Пока бьются сердца

Глава 1. Начало?

Название: Пока бьются сердца
Автор: Ricka
Бета: Кагами:
Связь: ricka02@rambler.ru; icq - 6046793;
Размер: 20 глав.
Пейринг: Пит/Китнисс, Гейл/Китнисс, а также другие, которые будут раскрываться по ходу.
Рейтинг: PG
Саммари: Видимо, это история о любви. О жизни в Двенадцатом дистрикте, о давление Капитолия, о чувствах и судьбах, которые имеют свойства повторяться. Китнисс, Пит, Гейл, мы многое знаем о них, но всегда найдется, что рассказать. Как все начиналось и почему все закончилось именно так? А ещё здесь есть герои, о которых мы не знаем ничего, но они тоже часть всего этого. Этот фанфик не стремиться изменить канон или вмешаться в него, он хочет лишь дополнить его. Здесь вы узнаете, что чувствовал Пит на Жатве, и Гейл, когда Китнисс вернулась домой, а также много всего другого. Приятного прочтения, и пусть удача всегда будет на вашей стороне!
Дисклеймер: Все принадлежит тому, кому принадлежит.
Размещение: Только с разрешения автора.
Предупреждение: я могу сказать лишь то, что это история не всегда будет историей Китнисс, Пита и Гейла. Но попробуйте почитать, я так старалась показать полную картину. Возможен OOC и небольшие противоречия канону.
От автора: это одна из тех историй, которые требуют быть написанными. Я тут бессильна.
Спасибо LittleDreame, её переводы вдохновили меня.

Глава 1. Начало?

Примерно через две недели, после того как Китнисс и Пит вернулись в свой родной Двенадцатый дистрикт, в теплый воскресный день бывшему городскому сыну пекаря, а ныне Победителю Голодных игр Питу Мелларку повезло — ему выпали драгоценные свободные часы в его новом совершенно безумном ритме жизни. Сегодня в первой половине дня он, в отличие от своей напарницы, был освобожден от надоедливых фотосессий, интервью и празднований. И это несказанно радовало: за всё прошедшее время с момента возвращения он только и делал, что поддерживал народную веру в двух горячих возлюбленных. А это ужасно выматывало. Если честно, то Пит уже начинал жалеть о том, что в своё время признался всему Панему в своих чувствах. Результат, конечно, был бы другой, зато сейчас не пришлось бы обнимать и целовать любимую девушку, понимая, что на самом деле она предпочла бы оказаться где угодно, только не в твоих объятиях. Это ведь все равно что использовать насилие — результат был бы тот же. И так изо дня в день, с одной вечеринки на другую, то перед одним объективом, то перед другим, и все умудряются лепетать о том, какая красивая пара стоит перед ними. Тьфу.

Но как бы там не было, сегодня Пит действительно чувствовал себя свободным. Он впервые смог встретиться с друзьями в обычной обстановке, и даже сумел почувствовать, будто что-то из его прошлой жизни может остаться неизменным.

Они находились в стареньком магазине портного мистера Джексона. Этот человек вместе со своей семьей одевал, по крайней мере, половину городских семей, не смотря на то, что его магазин был больше похож на сувенирную лавку — столь много тут стояло ветхих предметов интерьера, шкатулок, статуэток, картин, и всё, как правило, покрыто небольшим слоем пыли. Когда-то Питу казалось, что здесь находится настоящая сокровищница, но это было до Капитолия с его красотой и роскошью. Теперь это помещение было местом трепетных воспоминаний, убежищем, где можно спрятаться и сделать вид, что ничего не происходит.

Сын мистера Джексона, Алек, был одним из близких приятелей Мелларка. Когда-то в прошлой жизни они вместе бегали по городским улицам, придумывали всякие игры и хулиганства, готовились к школьным соревнованиям и даже помогали друг другу, если кого-то родители слишком сильно загружали работой. И вот сегодня, как в старые времена, Пит снова помогал Алеку, застрявшему за прилавком. Вместе с ними был Оуэн — старший брат Пита, тот, который уже слишком взрослый, чтобы участвовать в Жатве. Впрочем, даже если бы возраст позволял ему, он бы никогда не вызывался добровольцем, чтобы прикрыть спину брата. Вероятно, во многом из-за своей девушки. Она — старшая сестра Алека и причина Оэуна застревать по воскресениям в магазине Джексона.

Втроем они обслуживали редких посетителей, но в основном шутили друг над другом и разговаривали на всякие отвлеченные темы. Оуэну и Алеку хватало такта не говорить о Голодных играх и обо всём, что с ними связано, в том числе и о Китнисс, а Пит почти искренне смеялся над забавными историями, выслушивал последние новости и улыбался, когда Алек и Оуэн как всегда начинали ссориться из-за всякой ерунды и делить Дон. Это был хороший день, но он просто не мог быть совершенно свободным. Не после того, что случилось за последние месяцы.

В какой-то момент дверь магазина заскрипела, кто-то вошел, и Оуэн резко выпрямился, нахмурившись. Он слегка кивнул брату, тем самым советуя тому повернуться. Пит не прочитал в его глазах ничего хорошего и, прежде чем обернуться, подумал, что, вероятно, новый посетитель — это Китнисс, каким-то образом забредшая сюда. Но это была не она.

Что ж, в конце концов, это должно было случиться, и Пит это прекрасно понимал. Даже если Гейл Хоторн почти никогда не посещал всякие празднества и был очень занят у себя в Шахтах, когда-нибудь они все равно бы столкнулись у дверей пекарни или того хуже в Деревне Победителей, куда бы Гейл пришел навестить Китнисс. Этот дистрикт был слишком мал для того, чтобы слишком долго разводить этих двоих по разным углам.

Взгляд Пита тут же упал на мясо в руках посетителя. Конечно, Гейл охотился и пришел сюда для того, чтобы продать или обменять свою добычу. Мелларк знал, что хотя мистер Джексон не был таким уж постоянным "клиентом", он иногда позволял себе брать у охотников что-то, чтобы не тратиться в мясной лавке. В конце концов, экономия также была присуща и городским, что бы там не говорили по этому поводу люди из Шлака. Но сегодня Гейл просчитался, потому что хозяина магазина здесь не было, а Алек, даже если бы у него была такая возможность, чисто из вредности не стал бы ничего брать. Городские не любят этих крутых парней из Шлака, особенно тех, кто перелезает через забор.

В этой напряженной паузе, повисшей в магазине, Пит не знал, как реагировать на встречу с Хоторном, но не без удовольствия отметил, что и в это воскресенье Китнисс не было на охоте. Хоть ему и претили подобные мысли, он всё же чувствовал себя спокойнее, зная, что Китнисс и Гейл не проводят много времени наедине. В конце концов, он действительно думал, что между ними что-то есть.

— Привет, — поздоровался Пит. Он пытался быть дружелюбным.

Китнисс — это Китнисс, но он не может злиться на человека просто за то, что тот — её старый друг. И хотя Мелларк, конечно, злился и ревновал, он не хотел сразу же делать из Гейла своего врага. Он не имел на это право.

— Здравствуй, — Гейл не пытался быть дружелюбным, но тоже говорил без ярой враждебности.

Они никогда раньше не разговаривали, да и причин собственно не было. Они бы и сейчас не заговорили, будь это их воля. Но теперь вот приходится, и вероятно не в последний раз. Ничего не сделаешь с тем, что Китнисс слишком многое значит для обоих. Им придется вытворять всё это.

Очередной фарс Голодных игр.

— Ладно, — Гейл повернулся к Алеку, — передай отцу, что я заходил.

Алек демонстративно промолчал.

Вновь нажал на ручку двери, Гейл немного неуверенно кивнул Питу, тот кивнул в ответ. Когда за Хоторном захлопнулась дверь, все переглянулись и вздохнули с облегчением.

— Что это было? — Оуэн неодобрительно покачал головой.

— Без понятия.

Пит действительно перестал понимать, что это сейчас происходит, и как из всего этого выбираться. Он только знал, что эта встреча была началом его мучений.

***

Хотя, конечно, на самом деле началось все намного раньше. Эта древняя история, но её пик приходится на тот день, когда никто не собирался умирать. День, который Пит помнил очень хорошо.

В ту Жатву он проснулся слишком рано и очень долго лежал в постели, уговаривая себя ещё поспать. Но беспокойство мешало погрузиться в сон, и в итоге Пит бесполезно пялился в белый потолок, нагоняя на себя ещё больше страхов. Он представлял себе, как его имя вытаскивают из огромного шара, как он едет в Капитолий, и как его убивают в первые секунды Голодных игр. Самое паршивое во всей Жатве — это ожидание, от него и свихнуться недолго. Вероятно, когда ты точно знаешь, что ты трибут, это все равно переживается лучше, чем последние секунды перед тем, как Эффи Бряк назовет чье-то имя, возможно, твое. И чтобы не усиливать эти мучения, как только в окно стали пробиваться первые лучи солнца, Пит потихоньку начал вставать с кровати и одеваться.

— Уже встаешь?

Оказывается "сова" Сэм тоже не мог спать в такой день. Наоборот, он лежал бледный в своей кровати и даже не пытался скрыть, насколько испуган. В этом году его последняя Жатва, а это значит, его имя впишут максимальное количество раз — семь. В понятиях Сэма семь листочков с его имением приравнивает его почти к смертникам. И он, похоже, уверен в том, что отправится в Капитолий.

— Что, ты уже собрался везти мне подарок из Капитолия?

Смешок Сэма получился каким-то слишком громким и нервным. Вообще-то Пит не мог серьезно воспринимать страхи брата. Возможно, ему бы тоже семь казалось большим числом, но его больше волновала другая цифра — двадцать. Её имя будет на стольких листочках.

— Размечтался, буду я ещё на тебя тратиться, — Сэм все-таки улыбнулся.

— Эй, вы оба, заткнитесь и ложитесь спать, иначе даже до Жатвы не доживете!

Оуэну больше не придется рисковать на Жатве, но он тоже волновался. В обычные дни этого парня не разбудить даже пушечным выстрелом, но не сегодня. Дон тоже запишут семь раз.

Пит ещё какое-то время провел в полной тишине, в комнате, где каждому есть за кого беспокоиться, а затем все-таки решил спуститься вниз. Сэм последовал его примеру. В такое время сидеть без дела невыносимо, хотя и дел особо нет. В День Жатвы пекарня почти не работает, только один утренний час, и отец сам справлялся со всем. Он считал, что в такой день его сыновья не должны трудиться, но Пит не был с ним согласен. Официальный праздник и почти нерабочий день — это не щедрость Капитолия, это ещё один способ пытки. Вы не будете думать в такой день ни о чем, кроме Голодных игр, смиритесь.

Внизу находился только отец, который уже занимался своим делом. Мать, как всегда, спала. Она всегда спала в такие дни и складывалось впечатление, что ей все равно. Пит бы так и думал, если бы не помнил, что каждый раз после Жатвы она обнимает своих сыновей с искренним облегчением.

— Если вам нечем заняться, то можете принести мне пару мешков с мукой, — отец улыбнулся, увидев сыновей. — А затем позавтракаем.

Пит согласно кивнул, а Сэм лишь пожал плечами. Лучше уж таскать тяжелые мешки, чем пялиться в потолок, представляя невесть что. Хотя мешки на самом деле тяжелые и тащить их с заднего двора не такое уж удовольствие. Сэм этого терпеть не может, хотя Сэм вообще не пекарь. Но он любимчик матери, и горелый хлеб сходил ему с рук чаще, чем остальным. Ему вообще-то больше нравилось заниматься животными, теми же свиньями. И он заодно успел их покормить, прежде чем взять свой мешок.

— Ты же будешь о них заботиться? — Такая сентиментальность не совсем в духе Сэма. Похоже он был абсолютно убежден, что поедет в Капитолий.

Пит неодобрительно покачал головой.

— Прости, но свиньи — это не моё. Могу только хлеб вместо тебя портить, — Сэм даже не улыбнулся. — Слушай, заканчивай с этим, некоторых детей из Шлака записывают семь раз с одиннадцати лет!

— Дело не в этом, у меня плохое предчувствие.

— Это ты накрутил себя. Послушай, сегодня вечером ты вернешься домой, я обещаю тебе это. Просто поверь и прекрати сходить с ума.

Сэм явно в это не верил и ещё больше побледнел, но все-таки согласно кивнул. Пита всё это начинало немножко злить, в конце концов, Сэм не единственный, кто рисковал в эту Жатву. И самому Питу тоже хотелось, чтобы и в него кто-то вселил уверенность.

Когда они вдвоем занесли мешки в дом, отца там уже не было, видимо, он вышел к покупателю. Сэм пошел проверить, а Пит достал буханку, предназначенную для них, и аккуратно принялся разрезать её. Этот хлеб был намного лучше того, который они пекли обычно — в День Жатвы хотя бы еда должна радовать. Хотя не всем удается это оценить. Пит до сих пор помнил, как в день своей первой Жатвы Сэма вывернуло наизнанку прямо за столом. Следующих два года он просто отказывался завтракать.

Пита благо Жатва так сильно не пугала, и он мог наслаждаться вкусным завтраком, особенно в такой тишине. В их доме она выпадала не каждый день. Мать, которая обычно вставала с самого утра, не давала спокойно поесть, ибо стоило войти на кухню, как ты тут же получал какие-то указания по выполнению крайне срочных дел. Приходилось слишком быстро проглатывать свою порцию и бежать выполнять их.

Но тишина была разрушена, когда братья Пита вошли на кухню почти одновременно. Оуэн, правда, сразу отказался от завтрака и быстро исчез за дверью, ведущей на улицу. Пит прекрасно понимал его желание поскорее увидеть Дон. Но вот Сэм остался, он не без удовольствия сел на свой стул и отхлебнул из кружки.

— Это Гейл Хоторн, — наконец, сообщил он.

Конечно, Гейл Хоторн. С кем же ещё отец мог так долго торговаться?

Быстро доев свою еду, Пит потянулся к кружке, желая поскорее закончить завтрак.

— Можешь не торопиться. Он один.

Не ответить на этот насмешливый тон было очень сложно. Чёртов Сэм! Питу очень не нравилось, что кто-то знает его тайну. Даже если этот кто-то — родной брат. Но он лишь пожал плечами, не желая вестись на эти уловки. Увы, братец явно не собирался останавливаться.

— Полагаю, он хотел порадовать этим хлебом её, Китнисс.

Сказав это, Сэм слишком внимательно посмотрел на Пита, отчего у того скрутило живот. Что же поделать, если Сэм такой догадливый? Он и о Дон узнал первым. Но можно было бы хотя бы не издеваться.

— Мне кажется, что они родственники. Он её двоюрный брат, я думаю.

— Ну, конечно, а я думаю, что он Цезарь Фликермен. И это, разумеется, тоже правда.

— Ой, заткнись, остряк! — огрызнулся Пит. Он резко встал из-за стола, не желая продолжать испорченный завтрак и этот разговор. К тому же нужно было идти готовиться к Жатве, это обязательно. Очевидно, Капитолию не нужны были трибуты одетые в рабочую одежду, испачканную мукой. Поэтому все наряжаются.

Едва Пит вышел из кухни, как столкнулся с матерью. Она уже была одета. Красивое платье, явно из её молодости, прическа, макияж. Она всегда старалась хорошо одеваться, но не так, как в Дни Жатвы. Пит иногда задавался вопросом: если она сейчас так старается, то что же она делала раньше, когда сама рисковала стать трибутом? Говорят, тогда она была настоящей красавицей.

Миссис Мелларк натянуто улыбнулась, заметив сына, и даже неловко похлопала его по плечу в знак поддержки.

— Где твой брат?

Пит пожал плечами. Даже зная, где Сэм, он не собирался сообщать ей об этом. В их доме существовало негласное правило — не сдавать друг друга матери, чего бы она не хотела. Будь это новое задание или подготовка к Жатве.

— Хорошо, тогда прими ванную первым.

Пит кивнул, все равно делать было нечего, а с подачи матери подготовка могла бы занять много времени. Так что лучше не откладывать. Да и это должно было помочь не думать о словах брата. Ведь если Гейл Хоторн действительно не являлся родственником Китнисс, то у Пита просто не было никаких шансов. Если он вообще когда-нибудь решился бы с ней заговорить.

За делом: отмывкой и переодеванием в совершенно новые костюмы, сшитые мистером Джексоном по заказу матери — время действительно пролетело значительно быстрее, и ближе к часу парни уже собирались двигаться к площади. Бледное лицо Сэма пошло зелеными пятнами, и Пит всерьез боялся, как бы брат не грохнулся в обморок. Это же надо было так себя накрутить! Но, в общем-то, Сэм старался держаться и двигался вполне уверенно, так что кроме цвета лица ничто его не выдавало. Отец пожелал мальчикам удачи, а мать лишь попыталась улыбнуться.

На улице к братьям присоединились Оуэн и Дон. Белокурая дочь портного была одета в очень красивое белое платье, которому могли бы позавидовать многие девушки Двенадцатого. Она смеялась над шутками старшего брата Пита и, казалось, совсем не волновалась. Хотя сам Оуэн явно не был спокоен, он как всегда шутил, но в глубине его глаз затаилось напряжение. И Пит прекрасно понимал его.

Время медленно приближалось к двум, и детей на площади уже начинали строить перед сценой рядом с Домом Правосудия. По возрасту, по статусу. Городских с городскими, Шлак отдельно. Даже в такой момент Капитолий подогревал вражду между ними.

— Ладно, удачи вам! — Дон коротко поцеловала Оуэна в щеку и ободряюще помахала Питу с Сэмом. — Эй, Сэм, не вешай нос.

Подмигнув, она уверенным шагом направилась в колонку с девочками её возраста, которые тут же принялись расхваливать её новенький наряд. Оуэн проводил Дон долгим взглядом.

— Да, парни, удачи, — тяжело вздохнув, произнёс он, последний раз кивая Питу с Сэмом, и пошёл в сторону к зрителям. Хорошо ему. Пит бы тоже с радостью покинул центр площади. Но, увы, ему предстоит пройти через это ещё не один раз.

Сэм и Пит обменялись рукопожатием, и Сэм тоже отошёл в свою линию, оставляя брата в одиночестве. Людей на площади все ещё было не очень много, меньше половины, и Пит от скуки лениво рассматривал остальных претендентов. Здесь было слишком много знакомых, и от этого факта настроение становилось ещё более паршивым. Кто-то всё равно уедет в Капитолий, от кого-то удача сегодня отвернется. И кто бы ни был выбран, сложно даже представить, что этот человек сможет победить. Дистрикт Двенадцать давно перестал верить в чудо, если он вообще в него когда-то верил. Два победителя за семьдесят три года. Чтобы там не говорила Эффи Бряк каждый год, удачей здесь и не пахнет.

В какой-то момент глаза Пита сами нашли её. Китнисс, одетая в красивое голубое платье, стояла в своей линии. Она была очень красива, и это был самый удивительный момент во всей Жатве — заметить её, такую нарядную. Обычно она так не одеваться. Обычно никто так не одевается. Но только от возможности видеть её такой на лице возникала улыбка. Китнисс, конечно, не замечала, что Пит на неё смотрит. Она этого никогда не замечала. Как он не замечал, что смотрит на неё уже слишком долго.

Площадь постепенно заполнилась людьми и мэр, наконец, вышел на сцену со своей речью. Всё то же, что и каждый год. Как будто одного мучения с выбором трибутов мало, нужно ещё слушать одни и те же скучные речи. А напряжение в толпе всё нарастало, Пит чувствовал, как его ровесники переступают с ноги на ногу, гнут пальцы и нервно вздыхают. Многие хотели бы, чтобы трибутов выбрали как можно скорее. Всё равно перед смертью не надышишься, только нервные клетки убьешь. Лишь когда пришло время выхода Хеймитча, они слегка успокоились, у многих на лицах появились улыбки. Ментор трибутов как всегда был пьян и чуть не упал, залезая на сцену. Его невразумительная речь и попытки схватить Эффи Бряк за задницу явно разрядили обстановку, многие начали смеяться и перекидываться шуточками. Мэр и Эффи покраснели от стыда, а вот Пит готов был благодарить Хеймитча за то, что тот внес немного забавы в Жатву.

Наконец, пришло время тянуть жребий. Кажется, теперь все резко захотели ещё немного потянуть время. Так всегда. Пит глубоко вздохнул, сначала девушки. В голове сама по себе билась незваная мысль: "Только бы не Китнисс". А ведь её имя написано на двадцати листочках! Двадцать — это действительно плохой расклад. Это слишком много, особенно для девушки. Какая бы там не была ситуация в Шлаке, тессеры обычно берут парни. Среди девушек таким количеством вписок обладают немногие. Пит сжал кулаки. Нет, она ни за что не попадет в Капитолий. Это же Китнисс, она просто не может!

Но вот листочек выбрали, Эффи снова подошла к кафедре, бодро улыбнулась и принялась разворачивать его.

— Примроуз Эвердин, — произнесла она, и Пит в первую секунду растерялся. Нет, это не Китнисс, но все равно что-то не так. Только потом он начинал медленно понимать. Эвердин. Примроуз. Прим. Её сестра. Та белокурая малышка, которую так многие любят в Двенадцатом, Пит считал, что ей ещё не было двенадцати. Да она и мухи не обидит, как её вообще можно отправлять на Голодные игры?

Пит задохнулся от возмущения, глядя на то, как храбрая девочка, сжав кулаки, двигалась к сцене. Резкий крик Китнисс едва не разорвал сердце Мелларка, он даже подумать не мог, что она может так кричать. Он мог лишь отдаленно представлять себе, что она сейчас чувствует, но он не успел даже понять, что происходит, как Китнисс подскочила к своей сестре, почти грубо оттолкнула её от сцены и закричала, что хочет участвовать в играх.

— Есть доброволец! — твердила она, как молитву, словно боялась, что её не услышат. Но её слышали. На сцене все недоуменно переглянулись. Такое поведение застало их врасплох — в Двенадцатом так давно не было добровольцев.

Пит же стоял как громом пораженный, и с его губ само по себе сорвалось слишком громкое "нет". Кажется, несколько парней в его линии обернулось, он даже видел недоуменный взгляд Алека.

Наконец, Китнисс пригласили на сцену, но Прим слишком сильно вцепилась в неё и не отпускала. Пит понимал, что будь его воля, он бы также держал её, не позволяя даже шага сделать к сцене. Но Гейл стремительно оказался рядом с сестрами и оттащил Прим. Как он только был способен на это?

Следующие минуты показались сном. Хеймитч что-то несвязно говорил, Двенадцатый выражал уважение, но Пит никак не мог поверить, что Китнисс, именно Китнисс, его Китнисс, попадет на Голодные игры. И он испытывал самое противное ощущение на свете — беспомощность. Он не мог сделать ничего. Он больше не мог сжечь хлеб и отдать его ей. Он даже не имел право навестить её, она ведь наверняка даже не помнила его.

Но вот наступил другой важный момент — выборы трибута-парня. Пит едва успел подумать, что хуже уже ничего быть не может, как Эффи произнесла имя.

— Пит Мелларк.

Что?

Судьба не могла так издеваться. Просто не имела право. Она не могла засунуть Пита Мелларка и Китнисс Эвердин вместе на Голодные игры. Так не бывает. Но...

Пораженный ужасом, Пит как в забытье шагал к сцене, пытаясь осознать, что же сейчас происходит. Ему придется участвовать в Голодных играх, он умрет. Он уже никогда не будет шутить с Оуэном, спорить с Сэмом, никогда не будет скрываться от матери, никогда не поздоровается с Китнисс в школе. Он упустил все свои шансы. Сегодня удача оставила его сторону. Наконец, на ватных ногах он поднялся. Китнисс бросила на него слишком настороженный взгляд, а Пит впервые посмотрел ей прямо в глаза. Эффи спросила, нет ли добровольцев, но никто не откликнулся. Неудивительно. Пит видел Сэма в толпе, тот в буквальном смысле хватался руками за голову, но вызваться даже не пытается. Оно и понятно. Пит не обижался на него за это.

Мэр начал читать долгий и нудный договор. Но минуты спокойствия позволили Питу взять себя в руки. Что ж… Он трибут и он едет в Капитолий, одна из его соперников — Китнисс. Может быть не все так плохо? Хоть он и боится, хоть он и не хочет умирать, по крайней мере, он больше не беспомощный, он может что-то сделать. Он может помочь ей победить. Они, наконец, узнают друг друга. Когда текст закончился, Пит первым протянул руку Китнисс, пытаясь вложить в это рукопожатие всю надежду.

И ведь, в конце концов, именно эта надежда сбудется.

***

А вот чьи-то надежды не сбудутся уже никогда. Как ни сбудутся надежды Гейла Хоторна, только что хлопнувшего дверью своего дома.

Последнее время всё его злило. Ежедневная ненавистная работа в ужасающих шахтах, невозможность нормально охотиться, все эти празднования в Двенадцатом дистрикте, не позволяющие ему нормально встретиться с Китнисс и постоянно напоминающие о том, о чём он и знать не хотел, этот сын пекаря. Почему в какой-то момент жизнь Гейла так изменилась? Ведь ещё совсем недавно они вместе с Китнисс охотились, были счастливы и даже не подозревали о существовании этого Пита Мелларка. А теперь вот оно как. Паршиво. Даже вылазки на охоту не спасали от дурного настроения. В одиночестве в лесу сосредоточиться нормально не получалось, в мозгу так и билась мысль, а что если в этот самый момент Китнисс снова изображает из себя влюбленную и обнимается с этим Питом?

Гейл в ярости швырнул на пол сумку со своей добычей и едва не врезал кулаком по стене, вовремя заметив, что за ним наблюдают удивленные глазки Пози. Девочка стояла в дверях, прижимая к себе истрепанного плюшевого мишку, у которого все нитки повылезали наружу, и с интересом наблюдала за братом. Гейл тут же оттаял, взял себя в руки и улыбнулся сестрёнке.

— Ты вернулся? Я скучала! — она кинулась к нему, протягивая крохотные ручонки.

Гейл легко подхватил девочку и закружился с ней, заставляя Пози весело хохотать.

— Конечно, красавица, я вернулся. Надеюсь, ты хорошо себя вела.

— Она вела себя хорошо, — в коридор вышла Хейзел, мать Гейла. Она улыбнулась дочери, которая заливалась счастливым смехом, но внимательно посмотрела на сына и валяющуюся на полу сумку. Она, конечно же, сразу поняла, что всё это означает и озабоченно вздохнула, забирая Пози из рук Гейла. Поцеловав темноволосую макушку, она поставила малышку на пол. — Беги к Вику, он уже ждет тебя.

Пози тут же весело вскинула ручки и побежала в комнату, оставив своего старшего брата и мать наедине.

Гейл отвернулся, подошел к сумке и взял её с пола, отряхивая. Ему совершенно не нравился этот пристальный взгляд матери, которая слишком многое понимала. У Гейла не было желания что-либо объяснять и о чем-либо говорить. И так всё достало. Он ждал Китнисс с Голодных игр слишком долго, надеялся, что, когда она наконец вернется, они смогут провести много времени вместе, и он о многом сможет ей рассказать. Она вернулась, но к тому времени его вдруг сделали её кузеном (каким-то чёртовым кузеном!), и даже с этим фактом им так и не удалось остаться наедине. Даже нормально поговорить не получилось! Тогда на перроне он едва успел её обнять, прежде чем куча людей буквально вырвали Китнисс из его рук.

— Ты в порядке?

Мать уже задавала этот вопрос таким тоном. После Жатвы, когда Гейл почти целую ночь провел в лесу. И потом, когда Китнисс целовалась с Питом на арене. Теперь вот снова.

— В норме, — отрезал он, направляясь в кухню.

Охота в этот день была не слишком удачной, Гейл постоянно отвлекался, злился, и всё, на что ему приходилось рассчитывать, это работа его ловушек. Благо, они никогда не подводили. Но мясо, хоть и хорошо спасает, это только мясо. Особенно без зерна и масла, которого семья Гейла лишилась из-за отсутствия тессеров. Теперь приходилось вдвое больше выторговывать. О хлебе из пекарни Хоторнам пришлось забыть — оно понятно, Гейл туда ни за что не сунется. Но обходить других клиентов из городских он продолжал. Правда, не был уверен, что его выдержки надолго хватит, если этот Пит будет опять попадаться на глаза. Этого хлебного мальчика, главного Ромео Панема итак слишком много, чтобы сталкиваться с ним ещё и на улицах.

Гейл устало присел на стул. Материнская рука легла на его плечо. Хейзел присела рядом. Она хорошо его понимала, но он давно перестал слушаться её как сын, слишком рано взяв на себя другую, более взрослую роль. Бесполезно было его чему-то учить и давать какие-то наставления, и Хейзел оставалось только осторожно пытаться помочь ему.

— Знаешь, ты мог бы навестить её. Ты ведь ещё ни разу не был в новом доме Китнисс, полагаю, он очень хорош. Думаю, Китнисс очень довольна.

Конечно, она была довольна. Теперь её мать и Прим жили в хорошем доме, в достатке и сытости, о них больше не нужно было беспокоиться так, как раньше. Но Гейл не думал, что Китнисс действительно чувствовала себя свободной в Деревне Победителей. Вряд ли она была счастлива променять свой старый дом на всю эту мишуру. Хотя последнее время Хоторн ни в чем не был уверен.

— У неё вероятно очень много дел, — Гейл прекрасно понимал, что Китнисс не виновата, но не мог никуда деть эту обиду и язвительность в голосе. — Новая жизнь и всё такое.

Хейзел покачала головой.

— Вот именно, бедная девочка связана по рукам и ногам. Ты можешь быть нужным ей, а она даже не сможет сообщить тебе об этом.

Он думал об этом. Вероятно, он хотел в это верить. Ему было бы гораздо легче с осознанием этого факта. Но, к сожалению, Гейл не знал наверняка. Во всех своих интервью Китнисс щебетала о том, как она любит Пита, на всех празднествах она обнималась с ним так, словно действительно была влюблена. И хотя Гейл верил её словам о том, что это всего лишь игра, вера сильно поизматывалась под таким давлением. Китнисс действительно была рада его видеть, но, казалось, она не испытывала особых мук из-за того, что они никак не могут нормально встретиться. Если бы он только был уверен в том, что нужен ей.

Неуверенно качнув плечами, Гейл посмотрел на обеспокоенное лицо матери, и кривовато улыбнулся.

— Кажется, за ней нужен глаз да глаз, верно?

— Конечно, — поддержала его Хейзел.

Мать действительное многое знала о его чувствах к этой девочке. Но вряд ли понимала, как ему паршиво оттого, что сама Китнисс о них ещё не знает. Если бы он тогда не медлил, не думал, если бы не ждал, когда она будет готова, тогда бы сейчас все было по-другому. Ему надо было сделать это сразу, как только он понял. Тогда бы у них было время, тогда бы у них оставалась надежда.

***

Но тогда казалось, что времени у них итак предостаточно. То было уже слишком давно, как будто в другой жизни, в одну из тех зим, которые сейчас уже кажутся абсолютно счастливыми и беззаботными.

Тот день выдался слишком холодным даже по меркам суровой зимы, сильный снегопад тогда обрушился на Двенадцатый дистрикт, а упрямый северный ветер так и обещал превратиться в метель. Но Гейл и Китнисс всё равно вышли охотиться. В тот Новый год они ещё не представляли своей жизни без ежедневных вылазок в лес. И хотя их тела почти сразу продрогли, они все равно довольно долго пытались что-нибудь поймать. Ловушки тут не подводили, и в силках их уже ждала запутавшаяся дичь, но вот именно охотиться получалось гораздо сложнее. Из-за снегопада почти ничего нельзя было разглядеть.

Зимняя тьма начала опускаться, когда Гейл в очередной раз промахнулся. Хотя он и не был уверен, что за деревом действительно кто-то был. Ветер завывал слишком сильно, полностью сбивая с толку — даже если где-то пробежал зверь, услышать его было почти невозможно. Охота в такой день была явно бесполезной и могла принести только грипп. В конце концов, Гейл опустил лук.

— Китнисс, — позвал он, глотая холодный воздух. Замершее тело протестующе содрогнулось.

Дрожа от холода, Гейл аккуратно направился по своим следам в сторону забора, попутно выискивая Китнисс глазами. Она должна была быть где-то рядом, в такую погоду они никогда не отходили друг от друга далеко. Слишком высок был риск. В метель и вдвоем легко потерять дорогу домой, а уж в одиночку. Впрочем, когда-то у Гейла не было выбора, это было ещё до знакомства с маленькой охотницей, в ту зиму, когда умер его отец. Он был гораздо младше, но все равно смело выходил на охоту даже в самую ужасную погоду.

— Китнисс, — Гейл снова позвал её, на сей раз более обеспокоенно. Эвердин нигде не было, хотя и разглядеть-то получалось только ближайший метр.

— Я здесь, — послышался дрожащий голос Китнисс где-то из-за спины.

Через секунду она уже была рядом. Синие потрескавшиеся губы, стучащие зубы и снег в волосах. Гейл покачал головой.

— Скоро стемнеет, надо возвращаться. Продадим что есть, на сегодня хватит, а завтра вернемся.

Китнисс обняла себя руками, растирая плечи, и кивнула, хоть и без особого энтузиазма. Гейл осторожно взял её за руку и повел по своим следам. Вязаные перчатки у обоих насквозь промокли, и Гейл почти не чувствовал собственные пальцы. Холод был слишком суровым, хотелось скорее выбраться в тепло. В Котле можно было согреться и заодно обменять дичь. Туда они и направлялись, после того как с неудовольствием пролезли под холодным забором. Китнисс совсем продрогла, и Гейл заставил её идти быстрее. Нельзя было допустить, чтобы она заболела.

На черном рынке в такую погоду многие пытались согреться, Гейл давно не видел такого ажиотажа. Глядя на то, какая очередь выстроилась к котлу Сальной Сэй, он подумал, что суровые зимы приносят свои плюсы. Гейл улыбнулся этой костлявой женщине и протолкнул к ней все ещё дрожащую Китнисс.

— Вы сумасшедшие, ходить в лес в такую погоду! — укоризненно заявила Сальная Сэй, но тут же наполнила миски супом, попутно отмахиваясь от какого-то пьяницы, который стоял первым в очереди. — Держите, он, кстати, из вашей вчерашней собаки.

— Спасибо, — Китнисс прижала к себе теплую миску.

Они вышли из очереди и направились к заднему двору. Людей там было поменьше и можно было спокойно согреться. Суп Сальной Сэй пах не лучшим образом, но он был горячим, и это тепло приносило удовольствие.

Китнисс присела по-турецки и зачерпнула первую ложку. Она очень мило скривила нос, когда попробовала суп.

— Сегодня не нужно было ходить в лес, — произнесла она.

Присев рядом, Гейл усмехнулся.

— Ты бы все равно не смогла устоять.

Как и он. Лес и охота на тот момент были главными составляющими их жизни. Они совершали вылазки каждый день и не представляли себе другую жизнь.

Гейл попробовал суп. Ну и гадость! Обычная стряпня Сальной Сэй не отличалась изысканным вкусом, но все равно была лучше сегодняшней. Видимо, та дикая собака, которую они случайно подстрелили день назад, была совсем плохой. Но выбора все равно не было, приходилось кушать этот ужасный суп, чтобы согреться, тем более что Гейл действительно проголодался.

Китнисс похоже придерживалась того же мнения. Она упрямо жевала, явно перебарывая себя.

К ним подошел Дарий. Он часто присоединялся к ним у Сальной Сэй. Хоть и миротворец, он был вполне веселым парнем, с которым ещё и сделку хорошую провернуть можно. Гейл никогда не высказывал особенных претензий к нему.

— Удачный день? — спросил Дарий, прислонившись к конюшне, что находилась рядом.

Китнисс и Гейл переглянулись. Им только предстояло заняться продажами и обменом пойманного зверья. Охота — это только полдела, и она не определяет, насколько удачным выдался день.

Дарий ухмыльнулся, глядя на кроликов.

— Хочешь купить? — спросил Гейл, проследив за его взглядом. Дарий часто брал у них именно кроликов.

Миротворец неопределенно пожал плечами и наклонился к Китнисс.

— Возможно, — он схватил кончик её косы и аккуратно пощекотал девичью щечку им. — Китнисс, может быть, ты продашь мне кролика, скажем, за поцелуй?

Китнисс от неожиданности возмущенно поперхнулась, а Гейл удивленно хмыкнул, не сдержавшись. Конечно, от покупателей всяких предложений услышать можно, но поцелуй за кролика — это что-то необычное. На такое даже Сальная Сэй отвлеклась, захохотав.

— Что ж ты всего лишь одно просишь-то, герой?

— Действительно, — на полном серьезе согласился Дарий. — Эй, девочка, ты не знаешь, что теряешь. Мой поцелуй и двух кроликов стоит! Многие девушки отдавали за него гораздо больше!

Он продолжал щекотать лицо Китнисс её собственной косой, но Эвердин недовольно откинула его руку и скептически посмотрела, в её глазах плясали искорки смеха. Гейл поймал себя на мысли, что ему не нравятся сегодняшние шуточки миротворца. Если тот вообще шутил. Выглядел Дарий совершенно нелепо в своей серьезной настойчивости.

— Ну, так что, сделки быть?

— Спасибо, но я лучше откажусь, — Китнисс уже откровенно смеялась вместе с Сальной Сэй. В кое-то веки в Котле случилось что-то столь несуразное.

Нагнувшись к самому уху Китнисс, Дарий что-то прошептал ей и показал пальцем куда-то в сторону, это заставило девушку засмеяться ещё сильнее. Гейл нахмурился. Шутил Дарий или нет, Китнисс не стала бы это проверять. Насколько Хоторн знал её, до сих пор она не сильно интересовалась парнями и поцелуями. Гейл был почти уверен, что её ещё ни разу никто не целовал. Она хорошенькая, но почему-то никому не давала такой возможности. Но если даже Дарий шутил, он вполне мог действительно хотеть поцеловать Китнисс. И, вероятно, не он один. Сколько парней смотрело на неё, пока она этого не замечала? Раньше Гейл ни о чем таком не думал. Его раздражало это предложение Дария и рука миротворца на плече Китнисс.

Поморщившись от вкуса супа, Гейл поймал себя на мысли, что ему бы не понравилось, если бы Китнисс поцеловала Дария. Ему бы вообще не понравилось, если бы она позволяла кому-нибудь себя целовать. За этой мыслью пришла неожиданная другая — а если бы сам Гейл целовал Китнисс?

У Гейла было много девушек: городские неженки, забитые сиротки, тощие девушки из Шлака — он целовал так многих, что всех и не помнил. Но он никогда не хотел целовать Китнисс. Он даже не предполагал возможность этого. Всегда было так: охота и Китнисс отдельно, личная жизнь и сиюминутные удовольствия отдельно. Он просто не смотрел на неё, как на других девушек. А она ведь действительно была хорошенькой. Её сосредоточенный взгляд, когда тетива натянута до предела, её искренняя улыбка в лесу, её глаза, её губы. Гейл знал о ней все, но никогда не задерживал внимание на таких мелочах. Возможно, мальчики в школе действительно заглядываются на неё.

А теперь, когда Китнисс вот так вот неловко смеялась вместе с Сальной Сэй над Дарием, глядя на неё, Гейлу тоже хотелось улыбаться. Она была совершенно удивительной.

— Рыжие — самые смелые мужчины, — гордо продолжал Дарий, указывая на разных девушек. — Видишь, вон та, в зеленом шарфе? Иди и спроси её, если тебе нужны доказательства того, что без моего поцелуя ты просто не проживешь. Она подтвердит мои слова.

Настойчивость миротворца уже серьезно достала Гейла, и хотелось быстрее заткнуть его. Осознание пришло совершено легко. Он не хотел, чтобы Дарий целовал Китнисс, он сам хотел её целовать! И почему он только раньше этого не замечал? Это желание казалось таким естественным и правильным.

Китнисс отмахнулась от Дария, а Сальная Сэй заявила, что он слишком смешон, чтобы с ним хотелось целоваться. Кажется, миротворец обижено ответил ей, что с ней он целоваться и не горит желанием. Он продолжал что-то уверено говорить про девушек, которые благодарили небеса за возможность обладать его губами. Он был просто смешон. Но это, кажется, немного стесняло Китнисс. Ей вряд ли нравилось такое внимание.

Она уверенно поднялась, сообщив, что готова попробовать прожить без поцелуев Дария, и направилась назад к котлу Сальной Сэй, чтобы отдать миску. Миротворец было ринулся за ней, намереваясь продолжить разговор, но Гейл не выдержал и схватил того за руку.

— Эй, заканчивай с этим, — попросил он, но вряд ли в этой просьбе была любезность.

Дарий недоуменно посмотрел на него, а потом пожал плечами, мол, а что такого? Но недовольный взгляд Хоторна был слишком красноречив, и когда Гейл отпустил миротворца, тот уже передумал следовать за Китнисс. Кажется, в последний момент на его лице появилось расстроенное выражение.

Убедившись, что Дарий больше не навязывается, Гейл сам подошел к котлу. Он отдал свою миску Сальной Сэй и не без удовольствия посмотрел на Киснисс. Её щеки немного покраснели — поведение миротворца, определенно, смутило её, и она казалась такой миленькой. Наверное, взгляд Гейла изменился, потому что спустя несколько секунд Китнисс озадаченно спросила, что с ним.

— Всё хорошо.

Он не собирался говорить ей сейчас о своём открытие. Он хотел ещё понаблюдать за ней издалека, он хотел понять, что действительно происходит между ними. И, в конце концов, он хотел, чтобы она сама обо всём догадалась, чтобы она тоже этого хотела. И благо у них было много времени.

Он так думал.

***

К сожалению, не все мечты и мысли исполняются. Реальность — штука слишком суровая, и настигает она неожиданно. Победительница Голодных игр Китнисс Эвердин знала об этом слишком хорошо. С конца шоу прошло уже несколько недель, а она до сих пор ощущала себя так, словно всё ещё находилась на арене. Возвращение домой не принесло ей долгожданного облегчения, даже здесь её никак не хотели оставить в покое. Все эти празднования, фотосъемки, интервью — как будто мало бы той крови и тех жертв! Приходилось ежедневно думать, вспоминать, заново переживать весь тот ужас. Единственное, что успокаивало Китнисс, так это то, что все эти праздники помогали жителям Двенадцатого. Как больно не было спать, как бы противно не было позировать перед камерой, смотреть на радостных и сытых детишек, бегающих с конфетами в руках, было настоящей отрадой. И только ради этого Китнисс старалась терпеть.

В это воскресение её снова ожидала очередная пытка от Капитолия — интервью, где нужно было первый раз воодушевленно рассказать о своём таланте. Публика и журналисты очень любили этот момент и с нетерпением ждали, что же им покажут любимцы Китнисс и Пит. Словно все Голодные игры были задуманы лишь для того, чтобы их победители, в конечном счете, блеснули своими умениями. Но особых талантов у Китнисс не нашлось: про охоту она говорить не смела, а петь не собиралась ни в какую (Эффи долго пыталась её убедить, уверяя, что её голос станет "бомбой") — и Хеймитчу в очередной раз пришлось придумывать, как выкручиваться. Ни кулинария, ни букетики, ни несчастная флейта положение не спасли, и им в очередной раз пришлось прибегнуть к помощи Цинны. Его идея о моделировании одежды показалась Китнисс меньшей из зол, и хотя бы позволяла чаще общаться с дизайнером и другом. Вообще-то Эвердин не считала честным, что Цинна будет жертвовать своими потрясающими идеями ради неё, но он убедительно заявил, что так его костюмы получать ещё большую известность, а это самое главное. И теперь Китнисс всё утро тренировалась, что говорить, как говорить, и пыталась хотя бы немного вникнуть в суть своего нового таланта, пока подготовительная команда снова мучилась над её внешностью, пытаясь сделать влюбленного лебедя из гадкого утенка, которому ничего не нужно.

— Тебе ведь нравятся мои наряды?

Китнисс удивленно присвистнула.

— Шутишь? Они потрясающие! Я бы никогда не смогла придумать ничего подобного.

— Тебе и не нужно. Просто вспоминай, что ты чувствуешь, когда надеваешь мою одежду, и рассказывай об этом, только так, будто ты сама создала её. У тебя все получится.

Скептически изогнув бровь, Китнисс помотала головой. Моделирование одежды и она просто несовместимы, как бы ни нравились ей творения Цинны. Даже сложно представить что-то подобное. Вот Прим, возможно, могла бы, она уже проявила себя и в кулинарии, и создание букетов и в игре на флейте — во всем, что так и не удалось самой Китнисс. И как теперь сыграть всё это?

"Также как играла любовь, солнышко".

От этой мысли стало гадко. И почему её совесть вдруг обзавелась голосом Хеймитча? Китнисс постаралась не думать об этом.

— Думаешь, они поверят в то, что я способна создать что-то подобное?

Цинна усмехнулся.

— Эй, разве тебя не обучает самый лучший дизайнер на свете? К тому же ты любимица публики, они поверят каждому твоему слову. Просто будь милой и убедительной.

Милой и убедительной. Китнисс уже терпеть не могла эти два слова. Милой и убедительной — и всем всё равно, что она не такая. Всем всё равно, что на самом деле она не знает, что в действительности чувствует к Питу, всем всё равно, что она погрязла во всём в этом и не может даже в лес выбраться, где Гейл ждет её уже не первый день. Главное, что она милая и убедительная.

— Я знаю, что тебе сложно, — Цинна аккуратно приколол её сойку-пересмещницу к кофте, которую он специально создал для этого интервью. — Но мы справимся с этим.

Уверенности в этом у Китнисс не было. Конечно, она была обязана справиться, но сказать проще, чем сделать. В этом момент в комнату вошла мама.

— Не хочу вас отвлекать, но там пришел Гейл.

Китнисс стремительно повернулась и удивленно посмотрела на мать.

— Гейл?

Она не думала, что он сможет сделать это — придти в её новый дом. Китнисс не знала, как он реагирует на все последние события, у них не было никакой возможности поговорить об этом, но она почему-то была уверена в том, что ему всё это не нравилось. И он явно не испытывал желания находится в её новом доме. Он даже ни на какие празднества не ходил, один раз посетил одно и с тех пор нигде не появлялся, хотя Хейзел и остальных её детишек Китнисс видела и не раз.

Ему ведь действительно могли не нравиться все эти поцелуи Китнисс и Пита.

— Да. Иди, он ждет тебя снаружи. Только помни про время.

Китнисс немедля пошла к нему. Ей не хватало его. Со всеми другими, кто ей дорог, она уже успела побыть, но не с ним. Капитолий как будто нарочно устраивал всё это, лишь бы не дать им встретиться. А Китнисс скучала. И по своему другу, с которым прежде была неразлучна, и по охоте, по лесу, в котором она когда-то была свободна.

Гейл ждал её на крыльце. Он хмуро рассматривал её новый дом, сложив руки на груди. Китнисс на секунду замерла, поймав себя на мысли, что уже слишком давно не наблюдала за ним.

— Привет, — она неловко замялась у двери. — Прости.

Предполагалось, что в этом воскресение она выйдет охотиться вместе с ним. И она действительно этого хотела, очень сильно хотела, но интервью и Капитолий вновь разрушило все её планы. Гейл, вероятно, злился, и Китнисс не стала бы осуждать его за это. С работой в шахтах у него почти не было времени, лишь один день в неделю, а она в этот день даже час не могла выделить на лучшего друга.

— Привет, Кискисс, — он слегка улыбнулся ей. — Значит, ты в дизайнеры подалась?

Очевидно, мама успела ему что-то рассказать. Китнисс неожиданно для себя рассмеялась. Только когда Гейл произнес это, до неё дошла вся абсурдность этого якобы её таланта. Она и платья! Да уж.

— Подожди, я ещё создам какой-нибудь супермодный хит из кроличьей шкуры, будешь потом шутить!

— Только не заставляй меня в нём ходить, ладно?

Гейл наконец протянул к ней руки, и Китнисс не раздумывая приняла его объятья. Она чувствовала себя слишком виноватой и слишком разбитой оттого, что не могла с ним нормально встретиться и поговорить, постоянно обещая, но никогда не выполняя свои обещания. И сейчас, вдыхая родной запах леса — его запах, она ощущала, как тяжелый камень в груди превращается в легкое перышко.

Но Гейл слишком быстро отпустил её.

— Как охота? — Китнисс едва смогла сдержать своё разочарование.

— Средне. Я только привыкаю к отсутствию напарника. Это совсем непросто.

Она почувствовала, какое за этой шуткой скрывалось разочарование, и нахмурилась от бессилия. Кто же знал, что Голодные игры никогда не заканчиваются ареной?

— Ты же знаешь, что я приду как только смогу. Обязательно. Я очень постараюсь на следующей неделе. Ты же знаешь, как я этого хочу!

Он должен был знать. Только Гейл и мог знать, как эти вылазки в лес важны для неё. Но взгляд серых глаз был слишком недоверчивым и усталым. Китнисс испугалась, что он больше не станет её ждать. И она бы не стала его в этом винить. После всей этой истории с Питом, он вполне мог даже возненавидеть её. Но произнес Гейл другое.

— Конечно, знаю, Кискисс. К тому же, если бы не шахты...

Да. Если бы не шахты... Китнисс не представляла себе, как он справлялся со своей новой работой. Это должно было быть просто ужасным для него. Гейл всегда любил свободу и свежий воздух, замкнутые и темные шахты, должно быть, сводили его с ума. Но Эвердин не смела спрашивать своего друга об этом. Как он не смел спрашивать её о Голодных играх.

Им так о многом нужно было поговорить, а ещё больше им нужно было просто провести вместе немного времени. Гейл тяжело вздохнул.

— Я кое-что хотел сказать тебе.

Китнисс замерла, ожидая продолжения. Сердце неприятно сжалось. Что он хотел сказать? Гейл сделал шаг в её сторону. Но он не успел ничего произнести, потому что её мама вышла на крыльцо.

— Простите, — она явно чувствовала себя виноватой. — Китнисс, тебе пора. Эффи уже сходить с ума со своим расписанием, журналисты будут с минуты на минуту.

Будут журналисты, будет и Пит. Китнисс как-то слишком отрешенно подумала об этом. Гейл выгладил явно раздосадованным. Ещё немного и в его глазах вспыхнет злость.

— Извини, — в её голосе почти звучало отчаянье.

Хоторн неопределенно пожал плечами и устало прикрыл глаза, словно обдумывая, что ему теперь со всем этим делать. Китнисс очень боялась, что он просто пошлёт её куда-нибудь далеко-далеко.

— Ничего. Встретимся в лесу, — он развернулся и ступил на первую ступеньку, даже не взглянув на Китнисс. — До свидания, миссис Эвердин.

Китнисс проводила его грустным взглядом, ей хотелось бы его остановить, но она не смела. Она не хотела его задерживать, иначе он мог бы столкнулся с Питом. Она вообще не хотела, чтобы эти двое встречались.

Возвращаясь домой, Китнисс наградила мать злобным взглядом. Та с сожалением покачала головой.

В доме уже началась суматоха. Эффи безумно бегала туда-сюда, раздавая всем какие-то указания. Заметив Китнисс, она принялась причитать, что у них сегодня нет времени на всякие встречи и разговоры. Хм, а когда у них это время бывает? Китнисс едва сдержалась, чтобы не сказать чего-нибудь грубого. Другие тоже не находились без дела, заканчивая последние приготовления, один лишь Хеймитч сидел в кресле и потирал правой рукой свою голову. Вопли Эффи и вся эта суматоха причиняли ему физическую боль каждый раз, когда он был в похмелье. То есть всегда. И если Китнисс мечтала выбраться в лес и побыть немножко на природе, то он мечтал закрыться со своей бутылкой в своем доме и никому никогда не открывать дверь. Но они оба, не смотря на свои желания, все ещё играли в игры Капитолия.

Подойдя к Китнисс, Цинна внимательно посмотрел в её глаза и спросил, всё ли в порядке? Затем он дал ей последние указания и вручил в руки небольшую стопку листков — эскизы, которые она якобы набросала на досуге.

В этот момент в дом вошел Пит.

Мурашки пробежали по коже, стоило Китнисс увидеть его, одетого и полностью готового к интервью. В горле застрял противный ком. Она поспешно отвернулась и сделала вид, будто крайне заинтересована "собственными" эскизами. Цинна наверняка заметил, как нервно и неаккуратно она переворачивала листы с его произведениями искусства, просматривая их уже не по первому кругу, но не стал ничего говорить, проявляя невиданную деликатность.

Пит сам подошёл к ней. Даже не поворачиваясь, она почувствовала его присутствие у себя за спиной. Тошнота подкралась к горлу.

— Значит, одежда. Я думал, что это всё-таки будет пение, — сухо произнес он, глядя через плечо Китнисс на эскизы.

— Я бы не стала петь ради Капитолия, — ответила она чужим голосом.

Гейл в отличие от Пита понимал бы это.

Мелларк лишь хмыкнул.

— Ясно. Что ж, моя невеста — будущий дизайнер. Я запомню это, — в спокойном голосе слышались стальные нотки. Пит без спроса взял Китнисс за руку и ухмыльнулся. — Снова вместе, да, солнышко?

Это издёвка больно задела Китнисс, она со злостью вырвала свою руку, испепеляюще посмотрела на Пита и буквально отскочила от него. Ей было гадко от его слов и действий, но отвращение она испытывала только к себе. "В конце концов, Китнисс, кто виноват в том, что Пит тебя ненавидит?" Она посмела использовать его чувства, и нет ничего удивительно в том, что он теперь так поступает.

Но ей всё равно было обидно. Что она могла сделать? Она не виновата в том, что не знает, что чувствует к нему. В последнее время всё было таким запутанным. Глядя в очередной раз на эскиз эффектного женственного платья с потрясающим воротником, Китнисс думала лишь о том, как один-единственный день, какая-то Жатва полностью изменили её жизнь. И она совершенно не знала, что теперь со всем этим делать.

Конец первой главы.

Глава 2. Жатва.

Но Жатва изменила жизнь не только Китнисс Эвердин. Не только её она поставила в ужасно запутанное положение, не только ей причинила боль. Много-много лет разные люди сталкивались с этим ядом Капитолия, пробравшимся в их сердца. И им тоже приходилось принимать трудные решения.

— Эль.

Ласковый голос пробрался в сон девушки, заставляя ту недовольно зажмуриться. С протестующим стоном она перевернулась на другой бок, вновь погружаясь в сладкие объятия Морфея, обещающего защиту и теплоту. Но мягкая рука коснулась её щеки, легко, почти невесомо поглаживая, не позволяя вновь потерять связь с реальностью.

— Эль, вставай, сегодня Жатва!

Жатва.

Эль мгновенно распахнула глаза. Призрачная надежность, навеянная сном, сразу же улетучилась, уступая место шаткой реальности, в которой сегодня выбирали трибутов на вторую по счету Квартальную бойню. В два раза больше трибутов, чем обычно. Холодок пробежался по коже девушки ещё прежде, чем она смогла в полной мере ощутить страх. Лучше бы она не просыпалась.

Повернув голову, Эль столкнулась с напряженным взглядом голубых глаз. Её лучшая подруга Мейсили сидела на соседней стороне кровати, обняв себя руками и кусая губы. Не было никаких сомнений в том, что именно она разбудила Эль.

— Мари?

Мейсили с грустью покачала головой.

— Ещё спит.

Взгляд Эль упал на соседнюю кровать, где лежала, натянув одеяло почти до ушей, сестра Мейсили Мари. Девочка беспокойно ворочалась во сне и слишком крепко сжимала руками подушку. На первый взгляд, ничего слишком страшного, но Эль знала, что после такой ночи Мари проснётся с дикой головной болью — она преследовала её каждый раз, когда девочка сильно волновалась.

Но как не волноваться в такую Жатву?

Протянув дрожащую руку, Эль сплела свои пальцы с холодными пальцами Мейсили, и две подруги долго смотрели друг другу в глаза. Ни у одной из них не находилось сил улыбнуться.

Страх перед Квартальной бойней давно распространился по Двенадцатому дистрикту. Многие жители всё ещё хранили воспоминания о первом двадцатипятилетии, на котором им пришлось самим выбирать, кого отправить на жуткую смерть. А в такой год любая смерть на арене действительно была ещё более жуткой, чем обычно. И вот спустя двадцать пять лет снова. В этот раз пытка другая, но не менее страшная.

— Почему ты не спишь? — спросила Эль одними губами.

Мейсили неуверенно пожала плечами.

— Не спится. Не хотела пропустить, как ты уйдешь.

Эль всегда ночевала перед Жатвой у сестёр, но каждый раз рано утром уходила, чтобы побыть немного с семьёй. Такого было условие её матери. И, в целом, Эль была с ним полностью согласна. Она даже представить боялась, что чувствуешь, когда твоя дочь участвует в ужасной лотерее.

— Тебе уже пора? — спросила Мейсили с едва ощутимой надеждой.

Скорее всего, времени было уже много — подруги не любили вставать слишком рано. Эль с сожалением кивнула. Она хотела бы остаться здесь с Мейсили и Мари — единственными людьми, которые понимали её без слов, но ей было слишком жаль собственную мать, которая ещё за два дня до Жатвы начинала пить успокаивающий чай.

Скинув ноги с постели, Эль улыбнулась Мейсили.

— Не провожай меня, побудь с Мари. Поцелуй её от меня. Встретимся на Жатве.

В глазах Мейсили, не смотря на страх, появились озорные нотки.

— И пусть удача всегда будет на нашей стороне! — её голос зазвучал с хитрецой. — Передавай Генри привет.

Эль в шутку возмущённо толкнула подругу, а затем окончательно поднялась с кровати, на цыпочках выбираясь из комнаты. Нужно было много сделать: успокоить мать, поработать в аптеке, разложить новые травы, встретиться с Генри и подготовиться к Жатве — а времени оставалось не так-то много. Было страшно, но сидеть без дела страшнее. Вдруг это её последний день, последняя возможность? Кто знает, вдруг уже завтра её руки не будут перебирать лекарства в их аптеке? Если суждено ехать в Капитолий, то лучше это делать со спокойным сердцем.

Попрощавшись с родителями сестёр, Эль вышла на улицу и направилась к себе домой. Она и её семья жили на втором этаже местной аптеки, которая им и принадлежала — бизнес крайне выгодный, учитывая, что на полноценных врачей ни у кого из местных нет денег. Семья аптекарей и лекарства продавала, и помощь оказывала, что позволяло им жить лучше многих семей даже среди городских. Мать часто говорила, что Эль должна ценить это, так как ей невероятно повезло. Она родилась настоящей красавицей в хорошей семье, унаследовала дар врачевания. С таким раскладом, уверяла мать, она проживёт счастливую жизнь, если, разумеется, всегда будет слушаться своих умных родителей. Правды, от Жатвы никакое везение и никакое послушание не спасало.

Жатва. Стоило Эль подумать о ней, как нервная дрожь пробегала по телу. В этом году целых четыре человека поедут в Капитолий! Если не выберут саму Эль, то на сцену обязательно поднимется кто-то из её хороших знакомых. До сих пор этого не случалось, но и Эль младше была, и количество трибутов было меньше. А ведь, наверное, это просто ужасно — видеть, как родной человек участвует в Голодных играх.

Подойдя к аптеке, Эль чуть не столкнулась на входе с высоким парнем из Шлака. Он иногда приносил её родителям разные травы, дешево продавая их. Родителям это нравилось — хорошая экономия, а Эль предпочитала делать вид, что ничего не происходит. Всё это было незаконно и могло повлечь за собой серьёзные проблемы. Работая в аптеке, Эль воочию видела, на что способны жестокие миротворцы, и не понимала, почему родители так рискуют. Они с Генри никогда бы не стали так поступать!

— Милая, ты вернулась! — мать Эль побежала к дочери и расцеловала ту в обе щеки. — Как твоё настроение?

Эль неловко обняла мать. Хотелось успокоить её, сказать, что всё в порядке, что всё закончиться хорошо, но слова застревали в горле. Было очень сложно что-то обещать в такой день, и Эль лишь смущенно улыбалась. С родителями всегда такие проблемы: приходилось развевать их страхи, даже если сам безумно боишься.

— Я в порядке, — Эль постаралась, чтобы её голос не дрогнул. — Но нужно ещё много всего сделать. Я хотела успеть разобрать травы до полудня.

Мать небрежно махнула рукой, мол, не беспокойся, но Эль не согласилась с ней. Она по-настоящему любила работать в аптеке, и терпеть не могла, когда драгоценные лекарства и травы валялись в беспорядке. А парень из Шлака, поставляющий их в аптеку, никогда не был особенно аккуратным. Если бы Эль сама с ним общалась, она бы давно выразила своё недовольство. Эти травы могли помочь многим людям, нельзя было относиться к ним, словно к сорнякам.

Подойдя к стойке, Эль почти с нежностью коснулась рукой пакета с новыми травами. Их необходимо было очистить, промыть и отобрать. Кто знает, когда они смогут понадобиться? В Дистрикте номер Двенадцать случиться могло всё, что угодно. Жатва — не самое худшее, что поджидало местных жителей. По крайней мере, у трибута всегда оставался шанс выжить и вернуться домой.

Открыв пакет, Эль с наслаждением вдохнула свежий запах. Почти волшебно. Кажется, так пах лес. В такие моменты Эль немножко завидовала этим парням из Шлака, которые перелезали через забор, не боясь ни диких зверей, ни гнева миротворцев.

— Эль, нужно идти готовиться.

Её мать вероятно уже приготовила новенькое голубое платье, выгладила его, подобрала ленточку для волос, начистила туфли.

— Дай мне десять минут, я не могу оставить это в таком виде, — улыбнулась Эль, указывая на травы. Мать недовольно покачала головой. В другие дни она радовалась, что дочь проявляет так много рвения в их семейном деле, но не в Жатву. Возможно, она хотела проводить с ней больше времени. Эль понимала маму, но неосознанно сторонилась этого общения, стараясь побыть в такой день одной. Видеть сочувственные и обеспокоенные взгляды было невыносимо.

Но спустя десять минут, разобрав и промыв все травы, Эль всё-таки поднялась в свою комнату. Там, как и ожидалось, для неё уже лежало красивое голубое платье. Эль очень шёл голубой, и мать, зная это, покупала на особые случаи одежду только этого цвета. Рядом на столике была приготовлена такая же голубая ленточка для волос. Её Эль надевала каждую Жатву с двенадцати лет. Втайне от других, она верила, что именно эта ленточка и спасает её.

Мать помогла Эль принять ванну и причесать волосы. Она аккуратно завязала ленточку в шёлковых волосах и с улыбкой посмотрела на дочь.

— Ты настоящая красавица! После этой Жатвы твоя жизнь изменится. Я даже завидую тебе.

Эль знала, о чём её мать говорит. Сегодня была последняя Жатва в её жизни и жизни Генри, и если они оба успешно её переживут, то уже ничто не помешает им обручиться. Их родители так давно свыклись с этой мыслью, что с нетерпением ждали, когда же это случится. Впрочем, ждали не только они.

Как сказала мать, Эль была по-настоящему красивой и милой девушкой, которую в школе все любили. А Генри был завидным парнем. Конечно, не таким крутым, как те мальчики из Шлака, но для городских это не имело значения. Даже если девочки и заглядывались на того же Хеймитча, по-настоящему связать с ним свою жизнь не захотела бы ни одна. И отношения Эль и Генри были ожидаемы и закономерны. В школе их считали самой красивой парой, и каждый городской ребенок знал, что рано или поздно они станут семьёй. Одна лишь Мейсили иногда спрашивала свою подругу, действительно ли это её выбор или Эль просто поступает так, как от неё хотят.

Эль не была абсолютно в чём-то уверена, но от слов Мейсили отмахивалась. Она не представляла для себя другую жизнь. С самого детства Генри был её лучшим другом и опорой, она испытывала к нему самые нежные чувства. Если не он, то кто? Других парней или другой любви у девушки не было. Прожить жизнь без Генри казалось невозможным.

Дорогое жемчужное ожерелье опустилось на шею Эль. Эта семейная ценность, которая долгое время передавалась от матери к дочери. Эль должна была получить его в день своей помолвки, а пока мать разрешала ей одевать его на Жатву.

— Ты ведь ещё не видела Генри сегодня? — спросила она, глядя на Эль в зеркало, полностью довольная результатом.

— Ещё нет.

— Времени остается мало. Попей со мной чаю и сходи к нему. Думаю, он ужасно волнуется.

Конечно, волнуется. В такой день все волнуются за себя и своих близких. Вторая Квартальная бойня обещает быть особенно жестокой. В такой год Капитолий не поскупится на шикарное незабываемое зрелище. И четверо детей из Двенадцатого дистрикта испытают это на своей шкуре.

"Только бы не я", — эта мысль так и крутилась в голове Эль. Но в тоже время, стоило ей подумать об этом, как тут же возникало противоречие: если не она, то кто-то другой, возможно, близкий человек — а это не менее ужасно.

Выпив чаю, где к ним присоединился усталый отец, и поговорив на отвлеченные темы, вроде того, чем будет заниматься Эль в скором времени, когда школа закончится, родители, наконец, крепко обняли свою дочь. В глазах матери стояли слезы, и сердце Эль сжалось. Она даже представить не могла, что случится, если сегодня её имя вытащат на Жатве. Как папа с мамой смогут это пережить? Что будут делать Мейсили и Мари, что случится с Генри?

Эль помотала головой, заставляя себя не думать об этом. Всё будет хорошо! Нельзя опускать руки раньше времени, даже представлять себе подобное нельзя.

Часы громко пробили полдень. Каждый их удар заставлял сердце замереть от страха. Время текло сквозь пальцы, и спрятаться было негде. Эль расцеловала родителей на прощанье и вышла из дома, уговаривая себя не плакать. Это было сложно. Эль никогда не отличалась особой выдержкой, и соленые капли против воли стекали по щекам. Но она должна была быть сильной. Если Генри или подруги увидят её такой, они тоже упадут духом. Эль не представляла, как некоторые ребята бездушно, с отрешенным взглядом способны подниматься на сцену, если их имена вытаскивали на Жатве. Сама она тут же разразилась бы рыданиями.

Подойдя к пекарне, Эль крепко сжала кулачки. Она заставила себя широко улыбнуться и вошла во внутрь. В пекарне вкусно пахло горячим хлебом, и девушка на секунду задержалась в дверях, наслаждаясь. Она представила себе, как в скором времени будет каждое утро просыпаться и ощущать этот запах, а затем они с Генри будут завтракать вместе. Он будет доставать для неё самую свежую буханку и разрезать, пока Эль будет заботиться о чае.

Девушка улыбнулась своим мыслям.

— Так и будешь стоять в дверях? — она услышала бархатистый голос с нотками нежности.

Обернувшись, Эль встретилась с взглядом голубых глаз. Генри стоял рядом, улыбаясь уголками губ, его фартук, руки и часть лица были испачканы в муке. Эль нравилось видеть его таким, за работой. Она потянулась к нему и аккуратно обняла, не смотря на то, что могла испачкаться. Рукой она нежно коснулась его щеки и смахнула прилипший к ней кусочек муки. Как же ей хотелось стоять вот так вечно! Но часы на стене упрямо отсчитывали: "тик-так, тик-так".

— Ты знаешь, что ты опаздываешь с приготовлениями? — она грустно улыбнулась, глядя ему в глаза.

Генри аккуратно поймал её выпавший из прически локон и заправил ей его за ушко, а затем приблизился и осторожно поцеловал Эль в лоб.

— Я как раз собирался этим заняться. Пришлось задержаться. Но я хотел испечь на вечер нечто особенное.

Эль с неохотой отодвинулась от Генри, заботясь о своём прекрасном платье. Мама не переживет, если она испачкает его, даже не дойдя до площади. Генри с нежностью посмотрел на неё, не было никаких сомнений в том, что он восхищается Эль. И ей это нравилось.

Вновь вдохнув аромат свежего хлеба, Эль попыталась представить, что такого особенного он готовил для неё. Генри был прекрасным пекарем, даже лучше своего отца. И не без его помощи предприятие Мелларков обзавелось хорошей репутацией, превратившись из совсем затхлой пекарни в одну из лучших в Двенадцатом дистрикте. У Генри были золотые, трудолюбивые руки, и он мог создать настоящий шедевр из муки и дрожжей.

— Обещай мне, что не уедешь сегодня в Капитолий!

Она всё-таки это сделала. Не смогла устоять и спрятать свои страхи. Эль просто очень хотелось, чтобы Генри успокоил её.

— Никто из нас сегодня не отправится туда. Мы придём сюда вечером и вместе попробуем то, что я только что испёк!

Он говорил таким уверенным тоном, словно точно знал, чьи имена сегодня вытянут на Жатве. И Эль хотелось ему верить. Она нежно улыбнулась Генри, борясь с желанием вновь обнять его, и в ответ получила влюбленный взгляд. Ей всегда становилось неловко, когда Генри так смотрел на неё.

Эль хотела отвести смущенный взгляд, но её отвлёк раздражённый голос.

— Меня сейчас стошнит от ваших нежностей!

Виктория.

Отведя, наконец, взгляд от Генри, Эль заметила её. Красавица Виктория стояла в дверях, ведущих вглубь дома, сложив руки на груди, и бесстрастно смотрела на влюблённую парочку. Она была очень эффектна. Русые волосы забраны в высокий хвост, глаза подведены, дерзкое красное платье — у Эль перехватило дух.

— Ты могла бы поразить Капитолий с первого взгляда, — призналась она, невольно завидуя. По сравнению с Викторией, Эль была максимум милой.

Они не были подругами. У Эль было только две настоящие подруги — сёстры, и то, из них двоих, только с Мейсили она могла бы поделиться самым сокровенным. Но Викторию Эль знала давно, они часто проводили время вместе, общаясь и в школе и за её пределами в одной компании. Виктория была подругой Генри. Её родители также содержали свою пекарню, только поменьше, и дружили с Мелларками.

Раньше Эль даже ревновала иногда, но потом поняла, что в этом нет нужды. Виктория была наглой, острой на язычок девицей, которая сразу же утомляла Генри, стоило ей раскрыть рот. Эль иногда дивилась: как они до сих пор сохранили свою дружбу?

— Капитолий был бы влюблён в твою наивность, - парировала Виктория, улыбнувшись. — Время идёт, пока вы тут болтаете. Тебе стоит отряхнуть платье, а тебе, Генри, пойти переодеться.

— И что бы мы без тебя делали? — усмехнулся он в ответ.

Виктория бросила на него ядовитый взгляд.

— Факт: я стою здесь и вам никуда от меня не деться. Придётся слушать, что я говорю.

Генри покачал головой: "куда уж нам", но согласился, что пора бы приводить себя в порядок. Тем более что стрелки часов всё ближе продвигались к роковую часу. Он с нежностью кивнул Эль и пообещал как можно быстрее переодеться, и догнать их на улице, а затем скрылся за дверью.

Проводив его расстроенным взглядом, — так не хотелось, чтобы он уходил от неё, — Эль повернулась к Виктории. Та неопределённо пожала плечами и молча направилась к выходу из пекарни. Похоже, у неё совсем не было никакого желания ждать своего друга. Эль ещё какое-то время потопталась на пороге, но потом всё-таки вышла вслед за Викторией.

На улице к тому времени уже стало тепло. Солнце ярко светило, но лёгкий ветерок спасал от жары. Эль подумала, что такая погода слишком хороша для Жатвы и что это может быть не к добру. У этого дня было счастливое начало, но будет ли таким же и конец? Хватит ли удачи? Думать об этом совершенно не хотелось, но навязчивые мысли сами лезли в голову.

Люди на улице тоже были поникшими, в своих мыслях. Детки ходили совсем расстроенные. Приближалось два часа дня и совсем скоро предстояло узнать имена тех четырех, кто сегодня отправится в Капитолий. В обычный год Жатва вселяла страх почти в каждого, но в год Квартальной бойни она вызывала практически массовую истерию. Многие плакали ещё с самого утра. Все так боялись решающего момента, но также хотели и быстрее пережить его.

Виктория молча шла впереди, глядя прямо перед собой. В её зелёных глазах не было ни страха, ни напряжения. Она оставалась совершенно бесстрастной, незаинтересованной, будто в её мире и вовсе не было никакой Жатвы. Эль невольно восхитилась такой выдержкой. Ей бы тоже хотелось быть такой сильной.

— Эль, Виктория! — знакомые голоса окликнули их.

Мейсили и Мари выскочили буквально из ниоткуда и кинулись к подругам. Обе сестры были одеты в красивые белые платья и у обоих в волосах были ободки. Они выглядели как две дорогие фарфоровые куклы. Эль с удовольствием вновь обняла Мейсили, пока Мари здоровалась с Викторией, и тихонько спросила как дела. Мейсили не нужно было расшифровывать, она итак поняла, что скрывалось за этим вопросом.

— С Мари всё в порядке, — ответила она одними губами.

Эль облегченно улыбнулась. Было бы очень нехорошо, если бы Мари пришлось идти на Жатву с разрывающейся от боли головой. Девочка могла бы упасть прямо на площади, но Миротворцы даже тогда не позволили бы ей остаться дома. Жестокие правила Голодных игр.

— Где Генри? — поинтересовалась Мари, расцеловав щеки Эль.

— Он нас догонит. — Эль не видела, но почему-то было уверена, что Виктория презрительно закатила глаза, услышав это.

Сестры переглянулись и весело подмигнули Эль. Они обе очень любили подшучивать над её отношениями с Генри, раздражая и смущая свою подругу.

Мейсили взяла Эль за руку, улыбаясь.

— Может, пойдём уже? Время почти два часа! — Виктория недовольно сжала губы в тонкую полоску. — Все хорошие места займут.

Едва не задохнувшись от возмущения, Эль повернулась к Виктории, глядя прямо в её глаза, пытаясь понять, шутит она или нет. Если это шутка, то дурацкая! Но даже на шутку это не было похоже. Виктория говорила слишком спокойно. Но не могла же она всерьёз так считать?

Про Жатву говорили много и многие. Шепотом, за закрытыми дверьми; осторожно, на улицах; безмолвно, перекидываясь взглядами — но лишь единицы, люди которым было нечего терять, были способны говорить о Жатве спокойно и расчетливо. Так как это делала Виктория.

— Виктория, какие лучшие места? Это не зрелище какое-нибудь, — сухо произнесла Мейсили.

Виктория лишь улыбнулась.

— Это именно зрелище, нравиться вам это или нет. Отрицать и бояться ужасно глупо, всё равно это не поможет, а удача не любит слабых.

Она развернулась и уверенно пошла дальше, не глядя на подруг. Эль испуганно нахмурилась. Слова Виктории беспокоили её, ведь как бы ужасно они не звучали, это, в общем-то, была правда.

Увидев реакцию Эль, Мейсили покачала головой: "Виктория сама не ведает, что несёт, забудь об этом". Подруги молча пошли дальше.

Паника на улице начала возрастать. Время неуклонно приближалось к двум, и когда Эль с подругами дошла до площади, там было уже много людей. Эль хотела дождаться Генри, но миротворцы заставили её и сестёр отметиться и пойти строиться. Девушка не могла им возразить, хотя всё её естество требовало сначала увидеться с Мелларком. Эль чувствовала, как её пальцы дрожат, а сердце отчаянно бьется в груди. Неужели сейчас всё начнётся? А вдруг она поедет в Капитолий? А вдруг в Капитолий поедет Генри? Мейсили? Мари? Эта мучительная нервная пытка заставляла Эль до боли кусать губы — хотелось сорваться с места и убежать куда-нибудь, где её никто и никогда не найдет. Страх — великая сила.

Мейсили уверенно сжала руку Эль. Она ободряюще улыбнулась, и взгляд её голубых глаз обещал, что всё будет хорошо.

Хотелось бы верить. Но Эль сомневалась. Четыре человека! Мысль об этом болезненно билась в голове, не позволяя расслабиться. В этом году риск был слишком велик. У Эль сжалось сердце, когда она подумала о том, что чувствуют дети из Шлака, чьи имена вписаны двадцать, а то и больше раз. Как они вообще выносили такое напряжение?

— Там Генри! — Мари пихнула её в бок.

Эль мгновенно нашла его в толпе, он стоял в линейке мальчиков и улыбался ей. Казалось, что он совсем не волнуется. Впрочем, Эль знала, что это не так. Генри очень боится, как и все тут (за исключением, может быть, Виктории), но держится ради неё. Ради Эль у него откуда-то находятся силы на уверенный тон, на бесстрашный взгляд и ободряющие улыбки.

Поднеся ладошку к губам, Эль послала Генри воздушный поцелуй. Парень сразу расцвел на глазах.

"Дурашка", — совершенно глупо, беззаботно подумала Эль.

Но в тот же момент, часы на площади уверенно пробили два часа. Лицо Генри напряженно вытянулось, он уверенно кивнул Эль и отвернулся. Девушка почувствовала, как в груди на месте солнечного сплетения у неё образуется пульсирующая пустота. От страха резко затошнило, но Эль поборола рвотный позыв, сделав глубокий вздох и отсчитав до пятидесяти с закрытыми глазами.

Мэр в это время читал долгий договор с повинными в мятежах Дистриктами и произносил свою заученную речь противным хриплым голосом — таким учителя в школах рассказывают материал, в котором сами не разбираются. Затем слово, как всегда, было передано старенькому заикающемуся мужчине — единственному победителю в Двенадцатом дистрикте. Он говорил ещё дольше, чем мэр, не слишком уверенно рассказывая о том, какая это великая честь — победить в Голодных играх, и какая уникальное возможность выпадает для всех сегодня, в этот праздник Жатвы, ведь только сейчас вдвое больше человек могут попытать своё счастье.

Эль когда-то видела по телевизору те одиннадцатые Голодные игры, в которых он победил, и после того зрелища она очень сильно сомневалась, что этот ментор трибутов мог всерьёз думать, будто Голодные игры — это уникальный и замечательный шанс. Но, тем не менее, каждый год он произносил свою хвалёную речь.

— И помните, удача всегда на вашей стороне! — закончил старичок, перефразировав главный девиз Голодных игр. Эль сильно сомневалась, что Капитолий потом не вырежет этот момент.

Вслед за ним на сцену вышла представительница от Капитолия — Цирри Адамс, женщина больше похожая на строгую школьную учительницу.

— Да-да, конечно, пусть удача всегда остается на вашей стороне! — она обладала потрясающим умением в любой ситуации широко улыбаться, как будто действительно искренне. — Но давайте перейдем к главной части! Две девушки и двое юношей будут выбраны прямо сейчас.

Коронная фраза Цирри. Она произносит её каждый год, забавно растягивая и делая акцент на этом "прямо сейчас".

— Дамы вперед!

Немедля, Цирри направилась к шару с именами девушек. Эль сделала глубокий вздох, ощущая, как участилось её собственное сердцебиение. Сейчас всё выяснится.

Цирри запустила костлявую руку в шар, вытаскивая два листочка.

— Первый, — она улыбнулась, — и второй. Сейчас узнаем имена двух счастливиц.

Ага, счастливиц. Счастливее не бывает.

Эль, Мейсили и Мари взялись за руки. Цирри вновь подошла на середину сцены и развернула первый листочек. Эль должна была пожелать, чтобы это была не она и не её подруги, она должна была испугаться и почувствовать, как земля уходить из-под ног, но ничего этого не случилось потому, что она не успела даже осознать, что происходит, как с губ Цирри сорвалось имя.

— Мейсили Доннер!

В ту же секунду Эль почувствовала, как рука Мейсили выскочила из её ладошки.

Нет!

***

— Мейсили Доннер! — бодро произнесла Цирри Адамс.

Трой Эвердин облегченно выдохнул — он услышал не то имя, которого опасался. Громкое "нет" в толпе и чьи-то последующие рыдания позволили без труда отыскать глазами первую победительницу Жатвы в колонке с городскими девушками. Белокурая Мейсили Доннер, разодетая в совершенно кукольное платье, с нелепыми кудряшками в волосах, уговаривала двух таких же подружек отпустить её. Наконец, она вырвалась из их объятий и, гордо вздернув нос, направилась к сцене. Трой невольно поразился тому, насколько мужественно для городской девчонки она себя ведет.

— Как неожиданно хорошо она держится! — шепотом сказал он своему другу Уорену.

Последний раз городскую девчонку вызывали на сцену несколько лет назад, Трой и Уорен тогда были ещё совсем детьми, но они хорошо запомнили, как та победительница Жатвы устроила подлинную истерику, ещё не дойдя до сцены.

Уори усмехнулся и кивнул в сторону линейки с девочками.

— Зато посмотри на её подруг!

И правда. Оставшиеся две девочки тихонько рыдали, держась за руки. Одну из них, ту, что стояла в голубом платье, он узнал — это была дочка местных аптекарей, которым он продавал травы. Они иногда сталкивались в аптеке, и тогда она награждала его недоверчивым взглядом. Видимо, городской белоручке не нравилось присутствие парня из Шлака в её доме. Трой никогда не обращал на это особого внимания, главное, что её родители готовы были платить ему. Реакция девочки просто забавляла его.

Глядя на то, как она плачет в этот момент, Трой невольно пожалел Мейсили. Собственные лучшие подруги уже хоронят её, даже не пытаясь дать шанса, не допуская мысли, что она может победить. Он прошептал это Уорену, тот согласно кивнул, недоумённо качая головой.

Между тем, Мейсили Доннер успела подняться на сцену. Трой вновь напрягся — у Цирри Адамс в руке всё ещё находился один листочек с женским именем.

— Рейвен Говард! — прозвучало имя второго трибута-девушки.

Трой не сумел сдержать победной улыбки, которая возникла и на губах Уорена. Кэл была вне опасности!

Он нашёл её глазами, сестра с улыбкой, словно то, что случилось — не удача, а её собственная заслуга, помахала Трою и гордо сложила руки на груди. Но уже через пару секунд её лицо вытянулось, и она обеспокоенно кивнула брату. Настала её очередь волноваться. Трой беспечно махнул рукой.

Цирри Адамс стуча каблуками подошла к шару с именами мальчиков, и с улыбочкой, свойственной каждой теледиве, вновь вытянула два листочка. Вот так легко и изящно решалась чья-то судьба. Капитолий приговаривал кого-то к смерти, а в перерывах рекламировал зубную пасту. Трой недовольно сжал кулаки.

Цирри подошла к микрофону.

— Итак, — она развернула маленький листочек, — Тристен Джонс.

Незнакомое мужское имя принесло значительное облегчение. Трой подмигнул Кэл, которая напряжённо смотрела на него. Нет, сегодня он не поедет в Капитолий! И Уорен не поедет. Возможно, самовнушение и не влияло на ход Жатвы, но зато придавало уверенности.

Уорен потянулся к другу: "ещё раз, и можно идти охотиться". Трой похлопал его по плечу. Лес был их обоюдной любовью. Эвердин успел в этот день поохотиться и собрать травы, а вот Уорен ещё не выбирался сегодня "на свободу", и с нетерпением ждал этого момента.

Ещё раз. Парни затаили дыхание. Ещё раз — и всё закончится. Они больше не будут стоять на этой площади, угроза больше не будет их беспокоить. Ещё раз. Последнее имя.

Цирри неторопливо развернула последнюю помятую бумажку. Трой кивнул Уорену на удачу.

— Хеймитч Эбернети, — провозгласил звонкий голос.

Трой моментом отыскал его в толпе. Высокий, кучерявый, совершенно бесстрашный Хеймитч только усмехнулся, когда его вызвали, и уверенной походкой пошёл к сцене, демонстрируя всему Двенадцатому, что ему будто бы всё равно. Как будто, он даже доволен тем, что его имя выпало сегодня на Жатве.

Обещанное облегчение не спешило придти. Да, Трой и его друг в безопасности, но с другой стороны... Хеймитч?

— Это же твой приятель, — Трой обратился к Уори.

— Не могу поверить, — Уорен говорил едва слышно, будто боялся, что его подслушают. — Он всё-таки поедет в Капитолий. Знаешь, он ведь почти был готов пойти добровольцем, Элиза его отговорила. Видимо, это судьба. Или удача.

Удивлённо подняв бровь, Трой вновь обратил свой взор на сцену. Хеймитч стоял в стороне от других выбранных трибутов, и его взгляд... было в нём что-то такое опасное, словно он уже на арене.

— Зачем ему это?

Уорен пожал плечами.

— Он сумасшедший. Вбил себе в голову, что Голодные игры — его единственный шанс. Будто бы только так он обеспечит Элизе ту жизнь, которой она достойна.

— Знаешь, по крайней мере, он действительно может победить, — Трой задумчиво изучал Хеймитча. — Я бы поставил на него.

Друг не согласился. Покачав головой, Уори посмотрел куда-то в линейку девочек.

— Бедная Элиза.

Что верно, то верно. Одно дело просто уходить, совсем другое — оставлять кого-то, кто любит тебя всем сердцем. Элиза наверняка сейчас чувствовала себя просто ужасно. Она только смогла отговорить Хеймитча от безрассудных поступков, как его имя выбрали на Жатве.

Вздохнув, Трой посмотрел на свою сестру. По крайней мере, ей не придется испытывать ничего подобного.

Мэр между тем закончил поздравлять новых трибутов заученными фразами и попросил их пожать друг другу руки. Так как в этом году выбрали вдвое больше ребят, их просто разделили по парам. Хеймитч сжал ладошку храброй Мейсили. А после заиграл напыщенный гимн Панема, который вроде бы должен был вызвать патриотические эмоции у своих граждан, но те либо зевали от скуки, либо все ещё не могли отойти от результатов Жатвы.

Наконец, трибутов повели в Дом Правосудия, а всем остальным велели расходиться.

— Охота отменяется, мне надо к Хеймитчу, — расстроено сказал Уорен, поворачиваясь к другу.

Хеймитч не был ему особенно близок, но тем не менее...

— Не беспокойся, я смогу добыть мясо в одиночку.

Конечно, сможет. Проблема была не в этом, и Трой это понимал. Уорену просто хотелось в лес. Но Жатва, как всегда, нарушила все планы. Хорошо хоть ехать в Капитолий не пришлось.

Кэл неожиданно подскочила к друзьям, кидаясь на шею брата. Она радостно обняла Троя, прошептав ему о том, как волновалась за него, а потом подошла к Уорену и нежно поцеловала того в щёку. Уорен ласково погладил Кэл по щеке, а она положила руки ему на плечи. Трой демонстративно отвернулся.

— Какие планы на вечер? — Кэл была беспечна и просто рада, что никто из её дорогих людей не был выбран на этой Жатве. — Я подумала, мы могли бы погулять.

Уорен помрачнел.

— Мне нужно к Хеймитчу, а потом и к Элизе зайти придётся.

— А я иду охотиться, — вставил Трой, пытаясь привлечь к себе внимание. Бесполезно. Кэл потеряла к брату всякий интерес, и, выражая желание пойти погулять, сестра явно не распространяла это предложение на него. Жив, в Капитолий не едет, и ладно!

Погрустнев, Кэл осторожно прикусила губу, и понимающе кивнула.

— Да, конечно, я понимаю, — она сжала ладошки на плечах Уорена. — Передай ему, что мы верим в него. А погуляем перед ужином. Сможешь?

Уорен на секунду задумался, заставив Кэл напрячься, но потом хитро улыбнулся.

— Конечно, мышка! — он поцеловал её в макушку. Кэл расплылась в довольной улыбке.

Она невесомо поцеловала Уорена, и помахала брату, направляясь куда-то по своим делам. Толпа на площади начала медленно рассеиваться. Все спешили вернуться к своим делам, начать праздновать, и лишь единицы оставались на местах, дожидаясь, когда их пустят в Дом Правосудия.

Уорен прямо посмотрел на Троя, который даже не пытался скрыть своё недовольство.

— Я знаю, что тебе это не нравится, — наконец, произнес он.

Трой отвернулся, не желая смотреть в глаза другу.

— Вовсе нет, я рад, что Кэл счастлива.

— Неужели? — насмешливый тон Уорена почти разозлил Троя.

Он вздохнул, пытаясь подобрать правильные слова.

— Она моя сестра, а ты мой друг. И я знаю, как ты относишься к девушкам.

Уорен схватил его за плечо и подтащил к себе.

— Вот именно! Она твоя сестра, а я не идиот!

Не сдержав ухмылки, Трой едва слышно произнёс: "ну я бы поспорил" — за что получил подзатыльник от друга. Кэл давно была влюблена в лучшего друга своего брата, и Трой ожидал, что рано или поздно это случится. Просто видеть это воочию было не слишком приятно. Брат должен защищать от всяких ненадежных типов, а не знакомить с ними. Уорен прекрасный друг, но никудышный возлюбленный. Как и сам Трой. С девушками они игрались направо и налево.

— Ладно, тебе стоит занять очередь, а то миротворцы могут и не пустить тебя. А я пойду охотиться, чтобы успеть к ужину, — Трой ободряюще примирительно улыбнулся.

Пожав другу руку на прощанье, и пожелав стойкости в разговоре с Хеймитчем, Трой развернулся в сторону своего дома. Отойдя на пару шагов, он неуверенно замедлился. Слова упрямо вырывались из горла. Повернувшись, с тяжелым взглядом он окликнул Уорена.

— Хоторн, — тот повернулся. — Не обижай её!

Уорен лишь усмехнулся.

***

Крепко сплетя дрожащие пальцы, Эль и Мейсили сидели друг напротив друга в комнате ожидания и смотрели друг другу в глаза. Эль, едва справляясь с истерикой, пыталась запомнить каждую чёрточку на лице самого близкого ей человека — лучшей подруги, старшей, понимающей и опытной сестры, вечной опоры. Мейсили грустно улыбалась и легко гладила свободной рукой волосы Эль. Они молчали, каждая боялась произнести то, что обязательно должно было слететь с губ. Но время шло.

Мейсили опомнилась первой. Она крепко сжала ладонь Эль и бодро улыбнулась.

— Всё будет хорошо!

Не сдержавшись, Эль горько всхлипнула. Тогда Мейсили притянула её голову к своей груди, обнимая и укачивая.

— Эль, всё будет хорошо. У тебя всё будет замечательно, а я очень-очень постараюсь! — она посмотрела в голубые глаза подруги. — Только пообещай мне кое-что. Пообещай мне, Эль, что в своей жизни ты будешь поступать так, как хочешь ты, а не как от тебя хотят кто-либо. Я хочу быть уверена в том, что ты обручишься с Генри, только когда будешь абсолютно уверена в том, что так хочет твоё сердце. Обещай мне это, Эль!

— Мейсили...

Эль не могла произнести больше ни слова. Только имя подруги срывалось с её губ. Она не могла заставить себя что-либо пообещать ей, ведь это означало бы, что они прощаются. А Эль не могла представить свою жизнь без Мейсили. Это просто невозможно!

— Обещай! — настойчиво потребовала Мейсили.

Кое-как справившись со всхлипами, Эль с трудом произнесла:

— Я не хочу терять тебя!

— Эль! — Мейсили прикрикнула на неё!

В этот момент Эль почувствовала всё разочарование подруги. У неё оставались считанные минуты, а все вокруг только плакали и жалели себя. Эль стало стыдно. Глядя в любимые глаза подруги, она с силой сжала кулачки, заставляя себя собраться.

— Обещаю! — выдохнула она.

Мейсили ласково улыбнулась и коснулась щеки Эль тыльной стороной руки.

Неожиданная идея пришла в голову Эль. Дрожащими руками она коснулась своих волос, и осторожно сняла с них свою любимую голубую ленточку. Раскрыв ладонь Мейсили, она уверенно вложила в неё ленточку, и заставила подругу сжать пальцы.

— Возьми её с собой, пожалуйста, — произнесла Эль, заикаясь. — Она приносит удачу!

Детская фантазия в этой обстановке переросла в настоящую веру. Мейсили смахнула с глаз незваные слезки и улыбнулась, кивнув подруге. Она крепко сжала голубую ленточку в своей ладони.

— У меня тоже для тебя кое-что есть, — на губах Мейсили заиграла искренняя улыбка.

Не обращая внимания на недоуменный взгляд Эль, Мейсили принялась откалывать со своего платья маленькую золотую брошку, которую она очень любила. Ещё в детстве она нашла её в старых вещах покойной бабушки, и с тех пор бережно хранила, оберегая особенно от сестры. Пока Мари была маленькой, она часто пыталась стащить у Мейсили это украшение.

Сняв брошку, Мейсили потянулась к Эль. Она уверенно продела иголкой маленькую дырочку на голубом платье, принимаясь закалывать брошь.

— Мейси! — Эль едва не дернулась. Она не могла принять такой подарок.

— Молчи! — велела подруга. — Я хочу, чтобы она была у тебя. Будет напоминать о том, какое обещание ты мне дала.

Эль хотела возразить, но упрямый взгляд Мейсили не позволил ей этого сделать. Она не могла отказаться, рискуя обидеть подругу. Возможно, это их последняя возможность...

— Готово! — улыбнулась Мейсили, рассматривая результат своей работы. — Знаешь, я уверена, эта брошка изменит твою жизнь.

Не сдержав слёз, Эль кинулась к Мейсили. Подруга с удовольствием протянула к ней свои руки. Они просидели так, обнимая друг друга, ещё несколько минут, до тех самых пор, пока в комнату не вошли миротворцы. Они упрямо схватили Эль за плечо, заставляя ту выйти из комнаты.

— Ты моя лучшая подруга! — напоследок произнесла Эль, сопротивляясь миротворцам.

Мейсили кивнула, крепко сжав губы и стараясь не плакать.

— А ты моя!

Спустя секунды дверь захлопнулась, а Эль оказалась в коридоре. Она перестала сдерживать рыдания, оседая на пол. Слезы душили девушку, она буквально задыхалась в истерике. Душевная боль распространилась по телу, и Эль перестала реагировать на то, что происходило в данный момент вокруг. Люди ходили вокруг неё, спорили, ругались. Кто-то что-то не мог поделить. Эль было всё равно. Она сжалась в комочек, облокачиваясь спиной о стену, и прижала, сжатую в кулачок, руку к сердцу. К месту, куда Мейсили приколола золотую брошку.

Мир перестал иметь какое-то значение. Эль думала только о Мейсили. Она была её лучшей подругой с самого раннего детства. Они всегда были вместе. И вот, пожалуйста! Это было дико несправедливо. Почему именно Мейсили? Чем она хуже других? Никто не мог дать Эль ответа на эти вопросы.

Хотелось кричать, но в лёгких не хватало воздуха. Хотелось пойти что-нибудь разбить, например, тот злополучный шар с женскими именами, но сил не хватало даже на то, чтобы встать.

Эль бы так и сидела на этом месте, если бы не услышала крик Мари.

— Вы не можете так поступить! Она моя сестра! — девушка почти визжала. Подняв заплаканные глаза, Эль увидела, как Мари бьётся в руках отца, пытаясь добраться до невозмутимого миротворца. — Вы должны пустить меня к ней!

— Время посещений вышло, мисс, — жестко сообщил миротворец, а после повернулся к отцу сестёр. — Я советую вам успокоить вашу дочь, она нарушает порядок, а это может повлечь за собой серьёзное наказание!

Бледный мистер Доннер лишь кивнул, оттаскивая Мари как можно дальше. Мать заливалась слезами и пыталась уговорить дочь успокоиться. Эль, не понимая, что происходит, резко вскочила на ноги.

— Что происходит? Почему вы не позволяете ей увидеться с сестрой? — она прокричала это прямо в лицо миротворцу.

Тот крепко сжал губы и презрительно окинул взглядом Эль.

— Вы были последней, количество посещений ограничено. Сожалею, — усмешка в голосе мужчины говорила о том, что он совершенно ни о чём не сожалеет.

Эль задохнулась от возмущения.

— Почему вы не предупредили? Она могла зайти с родителями?! — крик Эль эхом отразился в помещении.

Миротворец только пожал плечами, мол, вы и не спрашивали. Последний раз посмотрев на несчастную семью Доннер, он велел всем немедленно убираться, пригрозив наказанием за нарушение режима.

Мари окинула его ядовитым взглядом, но позволила отцу увести себя за руку. Эль последовала за ними. Она шла, обнимая себя руками, и думая о жестокости Капитолия. Он даже не позволил двум сестрам попрощаться друг с другом. У Эль хотя бы остались воспоминания от последний встречи, у Мари не было ничего.

На выходе из Дома Правосудия, Эль догнала Мари.

— Мне так жаль! — произнесла она, обнимая подругу. Теперь они остались вдвоём. Эль ещё не понимала, что происходит, но уже чувствовала, как огромная чёрная дыра образовывалась между ними.

Кусая губы, Мари отвернулась, скрывая слёзы разочарования. Она даже не смогла дотронуться до Мейсили последний раз! Она просто потеряла сестру в один миг.

Эль знала, что поступает правильно. Уверенным движением она отколола брошь, которую так часто касались руки Мейсили, и отдала её Мари.

— Возьми! — уверенно произнесла она, сжимая пальцы подруги.

Мари резко помотала головой.

— Она хотела, чтобы эта брошь была у тебя!

Грустно улыбнувшись, Эль коснулась плеча Мари.

— У меня есть воспоминания, а у тебя будет брошь! Возьми её, пожалуйста! — едва слышно прошептала Эль.

Но Мари услышала её. Она с благодарностью смотрела на подругу, сжимая в своей ладошке драгоценное украшение сестры. Эль и Мари в тот момент были по-настоящему близки. Возможно, в последний раз.

Наконец, Мари отпустила Эль, улыбнулась сквозь слёзы и пошла вслед за родителями. Эль проводила подругу долгим взглядом. Она знала, что теперь между ними всё изменится. Без Мейсили они уже не будут той нерушимой командой. Без Мейсили...

Сердце Эль вновь сжалось. Девушка зажала рукой рот, сдерживая громкие всхлипы. Всё происходящее казалось каким-то неестественным сном. Разве могло такое случиться на самом деле? Это же худший кошмар! А любая мать с детства убеждает детей, что кошмары никогда не сбываются. Так почему же?..

Эль обессилено направилась в сторону от Дома Правосудия. Завтра она увидит Мейсили на экране во время открытия, а затем будут оценки и интервью. Она должна верить в свою подругу, просто обязана. Если сильно верить, это ведь сбывается? Только вот почему-то верить получалось с трудом. Эль ругала себя, но ничего не могла поделать. На сердце было тяжело, и как бы не хотелось верить, Эль не верила, что Мейсили может победить. Возможно, она просто плохая подруга.

Девушка так глубоко погрузилась в свои мысли и переживания, почти срослась со своей болью, что не заметила Генри, который подошёл к ней. Когда его рука легла на её плечо, Эль резко дернулась.

— А, это ты, — только и смогла она глупо произнести.

Генри внимательно посмотрел на Эль, взгляд его глаз был слишком обеспокоенным. Парень осторожно коснулся рукой мокрой щеки девушки и вытер дорожку из слёз. Он нежно обнял Эль, слегка баюкая и нашептывая какие-то обещания. Но Эль его не слушала. Ничто на свете сейчас не могло её успокоить, ничто на свете не могло вернуть ей Мейсили.

— Как ты? — спросил он. — Ох, Эль, мне так жаль!

Она молчала, не зная, что сказать, да и не желая говорить. Слова тут были бесполезны.

— Пойдём, — попросил Генри, — пойдём в пекарню. Посидим, поговорим, выпьем чаю. Порадуемся друг за друга. Я покажу тебе то, что испёк. Тебе станет легче, Эль.

Ему пришлось повторить своё предложение, так как Эль не обращала на его слова никакого внимания. Когда же она поняла, о чём Генри говорит, то возмущённо вырвалась из его объятий и с гневом посмотрела на своего парня.

— О чём ты говоришь? Мейсили увозят в Капитолий, а ты хочешь, чтобы я сидела и распивала чай?! — одна только мысль о возможности такого заставляла Эль содрогнуться от отвращения. Она не без презрения во взгляде смотрела на Генри. Она не может спокойно сидеть в пекарне, кушать булочки и радоваться тому, что пережила эту Жатву! Как он смел даже подумать о таком?

Генри попытался взять её за руку, успокоить, но Эль не позволила, отступив на шаг назад.

— Я просто хочу, чтобы ты успокоилась, — мягко произнёс Генри. — Твои истерики никому не помогут, Эль, но они разрывают мне сердце. Мейсили не хотела бы этого!

Имя подруги было ударом ниже пояса. Эль резко вдохнула воздух, борясь с внезапной вспышкой гнева и ненависти к Генри. Конечно, всё, что он говорил, было правдой, но это была жестокая и бесполезная правда. Эль ждала, что Генри успокоит её, как всегда поймёт и поможет, но он стал требовать от неё большего — смирения. А она не могла смириться с произошедшим, да и не хотела. Смирение было для неё предательством, а она не могла предать Мейсили.

К тому же было что-то в его словах...

"Отрицать и бояться этого ужасно глупо, всё равно это не поможет, а удача не любит слабых".

— Ты такой же, как Виктория! — разочарованно выплюнула Эль, глядя, как вытягивается и грубеет лицо Генри.

Но девушка не стала ждать, пока он соберется с мыслями и скажет какую-нибудь грубость в ответ. Развернувшись на каблуках, Эль, не оглядываясь, побежала в другую сторону, куда глаза глядят. Генри, в какой-то момент, попытался окликнуть её, но она и не подумала остановиться. Ей нужно было побыть одной, подумать, решить.

Если бы Мейсили была рядом, она поняла бы её чувства. Она знала бы, что нужно сказать, как успокоить. Но Мейсили не было рядом, и уже никогда не будет. У Эль не осталось никого, с кем она могла бы сейчас поговорить. Мари самой было слишком плохо, а Генри думает только о "собственной душе, которая разрывается". Без Мейсили всё казалось каким-то не таким, привычная жизнь вдруг становилось чужой.

Не останавливаясь, Эль продолжала куда-то идти. Она даже не заметила, как оказалась в Шлаке, но возвращаться назад не собиралась. Шахтёры, их жёны и дети, гуляющее по району, с интересом и беспокойством оглядывались на заплаканную городскую девочку. Эль было всё равно на то, что они думали. Шлак не пугал её.

Раньше Эль иногда приходила сюда, выполняя поручения из аптеки. Кому травы принести, кому просто помочь. Люди из Шлака тогда смотрели на неё с недоверием, а у Эль сжималось сердце от той обстановки, в которой они жили. Нищета, голод, развалины — и куча маленьких детишек. Неудивительно, что им приходится брать тессеры и рисковать. У них просто нет другого выхода.

Эль почти дошла до окраины Двенадцатого. Она вышла из Шлака на заброшенный пустырь, кажется, местные называли его Луговиной, и осмотрелась. Здесь было тихо и спокойно, легкий ветер приносил с собой запахи леса. Эль второй раз в жизни была так близка к нему. Первый раз был в детстве, когда она со стайкой других городских ребятишек побежали на Луговину смотреть на высокий колючий забор. Тогда они дико испугались увиденного, да ещё и встретили недружелюбных детей из Шлака. С тех пор Эль опасалась сюда приходить, да и случая не было. И вот теперь...

Сделав пару неуверенных шагов, Эль пригляделась, впереди виднелся тот самый страшный высокий забор, сотворенный из колючей проволоки и сетки, по которой проходило электричество. А за ним — манящий лес, на который так хотелось взглянуть.

Эль смахнула слёзы и неуверенно подошла к забору, опасаясь удара током. Но почему-то было тихо. Эль совсем не разбиралась в работе электричества, но прекрасно понимала, что находящийся под напряжением забор должен издавать хоть какое-то гудение. Этого не было.

Нахмурившись, девушка осторожно коснулась сетки указательным пальцем — ничего. Тока не было. Эль шмыгнула носом и уже двумя руками ухватилась за забор, глядя вперёд, на размашистые высокие деревья, обозначающие начало дикого леса, в котором не существовало правил Панема, не было ни Жатвы, ни Голодных игр. Только естественные законы природы.

Эль ещё долго стояла так, плача и рассматривая недоступный для неё лес. Она потеряла счёт времени. К тому моменту, как девушка обессилено осела на траву, прижав голову к коленям и обхватив её руками, на дистрикт уже начали опускаться сумерки. Мейсили сейчас должна была сесть за роскошный стол ужинать, обсуждая со своим ментором их дальнейшие действия. Возможно, она смогла подружиться с кем-то из других трибутов, и сейчас они вместе пытались делать вид, что ничего страшного не происходит. А может быть она уже успела поругаться с этим грубияном Хеймитчем — это же Мейси, в конце концов! Бесстрашная, упрямая Мейси, которая и Викторию заткнуть способна, и учителям перечить не боится.

Улыбнувшись, Эль вспоминала все забавные случаи, в которых Мейсили с кем-то спорила или ругалась, добиваясь того, чего хотела. Ни Мари, ни Эль никогда не смогли бы стать такими же, как она.

Слезы продолжали скатываться по щекам Эль, и она не могла остановить их. Ей нравилось сидеть здесь на Луговине, облокотившись на забор, и вспоминать всё, что происходило с Мейсили. Кроме воспоминаний у неё уже ничего и не осталось.

— Что ты здесь делаешь?

Чей-то голос застал Эль врасплох, и она резко подскочила. Оглядев Луговину, девушка никого не заметила, и лишь потом поняла, что обращающийся к ней человек находится по ту сторону забора. Обернувшись, Эль встретилась со взглядом серых глаз. Это был парень из Шлака, поставляющий в их аптеку разные травы.

Эль была поражена. Она резко вскочила на ноги, продолжая смотреть на него с открытым ртом. Конечно, она знала, что он охотится в лесах за Двенадцатым, но видеть это своими глазами... Для Эль лес был страшным и запретным местом, она отказывалась спокойно воспринимать, что кто-то может запросто перелезть через забор и пойти туда гулять. Взгляд девушки упал на привязанных убитых кроликов. Она содрогнулась. Он мог так легко убивать невинных существ.

Парень не стал дожидаться её ответа. Подошёл к забору, чуть в стороне, прилёг, отодвинул, как оказалось, разорванную сетку и пролез под ним. Через секунду он уже был на территории Двенадцатого дистрикта. Эль наблюдала за всем этим, не в силах закрыть рот.

— Здесь порвана сетка, — только и смогла произнести она.

Парень усмехнулся, отряхиваясь.

— Да ты наблюдательная! — съязвил он. — Конечно, порвана, я порвал её пару лет назад.

Эль пораженно выдохнула.

— Ты? — он ещё и сетки рвёт? Бесстрашный.

— Я, — спокойно подтвердил парень. — Ты-то здесь что делаешь?

Он заметил её красные глаза и нос, испачканное голубое платье, растрёпанные волосы, и нахмурился. Изящный рот сжался в тонкую полоску, а серые глаза смотрели с явным презрением.

— Ты в порядке? — наконец, спросил он.

Эль чувствовала, что слёзы всё ещё скатываются с её глаз, но вопрос проигнорировала.

— Это же грубое нарушение законов! Миротворцы должны были давно поймать тебя! — она не знала, зачем всё это говорит. Почему-то поступки этого парня возмущали её. Почему он может так легко нарушать все правила? Почему ему за этого ничего не делают?

Удивлённо подняв брови, он сделал пару шагов на встречу к ней, сложив руки в карманы брюк.

— Может, пойдёшь доложишь им на меня? — насмешливо поинтересовался он. — Ты так боишься нарушений правил? Ну, неудивительно, ты же городская. Вы все такие неженки. У вас сахарная жизнь, голубые платьица, ленточки, украшения. Только расклеиваетесь вы от каждой мелочи, не умеете бороться. Пришла сюда рыдать? Здесь никто тебя не станет успокаивать и гладить по головке. Твоей подруге Мейсили нужна твоя вера, а не твои слёзы. Как ей бороться, если самые родные люди уже готовят для неё место на кладбище? Ты, городская девочка, себя жалеешь в данный момент, а о подруге своей не думаешь.

Дернувшись как от удара, Эль отскочила в сторону от парня. Его слова причиняли боль, и хотелось, чтобы он заткнулся.

— Это ложь!

Он усмехнулся.

— Как скажешь, мне всё равно. Шла бы ты отсюда, городская девочка. Шлак и Луговина не созданы для столь нежного создания.

Парень демонстративно развернулся, собираясь уходить. Он явно не желал продолжать этот разговор. Эль была обескуражена таким поведением, грубостью, которую она ничем не заслужила. Обиженно вздёрнув нос и всхлипнув, Эль сделала несколько уверенных шагов прочь из этого места, но потом резко остановилась. Её голова сильно кружилась, а тело слабело. Она успела только вскрикнуть "ой", как её ноги подкосились, и она начала стремительно оседать на землю.

Послышалось грубое и усталое "проклятье", но в последний момент чьи-то руки всё-таки подхватили Эль, не позволяя упасть.

***

Уорен медленно подходил к дому Элизы. Обещание, которое он дал Хеймитчу, тяготило душу и заставляло хмуриться. Парень с трудом представлял, как сможет выполнить его. Уори было очень жаль Элизу, и он боялся посмотреть в её тёмные глаза и увидеть в них только тьму и пустоту.

Хеймитч попросил Уорена отдать ей кольцо, убедить, что всё хорошо. Он был так уверен в своём успехе и считал, что Голодные игры — это большая возможность для него. Уорен считал это ужасным бредом, но Хеймитча было не переубедить, он твердил одно и то же.

— Неужели ты не понимаешь? Элиза, моя мать и мой брат достойны большего, чем Шлак. Если я выиграю, их ждёт хороший дом в Деревне Победителей и жизнь в достатке. А я могу выиграть, Уори. Я знаю, что могу!

Конечно, Хеймитч мог победить. Он был смелым, сильным и опасным. А главное он был действительно умным. Но Голодные игры слишком непредсказуемы, и порой всего этого мало. Порой достаточно всего лишь удачи. Да и стоит ли овчинка выделки? Уорен не стал говорить это Хеймитчу, но он не был уверен, что победа в играх такая прекрасная, какой тот себе её представляет. Не говоря уже о том, через какие мучения придется всем пройти.

Уорен окинул взглядом дом Элизы: ставни и двери плотно закрыты, вокруг тишина — сегодня здесь поселился траур. И как после такого можно успокоить Элизу? Уорен обреченно покачал головой. Хеймитч задумал слишком опасную игру. А Капитолий не любит, когда с ним играют. Победа в играх — не благословение, а новое проклятье.

Собравшись с мыслями, Уорен громко постучал в дверь. Он до сих пор не знал, что сказать или сделать, чтобы успокоить Элизу. Хеймитч просил проследить за ней. Но это совсем не просто, учитывая обстоятельства. Элиза и Уорен даже не были друзьями, они виделись-то всего пару раз.

Хотелось в лес. Уорен сейчас с удовольствием перелез бы через забор, достал бы новенький, сделанный руками Троя лук, и пошёл бы охотиться, применяя в этой охоте все знания, которые достались ему от отца. А после погулял бы с Кэл, не думая ни о каких Голодных играх. Но, к сожалению, это не представлялось возможным. Он был вынужден сдержать своё обещание. Ему придётся врать Элизе и говорить, что всё будет хорошо.

Спустя несколько минут, дверь в дом медленно открылась, в образовавшейся щелке появилось лицо молодой темноволосой девушки. Она недовольно, с вызовом смотрела на Уорена, под её хмурыми глазам затаились синяки усталости.

— Чего тебе? — зашипела девушка.

Уорен на секунду опешил. Он узнал эту девушку. Она была дочерью одного из местных шахтеров, мистера Деккера, и, вероятно, подругой Элизы. Но имени её Уорен не знал.

— Я хотел поговорить с Элизой.

Девушка закатила карие глаза.

— Элиза отдыхает и, поверь мне, ей не нужно твоё сочувствие, — грубо отрезала она и махнула рукой. — Можешь спокойно идти по своим делам с чувством выполненного долга.

— Ты не понимаешь. Хеймитч попросил меня кое-что передать ей.

На лице дочери Деккера появилась тень понимания. Она на секунду задумалась, а затем полностью распахнула дверь. Но встав посередине, она не позволила Уорену и шагу в дом сделать. Девушка стояла, сложив руки на груди и злобно сжав губы в тонкую полоску.

— Элизе сегодня выпало достаточно мучений, чтобы добавлять новые. Она только что успокоилась! Хеймитч мог и сам ей всё сказать, но вместо этого он решил причинить ей больше боли, подсылая ещё и своих дружков! Ты знаешь, это жестоко! Элиза не выдержит, если все будут ходить и напоминать ей о Хеймитче, — она больно ткнула пальцем в грудь Уорена. — Придёшь в другой день и расскажешь, что ещё Хеймитч утаил. На сегодня нам достаточно вестей.

Девушка попыталась развернуться и закрыть дверь, но Уорен стремительно схватил её за плечо.

— Я думаю, Элиза захочет меня выслушать, — уверенно произнёс он. Девушка попыталась злобно возразить. — Я прекрасно тебя понимаю. Но обещаю, я не сделаю Элизе больно, я хочу успокоить её.

Её подруга неуверенно посмотрела на Уорена. Затем, явно перебарывая себя, она отошла в сторону, пропуская парня.

— Если ей станет хуже, ты труп! — заявила она, когда Уорен оказался на пороге.

— Как скажешь, дочка Деккера, — усмехнулся он.

Но веселье было развеялось. Впереди Уорена ждал трудный разговор с Элизой. И парень обеспокоенно переглянулся с её подругой. Взгляд у девушки был усталый и измученный, полный сомнений. Ну что ж, Уорен обещал, что всё будет хорошо. Проклятье! Сегодня он дал слишком много обещаний, которые так непросто сдержать.

Элиза лежала на стареньком диване в гостиной в форме эмбриона. Она не плакала, просто смотрела в одну точку пустым взглядом. Но когда она услышала шаги Уорена и своей подруги, она словно ожила. Приподнялась и даже нашла силы для улыбки.

— Привет, — тихонько произнесла она.

У Уорена защемило сердце.

— Здравствуй, — он присел рядом с ней. — Как ты?

Дочка Деккера послала ему убийственный взгляд, но Элиза только пожала плечами и едва слышно ответила, что привыкает. Уорен осторожно коснулся её плеча.

— Я говорил с Хеймитчем, он попросил меня присмотреть за тобой, — Элиза встрепенулась, услышав имя любимого. — Он победит, Элиза, обязательно. Это же Хеймитч! Ему просто нужно, чтобы ты в него верила. Знаешь, он просто не может проиграть. Любой бы выиграл, если бы дома его ждала такая девушка. И у вас всё будет хорошо.

Смущенно опустив глазки, Элиза грустно улыбнулась. Уорен почувствовал себя паршиво. Он говорил то, в чём сам сомневался. Нет, не в победе в Хеймитча, а в том, что всё будет хорошо. Как к чёрту всё может быть хорошо, если речь идёт о Голодных играх?

Хеймитч был так глуп, раз считал, что победа принесёт ей счастье. Счастьем для этой девушки была обычная возможность проводить время со своим парнем. И никакого вмешательства Капитолия. Но Уорен всё же понимал желания друга. Элиза была таким нежным и красивым созданием, её хотелось защищать, достать для неё луну с неба. Возможно, эта девушка действительно не выдержала бы жизни в голодном Шлаке.

Но Элиза верила словам Уорена.

— Он передал кое-что для тебя, — Уорену потянул руку к карману и достал оттуда маленькое, деревянное колечко. Хеймитч сам его вырезал. — Он хочет связать с тобой свою жизнь, после того как вернётся.

Ладошкой Элиза прикрыла свой рот, на её глаза набежали горькие слёзы. Она протянула дрожащую руку и неловко забрала у Уорена колечко. Девушка долго рассматривала его, крутила между пальцев, справляясь с болезненными всхлипами, а затем медленно одела на безымянный палец.

— Почему он сам не отдал его мне? — спросила она с сожалением.

— Он боялся, что ты воспримешь это, как прощание, — в глазах Элизы отразился страх, — но это не прощание. Хеймитч сказал, что это ваше будущее.

Элиза прикрыла глаза, покачивая головой.

— Спасибо, — наконец выдохнула она. — Спасибо тебе большое, Уорен.

Он улыбнулся. Встав, он последний раз улыбнулся Элизе, сказал, что будет заботиться о ней, и направился к выходу. Её подруга пошла за ним. Выйдя из гостиной, Уорен повернулся к ней с насмешливым взглядом. Немного расслабиться ему не помешало бы.

— Ну как, труп я или нет?

Та недовольно сжала губы. Настоящая мегера, вот её точно защищать не хотелось.

— Живи пока, — великодушно разрешила она и подтолкнула его. — Только с глаз моих убирайся.

Уорен рассмеялся, перешагивая через порог дома.

— Ну, спасибо, дочка Деккера. Ты вроде бы хорошая подруга, я могу не беспокоиться за Элизу пока ты с ней.

Девушка облокотилась о косяк двери и наградила Уорена самодовольным взглядом. Отвечать она не стала, лишь немного улыбнулась уголками губ.

Сделав шаг на первую ступеньку, Уорен на секунду замер.

— Меня, кстати, Уорен зовут.

Девушка на секунду задержала на нём свой взгляд, словно оценивая. Уорен уже подумал, что она не ответит, но в последний момент дочька Деккера всё же решила представиться.

— Я Хейзел.

Уорен подмигнул ей. Очень приятно.

***

Трой недовольно сидел на кухне и ждал, когда несносная девочка, свалившаяся ему на голову, наконец, придёт в себя, и он сможет спокойно отдохнуть после трудного дня. Его мать в данный момент ухаживала за ней, а Кэл ходила туда-сюда, отстёгивая глупые и совершенно не смешные шуточки.

Парень с самого начала, как только подхватил упавшую дочку аптекарей, понял всю паршивость ситуации. Но ведь и бросить её было нельзя. Мало ли, что с ней случилось. А рядом лес, дикое зверье и забор, который совершенно не охраняет. Не говоря уже о миротворцах, которые периодически по вечерам прочесывают периметр. Найдут тебя хоть в метре от сетки — всё, жди беды. И девчонка без сознания им явно бы не понравилась. Особенно если она начнёт истерить. Истерику миротворцы переносят ещё меньше, чем грубость. Пришлось нести тяжелую девчонку к себе. Благо дом находился рядом с Луговиной.

Матери даже объяснять ничего не пришлось, только увидев, с какой добычей пришёл её сын, она сразу сориентировалась, и велела Трою нести девушку на старенькую софу, ещё и требуя бережного отношения. Трой тогда едва не выругался, громко и крайне неприлично. А Кэл стояла позади него и хохотала в голос.

"Бедная девочка", — шептала мать, склонившись над дочерью аптекарей. Кэл же язвительно добавляла: "Бедный Трой".

Тьфу.

Трой покачал головой и отхлебнул чая, пытаясь понять, за что ему выпали такие мучения. Теперь её ещё и домой провожать придётся.

На кухню зашла Кэл с хитрющей улыбочкой.

— Иди, твоя принцесска пришла в себя, — заявила она и расхохоталась, когда из Троя вырывался мучительный стон.

— Шла бы ты гулять с Уореном, пока я добрый, — посоветовал он сестре. Угроза не возымела должного эффекта, и Кэл вновь прыснула.

Недовольно нахмурившись, Трой махнул на сестру рукой. Что с неё взять-то? И устало потащился в гостиную, ожидая там самого худшего. Он успел перекинуться с городской девчонкой парой слов, а она уже невероятно раздражала его своим мировоззрением. Он толком не знал её, а она уже успела причинить ему кучу неудобств!

Из гостиной слышался голос матери. Очевидно, она разговаривала с этим ходячим несчастьем.

— Эль...

Значит, Эль.

— Не говори глупостей, ты не причинила нам никаких неудобств...

Вопрос, конечно, очень спорный. И Трой был явно не согласен с мнением матери. Неудобства были, и их было много.

Жизнь кажется такой простой, пока всякие блондинки в буквальном смысле не падают тебе на руки.

Трой остановился в дверях, наблюдая за матерью и "гостьей". Бледная Эль сидела на софе и потирала рукой свою шею.

— К тому же, мой сын не так-то часто приводит в дом девушек. А уж чтобы он принес их на руках...

Недовольно сжав кулаки, Трой едва подавил желание взвыть. Нет, с матерью потом придётся очень серьёзно поговорить!

Взглянув на Эль, он заметил, что на бледных щёчках девушки появились красные пятна. Невинное заявление матери заставило её покраснеть. Трой обрадовался, что Кэл этого не видела и не слышала, а то он не избежал бы новой порции шуточек.

— Спасибо вам, миссис Эвердин, но я знаю, что со мной всё в порядке. Это просто нервы, дома я заварю успокаивающие травы, и всё будет хорошо. И не нужно меня провожать.

Да уж, конечно, не нужно.

Трой вышел на середину комнаты, обозначая своё присутствие. Мать ободряюще улыбнулась, а Эль кинула на него подозрительный взгляд. Тот самый, которым она каждый раз встречала его в аптеке. Трой нахмурился. Что ещё этой девчонке не нравится? Сейчас его очередь относиться к ней подозрительно.

Эль неуверенно встала и посмотрела в глаза Троя. Тот, демонстрируя своё недовольство, отвёл взгляд.

— Спасибо тебе, — нехотя поблагодарила она.

Он в ответ только плечами пожал, мол, ничего особенного.

Мать пихнула Троя в бок и открыто улыбнулась.

— Ты ведь проводишь Эль? Уже поздно. Особенно для прогулок по Шлаку, — она внимательно посмотрела на Троя, и тот понял, что лучше не отказываться. Хотя он и не собирался. Не хватало ещё отпустить девчонку одну, чтобы она ещё больше проблем нашла на свою несчастную голову.

Эль протестующе замотала головой, как будто прогулка с Троем была для неё худшим из всех вариантов. Что ж, он тоже не испытывал особого счастья.

— Нет, я не хочу ещё больше причинять вам неудобств, — она принялась махать руками из стороны в сторону.

Не сдержавшись, Трой усмехнулся.

— Поверь, ты причинишь гораздо больше неудобств, если снова свалишься в обморок где-нибудь на дороге, — прямо заявил он, накидывая себе на плечи любимую кожаную куртку.

Эль смущенно опустила глазка. Она открыла рот, чтобы ещё что-то сказать, может быть, возразить, но через секунду захлопнула его. Тяжело вздохнув, Трой подумал, что прогулка их ожидает крайне долгая и неприятная. А Уорен и Кэл сейчас развлекались...

Трой махнул рукой, призывая Эль следовать за ним, и направился к выходу из дома. Девушка задержалась внутри ещё на пару минут, очевидно, прощаясь с матерью Троя, а затем вышла к нему на улицу. Парень тяжёлым взглядом оглядел её уставшую, помятую, в грязном платье и с травой, запутавшейся в волосах, и в очередной раз подумал, как же ему "повезло". Он отвернулся и молча направился по дороге. Стоило поскорее отвести Эль домой, пока она опять во что-нибудь не впуталась или не начала истерить. Трой шёл широким шагом, не оборачиваясь, а Эль плелась за ним, словно провинившаяся ученица.

В полной тишине они прошли половину пути. Троя начали терзать сомнения, что он слишком жесток с Эль. Она была такой притихшей и расстроенной. Трой то и дело оборачивался. Он не знал, стоит ли ей что-то сказать или может быть успокоить. Из него был плохой утешитель, да и эта жалость Эль к себе раздражала его. Поведение этой девчонки было из тех, которые он терпеть не может. Глупая, маленькая, забитая, думающая только о себе. И такая несчастная-несчастная.

На выходе из Шлака, Трой услышал приглушенный всхлип. Он недовольно обернулся. Эль снова плакала.

Заметив его недовольны взгляд и суженные глаза, девушка неловко попыталась спрятать лицо за волосами. Этого у неё не получилось. Тогда она гордо подняла голову, ещё раз всхлипнула и попыталась успокоиться.

— Прости, — произнесла она. — Я знаю, что надоела тебе.

Трой неопределенно пожал плечами. Он не собирался говорить ей, что всё в порядке, потому что так не было.

— Может твоё чудесное возвращение повысит мой рейтинг в глазах аптекарей, — с улыбочкой заявил он.

Настала очередь Эль нахмуриться и недовольно сжать губы. Она сложила руки на груди и в очередной (может быть, уже сотый?) раз шмыгнула носом.

— Значит, ты охотник, — задумчиво произнесла она, рассматривая его.

Трой самодовольно ухмыльнулся. Да, он охотник и гордился этим. И пусть наивная девочка из Шлака считала это ужасным нарушением правил, Трой не мог спокойно воспринимать разговоры о лесе и охоте. С тех самых пор, как он впервые перелез через забор вместе с Уореном и его отцом, лес стал его самой большой страстью.

— И что ещё ты умеешь? — Эль оказалась вдруг неподдельно заинтересованной.

Он окинул её скептическим взглядом, пытаясь понять, издевается она или серьёзно спрашивает. Ехидный тон Эль никак не сочетался с её красными, заплаканными глазами.

— Я серьёзно, мне интересно! Всё-таки ты из Шлака, а это другая для меня жизнь, — её взгляд явно говорил о том, насколько хорошо она помнит слова Троя.

"Шлак и Луговина не созданы для столь нежного создания".

Парень бросил на неё убийственный взгляд.

— Ещё я плаваю в местном озере и пою с сойками-пересмещницами, — грубо произнёс он.

Вообще-то он не хотел говорить про пение и соек, он про это даже с Уореном не говорил, но эта девчонка выводила его из себя, и он не выдержал. Пусть знает, может быть перестанет смотреть на него, как на ужасного преступника.

Однако Эль не оценила этого откровения. Она недовольно хмыкнула и прибавила шагу.

— Издеваешься? Считаешь, себя лучших других, что ли?

У Троя даже бровь задергалась.

— Я говорил серьёзно.

Эль так противно рассмеялась, что он почти был готов нарушить главное мужское правило — никогда не бить девушку.

— Ну да, я так и поверила. Охота и пение. Отличное сочетание!

Ну знаете ли! Трой щелкнул костяшками пальцев, успокаиваясь. Благо, аптека была уже рядом.

— Ты всегда такая ограниченная? — грубо съязвил он.

— Ты всегда такой хам? — парировала она.

Они пару секунд злобно смотрели друг на друга, а потом синхронно отвернулись. Остаток дороги шли молча.

Трой бесился. Он понимал, что ему не должно волновать мнение какой-то городской девчонки, и тем не менее почему-то злился. Сегодня она раскритиковала его, свалилась ему на руки, заняла весь его вечер, да ещё и подвергала сомнению его таланты. Как же хорошо, что они больше никогда не заговорят!

Наконец, они дошли до аптеки. Но не успел Трой с облегчением попрощаться, как кто-то окликнул Эль. К ним подскочил один из городских парней, и счастливо обнял девушку. Трой возвёл глаза к небу. Где же ты, герой-любовничек, был раньше, пару часов назад?

Эль и, очевидно, её парень стояли обнявшись, не обращая никакого внимания на Троя. Тот последний идиотом не был, и оценил, какая это прекрасная возможность улизнуть. Он уверенно развернулся и пошёл прочь оставляя ненормальную принцесску и её дружка одних. Вот тот пускай теперь и мучается с ней.

Обернувшись, Трой последний раз взглянул на Эль. Что-то всё же тяготило его. Заварить кашу легко, но вот за какие последствия потом придётся расплачиваться? Этого он не знал, и это его раздражало.

Конец второй главы

Глава 3. Мучения.


Заварить кашу легко, трудно потом расплачиваться за последствия. И больно, и просто противно. Особенно, когда делаешь всё правильно и во благо, а потом это "правильно" и "во благо" безжалостно бьёт тебя по лицу, не оставляя ни сил, ни веры. Тогда ты становишься рабом собственных благих деяний. Хорошие, правильные поступки всегда совершать сложнее, а завести они потом могут в такие дебри, которые плохим и не снились. И на Арене для будущего победителя существует главное правило выживания: никогда не выставлять собственные чувства на игральный стол Капитолия. Пит Мелларк его нарушил. Потому что так было правильно.

Правильным было и впоследствии придерживаться созданной легенды. Правильным было целовать Китнисс перед камерами, правильным было смотреть на неё влюблённым взглядом, правильным было говорить всем, что она его девушка. Пит часто задумывался над тем, куда это "правильно" его, в конце концов, приведёт, насколько долго будет длиться этот спектакль и закончиться ли он хоть когда-нибудь.

Сперва, вернувшись с Игр, Пит был просто обозлён. На Капитолий, на Хеймитча, на эту любовную легенду и, конечно же, на Китнисс. Она обманывала его на Арене и после, она игралась с его чувствами. И злость на неё полностью отключала здравый смысл. Но потом, медленно, Пит начал осознавать, что во всём виноват только он сам. Легенда была его идеей, а Китнисс всего лишь пыталась вытащить их с Голодных игр. Грубо говоря, Пит был её должником вне зависимости от того, предпочитает ли она ему Хоторна или нет. Поняв это, он помирился с ней (Пит просто не мог слишком долго обижаться и не разговаривать с Китнисс) и всё вроде бы наладилось. Всё стало даже лучше, несмотря на волнения в Дистриктах и угрозы Президента Сноу. Но потом они приехали в Капитолий.

В Тренировочном центре было душно, хотя все системы контроля над температурой работали исправно. Для дорогих и любимых победителей всё было обустроено по высшему классу. Но Пит задыхался и вовсе не от жары, а от воспоминаний. Именно здесь всё и началось: игры, враньё, кровь, убийства. Прошло всего ничего, а кажется — целая вечность. Целую вечность назад они были свободными и им не снились кошмары. Целую вечность назад они сами могли выбирать, с кем им быть, кого любить и как дальше жить.

За завтраком на следующий день после приезда в Капитолий царила мрачная напряжённая атмосфера, все молча ковырялись в своих тарелках, не смея поднять друг на друга глаза. Каждому за столом было ясно, что они провалили задание. Возможно даже, сделали ещё хуже: подлили масло в огонь, который вот-вот вспыхнет, а вслед за ним разные Дистрикты начнут свои восстания. И что тогда будет?

Давящая тишина в гостиной не давала никому расслабиться. Она была почти физически тяжёлой. Питу хотелось что-нибудь сказать, может быть, пошутить, сделать хоть что-то, чтобы развеять этот сгусток недовольства и страха, поселившийся за столом, но слова застревали в горле.

В конце концов, многим начал надоедать этот бесполезный завтрак и неуютная атмосфера, и они принялись спешно покидать стол. Пит, Хеймитч и Китнисс остались в одиночестве вкушать всю напряжённость момента. Китнисс выглядела слишком усталой, с тёмными кругами под глазами, она сосредоточенно смотрела в тарелку, но как будто сквозь нетронутой порции тушеного филе барашка. Вилка ни разу за завтрак не оказалась у её рта. Эвердин бессмысленно рисовала ею круги и что-то решала для себя. Хеймитч в это время хмуро попивал из своего бокала, молчал и явным неудовольствием чего-то ждал. Пит по очереди переводил взгляд то на него, то на Китнисс. Интуиция била во все колокола, поднимая настоящую панику.

Наконец Китнисс оторвала взгляд от своей тарелки. Её губы были плотно сжаты, так же как и кулаки. Она явно собиралась что-то сказать, и Пит, чувствуя, о чём пойдёт речь, почти готов был её остановить, попросить подождать, не произносить эти ужасные слова вслух. Но он не мог этого сделать. Пит понимал, что всё это неизбежно, а потому убийственная просьба всё равно сорвётся с губ Китнисс.

Так было нужно. Пит отлично осознавал это, возможно, даже лучше самой Китнисс. Капитолию была нужна сказка с закономерным счастливым концом, зрители так и ждали, когда же это случится. А для Китнисс это была последняя возможность хоть что-то изменить. Это было правильно — её отношения с Питом должны были развиваться дальше...

И, о Боги, как Пит хотел это сделать, как он мечтал об этом с самого детства. Но только в мечтах никогда не было угроз президента Сноу, множества камер и поздравлений от Цезаря. В мечтах Китнисс этого хотела.

— Ты должен сделать мне предложение сегодня вечером, — произнесла она сухим, будто бы не её голосом. Китнисс пыталась констатировать факт без всяких эмоций, но Пит отыскал в бесцветной речи нотки горького сожаления.

На секунду ему захотелось послать всё далеко и надолго, хотелось вскочить из-за стола, опрокинуть всё, что на нём стоит, и наорать, злобно и безжалостно, на Китнисс, а заодно и на Хеймитча. Велеть ей заткнуться, велеть ему перестать кидать настороженные взгляды.

Но Пит подавил свои эмоции. Всё, что могло бы выдать его — легкий кивок головой. Вероятно, почти незаметный, но в нём было столько протеста, сколько не было даже у самых отчаянных бунтарей в протестующих Дистриктах.

— Хорошо, — он тоже старался быть спокойным, и даже сумел легонько пожать плечами, надеясь обмануть этим жестом остальных. Пусть думают, что ему всё равно.

Но Китнисс внимательно смотрела на Пита, а у Хеймитча был ужасно пронзительный взгляд. Они на секунду бегло переглянулись. И это жест довёл Пита до чёртиков.

Тьфу.

Он резко вскочил из-за стола, стараясь не смотреть на своих "партнёров". Если бы сейчас он встретился с серыми глазами Китнисс, то одарил бы её самым убийственным и ядовитым взглядом, и это снова возвело бы между ними невидимую, но прочную стену. И пусть она провожала его обеспокоенным взглядом, Питу в этот момент было всё равно. У него была злость, и это было его настоящее чувство. Он не хотел притворяться и играть, ему это надоело. Он хотел злиться!

Вылетев из гостиной, в последний момент он услышал, как Хеймитч рявкает на Китнисс.

— Нет, оставь его.

Хоть за это спасибо!

У Пита не было никакого желания сейчас с ней разговаривать, даже видеть её не хотелось. Стремительно оказавшись в комнате, он запер дверь на замок и свалился на кровать, яростно кидая подушку в стену.

Время бежало, секундная стрелка отчаянно била по мозгам, и Пит понемногу успокаивался. На смену злости к нему пришло отчаяние, грусть, безнадёжность. Потом смирение. Под слоем всяких неприятных чувств неуверенно начала проявляться надежда, хрупкая, как весенний тоненький лёд, и почти бесцветная.

Пит долго лежал на кровати, уставившись в потолок. Это напомнило ему день Жатвы. Боже, как же тогда всё было просто! Нужно было просто встать утром, помочь отцу, собраться в школу, не дать братьям повода поиздеваться, ускользнуть от матери, просидеть скучные уроки, встретиться с друзьями и сделать ещё много-много таких же обыденных дел. А теперь что? Теперь постоянный фарс, да и только.

"Она не виновата", — эта мысль бьёт каждый раз вместе с ударами секундной стрелки.

Конечно, Китнисс не виновата. Она его не любит. Точка. Она не хочет этой помолвки. Точка. Может быть, он ей немного нравится, может быть, она доверяет ему. Но не более. Китнисс позволяет обнимать и гладить себя по ночам, но Китнисс не хочет, чтобы Пит её целовал и говорил ей что-то о любви.

Бесцветная слабенькая надежда обретает голос. Раньше и этого у Пита не было. Голодные игры всё-таки сблизили их, и, кто знает, вдруг Китнисс со временем всё же полюбит его? Может быть, это помолвка сможет сблизить их ещё больше?!

Хотелось бы верить. В конце концов, Китнисс всего лишь раз целовала Хоторна.

Пит тогда не удержался и спросил её об этом. Неподходящий вопрос для серьёзной ситуации, когда Президент Сноу грозится расправой, а Дистрикты готовы к восстанию, но у Пита он буквально сам с языка слетел. Китнисс изумлённо смотрела на него, слегка приоткрыв рот, маленькая морщинка поселилась между её бровей, а во взгляде читалось явное недовольство: "тебя, что, только это волнует?". Она резко выпалила "конечно", а её щёки покраснели. Не от вранья, от правды.

От этих воспоминаний что-то внутри Пита хрустнуло — надежда. Маленькая и неуверенная, она была неспособна справиться с жестокой правдой. Даже замуж за Пита Китнисс идёт ради Гейла. Видите ли, он первый в списке смертников Сноу. Очевидно, даже Президент Панема отдавал себе отчёт в том, насколько важен этот молодой человек для Китнисс и как опасен он для сказочной любовной истории двух победителей.

Никогда ещё Пит не попадал в столь паршивую ситуацию!

Осторожный тихий стук в дверь заставил его напрячься. Пит не ответил. Тогда стук повторился, уже более громкий и уверенный.

— Пит, — послышался голос Китнисс.

Пит едва сдержал мучительный стон.

"Просто оставь меня, солнышко, и вечером всё будет так, как ты хочешь".

— Что с тобой? — не унималась она.

"И повезло же мне влюбиться в идиотку!" — злобно подумал Пит. А Китнисс продолжала. Как будто действительно не понимала, что с ним. Вздохнув, Пит с сожалением встал с кровати, подошёл к двери, открыл её и шмыгнул в ванную комнату, включив там воду и в раковинах и в душе.

Тишина и никакой Китнисс. Только вода течет, успокаивает.

Питу хотелось пойти что-нибудь нарисовать. Например, день Жатвы, когда Китнисс стояла в своём голубом платье и казалась такой далекой, что не было никаких возможностей дотянуться до неё. Или Китнисс, которую целует Гейл. Потрясающая картина получилась бы, потом в неё можно будет дротиками бросаться.

Горько усмехнувшись, Пит присел на холодный кафель. Впервые за время приезда он ощущал не удушающую жару, а леденящий холод. Прямо в сердце.

Вопрос, что ему делать, так и крутился в голове, хотя, конечно, у Пита не было никакого выбора. Он должен сделать Китнисс предложение сегодня вечером, быть при этом счастливым и долго смотреть на неё влюблёнными глазами. Что ж, это удавалось ему очень хорошо. Хуже получалось не выискивать в её лживом радостном взгляде грусть и разочарование, которые били Пита прямо в солнечное сплетение, заставляя задыхаться.

А ведь он должен быть счастлив. Капитолий, Игры, Сноу давали ему то, чего без их помощи он не смог бы получить никогда — Китнисс. Вот только отчего-то счастлив он не был. Пит бы предпочёл всему этому фарсу возможность снова смотреть на неё издалека, видеть её искреннюю улыбку, знать, что она сама выбирает свою жизнь.

Хотя... может и не предпочёл бы. Пит уже и не знал. Да и что толку? Выбора все равно нет.

Вот бы всё это было по-настоящему! Никакого Капитолия, только он, Китнисс и поджаренный хлебец.

Пит долго об этом думал, вот только от его мыслей ничего не менялось. Ноющая пустота разрывала грудную клетку, но руки опускались в бессилие. Он сделает Китнисс предложение сегодня вечером. А дальше пусть будет то, что будет. Они всегда найдут какую-нибудь лазейку, если Китнисс того захочет. Они будут мужем и женой только на публике, будут всё так же играть, как делают это сейчас, а у себя дома она пусть живёт, как хочет и с кем хочет.

Время на удивление летело быстро-быстро. Подготовительная команда принялась стучать в двери комнаты, но, когда Пит открыл им, на их лицах читалось явное изумление. Позади стоял хмурый и далеко нетрезвый Хеймитч, его глаза были прищурены, то ли от беспокойства, то ли он просто пытался сфокусировать свой взгляд. Пит не обращал на него внимания, он вежливо со всеми поздоровался и принялся следовать указаниям Порции.

Хеймитч везде таскался позади него, но ничего не говорил, только бросал подозрительные взгляды, словно ждал, что Пит выкинет что-нибудь. В конце концов, перед самым выходом Порция и её команда проявили деликатность, за что Пит готов был злиться на них ещё очень и очень долго, и оставили его наедине с Хеймитчем.

— Как ты?

Видимо, сегодня день дурацких вопросов.

— Не волнуйся, меня учить не надо. Всё пройдёт хорошо.

Бывший ментор Пита стукнул кулаком об стол. У него было очень недовольный взгляд.

— Ты знаешь, парень, что я сейчас не об этом. Как ты?

Пит устало посмотрел в глаза Хеймитча. Если и есть на свете человек, который точно знал, что Пит испытывает к Китнисс, то это был, как ни странно, пьяница Хеймитч Эбернети.

— Не хуже, чем раньше, — с явным недовольством произнёс Пит, а потом кивнул в сторону двери. — Я думаю, нам пора, не хочу, чтобы Эффи явилась сюда с очередными причитаниями о том, как мало у нас времени.

Хеймитч на секунду замялся, переступая с ноги на ногу, а потом махнул рукой. Видимо, понял, что нет никакого толка обсуждать что-либо, особенно учитывая, в каком нетрезвом состоянии он находится.

В лифте Пит встретил Китнисс. Он через силу улыбнулся ей и взял за холодную руку. Китнисс не стала говорить о том, что случилось ранее и о том, что случится уже сейчас. Пит тоже молчал. Как ни странно, находиться рядом с Китнисс было спокойнее. Держать её за руку было спокойнее. Пит в какой-то момент даже почувствовал сожаление из-за того, что целый день просидел в одиночестве. Но окинув её взглядом с головы до ног, он понял, что ей тоже нужно было провести время наедине с собой.

Цезарь уже ждал их на сцене, за которой собралась, кажется, половина населения Капитолия. Все кричали, радовались, ликовали. У Пита желудок сделал сальто, когда он посмотрел на Китнисс. Лживая улыбка, сверкающие серые глаза, внутри которых как будто ничего не было — Пит не знал, о чём она думала. Ему приходилось играть этот спектакль и стараться не задумываться над тем, что сейчас чувствует Китнисс.

Он постарался отключить все свои настоящие эмоции, лишь на поверхности продолжая играть горячего возлюбленного. Он старался смотреть мимо Китнисс, присаживаясь на одно колено. Пусть лучше эти слова произнесёт счастливый, но несуществующий победитель Голодных игр, а не безответно влюблённый мальчишка-пекарь. Если всё это маскарад, то в нём не должно быть ничего личного. Пит готов был говорить спокойно, почти расчётливо, не вкладывая собственных бурлящих чувств, но, в конце концов, он всё-таки встретился с взглядом серых любимых глаз. И в тот момент всё изменилось.

— Ты выйдешь за меня? — он спросил слишком тихо, словно эти слова таили в себе нечто совершенно удивительное и сокровенное. И сцена, Цезарь, зрители, Капитолий — целый мир перестали существовать. Пит держал нежную руку Китнисс и ждал её ответа, а сердце в груди то отчаянно билось, то замирало в предвкушение.

Китнисс расплылась в счастливой улыбке.

— Да! — слишком громко воскликнула она. — Конечно, Пит.

Зал взорвался аплодисментами. Китнисс кинулась к нему на шею, прижимаясь своими губами к его. Поцелуй у неё получился совершенно неестественный и сухой, поэтому Пит покрепче прижал девушку к себе, помогая ей. Его рука зарылась в её волосы. Он долго и с чувством целовал её, ощущая, как трепещет девичье тело в его объятьях. Когда Китнисс отстранилась, в её серых глазах целое мгновение читалось полнейшее изумление. Пит затуманенным взглядом смотрел на неё, пытаясь понять, что не так.

Рука Цезаря Фликермена легла на плечо Пита. Ведущий широко улыбался и горячо поздравлял двух влюблённых с помолвкой. Толпа в зале ликовала. Китнисс стояла с совершенно дикой для неё счастливой улыбкой, держала Пита за руку и прижималась к нему.

Всё встало на свои места. Желанная дымка моментально рассеялась, и Пит увидел всё происходящее в реальном свете. Он всё ещё был на сцене, Китнисс всё ещё играла свою роль, а вся эта помолвка все ещё была фарсом во спасение Гейла Хоторна. Всё это в очередной раз было правильным обманом.

Пит хотел вырвать свою руку из объятий Китнисс, но вовремя одумался. Дурак. В очередной раз повелся на свои чувства. Да кому они вообще нужны? Идиот! Вместо необдуманных действий, Мелларк расплылся в сияющей улыбке, притянул к себе Китнисс и нежно поцеловал её в макушку. Он поднял свободную руку и счастливо помахал залу, великолепно исполняя свою роль.

Капитолий был явно доволен, люди просто сходили с ума, а Пит стоял на этой сцене и думал о том, что всё же он бы предпочёл этому фарсу свою жизнь, какой она была раньше...

Китнисс на камеру поцеловала его в самый уголок губ.


***

Жизнь, которая была раньше. Без Игр, без Капитолия, без лжи. Но только не без Китнисс. Эта девочка из Шлака присутствовала в воспоминаниях Пита с самого раннего детства: Китнисс в первый школьный день; Китнисс поёт, стоя на стуле; Китнисс поражает учительницу своей грозной речью на уроке истории; Китнисс отказывается играть с другими девочками; Китнисс сидит одна в столовой; в следующий раз белокурая дочка мэра Мадж подсаживается к Китнисс; Китнисс приходит в школу с красными глазами; Китнисс ласково прижимает к себе свою сестрёнку; Китнисс выглядит всё хуже и хуже; Китнисс, исхудалая и обессиленная, на заднем дворе пекарни; Китнисс смотрит на Пита целый день; Китнисс опаздывает на занятия; Китнисс впервые приносит кролика его отцу; Китнисс первый раз на Жатве; Китнисс и взрослый мальчик из Шлака уходят вместе из школы; Китнисс; Китнисс; Китнисс; Китнисс.

За всю свою жизнь её имя пронеслось в голове Пита тысячи, миллионы, а может даже и миллиарды раз. Каждый день он смотрел на неё, каждый день он думал о ней. Но, конечно, у Пита была и другая жизнь, помимо глупой и безнадёжной любви к этой неприступной девчонке. У него была семья, пекарня, два идиота-брата, друзья и приятели. И он любил их, и он действительно не хотел их потерять.

Сколько всего у них было! Веселого, забавного, смешного и грустного. Ещё совсем недавно, всего год назад Пит со своими друзьями беззаботно издевался над грядущей Жатвой, строя из себя бесстрашного любимчика судьбы. Всё было легко и просто. За издёвками тогда все, конечно, прятали истинный страх — не было в Дистрикте номер Двенадцать ни одного ребенка, который бы не боялся, что жребий выберет его.

— В том году нам ужасно повезло, двое придурков из Шлака выбраны были в Капитолии, ну чем не радость для нас? — жестоко насмехался Алек.

В тот день они обедали в школьной столовой, усевшись, как всегда, за самый широкий стол — единственный, за которым умещалась вся их большая компания городских. Это был первый день после Новогодних каникул, если так можно назвать несколько ужасно забитых работой дней, и все явно радовались возвращению к урокам. Зима считалась самым противным временем для праздников. Рождество, Новый год, может быть, когда-то это и приносило счастье и радость большинству людей, но только не теперь. В такие дни приходилось работать в два раза больше, даже несмотря на сильный мороз. И от властей никак поощрений не было. Казалось, Капитолий признавал только один праздник официальным — Жатву.

— Ой, да ладно тебе, — Алек махнул рукой, когда кто-то за столом выразил недовольство его последними словами. — У Шлака нет другой судьбы: либо умрёшь в Шахтах, либо за забором тебя сожрут. Какая разница? В Капитолии их хотя бы накормят.

Алек никогда не отличался особо толерантностью и терпимостью по отношению к Шлаку. Питу сдавалось, парень просто бесился из-за того, что парни из Шлака занимаются серьёзной и опасной работой в шахтах, не говоря уже о смельчаках вроде Гейла Хоторна, которые и за ограждение выйдут и вернутся оттуда с добычей, тогда когда сам Алек был вынужден сидеть за швейной машинкой и следить, как бы не прошить себе указательный палец. И хотя он, скорее всего, понимал, что его занятие — благословение, а не проклятье, мужская гордость не давала покоя даже в таких вопросах. Вот Алек и изливал свою желчь во время школьных обедов.

Пит раздражался от таких высказываний, но предпочитал молчать и терпеть, обходясь меньшей кровью. Ему не нравилась эта вражда городских с детьми из Шлака — безосновательная и глупая. Может быть, дело было в Китнисс, может быть, в его отце, который старался относится к Шлаку не хуже, чем к остальным жителям Двенадцатого, но Пит давно перестал вестись на яд, которым капали так многие, в том числе и его мать. Вот уж, кто ненавидел Шлак так ненавидел!

— Тебе кто-нибудь говорил о том, что ты мерзкий? — Веро́ника как раз подошла к столу, держа в руках поднос с едой. Она присела рядом с Питом и бросила гневный, полный презрения взгляд на Алека. Пухлые губы недовольно сжались. Некоторые за столом переглянусь, довольные её выпадом. Другие снисходительно ухмыльнулись, поддерживая Алека. — Это всего лишь бедные дети из Шлака. Ты помнишь прошлогоднюю пару? Мне потом целую неделю снились их лица, напуганные, как у забитых щенков, которые знают, что их сейчас будут топить. Жатва никому и никогда не принесет радости, и в ней не бывает справедливых результатов. А ты просто идиот!

Вероника выпалила свою грозную речь и вздохнула. Она обиженно отвернулась от Алека, словно тот нанёс ей какую-то душевную травму. Многие за столом выразили несогласие с её словами, а сын портного закатил глаза и открыл рот, чтобы возразить.

— Вероника права в главном: никому не победить, — рассудительно прервал его Пит, закидывая руку на спинку стула девушки.

Он никогда не испытывал счастья от того, что на Жатве выпадало чужое имя — ведь это было приговором для кого-то другого.

Поправив рукой свои золотистые вьющиеся волосы, Вероника благодарно улыбнулась Питу. Алек же возмущённо поднял брови, словно спрашивая: а как же мужская солидарность и на чьей ты вообще стороне? Мелларк примирительно поднял руки.

— Хей, друг, не обижайся, но она милая девушка и она говорит милые вещи, — пошутил он. Многие за столом не сдержали смешка.

Пит умел уводить разговоры из опасного русла. Что толку обсуждать Жатву? Всё равно через полгода все, кто сидит за этим столом, проснутся в холодном поту и с молитвой на губах: "только бы не я!".

Ребята заметно расслабились, но спокойствие не продержалось долго.

— Это глупо, — послышался чей-то голос. Его обладатель явно долго раздумывал над ситуацией и теперь говорил очень и очень серьёзно. — Мы может и не профи, но у нас тоже найдутся полезные умения. Может победить и не получится, но дать бой... почему вы всегда говорите так, словно мы просто конченые неудачники?

Нэл, подружка Вероники. Честно говоря, в школе её не слишком любили. Да и не только в школе. Чудаковатая, странная, практически всегда с отсутствующим выражением лица. Сидит себе молча, ковыряется вилкой в салате, а потом как выдаст что-нибудь — оказывается, действительно слушала разговор. Многие удивляются и замолкают. Вот как в этот момент, когда каждый за столом на секунду притих, обдумывая услышанное.

Однажды, несколько лет назад, Пит и его друзья играли в какую-то уличную игру, которую они сами придумали, а проигравший должен был поцеловать чудачку Нэл. Пит помнил, что в тот день он бегал по улицам в два раза быстрее, лишь бы только не проиграть. Нэл никто не воспринимал всерьёз ни тогда, ни сейчас. Она была объектом насмешек и совсем недобрых забав.

— И у кого же из наших есть шансы "дать бой"? — саркастически спросил Грэг, подражая тону девушки. Это была злая издёвка, от которой лицо Нэл пошло розовыми пятнами. Возможно, ей нравился Грэг. Впрочем, неудивительно, он нравился многим. Эдакий крутой парень. По крайней мере, среди городских.

Но Нэл, растерявшись лишь на мгновение, всё же взяла себя в руки и вернула выскочки Грэгу полный яда взгляд.

Кто бы мог дать бой? Пит на секунду задумался. Да никто. Может быть, Гейл Хоторн или Китнисс... И всё равно, это глупости. Речь идёт о Голодных играх!

— У многих! — с жаром выпалила Делли, которая, как всегда, излучала оптимизм и желание поддержать безумную мысль Нэл. Она широко улыбалась и принялась загибать пальцы на левой руке. — У тебя Грэг, у Винсентов, у старшего сына мясника шансы просто огромны, у Пита и его братьев...

Пит чуть не захлебнулся. Конечно, следуя логики Делли, у каждого за этим столом были отличные шансы на победу, но даже при этом слышать своё имя в таком вопросе было непривычно. Когда-то давно, будучи ещё совсем ребёнком, Пит не воспринимал Голодные игры как нечто серьёзное. Для него это была игра, как для всех мальчиков: подраться, покидаться, победить. Они с Алеком даже устраивали импровизированные игры на заднем дворе пекарни. И до тех пор, пока мать однажды не надавала ему по щекам и не выкрикнула в лицо со слезами на глазах, что эти Голодные игры забрали у неё близких людей, Пит всерьёз считал, что это очень круто — поехать в Каптолий и участвовать в сражениях. Он даже представлял себе, как побеждает всех соперников и возвращается домой, где каждый его поздравляет. Ни до, ни после этого случая его мать никогда не плакала.

Мелларк не успел возмутиться или что-либо сказать, как за столом уже начались споры. Каждый имел свою точку зрения относительно того, кто бы мог хорошо показать себя на Арене. Нэл же снова молчала, уставившись в тарелку.

Легкая ручка Вероники сжала пальцы Пита. Он слегка вздрогнул от неожиданности.

— У Пита есть шанс, я верю в него, — девушка с кем-то спорила, — он победил на школьных соревнованиях по борьбе, а ещё он находчивый и легко найдет общий язык с любым другим участником.

Её оппонент, им оказался зануда Алек, недовольно хмыкнул и отвернулся. Вероника пощекотала пальчиками тыльную сторону ладошки Пита, и пленительно улыбнулась. Но потом резко выдохнула, уголки её губ расправились, и девушка нахмурилась.

Пит беспечно помотал головой, понимая, что вызывало такую перемену в её настроение.

— Я не поеду в Капитолий, — уверенно заявил он. Обняв Веронику за плечи, он притянул её к себе и нежно чмокнул в висок. Она недоверчиво, но не без хитрецы, посмотрела на него, слегка отодвинулась и поправила золотистые локоны. Они копной разлетелись по её спине.

Медленно откусив кусочек хлеба, Вероника самодовольно улыбнулась и цокнула язычком. Она перестала обращать внимания на то, о чём говорили остальные.

— А на танцы ты пойдешь?

Школьные танцы — единственное законное развлечение для подростков в Двенадцатом из тех, которые не требовали затрат. Устраивались они крайне редко, администрация, как правило, не желала связываться ни с чем подобным и отмахивалась от просьб учеников. Раньше директриса соглашалась на это не более раза в год, но в последнее время девочки из школы нашли рычажок давления — Мадж, дочка Мэра. Вероятно, той и самой хотелось провести немного времени в приятной атмосфере, поэтому она никогда не отказывала, если девочки просили её поговорить с отцом на эту тему. А тут Рождество, Новый год — благодатная почва. Видимо, старик и не удержался, согласился с просьбой дочери.

Пит усмехнулся, понимая, что Вероника просто издевается над ним. Они встречались уже несколько месяцев, а потому сам факт вопроса был просто абсурдным. Питу нравилась Вероника, нравилась легкость в общение с ней, её чарующие улыбки и забавные шутки. Она была хорошенькой, не Китнисс, конечно же, но Китнисс — это Китнисс. Сэм говорил, что Китнисс похожа на засыхающее дерево, до которого Питу никогда не достучится, а Вероника была самой жизнью, искрящейся и счастливой. Пит злился и требовал, чтобы брат заткнулся. Он, в конце концов, даже думать об этом не хотел.

— А ты меня приглашаешь? — Пит слегка толкнул Веронику в бок, ухмыляясь.

Она возмущенно засмеялась, сложила руки на груди и уверенно покачала головой из стороны в сторону.

— Размечтался, Мелларк. — Прядка светлых волос выбилась из прически Вероники и каким-то образом попала к ней в рот. Питу это показалось очень милым, он с удовольствием приблизился к своей девушке и осторожно убрал непослушные волосы. Вероника расплылась в нежной улыбке. Но затем в её глазах вновь появился озорной огонёк и она, гордо вздёрнув подбородок, снисходительно похлопала Пита по щеке. — Ты у меня не первый в списке претендентов.

— Ах вот как! — не сдержавшись, резко выдохнул он, посмеиваясь.

За столом на них, должно быть, уже начали обращать внимание, споры по поводу Жатвы и Голодных игр постепенно начали прекращаться. Впрочем, Питу было всё равно. Человеку, если он доволен, нет никакого дела до того, что о нём думают окружающие. А издевательства Алека и Оуэна потом можно будет потерпеть.

Пожав плечами, Вероника не спешила с ответом, она отвернулась от Пита и медленно попивала сок из пакета. Он невольно залюбовался ей. Вероника действительно была очень живой, яркой и красивой. Её глаза всегда светились счастьем, а улыбка очаровывала. Появилось желание поцеловать её.

Придвинув стул ближе к Веронике, Пит наклонился и аккуратно заправил ей за ушко шелковистые прядки. Возможно, ему всего лишь показалось, но, кажется, Вероника затаила дыхание.

— Тогда мне стоит зайти за тобой до того, как это успеют сделать остальные в твоём списке, — прошептал он, касаясь губами её волос. — Просто скажи мне время.

Вероника расслабленно выдохнула, мило улыбнулась и опустила голову ему на плечо, едва слышно произнеся: "разумеется". Пит ласково провёл рукой по её спине, ощущая, как кожа девушки покрывается мелкими мурашками. Люди за столом явно потеряли к ним всякий интерес, лишь изредка поглядывая на этих двоих. Один Алек, ухмыляясь, смотрел прямо в глаза Пита и перекатывал какой-то шарик у себя между пальцев.

Прозвенел первый звонок. Он фактически ничего не значил (от него до урока было добрых пятнадцать минут), но весь настрой всё равно сбил. Многие принялись собираться. Пит тоже доел свой хлеб, встал, протянул Веронике руку и помог ей подняться. Они переплели пальцы своих рук и отнесли подносы с грязной посудой на соответствующий стол.

Пит уже собирался выйти в коридор, но девичья ладошка потянула его назад.

— Подожди, — шепнула Вероника, неохотно отпуская его руку. Пит нахмурился, пытаясь понять, что не так. Может она что-то забыла или?..

Долго гадать не пришлось, Вероника с сияющей улыбкой подошла к ближайшему столу, который находился в самом углу столовой. Пит, ощутив как что-то кольнуло его в сердце, непроизвольно сделал несколько шагов в сторону этого стола. Неприятная дрожь пробежала по телу.

За этим столом по разные стороны молча сидели Мадж и Китнисс. Они спокойно доедали свою еду, явно не собираясь вестись на всеобщую суматоху.

Пит на секунду прикрыл глаза, проклиная в это мгновение Веронику. Ну что ей там понадобилось? Зачем? Ведь Мелларк выдерживал своеобразный рекорд — если опустить каникулы, он не обращал внимания на Китнисс уже четыре дня подряд. А теперь она сидела в нескольких шагах от него, Пит видел её профиль, контуры её лица, волосы, завязанные в неаккуратную косу. Его сердце отчаянно забилось.

— Привет, Мадж, — голос Вероники заставил его оторвать взгляд от Китнисс, — я просто хотела ещё раз сказать тебе спасибо!

Мелларк едва не выругался. Нашла время для своих благодарностей. Ни больше ни меньше, именно сейчас, когда Китнисс сидела рядом и задумчиво жевала черствый хлеб. Её облик, такой спокойный и далекий, так и манил Пита.

Ох, Вероника, что же ты делаешь?!

Мадж неловко улыбнулась и кивнула головой.

— Мне было не трудно.

— Всё равно спасибо! Надеюсь, мы увидимся сегодня вечером.

Удостоверившись, что Мадж согласно кивнула в ответ, Вероника расплылась в улыбке и довольно хлопнула в ладоши. Она сделала неловкий шаг в сторону от стола, очевидно, выяснив всё, что ей было нужно, но вдруг остановилась и неуверенно переступила с ноги на ногу.

Желудок Пита сделал сальто.

— Китнисс, привет, — дружелюбно помахала она ручкой.

Услышав родное имя из уст Вероники, Пит едва не потерял контроль над собой. Он не был уверен в том, что хотел сделать, просто шквал эмоций накрыл его. Это же была Китнисс, и она была рядом! И, чёрт побери, Вероника с вежливой, немного застенчивой улыбкой обращалась к ней. Пит бы никогда так не смог.

Китнисс подняла свой взгляд и с неким удивлением посмотрела на Веронику. Они никогда не общались. Да никто в классе не общался с Китнисс, даже девочки из Шлака. Мадж была единственной удостоенной чести подсаживаться к Эвердин во время обеда и даже иногда разговаривать с ней. Они представляли собой странную парочку: богатенькая дочь мэра и нелюдимая охотница. Кое-кто изредка даже смеялся над этим.

— Привет, — буркнула Китнисс.

Да, этой девочке стоило бы поучиться дружелюбию.

— А ты придёшь вечером?

Пит понимал, что Вероника затеяла весь этот разговор чисто из вежливости, но всё равно злился на неё. И на себя. В большей степени, конечно же, на себя. За то, что так глупо реагирует, за то, что теперь весь день будет думать о девочке, которая пела и все птицы за окном разом замолкли, слушая её.

Китнисс смотрела на Веронику, как баран на новые ворота.

— Нет, — выпалила она слишком резко. Как будто идея пойти на танцы была для неё совершенно нелепой.

Глупая мысль, от которой одновременно и холод и тепло протекли по телу, посетила Пита. Он вдруг подумал, что Китнисс, вероятно, никто и никогда не приглашал на танцы и что он хотел бы это сделать. О, Боги, как же нестерпимо, почти до боли он хотел это сделать! Одно мгновение, один удивлённый взгляд Китнисс — и он напрочь забыл про Веронику и их такой недавний разговор. Теперь все его мысли занимала грязная девочка на заднем дворе пекарни, которая обессилено прижималась к пустому мусорному контейнеру.

Об этом говорил Сэм, об этом твердило отражение в зеркале. Это было тем, что Пит упорно игнорировал.

— Жаль, — произнесла Вероника, хотя никакой жалости в её голосе слышно не было, только безразличие. Она, наконец, отвернулась от их стола и подошла к Питу.

Китнисс недоуменно посмотрела ей вслед, и тут взгляд её серых, почти холодных глаз наткнулся на Пита. Выражение её лица мгновенно изменилось, будто потеплело, но и стало более подозрительным. Пару мгновений они смотрели друг на друга, а потом Пит резко отвернулся. Напряженно выдохнув, он обратил своё внимание на Веронику. Она улыбнулась ему и кивнула, в знак того, что они могут идти дальше. И Пит не без облегчения пошёл за ней.

Кто же знает, с чего начинается враньё самому себе?


***

Ложь — страшная вещь. Хотя бы потому, что она засасывает. Раз соврав, вкусив это дьявольское удовольствие, так сложно потом удержаться и не сделать это снова. Нет наркотика сильнее, чем ложь. И в основе любого наркотического средства всегда лежит именно она. Ложь самому себе. Попытка убежать от реальности, представить, что всё не так, как оно есть на самом деле. Поистине сладка её сущность, поистине невероятна её сила. Ибо очнувшись от дурмана, человек видит только руины, а ложь вновь раскрывает перед ним свои опасные объятия.

Пит во многом врал себе, когда дело касалось Китнисс. Сначала он предпочитал не задумываться о своих чувствах к ней, потом глупо поверил, будто бы Китнисс действительно влюбилась в него на Арене, затем, вернувшись домой, он и вовсе убедил себя в том, что его не убивает происходящее, что всё нормально. И личная ложь смешалась с тем фарсом, который они разыгрывали, образуя клубок сплошных непонятных и болезненных чувств. В конце концов, это привело его на Капитолийскую сцену, где он искренне просил Китнисс выйти за него замуж, а она вновь всего лишь подыгрывала.

И всё же было в их отношениях, в любви Пита нечто по-настоящему реальное в те моменты, когда Панем отворачивал от них свой взор, в те моменты, когда Мелларк не задумывался ни о чём. И эти самые моменты были самым важным сокровищем, которое только могло быть спрятано на этом острове лжи.

Моменты, когда Китнисс беззащитно прижималась к Питу во сне. Моменты, когда он подолгу успокаивал её и с облегчением отмечал, как выравнивается её дыхание, как перестают дрожать её ресницы. Тогда Питу казалось, что он готов выдержать любой фарс, готов пережить любую ложь. Ради неё.

В последнюю ночь Тура Победителей, в поезде, Пит, как всегда, был с Китнисс. Он тихонько зашёл в её комнату среди ночи, физически ощущая, что ей в очередной раз снятся кошмары. Проникнув под тёплое одеяло, Пит долго успокаивал её, поглаживая мокрые волосы, холодную шею, лицо, щёки, шепча на ухо какие-то неважные, но такие тёплые слова. Потом, когда через несколько часов он сам проснулся, цепенея от ужаса, именно умиротворённое и почти что счастливое лицо спящей Китнисс, её ручки, осторожно сжимающие его футболку, помогли ему придти в себя.

Самыми страшными кошмарами Пита были те, в которых он терял её. Китнисс умирала на Арене, Китнисс не возвращалась с охоты, у него забирали Китнисс, она уходила сама — все эти сюжеты каждую ночь сводили Пита с ума. Но когда он просыпался, в страхе открывая глаза, и видел её рядом, он ощущал настоящее, естественное и самое сильное счастье. Всё было хорошо. Пит не представлял, как будет спать дома. Как же он будет справляться с оцепенением, если рядом не будет её теплого тела.

Пит бы остался с Китнисс в этом поезде, в этом мгновение навсегда. Он бы никогда не возвращался в Двенадцатый дистрикт, никогда бы не играл в игры Капитолия, никогда бы не боялся воскресений. Если бы он только мог...

Китнисс покрепче сжала кулачки на груди Пита, стягивая его футболку. Он испугался, что ей сняться кошмары, но на алых девичьих губах играла лёгкая полуулыбка. Пит с нежностью убрал несколько каштановых прядок с её лба. Его рука непроизвольно легла на её талию, он притянул Китнисс ближе к себе, уткнувшись носом ей в макушку. Её волосы пахли фруктовым капитолийским шампунем, но под ним затаился свежий запах леса. Пит невесомо пробежался губами по шелковым локонам, ощущая невероятный прилив нежности.

Тело расслабилось, страх окончательно отошёл на задний план. Пит ощущал только тёплое тело Китнисс, её нежную кожу под пальцами. И его сердце отчаянно, но так приятно билось. Он нагнулся ближе к её лицу, и его дыхание на мгновение сбилось. Он мог рассмотреть каждую её ресничку. Не сдержавшись, он прикоснулся к губам Китнисс в лёгком нежном поцелуе. Но этого было мало, слишком мало. Он хотел сдержаться, но Китнисс... Боги, что эта девчонка творила! Она во сне ответила на его поцелуй. Сперва Пит опешил, решив, что она проснулась, но потом... потом он уже ни о чем не думал. Он целовал её со всей своей страстью и любовью, жарко, чувственно — головокружительно!

Она просто сводила его с ума!

Пит отпустил её только тогда, когда услышал приглушённый, почти мучительный стон. Веки Китнисс затрепетали, и она неуверенно приоткрыла глаза. Холодок пробежался по коже Пита, когда он понял, что разбудил её, но Китнисс лишь сладко потянулась в кровати, легла поудобнее и вновь погрузилась в сон. Она не восприняла этот поцелуй как часть реальности.

Снисходительно погладив её по щеке, Пит улыбнулся.

— Спи, Китнисс, — прошептал он.

Сладость поцелуя всё ещё дразнила его, но нежность и любовь к этой девочке была важнее всего остального. Пит бережно охранял её сон.

Это было только для него и это не было ложью. Их маленькая сокровенная близость.


***

Но время в том поезде, к сожалению, не остановилось. Прекрасное мгновение выскользнуло из рук, и Пит с Китнисс вернулись в Двенадцатый дистрикт. Там их близость таяла вместе со снегом. Они все ещё притворялись горячими возлюбленными и принимали поздравления — помолвка стала главной и самой обсуждаемой темой. Но по вечерам они безнадёжно расходились каждый по своему дому, едва выговаривая слова прощания.

Вновь спать одному оказалось действительно паршиво. Питу почти хотелось рискнуть и предложить Китнисс... Но вряд ли её мать и сестра это бы одобрили, да и сама Китнисс после возвращения переменилась. Стала более замкнутой, вздрагивала каждый раз, когда Пит касался её. Поэтому он молчал и спал в одиночестве в своём большом доме.

Когда-то он мечтал о подобном жилище. В пекарне у родителей никогда не было тишины и покоя, уединение могло там только сниться. Два шумных брата и вечно всем недовольная мать не способствовали созданию спокойной атмосферы. У Пита даже комнаты своей не было, о чём он ужасно сожалел. Теперь у него есть много комнат, которые принадлежат только ему. И всё его окружение — собственные картины и призраки Голодных игр. А ведь так можно окончательно сойти с ума и примером Хеймитча заразиться.

Пит иногда думал об этом. А потом долго себя ругал за такие мысли. Есть разные способы справиться с пережитым, и пьянство не лучший из них. Он старался придерживаться более рациональным методам.

Однако в следующее после возвращения воскресение Пит, зайдя в грязный дом Хеймитча, позавидовал своему бывшему ментору, который, раскинув руки в разные стороны, беззаботно валялся на полу без штанов и со стекающими по подбородку слюнями. Ему сегодня, несмотря на видок, явно было хорошо в своих иллюзиях. Пит даже не стал будить Хеймитча, разумно посчитав, что тот вряд ли скажет ему спасибо. Пусть хоть один из них будет спокоен в этот выходной.

Заглянув в холодильник, Пит с облегчением вздохнул — судя по полной пустоте, у него нашлась работа. А сидеть без дела совсем не хотелось. Это как Жатва, только не раз в год, а каждую неделю. Каждое чёртово воскресение, в которое у Гейла Хоторна был выходной. А так как сегодня должна была состояться первая встреча Китнисс и Гейла после объявления о помолвке, случиться в лесу могло всё, что угодно. Пит даже думать не хотел об этом.

Прогуливаясь по магазинам Двенадцатого, он зашёл в родную пекарню за хлебом и встретил там братьев. Отвратительные шуточки Оуэна сегодня неожиданно нравились ему. Даже несмотря на то, что брат проезжался на тему помолвки. А Сэм подмигивал и добавлял: помолвки с засыхающим деревом. В конце концов, это расслабляло Пита — всё было почти как раньше. Его братья никогда не изменятся. И через десятки лет они всё также будут издеваться над ним. Поддерживать его.

— Ты сегодня с нами ужинаешь или со своей древесиной? — Оуэн едва успел увернуться от летящего в него половника.

— Ладно, Оуэн, не издевайся над ним,— вдруг серьёзно произносит Сэм, он складывает руки на груди и хмурится. — Пит, я как твой старший брат выражаю надежду, что ты ответственно подходишь к вопросу и предохраняешься от заноз.

И они оба с Оуэном валяться со смеху.

С ума сойти, как весело! Пит всёрьез раздумывал, чем ещё в них кинуть: острым ножом или полупустым мешком с мукой.

— Идиоты, — констатирует он абсолютную правду. Глубоко вздыхает, задумываясь над словами Сэма, и сам не сдерживает смешка. Ну точно идиоты!

Они ещё какое-то время перекидываются шуточками, а потом расходятся. Оуэн убегает к Дон, а Сэм просто куда-то уходит. Он уклончиво говорит, что идёт погулять. Брови Пита взлетают к верху, а губы расплываются в ухмылке — так-так, кажется, Сэм находится в той же лодке.

— Что ты там про деревья говорил? — издевательски кинул Пит вслед уходящему Сэму.

Тот замялся у дверей пекарни. Он неловко пожал плечами, но широко улыбнулся.

— Помни про занозы, Пит! Кстати, забыл сказать, до возвращения отца кто-то должен постоять за прилавком, — в последний момент хитро заявил Сэм и тут же скрылся за дверью.

Пит даже возмутиться не успел, как остался в пекарне в одиночестве.

— Что? — до него только что дошло, что его братья не могут просто так пойти, куда хотят и бросить работу. Да, с жизнью победителя он совсем забыл, что значит быть просто пекарем. — Ты гад, Сэмми!

Но тот уже вряд ли его слышал.

В одиночестве в пекарне настроение Пита начало неумолимо портиться. Покупателей не было, и тишина физически давила. В голову начали лезть совершенно ненужные и неприятные мысли, которые действовали на Мелларка похуже всяких ночных кошмаров.

Китнисс. Снова Китнисс. И опять Китнисс.

Где она сейчас? Конечно же, в лесу. Конечно же, с Гейлом. Что они там делают? Гейл, наверняка, не обрадовался известию о помолвке. Пит знал о поцелуе и уже не мог тешить себя надеждами, что этот парень из Шлака — просто друг Китнисс и ни на что большее не претендует. А для Китнисс Хоторн был слишком дорог, Китнисс готова была отдать всё, лишь бы только Сноу не тронул его.

Эти мысли вызвали водоворот сильнейших чувств. Ревность, обида, боль! Какого чёрта?

Резко нажав на нож, желая разрезать хлеб, Пит со злости промахнулся и порезал себе руку. Алая кровь потекла по ладони.

— Проклятье! — громко выкрикнул Пит. И тут же почувствовал, что за ним кто-то наблюдает.

Пит стремительно повернулся и заметил стоящую в дверях посетительницу. Он устало прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Судьба явно не желала хоть немного облегчить его участь.

Он не знал, как долго она стояла в дверях, но её взгляд, сосредоточенный и напряжённый, подсказал, что уже достаточно долго. А Пит даже не услышал, как хлопнула дверь.

— Привет, — он попытался улыбнуться.

Она задумчиво прикусила губу и сделала пару неуверенных шажков в сторону прилавка.

— Привет, — с явным сомнением сорвалось с её губ.

Под пристальным взглядом девичьих глаз, Пит чувствовал себя явно не в своей тарелке. Он отвернулся и подошёл к стойке с хлебом, выбирая лучшую буханку.

— Поздравляю с помолвкой, — послышался стальной голос. Питу было так непривычно различать подобные жесткие нотки в родном голосе.

Он устало прислонился к стойке. Тугой пульсирующий ком образовался в районе солнечного сплетения, отчего организм резко стало мутить. Стыд, смешиваясь с болью и сожалением, подобрался к горлу и мешал говорить. Пит хотел бы много сказать, но всё что он мог — молчать. Молчать и выносить этот тяжёлый взгляд.

Она медленно подошла к нему, остановившись всего в паре шагов. Её острый, проникновенный взгляд изучал его лицо. Нежная ладошка коснулась его руки и нащупала всё ещё кровоточащий глубокий порез, большой палец погладил воспалённую кожу. Пухлые губ задрожали, и под пеленой злости Пит прочувствовал горькое сожаление и заботу. Он вырвал руку, не позволяя ей этого делать, не позволяя ей перестать на него злиться.

— Боже, Пит, — шептали знакомые губы, — что же она с тобой сделала?

Полный беспокойства взгляд ударил Пита не хуже плётки. Женская рука легла на его плечо.

— Вероника, — твёрдо произнёс он, скидывая ладошку, — не нужно. Давай, я выберу тебе хлеб.

Отвернувшись от неё, Пит принялся доставать одну из буханок. Всё, что угодно, лишь бы не думать. Ни о Китнисс, ни о Веронике, ни о Гейле, ни о том, что происходит или что происходило раньше. Почему он просто не может продать хлеб кому-то из своей прошлой жизни?

Длинные ногти неожиданно и больно впились ему в плечо, оставляя на коже полукруглые отметины. Вероника стремительно развернула его к себе лицом. Её взгляд пылал. Момент заботы и нежности прошёл.

— Только один вопрос! Как давно?

Пит на секунду заколебался. Взгляд Вероники молил его о пощаде, упрашивал о невозможном. Она хотела, чтобы он соврал ей.

— Всю жизнь, — едва слышно прошептал Пит. Слова дались ему на удивление легко. Говорить правду, произнести самое сокровенное, что есть в сердце, оказывается очень просто.

Резко выдохнув, Вероника отвернулась от него, пряча глаза. Она отошла от Пита на несколько шагов, её левая рука зарылась в копну собственных золотистых волос.

У Пита сжалось сердце.

— Я никогда не хотел обижать тебя, — он попытался объяснить ей.

Они расстались ещё до Жатвы. До того, как Пит объявил на весь Панем о своей любви. До того, как начался весь этот фарс, вся эта «любовь». Теоретически, он мог бы соврать Веронике, сказать, что полюбил Китнисс уже на Арене. Но совесть не соглашалась на эту "теорией".

Жесткая правда причиняла Веронике боль, Пит хорошо это понимал. Она чувствовала тоже самое, что ощущал в этот день он. Может, он и не был единственной и настоящей любовью в её жизни, но он был ей дорог. И он её предал.

А где-то в лесах в этот самый момент, Китнисс проводила своё время с Гейлом. И они что-то решали там. И это убивало Пита. Он не мог перестать думать об этом и был слишком уязвленным в данный момент.

Вероника, повернувшись, заметила это, её рот приоткрылся, а взгляд потеплел. Она сделала несколько неуверенных шагов к нему. Пит видел в её глазах внутреннюю борьбу и бездонную надежду.

— Она же не любит тебя, — сорвалось с её губ. Пит дернулся, как от удара, но Вероника, кажется, и сама испугалась своих слов.

Её глаза блестели от слёз, она казалась такой хрупкой и печальной, что у Пита защемило сердце.

— Пит, — прошептала Вероника, подойдя к нему слишком близко. В голосе девушки звучала неподдельная мольба. Её руки аккуратно легли на его плечи, поглаживая, она потянулась к его губам.

Он смотрел на неё несколько отстранёно, словно через стекло, ощущая прикосновения Вероники. Перед глазами стояла Китнисс, он помнил тепло только её губ, нежность только её волос. Свежий запах леса.

Вероника осторожно целовала его, её руки гладили его шею. Пит не реагировал. Он просто стоял, позволяя девушке делать то, что она хочет, и сжимал кулаки от ревности, которая так и не покинула его. В этот самый момент ему вдруг захотелось сделать Китнисс больно! Нестерпимо больно!

Руки Пита уверенно легли на бёдра Вероники и заскользили выше. Её нежные губы соблазняли. Он ласково коснулся девичьих плеч, ведя внутри себя отчаянную борьбу. В последний момент, поняв, что просто не может так поступить, Пит надавил на них, отталкивая девушку от себя.

Он не хотел целовать Веронику. Он хотел целовать только Китнисс. И ничто не способно это изменить.

— Прости, — глупо произнёс он, понимая, что такое не прощают.

Вероника горько усмехнулась. В янтарных глазах появился недобрый огонёк.

— Теперь я, вероятно, знаю, что ты чувствуешь, когда целуешь её! — безжалостно заявила она.

Эти слова острым ножом ударили Пита прямо в сердце. Вероника, если она хотела сделать ему больно, выбрала самую удачную мишень.

— Мы квиты, — зашипела она, шмыгнув носом.

Пит никогда не видел её такой. С растрёпанными волосами и красными глазами, в которых полыхал огонь. Она кинула на него последний уничтожающий взгляд и вылетела из пекарни, громко хлопнув дверью.

Но даже после этого Пит думал только о Китнисс. И это причиняло ему нестерпимую боль.

Если бы можно было просто забыть...

Конец третьей главы.

Глава 4. Обстоятельства

Что чувствует человек, когда на Жатве выпадает имя кого-то близкого? Сначала шок. Мир перестаёт казаться реальным, он становится таким же призрачным, таким же мягким и облачным как сон. Затем осознание, преследуемое ужасом. Кончики пальцев начинает покалывать, вибрация быстро распространяется с кровью по всему телу, в грудной клетке образовывается разрывающая пустота, ноги слабеют, губы сохнут, из горла вырывается животный, первобытный крик. После смирение. Усталость волной накрывает несовершенное тело, глаза сами закрываются, слёзы сохнут на щеках, исчезают все мысли, а в голове появляется раздражающий звон. Мир в такой момент даже не похож на сон, он словно неуверенная выдумка — как будто и вовсе не существует. Всё перестаёт иметь значение. Боли здесь нет. Возможно, смирение — это просто защитная функция организма. Следующей посетительницей становится вторая волна ужаса. Там уже меньше агрессии. И именно в ней, под слоем всякой гадости образуется надежда. Её выуживает память, которой сердце, горящее от любви, посылает сигнал sos.

Эль познакомилась с этой надеждой на следующий день после того, как Мейсили Доннер села в капитолийский поезд и отправилась на Голодные игры. Она проснулась утром после ужасной, изматывающей ночи и ощутила, пусть неуверенный, но всё же прилив сил.

Сначала всё показалось глупым и безнадёжным. Но любящее, чувствующее сердце не хотело быстро сдаваться, а память умело подкидывала новые образы.

Эль вдруг вспомнила, что Мейсили бегала на уроках физкультуры быстрее всех. Она вспомнила, какая Мейсили очень обаятельная и уверенная в себе. Вспомнила, что Мейсили находчивая и дружелюбная и что Мейсили самая выносливая из всех городских девчонок. И эти воспоминания заставили Эль верить в свою подругу.

Она вдруг осознала, какой глупой была вчера и как прав был Трой. Эль должна верить в Мейсили, просто обязана. Ведь вера — это самая главная валюта на Голодных играх. Да и кто, как не лучшая подруга должна хранить надежду в своём сердце? До самого конца!

Голодные игры начинаются с любви и заканчиваются любовью. Без неё они совершенно бессмысленны. Если нет любви, нет и потери. Если нет потери, никто усвоит урок. Так просто и так гениально. Но если нет любви, нет и в стремления. А если нет стремления — это уже поражение. И пока есть хоть какие-то шансы, нужно любить и надеяться.

Воодушевись этими мыслями, Эль легко и быстро вспорхнула с кровати. Ей предстоял долгий день, который должен был закончиться открытием пятидесятых Голодных игр. Мейсили должна была на своей колеснице показаться вечером на экранах. И Эль ждала этого момента. Как знать, вдруг в этом году стилисты придумают что-нибудь особенное? Всё-таки Квартальная бойня! А с красотой Мейсили много стараний и не нужно. Совсем чуть-чуть блеска и удачи — и кто знает, вдруг спонсоры клюнут?

Улыбнувшись, Эль попыталась отогнать все сомнения и страхи — не время для них. Трой пусть и противный парень из Шлака, но его слова очень правильны и точны. Опустить руки можно всегда, а вот сохранить такую важную веру — вот это достойный поступок. И именно этот поступок Мейсили и заслужила. Все должны в неё верить. И Эль собиралась добиться этого. Сегодня вечером не только она будет уверена, все близкие Мейсили найдут в себе надежду.

Стремительно выйдя из комнаты, Эль спустилась на первый этаж, где помимо помещения аптеки также находилась и маленькая кухня. Оттуда исходил невероятно вкусный и приятных запах, который Эль знала слишком хорошо — запах свежего и горячего хлеба. Он так манил её.

Желудок заурчал в предвкушение, и Эль ускорила шаг, перепрыгнув две нижние ступеньки. Она быстро оказалась около двери, ведущей на кухню, но неожиданно остановилась и замялась на месте. Запах хлеба мог означать только одно — Генри был в доме. Он пришёл суда к ней.

Дрожь волнения пробежала по телу Эль. Вчера она поступила с Мелларком крайне плохо: наговорила незаслуженных гадостей и убежала. Генри вероятно злился на неё. Вечером, когда она вернулась домой, он не стал ничего говорить, просто радовался, что с Эль всё относительно в порядке. Но сегодня он вряд ли промолчит. А Эль не выносила, когда Генри злился на неё. Он всегда был таким милым и понимающим, и обиды, отчужденность причиняли реальную боль. Она не представляла, как могла бы потерять его поддержку... Это было бы ужасно!

Вздохнув, девушка толкнула тяжёлую дверь. Ей хотелось прошмыгнуть на кухню тихонько, как можно менее заметно, но раздражающий скрип половиц разрушил все её планы.

Генри стоял за столом, склонив голову и мастерски разрезая буханку хлеба. Его руки работали столь уверено, что Эль невольно залюбовалась. Он не поднял взгляда, хотя совершенно точно слышал, что на кухню кто-то зашёл. Это было заметно по тому, как напряглась его спина.

— Генри, — тихонько позвала Эль.

Он обернулся. На его губах заиграла легкая, снисходительная улыбка. Увидев её, Эль почувствовала прилив нежности к Мелларку. Он так заботился о ней! Приготовил вкусный хлеб, несмотря на все затраты пришёл к ней в такую рань, вчера целый вечер искал её по всему Двенадцатому. И это после того, как Эль наговорила ему всяких гадостей и убежала, абсолютно не беспокоясь о его чувствах.

Сердце Эль сжалось. Ей захотелось вдруг подойти к Генри и потрепать его русые волосы, затем положить руки на широкие плечи и долго смотреть в голубые глаза. А потом приподняться на цыпочки и шутливо поцеловать в нос.

От этих мыслей она смутилась, прикусила нижнюю губу и стыдливо опустила взгляд. Она не видела, но чувствовала, что Генри нахмурился. Ну вот, она снова умудрилась его расстроить!

— Ты снова здесь, — спокойно заметила она, присаживаясь за стол.

Генри протянул ей тёплую корочку хлеба, на которую было намазано масло и положен тоненький кусочек сыра, и сел напротив.

Он долго и внимательно смотрел на Эль, которая чувствовала себя очень неловко под этим взглядом. Вкусный завтрак вдруг оказался непреодолимым. Кусок застревал в горле. Мысль о том, что Генри все ещё злится на неё за те грубые слова, была невыносимой и горькой.

Эль понимала, что поступила глупо. Да, она любила и переживала за Мейсили, но она не должна была забывать про других близких людей, которые волновались за неё. И, как оказалось, не зря.

Ну что за ребёнок? Забрела в Шлак, подошла слишком быстро к ограде, свалилась в обморок, причинив неудобства чужой семьей. Наверное, она даже слишком хорошо заслужила те презрительные взгляды Троя, вспоминая которые хотелось провалиться сквозь землю. В такой непростой день она только добавила хлопот разным людям. Миссис Эвердин, её сыну, своим родителям и Генри.

Щёки Эль горели от стыда.

— Прости, — тихонько пискнула она, разглядывая свои ногти. — Я вчера наговорила и наделала кучу глупостей.

Генри промолчал. Он потянулся к горячему чайнику, который стоял на столе, и налил чая в одну из кружек, пролив несколько капель. А затем протянул чашку Эль. Она с грустью взяла её.

— Как ты себя чувствуешь?

Эль неуверенно пожала плечами. Надежда укрепила её силы, но внутри все ещё властвовала пугающая пустота.

— Нормально.

Она открыла рот, собираясь вновь попросить прощения, но слова вдруг застряли в горле. Мысли о Мейсили с новой силой захватили сознание. Если бы подруга была сейчас здесь... Слёзы подкатили к глазам Эль, и она всхлипнула против воли.

Рука Генри накрыла её ладошку. В этот раз он не стал ей ничего говорить. Он просто поглаживал кончики её пальцев и успокаивал своим присутствием.

Какая же Эль была дура, когда наорала на него! Злость на себя заставила её резко вздёрнуть подбородок.

— Генри...

— Тсс, всё в порядке, Эль!

Генри подошёл к ней, присел рядом на корточки и положил руки на девичьи коленки. Он исполнил её желание долго смотреть друг другу в глаза. И это немного успокоило Эль. Пусть слова не были сказаны, но она знала, что Генри простил ей все её глупые поступки, что он тоже верит в Мейсили и что они могут пройти через всё это.

— Спасибо, — сорвалось с её губ. Не осознавая, что она делает, Эль потянулась к его губам в неожиданно смелом поцелуе, который Генри вернул ей. Они никогда раньше не целовались так. Нежно, но страстно. Осторожно, но так волнительно. Эль зарылась руками в его волосы, сжимая их в своих ладошках и ближе притягивая Генри к себе. А он с удовольствием отвечал на все её действия.

И в этом момент всё казалось таким правильным.


***


В школьной столовой стоял почти небывалый шум и гам. Выпускники образовали настоящее столпотворение, бегали туда-сюда, громко смеялись и толкали друг друга в очереди за дешевым, но абсолютно несъедобными обедами. Свободных мест практически не было.

Ещё бы! Сегодняшняя трапеза была для них одной последний в школе. Они пережили двенадцать лет полнейшей и бессмысленной скукотищи, а днём ранее в их жизнях прошла последняя Жатва. Всё было просто прекрасно! Никаких волнений и только новые горизонты. Даже самые забитые и голодные ребята из Шлака позволяли себе улыбаться и даже немножко радоваться.

Трой и Уорен тоже были в приподнятом настроение. Их не очень привлекала перспектива работы в удушающих Шахтах, но это было всё же лучше, чем ежегодный риск и тессеры. Тем более, они оба любили опасность и возможность исследовать какие-то новые участники. А под землёй и того и другого навалом.

— Ты опять здесь? — возмутился Трой, когда к ним за стол неожиданно присела его младшая сестра. — Словосочетание "присутствие на уроках" тебе о чём-нибудь говорит?

Во время обедов выпускников у младших классов во всю шли уроки.

Кэл не спешила ответить брату. Она нежно поцеловала Уорена, легонько царапая ногтями щетину последнего и будто специально растягивая время, раздражая тем самым брата.

Трой успел отвести взгляд, внимательно рассмотреть свои ботинки, несколько раз откусить от черствой лепешки, хлебнуть воды, громко стукнуть кружкой по столу и прочистить горло, когда Кэл наконец оторвалась от Уорена и презрительно посмотрела на братца.

— А тебе словосочетание "запрещённая охота"? — язвительно бросила она, прижимаясь к груди своего парня. — За каждым свои грешки. А я, в отличие от некоторых, ненавижу уроки пения.

Девочка сладко улыбнулась, дразня Троя.

— Может пойдёшь заменишь меня? — ласково промурлыкала она.

Трой недовольно сжал губы, Кэл часто проходилась на эту тему. А ему было немножко стыдно за свой талант перед Уореном. Не слишком-то это мужское дело. Хотя в Капитолии мужчины пели с большим удовольствием. Нелепо раскрашенные, ещё более нелепо одетые. Голос у многих отсутствовал, а от песен либо хотелось упасть в истерическом припадке хохота, либо кинуть чем-нибудь в телевизор.

У Кэл вообще-то тоже был прекрасный голос — наследство матери. Но она совсем не пользовалась им. А уж уроки пения... Трой и сам их терпеть не мог. Классические патриотические песни Капитолия, и всем всё равно, попадают они или лажают. Использовать свой талант так — просто кощунство.

— Какой ужас! — Кэл выхватила из рук брата лепешку и откусила. — Её можно есть либо свежей, либо никак.

— Вот и не ешь! Это вообще-то мой обед, а ты свой уже съела! — возмущённо произнёс Трой, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. Но попыток отобрать лепешку не предпринял.

Кэл морщась жевала лепешку, утверждая, что на вкус она хуже резины. К сожалению, не было никакой возможности для них с утра печь свежие. Их мать как-то пыталась, но на это уходит слишком много времени, а первый урок начинался рано. Вот и приходилось таскать с собой на обед в школу вчерашние лепешки, и то это если повезёт. Но ведь лучше есть что-то, чем нечего.

Другое дело школьники из городских. У них с собой бутерброды из нормального хлеба, который не черствеет, стоит ему только остыть, и сыра. А у кого-то и с маслом. Не говоря уже о возможности покупать еду в школьной столовой — еда не слишком вкусная, но сытная.

Трой бросил недовольный взгляд на столы городских. Желудок ныл требуя нормально еды. Благо, уроков оставалось немного, и уже очень скоро можно было вылезти в заветный лес. Уорен понимающе кивнул другу.

— Оооох!

Уорен напряжённо посмотрел куда-то в центр столовой и резко вскочил, Трой и Кэл непонимающе переглянулись. Хоторн быстро пересёк расстояние и оказался рядом с двумя темноволосыми девушками, указывая им в сторону стола.

— Элиза, — некоторые в столовой оторвались от еды и разговоров, услышав это имя, — Хейзел, пойдемте к нам, пожалуйста.

Элиза и Хейзел переглянулись. Одна девушка неуверенно улыбнулась и сделала осторожный шаг в сторону стола, за которым сидели Трой и Кэл, но вторая остановила её, хватая за руку. На её лице читалось явно неудовольствие, она хмуро переводила взгляд с подруги на Уорена. Она что-то спросила у другой девушки, а потом пожала плечами. Спустя меньше минуты обе девушки уже садились за стол.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся Уорен, плюхаясь назад, на своё место рядом с Кэл. — Это Элиза и её подруга Хейзел.

Он по очереди показал сначала на тихую бледную девушку, которая крепко держала вторую девочку за локоть, а затем на её недовольную подругу. Их причастность к Шлаку была очевидна: излишняя худоба и поношенная одежда вдобавок к смуглой коже и тёмным волосам. Только у одной они вились, а у второй были абсолютно прямыми.

— А это мой друг Трой и его сестра Кэл.

Неловко улыбнувшись, Элиза обняла себя руками, растирая плечи. Хейзел проявила ещё меньше дружелюбия, она лишь кивнула в знак знакомства, а затем принялась за свою еду, потеряв всякий интерес к кому-либо кроме себя и своей подруге. Уорен незаметно состроил гриммасу. Трой в этот момент ему не завидовал. Но, что ж, обещание есть обещание!

Но Элизу действительно было очень жаль. Хоть девочка и старалась изо всех сил держать себя в руках, её состояние было видно невооруженным взглядом. Тихая и спокойная красавица, на которую заглядывались многие парни и не только из Шлака, в одно мгновение прекратилась в напуганную и забитую девочку с чересчур бледной кожей и болезненным взглядом, которая опасливо жмётся к своей подруге.

За столом воцарило молчание, заставляющее Троя зевать от скуки. Все чувствовали себя очень неловко. Не смотря на то, что и Элиза и Хейзел были из Шлака, ни Трой, ни Уорен особо не общались ни с одной. Про Элизу ещё говорили в школе, что немудрено: она настоящая красавица и единственная, кто смогла покорить всегда такого неприступного "короля" Хеймитча, — а вот про Хейзел и слышать не приходилось. Очевидно, последняя была не слишком милой, не слишком дружелюбной и не слишком красивой.

Обеденное время шло, а атмосфера за столом и не думала становится легче. Элиза вырисовывала круги в своей тарелке, Кэл и Уорен упрямо жевали свои лепешки, последнего Хейзел периодически одарила убийственными и язвительными взглядами, которые явно спрашивали: ну что, доволен? Трой подумал о том, как хорошо, что школа закончится всего лишь через неделю — а то, мало ли, пришлось бы месяцами так сказочно проводить трапезы.

Он вдруг впервые по-настоящему задумался о том, что случится, если Хеймитч победит. Шансов всё-таки было мало, но... взгляд Хеймитча на Жатве никак не выходил из головы. Такой уверенный и такой опасный.

Запах хлеба невольно отвлёк Троя. Непроизвольно повернувшись, он заметил, как к их столу направлялся сын пекаря с целой (вкусной и свежей!) буханкой в руках. Брови взлетел к верху. Эвердин переглянулся с Уореном, тот ответил ему тем же недоуменным взглядом. Между тем, Генри Мелларк уже оказался рядом с ними. От вида хлеба пустой желудок Троя скрутило.

— Что тебе? — лениво кинул Уорен, но его суженые глаза выдавали лёгкую неприязнь.

Сын пекаря его проигнорировал.

Обстановка немного разрядилась, все подняли глаза, с интересом наблюдая за происходящим. Даже Хейзел перестала излучать энергию подземного тролля.

— Ты?.. — неуверенно начал Генри Мелларк, глядя прямо на Троя.

Тогда он вспомнил. Сын пекаря — никто иной, как парень, с которым прошлым вечером обнималась девочка-несчастье. Трой нахмурился и сделал глубокий вздох. Ну что ещё?

— Трой, — с сожалением представился он.

О том, что случилось, не хотелось ни разговаривать, ни вспоминать. Глупая девчонка "неожиданно" глупо себе повела, доставив Трою массу неудобств и раздражения. Подумаешь, великое дело! Их таких среди городских — каждая. Просто очередная наряжаная кукла, которая только и умеет, что реветь и жалеть себе.

И всё же... кинув быстрый взгляд на Генри, Трой почувствовал беспокойство — а вдруг с этой Эль что-то ещё случилось? Как никак, он сам взял ответственность за бедовую девочку и продолжал её нести.

— Я хотел просто поблагодарить тебе, — Генри уверенно опустил хлеб на стол. — Ты знаешь, Эль вчера не контролировала себя, спасибо, что помог ей.

Парню, наверняка, тяжело дались эти слова. Шлак и городские редко хорошо относятся друг к другу, ещё реже общаются и почти никогда не оказывают друг другу услуги, чтобы потом можно было говорить "спасибо".

Обреченно вздохнув, Трой поднялся, поравнявшись с Генри Мелларком. Сын пекаря, явно преодолевая себя, попытался улыбнуться, но его кулаки были крепко сжаты. Он, вероятно, чувствовал себя так, словно был выкинут на вражескую территорию. Возможно, Генри был одним из тех правильных парней, которые первыми бегут докладывать, если узнают о том, что кто-то занимается запрещенной охотой. Он создавал впечатление именно такого парня.

— Следи лучше за своей девчонкой, — грубо бросил Трой, усмехаясь. Вообще-то он не хотел быть таким злым.

Лицо Генри вытянулось, глаза сузились, а губы сжались в тонкую полоску.

— Обязательно, — таким же тоном произёс он. — И всё же, спасибо. Надеюсь, хлеб тебе понравится.

Ну конечно, городской мальчик не обошёлся без едкого намёка на своё превосходство. Они все такие. Почему-то считают себя лучше. Будто, печь булочки — это королевское занятие.

Гордость Троя в первый момент потребовала дать Генри по башке этой буханкой, ну или хотя бы немедленно выкинуть последнюю в мусорку. Но Эвердин не был безумцем и понимал, что это просто глупо. Хлеб, тем более из пекарни, на вес золота. Его стоило сохранить хотя бы для матери и Кэл.

— Уверен, что понравится. Тебе спасибо.

Мелларк слегка расслабился и кивнул в ответ. От отвернулся и пошёл назад к своим друзьям, когда Трой вновь обратился к нему.

— Надо будет почаще спасать твою подружку.

Плечи парня напряглись, он замедлился на секунду, словно раздумывая, как поступить дальше, но в итоге решил проигнорировать эти слова Троя.

Эвердин потёр ладони, довольный результатом. Он плюхнулся назад на свой стул. Удивлённые и недовольные взгляды преследовали его, но Трой их игнорировал. Он взял хлеб и с улыбкой кинул его через стол Кэл, та со смехом поймала буханку и покрутила в своих руках, оценивая. Затем довольно ухмыльнулась и подняла большой палец к верху.

Трой видел в его глазах хитрую похвалу: "молодец, братец, так держать".

Устав глупо и недоумённо смотреть на них, Уорен не выдержал.

— Какого хрена здесь происходит?

Кэл удивлёно подняла бровь, глядя на Троя.

— Так ты не рассказал ему? — насмешливо поинтересовалась она. — О, Уори, ты такое пропустил! Вчера Трою на руки в буквальном смысле упала безумная принцесска, а Трой и рад был. Домой её притащил, поухаживал, даже до дома проводил. А сегодня вот, видимо, принц этой принцесски решил отблагодарить благородного рыцаря. Ну я то не против! Смотри, какая буханка! Вы даже в лучшие дни не могли и бы мечтать обменять свою добычу на такую прелесть.

— Что?? — Уорен рассмеялся.

Трой махнул на него рукой.

— Что за девчонка? — не отставал друг.

— Дочка аптекарей.

— Вау!

Окинув Троя насмешливым взглядом, Уорен засмеялся, подхватывая настроение Кэл. Учитывая, какие они оба были невыносимые, не было ничего удивительного в том, что они сошлись.

Трой недовольно кинул в них салфеткой. Тут он заметил рассерженный, осуждающий взгляд Хейзел. Если до этого она была просто недружелюбной, то сейчас весь её вид выдавал враждебность. Напряжённые горящие глаза заставили Троя почувствовать себя неловко.

Элиза в этот момент резко вскочила из-за стола, роняя на пол остатки своей еды. Уорен и Кэл замолчали. Хейзел испуганно приоткрыла рот.

— Простите, — истерично всхлипнула Элиза, — но я лучше пойду.

И прежде чем кто-то успел возразить, она стремительно вылетела из столовой. Пару мгновений все провожали её пораженным взглядом. На лице Уорена появилось мучительное выражение, Кэл виновато опустила глаза. Хейзел, уставившись куда-то в одну точку, постукивала ногтями по ободранной поверхности стола. Наконец, она медленно поднялась, подобрала свою сумку и сумку Элизы, и тяжело вздохнула.

— Знаешь, — Хейзел говорила на удивление спокойно, без привычной яростной враждебности, — что бы там Хеймитч не попросил тебя сделать, просто забудь об этом, ладно?

Её карие, практически чёрные глаза излучали холод.

— Ты нам ничего не должен, Хоторн, — она слегка наклонила голову на бок, рассматривая Уорена. Тот молчал. Наконец, Хейзел последний раз кивнула всем сидящим за столом и направилась за своей подругой.

Обед получился действительно сказочным.


***


А вечером того же дня начались Игры. Каждый человек в каждом доме уселся перед телевизором, чтобы посмотреть прямую трансляцию шикарной Церемонии Открытия. Для тех, у кого телевизор не работал или его просто не было, были включены плазмы на главных улицах. Обязанность смотреть Голодные игры никогда не звучала вслух, но вряд ли кто-то был настолько глуп, чтобы завалиться спать или заниматься другими делами в такие дни.

По случаю Квартальной бойни, церемония в этом году приходила ещё более роскошно, чем обычно. Огромные вместительные колесницы разъезжали по широким капитолийским улицам под крики и овации толпы, которые не могла заглушить даже громкая тематическая музыка. В небе Капитолия сверкал салют, всё вокруг светилось и переливалось. Создавалось обманчивое впечатление, что происходит какой-то счастливый и долгожданный фестиваль. Впрочем, для некоторых это действительно было так.

Дикторы бодро и радостно комментировали происходящее, искренне восхищались тем, какое потрясающее зрелище в этом году приготовил президент Сноу, рассказывали сколько труда и средств было потрачено на эту Квартальную бойню и с удовольствием предвкушали, какие замечательные будут в этом году Голодные игры — с таким-то количеством участников. У каждого диктора уже появились свои любимчики. Про некоторых трибутов они рассказывали достаточно подробно, вспоминая лучшие моменты Жатвы, других упоминали вскользь, но про большую часть и словом не обмолвились. Шутили, спорили, не стеснялись делать ставки. Самый неугомонный мужской голос, буквально излучающий тонны позитива, пытался смешить публику своими предложениями по поводу того, кого и как на арене стоит убивать. Никто и не пытался думать о находящихся по ту сторону экрана близких.

Эль и Генри; Элиза и Хейзел; брат Хеймитча и его мать; Мари и её семья; Уорен, Трой и Кэл — они смотрели трансляцию в разных местах, но всё равно что вместе. В такой момент, когда вся жизнь, весь её смысл сосредоточен на Круглой площади Капитолия, все находятся рядом, слишком близко друг к другу. Расстояния перестают иметь смысл для тех, кто верит, ждёт и боится.

Крепко сжав руку Генри, Эль сидела на диване у себя дома, укутавшись в плед и держа в руках успокаивающий чай, который так заботливо приготовила её мать. Элиза находилась в гостях у Хейзел, она полностью погрузилась в себя и сидела на стуле, прямо положив руки себе на колени, и не отрывалась от экрана, её подруга стояла позади, облокотившись об косяк двери. Семья Эбернети, крепко прижавшись друг к другу, стояла на заполненной улице и с надеждой смотрела на огромную плазму. Доннеры проявляли меньше нежностей, располагаясь каждый в своём кресле, но также крепко были связаны общей болью. Уорен и Кэл присели на старенький ковёр, проявляя необычную серьёзность, а Трой напряжённо сплетя пальцы расположился на скрипучей софе. Насколько шумен сейчас был Капитолий, настолько молчалив был Двенадцатый дистрикт. Всё, что столице — праздник, для её провинций — настоящий ужас.

Звук горна обрушился на Капитолий, заставив зрителей вздрогнуть от неожиданности, музыка усилилась, почти заглушив рев толпы. Комментатор-мужчина торжествующе произнёс: "Дамы и Господа, поприветствуйте трибутов второй Квартальной бойни!". Улицы столицы взорвались от криков. После небольшой паузы раздался счастливый женский голос, дикторша объявила колесницу Первого дистрикта, которая уже помпезно выезжала на широкую улицу. Четыре трибута в роскошной одежде, расшитой дорогими камнями, улыбались камерам и словно упивались вниманием, которое оказывали им.

За ними выехал Второй дистрикт с его яростными трибутами, одетыми в какие-то первобытные костюмы, благодаря которым они выглядели ещё более устрашающими. Этот дистрикт побеждал последние три года и внушал огромный страх всем своим конкурентам. Затем довольно тихий дистрикт номер Три, почти голый Четвёртый дистрикт и Пятый, на колеснице которого двое трибутов, ровно половина, не скрывали своих слёз. Шестой, седьмой, восьмой, девятый — над каждым из них дикторы умудрились весьма обидно пошутить. Затем десятый, разодетый в шкуры животных, который в этом год поразил некоторых комментаторов весьма внушительными представителями. Одиннадцатый — в момент его выезда трибуты Второго дистрикта хором издали животный возглас, привлекая к себе внимание. И вот наконец...

Зрители в Двенадцатом затаили дыхание. Эль до боли вцепилась ногтями в ладонь Генри; Элиза не сдержала стона; брат Хеймитча уткнулся лицом в пальто матери; Мари слегка подвинулась вперёд, к телевизору; спина Уорена напряглась. На улицы Капитолия выехала колесница с их близкими, и в первое мгновение каждый растерялся, выискивая на экране родного человека. Яркий свет сафитов слепил глаза, не позволяя что-либо рассмотреть.

Но вот колесница проехала немного вперёд, камера взяла крупный план, и Эль испуганно вздохнула, вскочив с дивана. Лицо смущённо улыбающейся Мейсили вспыхнуло на экране. Она не казалась испуганной, наоборот достаточно уверенной в себе и в меру дружелюбной. Миленькой. Её красоту не испортили даже дурацкие шахтёрские костюмы, обмотанные проводом с горящими лампочками. В них трибуты двенадцатого напоминали безвкусные новогодние ёлки.

— Она хорошо выглядит, — Генри обнял Эль сзади за плечи.

— Да, — легкая улыбка появилась на девичьем лице, а по щекам бежали слёзы.

Но Мейсили уже не была в кадре. Теперь камера снимала уверенного в себе Хеймитча. Он стоял, глядя прямо перед собой, всем своим видом показывая, что ему нет никакого дела до ликующей толпы. На сухих губах изредка появлялась ухмылка. Дикторы с интересом отмечали поведение этого юного трибута, кто-то заявил, что в этом году Двенадцатый наконец смог представить достойного кандидата, но другие комментаторы отмахивались: наглое поведение ещё не залог успеха. Эбернети заставил многих на секунду опешить, но пока не представлял никакого фактического интереса для спонсоров.

Элиза не сдержала улыбку, когда одна комментаторша заявила, что Хеймитч похож на маленького, обиженного, но очень горячего мальчишку. Всхлипнув, девушка повернулась к Хейзел, схватив ладошками спинку стула. Подруга подмигнула ей.

"Хеймитч уверен, будь и ты такой", — твердили карие, тёмные глаза. И Элизе так хотелось верить им. Её парень вёл себя так, словно уже победил.

В другом доме в Двенадцатом ребята уже давно восхищались такой выдержкой приятеля. Кэл неожиданно растрогалась, смущённо растирая слёзы по щекам, явно беспокоясь, что брат теперь будет издеваться над ней. Уорен пару раз очень крепко высказался в адрес дуры-комментаторши, а Трой с радостью подхватывал и добавлял своих "комплиментов".

Колесницы поехали по Круглой площади, камеры то и дело возвращались к Первому, Второму и Четвёртому Дистриктам. Обычное дело. Но в этом году к ним присоединился ещё и Десятый. Трое его трибутов, два рослых парня и одна девушка с внушительными формами, вели себя довольно развязно и вовсю заигрывали с толпой, отчего та буквально ревела. Иногда камера брала крупным планом лицо Хеймитча.

Наконец, музыка заглохла и толпа мгновенно успокоилась. Колесницы прибыли выслушать хвалёную речь президента Сноу и прослушать патриотический гимп Панема. В это время на экранах то и дело вновь показывали трибутов каждого Дистрикта.

— Я бы и то лучшие костюмы придумала, — хмурилась Кэл, шмыгая носом, когда камера вновь захватила Мейсили.

Двое других трибутов из Двенадцатого стояли позади Доннер и Эбернети, и выглядели довольно-таки жалко в своих шахтёрских костюмах, да ещё и с "художественно" испачканным лицом. Мейсили спасала красота, блеск в глазах и скромная улыбка. Хеймитч с таким взглядом в любой одежде был бы хорош.

Элиза не могла не отметить, насколько он красив. Её Хеймитч. Парень, который совершал самые безумные поступки, лишь бы только добиться её расположения. Если бы Элиза тогда знала... она бы ценила каждую секунду, проведенную с ним.

Во время национального гимна колесницы вновь начинают своё движение, медленно объезжая Круглую площадь в последний раз. Двенадцатый появляется на экранах всего лишь пару раз и то мельком, отчего сердца тех, кто следит за ними из родного дома, сжимаются от боли и разочарования.

Когда трибуты скрываются за воротами Тренировочного центра, толпа в Капитолии в очередной раз взрывается, а вот в Двенадцатом дистрикте все замирают, не смея дышать. Тишина такая, что удары секундной стрелки кажутся раскатами грома. Каждый осознаёт увиденное. Люди на улице, наблюдавшие за всем через плазмы, переглядываются.

Наконец, многие тяжёло вздыхают.

— У неё есть надежда, — уверенно срывается с губ Эль.

— Да, — кивает Генри, аккуратно сцеловывая мелкие слёзы с её щек.


***


После просмотра Церемонии Открытия, Двенадцатый дистрикт погрузился в напряжённое молчание. Так бывало каждый год. Сначала родные лица возникают на экране, а потом приходит оцепление. Редко кто оставался спокойным в такие моменты. А ведь это было только начало, праздник без крови и убийств. Всё самое страшное будет происходить позже.

Уорен Хоторн, стоя этим вечером на крыльце старого дома в Шлаке, испытывал сильное волнение по поводу того, что будет дальше. Хеймитч Эбернети не был его другом, но между ними пролегала прочная связь. Они оба были чем-то неуловимо похожи друг на друга, и не смотря на некую отстраненность в общении, всегда хорошо понимали друг друга. Именно поэтому Уорен не мог не посетить своего приятеля в день Жатвы, именно поэтому Хеймитч доверил ему Элизу.

Вероятно, Эбернети считал, что Уорен справится, но тот все больше убеждался, что терпит в этом фиаско. И это напрягало его. Он не знал даже, что нужно делать, но чувствовал, что всё делает не так. Как можно успокоить девушку, чей любимый будет на Арене убивать и подвергаться атакам других участников? И нужно ли успокаивать вообще? Хоторн ни в чём не был уверен, и лишь обещание тяготило его душу.

А может, это было просто предчувствие?

Нежные ручки Кэл гладили плечи Уорена, пытаясь успокоить его. Он неуверенно улыбнулся своей девушке.

— Я знаю, это непросто, — Кэл прижалась к его спине.

Уорен повернулся к ней, улыбаясь, и потрепал каштановые волосы.

— Мышка.

Кэл обиженно поморщила носик. Её глаза всё ещё были красными от слёз, и Уорен знал, что она тоже волнуется. Всегда такая агрессивная и смелая, она очень глубоко переживала каждую Жатву. Под уверенным выражением лица, так мастерски был спрятан парализующий страх. Уорен замечал это в маленьких деталях: в том, как она прижимается к нему, невольно ища поддержку, в том, как отчаянно бьётся сердце в её груди, в том, как на мгновение прикрываются её глаза и задерживается её дыхание.

И Уорен благодарил небеса за то, что Цирри Адамс до сих пор не вытянула имя Каллы Эвердин. Она была такой маленькой и беззащитной, но с острыми зубками, словно настоящий мышонок. Она бы не выдержала Голодные игры, не смотря на всю свою напыщенную смелость.

Уорен знал Кэл с самого детства, с тех самых пор, как Трой Эвердин стал его другом. Это случилось в первом классе, когда молоденькая, но сварливая учительница оставила их обоих после уроков, посадив рядом и, кажется, на всю жизнь сделав неразлучными. С Каллой Уорен познакомился чуть позже: маленькая, но активная и бойкая девчонка, не дающая мальчикам спокойно хулиганить наедине, сразу произвела впечатление. Она лезла во все их дела, заставляя принимать в свою компанию.

Кэл всегда была "своей", даже в те времена, когда другие девчонки раздражали. А после того, как умер мистер Эвердин, Уорен разделил с Троем заботу о его сестре. Он привык её защищать и опекать. И как так получилось, что в конце концов это переросло в другие чувства?

— Холодно, — пожаловалась она, покрепче кутаясь в объятья Уорена. — Ужасное время, да?

Взяв её лицо в свои ладони, Уорен пристально посмотрел в яркие зелёные глаза. Это была особенность Кэл, предающая ей особую красоту. И Уорен любит это в ней. У неё был потрясающий и очень красивый взгляд.

— Ужасное, — согласился он, не имея ни причин, ни желаний врать ей. — Но мы сможем это пережить.

Он слегка опустил голову, почти касаясь своими губами её губ.

— Вместе, — прошептал он и поцеловал Кэл.

Она потянулась к нему, крепко обхватив его шею и зарывшись руками в тёмные волосы. В её движениях совсем не было неловкости или скованности. Уорен чувствовал, что Кэл готова раствориться в нём. Но ему пришлось преодолеть себя и против воли оторваться от её губ.

Протестующе застонав, Кэл открыла свои удивленные зелёные глаза.

— Трой, — с улыбкой напомнил ей Уорен.

На крыльце дома Эвердинов его друг мог появиться в любой момент. Если он уже не подглядывает за ними через окно или не спрятался в темноте за ближайшим деревом. Трой старался не показывать свои чувства, но Уорен видел, что ему не слишком нравится сложившая ситуация. Он очень опекал Кэл и всегда враждебно относился к её романтическим похождениям. Как старший брат, он ревновал и считал, что все парни сволочи и хотят только одного. И у него было прекрасное тому доказательство — собственное отражение в зеркале.

Кэл высунула язык, показывая, будто её тошнит. Уорен нарочито строго покачал головой.

— Не забывай, что он мой лучший друг!

— Ты любишь его больше, чем меня, — возмущённо заметила Кэл, играясь руками с рубашкой Уорена.

Хоторн рассмеялся.

— Ага, и буду с ним до тех пор, пока смерть не разлучит нас!

Брови Кэл взлетели кверху.

— Иногда именно так мне и кажется, — насмешливо произнесла она, тыкнув пальцем в нос Уорену.

— Ау, — он потёр свой бедный нос. — Ну, спасибо!

Впрочем, в чём-то Кэл очень даже права. Дружба с Троем была слишком важна для Уорена, и он старался как можно меньше злить друга. Хоторн не хотел выбирать между ним и своей девушкой — это был бы невозможный и разрывающий выбор. И Уорен не мог допустить его.

Кэл такое положение дел немного обижало. Она, похоже, решила на вестись на все эти разговоры, и вновь сама потянулась, чтобы поцеловать Уорена. Он не смог не ответить, положив руки ей на талию.

— Ух ты, — произнёс Уори, когда Кэл разорвала поцелуй.

Она самодовольно ухмыльнулась и хитро прикусила губу. Уорен рассмеялся.

— Как это ни печально, но я думаю, что мне пора.

— Боишься, что Трой выскочит из-за кустов? — Кэл закатила глаза.

— Именно этого, — согласно кивнул он в ответ и потрепал девушку за ухо.

В конце концов, ему всё же пришлось уйти, несмотря на все недовольства Кэл. Он чмокнул её в висок, напоследок крепко прижав к груди, и направился домой. Мать с отцом, наверняка, волновались. Они, конечно, привыкли к самостоятельности сына и тому, что почти всё своё время он проводит с другой семьёй, но всё же... В дни Голодных игр никто не мог чувствовать себя спокойно.

Хоть и казалось — главное пережить Жатву, на самом деле всё было намного сложнее. Не зря Голодные игры — наказание для мятежных Дистриктов. Капитолий никогда не был намерен обходиться только трибутами, ужас и страх должны властвовать над всем поселением. Так оно и было. По крайней мере, в Двенадцатом.

Уорену было сложно представить, что чувствовали жители, скажем, Второго Дистрикта. Они каждый год снабжали арену добровольцами, которые, как правило, побеждали. Возможно, в их краях Голодные игры действительно были желанным шоу. Таким же, как и в Капитолии. Понятное дело, что ко всему относишься проще, если почти ничем не рискуешь. Хоторн не помнил, чтобы трибут Второго дистрикта хоть раз был младше четырнадцати лет. Может таких и вызывали на Жатве, но их место тут же занимали другие, более старшие и рослые участники.

Да, их мир совсем отличался от мира Двенадцатого дистрикта. Если у них там существовали тессеры, то их можно было брать без всякого риска...

Оказавшись, рядом со своим домом, Уорен притормозил. Остановился на секунду и втянул носом свежий воздух. Шлак к этому времени уже полностью погрузился в темноту (электричество отключили сразу после трансляции) и тишину. Сейчас здесь было почти также, как и в лесу. Спокойно. Свободно. Но Хоторн знал, что это обманчивое впечатление, и усмехнулся внутри себя.

Он повернул голову, когда заметил следящую за ним Хейзел. Девушка молча сидела на ступеньках одного из домов, скрестив ноги. Она не отвернулась, продолжая пристально смотреть на Уорена. Он кивнул ей и она сделала тоже самое в ответ, а затем прикрыла глаза и слегка откинула голову назад, когда легкий ветерок принялся трепать её волосы.

Уорен не стал подходить к Хейзел, осознавая, что она, как и он сам, в этот момент наслаждается одиночеством и ложной свободой. Отдыхает от Голодных игр и давления Капитолия.

Может быть, эта девчонка была не так уж и плоха...


***


Церемония открытия вселила всё больше уверенности в Эль. Теперь, когда она увидела Мейсили, смущённую, но с уверенным блеском в глазах, ей начало казаться, что всё ещё может получиться. Конечно, у её подруги было множество сильных и опасных соперников, но в играх не всегда побеждают профи. Были случаи, когда победа оказывалась в руках самых неожиданных участников. Тут уж чью сторону удача выберет. Тем более что сейчас шёл год Квартальной Бойни. В такое время распорядители могут устроить всё, что угодно, перевернуть всё с ног на голову. Никому не будет интересно, если это будет ещё один обычный год со стандартным победителем.

На следующий день после церемонии Эль возвращалась из школы специально в одиночестве, желая остаться наедине со своими мыслями и надеждами. Друзья отпустили её неохотно — все ведь беспокоились, спасибо Генри, и так и норовили навязаться в компанию. Но Эль сбежала и теперь с удовольствием прогуливалась по городу, вдыхая прохладный воздух и кутаясь в кофту. Страшные мысли всё ещё посещали её, а печаль по Мейсили была невыносима. Но если такова судьба, то нужно верить в удачу.

Теперь слова старенького победителя приобрели для неё особый смысл.

"И помните, удача всегда на вашей стороне". В это так хотелось верить!

Почти дойдя до своего дома, Эль резко остановилась, вдруг заметив Троя Эвердина. Парень стоял на другой стороне дороги, в одной руке он держал связку трав, очевидно, предназначенных для аптеки, а другой рукой придерживаясь за бок, и о чём-то спорил с миротворцем. Мужчина со злобной усмешкой выслушивал его, покачивая головой.

Дрожь волнения пробежала по телу Эль. Она облизнула губы, с беспокойством наблюдая за явной перепалкой. Взгляд миротворца был слишком довольным. Легко понять — сегодня у него хороший улов.

Неловко переступив с ноги на ногу, Эль уверенно развернулась, посчитав, что происходящее не имеет к ней никакого отношения. Если мальчик из Шлака попал в беду, то это только его проблемы. Эль ведь предупреждала его и об охоте и об остальном, а он делал вид, будто всё знает. Теперь пускай сам и расхлёбывает, нечего втягивать в свои проблемы невинных людей. Эль в очередной раз обернулась и искоса глянула на связку с травами. Если бы Трой донёс её до аптеки, то родители Эль могли бы пострадать... Или нет?

Противное чувство долга засосало под ложечкой. Эль, конечно, терпеть не могла нарушения правил, но Трой позавчера самоотверженно таскал её тело на руках. Он, может быть, и заслужил наказания, но такого наказания, какое применяют миротворцы, не заслуживает никто. Разве что убийцы какие-нибудь. Двадцать или больше ударов плёткой — это уж слишком!

Крепко сжав кулаки, Эль уверенно пошла в сторону Троя и миротворца, при этом отчаянно ругая себя.

"Дура, ну дура", — твердило сознание. Эль не была уверена, что поступает разумно и что хочет так поступать. Но она поймала себя на мысли, что Трой, вероятно, чувствовал тоже самое, когда тащил Эль к себе домой. Это немного развеселило её.

Подойдя на достаточно близкое расстояние, Эль услышала, как миротворец насмешливо подвергает сомнению версию Троя. Тот (идиот!) додумался сказать, что травы он несёт из аптеки, где их и купил. Как будто кто-то может в это поверить! Чтобы парень из Шлака потратил столько денег на такую ерунду вместо того, чтобы пойти купить себе еды. Конечно, такая охапка трав в руках не могла не вызвать вопросов.

Охота в Двенадцатом Дистрикте была категорически запрещена. Сама мысль, что кто-то может выйти через забор, являлась для большинства законопослушных жителей абсурдной. Многие свято верили, что по забору постоянно протекает ток — коснёшься и тут же сжаришься. Но, конечно, чёрный рынок существовал и даже не был особенно засекречен. Любой, у кого находилась маломальская доля дерзости, мог воспользоваться его услугами. Вот даже родители Эль предпочитали скупать травы у Троя, а не ждать капитолийских поставок. Тут и экономия и отсутствие дефицита. И миротворцы, конечно же, знали обо всём, но часто просто закрывали глаза — им шёл свой процент. Главное, чтобы все вели себя тихо и не высовывались, тогда каждый делает вид, что ничего не замечает. Правда, иногда, по настроению, они устраивали показные наказания, чтобы никто не забывал своё место.

Хмыкнув от недовольства, Эль нацепила на лицо сияющую улыбочку и подошла к Трою.

— И снова привет, — она дружелюбно помахала ручкой, хотя на самом деле они виделись первый раз за день.

Трой нахмурился, его брови взлетели вверх от удивления.

— Какие-то проблемы?

Эль чувствовала себя глупо, произнося эти слова. Она не была уверена в том, что достаточно хорошая актриса, да и опыта во вранье у неё было немного.

Миротворец, сложив руки на груди, смотрела на неё почти враждебно. Его взгляд прожигал: шла бы ты отсюда, девочка. И Эль едва подавила в себе желание так и сделать. Закусив губу, она смущённо перевела взгляд на охапку трав в руках Троя. Щёки горели, и она боялась, что слишком сильно покраснела.

— Не забудь отобрать и промыть травы, когда придёшь домой, — Эль бегло окинула Троя презрительным взглядом. Этот парень всё ещё был вопиющие неаккуратен. — Я знаю, что этим обычно занимается твоя мать и всё такое, но у меня сердце кровь обливается, когда я подумаю о том, что ты просто кинешь мои травы в таком состояние. Если они испортятся или что-то в этом тебе придется снова покупать их, а у нас в аптеке уже почти закончились запасы. Так что... просто сделай, как я говорю. Это будет замечательно!

На одном дыхание выпалила Эль. Она понимала, что тараторит и несёт полную ерунду, которая едва согласуется с логикой, но ничего не могла с этим сделать. Других идей в голове всё равно не было.

Закончив свою речь, Эль наконец вздохнула и подняла взгляд на двух мужчин, которые смотрели на неё. У Троя был очень странный взгляд, в котором читалась смесь удивления и смеха. Миротворец скептически цокал язычком.

— Так это травы из аптеки?

Замерев на секунду, Эль резко кивнула головой.

— Ну разумеется, — кажется, она ответила слишком быстро.

В тёмных глазах миротворца читалось недоверие и насмешка. Эль испугалась, решив, что весь её фарс раскрыт, а за ним последует наказание. Во что этот Трой Эвердин втянул её?

Эль не любила нарушать правила. Выросшая в хорошем районе, она с детства следовала всем указанием, была прилежной дочерью и ученицей. Нет, она, конечно, хулиганила, даже пару раз прогуливала уроки и приукрашивала некоторые события перед родителями, но это было ничто по сравнению с побегом в Шлак и откровенной ложью в лицо миротворцу.

— Ну я же говорил вам! — засунув одну руку в карман брюк, Трой скучающее хмыкнул.

Его расслабленный, уверенный в себе вид поразил ей. Он был абсолютно спокоен и смотрел прямо в глаза гадкому миротворцу. И это его наглое поведение заставило последнего засомневаться. Он бегло перевёл взгляд с Эвердина на Эль, а потом на охапку трав. Поняв, своё проигрышное положение: у него не осталось никак доказательств — он хмыкнул.

— Хорошо, значит всё в порядке, — сладким голосом произнёс миротворец. — Но аккуратнее, Эвердин, я сложу за тобой и твоим дружком.

Странный блеск в глазах мужчины заставил Эль задуматься, что здесь скрыто нечто большее, чем просто скука на работе. Как будто у миротворца был зуб на Троя.

Мужчина развернулся и пошёл своей дорогой, оставляя Эль наедине с Эвердином. Внутри она всё ещё тряслась от волнения, к которому прибавилось явное смущение. Эль, конечно, сама хотела помочь Трою. Она должна была это сделать. Но она совершенно не подумала о том, что он на это скажет.

— Привет, — с неохотой вновь поздоровалась она, желая развеять молчание.

Трой раздражённо тряхнул головой. Он вытащил руку из кармана и вновь положил её себе на бок, его губы мучительно изогнулись.

— Ох, — простонал он, морщась. — Вероятно, я должен сказать тебе "спасибо".

В напряжённо голосе чувствовалась издёвка. Эль всё никак не могла унять своё волнение: теперь, когда ситуация разрешилась девушка всерьёз начала сожалеть о содеянном. А что если миротворец не успокоится? Что если он спросить её родителей? Что если их всех накажут?

Семья Эль продавала лекарства и помогала в основном именно чиновникам и миротворцам. Конечно, они обслуживали и обычные семьи, и даже Шлак иногда, но это было скорее дополнительной возможностью. Процветание и достойный образ жизни им обеспечивали основные клиенты. И родители Эль очень хорошо были знакомы со всем управлением Двенадцатого. Из-за чего послушание всегда было крайне важной вещью для них.

Нельзя злить миротворцев, они кормят их семью. Для Эль это всегда было главным правилом. Она не очень любила этих служителей порядка, но была вынуждена всегда быть милой и приветливой. Так сложно любить тех, кто хладнокровно избивает людей, пускает пулю в лоб или применяет другие жестокие наказания, но иначе было нельзя. Мать с самого детства учила её правильно вести себя, не смотря ни на какие ужасы. Даже если в аптеку со слезами на глазах приносили ребёнка в ужасном состоянии.

Такие случаи редкие, но периодически случаются. Какой-нибудь несмышлёный малыш из Шлака из-за ужасного голоса решался на кражу. Некоторые даже прямо в дома к миротворцам залезали. Оно и понятно, у них-то точно всего найдётся и с лихвой. Если ребёнок попадался ни на причины, ни на его возраст никто не смотрел. Наказание по протоколу не на много мягче, но оно, в любом случае, зависит от настроений самих миротворец. Иногда дети обходились выговорами, денежным возмещением, иногда какими-то общественными работами, иногда, как и положено, плёткой, иногда и тем и другим. Матери и сёстры нередко были вынуждены предлагать себя, чтобы как-то смягчить наказание. А иногда миротворцы заставляли их силой.

Работа в аптеке не так приятна, как кажется. Достаток достатком, но в свои восемнадцать лет Эль знала и видела своими глазами слишком много такого, чего предпочла бы забыть. И оказаться среди тех, кого миротворцы наказывают, ей совсем не хотелось. Но ещё меньше ей хотелось, чтобы миротворцы вообще кого-то наказывали.

"Не знаю, не знаю, не знаю", — покачала она головой. Эль действительно не могла выбрать, какой из этих поступков правильный. Но ведь она уже сделала свой выбор.

Она, видимо, слишком долго и задумчиво смотрела на Троя, и тот скептически сжал губы.

— Что это вообще было? — выплюнул он.

Эль на секунду обрадовалась тому, что смогла обескуражить его. После того, как этот парень спас её, она слишком много думала о том, какой он хам. Его слова все ещё были очень обидны. И обрести над Троём хотя бы такую власть было приятно. Всё-таки несмышлёная городская девочка смогла ему помочь.

Но это было противоречием. Нельзя радоваться и бояться одновременно. Однако именно так Эль себя и чувствовала, разрываясь. Трой ждал от неё ответа, а она лишь беззвучно открывала рот, подбирая слова. Не говорить же ему: "я вернула тебе долг". Он её на смех поднимет.

— Ладно, проехали, — он небрежно кивнул головой, а потом пихнул Эль охапку с травами. Она от неожиданности даже взяла её, хлопая глазами. — Держи свои травы. Подарок.

Эль хотела возмутиться, но кое-что отвлекло её: освободив вторую руку, Трой также приложил её к своему боку; его лицо скривилось от боли.

"Что с ним?" — пронеслось в голове. Брови девушки удивлённо изогнулись.

— Ты в порядке?

Трой бросил на неё презрительный взгляд.

— Всё прекрасно, — его голос был напряжен. Эвердин сделал несколько шагов в сторону Шлака, и Эль заметила, что он хромает.

После того, как с его губ в очередной раз сорвалось "оуу", Эль не выдержала, она с волнением подошла к нему, заглядывая прямо в глаза. В такой момент в ней не было никакой неуверенности — это годами отработанная выдержка. Место обычной девочки занял опытный человек, лечащий людей.

— Безопасные прогулки по лесу? — немного насмешливо поинтересовалась она.

Трой посмотрел на неё странным взглядом. Казалось, ещё секунда, и он просто пошлёт её куда-нибудь далеко-далеко.

— Что с тобой? — уже спокойнее поинтересовалась Эль.

— Неудачно падение, — Трой буркнул в ответ. — Не первый раз, бывало и хуже. Пройдёт.

Эль удивлённо выдохнула. В её жизни никогда не было такого "пройдёт". Родители с детства приучили её обрабатывать даже самые малейшие царапины.

— Дай посмотрю, — она, не задумываясь, протянула руку и схватила его за плечо, хмурясь. Трой дёрнулся, заставив её испугаться. Эль осеклась, осознав свою глупость, и перестала его касаться.

Закусив губу, девушка мучительно раздумывала, что ей делать.

— Ладно, — кивнула она, стараясь игнорировать недоумённый взгляд Троя. — Пойдём к нам в аптеку, я помогу.
Она развернулась, сделав пару шагов и понимая, что Эвердин ни за что за ней не пойдёт. В голове стучала мысль о том, как нелепо она себя ведёт, но при этом почему-то хотелось улыбаться. Будучи дочкой аптекарей, она просто не могла оставить всё как есть и отпустить Троя. Может быть, ещё пару дней ей было бы всё равно, но сегодня, после того, что он сделал, она должна была ему вернуть долг. Между прочим, не только в Шлаке придают этому значение. По крайней мере, Эль уж точно не хотела быть обязанной кому-то чем-то.

Сердце неожиданно сжалось, и девушка поёжилась. Мейсили... Даже сейчас она волновала её мысли.

— Ты идёшь? — Эль обернулась, отмечая, что Трой смотрит на неё дикими глазами. Она вздохнула, заставляя себя успокоиться. — Слушай, не надо этого, хорошо? Ты помог мне, ты притащил меня к себе в дом, к тому же ты сунул мне целую охапку трав бесплатно. Просто дай мне тебе помочь!

Трой покачал головой.

— Ну уж нет, — произнёс он, чётко выговаривая каждое слово. Весь его вид показывал, что он лучше будет целую неделю терпеть боль, чем куда-либо пойдёт с ней.

— Хорошо, — Эль задохнулась от возмущения. — Тогда я пойду и скажу миротворцу, что ты заставил меня соврать ему. Ладно, Эвердин, просто позволь мне вернуть долг.

Слова как-то сами слетели с языка, и Эль вздрогнула, когда произнесла их. Сложив руки на груди, Трой все ещё хмурился от боли и внимательно смотрел на неё, словно оценивая. Он явно не был доволен тем, что она сказала, но это как-то повлияло на него. Ох уж это хвалёное чувство долга и уверенность в том, что городским об этом ничего неизвестно. Эль закатила глаза, как всё смешно и просто.

Наконец, Трой неохотно кивнул и пошёл за ней.

Войдя в дом с задней двери, Эль неловко осмотрелась. Уверенность начала таять в ней. На самом деле, она начала уже раздражаться из-за собственных противоречий. Что ж, по крайней мере, она делает всё правильно. Наверное...

"Вперед, Элли", — так сказала бы Мейсили и пихнула бы Эль в бок.

— Иди в ванную, она прямо по коридору. Я схожу за аптечкой.

Трой неуверенно переступал с ноги на ногу, стоя в дверях. Он раздумывал пару секунд, но потом всё-таки пошёл вглубь коридора. Эль покачала головой. Не такой уж он сейчас и уверенный.

Старательно оттягивая момент, Эль медленно поднялась в маленькую комнатушку, где в их семьи хранились всякие важные для лечения вещи. Почти склад аптеки. Нет, не так. Почти кабинет врача. Она взяла тёмную коробку-аптечку, прихватила, на всякий случай иголку с ниткой — хотя зашивать Троя у неё не было никакого желания. Нахождение среди медикаментов успокаивало. Здесь Эль чувствовала себя в своей среде.

Доктор Эль Эренс. Она грустной улыбнулась, вспоминая детские забавы. К сожалению, в своей настоящей жизни у неё не было никаких шансов стать врачом. И с этим фактом пришлось смириться.
Зайдя в ванную, Эль заметила презрительный взгляд Троя.

— У вас есть вода двадцать четыре часа? — выплюнул он почти с отвращением.

Эль вздохнула.

— Это преступление? Я в этом виновата? — Трой нахмурился, явно собираясь ответить что-то, но она его перебила, скомандовав. — Раздевайся!

Выражение лица Эвердина заставило Эль почти рассмеяться. Но, право, так было с каждый вторым пациентом. Они просто не ожидают таких решительных действий со стороны юной девушки. Им-то неизвестно, что она уже столько раз на всё это насмотрелась, что тошнить уже может. Эль даже Генри уже раздевала. Не то что бы у них было что-то большее, чем поцелуи, но такова уж её обязанность. Никакой тут романтики.

В конце концов, Трой коротко рассмеялся и принялся стягивать с себя рубашку. Усмешка быстро слетела с губ Эль, когда она увидела его тело. Кровоточащие царапины, синяки, а под ними старые шрамы. Конечно, это не худшее из того, что она видела. По сути, это сущий пустяк. Но всё равно мало приятного.

Эль вспомнила гладкий торс Генри с его идеально кожей.

— Так что случилось?

— Ну, там было осиное гнездо, — пожал плечами Трой.

— Сильно бок болит? Надо проверить, целы ли ребра.

Мгновенно оказавшись рядом с ним, Эль нагнулась, ощупывая его грудь. Она не была слишком хороша в переломах, но не собиралась признаваться в этом Трою. Он же стоял с мученическим видом, жмурясь от боли. Возможно, девушке показалось, но Эвердин как будто был смущён. В принципе, тоже обычное дело, но ей вдруг стало очень весело. Уверенный в себе Трой Эвердин стоит перед ней без рубашки и почти краснеет.

— Думаю, тут сильный ушиб, — вынесла она свой вердикт. — Я дам тебе хорошую мазь. Надо продезинфицировать царапины. Повезло, что они не такие большие, а то истёк бы кровью прямо перед миротворцем. Вот тому потеха была бы.

Пальцы Эль скользили по мужской груди, обрабатывая то одну ссадину, то другую. Девушка не обращала внимания на Троя, сосредоточенно выполняю свою работу. На секунду, она задумалась, что чувствуют другие, нормальные девушки, когда перед ними стоит полуголый парень. Волнение? Желание? Кажется, Эль была в этом абсолютно безнадёжна. Максимум, она могла отметить, что у Троя стройное тело, не обделённое мышцами. Пожалуй, даже слишком стройное, довольно худое. Но и что тут такого?

Шрамов и прочих отметок у него было довольно много, как и родинок. У него было очень много родинок!

— Чистое зеркало, — задумчиво произнёс Трой и скривился, когда Эль принялась за следующую царапину.

— Что? — переспросила она. Прядка волос упала на один глаз, и Эль подула на неё.

— Хорошо вам, я по несколько раз в день протираю своё зеркало. Знаешь, угольная пыль покрывает у нас в Шлаке абсолютно всё. Терпеть её не могу.

Эль подняла удивлённый взгляд, пытаясь понять, чем вызвана такая откровенность. Видимо, Трой просто заскучал. Но ведь это не самая разумная идея — говорить с ней о Шлаке. Она же не создана для такого места и таких грустных разговоров! Эль никак не могла перестать ёрничать в мыслях. Она вдруг почему-то очень сильно разозлилась.

Натянуто улыбнувшись, Эль слишком сильно нажала на последний синяк, Трой резко выдохнул.

— Я закончила, — она, наконец, разогнулась. Трой был выше её сантиметров на двадцать, но в этом момент Эль умудрялась смотреть на него свысока. — Знаешь, Эвердин, насчёт того разговора, не думай, что ты всё знаешь. Ты никогда не терял своих близких в Жатву, так что перестань вести себя так надменно.

Она буквально выплюнула эти слова ему в лицо, не понимая, почему молчала до этого. Трой даже отшатнулся от неё, он обеспокоенно нахмурился и раскрыл рот, пытаясь что-то сказать. Но Эль уверенно покачала головой.

— Одевайся. И спасибо за травы, они нам очень пригодятся. Думаю, тебе пора, — она на секунду запнулась, раздумывая продолжать или нет. Но искушение было очень велико. — Петь не обязательно!

В следующую секунду в глазах Троя вспыхнул огонь ярости. Окинув девушку, почти разочарованным взглядом, Эвердин схватил свою рубашку и, не одеваясь, вылетел из ванной комнаты. Громкий хлопнув дверью, он быстро покинул дом Эль, оставляю ту очень довольной. Но ненадолго.

Спустя несколько минут, Эль тяжело вздохнула и села на пол. Её радовало, что она смогла высказать всё, что думала, но с другой стороны, чему тут радоваться? Ей вообще должно быть всё равно на мнение какого-то незнакомого парня из Шлака. И всё же мысль о том, что он считает её глупой, недостойной, богатенькой девочкой, очень обижала Эль. Пусть они были немного из разных миров, но в её жизни тоже было много всего неприятного. В конце концов, это Мейсили Доннер отправилась в Капитолий, а не дружок Троя Эвердина.

Но, по крайней мере, она вернула ему долг.

Эль нахмурилась, понимая, что мазь от ушибов она ему так и не отдала. Ну и чёрт с ней!

Конец четвёртой главы.