Мир его глазами

Глава 1

Это было больно. Намного больнее, чем когда я просто любил ее, девчонку из Шлака, на расстоянии. Там, на Голодных играх, я поверил, что нужен ей, хотя она мне нужна была намного больше, верил в ее поцелуи, в ее любовь, нежность. Думал, что она искренна. Пять минут назад я был счастлив, смотрел на нее, улыбался ее ершистости, наслаждался моментом. Мы вместе, мы выжили, мы победили, мы едем домой. Теперь наш Дистрикт весь год будет получать продукты раз в месяц, наши семьи не осиротели. Мы – Победители. Любовь способна изменять даже правила Капитолия. И погода такая солнечная, такая ясная. Букет цветов, который я ей сейчас нарвал, выглядит в ее руках таким же поникшим и жалким, как и я сейчас. В ушах эхом отдаются слова Хеймитча «Вы славно поработали. Когда приедем, продолжайте в том же духе, пока не уберут камеры». Я смотрю в ее глаза. И вижу в ее виноватом взгляде, как все то, о чем я мечтал, на что надеялся, во что верил, рассыпается подобно замкам из песка. Нет НАС. Игра на камеру. Игра на выживание. И тут в ослепленном болью мозгу взрывается имя «Гейл. Гейл Хоторн». Вот тот, кого она на самом деле любит, тот, кто ждет ее дома, тот, с кем она смеется, кто не был бы ей обузой на Голодных играх. Медленно я ухожу от нее. Жалостливый, виноватый взгляд Китнисс добивает меня. Я просто не могу это выносить. Протез впивается в ногу, и боль от него хоть чуть-чуть отрезвляет меня. Слишком мало чтобы забыться, но достаточно, чтобы видеть дорогу. Быстрее в свой вагон-спальню. Спрятаться. Пережить. Осмыслить. И не сойти с ума.
Новый день. Ночь полная кошмаров. Там, на арене, мы спали, обнявшись и кошмары не мучили меня. Я знал, что к ней они приходят каждый день. И знал, что мое присутствие избавляло ее от них. Мелькнула мысль «А как она спала эту ночь? Без меня?». Но чем быстрее я отвыкну от этого, тем лучше для меня. Везет Хеймитчу, он может напиться и забыться. Все что осталось у меня это кисти и холст. Все оставшееся время до Дистрикта-12 я не буду покидать свое купе. Может это и трусливо, но мне необходимо это время. Рисую, рисую и еще раз рисую. Мои картины – это мое наказание. И попытка спастись. Я рисую Голодные игры, то, что не дает мне спать ночами. Выплескиваю свои кошмары на холст и этого легче засыпать ночью. На каждой картине она – Китнисс. Я не могу не рисовать ее. Знаю наизусть каждую ее черточку, морщинку между бровей, когда она задумалась. Очертания губ, когда они, пусть редко, но преображаются в улыбке. Блеск ее серых глаз. Они напоминают мне уголь, как и она сама вся. Тлеет, но не гаснет. С первой встречи я наблюдал за ней, запоминал ее, впитывал ее в себя как губка влагу. Ей тогда было так мало лет. Я не верил в то, что смогу когда-нибудь завоевать ее внимание. Хотя ловил ее взгляд на себе. Кто я для нее? Мальчик-пекарь из города, тот, кто когда-то отдал ей хлеб. Ее мальчик с хлебом, как она называла меня. Моя рука как будто спотыкается на этой фразе. Я должен продолжать играть свою роль на камеры. Должен помочь ей, она спасла мне жизнь. И не важно, что я не нужен ей. Моя любовь ей не нужна. Подвести Китнисс я не могу. Решение принято. Картина дописана. Местность за окном купе начинает меняться, значит, скоро мы уже приедем. Приходит Порция и команда подготовки. Быстро и слаженно работают надо мной, одевают. Интересно, одели ли уже Китнисс? Ее команде подготовки всегда требовалось намного больше времени. Медлю, перед тем как выйти из купе. Она стоит уже готовая. В ее взгляде столько вины, сожаления, горечи и кажется, что боли. Меньше всего хотелось причинять ей боль. А может это все мое разыгравшееся воображение. Холодно киваю ей в знак приветствия. Просто не в состоянии открыть рот и сказать что-то. Любая фраза, любое слово сейчас прорвет плотину боли в моей душе. А нас ждут камеры. Нельзя. Становлюсь рядом с ней. Запах, ее запах, кружит голову. Я никогда не подобрал бы слов, чтобы описать ее аромат. Но на ум всегда приходило одно слово «Свобода». От нее пахло свободой, той самой, которую никто из нас никогда не знал. Мы стоим, молча, наблюдая за тем, как приближается маленькая закопченная станция. На платформе слишком много камер. Герои возвращаются, Капитолию нужно шоу. Что ж, мы дадим эти шоу. После секунды колебания протягиваю руку Китнисс. Вижу ее удивленный взгляд, робкую надежду, взметнувшиеся брови, неуверенность. Напоминаю сам себе «Все это ради камер». Я знаю, что мой голос мертв, в нем нет эмоций. Но это лучшее что я могу сделать для нее в эту минуту.
- Еще разок? Для публики?
И я чувствую, как она крепко берет меня за руку. Она держится за меня, как за последнюю надежду. И эта ее хватка, сейчас, когда нас еще не видят камеры, говорит мне больше, чем любые слова. Она не хочет меня потерять до конца. Хоть что-то, но я значу для нее. А значит, буду рядом. Столько сколько ей нужно, в том качестве, которое ей нужно.
Крепко держась за руки, мы идем к выходу. Навстречу камерам. Навстречу дому.


Глава 2

Жизнь вроде не кончилась. Более того, она даже наладилась. Вот только от этого стало только хуже. В миллионы, миллиарды раз хуже. Было одиноко и тоскливо в этом шикарном коттедже в Деревне Победителей. По вечерам я смотрел на светящиеся теплом окна дома Китнисс и лишь острее осознавал свое одиночество. Она избегала меня, игнорировала. Все журналисты исчезли. До тура победителей мы стали им не интересны. Отпала нужда притворятся. И она перестала. Перестала делать вид, что любит меня. Держалась от меня как можно дальше… А все что мог сделать я – это точно так же делать вид, что меня это ни капли не волнует. Только тоскливо было, вот так, сидя в темноте смотреть на ее окна. Представлять себе, что сейчас она делает. Волноваться о том, вернулась ли она с охоты. Я никогда не пойму ее стремления в лес, особенно сейчас, когда у нас есть все. Мы обеспечили свои семьи. Теперь нам даже нет нужды работать. Но она все так же, тайком на рассвете уходила в лес. А мне оставалось лишь сходить с ума от ревности, рисуя картины ее свиданий с Гейлом, ее «двоюродным братом». Все это было … гадко. Я чувствовал себя гадко, испытывая чувства, на которые просто не имел права. Я знал, что она не моя. Никогда не была и не будет. Что она вытаскивала бы любого, кто оказался бы на моем месте на арене. Китнисс ведь такая - сильная, честная, выносливая. Мне грела душу мысль, что только я один знал, какая она по ночам. Что только я один могу избавить ее от кошмаров. Я один могу их разделить. Смешно…Она ни разу даже не задумывалась о том, чтобы помочь мне избавиться от них. Да этого и не требовалось. Держа ночью ее в объятиях, зная, что она рядом мне было легче спать. Ведь во мне жил лишь один страх, один кошмар, преследовавший меня там, на Голодных играх – потерять ее. И вот теперь – потерял. Да, оставался еще традиционный тур победителей, где опять будем вдвоем, в поезде, правда, с нами будут команды подготовки, Хеймитч, Эффи. Это было бы привычно и знакомо. Ведь там бы не будет Гейла. И я мог бы точно так же проскальзывать ночью в ее купе. Видит Бог, я не рассчитывал на что-то большее этими долгими ночами…Лишь на роль хранителя ее сна. Чувствовать ее дыхание, вдыхать ее запах, такой до боли любимый, наслаждаться чертами ее лица и представлять себе, что когда-нибудь она полюбит меня тоже. И мы сможем быть вместе…
Утро началось с предвкушения. Еще бы вот сейчас, сегодня, с минуты на минуту приедет Порция с группой подготовкой. Быстро сделает все необходимое, и я опять буду с Китнисс. Весь путь от Двенадцатого Дискрита до Панема и обратно мы будем вместе. Весь тур победителей. Утро началось чудесно. Я испек свежий хлеб. Как обычно три порции: семье Китнисс, Хеймитчу и себе. Каждый нашел себе занятие, лишь бы не вспоминать о Голодных играх. Я пеку хлеб. Китнисс охотится. Хеймитч пьянствует. И у всех все хорошо, все счастливы и довольны. До наступления ночи. Нужно отнести хлеб, пока он еще не остыл. На улице идет снег. Чудесный, солнечный зимний день. С невесомыми парящими снежинками. Как будто небо радуется вместе со мной. Подходя к дому Хеймитча, слышу его рычание и грохот. Этот дурацкий протез не позволяет идти намного быстрее, но я стараюсь, ускоряя, насколько могу, шаги. Уже на пороге понимаю, что что-то не так. Сердце. Мое сердце бьется как безумное. Такое ощущение, что у меня вот-вот случится инфаркт. Нет. На самом деле все проще. Там внутри она – Китнисс. И говорит обо мне. Глубокий вдох. Захожу в дом, привычно поморщившись от царящего в нем смрада.
- О чем меня надо просить?
Иду, стараясь не хромать, пожимаю Хеймитчу руку, подбираю с пола бутылку самогона, ополаскиваю им нож. Отрезаю горбушку и протягиваю ее Хеймитчу. Все, в роде успокоился. Можно смотреть на нее.
- Угощайся.
- Нет, я поела в Котле. Но все равно спасибо.
Черт, больно. Ее голос такой равнодушный, холодный. И так каждый раз теперь, когда мы видимся с ней вне камер. В уме бьется одна мысль – не показывай, не показывай, не показывай…
- Пожалуйста.
Хеймитч как обычно удачно вмешивается.
- Бррр. Придется здорово над вами поработать перед выступлением.
- Помойся, Хеймитч. – Небрежно бросив это, Китнисс спрыгивает с подоконника на улицу.
Опять она со мной обошлась так, как будто я пустое место. Хеймитч понимающе смотрит на меня. Еще бы. Ведь он сразу понял, что я без ума от этой девчонки. И весь этот фарс наших отношений был его игрой, в которой мне отводилась роль самой безмозглой марионетки. Шикарно. Супер. Злость прорывается. Молча, разворачиваюсь и ухожу.
- Возьми себя в руки, Пит. Постарайся успеть до приезда журналистов. – Хеймитч слишком серьезен.
- Помойся, Хеймитч. Постарайся успеть до приезда журналистов.



Глава 3

Группа подготовки как всегда прибыла вовремя, без задержек. Спасибо Эффи Бряк. Мое состояние не настолько уж запущенно и они быстро работают надо мной, рассказывая последние новости Панема. Я слушаю их в пол уха. Но пытаюсь отвечать на вопросы, осознавая, что важно поддерживать с ними хорошие отношения. Пришла Порция. Вот с кем мне всегда было легко. Она понимала меня без слов. И увидев сейчас мое состояние, выгнала всю команду и оставшееся доделала сама. Я видел её взгляд, спокойный и внимательный. Но мне не хотелось ей ничего говорить. Наконец она одела меня и оставила готовиться к интервью. Сначала журналисты должна были снять мой рассказ о моем хобби. Это было легко, я любил рисовать. Это вполне подходило для хобби «любимца публики». Правда мои картины были не так уж и оптимистичны, но зато они были модны. Хобби Китнисс придумал Цинна. Выдавать его работы за нее. Дизайн одежды. Очень смешно. И абсолютно не подходяще для Китнисс, которая вряд ли бы смогла отличить бархат от шелка. Где-то в глубинах сознания вспыхнула картинка – Китнисс в голубом шелковом платье. В нем она была на Жатве. И я как маятник оборачивался на это платье в царящем столпотворении на площади в тот день. Забудь.
Время интервью быстро истекло. Я ответил на дежурные вопросы, много смеялся, был милым и обаятельным парнем. И никого даже не удивляло, что на всех моих картинах была нарисована Китнисс. Это же так естественно! Рисовать свою любимую. Только сама Китнисс, по-моему, вообще не знает, что я умею рисовать. И тем более ни разу не видела моих картин. Я вышел из комнаты, давая возможность оператором снять мои картины. Они все сделают, так как надо, наложат мой голос на картинку, и получится шикарный фильм, который будут смотреть в принудительном порядке все жители Дистриктов.
Порция надела на меня меховую куртку, шапку. Осмотрела напоследок.
- Пит, улыбнись! Сейчас будет важный сюжет. Первая встреча влюбленных перед Туром Победителей. На счет три. Раз. Два. Три. Пошел!
Она вытолкнула меня за дверь, прежде чем я успел задуматься и испугаться. Спустя несколько месяцев мы опять должны изображать влюбленных. На улице началась метель, снег хлестал мне в лицо, но я даже не чувствовал холода. Я увидел, что из дома на против вышла Китнисс. Она была похожа на Снежную королеву, вся укутанная в незнакомый белый мех, со смешными меховыми наушниками на голове. Это была как будто не она. Не та девчонка, которую я знал. Я видел, как она колебалась. Первые шаги были неуверенными. К моему лицу намертво прилипла улыбка. «Камеры, не забывай про камеры. Улыбайся. Мы счастливы!».
И тут случилось невероятное, Китнисс кинулась ко мне бегом, как будто очень-очень соскучилась, она бежала, похожая на большую белую птицу, раскинув руки на встречу. Ее смех колокольчиком звучал у меня в ушах. Она врезалась в меня на бегу, на секунду я заметил, что это все не по-настоящему. Я был на самом деле рад видеть ее… Мое тело среагировало быстрее, чем мозг. Я подхватил ее и закружил на скользкой дорожке. Мой протез не был рассчитан на такую нагрузку, хоть и был сделан лучшими врачами. Нога подломилась на льду, и мы упали в сугроб. Я успел лишь повернуться, так что бы она упала на меня. Перехватило дыхание. Ее губы пахли снегом и помадой. Первый наш поцелуй после Голодных игр. Мне ее не хватало. Операторы окружили нас, стараясь ничего не упустить. Я смотрел ей в глаза, и видел, что что-то случилось. Ведь это я всегда был инициатором в нашей игре, ее порыв был не случайный. Делая вид, что все в порядке я смеялся вместе с ней, пока мы выбирались из сугроба, пока отряхивали друг друга, поминутно целуясь. Потом она засовывает свою руку мне под мышку и тащит по дорожке, что-то весело щебеча. Я знаю, что не сломаю ее игры, что не подведу, чтобы она не задумала. Буду рядом везде и всегда, окажу любую помощь. Поэтому послушно иду за ней, делая вид, что слушаю ее, что это все по-настоящему. И пытаюсь понять, что могло случиться? Понимание, что когда придет время я все узнаю. Лишь бы не было слишком поздно.



Глава 4

А дальше все пошло накатом. Торжественная часть, трогательное прощание на вокзале с родными, съемки. И вот мы уже в вагоне. Молчаливые официанты быстро накрывают на стол. Повара расстарались на славу, стол ломится от изысков. Мы быстро ужинаем, слишком пресыщенные, чтобы о чем-то говорить. После ужина все расходятся по своим купе. На кровати лежит шелковая пижама. Быстро одеваю ее, но вместо кровати иду к мольберту. Ночь пролетает быстро. Все мои кошмары выплескиваются на холст. Я не могу решиться и выйти в коридор, подойти к купе Китнисс, постучать. Знаю, что сейчас ей снятся кошмары. Знаю, что ей нужна помощь. И не могу. Что у них произошло с Гейлом после нашего возращения? Какой окрас приобрели их отношения? Насколько все изменилось? Я не имею права даже спросить у нее об этом…
На рассвете я засыпаю, до прихода группы поддержки времени более чем достаточно. Просыпаюсь ближе к полудню, как обычно, от кошмара. Снилось, что Китнисс убил гигантский переродок с глазами Цепа. Приходит команда подготовки, быстро начинают мазать меня всякими кремами и скрабами, наводят лоск, полируют ногти, убирают лишние волосы. Никогда не понимал этого, но зрителям не нужен грязный парень из бедного Дистрикта, они хотят видеть кого-то подобного себе, ухоженного и красивого. И с этим можно лишь смириться. Интересно, а что команда подготовки делает с Китнисс? Насколько я помню, Эффи накануне говорила, что ей придется встать раньше других из-за каких-то проблем с ее ногами, или волосами на них. Не важно, в принципе. Китнисс никогда не волновала ее внешность, мне кажется, она до сих пор не осознает, насколько она красива. Да и в постоянной борьбе за выживание у нее просто не оставалось времени на самолюбование. Ведь надо было заботиться о матери и Прим. Без нее они просто умерли бы с голоду. А я? Что мог сделать для нее я? Когда-то, после смерти её отца, увидел, как она лазит по мусорным бакам в поисках еды и сжег ради нее две буханки хлеба. Получил от матери за испорченный хлеб, но разве это было важно? Потом объявил на весь Панем о своей любви к ней, но опять-таки потому что Хеймитч решил что так для нас будет лучше. Старался не мешать ей на Голодных играх. И все, в остальном я жил сытой и счастливой жизнью мальчишки-пекаря влюбленного в бедную девчонку из Шлака. Все что я делал эти годы – наблюдал за ней, начиная с самого детства, с того момента когда впервые увидел ее, с шести лет.
На обед собрались все. Китнисс сидела явно раздраженная. Кажется, команда подготовки ее пытала как минимум. И тут поезд остановился, какая-то непредвиденная поломка и задержка на час. Эффи тут же начала рассуждать о том, насколько это скажется на расписание, что придется изменить и где переделать. Я видел, что сейчас будет взрыв.
- Эффи, да всем наплевать! – вырывается у Китнисс.
Её выкрик вызывает удивление у всех, кроме меня. Даже Хеймитч вырывается из своего алкогольного забытья и перестает крошить несчастную булочку.
- Нет, правда, наплевать! – она вскакивает из-за стола и выбегает из вагона-ресторана.
Тишина. Все пытаются осознать, что произошло. Мой голос в царящей тишине напоминает раскаты грома.
- Эффи, прости ее. Ты же знаешь, Китнисс очень не любит шумихи, а тут впервые за историю игр два Победителя, и она очень-очень нервничает из-за Тура Победителей. Ведь это такая ответственность…- я продолжаю нести всякую ерунду, зная, что в случае с Эффи, чем больше подобной чуши, тем добрее она становится. Договаривая я тихонько пробираюсь к выходу. Извиняюще улыбнувшись, я выскальзываю из вагона, аккуратно спускаюсь по ступенькам на землю. Странно, когда мы выезжали из Двенадцатого на улице шел снег, а сейчас тепло, солнце, трава кругом. Китнисс убежала в поле. Поезд простоит с час, значит, я успею привести ее обратно. И по возможности успокоить и узнать причины этой вспышки. Для нее, уравновешенной и сдержанной подобное просто так не случилось бы. Кое-как я ковыляю по земле, мне ее не догнать. Я вижу, как Китнисс остановилась и села. Она должна слышать мои шаги, в Капитолии ее оглохшее ухо должны были вылечить, так же как и мою ногу. Медленно я подхожу к ней, пытаясь найти слова, чтобы заговорить. Лихорадочно придумываю что-то не принужденное, или насмешливое, хоть что-нибудь, в конце концов! После нескольких месяцев игнорирования друг друга очень тяжело подойти, как ни в чем не бывало, и заговорить о пустяках. Особенно осознавая, что это я был не прав. Повел себя как обиженный мальчишка, не понимая, что она делала все для того чтобы нас вытащить живых, пошла на крайние меры. Я же только и мог, что носиться со своей любовью, искренне поверить во взаимность. А когда узнал, что все это не так, даже не попытался остаться хотя бы в дружеских отношениях. И получается, что при камерах мы воркующие голубки, катающиеся по снегу со счастливым визгом. А наедине слова друг другу не говорим. Из-за моей глупой и детской обиды. Ей нужен Гейл. Гейлу нужна она. Они оба принадлежат своему миру. Миру Шлака, Котла, незаконной охоты в лесу. Я для них городской мальчик, сын пекаря. Сытый и чистый. И мне тоже нужна она, Китнисс. Стандартный любовный треугольник. И если я хочу, чтобы меня не вычеркнули из этого уравнения по умолчанию, мне нужно что-то менять. А лучшего момента и лучшей возможности, чем сейчас пока что не предвидится. Арена научила одному простому правилу: «Здесь и сейчас».


Глава 5

- Знаешь, у меня нет настроения слушать нотации, - Китнисс сидела ко мне спиной и обращалась к траве под ногами.
- Хорошо, постараюсь быть кратким, - я аккуратно присел рядом. Она явно не ожидала увидеть меня.
- Я думала, это Хеймитч.
- Нет, он еще не догрыз свою булку. – Было не так уж легко размесить свой протез на траве. Он был не рассчитан на посиделки на траве. – Что, неудачный день?
- Да так.
Холод в ее голосе заставил меня вздрогнуть. Пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем заговорить.
- Слушай, Китнисс, я все хотел с тобой поговорить о своем поведении. Ну, тогда, в поезде. По дороге домой. Я ведь знал, что между тобой и Гейлом что-то есть. И ревновал – еще, прежде чем нас объявили парой. Я был не прав: Голодные игры закончились, и ты мне ничем не обязана. Прости.
Я осекся, увидев ее ошеломленный взгляд. Конечно, она не могла ожидать от меня подобного после того как я воздвиг между нами стену.
- Ты тоже прости.
- Тебе-то за что извиняться? Ты спасала наши шкуры. Просто мне как-то не по душе, что мы шарахаемся друг от друга в реальной жизни, а перед камерами валяемся в снегу. Вот я подумал: если не буду строить из себя… ну, ты понимаешь, обиженного мальчишку, мы бы могли стать… не знаю…друзьями?
Страшное слово сорвалось с губ. Сердце возмущенно кричало протест. После всего, что оно чувствовало использовать это нелепую подмену. Любовь заменить на нелепое, серое слово – друзья?! «Молчи, - приказал сам себе я. - Просто молчи».
- Ладно. – Китнисс никогда не относилась к разряду разговорчивых.
Я вижу на ее лице, какое-то неясное чувство. Ее серые глаза потемнели. Мне кажется или она чувствует…облегчение? Или я опять сам себя обманываю?
- Что – то не так? – Лучше спросить, чем теряться в догадках.
Она опускает голову и щиплет траву пальцами. Молча. Я тоже молчу, движения ее пальцев меня завораживают. Вспоминаю, как эти пальцы сжимаются во сне, как она умывала меня, раненого на арене. Вспоминаю, какими могут быть сильными эти пальцы. Когда-то они были все в шрамах. Но в Капитолии кожу очистили. И теперь она белая, чистая, с изящным маникюром на пальцах. Ее руки, пальцы…Заставляю себя моргнуть. Наваждение исчезло. Не моя. Она не моя. Заговорить удается лишь со второй попытки.
- Ладно, давай потолкуем о чем-нибудь попроще. Представляешь, ты рисковала жизнью ради меня на арене…а я до сих пор не знаю, какой твой любимый цвет.
Китнисс поднимает голову, на губах улыбка.
- Зеленый. А твой?
- Оранжевый.
- Да? Как парик у нашей Эффи?
- Нет, более нежный оттенок. Скорее, как закатное небо.
Интересно, заметила ли она что на выпечке, которую я приносил им домой каждый день, были узоры именно этого цвета? Вряд ли. Не мечтай.
- Говорят, будто все без ума от твоих картин, а я ни одной не видела. Жалко.
Она знает, что я рисую?!
- Так ведь у меня с собой их целый вагон. – Я поднимаюсь и подаю ей руку. – Идем.
Наши пальцы переплетаются. И поблизости нет ни одной камеры. Вот что значит настоящая дружба. Я сделал правильный выбор. Пусть она будет со мной хотя бы так.
- Надо задобрить Эффи, - спохватывается Китнисс.
- Не бойся перестараться, - советую я. Еще бы, ведь я уже извинился за нее. Кинул росток в благодатную почву. Китнисс не придется много стараться.
Возвращаемся в вагон-ресторан. Остальные еще обедают. Китнисс преувеличенно много извиняется, сильно перегибая палку, но для Эффи этого еле-еле хватает. Эффи великодушно принимает извинения. Попутно читает лекцию о пользе неукоснительного соблюдения расписания.
После лекции, еще легко отделавшись, я веду ее в святая святых. В специальный вагон, где хранятся мои холсты. Эти картины могла понять только она. Ведь на них были Голодные игры, подробности понятные лишь нам одним, и она. Везде и всюду она.
- Нравится?
- Мерзость, - Китнисс ежится. – Ты воскрешаешь то, о чем я все это время мечтала забыть. Как тебе вообще удается удержать в голове столько подробностей?
- Я вижу их каждую ночь.
- Да, я тоже. Ну и как, рисование помогает?
- Не знаю. Вроде бы стало немного легче уснуть. По крайней мере, хочется в это верить. До конца я от снов не избавился.
- Возможно, и не избавишься. Как Хеймитч.
Действительно, не зря же Хеймитч ложится спать лишь на рассвете в стельку пьяный и с ножом в руке. Он странный, наш ментор. Но кто останется нормальным став победителем на Голодных играх? Ведь для того чтобы стать победителем нужно убить всех своих соперников. А это по два трибута – парня и девушки – от каждого Дистрикта. Итого 24 человека. Ребенка в возрасте от 11 до 18 лет. На арене. И побеждает лишь сильнейший.
Китнисс все еще ждет ответа от меня.
- Пожалуй. Но лучше уж просыпаться с кистью в руке, чем с острым ножом. Значит, тебе не понравилось?
- Нет. Хотя сделано потрясающе. Правда, - вопреки своим словам она отворачивается от картин. – А ты не хочешь полюбоваться на мой талант? Цинна потрудился на славу!
- В следующий раз, - усмехаюсь я. Ага, талант, знаю я, что ее талант – это стрельба из лука. В этом ей на самом деле нет равных. А не в дизайне. – Подъезжаем. Дистрикт номер одиннадцать.
Родина Руты и Цепы. Я благодарен Цепу за то, что там, на арене он спас жизнь Китнисс, даже не зная ее. И Рута, маленькая, худенькая, хрупкая как птичка. Ей было всего одиннадцать. Я вспоминаю наш просмотр Голодных игр в Капитолии. Вспоминаю, как Китнисс украсила мертвое тело Руты цветами. Они были с ней командой. И Китнисс винит себя в том, что не смогла сберечь ее. Не защитила. Рута доверилась ей, а она не успела спасти ее. В Одиннадцатом дистрикте нас ждут семьи Руты и Цепа. Нам надо будет посмотреть им в глаза. И ответить на молчаливый вопрос: «Почему мы, а не они?».
Мы с Китнисс молча смотрим в окна вагона. Перед глазами непривычный пейзаж – везде насколько хватает взгляда бескрайние луга, с лениво пасущимися стадами. И ни единого намека на леса, столь привычные в нашем Дистрикте. И сторожевые башни, каждые несколько метров, высокий забор под напряжением.
- Что-то новенькое. – Замечание вырывается вслух.
Китнисс молчит.
- Интересно, сколько здесь жителей?
Она трясет головой, показывая, что не знает. Я больше не произношу ни слова до прихода Эффи, которая зовет нас переодеваться. Скоро пора выходить.




Глава 6

Команда подготовки уже ждет меня. Порция приносит черные брюки и рыжую рубашку с узорами в виде осенней листвы. Так как одевают нас с Китнисс всегда в тон, то значит, у нее будет что-то в этом же тоне. Одежда цвета заката. Моего любимого цвета.
Эффи в последний раз повторяет с нами расписание на день. Мы выступим на площади перед Домом правосудия. Нас представят публике, мэр прочитает спич в нашу честь, а мы в ответ скажем благодарственную речь, которую нам приготовили в Капитолии. И добавим пару слов от себя, упоминая погибших трибутов именно этого Дистрикта. Я сочинил по паре слов для нас обоих. Знал, что Китнисс не сможет ничего сказать о Руте и Цепе. Ей слишком тяжело даже вспоминать о них. В конце торжества нам вручат по памятной табличке и поведут на праздничный ужин в Дом правосудия.
Нас быстро везут с вокзала в Дом правосудия. Цепляют микрофон, и я крепко беру Китнисс за руку. Это тяжело, но мы должны пройти это вместе. У тому же у меня есть сюрприз для нее. То чего она как минимум не ожидает. Но, безусловно, согласится. Мэр представляет нас, массивные двери распахиваются.
- Шире улыбки! – командует Эффи и подталкивает на выход.
Слышатся аплодисменты. Нас ведут через веранду на вершину большого лестничного пролета. Перед нами площадь, она заполнена народом, но в Одиннадцатом Дистрикте на много больше жителей, чем собрано здесь. Мэр произнес свой спич, две маленькие девочки дарят нам цветы. Я говорю свою часть речи, Китнисс договаривает свою часть. Потом меня прорывает, я говорю своими словами. Вспоминаю как они вышли вместе с нами в последнюю восьмерку, как спасли жизнь Китнисс, а вместе с ней и мне. А потом добавляю то, что задумал с самого начала:
- Понимаю, это ни в коем случае не восполнит ваших потерь, но мы решили отдавать пострадавшим семьям месячную часть нашего с Китнисс выигрыша – ежегодно, пока будем живы.
В толпе раздается удивленный возглас. Потом нарастает ропот. Я знаю, что никто из победителей Голодных игр никогда так не делал. Я понятия не имел о том, можно ли делать так. Но я знал, что Китнисс это одобрит и поддержит, что не будь она так подавленна смертью Цепа и Руты, она бы сама предложила такой выход. Ведь для этих семей эта сумма возможность безбедно жить до конца наших с Китнисс жизней.
Я чувствую удивленный взгляд Китнисс и могу лишь улыбнуться в ответ. Вряд ли улыбка вышла слишком веселой. Но она в ответ поднимается на цыпочки и целует меня. Я поддаюсь ей на встречу, гадая, искренне она это делает или на публику играет.
Церемония проходит точно по расписанию. До тех пор пока Китнисс не выходит вперед. Я не могу понять, что она пытается сделать, но не решаюсь вмешаться, боясь все испортить.
- Погодите! Погодите, пожалуйста.
Она неловко замолкает на секунду. А потом в ней как будто что-то ломается.
- Хочу поблагодарить трибутов Одиннадцатого дистрикта. Мы с Цепом поговорили всего лишь один раз; ему хватило этого, чтобы сохранить мне жизнь. Мы не были лично знакомы, но я всегда уважала его. За силу. За отказ играть по чужим правилам. Профи с самого начала звала Цепа к себе – он отказался. И я прониклась к нему уважением.
Я чувствую в этом упрек себе. Ведь я сделал все, чтобы попасть к профи, за что Китнисс меня поначалу ненавидела. Хотя это был наш план с Хеймитчом. План по спасению наших жизней.
Китнисс поворачивает голову в другую сторону, где стоит семья Руты.
- С Рутой все было иначе. Я словно знала ее всю жизнь, и она будет вечно со мной. Все красивое напоминает о ней. Желтые цветы на Луговине возле дома. Сойки-пересмешницы, поющие на деревьях. А главное – моя младшая сестра Прим. Благодарю за ваших детей. И спасибо вам за хлеб.
Из толпы слышится какая-то мелодия. Это был сигнал Руты и Китнисс, с помощью которого они общались на арене. Свистит какой-то мужчина в рабочей форме. Как будто в ответ на его свист все люди, стоящие на площади прижимают три пальца левой руки к губам и протягивают к нам. Это был старый знак прощания в Двенадцатом дистрикте. Так на нашей родине после Жатвы толпа проводила Китнисс, так Китнисс проводила тело Руты на арене.
Раздает резкий щелчок, организаторы отключили наши микрофоны. Не понятно почему. Ведь то, что сделала Китнисс - вызывает слезы, и не приносит вреда. Мэр как ни в чем не бывало продолжает свою речь. Я веду Китнисс к дверям. Но она замирает на полпути.
- Что с тобой? – Я не понимаю ее задержки.
- Ничего. Цветы забыла.
- Сейчас принесу.
- Я сама.
Мы возвращаемся на веранду. И видим ужасное. Двое миротворцев вытащили на вершину лестницы, где только что стояли мы, того старика, что свистел, поставили на колени. И прострелили голову.



Глава 7

Вокруг нас возникает стена из миротворцев, они с автоматами, толкают нас к дверям. На Китнисс как будто напал столбняк.
- Идем-Идем! – Я прижимаю ее к себе и тащу в Дом правосудия – Все хорошо, да? Китнисс, вперед.
За нами захлопывается дверь. Хеймитч, Эффи, Цинна, Порция ждут нас. Они взволнованны. Эффи спешит нам на встречу.
- Что случилось? После прелестной речи Китнисс у нас почему-то пропала связь, а потом Хеймитчу померещился выстрел. Я ему говорю: чепуха, но сама думаю: кто знает? Психов на свете полно.
- Ничего не случилось, Эффи. Какой-то старый фургон газанул, - я старательно контролирую свой голос, чтобы не пугать остальных. Хотя сам ровным счетом ничего не понимаю. И словно эхом к моим словам раздаются еще два выстрела.
- Вы оба – за мной, - командует Хеймитч.
Мы послушно идем за ним, он тащит нас куда-то вглубь здания до тех пор, пока в хитросплетение коридоров мы не попадаем на чердак. На нем куча хлама, видно, им не пользовалась довольно-таки давно. Хеймитч пинком закрывает люк на чердак и оборачивается к нам. Вот уж кто ни на каплю не поверил моим сказкам про фургон. Я кратко рассказываю то, что видел. Я не понимаю, что случилось, почему. Из-за моих слов о деньгах? Вряд ли. Кто еще те двое несчастных, которых застрелили, там, на площади, в наказание остальным? Бабушка Цепа, братья или сестры Руты? КТО?
- Что здесь творится, Хеймитч? – Я действительно ничего не понимаю.
- Лучше ты ему расскажи, - Хеймитч смотрит на Китнисс.
Мне становится плохо. Китнисс знает. Хеймитч знает. Не зная только я. Что-то происходит. А я опять лишь пешка в их игре, правил, которых мне не удосужились рассказать.
И тут Китнисс равнодушным тоном рассказывает о том, что к ней домой приезжал президент Сноу, что мы своим поступком с ягодами на арене подняли Дистрикты на восстание, о том, что кто-то видел их поцелуй с Гейлом. Поцелуй с Гейлом. Черт. Что люди считают, что мы не влюблены, а наша любовь эта часть хитроумного плана для того, чтобы поднять восстание. И они бунтуют. Вдохновленный нашим примером народ впервые за семьдесят пять лет решился на бунт. И президент приказал Китнисс во время Тура Победителей убедить всех в нашей с ней любви. Или он лишил бы нас всех близких людей. Мама Китнисс, Прим, Гейла, всей семьи Гейла. Моих близких. И я узнаю об этом только сейчас! И только ухудшил все своей выходкой с деньгами. Меня опять выставили полнейшим идиотом. Опять держали в неведении.
- Я должна была все исправить во время тура. Уверить сомневающихся, что тронулась от любви. Остудить закипевшие страсти. А вместо этого – что получилось? Трое убиты. Все, кто сегодня пришел на площадь, будут наказаны.
- Выходит, и я подлил масла в огонь, со своими деньгами. – Мои нервы сдают и я скидываю на пол какую-то лампу. Она разбивается вдребезги и становится хоть чуть-чуть легче. – Пора уже прекратить эти игры! Вы двое шушукаетесь, делитесь тайнами, а меня даже не посвящаете. Словно я невменяемый тупица или слабак, не достойный доверия.
- Это не так…
- Именно так! Китнисс, у меня в Двенадцатом дистрикте тоже остались родные, друзья. Думаешь, их это не коснется? Или после всего, что мы вместе перенесли на арене, я до сих пор не заслуживаю обыкновенной правды?
- Ты всегда был хорош и надежен, Пит, - Хеймитч все же решает возразить мне. – Так умно вел себя перед камерами. Я не хотел ничего портить.
- И переоценил мои способности. Сегодня я все угробил. Что теперь будет с родными Руты и Цепа? Я подарил этим людям светлое будущее? Да им повезет, если они доживут до вечера!
В ярости я швыряю еще что-то на пол. Ловлю удивленный взгляд Китнисс. Конечно, ее пай-мальчик и верный паж вдруг показал себя с новой стороны. Это же она у нас сильная и взрывоопасная, непредсказуемая. Не то, что я.
- Хеймитч, он прав, - Китнисс прячет глаза. – Зря мы молчали. Даже тогда, в Капитолии.
- На арене вы тоже как-то между собой общались? – Вспышка злости проходит. На ее место возвращается боль. – Не обращая внимания на меня?
- Нет. Публично – нет. Просто я догадывалась, чего он хочет, по прилетевшим или не прилетевшим подаркам.
- Что ж, у меня такой возможности не было. Мне ведь не присылали подарков, пока не появилась ты.
Я знаю, что во мне говорит боль. Что в нормальном состоянии я бы никогда этого ей не сказал. Но это было так. Все время на арене, что я провел без нее. Мне никто не помогал, не присылал подарков. Я умирал от лихорадки, от заражения, ожогов и укусов ос – переродков, совершенно один. Пока она не нашла меня.
- Слушай, парень…- Хеймитч заводится с пол-оборота.
- Не трудись. Знаю: тебе пришлось выбрать одного из нас. Я сам хотел, чтобы это была она. Но теперь все иначе. На улице умирают люди, а сколько еще погибнет, если мы не справимся? Я лучше Китнисс держусь перед камерами. Мне не нужны советчики. Нужно только одно: знать, во что ввязываюсь!
- С этого дня недомолвкам конец, - обещает Хеймитч.
- Да уж, надеюсь.
Я разворачиваюсь и ухожу, стараясь даже не смотреть на них. Черт, как мне надоело ловить черную кошку в темной комнате. В который уже раз я играю, не зная правил.


Глава 8

Я возвращаюсь в номер. Здесь как назло нечего разбить. Ну не подушки же зубами рвать. Поэтому просто ложусь на кровать и пытаюсь обдумать все, что произошло. Во-первых, наша «счастливая» победа. Ни разу за существование Голодных игр не было такого, чтобы победили двое. Победа всегда доставалась лишь одному, сильнейшему. Тому, кто убьет или переживет всех своих соперников. Нам сделали поблажку лишь потому, что мы делали вид, что безумно влюблены друг в друга. Точнее Китнисс делала. Я пытался лишь спасти ее, любой ценой. И просил о том же Хеймитча. И искренне любил ее. История несчастных влюбленных из Двенадцатого дистрикта. Это придумал Хеймитч. Он сразу увидел, что я неравнодушен к ней. И посоветовал сказать это во время интервью. Реакция Китнисс должна была выглядеть естественной, поэтому мы и не сказали ничего ей. Реакция оказалась даже более чем неожиданной. Толкнула меня так, что я упал и порезался. И это накануне игр. Там, на арене, я прибился к профи, чтобы иметь возможность держать их подальше от нее. Защищать ее. А она возненавидела меня. Когда профи меня раскрыли и попытались убить, мне пришлось скрываться. Я думал, что умру. Я умирал. Но она нашла меня, вымыла, вылечила. Нянчилась со мной. После того, как узнала, что правила изменены. И Победителей может быть двое, но лишь при том условии, что эти двое из одного Дистрикта. А когда на арене осталось лишь нас двое. Ведущий объявил, что это правило отменили. И победит лишь один. Я хотел умереть, у меня началось заражение крови из-за раны в ноге. Я считал, что победить должна она. Ради этого все и было. Но она достала ягоды, те самые, которые насобирал я. И которые оказались ядовитыми. И предложила съесть их вместе, чтобы не разлучаться никогда. Чтобы оставить Панем вообще без Победителя. Либо умереть вдвоем, либо победить. И тогда распорядителям пришлось пойти нам на встречу. Я никогда не задумывался, насколько серьезна была решительность Китнисс в тот момент. Я просто доверился ей. Она не подвела. Ни разу не подводила. А я подвел. Своей глупой истерикой. Своей неуместной любовью. Ежедневно, ежечасно она борется за спасение наших жизней, за спасение наших семей. Значит, нужно прекращать мешать ей. И играть по любым правилам, какие бы мне не навязывали. Не важно.
Решение принято. Я спокоен и уверен. И полон раскаяния. Не стоило так себя вести. Это было лишним.
Раздается стук в дверь. Открываю, на пороге Хеймитч. Относительно трезвый. И от этого еще более злой.
- Какого черта ты там устроил, парень? Неужели не понимаешь, что девчонке и так нелегко?
- Уже понимаю.
- Я не мог спасти вас обоих. Ты это знал.
- Да, и еще тогда, перед интервью просил спасти ее.
- Что я и пытался сделать. У нас с тобой был план. Признание. Профи. Твоя гибель, после того, как останется минимальное количество человек на арене. Ее победа. Ее жизнь. Так?
- Да, – крыть нечем, это было так.
- Тогда почему ты думаешь, что у меня не было запасного плана с ней? Я не мог вытащить вас обоих. Но я старался сделать все, что мог. Ведь со времен последней Квартальной бойни больше не было ни одного победителя из нашего дистрикта. Все предыдущие трибуты больше походили на пушечное мясо. Вы единственные кто отказался более подготовленными. Единственные за кого был смысл бороться. И вы не виноваты, что сейчас вышло все именно так. А значит, сейчас вам нужно продолжать бороться. Если хочет президент Сноу, чтобы вы всем доказали свою любовь – значит доказывайте. В конце концов, парень, неужели ты не понимаешь, что для тебя это закончится тем, о чем ты и мечтать не смел?
- Чем? – я туго соображаю.
- Свадьбой. Вы с Китнисс должны провести всю жизнь вместе. Именно этого хочет президент. И будете жить долго и счастливо. Китнисс знает это и уже свыклась с мыслью.
- Свадьбой? То есть…Мы должны будем пожениться? А как же Гейл?
- Гейл ее «кузен». Запомни это.
- Я не хочу так. Я не хочу, чтобы это было из страха. Чтобы всю жизнь она прожила, не любя меня, еле терпя мое присутствие рядом. Ежедневно помня, что ей пришлось связать со мной свою жизнь. Любя другого.
- А выбора уже и нет. У вас обоих. И потом, сдается мне, парень, что не так уж она и равнодушна к тебе. Просто даже самой себе не хочет признаться, что что-то чувствует к тебе. Так что смирись. И подумай, Гейла сейчас нет. Есть ты. Рядом. Вы должны пожениться. Значит, у тебя впереди вся жизнь, чтобы завоевать ее. Только не будь глупым. Или нерешительным. Ты нужен ей. Так же как и она тебе. Подумай, парень. Подумай.
Хеймитч ушел, оставив меня еще более озадаченным. На самом деле, мои желания осуществятся. Она будет моей. А значит, что у меня появится шанс. Шанс завоевать ее. Это для нее наши отношения только на камеры, притворство. Мне-то играть не приходится. Я на самом деле ее люблю. Значит, должен бороться за это. Ради этого.
Я успеваю собраться с мыслями до прихода команды подготовки. Меня быстро одевают, и мы выходим в коридор, где нас ждут уже все остальные. Эффи недовольна. Бедная Эффи, впервые ее Дистрикт победил. А вместо того, что бы радоваться ей приходится терпеть грубое отношение миротворцев. Китнисс о чем-то тихо говорит с ней, успокаивает. Эффи Бряк – олицетворение порядка и расписания. И не умеет долго обижаться. Она объясняет, кто и в каком порядке должен заходить в зал. Команда подготовки. Она сама. Хеймитч. И мы с Китнисс, самые последние. Я беру Китнисс за руку. Нужно играть честно.
- Хеймитч говорит, что я зря на тебя наорал. Ты просто выполняла его указания. Можно подумать, я сам никогда ничего не скрывал от тебя.
Она вспоминает то мое признание во время интервью. На губах появляется столь редкая улыбка.
- Кажется, я тогда тоже что-то разбила, после того интервью.
- Да, вазон.
- И порезала твои руки. Похоже, нет смысла хранить друг от друга секреты, верно?
- Смысла – никакого. – Мы стоим на вершине лестнице и считаем шаги Хеймитча. После его пятнадцатого шага мы тоже начинаем спускаться. И тут я решаюсь спросить то, что мучило меня на протяжении последних часов.
- А ты действительно только раз целовалась с Гейлом?
Я не смотрю ей в глаза. И с замиранием сердца жду ответа. Она честная.
- Конечно.
В душе ликование. Считаю шаги Хеймитча.
- Пятнадцать. Пора.
Нас озаряют вспышки. Игра началась.



Глава 9

А дальше дни сменяют ночи. И все размывается в смутную череду бесконечных переодеваний, выступлений, банкетов и спешащего дальше поезда. Каждый день похож на предыдущий. Новый дистрикт. Подъем. Ждущая команда подготовки. Изображаем бешено влюбленных. Вечером тайком совещаемся, насколько убедительны были. Китнисс сдает очень сильно. Нервничает, отказывается от еды. Я стараюсь помогать ей как могу. Мне не нужно претворяться, все, что происходит для меня наслаждение. Я на самом деле в нее безумно влюблен. И эта наша «игра на публику» лишь возможность проявить свои истинные чувства. Меня огорчает, когда в один из дней Эффи дает Китнисс снотворное. Эффи не понять то, что пережили Победители. Она не знает, что не одно снотворное не поможет против этих кошмаров. Я тоже не могу спать ночами. Рисую. Брожу по поезду, пугая официантов и слуг. Что-то зреет. Обстановка в дистриктах похожа на затишье перед бурей. Но меня это волнует мало. Как-то так получилось, еще там, в далеком-далеком детстве. Придя в первый раз в школу, я увидел маленькую девочку, в голубом платье, с голубой лентой в волосах. Она пела песню. Незнакомую, странную песню. Таких не пели у нас в дистрикте. В этой песни был дух свободы, силы, дух противоречия и опасности. И тогда, в тот день, мой мир замкнулся на этой девочке. Она стала центром моего мироздания. Смыслом моей жизни. Сколько себя помнил, я всегда издалека наблюдал за ней, всегда старался быть не далеко. Почаще попадаться на глаза. Но если бы не Жатва я никогда бы не смог даже подойти к ней. Сама судьба свела нас вместе. И я не мог не воспользоваться этим, особенно сейчас, когда любой день может стать последним. Наверное, именно поэтому тогда на Арене я так легко поверил в ее чувства. Потому что слишком долго мечтал об этом. И с удовольствием сам себя обманул. Каждую ночь я проходил мимо ее купе, зная, что ей сейчас так плохо. Что ее мучают кошмары. Но не решался зайти. Я помнил о Гейле. Я вспоминал те дни, когда они начали общаться. Мне кажется, их свел лес. Ни для кого не было секретом то, что Китнисс и Гейл – браконьеры. Что они нарушают режим и сбегают в лес на охоту. Это единственный их шанс прокормить семьи после того, как их отцы погибли при взрыве в шахте. Я знал, что у Гейла было много девушек. Он многим нравился и никому не отказывал во внимании. Но я никогда не мог понять, что у них за чувства с Китнисс. Любит ли она его. И что изменилось в их отношениях после нашего возвращения с Голодных игр. Ведь она все так же продолжала ходить с ним в лес по выходным. Хотя у нее и не было больше нужды в этом. И когда она сказала про поцелуй, для меня это прозвучало как признание того, что они вместе теперь. Но Китнисс сказала, что это был лишь один поцелуй. Странно. Нам постоянно приходилось целоваться на камеры. А с Гейлом был лишь один. Ничего не понимаю.
Я как раз проходил мимо купе Китнисс, когда услышал ее крик. Я оказался внутри быстрее, чем смог задуматься о том стоит или нет, это делать. Она металась по кровати с криком. Опять кошмары. Я осторожно подошел и постарался разбудить ее. Она открыла глаза, заплаканная, похудевшая. В темноте ночи ее глаза казались черными, особенно на фоне синяков от недосыпания. Китнисс потянулась ко мне. Я прижал ее к себе. Уткнулся в ее волосы. Постепенно ее дыхание стало выравниваться.
- Хочешь рассказать? – мой шепот кажется громким под стук колес.
- Нет. Ты и сам все знаешь.
- Это всего лишь кошмар. То, что тебе сниться уже прошло. Они уже погибли. Их не спасти. И не вернуть. Надо жить дальше, Китнисс. И потом ты перебудила полпоезда как минимум своими криками.
Я стараюсь вызвать у нее улыбку. Она молчит. Потихоньку начинаю убирать свои руки, собираясь идти.
- Останься.
Мне кажется, что я ослышался.
- Что?
- Пожалуйста, не оставляй меня. Когда ты рядом, мне легче спать. Останься, как там, на арене.
Я аккуратно забираюсь под одеяло. Я рад, хоть такой близости. Прижимаю ее к себе. Она обнимает меня. Мы сплетаем свои тела и руки в объятиях. Так безопасно. И спокойно. Так мы спали там, где никто не мог нас защитить кроме друг друга. В этом не было ничего пошлого. Или не приличного. Мы спали как дети, защищая друг друга от всех невзгод.
Так продолжается каждую ночь. После того, как все засыпают, я прихожу к ней. Она стала спокойней спать. Отдала снотворное Эффи. О нас ползут слухи. Кто-то случайно видит, как я выхожу из купе Китнисс на рассвете. С одной стороны это вяжется с нашим обликом безумно влюбленных и мы не против, если это дойдет до президента и прочих сомневающихся. А с другой стороны где-то там, дома, это могут счесть верхом не приличия. Когда девушка проводит каждую ночь в одной кровати с парнем. Даже если это вполне невинно, о чем мы никому не говорим.
Скоро наш путь достигает своей цели – Капитолия. Здесь, как и в прошлый раз, мы останавливаемся в Тренировочном центре. Так приятно оказаться вне поезда. И так не привычно не слышать бесконечного стука колес. Теперь нам предстоит узнать, убедительны ли мы были. Смогли ли предотвратить мятеж. Или же нет. Мы все собираемся в столовой. Китнисс выглядит молчаливой. Я спокойно ем, не ожидая никакого подвоха. Она поднимает на меня глаза.
- Ты знаешь, - пауза. Такое ощущение, что она не может собраться с духом. Она начинает еще раз, - ты знаешь, я думаю, что тебе сегодня вечером нужно попросить моей руки. Так будет убедительнее. Так сказать, завершающий штрих.
С трудом мне удалось спокойно дожевать. И спокойно кивнуть в знак согласия. Положить приборы. Отодвинуть стул. Спокойно выйти из столовой. И бежать изо всех сил до своей комнаты. Чтобы никто не увидел. Не увидел боли на моем лице.


Глава 10

Всю свою жизнь я мечтал, чтобы Китнисс стала моей. Моя мечта осуществилась. Китнисс предложила нам пожениться. Шикарно. Чего же боле? А то, что вроде как это я должен был сделать. Это я должен просить ее руки у нее, у ее матери. И все это должно было быть по-настоящему. А так я себя чувствую,…мягко говоря, странно, как будто меня используют в особо грубой форме. Бойся своих желаний, ведь они могут сбыться. Мое сбылось, но не так как мне хотелось. Я закрылся в своей комнате до вечера. Не то чтобы я был убит, просто мне было тяжело уложить это все в своей голове. Мне надо было свыкнуться с той мыслью, что все идет совсем не так как я рассчитывал. К вечеру меня отпустило, мысль выстроились в строгой последовательности. Мне не приходилось больше врать. По крайней мере, я больше не врал сам себе. Что было большим шагом вперед.
Вечером мы выходим на сцену возле Тренировочного центра. Китнисс одета в шикарное платье. Я одет ей под стать - торжественно. Сцена залита тысячью огней. Нас показывают по всему Панему, в каждом дистрикте, в каждом доме. Площадь Капитолия полна народу. Нас встречает Цезарь Фликерман, бессменный ведущий Голодных игр. Мы подружились с ним еще в прошлый раз, и он ведет свое интервью просто отлично! Задает правильные вопросы. И в какой-то из моментов я понимаю «Пора!». Цезарь спрашивает, какие у нас планы на будущее, теперь, когда мы стали Победителями. Я опускаюсь на одно колено.
- Китнисс, здесь и сейчас в Капитолии, когда на нас смотрит вся страна, я заявляю тебе то, что знают уже, по-моему, все, - из толпы слышится смешок – Я люблю тебя. И вижу свое будущее только рядом с собой. В тебе моя душа, мое сердце, ты смысл твоей жизни. И хотя, сначала я должен был спросить это у твоей мамы, но спрашиваю тебя лично. Скажи мне, при тысячах свидетелях, ты согласна стать моей женой?
Я вижу ее улыбку, а в глазах стоит страх.
- Да, конечно, да! Я согласна!
Цезарь вопит от радости, публика беснуется. На огромных экранах мы видим кадры со всей страны – толпы людей в каждом дистрикте на главных площадях ликуют от радости. Мы герои дня. Неужели теперь все нормально? Нашу любовь сочли достаточно убедительной?
Внезапно откуда из глубины сцены появляется президент Сноу. Поздравляет нас, хлопает меня по плечу, как старый приятель, порывисто обнимает Китнисс и целует ее в щеку. Он выглядит искренне. Кажется, что он на самом деле радуется. Президент делает толпе знак замолчать.
- А не сыграть ли нам свадьбу здесь, в Капитолии?
Китнисс визжит и с радостью подпрыгивает, как будто вот-вот сойдет с ума от радости. Я счастливо улыбаюсь. Наверное, так и выглядят счастливые возлюбленные. Цезарь Фликерман спрашивает, когда же свершится столь радостное событие. Прежде чем я успеваю ответить, вмешивается Сноу:
- Ну, прежде чем назначать дату, нужно сперва побеседовать с мамой Китнисс, - толпа хохочет, Сноу обнимает Китнисс за плечи. Я сдерживаюсь, чтобы не скинуть его руку. – Может быть, если вся страна пожелает, мы поженим вас до наступления тридцатилетнего возраста.
- О, тогда вам придется менять законы, - Китнисс глупо хихикает.
- Надо будет – изменим, - ужас, президент Сноу подмигивает камерам.
Вечером в нашу честь дают торжественный ужин, в личном дворце самого президента. Нам оказывают высочайшую милость.
Первая мысль, когда мы заходим в банкетный зал – еда! Ужасно много еды. Такое ощущение, что повара приготовили все блюда, которые знали. И не в единственном экземпляре. Здесь есть все. Любые блюда, которые только можно придумать, пожелать.
Китнисс решительно направляется к ближайшему столу:
- Хочу перепробовать все, что нам подали, - заявляет она мне.
Я пристально вглядываюсь в нее. И не могу понять, в чем причина такого поведения. Несколько недель она отказывалась от еды. А сейчас как будто что-то случилось, и она действует по принципу «гулять так гулять!». Снова тайны? Или это последствия стресса? Или она рада помолвке? Вдруг на самом деле для нее важно. У нее есть чувства ко мне? Хотя вряд ли. Причина в другом. Теперь опять придется ждать, когда она созреет. Но вслух я говорю совсем другое:
- Тогда лучше поспеши.
- Ладно, кусну от каждого блюда – и хватит.
Она решительно направляется к ближайшему столу, на нем стоят супы. Она по чуть-чуть пробует каждого. Мне приходится доедать за ней. У нас в Дистрикте нельзя выкидывать еду. Это роскошь. Потому что у большей части населения одна болезнь – голод. Один из супов она съедает полностью, чему я несказанно рад.
- Всю ночь бы ела и ела!
О нет, столько в меня не влезет. Тихонько мы передвигаемся от стола к столу. И она на самом деле пробует каждое блюдо! А ведь на каждом столе стоит по 20-30 видов супов, горячих, салатом, морепродуктов. И все приходится доедать мне. Кажется, что от сытости я уже даже дышать не могу. Но Китнисс упорно идет вперед. От блюда к блюду. Некоторые она съедает сама полностью, но большая часть блюд достается мне. Мы подходим к десятому по счету столу. И здесь понимаем, что больше просто не лезет. Есть дальше невозможно. К нам подходит команда подготовки Китнисс. Вся троица изрядно пьяна. Они держатся друг за друга, чтобы не упасть. Флавий, Октавия и Вения едва ли не повизгивают от того, что попали на столь важное и торжественное мероприятие в сам президентский дворец. Хоть они и жители Капитолия всю жизнь живущие в достатке и неге, избалованные и не далекие, но на подобном торжестве они тоже впервые.
- Вы, почему не едите? – спрашивает одна из девушек, Октавия, кажется.
- Ели, но больше уже не можем, - голос Китнисс звучит жалобно.
Команда подготовки смеется так, как будто услышали что-то невероятно глупое.
- Чепуха! – Флавий уверенной рукой тащит нас к столу, который стоит особняком. На нем много-много красивых рюмок с чем-то прозрачным. – Плесните в рот, и дело с концом!
Мне настолько плохо от всей этой еды, что я даже не задумываясь беру рюмку и пытаюсь выпить. Но у меня ее тут же отбирают. Команда подготовки в возмущении. Что теперь-то не так?
- Не здесь! – опять эта Октавия
- Отойдите лучше туда, - Вения показывает в сторону туалетов, - А не то все окажется на полу!
Я смотрю на рюмку и складываю дважды два. Нет, не может быть.
- Хотите сказать, что это рвотное?!
Они опять хохочут. А мне хочется плеснуть им этим в лицо.
- А как же, иначе все давно перестали бы есть, - Октавия прямо задыхается от смеха. – Я, например, уже дважды прочистилась. Иначе и праздник не в радость.
Я со злостью ставлю рюмку на стол, искренне надеясь, что она разобьется. Но этого не случается. Команда подготовки все еще продолжает смеяться. Мне тошно на них смотреть. Я поворачиваюсь к Китнисс:
- Давай лучше потанцуем, Китнисс.
Я тащу ее за руку, как можно дальше от этой троицы. Убедившись, что их не видно. Я обнимаю её, но не в состоянии насладиться этим, слишком зол. Мы танцуем не в такт, но кого это волнует? Я не выдерживаю первым:
- Только немного свыкнешься, только подумаешь: все не так уж плохо – и на тебе….
Я просто не могу говорить дальше. Но я знаю, что она меня понимает. Люди в дистриктах умирают от голода, смотрят на то, как умирают их дети от истощения. Потому что у них нет единственно возможного лекарства от этого – еды. Там, дома, царит нищета. Сотни детей погибают ежегодно от голода. А здесь, в Капитолии, на вечеринках и праздник не в радость, если ты не «прочистишься». Люди блюют ради собственного удовольствия. Просто так, чтобы потом есть и есть еще. А сотни поваром готовят дни и ночи для того, чтобы кто-то съел их блюдо, выпил рюмочку рвотного и дальше пошел есть. Мерзость.
- Пит, они привезли нас бороться насмерть потехи ради. По сравнению с этим все прочее…
- Понимаю. Конечно. Просто бывает, что: ну, не могу терпеть. Так бы взял и…не знаю, что сделал. – Мне приходит в голову мысль, и шепотом я добавляю: - Наверное, мы были не правы, Китнисс.
- Насчет чего?
- Когда пытались утихомирить дистрикты.
Она начинает испуганно оглядываться, не слышал ли кто нас. А я жалею, что поддался порыву. Говорить здесь, во дворце президента Сноу, о подобном явно не стоило.
- Извини.
- Дома поговорим.
Это звучит как обещание. Значит, по возвращению из тура наше общение не прекратится?
Подходит Порция, представляет нас какому-то человеку. Новый распорядитель Голодных игр – Плутарх Хевенсби. Его назначили взамен предыдущему, которого повесили из-за того, что он разрешил нас стать победителями. Плутарх спрашивает моего разрешения похитить Китнисс на танец. На нас смотрят камеры. Я мило улыбаюсь:
- Но только на один!
Он уводит Китнисс. Я смотрю им вслед, стараясь не хмурится. Надеюсь, он ее не обидит. А сам начинаю оглядываться в поисках того, что заметил еще в начале вечера. Где-то был огромный стол с выпечкой. Подзываю официанта и прошу позвать его кого-нибудь из поваров, которые это пекли. Приходит даже не один пекарь, а несколько. Я начинаю выведывать у них секреты приготовления особенно понравившихся пирожных. Они подробно объясняют, попутно упаковывая мне с собой крошечные образцы каждого пирожного. Дома я внимательно изучу их, и попробую приготовить. Возвращается Китнисс. Я обращаюсь к ней, продолжая внимательно слушать объяснения пекарей.
- Эффи сказала, что к часу нам нужно быть в поезде. А теперь?...
- Почти полночь.
Я заметил ее руку, в последнюю секунду, она быстро отломила глазурный цветок от одного из печений и начала грызть его.
- Настало время поблагодарить всех и попрощаться! – Эффи появляется как будто из - под земли.
Мы быстро идем по залу, попутно собирая своих. Тут я вспоминаю, что кое-что мы не сделали:
- Разве мы не должны попрощаться с хозяином?
- Ему не до вечеринок, и без того уйма дел, - ага, знаем мы эти дела, запугивает поди кого-нибудь еще. – Завтра от нашего имени придут благодарственные подарки с карточками, я позаботилась… А вот вы где! – Эффи находит кого-то в толпе, чтобы они понесли Хеймитча, которые как всегда вдрызг пьян.
В час ровно мы в поезде. Цинна заказывает всем чай. Мы садимся за стол. Эффи рассказывает о расписании на остаток пути.
- Впереди еще фестиваль Жатвы в Двенадцатом дистрикте. Предлагаю выпить всем чайку – и спать.
Все возражения бессмысленны. Вот почему так? Стать победителем на арене, убив кучу других трибутов, а спать ложится до сих пор по указке. Просто потому, что ты еще не совершеннолетний.
На ночь я прихожу в купе Китнисс. Просто зашел, когда она спала, и лег рядом. Она просыпается в обед. Ее волосы разметались по подушке и кажутся золотистыми в лучах солнца. Её голова лежит на моей руке. Так тихо, уютно, тепло. Она аккуратно поворачивается лицом ко мне. Видимо думала, что я еще сплю.
- Ни одного кошмара.
- Что? – она непонимающе смотрит на меня.
- Ты всю ночь проспала без кошмаров.
- Мне что-то снилось, только не страшное. Вроде пересмешница, а на самом деле – Рута. То есть сойка пела её голосом. А я шла следом по лесу, долго-предолго.
- Куда же она тебя звала? – Я нежно убираю с ее лба спутанные волосы.
- НЕ знаю, - Китнисс вздыхает. – Мы не дошли до места. Но мне было хорошо.
- Да, у тебя был счастливый вид.
- Слушай, а почему я не чувствую, когда ты видишь плохие сны?
- Трудно сказать. Кажется, я не мечусь и не вскрикиваю. Наоборот, просыпаюсь – и словно цепенею от ужаса.
- Будил бы меня, - и вижу, как она смущенно улыбается воспоминанию. Я понимаю, о чем она. Ночью она будила меня несколько раз, и каждый раз приходилось долго ее успокаивать.
- Зачем? Чаще всего я вижу, что потерял тебя. Открываю глаза – ты рядом, и все хорошо. Не представляю, как дома я буду спать один.
Кажется, я сказал лишнее. Глаза Китнисс широко распахнуты. Что там, в ее голове? О чем она так задумалась? Вот она тянет одеяло на себя, поплотнее укутываясь, как будто в том, что мы, обрученные, лежим в пижамах в одной постели, есть что-то до ужаса не приличное. Да уж, и так каждый раз, когда я позволяю своей любви прорваться наружу. А как еще я могу завоевать ее любовь? Только своей любовью. Только ею.


Глава 10

Всю свою жизнь я мечтал, чтобы Китнисс стала моей. Моя мечта осуществилась. Китнисс предложила нам пожениться. Шикарно. Чего же боле? А то, что вроде как это я должен был сделать. Это я должен просить ее руки у нее, у ее матери. И все это должно было быть по-настоящему. А так я себя чувствую,…мягко говоря, странно, как будто меня используют в особо грубой форме. Бойся своих желаний, ведь они могут сбыться. Мое сбылось, но не так как мне хотелось. Я закрылся в своей комнате до вечера. Не то чтобы я был убит, просто мне было тяжело уложить это все в своей голове. Мне надо было свыкнуться с той мыслью, что все идет совсем не так как я рассчитывал. К вечеру меня отпустило, мысль выстроились в строгой последовательности. Мне не приходилось больше врать. По крайней мере, я больше не врал сам себе. Что было большим шагом вперед.
Вечером мы выходим на сцену возле Тренировочного центра. Китнисс одета в шикарное платье. Я одет ей под стать - торжественно. Сцена залита тысячью огней. Нас показывают по всему Панему, в каждом дистрикте, в каждом доме. Площадь Капитолия полна народу. Нас встречает Цезарь Фликерман, бессменный ведущий Голодных игр. Мы подружились с ним еще в прошлый раз, и он ведет свое интервью просто отлично! Задает правильные вопросы. И в какой-то из моментов я понимаю «Пора!». Цезарь спрашивает, какие у нас планы на будущее, теперь, когда мы стали Победителями. Я опускаюсь на одно колено.
- Китнисс, здесь и сейчас в Капитолии, когда на нас смотрит вся страна, я заявляю тебе то, что знают уже, по-моему, все, - из толпы слышится смешок – Я люблю тебя. И вижу свое будущее только рядом с собой. В тебе моя душа, мое сердце, ты смысл твоей жизни. И хотя, сначала я должен был спросить это у твоей мамы, но спрашиваю тебя лично. Скажи мне, при тысячах свидетелях, ты согласна стать моей женой?
Я вижу ее улыбку, а в глазах стоит страх.
- Да, конечно, да! Я согласна!
Цезарь вопит от радости, публика беснуется. На огромных экранах мы видим кадры со всей страны – толпы людей в каждом дистрикте на главных площадях ликуют от радости. Мы герои дня. Неужели теперь все нормально? Нашу любовь сочли достаточно убедительной?
Внезапно откуда из глубины сцены появляется президент Сноу. Поздравляет нас, хлопает меня по плечу, как старый приятель, порывисто обнимает Китнисс и целует ее в щеку. Он выглядит искренне. Кажется, что он на самом деле радуется. Президент делает толпе знак замолчать.
- А не сыграть ли нам свадьбу здесь, в Капитолии?
Китнисс визжит и с радостью подпрыгивает, как будто вот-вот сойдет с ума от радости. Я счастливо улыбаюсь. Наверное, так и выглядят счастливые возлюбленные. Цезарь Фликерман спрашивает, когда же свершится столь радостное событие. Прежде чем я успеваю ответить, вмешивается Сноу:
- Ну, прежде чем назначать дату, нужно сперва побеседовать с мамой Китнисс, - толпа хохочет, Сноу обнимает Китнисс за плечи. Я сдерживаюсь, чтобы не скинуть его руку. – Может быть, если вся страна пожелает, мы поженим вас до наступления тридцатилетнего возраста.
- О, тогда вам придется менять законы, - Китнисс глупо хихикает.
- Надо будет – изменим, - ужас, президент Сноу подмигивает камерам.
Вечером в нашу честь дают торжественный ужин, в личном дворце самого президента. Нам оказывают высочайшую милость.
Первая мысль, когда мы заходим в банкетный зал – еда! Ужасно много еды. Такое ощущение, что повара приготовили все блюда, которые знали. И не в единственном экземпляре. Здесь есть все. Любые блюда, которые только можно придумать, пожелать.
Китнисс решительно направляется к ближайшему столу:
- Хочу перепробовать все, что нам подали, - заявляет она мне.
Я пристально вглядываюсь в нее. И не могу понять, в чем причина такого поведения. Несколько недель она отказывалась от еды. А сейчас как будто что-то случилось, и она действует по принципу «гулять так гулять!». Снова тайны? Или это последствия стресса? Или она рада помолвке? Вдруг на самом деле для нее важно. У нее есть чувства ко мне? Хотя вряд ли. Причина в другом. Теперь опять придется ждать, когда она созреет. Но вслух я говорю совсем другое:
- Тогда лучше поспеши.
- Ладно, кусну от каждого блюда – и хватит.
Она решительно направляется к ближайшему столу, на нем стоят супы. Она по чуть-чуть пробует каждого. Мне приходится доедать за ней. У нас в Дистрикте нельзя выкидывать еду. Это роскошь. Потому что у большей части населения одна болезнь – голод. Один из супов она съедает полностью, чему я несказанно рад.
- Всю ночь бы ела и ела!
О нет, столько в меня не влезет. Тихонько мы передвигаемся от стола к столу. И она на самом деле пробует каждое блюдо! А ведь на каждом столе стоит по 20-30 видов супов, горячих, салатом, морепродуктов. И все приходится доедать мне. Кажется, что от сытости я уже даже дышать не могу. Но Китнисс упорно идет вперед. От блюда к блюду. Некоторые она съедает сама полностью, но большая часть блюд достается мне. Мы подходим к десятому по счету столу. И здесь понимаем, что больше просто не лезет. Есть дальше невозможно. К нам подходит команда подготовки Китнисс. Вся троица изрядно пьяна. Они держатся друг за друга, чтобы не упасть. Флавий, Октавия и Вения едва ли не повизгивают от того, что попали на столь важное и торжественное мероприятие в сам президентский дворец. Хоть они и жители Капитолия всю жизнь живущие в достатке и неге, избалованные и не далекие, но на подобном торжестве они тоже впервые.
- Вы, почему не едите? – спрашивает одна из девушек, Октавия, кажется.
- Ели, но больше уже не можем, - голос Китнисс звучит жалобно.
Команда подготовки смеется так, как будто услышали что-то невероятно глупое.
- Чепуха! – Флавий уверенной рукой тащит нас к столу, который стоит особняком. На нем много-много красивых рюмок с чем-то прозрачным. – Плесните в рот, и дело с концом!
Мне настолько плохо от всей этой еды, что я даже не задумываясь беру рюмку и пытаюсь выпить. Но у меня ее тут же отбирают. Команда подготовки в возмущении. Что теперь-то не так?
- Не здесь! – опять эта Октавия
- Отойдите лучше туда, - Вения показывает в сторону туалетов, - А не то все окажется на полу!
Я смотрю на рюмку и складываю дважды два. Нет, не может быть.
- Хотите сказать, что это рвотное?!
Они опять хохочут. А мне хочется плеснуть им этим в лицо.
- А как же, иначе все давно перестали бы есть, - Октавия прямо задыхается от смеха. – Я, например, уже дважды прочистилась. Иначе и праздник не в радость.
Я со злостью ставлю рюмку на стол, искренне надеясь, что она разобьется. Но этого не случается. Команда подготовки все еще продолжает смеяться. Мне тошно на них смотреть. Я поворачиваюсь к Китнисс:
- Давай лучше потанцуем, Китнисс.
Я тащу ее за руку, как можно дальше от этой троицы. Убедившись, что их не видно. Я обнимаю её, но не в состоянии насладиться этим, слишком зол. Мы танцуем не в такт, но кого это волнует? Я не выдерживаю первым:
- Только немного свыкнешься, только подумаешь: все не так уж плохо – и на тебе….
Я просто не могу говорить дальше. Но я знаю, что она меня понимает. Люди в дистриктах умирают от голода, смотрят на то, как умирают их дети от истощения. Потому что у них нет единственно возможного лекарства от этого – еды. Там, дома, царит нищета. Сотни детей погибают ежегодно от голода. А здесь, в Капитолии, на вечеринках и праздник не в радость, если ты не «прочистишься». Люди блюют ради собственного удовольствия. Просто так, чтобы потом есть и есть еще. А сотни поваром готовят дни и ночи для того, чтобы кто-то съел их блюдо, выпил рюмочку рвотного и дальше пошел есть. Мерзость.
- Пит, они привезли нас бороться насмерть потехи ради. По сравнению с этим все прочее…
- Понимаю. Конечно. Просто бывает, что: ну, не могу терпеть. Так бы взял и…не знаю, что сделал. – Мне приходит в голову мысль, и шепотом я добавляю: - Наверное, мы были не правы, Китнисс.
- Насчет чего?
- Когда пытались утихомирить дистрикты.
Она начинает испуганно оглядываться, не слышал ли кто нас. А я жалею, что поддался порыву. Говорить здесь, во дворце президента Сноу, о подобном явно не стоило.
- Извини.
- Дома поговорим.
Это звучит как обещание. Значит, по возвращению из тура наше общение не прекратится?
Подходит Порция, представляет нас какому-то человеку. Новый распорядитель Голодных игр – Плутарх Хевенсби. Его назначили взамен предыдущему, которого повесили из-за того, что он разрешил нас стать победителями. Плутарх спрашивает моего разрешения похитить Китнисс на танец. На нас смотрят камеры. Я мило улыбаюсь:
- Но только на один!
Он уводит Китнисс. Я смотрю им вслед, стараясь не хмурится. Надеюсь, он ее не обидит. А сам начинаю оглядываться в поисках того, что заметил еще в начале вечера. Где-то был огромный стол с выпечкой. Подзываю официанта и прошу позвать его кого-нибудь из поваров, которые это пекли. Приходит даже не один пекарь, а несколько. Я начинаю выведывать у них секреты приготовления особенно понравившихся пирожных. Они подробно объясняют, попутно упаковывая мне с собой крошечные образцы каждого пирожного. Дома я внимательно изучу их, и попробую приготовить. Возвращается Китнисс. Я обращаюсь к ней, продолжая внимательно слушать объяснения пекарей.
- Эффи сказала, что к часу нам нужно быть в поезде. А теперь?...
- Почти полночь.
Я заметил ее руку, в последнюю секунду, она быстро отломила глазурный цветок от одного из печений и начала грызть его.
- Настало время поблагодарить всех и попрощаться! – Эффи появляется как будто из - под земли.
Мы быстро идем по залу, попутно собирая своих. Тут я вспоминаю, что кое-что мы не сделали:
- Разве мы не должны попрощаться с хозяином?
- Ему не до вечеринок, и без того уйма дел, - ага, знаем мы эти дела, запугивает поди кого-нибудь еще. – Завтра от нашего имени придут благодарственные подарки с карточками, я позаботилась… А вот вы где! – Эффи находит кого-то в толпе, чтобы они понесли Хеймитча, которые как всегда вдрызг пьян.
В час ровно мы в поезде. Цинна заказывает всем чай. Мы садимся за стол. Эффи рассказывает о расписании на остаток пути.
- Впереди еще фестиваль Жатвы в Двенадцатом дистрикте. Предлагаю выпить всем чайку – и спать.
Все возражения бессмысленны. Вот почему так? Стать победителем на арене, убив кучу других трибутов, а спать ложится до сих пор по указке. Просто потому, что ты еще не совершеннолетний.
На ночь я прихожу в купе Китнисс. Просто зашел, когда она спала, и лег рядом. Она просыпается в обед. Ее волосы разметались по подушке и кажутся золотистыми в лучах солнца. Её голова лежит на моей руке. Так тихо, уютно, тепло. Она аккуратно поворачивается лицом ко мне. Видимо думала, что я еще сплю.
- Ни одного кошмара.
- Что? – она непонимающе смотрит на меня.
- Ты всю ночь проспала без кошмаров.
- Мне что-то снилось, только не страшное. Вроде пересмешница, а на самом деле – Рута. То есть сойка пела её голосом. А я шла следом по лесу, долго-предолго.
- Куда же она тебя звала? – Я нежно убираю с ее лба спутанные волосы.
- НЕ знаю, - Китнисс вздыхает. – Мы не дошли до места. Но мне было хорошо.
- Да, у тебя был счастливый вид.
- Слушай, а почему я не чувствую, когда ты видишь плохие сны?
- Трудно сказать. Кажется, я не мечусь и не вскрикиваю. Наоборот, просыпаюсь – и словно цепенею от ужаса.
- Будил бы меня, - и вижу, как она смущенно улыбается воспоминанию. Я понимаю, о чем она. Ночью она будила меня несколько раз, и каждый раз приходилось долго ее успокаивать.
- Зачем? Чаще всего я вижу, что потерял тебя. Открываю глаза – ты рядом, и все хорошо. Не представляю, как дома я буду спать один.
Кажется, я сказал лишнее. Глаза Китнисс широко распахнуты. Что там, в ее голове? О чем она так задумалась? Вот она тянет одеяло на себя, поплотнее укутываясь, как будто в том, что мы, обрученные, лежим в пижамах в одной постели, есть что-то до ужаса не приличное. Да уж, и так каждый раз, когда я позволяю своей любви прорваться наружу. А как еще я могу завоевать ее любовь? Только своей любовью. Только ею.


Глава 12

Пожалуйста, оставляйте комментарии!Что бы у меня был стимул писать дальше!
Мы возвращаемся домой, где все так же снег и холодно. Зима. Нас привозят в дом мэра, где вечером состоится шикарный ужин в нашу честь. Китнисс дружит с дочерью мэра, и до вечера мы так и не видим друг друга. Девушки проводят все это время вместе. За ужином Китнисс странно задумчива и нервозна. Я не понимаю, что случилось. Неужели опять? Я сыграл свою роль и до следующего выступления буду задвинуть в ящик, как кукла? Что с ней творится? Я не решаюсь спросить, боясь худшего.
После фестиваля Жатвы мы не видимся с ней. Но в первое же воскресение по прибытию домой, я вижу в окно, как на рассвете, она с полной сумкой чего-то потихоньку сбегает в лес через забор. Мне горько, больно. Хочется лечь в угол и чтобы никто меня не трогал. Я же знаю, куда она идет. А точнее к кому. К Гейлу. Там в лесу постоянное место их встреч. И хотя Гейла не было на ужине у мэра, хотя вся его семья была, глупо надеяться на то, что они не увидятся. На фестивале Жатвы его тоже не было. Неужели они поссорились? Тогда для кого у нее за поясом мужские меховые перчатки? Подарок для любимого из поездки? Не знаю.
Весь день я стою возле окна, ожидая, когда она вернется. Ближе к вечеру мои нервы не выдерживают, я лихорадочно одеваюсь и спешу на улицу. Я приблизительно знаю то место, где она перелезет через забор. Хочу увидеть это все своими глазами. Убедиться что она с ним. Может это поможет разлюбить ее. Или перестать мучиться.
Мы сталкиваемся с ней на границе Деревни победителей.
- Охотилась? – пытаюсь не показывать насколько больно.
- Не совсем. В город собрался?
- Да. Обещал поужинать со своими. – Ну не говорить же ей правду!
- Ладно, давай провожу немного.
Проводит? Очень интересно на Китнисс это вообще не похоже. Значит, хочет поговорить о чем-то важном и чтобы нас никто не подслушал. Искоса поглядываю на нее, пытаясь догадаться о том, что у нее на уме. Вижу, как она нервно покусает губу. Мы уже подходим к городской площади, когда она начинает говорить. И первые слова ее заставляют меня остановиться.
- Пит, ты бы согласился бежать со мной из дистрикта?
Я беру ее за руку. Понимаю, что она не просто так это придумала. Что это обдуманное решение и что она что-то решила для себя.
- К чему такие вопросы?
- Я не смогла убедить президента. В Дистрикте номер восемь – восстание. Нам пора уносить ноги.
- Нам двоим? ... Конечно, нет. Кого еще позовешь?
- Мама и Прим. Твоих родных, если они согласятся. Наверное, Хеймитча.
- А как насчет Гейла?
- Не знаю. Кажется, у него на уме другое.
Ах, вот как. То есть сначала она пошла с этим к Гейлу и когда он отказался, пришла ко мне. Ну что ж. Будем довольствоваться малым.
- Еще бы. Да, разумеется, Китнисс. Я готов.
- Правда?
Жаль убивать ее надежду. Но неужели она не видит очевидного?
- Ага. Вся беда в том, что ты не готова.
Она со злостью вырывает свою руку. Бежит вперед. Кидает злобно через плечо:
- Ты меня плохо знаешь. Собирай вещички.
Ха-ха, я плохо ее знаю. Иду за ней следом.
- Китнисс.
Она не останавливается.
- Китнисс, остановись.
Она что-то пинает со злости и сбавляет шаг.
- Нет, я, правда, готов бежать, если хочешь. Просто вначале надо посоветоваться с Хеймитчем. Как бы ни сделать хуже для всех… - Внезапно, я слышу какой-то не понятный шум со стороны площади. – Что там?
До меня быстро доходит, что на площади кого-то наказывают плетьми. Звуки удара, свист, тихий ропот толпы. И понимаю, что для нашего Дистрикта это не характерно.
- Идем.
Я быстро оглядываюсь и вижу какой-то ящик возле магазина, залезаю на него. И тяну руку Китнисс, чтобы помочь забраться. До тех пор пока до моего мозга не доходит, ЧТО видят мои глаза. Я начинаю сталкивать Китнисс обратно. Нельзя, что бы она увидела это.
- Слезай! Слезай скорее!
Китнисс не сдается, упорно пытаясь залезть обратно.
- А что?
- Китнисс, иди домой! Я буду через минуту честное слово!
Но она идет напрямую через толпу. Я знаю, что она там увидит. Она увидит, как на центральной площади, привязав к столбу, казнят плетьми Гейла.



Глава 13

Я четко улавливаю момент, когда Китнисс видит его. Сначала замирает, а потом бросается вперед. Холодный воздух разрезает её крик:
- НЕТ!
Она закрывает Гейла своим телом, и взмах плети приходится прямо на ее лицо. Я не думая, кидаюсь к ней. Ей больно. Ей лицо рассекает ужасный красный след. Половина лица вспухшая, удар пришелся на глаз. Злость вскипает мгновенно и мне хочется убить этого незнакомца. Куда делся наш старый глава миротворцев Крей? Палач опять замахивается плетью, Китнисс не собирается отступать. Гейл без сознания. Его кровью залита мостовая вокруг него. Ситуация вышла из-под контроля.
- Тихо!
Рык раздает откуда-то сзади, рука палача замирает. Я добегаю до Китнисс, готовый прикрыть ее, лихорадочно ища, чем бы отвязать руки Гейла. Сквозь толпу пробирается Хеймитч. Он поднимает Китнисс и внимательно разглядывает ее лицо, я стою рядом, ожидая знака о том, что делать дальше.
- Ну вот, замечательно. Ей через неделю фотографироваться в свадебном платье. Что я скажу стилиста?
В его голосе праведное возмущение. Кажется, что ему действительно важны какие-то съемки. Рука с плетью опускается. Я не уверен, что новый глава миротворцев узнал нас с Китнисс, но уж Хеймитча не узнать не мог. Одно дело избить незнакомую девчонку и другое дело победительницу Голодных игр, всеобщую любимицу.
- Она прервала публичное наказание сознавшегося преступника.
И тут я замечаю, что рядом с Гейлом лежат тушка убитой им индейки. Охотиться было запрещено законом. Вся дичь принадлежала Капитолию. И выходить за пределы забора тоже нельзя. По идеи забор вокруг дистрикта должен был быть постоянно под током. Но наши миротворцы крайне редко включали напряжение. Видимо, Гейл после охоты с Китнисс пошел к прежнему главе миротворцев, который всегда покупал у него свежих индеек и нарвался на нового главу. Который тут же обвинил его в браконьерстве.
- Да пусть хоть подорвала Дом правосудия, мне плевать! – рычит ментор. – Посмотри на щеку! Думаешь, такой шрам заживет за неделю?
- Меня это не касается. – Но я вижу, что начальник сомневается.
- Ничего, дружище, коснется. Вернусь домой – первым делом звоню в Капитолий, - Хеймитч переходит к прямым угрозам. – Пусть выяснят, кто вас уполномочил портить прелестное личико моей победительницы!
- Схвачен браконьер. Зачем она вообще вмешалась? – ворчит мужчина.
- Это ее двоюродный брат. – Я считаю, что сейчас наступает лучший момент и прижимаю Китнисс к себе, глажу по руке. – А я – жених. Так что если у вас к нему претензии, сначала придется иметь дело с нами.
Из толпы миротворцев выходит какая-то женщина.
- Осмелюсь доложить, сэр: преступник получил достаточное число ударов – для первого правонарушения. А смертные приговоры приводятся в исполнение особым отрядом.
- Это местный стандартный протокол? – уточняет глава миротворцев.
- Так точно, сэр.
Многие из команды миротворцев согласно кивают.
- Отлично, девушка. Забирайте своего брата. А когда оклемается, пусть не суется на земли Капитолия, иначе я лично соберу особый отряд.
Все миротворцы уходят с площади, возглавляемые своим новым начальником. Мы победили. Но какой ценой. Как только последний из команды скрывается из виду, Китнисс снова кидается к Гейлу, пытаясь развязать его руки.
- Гейл!
Кто-то сует мне в руки нож, и я быстро перерезаю веревки. Гейл валится мешком на землю.
- Отнесем его к твоей матери, - командует Хеймитч.
Мать Китнисс раньше работала в аптеке и сейчас лечит многих людей из Шлака бесплатно. Потому что настоящие врачи стоят очень дорого. Толпа на площади расходится. Остаемся только мы четверо и несколько незнакомых шахтеров. Я пытаюсь сделать найти что-нибудь под носилки. Одна из продавщиц Котла дает свой прилавок, прося никому об этом не говорить. Мы укладываем Гейла на импровизированные носилки лицом вниз и несем в Деревню Победителей.
По дороге шахтеры, оказавшиеся друзьями Гейла, рассказывает что случилось. Оказывается сегодня наш старый глава миротворцев Крей бесследно исчез. И на его месте появился этот незнакомец по имени Ромулус Тред. А дальше все было именно так, как я и подумал. К тому времени, когда мы появились на площади ему нанесли около сорока ударов плетью. После тридцатого Гейл просто потерял сознание.
- Хорошо еще, птица была всего одна, - говорит один из парней. – Появись он с обычной сумкой трофеев…
- Парень соврал, будто нашел индейку на территории Шлака: дескать, она сама перепорхнула через забор, а он добил ее палкой, - добавляет другой. – Это тоже против закона. НО если бы Тред узнал, что Гейл шастал по лесу с луком, - убил бы на месте.
- А Дарий? – я знаю, что Дарий был «своим» среди миротворцев. И я видел, что он лежал возле помоста, на котором избивали Гейла. И не могу не спросить.
- Он уже на двадцатом ударе сказал, что пора прекращать. Только не так любезно, как Пурния: вывернул Треду руку, и тот его стукнул кнутовищем в лоб. Теперь бедолаге не поздоровится, - отвечает мне первый парень.
- Да уж, теперь нам всем придется несладко, - говорит Хеймитч.
На улице валит и валит снег, мокрый и липкий. Мы бредем в сумраке к дому Китнисс. Мать Китнисс ждет нас на пороге. В ее глазах вопрос.
- Новый глава, - говорит Хеймитч и она понимает его.
Тут же в доме начинает кипеть работа. Гейла уложен на стол, его раны быстро промываются. Маме Китнисс помогает Прим. Никогда не думал, что у нее талант к врачеванию. Но они действуют с матерью быстро и слаженно. Попутно она велит приложить Китнисс еще снега к ее глазу. В свете комнате я вижу лицо Китнисс. Мне становится дурно, ее лицо обезображено. Она стоит в углу комнаты в мокрой одежде, у нее абсолютно потерянный вид. Я сажу ее в кресло, выхожу во двор, набираю в тряпицу побольше снега, возвращаюсь в дом и прикладываю снег к ее лицу. Хеймитч отсылает шахтеров, засовывая им в руки деньги. Прибегает какая-то женщина. Судя по всему мать Гейла. Она, молча, садится рядом с ним и держит его за руку. Долгое время в дома стоит тишина, нарушаемая лишь короткими указаниями для Прим. Снег подтаивает и я заменяю его на более свежий. Стараюсь не смотреть на Гейла. В отличие от Китнисс, которая не отрывает взгляда от него. По ее глазам я понимаю, что происходит что-то, что очень не нравится ей.
- Этого мало.
Ее мама и Прим смотрят на нее в недоумении. Что-то не то, губы Китнисс начинают подрагивать. Она упрямо повторяет:
- Этого мало. Я представляю себе, что он чувствует. А ваши травки хороши от мигреней.
Ах, вот в чем проблема. Китнисс считает, что Гейлу нужно обезболивающее. Но любое обезболивающее очень дорого и оно есть только у городских врачей, да и то не у каждого. И естественно у мамы Китнисс нет обезболивающего, максимум настойки трав, облегчающие боль.
- Добавим успокоительного сиропа. Настойка скорее от воспаления, Китнисс… - ее мать привыкла к вспыльчивому характеру клиентов.
- Дай же ты ему нормальное лекарство! – Китнисс срывается на крик. – Дай! Кто ты такая, чтобы решать, вытерпит он или нет!
- Уведите ее, - велит мать.
Китнисс вскакивает, начинает орать. Причем ее выражения вызывают у меня шок. Она кроет мать площадной бранью. Мы с Хеймитчем выносим ее из комнаты. Тащим в ближайшую спальню, она вырывается, плачет, орет. Хеймитч смотрит на нее в шоке. Теперь он не в курсе ситуации. Я быстро рассказываю ему все, что знаю. Все, что рассказала мне она. Договаривая, я добавляю:
- Она предлагает бежать.
Мы продолжаем держать Китнисс придавленной к кровати. Она уже не сопротивляется, тихо всхлипывая. Хеймитч молчит. Непонятно что он думает. Приходит мать Китнисс и обрабатывает ее лицо. Она садится на кровать рядом с Китнисс.
- Значит, опять началось? – говорит она. – Как раньше?
- Похоже, кто бы мог подумать, что мы когда-нибудь вспомним старину Крея добрым словом?
Они говорят о чем-то своем, о том, что было еще до нашего с Китнисс рождения. Я не вслушиваюсь в их разговор, наблюдая за Китнисс. Она успокоилась, но все еще продолжает тихонько всхлипывать.
Стук в дверь заставляет нас всех подпрыгнуть. Кто мог придти ночью, да еще и в снег? Только миротворцы.
Звонок повторяется еще и еще. Дверь сама открывается. На пороге стоит Мадж, дочь нашего мэра и подруга Китнисс. Она прижимает к груди какую-то коробку. Мадж протягивает коробку Китнисс.
- Для твоего друга. Это мамины. Она разрешила вам передать. Возьмите, пожалуйста.
Мадж убегает обратно в ночь. Мы не успеваем даже сказать спасибо ей.
- Сумасшедшая, - бормочет Хеймитч.
Мама Китнисс быстро набирает один из пузырьков в шприц и делает Гейлу укол. Стоны прекращаются.
- Что за лекарство? – мне становится интересно.
- Это из Капитолия. Морфлинг, - отвечает она.
- А я и не знал, что Мадж – знакомая Гейла, - бросаю я. Ну да. Ревность. Все любят Гейла. А кому нужен я.
- Мы продавали ей землянику. – Китнисс отвечает зло. Тоже ревнует? Гейла к Мадж?
- Ясно, любительница ягод, - Хеймитч подливает масла в огонь.
- Она мне подруга, - Китнисс еще злиться.
После того, как Гейл уснул под действием лекарства, нам становиться спокойнее. Прим кормит нас ужином. И после этого нам с Хеймитчом приходится уйти. Хотя мы бы и хотели остаться с ними на всякий случай. Если бы за Гейлом на самом деле пришли миротворцы. Но нас даже не слушают. И мы уходим в ночь. На улице все продолжает идти мокрый снег. Холодно и мерзко. Мы останавливаемся с Хеймитчем на крыльце. Опять ночь. Опять кошмары. И наши дома выглядит такими мрачными и неприветливыми в темноте. Особенно по сравнению с уютно светящимся золотым светом домом Китнисс. Но делать нечего. Нужно идти домой. И коротать очередную ночь.


Глава 14

Как только начинает светать, я встаю за плиту. Мне нужно испечь побольше свежего хлеба. Хотя, скорее всего это просто способ занять руки. Успокоится перед тем, как пойти к Китнисс. Мне надо было собраться с мыслями. Интересно, что всю ночь делала Китнисс? Спала ли она вообще? Или просидела возле кровати Гейла? Я продолжаю ревновать. К избитому, еле живому парню. Потому, что я хочу, чтобы она хоть в одну сотую так же волновалась бы обо мне, как и о нем.
Я беру в руки пару буханок свежего хлеба, отличный предлог, чтобы зайти в гости. Выхожу на улицу, снегопад только усилился, на улице буран. Еле добредаю до крыльца соседнего дома. Поднимаюсь на крыльцо, кое-как отряхиваюсь. Стучу, жду ответа. Никто не открывает. Тихонько поворачиваю ручку. Захожу. В комнате Гейл по-прежнему спит, лежа на животе, на столе посреди комнаты. Рядом стоит стул, на котором сидит Китнисс. Возле головы Гейла лежит голова Китнисс. Их пальцы переплетены. Похоже, она был здесь всю ночь. Рядом с ним, держа его за руку. Возможно, даже целуя его. Мне плохо. Я стою и наблюдаю за ним, как будто оглушенный. Все мысли исчезли из головы. Просто больно очень. Наконец-то я прихожу в себя. Подхожу к ней и легонько трясу ее за плечо. Она, наверное, совсем не выспалась.
- Отправляйся в постель, Китнисс. Я за ним присмотрю.
- Пит, насчет нашего вчерашнего разговора.
Ах да, побег. Видимо теперь это не актуально. Куда бежать, когда Гейлу плохо?
- Знаю, - я не хочу слышать ее оправданий. – Можешь не объяснять.
Я ставлю хлеб на стол, она пристально наблюдает за ней. След от кнута на ее лицо стал хуже. Толстая, красная, безобразная борозда. Интересно, о чем она думает, так внимательно смотря на меня? Жалеет?
- Пит…
- Иди спать, хорошо?
Мне нужно побыть одному. Едва ли не на ощупь она бредет на второй этаж, в свою спальню. Я сажусь возле Гейла. Наблюдаю за ним. Почему он, а не я? За что она выбрала его? Что есть в нем, чего нет во мне? Я теряюсь в догадках до прихода Прим. Теперь я могу идти. Здесь мне больше делать нечего. Китнисс выбрала революцию, борьбу, Гейла, а значит нужда в «женихе» отпала. Проходит довольно много времени, а я еще не ушел. Я обещал Китнисс посидеть с Гейлом. Сижу до тех пор, пока не слышу, как наверху раздаются шаги Китнисс. Быстро подхватываюсь и ухожу. Как только дохожу до дома, раздается телефонный звонок. Интересно, кто это? Телевизионщики или кто-то с Капитолия?
- Привет, - голос Китнисс звучит приглушенно. – Хотела убедиться, что ты спокойно дошел.
- Китнисс, наши дома находятся в трех шагах.
- Знаю, но сейчас пурга, и…
- Ладно, все хорошо. Спасибо, что позвонила. – Мы молчим некоторое время. – Как там Гейл?
- Поправляется. Мама и Прим наложили снежный компресс.
- А твое лицо?
- Мне тоже дали снега. Видел сегодня Хеймитча?
- Навестил, он пьяный в стельку. Ну, я затопил печку, оставил свежего хлеба…
- Есть один разговор к … к вам обоим.
- Давай подождем, пока буря уляжется. До тех пор все равно ничего не случится.
- Да, ничего такого.
Я кладу трубку и задумчиво смотрю в окно. Там буран. За пеленой снега ничего нельзя разглядеть. Можно подумать, что я еще не понял о чем пойдет речь. О том, что мы не хотим бежать. Что мы останемся здесь и ввяжемся в славное дело революции. Мне было все равно, куда идти за ней, главное идти. Когда она говорила, что надо жениться – я делал предложение, когда она сказала, что надо бежать я был к этому готов. Теперь она собиралась бороться, а значит, я пойду с ней, куда бы она ни позвала.
Несколько следующих дней идет снег. Я не выхожу из дома. Встаю, пеку, рисую, мучаюсь по ночам от кошмаров. Жду звонка Китнисс. И вот он раздается. Она зовет меня на прогулку в город. Я торопливо собираюсь, мы встречаемся с ней у Хеймитча. Кое-как поднимаем его, вытаскиваем по дороге в город. Некоторое время мы идем и молчим. Первым не выдерживает Хеймитч. Его мучает похмелье, и идти для него тяжело:
- Итак, мы решили бежать навстречу неизвестности?
- Нет. Уже нет.
- Все же нашла в своем замысле кое-какие изъяны, солнышко? Может, есть новый план?
Я уже знаю ответ.
- Нужно поднять восстание, - Китнисс выпаливает это, ожидая реакции.
И она незамедлительно следует. Ментор смеется, хохочет, захлебываясь.
- А мне нужно срочно выпить. Расскажите потом, как все получилось, хорошо?
- Ты-то что предлагаешь? – Китнисс злится.
- Мое дело маленькое – проследить, чтобы свадьба прошла без сучка, без задоринки. Я сделал звонок и, не вдаваясь в подробности, перенес фотосессию.
- У тебя телефона нет. – Да, после того, как по пьяни он выдрал его.
- Благодаря Эффи уже есть. Представляешь, она даже предложила мне стать посаженым отцом невесты. Я сказал: чем скорее, тем лучше.
- Хеймитч!
- Китнисс! – передразнивает ее он. – У тебя ничего не выйдет.
Я не вмешиваюсь в их разговор. Мы в молчании доходим до площади. И в ужасе останавливаемся. По ней ровными рядами маршируют миротворцы, с крыши Дома правосудия свисает огромный флаг Капитолия, в центре позорный столб, для казни. Но самое страшное, что Котел, место, приносящее доход половине Шлака сейчас полыхало. Столб пламени дожирал остатки деревянного барака.
- Быстро же работает этот Тред, - замечает Хеймитч.
- Надеюсь, там сейчас никого не…
У Китнисс не хватает воздуха, чтобы закончить фразу…
- Да нет, - отвечает Хеймитч. – Этим людям хватило ума убраться подобру-поздорову. Будь ты немного постарше, тебе бы тоже хватило. Ладно, пойду, загляну в аптеку за денатуратом.
Хеймитч уходит, а Китнисс поворачивается ко мне, в ее глазах вопрос.
- Зачем нужен…- тут до нее доходит, мне остается лишь кивнуть. – Мы не дадим ему это пить. Хеймитч убьет себя или, по крайней мере, ослепнет. У нас дома отложено несколько бутылок белого.
- У меня тоже. Надеюсь, это поможет ему продержаться, покуда Риппер придумает, как вернуться к своему делу. Ну, мне надо навестить родных, - я разворачиваюсь чтобы уйти.
- А мне – Хейзел.
- Давай провожу. А в пекарню зайду на обратной дороге.
- Спасибо.
Мы идем в молчании. Доходим до дома Гейла, Китнисс заходит, мне ничего не остается, как зайти следом за ней в дом своего соперника. Хейзел с Китнисс о чем-то разговаривают между собой. Я оглядываюсь и понимаю, насколько я здесь чужой. Краем уха слышу, как мать Гейла жалуется на отсутствие работы – она прачка на дому. Решаю, что пора принять участие в разговоре.
- Это, наверное, из-за снега.
Все, долг вежливости выполнен. Жду, когда Китнисс наобщается, уходя она оставляет горстку монет на столе. На улице она обращается ко мне:
- Возвращайся. Я хочу заглянуть в Котел.
- Вместе пойдем.
- Нет. Разве мало бед я тебе причинила?
- Думаешь, если я пропущу эту маленькую прогулку…станет легче? – Я улыбаюсь и беру ее за руку. Все-таки смешная она. Мы идем рука об руку извилистыми улицами Шлаками. Подходим Котлу возле него пусто, только текут черные ручьи бегут по белому снегу.
- Это все угольная пыль из прошлого, - Китнисс замирает, глядя на то, что осталось от Котла.
- Надо бы навестить Сальную Сэй.
- Не сегодня, Китнисс. От наших визитов сейчас никому не станет легче.
Она послушно идет за мной. Мы идем к моим, в пекарню. Отец рад нам. Мои родители не знают ни о чем, никогда не знали. Для них мы, как и для всех вас, счастливая влюбленная пара. Они приняли Китнисс как родную. Любят ее. Папа, по крайней мере. Моя семья – это как другой мир, в котором нет ни одной проблемы. В котором единственное горе – это подгоревшая булка хлеба. Но я все равно люблю их. Как и они меня.


Глава 15

Проходит время, неделя сменяет другую. На щеке Китнисс остается лишь едва заметный шрам. Шахты закрыты. В дистрикте голод. В Шлаке сотни людей голодают. Дети умирают. У матери Китнисс и Прим прибавилось пациентов. И она каждому дает еды. Через две недели Гейл уходит из дома Китнисс. Я наблюдаю за ним в окно, ему еще плохо, но он упорно идет вперед. Почему он не остался на подольше? Ведь шахты закрыты, а значит, работать он не сможет. Хеймитч, сдавшись на многочисленные уговоры Китнисс, берет мать Гейла, Хейзел себе в домработницы. Запасы спиртного для него у нас иссякают, хотя мы растягиваем их из последних сил. Скоро он кончится, и надо будет думать, где взять еще. Раньше спиртное можно было купить в Котле. Там самогон гнали подпольно и продавали из-под полы. Официально спиртное в дистриктах было запрещено. Один раз, когда были перебои с самогоном, нам пришлось пережить ломки Хеймитча. Это было ужасно. Поэтому мы взяли за правило, бывая в городе покупать по паре бутылок и прятать в шкаф. Запас был, но он неумолимо истончался.
На улицах стоял холод, шахты не работали, и угля не было. Нас это теперь не касалось, потому что мы Победители, да и наших близких тоже. Китнисс злило другое, что теперь нельзя было ходить в лес. Власть сменилась, правила тоже. Забор постоянно был под напряжением. В один из дней я пошел к родным, и увидел впереди себя фигурку Китнисс, она явно направлялась в лес. Сердце кольнуло недоброе предчувствие. Как бы не вышло беды какой. Навестив родных и друзей, я возвращаюсь домой. И слышу стук в дверь. Открываю – на пороге двое незнакомых миротворцев. Один, увидев, что дверь открылась, спешит к дому Хеймитча.
- Пит Мелларк?
- Да.
- Пройдемте в дом Китнисс Эвердин. У нас есть для вас сообщение от главы Треда.
Полный других предчувствий я накидываю куртку и спускаюсь с крыльца, жду, когда до меня дойдет Хеймитч, и мы с ним идем, сопровождаемые миротворцами в дом Китнисс. Ее нет дома. Я знаю, что она ушла в лес. Вспоминаю, свое дурное предчувствие. Мы все рассаживаемся. Мама Китнисс улыбается и пытается что-то шутить. Но миротворцы настороженно молчат, многозначительно помалкивая. Проходит несколько часов, прежде чем приходит Китнисс. Прим начинает накрывать на стол к ужину, когда мы слышим грохот двери. Слышно, как она бредет по направлению к кухне. Видит миротворцев. Останавливается, явно в недоумении.
- Здрасте.
Ее мать спешит на помощь.
- А вот и она, как раз к ужину!
Китнисс идет как-то странно, скованно. И она не разулась, снимает капюшон с головы, стряхивает мокрый снег. Брызги летят во все стороны.
- Чем могу помочь, господа?
- Глава миротворцев Тред велел передать вам сообщение, - говорит женщина миротворец.
- Они тут несколько часов прождали, - добавляет мама.
- Можно спросить: где вы были, мисс Эвердин? – опять встревает женщина.
- Лучше спросить, где меня не было?
Мы с Хеймитчем, якобы увлечены игрой в шахматы. Со стороны это выглядит мило, этакий семейный вечер. Прим и мать Китнисс накрывают на стол, мы с Хеймитчем сидим в креслах-качалках, играя в шахматы, ожидая возвращения Китнисс. Никакого напряжения. Все так по-домашнему, уютно.
- Ну, так, где тебя не было? – лениво спрашивает Хеймитч, подыгрывая ей.
- Вообще-то, я собиралась поговорить с козоводом по поводу козочки Прим, но кое-кто, - Китнисс выразительно смотрит на Прим, - назвал совершенно неправильный адрес.
- Неправда, - возмущается Прим. – Я, верно, все назвала.
- А зачем было посылать меня к западному входу на рудники?
- К восточному входу, - спорит Прим.
- Нет, ты точно сказала: к западному. Я еще переспросила: у кучи шлака? И ты ответила: да.
- У кучи шлака возле восточного входа, - перепалка набирает обороты. Убедительно играют сестры.
- Ничего подобного. Когда ты это сказала?
- Вчера вечером, - вмешивается Хеймитч.
- Тебе называли восточный вход, - включаюсь в игру и я.
Мы с Хеймитчем переглядываемся и начинаем хохотать, сказывается многочасовое напряженное ожидание. Китнисс свирепо смотрит на меня. Я поспешно напускаю покаянный вид.
- Прости, но я тоже сказал: восточный. Ты совсем не умеешь слушать.
- Наверняка тебе и сегодня несколько раз говорили: пастух живет не там, а ты все равно сделала по-своему, - добавляет Хеймитч.
- Лучше молчи, - огрызается она.
Мы снова хохочем, Прим присоединяется к нам. Прим образцово-показательная семья. Миротворцы настороженно наблюдают за нами.
- Чудесно. Теперь пускай другие беспокоятся о том, чтобы эту безмозглую скотину кто-нибудь обрюхатил, - психует Китнисс.
- Что в сумке? – опять встревает женщина – миротворец.
Китнисс вываливает содержимое сумки на стол. Сверху лежит пакетик леденцов.
- Сами смотрите.
- А хорошо, - радуется ее мать. – Бинты уже на исходе.
Я подхожу и быстро хватаю пакет леденцов.
- О, мятные! – Я торопливо глотаю пару штук, прежде чем Китнисс начинает забирать их.
- Это мое! – но я перекидываю пакет Хеймитчу. Он то же быстро засовывает пару штук в рот, и кидает их дальше, к смеющейся Прим. – Вы вообще не заслужили вкусного!
- Да? Потому что мы правы? – я обнимаю ее и тяну к себе, она вскрикивает от боли. Хотя и пытается сделать вид, что всего лишь возмущена. Я понимаю, что что-то не то. – Ладно, Прим и вправду сказала: западный. И вокруг тебя одни идиоты. Довольна?
- Так уже лучше. – Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее. Она принимает поцелуй и оглядывается на миротворцев. – Вы хотели мне что-то передать?
- От главы миротворцев Треда, - произносит женщина. – Он велел сообщить, что с этого дня ограждение вокруг Дистрикта номер двенадцать круглосуточно будет находиться под напряжением.
- А раньше не так было? – Китнисс делает удивленное лицо.
- Он думал, вы пожелаете обрадовать своего кузена, - добавляет женщина.
- Спасибо. Передам. Он будет спать гораздо спокойнее, зная, что местная охрана больше не дремлет.
Женщина злится. Но делать нечего и миротворцы уходят. Как только за ними закрывается дверь, Китнисс начинает падать. Я кидаюсь к ней на помощь.
- Что с тобой?
- Да так, ударилась левой пяткой. И копчику тоже сегодня не поздоровилось.
Я помогаю дойти ей до кресла-качалки. Мать начинает стаскивать с нее ботинки.
- Что случилось?
- Поскользнулась, упала…- Мы смотрим в недоумении на нее. Врет же, но вслух говорить нельзя, дом прослушивается. – На льду.
С ноги стаскивают носок, Китнисс болезненно морщится.
- Возможно, есть перелом. Копчик сильно ушиблен.
Где же она так упала? Прим с матерью быстро работают, переодевая Китнисс в пижаму, ей приносят еду. Мы садимся за стол. Китнисс ест с такой скоростью, что можно подумать, будто она год голодала. После еды Прим садится на пол возле Китнисс. Они о чем-то негромко говорят. До меня долетает лишь одна фраза, от которой болезненно сжимается сердце: «Свадебные платья». Значит ей их уже прислали. И свадьба возможно еще состоится. Она моя невеста. Китнисс начинает засыпать. Я помогаю ей встать, она еле бредет. Решившись, я подхватываю ее на руки. Здесь нет журналистов, но думаю, что она не будет возражать. Я доношу ее до кровати, укладываю, накрываю одеялом. И уже собираюсь уходить, но она берет меня за руку и просит остаться. Ее глаза закрыты, и, кажется, что она просто бредит. Она ведь не может всерьез просить меня остаться?
- Не уходи. Подожди, пока я засну.
Я осторожно сажусь рядом, грея в руках ее руку.
- Я чуть было не решил, что ты передумала. Ну, когда опоздала к ужину.
Да, у меня мелькала предательская мысль, что она решила сбежать с Гейлом.
- Нет, я же говорила.
И тут…Она поднимает мою ладонь и прижимается к ней щекой. Внутри разливается тепло от этого нежного жеста. Она сонно бормочет:
- Останься со мной.
Я тихо отвечаю:
- Я люблю тебя.
Но она уже спит.


Глава 16

Я прихожу домой весь переполненный впечатлениями, и хотя на дворе ночь мне как всегда не спится. Во взбудораженном мозге бьется лишь одна мысль: Китнисс, Китнисс, Китнисс. Наливаю себе кружку чаю, подвигаю к себе блюдо с выпечкой. Задумчиво разглядываю булочку, сырную. И начинаю смеяться, как безумный… Я настолько растворился в своей любви, что даже не заметил, как перенял привычки Китнисс. Это она любит сырные булочки, и я готовлю их каждый день для себя. Мне неловко относить ей их. Глупец. Я же нужен ей! Очень-очень нужен ей. Правда она пока еще сама этого не поняла, но в ней есть потребность ко мне. Может, я и не занимаю в ее жизни столько места, как Гейл. Но для меня есть своя ниша в ее душе, своя комната в ее сердце. А значит, я так же имею право на ее любовь. Судя по всему, с Гейлом у них вышел какой-то разлад. А иначе она бы не пришла одна, со сломанной ногой из леса. Что-то случилось там, в лесу. И Гейла не было рядом, он не помог ей. Либо они поругались там, в лесу. Либо она была там не с ним. Тогда возникает вопрос – с кем? Китнисс замкнутый человек. По сути, она общается только с Мадж, которую вряд ли бы она взяла с собой в лес. Гейла тоже с ней не было. Его спина еще не настолько зажила. Хеймитч и я были у нее дома вместе с Прим и ее матерью. Больше никогда не остается. Но утром, когда я видел ее, у нее была полная сумка. Явно продуктов. А домой она пришла голодная и лишь с покупками. Куда она дела все продукты? Вряд ли бы в нее влезло три тарелки горячего с хлебом, если бы в лесу она хоть что-то поела. Где она сломала ногу? Тут более или менее все понятно. Уходила в лес она рано, забор был не под напряжением. А когда вернулась, ток уже пустили. И видимо, ей пришлось как-то перелазить. Вряд ли у нее с собой лестница была, значит прыгала. И приземление было жестким. Что ж. Тут мы разобрались. С кем она была в лесу, я точно не догадаюсь. Это только спрашивать у нее.
Чай уже остыл. За окном была ночь. Весь стол был в крошках булочки. Точно булочки. Это же ее любимые булочки! Китнисс прописали постельный режим минимум на неделю. Ей будет скучно. Гейл ее навещать не будет. Зато есть я. И раз я ей нужен, значит, мне необходимо углубить ее чувства ко мне. Я чувствовал себя коварным злодеем. Строил планы, как я проведу эту неделю. Чем буду развлекать Китнисс. Во-первых, нужен предлог, чтобы приходить к ней. И в этом мне помогут булочки. Она же болеет, и если я, как ее друг, буду приносить ей вкусненькое, то вряд ли меня будут выгонять из дома. Это будет нормально и естественно. Осталось придумать, чем ее занять. Чтобы ей было не скучно со мной, не одиноко. Чтобы она увидела и узнала меня так же, как и я ее. Ведь получается, что она меня совсем не знает. Не знает, что я за человек. Чем дышу, что люблю. И я должен помочь ей узнать себя. Увидеть во мне личность, человека. Дать ей возможность полюбить меня. Я впервые смотрел на все произошедшее за последние несколько месяцев ее глазами. Кем я был для нее? Чужим парнем, соперником на арене. После Голодных игр я стал для нее навязанным Капитолием парнем, теперь женихом. А ведь у них с Гейлом что-то было, даже тот же поцелуй. Он ждал ее на вокзале. Они вместе выросли. Они близки. А тут я, городской мальчик, и вся страна думает, что мы влюблены. Откуда Гейл мог знать, что все это лишь – игра на публику? Даже я не знал, до самого возвращения домой. Я бесцеремонно влез в их отношения, подпихиваемый в спину наглой рукой Капитолия. Ее жизнь была разрушена, и я стал частью этого разрушения. Не смотря на это все, она продолжала общаться со мной. Не гнала из своей жизни. Глупо играть обиженного мальчика. Все, что Китнисс могла мне дать – она давала.
Утро настало не заметно. Я так и не лег спать. Как только забрезжил рассвет, я пошел в душ. Снял протез. Иногда я забывал о нем. Но всегда было таким наслаждением отстегивать ее, разминать затекший обрубок ноги. Врачи Капитолия отлично поработали. Протез и нога идеально совпадали. И при ходьбе он не сильно мешал. Если я не бегал. Или не давал нагрузки больше, чем он выдерживал. Когда я сильно напрягал ногу, протез впивался в кожу и жутко давил, натирал. А так в целом было терпимо. Я привык к нему, и только иногда в душе позволял расслабиться. Снять с себя все оковы Капитолия. После долгого контрастного душа, я почувствовал себя бодрее. И пристегивая ремни протеза, думал, что бы вкусного приготовить Китнисс. Выйдя из душа, я поставил тесто. Руки быстро делали свою работу, пока мозг лихорадочно представлял себе, как отреагирует Китнисс, когда я зайду к ней в дом. А когда начну приходить каждый день? Мысли бродили, мысли терзали. Еле дождавшись десяти утра, я позвонил к ней домой. Ее мама сказала, что она еще спит. Вчера Китнисс выпила успокоительного сиропа, поэтому проспит еще долго. Она посоветовала зайти после обеда. Чтобы не сидеть и не считать минуты, я быстро собрался и пошел в город, попутно занеся Хеймитчу свежего хлеба.
У родителей было все как прежде. Мама была не очень-то рада моему визиту, в отличие от отца. Но при ней он не решался выразить свою радость. Иногда мне было искренне жаль отца. Сильный, большой человек, рабски пресмыкавшийся перед своей женой, злой, недалекой мегерой. Я никогда не понимал их отношений, не понимал, как вообще судьба свела их вместе, как они смогли создать семью, родить троих сыновей. Наше детство было не очень счастливым. Мать наказывала нас по поводу и без. Нам приходилось вставать еще до рассвета, делать все работу по дому, обслуживать покупателей в магазине, и еще успевать ходить в школу, делать уроки и получать высокие оценки. Мы с братьями делали все, чтобы услышать ее одобрение, но она могла только злиться, орать и раздавать оплеухи налево и направо. Лишь скупые ласки отца, его ласковая улыбка, да и иногда мелкие подарки, сделанные так, чтобы мать их не видела, придавали нам уверенности. Мы были дружны, но не один из братьев не вызвался вместо меня добровольцем, когда на Жатве выпало мое имя. А Китнисс вызвалась вместо Прим, даже не задумываясь. Наши миры были разные. Наши семьи были разные. Но судьба свела нас вместе, помогла выиграть, оставила в живых. И даже это моя мать восприняла как насмешку. Ей, казалось, было все равно, жив я или нет. Но отец был рад, искренне, от души рад. В его глазах светилось такая радость. Там, на вокзале, вернувшись, он был первым кого я увидел. Он прижал меня к себе. И я, как маленький, уткнулся ему в плечо, чувствуя, как мне на макушку капают его слезы. Тогда я понял, что у меня есть семья. Пускай она состояла только из него одного. Но она была. Моя семья. Человек, который ждал моего возвращения, боялся, переживал. Мой отец.
Проведя время дома, я зашел к друзьям. Когда-то я не мог без них жить. Друзья были для меня многим. Делили со мной радости и горе. Но так было до Голодных игр. Вся моя жизнь раскололась на две части: до и после Голодных игр. И в моей жизни после им не нашлось места. Пропало взаимопонимание, легкость. В мире после моей семьей стали Хеймитч, Китнисс, семья Китнисс. Они же стали моими друзьями. На данный момент единственными друзьями. Кое-как высидев положенное время, я поспешил домой. Там, в деревне Победителей, уже наверняка проснулась Китнисс. Мне надо было спешить к ней.


Глава 17

До дома я дошел в рекордно короткие сроки. У меня была новость, которую очень хотелось рассказать Китнисс. Один из моих знакомых сказал, что миротворцы теперь пускают ток не только по забору, но и по земле. Видимо кто-то видел вчера, как Китнисс ушла в лес. Но Тред не смог понять, как она вернулась. И решил, что перелезла под забором. Так что теперь в особо ненадежных местах ток шел прямо по земле. Надеюсь, что теперь она не будет ходить в лес. Это стало по-настоящему опасно. И сломанная нога лишнее тому подтверждение.
Зайдя в дом, я кинулся к шкафу. Долго выбирал, чтобы такое одеть. Хотелось бы выглядеть как можно привлекательней. После бесконечного количества примерок, совсем как девчонка, я выбрал изумрудного цвета рубашку, расшитую каким-то красивым узором на лесную тему. Это был любимый цвет Китнисс, а вышивка на рубашке должна была понравиться ей. Если конечно она заметит, во что я одет. К рубашке шли брюки на два тона темнее. Это было творение Цинны. И он творил его, как будто специально под вкус Китнисс. Я выглядел хорошо. Немного растрепал волосы. Вот, идеально. Нашел красивое блюдо, красиво выложил на нем сырные булочки, свежий хлеб. Укутал их в полотенце, чтобы они окончательно не остыли. Все-таки я был мастером своего дела, прошло несколько часов с момента их изготовления, а они все еще сохраняли тепло. Выучка, полученная в детстве, сказывалась и сейчас. Надеюсь, она поможет мне завоевать сердце Китнисс. Не только путь к сердцу мужчины лежит через желудок, но и к сердцу женщины тоже. Я столь убедительно занимался самоубеждением, что даже начал верить себе.
Чистый, умытый, с иголочки одетый и с полным блюдом вкусностей я поднимался на крыльцо ее дома. Постучал. Дверь открыла Прим. Она улыбнулась мне.
- Привет!
- Привет, Пит. Проходи.
- Вот, это вам.
- Ух, ты… - улыбка Китнисс расцвела еще шире. Я искренне любил этого ребенка. С детской непосредственностью, она начала разматывать полотенце. И тут же сунула в рот одну из булочек. – Китнисс обрадуется!
- А она уже проснулась?
- Ага, давно. Лежит, скучает. Думаю, обрадуется тебе.
- Честно?
- Да.
- А ты давно со школы пришла?
- Нет, Китнисс платье привезли, она должна была их мерить. Но теперь неизвестно когда сможет. – Прим скорчила рожицу, казалось, что она искренне радуется предстоящей свадьбе. И вся эта суета ее искренне радует.
- Прим! – со второго этажа спускалась ее мама. – Сколько можно держать Пита возле дверей?
- Добрый день. Я не помешал? – я знал, что меня не выгонят. Но спросить стоило.
- Здравствуй, Пит. Конечно, заходи! Думаю, что Китнисс тебе обрадуется. Она уже начала куксится. Попросила старую семейную книгу лекарств. Представляешь насколько ей скучно? – она рассмеялась.
- Ну, уж если она начала читать, то да. Думаю совсем скучно.
- Я сейчас подам вам чай.
- Давайте, я вам помогу и сам отнесу.
Мы прошли на кухню. Я смотрел, как Прим быстро ставит чайник, разливает все по чашкам. Быстро отложила часть булочек на тарелку, порезала хлеб. Все это составила на поднос. Мне осталось лишь подхватить его и отнести наверх.
Я медлил, не решаясь открыть дверь. Руки были заняты. Да и страшновато было. Двое близких Китнисс людей, сказали, что она обрадуется мне. А я все равно сомневался. Решившись, толкнул ногой дверь. Она сидела в крови, и листала какую-то книгу. Страницы были желтые, значит, книга была старой. На удивление Китнисс была увлечена. И не заметила моего присутствия. Пришлось прокашляться. Она вскинула голову, и с облегчением, я увидел радость в ее глазах. А не холод.
- Пит! Заходи скорее.
Ого, да похожа она ждала меня.
- Привет. Как самочувствие?
- Ты знаешь, если не считать, что я прикована к кровати, то вполне сносно. Что ты принес?
- Твоя мама передала чай.
Ее губы дрогнули в улыбке.
- Выпечку тоже мама передала?
- Ну… - мои щеки вспыхнули от смущения. – На самом деле это моя инициатива. Я решил, что тебе, как ужасно больному человеку, понадобится что-то для поддержания духа.
Китнисс весело рассмеялась. Я не понимал, что с ней происходит. Аккуратно присев на край кровати, стараясь не задеть ее больную ногу. Поставил поднос на прикроватную тумбочку. Она тут же потянулась с булкой. Этот нетерпеливый жест вызвал у меня улыбку. Какая же она все-таки…Разная. Смешная. Серьезная. Открытая и тут же скрытная. Но такой как сейчас, она некогда не была с ней. Казалось, что в ней открылось что-то. Для меня. Как будто весь мир исчез. И остались мы двое. Без Капитолия, Панема, Гейла. Исчезли даже Голодные игры. Она с жадностью наворачивала булочки, запивая их чаем.
- Куда ты так спешишь? Не терпится избавиться от меня? – я старался сказать это с юмором.
- Нет. Просто у меня есть к тебе дело. А булочек больше нет? – У нее был такой несчастный вид, как будто она решала сложную задачу съесть сейчас последнюю или отложить на потом.
- Есть внизу. Принести?
- Нет, – и тут же поправилась, - не сейчас, в смысле!
Я рассмеялся. Она улыбнулась в ответ.
- Так зачем я тебе нужен?
- Ах да, сейчас, - она потянулась опять за книгой. – Посмотри.
Я взял книгу в руки. Она была рукописной. На каждой странице был карандашный рисунок растения и описание его. Аккуратно просмотрел всю книгу. В ней было заполнено меньше половины. Посмотрел на Китнисс.
- Что это?
- Книга трав и растений, которая перешла ко мне от отца.
Я вспомнил, как на арене она продемонстрировала умение разбираться в травах. Так как всем жителям дистриктов было категорически запрещено выходить за пределы, то естественно, что никто и не знал ничего о травах. Даже аптекари знали лишь те растения, что росли на Луговине, в пределах забора. Но знания Китнисс были более обширны. Ясно откуда ее познания.
- И что ты хочешь?
- Ну… Мама сказала, что я минимум неделю проведу в постели. И делать ничего не смогу. И я решила, что пришло время дополнить эту книгу. Но рисовать я не умею.
- Зато умею я, да?
- Да! Поэтому я буду писать, а ты делать рисунок растения.
- Хорошо, когда приступим?
- Сейчас?
В моей душе все ликовало. Отличный повод провести неделю вместе. И не важно, что она так и не заметила мою рубашку.


Глава 18

Я сходил домой за красками, и мы приступили. Было так упоительно заниматься чем-то спокойным. Ни войны, ни борьбы, никого из чужих. Китнисс подробно мне объясняла, как должен выглядеть тот или иной цветок. Я накидывал эскиз, она советовала, где и что нужно изменить. После нескольких попыток я зарисовывал рисунок в книгу.
Мне было приятно рисовать не на пирожных, и не Голодные игры. А просто растения, цветы. Я начинал разбираться в них. И уже знал, как выглядят те ягоды, которые я собрал на арене, и благодаря которым мы выиграли. Надеюсь, что мне никогда не пригодятся это знания, но все же. В работе прошло несколько часов. За окном темнело. Наконец я дорисовал очередной рисунок. Настала очередь Китнисс делать к нему описание. Я наблюдал, как она старательно выводила буквы. В голову пришла мысль. Быстро обдумав ее, я решил спросить:
- Китнисс?
- Ммм?
Она даже не подняла глаз, продолжая писать.
- Китнисс!
- Что?
- У меня возникла идея.
- Да? – голос равнодушный, слишком увлечена.
- Посмотри на меня.
Китнисс выполнила просьбу машинально. Я пощелкал пальцами перед ее лицом. Взгляд стал осмысленным.
- Ты что-то хотел?
- Вообще-то, да.
- Что именно?
- Ты не устала лежать весь день в постели? – я скрестил пальцы наудачу.
- Устала. Неподвижность меня раздражает. А что?
- Ну.… Если хочешь, я могу отнести тебя вниз. Там есть телевизор. Сменишь обстановку.
- Я же в пижаме. – Она не отказалась, что внушало надежду.
- Я могу отнести тебя вместе с одеялом. Мне не трудно.
Она задумчиво смотрела на меня. И мне казалось, что я знаю, о чем она думает. Когда-то перед Играми, Хеймитч пытался узнать, что мы можем. И тогда она сказала ему, что я сильный, и спокойно таскаю стокилограммовые мешки муки на себе. По крайней мере, мне сейчас вспомнился этот случай. В уголках ее серых глаз таилась улыбка.
- Что ж. Если тебе будет не трудно, я буду рада.
Вздох облегчения вылетел быстрее, чем я смог его подавить. Но Китнисс продолжала аккуратно писать дальше. Наконец-то она дописала. Отложила ручку, закрыла книгу.
- Все?
- Да. На сегодня вполне хватит. Завтра продолжим?
- Конечно. – Все что хочешь, Китнисс, все что хочешь.
Тут она замялась. Чего-то ей хотелось, но она не хотела об этом говорить. Может, захотела в туалет? С трудом сглотнув, она покраснела.
- Китнисс?
- Что?
- Ты хочешь что-то сказать?
- Нет. То есть да.
- Ну, говори же скорее.
- Я понимаю, что это не красиво. Ты и так много для меня делаешь, Пит.
Ох, она сведет меня с ума.
- Китнисс!
- Хорошо. Я хотела попросить тебя…- она опять умолкла. – Испеки опять завтра булочек, Пит. Пожалуйста.
- И все? – она просила меня о том, что я и так хотел сделать.
- Да.
Она сидела пунцовая от смущения.
- Конечно, я и так хотел тебе их принести.
- Спасибо большое. Пит?
- Что?
- Ты на самом деле очень многое для меня сделал. Спасибо за все.
- Ты сделала для меня не меньше. Готова к спуску вниз?
Я всегда чувствовал, когда она начинала смущаться. Ей не нравились разговоры на личные темы.
- Да, конечно, пошли.
Укутываю ее одеялом со всех сторон. Осторожно беру, стараясь не побеспокоить ее больную ногу и копчик, проверяю, не свисает ли где одеяло. Прижимаю покрепче к себе. Китнисс не возражает. Просто закрывает глаза и кладет голову мне на плечо. Пару мгновений я просто стою, наслаждаясь ее близостью, этими минутами. От нее исходит тепло. И пахнет свежестью. Так приятно. Кажется, что ей тоже приятно. Я медлю, не решаясь разрушить очарование этого момента. Вздохнув, Китнисс открывает глаза.
- Тяжело?
- Нет, что ты. Просто задумался. – Мне кажется, что она вообще ничего не весит.
- А… Все?
- Да-да, конечно. Пошли, – я повторяю ее же слова.
Спускаемся вниз, я устраиваю ее с удобствами на диване. Вечер идет своим чередом. Единственное исключение: Китнисс просит включить телевизор. Раньше она была к нему равнодушна. А так семейные посиделки в гостиной, у камина. Уютно, спокойно, весело. Приходит Хеймитч. Теперь семья в сборе.
Следующий день похож на предыдущий. Но только теперь я периодически замечаю, что Китнисс за мной наблюдает. Пока я рисую, она не сводит с меня глаз. Разглядывает? Зачем? Я резко поднимаю взгляд. В ее глазах что-то непонятное. Интерес? Нежность?! Да, ее серые глаза напоминают олово, мягкое, расплавленное. В них светится теплота. О чем она думает? Китнисс смущенна тем, что я застал ее врасплох. Думаю, что бы сказать. И выдаю первое, что приходит на ум:
- Знаешь, кажется, мы впервые вместе заняты нормальным человеческим делом.
- Ага. Неплохо для разнообразия.
Мы мало и редко говорим. Нам хорошо без слов. Там проходит неделя. И я счастлив, безумно счастлив этому перерыву в войне. Нам нужен был отдых. Мы его получили. Но иногда казалось, что за этим придет расплата. Что это затишье перед бурей. И скоро грянет гром.


Глава 19


Проходят дни, Китнисс выздоравливает, и однажды, у меня просто больше нет повода идти к ней. Приезжают телевизионщики, снимать ее в свадебных платьях. Будут показывать якобы предсвадебную подготовку. Конкурс платьев. И мне там делать нечего. Я встаю утром, и мне пусто. Не знаю, чем занять себя. Поэтому просто лежу на кровати, смотрю в потолок. Включаю телевизор, листаю книги, ищу какой-нибудь новый рецепт. Все бесполезно, скучно, одиноко. Один из тех дней, когда ничего не хочется делать, даже шевелиться и то, не хочется. Поэтому промаявшись до вечера, просто ложусь спать. Ночью опять кошмары, но я к ним привык. Просыпаюсь в холодном поту и долго вглядываюсь в темноту за окном, пытаясь уснуть. Приходит нелепая мысль «а почему я один?». Почему моя семья не переехала в Деревню Победителей? Я не предложил, а они не заикнулись. Мне кажется, что мать похоронила меня в тот день, когда мое имя вытащили на Жатве. И когда я вернулся живым, она даже не заметила разницы. Ведь она же меня похоронила. А с трупами не живут в одном доме. Поэтому я настолько одинок. Кошку что ли завести? Переворачиваюсь на другой бок, теперь мне не видно окна, постепенно засыпаю. Наутро уже даже не помню, что просыпался. Да и не важно это все. Нет человека, который рассказал бы мне об этом. На улице солнечно, с утра становлюсь к плите, пеку свежий хлеб, отношу порцию Хеймитчу и Китнисс, которая еще спит. Ухожу в город. Нужно повидать родных, а то последнее время я все свободное время проводил с Китнисс, совсем забыв о них. Медленно бреду по снегу, шурясь на ярком солнце. Наверное, надо было одеть очки. Солнце отражается от снега и режет глаза. Заходу к родителям. Папа улыбается мне, стоя за прилавком. Подхожу ближе, жду, когда он обслужит клиентов.
- Здравствуй, сын.
- Привет, пап.
Он внимательно вглядывается мне в глаза, прежде чем крепко обнять. Теперь он всегда обнимает меня при встрече. Как будто рукопожатия стало мало. Как будто оно не выражает всю его любовь.
- Тебя давно не было. Я уже начал волноваться.
- Китнисс сломала ногу, ей прописан постельный режим, она скучала, и я был с ней.
- Как она так умудрилась?
- На льду. – Я так и не спросил у нее, что же тогда случилось, так и не решился сделать это.
- А сейчас она как?
- Лучше, разрабатывает ногу. Уже может ходить. Правда хромает.
- Сегодня объявили, что вечером будет обязательная программа. Это имеет отношение к свадьбе? – папа счастливо улыбается. Для него свадьба – это замечательно, он не сомневается в нашей любви. Мне бы его уверенность.
- Да, Цинна приготовил для Китнисс кучу свадебных платьев. И зрители путем голосования выберут лишь одно – то, в котором она будет венчаться.
- О…Мы обязательно посмотрим на нее вечером. А тебе нельзя, сын.
Ах, да, глупая традиция, по которой жениху нельзя до свадьбы видеть невесту в свадебном платье.
- Ну, пап, я думаю, что там будет не только Китнисс. Скоро же Квартальная бойня. Вероятно, сделают объявление насчет них.
Папа мрачнеет. Да и мне не по себе. Квартальная бойня проводится каждый 25 лет и это обычно самые кровавые Голодные игры. В прошлый раз Хеймитч участвовал как раз в Квартальной бойне, и тогда выбирали не по два трибута с каждого дистрикта, а по четыре. То есть погибло вдвое больше детей. Теперь мы с Китнисс, как Победители, будет менторами (наставниками) тех детей, которых выберут на Жатве в этом году от нашего дистрикта. Даже думать не хочется об этом. Ведь одним из них придется пожертвовать, двух ведь не вытащишь. Глупо мечтать даже об этом.
- Да уж, - отец вздыхает. – Надеюсь, они не придумают ничего ужасного.
- Голодные игры – сами по себе ужасны…- я осекаю себя, не давая договорить. Не хватало еще, чтобы нас подслушали. Это бы навлекло еще больше неприятностей на моих близких.
- Ничего страшного, сынок. Вы с Китнисс уже пережили это. Выжили, вернулись. Все самое плохое позади.
Наивность моего отца не знала границ. Я ничего не мог рассказать ему. Не мог заставить даже заикнуться, что президент собирается убить их всех, папу, маму, братьев. Всех, кто имеет хоть какое-то отношение к нашим семьям.
- Ты останешься на обед, Пит? – мама показывается из задней части магазина. В голосе равнодушие.
- Привет, мам. Я еще не знаю.
- Пит, пожалуйста, пообедай с нами, тебя так давно не было. – Папа говорит тихо, боясь вызвать гнев матери.
- Знаешь, мама, я, пожалуй, останусь на обед. Ты же не против?
Мама, молча, кивает, и, делая вид, что не услышала мой вопрос уходит обратно. Обед проходит в тишине, лишь иногда мои братья что-то спрашивают у меня. Я тихо им отвечаю, стараясь, не навлечь на них гнев матери. Когда обед заканчивается, я спешу уйти. Не скрою, уходя, чувствую облегчение.
По пути домой захожу в магазины, покупаю разные мелочи. И в ювелирной лавке вижу то, что заставляет остановиться. Золотой медальон, с изображенной на крышке сойкой-пересмешницей. Я не могу пройти мимо. Как завороженный захожу в лавку, продавец выходит мне на встречу. Он знает меня. Все в нашем дистрикте знают нас с Китнисс.
- Вы хотите этот медальон?
- А он открывается?
- Да, в нем есть место под две фотографии. Под вашу и мисс Эвердин, например. Это очень оригинальная вещица, в Капитолии это последний писк моды. Возьмите, не пожалеете.
Не знаю, зачем мне нужен этот медальон, но я его покупаю. Приходится отдать все деньги, до копейки, все, что есть с собой. Но домой я иду счастливый, медальон лежит во внутреннем кармане пуховика и греет мне душу. Я счастлив, представляю, как подарю его Китнисс на рождество. Или на свадьбу. Или просто подарю. Не знаю, когда и зачем. Но я купил это для нее. Надеюсь, ей понравиться.
Еле успеваю придти домой, до начала передачи. Проходя мимо дома Китнисс, с завистью смотрю на светящиеся теплым светом окна. Но не решаюсь зайти. Быстро захожу в дом, включаю отопление посильнее. Наливаю кружку горячего чаю. И сажусь возле телевизора. Передача начнется в полвосьмого. И я увижу Китнисс, в образе невесты. Моей невесты.
Цезарь Фликерман просто неотразим. Начинается целая передача посвященная Китнисс. Цинна – гений. Его платья самые настоящие шедевры. Он создал двадцать четыре свадебных платья для Китнисс! И зрители путем голосования отсеивали самые неудачные варианты. И в итоге те, шесть платьев, что прошли все этапы конкурса, примерили на Китнисс. Шесть разных образов, шесть разных платьев. Шесть абсолютно разных Китнисс. Моей Китнисс.
После передачи, объявляют, что завтра в полдень будет ясно, какое из шести платьев победит в конкурсе. В каком платье Китнисс выйдет замуж. В конце передачи Цезарь Фликерман, запрещает выключать телевизоры, потому что нас ожидает еще одно важное сообщение. Сердце пропускает удар. Какой-то холод закрадывается в душу. Я знаю, чувствую, что сейчас пойдет речь о Квартальной бойне. Но почему же я так волнуюсь? Ведь меня и Китнисс это больше никогда-никогда не коснется!
И я вижу то, что смотрят сейчас все двенадцать дистриктов, Капитолий, что смотрит Китнисс, в соседнем доме. Мне видны окна их гостиной и мерцание экрана телевизора.
Звучит гимн Панема, на сцену поднимается президент Сноу. За ним идет молодой человек, по виду мой ровесник, в белом костюме и с деревянной шкатулкой в руках. Пытаюсь представить себя на месте этого парня, на лице против воли появляется гримаса отвращения. Нет уж, не хочу. Президент говорит речь, вспоминает о Темных Временах, после которых возникли Голодные игры. Создавая правила, распорядители решили назвать каждую двадцать пятую годовщину Квартальной бойней, чье предназначение – освежить в народе память о людях, убитых во время восстания, поднятого всеми дистриктами против власти Капитолия.
- К двадцатипятилетнему юбилею, в напоминание о том, что бунтовщики сами выбрали путь насилия, каждый дистрикт голосовал за своих трибутов.
Меня передергивает. Какового это выбирать, кого из своих детей отправишь на смерть?
- В пятидесятую годовщину, в качестве напоминания, что за каждого капитолийца было убито двое восставших, дистрикты предоставил вдвое больше трибутов.
Как раз та бойня, в которой участвовал Хеймитч.
- А теперь, в честь третьей по счету Квартальной бойни… - чтобы придать значимости Сноу поднимает свой голос, чуть ли не до писка. Парень приближается и торжественно подает ему шкатулку. К чему весь этот пафос? Чтобы лишний раз подчеркнуть нашу ничтожность? Сноу откидывает крышку шкатулки, в ней ровными рядами лежат желтые от старости конверты. Он достает конверт с цифрами 75, достает из него карточку и продолжает: - Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолевают мощь Капитолия, в этот раж Жатва проводится среди уже существующих победителей.
Секунду до меня ничего не доходит. И лишь потом доходит. В нашем дистрикте всего 3 живых победителей. Я, Хеймитч и… Китнисс. То есть мы с ней вернемся на арену.
Темноту комнаты разрывает крик:
- НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
В следующую секунду чашка, с остывшим чаем летит в телевизор и разбивает экран вдребезги. Можно подумать, что от этого что-то изменится.


Глава 19


Проходят дни, Китнисс выздоравливает, и однажды, у меня просто больше нет повода идти к ней. Приезжают телевизионщики, снимать ее в свадебных платьях. Будут показывать якобы предсвадебную подготовку. Конкурс платьев. И мне там делать нечего. Я встаю утром, и мне пусто. Не знаю, чем занять себя. Поэтому просто лежу на кровати, смотрю в потолок. Включаю телевизор, листаю книги, ищу какой-нибудь новый рецепт. Все бесполезно, скучно, одиноко. Один из тех дней, когда ничего не хочется делать, даже шевелиться и то, не хочется. Поэтому промаявшись до вечера, просто ложусь спать. Ночью опять кошмары, но я к ним привык. Просыпаюсь в холодном поту и долго вглядываюсь в темноту за окном, пытаясь уснуть. Приходит нелепая мысль «а почему я один?». Почему моя семья не переехала в Деревню Победителей? Я не предложил, а они не заикнулись. Мне кажется, что мать похоронила меня в тот день, когда мое имя вытащили на Жатве. И когда я вернулся живым, она даже не заметила разницы. Ведь она же меня похоронила. А с трупами не живут в одном доме. Поэтому я настолько одинок. Кошку что ли завести? Переворачиваюсь на другой бок, теперь мне не видно окна, постепенно засыпаю. Наутро уже даже не помню, что просыпался. Да и не важно это все. Нет человека, который рассказал бы мне об этом. На улице солнечно, с утра становлюсь к плите, пеку свежий хлеб, отношу порцию Хеймитчу и Китнисс, которая еще спит. Ухожу в город. Нужно повидать родных, а то последнее время я все свободное время проводил с Китнисс, совсем забыв о них. Медленно бреду по снегу, шурясь на ярком солнце. Наверное, надо было одеть очки. Солнце отражается от снега и режет глаза. Заходу к родителям. Папа улыбается мне, стоя за прилавком. Подхожу ближе, жду, когда он обслужит клиентов.
- Здравствуй, сын.
- Привет, пап.
Он внимательно вглядывается мне в глаза, прежде чем крепко обнять. Теперь он всегда обнимает меня при встрече. Как будто рукопожатия стало мало. Как будто оно не выражает всю его любовь.
- Тебя давно не было. Я уже начал волноваться.
- Китнисс сломала ногу, ей прописан постельный режим, она скучала, и я был с ней.
- Как она так умудрилась?
- На льду. – Я так и не спросил у нее, что же тогда случилось, так и не решился сделать это.
- А сейчас она как?
- Лучше, разрабатывает ногу. Уже может ходить. Правда хромает.
- Сегодня объявили, что вечером будет обязательная программа. Это имеет отношение к свадьбе? – папа счастливо улыбается. Для него свадьба – это замечательно, он не сомневается в нашей любви. Мне бы его уверенность.
- Да, Цинна приготовил для Китнисс кучу свадебных платьев. И зрители путем голосования выберут лишь одно – то, в котором она будет венчаться.
- О…Мы обязательно посмотрим на нее вечером. А тебе нельзя, сын.
Ах, да, глупая традиция, по которой жениху нельзя до свадьбы видеть невесту в свадебном платье.
- Ну, пап, я думаю, что там будет не только Китнисс. Скоро же Квартальная бойня. Вероятно, сделают объявление насчет них.
Папа мрачнеет. Да и мне не по себе. Квартальная бойня проводится каждый 25 лет и это обычно самые кровавые Голодные игры. В прошлый раз Хеймитч участвовал как раз в Квартальной бойне, и тогда выбирали не по два трибута с каждого дистрикта, а по четыре. То есть погибло вдвое больше детей. Теперь мы с Китнисс, как Победители, будет менторами (наставниками) тех детей, которых выберут на Жатве в этом году от нашего дистрикта. Даже думать не хочется об этом. Ведь одним из них придется пожертвовать, двух ведь не вытащишь. Глупо мечтать даже об этом.
- Да уж, - отец вздыхает. – Надеюсь, они не придумают ничего ужасного.
- Голодные игры – сами по себе ужасны…- я осекаю себя, не давая договорить. Не хватало еще, чтобы нас подслушали. Это бы навлекло еще больше неприятностей на моих близких.
- Ничего страшного, сынок. Вы с Китнисс уже пережили это. Выжили, вернулись. Все самое плохое позади.
Наивность моего отца не знала границ. Я ничего не мог рассказать ему. Не мог заставить даже заикнуться, что президент собирается убить их всех, папу, маму, братьев. Всех, кто имеет хоть какое-то отношение к нашим семьям.
- Ты останешься на обед, Пит? – мама показывается из задней части магазина. В голосе равнодушие.
- Привет, мам. Я еще не знаю.
- Пит, пожалуйста, пообедай с нами, тебя так давно не было. – Папа говорит тихо, боясь вызвать гнев матери.
- Знаешь, мама, я, пожалуй, останусь на обед. Ты же не против?
Мама, молча, кивает, и, делая вид, что не услышала мой вопрос уходит обратно. Обед проходит в тишине, лишь иногда мои братья что-то спрашивают у меня. Я тихо им отвечаю, стараясь, не навлечь на них гнев матери. Когда обед заканчивается, я спешу уйти. Не скрою, уходя, чувствую облегчение.
По пути домой захожу в магазины, покупаю разные мелочи. И в ювелирной лавке вижу то, что заставляет остановиться. Золотой медальон, с изображенной на крышке сойкой-пересмешницей. Я не могу пройти мимо. Как завороженный захожу в лавку, продавец выходит мне на встречу. Он знает меня. Все в нашем дистрикте знают нас с Китнисс.
- Вы хотите этот медальон?
- А он открывается?
- Да, в нем есть место под две фотографии. Под вашу и мисс Эвердин, например. Это очень оригинальная вещица, в Капитолии это последний писк моды. Возьмите, не пожалеете.
Не знаю, зачем мне нужен этот медальон, но я его покупаю. Приходится отдать все деньги, до копейки, все, что есть с собой. Но домой я иду счастливый, медальон лежит во внутреннем кармане пуховика и греет мне душу. Я счастлив, представляю, как подарю его Китнисс на рождество. Или на свадьбу. Или просто подарю. Не знаю, когда и зачем. Но я купил это для нее. Надеюсь, ей понравиться.
Еле успеваю придти домой, до начала передачи. Проходя мимо дома Китнисс, с завистью смотрю на светящиеся теплым светом окна. Но не решаюсь зайти. Быстро захожу в дом, включаю отопление посильнее. Наливаю кружку горячего чаю. И сажусь возле телевизора. Передача начнется в полвосьмого. И я увижу Китнисс, в образе невесты. Моей невесты.
Цезарь Фликерман просто неотразим. Начинается целая передача посвященная Китнисс. Цинна – гений. Его платья самые настоящие шедевры. Он создал двадцать четыре свадебных платья для Китнисс! И зрители путем голосования отсеивали самые неудачные варианты. И в итоге те, шесть платьев, что прошли все этапы конкурса, примерили на Китнисс. Шесть разных образов, шесть разных платьев. Шесть абсолютно разных Китнисс. Моей Китнисс.
После передачи, объявляют, что завтра в полдень будет ясно, какое из шести платьев победит в конкурсе. В каком платье Китнисс выйдет замуж. В конце передачи Цезарь Фликерман, запрещает выключать телевизоры, потому что нас ожидает еще одно важное сообщение. Сердце пропускает удар. Какой-то холод закрадывается в душу. Я знаю, чувствую, что сейчас пойдет речь о Квартальной бойне. Но почему же я так волнуюсь? Ведь меня и Китнисс это больше никогда-никогда не коснется!
И я вижу то, что смотрят сейчас все двенадцать дистриктов, Капитолий, что смотрит Китнисс, в соседнем доме. Мне видны окна их гостиной и мерцание экрана телевизора.
Звучит гимн Панема, на сцену поднимается президент Сноу. За ним идет молодой человек, по виду мой ровесник, в белом костюме и с деревянной шкатулкой в руках. Пытаюсь представить себя на месте этого парня, на лице против воли появляется гримаса отвращения. Нет уж, не хочу. Президент говорит речь, вспоминает о Темных Временах, после которых возникли Голодные игры. Создавая правила, распорядители решили назвать каждую двадцать пятую годовщину Квартальной бойней, чье предназначение – освежить в народе память о людях, убитых во время восстания, поднятого всеми дистриктами против власти Капитолия.
- К двадцатипятилетнему юбилею, в напоминание о том, что бунтовщики сами выбрали путь насилия, каждый дистрикт голосовал за своих трибутов.
Меня передергивает. Какового это выбирать, кого из своих детей отправишь на смерть?
- В пятидесятую годовщину, в качестве напоминания, что за каждого капитолийца было убито двое восставших, дистрикты предоставил вдвое больше трибутов.
Как раз та бойня, в которой участвовал Хеймитч.
- А теперь, в честь третьей по счету Квартальной бойни… - чтобы придать значимости Сноу поднимает свой голос, чуть ли не до писка. Парень приближается и торжественно подает ему шкатулку. К чему весь этот пафос? Чтобы лишний раз подчеркнуть нашу ничтожность? Сноу откидывает крышку шкатулки, в ней ровными рядами лежат желтые от старости конверты. Он достает конверт с цифрами 75, достает из него карточку и продолжает: - Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолевают мощь Капитолия, в этот раж Жатва проводится среди уже существующих победителей.
Секунду до меня ничего не доходит. И лишь потом доходит. В нашем дистрикте всего 3 живых победителей. Я, Хеймитч и… Китнисс. То есть мы с ней вернемся на арену.
Темноту комнаты разрывает крик:
- НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
В следующую секунду чашка, с остывшим чаем летит в телевизор и разбивает экран вдребезги. Можно подумать, что от этого что-то изменится.


Глава 21

В легких не хватает воздуха, кровь бешено стучит в висках. Я стою посреди хаоса. Разбит телевизор, разбросаны вещи, мебель вся перевернута. Что-то у меня уже вошло в привычку громить все вокруг себя. Но что делать? Как я могу допустить, чтобы Китнисс вернулась на арену. Иду в коридор, срываю куртку. Что-то с грохотом летит на пол. Машинально я наклоняюсь, пытаясь разглядеть, что же там упало. Медальон. Тот самый, который я купил для Китнисс. Что ж. А это мысль. Точно, нужно сделать так, чтобы Хеймитч стал ментором. В нашем дистрикте всего 3 победителя. То есть на женской Жатве однозначно выберут Китнисс. А на мужской Жатве между мной и Хеймитчем. Я однозначно вызовусь добровольцем, если выбор падет на него. Такое ощущение, что ад возвращается. Арена, Голодные игры, мы с Китнисс трибуты, Хеймитч наш ментор. В прошлый раз Хеймитч вытаскивал Китнисс, теперь нужно добиться того, что бы и сейчас он пытался вытащить живой именно ее. А я сделаю все, что в моих силах на арене, чтобы она победила. Зная Китнисс, ее самоотверженность, я уверен, что она потребует от Хеймитча того же для меня. Надо играть на опережение. Я бегом, вылетаю из дома. Бегу к Хеймитчу и вижу, как вдалеке бежит Китнисс. Растрепанная, без куртки и, кажется, даже босиком. Пускаюсь вслед за ней:
- Китнисс! КИТНИСС!
Она вздрагивает, но не останавливается. Зато останавливаюсь я. Ей хочется побыть одной. Мне бы тоже. Но надо спешить к Хеймитчу. Иду обратно, поднимаюсь и толкаю дверь. Звонить нет смысла, он, все равно, не откроет. Как и ожидалось, Хеймитч пьяный. Сидит с нераспечатанной бутылкой в темной гостиной.
- А…ты. Ну, заходи, коли пришел. Выпьешь со мной? – он протягивает мне бутылку. Я лишь качаю головой.
- Зачем пришел? Что хочешь? Дай угадаю.… На арену вместо меня, так?
- Да. Хеймитч.…В прошлый раз, ты вытаскивал ее. Сделай сейчас тоже самое, пожалуйста. Я помогу тебе. Сделаю все, что ты скажешь, только вытащи её. Прошу тебя, Хеймитч… - мой голос прерывается. Что еще добавить я просто не знаю. Молчу, думая, что он и сам все поймет.
- Парень, а ты надеюсь, понимаешь, что вытащить её можно только ценой твой жизни? Победителем станет только один из вас. Второй раз номер с ядовитыми ягодами не пройдет.
- Хеймитч! В конце концов, ты мне должен! В прошлый раз, ты сознательно пытался вытащить только ее. И тебя не волновало, что ради этого мне придется умереть. Так верни мне долг! Спаси ее. Пообещай мне! Нет, лучше даже, поклянись! Дай мне слово, что вытащишь ее, во что бы то ни стало.
- Пит, а ты не думал, что я тоже хочу вернуться на арену? Может мне надоело проводить свою жизнь ТАК. В компании бутылки.
- Нет. Я ни разу не был ментором. Если я останусь, то могу и не справиться. От тебя здесь больше толку.
- А от тебя больше толку на арене, так? Ты знаешь, что делаешь, да?
- План простой. Нужно дойти до конца. Чтобы остались три человека.
- Ты, Китнисс и еще кто-то? А что дальше? Сам себя убьешь? После того, как убьешь третьего? Чтобы наверняка, да?
- Есть другой выход?
Хеймитч долго молчит, разглядывая бутылку. Кажется, что ему есть что сказать, но он не знает, как начать. Я, молча, жду, когда он заговорит. Но так этого и не дожидаюсь. Разворачиваюсь, чтобы уйти. На пороге меня останавливают слова Хеймитча:
- Я обещаю тебе, парень, что сделаю все, чтобы спасти ее.
Резко оборачиваюсь. Пристально вглядываюсь в Хеймитча.
- Когда придет Китнисс.… А она придет наверняка. И попросит, чтобы ты вытащил меня. Ты же и ей тоже это пообещаешь, правда?
- Да. И что ты будешь делать тогда?
- А это уже мои проблемы, Хеймитч. Главное скажи ей, что ты будешь спасать меня. Дальше я справлюсь сам.
- Хорошо, парень.…И удачи тебе. А теперь проваливай, мне чертовски хочется напиться.
Иду домой и пытаюсь уснуть. Все бесполезно. Встаю и начинаю уборку. Утро приходит быстро. Иду в душ. Потом спешу в город. У меня есть одна конкретная цель. Вопрос в том, как ее осуществить. Для начала захожу к Китнисс. Мне открывает Прим, она сегодня не в школе. Шепотом рассказывает мне, как Китнисс убежала вчера после передачи. Как она вернулась под утро мокрая вся, пьяная, с бутылкой в руках. Только этого мне не хватало. Чтобы еще и Китнисс пила. Прим быстро находит мне то, что нужно. И даже больше, она находит в семейном архиве фото Гейла. Отлично, хоть эта проблема исчезла. А то я уже и не знал, где искать его фото.
Я бреду в город. Мне есть над, чем подумать, да и спешить некуда. И Китнисс, и Хеймитч спят после ночной пьянки. Ведь и так понятно, что пили они вместе. Надо было обдумать, как теперь жить дальше. Нужно успеть доделать все дела. Тут я вспомнил об отце. Ему придется потерять меня во второй раз. Но выбора нет. У отца останется еще два сына. А Китнисс единственная кормилица в семье.
В городе, сначала захожу в ювелирную лавку. Вчерашний продавец уже знает и смотрит с сочувствием и жалостью. Он охотно соглашается вставить фото в медальон.
- Для мисс Эвердин?
Вчера он спрашивал то же самое.
- Да.
- Мистер Мелларк, мы с женой очень вам сочувствуем. Вы такая хорошая пара! Не волнуйтесь за фото, сделаю все в лучшем виде!
- Сколько я вам должен?
- Считайте, что это наш вам подарок. Мне очень жаль, что так получилось. Все с нетерпением ждали свадьбы и тут такое горе…
Я тепло улыбаюсь ему. Приятно, что ты дорог чужим людям. Договорившись о сроках заказа, я иду на площадь. Там, лавка моего отца. Мне нужно поговорить с ним. Что-то объяснить. Как-то оправдаться. Хотя за что? Сама судьба так распорядилась. Или Капитолий. Разговор предстоит тяжелый. И уже сейчас я не могу отыскать нужных слов, объяснить отцу, почему я в любом случае, вернусь на арену. И почему не вернусь больше домой.


Глава 22

Отец ждал меня на пороге магазина. Он увидел меня в окно, и вышел на встречу. Я шел к нему, опустив голову. Стыдно было смотреть ему в глаза. Этот человек, дал мне жизнь. И я собираюсь отдать её ради любви. Последние шаги самые тяжелые. Останавливаюсь перед отцом, и, кажется, что мне 10 лет. Я для него всегда буду мальчишкой. Его маленьким сыном.
- Пит…- он осекается. Делаю последний шаг, утыкаюсь лбом ему в плечо, как тогда, на вокзале. Папа гладит меня по голове. По моей щеке стекают слезы, мои и его. С ним не нужно претворяться, он знает как мне плохо. И догадался, что я не вернусь.
Мы долго стоим обнявшись. Нам больше ничего не надо. Солнце согревает мой затылок, сквозь закрытые веки, кажется, что весь мир розовый. Жизнь такая странная. Лишь теряя, мы начинаем ценить. А что почувствует мама, когда меня не станет? Да и почувствует ли вообще?
На душе спокойствие. Вот сейчас, я абсолютно уверен в своем выборе. В том, что я поступаю правильно. Тишину нарушает голос отца:
- Ты настолько любишь ее, да?
Что на это можно ответить? Отвечаю правду:
- Да. Больше чем самого себя. Чем этот мир. Для меня не будет мира без нее. Я не могу дать ей умереть, никак не могу, отец. Пойми.
- Но ведь ее жизнь – это твоя смерть, сын.
Молчу. Сказать просто нечего. Разрываю объятия, отступаю и отворачиваюсь.
- Пошли в дом, Пит.
- Пап, ты осуждаешь меня?
- Нет. Как я могу осудить тебя? Ты стал большим уже очень давно, Пит. И ты сам делаешь свой выбор. Никто не виноват, что судьба так раскинула карты. Просто мне больно терять тебя, Пит. Ты мой любимец, в тебе моя душа. Первый раз, когда я решил, что потерял тебя, мне казалось, что я схожу с ума. Сейчас я должен снова это пережить. И мне больше не повезет, сын. Два раза подряд такого везения не бывает, удача больше мне не улыбнется. И значит, я должен смириться с тем, что теряю тебя окончательно. Ты сделал свой выбор, моя задача смириться с ним. Каким бы он не был.
Первый раз я слышал от отца столь много слов за один раз. И только сейчас осознал, сколько боли я причинил своему отцу. Я никогда даже не задумывался, почему он живет с матерью? Любви между ними точно нет. Привязанность, расчет? Не хотел сиротить нас? Это глупо, мы не видели от матери ничего хорошего. Чужая, истеричная женщина, стремящаяся отравить всем жизнь. И отец, тихий, спокойный крупный мужчина. Как он терпел все это? Ради нас, своих сыновей? Я не могу этого спросить у него. Язык не поворачивается. Пусть это будет его тайной. Или моим эгоизмом.
Я провожу весь день с семьей. На душе тихо и спокойно, я как будто уже попрощался со всеми близкими. Отпустил всех от своей души. Теперь цель моей жизни – спасти Китнисс. И все.
Лишь под вечер я собираюсь домой, попутно захожу к старой Риппер. Я провожу у нее мало времени, но надеюсь что этого достаточно. Мой кошелек значительно опустел. Хеймитч еще спит, когда я тихонько захожу к нему в дом, быстро собираю все бутылки со спиртным. Обыскиваю на всякий случай весь дом. Ищу все, что содержит хоть каплю спиртного. Так же тихонько ухожу, стараясь не звякать бутылками. Выхожу на обочину, половину бутылок разбиваю, половину выливаю в овраг. Прежде, чем вернуться к Хеймитчу захожу домой, и звоню в Капитолий. Мне нужна Эффи. К счастью, она дома. И казалось, что ждала моего звонка.
- Эффи? Это Пит.
- Здравствуй, Пит! Смотрела вчера новости это ужасно, я не знаю, что делать! А как же свадьба? Ведь уже практически все готово! Платье Китнисс зрители уже выбрали! Весь Капитолий гудит как улей. Ведь вы – любимцы публики. Пит, передай Китнисс, что я люблю ее. Вам нужно начинать готовиться, хотя это и против правил, - Эффи как всегда тарахтит, не умолкая. Хоть и неловко, но приходится ее перебивать.
- Эффи, вот насчет этого я и звоню тебе, мне нужна твоя помощь.
Эффи воодушевляется еще больше. Помощь окружающим – второй её пунктик, после приверженности расписанию.
- Чем могу помочь? С Китнисс что-то не так? Я могу позвонить ей, выразить свое сочувствие. Ободрить, поддержать.
- Нет, Эффи. Я хочу, чтобы ты выслала мне все записи Голодных Игр.
- Но, Пит…Их же было семьдесят четыре!
- Я знаю, Эффи. Но если мы хотим, чтобы хоть кто-то из нас выиграл, мы должны знать, чего ожидать.
- О, Пит…- Эффи замолчала, слышно было, как она тихонько всхлипнула. – Тебе очень поможет, если кассеты, с еще живыми победителями я, почему отдельно?
- Ну, конечно, Эффи! Спасибо, что подсказала, сам я об этом даже не подумал!
- Да ладно, я представляю как вам сейчас плохо с Китнисс. Держитесь, весь Капитолий болеет за вас душой! Кассеты будут завтра, Пит. Если нужно будет что-то еще – сразу же звони. Сделаю все, что в моих силах.
- Ты настоящая волшебница. Мы любим тебя с Китнисс. И никогда не забудем всего, что ты для нас делала.
- Ну что вы, я тоже люблю вас. Вы – мои лучшие победители. Мои жемчужины.
- Пока, Эффи.
- Пока, Пит. Кассеты будут завтра во второй половине дня.
Я кладу трубку. И смотрю на грязную лужу, натекшую с моих ботинок. Потом замечаю коробку с пустыми бутылками. И решительно поднимаюсь. Что ж, пора за работу.
На этот раз, я вежливо стучу в дверь, прежде чем зайти. Китнисс с Хеймитчем сидят на диване, разглядывая закат. Я демонстративно швыряю коробку на стол. Бутылку противно бренчат. Мои алкоголики дружно морщатся на резкий звук.
- Готово, - я стараюсь, рявкнуть как можно громче, и они снова морщатся, но уже от звука моего голоса.
- Что готово? – голос у Китнисс хриплый.
- Я вылил все ваше пойло в канаву.
Хеймитча как ветром сдувает с дивана. Он, не веря моим словам, лихорадочно роется в коробке. Не найдя ни одной пустой. Он ошарашено смотрит на меня.
- Ты…что сделал?
- Остальное разбил.
- Он купит еще, - ага, бегу и спотыкаюсь, Китнисс.
- Нет, не купит. Я ходил к Риппер, сказал, что немедленно донесу властям, если продаст одному из вас хотя бы стакан. На всякий случай еще и деньгами ее задобрил, хотя, по-моему, довольно было и страха перед миротворцами.
Хеймитч кидается на меня с ножом, я легко уклоняюсь. Китнисс подпрыгивает с дивана. Ей-то что не нравится? Или за одну ночь успела стать алкоголичкой? Говорят, женщины спиваются быстрее.
- Тебя это вообще не касается!
Да что вы говорите, леди. Еще как касается. Не ради пьянчужки же свою жизнь отдавать. Вслух выражаю мысли по цивильнее.
- Очень даже касается. Как ни крути, двоим, из нас предстоит вернуться на арену, а третьему – сделаться ментором. Пьяниц в команде не потерплю, особенно если это будешь ты, Китнисс.
- Что такое? – Её лицо опухшее, шрам неприятно выделяется. – Да я вчера в первый раз приложилась к бутылке!
- И взгляни, на кого похожа.
Слова вырываются прежде, чем я успеваю прикусить язык. Ну и ладно, может это заставить относится их ко мне посерьезнее. Китнисс демонстративно отворачивается к Хеймитчу. Ой, ну какие мы обидчивые с похмелья. Китнисс жалобно говорит Хеймитчу:
- Ничего, я тебе раздобуду самогона.
- Значит, донесу на обоих. В карцере протрезвеете. – Пора побыть хоть чуть-чуть пожестче. Или я не добьюсь исполнения своего плана.
- Чего ты добиваешься? – Хеймитч делает изумленный вид. Или на самом деле удивлен. Тем, что у меня тоже есть зубы. И характер. Хорошо, я объясню.
- Двое из нас вернуться из Капитолия. Ментор и кто-то из игроков. Эффи выслала мне все записи с Играми живых победителей. Мы просмотрим и выучим все их приемы. Мы станем профи. И кто-то из нас обязательно выиграет, нравится вам это или нет!
На этих словах, я выхожу за дверь, попутно хлопая ею. Надеюсь, получилось эффектно. И что они поймут скрытый смысл моих слов. Вернутся лишь двое, ментор и один из игроков. Хеймитч и Китнисс. Не я.


Глава 23

Почему-то, когда знаешь, что жить осталось слишком мало времени, время начинает лететь как сумасшедшее. Мы тренируемся, готовимся каждый день. Хотя Китнисс и Хеймитч сдались не сразу. Но в итоге я смог настоять на своем. Кассеты пришли на следующий день, как и обещала Эффи.
Изо дня в день я становился сильнее, чтобы выиграть. Чтобы убить всех остальных трибутов. Я еще не знал, что сделать потом. Медальон давно уже был готов. И я, ношу его, не снимая. После моей смерти он перейдет к Китнисс. Частичка меня на память. Труднее всего давались воскресные занятия с Гейлом, он учил нас ставить ловушки. И мне по несколько часов приходилось наблюдать их с Китнисс вместе. Я ревновал, но как-то отстраненно. Мысленно я уже доверил Китнисс ему. Моя задача, что бы она вернулась с арены живой и победившей. Его задача – сделать ее счастливой по возвращению домой.
Я думал, что тяжело было видеть их с Гейлом. Нет, совсем плохо стало на Жатве. Мне хотелось зубами вцепиться в руку Эффи, когда она полезла в шар с именем девочек. Ведь это издевательство! Там лежало лишь одно имя – Китнисс. Выбирать-то было не из кого. Наш президент выбрал оригинальный способ расквитаться с нами, отомстить за восстание, подавить бунт сразу во всех дистриктах. Ну почему из всех жителей Панема именно нам с Китнисс досталась такая участь? Почему мы не можем просто жить? Я согласен даже не вместе, пускай бы мы так и не познакомились никогда. Не узнали друг о друге, но были бы живы… Глупости все это. Дезертирство. Вот если честно, хотя бы самому себе: отказался я бы от Китнисс, от своей неразделенной любви, от возможности видеть ее улыбку, спасать от кошмаров, ради того чтобы просто тихо - мирно жить? Нет.… Ни за что и никогда. Я выбрал свой путь и прошел его почти до конца.
Когда Эффи вытаскивает из шара с мужскими именами Хеймитча. Я с легкой душой и чуть ли не с радостью вызываюсь добровольцем. Китнисс грустно смотрит на меня. Наверное, ей хочется покрутить пальцем у виска, давая понять, что я сумасшедший. После Жатвы нас быстро увозят на вокзал, сажают в поезд. Нам не дают традиционного времени на прощание с родными. Китнисс смотрит на уплывающий перрон и еле сдерживается, чтобы не расплакаться. Мне - то проще, я простился со всеми заранее, предполагая что-то подобное. А она видимо тянула до последнего. В ее глазах стояли слезы, она как всегда, нервничая, обкусывала губы. Нужно было как-то успокоить ее. Я хотел ее обнять, поднял руки и тут же опустил, не это ей нужно было сейчас.
- Напишем письма, Китнисс. Пожалуй, так даже лучше. Оставим после себя что-то осязаемое. Хеймитч доставит конверты, если…придется.
Она лишь кивает в ответ и чуть ли не бегом уходит к себе в купе. Делать нечего. Медленно бреду к себе. Переодеваюсь. Хотел принять душ, но нет желания. Просто стою возле окна, разглядывая пейзаж за окном. Я вижу все это в последний раз. Я уже расстался со всеми, простился со всеми. И сейчас, я прощаюсь с этим миром. Как только я отпущу все мирское от себя, моя жизнь, моя судьба замкнется на одном – Китнисс. И это все что мне будет нужно.
Эффи деликатно стучит в дверь, напоминая, что пришло время ужина. Выгляжу я нормально, слезы высохли. А значит можно идти. За столом стоит траурная обстановка. Все подавленно молчат, быстро и без аппетита едят. Нужно что-то делать с этим, как-то разрядить это напряжение. Мы с Эффи безуспешно пытаемся начать беседу.
- Мне нравятся твои новые волосы, Эффи.
Действительно, теперь они у нее не розовые, а золотистые.
- Спасибо. Я подбирала парик под цвет броши Китнисс. Думаю, тебе нужно дать золотой браслет на лодыжку, а Хеймитчу – на руку, тогда все увидят: мы одна команда.
С трудом подавляю улыбку. На моей шее уже висит знак моей принадлежности к «команде». Единственный способ пронести медальон на арену – это носить его на себе. Точно так же Китнисс пронесла свою брошь на арену. Но сейчас еще рано говорить об этом ей, мой медальон – последний аргумент, «тяжелая артиллерия» в моей борьбе за ее спасение. Потому что я знаю, что она в свою очередь задумала тоже, что и я. Спасти меня. Продолжаю разговор, как ни в чем не бывало:
- Отличная мысль, - поворачиваюсь к Хеймитчу. – Что скажешь, Хеймитч?
- А, все равно, - трезвенность дается ему крайне нелегко. Когда пьешь почти четверть века, завязать крайне тяжело.
- Может, и Хеймитчу купим парик? – смеется Китнисс. Хеймитч свирепо смотрит на нее.
И опять повисает тяжелая тишина. Ну что ты будешь делать. А так хотелось последние дни провести в непринужденной обстановке. Кидаю беспомощный взгляд на Эффи, она же любит поболтать.
- Запись Жатвы будем смотреть? – тут же реагирует Эффи. Я быстро поднимаюсь и иду в свое купе. Забегаю в него и с остервенением пинаю кресло здоровой ногой. Протез не выдерживает такого возмутительного отношения и подламывается. Я падаю на пол. Перевожу дыхание. Смотрю в потолок и считаю до десяти. Почему они все себя так ведут? Неужели не понимают, что и так совсем нелегко, к чему эта скорбь? Она отравляет все как кислота. Кое-как поднимаюсь на ноги, ищу свой блокнот. Как хороший мальчик, я выписал имена всех оставшихся в живых победителей. Сейчас мы узнаем, кто же станет нашими соперниками.
Спокойно захожу в гостиную, все уже расселись возле телевизора. Пристраиваюсь сбоку. Отмечаю в своем списке тех, кто вернется с нами на арену. Стараюсь не смотреть лишний раз на экран. Не хочется видеть лица тех, кого скоро придется убить. Показ Жатвы заканчивается. Все расходятся, только Китнисс продолжает сидеть. Еще бы, ведь это нам возвращаться в этот ад. Спокойно выдираю листы с именами тех, кому повезло больше. Они никогда туда не вернутся. Чувствую на себе взгляд Китнисс. Сейчас даже ее присутствие рядом совсем не радует.
- Может, поспишь? – я пытаюсь говорить ровно. Вряд ли она позовет меня к себе. Научилась справляться без меня. А даже если нет, то ей придется это сделать. Меня-то скоро не будет, у нее останется Гейл. Хотя мне тяжело. Чертовски долго я держался на расстоянии от нее. И что даже напоследок я не смогу прикоснуться к ней? Не без ее разрешения, по крайней мере. Она не уходит.
- Чем собираешься заняться? – ее голос звучит так тихо и не решительно.
- Еще раз прогляжу свои записи. Надо же объяснить себе, что нас ждет. Утром все обсудим. Иди спать, Китнисс.
Она, молча, встает и уходит. Я долго смотрю ей вслед. Как-то так получилось, что после их пьянки я взял на себя роль командира нашей команды. Тяжело вздохнув, иду к себе в купе. Вряд я смогу уснуть, жаль тратить время на сон. Ведь жизни осталось так мало. В купе я натыкаюсь на коробки с кассетами. Теми самыми, что прислала мне Эффи. Видимо их доставили с моим багажом. Поднимаю их и тащу обратно в гостиную. Вот и нашлось занятие на ночь. Все лучше, чем мучиться кошмарами. Уже после полуночи в проеме появляется фигура в белом. Первая реакция – призрак? Приведение движется в моем направлении. Нет, всего лишь Китнисс. Чего ей-то не спится? Встаю и вытаскиваю кассету.
- Не спится?
- Спалось, но недолго, - Китнисс ежится. Понятно, опять кошмары. Могла бы меня позвать.
- Хочешь рассказать? – В ответ она мотает головой.
Какая же она упрямая! И гордая. Значит, осталось лишь одно средство. Я раскрываю объятия, она кидается ко мне. Прижимается, как маленький испуганный ребенок. Обнимает за шею. Я крепко прижимаю ее к себе, прячу лицо в ее волосах, нежно целую. Как давно это было. Как давно я не обнимал ее. Старался держаться на расстоянии, не понимая, что происходит у них с Гейлом, не желая мешать им. А теперь она рядом, и я абсолютно счастлив. Мы стоим так до тех пор, пока дверь купе не открывается и не заходит проводник. Он аккуратно несет в руках поднос с кувшином и двумя чашками. Интересно, он умеет исполнять желания или просто подглядывал?
- Я принес вам одну про запас.
Ага, значит, это Китнисс попросила его принести молока.
- Спасибо.
- Добавил немножко меда, чтобы подсластить. И щепотку пряностей…- в его глазах светится жалость. Мы все так же стоим обнявшись. Проводник даже открывает рот чтобы что-то сказать, но лишь качает головой и уходит. Китнисс недоуменно смотрит на дверь.
- Что это с ним?
- Пожалел нас, наверное. – Она размыкает объятия, сразу становится холодно и пусто.
- Да уж, - Китнисс наливает себе молока.
- Нет, правда. Не думаю, будто весь Капитолий безумно рад, что мы возвращаемся на арену. Или кто-нибудь из других победителей. Публика к ним привязалась.
- Думаю, они забудут свои терзания, как только увидят кровь, - нет, милая моя, вот твоей крови точно никто не увидит, но не решаюсь перебить ее. – Значит, пересматриваешь пленки?
- Не совсем. Так, изучал отдельные боевые приемы.
- Кто на очереди?
Неужели она хочет остаться? Решаю проверить, протягиваю ей коробку с кассетами:
- Сама выбирай.
То ли случайно, то ли специально она вытаскивает кассету с записью предыдущей Квартальной бойни. Той, в которой участвовал Хеймитч.
- Эту мы еще не видели.
Я качаю головой.
- Не над. Хеймитчу не понравилось бы. Мы тоже не смотрим собственные Игры. И потом, он в нашей команде, так что это бессмысленно.
- А победитель двадцать пятого года здесь есть?
- Вряд ли. Он уже наверняка умер, а Эффи дала мне записи только потенциальных соперников…- Я кручу кассету в руках, все еще не определившись, стоит ли смотреть ее. – А что? Думаешь, стоит взглянуть?
- Это единственная Квартальная бойня. Вдруг выясним что-нибудь стоящее? А Хеймитчу можно и не рассказывать.
А она умеет убеждать. Да и мне самому хотелось посмотреть….Делаю вид, что поддаюсь на уговоры.
- Ну, если так…


Глава 24

Вставляю кассету, сажусь поудобнее, Китнисс устраивается рядом. В кружках горячее молоко с медом и специями, рядом любимая девушка, ночь, мы одни в купе, тихое мерцание телевизора… Романтика, да и только. Если не считать того ЧТО мы смотрим и КУДА едем. Голодные игры. Они так круто перечеркнули нашу жизнь. Да и не только нашу. Пятидесятый сезон или Вторая Квартальная бойня. Те игры, в которых победителем стал Хеймитч и которые мы первый раз смотрим. В ту Квартальную бойню распорядители объявили о том, что от каждого дистрикта будет вдвое больше трибутов. Вдвое больше детей в возрасте от 11 до 18 лет. Это кошмар. Сердце больно сжимается, наверное, после ТАКИХ игр я бы тоже засыпал с ножом и в стельку пьяный. На экране показывают запись Жатвы, наш Дистрикт по нумерации идет самый последний. И я вдруг понимаю, что где-то там стоял мой молодой отец и мать, и их имя тоже было написано на тессерах. Голосование, как и сейчас, начинается с девушек. Ведущая вытаскивает имя:
- Мейсили Доннер!
Китнисс подпрыгивает:
- Точно! Мамина подруга детства.
На экране показывают хрупкую блондинку, обнимающую двух девушек. Они, похожи все трое, как сестры. Но тут камера показывает их лица крупным планом. И я вижу до боли знакомое лицо.
- А вот кажется, и твоя мама.
Китнисс внимательно смотрит на их лица. Тут девушка отходит и начинает подниматься на сцену.
- Мадж!
- Ее мать. Они были близнецами или вроде того, - собственная осведомленность меня совсем не радует. – Отец как-то раз говорил.
Голосование продолжается, ведущая вытаскивает имя еще одной девушки и парня, которых мы не знаем. Трое подростков стоят на сцене. Остается еще один юноша. Мы знаем кто он – Хеймитч. Когда выкрикивают его имя, он спокойно и невозмутимо поднимается по ступенькам. Кажется, что он даже рад. Тут Китнисс озаряет та же мысль, что и меня:
- Ой, Пит! Надеюсь, это не он убил Мейсили?
- По-моему, шансы слишком малы. Все-таки сорок восемь игроков.
Я очень искренне пытаюсь в это верить. Хотя понимаю, насколько глупа эта вера. И почему нас волнует, не убил ли он именно ее? Ведь помимо Хеймитча и Мейсили есть еще одна пара. И они тоже погибли на Арене. Но Хеймитч – наш ментор, а Мейсили – тетя подруги Китнисс. И мы их знаем.
После Жатвы показывают кадры в Тренировочном центре, интервью. Я понимаю, что тот Хеймитч, которого я вижу в телевизоре, который моложе нынешнего на 25 лет мне абсолютно не нравится. Высокомерный, заносчивый, направленный исключительно на победу. Мне кажется, что все остальные трибуты для него пушечное мясо. Конечно, нельзя сказать, что сейчас он приятнее. Вечно пьяный, не опрятный, грубоватый, но намного ближе и понятнее. Китнисс внимательно наблюдает за происходящим на экране, недовольно хмурится. Кажется, ей тоже не очень-то нравится молодой Хеймитч. Как только заканчивается интервью, она не довольно ворчит:
- А он не лезет за словом в карман.
Я тихонько улыбаюсь, стараясь, чтобы она не заметила. Ну да, конечно, а забыла, какая сама была и перед интервью и после него? Эффи с Хеймитчем мучились по очереди с ней весь день, но у них так и ничего не получилось до вмешательства Цинны. Уж не знаю, что он там с ней делал, но вероятно заколдовал. Других объяснений произошедшей перемене в Китнисс, я не нахожу. Воспоминания, это все что у меня теперь есть. Лишь прошлое и настоящее. О будущем можно забыть. На том памятном интервью я признался всему Панему, что люблю ее. Первый раз сказал о своих чувствах. Я буду помнить до последнего вздоха то ее удивленное выражение лица, слезы в глазах, румянец. И не важно, что за эти минуты она толкнула меня, порезала мои руки. Это все такие мелочи. Мне надо будет хорошенько обдумать, что бы сказать на предстоящем интервью. Нужно придумать что-то такое, что могло ее спасти и защитить, увеличить шансы на победу. Я отвлекаюсь от происходящего на экране. Что можно придумать такого, что спасло бы ее? В прошлый раз нас пощадили, как несчастных влюбленных. Мы и сейчас остаемся ими. Ведь второй раз победить двоим, не дадут ни за что на свете, особенно из-за восстания в некоторых дистриктов. Скорее всего, именно из-за этого нас обоих и отправляют обратно на арену. Ведь в таком случае мы оба или хотя бы один из нас погибнет. А второй, после потери будет полностью дезориентирован и уж точно перестанет быть идейным вдохновителем восстания. По крайней мере, уж я точно бы перестал, если бы Китнисс погибла. А вот она.… Да и не важно.
Пытаясь отвлечься от грустных мыслей, сосредотачиваюсь на экране. Оказывается, я очень многое пропустил. Хеймитч с Мейсили объединились в команду и упорно шли куда-то в одном направлении, не ввязываясь в драку. Что делает Хеймитч? Поневоле я заинтересовался, кто его знает, может мне пригодится это на арене? У него была какая-то конкретная цель, казалось, что он точно знает, что делать. Они искали края арены! Зачем? Когда они наконец-то достигли обрыва, то их команда распалась. Идти больше было некуда. Через пару минут после разделения раздался крик Мейсили. На нее напали какие-то птицы - переродки. Мейсили умирает на руках у Хеймитча. Что ж, теперь мы знаем, что это не он ее убил. На душе становится теплее. Одной гадкой мыслью меньше. Зато Хеймитч достиг своей цели. На краю Арены было силовое поле. Благодаря этому полю, он побеждает. Раздаются фанфары, чествующие победителя. Финальные титры и экран гаснет. Мы сидим в тишине, я не в силах нарушить это молчание. Но есть такое суровое слово надо. Не просто же так мы это смотрели? Хеймитч будет в ярости от того, что мы сделали. Значит, нужно хотя бы подвести итоги просмотренному.
- У подножия скалы было силовое поле, как и на крыше Тренировочного центра. Чтобы никто не вздумал покончить с собой. Хеймитч придумал способ сделать из него оружие…
- И не только против соперников, но и против Капитолия тоже. Никто ведь такого не ожидал. Поле даже и не задумывалось как часть арены, а уж тем более – как подсобное средство для игроков. Капитолийцы остались с носом. Значит, вот почему я не помню, чтобы этот сезон крутили по телевизору. Поступок Хеймитча почти так же опасен, как наша выходка с ягодами!
Что ж, я согласен с ней. Бедный наш президент Сноу, вечно у него проблемы с Двенадцатым дистриктом! Что не победитель – то бунтарь. Все, что я могу это озадаченно качать головой. Глупо удивляться, что от нас столь сильно хотят избавиться. Мы перешли дорогу власти, но при этом являемся фаворитами этого года, а значит, тихонько прикопать в лесу нас точно не получится. Поэтому подумали - подумали и решили сделать из наших смертей отличное шоу. Постараемся не разочаровать, дорогие распорядители! Очень дорого я продам свою жизнь, заберу с собой как можно больше трибутов… Мои азартные мысли, прерывает голос из-за спины. Оказывается, мы не одни смотрели эту запись.
- Почти, но не так же.
Черт, как же не красиво-то получилось. Мы осторожно оборачиваемся назад. От Хеймитча, да еще и злого, можно ожидать чего угодно. Хотя то, что вижу я, лично меня, приводит в ярость. Он все-таки сорвался! Хеймитч стоит на пороге купе с бутылкой, на его губах улыбка. И этот, с позволения сказать ментор, еще имеет наглость подмигнуть нам, прежде чем сделать очередной глоток! Столько времени бороться с его пьянством, чтобы накануне прибытия в Капитолий он опять запил. Дьявол! Как же так? Он не мог хотя бы еще неделю потерпеть? Большего мне не надо было! А потом до меня доходит, ЧТО его заставило запить. Кассета. Мы заставили его заново пережить все то, что было там, на Арене. И впервые (прям какая-то ночь открытий!) я понимаю, как именно наказал Капитолий Хеймитча. Он остался жив, его не пытали. Но почему мне ни разу не пришла в голову мысль, а где семья Хеймитча? Где его мать, отец, близкие, друзья? Почему он настолько одинок? Потому что Капитолий забрал у него всех, оставив взамен его жизнь. Не думаю, что это был равноценный обмен. Слишком жестокая кара за дерзость.


Глава 25

Третий раз за текущий год я оказываюсь в святая святых – Капитолии. У меня все та же комната в Тренировочном центре. Здесь ничего и не меняется. Мне не верится, что прошло ровно год с Жатвы, которая изменила мою жизнь столь круто. Но факт остается фактом. И вот я здесь. И снова после Жатвы. Круг замкнулся, как не беги от судьбы она все равно тебя настигнет. Смерть обмануть нельзя. У нас не получилось. Я никогда больше не вернусь в эту комнату. Живым уж точно. Разве что в виде привидения. Но приведений не бывает. Так что не вернусь однозначно. Интересно, а где же чувство горя «я же умру!», где стенания и бешеная жажда жизни? Внутри пусто, лишь иногда легкая грусть, когда я понимаю, что не пить мне больше волшебно-вкусного горячего шоколада. И даже детей у меня не останется. Я не сомневаюсь, что славная фамилия Мелларков не прекратит свое существование – иначе, зачем еще семье двое сыновей, не считая меня? Но мне хотелось бы, что у меня был МОЙ ребенок. Нет, не правильно, НАШ с Китнисс. Хотя кому, как ни мне знать, что у нас никогда не будет детей. Китнисс слишком боится Капитолия и Голодных игр, чтобы когда-нибудь подвергнуть своих детей такому риску, она даже рожать их не хочет, о чем уж тут говорить…Стоп. Точно. Что-то в этом есть.
Команда подготовки без стука врывается в комнату, ну конечно, как же без них! Вдруг на арене я буду выглядеть недостаточно мужественно! Или сверкать волосатыми подмышками. Нежным жителям Капитолия такое может не понравиться. Я терпеливо сношу все, не очень-то мужские процедуры. Нужно просто представить, что никого в комнате нет. И что эта кучка «зверюшек», по меткому определению Китнисс, просто испарилась. Нет, я, конечно же, люблю свою команду подготовки, очень уважаю Порцию. Она мой друг. Но сейчас, когда меня наконец-то осенило, появились они! С красными хлюпающими красными носами, с зареванными лицами. Я пытаюсь им ободряюще улыбнуться. Но мне очень-очень срочно нужно подумать. Кажется, я нашел тему своего интервью. Знаю, ЧТО именно мне нужно будет сказать Китнисс. Искренне надеюсь, что в этот раз мои руки останутся целыми. Хотя моя задумка в сотни раз похлеще простого признания в любви. Просто имею право я перед смертью – помечтать? Выдать желаемое за действительное! По-моему только ленивый не знает, что большую часть ночей с Китнисс мы проводили в одном купе. В одной кровати. Горничные тому свидетели! Зато абсолютно никто не знает, что между нами ничего не было, кроме нас двоих, конечно. Вот на этом я и сыграю. Выход найден. Можно расслабиться и отдаться в умелые руки команды подготовки.
День пролетает незаметно. На мне без конца что-то пилят, скребут, вырывают. Не очень-то приятно чувствовать себя куклой, попавшей в руки пятилетней девчонке, но что делать? После быстрого обеда, издевательства продолжаются. Наконец-то появляется Порция, она приносит мой костюм. Интересно, в этот раз на мне строгий черный эластичный костюм. Он обтягивает все тело, как перчатка. Мне становится несколько неуютно. Уж слишком плотно сидит костюмчик. Хорошо, что мы с Китнисс привыкли доверять своим стилистам. В противном случае я бы этого точно не одел. Я пока еще не понял в чем суть костюма.
- Порция, и это все? Просто черное спортивное трико? – голос мой звучит, как у обиженного ребенка, ну так правильно, у Порции выступает в несколько иных местах, где уж ей понять меня!
Она смеется, и надо мной, и над моим вопросом.
- Пит, ну, конечно же, нет! Неужели ты не знаешь, какой волшебник Цинна? Сейчас я тебе все покажу. Потерпи еще чуть-чуть, пока я накрашу тебя.
- О нет, еще и макияж! Порция, пожалуйста, хотя бы губы не надо мне красить, а то я себе совсем девчонкой буду чувствовать!
- Надо, иначе эффект будет совсем не тот.
Конечно, я знаю, что надо. Но с кем еще я могу хоть немного почувствовать себя капризным ребенком? Да и просто ребенком. Порция быстро занимается моим макияжем. Все выдержанно в темноватых тонах. Я вижу различные оттенки черного и темно-синего. Мрачновато, однако, получается. Интересно, что же на этот раз гениального придумал Цинна? После того, как в прошлом году он нас поджег, можно ожидать от него чего угодно. В одно я верю точно – он не подведет. И если Цинна что-то придумал, значит, это будет чем-то стоящим. И поможет нам завоевать симпатии зрителей и найти спонсоров. На арене каждый подарок – на вес золотого. И его чертовски трудно получить, потому что цена даже маленького кусочка хлеба взлетает до небес. А лекарства и оружие – это вообще за гранью возможностей. Ну, наших, по крайней мере.
- Пит, не вертись!
Порция шипит, как раздраженная кошка. Она полностью увлечена работой, а я, слишком задумавшись, низко наклонил голову. Порция быстро стирает неудачный мазок, ее руки летают перед моим лицом. Голова начинает кружиться от запаха грима и от мельтешения рук. Наконец, пытка косметикой заканчивается. Порция в последний раз оглядывает творение своих рук, удовлетворительно кивает.
- Подожди, не вставай.
Я послушно сижу. Она вскакивает и выключает свет. Потом возвращается ко мне.
- Вот здесь, на запястье, на рукаве у тебя есть кнопочка. Нажимаем ее и – вуаля!
Как зачарованный, наблюдаю за тем, как наполняется светом моя одежда. Я похож, на горящий уголь. Мерцание медленно накаливается и вот уж весь я пылаю ярко-красными, с легким отблеском оранжевого и золотистого, цветами. Что ж… Подхожу к зеркалу, внимательно разглядываю себя. Оказывается на моей голове черная полукорона, интересно, когда же Порция успела одеть ее на меня, и почему я этого не заметил? Мое лицо раскрашено в темные, какие-то хищные тона. Губы (фу, какая гадость) в темно-фиолетовой помаде. Я выгляжу…величественно. И опасно. Похож на более зрелую, взрослую версию себя. Уже не обаятельный мальчишка, а взрослый мужчина, готовый и стремящийся убивать, чтобы защитить свою возлюбленную. Если Китнисс выглядит также, то мы произведем настоящий фурор!
- Значит, так Пит, отключай свой наряд, не надо все истратить раньше времени. Цинна велел, что бы вы никому не махали, и не улыбались. Такой костюм под это не рассчитан. Вы должны быть максимально серьезны и собранны. Смотрите только четко перед собой, не реагируйте ни на что извне. Вы должны быть как твердые, цельный куски угля. В конце концов, я не думаю, что вы с Китнисс рады возвращению на арену.
Я, молча, поднимаю на нее глаза. На лице Порции искреннее сочувствие. Мы первый их с Цинной опыт, в качестве стилистов для трибутов. И они были те, кто искренне радовался нашей совместной победе. И те, кому пришлось заново придумывать нам костюмы, для круга Почета. На что уж они точно никогда не рассчитывал. Строго говоря, никто на это не рассчитывал. Мы планировали и дальше работать вместе, они бы шили нам свадебные наряды, потом помогали бы уже НАШИМ трибутам выглядеть не хуже нас. А теперь они знают, что потеряют одного из нас или двоих. И все равно, Порция не развела сырость, она просто вложила всю себя в мой образ. Это ее скорбь выплеснулась в моем костюме. Ее и Цинны. Раскрываю руки ей навстречу, она порывисто делает шаг и обнимает меня. Мы четверо стали очень близки друг другу, подружились, за какой-то год исхитрились крепко сплести наши судьбы.
- Порция… Знай, что ты настоящий талант. Вы создали именно те костюмы, которые больше всего отображают нас.
- Нет, Пит, эти костюмы выражают наше с Цинной состояние. Я не верю, что это происходит с вами. Ведь я уже приготовила свадебный костюм для тебя. А Цинна сшил кучу свадебных платьев для Китнисс. Мы предвкушали как будем гулять у вас на свадьбе, и вдруг такое… И, Пит… - ее голос понижается до шепота, - я же успела узнать тебя. Ты сделаешь все, что бы спасти ее, да?
Я киваю головой. Слова тут излишни. Порция торопливо стирает слезы со щек.
- Я и не ожидала от тебя другого. Но всегда помни, что мы с Цинной очень любим тебя. Ты стал мне как брат. Мне очень больно будет потерять тебя. Я буду держать за тебя кулаки. Ведь, кто его знает, чудо все-таки может случиться?
- Вряд ли, Порция. Не нужно питать ложных надежд.
- Кто его знает, Пит… Не зарекайся, чуток надежды тебе не повредит. Ну, а теперь – на выход. Думаю, что Цинна уже закончил с Китнисс.
Я озадачен ее словами, о какой собственно надежде идет речь? Такое ощущение, что Порция знает то, о чем еще не знаю я. Интересно, конечно, но времени выпытывать у нее что-либо, просто нет.
В последний раз я подхожу к зеркалу. Внимательно рассматриваю себя. Интересно, как получилось им передать то, каким я стал внутри? Ведь во мне больше нет того милого мальчишки, сейчас во мне зреет ярость. И если раньше убийство человека вызывало во мне бурю чувств. То сейчас, я готов убить. И столько, сколько этого потребуется. К счастью, теперь это написано у меня на лице. А значит, пора спуститься вниз и познакомиться с соперниками, с теми, кем придется пожертвовать в скором будущем.


Глава 26

Медленной походкой я бреду к лифту. У нас в дистрикте нет такого чуда техники как лифт. Даже домов таких нет, в которых нужен был бы лифт. И о чем я думаю? Конечно, сейчас самое время предаваться размышлениям о недостатках нашего дистрикта. Лифт приветливо распахивает двери с нежным звоном, напоминающим колокольчики. Захожу в него, выбираю кнопку «0». Порция сказала, что Китнисс должна быть где-то там, возле колесниц, ждать меня. Двери разъезжаются, и меня оглушает в первые минуты. Помещение нижнего этажа забито народом. Здесь стоят колесницы с лошадьми, двенадцать колесниц, по одной для каждого Дистрикта. Вокруг колесниц большими и не очень группами стоят трибуты. Все они знакомы между собой. В каждой группке царит возбуждение, радость встречи и что-то еще.… Какой-то небольшой дух противоречия. Я аккуратно пробираюсь сквозь весь этот бедлам, выискивая Китнисс. Нет, конечно же, я вежливый, улыбаюсь, киваю кому-то в приветствии. Глупо утверждать, что я никого не знаю здесь. Все лица знакомые, спасибо записям с предыдущими Играми. Наконец-то, почти в самом углу, вижу Китнисс. Она стоит с каким-то парнем, обмотанным рыболовной сетью чудесного золотистого цвета. Сзади он выглядит абсолютно голым, к сожалению, даже по затылку я узнаю обладателя этого, безусловно, красивого мужского тела. Финник Одэйр из четвертого Дистрикта, молодой и красивый, по которому исходят слюной те из Капитолийцев, у кого не хватило им денег попользоваться. И сейчас он клеит мою Китнисс. Я начинаю пробираться быстрее. Еще чего не хватало, только я смирился с мыслью о том, что Китнисс будет с Гейлом, тут нарисовался еще один желающий. Убью его в первую очередь, и мне плевать насколько он профи! К тому моменту, когда я добираюсь до них, он уже уходит. Черт, не успел, а так хотелось надрать его полуобнаженную задницу. – Что ему понадобилось? – злость делает мой вопрос более агрессивным, чем хотелось бы. Глубокий вдох, выдох. Все, вроде взял себя в руки.
Китнисс тянется ко мне с поцелуем, и говорит таким тоном, что меня озноб продирает по спине. Детка, нельзя играть со мной в такие игры, особенно на публике. Может я и потенциальный покойник, но то, что я мужчина еще не отменял никто.
- Он предложил мне сахара и хотел выведать все мой тайны.
Вот козел! Сахару он предлагал. Нет, решено, он первый в очереди на убийство. Но мило смеюсь в ответ.
- Да ладно тебе.
- Нет, правда. Потом расскажу все подробнее, а то сейчас у меня по коже мурашки бегают.
У меня тоже, милая, но вряд ли по той же причине. Она чертовски красивая сегодня. Мы раскрашенные под стать друг другу, выглядим как несчастные влюбленные, одевшиеся траурно, чтобы оплакать несбывшуюся любовь. Да что со мной сегодня? Нужно встряхнуться и взять себя в руки.
Оглядываюсь с беззаботным видом:
- Как, по-твоему, если бы только один из нас победил, сегодня он был бы здесь, участником этого жуткого маскарада?
- Разумеется. Особенно ты.
Хорошенькое же у нее мнение обо мне. В очередной раз с грустью убеждаюсь, что она совсем меня не знает.
- Почему – особенно? – тяну губы в фальшивой улыбке.
- Потому что у тебя слабость к красивым вещам, а у меня ее нет. Капитолий сумел бы тебя заморочить, а там и купить навсегда.
Приехали. Да, я прям второй Финник в ее глазах.
- Чувство прекрасного – это еще не слабость, - пытаюсь быть убедительным.– Разве что в случае моего к тебе отношения…
И в этот лирический момент, когда я вижу, что в ее глазах, что-то вспыхивает в ответ на мои слова, по закону мирового свинства, раскрываются ворота. Первая колесница выезжает. Момент испорчен, она переключается на предстоящий круг Почета. Тяжело вздохнув, веду ее к нашей повозке. Протягиваю ей руку, я же джентльмен:
- Готова?
В ответ она тянет меня за собой. Встаю рядом, она поднимает руки к моей короне. Мммм…так приятно, чувствовать прикосновение ее ручек к своим волосам.
- Постой-ка. – Хоть всю жизнь, Китнисс. – Видел свой костюм включенным? Мы снова всех поразим.
- Это точно. Но Порция говорит, нам нужно быть выше этого. Не махать руками, ничего такого не делать. Между прочим, где наши стилисты?
- Не знаю. Может лучше, проедем вперед и включимся?
Мы одновременно нажимаем кнопки на наших костюмах, и пока огонь набирает силу, выезжаем на улицу. Толпа зрителей ахает при виде нас. Да, мы такие, пылающие мщением и несчастные. Я нигде не вижу наших стилистов, нашу команду, даже Хеймитча. Странно, что они не пришли нас поддержать. Чем они все так заняты?
- За руки нужно держаться?
- Думаю, это решили оставить на наше усмотрение. – А сам загадываю, что если она сейчас протянет мне руку, то значит, я ей не безразличен.
Вместо ответа она внимательно смотрит мне в глаза. И мне становится не важно, что на нас нацелены все камеры. Что мы вот-вот окажемся на виду у всех. Я вглядываюсь, в ее любимые серые глаза, темные тени сделали их цвет еще более выразительным. Стараюсь вложить в свой взгляд все то, что чувствую к ней. Что без нее мне не жить, не существовать. Что моя любовь сильнее всего огня в этом мире, и я горю в нем. Наши руки одновременно тянутся друг к другу. Пальцы крепко переплетаются. Мне кажется, что я чувствую биение ее сердца в своих руках. И уже не важно, кто из нас первые протянул руку.
Колесница выезжает на финишную прямую. Мы отворачиваемся друг от друга. Я представляю, какими сейчас нас видит эта толпа? Кажется, что визг тысячи голосов, слился в какое-то эхо, доносящееся до меня сквозь одеяло. Я смотрю вдаль, но вся моя жизнь, вся моя душа заключена в крепком переплетении наших рук. Это все, о чем я сейчас в состоянии думать. Весь мир может подождать. Мы не обращаем внимания на зрителей. Не улыбаемся, не пытаемся понравиться, не завоевываем симпатии. Нам даже спонсоры не нужны в эти минуты. Мы – боль, ярость, протест. Никто не замечает колесницы других трибутов, сами трибуты смотрят на нас. А нам плевать. Лишь только ладони крепче сжимаются. Наконец-то эта пытка заканчивается. Наш успех несомненен. Наши костюмы потрясли всех, так же и как год назад, мы произвели фурор. Помогаю Китнисс спуститься с повозки. Все, зрители остались там – за закрытыми дверьми. Порция и Цинны встречают нас, обнимают, поздравляют. Напряжение потихоньку начинает покидать мышцы. Можно выдохнуть, расслабиться.
Хеймитч ведет к нам трибутов Одиннадцатого дистрикта. Я помню их по записям, и потому что они друзья Хеймитча. Рубака и Сидер. Они из Одиннадцатого дистрикта, родины Руты и Цепа, родины того мужчины, что расстреляли на наших глазах во время Тура Победителей. Оба уже не молоды. У Сидер несколько детей. Бедные, останутся сиротами.…Не хочу об этом думать. Она обнимает Китнисс, так как будто они знакомы уже сто лет. Они о чем-то тихо переговариваются. Рубака же ведет себя более нагло, он смачно целует Китнисс. Я поддаюсь вперед, чтобы оттащить Китнисс, но она сама отшатывается ошарашенная. Хеймитч хохочем, Рубака ему вторит. Я не знаю, как реагировать. Китнисс пунцовая от смущения.
Обстановку разряжают служители, приказывающие пройти всем к лифтам и вернутся в свои комнаты. Я беру Китнисс за руку, пока кто-нибудь еще не захотел полезть к ней с поцелуями.
Нас обгоняет Джоанна Мейсон, она раздевается на ходу, бросая части своей одежды прямо на пол. Еще по записям я обратил на нее внимание, чем-то она напоминала мне Китнисс, хотя была более дерзкой. И надо признать, очень симпатичной. Она обращается к нам так, как будто отлично знает нас, и все так же продолжает раздеваться. Китнисс уже не знает, куда отвести взгляд.
- Ужасный костюм, да? Мой стилист – самый круглый дурень в Капитолии. Наши трибуты уже лет тридцать носят наряды лесных деревьев. Вот бы поработать с Цинной. У вас просто потрясающий вид.
Нашла с кем говорить о шмотках, я в этом не разбираюсь. А Китнисс, хорошо соображает только в луках. Ее лицо горит, когда она выдавливает из себя:
- Да, он помогал мне разработать свою линию одежды. Ты бы видела, что Цинна делает с бархатом.
Нет, это серьезно? Китнисс знает, что такое бархат?
- Видела. Во время вашего тура. Это чудо без лямок в Дистрикте номер два, темно-синее с бриллиантами? Такая прелесть, что я готова была протянуть руку через экран и сорвать его прямо с твоей спины.
Я вспоминаю то платье, о котором говорит Джоанна. Оно на самом деле такого насыщенного синего цвета, так красиво подчеркивало фигуру Китнисс, что запомнилось поневоле. Тем более, что в ту же ночь, я нарисовал портрет Китнисс в этом платье. Пока я вспоминаю, Джоанна избавляется от остатков своего костюма и уже стоит полностью голая, не считая обуви.
- Фу, так-то лучше.
Приходит лифт, и она заходит в одну кабину с нами. Что ж, поездка обещает быть веселой. Я и две девушки, одна из которых любимая, а другая обнаженная. Причем, как выяснилось, Джоанна неплохо разбирается в живописи. Ни разу еще не вел разговоров в лифте, с обнаженной девушкой, о том, какие лучше цвета смешивать для получения того или иного оттенка. К тому же Джоанна стоит достаточно близко, чтобы на ее груди полыхали блики от моего до сих пор не погасшего костюма. Краем глаза я наблюдаю за Китнисс. У нее такой вид, как будто она готова убить нас обоих. Господи, неужели ты услышал мои молитвы, и Китнисс меня ревнует? Улыбка, первая настоящая улыбка, за этот вечер. Кажется, что я улыбаюсь до ушей. И яростный взгляд Китнисс говорит о том, что она заметила эту улыбку. Наконец-то все выходят, и мы остаемся вдвоем. Китнисс, как маленькая, обиженная девочка, вырывает свою руку. Мое терпение кончается, и я начинаю смеяться от счастья, она на самом деле ревновала МЕНЯ! Я не безразличен ей, совсем-совсем не безразличен! Мы выходим из лифта.
- В чем дело? – Китнисс сейчас взорвется. Пытаюсь подавить смех. Правду сказать нельзя. Не всю, по крайней мере.
- В тебе, Китнисс. Разве не видишь? – дурацкое хихиканье, все еще продолжает меня душить.
- Чего не вижу?
- Почему они себя так ведут. Финник с его сахарком, Рубака с поцелуями, а теперь эта девушка начала раздеваться. Они же играют с тобой, потому что ты.…Понимаешь?
- Нет, не понимаю.
Как бы ей объяснить, чтобы не выдать себя с потрохами? Пытаюсь принять серьезный и ответственный вид.
- Например, не могла смотреть на мое обнаженное тело, даже когда я был при смерти. Ты такая…чистая.
- Неправда! Да я целый год, когда видела камеры, чуть не срывала с тебя одежду!
Жаль, что лишь перед камерами…Я еле успеваю, придержать язык.
- Да, но.… Понимаешь, для Капитолия ты слишком чистая. По мне, так все идеально. – Я лишь чуть-чуть кривлю душой, если бы она эта делала постоянно, а не только перед камерами вот тогда бы это было идеально. – Они тебя просто дразнят.
- Нет, насмехаются! И ты с ними заодно!
- Ни в коем случае. – Меня разбирает смех, она хоть сама понимает, что устраивает мне самую настоящую сцену ревности? Наша холодная и сдержанная в чувствах Китнисс устраивает мне сцену!
Судя по ее лицу, она собирается разорвать меня на мелкие кусочки. К счастью, меня спасают Эффи с Хеймитчем, только что вышедшие из лифта. Хеймитч останавливается и внимательно вглядывается во что-то за нашими спинами. Что бы это ни было, я знаю, что это сулит нам новые проблемы. И ужасно не хочу поворачиваться. Эффи видит тоже, что и Хеймитч. Лишь мы с Китнисс все еще боимся обернуться. Возглас Эффи пугает меня.
- Кажется, в этот раз вам подобрали сочетающийся комплект!
Китнисс резко поворачивается. Мне остается лишь последовать за ней. Возле входа в столовую стоит пара безгласых. Они на самом деле сочетаются. Двое рыжих. Как будто выкрашенных в цвет золотой броши Китнисс. Девушка та же, что была в прошлом году, и которую еще тогда узнала Китнисс. А вот парень. Что-то в его лице кажется мне знакомым. Я пристально вглядываюсь и вспоминаю, где видел его последний раз. Он лежал без сознания на площади, где казнили Гейла. А это значит, что он был… миротворцем? Тем самым, знакомым Китнисс миротворцем по имени Дарий? И теперь он будет прислуживать нам, то есть мне, потому что девушка прислуживает Китнисс, а он – мой слуга? Китнисс мне этого не простит.
Это все о чем я успеваю подумать, прежде чем Китнисс пытается рвануться к нему. Хеймитч ловит ее за руку. На несколько долгих минут, она замирает, вглядываясь в этого парня, а потом вырывается и убегает дальше по коридору. В свою комнату.
После ее ухода, царит тишина. До меня доходит, что произошло. У нас в слугах пара безгласых. И обоих знает Китнисс. Отличное наказание за непокорство. Президент Сноу ничего не забывает. И не прощает. Даже в мелочах он показывает всю силу своей власти. Всю ее безжалостность.






Глава 27

После срыва, Китнисс не выходит из комнаты. До самого ужина ее не видно и не слышно. Она выходит к столу, вся помятая и несчастная. Без костюма, в простых штанах и джинсах Китнисс выглядит даже моложе своего возраста. И что самое обидное, она держится как можно дальше от меня. За столом сидит, уткнувшись в тарелку, и не реагируя ни на кого. После ужина все идут в гостиную для просмотра записи церемонии Открытия. Китнисс садится в самый дальний угол. А вот это по-настоящему обидно и неприятно. Чем ей я-то не угодил? Это все из-за Джоанны? Или Дария? Так в обоих случая я не виноват. Все трибуты, как будто сговорились дразнить Китнисс. Потому что она единственная была не такая, как все. Выше, чище всей этой грязи. Она единственная из всех нас попала на Голодные Игры в качестве добровольца.
И сейчас, она шарахалась от меня как от прокаженного. Крайним как всегда остался я. Что за невезение?
Я пытался, сосредоточиться на экране. Слабо получалось. Камеры показывали ликование толпы, когда мы только выехали. Капитолийцы визжали, скандировали наши имена, кидали цветы с трибун. Да, выглядели мы шикарно.
Церемония открытия заканчивается возмутительно быстро. Я встаю, чтобы перехватить Китнисс. Но она убегает быстрее, чем я успеваю открыть рот. Да, что за невезение такое? Ерунда какая-то. Бреду себе в номер. Падаю на кровать, ну и что мне делать дальше? Не обращать внимания? Попробовать еще раз поговорить с ней? Убить ее, в конце концов? Я совсем не понимаю женщин. Что я сделал сейчас не так, что с ней стряслось?
Понимая, что схожу с ума, резко поднимаюсь и иду в коридор. Долго, в нерешительности стою возле комнаты Китнисс. Поднимаю руку, чтобы постучать, но роняю, так и не решившись. Медленно бреду в сторону столовой. Нахожу официанта, прошу налить мне молока и принести пару пирожных. Сажусь за пустой стол. В столовой тихо, темно и пусто. Стулья задвинуты. Официант возвращается быстро. Молоко совсем не напоминает то, которое давали нам с Китнисс в поезде. В нем не хватает пряностей, и того, особенного тепла, когда что-то делается с заботой. Медленно тяну молоко, крошу пирожные ложкой, я не понимаю, жестокость этого мира. Мне осталось жить каких-то несколько дней, а девушка, которую я так люблю, не хочет со мной даже разговаривать! Решительно допиваю и со стуком ставлю кружку на стол. Все, пойду и спрошу.
Стремительно, чтобы не расплескать решимость по дороге, дохожу до комнаты Китнисс. Стучу, жду. Я слышу, что она в комнате. Я чувствую это так же, как чувствую всегда ее присутствие. Как легкий озноб по коже. Как жжение, где-то в глубине меня. И она была там, за дверью. И не открывала. Да что она творит? Можно подумать, что Китнисс не знает, что ночью, после потрясения с Дарием ей будут сниться жуткие кошмары! К чему эта нелепая гордость, если я ей нужен?! Да и к черту! Возвращаюсь к себе в номер, нахожу в аптечке успокоительное. Принимаю душ, выпиваю таблетку, забираюсь в кровать. Спать, спать и еще раз спать. Я не хочу ни о чем больше думать! Последние пару месяцев я жил в режиме нон-стоп, я был тренером, мозговым центром, стержнем нашей маленькой команды. Я тренировался и днем и ночью. Мне надо было быть сильнее, намного сильнее, чтобы я мог одолеть всех соперников. А что теперь? Да для чего я это делал? Чтобы меня опять откинули в сторону, как какого-то мальчишку! Выполнил свою работу – и до свидания! Я устал от того, что Китнисс вспоминает обо мне только, когда возникают проблемы, или ей нужна помощь. Сейчас помощь нужна была мне. Я собирался фактически покончить жизнью через пару дней, и мне было страшно, адски страшно. Не знал, что ожидает меня впереди. Понятия не имел, каково это умирать? Мне было одиноко, тяжело и тоскливо. Все, с меня хватит. Завтра мне придется опять быть милым и улыбчивым мальчиком Питом, заботливым и все понимающим.
Утром я не понимаю, что так оглушительно трезвонит мне в ухо. Пытаюсь отогнать, что-то падает, все так же разрываясь. Ох… С трудом продираю глаза. Никогда, больше никогда в жизни я не буду пить снотворное. Уж лучше бессонница и кошмары, чем дикая головная боль и гадкий привкус во рту. Мое тело протестует, когда я вытаскиваю себя с кровати. Душ, ледяной долгий душ. Это единственное, что приводит меня в чувство. Глаза открываются сразу, после первых ледяных капель. Когда выхожу, первое что бросается в глаза – это тренировочный костюм, лежащий на кресле. Кто-то приходил ко мне в комнату и оставил мне костюм. Кто еще кроме Порции мог сделать это? Она мой самый преданный друг на данный момент. Горечь вчерашнего еще не прошла.
К завтраку я вышел вовремя, в отличие от Китнисс. Хеймитч уже сидел за столом.
- А… парень, как спалось?
Хеймитч уже выпивший, или не протрезвевший с ночи.
- Пойдет. И тебе доброго утра, Хеймитч.
- Доброго? Я бы не раскидывался такими словами.
- Что-то случилось?
Вместо ответа Хеймитч поднимает руку, на которую надет золотой браслет с изображением пересмешницы.
- Эффи?
Видимо, она все-таки воплотила свое желание в жизнь.
- А кто же еще? Она окольцевала меня, как какую-то скотину! Еще бы клеймо на мне поставила! Кстати, а почему тебе не досталось подобной пакости?
Я нащупываю на шее цепочку, и тяну ее до тех пор, пока не показывается золотой медальон, с таким же изображением как у него.
- Я и так в команде, Хеймитч.
- Черт возьми, Пит! Ты слишком хорош для этой девочки. Решил погибнуть героем, парень?
- Нет.
- Дай посмотреть побрякушку.
Я колеблюсь, не зная, стоит ли ему давать его в руки. А с другой стороны, это же Хеймитч. Вряд ли он расскажет Китнисс о моем последнем средстве убеждения. Расстегиваю цепочку, отщелкиваю застежку медальона. Хеймитч просто смотрит на фотографии. Прим, мама Китнисс с одной стороны и Гейл с другой.
- Почему Гейл?
- Она любит его, он дорог ей. Я думаю, что это подействует. К тому же меньше всего Китнисс будет ожидать фото Гейла.
- Это как удар под дых?
- Что-то типа того.
- Ты не собираешься возвращаться?
- Зачем?
- Она проживет остаток своей жизни, терзая себя чувством вины.
- Ключевое слово – проживет.
- К чему такая жертвенность, парень? Неужели какая-то дурацкая любовь стоит жизни?
- А есть ли смысл вообще дышать? Смеяться? Что-то делать? Это моя жизнь. И это моя любовь. То, ради чего я вообще живу, дышу, смеюсь. Если я вернусь, а она останется там, на арене, для чего мне вообще тогда возвращаться? Что мне делать в этом мире, без нее?
- Эй-эй, парень я тебе не Фликерман! Не надо мне лить тут всю эту слезливую ерунду! Я просто пытаюсь отговорить тебя, пока не поздно.
- Хеймитч, хватит! Я все решил! И ты мне обещал! Ты дал мне слово! Ты мой должник! Запомни это! И теперь, ты обязан сыграть честно и по правилам! Выполни нашу сделку!
Я сам не заметил, что ору. Я готов был вцепиться ему в глотку, вытрясти из него это дурацкое обещание.
- Парень, полегче. Успокойся. Я сдержу свое слово. Сделаю все, чтобы в моих силах для того, чтобы вытащить ее.
Стараюсь взять себя в руки, продолжаю завтракать, как ни в чем не бывало. Хеймитч явно борется с желанием заказать себе что-нибудь выпить, да покрепче.
- Кстати, а где, собственно говоря, наше солнышко? Пойду, разбужу ее.
Все, что я успеваю, это открыть рот, чтобы задать вопрос. Но Хеймитч уже ушел, с небывалой прытью, надо сказать. В последнее время мне все чаще кажется, что с ним что-то не так. Четкое ощущение какой-то тайны. Хотя какая мне разница, если это поможет спасти Китнисс?


Глава 28

Хеймитч вернулся быстро, его физиономия была красной. Китнисс с ним не было. Они что поругались по дороге?
- Хеймитч, где Китнисс?
- Спит!
И его это прям так взбесило? Неладно что-то в Датском королевстве.
Начало тренировки в 10, уже без пятнадцати, а ее все нет. Наконец-то дверь открывается и заходит Китнисс. Хмурая, помятая, недовольная.
- Ты опоздала! – Приятно, что Хеймитч снова занял руководящую позицию, сняв эту тяжелую обязанность с меня.
- Прощу прощения. Еле встала после целой ночи многоязычных кошмаров.
Ее губы дрожат, когда она это говорит. Так и хочется сказать «я же предупреждал!» Нечего было закрывать дверь прошлой ночью, глядишь, выспалась бы!
- Ладно, забудем. Итак, во время сегодняшней тренировки перед вами стоит две задачи. Во-первых, продолжайте разыгрывать безумно влюбленных.
- Ясное дело. – Китнисс произносит это с таким сарказмом, что хочется встряхнуть ее.
- И, во-вторых, заведите друзей.
О… Вот с этим Хеймитч погорячился. Хотя, на мой взгляд, мысль хорошая, союзники помогут на первых стадиях. Правильно выбранные союзники, конечно.
- Нет. – Кто бы сомневался в том, что она так скажет! – Я никому не верю, большинство из них не выношу, и лучше уж нам остаться вдвоем.
Китнисс выжидающе смотрит на меня, ожидая поддержки. Ну что ж, так и быть, лишь бы она перестала видеть во мне врага.
- Я тоже так говорил, но…
- Но этого недостаточно! – Хеймитч удачно подхватывает мою мысль, подмигивая мне за спиной Китнисс. – На сей раз вам потребуется куда больше союзников.
- Почему?
Глупо ожидать, что она быстро сдастся. Но ставлю в этом споре на Хеймитча, а я просто соглашусь с любым результатом.
- Потому что преимущество – не за вами. Ваши соперники знают друг друга много лет. Думаете, кто станет их первой мишенью?
- Мы. И как ни крути, старой дружбы нам не пересилить. Для чего и стараться?
- Но вы – настоящие бойцы. Любимцы публики. А значит, можете стать желанными союзниками. Если только сами дадите понять, что готовы работать в команде.
Интересно, Хеймитч заранее готовил аргументы для спора? Китнисс смотрит на него с отвращением.
- То есть ты предлагаешь связаться с профи?!
Задерживаю дыхание в ожидании ответа. Ну, давай же, Хеймитч не подведи.
- А разве мы не стремились к этому с самого начала? Сделаться профи? Но команду сколачивают еще перед Играми. В прошлый раз Пит чудом пробился туда.
Спасибо тебе большое! Нашел, что вспомнить! Судя по лицу Китнисс, она тоже это вспомнила. И отнюдь не с радостью.
- Другими словами, ты предлагаешь объединиться с Брутом и Финником, я не ослышалась?
Такое ощущение, что она вложила в эту фразу весь свой запас презрения. Но Хеймитч – это Хеймитч, чихать он хотел на все ее презрение и ненависть. Он готов на все для достижения цели.
- Необязательно. Пожалуйста, выбирай сама. Нынче – все победители. Лично я предложил бы Рубаку и Сидер. Финника тоже не стоит сбрасывать со счетов. В общем, найдите кого-нибудь, кто может вам пригодится. Помните, перед вами уже не кучка дрожащих от страха детишек. Эти люди – опытные убийцы, как бы плохо ни выглядели некоторые из них.
На этой «радостной» ноте приходит Эффи. Как и в прошлом году, она считает своим долгом проводить нас в тренировочный зал. Хеймитч ругается. Оказывается, это подрывает наш авторитет. Поэтому они провожают нас до лифта. Наконец-то мы остаемся одни. Впервые за последние несколько дней. И Китнисс некуда сбежать из кабины лифта. Но на разговор времени нет, я, молча, протягиваю свою руку. Возьмет или нет? Китнисс колеблется, но со смиренным видом все-таки вкладывает свою руку. Пальчики такие тонкие, холодные. Ей плохо? Она болеет? Лишь крепче сжимаю ее руку, пытаясь передать ей хоть частичку своего тепла, чтобы она знала «я рядом, не смотря ни на что, я рядом».


Глава 29

Зал полупустой. Зря Эффи боялась, что мы не успеем. Нам зачитывают список секций. Каждый может выбрать то, что ему интересно. Китнисс крепко держит меня за руку. Главный тренер объявляет начало тренировок. Я собираюсь идти в секцию по метанию копья. Мне кажется, что это необходимый навык, никто не знает, какое оружие будет на арене, лучше всего быть готовым к любому варианту. Китнисс останавливает меня, дергая за руку.
- Что?
- Я думаю, что нам нужно разделиться.
- Зачем?
Она опять хочет избавиться от меня? Её непонятная обида на меня еще не прошла? Медленно отпускаю ее руку. Пусть делает, что хочет. Разворачиваюсь и ухожу в секцию метания копья. Все, я на самом деле устал от ее капризов. Нам нужны союзники! И мы должны завоевывать их тем, что мы влюбленные, что мы – союз. Порознь сложно играть влюбленных. В секции подобралась сугубо мужская компания: Брут и Рубака. Хеймитч советовал подружиться с Рубакой. Да он мне и самому нравится, в нем чувствуется мощь и уверенность. Лучше быть в союзе с ним, чем против него.
- Можно к вам присоединиться?
- Конечно, парень! А где твоя подружка? Она уже перестала краснеть? – Рубака оглушительно хохочет. Я улыбаюсь в ответ. Брут сосредоточенно раз за разом, посылает копье в цель.
- Просто Китнисс считает, что метание копья – недостаточно женское дело. Оно же тяжеееелоооое, - я дурашливо тяну последнее слово, подражая женскому голосу, вызывая очередной взрыв смеха. Мы все отлично знаем, что на арене не важно, мужчина или женщина, там нет никакого разделения. Правило только одно – выжить.
- Ну, давай, парнишка, покажи, на что ты способен.
Я беру копье в руки, стараясь не показывать, что не очень-то умею им владеть. Внимательно наблюдаю за тем, как кидает копье Брут. Тренер секции подходит ко мне, заметив мое замешательство. Он подробно мне объясняет, как лучше взять копье, как распределять его вес, что бы оно летело точно в цель. Постепенно, я увлекаюсь и кидаю с каждым разом все лучше и лучше, поражаю цель раз за разом. Хотя, по совету Хеймитча, я стараюсь работать в полсилы, но все-таки мне удается произвести впечатление на Рубаку. Поднимая в очередной раз руку для броска, слышу за спиной смех. Пальцы дрогнули, удар получился смазанным. Сделав вид, что просто устала мышца, начинаю растирать руку, оборачиваюсь назад. Финник стоит за спиной у Китнисс и, обняв ее, помогает ей вязать какой-то узел, при этом весело смеется. А Китнисс внимательно наблюдает за его руками. Сделав петлю, он делает вид, что вешается на ней. Мои руки начинают потряхиваться от бешенства. Так и хочется накинуть другой конец веревки на балку и затянуть потуже. Сволочь! Ему что мало девушек вокруг, что он прицепился к Китнисс? Резкий хлопок по плечу, заставляет меня подпрыгнуть.
- Эй, парень, ты замерз? Любуешься на свою любимую?
- Что? Да так, просто смотрел все ли у нее в порядке.
- О…Да ты никак ревнуешь. Расслабься. – Рубака сочувственно сжимает мое плечо. – Финник лучше, чем кажется. К тому же, насколько я знаю, его сердце занято. И отнюдь не Китнисс.
- Что-то я не чувствую от этого облегчения.
Тут же жалею о том, что сказал это вслух. Но Рубака лишь хмыкает и уходит дальше метать копье, как ни в чем не бывало. Мне становится страшно, что я проявил при нем слабость. Как бы он мне не нравился, но он намного старше – и он мой противник. Я не должен был показывать при нем свои слабые места, он может использовать это против меня на арене. Перехожу в секцию метания ножей, подальше от Рубаки. Вот то, что мне нравится больше всего. Здесь мне опять приходится контролировать себя. Конечно, это несколько глупо, наверняка все мы видели игры друг друга и знаем все сильные и слабые места. Но Хеймитч велел, а значит так и нужно поступать. Краем глаза, наблюдаю за Китнисс. Она тоже ушла из секции узлов и ловушек в секцию разжигания костров. Финник отстал от нее, хотя бы на время. Отрабатываю упражнения с кинжалами разной длины и веса. Мышцы, привычные к нагрузке, радуются действию. Последние несколько дней я не тренировался, из-за переездов, Жатвы, ссоры с Китнисс. И сейчас приятно было снова размяться. Отрешиться от всего мира, сосредоточится на том, что получается лучше всего. Когда-то именно Китнисс сказала Хеймитчу, что я хорошо умею владеть ножом, и неплох в рукопашном бою. Что ж, доверие нужно отработать. Выплеснув весь негатив в метании ножа, я начинаю замечать, что я не один работаю в этом отделе. Рядом целая толпа профи. Они общаются между собой. Вспоминаю наказ Хеймитча и с милой улыбкой вклиниваюсь в разговор. Оказывается, что они наблюдали за моей тренировкой. И на них произвело приятное впечатление мои способности. Приятно, что я теперь для них не только сладкий влюбленный мальчишка, но и соперник. Реальный, серьезный соперник, которого не так уж и легко сбросить со счетов. Джоанна Мейсон тоже присоединяется к нашей компании. Она опять обнаженная, вымазанная маслом, после рукопашного боя. Я бы не сказал, что она так уж сильна в этом. Против меня бы точно не выстояла, хотя с Китнисс они примерно равны по силе. Мне придется убрать ее, если до меня это не сделает кто-нибудь другой. Кстати, мне начинала импонировать ее склонность к обнаженке. Она что пытается вызвать ревность Китнисс, постоянно вертясь голой возле меня? Если да, то у нее это неплохо получается. Потому что, подшучивая над Джоанной, я перехватил разъяренный взгляд Китнисс с другого конца тренировочного зала. И не только я один.
- Ой, да никак наша непорочная Китнисс ревнует! – Джоанна предприняла попытку, повиснуть у меня на руке. К сожалению, как безнадежно влюбленный парень я не мог ей этого позволить. Или она пыталась проверить наши отношения на прочность? Типа, до какой степени я не прочь пофлиртовать? Пришлось разочаровать ее, сделав вид, что мне срочно понадобилось взять другой нож с подставки.
- Китнисс? Да что ты! К кому ей ревновать? Тем более, она не ревнивая.
- Пит, кому ты врешь? Да она была готова испепелить меня взглядом! Ее верный мальчик обратил внимание на другую девочку, - дурашливым голосом пропела Джоанна.
- Я обратил внимание на другую? На кого же? Где ты увидела тут другую девочку? – я сделал вид, что оглядываюсь по сторонам. Толпа вокруг нас засмеялась. Джоанна шутливо толкнула меня кулаком в плечо. Удар получился на редкость сильный, не стоит ее недооценивать.
- Да завязывай, Пит. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. К тому же, передай Китнисс, что она выбрала неудачную компанию. Тронутая и Долбанутый – не самые лучшие собеседники. Толку на поле боя от них тоже ноль. Если она пытается выбрать их в союзники – на редкость глупая задача. Третий дистрикт вечно присылает каких-то чудиков. Но Тронутая и Долбанутый всем чудикам – чудики.
Мне требуется время, чтобы собраться с мыслями. Во-первых, откуда Джоанна знает про то, что мы ищем союзников? Во-вторых, почему Китнисс выбирает вечно самых неудачных людей? В-третьих, какие цели преследует Джоанна, раздавая нам подобные советы?
- Хорошо, милая, я учту. Но все же не подходила бы ты ко мне так близко, вдруг у Китнисс окончательно сдадут нервы и последствия этого срыва могут быть весьмаааа непредсказуемы. – Я очаровательно улыбаюсь ей, показывая всем своим видам, что мои слова могут быть как шуткой, так и правдой. Джоанна лишь многозначительно хмыкает и уходит в свою секцию.
Ко мне подходит Рубака.
- Время обеда, нас позвали в столовую.
- Что? – я все еще смотрю вслед Джоанне и не сразу понимаю, что хочет от меня Рубака.
- Кушать, пора кушать, парень.
- Да, конечно, пойду, найди Китнисс.
- Она уже ушла. Давай поедим все вместе?
- А можно нам к вам присоединиться? – Финник мило улыбается, даже не пытаясь скрыть, что подслушивал наш разговор.
- Да, конечно. Вот только как мы все усядемся за один стол?
- Можно просто сдвинуть несколько столов, и я бы тоже хотела поесть в вашей компании, если никто не возражает. – Джоанна, в кои-то веки одетая, подходит к нам.
Рубака решительно двигается к выходу.
- Отлично, ребята, давайте поедим все вместе. Неужто нам откажут в последнем желании?
В столовой мы быстро стаскиваем вместе несколько столов. Получается один большой стол, места за которым хватит всем трибутам. Китнисс уже стоит возле тележек с едой. Быстро беру поднос и подхожу к ней. Мы же должны изображать влюбленных, а она за все утро даже не подошла ко мне ни разу.
- Ну, как прошло?
- Отлично. Прекрасно. Мне нравятся победители из Третьего дистрикта. Вайресс и Бити.
Мысленно застонав, я делаю глубокий вдох. Джоанна оказалась права, а Китнисс все так же злится на меня. С трудом сдерживаю злость.
- Серьезно? Честно говоря, все над ними подшучивают. – Интересно, почему я надеюсь, что ее это хоть на минуту смутит?
- Почему меня это не удивляет? – Ага, так Китнисс понимает, что выбирает не тех людей в союзники. Только в ее голосе такой сарказм, как будто она намекает на меня. Она что считает меня одним из тех снобов, которые судят о людях, по мнению других? Просто я реально оцениваю вещи! И думаю о том, от кого будет толк на арене, а от кого нет.
- Джоанна зовут их: Тронутая и Долбанутый.
- Ну, разумеется. А мне-то хватило глупости посчитать их полезными. Но если сама Джоанна так сказала, натирая голые груди для драки, тогда конечно….
Ой-ой-ой, кажется, зря я об этом сказал. Явно погорячился. Не стоило упоминать Джоанну.
- Вообще-то, прозвища прицепились к ним несколько лет назад, и я не хотел никого обидеть. Просто делюсь информацией.
- Так вот, Вайресс и Бити очень умные. Они изобретатели. Они с ходу заметили силовое поле вокруг распорядителей. И если нам не судьба обойтись без союзников, лучше уж предпочесть эту парочку. – Китнисс с яростью швыряет половник в кастрюлю. Брызги жирного соуса летят на нас двоих, попадают на лицо и оттуда начинают медленно стекать на рубашку. Отлично, мало того, что ее непонятный псих не прошел, так она еще и выставляет нас обоих на посмешище! Как будто не замечает, что половина народа видят нашу ссору, и жирный соус на моем лице. Она опять поставила меня в глупое положение! Мы же влюбленный, а ведем себя как враги! Но самое поганое, что до нее как будто не доходит, что эти ее выходки могут стоить нам обоим жизни! Ладно, уж моя жизнь, но ее я рисковать, не намерен! Я мила улыбаюсь окружающим, вытирая лицо рубашкой, делаю вид, что ничего не происходит и половник просто случайно вырвался у нее из рук.
- Почему ты злишься? Из-за той шутки у лифта? Извини. Я думал, мы вместе посмеемся.
- Забудем. Много разных причин.
Да, а я такой глупый и наивный, ничего не вижу и не понимаю!
- Дарий.
- Дарий. Игры. Это дурацкое приказание Хеймитча с кем-то дружить…
Про себя я добавляю еще одну причину, есть только один реальный повод, почему все женщины раз в месяц становятся столь агрессивными и так остро на все реагируют. Сказать это вслух – все равно, что подписать себе смертный приговор. Она же утопит меня в этом дурацком соусе!
- Если что, можем снова остаться вдвоем.
- Знаю. Но Хеймитч, наверное, прав. Он всегда прав – если это касается Игр. Только не говори ему, что я так сказала.
- В любом случае последнее слово насчет союзников останется за тобой. Но мне сейчас ближе всего Рубака и Сидер.
- Сидер – да, Рубака – ни за что. Вряд ли я передумаю.
- А ты пойди, пообедай с ним. Обещаю, я больше не дам ему лезть с поцелуями.
Китнисс, с явной неохотой, но соглашается. Даже пытается приветливо улыбаться, когда мы подходим к столу. Я предупредительно отодвигаю ей стул, помогаю сесть, сажусь рядом, демонстрируя всем, что как мы с ней счастливы. Джоанна сидит напротив, и демонстративно смотрит на пятно соуса на моей рубашке, заметив мой взгляд, ехидно улыбается и подмигивает, намекая на сцену ревности. Кстати, а это отличная мысль, оправдать истерику Китнисс – ревностью. Пусть лучше остальные трибуты думают, что она вспылила из-за этого, а не из-за наших внутренних противоречий. Так всем будет лучше. А главное – безопасней.


Глава 30

После обеда тренировка продолжается, я брожу из секции в секцию, пытаясь по не многу узнавать что-то новое. Тренеры очень доброжелательны и доходчиво объясняют весь материал. А может им просто жалко нас, смертников. Китнисс наконец-то дорывается до секции стрельбы из лука. И весь зал восхищенно замирает. То, что она делает с луком на самом деле потрясающе. Инструктор начинает подкидывать ей мишени в воздух, и она сбивает их одну за другой. Китнисс не знает промаха. На ее губах улыбка, движения четкие, сосредоточенные, ни одного лишнего жеста. Только один я знаю, где себя представляет сейчас Китнисс – в лесу, дома, на свободе. Все наблюдает за Китнисс, взвешивают насколько она сильный противник или удачный союзник. Наконец она останавливается. Медлит пару минут, как будто «включаясь» в реальную жизнь. Резко оборачивается. И даже с моего места мне видно, как изумленно распахиваются ее глаза. Она не понимает, что произошло, почему все так смотрят на нее, почему вокруг такая тишина. Румянец медленно заливает ее щеки. Наша скромница не привыкла быть в центре внимания. После тренировки мы идем к лифту, поднимаемся в лифте. И в нерешительности останавливаемся возле столовой. Хеймитча и Эффи еще нет. Я протягиваю Китнисс руку, она привычно переплетает свои пальцы с моими. Тяну ее за собой в другой конец коридора. Она спотыкается и тихо смеется.
- Я прощен?
- Ну, я не знаю. Еще не разобралась. Наверное, я была не права.
Я решил покапризничать. А что? После всех её истерик имею полное право!
- Не права в чем?
Китнисс досадливо прикусила губу. Между бровями залегла упрямая складочка. А кто сказал, что будет легко?
- Во многом. Я не знаю, что со мной происходит. Но я не считаю тебя врагом.
- Спасибо хотя бы за это. Я на твоей стороне, чтобы не случилось.
На языке вертелась фраза «я люблю тебя», но зная ее, вряд ли бы это понравилось Китнисс. Лишь крепче стиснул ее пальцы. Она удивленно взглянула на меня, но промолчала. Я решил сменить тему.
- Я первый раз видел, с каким увлечением ты стреляешь. Кто тебя научил?
- Изначально учил папа. Но я была слишком маленькой и плохо понимала, что и зачем я это делаю. А после взрыва в шахтах, мы умирали от голода, нужно было искать способ. И я вспомнила про папину луки… Первое время было очень тяжело. Но я научилась.
Я вижу грусть в ее глазах. И понимаю, что ее надо рассмешить.
- Зато теперь Джоанна точно побоится раздеваться в твоем присутствии или виснуть на мне обнаженной.
- Джоанна? Причем тут она? – Упоминание о Джоанне злит ее.
- Ну, или Рубака не сунется к тебе с поцелуями…
- Рубака?
Медленно, но до нее начинает доходить, ЧТО я имею в виду.
- Ты имеешь в виду, что я их просто пристрелю?
- Ну, они же не знают, что ты этого не сделаешь.
- Почему это не сделаю? Сомневаешься в моих силах?
- Нет, что ты… Скорее рассчитываю на твое милосердие. Тем более, что Джоанна слишком молода и красива, чтобы погибать в столь юном возрасте.
Китнисс хмыкает, и дергает меня за руку.
- Думаю, что Джоанна первая в списке претендентов. Мне она не нравится. И от нее нужно будет избавиться как можно быстрее.
- Эй, солнышко, трибутам нельзя драться до начала Игр.
- Пит! Ты знаешь, о чем я!
Тут в конце коридора я вижу Хеймитча и Эффи. Тащу Китнисс за руку. Тихо ворча под нос:
- Куда уж мне не знать. Можно подумать, что о подобном можно забыть. Улыбаемся, Китнисс! На нас все смотрят!
Мы доходим до Хеймитча с Эффи, сверкая улыбками и держась за руки. Эффи умиленно смотрит за нас. Я помогаю Китнисс, устроится за столом, галантно пододвигаю стул. Сажусь рядом. Хеймитч плюхается на стул напротив меня. Эффи, недовольно поджав губы, садится сама. Хеймитч приступает к делу.
- Итак, чуть ли не половина участников пожелали записать тебя в союзницы. Только не говори, что ты ослепила всех обаянием.
- Просто люди заметили, как она стреляет, - зная скромность Китнисс, я вмешиваюсь в разговор. – А ведь я тоже впервые увидел по-настоящему. Впору самому записаться.
- Так хорошо получилось? – Хеймитч внимательно вглядывается в Китнисс. – Настолько, что даже Брут захотел тебя?
Китнисс передергивается от двусмысленности фразы.
- Но я его не хочу. Мне нужна Мэгз и Дистрикт номер три.
- Кто бы сомневался, - Хеймитч недоволен ее выбором. – Скажу всем, что ты еще думаешь.
Следующие два дня мы усиленно тренируемся. Хотя случается момент, который врезается в память сильнее всего. Мне удается затащить Китнисс в секцию маскировки. Там, я укладываю ее на кушетку. Запасаюсь кучей красок и приступаю к творчеству. Китнисс смотрит на меня внимательно. Я не выдерживаю ее этого непонятного, сосредоточенного взгляда. Что она пытается рассмотреть во мне? Точно так же она разглядывала меня, когда лежала со сломанной ногой. К нам подошли морфлингисты, их руки были заняты кучей всевозможных баночек.
- Можно, мы поможем вам? – их голоса были хриплые и очень тихие. Морфлингисты – это победители, зависимые от сильного болеутоляющего. Они жили в каком-то своем мире, редко общаясь с кем-либо из трибутов. Непонятно где они доставали морфлинг здесь, в Капитолии? Я посмотрел Китнисс в глаза и поднял брови, задавая невысказанный вопрос. Она в ответ еле заметно кивнула.
- Да, конечно. Я хочу замаскировать Китнисс под цветущий луг.
Они, молча, садятся вокруг Китнисс. Та делает испуганный вид. Мы смеемся над ней. Споро принимаемся за работу. Краска вся сделана из натуральных ягод и трав. Вряд ли у нас на арене будет возможность найти настоящую краску для маскировки, а значит, делать ее придется из подручных средств.
Каждая краска имеет свой запах, какая-то пахнет брусникой, черникой, травой. Китнисс лучше разбирается в этом, чем я. Мне приятно наносить краску ей на лицо. Работать можно только пальцами. Я ласково скольжу по ее скулам, губам. Мне кажется, или она затаила дыхание? Взгляд такой сосредоточенный. Морфлингисты с увлечением раскрашивают ее одежду и кажется даже не обращают внимания на нас. Я не выдерживаю и тихо прошу:
- Закрой глаза.
Она послушно закрывает глаза, становится легче. Можно открыто любоваться ею, наслаждаться прикосновениями. Ее губы шевелятся под моими пальцами.
- Почему?
- Почему что? – мой голос, хриплый, выдает меня с головой.
- Почему нужно закрыть глаза?
- Чтобы краска не попала, - я беззастенчиво вру ей. А что делать?
- А… - ее голос и вправду звучит разочарованно или у меня, как и у морфлингистов начались галлюцинации?
Я кладу ей пальцы на губы, не позволяя говорить. Слова сейчас лишнее, к тому же от движения мышц рисунок получается смазанным. Ее дыхание согревает мне кожу на руке. Наконец-то я заканчиваю работу, морфлингисты тоже. Китнисс лежит неподвижно. Подходит тренер. Проверяет и одобрительно хмыкнув, возвращается на свой стул. Мы стоим над Китнисс, как творцы над своим созданием. Почуяв неладное, она слегка шевелится.
- Я уже могу открыть глаза?
- Ах да, открывай.
Женщина – морфлингистка, находит на одном из столов зеркало. И приносит Китнисс. Я помогаю ей сесть. Она недовольно хмурится. На лице раздается хруст. Краска же натуральная! Она застывает как маска!
- Китнисс! Аккуратней!
Китнисс, испуганно замирает, широко распахнув глаза. Я протягиваю ей зеркало. Она с изумлением смотрит на себя. Мы ждем ее реакции. Получилось просто здорово! Ее ничем не отличишь от поля. А если еще и спрятать где-нибудь в траве, то пока не наступишь – не заметишь. Вместо похвалы она говорит иное:
- Как я теперь все это смою? Это же, сколько времени нужно в душе простоять и шампуня истратить? Пит, что вы наделали с моей одеждой?
Морфлингисты тихо смываются в другую секцию, бросая меня в одиночку переживать гнев «возлюбленной».
- Если хочешь, я могу потереть спинку?
Вместо ответа в меня летит пустая банка из-под краски. Нужно было убраться прежде, чем давать ей зеркало в руки. Китнисс раздраженно уходит в свою комнату мыться. Я могу лишь улыбаться ей вслед. Ведь сегодня последний день тренировок. А значит, нас вечером ждет индивидуальный показ. Кошмар.


Глава 31

Перед ужином мы снова сдвигаем столы вместе. Хотим поесть в большой компании. Китнисс уже не возражает, более того, мне кажется, что ей это нравится. Она наконец-то втянулась в компанию, раскрылась и я, впервые заметил, насколько Китнисс может быть обаятельной. Она шутила, смеялась, охотно поддерживала разговор. Ее уже не пугало грубоватое общение Рубаки или заигрывание Финника. За ужином, края глаза наблюдая за хохочущей над чем-то Китнисс, я пытался придумать, что же показать на индивидуальном показе. Чем можно удивить распорядителей, перевидавших за свою жизнь всего? Насколько я помнил, они даже не смотрят на трибутов, выкладывающихся на все сто процентов перед ними. Ведь от той оценки, что поставят за индивидуальный показ, зависит количество спонсоров. А спонсоры – это подарки на арене, которые очень и очень там нужны. Хеймитч дает очень «оригинальное» ЦУ – удивить их изо всех своих сил. Насколько мне известно, Китнисс тоже не знает, чем займется. Да и вслушавшись в разговор за столом, я пришел к выводу, что этого не знает никто. Задумавшись, я не замечаю, что ужин закончился. Прихожу в себя, от легкого постукивание по спине. Резко дергаюсь, оборачиваюсь. Китнисс со смешком отскакивает.
- Уснул?
- Конечно. Зато ты уж точно не скучала.
Вместо ответа она показывает мне язык. Чему она так радуется, если показ начнется через 15 минут, а мы так ничего и не решили? По жеребьевке мы идем последними. На каждого трибута отводится по пятнадцать минут. Так что ждать своей очереди нам еще долго. Мы сидим в зале ожидания за столом друг напротив друга, Китнисс явно нервничает. Дождавшись момента, когда мы остаемся одни, я тянусь к ней через стол, беру за руки. У нее руки как два кусочка подтаявшего льда. Холодные и влажные. Неужели настолько нервничает? Пытаюсь согреть ее руки в своих ладонях.
- Уже решила, чем поразить распорядителей?
Она корчит рожицу, качает головой. У нее от страха еще и язык что ли отнялся?
- В этом году по ним даже не выстрелишь: спрятались за силовым полем. Может быть, изготовлю парочку рыболовных крючков. А ты?
- Понятия не имею. Вот если бы разрешили испечь пирог….
Улыбка озаряет ее лицо. Пальцы тоже уже не ледяные. Прогресс на лицо.
- А ты займись камуфляжем…
Вот паршивка! Намекает на сегодняшний «лужок» с цветочками.
- Думаешь, морфлингисты оставили мне хоть каплю краски? – ехидно подмигиваю ей, намекая в ответ на испорченную краской одежду. – Эти ребята не покидали секцию маскировки с первого дня тренировок.
Лишь сказав вслух, я понимаю, что это действительно так. Как же морфлингисты спасутся на арене? Они же наркоманы с большим стажем, их тела отвыкли от каких-либо физических нагрузок. А значит, у них лишь два варианта: маскироваться или погибнуть сразу. Китнисс крепко стискивает мои пальцы:
- Как же мы сможем их всех убить?
- Не знаю.
Я прижимаюсь лбом к ее пальцам. Мое лицо горит, но прохлада ее рук хоть немного остужает его. Я уже задавал и не раз себе этот вопрос. Как можно убить человека, с которым ел за одним столом, смеялся, шутил, которого дома ждут дети. Но выбора нет. Ради того, чтобы у Китнисс когда-нибудь были дети, мне придется это сделать. Хотя я буду надеяться и верить, что большую часть трибутов, особенно тех, к кому я привязался, убьет кто-нибудь другой, не я. Похоже, что Китнисс терзает тот же вопрос.
- Не нужны мне союзники. Зачем только Хеймитч велел завести друзей? От этого будет лишь хуже. Да, в том году мы сблизились с Рутой. Но я никогда бы не подняла на нее руку. Она – почти копия Прим.
Рута, снова Рута. Почему Голодные игры у Китнисс ассоциируются в первую очередь с Рутой? Нужно хотя бы сейчас узнать это:
- Ее смерть была самой ужасной, да?
- Не думаю, что другие намного лучше.
Тут меня вызывают. С чувством недосказанности, с неохотой разрывая связь наших рук, я ухожу. По дороге в зал, я хмурюсь, пытаясь определиться с тем, что же я хочу показать сейчас. Захожу в зал, распорядители сидят за столом, окруженным силовым полем, кто-то ест, кто-то разговаривает. И всем плевать на меня. Меня начинает разбирать злость. Мы для них – лишь игрушка, развлечение, они заставляют убивать нас друг друга, сидя перед телевизором и с удовольствием наблюдая за процессом, поглощая немыслимые блюда, которые никому из нас даже не снились. А особенно Руте, которая была самой старшей из 5 детей, а ведь ей было не больше 11-12 лет! Мысль о Руте приходит неожиданно, она не имела для меня того же значения, что и для Китнисс. Но я видел в записи игр, как Китнисс плакала над ее телом, как украшала его цветами, как прощалась. Операторы специально снимали ее лицо крупным планом, потому что момент был красивым и трогательным. Где-то там, дома, в Двенадцатом у меня есть картина, где нарисована Рута, вся в цветах, лежащая на коленях у Китнисс. А эти жирные боровы распорядители, вряд ли даже помнят кто такая Рута! Что ж… Я им напомню. Кто-то из распорядителей, удивленный тем, что я стою, погруженный в свои мысли и ничего не делаю, вскидывает на меня глаза. Мило улыбнувшись, я иду в секции маскировки. Китнисс, любимая, спасибо за подсказку. Думаю, что я так удивлю распорядителей, что им надолго это запомниться. Кое-как наскребаю достаточное количество краски разных цветов. В секции маскировки бардак, все баночки разбросаны, морфлингисты порезвились здесь на славу. Ну, ничего страшного, мне хватит и того, что я нашел. Тащу все в зал, придирчиво выбираю место на полу, с которого мою картину было бы видно ВСЕМ распорядителям. Приятного аппетита, господа. Вдохновение во мне бурлит, кажется, что я могу осязать его в ладонях. Рисую быстро, сосредоточенно, возбужденно. Слышу, как спиной наступает тишина. Но меня никто не останавливает, а это главное. Никогда я не рисовал так быстро картины. Мое время наверняка уже истекло, но судя по тишине, все в шоке от моей картины. Закончив рисовать, я встаю, откидываю тыльной стороной ладони волосы со лба. Победно смотрю на стол председателей. Вижу удивленные лица, широко распахнутые глаза. Кто-то из женщин – распорядителей испуганно вскрикивает. Я отступаю в сторону, что бы всем было получше видно. Рисовать второй раз картину оказывается намного быстрее. Первый раз в жизни я дублировал свою картину. Придирчиво осмотрев ее, я остался доволен результатом. Впечатление подпортила неровность пола, но это мелочи. Главное что лицо мертвой Руты, украшенное Китнисс цветами, получилось просто отлично! Ко мне подбегает кто-то из обслуги, один начинает лихорадочно оттирать мое художество, другой подталкивает в спину к двери. Ну вот, я так старался, а меня еще и выпихивают! Не ценят в Панеме таланты. Лучше бы они мне дали испечь хлеб. Стирают такую хорошую картину, изверги! Как будто не знают, что краска, сделанная из ягод и трав, ацетоном точно не ототрется, по крайне мере, мне так сказала Китнисс. Которая не смогла отстирать свою одежду, после сегодняшней тренировки.
Могу сказать одно точно – я выполнил приказ Хеймитча. Удивил распорядителей. Удивил изо всех своих сил.


Глава 31

Перед ужином мы снова сдвигаем столы вместе. Хотим поесть в большой компании. Китнисс уже не возражает, более того, мне кажется, что ей это нравится. Она наконец-то втянулась в компанию, раскрылась и я, впервые заметил, насколько Китнисс может быть обаятельной. Она шутила, смеялась, охотно поддерживала разговор. Ее уже не пугало грубоватое общение Рубаки или заигрывание Финника. За ужином, края глаза наблюдая за хохочущей над чем-то Китнисс, я пытался придумать, что же показать на индивидуальном показе. Чем можно удивить распорядителей, перевидавших за свою жизнь всего? Насколько я помнил, они даже не смотрят на трибутов, выкладывающихся на все сто процентов перед ними. Ведь от той оценки, что поставят за индивидуальный показ, зависит количество спонсоров. А спонсоры – это подарки на арене, которые очень и очень там нужны. Хеймитч дает очень «оригинальное» ЦУ – удивить их изо всех своих сил. Насколько мне известно, Китнисс тоже не знает, чем займется. Да и вслушавшись в разговор за столом, я пришел к выводу, что этого не знает никто. Задумавшись, я не замечаю, что ужин закончился. Прихожу в себя, от легкого постукивание по спине. Резко дергаюсь, оборачиваюсь. Китнисс со смешком отскакивает.
- Уснул?
- Конечно. Зато ты уж точно не скучала.
Вместо ответа она показывает мне язык. Чему она так радуется, если показ начнется через 15 минут, а мы так ничего и не решили? По жеребьевке мы идем последними. На каждого трибута отводится по пятнадцать минут. Так что ждать своей очереди нам еще долго. Мы сидим в зале ожидания за столом друг напротив друга, Китнисс явно нервничает. Дождавшись момента, когда мы остаемся одни, я тянусь к ней через стол, беру за руки. У нее руки как два кусочка подтаявшего льда. Холодные и влажные. Неужели настолько нервничает? Пытаюсь согреть ее руки в своих ладонях.
- Уже решила, чем поразить распорядителей?
Она корчит рожицу, качает головой. У нее от страха еще и язык что ли отнялся?
- В этом году по ним даже не выстрелишь: спрятались за силовым полем. Может быть, изготовлю парочку рыболовных крючков. А ты?
- Понятия не имею. Вот если бы разрешили испечь пирог….
Улыбка озаряет ее лицо. Пальцы тоже уже не ледяные. Прогресс на лицо.
- А ты займись камуфляжем…
Вот паршивка! Намекает на сегодняшний «лужок» с цветочками.
- Думаешь, морфлингисты оставили мне хоть каплю краски? – ехидно подмигиваю ей, намекая в ответ на испорченную краской одежду. – Эти ребята не покидали секцию маскировки с первого дня тренировок.
Лишь сказав вслух, я понимаю, что это действительно так. Как же морфлингисты спасутся на арене? Они же наркоманы с большим стажем, их тела отвыкли от каких-либо физических нагрузок. А значит, у них лишь два варианта: маскироваться или погибнуть сразу. Китнисс крепко стискивает мои пальцы:
- Как же мы сможем их всех убить?
- Не знаю.
Я прижимаюсь лбом к ее пальцам. Мое лицо горит, но прохлада ее рук хоть немного остужает его. Я уже задавал и не раз себе этот вопрос. Как можно убить человека, с которым ел за одним столом, смеялся, шутил, которого дома ждут дети. Но выбора нет. Ради того, чтобы у Китнисс когда-нибудь были дети, мне придется это сделать. Хотя я буду надеяться и верить, что большую часть трибутов, особенно тех, к кому я привязался, убьет кто-нибудь другой, не я. Похоже, что Китнисс терзает тот же вопрос.
- Не нужны мне союзники. Зачем только Хеймитч велел завести друзей? От этого будет лишь хуже. Да, в том году мы сблизились с Рутой. Но я никогда бы не подняла на нее руку. Она – почти копия Прим.
Рута, снова Рута. Почему Голодные игры у Китнисс ассоциируются в первую очередь с Рутой? Нужно хотя бы сейчас узнать это:
- Ее смерть была самой ужасной, да?
- Не думаю, что другие намного лучше.
Тут меня вызывают. С чувством недосказанности, с неохотой разрывая связь наших рук, я ухожу. По дороге в зал, я хмурюсь, пытаясь определиться с тем, что же я хочу показать сейчас. Захожу в зал, распорядители сидят за столом, окруженным силовым полем, кто-то ест, кто-то разговаривает. И всем плевать на меня. Меня начинает разбирать злость. Мы для них – лишь игрушка, развлечение, они заставляют убивать нас друг друга, сидя перед телевизором и с удовольствием наблюдая за процессом, поглощая немыслимые блюда, которые никому из нас даже не снились. А особенно Руте, которая была самой старшей из 5 детей, а ведь ей было не больше 11-12 лет! Мысль о Руте приходит неожиданно, она не имела для меня того же значения, что и для Китнисс. Но я видел в записи игр, как Китнисс плакала над ее телом, как украшала его цветами, как прощалась. Операторы специально снимали ее лицо крупным планом, потому что момент был красивым и трогательным. Где-то там, дома, в Двенадцатом у меня есть картина, где нарисована Рута, вся в цветах, лежащая на коленях у Китнисс. А эти жирные боровы распорядители, вряд ли даже помнят кто такая Рута! Что ж… Я им напомню. Кто-то из распорядителей, удивленный тем, что я стою, погруженный в свои мысли и ничего не делаю, вскидывает на меня глаза. Мило улыбнувшись, я иду в секции маскировки. Китнисс, любимая, спасибо за подсказку. Думаю, что я так удивлю распорядителей, что им надолго это запомниться. Кое-как наскребаю достаточное количество краски разных цветов. В секции маскировки бардак, все баночки разбросаны, морфлингисты порезвились здесь на славу. Ну, ничего страшного, мне хватит и того, что я нашел. Тащу все в зал, придирчиво выбираю место на полу, с которого мою картину было бы видно ВСЕМ распорядителям. Приятного аппетита, господа. Вдохновение во мне бурлит, кажется, что я могу осязать его в ладонях. Рисую быстро, сосредоточенно, возбужденно. Слышу, как спиной наступает тишина. Но меня никто не останавливает, а это главное. Никогда я не рисовал так быстро картины. Мое время наверняка уже истекло, но судя по тишине, все в шоке от моей картины. Закончив рисовать, я встаю, откидываю тыльной стороной ладони волосы со лба. Победно смотрю на стол председателей. Вижу удивленные лица, широко распахнутые глаза. Кто-то из женщин – распорядителей испуганно вскрикивает. Я отступаю в сторону, что бы всем было получше видно. Рисовать второй раз картину оказывается намного быстрее. Первый раз в жизни я дублировал свою картину. Придирчиво осмотрев ее, я остался доволен результатом. Впечатление подпортила неровность пола, но это мелочи. Главное что лицо мертвой Руты, украшенное Китнисс цветами, получилось просто отлично! Ко мне подбегает кто-то из обслуги, один начинает лихорадочно оттирать мое художество, другой подталкивает в спину к двери. Ну вот, я так старался, а меня еще и выпихивают! Не ценят в Панеме таланты. Лучше бы они мне дали испечь хлеб. Стирают такую хорошую картину, изверги! Как будто не знают, что краска, сделанная из ягод и трав, ацетоном точно не ототрется, по крайне мере, мне так сказала Китнисс. Которая не смогла отстирать свою одежду, после сегодняшней тренировки.
Могу сказать одно точно – я выполнил приказ Хеймитча. Удивил распорядителей. Удивил изо всех своих сил.


Глава 33

В этот раз я не стал ждать лифта. Пустился бегом по лестнице, перескакивая через несколько ступенек. Отличная зарядка. Мне надо было успеть отмыться и принять душ до того, как Китнисс закончит свой индивидуальный показ. То есть на все про все у меня было не больше 15-20 минут. От этой мысли я стал перескакивать через три ступеньки, чтобы увеличить темп движения. Что ж, нужно признать, к этим Голодным играм, мое физическое состояние в разы увеличилось. Я готов. Умственно, физически, духовно. Целиком и полностью готов. Но как отразится моя дерзость на индивидуальном показе на Китнисс?
Еле вписавшись в косяк, я влетел в свою ванную. Скинул одежду и включил ледяной душ. Моя голова кипела от мыслей, от того, что я сделал. Казалось, что не только Китнисс была «огненной девочкой» Капитолия. Во мне тоже горел огонь. Возможно не такой яркий, не такой агрессивный, но зато сильный и ровный. Полная противоположность ее огня, ее пожара, уравновешивающая Китнисс. А сегодня я сорвался, показал себя в полной красе. Интересно, что показала Китнисс?
Краска упорно не хочет оттираться с пальцев. И на мое удивление, ее не берет ни что. Теперь понятна ярость Китнисс сегодня днем. Я художник, который за всю свою жизнь оттер столько краски со своих рук и одежды, что ее бы хватило на то, что бы выкрасить весь этот Тренировочный центр. И я не мог до конца оттереть эту «натуральную» краску с себя. В итоге пораньше не получилось. Я не уложился даже в двадцать минут. Через полчаса, злой и раздраженный я вылетел из комнаты и едва ли не бегом пошел в столовую. Наши все должны были собраться там, чтобы обсудить индивидуальный показ. А я даже не успел причесаться после душа. С влажных волос вода стекала за шиворот черной рубашки с каким-то сложным узором. И я понимал, что Порция меня убьет, если я ее испорчу. На ходу попытался растрепать волосы, но поймав свое отражение в одном из зеркал коридора, увидел, что похож на кого-то переродка. Поэтому вернул волосы обратно в состояние хаоса. И не важно, что так я стал похож на Гейла. Может это прибавит мне шарма в глазах Китнисс?
Китнисс и остальные уже в банкетном зале. Я быстро плюхаюсь на стул рядом с ней. Ее пальцы тоже в чем-то красном. Она что, тоже маскировалась? Да не может быть! И одежда на ней другая. Не наш обычный серый тренировочный костюм. Волосы тоже влажные и собранные в небрежную косу за спиной. Что она натворила? На мгновение мне становится жарко, от дурного предчувствия. Своим поступком я должен был вызвать весь гнев Капитолия на себя. Но, боюсь, что Китнисс натворила что-то едва ли не хуже, чем я. Язык не поворачивается спросить это при всех. А вдруг я подставлю ее еще больше? Положение спасает, как всегда, нетерпеливый Хеймитч. Я безумно благодарен ему за его вопрос:
- Ну, и как прошли ваши показы?
Я смотрю на Китнисс, сжимаю ее руку под столом. Она отвечает мне дико виноватым взглядом. Что же там случилось? Вместо ответа Китнисс переводит стрелки на меня:
- Ты первый, - я недоверчиво смотрю на нее, и она спешит пояснить свои слова. – Похоже, это было нечто. Я потом сорок минут ожидала вызова.
Черт! Мне точно не хотелось сознаваться в том, что я наделал. Но выбора нет. Хотя, судя по всему, показ Китнисс был не лучше. Я откашливаюсь, прежде чем заговорить. Все за столом смотрят на меня с подозрением. Глубокий вдох, и как прыжок в ледяное озеро:
- Ну, я … занялся маскировкой, как ты предложила, Китнисс. – Я говорю, глядя на нее. Так легче. – Вернее, не совсем маскировкой. То есть краски мне пригодились…
- Для чего? – Порция не выдерживает моей «тянучки». Мне становится стыдно, что я так мямлю. Но не могу с собой ничего поделать. Китнисс напряженно о чем-то думает, прищурившись, оглядывает меня. И до нее доходит:
- Ты написал картину, да?
- Видела? – Как бы мне хотелось, что бы она сказала «да»!
- Нет. Но распорядители от души постарались ее закрыть.
- Все правильно, - Эффи не видит в этом ничего странного, в отличие от напряженно застывших Хеймитча, Порции и Цинны. – Трибут и не должен знать о поступках будущего соперника. - Лицо Эффи озаряет мечтательная улыбка, в глазах романтическая дымка. – А что ты нарисовал? Портрет Китнисс?
Мне даже неловко становится от того, что придется разбить ее романтический настрой вдребезги. Китнисс досадливо морщится:
- С какой радости, Эффи?
- Например, чтобы показать, что будет любой ценой защищать тебя. Зрители в Капитолии другого и не ждут. Разве он не вызвался добровольцем, лишь бы пойти на арену с тобой?
Ох, наша наивная романтичная Эффи. Как столько лет участвуя в Голодных играх, она сохранила такую нежность? Мне приходится вмешаться в их разговор.
- Вообще-то, я написал портрет Руты. После того как Китнисс украсила ее тело цветами.
За столом повисает очень нехорошая тишина. Китнисс с силой стискивает мои пальцы. В ее взгляде что-то такое…похожее на восхищение или благодарность. А большего мне и не нужно.
- Ну, и чего ты хотел добиться? – Хеймитч, с молчаливого согласия остальных, начинает публичную порку меня.
- Не знаю. Пусть хотя бы на миг осознают ведь это они убили маленькую девочку.
- Кошмар. – Эффи вот-вот расплачется. Меньше всего я хотел так расстроить ее. У Порции тоже слезы в глазах. – Что за мысли… Разве так можно, Пит! Ни в коем случае. Ты только навлечешь беду на себя и Китнисс.
- Вынужден согласиться. – Руки Хеймитча трясутся от ярости. Впервые на моей памяти эти двое в чем-то согласились. Порция и Цинна, судя по всему, согласны с ними. Но уже ничего не изменить. Китнисс бросает на меня еще один виноватый взгляд, и сжимает мою руку так, что кожа на суставах натягивается и белеет от напряжения.
- Кажется, сейчас не самое подходящее время упоминать, что я повесила манекен и написала на нем имя Сенеки Крейна.
Мне становится дурно. ЧТО ОНА НАДЕЛАЛА? Я рассчитывал отвлечь весь гнев Капитолия на себя, чтобы ей дали хотя бы шанс выжить, ведь она и так была в опале. Она была символом освободительного восстания дистриктов! А теперь…Мы погибнем оба. Чтобы я не делал. И это понимают все сидящие за столом.
- Ты…повесила…Сенеку Крейна? – Цинна еле выдавливает из себя слова, что является лишним доказательством его потрясения.
- Ну да. Хвастала своими способностями вязать узлы, и он как-то сам собой очутился в петле, - голос Китнисс такой беззаботный, и если бы не усиливающаяся боль в моей руки из-за ее хватки, я бы даже поверил, что ничего страшного не случилось.
- Ох, Китнисс, как ты вообще обо всем узнала? – Бедная Эффи столько ударов нанесла ей судьба за последний год, что удивительно как она еще не сбежала от нас. Наверное, слишком любит нас, таких непутевых.
- Разве это секрет? Президент Сноу не делал тайны из его казни. По-моему, даже был рад, что я в курсе.
Эффи вскакивает из-за стола, прижимает к лицу салфетку, чтобы скрыть слезы и быстро уходит из зала. Довели такого хорошего человека.
- Ну вот, теперь и Эффи расстроилась. Надо было солгать, будто я стреляла из лука, словно пай-девочка.
- Можно подумать, мы с тобой сговорились, - я не удерживаюсь от смешка. Прям какой-то пир во время чумы. Китнисс подмигивает в ответ.
- А разве нет? – Порция тоже сидит, закрыв лицо руками, прижав пальцы к глазам, видимо, сдерживая слезы. Мы подружились с ней, она стала частью моей семьи. И я так подвел ее.
Китнисс отвечает за нас двоих, не сводя с меня сияющего взгляда:
- Нет. Никто из нас до последнего не представлял, чем займется на индивидуальном показе…
- И знаешь, что, Хеймитч? Мы решили обойтись без союзников на арене, - я сказал это, и на душе становится легче. Как будто я сделал правильный выбор, принял единственно верное решение.
- Вот и отлично, - ментор в ярости. – Не хватало еще, чтобы мои старые приятели гибли там из-за вашей непробиваемой глупости.
- Мы так и подумали, - Китнисс одаряет его улыбкой.
Наша команда, молча, продолжает ужин, пытаясь переварить, не только пищу, но и то, что мы натворили. Наши с Китнисс пальцы переплетены под столом, есть одной рукой не очень-то удобно, но мне даже в голову не приходит разжать пальцы. Большим пальцем, я нежно поглаживаю ее ладонь. И вижу, как кожа на ее руке покрывается мурашками, от этой ласки. Румянец медленно заливает щеки Китнисс, она сидит, пристально смотря в тарелке, делая вид, что видит там что-то новое.
После ужина, нам все-таки приходится разжать руки, потому что Китнисс обнимает Цинна. Всем пора идти в гостиную, чтобы посмотреть оценки за индивидуальный показ. Цинна что-то тихо шепчет на ухо Китнисс. Она признательно прижимается к его плечу. В гостиной все рассаживаются вокруг телевизора, я сажусь рядом с Китнисс, она в темноте комнаты, нащупывает мою руку. В гостиную заходит Эффи, ее лицо покраснело и опухло, глаза заплаканные. Кажется, мы причинили ей настоящую боль. Надо будет как-нибудь утешить ее. Тут начинается показ. Никто из трибутов и зрителей, не должен узнать, что показывали трибуты. На экране показывают только номер Дистрикта, фотографию трибута и его баллы, от ноля до двенадцати. Мы идем самые последние. Китнисс тихо шепчет:
- А ноль еще никогда не давали?
Я пожимаю плечами, и вместо меня отвечает Цинна:
- Все однажды случается в первый раз.
Очередь доходит до нас. И я с Китнисс, впервые за всю историю игр получаем по двенадцать баллов. Наша команда, вместо того, чтобы радоваться лишь огорченно хмурится. Я не понимаю, почему.
- Зачем они это сделали? – Китнисс не понимает, также как и я.
- Чтобы другим игрокам не осталось другого выбора, как прикончить вас. Идите спать. Глаза бы мои вас не видели. – Хеймитч даже уже не злиться, в нем какое-то отчаяние, усталость. Кажется, мы довели не только Эффи, но и его.
Я поднимаюсь с дивана, и тяну Китнисс за собой. Медленно бредем по коридору до ее комнаты. Я хочу просто проводить ее. Она не пускала меня к себе в последние несколько дней. До начала Игр осталось чуть больше суток. Если она и сейчас оттолкнет меня, то мне останется лишь удавиться от отчаяния. Останавливаюсь возле двери ее комнаты. Китнисс поворачивается ко мне. На ее лице такая решительность, что мне становится не по себе. Она что опять прогнать меня хочет? Но она прижимается ко мне всем телом, крепко обнимает руками, прячет лицо у меня на груди. Я ошарашен, в ней чувствуется такая же острая потребность во мне, как и моя – в ней. Скольжу ладонями по ее спине, прижимаю Китнисс еще ближе, так отчаянно хочется, что бы она стала неотъемлемой частью меня. Чтобы она бежала в моих венах, билась в моей груди. Я жадно вдыхаю запах ее волос, но этого мало, я зарываюсь лицом в ее волосы. Они еще немного влажные, пахнущие шампунем, щекочут лицо. Ничего на свете нет приятнее этого ощущения. Ради этого не жалко умереть. Китнисс что-то тихо бормочет, не отрывая лица от моей груди. Я наклоняюсь ниже, чтобы разобрать ее слова.
- Прости, если я все испортила.
Глупышка, она еще из-за этого переживает?
- Не больше моего. Кстати, для чего ты это затеяла?
- Сама не знаю. Может, хотела им показать, что я не просто пешка в руках Капитолия?
Она говорит мне мои же слова, которые я сказал ей в ночь перед Голодными играми год назад.
- Мне это знакомо, не то чтобы я уже сдался. То есть мы опять сделаем все, чтобы ты выжила, но, положа руку на сердце…
- Положа руку на сердце, ты сейчас думаешь: президент Сноу отыщет способ разделаться с нами, даже если мы победим.
- Да, это мне приходило на ум.
Даже наши мысли едины. Когда же она поймет, что мы с ней – две половинки единого целого. Что не Гейл был ее судьбой, а я? Ведь не зря на протяжении всей нашей жизни сама судьба сводила нас раз за разом. Для того чтобы мы были вместе. Может, когда-нибудь потом, позже, она найдет в себе силы признаться в этом самой себе. Ведь меня не будет уже рядом.
- По крайней мере, все ведь поймут, что мы не сдались без борьбы? – я хочу поддержать ее, ободрить.
- Поймут, конечно. – Она кивает, и трется носом об мою грудь. Так нежно, по-детски невинно. В груди разливается тепло. Не важно, что будет потом, сейчас она здесь и она моя. Если она пустит меня в комнату, конечно.
Между нами повисает молчание, не напряженное. Но Китнисс явно что-то обдумывает, знакомая мне складочка появляется между ее бровей. Я не мешаю ей думать. Очевидно, сделав какой-то выбор, она поднимает голову. Смотрит на меня.
- Итак, нам осталось несколько дней. Чем займемся?
Соврать ей или сказать как есть? Времени на ложь просто уже не осталось. Скажу правду, а она пусть сама решает, что с ней делать.
- Я хочу одного, как можно больше времени провести с тобой.
- Тогда заходи!
Она уверенно тянет меня за руку в свою комнату. Я, не веря своему счастью, делаю шаг, еще один. Дверь захлопывается за моей спиной. Спасибо тебе судьба, за то, что услышала мои надежды.


Глава 34

Эта глава немного отступает от оригинала. Но прошу не пинать меня за это. Это мое видение этого чудесного дня, который они провели на крыше Тренировочного центра. С любовью, автор.


В комнате царит полумрак. Китнисс выпустила мою руку и пошла к комоду. А я все так же стою возле двери. Пока она что-то ищет на одной из полок, я наблюдаю за ней, пытаясь справиться с дыханием. Это нелегко, и очень-очень волнительно. Я не жду от сегодняшней ночи чего-то большего, чем раньше. Просто я так соскучился по ней, по нашим ночевкам. Мне не хватило того времени, что мы провели вместе. Китнисс наконец-то находит нужное, это оказывается пижамой. Бросив на меня косой взгляд, она уходит в ванную. Узкая полоса света падает из приоткрытой двери. Мне даже в голову не приходит подсматривать за ней. Вместо этого я думаю, в чем бы спать мне. Идти в свою комнату за пижамой мне абсолютно не хочется. Вряд ли вещи Китнисс налезут на меня, а если я лягу спать в одних трусах, то это вряд ли обрадует мою скромницу. Я нахожу компромисс. Поворачиваюсь спиной к ванной, расстегиваю рубашку и кидаю ее на кресло. Наклоняюсь, чтобы стащить обувь. Снимаю ремень, кидаю его вслед за рубашкой. Если я буду спать в одних брюках, то думаю, это не заденет ничьи чувства. Полоса света становится больше. Я чувствую, что Китнисс внимательно смотрит на меня. Ее взгляд жжет мне спину. Что она увидела во мне такого? Что ее заинтересовало? Резко поворачиваюсь, смущенная тем, что ее застали врасплох, Китнисс краснеет. Ого, да она никак за мной подглядывала!
- Ты передумала?
- А? Что? Нннет, просто… - она смолкает не в силах подобрать слова.
- Просто что? – Я полон решимости, докопаться до правды.
- Просто я никогда не видела тебя…
- Китнисс, мы видимся каждый день.
- Нет, я никогда не видела тебя, как…мужчину.
Интересно, а как кого она меня видела?
- Пит… Я не то хотела сказать, - отлично, теперь она начала оправдываться. – Просто я не знала, что у тебя такие мускулы. Что ты такой…рельефный.
- Ты мыла меня на арене. Забыла? И сама раздевала меня.
- Ну да…Я не рассматривала тебя там. Была не в том состоянии, чтобы это замечать. Ты же был болен, помнишь?
- Помню. Я понимаю, что ты хочешь сказать, Китнисс. Я никогда не был для тебя КЕМ-ТО. Просто человек, который волею судьбы оказался рядом, и которого надо защищать, беречь. Человек, который стал лишним грузом в твоей и без того не легкой судьбе.
- Пит… Ты не прав! Это не так.
Я устало сел на кровать. К чему сейчас этот серьезный разговор? Ведь мы вместе, наедине, глупо грустить. Китнисс опустилась рядом со мной. Краем глаза я заметил, что на ней что-то розовое. Китнисс и розовый цвет? Вглядевшись, я рассмотрел на ней нежно-розовую пижаму. Очередной шедевр Цинны. Короткие шорты и топ на тоненьких бретельках. Китнисс выглядела такой юной, хрупкой, беззащитной. Пижама была из какой-то мягкой ткани, мне захотелось потрогать ее, но вместо этого я сжал ладони вместе. Крепко зажмурил глаза. И почувствовал, как на мои руки опускается ее ладошка. Ее пальцы подрагивают, интересно почему? Она нервничает, волнуется, боится? Нежно поглаживая мои руки, она начинает говорить, и от звука ее голоса, тихого шепота, во мне что-то рушиться. Разве можно так сильно любить? Сделать человека, центром не просто своего мироздание, но своей жизни? Ведь это не нормально, так отчаянно болезненно нуждаться в ком-то. Любить другого человека, больше своей жизни, больше жизни других людей. Я понимал, что это плохо или не нормально, но это уже стало частью меня, я сделал свой выбор слишком давно и менять что-то просто поздно. И мне не хотелось ничего менять.
- Пит, мне кажется, что я совсем не умею любить. Единственный человек, который мне дорог – это Прим. Даже не мама. И не говори, что ты не был для меня КЕМ-ТО. Когда ты дал мне хлеба, дал надежду на жизнь. Помог найти выход из отчаянного положения. И с того дня я стала наблюдать за тобой. Но ты всегда был в центре компании, мальчик из города, в толпе друзей. У меня даже не хватило смелости подойти к тебе на следующий день в школе, и поблагодарить тебя. Мне казалось, что я просто замарашка, грязная, нищая девчонка из Шлака. Но я наблюдала за тобой все эти годы, не выпускала из виду. Когда на Жатве выпало твое имя, для меня это стало не меньшим шоком, чем имя Прим. Это было ужасно. Бороться с тобой, бороться ПРОТИВ тебя, стараться убить тебя. Ты не представляешь, каким это было потрясением. И ты каждый раз приходил ко мне на помощь, не задумываясь, делал все, чтобы я не попросила. А я в ответ причиняла тебе лишь боль. Ты не чужой мне, ты важен для меня. Я не скажу, что люблю тебя. Но ты – часть моей семьи, моей жизни, ты важная часть самой меня. Я не представляю, что будет со мной, если я тебе потеряю. Какой смысл будет тогда мне жить?
Я сижу ошеломленный. У меня нет слов. Я не знаю, как можно реагировать на эту исповедь? Всегда немногословная Китнисс, сейчас сказала целую речь. Смысл, которой в том, что я нужен ей. Можно ли мечтать о большем? Я смотрю на нее, не веря своим ушам. Глаза Китнисс, обычно серые, в темноте комнаты кажутся черными. Я пристально вглядываюсь в них, пытаясь увидеть, насколько искренне она это говорит. Я верю Китнисс, верю больше, чем самому себе. Но я боюсь обмануть сам себя. Мне кажется, или ее глаза блестят от слез?
Я опускаю взгляд на свои руки. Ее хрупкая, но такая сильная ручка лежит поверх моих. Осторожно высвобождаю одну руку, Китнисс зачарованно наблюдает за мной. Легко, едва касаясь, я провожу кончиками пальцев по ее лицу, очерчиваю линию губ, скул, скольжу по краюшку бровей, глажу лоб. Она закрывает глаза, наслаждаясь лаской. Сдвигаюсь на кровати, откидываю одеяло. Аккуратно, как маленького ребенка, укладываю Китнисс на подушки, устраиваюсь рядом. Прижимаю ее к себе, она с радостью переплетает свои руки и ноги с моими. А теперь – спать. В тепле, в безопасности, Китнисс быстро засыпает, а я еще долго лежу, наслаждаясь этой близостью, ее тихим дыханием. Она спит спокойно, доверчиво устроив голову у меня на груди. Со временем, под мерное дыхание Китнисс сон приходит и ко мне, как бы я ему не сопротивлялся. Я должен выспаться. Ведь это предпоследняя ночь спокойного сна.
Ночь проходит спокойно. Утром я просыпаюсь, как от толчка. Китнисс еще спит. Ее волосы спутались и разметались по моей голой груди. Смотрится безумно красиво. Китнисс начинает шевелиться, волосы щекочут меня, но я сдерживаю смех. А вдруг она еще не просыпается, а я ее разбужу? Но нет, Китнисс открывает глаза и смотрит в окно. Потом с нежной, сонной улыбкой поворачивает голову ко мне. Нужно что-то сказать, и я говорю первое, что пришло в голову:
- Ни одного кошмара.
- Ни одного, - ее улыбка становится еще шире. – А у тебя?
- Тоже. Я и забыл, что это такое – спать по ночам.
Мы еще долго валяемся в кровати. Нам некуда спешить. На сегодня назначена только подготовка к завтрашнему интервью. Я уже решил, что скажу, поэтому не нуждаюсь в советах ни Эффи, ни Хеймитча. Хотя Китнисс вероятно будут дрессировать весь день. Наше приятное ничегонеделанье прерывает деликатное постукивание в дверь. Почти сразу же дверь открывается. На пороге, рыжая безгласая девушка, та самая, которую знает Китнисс и которая приставлена к ней, в качестве прислуги. Она смущенная стоит на пороге. Видно, что не ожидала застать меня в кровати Китнисс. Мы ободряюще ей улыбаемся. Она доходит до кровати и кладет что-то у нас в ногах. Потом разворачивается и убегает. Мы с Китнисс прыскаем со смеху. Я сажусь и тянусь за листком бумаги, которое принесла безгласая. Открываю и бегло пробегаюсь глазами. Хмыкаю. Перечитываю еще раз. Нетерпеливая Китнисс, не дождавшись от меня комментариев, тоже садится и вытаскивает записку из моих рук. Я знаю, что она там увидит. Записка от Эффи:
«Китнисс и Пит! Мы с Хеймитчем пришли к выводу, что вы все равно не слушаете наших наставлений, а значит, назначенная на сегодня встреча, для подготовки к интервью отменяется. Потратьте время с большей пользой, чем вчера. С уважением, ваша Эффи Бряк».
Китнисс недоверчиво смотрит то на меня, то на записку. Я забираю ее у нее, чтобы перечитать еще раз.
- Серьезно? Понимаешь, что это значит? Мы целый день можем делать все, что душе угодно!
- Жаль, никуда нельзя пойти, - слова Китнисс звучат так тоскливо, что я лихорадочно ищу, чем бы ее утешить. Меня озаряет.
- Кто сказал, никуда?
Китнисс хмуро смотрит на меня. Этот день дарован нам самой судьбой. День, где будем лишь мы двое.
- Крыша. Я приглашаю тебя устроить пикник на крыше. Помнишь это место?
Ее глаза опять вспыхивают. Яркое, утреннее солнце золотит ее глаза, и кажется, что в серой стали мелькают жилки золота. Сколько раз я рисовал ее глаза, но ни разу не смог уловить именно это выражение. Наверное, потому что вижу его в первый раз. Пока Китнисс суетится, собирается, умывается. Я иду к себе в комнату, наспех принимаю душ, заказываю кучу еды по телефону. Захожу за Китнисс, она чуть ли не подпрыгивает от нетерпения. В ее руках охапка теплых одеялах. А я даже не подумал о том, на чем мы сидеть будем. Зато у меня с собой еда. Заглянув в мою корзину набитую провизией, Китнисс начинает хихикать. Ну да, кому что. Мне – еда, ей – одеяла. Отбираю у нее одеяла, Китнисс просовывает свою руку мне под локоть и тащит по коридору, в сторону лифта. Ни в коридоре, ни в кабине лифта мы никого не встречаем, что еще больше поднимает нам настроение. На крыше все так же, цветочный сад, музыкальные подвески. Мы тщательно выбираем место, расстилаем одеяла, расставляем еду. Наконец-то завтракаем. Я постарался заказать все самые любимые блюда Китнисс. Но видимо, что-то забыл.
- Китнисс, что ты ищешь?
- Сырные булочки. Неужели ты забыл про них?
Я начинаю, рыться в корзине вместе с ней.
- Нет, я точно помню, что заказывал их. Ага, вот они!
Она тут же отбирает у меня все до единой булочки. Жадина. Быстро заталкивает одну в рот и разочарованно стонет.
- Что теперь не так?
Кое-как, давясь, она проглатывает булочку.
- Она не такая вкусная, как твои! – Кажется, что вот-вот и Китнисс еще и губы надует, как маленький ребенок. Я смеюсь, она кидает в меня салфеткой.
- Ну, милая, у каждого повара свои секреты.
- И какой секрет твоего рецепта сырных булочек?
Я молчу, пристально глядя ей в глаза. Китнисс тоже затихает, опускает руку с надкушенной булочкой.
- Мой секрет – в любви. Я готовлю их с любовью и для любимой. Думаешь, хоть один повар в Капитолии приготовит их, по-моему, рецепту?
Она качает головой, не отводя от меня сияющего взгляда. Наверное, нужно было провести этот год в муках ревности, в злости и обиде, чтобы обрести умение заставлять ее глаза вот так сиять.
После еды, она начинает ложиться на солнце загорать. Я роюсь в корзине, в поиске своего альбома. Я точно знаю, что не мог забыть его в такой день. Легкими штрихами я рисую Китнисс: как она загорает, забавно морща нос, как лежит на животе, болтая задранными вверх ногами, ее штанины сползли и стали видны сильные, накачанные икры и крохотная ступня. Рисую, как Китнисс вяжет всевозможные узлы из виноградной лозы. Радуется, как дитя, когда у нее это получается. Рисую, как разморенная после еды, развалившись на солнышке, она дремлет, похожая на сытую, ленивую кошку, готовую в любую секунду, лишь только почуется ей опасность, вскочить, приготовившись к атаке. Потом, выспавшись, ей надоедает то, что я рисую. И она отбирает у меня альбом и прячет обратно в корзину. Я пытаюсь протестовать, но она быстро перебивает меня всего одной фразой:
- Мне скучно, Пит!
- Чем ты хочешь теперь заняться?
- Не знаю! Придумай.
- Может, поиграем в мяч?
- Пит, у нас нет мяча! Или ты его взял?
- Нет, но я взял кое-что получше.
- Например?
Я сосредоточенно копаюсь в корзинке, пытаясь найти то самое, нужное.
- Например, яблоко!
- Мы будем играть в яблоко?
- Да. Ты же помнишь, что здесь на крыше вокруг силовое поле, чтобы трибуты не пытались покончить с собой. Вот давай поиграем с ним.
- Ты будешь кидать в него яблоко, а я ловить?
- Ага, а потом наоборот.
Она уже бежит к краю крыши. Встав, я с размаху кидаю яблоко с крыши. Игра началась. Наигравшись вдоволь, мы падаем на одеяла. Я устало вытягиваю ноги. Китнисс кладет свою голову мне на колене. Ее волосы рассыпались шелковистым покровом. От них пахнет солнцем, свежестью и…яблоком. Что поделать, она не всегда успевала поймать его. Раз она больше не шугается меня, медленно погружаю пальцы в ее волосы. Глажу их, тереблю, перебираю. Мысли вялые, ленивые. Хотя одна из них заставляет меня замереть.
- В чем дело? – Китнисс внимательно вглядывается в мое лицо.
- Вот бы растянуть этот день навечно – так, чтобы никогда не кончался.
Сказал, а сам думаю – вот сейчас она опять закроется в себе. Ведь она жутко не любит все эти разговоры про любовь. А за последние сутки я вообще исчерпал лимит на эту тему. Каково же мое удивление, когда я слышу ее тихий ответ:
- Да…
Против моей воли улыбка растягивает губы.
- Разрешаешь?
- Разрешаю.
Я продолжаю играть с ее волосами. Разморенная, усталая, счастливая она засыпает. Сколько ночей она провела в кошмарах? Сколько раз, засыпая без меня, просыпалась еще более разбитой? Пусть спит, моя родная, любимая, единственная. Я сделаю все, что бы ты жила. Надеюсь, когда-нибудь ты преодолеешь свой страх, и все-таки родишь детей. И пускай меня уже не будет рядом, но я так хочу, чтобы сына ты назвала в честь меня. Чтобы хотя бы так, но я был рядом. Золотой медальон холодит кожу на груди. Я носил его, не снимая, с момента покупки. Вчера ночью, правда пришлось все-таки снять – чтобы Китнисс не заметила раньше времени. Еще один кусочек меня, ей на память. Ее лицо такое спокойное, умиротворенное. Видно ей снится что-то хорошее, улыбка не сходит с ее лица, даже во сне. Я нежно проводу ладонью по ее щеке, она поворачивает голову, прижимаясь щекой к ладони. Еле слышно выдыхает:
- Пит…
Я боюсь шевельнуться, чтобы не разбудить ее. Китнисс снюсь я. И она счастлива во сне.
Солнце начинает заходить, становясь того самого, обожаемого мной оттенка. Я осторожно вытаскиваю свою руку из-под щеки Китнисс. Она открывает глаза.
- Я подумал, тебе захочется на это взглянуть.
- Спасибо.
Мы заворожено наблюдаем за закатом. Солнце, такое величественное, медленно опускается за горизонт. Как только гаснет последний луч, мы понимаем, что наш замечательный день окончен. И никто нас не потревожил. Нас даже никто на ужин не позвал.
- Я даже рад. Устал видеть вокруг несчастные лица. Все то и дело плачут. А Хеймитч…
Китнисс закрывает мне рот рукой, не давая договорить. Она понимает меня, как никто другой. Наши мысли, чувства – они едины. Как будто одна душа живет в двух телах. Счастье. Мы остаемся на крыше до первых звезд. Потом становится слишком холодно.
Я уговариваю Китнисс пойти вниз, в комнату. Мы немного спорим, потому что я хочу сначала зайти к себе, но она ни в какую не хочет отпускать меня даже на 15 минут. Поэтому опять идем к ней. И ритуал вчерашней ночи повторяется. Полумрак комнаты. Она роется в одном из ящиков комода. Идет в ванну. Я торопливо стаскиваю майку, скидываю ботинки и носки. Остаюсь в спортивных штанах. Хорошо, что утром она все же отпустила меня в душ. Спать вторую ночь подряд в брюках мне совсем не улыбалось. Я едва успеваю спрятать медальон, когда Китнисс зовет меня из-за двери ванной.
- Пит.
- Что?
- Я пока приму душ, но ты не вздумай никуда уходить!
Я счастливо смеюсь в ответ.
- А ты разрешишь мне тоже, потом принять душ, о моя повелительница?
- Только в моей комнате, полотенце я тебе дам. Пойдет?
- Хорошо. Я жду.
Ожидание не затягивается. Она выходит из душа в какой-то другой пижаме. Цвета закатного солнца. Улыбаясь, я иду в душ. В спину мне летит полотенце. Резко обернувшись, я ловлю его. Китнисс, хихикая, быстро захлопывает дверь ванны за мной. Хулиганка. После душа настроение становится еще лучше. Китнисс уже лежит в кровати, свернувшись в клубочек. Если днем на крыше, она похожа была на опасную дикую кошку, то сейчас больше на котенка. Я ложусь рядом, она тут же прижимается ко мне.
- Спокойной ночи, Пит. Спасибо за этот день.
- Спокойной ночи, милая. Это ты сделала его счастливым.
Но Китнисс уже спит. Последняя мысль, мелькнувшая перед тем, как я провалился в сон была: «Я счастлив…».


Глава 35

Пробуждение напоминало мне предыдущий день. Тихое дыхание Китнисс, ее голова на моем плече, волосы, разметавшиеся по моей груди. Ни одного кошмара у нас обоих. Чужеродным был только стук в дверь. И дверь сразу же распахивается. На пороге стоит команда подготовки Китнисс. Они замирают в изголовье кровати, пока мы пытаемся, спросонья, сообразить, что где и как происходит. Кто-то из неразлучной троицы начинает рыдать при виде нас, так сладко спящих в объятиях друг друга. Я быстро встаю, киваю на ходу команде подготовки, подхватываю свои вещи с кресла и спешу к себе в номер. Правда, успеваю остановиться на пороге, чтобы подмигнуть растерявшейся Китнисс. Думаю, что моя команда подготовки уже обыскалась меня. Они, чуть ли не подпрыгивая, ждут меня в моей комнате. Извиняюще улыбаюсь им. Они, молча, принимаются за работу. В номере так тихо, что слышно как в коридоре звенит колокольчик лифта. Моя команда, что обиделась на меня за мое опоздание?
Работа продолжается до вечера. Пока меня бреют, полируют, трут какими-то скрабами, мой мозг усиленно работает. Я обдумываю, что и какими словами скажу на интервью. И хватит ли мне решимости сказать то, что я задумал. Это может помочь Китнисс выжить, но боюсь, что после моего интервью она попытается убить меня сама, не дожидаясь игр. Я не могу обсудить это даже с Хеймитчем. Все должно быть естественно, реально, жизненно. И то, что нас сегодня застали в одной постели, да и не только сегодня, должно сыграть подтверждением к моим словам. Дорого бы я отдал за то, что мое заявление оказалось правдой. Чтобы все было иначе. Чтобы была свадьба, настоящая, не для Капитолия, а для нас двоих, чтобы мы поджарили хлебец, съели его вместе. Эта та традиция нашего Дистрикта, которая означала, что мы стали мужем и женой. И никто не смог бы оспорить законности этого обычая. Но у меня ничего этого нет! Никогда даже не будет возможности на то, что это все сбудется! Мне так хотелось бы стать ее героем, чтобы ее глаза сияли каждый день, чтобы смех звенел нежными переливами. Чтобы улыбка чаще оживляла ее такое строгое лицо. Я очень хотел стать тем, кто сделает ее счастливым. И вчера, пускай на один день, но я сделал это. Есть повод гордиться собой. От размышлений меня оторвала Порция. Она принесла мне мой вечерний костюм. Это оказалась ослепительно белая рубашка, с черными брюками и черным смокингом. В комплекте шли даже белые перчатки. Я ошарашено смотрел на это все, пока она раскладывала вещи на кровати.
- Порция, но это же…
- Свадебный костюм? Да, Пит, он самый… Не думала я, что тебе придется одеть в таких обстоятельствах, - Порция тщательно разглаживала какую-то невидимую складочку на смокинге.
- Зачем? Это жестоко…
- Это личный приказ президента Сноу, Пит. И, боюсь, наше мнение здесь не играло никакой роли.
Порция наконец-то решилась посмотреть на меня. В ее глазах стояли слезы.
- Пит, я очень сожалею. Ты для меня не просто трибут, которого нужно красиво одевать. Ты для меня друг, брат, я не представляю, что мне придется потерять тебя. Это немыслимо.
Я крепко обнял Порцию.
- Не переживай так. Я ценю все, что ты для меня сделала. У меня никогда не было сестры. В тебе я ее обрел. И не важно, что меня не будет рядом, я всегда буду жить в твоем сердце, в твоей памяти. А это значит, что я буду с тобой всегда.
- Пока я жива, Пит.
- Пока ты жива…
Улыбаясь дрожащими губами, Порция помогла мне застегивать рубашку. Одевшись, я подошел к зеркалу. Я выглядел как жених. Порция и Цинна как всегда создали шедевр. По-другому у них, по-моему, и быть не может. Я такой…элегантный, серьезный, мне кажется, что я даже ростом выше стал. Торжественный костюм, на свадьбу, которой никогда не будет. Поймав в зеркале взгляд Порцию, я спрашиваю:
- Значит, Китнисс будет в свадебном платье?
- Да. В том, которое победило в зрительском голосовании.
Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить какое же платье выиграло.
- С жемчугом, да?
- Да. Оно потрясающее. И Китнисс, я уверена, в нем будет неотразимой.
Жених и невеста, за день до смерти, в костюмах с той свадьбы, которой никогда не будет. Я гордо распрямляю плечи, вскидываю подбородок. Может быть, если бы не существовало Голодных игр, собрались с Китнисс пожениться, то на нас не было бы таких шикарных нарядов, зато мы были бы счастливы.
Поворачиваюсь к Порции:
-Я готов.
- А к интервью ты готов? Ты уже знаешь, что ты будешь говорить?
- Не волнуйся, я уже все решил. И сделаю так, как надо.
- Ты меня пугаешь, Пит. После показательных выступлений, не натвори еще больше глупостей, вам с Китнисс это только навредит.
Я ободряюще улыбаюсь Порции:
- Не переживай, все будет хорошо.
Мы идем с ней к лифту. Еще издалека я вижу Китнисс, в шикарном белом платье, расшитым жемчугом. Она самая красивая невеста в мире! Команда подготовки превратила ее в сказочную принцессу, одетую в подвенечный наряд. Мое сердце делает кульбит, будто ему не хватает места в груди. Я улыбаюсь ей, пока она так же зачарованно рассматривает меня. Интересно, а я ей понравился так же, как она мне?
Мы спускаемся вниз. Хеймитч, Эффи, Цинна и Порция идут сразу в зал. Только мы с Китнисс остаемся за кулисами. Тут уже собрались все трибуты. Наше появление производит фурор. Все ошарашено смотрят на платье Китнисс. Приятно, что не у меня одного такая реакция на ее красоту.
- Только не говори, что это была идея Цинны! – Кажется, Финник высказывается за всех.
Китнисс гордо вскидывает подбородок. Моя девочка!
- Ему не оставили выбора. Так решил президент.
Кашмира, явно ревнуя, к нашему успеху пренебрежительно фыркает:
- Ну и видок у тебя!
А почему они все обращаются только к Китнисс, как будто меня здесь вообще нет? Я что пустое место? Или не выгляжу достаточно впечатлительно?
Нам велят строиться в очередь. Джоанна Мейсон зачем-то подходит к Китнисс, что-то шепчет ей. Китнисс кивает ей в ответ. Надеюсь, они не сговаривались о том, как будут делить между собой. Хотя зная, характер Джоанны и Китнисс, могу предположить, что делили бы они меня, скорее всего с помощью ножа или топора. По справедливости, чтобы каждой досталось по кусочку.
Все трибуты выходят на сцену, где нас ждут уже поставленные в ряд кресла и Цезарь Фликерман. Я занимаю свое место рядом с Китнисс. Мои нервы на пределе, мое интервью будет самым последним. Полностью отключаюсь от происходящего. Мне так хочется взять Китнисс за руку. Но сейчас для этого времени. Думаю, что после того, что я заявлю, она вообще перестанет со мной разговаривать. Моя рука уже тянется к ее креслу, но она встает. Оказывается, все остальные трибуты выступили. Остались только мы с ней. Китнисс выходит на середину. Толпа зрителей восторженно ревет при виде свадебного платья. Цезарь пытается успокоить толпу, но ему это удается не сразу. Я смотрю на Китнисс взглядом со стороны. Какой ее видят зрители? Хрупкая, юная девушка, с красивыми грустными глазами, с нежной улыбкой. Она похожа на несчастную невесты. Хотя почему похожа? Она и есть несчастная невеста! Ее насильно разлучают с возлюбленным. Фликерман улыбается ей.
- Что же, Китнисс, сегодня выдался очень волнительный вечер для всех. Может, ты хочешь сказать нам несколько слов?
Голос Китнисс дрожит, когда она отвечает ему. Что она задумала?
- Только одно: мне жаль, что ты так и не попадешь на мою свадьбу… Хорошо, хоть успею покрасоваться в белом платье. Правда ведь…правда, оно красивое?
И, как и в прошлом году, она, подняв руки, начинает кружиться. Сначала, я заворожено наблюдаю за блеском сотни жемчужин. Потом понимаю, что что-то не так. Китнисс горит! Ее платье окутано дымом! Я привстаю, что бы кинуться к ней на помощь. В толпе кто-то вскрикивает от ужаса, другие трибуты тоже пугаются. Но я ловлю взгляд Цинны, который ободряюще кивает мне. То есть все нормально? И то, что свадебное платье моей невесты загорелось – это в порядке вещей? Или было так задумано? Столько вопросов вертится в моей голове, почему нет в мире никого, кто мог бы ответить хоть на один из них?
В бесконечном кружении мелькает бледное лицо Китнисс. Судя по ее испуганному взгляду, она тоже не ожидала подобного. Очередной сюрприз от Цинны. Китнисс замирает на месте. В зале тишина. Она медленно поднимает руки вверх. Ее платье преобразилось. Оно теперь не белое и не в жемчуге. На Китнисс точно такое же черное платье, украшенное перьями. Она похожа на птицу. На рукавах мелькают белые обрывки. Что сделал Цинна с ее платьем?
И только когда на большом экране появляется изображение Китнисс, я вспоминаю, где уже видел подобный образ. На медальоне, который висит сейчас на моей шее, на золотой броши Китнисс. Цинна сделал из нее птицу, сойку-пересмешницу.
Фликерман протягивает руку к ставшей черной вуали Китнисс.
- Ты похожа на птицу.
Китнисс победно улыбается.
- Да, это сойка-пересмешница. Как на моем талисмане, на брошке.
Фликерман хороший ведущий, как ни в чем не бывало, он поддерживает светский разговор:
- Да уж, снимаю шляпу перед твоим стилистом. Вряд ли кто-то поспорит: подобного мы не видели ни на одном интервью. Думаю, Цинна тебе лучше выйти на поклон!
Зрители аплодирует Цинне, который привстает со своего места, центре и с достоинством кивает. Зрители снова бушуют. Звучит сигнал, оповещающий об окончании интервью Китнисс, ее три минуты истекли. Теперь моя очередь. Я стараюсь спокойно встать с места, Китнисс проходя мимо, пытается поймать мой взгляд. Приходится отвернуться, чтобы не лишиться остатков решимости. Фликерман радостно приветствует меня.
- Пит Мелларк, Двенадцатый дистрикт!
- Здравствуй, Цезарь! Давно не виделись!
- Это в точку. Чем ты хочешь удивить меня и наших зрителей? Надеюсь никакого больше огня, а то наша противопожарная сигнализация не выдержит такой нагрузки за один день!
Я смеюсь, зал вторит мне.
- Что ты, Цезарь! Я не любитель перьев и жареной дичи.
- То есть тебе не понравилось выступление Китнисс?
- Что ты, Китнисс мне нравится в любом виде! Даже пригоревшая и пахнущая дымом.
Зал хохочет. Время истекает, а я так и не перешел к самому важному. Цезарь решает мне помочь.
- Скажи нам, что ты почувствовал, когда после таких испытаний узнал о Квартальной бойне?
Под «испытаниями» Цезарь подразумевает то, что я лишился ноги, а взамен обзавелся протезом. Он же не знает, что самым страшным испытанием было узнать о не любви Китнисс.
- Я был потрясен. Представляете, минуту назад на экране показывали Китнисс в очаровательном платье, и вдруг… - Я специально не заканчиваю фразу, что каждый зритель додумал сам.
- Ты понял, что свадьбы уже никогда не будет?
Вот мы и подошли к самому главному, теперь нужно решиться. Я делаю глубокий вдох, смотрю пристально на публику, в пол, на Цезаря. Не решаюсь только оглянуться на Китнисс. Все, пора.
- Как, по-твоему, наши друзья, собравшиеся здесь, умеют хранить секреты?
- Абсолютно уверен, - Фликерман успешно притворяется серьезным.
Я полностью завладел вниманием зала, смог создать интригу.
- Мы уже поженились, - я стараюсь сказать это максимально тихо.
- Но…как же так? – Фликерман впервые на моей памяти не находит нужных слов.
- Ну, это был не официальный брак. Мы не ходили в Дом правосудия, ничего такого. Видите ли, не знаю, как в других дистриктах, а у нас в Двенадцатом есть собственный свадебный обряд. Его мы и провели. Влюбленная пара должна одеться во все чистое и новое. Там у нас не было таких шикарных нарядов. Придти домой, разжечь вместе печь, замесить тесто и зажарить хлебец. А потом, разломив пополам, съесть его. После этого они начинаются считаться супругами.
- Ваши родные, конечно, присутствовали?
Я понимаю, что не стоит подставлять близких.
- Нет, мы никому не сказали. Даже Хеймитчу. Мама Китнисс бы нас не одобрила. Понимаете, в Капитолии свадьба прошла бы без общего хлебца. И потом, дожидаться было невмоготу, - я смущенно улыбаюсь. – Поэтому как-то раз мы взяли и сделали это. И знаете, никакая бумага с печатью, никакой пир на весь мир не свяжет нас более крепкими узами, чем сейчас.
- Но это произошло до объявления о Квартальной бойне?
Даже, если бы я подговорил или подкупил Цезаря заранее он не смог бы задавать более нужных и точных вопросов. Он здорово облегчал мне работу, подводя разговор к самому главному. Я принимаю грустный и расстроенный вид, показывая, что нахожусь на грани отчаянья.
- Разумеется, да. Позже мы бы так и не поступили. Но кто же мог знать? Ни одна душа в целом свете. Мы прошли через Игры, мы победили, все умилялись, видя нас вместе, и тут, словно снег на голову…Ну, то есть как можно было такое предвидеть?
Надеюсь, что я убедителен. Фликерман обнимает меня за плечи.
- Понимаю, Пит. Целиком согласен с тобой. Но я искренне рад, что вы двое хотя бы несколько месяцев наслаждались семейным счастьем.
- А я – нет. Лучше бы мы подождали, когда все решится официальным путем.
Все ошарашено смотрят на меня, Цезарь даже отступает, как будто пытаясь лучше разглядеть меня.
- Разве краткое счастье хуже, чем никакое?
- Пожалуй, Цезарь, я бы с тобой согласился, если бы не ребенок.
Все, я сделал это. Пускай не прямым текстом, но я обвинил Капитолий в жестокости и бесчеловечности. Они отправляют беременную девушку на верную смерть. Люди в зале вскакивают со своих мест, кричат, визжат. Если платье Китнисс заронило искру в сердца жителей Капитолия, то мое заявление заставило эту искру вспыхнуть. Поднялся бунт. Казалось, что никто зале, кроме меня, не услышал, что мое время вышло. Я сажусь на место. Больше нет сил, терпеть, я тяну руку к Китнисс. Она вкладывает свою влажную ладошку мне в руку. Гремит гимн, как будто распорядители пытаются им заглушить вопли разгневанной толпы. Китнисс крепко вцепившись в мою руку, не дает мне сесть. Она тянет свободную руку к Рубаке, тот, удивленно взглянув, принимает ее. Включается цепная реакция. Все победители берут друг друга за руки и встают под звуки гимна. Мы, жертвы Капитолия, чувствуем себя одним целым. Нас всех предали, один раз мы уже сыграли по жестоким правилам Капитолия и кое-как выжили. И нас заставляют еще раз пережить этот кошмар и убить даже тех, кто выжил. Телеэкраны гаснут, нас вырубают из прямого эфира, отключают свет в зале. Я крепко держу Китнисс за руку, помогая пройти мимо кресел и не споткнуться в своем длинном платье. Идем к лифту. Мне не по себе. Когда я сказал, что люблю ее она, швырнула вазу и порезала мне руки. Что она сделает со мной за то, что я заявил, будто мы женаты, и она ждет ребенка? Нож под сердце? Или она просто выкинет меня из окна? Задушит подушкой, когда я буду спать?
Чувствую облегчение, когда вижу, что Финник и Джоанна собираются ехать с нами в лифте. Значит, моя казнь отложится на пару минут. Но миротворцы не пускают их. И в кабину лифта мы заходим вдвоем. Мне не по себе. Китнисс же внимательно разглядывает себя в зеркале. Я решаюсь заговорить только тогда, когда мы оказываемся на своем этаже. Китнисс быстро идет вперед, но я успеваю схватить ее за плечи.
- Времени не осталось, поэтому лучше сразу скажи: мне извиниться?
Она бросает на меня такой странный взгляд.
- Нет.
Мы опять заварили с ней кашу. Вместо того, чтобы сделать лучше, подняли бунт. Так же как и с нашими показательными выступлениями. Тренькает колокольчик, двери лифта разъезжаются. Выходит Хеймитч. Как странно, но он не выглядит сердитым на нас.
- Там сейчас просто бедлам. Всех отослали домой, и повтор интервью отменили.
Мы спешим к окну. На улицах толпы людей, они беснуются.
- Кажется, люди кричат? Требуют отменить Голодные игры?
- По-моему, они сами не знают, чего им требовать. Такого еще не случалось. Для местных жителей даже идея вмешаться в ход шоу – сама по себе крамола, - Хеймитч на редкость разговорчив. – Но мы-то понимаем, что президент ни в коем случае не отменит Игры.
Призрачный облик надежды гаснет во мне.
- А что остальные уже разошлись? – Китнисс слишком серьезна.
- Да, им велели. Не представляю, каково им сейчас пробираться через толпу.
- Значит, Эффи мы уже не увидим, - я помню, что в прошлом году, перед Игрой к нам пустили только стилистов. – Поблагодари ее от нас.
- Пусть это будет не просто «спасибо», - Китнисс в поиски поддержки оглядывается на меня. – Скажи что-нибудь особенное. Это же Эффи, в конце концов. Передай: она самая лучшая, и мы очень благодарны и … любим ее.
Повисает неловкая тишина. Что еще можно сказать на прощание? Хеймитч не дурак, он понимает, что это наша последняя встреча. Прокашлявшись, сиплым голосом он говорит:
- Думаю, нам с вами тоже пора попрощаться.
- Что-нибудь посоветуешь напоследок? – Я хочу узнать, какие у нас шансы.
- Постарайтесь выжить, - Хеймитч крепко обнимает нас двоих. – Идите спать. Вам нужен отдых.
Китнисс подавленно молчит, не в состоянии сказать хоть что-либо на прощание. Но они ведь еще встретятся! Из нас двоих только один я не увижу больше Хеймитча:
- Береги себя, ладно?
Это максимум того, что я могу выдавить из себя. Мы медленно идем по коридору.
- Китнисс, когда будешь на арене…
Хеймитч как будто боится закончить фразу. Китнисс нетерпеливо подталкивает его:
- Что?
- Помни, кто твой враг. Ну, все. Идите уж отсюда.
Растерянные мы идем к своим комнатам. Странное напутствие дал Хеймитч. И почему только Китнисс? Как будто во мне он уверен, в отличие от нее. Или он говорил о том, чтобы она была внимательнее, когда меня уже не будет рядом с ней?
Китнисс так крепко держится за мою руку. Я хочу пойти в свою комнату, снять этот смокинг, надеть пижаму, принять душ. Но Китнисс смотрит на меня такими отчаянными глазами, она просто не в состоянии разжать руки. И во мне горит та же острая потребность в ней. Дверь закрывается за нами. Тишина и полумрак комнаты. Мы быстро стаскиваем все с себя и забираемся в постель. Крепко обнявшись, мы желаем приятных снов друг другу. Зная, что не сможем уснуть.



Глава 36

Дорогие и любимые мои читатели! Простите за столь огромный перерыв между главами! Так не хотелось подводить ваше доверие, но из-за катастрофической не хватки времени, писать я просто не успевала! Даю честное-честное слово, что постараюсь не пропадать так на долго! Читайте новую главу, комментируйте, критикуйте, находите "очепятки" и сразу же сообщайте о них мне! Писала, как и обычно в прочем, в спешке, поэтому возможно все))) Надеюсь на ваше терпение и понимание! С любовью, вам непутевый автор. =)





Ночь тянется в каком-то полубреду. Тонкая грань между новым кошмаром и реальностью. Смутно понимаю, где я и что я. Но не осознаю это полностью. Спасает лишь тепло тела Китнисс, которая крепко прижимается ко мне. Мы не спим оба. Просто сил нет. Но и говорить тоже не хочется. Каждый в одиночку борется со своими демонами.
Мысли, чувства, эмоции – все сплелось в какой-то единый хаос. Я ничего не могу разобрать в этой мешанине чувств. Опустошенность. Разочарование. Я не смог, не успел прожить свою жизнь. У меня ее просто отбирают. Прижимаю Китнисс крепче к себе, возможно, ей и неудобно, но она молчит. Молча, молюсь. Не знаю кому. Горячо взываю: «Кто бы ни был там, наверху, кем бы ты не был, тот, кто создал нас. Почему ты позволяешь подобное издевательство над твоими детьми? Прошу тебя, сжалься над нами, защити, спаси. Ниспошли нам чудо, то, которого мы так тщетно ждем уже столько лет. Спаси жизнь этой девушке, о большем я тебя не прошу. Она должна жить за нас двоих. Пусть моя жертва не будет напрасной, я не хочу причинять Китнисс лишние страдания. Прошу помоги мне, судьба, удача. Кто угодно, но помогите мне». Лишь под утро я осознаю, что всю ночь вел беседы сам с собой. Хорошо, что мысленно. Китнисс бы не одобрила моих мыслей. Мы с ней как два охотника вокруг оленя кружим, в попытках обхитрить друг друга и первым подстрелить добычу. Кто первым успеет спасти жизнь другому. Кто первый погибнет сам. Кто убьет больше противников. Страшное, жуткое соревнование. Разве так должно все проходить между влюбленными? Самое страшное испытание, которое могло бы ждать нас в обычной жизни – это получить одобрение родителей на наш брак. Но никак не подсчет трупов соперников.
Утро. Серый, мрачный рассвет прокрадывается в комнату. Вместе с его первыми лучами раздается стук в дверь. Третье утро подряд утро начинается со стука в дверь. Какая-то жуткая ирония судьбы. Рассвет последнего дня. Отсчет начался. Ни я, ни Китнисс абсолютно не выспались. А на арене этого точно не получится сделать.
Приятно, что приходят к нам каждое утро все-таки разные люди. Если бы это был кто-то один, то я бы его уже придушил. Ну, или прирезал за столь дурацкую привычку. Терять-то уже нечего. Порция и Цинна терпеливо стоят на пороге, ожидая, когда мы с Китнисс разомкнем объятия. С величайшей неохотой я выпускаю ее из рук. Теперь мы увидимся с ней только на арене. Всем сердцем и душой я хотел, чтобы она не попала туда больше никогда и не при каких обстоятельствах. Но кто же меня спросит-то?
У Китнисс такое несчастное лицо, я не могу разжать ее пальцы, вцепившееся в мою руку. С трудом, по одному, я отцепляю их. На коже руки наливаются багровым цветом синяки. Что ж, думаю, зрителей это только еще больше заведет. Решат, что «прощальная» ночь у нас с Китнисс была на редкость бурной и трогательной.
Серые глаза Китнисс пылают какой-то отчаянной решимостью. Мне нужно сделать что-то на прощание, что бы ей хоть чуть-чуть стало легче. Выдавливаю из себя улыбку:
- Скоро увидимся.
Звучит довольно сухо, поэтому поддаюсь соблазну. Наклоняюсь к ней, легко и быстро прикасаюсь к ее губам. Быстрее, чем она успевает возмутиться или выкинуть какой-нибудь номер. Но Китнисс удивляет меня. Уже выходя из комнаты, вслед за Порцией я слышу ее шепот:
- Скоро увидимся.
Успеваю махнуть Цинне на прощание. Больше мы с ним никогда не увидимся. Но попрощаться по-человечески при Китнисс я не могу, она сразу заподозрит не ладное.
Порция ведет меня на крышу, место, где прошел мой самый счастливый день жизни. Только теперь там все изменилось. В воздухе парит планолет, который поджидает меня со спущенной лестницей. Достаточно прикоснуться к лестнице и деться будет уже некуда. Мелькает мысль устроить бунт, попытаться сбежать. Но бежать без Китнисс я не могу. Поэтому покорно, чувствуя себя бараном на закланье, терплю, пока доктор вводит мне в предплечье датчик. Теперь я ни на секунду не останусь один. Распорядители в любую минуту смогут найти меня на арене с помощью этого устройства. Появляется жгучее желание полоснуть чем-нибудь острым по руке, чтобы вытащить эту гадость. Нельзя. Ничего нельзя. Теперь я больше не добрый, милый Пит. Я своя собственная копия, настроенная лишь на одну задачу – спасти Китнисс.
Планолет стремительно рассекает облака. Мне все равно, что происходит за окнами. Нужно поесть. Хорошо и плотно. Так, как кормила нас мама Китнисс, чтобы мы набрали в массе перед Играми. Неизвестно, когда мы сможем поесть в другой раз, поэтому сил должно хватить надолго. Порция тихо сидит рядом, потягивая апельсиновый сок. Она наблюдает за тем, как я жую. Не выдержав ее взгляда, я спрашиваю:
- Что-то не так, Порция?
- Нет. Все в порядке. Если не считать, что я лечу с лучшим другом на место, где он умрет.
- Прекрати.
- Не злись, Пит. Просто мне тяжело.
- Мне хуже.
- Я знаю. Лишь это и помогает мне держаться.
- Прошу, Порция, окажи мне услугу.
- Все, что хочешь.
- Скажи Цинне, что я благодарен за лучшие в мире костюмы, за то, что он так тонко чувствовал нас, за то, что одевал Китнисс в мои любимые цвета. Я замечал это и очень ценю все, что он для нас сделал. Вы придумали самые прекрасные свадебные наряды, которые когда-либо существовали. Спасибо вам. Передай ему мою благодарность. И любовь.
- Конечно. Он и сам все знает. Это же Цинна. – Порция улыбается сквозь слезы.
- Ты будешь за нас болеть?
- До последнего вздоха. И буду помогать Хеймитчу во всем, чтобы спасти вас. Не волнуйся, мы не оставим вас.
- Пока наши сердца бьются?
- Нет. Никогда. Мы никогда не оставим вас.
Глаза жжет, как будто в них насыпали песка. Я прижимаю Порцию к себе.
- Спасибо.
Планолет приземляется. Мы в Стартовом комплексе. Уже отсюда нас поднимают на арену. Во время тренировок мы готовились к любым вариантам арены. Каждый год она разная. Пока есть возможность, спешу в душ. Моя кожа еще пахнет Китнисс. Так не хочется смывать этот запах, но приходится. Выхожу из душа, Порция держит наготове мой костюм. Я натягиваю его на себя. Ткань легкая, приятная. Странно, что к костюму идет странный дутый пояс, покрытый каким-то красным пластиком. Ботинки садятся ровно под ногу, не давят и не трут. Носки к костюму не положены. Костюмы каждый год шьют новые, под арену. А значит весь этот наряд для чего-то, но пригодится.
Я вопросительно смотрю на Порцию. Они с Цинной у нас специалисты по тканям. Она отрицательно качает головой:
- Материал обычный, промокнет в воде, не защитит от солнца. Возможно, какой-то смысл есть в поясе. Но я не могу понять, какой. Он обработан пластиком. Боюсь, что предназначение костюма, ты сможешь узнать, лишь попав на арену.
- Спасибо хотя бы за эту информацию. Теперь я знаю, что пояс возможно полезен. И что возможно на арене не будет холодно.
- Почему ты так уверен?
- Вряд ли распорядители захотят, чтобы их трибуты все замерзли в первый же день на арене. Тогда зрелище не получится столь ярким.
Порция испуганно ахает от моей дерзости. Оглядывается, как будто боится, что нас могли подслушать. Можно подумать, что она не знает, что каждое наше слово записывается Капитолием.
Мы садимся на диван. Она крепко обнимает меня за плечи.
- Главное, не теряй надежды, Пит. В жизни всегда есть место подвигу.
Я грустно улыбаюсь, легко говорить так, когда ты родилась и выросла в Капитолии. Хотя и понимаю, что Порция пытается меня поддержать таким образом.
- Все нормально. Помни, ты была самым лучшим другом.
Порция хочет что-то сказать, но из динамика раздается голос, приказывающий трибуту приготовиться к подъему.
Мы встаем и идем к серебристому диску в полу. Я быстро проверяю медальон. Он на шее. Порция шепчет:
- Распорядители разрешили тебе его оставить, считают, что это мило. Брошка Китнисс и твой медальон – это как ваши обручальные кольца. Поэтому береги его.
Я встаю на диск. Порция торопливо целует меня на прощание.
- Береги себя и Китнисс. Я в вас верю, ребята.
- Я знаю, спасибо тебе. Вы – самая лучшая команда! Передай всем, что я вас любил и ценил.
Сверху опускается прозрачный цилиндр. Порция плачет. Слезы ручьями текут по ее щекам. Она даже не пытается вытирать их, лишь не отрываясь, смотрит на меня, словно пытается запомнить мое лицо до мельчайших подробностей. Я завещал ей часть своих картин, в том числе и свой автопортрет. Хоть Порция и не знает об этом. Она поднимает руку и прикладывает ее со своей стороны стекла, я повторяю ее жест. На стекле остается дыхание. Подышав, я быстро пишу слово, на запотевшем стекле. Пять букв. Одно слово. «Помни». Она торопливо кивает. Диск начинает подниматься. Я посылаю ей воздушный поцелуй и ободряющую улыбку. Милая, добрая, родная Порция. Ты мой самый лучший друг. Ты стала частью моей семьи, за год мы столько всего пережили тебе. Спасибо тебе за все. Она машет мне. Прощая, Порция. Прощай, и помни меня…
Диск уже на поверхности. Солнце бьет в глаза. Я щурюсь, пытаясь оглядеться. Не сразу понимаю, где же я оказался. Стекло медленно уплывает обратно. Взгляд проясняется. Шевелиться нельзя еще минуту. Но можно оглядеться. Паника поднимается в моей душе, когда я понимаю, что за странный блеск вокруг. Это вода. А единственное, что мы с Китнисс не успели сделать – так это научить меня плавать.


Глава 37

- Леди и джентльмены, семьдесят пятые Голодные игры объявляются открытыми!
Время пошло. Ровно минуту нельзя сходить с диска, иначе он просто взорвется. Это время дается на то, чтобы трибуты могли оглядеться и оценить обстановку. Первые секунды кроме воды я ничего не вижу, к счастью шок быстро проходит. Начинаю оглядываться. Диски трибутов на одинаковом расстоянии удаленны от берега. В центре острова золотой Рог изобилия. Вокруг него разбросаны кучи оружия. Диски трибутов раскиданы как будто по секторам. Два трибута – полоска земли, два трибута – полоска земли. На моем секторе я и та самая морфлингистка, которая помогала разрисовывать Китнисс на тренировке. Она точно так же, как и я, беспомощно смотрит на воду вокруг себя, не зная, как добраться до берега. Меня охватывает паника. Я нигде не вижу Китнисс. С моей стороны острова ее точно нет. Но она умеет плавать, а значит, сможет одной из первых добраться до Рога изобилия. И это очень плохо. Потому что там будет бойня и меня рядом не будет. Я присаживаюсь на корточки, пытаясь разглядеть дно. Может здесь мелко и до берега можно просто дойти? Но дна не видно. По воде гуляют волны и диск покачивается. От тряски меня чуть ли не опрокидывает навзничь в воду. Утонуть в первые же минуты игр точно не входит в мои планы. Остается ждать, когда Китнисс заметит мое отсутствие и найдет способ помочь мне. Глухое отчаяние накрывает меня с головой. Что же я за неудачник такой? По идее это я должен помогать ей, для этого я и вызвался добровольцем. Первая же минута показала мне, что, как и в прошлый раз, моя роль на арене незначительна. Звучит гудок, означающий начало игры. Где-то вдалеке сразу же раздается плеск воды. Кто-то нырнул. Самый первый и отчаянный. Не удивлюсь, что это Китнисс. А если какая-нибудь опасность подстерегает нас в воде? Хотя я отметаю эту мысль, тогда игра была бы не столь интересна. Что интересного в том, чтобы всех трибутов сожрало какое-нибудь морское чудище сразу же после гудка?
На берегу кипит бой, кое-где вода окрашивается в красный цвет. Значит, кто-то уже выбыл из игры, надеюсь, что убит. Это не кровожадность, нет, это просто предусмотрительность. Просто пусть лучше кто-нибудь другой убьет, чем я. Несмотря на всю свою решимость защитить Китнисс, я понимаю, что не хотел бы убивать без необходимости. Я не хочу убивать Джоанну, Рубаку, Сидер или Мэгз, даже морфлингистов мне не хотелось бы убивать самому. Пусть кто-нибудь другой это сделает.
Я вижу Китнисс, но она не одна.… Щурю глаза, пытаясь рассмотреть, чья фигура рядом с ней. Трезубец, какая-то тряпка странно напоминающая сеть… С ней что – Финник?! Она же его терпеть не могла, и он один из самых сильных и опасных противников! Ничего не понимаю. При этом они явно по-дружески что-то обсуждают, он зачем-то трогает ее живот, отдает ей оружие. Он, что, плывет за мной? Я встаю ровнее, группирую мышцы. Сейчас он подплывет, вынырнет и нужно сразу же мощным пинком по голове отправить его на дно. Глядишь, не успеет очухаться, как уже захлебнется. Очень на это надеюсь. Переношу вес на одну ногу, чтобы ударить его сразу же, как только он вынырнет. Но Финник не зря был победителем. Он выныривает за пару метров от меня. И не подплывает ближе. Тянет мне зачем-то свою руку. Я еще с ним, что поздороваться должен?! Странные враги какие-то нынче пошли. Кидаю взгляд на Китнисс, она стоит, подняв лук, но смотрит не в нашу сторону, а вглубь острова. Она охраняет нас? Ничего не понимаю. Мир сошел с ума. А я не успел вслед за ним это сделать.
- Пит! Смотри!
Я, как послушный болванчик, смотрю на руку Финика. Там что-то блестит. Золотое. Круглое. О… Да мы с ним одной крови. На его руке браслет, похожий на тот, что Эффи дала Хеймитчу. Приглядевшись, понимаю, что это и есть тот самый браслет. Финник убил Хеймитча и с трупа снял браслет? Вряд ли.
- Пит! Ты долго будешь думать? Китнисс там одна и без защиты.
Я делаю сосредоточенный вид и смотрю в по-девчоночьи прекрасные глаза Финика. Пытаюсь найти хоть тень лжи или предательства. Но его накрывает волной, и рассмотреть не удается ничего. Придется действовать на свой страх и риск. Китнисс же ему поверила. А убить мы его всегда успеем. Решаю все-таки уточнить:
- Браслет тебе дал Хеймитч?
- Да, он сказал, что мы должны быть союзниками, если хотим победить. И защищать Китнисс. Так что я – на твоей стороне. Мы должны ее спасти, а тем более в ее положении.
Мне хватает выдержки не покраснеть. Врать не хорошо, но ложь приносит плоды.
- Что мне делать?
- Слезь с диска, я возьму тебя за плечи. Просто положись на меня и не мешай мне грести. Хорошо?
Я киваю и сразу же сажусь. Вода холодная, но не ледяная. Собравшись с духом, плюхаюсь в воду. Не изящно, не красиво, брызги летят во все стороны. Успеваю хлебнуть воды прежде, чем Финик вытаскивает меня на поверхность. Интересно, какая же здесь глубина, если до дна я не достал? А ведь я далеко не маленького роста. Финик что-то говорит у меня под ухом, но в уши попала вода и я не могу разобрать его слов. Трясу головой, как собака. Слух возвращается. Обращаюсь к Финику:
- Не понял, что ты сказал?
- Странно, а Китнисс сказала, что у вас дома ванны большие. Так почему она научилась плавать, а ты нет?
Не выдавать же ему правду о том, ГДЕ Китнисс научилась плавать. В лесу, на запретной территории, браконьерствуя. Поэтому отделываюсь мрачным:
- А мы вообще-то в разных домах живем. И лично у меня в доме душ и раковина. В раковине плавать не получилось научиться.
Финик смеется, но отстает с неудобными вопросами. Ах, какой он милый парень! И как мы интересно его убивать-то будем? Во сне, что ли прирежем?
Наконец-то берег. Китнисс кидается нам навстречу. Ее лицо сияет, хотя может это и не очень-то неуместно в данный момент, но зрителям точно понравится. Она помогает мне выбраться из воды. Я рад, что мы вместе. На душе становится спокойней, улыбаюсь ей:
- И снова здравствуй, - не удержавшись, я крепко целую ее. – У нас появились союзники.
- Да. Хеймитч добился своего.
Я шутливо морщу лоб, хотя мы оба знаем насколько это серьезно и болезненно для нее.
- Ну-ка напомни, милая, мы больше ни с кем не сговаривались?
- Разве что с Мэгз. – Она показывает мне на седую голову, которая быстро плывет к нам. Меня охватывает досада, даже эта старуха умеет плавать, не то, что я!
Финик лезет к нам с комментарием:
- Мэгз я не брошу. Она меня по-настоящему любит, а это большая редкость.
Китнисс бросает короткий взгляд на меня, прежде, чем ответить ему.
- Прекрасно. Пусть будет она. Особенно если учесть, куда мы попали. Возможно, ее крючки – наш единственный шанс прокормиться.
Я вспоминаю, что допустил еще одну оплошность – даже не посмотрел, что там возле Рога изобилия, не побеспокоился о запасах, оружие. Стыд и позор. Надеясь, что этого никто не заметил, продолжаю тему о Мэгз:
- Китнисс хотела быть с Мэгз еще в самом начале.
- Значит, у нее замечательное чутье, - Финник одной рукой вытаскивает старуху на берег. Это что демонстрация силы? Типа я такой крутой, сильный парень?
Позлиться не дает Мэгз, которая своей одной-единственной фразой наносит очередной удар по моему самолюбию. Оказывается, наши яркие пояса помогают держаться на воде. То есть я мог бы и не торчать столько времени на своем диске, а помочь Китнисс с оружием. И Порция ведь тоже что-то говорила о том, что пояса могут в чем-нибудь пригодиться!
Сегодня явно не мой день.
Китнисс протягивает мне оружие, которое выбрала сама для меня. Возвращаться к Рогу сейчас – это чистой воды самоубийство. Приходится довольствоваться тем, что дали. Лук, колчан со стрелами и нож. Из всего этого хорошо я владею только ножом. Остальное Китнисс явно выбирала по себе. Значит реально эффективное оружие в моих руках – это нож.
Мы бежим в лес. Я не понимаю, что не так с деревьями, но Китнисс они явно чем-то не нравятся. По крайней мере, здесь я иду впереди, разрезаю растительность своим ножом. За мной идет Финик, который тащит на спине Мэгз, Китнисс замыкает наш отряд. От жары жутко хочется пить. Пот бежит по спине, по груди, по лицу. Я напоминаю сам себе губку, которую забыли выжать. Наконец Финик просит привал. Мысленно благодарю его за то, что он сделал это первым. Отличиться и здесь не хотелось. Мы ушли довольно далеко от Рога изобилия, Китнисс решается залезть на дерево, чтобы посмотреть, что твориться вокруг. Мог бы, конечно, и я полезть, ведь она учила меня лазить по деревьям. Правда, откровенно говоря, мастерства в этом деле я не смог достичь. Тоскливо смотрю, как она быстро скрывается в густой зелени дерева. Упускаю тот момент, когда Финик подходит к дереву, зажав в руке трезубец. Кажется, сегодня я – самое слабое звено. Не понимаю, что происходит. Китнисс спускается. Взгляд у нее такой напряженный и лицо сосредоточенное. Они с Фиником внимательно изучают друг друга, как два хищника в одной клетке. Финик первым нарушает молчание:
- Ну, как оно там, внизу, Китнисс? – В его голосе слышится издевка. – Игроки взялись за руки? Дали всеобщий обед ненасилия? Побросали оружие в воду назло Капитолию?
Он что – дурак? Думает, что наша практичная Китнисс, могла бы хоть на секунду представить такой исход?
- Нет, - ее голос как сталь.
- Нет, прошлое – это прошлое, как ни крути. На арене так просто победителем не становятся. Разве что этот… - Финик явно косится в мою сторону.
Это что еще за наезд? Они решили добить меня? Мои кулаки сжимаются, мне хочется дать ему по роже. Но что-то в лице Китнисс останавливает меня. Она смотрит на него слишком…оценивающе. Меня озаряет! Китнисс хочет убить Финика прямо сейчас. А как же Мэгз? Кто понесет ее потом? То, что увидела Китнисс наверху, излишне сильно повлияло на нее. От нее веет холодом и решительностью. Она смотрит на Финика, как охотник, прикидывая, как бы получше убить животное, чтобы не сильно повредить мех. Все мое естество бунтует против подобного исхода. Не сейчас, не сегодня, не мы… Финик тоже готов к атаке. Набираю побольше воздуха и решительно шагаю между ними. Нужно как-то разрядить обстановку. Задать какой-нибудь глупый вопрос. Выпаливаю первое, что приходит на ум:
- Много убитых?
Если бы взглядом можно было убивать, то я бы упал замертво. Китнисс смотрела на меня так, словно хотела прибить за глупость. Я замираю на своем месте, всем своим видом демонстрируя, что не сдвинусь, пока не услышу ответа. Глупо и по-детски, а что делать? Союзник нам сейчас необходим. Наконец-то моя любимая снизосходит до ответа:
- Не знаю, - цедит она сквозь зубы. – По меньшей мере, шесть. Остальные еще сражаются.
- Пора идти. Нам нужна вода, - последний довод оказывается самым убедительным.
- Да, лучше поспешим, - поддакивает Финик. – Ночью на нас начнется охота, нам нужно уйти подальше и спрятаться.
Парень, похоже, искренне рад, что напряженный момент разрешился. Мне кажется, что он искренне считает нас одной командой. Кидаю на Китнисс многозначительный взгляд. Убить мы всегда его успеем.
Мы спешим дальше в лес. Дорога уходит вверх, кажется, что мы взбираемся на какой-то холм. Я прибавляю шаг, разрубая лианы как можно быстрее, пытаясь отработать все свои сегодняшние промахи. Работаю, как машина. Шаг, замах, резко опустить руку, вытащить нож. Шаг, замах, резко опустить руку, вытащить нож. Замахиваюсь в очередной раз и слышу крик Китнисс за спиной. Странно, чего она испугалась? Эта последняя мысль, что успевает, мелькнуть в моем мозгу. Потом страшный удар обрушивается на меня. Я не могу дышать, боль взрывается в моем теле. И я умираю.


Глава 38

Многоуважаемые читатели, предупреждаю сразу, что Пит в этой главе несколько не такой как раньше. Более циничный что ли... По-моему мнению и личному опыту, человек только что переживший остановку сердца не может быть милым, нежным и сентиментальным. Это нонсенс. Тех, кто не готов увидеть Пита другим и боятся разочароваться, предупреждаю сразу – лучше не читайте. Чтобы не закидывать меня потом гнилыми помидорами =) Оставляйте отзывы, комментируйте, будьте внимательны к моим «очепяткам». Знаю, что они вам надоели не меньше, чем мне. Я уже всерьез начинаю задумываться о поиске «беты». А пока что терпите (хоть это и ужасно, на мой взляд) и помогайте своими отзывами их исправлять. Спасибо Вам всем за внимательность к моему творчеству. В ожидании Ваших отзывов, Ваш автор.
P.S. Для особо тонко чувствующих особ, в главе возможен легкий налет «ненормативной» лексики. Хотя это дело вкуса, может кто-то и не сочтет это ругательствами)











В окнах гаснет свет
Как будто навсегда
Исходит из-под ног
Чужая планета…
Полцарства за билет
Оплачено сполна
Из тысячи дорог,
Я выбираю эту…
(Би-2 «Держаться за воздух»)
Нет мира, ощущений, ничего нет… Ни серебристого тумана, ни света в конце тоннеля. Кажется, что просто выключился свет. И меня не стало, ушел из себя. Чувство времени потерянно, я не знаю, сколько минут прошло с момента моей смерти. И где-то там, в глубине, тлеет мысль, что сейчас у экранов телевизоров собрались жители всего Панема. Сидят, затаив дыхания, ждут, когда же прозвучит выстрел пушки, означающий мою смерть. А хрен вам! Не дождетесь! Я здесь и буду жить, назло вам всем. Капитолию от меня так легко не избавиться.
Первым начинает биться сердце. Потом легкие наполняет воздух. Только он какой-то странный… Я не вдыхаю его сам. Это делает кто-то за меня. Испуганно распахнуть глаза не получается, тело еще не настолько пришло в себя после своей смерти. Но я чувствую на своих губах… губы… Что случилось? Тревожный звоночек начинает бренчать где-то внутри. Мозг активизируется. Заставляет непослушные веки распахнуться. Сознание пытается сфокусироваться на том, что видит. Чье-то лицо, красивое лицо. Прямо передо мной. Прижимается губами к моим губам, и я дышу. Неужели Китнисс пытается меня так спасти? Да ради такого способа я готов умирать хоть каждый час! Но легкие играют на опережение. Им не нравится чужой воздух, пускай его даже вдыхает в меня Китнисс. Я начинаю кашлять. Она отстраняется. Или не она? Разве у нее рыжие волосы? Пытаюсь пошире открыть глаза, что рассмотреть таинственную «спасительницу». И тихо ужасаюсь… Меня целовал Финник! Фу-фу-фу… Появляется дикое желание начать плеваться, но понимаю, что это будет не красиво. В изнеможении закрываю глаза. Лучше бы мне этого не видеть. Что мне мешало очнуться на пять минут позже? По-моему лицу порхают чьи-то прохладные пальцы, нежно трогают шею. Это, что тоже Финник? Тогда он извращенец какой-то! С трудом открываю глаза и слышу тихий нежный шёпот:
- Пит?
Слава богу, это Китнисс. Если бы это опять оказался Финник я бы еще раз кинулся в эту штуку, которая чуть не убила меня. Погиб тогда бы героем, а не … другим. Ловлю взгляд Китнисс. Пытаюсь пошутить:
- Осторожнее, впереди силовое поле.
Китнисс смеется сквозь слезы. У меня что, настолько плохое чувство юмора? Упорно гну свою линию:
- Гораздо сильнее, чем в Тренировочном центре. Но со мной все в порядке. Так, небольшое сотрясение.
Мое измученное тело отдается протестующей волной боли на такое наглое вранье. Ему плохо, очень плохо. Такое ощущение, что у меня все до единой косточки сломаны. Но нельзя же в этом признаться Китнисс. Ни за что! Даже под пытками. Судя по ее реплике, она мне не верит:
- Ты был мертвым! У тебя сердце остановилось! – патетично вскричав это, она зажимает себе ладонью рот, из которого вырываются какие-то жуткие завывания.
Ого, конкретно ее пробрало, однако. Похоже, она на самом деле очень волнуется за меня. Нужно срочно успокаивать мою милую истеричку.
- Ну, сейчас-то оно заработало. Все нормально, Китнисс.
Она послушно кивает, продолжая свои завывания. Мда… Граждане, я только что умер и воскрес опять, ну почему едва придя в себя, мне приходится сразу же решать какие-то проблемы?! Тяжело вздохнув, зову ее по имени:
- Китнисс?
Всхлипы усиливается. Что я такого сказал? Ничего не понимаю. Хочется умереть обратно. Мой лимит сил на неприятности сегодня исчерпал себя. Где-то над моей головой, вне поля моего зрения раздается голос Финника. Меня аж передергивает от воспоминаний.
- Да ладно, это у нее гормональное. Из-за малыша.
На мгновение мне становится дурно. Странная истерика Китнисс вполне напоминает гормональные всплески беременных. Она что, действительно беременна? От Гейла? Жесть…
Китнисс пытается что-то сказать сквозь слезы. Не с первой попытки, но ей удается выдавить из себя:
- Нет, это не…
И портит весь эффект начиная рыдать еще сильнее.
Мой диагноз неутешителен – беременна. А иначе с чего ей так рыдать? Не из-за меня же так разволновалась? Со стоном закатываю глаза. Так хочется, хоть чуть-чуть полежать в тишине. А Китнисс, похоже, задалась целью утопить меня в слезах и соплях. По-моему лицу что-то течет. И это явно не мое. На выручку приходит Финник:
- Ну, как ты? Идти сможешь?
Я не успеваю даже открыть рот, чтобы ему ответить. Китнисс решительно вмешивается в разговор, словно примеряя на себя роль заботливой мамочки.
- Нет, ему нужен отдых.
Отдых, так отдых. Одна мысль о том, что нужно хотя бы сесть вызывает приступ тошноты. А идти, как мне кажется, я вообще не в состоянии. Догадливая Мэгз дает Китнисс кусок мха, наконец-то на меня перестает капать. Мне бы еще кто догадался лицо вытереть. Словно в ответ на мои мысли Китнисс тянет руку ко мне.… Проносит мимо лица.… И тянет за цепочку медальон на моей груди. Достает, внимательно разглядывает. Мне хочется провалиться сквозь землю. Даже и этот план сегодня обломался. Сегодняшняя дата войдет в историю, как День Больших Неудач Пита Мелларка. Не в силах вымолвить ни слова, я смотрю на Китнисс. Ее лицо опухло, глаза красные, веки припухшие, на ресницах еще дрожат слезинки. Она мило улыбается мне:
- Это теперь и твой талисман?
Что ж, Китнисс сама дала мне хорошую подсказку. Остается лишь согласиться.
- Да. Ты не против, надеюсь? Я хотел, чтобы у нас было что-то общее.
Представляю себе, как зрители у экранов сейчас захлебываются слезами наподобие Китнисс. Момент по-настоящему трогательный. Китнисс силится выдавить из себя улыбку. Получается что-то похожее больше на оскал.
- Да нет, не против, конечно.
Финник нарушает нашу идиллию, напоминая о том, зачем мы здесь сегодня собрались.
- Что же вы предлагаете, прямо здесь разбить лагерь?
Решаю сохранить остатки мужественности и поиграть в героя:
- Нет, так не годится. Здесь не найти ни воды ни укрытия. Я себя чувствую хорошо, честное слово. Если только идти чуть медленнее…
- Лучше медленно, чем никак.
Финник протягивает мне руку. Стиснув зубы, чтобы не вырвалось не единого стона, упрямо поднимаюсь. Ужас. Упрямство не дает мне упасть обратно на землю. Но состояние мое, прямо скажем, ниже среднего. На висках выступает пот. Все гораздо хуже, чем ожидалось. Идти впереди я точно не смогу. Китнисс бросает на меня оценивающий взгляд.
- Я пойду первой.
Пытаюсь возразить, но Одэйр перебивает:
- Пусть идет. Я слышал твой вскрик. Ты ведь знала, что впереди силовое поле?
Вид у Китнисс после этого вопроса достаточно странный. Она лишь кивает, пряча взгляд. Финник продолжает копать:
- Откуда?
Ей явно тяжело ответить. Она лихорадочно ищет какую-нибудь убедительную причину.
- Не знаю. Я словно что-то слышу. Попробуйте сами.
Никудышная из нее врунья. Все замолкают, делая вид, что прислушиваются. Я даже не пытаюсь ей подыграть.
- Ничего такого не разобрал.
- Да вот же, - Китнисс умоляюще смотрит мне в глаза. – Это как у забора вокруг Двенадцатого дистрикта, когда по нему бежит электричество, только гораздо, гораздо тише.
Покорно наклоняю голову, в мнимой попытке прислушаться. В шее что-то хрустит. Других звуков я не слышу. Китнисс не сдается:
- Ага! Теперь слышите? Прямо оттуда, где Пита, ударило током.
Туда мне даже смотреть не хочется. Финник тоже не выглядит слишком убежденным.
- Я тоже не разобрал. Но раз у тебя такая чувствительность – пожалуйста, веди нас.
Китнисс продолжает чудить.
- Странно. Слышит одно только левое ухо.
До меня доходит к чему она клонит, включаюсь в игру:
- То, над которым поработали доктора?
- Ага. Перестарались, наверное. Знаешь, иногда я и вправду им слышу очень занятные звуки. Например, как трепещут крылья у бабочки. Или снежинки садятся на землю.
Это называется, ври, да не завирайся. Я задумчиво осматриваю Китнисс, выискивая признаки сумасшествия. Может ее тоже током шандарахнуло? Или она ягодок каких-нибудь не тех поело. Старая Мэгз просто толкает ее вперед, разом обрывая все наши сомнения:
- Давай.
И начинается кошмар. Только наяву. Хоть Финник и мастерит нам с Мэгз по костылю, мне явно этого не хватает. Сознание то уходит, то возвращается. Каждый шаг сливается в единое болото боли, в котором я упорно куда-то плыву. Отчаянными усилиями воли, не позволяю себе упасть на землю. Нужно идти, идти и еще раз идти. В какой-то момент я окончательно теряю связь с реальностью. Боль захватывает единовластное правление над моим измученным телом.


Глава 39

Вот и новая глава! Почему-то далась она мне очень сложно, в ней мало динамики и много повествования. Писала ее урывками почти четыре дня и думаю, что получилось точно не то, что хотелось. Но без этой главы никуда и никак.




В полубреду, измученный, я покорно тащусь вслед за всеми. Финнику по пути пришлось пару раз подхватывать меня так, чтобы Китнисс не видела, что я падаю. У меня даже не было сил сказать ему «спасибо». Он спас мне жизнь, поддерживает меня, понимая, что это унизительно – упасть в обморок перед любимой девушкой. Особенно тогда, когда именно ты должен быть ее опорой и поддержкой. А перед Финником можно не претворяться. Китнисс что-то кричит, но в измученное болью сознание смысл слов не доходит. Слышу только, что Финник смеется в ответ. Значит, все нормально.
В одну из минут слабости, поднимаю глаза и ловлю внимательный взгляд Китнисс. Похоже, она догадывается, что мне совсем плохо. Потому что спустя еще одну волну боли она громко объявляет:
- Привал! Хочу еще раз осмотреться сверху.
Закрыв глаза, я мешком валюсь на землю. Все, больше не могу. На меня сыпется какой-то мусор, а потом голос Китнисс откуда-то сверху говорит:
- Мы окружены силовым полем. Вернее даже накрыты куполом – не знаю, насколько высоким. Есть лишь Рог изобилия, море и джунгли вокруг. Очень ровные, симметричные, и не слишком большие.
- Воды не заметила? – Финник как всегда деловит и конкретен.
- Только соленую в море.
Я решаю вмешаться в общий разговор, хотя мысли разбегаются как тараканы и в голове стоит гул.
- Должен же быть и другой источник. Или мы перемрем через пару дней.
Мысленно добавляю: «А кто-то и того меньше».
- Ну, листва здесь довольно густая. Значит, где-то есть пруд или родники, - в кои-то веки в голосе Китнисс неуверенность и сомнения.
В изумлении я открываю глаза и пристально вглядываюсь в Китнисс. Нельзя чтобы она сдалась раньше времени. Она прячет взгляд и неловко договаривает:
- В общем, как ни крути, нет смысла пытаться выяснить, что за гребнем холма. Ответ: ничего.
Все, что я могу сказать ей, это снова повторить:
- Но между силовым полем и колесом должна быть питьевая вода.
Мы все встаем и упорно пытаемся куда-то идти. Становиться чуть-чуть легче. Тело все так же болит, но голова способна думать, а это уже большой прогресс. Солнце печет все сильнее. Время уже давно перевалило за полдень, когда Финник выбирает место для лагеря. Больше мы сегодня никуда не пойдем. И эта мысль придает бодрости. Пока Финник и Мэгз делают подстилки, я кое-как собирают орешки, поджариваю их, кидая в это дурацкое силовое поле. Сначала оно чуть не убило меня, а теперь дает мне горячий обед. Есть ли в этой жизни хоть какая-нибудь закономерность?
Кропотливая работа помогает отвлечься от боли, очищая орешек за орешком, я думаю лишь о том, что это все для Китнисс. Моя любимая стоит на страже нашего маленького лагеря. Невольно, я залюбовался ею. Стройная, подтянутая, со строгими чертами лица. Ее коса, небрежно переброшена через плечо на грудь, непозволительная роскошь для нее – ведь волосы могут помешать при стрельбе из лука. Поза у Китнисс вроде расслабленная, но присмотревшись, я вижу, что рука с луком находится в состоянии готовности – только поднять и натянуть тетиву. Взгляд прищурен. Ниточка пота стекает по виску. От ее красоты перехватывает дыхание. И мне плевать, что камера сейчас, скорее всего, записывает мой обожающий взгляд. Для меня в ней все. Я смотрел на нее так, как нищий смотрит на недоступную ему еду. Китнисс была моим солнцем, воздухом, пищей. Она сияла для меня ярче, чем сотни и тысячи закатов и рассветов, была вкуснее самого изысканного блюда, ее глаза притягивали меня, как магниты. Окунувшись в водоворот мыслей о Китнисс, я чувствовал себя все лучше и лучше, казалось, что одна мысль о ней помогала моему истерзанному телу. Какое все-таки счастье, что мы здесь вместе! Что она рядом!
Китнисс что-то говорит Финнику, увлеченный собственными мыслями и орешками, я улавливаю лишь конец фразы, заставивший меня встрепенуться:
- … Я бы прошлась, поискала воды.
Финник лишь качает головой, я же решительно возражаю:
- Это опасно, понимаешь? Идти одной в джунгли, полные кровожадных трибутов – худшая твоя мысль, Китнисс.
- Пит, я не отойду далеко. Буду в поле слышимости, чтобы Финник… - она спотыкается на полуслове и быстро добавляет, – или ты, смогли прийти мне на помощь в случае опасности.
Что ж… Она на меня даже не рассчитывает. Но сдаваться я не собираюсь:
- Я пойду с тобой.
- Нет. Может быть, по дороге удастся кого-нибудь подстрелить…Я ненадолго…
Китнисс быстро исчезает между деревьев, оставляя меня с тяжелым чувством собственной никчемности. Я так и не научил передвигаться по лесу тихо и напарник по охоте из меня откровенно ужасный. Поэтому делаю то, что удается лучше всего – готовлю ужин. Хоть он и состоит из одних орешков, но можно и их приготовить достаточно для того, чтобы накормить команду из четырех человек. Мне нужно чем-то занять себя, чтобы не сходить с ума от беспокойства в ожидании возвращения Китнисс. С каждой минутой моя паника нарастает. Хочется позвать ее, но кричать во весь голос опасно. Тем более что Китнисс – один из самых сильных противников. Все трибуты хотят убить ее, чтобы обезопасить себя. Финник с Мэгз быстро и молча, плетут нам что-то типа хижины. Мне и хочется помочь им, но в секции вязания узлов я не прозанимался и часу и толку от меня будет мало.
Поэтому просто сижу и наблюдаю за ними. Жаль, что у меня нет красок. Божественно красивый Финник и старая, можно сказать древняя Мэгз, которых связывает такая теплая любовь. Я, задумываясь, а кто она ему? Не мать, вряд ли родственница, наверняка она была ментором Финника. Потом вспоминаю запись нашей Жатвы. Та высокая, молодая девушка, на которую пал жребий. И вместо которой добровольцем вызвалась Мэгз. Кто она ей? Много вопросов, ни одного ответа. Можно, конечно, спросить напрямую. Но мне ловко это делать. Поэтому с каким-то остервенением кидаю орешки в защитный купол. Китнисс все нет и нет.… В конце концов, мои нервы сдают, и я встаю, чтобы идти искать ее. Глупо, но делать нечего. Ее слишком долго нет.
Раздается какой-то шорох, Финник хватает трезубец и замахивается для броска. Китнисс… Ну наконец-то…
Она несет в руках какого-то зверька, но воды нет. Мы все смотрим на нее. Китнисс отрицательно качает головой.
- Нет. Ничего не нашла. Хотя вода там наверняка есть. Вон он ее находил.
Освежеванная туша выглядит весьма неаппетитно.
- Слушай, а у него съедобное мясо?
Она смущенно улыбается мне:
- Трудно сказать. По виду не отличить от бельчатины. Поджарить бы…
Костер нам разводить нельзя, сырым мясо тоже есть не хочется. Поэтому я решаю поджарить его так же, как и орешки. Нахожу палку, быстро затачиваю ее ножом и насаживаю несчастную тушку и с размаху кидаю в стену. Палка летит мне обратно, и я с трудом успеваю ее поймать. Мясо поджарилось. Все хлопают в ладоши, мои щеки краснеют от смущения.
Солнце скрывается за горизонтом. Мы устраиваемся в хижине. Наконец-то ужин, в последний раз мы ели на рассвете, перед Играми. Ужин удается на славу. Специфически, но вкусно. Поужинав, мы садимся у входа в хижину, сейчас будут показывать тех, кто погиб в первой битве. Китнисс нервничает, хмуриться, прикусывает нижнюю губу так, что, кажется, из нее вот-вот брызнет кровь. В темноте нахожу ее руку, крепко сжимаю. Играет гимн Капитолия. Я не хочу даже видеть, кто из трибутов сегодня погиб. Внимательно смотрю на Китнисс, наблюдаю за ее лицом, определяя, когда на фоне неба появляется фотография знакомых нам людей. Смена эмоций на ее лице завораживает меня. Вот она досадливо нахмурилась на первый снимок, значит что-то не то, на что она надеялась. Прикусила губу на следующем погибшем. Кто-то знакомый. Расслабилась. Задумалась. Явно что-то подсчитывает в уме. Последний снимок, последнее лицо. Не знаю, кто там, но гримаса боли искажает лицо Китнисс. Значит кто-то, кто был ей дорог. Небо гаснет. Тишина. Не хватает сил даже заговорить. Я по-прежнему смотрю на Китнисс, боясь отвернуться хоть на секунду, стараясь моргать как можно реже. Она – мой единственный островок реальности в этом кошмаре. И как всегда, пропускаю самое главное. Китнисс следит взглядом за чем-то спускающимся сверху. А я слежу взглядом за ней. С неохотой перевожу его на то, что так заинтересовало ее. С неба спускается парашют. Подарок. Ложиться перед нами. Мы все молчим.
- Интересно, кому это? – голос у Китнисс хриплый после долгого молчания.
- Какая разница? Пит у нас чуть не погиб сегодня; пусть он и берет.
От благородства Финника я едва не прослезился. Нет, вы только подумайте, какой хороший и милый парень! Пусть уж лучше Китнисс с ним останется, чем с брутальным Гейлом. Но делать нечего, я тащу парашют к себе, разматываю его и озадаченно смотрю на какую-то странную металлическую штуку. Если это прислали мне, то очень сильно просчитались. Я не имею ни малейшего представления, ни что это, ни как этим пользоваться. Даже названия и то не знаю. И зачем оно мне? Китнисс озвучивает вслух мои мысли:
- Что это?
Ага, значит не я один здесь такой несведущий. И мы как какие-то мартышки-переростки передаем этот странный агрегат друг другу в руки, разглядываем, разве что на зуб не пробуем. Эффекта от этого, конечно, ноль.
Я, со счастливой улыбкой дебила, пытаюсь дуть в нее. Думаю, что после контузии мне это простительно. Финник усиленно пыхтя, толкает в нее мизинец, и пытается метнуть, как трезубец. В итоге чуть не остался без мизинца. Китнисс поворачивается к Мэгз:
- Мэгз, ты могла бы этим рыбачить?
Та лишь отрицательно качает головой. По-моему Хеймитч слишком много сегодня выпил, раз прислал нам столь странный подарок. Китнисс в раздражении отшвыривает ее. Ложиться на циновку. Вот это по мне. С радостью устраиваюсь за ней. Медленными, дразнящими движениями начинаю разминать ей спину. Китнисс определенно это нравится. Интересно, а почему я раньше этого не делал? Еще до Игр? Ее кожа такая влажная и горячая. Осмелев, я легкими касаниями поглаживаю обнаженную кожу плеча. Мммм… Как же это приятно. На коже выступают мурашки. Значит, ей это тоже нравится. Хотя я и вижу, что мыслями Китнисс далеко. Зато ее тело рядом и ему приятны мои касания. Нужно уметь довольствоваться малым. Увлеченный, расслабленный, я вздрагиваю, когда она резко садится.
- Выводная трубка!
- Что? – Финник аж подскакивает от неожиданности.
Китнисс выползает из хижины и кидается к нашему «подарку».
- Это же выводная трубка. Что-то вроде обычного крана. Вставишь в дерево – и вытекает живица… Если дерево правильное.
- Живица? – Финник понимает пока не больше моего.
Хотя нет.… Откуда-то же у нас в дистрикте появляется кленовый сироп? Не из листьев и коры ведь его делают. Спешу поделиться знаниями:
- Из нее потом делают сироп. Но здесь, наверное, будет что-то другое.
Мы все чуть ли не бегом устремляемся к деревьям. Финник пытается сразу затолкать трубку. Китнисс его останавливает:
- Погоди, так можно и повредить. Сначала просверлим дырочку.
Моим ножом сложно сверлить дырочку, поэтому старая Мэгз дает мне свое шило. С наслаждением вгоняю его в дерево. И с трудом вытаскиваю. С Финник мы быстро ковыряем получившуюся дырочку. Китнисс вставляет в отверстие выводную трубку. Мы замираем в ожидании. Неужели у нас будет вода? Я не верю…
Мэгз стоит ближе всех к дереву и когда появляется первая капля жидкости – ловит ее на ладонь. Слизывает. Поставляет руку обратно. Вода! Там на самом деле вода! Значит, от жажды мы точно не умрем. После пару глотков воды становится легче. Жизнь играет новыми красками. Блаженно растягиваюсь в нашей импровизированной хижине. Мы поели, попили, у нас есть оружие и крыша над головой. А еще мы живы. Первый день прошел удачно. У нас есть союзники. Мы вместе. Китнисс опускается рядом. Все, счастье теперь стало абсолютно полным. Нужно поспать, а то измученное тело держится на последнем дыхании. С наслаждением уткнувшись в волосы Китнисс, прижав ее к себе, я засыпаю.


Глава 40

Мне всегда нравился голос Китнисс, я часто представлял себе в своих мечтах, как он нежно будит меня по утрам. Хрипловатый спросонья, такой прочувственно-нежный… Ммм.… Это было бы потрясающе.… С блаженной улыбкой я перевернулся на другой бок и услышал голос Китнисс. Далеко не нежный, не хриплый, а скорее похожий на визг разъяренной гарпии. Будь у меня подушка, я бы накрыл ею голову. Но я спал в сплетенной из травы хижины, на сплетенной из травы же циновке. Китнисс все не умолкала:
- БЕЖИМ! БЕЖИМ!
С трудом до уставшего сознания доходило, что я на Голодных играх, что вокруг враги, что просто так Китнисс бы точно не кричала. Тело быстро встает, мозг продолжает дремать. Китнисс рядом не видно:
- Что? Что такое? – я ничего не понимаю, ничего не соображаю.
Она бормочет что-то неразборчивое. Напрягаю слух, чтобы разобрать.
- Туман ядовитый. Это какой-то газ. Скорее, Пит!
Я не могу никуда идти, не сейчас. Я проспал всего несколько часов, для измученного организма это было слишком мало. Кое-как я брел куда-то, Китнисс вроде бежала впереди. Примерно придерживаясь направления, спотыкаясь на каждом шагу, я тащусь за ней. Главное, чтобы Китнисс успела сбежать. Вместо этого она вырастает передо мной. Чувствую, как ее горячие пальцы нащупывают мою руку.
- Следи за мной. Иди по моим шагам.
Она быстро тащит меня за собой. Мою кожу начинает сильно жечь. Туман на самом деле ядовитый? Ткань комбинезона ядовитые струйки прожигают насквозь. Больно, чертовски больно. Где Финник? Старая Мэгз? Они успели убежать? Впереди слышатся крики. Отвлекшись, я цепляюсь за что-то протезом и падаю. Мне становится совсем плохо, я не чувствую свое лицо, левый глаз ничего не видит. Китнисс пытается меня поднять. Ее лицо – это смутное пятно, выделяющееся в темноте.
- Пит… - ее голос полон ужаса. Что со мной не так?
Китнисс начинает дергать меня за руку, тянет за собой. Слишком быстро, я больше не могу идти. С моими ногами происходит что-то не то. Я их не чувствую. В смысле одну из ног я и не мог чувствовать, но вторая… Она как будто тоже в протезе. Исчезают все ощущения ниже пояса. Я продолжаю свои попытки встать. Но ничего не получается. Что-то поднимает меня вверх. Вряд ли Китнисс стала настолько сильной. Финник. От боли я теряю сознание.
Меня трясет. Я медленно прихожу в себя. Боль не исчезает. Над ухом раздается чье-то хриплое дыхание. Меня несут на спине. Никто кроме Финника не мог это сделать.
Чувство благодарности такое же сильное как чувство боли. Этот парень уже трижды спасает мне жизнь. Я никогда не смогу отплатить свой долг перед ним.
- Пит. Ты в норме?
Силюсь что-то выговорить, лицо не слушается. Согласно мычу.
- Пит, возьми, пожалуйста, трезубец. Я не могу его нести, руки отказали.
Мои руки пока еще в норме. И я рад, что могу хоть чем-нибудь помочь. Финник продолжает бежать, туман не исчезает. Боль невыносима. Где Китнисс? С ней все в порядке? Она жива? Финник обо что-то спотыкается, резкий рывок, и я снова отключаюсь. Прихожу в себя от голоса Китнисс:
- Финник?
Но мы не останавливаемся. Мне хочется спросить, сказать, но я ничего не могу сделать.
Финник не выдерживает, его силы заканчиваются, и он падает на землю. Я придавливаю его сверху. От удара перехватывает дыхание. Финник лежит неподвижно, лишь по телу пробегает судороги. У меня нет сил приподняться или встать с него. Сверху на меня падает что-то еще. Или кто-то.
Грубый, хриплый голос звучит над моим ухом:
- Он остановился. Он остановился.
Я с трудом поворачиваю голову, Финник пытается сделать то же самое. Все, что я могу разглядеть - это какая-то белая завеса, которая медленно исчезает в джунглях. Китнисс скатывается с меня. Я кое-как перекатываюсь с Финника. Он с облегченным стоном ложиться на спину. Несколько минут я барахтаюсь в сетях боли, потом начинаю оглядываться. От увиденного перехватывает дыхание. Черт, только не это. Ни Китнисс, ни Финник не смотрят на меня. И вверх. Нужно как-то привлечь их внимание. И, кстати, куда делась Мэгз?
Поднимаю руку, судорога скручивают руку. Повторяю жест еще раз. Теперь нужно сказать:
- Аыаыаы.
М-да, не получилось. И почему Китнисс не умеет читать мои мысли? Пробую опять, получается лучше:
- Апс…яныы.
Наконец, Китнисс обращает внимание на мою жестикуляцию. Проследив взглядом за моей рукой, она заворожено смотрит на обезьян. Я не знаю, видит ли их Финник. Мне очень не нравится неподвижность и спокойствие этих обезьян. Разве подобное поведение нормально для животных? Проверять не хочется. Раскачиваюсь, приподнимаюсь и начинаю уползать. Мы упали на склоне. Вот вниз по нему, к воде я и ползу. Хватит с меня на сегодня джунглей. Слышу шорох за спиной, значит, Китнисс и Финник последовали за мной. Под руками хрустит песок. Пляж. Все, дальше можно не ползти, а тихо умереть тут. Тихий плеск нарушает мои планы. Китнисс делает что-то непонятное. Опускает руку в воду и по воде расплываются белые круги. Лицо у нее блаженное. Вода вытягивает яд?! Подползаю поближе к воде. Опускаю ладонь. Хочется застонать в голос. После обжигающей боли на смену приходит облегчение. Яд шипит, покидая поры. Дюйм за дюймом я очищаю свое тело от химикатов. Китнисс заканчивает чиститься раньше меня и принимается за Финника, которому совсем плохо. Мне становится стыдно. Если бы не я, то он смог бы быстрее бежать и раньше покинуть зону тумана, а значит и пострадать намного меньше. Торопливо окунаю лицо в воду, от боли кружится голова, но я упорно держу ее, пока не становится легче. Яд вышел не полностью, но сначала нужно помочь Финнику. Китнисс горстями таскает воду, что, на мой взгляд, бессмысленно. В воде что-то мелькает. Опускаю руку, молясь, чтобы мне не померещилось. Яд шипит, но я упорно копаюсь в песке. Есть! Нащупал! Ракушка. Рядом лежит еще одна. Вытаскиваю обе, наполняю их водой и спешу к Китнисс. Она начинает отливать его ладони, я же пока, кое-как достав нож, распарываю комбинезон Финника. Теперь мы все практически голые, но думаю, что распорядители придумали это специально, желая, подстегнуть зрителей нашими обнаженными телами.
Финник не в силах даже пошевелиться, такое впечатление, что он вообще без сознания, лишь изредка постанывает. Он помог мне, теперь моя очередь вернуть любезность. Поэтому когда Китнисс предлагает окунуть его в воду, я с готовностью беру его за ногу. Мы осторожно разворачиваем его и начинаем опускать его в воду. Медленно, чтобы он не умер раньше от болевого шока. Финник охает. Представляю насколько ему сейчас больно, но через это нужно пройти. Я чувствую, что и со мной происходит нечто странное. Лицо возвращает свою подвижность. Думаю, что и речь вернулась ко мне.
Одэйр приходит в сознание. Китнисс перекладывает его голову к себе на колени. Нежный жест, не вызывающей в моей душе ни малейшего сопротивления. Время тянется медленно, в любую минуту сердце Финника может не выдержать столь большой болевой нагрузки. Мы упорно трудимся, параллельно помогая и себе. Даже из моего протеза течет яд. Попытка Финника поднять руки из воды оказывается успешной. Я со счастливой улыбкой смотрю на Китнисс. У нас получилось! Мы спасли этого странного, красивого парня, навязанного нам в союзники, и ставшего нам другом… Тело-то мы ему привели в порядок, теперь самое тяжелое:
- Осталась твоя голова, Финник. Это противнее всего, но если вытерпишь – потом будет легче.
Кое-как, с трудом и стонами Финник опускает голову в воду. Набирает полный рот воды. Со струйкой дыма изо рта он выглядит забавно. Кашляет, но молчит… Немота сегодня - наша общая болезнь.
- Попробую сходить за питьем.
Китнисс все не может наиграться в героя. Отпускать ее куда-то одну мне абсолютно не хочется. Ей не место в этих долбанных джунглях. Пусть лучше побудет рядом с Одэйром, вылечит его окончательно.
- Давай сначала я просверлю дырку. А ты останься с ним. Ты же у нас целительница.
«Потомственная» - добавляю про себя я. Ведь ее мама и сестренка вполне справляются с ролью врачевателей, так почему же сама Китнисс не верит в свои целительские способности?
В поисках дерева приходится подняться выше, практически к самой кромке джунглей. Не самая лучшая позиция, но зато Китнисс в безопасности. Слышу отголосок разговора Финника и Китнисс. Раз болтают, значит, у них все в порядке. Шила Мэгз нет, как и самой Мэгз. А значит, всю работу приходится делать ножом, что не очень-то удобно. Сосредотачиваюсь полностью, не забывая посматривать по сторонам. Мало ли, какие еще сюрпризы приготовили для нас распорядители.
За спиной, на пляже, повисает нехорошая тишина. Мертвая даже, но увлеченный работой я не сразу замечаю ее.
- Пит? Мне тут нужна твоя помощь.


Глава 41


Я слишком увлечен работой. Отверстие было уже почти нужного размера.
- Пит, ты слышишь?
Голос Финника был негромким и излишне спокойным.
- Сейчас, минуточку. Ну вот. Китнисс, ты принесла трубку?
- Да. Но мы кое-что нашли, на что тебе стоило бы взглянуть. Подойди к нам, только осторожно, чтобы не спугнуть.
Не спугнуть кого? Удивленный и настороженный их тоном и просьбой, я поворачиваюсь к ним. Думаю, сейчас не время спорить:
- Ладно.
Медленно, контролируя каждый шаг, я возвращаюсь на пляж. И чем ближе я подхожу к ним, тем страшнее мне становится. Жуткий холодок пробегает по позвоночнику. Я не могу понять, откуда исходить чувство опасности. Затылок сводит от напряжения. Резко поворачиваюсь и смотрю вверх. Обезьяны, не менее сотни обезьян сидят на деревьях, с каким-то нехорошим напряжением глядя на нас. Мое движение служит сигналом атаки. Ближайшая ко мне обезьяна издает пронзительный визг. Все остальные эхом повторяют за ней. И вся эта жуткая, визжащая масса обрушивается на меня. Первые секунды я ничего не понимаю, погребенный под кучей обрушившихся на меня обезьян. С этими животными явно что-то не то. Издалека слышится крик Китнисс:
- Переродки!
Ясно, пришло время сражаться. Хорошо, что вода помогла мне выздороветь. Я так и не успел убрать нож после того, как ковырял дерево. Резкий рывок и с мерзким хлюпающим звуком нож втыкается в горло одной из обезьян. Дальше, нож начинает беспрерывно свистеть в воздухе. Рядом мелькает трезубец, значит, Финник и Китнисс сражаются рядом.
- Пит, стрелы!
Одной рукой нащупывая колчан за спиной, второй я продолжаю наносить удар за ударом. Поток обезьян не становится меньше. Колчан все никак не отцепляется. Кое-как изворачиваюсь, чтобы отстегнуть его. Ремешок заело. Вожусь уже двумя руками, не обращая внимания на обезьян. Надеюсь, что Китнисс или Финник прикроют мне спину. Над ухом просвистел нож. Не мой. Что-то пошло не так. Сдавленный крик Китнисс. Поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть чью-то фигуру, возникшую передо мной. Откуда-то сбоку Китнисс бежит к нам на помощь. Я вижу длинные волосы передо мной. Женщина? Меня прикрывает какая-то женщина? Жуткий рев раздается где-то за ней. И длинные, когтистые лапы обхватывают ее спину. Она же поддается навстречу этой обезьяне, распахивая объятия, как будто жажда принять смерть. Не в силах остановить это все, я отшвыриваю мешающийся колчан и со всей дури всаживаю нож в спину обезьяне. Еще, еще и еще раз. Я не могу остановиться, с каким-то диким остервенением пытаясь убить это чудовище, забирающее жизнь у женщины, спасшей меня. Переродок падает, и я с наслаждением поддаю ему ногой, отпихиваю как можно дальше от тела незнакомки. Злость кипит во мне. Готовый убивать еще и еще, я принимаю боевую стойку, оглядываюсь:
- Ну, давайте же! Подходите!
Я готов рвать этих тварей хоть зубами. Но они все начинают отступать в джунгли. Сделав свое грязное дело, они просто убегают. Желание броситься за ними в погоню побеждает здравый смысл.
- Возьми ее, мы прикроем, - Китнисс обращается ко мне. Но до меня не сразу доходит смысл ее слов. Потом опускаю глаза, на лежащую у моих ног спасительницу. Бережно, стараясь не причинять еще большей боли, я поднимаю ее и несу на пляж. Я опускаю ее на песок, Китнисс тут же начинает хлопотать вокруг нее. Взмах ножа и остатки комбинезона падают на песок. Я узнаю эту девушку – морфлингистка из шестого дистрикта. Именно она помогала мне разрисовать лицо Китнисс. На ее груди алеют четыре ужасных раны. Они проникающие, а значит, что задет какой-то жизненно важный орган. Жить ей осталось совсем мало. Ее руки и ноги подергиваются, либо это действие яда, либо предсмертные судороги. А я ничем, абсолютно ничем не могу ей помочь. Она только что спасла мне жизнь, пожертвовав своей. Я опускаюсь на песок рядом с ней. Глажу ее жесткие, спутанные волосы. Они стали такими от частого употребления морфлинг. Она жутко худая, скорее даже тощая. Мне хочется, хоть как-то отплатить ей за ее поступок. Тихо, медленно, я начинаю говорить:
- У меня дома есть краски, из которых можно смешать любой оттенок. Розовый – нежный, словно кожа младенца, или насыщенный, как ревень. Зеленый, будто весенняя травка. Мерцающий голубой, точно лед на воде.
Мне кажется, что я нашел нужные слова. Внимательный взгляд умирающей, говорит мне о многом. Может она была зависимой, может, отдала всю свою жизнь наркотику. Но сделала она это не от хорошей жизни. Точно так же как наш Хеймитч стал алкоголиком. Голодные игры в первый раз сломали ее дух, а во второй раз убили ее тело. Цвета, краски – это все, что у нее оставалось. Я продолжаю:
- Однажды я целых три дня бился над оттенком белого меха в солнечных искрах. Понимаешь, мне-то казалось, что он должен быть желтым, а все гораздо сложнее. Пришлось наносить слои самых разных красок. Один за другим.
И тут она делает нечто странное. С трудом поднимает дрожащую руку и макает палец в кровь на своей груди. И чертит какой-то странный, витиеватый узор там же.
- А вот радугу до сих пор понять не могу понять. Они такие неуловимые. Появляются быстро, а исчезают еще быстрее. Разглядеть не успеешь. Померещится что-то синее, что-то пурпурное… И все – растаяла. Растворилась в воздухе.
До последних минут своей жизни я буду помнить этот странно-завораживающий взгляд морфлингистки. Я чувствую холод ее пальца на своей щеке, она что-то чертит своей кровью у меня на лице. От подступающих слез у меня перехватывает дыхание:
- Благодарю, это очень красиво.
Ее лицо озарила улыбка. Из горла раздается жуткий хрип. Последний судорожный вздох и рука падает на грудь. Я не в силах поверить, что она умерла. Нет, не сейчас! Ведь, я так и не успел отблагодарить ее за то, что она спасла меня. Грохот пушки подводит черту под моими размышлениями. Я беру ее на руки. Мне горько, что я даже не успел узнать ее имени. Нежно, бережно отпускаю ее в воду. Там ее подберет планолет. Долго смотрю вслед, ее тело покачивается на волнах, лунный свет серебрит воду. Ее последний путь освещен цветом, прекрасным и неповторимым. Если бы у меня была возможность нарисовать картину, то именно этот момент стал бы первым, который я запечатлел. Отхожу от берега. Сажусь рядом с Китнисс на песок. Сил не осталось. В небе появляется планолет, зависает над телом, оттуда выпадают железные четырехзубые челюсти, обхватывают морфлингистку и уносят в ночное небо. Я никогда не смогу ее отблагодарить. Не успел сейчас и больше не смогу никогда. Ее унесли навсегда. Как же это больно!


Глава 42

Мои любимые читатели, жутко извиняюсь за столь долгий простой. Честно, все дело в том, что вдохновение меня покинуло*( Слепое следование книге убило мою фантазию начисто. Поэтому, с этой главы я пишу не строго по сюжету. То есть – финал будет тот же, но то как его достигнут герои, что и как при этом будет происходить – все это будет плодом моей измученной фантазии! Я жду от Вас комментариев с оценкой о том, понравился ли вам поворот сюжета или нет, чтобы знать в каком мне направлении двигаться и не свернуть ли в старую колею. Еще раз миллион извинений! Искренне надеюсь, что не разочарую.


В душе все разбито, я не хочу ничего. Игры потеряли всякий смысл. Боком я чувствую тепло тела Китнисс. Только она одна может сейчас мне помочь. Но где можно уединиться на этой дурацкой арене? Думаю, что сейчас и здесь, она поддержит меня, ни усомниться, пойдет туда, куда бы я не позвал. Эта смерть потрясла меня больше остальных. Впервые в жизни человек пожертвовал своей жизнью ради меня. Добровольно поддался переродку, зная, что погибнет. Это было…странно. Я нащупал руку Китнисс рядом и крепко сжал. Мне хотелось бежать куда-то, что-то ломать, что-то кричать. Мысли путались. Тихо я поднялся с песка, не замечая, что тащу Китнисс за собой.
- Пит? Все нормально? – Ее голос был несколько испуган.
- Да. Пойдем со мной.
Сейчас я вспомнил о той милой пещере, которая была на нашей первой арене. В ней не было камер, в ней не было трибутов, там были только я и Китнисс. Неужели здесь нет ничего подобного? Финник даже не обратил внимания на то, что мы уходим. Ему было все равно, он тяжело переживал потерю Мэгз и ему необходимо побыть одному. Что ж, мы предоставим ему желанное одиночество.
- Пит, куда мы идем? – Тихо спросила Китнисс.
- Я не знаю. Туда, где будем только мы двое.
- Двое? – Если она и была удивлена, но ничем этого не выдала. – Я, кажется, видела что-то подобное нашей старой пещере, когда ходила на разведку.
Приятно когда кто-то понимает тебя с полуслова. Теперь она идет впереди, лук наготове. Уверено прокладывает дорогу. Возле одного из деревьев она останавливается, в его корнях большое углубление. Заваленное с одной стороны землей и листьями оно выглядит уютно и безопасно. Там мы можем вместиться вдвоем, закрыть камнем вход, и будем уверены, что нас не увидят ни зрители, ни трибуты. Хотя бы одна ночь будет наша. Я еще не знал, что мы будем делать, но это было не важно. Вместе с Китнисс мы начали быстро устраивать наше гнездышко. Мы были недалеко от пляжа и могли услышать Финника, если ему понадобиться помощь, но при этом были и не в зоне ядовитого тумана. Наше убежище оказалось где-то в узком перешейке между секторами. Безопасность. Улучив момент, когда Китнисс стояла спиной, я подал Хеймитчу наш условный знак: вытащил медальон из-под комбинезона и поднял вверх. Это означало, что сейчас он любыми средствами и любыми действиями должен обеспечить нам покой. Он мне это обещал. Последнюю возможность попрощаться с Китнисс.
- Все готово, - Китнисс была сама на себя не похожа. Такая тихая, покорная, сосредоточенная. Не ершистая, как обычно.
Пропустив ее вперед, я скользнул туда. Под корнями было достаточно места даже для того, чтобы мы могли сидеть. Приятная темнота, тишина и ощущение безопасности. И любимая девушка рядом. Теплая, сильная ладонь нащупала в темноте мою руку. Переплела пальцы. Первый раз Китнисс делала это сама, без камер и зрителей. Тихонько улыбнувшись, я поднял наши сплетенные пальцы и поцеловал каждый ее пальчик, так, как мечтал об этом уже очень давно. Она приглушенно охнула.
- Китнисс?
- Ддда? – Моя смелая воительница заикалась. Что-то новенькое.
- У меня кое-что для тебя есть. Пообещай, что возьмешь это и сохранишь.
- Обещаю.
Сняв медальон, ставший уже привычной тяжестью на шее, я вложил его между нашими переплетенными ладонями.
- Что это?
- Медальон.
- Тот самый, что ты носил на шее?
- Откуда ты знаешь?! – Я был несказанно поражен ее внимательности.
- Замечала не раз, как ты его прячешь и поправляешь без конца по началу. До тех пор пока не привык носить.
Я в растерянности молчал.
- То есть…Ты наблюдала за мной?
- Да.
- Как долго?
- С пяти лет. Посчитай сам.
Даже в темноте было легко представить себе, как сейчас она заливается краской смущения. Темнота делала ее открытее, разговорчивее.
- Так…ты наблюдала за мной? Значит…я был тебе…хм…интересен? – Была так трудно подбирать правильные слова.
- Да. Когда-то ты дал мне надежду на жизнь. Мне так хотелось поблагодарить тебя тогда же. Но было так страшно. И ты всегда был в окружении городских парней и девушек. Мне было стыдно, глупо и неловко подходить к тебе. А потом…Жатва. И дальше ты знаешь сам.
- Знаю. Точнее знал. Что никогда не был интересен тебе. Что ты приходила с равнодушным видом мимо. Что отталкивала как можно дальше от себя. Знал и мучился, пока не понял, что дело не во мне. Что ты вообще боишься верить людям. Всем, без исключения. Что ты боишься влюбиться из-за того, что понимаешь влюбленность рано или поздно перерастет в семью. А в семье будут дети. И ты боишься, что их постигнет та же участь, что и нас. Голодные игры. Поэтому ты отталкиваешь дальше всего тех, кто больше всего тебе нравится. Я запасся терпением, и шаг за шагом внушал тебе мысль, что в том, чтобы быть со мной, нет ничего плохого. Даже если ты не позволяешь стать для тебя кем-то большим.
- Ты и так значишь…много. Слишком много. Недопустимо много.
Несколько минут мы просто молчали. Потом она смущенно сказала:
- Пит, ты первый кто поцеловал меня. Даже Гейл был вторым. Хотя ты и ревновал к нему.
- Китнисс, строго говоря, это ты меня поцеловала в первый раз. Помнишь в той пещере? К моему великому сожалению у меня самого не хватило просто сил на такой поступок.
Она смущенно засмеялась, вместе со мной вспоминая, как это было.
- А что в медальоне, Пит? Ведь он же наверняка не пустой. Иначе бы с ним так не носился.
- Ты права. В нем фото. Твоей семьи…и Гейла.
- Гейла?
- Я хотел использовать медальон в качестве последнего аргумента в том, чтобы ты выжила. И как последний подарок. Я не успел ничего тебе подарить за столько лет. Ничего, что могло бы напоминать обо мне. Пускай хоть медальон останется.
- Пит…Ты оставишь мне гораздо больше. Ты подарил мне хлеб. Подарил свою любовь. Подарил веру в себя. И ощущение того, что я…прекрасная. Смотря каждый раз в твои глаза, я видела свое отражение, в море любви. И устала бояться этого.
В темноте я почувствовал, как ее дыхание коснулось моих губ. Господи, мое желание исполнилось…


Глава 43

В этой главе есть сцены, которые не стоит читать лицам не достигшим совершеннолетия! Тем, кого нет еще 18 лет - закройте это немедленно. Те, кто не готов к откровенным любовным сценам - лучше тоже не читать. В каноне этой главы нет. Она целиком и полностью моя. Жду Ваших отзывов. Простите за категоричность, но не хотелось бы разочаровать тех, кто еще не готов к подобному развитию отношений Пита и Китнисс.

____________________________________________________________


Жизнь все-таки была щедра ко мне. Возможно иногда даже слишком. Но самый ценный подарок она мне преподнесла тогда, когда я меньше всего этого ожидал. Арена всегда была связана у меня лишь с болью, смертью, потерями. Но именно Арена когда-то подарила мне шанс на близкое знакомство с Китнисс, подарила возможность показать ей свою любовь и Арена подарила мне ее любовь. Даже если она и не сказала об этом напрямую. Не важно. Я научился чувствовать ее мысли, ощущать ее желания, потребности. Китнисс нуждалась во мне. В нашем маленьком убежище ее губы отчаянно нуждались в моих. Ее тело жаждало моих рук и моего тепла. Не было причин противиться этому зову. Ведь я целиком и полностью разделял ее страсть. Какая разница, что будет потом? Пожалеем ли мы о проведенной ночи вместе? Я так точно нет. Ведь возможно утром один из нас уже будет убит. И искренне надеюсь на то, что это буду я, а не она. Пожалеет ли Китнисс? Но я не давил на нее. Она сама сделала первый шаг. Я не мог ее принудить или заставить. Мне оставалось только желать, мечтать и ждать, что когда-нибудь это все исполнится. Реальность превосходила самые смелые и дерзкие мечты. Не было ничего совершенней в этом мире, чем ее кожа. Бархатистость, нежность, чарующая шелковистость... Мне хотелось написать картину. Всего одну, но чтобы она стала венцом моей коллекции. Мне отчаянно хотелось запечатлеть не только в памяти, но и на холсте этот момент. Написать, какими сладкими и страстными могут быть ее губы. Как совершенно ее тело. Но все, что я мог – это запечатать намертво в своей памяти эти секунды, минуты, часы… До самой смерти. Я унесу тайну и прелесть этой ночи с собой в могилу. Или куда там девает Капитолий тела трибутов. Когда первый порыв страсти поутих, от нежности щемило душу. Китнисс лежала у меня на груди. Такая трогательная, хрупкая, прекрасная. Я играл с прядями ее волос. Она что-то чертила пальчиком на моей руке.
- Пит?
- Ммм? – Я подул на ее волосы.
- Это было так… странно. Как будто не со мной.
- И не со мной, - тихо засмеялся я.
- А с кем тогда? – Она удивленно приподняла голову. Мягко надавив ей на затылок, я положил ее обратно, туда, где ей было самое место. Всегда.
- С нами, Китнисс. С нами обоими. Просто… Наверное так бывает, если долго чего-то ждешь, о чего-то хочешь. Если два человека хотят одного и того же. А мы хотели, Китнисс. Очень давно хотели. Химия между нами нарастала с каждым днем. И взрыв рано или поздно произошел бы. Хорошо, что это случилось сейчас. Пока мы оба живы.
Китнисс слегка прикусила мою кожу:
- Когда ты успел так поумнеть? Откуда такая мудрость, Пит?
- Мудрость? – Я рассмеялся, - Китнисс, милая, я годами наблюдал за тобой, изучил каждую твою привычку. Любил тебя. Я верил в то, что рано или поздно ты откликнешься на все это. Избалованных вниманием завоевывают терпением. Ты не была избалованна вниманием, но это то, что необходимо при общении с тобой – терпение. У меня были годы, чтобы потренироваться в этой добродетели.
- Пит… Такое ощущение, что между нами разница в несколько поколений. Хотя я никогда не была ребенком. Но я умею выживать. А ты… Ты умеешь жить, понимаешь? Ты любишь жизнь, ценишь каждое мгновение. Я привыкла, что моя обязанность это заботиться о своей семье. Добывать еду, необходимые для жизни товары, охотиться. Я и забыла уже, что такое просто жить! Когда можно поддаться чувствам… эмоциям… послушать свое сердце и сделать то, о чем оно буквально кричит каждую минуту. И кричало каждую минуту прошедшего года.
Я даже не смог сразу подобрать слова, чтобы ответить на признание. Раз я не представлял себе, как когда-нибудь Китнисс мне скажет подобные слова? А получив желаемое, даже не мог придумать, как правильно ответить. Поэтому, прижав ее к себе изо всех сил, решил пойти от простого:
- Я люблю тебя, Китнисс. Всегда любил. И буду любить до последнего вдоха. Никто и никогда не сможет изменить этого. Тем более Капитолий.
Горячая капля обожгла мою грудь. Китнисс плакала?
- Что с тобой? – Я ласково провел рукой по ее щекам, стирая дорожку слез.
- Я боюсь, Пит. Мне очень-очень страшно. Я боюсь потерять тебя, боюсь умереть самой. То, что я этого не показываю, не значит, что во мне не живет этот страх. Боюсь того, что станет с Прим и мамой, если я не вернусь. Не уйдет ли мама в свою депрессию снова, оставив Прим совсем одну. Боюсь никогда не увидеть тебя…и Гейла.
Мне было неприятно упоминание о Гейле сейчас. Но я понимал, что он часть ее жизни. От него никуда не деться. Глупо ревновать того, кого нет даже рядом в данный момент. Китнисс не правильно истолковала мое молчание:
- Пит, ты… ревнуешь к Гейлу? – Это прозвучало так смущенно, что я невольно улыбнулся.
- Как сказать. Раньше я сходил с ума от ревности к нему. Готов был убить его, растерзать. А потом… Я решил, что если меня не будет, то он – лучшая пара для тебя. И ревновать нет смысла. С этих игр вернется один из нас. Это буду не я.
Мы надолго замолчали. Дыхание Китнисс грело мою кожу. Было немного щекотно, но приятно. Я осторожно провел ладонью по спине Китнисс. Ее кожа как будто загоралась под моим прикосновением. В ладони осталось приятное покалывание. Ее не зря называли Огненной Китнисс. Я загорался от ее пламени. Вспыхивал, как спичка или уголь. Еле заметное тление внутри меня превращалось в полыхающее пламя. Она еще теснее прижалась ко мне. Ее тело удачно вписывалось во все изгибы моего тела. Мы совпадали идеально, черное и белое, уголь и пламя, мужчина и женщина.
- Может, ты хочешь поспать? День завтра будет тяжелым, - я просто обязан был это спросить.
- Нет. Я хочу тебя. И нежности. И страсти. И всего, что так долго хотела. Тебя, Пит. Только тебя.
Как можно не откликнуться на такой призыв? Мысли смешались, прекратившись в яркий калейдоскоп красок, воспоминаний. Прерывистое дыхание, тихие стоны, шелест ее волос по моей коже. В какой-то момент нежность переросла в страсть, в обжигающее пламя. Не хватало кислорода, не хватало ее, если бы я мог, то толстой ниткой я пришил ее к себе, чтобы никогда-никогда не отпускать. Чтобы мы на самом деле стали единым целым. Неразделимым, скованным одной цепью целым. Только я и она. Во всем этом мире.
Сквозь дерн, прикрывающий наше логово, проникали первые лучи солнца. Новый день на Арене. А мы еще даже не пытались уснуть. Голова слегка кружилась от пережитых ощущений, но спать не хотелось абсолютно, тратить хоть лишнюю секунду на сон казалось кощунством. Под глазами Китнисс залегли легкие синеватые тени. Думаю, что нашим поклонникам это очень даже понравится. Наше загадочное исчезновение от всевидящего ока камер, потом такое же загадочное появление с слегка бледными от бессонной ночи лицами, с синеватыми тенями, с сияющими глазами, слегка припухшими губами. И… Я, кажется, разглядел небольшой синяк на ее шее, оставленный моими губами. Думаю, что это все придаст нам еще больше популярности. Китнисс не спеша одевалась в остатки того, что вчера утром еще было комбинезоном. Кислотный дождь хорошо поработал над ее костюмом. Большая часть ее тела оставалась обнаженной. Вздохнув, я приподнялся, нащупал свой комбинезон. Решительно оторвал верхнюю его часть и протянул Китнисс. Она с недоумением посмотрела на меня.
- Возьми, - я бросил ей ткань на колени. – Я, конечно, в восторге от твоего тела, но слишком мало ткани его прикрывает. Мало ли какая еще зараза нам встретится. Мне вполне хватит остатков штанов и пояса. Тебе нужно больше.
Китнисс открыла, было, рот, чтобы возразить, но неожиданно передумала, молча, кое-как натянув на себя предложенное. Я шутливо растрепал ей волосы. Неожиданно пришла глупая мысль.
- Позволь мне расчесать тебе волосы?
Китнисс удивленно взглянула на меня.
- Но у нас нет расчески.
- Я как-нибудь справлюсь без нее.
Она перебралась ко мне на колени, сев ко мне спиной. Это немного отвлекало, потому что раньше она не была такой…раскованной, откровенной. Мне приходилось бороться с желанием каждый день, каждую ночь, проведенную рядом с ней. А теперь Китнисс, похоже, не смущало то, что я хочу ее. Стараясь ровно дышать, я пальцами как мог, расчесывал ее волосы. Меня мучил вопрос, я не знал, стоит ли его задавать.
- Китнисс? – Нерешительно начал я.
- Да?
- Ты не жалеешь о том, что произошло? Ведь…может у тебя будет ребенок. То, чего ты боялась больше всего.
- Зато он будет твоим, Пит. А это стоит всего, что случилось между нами, - она коснулась медальона у себя на груди. – Тогда у меня будет не только твой медальон. Но и часть тебя.
Я мягко, за волосы потянул ее к себе, жадно прижался к ее губам. Нам пришлось задержаться в нашем убежище, но оно того стоило. Ни один из нас не будет жалеть об этом. Я должен был оставить ей частичку себя, то, ради чего ей стоило жить. То, что помогло бы ей пережить мою смерть.


Глава 44

Здравствуйте, мои читатели! Искренне извиняюсь за столь долгую задержку. Меня накрыло что-то вроде кризиса. Не могла вообще писать. Просто не могла. Черная полоса в жизни, тяжело сказалась на моем творчестве) Пришлось сделать небольшой перерыв, но я вернулась. И спешу сообщить, что выкладываю предпослденюю главу! Эпилог надеюсь тоже будет скоро (впереди каникулы, а значит, больше свободного времени!). С искренней любовью Ваш, Автор. Считайте это моим скромным подарком на 8 марта всей прекрасной половине нашего человечества)


_____________________________________________________________
Когда мы выбираемся из нашего убежища, солнце уже высоко. Нам нужно спешить на пляж, Финник, наверное, уже с ума от беспокойства сходит. Впервые в жизни, Китнисс позволяет мне замыкать шествие, прикрывая ее спину. Я и раньше ходил за ней, но когда был болен или беззащитен, первый раз я иду за ней на равных. Как мужчина, защищающий свою любимую. Но на пляже нас ждет сюрприз. Финник не один. За его спиной, приставив нож к его шее, стоит Джоанна Мейсон. Китнисс, вскидывает лук, целясь ей в голову. Я поднимаю нож повыше, выискивая еще опасность. Тяжелый удар обрушивается мне на голову, одновременно с предупреждающим криком Китнисс. Почему счастье всегда так недолго? Удар оглушает меня, но я все еще в сознании, смутно вижу Китнисс, бегущую ко мне, земля почему-то трясется. От ее шагов? Не может быть, что-то не так со мной. Еще более сильный удар приходится по спине, тело выгибается от боли, я падаю. Становится влажно, душно, сознание бьется где-то в глубине меня, затихая с каждым вдохом. Я не могу отключиться сейчас, только не тогда, когда так нужен Китнисс. Отчаянно, в последнем рывке, я пытаюсь приподняться. Китнисс, я должен помочь Китнисс. На песке багровеет пятно. Кровь, чья кровь? Раздается выстрел пушки, кто-то умер. Неужели я? Волна воды обрушивается на берег, сила удара настолько сильна, что все мое сопротивление напрасно. Я отключаюсь, позволяя волнам унести себя в открытое море.
Пробуждение далеко не приятное, волны бьют мое истерзанное тело об берег, соленая, горькая вода заливает рот и нос. Я резко дергаюсь, пытаясь вырваться из мягкого плена воды. Хорошо, что дно близко. Я так и не научился плавать. Кое-как выползаю на берег, кашель сотрясает все тело. Вода, как кажется, льется даже из глаз. Горло болит и жжет. Нос тоже. Боюсь, что даже если будет возможность, я никогда не буду учиться плавать. Хватит, наплавался. Откашлявшись, я огляделся. За моей спиной высился Рог Изобилия. Меня вынесло на противоположный берег. Туда, откуда мы так старательно пытались убраться. С трудом, но я встаю на ноги. Вокруг ни души. Нет трибутов, Китнисс и тел тоже нет, что радует. Откуда-то из-за Рога раздается пронзительный крик. Я ковыляю туда, даже не думая, что там опасность. Вдруг там Китнисс? Я должен помочь ей. Все мое оружие осталось где-то там, в воде. Безоружный, раненный, я кое-как бреду даже не понимая, что от меня сейчас одни неудобства. Разве это важно?
Крик повторяется. Более долгий, полный боли и отчаяния. Ну же, тряпка, быстрее! Голос кричавшей девушки слишком напоминает мне голос Китнисс. Или это игры моего сознания? Быстрее, быстрее, быстрее… Выжимая все, что могу из своего полудохлого организма я обхожу Рог Изобилия. Картина, представшая моим глазам, заставила меня похолодеть. Финник держал Китнисс, прижав ее к земле, в то время как Джоанна Мейсон ножом разрезала руку Китнисс. Вроде же на том берегу Джоанна пыталась убить Финника? Или мир сошел с ума? Я беспомощно огляделся, надеясь найти хоть какое-нибудь оружие. Рядом валялся камень, подобрав его и не придумав ничего лучше, набрал побольше воздуха в легкие и оглушительно свистнул. Финник тут же вскочил на ноги, а Джоанна даже головы не подняла, продолжая ковыряться в руке Китнисс. Ее кровь уже пропитала песок. Да как они посмели! Я посильнее размахнулся и метнул камень, целясь в голову Джоанны. Главное было остановить ее. С Финником разберусь позже. Камень ударил прямо в висок. Джоанна упала сверху на Китнисс. Финник был уже рядом. Его губы что-то шептали мне. У него что, голос сел? Я совершенно ничего не понимал! Почему он на меня не набросился? Что вообще здесь происходит? Финник все продолжал подавать мне какие-то знаки, показывая глазами куда-то вверх. Да что с ним такое?
- Не смейте трогать Китнисс! – выкрикнул я, стараясь не заморачиваться его странным поведением.
- Так надо, Пит! Мы не причиним ей зла! – голос у Финника все-таки прорезался.
- Вы разрезали ей руку! Я слышал, как она кричала! Не слишком ли ты рано начал ты избавляться от конкурентки? В игре еще полно других трибутов! Неужели нельзя было заняться ими, а не воспользоваться тем, что меня нет рядом с ней? Грош цена твоему благородству!
- Ты ничего не понимаешь! Не лезь! Мы пытаемся ей помочь!
Мы стояли на пляже, возле самого опасного места на арене – Рога Изобилия. В паре метров от нас лежали две девушки без сознания. На нас в любую минуту могли напасть другие трибуты. А мы не могли придумать ничего другого, кроме как кричать друг друга.
- Прошу, Пит! Потерпи еще пару минут! Осталось совсем чуть-чуть.
- Потерпеть? Да ты сошел с ума, Одэйр! Я не позволю тебе даже несколько секунд делать Китнисс больно! Убери Джоанну или я придушу тебя голыми руками!
Финник беспомощно огляделся. Мне показалось, что он совсем не хочет причинять мне боль. Драться со мной. Он как будто намеренно тянул время. Ждал подкрепление? Забалтывал меня, в ожидании, когда очнется Джоанна? Я молился, чтобы Китнисс пришла в себя быстрее. Это была патовая ситуация. Мы оба не знали что делать. И напасть друг на друга не могли. Мы просто стояли в ожидании действия противника. Что могло измениться за одну ночь? Что случилось с Финником? Неужели смерть Мэгз его настолько потрясла, что он решил разрушить наш союз? Кто еще был с ним этой ночью? Кто ударил меня по голове? Почему там, на пляже, Китнисс видя того, кто стоял за моей спиной, не пустила в него стрелу? Столько вопросов и не было ни одного ответа.
Одэйр внимательно что-то разглядывал в небе, будто пытаясь по солнцу определить, сколько прошло времени. Потом бросил взгляд на противоположный берег. Там явно что-то происходило. Я осторожно скосил глаза, стараясь не выпускать его из вида. Вдруг это отвлекающий маневр? На противоположном берегу, там, где стояло огромное дерево, в которое била молния, суетился человек. Отсюда он казался крохотным. Я не мог разглядеть кто это. И что он там делал. Внезапно он бросился в сторону леса. Как будто опасаясь того, что сейчас произойдет. Финник, словно повинуясь неведомому сигналу, кинулся к девушкам на песке, совершенно забыв про меня. Я побежал за ним. Что вообще происходит? В тысячный раз задался этим вопросом я. Он был возле них быстрее, чем я. Подхватил одной рукой Джоанну, пальцы второй руки засунул в зияющую рану в руке Китнисс и что-то вытащил оттуда. И кинулся к Рогу.
- Бери Китнисс и беги! – На ходу крикнул он.
Ничего не понимая, я решил просто последовать совету. Мне оставалось до Китнисс пару шагов, когда мой протез надломился. Я упал, зарывшись носом в мокрый песок. Попытался встать, но нога была сломана. Мой протез сломался окончательно. За спиной раздался топот ног. Я снова попытался подняться. Мимо пробежал Финник. Он замер между мной и Китнисс, как будто пытаясь решить, кого спасать первым.
- Пит, вставай! Нужно бежать! Сейчас же!
- Я не могу. Мой протез… Он сломался. Кажется, я не рассчитал его лимит прочности. Мне понадобится время, чтобы снять его. Бери Китнисс и беги. Прошу тебя, позаботься о ней.
С сомнением оглядев меня, он подхватил Китнисс на руки.
- Я позабочусь о ней и вернусь за тобой. Я быстро.
Он исчез. Я перевернулся на спину как раз в тот момент, когда земля подо мной дрогнула и треснула. Треснула? Из чего они сделали эту чертову арену? Я попытался откатиться в сторону, пытаясь разглядеть Финника с Китнисс, он бежал к Рогу, возле которого лежала Джоанна, но потом почему-то резко сменил курс и кинулся к самой кромке воды.
Вокруг все рушилось, земля дрожала, по ней во все стороны побежали трещины, деревья падали. Рог Изобилия разлетелся на кусочки, засыпав Джоанну осколками.
Финник был уже по колено в воде. Что происходит? Он что, решил утопить Китнисс? На небе появилось черное пятно. Планолет? Но это же не по плану, не так ли? Не по правилам Игр? Планолет? Откуда-то сзади раздался жуткий треск, и свет в моих глазах померк. Сознание покинуло меня окончательно. Все, что беспокоило меня в тот момент, была Китнисс. Я не мог уйти, не попрощавшись с ней. Только не так.


Эпилог

Мои любимые читатели, наконец-то я это сделала! Фанфик "Мир его глазами" можно считать окончательно и бесповоротно завершенным! Прошу не обращать внимания на грамотность - если я бы засела еще и ее проверять, то вы бы никогда не дождались эпилога))) В эпилоге я постаралась ответить на все вопросы, оставщиеся после прочтения предыдущей главы, и максимально подвести под начало третьей книги "Сойки-пересмешницы". Я не могу обещать, что напишу третью часть с точки зрения Пита, но на всякий случай, я оставила сама себе для этого возможность. Искренне надеюсь не разочаровать вас. С любовью, Ваша я)
Свет то загорался, то гас. Это было своеобразным знаком. Загорелся - меня сейчас будут мучить. Погас – я потерял сознание. Кто бы мог подумать, что бессознательное состояние может быть таким своевременным и нужным. Глупо. Я оказался слабым. Очень-очень слабым. Не выйди я из себя в ту, самую первую ночь, после того, как попал в Капитолий. Не кинься с кулаками на президента Сноу, может, все было бы по-другому. Но эмоции захлестывали. Тревога за Китнисс сводила меня с ума. И в холодно прищуренных глазах Сноу я видел, что он не простит мне этого плевка, медленно стекающего по его щеке. Так же как и растекающейся по виску синевы. Они не ожидали, что я даже с одной ногой и в разбитом состоянии способен на многое.
Первое, что я увидел, когда очнулся после нападения на Сноу – это стеклянный купол над собой. Ровная доска служила мне койкой. В углу камеры была дырка со сливом. И все. Не считая того, что стены вокруг меня были стеклянными. За каждым моим шагом наблюдали. Я чувствовал себя подопытным. Удивительнее всего был человек, который прихотью судьбы оказался в соседнем «аквариуме». Джоанна Мейсон. Разве изначально она не была в команде «плохих»? Она же ненавидит Китнисс! Что она тогда тут забыла? Ей было не лучше, чем мне. Нас пытали по очереди. И когда мы приходили в себя, после пыток, то слышали крики друг друга. Это сводило с ума не меньше, чем терзающая нас боль. Однажды, поздней ночью, я услышал тихий стук, в разделяющее нас стекло. Тихонько передвинулся так, что бы слышать ее.
- Пит, - стекло со стороны Джоанны запотело от ее дыхания.
Что удивительно, нас никто не охранял. Видимо, потому что они знали, что нам никогда не сбежать из этих стеклянных клеток. Я лишь кивнул ей, с подозрением всматриваясь в ее заплывшие глаза. Странно, что ее били по лицу. Мое лицо ни разу не тронули. Это было плохим знаком. Им что-то требовалось от меня, и для этого я должен был хотя бы внешне выглядеть нормально. Вот только вряд ли мне понравятся их планы на мой счет.
- Пит.
Я придвинулся еще ближе к перегородке между нами.
- Я не хотела причинить боль Китнисс. Я пыталась вытащить из ее руки датчик.
Датчик. Точно. Со стоном я закрыл глаза. Как я мог о нем забыть? Датчики слежения вводились каждому из нас под кожу перед началом игры. С помощью их распорядители всегда могли отследить наше нахождение на Арене. В уставшем сознании лихорадочно носились обрывки мыслей… Что все это значит? Я должен был догадаться, что Финник не причинит вреда Китнисс, хотя его странное расположение и даже дружелюбие по отношению к нам сбивало с толка. Он не позволил Китнисс плыть за мной, из-за ее «мнимой» беременности, так как бы он тогда позволил Джоанне причинить ей вред? Бред… Значит, Джоанна Мейсон не врет. Но какой смысл во всем этом? Какую цель преследует Джоанна и Финник? Почему Одэйр так отчаянно пытался спасти Китнисс от планолетов. Куда он ее понес? Что случилось с Ареной? Столько вопросов и ни одного ответа. Разглядывая стеклянный потолок над головой, я честно попытался собраться с мыслями. В это время снова наступила очередь Джоанны. Я видел, как открылся проем в ее клетке и пара человек в белых комбинезонах зашли к ней. В руках одного из них был поднос с какими-то пыточными приспособлениями. Джоанна не отрываясь, смотрела на меня, в ее глазах было столько муки и отчаянья, что у меня сердце защемило от жалости. Но чем я мог помочь ей? Мне было трудно даже шевельнуться. Все мышцы были разбиты. Кое-какие кости сломаны. Ребра ужасно ныли от многочисленных трещин и ушибов. Голова раскалывалась, слишком много ударов выпало на ее долю в последнее время. Пытаясь отрешиться от криков Джоанны, я начал вспоминать тот чудесный день на крыше Тренировочного центра. Он был наполнен уютом, теплом, светом и любовью… Хотя даже сейчас я не был уверен, что Китнисс любила меня хотя бы в половину столь же сильно, как и я ее. Но любила. Пускай по-своему, пускай вопреки собственному желанию, но любила. И будь у меня больше времени, я бы впитал каждую каплю этой любви. Если бы только было время… К сожалению, именно времени безжалостно нас лишили. Я представлял нашу возможную жизнь с Китнисс. Как мы засыпаем и просыпаемся каждый день вместе. Как я ей пеку с утра свежий хлеб и ее любимые сырные булочки. Как помогаю одеть ей старую потрепанную кожаную куртку ее отца. Как поправляю выбившуюся прядку волос из ее косы, стоя на пороге нашего дома, провожая ее в лес, на охоту. Картинки, такие яркие и реалистичные, мелькали в голове одна за другой. О каком будущем может идти речь, если я не уверен, что выйду отсюда когда-нибудь живым. Выйду ли вообще. Президент Сноу не из тех людей, которые что-либо прощают своим врагам. А мы с Китнисс были его врагами. Шорох отодвигаемой стены, заставил меня лишь лениво повернуть голову, чтобы посмотреть на вошедших. Наши палачи решили нас пытать одновременно, а не по очереди? Решили внести разнообразие в наши с Джоанной серые будни? Одно сплошное издевательство…
Первым вошел человек в комбинезоне. И занес кресло. Кресло? Зачем? Я получил ответ быстрее, чем думал. Вслед за ним вошел президент Сноу. Легок на помине, тиран…
Небрежным жестом, затянутой в перчатку, руки он отпустил сопровождающего. Тот с почтительным поклоном поставил кресло на достаточном расстоянии от меня. «Чтобы я ногой не дотянулся», - с усмешкой прикинул я.
Сноу с удобством устроился в кресле, потом окинул меня брезгливым взглядом. Я прокашлялся, даже не пытаясь привстать. Не велика честь, подниматься перед всякими мерзавцами:
- Что, не нравлюсь, господин президент?
Сноу с преувеличенной тщательностью поправил белую розу в петлице. Его губы были неестественно красными. В тесной камере явственно разливался запах роз и тлена… Сочетание столь ненавидимое Китнисс, а теперь и мной. Синяк на лице президента прошел. С его-то возможностями и врачами – не удивительно. Засмотревшись на лицо Сноу, я едва не пропустил момент, когда он соизволил мне ответить:
- А ты мне никогда и не нравился, Пит. В тебе нет искры, огня, пламени. Ты всего лишь жалкий сын пекаря. Которого уже даже и в живых-то нет. Впрочем, как и его пекарни.
- Что?
- Двенадцатый дистрикт был сожжен миротворцами Капитолия. Твоя семья погибла в числе первых. И я не собираюсь лицемерить, говоря, что сожалею об этом. Ты решил поиграть во взрослые игры, мальчишка, за что и расплатился. Я уничтожил всех, кто был дорог тебе, - Сноу, надувшийся как жаба, от осознания собственной значимости с чувством превосходство смотрел мне в глаза. Моя душа разрывалась в клочья от осознания того, что отца больше нет. Единственного человека, которому я был нужен и важен, который любил меня всегда, с первых дней моей жизни – больше нет.
- А Китнисс? – Я не мог не спросить о ней. Неужели и она тоже?
- Китнисс… Она совсем другое дело. Сильная, несгибаемая, бунтарка. Огненная Китнисс. Ее нужно было убить еще тогда, сразу. Таких людей, как она, нельзя оставлять в живых. Сейчас она для меня недоступна. Собственно говоря, из-за этого я и трачу свое время здесь. Ты – мое секретное оружие, Пит.
- Вы считаете, что из любви ко мне Китнисс сама придет в Капитолий? – Кровь ускорила свой бег от одной только мысли об этом.
- Из любви к тебе? – Сноу оглушительно захохотал, обдав меня своим зловонным дыханием. – Наивный! Какая любовь? О чем ты? Наша милая Китнисс не любит никого кроме своей сестренки. Но эта маленькая соплячка для меня недоступна, так же как и ее старшая сестра. И у меня есть сильное подозрение, что они вместе. Зато есть ты, безмозглый идиот, влюбленный в нашу бунтарку.
- Вы жестоко ошибаетесь, если рассчитываете, что я сделаю хоть что-нибудь для того, чтобы Китнисс пришла к вам.
- Придет, не сомневайся. Вот только мне не нужно будет самой что-то с ней делать… Наша героиня погибнет не от моей руки.
- Пытаетесь внушить мне мысль, что от моей или от руки Джоанны? Да ни за что!
- Зачем мне какая-то Джоанна, когда есть ты. Китнисс со своими повстанцами рано или поздно придет спасать тебя из глупого чувства долга и ответственности перед испытываемыми тобой чувствами. В конце концов, ты, как наивный ослик, так долго и покорно шел за своей морковкой, что она не сможет бросить тебя здесь. Пару эфиров по телевизору, где ты весь такой чистый, откормленный и холеный, ведешь светскую беседу со мной, призывая Китнисс и всю ее гвардию сдаться… Представляешь, что она подумает? Что ты предал ее и все ваше жалкое восстание!
- Ни за что! – Я кипел от гнева. Сноу мерзко хихикнул, прикрывая свой жабий рот белым кружевным платочком.
- Капитолий умеет быть очень убедительным, Пит. Очень. Ты будешь послушной марионеткой в моих руках. Самым лучшим оружием против Китнисс. И непредсказуемым. Ее убьет тот, от кого она меньше всего этого ожидает. Тот, который долгие годы был ее верным и преданным псом. Об которого она с таким наслаждением вытирала ноги.
- Не смей так говорить о ней! – Я рванулся к Сноу, страстно желая сломать ему шею. От рывка я упал на пол, жалко забарахтался, слыша над головой такой омерзительно-заливистый смех Сноу.
- О ней? Пит! Не будь таким глупым! Китнисс все эти годы пользовалась тобой, потому что это было удобно. Ты помог ей победить в Играх. Был выгодным во всей этой псевдоромантической компании. Стал удобным прикрытием для ее повстанческих идей. Ты стал хорошим фоном для нашей народной героини Огненной Китнисс. И чтобы ты не вздумал бунтовать, изредка, как сухие корки хлеба, она кидала тебе символические знаки внимания, не давая угаснуть твоей любви.
Я устал барахтаться, и просто обессилено лежал на полу, слушая эти глупые и жестокие слова, хлещущие меня кнутом, заставляя все мои комплексы поднимать свои мерзкие головы. Сколько раз подобные мысли приходили мне в голову? Сколько раз я думал нечто подобное? Китнисс очень часто бывала холодна по отношению ко мне. Не посвящала меня в свои планы. Использовала меня в каких-то своих целях, хотя стоит быть честным – ни разу это не навредило мне. Лишь разбило мое сердце на тысячи мелких осколков, которые я с таким трудом пытался потом собрать. А Сноу все не замолкал:
- Поэтому, Пит, ты сделаешь за меня всю грязную работу. Представь только: «Несчастный влюбленный, обезумев от холодности своей возлюбленной, жестоко убивает ее».
- Как? – тихо спросил я. – Как ты этого добьешься?
- У нас были лучшие ученые и долгие годы на совершенствования наших умений, - так же тихо ответил Сноу. – Одно из любопытнейших экземпляров, мой любимый, стоит заметить, - это осы-убийцы. С помощью их яда можно полностью перепрограммировать мозг человека. Внушить любые мысли, любые чувства. Правда, мы еще не опробовали до конца этот метод, поэтому считай, что ты будешь первопроходцем. Влияние яда на мозг и тело человека не до конца изучено. Многие из испытуемых либо сходили с ума, либо умирали. Искренне надеюсь, что ты окажешься покрепче, - Сноу не спеша встал с кресла, его безукоризненно начищенные туфли остановились возле моей головы. Я смотрел снизу вверх в эти равнодушные и холодные глаза.
- А какую установку дадите мне?
Сноу замялся, перед тем, как ответить, а потом широко улыбнулся:
- Попытаемся дать, хотел сказать ты. Ненависть. Жгучую, сильнейшую ненависть по отношению к Китнисс. Ты забудешь все те якобы хорошие моменты, которые являлись на самом деле чистой воды фальшью со стороны Китнисс. Мы внушим тебе жажду смерти. Но не ко всем подряд, а к одному единственному человеку. Ты будешь жаждать убить Китнисс. Ты сделаешь все, чтобы приблизить этот момент. Чтобы получить такую возможность. А я лишь помогу тебе добиться желаемого. Ничего сложно, Пит, ничего сложного, - носок его туфли прошелся по моей щеке, когда Сноу разворачивался, чтобы выйти.
Я был растоптан. У меня не было шансов бороться. Отчаянно я пытался думать о том, как люблю Китнисс, перебирать в памяти все хорошее, чтобы было между нами. Я не должен сдаваться. Даже мысленно, в душе усомниться в любви Китнисс. Я не имею на это права. Сноу обернулся на пороге, окинул меня на прощанье взглядом:
- Подумай о Гейле, Пит. О том, что ты никогда не был достоин Китнисс. Что если бы ее восстание имело успех, она выкинула бы тебя из своей жизни, ни на секунду не задумавшись. Потому что ты не тот, кто нужен ей. В тебе нет внутренней силы, как в Гейле, в тебе нет внутреннего стержня, мужественности, если хочешь. В тебе вообще ничего нет, кроме умения печь булочки. Недостойного умения для мужчины, стоит заметить.
Словно вторя его жестоким словам, сбоку раздался крик Джоанны, наполненный болью и невыносимой мукой. Усмешка исказила лицо Сноу. Он наслаждался этим звуком. Отвернувшись, Сноу сказал кому-то за стеклом:
- Приступайте, он готов. Только будьте осторожнее. На этот раз эксперимент должен увенчаться успехом. Или вы все станете безгласыми. Это я вам гарантирую, - развернувшись, он вышел, а вместо него зашли люди в белом.
Закрыв глаза, я начал молиться о том, чтобы моя любовь к Китнисс оказалась сильнее любого эксперимента. Или что я не дожил до того дня, когда меня заставят ее возненавидеть. Все, что угодно, но только не это. То, чего я так сильно боялся в свои первые Голодные игры – стать марионеткой в руках Капитолия, свершилось сейчас… Я взмолился, обращаясь к самому себе: «Прошу тебя, сердце, молю тебя. Не выдержи всего этого. И просто умри. Ты не должно жить без любви к Китнисс. Просто не имеешь права. Умри».