Бумажные лошади не горят

Глава 1


Я, как и ты, думал, что за нами прилетят,
Ошейник снимут, за ухом почешут
И все простят…
(гр. «Пилот»)


Разбазаривай тонкие сны,
Опасаясь во мраке возмездий,
И ломайся в руках тишины
Под холодным прицелом созвездий,

Только помни – не будет огня.
Это больше не трусость, не смелость,
Все, что мир приберег для тебя, -
Только пепла холодная серость.



Глава 1.

Мальчик Питер очень любил лошадей.
Мимо его дома постоянно водили на пастбище табуны. Высокие и грациозные, с развевающимися гривами, лошади небрежно цокали копытами по деревенской дороге, их влажные темные глаза были устремлены куда-то вдаль, и они вовсе не замечали притаившегося у ограды ребенка, смотревшего на них с неподдельным восхищением. У ребенка были серые глаза, серая одежда и какие-то тоже серые, мышиные волосы, а впереди у лошадей было ярко-зеленое пастбище в летнем буйстве красок и ветер, налетающий из солнечных небес, и Питер был им попросту неинтересен.
Питер не обижался на них за это. Он даже не обиделся, когда однажды лошади затоптали клумбу перед домом, где Питер с недетским упорством пытался вырастить из косточки мандарин. Однажды его отец – у которого хорошее настроение совпало с хорошей премией на работе – принес домой целый пакет этих мандаринов, которые буквально заворожили Питера. Он закопал одну из косточек перед домом в твердой надежде, что из нее со временем вырастет целое дерево с такими же сочными ярко-оранжевыми плодами. Пусть не скоро, Питера это не смущало: он умел ждать. Уверения матери, что все это – пустая трата времени и что на севере Англии слишком холодно для мандаринов – уверения, быть может, разумные, логичные, но так по-взрослому скучные – никакого действия не возымели. «Ладно-ладно, - думал Питер, - а вот прорастет косточка, тогда увидим, кто был прав». Он даже представлял себе это дерево – огромное, раскидистое, с густыми темно-зелеными листьями, похожими на веера, и на каждой ветке – оранжевое солнце в миниатюре.
И когда на клумбе пророс какой-то гибкий сорняковый стебель, Питер возликовал. Он оградил «мандарин» со всех сторон колышками и поливал его каждый день. Мать пожимала плечами, но не мешала: приучается ребенок к приусадебному хозяйству, пусть даже таким странным образом – и пусть.
А в один солнечный день побег был затоптан лошадиным копытом.
И Питер, присев на корточки, долго разглядывал отпечаток подковы на сырой, усыпанной обломками тонкого стебля земле.
Он не обиделся и не перестал любить лошадей.
Он складывал их фигурки из белых листов бумаги, похищенных в отцовском комоде. Иногда листки сворачивались сами, и тогда мама, улыбаясь, говорила, что это - стихийная магия.
Что это такое, Питер тогда еще не знал.
Однажды ему показалось, что бумажной лошади не хватает роскошной гривы. Он аккуратно изрезал ножницами второй лист в лохмотья и привесил на голову скрученной фигурке, нарушив тем самым главное правило этого искусства: все фигурки должны быть свернуты лишь из одного листка бумаги. Но Питера это не волновало. Он любовался своим творением, а потом поставил лошадь на край садовой скамейки – и лошадь, к его собственному удивлению, вдруг взмахнула гривой и двинулась по деревяшке грациозно, совсем как настоящая, только гораздо меньше.
Наверное, это тоже – «стихийная магия».
Внезапно на скамейку упала чья-то тень, и насмешливый голос произнес:
- Смотри-ка, Питер, как девчонка, с куколками возится.
- Это не куколка, а лошадка, - машинально возразил Питер и поднял глаза.
Двое соседских мальчишек стояли над ним, ухмыляясь, и разглядывали бумажную лошадь. Один потыкал в нее пальцем, и фигурка свалилась в пыль. Питер покраснел, вскочил и подхватил свое творение, при этом больно и неловко ударился плечом о скамейку, что вызвало у мальчишек новые смешки.
- Да ты ловок, как слоненок. То-то я смотрю, все с бумажками возишься… Небось в квиддич никогда и не пробовал играть, а? И летать не умеешь?
У говорившего были холодные, узкие карие глаза и чуть шепелявый выговор. Питеру хотелось сказать ему в ответ какую-нибудь колкость, но он не мог придумать, и только крепче сжимал в кулаке свое сокровище.
- Да куда ему летать! – вмешался другой мальчишка, чуть пониже ростом, с острыми плечами и фингалом под глазом. – Его и метла-то не поднимет…
Недруги опять расхохотались, а Питер покраснел еще больше. Вот ведь сволочи!
- Отвалите от меня! – рявкнул он, и в этот момент ожившая бумажная лошадь вырвалась из его рук и легко скакнула на песчаную дорожку. Остроплечий мальчишка занес ногу, чтобы ее раздавить, но Питер всем своим весом врезался в него, и противники рухнули в пыль. Но у мальчишки не зря была репутация первого драчуна во всей деревне. Он ловко откатился кубарем, вскочил на ноги и с пол-оборота заехал Питеру кулаком по носу. Тот охнул и схватился за лицо, чувствуя на своих пальцах что-то горячее. Струйки крови медленно стекали по подбородку.
- ВОТ тебе! – выкрикнул откуда-то сзади кареглазый мальчишка. Питер стремительно обернулся, но было уже поздно.
Внутри бумажной лошади как будто сам собой возник огонь. Пламя медленно поглощало ее, бумажная грива пылала, и черный пепел смешивался с песком. Лошадь таяла, как призрак, и Питеру показалось, что сквозь пламя влажные темные глаза глянули на него с укоризной. Но это длилось всего пару секунд. А потом все исчезло.
Осталась лишь легкая чернота на песчаной дорожке.
И смех мальчишек.
И ненависть внутри, как тот огонь. Она сжигала не физически, но морально. И что-то в самом Питере сворачивалось и рассыпалось, как стремительно чернеющий лист бумаги.
- Верхом не успел покататься, да, Питер? – глумились мальчишки. – Хотя куда тебе… Бедная лошадка один твой палец не выдержала бы…
Они вдруг остановились. Потому что Питер смотрел на них. Не так, как обычно смотрят обиженные хулиганами, жаждущие мести, лезущие в драку. Мальчишкам к этому было не привыкать. Они бы нисколько не удивились, если бы услышали от Питера ругательства, угрозы, если бы он полез на них с кулаками. Они бы не удивились, если бы этот странный, неуклюжий толстяк расплакался и побежал жаловаться маме. Но Питер просто стоял и смотрел на них, и не верилось, что эти маленькие, водянистые глаза способны на такой взгляд.
Он смотрел так, будто хотел запомнить их навсегда.
- Ну его к Мерлину, - наконец сказал кареглазый обидчик и, демонстративно хмыкнув в последний раз, повернулся и не спеша пошел прочь по дорожке. Остроплечий за ним.
Большой камень, один из тех, которыми миссис Петтигрю так любила украшать клумбы, вдруг сорвался с места и просвистел в двух сантиметрах от головы кареглазого. Ошарашенные, мальчишки оглянулись. Питер стоял на том же месте и смотрел все так же, а позади него над клумбой в горячий пыльный воздух поднимались, как диковинные летающие тарелки, еще три-четыре булыжника.
- Ты что, сдурел?! – завопил остроплечий и свирепо дернулся в его сторону, но более благоразумный кареглазый решительно пихнул его вперед, и секунду спустя оба обидчика уже неслись вприпрыжку по улице. Но еще один камень успел просвистеть им вслед, и Питер услышал, как взвыл кто-то из них, а потом раздался вопль: «Он псих! Он сломал Бенджи руку!!!» Где-то хлопнула дверь, и послышались визгливые и гневные женские голоса. Питер не стал дожидаться развязки и медленно, будто постепенно выходил из сна, побрел домой.
Мать ахнула, увидев сына с залитым кровью лицом.
- Кто это сделал?.. Тергео!.. Хорошо, кажется, нос не сломан… - с тревогой бормотала она, ощупывая лицо Питера одной рукой и нервно сжимая волшебную палочку в другой. – Так что произошло, сынок?
- Я сделал бумажную лошадь, - монотонно начал Питер, слегка удивившись, что его собственный голос звучит отстраненно и тихо, как чужой. – Она скакала, как живая… у нее была грива… тут подошли двое…
- Двое? Кто? Маглы? – встревожилась мать еще больше. Она откинула с лица светлый локон и пристально поглядела на маленького Питера. Семья Петтигрю жила в смешанном магло-магическом поселении и потому должна была следить за соблюдением Статута о секретности особенно строго.
- Нет, не маглы. Те двое…
- А, так ты опять сцепился с Бенджи и кем-то из его дружков? – выдохнула мать, и Питер с огорчением увидел, как ее лицо расслабилось. «Ей что, неинтересно, что они сделали дальше?»
- Да. Они… они попытались растоптать мою лошадь… а потом – вот, - Питер неаккуратно хлопнул себя по носу, изображая удар, и дернулся от боли. – Но мою лошадь они все равно сожгли… понимаешь, мама? – Он заглядывал ей в глаза, не зная, как объяснить. – Это была живая лошадь, моя лошадь, и ее больше нет…
- Питер, но она же всего лишь бумажная, - покачала головой мать и попыталась погладить его по волосам, но Питер отстранился. Взгляд его стал злым и колючим.
- Она была настоящей! Она скакала, и у нее развевалась грива… Только маленькой. Но маленькие лошади тоже бывают, - добавил Питер, в задумчивости глядя на стену поверх маминого плеча. – А теперь от нее только пепел… Но это уже не лошадь, правда? Он совсем не похож на мою лошадь…
- Ох, Питер… - вздохнула мама. – А потом – ты подрался с ними?
- Я… я, кажется, бросил в них камни с клумбы, - неуверенно закончил Питер.
- Ты – ЧТО?!
- Стихийная магия, - пробормотал мальчик, вспомнив любимую мамину приговорку, и увидел в ее глазах настоящее потрясение.
- Ты – попал по ним?
- Я… не знаю… кажется, да, один раз…
По лицу мамы он увидел, что готова разразиться настоящая буря, и не стал дожидаться: скользнул мимо нее в коридор, пока не опомнилась, и укрылся в своей комнате.
- Ну и пусть, - бормотал он, сидя на кровати и комкая старое выцветшее одеяло. – Как они могли сжечь мою лошадь? Так им и надо… Мало еще…
А потом он слышал, как приходили и ругались внизу родители Бенджи, которому булыжник действительно сломал руку, и потом был серьезный разговор с матерью и еще более серьезный – с отцом, когда он вернулся с работы.
Питеру запретили гулять во дворе. Отец лично изъял у него все запасы бумаги, «чтоб больше всякую дрянь не сворачивал, и не смей рыться в моем комоде!»
Если бы Питер знал заклинание Акцио, он мог бы добыть сколько угодно листов бумаги и продолжить свои творческие эксперименты. Но маленький Питер заклинанием Акцио не владел, и потому его горечи не было предела.
Он считал, что родители обошлись с ним несправедливо. В конце концов, не он первый напал на этих мерзких мальчишек. Сами напросились. А лошади-то чем виноваты?
Укладываясь спать, в этот вечер, Питер поклялся себе, что никому, никогда, ни за что не позволит больше сжигать своих белоснежных лошадей, свою живую, грациозную, длинногривую – мечту.
Ведь с мечтами надо обращаться осторожно.

Глава 2

К своим пятнадцати годам Питер Петтигрю стал из невзрачного серого ребенка невзрачным серым подростком. Он был из породы тех людей, которых в магазинах так и норовят обвесить, в общественном транспорте – толкнуть, а в любой очереди – нахамить и оттеснить в «хвост».
Хвост.
Мародерская кличка прилипла к нему намертво. Питер подозревал, что так будет теперь действительно до самой смерти.
Начиналось-то все хорошо. Петтигрю был распределен на Гриффиндор, факультет смелых, чем очень гордился. У него были прекрасные приятели, двое из которых блистали всегда и во всем. Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Был приятель не такой звездный, но гораздо более добрый – Римус Люпин. (Ну да, ну да, оборотень, но это ведь пустяки… такие пустяки. Питер умел, когда надо, очень хорошо закрывать глаза на всякие мелкие недостатки происходящего). Это было весело – вместе с ними нарушать правила. Весело – учиться анимагии ради того, чтобы по ночам гулять с Римусом, когда он превращался в волка. Страшно и весело.
Все оборвалось в тот момент, когда Питер обнаружил, что в анимагической форме превращается в крысу. Не в грациозного оленя, не в сильную огромную собаку, а в крысу! Его огорчению не было предела. Тогда оно и возникло, это липкое прозвище «Хвост».
Ну и пусть, думал Питер, лежа ночами под тонким одеялом в гриффиндорской спальне и глядя бессонными глазами в потолок, на котором качались причудливые ночные тени. Крыса – очень ловкий зверек, между прочим. И полезный. Как бы Мародеры без него открывали Иву? Только он, Питер Петтигрю, способен проскользнуть между гибкими, смертоносными ветвями Гремучей Ивы и нажать на строго определенный сучок. И только он способен бегать по всему замку, не привлекая внимания, разнюхивая и разведывая новые ходы, чтобы потом блистательные друзья могли нанести их на чудо-карту…
Питер гордился своей работой.
Он гордился и своими друзьями, такими ловкими, умными, смелыми. Пока он был рядом с ними, ни одна школьная зараза не осмеливалась нападать на него. И ничего, что эти друзья всегда и во всем оказывались первыми, а Питер вечно в тени. Так даже лучше. Да-да, лучше, пока ты в тени, никто не наступит тебе на хвост… Никто не станет завидовать… Пусть они там светятся, как звезды, а с Питера вполне хватает и отраженного света…
И ничего, что эти друзья иногда позволяют себе обидные слова в его адрес. Это ведь они не со зла. Просто Джеймс и Сириус такие… острые на язык. А Римус слишком скромный, чтобы делать им замечания, хоть он и староста. Но это все ничего. Вот другим от Джеймса и Сириуса достается куда больше. Да хоть тому же Снеггу со Слизерина.
Питер улыбался, когда думал об этом: ему нравились такие развлечения своих блистательных друзей, хотя сам он не принимал в них участия. Ему нравилось думать, что это не он сейчас ползет по траве к своей волшебной палочке, отплевываясь от мыльной пены, что не он висит в воздухе вверх тормашками, а он твердо стоит ногами на земле, и может просто наблюдать, и он круче-круче-круче… А слизеринцу так и надо. Раз не нашел себе тех, кто за него всегда заступаться будет. Он просто не умеет устраиваться, думал Питер не раз, удобно усевшись под своей любимой березой у озера и наблюдая какую-нибудь очередную стычку. Не умеет, а еще слизеринец.
Надо отдать ему должное, он никогда не сдавался без боя. И иной раз мог ударить Джеймса или Сириуса даже каким-нибудь опасным заклинанием, в которых был мастер. Но ведь силы-то неравные. Пока с одним разбираешься, другой обезоружит и обездвижит. По мнению Питера, это была глупая стратегия.
Однажды за этого Снегга попыталась заступиться Лили Эванс, так он такое ляпнул!
Сам виноват. Конечно, сам виноват.
Питер знал, что Джеймсу очень нравится Лили Эванс. А она не бегала за ним, как другие девчонки, не восхищалась его успехами в квиддиче. И за Сириусом тоже не бегала. Она почему-то предпочитала компанию этого ужасного слизеринца. Питер часто видел их вместе – и на совместных уроках Гриффиндора и Слизерина, и на прогулках в школьном дворе, и в Хогсмиде. К пятому курсу они стали реже мелькать вместе – наверное, ссорились, и неудивительно, если Снегг дружил со всеми этими чистокровными Эйвери да Малсиберами, которые терпеть не могли маглорожденных, а Эванс – маглорожденная и есть.
А после того, как Снегг обругал ее грязнокровкой, общаться они и вовсе перестали.
И Джеймс перестал наконец сходить с ума от ревности.
Питер был рад за друга, а на Снегга бросал при встрече злорадные взгляды: что, мол, получил первую красавицу школы?
И все-таки... все-таки… что же заставляло эту первую красавицу таскаться за ним пять лет, как привязанная?
Питер не мог этого понять. Он давно смирился с тем, что все девчонки смотрят в их компании только на Джеймса и Сириуса, это было вполне закономерно… и в том, что Лили смотрела так долго не на них, а на мрачного и куда менее эффектного слизеринца, было что-то неправильное… что-то, смутно раздражавшее Питера, нарушавшее порядок вещей в его представлении. Будившее в нем смутные надежды, которых он сам не мог до конца понять.
Он долго рассматривал себя в зеркало. Волосы какого-то неопределенного цвета, да еще торчат во все стороны. Как у Джеймса – но если Джеймсу это даже идет, то ему, Питеру, это придает какой-то нелепый вид. Бледное лицо, пожалуй, можно бы назвать симпатичным… если бы не эти блеклые, невыразительные глаза! Питер их ненавидел. Ненавидел потому, что не мог заставить смотреть их гордо, красиво и уверенно.
Они всегда смотрели жалко и подобострастно.
Да и неважно, какая у него внешность. Какой у него цвет глаз и торчат у него волосы или падают на лоб с небрежным изяществом – как у Сириуса. Главное, что печать вечного подчинения и угодливости лежит на лице, и ничем ее не вытравить…
Ну и пусть. Не всем же быть звездами. А будь Питер совсем уж ничтожеством, звезды не взяли бы его в свою компанию, правда?
Так что все неплохо.
Если бы еще чуточку снисходительней были учителя, особенно Макгонагалл…
Минерва Макгонагалл была их собственным деканом, но Питеру казалось, что именно из-за этого она на уроках шпыняет его еще больше, чем какого-нибудь там пуффендуйца. Она хочет, чтобы ее любимый Гриффиндор всегда был на вершине и блистал полным составом. Но что же делать, если Питеру так не дается трансфигурация? В этом даже была злая ирония, в конце концов: он, овладевший искусством анимагии, не мог ладу дать на уроках каким-нибудь обычным чашкам или подушкам для булавок!
Он просиживал ночами, шепотом отрабатывая заклинания на спичках и пауках, выловленных в заброшенных коридорах, куда не добирались щетки мистера Филча. Но заклинания у него все равно получались хуже, чем у Джеймса и Сириуса, которые не тренировались вовсе. И паук, которого следовало превратить в перо, обращался в какую-то дикую химеру, которая норовила сплести паутину прямо в чернильнице и постоянно убегала оттуда, оставляя на пергаменте путаные следы чернильных лап. Питер провожал ее грустным взглядом и вздыхал. И пытался поймать ее, но даже это не всегда удавалось.
Однажды очередная химера забежала в спальню девочек и перепугала какую-то впечатлительную первокурсницу. Паника поднялась на весь факультет, все всполошились, как будто Темные силы атаковали замок, даже Макгонагалл прибежала. Это было смешно. Сириус тогда даже одобрительно хлопнул Питера по плечу…
Сложная это штука – трансфигурация.
И еще все эти формулы… определения… законы… Питер никак не мог их запомнить. И на каждом уроке с трудом вспоминал пройденный материал. Или не вспоминал вовсе, за что рассерженные учителя нередко снимали баллы с Гриффиндора. И гриффиндорцы потом злобно глядели на Питера: опять не выучил, опять всех подвел…
За баловство Джеймса и Сириуса с Гриффиндора тоже постоянно снимали баллы, но им все прощали... Им всегда все прощали. Даже строгая Макгонагалл была к ним не так строга, как к Питеру.
Джеймс потрясающе играл в квиддич и не раз выигрывал Кубок для факультета. А за успехи в квиддиче в Хогвартсе носили на руках…
Питер не обижался и на это.
Иногда он брал метлу и поздно вечером, рискуя нарваться на очередную отработку, уходил летать в одиночестве где-нибудь в окрестностях Запретного Леса. Конечно, летал он далеко не так блестяще, как Джеймс, и не претендовал на это, да и вообще, честно сказать, иной раз не мог справиться с управлением и набивал шишки – но ему нравилось летать. Нравилось чувствовать ветер, бьющийся в лицо, и это чувство свободы – от всего… ото всех… Он наслаждался своим полетом, пусть чуточку неуклюжим, но зато совершенно свободным, и никто не кричал: «Эй, Хвост, у тебя что, косоглазие? Твоя метла кренится вправо, а ты и не видишь!»
Потом он тихой серой крысой проскальзывал обратно в спальню, приглаживал растрепанные волосы и сворачивался в кровати клубком, до рассвета переживая в себе это волнующее чувство полета. Иногда он доставал зеркало и смотрел в него, и тогда его не раздражало свое лицо, потому что глаза светились как-то по-другому, ярче, и на щеках был румянец, и что-то робкое, заискивающее исчезало на время… на время.
Иногда Питеру снилось, что он играет в квиддич и изящно ловит снитч. Он приземляется под рев трибун и аплодисменты, крепко зажав в руке сияющий золотой мячик, который отчаянно пытается вырваться, и навстречу ему бежит по полю девочка… Питер смутно представлял, как она выглядит, но ему хотелось, чтобы у нее было такое же лицо, такие же глаза и волосы, как у Лили Эванс… и бросается ему на шею. Иногда во сне она целовала его в щеку, и тогда Питер, проснувшись, долго лежал, зажмурившись, словно надеясь, что это поможет ему не возвращаться в реальность, и осторожно проводил рукой по тому месту, где, казалось, все еще чувствовался приятный холодок поцелуя…

На седьмом курсе Лили стала встречаться с Джеймсом. Снегг, глядя на них, зубами скрипел от ненависти, а Питер был спокоен. Теперь все стало на свои места.


Глава 3

Они опять начудили.
Вместо того, чтобы мирно готовиться к завтрашнему уроку в библиотеке, затеяли соревнование по Манящим чарам – кто сумеет незаметно притянуть к себе книгу с как можно более дальней полки. Какую именно книгу, указывал соперник. Питер, разумеется, выбыл почти сразу и только наблюдал, восхищенно вздыхая, когда какой-нибудь увесистый фолиант эффектно скользил по воздуху на стол перед Джеймсом или как Сириус приманивал целую подшивку старых номеров «Ежедневного Пророка».
Римус от участия в соревнованиях отказался сразу. Должность старосты обязывала.
Разумеется, закончилось это появлением мадам Пинс с последующим скандалом и выдворением из библиотеки всех четверых, с многократным громогласным предупреждением, что в следующий раз будет запрет пользоваться библиотекой. Пожизненно.
- Не больно-то и хотели, а, Бродяга? - подмигнул Джеймс Сириусу. – Ладно, есть развлечение на вечер покруче. Раскопал тут недавно в одной книжонке новое заклинание Ваддивази – как насчет испробовать его на Пивзе? Судя по описанию – как раз для него, а я на него, честно признаться, зол… За тот раз, когда он нас перед Филчем спалил, помните?
- Еще бы забыть, - проворчал Сириус. – До сих пор болят руки от надраивания проклятых кубков… Пожалуй, должок надо вернуть! Лунатик, Хвост, вы с нами?
- Я же староста, - покачал головой Римус и принял важный вид, но тут же не выдержал и расхохотался. – Ладно, старостам тоже положен иногда выходной. Один раз, так уж и быть…
- А ты? – небрежно спросил Джеймс у Питера, почти уверенный в согласии. Питер всегда таскался следом за остальными Мародерами: куда они – туда и он. И потому все были просто поражены, когда Питер, переминаясь с ноги на ногу, неловко ответил:
- Джеймс… Джеймс, я бы с радостью, но у меня еще сочинение по магическим животным не дописано, черт бы его побрал… наверно, придется вернуться в библиотеку, иначе опять отработки назначат, уж этот старый хрыч грозился…
- А, ну ладно, - протянул Джеймс, не выглядевший, впрочем, слишком разочарованным. – Встретимся позднее.
- И помни: берегись мадам Пинс! – сделав страшные глаза, трагическим тоном произнес Римус, и все четверо покатились со смеху. Потом Питер остался один в коридоре, глядя вслед весело убегающим Мародерам.
Он хотел бы пойти с ними, но…
Еще больше он хотел заняться другим делом.
Крадучись, он вернулся в библиотеку, благополучно миновав мадам Пинс, которая к тому времени уже успела прицепиться к другим ученикам и делала им выговор за слишком громкую беседу в библиотеке. Питер забрался в самый дальний конец читального зала и обложился первыми попавшимися книгами по магозоологии. Он даже что-то писал на пергаменте, но скорее машинально, переписывая из книг целые абзацы и лишь потом замечая, как мало это относится к теме. Его мысли были заняты другим.
Грозная тень нависла над ним, когда пергамент был уже на четверть исписан.
- Ты опять здесь? – шипящим, гневным голосом осведомилась мадам Пинс.
- Я веду себя тихо, - оправдывался Питер, показывая на исписанный пергамент и стопку книг.
Мадам Пинс бросила на него пылающий негодованием взгляд, на которые она была мастерица, но не нашла, к чему придраться. В отсутствие своих буйных дружков этот мальчик действительно вел себя тихо и незаметно. Поэтому она ограничилась тем, что фыркнула что-то вроде: «Смотри тут…» - и прошла дальше. Наверно, выискивать новые жертвы. Фурия просто! Питер не раз радовался, что она хотя бы не ведет у них никаких предметов. Макгонагалл не сахар, но Пинс ей сто очков вперед дала бы.
Он просидел над пергаментом, пока за окнами окончательно не стемнело. Читальный зал медленно пустел. В конце концов все разбрелись по своим гостиным, остался лишь Питер, нарочито медленно выводящий все новые и новые строчки. Сочинение было уже почти на фут длиннее, чем полагалось, но Питер сомневался, есть ли тут информации хотя бы на «Выше ожидаемого». Он писал все подряд, лишь бы потянуть время, пока зал не станет совсем безлюден.
Мадам Пинс уже дважды проходила мимо, выразительно посматривая то на него, то на часы, висевшие на стене напротив, но Питер не сдавался. В итоге мадам Пинс смирилась с тем, что парень, похоже, намерен просидеть здесь до глубокой ночи, а выгнать того, кто вдруг обнаружил такую тягу к знаниям, у нее, по-видимому, не хватало духа. Так что она пока оставила прилежного студента в покое и отправилась в свою комнатку выпить чаю.
Восьмичасовой вечерний чай – это был у нее ритуал, свято соблюдавшийся с самого начала работы.
Питер только того и ждал. Отложив в сторону перо и пергамент, он вытащил из сумки волшебную палочку и тщательно прицелился в книжную полку напротив.
Первое Акцио не сработало вообще. Питер постарался выбросить лишние мысли и сомнения из головы и сосредоточиться еще раз – целиком и полностью – на той вон тоненькой синей книге на верхней полке.
- Акцио! – шепнул он, и книга, сделав изящный пируэт, приземлилась аккурат перед ним.
Питер просиял и попробовал снова, выбрав стеллаж чуть дальше. И снова сработало.
«В следующий раз я обыграю их, - пообещал сам себе Питер, приманивая книги одну за другой и счастливо улыбаясь, будто получил орден Мерлина. – По крайней мере, кого-нибудь из них точно обыграю».
А что, если попробовать еще дальше?
Питер, как зачарованный, смотрел на самый дальний из видимых стеллажей. Весь фокус в том, чтобы прицелиться аккуратно, не зацепив соседние книги. У Джеймса и Сириуса это получалось… так чем он, Питер, хуже?
Подняв палочку дрожащей рукой, сам замирая от собственной дерзости, Питер быстро оглянулся на дверь комнатки, где мадам Пинс гремела посудой, и прошептал снова:
- Акцио!
Весь стеллаж качнулся, как при внезапном землетрясении, отчаянно балансируя на своих железных ножках – и спустя секунду, не успел Питер даже ойкнуть, со страшным грохотом рухнул, и с него посыпались – книги, книги, книги…
Едва не опрокинув чернильницу, Питер вскочил и сломя голову бросился к книжному нагромождению. Что он наделал, ох, что же он наделал… Сейчас сюда явится мадам Пинс…
И она не замедлила явиться.
- Несносный мальчишка! – прогрохотал ее голос, эхом разлетаясь по пустому залу. Ее глаза за очками сверкали таким взглядом, от которого уполз бы в страхе даже василиск. Пальцы ее по-прежнему сжимали чайную ложечку, которой она размахивала, как волшебной палочкой, над головой сжавшегося в комок Питера. – Какое варварство! Я знала, что тебя нельзя пускать! Всю вашу шайку давно пора исключить из школы!
- Я же нечаянно, - пробормотал Питер с несчастным видом, - я потянулся за этой вот – он указал на первую попавшуюся книгу, – а оно все ка-ак рухнет… Я сейчас все уберу, честно…
К счастью для него, мадам Пинс легилименцией не владела и потому во лжи не заподозрила – а то за очередное баловство с ее бесценными книгами, пожалуй, в самом деле запретила бы пользоваться библиотекой навсегда. Ее приговор ограничился тем, что Питер должен будет собственноручно – и без помощи магии! – разложить все поваленные книги строго на отведенные им места. Согласно каталогу. И что он не уйдет отсюда, пока все не закончит.
Какое-то время она свирепо наблюдала за его медленной работой, потом ушла допивать свой чай.
Питер проклинал себя за то, что связался с этим делом и теперь точно не успеет вернуться в спальню до отбоя; проклинал мадам Пинс за ее стервозный характер, и сами книги за то, что их так много и они такие тяжелые, и их авторов, которые не нашли ничего лучше, чем писать все эти фолианты…
Нудная, однообразная работа утомила его, глаза начали слипаться. Верхние полки были приведены в порядок, и Питер вяло ползал вдоль нижних, раскладывая книги о волшебных существах Европы. В конце концов он решил, что надо сделать небольшой перерыв, и уселся прямо на пол, утомленно прислонившись к стеллажу.
Прямо перед ним лежала книга с вычурной готической вязью на обложке. Питер машинально прищурился и разобрал название: «Вампиры, оборотни и другие Темные существа Албании».
Албания… и где же должна стоять эта книга? На самой нижней полке? Нет, наверно, на второй… там, где буква «В» - «Вампиры»…
На обложке под названием красовалась какая-то зловещая картинка. Питер, который втайне питал интерес ко всему зловещему, раскрыл книгу и пролистал. Албания… маленькая европейская страна, горы, леса да побережье, а сколько Темной магии в ней. Питер сидел, прикрыв глаза, и перед его воображаемым взором проносились черные остроконечные горные пики и дикие сосны (он не знал точно, растут ли в Албании сосны, но почему-то был уверен, что растут) - черные хвойные леса, молчаливые и неподвижные… Солнце садится за ними, окрашивая в багровое марево, и небо становится таким странным… глубокие, завораживающие цвета заката пересекают его, как шрамы. Вот он, Питер, идет по извилистой узкой тропинке, уводящей все дальше в чащу. Кругом темнеет, спускается ночь, и в густых ветвях вокруг, невидимые, ухают совы… Поблескивают чьи-то желтые глаза… Питеру страшно, но он идет все дальше и дальше, и тропинка под ногами уже почти неразличима, Питера ведет только интуитивное чутье. И вдруг лес расступается. Питер видит огромную поляну, на которой горит костер. Он подходит ближе, протягивает руки, но костер не греет, пламя холодно, как лед… Красные, тревожные искры разлетаются во тьму, и Питеру отчего-то становится еще страшнее.
- Ты пришел… - внезапно звучит позади тихий, шелестящий голос, который окончательно приводит Питера в ужас. Он оборачивается, но не видит ничего, кроме неясного силуэта на грани освещенного круга. Языки пламени пляшут, не освещая его. – Ты слишком долго шел сюда, Хвост! Ты заставил меня ждать… Я недоволен… Я очень тобой недоволен, Хвост!
Питер силится что-то сказать в свое оправдание, но язык прилип к гортани, и он никак не может вспомнить, что, собственно, ему надо говорить, потому что не знает – где он, чей это пронизывающий до дрожи, шипящий голос, и в чем он его обвиняет, чего ждет…
- Теперь ты должен заплатить мне, Хвост, - продолжает голос, словно приближаясь, и в темноте, откуда он слышится, вспыхивают – две красные искры от костра? или глаза?.. – Ты кровью мне заплатишь…
- Нет… - шепчет Питер, оглядываясь по сторонам, как затравленный зверь, но видит лишь наступающую отовсюду тьму.
- И мне нужен мальчишка… доставь мне мальчишку… мальчишку…
Голос медленно надвигается, и силуэт все больше освещен костром, но Питер не уверен, что хочет его рассматривать… Точнее, совсем уверен, что не хочет…
- Не-ет!
- Мальчишка! – произносит где-то над ним резкий, шипящий голос, и Питер, дрожа от ужаса, открывает глаза.
Он сидит на полу, прислонившись к библиотечному стеллажу, спина, в которую больно врезается железная полка, затекла, на коленях у него – книга «Вампиры, оборотни и другие Темные существа Албании», а у ног смутно вырисовывается в полумраке нагромождение книг, которые еще только предстоит разобрать… Прямо над ним, освещенная лунным светом из высоких окон и оттого немного похожая на призрака, стоит мадам Пинс и требовательно смотрит на него сквозь очки.
- Мальчишка! – повторила она, шипя от возмущения. – Ты что, уснул? А кто за тебя будет книги убирать? Уже почти ночь на дворе!
- Оставьте меня! – выкрикнул Питер дрожащим голосом и потер виски. Да что же это… кажется, ему приснился кошмар… Но все было так реалистично, что он до сих пор не мог сказать с уверенностью, что же ему снится – то или это, библиотека, залитая лунным светом и разгневанная Пинс... Он был бледен, крупные капли пота выступили на его лице, и он лихорадочно утирал их кулаком.
- Да что с тобой? – вдруг спросила Пинс голосом чуть менее противным, чем обычно. – Ты прямо дрожишь… Может быть, ты болен?
- Не знаю, - пробормотал Питер, неуверенно поднимаясь на ноги и цепляясь за полки.
Мадам Пинс посмотрела на него странным взглядом, будто пытаясь прийти к какому-то решению.
- Ну ладно, - вздохнула она наконец. – Я тут сама все доубираю. Иди, отбой уже…
Может быть, не такая уж она и фурия?
Питер чуть слышно прошептал слова благодарности и побрел к выходу, натыкаясь по пути на столы и чуть не забыв свою сумку и сочинение. Он никак не мог прийти в себя окончательно.
В спальне его встретили друзья, которые уже давно вернулись из «крестового похода» против Пивза.
- Вообрази, Хвост: скажешь Ваддивази, и очередная пакость Пивза, которую он попытается сбросить тебе на голову, полетит в него, как бумеранг! – рассказывал сияющий Джеймс. – Ох и злился он! Я и не подозревал, что наш полтергейст знает столько ругательств. Да только сделать он ничего не мог, дурачина. Обещал нажаловаться на нас Филчу при первом же удобном случае.
- Ага, вот только Филч его терпеть не может, еще больше, чем нас, - ухмыльнулся Сириус, потягиваясь.
- А ты что так долго? – спросил Римус, окидывая Питера внимательным взглядом. – Неужели до сих пор сидел в библиотеке?
- Да, я… - смутился Питер, отводя взгляд.
- Ты, наверно, совсем тупой, Хвост, - протянул Сириус. – О чем можно столько писать про магических животных? Открыл книгу и скатал все подряд.
Питер слегка покраснел.
- Пинс заставила меня книжки убирать! Я там шкаф нечаянно свалил.
- Короче, наш Хвост в своем репертуаре, - резюмировал Джеймс. – Ладно, парни, я уже реально спать хочу, набегались за сегодня, давайте-ка отбой…
Они поговорили еще немного, потом погасили свечи и улеглись.
Задернув полог над своей кроватью и слушая ровное дыхание спящих соседей, Питер так и пролежал до утра с широко раскрытыми глазами, чтобы, не приведи Мерлин, не уснуть.
Он очень боялся снова услышать тот голос, который звал, повелевал и требовал кровавой расплаты, за что-то, чего Питер не помнил… или еще не знал.


Глава 4

Мелкий дождь сыпался с неба серой бесконечностью, и Питеру казалось, что так будет теперь всегда.
Он шел в Годрикову Впадину, разгребая ногами сырые листья, которые тяжело ворочались в лужах. Было очень холодно и мокро. Питер никогда не любил октябрь.
Два дня назад он сдал заклинание Фиделиус, которое ему доверили Лили и Джеймс, лорду Волан-де-Морту. Он сам не мог до конца поверить, что сделал это. Это был звездный час, пополам с мутью, которая, казалось, теперь всегда будет на сердце. Питер получил Черную Метку и был счастлив. Но ночью, один на один со своими мыслями, Питер ненавидел сам себя.
И ему казалось, что эти противоречивые эмоции, рвущие его душу на части, теперь тоже будут – всегда.
Как этот дождь.
Лорд Волан-де-Морт. Питер даже вспоминать о нем не мог без острой, пронзительной смеси глубокого восхищения и безграничного ужаса, которые этот человек - человек ли? – так умел внушать. Он был… ярким. По-настоящему ярким. Даже школьные друзья Питера казались по сравнению с ним бледными пятнами. И у Темного Лорда была сила. Он шел к победе. Как стихия, которая надвигается в своей несокрушимой мощи, одновременно ужасая и притягивая, - и никому это не остановить. Питер мечтал сделать для него что-то полезное – что-то, чего не сделает больше никто, никто! И вот ему представился случай.
И он воспользовался.
Четко, уверенно, безжалостно.
Безжалостно…
Но так было надо! Надо. Лорду нельзя противиться. Ты либо с ним, либо мертв. Как жаль, что они, друзья Питера, этого не понимают. Бороться с такой силой – просто самоубийственная ошибка, и ничего более…
Питер остановился, глядя из-под капюшона, по которому стекала вода, на мирно блестевший огнями дом прямо перед ним.
Фиделиус сдан, но почему же Темный Лорд медлит? Он мог бы прийти сюда в любой момент… И все было бы уже кончено… Питер вздрогнул, произнося это мысленно. Все кончено… Ты думал, что счастье и удача всегда будут с тобой, Джеймс? Ты, наверно, никогда не играл в рулетку…
Питер долго медлил на пороге, держа кулак у двери, но никак не решаясь постучать. Что он тут делает? А если Темный Лорд явится прямо сейчас? Что он, Питер, скажет? Он погибнет вместе с ними…
В любой момент…
Но в то же время Питер чувствовал, что уйти сейчас было бы выше его сил. Он сам не мог бы объяснить, что его так тянет сюда.
«Преступник всегда возвращается на место преступления», - всплыла ни к селу ни к городу в голове фраза из какого-то магловского детектива, и снова заныло сердце, как натянутая струна. Питер постучал – слабо-слабо, как будто не вполне был уверен, что хочет быть услышанным сквозь этот шелестящий дождь.
Но Джеймс услышал. Он распахнул дверь – какая беспечность! – не позаботившись даже взять в прихожую волшебную палочку, и широко улыбнулся Питеру.
- О, Хвост! Какими судьбами?.. Лили! – крикнул он через плечо куда-то в комнату. – Встречай гостя!
В дальнем конце прихожей будто взметнулось пламя: Лили Поттер, тряхнув темно-рыжими волосами, в домашнем платье с рисунком осенних листьев пронеслась навстречу Питеру с ребенком на руках. Питер смотрел на них как сквозь туман, машинально заставляя себя улыбаться, отвечать на вопросы и пожимать ручонку серьезному годовалому мальчику, который смотрел на него такими же зелеными глазами, как и его мать.
Следом за ними к двери подлетел, распушив хвост, здоровенный кот и принялся расхаживать вокруг Питера с важным видом истинного хозяина дома.
- Ну ты и вырядился! – смеясь говорил Джеймс, оглядывая гостя с головы до ног. – Маглы тебя за клоуна не приняли? А еще магловедение изучал!
- Я никого не встретил по пути, - ответил Питер, скидывая плащ, с которого на пол тут же полились потоки воды.
- Промок весь, - покачала головой Лили. – Садись к камину, я сейчас горячего чаю принесу.
- Не надо, не беспокойся… - слабо протестовал Питер, но Лили уже унеслась на кухню.
Джеймс с маленьким Гарри на руках уселся в соседнее кресло. Кот, не желавший оставаться в одиночестве, уютно устроился на подлокотнике.
- Ну, Хвост, рассказывай, каким ветром занесло. Хотел проверить, как нам тут живется – под Фиделиусом? Только-только виделись!..
- Я был в этих краях, Джеймс, и решил заскочить… узнать, как вы тут… Тебе, наверное, тоскливо?
Джеймс помрачнел.
- Мне осточертело бегать и прятаться еще до Фиделиуса. А теперь у меня такое чувство, что нам тут светит до конца войны безвылазно сидеть… Скажу тебе честно, Хвост: это невыносимо. Только не говори Лили, она сама переживает. И за меня, и за него, - Джеймс легонько встряхнул сына, и малыш расплылся в широкой улыбке, отчего лицо его отца смягчилось. – Хотя – в конце концов, бывают моменты, когда приходится отказываться от чего-то важного во имя того, что еще важнее!
- Да, - кивнул Питер; в горле у него пересохло. – Это точно.
- Ну, рассказывай, - потребовал Джеймс, впившись в него внимательным взглядом, - кто там из наших как? Надеюсь, нет… еще погибших?
- Нет, - ответил Питер. – Все пока тихо… - «Как перед бурей, - мысленно добавил он. - Только ты, Джеймс, об этом еще не знаешь…»
Вернулась Лили с горячим чаем, смешно подула на руки, немного обожженные чашкой, и взяла ребенка на колени. Питер, отхлебывая понемногу, стал рассказывать им какие-то пустяки о текущей жизни Ордена, и Лили и Джеймс жадно слушали вести из мира по ту сторону окон, который был теперь совсем недоступен для них. Питер отвечал на вопросы, чувствуя комок в горле, - как разительно отличался этот тихий семейный вечер от того, что черной тучей висело над ними в ближайшем будущем. Быть может, прямо сейчас дверь распахнется, и…
- Смотри, Хвостик, по-моему, Гарри стал летать совсем здорово, - тепло улыбаясь, говорила Лили, извлекая откуда-то из-за дивана игрушечную детскую метлу. – Ну-ка, Гарри, покажи дяде Питеру…
Малыш не заставил себя просить дважды: оседлал метлу и со спокойной уверенностью бывалого игрока в квиддич полетел вдоль пола, не поднимаясь над ним слишком высоко.
- Да, угадал Бродяга с подарком, - сказал Джеймс, потрепав пролетающего мимо сына по макушке. – Гарри бы сутками летал, дай ему только волю. Было дело, на кота едва не свалился, - он кивнул на пушистого зверька, благоразумно спрятавшегося под кресло и только посверкивающего оттуда зеленовато-желтыми глазами. – Но все обошлось. Будущий игрок в квиддич! Чемпион, уж поверьте мне.
- Еще тебя обыгрывать будет, - поддразнила Лили. Джеймс в ответ на это скорчил гримасу: мол, это мы еще посмотрим.
Их голоса доносились до Питера как сквозь глухую вату. В этом было что-то нереальное. Такое нереальное, что хотелось вскочить, закричать во весь голос, убежать отсюда… Как будто перед Питером была нарисованная кем-то картина, которой через минуту предстояло рассыпаться в черный пепел в пламени камина, и никто не мог этому помешать.
«У меня не было выбора… Я ничего бы не выиграл, если бы стал противиться ему, это только верная смерть… У меня не было выбора», - повторил Питер мысленно свою обычную мантру и машинально потер левое предплечье, как бы напоминая себе – ради чего сделал то, что сделал.
Это принесло ему некоторое спокойствие. И тут же в памяти нарисовался другой вечер, два дня назад, совсем не похожий на этот… «Мой Лорд, он сделали меня своим Хранителем» - и высокий, холодный смех в полумраке, пронзительный и безжалостный… С ним все по-другому, совсем по-другому. Если Лили и Джеймс – это теплое мелководье, то Темный Лорд – это холодная, опасная глубина. Он победит, это непременно. И он оценит то, что Питер сделал для него, уже оценил – он принял Питера в свой ближний круг… Теперь пути назад нет - и не надо. Питер выбрал правильную сторону.
- Хвост, как насчет сделать семейное фото? – словно откуда-то издалека окликнул его голос Джеймса, и Питер осознал, что ему протягивают необычного вида фотоаппарат. Взял, деревянно улыбаясь, и уставился на объектив, словно вдруг позабыв, как обращаться с этим предметом. – Щелкни нас всех троих, а? Лили твердит, что пока ребенок растет, надо снимать его почаще, хоть каждый день – чтобы потом в старости детские альбомчики смотреть, - он усмехнулся в сторону жены. – А тут Батильда как раз подарила нам какой-то супер-фотоаппарат. Сам ловит фокус, фото мгновенное, никаких пленок проявлять не надо. Где только взяла?.. Знаешь, иногда мне кажется, что у тихих старушек на чердаках, если порыться, можно найти не меньше интересных вещичек, чем в каком-нибудь Комитете по экспериментальной магии!.. Жалко, Бенджи Фенвик этого не видит, он ведь так увлекался фотографией…
Джеймс помрачнел, автоматически, по школьной привычке, взъерошил волосы и уставился в пустоту. Ярко-зеленые глаза Лили тоже посерьезнели. Даже малыш, словно почувствовав, что родителям не по себе, тормознул на своей игрушечной метле прямо в воздухе и тревожно посмотрел на маму.
Бенджи Фенвик. Перед мысленным взором Питера отчетливо встал его бывший соратник по Ордену, худой невысокий парень. У него и в двадцать с лишним оставались такие же острые плечи и задиристый характер, как в детстве… С Питером они общались более-менее спокойно – точнее, как и многие, Бенджи просто не обращал на Питера особого внимания, предпочитая шутить и дурачиться с его блистательными друзьями. Никто из них не упоминал дошкольные годы. Мало ли чего не было. Глупые мальчишеские ссоры. Теперь они были плечом к плечу на войне и делали одно дело…
Но когда Питер первый раз пришел к Темному Лорду и тот, в подтверждение преданности, потребовал назвать имена орденцев… Питер назвал первым именно Бенджи Фенвика.
И не жалел о нем.
…В отличие от Пруэттов, Медоуз, Маккиннонов…
Питер отогнал от себя ненужные мысли и навел объектив на всех троих. Семья Поттеров в полном составе расселась вокруг стола. Стоп-кадр счастливой семейной жизни, вырванной из клыков смерти.
Нажать на кнопку. Вспышка.
«Авада Кедавра!» - словно грянул в голове Питера холодный голос, его руки задрожали, и он крепче сжал фотоаппарат, чтобы не уронить ненароком.
Он сделал еще пару снимков, а потом Лили сфотографировала его самого с Джеймсом и Гарри и вручила получившийся снимок «на память». Питер посмотрел на весело машущие с фотографии фигурки и невольно подумал: люди часто говорят о памяти как о чем-то важном, но на самом деле это ничто… Жалкий суррогат жизни, тень, отброшенная теми, кто уже потерян навсегда.
Они снова переместились поближе к камину, и снова в руках у Питера оказалась чашка с уже изрядно остывшим чаем, на глазах – пелена – впрочем, может, это камин дымил, а в ушах – голоса ничего не знающих Лили и Джеймса, говорящие теперь уже ничего не значащие фразы.
- Когда Гарри немного подрастет, надо будет свозить его в Музей квиддича, думаю, ему там понравится… И еще, я все-таки хочу познакомить его с Петуньей и кузеном…
- Лили, ты же с ними не общаешься. Если не считать общением ту жуткую вазу, что Гарри разнес…
- Ну мы же все-таки родственники! Я надеюсь, Петунья когда-нибудь перестанет на меня дуться из-за детских обид. Это глупо, в конце концов.
- …мы не можем просидеть тут вечно, и Гарри надо будет общаться со сверстниками… а сюда разве что старая Батильда забегает…
- …Хвостик, тебе обязательно надо заглянуть к нам на Хэллоуин. Батильда со мной поделилась одним рецептом тыквенного пирога, который, как она утверждает, потрясающий…
- …Хвост!
Питер вздрогнул, резко вырванный из пространства своих мыслей, и чашка выпала из его рук, покатилась по ковру, расплескивая недопитый чай. Питер вскочил, словно обжегшись.
- Я не хотел… Прости…
- Да ладно, это же в одну минуту убрать, - пожала плечами Лили и двинулась в дальний конец комнаты, к полке, на которой лежала ее волшебная палочка.
- Джеймс… прости… я правда не хотел, чтобы так вышло… - как в бреду, бессвязно бормотал Питер, машинально пытаясь стереть с ковра пятно прямо ладонью и размазывая его в итоге еще больше. – Пойми… я правда…
- Питер!
Питер поднял голову и ошеломленно поглядел на присевшего рядом с ним Джеймса. Он был необычайно серьезен. И он впервые за многие-многие годы назвал своего друга по имени, а не анимагической кличкой.
- Что с тобой происходит, в конце концов?
Его карие глаза смотрели внимательно и настороженно. И Питер, глядя в них, почему-то вдруг подумал, что похожие глаза были у человека, который когда-то давно сжег его лошадь…
- Ничего, Джеймс. Я в порядке. Я… - он запнулся, потом отвернувшись, проговорил глухим шепотом: - Просто все это, знаешь – так тепло и уютно… как из другой реальности… где нет войны и не надо умирать - никому.
Он встал и отряхнул перепачканные руки. Лили, которая уже успела подойти, молча стояла рядом с ним, стиснув в пальцах волшебную палочку и, казалось, совсем забыв, что собиралась убрать пятно с ковра. Атмосфера в комнате заметно изменилась. Словно оборвались легкие цветные шторы, и за ними открылась черная пустота – потерь, боли, слез и многих слов, которые не успели сказать друзьям – и не успеют уже никогда.
Джеймс рывком поднялся и направился к буфету. Питер, по-прежнему глядя в сторону, слышал, как он гремит там какими-то склянками. Наконец Джеймс вернулся с бутылкой крепкой медовухи и тремя бокалами.
- За тех, кто уже никогда не вернется, - сказал Джеймс, разливая янтарную жидкость, будто светящуюся в отблесках камина.
- Но всегда останется с нами, - тихо добавила Лили, протянув руку за своим бокалом.
- За Фенвика, Пруэттов, Боунсов, Медоуз, Маккиннонов…
- За Маккиннонов, – эхом повторила Лили, и губы ее задрожали. Питер знал, что она лучше всех в Ордене ладила с угрюмой, замкнутой Марлин и ее суровыми – но очень надежными и честными - родственниками. Лили всегда была такой – она не обращала внимания на барьеры и маски, которые старались нацепить на себя люди, ее внутренней теплоты хватало на всех…
Питер не стал ничего добавлять к мрачному тосту, только кивнул и пригубил медовуху, подумав, что в список Джеймса можно бы включить еще три имени… жутким авансом.
Медовуха показалась ему странно горькой. С какими-то пряностями переборщили, наверное.
Он посидел еще немного и стал прощаться.
- Смотри же: не забудь про тыквенный пирог! – говорила Лили, провожая его вместе с Джеймсом в прихожую и тщетно стараясь принять обычный веселый вид. Но когда Питер уже стоял на крыльце в холодном тумане, добавила напряженным голосом:
- И будь осторожен, Хвостик. И скажи им всем, чтобы они тоже… Скажи им… Я хочу, чтобы на следующий день рождения Гарри мы собрались ВСЕ, все вместе, слышишь? – ее зеленые глаза блестели от невыплаканных слез.
- Конечно, Лили, - пробормотал Питер, стремясь поскорее ускользнуть от этого настойчивого, пронзительного взгляда. - Так и будет. Обязательно.
Он пожал руку Джеймсу, накинул капюшон и вышел на улицу, где по-прежнему царил осенний дождь.
Уже совсем успело стемнеть, и все вокруг было погружено в молчаливую, безысходную сырость. Маячили сквозь пелену мороси огоньки деревенских домов, слабые и казавшиеся очень далекими, не дававшие редким промокшим прохожим ни света, ни тепла.
Питер остановился у какой-то водосточной трубы, стряхивая с сапог налипшие мокрые листья и пытаясь разгладить волосы. С капюшона текла вода, и сильно озябла шея. И как все эти дома могут жить, как ни в чем не бывало, в такой темени и сырости…
Дом Поттеров был виден Питеру отсюда в просвете между магловскими постройками. В его окнах по-прежнему светились огни. Лили, наверное, сейчас сидит с ребенком у камина, а Джеймс смотрит в окно и думает – о погибших? о войне, которая проходит без него? - Не беспокойся, Джеймс, скоро война сама подойдет к тебе ближе, чем ты хотел бы…
Он, Питер, принял правильное решение. Единственное правильное и возможное. Все, у кого достаточно ума, уже встали на сторону Темного Лорда. Одни только эти, упрямые, слишком самоуверенные, на что-то еще рассчитывают, и Дамблдор – вот тоже не наигрался в героя! Победы над Гриндельвальдом ему мало… - поддерживает их в этом. И они умирают, глупцы… какие они все глупцы!
Нет, профессор Дамблдор, этот орешек вам не по зубам.
И ведь его, Питера, никто так и не вычислил, не так ли? Никто не догадывается, что он так долго докладывал Темному Лорду о перемещениях самых важных для него целей и наконец – открыл к ним дорогу! Он самый, самый ценный агент Темного Лорда… Он добьется еще многого. Он больше не будет на вторых, четвертых, десятых ролях. И никто уже, никто не посмеет смотреть на него сверху вниз и говорить о нем с пренебрежением!
…И его бумажные лошади не будут гореть уже никогда…
Он приосанился, решительно надвинул капюшон поглубже и шагнул вперед…
«Хвостик, тебе обязательно надо заглянуть к нам на Хэллоуин», - прозвучал в его голове веселый голос, и словно какая-то сила развернула его, бросила обратно в темень домов, туда, где все еще можно исправить, остановить, где все еще…
…невозможно. Мосты сожжены, и позади – лишь ветер, который гоняет промокшие листья.
Он достал из кармана фотографию, подаренную Поттерами, и какое-то время разглядывал ее при свете волшебной палочки. Джеймс держал на руках счастливого малыша и показывал ему, что надо смотреть в объектив, а рядом, как серая тень, сгорбился над столом сам Питер. Это все в прошлом… Этого не будет больше.
Снимок выскользнул из его закоченевших на ветру пальцев и бесшумно закружился в потоках воды вместе с листьями.
Питер умеет идти вперед, не оглядываясь.
Только так и надо.
Он моргнул, смахивая с ресниц слишком назойливые капли дождя, решительно развернулся – спиной к дому Поттеров – и исчез в тумане, оставив пустынную улицу медленно замерзать под бесконечной моросью.

Глава 5

Темное оконное стекло затуманилось от дыхания Питера. Его палец скользнул по поверхности, холодной, как лед (будто здесь сейчас и не лето, и не юг…), оставляя неровные полосы, как шрамы. Острый угол вверх ногами – это горный пик, и еще один, и еще – горная цепь, над которой, как искусственное солнце, просвечивают сквозь стекло огни железнодорожной станции. Три горы и два пересекающихся крестика над ними – это звезда Судьбы. Звезда, которая вела его, Питера, какими-то путаными, странными путями, завела его в Албанию и теперь мерцала холодно и отстраненно, как бы говоря: «Ну а чего ты хотел?»
- Что ты там делаешь, Хвост? – звучит позади Питера высокий, ледяной голос, и Питер, вздрогнув, быстро затирает рисунок, как будто совершил какой-то проступок.
- Ничего, мой Лорд. Смотрю, не подошел ли наш поезд.
Он не решается обернуться, ему совсем не хочется лишний раз смотреть на того, кто сидит неподалеку на скамье, в самом темном и пустынном углу вокзала.
Питер по-прежнему называет его, даже мысленно, «Темным Лордом», а внутри бьется скользкая волна ужаса, отвращения и неясного, тревожащего сожаления: того, кто сейчас перед ним, называть Темным Лордом – это просто зловещая насмешка. Он даже не тень своего былого величия. Он… просто тень.
Даже меньше.
Лорд чувствует свою беспомощность, свою зависимость от Питера, и это его злит, так злит, что и без того не обласканному похвалами Питеру достаются все возможные булыжники на свете. Питер, в свою очередь, не может без дрожи прикасаться к этому уродливому тельцу – как у сюрреалистического младенца, только гораздо, гораздо страшнее – и со страхом смотрит на огромную змею, которую Темный Лорд, даже в своем ужасном состоянии полупривидения, ухитрился откопать где-то в Албании. Сейчас эта змея, замаскированная от окружающих маглов чарами Лорда, тихо-мирно свернулась где-то под скамьей, и Питер отчаянно старается держаться подальше – не наступить бы ей на хвост ненароком. А еще он вынужден доить ее и варить из ее яда зелье, которое так необходимо Темному Лорду в его теперешнем состоянии. Но которое он сам себе сварить не может.
Эти постоянные заботы утомляли Питера, а необходимость быть все время рядом с существом, которое сейчас напоминало Темного Лорда лишь холодным голосом и блеском красных глаз, и этой змеей заставляла иногда жалеть о своем решении – отправиться на поиски, чтобы вернуть Лорду силу и власть, рассчитывая на его защиту и награду. И в то же время Питер – наверное, впервые в жизни – чувствовал себя столь остро необходимым кому-то, и это согревало его в албанские сумерки, когда метались вокруг безрадостные тени, а в голове – такие же безрадостные мысли.
Эта Албания – настоящая – сначала показалась ему гораздо теплее и светлее, чем та, которую он видел во сне, но постепенно погружаясь от веселого побережья в ее глубь, в ее горно-лесное сердце, Питер понимал, что ошибся. Свет и веселье были как праздничная обертка, а внутри скрывалась чернота. Люди в Албании были дружелюбны и, случалось, охотно пускали Питера на ночлег, не требуя за это ни единой монетки, еще и норовили угостить каким-нибудь местным блюдом за собственный счет. Но чем дальше продвигался Питер, тем сильнее ощущалась какая-то тревога, будто витавшая в воздухе, - тревога, которая материализовывалась в виде тех самых горных пиков, почти до макушки заросших лесом, птиц, заунывно певших, когда Питер проходил мимо по очередной разбитой в щебень дороге, покосившихся домишек в глухих деревушках и придорожных гостиниц с выцветшими обоями и старенькой мебелью. Часто вечерами Питер просто сидел неподвижно на скрипучей кровати в каком-нибудь очередном номере и тупо рассматривал стену напротив, и его одолевала безысходная тоска, одиночество и ощущение бесконечной потерянности – в чужой стране, в чужом мире маглов, в неопределенности настоящего и будущего… И тогда, под хриплое тиканье доисторических часов и приглушенный гул ветра за окном, Питеру казалось, что весь остальной мир – Англия, Хогвартс, Министерство магии, его преследователи и лорд Волан-де-Морт – перестали существовать когда-то давно, что остались только эти выцветшие стены, тонкие одеяла на кровати и он сам, Питер, заблудившийся неизвестно в какой реальности…
В одной из таких придорожных гостиниц это ощущение изолированности рассеялось без следа, когда он увидел знакомое лицо из прошлой жизни. Берта Джоркинс, сотрудница Министерства магии и давняя соученица Питера в Хогвартсе, сидела за столиком и чрезвычайно сосредоточенно рассматривала меню. Питер хотел исчезнуть, пока его не заметили, - тому, кто считается умершим, лучше не попадаться на глаза знакомым, да еще из Министерства, - но было поздно. Берта подняла голову - и этот незначительный жест обошелся ей дороже, чем что бы то ни было в жизни.
Несчастная дура. Она всегда была такой любопытной. И она поверила, что Питер ей действительно сейчас все-все объяснит, и все станет на свои места… наверное, уже прикидывала, какой фурор произведет в Министерстве магии эта сногсшибательная новость – Питер Петтигрю, якобы убитый Блэком и получивший посмертно орден Мерлина, жив, оказывается!
Но она была так уверена в виновности Блэка в том взрыве, что ни сном ни духом не опасалась и не подозревала Питера. Его вообще никто никогда не подозревал и не опасался. Для шпионской работы это было даже удобно. Вот и сейчас пригодилось.
И вздумалось же Берте из всех возможных мест для проведения отпуска выбрать Албанию!
Питер не представлял, что с ней делать дальше, и просто привел ее к Темному Лорду. Думал, лишний свидетель, а Берта оказалась кладезем ценнейших сведений. Лорд допросил ее, а потом избавился от нее.
Питер хотел, чтобы ей стерли память. Но лорд Волан-де-Морт предпочитал методы более надежные и необратимые. Он впервые за долгие, мучительные годы увидел так отчетливо надежду на возвращение себе и тела, и былого величия и не собирался ею рисковать.
Он просто убил Берту – уже обезумевшую от допросов, от бесконечной легилименции, все перемешавшей в ее и без того непоследовательном, хаотичном мозгу… И глядя, как взлетает к небу зеленая вспышка, Питер говорил себе, что счет новым жертвам теперь открыт, и это только начало.
Следующим, по замыслу Темного Лорда, должен был стать Гарри Поттер.
И это вызывало у Питера смутное беспокойство, от которого он тщетно пытался отделаться и в котором сам себе не желал признаваться. Хотя – почему нет? Ведь мальчишка для него ничего не значит… совсем ничего не значит. Просто ему, Питеру, совсем не улыбалось возиться с чудовищным «младенцем» и змеей еще целый год, как того требовал план Лорда, он предпочел бы использовать в ритуале кого угодно другого вместо мальчишки и даже готов был самолично поискать замену… Надо будет поговорить об этом с Темным Лордом. Позже. При удобном случае.
От размышлений Питера отвлек сигнал, возвещавший о прибытии поезда.
Он вышел на перрон с «младенцем» на руках. Теперешняя земная оболочка Темного Лорда была закутана в одеяло, да и в потемках все равно никто не разглядел бы его лица. Питер на всякий случай держался поодаль от других пассажиров, но, похоже, никто не интересовался. Это было даже странно – в своем путешествии по Албании, где к толпам иностранных туристов жители были непривычны, Питер то и дело становился объектом повышенного внимания. Иной раз ему это сильно мешало: боялся за конспирацию. А тут – редкие хмурые пассажиры, стоявшие на перроне с корзинами и сумками, скользнули безразличным взглядом по Питеру и снова уставились в темноту, откуда подкатывали грохочущие вагоны. Да еще туман какой-то странный наползал… Будто дементоры пролетели.
Питеру было неуютно. Он настороженно оглядывался по сторонам. Народу вокруг наблюдалось мало: путешествия по железным дорогам не были тут особо популярны, и рельсы кое-где даже зарастали травой. Местные жители предпочитали колесить на машинах по своим разбитым дорогам.
Ничего, думал Питер, рассеянно глядя на огни подъезжающего поезда. Скоро все это закончится, и можно будет вернуться наконец к нормальным, волшебным средствам передвижения.
Откуда-то издалека доносился мрачный звон колокола – невесть что возвещавший на ночь глядя, - и это еще больше угнетало.
- Мой Лорд, - заговорил Питер, просто чтобы услышать свой голос в этой темной пустыне, - пора садиться в поезд, а Нагайна…
- Она здесь, тупица, - последовал нетерпеливый ответ. – Не думай про нее, Нагайна сама умеет о себе позаботиться…
Темный Лорд усмехнулся, а Питер застыл на месте, как статуя: если рядом в темноте ползает огромная невидимая змея, лучше не делать резких движений и чересчур поспешных шагов.
Он хотел спросить, как Нагайна сумеет проскользнуть в поезд и где она вообще будет все время поездки, но не стал. Останется здесь – тем лучше, мелькнула у Питера невеселая мысль, которую он тут же поспешил прогнать. У Темного Лорда, несмотря на его далеко не блестящее состояние, способности к легилименции отнюдь не исчезли.
Колокол грянул как-то особенно сильно, будто на прощание, и Лорд и Питер автоматически посмотрели в сторону, откуда шел звон.
- Ты никогда не хотел научиться языку неживых предметов, Хвост? – спросил Темный Лорд тихо и задумчиво. – Мой великий предок, Салазар Слизерин, владел языком змей… Это искусство у нас в семье в крови. Но ни один волшебник еще не научился понимать, что говорят, например, колокола…
- Мой Лорд, - машинально ответил Питер, невольно поддаваясь мистическому настроению повелителя, – все колокола говорят одно и то же: «Ада нет»…
- Как ты сказал, Хвост? – красные глаза вспыхнули на миг в полумраке, и Питер стушевался.
- Это я когда-то в одной книге прочел… магловской, - добавил он упавшим голосом и настороженно покосился на своего повелителя: как ему понравится признание в интересе к чему-то магловскому?
Питер уже жалел, что завел об этом речь. Но Темный Лорд, казалось, вовсе не был раздражен. Его голос по-прежнему звучал задумчиво и даже с любопытством:
- А ты не так-то прост, как хочешь казаться, верно, Хвост?
Питер промолчал, не зная, что на это ответить.
Его отец был маглорожденным и, вступив в магомир, отказался от многого из своей прошлой жизни, но только не от личной библиотеки фантастики. «Ладно маглы, для них и полет на метле – фантастика, но ты-то волшебник! В жизни тебе чудес не хватает, что ли?» - удивлялась миссис Петтигрю, не разделявшая литературных увлечений мужа, но тот продолжал читать с упоением. И юный Питер, приезжая домой на каникулы (да и после окончания Хогвартса тоже), успевал таскать из заветного шкафа то одну, то другую книгу. Попадались и легкие, с юмором, и серьезные, и даже тяжелые, совсем не для детского ума. Многое Питер позабыл с годами.
И вот сейчас вдруг вспомнил.
…В поезде пришлось пережить небольшой инцидент: в полумраке Питер едва не столкнулся с другим пассажиром, стариком, который нес корзину с толстенным рыжим котом. Кот высунул недовольную морду из корзины и вдруг отчаянно зашипел, шерсть на его загривке встала дыбом, отчего Питер вздрогнул и едва не бросился прочь: уж очень ему это напомнило мерзкого книзла Живоглота и собственные попытки спастись от него в течение целого года.
Слишком долго пришлось ему жить в анимагической форме крысы, будь она неладна. Остаются побочные эффекты.
Старик, в свою очередь, поглядел на Питера и завернутого в одеяло «младенца» пристально и с изрядной долей страха.
- Hijet*, - пробормотал он, непонятно с чего перекрестился и поскорее убрался прочь из вагона.
Странный человек. Какие здесь все-таки странные люди. На этой мысли Питер невольно усмехнулся: ему ли рассуждать о странности, если он путешествует с полувоплощенным полупривидением на руках и огромной змеей, ползающей сейчас неизвестно где.
Он опасался, не поднимет ли это старый магл тревогу, но тот давно исчез во тьме, а поезд уже тронулся с места.
В вагоне было душно, по сравнению с холодным туманом на перроне. Питер сидел у открытого окна, глядя на пролетающие мимо россыпи огней в бесконечном море тьмы. Что бы ему этот путь ни сулил, он наконец-то возвращается домой.
Лорд, чьего лица было не видно в полумраке, тоже смотрел в окно, думая о чем-то своем. И когда поезд, грохоча, разогнался и полетел между черными деревьями, едва видневшимися в ночи, Питер услышал, как его повелитель тихо произнес:
- Ошибаются твои магловские книжки, Хвост. Ад есть, и он называется Албания. Я был в этом аду двенадцать лет.






________________________________________________

* Hijet – букв. «Тени» - призраки, души мертвых в албанских преданиях.


Глава 6

Этой ночью Питер не мог уснуть.
Внизу на ночь глядя было слишком шумно. Судя по громким голосам, в поместье Малфоев ввалилась целая толпа, и очень взволнованная. Кто-то произнес имя Поттера. Первым порывом Питера было – сорваться и помчаться вниз, но он остановился у самой двери. Спустится он – и что скажет? «Здравствуй, Гарри, давно не виделись»? А потом полюбуется, как его будет убивать Темный Лорд, которого, несомненно, вызовет Люциус или Беллатриса.
Подумав об этом, Питер медленно отошел от двери. Ему совсем не хотелось смотреть на это. Пусть такие развлечения обходятся без него.
Он открыл окно, хотя было еще совсем холодно, и уставился в темный малфоевский сад. Ночной ветер приносил мартовскую сырость и слабый аромат каких-то первоцветов, которые упорно пробивались сквозь мерзлую почву.
С самого вечера Питер чувствовал странную ледяную тяжесть в груди – как будто он выпил слишком много холодного пива или объелся мороженым в кафе у Фортескью. Он думал, что это пройдет само, но не проходило – только разрасталось все больше, и уже, казалось, холод распространился по венам до самых запястий.
Питер открыл деревянную шкатулку с табаком и рассеянно начал сворачивать самокрутку. Он купил этот табак в Косом переулке у какого-то сомнительного типа, который хриплым голосом уверял его, что это – «самый лучший, Мерлин мне свидетель!» Попробовал однажды и решил, что жуткая гадость. Но все-таки не выбросил, а запрятал до поры до времени. И вот теперь решил попробовать снова. Быть может, это уничтожит ледяной комок в груди, а заодно и тяжелые, не к месту навалившиеся мысли.
Кольца едкого дыма поплыли по комнате, несмотря на открытое окно, и Питеру подумалось: Нарциссе наверняка это не понравится. Но сейчас ему было все равно.
Внизу становилось все громче, кажется, состоялось уже и небольшое сражение – донеслись протестующие крики, вопли «Остолбеней!» и глухой, еле слышный отсюда стук, будто на пол свалилось сразу несколько тел. Беллатриса вне себя… Интересно, почему, если Поттер все-таки пойман? Или это очередная ошибка?
Питер уже было решил спуститься и самому все-таки посмотреть, что там происходит, но тут раздались дикие крики. Питер вздрогнул и чуть не выронил самокрутку. Девчонка… кричит какая-то девчонка. Вот снова…
- …Где вы взяли меч? Где?!
- Нашли… Мы его нашли… Пожалуйста, не надо!
Крик, сотрясающий стены… Питер так и не привык к этому, хотя работал с Беллатрисой бок о бок… а в последнее время и жил с этой фанатичкой в одном поместье…
Кажется, это подружка Поттера, Гермиона Грейнджер. Перед мысленным взором Питера нарисовалось испуганное, бледное лицо в обрамлении встрепанных волос – такой он видел Грейнджер в ту ужасную ночь в Визжащей Хижине, когда Сириус и Римус едва не убили его… Она была такой умной, она задавала вопросы… Но она не вступилась, нет, не вступилась за Питера, когда он умолял ее о помощи, только отступила к стене… Так что у него, Питера, нет оснований жалеть ее…
Питер потряс головой, но тяжелые мысли сгущались, подобно дыму в комнате. Рядом с лицом Гермионы нарисовалось в его памяти лицо Сириуса, страшное, исхудалое, почти утратившее свою былую красоту, с мертвенным, застывшим взглядом…
Почему он не может не думать о них? Просто не думать. Почему лица нельзя выбросить из памяти, как фотографию – в тот холодный осенний дождь?
Самокрутка не приносила облегчения, ледяная тяжесть в груди не уменьшилась, только теперь еще стало саднить в горле. И он кашлял, жадно глотая промозглый воздух сада, словно дышал в последний раз…

Тени от ветвей метались по стенам, и там, над глухим черным садом, висела огромная луна, взиравшая на все холодно и безучастно.
Ей было все равно, что еще затеяли эти беспокойные человеки и как они опять мучают друг друга… Она наблюдала это многие тысячи лет и успела устать.
Питер представил, что он сейчас быстро спускается по лестнице, быстро выходит в тишину сада и идет по дорожкам – и напролом сквозь кусты – быстро, не останавливаясь, - туда, где нет ни шума, ни криков, ни назойливых лиц, встающих в памяти, только мартовский холод и эта луна…
Тут он вдруг осознал, что больше не слышит никаких звуков снизу. Почему они все затихли?
Хотя нет, не все. Чьи-то шаги, торопливые и не слишком уверенные, приближаются по коридору… все ближе и ближе. Питер не сомневался, что идут к нему.
Так и вышло.
- Хвост, - выпалил Драко Малфой, распахнув дверь и театрально поморщившись от витавших в комнате клубов дыма. Питер заметил, что мальчишка очень взволнован и даже испуган, хотя и старается это скрыть. – Хвост, отец велел, чтобы ты спустился в подвал и проверил, как там пленники. Думаю, ты слышал: мы наконец-то поймали Гарри Поттера и его дружков, - прибавил Драко нарочито равнодушным тоном.
- Это правда Гарри Поттер? – спросил Питер, и этот простой вопрос отчего-то привел Драко в сильное замешательство.
- Я… не знаю. Кажется, он. На нем Жалящее заклятие, не понять… В общем, спускайся поскорее, - грубо оборвал мальчишка сам себя, очевидно, решив, что проявил недостаточно твердости.
Питер вздохнул.
- Я сейчас, Драко.
Юный Малфой исчез. Рука Питера с самокруткой на какое-то мгновение замерла над пепельницей. Другая рука – серебристая, искусственная, подарок Темного Лорда – крутила на столе волшебную палочку.

Хвост. И семнадцатилетний мальчишка зовет его так. И все зовут. Питер привык к этому настолько, что уже иной раз сомневался, было ли то, другое имя – настоящим.
Сколько лет прошло в этой кровавой круговерти… Шпионские игры в Первую войну, смерти орденцев, Фиделиус… Всего несколько слов шепотом во тьме, и Поттеры мертвы, а у Питера – Черная Метка, которой он тогда так и не успел порадоваться… Игра в прятки с Сириусом и улица, превратившаяся в магловский ад… Двенадцать с лишним лет в облике крысы, Албания, мучения на кладбище, мучения потом – сколько бы он ни сделал для Темного Лорда, повелитель все равно больше ценил других, даже пальцем не шевельнувших, чтобы его найти… Тех, кто не жертвовал собственной рукой, чтобы помочь Лорду снова воплотиться! Тех, кто не хранил столько лет его волшебную палочку, чтобы вернуть в целости и сохранности… Особенным расположением повелителя пользовался этот Снегг, при одном взгляде на которого Питер буквально вспыхивал от давней ненависти… И как этот наглый тип посмел так обращаться с ним, Питером, возродившим Темного Лорда, весь прошлый год! Заставил его выполнять работу домового эльфа… Питер до сих пор зубами скрипел от злости, когда думал об этом.
И вот сейчас он живет в поместье Малфоев, следит за пленниками – как бы при событиях, в штабе, и в то же время бесконечно далеко от них. Темный Лорд не исключает его из общих собраний, но много ли от этого проку? С одного из них, в самом начале, Питера отправили присматривать за пленником Олливандером… И все обошлось без него, как всегда обходилось. Он чувствовал себя призраком, который бесцельно бродит по дому, или камнем, на который смотрят лишь тогда, когда случайно натыкаются. Темный Лорд отсутствует по своим загадочным делам уже чуть ли не год, а Малфои и Беллатриса замечают Питера лишь в случае крайней необходимости. Другие Пожиратели, наведываясь в поместье, в лучшем случае здороваются с ним, в худшем – всем своим видом выражают удивление, что такое бесполезное существо, как Питер, все еще здесь, в штабе…
Питер растер в серебристых пальцах остаток самокрутки, почти не замечая, что делает. Внезапно он почувствовал сильную усталость. Такую усталость, что, казалось, не сможет встать и спуститься вниз…
А надо идти.
Питер поднялся на внезапно ставшие свинцовыми ноги. В последний раз вдохнул едкий дым, медленно рассеивавшийся по комнате. Надо идти, но почему он медлит?

…А ведь как все начиналось. Какие были надежды. Их отголоски до сих пор звучат в ушах, как сладкая музыка. Они горят, как огоньки, но это – как иллюзия болотного фонарника, которая ведет в трясину…
Казалось, что все будет прекрасно, стоит только найти себе яркую звезду, за которой можно пойти, сильный костер, у которого можно согреться, правильную сторону. И наступит локальный рай, его личная победа длиной во всю оставшуюся жизнь. Победа над всем и всеми сразу. Сила. Уверенность. Власть…
Но нет. Нет. Никто не прилетит за тобой, как пришелец с далекой счастливой планеты, и не принесет рай на блюдечке. Кто бы ни победил в этой войне – ты все равно проиграл, Питер. Потому что можно быть на стороне победителя – и в то же время проигравшим. Вечной пешкой, которая не станет ферзем, даже если спасет короля.
Жизнь - это очень странные и жестокие шахматы.

Но надо идти. Они ждут. Все вокруг замерло, дожидаясь, пока Питер Петтигрю соизволит выйти из своей комнаты и спуститься в подвал к пленникам.
Пустяковое дело. Заглянуть, проверить, отчитаться. И вернуться обратно, к противной самокрутке, к колеблющимся теням и огромной луне по ту сторону сада. Лечь спать поскорее, скрывшись от Беллатрисы, от Гарри Поттера, от Темного Лорда, который, несомненно, вскоре явится сюда. А когда он, Питер, завтра встанет, все будет кончено. Уже все будет кончено – то, что не завершилось тогда, в Годриковой Впадине…
И может, наконец отпустит эта ледяная тяжесть и удушающий кашель. Проклятый табак. Проклятые, никчемные мысли…
Надо идти.

Питер произнес это вслух, словно это могло придать сил, и вышел из комнаты, сжимая в руке волшебную палочку. Темный коридор почему-то показался длиннее, чем обычно, - ночь причудливо искажает очертания… Огромные, странные растения в кадках, которые так любила выращивать Нарцисса, и их метелки цветов качались в тусклом свете из единственного окна, слегка напоминая лошадиные гривы.
Все молчали – и в гостиной, и в подвале.
Питер не заглядывал в гостиную, где, судя по всему, собрались все обитатели и гости поместья. Кроме пленников, конечно. Он сразу прошел к крутой лестнице, ведущей в подвал, и медленно, ступенька за ступенькой начал спускаться.

Какая одышка от этого табака.

И какая тишина там, за дверью.

Питер вдохнул еще раз, подавляя кашель, и выставил волшебную палочку перед собой.
- Отойдите! – крикнул он через дверь, в глухую неизвестность по ту сторону. – Я вхожу!
...................................................

КОНЕЦ