Глава 1 Первое заклинание.
Первое заклинание, которое учат в школе меленькие волшебники - заклинание левитации.
- ЛевИоса, а не ливиОса, - поправляет рыжеволосого мальчишку девочка-отличница. "Вингардиум Левиоса," - бормочет она же, аккуратно вещая на стену семейную колдографию.
- Вингардиум Левиоса, - манерно произносит блондин в серо-зеленом шарфе, складывая в сумку ворох так и не отправленных писем.
- Вингардиум Левиоса! - кричит нескладная девушка-аврор на тренировке за секунду до того, как на нее почти рушится шкаф для спортивного инвентаря. Это заклинание спасает ее чаще, чем все Щитовые чары вместе взятые.
- Используйте заклинание левитации, мистер Дэвис, - хмурится строгая женщина в очках, немного уставшая от своих обязанностей. И она же повторяет это заклинание позже, когда все уходят, наливая себе стаканчик старого, доброго шотландского виски.
- Вингардиум Левиоса, - бормочет себе под нос темная тень в углу особняка, и фамильное серебро Блэков кочует из шкафа в мешок воришки.
- Левитация, - отвечает на загадку, чтобы попасть в гостиную своего факультета, красивая девушка с экзотической внешностью и совершенно отчаянными глазами.
Возможно, если бы заклинание левитации могло бы говорить, если бы оно было живым существом, оно бы рассказало много всего о тех, кто использует его каждый день.
Заклинание левитации - самое популярное заклинание, самое первое заклинание, самое незаметное и незаменимое.
Может и к лучшему то, что сказать оно ничего не может.
Слишком многое они делают тогда, когда никто не видит, кроме незаметного заклинания.
Сон.
Гермиона Грейнджер снится, что вся ее жизнь - странный сон.
Гермионе кажется, что на самом деле она обычная магла, которой снится, что она волшебница.
На самом деле Гермиона учится в обычной школе, а ее любимые предметы - химия и физика. На самом деле мисс Грейнджер не верит в то, что магия существует. Это нерационально.
Магии не существует. Даже дети знают эту простую истину, но Гермионе все равно хочется уснуть, чтобы опять увидеть волшебный сон, в котором она может творить настоящие чудеса.
Гермиона на самом деле хочет стать дантистом, а не изучать Чары.
На самом деле ее родители гордятся ею, а не побаиваются. На самом деле ее одноклассники замечают ее только во время годовых контрольных, и у нее нет друзей. Гарри, Рон и Джинни тоже ей только снятся.
Больше всего Гермиона на самом деле боится, что встретит когда-нибудь на улице кого-нибудь с волшебной палочкой и поймет, что то, что ей снится, могло бы происходить, но не происходит.
В жизни у Гермионы Грейнджер ничего не происходит и не может происходить, ведь она обычная школьница-зубрилка, которая хочет поступить в хороший университет. У нее нет каких-то интересных знакомых.
Гермиона Грейнджер на самом деле живет в предвкушении сна, ведь за его пределами она глубоко несчастна.
Гермиона Грейнджер просыпается. Прислушивается.
Неподалеку сопит Гарри. Тихонько храпит Рон.
У нее над головой - потолок палатки.
Гермиона улыбается.
Хотя ее реальность еще страшнее, чем очередной сон.
Звучное имя.
Джеймс Сириус Поттер ненавидит свою фамилию.
Ненавидит имя Джеймс, вроде простое и вполне обыкновенное, если ты не внук Джеймса Поттера и не сын человека, спасшего Британию.
Ах да, а если ты еще и не живешь на площади Гриммо, то даже второе имя Сириус кажется нормальным.
Джеймсу Поттеру десять лет, на следующий год он поступает в Хогвартс, ему хочется попасть на Хаффлпафф, да вообще - куда угодно, только не в Гриффиндор, коротко стричь волосы, чтобы не напоминать никому крестного аврора Поттера, и Джеймс заранее ненавидит ЗоТИ. Он никогда не пойдет работать в Аврорат и не женится на рыжей. Рыжие Джейми не нравятся.
Он уверен, что не пойдет по стопам отца и деда и никогда не будет похож на Сириуса Блэка.
Джеймс изредка думает, что его родители над ним изощренно поиздевались.
Хуже, наверное, только Альбусу Северусу, но тот хотя бы не против такого дурацкого имени и еще более дурацкой наследственности.
Но Альбус все-таки понимает его и сам думает, что поступит на любой факультет, кроме Гриффиндора, а вот маленькая Лили мечтает о папиных приключениях и маминой внешности и абсолютно не обращает внимание на то, что все вокруг умиляются: "Вылитая Лили Поттер!", "Посмотрите, это дочка Гарри! Такая милая и так похожа на мать!", "Гриффиндоркой будет, с такой-то наследственностью".
- Маленькая она еще, - насмешливо хмыкает Ал, глядя на то, как Лили улыбается тетушке Гермионе, сказавшей сейчас именно такую банальность.
Джейми хмурится.
Ему кажется, что дело тут вовсе не в возрасте, а в характере.
Он думает, что когда станет взрослым, то сменит имя - его будут звать Роджер Смит, и никто не узнает, что Роджер Смит - тот самый Джеймс Поттер-младший. Роджер Смит будет выпускником Хаффлпаффа или Слизерина, а может даже Райвенкло, будет работать у тети Луны в "Придире", передвигаться будет исключительно каминной сетью, а на метле будет таким же неуклюжим, как дядя Невилл.
Когда Гарри в очередной раз говорит, что старший сын невероятно похож на его отца, Джеймс честно выкладывает отцу все свои планы.
Он говорит папе и о Роджере Смите, и о Хаффлпаффе, и о "Придире", и о метлах, и о ненавистных ему рыжих девчонках, которых в жизни Джейми слишком много.
Гарри Поттер молчит, и Джейми не знает, почему - не то потому, что для отца это шок, не то потому, что говорит все это в присутствии Кингсли Шеклболта.
Кингсли тоже молчит, молчит минуту, две, три, а потом издает какой-то булькающий звук, который никак не похож на звуки, которые может издавать Министр Магии.
Через несколько секунд Джейми понимает, что дядя Кингсли так смеется.
Аврор Поттер смотрит на министра непонимающим взглядом, тянется рукой в сторону ящика стола - Джейми слышал от мамы, что там папа хранит огневиски, но в последний момент косится на Джеймса и тяжело вздыхает.
- Кингсли, давай потом встретимся, а? - вдруг спрашивает Гарри Поттер, устало снимая очки.
То, что потом сказал ему папа, Джейми вспоминать не любит и никому об этом никогда и слова не скажет, но в тот же день он извиняется перед отцом, просит его ни слова не говорить матери (повеселевший Гарри Поттер хитро смотрит на Джейми поверх очков), и в тот же день говорит Альбусу, что все, что они насочиняли - бред. Полнейший.
Гордиться своим именем гораздо труднее, чем его ненавидеть. Джеймс задирает голову, Джеймс представляется немного манерно и совсем слегка завидует Алу, потому что от него этой гордости не ждут и потому что Алом уже гордятся, не смотря ни на что.
- Джеймс Сириус Поттер. В честь деда и крестного моего отца, - улыбается Джеймс широкой улыбкой, когда приходит устраиваться в Аврорат.
Он гриффиндорец, он хороший волшебник, он ловец, у него высший бал по Защите.
Но чего-то все-таки не хватает.
- Джейми, - тихо бормочет он, когда рыжеволосая Эми Дэвис протягивает ему руку.
- А? - весело переспрашивает его новоявленная коллега.
- Можешь называть меня Джейми, - увереннее говорит Джеймс, и улыбка у Эми теплая, как у мамы или у бабушки на старых фотографиях.
Джеймс Сириус Поттер улыбается ей в ответ.
Джеймс уже знает, как будут звать его жену. Эмили Дэвис. Определенно.
Теперь все встало на свои места.
Некоторые вещи просто должны, обязаны повторятся.
Другие людиНа следующий день после войны Джинни Уизли совсем не плачет, только поджимает губы и молчит. В ее глазах затерялся отблеск заклинания миссис Лейстрендж, и Джинни кажется, что стоит только закрыть глаза, как вся реальность окрасится в зеленый, а в ушах зашумят адской какофонией и крики, и вопли, и все слова, которые так хотелось бы забыть, и то грозное, неизвестное Джинни заклинание, которым мама убила Беллатрису.
Джинни не хочет засыпать, потому что точно знает, что ей будут сниться кошмары - вязкие, тягучие, противные, словно какое-то лечебное зелье, от которого сводит зубы - сколько этой гадости она выпила в этом году, интересно? Два котла? Три? А может - все десять?
В темноте Джинни чудятся странные тени, а за стенкой раненным зверем воет мама - уже несколько часов без перерыва, - и причитает, бормоча что-то успокаивающее, папа.
Джиневре хочется заткнуть уши, но тишина еще хуже, потому что в тишине можно услышать те звуки, которых нет на самом деле.
Где-то внизу слышится голос Джорджа - тот, кажется, немного не в себе после смерти Фреда, и уже почти сутки сидит, раскачиваясь, на диване и тихо зовет: "Фред, Фред, Фред...". Джинни стыдно признаваться даже самой себе, но, возможно, было бы лучше, если бы они погибли оба.
В доме невозможно находиться, все в нем пропитано тяжелой горечью, и Джинни, крепко сжав палочку, спускается вниз, почему-то заметив, что ступеньки жутко скрипят, и отметив про себя привычно, что может услышать Филч, а тогда от наказания не отвертеться, но к наказаниям она уже привыкла... Уизли обрывает сама себя посередине мысли.
Она не в школе. Она дома, на втором этаже в истерике бьется мама, а на диване в гостиной сходит с ума Джордж.
Не так она представляла себе конец первого дня после войны.
В ее воображении счастливые люди обнимали друг друга, а слезы, текущие по их лицам, были слезами облегчения и счастья. В ее воображении она надевала лучшее платье, а Фред и Джордж улыбались совсем как тогда, когда она видела их в последний раз - их обоих, живых и невредимых. В ее воображении она смеялась и плакала, обнимая Рона и Гермиону, а Гарри стоял немного в сторонке, словно не решаясь к ней подойти, а потом решительно делал шаг, брал ее за руку, и Молли не плакала, а просто причитала, что они все могли погибнуть. И Чарли прижимал маму к себе и говорил тихо, едва слышно: "Ну, мы же все выжили, мам".
В реальности Джинни Уизли в старой ночнушке и с палочкой в руке тихонько кралась к выходу из дома, а Фред умер, и его тело, изуродованное почти до неузнаваемости, лежало сейчас в Хогвартсе, как тела многих погибших. И никто не радовался, и даже не чувствовал облегчения, и Джинни не смеялась, потому что это казалось бы ужасным неуважением к памяти погибших, и даже не плакала, потому что слезы уже кончились, уже давно кончились. И Рон с Гермионой куда-то пропали, затерялись в толпе на секунду, а когда их начали искать, нашли только Гарри, который сказал, что их не стоит искать.
А Гарри Поттер сейчас сидел на крыльце "Норы" и смотрел куда-то вдаль.
Джинни хочется, как в былые времена подкрасться к нему сзади и закрыть глаза ладонями, а потом поцеловать, но она нутром чует, что делать этого не стоит.
Она делает еще несколько шагов и кладет руку Гарри на плечо.
Плечо Гарри вздрагивает, а сам Поттер поднимает на нее совершенно больные глаза, а потом тихо шепчет:
- Джинни...
- Гарри...
И тут слова заканчиваются. Будто резко перекрыли какой-то канал, и они оба смотрят друг на друга немного напугано, не зная, что сказать и мучительно не узнавая.
Гарри вытянулся за год, изменился совершенно, и даже волосы, в которые Джинни так любила запускать пальцы во время поцелуев, постриг очень коротко.
Она сама изменилась не меньше.
Так они и молчат, абсолютно незнакомые друг другу люди со знакомыми именами.
Те Гарри и Джинни, которые любили и знали друг друга, умерли где-то на руинах, в которые превратился Хогвартс, а эти, новые, даже не знают, что сказать после такой долгой разлуки.
- Ты изменилась, - вдруг говорит Гарри дрогнувшим голосом, и в этом голосе столько тоски, что Джинни опять хочется зажать уши.
- Ты тоже, - откликается она тихо-тихо.
- Фред, Фред, Фред, Фред.... - слышится где-то за стеной дома, а в открытое окно на втором этаже вылетают громкие всхлипы Молли.
Самой младшей представительнице семейства Уизли вдруг вспоминается то отчаянье, которое она испытала, узнав, что Гарри умер, и ей мучительно хочется понять, что он - живой, настоящий, а не обман зрения или не какая-то галлюцинация.
Джинни резко кидается к Гарри, а тот прижимает ее к себе так, что на секунду становится трудно дышать. Дыхание Гарри щекочет ей ухо, где-то у него в груди колотится сердце, а сам он такой осязаемый, такой живой, что Джинни Уизли уже плевать по большему счету, тот это Гарри или не тот, главное - живой.
И слезы сами льются из глаз, и Гарри что-то шепчет, что-то длинное, и, несомненно, успокаивающее, но до Джинни доносится только одна-единственная фраза, и она повторяет ее невпопад, прерывая Поттера на полуслове.
- Я тоже хочу узнать тебя заново, Гарри.
Бабочка Лаванда Браун похожа на бабочку - легкая, веселая и яркая, резко выделяющаяся на фоне хогвартского однообразия одежды то яркими серьгами, то укороченной форменной юбкой, то разноцветным обручем в волосах.
Вокруг Лаванды вечно толпа подружек, а сама она пахнет какими-то цветочными духами и звонко хохочет, когда очередной парень, прельстившийся яркой окраской бабочки, говорит очередную глупую шутку.
Гермионе Грейнджер Лаванда кажется глупой и несерьезной, она слишком простая для лучшей ученицы Хогвартса.
Голос Лаванды кажется Гермионе невыносимым, а ее пустая болтовня, так сильно раздражает, когда пытаешься сосредоточиться и написать эссе по зельеварению.
По пятницам Лаванда Браун с шумной стайкой подруг встречаются, чтобы обсудить планы на выходные, модные мантии и косметику, и в эти моменты Гермиона Грейнджер ужасно жалеет, что живет с Лавандой в одной комнате, и уходит в библиотеку - от греха подальше.
Гермиона Грейнджер не любит бабочек, не любит Лаванду Браун и очень не любит смешливых глуповатых девчонок.
Но когда она видит, как блистательная Лаванда Браун падает с перил и теряет сознание, видит, как бежит к ней одержимый жаждой крови Сивый, она забывает о любой неприязни и бросается на помощь.
Когда на следующий день после Битвы за Хогвартс Лаванда улыбается ей дрожащими губами и тихо шепчет: "Спасибо", Гермиона перестает испытывать всякую неприязнь.
Возможно, они даже могут считать друг дружку подругами, а, может, им лучше просто забыть те дни, как страшный сон, но когда они встречаются через много лет в Косом переулке - яркая, похожая на бабочку Лаванда и уставшая, но довольная своей жизнью Гермиона - они вежливо спросят друг друга о делах и здоровье, а потом пойдут в кафе-мороженное - вспомнить молодость и тех, про кого можно говорить только хорошо или ничего.
Лаванда будет смеяться и говорить о каких-то глупостях, а Гермиона ничего ей не скажет, потому что времена меняются, и люди - тоже, а кое-что остается неизменным. И когда тебе пришлось много лет назад отстраивать жизнь заново, когда фундамент до сих пор шатается, начинаешь ценить тех, кто умеет оставаться такими же.
Предчувствия.Интуиция всегда была сильно стороной миссис Смит.
Конечно, после того, как они с мужем попали в аварию по пути из Сиднея в Мельбурн, у них у обоих были проблемы с памятью, но прекрасная интуиция миссис Джейн Смит оставалась одной из тех констант, которые помнили они оба, а потому ей они привыкли доверять.
Вот и сейчас Джейн казалось, что вот-вот что-то должно случится.
Время течет предательски медленно - Джейн мечется по дому, думая, чем занять руки, ставит чайник, а потом садится перед телевизором и бездумно переключает каналы. Улыбчивая девушка в новостях говорит о каких-то убийствах в Англии - сердце Джейн Смит кольнуло острой иголкой беспокойства за... За кого? У нее нет знакомых в Англии, и родни нет, кроме мужа, но она все-равно сжимает подлокотники кресла так, что белеют костяшки пальцев.
- Чайник вскипел, милая, - Грегори заходит в комнату, замечает ее обеспокоенное лицо и спрашивает: - Что-то случилось, Джейн?
- Ничего особенного, - неловко улыбается Джейн. - Просто в Англии опять происходит что-то странное.
Грегори хмурится, словно силится что-то вспомнить, или словно он недоволен тем, что его жена опять так волнуется - Джейн вечно волнуется, когда говорят что-то про Англию, но не может объяснить, почему, и Грегори это раздражает едва ли не больше, чем то, что сам он тоже испытывает смутное беспокойство, когда слышит об этих странных убийствах, природных явлениях и о всей той ерунде, что уже около года творится в Англии.
- Все будет хорошо, - вдруг говорит он. - Она всегда так говорила.
И сам не может вспомнить, кто это "она" и почему ее мнение так важно.
Но Джейн кивает, успокаиваясь, и идет на кухню, делать чай, словно поняла, о ком они говорят, хотя мистер Смит и сам этого не понял.
Много дней спустя - может пройдет месяц, а может два после этого странного разговора, над Англией будет светить солнце, а миссис Смит откроет дверь, и ей на шею со слезами бросится девушка с копной каштановых волос. Девушка взмахнет палочкой, дрожащим голосом скажет какие-то странные слова, и все станет таким, как должно быть.
И Гермиона будет убеждать их, что это было необходимо, а они простят ее почти сразу же, потому что простить, оказывается, легче, чем понять и принять.
И Грегори и Джейн Грейнджер потом будут немного побаиваться свою дочь, вспоминая то странное время, когда они вздрагивали при упоминании слова "Англия", когда были твердо убеждены, что их фамилия - Смит, и не помнили о том, что у них есть дочь, но почему-то знали, что за нее стоит волноваться.
Каждый год. Каждый год, когда весна близится к своему логичному завершению, а переменчивый апрель готовится уступить место цветущему маю, в Лондоне пахнет весной, а еще, словно страшная вирусная болезнь, распространяется со страшной скоростью безнадежная застарелая тоска. Даже маглы и те чувствуют что-то, становятся вдруг какими-то нервными и уставшими, несмотря на весну за окнами душных офисов. Но, конечно, магловская беспричинная усталость и нервозность не идет ни в какое сравнение с тем, что творится в магическом Лондоне.
В Косом переулке Джордж Уизли вдруг смотрит в зеркало и на секунду замирает, потому что ему чудится, что из зеркала на него смотрит не его отражение, а его брат Фред, но потом он замечает в волосах у отражения наметившуюся раннюю седину – седину, которая может быть только у него, а не у Фреда, и со вздохом достает из ящика стола бутылку огневиски.
Гермиона Уизли, сидя на собрании Отдела Магического Правопорядка, вдруг чувствует, как начинает слишком быстро биться сердце, и кровь стучит в висках, и сама она вся напрягается словно туго натянутая гитарная струна, а ее рука неосознанно тянется к палочке и, только почувствовав ладонью ее рукоять, Гермиона вздыхает и успокаивается, но в глубине души она вдруг опять готова бежать и сражаться.
Рон Уизли вдруг весь тускнеет, словно все краски смываются с него весенними дождями, а его рыжая шевелюра вдруг становится словно посыпанной пеплом, а в глазах поселяется смертельная усталость и жуткая тоска. Он ходит на работу, как всегда, но его присутствие в магазине братьев Уизли вдруг кажется ему неестественным и странным, и Рон вдруг вспоминает строчку из магловской песни, которую слушал когда-то вместе с Гермионой, и говорит Джорджу: «Шоу должно продолжаться», а Джордж отвечает: «У нашего шоу не хватает актеров».
Луна Скамандер открывает настежь все окна, впуская в дом запах весны и скорби, а потом она одевает любимые серьги, те самые, с цепеллинами, и долго сидит и смотрит в одну точку, говоря что-то шепотом и если подойти к ней близко-близко можно услышать, что говорит Луна с давно погибшей матерью о прошедшей войне.
В Шотландии, в Хогвартсе Минерва МакГонаглл, Филиус Флитвик, Помона Стебель, Гораций Слизнорт и Сивилла Трелони вдруг начинают чувствовать себя неуютно и все вместе собираются в кабинете директора и пьют огневиски, заедая его засахаренными ананасами, принесёнными Слизнортом, а нарисованный Альбус смотрит на них хитро и с пониманием, а Снейп на портрете, повешенном совсем недавно, сидит, нахмурившись, и каждый преподаватель считает своим долгом сказать ему: «Северус, отпусти себя хоть после…», но не могут договорить фразу, выговорить слово «смерть» сейчас. «После смерти».
Драко Малфой вдруг видит во сне тянущиеся к нему языки пламени и просыпается ночью от резкого удушья, а Астория не задает вопросов, только гладит мужа по руке, призывает к себе домового эльфа и немного дрожащим голосом просит принести чая. Драко смотрит на нее благодарно, пьет чай и на несколько часов кошмары затихают, давая ему хоть немного поспать нормально.
Раз в год Лаванда Браун вдруг смотрит на свои руки, и ей кажется, что они покрыты короткой волчьей шерстью. Билл Уизли, которого она почему-то всегда встречает в это время в Косом переулке, смотрит на нее понимающим взглядом, и Лаванде на секунду кажется, что в его глазах мелькает что-то волчье. Совсем как у нее по утрам.
Грегори Гойл вдруг, заходя в лифт в Министерстве, чувствует рядом надежное плечо Винсента, но, когда он оборачивается, видит только пустоту.
В Аврорате, где работает Гарри Поттер, все дела вдруг начинают решаться в обход главы отдела, которого, как знают все подчиненные, лучше не трогать в конце апреля и начале мая. Гарри Поттер ходит по Отделу призраком прошлого, в глазах у него вдруг появляется усталость, вина и отчаянная решимость, и даже Джинни Поттер только вздыхает и говорит: «На все свое время», а его дети становятся непривычно тихими и спокойными.
А потом наступает второе мая, и Министерство украшают, и газеты опять печатают статьи про тех, кто отдал свою жизнь за победу, и про тех, кто выжил в этой войне, кто ее пережил.
Джордж Уизли вдруг садится за бумаги и эксперименты, потому что у него появляются новые идеи.
Гермиона забирает Хьюго и Розу от Молли Уизли, куда они с Роном отправляют детей накануне, и впервые за последнее время позволяет себе расслабиться.
Рону вдруг возвращается все его яркие, весенние краски. Солнце путается в ярко-рыжих волосах, по лицу рассыпаются мелкие веснушки, а на работе у него впервые за последнее время все спокойно и хорошо.
Миссис Скамандер надевает на шею привычное ожерелье из пробок от сливочного пива, закладывает палочку за ухо и устремляется в редакцию «Придиры», потому что у нее впервые за несколько недель есть то, о чем можно написать.
Учителя в Хогвартсе делают вид, что ничего и не случилось, и только Северус Снейп на портрете вдруг усмехается как-то очень горько, а Альбус, пришедший к нему в гости с соседнего портрета протягивает нарисованные лимонные дольки и говорит грустно и очень виновато: «Мой мальчик, я так виноват перед тобой».
Драко Малфой улыбается Астории перед сном одними уголками губ и засыпает спокойным сном без сновидений. К середине мая он опять может смотреть на огонь без содрогания.
Лаванда Браун глядит на полную луну за окном, и ей немного не хорошо, как всегда во время полнолуния после Битвы за Хогвартс, но потом она смотрит на свои руки, на абсолютно человеческие руки с ровными ухоженными ногтями, и ей становится очень спокойно.
Грегори Гойл отправляется на кладбище и долго молча сидит рядом с могилой Винса, ничего не говоря – слова никогда не были его сильной стороной, а потом он аппарирует домой и не возвращается к этой могиле еще год.
В Аврорате у Гарри Поттера опять становится много работы, а когда он приходит домой, то дети обнимают его, а маленькая Лили просится на колени, и Гарри Поттер вновь повторяет им старую историю – историю про храброго мальчика Северуса, который запутался, про старого директора, воспитанного в приюте сироту и рыжеволосую ведьму, которую мальчик Северус очень любил, но которая отдала свое сердце другому. А еще он рассказывает про другого мальчика, Гарри, который рос в чулане и вдруг узнал, что есть волшебный мир, полный чудес, а потом узнал, что в этом мире тоже есть боль и разочарование, но еще есть безумная надежда и верные друзья, готовые пойти за ним на край света.
За окном отступает май, начинается лето, и школьники в Хогвартсе готовятся сдавать экзамены. Маглы в Лондоне вздыхают как-то спокойней и разъезжаются кто куда: на каникулы, в отпуска, к родственникам, и страшный вирус тоски утихает, потому что прошло его время, и теплый летний ветерок развеивает тоску без следа.
Но каждый маг в Англии, переживший последнюю войну, знает, что в следующем году, когда будет приближаться второе мая, все повторится снова.
