Глава 1От автора:Уважаемые читатели!Это мой первый и скорее всего последний фик на данную тематику, так что не переживайте - долго мучить Вас своим творчеством я не буду=)))
С огромным удовольствием приму все ваши тапочки, только большая просьба сопровождать их запуск конструктивной критикой=)))
Спасибо за ваше внимание!!Приятного чтения!!
Я знаю мне нужно уйти,чтобы спасти.
Я сделаю это...
Fleur - Я сделаю это
Когда я узнала, что именно Клаусу нужно от меня, я побежала так, как будто за мной гнался сам ад…
Я уже плохо помню свою жизнь до того, как стала вампиром. Так много веков назад она была. С каждым прожитым веком завеса памяти опускалась все ниже, стирая из моих воспоминаний лица тех, кого я когда-то любила. К ней же добавлялась всепоглощающая, ненасытная жажда крови, в вихре которой притуплялись все остальные чувства. Все это присыпалось неуемным стремлением остаться в живых, чего бы это ни стоило. И так я пробегала из века в век, меняя имена, меняя жизни, но не изменяя самой себе.
Сотни, может тысячи людей пронеслись перед моими глазами за всю мою «вампирскую жизнь», не оставив и следа. Единицы запомнились тем, что оставляли какой-то неприятный осадок – привкус горечи. Еще меньше тех, кого хочется вспоминать с улыбкой.
Из жизни человека почти ничего не осталось, только смутные образы горячего очага, нежных рук матери, строгий голос отца, задорный смех сестры. И лишь один образ до сих пор пылает в моей душе, заставляя её разрываться на части от переполняющих чувств.
Это и мой злой призрак, и ангел-хранитель… Этот образ возник в моем сознании с первым криком той, что у меня отобрали сразу после рождения, не дав даже однажды взять её на руки и прижать к груди.
Моя девочка, такая маленькая, такая родная, оказалась оторванной от меня, её матери, и я не знала, что же с ней стало.
Позже, живя в Англии, я не раз вспоминала её первые минуты жизни, когда она громким криком возвестила о своем появлении на свет. Я пыталась собрать в памяти те кусочки, которые у меня остались от этого момента, чтобы хотя бы приблизительно нарисовать себе её портрет – я помнила то, как увидела её впервые на руках у своей матери, помнила её крохотные мельтешащие ручки и ножки, её темную головку, вспоминала, как мать передавала её отцу, чтобы тот забрал её навсегда, как в последний момент пеленка слегка откинулась и её маленькое личико предстало перед моим взором. Тогда я твердо решила, что однажды найду её и мы сможем быть вместе.
Но по какому-то злому умыслу то ли судьбы, то ли случая все сложилось совсем не так, как я мечтала.
Клаус ворвался в мою жизнь подобно урагану, он и был им – ураганом, сносящим все на своем пути, злым духом, проклятым демоном. Надо ли говорить, как мне стало страшно? Что в мозгу билась лишь одна мысль – выжить, выжить, выжить? Что готова была пойти на все ради этого? … И тогда я побежала так, как будто за мной гнался сам ад… Да это и был ад, только я была не согласна добровольно приносить себя в жертву – и я решила – пусть лучше это будут другие.
Так я убегала и убегала, даже, когда стала вампиром. Я недооценила жажду мести Клауса – я думала, что стану не нужна ему, будучи вампиром, но он разрушил все, что мне было дорого, уничтожил всех, кого я любила, только лишь в отместку. Я скрывалась, не переставая, переезжала из страны в страну, пряталась среди нищих, меняла свои имена. Я никогда больше не чувствовала себя в безопасности, все время ожидала удара из-за угла, ибо знала, что Клаус не прекратит охоты за мной, потому что у меня все еще было то, что ему нужно. Хотя я решила, что защищать буду только себя, на свете ещё оставалось одно единственное существо, чья безопасность меня волновала. Я должна была что-то сделать для её защиты, хоть самую малость, хотя нет, я хотела сделать для этого все, что смогу. И тогда я стала искать свое дитя… Сложно ли это было сделать? Как оказалось, нет. Все, что потребовалось, это найти и расспросить слуг, которые тогда у нас работали и чудом спаслись в ночь гибели моей семьи. Для меня не составило никакого труда разыскать нашу кухарку и её сына, работавшего у нас на конюшне. Они-то и ответили на мои вопросы, после чего мне пришлось безжалостно их убить, чтобы они больше никому ничего не смогли обо мне рассказать, ибо даже стирание памяти не помогло бы, если бы к ним заявился Клаус. Вы скажете, что я жестока? Что я сумасшедшая психопатка? И вы будете правы! Так оно и есть! Но такой я стала после того, как мне пришлось оберегать свою жизнь и защищать самое ценное, что у меня осталось.
И вот я уже в том городе, где, по словам бывших слуг, теперь жила моя дочка в сиротском приюте для девочек. По правде сказать, как я выяснила, не у всех из этих сирот на самом деле не было родителей, очень многие, как и моя дочь, были рождены вне брака. Хоть это и было позором, но так ли уж это удивительно в стране, которая вот уже больше 100 лет находилась под гнетом Османской империи, чьи ратные воины для поддержания власти регулярно совершали набеги на наше государство?
Солнце только что опустилось за черту далекого горизонта. Я присела на ограждение фонтана в центре площади и оглядывала заснеженные окрестные дома, в чьих окнах горели яркие огоньки рождественского вечера. Да, хорошенькое время я выбрала для появления – отличный бы получился рождественский сюрприз. Оставалось только придумать, как мне встретиться с десятилетней девочкой, объяснить ей все и отдать то, что я для неё приготовила, а затем исчезнуть навсегда. Монолог вроде «Здравствуй, дорогая! Я твоя мамочка, но мы не можем быть вместе, потому что я с некоторых пор стала вампиром, за которым охотится другой вампир, поэтому возьми вот это и будь хорошей девочкой!» отпадал сам собой. В кармане плаща у меня лежало заранее приготовленное письмо, но как отдать его лично девочке в руки я пока не придумала.
Мои мысли прервал громкий смех и крики ребятишек. Они были еще далеко, но мой вампирский слух улавливал их на большом расстоянии, и поэтому я знала, что эта шумная шайка приближается к площади. Я уже было собралась покинуть площадь, как вдруг все также вдалеке увидела, что к площади приближаются воспитанницы того самого приюта, где жила моя дочка: их можно было узнать по форменным серым платьицам, черным фартукам и платкам, покрывавшим головы. Должно быть, они возвращались с рождественской мессы.
В то время всякого рода христианские традиции и обычаи подавлялись в нашей стране османской властью, пытавшейся насадить ислам. Однако, болгары, хоть и оказавшиеся под чужим гнетом, не желали с этим мириться, организовывая мятежи и устраивая тайные истинно христианские богослужения. Поэтому большинство жителей страны так и остались православными христианами.
Я с трепетом ожидала, когда девочки войдут на площадь, ведь среди них могла оказаться та единственная, которую я так жаждала увидеть. Шумная компания во главе с двумя наставницами, наконец, ступила на заснеженную брусчатку городской площади. Воспитательницы безуспешно пытались утихомирить своих подопечных, хотя было видно, что делали они это без особого энтузиазма, так же подвластные праздничному настроению, как и девочки. Внезапно 4 девочки отделились от общего строя и, что-то весело выкрикивая, побежали по площади – только тут я заметила, что бежали они навстречу гурьбе мальчишек, выбежавших на площадь с противоположной стороны. Они быстро завязали шутливую битву в снежки, забрасывая друг в друга снежные комья, роняя соперников в снег, наваливаясь парами, при этом все громко смеялись. Еще несколько девочек присоединились к шумной возне, видя, что противников большинство, остальные же принялись в стороне лепить снежную бабу. Воспитательницы же, не желая портить веселое настроение воспитанниц, не стали прерывать веселую баталию и просто о чем-то оживленно болтали. Прохожие лишь с улыбками поглядывали на толпу детишек и старались не попадать под обстрел снежками.
Но меня все это уже не интересовало, я следила только за одной фигуркой, молниеносно передвигавшейся по площади, забрасывая снежками противников. Даже толком ни разу не видев её, я поняла, что узнала бы её из тысячи сверстниц. Только она умудрялась одновременно убегать от одних преследователей, и попутно лепить снежки, и бросать их в других. Она была из числа первой группы девочек, бросившихся к мальчишкам. Платка на её головке не было с самого начала, а капюшон давно упал, открывая взору черные, как ночь, волосы, в которых запутались снежинки. Это делало её похожей на сказочную принцессу, а то, с какой скоростью она носилась, - на ночную бестию. Я не могла сдержать улыбки, наблюдая за ней.
Глава 2- Не смей этого делать, Саша! – улыбаясь, предупреждал её мальчик, напротив которого она остановилась, лепя в руках большой ком снега. (Вот, значит, как назвали мою дочурку – ей подходит это имя, подумалось мне, оно такое же сильное, какой показалась мне она сама) – Не то, знаешь, что будет?
- Что будет, Виктор? – громко спросила она, бросая снежок метко в голову Виктора и заливисто смеясь.
- Ну все, Саша, берегись! – сказал Виктор и бросился вперед. Мальчик был крупным и легко мог повалить Сашу, если бы она не успела увернуться и подставить ему подножку. Смешно барахтаясь, Виктор повалился в снег. А Саша отбежала немного в сторону.
- Какой ты неуклюжий, Виктор! Падаешь на ровном месте! – смеялась моя Саша, а Виктор тем временем, не поднимаясь, слепил снежок и кинул его в Сашу. Однако, она опять успела увернуться, и снежок, вместо того чтобы попасть в грудь, лишь слегка задел плечо. Саша принялась за новый снежок, а Виктор тем временем поднялся на ноги.
Я даже заметить не успела летящий в меня ком снега, как почувствовала удар в плечо. Посмотрев на налипший на рукав снег, я стала отряхивать его, как вдруг услышала знакомый голос. Подняв глаза, я увидела перед собой Сашу, мою Сашу – такую близкую, такую родную. Она стояла совсем рядом, и я, наконец, могла разглядеть черты её лица. Она была чем-то похожа на мою маму. У неё были такие же тонкие и четко очерченные губы, почти алого цвета, маленький чуть вздернутый носик, плавная линия скул, высокий лоб украшали тонкие черные брови. Но вот глаза – глаза Саши были совершенно необычного цвета – это были словно два вправленных в оправу длинных ресниц сапфира, синие-синие. В этих глазах плескалась сама жизнь, точно в море. Они горели живейшим интересом и жаждой новых открытий. Но сейчас в них застыло еще и какое-то озабоченное ожидание.
Вдруг я поняла, что Саша задала мне какой-то вопрос:
- Что, прости? Я не расслышала, - откликнулась я.
- Я спросила, больно ли Вам? – виновато сказала Саша, и только я собиралась ответить, как на всех парах подлетела одна из воспитательниц и начала отчитывать Сашу:
- Саша, негодная ты девчонка! Сколько можно тебя просить быть осторожней и внимательнее к своим поступкам?! Ох, и наказание же тебя ждет! – выпалила она и повернулась ко мне, - Простите, Ради Бога, Саша у нас такая нерадивая! Вечно попадает в какие-то неприятности! Вы не подумайте чего, она хорошая дев…
- Все в порядке, - перебила я поток изречений, слегка улыбнувшись, и посмотрела воспитательнице прямо в глаза, - Вы можете вернуться к своему прежнему занятию и забыть об этом инциденте, – внушение – удобная, право, штука. Воспитательница, не сказав больше ни слова, отвернулась и пошла к своей подруге, а я вновь обратилась взглядом к своей дочери. Саша смотрела на меня во все глаза и не могла вымолвить ни слова – понятно, что она заметила что-то. Внимательная же она!
- Что такое? – спросила я, неуверенно улыбнувшись.
- Как вам удалось так легко от неё отделаться? София Николаевна хорошая и добрая, но как привяжется с чем – нипочем от неё не отвертеться!
- Хорошая и добрая? А что ж она так на тебя накинулась? Ничего ведь страшного не произошло! Подумаешь, снежок! Она ведь не ругается, что вы ими друг в друга кидаетесь!
- Ну почему не ругается? Еще как! – ответила Саша, усаживаясь на фонтан рядом со мной, - Просто сегодня Рождество и это вроде как рождественский подарок. Нашим воспитателям нечего нам подарить, кроме рождественского праздничного ужина и возможности поиграть с городскими ребятами. Вот нам и разрешают в новогодние праздники немного побаловаться, а так вообще у нас нет возможности играть с другими детьми за стенами приюта.
- Почему?
- Наш приют довольно далеко отсюда и стоит на отшибе, поэтому в город мы выбираемся редко. Так что нечасто нам выдается возможность поиграть с местными детьми. К тому же, нам говорят, что мы воспитанницы приличного заведения и должны вести себя прилично при посторонних. Хотя лично я не понимаю, что тут неприличного – немного побросаться снежками? А вам и вправду не было очень больно? – снова озаботилась Саша.
- Правда, Саша, только гордость пострадала – раньше я снежков не пропускала, - ответила я, проглотив чувство огорчения от слов Саши. Я подумала о том, что будь я с ней рядом, я бы задарила её игрушками, нарядила бы в самые красивые платья и надела бы самые красивые украшения, хотя никакой блеск драгоценных камней и металлов не сравнился бы с блеском её сапфиро-бархатных глаз. Наклонившись, я набрала большую охапку снега, подбросив его вверх над нашими головами. Снег осыпался нам на волосы, и Саша стала ещё больше похожей на снежную принцессу из сказки. Мы обе рассмеялись.
- Вы похожи на волшебницу из страны снов – нам эту сказку в приюте рассказывают. – сказала Саша, глядя на меня. Я не могла налюбоваться на неё. Какая же она была живая, веселая, озорная, задорная. Жизнь в ней пылала, точно огонь в жерле вулкана, и вырывалась наружу безудержной лавой с потоками смеха, веселья и неиссякаемой энергии. Имела ли я право отнимать у неё эту радость, раскрывая ужасные тайны моего мира? Заставлять её мучаться сознанием, что её мать – кровожадный вампир? Я поняла, что не смогу этого сделать, не смогу омрачить её неидеальный, но все же нормальный детский мир.
Саша неожиданно подскочила и вновь запустила в меня снежком, от которого я едва успела увернуться.
- Как ловко! – воскликнула Саша и отбежала на небольшое расстояние, хотя я видела, что она ожидает от меня ответной реакции. Долго себя ждать я не заставила – взяла комок снега и бросила в Сашу, но Саша успела отпрыгнуть в сторону, и снежок лишь зацепил край её юбки. Она звонко рассмеялась, и еще один снежный ком полетел в мою сторону.
Самый мелодичный смех на свете звенел сотней маленьких лир у меня в ушах, или точнее в сердце, затрагивая самые потаенные глубины и руша остатки возведенных некогда ледяных стен. Как-то не к месту вспомнилась мифология – вот также и Сирены своими певучими голосами затрагивали сердца уставших мореплавателей, заманивая их на мели своего острова.
Уже не осознавая и не пытаясь управлять своими действиями, я подбежала к Саше и подхватила её на руки, закружив как снежинку. Сашин смех стал ещё мелодичнее, а её маленькие ручки ухватили меня за шею, и мы продолжали кружиться и кружиться, смеяться и смеяться, пока, наконец, не плюхнулись в сугроб, подняв небольшую бурю снега.
Саша перебралась ко мне на колени и прижалась к моей груди. Надо ли говорить, что в этот момент я испытала чувство ни с чем не сравнимой радости? Не просто радости, а радости материнства, которой была лишена столько лет, и которая горела в моей душе бесконечной пропастью! Я прижимала к себе свою маленькую, хрупкую, но в то же время сильную (сильную, точно – я это чувствовала) девочку, дочку, так крепко как могла, стараясь надышаться её таким желанным и долгожданным присутствием.
- Саша, а как тебе живется в приюте? – задала я вопрос, который мучил меня больше всего на свете, и замерла в тревожном ожидании ответа.
- Мне нравится, - немного подумав, ответила Саша и добавила. – Хотя… конечно, лучше бы было жить где-нибудь с мамой и папой… Но зато здесь все мои друзья, и мне нравятся наши воспитатели – они умные и добрые, знают много разных интересных историй. А мама и папа… Может, у меня и нет их нигде. София Николаевна говорила, что меня привез дедушка, но я его и не помню, а что с моими родителями она не знает… Хотя мне почему-то иногда кажется, что моя мама где-то есть и она хочет быть со мной, но не может. Мне от этих мыслей как-то теплее и спокойнее, вот бы только она весточку мне прислала, что любит меня, а больше мне и не надо. – Саша говорила легко и спокойно, только немного печально, а мне казалось, что на сердце льется раскаленная сталь. Какая же Саша была умная, всепонимающая и всепрощающая. В одно мгновение мне захотелось рассказать ей всю правду, довериться – я знала, она примет и поймет, но я вспомнила о том, как эта правда заставит измениться её мир, что тогда ей придется поменять тот мир, в котором её мама где-то есть, она любит её и надеется на встречу, на мир, где её мама – страшный вампир, где живут еще более ужасные вампиры, которые будут охотиться за ними до скончания времен или пока не настигнут, и где она никогда больше не сможет почувствовать себя в безопасности. Я затолкала подальше свои порывы и погладила Сашу по волосам – её спокойствие и безопасность оказались важнее всего остального, в кои-то веки чья-то жизнь стала для меня ценнее собственной.
- Саша, - тихо позвала я, и она подняла на меня свои волшебные глаза, заглядывая в самую душу, так глубоко, что я даже испугалась, а вдруг она обо всем догадается, но все же сказала то, что хотела, - Твоя мама правда любит тебя.
Глаза Саши расширились и она спросила:
- Ты моя мама?
- Нет, Саша, к сожалению, не я, - и это была чистая правда. Матерью Саши была живая девушка Катерина Петрова, она жила в обычной семье с людьми, которых любила она, и которые любили её. Но она давно умерла, её место заняла бесчувственная сущность вампира Кэтрин, и к светлой девочке Саше это существо имело лишь косвенное отношение.
- А ты знаешь, как её зовут? – будто бы и не огорчившись, спросила она.
- Её зовут Катерина.
- А тебя как зовут?
- Кэтрин.
Саша долго всматривалась в мои глаза, я знала, что она хочет найти там ответы.
- Если увидишь её, передай, что я тоже её люблю, - сказала Саша и опустила голову мне на плечо. Что она нашла в моих глазах, я так и не поняла, но больше она не задавала вопросов, не пыталась узнать, где её мама, словно точно поняла, что так и надо.
- Я хочу подарить тебе кое-что, - произнесла я и достала из кармана серебряную цепочку. Маленький круглый кулон упал мне на ладонь, вербена внутри тут же обожгла мне руку, но я этого даже не заметила и показала его Саше – ничего особенного в нем не было – просто серебряная медалька с вырезанной маленькой птичкой с цветком в клюве – этот символ папа некогда считал гербом нашей семьи. Я только сейчас обратила внимание, что глазик птички был из сапфира, но он лишь отдаленно напоминал о блеске Сашиных глаз. Кулон раскрывался, и внутрь помещались крохотные миниатюрки, но я туда положила маленькие цветки вербены. Глаза Саши расширились от изумления:
- Как красиво, - выдохнула она, несмелой рукой касаясь кулона. – Неужели тебе не жалко расставаться с ним?
- Нет, если ты мне кое-что пообещаешь, - я внимательно посмотрела Саше в глаза, она с жадным вниманием слушала меня, - Пообещай мне, Саша, что ты всегда будешь носить его, никогда не снимать. Это особенный кулон, он может защитить тебя.
- Защитить от кого? – тут же спросила Саша.
- От злых людей…и злых духов, - ответила с придыханием, не отрывая взгляда от Саши. Через мгновение она согласно кивнула и перевела взгляд на кулон, повторив:
- Я никогда не сниму его, и он защитит меня.
Я с облегчением вздохнула.
- Давай я помогу тебе его надеть, - сказала я, Саша кивнула и повернулась ко мне спиной. Я накинула цепочку на её шею и, откинув в сторону её густые мягкие волосы, застегнула замок и, не удержавшись, поцеловала в макушку. Саша повернулась ко мне, держа рукой кулон:
- Спасибо тебе! Это лучший подарок на свете, - и улыбка озарила все её лицо, и хотя был вечер, мне казалось, что восход солнца сейчас в самом разгаре, и оно так близко, что можно коснуться его рукой. Саша была моим ярким солнышком. Я улыбнулась ей в ответ.
В этот момент нашу идиллию разрушил голос воспитательницы:
- Девочки, нам пора возвращаться домой! Попрощайтесь со своими друзьями и пойдемте!
Саша вопросительно взглянула на меня:
- Я пойду попрощаюсь с ребятами?
Не в силах вымолвить ни слова, так мне не хотелось расставаться с её теплом и светом, с ней самой, я просто кивнула и разжала руки.
Саша встала и побежала к своим друзьям, шепнув мне: «Я сейчас вернусь».
Я смотрела ей вслед, стараясь запомнить её жесты, движения, черты.
Недалеко от меня стояла одна из воспитательниц, та, которую Саша называла Софией Николаевной, и с подозрением поглядывала в мою сторону. Я встала и подошла к ней. Слишком эмоционально истощенная, да и уже давно отвыкшая вести нормальные разговоры, я просто пристально посмотрела ей в глаза, заставляя отвечать на все мои вопросы беспрекословно.
- Кто привез к вам Сашу?
- Это был мужчина, – бесцветным голосом отвечала она.
- Кто он? Он приезжал еще?
- Когда он только привез её, ей было меньше месяца от роду, он сказал, что больше не появится, но потом приезжал еще три раза. Саша называла его дедушкой. Последний раз он был, когда Саше исполнилось два года. Тогда он взял её на прогулку и подарил ей игрушку, которую Саша хранит до сих пор. Потом больше не появлялся, почему – мы не знаем.
- Что вы знаете об её родителях?
- Ничего, мы только предполагаем, что её мать скорее всего была дочерью того мужчины, который привез её. Об её отце ничего неизвестно.
- Что еще сказал этот мужчина?
- Ничего, только попросил позаботиться о девочке и сразу оплатил все её обучение, даже с лихвой. – В этот момент я преисполнилась благодарности к своему отцу, каким бы он ни был строгим и суровым, он всегда оставался добрым и заботливым. Он позаботился о моей Саше, не бросил её на произвол судьбы.
- Теперь вы забудете об этом разговоре. Сейчас вы соберете детей и отправитесь домой, продолжите заботиться о них, как вас и просили, - произнесла я и разорвала зрительный контакт. Зачем я произнесла последнюю фразу? Мне просто хотелось, чтобы Саша была счастлива, и я знала, что её счастье сейчас – это её друзья.
Я отошла от воспитательницы, пока та приходила в себя после внушения. В моей душе воцарилась какая-то щемящая пустота.
Девочки собирались в центре площади вокруг второй наставницы, махали на прощание мальчикам и строились парами. Но Саши нигде не было видно.
Внезапно я почувствовала прикосновение к моей руке. Наклонив голову, я снова, наконец, увидела её. В её взгляде царило какое-то непонятное смущение и плескались волны нежности, от которых у меня защемило сердце. Неужели все это было обращено ко мне?
- Я тут думала, что могу тебе подарить в ответ, - потупила Саша взгляд, - но у меня нет ничего такого же особенного, как этот кулон…
- Ты пообещала мне всегда носить этот кулон – это самый лучший подарок для меня, - сказала я, приседая перед ней и порывисто притягивая к себе. – Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
- Но я все равно хочу сделать тебе подарок, - сказала Саша, слегка отстраняясь и вытягивая вперед правую руку. Задрав рукав, она развязала черную бархатную ленту для волос. – Возьми это. Эта лента была на кукле, которую мне давно-давно подарил один человек. Кукла осталась в приюте, а ленту я всегда ношу с собой. Она счастливая, она принесет тебе удачу. Возьми, - настойчиво добавила Саша, протягивая мне ленту.
Я машинально взяла её, но потом вспомнила, как Саша сказала о человеке, подарившем ей куклу с этой лентой – я поняла, что это был мой отец. Я не могла взять её – лента была частью того немногого, что оставалось у Саши от её семьи.
- Я не могу принять её, Саша, это слишком ценный подарок…
- Именно поэтому возьми, я хочу, чтобы у тебя было что-нибудь на память обо мне, - произнесла она настойчиво и с очень серьезным, взрослым, выражением лица. Саша взяла мою руку и начала повязывать на ней ленту. Отказаться от этого нежного, случайного единения не хватило сил. Закончив, Саша подняла ко мне глаза:
- Прощай, Кэтрин, мне было приятно с тобой познакомиться.
Внезапно Саша кинулась мне на шею и прижалась горячими губами к моей щеке. Несдержанные слезы начали прокладывать соленые дорожки по моим щекам. Я крепче прижала Сашу к себе, в последний раз наслаждаясь её близостью, её родным запахом, её теплом. Повернув голову, я стала покрывать поцелуями её лицо, впитывая на века каждую его черточку, впечатывая в сознание её неповторимый портрет. Потом я отстранилась и в последний раз взглянула в её глаза – чистая синева безоблачного ночного неба отражалась в них, никаких крапинок и разводов. Как и всегда её глаза горели, но сейчас к незамутненной жажде жизни в них добавились грустное понимание и светлая печаль. Больше Саша не сказала ни слова, она погладила меня по руке и медленно пошла прочь.
Какое-то мгновение я еще пыталась задержать её ладонь, но потом мне пришлось её выпустить.
- Прощай, Сашенька, - вымученно произнесла я, а Саша помахала мне и отвернулась, уходя вслед за своими подругами.
В ушах у меня зазвенел звук бьющегося хрусталя – это разбивались лиры Сашиного звонкого смеха, ибо они были хрустальными, и разбивались они у меня в сердце, разрывая его на тысячу мелких осколков, превращая их в кровавое месиво несбывшихся надежд.
- Живи, моя девочка…- прошептала я в пустоту.
Детский смех давно стих, процессия воспитанниц скрылась за строениями домов. В вечернем небе - цвета Сашиных глаз – загорелись первые звезды. А я все стояла и смотрела туда, куда ушла оставшаяся часть моей человеческой жизни, её сущности. Беззвучные слезы текли по щекам, сдуваемые порывами поднявшегося ветра. Я все стояла и стояла, сжимая в руках бархатную ленту, еще хранящую прикосновение её руки. Казалось, все силы покинули меня, и я уже больше никогда не смогу сдвинутся с места, стану печальным памятником матери, дважды потерявшей свое дитя. Только медленно наплывающее сознание того, что мое пребывание здесь грозит и Саше, заставило меня, наконец, развернуться и уйти… Просто уйти – не разбирая дороги, не глядя вперед…
Больше никогда я не пыталась узнать что-либо о Саше, больше ни разу в жизни я не видела её милого лица – боялась, что любая попытка связаться с ней накликает на её голову внимание Клауса. Я продолжала убегать и скрываться, сама уповая лишь на то, что сделала все от себя зависящее для Сашиной защиты, хотя вовсе не была в этом уверена. Ибо когда имеешь дело с Клаусом, когда он – твой заклятый враг, нельзя уже быть ни в чем уверенной. И все же я продолжала жить и надеяться, и вспоминать Сашин образ – рисовать в памяти её нежные черты лица, маленький, гордый носик, мягкий, но упрямый подбородок, высокие скулы и лоб, что говорило мне о её тяге ко всему новому, непознанному. Чаще всего вспоминала её блестящие живые глаза, смеющиеся губы, черные шелковые волосы, её мягкие последние прикосновения к моей руке. Я всегда представляла себе маленькую веселую девочку, способную своим задором пробудить даже самые меланхоличные души. Даже когда прошел уже почти век с нашей первой и последней встречи, когда я вдруг опомнилась и осознала, что Саши наверняка уже нет на свете, что от неё у меня осталось только имя, слетавшее с губ с мягким шелестом весенних листьев, которые сопровождали её рождение, да бархатная черная лента для волос, которую с тех давних пор я всегда носила с собой, даже тогда воображение подсовывало мне тот милый светящийся образ маленькой, сильной девочки. В тот момент мне показалось, что давно остановившееся сердце вдруг застучало с удвоенной силой, выстукивая в душе её имя – А-ЛЕК-САН-ДРА…
Когда я поняла, что моей девочки больше не стало, я вдруг и осознала также, что некая часть Катерины Петровой все же жила во мне все это время, но в тот миг, когда понимание коснулось моего разума и сердца, она умерла вместе с ушедшей Сашей, давая рождение новому, жестокому существу. Именно тогда и появилась на свет та Кэтрин Пирс, которую теперь вы все знаете, Кровожадная и Ужасная, не желающая помнить своей прошлой жизни…
