Глава 1. Одержимость (Агония)Вместо предисловия.
«Если принять те два положения, что путем становления ничего не достигается и что под всем становлением нет такого великого единства, в котором индивид мог бы окончательно потонуть, как в стихии высшей ценности, то единственным исходом остается возможность осудить весь этот мир становления как марево и измыслить в качестве истинного мира новый мир, потусторонний нашему.»
Фридрих Ницше
Доводилось ли вам хоть раз в жизни чувствовать запах безумия? Слышать его мерные, издевательски неторопливые шаги, раздающиеся в пустом коридоре собственного сознания? Цок-цок, цок-цок. Сначала совсем тихо, затем все громче и громче, ближе и ближе. И вот уже с оглушительным ревом Ид, сотрясая и руша привычный ваш мир, безжалостно обрушивает на него гигантские волны, прорывается на поверхность из жерл проснувшихся вулканов. А потом все стихает, и остается только шорох длинной черной мантии палача, тянущейся следом за ним по холодным каменным плитам.
Оно словно смеется над вами, нарушая неписаное правило дикого хищника: «Не играть с едой», просто потому что ему незачем спешить. Впрочем, если допустить абстрактную возможность материального воплощения этого внутреннего демона и безумие стало бы возможно отнести к какому-то определенному биологическому виду, его следовало бы отнести к вирусам или паразитам. Формам жизни, не знающим ни страха, ни жалости в борьбе за право существовать, пусть даже посредством разрушения других организмов. Ведь вне разума безумия не существует.
Как писал Уильям Шекспир: «У всякого безумия есть своя логика». Оно всегда начинается одинаково, подкрадывается бесшумно и незаметно. Незримым демоном пробирается сквозь стены, плавает в воздухе, проникая в щели и просачиваясь в дыры в поисках жертвы. Обнаружив вас, демон даст увидеть себя и тут же отпустит вас подальше, чтобы продлить начавшуюся игру. Он мелькнет тенью за вашей спиной, а его леденящее душу дыхание пройдет по коже, заставив мышцы непроизвольно сократиться. Единожды заглянув в ваши глаза, он будет знать, что вам никуда больше от него не деться, а вам никогда не забыть его бесчувственного, пустого взгляда. Этот взгляд будет преследовать вас повсюду, неизменно следя за вами из пустых черных глазниц с изуродованных лиц, скрытых под капюшоном.
Вы начнете бояться темноты, потому что как в детстве вам будет казаться, что в ней, в самых темных уголках комнат скрывается и поджидает своего часа зло. Вы будете вздрагивать от звуков, которые прежде ничего не значили. Шаги демона будут слышаться вам в скрипе половиц, в стуках за стеной. Его взбудораженным дыханием станет вой ветра за окном, шум волн, разбивающих об острые камни, а неуловимые движения будут угадываться в легком колыхании занавесок и влажных от сырости простынях. Холод и жар станут равными предвестниками его присутствия. Вы перестанете тушить свечи перед сном, закрывать двери, чтобы прислушиваться к малейшим шорохам по всему дому. И каждый раз сердце ваше будет отчаянно рваться из груди, а из живота ядовитыми иглами будет пробиваться страх, парализуя мышцы. Кислым запахом этого яда пропитается одежда, пальцы и ладони леденеющих рук.
Рано или поздно демон настигнет и опустит вас снова, блеснув из темноты глазами, а острыми когтями оставив глубокие отметины на полу. Только с этого момента дистанция между вами необратимо начнет сокращаться. Так будет повторяться множество раз, пока однажды вы не возненавидите прежде спасительный свет и людей, которые вас окружают. От каждого из них будет веять опасностью. Пропасть между ними и вами будет расти, соразмерно непониманию. Вам все чаще будет хотеться остаться в одиночестве, выключить свет и скрыться в темноте от утомившей и разъярившей вас погони, от предателей и лжецов, готовых отдать вас на растерзание.
Их вежливые улыбки, притворно сочувствующие взгляды, полные унизительной жалости, отвращение в глазах, молчаливо кричащих о своем желании видеть вас лишь подле чумного столба, кажется, еще сильнее придавливают к земле. Так уж устроены люди: пока ты на коне, они воспринимают тебя, как равного, тянуться к тебе, но уважению их быстро приходит конец, стоит тебе слететь с лошади в вязкое болото. Вы понимаете вдруг всю шаткость и непрочность связей, непостоянство и изменчивость мира, его корыстность. Жорж Санд была тысячу раз права. Этим миром правят каприз, заблуждение и безумие. Теперь в лучших традициях французских пословиц вам остается лишь запереться у себя дома и разбить зеркало.
Охватывало ли вас внезапное желание раскроить чей-то череп просто для того, чтобы одной головой на земле стало меньше? Она невыносимо мешает, как оса, прилетевшая на запах твоей еды и имеющая наглость жалить тебя при попытке забрать свое. Она нервирует, не дает сосредоточиться, успокоиться. Праведникам удобно, ссылаясь на Бога, доказывать ее право на жизнь. Но Бог на небесах, и она ему не мешает. А мы с вами на земле, и ничто человеческое, как известно, нам не чуждо.
Можно прикрываться любыми благородными мотивами, но желание убивать имеет причину в самом себе и только. Оно никак не восстановит справедливость, не сделает мир лучше и ничего не исправит в прошлом и настоящем. Самое главное: оно никогда не сделает вас прежним.
Когда стоишь и дышишь в спину своему врагу, кажется, всего одного удара будет достаточно, чтобы ничто больше не заслоняло горизонт. Ты почти твердо уверен, что стоит произнести лишь слово, и мир вновь наполнится красками и смыслом. В этот момент даже слышишь треск ломающейся кости и еще какие-то звуки, напоминающие те, что издает бьющееся об пол яйцо. Чувствуешь запах крови. Пока все это происходит только в твоем воображении, перестаешь моргать, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки снова и снова. Дыхание становится тяжелым и глубоким, и кажется, будто ярость и силу вдыхаешь прямо из воздуха. Мышцы начинает ломить и тянуть, они ноют от расплавленной плазмы крови, которая приливает к ним и к голове, застилая глаза.
Но разум еще борется, еще сопротивляется. Он подсказывает, что это желание иррационально, неправильно. Тогда от невозможности выплеснуть свой гнев остается только сжаться в пульсирующий комок нервов.
Однажды вы поймаете себя на том, что сидите и невидящим взглядом смотрите в пустоту, не моргая. Позабытый стакан, выпавший из ваших рук, будет лежать на полу возле кресла в растекшейся лужице коньяка. Затем вы захотите вдруг кинуться на стену в слепой ярости, желая победить или отпугнуть своего невидимого противника. Вы разобьете руки в кровь, переломаете ногти, сорвете горло, а очнувшись, ощутите ужас и отчаяние в стократ сильнее, чем было прежде.
Когда вы сломаетесь, на смену страху и яростному сопротивлению придет уныние. Нестерпимая тоска, лишающая последних стимулов к борьбе, опустошающая, выжигающая, подобно лесному пожару. Вы почувствуете, как где-то в груди зарождается пустота, и единственное желание, чтобы все поскорее закончилось, станет для вас последней путеводной звездой.
Представьте, словно лекарь-недоучка, позабыв усыпить или обезболить, медленно делает надрез от солнечного сплетения до живота, раскрывая ваше тело, как куртку на молнии, случайно втыкает в сердце скальпель, будто это подушечка для иголок. Затем вытаскивает из вас душу, как пораженный болезнью орган, вытряхивает и выбивает ее, как пыльное одеяло, потом небрежно кладет на место и также медленно зашивает, забыв вытащить скальпель. Операция закончена.
Человеческая душа не может быть пустой. Она в своем новом качестве не приживется, будет отторгаться, начнет, подобно черной дыре засасывать в себя окружающее пространство, но не сможет наполниться снова. Тогда в вашу дверь постучится новая незваная гостья - бессонница. Вы перестаете спать, потому что вам будет казаться, что если заснуть, пустота поглотит весь мир и вас самих. А в те редкие минуты, когда вам все же удастся погрузиться в дрему, вас будут преследовать ночные кошмары, не отличимые от реальности.
Вы еще будете цепляться за воспоминания, ища в себе остатки тепла и света, будете, как за спасительную соломинку, цепляться за крупицы надежды, стараясь как в известной сказке выбраться по зернам из ловушки, в которую угодили. Но где-то глубоко внутри уже твердо будете знать, что все кончено.
Наконец, зверю наскучит его игра, а жертва больше не сможет убегать и бороться. И он вцепится вам в горло, насладится последними секундами агонии бьющегося в конвульсиях тела и заберет вашу жизнь, ваш рассудок, ваш последний вздох. Останется только безумие, безраздельно властвующее над вашим телом.
Поверьте, лучшим исходом для вас стала бы настоящая смерть, но то, что переживете вы, является смертью совсем другого рода.
Один мой друг однажды сказал мне, что мы никогда не умрем, что смерти нет, и я всегда верил в это. Наверное, одна лишь эта мысль еще не дала моим демонам добраться до меня. Жаль только, я никак не могу вспомнить его имя…
Глава 2. Бездна (Отрицание)«Wer mit Ungeheuern kämpft, mag zusehn, dass er nicht dabei zum Ungeheuer wird. Und wenn du lange in einen Abgrund blickst, blickt der Abgrund auch in dich hinein.»
Фридрих Ницше
- Что значит, заглянуть в глаза смерти?
- Это образное выражение, метафора, - тут же откликнулся Ремус Люпин, - оно означает, что человек побывал на краю гибели или своими глазами увидел чью-то смерть.
Сегодня в одной из спален в Гриффиндорской башне все еще горит свет, хотя Большой Бен давно пробил полночь. В Шотландии, а в этой спальне в особенности, просто не было слышно боя лондонского Биг-Бена. Ветер безуспешно пытается ворваться в наглухо запертое окно. А внутри тепло и уютно, даже как-то особенно уютно из-за царящего здесь беспорядка: раскрытых книжек, лежащих прямо на полу вперемешку с носками, в многообразии которых не обнаружить ни единой пары, рубашек, мантий и галстуков, горками сваленных на стульях, котлов, перьев и чернильных клякс, представленных повсеместно.
И ничего, казалось бы, необычного в этом вопросе, слетевшем с губ пятнадцатилетнего мальчишки по имени Сириус Блэк. Он зачитывается книгами о героях, историями о благородных пиратах и великих сражениях. Он хочет стать мракоборцем, романтический образ которого соткан из рассказов о Педро Сангре и Эль Драке.
- А я считаю, не такое уж оно и образное, уж точно не образнее, чем «край гибели». – раздался бодрый голос Джеймса Поттера.
Полог кровати другого мальчишки плотно задернут, но он еще не спит и даже не притворяется. Просто не хочет лишать себя удовольствия подольше понежиться в теплой постели. Он никогда не планировал свое будущее, не считая тех авантюрных идей, что порой возникали у них с Блэком: увидеть мир, стать героями, победить красавиц и спасти драконов. Он верит в судьбу, интуицию, случай и немного хотел бы стать лучшим игроком в квиддич.
- Все ведь знают сказку о трех братьях и Дарах Смерти?
- Думаешь, эти дары и правда существуют? – усмехнулся Сириус.
- Что бы вы там оба ни думали, - снова вступил в разговор Ремус, - сказка – это эпический жанр, вымышленное произведение.
- Не понимаю, как с таким рациональным мышлением вообще можно было стать волшебником.
- Наверное, первое время он усердно отрицал возможность существования магии.
Полог приоткрылся, и в образовавшейся щели возникло вначале лицо Джеймса, а затем и целый счастливый его обладатель, выглядевший на редкость лохматым. Маска притворного удивления на его лице медленно сменилась хитрой гримасой. И он, и Сириус говорили о Люпине так, словно сам Ремус вдруг исчез из комнаты, но продолжая будто бы невзначай бросать на него смеющиеся взгляды.
Люпин промолчал, удостоив друзей весьма красноречивого взгляда. Затем, отвернувшись к столу, он покачал головой, что-то прошептал себе под нос и махнул рукой, словно бы говоря: «Да ну вас!» Он как обычно был занят проверкой домашнего задания, в процессе которой обычно дописывал к своей работе еще как минимум несколько листов.
- Сказка о мальчике и волках, между прочим, тоже всего лишь сказка, но я уверен, что народный фольклор не рождался в чьей-то голове из воздуха. Прецеденты, наверняка, были. – парировал Джеймс.
- А если бы Дары Смерти существовали, пришлось бы признать, что и сама она существует.
- Гениально, Хвост! – торжествующе провозгласил Сириус, - В нашей научной конференции ваше открытие сэр Петтигрю несомненно самое ценное. Смерть существует! Вы слышали, господа?
- Никогда бы не подумал, - всплеснул руками Джеймс, - Я так и вижу заголовок следующего «Ежедневного пророка». Да что там? The Times! Мы должны немедленно написать туда. Об этом должны узнать все. Надеюсь, Хвост будет снисходителен и поделится с нами лаврами, учитывая годы нашей бескорыстной дружбы? К тому же для одного это слишком много.
- Сенсация! Британские ученые установили, что смерть существует! – голосом уличного разносчика газет продекламировал Блэк и, спрыгнув с кровати, подхватил стопку пергаментов с прикроватного столика. Даже Ремус не удержался от смеха, когда под назойливое завывание: «Возьмите газету, мистер! Всего шесть пенсов!» - получил свою импровизированную газету.
- Сегодня мы берем интервью у легендарного Питера Петтигрю, которому принадлежит это потрясшее мир открытие. – Джеймс тоже вскочил с кровати, подсел к раскрасневшемуся до самых ушей Хвосту, потеснив того в кресле, и нетерпеливо уставился на него. Питеру же казалось, что лучше всего сейчас было бы провалиться сквозь землю. Даже провалиться в подземелья Хогвартса было бы не так неудобно.
- Скажите, сэр Питер, как по-вашему выглядит смерть? Похожа ли она на старуху с клюкой? На прекрасную девушку? Может быть, на юношу, вроде вон того красавчика?
- На-наверное, - заикаясь, начал Питер, - на скелет в длинном черном плаще и капюшоне, который скрывает его лицо.
- Великолепно, сэр Питер! Понимаете ли вы, что ваше открытие перевернуло все представление о мире? Благодаря вашим обширным представлениям о смерти, вы смогли бы ответить и нашему другу – сэру Сириусу, на его вопрос. Сэр Сириус?
- Что значит, заглянуть в глаза смерти? – с ухмылкой повторил Бродяга.
- У смерти нет глаз, - чуть более воодушевленно заверил Хвост, успевший вжиться в роль гениального, но скромного ученого, - У нее пустые глазницы.
В комнате немного стемнело и стало прохладно, но почему-то никто этого не замечал. Одна из створок окна беззвучно отворилась, и ветер, проникнувший в спальню, должно быть, затушил несколько свечек. Тяжелые занавески колыхались, словно за ними притаилась стайка корнуолльских пикси. Тени, пляшущие на стенах в отсветах еще горящих свечей, как будто бы замерли в ожидании.
- У-у-у, - зловеще протянул Джеймс. – Значит, когда я буду умирать, за мной придет череп в длинном черном плаще и капюшоне с пустыми глазницами?
- Что за бред? – неожиданно недовольным тоном вмешался Сириус. Он словно почувствовал что-то недоброе, смутное, тревожное чувство, которому не мог найти объяснения. Но ведь он анимаг, то есть пусть и на каплю – все-таки зверь, пес. Кто знает, где были бы сейчас собаки, не доверяй они своим инстинктам?
- Ты вообще не умрешь.
Джеймс повернулся к нему. В воздухе повисла напряженная тишина, которую физически ощущал каждый. Кажется, целую вечность, уложенную в несколько бесконечно долгих минут они смотрели друг на друга молча, пока Джеймс, наконец, не поднялся.
В несколько шагов он пересек комнату, остановился напротив Сириуса и примирительно склонил голову к плечу, как отец, собирающийся объяснить своему капризному ребенку, что зима приходит потому, что она просто приходит.
- Разумеется, нет. Ни я, ни ты, никто из нас не умрет… - произнес Джеймс, а подумав немного, добавил, - если только от недостатка чувства юмора, которое ты, похоже, подцепил от Лунатика воздушно-капельным путем. Нам срочно нужно выбираться отсюда, а комнату закрыть на карантин. Ты со мной, Бродяга?
Так уж повелось, что проявление чувств у замкнутых англичан всегда порывисто, стремительно, но оттого, быть может, каждое из них несет в себе чуть больше смысла и обладает невероятно большей силой. Вот и эти объятия такие крепкие, почти отчаянные. В ту же секунду кажется, что слова Джеймса – непреложная истина. Но почему-то совсем не чувствуется тепла. Руки Джеймса вдруг ослабевают, безвольно падая с плеч, а тело становится тяжелым и оседает на землю, так что приходится придерживать его.
Медленно таят очертания гриффиндорской спальни. Ветер бросает в лицо капли неизвестно откуда взявшегося дождя. Сириус осторожно опускает Джеймса на землю и опускается сам, пока чья-то незримая кисть покрывает масляную картину комнаты новым слоем краски, почему-то рисуя совсем иной пейзаж. Вместо оранжевого полумрака спальни - темная стена деревьев, вместо столов и стульев - развалины какого-то дома. С трудом удается узнать в этом месте ту Годрикову Лощину, в которой Сириус проводил каникулы. Становится совсем темно и зябко. Хочется, чтобы кто-то зажег свет хотя бы на конце волшебной палочки, но Ремус и Питер исчезают в молочно-белом тумане с таким странным выражением на лицах, словно это он – Сириус виноват в том, что Джеймс…
А глаз у смерти, действительно, нет. Лишь пустые черные впадины глазниц на изуродованном разложением лице, скрытом под черным капюшоном. Но у нее есть взгляд: холодный, безразличный, пустой, притягивающий. Он словно высасывает из тебя душу по крупицам. Ее костлявые истлевшие пальцы, похожие на длинные сучья деревьев, тянутся к своей добыче, заставляя отступать, отползать назад по холодному каменному полу, пока не упрешься спиной в стену.
«Откуда здесь стены и пол?» - мелькает рассеянная мысль, - «Почему так холодно?»
Сириус не знает, за кем она пришла, но если бы Джеймс очнулся, они могли бы убежать. Пока же приходится из последних сил, рывками тащить его за собой, потому что нельзя допустить, чтобы его забрали.
С оглушительным плеском обрушиваются на серый камень деревья из масляной краски, мгновенно превращаясь в обычную воду. Где-то далеко внизу вторит шум волн, бьющихся об утесы, словно желая смыть с лица земли небольшой остров, на котором возвышается непреступная крепость Азкабан. Кругом только серые стены, серые камни, серые металлические двери и решетки на серых окнах, из которых видно угрожающе свинцовое небо. Наверное, это тоже дурной сон, картина, которая скоро исчезнет, окончательно стерев границы между сном и явью, воспоминаниями и реальностью.
Он сидит, отчаянно упираясь спиной в стену, будто желая продавить ее, все еще отталкивается ногами от пола и судорожно сжимает в руках одеяло, прижимая его к груди.
- Смерть существует! Вы слышали, господа? – слышится в шуме Северного моря, в печальных криках чаек, похожих на скрежет когтей по стеклу, в панических воплях заключенных, эхом разносящихся по коридору.
Хорошо, что собаки не видят снов, ни дурных, ни хороших. Их не обманывает слух, а еще их почему-то не видит смерть. Он пока еще не решил, хорошо это или плохо.
Одно только Сириус твердо решил. Он никогда больше не скажет, даже если вдруг предвидится случай, красивых слов о бездонных глазах, в которых можно утонуть, потому что бездонные глаза – это совсем не красиво. Они похожи на пропасть, смотрящую в тебя, завораживающую мертвую пустоту, заставляющую наклоняться так близко к ней, что в любую минуту можно упасть.
Глава 3. Забвение (Гнев)«В домике пахло пылью и сыростью и чем-то смутно сладким, будто тут обитали призраки давно мертвого печенья.»
Нил Гейман
Лили красива, умна, обаятельна и, когда она улыбается, даже Сириус чувствует, что комната заполняется светом. Возможно, это потому, что она улыбается искренне, от всего сердца, светится счастьем и делиться им с окружающим миром. Она сама светлая, рыжая, как солнечный луч на рассвете, а он, хоть и яркий, хоть и носит имя звезды, почему-то сияет иначе. Его свет холодный и далекий, для всех и ни для кого. Можно увидеть, но нельзя дотянуться.
Джеймс говорил, что Лили – девушка, а девушки не способны понять многих вещей, и ему – Сириусу не нужно ревновать, потому что его место никогда и никто не займет. Но у него получается плохо, пусть внешне этого и не видно. Он всегда умел убедительно играть.
Только у Лили есть еще один несомненный плюс: она готовит безумно вкусное печенье и печет самые вкусные в мире пироги. Когда перед ним появляется тарелка с горячим куском пирога, дивный запах которого еще полчаса назад заполнил весь дом, он просто не может продолжать ее ненавидеть. Разве можно ненавидеть человека, который печет пироги и печенья в форме трогательных зверюшек, елочек и человечков с глазами из глазури?
Быстро справившись со своим пирогом, Сириус забирает блюдце Питера и укоризненно качает головой.
- Ты слишком много ешь, Хвост. У тебя же живот уже за нас троих вырос.
Он небрежно треплет Питера за пухлую щеку.
Это не шутка, не оскорбление, а простая констатация факта. Когда Сириусу не нужно врать, он говорит все, как есть. Только Питер все равно обижается. Из невзрачного серого парнишки с бесцветными жидкими волосами, он вырос в невзрачного серого мужчину, все с теми же волосами и детским лицом. Да к тому же еще, умудрился изрядно поправиться, из-за чего его голова стала выглядеть совершенно нелепо на тучном теле.
Чтобы немного исправить этот недостаток он отрастил волосы, но теперь голова стала смотреться непропорционально большой и неухоженной. Сириусу Блэку шли длинные волосы, а ему почему-то нет.
Теперь он окончательно не вписывался в их блистательную компанию. Ведь раньше его просто не было видно, а сейчас он бросается в глаза, как полено в цветочной клумбе. Сириус красив и остроумен, Джеймс – настоящий лидер, успешный во всем, за что бы он ни брался, Ремус наделен блестящим умом. Они словно родились в рубашках. А что есть у него – Питера? Живот за них троих. И родился он, как все обычные люди – голым, сморщенным и кричащим.
- Пирога хватит на всех, - улыбается Лили и вновь переставляет тарелку на место. Но кусок уже не лезет в горло. Даже Лили относится к нему, как к ребенку или прокаженному, который не может постоять за себя.
Джеймс, улыбаясь, расставляет перед гостями эль.
- Не совсем подходящий напиток к сладкому, но, полагаю, возражений не будет?
- Ты – просто исполнитель желаний, Джеймс. – не торопясь стереть с лица пенные усы, вежливо кивнул Ремус.
- Извините, мне, пожалуй, пора. – неожиданно сказал Питер и поднялся из-за стола, суетливо поправляя пиджак.
- Ты же только что пришел, - удивился Джеймс.
- Забыл сделать одно важное дело.
Было видно, что Питер лгал, но Джеймс только пожал плечами, когда тот скрылся за дверью.
- Не понимаю, что на него нашло.
- А я понимаю, и кое-кто еще здесь, - Лили приняла позу и выжидающе посмотрела на Сириуса.
- Я сказал ему правду. Друзья должны говорить друг другу правду. – Сириус с возмущением вскинул брови, - Твой драгоценный жених говорит, что я похож на девчонку, но я же не устраиваю демонстраций.
- Потому что ты знаешь, что похож на девчонку, - веско добавил Джеймс.
- Это верно, - подстегнула Лили, - не всем повезло родиться с такой премилой мордашкой, но совершенно не обязательно подчеркивать чьи-либо недостатки. Ты хоть раз отзывался вслух о его положительных качествах?
Сириус задумался, стараясь припомнить положительные черты Питера, о которых он мог бы отзывать вслух, но в голову упорно ничего не приходило. Обычный парнишка, волею судьбы оказавшийся их другом. Во многом благодаря тому, что настолько восхищался Джеймсом, неосознанно стремясь к сильным и влиятельным людям, что тот просто не мог не оставить его возле себя. Сложись звезды иначе, и он мог бы стать одним из объектов постоянных насмешек мародеров, чье почетное место по праву занимал Нюниус. Иными словами, Хвост умел пристраиваться, приспосабливаться, но на положительное качество это не тянуло и еще больше не красило его обладателя.
- Правду, - тем временем, продолжала Лили, - говорить несомненно нужно, но только тогда, когда это уместно, как и все прочие слова. У вас с моим драгоценным женихом всегда были с этим проблемы.
- Разве? – удивился Джеймс.
- Конечно, нет, милый. – безмятежно ответила Лили, - Именно поэтому я так часто соглашалась пойти с тобой в Хогсмид, начиная с третьего курса.
- Подумаешь. – отводя взгляд к потолку, бросил Джеймс.
- Наверное, мне стоит сходить за Питером.
Сириус поднялся из-за стола. Идти за Хвостом ему совсем не хотелось, но слушать, как мило бранятся между собой Джеймс и Лили, хотелось еще меньше. Он слишком хорошо знал: если кто-то и обратил внимание на его слова, так это был Лунатик. Эти же двое даже забыли о том, что говорили о Петтигрю.
- Возвращайся скорее, иначе меня съедят бабочки, и я обрасту розовым кустом, - улыбнулся Ремус.
- Я думал у тебя на всякий случай припасены в куртке садовые ножницы. – притворно озадачился Сириус и поспешил выйти на улицу.
Питер, озираясь, сновал между домами, больше напоминающими однообразные лондонские коттеджи, единой стеной обрамляющие узкие улочки. Было людно и удивительно ясно для ноября, хотя на асфальте тут и там виднелись лужи. Догнать Петтигрю не составило особого труда. Он вел себя странно: как крыса в экспериментальном лабиринте метался то в одну сторону, то в другую, а заметив Сириуса остановился и словно бы уменьшился в размерах.
Сириус поймал себя на мысли, что совсем не помнит, зачем хотел догнать Питера. Глядя сейчас в его испуганно бегающие глазки, он чувствовал только одно нестерпимое желание – вгрызться зубами в шею, на которой несуразно сидела большая, жидковолосая голова. Вгрызться и ощутить, как расплавленный соленый металл заполняет рот и стекает в глотку. Вгрызться и рвануть, потрясти, мотая по асфальту, как большую нескладную куклу, а потом, виляя от удовольствия хвостом, принести к крыльцу дома, из которого он недавно вышел.
«Что это был за дом?»
Неожиданно, будто в замедленной съемке, Петтигрю поднял на Сириуса пухлый указательный палец и заголосил:
- Держите убийцу!
«Убийцу? Кто-то умер? Я никого не убивал. Разве кто-то умер?»
Петтигрю кричал еще что-то, затем послышался взрыв, но как будто бы где-то очень-очень далеко. Раздались еще чьи-то крики. Люди вокруг бегали, тела нескольких лежали на асфальте в дыму и пыли. Вокруг них лениво растекались багровые лужи.
«Больно. До чего же больно. Кто-то все-таки умер. Кто-то близкий. Кто-то родной, важный, но кто?»
Лица стерлись из памяти. Имена все еще вертелись на языке, но он не мог вспомнить их сейчас, как и имя того толстяка, за которым он гнался. Зачем он гнался за ним?
«Почему так больно?»
А потом было темно и холодно. Чьи-то руки тащили его по одинаковым коридорам каменного муравейника. Собственные ноги не слушались и заплетались, как после изрядного количества огневиски. Несколько этажей вверх и снова коридоры, по которым зловещим эхом проносятся чьи-то стоны и крики.
- Это вы убили Поттеров?
«Поттеров… Джеймса и Лили Поттеров… значит, так их звали… значит, Джеймс и Лили умерли?»
- Сириус Орион Блэк, я повторю свой вопрос. Это вы убили семью Поттеров?
- Какой смысл задавать ему вопросы? У нас есть прямой приказ, и суда все равно не будет. Он убил этих двоих, Питера Петтигрю и с три десятка ни в чем не повинных магглов. Все прочие дали показания весьма единодушно. К тому же он, кажется, уже тронулся. У него лицо безумца, настоящего хладнокровного убийцы.
- Я не убивал их…
Сириус сам не узнал свой голос: хриплый, тихий и злой. Такой голос бывает у людей, готовых с минуты на минуту накинуться на своих собеседников. Это маркер, предупредительный сигнал. Он бы и сам не поверил себе, если бы был на месте присутствующих здесь мракоборцев.
- Что?
- Я не убийца.
- Значит, вы утверждаете, что не убивали Лили и Джеймса Поттеров? Так кто же тогда?
- Я не убивал их…
Сириус осекся. Где-то в углу скудно обставленного кабинета мелькнуло знакомое болезненное лицо Ремуса Люпина. Он молчал. Он тоже не верил.
- Но все равно что убил.
Хотелось расплакаться, но слез почему-то не было. Глаза были сухими и нестерпимо болели от света. Сириус ощутил поднимающуюся к горлу тошноту, смешанную с резким приступом удушья.
- Так все-таки, вы? – издевательски уточнил тот, кто назвал его хладнокровным убийцей.
«Они не умерли. Они не могли умереть!»
Сириус обхватил голову руками, с силой потер лицо, будто пытался снять с себя кожу. Поднялся и попятился назад, уронив шаткий деревянный табурет, на котором сидел. Собравшиеся в комнате волшебники отшатнулись, стремительно извлекая из карманов и рукавов волшебные палочки и устремляя их в его сторону. Мышцы горели и были напряжены до предела, словно хотели свернуться в тугой узел. Он помнил, как закричал. Громко, яростно, отчаянно, словно хотел выкричать из себя ощущение безысходности, злости, пустоты. Кричал и кричал до тех пор, пока не стало темно.
В газетах писали, что для его поимки понадобилось привлечь все подразделение отдела магического правопорядка, но нигде не говорилось о том, что он не оказывал сопротивления. Ажиотаж вокруг его персоны не стихал почти полгода, а статьи каждый раз дополнялись новыми подробностями. Когда дошло до того, что в газетах пошли домыслы о его предполагаемом или даже совершенном побеге, Министерство Магии настрого запретило упоминать в прессе его имя, и о нем забыли. Только дементоры продолжали сутками дежурить у его камеры.
Все забыли и о Джеймсе, и о Лили, и о предателе Петтигрю. Иногда он тоже забывал о них. Подолгу думая лишь о том, что ему хочется курить и немного о том, что в такой сырости легко можно заболеть чахоткой. Но, засыпая, он чувствовал, как откуда-то веет запахом домашнего печенья. То ли из-за двери камеры, то ли из окна, смешиваясь с соленым морским воздухом, запах этот постепенно заполнял все помещение. Он навевал какие-то размытые образы из прошлого. Воспоминания эти были приятными, успокаивали, убаюкивали, давая погрузиться в полусон, но всегда заканчивались кошмаром, выход из которого был один: он вспоминал их имена.
Глава 4. "Плыть!" ("Сделка")«Ты должен стать одержимым и не растерять одержимости.»
Джон Ирвинг
В коридоре слышались неторопливые шаги пяти или шести человек сразу. Это было странно, ведь дементоры плавают по воздуху, а в Азкабане обычно не так уж «людно», если, конечно, сюда не начали водить экскурсии. Но Сириусу все равно нет до этого никакого дела. Куда занимательнее смотреть в окно, за которым постоянно что-то меняется. Облака, проплывая по небу от подоконника до верхнего края окна, успевают по нескольку раз сменить форму. Летом в Годриковой лощине они с Джеймсом любили смотреть на облака и угадывать в них фигуры. Сейчас Сириус не угадывал, просто смотрел. Это был один из тех редких моментов, когда голова оставалась светлой и свободной от мыслей. Должно быть, дементоров убрали от двери.
Шаги приближались, пока, наконец, не смолкли. Краем глаза Сириус отметил, что процессия остановилась у его двери. Он приподнялся с постели и повернулся.
«Сам министр магии», - слабое подобие ухмылки призраком скользнуло по лицу.
Корнелиус Фадж выглядел удивленным, словно ожидал увидеть здесь кого-то другого. Сам того не замечая, он крепче сжал в руках газету, и внимание Сириуса тут же переключилось на нее.
- Как вы себя чувствуете? – неуверенно произнес министр. С такой неуверенностью первооткрыватели пляжного сезона пробуют воду ногой, прежде чем прыгнуть в проточную реку в середине весны.
- Благодарю, - отозвался Сириус и сел на постели, чтобы разглядеть заголовок статьи, - Не жалуюсь, хотя здесь бывает немного холодно.
- Кхм, - кашлянул Фадж.
С фотографии, которую было видно значительно лучше текста, большая семья Артура и Молли Уизли, улыбалась и приветливо махала руками. Но внимание Блэка приковала к себе крыса, сидящая на плече у младшего из долговязых рыжих братьев. С некоторых пор он ненавидел крыс.
- Что ж, если вам ничего не нужно…
- Что это? – перебил Сириус.
Корнелиус Фадж смешался, посмотрел себе под ноги, затем на прочих членов комиссии и только потом понял, что речь идет о газете.
- Газета, мистер Блэк.
- Спасибо за ценные пояснения. Я понимаю, что это газета, - флегматично отозвался Сириус, - Что это на первой странице?
- О! – сообразил министр, зашелестев бумагой, - Семья Уизли выиграла поездку в Египет. Вам это интересно?
- Безумно. Вы позволите? – все тем же тоном попросил Блэк.
Когда он протянул руку к решетке, комиссия во главе с министром магии по инерции сделала шаг назад, но Фадж, по лицу которого пробежал оттенок самой неподдельной аристократической белизны, снова кашлянул, подошел ближе и решительно сунул газету между прутьев решетки.
- Благодарю, - снова повторил Сириус и, как могло бы показаться, утратил всяческий интерес к собравшимся. Развернув газету, он внимательно всмотрелся в фотографию, после чего неожиданно фыркнул, стараясь подавить в себе желание рассмеяться самым безумным и горьким смехом.
***
- Нет! Нет! И еще раз – нет!
Прошло не больше секунды с тех пор, как Джеймс услышал слова Сириуса, и лицо его, вначале не выражавшее ничего, кроме предельного внимания, вдруг окаменело. Затем глаза расширились, брови взметнулись вверх, скрывшись за отросшей рваной челкой. Реакция не заставила себя долго ждать.
- Тысячу раз нет! – хлопнув ладонями по столу, Джеймс оттолкнулся от него и, ловко соскочив со стула, переместился к перепачканному окну, занавешенному лишь наполовину какой-то рваной тряпкой.
- Ты же со школы просил меня дать ему шанс? Доверять ему?
- Возможно, - Джеймс помедлил, - я был неправ, или ты выбрал не совсем подходящий момент для этого.
- Он идеально подходит. Никто и думать не станет о том, что…
Джеймс, резко обернулся и, выставив вперед ладонь, прервал разговор. Скулы его сильнее, чем прежде выделялись на осунувшемся лице и непрестанно двигались, как будто бы он старательно пережевывал резинку. Под глазами залегли тени. Бессонные ночи, постоянное бегство и страх за близких сделали свое дело. Сириус только сейчас заметил, что рубашка стала ему велика.
Скорее всего, он раздражен лишь потому, что в последнее время его жизнь превратилась в нескончаемое бегство, но накопившееся раздражение постепенно расползлось, как опухоль, незаметно перекинувшись на все остальное. Ему совсем не хотелось отсиживаться в чужих домах, пока кто-то где-то прямо сейчас, быть может, сражается с пожирателями смерти. Прятаться… едва ли именно так он представлял себе эту войну или даже собственную семейную жизнь.
Он слишком остро чувствует, что его место не здесь. За Гарри и Лили ему было бы в тысячу раз спокойнее, если бы они прятались, а он защищал их. Именно защищал, а не был непосредственным участником этой нескончаемой игры в прятки.
Сириус открывает глаза. Морда, а следом и тело без труда протискиваются сквозь дверные решетки. Теперь нужно бежать, просто бежать вперед. По коридорам, потом несколько пролетов вниз и снова коридорами. Он всего лишь собака, и стражникам Азкабана никогда не почувствовать его присутствия, не добраться больше до его мыслей. А они не были так ясны уже много, много дней – ровно столько, сколько черточек оставлено на стенах его камеры. Просто бежать и закрыть глаза.
- Говоря о том, что я доверяю кому-то, я вовсе не имею в виду, что готов доверить все! Есть разные степени доверия, понимаешь?
- Ты всегда доверял ему больше, чем я. Он – твой друг.
- Речь идет о жизни Гарри, Лили, о моей в конце-то концов! Я готов доверить ему подержать свой снитч, но не это, черт тебя дери! Удивительно, что ты вдруг стал настолько щедр.
Сириус, молча, поднял глаза. Если бы волосы Джеймса с самого детства не торчали в разные стороны, упорно не желая поддаваться расческе, Сириус мог бы подумать, что они только что встали дыбом.
- Они доберутся до Хвоста раньше, чем он успеет укрыться, а потом придет и наша очередь. Есть тысячи способов выведать тайну прежде, чем убить. Может быть, ты просто не хочешь брать на себя такую ответственность, Бродяга?
- Я хотел, чтобы это осталось между нами. Чтобы все думали, что я являюсь хранителем тайны, и продолжали искать меня. Ты прав: есть тысячи способов выведать что-то прежде, чем убить. Но, если бы тайну знал Хвост, они ничего не смогли бы от меня узнать. Ты же доверил мне свою жизнь, я нашел лучший способ сохранить ее.
- Тебя могут убить.
- Меня в любом случае могут убить.
- Это была плохая идея.
- О чем ты?
Джеймс поправил ворот рубашки и принялся подворачивать до локтей рукава. Так она смотрелась чуть менее мешковато.
- О том, чтобы подставить тебя под удар. Хранителем тайны хотел стать Дамблдор, и мне следовало согласиться.
- Со мной все будет в порядке. Я не твой ребенок, чтобы опекать меня.
- И все же… я хотел бы, чтобы ты остался со мной.
- И доверить наши жизни Хвосту? – Сириус усмехнулся впервые за весь вечер, – Еще чего.
- Ты ведь не думаешь, что я трус? – неожиданно спросил Джеймс, на время прекратив возиться с рукавом.
- Нет.
- Тогда почему ты не хочешь остаться со мной? Просто сказать всем, что хранителем тайны будет Питер и остаться. Ты нужен Гарри. Ты его крестный. Ты нужен мне.
Джеймс был прав. Это была плохая идея. Его – Сириуса, плохая идея.
«У крысы на фотографии не было пальца. Единственным, что нашли на месте взрыва, был палец. Проклятый крысеныш отрезал его себе!»
Внизу острые шипы скал, о которые разбиваются даже волны. Пес переминается с лапы на лапу, стоя и присматриваясь к бурлящей у подножия воде.
«Петтигрю жив, он в Хогвартсе, а значит, нельзя терять ни минуты.» Пусть уже ничего нельзя исправить, но что-то всегда можно изменить. Ему не удалось спасти Джеймса, но теперь в беде Гарри. И ему нужна помощь. Он нужен Гарри. Значит, он все еще нужен Джеймсу.
Чтобы прыгнуть, достаточно просто закрыть глаза.
- Ты сам сказал, что есть разные степени доверия. Это разрушит всю концепцию моего гениального плана.
- По-твоему, это весело?
- Совсем нет. По-твоему, весело рисковать своей шкурой, даже не зная того, ради чего тебя захотят убить? Но это шанс для тебя пожить нормальной жизнью, перестать бежать.
Джеймс опустил глаза. Сириусу казалось, что он знает, о чем тот думает.
В комнате был всего один диван и несколько заваленных старьем кресел без ножек. Она находилась на втором этаже давно оставленного хозяевами маггловского особняка. Прихожую, кухню и несколько комнат на первом этаже Лили привела в порядок в первый же день их пребывания здесь, сделав пригодными хотя бы для временного проживания. Джеймс не понимал, для чего это нужно. Она сказала: «Для ребенка». Оставалось только поверить. Труднее всего было поверить в то, что на какое-то время это место станет их домом, но их все равно перевезут «в безопасное место» раньше, чем это произойдет. Сколько бы «безопасных мест» не существовало в Великобритании, рано или поздно они закончатся. Есть ли разница, где скрываться: в разных местах или в одном постоянном? Можно ли назвать это нормальной жизнью?
- Питер – крыса. Ему будет просто спрятаться. Помнишь? Его не замечала даже Дракучая ива.
- Если ты хотел убедить меня, то твой первый довод вызывает определенные сомнения.
В лицо ему с силой ударила вода. Ледяной поток подхватил его, подкинул вверх, пронес в опасной близости от камней, а потом тело потянуло ко дну. «Плыть!» - завертелось в голове, - «Плыть!» Он исхудал и почти обессилил. Даже в виде собаки невероятно трудно удержаться на воде. Соленые брызги норовят то и дело попасть в глаза, дышать носом совсем невозможно, а в пасть постоянно льется вода.
«Питер – крыса.»
Как же его самого не остановила эта фраза? Они ведь сами, своими руками, создали этого маленького безликого монстра. Пригрели змею на груди. А он отдал в руки предателя жизнь, что была ценнее собственной, разрушив сразу обе. Они сами помогали Питеру стать этой самой крысой. Сами приготовили ему все пути к отступлению. «Плыть! Плыть! Только, чтобы исправить эту ошибку. Плыть!»
- Тебе нужно отдохнуть, Джей. Давай смотреть правде в глаза: у меня есть шанс выбраться из этой заварушки живым. У Питера этого шанса нет. Он скроется в надежном месте и будет находиться там, пока не станет безопасно.
- И когда же, по-твоему? – бесцветным тоном поинтересовался Джеймс просто, чтобы поддержать разговор.
Вместо ответа, Сириус мягко положил руку на плечо Джеймса. Лицо его было серьезным. Он хмурился и выглядел таким взрослым, что облик веселого разгильдяя, к которому Джеймс так привык, словно осыпался с него, как скорлупа.
Джеймс устало вздохнул.
- Мне нужно обсудить это с Лили.
Сириус поморщился.
- Что? – живо переспросил Джеймс, - Я не могу единолично распорядиться своей, а заодно и еще парочкой жизней.
- Справедливо. – неохотно подтвердил Сириус.
- Останешься у нас сегодня? Лили, наверное, уже спит. Я решу все завтра же утром.
Джеймс пересек комнату и, смахнув с кресла вещи прямо на пол, тяжело опустился в него. Сириус чувствовал, как Джеймс сверлит взглядом его затылок, ожидая ответа. Пришлось развернуться, чтобы избавиться от ощущения неприятного холодка на спине.
«Ты сам давно сошел бы с ума на его месте».
Лицо Сириуса смягчилось, что не ускользнуло от внимания Джеймса.
- Значит, решено.
Перекинувшись через подлокотник кресла, Джеймс принялся суетливо греметь и шелестеть чем-то, пока, наконец, не выпрямился, зазывно потряхивая бутылкой в вытянутой руке.
- Иди сюда…
Волны подхватывают пса, как пушинку, но ему кажется, что где-то впереди - на берегу, он может разглядеть маленькую серую точку. Одно движение челюстей, и все будет кончено. Нужно только доплыть. Он изо всех сил шевелит онемевшими от холода лапами, уже не чувствую боли, почти неосознанно. «Плыть! Останавливаться нельзя!»
Сегодня в одной из спален в Гриффиндорской башне все еще горит свет, хотя Большой Бен давно пробил полночь. В Шотландии, а в этой спальне в особенности, просто не было слышно боя лондонского Биг-Бена. И где-то там, там на берегу, в этой самой спальне, бегает проклятая крыса.
Ему даже кажется, что он видит еще один огонек. Там в окне за рваной занавеской можно различить знакомый силуэт, и даже услышать голос: «Иди сюда». Но он доберется туда позже.
