Когти, клыки и перья

Глава первая

Смейся, рожденный первым,
Сердце твое крылато.
Когти, клыки и перья -
Жалкий удел вторых.
Гордость - твоя победа,
И слава - твоя награда.
И память уносит в небо за миг до конца игры.
Сэнди, "Маркус Флинт и квиддич"

– Извините, профессор Поттер, но первый съезд магов Востока был проведён в 1853-м году, а не в 1437-м, и в Китае, а никак не в Японии, – с видимым злорадством произнёс семикурсник, сидящий за второй партой.
Золотистый луч, выводящий на доске столбик дат, дрогнул. Коротко, но со вкусом выругавшись про себя, я прикрыла глаза, выдохнула, относительно успокоилась и настроила себя на научную перепалку с проклятым Максом Гракхом. Если б он не знал историю магии, которая, к моему великому сожалению, является его коньком и фетишем, то, думаю, специально вызубрил её, чтобы в очередной раз доказать мне, что я некомпетентный дилетант и что мне следует повеситься в первом же попавшемся кабинете, осознав свою ничтожность и решив очистить от самой себя этот прекрасный мир.
– Ваша эрудированность повергла меня в священный трепет, мистер Гракх, – с совершенно непроницаемым лицом ответила я, спокойно стерев неправильную дату с доски и заменив Японию на Китай.
– Вообще-то… – задумчиво протянул Гракх, и я внутренне завыла от ожидания какой-нибудь пакости. – Вообще-то я, кажется, ошибся, профессор Поттер: съезд был проведён всё же в Японии.
Послышались недвусмысленные смешки.
Промолчав, я незаметно покосилась на страницу учебника: да, Япония, чёрт её дери. Проклятый выродок.
Золотые буквы на чёрной доске переплавились из Китая в Японию.
– Причём в 1734-м, – мстительно добавил Макс.
– Минус десять баллов с Гриффиндора, – отчеканила я, стараясь не сорваться и не врезать засранцу ступефаем.
– За что же, профессор? – глазами невинного дитя посмотрел на меня Макс.
– А не вы ли только что спутали Японию с Китаем, и 1853-й с 1743-м? – холодно поинтересовалась я, изо всех сил пытаясь сохранить лицо и выйти из ситуации достойно.
– А не вы ли должны были сразу указать на мою оши… – подался было вперёд семикурсник, распаляясь, но я отреагировала раньше:
– Молчать.
– Но…
– И отработка сегодня после занятий. За пустые пререкания.
– Как скажете, профессор, – Гракх послушно откинулся на спинку стула и до конца лекции не сказал больше ни слова.
Когда прозвенел школьный колокол и последний семикурсник вышел из класса, я устало рухнула на стул за учительским столом и прикрыла рукой глаза, еле подавив в себе желание повеситься от осознания того, какое же я ничтожество и что единственное полезное дело, которое я могу совершить, – это очистить прекрасный мир от самой себя.

До двадцати лет я считала, что всё в моих руках, а понятие «судьба» выдумали люди, которым лень что-то делать и страшно принять всю ту ответственность, возлагаемую на них их же поступками. Куда легче списать собственные ошибки на мифическую судьбу, которая, определённо, уже с основания мира отражена в каких-нибудь небесных писаниях, а изменить её невозможно и даже не стоит пытаться.
С детства казалось, что я – счастливая обладательница миллиарда возможностей, я, дочь Героя, урождённая Поттер, – человек, которому стоит только пожелать – и мир тут же захлебнётся от счастья выполнить моё желание, ведь он же крутится вокруг меня, я – его центр и его бог. Господи, до чего же обидно, что никто тогда не дал мне как следует по мозгам и не указал мне моё место; быть может, сейчас всё было бы по-другому, может, я поняла бы, что всего нужно добиваться самой, а мир – это не пара десятков людей, на которых действует влияние моего отца, и, значит, нужно и самой хоть чего-нибудь стоить, чтобы не чувствовать убийственную неловкость при словах «Э-э-э, и что?» после небрежно брошенного «Я дочь Гарри Поттера».
Увы, всё это мне втолковали, когда было уже слишком поздно – я сдалась и уныло сообщила судьбе, что теперь в неё верю.

К седьмому курсу я поняла, что мне, в общем-то, никем не хочется быть. Я не мечтала спасать жизни, будучи талантливым целителем, меня не привлекали драконы (и горы производимого ими дерьма – тоже), чтобы я вдруг решила посвятить свою жизнь изучению этих рептилий, да и борьба со злом не казалась мне завидной долей – его, зла, так много, а я такая маленькая и хрупкая, куда уж мне там. Я была довольно средней ученицей с памятью, сравнимой только с материальностью дырки от бублика, но это не мешало мне считать себя яркой индивидуальностью, особенной и безусловно отличающейся от стада безмозглых баранов (серой массы, тупого быдла, заурядных граждан, выбирайте на свой вкус). Хотя, думаю, если б я осознавала, что являюсь среднестатистическим моральным уродом, то было бы ещё хуже, а так я хоть упивалась собственной исключительностью.

Через пару лет после окончания школы мироздание начало мягко намекать мне, что одной исключительности и больших амбиций слишком мало, чтобы мир немедленно пал у моих ног, корчась в экстазе. Отец, отвлёкшись от спасения всего человечества, внезапно узнал, что младшенькая-то у него выросла нахлебницей, сидящей на шее у родителей, и решил, что поттеровскому отпрыску должно быть просто стыдно являться таким папенькиным ребёнком. Почему он не принял меры раньше, история умалчивает.
Передо мной был поставлен ультиматум: или ты, милая Лили, находишь приличную работу и начинаешь активно трансформироваться в достойного члена социума, или мы все на тебя очень обижаемся (под обидой подразумевалось лишение финансирования, жилплощади и прочих вещей, так необходимых для моего существования). Год я слонялась по всем магическим учреждениям Англии: фамилия «Поттер» в резюме, безусловно, производила положительное впечатление на работодателей, но им нужны были образованные и подающие надежды сотрудники, а я таковых не напоминала даже отдалённо. Папа внимательно следил за моими поисками работы и понял, что он крупно влип: бросить на произвол судьбы свою родную кровиночку, любимую малышку Лили он не мог, но и потерять лицо перед женой и более успешными Альбусом и Джеймсом ему не хотелось – раз поставил условие, то, будь добр, иди до конца. Потому отец скрепя сердце впервые в жизни отправился за кого-либо хлопотать, и уже через месяц я была зачислена в преподавательский состав школы Хогвартс.
Папа считал, что самая его большая ошибка в том, что он целых шесть лет не уважал прекрасного во всех отношениях человека – Северуса Снейпа. Но мистер Поттер ещё не знал, что свою самую большую ошибку он совершил в тот самый день, когда вошёл в кабинет директора Хогвартса и, смущаясь, сказал: «Профессор МакГонагалл, у меня есть к вам просьба…»

– Заходите.
– Добрый вечер, профессор, – вроде бы нормальным тоном поздоровался Гракх, но параноик я отыскала в его фразе оттенок сарказма, подавив желание снять с семикурсника ещё десяток-другой баллов.
– Добрый. Проходите, садитесь.
– Можно поинтересоваться, в чём заключается моя отработка?
Жаль, что я преподаю не зельеварение – я бы заставила Гракха отмывать какую-нибудь дрянь с котлов или препарировать протухшие тушки крыс. Но…
– Рассортируете все эти книги, – я махнула рукой на два длинных стеллажа с учебниками, – по периодам, кратко описав содержание каждой.
На самом деле всё это уже давно должна была сделать я, потому что сама не совсем знала, о чём в какой книге говорится, да и в истории я разбиралась весьма посредственно, готовясь к каждому уроку не хуже любого студента. И тут подворачивается такой удобный предлог припахать к этому делу попавшего в немилость ученика.
– Понятно, – Гракх и бровью не повёл. – Но почему другим студентам вы просто назначаете внеплановую контрольную?
– А вы считаете себя обычным среднестатистическим студентом? Какая низкая, однако, самооценка, – попыталась вывернуться я.
– Нет, я считаю, что вы просто боитесь в который раз понять, что вы не знаете свой предмет.
Признаться, я чуть опешила. Сам Гракх, пожалуй, тоже. Если раньше он просто намекал на мой непрофессионализм, то сегодня впервые сказал всё напрямую, не прячась за умело построенными словесными конструкциями.
Не найдя достойного ответа, я с плохо скрываемой злостью спросила:
– Какого чёрта ты привязался ко мне, Гракх?
– Вы что, не понимаете, какая лежит на вас ответственность?! – неожиданно громко поинтересовался Макс, слишком быстро выйдя из себя. – Вы преподаватель! Вы обязаны быть человеком, знающим всё и умеющим поделиться своими знаниями с другими! Из-за таких людей, как вы и профессор Бинс, весь Хогвартс считает историю магии чем-то заунывным, неинтересным и ненужным, хотя именно вы обязаны были преподнести свой предмет так, чтобы он захватил хотя бы половину студентов! Ладно ещё профессор Бинс, но вы!.. Да вся школа знает, что директор просто не могла отказать вашему отцу, потому-то вас и приняли на работу!
Тут Гракх замолчал, разглядев наконец моё состояние: у меня был вид нашкодившего ребёнка – руки за спиной, глаза, полные слёз, и чуть вжавшаяся в плечи голова – которого отчитывают за очередную оплошность. Учитывая, что нависший надо мною семикурсник был выше своего профессора почти на голову, то всё это выглядело именно так.
Макс, видимо, сам растерялся, не ожидав от себя такой неосмотрительной вспышки гнева, и отвернулся, шумно выдохнув. Я лишь выдавила, чтобы он принимался за работу, а сама поспешила поскорее убраться из кабинета.
Моего самообладания хватило как раз до двери профессорской спальни.
Запершись, я позорно разрыдалась.

***

Через два дня после досадного инцидента я еле подавила в себе желание намеренно заболеть – в расписании зловеще красовалось «Четверг – третье занятие, Гриффиндор, седьмой курс» – однако ни одно из моих самых страшных ожиданий так и не свершилось. Во всяком случае, все ребята, как и прежде, находились в состоянии сонной истомы, готовясь оживиться лишь тогда, когда Гракх начнёт морально уничтожать преподавателя. К этому уроку я готовилась особенно тщательно, вызубрив материал так, что ночью всё выученное приснилось мне в красках и со всевозможными деталями.
Но к моему удивлению и к разочарованию класса Гракх молчал. Он, как и все, записывал лекцию, листал учебник и с царственной отрешённостью слушал о нюансах магического договора 1798-го года, подписанного между Англией и Китаем.
Урок закончился и Гракх, не сказав ни слова, первым вышел из кабинета. Остальные гриффиндорцы до последнего момента ждали хотя бы коротенькой словесной перепалки, но все их ожидания были напрасны.

Я ненавидела историю. И ненавижу её до сих пор.
Сначала всё было очень даже неплохо: привыкшие к Бинсу ученики особо не вслушивались в мои порой слишком путаные объяснения материала, я к ним не придиралась, позволяя безнаказанно сопеть практически без прикрытия, и все были счастливы (включая моего отца, который теперь гордо сообщал всем и каждому, что его дочурка наконец взялась на ум и стала нормальным человеком). Но эта идиллия просуществовала недолго.
Уже после первых двадцати минут лекции Гракх понял, что в истории я полный ноль, а я чётко осознала, что обрела матёрого соперника. Макс был не заурядным зубрилой-отличником, этот поганец – саркастичный, хитрый и расчётливый тип, серьёзный для меня конкурент в искусстве ехидства, в котором лично я считала себя непревзойдённым мастером. И что самое ужасное: стоило ему только открыть рот, как я сразу начинала теряться. Нет, внешне я оставалась практически спокойна, но сама чувствовала себя неопытной девчонкой, сдуру рванувшей на дракона с одним только хлипким мечом в качестве самозащиты. И Гракх это чувствовал.

Открывшаяся дверь заставила меня оторваться от заполнения плана лекций: за те четыре месяца, что я работаю в Хогвартсе, эта обязанность успела стать моим самым нелюбимым занятием, вызывающим мученический стон при одной только мысли о нём.
Я недоумённо покосилась на стоявшего в проёме Гракха, а потом с досадой вспомнила, что формально он всё ещё наказан и отработку я не отменяла, хотя уже сто раз успела пожалеть, что назначила её: теперь видеться с семикурсником приходилось куда чаще.
– Добрый вечер, мистер Гракх.
– Добрый вечер, профессор Поттер.
Я мрачно проследила, как угрюмый Гракх взял несколько книг и тетрадь, где он делал заметки, и уселся на своё привычное место за второй партой. Подол и рукава его мантии намокли из-за холодного мокрого снега, обилие которого угнетало факультетские команды по квиддичу, а Макс был, кажется, защитником – я не особо увлекалась этим видом магического спорта, предпочитая лишний раз смотаться в Лондон, вместо того, чтобы сидеть на сходящем с ума школьном стадионе, среди экзальтированных болельщиков и пытающихся сдерживаться от несолидных воплей преподавателей.
Судя по всему, Гракх пришёл ко мне после тренировки – он незаметно шмыгал носом и сердито потирал плечо, которое, наверное, подверглось нападению бладжера или капитана команды.
– Что? – буркнул семикурсник, заметив мой внимательный взгляд.
– Думаю, чем посподручее по тебе ударить: Авадой или просто ступефаем, – огрызнулась я.
– Выбирайте Аваду – она подчёркивает цвет ваших глаз, – не менее грубо отозвался Макс.
– Ради тебя я, пожалуй, пожертвую эффектностью и использую всё же ступефай – ты куда более нравишься мне в оглушённом состоянии.
– Хорошо, – как-то слишком спокойно согласился Гракх, и, швырнув перо, встал со своего места. – Давайте, колдуйте.
Я смерила его оценивающим взглядом, на самом деле судорожно размышляя, что делать дальше.
– Ну же, – Макс развёл руками, глядя прямо мне в глаза.
А потом, так и не дождавшись от меня каких-либо действий, с практически материальным презрением медленно выговорил:
– Прежде чем грозиться, сначала подумайте, по зубам ли вам это.
И, уже снова взявшись за перо, он добавил:
– Вот теперь можете снять с меня хоть тысячу баллов и назначить отработки вплоть до выпускных экзаменов, только это уже ничего не изменит.
«Ну, сволочь, ты объявил войну», – патетично прошипела про себя я.
– Гракх, ты нарываешься на неприятности. Предпочитаешь со мной враждовать?
– Почту за честь, – процедил студент, уткнувшись в записи и всем своим видом давая понять: разговор окончен.
Мерзавец.