Глава 1
Я, как и ты, думал, что за нами прилетят,
Ошейник снимут, за ухом почешут
И все простят…
(гр. «Пилот»)
Разбазаривай тонкие сны,
Опасаясь во мраке возмездий,
И ломайся в руках тишины
Под холодным прицелом созвездий,
Только помни – не будет огня.
Это больше не трусость, не смелость,
Все, что мир приберег для тебя, -
Только пепла холодная серость.
Глава 1.
Мальчик Питер очень любил лошадей.
Мимо его дома постоянно водили на пастбище табуны. Высокие и грациозные, с развевающимися гривами, лошади небрежно цокали копытами по деревенской дороге, их влажные темные глаза были устремлены куда-то вдаль, и они вовсе не замечали притаившегося у ограды ребенка, смотревшего на них с неподдельным восхищением. У ребенка были серые глаза, серая одежда и какие-то тоже серые, мышиные волосы, а впереди у лошадей было ярко-зеленое пастбище в летнем буйстве красок и ветер, налетающий из солнечных небес, и Питер был им попросту неинтересен.
Питер не обижался на них за это. Он даже не обиделся, когда однажды лошади затоптали клумбу перед домом, где Питер с недетским упорством пытался вырастить из косточки мандарин. Однажды его отец – у которого хорошее настроение совпало с хорошей премией на работе – принес домой целый пакет этих мандаринов, которые буквально заворожили Питера. Он закопал одну из косточек перед домом в твердой надежде, что из нее со временем вырастет целое дерево с такими же сочными ярко-оранжевыми плодами. Пусть не скоро, Питера это не смущало: он умел ждать. Уверения матери, что все это – пустая трата времени и что на севере Англии слишком холодно для мандаринов – уверения, быть может, разумные, логичные, но так по-взрослому скучные – никакого действия не возымели. «Ладно-ладно, - думал Питер, - а вот прорастет косточка, тогда увидим, кто был прав». Он даже представлял себе это дерево – огромное, раскидистое, с густыми темно-зелеными листьями, похожими на веера, и на каждой ветке – оранжевое солнце в миниатюре.
И когда на клумбе пророс какой-то гибкий сорняковый стебель, Питер возликовал. Он оградил «мандарин» со всех сторон колышками и поливал его каждый день. Мать пожимала плечами, но не мешала: приучается ребенок к приусадебному хозяйству, пусть даже таким странным образом – и пусть.
А в один солнечный день побег был затоптан лошадиным копытом.
И Питер, присев на корточки, долго разглядывал отпечаток подковы на сырой, усыпанной обломками тонкого стебля земле.
Он не обиделся и не перестал любить лошадей.
Он складывал их фигурки из белых листов бумаги, похищенных в отцовском комоде. Иногда листки сворачивались сами, и тогда мама, улыбаясь, говорила, что это -
стихийная магия.
Что это такое, Питер тогда еще не знал.
Однажды ему показалось, что бумажной лошади не хватает роскошной гривы. Он аккуратно изрезал ножницами второй лист в лохмотья и привесил на голову скрученной фигурке, нарушив тем самым главное правило этого искусства: все фигурки должны быть свернуты лишь из одного листка бумаги. Но Питера это не волновало. Он любовался своим творением, а потом поставил лошадь на край садовой скамейки – и лошадь, к его собственному удивлению, вдруг взмахнула гривой и двинулась по деревяшке грациозно, совсем как настоящая, только гораздо меньше.
Наверное, это тоже – «стихийная магия».
Внезапно на скамейку упала чья-то тень, и насмешливый голос произнес:
- Смотри-ка, Питер, как девчонка, с куколками возится.
- Это не куколка, а лошадка, - машинально возразил Питер и поднял глаза.
Двое соседских мальчишек стояли над ним, ухмыляясь, и разглядывали бумажную лошадь. Один потыкал в нее пальцем, и фигурка свалилась в пыль. Питер покраснел, вскочил и подхватил свое творение, при этом больно и неловко ударился плечом о скамейку, что вызвало у мальчишек новые смешки.
- Да ты ловок, как слоненок. То-то я смотрю, все с бумажками возишься… Небось в квиддич никогда и не пробовал играть, а? И летать не умеешь?
У говорившего были холодные, узкие карие глаза и чуть шепелявый выговор. Питеру хотелось сказать ему в ответ какую-нибудь колкость, но он не мог придумать, и только крепче сжимал в кулаке свое сокровище.
- Да куда ему летать! – вмешался другой мальчишка, чуть пониже ростом, с острыми плечами и фингалом под глазом. – Его и метла-то не поднимет…
Недруги опять расхохотались, а Питер покраснел еще больше. Вот ведь сволочи!
- Отвалите от меня! – рявкнул он, и в этот момент ожившая бумажная лошадь вырвалась из его рук и легко скакнула на песчаную дорожку. Остроплечий мальчишка занес ногу, чтобы ее раздавить, но Питер всем своим весом врезался в него, и противники рухнули в пыль. Но у мальчишки не зря была репутация первого драчуна во всей деревне. Он ловко откатился кубарем, вскочил на ноги и с пол-оборота заехал Питеру кулаком по носу. Тот охнул и схватился за лицо, чувствуя на своих пальцах что-то горячее. Струйки крови медленно стекали по подбородку.
- ВОТ тебе! – выкрикнул откуда-то сзади кареглазый мальчишка. Питер стремительно обернулся, но было уже поздно.
Внутри бумажной лошади как будто сам собой возник огонь. Пламя медленно поглощало ее, бумажная грива пылала, и черный пепел смешивался с песком. Лошадь таяла, как призрак, и Питеру показалось, что сквозь пламя влажные темные глаза глянули на него с укоризной. Но это длилось всего пару секунд. А потом все исчезло.
Осталась лишь легкая чернота на песчаной дорожке.
И смех мальчишек.
И ненависть внутри, как тот огонь. Она сжигала не физически, но морально. И что-то в самом Питере сворачивалось и рассыпалось, как стремительно чернеющий лист бумаги.
- Верхом не успел покататься, да, Питер? – глумились мальчишки. – Хотя куда тебе… Бедная лошадка один твой палец не выдержала бы…
Они вдруг остановились. Потому что Питер смотрел на них. Не так, как обычно смотрят обиженные хулиганами, жаждущие мести, лезущие в драку. Мальчишкам к этому было не привыкать. Они бы нисколько не удивились, если бы услышали от Питера ругательства, угрозы, если бы он полез на них с кулаками. Они бы не удивились, если бы этот странный, неуклюжий толстяк расплакался и побежал жаловаться маме. Но Питер просто стоял и смотрел на них, и не верилось, что эти маленькие, водянистые глаза способны на такой взгляд.
Он смотрел так, будто хотел запомнить их навсегда.
- Ну его к Мерлину, - наконец сказал кареглазый обидчик и, демонстративно хмыкнув в последний раз, повернулся и не спеша пошел прочь по дорожке. Остроплечий за ним.
Большой камень, один из тех, которыми миссис Петтигрю так любила украшать клумбы, вдруг сорвался с места и просвистел в двух сантиметрах от головы кареглазого. Ошарашенные, мальчишки оглянулись. Питер стоял на том же месте и смотрел все так же, а позади него над клумбой в горячий пыльный воздух поднимались, как диковинные летающие тарелки, еще три-четыре булыжника.
- Ты что, сдурел?! – завопил остроплечий и свирепо дернулся в его сторону, но более благоразумный кареглазый решительно пихнул его вперед, и секунду спустя оба обидчика уже неслись вприпрыжку по улице. Но еще один камень успел просвистеть им вслед, и Питер услышал, как взвыл кто-то из них, а потом раздался вопль: «Он псих! Он сломал Бенджи руку!!!» Где-то хлопнула дверь, и послышались визгливые и гневные женские голоса. Питер не стал дожидаться развязки и медленно, будто постепенно выходил из сна, побрел домой.
Мать ахнула, увидев сына с залитым кровью лицом.
- Кто это сделал?..
Тергео!.. Хорошо, кажется, нос не сломан… - с тревогой бормотала она, ощупывая лицо Питера одной рукой и нервно сжимая волшебную палочку в другой. – Так что произошло, сынок?
- Я сделал бумажную лошадь, - монотонно начал Питер, слегка удивившись, что его собственный голос звучит отстраненно и тихо, как чужой. – Она скакала, как живая… у нее была грива… тут подошли двое…
- Двое? Кто? Маглы? – встревожилась мать еще больше. Она откинула с лица светлый локон и пристально поглядела на маленького Питера. Семья Петтигрю жила в смешанном магло-магическом поселении и потому должна была следить за соблюдением Статута о секретности особенно строго.
- Нет, не маглы. Те двое…
- А, так ты опять сцепился с Бенджи и кем-то из его дружков? – выдохнула мать, и Питер с огорчением увидел, как ее лицо расслабилось. «Ей что, неинтересно, что они сделали дальше?»
- Да. Они… они попытались растоптать мою лошадь… а потом – вот, - Питер неаккуратно хлопнул себя по носу, изображая удар, и дернулся от боли. – Но мою лошадь они все равно сожгли… понимаешь, мама? – Он заглядывал ей в глаза, не зная, как объяснить. – Это была живая лошадь, моя лошадь, и ее больше нет…
- Питер, но она же всего лишь бумажная, - покачала головой мать и попыталась погладить его по волосам, но Питер отстранился. Взгляд его стал злым и колючим.
- Она была настоящей! Она скакала, и у нее развевалась грива… Только маленькой. Но маленькие лошади тоже бывают, - добавил Питер, в задумчивости глядя на стену поверх маминого плеча. – А теперь от нее только пепел… Но это уже не лошадь, правда? Он совсем не похож на мою лошадь…
- Ох, Питер… - вздохнула мама. – А потом – ты подрался с ними?
- Я… я, кажется, бросил в них камни с клумбы, - неуверенно закончил Питер.
- Ты – ЧТО?!
- Стихийная магия, - пробормотал мальчик, вспомнив любимую мамину приговорку, и увидел в ее глазах настоящее потрясение.
- Ты – попал по ним?
- Я… не знаю… кажется, да, один раз…
По лицу мамы он увидел, что готова разразиться настоящая буря, и не стал дожидаться: скользнул мимо нее в коридор, пока не опомнилась, и укрылся в своей комнате.
- Ну и пусть, - бормотал он, сидя на кровати и комкая старое выцветшее одеяло. – Как они могли сжечь мою лошадь? Так им и надо… Мало еще…
А потом он слышал, как приходили и ругались внизу родители Бенджи, которому булыжник действительно сломал руку, и потом был серьезный разговор с матерью и еще более серьезный – с отцом, когда он вернулся с работы.
Питеру запретили гулять во дворе. Отец лично изъял у него все запасы бумаги, «чтоб больше всякую дрянь не сворачивал, и не смей рыться в моем комоде!»
Если бы Питер знал заклинание Акцио, он мог бы добыть сколько угодно листов бумаги и продолжить свои творческие эксперименты. Но маленький Питер заклинанием Акцио не владел, и потому его горечи не было предела.
Он считал, что родители обошлись с ним несправедливо. В конце концов, не он первый напал на этих мерзких мальчишек. Сами напросились. А лошади-то чем виноваты?
Укладываясь спать, в этот вечер, Питер поклялся себе, что никому, никогда, ни за что не позволит больше сжигать своих белоснежных лошадей, свою живую, грациозную, длинногривую –
мечту.
Ведь с мечтами надо обращаться осторожно.
