Глава 1СИНЕЕ СЕРЕБРО.
Пролог.
«И будет Мир, жители которого никогда не узнают войн. И будет Мир, в котором будут жить те, кто любит его и желает только добра. Но не будет такой Мир прочным, а значит – защита понадобится ему. И будут этой защитой – девы. Ни одна из них, никогда не коснется оружия – ради забавы, но не будут знать их руки пощады, если нужно будет наказать злодеяние. Доброта их не будет знать границ, но готовы они будут к безжалостности, если кто-то поднимет оружие – на себе подобного. И будет их воля – крепче стали, а взгляд – тверже камня. И будут они – не таким, как большинство. И в их волосах синь неба и волн сплетется с серебром молнии, что будет знаком другим, тем, что рядом с ними. И будут они – Хранительницами. И будут они хранить мир от бед и разрушений. И будут они рождаться везде, в доме короля и менестреля, купца и лекаря. И будут они странствовать или никогда не покинут пределы дома. И не коснется их болезнь, ибо сами они смогут прогнать любую хворь. И гибель каждой из них будет оплакивать и Небо, и Воздух, и Земля, и Огонь, и Вода. И весь Мир будет любить их, ибо со смертью последней – не станет Мира».
Легенда о возникновении Мира.
Страница, вырванная из книги Легенд.
* * *
Я сама не понимаю, что и как произошло. И нет рядом тех, кто способен дать ответ на мои вопросы. Возможно, то, что я расскажу Вам – просто попытка самой понять чудо. Но чудеса не даются в руки, они, как быстрые птицы с серебристым оперением. Показались – и исчезли. Потому, что если взять их в руки – они растают и утекут сквозь пальцы…
Мне повезло. Я познакомилась с чудом вплотную. И даже держала его в ладони, чувствуя, как под пальцами бьется испуганное сердце. Я слишком поздно поняла, чье сердце держала в руках… Это сердце оказалось моим собственным.
Мне повезло… Я побывала в сказке – и смогла вернуться домой. Не задумываясь, кинулась в омут – и смогла выплыть. У меня многое осталось от этой сказки. Что это? Память. Память, о предательстве и любви, о боли и благородстве. Банально? Конечно, банально. Это как сон. Он так же забывается со временем, стираясь о то, что зовут «реальной жизнью». Память – не надежное хранилище. Слишком многое утекает из нее в никуда. Только шрам возле сердца говорит мне, что это было. Было со мной в реальности, и не важно – на какой из ее граней. Я просто рассказываю. Наверняка – предвзято, но где Вы видели человека, который сможет сохранить объективность в самом сердце событий? Не очень внятно. Я пытаюсь вспомнить, но мои воспоминания рассказывают о давно всем известных вещах… Вам все еще интересно? Хорошо, тогда я начну.
Часть 1. Сны и явь.
В эту ночь мне не хотелось спать. Я сидела на подоконнике, смотрела на спящий город и полной грудью пила холодный, чуть горчащий ночной воздух. Огни фонарей далеко внизу, сплетались в причудливую паутину и мягко колыхались в такт легкому дыханию ветра. Всем моим существом владело странное чувство. В тонкое, причудливое покрывало сплелись нежность, грусть, тревога и … ожидание. Ожидание чего-то, что вот-вот протянет руку и костяшками пальцев постучит в мою дверь, и, если я открою, то потом все будет по-другому. Это покрывало мягко обернуло мои плечи, и я закуталась в него. Спокойно и чуть грустно мои глаза смотрели вниз, в темноту, которая пугливо пряталась по углам от ярких пятен фонарей.
Но завтра – экзамен. Я не хотела его сдавать. Совсем. Не хотела ехать в переполненном метро, а потом сидеть перед комиссией и собирать остатки знаний, бисером рассыпанные по моей памяти, в узор, который сложится только тогда, когда я уже встану с жесткого стула и узнаю отметку. Не хотела. Но… надо. Я лениво сползла с подоконника и щелчком выключателя погрузила комнату во тьму…
Усталость незаметно протянула ко мне свои ладони. В ее нежных объятиях я расслабилась, постепенно теряя грань реальности и в то же время четко сознавая, что все происходящее – только сон.
… Мне приснился огромный, ярко освещённый зал. Музыка и люди в странных костюмах. Нет. Не люди. Люди не могут быть ТАКИМИ. Я медленно шла по залу, оглядывая гостей. Большинство моих друзей назвали бы их красивыми. Я сказала - другие. Не лучше и не красивее людей, просто другие. Это все равно, что сравнивать небо и море, что красивее? Как странно…
Мне навстречу шла девушка. Невысокая, хрупкая. Её странную для человеческого глаза красоту выгодно подчеркивал костюм. Искристый белый шелк нижнего платья открывал плечи, но до самых пальцев скрывал руки. Верхнее платье странного сине-серебряного цвета повторяло цвет её волос. Корсаж туго обнимал грудь и, не ослабляя объятий, спускался к талии. Юбка и рукава верхнего платья плавно текли по полу, спеша за её шагами. Я протянула руку, и она повторила моё движение. Лишь ощутив под пальцами холодную гладь стекла, я поняла, что вижу своё отражение. Из глубин памяти всплыло имя:
- Элариэль – прошептали мои губы. Все правильно, я не чужая здесь. Я дома. Это мой праздник. И здесь меня зовут Элариэль.
- Принцесса? – за моей спиной появился молодой мужчина. Я обернулась, поймав его взгляд в зеркале, и склонила в приветствии голову. – Вы позволите пригласить вас на танец?
Я посмотрела в его глаза и вложила ладонь в его протянутую руку. Его теплые пальцы чуть сжали мои, и, повторяя его движения, я оказалась в кругу танцующих пар.
Медан. Его зовут Медан. Его род один из самых старейших. Он почти равен мне по знатности. И еще он слывет смутьяном, потому, что ещё никому не удалось заставить его сделать то, с чем Медан был не согласен.
- Принцесса…
- Медан, мы очень давно знакомы, - шаг, поворот, и вот мы снова стоим лицом к лицу. - Ты можешь называть меня по имени, - по тому, как легко эти слова сорвались с губ, я поняла, что произнесла ритуальную фразу. По тому, как в изумлении расширились его глаза – догадалась, что сказала что-то не то.
- Элариэль, - пауза. Он словно споткнулся на моём имени. – Элариэль, почему ты не пришла?
Я вскинула на него недоуменный взгляд…
… и проснулась под истошный звон будильника…
…День пролетел суматошно. Я всюду торопилась, и везде опаздывала. Мир сузился до длинного коридора, по которому я бежала, стремясь везде успеть. Я сдала экзамен и долго искала зачетку. Я ехала домой, и сердце сжималось в ожидании чего-то. В автобусе на мне остановились чьи-то карие глаза, и я вспомнила имя… Медан. Я знала, что уже завтра повседневные дела и заботы заслонят от меня его лицо… Медан.
Вечером я свернулась клубочком в кресле, закуталась в плед и грела руки о чашку с чаем. И думала, думала о нем. Мне не казалось странным думать о выдуманном парне. Мне было хорошо, и чуть грустно. С какой-то мрачной решимостью я отставила чашку и легла спать…
… Ветер трепал синие пряди, выбившиеся из не слишком тугой косы. Я спешила на конюшню взять свою лошадь и умчаться на старую мельницу. Меня ждал Медан, и я уже опаздывала. Конечно, мне, как принцессе, простительны некоторые вольности. Но «Принцесса всегда должна подавать пример, внешним видом, манерами…» список можно продолжить.
Полночь оседланной ждала меня. Я поблагодарила конюха, вскочила в седло и выехала за ворота, в жаркий осенний день.
Солнце патокой заливало землю. Птицы, нежась под его лучами, устроили концерт. Лошадь мчалась вдоль кромки озера, и ветер свистел в ушах.
Я даже не поняла, что произошло. Меня крутануло в седле. Пальцы запутались в поводьях, ноги вылетели из стремян. Руки по всей длине обожгло кипятком боли. Запястья туго оплела прочная кожа поводьев. Локти и плечи грозили вылететь из суставов. Мне с трудом удалось выпрямиться, и Полночь остановилась. Под громкий звон в ушах я увидела, как на белой рубашке расцветает красный цветок, и поняла, что у меня в плече торчит стрела…
…Будильник тихо похрипывал на своём месте. Старый ветеран из тех, что будят мертвого. Его звон я еще не разу не игнорировала и вообще не думала, что такое возможно.
Левое плечо отозвалось болью на попытку встать. Я подняла рукав и увидела засохшую полоску крови…
* * *
… Раны на руке не оказалось. Я с облегчение в этом убедилась смыв кровь. На плече гордо красовался расчесанный комариный укус, и я, с истеричным смешком, подумала, что мне пора лечиться. Вообразила не весть что из-за кровавой точки!
Я взялась за зубную щетку и потянулась за пастой, в этот момент впервые посмотрев на себя в зеркало. Руки задрожали и пластиковый тюбик, не удержавшись в скользких пальцах, мягко упал на пол. В путанице моих светло-русых волос просвечивала серебристо-синяя прядь волос Элариэль.
Первая мысль была о том, что я схожу с ума. Что у меня зрительная галлюцинация и вообще, мысль о лечении у психиатра – самая популярная на сегодняшнее утро.
Звонок телефона заставил меня подпрыгнуть. Трясущиеся пальцы подняли трубку со второй попытки.
- Да, - голос дрожал не меньше рук.
Молчание. Оно лилось из трубки, перемешиваясь с моим дыханием. Кто-то был там. Кто-то слушал мой голос и молчал, наслаждаясь страхом.
Трубка звонко шлепнулась на место, и аппарат сразу же зазвонил снова.
- ДА! – на этот раз в моём голосе ясно прослеживалась ярость.
- Привет, двоечница! Айда на консультацию! – радостный голос Ленки вливался мне в уши, заставляя поверить в реальность этого мира, а не того, что остался за гранью звонка будильника.
- Я не двоечница, - вяло огрызнулась я.
- Конечно – конечно! Но мы все равно опаздываем. Так что быстренько, ноги в руки и в институт. Мои шпоры не забудь!
- Не забуду. А это ты мне только что звонила?
- Нет. Но важно не это, а то, что через час и ни минутой позже ты должна стоять на ступеньках института с моими шпорами!
- Слушай, это я их писала, - для порядка возмутилась я.
- Конечно, - радостно согласился далекий голос. - Но я без них не сдам экзамен. Все. Целую.
- Пока.
Я положила трубку. Схожу я с ума или нет, но мне надо в институт.
* * *
Дорога осталась за окном сплошным смазанным пятном. В голове царил кавардак. Перемешиваясь с основами экономики, из памяти выплывали глаза Медана и гладкий деревянный стержень с белым оперение, замаранным моей кровью.
Ноги несли меня в институт, не советуясь с головой. Они знали дорогу. А голова была занята совсем другими делами, объяснения которым я не могла дать. Словно стерлась грань между реальностью и сном и я уже плохо понимала, с какой стороны нахожусь.
Аривелена – Ленка – ждала меня на крыльце. Её очень светлые глаза задержались на моих волосах, как всегда прохладные легко губы прикоснулись к моей щеке, тонкие пальцы забрали бумагу из моих рук. Взлетел белый подол – и она исчезла в распахнутой пасти института. А я осталась стоять на крыльце, не решаясь сделать шаг в эти двери…
Заходить все-таки пришлось. Даже если ночью мне в руку всадили стрелу. Даже если я схожу с ума. Даже если я абсолютно не понимаю, что происходит. Даже если мои волосы меняют цвет, сессию никто не отменял. И на консультации ходить надо. Сидя на жестком стуле и даже не пытаясь записать остатки знаний, которые лектор безуспешно пытался вложить в наши головы, я поняла, что хочу поговорить с Ленкой. Меня не покидало странное ощущение, связанное с утренними телефонными звонками. Ощущение, что Ленка знает больше, чем говорит. И что она не случайно позвонила сразу после того молчания. Лектор продолжал бубнить. Жара липкой паутиной опутала аудиторию, и мы все, словно мухи, запутались в ней, терпеливо ожидая конца. Все проходит, и это тоже пройдет. Моя ручка летала над бумагой, вместо четких букв оставляя на ней смазанные полоски и завитки. Время не торопилось и не хотело помогать мне искать ответы на вопросы, которые я не решалась задать самой себе.
Аривелену я нашла в кафе. Она сидела одна в длинном белом платье, с короткими серебряными волосами и чашкой кофе, зажатой в тонких пальцах. Светло-серые глаза задумчиво смотрели вдаль.
- Привет, - я села напротив нее. Глаза Аривелены ещё раз скользнули по моим волосам, и мне показалось, что в них мелькнул слабый огонек удивления.
- Привет. – Эхом откликнулась она. - Спасибо за шпоры.
Я промолчала, а она слегка дернула плечами и отпила глоток через тонкий край белого фарфора. От насыщенного кофейного запаха у меня закружилась голова. Мысли, казавшиеся такими логичными и правильными в душной аудитории, хрустальными бусинами рассыпались под её спокойным взглядом. Пауза затягивалась, и я с трудом смогла выдавить из себя:
- Пожалуйста. Надо – обращайся.
Аривелена чуть наклонила голову, словно принимая мое предложение, и перевела разговор на другую тему.
- Классное мелирование. Как цвет называется? – тонкие, еще не тронутые загаром руки поставили чашку на стол, а глаза внимательно, но с легкой насмешкой смотрели на меня.
- А кто его знает... – устало пробормотала я, пряча свои глаза от ее внимательного взгляда и откидываясь на колкую спинку стула.
Мысли не торопились возвращаться. И Аривелена, пожав плечами, снова поднесла чашку к губам. Поймав луч солнца, на её левом запястье тускло блеснул массивный серебряный браслет. Крупный цветок и две цепочки от него отходящие. Мне вдруг показалось, что я где-то видела это знак… что еще вот-вот, пара секунд и пойму все, что происходит со мной…
- Красивый цвет, - повторила Ленка, и ее голос разорвал тоненькую ниточку моего предчувствия. А Аривелена вдруг пристально посмотрела мне в глаза. – Существует легенда о народе, у которого иногда рождались дочери с волосами цвета синего серебра.
- Никогда не слышала, - растерялась я.
- Неудивительно, - она пожала плечами и встала. – Эта легенда не дошла до нашего мира. Да и закончилась она печально.
Дробный стук каблуков, прощальный взмах руки… и она исчезла, оставив после себя тонкий запах духов и ворох непонятных чувств.
* * *
- Толь, это я. Проверь по нашим каналам. Девушка. Сине-серебряные волосы. Похоже – эльфийка. Если бы была уверена, не говорила бы «похоже». Ты меня будешь слушать, или сам разговаривать? Вот и слушай. Похоже – эльфийка. Ты слушать обещал, а не отпускать глупые комментарии. В левом предплечье – стрела. Я не знаю, что происходит. Да, мы учимся в одной группе. Слушай, я не слепая. У неё в голове прядь волос сине-серебряного цвета. На руке след от стрелы. На нее реагирует мой браслет. Вот представь себе, что вчера не реагировал! Что? Вот и я о том же. Ладно, вечером у меня. Дергай всех.
Аривелена захлопнула крышку мобильника и вышла в коридор.
* * *
Основы экономики не хотели задерживаться у меня в голове. За два часа я не прочитала и страницы. Я пыталась рассуждать логически. Ничего страшного не произошло. Мне просто две ночи подряд снятся связанные между собой сны. Довольно не обычно, но ничего криминального. И это все! Утром кто-то ошибся номером, или захотел пошутить. Да мало ли историй, связанных с путаницей номеров? И людей, которые понимают веселье только так, в Москве тоже предостаточно. В общем, все просто и не страшно. Угу, и волосы сами перекрасились, добавлял внутренний голос. Эти волосы перечеркивали все мои логические рассуждения. Волосы, и еще мягкий голос Аривелены: «… Иногда рождались дочери с волосами цвета синего серебра…» Хм, действительно синее серебро. Очень красиво и очень необычно. Бред! Что значит: «…Не дошла до нашего мира…»? Аривелена очень хорошо знает, о чем говорит. Родители Ленки помешаны на мифологии и всевозможных легендах. Даже имя дочке дали – не бей лежачего. В честь какой-то непонятной богини, имени которой никто не смог отыскать ни в одном справочнике…
Хотя… ее имя удивительно уместно там. Там, где есть ярко освещенные залы и красивая музыка. Там, где солнце пробивается сквозь листву и приобретает зелёный оттенок. Там, где меня зовут Элариэль. И там, где из леса вылетает стрела, чтобы вонзиться мне в руку. Я не знаю друзей и врагов этого мира. Я не знаю, куда летела та стрела. Но я очень хочу выяснить!
… На закушенной губе выступила капелька крови. Горько-соленый вкус попал на язык, и я прикрыла слезящиеся глаза. Лекарь отломил наконечник и резко выдернул гладкий деревянный стержень из моей руки.
- Принцесса, я настаиваю, что нужно сообщить вашим родителям и приставить к вам телохранителей. – Устало и обеспокоено сказал он, прикладывая к ране кусок белой тряпки, которую моя кровь быстро окрасила ярко-алым.
- Нет, - только охраны мне не хватает. Чем она поможет мне? Как защитит от еще одной стрелы, пущенной меткой рукой. Да и если защитит. Я – Хранительница, и я знаю главное правило, которым Боги определили мою жизнь, я могу Хранить, пока я свободна. А если кто-то будет ходить следом, от моего звания, которое я пока чувствую всей душой, останется только холодное и формальное название.
- Принцесса, - в его голосе слышалось страдание. Мне было жаль старика, который помогал мне появиться на свет. Очень жаль. Но нужно было подумать. Кому нужно в меня стрелять? Нет, вопрос нужно ставить по-другому, чего хотели добиться? Убить или напугать? И с чем связанно это нападение? С титулом принцессы? Мы ни с кем не воюем… и зачем убивать меня? Я не имею отношения к политике. Мой старший брат – другое дело, но стрела попала в плечо мне. Со старинной легендой? Но если верить ей, то весь этот мир погибнет вместе с моей смертью... Не знаю, не понимаю…
А может, это и не нападение вовсе? Просто стрела улетела не туда, куда направляли? Мне до дрожи в руках хотелось этому поверить… Но в кого стрелять в фруктовом саду? Да и если б стрелок случайно оказался там, и стрела сорвалась раньше, чем он хотел… он пришел бы мне на помощь… Нет… стрела попала, в кого целили. Вот только туда ли…
- Андорос, - я медленно подбирала слова, боясь ошибиться. - Не говори никому ничего. Я сама расскажу всем, кому посчитаю нужным. И еще, мне нужно, чтобы вечером никто не мог даже заподозрить, что у меня какая-то рана на руке. Это возможно?
- Конечно, принцесса, - он встал и подошел к шкафчику с заботливо заготавливаемыми травами, настойками и мазями. На такой вот случай заготавливаемыми. А лекарь долго вздыхал и перебирал флаконы. Наконец, выбрал один, подошел ко мне и осторожно обнажил все еще сочащуюся сукровицей рану. А потом щедро плеснул на нее белой жидкости. Глаза заволокло пеленой боли. Слезы проложили на щеках две горячие и мокрые дорожки. Ткани срастались в десятки раз быстрее и, соответственно – сильнее болели.
- Принцесса, вы уверенны?
- Да, уверенна. Спасибо тебе.
Я вскочила на Полночь и понеслась домой...
... Третья ночь принесла мне осколки понимания и твердоё убеждение, что мне нужна Аривелена. У меня появились четкие вопросы, а она знает если не сами ответы, то по край ней мере, место, где их можно найти. Ну что ж, экзамен сегодня. Там и встретимся. А понимание пришло в другом. В хронологии. Первый сон был последним по времени. Второй – первым, а третий вторым. Значит, Медан назначил мне встречу, но прийти на нее мне помешала стрела. Вечером Медан спросил, что случилось... Кажется, так. Господи, да я не в чем не могу быть уверенной. И в первую очередь – в собственном здоровье! Особенно – психическом! Вслед за своими бурными мыслями я одевалась и заправляла кровать. Расправляя тяжёлые складки пледа, мои руки столкнули в кровати книгу. Твердый переплет с гулким обиженным звуком упал. Господи... Основы экономики. Я не знаю ни одного вопроса.
* * *
Через час я сидела под дверью аудитории и тряслась от страха и возбуждения. Я опоздала. Аривелена уже входила в обшарпанную дверь с надписью: «Тихо! Идет экзамен!», когда я появилась в коридоре. Она успела только улыбнуться мне перед тем, как тяжелая дверь закрылась за ее спиной. Я села на один из стульев, оглядывая коридор... и поняла, что все хуже, чем мне казалось. Аривелена пришла не одна. Лениво прислонившись к двери, её дожидался высокий светловолосый парень. Толя.
Они оба были для меня загадкой. Аривелена. Короткие серебряные волосы, серебряные глаза, всегда белая одежда и массивный серебряный браслет на запястье. Порывистая, открытая, дружелюбная. Она могла вдруг резко стать серьёзной и спокойной. Большинство ребят из нашей группы считало её своей в доску. Человеком, к которому можно подойти с любой просьбой – и эта просьба будет выполнена. А мне она казалась кусочком льда, который почему-то не тает даже на самом ярком солнце.
Толя. Выше её на две головы, и в два раза шире. Совершенно золотые волосы. И всегда в черном. Наши девчонки в шутку прозвали их «Зеброй». Вроде они не встречались, но стоило Толе появиться в поле зрения, и Ленка бросала все. Друзей, парней, лекции. Однажды, когда преподаватель отказался её отпустить, Ленка отправила его по настолько замысловатой траектории, что я подумала, что она последний день в институте. Но на следующие утро Аривелена спокойно пришла к первой паре, а все словно забыли о неприятном инциденте. Даже студенты не сплетничали. И после всего этого, Толя спокойно ждет её в коридоре?
- Светка, ау, - я отвлеклась от своих мыслей, заметив одногрупника махающего ладонью перед моим лицом. – Спишь? Твоя очередь.
Дверь хищной пастью смотрела на меня. Я сделала шаг к ней и почувствовала на плече чью-то руку. Толя.
- Ни пуха, ни пера.
Я благодарно на него посмотрела:
- К черту!
Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной.
Билет я не знала, никак, совсем ничего. Три вопроса, семь строчек текста набранного шрифтом Times New Roman. Это все, что я могла сказать о своем задании. Даже буквы отказывались складываться в слова. О том, что бы слова стали понятными, я уже и не мечтала. Возбуждение успело смениться безразличием, и я равнодушно чертила что-то на своем листке. Время медленно освобождалось от груза секунд, и тогда минуты складывались в часы, а кто-то шел отвечать, приближая время моего провала и разговора с Ленкой. Я не знала, что тревожит меня сильнее. Но ручка все так же спокойно летала над листком, и мое беспокойство надежно спряталось за мягким слоем безразличия.
К столу экзаменатора подошла Аривелена, ровным, четким голосом она отвечала свои вопросы, и я подняла глаза, пытаясь убедить ее, меня дождаться. Мой взгляд скользнул по комнате, и, не найдя ничего интересного в знакомых стенах, переместился к комиссии. Сердце оборвалось, а потом затрепыхалось в груди, глухо ударяясь о рёбра. В голове зашумело, и пальцы выронили прозрачный пластик ручки. Этот звук удара ручки об пол привел меня в чувство. Я с трудом сумела перевести глаз на клетчатый линолеум и заставила себя наклониться за бесполезным сейчас предметом.
У дальнего края стола сидел Медан и смотрел на меня своими карими глазами. Он тоже изменился. В моём сне его черные волосы закрывали плечи, сейчас они были подстрижены совсем коротко. Он казался старше, жестче. И только глаза остались прежними. Я внезапно поняла, почему согласилась встретиться с ним на заброшенной мельнице, и почему не позволила лекарю никому ничего рассказать...
- Следующий, - голос экзаменатора сухой и профессионально-четкий вернул меня на землю.
Я встала, не собираясь откладывать свой провал, собрала желтоватые листочки, густо исчерченные моими сомнениями, и обречено положила их перед комиссией. Дверь тихо скрипнула, выпустив Аривелену и закрыв её от меня своей деревянной спиной. Медан поспешно опустил глаза в свои записи. Я осталась одна.
Не знаю, каким чудом мне удалось ответить. Впрочем, чудо звали Аривеленой. Едва раскрыв рот, я услышала в ушах её мягкий голос, и послушно повторила за ним все. Комиссия онемела от глубины моих знаний, а я - от глубины Ленкиных. Телепатия? Возможно. После моих снов меня уже ничто не может удивить.
- Отлично, только отлично – одобрительно кивнул председатель комиссии, оставляя росчерк синих чернил в моей, не слишком богатой на такие отметки зачетке.
Я забрала твердую корочку из его рук и шагнула к двери. Мне нужна Ленка. Мне очень о многом нужно с ней поговорить.
- Светлана, - меня окликнул знакомый по снам голос. Я даже не надеялась услышать его наяву, и сердце пропустило удар, чтобы потом начать биться вдвое чаще. Я обернулась так резко, что заколка не удержала мои волосы, и со звонким щелчком упала на пол. Волосы воспользовались неожиданной свободой, рассыпались по плечам, на миг заслонив мне лицо.
- Да? – ответила я, убирая светлые пряди от лица.
- Возьмите мою визитку. Если захотите летом поработать – звоните.
Медан протягивал мне кусочек пластика, и мои пальцы потянулись к его руке. Визитка оказалась в моей ладони, и наши глаза встретились. И в этот миг на его лице мелькнула тень узнавания. В глаза солнечным зайчиком прыгнула радость, ее сменило недоумение... а потом меня окатило волной холодного презрения.
Мой взгляд стал беспомощным. А он, холодно пожав плечами, повернулся и отступил на шаг. Словно в тумане, я развернулась к двери. Что произошло? Что изменилось с того вечера, когда эти глаза смотрели на меня с веселым восхищением и засветились от удовольствия, когда я позволила их хозяину называть меня по имени? Почему сейчас в них такой холод и желание никогда меня не видеть? Рука нащупала дверь и уже начала давить на ручку, поворачивая её вниз.
- Ваша заколка – сказал за спиной его голос.
Я обернулась, ища в его лице, хоть что-то, что могло прояснить мне ситуацию. Но в руки ко мне упала холодная металлическая льдинка, а любимый голос ядовито добавил:
– Принцесса...
Я выпрямилась и придала лицу тоже выражение, что ломало сейчас его черты. Гордость, упрямство и глубокая обида.
- Благодарю, - я чуть наклонила голову, что при наличии воображения, можно было счесть благодарностью. – Медан.
Он дернулся от моих слов, так же, как и я от его… Но мне уже не было до этого дела.
Я с силой толкнула дверь и шагнула плохо освещенный в коридор, стараясь отгородиться от его обвиняющего взгляда. Прохладные пальцы Аривелены коснулись моего плеча, её понимающий взгляд поймал мои глаза.
- Все так плохо? – тихо спросила она.
- Нет. Экзамен сдала на отлично, спасибо, - я еще пыталась держаться сама и сдерживать не понятно откуда взявшиеся злые слезы.
- Я не про экзамен.
- Я знаю, - мои губы сделали слабую попытку улыбнуться.
- Эх, девчонки, - Толя звонко хлопнул нас обеих по плечам. – Пойдемте в кафе, а?
* * *
Ровный гул голосов скрывал наш тихий разговор. Аривелена объясняла мне:
- Элариэль была последней Хранительницей своего мира. По легенде, этот мир мог существовать только до тех пор, пока в нем жили девушки с волосами цвета синего серебра. Элариэль случайно оказалась единственной и последней. Её предшественница умерла, несчастный случай – сбросила лошадь.
Я недослушала, перебила почти криком:
- Но её мать жива! – я не знаю, пришло это знание. Просто я вдруг увидела, как мать Элариэль – МОЯ мать – ходит по прохладным коридорам дворца. Поправляет цветы в вазах, и ветер треплет её светлые волосы.
- Мать Элариэль – блондинка, – сухо сказала Аривелена. – Эта особенность не имеет отношения к кровному родству. Эльфы бессмертны, и такие девушки рождались обычно раз в пятьсот – тысячу лет. Опять же, обычно, их жило около пяти. Но вот Элариэль оказалась одна. Следующая синеволосая девочка вот-вот должна была родиться. Но не успела. Знаешь, что самое интересно? Во время того, как умирала Элариэль, эта девочка почти появилась на свет. Только пуповину не успели перерезать. А саму Элариэль трижды пытались убить, после третьего покушения девушка была уверенна, что знает убийцу. И указала на Медана. Его быстренько казнили, а той же ночью – убили Элариэль.
- Но... – слова не шли с языка. Они скрутились в тугую спираль, и не желали распутываться. Теперь я знала причину презрения в его взгляде… теперь у меня появились другие вопросы…
- Почему ты? – полувопросительно потянул Толя. – Ты родилась в день ее смерти. Зачем хотят убить? А просто, чтобы доказать, что легенда ошибается.
Я совсем не задумывалась над теми вопросами, на которые он так легко дал мне ответ. А те, над которыми думала, не смогла бы собрать в слова.
- Понимаешь, - светлые глаза Аривелены внимательно смотрели в усталые мои. - Тот мир не исчез. Все ещё можно переиграть. Если ты захочешь. Я могу сделать так, что ты попадешь в тот мир, станешь Элариэль. Разделишь с ней жизнь... а может – смерть. Если тебе удастся выжить и понять, у кого была причина желать тебе смерти – все ОК. Ты вернешься домой, и будешь знать, что где-то есть мир, обязанный тебе жизнью. Это очень приятное ощущение, проверь мне. Но если ты погибнешь там, здесь тоже будет только хладный труп. Про это ощущение ничего не могу сказать, сама не пробовала. Как видишь, все очень просто.
- А если я откажусь?
- То мы сейчас допьем кока-колу, встанем и уйдем. И все, сказка закончится. Дойдя до дома, ты забудешь этот разговор. С волос смоется краска, сны станут обычными, - она помолчала и отпила из высокого стакана. – Только не надо себя убеждать, что без тебя там не справятся. И что ты что-то кому-то должна. Не должна. Все случившее там – уже произошло. И теперь, все зависит только от добровольного желания помочь и готовности к риску.
Я прижала пальцы к вискам. Их прохлада слегка помогала мне поверить в реальность происходящего, но все равно это бред. Бред, бред, бред.
Но... теплые карие глаза, белое оперение стрелы в мелкой россыпи моей крови, улыбка и мягкий голос, пелена боли от заживающей руки, солнечные лучи сквозь зелень неведомых в этом мире листьев, перепуганное лицо лекаря, моя мать... все это промелькнуло в моей голове спутанным клубком, так неожиданно ставшим для меня очень важным.
А потом пришли другие мысли. Мои родители в этом мире. Институт, сессия… предложение работы, куда меня теперь вряд ли возьмут… Мысли сделали круг и вдруг вывели меня к совершенно неожиданному вопросу:
- Ребята, а вы кто?
Аривелена поперхнулась чуть теплой кока-колой, Толя проглотил смешок.
- Да так, - с трудом выговорил он.- Работаем вместе.
- Интересная у вас работа… - безразлично потянула я, почему-то совершенно удовлетворившись этим уклончивым ответом.
- А что умеем, то и делаем. Ты-то, что скажешь?
- Делайте, что хотите, - я закрыла глаза, пытаясь в темноте найти силы для следующей фразы. - Я хочу знать, что произошло на самом деле.
- Знание – вещь коварная, - медленно сказала Ленка, глядя на меня внезапно ставшими жесткими глазами. – И добывают её самостоятельно. Или не добывают совсем.
- Значит, самостоятельно. – Я очень надеялась, что мой голос звучит твёрдо.
- Хорошо, – спокойно ответила она, отставляя бокал в сторону.
- А что дальше?
- Да ничего, вечером ляжешь спать. Вот только вопрос, проснёшься ли утром. Запоминай. Первой была стрела. Потом – яд в бокале с вином, бокал принесёт Медан. Третьими будут собаки, натасканные убивать. А потом тебя зарежут в собственной постели. Все.
У меня похолодели ладони, и закружилась голова. Красивая, веселая девушка, которую я привыкла считать своей подругой, сидела напротив меня и спокойно рассказывала, как меня убьют. Страх юркой и скользкой змейкой выполз откуда-то снизу и занял всю грудь. Я знала, что еще не поздно отказаться. И даже если они меня осудят – я об этом не вспомню. Просто, мы с Ленкой станем реже общаться. Она перестанет звонить мне, с предложением погулять, и у нее появятся причины отклонять мои предложения. Мы по прежнему будем улыбаться друг другу в коридорах, но назвать ее подругой я больше не смогу…
Зато я останусь жива. Я все это прекрасно понимала. Но почему-то смотрела на мороженое, медленно тающее в вазочке, и молчала.
* * *
Они проводили меня до дома. Мы шли по таким знакомым улицам, закутанным в густые синие сумерки, и молчали. Все слова были сказаны в кафе. А сейчас оставались только мысли и мелкая, противная дрожь моих пальцев.
На прощание Аривелена положила руку мне на плечо и тихо сказала:
-Подумай еще раз. Ты действительно ничего не должна этому миру. А вот он вполне может задолжать тебе жизнь. Причем твою. Не высока ли цена?
- Я хочу знать, что там произошло.
Мне показалось, что Аривелена хотела еще что-то сказать. Но Толя поднял ладонь в предостерегающем жесте, и она замолчала. А парень вышел вперед и серьезно произнес:
- Твое право, Хранительница, - он наклонил голову. – Удачи тебе. Да пребудет с тобой сила, пройти этот путь до конца. И смелость, чтобы вернуться.
Он говорил слова того мира, и я была благодарна ему. Хоть и не могла объяснить за что.
* * *
Квартира встретила меня пустотой и полумраком. Все правильно, родители на работе. Родители... похоже, что у меня двойной комплект. Я мысленно представила рядом своих матерей. Они разные. Они разные во всём. Внешность, манера одеваться, поступки, характер. Все разное. Да, я понимаю, что они и не могут быть одинаковыми. Но я не могу назвать по-другому ни одну из них. Хотя бы потому, что до сих пор не уверенна, что Элариэль и я – два разных человека. А вдруг – один?
Мысли требовали выхода. Но с кем можно их обсудить? Я ходила по своей комнате, наконец-то приводя её в порядок. Просто из желания занять чем-нибудь руки. Сегодня я лягу спать здесь, а проснусь в другом мире. И что будет дальше – совершенно не понятно. Но все же. Я не отступлю. Да, мне безумно страшно. Да, меня хотят убить и не остановятся ни перед чем. Но я не отступлю. Потому, что если отступить сейчас моя сказка закончится. А сказка выпадает только один раз. Мне очень не хотелось упускать свою. И еще там Медан… и пусть все говорят, все, что им угодно. Но мне почти физически больно смотреть в его полные презрения глаза. И если для того, что бы это презрение ушло из его глаз требуется рискнуть жизнью – я рискну. А если потребуется ее отдать – отдам. Кажется, я плохо представляю, на что иду…
Это так легко – жертвовать тем, ценности чего не понимаешь…
Вечером я долго прощалась с родителями. Я понимала, что если все будет хорошо, то утром я проснусь живая и здоровая. И прощалась на случай, если все пойдет плохо.
Все. Все сделано и сказано. Пора...
Еще никогда я не стелила постель так долго. Еще никогда не смотрела на знакомые вещи с такой тоской. Возможно, я вижу их в последний раз. Возможно.
И уже погрузившись в мягкую вату дремоты, я вспомнила, что так и не спросила Ленку про тот телефонный звонок.
Глава 2Часть 2. Сон.
Я проснулась от ветра, ласково перебирающего мои волосы. Мимолетно удивилась, я же закрывала вечером окно. А потом обрадовалась, я дома, значит, ничего не случилось. Можно еще немного поваляться в ласковой постели, а потом готовиться к экзамену. Какой там следующий? Я протянула руку, пытаясь нащупать расписание экзаменов, которое вечером аккуратно положила на стол. Но вместо стола пальцы нашли деревянный столб, украшенный резьбой. Глаза открылись сами. Аривелена сдержала слово. Я действительно разделила с Элариэль её жизнь. Теперь осталось не разделить смерть. Я вылезла из постели и огляделась. Комната была большой и светлой. Огромное распахнутое окно пропускало свет и ветер, дробя мир на осколки разных цветов, повторяющих узор витража. Широкий подоконник так и манил на него сесть. Кровать, тоже большая и удобная, с тяжелым пологом на четырех узорных столбах. Мягкий ковер на полу, в углу – кресло и столик рядом с ним. У другой стены – шкаф и зеркало. Все. Да больше ничего и не надо. Ой, не заметила. Камин. Здорово! От радости закружилась голова. На короткий миг я потеряла равновесие, а когда оно вернулось, я уже забыла, как и зачем здесь оказалась. Я снова стала Элариэль. Спокойной, рассудительной Хранительницей мира.
Я глубоко вздохнула и принялась одеваться. Медан ждет меня на старой мельнице. Интересно, зачем он выбрал такое, мягко говоря, странное место? Впрочем, сам Медан тоже непростой человек. И, наверняка, причины у него самые веские. А мне неплохо бы поторопиться. Нужно успеть на встречу, а потом помочь с приготовлениями к балу. Завязав волосы в косу, я подошла к окну, убедилась, что никого нет внизу, и спрыгнула. Я знала, что это отдает детством. И мне, принцессе, не пристало покидать дом так, тем более в день своего совершеннолетия. Но меня, Хранительницу, не возможно связать какими-либо запретами или условностями. Только моим же словом.
Я с вечера предупредила конюха, что Полночь мне понадобиться рано утром. Так что, если поторопиться – вполне могу успеть. Я не думала, что Медан уйдет без разговора. Просто никогда не любила опаздывать.
Полночь действительно уже оседлали. Я коротко поблагодарила молодого паренька, который передал мне поводья, взлетела в седло, и конские копыта глухо застучали, поднимая мелкую желтую пыль на утоптанной дороге. Все, поехали.
Ветер привычно свистел в ушах, Полночь несла меня знакомой и любимой нами дорогой. По левую руку – огромное озеро, где живут русалки. Маленькие озорные девочки, которые выглядят лет на пять человеческого возраста. Но самая младшая старше меня в мои триста тридцать. Мне еще предстоит сегодня вернуться к этому озеру для разговора с одной из них, но пока – слишком рано. По правую – сад. Древние деревья терпеливо ждут, когда с их ветвей снимут тяжелые плоды. Их ожидание закончится совсем скоро. Уже сегодня к последним из них подойдут дети с корзинами. И снимут оставшиеся плоды с самых высоких ветвей. А потом взрослые отнесут корзины на кухню.
Я вздохнула пьянящий аромат вишни и задумалась, зачем же все-таки Медан меня позвал. Что случилось такого, что не могло подождать до вечера, когда будет праздник, на который он приглашен? Память вдруг вытолкнула на поверхность чьи-то серебряные глаза и голос: «...Первой была стрела...».
Этот голос заставил меня пригнуться, к гриве Полночи. Тонкий свист ветра провожающего стрелу, я не могла перепутать ни с чем. Резкий удар по плечу развернул меня в седле, больно ударив щекой о конскую шею. Руки обдало кипятком боли, от пальцев, которые петлями захлестнули поводья, мешая привычному току крови, к плечам, напрягшимся от непривычно-страшной позы. Ноги потеряли надежную опору стремян, и все тело сейчас держали запястья, сдавленные тугими объятиями кожаных ремней. Последним судорожным движением я натянула поводья, вынуждая Полночь остановиться. Сначала – пальцы. Я осторожно освободила их, мысленно пообещав себе, что отныне ни при каких обстоятельствах не буду мчаться наперегонки с ветром. Потом дыхание, которое никак не хотело успокаиваться, вырываясь из горла со странными всхлипывающими звуками. И в этот миг боль добралась до левого плеча. Оно забилось в этой боли, повторяя стук сердца. Яд, поняла я. Стрела отравлена. Боги, кому я нужна? Мысли судорожно метались в голове, а руки взялись за поводья. Через милю живет лекарь. Может, успею доехать...
... Мир поплыл перед глазами значительно раньше. Голова наполнилась звоном и стала прозрачно-легкой. Все моё существо наполнило странное безразличие. Ко всему. К собственной смерти, которая терпеливо ждала моего последнего вздоха и последнего удара сердца. Она знала, что её терпение вот-вот будет вознаграждено. Разум еще пытался спастись, но земля стала неожиданно близкой. И мое тело тяжелым мешком свалилось в густую зелень травы.
* * *
Перед глазами качались тонкие высокие травинки, ласково перебираемые ветром. Я смотрела на их движение и пыталась понять, где я и что со мной. Почему я лежу в траве? И вообще, откуда такая трава в Москве? Почему из моих глаз текут слезы, словно я потеряла кого-то очень близкого? Почему так сильно болит плечо? Последний вопрос был единственным, на который мне удалось найти ответ. Какая-то деревяшка торчала из моей плоти. Я с трудом протянула руку и дернула. Боль красной струёй ударила в череп, рассыпаясь перед глазами крохотными искорками. Она же привела меня в чувство. И я вдруг ясно осознала, что произошло.
Элариэль умерла. Умерла только что от яда, которым была смазана стрела. Я не смогла предотвратить её смерть. Размышляя обо всем этом, я пыталась подняться на ноги. Получалось с трудом. Меня шатало от потери крови и ужаса. Господи, думала я, судорожно цепляясь за конскую гриву, Господи, что же мне теперь делать? А что делать, неожиданно жестко ответил внутренний голос. К лекарю ехать. Он тебя уже лечил, и у него хорошо получилось. Полночь тыкалась мордой мне в руки мягко фырча, словно предлагая помощь. Но что она могла для меня сделать? Ноги постепенно перестали дрожать. С третьей попытки мне даже удалось оказаться в седле. Как же мне далеко до врожденной эльфийской грации, которой в полной мере была одарена Элариэль. И эта, самая легкая, потеря ясно напомнила мне, что все. Сказки и игры кончились. Я хочу знать, кому так понадобилась моя смерть. Ведь если Элариэль мертва, значит, и я тоже уже не живу.
Очень хотелось спрятать лицо в прогретой солнечными лучами гриве Полночи и не сдерживать острый хрусталь слез, который резал веки, но я понимала, что нельзя. Если я сейчас заплачу, то не успею доехать до лекаря. А мир этот, похоже, держится сейчас только на глупой девчонке, которая с таким трудом забралась в седло. Одной рукой я подобрала поводья и тронула Полночь пятками. Лошадь неспешно двинулась в сторону леса. Она знала дорогу гораздо лучше, чем я, и постепенно ускоряла шаг, не меньше моего стремясь успеть. Выиграть у смерти тот миг, за которым торопиться будет уже некуда. Я смутно запомнила эту дорогу. Только боль, что плескала перед глазами. И глухую ярость в груди. Ярость на того, кто взял на себя право играть чужой жизнью.
Лекаря я перепугала насмерть. Он долго смотрел на меня, словно видел перед собой призрака. Потом кинулся к лошади, и я сползла с седла к нему на руки. Он внес меня в маленький домик, весь пропахший травами и опустил в кресло.
- Принцесса, что случилось? – в его голосе звучала плохо скрытая паника.
- Не знаю, - с трудом ответила я. Язык и губы плохо шевелились, перед глазами все плыло, а уверенные пальцы лекаря мяли руку.- Кто-то пустил стрелу.
- Вы думаете, это случайность? – он разговаривал со мной, не переставая работать. Я понимала, что он старается отвлечь меня от боли, но рука, отзывавшаяся на его прикосновения, болела совсем не так сильно, как грудь, в которой словно плескался кипяток, бьющий за край при малейшем движении. И его такой знакомый голос только мешал мне сейчас.
- Конечно, - рассеяно сказала я. А что еще можно было сказать? Что кто-то хочет меня убить и полюбоваться на смерть этого мира?
Боль неожиданно выпустила когти в моё плечо, словно пытаясь оторвать себе кусочек. Я закусила губы, и поморщилась, ощутив чуть горьковатую соль крови на языке, а лекарь отломил наконечник и сквозь мою плоть вытянул стрелу, сразу отбросив ее в сторону.
- Принцесса, я настаиваю, что нужно сообщить вашим родителям и приставить к вам телохранителей.
В его прекрасно знающих свое дело руках появился кусочек белой тряпки, которую он приложил к ране в тщетной попытке остановить кровь. Я долго смотрела на кусочек льна из белого становящийся алым, а потом приложила к плечу несколько слоев собственного, безжалостно разрезанного рукава.
- Нет, - чем поможет мне охрана, если Элариэль уже убили? - Андорос, не говори никому ничего. Я сама расскажу всем, кому посчитаю нужным. И еще, мне нужно, чтобы вечером никто не мог даже заподозрить, что у меня какая-то рана на руке. Это возможно?
Я с ужасом поняла, что повторяю уже сказанные слова. Что история катится по второму кругу. Что меня хотят убить, а вся моя защита – голос Аривелены: «Запоминай. Первой была стрела. Потом – яд в бокале с вином, бокал принесёт Медан. Третьими будут собаки, натасканные убивать. А потом тебя зарежут в собственной постели. Все».
Потом действительно не будет ничего. Для меня, по крайней мере. Лекарь отошел к шкафу со смесями, а я попыталась собрать осколки доступного мне знания. Они были острыми, эти холодные кусочки. И каждый – оставлял маленькую кровоточащую ранку. Что у меня есть? Задачка, на уровне третьего класса начальной школы. Условие: убийство одной синеволосой девушки. Что нужно узнать? Кто хочет ее смерти. Что еще известно? Что Медан убийства не совершал. Туманная картинка. Дополнительный вопрос: зачем им все это понадобилось. Ответ: чтобы доказать лживость легенды. Мир снова поплыл перед глазами. КАКОЙ легенды? В чем смысл? Эти вопросы ярко вспыхнули в моей голове. Аривелена высказалась очень туманно, и половину я уже успела забыть. Что-то про связь цвета волос и жизнь этого мира... И в этот миг вернулась боль. Она сжала мир до крохотной точки вокруг моей руки. И посмеивалась из уголка, глядя в мои глаза. Мне нечем было ей отвечать. Только отчаянным решением спасти Медана. Да, Элариэль погибла. Но допустить его смерти я не могла.
- Спасибо, - мне с трудом удалось разомкнуть губы. Лекарь сжал зубы и низко опустил голову. На миг мне показалось, что в глубине его глаз промелькнула искорка сожаления. Показалось...
Прости, Медан. Ты не дождешься меня сегодня. Хотя, меня ты и не ждал, а Элариэль не приедет к тебе уже никогда. А я поеду в библиотеку. Мне нужно знать, что такого особенного в цвете моих волос. Мне нужно знать, есть ли кто-нибудь, кого я могла обидеть, или кто-то просто заинтересованный в моей смерти. Нет, не в моей. Я действительно никому здесь не нужна. Кому нужна здесь жизнь или смерть московской студентки? А вот жизнь или смерь Хранительницы – другое дело… Полночь неспешно несла меня к дому. А я прощалась с Элариэль. С частью своей души, которая осталась лежать в мягкой траве леса. Которую никто никогда не найдёт. Я не плакала. Только под веками жгло все сильнее…и я все плотнее сжимала ресницы, чтобы хоть на миг избавиться от этого жжения.
Поездка с закрытыми глазами дорого мне стоила. Слишком поздно я заметила тоненькую девичью фигурку, под раскидистым деревом. А когда заметила, было уже поздно, меня тоже увидели.
- О, Боги, Элариэль, что с тобой произошло? - Этот испуганный возглас сорвался с губ Алори, когда Полночь подошла достаточно близко, и солнце перестало слепить моей сестре глаза. Цветы из дрогнувших рук медленной красно-желто-зелёной волной падали к её ногам, ковром покрывая подол ее яркого платья. Я не ожидала встретить её здесь. Хотя бы потому, что прекрасно понимала, как выгляжу Испуганные серые глаза, перепутанные пряди обрамляют бледное лицо с искусанной верхней губой, одежда в крови… Что я могла сказать в ответ? Я специально выбирала дорогу, на которой никого не должно было никого быть. Слишком много мой вид сейчас вызывает вопросов. Слишком мало у меня ответов. Слишком хочется поверить первому, кто протянет ладонь, чтобы утешить меня. Слишком велик шанс, что он тоже хочет меня убить. И цена ошибки непомерно высока. Я молчала, пытаясь удержать рвущую по сердцу и глазам боль. И она молчала, с возрастающим ужасом глядя на меня. Отмечая малейшую деталь. Вырванные с корнем волосы, так плотно сплетенные друг с другом, что остались рваной прядью в косе. Скулу, налившуюся жаркой краснотой. Разорванный ворот белой блузы, кровяные потеки на ней.
- Больно? – тихо произнесла она, не отводя широко распахнутых глаз от моего лица.
- Уже нет, - ответила я, и сама испугалась того карканья, в которое превратился мой голос.
- Что ты скажешь родителям? – Я запоздало вспомнила, что моя сестренка всегда отличалась редкой проницательностью и способностью ЗНАТЬ о недавних, но уже свершившихся событиях. А она наклонилась, осторожно подбирая цветы, так заботливо выращенные к сегодняшнему дню.
- Ничего. – Боль развлекалась, оттачивая когти на моем горле. И слезы, так, казалось бы, надежно спрятанные под ресницами нашли дорогу к моим щекам и часто закапали на темную кожу седла.
Алори не стала говорить, чтобы я упокоилась. Не стала, и пытаться обнять, утешая. Просто молча подбирала с земли цветы, заботливо распутывая стебли, и сама, кажется, с трудом сдерживала слезы.
Птицы пели все громче, и солнце ласково распахивало руки, стремясь обогреть весь мир. А нам было очень холодно посреди этого света. И я, не сдерживая струящихся слез, молча смотрела на девушку, которую не имела права называть сестрой. А она не отрывала глаз от своих тонких пальцев, что осторожно собирали цветы. Я не знаю, сколько мы так простояли. Время, в который раз за эти четыре дня остановилось. Помогая мне. Давая мне сил. Я понимала это, но могла быть благодарной… Это чувство тоже осталось на поляне, с отравленной стрелой в теле.
* * *
В свою комнату я попала тем же путем, что и покинула её. Через окно, по крепким ветвям многострадального дуба. Алори сама отвела Полночь на конюшню. Показываться в моём виде перед кем-либо сейчас было поменьшей мере опрометчиво. Я по-прежнему не хотела никому рассказывать о произошедшем. И безумно боялась. Там, в солнечной Москве, под веселым полосатым зонтиком, все казалось простым и нестрашным. И даже сны были просто снами. От них оставалось чувство реальности, но они были лишены боли и страха. И смерти. Там все казалось красивой сказкой. Здесь – оказалось холодной реальностью. И все мои чувства были густо опутаны ажурной сеточкой боли. И поэтому я пробиралась в родной дом как вор. Следя, чтобы ничьи глаза не увидели меня.
Уже в комнате я внимательно посмотрела по сторонам, наконец, увидев неприметную дверь. Так и есть, это ванная комната. Рубашку я уже никогда не смогу надеть, слишком сильно разорван рукав, слишком много крови на этом белом льне. Штаны еще можно спасти, но как скажите, мне объяснять темные потеки, которые в воде обязательно поплывут кровавыми ручейками?
Двумя руками зачерпнув холодной воды, я опустила лицо в ладони, чувствуя минутное, но такое сильное облегчение. Вода смыла следы слез и успокоила глаза. Я подняла голову, не стряхивая тяжелые капли с лица. Следующая пригоршня воды досталась руке, плотная корочка крови стала скользкой и грязной, только в прозрачной воде возвращая свой природный цвет. К горлу вдруг подкатил тяжелый комок, заставляя благодарить Богов, что я ушла из дома без завтрака. Я замотала головой, пытаясь отогнать липкую пелену мути. И она, неохотно, скаля зубы, отступила. Сегодня я оказалась сильнее. Я выплеснула воду и оглядела кучу перепачканной кровью одежды. Что с ней делать? Завтра, я резко заправляла новую рубаху в новые же штаны. Я подумаю об этом завтра. Сегодня у меня другие планы.
Пальцы распутывали кожаный шнурок, который удерживал волосы, а глаза внимательно смотрели в зеркало. Рубашка вполне скрывала следы от поводьев на запястьях. Эти тонкие полоски успели налиться глубоким фиолетовым цветом и жаром повторяли удары сердца. Левая рука все еще отзывалась на движения легкой болью, но с каждым мгновением – все меньше, и это позволяло надеяться, что к вечеру все будет в порядке. Я тряхнула головой, и волосы распались по плечам и спине, удивив меня длинной… им какой-то пяди не хватало до колен. Пальцы сами нашли простой деревянный гребень, и волосы мягко потекли сквозь редкие зубья. Я осторожно распутывала пряди, удивляясь их мягкости и послушанию. Расчесывание отняло у меня на удивление мало времени. Куда больше его ушло на то, чтобы снова заплести косу. Наконец, я закрепила шнурок и еще раз пристально посмотрела на себя в зеркало. С лица сошла краснота от удара, мягко уступив место чуть лихорадочному румянцу, туго зашнурованные белые манжеты скрывали запястья, плотный шелк густо собранный в мягкие складки не позволял увидеть руки. Только глаза лихорадочно блестели отчаяньем и слезами, но это легко списать на ветер, который любит так наказывать тех, кто пытается обогнать его. Я… нет, это не я… Элариэль выглядела, как обычно. В девушке, которая смотрела на меня из зеркала, моей была только боль, притаившаяся на самом дне глаз. Все остальное было – ее… И кто я такая, чтобы отнимать это?
Мои руки мягко толкнули дверь, чуть задержавшись пальцами на неровностях фантастической резьбы. Я шагнула в коридор, по щиколотку утонув в мягком песочного цвета ковре, устилающем пол. Мне сразу захотелось скинуть обувь и пойти босиком. Но нельзя. Я так хотела в сказку, и вот она – спокойно лежит на ладони и ехидно подмигивает, что, получила? Вот уж действительно про меня сказали – бойтесь своих желаний, они могут сбыться…
Коридор раскинулся передо мной небольшим морем. Справа – двери. Слева – двери… А куда идти мне? Я не знаю дороги. Я никогда не была здесь. Эти простые мысли холодной водой плеснули в лицо. Заставили смаргивать и стирать влагу, но охладили воспаленные мысли, и вернули задремавшую было осторожность. Я подошла к широкому окну и опустилась на подоконник. Сквозь распахнутые створки был виден чисто выметенный двор и солнечно-желтая пыль, покрывавшая его, слепила глаза. А окна библиотеки выходят на озеро, где солнечные лучи играют с темной водой. Значит, она расположена в другом крыле. Но как туда попасть? Я закинула обе ноги на подоконник и уткнулась в них лбом. Куда я пришла? На что согласилась? Меня убьют сегодня вечером, а я ничего не смогу сделать. И этот мир, который так мне нравится, рассыплется на мелкие песчинки и покроет дно реки времени. И все. И даже памяти не останется.
- Грустишь, сестренка? – мужской голос над ухом заставил меня вздрогнуть. Глаза метнулись вверх, выхватывая зеленую рубаху и светло-коричневый плащ. Длинные светлые волосы и теплые серые глаза. Идалин. Старший брат Элариэль, поняла миг спустя, но до этого сердце успело оборваться, да и теперь трепыхалось у горла.
- Не совсем, - осторожно ответила я. – Скорее – думаю…
- О чем? – он сел рядом, одной рукой довольно бесцеремонно скинув мои ноги на пол. Его серые глаза участливо смотрели в мои. И у меня появилось подозрение, от которого закружилась голова. А что, если он тоже? Если ему тоже интересно проверить достоверность легенды?
- Понимаешь, - слова с трудом шли на язык, выскальзывали и разбивались о мысли, за которые я готова была себя возненавидеть, но которые никак не могла прогнать. – Я теперь совершеннолетняя. А после вечерней церемонии – стану полноправной Хранительницей. (Господи, что я говорю?) Да, я знаю, что вот уже сто лет, я итак единственная Хранительница…
Слов не осталось. Совсем. Только беспомощное движение головой, от которого несколько прядей вырвалось из-под ремешка и упало мне на глаза. Я отвела их назад, но так и не решилась оторвать взгляд от пола.
- Тебе страшно? – его рука опустилась на мое плечо, прижимая к себе, согревая теплом, в котором я так нуждалась и не решалась принять.
- Не знаю. – Ложь. Откровенная ложь. Страх – почти единственное чувство, которое у меня осталось. – Просто, как-то непривычно. Так мало осталось тех, кто в это верит. И так много, кто говорит – сказки. Во что верить мне?
- Я верю в эту легенду, – он убрал руку и отвернул от меня голову. Теперь я следила глазами за его движениями, но видела только его профиль, частично скрытый волосами. – Ты была совсем маленькой и не помнишь Майэль, а она тоже была Хранительницей.
- Майэль? – растерянно переспросила я, пока в памяти всплывали чьи-то тонкие руки и мягкий голос. И густые локоны цвета одинакового с тем, в который сейчас были окрашены мои собственные волосы. Я вспомнила еще и лютню в её руках и песни, которые она пела. – Кажется, она была твоей невестой?
- Да. – Идалин нервно сплетал пальцы, словно стремясь телесной болью вытеснить душевную. Дар это или проклятье – но эльфы любят только раз. – Когда она погиба тебе было около восьми лет. И я был рядом, когда она умирала. Какая глупая случайность, мы в тот день поехали в горы, и попали под обвал. Камень попал ей в шею и сломал её. Она умерла сразу. Вот только я видел, как потемнело небо, и задрожала земля. Видел, как заволновалось море, слышал, как завыл ветер, и заплакала скала, убившая её. Это продолжалось не больше минуты, но, поверь – скорбь природы была куда сильнее моей. Хотя я люблю её сильнее, чем что-либо или кого-либо в этом мире. А потом я видел это еще раз, когда лошадь сбросила Нэлу. Неужели ты не помнишь этот день?
- Майэль я действительно почти не помню. А день смерти Нэлы – конечно. Значит, ты считаешь, что я должна верить? Я верю. Я знаю, что на мне лежит ответственность за этот мир. Я просто не уверена, что нужна церемония. – Попытка вывернуть была неуклюжей, и еще сильнее отдалила нас друг от друг от друга.
- Нужна. В первую очередь – для тебя. На церемонии ты получишь оружие, которое поможет тебе. Ты сможешь сама защитить себя.
Смогу защитить? О чем он говорит? Что он знает? Если этот мир не знает о войнах, если здесь никто никогда ничего не делил, если все Хранительницы либо уходили из жизни добровольно, устав от нее, либо гибли от несчастных случаев, то зачем мне защита оружия? А если он полагает, что нужна (справедливо полагает, между прочим), то, что он знает? И откуда? Подозрения ядовитой змеей жалили меня. Я опустила голову, пальцами теребя кончик косы.
- Зачем мне такая защита? – моё удивление прозвучало настолько фальшиво… Хрупкое доверие разговора разбилось от этой фальши и со стеклянным звоном упало к нашим ногам. Я внимательно изучала осколки, не решаясь поднять глаза.
- Я испугался за тебя сегодня утром. – Он отвечал совершенно спокойно, то ли не услышав этой фальши, то ли – не захотев услышать. А может – он просто верил мне, незнакомой девушке, занявшей тело его сестры и подозревающей его в самом страшной преступлении. – Природа плакала, оплакивая гибель Хранительницы. – Он замолчал, давая мне возможность что-то сказать, но я молчала, опустив глаза, словно солнечный зайчик, от пряжки его пояса был самым важным в этот миг. Пауза затянулась, и он продолжил. - Но ты – жива, а значит, кто-то или что-то сильно тебя напугало, или ранило. Ты сильная, сестрёнка, ты справишься с этим званием и с этой ответственностью. Сто лет наш мир держится только на тебе. Я люблю тебя, я люблю эту жизнь и не хочу, чтобы вы исчезли.
- Знаешь, - я поднялась с гладкого дерева, стремясь закончить этот такой тяжелый для меня разговор. – Следующая Хранительница родится очень скоро. Буквально на днях.
- Что ж, - он тоже встал. – Я рад этому известию. Тебе будет легче, ты будешь знать, что не одна. Тебе стало спокойнее?
- Не много, - я с трудом смогла поднять глаза, чтобы увидеть его красивое лицо. – Зато появилось желание закопаться в старинные легенды. Перечитать легенды и подумать. – Я улыбнулась плотно сжатыми губами. Дома эта гримаска служила мне знаком смущения и просьбы простить. Здесь получилась сама собой, с успехом сыграв ту же роль.
- Я понимаю тебя. – Идалин невесело усмехнулся, - пойдем.
- Тоже хочешь что-то найти? – Я удивилась и насторожилась. Но послушно развернулась вслед за ним и подстроилась к его неспешным шагам. Просто потому, что без него ни за что не нашла бы нужную комнату.
- А я туда не пойду, мне нужно в сад, а это по дороге. – В его голосе впервые прозвучала горечь, и я поняла, что обидела его. Своими подозрениями, своей ложью, своим молчанием. Мне стало стыдно. Очень стыдно, до жаркой волны, которая прилила к щекам, окрасив их ярко-алым цветом. Но я упрямо промолчала всю дорогу. Чувствуя, что не права, чувствуя, что могу ему верить. И боясь это сделать. Слишком велика цена ошибки. Это не моя жизнь, которая действительно мало что стоит, тем боле - здесь. Это жизнь – мира. Жизнь всех, кто живет в нем. И что этой жизни до чьих-то обид и чьего-то стыда? Но эти мысли плохо помогали. Брат довел меня до широко распахнутой двери, за которой высились книжные шкафы, наклонился, слегка коснувшись губами щеки и ушел, оставив мне груз сомнений, который только тяжелел с каждой минутой, которую я проводила здесь.
* * *
Телефонный звонок расколол утреннюю тишину московской квартиры веселой трелью. Раз, два… После третьего гудка трубку подняли.
- Да? – спокойно и равнодушно спросил мужской голос.
- Здравствуйте, - Аривелена на другом конце провода нервно кашлянула и намотала пластиковую спираль на палец. – А Свету можно?
- Вы знаете, - голос замялся, словно что-то решая. – Она еще не проснулась, но если это срочно, то я разбужу.
- Н-не стоит, - совсем растерянно произнес девичий голос. – Я перезвоню попозже. Спасибо.
Трубки опустились на законные места, тишиной обозначив конец разговора. Светловолосая девушка постояла минуту, закусив губу и барабаня тонкими пальцами по светлому лакированному дереву стола. Потом резко сняла трубку, набирая другой, давно знакомый номер.
Ждать пришлось долго. Десять гудков, пятнадцать… Пальцы отбивали дробь все чаще, словно прося поторопиться того, кто спал по ту сторону провода. И гудки, наконец, прекратились. Появилось невнятное мычание поднятого с постели человека, которому есть, что сказать, но который не хочет, чтобы это слышал собеседник.
- Ленка, не трясись. Стоит твой мир на месте – раздалось, наконец, сквозь потрескивание помех. – Ничего ему не сделалось, радуйся.
- Я почувствовала смерть – тихо произнесла девушка. – И Светка еще не проснулась.
Повисла пауза. Голос, который прозвучал после нее, уже не был сонным и явно очень осторожно подбирал слова:
- Не проснулась, или…?
- Не знаю. – Так же тихо ответила девушка. – Кто-то умер, Светка – глубокий вздох перед следующим словом – спит, а мир живет, как ни в чем не бывало. Так не может быть… Просто не может. Это противоречит всем основам…
- Но это есть – жестко ответил Толя. – Через час буду. Жди.
* * *
В библиотеке было тихо. Косые солнечные лучи проходили сквозь распахнутые окна и падали на небольшие столы. Книжные шкафы заполонили все вокруг. Они стояли вдоль всех стен, и окружали даже окна. Я подняла голову и увидела далеко вверху стеклянную крышу, через которую тоже било радостное осеннее солнце. Зажмурив глаза, которым совсем не понравилось столь бурное приветствие, я вновь ощутила, как опускаются руки. Мне и десяти лет не хватит, чтобы найти здесь нужную книгу. А ведь я даже не знаю, что искать.
Книги в длинных рядах выглядели близкими родственниками. Они были разных размеров, у них были разные переплеты. Некоторые оделись в прочную кожу, другие – в элегантное серебро или ажурное золото. Их роднило только одно. Ни на одном корешке не было ни одной надписи. В голову мне вдруг пришла простая мысль, которая ледяной рукой сжала сердце. А я умею читать на этом языке? Да, говорю свободно, но смогу ли прочесть? Если нет, значит, и дальше я буду тыкаться подобно слепому котенку, без малейшей надежды найти выход.
Стремясь проверить это, я мазнула пальцами по рядам книг, кончиками ногтей зацепилась за какой-то переплет и наугад потянула за него. Толстый том неохотно покидал свое место, видно давно стоял здесь и не хотел вылезать, только чтобы удовлетворить любопытство неуклюжей девчонки. Мне нескоро удалось победить его, но, наконец, в мои подставленные ладони упал теплый переплет и пальцы, наугад перелестнули ломкие древние страницы. Глаза метались по тексту, пытаясь что-то понять, но не видели ничего. Я прикрыла их, поразившись боли под веками. А когда открыла, уже спокойно посмотрела на текст. Слева направо, сверху вниз. И, о чудо, изящная вязь незнакомых рун вдруг сложилась в понятные слова.
«…И будет рождена не в этом мире дева, от чьей судьбы будет зависеть судьба этого мира. Аривеленой нарекут её люди, что значит – Светлейшая. И в знак этого имени любая одежда на ней - будет белой, и не посмеет грязь коснуться даже подола ее платья…»
Я судорожно сглотнула, не отрывая глаз от текста. Ленка? Это о ней? Я отступила на шаг назад, стремясь найти какой-нибудь стул, дрожащие ноги отказывались держать вес тела. Кресло с резными подлокотниками оказалось прямо позади, следующим шагам я зацепила его ножку и перелетела через подлокотник, больно ударившись всем телом о холодный мраморный пол. Руки отпустили книгу, и она захлопнулась, скользя по гладкому полу прямо под шкаф. Я оперлась на ладони, подтягивая колени к груди, чтобы встать. Левая рука подломилась в самый неподходящий момент и только чудом я не упала лицом вниз. Но обошлось, я встала и подняла книгу, твердо решив, что открою ее только у себя в комнате. На обложке, которую не было видно, пока том стоял на полке, обнаружилась надпись: «Легенды и предания Мира». Это показалось мне добрым знаком. Я нашла книгу, ради которой сюда пришла. Я могу читать. Теперь, по крайней мере, я буду знать легенду, из-за которой меня (вернее, не меня, но результат все равно одинаковый) хотят убить. Знание – сила. Эти мысли приносили мне ни с чем не сравнимое облегчение.
Я вышла через высокие двери библиотеки, обеими руками крепко прижимая к груди найденное сокровище. Впервые за это невероятно длинное утро надежда показала мне свое лицо. И, хоть окованные металлом уголки книги больно впивались в тело, с моего лица не сходила улыбка.
Я на удивление легко нашла свою комнату, бросила книгу на кровать и сама упала рядом. Пальцам не терпелось прикоснуться к древнему пергаменту желтоватых страниц, но я вдруг поняла, что мне чего-то не хватает, что-то еще должно быть со мной сейчас. Конечно же! Я, с непонятно откуда взявшейся энергией, вскочила с кровати и добралась до шкафчика, за деревянными дверцами которого прятались кувшин с ключевой водой, глиняная чаша и набор трав, которые я и хотела заварить. Вода, согретая огнем камина, быстро пошла веселыми пузырьками, в которые я высыпала по щепотке каких-то неизвестных мне трав, твердо зная, что делаю все правильно. Так, как делала сотни раз до сегодняшнего дня. И так, как уже никогда не сделает Элариэль. В мою голову впервые прокралась мысль о собственном будущем. Интересно, а что будет со мной? Аривелена сказала, что если Элариэль убьют – я тоже умру, а утром в моей постели окажется труп. Но Элариэль уже мертва. А я стою перед камином в день ее рождения и смерти и зачем-то завариваю какой-то напиток, который она же очень любила. Боль в груди снова плеснула кипятком, и, отзываясь на нее, веки смочили слезы. Это просто дым, упрямо твердила я себе, снимая огня чашу и осторожно, через меленькую серебряную сеточку переливая напиток в другую. Просто дым, который ест глаза. Я так привыкла ко лжи за сегодняшнее утро, что же вру даже сама себе. Я солгала всем кого видела сегодня, почему же для себя должна делать исключение? Почти истеричный смешок вырвался из моей груди. Как-то в моем мире было принято считать, что только добрый, милый и главное –ЧЕСТНЫЙ человек способен спасти мир. А тут все зависит только от меня, которая притворяется принцессой, готовится пройти какую-то церемонию, и - лжет. Лжет всем. Лекарю, который спас её никчемную жизнь. Алори, которая так ей помогла, Идалину, который искренне хотел помочь. А еще скоро солжет Медану. Потому, что сказать правду – не мыслимо.
Хватит, Светка, хватит. Это – истерика. Банальная истерика. Для нее просто нет времени сейчас. Время… как же сейчас мне хотелось отмотать его назад и снова попасть под яркий красно-белый зонтик, увидеть Ленку напротив и сказать: «Нет». И какая мне была бы сейчас разница, что она обо мне думает?
От окончательного падения в бездну боли и страха меня спасла каминная решетка. Прикосновение раскаленного металла к голой коже сильно действующее средство. Я прекрасно знала, чего мне сейчас не хватает. Истерики. С потоками слез и причитаниями, с промоченной подушкой и до звенящей легкости в душе. Той, которая приходит, когда уже не остается слез. Впрочем, у меня не было еще одной вещи. Времени. Я до сих пор не понимаю, каким усилием воли мне удалось в очередной раз загнать слезы внутрь. Ночью. Твердо пообещала я себе. Ночью у меня будет время для всего. И даже для слез.
А сейчас я осторожно подняла полный кубок и поднесла его к кровати. Накидала в изголовье подушек и села. Спина утонула в мягком пухе, а руки подняли тяжелый том, аккуратно открывая прохладную старую медь застежки. Но прежде, чем глаза скользнули по оглавлению, пальцы зацепились за резную ножку кубка, и теплый напиток скользнул по моим губам к горлу. Его вкус, сладкий и одновременно с чуть заметной ноткой горечи показался мне до боли знакомым, и я вдруг ясно представила, сколько раз Элариэль сидела точно так же. Так же опустив глаза в книгу, ища что-то интересное и так же поднося ко рту этот странный напиток, точное название которого я вряд ли узнаю. Ночью, строго оборвала я себя. Жалеть, плакать, и страдать ты будешь ночью. А сейчас – читать.
Пальцы медленно переворачивали тонкие желтоватые листы старого пергамента, ища нужную страницу. Я нашла полную версию легенды о Ленке. Точнее, Аривелене, Светлейшей или, по другой версии Дважды Светлой Деве, на руке которой горит Браслет Времени. Я вспомнила липкую жару московского кафе, собственные, неоформленные подозрения и чашку кофе в тонких пальцах. Еще нетронутые загаром руки, в широких белых рукавах. Вот руки поднимаются, поднося к губам чашку, и рукава падают, а широкий браслет жадно ловит луч солнца. Тогда мне еще показался знакомым знак на нем. Теперь я точно знала откуда. Это не я знала этот символ – Элариэль. Вот эта безделушка, похоже, и отправила меня сюда…
Пальцы все нетерпеливей листали страницы, стремясь как можно быстрее найти ответы на все вопросы, которые не давали мне покоя. Вот оно…
«И будет Мир, жители которого никогда не узнают войн. И будет Мир, в котором будут жить те, кто любит его и желает только добра. Но не будет такой Мир прочным, а значит – защита понадобится ему. И будут этой защитой – девы…»
Все… следующие страницы были аккуратно вырваны. Этого почти не заметно со стороны. Только – если специально искать именно эту легенду. Только чуть шире шов, в котором застряли крохотные обрывки бумаги и моей такой нелепой радости. Все. Надежды у меня не осталось. Сегодня или завтра – меня убьют, а потом – как карточный домик у основания которого выдернули карту рассыплется этот мир. Слезы, сдерживаемые целый день, щедро полились на подушку и книгу, заставляя плакать с собой и древние чернила, их темные струйки мешались с влажными пятнами на ткани, создавая абстрактные картины. Словно отзываясь на мою боль и горечь, заплакало небо: по подоконнику забили частые капли дождя. Я, не глядя, отбросила книгу и зарылась лицом в подушку. Я ничего не смогу, только потянуть время, рассчитывая на рождение новой Хранительницы, но что новорожденная девочка может сделать против тех, у кого достаточно сил и связей, чтобы убить – принцессу?
Слезы все лились и лились, и я сама не заметила, как уснула под них…
… Я проснулась от тупой головной боли. Медленно села на кровати, прижимая ко лбу холодную ладонь. Оглядела знакомую до мельчайших деталей комнату, запоздало удивляясь и ужасаясь собственным поступкам в течение утра. Зачем я обидела Идалина? Почему не попросила помощи у брата, который любит меня и будет только рад поймать того, кто угрожает мне? Я ведь прекрасно понимаю, что играю не только своей жизнью, от меня зависит жизнь всего этого мира. О, боги…
Я вспомнила разговор с братом. Как я могла? Как посмела усомниться в истинности давно произнесенных слов? Да, среди ныне живущих уже не осталось тех, кто помнит о временах, когда эти слова были сказаны, но я, видевшая, как отзывается природа на каждую каплю моей крови, как я могла усомниться?
От окна повеяло сквозняком. Я поежилась, закрывая цветной хрусталь. Боги, что я творю? Зачем пошла в библиотеку, вместо того, чтобы помочь с приготовлениями к балу? Комната выглядела так, словно полдня в ней хозяйничал кто-то другой. Старинная книга, отброшена безо всякого почтения угол, древние сухие страницы погнулись и местами надломились от столь непочтительного обращения. Как же я могу называться Хранительницей, если не с силах сохранить древние вещи? На полу комнаты для умывания грязно-бурым комом лежит залитая кровью одежда. О, Боги, Элариэль, да что же с тобой происходит?
Собственное поведение плохо укладывалось в голове, но ужасаться ему, уже не было времени. До церемонии оставалось всего около четырех часов, а мне еще нужно встретиться с русалкой. Традиция есть традиция и она гласит, что каждая Хранительница в день своего совершеннолетия должна встретиться на берегу старого озера с русалкой, которая расскажет ей о будущем. Вот чем мне нужно было заняться, вместо поисков древних легенд, которые я итак знаю наизусть.
Меня затопила жаркая волна стыда. Я же обещала помочь с приготовлениями! Это же МОЙ праздник. Да, никто ни скажет мне и слова, о том, что я не сдержала обещания.
И это заставляло меня переживать еще сильнее…
Голова по-прежнему отзывалась тупой болью на любое движения, но гораздо больше я была недовольна сама собой. У меня всего четыре часа. Потом небо расчертят широкие полосы красного, желтого и всех оттенков цветов и праздник начнется. Мне нужно много успеть. Мне нужно приготовить платье, переодеться, а главное – поговорить с русалкой, которая ждет меня у озера.
Озеро… я вздрогнула от внезапного холодного испуга. Мне вспомнились боль в плече и красные пятна на белой ткани. Ощущение беспомощности было внезапным и мимолетным, как ветер, что на мгновенье прикоснулся к коже и улетел по своим делам. Я присела на кровать, закрыла глаза и на какой-то краткий миг позволила себе стать маленьким ребенком, только на миг.
Боги, неужели страх за собственную жизнь оказался так силен, что я забыла о своих обязанностях и посчитала себя в праве обижать близких? Боги, как же мне стыдно.
Но время слабости миновало. Я сбросила с себя измятую сном рубаху и аккуратно вернула ее на место, в шкаф. Темно-лиловые полосы на запястьях заставили меня поморщиться, и открыть резную дверцу шкафчика со снадобьями.
Пальцы нащупали гладкий бок нужной банки, и сняли с нее крышку. Темно-зеленое зелье из нее хорошо разгоняло кровь, которая стремится скопиться на месте удара. Надо было наложить это средство сразу же, как только я вернулась от лекаря. Вот только мне почему-то было безумно страшно задуматься, почему я не сделала этого. Но даже без этих мыслей я прекрасно понимала, что за оставшееся до церемонии время, кровоподтеки не пройдут. Боги, мне остается только надеяться, что церемониальное платье окажется с длинными рукавами, иначе вопросов не оберешься. Задумываться над тем, почему я до сих пор хочу сохранить нападение в тайне, не хотелось еще сильнее.
Воздух в комнате, выстуженный за время моего сна с распахнутым окном, заставил обнаженную кожу покрыться мурашками. Я поежилась и вынула из шкафа тонкое белое платье. Еще одна традиция. Девушка должна идти к озеру в белом платье и с распущенными волосами. Что ж, традиции надо соблюдать. Я туго затянула шнуровку на груди и, не оглядываясь, вышла из комнаты.
Я шла знакомой с детства дорогой, ни о чем не думая и ни от кого не скрываясь. Холодный после дождя воздух мягко остужал плечи и уносил от меня головную боль. Я шла, уверено, точно зная, что не оступлюсь, не замараю подола платья, и ноги переступали по мокрой дороге, не чувствуя холода…
Дорога промелькнула мимо. Казалось, что только я шла к воротам, а из-за поворота уже видна кромка воды. И маленькая детская фигурка уже видна на берегу. Девочка лет пяти, тонким прутиком выводящая на песке диковинные узоры. Я знала, что она слышит мои шаги. И так же знала, что она оторвет взгляда от своего занятия.
Я пошла к ней по мокрому от слез неба песку и, когда поняла, что больше не сделаю и шага, осторожно опустилась рядом.
- Ты опоздала, Хранительница, - тихо произнес детский голос. Но от этих простых слов на меня повеяло ветром Вечности. Русалки был до этого мира. И будут после. Им не важна наша жизнь. Они просто делают нам одолжение, и, как только новой Хранительнице исполняется триста тридцать три года, они соглашаются ответить на ее вопросы. Это единственное время, когда русалкам можно задавать вопросы. Если они и дали себя увидеть в другое время – никому не дано предугадать, к чему приведет эта встреча.
- Да и прошу за это извинения, - я наклонила голову и синие пряди замели по песку, создавая собственный узор.
- Не стоит… - мне послышалась усмешка в ее словах, но я не могла разглядеть склоненного детского лица. – Я не ждала тебя. Я ждала другую, в твоем теле. Она умнее, чем ты, и пусть не готовилась к этому титулу с рождения, но выживите вы только благодаря ей.
Прутик, который русалка сжимала в тонких пальцах, с тихим хрустом разломился пополам, и на песке оказались уже две отдельные части… Я рассеянно следила за их падением, а в голове, словно птицы, запертые в тесную клетку, кружились мысли. Какая другая, кто она? Как? Почему?
- Но у тебя есть право задать три вопроса и получить на них ответы. Думай о чем спросить, время у тебя есть. Его совсем не много, но есть…
Влага от песка медленно пропитывала юбку, плечи под тонкой тканью мерзли от порывистых объятий ветра. Все правильно. Я могу задать вопросы и получить на них ответы. Я оторвала руки от песка, и прижала их к вискам, даже не оттряхнув… так много вопросов. Так мало шансов, что я услышу что-то нужное…
Мы молчали. Время, отпущенное мне, песком просыпалось сквозь пальцы, а я никак не могла выбрать на какой же вопрос сильнее хочу получить ответ. И, когда тянуть стало уже нельзя я медленно, тщательно взвешивая каждое слово, произнесла:
- Ты сказала, что ждала не меня, а другую в моем теле… Что это значит?
- То, что вас двое, - услышала я в ответ. – Две души, два тела и одна судьба.
Она вскинула голову, так, что длинные волосы зеленоватого оттенка разлетелись по плечам и спине, и задержала на мне взгляд странно-светлых глаз.
- Ты испугалась и позвала на помощь. Позвала, когда поздно уже было кричать, но она услышала и откликнулась… Хоть сама плохо осознает, что не тебе желает помочь.
Я знала, что не могу рассчитывать на какой-то другой ответ, но в глубине души холодным змеиным телом скользнуло недовольство. Она знает что-то, что может меня спасти, но молчит, потому, что я не умею правильно задать вопроса. Но не в моем праве требовать чего-то конкретного, я получила абсолютно откровенные ответ, а то что не могу его понять… Какое до этого дело созданию, которое старше самого Времени?
Ветер оставил в покое мои плечи и послушным псом улегся у ног, ожидая продолжения разговора.
- Как мне сохранить этот мир? – тихо спросила я, понимая, что именно этот вопрос следовало задавать первым. Я Хранительница. Я не имею права думать о себе, а вот о мире – да.
Русалка грустно сжала губы:
- Никак. Тебе - никак. Разве что временем, если сумеешь протянуть свою жизнь на должный срок. Оставь свое тело той, что хочет помочь. Тогда появится шанс.
Я уже не задумывалась над ответами, слишком страшными они были. Только одно билось в голове – появится шанс. Шанс, что цветущий край, в котором я родилась, останется цел. Это было гораздо важнее всего остального. Нет, не всего. Есть еще один вопрос, на который мне нужно выслушать ответ. Я до боли сжала пальцы и тихо спросила:
- Кто хочет убить меня?
За этим вопросом было все. Признание того, что меня действительно хотят убить. Готовность поверить в предательство, в мире, который до сих пор очень редко слышал это слово. Готовность поверить в то, что кто-то хочет пролить кровь эльфа, в мире, где не было войн…
Русалка улыбнулась. Вскочила с места и закружилась по песку, радостно раскинув руки.
- Тот, кого не полюбила та, которую не полюбил он. Подумай, ты хорошо его знаешь. Он всего один в этом мире. А еще тот, кому скучно жить, кому хочется драки и кто не верит старым словам. А вот таких много. Ищи Хранительница. Ты не найдешь – но ищи. Тяни время до своей смерти. Дай возможность родиться той, которая займет твое место. Осталось всего три дня…
Она звонко хохоча пробежала мимо меня, счастливый ребенок, чьи ноги не оставляли следов на песке и нырнула в зеркальную гладь озера.
Последнее, что я услышала, были ее слова:
- Удачи тебе, Хранительница.
Я еще долго сидела на мокром песке, не в силах поверить, что моя смерть так близко. Всего на расстоянии трех дней, а может – еще ближе… Еще больнее было сознавать, что я ничего не могу сделать и никому поверить. Та, что была здесь утром, вела себя правильно. Но и я, хвала Богам, не успела наделать ошибок.
Домой я возвращалась с выжженной до дна душой. Слишком хорошо я знала, кому скучно жить среди спокойных лесов и красивых песен. Кто любит гнать коня, вдоль кромки озера и охотиться в одиночку на опасных зверей. Кто давно ищет себе соперника по силам.
И мне уже не было больно от того, что именно к нему я ехала на старую мельницу. Душа сгорела и подернулась толстым слоем жирного серого пепла. Медан… Я же люблю тебя… А ты, похоже, только скучаешь со мной.
Но дома грустить было некогда. Мою задумчивость приписали волнению перед церемонией и беседе с русалкой. Что ж, в чем-то они были правы. Я рассеяно оглядела широкие деревянные столы, щедро заставленные блюдами, почти не заметив, прошла мимо радостных лиц, которые хотели меня поздравить. И только его высокую фигуру я различила безошибочно. И быстро ушла, чтобы насладиться хоть краткой передышкой, перед самым трудным в своей жизни вечером.
Тишина моей комнаты ласково распахнула руки, прижимая меня к себе. Я осторожно зажгла свечи, и комнату расчертили резкие тени. На кровати лежало любовно разложенное платье. До сегодняшнего утра я пришла бы в восторг, от искрящегося белого шелка нижнего платья. От верхних юбки, рукавов и корсажа, из шелка того же цвета, что и мои локоны. Сейчас – только оценила сколько усилий ушло на создание наряда, да порадовалась длине рукавов – шрамов никто не увидит.
Пора, тянуть дальше некуда.
Я плотно сжала ресницы, не давая пролиться ни единой капельке из глаз, и медленно принялась переодеваться. Я не выбирала свой путь. Его начертали передо мной еще до рождения. Но я не могу сойти с дороги, потому, что я люблю этот мир. И я сделаю все, что от меня зависит, чтобы он жил дальше.
Но в ушах все равно раздавался спокойный, с чуть заметной ноткой сожалений голос русалки. «Никак. Тебе – никак»…
С замершим сердцем и застывшей на лице улыбкой, я медленно ходила среди гостей. Отвечала на приветствия, поддерживала беседу. Я была мила и приветлива со всеми, только одного гостя старалась избегать.
Проходя сквозь комнаты, я нашла родителей. Они стояли у окна и тихо говорили о чем-то. В руках матери ловил блики света бокал вина, отец осторожно отводил прядь волос от ее щеки. Такая обычная картина заставила сердце сжаться. Еще раз, а я думала, что больнее мне уже не станет. Просто не может стать. Со мной никогда не будет такого… Ни-ког-да. Свет Солнца! Какое же это страшное слово…
Но все же, я не могла не подойти. Следовало хоть извиниться, за свое поведение днем. Потому, что в мое отсутствие все хлопоты достались матери. Но пока нас еще разделяла праздничная толпа, я могла позволить себе закрыть глаза и медленно досчитать до пяти, что бы успокоиться. А потом я ускорила шаг.
- Мама, отец.
- Элариэль, - светло улыбнулась мама, поворачиваясь ко мне. – Ты бледна, моя девочка. Все в порядке? Или тебя расстроили ответы русалки?
- Нет, - ложь сорвалась с губ так естественно и просто, что даже не оставила после себя стыда. – Все в порядке. Я просто нервничаю.
- Не стоит, - отец обнял маму за плечи, но глаза его смотрели на мое лицо. – Церемония – это не страшно. Поверь для мира гораздо страшнее, что ты до сих пор ее прошла.
Я хотела ответить… наверное хотела. Но краем глаза заметила Медана, и поспешно склонила голову в знак завершения беседы.
Сама не зная, от чего бегу. От разговора с Меданом, или от неприкрытого чужого счастья.
Словно приведение я шла сквозь веселое море толпы. Мою голову еще не увенчал Венец Хранительницы, но виски уже чувствовали его тяжесть. Боги… почему же так тяжело? Я шла, выпрямившись, глядя в глаза самой себе, только отраженной в зеркале. Интересно, может мое отражение и есть та самая «она»? В задумчивости я протянула вперед ладонь, желая хоть от себя получить капельку тепла, но пальцы лишь бессильно скользнули по холодному стеклу, даже мое отражение не хотело мне помогать, а может, просто было не в силах отдать тепло, которого не было у меня.
- Элариэль, - тихо произнесла я. Это все, что у меня осталось. Только имя… Но даже имя королевской семьи очень слабая защита для той, что родилась с синими волосами…
- Принцесса? – я задумалась очень не вовремя. Я даже не заметила, когда Медан оказался за моей спиной. Я обернулась к нему, склоняя голову в давно заученном поклоне. Он ответил на мое приветствие, и продолжил:
- Вы позволите пригласить вас на танец?
Можно было отказаться. Но я довольно уже трусила за сегодняшний день. Пальцы еле заметно дрожали, но я все равно вложила ладонь в его протянутую руку.
Никогда до этого я не танцевала так. Тело просто механически выполняло нужные движения. Два шага вперед. Поворот. Разойтись на длину вытянутых рук, и едва не потерять его ладонь.
Я не думала о знакомых с детства движениях, я слушала голос менестреля и слова незнакомой мне песни.
Только Тени испуганно смотрят мне в след.
Только Тени живут в мире, где жизни нет.
Все правильно. Так и будет. Только тени останутся жить в этом мире, если я не найду выход.
- Принцесса? – чуть вопросительно потянул Медан, безошибочно поймав момент в танце, когда мы были лицом к лицу.
- Медан, - пауза для того, что бы выполнить нужную фигуру танца. – Мы очень давно знакомы, ты можешь называть меня по имени.
Его глаза расширились в немом изумлении. Я была готова к подобной реакции. Ведь дав ему право произносить мое имя, вместо титулов я практически призналась ему в любви. Все равно. Сейчас все мне все равно. Я просто не успею дожить до того момента, когда придется отвечать за последствия этого поступка.
- Элариэль, - крохотная пауза, словно ему потребовалось набрать воздух перед прыжком в воду. – Элариэль, почему ты не пришла?
Я вскинула вверх лицо, не сумев удержать на нем вежливо-безразличную маску, и отступила на три шага назад, пропуская между нами следующую пару… После этого мне оставалось только повернуться к другому партнеру… И поблагодарить музыкантов, которые так вовремя закончили куплет. Я оказалась в паре с Идалином. Глаза брата смотрели на меня с необыкновенной грустью, и я сама не знаю, почему тихо прошептала:
- Прости меня...
Он понял и улыбнулся вместо ответа. И на миг мне стало легче, словно кто-то снял с моих плеч весь груз. Мои губы сами собой расплылись в улыбке, которая словно в зеркале отразила другую, принадлежащую ему.
- Я не умею на тебя обижаться, сестренка, - тихо произнес он. – У тебя все в порядке?
- Почти, - в моей улыбке снова появилась фальшь. О, Боги, почему я смею поверить – брату? Шаг вперед, отступить, повернуться, снова оказаться лицом к лицу с Идалином. Теплое серебро его глаз так и лучилось тревогой за меня. – Я нервничаю перед Церемонией…
Моя неуклюжая ложь, как лезвием разрезала только-только начавшую протягиваться ниточку доверия. И мне было очень стыдно… впрочем, стыд уже успел стать моей частью, как и ложь. Да когда же кончится это песня? Когда меня перестанут преследовать ее слова?
Нет у смерти сестры, чем жизнь родней,
Я согласен вступить в мир оживших теней…
Я тоже согласна. Я согласна жить остаться тенью, и существовать без надежды увидеть кого-либо из дорогих мне существ. Только бы существовал этот мир… но никому не нужно мое согласие. И мироздание не пойдет на такую сделку с жалкой букашкой, мнящей себя способной предотвратить беду.
Последней дрожащей нотой оборвалась музыка. Такое слитное недавно море танцующих разлилось на отдельные капельки. Менестрель снова взялся за инструмент, и я поспешила уйти из центра зала. Хватит. Хватит с меня танцев, хватит этого душного, несмотря на широко распахнутые окна, зала. Мне хотелось убежать отсюда. От ярких платьев гостей. От их, как мне казалось, насквозь фальшивых улыбок… Спокойно, Элариэль… спокойно. Перестань приписывать другим свои грехи. Если ты фальшивишь и лжешь, то это еще не значит, что все собравшиеся в зале такие же. Совсем не значит…
Я не поняла, как оказалась у распахнутого хрусталя окна. Но в этом узком отверстии жил ветер. Жил своей, совершенно особенной жизнью, и не было ему до меня никакого дела, но его прикосновения мягко остудили мне щеки и вернули хоть какую-то ясность мыслям. Но ветер не может быть рядом всегда, вот и мой засобирался улетать. Я мысленно поблагодарила его за доброту, и заставила себя отвернуться от окна… Осталось не много. Еще пара часов и будет Церемония. Что такое два часа, если позади у меня осталось уже более трех веков? И с каждой секундой мне остается быть в этом зале все меньше времени. Каждая секунда продлевает моему миру жизнь. Осталось не много… Надо просто подождать. И выжить. Но все равно, мне хотелось поторопить время. До этого дня я никогда не хотела его торопить.
Я видела, как Медан берет с подноса два бокала вина. Я знала, к кому он идет. И все равно – не сдержала чуть слышного вдоха, когда в моих пальцах оказалась гладкая стеклянная льдинка, за тонкой границей которой плескалась светло-желтая жидкость. Шелк платья сыграл со мной злую шутку: стекло не удержалось в его скользких объятьях, оно скользнуло вниз, и коснулось отполированного янтаря пола, разлетаясь тысячей острых слезинок… Не скованное границами, вино разлилось, часть по полу, часть мне по платью…
В голове испуганным вихрем пронеслась мысль: «Дурная примета». И…
… Камни, к которым прикоснулся хмельной напиток, задымились и почернели. Я опустила глаза на недавно еще снежно-белый подол и увидела, как материя чернеет и расползается. Сердце поднялось в горло, и затрепетало там птицей в чересчур тесной клетке – не вырваться, даже крыльев не расправить. От ужаса, что я могла это выпить, закружилась голова. Я отступила на шаг… И посмотрела на мир уже совершенно другими глазами…
Я поняла. Поняла, как мы с Элариэль меняемся местами. Стоит одному сознанию угаснуть – на его место приходит другое. На меня холодным водопадом обрушилось чувство облегчения. Элариэль жива. Все еще будет хорошо! Я подняла глаза на красивое лицо Медана, и испугалась. Испугалась почти животного ужаса в его глазах. Испугалась, что это отражение моего собственного страха.
- Медан… - сорвалось с моих губ, и только сейчас я поняла, какая тишина стояла вокруг.
Мы не были в центре зала, на глазах у веселящихся гостей. Но все равно, все сейчас смотрели на нас. На осколки хрусталя, на почерневшие камни под ними, на мою пожженную юбку. Еще играла музыка, еще смеялись гости где-то в соседних залах, но от нас, как круги по воде расползалась тишина.
Густая и вязкая, как осенний мед. Но от моего коротко вскрика она раскололась на сотни коротких шепотков. Но никто пока не осмелился высказать вслух то, что было у всех в головах. Медан оторвал взгляд от моего лица и посмотрел на бокал в своей руке. На миг, мне показалось, что сейчас он бросит прозрачный хрусталь на пол, но он только выплеснул примерно половину жидкости…
И поморщился от боли, с силой вбирая в себя воздух, когда капля жидкой смерти прикоснулась к его коже.
Я плохо помню следующие полчаса. Память отчетливо сохранила только чуть кривящиеся от боли губы Медана и бледное лицо девушки, с чьего подноса он и взял бокалы. Лицо Алори…
Все остальное словно закутано в туман, и я не уверена, что все было именно так.
Кажется, вокруг с жалобным звоном бился не в чем не повинный хрусталь, и лилось старое вино. Оно тоже не заслужило такого обращения… Открытые в безветренную ночь окна не могли спасти от резкого запаха спирта, ударившего по ноздрям и заставшего глаза слезиться.
Но именно это, как ни странно, отрезвило меня.
- Хватит!!!
Господи, неужели этот крик вырвался из моего горла? Он перекрыл все. И громкие возгласы испуга, и звон бьющего стекла, и даже ропот призывающий найти виновника. Гости медленно, испугано оборачивались на звук. Ко мне. Кажется, у меня задрожали ладони и застучали зубы. Я попыталась сглотнуть, но горло пересохло, и моя попытка только болью прокатилась по нему. Какой же жалкой я сейчас выгляжу.
А все в зале уже смотрели на меня.
- Хватит, - уже тише повторила я. Элариэль, помоги мне. Подскажи, какие слова произнести, чтобы успокоить других? Я же знаю, то что знаешь ты, но увы, не все. Помоги мне!
Слабость накатила внезапной волной, и я сделала шаг назад, почти упав на подоконник, в этом зале слишком узкий, что бы можно было сесть.
- Негоже оскорблять готовящуюся церемонию ссорами, - я запнулась, внезапно поняв, что уже не просто бестактна, а откровенно груба. Мои слова выглядели так, словно я жажду стать официальной Хранительницей, не считаясь с мнением других. И я замолчала, испугано оглядывая лица, которые так ясно видела в первом сне…
- Её Высочество права.
Андорос. Старый лекарь пришел мне на помощь. Хотя кому, как не ему знать, что выпадает на долю Хранительницы и как тяжела эта ноша? Возможно, он осведомлен об этом лучше, чем я. Нэла, после смерти которой Элариэль стала единственной Хранительницей, была его женой.
- Нельзя оскорблять церемонию ссорами и подозрениями. Я не верю, что кто-то мог намерено налить в бокалы эту… - он коротко кивнул на два опаленных пятна на светлом янтаре, - жидкость. Скорее всего, это какая-то страшная и нелепая случайность. Если кто-то осведомлен лучше, то пусть он скажет об этом.
Молчание… оно стало таким густым, что его, казалось можно резать на толстые ломти и подавать к столу, вместо ритуального пирога.
- Если никто не знает нужных слов, - отец обвел комнату глазами. На что он рассчитывал? На то, что в ком-то проснется совесть, и он скажет «Простите, Ваше Величество, но мы хотим проверить, правду ли пишут в старых книгах, а для этого Вашу дочь придется убить?». Не знаю. Но все только отпускали глаза, словно испорченный пол был самым интересным, что им доводилось видеть.
-Никто. Тогда я предлагаю моей дочери переодеться, а гостям пройти в сад. Церемония начнется через полчаса.
Наверное, многие хотели еще что-то сказать или начать искать виновного. Наверное. Но воля Короля – закон для всех. Кроме Хранительницы, но серебряный венец еще обхватил мой лоб.
- Элариэль, - оказывается, Медан все время был рядом, а я даже не заметила. Но утешений от него я не вынесу. А плачущая принцесса хороша на только страницах сказок, в жизни плакать нельзя… слишком много глаз смотрит… слишком страшно ошибиться.
- Все в порядке, Медан. – я осторожно отошла от подоконника и даже попыталась растянуть губы в улыбке. Гримаса, получившаяся у меня на улыбку походила слабо, но даже она была лучше, чем ничего… хотя какое там «ничего». Уж не знаю, каких Богов славить или проклинать, но у нас с Элариэль очень подвижное лицо… И даже попытка улыбнуться на нем выглядит лучше чем слепой ужас.
Колени дрожали, и я в первый раз за вечер поблагодарила тяжелую, густо расшитую серебром юбку. Даже безнадежно изуродованная, она все-таки скрывала мою слабость. О, Боги, хватит ли мне сил.
Стоп. Пора завязывать с истериками. Должно хватить.
Я шла одна под взглядами толпы. Кто-то смотрел мне в спину с сочувствием. Кто-то с ужасом… Но я точно знала, что по крайней мере один человек смотрел на меня с яростью. Тот, кому второй раз за сегодняшний день не удается меня убить…
Да, в Москве было много спокойнее…
Но если бы каким-то чудом я снова оказалась дома, и Аривелена повторила свой вопрос, ответ был бы прежним. Потому, что глаза Медана перевешивали даже страх за собственную жизнь…
Никогда еще зал не казался мне таким просторным. Те десять шагов, которые я прошла под чужими взглядами, были, наверное, самым страшным, что случилось со мной. Но я справилась. И только после того, как Алори опустила легкую тростниковую занавесь за моей спиной, а гости медленно вышли в сад, я позволила согнуться плечам…
Мы с сестрой медленно вышли в сад. Ужас от произошедшего накатывал волнами – то резкой горечью под горло, то слабостью на ноги. То вдруг непонятно почему начинали стучать зубы. И я остановилась, ладонью прислонившись и шершавой коре старого друга дуба.
- Нельзя, сестренка, - тихо сказала Алори, останавливаясь рядом. – Нельзя. Ты Хранительница, ты должна пройти мимо гостей еще раз и подняться к себе по парадной лестнице. Так надо…
Серые глаза смотрели на меня с тоской и болью. Ей было больно от того, что я так боюсь. Или – от того, что покушение сорвалось? Захотелось набрать полную грудь воздуха, и не выпускать его из легких. Я ненавидела себя за такие мысли.
Я ничего не могла поделать с тем, что они расположились в моей голове, как в своем доме.
- Да, - тихо ответила я, надеясь, что сохраняю хоть какое-то достоинство. – Ты права, пойдем…
Я до сих пор не знаю, что же заставило меня сделать шаг назад. Сердце, на секунду сбившееся с ритма? Ветер, неизвестно откуда поднявшийся, и бросивший прядь волос мне в глаза? Или просто, то животное чувство, что живет в нас. То что, глубже разума и умнее тела. Не знаю. Но я сделала, этот шаг.
И крепкие собачьи зубы, вместо того, что бы вцепиться в горло, скользнули по руке. По левой, утром залеченной руке.
От боли я забыла, как надо дышать, а мир вокруг потерял резкость и расплылся от слез. Но крик, дикий, пронизывающий теплую ночь крик, все-таки был не моим.
Алори…
Эта мысль была последней, перед тем, как я лопатками ощутила кору дерева и осела по нему на землю, ничуть не заботясь о платье.
Резкий свист воздуха, и остро отточенная сталь вонзилась в горло чудовища, вгрызающегося в мою руку. На платье потоком хлынула кровь, медный запах ударил в ноздри и только чудом горький комок не покинул горла. Зубы разжались, зверь как-то обиженно всхлипнул и попробовал подползти к своему убийце.
Но тот сам кинулся вперед, упал на колени, гладя песью голову. У ног Медана, с его ножом в горле умирал любимый пес…
Рядом сел Идалин, и повернул костяную рукоять. Собака в последний раз коротко и очень страшно всхлипнула, дернула лапами и затихла. Теперь уже не навсегда.
А я внезапно вспомнила, что сама выбирала из помета именно этого щенка. Вспомнила полумрак псарни. И теплые солнечные лучи между неплотно пригнанными досками, и рыжих в этом янтарном свете щенков. Вспомнила мягкую шерстку того щенка, который смешно переваливаясь на толстых лапках первым подбежал ко мне – знакомиться. Вспомнила, как уходила из псарни, прижимая к груди живое тепло. И солнечные блики в глазах Медана, когда он забирал это тепло из моих рук… Его так и звали потом – Янтарь.
Я до боли стиснула зубы, что бы не расплакаться. Глупо, как же все глупо. Ты же знала, Элариэль. Знала о ком идет речь еще у озера, глядя в глаза без возраста на детском лице. Знала, что это именно он не верит в сказки. Что это именно ему скучно. Знала, и рискнула всем, на что-то глупо надеясь…
А вот теперь пришла пора расплачиваться за свою глупость.
Я так и не смогла встать. Я просто равнодушно смотрела, как два смутно знакомые мне мужчины уводят куда-то Медана.
Я слышала далекие объяснения, что гостям лучше покинуть праздник. Но чувствовала только вязкую горечь во рту, и боль – когда лекарь второй раз за день принялся врачевать мою руку…
Мир потерял краски и мелким стеклянным крошевам осыпался к ногам. И как же страшно оказалось сделать шаг по этим осколкам. Но не должен страх заглушить голос рассудка. Хватит. Довольно я сегодня слушала это глупое чувство!
Гости разошлись, те кто остался помочь, медленно гасили даже наполовину не сгоревшие свечи и уносили со столов блюда, к которым никто так и не притронулся. Воздух не стал холоднее, но мне никогда еще не было так холодно и больно. Даже тогда, когда на озере мне показалось, что душа сгорела дотла. Нет, она только сильно обожглась. Потому, что мертвые угли не могут чувствовать боль, а вот ожоги – сильные, глубокие болят именно этой тугой и жаркой болью…
Я попыталась встать, и чьи-то сильные руки заботливо и аккуратно, не желая причинять излишней боли, подхватили под локоть, предлагая опереться и ни о чем не думать. И я готова была принять это предложение. Расслабиться и не думать ни о чем. Снять тяжесть принятия решения со своих плеч, даже если это будет означать перекинуть ее на чужие…
Но ко мне, нетвердой, чуть заплетающейся походкой подошел отец:
- Элариэль, переоденься и приходи в библиотеку. Я буду тебя ждать. Идалин, Алори, вас тоже.
Вот так-то, принцесса. Приняла решение, будь добра нести ответственность за его последствия. И забудь о том, как хочется прикоснуться пылающей щекой к прохладной подушке, закрыть глаза, не мешая течь слезам, и убеждать себя, что это только сон. Вязкий, словно туман, кошмар. А потом настанет утро, и яркий солнечный свет прогонит его без следа. Не прогонит. Справляйся сама.
Голова сама склонилась в кивке. Не согласном, а совершенно безвольном. Я не была уверена, кивнула ли, или просто прическа стала слишком тяжелой.
- Да, отец, - тихо прошептала я.
- Да, отец, - эхом откликнулись брат и сестра.
Я осторожно вынула локоть из рук Андороса, так вот кто помог мне подняться, и прошла мимо застывшей родни к своей комнате.
И осколки мира больно впивались в ноги, даже сквозь подошвы…
