Часть 1. Разум. Глава 1. Возрождение Я чувствую себя фаршем и выгляжу, наверно, так же. Переродки рвали из меня куски плоти, но я все еще жив, я не должен умереть. Я должен победить.
— Последняя стрела в жгуте, — говорит девчонка.
— Значит, вытащи ее, - отвечает ее женишок.
Эта стрела предназначена для меня, я уже вижу отблеск тетивы в первых лучах солнца. Победы не видать. Они хотели, чтобы я выжил, не для себя, не для моей семьи. Для них. Я знал, что их последний подарок будет дорого мне стоить, поэтому я просил самое ценное, что они могли мне дать – кольчугу. Но сейчас она врезается мне в остатки кожи, въедается в мышцы. Где обещанная помощь? Почему, когда я молил, они попросту смотрели?
Людям нужно зрелище.
Неужели они передумали? Стрела уже направлена в мою сторону. Еще секунда, девчонка не будет мешкать, я понял это еще вчера, когда она пробила мне ладонь… Она готова убить ради своего хлебного мальчика.
Секунда слишком длинная, ну же, убей! Что ты медлишь?
Мои губы шевелятся, я уже сам прошу ее сделать это. Если они не спасают меня, то я пойду им наперекор, сам.
Я слышу тихий гул и понимаю, что стрела угодила в другую цель. Женишок или переродок? Кто?
…
Это сон… Громкий, но не дающий проснуться, сон. Он похож на ежечасный звук планолета, пролетающего мимо моего дома. Он похож на холод компрессов с мазью из мятника, которыми в школе мне лечили ожоги. Еще, он похож на переломы костей, как на футбольном поле и на вкус крови во рту после драки с братьями.
Кажется, сон подходит к концу. И я, кажется, могу открыть глаза. Веки с трудом поддаются мне, с начала красная пелена, потом розовый туман. В носу запах лекарств. Я не могу пошевелиться. Тело не слушается, но и боли нет. Они спасли меня?! Значит я победитель 74-х игр?
Я не получаю ответ, и снова засыпаю. Снится огонь и запах Капитолия. Нет, это особый запах - сладкий, тошнотворно-приторный, как конфеты, или…
- Не притворяйся спящим, ты уже давно пришел в себя, - этот голос я никогда не забуду и узнаю везде.
Доброго времени суток, президент Сноу. Вы таки оставили мне право на жизнь? Детишки из двенадцатого покойники?
У меня так много вопросов в голове, но произнесли их я просто не в силах. Я могу только открыть глаза, увидеть трубку во рту, и все… Хлоп-веками-хлоп.
- Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не победил, мальчик. Но ты жив. У меня на тебя большие планы.
Где-то внутри все хохочет. У него на меня планы?! Да я похож на кусок дерьма! Я не могу быть ни воином, ни проповедником в команде этого упыря.
Сейчас я зол на него, но когда-нибудь я пойму, что он не виноват, я сам вызвался. И я сам знал, что там будет. И мой бой продолжается. Но если я жив и не победил, значит, выжили те, из Двенадцатого. Но, кто из них?
Женишок слишком дорожит своей подружкой. Конечно, он позволит ей себя убить. Он истекал кровью, когда я бросил его подыхать, а она нашла его только спустя время, но все же не добила. Тогда… Тогда и он ей дорог?! Кто же?
Я краем глаза смотрю на президента, стараясь выразить все тревожащие меня вопросы. Кто?
Сноу улыбается.
- Хочешь знать, кто победил? Тебя же только это и волнует? Они оба остались живы. Хотели умереть одновременно, но мы их остановили… Я сказал все, что ты должен пока знать. Отдыхай. Тебе предстоит многое испытать.
Я в который раз провалился в сон, где горел. Сейчас воспоминания все больше накрывают меня. Это всего лишь тот пожар, что случился в один из дней на Арене. Картинка размытая и ужасно неправдоподобная. Как действие от укуса ос. Капитолийцы накачивают меня… Я стану их ручной собачкой…
Этот вывод пришел ко мне так явно, как будто именно это сказал мне президент. Я стану его личной комнатной крыской, пушистым хорьком, чем, кем угодно, но он поиздевается надо мной. Он никогда не сделает чего-то хорошего для своих подданных. Для меня жизнь - уже подарок.
Огонь сменился новым кошмаром. Они вылезли из земли, как мертвецы. Переродки – смесь обезьян и волков, ужасно ловкие и сильные. Их когти как десятки кинжалов, пропитанных кислотой. Одно касание, и боль. Когда-то с друзьями мы устраивали соревнования. Срезали у колена кожу, оставляя тонкую полосу плоти, и когда кровь переставала сочиться ручьем, посыпали солью. Кто дольше вытерпит – победил. Это была моя любимая игра, поэтому я был лучшим. Я умею терпеть боль, но не способен выдержать эту. Было бы цело горло, я бы орал, но я не могу выдавить ни звука. Я оторался на Арене вдоволь, теперь приходится терпеть молча.
…
Арена, ночь, сегодня показали только Мирту. Не сказал бы, что мы были друзьями или союзниками, но она была сильнее, чем кто-либо на Арене. Мы оба любили ножи, но я предпочитал ближний бой, а она прекрасно метала. Ее меткости можно было позавидовать, я и завидовал. Когда-нибудь я скажу, что мне ее не хватает.
Мне нужен был Одиннадцатый, у него вещь, что мне принадлежит. Но я не хочу искать его сейчас. Утром.
Я посмотрел наверх, на луну, которая здесь казалась мне больше, чем дома, в белом свете я заметил блеск – маленький парашют с капсулой упал в метре от меня. Капсула напоминает обычную гильзу, такие любят носить на шее дети. Их отцы сверлили отверстие, иногда вставляли и пробку, получался неплохой кулон. Гильза была именно такой.
Я сковырнул ножом металлическую пробку, внутри находилась маленькая бумажка.
«Выживи. Тебя заберут. Молчи.»
Я понял, что это могут показать. Что я должен был сказать?
- Да, ребята, - я обратился в воздух. – Я тоже скучаю. Я сделаю все, что от меня требуется.
Послание поймут все.
…
Сегодня я услышал, что мне сделали еще одну операцию. Мое тело собирают заново. Последняя работа проводилась над моим скелетом, который мне сохранили, предварительно срастив кости, но теперь его укрепляют титановые пластины. Далее предстоит работа над мышечной тканью, которую выращивают из моих же клеток.
Значит, сейчас я просто скелет с кишками.
Иногда в мою палату приходит медсестра, проверяет лекарства, и уровень морфлия в крови. Наверно скоро будет уместна шутка: в вашем морфлии крови не обнаружено.
- Твоя мышечная масса сейчас составляет около сорока пяти процентов. Это в два раза больше, чем нужно для твоего выживания. Процесс создания новых тканей идет достаточно быстро. Через два дня мы снимем тебя с некоторых лекарств и начнем готовить тебя к пересадке. Не волнуйся. Врачи у нас отличные. Через пару месяцев сможешь уже выйти отсюда. Сам, без помощи. Если хочешь, я могу включить тебе телевизор. Сейчас как раз должны показать репортаж из твоего Дистрикта.
Дура тупая! Я освежеван как праздничная свинина, а ты хочешь мне показать, как те крысы из Двенадцатого произносят благодарственные речи, в то время, как толпа улюлюкает и радуется их победе, в то время, как моя семья считает меня покойником?
Я моргаю один раз, что означает «Да».
Я слышу крики, иногда свист, еще голоса этих сопляков. Надеюсь, ты счастлива, тварь! Когда я выйду отсюда, я сделаю с тобой то же самое, что ты сделала со мной. Я сниму с тебя каждый сантиметр кожи, ты будешь истекать кровью, пока я буду отрезать все новый и новый кусок от твоего тела. Я специально не буду трогать горло и лицо. Я буду наслаждаться твоими криками. Снова и снова, пока ты не умрешь.
Твоему другу же я раздроблю каждую кость. Надеюсь, капитолийцы одолжат мне то средство, что не дает остановиться сердцу даже тогда, когда человек давно должен быть мертв. Ты прочувствуешь то же самое, что испытал я. Ты будешь видеть, как я превращу твоего друга в уголек. Шаг за шагом, кусок за куском его тело будет покрываться черными, мокрыми ранами, горелыми ошметками…
…
Мое тело медленно становится похоже на человеческое. Прошел уже месяц, на меня уже накладывают первые слои кожи. Количество морфлия снизилось в несколько раз, и теперь я чувствую, как горит тело. И это все больше и больше заставляет меня думать о Двенадцатой.
Огненная Катнисс…
Я перебрал столько пыток, что никак не могу определиться с подходящей.
Ко мне пришел Сноу. Его отеческое поведение меня нервирует.
- Ты быстро идешь на поправку. Скоро я начну твою подготовку для одного задания.
Лицо мне восстановили почти в первую очередь, я уже могу щуриться и шевелить губами.
Я непонимающе смотрю вверх, щурюсь, как бы спрашивая, о чем он.
- Ходит слух, что в Дистриктах готовится революция. По правде говоря, я не хочу, чтобы проливалась кровь. Не сейчас, не перед третьим двадцатипятилетием.
Эта мысль вызывает у меня шок. Тонометр пищит, показывая, что мой пульс подскочил.
- Тише, мальчик, тише, – мне так и хочется крикнуть ему в лицо, что у меня есть имя. – Это всего лишь догадки. Поэтому ты мне и нужен. Ты же хочешь поквитаться с победителями? У тебя будет шанс.
Снова тонометр пищит, но гораздо быстрее. Это заставило давление подскочить. Благодаря медсестре я стал понимать все, что со мной происходит.
Сноу покидает меня, давая время подумать. Думать не о чем. Я все равно останусь служить Капитолию, это мой долг. Но, что я могу сделать для Сноу такое особенное, что не может сделать любой другой?
…
Время тянется слишком долго. Чтобы убить время я стараюсь спать. Сейчас идет последняя стадия восстановления: рост волосяного покрова, проверка чувствительности, далее по списку разработка моторики. Я заново буду учиться ходить, говорить, даже есть.
Я все еще не видел себя в зеркале, чувствую себя Франеншейном, или как его там?!
Медсестры чаще навещают меня, говорят, что я отлично выгляжу. Конечно, есть с чем сравнивать. Когда дома меня увидят, не поверят своим глазам.
Когда-то я заметил, что мои врачи отличаются от тех, что были в центре подготовки. Я бы сказал, что они никакие. Их форма различается только цветами. У главного – темно-синяя, похожая на летний вариант формы миротворца, у санитаров – синяя, у медсестер бледно-розовая, у врачей – зеленая. Их лица все как одно похоже на лицо статуи – белые и гладкие. Только у моей медсестры, что чаще всего мелькает в палате, иногда на глазах сверкает тончайшая линия подводки. Имена все еще не произносятся. Я не могу никого позвать или назвать, значит все же это кому-то нужно.
…
- Поднимайте его, осторожнее… - командует главный врач.
Моя кровать принимает вертикальное положение и теперь от падения меня спасает только широкий ремень. Оказывается из моего окна прекрасный вид на горы и город, и почему они мне его не показывали? Я все еще молчу, мне нельзя говорить еще несколько дней. Мы работаем строго по плану развития ребенка, я уже учился двигаться, сидеть, сейчас пора делать первые шаги. Лучше бы они с начала меня плавать отправили.
- Отстегивайте его, - прозвучал приказ и Док и прижал руками меня за плечи к матрасу. Ремень исчез, и я смог взять доктора за локти. Я доверял этому мужику…
- Давай парень, выстави ногу вперед.
Я перестал мысленно повторять как меня зовут. Я известен тут каждой собаке, два с половиной месяца назад сюда привезли мои останки и секретность ни к чему. Но мне так хотелось упрекнуть их, что я прекрасно, черт подери, знаю, как нужно ходить.
Я киваю, с сильной болью в бедре вытягиваю ногу и переношу на нее вес. Снова мои кости как будто раздробило – боль дикая. Я морщусь, но терплю. Ради мести я готов на все.
Перенести вес с одной ноги на другую еще труднее. Чтобы пройти два метра потребовалось больше получаса. Краем глаза я вижу в стороне зеркало.
Руки болели меньше ног, я старался разрабатывать их как можно чаще, как и спину. Подумать только, элементарные повороты, о которых даже не задумываешься, оказываются такими сложными после полного перерождения. Я отпускаю доктора, легко задел его, прося отойти, потянул носом запах розы Сноу, и сделал первый шаг в сторону зеркала. Поворот удался на четверку, я почти не шатаюсь. Первый шаг – боль, второй – боль… Третий. Я упал на живот, чувствуя себя стариком. Ко мне подбежали санитары. Я дергаю рукой, к черту их, я сам! Мышцы дрожат, когда я подтягиваюсь, чтобы подняться на колени. Ноги с трудом слушаются меня. Я готов уже начать ползти на руках, до зеркала всего несколько метров. Президент зевает, и это злит меня. В абсолютной тишине я пытаюсь встать, трясясь, дергаясь из-за болевого порока. Еще немного. Я смогу! Ради себя одного!
Проходит время, прежде, чем мне удается встать. Я делаю новые попытки пройти, но теперь санитары стоят за моей спиной на расстоянии метра.
И снова, шаг – боль, шаг – боль… Я бы не отказался сейчас от морфлия, но мне сказали, что я могу стать зависимым, а я этого никогда не хотел. Я никого так не слушался как этих врачей. Я стараюсь не думать о боли, зеркало совсем рядом. Я уже могу протянуть руку и развернуть отражающей поверхностью к себе.
Рука дрожит, когда я поворачиваю зеркало на колесиках, оно не тяжелое, скорее всего пластиковое…
… меня охватывает приступ смятения, злости, и других незнакомых чувств в одном потоке. Я вижу свои голубые глаза, в которых сейчас читается ужас. Слегка волнистые, светло-пепельные волосы, которые отросли так, что падают на лоб, кожа все такая же привычно бледная, без загара. Но все остальное, нос, губы, скулы… Это не я…
Передо мной, моим отражением в зеркале, стоит никто иной как…
…Пита Мелларк.
…
Я вздрагиваю и просыпаюсь, видя только слабые отблески красных солнечных лучей на потолке. Я пытаюсь отдышаться, тонометр уже выключен, и только в ушах я слышу, как дергается пульс. Это был сон, всего лишь сон. Первый сон без лекарств. С них меня сняли еще четыре дня назад.
- Доброе утро, Като! Сегодня ты будешь кушать сам, – приветливая медсестра, которая достала меня каждодневными визитами, ввозит на тележке дымящуюся кашу в тарелке и три вида фруктово-ягодных пюре. В графине колыхается витаминизированный напиток.- После завтрака у тебя по расписанию «ходьба».
Медсестра нажимает на кнопку в стене и моя кровать с тихим свистом сгибается, давая мне возможность сесть. Женщина поудобнее выкладывает мои подушки, открывает жалюзи, и тут же выходит, оставив меня со столиком на коленях. Мои приборы сделаны из матового стекла, поэтому я не могу увидеть себя. А вид из окна совсем не такой как во сне, только город, от которого меня тошнит.
Позже, как было сказано, пришел Док и два санитара. Все как во сне, но иду я, опираясь на специальную, передвижную конструкцию, не дающую упасть. Большая часть веса перешла на руки, что создает мне меньше дискомфорта. Зеркало мне придвинули специально, и развернули именно тогда, когда я был готов. Капитолийцы даже спросили об этом, подумать только.
Я не сразу смог открыть глаза. Наяву видеть человека, которого я ненавижу, вместо себя это приговор к моему концу.
Но открыв глаза, я увидел только себя. Это я, такой же, как до Игр.
- Полная регенерация, - произношу я одними губами.
- Поздравляю, мальчик, тебе сделали то, что не делали ни одному трибуту, – Сноу обнимает меня за плечи, в своем больничном комплекте я чувствую себя голым. Неприятно и непривычно.
- Даже над победителем Игр так не постарались, – шепчет медсестра.
И доктор шикает на нее.
- Нет, пусть говорит, - Сноу отходит от меня и садится на стул рядом. Мой стул.
- Ну, у Питы новая нога, и регенерация кожи, – заверещала медсестра. - Бедренная кость наращена от места чуть выше раны, мышцы восстановить не удалось из-за заражения. Поэтому ногу ампутировали и заменили имплантатом. С Катнисс было проще, ей залечили раны, вылечили ее глухоту на левом ухе, и постарались вернуть нормальный вес.
Я ухмыляюсь, чувствуя свое превосходство.
После обеда меня отправляют в душ – на очищение и прогрев. Под горячей струей я, наконец, чувствую облегчение, тело болит как после тренировки, не более. Наконец, я могу рассмотреть свое тело. Два месяца назад я был кучей кишок, теперь я конструкция из крепких, быстроразвивающихся мышц, которые прячут в себе титановый скелет и огромное количество не воплощенных идей.
Мне не хочется признавать, но теперь я благодарен Капитолию, за все это. Они закалили меня, подарили вторую жизнь.
Глава 2. ПрозрениеЕсли бы не меняющееся число на календаре часов, я бы затерялся в реальности. Я почти перестал ориентироваться во времени и пространстве, а маленький прибор на столе всего лишь напоминание об этом. Когда ты практически ни чем не занимаешься, только ходишь туда-сюда по комнате, иногда ешь, спишь и гадишь, появляется ощущение, что ты просто хомячок в красивой клетке.
Я ни разу за, подумать только, три месяца не выходил на улицу, со времен репортажа из Дистрикта-2 не слышал новостей. И все это время я молчал.
Однажды зеркало «поселилось» в моей комнате насовсем, и я, от нечего делать, начал искать отличия в себе.
И вот я снова скучаю, мне нужно отвлечься. Я сажусь перед зеркалом и пытаюсь узнать, в человеке напротив, себя. Я не ожидал именно такого, но сейчас я замечаю самое страшное изменение, случайно зевнув перед отражающей поверхностью. Я вытираю испарину с зеркала и не сразу верю в увиденное. Они сделали это со мной? Не может быть!
По краю языка примерно в нескольких миллиметрах друг от друга располагаются маленькие металлические скобки, которые при касании совсем не чувствуются.
Я стал безгласым!
Я хочу орать. От злости, от обиды. Я не знаю имен людей, что меня окружают, я знаю только президента и мне некому сдать его, если что. Я в любом случае выполнял бы его требования. Все, что угодно! Зачем?
Я месяцами не видел себя, месяцами не знал, что со мной не так. Что дальше? Чего еще они у меня отберут?
Я осматриваю свою комнату, в которую меня перевезли неделю, или около того, назад. Белая, как больничная палата, все - столы, стулья, каркас кровати - сделано из толстого стеклопласта – ничего не спрятать, но и все под рукой, единственное окно выходит на президентский дворец.
Сейчас мне нужно нечто особое, иначе я не знаю, что начну с собой делать. Взгляд метается повсюду, дверь, стол, пульт управления, окно, занавески…. Занавески! Вот оно!
Я быстро забираюсь на подоконник, и проверяю, на чем держится белая ткань. Мне повезло, я нашел то, что мне нужно – как и ожидалось, занавески крепились не легкими пластмассовыми кольцами, как в ванной, а металлическими прищепками, которые с лицевой стороны украшались камнями, рисунком, реже просто пластиковыми головками. Я, стараясь быстрее, снял одну из таких прищепок и, не слезая с подоконника, превращаю ее крепление в неплохой крючок.
Сидя перед зеркалом, я отковыриваю скобку за скобкой. Из ран течет кровь, но я не обращаю внимания – желание освободиться заставляет терпеть. Это уже слишком! Никто не посмеет лишать меня права речи!
Оставалось меньше половины, когда в комнату забежали двое миротворцев. Одному я успел заехать в челюсть, другой в это время заламывает мне руку. Они хватают меня, и ведут в неизвестном направлении. В скором времени я понимаю, что меня ведут не в тюремную камеру, а к доктору.
- Мальчик, что ты сделал? – беспокойство доктора вместо агрессии вывело меня из колеи. – Открой рот, ну же, будь послушным.
Я сверлю его взглядом, еще крепче сжимая зубы. Вырываться больше не получается, меня держат слишком крепко.
- Зажмите ему нос, - вздыхает Док и капитолиец перекрывает мне кислород.
Я терплю минуту, может полторы. Мой рекорд… Я не помню свой рекорд, но знаю, что он достаточно не плох. В глазах начинает мутнеть, и я делаю глубокий вдох через сомкнутые зубы, но этого мне мало, воздуха требуется больше. Я вдыхаю полной грудью, и доктор затыкает рот какой-то штукой, не дающей его закрыть.
- Пятнадцать из тридцати одной, - вздыхает он. – Тебе ходить с ними еще неделю. Като, это лекарство! Отпустите его и выйдете отсюда. Он ничего мне не сделает.
Наивный! Тут целый арсенал, начиная с прищепки с торчащими из нее стержнями, продолжая стулом и так далее. Я не верю, что скоб тридцать одна, я насчитал только двадцать две.
Миротворцы отпускают меня, и я показываю им оба средних пальца. Говорят, что когда-то это значило презрение. Они ничего не делают, просто спокойно уходят.
Я сажусь на стул, закидываю ногу на другую, жду объяснений. Для пущей понятливости показываю на свое горло, как будто оно у меня болит. Он был прав, я ничего ему не сделаю, я у него в долгу.
- Нам потребовалось немного больше времени, чтобы восстановить голосовые связки, понимаешь? Для этого оставалось очень мало клеток, и твои мертвые ткани, что мы извлекли из ртов переродов, не были годны. Поэтому мы использовали гормоны, и выращивали органы непосредственно внутри тебя. Это не самые лучшие условия для их развития. Неужели, ты думал, что президент Сноу сделал тебя безгласым? О нет, мой друг, это не так. Безгласым блокируют речь совсем другим путем. Горло сначала замораживают, как мы это делали тебе, - я киваю, понимая, о чем он. – Потом, из-за неких средств, голосовой аппарат перестает функционировать.
Я продолжаю на него смотреть.
- Что дальше, Док? – попытался сказать я, но вспомнил, что не могу. Мысль о том, что я почти здоров, стерла все мои опасения.
- Я вытащу скобы. Можешь просто шевелить губами, я понимаю тебя.
Этот мужик в медицинской робе и с белой, будто покрытой мелом, кожей, с зализанными назад волосами, воспитанный по всем моральным принципам Капитолия, ведет себя как детский врач – добрый, внимательный… Да он сюсюкается со мной больше, чем это делали дома!
Следующие несколько минут из меня извлекают скобки. Оказывается, для этого мне нужен был всего лишь магнит.
Док, который представился Ассаей, говорит, что язык заживет сам, но теперь мне придется глотать таблетки, раз уж я не хочу, чтобы все было как у людей.
В доказательство, того, что он не врет, показывает одну из таких скоб. На внутренней стороне есть маленькая колбочка с зеленой жидкостью, от которой отходит крохотная, но прочнейшая игла.
- У тебя по расписанию разговор с Президентом, – произносит Ассая и в палату входят знакомые до трясучки миротворцы.
Меня ведут в мою комнату, где стоят два белых кресла. Если бы не небо Панема, я бы уже забыл, как выглядят цвета. Белый цвет – значит совершенство, кажется, так говорил Сноу, для врачей этот цвет значил защиту – в их гриме что-то не дающее подцепить заразу, для меня белый цвет – цвет сумасшествия.
- Доброе утро Като, - Сноу стоит у окна, наслаждаясь видом. Он поворачивается ко мне, и я, как всегда, замечаю его розу. Для эксперимента мог бы и красную нацепить… Или же покрасить ему эту?
Я сажусь на стул у зеркала. Сноу цокает уголком губ и садится в кресло. Получается, что я сижу за ним – он не видит меня, а я вижу его, только если повернусь вбок.
- Сегодня будет первый день твоего обучения. Мы начнем с теории.
Как только он это произносит, в комнате начинает темнеть – с потолка, закрывая окно, начинает спускаться огромный экран. И появляется герб Капитолия.
- Сначала, я покажу тебе твои Голодные Игры.
Я вздыхаю, мне предстоит увидеть трехчасовой выпуск скучнейшего периода в моей жизни.
- Мы будем смотреть записи каждый день. Позже, когда твой голос восстановится, мы начнем проводить анализ твоих действий и действий соперников.
…
В первую неделю мы смотрим дни до Игр. Жатва в каждом Дистрикте, речи сопроводителей. Позже подготовка к самим играм.
…
Я почти не смотрю на поведение соперников. Зачем мне это показывают? Должен ли я испытывать к ним жалость? Меня интересует только конец каждой серии фильмов, где показывали Дистрикт-12.
Но признаться самому себе, я еще внимательно смотрю первые два.
Марвел выходит с отрешенным видом, таким, будто ему все равно. Вот, придурок! На следующий же день прыгал от радости, увидев, каких слабаков набрали в этот раз. Вот кому-кому, а Марвелу постоянно хотелось показухи.
Потом выходит Глиммер. С трибуны она изучает присутствующих, улыбается всем. Она лишь хочет получить кусок славы, надеется, что капитолийцы заметят в ней, прежде всего, внешность и умение показать себя на публике. И после победы заберут ее сниматься в сериалах. На ней красная блузка и юбка по колено, пока это лучшее, что способно подчеркнуть ее фигуру.
Потом показывают нашего распорядителя – полного старика с сине-фиолетовой кожей и черными волосами и бровями – Нориса Фоки. Фоки похож на жабу в своем, переливающимся холодными цветами, костюме. Он поздравляет нас с Играми, ничего такого, я до сих пор могу пересказать все, что было в тот день. Спрашивают, есть ли добровольцы. Я незамедлительно выхожу из толпы, чувствуя, что скоро повеселюсь на славу. Меня представляют толпе. Из-за костюма Нориса моя белая рубашка отливает голубым. Это подчеркивает цвет глаз, теперь мне понятно, почему на Арене мне часто приходили сладости и другие посылки, я был хорош.
Позже выходит Мирта. У нее каменное лицо, и смотрит она только на меня. Оценивает, если бы ей дали нож или хотя бы зубочистку, она бы уже тогда прикончила меня.
На самом деле это сейчас, после того, как ощутил вкус смерти, я начинаю думать, что убить меня может кто угодно.
На остальных я не хочу смотреть, но приходится. Так проходит день, второй, на четвертый я получаю то, что так долго ждал.
- Девушки первые, – говорит распорядительница. Называет не то имя. Я в смятении, как я мог забыть, что Двенадцатая вызвалась место сестры?! Наверно тогда это не имело для меня значения. Называют Женишка - растерян. Тогда на сцене они выглядели несколько иначе, похожие на забитых голодом щенков. Как же они выжили?
…
Весь следующий месяц, каждый день я смотрю игры. Для меня это нечто среднее, между ежегодной мясорубкой и чем-то из воспоминаний. У нас во Втором не сильно переживают по этому поводу… Мы готовимся куда лучше остальных, как проливать кровь нас учат с одиннадцати.
Я вижу интервью семей финальной восьмерки. Мое сердце странно екает, когда показали семью. Мать в красивом черном платье, которое я никогда не видел. Ее лицо холодное как всегда, она отвечает монотонно и кратко. Потом отец в своем военно-парадном мундире. Он держится лучше матери, показывая, что верит в меня. Это срубило лишний подарок. Братья уже коротко подстрижены, видно их отдали в военное училище. На год раньше, чем я думал. В том году я отучился только несколько месяцев, потом началась Жатва. Они говорят, что победа уже в кармане. Последним появляется дед. Он победитель 23-х Игр, тогда ему было столько же, сколько и мне. Он, как и отец – военной закалки, поэтому все еще жив. Дед желает мне надеяться не только на силу, но и проявить хитрость. Я смеюсь над его словами. Прояви я хоть каплю хитрости, сидел бы сейчас дома.
…
Последние минуты записи. Я вижу себя со стороны, то, как готовлюсь свернуть Двенадцатому шею, и то, как понимаю, что жизни конец.
- Стреляй, и он полетит вместе со мной!
Девчонка не двигается, как же она жалко выглядит, так дорожа своим женишком, эта мысль не покидает меня до сих пор.
Вот мгновение, он указывает на мою руку, что она не защищена кольчугой. Стрела. Я вспомнил эту неожиданную боль, которая ослепила меня. Я отвлекся, поскользнулся на крови, то ли своей, то ли Мелларка, теряя равновесие, и камнем полетел вниз. Помню все, что ощутил за эти секунды. Синяки и ушибы с тренировок в детстве, которые сменялись драками с братьями. Выход добровольцем, ночи на Арене… И последнее, самое яркое воспоминание, перед столкновением с землей… Я как будто снова чувствую поцелуй матери. Один из не многих, что я позволял себе принять от нее. Я никогда не показывал свои чувства. Ни в коем случае. Я никогда не давал лишний раз себя обнять, а в этот момент принял его, как должное…
Я смотрю, как меня раздирают переродки, но ничего не понимаю, я, будто смотрю в пустоту. В какой-то момент глаз спадает пелена, я понимаю, что всё кончилось, и что эти двое стали победителями.
…
Наконец мне можно говорить, я нарочно молчал весь день, молчал до тех пор, пока не увидел конец Игр, когда победителей забрали на планолете. Я хотел сказать так много, но не мог подобрать слов.
А потом они появились сами собой.
Я вскочил на ноги, желая смотреть на Сноу сверху. Первый звук, был похож на шипение, но это было знаком, что теперь я полностью здоров. Я начинаю с шепота, потом, по мере того, как сильнее ощущается мое превосходство, я перехожу на крик.
- Президент Сноу, Вы понимаете, что позволив забрать меня с Арены, Вы сами подписались на сладкую жизнь?! Вы понимаете, что забрали у меня мою победу? Двадцать минут! Всего лишь двадцать минут я мог пролежать там, а потом бы вы сделали со мной все то же самое! Они бы наелись ягод и приз мой! Но нет! Вы тянули, Вы хотели продлить мою пытку и интригу для зрителей. То, что я забрал у Треша, дало мне сил, я мог протянуть…
До меня доходит, что он так хотел получить от Капитолия. Энергетик, тот самый, что я хотел получить для пыток Двенадцатых. Именно по счастливому случаю я выпил половину фляги и смог выжить. План Сноу появился только после того, как я пролежал ночь... Или…
- Вы до сих пор не знаете, зачем я Вам нужен?! Поэтому Вы держите меня взаперти... – я падаю на колени, чувствуя себя беспомощным. Я все еще не знаю, что меня ждет. Никто не знает.
Я думаю, что миротворцы ворвутся в комнату, но ничего не происходит, Сноу смотрит на меня с мучительным спокойствием, а потом его лицо меняется, появился прищур, за ним улыбка и смех. Смех, от которого даже у меня бегут мурашки по спине.
- Поверь, ты все скоро узнаешь.
Глава 3. Прошлое Ты больше не принадлежишь себе, ты ничего не можешь решать. Они все делают за тебя. Ты больше никто. Ты даже не можешь выбрать, что ты съешь на завтрак. Все по расписанию, чужому, не твоему. Ты безвольный, ты пустое место!
Эти стены уже давно превращают мою жизнь в амебное существование. Я заперт в комнате, где нет ничего интереснее белого кубика Рубика, крути, как хочешь - все равно все стороны одинаковые. В окне неизменно один и тот же пейзаж. Капитолийские стены душат меня.
Я столько раз просился на улицу, хотел впервые за долгие месяцы вздохнуть полной грудью чистый воздух, ощутить себя свободным, ощутить себя человеком. Но я всегда получал один и тот же ответ:
- Для Панема ты мертв. Что скажут люди, узнав, что Капитолий оживил трибута? У тебя есть все, что нужно. Любой на твоем месте мечтал о такой жизни.
Я уже был сыт этими словами. Одно и то же, снова и снова!
Иногда я сидел у стены и пытался пробить ее. Конечно, ничего не выходило, на руках появлялись маленькие кровоподтеки, но на следующее утро от ран не оставалось и следа.
Сноу перестал приходить, перестал включать записи Голодных Игр. Я увидел, вспомнил, выучил, наверно все, что только можно. Я знал о тех, кого убил, больше, чем они знали о себе. Мог рассказать о Двенадцатых любую мелочь, что они хоть когда-то упоминали. Мы обсудили каждую мою оплошность. И каждая беседа была словно расстрел. Ошибка-ошибка-ошибка, здесь-там-тут!
Когда твоя жизнь строится вокруг одного ежегодного события, ты запомнишь многое, я же понял, что моя жизнь это Игры. Выживание – моя стихия, и она мне нравилась. Дома, во Втором, я боролся сначала за место в Академии, позже каждый год за место на Арене. И вот, когда настала моя очередь сражаться за жизнь по-настоящему, меня убивают. Может и сейчас я мертв и нахожусь под землей, черви глодают мои кости, а то, что люди называют Духом, находится в аду – мифическом месте, где наказывают за грехи?
….
Я смотрю в окно, уже смеркается и падает очень мелкий снег. Как только он касается дороги, тут же таит. Среди людей, которые осмелились вытащить носы из теплых домов, я вижу пару, из-за одежды и грима я не понимаю, сколько им лет, но кажется, что это старики – их собака слишком обычная для моды Капитолия. Кажется это золотистый ретвиски*. Я сразу вспоминаю свое далекое прошлое.
….
- Като! Като! Держи его! Не дай ему убежать! Я не успеваю! - кричит мой друг Круз. Он хилый и совсем не похож на меня. Через пару месяцев мы даже не будем здороваться, через три года его прикончат соседи.
Я смотрю на Ари - большого, ужасно-дорогого ретвиски, которого никогда не купят мои родители. Не потому что дорогой, потому что быстро надоест и придется продать его за гроши. Пес сбежал от мальчишки и бежит в сторону гор, к военной базе, поводок прыгает сзади. Нам запрещено соваться на их территорию – можно попасть на мину. Я оцениваю ситуацию. Мне нужно лишь обогнать пса и схватить за поводок. Только вчера я получил за бег высший балл. Выживание всегда и везде. Догнать собаку не проблема.
Я бегу за Ари, который не знает куда метнуться, туда-сюда, шум, к которому мы привыкли, его нервирует. Обычно Круз одевает ему специальные наушники, чтобы заглушить звук мотора планолета, сегодня он их забыл. Я набрасываюсь на Ари, просто чтобы повалить, он потом начнет лизать мне лицо, тявкать, может скулить. На детей он не нападает - порода такая. Но пес не вырывается, находясь подо мной. Я встаю, Круз уже рядом.
На его глазах появляются слезы, а я не понимаю, что происходит. Смотрю вниз и вижу, что при падении на животное, я свернул ему шею. Большая собака с золотистым мехом лежит, странно повернув голову. Глаза открыты, изо рта вытекает пузырьками кровь. И что с того? Я не понял, с чего Круз плачет. Мужчины не должны плакать, и тем более из-за животины.
Позже родители замяли это дело, наверно откупились. Мне не было жаль пса, но для себя я решил, что общаться с таким сопляком, как Круз, себе дороже.
…
Сейчас, спустя восемь лет, мне плевать на то, что я убил, по меньшей мере, шестерых, или восьмерых… А может и больше… Сейчас меня волнует другое - я заложник президента Сноу. И с каждым днем я все сильнее чувствую себя как в улье.
Мне нужно выбраться из этой белой массы, что окружает меня всего. Нужно сделать что-то. Решение пришло так быстро….
Если я сделаю это, охрана придет через двадцать секунд, чтобы сбежать этого времени должно хватить. Я смотрю на свою кисть руки, провожу пальцем по постоянно-холодным костяшкам. Только один шанс…
На улице должно быть очень холодно, ведь я больше не вижу людей. Надеюсь, защита комнаты слабее, чем моя.
Размах, удар, треск. Заверещала сирена. Я выбиваю остатки оконного стекла, они, без помех, падают с этажа, звеня внизу. Сноу не думал, что я попытаюсь смыться…. Или наоборот знал… Мешкать нельзя, поэтому я уже стою на подоконнике, смотрю вниз с четвертого этажа, не испытывая никаких эмоций или приступов страха, и прыгаю, стараясь закрыть голову. У меня прочный скелет, ничего не должно случиться…
Я падаю почему-то на спину и не могу подняться. Тело как будто парализовало. Голова кружится, в глазах рябит свет синих и желтых огоньков. Сноу все прекрасно знал. Во рту чувствуется вкус крови и привкус металлов. Сноу точно все знал.
Через секунды над моим телом уже стоят миротворцы и, кажется, Ассая.
- Опять… Парень, ты можешь хоть месяц протянуть без глупостей? Морфлия ему. Неделю пусть лежит в искусственной коме. Подумать только, испортил весь мой труд. Поставлю тебе пластиковый, саморащипляемый каркас, будешь у меня знать, как портить труд гения!
А вот и капитолийское воспитание…
…
Мне хочется Морфлия! Я получаю дозы в течение дня, но мне кажется, что их мало. Нужно больше. Или хотя бы, чаще.
Я не открываю глаза, все еще чувствуя себя как кусок ваты, но зато прекрасно слышу, как Ассая разговаривает со Сноу. Не нужно вслушиваться в голос в трубке, мне и так многое ясно.
- Он требует Морфлий, президент Сноу…
Да…
Я снизил дозу…
Нет...
Да, боли снизились.
Я не знаю, президент Сноу, не думаю, что тренировки можно начинать уже через четыре дня. Минимум - пара недель. Даже если мы и поставим его на ноги за два дня, не исключено, что он не попытается предпринять что-то снова….
Но это же сделает из него наркомана, он же так молод… Да, я понимаю, кто он, но, сейчас он не на Играх. Хорошо, президент Сноу. Если Вы так хотите… Но я настоятельно рекомендую не проводить такие процедуры, особенно в таком юном возрасте.
…
Следующие дни я плаваю в облаках, вижу животных с детского канала развлечений, и радуюсь чувству, будто я попал в Утопию…
…
На пятый день все резко заканчивается.
Я просыпаюсь от собственного крика. Ночью капельницу отсоединили, что сразу дает свой эффект. Действие того Морфлия, что используют у нас в Дистрикте 2, в разы слабее, чем капитолийского. Привыкание чувствуешь после пары доз. А мои дозы все росли и росли.
Я не знал, почему кричал, но точно не из-за ломки в теле, которую чувствовали обычно.
Я еле смог встать, шатаясь, трясясь, чуть не падая. Я ничего не чувствую, ни температуру, ни касаний. Смотрю на белые стены и вижу свет и тени в виде кругов и точек, как будто резко посмотрел на солнце. Но в комнате темно, ночь… Окно целое, теперь от него исходит слабое мерцание – это не плод моего воображения, а сетка, такая же что была на Арене.
Следующие два дня меня трясет, и больше всего мне хочется прокусить себе вены, но что-то мне подсказывает, что теперь все попытки покончить со своей жизнью не увенчаются успехом.
Я смутно вспоминаю телефонный разговор Ассаи, где он упоминал тренировки. Мне казалось, что все закончилось на мучительно-скучном просмотре моих Игр. Но было то, чего я так и не дождался, Сноу обещал рассказать о задании. Ну, и, где?
…
Я засыпаю с самой сильной головной болью за последние месяцы. Причина тому неизменна. Меня не будет мучить ломка, меня больше не затрясет, как камертон, я, просто, буду чувствовать сильнейшее давление в черепе. Возможно, позже мне будут даже откачивать лишний ликвор, если появится необходимость. Где же я нахватался таких терминов? Не от врачей ли?
Мои попытки уснуть превращаются в пытку, вставать через четыре часа. И все же я засыпаю…
…
- Мне скучно… - слышу я голос рядом.
Дрова трещат в огне, я почти уже уснул.
- Спи, давай, - огрызаюсь я.
- Не могу, мне скучно, - она уже начинает ныть.
Я громко вздыхаю от раздражения, мечтая кинуть в нее камень, но не слишком хочется лишаться одного из профи, еще рано.
Я сажусь и смотрю сквозь пламя. Смотрю на пухлые губы, которые она часто облизывает, на рваную футболку. Почему-то именно сейчас, ночью, при свете огня, она мне ужасно нравится. Огонь для меня теперь значит вызов, я думаю, о том, чтобы поскорее прикончить шавку из Двенадцатого, вместе с, сопящим недалеко от меня, ее женишком. Но мои мысли путаются. Она поднимает на меня глаза.
И я понимаю, чего она хочет. Деточка, как же тебе не повезло, что у тебя отняли то отравленное кольцо.
Не переводя от нее взгляда, я медленно залезаю рукой под свою сумку, там нахожу маленький клинок, с лезвием не больше десяти сантиметров, и прячу его за голенище сапога. На всякий случай.
- Ну зачем? Я не хотела сильно тебя мучить… - шепчет Глиммер и уже направляется ко мне.
- Кто же тебя знает?! – я почему-то улыбаюсь, когда она подходит и садится мне на колени.
Она тоже мне улыбается, и я перемещаю руку на ее затылок, притягивая к себе. Мои губы находят ее, на них вкус ягод. Так вот, что она постоянно слизывала?! Свои я съел еще на завтрак.
Мы целуемся так, что мне не хватает воздуха. Она начинает стягивать с меня футболку, но мне не хочется отпускать ее и на секунду, чтобы освободиться от одежды. Но мои руки сами начинают делать то же самое, и не проходит и нескольких секунд, как я уже целую голую кожу под ключицей. Ногти Глиммер уже начали отрастать, и я чувствую, как она впивается ими в мою спину.
В какой-то не самый контролируемый мною момент, когда мой рот находился под горлом Глиммер, я сжал зубы и на коже появились два ряда вмятин.
- Прием Энобарии?! – смеется девушка, от чего резко появилось чувство гнева, и я с силой кусаю кожу под сонной артерией. Крови на зубах не чувствуется.
Глиммер вскрикивает, хотя это больше похоже на стон.
- Ты что, хочешь перебудить всех? – шикаю я, закрывая ей рот ладонью.
Она сверлит меня взглядом, но не задерживает взгляд надолго, теряя рассудок от удовольствия.
Я и сам далеко не адекватен, но замечаю ее руку, тянущуюся к моему сапогу, в котором все еще спрятан нож. Я перехватываю ее запястье и наваливаюсь сверху. Кажется, она сразу же забыла о ноже.
Солнце медленно окрашивает небо в пурпурный, появляются золотистые облака, скрывающие звезды. Мы сидим по обе стороны от погаснувшего костра. Глиммер стрелой мешает горячие угольки.
- Почему именно со мной?
Она хихикает.
- А с кем? С Женишком что ли?
- Ну, Марвел… - я не считаю себя хуже него, но они из одного Дистрикта, и все может быть.
- У Марвела сильнее выдержка на этот счет, - бросает Глиммер.
Я смотрю на нее пару секунд, достаю нож из сапога и кидаю через костер, он ударяется в десяти сантиметрах от ее колена.
Я слышу смешок, держу пари, это была Мирта.
- Ладно, я пошутила. Он отшил меня. Играть в любовников было бы глупо. Это выглядело бы так, будто мы сдались, будто Двенадцатые хитрее нас, а мы повторяем их же игры.
Я не отвечаю - она права.
За завтраком мы не обращаем друг на друга внимание, в дороге обмениваемся парой фраз. Я специально иду последним, стараясь следить за Женишком, который всегда плетется хвостом, и постоянно озирается по сторонам, ища свою подружку.
- Ну как, хорошо повеселился с Глиммер? – Мирта ухмыляется, ожидая мою реакцию.
- Не твое дело, – сухо отвечаю я.
- Она тебе нравится?
- Нет, - и это правда.
- Тогда, почему ты не убил ее, ведь она была так близко?
Я смотрю вперед, на блондинку, которая идет, будто танцуя, раскачивая бедрами.
- Она красивая.
Мирта громко вздыхает и хлопает меня по спине.
- Наиграешься, скажи мне.
Я улыбаюсь, смотря в спину малявке, видящую меня насквозь. Сейчас мне показалось, что она моя старшая сестра. Если уж кто и должен убить Глиммер, то пусть это будет Мирта.
В тот же день мы находим Двенадцатую, на следующий мы теряем Глиммер. Ее смерть меня совсем не волнует, поиграли и ладно. Зато волнуют укусы ос-убийц, улей которых сбросила на нас Катнисс.
Позже самым интересным для меня является, как долго Мелларк протянет с моим подарком.
…
Мне кажется, что осы вьелись мне в череп, и я просыпаюсь с новым приступом головной боли. С днем рождения меня!
Ретвиски - генетическимодифицированная порода собак, смесь Ретриверов и Хаски. Имеет золотстый мех и белую "маску". Внешне напоминает хаски с короткой, жесткой шерстью и висячими ушами. Порода создана как питомец для детей и стариков.
Глава 4. ПеременыНаутро голова болела намного меньше, к завтраку почти прошла. Казалось, что капитолийцы уже не знают, что со мной сделать, как еще поиграть с телом и рассудком. Сон это их инициатива, я уверен, в другой жизни я бы даже не вспомнил, что было тогда. Чего они хотели этим добиться? Я потерян, не вижу ни в чем смысла, меня это угнетает и, к сожалению, другого выбора у меня нет, только ждать, что же еще придумает Сноу, чтобы развлечь себя.
Смотрю в окно, светает, и мне хочется этого меньше всего, только во мраке ночи я чувствую себя спокойно.
Безгласый привозит завтрак. Подумать только, как всегда во время, могли бы хоть раз нарушить свой проклятый режим. Я поднимаюсь с постели, в этот момент паренек ставит на стол поднос с пищей. Что-то подобное давали нам в Академии. Им нужно, чтобы сегодня я был как подорванный?
- Стой! – говорю ему, прежде чем безгласый скроется за дверью.
В глазах безгласого страх - редко когда с ними вообще разговаривают.
Я подхожу ближе, его трясет.
- Покажи язык.
Тот мотает головой.
- Покажи! – все еще терпеливо говорю я.
Рот безгласого раскрывается, и я вижу вполне человеческий язык.
Меня это злит, я не вижу скоб. Хватаю его за щеки. Он не может даже попросить помощи. Его не только не услышат, даже помогать не станут.
- Скажи «аааа»! – спокойнее, чем ожидал, говорю я.
Слышится шипение воздуха, и я заглядываю в его глотку. Язык здоровый, но трахея имеет темно-красный цвет. Я делаю для себя вывод, что безгласым ничего не меняют, кровообращение в норме, но что-то блокирует их голос. У меня такого не было. Я отпускаю его.
- Вали отсюда.
Он кивает, и уходит.
Звучит писк, предвещающий сообщение от Сноу, конечно, озвучивает его миротворец.
- С сегодняшнего дня твое расписание меняется. Все указания получишь позже.
- Конечно, как же иначе.
Еда напоминает о доме, но она хуже капитолийской. Овсянка как будто сварена на воде, из фруктового - только пудинг, в стакане кисломолочный продукт, в который у нас добавляли витамины. Я наслаждаюсь каждой ложкой и глотком. Как будто ничего и не было. Спасибо за подарок…
Миротворец приходит в девять пятнадцать, говорит, чтобы я вышел из комнаты. Вдвоем мы идем по пустым коридорам, спускаемся на несколько уровней вниз. Я ничего не понимаю: всего один, но довольно крупный, миротворец сопровождает меня. Он просто идет впереди, и я могу в любой момент его вырубить, но этого не делаю, выжидаю. Мне любопытно, куда мы идем.
Первым делом я попадаю в пустую комнату, на столе лежит одежда. Они, что, решили устроить мне день возврата в прошлое? Я беру в руки чистую спортивную форму, будто из Академии, совсем новая, еще пахнет тканью. Я испытываю тот же восторг, что в день, когда я поступил.
Форма напоминает ту, что была во время тренировок перед Играми, но еще есть куртка с тонкими непробиваемыми вставками на груди и спине. Ниже локтей так же есть вставки, но они толще, специально для защиты и атаки. Мне досталась красная форма, это предпоследний курс. Могли бы и на черную разориться.
Я быстро переодеваюсь, и уже в ожидании миротворца. Он заходит довольно скоро, и мы снова выходим. Чувство эйфории начинает расти все больше, когда я начинаю слышать крики дерущихся.
Вот и начались мои тренировки…
Меня ведут к длинному столу, за которым еще и стойка. Я давно не видел столько оружия.
- Выбирай одно и на выход.
Всего одно? Как жаль. Я прохожу мимо, осматриваю каждый предмет, и беру нож с легкой рукояткой и двусторонним лезвием – универсальный и удобный. Как только я прикасаюсь к холодному металлу, на меня накатывает волна прошлого.
…
Мне тринадцать, отец договорился, и меня берут в военную школу. Я волнуюсь так сильно, что не могу нормально поесть. Больше никаких уроков самозащиты три раза в неделю, теперь все по-крупному.
В дверь стучат, и отец идет открывать, я в это время мешаю кашу тостом.
В кухню входит миротворец, самый крупный, каких я только видел. Я помню только это и его глаза, смотрящие сквозь меня, от которых по спине пробегает холод.
- Я Сатрин, твой сопроводитель. И у тебя есть пять минут, чтобы собраться и уйти.
Я напяливаю на себя первую попавшуюся под руку одежду. С родителями не прощаюсь.
Спустя час в тишине мы прибываем на военную базу, где меня будут готовить три года.
Меня оформляют, и делают полный осмотр. Ближе к ужину я попадаю в тренировочный зал.
- Выбирай себе оружие. Твоя задача подобрать максимально удобный предмет, который будет с тобой в течение всего обучения без права на смену. Советую, подойди к выбору с умом.
Меня удивляют его слова и глаза разбегаются от огромного выбора оружия. Больше всего мне хочется схватить огромный гладиус, с которым мне будет тяжело, но попытка не пытка.
Я не успел повернуться, объявив выбор, как сильная рука бьет в затылок, я падаю, теряя сознание, и лишь сквозь туман слышу голос Сатрина:
- Правило номер один: не медли. Правило номер два: не поворачивайся спиной к противнику.
Я открываю глаза спустя сутки. Комната похожа на казарму. Сатрин стоит рядом и сверлит взглядом. Он начинает меня бесить.
- Какого черта ты меня вырубил? – кричу я и хватаюсь за голову.
Вместо ответа я получаю новый синяк под глазом.
- Я научу тебя уважать старших!
- Да пошел ты!
- Завтра начнем всё сначала, парень.
К нам подходит медсестра, и вкалывает мне в руку какое-то средство. Я снова засыпаю.
Утро. Я просыпаюсь раньше, чем звучит гимн Капитолия. Когда появляется Сатрин, я готов начать обучение, ведь так долго ждал этого. За ночь во мне что-то щелкнуло, и я решил вести себя сдержаннее. Мы следуем по тому же маршруту, спускаемся, подходим к столу.
- Выбирай.
Я хватаю тот же гладиус и, не дожидаясь, когда миротворец попытается нанести удар, стараюсь атаковать первым. Не его куртке появляется тонкий порез, который окрашивается кровью. Красное на светло-сером.
- Правило номер три…
…
Под знаком прошлого проходит пара недель. Потом все меняется снова: кто-то очень умный решил провести мне программу экзамена. Когда бойцов делят на команды по десять или одиннадцать человек, и они обязаны драться друг с другом. Один против двух, потом победитель против трех, против четырех. Редко, победитель первого круга побеждает в четвертом.
Мне предстояло убрать всех. Мое оружие за все тренировки не меняется, только нож, который я выбрал. Мне разрешено брать его куда угодно, но применять только в зале.
С первым всегда легко, это разминка, всего лишь новичок, которого откачают и отправят в один из дальних Дистриктов. Я не имею права свернуть ему шею, только смертельные раны, и переломы.
Я вырубаю его ударом в висок. Кажется, еще сломал ребра и хребет. Он выживет - Капитолий не убивает без надобности.
Второй и третий выходят с длинными мачете и через короткое время красная пелена окутывает глаза, когда смертельно ранив одного, я получаю рану в животе от другого. Что ж, результат меньше, чем на троечку.
После этого я понимаю - Игры по-настоящему закончились. Теперь я никогда не узнаю, что значит безнаказанно размахивать оружием, теперь, я взрослый и в любой момент я получу то, что заслужил.
…
Меня снова госпитализируют. Третий раз с начала боев. Я слабак! Меня это злит и в следующий раз я, улучшаю свой результат до восьми тел за плечами.
…
Снова лечение. И в день очередной тренировки Сноу «радует» меня своим визитом.
- Не такой я крутой, президент Сноу. Зря Вы выходили меня, - саркастически говорю ему я.
- Не так чтобы зря, но я надеялся на лучший результат…
Я смеюсь, боль в животе почти не замечаю, но ощущаю вкус крови во рту.
- Видно, мое призвание убивать маленьких детишек на Арене, – я смотрю на него так, как будто сейчас возьму со стола нож и перережу ему шею.
- Пройди марафон, а там тебя ожидает сюрприз. Справишься без сильных повреждений, и поверь мне, ты поменяешь отношение ко всему.
- Я пройду его. Но прежде, я хочу знать, что происходит в мире.
- В мире? Что ж, – президент вздыхает, садится на кресло рядом. – В Дистрикте-8 было восстание. Тур победителей пока продолжается. В этом году зрителям захотелось дольше видеть наших победителей. – Сноу улыбается. – Пита собирается сделать Катнисс предложение руки и сердца в прямом эфире…
Я чувствую, как жар накрывает тело и разум. Эти двое радуются жизни, строят из себя звезд шоу, а я гнию здесь, получаю раны, от которых выть хочется. В моей крови наверно столько лекарств, что я могу уже заниматься контрабандой и продавать ее как наркотик.
Сноу замечает перемены в поведении, хлопая меня по плечу, встает и уходит.
- Стань первым из одиннадцати и получишь то, что хочешь.
Сейчас я хочу только возможность увидеть Двенадцатых.
…
Я жду марафона, как раньше ждал первых тренировок. Когда-то я был спокоен, теперь мною управляет приступ волнения. Это волнение слабо напоминает мне первые часы на Арене. Тогда я убивал, чтобы убрать сорняки и получить кусок славы, потом, когда нас осталось пятеро, я хотел только победы. А к концу мне нужно было только освободиться.
Кажется, сегодня на завтрак они положили мне слишком много витаминов, потому что моя кровь раскалена и эмоции зашкаливают до придела.
Первый, второй, третий… пятый… Ближе к концу я почти не управляем… Шестой, восьмой, десятый… Остался только одиннадцатый и не успел он подойти ко мне, как я вскрываю ему живот.
Я пытаюсь отдышаться. Когда я прекращаю трястись и могу себя контролировать, начинаю кричать.
- Сноу! Ты обещал исполнить мое желание! Так действуй!
…
И президент, выполняет свое обещание, хотя не совсем честно.
Я прекрасно знаю, что на публику меня никто не вытащит, другие тоже в курсе. Но все же это никому не мешает нарядить меня, как на праздник. Может, все-таки я выйду в свет? Черный костюм, черная рубашка с белым воротником – капитолийцы явно осторожничали с выбором.
Миротворец отводит меня на минус первый уровень, где имеется туннель. Именно через него Сноу попадает в мою тюрьму. Я не обращаю внимания ни на украшения в доме ни на множество безгласых. Сбежать, конечно же, мне не удастся, хотя нож у меня не отобрали. Даже если я и убью всех в этой комнате, меня поймают. Даже посмертная слава мешает мне хорошенько развлечься.
Позже меня оставляют в темной комнате, где есть только одна очень тусклая лампа над потолком. Я сажусь в кресло и начинаю ждать. Кажется, даже успел подремать, потому что в себя я пришел, когда экран загорелся, и заиграла музыка. Постепенно еще два экрана по бокам начали свою работу.
Мне показывали какой-то праздник, и судя по всему в прямом эфире специально для меня. Похоже, этот праздник для Двенадцатых. Я вижу их в толпе. Если бы не музыка, я бы их услышал. Кажется, я так устал от всего вокруг, что даже их появление осознается не сразу.
Я признаюсь сам себе, что их идея с предложением довольна мила, но не понимаю, зачем… Неужели из-за ягод? Президент говорил мне, что поступок с ягодами в некоторых Дистриктах поняли не правильно. Будь на ее месте, я бы уговорил съесть ягоды, а сам остался единственным победителем. Не было бы ни бунтов, и Сноу бы не бесился… Но тогда и я бы не выжил. Может, я все-таки должен убить их, так чтобы мир поверил, а они готовят все к этому?
Мысли о моей победе кажутся все бессмысленнее. Когда появляется Плутарх Хевенсби, один из распорядителей Голодных игр, меня охватывает приступ беспричинной злости. Я здесь, в нескольких шагах от праздника сижу и прячусь. Я теперь призрак. В голове появляются непривычные эмоции. Память отключается, когда я вижу Катнисс и Питу, которые для меня как красная тряпка для быка. Проходит не так много времени, когда я прихожу себя от неприятного чувства в руке.
Все это время я зажимал лезвие в руках, и кровь капает на пол. Это злит меня еще сильнее. Праздник продолжается, но я больше не вижу Двенадцатых. Они уходят.
Я встаю с кресла и, собрав всю злость, кидаю нож в экран. От него летят сотни искр и осколков. Я выхожу в коридор, направляясь к лифту. Меня никто не останавливает. Сейчас я так же незаметен как безгласый - когда на столе еда, людям плевать на мелочи. Я встаю совсем недалеко от выхода. Огромный эскорт Двенадцатых тащит их к выходу. На секунду Двенадцатая поворачивается, как будто ее позвали. Она с кем-то прощается, и видит меня.
Я улыбаюсь ей. Смотрю так, будто уже победил. Хочется подойти, хочется поднять ее за горло и отбросить в сторону, хочется просто ударить ее об мраморную стену. Уничтожить их обоих. Момент, когда наши глаза встретились, длится бесконечно. Я получаю то, что хочу – страх вперемешку с сомненьем. Между нами проходит толпа, и я скрываюсь за ней к туннелю, где меня уже ждут.
Теперь я надеюсь, что она будет помнить, что я жив, и готов к мести.
Как только я оказываюсь в своей комнате, включается динамик и Сноу обращается ко мне, так будто читает мои мысли:
- Хорошая попытка. Но, Като, сейчас все их мысли забиты спасением жизней семьи. Ты для нее сейчас не больше, чем переродок, созданный испугать ее.
- Президент Сноу, если это так, что ж, поздравляю. Вы добились цели…
Глава 5. ЭкзаменЯ лежу, и пытаюсь понять, что со мной было. Месяцы лечения, месяцы скучные до одури. Полная потеря себя. Иногда я вставал и наматывал круги. В какой-то момент до меня дошло, что делал Сноу все это время. Я поднял глаза к потолку, где висела единственная камера в комнате.
- Я все понял! – кричу я в воздух, зная, что за мной следят.
- И что же? – отвечает голос из динамиков.
Я вздрагиваю, но быстро прихожу в себя.
- Я с самого начала думал, что Вы будете меня пытать, ломать, примените что-то из Ваших штучек. Но нет. Вы пошли другим путем, длительным, и менее… Болезненным. Вы забрали у меня цель, забрали путь к достижению. Вы показывали Игры, чтобы доказать, что я это потерял и не могу действовать. Я тухну здесь, но вместе с тем начинаю играть по вашим правилам. И вот я стал безвольным, я привык к этому и теперь, когда жизнь потеряла смысл, Вы дали мне хоть какое-то занятие, чтобы я не ныл об этом. Я полюбил свое дело как никогда раньше, теперь это единственное, что связывает меня с жизнью. Вы сделали чужую смерть моим средством для существования. Вот каким был ваш план! Чтобы хоть как-то чувствовать себя живым, я буду желать все, что угодно! Ну, так давайте, говорите, что мне делать?!
- У тебя экзамен через два дня. Пройдешь его, и твои тренировки закончатся.
Динамики затихают.
…
Я просыпаюсь в помещении, которое напоминает комнату ожиданий перед отсчетом. Меня будет громкое «тридцать секунд». Меня вырубили «дома», а теперь я встаю, чтобы увидеть знакомый металлический диск. Меня возвращают на арену.
Я беру со стола свой нож. Если он здесь, значит, рога изобилия не будет.
Двадцать.
Осталось дождаться, когда опустится экран.
Десять.
Я поднимаюсь на поверхность.
Солнце ослепляет глаза. Я вдыхаю воздух и не могу поверить в это. Я почти на свободе. Лес, горы. Солнце слепит глаза, греет кожу - это приятно до трясучки. Рога, как и ожидалось, нет. Я вспоминаю это место, когда-то очень давно нам показывали фильм, где рассказывалась история Игр. Это арена номер пять. Я совсем один и мне некуда спешить.
Три, два, один.
Я спрыгиваю с подъемника, не чувствуя никакой опасности. Но теперь, я не профи, а просто тот, кто уже знает, чего ожидать. Преимуществ больше нет, поэтому я решаю бежать к воде. Река находится в трех километрах, где-то есть лагеря.
До восьмого года арены были очень похожи. Их не строили, а только изменяли детали, добавляли технику. Этот лес расположен довольно далеко от Капитолия, к югу от Панема. Здесь жарко для привычной зимы и поэтому я снимаю с себя куртку своей уже не новой формы.
Вокруг территории имеется прозрачная стена, высотой в двадцать метров и толщиной полтора. На небе сетка, которая по ночам проецирует не только убитых, но и где находятся трибуты относительно тебя. Спрятаться не возможно. У каждого, как и у меня, на руке есть метка, которая отображается на небе. Только те, кто видел твою метку, сможет понять, где ты. На моей руке метка, похожая на меч, возможно у других тоже изображено оружие и это мне как-то поможет.
Первые игры напоминали еще и поиски за сокровищами. Все, что найдешь, или отнимешь – станет твоим. Потом правила и условия изменили, потому что игры проходили очень быстро и, в них не было зрелища.
В первую ночь тихо, даже слишком. Я наслаждался этим днем, хоть и не выпускал из рук нож.
Воздух чистый и теплый, даже когда становится темно. За моей спиной уже есть рюкзак, в котором фляга с водой, спички, и две большие буханки хлеба. Я сижу у костра, находясь в одном из двух «лагерей», созданных Капитолием. За эти места боролись профи, и если удается сюда попасть, то будет и чистая вода и, конечно, дичь.
На небе появляется схема. Как я и думал, мои соперники в полном составе из четырнадцати человек находятся на другой половине леса, в таком же лагере. Там не ведется бой, они всего лишь охотники за моей головой. Метки на небе отличаются лишь цветами и моя, единственная, светится белым.
До утра ничего не изменится, даже если мы и пойдем друг к другу на встречу, то она случится ближе к рассвету. Поэтому я решаю выспаться.
…
Прошло два дня и их остается четверо. У меня есть все необходимое для приятного отдыха. Разве что матраса не хватает. Из еды в основном консервы. Я не собираюсь уходить или выслеживать кого-то, все равно они меня ищут. Тратить попусту силы, в поисках жертвы, тут бессмысленно, ведь она сама найдет меня.
…
День приближается к завершению, но воздух все еще горячий, как в пустыне. Мне порядком надоедает прятаться, поэтому я собираю минимум вещей, беру свой нож, на всякий случай меч, и иду туда, где предположительно есть мои наемники. Это экзамен, поэтому я убиваю их, точно зная, что навсегда. Это были обученные люди, возможно преступники, которых, как и меня ломали. Но если меня ломали медленно и психологически мучительно, их ломали быстро и просто невыносимо физически. Я никогда не видел таких сильных людей, и победить их, даже ценой сильных ран, было и для меня очень важно.
Видя кровь на руках, страх в глазах людей, которые на много старше и опытнее меня, я снова получал от этого дикое удовольствие. Хотелось еще и еще. Я знаю, что та четверка – это финал, самое тяжелое испытание. Возможно, это будут люди-переродки, с голодным взглядом и с силой десятерых. А может это все мои прошлые кошмары… Или даже Двенадцатые, которые толком не знают, что здесь забыли…
Все мои раны уже почти затянулись благодаря найденным лекарствам, некоторые органы еще болят, но я не хочу и думать о боли. Только убить четверых и закончить этот фарс!
Я иду сквозь чащу леса, поют птицы, никогда не думал, что буду этим наслаждаться. Где-то недалеко хрустнула ветка и я начал озираться по сторонам. Вон они, двое… Стоят спиной ко мне на небольшой поляне. Один от другого на расстоянии пяти метров.
- Так, так, так, - улыбаюсь я и смотрю, как они поворачиваются.
Совсем юные…
- Като? Это ты? – выкрикивает один из них.
Я не осознаю, кто это, но он кажется мне слишком знакомым. Голубые глаза, светлые, очень короткие волосы... Воспоминания уже не те, что раньше. Но потом, по мере приближения парня, я узнаю его, видя точно такой же взгляд как у меня. Я понимаю, что это мой брат. Значит, рядом стоит его близнец. Я теряюсь, им же всего семнадцать, как они успели так вырасти и кто посмел отправить их сюда?
Рэм стоит в стороне и, кажется, улыбается. У нас отношения были тяжелее, чем с Троем.
- Като! Ты жив! – Трой бросает свой меч и, с широко раскинутыми руками, приближается все ближе.
Смятение. Радость. Сомнение…
Перед глазами, как будто вспыхивает надпись, приказ. Я подчиняюсь, и внутри все закипает. Всего один выпад и я закрываю глаза, чтобы услышать тот самый хлюпающий звук, когда лезвие входит и выходит в плоти.
- Като! Нет! – кричит Рэм и уже бежит на меня.
Я воспринимаю это как атаку и с разворота вскрываю ему горло. Я слышу хруст, кажется, меч разрубил и позвоночник.
Мне хочется кричать, потому что я осознаю, что это не переродки Капитолия, а именно мои братья, которых отправили на первое задание. На них синяя форма, которую уже заливает кровью... Первый из трех курсов: «Холод разума», «Горячая кровь», «Отточенный ум».
Это не должно быть так! Я падаю на колени рядом с телами. Мне хочется раствориться в их крови, чтобы она как кислота уничтожила меня. Вспоминаю, как лупил игрушечным мечом Троя, потому что он лез, куда не просят, как Рэм получал от меня за слабости, чтобы он стал хоть немного сильнее. Их больше нет! Меня больше нет!
На поляне появляется еще один из «головорезов». Одежда выдает отношение к Седьмому, как и топор в руках. Во мне просыпается нечто не человеческое, я двигаюсь быстрее, чем понимаю, что делаю. Я никогда не испытывал такую ярость. Все познается в сравнении, но в следующий раз сравнивать будет не с чем, кроме сегодняшнего дня. Я нашел свой эталон.
Вскоре под ногами валяется еще одно тело. Я обессилен, воздуха не хватает и, сделав несколько шагов, я падаю, теряя сознание.
Оно возвращается, когда нога Последнего ударяет мне в живот и, из-за прошлых ран изо рта вырывается струя крови.
- Вставай! – рычит Последний над головой. – Убить тебя, лежачего, слишком просто!
Я пытаюсь подняться, в тени ночи вижу тела, которые не убрали и снова падаю.
- Добивай! – хриплю я.
Следующее, что я помню это удар спиной и хруст, то ли дерева, то ли позвонков.
- Дерись, сопляк! – снова рычит Последний и я даже не понимаю, откуда он. Похож на Четвертого или Десятого.
Память снова как будто выключается и следующее, что я вижу перед собой - тело Последнего. Из его лба торчит мой меч, а в груди сверкает дыра.
- Поздравляю с удачной сдачей экзамена! – говорит Сноу.
Кажется, я плачу.
Часть 2. Ум. Глава 6. Предназначение. Часть 1: Потерянный.Крики ничем не помогут. Я знаю это, но все равно продолжаю беситься, как загнанный в клетку дикий зверь. Я ничего не хочу и одновременно мне нужно все. Я хочу оказаться в беспамятстве сна, но и в нем все будет напоминать мне о моем поступке. Я так хочу забыть все! Я хочу просто забыть. Я почти не виню себя, это все Сноу! Это его нужно винить, это он заставил меня напасть на братьев. Он виноват, не я!
Я продолжаю скулить, походить на жалкого паразита. Да, я жалок! Жалок так же, каким был в день, когда переродки ждали мое дохлое тело под рогом. Отличие только одно: тогда я понимал, что конец вот он, напротив, на кончике стрелы, теперь я знаю - конца не будет. Воспоминания будут взрывать мой мозг каждое мгновение.
Они поняли, что если ко мне кто-то зайдет, то в любом случае умрет, поэтому они изменили способ моего контроля.
Все те же белые стены и та же мебель, но теперь, временами, вместо потока свежего воздуха, ко мне поступает тяжелый газ. И теперь я лежу на пушистом ковре, кашляю, задыхаюсь, кричу, снова кашляю, и молю о прощении кого-то свыше, и медленно умираю.
Сейчас, в эту секунду мое тело трясется в огне, а легкие не могут насытиться кислородом. Я очень долго сопротивляюсь, а потом наступает пустота.
Потом ко мне придут, дадут внутривенно препараты. Может я смогу даже проглотить таблетки, не знаю. Не помню…
Так тянутся дни, я все еще мечусь, проклинаю Сноу. Я мечусь так долго, пока не начинаю винить себя. Я был эгоистом долгое время, ничего не изменится и сейчас.
…
Но все же ситуация меняется, боль отступает, появляется пассив. Мои руки обмякли, царапины зажили, голос пропал окончательно. Я не чувствую себя кем-то живым, я похож на растение и сама мысль осознания этого – последнее, что сохраняется до сих пор.
…
- Я устал ждать, Сноу! Слишком долго! Я же нужен тебе зачем-то?! Зачем?
Ничего не происходит. Тишина.
…
Я почти не злюсь, почти научился принимать все задумки Сноу. Я даже привык к такой жизни. Мне уже не так тяжело, как раньше, и даже на Двенадцатых смотрю, как на такую же игрушку Капитолия. Им достанется и без моей помощи, но добивать буду точно я. А я…
А я просто перебесился.
Капитолийские лекарства творят чудеса с психикой человека. Пару десятков таблеток, немного времени, и ты вылечиваешься от любой болезни психики. Просто все атрофируется, и ты чувствуешь себя так, как будто ничего и не было.
Мне могли бы все стереть, но нет, они оставили все воспоминания, а я, в свою очередь, перестал вести себя как бешеная собака. Применяй Капитолий все свои технологии, люди были бы счастливы. Но богатым не хочется отдавать часть своих денег для подавления бедняков. Им интереснее прожигать их, смотря на экраны раз в год. Меня это тоже начинает цеплять... Может, и мне разрешат делать ставки?!
Мой телевизор включается и Цезарь вместе со стилистом Двенадцатой рассказывают о ее свадебных нарядах. Я смотрю на все эти рюши, банты и стразы и начинаю ухмыляться. Если из меня Капитолий сделал «настоящего мальчика», то из Двенадцатой он сделал «настоящую куклу», и теперь они издеваются над ней ни хуже, чем надо мной. Глиммер была бы счастлива на ее месте…
Я вспоминаю о ней на одну-две секунды, представляя в одном из платьев, смеющуюся и светящуюся от радости. Совсем как тогда, когда убила своего первого трибута.
Я прогоняю это из головы, и мое воображение рисует другого человека. Огненная Катнисс бежит в неизвестном направлении. Она одетая в свое свадебное платье, и пытается кого-то застрелить из лука. Юбка пачкается, есть пятна крови, а на лице паника. Да… Это было бы зрелищно!
На этом мое веселье не заканчивается, потому что я вижу Сноу. Он напоминает о темных временах, перечисляет события Квартальных Игр, и готовится объявить о следующем.
- …И теперь мы чествуем третье Двадцатипятилетие Подавления, – говорит президент и лезет в шкатулку за конвертом.– На семьдесят пятой годовщине, как напоминание о том, что даже самые сильные среди них не могут преодолеть власть Капитолия, мужского и женского трибута будут выбирать из уже существующего фонда победителей.
Мое настроение улучшается еще больше, и я начинаю смеяться сам. Я смеюсь очень долго, наверно впервые с 74-х Игр. Детишки возвращаются на арену.
- И что же развеселило тебя? – раздается из динамиков спустя время.
- Президент Сноу, вы сделали этот день одним из самых веселых в моей жизни! То, что вы устроили в «Цезарь Шоу», было… У меня нет слов!
- Что ж… Теперь, ты рад, не являешься победителем Игр?
- Рад ли я? Я никогда не буду рад этому! Особенно, потому что вы подменили конверты. Ведь так? Ответьте честно, мы же договорились не врать. Вы ведь придумали, как избавиться от Двенадцатых…
- Да, это так.
- И что же вы должны были прочитать на самом деле?
- В напоминание о том, что сильнейшие участники убивали чужих детей, и даже после победы продолжали это делать, готовя новых убийц, совет из победителей должен самостоятельно выбрать трибутов для участия в играх.
-Да это, явно, то, что вы не хотели бы устраивать в этом году. Я так понимаю, что применение мне вы так и не нашли?!
- Всему свое время.
- Десять месяцев вы играете с моей жизнью, а так и не придумали мое занятие? Вам же не нужен обычный головорез?!
- Всему свое время… - динамик замолкает, а я пытаюсь понять, какую дурь мне дали, чтобы почувствовал себя таким живым?
…
Пару раз у меня берут анализы. Никаких причин для опасения, кроме того, что тренировки, как и обещали, прекратились. Да и расписание, кроме приемов пищи, стало свободным.
Значит, я буду снова смотреть игры и ничего не делать?!
…
Время обеда, а я только открываю глаза. Зрение, кажется, немного ухудшилось, но это от пересыпа. Во время водных процедур я замечаю, что мое тело совсем не такое, каким оно было… Вчера? Я был крепкотелым, без грамма лишнего жира, или чего-то там, сегодня же кажусь слишком обычным, сдутым.
Я смотрю на свои руки. Форма пальцев и ногтей тоже изменилась. Мне кажется, что я продолжаю спать. Появляется некая паника или беспокойство. Что-то не так…
В комнатах нет ни одного зеркала.
Позже приходит Сноу с двумя миротворцами, которые завозят зеркало.
- Добрый день! – говорит он.
- Угу, – сквозь зубы говорю я и поворачиваюсь к ним.
Глаза изменяются в испуге, под правой бровью начинает дергаться нерв, дыхание становится слишком быстрым. Я не верю ни глазам, ни зеркалу. Импульс злости, крик, размах, удар.
Зеркало разбивается на куски, в руке торчат осколки, залитые кровью. Я не спешу их вытаскивать и сразу замахиваюсь на президента. Мою руку перехватывают и заламывают.
- Ах ты сраный ублюдок! Да как ты посмел сделать это со мной снова?! Тебе какая дурь в голову ударила, кретин ты долбанный?! Да чтоб тебя живого зарыли!
Я продолжаю орать не своим голосом, продолжаю вырываться. В глазах начинает мутнеть, в голове каша. Я понимаю только одно: Сноу показав мне сон, уже тогда сказал, что меня ждет. Я замена Двенадцатому. Я должен был догадаться!
В комнату заходит Ассая. Как он мог это сделать? Я доверил ему себя! Полностью!
Происходящее выводит меня из себя. Я наступаю на ногу миротворцу, его хватка слабеет и теперь он ближе ко мне. Удар затылком об его лоб. Рука освобождается. Худо-бедно выворачивая свои же суставы, я освобождаюсь, и мне удается подойти к Доку.
- Я доверял тебе! – говорю я сквозь зубы и сворачиваю ему шею. Пока он не упал, я выхватываю шприц и кидаю в президента. Миротворцы уже бегут на меня, и я поднимаю труп врача и, как куклу, отшвыриваю его от себя. Конечно, со Сноу все в порядке, но он даже не вызывает подмогу. Неужели понимает, что со мной сделал?!
Я выскакиваю из своей комнаты, расталкивая какой-то персонал. Бежать, черт подери, так быстро, как смогу! Но не выходит. Я надеялся, что если быстро передвигать ногами, меня не притянет к полу. Как я глуп!
Теперь вместе со злобой и ужасно-детской обидой, я чувствую досаду и что-то еще… Страх?
Через минуты ко мне приходит Сноу и самостоятельно вкалывает иглу в шею. От него воняет гнилью и розой.
- Ты же знаешь, что не сможешь сбежать. Отдыхай пока.
…
В какой-то момент Сноу ставит меня перед фактом, что я сам позволил ему сделать с собой то, что ему захочется.
Но я не понимал одного. Зачем? Чего же именно хочет Сноу? Сейчас будут игры… Среди двенадцатых только двое мужчин. Я знаю, что Мелларк вернется в любом случае… Значит, нас поменяют на арене?
…
Во время жатвы я не отрываюсь от своего экрана.
Я знаю большую часть из трибутов, часть из добровольцев. Брут – один из не многих, кем я восхищаюсь, он был примером в Академии, все хотели быть на него похожими, хотели так же вызываться, драться, выигрывать. За ним вытягивают бумажку Энобарии. Я теряюсь, видя своего ментора. Кто из них вернется? Брут – человек, не знающий жалости, или Энобария – та, кто посвятила себя тренировкам молодых? Кто?
Показывают Одэйра, я испытываю какую-то жалость, которая перерастает во что-то едкое. Его очень любили во Втором, и будет очень печально, когда Брут порвет его пополам. Я смеюсь, представляя это… И все же Брут или Энобария?
Видя Двенадцатых, я теряю контроль над собой. Когда все заканчивается, я привязан к кровати, а трое работников меняют разбитый мною экран. Лицо и руки противно щиплют, кажется, я успел себя поранить.
…
В какой-то момент я начинаю умолять себя принять все, как есть. Стоя перед непробиваемым зеркалом, я смотрю только в свои глаза, в них ничего не изменилось, и я должен наплевать на все, что не выглядело моим.
- Прости. Прости его, Като! – шепчу я. - Просто прости. Сделай все, что он скажет. Ты же знаешь, что он единственный, кого ты не сможешь убить. Просто соглашайся с его словами. Ты уже ничто не сможешь изменить. Делай, что говорит Сноу, и ты переключишься от воспоминаний. Ты сможешь не обращать на внимания. Это будет на автомате. Переключись снова на Двенадцатых. Представь, что они почувствуют, зная, что ты жив!
Но кроме своих глаз я вижу чужое лицо, лицо врага… И именно это бесит меня сильнее, чем Сноу.
…
Игры начинаются. Теперь я провожу время в комнате, где смотрел за праздником. Я снова во дворце президента. На этот раз экранов больше, по восемь на каждой стороне. По каждому на трибуту. В руке пульт, непривычно старый. Всего лишь кнопки звука, увеличения изображения и еще несколько.
…
Я наблюдаю за играми, наблюдаю за Двенадцатыми и Четвертыми. Никогда бы не подумал, что четвертные будут с ними заодно. Мне нравится арена солнце, тропики, песок, это как-то по-летнему.
…
Энобария заставляет вспомнить что-то из прошлого.
…
До игр еще куча времени. Мне хочется проспаться и с утра погулять по Капитолию. Зачем мне все эти тренировки? Я не узнаю ничего нового. Может они разрешат мне прогулять их?
Дверь с тихим гулом раскрывается и заходит высокомерная малявка из моего Дистрикта. Я не разговаривал с ней ни в поезде, ни в какой-то другой день. Что ей нужно?
- Энобария сказала, что нам стоит поговорить о нашей тактике. Говорит, что для победы нужно собрать временную команду, а для начала хотя бы поговорить друг с другом, – говорит она со скучающим видом, в руках колода карт.
- Я не хочу таскаться с кем-то! – огрызаюсь я.
- Я тоже предпочла бы скрыться, но в этом году, согласись, есть ребята, что надо!
Она проходит и плюхается с ногами на кровать. Я сажусь напротив.
- Ты предлагаешь выиграть за счет других?
- Это предложила не я. Энобария хочет видеть с нами Первых, Четвертую, и возможно Одиннадцатого. На счет Первых и я согласна, он хорошо метает, а она… Ну… Будет среди нас хотя бы одна умная блондинка. – Мирта скалится, смотря на меня и, я понимаю ее намек.
- Скажешь еще слово, и Игры для тебя даже не начнутся!
- Ну-ну! Хотелось бы в это поверить… Ты, если не хочешь, можешь не присоединяться… Но у нас больше, чем у тебя шансов… Какой там у тебя профиль был? Ближний бой?
Я киваю… Мирта права. Даже у нее есть особый дар. В школе ее называли Пьеро. Это что-то из далекого прошлого… Не знаю, что это значит, но ее так называли, потому что, метая ножи или дротики, она всегда попадала в цель.
Я пытаюсь понять, что Энобария задумала… Я буду лучшим во время первой бойни у Рога. И я же смогу безжалостно убить и своих союзников. Она ставит на меня!
- Хорошо! Пусть Энобария договорится со всеми.
Мирта вскакивает на ноги и кидает одну карту в мою сторону. Та пролетает мимо моего лица, не задевая, и наискосок обрезает высокое растение, похожее на пальму, под самый корень. Слышится треск и оно падает. Да, нужно брать союзников, кто-то должен прикрывать мне спину. Она направляется к выходу и кажется, смеется.
Я никогда не был стратегом, считая планы бессмысленными для себя. Мирта показала мне, что быть в союзе не так уж плохо, мы впервые же минуты избавились от половины мусора. Это приближало еще на пару шагов к пьедесталу. Я всегда предвкушал вкус победы, но никогда не задумывался, что же будет дальше. Да, иногда я думал, как легко разделаюсь с Марвелом, стоит только забрать у него копье. Мирта всегда хотела прикончить Глиммер, я был бы не против. Остатки убрала бы Двенадцатая… Ее стоило оставить на закуску. Но если бы остались только я и мелкая? Что было бы дальше?...Я всегда впадал в ступор, когда представлял это. Да, я мощнее, да, я ловок, но и эта козявка тоже не промах. Она в два счета могла бы вскрыть мне сонную артерию с расстояния двадцати метров, в этом ее преимущество. И всё таки как бы я стал действовать?
…
Мои мысли сбивает щелчок закрытой двери. Я поворачиваюсь и вижу какого-то капитолийского актера, или педагога, или еще кого-то. Он похож на бесполое, человекоподобное облако: худое, лысое, с плавной походкой на огромных каблуках и в белом костюме-тройке. Единственное, что в нем выделяется – огромные ресницы и жеманный голос, по которому я и понял его пол.
- Позволь представиться. Ромео Шугар. Буду делать из тебя Питу Мелларка. – улыбается он, и хлопает глазами.
Я со злостью приближаюсь к нему, он выставляет худенькие ручки вперед, и как-то странно скручивается.
- Не трогай, не трогай меня. Я всего лишь актер театра. Мне сказали потренировать тебя. И все. Совсем чуть-чуть…
Из меня вырывается досадный возглас, и я сажусь в единственное кресло. Внутри всего трясет.
- Рассказывай все, что они тебе говорили!
- Ты должен будешь выступать перед камерами, возможно, даже вместе с Цезарем. Просто чтобы успокоить их всех. Они сказали, что девчонку захватили. Не знаю кто. Я тут только первый день. Мне сказали, что ты поймешь сам. Мне просто нужно научить тебя говорить, как Пита, двигаться как он. И все.
- А настоящий им не подходит?
- Не знаю!
- Хорошо. Что мне делать?
- Сначала просто пройдись.
…
То, что я не очень хороший актер, становится понятно после двух-трех часов. Шугар старается как можно меньше психовать, хотя один мой вид выворачивает всю его капитолийскую сущность наружу. На моем месте лучше бы смотрелся Марвел, со своими попытками копировать любого, кого попросят. Да любой на моем месте смотрелся бы лучше. Я людей убиваю, а не батоны пеку!
Я все больше и больше понимаю, насколько мы разные. Он мягкотелый сосунок, который только и умеет таскать мешки и ныть, как любит Катнисс, а я… Я это я! Я другой! Я тот, кто готов уничтожать, а не просить опустить оружие. Я был бы первым, кто нажал бы на кнопку запуска бомб. Они выбрали не того…
Но как бы то ни было, здесь и сейчас нахожусь именно я, значит надо всё это принять и действовать по приказу. Пора работать в команде, хоть моими «союзниками» являются капитолийские болваны. Я должен научиться играть по их правилам, иначе мне не выжить! Умереть, просто, за срыв подобных мероприятий, мне никто не даст, значит, я опять попаду на те же круги ада, через которые уже проходил. Нет! Хватит сомнений и самобичеваний! Я боец! Услышал - сделал!
…
Игры подходят к концу. Я пропустил слишком многое, чтобы понять события. Знаю, что мой ментор еще жив. Я так надеюсь, что Энобария убьет отделившихся, и мне не придется изображать кого-то. Но нет, в какой-то момент я вижу, как моя жизнь резко меняет направление. Взрыв, камеры не работают. Слышны голоса, крики, шум планолета. Эфир заканчивается. Что будет дальше?
…
Сноу рассказывает мне, что он уничтожил Дистрикт 12, что восьмой тоже близок к уничтожению. Рассказывает, о том, что Мелларк находится совсем близко от меня. Мне на него все равно. Мне все равно на все, что будет и с ним, и с остальными Дистриктами.
- Но ты же не хочешь, чтобы война коснулась твоей семьи? – спрашивает он.
- Вы уничтожили ее половину. На вторую мне плевать.
Сноу всего лишь улыбается.
- Катнисс начала войну, в которой все твои потери ничто. Мы сделали из тебя самого решительного из всех. Ты доказал, что можешь все. Так докажи, что ты можешь остановить и это.
- Вы сделали из меня самого опасного переродка, но это вам не нужно... Вам не нужны мои способности… Вы можете использовать те лекарства, что работали со мной. Распылите их в воздух, накормите таблетками Дистрикты. И все, не будет никакой войны. Но вместо этого Вы пытаете и меня, и девчонку, которая перехитрила вас дважды… Вы думаете, что вы такой умный? Но нет. Вы, как и я, тогда на арене, знаете, что вам конец. А если вы думаете, что Катнисс, зная, что ее дружок у вас, то она сдастся, побежит вымаливать у вас прощения, за все, что сделала… Вы ошибаетесь…
- Так заставь ее вымаливать это! А если не выйдет, ты лично убьешь их обоих, так как захочешь. Но сейчас, добейся, чтобы все они сдались.
…
- Я выбрал тебя, а не кого-то другого, потому что ты мне нравишься. Я сохранил тебе жизнь, потому что знал, что ты можешь справиться с любой задачей. Так не подводи же меня, сынок. Докажи, что ты можешь. Кого я мог еще взять на эту роль? Кто, если не ты, так яро ненавидит Двенадцатых? Только ты пойдешь до конца. Я оставил тебе жизнь, в надежде получить воина, который может уничтожить любую преграду. Я надеялся, что ты и Мирта станете победителями, а потом ты убьешь ее…
Но когда вас осталось трое… Я понял, что они не смогут убить ради себя. Думаешь, я не ожидал, что они захотят умереть вместе? Весь Панем не знал, что будет в конце … Я это понял сразу, как она захватила с собой горсть ягод.
Так вот, Като…
Ты! Можешь! Изменить! Все!
Глава 6. Предназначение. Часть 2: Готовый.Постепенно я начинаю умело врать самому себе, говоря, что то, как я выгляжу – не более чем камуфляж, или оболочка, позволяющая скрывать свое истинное «я» от издевательств Сноу. Теперь, моя новая роль начинает мне нравиться. Я не знаю, чем меня одурили, что подмешали и скормили, но это так.
Нет, я все еще тот же. Но теперь мне интересно наблюдать за реакциями тех, кто видит во мне здорового Двенадцатого, который полностью на стороне Капитолия.
…
Сегодня большой день для всего Панема – первое выступление Пита для Дистриктов и, конечно, Тринадцатых. Жаль, что никто не узнает, кто на самом деле предстанет перед ними.
Когда я узнал о том, что Дистрикт-13 автономен, мне показалось, что это шутка. Но потом, со слов Сноу все сошлось. Я с трудом вспоминаю 75-е Игры, в те дни лекарства еще действовали, и многое просто исчезло из головы. Многое, но не то, что хотелось бы. Стало ясно, зачем Четвертый, Третий и Седьмая помогали Двенадцатым - все ради революции. Все ради Сойки, ставшей ее символом. Теперь они, кроме девчонки, у нас, как и Энобария, мой ментор, которая так и не узнает, что я жив.
Сейчас, когда мой разум забит только речами, я анализирую то состояние: я слишком легко соглашаюсь с тем, что делаю; время то ускоряется, то слишком медлит – последние месяцы пролетели так быстро, что я не уверен какое сегодня число. Еще лето… Да, в этом-то я уверен.
Меня не должны волновать ни выжившие, что сейчас находятся за решеткой, ни то, что было раньше. Есть только здесь и сейчас… Еще есть задание!
- Я Пита Мелларк, я из Дистрикта-12. Я люблю Катнисс Эвередин. Я должен ее спасти! – я раз за разом повторяю эти слова себе перед зеркалом, кажется, мое отражение живет своей жизнью, и нисколько не хочет мне верить. Трудно поверить в такое, учитывая, что для меня это не более, чем заученный наизусть текст, но в любом случае, это идиотское самовнушение рано или поздно подействует. Не на меня, но на ошалелых зрителей, которым подавай историю несчастной любви. Да уж, меня бы кто спросил.
…
Меня доставляют на телестудию к Цезарю Фликкерману. Все суетятся, и это доставляет некое удовольствие. Это не тот раз, когда я сидел на стульчике у сцены, и ждал, когда Синяя Жаба пригласит для интервью, теперь я гвоздь программы и все будут ловить только мои слова.
Я сижу за гримировочным столом, мечтая не расчихаться от безмерного количества пыли и пудры, когда замечаю знакомую женщину - длинную, похожую на разноцветную птицу с вытянутым клювом – моего стилиста.
- Добрый день… Меня зовут Эрия, я… - пищит она и протягивает руку в белой перчатке.
- Вы стилист Второго Дистрикта на прошлых Играх… Вы работали… С Като, кажется?! – я улыбаюсь ей, пожимая ладонь, а сам завидую своему умению лицемерить.
- Да, так оно и было… Меня выбрали одевать тебя на все выступления. И сегодня я принесла вот это.
Один из ее помощников, которого я постоянно затыкал, приносит костюм, на свету он отливает насыщенным, но не ярким, зеленым.
- Цвета очень успокаивают, - говорит она. – Ничего навязчивого, только строгие линии.
Я не отвечаю, а молча, наблюдаю, как его, нет, мои волосы укладывают, а кожу гримируют, чтобы «глаза светились добротой и теплотой». Когда они заканчивают, я не вижу ничего от себя. Взгляд, даже он, не выдает меня…
Играй свою роль, притворяйся, это скоро закончится, говорю я сам себе, но меня отвлекает голос Эрии:
- У тебя будет несколько дублей, не волнуйся. Если что, мы переснимем. Будь собой!
Обязательно, тогда еще дайте мне нож и немного времени, и у нас получится потрясающее шоу! Повеселимся от души! А что?! Меня же запомнили как мясо-кости, пусть и его запомнят по-особому.
Я всеми силами прогоняю эти мысли и переключаюсь на аплодисменты зала. Всего несколько шагов, и в ярком свете софитов Цезарь приветствует меня. Публика беснует, они невероятно рады видеть любимую морду. Всего несколько шагов до кресла, в котором я находился, подумать только, год назад и начинается интервью. Интересно доплачивают ли Цезарю за его улыбки трибутам во все тридцать два зуба, или он просто придурок, у которого скулы свело, и он не может разжать челюсть?!
Весь наш разговор напоминает интервью после жатвы, просто теперь я немного изменился. Мне нужно рассказать о последней ночи. Эту речь мы прогоняли дольше всего. Я почти не импровизирую. Просто смотрю на все это иначе, как будто я менее зациклен на себе, и меня волнуют другие вещи, другие судьбы. Но когда заходит речь о Катнисс, внутри все переворачивается. И я начинаю защищать эту девку. Я говорю, что она не знала, что творит, что она хотела только спасти их, нас. Я это делаю, не потому что так хочу, а потому что весь Панем должен мне поверить, что я это он.
В какой-то момент меня терзают сомненья, верю ли я себе, верят ли они мне? Похоже, мое, его лицо, выдает тревогу и озадаченность, и Цезарь это замечает, и спешит успокоить, публика вторит ему и начинаются овации и выкрики имени Пита.
Позже, смотря в камеру, я начинаю призывать к миру, говорю, что война уничтожит нас всех. Речь моя не долгая, но она уже бесит. Хочется произнести, что-то вроде: «Катнисс, твой женишок у нас. И ему осталось жить считанные дни. Давай, ты объявишь перемирие, а мы вышлем тебе бандеролью то, что от него осталось?!» Но потом я заканчиваю речь Питы, говорю, чтобы меня увели обратно. Я так хотел взорвать этот мир, а вместо этого пытаюсь «спасти»…
…
Меня ведут, чтобы я посмотрел на Мелларка. Куча дверей, очень много охраны. И много врачей. Такую технику я еще не видел. Телеэкраны, на которых мелькают игры, множество машин, похожих на дефибрилляторы, баки с водой, холодильники с лекарствами – все это предназначено для пыток или еще чего-то. Я зашел в момент, когда Пита сидел, привязанный к креслу и пытался вырываться. Сквозь повязку во рту слышался вопль боли. Я подошел ближе. Он посмотрел на меня и его глаза расширились в непонимании и удивлении.
- Лучше делай, что они тебе говорят - будешь целее, - говорю ему я.
Он выгибает брови, как будто пытается понять, кто я. Конечно, за этой оболочкой не увидишь истинное лицо, так что я хочу рискнуть и представиться.
- Вспомни свои первые Игры и того, кто пытался убить тебя, дважды… С начала нога, потом попытка свернуть шею… Ты перехитрил меня, выжил, и почти не пострадал. А я умер и попал в самое пекло. Меня перекроили и заставили… Нет… Мне позволили убивать. Потом меня убили снова и сделали тобой…
- Като! – даже сквозь повязку я четко услышал свое имя.
- Когда-то меня звали именно так. Подчинись им, останешься жить. Они не будут сильно тебя калечить, они всего лишь, – я коснулся пальцем виска. – Выскребут все из головы, поковыряются там, а потом вернут на место, и ты будешь совсем новеньким. Это почти не больно.
Я безумно хочу сказать ему, что если он выживет после всех этих переворотов, то просто так от меня не отделается, но я останавливаю эту мысль. Я ловлю себя на другой мысли, что не он моя проблема, а она. Я слишком многое узнал о нем, чтобы считать проблемой. Пита умрет раньше, чем закончатся пытки.
…
Проходит несколько дней, но ситуация не улучшается. Во многих Дистриктах раненных с каждым днем все больше. Мне невольно вспоминаются учебники истории, три четверти столетия назад было то же самое. Судьба ли это? Долго ли они изучали календарь, чтобы выбрать такую дату? Взорвать всех гораздо проще…
В отличие от меня Сноу ведет себя очень спокойно, всего лишь пару раз объявлял атаки. Не более. Но скорее всего это видимость для меня. Теперь я понял, почему он мне ничего не позволял. Я бы действительно не оставил и мокрого места от половины Панема. На самом деле, я не знаю и десятой части того, что происходит, до новостей Дистриктов никому нет дела, а Капитолий откровенно врет своим жителям. Я же осознаю, что мне все еще плевать на других, я волнуюсь только за себя.
…
Сноу меняет правила игры. Как оказалось, здоровый Пита совсем не подействовал на Сойку, и теперь пора надавить на больное место. Я теряюсь с мыслями. Мне приносят таблетки, и я уже знаю, что они подавляют мое мышление. Хотя куда еще больше?
…
Третье выступление, и снова я - просто зритель. Мне скучно, поэтому я ухожу из смотровой в гримерную. Это становится моей ошибкой: Эрия замечает меня.
- Их двое? Ничего не понимаю! – верещит Эрия, смотря на меня, здорового и цветущего, и на него – в синяках и еле стоящего на ногах. Что же с ним сделали? И почему не позвали меня?
- Эрия, успокойся! Сделай свою работу! – говорю я и подхожу ближе. – Одень его и все.
- Но вас двое…
Глаза Эрии бегают туда-сюда, она не знает, что происходит, во что ее замешали. Я, по правде говоря, теряюсь не меньше, чем она.
- Эрия успокойся, и я не сделаю тебе ничего плохого, – я подхожу к ней достаточно близко, чтобы в любой момент применить силу.
- Но я хочу объяснений!
- Эрия, хватит!
- Но…
- Хватит, иначе я тебя убью.
- Мне кажется, что тот это Пита, а ты кто-то другой!
У меня сдают нервы, но я стараюсь быть спокойным.
- Эрия, я Като, меня вылечили. Теперь мне нужно, чтобы ты помогла и ему выглядеть лучше.
- Если ты Като, которого вылечили, а он тогда кто?
- Эрия, хватит!
- Я хочу просто понять!
- Успокойся! – мои руки касаются ее щек.
- Нет… Только не это…
- Ты обещаешь быть хорошей и сделать свою работу? – я смотрю к ней в глаза.
- Д-да! – она трясется, на кончиках искусственных ресниц блестят слезы.
- Умница! – я отпускаю ее и возвращаюсь в смотровую.
Мальчика гримируют, одевают в один из костюмов. Снова выступление перед Цезарем, но уже не будет никаких зрителей.
Я смотрю на все это, и иду к трибуне Сноу. Меня всего трясет, потому что я загорелся идеей старика и не хочу быть в стороне.
- Он еле живой, выпустите меня. Я прекрасно выскажу все за него. И не будет казаться, что вы издевались над голосом мира и любви, – я почти готов стартануть к гримерке, надеясь, что он скажет готовиться к съемке.
- Я говорил тебе, что она должна умолять о мире. Здоровый Пита не заставит ее и пальцем пошевелить.
- Но я же…
- Молчать!
Вместо того чтобы продолжить разговор и выйти потом из себя, я срываюсь с места в сторону от камер.
Мое внимание привлекает один из экранов. Самый удачный ракурс: Мелларк выглядит бессознательным существом, которое забили до такой степени, что оно даже звука без команды не издаст. Это зрелище заставляет меня отвернуться, и я смотрю на другой, пока еще выключенный, экран, где я вижу себя – такого же, но здорового. Отражение вызывает во мне смешанные чувства. Это не жалость, что угодно, но только не она. Или она?
- Прикончи меня, – шепчет он, и я чувствую, как воспоминания накатывают мелкими брызгами. Ядовитые укусы, рваные раны… Они оставили меня умирать… Стрела угодила не в меня, в переродка…
- Подыхай сам,- говорю я сквозь зубы и иду на свое место.
Играет гимн Капитолия, Сноу начинает свою речь.
Потом картинка меняется. Появляются мятежники, вокруг суета, люди не могут восстановить нормальное вещание. Сноу быстро понимает, в чем дело и говорит, о том, что Тринадцатые срывают эфир. Со своего места я не вижу работу операторов, но знаю, что сейчас сотни людей пытаются остановить ролики. Позже президент передает слово Пите. Я слушаю то, что мог сказать и сам. Это было бы правильнее. Но вместо слов, что ожидал, я слышу:
- Вы... в Тринадцатом... Не доживете до завтрашнего утра!
- Идиот! – кричу я и первым вырываюсь к Двенадцатому.
- Выключай! – кричит Сноу.
Перед глазами красная пелена, которая начинает рассеиваться только, когда меня оттаскивают от заплывшего в собственной крови мальчишки.
-Ты все испортил! – кричу ему я. – Теперь я буду делать твою работу!
Но чтобы выполнить задание, мне нужно лежать на его месте. Нужно ломать ее – уговоры больше не подействуют. А потом я понимаю, что позволив убить братьев, Сноу обезопасил меня от той же пытки. Родители это совсем не то, они и так когда-нибудь умрут...
Я почти пришел в себя и направляюсь к Сноу.
- Что вы будете делать дальше?
Сноу смотрит на меня, но обращается к кому-то через передатчик:
- Ракеты к бою. Все по плану. Немедленно! Они уже начали эвакуацию!
Я не получаю свой ответ, но мне начинает казаться, что я узнаю его сам.
Всю ночь я пытаюсь думать об этом, к утру меня вырубает, но я просыпаюсь буквально через пару часов.
- Катнисс с ума сойдет без него. Не Сноу ошибался, а я - он важен ей… Не было никакого притворства в их отношениях. Если девчонка что-то значит для мятежников, то они сделают все, чтобы ей стало лучше, и она согласилась быть их… Символом. Без него она вряд ли смогла бы, – шепчу я.
- Ты ведь понимаешь, что это значит? – отзывается Сноу.
- Это значит, что его попытаются спасти…
- И?
- И я должен быть на его месте… Но я здоров….
Динамики молчат.
- Сноу! Проведите мне марафон, но только никакого оружия! – кричу я.
Позже мне приносят такой же костюм, что был на Пите вчера. Я в последний раз ем самую лучшую еду из Второго Дистрикта, и меня направляют в маленький тренировочный зал вблизи тюремных камер. Питу, стонущего от боли перетаскивают к туннелям, в мою старую комнату. Я не знаю, что с ним будут делать, но там его не найдут.
- Не ври им, рассказывай только правду. Ты это он, но еще ты – самое лучшее творение Капитолия. Помни это. И не дай Дистрикту-13 убить твою семью.
Я чувствую укол боли, когда понимаю, что и дед, и мать с отцом, и даже девки, визжащие под окнами Академии, могут умереть. Но не от моей руки, когда я буду знать, что виноват в этом, а от чужих. И я всегда буду помнить, что я, не только виноват, но и не смог ничего сделать, чтобы помочь им.
В костюме жарко, но еще хуже становится, когда в комнате появляются пять человек. Времени защищаться нет, я нападаю. Сейчас я должен одновременно и получить сильнейшие травмы и в тоже время перенасытиться чужой болью. Проходит какой-то долгий промежуток времени, прежде, чем я валюсь с ног, переставая контролировать тело. Меня относят в комнату, похожую на темницу. В это время я слышу голос Сноу рядом.
- Теперь остается только ждать. Продолжайте следить за людьми Плутарха. Пусть думают, что я не готов к их действиям.
- А что делать с остальными?
- А что они? Пусть все остается как есть... Подставьте им в охрану кого-нибудь из агентов мятежников. Может их тоже заберут. Все равно, они нам не нужны, они ничего не знают.
- Президент… Ролик….
Дальше я ничего не слышу, мне хочется умереть. Оказывается, когда я лежал ни живым, ни мертвым, организм блокировал боль сам, поэтому я смог ее вытерпеть. А сейчас это была самая яркая гамма из всех. Опять мой новый эталон.
…
Яркий свет бьет по глазам.
- Вот он! Выносите скорее! - слышу я, чувствуя, что воздух слишком тяжелый, и я задыхаюсь.
Глава 7. С возвращением.Я не хочу открывать глаза, потому что тогда начнется моя новая, никому не нужная, кроме Сноу, жизнь. Если я открою глаза – Като умрет, а на его место встанет Пита. Я прощаюсь со своим «вчера», с Капитолием и прочими радостями жизни. Есть сегодня! Есть здесь и сейчас! Пора начинать шоу!
Голова идет кругом, сначала, я ничего не слышу, только гул, который постепенно стихает. Глазам сложно ориентироваться - проверка реакции на свет. Да-да, зрачки реагируют. Я щурюсь, свет постепенно рассеивается, я вижу фигуры людей, все колготятся вокруг меня. Пытаюсь приподняться, даже встать, но мое тело блокировано, его держат несколько человек, причем очень сильно. Верный ход ребята.
- Пита! Пит! Пит! Все в порядке! Пита, хватит! Ты в безопасности! Перестань вырываться! Пит! - говорит кто-то. Мне плевать кто это, это не Тринадцатый, это снова Капитолий! Я знаю эту палату. Я был тут… Но где окно? Где, черт подери, окно?
Я не оставляю попытки освободиться от цепких «объятий». Бегло все осмотрев, понимаю, что это не капитолийские врачи. Капитолийцы как клоуны в своей форме. А тут… Тут все достаточно примитивно. Никакого грима, никаких вычурных нарядов, все как в Дистриктах, обычные люди в халатах.
- Я просто хочу сесть! – кричу я, и тут же замолкаю, не узнавая свой голос. Понимание ситуации приходит очень быстро, я же похоронил себя, все нормально… Это тот самый голос, каким я должен говорить.
Наконец, они меня отпускают. Я сажусь, и ко мне подходит один из врачей. Он сразу начинает задавать какие-то вопросы, проверять мою реакцию. Я отвечаю почти на автомате, мне нет дела до врачей.
Это не в Капитолий, я надеюсь, что это не он! Я слишком многое поставил на кон, чтобы все-таки очнуться в другом месте!
Я медленно прихожу в себя. План уже работает, но я все еще не знаю его пунктов. Импровизация. Я все еще обессилен, полностью дезориентирован, мне не хватает капитолийских лекарств. Внутри все трясется, но боль не такая сильная, скорее просто онемевшие отголоски.
Слышатся шаги. Я оборачиваюсь. Вот она, совсем близко! Я не задаюсь вопросом, что мне делать. Мне нужно сделать только одно, и прощай все: месть, Капитолий, внешность Мелларка, я, семья, боль… Всего одно действие.
Я встаю, почти не шатаясь, направляюсь к девушке. Она почти налетает на меня, обнимает. Во мне все сжимается. Ее глаза искрятся то ли от слез, то ли от радости. Верит!
Я касаюсь ее лица, чтобы свернуть голову, но руки сами опускаются к шее. Сильное сжатие, она хрипит, шепчет его имя. Шприц в шею, я теряю сознание.
…
Меня будит чей-то хриплый, пропитый голос:
- Кажется, мы договорились сохранить ей жизнь любой ценой? И как ты делаешь это? Сводишь руки на ее шее?!
- Ну что теперь делать?! Ты же знаешь, что Капитолий отменно поимел меня?! – кричу я, как оказалось, таким же хриплым голосом и, схватив подушку, кидаю в сторону звука.
Я сажусь на постель, голова раскалывается по швам, даже, если пальцем пошевелю, все отдается в висках. Я с силой нажимаю на них, зная, что это вряд ли поможет. Да уж, состояние - будь здоров. Потом смотрю на знакомую рожу, но не могу вспомнить кто это. Я где-то точно видел этого мужика, вспомнить бы только где…
- Я ожидал, что с тобой сделают что-то большее, чем просто выбьют манеры, - с досадой говорит мужик и плюхается на стул напротив кровати.
- Да я там жил как король! Не волнуйся… - все еще грублю я, потом вздыхаю, и голос резко становится усталым. - Что произошло?
- Мы забрали тебя у Капитолия… Что же еще… Что с тобой было, Пит?
В голове вспыхивает команда «играй».
- Я, я не знаю… Смутно помню… Это походило на Арену, не знаю… Я паршиво себя чувствую…
У мужика из уха выпадает маленький наушник, и пока он пытается вставить его обратно, я слышу голос. Ее истеричный голос.
- Хеймитч, что с ним?
Он не отвечает и прячет динамик под воротник одежды. Затем хмыкает и поднимает на меня глаза.
- Волнуется… Ишь какая… Ей бы лежать. Лечиться. Видишь, она все еще думает о тебе больше, чем о себе.
- Извинись за меня перед ней…
- Сделаешь это сам! – я чувствую вызов в его голосе.
Я стараюсь забыть о боли, и вскакиваю на ноги. Еще секунда и стул с грохотом опрокидывается, и мужик вместе с ним, полный непонимания. Навалившись на него всем телом, я блокирую все его движения. Я перекрываю локтем ему кислород. Пусть попробует еще мне возникнуть!
- Нет, ты извинишься, а не я! Ты хочешь знать, что сделали со мной в Капитолии? Они научили меня убивать. По-настоящему! 75-е Игры - ничто, по сравнению с тем, что было. Теперь все иначе… Хеймитч.
Я встаю на ноги, шатаясь, подбираюсь к кровати. Краем глаза я замечаю, что и Хеймитч тоже поднялся, и оценивающе на меня смотрит. Может выколоть ему глаза?!
- Я был не прав, они действительно тебя изменили, – это звучит как обвинение, но не мне, Хеймитч винит себя.
Через секунды я остаюсь один. От скуки, или от слабости меня снова вырубает. Как мне это надоело!
POV Katniss
Я стараюсь не думать о воротнике на шее, хоть от него я никак не могу согреться. Сейчас мои мысли совсем в другом русле. Вчера Хеймитч был у Пита, тот на него набросился, во что я бы никогда не поверила, но, зная, своего ментора… Мне приходится поверить и смириться. Мое расписание почти свободно, нужно лишь дождаться вечера, когда закончится комиссия, и мне скажут, что же с ним было.
Время тянется слишком медленно, но радость от того, что Пит с нами и идет на поправку, придает мне сил.
Ужин приносят мне прямо в палату, Боггс проверяет повязку. Сейчас я почему-то рада, что он со мной, в любой другой момент я бы предпочла остаться одна, но не теперь. Теперь я боюсь думать о диагнозе Пита, боюсь напридумывать ненужного. Боггс отвлекает, как может.
Вечером я самостоятельно иду в штаб, голова почти не кружится, врачи опасались, что последствия будут хуже, но Боггс появился во время. Я жива, и Пит жив – остальное не важно.
Хеймитч сидит в стороне, держа в руках, у виска, бутылку воды. Где, интересно, он взял полную?
- Не верю! Не сходится! Капитолий не так прост… Есть что-то еще! – шепчет он, как будто в пьяном бреду.
- По правде говоря, - начинает Битти, выезжая ко мне на кресле. - Мы ожидали совсем другого… Всех, кроме Пита пытали… В нем нет никаких признаков работы Капитолия, кроме синяков и еще кое чего…
- О чем ты? – спрашиваю я, а к горлу подступает комок. Если его не пытали то, что я видела на экране? Я медленно опускаюсь на стул.
- Когда мы его привезли, то не сразу смогли пройти охрану. В его теле обнаружилось очень большое содержание металлов. Но мы не знаем где оно и какой это именно металл…
- Так сделаете рентген или что там вы можете использовать?!
- И тогда он сгорит заживо, Катнисс, - устало произносит Хеймитч.
- Он хочет с ней поговорить… - добавляет Битти.
- Это же опасно! – возражает Плутарх.
- У нас нет никакой информации… Может, она сможет его разговорить?
- Я хочу пойти к нему! Сейчас же! – я вскакиваю с места и, тут же, в глазах все мутнеет. Я снова падаю на стул, стараясь подавить боль в виске.
Отдаленно слышатся слова Плутарха:
- Он очень сильный, ремни не смогут его удержать…
- Так пусть их будет в два раза больше… - Битти поддерживает меня, я знаю это.
- Да плевать! – хриплю я. - Если я могу его разговорить, то сделаю это!
- А если он попытается снова тебя убить? – мне хочется вцепиться в лицо Плутарху.
- Пусть его привяжут покрепче и все. Ничего страшного не случится. Я же жив с того раза, - хрипит Хеймитч.
Боггс отходит к телефону. Говорит с кем-то, морщится, ругается, потом кивает, на его лице появляется слабая улыбка для меня. Кажется, я тоже улыбаюсь и срываюсь с места.
Конечно, поворачивая к лифту, я чувствую отдышку. Она усиливается с каждым мгновением в этом ящике, кидающем меня во все четыре стороны. Паникую ли я? Да. Именно это я и испытываю. Никто так и не сказал мне, чего ожидать, что с Питом и что будет дальше.
Мне даже не приходится требовать, чтобы меня впустили. Из палаты выходит Прим, в руках держа стаканчик с таблетками и стакан с водой.
Я, не церемонясь, забираю стакан, выпиваю свою дозу обезболивающего, и после холодной воды дурнота становится менее ощутимой.
- Как он?
- Ничего такого… Прости, мне пора… - Прим кажется расстроенной, она забирает стаканы из моих рук и уходит, оставляя меня наедине с Питом.
Я не могу смотреть на его руки, каждая связана пятью широкими ремнями, он с трудом поднимает голову, вид растерян. Наверно, так же как и у меня.
- Катнисс, - тихо шепчет он. – Ты в порядке? Прости меня!
Я улыбаюсь, мой Пит вернулся.
- Ничего страшного… - я не знаю, куда себя деть. Мне хочется прижаться к нему и не отпускать.
- Посиди со мной, я все равно привязан.
Я чувствую некое воодушевление и, взяв стул, сажусь как можно ближе.
- Катнисс? – он слегка дергает рукой. Я сплетаю наши пальцы. - Твоя шея?
- Пара синяков…
- Мы в Тринадцатом?
- Да. Пит, ты… Ты можешь рассказать, что с тобой было? – я смотрю ему в глаза, держа за руку, пытаюсь увидеть хотя бы что-то.
- Сейчас нет… Давай утром… Я попытаюсь собраться и все расскажу… Я не доверяю им, поэтому молчу. И надеюсь, ты тоже никому ничего не скажешь.
Я киваю, неосознанно, просто чтобы успокоить его.
- Твои руки… Они холоднее обычного… - вылетает из меня.
- У меня скелет в металлическом чехле, - улыбается он. – Зато ногу восстановили…
Мое лицо изменяется в удивлении.
- Думаю, после Игр у них не было времени сделать все как надо… Или денег пожалели… Не знаю… Сейчас там мои же ткани, только выращены искусственно.
Его улыбка заставляет и меня улыбнуться.
- Помнишь, тогда, в пещере, мы спали совсем рядом, чтобы не потерять тепло…
Я киваю.
- Это придавало мне сил.
Мне не нужно, чтобы он продолжал, я встаю и аккуратно ложусь рядом. Он громко, через зубы, втягивает воздух. Я замираю.
- Ничего, просто не очень удобно руки лежат, не обнять.
Бессовестный врун, хочу сказать я ему, но вместо этого аккуратно кладу голову на его грудь. Слышу сильное сердце и сама аккуратно обнимаю. Кажется, он засыпает. Я не уйду отсюда до утра, мне нужны ответы.
Меня никто не забирает из палаты, никто не ищет. Я тихо лежу, стараясь не упасть на узкой постели. Пит тихо сопит рядом. Я все еще не могу в это поверить, поэтому продолжаю слушать его дыхание. Внимание привлекает какой-то звук… Возможно это скрипит кровать… Но нет, я обманываю себя, думая так… Это его обновленный скелет.
Мысль о скелете возвращает мои страшные ведения. Как пытали Пита? Что с ним делали, что пришлось укреплять скелет? Сколько раз ему ломали кости? Я снова слышу его крики, они у меня в голове, и мне трудно их игнорировать. Что-то не так! Все слишком просто!
Теряясь в своих мыслях, я все равно засыпаю. Просто проваливаюсь в темноту и лежу до тех пор, пока меня не будит запах еды.
Я кормлю Пита завтраком, как годом раньше, мне даже страшно подумать, сколько всего случилось за это время. После трапезы Пит говорит, что готов рассказать, что с ним было.
- Игры, - он выдерживает паузу и опускает глаза. Мне же становится не по себе. - То, что было на Арене, повторялось снова и снова. Раз в пару дней я дрался с миротворцами. Убивал, их оживляли, я снова убивал. Меня тоже оживляли… Есть у них пара методов. Я теперь не вижу сны, а те, что были очень размыты. Все, что было до Квартальной Бойни, не имеет больше никакого значения. Я больше не живу призраками прошлого.
Я молчу, но крепко держу его руку. Я больше не хочу его от себя отпускать. Никогда.
- Ты знаешь, что я могу в любой момент убить тебя? – на полном серьезе спрашивает он, и меня как будто ударяет током.
- Я знаю, что ты этого не сделаешь, - я сомневаюсь, не знаю, что сказать.
- Пока… Но сколько я смогу сдерживаться? Катнисс, это не то, чего так ждешь на Играх. Мне не посчастливилось попасть в компанию, где все против всех. Там был только я один и весь мир против. Меня не просто ломали. Во мне убивали чувства. С начала, они думали, что лекарства смогут заставить меня считать тебя опасной для себя, для тебя самой. Но это недолго работало. Я знаю тебя, то, что ты никогда не причинишь вреда тем, кого любишь. И они это поняли. Если ты не можешь, значит, я смогу. Они пошли другим путем. Новые и новые тренировки.
Теперь он поднял на меня глаза. Я встаю на ноги, мне нехорошо. В голове слишком много информации, к которой я так и не была готова.
- Они говорили, что ты переродок, Катнисс… Что ты одна из разработок Мертвого Дистрикта. И настоящую специально забрали у меня, чтобы заменить на тебя. Я не знаю, зачем я говорю тебе это, может потому что, если это правда, у меня получится отговорить тебя не доводить дело до конца.
- Там, на записи… Ты предупредил нас о бомбах. Это была работа Капитолия, а не наша. И в других Дистриктах бомбы кидали они, а не мы, – вырывается из меня. Я начинаю защищаться. Поздно.
- Но ты виновата в том, что они начали применять меры. Если бы не твои попытки разжечь огонь восстания, ничего бы не было. Тот провод – твоя работа… Ты выкинула его в поле… Ты всегда знала о трещине.
Да что он такое говорит? Я с трудом стою, держусь, чтобы не расплакаться.
- Катнисс, - продолжает он. - Я нормальный, пока не срабатывает их механизм. Не знаю что, или кто… Это может быть звук, слово - все, что угодно. Но после этого я становлюсь неуправляемым. Я не знаю, как с этим жить. Мне нужно вернуться в Капитолий… Они знают, как мне помочь.
- Они убьют нас обоих.
- Не убьют, если ты прекратишь войну.
- Пита! Нашего дома нет! Как ты не понимаешь?! Все, что было дома, сгорело заживо. Даже твоя пекарня. Твоя семья погибла там, из-за них! А ты хочешь мира? Хочешь помочь Сноу? – мой голос уже срывается на крик.
- Так это ты виновата во всем! Надеюсь, Капитолий уничтожит тебя и все, что тебе дорого, как ты это сделала со мной! – эти слова звучат как эхо. Это последняя капля…
Я срываюсь с места и убегаю. Мне нужно спрятаться…
Глава 8. НесогласныйМеня трясет. Меня трясет так, что я слышу, как гремят карандаши в коробках над ухом. Я начинаю себя ненавидеть, мне начинает казаться, что Пит прав, что я виновата в том, что Двенадцатого больше нет и проливается кровь. Я вспоминаю взволнованное лицо Прим, она никогда не была такой со времен ее первой Жатвы, теперь она сильная, сильнее меня или мамы. Но было же что-то, что ее расстроило?! Пит что-то сказал ей, я уверена! Возможно, он заикнулся о том, что рад бы видеть ее на моем месте… Нет! Это не так! Пит не мог сказать такое…
Кажется, я выплакала все, что во мне было. Теперь я просто хочу не вылезать отсюда, чтобы меня никто не нашел. Но Гейл нарушает мои планы:
- Эй, КисКисс. Опять прячешься? – мягко спрашивает он и садится рядом.
- В голове муравейник, нужно было о многом подумать, – я провожу руками по лицу, радуясь, что лампа в подсобке слишком тусклая и не видно моего зареванного лица.
- И как? Есть умные мыслишки?
- Я не знаю, как рассказать все в штабе. Это было слишком трудно даже услышать, - я тяжело вздыхаю, чтобы прогнать первые признаки боли.
- Не нужно, они уже слышали все… Микрофоны повсюду, помнишь?
Я киваю, одной проблемой меньше.
- Они послали найти тебя. Теперь, когда они что-то знают, легче решить, как действовать.
- Я надеюсь, они уже придумали, потому что признаюсь - я в замешательстве.
Даже в тусклом свете я вижу удивленное лицо Гейла. Да уж, смутить его не так-то и просто, видно мой случай - особый.
- Мы можем это выяснить только одним способом, – он протягивает руку. – Идем.
Я киваю, но не принимаю его руку. Не до этого. Надеюсь, Гейл понимает, что я ему и так благодарна. Благодарна, что он рядом.
Мы быстро доходим до штаба, но у самых дверей я останавливаюсь. Меня охватывает страх, я могу узнать что-то такое, чего явно не хочу. Но это важно для Пита. Я борюсь со своими мыслями, а Гейл терпеливо ждет рядом, не заходит.
- Душенька, мы тебя долго ждать будем? – слышится из-за двери голос Хеймитча.
Это возвращает меня на землю, и я делаю шаг, дверь открывается.
Я сажусь на один из стульев круглого стола, мне приносят горячую кружку чая. Гейл стоит за спиной, в паре шагов от меня.
- Пит что-нибудь подозревает? – спрашиваю я, делая глоток и тут же обжигая язык.
- Скорее всего. И пока он верит только тебе. Поэтому ты должна молчать, о том, что разговаривала с нами об этом. Врачи продолжают его спрашивать и обследовать, это создает видимость того, что мы не в курсе, – произносит Плутарх. Что ж, уже что-то…
После недолгого молчания я понимаю, что мне придется все узнать, и лучше по порядку. Они в любом случае все мне расскажут, так что лучше я спрошу сама.
- Пит говорил, что у него скелет в оболочке… Это как-то защищает его?
- Если все его рассказы - правда, то да, – кивает Плутарх.
- И что за металл в нем? – Хеймитч отрывается от своего блокнота и включается в разговор. Вид у него не очень… Видно, опять плохо спал.
- Мы думаем это Нитариум… Это мало вероятно, но других вариантов у нас нет, – голос Битти напряжен, хоть он и старается казаться спокойнее.
- Это что еще за фрукт? – фыркает мой ментор.
- Нитариум - особый сплав, который собрал в себе все самое лучшее и худшее от других металлов.
- Нитариум токсичен! – произносит Плутарх, его лицо бледнеет. – Он не может применяться для таких целей.
- Я же говорил, не все так просто! – Хеймитч снова делает запись в блокноте.
- Да, токсичен. Эксперименты с мышами были неудачны. Но прошло как минимум десять лет, с начала эксперимента.
- И чем примечателен этот ваш сплав? – Гейл берет у стены стул и садится между мной и Хеймитчем.
- Когда-то самым прочным и тонким материалом была обычная паутина. Мы научились изготавливать из нее ткань для бронежилетов. Нитариум так же прочен, но его главная особенность – эластичность. Совсем как у резины.
- Идеально для военной формы, - хмыкает Гейл. – А прочность насколько большая?
- Метрового пласта хватило бы нам, чтобы спастись от бомб Сноу. Думаю… Достаточно. – Добавляет Битти.
- А что на счет вредных свойств?
- Он легко притягивается к магниту…
- Идеальный способ удержать без каких-то лишних усилий… Это не защита… А кандалы…
Кандалы?! Это вызывает у меня ступор, и дальнейший разговор слышу урывками: «таксичность», «извлечь можно только в Капитолии», «неизвестно насколько он вреден». В реальность возвращает голос Хеймитча.
- Катнисс, все будет в порядке. Мы найдем решение этой проблемы… - он делает акцент на последние слова так, как будто на остальные решения не будет.
- Хорошо. Но я не хочу принимать в этом участие. Не сейчас! Займите меня чем-нибудь… Например отправьте меня во Второй! Вы же сами говорили, что там самое пекло.
Сначала дистрикты, потом Капитолий. А потом я убью Сноу.
POV Cato
Очередной опрос врача, начинает напоминать викторину «вопрос-ответ». Как всегда, пропускаю все мимо ушей. Кажется, на этот раз, он пытался узнать, где и как меня содержали, что меня окружало, и как я себя при этом чувствовал. Я автоматически отвечаю правдивой ложью. Я говорю о слишком большом количестве белого цвета, что мне хотелось изменить его. Врач улыбается после этих слов. Не понимаю, почему.
Позже ко мне вваливается Хеймитч. Он зол, это ясно читается по его багровому, отекшему от выпивки, лицу, но, видимо, сейчас он трезв, потому что его шаг уверен. Слабак, думаю я, ну убил он кучку детишек, ну является единственным ментором своего Дистрикта. И что? Я был на его месте и мне, отнюдь, не улыбается перспектива быть в алкогольной зависимости, когда сам себе не принадлежишь. Я был под морфлингом, но та неизвестность реальности напрягала. Кроме презрения и неприязни Хеймитч во мне ничего не вызывает. Он как назойливая муха, которую не можешь прихлопнуть. Отвлечься от мыслей заставляет кусок ткани в его руках.
- И в чем же заключается твоя тактика? – спрашивает он.
Я лишь притворяюсь, что не понимаю его, и жду продолжения речей. Конечно, так я и рассказал.
- Повторю, в чем твоя тактика? Тебе так понравилось жить в Капитолии, что изменил своим принципам? Я правильно понял?
- Нет. Я просто против революции… - отвечаю я.
- Многие против. Но ты же понимаешь, не будет никакого мира?! Мы столько раз договаривались помогать девчонке, и она приняла решение. Ты же умный, черт тебя подери, парень… Ты столько сделал, а теперь валяешься тут…
Я не отвечаю.
Он смотрит на меня так, будто своим молчанием я его оскорбил. Или он что-то знает? Я начинаю нервничать, он может узнать в своем подчиненном меня. Хеймитч щурится, оценивает мою реакцию.
- Хочешь выйти отсюда?
- Я много чего хочу…
- Как на счет того, чтобы я поговорил, и тебя записали в солдаты?
- И что мне с этого будет? – скалюсь я.
- Прогулки на свежем воздухе и гораздо больше места для твоих хождений по кругу.
Это цепляет меня. Я смогу узнать, что они планируют для Капитолия. Смогу помешать. Хеймитч видит это, и я замечаю секундную улыбку на его лице.
- Вот и договорились, - произносит он и бросает сверток мне в лицо. Я беру в руки ткань, это одежда, такая же, как и на Хеймитче. Просто отлично!
Меня заселяют в один отсек с Гейлом – лучшим другом Катнисс. Условия моего проживания с каждым разом все хуже и хуже: никакой мебели кроме полки в стене и лежанки на полу. Где те времена, когда я жил в белоснежной клетке?
В двух соседних отсеках живут мои охранники, напротив еще двое солдат. Если пройти пару отсеков – целый отряд. Я загнан в ловушку. Месть откладывается на неопределенный срок. Спасибо, Сноу, ты дал мне задание, но не объяснил условий…
На обед меня в первый раз выводят в столовую. В наручниках, за спиной два охранника. Поднос почти падает из рук. Слишком неудобно я его взял.
- Пит, иди к нам… - мне машет рукой какая-то белобрысая девчонка, рядом с которой я примечаю Катнисс. Там же сидят и другие участники 75-х игр.
Мне позволяют сесть, я стараюсь не обращать внимания на попытки заговорить со мной. Пару раз встречаюсь взглядом с Энобарией.
Я слышу разговор, о том, что здесь готовится свадьба Финника и сумасшедшей Энни. Бедненький рыбацкий мальчик таки нашел себе такую же девочку… Мне хочется подколоть их.
- Эй, Энни, может, за меня лучше выйдешь? – спрашиваю я, но тон совсем не такой, какой нужен.
- Осторожнее Пит, я ведь могу и пожалеть, что спас тебе жизнь… - как мне показалось, с вызовом бросил Финник.
- Для нее, – я указываю ложкой на Катнисс. – Для того, чтобы я помог мятежникам…
Я больше не хочу есть, хоть и осталось половина тарелки супа. Бросаю кусок хлеба в тарелку и встаю. Один из охранников хватает меня за плечо:
- Куда поскакал? Ишь, какой прыткий!
Меня возвращают в комнату. Видно, Сноу всегда хотел, чтобы я жил в четырех стенах.
Ко мне приходит Хеймитч. Иногда мне кажется, что они со Сноу стоят друг друга, оба умело запихнули меня в четыре стены, да так, что и не придерешься.
- Как твои дела? – спрашивает он.
- Обустроился… Но находиться в этой каморке я не намерен.
Хеймитч смеется:
- И, что же, ты сбежать хочешь? Находясь среди солдат? Без оружия?
- Убью одного - будет оружие.
- Я договорился с Коин… С завтрашнего дня будешь проходить подготовку со всеми.
- Я же сказал, что не буду вам помогать!
- Относительная свобода, помнишь?
Я решаю подыграть.
- Я знаю, что вы не враги мне. Но я не хочу, чтобы меня использовали…
- Тебя никто не использует… Ты не прочь прогуляться со мной?
Я киваю, и мы выходим из отсека. Охранники сразу подскакивают к нам.
- Ребята, отдохните… - говорит Хеймитч и смотрит на меня. – Пит, идем!
Я замечаю, что меня почти перестало передергивать, когда я слышу это имя.
Охрана все же следует за нами на расстоянии трех шагов, пока мы не возвращаемся в столовую. Я задаюсь вопросом, что мы тут забыли. Ответ получаю, когда захожу на кухню. Семь поваров усердно занимаются своим делом. Пахнет тестом и ванилью.
- Мы посоветовались, - начинает Хеймитч. – И решили, что тебе не помешает заняться чем-то приятным.
- И что я должен делать? – возмущаюсь я.
- Ну… Завтра свадьба, все заняты приготовлениями. Готовку тебе, конечно, никто не доверит… Но… Не хочешь украсить торт?
У меня начинает дергаться левая бровь. Мои руки свободны, они сжимаются в кулаки. Я хочу разнести тут все и вся, и первое, что мне попадается на глаза – большая миска муки. Взмах, и я уже готовлюсь посмеяться над Хеймитчем, но понимаю, что он остановил мою руку в воздухе.
- Вот именно поэтому тебе еду не доверили… Ты согласен на меньшее? Отвлечешься…
Согласен ли я? Нет, конечно! Я кисти в руках никогда не держал. Баллончиком только свое имя способен наспреить… Подчерк, и тот, как будто ногой всю жизнь писал. Я судорожно начинаю придумывать, как бы отказаться, но вместо этого киваю. Черт с тобой, золотая рыбка!
Левый висок пробивает сильная, острая, точечная боль. Не знаю, что это было, но в течение получаса я терплю желание удавить поваров, пока они предлагают замесить тесто для нижнего пласта торта. На самом деле это даже приятно, как будто мутузишь чью-то тушу. Еще через час я получаю первые два пласта готового теста и целый набор цветных порошков для крема.
Я, кажется, отключаюсь, потому что только к ужину меня толкают в плечо и говорят, чтобы сделал перерыв. Все это время я думал, что всегда хотел увидеть море… Пушистые облака на голубом небе, и воздушную пену на небесно-голубой волне. Я видел изображения моря, но в своем Дистрикте наслаждался только вершинами гор и видами с некоторых из них. Ужинаю я один, сидя недалеко от пяти слоев торта, которые уже возвышались высокой башней над столом. Все они разукрашены мною... Им… Питом…
Сноу знал, что его навыки понадобятся мне. Он знал, что если я откажусь, они что-то заподозрят. В моем виске есть какой-то чип с особой программой… Теперь, я умею рисовать. Теперь я ненавижу себя еще больше.
Вечером я впервые вижу Гейла. Сколько здесь нахожусь, всегда слышал о том, какой он замечательный солдат, и какой хороший охотник. Я же не вижу в нем ничего такого, разве что он кажется крупнее, в сравнении с Мелларком. В силе, могу поспорить, я ему не уступаю.
- Неужели тебе не хочется хотя бы отомстить за все то, что сделал Капитолий? – спрашивает Гейл, когда я уже надеялся уснуть.
- А тебе хочется жертвовать собой, ради чьих-то абстрактных целей?
- Ты не ответил на мой вопрос. Но, ладно, отвечу на твой… Они для меня не абстрактны. Капитолий каждый год убивает детей, а совсем недавно уничтожил наш дом. Я не хочу смотреть на то, как страдают близкие, я не хочу подчиняться их правилам. Мне дан шанс остановить это, и я его использую. Раз и навсегда.
- Знаешь, в Капитолии я понял, что месть такая же бесполезная штука, как и надежда на лучшее. За твоей спиной стоят большие люди, которые хотят, убив Сноу, занять его место. Никто никогда не думал о благе, никто не думал о свободе. Я никогда не хотел быть марионеткой Капитолия, а сейчас я не хочу быть куклой Тринадцатых. Если ты и Катнисс такие глупые, что играете по их правилам… Я рад за вас… Но сам… Нет… Я не хочу помогать им. Я не хочу рвать шкуру снова.
Гейл в ответ лишь хмыкает, а я стараюсь уснуть. Сколько в моих словах правды, сколько лжи – понятия не имею… Но мне ясно одно, когда начнется война, я перейду на другую сторону. Я не обязан никому кроме Капитолия…
- Мы сейчас готовим особые бомбы для Сноу, и хочешь ты этого или нет… Но мы взорвем их.
Лучшая тактика это нападение? Отлично! Но по мне так лучшая моя – волк в овечьей шкуре.
Утром я получаю расписание на руку, и меня отсылают за формой.
Там же, в отделе склада, я нахожу Энобарию. Она достает из ящика большие мешки, в момент, когда я захожу. Энобария замечает меня, и встает в привычную для меня позу – руки скрещены, ноги на ширине плеч.
- Что тебе, заблудился?
- Нет, тебя искал. Думал, ты на тренировках.
- Меня выперли оттуда, теперь буду картошку собирать.
- Почему?
- Показала им то, что умею. Им видно в конец наплевать, что я учитель, а не студент. Так что тебе нужно?
Она начинает сверлить меня взглядом. Я понимаю, что лучший момент рассекретить себя настал.
- Энобария, это будет звучать очень глупо, но я Като, – вырывается из меня.
- А я убила президента, – смеется она, показывая ряды модифицированных зубов.
Я тяжело, но терпеливо вздыхаю и подхожу ближе. Чувствую, что мой учитель напрягается. В любой момент может атаковать. Начнет с простого: вывернет руку, или выбьет из сустава плечо.
Быстрым движением я хватаю ее за правую руку. Она пытается высвободиться, но не того воспитала.
-Здесь! – я провожу пальцем линию на пару сантиметров выше локтя. – Здесь у тебя был шрам. Мы тренировались на улице. Заданием было обезоружить противника одним ударом. Я пошел на нечестный прием и ранил тебя в руку. Крови было так много, что ты чуть не потеряла сознание. В лазарете не было твоей группы крови. У нас она одинаковая и врачи рискнули сделать переливание без предварительного тестирования. Я потом всю неделю воровал сахар из столовой потому что...
Она улыбнулась:
- Потому что у меня был пониженный уровень сахара, и я вела себя так, чтобы взбесить санитаров.
А под левым коленом у меня что?
- Могла бы и посложнее придумать. Это во всем округе знают. Это от каблука сапог Лайм. Она лично проводила экзамен рукопашного боя у тебя. А ранение ты получила, когда та повалила тебя ударом под колено.
Ее лицо меняется в тревоге:
- Мне стоит тебе верить? Ведь Като… Ведь ты, не можешь быть живым…. Я была на похоронах. Самостоятельно сжигала тело.
- Муляж… или Переродок. Не знаю…
- Зачем ты здесь? Почему ты выглядишь как Двенадцатый?
- Чтобы остановить Сойку.
- Сноу послал тебя?
- Без него я был бы сейчас глубоко в земле. Я обязан ему. И мне нужна твоя помощь.
- Я не хочу быть на стороне Капитолия… Их победа не принесет ничего хорошего.
- Значит, хочешь быть на стороне тех, кто уничтожит весь Панем? Мы в любом случае будем в этой войне… Разница лишь в том, что на этой стороне мы просто солдаты, пешки, а Капитолий может компенсировать нам любую потерю.
- Если бы ты не был живым подтверждением своим словам… - задумалась Энобария. - И что хочешь от меня?
- Гейл, якобы кузен Катнисс, очень хорош в охоте. Как я понял, его подключили к разработке ловушек для Капитолия. Никто бы не догадался о таком… А я не хочу, чтобы Тринадцатые были в выигрыше. Нужно убрать Охотника. Поможешь?
- А почему ты сам не можешь это сделать?
- Пока моя главная проблема – Катнисс. Я не могу пока ее убить, нужно ждать указаний Капитолия, моя задача отвлекать ее. Поэтому я начинаю с малого… Гейл, возможно Хеймитч, Битти… В общем все, кто слишком умен для этих кротов.
- Кузена нужно убить?
- Нет, только вырубить. Думаю, подойдет тот прием, что ты показала мне в один из первых дней. Я им так и не пользовался… Предпочитаю нож в сердце…
- Точечный удар в горло и мгновенный приступ?
Я киваю…
- Прикрой мне спину и я помогу… Не знаю зачем это делаю, но я тебе верю… Ты всегда был таким? – она указывает на лицо.
- Нет… Перед играми сделали операцию… До этого я был самим собой… Они даже шрамов от переродков не оставили.
- И когда мне приступить?
- Думаю, рано утром. Или во время часа самоанализа. Ему тогда делать почти нечего, и блок не занят.
Она улыбается:
- Есть идея…
Глава 9.Музыка и закускиЯ не знал, что задумала Энобария, но она обещала рассказать, когда все будет готово. А пока я должен был на полную реализовать замысел Сноу – сыграть роль возлюбленного Катнисс. Что мне с ней делать? Я задаюсь этим вопросом снова и снова. Она не красива, привлекательна разве только для Мелларка и, предположим, для ее друга Гейла… Во мне она вызывает чувство ненависти, которое подавляю раз за разом. Я продолжаю думать, что оттягивая месть «на потом», я делаю ее все слаще и слаще, но это почти не помогает. Энобария сказала умную вещь: хищники, как правило, привлекают свою жертву, кто-то приманкой, кто-то внешним видом… Мне же предстояло завоевать сердце Двенадцатой так, чтобы она доверяла только мне. Ноги сами несут меня в оружейный цех, где работает Битти. Я поражаюсь тому, как свободно могу перемещаться по этажам, всего лишь ловя на себе тревожные взгляды. Спасибо тебе, старый алкаш, удружил!
В мастерскую меня, конечно, не пускают, но передают сообщение Битти, чтобы он вышел сам. К моему удивлению он не выходит, а выезжает на инвалидном кресле.
- Привет, Пит! Тебя освободили из-под охраны?
- Привет, Вол…Битти. Да, возможно… Во всяком случае, я не видел сегодня ни одного из охранников. Я пришел по одному делу… Думаю, мало, кто, как ни ты, сможет мне помочь, – я стараюсь говорить как можно спокойнее и добрее. Вольт умен и может о многом догадаться.
Он понимающе улыбается и кивает.
- Конечно. Я с радостью помогу тебе. Ребята, - обращается он к охране. – Думаю, я возьму солдата Мелларка под свою ответственность.
Я стараюсь не слушать дальнейший разговор, меня привлекает перспектива увидеть самое новое оружие мятежников. Мое воображение рисует разные варианты автоматов, коих я никогда не держал в руках, таких, чтобы убивать быстро и легко. С таким оружием можно сбежать.
В другой жизни, я бы никогда не взял в руки огнестрельное оружие. Ты всего лишь спускаешь курок, остальное делает механизм… В этом моя проблема – ранить, калечить, и конечно убивать, я любил всегда сам. Даже метать толком не научился, хотя мазилой себя назвать язык не поворачивается.
Но сейчас я пришел для другого…
Я не знаю, что сказал Битти, но через пару минут я прохожу за его коляской в место, похожее на закрытый ботанический сад. Низкие, но все же настоящие, деревья, трава, цветы… Это выбивает меня из колеи, настолько я отвык от свежего воздуха и зелени. Кажется, меня шатает, и я делаю несколько шагов к выходу. Мне кажется, что это сон. В закрытом пространстве я и сам закрыт, сдержан, внимателен, тут мне становится не по себе, слишком все прекрасно. Может, мне позволят сюда приходить, раз уж о поверхности можно забыть?
- Вижу, тебе нравится… Тринадцатый Дистрикт изучает колибри, но сейчас они в другом секторе. Это все для них.
- Я давно не видел и подобия леса, не считая миниарен, - отвечаю я растеряно, но тут же собираюсь.
- Так что тебя привело сюда? - Битти будто замечает мое поведение.
- Для начала, я хотел зайти в гости и спросить, как дела? - я улыбаюсь.
Битти тоже не сдерживает улыбку.
- Уже начинаю ходить, но в кресле так удобно, что я не отдам его в ближайшие месяцы… Пусть только попробуют отнять!
- Это отличая новость! А если по делу... Сегодня свадьба, и мне в голову пришла одна идея… Думаю, если ты занимаешься оружием, то и детали для лука, к примеру, стоит спрашивать именно у тебя, – я опускаюсь на мягкую траву, не хватает только солнца для полного счастья.
- Ты пришел по адресу, но зачем?
- Ты когда-нибудь видел гитару? – внутри все клокочет, если все получится, то от меня точно отстанут, и я смогу делать все, что хочу.
- Их производят в основном в Дистрикте-1, как предмет роскоши, - на лице очкарика появилось задумчивое выражение. - Но к нам доставляли дорабатывать основы для бас-гитар… Значит.. Тебе нужны струны? Ох, ну что же ты сразу ко мне пришел? Подошел бы к вашему скрипачу… А потом, вместе с ним, ко мне. Кстати, ты умеешь играть? – спрашивает он с наигранным, шутливым недоверием.
- Дома… Ну… В Деревне Победителей я откапал гитару и отец показал мне что-то. Но это так, мелочи… А скрипач репетирует… - я не соврал, дома правда была гитара, но сломанная и больше использовалась как барабан.
- Ах, ну да, конечно! Думаю, я смогу тебе что-нибудь придумать. Через несколько часов, думаю, через четыре, все будет готово. Я принесу все сам, пусть будет сюрприз.
- Спасибо, Битти, – я вскакиваю на ноги и уже готовлюсь уходить, как слышу голос за спиной:
- Я рад, что ты даже изменившись, стараешься казаться прежним. Не у всех это выходит.
Я принимаю эти слова не на счет Пита, а на свой. Да, сегодня я хочу быть собой.
…
Свадьба в Тринадцатом проходит в столовой, но столы, еще с утра, стоят вдоль стен, а в центре организована площадка для танцев. Хоть и приглашенных всего три сотни, сегодня гуляет весь Дистрикт.
Я сижу в своем отсеке, и пытаюсь собраться. Может к черту все? Объявить о том, что жив еще один трибут 74-х Игр? А потом вырвать позвоночник девчонке? И будь, что будет? Нет! Они затеяли свадьбу ради того, чтобы отвлечь Капитолий… Но они отвлекутся сами. Может, через пару часов сюда ворвутся миротворцы и все закончится? В любом случае я должен придерживаться плана Энобарии. Я отвлекаюсь, слыша стук в металлическую дверь.
- Можно? – спрашивает девчачий голос. Прим, думаю.
- Да, Прим, – я сжимаю руки в кулаки и стараюсь подавить все свои мысли.
У девочки в руках поднос с порцией моих таблеток и на локте висит одежда.
- Спасибо, - сдержано говорю я и выпиваю свое успокоительное. Вот, благодаря чему я все еще не убил ни эту малявку, ни ее сучку - сестру. Я принял решение подчиняться своим врачам, зная, что другими способами не смогу себя контролировать.
- А это тебе на праздник. Плутарх надеется, что ты появишься в столовой, – девочка кладет костюм рядом и тут же отступает немного назад. - Есть те, кто хотел бы видеть тебя здоровым на видео. – Она смотрит в пол, мнется на месте, дожидаясь, пока я отдам ей посуду.
- Я буду… Прим? – она поднимает глаза, зрачки пульсируют. – Прости, что тогда сказал, что ты бы была легкой наживой для профи, и прости за то, что попытался на тебя напасть.
Говорю «спасибо», извиняюсь перед кем-то. Като, да ты просто молодец! Добреешь на глазах! А дальше что? Влюбишься в Катнисс и поможешь революционерам? Может, даже поможешь вернуть настоящего Пита?! Хорошо… Продолжай играть... У тебя это неплохо выходит.
Прим улыбается мне:
- Все в порядке, ты не виноват. Увидимся на празднике. Обещают, что будет почти как дома, – ее руки еще дрожат, когда она забирает стаканчики и уходит.
Мне же остается только переодеться и ждать.
…
Зал наполняется гостями, все в повседневной одежде, и я, в белой, шелковой рубашке, чувствую себя слишком выделяющимся. Я сажусь в дальний конец зала, так, чтобы видеть все, что происходит.
В зале появляется Битти и направляется к столу рядом с импровизированной сценой-алтарем. Потом глазами ищет меня, найдя, поднимает руки вверх, кажется, показывая оба больших пальца. Я повторяю то же самое, но одной рукой.
На столы несут еду, в основном рыбные блюда и салаты, которые должны походить на те, что подают в Четвертом. Затем, съемочные команды устанавливают камеры, и от них у меня появляется чувство тревоги «за мной следят».
Когда людей становится слишком много, и я не вижу происходящего, становится спокойнее.
Пару раз я вижу Финника в голубовато-серебристом костюме, чуть чаще мелькает Плутарх, который, кажется, не может меня найти. От женщины, которую зовут, кажется, Сальная Сэй, я отмахиваюсь, как бы она не старалась протащить меня ближе к Катнисс.
Невеста вызывает у меня улыбку… Наши невесты надевают белые платья, это как символ чего-то там, но видеть Сумасшедшую Энни в зеленом… И символом чего она является?
Церемония отличается от привычной: зеленая сеть во время клятв, что-то еще… Песни… Я не был на свадьбах, но точно знаю, что Первые и Вторые многое переняли у Капитолия. У нас есть и свой обычай: после свадебного застолья запястья жениха и невесты скрепляются особыми наручниками, которые имеет право снять только отец невесты на следующий день, разрубив мечом цепочку и потом открыв ключом браслеты. Это была своеобразная проверка на прочность для жениха.
Я стараюсь еще вспомнить что-то, хотя бы для того, чтобы проверить, насколько память меня подводит, но, видно, подводит слишком сильно.
Гости едят, танцуют, а я продолжаю сидеть один на своем стуле в конце зала. Ко мне подходит оператор и просит хотя бы на пару минут выйти и «повеселиться». Я смотрю на него так, будто сейчас возьму столовый прибор и загоню ему в глаз. Оператор убегает «поджав хвост», а я продолжаю следить за людьми, и абстрагироваться от жуткого звука скрипки.
- Может, потанцуем? – ко мне подходит Катнисс, одетая в светло-оранжевое платье.
- Уберись от меня! Я пришел, больше от меня ничего не получите, - почти срываюсь я.
Она делает пару шагов назад, и я понимаю, какой я тупица.
- Стой! – я вскакиваю с места и хватаю ее за руку. Она пытается вырваться, но сдается и смотрит на меня. – Прости! Лекарство плохо действует. Пойдем, у меня есть сюрприз.
Я веду ее сквозь хоровод, в центре которого отплясывают молодожены. Снимайте, камеры… снимайте!
- Лучше бы за меня вышла, - сквозь зубы говорю я. Лишнее развлечение мне бы не помешало, хорошо, что меня никто не слышит.
Я подхожу к столу под сценой и достаю то, что мне нужно. Ну почему мне сейчас нужна не винтовка?!
POV Katniss
Я изголодалась по праздникам, еще больше мне не хватает счастливого Пита. Полвечера он сидел один в самом темном месте, и давил в себе неизвестные мне эмоции. Я только могла гадать, о чем он думал. Сейчас он тащит меня к импровизированной сцене. Я ищу глазами Хеймитча, может это часть какого-то его плана? Но не нахожу. Знаю, только, что камера сейчас следит за нами.
Пит подходит к столу у сцены, отпускает мое запястье, которое только сейчас заболело от сильного сжатия, и начинает что-то искать под столом. В его руках появляется нечто, завернутое в бордовую ткань.
- Не уходи далеко, – говорит он мне на ухо, а затем убегает к Сейджу – нашему музыканту.
Музыка затихает, Пит что-то говорит Сейджу, тот улыбается и кивает. Гости замолкают, наступает тишина. Я смотрю по сторонам, вижу улыбку Битти - лица Плутарха и Хеймитча встревожены. Коин сидит с каменным выражением, Боггс в любую секунду готов сорваться к Питу.
Пит берет стул, садится перед публикой и разворачивает то, что он достал минутой ранее. Я готова поклясться, что видела на его лице удивление и восторг. В его руках гитара, самая настоящая, разве что не покрытая лаком, но отполированная до блеска.
Я не слышу собственный вздох, потому что он сливается с реакцией других. Откуда это чудо?
- Когда-то медведь потанцевал на моих ушах, отбив слух, - он смотрит прямо на меня. – Но мне хотелось бы спеть...
Я слышу первые аккорды музыки и понимаю, что я не знаю эту песню. Пит поет тихим голосом, но я уверена, его слышат все. От первых же слов у меня бегут по спине мурашки.
Когда я был маленьким мальчиком,
Мама сказала мне,
Есть для тебя одна девушка в мире,
И она, наверно, живет на Таити.
А я пройду весь мир,
А я пройду весь мир,
Только б найти ее.
Этой песне точно очень много лет и она не из наших мест. Но откуда Пит ее знает? Неужели она из Капитолия? Но я отвлекаюсь от мыслей, слушая его голос.
Или, возможно, она на Багамах,
Где Карибского моря синий цвет.
Плачет она в лунных тропиках,
Потому что тебя с ней рядом нет.
К припеву голос Пита странно меняется, приобретая другое звучание. Я слышала его, но не понимаю где. Краем глаза смотрю на Хеймитча, который оценивает Пита.
А я пройду весь мир.
А я пройду весь мир.
Только б найти ее
А я пройду весь мир.
А я пройду весь мир.
Где же прячут ее
А я пройду весь мир.
А я пройду весь мир.
Только б найти ее
Почему же я под дождем брожу,
Пытаясь найти ту самую?
Почему на глазах моих слезы?
Когда других девчонок вокруг полно.
Она лежит где-нибудь на пляже.
Чахнет в жару,
Под тропическим солнцем,
В надежде, что я не заставлю себя долго ждать.
В какую-то секунду я понимаю, что Пит смотрит только на меня, а я стараюсь вытереть слезы быстрее, чем они появятся на щеках. Мой Пит вернулся! Мой! Настоящий!
Я должен лежать рядом с нею,
Лаская ее загорелую кожу.
И потом, через год или больше,
У нас появятся дети.
А я пройду весь мир.
А я пройду весь мир.
Только б найти ее
А я пройду весь мир.
А я пройду весь мир.
Где же прячут ее
А я пройду весь мир.
А я пройду весь мир.
Только б найти ее.*
Песня закончилась, и столовая наполнилась аплодисментами. Я поворачиваюсь к Финнику и Энни, которые, оказывается, все это время кружили в каком-то своем танце.
Иду к Питу, я как будто пьяная от радости, когда обнимаю его. Он не касается меня. Я непонимающе смотрю на него и вижу, что его лицо напряжено. Нет… Он не вернулся.
- Прости, - шепчу я. – Это было великолепно!
- Рад, что понравилось, - сдержанно говорит он.
В центр зала выходит Плутарх.
- Дорогие наши молодожены, уважаемые гости, сюрпризы еще не закончились. Наступает время десерта! – парирует он и из кухни четыре человека вкатывают огромный торт.
Кажется, что я увидела кусочек настоящего моря. Я поворачиваюсь к Питу, чтобы выразить свое восхищение и удивление, но вместо этого замираю с непониманием: Пит смотрит на торт так, как смотрел на меня в день, когда он впервые очнулся. Я отчетливо вижу ненависть. Неужели ему не нравится то, что он сделал? Я хочу спросить, что не так, но вместо этого вижу, как он крепко сжимает ту часть гитары, что, кажется, называется грифом и по дереву уже начинает течь кровь. Я понимаю, что это не просто струны, а нити тетивы, которые, правда, могут порезать.
- Пит… - шепчу я, мне хочется его успокоить, но не успеваю.
Он замахивается и высокий, красивый торт, с морским пейзажем на каждом слое, разлетается на множество кусков, которые пачкают и меня, и Плутарха, и некоторых гостей. Дальше наступает очередь гитары, которую Пит разбивает об пол.
За что он так с собой?
- Выключите все камеры! - командует Боггс и подходит к Питу.
У выхода уже стоят двое охранников. Пит смотрит на меня так, будто на секунду понял, что виноват и снова его лицо становится непроницаемым. В полной тишине его уводят.
Мой вечер испорчен, но зато молодые спасают свой же праздник, переводя все в шутку.
Финник подходит к тому, что осталось от торта, отламывает кусочек и протягивает Энни. Она бережно забирает губами кусок, а сама снимает со стола крем. Через секунду лицо Финника испачкано кремом.
Через полчаса у нас готов отличный материал, а Коин, злая и тоже грязная, приказывает тут же устроить уборку.
Я еще больше хочу сбежать из этого дурдома. Хочу разобраться. Завтра же лечу во Второй!
*Wreckless Eric – Whole Wide World – перевод, рифма KG.
Глава 10. Лоскутами. Часть 1: Белыми. POV Cato
Чувствую себя преданным. Это странно, ведь меня предал мой собственный враг, но верный друг моей шкуры. Я лежу на странном, холодном столе, который, как мне кажется, напичкан электрическими магнитами. Все мускулы моего тела сокращены, плечи опущены, грудная клетка сжата как на выдохе.
Она рассказала им все, она не верит ни мне, ни ему, я должен завоевать ее доверие. Должен!
Похоже, Тринадцатые еще не до конца овладели всеми чудесами новой техники. Иногда я чувствую, как пальцы освобождаются, в какой-то момент у меня выходит, даже, лечь прямо.
Затем, когда мне кажется, что я могу расслабиться, появляется боль. Мой позвоночник тянет вниз, и я начинаю орать. Боль настолько сильная, что я мечтаю умереть. Во рту чувствуется вкус примесей металла, в теле закипает кровь, в голове стучат отбойные молотки, еще секунда и позвоночник вырвется из тела, а череп превратит мозг в паштет. Боль все растет и растет, в какой-то момент я теряю сознание.
Мое наказание длится, наверно, ночь. Потом магнит ослабевает на столько, что я могу двигаться по нему но, не поднимаясь – скользя. Я прихожу в себя и вижу девчонку. В ее руках тарелка с кашей.
Магнит не чувствуется за спиной, но его действие перешло на грудь, он тянет меня вверх, это позволяет мне сесть. Затем, туловище освобождают полностью, и меня удерживают только за ноги и ладони. Я понимаю, что смогу даже говорить.
- Я все испортил, да?
- Нет… Гости приняли все за шутку… Ну, или просто притворились, что это была шутка.
- Но все равно я под стражей?
Катнисс кивает.
- А Коин, оказывается, еще большая зараза, чем Сноу. В Капитолии меня подвергали подобным пыткам, всего дважды, за желание смыться из Столицы.
- Давай, я тебя покормлю. Остынет, будет не вкусно.
Я отказываюсь. Она отставляет тарелку.
- Пит, я… - секундное молчание. – Я еду в Дистрикт-2. Там сейчас занимаются захватом Орешка.
Орешек, прыскаю я про себя, ну и названье. Я вспоминаю огромную гору, которая видна в любой точке Дистрикта. Она величаво возвышалась над всеми нами, как бы показывая, что это то самое место, куда должен стремиться каждый. После Игр я хотел бы возглавлять свой отряд в Олимпе. Мысль о том, что она едет разбивать мою очередную глупую мечту, захватывать мой дом, вызывает во мне чувство злости.
- Я хочу с вами, - шепчу я.
- Там не безопасно.
Она, сама не знает, но подает мне идею, на которую может клюнуть:
- Вот именно поэтому я хочу отправиться с тобой. Как на Арене, помнишь? Я всегда буду рядом. И сейчас я должен быть рядом.
Я буквально вижу в ее глазах борьбу, рассудка и сердца, впервые болею за сердечную мышцу. Именно она может даровать мне свободу. Давай соглашайся, Пит нужен тебе там, и ты будешь уверена, что с ним все в порядке. В нужный момент он спасет твою шкуру, как всегда. Давай, пойди на этот шаг ради него, а я в свою очередь сверну тебе шею. Это будет совсем не больно, и очень быстро, в благодарность за то, что доставила меня домой.
- Нет, Пит. Ты заключенный! – она смотрит на меня с неподдельной серьезностью. – Коин будет держать тебя столько, сколько нужно. Тебя не посмеют убить за предательство, которым ты постоянно кичишься, но они имеют право держать тебя в камере. И ешь свою кашу, иначе со временем тебя придется откачивать! – она берет тарелку и ложкой зачерпывает уже остывшую манную кашу. Я смотрю на нее со злобой потому, что она не поддалась. Я и так притворяюсь белым зайчиком, что мне еще сделать? Умолять?
- Катнисс, прошу… Нет… Я умоляю! Позволь мне полететь с тобой! Это опасно! Я не буду помогать ни олимпийцам, ни мятежникам. Только тебе!
Наверно я выгляжу в конец жалким, ведь ее взгляд становится еще жестче. Но потом она смотрит на меня с теплом, ее голос смягчается:
- Поешь, тебе будут нужны силы.
Я соглашаюсь, мой желудок совсем не хочет сдерживать холодную, вязкую, манку с кусочками пены и комками. Но на что только ни пойдешь ради «любви». Когда я доедаю последнюю ложку и рвотный позыв сходит «на нет», Катнисс победно улыбается.
- Вот и молодец. А теперь отдыхай. Коин тебя быстро отпустит.
Она вскакивает на ноги, целует в щеку и уходит. Эта мразь меня обставила!
POV Katniss
Костюм Сойки спас мне жизнь, но все равно, после выстрела, ребра болят так, как будто на них устроили ритуальные пляски. После моего нытья и наставления Хеймитча мне вкалывают двадцать четыре укола. Как бы ни эгоистично это не казалось, но мне плевать, что Джоанна стонет от ломки за шторкой, потому что я чувствую, как жарюсь изнутри.
…
Прошло пара дней, мои ребра почти в порядке, я могу дышать, не чувствуя боли. После разговора с Коин, я не просто Сойка, теперь я Солдат Эвердин, и теперь начинается моя ускоренная тренировка молодого бойца. Три недели, чтобы доказать, что могу драться наравне с другими. Наравне с Гейлом. Я смогу убить Сноу! Сама!
…
Мне с трудом удается вытащить Джоанну под проливной дождь, где уже начинается построение. Наше утро начинается с кросса с полосой препятствий, потом стрельба, вечером… Дожить бы еще до него.
- Все будет хорошо, это всего лишь дождь. Не смертельно, - успокаиваю я Джоанну, зная, что мои слова мало, чем помогут. Пытки Сноу сделали девушку уязвимой перед водой. Мерцание лампочки, и то вызывает у нее панику.
Моя же паника достигает пика, когда среди солдат я вижу знакомую светлую макушку. Пит стоит почти самым первым в строю в одной футболке, когда мне и куртки мало. Рядом с ним я вижу Энобарию – победительницу из Второго. Я все еще чувствую себя незащищенной рядом с Питом. Он, наверно, все еще зол на меня, ведь я не взяла его с собой.
- Они подружились, представляешь… Там, в Капитолии она помогала ему выжить. Никогда бы не подумала… - фыркает Джоанна и бежит в строй.
Я не хочу опаздывать, поэтому бегу за ней.
Хоть я и была лучшей в беге, до скорости Пита мне далеко. Приходится притормозить, чтобы сравняться с ним на новом круге.
- Тебя выпустили? – спрашиваю я.
Пит замедляет ход и теперь бежит совсем рядом.
- Да. За хорошее поведение. Им нужны мои навыки…
- Ты согласен помогать нам? – я чувствую некую радость.
- Нет, я просто устал там находиться. Я готов показать вам, что умею, но это не значит, что это помощь... Покажу, а дальше сами как-нибудь…
- Ты не будешь помогать даже мне?
Пит тормозит, я тоже останавливаюсь. В глазах читается что-то, по меньшей мере, напоминающее неприязнь. Я интуитивно делаю шаг назад.
- Помогать? Тебе? Ты сдала меня им со всеми потрохами, – Пит показывает на солдат. - Пока я гнил в Капитолии, ты прыгала перед камерой. А когда я сам вызвался помогать… Тебе… Ты меня обдурила!
- Но ведь же ты знаешь, что все это было ради тебя, – безжизненно отвечаю я. Я так устала защищаться!
- Даже если ты и права, почему я должен помогать? Почему нужно устраивать революцию?
- Чтобы закончить все это… Ты сам не хотел быть пешкой, Пит! Но, поддаваясь на провокации Капитолия, ты доказываешь обратное!
- Я ничего не доказываю… Сейчас я сам по себе… И мне хотелось бы, чтобы ты была со мной. Только ты и я!
- Сбежать?
- Почему бы и нет.
Я готова засмеяться… Совсем недавно я думала, как глупо было бы сбежать с Гейлом. Теперь Пит хочет того же…
- Уже поздно. Я выбрала свою дорогу. Я хочу убить Сноу и покончить с издевательством над нами.
- Тогда не проси меня помочь… - Пит снова переходит на бег.
Я же бегу к Джоанне.
- Мне осточертело жить в госпитале! – говорит она, как только мы равняемся.
- Мы что-нибудь придумаем…
…
Слова Пита не дают мне покоя. По правде говоря, про покой я уже давно забыла. Я хочу поговорить с ним наедине. Для этого мне придется показать ему свое тайное укрытие.
На моей руке расписание, которому я не хочу следовать, с приемом лекарств и осмотром ребер придется повременить. Найти Пита не составило проблем, но вытащить его…
Стучусь в дверь отсека, слышу голос Гейла:
- Заходи.
Гейл кладет куртку на полку, Пит лежит на постели и смотрит в потолок. Зачем Пита заселили к Гейлу? В надежде, что они подружатся?
- КисКисс, что-то случилось? – не смотря на меня, спрашивает Гейл.
КисКисс? Отлично! Гейл уже «в открытую» говорит, что я ему нравлюсь.
- Нет, не совсем. То есть… Я хочу поговорить…
- Пойдем, - перебивает он. – Куда?
- Хочу поговорить с Питом, – резко обрываю я. Что это со мной?
- А я не хочу, - бурчит Пит.
- Мне вас оставить?
Что за глупая ситуация… Если это идея Хеймитча, что ж, он молодец! Я уже слышу его голос: пока вы еще живы, советую тебе, душенька, разобраться со своими мальчиками, или пусть они разбираются без тебя. Из меня вырывается стон, я чувствую раздражение. Я просто хочу разобраться, что происходит.
- Нет. Пит, пошли! Это, правда, важно, – может мне ногой топнуть для убедительности?
- Иди - поговори, иначе она будет вечность перед глазами маячить.
Пит, не сводя с меня взгляда, все же встал с постели.
- Отлично, идем! – выдавливаю я.
Гейл понимающе кивает.
Я не хочу вести Пита в место, о котором мало кто знает. Мне нужно хотя бы одно защищенное ото всех укрытие. Но еще я хочу вернуть ощущение безопасности рядом с моим Питом.
Мы идем молча, заворачиваем несколько раз, несколько уровней на лифте. Молчание разрывает мне голову, но я знаю, что нарушу его в подсобке.
- Это мое тайное место, – я включаю свет и сажусь на коробку.
- Что ты хотела? – Пит все еще стоит.
- Извиниться. Прости, за то, что обманывала тебя, за то, что не взяла с собой во Второй.
- Я могу тебе верить? Даже сейчас, эти слова правдивы? – он опускается на соседнюю коробку.
- Более чем.
- Тогда ответь, я могу доверять тебе как раньше? Беспрекословно, зная, что ты доверяешь мне так же?
Я киваю. Конечно, как же иначе.
- Хорошо. Тогда я готов поговорить с тобой… Мы ведь так и не обсудили то, что было с нами до того, как тебя забрали.
Это не совсем то, что хотела обсудить я. Я не хочу вспоминать ни Игры, ни думать о том, кого потеряла на них. Но если он так хочет… Я потом подойду к своему вопросу.
- Знаешь, я все еще продолжаю вспоминать тот момент, когда увидел тебя перед первым Парадом Трибутов. Именно тогда я понял, что ты не просто девчонка, вызвавшаяся защищать сестру. Ты та, кого мне точно нужно убить. В любом случае... – я хочу уйти, слушать это снова и снова становится невыносимо. – Я столько раз боролся с собой, чтобы остановить или наоборот подтолкнуть себя на это. Я мог скормить тебя профи, или кинуть переродкам… Но нет. Я не сделал этого… Все еще…
- Почему же? – со злобой бросаю я.
- Думал, что смогу перестать желать этого. Убить тебя, значит отпустить. А ты засела в моей голове так крепко… Ты во мне так же глубоко и прочно, как скелет из металла. Пока жива ты, у меня есть цель жить. Убить тебя, значит умереть самому. Знаешь, я так смутно помню наши вторые Игры. Как будто все это время я был в каком-то бреду.
- Что ты хочешь о них знать? – я чувствую себя очень странно. Как будто в его словах кроется гораздо большее, чем «Катнисс, я хочу прикончить тебя и побыстрее». Но есть ли смысл там?
- Я еще не решил… Как думаешь, для чего Хеймитч хотел вытащить нас?
Я почти не задумываюсь.
- Возможно, мы действительно стали командой. Только мы можем понять его… И он согласился помогать Тринадцатым именно из-за нас.
- Ты думаешь ему можно доверять? Хотя о чем я спрашиваю, ты ему веришь без оглядки. У вас связь. Даже на Арене, ты всегда знала, что и когда делать, он посылал тебе дары, делал намеки тем или иным жестом. Конечно, ты же умница, а я лишь влюбленный идиот, который слепо верит во взаимную любовь.
- Не смей осуждать его! – с вызовом повысила голос, но потом вновь взяла себя в руки.- Хеймитч всегда хотел, чтобы я была готова спасти тебя взамен на свою жизнь. Тоже самое ты готов был сделать ради меня… Во всяком случае, как он говорил. Это нас и спасло.
- Мы выжили только благодаря другим. Никогда бы не подумал, что кучка победителей, потенциальных соперников, согласится отдать за нас жизнь. Может, они тоже думали, что их спасут?
- Нет. Так никто не думал. Все хотели спасти кого-то из нас, – странно, что я говорю именно это.
- Тебя… - обвиняет он.
- А я спасла тебя. Хватит об этом! – я вспыхиваю, но тут же беру себя в руки. - Я все равно буду делать все, что они скажут. И твое предложение уйти… Оно так бессмысленно звучит здесь. – Наконец-то я подошла к своему вопросу.
- Почему? Ты будешь убивать животных, я – людей, которые посмеют нас найти… Пусть революция гремит без нас.
- Так нельзя… Если бы я хотела ее остановить, то уже остановила бы.
- Убей Коин.
- И они убьют нас всех.
- Соглашаясь на их требования, мы умрем в любом случае. Хотя нет! Мы уже медленно умираем, и когда Коин придет к власти, она подведет завершающую черту. Она погубит все, что дорого тебе, заставит наблюдать это представление, и только тогда оставит тебя в покое! И ты будешь с этим жить, неспособная даже покончить с собой. Тебя сломают. Уже начали ломать. Ты не стала пешкой Сноу, ты хуже. Ты Сойка! И скоро Сойка сгорит в огне хаоса, раздора и гонки за властью.
Опять Пит возвращается к революции. Зачем ему все это? Я стараюсь подавить в себе все его слова. Я не согласна, но он заставляет почувствовать боль. Терпи!
- Пит, революция, или все останется, как есть. – выдавливаю я.
- Если бы ты хотела разделаться со Сноу, нашла бы другой способ. Если бы понадобилось, дошла бы до Капитолия пешком и зашла к нему с парадного хода. Ты просто закрываешь глаза на правду, ты ее отвергаешь!
За поиском сути в его словах, я не заметила, как Пит оставил меня одну. К чему он вел все эти разговоры?!
Мне нужно поговорить с Хеймитчем.
…
Я вижу его выходящим из столовой и только тогда понимаю, что уже время ужина.
- Хеймитч, нужно поговорить!
- Если это так важно, то не здесь, душенька.
Позже мы попадаем в его отсек. Место, не самое лучшее для бесед, но тут у стен точно нет ушей. Я опускаюсь на пол, потому что у Хеймитча только одна лежанка.
- Я говорила с Питом. Он все еще мне доверяет… - выдыхаю я.
- Это хорошая новость. Давай плохую.
- Он все еще хочет меня убить.
- Это ожидаемо после Капитолия.
- Нет! Он хотел убить меня с самого начала, как мы попали на Игры, – голос такой, будто я… В панике?!
Хеймитч начинает смеяться и садится напротив.
- Он не шутил? Ну, значит, ты его когда-то порядком достала, дорогая моя.
Я фыркаю.
- Нет, это звучало так, что он хотел от меня избавиться как от проблемы…
- И ты пришла ко мне пожаловаться? Я не лучший советник в ваших делах…
- Есть еще кое-что…
Я медлила, может действительно не стоит ему доверять?
- Давай уже, выкладывай. Мне еще с Коин разговаривать…
Отлично! Вот и сразу сдаст меня ей.
- Пит думает, что Коин устроила революцию, чтобы получить власть.
- Гейл сказал мне тоже самое… На самом деле, я думал об этом. Ослабить обе стороны, прикончить Сноу, и тогда захватить бразды правления… Но знаешь, это палка на двух концах. Мальчишка изменился… Ему могли запудрить мозги, и поэтому Коин для него кажется хуже, чем Сноу. Он готов выставить тебя против всех нас…
- О чем ты?
- Мне кажется, что нашего мальчика сделали шпионом Капитолия. Я никому не говорил об этом, и тебе советую.
- Не может быть!
- Все может… Поэтому, пока рассказывай ему мелочи. Если он и прав о Коин, то это моя забота. Не твоя. Но он не должен думать, что Сноу побеждает. Оставь все, как есть…
Глава 10. Лоскутами. Часть 2: Черными.POV Cato
Завтра…
В голове вертятся слова Энобарии:
- Мейсон дежурит всю ночь до обеда. Комната девчонки полностью свободна. Расстрой ее, заставь убежать. Дальше жди у себя.
Я безумно хочу спать, но не могу уснуть. Нужно как-то убить время, может, не дожидаясь утра прикончить этого придурка, а потом свалить… Мол, я был вместе со своей «возлюбленной». Нет, у нас есть строгий план, и никаких отклонений. Я поднимаюсь, натягиваю первое, что попадается под руку, конечно же, это единственное, что я имею. Бросаю взгляд на соседа по комнате. Ворочаешься «покойничек»? Не переживай, скоро мы избавим тебя от бессонницы. Утром ты погрузишься в вечный сон. Энобария никогда ничего не делает наполовину.
Я быстро добираюсь до нужного мне отсека. По пути на встречу попадается охрана, но никто не стремится остановить меня. Кто-то посмеивается, кто-то сочувственно отводит глаза. Как же глупы эти марионетки, они с такой наивностью верят в историю «несчастных влюбленных. Продолжайте в том же духе, тренируйтесь в жалости на лицах, ведь скоро вам предстоит присутствовать на похоронах.
Открываю дверь отсека. Спит. Кто бы мог подумать. Я сажусь на постель и сразу чувствую, как она дергается.
- Это я.
- Я могла подумать на кого угодно… Но не на тебя. Не спится?
- Думаю, да… Можно?
- Залезай!
Лежа на узкой постели рядом с человеком, чья смерть для меня является пунктом номер один в списке важных дел, я понимаю, что фраза «держи врага ближе, чем друга» принимает для меня новый смысл.
Я обнимаю ее, и мой разум играет со мной жуткую шутку. Он предлагает самую отвратительную в моей жизни идею: либо утром она убежит в истерике, либо станет со мной предельно близка. Я сам готов сбежать, представляя нас вместе, но другого плана нет, придется идти на жертвы.
…
Я все еще сплю, когда чувствую, как меня толкает Катнисс.
- Я должна вставать. Мне пора на осмотр… Вечером я заступаю на дежурство.
- Успеешь еще. Не успеешь, так подождут, – уткнувшись носом в подушку, говорю я.
- Пит, пусти. Мне, правда, нужно идти.
Я убираю с нее руку и отворачиваюсь. Появляется долгожданное чувство расслабленности. Проспать первую ночь с Двенадцатой было не так тяжело, как эту. Потом я понимаю, что упускаю шанс. Я сажусь на постели и смотрю, как девчонка пытается снять ночнушку.
- Эй! – кричит она и я, улыбаясь, демонстративно отворачиваюсь.
Буквально через минуту я поворачиваюсь, она заплетает косу.
- Иди сюда, – я протягиваю ей руку, ругаясь про себя и фыркая… Ну почему мне приходится лезть к ней, а не к нормальным девчонкам?!
Катнисс недоверчиво смотрит на руку.
- Катнисс?!
Она вздыхает и протягивает свою. Через секунду она уже сидит рядом, а я тянусь за поцелуем. Могло бы быть и лучше… У нее был как минимум год для практики. И где результат? Я перехожу к действиям, которые требуют большого контроля с моей стороны. Или она сейчас поддастся или нет. Я помню записи тренировок, где каждый хотел подколоть ее, но так же я помню, как Мелларк сказал, что она беременна. Или… или…
…
Дурак! Мог бы и получше постараться! Как будто так тяжело развести девчонку немного повеселиться?! Тоже мне... Невинная овечка! Перед камерами чуть ли не раздевала Пита, а на деле:
- Это было для камер! Я не могу так! – коверкаю я ее.
Сам тоже - молодец! Самостоятельно сделал подарок Гейлу - завернул в бумагу и бантик не забыл… Зачем я ей крикнул бежать к нему? Да еще и сказал, что ему нужно то же самое?!
Хотя нет! Все, как надо! Она расстроилась, смылась… Теперь я должен ждать у себя.
Я встаю и направляюсь к выходу, меня уже раздражают здешние раздвижные двери. Могли бы и на этом уровне поставить автоматические. Я выхожу и тут же сталкиваюсь с кем-то. Я делаю шаг назад и вместо того чтобы начать орать на помешавшую мне медсестру, впадаю в ступор.
- Ах, вот ты где! - хлопает глазками она. – Как я тебя ловко подловила.
На вид чуть больше двадцати, она мне страшно кого-то напоминает.
- Меня зовут Ривер, - она протягивает привычные стаканчики. - Мне нужно осмотреть тебя.
Я непонимающе смотрю на нее и чувствую, как начинаю смеяться.
- Ривер? Серьезно?
- Я родилась в дни полноводья, - фыркает она.
Светлая кожа, светлые волнистые волосы под повязкой, серо-голубые глаза. Почти красивая… Кого же она мне напоминает?
Я все же вспоминаю кого.
…
- Иди, познакомься с Первыми, - Мирта толкает меня в бок.
Я нехотя подхожу к девушке с распущенными светлыми волосами.
- Като, – протягиваю руку.
- Глиммер, - она поднимает бровь, оценивает, но руку не принимает.
- Серьезно? Как украшение? – смеюсь я, рядом хихикает Мирта, Первый тоже улыбается.
- Вот именно, украшение! Когда я выиграю, моему мужу очень повезет. Он будет главой семьи, а я его украшением.
…
- Эй… Мне долго твои таблетки держать? – слышу я и прихожу в себя.
. Неухоженная, бледная, пепельный оттенок волос придает ей еще более болезненный вид… Глаза, давно не видевшие солнца, тусклые, в них отсутствуют какие-либо признаки жизни… Дешевая копия Глиммер!
Я забрал лекарства и выпил их, церемониться нет смысла.
- Сядь!
- Мне уходить надо! – я начинаю нервничать.
- Подождешь! Мне отчитаться нужно!
Я сажусь на постель Катнисс, порядком напрягаясь. Ривер наклоняется ко мне и шепчет прямо на ухо:
- Я знаю для чего ты здесь, Като…Трибут Второго Дистрикта.
Я не знаю, что подумал, но мои действия опередили мысль. Моментом позже я осознаю, что прижимаю ее к стене с такой силой, что вот-вот услышу хруст шейных позвонков.
- Кто? Кто тебе это сказал? – рычу я.
- Меня Энобария послала, сказала, что все идет по плану, – ее голос даже не дрожит.
- Продолжай! – я ослабляю хватку.
…
Карточка заполнена, по часам у меня есть еще пять минут.
- Подсобка находится за прачечной, где вентиляция, - прижимая карточку, говорит Ривер.
А я будто бы и не знаю… Неужели она видит во мне Като, а не Мелларка? Нужно, что ли, отблагодарить девчонку…
- Спасибо,- скалюсь я и подхожу вплотную. При поцелуе она издает нервный вздох. Быть объектом вожделения для кого-то – не впервой, но в шкуре Мелларка… О, да, мое «обаяние» видно даже после операции…
- До встречи, - она снова часто моргает, наивная дура, а сначала притворялась такой… Глиммер…
- Ага! – я беру ее за воротник халата и толкаю в стену. Удостоверившись, что девчонка без сознания и выбегаю из комнаты. Нужна она мне больно, помощница недоделанная.
Сейчас нужно применить свои актерские способности. Шугар был бы вне себя от радости, видя меня сейчас: взгляд встревожен, мысли в никуда. Мне нужно чуть больше времени, чем я ожидал, чтобы найти ту комнату подсобки, где в коридоре находятся Гейл и Энобария. Нужно было лучше запоминать дорогу….
Я еще далеко, но уже вижу, что тело солдата падает на пол. И тут я понимаю, почему Энобария согласилась помочь - только потому, что она хочет сбежать отсюда. Сбежать она сможет только мертвой.
Она оценивающе смотрит на меня, смогу ли я сделать это.
Я бегу к ней, теперь я не Като – снова Пит, и я уже слышу шаги Катнисс.
...
Что я наделал, вертится в голове, зачем? Почему убил ее? Она этого хотела, точно хотела… Но есть же что-то чего я не знаю. И я больше не смогу это выяснить.
- Пит! – слышу я визг Катнисс.
- Вызови врача… Она… Она - шпион Капитолия, - дрожащим голосом говорю я. – Я хотел извиниться перед тобой. Знал, что найду тебя здесь.
Катнисс не слушает меня, она шепчет имя друга, и находит на его руке коммуникатор. Теперь я ничего не слышу. Я сажусь на пол, опускаю голову к поджатым коленям. Какие к черту игры, притворства… Она знала, что, только умерев, сможет освободиться и от Капитолия и от участи беженки – предательницы. Напав на Гейла, она спасла меня. Значит, она знает, что я справлюсь.
Меня ведут в штаб.
- Принесите запись… – слышу я голос Коин.
Я чувствую сильную усталость. Кто-то вытирает кровь с моего виска. Катнисс.
- Мы поругались утром... Он сказал, что искал меня, хотел извиниться, – говорит она. – Это Энобария напала на Гейла. Пит…
- Мы все выясним, – говорит Плутарх.
- В комнате Катнисс обнаружено тело медсестры Инфас. – говорит кто-то, и я кладу голову на стол. Тут-то я точно притворяюсь.
- Я убил ее? Я не хотел. Я только... Оттолкнуть… Я хотел извиниться, Катнисс.
Я сижу и перебираю всех, кого убил для пущей тревожности в поведении. Кто-то кажется мне всего лишь тенями, лица которых я не помню, кто-то – предстает в образе человека. Мне плевать на многих… Но потом понимаю, смерти некоторых я не прощу ни себе, ни Сойке. Это все из-за нее.
Я не обращаю внимания на то, что происходит вокруг, но запись камеры показывает, что я действительно не причем. Что это именно Энобария все начала. Хорошо, хоть у камеры нет звука, и Коин не в курсе, что я ее нагло сдал. Я слышу, врачи говорят, состояние Хоторна не стабильно, что в любой момент его сердце может остановиться. Хоть в чем-то есть польза моих действий.
- Что будем с ним делать? – спрашивает Плутарх про меня.
- А что с ним можно сделать? Он спас нас снова. Это же очевидно, - говорит Хеймитч.
- Не ясно, только одно, как он оказался в нужное время в нужном месте? – верещит Коин.
- Мало кто знал о подсобке, - шепчет Сойка. – Но Гейл давно хотел поговорить… А Пит… Я недавно показала ему это место… Сказала… Сказала, что это мое укрытие от вас.
- Что вы сделаете с телами? – спрашиваю я безжизненно.
- Сожжем, конечно.
- Отправьте тело Энобарии во Второй… - говорю я.
Я не привык принимать отказы в свой адрес, еще труднее слышать его без причины.
- Мы не будем отправлять тело во Второй. В этом нет необходимости. Ты хочешь привлечь больше внимания? – Коин повышает голос, мне хочется того же.
- У нее есть близкие! Вы должны отправить тело!
- Близкие похоронили ее сразу после начала Игр. Пит, мы кремируем ее так же, как поступаем со всеми умершими в Дистрикт-13!
- Тогда я хочу сделать это сам. Так, как если бы мы были во Втором!
- Пит, хватит винить себя. Ты снова спас всех нас. Они это сделают сами, – я чувствую руку Хеймитча на спине.
- Она помогала мне в Капитолии. Мне пришлось убить, я не хотел этого.
- Он хочет загладить вину. Президент Коин, позвольте ему сделать это. Лишние разговоры ни к чему не приведут. Я возьму всю ответственность на себя, как ни как, он все еще мой подопечный.
Дождался! Хоть какая-то польза от этого пьяньчуги. Надо быть с ним осторожнее, неизвестно во что выльется это его, псевдодоверие и поддержка.
- Ох, как же я устала от ваших бессмысленных требований! Хорошо, сделайте это сегодня.
…
Вечер. Четыре солдата стоят в ярдах тридцати от меня, у каждого в руках особое устройство: жезл с одним расширенным концом, если его включить мое тело тут же блокируется. Молодец, Коин, подготовилась! Сзади стоит Хеймитч. Он не сводил с меня взгляда, ни когда я просил собрать длинный костер, ни когда я относил тело.
У нас, как и во многих Дистриктах тела сжигают, но в некоторых, например в Первом, в Седьмом и, кажется Одиннадцатом, тела принято хоронить в земле целыми. В Четвертом их топят. В Капитолии все гораздо сложнее. Умершего провожают застольем, чем пышнее церемония, тем лучше будет покойному на том свете. Нам достаточно иметь при себе лишь свое личное оружие.
Конечно, никто не предоставил для Энобарии черный парадно-выходной костюм с позолоченными пуговицами и такой же отделкой, поэтому она лежит в том, в чем ходила в Дистрикте. В ее руках должен был лежать длинный тонкий меч, который она изготовила после победы в Играх. Он не покидал ее многие годы. Но сейчас я вижу лишь маленький тканьевой мешочек с золотыми наконечниками для зубов, которые ей удалили примерно после нашего разговора. По обычаю, костер должен быть с специально подготовленным деревом, которое медленно горит, а огонь особенно горячий. Всего этого ее лишили. Я тоже лишил ее многого.
Я убираю с лица прядь волос, что выбилась из хвоста, последний раз дотрагиваюсь до холодных пальцев. И вижу в горловине кофты кусок бумаги. Вытащив, я спрятал его в карман. Прочту позже. У меня мало времени, огонь не должен быть замечен ночью.
Сейчас должна быть речь. Что я могу сказать?
- Спасибо, что взялась за меня. Спасибо, за то, что подарила возможность победить на играх, за то, что научила всему, что я знаю. Сделала стойким. Теперь, принимая решения, я не остановлюсь перед трудностью. Я знаю, что ты не хотела помогать Капитолию, но ты помогла мне. Когда все закончится, обещаю, мы встретимся. Прости, что в твою честь не играет оркестр, и нет всех наших… Я сделал бы все иначе, если бы мог. Спасибо, учитель, за все!
Я почувствовал как руки стали тяжелее, в момент, когда я зажег факел. Огонь вспыхнул не сразу, только после того, как я коснулся нескольких мест. Союзников у меня больше не осталось. Теперь я буду действовать один. Еще не долго, воздух уже раскаляется.
Какое-то время мне позволили просто стоять, я пытался вспомнить хотя бы один гимн, одну песню, которые исполняют у нас на похоронах. Сколько всего я забыл… Мне стало стыдно.
Темнеет. На ноге запищал передатчик – мне пора возвращаться. Я иду к Хеймитчу. Он смотрит на меня так, будто оценивает. Снова и снова. Анализирует каждое движение.
- Что-то не так? – спрашиваю я.
- Ты многое узнал о других Дистриктах, - говорит он.
- Это было частью плана Сноу. Рассказать мне о других, чтобы я знал, что вы уничтожаете. Обычаи тоже входят туда… - говорю я сухо.
После долгой проверки, которую устраивали только мне, после еле-терпимой боли металлоискателей, я снова вернулся в Тринадцатый. Хочу ли я сдохнуть? Странно, но нет. Моя «камера» теперь полностью принадлежит только мне. Спать.
Глава 10. Лоскутами. Часть 3: Красными.POV Enobaria
Самопожертвование, самоотдача, самоирония, самоконтроль, самозабвение, самостоятельность – я повторяю эти слова всегда, когда тяжело. Сейчас пытаюсь повторить их, чтобы уснуть. Почему я верю мальчишке? Этот щенок проел мне всю плешь за годы, теперь я готова исполнить все его желания, просто чтобы спасти. Проклятый Капитолий! Отдать жизнь за того, кто отберет еще множество… Зачем я согласилась? Если у него что-то получится… Если он сможет…
Это будет правильно.
Я помогаю не Капитолию, а своему ученику.
Я поклялась, что в Играх победит он.
Подумать только… Сколько прошло уже? Лет пять…
…
Собрание. Похоже на педсовет в школе, разве что сегодня мы считаем переломы и сотрясения мозга. Домой можно отправить троих. Еще шестерых стоит продержать минимум неделю в одиночке.
МакКи проверяет списки бойцов. У меня недобор – обоих учеников четыре дня назад отправили на Игры – редкий случай, когда нет добровольцев. Опять получу малолеток.
Слышится грохот в коридоре. Сатрин вваливается в зал и бросает свой клинок на пол. Координация нарушена, накачали его как надо...
- Проклятый сосунок! Уничтожу! На куски порву! – рычит он, пока идет на свое место.
- О ком это он? – спрашивает Фрея.
Я пожимаю плечами. Мало ли кто из кучки его ребят мог его ослушаться.
- Като, - выплевывает Сатрин, я вижу, как на его форме блестит новое кровавое пятно – опять ворочался, когда его перебинтовывали.
Все в зале начинают смеяться, я не исключение. Не нужно называть фамилию этого мальчишки, чтобы понять, о ком речь: главная проблема Сатрина – четырнадцатилетний сорвиголова, внук по истине великого Боласа. Дикий, несобранный, совсем не похож на деда – победителя Игр и одного из лучших менторов Дистрикта. Хотя парень совсем не глупый, просто не чтит ни правил, ни старших, с таким нужен глаз да глаз. Этого детеныша будто воспитывали в самом дальнем захолустье Панема, но я могу поклясться, его жизнь была прекрасной – никакого вдалбливания мысли об Играх, никаких «ты должен». Мальчишка сам выбрал себе такую роль, а Сатрин согласился помочь, но сдался. Кому же теперь достанется такое чудо?
Я смотрю на Фрею – длинную, худую девчонку, ставшую победительницей три года назад – узкие, темные, далеко посаженные глаза, тонкие руки и фигура – она как катана, гибкая и резкая. Работает только с девочками. К горлу подкатывает горький комок – она готовит очередных кукол для капитолийской армии с вырезанными матками и погубленной психикой – сама такая же, знаю, о чем говорю. А может из ее девчонок сделают отменных проституток, все равно с такой делай, что хочешь – кукла она и есть кукла. Надеюсь, моя ученица не выберется из Игр… Не хочу видеть ее, когда поймет, что с ней сделали. Капитолий не очень радуется, когда победители только из Второго. Вырезая матки, они снижают рождаемость сильных детей у сильных женщин, обеспечивая разнообразие победителей. Интересно, сколько сохранившихся яйцеклеток они пересадили капитолийским бабам, чтобы родить ребенка, имеющего отношение к Играм?!
Меня отвлекает обсуждение мальчишки. Сатрин смотрит на претендентов. Их трое, хотя МакКи без проблем согласится поменять учеников, если понадобится. Бруту будто все равно, он как всегда играется со своей цепью, перемещая ее, так что слышится противный звон, как будто из тюрьмы. Как раз пять его парней просиживают срок в одиночках – своего рода терапия – остужает пыл. Но с Като и это не работает. На моей памяти был только один такой случай, на три дня. В первый он отоспался, за второй и третий научился ходить на руках – нашел занятие даже в камере.
- Энобария, возьми ты. Девчонок у тебя больше нет, теперь сможешь расслабиться, – улыбается МакКи своей «неповторимой» половинчатой улыбкой – одна сторона лица парализована из-за ожога, глаза спасли, да и только.
- Я не работаю с детьми с желанием убить своего учителя, - вздыхаю я.
- Брут, как на счет тебя? – переключается распорядительница.
- Я что вам, нянька для психов? Мне шестой не нужен.
- Сам виноват, что сводишь свою двадцатку с ума, - шепчу я, но засранец все слышит.
МакКи спрашивает у остальных, но никто не хочет брать «такую» лишнюю ношу. Лучше бы ребят обучали стадом - всех вместе, а не классами – по профилю. В этом были бы минусы для меня, зато я не привязывалась бы к детям.
- Что ж… Сатрин, мальчишка остается у тебя. В стакан* можешь засунуть в любой момент.
Лучше уж в одиночке месяц гнить, чем сутки в стакане, думаю я. Как жаль, что у нас с Сатрином одинаковые программы.
- Ладно, записывайте ко мне, – сдаюсь я. – А то Сатрин ему все мозги отморозит. И потом вы все равно отдадите пацаненка Бруту.
Меня отпускают раньше, чем заканчивается совет. Через десять минут обзор новостей про моих ребят, и я снова жалею, что не взяла выходной: провести целый день, видя каждый шаг трибутов... В этом есть своя прелесть.
Я выхожу из корпуса и вижу, у флага сидит тот, кто мне нужен. Гладиус лежит рядом с парнем, там же платок с красным пятном, сам он пялится в маленький экран, лежащий в руках.
- Тебе разрешили смотреть Игры? – спрашиваю я.
- Не ваше дело. У меня свободное время, - бурчит он, не отвлекаясь.
- Теперь мое. Тебя перевели. Сейчас у тебя есть время, чтобы собрать вещи и перебраться в корпус «11».
- Потом.
С улыбкой на лице, я выхватываю плазму у него из рук, и выключаю сигнал.
Мальчишка – не промах. Он сразу хватает гладиус и направляет на меня.
- Отдайте!
- В отличие от Сатрина, я не буду тебя наказывать за такую наглость. Игрушку я у тебя заберу, но не более. Так как мои ребята сейчас на Играх, я имею право снять остальных с занятий и дать поболеть перед экраном. Всем вместе. Ты с нами?
- Семейные посиделки? Трогательно. Это что же, своей семьи нет, значит, соберете из огрызков чужих?
Мне становится смешно. Это действительно мой подход, если кто-то меня не слушается, я не наказываю, просто потом его накажут товарищи.
- Да, так и есть, – безмятежно отвечаю я. – Спроси любого, я с учениками на равных. Сатрин от тебя отказался, я забрала себе. Ему же хуже. Но мне интересно, зачем ты здесь?
Мальчишка опускает оружие.
- Я хочу на Игры.
- Отлично, – выдавливаю я из себя. - Будешь меня слушаться, попадешь… И не придется никому ломать челюсть за это право… Хотя как знать…
...
Мои ребята не выжили, утонули из-за потопа. Еще несколько Игр я запрещала своим даже говорить о том, чтобы стать добровольцами. Не для того я обучаю будущих охранников Дворца Президента. Но детеныш рвался туда раз за разом, хоть я и надеялась, что он забудет мое обещание.
Через четыре года он вышел сам, без моего согласия. В тот же вечер ко мне прибежала Фрея с зареванным лицом:
- Я не хочу отдавать им свою девочку, – кричала она, прижимаясь ко мне, как ребенок к матери. – Мирта мое лучшее творение!
- Я о ней позабочусь, – новое обещание, которое исполнять совсем не хотелось.
В тот же вечер я стала ментором 74-х Игр. Кто-то из моих трибутов обязательно победит. А ведь у меня всегда действовало правило, не становиться ментором своих учеников.
…
Моего мальчика не стало, девочки Фреи, которая могла стать лучшей наемницей Второго Дистрикта тоже. В этом виновата я. Когда встал вопрос, кто должен участвовать на Квартальных Играх, ответ был очевиден. Я на весь Дистрикт заявила, что мы станем победителями 74-х Игр, поклялась своей жизнью, совсем не опасаясь, ни за себя, ни за Като. Теперь я добровольно выйду на Арену, в наказание за нарушение клятвы. Страшного ничего не случится. Брут всего лишь глупая гора мышц, остальные – кучка стариков и слабаков. Двенадцатые – всего лишь дети. Но они умрут. Месть ли?
…
Нет, это не месть, нечто иное. Я не знаю что, но только не она. Я запутала саму себя, но хотя бы одно обещание я выполню.
На утро в мой отсек заходит Ривер – самая глупая из всех медсестер в Тринадцатом. Она осматривает мои зубы, пичкает таблетками.
Я все еще сомневаюсь, правильно ли я выбрала ее в помощницы. Была не была… Не поможет, так умрет. Все равно ей никто не поверит.
- Ты все еще хочешь смыться отсюда?
- Да! Да хочу! – ее серо-голубые глаза светятся от счастья.
- Хорошо. Надеюсь, ты помнишь план, что я хотела провернуть?
- Помню… - отвечает она, голос дрожит. Ну конечно, она забыла.
- Я должна вырубить солдата Хоторна и снять все подозрения с Като,- внутри все переворачивается. Надо было придумать что-то лучше. – Что для этого нужно?
- Для начала нужно, чтобы я нашла солдата, и сказала, что Сойка будет ждать его в особом месте. Это подсобка, о которой как будто никто не знает. Тем временем Ка…. Пит разговаривает с Катнисс. Он должен ее расстроить. Для алиби… Чтобы никто не подумал, что он причастен.
Я киваю… Надеюсь, он сможет придумать, как ее расстроить. Зная своего мальчишку, я понимаю, что в его голову может прийти только мысль, а не посягнуть ли на ее невинность. Пусть, даже слегка потрепанную словами Пита о беременности.
- Хорошо. Это ты помнишь… А что ты говоришь Питу?
Она начинает вспоминать, лицо постепенно меняется, как и появляется ответ в ее сознании.
- Я просто скажу, что знаю его, – я киваю. Пусть так. – Потом, я должна сказать, что Вы послали меня к нему сказать, что в назначенное Вами время ему нужно прийти в подсобку, она находится за прачечной, где вентиляция. А дальше, сказать, что он сам поймет.
- Хорошо, а что если у него не выйдет, заставить Катнисс убежать?
Ей даже не пришлось думать.
- А если не выйдет, то я должна найти ее и сказать, что Гейл ждет ее в подсобке.
- Зачем?
- По его виду и так понятно… Он хочет поговорить о «них».
- Ладно, ты все помнишь… Теперь бегом за лекарствами… Или что там ему нужно…
Ривер кивнула и побежала в коридор. Светловолосая, сероглазая… Так похожа на девочку из Первого… Может он хотя бы с ней поиграет, если с Катнисс ничего не выйдет…
Мне же нужно идти и исполнять свой долг, план которого невероятно глуп. Даже если Гейл и является самым хорошим охотником Тринадцатого, он все равно наивный, влюбленный дурак. Но у него нет здесь врагов, кроме ненормального Пита, безумно любящего ту же самую девушку. Катнисс должна видеть, что не Пит причинил вред Гейлу, а я. Подсобка же подходит по одной лишь причине. Если бы не Ривер, это место осталось тайным для всех. Туда никто не придет, и никто не сможет помешать мне. Но если я вырублю Хоторна, Тринадцатые поймут, что помогаю Капитолию. Они попытаются выяснить у меня планы Сноу… Только Като сможет избавить меня от этого. Ему придется пойти на такой шаг - это снимет с него все подозрения. Пусть они начнут думать, что все время, пока общался со мной, «Пит» всего лишь пытался получить информацию.
Я понимаю все несовершенство идеи, знаю, что могу придумать что-то лучше, но в голову ничего не лезет уже очень-очень давно. С тех пор, как моя маленькая и глупая помощница прибежала ко мне в палату и сказала, что слышала очень важный разговор.
…
Зубы сводит от ужасной, морозящей боли. Когда эти извращенцы-врачи выдрали мои коронки, я забыла, что значит боль от пытки Капитолия. Маленькие электрические иглы под ногтями ничто от процедуры снятия, а затем лечения моего главного оружия.
- Добрый день, Энобария, - ко мне пришла молоденькая медсестра, которая была со мной все то время, что я здесь в Тринадцатом. Подумать только, он действительно существует.
- Шево тэпэ наво? – спрашиваю я, а во рту как будто вата. Через секунду я вижу ответ – тележка с кашей в бутылке с трубочкой. – Вавно, ковми вывтвее. Ефть новофти?
- Да! – с готовностью отвечает она и берет бутылку.
Я с трудом втягиваю в себя жижу, хочется орать от боли.
- Сегодня случайно слышала, как разговаривали господа Хевенсби и Эбернети. Они шушукались в палате «8а», – я смотрю на нее так, будто сейчас удушу, и плевать, что на руках по два ремня. Она тут же осекается и продолжает. – Не думала, что теперь ведутся разговоры за спинами у Коин, но это был один из них. Господин Хевенсби говорил, что с Питом, которого они забрали, что-то не то. Его поведение слишком отличается от привычного. Он говорил, что даже если бы мальчишке вскрыли череп, он бы не стал вести себя как полный засранец. Да-да, так он и сказал. В общем, он не верит Питу. И будет следить за ним. Он думает, что Пит согласился быть шпионом Капитолия.
А я уже два дня знала, что дела обстоят намного хуже.
…
Когда Като раскрыл себя, и сказал, что ему нужно вырубить солдата, я понятия не имела, каков у меня будет план. Я придумывала его на ходу, старалась найти хоть какую-то зацепку. И сейчас, когда я подхожу к прачечной, у меня трясутся руки. Я нервничаю, не зная, смогу ли провернуть самый глупый план. Может, я просто боюсь умереть? Или может, боюсь, что парень не включит во время мозги? Он же временами глупее козы!
По времени у меня еще пять минут. Я захожу за угол коробок в подсобке, тут так мало места, что боюсь, как бы меня не было видно, или они не упали. Тут я дождусь, когда появится Гейл. У горловины чешется кожа, самое видное место, где я только могла спрятать записку. Там всего несколько строк, но они наведут мальчишку на верный путь.
…
Прошло совсем немного времени, я уверенна, что это солдат. Я выхожу из укрытия… Сегодня – мой день.
Надеюсь, что мальчишка не врал, что не видит своих жертв во сне. Мне до сих пор снится, как умирают мои трибуты. Если это правда, то и я ему сниться не буду.
*Камеpа-бокс следственного изолятоpа. Но в ФФ "Стакан" представляет собой особую камеру с пониженной температурой, где совсем пусто. Размеры камеры 2х3 м.
Глава 11. Смена приоритетов.POV Cato
Я все же не могу уснуть, ворочаюсь из стороны в сторону, в голове все кипит, но нет ни одной мысли. В тусклом свете ночника я достаю письмо из кармана. Последнее, что осталось от учителя, но не должно быть сохранено.
"Зеркало отражает, не задумываясь. Не стоит бояться тех, кто сможет разбить его, ведь осколки ранят. Опаснее те, кто знает секрет амальгамы."
Я где-то слышал эти слова о зеркале. Но что они значат? Мое отражение меняется… Нет! Это не то. Я - отражение. Я отражение Пита. Так и есть. Когда я притворяюсь, это выглядит подозрительным. Для меня это так. Об этом говорил Сноу... Не врать им, не задумываться над словами и действиями. Это работает… Она мне верит, даже когда я, это я. Разбить зеркало?! Меня разбивали? Меня разбивали и не раз. Катнисс! Она разбивала меня, но еще я разбит сейчас… И опять же, они верят мне. Я могу ранить, ведя себя как нюня… Но кто знает мой секрет? Хеймитч? Стоит ли мне его сторониться… Или же просто говорить правду?!
Я перевожу взгляд на следующие строки.
"Я совру, если скажу, что ты был моим любимым учеником. Ведь ты тот еще подарок. Но работая с тобой, я поняла, что мое терпение безгранично, а труд приносит плоды."
На моем лице улыбка. Да уж, любимцем я никогда не был. Я столько раз был наказан, получал от своих же. Энобария уничтожить меня хотела, когда я вызвался на Арену. Наверно она была рада, избавившись от меня…
«Сегодня ты победитель. Может ты не победил на Играх, но все же выжил. Ты вернулся с Арены. Я не знаю твои планы полностью, не знаю, что пришлось пережить, чтобы согласиться помогать Сноу, но надеюсь, у тебя хватит сил и ума понять, что нужно тебе на самом деле. Не буду говорить «за» я или «против» твоих действий, но скажу одно. Убив меня, ты спас себя. В Тринадцатом есть люди, которые думают, что ты шпион. Эту роль я забрала себе.»
Вот почему она согласилась на это… По их мнению, Пит недостаточно пострадал. Они думают, что я мешаю им. Что ж, правильно думают.
«Ты чист. Теперь ты можешь решить, кем быть, за кого бороться. Но Сноу использует нас всех, и тебя он тоже не оставит в покое…»
Знаю, что не оставит. Но другого выбора у меня нет. Я много лет хотел служить ему, а значит так и будет…
"Запомни вот что: девчонка доверяет тебе, хоть она и твой заклятый враг, но пойдет за тобой на край земли. Пользуйся своей оболочкой. Будь осторожен с ментором и Капитолийцем, они думают, что ты шпион – перестань контролировать эмоции, это тоже пойдет тебе на руку. Коин не твоя проблема, Сноу сам найдет способ избавиться от нее. Если не он, то кто-то из влиятельных убьет ее. Соглашайся помогать им, подчинись, и они пойдут за тобой, как и она. Позже, сможешь расправиться с каждым.»
Смогут ли они помочь мне? Смогу ли я использовать против них их же оружие?
«Сохраняй свой разум холодным, кровь горячей, а нож острым.»
Я хочу продолжить раздумья, слишком многое хочется решить, но в мою дверь стучат.
- Пит, ты как? – слышу я.
Только не это! Не сейчас! У меня внутри все трясется от злости на нее. Я убил важного мне человека, а сейчас мне что, притворяться, что сделал это ради шавки?
- Отстань от меня, Катнисс, - кричу я, но дверь открывается. С таблетками, как же иначе.
- Так нельзя. Я не уйду.
Я вздыхаю.
-Ладно… Как я? Устал давиться этими капсулами. Присядь что ли.
Она садится на кровать Гейла. Я выпиваю свою порцию лекарств.
- Как Гейл? – спрашиваю я.
- Пережил операцию. У него было два больших тромба в крови. Три остановки сердца. Теперь нужно ждать. Врачи говорят, он может долго пролежать без сознания. Ты появился во время.
Я готов вспыхнуть. Ну почему он не сдох?! Почему ты не сдохла?
- Катнисс, сколько еще людей мы должны потерять, прежде чем это все закончится? – скольких я должен убить, прежде чем доберусь до тебя?
- Не понимаю…
- Понимаешь! Сколько нужно трупов, чтобы ты поняла, что война не выход?
- Я не знаю. Через полторы недели у меня аттестация. Потом я отправляюсь в Капитолий.
- Ты думаешь, что успеешь остановить Сноу, раньше, чем он уничтожит еще пару-тройку Дистриктов?
- Я знаю, что успею! Иначе – никак!
- Тогда я должен… - я осекся, понял, что лучше сменить тему. Любое лишнее слово и я до конца дней просижу в камере. - Ты знаешь, что на самом деле планировалось на Третьей Бойне?
Она мотает головой.
- Мы должны были выбрать трибутов сами. Мы, победители. Ты бы смогла выбрать двух детей, чтобы они умерли вместо нас?
- Вряд ли.
- Но сейчас ты делаешь то же самое… Ты вслепую выбираешь тех, кто должен умереть.
- Чего ты добиваешься? Ты все еще хочешь, чтобы я сдалась?
- Да. Я буду хотеть этого всегда!
- Хватит! Я не сдамся! - вскрикивает она, но притихает. Не хватало еще, чтобы на нас наорали те, кого она разбудила.
- Знаешь, меня всегда интересовала одна вещь. Что именно возвращают в Дистрикты после Игр? – к чему я это спрашиваю? Уж ни из-за своего прошлого ли?!
- Ты же знаешь, ты же видел тела.
- Да… Но не кажется ли тебе, что интереснее выслать подделку, а настоящие тела разорвать и пустить на сувениры? Ты может, не знаешь, но мне сказали секрет долголетия Сноу.
- Лекарства? Нет! Ты не зря начал разговор о трибутах. Ты думаешь, что в Дистрикты высылают оболочки, а органы продают?
- Думаю… Выращивание органов – идеальный метод, но иногда сердце или печень нужны срочно. Думаю, что нет лучшей замены, чем органы детей. Энобария сказала, что видела тело одного из своих учеников. Тело было пустым. Разве что мешочки с водой для веса.
- Скажи, а как ты подружился с Энобарией? Она же убить нас хотела?!
- Это не было дружбой, – прыскаю я. – И даже не то, что было на Арене. И на союз это не походило… С начала нас всех пытали, каждого по своему. Ее тоже. Старались получить информацию. Потом, когда поняли, что она ничего не знает, поставили обучать меня, отрабатывать какой-то долг. Она жила как заключенная, ночью в камере, днем на прогулке со мной. Может она и была капитолийской убийцей, но в Дистрикте-2 она была не плохим мастером своего дела. Она говорила о своих трибутах, как привязывалась к ним. Говорила, всегда так, будто раскаивалась, как будто хотела рассказать и забыть. Странно, тогда я ее зауважал, хоть и узнал слишком многого.
Катнисс замолкает, будто переваривает информацию. Потом вздыхает как перед важным вопросом, что боялась спросить:
- Что за место, в котором вас держали?
Мне становится смешно. Вот так я и выложил ей все: место, охранную систему, время смены часовых. Хотя почему бы и нет…
- Нас держали рядом с Дворцом Президента. Там живут его лучшие солдаты. Пройти во Дворец, не обойдя их… Невозможно. Катнисс, ты принесла мне снотворное, и меня вырубает. Давай потом поговорим? Хочешь, можешь остаться.
…
С нового дня я начинаю подчиняться правилам Коин, почти беспрекословно следую расписанию на руке. Это отвлекает меня. Может ночью я и проваливаюсь в пустоту, но днем мне нужно хоть какое-то занятие, чтобы не думать о трех трупах, которые сломили меня. Капитолий имеет меня даже в Тринадцатом.
…
В какой-то момент мне становится невыносимо скучно. Автоматы, тренировки, нагло украденные из программы второго года обучения миротворцев, полосы препятствий, отдаленно напоминающие действительность Капитолия. Мне это надоедает. Я прогоняю кроссы, чтобы занять себя, но мне хочется большего.
…
- Я могу попросить тебя использовать свое влияние в моих целях? Или я уже настолько тебе опротивел, что ты печешься только за девочку, а я только ради мебели? – спросил я в один из вечеров.
Хеймитч, видимо, в хорошем расположении духа, поэтому его припадочный смех не заставил себя долго ждать.
- Ну и чего же желает мой торшер? Сменить лампочку в комнате, или переселить в номер побольше?
- Ты меня упрекнул в том, что я не забочусь о Катнисс… Я просил ее, умолял одуматься…
- Ты же и раньше знал, что это не поможет…
- И я убедился в этом снова.
- Но что ты хочешь теперь, чтобы я запер ее в комнате, и не выпускал до конца революции? - ухмыляется ментор.
Заманчиво...
- Нет. Я хочу дать мне место и время для ее обучения.
- Ты не шутишь?
Я мотаю головой. Конечно шучу. Мне бы ее придушить скорее и смыться. Но не выйдет.
- До ее экзамена мало времени…
- Азы она впитает как губка… Уж нам ли не знать…
- Я поговорю с Коин.
Ничего он не знает… Только важной персоной придуривается, мозги-то давно пропил.
…
Хоть я и всерьез не ожидал, но у пьянчуги выходит организовать тренировки.
Пока мы направляемся в зал, слушаю пререкания Плутарха, что я убью Катнисс, оказавшись взаперти один на один. Хеймитч отмахивается, говорит, что я не так глуп, что в любой момент сработает система безопасности. Звучит как предупреждение мне… Ага, конечно, запомню.
Дверь за нами закрывается, Катнисс уверенно смотрит на меня, но точно не знает чего ожидать. Я же чувствую, какой накаленный в помещении воздух. Напряжение магнитов достаточно сильное, чтобы в висках затрещало от боли.
На одной из стен висят два ножа, тренировочный меч с пластиковой ручкой, и два, не совсем правильно сделанных, бола.
- Почему мы здесь? Ты что-то задумал? – спрашивает Катнисс, скрещивая руки на груди.
Внутри я улыбаюсь, как бы ей так сказать, что мне хочется просто немного поиграть в хорошего.
- Я подумал, и решил, что не нужен тебе в роли твоего напарника. Но может смогу чему-то научить.
Она хмурится.
- Я не говорила, что ты мне не нужен.
- Да, не говорила, но все равно… В общем, я помогу тебе. Но только тебе одной, – я беру в руки нож и меч.
- Для начала, вот тебе первый совет. Внешность обманчива. Помни это всегда. Сойки-говоруны и переродки с повадками близких – ничто. Капитолий может сделать десяток клонов твоей сестры и тебе придется убить каждого. Может ты и умеешь стрелять, но если на тебя нападет кто-то из Академии, тебе конец. Так вот бей.
Я протягиваю ей меч. Мне же и ножом сподручнее.
- Как? Прям вот так, сразу? – она берет меч в обе руки, или он для нее слишком тяжелый, или просто пытается принять удобную позу. Меч опускается в ее руках, конечно же - тяжелый.
- Вот так, сразу, - я наношу удар ногой ей прямо в живот. Что там у нее было. Селезенка?
Девчонка падает на пол, немного проезжает назад. Слышу частое ее дыханье.
- А ты, оказывается, слабачка! – ухмыляюсь я. - Ты не была такой на Играх. Нападай! Когда тебя прижмут к стенке и направят нож к горлу ты, не сможешь отвертеться.
- Это было неожиданно, - выдает она. Я не узнаю ее, она кажется мне жалкой, глупой. Внешность обманчива…
Я протягиваю ей руку, помогаю встать. Не дав ей опомниться, замахиваюсь. Она отскакивает. Уже лучше, но недостаточно.
- Ну кто же так делает… Перехвати руку, ударь. Сделай что-то или ты труп. Не смотри на меня как на своего мальчика-пекаря... Представь что я – твой злейший враг. Представь что я трибут, готовый свернуть тебе глотку. Давай представим... Что я - Като. У тебя нет ни стрел, ни веревки… Но есть лишь один шанс спастись. Действуй.
Я кидаю ей меч. Слышится звон.
- Но ты же не он, - смеется она, поднимая оружие.
- Все по-настоящему. Может я и не Като, но убивать могу не хуже. Ты умрешь, не добравшись до Сноу, прямо сейчас. А потом после тебя умрут все родные люди… Из-за тебя!
Она срывается и с криком нападает. Я отклоняю удар. Второй. Кажется, она вспоминает все то, что видела на тренировках. Пару раз я ударяю ее ручкой ножа, где-то бью по спине. Потом получаю тонкую рану на руке. Я хочу сделать из нее хотя бы подобие противника. Не знаю зачем, но меня это забавляет. Через короткое время я прижимаю ее к стене, она безоружна, меч рядом у ее шеи, одно движение и головы нет. Серые глаза сверлят меня, я улыбаюсь. Холодная сталь касается кожи… Мне хочется поцеловать ее, просто от нечего делать, почувствовать нервный пульс под губами. Я жду секунду, чтобы посмотреть на девчонку в последний раз, и резко она наступает мне на ногу. Удар в пах. Боль ослепляет меня. Маленькая мразь! Еще секунда, я бросаю оружие. Она хватает меня за волосы, удар в нос. Я обезврежен.
- Вот так, Пит? – узнаю эту заразу.
- В точку! – бросаю я, переворачиваясь на спину. Перед глазами темнеет. Тренировки обещают быть веселыми.
…
Наши тренировки длятся чуть больше недели, полтора часа в день. Что мне это дало? Я узнаю ее слабые и сильные стороны, знаю, на что давить. Просто веселюсь. Поменялось ли у меня отношение к Эвердин? Боюсь признать, это так. В какую сторону? Все еще не могу решить. Наверно она стала для меня заклятой подружкой, притворись, что волнуешься за нее, она расслабится, прояви характер – примет за проявление заботы. Играй, сколько влезет. Убить ее на одной из тренировок уже не является чем-то таким сверхважным, теперь хочется растянуть. Хочется устроить что-то вроде честного боя. Конечно, его не будет, не будет нормального спортивного азарта, ведь у меня были годы, а у нее неделя. Мне хочется забить ее, медленно, до полусмерти. Так интереснее.
…
Она сдала экзамен! Я же остаюсь в Тринадцатом. Под властью Коин все Дистрикты, осталось лишь направить людей на Капитолий. По последним новостям Панем слабеет.
Завтра группа солдат отправится в Капитолий. Меня это нервирует. Что я могу сделать? У меня нет возможности убить всех. Что делать? Я хожу по своему отсеку, наматываю круги. Чувствую, как в голове хрустят извилины. Пора применить свои навыки!
Я выхожу из отсека. На встречу идут двое. Минута и на стене красуется огромное красное пятно, а внизу валяется солдат с проломленным черепом, у второго красуется дыра в животе. Я не мог взять пистолет – много шума. Убивать! Убивать всех, кто будет на пути. Нужно истребить как можно больше людей, нужно привлечь внимание.
Я и так слишком долго ничего не делал.
Еще шестерых я убиваю так же легко и быстро – никто не ожидает от меня такого. Я иду в штаб. Меня проверяют. Нож находится в ботинке. Его быстро находят. И я вырубаю еще троих. Адреналин на пределе, сейчас или никогда. Я захожу в штаб.
- Солдат Мелларк, вход сюда запрещен! – останавливает меня очередной кусок мяса, и я тут же выбиваю ему челюсть. Удар в спину – паралич обеспечен.
Коин и остальные вскакивают со своих мест.
- Вы делаете ошибку! – кричу я. – Вас прикончат раньше, чем вы ступите на улицы Капитолия!
Я иду к Катнисс. Боггс преграждает мне дорогу. Я блокирую его удар и наношу свой. Сзади стоят еще двое. Удар ногой в первого, нож - в другого.
- Катнисс, не поддавайся им! Они уничтожат тебя! Я хочу защитить тебя! – меня пытаются схватить еще четверо. Я чувствую зуд в горле и снова резкая боль в виске. Я кричу от нее и падаю на колени. Кажется, мое тело трясет.
- Что у него на шее? – спрашивает Плутарх.
Я слышу голос солдата:
- Оно мигает.
Потом слышатся быстрые шаги.
- Президент Коин, сообщение из Капитолия!
Включается телевизор, и я слышу голос Сноу.
- Приветствую вас, мисс Эвердин. Ваш друг сейчас находится полностью под моим контролем. Видите маленькое устройство? Оно способно уничтожить весь Дистрикт-13. Внутри есть некое вещество, которое, вступая в реакцию с Нитариумом, производит едкий, удушливый газ, так знакомый вам после 75-х Игр. Если вы попытаетесь извлечь его, произойдет взрыв. Любое действие и взрыв. Я предлагаю вам сделку – вы и ваш приятель отправляетесь в Капитолий, и объявляете перемирие, и я извлекаю устройство. Все останутся живы. И да, данное сообщение проецируется только для вас, так что сохраните это в тайне.
Наступает тишина. Мое тело всего лишь трясет, но никто не подходит ко мне. Начинает ныть спина. Нитариум? В моем теле не платина, и не титан?! Нитариум?! Конечно же, я слышал об этом куске дерьма. Из меня решили сделать бомбу? Сноу врал мне!
- Как все ловко продуманно! – шипит Коин.
- Видно выброс адреналина запустил устройство. Это как с чипом контроля за трибутами… - говорит Битти.
- Все это время Капитолий следил за нами? И он, – кажется, Коин показывает на меня. – Был шпионом?
- Успокойтесь. Мы проверял его на все маячки… Нет в нем ничего такого… Вы же сами говорили, что блокируете большинство сигналов?! Даже если мы что-то упустили, сигнал не прошел бы. А система контроля за трибутами настолько проста, и бесполезна, что не предвещает никакой угрозы. Если бы Сноу контролировал Пита полностью, как говорил на записи, Катнисс была уже мертва, а наши кости грызли собаки, или нет, мы бы давно задохнулись! – возражает Хеймитч.
- Что мы будем делать? – спрашивает Катнисс прямо над моим ухом.
- С ним? Ничего… - отвечает Хеймитч.
Я чувствую ее руки в своих волосах. Боль медленно отступает, как и замедляется пульс. Я сделал свое дело на сегодня.
- Он убил десятерых за последние двадцать минут! – возражает Коин. – Его нужно изолировать.
И пусть взрывается где-нибудь за пределами Дистрикта, - продолжаю я за нее мысленно.
- Вы хотите убить…? – шипит Катнисс, но резко замолкает.
- Вы обещали мальчику полную амнистию. Вы не видите, что он просто пытался остановить Катнисс? Он ее защищает! – Хеймитч переходит на крик.
- Тогда отправьте их в Капитолий. А мы переходим к плану «б».
Я чувствую укол в шею и засыпаю.
Когда я просыпаюсь, понимаю, что мы летим в планолете, и моя голова покоится на коленях у Двенадцатой. В какую-то секунду появляется обжигающая боль в теле и так же резко она гаснет.
- Кажется, нас ждут – слышу голос Плутарха. – Как я и думал, нам бы не позволили взять с собой хотя бы охрану. Нас только, что отсканировали. Да-да ребятки, расслабьтесь, нас всего пятеро.
- Что будет дальше? – спрашивает она.
- Будем надеться, что Сноу не убьет вас сразу же. Мы заберем вас, обещаю.
Катнисс пытается поцеловать меня, я отворачиваюсь. В ее глазах обида и непонимание.
- Я не прощаюсь. Сделаешь это, когда все закончится,- выжимаю я из себя. Игра вот-вот подойдет к концу, последние мелочи перед моим апогеем должны быть идеальны. Даже если Сноу врал, но ему нужно очередное зрелище. И я его устрою!
Нас высаживают на пустой площади как раз на той, что я каждый день видел из окна своей «тюрьмы». Я самостоятельно спускаюсь с планолета и даже в шуме мотора слышу голос Плутарха:
- Увидимся, ребята!
- И пусть удача всегда будет на нашей стороне! – слышу я от девчонки, когда она хватает меня за руку. Мы одни. Может это самое время? Может сейчас мне дадут убить ее? Пора!
Я держусь из последних сил, уже чувствую, как мышцы напрягаются, чтобы нанести удар. Мне хочется увидеть ее реакцию, когда скажу кто я на самом деле…
Предвкушение становится таким сильным, что не замечаю, как мне завязывают глаза, и я получаю удар по голове. Я падаю на колени, и понимаю, что притворство не закончилось и нужно подыграть. Рядом слышится ее крик. Она зовет меня, но я не отзываюсь. Пусть думает, что я без сознания.
Мне развязывают глаза только через несколько часов, все это время я просто молчал, даже наверно вздремнул – все равно они мне ничего не сделали.
…
Я нахожусь в комнате со светло-бежевыми стенами, и почти белой мебелью. Опять белое… Самое яркое, что я вижу – огромное блюдо с фруктами. Мой «номер» оснащен удобствами, коих я не видел довольно давно. Меня явно балуют… Но никаких распоряжений я не получаю.
Сноу так и не придумал, что со мной сделать… Если я и бомба, мог бы взорвать меня еще месяц назад.
Я беру пару ягод с блюда, бросаю их себе в рот. Что ж, если они отравлены, то на вкус моя смерть очень даже ничего. Из отсека в стене появляется выдвижной ящичек. Я подхожу к нему и беру одежду. Легкая ткань, тусклые цвета – явно для теплого, летнего дня, но за окном конец осени. Я привожу себя в порядок даже быстрее, чем хотелось бы – нервы на пределе. Вот он – долгожданный момент.
На одежде нет никаких пометок, никаких карманов, я пытаюсь предугадать, что же меня ждет.
Не прошло много времени, как в комнату заходят трое миротворцев, в руках у каждого электрическая дубинка. Я понимаю, что меня сейчас вырубят, готовлюсь к худшему – тут не Тринадцатый, игры закончились и, как бы глупо ни звучало, я слабее. Как же это смешно со стороны, наверно.
- Хорошо, ребята. Я весь ваш, - говорю я, разводя в руки в стороны.
Сопротивляться, атаковать, убить, кричу сам себе, когда дубинка касается позвоночника, и я чувствую, как каждая кость нагревается, а мышцы неконтролируемо сокращаются и напрягаются. В ушах все звенит, перед глазами плывет – игрушки Тринадцатого ничто, по сравнению с этими.
Боль прекращается постепенно, потом она уходит полностью. Я открываю глаза – солнце и голубое небо. Место, где я оказываюсь, напоминает деревню победителей в нашем Дистрикте. Отсюда прекрасно виден дом, который я себе когда-то присмотрел. Но дома кажутся необъяснимо маленькими, никаких заборов, деревьев. Я понимаю, что это декорации, может, даже голограммы. Рядом со мной меч… Нет, это гладиус, мой. Из Второго. Совсем такой же, с эмблемой Дистрикта. Я беру его в руку – как влитой, рукоять приятно хладит кожу. Осматриваюсь, действительно дома – муляжи. Всего лишь пустые коробки, похожие на дома.
- Пит, - слышу где-то. Я машинально поворачиваюсь, совсем уже привык к этому хлебному имени.
Слышится звук бегущего человека. Вот она. В таком же светлом костюме, в руке неуверенно лежит меч, обычный, с пластиковой рукоятью, совсем как на Арене.
Я верчу гладиус в руке, он скользит по ребру, по тыльной стороне ладони, снова и снова, пока я подхожу к ней.
Она смотрит на меня почти без страха, только в глазах, но не в позе. Поза, даже увереннее, чем я представлял. Меч у девчонки оказывается в обеих руках, она вытягивает его вперед, защищается. Все-таки я научил ее чему-то! Я вылепил из своего врага игрушку по вкусу. Кажется, мне становится так хорошо, что я пьянею от восторга.
- Пит, что происходит? – спрашивает она.
- Думаю, я могу наконец-то признаться, Огненная Катнисс.
- О чем ты?
- Тупая, безмозглая курица! Да как ты еще не поняла?! Я не твой друг Пита! Мое имя Като! Меня решили воскресить, чтобы покончить с тобой! Я играл роль твоего мальчишки, а ты мне верила! – я начинаю смеяться, смотря на нее. Но смех быстро затихает. Нет! Мое признание не совсем такое фееричное, каким я хотел его видеть. Она всего лишь сжимает меч крепче. Надо было сказать это позже, когда она давилась своей кровью.
Я быстро понял, что драться с этой неудачницей, так же легко, как и в первый раз – тренировки мало, что дали. Я сделал всего пару выпадов, и меч падает в сторону. Она машинально отвела руку в сторону, ища колчан со стрелами. Бедный ребенок. Я уже сейчас чувствую вкус победы, ей некуда бежать, даже если она попытается. Но играть в кошки-мышки не по ее правилам. Я делаю разворот, чтобы нанести удар. Девчонка уворачивается и падает.
- Я не боюсь тебя… - говорит она уверенно.
- Конечно, с лицом Мелларка, чего уж его бояться. Я жил под этой шкурой долгие месяцы, я был им только для тебя. Весь Панем узнает, что ты ничтожество, что твой хлебный мальчик тебя предал, что твоя семья умрет. Так же, как умирает Гейл. Как умирали каждый, кого ты убила. Так же, как сейчас умрешь ты!
Я поднимаю меч над головой, замахиваюсь, чтобы разрубить Двенадцатую. Раз и навсегда!
Острие ножа вонзается в грудную клетку, пробивая кость, звучит характерный треск. Я слышу, как из Катнисс вырывается стон, а из горла тонкая струйка крови. Вот теперь она точно боится. Ее зрачки пульсируют. Лицо напряжено. Я вгоняю оружие как можно глубже, тело как тряпичное, дергается в слабой конвульсии. Я могу даже почувствовать, как сердце отбивает последние удары.
И вот она затихает, глаза остаются открытыми, но я почти не вижу зрачков. Вот и все.
- Эй, Сноу! Что дальше-то?! – кричу я в воздух. Внутри зреет что-то незнакомое. Радость? Безмятежность? Свобода? Я сделал то, чего так долго ждал, я убил Катнисс, теперь я – победитель 74-х Игр.
Ну вот и все…
Часть 3. Кровь. Глава 12. Быть сильной… Любой ценой.POV Primrose
За то короткое время, что я в Тринадцатом, нас никогда не отпускали с уроков так рано. Для этого был свой повод. Никто не задавался вопросами, все и так прекрасно все знают, каким бы большим ни был Дистрикт - новости разносятся быстро. Просто по динамикам объявили, что всем нужно собраться в кремаре*.
Я не хочу идти на чьи-то похороны. Просто не могу себя заставить. Я никогда не могла сказать «прощай», а увидеть, как тело придают огню - всегда было выше моих сил. Как и сейчас. Я лучше спрячусь, пережду.
До обеда целый час. Это значит, целый час свободного времени. Я спускаюсь с лестницы, которая в любую минуту может заполниться учениками и взрослыми. Мне нужно быстро сделать уроки, а потом идти помогать медсестрам. Мои знания все еще скудны по сравнению с тем, что знают другие, но мне говорят, что для своего возраста я очень умная. Я очень хочу оправдать их надежды.
На жилом этаже сейчас тихо, только с лестницы я слышу шум толпы, спускающейся на самый нижний уровень, там же, где котельная.
Я не понимаю, почему все еще не вижу своего лучшего друга с золотистой шерстью.
- Кис-кис-кис. Лютик, ты опять спрятался? – зову его я.
Тишина.
- Кис-кис-кис.
Но ответа все нет. Вместо этого я слышу шорох среди коробок с запасными одеялами, которые принесли утром. Я подхожу к ним, надеясь увидеть маленького охотника, готового напасть на мои ноги, но вместо этого вижу кровавое пятно, тянущееся дорожкой за коробки. Заглядываю за них и начинаю кричать, тут же прикрывая рот рукой.
Лютик.
Его шерсть мокрая от крови, котуны, которые мне никогда не удавалось вычесать, покрылись коркой. Животное лежит, не двигаясь, и тяжело дышит.
- Лютик, - шепчу я, игнорируя слезы, бегущие неконтролируемым ручьем по щекам.
Кот жалобно мяукает. К горлу подкатывает комок. Я смотрю только на его морду, мне не хочется смотреть на ребра, парочка из которых торчат над шерстью. Лютика как будто с силой пнули, но кто это мог сделать?
Мама. Мне нужна она. Она знает, что делать.
- Всё будет хорошо, не переживай. Я скоро приду. Я тебе помогу,- пытаюсь сказать я, но мой голос звучит как писк.
Он снова мяукает, успокаивает меня, как всегда. Это я должна его успокаивать. Не он.
Я вскакиваю, срываюсь с места.
Мои ноги, будто не слушаются меня, и я начинаю спотыкаться. Почти падаю. Я чуть не сбиваю Энни, которая неожиданно появилась предо мной. Она выглядит весьма потерянной, но мне сейчас не до нее.
- Прим? Что-то случилось? Я… Крик. Ты кричала, – в голосе сомненье, будто она с трудом пытается вспомнить, что было несколько секунд назад. Я же слишком хорошо все помню, и мне хочется лишь, чтобы Лютику стало легче.
- Лютик… - я начинаю икать от слез. - Он… Ранен. Кто-то бросил его в стену. Мне нужно идти. Мне нужно, что-то сделать, - я готова оттолкнуть ее, если она сейчас же не отойдет.
Глаза девушки на секунду мутнеют, лицо становится испуганным, но потом резко меняется, появляется уверенность. Быстрым шагом она обходит меня.
- Где он?
- За коробками с одеялами.
Я неожиданно замираю и жду, что будет дальше. Не смею сдвинуться с места, не смею окликнуть Энни. Я боюсь потревожить девушку, не зная, что сейчас внутри нее. Я жду крика, паники, возможно даже глупой улыбки непонимания, все, что угодно, все, чего не могу позволить себе я.
- Найди две таблетки снотворного, воды, шприц, перевязочный, дезинфицирующий наборы, и пачку для наложения швов, – кричит она.
Мысли резко проясняются. Точно так же, как было, когда я помогала маме. Мне не нужно повторять дважды.
Я быстро захожу в медпункт, стараясь не привлекать внимания, вижу медсестер, бегающих по этажу. Задаюсь вопросом, что же случилось днем, но нет времени искать ответ. Медсестры не замечают меня. Я вывожу маленькую тележку, на которой развожу лекарства, кидаю туда необходимые вещи, надеюсь, меня не заметят. В кладовой все строго дозировано, даже синтетические простыни, которые подкладывают под тело, и все равно я хватаю две. Если что, скажу Энни, потребовалось лекарство. Нет, я скажу правду. Мне нечего опасаться.
Через десять минут я, уже находясь на жилом этаже, слышу хруст и громкое мяуканье.
- Прости, животное, - говорит Энни, которую я не узнаю.
- Я все привезла, - произношу тихо, боясь помешать. Мне кажется, что мой голос звучит так из-за страха, но на самом деле, я сдерживаю новый поток слез. Это же Лютик!
- Разотри таблетки и смешай с водой, надо чтобы он уснул.
Эти слова ни на долю секунды не возвращают меня в реальность.
- Это не опасно?
- У него только лишь переломы и рана, я зашью ее, дальше тебе придется ухаживать за ним самой, – голос ее сдержан.
- Зашьешь?! – я стараюсь повторить ее тон, но все равно мои слова походят на писк.
- Да, быстрее. У нас мало времени! Даже эти повреждения могут привести к необратимым последствиям.
Я вздрагиваю. Соберись Прим! Немедленно!
Следующие двадцать минут, прямо у тележки, я помогаю Энни. Не слишком гигиенично, но тут чище, где чем-либо. Я до сих пор чувствую запах хлорки после уборки.
- Я знаю, кто это сделал, - говорит Энни, пока состригает шерсть с раненного участка. – Но тебе не понравится то, что…
- Я слушаю.
В руках у меня игла с нитью, пальцы немного дрожат.
- Это Пит. Он потерял контроль над собой. Я видела, как он убил троих. Это был не тот Пит, которого вы знаете.
- Где он сейчас? – я подавляю новый ком в горле.
- Я не знаю, – она накладывает первые швы на большую рану. Они такие аккуратные, что непроизвольно открываю рот.
- Где ты научилась накладывать швы?
- Мы с тобой почти коллеги. Я ль не дочь моряка?!
Все становится на свои места. В море легко получить рваную рану. Медицина в Четвертом развита не намного лучше нашей, но я уверенна, что у них не один лекарь, как было в Шлаке.
- Ты не боишься… - замечаю я и тут же замолкаю.
- Я понимаю, к чему ты клонишь. Надеюсь, ты знаешь, такое понятие, как «эйдетизм»?
Я мотаю головой.
- Фотографическая память, – кажется, она читает в моем лице понимание. - Я все еще помню каждую мелочь своих Игр. Я помню почти все, что прочла или увидела за сознательную жизнь, – не отвлекаясь, сказала девушка, и я как будто увидела другого человека.
Первые дни после того, как ее привезли в Тринадцатый, мне было страшно находиться рядом. Я не знала, чего ожидать. Потом она показалась мне бомбой замедленного действия – в любой момент мог случиться взрыв. Сейчас мне стыдно, я игнорировала ее. Приносила лекарства с утра и все. Да и с Финником я не общалась и то, что я сделаю потом, будет, наверно, странно… Энни прерывает мои мысли, забирая из рук бинт. Лютик все это время спит, я думала, что он будет вырываться.
- Ты принесла сильное лекарство, он, наверно, проспит до завтрашнего утра, – устало улыбается девушка. – Знаешь, для всего Панема поступок твоей сестры – большой подвиг. Я смотрела ее Игры... Помню, когда показывали интервью семей последней восьмерки, я увидела ваш дом. Он очень чистый, и в том порядке я заметила некоторые запасы трав в пучках. Лекарственных трав. Для одной семьи это более чем достаточно. Значит, вы помогали и другим. Когда ты говорила, мне показалось, что я вижу себя, миролюбивую, открытую. Ты тогда упомянула об удивительной мази для ожогов, поразилась ее свойствам, попыталась даже подобрать доступную вам альтернативу. Я убедилась в том, что ты многое знаешь, когда узнала тебя лично.
Я нахмурилась, о чем она?
- Ты – целитель, Прим. Это все прекрасно понимают. Там, на Играх, я сторонилась всех, старалась спрятаться. Будь моя воля, я бы лечила трибутов на Арене. Я знаю, ты бы поступила так же, если бы ни Катнисс. Когда убили моего напарника, я испытала шок. Я бы никогда не забрала жизнь у человека. В тот момент я не просто увидела четвертованное тело, я увидела все, что помню – строение речевой системы, систему пищеварения, я вспомнила все, что знала о косном мозге. Все, что знала об этом человеке. Я до сих пор помню его цвет глаз, привычки, выступления в школе. Обычные люди забывают такое, но не я. Тогда был информационный взрыв в моей голове… Я не сумасшедшая, Прим, – ее голос срывается на крик, а на глазах появляются слезы, она замечает это и поджимает губы, а потом переходит на шепот. – Я сломленная. Я начала бояться своих способностей, начала прятаться в других мыслях… Но вот ты - особенная. Ты не сломаешься. Ты, я уверенна, училась на поступках других. Ты такая же сильная, как Катнисс и умная, как ваша мать. Ты станешь врачом, Прим.
Я не знаю, что мне ответить, Энни смотрит на меня будто сквозь пелену. Я беру ее за руку.
- Все хорошо. Мы рядом, – это было для всех нас. Энни кивает и виновато улыбается:
- Помоги перевязать Лютика…
На часах почти два, когда Энни заканчивает перевязку.
- Он поправится, только следи за ним, как следишь за больными. Я, если хочешь, буду оставлять тебе порцию своих таблеток. По вечерам голова почти перестала болеть, Финн – мое лучшее лекарство. А сейчас нам пора обедать, а кот пусть спит.
…
Я никак не могу доесть этот суп. Еды так мало, что каждая крошка на счету. Я сижу в самом углу длинного стола, поэтому, если что-то пойдет не так, я смогу быстро сбежать. Как мне теперь ухаживать за Лютиком? Я кусаю хлеб. Во рту вкус плесени. Он, бедный, лежит сейчас на моей постели, ему больно. Что заставило Пита так поступить? Глотать еду все труднее, мне просто не хочется. Он никогда не желал нам зла. Видно, кот лез под ноги и Пит его отбросил. Или же это было нарочно? Нет! Бросаю хлеб в тарелку. Брызги разлетаются по столу. На меня смотрят. Плевать. Пит не мог! Он же извинялся за свои слова передо мной. Он просто не стал бы. Ломаю хлеб ложкой, будто специально. Зачерпываю ложкой бульон. Неприлично прозрачная жидкость будто меняет цвет. Макаронина напоминает… Кость. Я снова вижу кровь у коробок, на своих руках, когда помогала Энни. Кошачье мяуканье снова в ушах. Нет! Я так не могу! Ложка падает из рук на стол. Я уже слышу реакцию в свою сторону. Встаю и забираю тарелку.
- Я сыта, - выдавливаю я, не смотря, на точно удивленное лицо дежурного.
Я хочу хотя бы немного отвлечься. Надеюсь, обезболивающее действует долго. Ноги несут меня в штаб. Я знаю, что Финника нужно искать именно там.
Но как только двери лифта открываются, передо мной возникают две фигуры. Хеймитч и господин Хевенсби. Они спорили, решаю я, увидев их. Мужчины смотрят на меня буквально секунду и губы Хеймитча растягиваются в улыбке:
- Вот тебя-то мы и искали.
- Меня? – я делаю шаг из лифта. Им доложили о выходке в столовой? Вполне возможно.
- Да-да, тебя, милая, - говорит господин Хевенсби с той же, что и у Хеймитча, улыбкой пойманного с поличным, и, едва касаясь моей спины, выводит в длинный коридор, ведущий в конференц-зал. - Пройди немного вперед, а мы следом.
Я киваю и прохожу между ними. Вокруг меня только стены. Если тут и есть двери, они совсем не заметны. А ведь шрам у Лютика никогда не исчезнет… Ему всегда будет больно. Я иду слишком медленно, чтобы сбежать от своих мыслей, но этого достаточно, чтобы не мешать тем, кто за спиной.
- …Это зашло все слишком далеко! – шипит Хеймитч. Я прислушиваюсь. Отвлечься.
- Да, зашло. И ты еще девчонку привлечь хочешь. Зачем она нам сдалась? – так же отвечает Плутарх.
Прим, твое лицо не должно выдавать ни волнения, ни того, что ты слишком любопытна
- Чтобы она хоть нас не считала врагами. Я и так подвел ее сестру. Поверь, у девочки есть мозги. Не знаю почему, но мне кажется, она нам поможет. Ведь ты же путного ничего не придумал. Да, Плутарх? - я продолжаю идти, смотря по сторонам, будто не слушаю их. Но все же интересно, о чем говорит Хеймитч?
- Нет, а что ты предлагаешь? Зайти в кабинет и объявить, являясь вторым по званию человеком здесь, что арестовываю ее за измену стране, за умышленное начало бунта, в котором все подохнут? Ты в своем уме, Эбернети? Или ты думаешь, что с помощью девчонки сможешь вызвать у Коин жалость?
- Но нужно же что-то делать! Она к чертям собачим уничтожит эту страну… И да, я думал об этом, но вряд ли поможет.
- Нужно?! Да, нужно… Но уже поздно. Ты же и без меня знаешь, что ничего мы не сможем сделать. Да, она хочет власти, да, она хочет занять место Сноу. Но и ты, мой друг, не отказался бы от такого. В любом случае, мы что-нибудь придумаем.
- Не нужно ничего думать - Совет Дистриктов! Коин нам его обещала еще до сделки. Условия в силе. Ты помогаешь ей с поставками, Сойка становится символом веры за лучшее, и народ лезет в огонь. Коин, в свою очередь, помогает с оружием и организовывает совет… Люди соглашались только ради парламента.
- В силе, не в силе… Рано еще думать об этом, мы еще не выиграли войну ради этого твоего… Парламента.
- Тише ты, пришли… - шикает Хеймитч, и его рука хватает меня за плечо. Я останавливаюсь.- Все, что ты услышала, а я знаю, что это так, должно остаться только между нами. И помни, что бы сейчас ни случилось, все будет хорошо.
- Поняла, - почти беззвучно отвечаю я и делаю несколько шагов прямиком к охране.
Три металлоискателя, проверка зрачков и пара уколов в пальцы, и вот я стою у двери и не могу пошевелиться, чтобы зайти. Двери раскрываются, меня охватывает некий приступ страха, как будто я выступаю у доски.
- Мы привели ее, президент Коин, - на этот раз голос Плутарха звучит серьезно и теперь он подталкивает меня в зал.
Я сажусь на стул рядом с Хеймитчем и Финником. Сколько мне нужно тебе сказать, думаю я, смотря на его сосредоточенное лицо: губы поджаты, прищур, пальцы вертят карандаш, - волнуется, нет, сейчас нужно молчать. Зачем я здесь? Если бы из-за супа, который я не доела, то тут сидел лишь дежурный. И может быть Хеймитч. Дела серьезнее.
- Итак, собрание объявляется открытым. Я собрала вас здесь, чтобы прояснить данную ситуацию в Панеме. Для тех, кто не в курсе, Сноу нашел способ использовать Катнисс Эвердин и Пита Мелларка как живой щит, думая, что мы не посмеем напасть на него в ближайшее время. Сегодня утром к нам поступила запись, адресованная солдату Эвердин. Как многие из вас знают, до этого Пит Мелларк убил шестерых, в попытке остановить Эвердин и не дать ей выполнить свою часть миссии захвата Капитолия. Комментарии излишни, – с этими словами она нажимает кнопку на панели, за ее спиной опускается большой экран, и я вижу президента Сноу. Он говорит о бомбе в теле Пита.
Я смотрю видео, почти не понимая, что происходит. Мне кажется, что вся эта история не что иное, как повтор 74-х Игр. Все движется к финалу, если в Пите и есть бомба, то все повторяется, как с его раненной ногой – есть проблема, которую Катнисс побежит решать...
- Сноу точно придумает что-то похожее на Пир у рога, - говорю я для себя, но, как оказалось, слишком громко.
- Прим, подожди, - слышу я от Плутарха.
- А ведь я говорил об этом, но кто меня слушает, - Хеймитч с довольным видом откидывается на спинку стула.
- Даже если Сноу хочет устроить новое шоу, как отвлекающий маневр, мы не позволим ему предпринять это, – говорит Коин, смотря на меня в упор. Я отвожу взгляд, и ее голос становится громче. - Нам нужно атаковать первыми. Катнисс Эвердин знала, на что шла с самого начала. Ее жертва не будет напрасной.
- Вы не собираетесь ее вытаскивать? – голос срывается на крик. Я пытаюсь вскочить на ноги, но Хеймитч останавливает меня, хватая за руку.
Меня начинает трясти. Я хочу заплакать, но не могу. Нельзя! Катнисс не поймет. Я сжимаю руки в кулаки и начинаю медленно дышать, может так смогу успокоиться. Они хотят ее убить! Она им помогала, а они…
- Ты должна понимать, что сейчас Сноу думает, будто он в выигрыше. У нас появилась возможность напасть незаметно.
- Но зачем вообще нужно нападать? Почему нельзя дождаться пока президент умрет?
- Потому что будут другие, Прим, мы не знаем, чего ждать от них, – отвечает Хеймитч.
И тут до меня доходит, что еще очень долго не будет других. Мы с матерью не раз поражались медицине Капитолия. Они могут заживить серьезные раны, вырастить новое сердце. Даже у нас, в Тринадцатом, есть несколько украденных кусочков искусственно-выращенной кожи. Я собственными глазами видела когда-то рекламу плацентного средства против старения клеток…
- Не будет других, – теперь я сама знаю ответ на свой вопрос. – Многие известные люди Капитолия не менялись очень много лет. Сноу может в любой момент изменить себя хирургически и стать на десять, двадцать лет моложе…
- Так вот почему старик все еще тянет с нападением на нас… Его внешность важнее, чем страна! Старый себялюбец… Нашел-таки время… - улыбается Хевенсби.
Я смотрю на Финника, который, видимо, так же как и я, вспомнил ролик, где он раскрывал все тайны важных лиц Капитолия. О том, что Сноу травил всех своих противников, и сам пил из той же чаши…
- Сноу не будет омолаживать себя сейчас. Он нашел способ вылечить свои язвы… Но как? – спрашивает он.
- Видимо… - Хеймитч хмурится, подбирая слова. – Так же, как и нашел способ полностью восстановить ногу Пита. На возрожденной коже и синтетических органах дело не закончилось, теперь его врачи выращивают и мышцы, жилы и кости…
- Значит, вам нельзя уничтожать Капитолий! Столько всего можно будет вылечить, если мы узнаем их технологии! – цепляюсь я за надежду снова увидеть сестру.
- У нас есть шанс покончить со всем раз и навсегда… - шипит Коин.
- Не обязательно завтра. Позвольте вытащить детей. Нужно лишь продержаться несколько дней. Я могу поспорить, дела у него совсем плохи, если мы все еще живы. Ему потребуется время, чтобы восстановиться, а мы уж точно успеем схватить его, – с жаром отвечает Плутарх.
- У нас нет на этого времени. Промедление может стоить нам всего!
- Послушайте, мы большего добьемся, если вернем детей обратно! Когда все закончится, они будут символом начала чего-то лучшего! Их работа еще не закончена! – вмешивается Хеймитч.
Я вижу, как Коин сомневается.
- Хорошо, давайте решим, как вытащить их. Но сначала решим Ваш вопрос, Хеймитч. Что Вы там хотели?
Хеймитч встает. Смотрит на меня. Я удивляюсь, когда он подмигивает. Потом он обращается к Коин:
- Если мы нападем на Капитолий, будут жертвы, потребуется медперсонал для оказания помощи. Большая часть медиков отправится в тыл врага. Кто-то должен остаться здесь и помогать больным. Я предлагаю назначить Примроуз Эвердин медсестрой без предварительного обучения и аттестации. Я знаю, что эта девочка умеет. Вы видели, как она себя ведет. Конечно, не так, как я ожидал, но все же, она с ранних лет помогала матери, как медсестра, в Дистрикт-12.
- Вы даете себе отчет в своих словах? Она ребенок!
- Она с первого дня здесь помогает вашим врачам.
- Президент Коин? – я отвлекаюсь на голос. Это доктор Реминс – глава хирургического отделения. – Я видел, на что способна Примроуз. Не буду врать, до квалифицированной медсестры ей далеко, но соглашусь с господином Эбернети, она талантлива.
- Ладно, подготовьте, что для этого нужно, - президент будто не хочет церемониться.
- Энни Одэйр тоже на многое способна! – выкрикиваю я. – Позвольте и ей помочь.
- Исключено,- не отвлекаясь от приборной панели на столе, произносит Коин. – Девушка психически не здорова.
- Это не правда. Сегодня Пит ранил Лютика, и Энни оперировала его прямо на моих глазах.
- Что? – я отвлеклась на одновременно удивленное и испуганное лицо Финника. – Ты позволила ей подойти к раненному, пускай и животному? Ты понимаешь, что ее так легко испугать?
Я вспоминаю, как девушка вела себя днем и начинаю улыбаться.
- Она идет на поправку! У Энни фотографическая память! Она не сумасшедшая, просто помнит слишком многое!
- Хватит! – говорит Коин. – Доктор Реминс, Вам есть, что сказать на этот счет?
- Я разговаривал с ее лечащим врачом. Состояние Энни Одэйр улучшается. Приступов все меньше и они достаточно короткие. Если Примроуз говорит правду, то, думаю, способность девушки может пригодиться нам.
- Хорошо, договоритесь и о месте для Одэйр. А теперь попрошу остаться только военно-уполномоченным.
- Спасибо, президент Коин, - говорю я и встаю с места. Смотрю на Хеймитча, и обращаюсь к нему шепотом. – Вам, спасибо вдвойне.
На его лице проскальзывает короткая улыбка:
- Я всего лишь подгадал момент.
Я выхожу из зала и только тогда понимаю, что для меня сейчас сделали. Потом, до меня доходит мысль, что Сноу и Коин хотят убить мою сестру. Хеймитч вытащит их. Он дважды вытащил ее. Иначе просто быть не может.
И все равно волна мыслей догоняет меня, хотя я думала, что отвлеклась. Лютик, Пит, Катнисс, наше с Энни назначение… Я иду, не видя куда, машинально поворачивая, на автомате нажимая на кнопки лифта и дверей. Прихожу в себя лишь, когда попадаю в диспетчерскую, куда мне, по идее, нужно подойти.
Через пять минут я почти в порядке и смотрю на свою руку. На моем запястье передатчик, он не такой навороченный, как у солдат, работает на коротких волнах только внутри Тринадцатого, и всего лишь является приемщиком сообщений, в общем такой, какой носят все медсестры. Но это уже многое значит.
Я получаю свое первое сообщение:
Через двадцать минут у меня первая лекция.
Это время мне хочется просто проплакать. Я иду в единственное место, в котором мне будет спокойно.
Дверь палаты закрывается, я обхожу единственную кровать, сажусь на пол в самом углу, так, чтобы была видна палата, но я оставалась незамеченной.
- Когда-то, я думала, что самое страшное, что нас коснется это голод, – говорю я взахлеб и начинаю плакать, не обращая внимания на быстро пищащий тонометр.- Что Катнисс не сможет добыть еды в лесу, или, что миротворцы включат электричество на заборе. Когда-то, я боялась, что Катнисс и Лютик подерутся… А сегодня Пит убил шестерых, ранил Лютика. Сноу потянул за ниточки, и моя сестра отправилась в Капитолий. Коин хочет взорвать город, она не собирается спасать Катнисс. Я думала, она другая, она заботится о нас. Но это не так… Коин не лучше, чем Сноу. Она убивает любого, кто мешает ей… Мне страшно!– Я начинаю забываться и смотрю на Гейла. Он очнулся, сидит на кровати и пытается извлечь интубационную трубку. Кажется, он уже давно пришел в себя, потому что через секунду трубка уже в его руках.
- Гейл! – я вскакиваю на ноги.
- Как долго я был в отключке?
- Все вопросы потом! Ложись! Как я рада, что ты очнулся.
Через несколько минут врачи выпроваживают меня. Одно хорошее событие уже не делает день таким ужасным.
…
Я не узнаю на лекции чего-то нового, разве что названия тех или иных частей тела, которые я много раз лечила вместе с мамой. Я подхожу к педагогу, говорю, что уже знаю все это. Он смотрит на меня с оценкой, потом с выражением, спрашивающим «да кто я такая». А я уже знаю, что ответить: я та, чей отец погиб в шахтах, добывая уголь для страны, я та, чья мать лечила весь округ от самых тяжелых ран, и научила всему, что знаю, я та, чья сестра победила в Играх и бросила вызов всему миру. Я та, кто, во что бы то ни стало, добьется поставленной цели. И все равно, что я плачу каждую ночь, все равно, что у меня из юбки вырывается уголок блузы, я все равно умнее многих зевак.
Я прошу проверить мои знания, потому что он готов засмеяться мне в лицо, и получаю ответ:
- Странно, Сумасшедшая из Четвертого попросила то же самое…
Я уже готовлюсь сказать, что она никакая не сумасшедшая, но вместо этого получаю тест. Триста вопросов, шесть частей - весь пятилетний курс…
Я отвечаю на простой блок «A», с уверенностью прохожу блок «B», на блоках «C», «D», «E» и «F» теряюсь, путаюсь, нервничаю… Как и ожидалось, я знаю лишь малую часть. Только основу. Профессор уже иначе смотрит на меня.
- Ты знаешь достаточно, чтобы спасти жизнь человеку с кровотечениями, возможно даже сможешь помочь в операционной, но тебе еще столько нужно узнать… У Энни Одэйр ситуация обратная, теоретических навыков больше практических. И вы обе абсолютно не готовы к работе с техникой. Я думаю, что в ближайшие несколько дней, вы будете работать в больнице. Учиться на практике, зашивать раны, накладывать жгуты, лечить ожоги. В общем, выполнять всю мелкую работу, в которой нам так необходимы лишние руки. Потом, когда ситуация уляжется, мы начнем с самого начала.
На ужин я опоздала как минимум на два часа. Мне бы лечь спать, но передатчик пищит с сообщением. Нажатие на кнопку, краткое сообщение голосом оператора:
- Прироуз Эвердин. Просьба подняться в конференц-зал.
Опять. На этот раз я почти не волнуюсь. Мне страшно, но я не хочу показывать этого. Внутри все вибрирует от адреналина, как утром, когда я помогала Энни с Лютиком. Я совсем про него забыла! Но у меня нет времени.
Я несусь так быстро как могу. Полминуты в лифте превращаются в вечность, она гораздо короче той, что наступает потом, когда я снова прохожу все датчики. На этот раз еще и с передатчика снимают данные: где была, с кем, во сколько. Я не знаю всей системы, но точно уверена, что прикована к ней. Меня найдут в любом уголке Дистрикта.
Я попадаю в зал и не верю тишине, стоящей здесь. Взгляды прикованы к телеэкрану. Я понимаю, что сейчас будет повтор чего-то важного.
На огромном экране мелькают разные рекламные ролики: косметика, блеск для автомобиля с эффектом змеиной кожи… Что-то еще. Множество всего, но пока без звука. А потом загорается первая надпись. От музыки, наполняющей пространство вокруг, у меня бегут мурашки.
«Впервые»
«К шестидесятилетию правления президента Сноу».
«Вы их знаете»
«Вы их любите»
«И они вернулись...»
«Чтобы сразиться вновь».
«Три победителя»
«Третья Арена»
«Один день»
«Только один останется жив».
Я вижу лица сестры и Пита, лицо третьего специально размыто, но мы точно должны его знать.
«Огненные Игры»
Надпись вспыхивает. Горит, исчезает… Я видела похожее оформление в роликах Битти. Капитолий решили использовать и это.
- Мою сестру убьют в прямом эфире! - выдавливаю я, и ко мне оборачиваются десятки удивленных, нет, встревоженных глаз.
- Уведите ее! – Слышу голос Коин, и ко мне тут же подходит Боггс.
Я смотрю на него, в надежде, что он, являясь командующим Катнисс, пообещает, что вытащит ее.
- Тебе лучше уйти, – говорит он без капли агрессии.
Я разворачиваюсь и выбегаю. До отбоя меньше часа. Мое внимание привлекает маленькая щель в стене, я смотрю по сторонам - охранники не обращают на меня внимания - и заглядываю в нее. Дверь слегка приоткрывается, я вижу Гейла, Хеймитча и Плутарха.
- Парень, ты сума сошел что ли? – Хеймитч крепко держит Гейла за плечи. Вот-вот начнет трясти.
- Я должен отправиться в Капитолий! – рычит Гейл.
- Ты только очнулся из состояния, близкого к коме. Ты должен месяц лежать в постели. О чем ты говоришь?
- Если вы посылаете сегодня войска, я тоже отправляюсь! Я в порядке, - Гейл дергает плечами и освобождается от хватки Хеймитча.
- Конечно в порядке, - вмешивается Плутарх, - на тебя угрохали кучу капитолийских лекарств, как на единственного кузена Сойки. Отдохни лучше. Успеешь еще послужить стране.
- Я не верил Мелларку с его возвращения, но он был прав. Все жаждут власти. И Коин одна из них. Учебники истории не врут: Тринадцатый начал войну, он же ее продолжает. Я хочу изменить тактику. Чтобы поймать жертву, нужно думать как она. Как бы я не думал раньше, человек отличается от животного хотя бы тем, что умеет врать и претворяться. Хеймитч, ты выносил предположение, что Пит – шпион, хорошо... Допустим… У Плутарха тоже были шпионы, некоторых капитолийцы так и не нашли. Пит свободно перемещался среди нас, как и те, другие, в Капитолии. Я предлагаю пробраться во Дворец Президента тайно и убить его. Это лучший способ на данный момент. Форму миротворцев может обеспечить Лайм…
- Попридержи коней, парень! Как ты попадешь во дворец?
- Вообще-то есть один способ… Как говорится, хочешь что-то спрятать, прячь на самом видном месте. За границей Капитолия есть вход в тоннель, который не охраняется. Но у него есть своя система защиты. Газ. И, кажется, это тот же самый, каким пугал Сноу. Вариантов никаких… Все, что имеет животное происхождение – растворяется… И то, это та еще догадка…
- Значит, нужно идти штурмом… - вздыхает Хеймитч
Я случайно задеваю дверь, и глаза Гейла встречаются с моими, у него отменный слух – я попалась. Но он отводит их. Я не хочу оказаться пойманной и убегаю. Мое любопытство меня когда-нибудь покарает.
…
У меня очень мало времени, чтобы навестить Лютика. Я захожу в свой отсек, он пуст. Я начинаю метаться по комнате, думая, где он может быть?
- Пойдем со мной, - звучит чистый голос ребенка. Я поворачиваюсь. Передо мной стоит внучка Сальной Сэй. Ей не больше девяти и у нее огромные серые глаза, которые она никогда не поднимает, чтобы посмотреть на собеседника. Девочка, как обычно, держит руки у груди и часто выполняет странное действие ладонями, как будто моет их.
Мы выходим из отсека. Идем по коридору. У меня нет времени, мне нужно найти Лютика. У меня много дел. Он может быть где угодно. Я нервничаю все больше. Девочка останавливается у отсека, в котором живет с бабушкой. Открывает дверь и, зайдя, сразу садится на матрас рядом с Сэй. Мое внимание привлекает серое одеяло, скомканное у нее на коленях.
- А вот и Прим, - тянет Сэй. - Энни заходила после обеда, принесла твоего Лютика к нам. Сказала, что ты учишься, и ни в коем случае не должна отвлекаться. А за Лютиком мы присмотрим. Не волнуйся, - говорит Сэй.
- Как он? – мой голос тих, я боюсь потревожить спящего кота.
- Мяукал… Но его покормили. Он уснул, - говорит девочка, смотря куда-то вперед.
- Я смогла добыть немного бульона. Энни шприц оставила, мы его как соску использовали, - продолжает Сэй.
Следующие минуты меня невозможно оторвать от Лютика. Я вне себя от радости, слыша его пусть и слабое, но уверенное урчание. С ним все будет в порядке.
Нашу идиллию разрушил голос из динамиков, объявляющий, что жители Дистрикта должны собраться в нижнем жилом отсеке, а медперсонал и солдаты армии - занять свои места службы до дальнейших распоряжений.
Я прощаюсь с Лютиком, он смотрит на меня своими золотистыми, умными глазами, и мяукает, когда я касаюсь его макушки.
- Мы позаботимся о животном. Ни о чем не волнуйся, – провожает меня Сэй. Я ей доверяю, хоть и не понимаю почему.
Меня и Энни определяют в одну из палат, где только голые каркасы кроватей. Нам выдают подушку и говорят отдохнуть, потому что завтра начнется наше обучение.
Я плохо сплю всю ночь. Временами мне снится Лютик, урчащий на руках у Сэй. Как будто даже во сне он просит меня успокоиться. Иногда мне слышался писк сигнала сообщений, но никто не приходит нас разбудить. В шесть утра звучит сообщение для нас, что пора вставать. Я должна быть сильной. Ради Катнисс.
*Кремар, он же крематорий.
Глава 13.12:04Я думала, что предыдущий день стал одним из самых страшных в моей жизни. Но наступило «сегодня». Расписание на моей руке сократилось до минимума, всё, что оно включало в себя - это лишь лекции, практические занятия и тестирования. Начиная с самого раннего утра, старшая медсестра и доктор Реминс проводят нам тренировки, оценивают нас. Энни быстро учится, с легкостью справляется со всем, что ей поручат, показывает, то, что умела раньше. Мне остается лишь стараться не запутаться и поспевать за ней. Я продемонстрировала то, что делала в прошлом, наложила пару видов швов, пояснила, чем и как лечить простуду, как работать с ожогами, и как вправить сустав. Пройдет много, много лет, прежде чем меня допустят до первой операции. Я всего лишь могу оказать первую медицинскую помощь пострадавшим.
К обеду я уже трижды смогла сделать трахеостомию на манекене. Но весь день мне кажется, что нас просто не допускают к телевизору. Если Сноу, действительно, что-то задумал, то я не должна это видеть – единственное объяснение тому, что нас так опекают. Энни говорит, что им просто не хватает рук и нужно за минимальное время подготовить нас. Конечно, мы не последняя надежда, но и лишними мы точно не будем.
Пару раз я вижу, как у Энни случаются приступы. Как только волна паники накатывает на нее, девушка бросает свое дело и отходит в угол комнаты. Она садится на пол и поджимает колени. Мне становится не по себе, когда я вижу, как она раскачивается из стороны в сторону, шепча что-то. Раньше, в такие моменты, Финник прижимал ее к себе и что-то шептал. Знала бы я, что это были за слова.
Потом, когда приступы проходят, Энни встает и извиняется. Каждый раз, снова и снова. Ее руки трясутся, но она продолжает записывать, запоминать, повторять действие врачей. За сутки я поменяла к ней свое отношение. Может, она и права, что мы похожи, может – нет. Но сейчас у нас есть одна цель, научиться помогать людям, помогать друг другу и дождаться двух самых близких нам людей.
Иногда, вместо приступов я вижу другое поведение девушки: она переключается и начинает рассказывать что-то из жизни. Одни рассказы осмысленные, какие-то больше похожи на вырванный клочок информации:
-… И на книжки я долго копила… А в Капитолии мои знания решили использовать против меня. Они показывали мне самые страшные сцены из Игр, даже те, что скрывались от зрителей. Тогда я не могла даже зажмуриться, так за мной хорошо следили. Я смотрела и запоминала. Финник долго пытался донести до меня, что это не страшно, что я все это видела в книжках… Он многое сделал для меня. Я не боюсь… Кровь это почти не страшно. Я хочу помогать людям…
…
После обеда нам сообщают, что надвигается первая волна атак. Но через время я не слышу взрывов. Я до самого вечера ничего такого не слышу. В голове уже все звенит от количества информации, приступы Энни учащаются. По передатчикам сообщают, что солдатам удалось обезвредить ракеты, послав ответную волну. Я сильно хочу спать, а в голове лишь гематомы, абсцессы, рваные раны и ряд других травм и заболеваний, с которыми я могу столкнуться в ближайшие семьдесят два часа. В какие-то секунды у Энни начинается рвотные позывы из-за вида некоторых травм. Мне же все больше хочется заплакать от перенапряжения. Тринадцатые все еще ведут себя как профессионалы. Я хочу получить дозу успокоительного, но вместо этого получаю эпинефрин внутривенно. Мое сердце уже начинает болеть, как и голова, но мне ни в коем случае нельзя выглядеть слабой. Я знаю, что загоняю себя в тупик, но так легче.
…
На часах около полуночи, Дистрикт погрузился во тьму ночников, а я сижу и разбираю лекцию о самостоятельном извлечении пули из руки пациента. Мне дали своего рода передышку до тех пор, пока не случится что-то важное. Мне же кажется, что это наступит в любую секунду.
Энни отпрашивается к врачу. Мама передает сообщение через диспетчера, что тревога была снята, и мне можно вернуться в свой отсек, но я понимаю должна остаться.
Я даю волю эмоциям и начинаю плакать. Мне казалось, что за сутки я выплакала все до капли, что я изменилась, стала бойцом. Таким, какими хотели бы меня видеть Катнисс и мама. Я надеялась, что смогу выдержать, что смогу стать в разы сильнее, но сейчас понимаю, что я все та же тринадцатилетняя девчонка, что постоянно заправляет блузку за пояс юбки и боится, что ее близкие больше никогда не будут рядом, что кот умрет от внутренних повреждений, которых Энни могла и не заметить, что Сноу убьет сестру… Я так и не успела с ней попрощаться. Я боюсь, что мама, узнав, о смерти Катнисс снова замкнется в себе и больше не станет прежней…
Я вижу все больше и больше исходов событий. Война, которая может затянуться на годы, а может и мгновенный взрыв и все живое исчезнет. А может, случится новое бедствие и Панем утонет, как это было с другими странами. Я не хочу думать об этом, но подробности все ярче расцветают у меня в голове. Нам показывали репортажи из Восьмого, на моих глазах гибли люди во Втором, Шестом и Третьем. Это было совсем недавно, страшнее то, что сейчас, в эту минуту, огромное количество обученных солдат и простых людей, мужчин и женщин, рвутся в бой, пытаются напасть на Капитолий. Тысячи людей погибнут просто потому, что кому-то захотелось померяться силой. Тысячи детей останутся без родителей…
Чем страшнее мои мысли, тем сильнее я впадаю в панику и ужас. Что будет завтра? Наступит ли оно?
Мое рыдание, наверно слышно далеко за стенами палаты, потому что я не слышу шагов Энни. Открывается дверь. Я вздрагиваю, и поднимаю глаза на ее пустое, потерянное лицо.
Она медленно опускается на пол у двери, поджимает ноги. Снова дрожь в ее теле. Губы растягиваются в пугающей меня улыбке, потом она замирает, поджимает губы, глаза бегают по сторонам. Мне становится страшно, я почти не всхлипываю, смотря на нее, почти не дышу. Она не смотрит на меня, кажется, что два ее «Я» сейчас спорят о чем-то. И знакомая мне сущность побеждает.
Энни поднимает на меня вполне осмысленный взгляд, моргает и произносит:
- Я беременна.
Во мне все резко исчезло: боль, страх, горечь, слабость, радость, смятение. Я чувствую, что они внутри, но как затухает горевшая свеча, так исчезают эмоции. Я не успеваю прийти в себя от новости, потому что звучит сообщение в моем, включенном на громкую связь, передатчике, в случае если я усну:
- Раненные в Дистрикт-13: отделение 451 в неполном составе.
Мы вскакиваем с места. Моя битва началась.
…
Я стараюсь, успокоиться, но меня все еще трясет. Мне нужно переключиться и я вспоминаю то, что читала на лекции:
- Эпидуральные гематомы возникают чаще всего при переломах костей свода черепа, у детей же могут образовываться и без перелома костей…
В приемной необычное скопление людей: врачи, солдаты – все мельтешат в зелено-белом потоке, в сопровождении шума сообщений из динамиков, стонов больных, даже плачем детей, вышедших из своих палат. Обычно, тут слышно как карандаш скрипит на бумаге у медсестры в начале коридора. Тут далеко не одно отделение – десятки раненных. Как их успели доставить?
Я держусь в стороне, но на видном месте. Сейчас мне лучше не высовываться, если есть раненные, я буду нужнее в приемной, а может на побегушках. Я не готова. Прошли всего лишь сутки обучения.
На лестничную площадку выскакивает Энни. Ей, в случае чего, даны указания готовить операционные и, если скажут, ассистировать.
Я слышу, что Катнисс вернули в Тринадцатый, мне хочется увидеть ее, но мне говорят, что она ранена и сейчас ей предстоит серьезная операция. Я стараюсь не думать о плохом. Моя сестра здесь, она жива. Все хорошо, она выживет!
Нужно быть сильной, моя сестра такая.
Пару-тройку раз я помогаю медсестрам, бегаю за результатами, или лекарствами. Мне совсем не хочется спать, хотя я знаю, что уже давно утро.
Позже, Финник и, кажется, Поллукс затаскивают Боггса, у которого вместо ног обрубки, он в отключке, поэтому без особых проблем врачи забирают его и увозят в другую операционную. У Финника рана выше виска. С такой я знаю, что делать: обработать, наложить швы, сделать МРТ, отослать результаты врачу. Поллукс пострадал сильнее, кроме того, что у него сломана рука, мне кажется у него еще перелом нескольких ребер – его забирает медсестра из приемной.
Секунду я смотрю на Финника и впадаю в ступор. Перед глазами Энни. У них будет ребенок… Я мысленно одергиваю себя, она сама все ему скажет.
- Финник, дай я тебя осмотрю, - я подскакиваю к нему, уже зная, в какую палату заводить.
Он натянуто улыбается мне.
- Прим, там есть солдаты, у которых раны тяжелее моей. Я всего лишь ударился головой. Не страшно.
Я тяжело вздыхаю и, хватая под руку, тащу в палату, где есть нужная мне техника и медикаменты.
- Я быстро тебя подлатаю, и если снимки покажут, что все в порядке, то делай, что хочешь. Это не займет много времени.
- Ладно, маленький доктор Эвердин, как скажете, – смеется он.
Я вздыхаю, и иду к шкафчику.
Обработка раны длится не больше пятнадцати минут. Она не глубокая, череп не зацепило, только припухлость с рваной раной. В коробочке я нахожу кусочек синтетической кожи и обезболивающее на полке холодильной камеры. Я знаю, что оно не такое сильное, как Морфлий, но Финник терпит.
- Ты себя как чувствуешь, не тошнит, голова не кружится? Есть другие травмы? – спрашиваю я. – Не смей врать мне!
- Нет, все в порядке. Вижу, тебя хорошо поднатаскали.
Я закусываю губу, чтобы казаться серьезной, с трудом сдерживаю улыбку.
- Да... Как раз травмы головы проходили… Ты моя практика, а Энни помогает с Катнисс.
- Я рад, что она не волновалась за меня.
- Волновалась, мы все за вас волновались. Но нам не давали переключаться на происходящее вне стен аудитории…
Я быстро закончила с раной, проверила на сотрясение мозга. Ничего серьезного. Предварительное обследование показало, что кровоизлияния не обнаружилось – зрачки одинакового размера. Если один зрачок больше другого, то с той стороны есть гематома – я это запомнила еще со слов мамы.
- Я пойду, моя помощь еще необходима, - говорит он, в то время как я включаю машину, чтобы сделать снимки мозга.
- Нет! Не смей! А что если внутри что-то не так? – мои слова кажутся грубыми, но как же остановить взрослого человека.
- Прим, ну не будь такой дотошной, все в порядке, – Финн подходит к машине, и нажимает на кнопку экстренного выключения. – Спасибо тебе за заботу, но мне пора.
Я выдыхаю, делаю шаг назад – сдаюсь. Финн же разворачивается и выходит из палаты, махнув рукой.
- Заболит голова или еще что-то, приходи… - кричу ему вдогонку.
Где-то в течение трех часов помогаю накладывать повязки или зашиваю раны. Мне почти не хочется спать, только сильная тяжесть в теле. Некоторым солдатам очень повезло - они выжили… Но в Капитолии раненных с каждым часом все больше, поэтому две трети медперсонала Дистрикта отсылают готовиться к срочному отлету. До меня доносятся слухи, Катнисс чуть не убили два Пита. Неразбериха какая-то! Узнаю потом.
Мое внимание привлекает, присевший отдохнуть на кушетку, Финник. По его сгорбленной спине и опущенной голове я поняла, что он уснул.
Я подхожу к нему и касаюсь плеча.
- Я так и знала, что тебе стоило отдохнуть.
Он не поднимает голову. Трясу за плечо – никакой реакции. Проверяю его пульс.
- Замедленный… - выдыхаю я и срываюсь с места.
Мне нужен нейрохирург. Никто другой не поможет! Мне повезло, в толпе я вижу доктора Фароси, он из Капитолия. Мне нужно говорить очень, очень спокойно и по делу.
- Финник Одэйр без сознания. Я наложила на рану заплатку, все, как меня учили. Проверила на сотрясение мозга. Он сказал, что нормально себя чувствует. Потом он помогал солдатам. А дальше… - я запнулась. - Идемте!
- Скажи подготовить палату. У него повысилось внутричерепное давление,- приказывает врач, и я уже бегу выполнять задание.
Нельзя беспокоить Энни, думаю я про себя, пока врачи делают операцию Финнику.
Через час он уже относительно в порядке. Мне дают указания проверить его через два часа. А пока я снова читаю свои лекции. Про сестру узнаю чуть позже. Она сильная, она выживет!
Я хочу упасть на матрас и не просыпаться в ближайшую неделю. Но нельзя.
В назначенное время я захожу к нему в палату.
- Надо было тебя послушаться, ведь так? – спрашивает он.
Я быстро киваю.
- А сейчас ты как себя чувствуешь. Я должна отчитаться перед доктором Фароси, так что не врать!
- Голова болит… - говорит он слабым голосом. – Зря я просил прогуляться из палаты.
Я понимаю, что его слова многое могут значить, но предполагаю самое страшное.
- Подними руки, Финн, - я беру его за запястья и поднимаю на уровень глаз. Начинаю считать… Раз.. Два… Три… На счет «шесть» Финник стонет и руки медленно опускаются, как будто он еще старается их контролировать, но уже не выходит.
Мне становится не по себе, и я бегу к передатчику на стене.
- Что со мной? – спрашивает он, обеспокоенно.
- Доктора Фароси срочно! Это Прим Эвердин. Финнику Одэйру нужно… Нужно сделать вентрикулостомию… - я еле вспоминаю это сложное слово. - Снова скопление жидкости в мозге.
Вешаю трубку.
- Тебе снова сделают дырку в черепе, Финн, – отвечаю я, а саму почти трясет.
- Еще одну? Почему бы и нет, - произносит он так, будто мы говорим о лишней прогулке.
- Зачем ты выбирался из палаты?
- Да так… Нужно было проверить кое-что, – он кривит рожицу, но тут закрывает глаза, пытаясь подавить боль.
Я закусываю губу, мне так хочется сказать ему об Энни, но в это мгновение заходит доктор Фароси.
Пока врач занимается Финником, я получаю снимки из лаборатории.
В коридоре я замечаю Энни, которая безжизненно двигается по коридору, кажется, она многое увидела сегодня.
- Чьи это снимки,- спрашивает девушка, перехватывая. Она все же держится.
- Это... Одного солдата, – я протягиваю прозрачный, темный лист.
- Тут не обойтись без серьезного вмешательства…
- Фароси именно этим сейчас и занимается. Мне пора… - самой хочется закричать, что это Финник
Позже, мне позволяют зайти в операционную, я всего лишь буду стоять, и смотреть ход работы.
Фароси делает не просто отверстие, а вырезает мою заплатку полностью, вместе с куском черепа. Я чувствую досаду - швы были очень аккуратными.
На мониторе видна вся ткань мозга, и я стараюсь не закричать. Это же Финник! Там, на столе! После обычного удара головой! Были раны и серьезнее!
Разрез ткани мозга. Второй… Кровь маленьким фонтаном вылетает из ранки. Фароси пытается найти, откуда «протечка». Ее нужно всего лишь устранить… Купировать… Прижечь… Что угодно, чтобы устранить.
Я смотрю на тонометр: давление скачком опускается, за ним резко замедляется пульс. У Фароси что-то не выходит. Мне становится страшно, но я просто стою в стороне, и тереблю кусок марли. Девочку допустили к операции… Зачем?!
Я вижу, как готовят дефибриллятор. Тело Финна дергается от удара тока.
Писк тонометра. Новый секундный фонтан крови. Еще удар…
- Повышенное внутричерепное давление сдерживало кровотечение, но после первого шунтирования оно снизилось и кровь заполнила все свободное пространство. Мне не удалось купировать кровотечение, - слышу я, как будто находясь под водой. – Пишите время смерти…
Я смотрю на часы…
-…Двенадцать часов четыре минуты.
Кажется, я кричу, и меня выносят из операционной. Хочется вырваться и побежать к Финну. Он не может умереть… Только не сейчас, когда все уже заканчивается! Я не смогу сказать Энни, что ее муж мертв!
Я выбегаю из операционной, которая снова наполняется солдатами. Слезы снова мешают мне. Подбегаю к приемной, спрашиваю, где Энни. Мне говорят, что ее отпустили выспаться, как и меня. Моя первая смена подошла к концу. Срываюсь с места, бегу к палате. Девушка стоит у стены, руки на животе. Она отвлекается, смотрит на меня.
- Прим, что с тобой?
Я обнимаю ее, слезы падают на ее форму.
- Энни, Финник… Он…
Глава 14. Огонь и Кровь. Часть 1: Шоу.POV Cato
Мой голос разносится эхом, но ответа за ним не следует. Может, Сноу дает мне возможность прийти в себя? Я бросаю взгляд на тело рядом. Кожа Катнисс уже светлеет, кровь уже не льется из нее. Вот он, торжественный момент, она мертва, я отомстил. Да, я определенно должен поверить, что это свершилось. Конечно, ожидаемой эйфории нет, нет и восторга. Есть только слабое чувство удовлетворения. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь увидеть выход, но тщетно – ни дверей, ни планолета.
Прошли минуты, может около часа, когда в моем сознании все же засела мысль, что меня попросту не собираются вытаскивать. Тюрьма ли это? А может, выпустят переродков и вновь превратят меня в фарш? Нет, скорее всего, меня отправили в ссылку, дохнуть в одиночку. Сойка хоть быстро ноги протянула. Становится жарко, солнце над головой раскаляет воздух все сильнее. Мое тело начинает буквально гореть. Спрятаться не выйдет, ведь голограммы не отбрасывают тень. Капли пота будто разъедают кожу. Стянуть с трупа одежду, прикрыть голову, приходит на ум, но прикасаться к окровавленным тряпкам не очень-то и хочется. Потом буду месяцами отмываться от ее крови, не хочу даже помнить о том, что она была в моей жизни. Раздеться самому… И привет ожогам. Я вырываю из тела меч, вытираю о чистый край куртки мертвой Эвердин. Действительно мертвой, правда, кажется, теплой из-за погоды. Мне необходима вода.
- Ладно, детка, я, пожалуй, пойду. И не лежи долго на солнце, ожоги заработаешь, – бросаю я с улыбкой и, переступая через тело, иду куда-то вперед, в сторону, откуда пришла Сойка.
Мне так жарко, что, кажется я не пил больше недели. Ноги меня не слушаются, будто я иду вечность. Жар перерастает в боль, пота нет, только соль на коже. Солнце даже не думает склоняться к горизонту. Я бреду, не разбирая дороги, сквозь голограммы домов, валюсь с ног. Мышцы как будто высыхают, а может в них скопились те самые соли – их нестерпимо дерет. Мне кажется, что я вернулся в период, когда меня восстанавливали. Я все еще не могу забыть ту боль, те мысли. Тогда, кажется, я был немного другим. Более опрометчивым, готовым на все. Теперь я в конце своего пути. Я умнее, осторожнее, но все равно дохну, высыхая, жарясь. Мне становится трудно дышать, в глазах мутнеет. Закрываю их. Последний вдох, прожигающий нутро, выдох. Последний… Теперь точно… Конец…
…
Появляется вспышка света. Она оживляет меня. Открываю глаза. Я накрыт тонкой простынкой, в руке игла капельницы. Белая комната. Что-то подсказывает мне, что меня не просто привели в чувства. Сжимаю свободную руку. Чувствую силу в теле. Вырываю иглу из кожи, с трудом сажусь на постели. Простыня падает с груди, открывая непривычно изменившиеся торс. Это не то, что принадлежало мне, но уж точно лучше того, что предоставил мне Мелларк. Я знаю, что всё еще в его шкуре, кожа розовее и пальцы как пеньки.
В какую-то секунду мне кажется, что Сноу снова соврал мне. Он не мог, вот так, легко и просто, позволить убить девчонку. Это должно быть публичной казнью… Они могли спасти ее. Она была еще теплой, хоть и бледной. Это я горел, не она… Так было только когда меня изменяли. Меня изменили и сейчас… Значит я был в отключке какое-то время. Но месть не могла быть сном! Нет, в том-то и дело! Это сон! Эвердин все еще жива! Вот так Сноу решил исполнить мое желание, просто подсунув картинку мне в голову. Вот почему не было ни восторга, ни уверенности, что это правда.
Во мне все снова закипает, но уже не так. На это раз мутнеет разум и пульс ускоряется. Я зол. Мне хочется разгромить эту комнату, но кроме кровати и капельницы здесь ничего нет. Ни зеркал, ни стекол. Я встаю, немного пошатываясь, и хватаю держатель капельницы. Я хочу сломать балку о стену, а лучше стену балкой. Замахиваюсь. Крик. Как только металл касается стены, вместо ударной волны, я чувствую силу магнита, действующую как тиски. Нитариум во мне сжимается, давит на кости. Снова боль. Да когда же они перестанут это делать? Я чувствую, как в воздухе запахло успокоителем. Тиски слабеют, как и я. Меня снова вырубает. Я всегда буду подопытным хомячком Капитолия.
…
- Сто двадцать… Сто девятнадцать… Сто восемнадцать…
Я открываю глаза, ожидая увидеть палату. Но вместо этого мне снова кажется, что я на Играх. Надеюсь это не новый сон. На этот раз зачатки эмоций кажутся правдоподобнее.
Я уже не понимаю, чего же Сноу от меня хочет. Подчинения? Да я и так уже раб его прихотей. Вспоминаю себя, когда умолял себя о смирении. Как там говорилось?!
Самопожертвование – не бояться умереть ради блага.
Самоотдача – действовать, всегда и везде.
Самоирония – никто, кроме тебя самого не смеет смеяться над тобой.
Самоконтроль – никто не должен тебя контролировать.
Самостоятельность - ты сам отвечаешь за свои действия.
Не помогает… Снова!
- Самопожертвование, самоотдача, самоирония, самоконтроль, самостоятельность.
Комната, в которой я нахожусь, пуста, но есть подъемный диск. Я встаю на ноги, форма как во сне. Черт бы побрал этот Капитолий! Новое шоу начинается. Каким оно будет? Увидим! Я готов почти на все!
Я нахожу в углу обычный тренировочный меч. Это как подсказка. Арена будет похожа на ту, что была в первые годы.
Сосновый лес. Поле и болото. Пустыня. Степь. Горы. Зимний лес. Муссонные тропики. Остров…
…Сейчас я поднимусь на одну из этих арен.
- Шестьдесят… Пятьдесят девять… Пятьдесят восемь…
Я уже на круге. Тело не болит, на кости ничего не давит.
Я задираю рукава, ища вторую зацепку – клеймо. Найти его не составило проблем – в паре дюймах вниз от локтевого сгиба. Всего лишь красная буква «Т» - Трибут. Ни номера Дистрикта, ни профильного оружия.
Диск поднимает меня наверх. До того как я равняюсь с землей, замечаю уже не так важную подсказку три. Жаркое, яркое солнце – пустыня. Это самая маленькая Арена за всю историю Игр. Диски разбросаны по всему периметру, совсем как на 75-х играх, до границы – рукой подать. Но я не вижу стену. Около меня нет маленького оазиса, где есть вода и немного пищи. Вокруг только дюны, но до них еще нужно дойти. Что-то не так.
- Двадцать… Девятнадцать… Восемнадцать…
Я не сразу заметил, что нет минуты на то, чтобы осмотреть окрестности. Это напоминает тренировки. В секундах ожидания нет смысла.
- Три… два… один…
Я спрыгиваю с диска, и солнце резко гаснет. Смотрю на небо – затмение. Показать местонахождение соперников днем - такого я еще не видел.
На черном диске то ли луны, то ли другого объекта, закрывшего солнце, появляются треугольник трех огоньков – белый, красный и желтый. Белый и красный совсем близко друг от друга. Все встает на свои места, я стою почти в центре. Раньше, тут находилось больше всего припасов. Тут же и случались бойни тех отважных, решившихся сдвинуться с жизненно важного места. Первые попытки Капитолия изобразить Рог Изобилия.
Вспышка света, глазам больно, солнце снова появилось на небе.
На секунду я замираю, слышится голос Клавдия Темплсмита, я поднимаю голову, прислушиваюсь:
- Леди и Джентльмены, по случаю Шестидесятилетия правления президента Сноу, мы начинаем единственное и неповторимое шоу. Правила неизменны, не изменилась и суть. Победи или будь поверженным, убей или умри сам. Но помни лишь одно. Есть всего лишь три часа, чтобы узнать имя победителя. Иначе проиграют все. Солнце светит ярко, пески пылают жарко. Добро пожаловать на Огненные Игры.
Что мне делать? Двигаться в одну сторону, в противоположную, или ждать? Я смотрю на меч – ждать!
Ждать приходится не долго. От силы полчаса, может минут сорок, которые я просто отдыхаю, непривычно радуясь тому, что наконец-то на поверхности. И вот, напротив я вижу себя…
Внутри звучит стон. Нет, не себя – Мелларка, я так привык к этой внешности, что уже забыл - она не моя. Он выглядит совсем как я, а может и наоборот, я как он. Но в нем есть что-то именно от Като. Взгляд! Его голубые глаза кажутся совсем холодными, помню, я старался спрятать этот холод, согреть лед внутри. Только чтобы хорошо «сыграть». Сейчас он сверлит меня взглядом, почти улыбается. Если бы не его внешность, я бы поклялся, что передо мной мой собственный клон. Он крепко держит меч в правой руке, но сама поза расслабленная – это значит, что он не нападет, только будет защищаться.
- Поглядите-ка, кто тут у нас? Женишок… Здравствуй. Давно не виделись… Как тебе Тринадцатый? Отдохнул там, небось, со своей птичкой? – скалится Мелларк.
Я ничего не отвечаю, он этого и не ждет:
- …Ты не волнуйся, дружок. Мне не улыбается сейчас тебя убивать. Я тут ради твоей подружки, а на тебя мне планы не раскрыли. Но запомни, или ты мне не мешаешься…. Или умрешь раньше, чем она нас найдет.
Я не обращаю внимания на его слова и сажусь на песок. Может Капитолий и сделал так, что он говорит как я, но уж точно оставил бесполезным, ничего не умеющим пекарем.
Я - убийца, я - мясник, он… Капитолий перекроил мальчишку, превратив его в мою пародию, думаю я. Становится все интереснее, я это он, он – я… Сноу явно решил разыграть Катнисс. Она должна подойти. Она обязана найти нас.
Пит обходит меня стороной, подходит к диску, и мечом начинает копать рядом с ним. Совсем немного времени, и я завидую ему и ругаю себя за тупость. Он нашел бутылку воды, ледяную, судя по быстро-запотевшему стеклу.
Кажется, с начала Игр прошел час, потому что я слышу гонг, и солнце снова закрывает темный круг, показывая, что девчонка приближается к нам. Она жива! Почему?
Пит молчит, мне тоже не хочется с ним говорить. Когда Катнисс придет, все изменится. Все случится быстро. Два против одного, или каждый за себя. Капитолий слишком поздно решил привлечь внимание, но я уверен, весь Панем сейчас прикован к экрану. Интересно, они-то знают, кто третий, или же пытаются угадать? Конечно, пытаются. И я уверен, есть ставки на то, кто из нас Мелларк.
Я начинаю нервничать, думая, кто находится рядом. То ли снова мое тело обжигает палящее солнце, то ли нервы не дают покоя, но у меня только одно желание: успокоить придуманный зуд на коже, найти камень, или лучше использовать свой меч, и счистить с себя все признаки Мелларка. Снять с себя все, что делает нас похожими. Вернуть себя назад. Что-то мне подсказывает, этого никогда не будет.
Шаги по песку почти не слышны, легкую поступь Двенадцатой заприметить невозможно. Но все же, будто по сигналу, мы с Питом разворачиваемся и хватаем мечи.
У девчонки в руках такой же меч, только она держит его менее уверенно, чем на тренировках. Я вижу знакомое выражение лица – смятение, непонимание, не знание, как действовать.
Но что творится в этот момент со мной? Вполне может статься, что-то же самое. Я сбит с толку не меньше, чем она. Если Пит так жаждет убить Катнисс, то, очевидно, он становится на мое место. В этом спектакле Като он, а я - ее мальчик с хлебом. Но смысл? Я опять стану «голосом мира и любви»? Мне в любом случае придется прикончить Мелларка, чтобы стать им. Но только после того, как я попытаюсь спасти девчонку. Но я должен опоздать… Я должен показать, что мне больно терять ее. Разозлиться, отомстить… За нее… И тогда… Като умрет вновь, тогда Мелларк будет истинно неприкасаем, истинным победителем. А я стану своим личным убийцей, но не ради мести, только ради Сноу.
POV Katniss
Мне не страшно. Во всяком случае, так кажется. Я столько уже прошла. Две Игры, Тринадцатый. Я столько потеряла, что теперь должна чувствовать только свободу. Несколько минут назад я слышала голос Клавдия. Три часа… На диске всего три точки. Значит - нас трое. Убить двоих, чтобы добраться до Сноу. Чтобы спасти Пита. Своих родных. Сноу знает, что я смогу победить. Он тянет время, чтобы приковать Дистрикты к экранам и атаковать. Но он уже проиграл. Я убью любого и доберусь до него. Мне не страшно. Адреналин в крови не показатель. Со мной нет стрел, но Пит помог. Не зря же он говорил о телах трибутов и их подделках. Может же быть, что кого-то они оживили, откачали. Всего двоих… Я их знаю. Сноу снова пытается запугать меня. Там точно кто-то из моего прошлого, кто-то, кого убила я … Марвел, он был первым. Если это он, будет легко. Я не испугаюсь. Но есть второй… А если вторая Руу? Я не смогу… Нет! Смогу! Это пререродок! Кто еще? Да кто угодно… Мирта, Като… Като? Пит всегда учил меня сражаться именно с Като. Может ли быть, что он второй? А что если это ловушка и их больше двух?
Это не важно, ведь всего три часа и конец. Я продержусь. Я должна! Ради Пита. Он сейчас может быть где угодно. И важнее понять, где его держат. Его могут снова пытать. А что если Сноу не соврал, что если, правда, вытащит бомбу в обмен на мою жизнь? Что если он схватил Пита, чтобы тот снова заговорил о мире? Но Пит не сдастся…
Эмоции накрывают меня. Я не могу сдвинуться с места. Я не боюсь, заставляю себя в это поверить. Нужно двигаться. Но куда? Вокруг лишь дюны и стена. Я знаю эту Арену. Очень смутно помню текст из учебника. Она очень маленькая. Ее можно обойти за несколько часов. Нет смысла идти вдоль забора, как на Играх. Нужно двигаться вперед. К первому трибуту…
Я касаюсь рукой лба, чтобы посмотреть вдаль и выбрать направление. Воздух слишком горячий, кажется, что и песок горит под ногами. Смотрю на маленький оазис, в котором есть немного воды. Падаю на колени. Умываюсь. Вода необычно горячая. Через несколько секунд она начинает пузыриться. Камни с трудом удерживают воду, я вижу, как сквозь песок выбиваются клубы пара. Гейзеры.
Нужно уходить отсюда. Я хватаю меч и вскакиваю на ноги. Но мне не дают уйти. Один из гейзеров появляется прямо предо мной, обдавая лицо горячим паром. Одна за другой струи поднимаются над песком, окружая меня. Единственный способ выбраться отсюда – пробежать через них. Я оглядываюсь, выбираю куда бежать. Меня начинает трясти. Делаю несколько шагов в сторону – снова гейзер прямо перед носом – не туда. Шаг в сторону – новая струя. Они все ближе. Жарко, как в бане. Нет времени играть в «угадай направление». С одной стороны столбов вроде бы меньше. Прикрываю лицо рукой и бегу вперед. Мне жарко и больно, но нужно сбежать из этой ловушки. Я утопаю в мокром песке, спотыкаюсь, отклоняюсь от струй. Слишком рано они решили сварить меня. Если моя смерть была их целью, можно было сделать это ночью, а не оставлять меня в пустой камере, где я просидела не смыкая глаз.
С трудом мне удается покинуть тот горячий источник. Как бы жарко не было, на самом деле, вдали от водных столбов гораздо прохладнее. Я выбрала правильное направление, иначе меня не стали бы пытаться сбить с него, а может и так жестоко направить.
Мне так хочется бросить тренировочный меч, но это единственное, что у меня есть из оружия. Я иду все дальше, продолжая увязать в песке. Кажется, если я поднимусь на дюну, то смогу увидеть всю Арену.
Через какое-то время я начинаю задыхаться. На зубах уже хрустит песок. На мне сырая одежда и возможно я обожгла лицо. Но мне удается подняться на эту дюну. Я почти падаю, рискуя слететь обратно вниз. Начинаю кашлять. Как же мне знакома ситуация. Я поднимаюсь на ноги и понимаю, что не могу смотреть вперед. Меня ослепляет огромное озеро с чистейшей водой. Она настолько чистая, что кажется, в ней находится второе солнце в сотни раз ярче, чем первое. Я не знаю, как его обойти. И опять вода. А ведь Игры назвали Огненными. Я аккуратно спускаюсь вниз, возможно получится обойти по краю, хоть и выйдет дольше. Я не могу его переплыть, неизвестно, что таит в себе даже прозрачная вода.
Уже внизу меня охватывает любопытство. Может, эта вода сможет успокоить кожу. Я опускаю руку, и пальцы ударяются о... Это совсем не вода, а стекло. Я слышала, что при нагревании песок превращается в стекло. Я с облегчением выдыхаю и встаю на него. Идти оказалось гораздо проще, чем по песку. Мне становится не по себе, когда я иду по, казалось бы, прочной поверхности. Я не боюсь упасть, но если тут раньше был песок, значит, есть что-то, что нагревало его.
За спиной слышится треск. В нос ударяет запах гари. Я оборачиваюсь и тут же срываюсь на бег. С дюны быстро спускается поток раскаленной лавы - я должна прибавить в скорости, но запах и духота отнимают возможность дышать.
Я сейчас умру, погребенная под потоком лавы. Нет. Не сдаваться, у меня еще есть пара незаконченых дел. Я бегу что есть сил, но не успеваю, жидкость почти касается ног, пепел уже начинает прожигать одежду. Быстрее. У меня даже нет возможности обернуться. Глаза слизятся, я задыхаюсь, еще чуть-чуть.
Кажется, что лава разъедает стекло, затапливает Арену. Я еще сильнее начинаю задыхаться, в глазах все плывет и кружится. Я быстрая, я могу успеть. И у меня получается оторваться, но пока рано переходить на шаг – организаторы и не думают останавливать на вид густой поток. Разве что немного замедляют его. Видно я делаю все по их сценарию. Я оглядываюсь, лава напоминает жидкий, как сметана, огонь. Это и есть огонь. С начала горячая вода, потом жидкий огонь, скоро я столкнусь с настоящим пламенем. И он вряд ли будет как у Цинны - безопасным. На секунду в груди сжимается, когда я вспоминаю своего друга - мастера. И за тебя я отомщу…
В какой-то момент я понимаю, что у меня есть немного времени форы, и я могу перейти на быстрый шаг. Есть время отдышаться. Уже прошло много времени, думаю, минут двадцать-тридцать. Осталось два с половиной часа. Дышать все сложнее, но так или иначе я должна двигаться вперед. Меня всего лишь гонят вперед, чтобы я не смогла переждать это время, чтобы сразиться только с одним. Я должна попасть на обоих.
Теперь мне уже точно страшно. Что же будет дальше, мне в голову полетят огненные шары, или распорядители решат, что нет смысла повторяться? Я так боюсь упасть, когда стеклянное озеро заканчивается, и я снова попадаю на песочную равнину. Впереди мое спасенье – новая дюна. Лишь бы получилось взобраться на нее… Звучит гонг. Снова солнце гаснет и лишь огонь за спиной освещает пустыню. Снова точки на диске. Я уже рядом.
Пока взбираюсь наверх, несколько раз падаю. Мои ладони в крови, в небольших царапинах скапливается песок. Штаны из тонкой ткани уже протерлись и коленки противно побаливают. Но чудо, у меня выходит взобраться наверх. Совсем близко я вижу две светловолосые фигуры. Одна из них спиной ко мне, другая…
… Это Пит!
Я как можно быстрее бегу вниз, на половине пути теряю меч. Что Пит тут делает? Не может же быть, что мне придется его убить?!
Переродок, вспыхивает у меня в голове. Никак иначе. Ничего страшного. Внешность обманчива, думаю я. И тут поворачивается второй. Мне хочется закричать. Их двое. Впереди меня стоят два совершенно одинаковых человека. Один из них Пит, другой – переродок. А может, Пит был прав? Они оба переродка, и скоро появятся другие? К черту! Я рядом со Сноу, мне нужно лишь пройти это препятствие!
Мне не страшно! Мне, правда, не страшно! Никогда моя победа не была так близка.
- Леди и Джентльмены, через несколько секунд мы откроем завесу тайны, кто же наш третий трибут. Напомним, что по результатам вашего голосования были выбраны трибуты, дебютировавшие на 74-х играх: Пита Мелларк и Катнисс Эвердин – звучит знакомый голос.
Я смотрю с начала на одного парня, излучающего самонадеянность и на другого – спокойного. Спокойный – мой Пит! Тот, кого я должна буду убить, или умереть самой.
Мне хочется сделать шаг в направлении к Питу, но вдруг парни начинают кружить вокруг меня, превращаясь в зеркальные отражения друг друга. Мне невольно вспоминаются тренировки. Пит двигался так же, когда притворялся Като. Почему Пит вспоминал только Второго? Почему не Марвела, или Треша?
- Третий трибут, участвующий в играх является… Трибут Второго Дистрикта 74-х Игр, Ка… - я не слышу продолжения из-за сильного грохота, да мне и не нужно. Один из парней – Като, другой – Пит. Все просто как дважды два. Такого не может быть, но иначе никак… Который? Я теряюсь, в догадке, но сейчас не время думать об этом. Тот песочный холм, на котором я была ранее, уже исчез под лавой. Меч чудом не свалился в образовавшуюся пропасть, сейчас он в нескольких шагах от меня. Один из парней замахивается мечом, и я падаю, хватая свой. Он замахивается вновь, и у меня получается отклонить удар. Земля трясется подо мной. Это дает секунду времени, чтобы встать, пока, как я думаю, Като, пытается понять, что происходит. Мне же уже давно все понятно: Организаторы рушат Арену. Через какое-то время мы окажемся на маленьком островке, а вокруг будет горячая лава. Возможно, через несколько часов и наша площадка обрушится. Вот главная особенность Третьей Арены - умереть могут все.
Пока я прихожу в себя, на меня замахивается тот, кого я считала Питом. Зачем он это делает? Ответ приходит почти мгновенно. Вот и сработало Капитолийское воспитание. Пит снова хочет меня убить. Сколько ударов мне нужно будет отклонить, чтобы выжить? Вот второй. Третий. Я не знаю, как нападать. Они, кажется, прикрывают друг друга, и в тоже время не дают друг другу меня ранить. У них идет борьба не только со мной, но и между собой. Как будто один из них не хочет выдать себя. Кто-то помогает мне, а может и тянет время… Но кто?
Мне не хватает стрел и лука, мне не хватает сил. Но все равно я наношу удар. Раню одного в руку, но другой украшает мое плечо раной серьезнее.
Бой слишком медленный, мне приходится почти только защищаться. Я все еще не знаю, как и кого атаковать. Ударяю одного по спине, другого - в живот. Отскочил. Я помню лишь как обороняться, если меня схватят. Меня не научили нападать. Я уверенна, что это видят во всем Панеме, я не должна подвести их, хотя и похожа на загнанную к стенке мышь. Все, как будто на Играх, как тогда, когда я сидела на дереве. Я должна убить Пита! Я решила это, еще когда он был в Капитолии. Я должна! Он поймет!
Как будто напоминая, что времени все меньше Арену начинает трясти. Грохот оглушает. Несколько раз я близка к падению и мне чудом удается удержаться.
Наверно со стороны я выгляжу жалкой, держа в дрожащих руках меч, неумело размахивая им, чтобы спастись от удара. Один отразить удалось, но второй… Я чувствую боль в животе, падаю. На секунду один из Питов смотрит на меня так, будто узнал, так, будто видел меня такой... Слабой. Вот он - настоящий! Тот, кто предупреждал меня о переродках. На его рукаве кровь, вот и отличительный знак. Я хочу крикнуть что-то, попросить Пита опомниться. Он говорил, что в любой момент потеряет контроль. Тот ли это момент?
- Будь со мной! – вместо того чтобы закричать, шепчу я.
В глазах начинает мутнеть, я падаю, ударяюсь головой. Зрение подводит меня так, что я вижу Финника, как будто вынырнувшего из-под земли. Значит, один выход уцелел… Кажется, я улыбаюсь ему. За ним две фигуры с длинными жезлами. Слышу два одинаковых сдавленных крика.
- Пит! Нет! Не делайте ему больно! – слабым голосом говорю я.
- Тише, бандитка, тише. Ты уже вдоволь проявила себя, - слышу голос Финника, и чувствую укол в шею. Я умираю. Свет солнца растекается вокруг, он обхватывает меня со всех сторон, обнимает, поднимает вверх… А потом наступает темнота, с начала постепенно, как будто на «тот свет» меня опускают на лифте, потом, достигая дна, я понимаю, что там, как и под землей... Ничего нет. Нет, как и меня.
…
Но нет, я есть. Я существую где-то на границе двух миров. Живот не болит, по венам течет ледяной Морфлинг. Я чувствую, как по моему животу бегают сотни муравьев, они кусаются, но я не чувствую боли. Только касания. Мне так спокойно, нет ничего, что сейчас меня волновало. Оно было где-то там, теперь я здесь. И это здесь и сейчас будет длиться очень и очень долго. Проходят месяцы, годы, столетия, я утопаю в состоянии покоя. Муравьи давно исчезли, есть тьма – мягкая и невесомая, и есть я. Все будет хорошо, я всего лишь отдохну, а потом может, быть вернусь…
…Нет, не хочу. Не буду! Нет! Там плохо! Там ранят Пита, там убивают обычных людей. Я не могу вот так просто сдаться. Я начинаю кричать, чтобы меня выпустили из темноты. Кажется, меня слышат, потому что вокруг светлеет. Я вижу белую пустоту и Финника.
- Из тебя бы получился отличный бандит в Капитолии, - говорит он, как в день нашей встречи перед парадом. – Но ты стала символом революции. Это тоже не плохо, ведь так?
Я мотаю головой, не зная, что ответить.
- Тебе пора возвращаться, ты понимаешь это?
- Я не хочу… Я устала, – снова этот пассив. Он окутывает меня подобно Морфлингу.
Финник подходит ко мне. Вблизи кажется, что он полупрозрачный. Это сон.
- Я вытащил тебя, хватит филонить! Ты хотела убить Сноу, давай, возвращайся и сделай это! – никогда не видела, чтобы его глаза так светились изумрудным, они всегда были подобны морской воде, временами я видела бирюзовые крапинки. Сейчас это были злые глаза. Злые, зеленые глаза, заставляющие меня волноваться. За волнением появляется решимость.
Я кивнула, хорошо, я вернусь. Он прав!
Я делаю глубокий вдох и открываю глаза. В горле торчит трубка, мешающая нормально дышать. Я пытаюсь выдернуть ее, появляется рвотный позыв, когда рука вместе с трубкой падает на матрас, пищит тонометр и сигнализация.
- Она пришла в себя! – слышу я голов медсестры. Энни?
- Энни! – кричу я, и в правду, видя ее.
Темные волосы, которые раньше водопадом сыпались на плечи, собраны в тугой пучок. На ней форма медсестры. Но она же не может быть ею. Энни растерянная, Энни тревожная. Новый сон?
- Катнисс, не двигайся. У тебя швы разойдутся, – мягко говорит она. Голос дрожит. Нет, это реальность. Она просто поправляется.
Я смотрю под рубашку и вижу кусочки швов там, где находятся желудок и печень.
- Что случилось?
- Сноу устроил Игры Трех Победителей. Остального я не знаю. Тебе нужен покой.
Энни, которую я не могу узнать, добавляет в холодный Морфлинг что-то теплое, и я чувствую, как кровь превращается в кисель. У меня получается выдавить из себя одну фразу, прежде, чем усну:
- Передай Финнику спасибо, что вытащил меня с того света.
- Финник умер, Катнисс…
Глава 14. Огонь и Кровь. Часть 2: По ту сторону.Золото матовых стен, дорогие диваны черного цвета, большие экраны. Все ждут начала эфира самого масштабного шоу за всю историю Панема. Суета людей, заполняющих зал, кто-то проверяет технику, кто-то – помогает зрителям занять свои места. Костюмы капитолийцев поражают своими цветами и фасонами, со сцены кажется, что зал объят синтетическим огнем - все оделись под стать событию.
Проходит время, прежде чем все заняли свои места и оказывается, что зал переполнен, хотя цены на билет были завышены в десятки, а то и в сотни, раз. Все затаили дыхание, оператор жестом начал отсчет.
Пять…Четыре… Три… Два… Один…
- Мотор!
Шоу начинается. Экраны оживают, и пламя охватывает их, показывая заставку Огненных Игр.
Толпа рассыпается в аплодисментах, на сцену поднимается любимец публики, неизменный фаворит всех телешоу Капитолия – Цезарь Фликкерман. Сегодня его привычный костюм, похожий на ночное небо, сменился темно-красным с золотыми блестками. Свет прожектора, и тысячи золотых искр разлетаются по залу. Безопасный огонь, способный зажечь сердца капитолийских зевак, возможно, кого-то напугать или ввести в экстаз. Увидев ведущего, публика беснуется, аплодисменты становятся громче, слышится свист с разных сторон, где-то раздаются радостные крики фанаток. Возможно, пара юных девиц упала в обморок, но это заботит лишь персонал телестудии. Суфлер называет имя ведущего, и аплодисменты становятся еще громче, хотя, секунду назад казалось, что это невозможно. Атмосфера пропитана напряжением, воздух раскален, кажется, будто именно в студии вот-вот случатся те самые Игры.
- Прекрасного дня, Капитолий, - говорит Цезарь в своей фирменной манере, несменяемой десятилетиями. - Я от всего сердца хочу поздравить тебя с великим праздником Шестидесятилетия Правления нашего любимого и всеми уважаемого президента Сноу. Всех благ Президенту, процветания Панему.
Публика не унимается, местами загораются мини-салюты, искусственные фонтаны огня из мерцающих жезлов, разработанных специально для этого мероприятия. По сигналу овации медленно стихают, позволяя начать шоу. Будь воля некоторых, они бы не кончались.
Цезарь усаживается на один из диванов. Улыбка ни на секунду не сходит с его лица. Он переводит взгляд на камеру, которая непрерывно следит за его движениями, сменяя лишь ракурс. Речь заученна в совершенстве, даже разбуди его среди ночи, Цезарь готов рассказать все слово в слово. Но все равно за уверенностью телезвезды скрывалось волнение. Чего он так боится, срыва телешоу, или происходящего на Играх? Ответ никто не узнает. Вздох. Так или иначе, Цезарь начинает свою речь. Лишь три часа и все будет кончено.
- Итак, дамы и господа, я рад приветствовать вас здесь. Вы все прекрасно знаете, ради чего мы все собрались, не правда ли?! - он приподнимает одну бровь и ехидно улыбается.
Публика начинает мотать головами из стороны в сторону, кричать «нет», только ради того, чтобы поддержать негласный диалог.
- Не притворяйтесь, ваши костюмы всё говорят за вас! Даже мне от них стало жарко, - ведущий театрально обмахивает себя, подогревая толпу. Им нравится, что их хвалит Сам Цезарь Фликкерман.
- Даже не смотря на жар в студии, я вынужден продолжить. Мы здесь, чтобы увидеть величайшую схватку, и, конечно, узнать, кто же окажется сильнейшим победителем. 74-е Игры закончились победой двоих, 75-е - сорвались из-за мятежа. Но это не остановило нас. Мы приложили все усилия, чтобы порадовать вас вновь. Мы вернули на Арену любимцев публики, определившихся по результатам ваших, дорогие зрители, голосований. Это наши несравненные Пита Мелларк и Катнисс Эвердин.
Экраны по очереди показывают фотографии трибутов, мелькают небольшие ролики, Жатва, первые интервью, начало Игр, сцена в пещере, награждение победителей, сцены из Тура. 75-ые Игры. Картинку на экране пожирает огонь, фейерверки, встроенные в пол, вспыхивают, загораются, из огня выходит черная фигура и принимает оборонительную позу, этот силуэт готов напасть.
- Захватывающе, не правда ли?!- вновь обращается Цезарь к публике, - но здесь не обошлось без сюрпризов, а о самых главных из них нам поведает главный ведущий Голодных Игр - Клавдий Темплсмит. Поприветствуем! – Цезарь дал знак публике, пора поработать руками.
Под крики и грохот оваций в студии из темноты появляется Клавдий в белом, сверкающем костюме, расшитом по краям золотыми нитями. Он занимает место на соседнем диване, радостно отвечает толпе, машет и посылает воздушные поцелуи. Его движения плавные, в них нет скованности или страха. Сколько лет он ведет Голодные Игры, даже в самый напряженный и печальный момент, его сердце не дрогнет, таким холодным оно стало. Может хоть сегодня он проявит эмоции?
- Здравствуй, дорогой друг! – протягивает ему руку Цезарь, и Темплсмит дружелюбно пожимает ее.
- Здравствуй! Я смотрю, ты сегодня приоделся?! - с долей иронии произносит Клавдий. – Бриллзлаттовая пыль по всему костюму… А я всего лишь алмазами закупался…
- Все так, дорогой мой, но ты посмотри на свои запонки. На них ты точно не скупился! Давно я не видел, чтобы настоящие угли, превращались то в алмазы, то в жемчужины, то в бриллианты, да и еще становились золотыми! Достань и мне парочку?! – восхищается Цезарь.
Оба продолжают ухмыляться, их светская беседа рискует растянуться на долгое время. Это привычка для них. Развлекать толпу - это их работа. Быть приветливым с надоевшим Клавдием и еще более надоевшими зрителями - всего лишь роль для Цезаря, в очередной раз.
- Ну, так вот, Клавдий, расскажи, что нас сегодня ждет? Что нам подготовили организаторы в этот раз?
- Для начала давайте посмотрим на Арену,- с этими словами между ведущими возникает огромная голограмма Арены.- Как вы можете видеть, это довольно старая Арена, знакомая нам как Третья. Организаторы не стали изощряться, ведь именно ее секреты не смогли раскрыть трибуты тех Игр.
Голограмма исчезает и за спинами включается экран, начинают мелькать кадры с Третьих Игр, а затем их сменяют картинки ландшафта: песочные дюны, маленькие оазисы, палящее солнце над головой. Все это могла создать и природа, но на самом деле Арена - огромный труд человека, стоивший не одну жизнь. За забором прозрачного, метрового в толщину стекла, который касается облаков, совсем другой мир, а там лишь смерть и ничего живого.
Цезарь следит за слайдами, иногда за студией. Он замечает, как зал утих, ни то в ожидании продолжения, ни то в страхе, ведь все помнят записи тех Игры, тогда с Арены никто не вышел. Ведущий быстро возвращает былую обстановку.
- То есть, ты хочешь сказать, что мы раскроем секреты этой песочницы вместе с участниками?
Цезарь посылает им ободряющую улыбку, во все тридцать два белоснежных зуба, оковы страха спали, зал оживился и каждый начал улыбаться в ответ. Весь настрой публики подхватывает и Клавдий.
- Именно!- восторженно выкрикивает он. Глаза горят то ли это от ажиотажа, то ли от прожекторов, светящих ему прямо в лицо, а может это лишь алчность и жажда зрелища. Кто знает?! - Эти Игры получили название не только потому, что одним из участников является Огненная Катнисс, но еще и потому, что Арена таит в себе множество ловушек, связанных с огненной стихией. И, уж, поверь, Цезарь, особый огонь загорится, когда все узнают имя третьего участника сего действия. Самые именитые врачи Панема, во главе доктора Ассайи, трудясь долгие месяцы, используя самые последние разработки, смогли вернуть к жизни мертвого трибута, участвовавшего в Последних Играх. Возможно, это были 75-е, а может и 74-е. Это мы узнаем чуть позже…
И снова камера следит за Цезарем. А Темплсмиту все слишком легко дается. Какая разница, кто умрет, все равно он получит деньги за шоу. Цезарю же давно плевать на деньги. Он надеется, что сегодня его последний эфир. А потом будь, что будет, но больше никакого телевидения. Пусть ищут кого-то помоложе, кого-то менее… Ценящего жизнь? Он дергается, переключая внимание. Пора говорить:
- Что ж, а пока давайте посмотрим на результаты турнирной таблицы, и выясним, кто же, по вашему мнению, мог восстать из мертвых? Кого врачи смогли собрать заново? Кому будет дан шанс, отомстить за свою «гибель»?
После этих слов экран загорается ярко красным, на экране появляются золотые таблички с фотографиями и подписями к каждой, вспыхивает первая надпись.
№ 10 - Мужской Трибут Дистрикт-2, 75-е Игры.
№ 9 - Женский Трибут Дистрикт-1, 74-е Игры.
№ 8 - Мужской Трибут Дистрикт-2 , 74-е Игры.
№ 7 - Мужской трибут Дистрикт-1, 75-е Игры.
Имена идут одно за другим, и, вот, загорается финальная тройка, набравшая рекордное количество голосов. Фаворит выявлен, ему ли дали второй шанс? Если неизвестным трибутом окажется кто-то другой, четверть Капитолия может быть разорена. Зрители все громче и громче приветствуют тех, за кого отдавали голос.
№ 3 - Мужской трибут Дистрикт-11, 74-е Игры.
№ 2 - Мужской трибут Дистрикт-1, 74-е Игры.
№ 1 - Женский трибут Дистрикт-11, 74-е Игры.
- Не ожидал ли ты, Цезарь, что наши уважаемые зрители выберут именно ту кроху… Руу? – Клавдий старается скрыть удивление, но у него это получается с большим трудом.
- По правде говоря, у меня этого и в мыслях не было. Видно, зрители полюбили девочку. Надеюсь, они были правы, отдав за нее столько голосов. А пока давайте проведем небольшой интерактив, послушаем наших зрителей. И вот наш первый звонок. Мы тебя слушаем, говори.
- Ой, я дозвонилась, как здорово! – раздался писклявый женский голосок. – Меня зовут Миида. Я самая большая фанатка Вашего шоу, Цезарь…
- Да? Мне очень приятно это слышать. Но, дорогая, скажи, за кого же ты голосовала?
- Я… - звучит сомнение в голосе особы. – Мы с подружками, которым я передаю привет, голосовали за Марвела… Ну. Того, что был год назад.
- Парень из Первого Дистрикта?
- Да-да, он самый. Он такой самонадеянный… Такой… Нам было так жаль, когда Катнисс убила его стрелой, испортив его чудную мордашку… Он должен вернуться и отомстить! Нельзя было его выбирать первой своей жертвой, Катнисс…
- Миида, к сожалению, Катнисс тебя вряд ли слышит. Но все равно, спасибо за звонок, – смеется Клавдий.
- А теперь пора нам переключиться на Арену и посмотреть, что же там происходит.
Звучит музыка, на экранах появляется пустыня и два молодых человека напротив друг друга. Зрители в зале вздыхают, начинаются перешептывания. Такое не каждый смог бы понять, а главное принять. Ни Глиммер, ни Мирта, которая была четвертой, ни хитрая, рыжая бестия из Пятого, и уж точно не маленькая Руу, не оказались тем самым воскресшим трибутом. Это вряд ли мог быть и Треш, ведь тот парень, что сейчас стоит к камере спиной, далеко не обладает смуглой кожей. У него светлые волосы, а значит это и не Брут… Кому же вернули жизнь? Камера показывает обоих юношей, и даже ведущие не могут скрыть удивления.
Два Пита. Как так? Все в замешательстве. На экранах все еще мелькают лица совершено одинаковых парней. Но это же не возможно. Это не может долго продолжаться. Оператор из смотровой кричит по передатчику Цезарю, чтобы тот быстро прекращал суматоху.
В воздух распыляется успокаивающее вещество быстрого действия. Нельзя, чтобы зрители продолжали вести себя как дикари.
- Да… - снова все внимание на Цезаря. – Честно скажу, я поражен, ведь именно такого сюрприза никто из нас не ожидал. Как же так? Почему два одинаковых юноши. Как ты думаешь, Клавдий?
- Мне кажется, что не стоит забегать вперед. Ведь это добавляет особую искру… Жаль, что мы не можем пока послушать, о чем они говорят. Ведь разговор может раскрыть все карты. Давайте пока посмотрим, как дела у нашей дражайшей Катнисс?
Огненная заставка, пожирающая экран. Все подскакивают на месте от резкого гула, шум воды заполняет студию, экран показывает лишь белую пелену. Слышится тяжелое дыхание, из неоткуда появляется Сойка одетая в светло-песочное. Ее показывают с различных ракурсов, иногда сложно разглядеть происходящее среди пара и песка. Мельком удается уловить глаза девушки, горящие страхом, лицо, к которому приливает кровь. Все ее силы направлены на то, чтобы спастись. Стоит двинуться в одну сторону, и возникает стена горячего пара, что заставляет метнуться в противоположную, где вновь героиня Игр встречается с горящим воздухом.
И вот Катнисс протискивается в небольшую щель между гейзерами. Ей удается обойти один, второй, она бежит не разбирая дороги, даже не зная куда бежать, но все же не оставляет попыток покинуть этот участок Арены. Очередной гейзер, экран заполняется паром, на этот раз специально, и снова все внимание зрителей возвращается в студию.
Публика в замешательстве, ей мало, они хотят больше, это слышно по восторженным крикам и аплодисментам. Лица ведущих выражают абсолютно разные эмоции, Цезарь изумлен увиденным, встревожен, а Клавдий буквально светится азартом, ведь он единственный знает всю подноготную Арены, но не сегодняшнего шоу.
- Фух, кажется, я только что побывал прямо на Арене! Не правда ли захватывает дух?!
- Да, Цезарь, тут дела куда более интересны, чем у парней. Девочку загнали в гейзерную ловушку. Потрясающе!
- Но она все равно совладала с собой и вышла в правильном направлении. Это стоит учитывать, - кажется, что Цезарь и Клавдий, как представители разных команд, готовы поспорить за своего любимца. Но к великому несчастью, а может и к радости, Цезарь перехватывает сообщение оператора. - Кстати, у нас еще один звонок.
- Здравствуй Дилан. Ты в эфире.
- Здравствуйте, - звенит голос ребенка. - А вот вы сказали, что расскажите, почему у вас на Арене два Пита. Когда?
Цезарь смеется, но за смехом спрятана горечь и печаль от того, что дети смотрят, как проливается кровь их сверстников.
- Молодой человек, терпение, – отзывается Темплсмит. - У нас еще минимум два с половиной часа. Всему свое время, это загадка для всех нас, так что будем ее разгадывать вместе, наслаждайтесь просмотром.
- О нет, Клавдий, дай им отдохнуть. Нам же нужно прерваться на рекламу.
Снова музыка заполняет зал. Все могут выдохнуть с облегчением – все проходит успешно.
- Стоп, - объявляет оператор, и толпа срывается со своих мест из зала. Ведущих же отводят поправить грим.
Цезарь садится перед зеркалом, у него в голове уже очень долго вертятся одни и те же мысли. Бедные, бедные дети, повторяет он про себя. На вас столько свалилось. Кем бы ты ни был, третий трибут, убей их и как можно быстрее. Им нельзя возвращаться, уж лучше пусть они погибнут.
…
Проходит совсем немного времени, когда начинается вторая часть шоу. Очень скоро откроется тайна, которую знают всего несколько человек.
- И вот мы снова в эфире, - произносит Цезарь. – Всего пару минут назад наши операторы сообщили, что Катнисс попала во вторую ловушку.
- Кажется, я знаю, о чем ты говоришь. Но я хочу, чтобы вы увидели все сами.
Происходящее на экранах заставляет толпу вздрогнуть. Трехмерная голограмма раскаленной жидкости вылетает прямо в зал. Многие начинают проверять, не загорелись ли их одежды, но это всего лишь фокус техники. Маленький намек, который заставил зрителей взорваться аплодисментами. С ними играют, будоражат их дух и воображение, возможно, зрители чувствуют себя частью Игр. Голограмма исчезает, и экран начинает искриться от вида прозрачного озера из стекла, по которому скользит Катнисс. Стоило девушке покинуть ловушку из гейзеров, как она угодила в новую, еще более опасную. Кажется, что ей не дают отдохнуть. Она бежит что есть сил. Но организаторы стараются отвлечь ее, включая ветряные машины, заставляя подниматься песок непонятно откуда.
Зал не скрывает своих эмоций, они замирают от трепещущего внутри них ужаса, когда видят то, что преследует Огненную Катнисс. Именно это стоит назвать испытанием под стать девушке. Кипящий поток лавы несется по Арене, уничтожая ее, затапливая все вокруг, Арена постепенно погружается под толщу огненной жидкости. Из такой ловушки не выбраться…
- О, не бойтесь, - Клавдий берет ситуацию под свой контроль. – Никто не собирается убивать ее. Обстановка должна накаляться постепенно.
Цезарь посылает со-ведущему недовольный взгляд. Да что он себе позволяет?! Здесь собрались монстры со всего Капитолия. Еще пара таких фразочек, и зрители потребуют расправиться с девочкой раньше, чем она доберется до парней.
- Конечно, не собираются. Знаете, что мы вам еще не поведали?! Вы все еще не знаете, что ждет победителя. Победитель получит свой пентхаус на Нью-Голден Авеню с видом на лучшие места Капитолия, денежный приз в размере двадцати обычных призов трибута. А главное, шанс каждый год выбирать одного женского и мужского трибута, которые не будут участвовать в Играх.
- Да я и сам не отказался от пентхауса. – вздыхает Клавдий.
- Третий? Тебе не много? О нет, не отвечай. У нас новый звонок. Говорите, молодой человек.
- Вот вы все трепитесь, трепетесь… Где действия-то? Где ваше обещанное жаркое с кровью? Переродков на тех двух спустите, а то сидят там, загорают.
Повторы, думает Клавдий, но ведь парень прав. Парни прохлаждаются, эфир затягивается… Слишком далеко забросили Сойку, никому не интересно смотреть, как она бегает:
- Ух! какие горячие натуры среди вас! Думаю, нужно провести маленькую викторину. Пока зрители голосуют за следующее испытание, мы поиграем с залом.
- А что получит победитель викторины?
- Все ты о призах… Это сюрприз, Цезарь, - отзывается Клавдий, который и сам не знает, на что еще могли остаться деньги, потраченные на праздник. Разве что на ужин в столовой трущобного района.
Цезарь выбегает в зал, держа в руках хрустальный микрофон.
- Начинаем викторину. Тема: «Последние две Игры».
Звучит гонг.
- Первый вопрос: Кто умер от укуса ос убийц на 74-х Играх?
В зале одна за другой поднимаются руки.
-Думаю, первой была особа с косой. Ваш ответ, - подбегает Цезарь.
- Блондинка из Первого Дистрикта, и Дылда из Четвертого.
- Первый правильный ответ есть!
- Второй вопрос. Какой парик был на Цезаре в этом году?
Проходит время и победитель выявлен, как и следующая пытка. Почти единогласно зрители выбрали огненные шары. Но будут ли они?
Звучит гонг, означающий, что прошел первый час эфира. Еще два.
Зрители жадно рассматривают каждый кадр, каждое движение трибутов. Еще немного Катнисс осталось лишь спуститься с песочной дюны. В зале становится жарко, все видят, как плавится Арена. Остается лишь маленький участок оазиса вокруг океана лавы.
Запись снова обрывается. Звучат аплодисменты, и Клавдий получает одно из главных сообщений в наушнике. Он встает, поправляет свой костюм. Пришло время объявить, кто же второй трибут. Кто скрывается под лицом Пита Мелларка. Еще минута, и начнется ожидаемый бой, но пока все заняты в новом голосовании. Кто из парней настоящий Пит?
- Третьим трибутом, участвующим в Играх является… Трибут Второго Дистрикта 74-х Игр… - Клавдия заглушают крики. Зрители уже поняли, кто победил, кого оживили. Кто-то восторженно закричал и захлопал, от кого-то зазвучали ругательства. Но никто не был уверен, что это правда возможно. Возродился Като - парень, растерзанный переродками. Ему не суждено было выжить, но его как-то спасли…
Зрителям не дают оправиться, предлагая вкусить бой. Камеры кружат вокруг троицы, у каждого мечи. И все, даже девочка, умеют с ним обращаться. Слышатся крики в зале. Кому-то становится дурно. Цезарь не смотрит на экраны, Клавдий же – наслаждается каждым мгновением. Ну давай, Феникс, который, неизвестно как, восстал из мертвых, прикончи Двенадцатых. А потом я лично узнаю, как так тебя смогли спасти, думает ведущий Игр.
Лязг металлов, грохот камня – зал затих. Весь Панем сейчас с замиранием сердца наблюдает за боем. Будто не было 75-х Игр, не было переродков. Будто время повернулось вспять и 74-ые Игры не заканчивались вовсе.
Резкий крик Катнисс, ее пронзает меч одного из парней. На Арене кто-то еще….
- Что происходит? – заводится Клавдий.
Его смятение подхватывают зрители. Парней сковывают, девушку подхватывает кто-то очень похожий на Финника Одэйра. Что за шутки? Почему их уводят? Как? Арена разрушена, но один подъемник работает. За что зрители отдали свои деньги? Непонимание переходит в агрессию. Многие хотели наживиться с помощью детей, теперь они - бедняки. Люди встают со своих мест, начиная волну беспорядка. Крики, кто-то ругается, кто-то разбивает технику. Среди толпы виднеется белый костюм Клавдия запачканный кровью. Цезаря же не видно совсем. Может он давно исчез за кулисами, может – задавлен толпой. Еще одни Игры сорваны. Кому это нужно?
…
Довольный зрелищем, Президент Сноу выключает плазму в своей личной смотровой. Все идет так, как должно. Он встает со своего кресла, достает из рабочего стола особую книгу и на черных страницах белым карандашом выводит последнюю запись.
Позже, он посылает за помощником, которому может доверять.
- Спрячь это в комнате парня, - с этими словами Сноу отдает свой дневник и сгибается от сильной боли в легких.
Опять кашель, опять кровь на белом ковре. Ничего, думает Президент, еще пара дней. Тестирование препаратов в мальчишке завершено успешно. Скоро я буду здоров, а Тринадцатый - уничтожен. На этот раз окончательно…
Глава 15. Когда опускаются руки.POV Cato
Я всегда был готов отбиваться до последнего, но почему-то сейчас, когда появились солдаты Тринадцатого, пал духом. Сколько прошло времени после того, как я в очередной раз принял безысходность своей ситуации? Возможно два или три дня. Всего ничего. Но что-то во мне снова щелкнуло, наверно, переключилось, и сделало живущим одной секундой. Сейчас я могу смотреть на меч в руках Мелларка с кровью Сойки на нем, через мгновение – вспоминать, что недавно тоже видел ее кровь, но пущенную мной… Пройдет еще миг и все, возможно, меня не станет, лава ли, или солдат с пушкой – мне конец…
Новое изобретение Тринадцатых поражает мое воображение. Всего лишь маленький, холодный прибор на затылок, и я проваливаюсь в никуда… Я так устал снова и снова задумываться, и понимать, что не знаю, что будет дальше. Может, стоит начать молить о смерти. Что мне стоит? Я уже давно ни жив, ни мертв. Кусок мяса на металлическом шампуре…
Почему? За что?
…
В чувства меня вернули, казалось, таким образом, впервые – ведро холодной воды в лицо. Капитолийский приемчик. Давайте еще сотню вольт мне к вискам - я оттянусь по полной, да и вас позабавлю…
Комната похожа на пустой чердак. На потолке вентиляционный люк и я чувствую тепло солнца, вижу его свет на руках. Нас оставили на самом верхнем уровне, видно для их безопасности. Помнят, последнее послание Сноу. Со мной здесь лишь знакомые рожи: та, что стала уже привычной, и двух увальней, вечно опекавших меня. Алкаш и Капитолиец будто стали сиамскими близнецами – редко, когда я видел их поодиночке в последние неделю-полторы.
Мелларк такой же мокрый и не менее злой, чем и я. Но почему-то кажется, что сейчас я спокойнее, чем когда-либо, хотя меня не слабо трясет. Пит же уже дергается, пытается высвободиться от жалких наручников за спиной, разве что не рычит, как псина на коротком поводке.
Плутарх нажимает на кнопку на маленьком пульте в руках. Щелк. И наши наручники звенят на полу. Щелк. И я чувствую напряжение в ладонях – работает магнит. На этот раз улучшенная версия – действует лишь на конкретную зону скелета. Руки сами по себе меняют свое положение, ладони скользят по поверхности моего стула. Вырываться или остановить движение – невозможно, все автоматизировано. И вот уже руки прикованы к подлокотникам.
Что будет дальше? Конечно… Ответ очевиден. Ступни. Спасибо, хоть дышать позволили.
- Ну и кто из них кто? Ясно, что один торчал у нас, а другой отсиживался в Капитолии. Но который из них наш Пит? – Плутарх нетерпеливо обходит вокруг меня и Пита.
Мелларк понял, как стоит себя вести, начал играть в безгласого - притих и не рыпается, а на Арене только так бросался язвительными фразами в адрес Тринадцатого Дистрикта.
- Понятия не имею, – шипит Хеймитч. Уверен, что он желает лишь выпить. - Думаю, нужно собрать всех... Оставим их. Все равно не заговорят. Будут играть в молчанку до последнего.
И действительно, они свалили. Дверь захлопнулась, и новый магнит дал о себе знать. На этот раз онемела спина, дышать стало сложнее.
…
Первое время мне трудно было смотреть на себя в зеркале и видеть чужое лицо. Теперь же мне любопытно, каково кому-то другому играть мою роль? Каково видеть свое собственное отражение и думать, что оно чужое, ненавидеть свое собственное я? Я вижу Мелларка, но он повторяет мои же повадки. Его взгляд совсем такой же, пропитанный ненавистью, его не скроет даже миленькое личико юнца. Временами он прислушивается, не поворачивая головы, просто смотря в сторону. Я вижу все эмоции, с которыми он сейчас мыслит. Мне не раз говорили, что я - раскрытая книга.
Мы сидим в одной камере, обоих держит магнит – не пошевелиться, разве что выдрать себе позвоночник. Сидим и смотрим друг на друга. Он думает, что я Мелларк, я знаю, что настоящего уже не существует. Капитолийцы даже нашу роль уничтожили.
- Ты ведь не помнишь, как попал в Капитолий? – спрашиваю я, не ожидая, что он мне ответит.
- Ты, что, надеешься узнать, что там со мной делали, и доказать, что я якобы Двенадцатый? Хочешь выдать меня за себя? И тогда ты умрешь, а я сгнию в чужой шкуре. Нет уж. Я лучше сам умру. И ты будешь до конца века радоваться, что наконец-то прикончил меня. Сам, не девчонка, а ты.
Мне хочется смеяться. Так вот какой я со стороны?! Слово скажи, а я тебе двадцать. Хорошо, пусть он получит то, чего ждет:
- Да, ты прав. Именно это я и хочу сделать. Я хочу знать, что сделал Капитолий с бедненьким мальчиком-пешкой из Второго. Сколько всего ему наврали, чтобы он согласился вылизывать им задницы? Да, я хочу посмеяться тебе в лицо, в свое, черт подери, лицо! И когда это закончится, я буду победителем, я, не ты!
Как я и думал, Пит скалится. Он не выглядит жалким в моих глазах, слишком хорошо копирует меня, от чего я сразу вспоминаю Шугара… После его уроков именно я жалок, в сравнении с этим актером напротив.
- На самом деле? Ты думаешь, что все было так плохо? Ох, нет, поверь. Это было довольно приятно. А вот как издевались над тобой… Видеть это было мне в кайф… Но я ничего не скажу, ни тебе, ни твоей глупой куропатке!
Мне так хочется подойти к Питу и врезать ему как следует. Этот идиот себе же делает хуже. Чего он ждет? Что его вытащат, как ждал я? Или он ждет, когда сработает капитолийская бомба-вонючка? Мне так хочется выбраться. Избавиться от самого себя, своей роли, в которую вот-вот перестанут верить. А этот сопляк играет… Как они сказали? В молчанку. Он все усложняет! И еще Сноу со своей выходкой… Как он мог позволить, во время эфира на всю страну, вытащить нас всех? Зачем он показал, что сдался? Разве что он с самого начала хотел нас доставить в Тринадцатый… И бомба все еще внутри меня… Или… Внутри нас… Обоих. Мы сдохнем и утащим за собой весь Дистрикт. Одного меня было всегда мало…
Мне хочется кричать, объявить о том, до чего додумался… Но кто мне поверит?
Катнисс, мне поверит только она… Но жива ли она после ране…
Мне становится стыдно из-за своих мыслей. Я, волнуюсь, за нее? Почему? Я ищу ответ внутри себя, и он оказывается так очевиден. Да потому что она мне доверяет, она мой долбанный билет на свободу…. Запудрить ей мозги проще простого! Но, проклятье, Мелларк прав! Я выдам тогда свою шкуру, как его. И тогда не вернуть мне свое лицо обратно.
Пит смотрит на меня и все скалится. Видно, читает на моем лице полную гамму чувств.
Я не реагирую. Меня это поражает еще больше. А сидеть напротив своего прошлого становится все неприятнее. Ведь Мелларк, как ни крути, оно и есть… Тот, кого хотелось прикончить, тот, кто копирует мои повадки. Эта мысль слишком засела в голове. Я уверен, что он и знает ровно столько, сколько знает обо мне Капитолий. А значит практически все.
Нужно придумать, как заставить его рассказать правду. Нужно…
…
Конечно, я не успел придумать, как действовать – открылась дверь. Тринадцатые заполонили камеру как стервятники. Кто-то с автоматами, кто-то – без, и все они смотрят на нас, на двух совершенно одинаковых людей, в головах которых что только ни творится. Что сейчас в моей? Не хочу признавать, но мне впервые страшно.
Трус! Я долбанный трус!
В Академии за трусость могли и избить. Трусов гнобили сильнее, чем слабаков. Я стал настоящим трусом, который поддался слабости. Из-за чего? Из-за желания стать победителем? Я оступился и сдался. Потом получил второй шанс. И все равно наступил на те же грабли. Да, это про меня. Я заслуживаю смерти. Это большая трусость, но я заслужил. Таким как я лучше гнить в земле.
- Давай, заходи, милая, - проговаривает Плутарх, затем в комнату завозят Катнисс в инвалидном кресле. В руках иглы, за спиной капельница и ее мелкая сестра, которая смотрит на нас, словно волк. Ах, да, кошак, не удачно с ним вышло.
- Ну что, вы выяснили, кто из них кто? – откашлявшись, спрашивает Хеймитч, появившийся следом. – У нас очень мало времени. Президент собирает нас через десять минут.
- Понятия не имею, - отвечает Боггс где-то из толпы. Надо же, выжил, падла. – Молчат…
- Анализы ДНК и лекарств в крови тоже идентичен, - говорит какой-то хорек в форме врача.
- Такого быть не может! – как ругательство произносит Хеймитч.
- Может. В Капитолии и не такое можно сделать, – бубнит Хевенсби.
А Плутарх-то тот еще эксперт, думаю я. Что же он тут забыл? Не может же быть, что ему так сдалось это перемирие. Власть… Власть нужна этой капитолийской крысе.
- Пристрелить бы их обоих и дело с концом.
- Последи за словами, Боггс! – рычит Хеймитч.
Может, они подерутся?! Калека и алкоголик… Я готов поставить на калеку, но тот ретируется:
- Да мы времени больше потеряем, если будем выяснять кто из них кто. Мы еще не знаем, вытащил ли Сноу из одного из них бомбу. А может быть она в обоих?! Лишняя минута и мы покойники, – в голове загорелась лампочка… Ну хоть до кого-то дошло, что Капитолий уничтожит вас со всеми потрохами.
- Как же я сразу не… - тихо звучит голос Эвердин. Ее щеки слегка краснеют, то ли от стыда, то ли от гнева. – Я не уверенна, но мне кажется, что все это время с нами был не Пит…
- После атаки мы забрали не того. Это было подстроено, – вмешивается Хеймитч. – Я знал, что нам так просто Пита не отдадут. Значит, нам подсунули шпиона.
Внутри пробегает дрожь. Вспоминаю тот день, когда принял решение отправиться в Тринадцатый. Лучше бы я остался в Капитолии и дождался Игр, думаю я, но резко понимаю, что в любом бы случае попал бы сюда, ведь я ходящая бомба. Специально приготовленная именно для этого гадюшника.
- Когда-то я заметила, что у… - она мешкает. Я мысленно ухмыляюсь, ну давай, девочка, произнеси мое имя. Признай, что я жив и жил с тобой месяцами. – …У Като… Его… Нитариумный… Скелет…
Да что же она так тянет? Говорить, дышать трудно? Воспоминания мозг взорвали? Ну, давай, скажи уже быстрее, что во мне такого, что не исправили врачи? Во мне все меняли, уж я-то это прочувствовал! Единственное, что не изменилось с последней операции, скрип, который надоедал мне первое время… Этого никто не замечал. Кроме тебя?!
Она переводит взгляд на Хеймитча:
-Я заметила, что него в груди скрипит, этот дефект могли не исправить, хотя убрали все шрамы и повреждения. Сделали похожим на Пита.
- Может и у другого то же самое? – возникает Плутарх.
Ну, давайте, послушайте меня, проносится в голове, но это только начало. Воображение рисует мне нечто странное и отвратительное. Эвердин пытается встать со своего кресла. Морщится от боли. Я слышу шепот ее сестры, просящий Сойку не вставать, но та шикает. Хеймитч протягивает ей свою руку, помогает встать. Несколько шагов и она уже около меня – я ближе к ней, чем Мелларк. Сдохни! Возьми просто так! И сдохни! Я не могу прервать картинку. Мне интересно, что будет дальше. Серые глаза Катнисс мутные из-за Морфлинга, но выражение лица уверенное. Она встает справа от меня, наклоняется вперед, но падает, вовремя выставляя ладони вперед. Они впиваются мне в руки, пока та привстает. Ее голова находится у моей груди. Что она делает? Мое дыхание непонятно из-за чего сбивается, и я прихожу в себя. Чуть не начинаю орать, потому что вижу перед собой хорька.
- Возможно, во время искусственной вентиляции легких, из-за аппаратуры, могли и не заметить какой-то дефект… Значит где-то есть трещина и, следовательно, трение, - шепчет он себе под нос и снимает с шеи фонендоскоп. Почему я всегда первый?
Через минуту мы уже знаем, что свистит только у меня. Никаких проверок поведения, никаких испытаний. Вот так легко и просто они определили по шуму в груди, что я Като, а он - Пит. Почему они не подумали, что Сноу мог изменить и этот дефект?!
- И, что, мы так просто возьмем и поверим девчонке под Морфлингом? – лицо Плутарха становится багровым.
- Да, так вот так просто… - Хеймитч закатывает глаза и тянет руку к поясу. Но фляжки там нет, и он разочарованно качает головой.
- Но, почему?
- Да потому что только три человека в этом муравейнике заметили, что с парнем что-то не так! – шипит ментор. - Капитолийские штучки могут сделать с человеком невообразимое, но вот в этом случае было многое не чисто… - Хеймитч резко замолкает.
- …Значит все решено, – слышу голос Боггса.
Толпа расходится, позволяя выехать ему в странной тележке, похожей на стол с моторчиком. Боггс подъезжает ко мне. Что же ему нужно?
- Знаешь, Сойка, я всегда удивлялся, когда ты приносила дичь, убитую выстрелом точно в глаз, – он вынимает из кобуры на поясе пистолет и направляет на меня. Нитариумный череп он не пробьет…
Я закрываю глаза, уже даже не пытаюсь прощаться с жизнью и вспоминать все то, что вспоминал, по меньшей мере, трижды, а просто жду того, что было со мной раньше. Второй раз мозг уже не справится… Неожиданно слышу голос с нотками визга:
- Не надо! Он же такой же, как и мы! Его использовал Сноу. Никто не вправе лишать человека жизни за это! – голос затихает. – Его могли заставить…
За меня заступается… Прим? После того, как я, пусть случайно, но чуть не прикончил, ее животину?
- Она права, – нехотя признает Хеймитч. - Он всего лишь мальчишка – трибут. У него молоко на губах не обсохло, но он может многое рассказать.
Я удивлен, смущен, и мне многое не понятно. Да кто такие эти люди? Почему сейчас Боггс, не сказав ни слова, убирает пистолет, почему за меня заступаются те, кому я никто? Более того, Пит, так же как и я, в недоумении, но он начинает смеяться.
- Глупые… Сноу убьет вас, глазом моргнуть не успеете. А вы продолжаете играть в миротворцев. Вы проиграли эту войну!
- Нет, ну этого я сам вырублю! – Хеймитч подходит к парню и ударяет его с размаху рукой. Как мило… Парень отключился. Это явно не мог быть я.
- Ты жив лишь потому что мы считаем, что ты нам пригодишься… Понял? – Плутарх тычет в меня пальцем.
Хеймитч достает из кармана что-то черное, потом там же находит пульт и нажимает на кнопку. Рука Мелларка безвольно падает вниз и Алкаш пристегивает ему на запястье черный браслет, похожий на широкую полоску резины. Я следующий на очереди – все шаги повторяются. Но меня заранее предупредили не дергаться. На моей руке – красный.
Что будет дальше? Мне почему-то кажется, что меня начнут пытать. В этот момент я себя еще больше не узнаю. Ведь я не боюсь боли. Я чувствовал все ее разновидности. Например, такую, как сейчас. Мои мышцы непроизвольно сокращаются. Чувствую, как по спине пробегает дрожь и останавливается у шеи. Она обволакивает горло, нарастает ощущение вибрации. Какое знакомое ощущение. И взгляды людей рядом. Как будто увидели змею. Я смотрю на Мелларка. Он все еще без сознания, но я вижу, что его веки дрожат от дискомфорта, а на шее появился маленький огонек.
Бомба запущена. Мне становится жарко. Кажется, скоро я начну в буквальном смысле гореть изнутри.
Люди не двигаются. Что они будут делать? Мелларк, вот, хотя бы в себя пришел. А во мне все сжимается. Просто не дергайся, все скоро закончится. Еще немного… Боль – не страшно. Когда сжимает кости – не страшно… Просто думай о другом.
В голову приходит только море. А вокруг горы. Мне всегда хотелось, чтобы за горами было море во Втором. Кажется, я чувствую соленый запах и свежесть снега. В голове уже мутнеет…
… А потом как будто кто-то нажал на кнопку отмены.
POV Katniss
Последние полчаса я не понимаю, что происходит. Мне хочется спать, но вместо этого я слышу, как Коин отчитывает своих людей. Они чуть было не позволили отравить весь Дистрикт.
Лучше уж я была сейчас в Капитолии и сражалась, наравне с остальными. Меня могли подлатать. Какая разница, есть ли у меня селезенка, пробита ли печень... У них есть лекарство. На меня его тратят, но не достаточно. Я могу сидеть, уже хорошо. Я могла отстреливаться... Я многое могла! А у меня это забрали! Зачем меня забрали? Я была так близка к Сноу…
Вокруг какая-то суматоха. Среди светло-серого мелькают темные пятна. Я вижу все хуже и хуже. Кажется, действуют лекарства. Почему я здесь?
- Готовьте самолет. Нужно отправить весь медперсонал в Капитолий. У нас нет ни времени, ни транспорта, чтобы привозить сюда раненных, – слышу я голос Коин.
Весь… Мама, Прим… Энни…
Я собираю остаток сил и, кажется, у меня выходит закричать:
- Нет!
Но меня никто не слышит меня. Никто не отвечает. Зато я слышу, как заступается Хеймитч. Он говорит, что нет смысла отсылать всех. Кажется, у него удается договориться оставить моих родных и беременную Энни в Дистрикте. Коин хотела убить мою семью! Во всем коктейле слабости, лекарств, боли в животе я нахожу немного сил, и удается встать. А потом я падаю…
…
Морфлинг действует подобно мокрой, холодной одежде на теле, окутывает, тянет. Вокруг меня какой-то холодный пар, это не гейзеры, они не жгут мое лицо. Только успокаивают. Теперь Пит точно со мной… Я помню, я нашла его.
Когда в голове проносится его имя я резко вздрагиваю, и мысли проясняются. Пит! Я смогла узнать своего. Я точно знаю, что с ним что-то сделали… Он совсем другой, но точно он. Теперь я в этом уверенна. Да, несколько месяцев назад я думала так же. Но теперь мне так очевидна разница. Я все еще не могу поверить, что Сноу смог оживить то, что оставалось от Като. Как? А может это какой-то другой, претворяется им… Зачем Сноу тратить столько денег на восстановление трибута, если можно было купить любого актера?
Мыслить все тяжелее, снова подступает пар. Я не могу ему сопротивляться.
…
Однажды, я уже видела этот сон. Мимолетно, но он был. Вдалеке лес, я приближаюсь к нему, пересекая нашу луговину, сожженную солнцем. Деревья сухие, но не черные от золы или подпалин, трава превратилась в солому. Сохранились лишь горы вдалеке, но и те поблекли. Солнце ослепляет, мне приходится щуриться, но я не чувствую жары. Впереди я вижу Пита. Я помню, в прошлый раз нас разделяло стекло. Тогда я пыталась разбить его, но не вышло. Я вкладывала все силы в удары. Кричала, потому что его избивали, но не слышала его криков, не видела его противника - лишь замечала, как с каждым содроганием его тела появляются новые кровоподтеки. Прошлый раз был в ночь бомбардировки… Когда Пит спас нас, спас целый Дистрикт. Тогда это был он. До этого, здоровым, я видела Като. Я так очевидно понимаю это, подходя к стеклу. Я снова вижу, как Пита бьют. Я снова хочу разбить стекло. Видя, как Пит падает на колени, и из его рта вытекает струя крови, снова кулаками бью стекло. Слышу лишь глухой стук. Пит все трясется от ударов Невидимого. Я пытаюсь хотя бы докричаться до них. В ответ на мои мольбы начинает прорисовываться фигура. Теперь я четко вижу, что это не кто иной, как Като. Пусть всё это ради воплощения идей Сноу, но этот трибут всегда желал нашей смерти, он ни за что не простит того, что мы бросили его в когти переродков. Ярость закипает во мне. Я ударяю со всей силой, которая есть во мне. Прозрачная грань исчезает. Я почти падаю, меня подхватывают и помогают подняться. Я надеюсь увидеть Пита, но вместо этого я вижу другого человека. Секунда и я чувствую резкую боль в животе.
…
Я вскрикиваю и сажусь на кровати. Отдышка. Но боль в животе не сильная. Значит, меня напичкали быстродействующими лекарствами, чтобы я пришла в себя. И это нужно лишь для того, чтобы я быстрее освободила палату… Коин отправила оставшийся медперсонал в Капитолий…
Прим!
Я встаю на ноги. Чувствую режущую боль. Плевать! Маленький шаг, еще один. Засовываю босые ноги в тапочки. Хватаю держатель своей капельницы. Других оков у меня нет. Что ж, пойдем вместе. В одной из палат слышу сопение. С облечением выдыхаю… Джоанну еще не выписывали. Вспоминаю, как недавно она пыталась расчесать кожу. Она кричала, что грязная, что не может снять свое деревянное платье и по нему ползают короеды – тело требовало Морфлинга.
Я иду по темным коридорам, заворачиваю в самый узкий. Слышу тихий плач. Палата Гейла. За дверью я вижу Прим. Она сидит на полу, поджав колени, спрятав лицо.
- Утенок… - мягко говорю я и, не обращая на подступившую боль, сажусь на пол. В глазах на секунду темнеет, а к ушам подступает жар. Я касаюсь ее спины.
- Я не утенок! – Выпрямляется Прим и сбрасывает мою руку. Из руки вылетает игла катетера. – Хватит меня так называть. Я уже не маленькая!
Я смотрю за ее спину и все равно вижу торчащий край блузы. Она понимает это и сразу прячет его за пояс.
- Не буду… Но, все же, что с тобой? – я чувствую, как внутри все сжимается от неясной мне обиды.
- Меня чуть не отправили в Капитолий! А полчаса назад сообщили, что площадь Дворца Президента взорвали. Там были дети. Там были солдаты из Тринадцатого, и кто-то из Двенадцатого...Там могли быть и мы. Коин уничтожает всех, а Сноу ей, будто помогает. И ты еще встала… Мне ясно сказали не трогать тебя. Нас осталось восемь человек здесь. Мама за главную. Раненных слишком много. Многие умирают! И я не успеваю им помочь. Я устала, Катнисс!
- Прим… - я боялась, что она сломается. Но она справится. Я обнимаю свою сестренку. Она крепко обхватывает мою шею. – Все. Будет. Хорошо. Ты слышишь меня? Повтори!
- Все… Будет хорошо...
Мы сидим так до тех пор, пока не пищит передатчик сестренки. Я целую ее в лоб. Она снова крепко обнимает меня, очищает катетер спиртовыми салфетками и ставит его обратно в вену, затем уходит. Кажется, я снова теряю сознание. Все. Будет. Хорошо! Мои родные со мной… Гейл… Вернись. Прошу.
Глава 16. Когда ничего не знаешь. Больше суток не было вестей из Капитолия. Кажется, после взрыва дваждывзрывающихся бомб пострадала связь. Мы оторваны от мира. Снова. Коин не может руководить. Все силы отданы на восстановление сигналов. Прошло почти трое суток со дня операции, а у меня на животе уже красуется широкий рубец. Никаких кровоподтеков. Кажется, Плутарх отдал последнее из запасов. Но на этом приятные вещи заканчиваются. Я ем кашу, запиваю все это кашей, и мне кажется, что в голове у меня тоже каша.
Я стараюсь не думать о будущем. По правде говоря, я не могу думать совсем. Раз в пять минут я прокручиваю в голове мысль, что Пит в Тринадцатом. Раз в десять я читаю содержимое листа бумаги на столе. Иногда, как сейчас, я просто пробегаюсь по первым предложениям абзаца. Потеряна связь. Пит проходит процедуры. Като за решеткой. Раз в час я вспоминаю, как Хеймитч попросил публично предложить свои догадки, кто из них Пит, а кто - Второй. Я просто сказала, что помню только то, что один из них слишком спокойно вел себя на Арене, то, что помню его взгляд в конце. Не больше. Второй парень слишком напоминал мне Като с Игр…
Но люди меняются. Я видела, как менялся тот, кто жил со мной. Он хотел убить меня, потом был какой-то холод. Потом… Как будто смирение… Я знаю, что Пит доверял мне. Он поддержал бы меня в революции. Он доверял и Хеймитчу. А тот… А Като не доверял никому…Кроме своего ментора…Она помогала ему, а он убил ее ради Сноу…
Я вспоминаю тот день… Утро перед походом к врачу… И внутри все сжимается. От стыда и обиды. Я предала Пита. Это отвратительно! Мне хочется забыть все. В мыслях всплывают и воспоминания о Гейле. Мне уже начинает казаться, что все трое сейчас появятся в моей палате. Кто-то начнет смеяться, кто-то корить меня. Я хватаюсь за голову, пытаясь прогнать поток мыслей и слов множества голосов. Я осуждаю саму себя… Я бездействую! Мы все сейчас бездействуем, находясь под землей. В Капитолии тысячи людей умирают, а мы сидим тут и ждем чего-то. Я жду. Я жду, когда мне позволят убить Сноу. Мне так хочется загнать его в угол. Я сама сейчас загнанна.
Встаю с постели. В углу палаты раковина. Собственная палата, какая роскошь… Включаю воду. Умываюсь. Опускаю руки, в раковину, наклоняюсь, вода течет по лбу, носу, щекам… Через несколько минут поток прекращается. Проклятый дозатор воды!
Хватаю полотенце, вытираю лицо. Я не знаю, что происходит за стенами палаты. Выйти!
Я слышу за спиной звук открывающейся двери.
Поворачиваюсь. Вижу Хеймитча. Вид его усталый, под глазами синяки. Он не заходит в палату, но прислоняется к дверному проему.
- Все кончилось, Душенька, - уголки его губ дергаются в слабой улыбке.
- Я хочу выйти… - шепчу я.
- Нельзя… Прости…
- Выпусти меня и расскажи, что там происходит, Хеймитч! – меня срывает на крик, я сгибаюсь пополам, когда вырываются слова, чувствую боль в горле и в животе.
Хеймитч ничего не говорит, он просто уходит. Дверь закрывается. Я подбегаю к мутному стеклу двери и ударяю в него кулаком. Я не могу просто сидеть и ждать, пока все сделают без меня. И тем более за меня.
- Дайте мне убить Сноу, как вы и обещали! – кричу я.
Я знаю, Коин не хочет выпускать меня, потому что я могу сделать что-то лишнее.
POV Cato
Даже до тюремных камер быстро доносятся новости. Сноу проиграл. Капитолий проиграл. Я… Проиграл. К этому все и шло… Какая разница, оживляли ли меня, заставляли играть в Мелларка или нет... Все равно, «добро восторжествовало». От этих мыслей становится тошно.
До меня дошли слухи, что очень многих подчиненных Сноу убили за последние двенадцать часов. Кого-то еще ищут. Сейчас занимаются Вторым Дистриктом. Так как я теперь официально признан собой, мне больше нет смысла претворяться. И я начинаю спрашивать.
Прутья решетки почти становятся частью меня, я не отхожу от них не на секунду, стараюсь разузнать, что происходит на поверхности. Что произошло с Капитолием? Что творится во Втором? Что сделали с моими родными? Знают ли они, что я жив? Живы ли они? Видели ли они Игры?
Ответом мне служит лишь тишина. Ждать, всё, что мне остается, времени у меня много.
В какой-то момент, думаю, прошло не больше недели, меня выпускают. Ни с того ни с сего. Дверь открылась и я вышел. Ни охранников, ни информаторов.
Может, все-таки Сноу выиграл? А может это просто попытка показать, что я свободен?
Я даже не стараюсь бежать, я устал, устал играть в капитолийские игры. Я готов стать союзником Тринадцатых, готов поиграть в «хорошего» парня. Мне нужны ответы, им нужны ответы, думаю, они не откажутся от такой взаимопомощи.
Я жив, это несомненный подарок, но что дальше? Мне вернут мою внешность, или я так и останусь пекарем из Двенадцатого? Какая гарантия того, что я так и останусь на свободе, а не станут подопытным хомячком, местных лаборантов-ботанов? Кажется, последнее уже где-то было. Плевать, я уже готов ко всему. Единственное, что занимает мои мысли… Семья? С каких пор я стал так рьяно беспокоится о них? Неужто, под влиянием здешней атмосферы?!
Мне удается без проблем дойти до лифта, подняться на жилой этаж. Двери открылись, и я вижу, двоих рослых охранников уже ждущих меня.
Следующие сутки я не помню. Кажется, что на мне просто испытывают разные варианты снотворного… Почему они не дали мне его еще в камере? Кажется, я был прав, они хотят показать, что я больше не заключенный.
…
Меня охватывает приятное чувство превосходства. Я в Капитолии. В одной из спален Дворца Президента. Я никогда не был в этой комнате, но уверен, это дворец. Золото и белизна присуще только Сноу. Неужели те двое были из Капитолия? Неужели мы все же победили?
Я подхожу к двери, которая оказывается заперта. Подхожу к окну. Но стекла тут прочнее тех, что были в здании напротив… Надо же, от сюда так хорошо видна моя тюрьма. По идее там всегда был жилой корпус миротворцев и военный госпиталь. Но на самом деле в здании хранились тайны самых лучших технологий Капитолия – Мини-Второй-Дистрикт прямо под рукой у президента.
Странно, но закрытая дверь мне кажется просто преградой перед сюрпризом. На улице тихо, местами еще виднеется дым. Но война закончилась. Это была слишком быстрая война и Сноу уничтожил всех. С Огненных Игр прошло двенадцать дней – этого хватило. Я уверен. Я уверен, что за дверью меня ждет приз. Я стану собой! Я получу свои деньги и славу. Я лучший! Я победитель! Возрожденный!
Мне хочется кричать от радости, я и думать забыл о каком-то там сотрудничестве. Чем я тогда думал, когда считал, что мне придется общаться с псинами из Дистриктов?! О нет! Зачем?!
Я слышу за спиной, как открывается дверь… На моем лице появляется улыбка. Я поворачиваюсь, надеясь увидеть Сноу или его приверженцев. Но вместо этого я вижу в темно-сером костюме, здорового и цветущего… Плутарха… И моя улыбка гаснет.
- И я тебе рад! На выход, - говорит он.
Минут через десять я стою в дальнем углу комнаты, в которой вижу победителей Игр. Сойка между Психованной и Вольтом, Мейсон, Алкаш…
- Пустите, идиоты, - слышу я и ухмыляюсь.
Солдаты, больше похожие на оборванцев, заводят Пита смирительной рубашке. Он вырывается, и пытается освободиться. Мы когда-то пробовали это сделать… У моих товарищей в Академии удавалось, у меня, к сожалению – нет.
- Да сядь ты, наконец, разбрыкался уже, - огрызается Мейсон и Пит посылает ее куда подальше.
Позже появляется Коин, говорит о том, что собирается устроить последние, символические Голодные Игры с детьми Капитолия.
Я не слушаю, о чем они говорят, спорят… Только слышу, что Креста и Вольтанутый не согласны, Джоанна «за», Спрашивают Пита и он посылает всех еще дальше, чем Мейсон. Его ответ принимают за «нет». Сойка и Алкаш против. Почему-то Коин обращается и ко мне. Хочу ли я еще одни Игры?
- Конечно… - отмахиваюсь я. Надо же, меня посчитали победителем.
- Ну, надо же! Ты же слуга государева. И на тебе, прешь против шефа? - скалится Мейсон.
- Игры это проверка, на что ты стоишь. Выживешь – значит, тебе есть смысл жить, - бросаю я, еле сдерживаясь. Хочу напасть на нее, или хотя бы ударить лицом об стол.
Мой пульс ускоряется. Обида, злость, несправедливость. Сноу проиграл! Сдался! Сейчас будет его казнь. Отлично! Но я не сдамся! Ни за что!
…
Площадь, толпы людей. Я слышу разговоры, о том, что Сойка торчала много дней в заточении. Слышу, что люди узнают меня. Я в пятидесяти ярдах от Сноу. Его белый костюм заляпан сухими и свежими пятнами крови. Он даже не смотрит на меня. Он улыбается Сойке. Предатель! Ты скоро сдохнешь! И, наверно, я должен быть следующим. Но у Катнисс всего одна стрела. Я не получил ответы. Она отобрала у меня и это. Мелларк все еще на привязи, а мои руки свободны. Может, мне удастся смыться?
…
Сойка выстрелила в Коин. Почему? Вокруг паника и суматоха. Люди разбегаются, будто начинается новая атака. Пора! Я срываюсь с места в сторону Центра, там тоннель, я знаю, как выключить систему защиты! Через нее можно выбраться из Капитолия. Сойка ведет себя как идиотка, вон, кричит, пытаясь сбежать, как и я. Думает, что стала врагом народа. Но я уже прячусь в толпе. Но почему-то я не спешу скрыться. Оборачиваюсь. Вижу, как все еще живого Сноу затаскивают обратно во дворец. Ответы! Я остаюсь! Потом смоюсь… Уже некому меня останавливать.
Ноги сами несут меня обратно во дворец. Сойка уже внутри. Слышу ее крики. Меня отталкивают от входа солдаты. Они ведут Мелларка. Всего секунду он смотрит на меня и мне становится понятно. Он тоже сдался.
Я знаю, что должен остаться там, куда меня затащили. Я жду до вечера, никто не приходит. Суматоха на улице прекратилась. Я не могу смотреть на ночной Капитолий. Меня тошнит от него.
Весь день я пытался разобраться с тем, что происходит в моей голове.
Я знаю, что Сноу проиграл. Все его действия были ничем иным, как игрой… Ничем большим. Но где же он ошибся? Когда доверился мне или позже? Он точно ошибся с временем, когда нужно было нажать кнопку бомбы. Зачем он сделал меня Питом? Неужели это была тренировка…Перед тем, как сделать из Пита меня? Наверно, Сноу интересовало, а возможно ли такое вообще – поменять местами людей… Или это специально готовилось для Сойки?
Мне трудно понять все. Я выхожу из своей комнаты, нахожу лестницу, ведущую к тюремным камерам.
…
Вскоре выясняется, что мне не нужно проходить через детекторы на опознание, достаточно лишь показать красный браслет, который, оказывается, является ключом от всех дверей. Меня ничто не останавливает, никто ничего не требует. Видно, начальство занято решениями других вопросов.
Я прохожу через множество стеклянных и металлических дверей, и попадаю в зал, где лишь стеклянные аквариумы для заключенных - в таких от посторонних глаз вряд ли спрячешься. Я слышал, что в этом отсеке «самые опасные» преступники Капитолия. Прямо здесь, под дворцом… В каменных комнатах, на цепях, мелкие воришки, или те, кто станет безгласым. А тут, среди прозрачных стен, которые заглушают все звуки, варятся такие как я.
У одного из отсеков я вижу Эвердин. Сидит на полу прохода, смотрит на отсек напротив. Ясно, зачем она здесь, пришла к своему ненаглядному. Я же хочу ответы. Мелларк должен что-то знать.
Примерно за два отдела до нужного я уже вижу, что Мелларк валяется на полу. Его криков не слышно, но я вижу, как его трясет. По моей спине пробегает дрожь. Контролируй себя до последнего… Иначе будет трясти как его.
- Что ты тут забыл? – вздрагивает Сойка. Голос злой. Ага, вот и заслуженное ко мне обращение.
Я недовольно закатываю глаза. Протягиваю руку, задираю рукав, татуировки нет, но привычка осталась:
– Шесть вечера - анализ дня по расписанию.– Приспичило мне полюбоваться на то, что обошло меня стороной, что же еще.
- Любопытство сгубило кошку…
- И не одну… - отвечаю я.
Почему мне так плевать, жива она или мертва? Неужели мне хватило того, что сделал с ней Капитолий? Да, скорее всего. Ее пытка продолжится еще очень долго.
- Почему тебя выпустили, а его терзают?
Я думаю всего мгновение, ответ так прост, он красной резиновой полосой маячит перед глазами.
- Потому что они знают, что если я начну брыкаться, меня ждет не лучшая жизнь. Я это понимаю, а он нет. Думаю, это браслет, как дополнительное средство защиты. А сейчас его коробит, потому что ты рядом. Он сейчас как я полгода назад.
- А ты, значит, специалистом стал, да? – выплевывает она.
Я начинаю злиться. Браслет дает о себе знать, подавая очень слабый разряд по руке. Приходится выдохнуть, попытаться расслабиться. Говорить с девчонкой спокойно. Как же я устал играть по их правилам.
- В каком-то роде… Думаю, он считает, что все, что было со мной, было и с ним. Вот и весь расклад, который я давно тебе уже поведал. Если я тебя не убил, потому что знал, что я следующий, то он до этого пока не додумался. Сноу заставил меня помнить о мести, о победе, заставил думать только так, как хочет он. Но не сказал, что делать. А вот Мелларку он позволил разгуляться по полной. У него нет тех ограничений, что имел я. Ему не нужно ни осторожничать, ни скрывать что-то. И будь уверенна, то, что не сделал я, сделает он.
- Не сделает. Он вернется ко мне, – слышу, разворачиваясь.
- Мечтай. Тебе только это и остается, - смеюсь я, двигаясь к выходу.
Следующая моя цель подтвердить все свои догадки. К этому моменту их стало так много…
Странно, что они перетащили Сноу в подвалы. Они что, решили устроить ему допрос? Странно, что и сюда меня пропускают безо всяких пререканий. Вот это я понимаю, тюремная камера. Совсем как моя. Каменные стены, решетка на полу, вентиляционная шахта над потолком. Столько возможностей для побега, но они так бесполезны…
Сноу сидит на полу, костюм его грязен, помят, только роза почти не потеряла товарного вида. Запах крови, дерьма и духов витают воздухе, свет от одной тусклой лампочки не позволяет увидеть всю камеру, но и этого достаточно, чтобы увидеть старика.
- Ну, привет тебе, - начал я разговор. – И каково же торчать взаперти и ждать когда смерть придет за тобой?
- Ох, это ты… - с досадой произносит Сноу. – Думал, за тобой она давно пришла…
- А что, хотел увидеть Мелларка? Что ты сделал с ним, пока я играл его жалкую роль?
- Ты отбил ему все мозги, парень. Пришлось собрать их в кучку. Не без изменений, конечно. В отличие от тебя, он делал все, что ему скажут. А ты, видать, осторожничать вздумал. Я надеялся, что ты не будешь сидеть в сторонке…
- Я играл роль этого идиота, как ты и хотел! – я сорвался на крик. – Я умалял эту овцу не начинать восстание! Я делал то, что ты сказал! Я просто не мог убить ее там! Восстание началось бы и без нее!
- Вот поэтому я и придумал использовать мальчишку, как страховку. Одной бомбы в тебе не хватило бы на весь Дистрикт. Я с самого начала знал, что они попытаются спасти Сойку, раньше, чем кто-то из вас убьет ее.
- Я думал, ты хотел, чтобы Мелларк убил ее, а потом я его. И затем, я должен был объявить о мире…
- Да, я в тебе не ошибся, силы в тебе львиная доля, а вот мозгами родители тебя обделили! О мире вообще речи и не шло. Ты даже не понял, что от тебя требовалось! Всё, что тебе необходимо было сделать - получить свободу, доступ везде и всюду, стать лучшим солдатиком, втереться в доверие, получить доступ в штаб. А затем устроить все то, о чем ты мне сам орал долгие месяцы. Если бы ты не успел убить всех, датчик повышения адреналина в крови сработал бы, и тогда я закончил за тебя! – в эту секунду его голос сорвался на кашель и новая струя крови брызнула из его рта. Позже, когда кашель унялся, Сноу хрипло засмеялся. – Как видишь, все кончилось, мой мальчик. Я думал, хоть дотяну до операции… В этом был единственный твой плюс, ты прекрасно тянул время. Я даже успел пройти курс подготовки. Смешно… Возрождаешь человека с нуля, даришь ему жизнь, используешь лучшие технологии, и, вот, вся благодарность. А ведь ты сам выделил себя. Как же удачно, скажу я тебе, ты попася под руку. Если бы Треш убил тебя, он вряд ли подошел бы, но, и так, без вмешательства, его органы разошлись за ту еще сумму. Ты был единственным, кто слушался меня. И видно слишком хорошо… Думал, что ты бунтарь? О нет… Ты без приказа и вздохнуть не сможешь.
- Да черт тебя подери, старый сукин сын! Да если бы не я, ты давно бы сгнил, они сразу спустили бы на тебя бомбы, и ты ничего такого грандиозного как "Огненные Игры" и не устроил! Ты просто старый кусок дерьма, который запутался в собственных суждениях, ты не видишь ничего, какие бы глаза тебе не вставили, ты слеп, твоя империя рухнула, как только Сойка впервые вышла с Арены…
- Перестань сотрясать воздух. Я сам знаю, где допустил ошибку. Надо было просто сразу убить тебя, как только показатели стали стабильными и ты мог дышать сам. Надо было мне сразу пройти курс лечения. Все было почти готово… Надо было сразу, как только Плутарх начал возиться в Тринадцатом, использовать его тушку как нитариумную бомбу. Но нет… Я решил, что ты сможешь пригодиться. И да, я хотел, чтобы ты был тем, кто остановит еще не начатую войну. Потом я решил, что смогу подменить вас с Питом на Арене, когда Сойку забрали, а его оставили. Я думал, что его прихватят сразу после нее. И тут, любопытство, а что будет, если я подожду еще, посмотрю, как дальше будут развиваться события. Может, с помощью камер смогу достучаться до глупой девочки… В замен на ее сокровенного. И еще так было интересно представить миру свое творение в твоем лице… А Коин так все проглатывала… Думала, что если она ослабит обе стороны, то сможет занять мое место… Я был согласен, что нужно подчистить сорняки… А потом уничтожить и зачинщика. А значит, дождаться Огненных Игр и действовать после…
- Так почему не уничтожил?
- Я уже нажал на кнопку. Процесс был запущен. Но тут меня поймали… Тот парень... Кузен Сойки. Он быстро сообразил, что нужно нажать на кнопку «отмены». Десять секунд, я должен был нажать на кнопку на десять секунд раньше. Такая мелочь, но она все и разрушила. Война бы тянулась неделю, за это время мне бы поменяли все, что только можно, а война была выиграна нами. Десять секунд, которые потратили на подсоединение капельницы, – я не могу прочесть эмоции на его лице. Голос же выдает негодование и злость…
- Какого плана ты придерживался? – в моей голове все закипает. Кусочки мозаики не сходятся в картинку.
Сноу видит мою реакцию, скалится…
- Надо было рассказать мне свой план с самого начала, тогда бы я помог, – голос звучит жалобно, я почти упрашиваю его.
- Нет! – строго говорит президент. - Тогда бы ты сдал меня. Я - творец, не только тиран. Мне интересно, как будут двигаться фигуры на доске, не управляй я ими. Зачем придумывать стратегии, если можно жить по наитию. Да, были идеи, был замысел. Игра получилась по моим правилам. Даже если я и знал, что будут изъяны, я мог придумать что-то новое. В этом была своя прелесть. Всю жизнь я придумывал планы, в этот раз хотелось чего-то другого.
- Это было игрой… - я сползаю на пол, зажимаю голову руками. – Всего лишь пешка.
- О нет… Ты был почти главной фигурой… Мне нужен был тот, кто в любой момент сможет отдать за меня жизнь. Новые технологии, изменение ДНК и внешности. Все это пригодилось бы мне в будущем. Ты был лучшим образцом для опытов. Здоровый, сильный… И так похож на Питу… Глаза, цвет кожи, рост… Тебе нужно было лишь изменить мелочи… - в секунду его глаза будто начинают светиться. - Помоги мне сбежать, и я разложу все по полочкам для тебя…
- Я тебе уже не верю! – я встаю на ноги. – Подыхай здесь!
- У меня есть для тебя кое-что… Маленький подарок, который поможет доверять мне снова.
- Да, и где же он?
- Сними розу, то на чем она крепится…
Я брезгливо смотрю на пиджак. На пятна крови.
- Ой, да ладно тебе. Ты весь был покрыт кровью тех, кого убил. Моя не хуже.
Я подхожу ближе, касаюсь розы, отрываю металлическую штуку, которая держала цветок. Она у меня на ладони, ничего такого. Но оттуда выкатывается маленький шарик. Я беру его двумя пальцами, оцениваю. Ничего такого.
- Что это?
- Проглоти… - бросает Сноу.
Я морщусь:
- Яд? Детонатор?
-Ох, не глупи! – раздраженно выдает он. И снова задыхается в кашле.
Шарик чистый и блестящий… Не опасный, цельный. Я кладу его на язык, проглатываю. Чувствую, что он не падает в желудок, а как будто зацепился за пищевод. Он примагнитился… В позвоночнике что-то начинает происходить. Вибрация… Она еле ощущается, но все же, она достаточно сильная, чтобы я почувствовал жар. Через короткое время мне начинает казаться, что по всему скелету бегают маленькие насекомые, они скребут и прогрызают мой скелет. Ноги, руки, даже лицо – все подвержено их нападению. Я закусываю губу, чтобы не закричать. Хорошо, хоть Сноу не обращает на меня внимание.
- Что это? – рычу я.
- Теперь на тебя не действуют магниты. Временно конечно, но у меня есть такой же прибор постоянного действия. Поможешь выйти – получишь его.
- Ты ведь знаешь, что мне нужно другое?
- Я верну тебе себя, но позже… Здесь я вряд ли на это способен.
Я разворачиваюсь к выходу. На секунду останавливаюсь. Что делать? Помочь старику?
- Не сдавайся снова, – слышу я за спиной.
- Откройте дверь, - кричу я.
Вот я на выходе. Один из охранников, а их трое закрывает дверь, другой делает запись о том, что я «заходил». Третий не сводит с меня глаз. Я сворачиваю шею тому, кто делает запись, хватаю ручку и пробиваю горло в месте сонной артерии насквозь другому. Третий пытается нажать на кнопку сигнализации, но я вырубаю его ударом в переносицу. Мало шансов, что те двое очнутся… Я открываю пока еще не закрытую дверь, вынимаю ключи от кандалов Сноу с пояса охранника.
Через минуту Сноу, спотыкаясь и задыхаясь, выбегает из камеры.
- Ищи ответы у себя в комнате, - бросает он и бежит в коридор.
Слышу выстрел, второй, третий… Сноу надеялся добраться до потайного выхода, даже здесь они есть. Но не успел…Зато у меня получается добраться до одного из такой дверцы, пока тело относят наверх. Проверить, что произошло, отправляются двое. Они присоединяются к другим трупам.
Я засыпаю во дворце, просыпаюсь в Тринадцатом. Вибрирующее ощущение почти исчезло, зато чувствую шишку на шее – очередной укол и не один. Ответов не достаточно. Что-то подсказывает мне, что я не могу спрашивать… Ответы в своей комнате… Ну конечно… Экскурсия в Капитолий мне больше не светит.
Сноу мертв, Эвердин – жива. Я… Ни рыба ни мясо. Снова знакомый отсек. Гейла тут нет, но охраны ровно столько, сколько было раньше – изменений никаких. Убеждаюсь в этом при проверке своего тайника – столовый нож, заточенный о стены, на месте. Прячу его под подушку. Ложусь спать снова и почти тут же засыпаю.
…
Открываю глаза, в руках мой нож. Когда я успел его вытащить? Зачем? Встаю на ноги, голова идет кругом, будто действует какое-то лекарство. На руке нет браслета. Свобода? Кто снял? Я сам, наверно.
Прячу нож в голенище ботинка и выхожу из отсека. Я почти свободен, в Дистрикте беспорядки, уйти получится достаточно легко. Дежурные – женщины - спят без задних ног. Мой путь лежит через отсек Эвердин. Подхожу к нему, прислушиваюсь – тихо. Бесшумно открываю дверь. Она одна. Подхожу, присаживаюсь на корточки, вытаскиваю нож. Я так долго думал о своем плане, убивать медленно или быстро. Пытать, или просто вырезать все органы прямо по свежим шрамам… Я верчу нож в руке, ища решение по нраву на данный момент. Думаю, вернусь к старой идее. И пусть она попробует только пикнуть!
В нише для вещей я нахожу бинт. Его достаточно для кляпа. Жаль, что света не очень много, но даже в нем я вижу, как заблестели глаза Сойки. Одним ударом я вырубаю ее. Проснется через пару минут от боли, но будет уже поздно. Стаскиваю с нее одеяло. Одним движением режу простыню, отрываю кусок. Мне далеко до всяких Финников или еще кого, но завязать крепкий узел у щиколоток удается даже при тусклом ночнике. То же самое я проделываю с руками, завязывая их впереди. Бинт запихиваю ей в рот. Беру нож, как карандаш, чувствую, как щиплет кожа между пальцами – порезался. Не важно. Лезвием провожу по щеке Сойки – появляется тонкая полоса. Она тут же издает писк, а может, визг – очнулась.
- Я тут поиграть заскочил. Ты наверно думала, что я изменился, раз за все это время не прикончил тебя? О, нет, это не так. Я все тот же. Только осторожнее. Мелларк чуть не убил тебя, но твои друзья пришли во время. Сейчас они не успеют.
Катнисс начинает кричать, но крик ее звучит не громче писка. Я снова ударяю ее. Теперь на виске появляется кровавый след, возможно даже багровый синяк, но его не видно.
- Нет, - тяну я. - Тебя никто не услышит. Все бабы устали, а мужчины в Капитолии... Тебя некому спасать, говорю же.
Я провожу ножом параллельно первой ране. Вспомнилась Мирта. Вроде бы она хотела поступить с Сойкой так же. Ну, значит, сделаю я. За нас обоих. Почему бы и нет.
- А давай теперь придумаем что-то поинтереснее?! В Капитолии любили начинать с ушей. Или мы срежем тебе ногти? Да и рисовать я научился. Здорово же было тогда? Я могу нарисовать на коже твой Дистрикт в огне. А может быть мне припомнить осиное гнездо, или раны от переродков… А? – с этими словами я вонзаю нож ей в плечо и слышу крик, громкий и гортанный. Если уж такое сейчас не услышат, то дальше можно делать, что угодно. Я проворачиваю нож в плече, она еще кричит. – Как ты достала орать – снова бью по лицу. Но этот улар больше похож на пощечину. Следов не оставляю.
Что же мне с ней сделать? Она никогда не вызывала во мне чего-то такого. Внешность и тело не притягивали внимания. Не мой тип. Чаще всего со мной она вела как вяленая рыба, да и сейчас такая же. Можно обойтись и без извращенных идей Марвела, их я наслушался когда-то вдоволь. А Сойка все прожигает взглядом. Так глупо убить ее сразу, но и долго с ней возиться не получится.
Вытаскиваю лезвие, вгоняю в другую руку, но ниже. Снова крик. Почему нас никто не слышит? Тут такая акустика… Мне нравится, что нож двигается почти как по маслу, разрезая мышцы Сойки. Теперь на ее руках две глубокие раны, из которых льется кровь, думаю, нужно оставить еще одну…
Она почти перестала всхлипывать, глаза и щеки мокрые от слез и крови, блестят в желтом свете ночника. Так трогательно… Что даже не хочется заканчивать с такой идиллией. Через пару дней я буду далеко в лесу.
Я замахиваюсь, чтобы оставить рану в ямке под горлом, но тут дверь открывается…
Я вздрагиваю и вижу темную фигуру…
…Секунда. Вскакиваю на ноги. Взмах. И горло вскрыто.
Я. Этого. Не. Хотел.
Я осматриваюсь, понимаю, что нахожусь в своей комнате. В свете ночника вижу поднос и осколки стакана. Перескакивая через тело, убегаю из отсека.
Я успокаиваю себя, говоря, что прекрасно понимаю, что такое могло случиться и на Играх, что тогда сделал бы то же самое, и глазом не моргнув. По дороге выбрасываю нож, не веря, что сделал это. Что именно? Убил, ту, кто за меня заступилась, или убегаю, стыдясь этого? Я не понимаю, что меня так тревожит. Что я скоро стану покойником и не смогу выбраться или… Мне хочется сдать себя с поличным.
…
Уже полтора месяца меня не выпускают из стеклянной клетки, такой же, как в Капитолии. Полтора месяца я живу как рыба без воды. Теперь я понимаю, что значит настоящая тюрьма, которую я так боялся. Сколько раз пытался выбраться, разбить стекло, через которое ничего не слышно… Сколько раз я ловил себя на мысли, что вот она моя ахиллесова пята: поймай, засунь в клетку, и все - я послушнее котенка. Когда-нибудь я выберусь отсюда. Полтора месяца это ничто… Сорок шесть дней. Тысяча сто четыре часа… Это ничто.
Я выберусь.
Глава 17. Исцеляясь.POV Katniss
Год назад начался мой Тур Победителя. Год назад я судорожно искала любую зацепку, чтобы спасти своих близких. Год назад мой Дистрикт не был разрушенным, и я не убивала правительство. Год назад Прим была жива.
В Тринадцатом снега выпадает в разы больше, чем в любом из Дистриктов, хотя зима сюда приходит позже. Ночью была настоящая метель, от которой остался мелкий, но колючий снегопад. Ноги проваливаются в сугробы почти по колени. Я стараюсь как можно быстрее уйти, хочу сбежать от смеха детей, от радости взрослых. Сегодня не мой день для веселья, а ведь многие впервые увидели сегодня солнце, которое ненадолго вылезало из-за туч некоторое время назад.
Надеюсь, в Шлаке тоже сейчас снег, надеюсь, он скроет следы от пожаров. Огненная Катнисс… Сожгла целый Дистрикт, а сама осталась невредима. Все мои шрамы который раз сгладили, придали коже «лоск». Я как змея, сбрасывающая кожу. От этого сравнения я морщусь, вспоминая Сноу. Он-то действительно был змеей.
Вдалеке я вижу разрушенное здание, по белым колоннам, которые, как ни странно, устояли, я понимаю, что это Дворец Правосудия Тринадцатого. Теперь это груда бесформенных обломков. Кажется, его не стали рушить полностью, как единственное место, показывающее власть Капитолия.
Я подхожу ближе и, к своему удивлению, вижу светлую макушку наверху. Мешкаю. Стоит ли вообще лезть туда? Я поднялась наружу, чтобы побыть одной. Но другого шанса не будет. Этот разговор и так оттягивался на слишком долгое время. Рано или поздно, как бы мне ни хотелось, мне нельзя отступать.
На самом деле я обманываю себя. Я ждала этого момента с тех пор, когда меня в последний раз сняли с лекарств, и я смогла поднимать руки без ремней. Каждый день после того случая я просыпалась мокрая от слез и пота. В первые три или четыре ночи меня связывали, потому что я хотела найти что-то острое и убить сначала его, потом почему-то себя. Позже мне начал сниться один и тот же сон, один и тот же разговор…
- Утенок…
- Я не утенок! Хватит меня так называть, Катнисс. Я уже не маленькая!
Он забрал у меня сестру. Перерезал ей горло… Она всего лишь принесла таблетки. Мне не давали его увидеть… И убить… В течение сорока семи дней.
Он не видит меня и это даже хорошо. Чувство самосохранения выключается, когда я пытаюсь придумать, как подняться.
Залезть на высоту в ярд не составляет мне проблем, но впереди, по меньшей мере, еще пять, а ровных, или хотя бы больших блоков я не замечаю.
- Обойди вдоль стены, там есть за что уцепиться, - слышу я непривычно сухую интонацию этого голоса.
Я ругаюсь про себя, видно, хруст снега под моими ногами все же привлек его внимание.
Сейчас мне бы стоило насторожиться, но вместо этого я делаю шаг в сторону. Упасть с такой высоты абсолютно не страшно, но я почему-то волнуюсь. Я быстро нахожу удобный уступ, рядом еще один и довольно скоро я оказываюсь на том, что раньше могло быть крышей.
Мои инстинкты резко обостряются, и прошлое накрывает меня, заставив сделать шаг назад, ближе к пропасти. Я будто бы снова нахожусь на Роге Изобилия.
Като сидит на куртке, одетый в свитер Тринадцатого, от его вида я вздрагиваю и поправляю капюшон так, чтобы он еще сильнее прилегал к шее.
- Я ненавижу тебя, – выкрикиваю я.
Он поворачивается и оценивающе смотрит на меня. Я собираю все силы, чтобы не разрыдаться.
- Я ненавижу тебя, и желаю смерти так же, как и ты желаешь ее мне. Я жду любой удобный момент, чтобы пустить стрелу в твою перекроенную голову, как когда-то! Ты никогда не сможешь искупить свою вину… Но единственная причина, по которой ты все еще жив, это Пит. Не знаю как, но ты просто обязан вернуть мне его. Мне плевать, что тебе придется сделать для этого.
Он встает и подходит ко мне. Слишком близко. Нагибается. Теперь его губы рядом с моим ухом.
- Знай, я все еще жажду мести. И я не буду извиняться за то, что убил твою сестру! – шипит он. – А сейчас, ты - нарываешься. Я могу прикончить тебя так быстро, что ты не сможешь предотвратить это.
Что это за представление?! Не понимаю, зачем говорить так близко, так, будто он боится, что нас услышат. Ни одно, сказанное им слово, не дает страху проснуться во мне.
- Ты этого не сделаешь, – в голосе звучит холодное спокойствие. Я чувствую приступ скуки.
Он делает шаг назад. Да, мне совсем не страшно. И это удивляет…
- Почему ты так решила? – в глазах читается шок.
Никто не бросал ему, вот так, просто, вызов. Я уверена, мое спокойствие его выбило из колеи. Я слишком зла на Като - злость притупляет все.
- Мне кажется, у тебя совесть проснулась. Хотя бы какие-то ее признаки. Столько времени осторожничал… А на Играх свою работу отдал другим.
- Не смей… - срывается он и хватает меня за горло.
Продолжай, Катнисс… Дави. Я вспоминаю, что видела, как он убил мальчика из Третьего, легко свернув ему шею, но это не вызывает во мне никаких эмоций.
- Пора бы уже смириться, что Сноу тебя использовал. Сделай хоть что-то полезное, – рычу я, чувствуя, что не хватает воздуха. – Помоги вернуть Пита!
Он отпускает меня. В глазах ненависть и да, я вижу раскаянье. Като, оказывается, человек…
- Сойка, что ты сейчас пытаешься сделать? Ты забрала у меня шанс на долгую и счастливую жизнь. Мало того, ты подарила мне мысль, что моя семья может быть давно мертва во Втором. Половина точно мертва. И только из-за тебя. Ты порождала в людях какую-то веру, надежду на лучшее… Они это получили. Но еще ты уничтожила свой дом, и двенадцать других. Мне плевать на эти судьбы. Но все равно, если бы ты подохла, этого не было. Неужели, готова жить с мыслью о том, что люди отдали свои жизни ради тебя, никчемной девчонки?!
От этих слов в животе все сжимается. Да как он смеет корить меня в том, что я сделала? Он говорит, что я забрала его семью? Он сделал то же самое. Но я готова сохранить ему жизнь в обмен на жизнь Пита. Я каждый день вижу родное лицо, вижу родного человека… Но все его движения, слова, поведение – противоестественно. Не его. Я хочу вернуть своего солнечного мальчика! Того, что был до Игр…
- Не было бы нас – остались бы Игры… - как будто Като есть до этого дело…
- От болезней детей умирает больше. Пережили бы. Ты думаешь, что я должен сказать, что согласен помочь? Так вот сейчас, я не знаю, как тебе ответить. Я бы самостоятельно взорвал бы все Дистрикты. А с девочкой… Это была случайность… Которая вышла из-под контроля,– последние слова звучали шепотом, будто для себя.
Перед глазами появляется Сноу. Он улыбается, кашляет и снова смеется. Я сдаюсь. В глазах начинает щипать, когда вспоминаю, как среди ночи я увидела Энни, сказавшую, что Прим больше нет.
- Я не поверю в это, даже если своими глазами увижу как было дело… Но в остальном… Сноу натравил тебя на меня. И из-за него умерли твои и мои близкие. Мы квиты! Сноу мертв. Нужно все менять, хотя мы никогда и не простим друг друга. Не для себя, ради памяти умерших, – я вспоминаю идеи Прим, она так хотела, чтобы был мир. Пусть это будет для нее. И пусть он помнит, как убил мою сестренку.
- В тот день… – Като мешкает… - Я разговаривал со Сноу, он говорил мне о причинах, почему я… Он дал мне какой-то прибор, из-за которой по его словам, все штучки Тринадцатого на меня не будут действовать… Потом, я заснул с ножом в руках… Мне снилось… Не важно… Просто я не ожидал, что ко мне кто-то зайдет. Я атаковал… И увидел Прим…
- Зачем ты мне это говоришь? – меня начинает трясти. В глазах щиплет сильнее… Я готова закричать, задергаться. Но нужно держать себя в руках. Я почему-то вспоминаю Хеймитча, который спал с ножом под подушкой и каждый раз кромсал воздух, увидев очередной кошмар.
- Я не умею оправдываться… - что я вижу?! Совесть? Раскаянье? - Прим спасла мне жизнь, я был обязан ей, – Ах, вот оно что… Пусть засунет свой долг…- …Я помогу тебе вернуть Пита. Но все равно не ради тебя…
- Тогда зачем? – почему-то спрашиваю я, очевидно же чтобы спасти свою шкуру. Я готова вцепиться ему в лицо. Он меня научил кое-чему и я готова это применить.
- Тогда Мелларк станет самим собой, а не пародией на меня.
Почему-то сейчас я готова признать, что он, как и мы все, пострадал от Сноу… Я вспоминаю то, что оставалось от Като после того, как переродки разодрали его тело. Я полтора года думала, что именно я убила его. Мне потребуется слишком много времени, чтобы расставить все на места.
Я разворачиваюсь и ничего не сказав, ухожу. Слеза обжигает щеку. В горле зарождается вопль. Еще несколько минут, потерпи совсем немного, и ори сколько влезет….
POV Cato
Смотря на безграничный простор вокруг, я понял, что загнал самого себя в рамки. Я пообещал то, что теперь просто обязан выполнить. Ради своей же свободы. Они не отвяжутся от меня, до тех пор, пока именно я… Никто другой... Не вернет Пришибленному его память. С чего начать? С того, что никогда бы не сделал я. С того, что предложил Хеймитч однажды.
Я сделал небольшой прыжок в пропасть, надеясь приземлиться на ноги. Тут не высоко, но все равно, я падаю на колени. Кожа щиплет. Кости целы – раны остаются. Ну, хоть брюки живы. Встаю, стряхиваю снег с рук, ног. Мои следы уже давно замел снег.
Почему я так быстро иду? Неужели самому интересно, что из этого выйдет? У входа в Дистрикт снуют люди. Кто-то забегает вовнутрь, кто-то - выбирается наружу. Я проскальзываю через толпу, подхожу к лифту. Чем глубже, тем неприятнее.
Вот, тот отсек, где, за прачечной, хранится какой-то хлам. Знакомая кладовка. Открываю дверь, включаю свет. Нахожу бумаги, хватаю несколько листов. Карандаши не подходят – сейчас бы найти что-то быстрое, взмах и готово, такое, что Пришибленный смог удержать в трясущихся от лекарств руках. Я недолго ищу то, что мне нужно. Восковые мелки.
Опять недолгий путь вниз, в отсек с тюрьмой. У Мелларка почти апартаменты класса люкс. Даже туалет в отдельной комнате. Охрана пялится на меня, как будто я сейчас убью их. Я показываю браслет, который уж точно не поменяешь:
- Красный, красный – говорю я. Они кивают и пропускают в комнату.
Так я и думал. В углу, раскачивается на стуле. Сноу мог бы хоть каплю расширить простор для фантазии мальчишке, но нет. Даже это скопировал.
- Что надо? – спрашивает он, не отвлекаясь.
- Пришел самоутвердиться за твой счет, – я бросаю на покрывало то, что принес.
Пит встает, подходит к кровати:
- Что это? Рисовать собираешься?
Я выдавливаю смешок.
- Сойка приходила поговорить. Я допустил ошибку, теперь должен выполнить обещание, которое спасет наши шкуры. Я уверен, тебя это заинтересует. Прояснит, кто из нас Като, кто - Мелларк. Тут ошибки не будет.
Он смотрит на меня с оценкой. Ну, давай, я знаю, каким был недалеким, помню, как долго приходилось соображать, додумайся и ты.
- Я не умею рисовать.
- Я тоже. Но Мелларк смог обдурить нас…
Не знаю, что он себе возомнил, но точно решил доказать, что я ошибаюсь. Схватил бумагу, высыпал мелки. Забрал все, кроме черного, который я предусмотрительно вытащил заранее. Это все чип в моей шее, который завибрировал еще в кладовой, поэтому мне просто необходимо что-то сделать.
…
Я не контролирую ни себя, ни свои движения, все именно так, как бывало на Арене. Я прихожу в себя, в момент, когда ударяюсь спиной об стену, а рука Мелларка перекрывает мне кислород. Смотрю на пол. Валяются четыре изрисованных листа.
- Что вы со мной сделали? – рычит он.
- Пусти его, мы объясним, - Хеймитч, за ним Плутарх заходят в палату. Наверно, долго любовались перед экраном тем, как мы старательно марали бумагу, прежде чем зайти.
Пит хватает меня за плечи, ударяет в стену и отходит. Сопротивляться не было смысла. Пусть играется напоследок. Я смотрю на свою ладонь, сжимающую лист. Разворачиваю его. Черный рисунок, резкими, как я и думал линиями. Всего лишь набросок, но уже в нем я узнаю горы Дистрикта-2. Дом.
- Почему я нарисовал это? – спрашивает Пит, хватая один из листов на полу. – Как я смог нарисовать второе Показательное Выступление Мелларка? Их же не снимают. Ты же был там. Объясни? – он пихает лист Плутарху.
- Да, за выступлениями съемка не ведется. Но откуда ты взял это, расскажи сам.
- Я помню это! – продолжает орать Пит.
Он хватает новый лист. На этот раз подходит ко мне.
- Это твое воспоминание. И я тоже его не видел! Камеры не показывали все в таком ракурсе!
Я выхватываю лист. Пит мечется по комнате будто у него ломка. Смотрю на рисунок. Неосторожные, быстрые линии, но поразительная правдоподобность. У этого парня талант, признаю я. Рог Изобилия именно такой, каким был на 74-х Играх. Вот каким Пит видел его.
- Нет, я такого не помню. Как и то, – теперь я беру лист и смотрю на изображение цветов оранжереи на крыше центра. Несчастные Влюбленные до начала Игр в самом центре композиции.
Я невольно восхищаюсь и в тоже время проклинаю Сноу, за то, что научил видеть красоту не только в оружии:
- Я уверен, есть что-то еще, что ты вспомнил, но не хочешь говорить об этом. Я знаю, что ты не боишься, но явно не хочешь, чтобы они это знали. Так вот, пора бы уже привыкнуть, что ты - Двенадцатый.
Четвертый рисунок оказывается в мятом листе. Хеймитч берет его с кровати, разворачивает.
- А вот тут, видимо, ты запутался… - говорит он, и среди вмятин я вижу себя, а рядом Эвердин. Красные стены Дворца Правосудия Дистрикта-2, Розововолосая женщина в центре, и множество людей.
- Это все Сноу! Какое-то его изобретение! Это в моей голове! – говорит Пит, он трет свое лицо, виски, дергается, паникует.
- Нет, такая штука находится во мне. В тебе же - что-то похожее на то, что вживляли наемникам на Арене. Ты слишком мягкотелый, чтобы прикончить кого-то - нужен стимулятор. Меня же сделали… Художником.
- Ты Пита Мелларк, - Хеймитч подходит ближе к парню. – Тебе скормили столько лекарств, ты должен начать вспоминать.
- Проведи ему экскурсию на кухню, как ты это делал мне. У него в голове полный набор видеозаписей. Не думаю, что и кулинарные передачи входят в их счет, – говорю я. Хеймитч поднимает глаза. Я вижу в них понимание и разворачиваюсь к выходу.
- Куда собрался? – слышу голос Плутарха.
- Спать! – раздражительно бросаю я. – Это уже не мое дело. Он - ваш.
Я выхожу из отсека и все равно слышу вопль загнанного в угол зверя.
- Я не Мелларк!
Вот это-то и отличало нас… Я, если бы и кричал, но за этим последовали бы смерти. Он бы сбежал, будь мной на самом деле. Но вместо этого, я знаю, он просто сдастся.
…
Проходит от силы дней пять, но видно, что Пит снова становится собой. Я не имею и малейшего понятия, что изменилось. Может, он перестал путаться, или начал верить окружающим. Но он принял себя, то, что творится в его голове.
В какой-то момент из Девятого Дистрикта привозят зерно, какие-то поставки из Десятого и Одиннадцатого… Кажется, весь Тринадцатый пропах хлебом. Куда не плюнь – везде ребенок с булкой, или парочка с пирожком. Для них это ново, а меня уже тошнит. Ведь меня, раз за разом, отправляют помогать.
…
Сегодняшний ужин особенный. Из Десятого доставили большое количество мяса. Говорят, что Капитолий согласились сократить поставки в нашу пользу. На кухне шумят повара, гремит посуда. То и дело кто-то забегает на кухню, чтобы забрать очередную кастрюлю с едой.
- Ты знаешь, что такое Скотовник? – спрашиваю я Пита, как бы устраивая проверку.
В руках нож, и по правде говоря, это меня успокаивает.
- Думаешь, я должен все знать? – ворчит Мелларк. – Ладно. Это приют для детей-беспризорников.
Я киваю, начиная отдирать жилы от мяса для пирога.
- Кто был лучшим для нашего Дистрикта среди Трибутов?
Пит выдыхает, будто пытается подавить злость и, не останавливаясь, продолжает вымешивать тесто.
- Я не хочу участвовать в этом… Я не могу отделить что правда, а что нет… Да и вообще, ты и так должен радоваться тому, что мы давно уже выяснили, что это тебя сделали моей пародией… И это был твой дед, Болас, доволен?
Уголок рта дергается в улыбке... Правда, приятно слышать, что твоего деда назвали героем…
- Все-таки был в этой замене один плюс… - звучит примирительный тон Пита. - Тебе… - он запинается. - Мне восстановили ногу, которую ты ранил.
- Извини, – мне действительно хочется извиниться. Я стал мягкотелым, может, сентиментальным, и почему-то сейчас мне кажется это нормальным, возможно, так будет лучше.
- Это было тогда. Слишком много того, за что нужно извиниться… Поэтому, просто забудь.
За пятьдесят с лишним дней с этим парнем случилось довольно многое, что я узнал от него же. Я все еще не могу привыкнуть, но мы стали держаться друг друга, как настоящие союзники. Кто, как ни он, знает способы Капитолия обучить солдата бездумно убивать направо и налево; по чьему, как ни его примеру, я учился быть сдержаннее. Мне странно понимать, что возможно Сноу повторил с ним все то, что было со мной, заставил запомнить, что переродки раз за разом сдирали с него плоть, хотя это было не с ним. Я знаю, что его, как и меня, научили ненавидеть себя, потому что он выдает себя за другого. Только вот если я – Като, который играл Мелларка, то он был Пришибленным, которого сделали мной, и заново научили быть Двенадцатым.
Иногда мне кажется, что если бы меня не удалось спасти, то Сноу воссоздал бы все то же самое, но с кем-то другим, и все равно подсунул воспоминания в голову Пита, сделав умершим трибутом. Но все же Сноу не всесилен, и так продумать идею он не мог. Слишком много деталей, которые стоило учесть. Ищи ответы у себя в комнате… Я помню эти слова, и мне так хочется попасть в свою тюрьму. Может, Сноу был тем, кто знал все наперед? Может, он знал нюансы? Может, их знает Мелларк?
- Знаешь, что… Пора бы уже им рассказать, что с тобой было. Они все еще думают, что Сноу повторил с тобой мой сценарий. Я хочу уже получить свободу. А пока ты молчишь – этого не будет.
Пит забирает мясо, берет нож. Поднимает на меня глаза.
- А так и было… Только не за год, а за месяцы… Нечего рассказывать. И ты знаешь, свободы никогда не будет. Даже с новым правительством…
Я не хочу поднимать тему старого и нового… Но:
- В любом случае, тебе нужно поговорить с Катнисс… Она скучает, - задумчиво произношу я. Я устал ловить ее осуждающие взгляды на себе. Пусть хоть переключится и отстанет от меня. Я делаю все, что обещал.
- Не правда, - смеется Пит. - Это было притворство… Всегда.
- Поверь мне, не было, – отвечаю я, понимая, что слова мои - правда. Вот кто играл и врал ей, так это я. И она чувствует сейчас огромное чувство вины и стыда. Это видно. - Сноу может и говорил, что мы все играем, но я был на твоем месте, знаю, что говорю.
Я чувствую, что Пит расскажет все. Я уже вижу ревность в его глазах…
Вечером мы собираемся в конференц-зале, во главе которого теперь сидит Боггс, а рядом сиамские близнецы.
Я сижу как всегда дальше всех. Мне так удобнее.
- Хорошо. Я готов рассказать вам все, что со мной было…
Глава 18. Переродок. Часть 1: Проект №2.POV Peeta
Свет - яркий луч солнца бросается мне в глаза, от чего я будто проснулся, но все еще лежу с опущенными веками. Мне хочется закрыть лицо рукой, спрятаться под одеялом, или просто встать, чтобы прикрыть окно куском старой, выцветшей ткани. Но я не могу даже пошевелиться. Возможно, вчера в моих мешках было куда больше пыли и отрубей, чем обычно, от чего они оказались тяжелее, и появилась эта слабость в теле. Я вовсе не врач, но после попытки хотя бы открыть глаза я понимаю, что что-то не так, и начинаю ждать. Нет причин для паники. Я просто еще сплю.
Света все меньше, он исчезает, становится темно… Я должен был давно уже проснуться, думаю я, за то долгое время, что валяюсь без дела, меня ждет серьезный нагоняй. Мои опасения медленно начинают оправдываться – я не просто не могу пошевелиться, возможно, я умираю, или наоборот, был мертв, а теперь прихожу в себя. Я всего раз видел человека, который ни жив, ни мертв, теперь это затронуло и меня. Я пытаюсь вспомнить, почему впал в это состояние, но мне помнится лишь взрыв на Арене. Катнисс! Как она? Я должен прийти в себя, чтобы найти ее!
Где-то глубоко я понимаю, что мне остается только лишь ждать. Но и тянуть нельзя …
Свет появляется вновь. Все повторяется снова. Тень – свет, белое – черное. Свет прожигает изнутри, но я рад этому, я чувствую его, это говорит о том, что я жив. Темнота густой вязкой жидкостью накрывает меня, давая сознанию задремать. Так тянутся дни. Я в Капитолии? Игры закончились?
Мне кажется, что прошло восемь мучительно-медленных дней, когда появляются звуки. Их становится все больше, они формируются в голоса. Женские, реже мужские, голоса окружают меня, я слышу их совсем близко. Потом становится слишком тихо.
…
В один момент я слышу краткий писк, секунда – повтор – тишина – снова тишину разрезает пищание. Мне кажется, я знаю ответ, на безмолвный вопрос. Я пытаюсь вспомнить название происходящему, но в этот момент появляется дискомфорт, перекрывающий все мысли. В точке, где, как мне казалось, был торс, вспыхнула боль. Она пузырится во мне, увеличивается, раздирает кожу, ломает кости. Это тянется так долго, что мне кажется, я могу сойти с ума, но что-то внутри требует держаться. Что-то, что было когда-то очень давно. Как будто есть кто-то очень близкий, кто ждет меня… Я не могу вспомнить ни ее, ни свое, имя… Ее?
…
Мне кажется, что прошло уже очень много лет, прежде чем слышу громкий, пропитанный болью, голос. Нет, это вопль. Я уверен, что он мне знаком. Это кричу я! Но я не помню себя.
Я цепляюсь за звук и впервые пытаюсь открыть глаза. Мне нужно выбраться к свету, который так напоминает белый синтетический огонь… Не помнить всего, но знать это… Я не потерян.
День. Белая комната, где много мебели. Взгляд скользит по потолку, замощенный маленькими лампочками, медленно перевожу взгляд на динамики по углам комнаты, под одним из них расположилась небольшая камера видеонаблюдения. Голова поворачивается вполне свободно, руки тоже слушаются меня. Я пытаюсь сесть – выходит. Как же хорошо. Я не скован в движении, я принадлежу себе. Боли нет, нет и других мыслей, кроме той, что я ничего не чувствую. Спокойствие, безмятежность. Я жив. Но кто я?
Я знаю, что рано или поздно все встанет на свои места, а пока нужно понять хотя бы где я нахожусь.
Комната очень красива, но есть желание раскрасить ее. Я представляю, как кресла принимают пастельные оттенки красно-оранжевого солнца на закате, потолок окрашивается в цвет сиреневато-голубого неба, появляется множество белых облаков с розовыми краями. Думаю, можно добавить и желтого на стенах. Как цветы на поляне.
Цветы…
Перед глазами появляются образы, они мне не знакомы. Маленькая девочка усыпана цветами, она мертва, её выдают красные пятна на одежде и пустой взгляд в никуда. Над ней склонилась девушка чуть старше, это она убила ее? Я не уверен в этом, но знаю - девушка несет за собой смерть!
Меня начинает трясти. Что-то не так… Нужно отвлечься. Белые простыни, цвет чистого полотна, цвет новизны… Белый цвет отвлекает от красного. Не надо цветов, только белое. Цвета порождают страх.
Слышу, как дверь с тихим звуком открывается, появляется пожилой мужчина, он в дорогом, насыщенно-синем костюме, который украшает белая роза. Снова белый.
…
- Кто я? Где я? Кто вы?
- Ты не помнишь?
- Нет… А вы кто-то очень влиятельный..?
- Твое имя Като. Я Кориолан Сноу. Президент Сноу.
…
- Ты пережил ряд процедур. Твое тело было хирургически изменено. Тебе повезло, мы смогли вытащить тебя с того света, но всему есть своя цена.
- Почему я? Почему это лицо?
- Ты лучший. Остальное потом.
…
Десятый день и я самостоятельно ем, самостоятельно хожу, хотя все мое тело будто налито металлом.
За ежедневной беседой с врачами - моим единственным приятным досугом, я узнаю какие-то подробности о себе.
Врачи рассказывают о сложных процедурах, пережитых мной. Каждую сломанную кость, каждый осколок, они поместили в тонкий слой особого металла, который гибок и прочен и считается лучшим способом укрепить кости. Я вспоминаю боль, которая разрывала меня. Но когда заходит речь о моем прошлом, я слышу тишину. Вместо этого врачи говорят, что у меня низкий болевой порог и его будут изменять хирургически. И я не верю в это, хотя с момента пробуждения прошло два дня, в крови много лекарств и все еще чувствуется слабая боль в висках и более сильная в костях. Я слабый и беспомощный – я понимаю это, поэтому чувствую вину и ненависть, которые, временами, вспыхивают между приемами лекарств.
…
В двенадцатый день, утром, я получаю карту-накопитель, в комнату устанавливают большой экран. До этого моим развлечением было лишь окно с видом на президентский дворец и небо, такое яркое временами, будто не настоящее из-за дневных разноцветных фонариков и ночных салютов. Даже рассветы кажутся мне синтетическими, слишком розовыми, слишком оранжевыми, не такими, как мне должно было нравиться когда-то. Внизу всегда сновали люди, и я быстро привык к их бледным лицам и одеждам, от которых резало в глазах. Эти ненастоящие цвета не вызывают во мне каких-либо приступов, будто действуют лекарства, которыми я давлюсь шесть раз в день. И вот, передо мной лишь зеркальная поверхность черного экрана и маленькая коробочка, в которой есть какая-то информация.
Я вижу как штука, которая, как мне кажется, называется планолетом, забирает тело человека, мимолетом я наслаждаюсь зеленым лесом в лучах рассвета, более натурального, такого, о котором будто скучал, вижу свое лицо, ту девушку, что была в моей единственной галлюцинации в день пробуждения. Я нервно сглатываю, понимая, что дальше меня ждет нечто страшнее.
И снова я вижу то тело, на этот раз ближе, отчетливее. Это слабо похоже на человека. Форма не изменилась, но местами, где должны быть мышечные ткани и кожа, лишь кости. Живот вспорот, местами блестит что-то металлическое, как маленькие чешуйки, которые врезаются в плоть. Я вижу, как его готовят к операции, подключают к аппаратам.
Мне трудно смотреть на это, в горле стоит ком.
- Ускоренная перемотка вперед, - говорю я хриплым голосом.
Быстрая смена картинок иногда совсем не меняется, иногда мелькает медсестра, распыляющая какое-то средство. Временами появляются новые операции. Врачи распыляют состав, но видимо другой, на то, что было костями, на них накладывают тонкие сверкающие пластины, их прогревают лазером, снова распыляют жидкость…. Постепенно человеку пересаживают ткани мышц, органы, куски кожи… И вот я вижу, как человек заново обретает лицо, у него отрастают светлые волосы, под действием лекарств разглаживаются шрамы, на теле появляется рельеф... И вот врачи отсоединяют почти все трубки.
К вечеру, когда привозят третью порцию еды, я задаюсь вопросом, зачем мне это показали. Я выключил запись в момент, когда человека, совсем молодого парня, перевезли в комнату, которая в точности похожа на мою. Должен ли я знать его? Лицо кажется знакомым, но в моих мыслях нет ни одной зацепки, чтобы понять кто он.
Я принимаю свой скудный, но вкусный ужин из жаренных бобов, куска нежного мяса и большого стакана теплого молока с медом и маслом, затем возвращаюсь к просмотру записи. Прошло, по меньшей мере, семь часов, с момента начала просмотра, и все это время я заворожено смотрел лишь на операцию. Чем дольше шла запись, тем меньше отвращения испытывалось, вскоре оно исчезло и вовсе.
Я снова поставил запись на быструю перемотку и вот парень приходит в себя, его учат тому, чему учат маленького ребенка. Мне кажется, что я начинаю понимать, зачем все это смотрю, но я не осознаю, правда ли это. Я знаю, что запись будет слишком длинной, поэтому даю команду программе выйти на список файлов.
Я поражен, видя, что на накопителе видео, снимаемые месяцами. С июля по май, часы записей, которых просто бессмысленно смотреть подряд и я выбираю одну случайную.
Снова перемотка и вот, я вижу, что парень кричит что-то, смотря камеру.
- Ты же видишь, - надрывается его голос в крике. – Я готов на все! Я согласен на любое условие, делай со мной что хочешь!
Я чувствую досаду и включаю последнюю запись мая. Я смотрю подготовку к операции, тот же знакомый мне парень на столе, но что с ним будут делать? Перематываю ближе к концу, где уже подошел период, когда восстанавливают кожу. Мой рот открывается в изумлении. Это то лицо, что мелькало в самой первой записи, то, что я видел каждый день в зеркале…
- Я готов на все… - шепчу я.
Я подписался на то, чтобы стать кем-то другим и все это время я смотрел на себя. Я не только не помню, кем являюсь, я пробыл здесь… Смотрю на часы с календарем. Я проторчал здесь тринадцать месяцев. Я чувствую обиду, и поднимаю голову к камере. Что я могу сделать? Ответы! Дальше – действия!
- Я хочу знать, кто я такой!
…
Новое утро новая карта-накопитель в руках. История Панема – единственной страны мира, история Голодных Игр, от которой бегут мурашки по спине – эти записи я просматриваю достаточно быстро, странно, но это - то немногое, что я помню. Я помню каждую смерть, что видел за годы просмотров Игр, но я не помню себя.
Я должен полагаться на себя, я знаю, что Капитолий не просто город, это мир, в котором умирают даже сильные, но мысль, что меня вытащили с того света, подпитывает меня. Это своего рода гарантия правдивости многих слов, никак иначе. Я верю врачам, говорящим, что потеря памяти – остаточное явление после комы.
…
Все мои мысли направлены на то, чтобы вспомнить. Я не смотрю записи, а пытаюсь вспомнить себя самостоятельно. И с помощью лекарств, а может и моими усилиями, к шестнадцатому дню в голове появляются первые проблески. Я благодарен, что мне ничего не рассказывали, не хотелось слушать вранье. Я должен был вспомнить все сам.
…
Я родом из второго из двенадцати Дистриктов страны. У меня нет ни фамилии, ни прошлого - я отказался от них, когда вызвался на Голодные Игры. Это традиция: пока ты не принес победу, есть только имя, выбранное тобой и твое оружие, которое ты сам добудешь. Сейчас у меня ничего нет. Только имя и лицо, которое мне не принадлежит. Я опозорил дом, но мне дали второй шанс… У меня забрали все, я должен это вернуть, но прежде, мне нужно узнать, где мои родные.
…
В какой-то момент прошу показать мне что-то помимо Игр и, проклятье, они соглашаются, я получаю записи, которые могли бы войти в мой Сборник Победителя. Я вижу семью в полном составе, такими, какими они есть. Вижу их ссоры за столом, мелочные но колкие шутки, какие-то бытовые дела, и не чувствую за ними фальши. Они кажутся такими привычными, хотя я не могу припомнить и минуты с ними…
В тот же день я получаю газетные статьи, какие-то вырезки… Все как одна, рассказывают о ситуации в дистриктах за последние месяцы. Взяв в руки одну из вырезок, я пробегаюсь по ней взглядом.
Второй дистрикт собрал всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти, способных нести военную службу, и направил их в Дистрикты останавливать вспышки бунта.
Читая другую из статей, я вижу имена убитых и места, откуда они родом. Странно видеть такое в капитолийских новостях, ведь до Дистриктов им нет никакого дела… Что я стараюсь найти здесь? Имена отца и братьев. Но их так тяжело вспомнить… Найдя имя отца, я судорожно ищу имена братьев. Спустя минуты в моей руке смятый комок бумаги. Внутри вспыхивает первый приступ отчаяния. Не зная зачем, среди стопы бумаг нахожу новости непосредственно из Второго Дистрикта. Заголовки пестрят яркими надписями:
«Олимп взорван.»
«Люди Сойки призывают перейти на их сторону, несогласные борются за свои жизни.»
«Северо-восточный район Дистрикта-2 поддался нападению. Погибло 462 человека, раненных 686. Ведется опознание погибших.»
Я не верю этим новостям, не может быть, чтобы Второй стал так важен Капитолию. Никогда не было такого, чтобы имена погибших вписывались в статьях… Но может, мы все же важны? Может, Капитолий ценит тех, кто его защищает?
Беру в руки список погибших во время нападения. Нет, это не список. Это адреса. Улицы, которые стерты с лица земли. Все названия знакомы, где-то в середине нахожу свою - наверно, свою - некоторые названия и цифры до сих пор вызывают головную боль и видятся как-то размыто.
С губ слетают немыслимые, казалось всего секунду назад, слова. Я не верю написанному, и хватаю карту-накопитель, которую не заметил ранее. Опускаюсь на пол, включаю проигрыватель. Запись могла быть и смонтирована, я не помню этих мест. Только какие-то отголоски: красный Дворец Правосудия, белоснежную Академию с резными колонами… Деревню Победителей. Но на записи лишь множество разрушенных домов… Вот теперь я начинаю верить. Я выключаю запись, падаю назад, прикрываю глаза рукой, мне не хочется, чтобы кто-то увидел, что в моих глазах скопились слезы.
- Мне жаль, - звучит из динамиков без капли искренности.
- Ты уничтожил их! – хриплю я.
- Я пытаюсь это остановить, – так же сухо говорит президент, и я понимаю, что так он показывает, что хочет и моей помощи в этом.
Проходит время, и я принимаю решение, во что бы то ни стало уничтожить Сойку, которая начала бунт. Уничтожить все это время живой Тринадцатый. Я вспоминаю увиденное снова и снова, представляю, как умерла моя мать, которую я любил, хоть и не выказывая своих чувств. Представляю, как мои младшие братья боролись за нашу страну, когда я валялся без сознания. Думаю об отце и деде – героях, каким я не стал… Чувствую, как в груди все сжимается, как начинает плавиться мозг от мыслей, как закипает кровь и внутри зарождается крик. Меня сгибает, то от боли, то от моей беспомощности, которую я проклинаю. Я сворачиваюсь на полу, в то время как меня бьет мелкая дрожь вины. Я виноват в том, что все умерли, я должен был победить в этих Играх, а теперь должен отомстить. В голове все перемешивается, мне хочется метаться по комнате, но я просто лежу. Дыхание учащено, в ушах пульсирует. Я не знаю, свойственно ли мне такое поведение, или оно чем-то вызвано, да и какая разница…
…
Кажется, я схожу с ума, повторяя все новые и новые причины и способы умерщвления Сойки. Проходят дни, прежде, чем лекарства дают результат и мой бессвязный шепот обретает смысл. Тренировки, мне нужны тренировки. Я понимаю, что слаб и мне нужно снова обрести силу. Никто и никогда не должен увидеть меня корчующимся на полу.
…
Кажется, только вчера в моей голове было пусто, теперь я помню каждый день, проведенный здесь, дни до всего этого… И мне хочется убраться, но мне нужно так много сделать и только Сноу может в этом помочь.
…
- Почему я был в коме? – спрашиваю я.
И мне, к удивлению, отвечает президент:
- Ты проиграл в последнем марафоне…
- Я хочу пройти их заново! – с жаром выпаливаю я, как будто это что-то изменит.
- Ты слаб для марафона, - ответил мне голос. – В одиннадцать часов будь готов, за тобой придут.
…
У меня появился личный тренер, который заново показывает то, что я когда-то знал. Знал, но не могу повторить из-за тяжелого нитариумного скелета. С ним я ужасно неповоротлив, а мое тело, хоть и сильно для поднятия тяжестей, недостаточно крепко для долгих, многочасовых отработок приемов. Я не могу долго держать меч, задыхаюсь от пробежек, и еще много, много раз забываю самое элементарное.
…
Мне трудно принять себя такими, какой я есть. Не верю, что я это я. Но ведь это нормально – это остаточное явление после моего состояния. И сколько бы ни прошло времени, я буду заново узнавать себя, до тех пор, пока память ни вернется окончательно и все ни встанет на свои места. Иногда мне кажется, что я совсем другой человек и мои сны подтверждают это. Чаще всего я вижу белое полотно, кисть и палитру в руках, иногда буквально чувствую запах ванили и горячих сливок. Я чувствую, как сахарная пудра попадает в нос, и я спешу убраться откуда-то, чтобы не чихнуть на стол.
Я вижу это так смутно, почти так же размыто как увидел сейчас во сне девочку у костра, хрипящую, и захлебывающуюся в своей крови… Я просыпаюсь и вспоминаю, что убил ее. Вспоминаю другие тела, и то, что должен был сделать. В голове неясно, но по мере того, как долго я думаю над этим, все проясняется. Врачи засунули мне лишние воспоминания, так легче будет претвориться парнем из Двенадцатого. Я привыкну к этому, как бы противно ни было. Я привыкну к мысли, что видеть его лицо перед собой гораздо лучше, чем пытаться вспомнить свое.
…
В момент, когда в моих руках оказывается нож, я понимаю что не так много и забыл. Мне кажется, что когда-то я разделывал им тушу, а может и убивал… Не мечом – ножом. Я понимаю, что сознательно выбрал оружие легче и меньше, чтобы снизить нагрузку на руки, поэтому с того момента мои ладони сжимают только два тренировочных меча.
…
Около месяца я тренируюсь и лечу травмы, все будто движется по кругу, никаких изменений, разве что Сойка все чаще и чаще мелькает перед глазами и на экранах. Мои чувства с каждым агит-роликом заново перемешиваются, превращаясь в коктейль противоположностей. И в какой-то момент мне становится не по себе. Тогда начинаются марафоны. Я знаю, что внутри соперников чипы, которые заставляют их убивать, мной же управляет чувство, не ясное ранее. Мои мысли только о Катнисс, они так разнообразны. Я зол на нее, ненавижу, иногда мне кажется, что я мог ею гордиться, возможно, даже желал оставить в живых. Мне кажется, я хотел ей сдаться, даже спасти ее. Меня не пугает ни перспектива быть убитым или быть убийцей, меня пугает то, что я не контролирую свою тягу к девушке, которую так жажду уничтожить. Может, поэтому я начинаю хотеть ее увидеть, чтобы быстрее расквитаться?
…
Находясь в тренировочном зале, я испытываю совсем не то, что ожидал: казалось, я сам этого хотел, но нет, у меня нет желания убивать. Это не правильно. На Арене появляются сразу двое, в руках того, что крупнее, вилы, у другого… Я не помню, как называется та штука - цепь с несколькими крюками на концах. Я задумываюсь на миг, и этого хватает, чтобы тот первый, замахнулся на меня - мне удается лишь отскочить…
Мне трудно начать бой. Я знаю, что должен убить их, но не могу. Мне не страшно, но я просто не готов. И все же, я ударяю Первого локтем в живот, но тут же Второй, находясь за моей спиной, запускает в меня то свое оружие. Четыре крюка врезаются в мое плечо, самый крупный впивается в ключицу. Я держусь, чтобы не закричать и, хватая больной рукой цепь, тяну человека на себя.
Я думаю, что, возможно, их не придется убивать, просто вырубить, но теперь, когда в глазах темнеет от боли, от моей же слабости, понимаю, что лучше сдаться – я не справлюсь. Вскоре уже трое, а может и больше, выбивают из меня жизнь. Я пытался, но все еще не готов. Я не могу убить.
В ту же ночь я проснулся, задыхаясь, мокрый от пота. Мне снилось, что убегаю от переродков, но хуже того, пытаюсь спасти не себя, а Ее. Мне стыдно признать, что Она заняла все мои мысли… Я не могу заснуть до утра.
Пару дней мне позволяют отлежаться под капельницей Морфлинга и мне не снятся сны. Это время я могу назвать лучшим из того, что помню.
…
Проходит второй, третий марафон. И после каждого я остаюсь в меньшинстве. Я знаю, что должен, знаю, что когда-то не раз лишал жизни, но не сейчас - во мне противится каждая клетка. Это не правильно, мне хочется остановить тренировки, но что скажет Сноу?
В утро четвертого марафона, после перелома правой стороны ребер и руки, я понимаю, что хватит с меня терпеть соперников. Наигрались они и хватит! К шестому или седьмому марафону моя решимость накаляется и изменяется в неконтролируемую злость. Она помогает мне выиграть.
…
Осталось меньше недели до Огненных Игр, дня, когда я встречусь с Двенадцатыми. Меня отвозят в Центр управления Играми, где вовсю кипит работа. Наверно, когда-то я мечтал попасть сюда, смотря на репортажи о проведении Игр, потому что мне здесь нравится. Опять белый цвет многоуровневых стен и мебели, которого стало в моей жизни так много, что песочно-красно - черное пятно голограммы вызывает всплеск эмоций. Почти вся техника выключена, только пара мигающих поверхностей и невероятно огромная схема в центре зала. Мне кажется, что я могу прогуляться по песочным дюнам, умыться в озере, ведь размеры Арены близки к размеру моей комнаты.
Мне рассказывают о том, что под песком будут находиться сотни тон раскаленной лавы, там же литры воды для гейзеров, купол, как на тренировках оснащен системой отслеживания местоположения и будет лишь один выход для меня. Нужно лишь потянуть время, не дать Питу убежать за подружкой, а потом убить Сойку и ее дружка. Три часа на все удовольствие. Оружие – на мой выбор. Мой выбор слишком банален… Ведь не со стрелами же выходить.
…
Я часто задаюсь вопросом, куда же пропал Сноу, ведь всего через несколько жалких дней может начаться война… Она уже давно идет, но вот-вот солдаты достигнут столицы. Даже не выходя на улицу, я чувствую, как жжужит от напряжения и тяжелеет от пороха воздух.
…
Завтра состоятся Игры, а сегодня весь город празднует Шестидесятилетие правления. Я получаю приглашение на прогулку в центральный парк. Это смущает меня, но не отказываюсь и, когда появляются безгласые, позволяю им переодеть себя в темно-фиолетовый костюм, напоминающий небо, с россыпью золотых блесток и одеть мне на голову парик с синими и черными прядями. Я не даю им нанести на лицо грим и прогоняю их, хватая первую баночку с золотой краской. Прямо пальцами набираю краску и покрываю ею лоб.
Меня начинает трясти, когда понимаю, что нарисовал на висках, вдоль скул к подбородку настоящие языки холодного пламени… Я не художник! Мне хочется стереть грим, но в мою дверь стучат и единственное, что остается это надеть синие перчатки и взять в руки маску.
Я никогда не выглядел так глупо, но это капитолийский маскарад, хоть и похожий на шоу разноцветных уродов. Я уверяю себя, что это маскировка, такая же, как и лицо Мелларка – не более. Меня просто не должны узнать до завтра, дня когда я отыграюсь за все. Я выхожу из Центра и вижу Сноу в иссиня-черном костюме, покрытым небольшими атласными, перламутровыми чешуйками, от этого он стал похож на змею, воротник отделан мехом, на который распылили бриллиантовый порошок, и всё это чрезмерное богатство украшают золотые витки.
- Переродок,- шиплю я, так чтобы никто не услышал.
Я не вижу привычную розу у президента, только кусочек трубки у его горла. Президент замечает мой внимательный взгляд. Я стараюсь не морщиться, ведь вокруг Сноу нет привычного душащего облака духов.
- После Игр у меня серьезная операция, к которой я готовился долгое время.
Я киваю, так вот почему его не было месяцами.
- Я хотел бы показать тебе тот мир, который создал для нас Тринадцатый.
Мы идем по парку с разноцветными деревьями, на улице должно быть темно, но из-за множества фонариков и светлячков в траве, мне кажется, что солнце не садилось. Вокруг снуют парочки, и небольшие компании, они так же ярко одеты и тоже с масками. Играет тихая музыка, где-то слышится смех.
- Знаешь, будь моя воля, войны бы не было… Если Дистриктам нужна еда и деньги, я готов их всем обеспечить… Но Капитолий… Людская жадность доходит до абсурда: одним все, другим ничего… - бубнит Сноу под нос.
Я не знаю, как ему ответить и поджимаю губы. Кожа на лице неприятно стягивается из-за краски.
- На самом деле, завтра мы не только отвлечем повстанцев, но в случае удачных Игр, сможем расширить казну страны… Если все пройдет по плану, несогласные падут, верные же получат то, что им не хватает.
Ах вот как он решил наживиться…
- За счет нас троих? – мой тон звучит обвинительно.
- За счет их двоих. Кто как ни ты должен выбраться оттуда? Их приговоры давно подписаны…
- Я понял, - отрезаю я и замолкаю. Мне нужно прогнать мысли, что я пешка… Но если это поможет стране…
- Рад, что ты предан мне после того, что с тобой было. Я ценю это, - я мысленно хмыкаю. - Знаешь, я хотел рассказать, почему люди наряжаются ярче, чем стоило бы. Почему ведут себя как глупцы… - Сноу не скрывает брезгливость в голосе. - Это от безысходности. Когда-то мятежники пустили в ход газ, который изменяет человеческий организм. У кого-то вылезли волосы, поэтому появились парики, у кого-то кожа покрылась язвами – для этого и нужен яркий грим. Веселье помогает им скрывать боль… Но молодые не знают причин их недугов, делая страну посмешищем… Я не хочу, чтобы война напомнила о тех временах, но может, для всех так будет проще…
…
Последняя ночь… Я сижу у открытого окна и смотрю на парад, который никак не закончится. Сеть с окна снята, есть ощущение свободы. Завтра все закончится. И мне кажется, что все будет не так, как хочется. Я беру свой пустой стакан, и наполняю персиковым шампанским. Смешно провожать алкоголем свой последний день, но это помогает уснуть под гудение и музыку.
…
Я увидел Ее вдалеке и внутри все замерло. Я был рад видеть Эвердин… Живой. Всего секунда мне потребовалась, чтобы насладиться этим ощущением, а потом понять, как оно омерзительно. Я знал, что это полностью рушит все мои идеи, но мне действительно казалось, что она мне нравится. Это не правильно! Это все мысли Мелларка. Он рядом, хоть и не стремится бежать к ней. Понятное дело – он знает, что не должен выдать себя или он покойник. Но первой должна умереть она. Отомстить. Отомстить и убить в себе это душащее чувство, которому почему-то я не могу сопротивляться. Этот непонятный трепет, который усиливается по мере ее приближения, зарождает во мне злость. Вот оно, то самое чувство, правильное, свойственное мне. Никаких других. Злость! Я ненавижу ее, так сильно ненавижу, что Капитолий решил влюбить меня в нее, чтобы я не убил ее прямо сейчас, а поиграл. Да так оно и есть. Ее нельзя убить сразу, я должен поиграть в ее дружка. Я должен…
Она приближается и как будто по сигналу Арена начинает рушится… Следующие минуты я отчаянно борюсь с ней и с собой. В какой-то момент мой меч входит в тело Катнисс. Я убил ее... Но почему мне еще не легче?
…
Видишь этот мир, но не веришь в то, что он такой на самом деле, не веришь словам, которым нужно верить, ведь они должны помочь. Не веришь происходящему, и тому, что творится в голове. Вот так я чувствовал себя каждую минуту. И только отражение в зеркале казалось родным, хотя оно не принадлежало мне.
Сейчас я верю только секундным порывам вырваться и действовать совсем не так, как должен. Что я должен? Я должен сражаться за себя и свою страну, уничтожить Тринадцатый ценой своей жизни, но мне хочется лишь скрыться, исчезнуть, и любыми окольными путями добраться до дальнего уголка, который я не хочу вспоминать, но он врезается в память все чаще. Там нет гор, которые окружают это место, там лес за забором, к которому и подойти, кажется, что страшно. Там измазанные в саже и грязи дети, смотрящие голодными глазами, там худые подростки, искренне боящиеся оказаться там, куда я хотел попасть всю жизнь… Но, я не верю, что когда-либо хотел попасть на Игры. Но все всегда твердело об обратном. Вроде бы я тот, кто всегда бездумно действовал, а вроде и другой, кто искал иные способы, чтобы выжить и спасти того, кого люблю. Меня разрывает от незнания кто я и где мой дом. Я знаю лишь одно. Его в любом случае больше нет, а считают ли меня живым или мертвым – давно не важно. Я умру сейчас… Кто будет виноват в моей смерти, повстанцы, или Капитолийцы… На чьей я стороне? Я не знаю, но мне спокойно в Тринадцатом…
Глава 18. Переродок. Часть 2: Примирение.…
Я за стеклом, за холодным и непроницаемым, за которым ничего не слышно. Вокруг много таких прозрачных комнат. Как холодно… Мне кажется, что я мог бы и замерзнуть, если бы меня не трясло, а мышцы не сокращались из-за электрического разряда, имеющего свое начало на запястье. Мои крики давно затихли, и я жадно пытаюсь втянуть в себя глоток воздуха. Мне кажется, что я как рыба на суше, и все почему? Потому что Катнисс сидит напротив меня и прожигает взглядом. Я не зол на нее, как это было раньше, и от этого мне больно не только физически. Мне ее не хватает. Я понял это недавно, когда увидел ее живой и почти невредимой, когда понял, что вот-вот бомба взорвется, а я так многого не успел. Это задевает меня, и признаюсь самому себе, мне не хочется сопротивляться, потому что это мое. Даже когда мой мозг готов разорваться, мне хватает сил и рассудка понять, что мне легче полюбить Сойку, чем убить. Я даже понимаю, почему так много думаю о ней, но не могу вспомнить, когда она так впала мне в сердце, которое бьется быстрее, вырабатывая что-то в кровь, а значит, заставляя работать сдерживающий меня ток. Даже от злости я не чувствовал такого разряда…
Как бы то ни было, потом мне будет стыдно за свои мысли, но мне трудно им сопротивляться: как бы ни был обязан Капитолию и Сноу, я готов наплевать на свою клятву отомстить.
И орать мне хочется не от боли, а чтобы она ушла и не мозолила глаза. Она будто видит во мне Мелларка. Это всего лишь оболочка, как она не понимает? И почему внутри я становлюсь совсем таким же?
…
Время от времени меня посещают непривычные мысли. Это из-за газа, который распыляется в воздух. Я начинаю вспоминать то, что не могло быть… Ни с того ни с сего я начинаю напевать старую песню, слова помнятся плохо, но она звучит в голове нежным девичьем голосом, и это то, что успокаивает меня. Потом воспоминаний становится как будто больше, и я уже не понимаю, что со мной творится. В голове перемешались две жизни, я помню обе, и не ясно, какую отчетливее.
…
Меня выпускают через сорок дней, я почти свободен в Тринадцатом Дистрикте. Но я не выхожу из своей комнаты, которая находится рядом с тюремными камерами, зато ко мне бегают врачи. От них я узнаю, что та девочка, которую заменила Эвердин на жатве, ее сестра, Прим. Мертва… Я чувствую… Боль... И желание утешить Катнисс.
…
Ведений и снов становится больше. Кто я, что я вообще такое? Что за эксперимент? Кому верить? Что происходит? Уже наступила зима, а я запутался еще больше. Воспоминаний о Двенадцатом так много. Я не могу быть Мелларком! Нет! Это не так! Или так? Сноу врал? Или Другой не оправдал надежд Тринадцатых и они решили провернуть дубль два?
…
Другого выпустили, я не знаю, как его назвать, как и себя. Он принес мелки. Проклятье! Он - ненормальный, еще более долбанутый, чем я?! Но я соглашаюсь на его эксперимент…
«Белый, цвет чистого полотна!»
«Краски вызывают страх»
Я не мог ни поддаться искушению и не взять в руки первый белый лист. Меня тянуло к этому действию так сильно, как будто я хотел пить и вот мне дали глоток. Казалось, я пил, пил и не мог остановиться, подавить жажду.
Последствия меня уничтожили. Месяцами мне врали, я - переродок! Я капитолийское отродье, и я поддался, став их пешкой.
…
Я признал, что мое имя Пита Мелларк, Пит, Женишок… Я вспомнил, что был взрыв, но что потом? Като должен знать ответ.
…
- Почему я потерял память?
- Мы записывали передачу для Сойки в прямом эфире, и ты намекнул о бомбах… Я выбил из тебя все дерьмо.
«Вы... В Тринадцатом... Не доживете до завтрашнего утра!»
«Идиот! Ты все испортил!»
Боль. Вкус крови во рту. Я вспомнил и это.
…
Я всеми силами избегаю Катнисс, на кухне, в столовой, да где угодно, чтобы не попадаться ей на глаза. Я не знаю, что со мной будет, если увижу ее. Меня трясет от одной мысли о ней, и это становится своего рода кнутом, удерживающим меня от каких-либо действий в ее сторону. Ничто не заставляет меня волноваться, как она, даже врачи Тринадцатого не так надоедливы.
…
- Что ж тебя так коробит при виде своей подружки? Никак думаешь, что она натворила дел без тебя, и резко опротивела? – с усмешкой спрашивает Като.
Как только я начал приходить в себя и не хотеть наброситься на Сойку, меня поселили в соседний от Като отсек. Просто прекрасное место, если не считать, что за стенкой живут два врага из прошлого. И сейчас, после уборки на кухне мы направляемся «по домам».
Я честно не знаю, что ответить, за меня говорит моя комната: цветные рисунки, эскизы, наброски - все, что я вспоминаю, появляется на бумаге. Каждый раз, открывая дверь, я не спешу заходить – воспоминания, свои и чужие, накрывают меня, и я стою иногда не одну минуту, чтобы придти в себя. И сейчас я стою в дверном проеме и смотрю на рисунок переродка с темной короткой шерстью, я знаю, что Като стоит за моей спиной и тоже смотрит на листы, развешенные на стенах, валяющиеся на полу, где-то разбросанные по одному, где-то стопками.
- Мы знаем только один способ забыться, - теперь Второй серьезен, и это меня отрезвляет.
Я поворачиваюсь к нему и почти непонимающе поднимаю брови. Я знаю, о чем он, но зачем ему это? Помочь мне справиться, или чтобы пережить самому? Второе более очевидно, кто, как ни я составлю ему компанию по душе и способностям.
- У меня есть идея… - говорит он, и я могу поклясться, что это звучало дружелюбно.
Новое воспоминание, на этот раз размытое, накрывает меня, когда я захожу в зал с высокими потолками. Каждый шаг разносится эхом, я могу расслышать свой пульс, но адреналин не подскакивает. Как смешно, обращать на такие мелочи внимание, но моя ситуация заставляет следить за этим.
- Ты уверен, что это разрешено?
- Я готовил здесь Катнисс… - нехотя отвечает Като. – В любом случае никто не запрещал сюда вернуться. Да и охраны не было у входа. В прочем, какая разница… - он говорит так, будто я помогу разобраться с теми, кто попытается нас выгнать. Ага, конечно…
Я подхожу к стойке, где висит оружие. Когда-то стоило взять мне в руки что-то острое, как в голове вспыхивало требование убить… Теперь только защита. Только?
Като берет меч, я беру два. По его реакции видно, что он удивлен. Я в какой-то степени рад этому. Я подготовлен намного лучше, чем в день, когда соперник ранил меня в ногу… Теперь я здоров и могу отыграться.
…
Все свое свободное время мы проводим в зале, хотя я бы не отказался лишний раз провести бой на улице.
- У тебя после пережитого не осталось вопросов, на которые ты не получил ответы? – спрашивает Като.
- Нет… И даже если остались, какая разница?!
Като смеется и в очередной раз пытается ранить меня в живот, я отскакиваю и выбиваю у него меч. Всего секунда и его горло зажато скрещенными лезвиями. Като не может думать и драться одновременно – это слабое место, которое так легко использовать. Возможно, во Втором все такие, и пару атак миротворцев точно можно было остановить, предложив решить задачку по алгебре.
- Сноу сказал, что все мои вопросы можно найти у меня в комнате…
Это заинтересовало меня, и я опускаю мечи.
- …У него был дневник, - говорю я, припоминая огромную книгу с богато-оформленной обложкой… - Хотя это только капитолийское название… Для того, чтобы не привлекать внимание… Как-то Сноу говорил, что надеется, что после его смерти записи перейдут следующему президенту, который сохранит вековые традиции страны…
- Думаю, это не просто записи о том, что он ел на завтрак… - задумчиво произносит Като. – Видно, там хранятся все его сумасшедшие идеи…
Като кивает самому себе. Я ловлю себя на мысли, что меня все еще подбешивает то, как смотрится его тупая мимика на моем лице… Хотя думаю, меня бы больше раздражало, если бы он все еще копировал мою.
- Мне нужно найти его! – выпаливает он спустя минуту молчания.
Я улыбаюсь:
- Тебя не пустят….
- Это мы посмотрим… - с раздражением бросает он.
…
В какой-то момент я понимаю, что больше не могу прятаться, и требовать от Катнисс, чтобы она не подходила ко мне. Но просто так подойти к ней я тоже не могу и с этим нужно что-то делать:
- Я хочу, чтобы ты рассказал, все, что было, когда ты претворялся мной!
- Хочешь знать, как мы развлекались с Катнисс?
Удар в челюсть, разбитая губа, синяк… Никаких переломов и слабая боль в руке.
Като касается разбитой губы, кривится от боли и начинает улыбаться:
- Ох, знали бы Тринадцатые, что любимая парочка Панема страдает из-за куска резины… В общем-то все было до безобразия прилично…
…
Теперь мне хочется не только выбить ему челюсть… Каждый вечер заканчивается тем, что я пытаюсь победить себя. Мне нужно научиться контролировать эмоции и поведение. Мне нужна помощь. Мне нужно, чтобы они сняли свой браслет… Или хотя бы выключили его, если так им проще различать кто есть кто.
…
- Знаешь что… Пора бы уже им рассказать, что с тобой было…
Я не хочу вспоминать, каким отродьем я был, но рассказав, я могу снова стать собой.
…
Мой рассказ не похож на тот, что все ожидали. Наверно я должен был рассказать, как меня пытали, но я не помню пыток, только те, что были моих рук дела между марафонами. Рассказ не вызвал особого ужаса в глазах, только Энни выбежала из комнаты, и Джоанна сильно напряглась. Я знаю, что на ней использовали. С начала ее помещали в маленький стеклянный куб с крышкой и сверху лили воду. Под действием лекарств ей казалось, что ее топят. Потом воду действительно заливали в резервуар и опускали голые электрические провода. Ее сердце останавливалось, тело горело изнутри и снаружи, но девушку возвращали к жизни, залечивали серьезные раны, чтобы та как можно дольше была жива, и затем пытки повторялись. Я знаю, что было с некоторыми из безгласых и я перешел к этой части рассказа:
- Особым дополнением к моим тренировкам стал день пыток безгласых, тех, что прислуживали трибутам Дистрикта. Многие умерли на глазах Пита… - я осекаюсь, когда понимаю, что осознанно разделаю себя прошлого и настоящего. - Каких-то замучил тогда я. Я думал, что страшнее, чем увидеть отрезанные пальцы или уши, слышать крики, и чувствовать запах страха, уже не будет. Но и это было так… Безобидно… Когда держишь в руках нечто, похожее на клещи кузнеца, знаешь, что они для работы над костями, помнишь, как хрустят суставы… - я говорю об этом с такой легкостью, хотя должен был давно прикусить язык…
И конечно Хеймитч перебивает меня:
- Заканчивай, мой ужин еще не переварился, а с твоими речами он вот-вот вылезет наружу, - с каждым словом его кожа из оливковой становится болезненно-зеленоватой.
После его слов во мне будто отключился механизм, делающий переродком, и я виновато опустил голову. Я понимаю, что этим людям, мягко говоря, противно и больно слушать о таком, хоть они и видели, как происходят Игры и знают, какими могут быть жестокими дети. Я понимаю, что детьми руководило желание освободиться, а мной – всего лишь желание услужить и побороть себя.
Като не дал сделать выводы, потребовав отправить его в Капитолий. Я не запоминаю ни единого слова из разговора, потому что пристально наблюдаю за Катнисс. Я вижу, как она сконцентрирована, чтобы не показать свои эмоции, ее ладони сжаты, как и мои. Ток скребется в районе запястья – ни выключить, ни снять. Им, что, в кайф смотреть, как меня корчит?
…
Не знаю как, но у Като удается уговорить Плутарха отправить нас в Капитолий, где сейчас не слишком спокойно из-за обезумевших богатеев и не менее обезумевшего правительства. Из всего происходящего в стране мне известно, что большая часть президентской казны была разделена на части для Дистриктов. Я думал, чтобы начать возрождение страны потребуются годы, но из-за стертых границ все происходит быстрее. Очень многие покинули Тринадцатый Дистрикт, часть вернулась в Двенадцатый, другие отправились помогать нуждающимся… Не знаю как вышло, но без Сноу люди стали держаться друг за друга и помогать – так я слышал по слухам.
…
Пришла весна, которая, как мне показалось, наступила слишком рано. На месте пустыря, на котором когда-то взорвали Дистрикт, уже возвышаются первые дома. Я лично помогал в их строительстве, в то время как Катнисс все время проводила в лесу с Гейлом. Может, так будет лучше для нас всех? Я начинаю задумываться, что правильнее будет отпустить прошлое и начаться все с нуля. Это не просто.
…
Я спорю с самим собой, видя, что Гейл и Катнисс всего лишь друзья, не более. Я знаю, что он занимает мое место… Но все во мне требует отпустить… Я не уверен, что сделаю ее счастливой. Мы претворялись, играли на публику… Но меж тем я любил ее с ранних лет. А она меня?
…
Теперь конференц-зал стал своего рода свободной зоной, где никто ничего не подслушает и не подсмотрит, все камеры убрали, экраны – отключили. Я сижу за столом и тереблю свой черный браслет, он тянется, врезается в кожу, не сильно, не до боли – просто натягивается, натягивается, но не рвется. Меня вызвали с тренировки, наверно, они - единственное, чему я, правда, рад после переделки моего мозга. Тренировки спасают, не дают думать. Отупляют. Не хочу больше думать. Сейчас просто приходится. Дверь открывается так тихо, что не сразу замечаю, что больше не один. Катнисс… И Хеймитч.
Он садится напротив меня, Катнисс рядом с ним. Она бледная, но губы розовые – она почти в порядке, хочется увидеть румянец на ее немного округлившемся лице. В руке Катнисс кусок веревки, она не серая, как обычные шнурки Тринадцатого, а зеленоватая, как будто из травы или чего-то такого. Я быстро понимаю, откуда она. С Арены, это веревка Финника. Я с большим трудом прогоняю мысли о нем, но все равно продолжаю следить, как Катнисс перебирает пальцами узелки, теребит, будто решает развязывать или нет.
- Через неделю мы летим в Капитолий. Нужно объявить о новых порядках всему Панему… Конечно, до этого пройдет Совет Дистриктов… Вы должны быть там.
- Как кто? – спрашивает она, устало. – Как символ восстания, или приглашенная звезда Арены?
- Как символ победы и мира, Катнисс, – неуверенно говорит ментор. – Вы оба.
- А я причем тут? Возьмите моего дублера, он психически стабильнее, - шиплю я.
Потом будто понимаю, что это не мои слова и просто качаю головой самому себе.
- Като останется в Тринадцатом, Пит. Его судьба еще решается. Но все же, пора восстанавливать разрушенное, ты знаешь это. И начать нужно с вас. – Хеймитч встает со стула и направляется к выходу.
Катнисс напрягается, и ее пальцы затягивают узел поверх другого.
- Через полчаса выпустите их, - говорит Хеймитч кому-то и дверь закрывается.
Катнисс, мне жаль твою сестру… Или… Я не знаю, как извиниться… Я перебираю много вариантов, как начать разговор. Я все еще люблю тебя, хоть и пытался убить… Нет, не так! Ты знаешь, все это – работа Капитолия… Все это не подходит, я знаю, что должен поговорить, но впервые слов просто не было.
Мы сидим в тишине пять, десять минут… Она не поднимает голову, веревка распутана, и Катнисс наматывает ее вокруг пальцев, они краснеют, мизинец обрел нездоровый синеватый оттенок.
- Довольно! - вскрикиваю я и замолкаю, будто испугался своего же голоса. Она вздрагивает и замирает. Нет… Меня испугала ее реакция. Неправильная!
- Перестань… - говорю я как можно мягче и одной рукой освобождаю ее пальцы. Она поднимает на меня удивленный взгляд. Я убираю веревку в сторону и беру ее холодные пальцы в свои ладони. Это так не привычно, что на секунду мне хочется вскочить со стула и уйти, но я остаюсь.
- Я всегда буду с тобой! И никогда тебя не оставлю, – говорю я как будто испуганному зверьку. Я ловлю себя на мысли, что научился этому тону от Нее.
На ее лице сменяются эмоции и, мне кажется, я могу прочесть каждую мысль. Она вспоминает всех тех, кого потеряла. Я принимаю единственно верное решение: во что бы то ни стало, я не буду тем, кого она потеряет следующим.
- Спасибо… - отвечает она шепотом.
- Мне жаль, что все так вышло. Прости меня.
Она, молча, кивает.
Я не замечаю, сколько проходит времени, мы просто сидим: я держу ее руки в ладонях, молча, не двигаясь, кажется, мы уже свободны, но это не имеет никакого значения.
…
Почему-то все боятся отключать прибор защиты, я же давно доказал, что не посмею причинить вреда? Я почти прежний, только временами несдержан, но и это они научились контролировать.
Конец очередного дня на стройке, день близится к завершению. Я иду по коридору жилого отсека и слышу свой же голос:
- Катнисс послушай! - слышится за поворотом.
Я срываюсь с места и спешу на звук.
- Я хочу поговорить с тобой, – просит Като, нет, почти умоляет.
- Не о чем, - Катнисс будто ощетинившаяся кошка, прижатая к стенке.
- Я, правда, не хотел убивать твою сестру. Я хочу заслужить твое прощенье. Я сделал, что обещал, вернул тебе твоего Пита.
О чем это он? Мне хватило пары секунд понять, что все его попытки вбить мне, кто я есть, на самом деле, были ради Катнисс.
- Хватит мне напоминать про это! Если мне все еще приходится дышать одним воздухом с тобой, это не значит, что ты можешь так просто говорить о том, что сделал, – она разворачивается к выходу и, видя меня, замирает.
Я рефлекторно делаю шаг назад, открывая проход, и девушка срывается с места.
- Да стой же ты, - говорит Като и хватает ее за руку.
- Не… - я повышаю голос, но Катнисс опережает меня:
- Не смей меня трогать!
- Я просто хочу сказать, что знаю какого тебе… - шепчет Второй.
Катнисс не отвечает, я знаю, она готовится сказать какую-то гадость, и знаю, что сейчас скажет он…
- Под действием лекарств, тех, что давали и ему, – он указывает на меня рукой, той, что сдерживал девушку. - Я убил собственных братьев. Им было по шестнадцать… Мне просто был дан приказ убить всех на марафоне. И я ненавижу себя так же, как и ты меня. Но причиной всему Капитолий.
- А ей было тринадцать, - голос Катнисс дрожит, не от страха, но от злости. – Ты помог вернуть Пита, и только поэтому жив. Только поэтому я... – она обрывает фразу, не договаривая.
Во мне кипят мысли, с одной стороны, я понимаю, как все происходило, я сам испытал то же самое, с другой – Като причинил боль человеку, которого я люблю, и ему не будет прощения. И все же, я хочу доказать себе и другим, что виноват во всем Сноу, а мы были лишь оружием. Как бы того не хотели.
- Катнисс, - осторожно говорю я. – Пойдем со мной… - я протягиваю ей руку без браслета, стараясь думать о своей идее, а не о девушке.
Она не двигается.
- Ты веришь мне?
…
Мы втроем заходим в лаборантскую, где за микроскопом сидит доктор Реминс, тот хирург, что осматривал меня вместе с мозгоправами.
- Чем могу… - он отвлекается и замирает в удивлении. Когда же они перестанут дергаться из-за нас?
Я не уверен, что все получится, но идея не даст мне покоя, и я должен попытаться.
- Вы брали у нас кровь? – спрашиваю я.
- Да, несколько раз… - сомневаясь, говорит доктор. А может просто волнуясь.
Он будет говорить с нами, понимаю я с облегчением.
- Когда?
- Пит, зачем мы здесь? – спрашивает Катнисс. То, как она называет мое имя… Ласкает слух… Как давно этого не было.
- При поступлении, в первые дни каждые двадцать четыре часа, плюс разы, когда вас, – он указывает на нас с Като. - Сажали и выпускали из тюрьмы.
- И что скажите, доктор? – не унимаюсь я.
- Спроси у Хорька на прямую, что тебе нужно! - вмешивается Като.
Я тяжело вздыхаю:
- Я просто хочу узнать, не заметил ли доктор Реминс чего-то необычного у нас...
Реминс встает и подходит к большому шкафу с папками. На самой нижней полке в конце он находит две папки, и ясно, что одна из них моя.
- В день, когда вас обоих доставили в Дистрикт, я обнаружил, что ваши ДНК совершенно одинаковы, но такого не бывает в природе. После обследования мною был обнаружен чип, который, как мне кажется, посылал в наши аппараты ошибочный код, запрограммированный на конкретную цепь ДНК. Иными словами капитолийские врачи создали прибор, делающий вас идентичными клонами для техники.
- И это все? – спросил Като.- За этим мы и пришли?
- Нет! – раздраженно рявкнул я, и снова посмотрел на доктора, пытаясь привести эмоции в порядок. – А другие капитолийские штучки вам известны? Например, было ли что-то общее, между тем, что было во мне в день, когда нас вытащили с Арены и в день, когда умер Сноу?
Что я пытаюсь найти? Были ли в нас наркотики? Да я точно знаю, что во мне их было предостаточно, но Като был чист в Тринадцатом, и единственным, за что можно было зацепиться, была капсула.
Доктор слушал меня очень внимательно, часто кивая и щурясь. Потом повернулся к записям, пролистал каждую папку. По его виду я понял, что близок к цели.
- Да, было кое-что… Некое психотропное вещество, которое… Говоря понятным языком, обостряет чувство тревоги и возможно, может вызвать приступы агрессии, паники…Возможно галлюцинации. Это было у вас обоих, но у него – доктор указывает на Като, - до этого не было ничего такого в крови, только успокоительное…
- Я знал! Это капсула! Сноу дал мне ее, чтобы я помог сбежать, она должна была снять магнитные штучки с моего скелета!
Я киваю себе… Меня пичкали лекарствами, а я верил им как наивный ребенок. Должно быть, Сноу был рад воспользоваться тем, что Като выбил мне память…
- Теперь ты мне веришь? – почти кричит Като и, повернувшись, я вижу, что он держит Катнисс за плечи.
- Пусти ее! – произношу я сквозь зубы.
Девушка смотрит на него всего секунду и с силой наступает на ногу. Парень отпускает ее, и та быстро уходит, ничего не ответив.
- Спасибо, - говорит Второй, опомнившись.
- Я получил сообщение утром, ваши браслеты можно снять, – говорит доктор и достает из кармана серебристую палочку, которой затем он проводит по браслетам.
Я чувствую облегчение, когда стягиваю теперь уже обычную резинку с запястья. Мы свободны.
- Ну и по какой причине вы выложили нам якобы секретную информацию? – спрашивает Като. Я закатываю глаза, потому что ответ очевиден.
- Мне было поручено сделать это, когда вы придете. Рано или поздно.
- Значит, они знали? И что теперь?
Теперь мы уйдем, и будем продолжать жить как раньше…
- Теперь, мы извлечем это устройство…
Удивление? Радость? Волнение?
…
В глазах все расплывается от наркоза, я должен быть в сознании, но мне кажется, что сейчас потеряю его. Наркоз давно обездвижил мое тело, хотя я прекрасно чувствую, что медсестра смазывает мою шею чем-то вязким и холодным.
- Скальпель, - командует доктор и, спустя пару секунд, я чувствую, что вдоль линии роста волос, от позвоночника к мочке уха тянется разрез.
Боли нет, только отголосок, как если бы по коже провели ногтем.
- Расширитель…
Пару раз меня спрашивают, как я себя чувствую, нет ли чего необычного. Да все прекрасно, разве что плитка пола как-то странно плывет.
Я слышу, как что-то падает на поднос, затем врач просит медикаменты и обрабатывает рану.
- Костный мозг с соединительными проводами мы не трогали, только извлекли механизм. Остальным пусть занимаются специалисты, - бубнит доктор, пока накладывает швы. – Через пару дней останется лишь воспоминание.
Позже, операция повторяется и у Като.
Ночью, когда я почти сплю, мне слышится неприятное, но почти привычное сопение кота за дверью. На него никто не тратил лекарств, и вообще хотели усыпить, но он был кем-то важным в Дистрикте… Кем-то, оставшимся после Прим. Я понял, что сон испарился и, собравшись, вышел из отсека.
Стук в дверь, тишина в ответ. Я открываю дверь. Катнисс сидит, прижав колени к груди. Увидев меня в свете ночника, она начала тереть щеки, вытирать слезы с глаз. Я, молча, захожу в комнату и закрываю дверь. Она смотрит на руку, и я понимаю, что на мне нет браслета. Катнисс прижимается к стене, она не знает, кто перед ней. Нужно было оставить резинку для ее спокойствия.
- Я обещал, что не брошу тебя. Пора выполнять обещания, – я улыбаюсь ей, кажется, что даже смущаюсь… Я сажусь рядом и беру ее холодную ладонь в свои.
- Мне трудно… - тихо шепчет она. – Я не знаю, верить ли в то, что ты это ты….
Ей не нужно продолжать, чтобы я понял, насколько мы все запутались.
- … Я боялся, что капитолийские штуки могут заставить меня причинить тебе вред, боялся, что игрушки Тринадцатых причинят вред мне. Но я избавился от всего. Это в прошлом. Я вернулся. Я, настоящий… Никто нас больше не разлучит… Никто! Слышишь? – я целую ее в уголок губ. Она позволила…
Даже сейчас прошлое не дает мне покоя. Я так долго думал, что Катнисс - мой враг, что даже теперь мне трудно сделать шаг ей на встречу и поэтому я борюсь. Сейчас, каждую секунду…
Мы засыпаем как раньше, прижавшись друг к другу. Но все же я просыпаюсь среди ночи, потому что чувствую, как Катнисс дрожит и что-то бессвязно бормочет. Ей снятся кошмары, и это не переродки… Ей снится Прим. Я бужу ее, успокаиваю, она плачет у меня на груди, мы снова засыпаем…
Утром Плутарх объявляет, что нашел капитолийских врачей, которые могут сделать нам операцию… Рад ли я? Очень! Хочу ли я делать ее? Сильно! Но покинуть Катнисс не могу, не хочу! Плутарх утверждает, что покидать Тринадцатый ей небезопасно, поэтому летим только я и Като. Меня терзают опасенья, как же так резко стало опасно в Капитолии, если только три дня назад Хеймитч говорил, что нам нужно лететь туда ради Совета Дистриктов?
В тот же день я получаю ответ: в Капитолии остались те, кто работал со Сноу и принимал его политику как должное. Сейчас ведется их розыск. Операция же будет тайной… И как только поймают приверженцев, пройдет Совет…
Мне не хочется улетать, что-то должно случиться…
Глава 19. Точка возврата.POV Cato
Планолет уже опускает к нам лестницы, когда Катнисс бежит попрощаться. Мы с Питой стоим в одинаковых одеждах Тринадцатого, поэтому она сомневается, к кому подойти. Она подходит ко мне, смотрит в глаза. Смотрит не долго, пару секунд, но ей этого хватает, чтобы принять решение. Она щурится, оценивает, и разворачивается, направляясь к другому. Я улыбаюсь, молодец девочка! Сейчас мне стало многое понятно. Я смирился с очень большим количеством вещей и мыслей. Капитолий изменится, возможно, Панем превратится в республику. Говорят, все к этому и движется. Я смотрю на Катнисс, она обнимает Пита и целует, возможно, впервые за долгое время не боясь, что он что-то ей сделает… Питу тяжело, я знаю, но он, как и я, пытается принять действительность с правильной точки зрения. И именно наши точки зрения не значит, что верны.
Я подхожу к планолету, встаю на первую ступень и наступает момент, когда волна прошлого накатывает на меня. Я снова примагничен, снова на коротком поводке. Если во мне и есть слабости, то боязнь магнита - первая в списке. Вскоре я прихожу в себя на борту, а Пит поднимается за мной.
Во время полета мы молчим, два абсолютно одинаковых человека, чьи жизни перемешал Сноу. Я тот, кто убивал почти треть жизни, и научившийся делать что-то прекрасное, и он – творец, которого заставили ломать детища других. Я – перерожденный, которого ломали, который ломался. Пита – несломленный, но все же переродок.
В окне мелькает Шестой Дистрикт. Пролетая над Восьмым, я дремлю. Просыпаюсь как по приказу, будто чувствуя свое личное пространство, будто ощущая притяжение Олимпа. Места, над которыми мы пролетаем все еще в разрушенном и состоянии. Мне хочется вырваться из самолета, я даже могу дотянуться до парашюта, всего пара действий… И я дома.
Но вскоре за окном виднеется пустырь, отделяющий Капитолий и Дистрикты. Тут располагаются Арены, я могу поклясться, что видел Мою Арену. Я вижу деревья и озеро с тонкими линиями рек. Я слышу, как напряженно вздыхает Пит, он тоже узнал эти места. С них все началось.
Закат слепит глаза, я закрываю окно иллюминатора и опускаю спинку кресла. Я могу спать как угодно и сейчас тому подтверждение – хоть в небе, хоть на каменном полу.
Мне кажется, что самолет начинает трясти, слышатся голоса паники. Это сон, думаю я, или воздушная яма – не страшно. Но запах паленого уже не может сниться. Я открываю глаза, вижу вспышку…
… Тело опять разрывает от боли, я ничего не вижу и не слышу, все горит, я задыхаюсь в дыму и огне, кашель вырывается, не давая сделать вдох. Я зажимаю левый рукав у рта, осматриваюсь, пытаясь что-то разглядеть через дым, зудящий в глазах. Мы больше не падаем… Я знаю, что тело лежит под завалом хоть и не чувствую его, только рука и голова практически свободны. Будто через воду я слышу, что кто-то хрипит рядом. Что, вашу мать, произошло?! В нас ничего не попадало, моторы были исправны… Приспешники Сноу… Или Коин… Выберусь, места мокрого не оставлю!
- Эй, есть тут кто? – кричу я, но звук похож на хрип. Ответа нет, и я теряю надежду…
POV Katniss
Зачем я снова отпустила Пита? Почему тоже не полетела? Я все равно через несколько дней буду в Капитолии. Внутри все трясется, он обещал не бросать меня. За этими мыслями понимаю, что хочу Морфлинга. Не из-за тяги, просто чтобы не думать обо всем этом. Я знаю, что уже конец, но все же волнуюсь, есть какое-то чувство, что что-то случится.
Дверь комнаты открывается и заходит Джоанна. Ее волосы уже отрасли и теперь челка закрывает глаза. Ее вид более чем нормальный, зависимость прошла, но осталось некое странное поведение: движения слишком плавные, развязные, речь растянутая, почти без эмоций.
Она, молча, садится на пол около моей кровати, обхватывает руками мою ногу и кладет голову у колена. Я не успеваю что-либо ей ответить, просто подавляю удивление.
- Однажды в сезон дождей, в моем доме в Седьмом случилась маленькая трагедия. Огромное дерево «случайным» образом упало на крышу. Наверно гроза… Или, чей-то топор постарался… В общем, в крыше образовалась дыра, а дерево распласталось по всему этажу … До этого, Капитолий вызвал меня на какое-то событие в качестве приглашенного клоуна… Я послала их. Не хотелось видеть эти жирные морды, и уж точно мне не сдались их кровельщики, которые должны незамедлительно появиться по моему звонку. Я была зла, поэтому приходила в себя лежа на полу и пила дождевую воду, капающую с крыши, со вкусом пыльцы. Была ночь, до утра никто бы не стал лезть ко мне.
Но нет, в дверь начали стучать, напористо, громко, с вызовом. Я не хотела открывать и не сдвинулась с места даже когда услышала грохот и звон падающего замка. Замки у дверей в таких домах хлипкие, будто из картона.
Тяжелые шаги приближались комнате.
- Мейсон, - окликнул меня голос. Я лениво помахала в ответ. – Я думал, тебя прижало.
Это был племянник одного из победителей. Его часто вожжа кусала зайти к родственнику, а значит, и пройти мимо меня. Мы виделись часто, часто ругались, еще со школы, и часто он у меня ночевал…
… А сегодня он связался со мной. Представляешь, я тогда на него так орала, мне не нужна была помощь в починке. Я могла жить и на одном этаже. Я знала, что утром придут миротворцы, а он останется на ночь. Его могли убить, как и мою семью… И вот я узнаю, что из Деревни Победители все мертвы, и я единственная победительница своего Дистрикта. Как он выжил?
Я слушаю тихий голос Джоанны, которая рассказывает мне свою историю, и я знаю, что она о любви…
Она ждет от меня ответа какое-то время, продолжает что-то бормотать о том, что больше никогда не сможет выпить дождевой воды, еще что-то о том человеке…
Я встаю, руки Джоанны безвольно падают на ее колени, и выхожу из комнаты. Не хочу слышать ее рассказы, она всегда не выносила меня, забирала мой Морфлинг, надоедала, когда вздумается… Я устала от нее.
Мои шаги вялые, я и сама чувствую себя разбитой. Лекарства мне не дают, не хотят, чтобы я привыкала к ним… Иду туда, где меня найдут только знающие…
Я не успеваю добрести до кладовой и натыкаюсь на Гейла. Он в форме военного… Но это не форма Тринадцатого. Меня прошибает пот, когда я понимаю, что это униформа Второго.
- Гейл?
Он подходит ко мне… Я не понимаю, что он говорит, почему он меня обнимает, извиняется. Слова похожи на отголоски, звуки…
Я одна! Меня все оставили! Папа, друзья, Прим, мама, Пит, теперь Гейл. За что? Почему? Нет! Нет! Только не это!
- Ты уезжаешь? - шепчу я. В глазах темнеет, ноги подкашиваются.
POV Cato
Судьба любит меня, я знаю это, потому что прихожу в себя. Ожоги… Я знаю, что это все. Я просто поджаристый шашлык… Нитариум спас меня, снова.
Мы быстро добираемся до Капитолия. Опять те стены, что душили нас долгое время, опять врачи, что перекраивали тела и рассудки, опять лекарства, сон…
…
Я смотрю в потолок, на соседнем столе Пита. Меня не покидает надежда, что восстановлением дело не обойдется.
- Если ты проснешься снова мной, я лично перекрою тебя, - шепчет Мелларк.
- Если так и будет, я сделаю это сам. И заодно выбью из твоей головы себя.
- Договорились!
Наркоз действует, я засыпаю. В какие-то мгновения, мне кажется, что я ору, в другие – что сердце замирает, а потом его запускают вновь. Даже находясь в пустоте, я понимаю, что они изменяют очень многое.
Когда я открываю глаза, мне кажется, что мир перевернулся с ног на голову. Меня трясет и тошнит, а тело слишком легкое и неконтролируемое.
…
Проходят дни, прежде чем я могу спокойно встать, и пройтись, а после выйти на балкон. Я не узнаю ни руки, ни ноги – они такие же чужие, как и я сам. Я помню только три полосы на колене, одну широкую, и две поуже. Кажется, мне их вернули.
Санитары убирают ширму, которую не замечал днями и вижу зеркало, завернутое в бумагу, даже есть бант, за ними появляется Мелларк, держа в руках торт с красными розами и таким же кремом. Я снимаю обертку, слишком спокойно, даже для «наркомана с трубкой в руке».
Я вижу себя прошлого. Я ждал этого так долго, что не могу сразу в это поверить. Каждая родинка, каждая неровность принадлежит мне. Я настоящий! Неверие. Удивление. Трепет. Радость. Так много эмоций из-за, казалось бы, пустяка…
- С возвращением! – говорит Мелларк. Я поворачиваюсь к нему. Всего секунда и я чувствую мягкость и прохладу крема, за которым следует боль в носу.
Я ору, снимая с себя крем и куски торта. И без того красный крем меняет оттенок – из носа льется кровь.
- Ты сломал мне нос, кретин! – кричу я и, осознав это, начинаю смеяться. Свобода! Настоящая свобода! Нет больше никакого каркаса из смеси металлов, нет и оков, держащих меня где-либо.
Не было в моей жизни тех лет, не было кошмаров.
…
Перелома носа не было, но небольшая шина, или что-то такое, будет мне мешаться несколько дней.
- Как ни странно, я рад, что ты стал собой, - как бы невзначай говорит Пит.
Я снимаю немного крема с тарелки и подношу пальцы ко рту. Торт должен быть с морником, никак иначе. Иначе не объяснить красный цвет слоев торта.
- Надо же, жив… - говорю я.
- Они не позволили добавить морник, - Пит пожимает плечами. – Итак, мы в той самой комнате… Где думаешь искать книгу Сноу?
- Ты постарался, чтобы меня сюда перевели? – Пит кивает. – Думаю, начать нужно с самых очевидных мест.
Мы проверили под мебелью, коврами и на полках, и конечно ничего не обнаружили. О выдвижных шкафах в стенах и речи быть не могло – их, скорее всего, проверили еще до нас.
Мне стало не по себе, от мысли, что что-то упускаю… Умные люди сказали, что если хочешь что-то скрыть, нужно прятать на видном месте. Я смотрю на потолок, вдоль стен… В голове появляются идеи залезть на стол и проверить вытяжку, что я и делаю, она оказывается пуста. Я спрыгиваю со стола, чувствую боль в ступнях, такую не привычно-полноценную, не приглушенную в костях и взгляд останавливается на одном единственном предмете, что неизменно стоит посреди комнаты у стены, раздражающий мое внимание каждый проведенный здесь день.
- Клянусь, это самая глупая моя идея, – говорю я, пока Пит обыскивает уборную.
Он появляется в комнате в момент, когда я беру стул и с размаху бью по зеркалу.
- Ты не сможешь его… - Пит не успевает договорить - сотни осколков со звоном уже разлетаются по комнате.
- Они заменили зеркало! – я не верю этому, но как же иначе.
И за толстой, гладкой рамой, словно в потайном ящике я вижу именно то, что мы искали. Я мысленно поздравляю себя, и готовлюсь принимать дары, в виде секретной информации.
Пит осторожно вынимает огромную книгу, которая в разложенном виде вряд ли поместится на коленях.
- Это оно?
- Да! – выдыхает Пит и осторожно переносит книгу на столик рядом с двумя креслами.
- Что там? – меня начинает распирать любопытство, но я знаю все, что должен, кроме деталей.
- Вырезки, рукописный текст… - бурчит Мелларк.
Я подхожу ближе. Какой идиот будет писать белым пером по черной бумаге?!
Я смотрю на первую запись, и от нее становится дурно.
1 марта. 236 г. О.о. П.
Когда мне было двенадцать лет, отец принес книгу, которую его рабочие откопали на развалинах старого мира. Он сказал мне: Кориолан, эту книгу не купить за все деньги Панема. Береги ее, в ней - истина прошлого.
Тогда я не знал, что несет в себе большая, тяжелая кипа бумаг в кожаном переплете. Я держал в руках книги и с большим количеством драгоценных камней, чем на ней, с более дорогой бумагой.
Все же я прочел ее. Мне требовались годы, чтобы постичь смысл ее страниц.
Спустя десятилетия я сжег книгу, оставив кожаный переплет. Сейчас в ней новые листы, где я, белым по черному, пишу свою первую запись. Я начинаю свой собственный Новейший Завет. Завет Кориолана Сноу. Президента Панема.
- Этот человек ненормальный что ли? – я отталкиваю Мелларка и пролистываю несколько десятков страниц.
17 августа 249 г. О.о.П.
Люди по природе своей жалки. Им нужно лишь Panem et circenses, как говорили древние, корми и устраивай им праздники. Люди - марионетки, они сами позволяют собой управлять. Они сами позволяют стать для них кем-то большим, чем правителем. Кем-то, кто станет решать их судьбы. Они сами делают меня своим Богом, верят в мое превосходство, подчиняются моему слову. Люди доверяют мне свои жизни и я, вряд ли, когда-нибудь, смогу позволить отнять это прав, распоряжаться судьбами. Возможно, в старом мире была вера во Всевышнего, она давала им надежду на что-то. Делала их свободолюбивыми, возможно, верными себе и своему Создателю. Сейчас, они всего лишь стадо глупых овец, для которых нет ничего священного, лишь пустые слова: Всевышний, Ад, Рай, Душа, Дьявол…
Кому-то повезло родиться в Капитолии, кто-то пожинает плоды предков и умирает. Тут виноват далеко не я...
28 мая 256 г. О.о.П.
За все нужно платить, даже мне. Власть, которая стала моим всем, место во главе страны, в который раз должны было перейти в руки другому. По стечению обстоятельств многие кандидаты на сей пост умерли. Какая жалость. Сказать по правде не без моего вмешательства. Но как бы грязна не была моя репутация, она должна оставаться белоснежной. И плата за это моя же кровь. Пить из той же чаши, давиться теми же яствами, а потом лечить недуг за недугом. Противоядия действуют все хуже и хуже.
На этих, 32-х играх, мной было принято решение протестировать новейшие лекарства на людях. Теперь трибут сможет спасти и себя и других. Меня, в первую очередь. Медицина шагнула далеко вперед, не буду и я отставать от новшеств. Красное никогда не сможет омрачить белое...
- Нет, он точно был психом!
Я пролистываю страницу за страницей, 64-е, 72-е, 79-е года…
- Дай, я посмотрю - Пит вытягивает со стола книгу и плюхается в кресло.
Я уверен, его теперь тоже распирает.
- Семьдесят шестой год от образования Панема. Ученые создали сплав, который при плавлении выделяет газ, вызывающий паралич мышц человека,- читает Пит.- О, он даже о таком пишет?! Этот газ был на 75-х играх… Так… Тут написано, что в том же году использование органов трибутов для операций не были пригодны, и ученые начали искать способ создать искусственную кожу отдельно от донора.
Я не хочу вникать в эти подробности и замечаю, что почти засыпаю, развалившись в кресле.
- Восемьдесят третий, получены первые образцы, использованные на трибуте - победителе.
В горле образуется сухой ком. И я будто проснулся. 59-е Игры – игры Энобарии. Она не однократно повторяла в Тринадцатом, что они любят менять органы трибутам… Значит, ей не только исправили зубы…
- Переходи к последним годам… Меня мало волнует, что было тогда! – огрызаюсь я.
- Разумеется…
Под шелест страниц я начинаю вспоминать обо всех, тех, кому причинил вред. Есть ли в этой книге какие-то ответы? Да я же уже все узнал. Есть ли там что-то, что поможет мне забыть все это?
Проходит около часа, пока мы находим нужные станицы… Основными материалами на страницах книги были политические вопросы и информация о людях. Мы узнаем, что было, по меньшей мере, шестнадцать человек, которым был изменен скелет, все они погибли. Все операции, проведенные на мне, Сноу хотел провести и на себе. Множество людей прошли процедуры изменения внешности, но только на мне провели эту операцию полностью.
Мы так узнаем, как Питу дали мои воспоминания. Гипноз. Всего лишь лекарства и повтор моих записей. Оказалось, что когда-то я сам что-то рассказывал под тем же гипнозом. Информация для Сноу никогда не была лишней.
Все мои галлюцинации, сны, мысли были вызваны с помощью запахов, вкусов… Хвоя, запах тела Глиммер, звон металла, голос Сойки – все то, что может вызвать во мне эмоции, использовалось Капитолием…
…
- Что будем с этим делать? – спрашивает Пит, кивая в сторону книги. – Там столько информации…
- Я хочу ее сжечь! Там слишком много того, что не понять… И я не хочу, чтобы это повторилось. Пусть они заново выстраивают свою республику…
- Но это может помочь многим раненым после войны. Тебя восстановили уже после остановки сердца. Пятнадцать минут прошло, после того, как выстрелила пушка… Они сделали невозможное, понимаешь?! Доктора, что над тобой работали, скорее всего еще живы… Их можно найти. Если верно пользоваться этой информацией…
Я перебиваю разгорячившегося Мелларка:
- …Если кто-то узнает о ней, начнется новая война. Ты думаешь, она поможет парламенту? Нет! Они начнут убивать друг друга… Только чтобы занять место Сноу. И тот, кто взорвал наш самолет, слышал наш разговор. И он знал, что мы найдем книгу… И будь уверен… Он за ней придет…
Я не имею понятия, с чего это решил, слова просто стали потоком вырываться из меня. Но в одном я уверен – книга опасна!
- Ну и зачем, по-твоему, нужно было взрывать самолет, если мы единственные могли найти ее?
Я начинаю вспоминать всех тех, кто имел на нашу жизнь большое влияние: Эбернети, Хевенсби, Боггс, Коин, Сноу… Сноу жив?
- Мне кажется, Сноу жив…
- Нет, точно нет! – я мысленно все же соглашаюсь с Мелларком. – Он бы тогда дал о себе знать… Рано или поздно. Как угодно.
- Тогда кто хотел власти больше, чем он или Коин? Боггс?
- Он рисковал своей жизнью, чтобы вытащить нас с Арены. Но я не поверю, что это Плутарх. Он лично послал за врачами… И… - я вижу, как глаза Пита меняются в удивлении.- Он пристроил нас сюда. Неужели, он хотел таким образом прикрыть свою задницу, и операция была лишь предлогом, чтобы вытащить нас в Капитолий? Врачи так во время подоспели…
- Я знал, что ты поймешь меня. На Плутарха никто бы не стал думать… Но про книгу может знать только он, а взрыв – гарантия, что все переключат свое внимание на нас, пока тот стелет покрывало на трон. Даже если он и получит книгу, то выйдет сухим из воды. Он нашел врачей, он нас спас… Лавры будут сыпаться ему, пока все будут ломать головы, кто подпортил самолет.
- Я не уверен, он ли это. Но у меня есть идея, как оставить только то, что нужно… Не будем говорить, что мы нашли, пока не поговорим с одним человеком. Думаю, ему можно доверять...
…
Даже на Жатве я не видел столько людей, сколько сейчас стоит на площади Капитолия. Раненные и здоровые, богатые и бедные, из разных Дистриктов... Все они собрались на площади в этот день. Я слышал, что каждый день один поезд из каждого Дистрикта привозит людей в Капитолий, или в другие уголки мира – границы стерты…
Смотря на толпу, мне становится дурно, я хочу прикрыть глаза, видя, на что похож народ Панема. Я думал, что во мне не осталось жалости… Нет, это не она, скорее чувство омерзения, прежде всего к себе.
Теперь Панем знает, что я жив, но мне не ясно, что будет дальше. Мне кажется, что я нахожусь у водопада – шаг вперед и пропасть, неизвестность, камни… В голове так пусто, ощущается лишь усталость. Я так устал от всего, устал чувствовать на себе взгляды людей, мечтавших закопать меня живьем. Мне хочется перемен, хочется вернуться назад и изменить решения, принятые в день Жатвы…
- Пит, я не понимаю, зачем ты просил ее приехать, у нее дела в Восьмом? – слышу я ворчанье Катнисс за спиной, она не замечает меня за объемным занавесом кулис.
Я не видел Сойку с последнего дня в Тринадцатом. Она не знает, что мне вернули мое обличие… Мне странно так думать, но как бы то ни было, я благодарен девчонке за все… Ненависть помогла бороться за жизнь, притворство – раскрыло глаза. Нас с ранних лет учили, что мы должны беспощадно уничтожать соперников, я сам искоренял в себе слабости. Но это была не жизнь… Именно дети из Двенадцатого показали мне что такое быть по-настоящему живым…. Злость не ключ ко всему… Я не знал, что значит настоящая преданность пока не увидел то, как Сойка относится к своему любимому. Между ними нет притворства… Мне хочется того же.
- У нас дело к твоей матери, понимаешь?
Я выхожу из своего укрытия. Они оба в синем… Я, в своей старой одежде лабараторной хомячка, выгляжу на их фоне как бедняк, пришедший просить денег на хлеб.
- Ты оказался прав о Плутархе. Но его все же схватили… - говорит Пит.
Я киваю и перевожу взгляд на Катнисс. Темно-серые глаза то ли из-за софитов, то ли из-за злости стали совсем светлыми, стальными, я мог бы даже разглядеть в них себя. Ее лицо же замерло в нечитаемой эмоции. Я все еще искренне хочу, чтобы она меня простила. Я так хочу начать все сначала… Может, мы не станем друзьями после такого… Но я не хочу враждовать. Не сейчас… Не теперь…
- Значит, нашли что-то… Что ж, это радует. А как на счет твоей идеи?
- Она здесь. Перед советом заберет книгу… Все, что ей не понадобится – уничтожит, как ты и хотел.
К нам подходит Хеймитч.
- Все уже собрались. Вы готовы? – обращается он к Двенадцатым.
- Нет… Но кого это волнует, - шепчет Катнисс.
- Все будет хорошо, - Пит улыбается ей и берет за руку.
- Это последнее, Душенька. Дальше работа за нами. Но вот еще что, ты уверенна в своем решении об амнистии всех выживших трибутов?
В моем горле образуется ком. Я ожидал после совета суда, тюрьмы… Даже временами ожидал казнь…
«Ты помог вернуть Пита, и только поэтому жив».
Я слышал что-то о том, что Мейсон и Энобарию не будут судить, но о том, что было принято решение и обо мне, я не знал.
Катнисс что-то шепчет и поворачивается к толпе.
Пит украдкой кивает мне. Неужели и у меня все будет хорошо?
- Тебе повезло, парень, – тыкает в меня фляжкой Хеймитч. – Но ты все равно мне не нравишься.
Если не он разорвет меня, то это сделает толпа… У меня есть шанс все изменить. Удастся ли?
POV Katniss
Страх перед публикой никогда не был мне знаком. Я столько раз говорила перед камерой и на людях, что сейчас я не должна бояться. Пит держит мою руку, крепко, уверенно – как раньше. Он не станет прежним… Я знаю, что его чувства ко мне изменились, но почему-то мне кажется, они не стало хуже… Просто иначе. И мое отношение к нему изменилось… Не огонь… Которого мне иногда не хватало, которое сжигало меня всю… Но солнце, делающее мой мир светлее, пробуждая каждое утро от вязкого, черного кошмара. Даже когда все изменилось. Я буду много лет пить таблетки, просыпаться от того, что не хватает воздуха… Но Пит прав, все будет хорошо.
- Жители Панема, мы приветствуем вас! - я на секунду замолкаю, не зная, что сказать, хотя мы репетировали эту речь так долго… Я ищу глазами Цинну, но его нет рядом, только его одежда - единственное напоминание.
- Посмотри немного влево, - слышу я голос Пита у уха.
Я думала, что никогда больше его не увижу. Гейл. Он пришел поддержать меня. Как друг. Как раньше.
- Для меня большая честь стоять сейчас здесь, перед вами, зная, что власть Сноу пала. Нас ждут новые, тяжелые времена, но теперь мы едины. Капитолий и Дистрикты отныне равны. Я благодарна вам за то, что вы боролись за наше будущее, которое станет светлее… И только вместе, рука об руку, мы справимся, пройдем через сложное время…
Моя речь продолжается все дольше и дольше… Потом говорит Пит, конечно его текст совсем не с бумажки – свой, от души. И вот в момент, когда аплодисменты людей, в основном из Дистриктов, становятся слишком громкими, а мы должны уйти, на сцене появляется Като. Что он забыл тут? Почему его не задержала охрана?
Он подходит к микрофону, и вместо аплодисментов я начинаю слышать крики:
- Убийца!
- Шестерка!
- Убить его!
- Отомстить за детей!
- Он подручный Сноу!
- Панем, - начинает Като. – Вы знаете меня как трибута Второго Дистрикта 74-х Голодных Игр. Я был тем, кто воспитан, чтобы служить старому Капитолию, я был обучен как миротворец, который должен следить за порядками, как было велено. Я убивал ваших детей. Я умер однажды на Арене, но меня оживили, чтобы снова позабавить хозяев. И вот сейчас, я стою перед вами, чтобы попросить прощения…
Крики все не затихают, но он тоже продолжает:
- Я не имею права извиняться за каждого победителя, но я могу это сделать за себя. Я ошибался, когда хотел принести в свой дом победу, ошибался, когда с раннего детства мечтал поскорее взять в руки меч. Я ошибался и когда вызвался добровольцем. Я был пешкой в руках Неправого. Я убил тех, кого любил, не спас, тех, кто был мне дорог. Придавал. Я знаю, что не заслуживаю прощенья…
Я слышу, что публика готова его растерзать. Я сама готова, но когда-то потребовала свободу для трибутов, скольких бы они не убили…
- Хватит! – кричу я, включая микрофон и возвращаясь к краю сцены. Я не ожидала этого от себя. – Он такой же, как все мы. Он наделал ошибок… Но мы все виноваты… Мы все были пешками и убивали тех, кто дорог другим! Мы должны начать все сначала, ради наших родных. Сейчас, с этого момента! - я бросаю микрофон и по ушам бьет писк. Опять в мои мысли прорываются воспоминания.
Я ухожу со сцены, чтобы сделать последнее дело и никогда не вернуться в Капитолий. Я больше не хочу даже вспоминать о том, что было с нами...
…
Меня все еще немного трясет и в глазах щиплет от слез, когда я захожу в большое светлое помещение конференц-зала Сноу и вижу несколько человек, которые, скорее всего, являются главнокомандующими своих Дистриктов. Почти у входа сидит заплывший от жира и денег Первый, далее Третий, Четвертый, Пятая… Вместо Шестого сидит пожилая пара, видимо кто-то из семьи, а может и из правительства – не знаю. Мэр Седьмого похож на один сплошной рубец от ожога, я слышала, что скоро дойдет и до него очередь операции… Я рада видеть Пэйлор, она посылает мне слабую улыбку. Вместо мэров Девятого и Десятого мужчина и женщина, я не знаю кто они. Рядом с мужчиной – мэром Одиннадцатого, чудом выжившего после атак, стоит… Хеймитч на месте Андерси? Рядом с ним сидит Боггс, я вижу, что пока он передвигается в коляске, за спиной уже висит капельница – идет подготовка к операции…
Пит снова берет меня за руку, я поворачиваюсь и вижу не его, а Гейла.
- Я всегда буду готов прикрыть тебе спину, Кискисс.
У меня пробегает мороз по спине, когда я вспоминаю его слова, что он понял, нам не быть вместе и наши чувства лишь временный порыв. Дружба важнее. Я благодарна ему за это.
Пока мы усаживаемся на свои места, в комнате появляются победители Игр. Оказывается, выжило около пятнадцати человек.
В коридоре я слышу громкие голоса Като и Лайм:
- Что стало с моей семьей?
- Это секретная информация.
- Я еще раз спрашиваю, где они?
- Они покинули Дистрикт после взрыва Олимпа. Их больше никто не видел.
В зале появляется заметно похудевшая, но такая же гордая, Лайм и садится на свое место.
Хеймитч произносит вводную речь о том, какую работу предстоит провести в ближайшее время…
Я не слушаю его, вместо этого вспоминаю, что сейчас происходит в Двенадцатом. Новые дома медленно, но верно строятся на костях наших близких, скоро в лесу появится зелень... Когда-нибудь там закипит жизнь…
…
Дистрикты сохранили основные профили, но теперь у каждого появится возможность прокормить семью. Капитолий все еще несет звание столицы, но он так же приобрел свои задачи: Торговля, Медицина, Развлечения.
…
Проходит много лет, прежде, чем я начинаю ощущать, что все становится хорошо… Пит рядом, как и обещал… Мы учимся жить иначе, по-новому… Это тяжело, больно… Но мы честно стараемся.
Эпилог. Покой. Сегодня я в Седьмом. Завтра, поеду в Пятый. Я не вернусь домой, даже трупом… Не хочу, чтобы меня нашли. Поэтому я стараюсь не задерживаться в одном месте надолго. Но меня всегда находят. Даже спустя почти два года. Одно из доказательств – письмо, что сейчас держу в руках. Я открываю конверт без единой пометки – внутри лист, сложенный втрое.
«Я знаю тебя, так хорошо, как и ты знаешь меня. Я знаю, где ты можешь остановиться, что предпочтешь, и конечно, я знаю твое поведение. Я найду тебя где угодно, и если ты причинишь вред хоть кому-то, не важно кому… Если ты вспомнишь свою прошлую жизнь, я найду тебя. Найду и убью. Ты знаешь, я сделаю это! Потому что ты сам поступил бы так же. Живи достойно, насладись этим состоянием – это лучше, чем быть победителем в бойне. Капитолий изменил нас всех, но больше мы не его рабы – помни это».
…
Проходит не так много времени и вот мои карманы пусты. Какие-то деньги я крал во времена перестроек, какие-то – смог заработать. И всегда они уходили на то, чтобы заглушить мысли. Когда-то я смеялся над теми слабаками, что каким-то образом выиграл Голодные игры, а потом убивали свои разумы химией. Теперь я сам один из них.
…
Я держу в руках последнюю смятую купюру и понимаю, что пора завязывать травить себя, и теперь мне понадобится слишком много сил, чтобы вернуть себя в форму. Меня тянет домой, в семью. Мне понадобилось около шестидесяти дней, чтобы понять, как мне их не хватает.
…
Я надеюсь увидеть кучи пепла на месте своей улицы, но вместо этого в лучах уходящего солнца я вижу привычные для меня кирпичные постройки магазинов с раскрашенными мальчишками стенами, узкие здания домов, где есть неуютные квартиры. Вверх по дороге, на Холмах, начинаются частные дома – редко можно встретить двухэтажные, поэтому еще издалека я могу разглядеть крышу своего.
Ничего не изменилось, даже калитка так же скрипит, я сильно бесился, когда слышал этот звук. Во дворе все так же пусто, ни цветов, ни деревьев, даже лавочки нет. Я прохожу к двери, которая сейчас заперта. Ключ нахожу сверху, в щели.
Слишком тихо.
Я прохожу на кухню – тоже пусто. Никаких признаков жизни, но в холодильнике есть свежая еда. Я с легкостью выдыхаю. Здесь кто-то живет. Я беру кувшин с молоком и делаю большой глоток.
- Руки вверх! – слышу я и поворачиваюсь, ставя кувшин обратно.
Седые волосы, множество морщин, голубые глаза потускнели. Это не дед…
Ружье падает, прежде чем, я сделал шаг или сказал что-то.
- Като! – произносит отец, некогда лучший офицер, а сейчас немощный старик. – Ты не можешь быть живым!
- У Сноу было на этот счет другое мнение.
- Мой мальчик… - отец подходит и обнимает меня.
Я давно так просто не касался человека. Это не похоже ни на одно из принятых мной состояний, я никогда не чувствовал себя таким… Беспомощным…
Чуть позже спускается мать. Она совсем не такая, какой я ее запомнил, слабее, тише, подавленнее. Мне не хочется отпускать ее от себя, потому что я скучал. Я никогда не скучал по родителям, как сейчас… Я не скучал вообще никогда.
… Я жду, когда спустятся Трой и Рэм… Мама поняла это очень быстро, возможно думая, что я не знаю.
- Близнецов убили во время атаки на Дистрикт-6. Их отправили туда через пару месяцев, после начала обучения.
Сноу им соврал, теперь мне тоже придется врать. Я не знаю, как сказать, что их старший сын убил младших братьев, потому что ему самому хотелось жить… Они никогда меня не простят, я и так, вызвавшись тогда на Арену, погубил их. Выживание - мое проклятие. Я рассказываю им почти все и с самого начала, впервые вижу мамины слезы, отец все так же спокоен. Узнаю, что он ушел из Академии через неделю, после моей «смерти», а после нападения, родители прятались за Холмами, высоко в горах, куда редко поднимались люди, боясь лавин и камнепада. Они вернулись совсем недавно, поэтому ничего не знали о том, что я жив.
…
Я не знаю, что будет дальше, иногда меня накрывает желание взять нож и резать глотки, тех, кто еще припоминает мои грехи. Все чаще появляется новое желание: уехать в Десятый. Тогда вымещать всю злость можно будет на куске говядины. Но я сдерживаюсь, потому что моя боль останется со мной навсегда, я должен с ней свыкнуться.
…
Иногда я прихожу к деду на могилу, он теперь знает больше, чем кто либо. Я рассказал ему все, он поймет.
…
Со временем я остываю, меня берут на отцовскую работу. Позже мне доверяют обучать молодых солдат. Они вырастут настоящими миротворцами, я не позволю им стать похожими на меня. Я буду учить, так же как и меня учила Энобария. Ее труд не пропадет.
…
Еще через время находится та, кто учит меня терпеть не только физическую боль, но и моральную. Она становится вторым человеком, кто узнает про меня все.
…
Теперь я живу, я не состою из кусков – я цельный. У меня есть все, кроме того, что уже не нужно – славы, и желания мстить.
Kathrin Glise, Александра Ржевцева.
[20.03.2012 -24.10.2012]
От KG читателям.
Семь месяцев работы, кажется, не прошли даром... Семь месяцев общения с кровожадным подростком, и столько же разговоров о нем...За это время я успела познакомиться с многими классными людьми, которые помогали мне продолжать работу. Примерно каждую неделю я орала, что не буду продолжать, или вообще убью всех героев, чтобы не парили мозг. Но все же я, нет, мы закончили Хлеб и Зрелище, чему и рада и опечаленна. Мне будет не хватать Китокапитошки и всех остальных... Но в тоже время они будут всегда рядом, особенно в моменты, когда я буду сидеть и искать ошибки и сюжетные косяки в тексте, а их много, за что я извиняюсь.
Я очень хочу поблагодарить Сашу Ржевцеву - моего соавтора и дьявола искусителя в одном лице. Именно она виновата во всем (что я неоднократно повторяю): именно она в начале марта влюбила меня в Сашку Людвига, сделав из него последнего засранца в моей голове и подарив мне образ плохого парня, которого так не хватает в жизни каждой девушки. Именно она подержала мою идею, что Сашка мог быть очень очень милашечным Питом, и предложила идею поменять парней... Она поддерживала меня и все мои идеи, даже самые бредовые, например сделать временное Глато за сутки до выхода фильма, тем самым мы стали в какой-то степени пророками... Я очень благодарна, тебе Сашуль(да-да, больше никаких ласкательных), за каждое слово и каждый момент пофигизма на, временами слишком глупое, поведение. Мы это сделали!
Еще, с великой радостью, я хочу сказать спасибо Bhanu, человеку, что помогала иногда даже просто своим присутствием! Большое тебе спасибо, за каждый тапок и пустую склянку в мой адрес; спасибо за свои тексты, они прекрасны!Я старалась хотя бы ползти следом за их великолепием! И самое большое спасибо за ругань "10-тки", это благодаря тебе злая тетя Энобария раскрылась, из-за тебя людям пришлось читать не одну 7-мистраничную главу, а гораздо, гораздо больше! Спасибо за "5 плюсов и 1 минус". Я очень рада, что наши "3 месяца" переросли в гораздо дольше.
Очень большое спасибо я обязана сказать Ди... И первое, за что спасибо – «Краски»! Наверно благодаря им, не наверно а точно, я смогла понять, что Пит не просто одуванчик, и мягкотелый мальчишка, а прежде всего мужчина с потребностями и, черт подери, горячими чувствами... Я опиралась на тебя, когда писала всю ваниль... Особенно в 18.2...Пальцы, лицо... Ну все от тебя...Хорошо, что не ноги, ведь так?! Я очень рада, что ты давала мне советы в мягкой, материнской форме, и помогла в самом конце, когда я была совсем готова нажать «удалить папку» на буке...Ты мне очень помогла.
И конечно, я должна сказать спасибо каждому читателю, особенно тем, кто писал отзывы в контакте или в хог.нете. Спасибо, тебе, Furrow, что так приятно отзывалась о моей работе. Ты была первым человеком, что отписывалась не зная меня, а значит была честна и не говорила что-то только ради того, чтобы я не обиделась. Это было очень приятно, особенно часто я радуюсь, вспоминая, что ты меня перечитываешь.
По идее, этот текст я должна была написать на английском, так как он будет посвящен "нашему идейному вдохновителю"(с) Саша. По идее, я не должна это писать вообще, потому что Людвиг и так зазвездившийся «...»( тут должен быть список высказываний из цитатника Саши), но все же я это сделаю для галочки. Благодаря его туповатой ухмылки, слюнепотекучему телу, юстримам, сидячей позе, ненависному цвету глаз и распальцовке появилась идея...
Я никогда не любила голубоглазых блондинов, и всегда не любила плохишей в книгах, так что он может собой гордиться, так и передайте. Я думаю, если бы, да ка бы, это он должен был нас благодарить, за то, что мы спасли его задницу (ок, задницу его героя) от смерти... Мы написали классную идею для нового фильма - это тоже передайте. И еще спасибо ему за то, что постоянно звездит в твиттере, забирая у меня все чувство стыда за такую длинную речь. Звезда из меня так себе, так что буду учиться...
И чтобы проявить свою наглость полностью скажу, что я очень благодарна тете Ко за идею Голодных Игр! С нее все и началось для этой истории. Я очень рада, что прочла трилогию, всем советую. Жаль, что она убила Глимм и Марвуселя... Я их очень любила... Надо было их воскресить ха-ха.
И напоследок хочу сказать, что у меня получилось очень удачно собрать Ost, чему я рада. Рада, что Disturbed стали своего рода внутренним голосом Като, а Breaking Benjamin - помогли придать особое настроение Питу. Вот полный список музыки, и я надеюсь, что когда-нибудь я прочту в комментариях о песнях, которые ассоциировались с тем или иным моментом Хлеба и Зрелищ...
Ost Хлеб и Зрелище (Bread and Circus\ Panem et Circenses):
Основная тема: Disturbed – I'm Alive
Ассоциация с Капитолием: A Perfect Circle – Annihilation
К Седьмой главе: Limp Bizkit – Behind Blue Eyes
К Девятой главе. Песня на свадьбе: Wreckless Eric – Whole Wide World (Хотелось бы, чтобы в главе она звучала лиричнее, но в сети нет подходящего кавера).
Никак не могла выбрать которую, поэтому... Реклама и промо Огненных Игр: X-Ray Dog – Centaur и X-Ray Dog – Dethroned
К Четырнадцатой главе. Огненные Игры: Арт проект «Живые»... – Linkin Park- Live Out All The Rest
К Пятнадцатой главе: Lil Wayne feat. Bruno Mars – Mirror
К Шестнадцатой главе. Разговор Като и Сноу: Арт проект «Живые» - Pain - Shut your mouth
К Семнадцатой главе, хотя подходит и к девятнадцатой: Арт - проект "Живые" – Linkin Park - New Divide
К Восемнадцатой главе. Часть первая.: Skillet – Awake And Alive
К Восемнадцатой главе. Часть вторая.: Breaking Benjamin – Without You
К Восемнадцатой главе. Пит и Катнисс: Breaking Benjamin – You
К Восемнадцатой главе. Пит и Катнисс 2: Skillet - Monster
К Девятнадцатой главе. Последний Пов Катнисс: Zack Hemsey – Waiting Between Worlds
Эпилог: Clannad – Of This Land.
Всех и каждого я крепко обнимаю и целую!
