Когти, клыки и перья

Глава первая

Смейся, рожденный первым,
Сердце твое крылато.
Когти, клыки и перья -
Жалкий удел вторых.
Гордость - твоя победа,
И слава - твоя награда.
И память уносит в небо за миг до конца игры.
Сэнди, "Маркус Флинт и квиддич"

– Извините, профессор Поттер, но первый съезд магов Востока был проведён в 1853-м году, а не в 1437-м, и в Китае, а никак не в Японии, – с видимым злорадством произнёс семикурсник, сидящий за второй партой.
Золотистый луч, выводящий на доске столбик дат, дрогнул. Коротко, но со вкусом выругавшись про себя, я прикрыла глаза, выдохнула, относительно успокоилась и настроила себя на научную перепалку с проклятым Максом Гракхом. Если б он не знал историю магии, которая, к моему великому сожалению, является его коньком и фетишем, то, думаю, специально вызубрил её, чтобы в очередной раз доказать мне, что я некомпетентный дилетант и что мне следует повеситься в первом же попавшемся кабинете, осознав свою ничтожность и решив очистить от самой себя этот прекрасный мир.
– Ваша эрудированность повергла меня в священный трепет, мистер Гракх, – с совершенно непроницаемым лицом ответила я, спокойно стерев неправильную дату с доски и заменив Японию на Китай.
– Вообще-то… – задумчиво протянул Гракх, и я внутренне завыла от ожидания какой-нибудь пакости. – Вообще-то я, кажется, ошибся, профессор Поттер: съезд был проведён всё же в Японии.
Послышались недвусмысленные смешки.
Промолчав, я незаметно покосилась на страницу учебника: да, Япония, чёрт её дери. Проклятый выродок.
Золотые буквы на чёрной доске переплавились из Китая в Японию.
– Причём в 1734-м, – мстительно добавил Макс.
– Минус десять баллов с Гриффиндора, – отчеканила я, стараясь не сорваться и не врезать засранцу ступефаем.
– За что же, профессор? – глазами невинного дитя посмотрел на меня Макс.
– А не вы ли только что спутали Японию с Китаем, и 1853-й с 1743-м? – холодно поинтересовалась я, изо всех сил пытаясь сохранить лицо и выйти из ситуации достойно.
– А не вы ли должны были сразу указать на мою оши… – подался было вперёд семикурсник, распаляясь, но я отреагировала раньше:
– Молчать.
– Но…
– И отработка сегодня после занятий. За пустые пререкания.
– Как скажете, профессор, – Гракх послушно откинулся на спинку стула и до конца лекции не сказал больше ни слова.
Когда прозвенел школьный колокол и последний семикурсник вышел из класса, я устало рухнула на стул за учительским столом и прикрыла рукой глаза, еле подавив в себе желание повеситься от осознания того, какое же я ничтожество и что единственное полезное дело, которое я могу совершить, – это очистить прекрасный мир от самой себя.

До двадцати лет я считала, что всё в моих руках, а понятие «судьба» выдумали люди, которым лень что-то делать и страшно принять всю ту ответственность, возлагаемую на них их же поступками. Куда легче списать собственные ошибки на мифическую судьбу, которая, определённо, уже с основания мира отражена в каких-нибудь небесных писаниях, а изменить её невозможно и даже не стоит пытаться.
С детства казалось, что я – счастливая обладательница миллиарда возможностей, я, дочь Героя, урождённая Поттер, – человек, которому стоит только пожелать – и мир тут же захлебнётся от счастья выполнить моё желание, ведь он же крутится вокруг меня, я – его центр и его бог. Господи, до чего же обидно, что никто тогда не дал мне как следует по мозгам и не указал мне моё место; быть может, сейчас всё было бы по-другому, может, я поняла бы, что всего нужно добиваться самой, а мир – это не пара десятков людей, на которых действует влияние моего отца, и, значит, нужно и самой хоть чего-нибудь стоить, чтобы не чувствовать убийственную неловкость при словах «Э-э-э, и что?» после небрежно брошенного «Я дочь Гарри Поттера».
Увы, всё это мне втолковали, когда было уже слишком поздно – я сдалась и уныло сообщила судьбе, что теперь в неё верю.

К седьмому курсу я поняла, что мне, в общем-то, никем не хочется быть. Я не мечтала спасать жизни, будучи талантливым целителем, меня не привлекали драконы (и горы производимого ими дерьма – тоже), чтобы я вдруг решила посвятить свою жизнь изучению этих рептилий, да и борьба со злом не казалась мне завидной долей – его, зла, так много, а я такая маленькая и хрупкая, куда уж мне там. Я была довольно средней ученицей с памятью, сравнимой только с материальностью дырки от бублика, но это не мешало мне считать себя яркой индивидуальностью, особенной и безусловно отличающейся от стада безмозглых баранов (серой массы, тупого быдла, заурядных граждан, выбирайте на свой вкус). Хотя, думаю, если б я осознавала, что являюсь среднестатистическим моральным уродом, то было бы ещё хуже, а так я хоть упивалась собственной исключительностью.

Через пару лет после окончания школы мироздание начало мягко намекать мне, что одной исключительности и больших амбиций слишком мало, чтобы мир немедленно пал у моих ног, корчась в экстазе. Отец, отвлёкшись от спасения всего человечества, внезапно узнал, что младшенькая-то у него выросла нахлебницей, сидящей на шее у родителей, и решил, что поттеровскому отпрыску должно быть просто стыдно являться таким папенькиным ребёнком. Почему он не принял меры раньше, история умалчивает.
Передо мной был поставлен ультиматум: или ты, милая Лили, находишь приличную работу и начинаешь активно трансформироваться в достойного члена социума, или мы все на тебя очень обижаемся (под обидой подразумевалось лишение финансирования, жилплощади и прочих вещей, так необходимых для моего существования). Год я слонялась по всем магическим учреждениям Англии: фамилия «Поттер» в резюме, безусловно, производила положительное впечатление на работодателей, но им нужны были образованные и подающие надежды сотрудники, а я таковых не напоминала даже отдалённо. Папа внимательно следил за моими поисками работы и понял, что он крупно влип: бросить на произвол судьбы свою родную кровиночку, любимую малышку Лили он не мог, но и потерять лицо перед женой и более успешными Альбусом и Джеймсом ему не хотелось – раз поставил условие, то, будь добр, иди до конца. Потому отец скрепя сердце впервые в жизни отправился за кого-либо хлопотать, и уже через месяц я была зачислена в преподавательский состав школы Хогвартс.
Папа считал, что самая его большая ошибка в том, что он целых шесть лет не уважал прекрасного во всех отношениях человека – Северуса Снейпа. Но мистер Поттер ещё не знал, что свою самую большую ошибку он совершил в тот самый день, когда вошёл в кабинет директора Хогвартса и, смущаясь, сказал: «Профессор МакГонагалл, у меня есть к вам просьба…»

– Заходите.
– Добрый вечер, профессор, – вроде бы нормальным тоном поздоровался Гракх, но параноик я отыскала в его фразе оттенок сарказма, подавив желание снять с семикурсника ещё десяток-другой баллов.
– Добрый. Проходите, садитесь.
– Можно поинтересоваться, в чём заключается моя отработка?
Жаль, что я преподаю не зельеварение – я бы заставила Гракха отмывать какую-нибудь дрянь с котлов или препарировать протухшие тушки крыс. Но…
– Рассортируете все эти книги, – я махнула рукой на два длинных стеллажа с учебниками, – по периодам, кратко описав содержание каждой.
На самом деле всё это уже давно должна была сделать я, потому что сама не совсем знала, о чём в какой книге говорится, да и в истории я разбиралась весьма посредственно, готовясь к каждому уроку не хуже любого студента. И тут подворачивается такой удобный предлог припахать к этому делу попавшего в немилость ученика.
– Понятно, – Гракх и бровью не повёл. – Но почему другим студентам вы просто назначаете внеплановую контрольную?
– А вы считаете себя обычным среднестатистическим студентом? Какая низкая, однако, самооценка, – попыталась вывернуться я.
– Нет, я считаю, что вы просто боитесь в который раз понять, что вы не знаете свой предмет.
Признаться, я чуть опешила. Сам Гракх, пожалуй, тоже. Если раньше он просто намекал на мой непрофессионализм, то сегодня впервые сказал всё напрямую, не прячась за умело построенными словесными конструкциями.
Не найдя достойного ответа, я с плохо скрываемой злостью спросила:
– Какого чёрта ты привязался ко мне, Гракх?
– Вы что, не понимаете, какая лежит на вас ответственность?! – неожиданно громко поинтересовался Макс, слишком быстро выйдя из себя. – Вы преподаватель! Вы обязаны быть человеком, знающим всё и умеющим поделиться своими знаниями с другими! Из-за таких людей, как вы и профессор Бинс, весь Хогвартс считает историю магии чем-то заунывным, неинтересным и ненужным, хотя именно вы обязаны были преподнести свой предмет так, чтобы он захватил хотя бы половину студентов! Ладно ещё профессор Бинс, но вы!.. Да вся школа знает, что директор просто не могла отказать вашему отцу, потому-то вас и приняли на работу!
Тут Гракх замолчал, разглядев наконец моё состояние: у меня был вид нашкодившего ребёнка – руки за спиной, глаза, полные слёз, и чуть вжавшаяся в плечи голова – которого отчитывают за очередную оплошность. Учитывая, что нависший надо мною семикурсник был выше своего профессора почти на голову, то всё это выглядело именно так.
Макс, видимо, сам растерялся, не ожидав от себя такой неосмотрительной вспышки гнева, и отвернулся, шумно выдохнув. Я лишь выдавила, чтобы он принимался за работу, а сама поспешила поскорее убраться из кабинета.
Моего самообладания хватило как раз до двери профессорской спальни.
Запершись, я позорно разрыдалась.

***

Через два дня после досадного инцидента я еле подавила в себе желание намеренно заболеть – в расписании зловеще красовалось «Четверг – третье занятие, Гриффиндор, седьмой курс» – однако ни одно из моих самых страшных ожиданий так и не свершилось. Во всяком случае, все ребята, как и прежде, находились в состоянии сонной истомы, готовясь оживиться лишь тогда, когда Гракх начнёт морально уничтожать преподавателя. К этому уроку я готовилась особенно тщательно, вызубрив материал так, что ночью всё выученное приснилось мне в красках и со всевозможными деталями.
Но к моему удивлению и к разочарованию класса Гракх молчал. Он, как и все, записывал лекцию, листал учебник и с царственной отрешённостью слушал о нюансах магического договора 1798-го года, подписанного между Англией и Китаем.
Урок закончился и Гракх, не сказав ни слова, первым вышел из кабинета. Остальные гриффиндорцы до последнего момента ждали хотя бы коротенькой словесной перепалки, но все их ожидания были напрасны.

Я ненавидела историю. И ненавижу её до сих пор.
Сначала всё было очень даже неплохо: привыкшие к Бинсу ученики особо не вслушивались в мои порой слишком путаные объяснения материала, я к ним не придиралась, позволяя безнаказанно сопеть практически без прикрытия, и все были счастливы (включая моего отца, который теперь гордо сообщал всем и каждому, что его дочурка наконец взялась на ум и стала нормальным человеком). Но эта идиллия просуществовала недолго.
Уже после первых двадцати минут лекции Гракх понял, что в истории я полный ноль, а я чётко осознала, что обрела матёрого соперника. Макс был не заурядным зубрилой-отличником, этот поганец – саркастичный, хитрый и расчётливый тип, серьёзный для меня конкурент в искусстве ехидства, в котором лично я считала себя непревзойдённым мастером. И что самое ужасное: стоило ему только открыть рот, как я сразу начинала теряться. Нет, внешне я оставалась практически спокойна, но сама чувствовала себя неопытной девчонкой, сдуру рванувшей на дракона с одним только хлипким мечом в качестве самозащиты. И Гракх это чувствовал.

Открывшаяся дверь заставила меня оторваться от заполнения плана лекций: за те четыре месяца, что я работаю в Хогвартсе, эта обязанность успела стать моим самым нелюбимым занятием, вызывающим мученический стон при одной только мысли о нём.
Я недоумённо покосилась на стоявшего в проёме Гракха, а потом с досадой вспомнила, что формально он всё ещё наказан и отработку я не отменяла, хотя уже сто раз успела пожалеть, что назначила её: теперь видеться с семикурсником приходилось куда чаще.
– Добрый вечер, мистер Гракх.
– Добрый вечер, профессор Поттер.
Я мрачно проследила, как угрюмый Гракх взял несколько книг и тетрадь, где он делал заметки, и уселся на своё привычное место за второй партой. Подол и рукава его мантии намокли из-за холодного мокрого снега, обилие которого угнетало факультетские команды по квиддичу, а Макс был, кажется, защитником – я не особо увлекалась этим видом магического спорта, предпочитая лишний раз смотаться в Лондон, вместо того, чтобы сидеть на сходящем с ума школьном стадионе, среди экзальтированных болельщиков и пытающихся сдерживаться от несолидных воплей преподавателей.
Судя по всему, Гракх пришёл ко мне после тренировки – он незаметно шмыгал носом и сердито потирал плечо, которое, наверное, подверглось нападению бладжера или капитана команды.
– Что? – буркнул семикурсник, заметив мой внимательный взгляд.
– Думаю, чем посподручее по тебе ударить: Авадой или просто ступефаем, – огрызнулась я.
– Выбирайте Аваду – она подчёркивает цвет ваших глаз, – не менее грубо отозвался Макс.
– Ради тебя я, пожалуй, пожертвую эффектностью и использую всё же ступефай – ты куда более нравишься мне в оглушённом состоянии.
– Хорошо, – как-то слишком спокойно согласился Гракх, и, швырнув перо, встал со своего места. – Давайте, колдуйте.
Я смерила его оценивающим взглядом, на самом деле судорожно размышляя, что делать дальше.
– Ну же, – Макс развёл руками, глядя прямо мне в глаза.
А потом, так и не дождавшись от меня каких-либо действий, с практически материальным презрением медленно выговорил:
– Прежде чем грозиться, сначала подумайте, по зубам ли вам это.
И, уже снова взявшись за перо, он добавил:
– Вот теперь можете снять с меня хоть тысячу баллов и назначить отработки вплоть до выпускных экзаменов, только это уже ничего не изменит.
«Ну, сволочь, ты объявил войну», – патетично прошипела про себя я.
– Гракх, ты нарываешься на неприятности. Предпочитаешь со мной враждовать?
– Почту за честь, – процедил студент, уткнувшись в записи и всем своим видом давая понять: разговор окончен.
Мерзавец.



Глава вторая

К квиддичному матчу Гриффиндор-Слизерин все обитатели Хогвартса готовились с таким ажиотажем, что у меня началась мигрень от шума, царившего в школе. Младшекурсники усердно рисовали яркие плакаты и сочиняли кричалки, причём чем старше был сочинитель, тем матернее – кричалка. Парочку шедевров семикурсников я даже быстренько записала на обороте своего конспекта, чтобы не забыть, потому что сочинить четыре рифмованные строки, где цензуру более-менее проходят только предлоги с союзами, может не каждый. Тут опыт нужен, многолетняя практика и нежная любовь к своему делу.
О количестве тотализаторов можно только гадать: лично я два раза засекла студентов, с упоением делавших ставки, а наблюдавший за всем этим декан Гриффиндора и вовсе предложил мне заключить с ним пари в более интимной обстановке, на что я многозначительно ответила, что пари меня не интересует, а вот интимная обстановка кажется перспективой более чем заманчивой. Впрочем, очаровывать профессора в мои ближайшие планы не входило, и потому после двух-трёх обаятельных улыбок с моей стороны я поспешила ретироваться.

– Фергюс, погоди, ты мне нужен.
Слизеринец махнул друзьям рукой, чтобы те шли на обед без него, и вопросительно уставился на меня. Я встала со своего учительского места и чертыхнулась про себя: с каких пор все старшекурсники как на подбор высокие, широкоплечие и щетинистые? Профессором стыдно назваться. Рядом с такими учениками потяну в лучшем случае на девчонку с шестого курса.
– Я хочу сделать подарок брату ко дню рожденья, он у меня заядлый квиддичист, – безобидно начала я.
Заметив тень понимания на лице Фергюса – он, кажется, начинал соображать, только когда в речи собеседника появлялись слова «квиддич», «метла» и «янепонялтычёхотелэтимсказать?!» – я воодушевилась:
– Но в мётлах я разбираюсь так же, как… – «в истории магии» само напрашивалось на язык, – очень плохо, в общем, разбираюсь. Но ты, как капитан квиддичной команды, думаю, сможешь мне помочь, не так ли?
Сердечно улыбнувшись, я посмотрела на мигом приосанившегося Фергюса. Тут внезапно лицо его вновь потупело и он пробасил:
– А разве ваш отец не может вам помочь?
Чёрт, тебе полагается быть тупым спортсменом, не задающим ненужных вопросов! Моя улыбка приняла несколько скисший оттенок, как бывает, когда годовалая «пусенька-лапуличка», взятая на ручки с целью умилительно поохать, неожиданно выблёвывает весь свой завтрак на твою любимую блузку.
– Он занятой человек, Фергюс, – с материнским упрёком ласково отозвалась я.
– Ааа, понятно, – сочтя такое объяснение более-менее логичным, квиддичист снова залыбился.

Через полтора часа я поняла, что без работы в любом случае никогда не останусь: теперь я могла стать профессиональным продавцом-консультантом в любом магазине, имеющем отношение к квиддичу и мётлам. Фергюс проявил недюжинное красноречие, в красках расписывая мне все прелести и минусы всевозможных мётел, а я из всех сил старалась скрыть то, что после очередного «А ещё я сейчас вам расскажу о…» мне хотелось удушить его прямо тут, в своём кабинете, а потом трагично сообщить общественности, что слизеринец был не в силах совладать с куском гранита науки, предательски застрявшем в горле.
– Послушай, а расскажи мне о правилах квиддича вообще, а? – я заискивающе улыбнулась ученику.
– Конечно, профессор Поттер! Есть, значит, там бладжеры, такие чёрные и быстрые, ещё есть красная херн… квоффл, а…
– Ой, а я никогда не видела их вблизи, – я поспешила перебить Фергюса, пока он снова не увлёкся. О том, что я вообще предпочла бы не видеть их до конца своей жизни, я благоразумно умолчала.
– Так что же вы сразу не сказали, профессор! – Фергюс вскочил со стула и рывком поднял меня на ноги. – Пойдёмте, я покажу!

Удостоверившись, что слизеринец полностью поглощён укладыванием мячей в специальный ящик, я негромко сообщила, что мне нужно выйти по своим делам, на что Фергюс что-то пробурчал – он слишком был занят своим делом.
Я выскользнула в коридор и выдохнула: да если б не это идиотское правило, не позволяющее никаким посторонним лицам пробираться в раздевалки команд, чёрта с два я бы потратила практически три часа своей неповторимой жизни на обсуждение нюансов квиддича. Месть, конечно, сладка, но о том, что она ещё и труднодостижима, узнаёшь только в процессе.
Воровато осмотревшись, я отыскала дверь гриффиндорской раздевалки, оказавшейся в дальнем конце коридора. Деловито подёргала ручку: на замок было наложено запирающее заклинание, а «ключ» требовал в себе присутствия пароля.
Если бы я была могучей чародейкой, то, к примеру, я наколдовала бы дыру в стене. Или сняла антиаппарационное заклинание с территорий Хогвартса. Но назвать меня могучей чародейкой постеснялся бы даже первокурсник, потому я фыркнула и просто выбила заклинанием дверные петли. Их почему-то никто никогда не заколдовывает.
На метлу Гракха была небрежно накинута его спортивная мантия. Я приподняла её конец и сноровисто вынула из кармана своих брюк раскладной перочинный ножик и слабый маггловский клей.
Всё-таки маги – существа смешные. Перед матчем мётлы проверяют на наличие заклинаний, проклятий и прочих происков врагов, но додуматься до того, что подлый вражина может просто подпилить древко и хорошенько это замаскировать без помощи магии, никто почему-то до сих пор не смог.
Ну да мне это на руку.
Залечив петли обычным «репаро», я оправила свою мантию и поспешила в слизеринскую раздевалку.

То, что я училась в Слизерине, освободило меня хотя бы от одной угнетающей обязанности: мне не приходилось следовать мифической морали, метаться между добром и злом, честью и бесчестьем и прочими взаимоисключающими понятиями. Перед первой моей поездкой в Хогвартс отец опустился передо мной на колени, посмотрел радостным-радостным взглядом и заискивающе начал: «Малышка, ты, наверное, очень боишься попасть в Слизерин, потому что считаешь себя плохой?»
Я вовсе не считала себя плохой и ничего не боялась, но промолчала.
И тут он поведал мне свою сокровенную тайну: «Помни: не факультет делает человека, а человек – факультет. И Шляпа распределит тебя туда, куда попросишь ты, – папа коснулся моего лба, – и твоё сердце».
Я со свойственной мне практичностью активно пользовалась отцовским советом на распределении, то есть искренне просила Шляпу отправить меня обратно домой, потому что ничего в этом дурацком Хогвартсе меня не прельщало, но старая карга только ехидно хмыкнула и через секунду я стала ученицей Слизерина.
Матушка с папенькой, конечно, всячески делали вид, что им совершенно всё равно, где учится их ребёнок, и вообще, они за дружбу факультетов и мир во всём мире (после войны отец под бдительным контролем мамы вообще стал закоренелым пацифистом), но я-то всё понимала. И забавлялась.
Ал с Джеймсом, безусловно, были ужасно расстроены: теперь называть слизеринцев подлыми трусами и вшивыми хорьками морально было куда сложнее, а выдумывать едкие ответы на подколы со слизеринской стороны – тем паче. Меня эта клановая борьба совершенно не волновала; я разумно рассудила, что зелёный галстук идёт мне куда больше, чем красный, а значит, нет поводов расстраиваться. Джеймс поначалу пытался дразнить меня отщепенцем, но после того, как получил на это гордое «я не отщепенец, я особенная», бросил.
А я наконец получила полную свободу действий, ловко выйдя из-под бдительного контроля братьев. Жизнь казалась совершенно прекрасной, а о добре и зле я забыла на целых семь счастливых лет.
Потому после совершённого мною в квиддичной раздевалке Гриффиндора я забралась в свою тёплую уютную постель и уснула, не мучаясь никакими моральными терзаниями и вопросами чести.

Утром мирозданье подложило мне подлянку.
Я лениво потянулась, наслаждаясь приятной воскресной привилегией, когда не нужно наскоро одеваться, быстро давиться завтраком и бежать на лекции. Вся школа, правда, уже была на ногах – сегодня должен был свершиться матч, которого все так ждали – но меня это совершенно не волновало.
Сварив себе кофе, я принялась за разбор утренней почты. После вскрытия бело-оранжевого конверта из налоговой службы мне резко поплохело.
Пробежавшись глазами по тексту я долго, заковыристо ругалась.

– Ну Ал!..
Альбус только устало прикрыл глаза, не в силах сделать такой сложный выбор между любимой младшей сестрёнкой и отцом. Почти умоляюще он произнёс:
– Лил, ну ты же устроилась на работу, что тебе мешает самой всё оплатить?
– Ал! Отец не платил за мою квартиру ровно столько, сколько я работаю, – я в отчаянии всплеснула руками. – Да эту сумму я не выплачу даже после четырёх лет работы в школе, неужели ты не понимаешь?
Ал понимал. Ал отлично всё понимал. Снял очки, задумчиво вытер стёкла о край мантии.
– Я не могу, Лил. Отец запретил нам с Джеймсом одалживать тебе деньги.
Жёлтый полуденный луч разделил лабораторию Альбуса на две неровные части.

Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт-чёрт!
Ал тоже сломался. К Джеймсу не стоило даже обращаться, я заранее знала, что будет: он, прекрасный и импозантный мужчина в дорогом сером костюме, сидит в своём кожаном кресле и поглядывает на меня с этакой буржуйской ленцой, посасывая какую-нибудь дорогую сигару (он ненавидел курить, но для солидности – терпел). Просить его нет смысла, даже если бы я устроила истерику со слезами и страстными мольбами, то всё, что бы он сделал, так это попросил свою секретаршу принести воды и салфеток.
Успешный ублюдок.

Джеймс, первенец и гордость семейства, чёрт знает в кого пошёл своей деловитостью и смекалистостью. Сразу после Хогвартса он занялся адвокатурой – отраслью, весьма в магическом обществе неразвитой. В первые годы ему было очень трудно: он выбивался из сил, вёл по несколько процессов сразу, не спал ночами, выстраивая логические цепочки и пытаясь продумать защиту от и до, но всё это привело к закономерному результату – росла его слава как профессионала, и, соответственно, росли гонорары.
Джей уже давно не занимается адвокатурой как таковой, разве что очень редко и за баснословные суммы, – сейчас он владелец собственного адвокатского бюро. Пытается казаться отъявленным мерзавцем-бизнесменом и ему это практически удаётся, но только не среди своих.
Я его, в принципе, любила… Просто он слишком умный. Слишком, зараза, умный, чтобы поверить в мои жалостливые концерты.
Ал другой. Тихий, добрый, рассеянный Альбус, искренне любящий свою пусть непутёвую, но хорошую сестрёнку, был учёным, работающим в области какой-то там супер-продвинутой магии. Он с детства пытался привить мне любовь к науке, но я была непоколебима.

Вообще, все, кто мог, пытались привить мне любовь к чему-либо. К примеру, из Джеймса отец хотел сделать великого игрока в квиддич, а из Альбуса – матёрого мракоборца, и хотя первый неплохо летал на метле, а второй – колдовал, оба они мягко намекнули папе, что заниматься этим всерьёз не хотят. И тогда отец переключился на меня.
Не смотря на объединённые усилия папы, мамы, дяди Рона и дяди Джорджа, я упорно отказывалась становиться хоть плохонькой квиддичисткой; тётя Гермиона честно пыталась не впадать в состояние тотальной истерики, занимаясь со мной чарами, и ей это удалось только потому, что мы забросили занятия; после первых моих кулинарных экспериментов бабушка Молли наложила на кухню заклинание, которое меня туда не впускало, потому что слабое бабушкино сердце не выдержало испытание моей кашей, затопившей почти весь первый этаж Норы; дядя Чарли немедленно отослал меня из Румынии обратно домой после того, как семнадцатилетняя я соблазнила одного из тамошних дракологов (судя по гневу дядюшки, это был его непосредственный начальник) и заодно получила два серьёзных ожога, не сумев справиться с самыми маленькими и вроде безопасными дракончиками. В общем, я совершенно честно могу назвать себя позором всей нашей славной семьи. Тут я действительно отличилась.

– Ал…
Последняя попытка. И если она окажется провальной, то у меня начнутся крупные проблемы.
– Лили, как ты не понимаешь! Я же подставлю в первую очередь себя, если соглашусь, – Альбус резко пересёк комнату и подошёл к окну.
– Ал, да что папа сделает тебе, взрослому и независимому? – абсурдность высказывания брата заставила меня нервно хихикнуть.
– Он может обидеться, – серьёзно ответил Ал, обернувшись.
Я хотела было фыркнуть «ну и?», но вовремя вспомнила, что Альбусу всегда было важно, как к нему относятся члены нашей семьи, потому промолчала.
– Да, ты прав, – глухо отозвалась я и надела на голову свой тёмно-серый берет, в тон пальто. – Прости.
Чёрт. Если перед Джеймсом я действительно разыгрывала бы комедию, то с Альбусом я никогда не играла и не притворялась. Пожалуй, Ал был единственным человеком, с которым я действительно могла бы быть откровенной.
Бедняга, мне его даже немного жаль – он-то, в отличие от меня, всегда парился по поводу долга и чести, и сейчас ему и в самом деле трудно.

Школа гудела словно пчелиный рой: не на шутку возбуждённые ученики с азартом в глазах вновь и вновь пересказывали что-то безумно интригующее. Мрачная я внезапно вспомнила, что сегодня должен был быть миг моего торжества, да только сорванная встреча в Лондоне и разговор с Алом значительно подпортили мне настроение.
– В чём дело? – рассеянно поинтересовалась я у пробегавшего мимо слизеринца.
– О-о-о, профессор Поттер, вы ТАКОЕ пропустили! – довольный тем, что он может пересказать новость ещё непосвящённому, начал мальчишка. – Представляете, последняя минута матча, счёт равный, Гракх, ну, который с Гриффиндора, несётся с квоффлом к слизеринским кольцам и все понимают, что он действительно забьёт – Гракх вообще самый сильный охотник в гриффиндорской команде – тут Джейкобс, ну, который наш защитник, отбивает бладжер в сторону Гракха, тот красиво уворачивается, но бладжер задевает его буквально чуточку, и ту-у-у-у-ут!..
Слизеринец, видимо, надеялся, что я замру в восторженном ожидании, но не дождавшись нужной реакции, выпалил:
– И тут его метла ломается на две части, представляете?! Наш охотник перехватывает квоффл, под шумок забивает гол охреневшим гриффиндорцам, а Грахк сейчас вообще в Больничном Крыле! Мы вы-ы-ы-ыиграли-и-и-и!!! Гриффиндорцы просто воют от досады!
Я хмыкнула и поспешила наверх умасливать своё настроение горячей ванной и какими-нибудь вкусняшками.


Глава третья

Вот уже третий прекрасный день я упивалась отсутствием Гракха на моих лекциях и это даже компенсировало то, что я всё ещё не знала, где найти деньги на оплату жилья. Седьмой курс мирно посапывал под треск камина, разожжённого по случаю сильных зимних холодов, а я, разомлев в тепле, чуть ли не мурлыкала, зачитывая новую тему прямо с конспекта. Студенты любили меня и я любила студентов – мы не трогали друг друга и жили в мире и покое.
Школьный колокол возвестил об окончании лекции. Ребята начали продирать глаза и с явной неохотой покидать мой тёплый уютный класс, а я, поплотнее запахнув шерстяной жакет, думала: идти мне на обед или просто прихватить с собой пару бутербродов в свою комнату. Вспомнив о холодном до ужаса Большом Зале, впечатляющем гуле наедающихся учеников и мерзко чавкающем декане Гриффиндора, мой выбор склонился в пользу бутербродов и тёплой постели.

Я, безусловно, знала, что мироздание в скором времени обязательно подложит мне неплохую свинью за несколько блаженных дней, но не ожидала, что это произойдёт так быстро и в месте, где по детской наивности меньше всего ждёшь подвоха. Нет, в туалете, где подвоха вообще не ждёшь, а в своей собственной комнате.

Насвистывая какую-то мелодию в духе набивших оскомину песенок о рождестве, я поднималась по узкой крутой лесенке, ведущей в мою комнату. Хвала Господу Богу или там Мерлину, меня не поселили в общем преподавательском крыле, потому что там не было мест: комнату Бинса давным-давно уже кому-то отдали, а мне выделили небольшое помещение, раньше принадлежавшее завхозу. Главное, там отсутствовали окна – их я недолюбливаю после семи лет, проведённых в слизеринских подземельях – и имелась смежная ванная комната. А всё остальное можно было устроить самостоятельно.
Я пробормотала отпирающее заклинание, потянула на себя ручку массивной двери… и завизжала. Нет, это было не похоже на визг, скорее на высокочастотный ультразвук, шутя рвущий нежные барабанные перепонки случайных жертв.
Пакет с заботливо приготовленными бутербродами шлёпнулся на пол.
В моей комнате стояло огромное чёрное нечто, настолько уродливое и страшное, что если бы я была беременной дамой, то внеплановый выкидыш был бы мне гарантирован. Оно резко на меня двинулось и я заметила, что от него смердит чем-то ужасно вонючим. А больше я ничего не помнила, потому что довольно трудно запоминать детали, когда катишься вниз по лестнице внушительной длины.

– Мадам Помфри, профессор Поттер, кажется, подаёт признаки жизни, – рядом прозвучал знакомый голос, заслышав который я обычно начинаю остервенело ругаться про себя, но сейчас сил хватило только на сдавленный стон, призванный объяснить окружающим, что я хочу всего и сразу: пить, есть и по личным нуждам.
– Мисс Поттер? Мисс Поттер, вы меня слышите? – надо мной замаячило пухлое лицо в обрамлении крупных локонов.
– Угу, – мрачно выдохнула я.
– А видите? – настороженно спросила целительница.
«Вижу. И даже ступефаем долбануть могу. Позже», – зло подумала я, но в качестве ответа просто ещё раз что-то промычала.
Голова раскалывалась. Нет, она и так уже раскололась на добрую сотню составляющих, просто их туго сдерживала повязка. Но кусочки не теряли энтузиазма и с завидным рвением стремились разлететься кто куда.
– Что… что случилось?
– Мисс Поттер, минуточку, выпейте вот это, голове станет легче. Да, отлично. Дело в том, что вас застал врасплох невесть как появившийся в вашей комнате боггарт и вы с испугу оступились. И покатились по лестнице.
Мой мрачный вопросительный взгляд мадам Помфри истолковала верно, и, вздохнув, начала перечислять:
– Сотрясение мозга, перелом ноги в двух местах и пара вывихов, которые я уже залечила.
Рыкнув, я вдавилась в пышно взбитую подушку. Только этого мне сейчас не хватало. Нет, безусловно, увильнуть от работы на пару-тройку лишних дней я всегда была не против, но вот только лучше лишний раз провести лекцию, чем лечить переломы.
– Я отойду в свой кабинет, если что – зовите, – мадам Помфри поднялась со стула у моей кровати и засеменила по направлению к небольшой двери.
Я рассеянно что-то пробормотала, всё ещё размышляя, какая я невезучая идиотка, и вспомнила о том, что жутко хочу пить, только когда за целительницей захлопнулась дверь.
– Мадам Помфри, воды-ы-ы!.. – просипела я, но горло настолько пересохло, что звуки выходили приглушённые и совсем тихие.
О том, чтобы подняться самой, и вовсе не было речи: голова всё ещё давала о себе знать, а левая нога оказалась пригвожденной к койке стокилограммовым, кажется, гипсом. Я в отчаянии облизнула сухие губы, как вдруг кто-то протянул мне высокий прозрачный стакан, наполненный водой.
– Пейте.
Я всё же рискнула и чуть приподняла голову, потому что пышная подушка закрывала мне обзор.
И тут же с мученическим стоном повалилась обратно.
– Ты-ы-ы!..
– Пейте, профессор Поттер.
Отказываться было бессмысленно, потому что героическая смерть от жажды казалась всё более и более реальной. Смирившись, я пошарила рукой в воздухе, и, заполучив свой стакан, снова попыталась приподняться, но на вторую попытку сил уже не хватило.
Гракх вздохнул и заботливо привёл мою голову в более-менее вертикальное состояние. Не смотря на это, я всё равно буравила его мрачным колючим взглядом всё то время, пока жадно глотала воду. Напившись, я снова откинулась на подушку, не желая отрываться от неё в ближайшие сутки как минимум.
– Спасибо.
– Не за что.
Судя по тому, как заскрипело дно койки, Макс улёгся на своё место.
Итак, я была относительно в порядке, а значит, можно сосредоточиться и подумать, какая скотина подсунула мне в комнату боггарта. В то, что он завёлся там сам по себе, я не верила: тёмный шкаф у меня был только один, платяной, и я его за несколько месяцев изучила практически досконально; боггарты же не способны перемещаться самостоятельно, и наверняка кто-то, и я даже догадывалась, кто, проник в комнату и оставил там ящик с заранее пойманной нечистью. Никому, кроме Гракха, я в школе не гадила, а сборщики налогов вряд ли решили бы проучить меня таким способом. Значит, ответ очевиден.
– Я тебя переоценила, Гракх.
Тягостное молчание.
– Думала, что ты придумаешь что-нибудь поизящнее.
– Вообще-то я всё это время лежал тут со сломанной рукой, – неуверенно пробурчал Макс, и я уже не сомневалась в его причастности к этому делу.
– Для тебя это алиби не является: ты мог подговорить подсунуть мне боггарта любого, – отрезала я, изучая потолок.
– Ну почему вы такая… такая… нелепая! – с непонятной горечью вдруг воскликнул Гракх, резко сев по кровати – койка надрывно заскрипела. – Я не хотел действовать вашими же способами, то есть, калечить, только припугнуть. Воздействовать чисто психологически. А вы!.. Даже боггарт вас чуть было не угробил…
Я криво улыбнулась: поганца терзала совесть.
Нашу беседу по душам прервала Помфри:
– Мисс Поттер, проверю вашу ногу. Ничего страшного, полежите ещё немного, а потом выпьете зелье…
– …и ночью скончаюсь в адских муках, – мрачно достроила я фразу.
– Да, будет больно, но зато вы куда быстрее поправитесь, – ворчливо оборвала меня целительница и начала распутывать бинты на ноге – оказалось, что за гипсовую тяжесть я приняла заклинание, плотно прикрепившее забинтованную ногу с уже наложенной шиной к кровати, чтобы я в забытье не причинила себе ещё большую боль.
Помфри вроде бы осторожно коснулась ноги: «больно, нет?» Было достаточно терпимо, но я взвыла куда сильнее, чем требовалось: могу поспорить, Гракх стыдливо поджал губы и отвернулся. Слишком он ещё благородный, чтобы мстить, так что пусть терпит.
Мою ногу ощупали, осмотрели и заключили в магический лубок, а меня накормили, напоили и пожалели:
– И чего эти сорванцы не удумают! – ворчала Помфри. – Подсовывать боггартов в профессорские спальни… Это ж надо!..
– Совсем совесть потеряли, – ехидно покачала головой я, искоса поглядывая на Гракха. Тот принял новую тактику: сидел с непроницаемым лицом и злобно буравил взглядом противоположную койку.
Но я прекрасно знала, что он всё слышит.

Я снова выгнула спину, судорожно вцепившись руками в края кровати. В симуляции не было необходимости: боль и так была такая, что я с трудом удерживалась от душераздирающего вопля, ограничиваясь стонами и всхлипами. На лбу проступил пот, сердце бешено колотилось.
Я часто задышала.
– Гракх, твою мать, скажи что-нибудь, иначе я свихнусь от боли, – зло прошипела я в пустоту.
– Очень больно? – вроде бы непринуждённо поинтересовался семикурсник, но я знала, что его радует возможность хоть как-то помочь.
– Ты определённо умеешь отвлечь от грустных мыслей, – усмехнулась было я, но очередная вспышка, скрутившая меня, на несколько мучительных секунд опять превратила лицо в гримасу. – Больно, сукин ты сын. Очень.
И, гад, не пытается оправдываться, что, мол, пару дней назад сам так же кости сращивал.
Подождав, пока боль снова пройдёт на две-три минуты, я отчётливо сказала:
– Никогда не пытайся мстить, если стопроцентно не уверен в том, что месть принесёт удовлетворение.
– Извините, – выдохнул Макс, сцепив руки.
– Лучше дай мне воды, – проворчала я, чувствуя, что приступ снова приближается. – И никогда не извиняйся, идиот.
Макс наполнил стакан и присел на краешек моей постели. Я успела сделать только пару глотков, как вдруг боль накатила с новой силой.
Матерясь вполголоса и отчаянно мечтая поскорее сдохнуть, я даже не заметила, как инстинктивно стиснула руку этого засранца, оставив на ней чёткие следы от ногтей.
Через несколько минут боль постепенно пошла на убыль, и под утро я уснула тревожным нездоровым сном.

Проснувшись, я была не в лучшем настроении: нога до сих пор болезненно ныла, а мысли о деньгах, которые я до сих пор так и не нашла, угнетали с двойной силой. Мне срочно нужно было на ком-то сорваться: мадам Помфри для этой цели не подходила с практичной точки зрения – она же мой лечащий врач – а вот лежащий на соседней койке Макс прямо-таки сам нарвался:
– Доброе утро, профессор.
– Пошёл к чёрту, – огрызнулась я, впервые за эти два дня почти нормально сев.
– И чем это вы не довольны?
– Я ночью чуть не откинула копыта, корчась в страшных муках, потому что один недоумок подсунул мне в комнату боггарта! – я перевела дыхание: отличная выйдет ссора.
– Но я же извинился! – возмущённо выдохнул Макс, резко ко мне повернувшись.
– Мы оба прекрасно знаем, что из чисто эгоистичных побуждений, гриффиндорец ты наш благородный, чтоб тебя гриндилоу подрали.
– А вы не думали, что мои действия были реакцией на то, что вы подпилили мне метлу, из-за чего я грохнулся на землю с пятидесятиметровой высоты, проиграв важную игру в сезоне и сломав руку? – едко начал Гракх, сузив глаза.
– А ты не мог догадаться, что я сделала это не потому, что мне не нравилась форма твоего веника? – я парировала, скрестив руки на груди. – Или всю осень меня на лекциях донимал твой брат-близнец, а, Гракх?
– Чёрт побери! – взвыл гриффиндорец. Боже мой, какой же он вспыльчивый, просто прелесть. Заводится от одного только намёка на повышенный тон. – Так вот в чём дело – в вашем ущемлённом самолюбии! Конечно, ничего кроме подлых жульнических приёмов вы мне противопоставить просто не смогли!
– Однако я отомстила и мне было от этого хорошо, в то время как ты вчера сочувственно опаивал меня водичкой и чуть не постригся в монахи, терзаемый угрызениями совести, – ядовито прошипела я.
– Да, я видел, как вам вчера было хорошо, – Гракх не остался в долгу. – И стонали вы от неземного удовольствия. Дипломированный маг, блин… Вы в курсе, что боггартов проходят на третьем курсе?
– Да заткнись ты... – слишком беззаботно отмахнулась я и тут же поплатилась за эту самую неестественную беззаботность.
– А какое заклинание против них применяется, вы знаете? – Макс всё понял и отставать не собирался.
– Гракх, отвали. Сгинь.
– Ну же?
– Агр…
– Не знаете, – отрезал Макс, не отрывая взгляда от моих глаз. Я невольно нахохлилась и начала детально изучать тумбочку по другую сторону кровати:
– Знаю.
– И?
– Но не скажу, – совсем по-детски буркнула я, и прежде, чем Гракх успел самодовольно что-то заключить, закричала как можно громче: – Мадам Помфри! Я хочу на другую койку, подальше от этого неуравновешенного юноши!
Увы, мою просьбу Помфри выполнять отказалась категорически: наши с Гракхом койки разделял единственный на всё Больничное Крыло камин, и на кровати, отдалённой от огня на приличное расстояние, я рисковала уснуть вечным сном. Такая перспектива меня не воодушевила и я предложила Гракху, как джентльмену, уступить даме место у живительного тепла. Джентльмен покорять холодные просторы Больничного Крыла наотрез отказался, аргументируя это тем, что к своей койке он уже привык, а обживать новую ему морально тяжело.
Тут прямо за целительницей, выслушивающей наши с Гракхом пререкания, возник домовой эльф с объёмным подносом. Помфри тщательно проверила всю еду, лежавшую на подносе, и, придя к выводу, что она соответствует её стандартам, великодушно разрешила нам позавтракать.
Понемногу глотая горячий кофе, я думала, что утро можно считать вполне сносным: я преотлично спустила пар, Гракх решил, что мучаться из-за такой неблагодарной твари, как я, не стоит, и мы оба просчитывали в уме планы дальнейших действий.
– Один-один, Гракх.
– Безусловно. Но пока мы оба удалены с поля.
– Боя?
– Игры.
– Ну ладно. Пусть так.
– Риддикулус.
– Э-э?..
– Это заклинание против боггарта, профессор. Заучите и не позорьтесь больше.
– Иди к чёрту, позёр несчастный.

P.S. Диалог автора и его жертвы:
– Раймош, Раймош, а они же переспят в БК, да ведь?
– Селен, у него сломана рука, у неё – нога. Как ты себе это представляешь?..


Глава четвёртая

Февраль выдался на редкость гадостным: всюду царил лютый холод, на лекциях присутствовали хорошо, если студентов десять-пятнадцать, а у меня развился почти хронический насморк – еле успевала запасаться соответствующими зельями.
Я в который раз поняла, что комната без окон – это просто дар Мерлинов, который нужно ценить. Снаружи было столько снега, что абсолютно все помещения Хогвартса озарял белоснежный слепящий свет. У меня от этого дико слезились глаза и я ждала, когда наконец окончатся лекции и можно будет аж до следующего утра залечь в своей тёмной тёплой берлоге.

Прозвенел школьный колокол – подошло к концу последнее факультативное занятие. Я с ощутимым наслаждением потянулась, предвкушая долгожданный отдых. У меня была богатая программа на вечер, в которой присутствовали три блаженных слова: «кровать», «подушка», «сон». Но в класс неожиданно вошел Гракх и я невольно насторожилась, ибо он обычно играл роль вестника, сулящего сплошные неприятности.
- Гракх? – я изогнула бровь. – Вы страшно по мне соскучились и решили навестить?
- Профессор Поттер, будь моя воля, я бы продолжал скучать по вас и дальше, причём желательно на расстоянии, - очень и очень галантным тоном парировал гриффиндорец.
- Так что же привело вас в сей храм знаний?
- Отработка, - напомнил семикурсник. – Только не говорите, что вы забыли.
Чёрт!
- Нет, я тактично пыталась дать вам понять, что на отработки вы можете больше не приходить, - как можно более небрежно отозвалась я. – Но раз вы сами так рьяно стремитесь искупить свою вину…
- …свою чрезмерную образованность…
- …свою ВИНУ, то кто я такая, чтобы стать препятствием на пути к исполнению такого похвального желания, - я очаровательно улыбнулась и глазами указала Гракху на его место.
Странно, но тот молча его занял и принялся за работу. Гракх сосредоточенно штудировал учебник за учебником, бегло просматривая содержание каждой, делал заметки и заполнял заранее расчерченный под бланк пергамент. И всё это совершалось чётко, быстро и как-то… красиво?

- Профессор?
- Чего тебе? – я чуть раздражённо взглянула на гриффиндорца, неожиданно вырванная из задумчивости.
- Вообще-то я хотел сообщить, что закончил работу, - саркастично ответил Гракх.
- Ну так сообщай.
- Я закончил работу, - послушно отрапортовал он.
- Умница, сложи аккуратно книжки и вали в Башню, - я радостно вскочила со своего стула и с удовольствием размяла уже порядком затёкшие конечности.
- И вы даже не посмотрите? – Макс удивлённо возвёл на меня глаза.
- Это обязательно, Гракх? - уныло вопросила я. – Ты что, нарочно назвал гоблинский клан Капсурдиннеров Ламатургами и всерьёз считаешь, что я это обнаружу и оценю тонкость шутки?
Семикурсник принял настольно гадостный и загадочный вид, что я внутренне затрепетала, но покорно подошла к парте, взяла в руки внушительный плод ученического труда и, устроившись на краешке стола, пролистала страницу-другую. Взгляд случайно зацепился за обрывок предложения: «…гонца зарубили на месте, потому что он неправильно произнёс имя матушки тролльего императора, содержавшее 26 букв, из которых гласными были только семь. Естественно, гоблины не простили потери своего соотечественника, и нанесли ответный удар. Так началась самая жестокая и кровавая война между троллями и гоблинами». Я хмыкнула:
- Что, так и было?
Гракх привстал, заглянул за моё плечо и, прочитав тот самый отрывок, довольно заулыбался:
- Ага. В середине войны, году где-то в 1843, тролли попытались решить конфликт дипломатическим путём и отправили гоблинам официальную ноту, правда, весьма оригинально оформленную: они выбили послание на огромном куске отшлифованного камня, сильно смахивающего на надгробный, а сверху ещё с особой тщательностью изобразили гоблина в профиль – чтобы точно никто не перепутал адресата, - Гракх увлечённо рассказывал, а я даже заслушалась. – Гоблины, естественно, не сумели прочесть текст, написанный на чудовищно безграмотном английском, и сочли официальный документ надгробным памятником гоблинскому народу. Сие недоразумение стало началом второго этапа самой…
- …кровожадной войны между троллями и гоблинами, - закончила я. – Как забавно.
- Да, история вообще увлекательная наука, - язвительно согласился Макс.
Я, пропустив это мимо ушей, листала его творение дальше, автоматически нашаривая сумку, а в ней – чуть шероховатую сигаретную пачку. Искомое отыскалась, я вынула одну сигарету и вопросительно посмотрела на Гракха:
- Будешь?
- Нет, спасибо, - чересчур сухо отказался он.
Я пожала плечами и полезла искать зажигалку, но тут мне чуть не опалил нос небольшой огонёк на кончике палочки.
- Ты б ещё мне ею в глаз ткнул, - проворчала я, но всё же прикурила. – Спасибо.
- Не за что.
Сделав первую затяжку, я внимательно посмотрела на гриффиндорца:
- Ты никогда не курил?
- Нет, - это прозвучало как-то с вызовом. – У нас в семье никто не курит.
- Не хочешь попробовать?
Гракх, видимо, считал меня сущим ребёнком, и ожидал, что в случае отказа я скорчу рожицу и начну дразниться: «Слабак, слабак!», потому виртуозным невербальным «Акцио» притянул себе сигарету. Я, не обращая на него никакого внимания, снова углубилась в изучение практически учебного пособия. Рукописная работа изобиловала красочными описаниями и едкими комментариями, что, естественно, не могло меня не заинтересовать.
Краем уха я засекла чересчур тяжёлое дыхание Гракха: ему очень хотелось кашлять, но он упрямо сдерживался.

Дитя малое.

- Вдыхай дым глубже, не останавливайся на полувдохе, - посоветовала я, не отрываясь от чтения.
Судя по всему, Гракх ко мне прислушался. Дыхание у него во всяком случае выровнялось.
- И пепел иногда, ради разнообразия, стряхивай, - я фыркнула, всё же посмотрев на него.
Макс смерил тлеющую сигарету задумчивым взглядом и сделал незаметное движение палочкой, впрочем, всё же прошептав заклинание. Пепел осыпался быстро редеющим дождиком из разноцветных искр.
- Никогда бы не подумал, что вы действительно будете чему-то меня учить, - глядя на тающие в воздухе алые, золотые и сиреневые точки, проговорил гриффиндорец.
- Ну так я профессор или хрен собачий? Так, Гракх, я даю тебе ровно двадцать секунд на то, чтоб осчастливить эту комнату своим уходом. Ты свободен.
И он ушёл.

Толстую папку с кратким курсом истории я забрала с собой в спальню.
Пару раз на лекциях, когда Гракх сдавал письменную работу или подходил к доске, я ощущала едва уловимый запах знакомых сигарет.

Прошла снежная пушистая зима и наступила весна-истеричка: погода менялась двадцать раз на дню, а по вечерам начинались настоящие ураганы, с ветром, дождём, громом и молниями. И очередное такое светопреставление как раз бушевало за окном моего класса. Я поудобнее устроилась в глубоком кресле и под рык стихии глотнула чаю. Я вообще достаточно флегматично отношусь ко всем выкрутасам природы, особенно когда между нами толстые, толстые стены. Это был именно тот случай, потому я умиротворённо пила чай, заедала его овсяным печеньем и втихаря надеялась, что Макса, опозорившего меня недавно перед младшими Уизли и на данный момент находящегося на тренировке по квиддичу, случайно пришибёт какая-нибудь шальная молния.
Увы, чуда не случилось: через пятнадцать минут после рождения моей нечаянной надежды дверь кабинета распахнулась и в комнату вошёл Гракх, очень злой и очень мокрый. В руках он сжимал метлу, а с квиддичной мантии ручьями текла вода.
- Мистер Гракх, какого чёрта вы завели себе отвратную привычку портить мне заслуженный отдых? – я лениво закинула ноги на стол.
- Если б не ваша девичья память, профессор, вы бы точно знали, по каким дням назначили мне отработку, - хмуро откликнулся Гракх, заклинанием высушивая на себе одежду.
- Какие такие отработки? – я переборщила с явно наигранным удивлением в голосе. – Кажется, я достаточно ясно в прошлый раз сказала, что вы совершенно свободны.
Закончил же он в конце концов это грешное описание книг по истории, вот пусть и перестанет отнимать драгоценные часы моей жизни и совершать массовый геноцид моих нервов.
Я встала и демонстративно направилась к вешалке за своей мантией.
- Замечательно, - сухо сказал Макс, снова взял уложенную было на парту метлу и направился к выходу. Он ощутимо прихрамывал на правую ногу. Наверное, получил по ней бладжером. Или таки молнией?..
- И что вы находите в этом идиотском квиддиче? – я вполголоса задала вопрос скорее себе, но Гракх остановился, медленно обернулся и напугал меня страшно хитрой улыбкой. Видимо, от предвкушения грандиозной пакости у него даже нога перестала болеть, потому что он в одно мгновение оказался рядом с вешалкой, быстро нацепил на меня мантию и кое-как обвязал шарфом, а потом с силой потянул к окну.
- Гракх, ты что, готов пожертвовать своей жизнью, лишь бы меня угробить? – с некоторым волнением спросила я, опасаясь, что он на полном ходу сиганёт в чёрный оконный квадрат.
Не отвечая, гриффиндорец заклинанием отворил окно. В комнату ворвался ветер, мигом выдувший всё тепло и уют. Гракх сел на метлу и приглашающее протянул мне руку:
- Прошу, профессор.
- Ты, видимо, считаешь меня откровенной идиоткой, но я тебя разочарую.

Меня никогда не привлекала возможность что-то кому-то доказать. Пусть все считают как и что угодно, я лично не собиралась делать глупости чистой воды, лишь бы кто-то потом уважительно присвистнул: «Да-а, детка, да ты молодец!» Поставить всех на своё место можно потом. Позже. Тихо, без патетичного риска для себя, любимой. И именно поэтому я решительно развернулась, уверенно шагая к двери.
Только дойти до неё мне было не суждено.
Гракх неожиданно подлетел сзади и прежде, чем я успела что-либо понять, подхватил меня, словно какую-то мелкую третьекурсницу. Я внезапно обнаружила себя в воздухе и на метле, причём в весьма неудобной позе: если б я со страху не уселась должным образом, крепко обхватив скользкое древко ногами, то пол кабинета давно бы украшал мой красиво распластанный труп.
- Вы хотели знать, что мы находим в квиддиче, - прошептал мне на ухо Гракх, - так я покажу.

Вообще-то я ничего не хотела. Это был вопрос чисто риторического характера. Но объяснить свихнувшемуся гриффиндорцу такие тонкости сейчас было невозможно, потому что я занималась куда более важными вещами, а именно: пыталась одновременно и не соскользнуть вниз, и не стать сдутой с метлы ветром.
- Гракх, мать твою, я упаду сейчас! – проревела я, пытаясь хоть как-то сопротивляться яростному потоку воздуха.
Макс без всякого волнения крепко обхватил меня правой рукой за талию.
- Идиот, кто управляет метлой одной рукой?!
- Может, мне опять вас отпустить? Я как раз собираюсь сделать мёртвую петлю… - из-за рёва ветра ему приходилось говорить мне в самое ухо, и я чувствовала неприятные прикосновения его мокрых волос к моему лицу. Впрочем, сама я выглядела не лучше: вовсю хлестал дождь, и на мне сразу же не осталось ни одного сухого места.
Но тут началось действительно самое страшное.
Гракх выполнил обещание.

То есть, начал делать мёртвую петлю.

В те несколько мгновений не было ничего: ни земли, ни неба, только дождь и, несмотря на шум, очень громко бьющееся сердце. Я не чувствовала рук, до онемения сжимающих древко, и ничего не замечала, потому что сильно-сильно зажмурилась. Но отчего-то мне было совершенно понятно, что этот гад позади меня улыбается. И, похоже, он был счастлив. Настолько счастлив, что я уже хотела плюнуть на свой страх, разжать ладони и со всей силы садануть его по лицу, желательно выбив зуб-другой, но инстинкт самосохранения был сильнее.
Закончилось всё ещё внезапнее, чем началось. Гракх выровнял метлу и уверенно летел к земле. После пережитого я даже не боялась посадки. Мы приземлились, и я резко отстранилась, всё-таки попутно ударив Макса локтём гуда-то в область рёбер. Почувствовав под ногами вполне незыблемую опору, я обернулась, посмотрела на улыбающегося Гракха и поняла, что от ярости, от страха, до сих пор меня колотившего, не могу ничего сказать. Абсолютно ничего. Даже простое «Гракх, ты бездушная тварь» я не могла себе позволить – это звучало бы забавно из уст такой же бездушной твари.
Ограничившись одним лишь взглядом, я развернулась и пошла к замку. У меня всё ещё дрожали коленки и бешено билось сердце, да к тому же я начала предательски шмыгать носом. Чёрт побери высоту, мётлы и умалишённых.
Плевать-плевать-плевать, что он там себе думает! Только бы добраться до своей комнаты, снять с себя мокрую одежду и провалиться в глубокий сон, где нет никаких полётов и дождей, только бы добраться…

В сон я всё же провалилась. Очень качественно. До следующего вечера. А проснувшись, обнаружила, что всё это неспроста: меня сильно лихорадило, температура, наверно, поднялась нешуточная. Мысленно и частично вслух проклиная ночные прогулки под дождём без головного убора, я кое-как оделась и отправилась в Больничное Крыло, по пути продрогнув окончательно.
Перед мадам Помфри я предстала в ужасном состоянии. Она, как всегда, заботливо кудахтала, помню, уложила меня на койку, начала, кажется, чем-то отпаивать, но я в каком-то полубреду потребовала лекарства, получила их и отправилась в обратный (если не последний…) путь. Уже в комнате я занялась изучением всяческих склянок и порошков, и, не разобравшись ни в чём толком, выпила сразу несколько. От чего-нибудь да поможет. Тем более, на большее меня всё равно бы не хватило: дико тряслись от озноба руки и сильно хотелось спать.
Какое счастье, что воскресенье.
Какое счастье, что никаких лекцией.
И никаких Максов. Тем более Гракхов.

***

Утром понедельника ко мне заявилась мадам Помфри. Она тщательно осмотрела моё опухшее от насморка лицо, померила температуру, окинула взглядом тумбочку, на которой выстроился легион флакончиков, и в конце концов констатировала болезнь, по причине которой можно было пропустить занятия. Послав в учительскую магического журавлика с запиской, она занялась моим лечением и вскоре я была согрета и порядком оживлена. Ещё чуть-чуть, и я бы признала, что люди порой бывают удивительно милы.
Удостоверившись, что я в относительном порядке, целительница строгим голосом зачитала рецепт и важно удалилась. А я, крайне неоригинальная в последнее время, снова уснула.

Но даже такие чудесные вещи, как сон, рано или поздно надоедают. Я лениво открыла глаза: если б не насморк и жар, то ситуация была бы вообще превосходной. Я уже собиралась подняться с постели и отправиться за едой, как вдруг в дверь осторожно постучали:
- Профессор?
Честно говоря, меня раздирало на части: с одной стороны безумно хотелось открыть, узнать, для чего поганец пришёл и заодно устроить грандиозную истерику, с другой – лежать и не двигаться, пусть думает, что я уже умерла, и мучается. Взвесив все за и против, я всё же решила действовать по второму плану.
Гракх не покидал своего поста удивительно долго, минут, наверное, сорок, мне уже даже надоело прислушиваться к шорохам в коридоре. Но потом он всё же ушёл, и я, выждав для верности ещё какое-то время, на цыпочках подкралась к двери, тихонько отворила и замерла, тронутая до глубины души: на пороге стояла корзинка с большими апельсинами, и там же – записка.
«Мне очень жаль, профессор».
Сукин сын, до чего же он трогателен в своём благородном идиотизме при всей эрудированности! Я, вконец умилённая, подняла корзинку и только тогда обнаружила, что она стояла на книге. Заголовок поверг меня в пучину смешанных чувств: «История магии в картинках. Для самых маленьких».


Глава пятая

Бой, где на кону верность и честь, вечное лето,
Не разберешь, кто победил, кто побежден.

Сэнди, «Квиддич»

Иногда наступали такие моменты, когда даже мне, существу достаточно меркантильному и приземлённому, хотелось глупой, банальной, идиотской, но – романтики. А чёртова весна, ставшая причиной этих постыдных порывов, как ничто другое для подобной романтики подходила. Я не любила без причины вылезать из подземелий: летом там было прохладно, зимой, несмотря на слухи, пущенные врагами, тепло, а осенью – сухо и безветренно, но весной там было… никак. И мне нужен был запах хвои, тихий шепот озерной воды, звук гравия под голыми пятками, чтобы снова почувствовать себя собой. Весной бесчисленные затяжные пьянки переносились из нашей слизеринской обители на крыши, балконы, в укромные уголки парка, раскинутого вокруг Школы, на берег озера, под неправдоподобно чистое и звёздное небо, потому что иначе было никак.

– Господа, я предлагаю выпить это замечательное вино урожая 1892-го года, посланное, кстати сказать, моим любезным батюшкой, за нынешний седьмой курс Слизерина, в скором времени отправляющегося в свободное плавание!
Забини высоко поднял тонкий хрустальный бокал, до середины наполненный действительно очень неплохим вином. Впрочем, плохие вина они – пафосные аристократы, дети влиятельных родителей, слизеринцы, одним словом – не пили. Я в этой компании оказалась исключительно благодаря врождённой мизантропии и – чего кокетничать? – привлекательной внешности. Презрение ко всему человечеству и слизеринский галстук в сочетании с фамилией Поттер делали меня исключительным кадром в нашей достаточно однородной компании.
– Все мы покинем стены Хогвартса, – продолжал Забини, - и только леди Поттер останется в качестве продолжателя наших славных традиций. Леди Поттер, вас не беспокоит, что вы будете прозябать здесь в гордом одиночестве ещё два года? – с деланной заботой заглянул мне в глаза слизеринец.
– Абсолютно нет, – надменно отозвалась я. – Мистер Забини, вы представляете, что кроют под собой страшные слова «свободное плавание»? Это хилый плот, минимальные запасы провизии и питьевой воды, зато неприличное обилие воды солёной. Ах да, и штормы.
– Лили, – Малфой лениво протянул Забини бокал – мол, налей ещё, - наше свободное плавание будет похоже на кругосветное путешествие на борту фешенебельного океанского лайнера. Дорогая выпивка, дорогие наряды, дорогие женщины.
– Дорогие? Женщины? Не думала, что аристократы пользуются услугами шлюх, – хмыкнула я.
– Аристократы пользуются услугами шлюх-аристократок, – отрезал Малфой. – Эти дамы ничем не лучше своих безродных коллег: продают за деньги свою красоту, родовитость и глупую улыбку.
– Невысокого же вы мнения о дамах высокого происхождения, – бросила я только для того, чтобы что-нибудь сказать.
Скорпиус предпочёл оставить последнее слово за собой. Я пожала плечами и сделала ещё глоток. Всё шло своим чередом: ленивые разговоры о будущем, о людях, о нас были обычным занятием. Мы смаковали тот цинизм, с которым рассуждали о мире, мы считали, что с рождения нам дано право вальяжно выбирать из сотен тысяч вариантов. Глупцы.
Я не помню, после какого бокала Малфой, раньше сидевший напротив меня, оказался рядом. Не помню, где была моя ехидность, когда он жарко прошептал: «Иди сюда, Лили, маленькая, будь хорошей девочкой…» И, убей, Мерлин, не помню, когда я разрешила этому нахалу обращаться ко мне на «ты»!

Мне даже не хотелось курить. Я просто сидела на всё ещё холодной земле, обняв колени руками, и вспоминала о делах давно минувших. Думать о будущем и настоящем не хотелось абсолютно. И если будущее в этой ситуации проявило тактичность и скромно не появлялось, то настоящее в лице семикурсника-гриффиндорца, ставшего моим личным кошмаром, не преминуло явиться и испортить момент.
– Гракх, тролль тебя за ногу! Ты откуда взялся? Лекция закончилась минут сорок назад! – моему возмущению не было предела. Ненавижу, когда тревожат – неожиданно и бесцеремонно.
–Я просто проследил за вами, у меня к вам важный разговор, - Гракх с торжественным видом уселся рядом.
– Нет у меня с тобой тем для разговоров, Гракх.
– У стервозной рыжей девчонки, быть может, и нет, а с профессором Поттер мне есть о чём поговорить.
От такой наглости я была даже не в состоянии что-либо ответить.
– Хорошо. В чём дело?
– После окончания школы я собираюсь писать научную работу по истории. Под вашим руководством.
Я не знала, плакать мне или смеяться. Я только моргала и делала тщетные попытки закрыть рот.
– Гракх, скажи мне, ты окончательно свихнулся?
– Нет, – беззаботно отозвался гриффиндорец, – я вполне серьёзно. Не могу просто так оставить вас, такую безграмотную, в Школе, тем более в Гриффиндоре я знаю минимум двоих талантливых ребят, которым для полного совершенства не хватает только толковых преподавателей. Вас, насколько я знаю, заменять не станут, потому я лично возьмусь за ваше историческое образование, а чтобы окружающие не удивлялись тому, что ученик преподаёт профессору, мы замаскируем это под подготовку дипломной работы.
Всё это было сказано настолько самоуверенно, безмятежно и твёрдо, что я мигом выбрала нужные эмоции: я разозлилась. Очень и очень серьёзно.
– Значит так, Гракх. Сейчас ты поднимешь свою благородную задницу и вместе со своими идиотскими идеями пойдёшь обратно в этот грёбаный замок, в котором я, кстати, недолго задержусь. Через пару месяцев я увольняюсь. Мозги твоих гениальных гриффиндорцев в безопасности.
С минуту он молчал, и я, не выдержав, повторила:
– Я ясно выразилась, уходи.
Гракх задумчиво оглядел меня с ног до головы. Я рассерженно шмыгнула носом: уйти первой я уже не могла, а хотелось, потому что несмотря на календарную весну, мне после многочисленных зимних болезней было холодно. О состоянии своей пятой точки я старалась не думать, ноги окоченели и отказывались подавать признаки жизни.
Макс неожиданно стянул с себя шарф:
– Вы замёрзли.
– Не твоё дело.
– Не дёргайтесь, задушу.
– Это угроза?
– Это вариант развития событий.
– Так, Гракх, хватит! – я уже откровенно рассвирепела. – Убери от меня свои руки и свой шарф недоделанный, обойдусь!
– Лили, – признаюсь, сказал он это впечатляюще, – не дёргайся. Ты замёрзла. Простудишься и умрёшь, и меня до конца жизни будут терзать угрызения совести. Не волнуйся, моё духовное спокойствие мне дороже твоего здоровья. И хватит уже, чёрт побери, разыгрывать из себя капризного ребёнка! – последние слова он выплюнул-выкрикнул с такой угрозой, что я невольно притихла.
И кто им всем позволяет переходить со мной на «ты»?..

***

О своём увольнении я сказала не для пущей драматичности – всё действительно складывалось как нельзя удачно.

…в высоком бокале погибал кусочек льда. Я лениво помешивала коктейль трубочкой, в завидном количестве производя фальшивые улыбки, все до единой адресованные моей белокурой собеседнице. Та, впрочем, старалась не меньше.
– Ты удивительно повзрослела, милая! – произнесла наконец блондинка.
«Превратилась в жирную тётку с наступающим на пятки кризисом среднего возраста», - перевела я в голове. Леди из высшего общества пристало говорить метафорами.
– Тебя я тоже узнала как-то не сразу, – ответно оскалилась я, – у тебя изменился цвет кожи. Ты стала более… м-м… аристократичной, наверное.
Судя по чуть скисшему выражению лица блондинки, мою мысль она словила: «Бледна, как поганка на окраине болота».
– Я слышала, ты устроилась работать в Хогвартс, – Мирабелла Булстроуд, отпрыск благородного семейства.
Не знаю, как сия леди умудрилась приобрести светлые, почти платиновые волосы, достаточно миловидное лицо и неплохие глазки, учитывая неблагоприятную генетическую базу. Я до сих пор подозревала, что миссис Булстроуд, в девичестве Розье, была не столь верна мужу, сколь казалось на первый взгляд. Впрочем, меня это не касалось. Отпрыск этой благородной четы встретился мне случайно на празднично-весенней Диагон-аллее, и так как в прошлом я имела сомнительное счастье учиться с ним на одном факультете, то пришлось улыбаться и вести вежливые беседы.
– Да, у тебя неплохие источники, – сплетница проклятая.
– Не понимаю, неужели ты со своими мозгами не могла найти себе что-нибудь более… пристойное? – с деланной жалостью сказала Мирабелла, поднеся к губам свой бокал.
– Я люблю свою работу, она приносит мне некоторое удовлетворение, – моя улыбка просто лучилась этакой таинственной радостью, свойственной счастливым людям.
– Жаль… Я ведь только хотела рассказать тебе об одном предложении, – личико девушки омрачила неправдоподобно искренняя печаль.
– Я с удовольствием выслушаю, природный интерес не даёт мне права не дать тебе выговориться.
– Один мой знакомый – главный редактор крупного и достаточно известного в магических кругах журнала, – деловито начала излагать Мирабелла, – и сейчас он как раз ищет кого-нибудь из высших кругов на должность журналиста…
– С каких это пор журналистами могут быть только люди благородного происхождения?
– Дело в том, что… специфика рубрики… ну… Лили, грубо говоря, нужны сплетни о высшем обществе. Но так как журнал приличный, то дамочки вроде Риты Скитер там не требуются. Ты понимаешь, о чём там нужно писать, – мисс Булстроуд многозначительно мне улыбнулась.
Я понимала. Замечательно понимала всё, кроме одного: к чему Мирабелле, моей далеко не подруге, мне помогать? Предложение было действительно очень и очень недурным: с долей яда и юмора писать светскую хронику, основанную пусть на приукрашенных, но всё же реальных событиях – это именно то, что я смогла бы делать. В конце концов, ехидничаю я автоматически, так почему же не получать за это скромное вознаграждение?
Однако я напряглась в ожидании пресловутых подводных камней.
– Ты знаешь, это интересно. Спасибо, я подумаю, – действительно стоит задуматься.
– Ой, да не за что, – отмахнулась Мирабелла, – ты лучше рассказывай дальше. Как ты, как семья? Кстати, я недавно видела Джеймса, такой импозантный мужчина… Правда, что он открыл уже седьмую адвокатскую контору по защите прав магов?..
От неожиданного облегчения я даже заулыбалась: гипотетический подводный риф оказался мелким камушком. Мирабелла надеялась, что я познакомлю и сведу её с братом, и предварительно решила меня задобрить. Что ж, мне не трудно. Джеймсу всегда нравились блондинки…

…потому моё заявление об уходе не было пустой угрозой. Мне показалось, что МакГонагалл даже облегчённо выдохнула, выслушав мою просьбу об увольнении. Так что я радостно паковала чемоданы, жмурилась, предвкушая переезд в свою дорогую любимую квартиру, на радостях всё же оплаченную отцом, и проводила последние лекции. Меньше всего проблем было с седьмым курсом: я дала им экзаменационные материалы и полную свободу действий в подготовке к ЖАБА, за что те мне, кажется, были очень благодарны.
Школьный колокол возвестил об окончании самого последнего урока в моей жизни и я вскочила с кресла с плохо скрываемой радостью:
– Итак, девочки и мальчики, это наша с вами последняя встреча. К сожалению, в экзаменационный период меня не будет, потому как я уволилась. ЖАБА всё равно проводится министерскими работниками и самим учителям присутствовать на испытаниях запрещено. Всё, что я могу сейчас сделать, так это попрощаться с вами и ещё раз пожелать удачи на экзаменах. Всего хорошего! – подхватив уже тщательно сложенные сумку и папку с бумагами, я стрелой кинулась к двери.
С не меньшей скоростью за мной кинулся Гракх.
– Значит, всё же уходите? – спросил он, догнав меня в коридоре.
– Всё же ухожу.
– Я рад.
– Неужели за меня?
– За Хогвартс, конечно.
– Да, Гракх, я тоже буду по тебе скучать, - сладко пропела я и скрылась за ближайшим поворотом.

Чемодан мягко скользил в сантиметре от песчаной дорожки, ведущей к воротам. Я наконец покидала Хогвартс, в который меня насильно затащили уже во второй раз. Да, насильно, но…
Подходя к большим чугунным створкам, я всё же обернулась, и, улыбнувшись старому замку, помахала рукой.
Тьфу, как же глупо вышло.

Эпилог

– Лили, милая, позвольте представить вам нашего нового сотрудника из отдела корректуры…
– Гракх?!
– Профессор Поттер, вы могли бы разнообразить свой репертуар парой новых интонаций, а то гнев станет вашей стандартной установкой. Так, посмотрим, что тут у нас, вчерашняя статья… двадцать третье сентября три тысячи двадцать третьего? Профессор, ваши проблемы с датами – синоним слова «неизменность».
– Гракх, тебе не надоело?
– Нет. Просто вы потрясающе красивы, когда злитесь.