколько заклятий. После очередного взмаха его палочки девушка обмякла и рухнула в его объятия, он подхватил ее на руки и продолжил свой путь, не отклоняясь от траектории движения.

Эдгар сидел в гостиной, он не спал всю ночь. Его трясло. От ревности? – нет. От зависти? – Нет. От ощущения, что его оставили в дураках? – Да. И от безысходности, невозможности на что-либо повлиять или хотя бы узнать! – О, да.
Он все еще был в парадном костюме. Под потолком были гирлянды и свечи. Солнце пробивалось сквозь плотно закрытые шторы. В комнате горел свет, хотя за окном давно рассвело. Юноша, а за эту ночь немного повзрослевший, и уже почти мужчина, Эдгар Стивенсон мерил гостиную шагами, когда в холле послышался шум и голоса:
- Я доложу о вас хозяину, - пискнул эльф.
- Некогда. Твой хозяин ждет нас, можешь быть уверен, - отвечал мужской голос, отпихивая эльфа с дороги.
- Но хозяин… - эльф не сдавался.
- Отойди, а то ты лишишься и будущей хозяйки! – рявкнул «гость».
Эдгар остановился, вглядываясь в темноту холла. Оттуда выплывали медленно, как в замедленной съемке фигуры: шаг – ноги; еще шаг – лицо – это Малфой; шаг – руки – он несет девушку; еще шаг, еще ближе – и эта девушка, - его невеста. Эдгар замер. Кровь ударила ему в голову, он не мог пошевелиться. Малфой пинком распахнул двери, чтобы внести свою драгоценную ношу. Они стояли. Молча. Тишина.
- Эдгар, куда я могу положить ее? – голос Драко звучит ровно и четко, не выражая эмоций. Лишь легкие нотки беспокойства проскальзывают – он беспокоится за ее здоровье, за ее жизнь.
Эдгар указал жестом на диван, на котором четверть часа назад сам сидел, погруженный в раздумья. Малфой в два шага пересек комнату и опустился на колени, кладя девушку на мягкое ложе. Эдгар как во сне видел все происходящее: Малфой отходит, чтобы вся картина предстала перед ним. Эвелин вся в крови, в порезах и ушибах, платье выглядит так, будто она неделю убегала от погони, пересекая Альпы. Девушка лежала без сознания, ее веки даже не вздрагивали. Юноша метнул взгляд на Малфоя – тот, казалось, выглядел уже всерьез обеспокоенным. Он глубоко вздохнул и произнес:
- Эдгар… - но его голос прервался на мгновение. Эдгар воспользовался этим:
- Что с ней, Малфой, - его голос звучал неестественно, как-то отстраненно и слишком сухо, но взволнованно.
- Она жива, - догадался Драко о его не озвученном вопросе, но продолжил, - позволь я…
- Не надо, - прервал его Эдгар, - она сама расскажет мне все, когда очнется. Ты можешь идти, полагаю, ты спас мою невесту – спасибо. Я благодарен тебе. Ступай, ей нужен покой, а мне – крепкий сон, - и гадкая улыбка расползлась по лицу Стивенсона. Он, казалось, вновь овладевал положением, контролировал его и наслаждался этим. Драко изменился в лице, но затем взял себя в руки и заговорил:
- Стивенсон, я тебе не позволю издеваться над ней, а что ты это будешь делать, я уверен. Я спас ее, и намерен объясниться с тобой, и ты меня выслушаешь, - Драко был настроен решительно, и Эдгар смотрел на него с изумлением. – Я не могу сказать тебе всего, поведать все детали, но скажу вот что: вчера на нашем приеме мисс Гелерот стало плохо. Она вышла на балкон, где, встретив меня, рассказала, что чувствует себя так плохо, что не может даже дышать. Она высказала свои предположения о том, что ее могли отравить…
- Кто? – расхохотался Эдгар, не выдержав. Он был уверен, что все это продуманный план, по сценарию которого сейчас играет Малфой, и столь уверенно.
- Я не знаю, - ответил с нажимом его собеседник, но хотел бы знать другое: как случилось так, что ты оставил свою невесту на столь долгое время, что с ней случилось это, - и он указал в сторону лежащей девушки. - Будь ты с ней весь вечер, ничего бы не случилось, - говоря это, Драко имел в виду и те часы, что они вместе с Эвелин провели на острове Рождества. Ему было больно, но выбора не было.
- Почему она вся в крови, Малфой, - невозмутимо спросил Стивенсон, вновь переводя взгляд на будущую жену.
- Я посчитал, что доставить ее в Больницу Святого Мунго – это несерьезно, и мы аппарировали к дому нашего друга, это друг нашего семейства, но там мы попали в засаду. Авроры поджидали там отряд Упивающихся, но мы опередили их своим прибытием на два часа, и потому нам крепко досталось. Она едва жива. В нее попало несколько оглушающих заклятий, но, боюсь, она очень плоха. Ее надо доставить в больницу, Эдгар.
Мужчина внимательно смотрел на свою невесту, точно изучая изгибы ее тела, запоминая выражение ее лица, он улыбался какой-то сумасшедшей улыбкой, а затем обратился к своему гостю:
- А, так теперь ты хочешь доставить ее в больницу, Малфой? Не Позднова-то ли? И ты думаешь, я поверю в эти россказни? – Стивенсон закипал, теряя над собой контроль. Поняв это, он моментально успокоился, и уже спокойным голосом добавил:
- Хотя, впрочем, все может быть.
На этом их разговор был окончен. За Малфоем закрылась парадная дверь, и он ушел. Он шел прочь от этого дома, оставляя беззащитную девушку в логове Упивающихся, которые вытрясут из нее правду любой ценой, и тогда им обоим придет конец – это будет позор для семьи. А впрочем, это уже неважно, главное – это все закончится.

В темном коридоре стояли трое: молодой человек и его родители, меж ними проходил спор:
- Я заставлю ее сказать мне, она скажет мне все сама.
- Эдгар, давай воспользуемся Сывороткой…
- Нет, - отрезал юноша.

Двумя минутами позже в освещенной гостиной Стивенсон-Холла.
Пощечина.
- Отвечай! Правду! Не вынуждай меня.
- Я не…
Пощечина.
- Говори правду!
- Эдгар, я…
Пощечина. Еще одна и еще одна, и еще одна, и еще…
- Или ты скажешь мне, или… - мужчина взревел, словно ему вонзили нож в сердце, а он заметил кровоточащую рану только сейчас – сколько крови потеряно! «А есть ли сердце»…
Эвелин сидела на стуле посреди комнаты. Рукава рубашки Эдгара были закатаны, а ладони раскраснелись от частых ударов о ее лицо. Неподалеку стояло несколько людей. Двое из них – родители Эвелин, еще двое других – родители Эдгара. Чуть поодаль стоял Люциус Малфой. У двери стояло еще несколько Упивающихся – всего около пятнадцати человек. Эдгар расхаживал по комнате, размышляя о том, как добиться от девушки признания. Все присутствующие хранили молчание, их лица не выражали ничего. Разве что мистер и миссис Стивенсон выглядели слегка оскорбленными таким поведением своей будущей невестки. Эдгар резко развернулся, от чего Эвелин едва вздрогнула, инстинктивно зажмурив глаза, ожидая нового удара.
- Несите Веритасерум, я устал, - выдохнул Стивенсон-младший. Кто-то из стоящих протянул ему уже принесенный заранее пузырек с зельем. Он взял его, а затем вновь подошел к стулу, на котором сидела его будущая жена.
- Ты скажешь мне, ты сейчас мне все скажешь, - сказал он и резко схватил девушку за подбородок, от чего она непроизвольно вскрикнула. Несколько капель, щедро влитые ей в горло, часть из которых коснулась только губ, теперь должны были сделать свою работу. Прошло около минуты, прежде чем Эдгар совершенно спокойным голосом спросил у Эвелин, глядя ей в глаза, все так же держа за подбородок, не ослабляя хватки:
- Твое имя?
- Эвелина Гелерот.
- Ты знаешь, кто я?
- Да, Эдгар Стивенсон, мой жених и будущий муж.
- Хорошо, - сказал юноша и выпустил ее подбородок из своих рук, - ты знаешь Драко Малфоя?
- Да, он сын мистера Малфоя.
- Где ты была вчера вечером?
- На приеме у мистера Малфоя, у мистера Люциуса Малфоя, - отвечала Эвелин.
- Ты вернулась домой вместе со мной?
- Нет.
- Ты покинула прием самостоятельно?
- Да, то есть, нет. Мне стало плохо, и Драко Малфой помог аппарировать мне к целителю, который смог бы мне помочь.
- Вы были у этого целителя? – холодный бесстрастный голос.
- Нет. На нас напали. Их было много.
- Что было дальше?
- Я не помню.
- Это невозможно, - взревел юноша, подлетая к сидящей Эвелине, но на этот раз его остановили двое: его отец и отец девушки. Мистер Стивенсон заговорил:
- Эдгар, она под действием Сыворотки. Она говорит правду. Она не может лгать или сопротивляться ее действию. Успокойся. Мы сделали все, что могли.
- Отец, разве ты не видишь, что она опозорила нашу семью, наш род!
- Ты забываешься, сын мой, - переходя на шепот, говорил Стивенсон-старший, - здесь все чистокровные волшебники и достойные люди. Ее поведение было под сомнением, но она себя оправдала.
- Я этого так не оставлю, - прошипел Эдгар, глядя через плечо отца на Эвелин, - эта дрянь еще заплатит…
- Хватит, - выкрикнул Стивенсон, - довольно! Мы использовали не самые гуманные методы, но ситуация вынуждала нас. Мы приносим свои извинения мистеру Малфою за недоверие, выказанное вашему сыну, - Стивенсон склонил голову в едва заметном поклоне, Люциус ответил тем же. – И вам, мистер и миссис Гелерот, за столь…неприятный инцидент, - легкий кивок.

Драко слышал, как его отец быстро приближался к нему. Юноша стоял у розового куста неподалеку от главных ворот Малфой-Менора – он ждал возвращения отца.
- Драко, - позвал его Люциус.
- Отец, - не поворачиваясь, отозвался сын. Он прибывал в какой-то прострации и совершенно не отдавал себе отчета в действиях. Он так устал, так вымотался за эту ночь, что едва держался на ногах.
Когда Люциус остановился в ожидании диалога с сыном, на который он был настроен очень решительно, Драко, наконец, повернулся. Но его тело тут же покачнулось от толчка или удара. Драко даже не сразу сообразил, но, увидев, как отец едва заметным жестом поправляет манжет на правой руке, понял – он его ударил. Пока Драко приходил в себя, Малфой-старший заговорил:
- Такого унижения я еще никогда не испытывал! Да как ты посмел! Да как ты… - Люциус не закончил свою тираду, его перебил приходящий в себя сын:
- Что они с ней сделали? Что они с ней сделали?
- Они дали ей Веритасерум, - спокойно ответил Люциус. Яркое январское солнце слепило глаза Драко, и он с трудом мог видеть выражение лица Люциуса, стоящего против солнца.
- Она сказала правду, - Люциус выдержал паузу, но Драко молчал, - она ничего не помнит, - закончил он.
- Не помнит… - как бы для себя повторил Драко.
- Должно быть, ты удачно замаскировал Обливиэйт, который наложил на нее – они не заметили, - сказал Люциус с ухмылкой.
- С чего ты….
- Прекрати! – перебил его отец, - думаешь, я не знаю, что вы были вместе этой ночью? Думаешь, эти побои на ее теле выглядели для Упивающихся натурально? Он почти избил ее до смерти, прежде чем влить несколько капель этого зелья, - почти кричал Люциус, наблюдая за тем, как лицо его сына становится еще более бледным от ужаса и шока.
- Он избил ее? – прошептал Драко, и последние краски сбежали с его лица.
- А чего ты ожидал? Их семья славится «великодушием» и «состраданием», - рассмеялся Малфой, - это было ужасно. Ее родители почти сливались со стеной, а все остальные…
- Все? Там был еще кто-то? Он что, устроил из этого шоу? – взревел Драко.
- Следи за собой, сын, ты переходишь границы дозволенного, - остудил его пыл Люциус, - да, там было несколько «друзей».
«Я убью его» - мелькнуло в голове у Драко, - «я убь-ю е-го».

- Боже, - прошептала Гермиона, с ужасом выныривая из этих воспоминаний, - он избил ее…
- Да, - ответил Драко, будто она утверждала, что классический файв-о’клок – это хорошая идея.
- Но…
- А что «но», Грейнджер, что? Они могли убить ее сразу, и мы это предусмотрели. Мы договорились с ней, что я сам объясню все Эдгару, но предварительный план все же разработали. Мы даже заранее «раскрасили» ее. Но чем ближе мы приближались к их дому, тем больше я понимал, что Веритасерум – это лучшее, что может с ней случиться. И я решился на этот шаг. И действительно очень искусно использовал Забвение, вложил нужные воспоминания, постарался придать ей «натуральный» вид. Я стер из ее памяти нашу с ней связь, полностью: и тот вечер в отеле, и ту ночь на острове. Иначе они могли узнать все.
Гермиона впервые в жизни пожалела, что нельзя переписать в человеческой судьбе все с чистого листа. Нельзя…
Они просидели молча на этой скамье еще около получаса. А когда окончательно замерзли, так же молча ушли обратно в больницу. Чуть позже к Гермионе заглянет Кингсли, справиться о ее здоровье и возможности скорой выписки. Миссис Уизли прибудет еще через десять минут с сообщением о том, что Джинни выписали и она уже дома, она ждет Гермиону, и только ее. Кингсли разрешит Гермионе работать в полсмены и завтра же выходить на работу.
- А мистер Малфой? Кингсли, можно его оставить здесь хотя бы на несколько дней? – Гермиона умоляюще смотрела на Министра. Он все понял.
- Хорошо. Пять дней. Больше мы не имеем права.
- Спасибо, - улыбнулась девушка.
- Мы ждем тебя завтра, Гермиона, у нас очень много дел, и ты нужна в отделе.
- Хорошо. Тогда до завтра.

- Малфой? – позвала парня Гермиона. Он сидел на той же лавочке, было раннее утро.
- Не спиться, Грейнджер, - спросил Драко, поворачиваясь к ней. - О, покидаешь это славное место, - иронизировал юноша, видя, что Гермиона одета, а сумка заброшена на плечо.
- Да, работа, - улыбается она в ответ.
- Но ведь я твоя работа, - усмехается Малфой.
- Ты пробудешь здесь еще пять дней, - ответила она.
- Зачем? Ну, кто тебя просил, Грейнджер? Вот вечно так…жалось все портит!
- Что? Какая жалость, Малфой, о чем ты говоришь? – Гермиона подходит к нему ближе.
- Кто тебя просил выслуживаться и выпрашивать для меня еще каких-то несколько несчастных дней? Зачем? Я дурак, что верю людям, особенно, таким как ты! – выплевывает эти слова Драко. Гермиона опешила:
- Что ты имеешь в виду?
- Ничего.…Уходи…
- Но…
- Уходи, - отрезал Малфой и, резко встав, пошел прочь от нее, к больнице. Гермиона, постояв немного и поразмыслив над этим, решила, что завтра заглянет к нему, если будет возможно. «Ничего, ты просто привыкнешь», - думала девушка, покидая внутренний дворик, спеша к главному выходу и аппарируя оттуда.

*Друзья! Отзывы важны, ведь без ваших комментариев мне сложно понять ваши желания! Поэтому, пожалуйста, оставляем пару строк ;)*
**Как всегда, в ожидании ;))
;))Заранее спасибо

Глава 20

ГЛАВА XX

Флер вышла из камина и увидела лежащую ничком Джинни в обнимку с какой-то книжкой. Она лежала среди старых вещей и коробок. В комнате было темно, и девушка зажгла свет. И только потом уже она вскрикнула, испугавшись, что сестра ее мужа умерла,…она скончалась среди «этих отвратительных коробок, старых вещей»…

- Даже не думай, Флер, - строго сказала Джинни, сжимая кружку с горячим чаем, сидя на кухне.
Флер стояла напротив, в упор глядя на Джинни с недоверием. Джинни вздохнула, чувствуя тяжесть мыслей Флер, которые угнетали ее, а затем сказала:
- Флер, милая, дорогая, прошу тебя! Не нужно ничего говорить моей маме. Я знаю, что ты только об этом сейчас и думаешь, и поверь мне, это не лучшая затея. Я просто уснула от усталости, со мной все будет в порядке. Тем более, что завтра ко мне переедет жить Гермиона, - и девушка натянуто улыбнулась, пытаясь быть искренней и радостной в этот момент, но стараясь не обидеть француженку.
- Гермиона? – взвизгнула Флер. – Гермиона? А зачем же я притащила с собой все эти вещи? Твоя мама сказала мне, чтобы я пробыла у тебя некоторое время. А я думала, что «некоторое время» - это несколько месяцем. А раз «несколько месяцев» - это долго, то я решила, что возьму… - она не закончила, Джинни перебила ее:
- Да! Но, мы с мамой договорились, что завтра из больницы приедет Гермиона, и…
- Из больницы? – вскричала Флер, - как? И ей тоже нужен уход? Но, а как же…
- Нет же, Флер! О, Мерлин! Флер, послушай…
- Нет, нет и нет! Ничего не желаю слышать! Иди спать, а завтра…
- Но…
- Спать! Бегом! Я отведу тебя в твою спальню, а сама расположусь в гостевой комнате, поставим чары на дом, и…
- Флер, я…, - Джинни упорно пыталась вставить хоть слово, но Флер не давала ей этого сделать, по-прежнему настаивая на своем. - Потом мы сделаем тебе ванну, ты примешь отвар, затем я…
Джинни закрыла глаза и уронила голову на стол, совершенно не заботясь о возможном синяке, который завтра же выскочит на лбу. Флер не обратила на это никакого внимания.

Утром Джинни проснулась оттого, что внизу на кухне кто-то громко спорил – только что посуду не били! Два женских голоса явно не могли что-то или кого-то поделить. Потом вмешался еще один, постарше, но это ничего не решило. В итоге неизвестно откуда взявшийся мужской бас заявил о том, что «лучше им всем отсюда убраться, кроме Гермионы, и оставить этот дом в тишине и покое, хотя бы на некоторое время». Это вызвало новую волну возмущений и поток нескончаемых доводов рассудка, упорно требующего настоять на своем.
Джинни натянула одеяло на голову, пытаясь отгородиться от этого шума. Она понимала, что мама встала на сторону Флер, а папа – на сторону Гермионы. «Это скандал», - подумала девушка, чувствуя, как от всего этого у нее разрастается новая волна депрессии и истерики. Она зажмурилась, чтобы слезы не брызнули из глаз. Она закусила губу, чтобы не заплакать, она сжала еще крепче одеяло, чтобы не заколотить руками об подушку. Она пыталась заснуть снова, только чтобы уйти от реальности.
Спустя некоторое время, когда все стихло, дверь спальни приоткрылась, впуская утреннюю гостью. Кто-то на цыпочках подошел и присел на кровать, поставив что-то на тумбочку. Затем этот кто-то едва коснулся лежащей девушки. Джинни ослабила хватку, и рука приоткрыла одеяло. Затем голос, до боли знакомый сказал:
- Джин, они ушли. Мы с Артуром отвоевали мое место рядом с тобой, пока это будет нужно. Я буду здесь столько, сколько ты захочешь, - сказала Гермиона, и стала успокаивать подругу.
Напряжение достигло критической точки, а потом нервы просто выключились. Все перестало существовать, ничто не держало слезы, и Джинни тихо заплакала. Гермиона обняла ее. Сначала она плакала беззвучно, потом стали прорываться всхлипы. Джинни плакала все громче, осознавая свою беспомощность, никчемность, ничтожность, убогость, но и дружбу, любовь, благодаря которой Гермиона сейчас рядом и утешает ее.
Это было первое утро новой жизни среди привычных вещей и людей. А любое новое, даже в чем-то старом – это все равно новизна. И сегодня она началась для всех них: для Джинни, для Молли и Артура, Гермионы, Джорджа…только многое уже было упущено, что-то забыто навсегда. Надо было начинать путь с начала. И они сделали первый шаг – проснулись с другим осознанием.

- Мам, как там обстоят дела у девочек? – встретил радостный голос сына Молли Уизли, когда она вошла на кухню.
- Я говорила, Джордж, я им говорила, но твой отец… - договорить ей помешала вновь открывшаяся дверь, впуская Артура Уизли и Флер.
- Мам, я говорил, что лучше будет…
- Но как всегда… - начала было приводить аргументы Молли, но Артур ее перебил:
- Джордж, как ты себя чувствуешь, - подходя к сыну.
- Спасибо, пап, хорошо. Спал прекрасно. Дом – лучшее средство от всех печалей и… - Джордж потягивался, зевал и делился своими впечатлениями одновременно. Миссис Уизли не упустила шанса:
- Вот! А я что говорю: девочки могли бы пожить у нас! За Джинни нужен уход, Гермиона сама недавно оправилась, а Флер как раз могла бы за ними присмотреть! Мы все тут, все рядом!
- Да, но меня, кажется, никто не спрашивал! – Флер выглядела самой расстроенной из всех, надутой и обиженной: она устала, она зря собирала столько вещей, ей хотелось вернуться во Францию.
- Ах, все это очень плохо, - сказала миссис Уизли куда-то в сторону, конкретно ни к кому не обращаясь. Все разошлись, оставив на кухне лишь хозяйку дома, восклицающую о том, что «дети всегда не слушаются, и потому они все имеют столько проблем».

Гарри сидел на чем-то твердом, очень напоминающем скамью, облокотившись на холодную стену. Его, как одного из главных свидетелей должны были пригласить позже, чтобы он «не мог слышать чужих показаний и подстраивать под них свои». Уже довольно долгое время он провел здесь – в полумраке, холоде и абсолютном неведении, что происходит за этой железной дверью.
Гарри знал, что сегодня Гермиону уже должны была вернуться домой, но он почти был уверен, что подруга поживет пока у Джинни. «Джинни» - это еще одна тема, которой он избегал, о которой не хотел думать и все откладывал какие-либо решения на этот счет. Он чувствовал свою вину, но ничем помочь не мог. Или просто не знал – чем. Оставался еще один вопрос: если Чарльза посадят в Азкабан, и в ходе всего выясниться, что их брак можно признать недействительным, то Джинни, возможно, переедет в Нору. А поскольку миссис Уизли и слышать ничего не желала о том, чтобы Гарри жил «в каких-то гостиницах, таскаясь по углам», невзирая ни на что, позабыв все обиды. Он сейчас переехал в Нору, и, как и прежде, делил спальню с Роном. Гарри решил, что, возможно, он найдет какой-нибудь предлог, чтобы уехать как минимум в Лондон, чтобы не возникло неловких ситуаций, способных причинить вред Джинни. Но порой юноша думал, что он слишком осторожничает, слишком опасается всего этого, и что пора бы уже поговорить с той, которую он до сих пор любил, но так легко разрушил ее жизнь и надежду на будущее счастье.

- Мистер Уизли, вы не скажете нам, при каких обстоятельствах вы познакомились с Чарльзом Уайетом?
Голос выдернул Рона из его воспоминаний. «Я увлекся».
- Познакомился? Это было…незабываемое «знакомство», - почти про себя ответил Рон, а затем добавил, - Да, конечно.…В тот день я шел по улице…
Но прежде, чем еще раз вспомнить все те ужасные происшествия, случившиеся в дождливый день в Каталонии, в воспоминаниях всплывали счастливые картины, четко значившиеся теперь как «двумя днями ранее»…

После того утреннего завтрака они всегда завтракали вместе. Соседи стали приветливо улыбаться Рону, радуясь, что у Арсэлии, наконец, появилось «крепкое плечо», что «он поставит девочку на ноги и поможет, и все будет хорошо». Валенсия перестала называть его «сеньором», а звала просто «Роном», а иногда, ошибаясь – «папой». Они были, если не счастливы, то, по крайней мере, довольны обретенным – друг другом. Они вместе проводили любые праздники, мероприятия. А однажды втроем они провели замечательный уик-энд на яхте. Казалось, жизнь налаживалась, старые раны затягивались.
Рон перестал подписываться на «Ежедневный Пророк» - он больше не хотел знать, что происходит в Волшебном Мире, ведь у него был свой. Он положил волшебную палочку на самое дно дорожной сумки, все те книжки, что он взял с собой – все лежало без дела, потому что он становился обычным человеком, отдавая себя без остатка тем, кого любил, кому доверял и в кого верил. Арсэлия не спрашивала о его прошлой жизни, а он не спрашивал о ее. Они начали заново, вместе, и поэтому с того дня существовали «они», а не «он и она».
Как-то раз случилось, что Арсэлии принесли письмо из мэрии, в котором говорилось, что полиция нашла ее мужа, ей нужно приехать на опознание. Рон весь день просидел с Валенсией – они так сдружились, что не замечали времени в компании друг друга. Но это был тревожный день – двадцать второе февраля. Арсэлия вернулась чуть живая, вся бледная и измученная многочисленными допросами. Оказалось, что ее муж в течение нескольких последних месяцев скрывался от правосудия, при этом он привлек на свою сторону достаточное количество сторонников – «оскорбленных правосудием, чьи родственники и дети были убиты, а убийцы не наказаны». Полиции удалось обезопасить город и весь регион от их вандалистских действий. Оказывается, они учиняли самосуд, разгромы, побои, грабежи, убийства…
Все это казалось неправдой, ложью. Но приходилось мириться с фактами. Опознание тела, и подтверждения родственником, давало право уже законным путем, найдя соответствующие статьи, начать судебное разбирательство крупных масштабов, обещающее стать «самым громким во всей истории Испании».
Когда сидя вечером, и немного отойдя от событий дня, Арсэлия все это рассказывала Рону, он заподозрил, что это может быть лишь началом, что это могли быть только пешки. Сначала рассказ девушки был логичен и понятен, но потом она стала говорить, что в архивах дела мелькали еще какие-то странные фигуранты. Их отличительной чертой была одежда – черные плащи и маски, и оптические эффекты – над домами, где они побывали, долгое время висел черный дым в виде черепа со змеей. Эти факторы приводили представителей закона в замешательство, однако игнорировать их было нельзя.
Услышав это, Рон стал белее снега на Рождество. Он в ужасе пытался понять, как удалось Упивающимся Смертью не просто выжить, а еще и развернуть свою деятельность в другом уголке мира. И как Рон подозревал, не в единственном. Пришло время достать свою палочку и держать ее наготове – таков был вердикт, вынесенный им по окончании этого сложно и тяжелого дня.
Но следующее утро не принесло облегчения, а наоборот, сделалось еще хуже: те немногие оставшиеся «мстители» посчитали такое поведение жены их «предводителя» предательством, и начали преследовать Арсэлию и ее дочь, угрожая расправой, если она к ним не присоединится или добровольно не откажется от своих показаний. Девушка боялась выходить в город одна. Она видела, что ее соседи тоже напуганы, и они тоже прятались в домах. Все двадцать третье число Рон провел с Арсэлией и Вале. Когда настал вечер, и солнце село за горизонт, почему-то стало легче. Словно наступила какая-то разрядка, давалась передышка. Даже дышалось легко.
Вале уложили спать, а сами взрослые еще долго сидели на полу у камина в гостиной, рассуждая о жизни, о случившемся, о значении мелочей, из которых все складывается.…И пока огонь не погас, они сидели рядом. Но темнота накрыла их, и они отдались друг другу, кидаясь в спасительный омут страсти, который был так нужен им обоим. Они любили друг друга и не хотели отпускать, никто…Время подарило этим двум влюбленным несколько часов, но продолжало играть против них, стремительно приближая рассвет. Раннее утро окрасило небо в багровые краски, предвещая беду.
Рон ушел за своей палочкой, чтобы наложить защитные чары на дом и быть вооруженным и готовым к любой ситуации. Он ушел под предлогом «вернусь через полчаса, мне необходимо сказать хозяйке, что…» и так далее. Юноша быстрым шагом шел между домами, максимально срезая путь. Было пять утра, и утренняя прохлада хорошо освежала, сгоняя остатки сна и ночного счастья. Дом, другой, за ним еще один. Мелькают закрытые лавки, вывески, кафе. Пусто. Тишина. Его шаги гулко отдаются в пространстве, утопая меж стен и брусчатки на улице.
Рон быстро отыскал свою палочку. Он решил, что стоит освежить в памяти некоторые полезные и сложные заклинания, и достал одну из тех книг, что когда-то прикупил в Косом Переулке. Пока юноша листал страницы, ища нужную формулу защиты, солнце неумолимо приближалось к зениту. Когда, наконец (попутно читая полезные статьи), Рон захлопнул книгу и посмотрел на часы, он с ужасом обнаружил, что через пару минут куранты на площади пробьют десять раз. Десять часов! Десять!!!
Рон стремглав бросился обратно. Уже подбегая к центральным улицам, он слышал шум. Нехарактерный шум для такого утра. Было много народу, все кричали и куда-то бежали. Выскочив из переулка, Рон огляделся: везде царил хаос. Перед глазами поплыли картинки из прошлого – Чемпионат Мира по Квиддичу. Сердце предупредительно екнуло. В толпе он увидел до боли знакомое белоснежное платье, а следом и светло-голубое – на девочке. Это были они, и они куда-то бежали. «Как я мог! Как я мог так долго…» - корил себя Рон. Он бежал вслед за ними, отталкивая людей, продираясь сквозь толпу, которая бежала в противоположную сторону, вниз по улице. Но тут то слева, то справа начали появляться люди в плащах и масках. Рон с ужасов понимал, что история повторяется. Начали раздаваться заклинания и мелькать вспышки. Упивающиеся метали лучи в людей, и те падали замертво. Не упуская из виду Арсэлию и Вале, Рон следовал за ними, и свернул в один из проулков. Он пытался звать их – они не слышали. Правда, Арсэлия обернулась один раз, но только ускорила шаг, таща за собой девочку. Они выскочили на другую улицу, идущую параллельно центральной. И тут, почти нагнав их, Рон услышал хлопок, и два пятна – белое и голубое – рухнули на камни. Женщина, пробегавшая мимо, издала истошный вопль. В этом хаосе он был не единственным, но на него почему-то обернулась добрая половина всех бегущих. Рон с трудом мог сопротивляться «течению», но силы откуда-то все же брались. Подбежав к тому месту, где лежали его любимые девочки, он увидел их – Арсэлия лежала на животе, а Вале - на спине, неестественно раскинув ручки и ножки. Неподалеку стоял Упивающийся, снявший маску.
Рон взглянул в это ухмыляющееся лицо и запомнил его. Он выцарапал его портрет на своем сердце, чтобы помнить, потому что тот сказал лишь: «И это только начало», а затем исчез. Юноша рухнул на колени, обнимая уже безжизненные тела Арсэлии и ее дочери. Он смотрел в эти остекленевшие глаза и понимал, что они мертвы. Это бело платье, в котором она была в тот жаркий день, когда они познакомились. Они были случайными, просто попавшими под руку какому-то Упивающемуся. Этого не должно было быть, так не должно было случиться. Крик отчаяния огласил улицу – плакали десятки людей, не веря в эти странные события и смерть, такую внезапную и незаслуженную, своих близких и друзей.

В доме Рон найдет записку, оставленную Арсэлией. По всему было видно, что она торопилась, оставляя эти строки. На листок было что-то пролито, но заметить это можно было не сразу, так как искусная рука женщины практически уничтожила следы «катастрофы». Записка гласила следующее:
«Милый Рон, тебя так долго нет. Мы забеспокоились, и пошли тебя искать, ведь ты ушел в шестом часу утра. Пожалуйста, если найдешь эту записку – иди к своему домику, мы с Валенсией направились туда. Страшно волнуемся, но надеемся, что все будет хорошо. И прости меня, что я ослушалась тебя и сейчас выйду из дома. Люблю тебя, твоя Арсэлия».
Они просто пошли его искать, забеспокоившись, просто перепугавшись. Если бы они остались дома. Если бы Рон вернулся раньше.
Он чувствовал, как все кружится в голове, глаза уже не различают света – все темнеет, наступает тишина. И только ее голос зовет, но это всего лишь сон, всего лишь сон…

- Мистер Уизли? Я вынужден…
- Нет, нет, простите, - говорит Рон. – Он убил на моих глазах двух людей: женщину и ребенка. Девочке было не больше пяти лет. Они, Упивающиеся, их было много, устроили похожую ситуацию в Каталонии, как на Чемпионате Мира по Квиддичу, когда 14 лет назад впервые появилась Метка Волдеморта.
- Хорошо. Можете ли вы назвать еще какие-либо факторы, подтверждающие…
- Он убил десятки людей на той улице, - отрезал ледяным голосом Рон.
- Хорошо, спасибо, мистер Уизли. Можете занять своем место.
- Пригласите мистера Гарри Поттера.
- В зал суда приглашается Гарри Джеймс Поттер.
Железная дверь открылась, давая возможность свидетелю войти.

Гарри уже отчаялся дождаться своей очереди войти внутрь, когда железная дверь открылась, «приглашая» его войти туда.

- Вы, Гарри Джеймс Поттер. Родились 31 июля 1980 года. Родители: Джеймс Поттер – чистокровный маг, и Лили Поттер – магглорожденная. Обучались в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс в период с…
Гарри старался не вслушиваться в то, что говорил судья – это было его прошлое, о котором сейчас не хотелось вспоминать. Он словно отрывками видел эпизоды из своей жизни, когда о них упоминалось в списке.
Затем последовал долгий и подробный допрос о том, как именно все происходило в Больнице Святого Мунго и почему все вышло именно так. Когда Гарри заявил, что в тот день впервые столкнулся с Чарльзом Уайетом, присяжные, казалось, расстроились. Допрашивали Гарри около часа, в мельчайших деталях выуживая информацию. Были досконально выспрошены все детали, все было зафиксировано и переспрошено по два раза. Когда, наконец, все закончилось, и свидетели смогли покинуть зал, все были только рады этому. Свое решение Верховный Суд должен был принять через неделю, когда подробно буду изучены все факты и улики по делу.

- Они больше напускают дыму, - сказал Рон, когда они с Гарри уже шли по набережной.
- Угу, - отозвался его друг, думая о чем-то своем.
- Мне кажется, это только чтобы еще раз утвердить свою силу на Упивающихся, хотя они и понимают, что разрастается что-то новое, и они этого боятся.
- Наверное, - все также рассеянно отвечал Гарри.
- Эй, ты меня слышишь? – Рон тронул друга за плечо.
- Что? – Гарри словно очнулся. – А, да. Они напускают силу, чтобы утвердить дым, кажется, это ты только что сказал?
- Гарри, тебе надо показаться врачу, - серьезно заявил Рон, но все-таки не смог сдержаться и засмеялся. Спустя еще две секунды вместе с ним смеялся и Гарри.
- Узнаю прежнего Рона, - сказал парень. – Все так же серьезен, - похлопав друга по плечу, сказал он и зашагал дальше. Но Рон не последовал за ним. Он стоял неподвижно. Когда Гарри заметил, что друга нет рядом, он обернулся, а Рон заговорил:
- Она ждала тебя, Гарри. Ты разбил ей сердце, - лицо Рона было серьезным и даже суровым.
- Не меньше, чем ты разбил сердце Гермионе, - нашелся Гарри, делая шаг навстречу Рону.
- Но я хотя бы писал ей, - ответил Рон.
- Послушай, сейчас уже сложно что-либо говорить и глупо оправдываться. Я понимаю, она твоя сестра. А я…очень любил ее, просто она была достойна счастья. Но тогда я ничего не мог ей дать. Неужели ты думаешь, я был бы так эгоистичен, что обрек бы всех нас на это? Я любил ее, и потому посчитал, что она должна быть счастлива, - Гарри постепенно повышал голос, не замечая этого.
- Но она хотела быть счастлива с тобой! – выкрикнул в ответ Рон. Несколько прохожих обернулись на двух молодых людей.
- Ты бы первый послал меня дальше всех от нее, когда бы захотел понять. Ты не видишь дальше своего носа, Рон, - сказал Гарри, опасно приблизившись к парню, - она бы страдала, страдали бы все.
- Она и так страдала! Мы все страдали! Из-за тебя! – Рон уже кричал, люди обходили их стороной, опасливо поглядывая в их сторону.
- Не надо винить меня во всех грехах! Ты сам избрал свой путь и свою судьбу! А теперь хочешь выйти чистеньким из воды? Нечего сваливать ответственность на других!
- И ты думаешь, что поступил правильно? Да это из-за тебя она заболела! И если бы ты был рядом, этот ублюдок не появился бы в ее жизни!
- Что этот ублюдок сделал тебе, что ты его ТАК ненавидишь? – Гарри не понимал, о чем говорит Рон, но догадывался, что здесь скрыт более глубокий смысл.
- Сегодня на Суде я как раз рассказывал о том, что этот ублюдок убил двух близких мне людей! Они ничем не заслужили такой участи! Ее дочь была совсем маленькой, чтобы… - Рон осекся и замолчал, отворачиваясь к перилам.
- Так вот в чем дело, - догадался Гарри, - Гермиона тут вовсе не при чем была уже давно. Понимаю…. Ты встретил кого-то. Он убил их? Это печально Рон. Но как после этого, обманув надежды моей близкой подруги, ты смеешь упрекать меня в том, что сам бросился в другую крайность, заставляя страдать и ждать ту, которая и по сей день, быть может, все еще страдает? – Гарри перешел на крик, который привлекал внимание уже достаточного количества людей.
- Это другое! – начал оправдываться Рон на таких же повышенных тонах.
- Все тоже самое! – кричал в ответ Гарри. Они оба замолчали, немного приходя в себя. Эхо еще отдавалось от домов и глади воды, когда оба юноши уже переводили дух.
- Мы оба погорячились, - сказал Гарри, глядя на темную воду, по которой неспешно плыл катер.
- Да, - ответил его друг. – Давай попробуем начать новую жизнь, Гарри. Когда-то это все равно придется сделать, - сказал Рон и протянул руку своему другу.
- Ты прав, - ответил тот и пожал ему руку.
Они еще смотрели на реку, когда солнце медленно садилось за верхушки здания Парламента. Пошел легкий снег. На улице заметно холодало.

***Ну, вот, товарисчи, новая глава!:)) Жду отзывы, критику - как всегда, жду ваших высказываний!!! Очень жду:))*****

Глава 21

ГЛАВА XXI

- Кингсли, я тут выяснил кое-что. Мы не всех допросили, - противный скрипучий голос.
- То есть? Что вы имеете в виду? – суровый и холодный ответ.
- Драко Малфой был хорошо знаком с Уайетом. А это может очень помочь в нашем деле.
- Но Драко Малфой…
- Я знаю, знаю, - отвечал собеседник все теми же протяжными нотками, вызывавшими раздражение, - но это ведь нетрудно. Тем более что его судьба почти предрешена. Я не думаю, что мисс Грейнджер и в этот раз…
- Мы говорим сейчас не об этом…
- Вот поэтому я и прошу вас, - суетился говорящий, - мы должны узнать все детали дела, - гадкая ухмылка расползлась по его лицу.
- Я постараюсь добыть в свидетели мистера Малфоя, - сказал Кингсли и быстрым шагом удалялся по коридорам Министерства, когда его гадкий собеседник хищно усмехнулся.

- Гермиона, ты слышала? – Сэм Эдвайс ворвался в ее кабинет, когда девушка разбирала бумаги.
- Что, Сэм? – подняла она уставшие глаза.
- Малфоя будут допрашивать по делу Уайета. Кингсли отдал распоряжение…
- Что? Но они не могут, не имеют права! – вскочила Гермиона, намереваясь сейчас же поговорить с министром. Сэм перехватил ее у двери:
- Уже все бумаги подписаны, Гермиона, не стоит так переживать из-за какого-то там Мал… - он не договорил, девушка резко отдернула руку, и, уже в дверях своего кабинета бросила ему в ответ:
- Он не «какой-то там Малфой», он – человек, и об этом должны помнить все! Даже министр! – а затем оставила Сэма одного, быстро убегая по коридорам здания.
«И дался тебе этот чертов Малфой!»

- Но…
- Гермиона, мы сделаем все, что сможем. Будем даже тянуть время. Я все понимаю, но сейчас…
- Кингсли! Но они не имеют права требовать показания с человека, находящегося под следствием, делом которого занимается сотрудник моего отдела!!! Да в конце-концов, они же знают, что я им занимаюсь!
- Гермиона, мы сделаем все, что в наших….
- Силах? – не унималась Гермиона. – Да они делают, что хотят!
- Прошу тебя, успокойся. Когда ты остынешь, ты поймешь, что иного выхода пока нет. Но я все понимаю. Мы что-нибудь придумаем. А пока тебе нужно сосредоточиться на деле Малфоя. Я верю в тебя, Гермиона.
- Хорошо, - девушка отступила, признавая правоту министра, - ты прав. Я постараюсь сама обломать им зубы, не дав съесть меня целиком – не в этот раз! – и вышла, закрыв за собой дверь кабинета.
«Школа Дамблдора всегда была самой лучшей и самой полезной в Магическом Мире» - подумал Министр Магии Кингсли Шеклболт.

- Малфой? – позвала Гермиона, приближаясь к сидящему на скамейке парню. Он был довольно тепло одет: джинсы, кроссовки, теплая куртка, обмотанная шарфом шея…
- Грейнджер, - оборачиваясь, ответил Малфой. Гермиона подошла к нему еще ближе. Сейчас уже не казалось странным, что она стоит так близко от него, и хочется быть еще ближе. Почему-то она перестала видеть в нем того убийцу, которого хотят судить. Она видела перед собой человека, которому не оставили выбора, у которого отобрали все, а он должен был выживать.
И сейчас, стоя рядом с ним, дыша одним воздухом с ним, следуя за его воспоминаниями каждый раз, когда он был готов окунуться в прошлое, Гермиона понимала его. Она была на его стороне. И это так важно, понять другого человека, ведь это целая жизнь, другой мир, который существует рядом с тобой, но живет по другим законам.
Сейчас Гермиона собиралась с мыслями, пытаясь подобрать правильные слова. Она хотела еще больше завоевать доверие Малфоя, но не вызвать лишних подозрений.
- Ты так соскучилась по моему обществу, что не в силах оторвать от меня взгляда? – как всегда саркастично заметил Драко, и его левая бровь скептически изогнулась. Гермиона мгновенно опомнилась, выплывая из его серых глаз, в которых отражалось это зимнее низкое небо.
- Возможно, мистер Малфой, - едва заметно улыбнулась Гермиона, - могу я? – она указала жестом на свободное место рядом с юношей. Он едва заметно кивнул, пристально следя за ее движениями. После короткого молчания и недолгих наблюдений он сделал заключение:
- Что происходит? Мы перешли к допросу, после которого последует моя «участь»? – Драко был вполне серьезен, но старался скрыть свою серьезность за сарказмом и усмешками. Гермиона подняла на него свои карие глаза, полные тревоги, но сказала лишь:
- Нам необходимо обсудить кое-что, - и достала свою папку, уже знакомую Драко. – Может, мы расположимся там, где тепло?
- Нет, - отрезал Драко, отворачиваясь от девушки. Он чего-то испугался на секунду. Он как будто побоялся потерять то хрупкое, что установилось за те недолгие дни, что он провел здесь. Он и сам не ожидал от себя такого, но это вырвалось инстинктивно. Гермиона удивленно вскинула брови, но, казалось, догадалась обо всем. От этого Малфою стало еще хуже, и он попытался исправить ситуацию:
- Нет, я имел в виду, что мы могли бы сразу продолжить наше общение в моей камере, раз дело принимает такой оборот.
- Я не это имела в виду, и ты это знаешь, - Гермиона сделала упор на слове «ты», пытаясь тем самым дать понять, что настроена на «близкий» разговор. Сегодня ей это было важно.
- Ну, хорошо, - пожал плечами Драко и принял безразличный вид. В любой другой день это оставило бы Гермиону равнодушной, но не теперь. Сегодня было важно вывести его на доверии к максимально откровенным ответам.
- Хорошо. Мы пока останемся здесь. Так даже удобнее – меньше посторонних ушей, - ответила Гермиона, доставая перо. Драко краем глаза следил за ней, пытаясь разгадать, что за игру она затеяла. Он понимал, что будет не так-то просто понять ее, но ему придется.
- О чем пойдет речь сегодня? В прошлый раз мы остановились на том, что…
- Мистер Малфой, позвольте мне сегодня задавать вам вопросы. Их будет немного, и они будут простыми, - Гермиона тщательно скрывала свое волнение. Малфой был слегка удивлен, но ответил только:
- Нет проблем, - и замолчал в ожидании.
- Ну что ж, - сказала Гермиона, - начнем. Вы знакомы с человеком по имени Чарльз Уайет?

- Мальчики, иди есть, - позвала миссис Уизли.
За столом уже собралось все семейство Уизли. Не хватало только Джинни, которая упорно не желала появляться в Норе. И Гарри с Роном, которые почему-то опаздывали к завтраку.
- Доброе утро, мам, - приветствовал Молли Уизли Рон, вошедший первым.
- Доброе утро, миссис… - начал было Гарри, как всегда, чуть виновато. Но Молли перебила его:
- Джордж, ты не хочешь подождать нас всех, милый? – с укором глядя на своего сына.
Молли еще не могла полностью привыкнуть к тому, что спустя столько лет Гарри вернулся. Она не могла обижаться на него или сердиться, но и как прежде все уже не станет – ее дочь слепа, а причина этого сидит в двух метрах от любящей матери. Она не переставала корить себя за малодушие, с которым приняла Гарри обратно в их семью, но и перестала обращать внимание на угрызения совести, которые противились такому решению. Где-то в глубине души она знала, что Гарри любит Джинни, и желает ей счастья. Она могла бы найти ему оправдания, но тогда материнское горе станет бескрайним. Было сложно. Но она пыталась. И Гарри понимал это. Они просто должны были пережить это все вместе.
Несомненно, радость приносило и то, что Джордж очень быстро оправился от недавней травмы. Распри между братьями были забыты.
Семейный завтрак начинался, когда снежинки за окном начинали свой тихий утренний танец, и солнце скользило лучами по земле.

Ей хотелось снова оказаться у Индийского океана, чтобы он ласкал ее босые ноги – как в детстве. В детстве, в котором она не знала печали и горести, разочарований и боли разлуки, не знала любви…
Линдайв Майрисхэй шла меж высохших белых простыней, висящих на бельевых веревках. На левой руке у нее висела большая корзина, в которой должно было оказаться все эти высохшие простыни. Мать послала ее собрать их, пока не начался дождь, который обещали лишь ночью. Но девушке так не хотелось ничего делать. Вот уже прошло несколько месяцев, а она все тосковала по тому странному парню, который ворвался в ее жизнь, как свежий ветер, но так же быстро исчез.
«Гарри». Она повторяла это имя, точно в бреду. И во сне, и наяву ее губы шептали два слова «Гарри Поттер», или «где же ты?». Но он молчал, не писал, и больше не приходил. Тогда, осенью, он исчез, и с ним исчезло все, что было дорого Линдайв. Ему сложно было выговаривать ее имя, и он прозвал ее «Ли». Ей понравилось. Теперь она сама себя так называла, и не понимала, как можно звать ее иначе.
Мать не замечала ничего. Ее дочь всегда была тихой и послушной, покорной, молчаливой, неприметной, обыкновенной, заурядной, неконфликтной. С ней не было проблем. Она просто помогала, и все были довольны. Соседский парень давно смотрел на нее сквозь забор их гостиницы, и матери этих двух несчастных уже давно все решили за них.
Линдайв была красивой девушкой, просто никто этого не замечал. Она было хорошо сложена, ее тело было выносливым – с детства. Темные волосы обрамляли лицо, а в карих глазах иногда мелькали рыжие пятнышки, точно искорки. Они блестели на солнце и завораживали зрителя, но никто этого не знал – Ли никому не смотрела в глаза, только Гарри, и то редко, и то он этого не замечал…
Девушка дошла до конца веревки и потянулась к краю простыни, чтобы уже давно привычным движением стянуть ее и аккуратно положить на дно корзины. Она едва коснулась своими тонкими и изящными пальцами, слегка огрубевшими от работы, белой ткани, как позади нее раздался шорох. Хрустнуло несколько веток. Девушка обернулась с быстротой лани, услышавшей погоню. Среди ветвей стоял человек. И хотя был день, солнце чуть заволокло облаками, его лица было невозможно разглядеть – он был одет во все темное и стоял в тени.
- Что вам нужно? – спросила Ли.
- Не бойся меня. Я искал тебя, - отвечал незнакомец.
- Кто вы? – Ли всматривалась в говорившего, чуть сдвинув брови на переносице.
- Я знаю о твоих желаниях, Ли, - продолжал говорить человек. Его голос был каким-то обволакивающим и манящим. Он говорил так, будто пел сладкую песню.
- О чем вы говорите? Я сейчас позову… - Ли резко развернулась, чтобы убежать и позвать кого-нибудь, ведь это было незаконное проникновение на территорию, но не смогла сделать и шага. Она вдруг остолбенела и словно приросла к земле. Незнакомец улыбнулся:
- Не надо никуда бежать. И звать никого не нужно. Я скоро уйду. Но хочу прежде сказать тебе что-то, - он замолчал, а потом его голос стал шептать нечто странное прямо над правым ухом Линдайв, заставляя ее тело покрываться мурашками и трепетать. – Я знаю, что ты необычная девушка, Линдайв. Или, как звал тебя ОН – «Ли», - при одном упоминании о юноше, девушка дернулась, но так и продолжала стоять, не в силах что-либо сделать. А тем временем мужчина продолжал, наклоняясь к другому ее уху:
- Ты можешь делать вещи, о которых никому не рассказываешь. Ты иногда двигаешь предметы одним взглядом, или заставляешь людей сгорать в агонии, если они обижают тебя. Да-да, ты делаешь все это, но боишься. Не стоит загонять внутрь то, что дано тебе природой. Ты сильная. Ты могущественная. Но мы можем дать тебе больше. Ты сможешь получить все. Все, Ли. Все, что захочешь. И даже ЕГО. Подумай. Если решишь, что тебе нужен совет, приходи сегодня в одиннадцать часов к старой башне, я буду ждать тебя там.
С последними словами незнакомец исчез, а в месте с ним исчезло и оцепенение. Ли уже могла двигаться, она могла бежать и звать на помощь. Но она этого не делала. Корзина из ее рук медленно опустилась на траву. Ветер едва тронул макушки деревьев, еще недавно скрывавших в своей тени таинственного человека. Сейчас его слова отдавались многократным эхом где-то внутри. Они звучали многогранно, повторяясь и умножаясь, все усиливаясь. И, наконец, Ли зажмурилась от невыносимости всего этого, а когда открыла глаза, все уже прошло.
Девушка вновь потянулась за корзиной, возобновив свою работу. Она старалась не думать ни о чем. Ведь все, что только что сказал этот человек – правда. Только она думала всегда, что это какая-то одержимость, и старалась не проявлять таких способностей. Родители так и не узнали, а все странности списывали на случайности и совпадения.
Вдруг небо резко потемнело, и раздался гром, сверкнула молния. Начал накрапывать дождь, усиливаясь с каждой секундой. Ли пришлось в спешке собирать белье. А до дома она добежала уже почти вся мокрая. На кухне ее мать сетовала на внезапно хлынувший ливень, попеременно вставляя ругательные слова. А ее отчим что-то отвечал ей, и они ругались – снова и снова. Ли оставила простыни у входа и прошла в свою комнату. В их доме потолки были низкими и темными. Все напоминало здесь о том, из какой нищеты они выбрались, зарабатывая этой гостиницей себе на хлеб и воду.
До спальни Ли вело двенадцать ступенек. Она по привычке сосчитала их, поднимаясь. Войдя в комнату и закрывшись на замок, она достала из выдвижного ящичка своего стола дневник, старый, желтый, пыльный, не тронутый временем. В детстве она записывала в него все странности, которые происходили с ней, и свои возможности. Девушка перелистывала страницу за страницей, вновь погружаясь в те дни, пробуждая в себе эту силу. Решив, что все это бред, она вернула пожелтевшую тетрадку на место и закрыла ящик на ключ.
Вечером, сидя за ужином, в тишине, Линдайв думала о том, что все-таки это мог быть ее шанс. Шанс вырваться отсюда и найти его, сделать своим – навсегда! Испугавшись своих мыслей, она вернулась к фасоли в своей тарелке.
Часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого. Дождь медленно утихал. Доев свой ужин, Ли сослалась на неотложные дела, и поднялась к себе в комнату. Она раздумывала еще некоторое время, пока большая стрелка не переместилась на цифру семь – тридцать пять минут. Линдайв открыла окно. Свежий воздух ворвался, словно зовя ее за собой. Ли оглянулась на свою комнату в последний раз и начала перелезать через подоконник.
Под окном ее комнаты проходил карниз, на который можно было встать, а с него уже спрыгнуть на землю, спустившись по трубе, до которой еще нужно было дойти по этому самому карнизу. Легко балансируя даже по скользкой поверхности, девушка уже через полминуты стояла на траве. Ее легкое платье не защищало от холодного воздуха, но было уже поздно – не возвращаться же обратно! Незаметно выбравшись за территорию гостиницы, она побежала через рощу, скрываемая сумерками, которые уже вот-вот были готовы уступить свое место ночи.
Ли бежала быстро, едва задевая мокрые листья. Но они успевали сбросить на ее смуглые плечи несколько дождевых капель. На ее пути возник старый полуразвалившийся каменный забор, высотою не менее двух метров. В детстве Ли часто бывала здесь, и потому знала тут каждый камень. С легкостью перемахнув через преграду, она побежала дальше, среди низких деревьев. Вот показалась старая разрушенная башня. Раньше это было большое владение богатого купца, некогда прибывшего в Африку. Но потом он разорился, и уехал обратно в Америку, а земля постепенно заросла. Башня – бывшая мельница. В радиусе нескольких десятков метров виднелись похожие сооружения: бывшие водокачки, ветряные мельницы, амбары и вышки.
Ли осторожным шагом подошла к мельнице. На разрушенных камнях стоял человек в черном плаще, его капюшон скрывал лицо. Когда она с опаской огляделась, он сказал:
- Я рад, что ты пришла, Ли. А теперь пойдем, нас ждут, - и он протянул ей руку, предлагая подняться к нему.
- Ждут? Кто? – испуганно спросила девушка. Ее сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Волосы растрепались, и теперь, выбившись из косы, развевались на холодном ветру. Она понимала, что сама пришла сюда, и даже если это ловушка, у нее уже нет возможности выйти отсюда – она пленница своих же страхов, своих желаний, своих тайн и своих сил.
- Идем, - повторил незнакомец. Ли шагнула на камни, поднимаясь к нему, подходя все ближе. Как только она коснулась его руки, он крепко сжал ее пальцы, и на них обрушилось что-то неимоверно тяжелое. Стало нечем дышать и потемнело в глазах.
На старых развалинах мельницы раздался хлопок, и две фигуры исчезли в темноте.
******* ***Вот такая вот глава получилась. Жду, жду, жду - в ожидании комментариев)*** *******

Глава 22

ГЛАВА XXII

Драко едва дернул уголком губ, и его брови чуть-чуть сдвинулись, а ресницы взметнулись вверх:
- Прости, кого?
Гермиона слегка опешила – она не ожидала такой реакции.
- Я говорю о Чарльзе Уайете, он…
- Откуда ты его знаешь? – Драко даже позеленел немного.
- Будет справедливым, если ты первый ответишь на мой вопрос, ведь я первая тебя спросила, - Гермиона строила свою «защиту» прямо на ходу, потому что она была не готова к такой жесткой реакции, когда все так плавно двигалось по ее желанию.
- Да.
- Что – да? – непонимающе переспросила девушка.
- «Да» - ответ на твой вопрос. Теперь ты.
- Мистер… - начала было Гермиона, но ее голос предательски дрогнул и пропал вовсе. Она закашлялась. Под таким взглядом Малфоя было невозможно устоять. Но только не ей – она выдержала его, как выдержала бы атаку в сто раз превышающую по мощи. Теперь она могла.
- Грейнджер, - почти прорычал Малфой.
- Хорошо, - выдохнула Гермиона. – Сейчас это имеет почти прямое отношение к делу, - девушка взглянула на парня, оценивая ситуацию. Но Драко лишь удивлено вскинул брови. Сейчас его лицо выражало презрение и отвращение, но Гермиона, как могла, игнорировала это.
- И, видишь ли, дело в том, что сейчас он находится под следствием…
- Он здесь? В Англии?
- Он в Азка… - Гермиона осеклась, увидев, как лицо ее собеседника становится белее снега на вершинах Альп.
- Я сегодня же возвращаюсь обратно в свою камеру, - сказал Драко, будто сообщал ей утренние новости о матче по квиддичу.
- Но… - Гермиона медленно приходила в себя. Все сыпалось, рушилось – это был крах ее планам. Она понимала, что Малфой «закрывается», и она ничего не узнает.
- Никаких «но», я…
- Малфой! – Гермиона собрала всю свою волю, чтобы повлиять на него, - не в твоем положении диктовать условия, которые сложились сейчас, и они не в твою пользу, поверь. Я должна знать все, что мне поможет, и ты мне должен сказать, а иначе ты не доживешь и до завтрашнего дня. А о том, чтобы увидеть Уайета, можешь вообще забыть тогда! Надеюсь, мы друг друга поняли. Я не для того сюда пришла, чтобы уговаривать маленького мальчишку вести себя хорошо! Итак, пожалуйста, начнем с начала. Ты знаешь человека по имени Чарльз Уайет?
- Ну, хорошо, мисс Грейнджер. Хотите терять время – теряйте. Лично мне все равно, - гадко ухмыльнулся Драко и сложил руки на груди. Гермиона приняла отчаянное решение, но надо было действовать по «свежему», быстро:
- А я думала вам еще хочется поквитаться с убийцами Нарциссы, - сказала Гермиона, и наступила тишина. Казалось, даже птицы остановили взмах своего крыла.
- А ты подготовилась. Хорошо. Давай начнем: да, я знаю его. Он – Упивающийся Смертью. Еще вопросы?
- Мне нужны подробности. И как он связан с твоей жизнью? – Гермиона начала записывать.
- Это был тот день, когда наши ряды стремительно пополнялись, просто один из таких дней. После того нового года я узнал, кто такой Чарльз Уайет.

Когда страшное чувство удушья прошло, и можно было, наконец, даже открыть глаза, Ли озиралась по сторонам, идя по дороге, следуя за тем же человеком вдаль по улице. Точнее, улицей это назвать было нельзя: проселочная дорогая, поросшая травой, где местами попадаются довольно крупные валуны. Деревья вдоль обочины дороги выглядели мертвыми, казалось, они, будто сгорели изнутри или просто высохли. Вдоль дороги виднелись полуразрушенные здания, напоминающие бараки. В воздухе витали смешанные запахи, среди которых был запах уксуса, гари, ржавчины, болотной тины и льна.
Девушка не заметила, как незнакомец уже давно выпустил ее руку, предоставляя ей свободу воли в передвижении, и как она все ускоряла шаг, боясь отстать хоть на чуть-чуть. Место это было довольно странным, если не сказать жутким: все тут говорило об упадке, гибели или смерти тех, кто здесь жил.
Их шаги были едва слышны на расстоянии, казалось, звук здесь просто подавляется сам собою. Пока Ли раздумывала о том, не совершила ли она одну из самых страшных ошибок в своей жизни, они постепенно приближались к большому каменному особняку. Тут только девушка решилась осмотреться внимательнее: особняк возвышался среди таких же мертвых, сухих и черных деревьев с жухлыми листьями. В центре некогда зеленого газона перед домом стоял полуразрушенный фонтан, возведенный из крупного камня – все это казалось одним сплошным монолитом. Каменная чаша была наполнена водой, которая заросла тиной и ряской. Венчал эту композицию маленький Амур, протягивающий руки к небу. Из его ладоней должен был изливаться поток воды, чистой и прозрачной, но сейчас камни растрескались и проросли травой. Дальше было видно, что некогда это было, возможно, преуспевающее имение зажиточного человека: по правую сторону виднелись давно не паханые поля, заросшие кустами, а слева находились остатки мельницы, водокачки и какого-то завода.
- Где мы? – осмелилась, наконец, спросить Ли.
- Вопросов не задавать, - коротко ответил человек, даже не оборачиваясь, а затем добавил, - ты пришла сюда по доброй воле, и тебе все расскажут. А сейчас просто иди за мной. Лишний раз не советую открывать рот и показывать свой характер, - и он чуть повернулся, взглянув на недоумевающую Линдайв.
«Характер? Да какой у меня может быть характер, если я даже…» - но закончить эту мысль ей так и не удалось, потому что они подошли к большим массивным дверям дома. Человек достал что-то из внутреннего кармана своей мантии, похожее на деревянную палочку, затем поднял левую руку вверх. Ли подошла вплотную к своему «сопроводителю» и они вместе двинулись к плотно закрытым дверям. Оставалось три шага, два шага, один… Они должны были упереться лбом в черные дубовые двери, но прошли сквозь них, точно они были из дыма. Ли обернулась – изнутри тоже выглядят как обычные двери. Мужчина загадочно улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Затем он взмахнул своим деревянным инструментом и на конце этой палочки зажегся свет. Его было достаточно, чтобы слегка разогнать мрак негостеприимного холла этого дома, и не упасть где-нибудь по дороге. Они стояли перед большой и широкой лестницей, по которой предстояло подниматься довольно долго – ступеньки были невысокими и довольно широкими, поэтому на каждую из них приходилось делать два шага.
Когда последняя ступенька осталась позади, пред Ли оказалась закрытая дверь, ведущая в освещенную комнату, за которой были слышны голоса, а свет просачивался сквозь щель между створчатыми дверьми. Голосов было много, очень много. Девушка испугалась и инстинктивно дернулась назад, рискуя сосчитать все ниже пройденные ступеньки до единой, но крепкие пальцы юноши схватили ее за локоть:
- Поздно, девочка. Теперь ты должна дойти до конца, - и он взмахнул рукой. Дверь открылась, и все голоса за ней разом стихли, не оставляя даже шлейфа смолкающего гомона.
Комната была довольно большой и просторной. Стены были из серого камня, давно отсыревшего и потрескавшегося. На них некогда висели картины – это было видно по оставшимся от них следам и дырка от гвоздей. В нишах стен и канделябрах горели свечи. Прямо напротив входа располагался огромный камин с чугунной решеткой, прутья которой были искусно изогнуты в виде змей. И хоть это было красиво, но на фоне горящего огня смотрелось устрашающе – казалось, змеи двигались, извивались и что-то шептали. По всему помещению были рассредоточены люди в таких же мантиях, как и у незнакомца, который привел ее сюда. Ли как раз огляделась в поисках своего нового знакомого, но его не было рядом. После недолгого молчания, которое заметно затянулось, давая всем присутствующим осмотреть гостью, один из сидевших в кресле у камина чуть прищурился и заговорил:
- Так это и есть та девушка, о которой мы уже наслышаны? – мужчина говорил с вызовом и в то же время как-то спокойно, пытаясь расположить к себе гостью. Он встал. Это был мужчина лет пятидесяти, не меньше, по крайней мере, так казалось при взгляде на его складки возле губ и иссохшее лицо, имеющее, однако некую надменность. В его волосах уже давно виднелись признаки времени - седина, впрочем, как и на лице – морщины. Он подошел к Линдайв и стал откровенно разглядывать ее. Под таким взглядом она смутилась, но мужчина заговорил:
- Не стоит смущаться. Мы не будем так невежливы, что заставим девушку чувствовать себя неловко, верно? – сказал он, обернувшись назад, обращаясь ко всем присутствующим, ища их поддержки, кою сразу же получил – оглушительный смех. От этого Ли стало совсем плохо, она уже понимала, что зря сюда пришла, выставляя себя на посмешище, и ей захотелось уйти. Но человек поднял руку, и все замолчали.
- А теперь о деле. Ты знаешь, куда ты попала, девочка? – спросил с насмешкой человек, все еще стоящий перед ней.
- Я вам не девочка, - Ли сама от себя не ожидала таких слов, но, казалось, это была просто защитная реакция. Она чувствовала прилив сил и гнева, которые грозили вырваться наружу и обернуться плохими последствиями. Она давно не ощущала такого – желания всеразрушающего действия. Казалось, будто кто-то ее специально провоцирует.
- Ого! Про твой характер мы тоже наслышаны! – улыбнулся мужчина. Ли хотела было ответить ему, но тут в свет выступил юноша и скинул капюшон. Ли узнала в нем своего «проводника», хотя и не видела толком его лица до этого момента. Юноша был высокого роста, хорошо сложен. Его черные как смоль волосы переливались в свете огня. Он откинул упавшие на глаза пряди волос, и ярко-ярко-голубыми глазами оглядел всех присутствующих. В его простых и мягких чертах лица было что-то успокаивающее и вместе с тем пугающее. Его взгляд словно гипнотизировал и манил.
- Я боюсь, что наша гостья напугана, - произнес «проводник».
- Нет-нет, Том, она просто попала в ту среду, где и должна была находиться все эти годы, верно? – вновь повернулся к ней ее собеседник.
- Альберт, я предупреждал ее…
- Ах, как невежливо, мы ведь не представлены ей, - перебил юношу «старик». Он иронизировал, картинно изображая досаду. Его лицо исказила гримаса глумления, но он продолжил:
- Альберт Ранкорн – это я, - он чуть склонил голову. - Том Карэт – тот, кто привел тебя сюда к нам, дорогая. Мои первые помощники – Эйвери, Мальсибер, Джагсон и Трэверс, - Ранкорн поочередно указывал на каждого. Потом он еще называл имена, но Ли уже не могла их запомнить.
- Все мы называем себя Упивающимися Смертью, как нас некогда назвал наш Лорд, которого сейчас, к великому несчастью, с нами нет. У нас есть великая цель, которой все мы следуем, но об этом позднее. Ты можешь стать одной из нас – избранной, - Ранкорн смотрел на нее с усмешкой, будто бы не веря в нее, он сомневался, и это явно читалось в его глазах. Он хотел доказательств. Это в конец разозлило Линдайв, и она уже не хотела контролировать себя, ей было все равно, что будет дальше. Она выпустила на свободу свои эмоции. В этот момент ее взгляд обрел сокрушительную силу: она смотрела на хрупкие стеклянные предметы – стаканы в руках присутствующих, из которых пили все эти люди - и они лопались, разлетаясь на миллионы мельчайших осколков прямо у них в руках. На столах и полках стояли бокалы, бутылки и тарелки, чашки – все это тоже разлеталось на куски. Все в недоумении смотрели на девушку, которая лишь взглядом была способна превращать в ничто предметы и вещи. Когда закончилась вся посуда, Ли перевела взгляд на пол, ища новый выход для своей силы: доски начали с треском выламываться и подлетать к полотку, рассыпаясь в пыль. Она никогда раньше не доводила свою силу до такой степени, и это ей неожиданно понравилось. Ее охватило такое чувство, будто она всесильна, что она может превратить в пыль любого, кто осмелится перечить ей – даже человека. Все присутствующие вскрикнули или издали нечто наподобие вздоха. Ранкорн схватил ее за руку. Пелена постепенно падала с глаз девушки, рассудок возвращался в «здравое» состояние. Эйфория проходила, а тело начало слегка покалывать.
- Остановись! – властно приказал Ранкорн. Но в его голосе слышался страх. Страх, который так сладок был теперь для ушей девочки, которая была способна управлять стихиями.
- Не смейте унижать меня, кем бы вы ни были. Я и не такое умею! – ответила Ли четко, чтобы слышали все. Она почти была готова сказать, что в этот самый момент – это не она, и в то же время полностью осознавала все и была уверена, что контролирует себя.
- Мы верим, - говорил Альберт, - ты доказала нам, что действительно обладаешь несокрушимой силой. Но тебе нужны тренировки, ты должна научиться держать свою силу под контролем. Мы научим тебя таким вещам, о которых ты могла мечтать только в самых несбыточных снах, - Альберт словно пел сладкую песню, заговаривая с девушкой. Все присутствующие немного успокоились, но все еще недоуменно смотрели на Ли.
- Мы должны отпраздновать это! Среди нас появилась девушка, которая перевернет этот мир и заставит всех понимать нас и ценить! – воскликнул Альберт. Послышались еще какие-то возгласы. Ли не покидало чувство, что его формулировки очень обтекаемы, и что он говорит не всю правду. Но это было неважно – на нее смотрели прекрасные голубые глаза, которые обещали спокойствие. В них горел огонь, такой знакомый ей – желание сделать все быстро, все по-своему. Ей показалось, что он должен понимать ее. Он станет ей другом – они похожи в этом, она была уверена. А в дальнейшем будущем у нее будет Гарри – ведь они научат ее всему. И она не думая, шагнула вперед, и пучина поглотила ее. Дверь позади нее захлопнулась, но этого никто уже не услышал – ставки были сделаны, игра началась.

В небольшой комнате были двое. Тот, что постарше смотрел в темное окно и, казалось, был весьма задумчив в эту минуту. Второй стоял у письменного стола, наблюдая, как догорают последние угольки в камине. Подсвечник в виде пяти змей, обвивающих кубок, стоял на столе, освещая часть комнаты. Они молчали некоторое время, а затем человек у окна повернулся и сказал:
- Я не знаю, должна ли она быть среди нас…
- Ты шутишь? Она – самое сокрушительное, что я когда-либо видел в своей жизни, Альберт! Она должна быть с нами! Она превзойдет всех нас! Она сокрушит…
- Умерь свой пыл, мой мальчик, - прервал поток его восторженных слов мужчина. – Ей нужен правильный наставник, тот, который сможет не разбудить ее силы раньше времени. Пока все шатко. Мы не должны рисковать…
- Ты только и делаешь, что боишься всего! – не выдержал юноша. – Мы сдохнем здесь, как крысы в запертом подвале! Что толку, если мы бездействуем!
- Том! – повысил голос Альберт. – Ты забываешься! Ты помнишь, наверное, что Темный Лорд не допустил бы промашки, и мы не должны. У нас не будет много попыток. И ты не должен быть так неосмотрителен. Ты не менее ценен, мой друг. Наше счастье, что ты все еще был жив, когда мы нашли тебя.
- О, я тебя умоляю… - Том зажмурился, отворачиваясь к огню. Он в сотый раз уже слышал от Ранкорна обо всем этом, но он хотел действий. И сегодня в темных, как бездонный омут, глазах этой девушки он увидел такое же желание. Он понял, что может обрести союзника, который разделит его стремления так же горячо и пламенно, словно они родились в этом пламени вместе. Он хотел обучить ее сам. Эта мысль буквально вырвалась из его уст, едва успев оформиться в еле-внятные слова:
- Я мог бы ее учить! – воскликнул юноша. Ранкорн, в это время все еще что-то говоривший об осторожности и важности их миссии, умолк. Через пять секунд, показавшихся слишком долгими для Тома, он спросил:
- Что? Что ты только что сказал? Я не уверен, что правильно тебя понял, Том.
- Я мог бы учить ее, Альберт! Я научу ее всему! Мы изготовим ей волшебную палочку! Ивес сделает это!
- Ивес. Сделает. Ну конечно! – расхохотался Ранкорн. – Ивес сделает для нее палочку! Как все просто и замечательно! – Ранкорн хохотал как безумный. Его голос звоном отдавался от стен комнаты. Это было жуткое зрелище. В эту секунду он стал похож на маленького сморщенного гоблина из банка Гринготс и одновременно походил на аристократа (на которого всю жизнь пытался быть похожим), у которого отняли все. Но это длилось недолго. Спустя еще минуту он прекратил смеяться также внезапно, как и начал. Он приблизился к Тому, положив ему руку на плечо, и сдавил его такой сильной хваткой, что у Тома вырвался приглушенный стон боли. Абсолютно серьезными глазами он смотрел на своего собеседника и ледяным тоном начал отвечать:
- Ты еще не дорос до того момента, когда можешь отдавать отчет в своих действиях. Ты так и не научился сдержанности и спокойной рассудительности, которой я тебя учил. Ты разочаровываешь меня, Том, - в его глазах мелькнул опасный зеленый огонек. Том знал, что Ранкорну пришлось в жизни нелегко. Но, увидев однажды, как он убивает или мучает своих жертв, Том решил, что скорее сам убьет себя в случае чего, чем предпочтет, чтобы это сделал Альберт. А тем временем Ранкорн продолжал:
- Так вот, мой мальчик. Умерь свой пыл, настоятельно тебя прошу. А то я решу, что ты думаешь, будто способен повести за собой всех этих людей и твою новую подружку… Ммм, пожалуй, она пока слишком опасна. Быть может, лучше «Забвение» и нет проблем? Да-да-да, я вижу в твоих глазах понимание. Хорошо, хорошо, - он чуть ослабил хватку, смягчив свой голос до почти «бархатного», - ступай и подумай о своем поведении. А завтра мы решим, что с нею делать. Отправь кого-нибудь разобраться с ее родителями. Она пока остается у нас, - и он отклонился, убирая руку с левого плеча юноши, давая ему возможность вздохнуть свободнее.
Том повел слегка онемевшим плечом – скорее всего, там уже был лиловый синяк. Последние слова о Ли быстро дошли до его живого разума, который быстро сложил картинку в голове, и он с поспешностью спросил:
- А если ты решишь вернуть ее назад, что тогда? Ведь ей некуда будет идти, - Том потирал плечо, обращаясь к Альберту, который вновь смотрел в темное окно, выходящее на парадный подъезд к дому. Альберт не обернулся, но ответил:
- А я и не говорил, что оставлю ее в живых. Ступай. Завтра я должен быть уверен, что ее родители…приемные родители мертвы. Разумеется, мы расскажем девочке правду. Она остается в особняке. Это все.
Этим он дал понять, что разговор окончен. Том не замедлил выйти из кабинета, чтобы оставить за этой тяжелой черной дубовой дверью этот неприятный разговор. Он все больше понимал, обдумывая слова Альберта, что тот прав: Том действительно бы хотел повести за собой Упивающихся, так как считал, что старшее поколение уже ни на что не годиться. Необходимо создать новую армию. Но сделать это не с помощью переворота, а мирно, по договоренности. Но сегодня он еще раз убедился, что «старики» так просто не сдадутся, Вторая Война слишком дорого им обошлась, они многое потеряли, и не захотят терять еще и полный контроль над всем этим – это ведь они сотворили, они придумали, они создали, они вдохновили. «Ну, ничего, с этим мы еще разберемся» - думал Том, шагая к выходу из поместья. Он раздумывал о том, что необходимо оставить Ли шанс на отступление – не убивать ее приемных родителей, как приказал Ранкорн. Ведь в случае чего, они просто наложат на нее «Забвение» и она будет жить как раньше, со своими родителями где-то в другой стране, далеко от них и волшебства, которое течет у нее в крови.
Том замечал в себе некую странность: он не был так кровожаден и необъяснимо жесток как «старшие», несмотря на свою пылкость и горячность. Он был, скорее, склонен ликвидировать в человеке все воспоминания, нежели зверски убить его. Он считал, что право на жизнь имеет все, даже самое худшее и потерянное для мира. Он не понимал только одного: как те, с кем они собираются воевать могут жить спокойно в том мире, который создал для них Гарри Поттер? Это же просто невыносимо, что нужно прятаться и избегать использования своей волшебной силы. Том считал, что их высшая цель – объяснить простым людям сущность волшебников и заставить их принять их в свои ряды, ведь они имели такое же право на жизнь, не таясь и не прячась. «Но Лорд Волдеморт не успел закончить свою миссию» - думал Том, - «и поэтому придется, очевидно, прибегнуть к нескольким грубым способам внушения, но это необходимо ради общего блага». Такой была история Первой и Второй Войны Волшебников, которую ему рассказали Упивающиеся Смертью, ведь Том лишь слышал об этих войнах, живя далеко от Англии – на Аляске со своими приемными родителями. Но когда Альберт отыскал его, он как раз уже был готов к тому, чтобы последовать зову своей силы и присоединиться к волшебникам, воюющим за право своего места под Солнцем.

*****Ну вот такая глава получилась, жду отзывы:)***

Глава 23

__________Прошу прощения у своих читателей за столь долгую задержку. Новая глава уже скоро готовится увидеть Свет:) Поздравляю всех со Светлым Праздником Пасхи, и желаю приятного прочтения!**********__________

ГЛАВА XXIII

Когда они шли обратно, Тома преследовало чувство, что он обманывает себя, или всех вокруг. В данном случае, ему придется утром обмануть прекрасную девушку Ли, которая наивно будет еще полагать какое-то время, что все это лишь безобидное общество странных людей со сверх способностями, или что все это ей просто сниться.
Была глубокая ночь, когда четверо Упивающихся проходили мимо разрушенного фонтана с ангелом, подняв левую руку вверх. Стоя у подножия лестницы, которая сейчас освещалась факелами, висящими на стене, они разошлись по разным направлениям этого большого дома. Сам дом казался небольшим снаружи и довольно простым, но внутри он скрывал множество комнат и ходов, туннелей и лабиринтов.
Поднимаясь на второй этаж, Том никак не мог решить, проверить ли комнату Линдайв, или все-таки не делать того, о чем предостерегал его сегодня Ранкорн. Сильное чувство вины, странное желание утешить и еще что-то примешивалось, не давая просто спокойно пройти мимо темно-коричневой двери, ведущей в нынешнюю спальню девушки. Том остановился и занес руку, чтобы постучать, но передумал. Он стоял у двери, не решаясь даже вздохнуть громко. Коридоры в этом доме напоминали подвалы: такие же темные и отсыревшие, в них не было окон, по обе стороны – двери в комнаты, на стенах факелы освещали помещение, но сейчас они не горели. Том уже совсем было собрался уходить, но дверь открылась, скрывая в темноте хозяйку комнаты. Откуда-то из глубины послышался голос:
- Здесь кто-то есть?
- Да, я хотел узнать, все ли у тебя в порядке, - быстро нашелся Том, чувствуя себя очень глупо. Загорелся неяркий свет – Ли зажигала газовую лампу на столе у окна.
- Можешь зайти, - сказала она, поворачиваясь к своему ночному гостю.
- Хорошо, - ответил Том, проходя в комнату и закрывая за собой дверь, - я не задержусь тут надолго и…
- Правда? – будто бы удивилась Ли.
- Почему ты еще не спишь? В такой час уже все спят, - надо было как-то заполнить неловкую паузу, и Том слегка сменил тему, но уже через секунду пожалел об этом, потому что Ли задала встречный вопрос:
- А ты почему не спишь? – она улыбнулась.
- Я…ходил…я гуляю иногда…по ночам, - Том быстро старался придумывать что-то на ходу, но у него не очень получалось.
- Я больше не увижу своих родителей, верно? – как-то спокойно спросила Линдайв. Она ждала ответа. Ее голос не дрогнул, но она была подавлена. «Бедняжка» - подумал Том.
- Ты не увидишь их какое-то время, - туманно ответил юноша. И перед его глазами вставали картинки получасовой давности, когда они с несколькими Упивающимися отправились выполнять задание Ранкорна – он не доверил это дело полностью Тому, и послал с ним нескольких его друзей. По дороге к городу, юноша еще надеялся, что сможет как-то выкрутиться, но план отпадал один за другим. В итоге он даже не успел ничего обговорить с ребятами, когда те, вышибив дверь, сразу убили едва успевших проснуться от шума родителей. Он запомнил их лица: сонные и безмятежные, напуганные и молящие. Страх, отразившийся в их глазах, сейчас отражался в глазах этой девочки – она ведь все еще была ребенком, несмотря на такую зрелость и мудрость.
Том впервые чувствовал такое – странное нежелание убивать маглов, просто потому, что они ни в чем не были виноваты. Раньше они только пугали, возможно, мучили их немного, может, даже убивали, но как-то не так. Наверное, дело было в том, что эти люди были ему знакомы, а знакомый – это не чужой. И неважно, насколько хорошо ты его знаешь, главное, ты знаешь, что он умирает незаслуженно, и от этого никуда не деться.
- Они убили моих родителей? – внезапно спросила Ли. От такого неожиданного вопроса Том даже опешил, он не знал, что сказать.
- Это ты убил их? – все тот же спокойный ровный тон. Это было даже пугающе.
- Они не были твоими настоящими родителями, Ли, - настороженно ответил юноша. Он не знал как вести себя с ней сейчас. Он боялся напугать ее, но и правду утаить уже было невозможно. «Как она узнала? Почувствовала?».
- А кто были моими родителями?
- Это были волшебники, они…я плохо знаю эту историю, Альберт тебе расскажет… - начал было оправдываться Том.
- И поэтому вы решили, что вот так просто можно избавиться от старой семьи и создать мне новую? Просто подарить, рассказать о ней и все? А как же то, что я любила этих людей, они были для меня всем, у меня больше нет ничего в жизни! – она сорвалась на крик и слезы брызнули из ее глаз. Они катились по щекам крупными каплями, оставляя влажные дорожки, которые переливались в свете газовой лампы, стоящей на столе. Том сделал шаг навстречу, пытаясь утешить девушку, но она отпрянула от него, уперевшись спиной в мокрую и холодную стену своей комнаты. Нет, это была не комната, это была темница, в которой теперь ей суждено было ждать своей судьбы.
- Что? И моя очередь настала? Так быстро? – она продолжала плакать, прижимаясь к стене. Том сделал шаг назад, возвращаясь на свою исходную позицию. Он был зол. На нее, потому что она плачет; на Альберта, потому что лишил ее семьи; на себя, что заставляет ее плакать и ничем не может ей помочь.
- Нет, с тобой ничего не случится, - холодно и отрешенно сказал Том. – До завтра тебя никто не тронет. Спи спокойно. Утром будет Совет, там все и решится. Если они решат тебя оставить, то дадут тебе волшебную палочку, и ты станешь настоящей колдуньей. А сейчас – спокойной ночи, - и он медленно стал отходить к двери, пятясь спиной, не совершая резких движений, понимая, что девочка находится на грани истерики. Он нашел дверную ручку, повернул ее и открыл дверь. Из коридора тут же просочился запах сырости. Юноша еще раз взглянул на Ли и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
«Идиот! Ну, кто тебя просил! Она не должна была это узнавать от меня. Надеюсь, Альберт меня не убьет завтра» - и с этими мыслями Том направился в западное крыло к лестнице, чтобы подняться на четвертый этаж.

3 февраля 1998 г.
Утром Люциус сообщил своему сыну, что в этот день они ожидают прибытия особых гостей, среди которых будут и новые сторонники. Драко никак не отреагировал – в сущности, ему было все равно. После скорой свадьбы Эдгара и Эвелины, которая прошла на фоне того скандала в Новый Год, юноша не видел смысла жизни и просто существовал в некой системе координат.
Когда полуденное солнце быстро, едва скользнув по небу, начало погружаться в колючие ветки густых елей, растущих далеко на западных границах владения Малфоев, в поместье стали прибывать Упивающиеся. Почти всех их Драко знал. Тех, кого он видел впервые, не особо отличающихся от остальных, он пытался запомнить – имена, фамилии, части родословных. Все эти формальности не вызывали у него восторга, но он хоть как-то пытался наполнить свою жизнь. В этот же вечер впервые после того памятного первого января в Малфой-Менор прибыла семейная пара Стивенсонов – Эдгар с супругой Эвелин. При виде последней у Драко пересохло во рту, но он держался достойно: сдержанные улыбки, пара комплиментов, пожелание всего наилучшего в семейной жизни и не задерживающийся взгляд.
К восьми часам вместе с Волдемортом прибыли и «новые сочувствующие миссии Упивающихся» - их было около десятка. С виду – ничем не примечательные волшебники. Да, конечно, все аристократы. Безусловно, все в совершенстве владеющие Темными Искусствами. Бесспорно, обладающие некими особыми качествами, за что и были избраны в этот круг. Среди них был один особо выделяющийся сразу: высоких, рыжий мужчина лет тридцати пяти, с тонкими длинными пальцами и волевым подбородком. Он искусно владел «Адским пламенем» и всеми видами его проявления. Например, одним едва уловимым взмахом своей палочки он мог заставить загореться краешек пергамента или целый особняк. Его семья издавна занималась изучением «Пламени», и потому, это, скорее всего, было даже наследственным.
Драко случайно заметил, проходя мимо «гостей», что Эдгар довольно «накоротке» общается с одним из новоприбывших, будто они старые знакомые, родственники или люди, быстро нашедшие общие интересы. Прислушавшись к их разговору, он понял, что это человек – дальний родственник Стивенсонов. Он имеет большие достижения в области Зельеварения и Непростительных заклятий. Он экспериментатор, и тем ценен – многие ужасающие заклинания он изобрел сам. Но Драко бы не запомнил этого человека, если бы не ситуация, произошедшая между ним и супругой его родственника – Эвелин.
Еще до начала Собрания все гости находились в большой гостиной. Эвелин стояла у окна, глядя в темноту – она ничем не отличалась от той темноты, в которую она погрузилась после свадьбы, только за окном на небе были звезды. Малфой наблюдал за ней из противоположного угла, пытаясь понять, что же им удалось сломать в ней, что она потеряла в осанке тот нрав и характер, который раньше был заметен издалека. Он была все той же прекрасной Эвелин, все той же аристократкой и красавицей. Но уже другой…
К ней подошел тот самый дальний родственник. Он подошел так тихо, что когда, наклоняясь к ее шее, он что-то прошептал, девушка вздрогнула. Драко услышал, как она сказала:
- Чарльз! Мерлин! Как ты напугал меня…
«Его зовут Чарльз. Прекрасно» - подумал Драко, - «осталось узнать фамилию этого напыщенного самодовольного изобретателя».
Между «родственниками» происходил какой-то диалог, но что они говорили, разобрать было невозможно – Драко стоял слишком далеко, да и в зале было слишком шумно. Он осторожно двинулся в их сторону, выстраивая свою траекторию так, чтобы оказаться рядом и оставаться незаметным как можно дольше.
Спустя несколько секунду Драко был уже достаточно близко, чтобы слышать их разговор:
- Милая, ты опозорила всю нашу семью, как я могу быть благосклонен к тебе? – Чарльз гадко ухмылялся. Эвелин не выглядела испуганной, но глаза тем не менее выдавали в ней какую-то растерянность.
- Я не понимаю, к чему этот разговор, мистер Уайет. Наши семьи уладили конфликт, в котором я оказалась лишь жертвой.
- Ну конечно, милая Эвелин. При одном только взгляде на тебя достаточно, чтобы понять, что твое «Забвение» сделал какой-то школьник. Но оно было таким сильным, что стерло подчистую все воспоминания – их даже восстановить нельзя. Это такое унижение для Эдгара, милая… - и Чарльз взял ее за локоть, проведя рукой до ее ключицы, нежно касаясь одежды. Он изучал изгибы ее тела, а все, до чего не мог дотронуться, жадно пожирал глазами. Драко нервно сжал кулаки и видел, как Эвелин напряглась и побледнела.
- Мистер… - ее голос охрип и окончательно сдался. Тогда Чарльз взял ее за вторую руку, и накрыл ее ладони своими:
- Ты же должна была понимать, что Эдгар еще слишком слаб, чтобы решиться на более серьезные поступки. Но у него есть семья, которая поможет ему. Мы не можем допустить такого унижения, девочка, - Чарльз улыбнулся, обнажая свои белые зубы.
В этот момент Драко понял, что дело принимает нехороший оборот, но что-то уже происходило, и он мог только наблюдать. Он на секунду встретился с ее бездонными черными глазами – зрачки расширились до такой степени, что в них можно было утонуть. Потом все еще улыбающийся Чарльз вложил в ее руку серебристый нож и что-то прошептал, чуть взмахнув палочкой, которую достал из внутреннего кармана. Глаза Эвелин сделались точно стеклянными, из них ушла всякая мысль, и она с каким-то нелепым криком бросилась на своего собеседника, держа в руке этот нож. Чарльз отскочил от нее, выхватив палочку. Все обернулись, но действия разворачивались слишком быстро. Девушка в один прыжок оказалась на груди Чарльза, угрожая вонзить нож прямо ему в горло, но она не успела даже поднять руку – мужчина выкрикнул «Авада Кедавра» и тело девушки отлетело в сторону. Наступила тишина. Перед глазами у Драко все поплыло, ему показалось, что он на секунду увидел всю ситуацию: Эвелин была словно марионетка, которой изящно управляли, подставляя для чего-то. Но потом все снова начало гудеть и краски смешивались. Малфой лишь отследил короткий быстрый взгляд убийцы на Эдгара. Тот едва заметно кивнул, а затем через секунду, изобразив недоумение, бросился к жене.

- Это был несмываемый позор, Чарльз. И ты избавил меня от него. Я должен быть тебе благодарен.
- Наше имя было запятнано грязью, но недолго. Я понимаю, у тебя не было выбора. Они ловко все обставили, не оставив улик. Но и «Круцио» она бы не выдержала долее недели. Сильная попалась девчонка. Ничего, скоро все это забудут.
- Она была красивая. Она подходила мне.
- Не переживай, найдется другая, - ответил человек, смывая капли крови с белого манжета. Затем достал палочку и высушил одежду. – Не переживай, - и вышел.
- Прощай, Эвелин. Ты запятнала нашу фамилию и заплатила самой маленькой ценой. Настал черед Малфоя, - сказал вслух мужчина и вышел следом, не закрыв за собой дверь.

Драко подождал еще немного, а затем вышел вслед за Эдгаром, все-таки закрыв эту злосчастную дверь, за которой произошел этот короткий диалог. «Они. Убили. Ее» - три этих слова пульсировали в его голове, не давая ни то, что покоя, они мешали смотреть, слушать и чувствовать. «Они. Убили. Ее».
«Сначала Эдгар. Потом Уайет».
Когда Собрание закончилось, и в ночной темноте были видны фигуры, аппарирующие от главных ворот Малфой-Менора, их аппарировало на одну больше, чем прибыло. В свое поместье Эдгар Стивенсон так и не вернулся. Его тело нашли утром недалеко от ручья под холмом у стены его особняка. Он выглядел ужасно: на теле не было живого места. Кровь запеклась и засохла так, скрывая любые его черты, что узнать его сразу не представлялось возможным.

- Да, это я убил его, Грейнджер. И сделал бы это еще раз, - сказал Драко Малфой, когда холодный ветер в очередной раз потрепал листья пергамента в папке Гермионы.
- А Чарльз? – спросила Гермиона, пребывая еще в какой-то прострации.
- Я гонялся за ним потом еще несколько лет. Просто он словно испарился, будто канул в лету. Я не мог найти его после той ночи, когда убил этого гнусного червяка. Ненавижу. Ненавижу его.
- Драко, мне так жаль, - Гермиона действительно чувствовала ту боль. Она его понимала.
- Да? Тебе жаль, Грейнджер? – Драко словно насмехался над ней, а затем резко наклонился и произнес, - тогда пусти меня к нему в камеру, чтобы я раскрасил ее стены его кровью.
- Я не могу этого сделать, - прошептала Гермиона в ответ, напуганная такой жестокостью. Затем добавила:
- Но могу обещать тебе, что он получил свое. Быть может даже «Поцелуй Дементора».
- Это лучшее, что может с ним случиться, - усмехнулся Драко, отворачиваясь.
- За ошибки надо платить, - вдруг сказала Гермиона.
- Да, Грейнджер, черт возьми, как ты права, - ответил Малфой, - я за свои уже заплатил, а вот кое-кто еще не расплатился. Не лишай меня радости в жизни, - он вновь повернулся к ней, говоря совершенно искренне. В его глазах была такая печаль, от которой щемило сердце, и Гермиона вновь почувствовала себя семнадцатилетней девочкой, когда деревья были выше, и сердце добрее. Она просто протянула руку, убирая непослушную прядь волос Малфоя, едва затронула его щеку, проведя кончиками пальцев по подбородку. Он закрыл глаза. Наверное, он видел не ее сейчас, но это было неважно. Сейчас они стали так близки, что все иное потеряло смысл. Он просто схватил ее руку, сжимая сильнее, и притянул к себе. Они задохнулись друг другом. Так неистово, так сильно и так нежно – все это было едино и отделимо друг от друга. Поцелуй, длившийся вечность и один миг…
Гермиону переполняли разные чувства, от которых у нее потекли слезы по щекам – две маленькие горячие дорожки на ветру. От внезапного ощущения чего-то горячего и соленого на губах Драко открыл глаза и в одну секунду осознал происходящее: он целовал Гермиону Грейнджер на лавочке во внутреннем дворике Больницы Святого Мунго.
- Что ты делаешь? – спросил он, отпрянув от нее.
- Прости, я не должна была…- Гермиона, казалось, и сама только что оценила ситуацию. Она быстро схватила все свои документы и резко поднялась. Уходя прочь, она бросила только:
- Прости, это…это была ошибка, большая ошибка, Малфой. Этого не повториться, - и она ушла, вытирая слезы. Ветер растрепал ее волосы, спутал мысли и…чувства. Она шла по направлению к больнице, а из окна второго этажа смотрел человек, сердце которого сжимало кольцо ненависти и любви.

***Как всегда, жду отзывы*****