Гермиона Уизли и сто двадцать восемь Дамблдоров

Глава 1. Утро новой жизни

“Ради высшего блага”
Геллерт Гриндельвальд

“Knowledge is a deadly friend
When no one sets the rules.
The fate of all mankind I see
Is in the hands of fools”
King Crimson, “Epitaph”

Глава 1. Утро новой жизни

Гарри Поттер проснулся на незнакомом жёстком диване, слишком коротком и узком для его измученного тела, которое теперь немилосердно ломило. Череп раскалывался от боли, а мозги сжимались от ужаса при одной только мысли о том, что их могут всколыхнуть. Снилась ему какая-то ерунда.

Добавив к железной воле аврора щепотку героизма мальчика-который-уже-лет-сорок-как-выживает, Гарри приподнял голову и попытался понять, где находится. На достаточном, чтобы разглядеть без очков, расстоянии не обнаружилось ничего, указывающего на предназначение светлой просторной комнаты или личность её хозяина. Гарри спихнул на пол укрывавший его клетчатый плед, очень медленно перевернулся на живот, взглянул поверх диванного подлокотника и обмер: прямо на него, не мигая, смотрели два гигантских жёлтых глаза с вертикальными зрачками.

*
Вечеринка по поводу отбытия в Хогвартс самых младших отпрысков Поттеров и Уизли удалась на славу. Покинутые родители начали праздновать прямо в Ислингтоне, в маггловском пабе, к полудню переместились в “Нору”, где обменялись поздравлениями с безмерно гордыми бабушкой и дедом героев дня, и, подкрепившись, отправились на площадь Гриммо утешать Кричера. Проводив Лили Поттер-младшую, престарелый домовик расстался с любимейшим кошмаром всей своей нелёгкой жизни.

Каким образом празднование, которое к тому моменту можно было без стеснения именовать пьянкой, переместилось в лабораторию Гермионы в Отделе тайн, Гарри вспомнить не мог. Он помнил, как порывался открыть бочонок шотландского виски, присланный ему на день рождения профессором Макгонагалл. Помнил, как обиделся на жену, резонно заявившую, что в тот момент никто был не в состоянии оценить благородный напиток. Это, судя по всему, было ещё на Гриммо. Потом они с Роном, опираясь друг на друга, покупали в маггловской забегаловке куриные крылышки, перемазанные в чём-то оранжевом, как уизлевские волосы, и этим вызвавшие у Гарри приступ неудержимого смеха. Это, видимо, было уже где-то возле Министерства. Джинни была единственной, кто сохранял относительную вменяемость на протяжении всего вечера, а остальные пьянели и трезвели волнами, из-за чего всю компанию раскачивало в опасной близости от резонанса. Только этим можно было объяснить следующее воспоминание Гарри: он, пошатываясь, стоит перед радужно мерцающей защитной сферой, содержащей останки Нагини, последнего хоркруса Вольдеморта, а разрумянившаяся хихикающая Гермиона хватает его за руки, уговаривая погладить “совсем не страшную” оскаленную башку с открытыми и неподвижными светофорно-жёлтыми глазищами.

Дальнейшее, как ни странно, помнилось более-менее связно. Нельзя сказать, что от ужаса и отвращения с Гарри полностью слетел хмель, но его сознание медленно, будто бы в гору против ветра, подобралось к мысли, что творится что-то неправильное и опасное. Он решительно отодвинул Гермиону, отступил к узкому чёрному дивану, стоявшему в лаборатории на тот случай, если хозяйка заработается, и плюхнулся между Джинни и Роном. Из картонной коробки, которую последний держал между коленей, выпрыгнуло несколько уморительно рыжих крыльев.
– Препр... предупреждать надо, что ты работаешь с такой бря... дрянью! – произнёс Гарри с чувством.
– Ну ты даёшь! – усмехнулся Рон. – Ты ж сам полчаса назад кричал, что хочешь плюнуть ей в пасть. Гермиона нас для этого и привела.
– Про “плюнуть” – это ты кричал, – поправила Джинни, – а Гарри только посетовал, что так и не видел её мёртвую тушку.
– И не хочу видеть! И не понимаю, почему её вообще до сих пор не испле... пелили!
– Да ты что! – возмутилась Гермиона, с размаху ставя бокал на воздух. – Вот в этом теле, – она бесстрашно протолкнулась сквозь мерцающий пузырь и крепко обняла покрытый чешуей торс, прижавшись к нему щекой, – помещался фрагмент самой злодейской души в истории магии! А вот эта голова, – она нежно потёрлась носом о мёртвую морду, – хранила осколок самого великого разума! Это же ук... уникальнейший артефакт, его ценность для науки бес-пре-це-ден-тна!

О своей науке Гермиона могла бы вещать в любой стадии опьянения, во сне, и, возможно, в коме. Гарри давно не видел в этом ничего удивительного. Поэтому он молча прислонился к плечу Рона и приготовился прикорнуть под лекцию о беспрецедентной научной ценности дохлой змеи, сохраняемой под консервирующими чарами. Однако Джинни было так просто не пронять.
– Ну, душа – ещё ладно, – протянула она недоверчиво. – А с чего это ты этого параноидального психопата называешь великим разумом?
– Потому что душа неотделима от разума, – заявила Гермиона.
– Это ещё почему?
– Ну, как “почему”? И разум, и душа – функция высшей нервной деятельности, так?
– Функция чего-чего?
– Хорошо, пойдём другим путём. Душа суть существо человека, верно? Если, к примеру, душу высосали дементоры...
– Не к ночи будь помянуты! – буркнул Рон.
– Что? А, ну да, ну да... если душу высосали, то и разум перестаёт наблюдаться. “Sum ergo cogito”, то есть, душа и разум, по сути, едины.
– Н-ну... – латынь и упоминание дементоров даже у Джинни отбили желание спорить, – ну, допустим...
– А тогда получается, что, расщепляя душу, он расщеплял и разум! – торжествующе резюмировала Гермиона. – С каждым хоркруксом он рвал и то, и другое пополам. И когда он создал последний из семи, у него у самого осталась всего-навсего… два в седьмой... одна сто двадцать восьмая первоначального интеллекта. Этим и объясняется его самоуверенность и ошибки, которые он допускал – у него просто каждый раз уходило некоторое время на то, чтобы свыкнуться с ополовиненным умом!

Гарри полудремал с открытыми глазами, Рон широко улыбался, глядя на вдохновенное лицо жены, и явно не улавливал ни слова из того, что она говорила, но Гермиону это уже не беспокоило.
– И при этом он всё равно оставался умнейшим из всех живущих магов! – доносилось до Гарри, будто сквозь пуховое одеяло, натянутое на голову. – Даже Дамблдор не мог его победить. Значит, изначально Вольдеморт был, как минимум, в сто двадцать восемь раз умнее Дамблдора! Сто! Двадцать! Восемь! Раз!
– То есть, не оставь он одну, э-э, шестьдесят четвёртую себя в Гарри, его никогда никто не победил бы? – уточнила Джинни с самым серьёзным видом.
– Именно! Сначала он сделал Гарри равным себе, а потом, не зная об этом, отдал змее ещё половину...
– ... и тогда Гарри оказался умнее Вольдеморта, да?
Гермиона удовлетворённо кивнула.
– Никогда в жизни не слышала ничего смешнее! – фыркнула Джинни. – Эй, Ронни! – она слезла с дивана и принялась тормошить клюющего носом брата. – Проснись, тут твоя жена рассказывает нам, что Гарри победил Тёмного лорда благодаря вот этой мерзости! – и Джинни ткнула обгрызенной куриной косточкой в сторону сферы с мёртвой змеёй.
– Вот ещё! – встрепенулся Рон, гулко шлёпая Гарри по спине. – Нашему Гарри мерзость без надобности... потому что наш Гарри и сам... того... эй, ты в порядке?

Гарри проследил взглядом за рукой Джинни и теперь не мог оторвать глаз от Нагини. Мощное тело и безобразная голова с тошнотворной монотонностью вращались внутри гигантского переливающегося шара, и всё это навевало весьма гадкие воспоминания.
– Я... что-то мутит меня, ребята... несвежее крылышко попалось, наверное...
– Несвежее крылышко, теперь это так называется, – заржал Рон. – Ты, это, приляг... Давай, сюда вот, а Гермиона тебе звуконепроницаемый полог сейчас наколдует...
Рон переместился на пол, и Гарри покорно улёгся, глубоко дыша через нос. Сначала его спартанское ложе неприятно раскачивалось, но, когда край дивана подпёрла широкая спина друга, стало вполне сносно. Гарри с наслаждением вытянул ноги и закрыл глаза.

*
Пробуждение под неподвижным взглядом хоркрукса не шло у Гарри из головы всю дорогу до дома. Поттеры добирались до площади Гриммо в маггловской подземке – там трясло всё же меньше, чем в каминной сети. Об аппарации и речи быть не могло: Гарри, пожалуй, стошнило бы, если бы он просто увидел это слово написанным на пергаменте.
Джинни выглядела свежей и отдохнувшей, и от этого было ещё хуже. Искоса поглядывая на неё, он пытался угадать, слышала ли она, как он орал спросонья. Можно было надеяться, что благодаря звуконепроницаемому пологу его испуга никто не заметил, но нельзя было исключать и того, что все промолчали из деликатности.

– Прости меня, – пробормотал он, уткнувшись лбом в плечо жены. – Мне ужасно стыдно, что я так набрался.

– Да брось ты! Вот Гермиона набралась так набралась, – хихикнула Джинни. – Такое несла, что мы с Роном ухохотались. Вроде как Вольдеморт расщепил свой ум на сто частей, и каждая из них была умнее Дамблдора, представляешь? Жаль, что ты проспал, а я сейчас толком не вспомню уже.

*
Разбухший коричневый пакетик вынырнул из кружки с эмблемой Британского Общества Друзей Учёных и Науки и шлёпнулся на блюдце. Продолжать убеждать себя, что от чая пройдёт голова, было не менее глупо, чем притворяться, что от него улучшится настроение.

Гермиона Уизли могла заслуженно гордиться решимостью, с которой называла вещи своими именами. Итак, и дурноту, и головную боль, и липкий стыд за вчерашнее приходилось признать атрибутами похмельного синдрома. “Aдреналиновая тоска, – услужливо выплыло из глубин памяти, – ощущение, что накануне сделал что-то неподобающее, даже на фоне чёткого осознания того факта, что никаких действительно постыдных действий не было”. Гарри сидел вон там, смотрел расфокусированно и мягко, протирая заляпанные жиром очки бумажными салфетками, а она стояла вот здесь, возле змеи, и говорила, и не могла отвести глаз от его рук – крошечное белое облачко на ногте безымянного пальца на левой, да, на левой. Где обручальное кольцо. А перед этим они столкнулись плечами в коридоре. А ещё перед этим Гарри бежал за вагоном, откуда, отпихивая друг друга, махали все трое младших Поттеров. У Лили были подозрительно блестящие глаза и розовый нос. Гермиона как раз вовремя крикнула, что Гарри вот-вот врежется в столб, и он остановился, взглянул на неё с благодарностью и отвернулся. Никаких действительно постыдных действий не было. От этого почему-то становилось ещё тоскливее. Уродливая змеиная башка, двадцать лет просуществовавшая в разлуке с собственным телом, смотрела из радужного пузыря с мрачным пониманием.

Поборов очередной приступ дурноты, Гермиона сформулировала цепочку заклинаний, и разбросанные по углам комочки салфеток, сбившись в помятую стайку, потянулись к мусорной корзине. Диван распрямил пружины и стряхнул жирные пятна. Дрессированный смерч прошёлся по углам, собрал пыль и всосался в приоткрытую форточку (все форточки в Отделе тайн были иллюзорными, так что эти последние чары тянули на курсовой проект в каком-нибудь магическом колледже среднего пошиба). А теперь – довольно жалеть себя, и Accio противопохмельное зелье. В конце концов, разве сегодня не первый день её дивной новой жизни – жизни, которую она, вырастив детей, может всецело посвятить самым смелым научным разработкам? Кое-какие задумки у неё уже были...

Полчаса спустя работа кипела. Жёлтая линованая бумага (Гермиона давно могла себе позволить такие экстравагантные прихоти, как приобретение письменных принадлежностей в маггловском супермаркете) покрывалась схемами и формулами. Несколько запросов улетели по разным адресам с полуденной почтой. Из гладкой стены выдвинулся лабораторный стол, и на нём вскоре забурлило зелье, необходимое для реализации формирующейся на бумаге идеи. Отправляя очередной исчирканный лист в корзину, Гермиона вдруг заметила, что на дне её что-то блеснуло. Под кучей салфеток обнаружились тяжёлые часы с помутневшим от мелких царапин стеклом – те самые, что Молли когда-то подарила будущему зятю. Такую ценную вещь, разумеется, нельзя было посылать ни с совой, ни с внутриминистерской почтой; необходима была личная встреча. Гермиона улыбнулась и вырвала из блокнота ещё один лист, чтобы написать Гарри записку. Жизнь, определённо, налаживалась.

*
– Вот и остались мы одни-одинёшеньки, – Гарри задумчиво левитировал над чаем кубик сахара. Старомодные часы вновь поблёскивали на его руке. – Я-то надеялся, хоть Лили не будет лениться отцу писать... зря надеялся! О том, что она попала на Гриффиндор, полчаса назад узнал. И то от Невилла...
– Дочь Поттера и Уизли на Гриффиндоре – вот сюрприз так сюрприз! – фыркнула Гермиона. – От моих тоже ни ответа, ни привета. А Лили напишет ещё. Всего-то неделя прошла.
– А ощущение такое, будто целая вечность. Новая жизнь, да? Было трое спиногрызов, и как не бывало... Джинни мается, затеяла генеральную уборку. Барабашки с боггартами, естественно, тут же развернули ответные боевые действия. Кричер спит в обнимку с лилькиным старым тапочком, а каждые два часа вскакивает и верещит не хуже Вальбурги. Уж думаю, не спокойнее ли будет у тебя заночевать... Ну, на моём любимом диване.

Недавняя паника главного аврора, пробудившегося под суровым взглядом Нагини, была законным поводом для веселья, однако шутка почему-то показалась Гермионе двусмысленной. Она смущённо опустила глаза и сделала вид, что рассеянно перебирает только что доставленную совой вечернюю корреспонденцию. Однако вид верхнего конверта, белоснежного, с серебристыми чернилами, заставил её смутиться ещё сильнее и спихнуть всю стопку в ящик стола. Надо же было этому письму прийти именно сейчас! Гарри, к счастью, не заметил её замешательства.
– Теперь-то я дорогу запомнил, так что не отвадишь меня, – продолжал он, отхлёбывая из трансфигурированой специально для него цветастой чашки и улыбаясь своим мыслям. – Знал бы я раньше, какой у Невыразимцев вкусный чай! Да и вообще, уютненько у тебя здесь...
Хозяйка лаборатории обвела взглядом знакомые ряды полок, не успевших втянуться в стены, и рассмеялась. Уютным это место мог бы назвать разве что покойный профессор Снейп, известный своим пристрастием к всевозможным жутким картинкам и заспиртованным уродцам.
– Так и навевает тёплые воспоминания о подземельях Хогвартса и отработках у Снейпа...
Гермиона вздрогнула. С годами ощущение того, что она и Гарри понимают друг друга с полуслова, стало притупляться, и теперь любая мысль, подуманная одновременно, отзывалась в груди тревожным теплом.
– Мне тоже он на ум пришёл, – призналась она. – Странно, да?
– Да не то чтобы... – Гарри нахмурился и потёр лоб. – Я часто о нём думаю. Так хотелось бы верить, что у него хоть там всё хорошо...
– А ты никогда не жалеешь, что потерял Воскрешающий камень? – выпалила Гермиона и тут же мысленно прокляла собственную неосторожность. Это было всё-таки лучше, чем признаваться самой себе, что бестактный вопрос крутился у неё на языке уже несколько дней. Впрочем, ответа она всё равно не получила.

Дальше разговор не клеился, и они вскоре простились, пообещав делиться друг с другом всеми новостями из Хогвартса. Оставшись одна, Гермиона отправила чайную посуду в мойку и вытащила спрятанное письмо. “Да уж, – вздохнула она, пробежав глазами послание, как и ожидалось, пахнувшее сандаловым деревом с лёгкими нотками янтарной смолы и изобиловавшее рискованными намёками, – благоразумной женщине не следует распечатывать подобное в присутствии друзей семьи”. Мысль о том, что благоразумной женщине подобного и получать-то не следует, она привычно отогнала.

“Приветствую тебя, моя неутомимая кладоискательница.

Я действительно располагаю тем, о чём мы говорили на прошлой неделе. Должен признать – тот факт, что ты столько лет хранила память об этом (в то время, как я сам позабыл!), задел потаённые струны моей души с остротой, непонятной мне самому. Предупрежу сразу: даже ты вряд ли сумеешь разглядеть в искорёженных обломках следы былого блеска. Впрочем, ностальгия бывает сильнее страсти, так что полагаю разумным предоставить решать тебе самой.

Я заказал нам столик – завтра в половине восьмого, в Честерфилде. Воспоминания юности не должны быть помехой хорошему ужину.
Д. М.”

--
Эпиграф – из песни “Эпитафия” Кинг Кримсон.
Знание – смертельно опасный товарищ,
Когда некому устанавливать правила.
Судьба человечества, как я погляжу,
Находится в руках глупцов
(Перевод G&F)
Послушать песню целиком можно, к примеру, здесь: http://www.youtube.com/watch?v=tcmGllrK2t0. Для этого текста она, конечно, мрачновата, но пусть повисит... зловещим фоном.

В описании адреналиновой тоски использована приблизительная цитата из Википедии.

Глава 2. Женское счастье Драко Малфоя

Глава 2. Женское счастье Драко Малфоя

Мать Гермионы обожала цитировать писательницу, которая лет сто назад произвела среди магглов фурор своим эссе о формуле женского счастья. Всё, чего недостаёт женщине, утверждалa властительница дум, это собственнaя комната и собственные средства. Выйдя замуж за нежданно-негаданно разбогатевшего совладельца “Волшебных Вредилок” и приостановив карьеру ради семьи, Гермиона подвергла было сомнению навязшую в зубах сентенцию, однако, побыв домохозяйкой, ощутила острый приступ солидарности с кумиром миссис Грейнджер. Поэтому при первой возможности она завела отдельный счёт в Гринготтсе и начала обживать лабораторию в Отделе Тайн. О средствах супруги Рон не знал, а к лаборатории относился как к эксцентричному но в чём-то даже милому родственнику, и Гермиона была вполне счастлива.

*
– Как дела, дорогой?
Не дожидаясь ответа, Гермиона наложила на себя чары прозрачности, чтобы, переская гостиную, не заслонить телевизор, который Гарри подарил им с Роном на пятнадцатилетие совместной жизни. Мысль, пришедшую ей в голову уже в камине по пути с работы, требовалось додумать, пока та не ускользнула. Однако уединиться в домашней библиотеке Гермионе не удалось, потому что бело-синие футболисты на экране внезапно сменились сочащимся жиром гамбургером.

– Тебе привет от стажёра Люпина, – без особого энтузиазма сообщил Рон, хлопая ладонью по дивану. Проклиная алчных рекламщиков, из-за которых предстояло задержаться как минимум на пять минут, Гермиона присела рядом с мужем.
– Ты видел Тедди? Я думала, он теперь с утра до ночи работает...
– Он и был при исполнении, – хмуро отозвался Рон. – Притащился со своим шефом – тот ещё наглый боров! – “пока что просто поговорить”.
– Что стряслось? – ахнула Гермиона. – Опять вашими хлопушками что-нибудь взорвали?
– Ты не поверишь, – вздохнул Рон, запуская пятерню в волосы. – Придрались к самому невинному изобретению. Помнишь Перо-перевёртыш?
– Это та пуговица, которая всё запоминает, а потом превращается в самопишущее перо? “Для забывчивых и просто любопытных”?
Несколькими месяцами раньше Гермиона до хрипоты втолковывала Джорджу, что его разработка не способна конкурировать с маггловскими устройствами. Как обычно, она недооценила техническую отсталость магического потребителя, слыхом не слыхивавшего о звукозаписи.
– Пуговица, булавка, неважно, – махнул рукой Рон. – Любая незаметная штучка. Так вот, её, оказывается, использовали с какой-то преступной целью, и теперь Аврорату требуется список всех, кто приобретал эти несчастные перья.
Гермиона закатила глаза:
– Да всё, что угодно, можно использовать в преступных целях! И не можете же вы помнить, кто что покупает!
– Это не помешало им полдня рыться в наших воспоминаниях...
– Но это просто возмутительно, Рон! – вскинулась Гермиона. – Надо обязательно поговорить с Гарри! Мало того, что его сотрудник на ровном месте создаёт препоны развитию бизнеса, так он ещё и подрывает авторитет аврората такими топорными методами работы, и к тому же подаёт ужасный пример стажёру!
– Я пытался, – пробубнил Рон уныло. – Джинни меня дальше камина не пустила. Её сокровище, видите ли, не в духе, просьба не беспокоить.
– Я сама с ним поговорю, – решительно заявила Гермиона. – Завтра же отловлю в Министерстве и выскажу всё, что я об этом думаю.
– Привет передавай... – по экрану снова забегали футболисты, и голос Рона тут же стал бесцветным и равнодушным.
Гермиона поднялась с дивана.
– Кстати, я завтра поздно, поужинаешь сам, ладно?
– Угу.

*
После того, как Гермионе не удалось подкараулить Гарри в Атриуме ни с утра, ни в обеденный перерыв, она отправилась на поиски в аврорат, но и там её ждало разочарование. Сотрудники долго отсылали её из кабинета в кабинет, пока один наконец не проболтался, что начальник прихворнул и вовсе не появлялся на работе. Гарри болел нечасто, и Гермиона всерьёз заволновалась. Закрывшись у себя, она связалась по каминной сети с Гриммо. К её несказанному облегчению, на вызов ответил сам хозяин.

– Да ерунда, просто надышался испарений от слизи бандиманов, когда чердак разгребали, – хрипловато успокоил он.
Откуда-то из недр растревоженного дома тут же прозвенел голос Джинни:
– Гарри, ты где? Кто там, опять боггарт?
– Всё в порядке, рыжик, нет тут никого, – проорал Гарри в сторону от камина. – Сейчас иду!
– Ну и вообще, надо же иногда устроить себе выходной, – подмигнул он Гермионе. – Жене хоть помочь по хозяйству. Извини, у тебя ведь ничего срочного?

Гермиона резонно решила отложить дискуссию о методах работы авроров на такое время, когда она не будет конкурировать с бурной уборочной деятельностью Джиневры Поттер, отрицательно покачала головой и откланялась.

*
Изгибы чёрных кожаных кресел в баре отеля Честерфилд скрывали посетителей от любопытных глаз, мягкий ковёр рассеивал речь, а гравюры с неподвижными изображениями давно мёртвых маггловских аристократов не имели привычки подслушивать. Неудивительно, что Драко Малфой облюбовал это место для свиданий, которые ему не хотелось афишировать. Именно здесь, в Мэйфейре, лет десять тому назад, Гермиона, искавшая соответствующее важности момента платье для презентации французского филиала “Вредилок”, случайно наткнулась на наследника Малфоев в компрометирующей компании.

Драко любил женщин и желал им счастья, но, будучи женат, предпочитал приглашать их не в свою собственную комнату, а в съёмные. При этом нужду в источнике средств, о котором не было бы известно законной половине, он испытывал не меньшую, чем самая убеждённая из феминисток. Это открытие и положило начало сотрудничеству, далеко выходившему за рамки консультаций, которые он время от времени предоставлял Министерству. Замки многих бывших Пожирателей Смерти ломились от тёмных, условно-тёмных и Мерлин-знает-но-наверное-темноватых артефактов всех категорий, с которыми их владельцы были бы не прочь расстаться за подходящую сумму, если бы не бесконечные проверки и декларации. Гермиона, сохраняя, разумеется, полное инкогнито, сводила продавцов, поставляемых Малфоем, с покупателями и помогала им обойти бюрократические препоны. Находя в должностных инструкциях лазейки для передачи опасных предметов в надёжные руки, она верила, что делает благое дело. Её комиссионные тоже уходили на благие цели, а именно на приобретение книг, приспособлений и ингредиентов, бесценных с научной точки зрения, но не разрешённых к свободной продаже по причине узколобости всё того же Министерства. Что касалось Малфоя, с годами Гермиона начала испытывать к нему что-то вроде осторожного уважения – он оказался отменным специалистом и, что было даже важнее, надёжным партнёром, и дело было не только в том, что Гермиона могла бы его шантажировать. Просто Малфои и в самом деле знали толк в бизнесе.

Поставив локоть на широкий кожаный подлокотник и подперев пальцами подбородок, отчего тонкая кожа натягивалась и бескровные губы отливали синевой, Драко из-под полуопущенных век наблюдал, как официант разливает по бокалам коньяк. “Обесцветился в своих подвалах, как этот, как его там... – думала Гермиона, беспокойно ёрзая в кресле, – поляк, кажется, что хоркрукс в яйце хранил... Бессмертный Кашчей? Всё красавиц похищал, а зачем они ему, скелету, спрашивается, были нужны?” Обычно напускная флегматичность Драко казалась Гермионе забавной, но сейчас раздражала – слишком важной была сегодняшняя сделка, и слишком тревожило оброненное за супом “есть и хорошие, и плохие новости”. Но у Малфоя на всё были свои правила; в частности, к делам полагалось приступать, когда подавали дегустив, ни минутой раньше, ни минутой позже.

Впрочем, как только официант профессионально, даром что был простым магглом, растворился в воздухе, томный вид Драко как ветром сдуло:
– Хорошая новость заключается в том, что это действительно диадема Ровены Рэйвенкло, верней, её обугленные обломки, – без всяких вступлений начал он. – Они так двадцать лет и пролежали на том самом месте, где я их вытряхнул из кармана мантии, когда вернулся в Малфой-мэнор. Настолько обугленные, что на них никто не обратил внимания даже в Азкабане, куда меня, если помнишь, препроводили сразу же после чудесного воскрешения Великого Поттера. Впрочем, что это я? Разумеется, ты всё помнишь – у тебя ведь феноменальная память. У меня вот вся эта история напрочь вылетела из головы...
– Ну… – пожала плечами Гермиона. – Не то, чтоб я всё время помнила. Когда я... когда меня спросили, что я знаю о диадеме Ровены, мне в первый момент и в голову ничего не пришло. А потом обложилась книгами, стала рассматривать рисунки, и вдруг перед глазами так и всплыла эта картина – всё в дыму, вы с Гойлом сидите на полу, Гарри роняет осколки, и мы уходим…
– Вероятно, чёткость воспоминаний об артефакте прямо пропорциональна предложенной за него сумме, – криво усмехнулся Малфой. – Кстати, о какой сумме мы говорим?
Если бы он знал о диадеме то, что знала Гермиона, то тоже помнил бы каждую деталь, но Драко ничего такого не знал, и это было ей на руку.
– Сумма, как ты понимаешь, зависит от состояния артефакта.
– Что подводит нас непосредственно к плохой новости... Боюсь, в нынешнем состоянии её вообще не продать. Всё даже хуже, чем я думал, когда писал тебе. Она вот-вот в пыль рассыплется, я даже колдографию делать побоялся.
– Давай я посмотрю. Может, придумаю что-нибудь?
– Сначала я должен буду придумать, как объяснить Астории, что ты делаешь в наших подземельях, – буркнул Драко, взбалтывая содержимое бокала.

“Отмазка”, как сказал бы Рон, была “гнилая”, особенно учитывая то, что Гермиона уже неоднократно бывала в Малфой-мэноре и даже как-то пила с Асторией чай. Однако на этот раз Малфой явно не собирался подпускать партнёршу к артефакту, и проблема была не в том, что он планировал выручить за восстановленную диадему больше, чем за обломки, а в профессиональной гордости. Всякий раз, когда доходило до реставрации магических предметов, в Драко просыпался чистейший образец Блэка, а Блэки, его предки по материнской линии, издавна славились непрошибаемым упрямством.

– Помнится, твои предки по материнской линии издавна славились своими способностями к клеящим чарам, – сказала Гермиона задумчиво. Намертво приклеенные Сириусом Блэком изображения полуобнажённых красоток до сих пор вносили разнообразие в семейную рутину его наследника, поселившегося на площади Гриммо. Тот факт, что модели, вероятно, давно стали бабушками, не мешал Гарри любоваться их формами, а Джинни – темпераментно ревновать.
– Ну ты и выдумаешь, клеящие чары, – протянул Малфой с тем ленивым презрением, за каким обычно прятал крайнюю степень заинтересованности. – Короче говоря, я всерьёз занимаюсь этим проектом. Как только узнаю что-нибудь, напишу.

Гермиона подавила вздох разочарования. Что ж, раз уж вечер не задался, можно было поднять ещё одну неприятную тему.
– Кстати о письмах... – она поковыряла вилочкой ломтик лимона. – Не мог бы ты воздержаться... то есть, я хотела сказать, постараться...
Малфой молчал, слегка склонив голову набок и всем видом изображая вежливое недоумение.
– ... избегать в своих письмах двусмысленностей, – решительно закончила Гермиона.
– Двусмысленностей? – Драко сделал удивлённое движение бровью из арсенала маленьких ужимок, так бесивших Гермиону своей непринуждённой слизеринскостью. – Какого рода двусмысленностей?
– Не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, о чём я говорю! – щёки предательски теплели. – Если какая-нибудь из твоих записок попадётся на глаза моему мужу...
– ... то нас обоих ожидают весьма крупные неприятности, – Малфой безмятежно улыбнулся. – Именно поэтому я уверен, что ты хранишь тайну нашей переписки, как зеницу ока.
Гермионе оставалось только закатить глаза.
– Меня беспокоит не содержание, а тон.
– “Беспокоит” в смысле “волнует”? Будоражит, смущает, возбуждает... интерес?
– Ну чего ты добиваешься, а? Чтобы я подумала, что ты и в самом деле пытаешься со мной флиртовать?
– Уж не знаю, что ты там вычитала в обыкновенной деловой записке, но ты явно принимаешь желаемое за действительное, – заявил Малфой, неприкрыто ухмыляясь.
“Было б, чего желать, – мысленно фыркнула Гермиона. – Бледная немочь, к тому же, похоже, лысеющая... нет, это из-за бликов так кажется. Тьфу, ещё не хватало начать его разглядывать!”
– Я, Грейнджер, никогда не пытаюсь! Если б я решил, как ты выражаешься, флиртовать, поверь мне, ты бы не мучилась сомнениями, – на лице бледной немочи заиграл азартный румянец. – Но увы, романы с замужними светилами науки – не моё амплуа.
– Твоё амплуа – дурацкие шутки, – отрезала Гермиона, чувствуя, что всё-таки краснеет.

В такси по дороге к Дырявому Котлу она в очередной раз с содроганием думала о том, что ещё в прошлом веке мужчинам дозволялось публично разыгрывать подобные комедии прямо на рабочих местах, а не только при полуподпольных встречах наедине. К счастью, те времена давно минули. А до отдельно взятого Малфоя, которому удалось остаться в стороне от триумфального шествия феминизма, она ещё доберётся!

---
Упомянутая в этой главе формула женского счастья принадлежит Вирджинии Вулф.
Честерфилд – отель в фешенебельном лондонском районе Мэйфейр.

В предыдущей главе поправлена ссылка на King Crimson, пока, вроде, работает...

Глава 3. Гермиона спешит на помощь

Глава 3. Гермиона спешит на помощь

Как ни изощрялось Министерство Магии, пытаясь дезавуировать общеизвестное мнение, о котором никто не заявлял вслух, факт оставался фактом: сделать по-настоящему блестящую карьеру в Отделе тайн удавалось только слизеринцам. Первое время это приводило Гермиону в ярость, несколько позже – в отчаяние, a потом она привыкла мимикрировать под необходимый психотип и наконец научилась жить в относительной гармонии со своей внутренней змеёй. Впрочем, в глубине души внутренняя змея всё ещё считала себя чем-то вроде хамелеона-неудачника с красно-золотой шкуркой. Порой, наблюдая, как очередная изящная комбинация разворачивается будто бы сама собой, Гермиона с трудом верила, что это она запустила её одной мастерски небрежно брошенной фразой. Именно такое чувство она испытала, когда Гарри, через чьи руки проходили разрешения на портключи для бывших Пожирателей, походя подивился тому, что Малфой во второй раз за месяц пожелал навестить родителей. Из этого следовало, что полушутливый совет Гермионы не пропал даром: понасмехавшись над идеей, Драко отправился к матери за консультацией по вечноклейким чарам.

Гарри заглянул к Гермионе за рецептом её фирменного зелья от головной боли, и они проболтали почти час, причём Гарри сопровождал свои рассказы об аврорских буднях презабавными трансфигурациями: блокнотный лист со списком ингредиентов превращался то в контрабандного дракона, то в воровской сундук с двойным дном, то в новейшую метлу с мигалками, и всё это было жёлтым в тонкую лиловую полоску.

Расстались oни в самом приподнятом настроении. Гарри был весел и, как и Гермиона, явно полон энтузиазма по поводу какого-то нового проекта, явно, как и у Гермионы, секретного. Поэтому, когда неделей позже она получила записку от Джинни с довольно странным предложением “выпить кофе и поболтать... как можно скорее”, ей и в голову не пришло, что причина беспокойства миссис Поттер могла иметь отношение к Гарри.

Гермиона и Джинни часто встречались в весёлых компаниях и практически никогда – наедине. По правде сказать, у них было не так уж много поводов для общения. Идеальная жена героя, идеальная хозяйка и идеальная мать со своей идеальной огненной гривой, идеальным цветом лица и идеальной фигурой достаточно подрывала самооценку Гермионы даже когда не распространялась о своих идеальных посудомоечных чарах и новых успехах своих идеальных детей. Разговоры о работе у них тоже не клеились. Несмотря на то, что Джинни была уважаемой журналисткой и своего рода знаменитостью, Гермионе казалось, что она относилась к своей профессии с пренебрежением, как будто всё давалось ей слишком легко. Но повода для вежливого отказа не было, и уютные посиделки со смертоносными артефактами, злобными тварями и едкими веществами из планов на вечер пришлось вычеркнуть. Впрочем, спустя несколько часов стало ясно, что жертва полностью оправдалась: придя на выручку подруге, Гермиона продвинулась в своём тайном начинании значительно дальше, чем если бы заперлась в лаборатории со всем вышеперечисленным.

*
Джинни обеими руками подняла гигантскую чашку с напитком, в котором было достаточно шоколада, чтобы обезвредить взвод дементоров, и достаточно калорий, чтобы не есть неделю, и Гермиона впервые в жизни увидела у неё под глазами тени.

– Он запирается с боггартами, – произнесла Джинни, распугивая шоколадные стружки.
– Он... что с кем? – опешила Гермиона.
– Гарри. Запирается. С боггартами, – стиснув зубы, повторила Джинни. – Всё воскресенье пропадал где-то, сказал – облава на торговцев крадеными совами. Вернулся в таком виде, будто с Дракучей Ивой обнимался, но довольный. Сказал, что успех операции нужно отметить. В понедельник остался дома – голова болела, потом пару дней ходил сам не свой, мрачный как... – Джинни довольно ловко притворилась, что закашлялась, и перешла на свистящий шёпот, – каким я его со времён Вольдеморта не видела... И ничего мне не рассказывает! А сегодня, когда я вернулась из редакции, он сидел в своём кабинете, снова пьяный, и ругался с боггартом.

“Я не радуюсь её растерянности”.

Чувствовалось, что ощущение беспомощности перед помрачением, нашедшим на всегда предсказуемого и покладистого мужа, было для Джинни непривычным, и что новая роль давалась ей очень нелегко. Наблюдать унижение великолепной миссис Поттер было настолько изматывающе и по-своему стыдно, что Гермиона сделала бы что угодно, лишь бы поскорее прекратить эту пытку. К счастью, практичная Джинни почти сразу перешла к изложению конкретного плана: прямо сейчас они вместе отправятся на Площадь Гриммо, и “может, он хоть тебя послушает”. Это было именно то, что Гермиона хотела, но не решалась предложить. То, что временное помешательство Гарри не имело никакого отношения к боггартам, было ей очевидно. Неожиданным было только то, что он нашёл Воскрешающий Камень так быстро и зашёл в своих экспериментах с ним так далеко.

“Тут вообще нечему радоваться”.

*
Гермиона для порядка подергала дверь, которая, конечно же, оказалась запертой. Впрочем, сначала всё равно надо было хоть приблизительно понять, что творилось внутри. Судя по выкрикам, доносившимся до неё, ещё когда она поднималась по лестнице, вваливаться в кабинет Гарри могло быть небезопасно. Для чего-то встав на цыпочки, она прислушалась.

– Мне? Мне успокоиться? Да разуй глаза! Ты хоть видишь, как этот скользкий крот пялится на Лили? На твою Лили?
Этот голос Гермиона явно слышала раньше, когда-то очень давно. Когда в жизни ещё было что-то, по поводу чего имело смысл вот так захлёбываться яростью.
– Не на твою же... тебе-то что? – сердито буркнул кто-то ещё.
– Тьфу, да что ты понимаешь! – огрызнулся первый. – Своего ума нет, так хоть старших бы слушал!
– То, что, вопреки собственной фонтанирующей дури, тебе удалось прожить дольше Поттера, – гнусаво процедил третий голос, – ещё не делает тебя умнее.
Гермиона остолбенела. Не узнать профессора Снейпа было невозможно даже через двадцать с лишним лет после его смерти.
– Вы слышали? – заорал самый первый. – Всё, я его сейчас убью!
– Не надо, я прошу, перестань! – последний голос принадлежал Гарри.
– Сириус, ты не...
“Да сколько же их там?” – подумала Гермиона. Увещевания нового участника разыгрывающейся внутри сцены прервал девичий визг.
– Пустите меня! – прохрипел первый.
– Сев!
– Мама!
– Alohomora maxima!

Щелкнул замок. Гермиона пинком распахнула дверь, и довольно резво, хотя и не так изящно, как ей хотелось бы, отскочила с линии возможной атаки. Осторожно выдвигаясь из-за косяка с палочкой наготове, она успела заметить, как покойный профессор зельеварения медленно впитался в зелёную портьеру. Eго злобная ухмылка на полсекунды задержалась, прикинувшись тёмной складкой на пыльном бархате.

Стоявшая у окна женщина, не отрываясь, следила за метаморфозами портьеры. У неё было неуловимо знакомое и очень бледное лицо. Бледными были даже зелёноватые глаза и мягкие волосы с медным отливом, так что вся она напоминала размытую акварель.

Гермиона шагнула внутрь комнаты и в углу справа от себя увидела Сириуса Блэка, вернее, его довольно плотный призрак. Бывший хозяин комнаты отчаянно вырывался из объятий двух других призраков – Ремуса Люпина и растрёпанного темноволосого парня, удивительно похожего на Гарри в молодости, только повыше ростом и без очков.
– ... ты не можешь его убить, – пыхтя от напряжения, закончил фразу Люпин, – потому что он и так уже мёртв! Так же, как ты сам и мы с Сохатым.

Гермиона обернулась и тихо прикрыла дверь, загораживавшую угол комнаты, в котором за покрытым зелёным сукном столом, уронив голову на руки, сидел Гарри. Она обошла стол и остановилась сбоку. Гарри приподнял плечи и обратил к ней несчастное лицо с красным следом под врезавшимися в переносицу очками. Небольшой серый камень бесшумно выскользнул из его пальцев, и она краем глаза увидела, как акварельная Лили Поттер-старшая растворилась в воздухе. Гермиона обернулась к мародёрам. Те тоже исчезли.

– Почему я такой идиот? – спросил Гарри. Гермиона спрятала палочку, подошла вплотную и обняла его.
– Никакой ты не идиот, – сказала она. – Всем иногда нестерпимо хочется невозможного.
– Всё, чего я хочу, это хотя бы один раз пообщаться с самыми дорогими мне людьми по-человечески, – выдавил Гарри, – почему, почему, почему это должно быть настолько невозможно?

Его руки смыкались у Гермионы на талии, а голова лежала на её груди, и каждое слово стучалось в рёбра горячим жалобным воробьёнком.
– Ты ведь тоже чуть не подрался с Малфоем на двадцатилетии выпуска из-за какой-то ерунды... – напомнила она.
– Это другое! – пробормотал Гарри, пряча лицо в её пушистом свитере. – Ты... ты такая наивная, Гермиона! Небось, и не заметила, как этот хорёк на тебя пялился! На жену моего лучшего друга!
– Малфой – на меня? – Гермиона фыркнула. – Тебе самому-то не смешно?
Гарри ответил не то сдавленным смешком, не то всхлипом. Глядя на него сверху вниз, Гермиона почему-то подумала о том, что его чёрные проволочные кудри совершенно не поредели и что этим он выгодно отличался от потускневшего с годами Малфоя. Впрочем, разумеется, не только этим. Неожиданно для себя она поняла, что гладит Гарри по голове, и что у неё под ключицей наверняка останется отпечаток угловатой оправы его новомодных очков, потому что объятия вдруг стали какими-то... странными. Как будто тот факт, что Джинни осталась в кухне, на них как-то повлиял.

Но Гермиона не была бы Гермионой, если бы позволила себе упустить из виду поставленную цель.

– Гарри, – сказала она со всей твёрдостью, на которую только способна женщина в объятиях самого любимого героя всей Магической Британии, – ты ведь понимаешь, что так продолжаться не может...
Несмотря на то, что вместо звенящего металлом голоса у неё получился какой-то придушенный писк, Гарри тут же отпустил её и испуганно отшатнулся, отчего у Гермионы чуть было не подогнулись колени.
– Конечно, не может, – сказал он, отводя глаза. – Я понимаю.
– Ну, вот и хорошо, – сказала Гермиона, одёргивая свитер. – И ты увидишь, так будет лучше, – добавила она, быстро накрыв Воскрешающий Камень ладонью.
– О чём ты? – донеслось ей вслед, когда она уже почти преодолела бесконечные десять футов до двери. – Гермиона, постой!

Сжимая в кулаке свою добычу, Гермиона с дробным топотом скатилась по деревянной лестнице и обнадёживающе махнув рукой в ответ на вопросительный взгляд Джинни, выскочила на улицу.

*
Подтверждение тому, что Гарри полегчало, Гермиона получила косвенным путём – это было ясно по суматошной беготне сотрудников аврората, за которых вернувшийся начальник взялся с удвоенной силой. Выяснить, как он объяснил жене историю с Камнем, ей не удалось: встреча с Джинни была чревата перекрёстным допросом, а сам Гарри в Отделе тайн больше не появлялся. Рассудив, что любопытство можно будет удовлетворить во время запланированной на начало ноября закрытой презентации нового дома-музея семьи Дамблдоров, куда были приглашены и Уизли, и Поттеры, Гермиона с головой погрузилась в работу.

*
“Здравствуй, благоразумнейшая из авантюристок.
Я ещё раз обдумал твоё предложение. Оно заманчиво, как никогда, однако определённый пункт по-прежнему вызывает серьёзные опасения. Искренне хотел бы верить, что обещанные тобой объяснения убедят меня, что я не рискую головой. Без необходимых гарантий, к моему величайшему сожалению, я буду вынужден отказаться от всей затеи.
Кстати, спешу тебя обрадовать: чары, о которых мы говорили, удались в наилучшем виде. Смею надеяться, что результат тебя более чем удовлетворит.
Остальное при встрече – завтра в восемь тебе удобно?
Д. М.
P.S. Тебе ведь известно о ежегодном бедствии, именуемом сезоном охоты на штырехвостов? А., как водится, предпочитает моему скучному обществу варварские светские развлечения, так что нам никто не помешает”.

Гермиона уже давно заметила, что её социальный календарь заполнялся по принципу “то густо, то пусто”. Приглашение подоспело как раз накануне визита в Годрикову Лощину, и встречу, которой она ждала почти месяц, пришлось перенести.

*
Как и следовало ожидать, самым впечатляющим помещением в доме Дамблдоров оказалась библиотека. Дверцы из тёмного дерева посверкивали гранёным стеклом в тыквенно-тёплом свете паривших в воздухе масляных светильников, а уютные кресла так и манили забыть о внешнем мире и поселиться в этом книгочейском раю навечно. Скользя ладонью по массивным перилам, Гермиона поднялась на галерею под самым потолком, и вдруг обнаружила, что потолок отодвинулся, а в противоположном конце галереи появилась ещё одна лестница. Лаская жадным взглядом тиснёные кожаные корешки и наскоро составляя в уме каталог наиболее интересного, она прошла вдоль ряда шкафов и поднялась выше. Четверть часа спустя, когда Гермиона, так и не добравшись до самого верха, сдалась и погрузилась в изучение купавшейся в защитных чарах редкой рукописи средневекового мастера ядов Брутуса Безобидного, снизу раздался голос её мужа:
– Ух ты! Глянь-ка, Гарри, – это то, что я думаю?

К тому времени, как она спустилась с седьмого или восьмого уровня, все трое её спутников уже обступили стеклянный ларец, в котором сердито поблёскивало что-то маленькое.
– Я на свою метлу готов был поспорить, что эту штуку вместе с ним похоронили, – говорил Рон, – а Аберфорт, оказывается, прикарманил...
– Странная сентиментальность, – заметила Джинни, придвигаясь к Гарри, чтобы пропустить Гермиону вперёд. – А может, злорадство...

Гермиона наклонилась над стеклом и увидела перстень довольно-таки вульгарного вида, особенно если сравнивать с теми изящными вещицами на тонконогих подставках, к которым питал страсть покойный директор Хогвартса. Две сцепившиеся хвостами змеи удерживали в разинутых пастях оправу для камня, которого не было.

– Точно оно, – сказал Гарри севшим голосом, – кольцо Гонтов. Вот из-за него он и погиб. Это оно убило его!
– Это только оправа, – возразила Гермиона. – Ты ведь знаешь, что убило его на самом деле.
– Знаю, – вздохнул он, поворачиваясь в её сторону. – Его убила жажда невозможного.
– Только не начинай, – сказала Джинни, взяв мужа за руку. Гарри с немым вопросом смотрел поверх её макушки.
– То, что его убило, хранится в надёжном месте, – сказала Гермиона. – А мы научились осторожности.
И ободряюще улыбнулась.

Джинни, опасавшаяся, что Гарри снова расклеится, была категорически против визита на кладбище, поэтому, обойдя музей и оставив в книге отзывов запись под номером один, вся компания переместилась в Лондон. Вскоре четверо друзей, размахивая ложечками, с которых во все стороны летели разноцветные брызги мороженого, хохотали, как школьники, вспоминая свои приключения под мантией-неведимкой, забавные проделки Пивза и ранние достижения Невилла Лонгботтома на поприще зельеварения. Гарри веселился вместе со всеми, а Гермиона всё высматривала на дне его зелёных глаз тень склизкого монстра, разбуженного историей с Воскрешающим Камнем, и на душе у неё было промозгло.

– Пройдёмся пешком до Гриммо? – предложила Джинни, когда они расплатились за уничтоженный галлон мороженого. – Моцион пойдёт тебе на пользу, – и она похлопала Гарри по животу.
– Отличная мысль! Гермиона, Рон, – вы с нами? Может, откроем тот бочонок, что прислала профессор Макго...
– Джордж меня в жабу превратит, если Рончик завтра явится на встречу с американцами, дыша перегаром, – вздохнула Джинни. – Второй месяц только и разговоров, что об этой франшизе. Кто бы мог подумать, что из нашего братца вырастет такой зануда!
– Сама ты зануда, – буркнул Рон. – Уж мы с Джорджем как-нибудь сами разберёмся, кому на кого дышать.

Гермиона, которой было ясно, что Джинни не расположена принимать гостей, незаметно пихнула мужа локтем. Тот на мгновение задумался, а потом хлопнул себя по лбу.
– Вот я балда! Сегодня ж у магглов полуфинал, а у вас тевеливизор с вопиллер размером, и помехи, как в голове у Гилдероя Локхарта! Гарри, может, ты к нам?.. Ну, не хочешь – как хочешь!
Поттеры, обхватив друг друга за талии, помахали свободными руками и побрели на закат.
– Ты аппарируй домой, – сказала Гермиона, застёгивая мантию, – а я к Флоришу на минутку...
– Угу, знаю я твою минутку! – усмехнулся Рон, целуя её в висок. – За полночь явишься – не буди.

*
Двадцать минут спустя, в одной из тёмных, пропахших отбросами подворотен Лютного переулка укутанная в мантию ведьма опустила тяжёлый кошель в покрытую ссадинами руку с обведенными чёрной каймой ногтями.
– Покойный Мундунгус говорил, что вы вхожи в самые заповедные места, – негромко произнесла дама. Её губы, не полностью скрытые тенью капюшона, чуть заметно дрожали, но голос был твёрд. – Меня интересует один музейный экспонат...

---
Помни, читатель: твой хвалебный отзыв приносит радость автору, твой критический отзыв приносит пользу фандому!

Глава 4. Коронация авантюристки

Глава 4. Коронация авантюристки

– Отменный виски, Драко.
Гермиона покачала в руке тяжёлый хрустальный стакан и едва заметно вздохнула. Ей в очередной раз пришлось солгать Рону, однако это было неизмеримо проще, чем объяснять вечерние визиты в поместье бывшего Пожирателя Смерти, где их всех двадцать лет назад чуть было не поубивали. Вряд ли Рон поверил бы в то, что её отношения с упомянутым Пожирателем были сугубо деловыми. Она и сама не всегда в это верила.

Гермиона давно смирилась с тем, что ей нравились вечера, когда Астории не было дома. Нравилось пить виски перед гудящим камином в человеческий рост, нравилось подобострастно прогибающееся кресло, нравился Малфой-мэнор с его гулкими сквозняками, вышколенными эльфами и вездесущим запахом не то плесени, не то сырой венецианской штукатурки. После падения Вольдеморта Малфои пережили ещё худшие времена, чем когда он хозяйничал в их доме: чтобы вызволить мужа и сына из Азкабана, Нарциссе пришлось распродать значительную часть имущества, после чего усадьба, с её точки зрения, безвозвратно утратила своё очарование. Старшие Малфои навсегда покинули Англию, бросив разорённое родовое гнездо на попечение наследника. Каждый глоток и каждое слово в этом доме оставляли во рту пронзительное послевкусие ностальгии.

– Гре-ейнджер, а Грейнджер...
Гермиона пригубила виски и с тёплой полуулыбкой взглянула поверх стакана. Сегодняшний Малфой – серьёзный, не ёрничающий и немного нервный – ей тоже нравился. Приходилось признать, что в демократичной и терпимой к магглорождённым Магической Британии, к становлению которой она приложила столько усилий, зачастую не находилось места осколкам старинных семей. То, что нынешнему хозяину мэнора приходилось подрабатывать экспертом по тёмным артефактам, а иногда и промышлять нелегальной продажей оных, являлось следствием прогрессивных тенденций в обществе, и всё же во всей ситуации была вполне различимая горчинка. И этот дом, и сам Драко, с его томным голосом и пристрастием к старомодным шёлковым рубашкам со струящимися воротниками, неизменно бередили в прагматичной Гермионе какую-то странную романтическую тоску.

– Вот что, пока не забыл: на Рождественский бал в Хогвартсе в этом году приглашены третьекурсники, и мой сын хочет позвать твою дочь – как ты думаешь, у него есть шансы?
Гермиона пожала плечами. Роза не имела обыкновения делиться с родителями сердечными тайнами; возможно, эта замкнутость была каким-то образом связана с реакцией Рона на её распределение. Да, пожалуй, категорический отказ адресовать письма на Слизерин был в некоторой степени перегибом... Как бы то ни было, представление о шансах Скорпиуса Малфоя на благосклонность Розы Гермиона имела весьма смутное. Вроде бы та упоминала, что они были напарниками на Зельеварении... или это было в прошлом году?
– Почему бы ему не спросить у неё самой? В наше время юноши обходились в этих делах без родительской поддержки, по крайней мере, на Гриффиндоре... Удивлена, кстати, что ты поощряешь общение сына с... – в этом доме слово “полукровка” давалось ей почти с таким же трудом, как когда-то слово “Вольдеморт” – с Уизли.
– Много ты понимаешь... Фамилии женщин, если хочешь знать, имеют куда меньшее значение, чем наследственность... Вот знаешь, Грейнджер, будь в тебе хоть капля волшебной крови, я бы на тебе женился сразу после седьмого курса!
– Неостроумно, – сказала Гермиона, не расслышав в его голосе привычной насмешки и поэтому на всякий случай не поднимая глаз. – Я, между прочим, по делу пришла.

– Изволь, дело так дело. Ты так и не предоставила убедительных гарантий того, что не воспользуешься моим уязвимым положением.
– Твоя неблагонадёжность – вот мои гарантии, – усмехнулась Гермиона. – На мэноре столько следящих чар, что авроры налетят, едва я только помыслю о том, чтоб применить к твоим драгоценным мозгам что-нибудь хоть отдалённо запрещённое. Плюс, с моей стороны было бы верхом глупости думать, что ты сам не позаботился о безопасности в собственном доме.

Она сделала ещё один глоток. Огневиски был единственным в своём роде – светло-янтарный, с лёгкой миндальной ноткой, которую менее искушённые ценители могли бы принять за отпечаток фамильного погреба, и в которой Гермиона безошибочно определяла присутствие зелья, располагающего к правдивости. Поколения малфоевских домовиков добавляли это снадобье прямо в бочки.

Драко перевёл взгляд с лица гостьи на её стакан. Его явно заботило сохранение баланса между употреблёнными ею зельем и алкоголем.
– Тебе точно можно пить перед этим?
– После того, как попрактикуешься на собственных... в общем, не беспокойся, у меня выйдет не хуже, чем у министерских обливиэйторов, – успокоила Гермиона. – Тут даже наведённых воспоминаний не нужно, просто забудешь о сегодняшней сделке, и всё.
– Объясни, по крайней мере, почему так важно, чтобы я о ней забыл? Это даже не тёмный артефакт, к тому же, полностью лишённый магии...
– Зачем тебе? – пожала плечами Гермиона. – Ты же всё равно не будешь помнить моих объяснений.
– Можно подумать, тебе самой не хочется рассказать. Но можешь списать всё на моё фирменное любопытство. Мне так же трудно с ним бороться, как тебе – с желанием ответить на все вопросы.
Гермиона не выдержала и рассмеялась. Проницательности Драко было не занимать.
– Просто всем будет спокойнее, если ты забудешь, что продал этот лишённый магии артефакт при моём посредничестве. Для многих он, как ты понимаешь, имеет сентиментальную ценность.
– Значит, это правда!
– Не понимаю, о чём ты.
– О том, что диадема Ровены Рэйвенкло принадлежала Тёмному Лорду, о чём же ещё? Иначе зачем бы вы с Поттером вытащили её из Выручай-комнаты? И твой покупатель это знает!
– Если бы мы вытащили её из Выручай-комнаты не случайно, неужели ты думаешь, что мы бросили бы её на полу в коридоре? – ровным голосом сказала Гермиона. – А коллекционерам достаточно того, что диадема Ровены Рэйвенкло принадлежала Ровене Рэйвенкло.
– Хотел бы я поглядеть на этого коллекционера. Десять тысяч галлеонов за сентиментальную ценность без магии...
– У богатых свои причуды, нам не понять, – отрезала Гермиона, вставая. В своём умении накладывать чары забвения она, конечно, не сомневалась, но признавать, что таинственным покупателем была она сама, почему-то категорически не хотелось. – Так мы идём? Что-то мне подсказывает, что тебе не меньше хочется мне её показать, чем мне – её увидеть.

*
Диадема была великолепна. Знаменитые чары удались наследнику Блэков на славу, и изящная вязь серебряных цветочков казалась безупречной. Когда-то легкомысленный веночек из незабудок украшал голову мудрейшей ведьмы Магической Британии, а почти на тысячу лет позже вмещал осколок души волшебника, который, возможно, превзошёл умом его первую хозяйку...

– Хочешь примерить? – прозвучал над самым ухом хриплый шёпот Малфоя. Похоже, на него диадема производила не меньшее впечатление. Гермиона облизнула вдруг слипшиеся губы и молча кивнула. Этого не следовало делать, но в подземельи мэнора сырой запах декаданса кружил голову не хуже шампанского, и всё подчинялось каким-то совершенно особенным законам. Диадема Ровены плавно поднялась в воздух. Обшарпанная стена подёрнулась рябью и превратилась в зеркало, в котором Гермиона увидела себя – растрепавшаяся причёска, тёмные впадины глаз на бледном лице, тяжёлое бархатное платье сливается с полумраком. Драко, стоявший за её спиной, поймал серебряный венок и осторожно опустил его ей на голову. Гермиона поднесла руку, чтобы поправить выбившуюся прядь; её пальцы коснулись колючих холодных листочков, дрогнули и вдруг переплелись с чужими тёплыми пальцами.
– Потрясающе на тебе смотрится, – прошептал Драко ей в висок. – А как же иначе, ты ведь самая умная ведьма столетия, правда?
Гермиона застыла, не в силах оторвать глаз от диадемы Ровены, верней, от собственного отражения, которое диадема дополняла до совершенства. Огневиски ароматным теплом разливался в груди. Это было прекрасное мгновение, из тех, что становятся неотделимыми от самой сущности того, кому посчастливится их испытать, и оно длилось и длилось, несмотря на то, что Драко, взяв Гермиону за плечи, уже повернул её спиной к зеркалу и лицом к себе.
– Послушай, Грейнджер, она должна принадлежать тебе!
– Я не могу, я...
– У тебя ведь день рожде-енья недавно был...
– ... уже обо всём договорилась...
– К дементорам! Я тебе её дарю, слышишь? Просто скажи покупателю, что она оказалась подделкой.
“Так просто”, – подумала Гермиона. Одного слова было достаточно, чтобы сохранить её сбережения, быть коронованной, как умнейшая из ведьм, и навеки стать должницей Малфоя. Отражение серебряного венка плясало в серьёзных серых глазах, цепляя и притягивая каждым лепестком.
– Нет, – пролепетала она, непослушными пальцами теребя шнурок, стягивающий ворот малфоевской рубашки, – пожалуйста, Драко, не надо...
Это относилось и к предложенному подарку, и к общему безрассудству ситуации, и к наглым чужим губам, не позволившим ей сказать ничего больше.

Наваждение закончилось так же неожиданно, как и началось. Шагая бок о бок с Малфоем, крепко державшим её за руку, Гермиона скользила рассеянным взглядом по россыпям то ли хлама, то ли сокровищ, которыми полнились подземелья мэнора: вот статуя нимфы, зябко кутающаяся в отороченную кистями попону, вот окованный железом сундук и на нём старая тетрадь с дырой в середине, вот ряды пыльных фиалов с полустёртыми надписями... Тепло от выпитого окончательно испарилось. Невероятная и мимолётная конфигурация планет, толкающая нормальных женщин на то, чтобы целоваться в подвалах с бывшими Пожирателями Смерти, расформировалась, не оставив и следа. Мысли постепенно возращались в привычное русло. Гермиона отметила кажущееся отсутствие системы в этой коллекции и задумалась о том, что беспорядочность - лучшая защита. Самый терпеливый вор скорей сойдёт с ума, чем разыщет желаемое в таком хаосе! Уже возле лестницы она обнаружила, что всё ещё комкает в свободной ладони шёлковый шнурок, и незаметно повесила нежеланный трофей на ветку засохшего деревца в позолоченной кадке.

Выбравшись из подземелья, Драко отпустил её руку и рухнул в кресло, даже не дождавшись, пока усядется гостья. Стараясь не смотреть в его сторону, Гермиона стянула с головы диадему и специальными чарами аккуратно укрепила её внутри своей сумочки, подготовив к безопасной транспортировке, затем достала заранее выписанный чек и произнесла одноразовый пароль. Чек тут же с электрическим хлопком исчез в белой вспышке. Это значило, что средства переведены со счёта на счёт, и что отследить источник будет невозможно.

Малфой, по-видимому, не переставал краем глаза наблюдать за ней, потому что, стоило ей закончить с чеком, как он выпрямился и заговорил:
– Ну что, давай, что ли... я готов... нет, стой. Чёрт, Грейнджер... Гермиона... Ты знаешь, я ведь давно... и надо же было именно сегодня! Послушай, я не хочу! Можешь ты сделать так, чтобы я не всё забыл?
Гермиона молча покачала головой.
– Можешь, просто не хочешь. А сама будешь помнить и посмеиваться. Можешь прямо сейчас начинать, я не возражаю. Действительно смешно! – и он запрокинул голову и неестественно громко расхохотался.
– Я тоже постараюсь забыть. Уже почти забыла.
– Вот спасибо! – Малфой так резко оборвал смех, что даже скрипнул зубами. – Бескорыстной гриффиндорке не нужно от меня даже воспоминания. Знаешь что? Иди ты к соплохвостам, Грейнджер, со своей правильностью! Просто считай, что ничего не было.
– Как скажешь, – быстро согласилась Гермиона. Ей было и лестно, и смешно, и совестно, и больше всего хотелось сбежать, прежде чем одно из этих противоречивых чувств прорвётся наружу или, чего доброго, уступит место какому-нибудь другому, ещё более неудобному чувству. Уж лучше было терпеть развязные шуточки, чем иметь дело с грустным, растерянным и серьёзным Малфоем, ни с того ни с сего признававшимся ей в любви! Или не лучше? Тряхнув головой, она отогнала праздные мысли, призвала с каминной полки початую бутылку огневиски и решительно налила полстакана.
– С ума сошла? – зашипел Малфой. – Ты мне спьяну мозги расплавишь, и никакие авроры не спасут!
– Это не для меня, – успокоила Гермиона, обходя кресло и располагаясь за его спиной. – Сиди как сидишь. Пей и смотри на огонь...
Лучше всего было бы заставить его считать вслух, но тогда сходство всей процедуры с запомнившейся по какому-то кинофильму ампутацией конечности в полевых условиях стало бы непереносимым. – Проснёшься через полчасика. Ты распорядился, чтоб меня проводили?
– Угу. Сквики ждёт за дверью.
Гермиона кивнула обращённому к ней затылку и молча активировала заклятие Табу, призванное стереть те записи, которые Малфой, вопреки их договору, наверняка сделал, чтобы напомнить себе о сегодняшней деловой операции.
– Давай же, что ты тянешь? Грейнджер? Грейнджер, не надо! В смысле, погоди, я ещё хотел...
– Obliviate.

*
Антиаппарационный барьер примерно повторял границы обширного, слабо освещенного парка, окружавшего Малфой-мэнор. От широких ступней семенящего рядом Сквики расходились, будто речная вода за пароходом, два шуршащих луча. Гермиона задумчиво хмурилась, не замечая, как опавшие листья ласкают щиколотки. Перед глазами по-прежнему стояли заваленные случайными предметами сумрачные подземелья. Волшебную палочку она так и не убрала, из-за чего домовик то и дело опасливо косился на её руки.
– Вот здесь. Сквики проводил мадам, мадам может аппарировать.
– Спасибо, – Гермиона поправила ремень сумки на плече и перехватила палочку поудобнее. – А что, Сквики, министерские следящие чары тоже здесь кончаются?
– Сквики не уверен, мадам. Может быть раньше, мадам, может быть, вон на тех кустиках, – увидев, что гостья готова откланяться, эльф воспрял духом и сделался положительно болтлив, – но здесь точно уже нет.
И тогда она направила палочку прямо в центр желтоватого морщинистого лба и тихо, но отчётливо выговорила:
– Imperio.

Глава 5. Подозреваемая

Глава 5. Подозреваемая

Гермиона вернулась из Малфой-мэнора глубокой ночью, но заранее заготовленное объяснение не пригодилось: Рона дома ещё не было, его деловая встреча затянулась до самого рассвета. Американцы, почему-то почти поголовно носившие славянские фамилии, оказались своими в доску ребятами. Они явно знали толк не только в магических розыгрышах, но и в организации досуга, поэтому наутро во вторник Рон заявил, что будет отсыпаться. Гермиона позавтракала одна и, прихватив доставленную накануне от Флориша книгу, отправилась в Министерство.
В Атриуме её ждал Гарри.

– Разговор есть, – с непроницаемым видом сообщил главный аврор. – Ты не очень спешишь?
– Работа не волк, на заходе луны не перекинется, – улыбнулась Гермиона, внутренне сжавшись. – Ко мне или к тебе?
– Ко мне, – ответил Гарри, как ей показалось, чуть смутившись. – В родном кабинете и стены, знаешь ли...

В лифте, тускло освещённом и медленном, оба молчали. Гермиона пыталась заставить себя думать о том, что именно могло быть известно Гарри и как она станет выкручиваться, но в голове было непривычно пусто. В конце показавшегося ей невероятно длинным коридора Гарри небрежным взмахом руки отпер тяжелую дверь и остановился, пропуская её внутрь. Она поймала себя на абсурдном ожидании того, что за спиной зловеще лязгнут железные засовы.
– Ну, чего ты стоишь, проходи. Извини, это не по работе. Типа личное.

Камнем, свалившимся с души Гермионы, можно было бы оглушить тролля.
– У тебя был такой вид, как будто ты меня арестовывать собрался, – улыбнулась она.
Гарри сдвинул брови, изображая суровость, и тут же расхохотался.
– А есть за что? Я чего-то не знаю?
– Кругом подозреваемые, да? – поддразнила Гермиона. – Слишком грубо работаешь, теперь уж я точно ничего тебе не расскажу.
– Ладно, попробуем нежнее. Присаживайся.
Гарри облокотился о стол и щелкнул пальцами. Жесткий стул за спиной у Гермионы превратился в обитое бархатом кресло, а в воздухе перед ней повисла изящная фарфоровая чашечка с ароматнейшим кофе. Гермиона осторожно опустила трёхфунтовое “Кратчайшее руководство по ювелирному делу для занятых ведьм” М. Копперхилл на ковёр и размяла скрючившиеся от напряжения пальцы.
– М-м-м, – отхлебнув из чашки, она невольно зажмурилась от удовольствия. Стажёр из Дамаска, подвизавшийся у Гарри секретарём, опаздывал на все встречи и путал артикли, но кофе наколдовывал отменный. – С веритасерумом?
– А как же. И с амортенцией.
– Ну, в амортенции-то необходимости нет...
Поняв, что сморозила, Гермиона выпустила чашечку и уставилась на Гарри. В беспечной юности за подобной репликой последовал бы (хотя, возможно, не сразу!) милосердный Обливиэйт, но теперь оставалось только таращиться друг на друга и пытаться вспомнить, кто начал первым. Ясно было одно: в последнее время такие оговорки случались всё чаще, и каждый раз её сердце исполняло кульбит, как будто она ступила на секретную ступеньку, которая по неофициальной Хогвартской легенде увлекала в тартарары чересчур дерзких грязнокровок. И каждый раз, когда она никуда не проваливалась, её охватывал одуряющий восторг.

– Э-э... гм! – Гарри отлепился от стола и сделал вид, что за окном только что появились очень важные подозреваемые. – Я, собственно, хотел тебя спросить о Воскрешающем Камне...
– С ним всё в порядке, – быстро сказала Гермиона.
– Я не об этом, я... помнишь, в тот вечер, когда ты забрала его, ты сказала, что я тоже чуть не подрался с Малфоем? Почему ты сказала “тоже”? Получается, ты слышала, о чём они говорили? Я думал, что призраков, вызванных Камнем, может видеть только тот, кто их вызвал.
– Ну, существуют разные мнения на этот счёт, – протянула Гермиона. – Но если учесть, что большинство авторов не имело возможности изучить предмет эмпирически, а я действительно видела и слышала... А почему, собственно, ты спрашиваешь?

Гарри пожал плечами и трогательно школьным движением взъерошил себе волосы.
– Да так, любопытно стало. Снейпа я поначалу и впрямь чуть за боггарта не принял... Может, оттого, что не очень-то ясно соображал тогда – башка раскалывалась просто. Даже про зелье твоё напрочь забыл, сварил его только после того, как ты ушла, и кстати, всё как рукой сняло... Но всё равно не идёт эта история из головы, хоть тресни. Как будто чего-то не додумал, а чего – не пойму...
Гермионе состояние, когда что-то не идёт из головы, было знакомо и привычно, но каждый раз, когда подобное случалось с Гарри, это сулило неприятности. Особенно если не шедшим из его головы было что-нибудь вроде хоркруксов или Даров Смерти. В такие минуты его особенно хотелось обнять, успокоить и никогда не отпускать. Отмахнувшись от чашки, Гермиона выбралась из кресла, стремительно пересекла комнату и встала рядом.
– Послушай меня, – заговорила она осторожно. – Ты же помнишь легенду о Певереллах... Ты должен перестать надеяться помирить их, иначе это сведёт тебя с ума. Джинни тоже кое-что слышала, и она очень беспокоится...
Про себя она отметила, что готовностью побеспокоиться по произвольному поводу Джинни стала всё больше напоминать собственную мамашу. В поведении Гарри, на самом-то деле, уже не проявлялось никаких признаков певерелловской одержимости, но это не значило, что возвращать ему Камень было безопасно. Да и на что он Гарри? Артефакты должны не только не приносить вреда, но и по возможности приносить пользу! Следовательно, с какой стороны ни взгляни, Гермиона поступала правильно.
– В общем, Камень останется у меня, и это просто не обсуждается, – закончила она твёрдо.

Они помолчали. Зачарованное окно вдруг мигнуло, встряхнулось помехами, как вылезшая из воды собака, и заменило пасторальные холмики серебрящимся в лунном свете снежным полем.
– Ну и ладно, – сказал Гарри, снимая с рукава невидимую пылинку. – Сменим тему: ты, кажется, на днях говорила что-то насчёт осторожности...
Гермиона неожиданно поняла, что в своём порыве утешить Гарри она случайно встала к нему слишком близко. Она ломала голову над тем, заметил ли он это, и если нет, то можно ли отодвинуться так, чтобы он всё ещё не заметил, и следует ли это делать, когда он вдруг, прерывисто вздохнув, притянул её к себе.
– Что именно... насчёт осторожности? – прошептала она, скользя ладонями по шершавой аврорской мантии.
– Я так понял, что, если быть осторожными, то невозможное может стать возможным...
Гермиона дрожащими пальцами потянулась к золотым дужкам его очков.

“Дзы-ы-ынь!” – где-то очень далеко с противным звоном разлетелись осколки фарфора. Гарри и Гермиона, тяжело дыша, отскочили друг от друга. На месте лопнувшей чашечки в воздухе висела черноволосая голова с пробивающейся бородой.
– Утренняя сводка, сэр, ничто особенное, сэр, – затараторил стажёр. – Контрабанда драконьей желчи из Румынии... Ограблен музей в Годриковой Лощине, пропало около десять рукописей и условно-тёмные артефакты третьей и четвёртой категории... Облава в Хогсмиде, у несовершеннолетних в “Кабаньей башке” конфисковано приворож... приворотное зелье...
Голова секретаря ловко сдула с кончика носа крупицы кофейной гущи, моргнула и исчезла. Гарри болезненно поморщился. Гермиона едва успела перевести дух и поправить причёску, когда неуёмный стажёр возник на прежнем месте:
– Сэр, ваша супруга в камине в приёмной – кажется, что-то срочное...

Полчаса спустя, когда Гарри и Джинни, вероятно, сидели рядышком на неудобных стульях для посетителей в больничном крыле Хогвартса, Гермиона рассеянно листала библиографию в конце книги Копперхилл. Перед глазами стояло сосредоточенное лицо мадам Помфри, вливающей костерост в упрямо кривящийся рот Джеймса Сириуса. Мучившее Гермиону смутное чувство вины почему-то само собой распространилось и на тот факт, что поттеровского первенца угораздило навернуться с метлы.

Гермиона потерла пальцами виски, подняла глаза и привычно встретила стеклянный взгляд Нагини.
– Мой муж, – сказала она вслух, – сейчас, наверное, уже проснулся и завтракает в постели. У Лаванды Браун. Мой ассистент крадёт мои разработки. Кингсли третий год спускает на тормозах законопроект о пресечении контрабанды драконьей желчи, и третий раз подряд получает премию Конгресса Объединённых Зельеваров Англии. Рита Скитер купила бывший замок Лестрейнджей на доходы от книги о незаконнорожденном сыне Беллатрикс, которого никогда не существовало в природе...

Хвост и голова гигантской змеи, плавая в своей защитной сфере, поменялись местами, представ в самом оскорбительном из возможных ракурсов.

– Все вокруг лгут, воруют и жульничают ради собственной выгоды, – продолжала Гермиона, – и только я одна делаю это ради науки. Так вот, мне надоело чувствовать себя виноватой, ясно тебе? А ещё мне надоело, что некоторые замечают меня только до тех пор, пока у них самих не происходит ничего важного. И надоело чувствовать себя виноватой в том, что мне это надоело!

Нагини снова безучастно уставилась на неё, и Гермиона вдруг вспомнила, как давным-давно, ещё до Хогвартса, швырнула о стену скрипку, разозлившись на отца, не похвалившего её игру. Сейчас ей тоже хотелось сотворить что-нибудь страшное и непоправимое, лишь бы на неё хоть кто-то обратил внимание, хотя бы вот эта плоская чешуйчатая морда. Ещё не вполне понимая, что собирается делать, она медленно подняла палочку и сквозь зубы произнесла первое заклинание, пришедшее в голову – то, что накануне продемонстрировал ей Драко. Радужный шар содрогнулся, змея внутри него на мгновение остановила своё вращение. Гермиона вскрикнула и попятилась, но это, разумеется, ничего не изменило. Чары Блэков навечно приклеили тело Нагини к отрубленной голове.

На несколько секунд Гермиона утратила способность двигаться, говорить и соображать. Мёртвая змея тоже не подавала признаков жизни.

“Кого ты обманываешь? Рано или поздно это должно было случиться”.

Она затолкала мерцающую сферу за замаскированную под гладкую стену дверцу одного из шкафов, взглянула на часы, мимоходом подивившись, сколь многое успело произойти за утро, и призвала из ящика стола жёлтый блокнот. Тот привычно раскрылся на странице с планом, набросанным наутро после того, как они с Роном, Гарри и Джинни так славно повеселились в её лаборатории. Особой необходимости в этой записи не было (не то, чтобы Гермиона не могла держать настолько общие положения в голове), но ей всегда нравилось доверять свои мысли бумаге. Подперев рукой голову, она искоса смотрела на короткий список, обросший за прошедшие месяцы приписками и уточнениями:
Чаша Х., повреждена ядом василиска
Медальон С., поврежден мечом Годрика
Эти две строчки объединяла фигурная скобка с записью “в частной коллекции Р. и Г. Уизли”.

Затем следовали “Диадема Р., повреждена Адским Пламенем”, с добавленным другим оттенком чернил “восстановлена”, и “Дневник Т.Р., поврежден ядом василиска”. Их местонахождение обозначалось как “частная коллекция Д. Малфоя”, причём рядом с диадемой было дописано “10 000”, и всё это перечёркнуто и ничем не заменено.

Дальше в списке значился “Перстень Гонтов”, от которого расходились стрелки к “Оправе; местонахождение неизвестно (зачёркнуто) в музее в Г.Л.” и “Воскрешающему Камню; потерян в Запр. Лесу в 1998 (зачёркнуто), найден Гарри (зачёркнуто)”.

Возле следующих строчек, “Нагини” и “Гарри Джеймс Поттер”, никаких исправлений не было, если не считать большого печально согнувшегося вопросительного знака против “Поттера”. Нашарив на столе авторучку, Гермиона добавила возле “Нагини” тёмно-синее “восст.”, а возле “Медальона” и “Чаши” – “см. у И. Искусной”.

Список завершался бессвязным, на неискушённый взгляд, набором слов:
Отпечаток (дописано: “только один!”)
Сохранить – зелье (слово “зелье” обведено несколькими нетерпеливыми овалами)
Г. Л.? – опекунство?

Гермиона криво усмехнулась и крест-накрест перечеркнула фразу о “музее в Г.Л.”. Потом она убрала блокнот в ящик стола, нашарила в другом ящике большой серебряный ключ с выгравированным изображением раскланивающейся пары гоблинов в карнавальных полумасках и сунула его в сумочку. Зельем можно было заняться и вечером, а вот для лондонских дел как раз настало самое подходящее время, и, если повезёт, сегодня она покончит со всеми сразу. Если же не повезёт... Было время, когда Гермиона настаивала на том, чтобы продумывать до конца все возможные варианты. Но это было давно.

Глава 6. Суд истории

Глава 6. Суд истории

“Мёртвые не принадлежат этому миру”.

Когда-то у Гермионы Грейнджер имелись строгие правила на все случаи жизни, что позволяло ей сохранять уверенность в некоторых фундаментальных постулатах. К примеру, она точно знала, что Непростительные проклятия непростительны, что работать в лаборатории надлежит только на свежую голову, и что уважающая себя гриффиндорка никогда-никогда не посмотрит на Драко Малфоя как на мужчину. Жизнь, однако, неоднократно вынуждала её нарушать собственные принципы, и все эти отступления так или иначе сходили ей с рук, а иногда и оборачивались во благо. Усвоив этот урок наряду с остальными, она уже давно не формулировала правил. Так было сложнее, но интереснее.

Маленький тёмно-серый камень медленно повернулся в шершавых от едких реактивов пальцах.
– Северус Снейп.

Неподвижный воздух тяжёло запульсировал и поинтересовался со знакомыми ехидными интонациями:
– Что на этот раз, Поттер – напились из-за того, что поссорились с женой, или поссорились с женой из-за того, что напились? Если бы тот пыл, с которым вы трахаете мне мозги, направить в русло супружеского долга, возможно, она перестала бы закатывать вам сцены рев... дьявол!

Профессор Снейп, медленно густея, навис над рабочим столом. Лицо у него было одновременно раздражённое и обеспокоенное, и Гермиона инстинктивно опустила глаза, чтобы убедиться, что у неё под носом не было собиравшегося взорваться котла.

– Грейнджер, какого... Что случилось с Поттером?
– Н-ничего, с ним всё в порядке, – Гермионе показалось, что призрак перевёл дух. – Я просто, э-э, позаимствовала Камень, потому... потому что хотела попросить вас об одолжении...
– И не надейтесь.
– Но вы даже не спросили, о каком! – возмутилась Гермиона. Снейп и в смерти не утратил способности выводить её из себя одной-единственной репликой.
– Грейнджер, ну вы же умная девушка... верней, зрелая ведьма, убелённая, можно сказать, сединами...

Гермиона негодующе воззрилась на наглеца, и только тут поняла, что тот явился таким, каким был при их первом знакомстве, то есть лет на десять моложе её нынешней.

– Вам в детстве не говорили, что, если будете так таращить глаза, то они станут как у домового эльфа? – продолжал издеваться призрак. – Хотя, какое там детство, вы же выросли среди магглов...
– Напрасно стараетесь, профессор, – наконец совладала с собой убелённая метафорическими сединами Гермиона. – Я не отпущу вас, пока вы не выслушаете меня, и никакие оскорбления меня не остановят.

Угроза произвела должное впечатление.

– Ну, тогда хотя бы трансфигурируйте мне нормальное кресло вместо этой вашей кушетки психоаналитика, – буркнул несколько сникший Снейп, неприязненно покосившись на чёрный диванчик.

Мысленно поздравив себя с первой победой, Гермиона повиновалась. Кресло почему-то получилось с уклоном в готику – с прямой высокой спинкой и жёсткими подлокотниками. Полутрон для Принца-полукровки. Снейп саркастически хмыкнул и уселся, положив ногу на ногу. Резной рисунок на тёмном дереве слегка просвечивал за его спиной.

– Никогда бы не подумала, что вы слышали о психоанализе...
– О психоанализе мне известно ровно столько же, сколько и вам. Похоже, что воспоминания тех, кто никак не может оставить меня в покое – то есть, на данный момент, ваши и Поттера, добавляются к моим. Что подводит меня к тому, с чего мы начали: не надейтесь, что я могу вам помочь. Я не смогу помириться с Блэком (так же, как и он со мной) по той простой причине, что Поттер не способен в это поверить, как бы ни напился.
– Я понимаю, профессор. Из-за этого я и забрала у Гарри Камень. Я не собираюсь пытаться... изменить прошлое с вашей помощью. Я всего лишь надеялась получить консультацию по зельям.
– Не поздновато спохватились, Грейнджер?
– Уизли...
– Уизли? Оказывается, мезальянс может быть и обоюдным… Так вот, миссис Уизли, просить у меня консультаций тоже бесполезно. Вряд ли я смогу поведать вам что-либо, чего вы сами не знаете. Наука, смею надеяться, не стоит на месте.
– Дело в том, – произнесла Гермиона, усилием воли пропустив очередную издёвку мимо ушей, – что я сама не знаю, что именно я знаю. Мне кажется, решение близко, но я никак его не разгляжу. Мне просто, ну, хотелось бы об этом поговорить...
– Иначе говоря, это вам требуется психоаналитик, – ухмыльнулся Снейп. – Почему бы вам не поискать кого-нибудь живого?
– Потому что вы – лучший зельевар Британии!
Призрак скривился.
– Спрашивайте, что с вами делать... Я не в силах отказать даме, – сообщил он, с кислым видом закатывая глаза, – когда у неё в руках Воскрешающий Камень.

Гермиона засчитала себе второе очко: профессор, хоть и понимал, что деваться ему некуда, вполне мог бы проупираться хоть до полуночи, но не устоял перед соблазном блеснуть знаниями, пусть даже и принадлежавшими на самом деле Гермионе. На это она и рассчитывала.

– Ну, так что там у вас не ладится? Эликсир вечной молодости? Необнаружимая амортенция?
– Да нет, всё куда менее романтично, – улыбнулась Гермиона. – В двух словах (видите, профессор, я ценю ваше время!), я работаю над чем-то вроде Думосбора для мыслящих артефактов – ну, знаете, всякие вещицы, которые их создатель наделил способностью решать за себя какие-нибудь задачи...

Снейп слушал, не перебивая, слегка подавшись вперёд и беззвучно барабаня полупрозрачными пальцами по подлокотникам.

– Сначала я пыталась модифицировать Думосбор профессора Дамблдора, но быстро поняла, что идеи, алгоритмы мышления, если можно так выразиться, принципиально отличаются от воспоминаний. Воспоминания можно передать другому человеку, но от этого он не начнёт думать так же, как прежний носитель. Тогда я стала экспериментировать собственно с мыслями, – продолжала она. – Извлечённые с помощью магии мысли суть отпечатки разума, и являются физической субстанцией со вполне определённой молекулярной структурой, наподобие ДНК, которая несет в себе информацию о...
Профессор нахмурился.
– Вы не изучали молекулярную биологию? – прервала сама себя Гермиона.
– Вы изучали, этого достаточно. Продолжайте.
– ... следовательно, можно синтезировать молекулу, которая, соединившись с отпечатком, воссоздаст оригинал, по крайней мере, в той части, которая отвечает за когнитивные функции. Логично было взять за основу ДНК боггарта, так как это существо мутирует именно под воздействием мыслей человека, вступившего с ним в контакт. Мне даже удалось собрать слюну боггарта в его невоплощённой форме...

Последнее достижение было предметом её особой гордости, и Гермиона сделала эффектную паузу, но похвалы не дождалась. Снейп нервно ёрзал в своём кресле. Он, казалось, утерял нить её размышлений некоторое время назад и теперь напряжённо думал о чём-то своём.

– Профессор, вы слушаете?
– Вы собрали слюну боггарта в его невоплощённой форме, – повторил Снейп угрюмо. – Впечатляюще. Что дальше?
– А дальше я уже которую неделю не могу совладать с дурацкой проблемой: слюна боггарта в лабораторных условиях ужасно нестабильна. Соединяясь с интересующим меня отпечатком, она разлагается раньше, чем успевает мутировать! Я на пороге величайшего открытия в истории магии, и всё, что меня удерживает, это отсутствие подходящего ингибитора!

Гермиона сама не заметила, как вскочила и принялась расхаживать взад и вперёд по комнате, бормоча названия экзотических ингредиентов и причины, по которым они не действовали. Только когда края Воскрешающего Камня впились в её стиснутую ладонь, она вспомнила о госте из царства мёртвых и обернулась. Тот сидел, вжавшись в кресло, и взирал на неё со смесью отвращения и ярости.

– Что-то не так, профессор?

Снейп медленно выпрямился и встал в полный рост. Гермиона невольно попятилась, больно ударившись бедром об угол стола, и застыла, не в силах отвести глаз от своего бывшего учителя. Изредка ей всё ещё снились кошмары, в которых профессор застигал её врасплох за кражей шкурки бумсланга, но даже в них он не выглядел так грозно, как сейчас. Она инстинктивно втянула голову в плечи, однако вместо грома небесного из перекошенного рта Снейпа вырвалось только сдавленное сипение:
– “Вещицы, наделённые способностью решать какие-нибудь задачи” – какая милая формулировка, Грейнджер! Неужели вы действительно надеялись, что я не представляю себе, о каких именно вещицах речь?

“Призрак, это всего лишь призрак, – сказала себе Гермиона. – Это я сама воображаю его таким. Неужели я не справлюсь с призраком собственных страхов?”

– Сядьте, – сказала она твёрдо. – И не надо на меня орать, мы не в школе. Для науки нет разницы, что это за вещицы, если их содержимое – бесценный уникальный разум...
– Разум, несущий зло! – прошипел Снейп, отступая к креслу.

“Послушался! Он меня послушался!”

– Думаете, мне неизвестно, какой ценой вы заполучили свои отпечатки? Вы обманули своего лучшего друга, вы не погнушались применить Непростительное, вы пошли на преступление. Что дальше, Грейнджер – убийство? Когда начнёте убирать свидетелей?
– Замолчите! – предательски звенящим голосом выкрикнула Гермиона. – Не вам говорить! Чего бы вы сами не отдали ради знания? Разве вы не видели в Тёмном Лорде воплощения чистого разума? Вы погубили родителей Гарри, чтобы выслужиться перед ним!

Призрак сбросил ещё десяток лет, и Гермиона внезапно осознала, откуда взялось жёсткое кресло с прямой спинкой – на архивных колдографиях Пожиратели первой волны сидели в таких перед Визенгмотом. Для полного сходства недоставало только железных цепей. Она отстранённо подумала, не стоило ли приковать Снейпа, чтобы не мельтешил – разговор, похоже, предстоял долгий и неприятный.

– Вы хуже меня, – прохрипел он. – Вы чудовище! Я ничего не хотел для себя, а вы... вы пытаетесь присвоить разум Вольдеморта, потому что сами вы – ничтожество. Заурядная закомплексованная зубрилка, одержимая мечтами о превосходстве...
– Я не собиралась ничего присваивать, но вы, как обычно, не желаете слушать никаких объяснений, – сказала Гермиона горько. – Всё тот же озлобленный на весь мир психопат, что и при жизни. Жалкий неудачник, самоутверждающийся за чужой счёт!
– Зато вы, такая успешная и уверенная в себе, собираетесь допрашивать призрак, пока последний василиск не околеет от старости, потому что так и не научились пользоваться собственными мозгами!
– Да провались ты!

Гермиона с размаху швырнула Камень в угол, села на пол и разрыдалась. Кто дал её собственному воспоминанию право унижать её? Это было несправедливо, и к тому же, это было неправильно! Откуда мог призрачный Снейп набраться таких оскорбительных идей? Неужели это она сама в глубине души считала себя ничтожеством? Неправда, неправда! Она – преуспевающий учёный, её не зря называют самой умной ведьмой нынешнего столетия! И очень скоро она всё-таки совладает с изготовлением упрямого зелья и восстановит самый великий разум столетия прошлого – но не для того, чтобы присвоить, а для того, чтобы поставить на службу науке. И тогда он увидит... тогда все увидят...

Гермиона вытерла слёзы ладонью, отряхнула юбку и осторожно, двумя пальцами, подняла с пола Воскрешающий Камень. Нет, никогда в жизни она больше не воспользуется им! Она ничего не собирается доказывать Северусу Снейпу, он не заслуживает этого. Пусть прозябает, всеми забытый, в своём мрачном аду, покуда не околеет последний василиск и ещё дольше... “А интересно, когда именно околеет последний василиск? – подумала она, успокаиваясь. – Василиски живут по тысяче лет. Пожалуй, у этой твари самый медленный метаболизм из всех живых существ...”

Самый. Медленный. Метаболизм.

Снейп выигрывал по очкам, но она поймала снитч – верней, он сам вручил ей победу. Что может быть лучшим ингибитором, чем чешуя василиска?

---
Пока Гермиона химичит, а автор вычитывает последние главы, пользуюсь случаем обратить внимание дорогих читателей на то, что "Не доверяя небесам", замечательный оридж моей чудесной беты Шахматной Лошадки, снова продолжается: http://www.hogwartsnet.ru/mfanf/ffshowfic.php?fid=49785&l=0. Там есть всё, чего просит душа, взращённая на английских романах - и очаровательно заблуждающаяся героиня, и великолепно загадочный герой, и куча неожиданных и разнообразных препятствий на пути к их, как мы все надеемся, счастию.
Авось администрация не рассердится на меня за этот небольшой выпуск новостей, тем более что он в целях экономии электронов совмещён с рекламным блоком.

Спасибо всем, кто читает и комментирует. Это в октябрьскую ночь согревает не хуже грога.

Глава 7. Рассудок и жизнь

Глава 7. Рассудок и жизнь

К вечеру следующего дня зелье, настоянное на чешуйках василиска, было готово. Гермиона любила работать, освещая лабораторию масляными лампами, в стиле подземелий профессора Снейпа, поэтому тусклые лучи пронизывали жидкость цвета венозной крови, колыхаясь на манер зелёных перьев. Варево было солёным и от него должно было вязать во рту – она знала это, хотя так и не решилась его попробовать.

В задумчивости Гермиона разглядывала собственное отражение, монохромное и необычно контрастное на подвижной тёмно-красной поверхности. Лицо казалось одновременно усталым и непреклонным. Выступающие скулы, блестящие глаза и сжатые губы не выдавали той леденящей опустошённости, от которой в последнее время постоянно хотелось скулить. Причина этой тоски Гермионе была отлично известна: дело было не в том, что до завершения изнурительной работы оставались сущие мелочи, и даже не в том, что впереди расстилалась одинокая и неохватная неизвестность, а в том, что решение, принятое несколькими часами раньше, ей совсем не нравилось. И в том, что она ещё могла его изменить – и знала, что не изменит.

Материализовавшиеся по мановению волшебной палочки часы отзвенели пять и три четверти, но перспектива возвращения в пустой дом с пустой кухней совершенно не привлекала. “Рон мог бы и заблаговременно предупреждать, когда ему понадобится срочно посетить заграничный филиал, – подумала она с досадой. – Вернее, было бы неплохо, если бы расписание отлучек Лавандиного мужа было попредсказуемее”.

Впрочем, раз уж план был утверждён, не имело смысла тянуть и с завершающими штрихами. В музее Дамблдора наверняка ещё оставался кто-нибудь из сотрудников; если переместиться в Годрикову Лощину прямо сейчас, то можно найти и скопировать нужные фрагменты рукописи, на которую ссылалась Копперхилл, и тогда будет за чем скоротать ночь. Гермиона наскоро наколдовала над зельем защитный колпак и собралась было затолкать Нагини, чьё парение над лабораторным столом стало в последнее время оказывать на неё умиротворяющее воздействие, обратно в шкаф, но передумала. Чешуйчатая морда выглядела сегодня ещё брюзгливее обычного, и Гермиона решила, что не будет особого вреда в том, чтобы позволить дохлой змее немного погулять. Махнув рукой, она зачаровала замки изнутри и дезаппарировала.

*
Приобретённую во время первой охоты за хоркруксами привычку подстраховывать аппарацию чарами невидимости Гермиона окончательно похоронила только году на пятнадцатом мирной жизни. Сейчас, приземлившись чуть ли не в центр группы авроров, топтавшейся на крыльце музея, она об этом пожалела. Сердце ухнуло в пятки, на мгновение вынырнуло, когда она поняла, что охотились не за ней – двое блюстителей порядка крепко держали за локти небритого типа в полосатой робе, а третий открывал для них дверь – и, мучительно ноя, зависло посреди нового падения, едва она встретилась глазами с задержанным. Руки непроизвольно дёрнулись к капюшону, но Гермиона удержалась от резких движений. К тому же, в капюшоне она могла оказаться ещё узнаваемее.

– Простите, мэм, музей уже закрыт, – аврор, державший дверь, впустил своих товарищей и их пленника внутрь и собирался последовать за ними, когда за спиной Гермионы раздался хлопок аппарации. – Мистер Поттер?

– Проходите внутрь, Бигбаммер, и скажите, чтоб не начинали без меня. Я через минуту буду.

Гермиона ухватилась за перила крыльца. Гарри-Поттер-При-Исполнении, несмотря на невыгодный ракурс (он стоял на три ступеньки ниже) и контраст со шкафоподобным Бигбаммером, был настолько великолепен, что у неё перехватило дух и она не сразу осознала, что дверь за аврорами давно закрылась, а Гарри обращается к ней.

– Привет, говорю, вот это сюрприз!
– А, д-да, взаимно... Я думала, вы с Джинни в Хогвартсе.
– Джинни осталась. Джим-то нас сразу выставил вон, а её Хуч взяла в оборот – не каждый день можно заполучить на уроки звезду квиддича. А тут мне сообщают, что этого вот поймали, ну, я и смылся, пока и меня не заставили перед первокурсниками речь толкать, – Гарри усмехнулся и едва заметно подмигнул. – Это называется “следственный эксперимент”.
– А Джеймс там как?
– Да ничего страшного, дуракам везёт. Тебя вот кое о чём спросить хотел, кстати... Слушай, может, подождёшь пока я с ними закончу? Ты ведь всё равно туда шла?
– Так закрыто уже, – пробормотала Гермиона, не решаясь поднять глаза на дверь музея.
– Идём... – Гарри обезоруживающе улыбнулся и потянул её за рукав, – со мной везде открыто.

Не чуя под собой ног, Гермиона добежала до третьего яруса библиотеки и только там сообразила, что могла бы попытаться что-нибудь подслушать. Теперь же она не решалась ни применить магию, ни спуститься пониже, где рисковала бы снова попасться на глаза незадачливому взломщику. Промучившись минут десять и не разобрав толком ни слова, она пробормотала поисковое заклинание, удавшееся только со второй попытки, и уставилась в прилетевший пергамент. Время от времени какой-нибудь обрывок особенно громко сказанной фразы, доносившийся снизу, заставлял её вздрагивать, но это случалось всё реже и реже, и Гермиона наконец углубилась в поиск и копирование нужных фрагментов.

– Ильдегарда Искусная, “О металлах и яхонтах для чародейства и украшения”... – вдруг прошептал Гарри ей прямо в ухо.
Гермиона взвизгнула.
– Ой, извини! Не думал, что ты этим так зачиталась, что ничего не слышишь.
– А, да, я... это я так... это очень интересно!
– Помню-помню, у тебя и вчера, вроде, была книжка по ювелирной магии. Слушай, может, тебе надо серёжки какие-нибудь на Рождество подарить? Или колье... колье это то, что на голову, да?
– То, что на голову, это диадема, – улыбнулась Гермиона.
– Точно, как у Ровены Рэйвенкло... Слушай, а это идея – я разыщу её обломки, склею и подарю тебе! – веселился Гарри.
– Боюсь, такой вызывающе роскошный подарок может быть превратно истолкован...
– Превратно по отношению к чему?
– По отношению к нашим с тобой отношениям... – Гермиона потупилась, чувствуя, что розовеет. – Как там твой взломщик, удалось выяснить что-нибудь стоящее?
– Да влез самым примитивным способом, даже рассказывать неинтересно. Тут сигнальные чары на окна ещё Кендра Дамблдор накладывала... А откуда ты узнала, что это был взломщик?
Гермиона поперхнулась и спрятала вспыхнувшее лицо за рукописью. “Anapneo,” – быстро пробормотал Гарри.
– Н-ну, ты же сказал, что это был следственный эксперимент, я и вспомнила, как тебе вчера докладывали об ограблении. Любопытно стало, чем дело кончится.
– Да ничем не кончится. Я Кингсли давно говорю, что эти гоблинские ячейки с двойными ключами просто находка для чёрного рынка. Половину украденного он уже успел сплавить, а о заказчиках и понятия не имеет – только идиот станет разговаривать с таким типом без оборотного зелья. Конечно, тех, кто ещё придёт в Гринготтс за рукописями, мы повяжем, но более-менее серьёзные артефакты уже ушли.
– Мда, глухое дело, похоже, – сказала Гермиона, надеясь, что Гарри примет её облегчённый вздох за сочувственный. – Только зря выдернули тебя.
– Зато тебя встретил! Ты ведь не торопишься, а? Пойдём по Годриковой Лощине гулять – помнишь, как тогда?
– Угу, я уже представляю себе первую страницу в “Сумеречном вестнике”: “Эксклюзивные колдографии! Пока жена не смыкает глаз у постели раненого сына, без пяти минут Министр Магии отжигает со старинной боевой подругой”.
– “Отжигает на кладбище со старинной боевой подругой”, – уточнил Гарри.
– Ага. И колдомонтаж какой-нибудь парочки с нашими головами десятилетней давности, где я ещё с волосами, а ты в ленноновских очках...
Гарри стянул с носа свои нынешние, угловатые очки и принялся разглядывать их на свет, как будто они внезапно запачкались.
– Да плевать мне на все вестники на свете, – произнёс он наконец.

Старинная боевая подруга непременно отговорила бы без пяти минут Министра от безрассудства. Рассудительная Гермиона десятилетней давности несколько раз бы переспросила, действительно ли Гарри имеет в виду то, что сказал. Нынешняя – только взглянула в его посерьёзневшие глаза и протянула руку.

*
– ... короче говоря, это очень, очень крутая метла, – подытожил Гарри, – и тащить её с собой было вернейшим способом нажить врагов, о чём я ему и сказал.

Они шагали по пустынной улице мимо кладбищенской ограды. Как и четверть века тому назад, в тот вечер, когда Гермиона помогала Гарри разыскивать родительскую могилу, магглы сидели по домам. Возможно, их удерживал у тёплых очагов и уютно мерцающих экранов мороз, а возможно, дело было в каких-нибудь магглоотпугивающих чарах, известных только аврорам; её это мало заботило. Она поплотнее прижалась к тёплому боку Гарри, которого держала под руку, и предположила:
– Продолжатель дела Мародёров, конечно же, не послушал отца и нашёл способ провезти своё сокровище в Хогвартс.
– Конечно же, нашёл. Скорпиус Малфой, как только пронюхал об этом, тут же кинулся жаловаться. Требовал, чтоб Джима обязали играть на другой метле, но ничего не вышло – Нимбус Турбо допущен Ассоцицией Квиддича ко всем видам соревнований. А накануне игры против Слизерина Джеймс обнаружил, что вокруг древка кто-то пустил бегущую строку: “Джеймс Сириус Поттер! Если тебе дороги рассудок и жизнь, держись подальше от этой пижонской метлы!”, ну, или что-то вроде этого. Зелёненькими такими буковками.
– “Рассудок и жизнь”? – Гермиона хмыкнула. – Знакомое что-то, не могу вспомнить.
– А я, собственно, как раз об этом хотел тебя спросить. Мне тоже вроде что-то напоминает.
Гермиона наморщила лоб и помотала головой.
– Может, потом придёт. Ты пока рассказывай дальше: что Джеймс-то сделал?
– Ну, что в таком случае предписывают ученику правила Хогвартса?
– Сообщить своему декану о том, что метла заколдована неизвестным злоумышленником и до выяснения пользоваться запасной, – улыбнулась Гермиона.
– Совершенно верно. А как в таком случае поступает безбашенный выскочка?
– Ты хочешь сказать, “нормальный Поттер”? Думаю, он прячет метлу, чтоб никому не пришло в голову её отобрать, и в день матча гордо вылетает на ней назло врагам.
– Пять баллов Гриффиндору! – усмехнулся Гарри. – Не знаю, кто такие “нормальные” Поттеры, но ты их неплохо изучила.
– Так что же это было за проклятие?
Гарри кованым носком аврорского ботинка откинул с пути ледышку.
– Да похоже, что это и проклятьем не было – так, спецэффекты. Не то у него в глазах зарябило от того, что всё время на древко косился, не то увлёкся чтением и зацепился шарфом за стойку... дурень, в общем, вот и всё. Малфой, скользкий гадёныш, конечно, всё отрицает, но Минерву это только ещё больше разозлило. Ему исключение светит...
– Да ладно, – махнула рукой Гермиона, – Драко отмажет.
Гарри покосился на неё, но ничего не сказал. Мысленно выругав себя за привычку называть Малфоев по имени, Гермиона осторожно погладила его рукав.

– А знаешь, – сказала она невпопад, – Я Гильдероя Локхарта вчера видела. Он высох совсем, сморщился. Седой, руки трясутся...
– Серьёзно? – удивился Гарри. – Он же, вроде, и не старый...
– Шестьдесят два года. Целители считают, что магическое истощение ведёт к преждевременному износу организма, – неожиданно для себя самой она всхлипнула и вытерла нос перчаткой. – Заходила вчера в Мунго... по одному делу, и так расстроилась…
– Грустно.
– И вот, он же родился зачем-то таким красивым, – всё глубже погружаясь в собственные мысли, продолжала Гермиона, – у него должно было быть какое-то предназначение… В чём оно? Это ведь страшно, Гарри, когда жизнь кончается, а ты ничего не успел.
– Эй, не вешай нос, – Гарри высвободил руку и обнял её за плечи. – И не бойся. Мы с тобой всё успеем, всё-всё. Я тебе обещаю.
Гермиона хихикнула и уткнулась носом в его колючее пальто.
– Это ты, я надеюсь, с полной ответственностью заявляешь? Как повелитель Даров Смерти?
– А то! – он осторожно взял её за подбородок и коснулся губами кончика носа. – Тебя срочно отогревать надо. У меня дома есть отличный огневиски.

*
– Ой, надо ж цитату поискать, пока совсем не напились!
Раскрасневшаяся Гермиона со стуком поставила опустевший стакан на колченогий столик, и, чётко прорисовывая кавычки движением палочки, произнесла заклинание:
– Googlio “рассудок и жизнь” плюс “держись подальше”...

Пыльные фолианты библиотеки Блэков не снизошли до какой-либо реакции, однако стоявшие на нижних полках маггловские издания зашевелились, толкаясь боками, и выпустили из своих рядов потрёпанный томик. Суперобложка, на которой был изображён носатый джентльмен с трубкой в зубах, не поспев за книгой, порхнула к ногам Гермионы, а сама книжка приземлилась ей в руки, раскрывшись примерно на середине. Несколько предложений были подсвечены неоново-желтым.

– Посередине страницы стояла одна-единственная фраза, составленная из подклеенных одно к другому печатных слов, – прочитала она вслух. – Она гласила следующее: “Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот”.
Гарри подобрал с пола суперобложку.
– Артур Конан Дойл, “Приключения Шерлока Холмса”. Выходит, Слагхорн прав и крысёныш с дружками действительно ни при чём. Вряд ли среди этой компании найдётся хоть один любитель маггловских детективов.
– Надо, пожалуй, Минерве сову отправить, – сказала Гермиона, подавляя зевок.
Гарри взглянул на часы.
– Пока она долетит, там всё равно все спать лягут. Завтра отправлю... Походит до утра в подозреваемых, не убудет от него.
– По-моему, кое-кто до сих пор не может забыть его папаше старых обид...
– Да будь моя воля, я вообще бы ни про одного Малфоя не вспоминал, – буркнул Гарри. – Это ты их к каждому разговору приплетаешь...
– Вот ещё, больно надо! – возмутилась Гермиона и развернулась, чтобы шутливо ткнуть его в плечо, но Гарри перехватил её руку.

– А я помню этот свитер, – сказал он, гладя пушистый рукав. – В прошлый раз, когда ты в нём сюда приходила, я тоже собирался тебя поцеловать.

И Гермиона, задержав дыхание, будто ныряла на метле с башни, шагнула ему навстречу.

За то мгновение, через которое она снова ощутила под собой земную твердь, мир успел перевернуться. В этом новом, перевёрнутом мире они с Гарри стояли, прижавшись друг к другу, и всё было уже сказано и понято. И эта близость была так же незыблема и неопровержима, как и невозможность её в прежнем мире, вернуться в который было уже нельзя – и совсем не хотелось.

– Двадцать пять лет, – прошептал Гарри. – Двадцать пять лет. Я должен был это сделать двадцать пять лет назад.
– Ничего, – ответила Гермиона. – Мы ещё всё успеем.

Глава 8. Идеальное преступление

В отзывах к предыдущей, седьмой главе - практически целый фанфик Синего Лиса про истинную историю отношений Ильдегарды Искусной и Брутуса Безобидного. Горячо рекомендую!

Глава 8. Идеальное преступление

Когда Гермиона вернулась в свой пустой дом, на журнальном столике уже высилась неряшливая куча полуденной почты. Упершись носком в пятку, она, не развязывая шнурков, откинула в угол один ботинок, потом стащила второй, покружилась на нагретых робким декабрьским солнцем половицах, пересекла гостиную и ловко, одним заклинанием с разворота, очистила корреспонденцию от перьев и помёта так и не дождавшихся оплаты сов. Напевая себе под нос и на ходу перебирая конверты, Гермиона протанцевала вглубь квартиры.

Отправляться в лабораторию, когда переполнявшее её счастье, казалось, готово было брызнуть изо всех пор кожи, казалось кощунством. Нет, сегодня у неё будет “библиотечный день” и горячая ванна с ароматной пеной, лёжа в которой она сможет во всех подробностях прокручивать в голове прошедшую ночь – последовательно и по частям, пока не научится делать это так, чтобы не перехватывало дыхание при малейшем напоминании. Проект обещал быть трудоёмким, но весьма приятным.

– Гарри-Гарри-Гарри-Гарри, – вслух промурлыкала она, привычно трансфигурируя ворох рекламы хозяйственных приспособлений и косметических зелий в практичные пакетики для бутербродов.

От оставшегося – большой стопки пакетов и проспектов, адресованных Рону – вдруг пахнуло знакомыми сандаловыми духами. Гермиона нахмурилась – со стороны Малфоя было крайне неосторожно писать ей домой – однако у неё не было сил сердиться. В конце концов, обратного адреса и имени отправителя на конверте не было. Сейчас ей хотелось обнять весь мир, а Драко, с его трогательной чопорностью и неуклюжими признаниями, будил в ней сочувствие, граничившее с умилением. Она собралась уже распечатать белоснежный конверт с серебряными буквами, когда из стопки выскользнул другой – красного цвета и надписанный ровным острым почерком директора Хогвартса. Мистеру и миссис Уизли, срочно. Копии во “Вредилки” и в Отдел тайн.

*
Пять минут спустя растрёпанная Гермиона в мантии, наспех наброшенной поверх вчерашнего свитера, вылезала из камина в “Кабаньей Башке”, моля Провидение и Вселенский Разум о том, чтобы попасться на глаза как можно меньшему количеству знакомых. Именно этот момент и именно этот камин выбрала Джиневра Поттер для завершения своего визита в Хогвартс.

– Очень удачные косметические чары, прямо светишься вся, – похвалила она после показавшегося Гермионе бесконечным обмена неловкими приветствиями и материнской версии рассказа о злоключениях Джеймса. – Научишь меня?
– Да, то есть, нет, то есть, это не чары, – промямлила Гермиона, косясь на часы. – Прости, Джинни, мне надо бежать. Передавай привет...

Не в силах произнести имя Гарри в глаза его супруге, она махнула рукой и выскочила на улицу. Срочный вызов на разбирательство по поводу возмутительного поступка Розы Уизли, заколдовавшей метлу однокурсника, был отправлен в девять часов утра. И подумать только, что это она сама вчера всё-таки уговорила Гарри связаться с Макгонагалл, хотя те десять минут, что он просидел на корточках перед камином, можно было провести гораздо лучше! Потом она извинялась за свою дурацкую принципиальность, а он сказал, что за это её и любит.

Сказал, что он её любит.
В то время как её дочь, оказывается, чуть было не угробила его сына.

Гермиона подобрала полы мантии и прибавила шагу. Надежды на то, что сова нашла Рона у Лаванды, было мало, так что, если Розу исключили, то она уже часа три дожидалась родителей, неприкаянно сидя на сундуке посреди внутреннего двора.

*
– ...чистосердечное признание, пусть даже и сделанное под давлением неопровержимых улик, а также искренность и глубина раскаяния...

Гораций Слагхорн рождал у Гермионы стойкие ассоциации с бутылочным осколком. Этому способствовало не столько его пристрастие к шелкам и бархатам изумрудного цвета, сколько то, что бултыхание в мутном потоке времени, казалось, только добавляло ему гладкости и блеска. Вероятно, именно эта бутылочность слизеринского декана и не давала ей сосредоточиться на содержании его пространной речи – с бутылок мысли перетекли на огневиски, прекрасный шотландский огневиски из замка дядюшки Макгонагалл, вкус огневиски на её губах – обжигающий, вкус огневиски на губах Гарри – сладковатый, кожа на щеках – шершавая, ресницы – мечущиеся, и знаменитый шрам – тоненькая ниточка под кончиком языка, сколько же лет она не смела мечтать, и всё равно мечтала, как это будет...

– ... педсовет решил, памятуя о безупречном поведении, отличной успеваемости и заслугах перед школой... пока только потенциальных, но, учитывая опыт родителей...

Виновница, явно слышавшая эту речь не в первый раз за долгое утро, ёрзала на диване, попеременно накручивая на палец рыжие космы и отпуская их, отчего её прическа бесконечно малыми приближениями стремилась к абсолютному хаосу. В конце концов, Роза остаётся в Хогвартсе, а это самоe главное. Раз Гермиона этого уже добилась, вернее, раз это было обеспечено тем фактом, что она являлась Гермионой Уизли, выдающимся учёным, героиней Войны, любовницей самого... нет, это тут ни при чём! – то она, Гермиона, имела право на некоторую рассеянность.

– Однако, я вас, похоже, утомил! – прогудел Слагхорн, и Гермиона дёрнула головой, осознав, что последние несколько минут просидела с закрытыми глазами. – Оставляю вас наедине, после всех этих волнений дамам надо посекретничать.

Слагхорн выплыл из слизеринской гостиной, и Гермиона осталась наедине с дочерью. Её секреты совсем не подходили для того, чтобы делиться с тринадцатилетним подростком, а если уж говорить начистоту, она вообще плохо себе представляла, что можно было сказать. Вся ситуация вокруг чуть-ли-не-исключения из Хогвартса за чуть-ли-не-убийство кузена ничего общего не имела с тем, что когда-то рисовали её родительские мечты. Да и сама Роза с самого детства была не такой, как мечталось. Слишком лохматая, слишком серьёзная, слишком упрямая – бескомпромиссно точный и издевательски извращённый список с той ведьмы, которой когда-то не то была, не то хотела быть Гермиона Грейнджер.

“Гар-ри, Гар-ри, Гар-ри, Гар-ри,” – отстукивали часы на камине. Роза выжидающе буравила переносицу матери голубыми глазищами, непроницаемыми, как майское небо, намалёванное на брандмауэре. Гермиона тряхнула головой, и подняла набитые песком веки.

– Зачем же ты это сделала? – спросила она.

Дочь пожала плечами и вздёрнула губу, блеснув выпирающими передними зубами (эта гримаса, по её глубочайшему убеждению, придавала ей очарование).
– Ну, профессор Слагхорн, в общем, уже объяснил... Родители-гриффиндорцы, обострённое чувство справедливости, надеялась уравнять шансы, не думала, что кузен решится вылететь на этой метле... – отбарабанив заученные тезисы, которые ей, вероятно, пришлось повторять за деканом не один раз, Роза позволила себе саркастическую усмешку: – точнее, что он на ней не удержится. Между прочим, наш ловец расчудесно мог бы выпросить у своего отца точно такую же, но не стал. Потому что Скорпиус не такой! Он порядочный и скромный!

Гермиона раздосадованно покачала головой.
– То-то все первым делом на него подумали, на твоего порядочного Скорпиуса! Да о чём вообще мы говорим, когда Джеймс мог серьёзно пострадать? И как теперь смотреть в глаза твоим дяде и тёте?
– Я не хотела! Я специально выбрала такой текст, чтобы Джеймс сразу догадался, кто это сделал, и что я хотела этим сказать! Кто же знал, что он ради какой-то дурацкой метлы устроит скандал на весь Хогвартс, да ещё и попытается напакостить Скорпиусу? – голос Розы обиженно зазвенел. – Я ведь всё продумала, мам! Это было идеальное преступление!
– Идеальные преступления не замышляют против собственных родственников!
Дочь потупилась.
– Они поймут. Ну, дядя Гарри-то точно поймёт.

При упоминании “дяди Гарри” с переменным успехом подавляемая Гермионой блуждающая улыбка немедленно сделала очередную попытку реванша, но этот педагогический промах остался без внимания, потому что сквозь стену подземелья в гостиную вдруг посыпались слизеринцы. Вскочившая с дивана Роза немедленно утонула в галдящей, визжащей и шуршащей чёрно-зелёной каше.

“Её действительно любят, – с удивлением подумала Гермиона. – А вот я никогда не была популярной...”

Она выбралась из глубокого бархатного кресла, в растерянности остановилась перед гладкой стеной, и неизвестно, сколько простояла бы, обводя глазами трещины в штукатурке (почти все имели форму молнии), если бы вернувшийся Гораций не выпустил её и не утащил к себе в лабораторию. Вечер Гермиона провела за учёной беседой о зельях (её вклад состоял, в основном, из клевания носом и подавленных зевков). Сквозь приоткрытую дверь смежного класса доносилось громыхание котлов, которые отмывала её дочь, и отчаянно ломающийся тенор Скорпиуса Малфоя, скрашивавшего ей первую из пятидесяти отработок. Ушла эта парочка крепко держась за руки.

*
Дома ждала новая стопка корреспонденции. Гермиона перебрала её и, почувствов внезапный укол разочарования, поняла, что весь день надеялась на весточку от Гарри и что одинокая ночь будет невыносимой. Зато, добавляя к обиде оскорбление, среди почты обнаружилось ещё одно послание от Малфоя.

Решив ознакомиться со срочными новостями от Драко в порядке развития событий, Гермиона заклинанием призвала его первое письмо, которое в утренней спешке всё же успела куда-то запрятать.

Грейнджер!
Как ты могла? Не прикидывайся, ты знаешь, о чём я. И это тогда, когда я был готов ради тебя почти на всё. Улики налицо, но часть меня всё ещё надеется, что я чего-то недопонял. Не может быть, чтобы ты поступила со мной настолько цинично. Умоляю, скажи, что это не так.
Посылаю портключ, жду тебя в мэноре прямо сейчас – если тебе нечего скрывать, ты придёшь и всё объяснишь.
Д.М.

Из конверта выпала засушенная фиалка и рассыпалась в пыль, не долетев до пола. Судя по всему, приглашение уже отменили. Нахмурившись, Гермиона распечатала вторую записку.

Грейнджер, я знаю, что ты была дома и видела моё письмо! Мне всё ясно. Я прощал тебе мужа, я, возможно, простил бы тебе даже любовника, но предательства я не прощу. Пеняй на себя.

Гермиона сжала пальцами виски, раздираемая противоречивыми желаниями провалиться сквозь землю, убить Малфоя и расхохотаться. Бледный хорёк, все тридцать лет знакомства строивший из себя наследного принца, снисходившего до грязнокровки только в силу обстоятельств, оказывается, считал свой дурацкий флирт достаточным основанием для того, чтобы требовать верности да ещё и устраивать за ней слежку! Однако, если принять во внимание то, что добрая половина звёзд бульварной журналистики ездила на охоту с Асторией Малфой, собственнические инстинкты Драко были не столько смешны, сколько опасны. Газетчики, с осени обсасывавшие вопрос о том, собирается ли Гарри Поттер баллотироваться в министры, давно ждали более острой темы.

Гермиона со стоном опустилась на колени перед камином. Малфой-мэнор, как она и ожидала, ответил ледяным молчанием и горсткой пепла в лицо. Прочихавшись, Гермиона запросила площадь Гриммо. Объяснение с Гарри не обещало быть приятным, но не предупредить его она не могла.

Метавшиеся в её голове оправдания, впрочем, не пригодились. Ответившая на вызов Джинни со смирением в голосе сообщила, что Гарри, велев не беспокоиться и не ждать, несколько часов назад умчался по какому-то срочному делу, и вероятно, находился в Министерстве. Не дожидаясь, пока золовка поинтересуется, чему была обязана утренней встречей в Хогсмиде, Гермиона пожелала ей спокойной ночи, выгнала недовольную сову на мороз с запиской для Гарри и аппарировала в свою лабораторию.

Когда терзают сомнения, отправляйся в библиотеку. Когда неопределённость выгрызает душу, ныряй с головой в работу. Гермиона уже убрала восстановленный по инструкциям Ильдегарды Искусной медальон Салазара в тайник и наносила последние штрихи на Хельгину чашу, когда на стол приземлился соткавшийся из воздуха бумажный самолётик.

Впусти меня.

Она охнула, сунула чашу в шкаф, затолкала туда же шар с Нагини и кинулась расколдовывать дверь.

---
Окончание следует...

Глава 9. Точка невозвращения

Надо, наверное, обьяснить, почему я в ответах на отзывы так мучительно путаюсь в местоимениях. Мы всё ещё, как сказано в профиле, межконтинентальный коллектив, но так уж вышло, что этот фик – сольный проект сестрички Фордж. Прости меня, Гред. Все косяки мои. Wish you were here.

Пользуюсь случаем ещё раз восхититься долготерпением и внимательностью дорогой шахматной лошадки, и порекомендовать её ориджинал "Не доверяя небесам" (клик на бету в шапке этого фика!).

Ну и, это... дорогие читатели! Я даже не знаю, как вас благодарить, вот.

Примечания тоже пускай в начале будут, чтоб потом от экшена не отвлекаться :)

Lutra lutra – латинское название речной выдры
Цитаты в этой главе – из Экклезиаста, гл. 1, ст. 17–18

--

Глава 9. Точка невозвращения

Фиолетовые тени врезались в лицо Гарри, и оно выглядело печальным и усталым, как морда дракона, на старости лет лишившегося своих сокровищ. У Гермионы сжалось сердце.
– Я только что из Малфой-мэнора... – сообщил Гарри вместо приветствия. – “Ты хоть понимаешь, Поттер, что я мог бы пойти с этим не к тебе, а прямиком в приёмную Аврората? Только ради Гермионы...” – он рухнул на диван и запустил обе пятерни в волосы. – Ну почему, почему из всех людей тебе надо было связаться именно с Малфоем?

Гермиона прикусила язык. Больше всего на свете ей хотелось броситься Гарри на шею с криком “Я всё объясню!”, но сначала было необходимо узнать, что именно ему известно. Информацию следует предоставлять по мере необходимости; этот принцип равно приложим и к ревнивому любовнику, и к аврору при исполнении.

Молчание затягивалось. Гарри явно не мог решить, с чего начать.
– Может, чаю? – предложила Гермиона, и её тут же передернуло от того, как по-идиотски прозвучала эта напускная беспечность. Тем не менее, она трансфигурировала свободный штатив в кофейный столик и поставила на него цветастую чашку.

Гарри молча помотал головой и принялся шарить во внутреннем кармане мантии, после чего швырнул на столик витой шёлковый шнурок. В лаборатории запахло сандаловым деревом. Гермиона поёжилась.

Гарри с брезгливым видом ткнул в шнурок волшебной палочкой, и тот расплёлся на две нити, тут же превратившиеся в кусок пергамента и перо. “Перо-перевёртыш – для забывчивых и просто любопытных”, – вспомнила Гермиона. Джордж и Рон выдумали этот дурацкий слоган при ней.
– Он назвал мне пароль, – сказал Гарри хрипло. – Lutra lutra. Какого дементора Малфой знает, какой у тебя патронус?

Перо встрепенулось и заскользило по пергаменту, чередуя изящный почерк Драко с чёткими, почти печатными буквами Гермионы.
... забудешь о сегодняшней сделке...
... принадлежала Тёмному Лорду...
... десять тысяч галлеонов...
... хочешь примерить?

Не решаясь взглянуть на Гарри, Гермиона не отводила глаз от появлявшихся на бумаге слов. “Пожалуйста, Драко, не надо...” – вывело наконец перо и остановилась.

– После этого он, надо полагать, снял рубашку, – подытожил Гарри обманчиво бесстрастным тоном. – Но это не всё.
– Это всё! – запротестовала Гермиона. – Я клянусь тебе, что он ничего не снимал! Ты должен мне поверить! Что мне сделать, чтобы ты мне верил?
– Что сделать? – сказал Гарри с горечью. – Может, попробуешь перестать держать меня за дурака и сама расскажешь?
– Я же говорю, ничего не было! Мы поднялись наверх, я расплатилась за... эту вещь, потом стёрла ему память и пошла домой. То есть, аппарировала. И всё. Я даже не переписывалась с ним с тех пор.
– Гермиона, меня не волнует, что у вас было с Малфоем. То есть, волнует, конечно, и... Мерлин, почему, почему Малфой? Но я сейчас не об этом. Малфой нашёл Перо-перевёртыш, и ему стало ясно, что ты хотела секретности неспроста. Кинулся допрашивать эльфа, который прислуживал в тот вечер, и обнаружил, что эльфу тоже кто-то стёр память...

Гарри сделал паузу, но Гермиона упорно молчала.

– Кое-что ему из эльфа всё-таки удалось вытянуть. “У нас, Поттер, тоже есть специальные методы”. Сукин сын. Кое-что, что заставило его проверить подземелья. Ты ведь знаешь, чего он не досчитался?
– Понятия не имею! – пожала плечами Гермиона, чувствуя, как противный холодок щекочет шею.
– После твоего визита Малфой обнаружил пропажу дневника Тома Риддла.

А она была так уверена в надёжности своих чар стирания памяти и так поглощена своими чувствами к Гарри, что мысль о том, что утреннее письмо Драко могло быть продиктовано не только ревностью, едва мелькнула в её сознании, не успев оформиться! Впрочем, если уж речь зашла о ревности, придётся разыграть и эту карту. Нужно только немного потянуть время, ввести Гарри в заблуждение совсем ненадолго – до тех пор, пока не станет можно всё ему объяснить.

– Дневник Тома Риддла? – Гермиона изобразила глубочайшее изумление. – При чём тут я? То есть нет, постой, теперь мне понятно... Он тогда совсем... знаешь, он был такой, ну, ты же сам читал, я просто не знала, куда от него деваться! Надеялась, что он забудет обо всём и оставит меня в покое, а он вспомнил и разозлился, вот и выдумал про дневник и наговорил тебе не пойми чего, чтобы мне отомстить! Послушай, Гарри, теперь всё встаёт на свои места – а я-то ещё думала, с чего он прислал мне сегодня утром такое дурацкое письмо, с какими-то непонятными угрозами...
– Гермиона, пожалуйста, перестань, – сказал Гарри, болезненно морщась. – Пять минут назад ты клялась, что больше с ним не переписывалась. Так ты только хуже делаешь.

Он снова сунул руку за пазуху и извлёк лист жёлтой линованной бумаги, исписанный рукой Гермионы.
– Узнаёшь?
– Ну да, узнаю. Рецепт зелья от головной боли, я тебе сама его дала. А что?
– Когда пишешь в блокноте шариковой ручкой, бумага проминается, – Гарри ладонями разгладил рецепт. – И с помощью простейших чар можно прочесть, что было на предыдущей странице. Сам не знаю, зачем я это сделал тогда – наверное, просто из любопытства. Потом забыл. И только сегодня, пока Малфоя слушал, до меня дошло, что ты составила список хоркруксов и практически на моих глазах собрала их всё. Оправа от кольца Гонта ведь тоже у тебя, правда?

Гермиона молчала.

– Нелегальная покупка тёмного артефакта. Кража тёмного артефакта из музея, в сговоре с рецидивистом. Кража тёмного артефакта у частного лица. Несанкционированные модификации памяти волшебника и магического существа, – перечислял Гарри, и каждая фраза отзывалась в голове Гермионы неумолимым набатом.

– Непростительное проклятие, хотя последнее пусть ещё докажут, ты же не сумасшедшая, чтобы своей палочкой... – Гарри скомкал злосчастный рецепт и поднял глаза. – О, Мерлин! Неужели своей?!

Гермиона прислонилась к деревянной панели, скрывавшей шкаф с Нагини, и закусила губу. Гарри медленно, будто боясь спугнуть какую-то робкую волшебную тварь, подошёл к ней и оперся ладонью о потайную дверцу рядом с её головой.

– Что же ты затеяла?! – прошептал он. – И как ты собиралась провернуть это без меня, глупая?

Гермиона всхлипнула и кончиками пальцев погладила застёжку его мантии.

– Во что бы ты ни ввязалась, во второй раз я тебя не потеряю... – ладонь Гарри проскользнула за её спину. – Но ты должна рассказать мне всю правду – понимаешь? Чтобы я мог помочь, мне нужно знать всё.
– Хорошо, – проговорила Гермиона, покрепче смыкая руки на его талии. – Я тебе всё расскажу.

Поцелуй получился колючим, солёным и неуклюжим, и закончился слишком быстро. Обмякшее тело главы аврората она осторожно отлевитировала на диван и укрыла пледом.

Любая ведьма, у которой есть дети и работа, умеет навеять сон мгновенно, невербально и незаметно.

– Вот теперь, – сказала Гермиона и ещё раз обвела кончиком языка тонкий шрам на лбу Гарри, – теперь я собрала их все. Спи, любимый. А когда ты проснёшься, я расскажу тебе всё-всё-всё о том, как сделала невозможное возможным. И как я поняла, что сделала это не ради науки, а ради тебя.

*
Окончательную версию заклинания Гермиона, проникнувшись торжественностью момента, ещё накануне перенесла на пергамент. В принципе, она помнила текст наизусть, однако след Тёмного лорда на хоркруксах был настолько трудноуловимым, что доверять памяти было опасно: споткнись она хоть на одном слоге, второй возможности снять отпечатки уже не будет.

Полная до краёв чаша Хельги Хаффлпафф прижимала край исписанного каллиграфическим почерком свитка. Зелье на боггартовой слюне и чешуйках василиска должно было за доли секунды впитать в себя слепок величайшего разума, который Гермиона до совсем недавнего времени планировала вручить на сохранение Гильдерою Локхарту. Подозрения профессора Снейпа в том, что она собиралась присвоить его, были не только оскорбительны, но и неверны: она никогда не желала славы и величия для себя. Гермиона хотела лишь восстановить справедливость, попранную частично по её вине – ведь это она угодила в больничное крыло вместо того, чтобы предотвратить катастрофу, и позволила предмету первой в своей жизни влюблённости превратить себя в слабоумного инвалида, пытаясь защититься от её друзей.

Совершенный ум должен был размещаться в совершенном теле – это казалось единственно верным решением. Но сначала для этого тела не нашлось подходящего разума, а теперь, когда она такой разум разыскала, оказалось, что тело его не дождалось. Визит в Мунго, во время которого Гермиона собиралась узнать, на каких условиях Локхарта можно было забрать, пошатнул её веру в мировую гармонию. Однако отступать было поздно. Единственным способом восстановить равновесие было употребить вверенное ей сокровище, ранее причинившее столько зла, на благо всего магического мира. В глубине души она верила, что в её руках это совершенное оружие по крайней мере не рисковало стать причиной новых бед и разрушений, и надеялась, что найдёт, как им распорядиться наиболее разумно и справедливо.

Гермиона установила защитную сферу Нагини над столом и одним коротким движением волшебной палочки развеяла чары. Огромная голова с остекленевшими глазами и оскаленной пастью безжизненно шлёпнулась рядом с чашей, взметнув страницы дневника Тома Риддла, теперь девственно чистые и целые. Диадему Ровены, медальон Салазара и кольцо Гонтов Гермиона надела на себя.

Она погладила ладонью пергамент с заклинанием, поправила голову Нагини, чтобы не отбрасывала тень, и ещё раз взглянула на Гарри. А ведь зелье мог бы выпить он, вдруг подумала она. Вот кто действительно был достоин разума, эквивалентного как минимум ста двадцати восьми Дамблдорам – Гарри Поттер, самый храбрый, самый бескорыстный, самый красивый… Он обещал пойти с ней до конца, во что бы она не ввязалась, но имела ли она право возлагать на него такую ответственность? Да если уж на то пошло, имела ли она право признаваться ему в том, что задумала, имела ли она право так бездарно попадаться и тем самым втягивать начальника аврората в свою авантюру?

“Это было идеальное преступление, – горько усмехнулась Гермиона. – Розе есть чему у меня поучиться”.

А теперь она настолько запуталась, что разум Вольдеморта был её единственной надеждой на спасение. И она исправит всё то, что натворила, и никогда-никогда не повторит прежних ошибок. Надо только довести задуманное до конца.

Гермиона откашлялась и ровным голосом, без единой запинки прочла заклинание. Масляные светильники мигнули, заставив её вздрогнуть. По поверхности зелья пробежала лёгкая рябь.

Гарри на диване всхлипнул и отчётливо произнёс: “Не сейчас, рыжик... что-то голова разболелась”. Гермиона выпустила из рук пергамент и обернулась, но победитель Вольдеморта уже снова затих и только ровно дышал во сне.

“Секундой раньше, и я могла бы сбиться, – подумала Гермиона, с нервным смешком переводя дух. – Хорошо, что самое ответственное позади”. Дрожащими ладонями она обхватила чашу Хельги Хаффлпафф и тут же отдёрнула руки, как будто обжегшись.

Чаша была пуста.

Гермиона вскочила, зацепившись тяжелым медальоном за некстати встопорщившиеся страницы дневника, который тут же, будто живой, пополз по столу, взмахнула руками, пытаясь подхватить опасно накренившуюся чашу, но вместо этого потеряла равновесие и толкнула стол, который с грохотом опрокинулся. Змея, чаша, дневник и пергамент с ненужным уже заклинанием бренча и шурша сползли на пол. Оказавшись на твёрдой поверхности, эта куча на миг застыла, а потом снова зашевелилась и вдруг произнесла, нараспев и в то же время как будто слегка шепелявя:

– “И предал я сердце моё тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это – томление духа”. Но не подумайте, я не жалуюсь.

Оцепенев от ужаса, Гермиона наблюдала, как желтоглазая змеиная голова медленно поднимается над лежащим на боку столом.

– Ну и что вы уставились на меня, как статуя на василиска? Салазар Слизерин говорил на серпентарго – почему бы самой умной змее на свете не знать английского?
– Этого не может быть, – пробормотала Гермиона, – вы мёртвая!
– Опыт мистера Поттера наглядно продемонстрировал, что наиболее простой способ уничтожить хоркрукс, размещённый в живом существе, это убить носителя, – тоном терпеливого, но порядком утомившегося лектора начала змея. – Но также и то, что носитель при желании может вернуться к жизни. Прикосновение Воскрешающего Камня служит необходимым магическим толчком. Неужели вы затеяли этот проект с оживлением, не понимая до конца, как именно всё работает?
– При чём тут оживление? Я пыталась восстановить разум. Величайший разум, как минимум в сто двадцать восемь раз превосходящий...
– Вы и в самом деле так считаете? – перебила змея. – А ну-ка, попытайтесь вспомнить, при каких обстоятельствах вас посетила идея восстановить этот разум.
– Я сидела вот здесь, в лаборатории – запинаясь, пролепетала Гермиона. – Наутро после того, как проводила Хьюго и Рози. И мне просто пришло в голову... да мне часто приходит в голову... Мерлин, все мои проекты когда-нибудь приходят мне в голову! В общем, это был самый обычный день, ничего экстраординарного.
– Но зато накануне вы довольно-таки экстраординарно напились, – вкрадчиво проговорила Нагини. – До розовых слоников, до любви ко всему сущему и до полной потери навыков техники безопасности! И именно благодаря этому вы сделали то, на что за двадцать лет, прошедших со дня моей смерти, не решился ни один волшебник: вступили в прямой физический контакт с хоркруксом.

И Гермиона, словно нырнув в думосбор, снова ощутила на своем пылающем лице прикосновение змеиной шкуры – гладкой, упругой и притягательно прохладной. “Вот эта голова хранила осколок самого великого разума!” – противно задребезжал в ушах её собственный голос.

– И вы... вы вложили мне в голову мысль собрать отпечатки разума Вольдеморта! Всё это время вы контролировали меня!
– И эти люди называют Тёмного лорда параноиком! – Нагини даже поперхнулась от возмущения. – Даже он вряд ли додумался бы до такой дурацкой теории заговора. Ну на что мне чужой великий разум, деточка? Мне не свойственны имперские амбиции – я пресмыкающееся. Я хотела вернуть себе нормальное живое тело, только и всего.
– Но вы... зачем вы тогда выпили моё зелье?
– Попробовали бы сами двадцать лет проваляться в пыльном шкафу с перерезанным горлом, – Нагини подтянула свёрнутый крупными кольцами хвост к голове и тут же раздвинула спираль в широкий штопор, что, вероятно, заменяло ей пожатие плечами, – ещё бы и не такую дрянь выпили. Оно так соблазнительно играло бликами, как кисель в приюте, ещё до войны...
– В к-каком приюте?
– Вы случайно свой собственный ум мне не отдали? В том, где рос Том Риддл, конечно! Да перестаньте смотреть на меня, как на исчадье ада какое-нибудь! Давать волю предрассудкам в век просвещения и толерантности – это просто невежливо. Ваш Поттер, между прочим, был носителем ещё дольше, чем я, но от него вы что-то не шарахаетесь. А всей разницы между нами – форма носа да несколько квадратных дюймов волосяного покрова. Такой умной ведьме как вы стыдно должно быть зацикливаться на внешности.

Медленно выпрямив хвост, Нагини ловко ухватилась кончиком за вентиляционную решётку в стене, вытащила её и аккуратно положила на дневник Тома Риддла.

– Диадема вам действительно к лицу, – сообщила она, шаря хвостом в трубе. – Непонятно только, куда такое надевать. И Салазаров медальон смотрится очень мило. А кольцо, мой вам совет, не носите – камень великоват, и оправа вульгарная.
Изложив свои эстетические воззрения, змея начала не спеша втягиваться в вентиляционное отверстие (отверстие было иллюзорным, так что одно это действие вполне тянуло на курсовой проект в каком-нибудь магическом колледже среднего пошиба).

– Как думаете, дорогуша, из лондонской канализации можно аппарировать? Впрочем, не беспокойтесь, я как-нибудь сама разберусь. Поттеру передавайте привет и мои извинения за доставленные неудобства. Больше нас ничто не связывает, так что его мигрени, надеюсь, остались в прошлом.

Гермиона опомнилась, когда на виду оставалась только одна голова.
– Стойте! – потребовала она, выхватывая волшебную палочку. – Вы не посмеете! Этот разум вам не принадлежит, он – общественное достояние! Ваш моральный долг – употребить его во благо!

Нагини высунула наружу кончик хвоста и потёрла им между светофорно-жёлтыми глазами.
– А известно вам, в чём оно заключается, это благо? – спросила она. – Молчите? Так я просвещу вас: общественное благо заключается в том, чтобы держать этот разум и общество как можно дальше друг от друга! Ибо сказано: “Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь”. Уж поверьте, деточка, с высоты моего опыта это ясно как день. Accio вентиляционная решётка.

И с этими словами самая умная в мире змея захлопнула за собой лаз, который немедленно исчез с гладкой поверхности стены.

*
Гарри Поттер проснулся на незнакомом жёстком диване, слишком коротком и узком для его измученного тела, которое немилосердно ломило из-за неудобной позы. Череп раскалывался от боли, а мозги сжимались от ужаса при одной только мысли о том, что их могли всколыхнуть. Снилась ему какая-то ерунда.

Конец