Первоклассные чаинкиЖанр: романс
Рейтинг: PG
Тип:фэмслеш
Пейринг: Лаванда Браун/Парвати Патил
Саммари: и позолоченный край чайной кружки - твоя орбита земли
Чай. Не тот, который бывает горячий, в кружке, зимой - банально-приятный; и не изысканный травяной - пахнущий украденным с далёких заморских равнин ароматом.
А сыпучий-листовой, противный. Шелестит в огромном мешке, пока она запускает туда свою разодетую в почерневшие перстни руку. «Можно увидеть, можно понять, можно принять… Туман над будущим можно развеять…» - это она бормочет из маленькой комнатушки, прилегающей к классной комнате, загребая в надтреснутую чашку первоклассных чаинок. Специально для тебя.
Специально для тебя, дорогая.
А ты и не слышишь. Разумеется, ты ведь в тоске, печали, шоке.
Ты ведь сегодня - как же там? - растоптана и убита, а ты ведь – как мы говорили? – чувствительна и ранима, нежна и смиренна. Да-да, смиренна. Ты же веришь в счастливую любовь, а иногда и просто в любовь, а ещё в брак, - да, я помню.
А сегодня конец. Обрушение. К тому же – да, я в курсе – он просто не понял, не разобрался в чувствах, запутался. Верно – запутался - Лаванда, я слышу.
Это всё ты говорила раньше, час назад, в темноте нашей спальни, под пологом. Так душно, так горячо, а ты шепчешь, а ты всё находишь слова и слёзы.
Он ведь одумается, – естественно - ты ведь такая честная, - конечно - всё ведь было так прекрасно? – ну кто посмеет, дорогая, сомневаться.
Горячо, а от твоих слёз ещё и влажно. Ты трёшь щеки, и они блестят в свете маленькой свечи, единственного освещения в комнате. Цвет твоего полога – красный, и мы под ним как теплые бордовые тени.
Ты ведь такая добрая – правда, - и нежная – верно, - и ты могла бы осчастливить любого – точно, - но выбрала именно его - поганого негодяя.
Но ты так любишь – я знаю, - ты всё ещё веришь - я в курсе, - ты так хочешь любви - я… да, слушаю, Лаванда, я слушаю.
В багряной темноте спальни вдруг прорезается желтый прямоугольник света.
Тут время определенно замедляется, пока ты вздрагиваешь, сжимаешь мои запястья, резко подаешься вперёд и вдруг касаешься носом моей щеки.
Случайно, в испуге.
Гермиона роется в своём чемодане, потом бросает взгляд на наш полог, из-за которого наверняка слышно твоё учащенное дыхание. Затем выходит, закрыв за собой дверь.
Парвати, ну всё-таки как она посмела? - она же идиотка, – она что, не видела, что это была любовь? – она же бесчувственный овощ, - как она могла? - она не стоит и твоего мизинца.
Кривая времени точно снова искривляется, пока ты тянешься ко мне, а затем крепко-крепко обнимаешь. Боже, как жарко, я почти задыхаюсь, я трусь подбородком о твоё плечо в розовом свитере и дышу глубоко и часто, от того что жарко и оттого что, может, впервые так по-настоящему обнимаю лучшую подругу. А ты сообщаешь, что в данный момент времени плачешь скорее от счастья, что у тебя есть такая прекрасная Парвати, а не по причине рыжего глупого мальчика.
Момент времени этот, впрочем, быстро проходит.
Он же тебя любит? - я не сомневаюсь, - просто соврал, да? - ну конечно – значит вернётся? - а как же.
Но что же делать? – перестать плакать, - ты ведь уже скучаешь! - я понимаю - но когда же он вернётся, Парвати?!
Лаванда, я тебя ненавижу.
«Когда же, когда же, когда? - повторяешь ты, обхватив голову руками, пока я касаюсь ладонью своей собственной щеки, - мы должны пойти к Ней! Она ведь знает?»
Я не сразу понимаю о ком речь, но быстро вспоминаю про «Туман над будущим».
Ах да, отличная идея.
Мы несемся по лестницам, которые вдруг вздумали двигаться все одновременно и вопреки расписаниям. И держимся за руки, будто первокурсницы. Лестницы кружат и кружат…
А теперь мы здесь.
Трелони продолжает бормотать, заваривая чай из первоклассных чаинок. А после, поглядывая украдкой на твоё заплаканное лицо, бесконечно говорит про неясную мужскую фигуру, большую любовь и приятные хлопоты.
Ты смотришь в свою чашку. Окантованный позолотой край – твоя орбита земли.
Я думаю о красном цвете и запахе моей амортенции.
В нём есть благоухание цветочных духов и аромат тонкой шерсти. И ни намёка на запах чая.
Новая ЭлоизаЖанр: романс
Рейтинг: PG
Тип: гет
Пейринг: Северус Снейп/НЖП
Обхватив руками колени, сидит на кресле и смотрит в окно. Там только дым и крыши заводов индустриальных кварталов Лондона, но взгляд так красноречиво-поэтичен будто созерцает черноморский рассвет. Нет, это не позёрство, девчачья чувствительность.
Тихо. Слышно только, как через равные промежутки времени капает вода из не до конца закрученного крана на кухне. На столе - остывший недопитый чай, на дворе - опускающиеся сумерки. Один из тех августовских вечеров, когда вместе с сумерками опускается влажная прохлада.
Русые волосы спадают на спину и плечи. И её силуэт на фоне окна кажется слишком хрупким и тонким.
В воздухе висит тонкое, но ясно ощутимое напряжение, осознание глупости и сентиментальной комичности ситуации. Слишком тихо, слишком сумеречно, слишком осмысленное молчание. Это затягивает и тяготит. Хочется хоть каким-нибудь жестом, словом, действием разорвать эту атмосферу дёшевого романа, но совсем нет сил. Тягучая смесь молчания пустоты и туманного вечера тянет в свои объятия, и нет сил сопротивляться. Приятно пребывать в пустоте. Эта пустота прекрасна. Прекрасна, потому что удобна. Потому что пустота и усталость - это то чего часто так не достает. Усталость открытая, практически демонстративная, не стыдящаяся саму себя. Впрочем, мысли о постыдности этой слабости витают где-то на задворках подсознания, но они так далеко... А этот вечер так близко. Везде...
И она. Как символ падения. Падения маленького, камерного, падения отдельно-взятого человека, падения, являющегося таковым только по личным критериям падающего...
А ведь она всё-таки добилась своего. Своими большими глазами смотрит на далекие трубы, исторгающие черный грязный клубистый дым и знает, что главного уже добилась. Что сидит тут, а не выдворена из дома с позором, а значит чего-то уже добилась.
А вечер затягивает. Затягивает ещё глубже. Молчание, которое длиться уже неприлично долго, теперь почти незаметно. Существует как факт, а не как причина каких-либо переживаний.
А её силуэт венчает эту тягучую дрёму, эту постыдную демонстративную усталость. И поэтому есть отвращение. Где-то далеко летает чувство злости и отвращения по отношению к ней. К её чертовой интуиции, которая на самом деле (где-то там, где нет этого ужасного бессильного вечера) является навязчивостью, к её подкупающей тактичности, которая на самом деле есть просто пошлые женские чары. Её нужно ненавидеть за этот глупый вечер, за эти часы унижения. За то, что она видит то, чего другие видеть просто не могут. И то, чего действительно нет, тоже видит.
На столе лежит свёрнутый пергамент. Принесла сочинение. Да-да, сочинение! В августе, на каникулах. Просто предлог. На самом деле главной её ношей было вот это чувство мерзкого бессилия, вот этот тягучий вечер. Говорила с увлечением, бодрым голосом по-дилетантски рассуждала о зельеварении, тыкала пальцем в какие-то малокомпетентные фразы из своего опуса. Была откровенно навязчива, и в этой навязчивости ясно виделось что-то неприятное, что-то с привкусом дерзости потасканных продажных женщин. Но тем не менее, за навязчивостью он отчетливо видел девчоночью стыдливость, и... влюбленность! Настоящую влюбленность, примитивную, себялюбивую, нежную и очень пошлую. Как все первые влюбленности.
От обсуждения (одностороннего) проблем современного зельеварения, круто сделала поворот в сторону. Стала говорить что-то псевдо-философское, претенциозное, какие-то общие фразы. Рассуждала несвязно, неинтересно, наивно. От всей этой философии ей нужно было только её номинальное присутствие. Она говорила не с позиции реального интереса и одаренности, а ввиду своих девчачьих пошловатых грёз. Это было противно, да. Но она не замечала киллограмов сарказма, что летели после каждой её философской «истины». Фразы становились реже. И превратились в молчание. Оказалось, молчать – единственное, что ей действительно удаётся хорошо. В этом её красноречивом молчании они оба будто предстали обнаженными. Странно, как просто отсутствие речи, может вывернуть наизнанку и продемонстрировать все человеческие тайны. Тайны придуманные, ненастоящие. Образы этих двоих размываются и превращаются в какие-то избитые роли. Этот вечер диктует им их.
Ночь не намерена задерживаться. Всё менее заметны тени. Её силуэт в темной мантии на фоне сумеречного света, льющегося из окна, все менее различим.
Она из тех, кого называют «не от мира сего». Да-да. Слишком много книг, никаких друзей, болезненная замкнутость, а в голове ничего кроме парочки любимых предметов и романтизированных мечтаний, взращенных на Байроне. Таких много. Даже слишком. Одна на двадцать девушек. Только эта вдобавок целеустремленна до навязчивости.
А что смешнее всего, ей ведь всё это кажется настоящим, высоким, даже... чувственным. И при всей сообразительности ей не понять, что он за всем этим замечает гнилость. Образ, за которым она тщательно скрывает свою тщедушную душу, ему совершенно понятен. За магией этого тягучего вечера он всё равно прекрасно видит её жалкую любовь, её пустяковый страх, сладкие фантазии, волнение и слепое идолопоклонство. Как же она смешна и нелепа. Как жалка. О Мерлин, насколько жалким может казаться человек!
Через несколько минут она скажет «Мне пора». Схватит сумку и быстро уйдёт. Это часть её гениального плана по соблазнению. Конечно! Уйти, это ведь так правильно, именно так поступают героини романов. И делая каждый шаг, она будет молиться, чтобы он её остановил, чтобы назвал её имя. Она пребывает в полной уверенности, что всё удалось, что они – «родственные души» (Мерлин, как нелепо и смешно!). Что это молчание было великолепным, наполненным смыслом и любовью. И если он её не окликнет, она собрав всё достоинство, аппарирует куда-нибудь подальше отсюда и будет рыдать. Заливаться потоками слёз, искать таблетки-пистолеты-ножи... Поминутно всхлипывать (с отвратительным хрюкающим звуком). Конечно, ни на что у неё не хватит смелости, её «великая любовь» - ничто в сравнении с величием смерти. И она погрузится в депрессию и в сентябре откажется от зельеварения (плевать на все жизненные цели, гордость отвергнутой любви важнее!), а встретив его в коридорах будет проходить мимо, не пророняя ни слова и задрав подбородок. Хотя возможно, ума у неё хватит на то, чтобы наоборот не подавать виду и быть притворно-веселой. И эта притворная веселость будет конечно ещё более противной, чем сегодняшняя мнимая грусть и задумчивость...
Время подходит. Она уже разуверилась ждать, что что-то произойдёт до момента, когда нужно будет уйти. И встаёт с чувством жесточайшего разочарования и безумной надежды. Это заметно почти визуально, надежда разве что не выплёскивается из ушей, так она видна.
Оправляет свои длинные волосы. Она хочет всё делать быстрее, но никак не может себя заставить. Медленным движением берёт сумку. За каждым движением следит равнодушный взгляд черных глаз. А она не решается встретиться с этим взглядом.
-До свидания. – выдавливает на ходу. А губы искажает судорога, которую она надеется выдать за улыбку. И на секунду в голове у неё возникает страшная дилемма. Хочется быстрей выбежать на улицу и аппарировать, потому что ещё секунда и слёзы выстрелят залпом. Но это значит лишить себя последней надежды. Но в то же время показать перед ним слабость, особенно если демонстрация эта ни к чему не приведёт, будет унижением, которое вряд ли удастся пережить.
Он морщится, понимая всё это, пока она гарцует к входной двери. (Как всё это жалко.)
-Мисс Уилсон. – голос беспристрастен.
У неё в голове взрыв, тысячи солнц сверкают ослепляющим светом, счастье есть, жизнь прекрасна! Она оборачивается, пытаясь скрыть дрожь, возникшую от нервного напряжения.
-Сядьте. – в голосе нет ни намека на особую интонацию или скрытые смыслы.
Почему в его голосе это опаляющее своим холодом равнодушие? Солнца исчезают, комок уже снова в горле.
Она медленно повинуется. Неожиданный заблудившийся порыв ветра залетает в окно и раздувает её русые пряди. Она закусывает нижнюю губу и чувствует, как влага в глазах уже начинает выливаться.
Её руку, опущенную на стол, накрывают холодные длинные пальцы.
Маленькая ладошка под ними немного дрожит.
АнтагонистЖанр: романс
Рейтинг: PG
Тип: гет
Пейринг: СС/ЛЭ
Саммари: о чем ты думаешь, Лили?
Оказывается, в Годриковой лощине удивительно тихо, особенно по ночам.
- О чем ты думаешь, Лили?
- О том, как бы Джеймс не узнал, с кем я виделась.
Северус отводит от неё взгляд.
Лето 1979 было жарким и долгим, и оттого в октябрьском воздухе ещё чувствуется отзвук тепла. Здесь тихо, только иногда издалека долетает звук магловских автомобилей. От вида провинциального двора веет уютом волшебных поселений.
-Может всё-таки аппарируем подальше, если уж ты так боишься? – произносит Северус, вглядываясь в темноту двора.
-Нет, Северус, хватит, говори, что ты хотел сказать. Зачем ты вообще пришёл... – она проводит рукой по темно-рыжим волосам и сердито сводит брови.
Северус молчит. Он видит её профиль, освещенный сиянием луны. Её раздражает его молчание, но чем дольше паузы, тем дольше она пробудет здесь.
Лили смотрит в сторону, зябко потирая руками плечи. На ней легкий поношенный свитер и старые джинсы.
- Возьми мой плащ..
- Не надо, - она отталкивает его руки, протягивающие ей, сброшенный с плеч черный плащ. – Слушай, нам ведь нечего обсуждать, Северус. Я не собираюсь сидеть тут два часа, пока ты будешь собираться с мыслями. – она встаёт со скамьи, под каштаном, на которой они сидели на неестественно большом расстоянии друг от друга, глядит на него и собирается уходить.
- Постой.
-Ну, чего тебе?
Белый пронзительный месяц как будто запутался в ветках каштана, что растёт во дворе над скамейкой. Он с трудом переводит взгляд с неба на её лицо.
-Скажи... скажи, как ты живёшь?
- Мерлин, как я живу... – она стоит и говорит, смотря на него сверху вниз. - Я замужем, Северус, я работаю на Орден, так я живу. Что ты ещё хочешь услышать?
Северус хочет услышать ещё очень много чего. Он смотрит на место на скамье рядом с собой, и она, фыркнув, вновь садится на скамейку, соблюдая всё тоже почтительное расстояние между ними.
- Послушай. Тебе... Тебе ведь ничего не угрожает, Лили? – говорит он громко, потому что скамейка достаточно длинная.
-В каком смысле?! – Лили отвечает не поворачивая головы.
-Ты ведь в безопасности здесь?
- О чем ты?! –раздраженно переспрашивает она – Северус, ты что в другой стране живёшь? О какой безопасности может идти речь? Да Джеймс под круциатусом был недавно секунд тридцать! Да и я тоже..
- Не может быть... – тихо вырывается у Северуса.
- Мы же в Ордене, мы воюем! И не надо печься обо мне.. Это... это отвратительно. И что значит «не может быть»! – снова вспыхивает она. – Как это не может быть. Господи, да мы же боремся против... против вас!
-Нет. Я ни с кем не воюю. – сколько ему пришлось вытерпеть таких разговоров, прежде чем научиться говорить с ней об этом с мужской твёрдостью.
-Ты не воюешь. Да ты же до сих пор с ними, да? Как же не воюешь... Черт возьми.. – Лили вдруг глядит на него со страхом, - и я при этом согласилась с тобой встретиться! Черт, а вдруг.., – её глаза округляются, - а вдруг тебя подослали?!
- Думай, что говоришь! – вдруг орёт Снейп, едва не задыхаясь.
- Не кричи на меня! – орёт Лили в ответ
- Да, как ты можешь так думать?!
-Что хочу, то и думаю, ясно. Мы уже давно не друзья, Северус, ты ведь знаешь – она отворачивается от него, и глядит в сторону своего дома, где так уютно в окнах горит свет.
- Нет, не знаю.. Хватит, Лили, мы уже не дети, время другое.
- Другое время?! Другое время, Северус?! Время другое, а ты почему-то такой же! Ты до сих пор с теми же... Как там поживает Эйвери, Нотт? И ещё пара десятков твоих друзей пожирателей?
- Прекрати...- Снейп морщится не желая слышать, то что слишком волнует его самого, не желает разбираться в отрезоке его жизни, который настолько запутан, что даже он сам не может к нему прикасаться, не поднимая при этом кучу больных вопросов.
-Нет, Сев, я не прекращу... Что, покровительство Малфоя помогло тебе быстрее подняться по вашей чертовой карьерной лестнице? Так ты наверно тоже уже... – Она смотрит на его левую руку.
- Перестань, Лили!
-Действительно... зачем я говорю это? Разве меня должно это волновать... – говорит она нервно, вскакивает со скамьи и разворачивается в сторону дома.
- Стой! – Северус бежит за ней и хватает её за руку.
- Не трогай меня.. –Она трясёт рукой и он вынужден выпустить её запястье. – Что? Что-то из того, что я сказала, неправда, Северус? Ты готов спорить, да?
- Да! – Северус морщится от гнева. Да и в лицо лезет острая каштановая ветка. – Это высшая магия, это наука..
-Магия? Отлично. Эта высшая магия требует убивать маглов и полукровок, так? Замечательно!
- Не надо, Лили...
-Что не надо? Посмотри! – она вдруг хватает его за левую руку, и, содрав пуговицу на манжете, задирает рукав его черной мантии, под которым зловеще шевелится черная метка.
Они оба, будто никто из них до этого не догадывался о существовании на его руке этого знака, глядят на метку несколько секунд.
-Что тут говорить, Северус! – наконец сдавленно произносит она, прежде чем слеза капает ему на руку. – Тут уж действительно ничего не скажешь!
- Прошу тебя...
-Да я не плачу! Ещё чего!– вскрикивает она, проводя ладонями по лицу. В лунном свете оно уже всё блестит от влаги.
- А я не об этом!
-О чем же? Вот теперь уж действительно не о чем говорить, Северус!
- Словно ты не знаешь, что я здесь делаю, что я буду говорить тебе в трёхтысячный раз! – кричит Снейп и с болью непроизвольно глядит на окна её дома.
Голос Лили опять срывается.
- А что толку, Сев? Мне надоело это слышать. Посмотри на свою руку, как ты при этом можешь продолжать это говорить! Я ведь всегда тебе говорила, Сев, всегда!
Она закрывает лицо руками и всхлипывает. Он привлекает её к себе. Они стоят так некоторое время. Потом возвращаются к скамейке во дворе.
- Говорила-говорила, а потом бросила меня одного.
-А ты назвал меня грязнокровкой. – глухо говорит Лили ему в плечо.
-А ты дружила с Поттером!
- А ты с Мальсибером!
- А ты не помогла на контрольной по чарам!
- Потому что ты моё сладкое перо не вернул!
Северус улыбается уголком рта, Лили тихо хохочет, уткнувшись в его ставшую мокрой на плече мантию. Он набрасывает на неё свой плащ, она не отнимает лица от его плеча.
- Ну почему ты такой, Сев?!
-Какой?
-Да неправильный!
-О, да если бы я сам знал, Лили.
Она снова смеётся. А потом серьёзно говорит:
-Если бы.
Смотрит на него покрасневшими глазами. Поцелуй выходит долгим, с солёным привкусом слёз.
Где-то вдалеке ухает сова. В траве слышен стрёкот сверчков.
-Ты ведь и так знаешь, да? Я люблю тебя.
-Три тысячи и один, – говорит Лили, пытаясь улыбнуться сквозь слёзы.
-Я люблю тебя.
- Три тысячи два.
- Люблю.
- Хватит, Сев.
Он крепче сжимает рукой её плечо. «Мерлин, сделай так, чтобы этот вечер стал последним в моей жизни».
- Ты наверно должен знать, Северус. Я не думала, что буду тебе говорить об этом. – она отстраняется и снова сидит неестественно далеко от него.
- О чем ты?
- Я беременна. – Лили глядит на него одновременно с вызовом и с ожиданием.
Три освещенный окна, за которыми мелькает силуэт Поттера, кажется, раздуваются и заполняют собой всё его поле зрения.
- Я наверно должен тебя поздравить? Я рад. – произносит Снейп с ледяным спокойствием.
Они оба молчат долгое время.
Через некоторое время, откуда-то слышится тихий звук копыт. Рогатый патронус Поттера, явившийся перед ними, умильно возвещает веселеньким голосом Джеймса:
-Дорогая! Куда же ты проп. – Северус взмахивает палочкой, и олень сбит черным сгустком энергии.
-Это лишнее. – говорит Лили.
- Я бы сказал, кто в твоей жизни лишний.
После этой фразы Лили смотрит на него с неприязнью.
- Но ты не смеешь.
- Также и ты не смеешь говорить, что лишнее в моей жизни.
-А я и не собираюсь больше.
-Вот и замечательно.
- Да, так и есть.
- Ладно, Лили, помолчим.. – Он склоняется к её голове и вдыхает запах её волос. Она не отстраняется, но мотает головой.
- Слушай, ты же простила меня?
-После «грязнокровки»? Да.
- Здорово. – он держит её руку в своей, а другой рукой обнимает её за талию.
Тишина.
-О чем ты думаешь, Лили.
-О том, как бы Джеймс не узнал, что я виделась с тобой. – она снимает с себя его плащ и уходит.
