Арканы

вступительное слово

Вступительное слово от авторов.


Что такое Таро? С одной стороны, для обывателя, это колода карт для гадания. С другой – целая философия и система эзотерического знания, основанная «на египетских посвятительных мистеpиях, евpейской Каббале и сpедневековом евpопейском геpметизме» (с) Артур Уэйт.

Таро охватывают все возможные сферы. С их помощью можно предсказать прошлое, настоящее, будущее. Внешность людей, сроки исполнения желаемого, узнать цифры, время, место. Все. Система Таро применима ко всему.

Даже к нашему любимому фендому.
И не «даже», а очень даже!
Давайте об этом поподробнее. Колода Таро состоит из 78 карт. Из них 22 – Старшие (Великие) Арканы и 56 – Младшие (Малые) Арканы, поделенные на четыре масти – Мечи, Кубки (или Чаши), Жезлы (или Посохи), Пентакли (или Монеты).
Старшие арканы – это средоточие первичного учения Таро, главные карты колоды, каждая из которых представляет собой полную глубинного и мистического смысла картину какой-либо стороны бытия. Младшие арканы – это прародитель обычных нынешних игральных карт, каждая масть состоит из карт от туза (единицы), двойки, и так далее, вплоть до десятки, до Короля, Рыцаря, Пажа и Дамы. Естественно, современная игральная колода – это упрощенная версия Младших Арканов.
Полгода назад Роман провел со мной увещевательную беседу, в которой сравнивал вселенную Хогвартса и его обитателей с колодой Таро… 4 факультета. 4 масти. И Старшие Арканы – особенно сильно выделяющиеся в этой «вселенной» фигуры или ситуации.

***
Роулинг явно не понаслышке знакома с благородным искусством Таро, и даёт нам недвусмысленный намёк названием главы в 6 книге – «Башня, пораженная молнией».

Итак, Гриффиндор. Их атрибут – меч. Девиз можно сформулировать как «Победа». Это масть воинов, с кодексом чести и определёнными правилами товарищества. Масть самоотверженности, открытой схватки в противоположность закулисным интригам. Стихия – огонь. Как раз подходит Гриффиндору, с их алыми и золотыми геральдическими символами. Огненные шевелюры «исконных гриффиндорцев» - Уизли - тоже свидетельствуют об этом.
Но с другой стороны – мечи в перевёрнутом, негативном положении – агрессия (зачастую несправедливая и беспричинная, вспомним юношеские «проделки» Мародёров), деспотизм и стремление подавить своим авторитетом вопреки всему – Перси Уизли, возможно Барти Крауч. Так что, вполне подходит.


Хафлпаф – Кубки. Вода. Артефакт Основательницы факультета. Кубки – Сила эмоций. В прямом положении – любовь, дружба, союзничество и партнёрство, спокойные и плавные, как течение могучей реки. В обратном положении всё, естественно, меняется. Негативные эмоции. У Ро нет такого примера, но вот в фанфике «Защитник» отличный типаж – хафлпафка, которая использует человеческие чувства в своих целях, играет ими – автор фика интуитивно прав.

Рэйвенкло – Жезлы. Тут без сомнений. Жезлы – это Разум. Рацио. Интеллект – святая святых для рэйвенкловца. К тому же – стихия Жезлов – Воздух. А их символ – птица, как раз является атрибутивом воздушного пространства.

Получается, что Слизерин – Пентакли, они же Монеты? Земля? Да. С землёй связано не только богатство и плодородие, но и хтонические, тёмные, подземные силы. Символ – Змей. Как у Слизерина. Монеты характеризуются богатством. Слизеринцы привержены богатству. Практически все богачи и любители роскоши, которые упоминаются у Ро – выходцы со змеиного факультета. Далее: Пентакли – Наследие. Причём не только в материальном смысле, но и в духовном, и в родовом. А о фамильной чести и чистоте крови больше всех пекутся как раз Слизеринцы. И ещё – Монеты – здравый смысл во главе угла. Не честь и храбрость, не дружба и любовь, не жажда познаний – а именно «здравый смысл». Но хорошо известно, что именно эта удобная формулировка часто скрывает эгоизм и желание сберечь свою шкуру, когда человек «избегает неприятностей», оправдываясь перед другими, что он «не герой, а поступает разумно» (вспомни слова Финеаса, предка Сириуса!) и ещё: артефакт Слизерина – кулон. А кулон может быть монетой на цепочке. Не этот, слизеринский, а вообще.

***
Так к чему мы, собственно, заговорили на эту тему?
Вашему вниманию предлагается серия минификов, которые мы пишем по очереди. Вытягивая из колоды карту и полагаясь на подсознание – кто же это будет? На кого же намекает колода?..


p.s. Выложенные на данный момент минифики:

1. Туз Кубков – Седрик Дигори
2. Смерть - Артур Уизли
3. Колесница - Чарли Уизли
4. перевернутая Девятка Мечей - Драко Малфой
5. Башня - Джордж Уизли
6. перевернутая Луна - Сивилла Трелони

Туз Кубков – Седрик Дигори

Барсуки* не плачут - они дерутся. Они умные, они храбрые, и они защищают то, что у них есть… Барсук всегда умеет поймать змею.

Торнтон Уайлдер «Теофил Норт»

«Опрокинутая Чаша»

Последнее Испытание. Я стою на траве, приплясывая на месте. Кто-то может подумать - от волнения. От страха перед Турниром. Кто-то может смеяться: здоровенный детина подтанцовывает в такт неслышной мелодии… Защитник Хогвартса называется! Малявка Поттер и тот выглядит солиднее…

Мне плевать. Я спокоен. Так меня учили. Не отвлекайся на косые взгляды и язвительные слова. «Делай, как должно – и пусть случится то, чему суждено» Будь собран. Будь внимателен. Прилежно тренируйся. Учись. Уважай наставников. Будь приветлив и дружелюбен с другими учениками. Не встревай в ссоры. Следуй правилам – и ты достигнешь всего. Или, как говорит мой дядя Арнольд Фишборн, Аврор, в прошлом – тоже хафлпафец (впрочем, факультет – это на всю жизнь): «Служи по уставу – завоюешь честь и славу». Это могло бы стать девизом нашего дома Барсука…

Студенты Рэйвенкло воспаряют в заоблачные выси – что им законы, придуманные мелочными бюрократами? Магические изыскания и эксперименты (пусть даже запрещённые, пусть трижды опасные!) гораздо важнее.

Слизеринцы по-змеиному обтекают правила и установления. «Не пойман – не вор!» - вот их девиз. Делай, как тебе хочется – но позаботься, чтобы не было свидетелей. Или, чтобы свидетелей не осталось.

Гриффиндорцы прут напролом с яростью атакующего льва. Вспоминаю одну лекцию Профессора Бинса (да, мы, хафлпафцы, на занятиях стараемся не спать, а конспектировать. Даже на самых занудных. Потому что экзамены никто не отменял. Может быть из-за этого наш факультет традиционно получает высших средний балл по Истории Магии) Средние века… гоблинское восстание. Важнейшее сражение. Командир передового отряда – гриффиндорец (вот сюрприз, правда?) Карл Храбрый (в точку прозвище. Истинно гриффиндорское. Умным его, во всяком случае, никто не назвал). Итак: «…грозно прокричал боевой клич Карл и, обнажив свой магический клинок, устремился на врага». «Герой» - добавляет летопись. «Идиот» - добавлю я. Он вырвался за пределы боевой фаланги и немедленно погиб под гоблинскими стрелами. А рядовые трудяги-меченосцы, прикрываясь зачарованными щитами, стоя локоть к локтю, спина к спине – выжили. И победили. Вернулись домой к своим жёнам и наплодили детей. Среди них был и мой далёкий предок – хафлпафец, разумеется. Про него не написано в летописях. Зато он дожил до девяноста четырёх лет и умер с улыбкой на устах в зажиточном доме своего пятнадцатого правнука. Кто-то должен следовать правилам – иначе всё полетит к чёрту.

Мы, Дигори, такие. Цепкие. Из крестьян – и не стыдимся этого. Мои предки пахали землю Йоркшира. Ухаживали за яблочными садами и варили крепкий сидр. Крепко стояли на земле. Как невзрачное растение, которое не цветёт пышным цветом, но уходит корнями так глубоко в почву, что его никому не под силу вырвать.

Потом в роду появилась ведьма. У неё родились сыновья, которые унаследовали её способности – и мы стали колдовской фамилией. Но характер нашей семьи от этого так и не изменился. Может быть поэтому нас часто называют «плебеями». Особенно Слизеринцы. Может быть поэтому мы так легко сходимся с обычными людьми. Моя кузина вышла замуж за магла. Мой дядя, её отец, был не против. «Главное – чтобы человек был хороший». Тогда я был совсем маленьким. До Хогвартса оставался год – в детстве это целая вечность. Мы все съехались на большую семейную вечеринку – представление жениха нашей фамилии. Магл был в курсе, кто мы такие. Сестра ему всё рассказала. Он хорошо держался. Совсем не робел перед полусотней магов, хотя ещё месяц назад считал колдунов и ведьм детскими выдумками. Он был реалистом – и безоговорочно принимал то, что существовало в действительности. Мы существовали – значит так и должно было быть. «Когда-то люди не знали и про Америку» - так он сказал. Все засмеялись. Мы оценили шутку. Семья приняла его. Я стоял и смотрел, как магл пожимает руку своему будущему тестю – крепко, по-мужски. Они стояли рядом и были очень похожи друг на друга – невысокие крепыши, спокойно и с достоинством смотрящие на мир. Понемногу магл (теперь уже просто – Джек) стал знакомиться со всеми. Поговорил он и со мной. И когда я с детской непосредственностью (которая так часто граничит с жестокостью) спросил, что это за страшные шрамы у него на правой руке – он, всё также спокойно, словно мы говорили о погоде, объяснил мне. Он был теннисистом (такой магловский спорт - мне не понравился, хотя это на любителя). Подавал большие надежды. Побеждал в турнирах. Но вот однажды в машину (магловская самоходная повозка из металла, Джек несколько раз катал меня на такой), которой он управлял, врезался другой автомобиль с пьяным водителем за рулём. Джека спасли. Но рука, его играющая рука, была сломана в трёх местах. Она срослась – но о карьере теннисиста можно было забыть. Такие дела. «Иногда такое просто случается» - так сказал Джек. Он перешёл на тренерскую работу и готовил юношескую сборную. И у него хорошо получалось. Джек рассказал мне ещё кое-что. И я запомнил его слова на всю жизнь. Если бы кто-нибудь узнал, что первый и самый главный в моей жизни урок Квидича мне дал магл, ни разу в жизни не видевший метлы – меня подняли бы на смех. Поэтому я никому не скажу… я просто следую этому уроку. Когда Джек узнал, что я мечтаю стать спортсменом – он расспросил меня о Квидиче. Покачал головой, молча улыбаясь. И сказал: «Спорт есть спорт, парень. На мётлах вы там летаете или на кочергах – это уж ваше дело. Главное – честная игра, запомни это. Можно обжулить раз, другой, третий – а потом о тебе пойдёт дурная слава, и твоей карьере конец. Честная игра, парень. И ещё: есть два вида игроков. По крайней мере, тут у нас, в Британии. Джентльмены и профессионалы. Джентльмены – это лорды. Богачи. Дворяне. Они играют ради интереса. Ради азарта. Потому что это престижно, это благородно, это традиция. Среди них есть очень хорошие игроки, не спорю. Очень хорошие. А профессионалы – это простые парни, вроде нас. Они зарабатывают на хлеб. Мы любим игру – но это и наша работа. А это совсем другое дело. Джентльмены могут относиться к нам свысока, но вот что я тебе скажу, парень. Когда лорд играет на корте – и видит, что счёт не в его пользу, и ему уже не победить – у него опускаются руки. Он может быть отличным игроком – но когда запал проходит – он выдыхается, можешь мне поверить. Знаешь, чем отличаются профессионалы?» - я помотал головой – «Профессионал выкладывается на полную до последней секунды игрового времени. Какой бы ни был счёт. Он не может себе позволить раскиснуть. Он сражается до конца. Ты понял, парень?»

Я понял, Джек. И я всегда следовал твоему уроку.

Я был толстяком. Упитанным ребёнком, как дипломатично называла меня мама. На самом деле это значит «толстяк». И мне это очень быстро напомнили сверстники. В основном из Дома Слизерина. И Гриффиндора. Дети не отличаются деликатностью. Они безжалостны. Скажи я кому-нибудь на первом курсе, что собираюсь серьёзно заняться Квидичем – это был бы анекдот года. Поэтому я никому ничего не говорил. Я тренировался. Не слушается метла? Значит ты встаёшь в пять часов, в любую погоду, прокрадываешься из замка на стадион – и тренируешься. Метла сбрасывает тебя. Раз. Другой. Третий. Десятый. А в сотый – ты взмываешь в небеса. И так во всём. Лишний вес? Дряблые мышцы? Ты наматываешь бесконечные круги вокруг Хогвартса, в часы, когда твои одноклассники играют в плюй-камни и магические шахматы, забавляются с приколами Зонко или читают книги. Ты задыхаешься, пот ест глаза, в правом боку пульсирует раскалённая игла – но мало-помалу ты увеличиваешь дистанцию. Ты отказываешься от всех вкусных вещей, которые посылают на обеденный стол домовые эльфы. Ты сам составляешь для себя мудрёную диету, обложившись книжками в Библиотеке. На других факультетах кто-нибудь давно уже покрутил бы пальцем у виска и назвал тебя чокнутым – но только не в Доме Хафлпаф. Мы не болтливы. Мы оцениваем действия, а не слова. Мы уважаем чужую мечту и не лезем в душу ближнего своего непрошенными гостями. Мы сплочены – «барсуки» действительно одна семья. Без громких слов, а на деле. Пусть другие считают нас тугодумами… «Вода камень точит» - вот наш девиз. Вода. По капле. Стирает камень. Упорство и трудолюбие преодолеют всё.

На втором курсе меня было не узнать. Жир превратился в мышцы. Плечи стали шире. В голосе появились басовитые нотки. Я пошёл в рост. Девчонки (даже третьекурсницы!) прежде смотревшие сквозь Толстяка Седрика, словно пустое место, стали бросать на меня заинтересованные взгляды. Мне было всё равно. Всё свободное от учёбы время я проводил на стадионе – тренируясь. А когда стадион был занят командами – наблюдал за разминками сборных либо уходил к озеру и занимался там. Я никогда не лгал себе – особых талантов у меня не было. Я не прирождённый Ловец, как Чудо-Мальчик. И как его отец – мой старший кузен в своё время играл против Джеймса Поттера. Всё что у меня есть – моя личная заслуга. Гены и дары Природы тут не причём. Только упорный многолетний труд – и мне радостно от этого.

На третьем курсе меня взяли в сборную Хафлпафа. И я понял, что обучение только началось…

Вот и сейчас, я приплясываю на месте. Не торопитесь смеяться, уважаемые. Мне плевать, если это забавно выглядит со стороны. Испытание проходить мне, а не вам. И мне нужны разогретые мышцы ног. Мне придётся много ходить, бегать, прыгать, уворачиваться. Я не предполагаю. Я знаю это. Сейчас я закончу разминать икроножные мышцы – и примусь за руки. А вы можете посмеиваться дальше. Я не обижусь, честно.

Мы, хафлпафцы, не обидчивые. На обиженных воду возят. И если бы «барсуки» огрызались на каждое злое словцо, которым награждают нас Слизеринцы (да и Гриффиндор с Рэйвенкло не отстают) – на нас уже давно бы перетаскали всю воду из Озера. Бедняге кальмару пришлось бы искать другое прибежище, а первогодкам – переходить котлован посуху. Мы же этого не хотим, верно, уважаемые? Вот и вчера, эта умная девчонка с растрёпанными волосами, подружка Поттера, выкрикнула в сердцах толстому пареньку (кажется, его зовут Невилл): «Тебе бы хафлпафцем стать!» У толстяка не получалось какое-то заклинание. Потом девчонка увидела меня, поняла, что я слышал – и мучительно покраснела. Удивительно. Обычно они не краснеют. Я улыбнулся, показывая, что не обижен, и пошёл дальше. Нет, умная малявка (хотя и не совсем малявка уже, вон как с болгарином на балу блистала!), тут ты ошиблась. Ему не стать хафлпафцем. Это не просто. Это надо заслужить. Я помню их первый курс. Конец года. Когда Директор смешал торжествующим слизеринцам все карты, в последний момент изменив геральдические цвета большого зала. Как же он тогда сказал… «За храбрость, перед лицом друзей, которую иногда трудней проявить, чем храбрость перед лицом врага» Кажется, так. Ну что ж… Я не спорю, возможно в толстяке временами просыпается гриффиндорский лев. Но лишь временами. А так он боится. Снейпа. Метлы. Высоты. Подначек слизеринцев. Это плохо. Я не боялся. Будь я таким, как этот Невилл – стоять бы мне сейчас в задних рядах одышливой тушей в пятнадцать стоунов** весом. Не летать бы за сборную своего Дома, не защищать бы цвета Хогвартса. Но я не боялся. И поэтому я – тот, кто я есть.

Мы не обидчивы… иногда нас называют пчёлами – намекая на наши цвета, жёлтый и чёрный. Да, мы похожи на пчёл. Чёрно-жёлтых пчёл. Мы единый рой. Улей. Но мы не терпим трутней. Мы по капле собираем наш мёд – и делимся им с другими. На третьем курсе мне стало интересно, и я подсчитал, что большинство известных в истории лекарей, знахарей и травников – Хафлпафцы. Мы умеем помогать. Умеем лечить. Мы любим порядок – и приводим в Порядок тела и души людей. Но про это почему-то не говорят. Зато вовсю сплетничают о тупости и нерешительности «барсуков». Такая уж штука это – людская молва. Нас называют «отстойником для нечистокровных» - а между тем, родовитостью Хафлпаф может потягаться со Слизерином. Мы просто не хотим этого. Парадоксально, но больше всего маглокровных в Гриффиндоре – не знаю, отчего, но это так. Легко проверить, летопись Хогвартса – открытый источник. Но этого никто не делает. Так же, как почти никто не читает «Историю Хогвартса» - конечно, лучше повторять заезженные небылицы, чем дать себе труд разобраться!

Мы фанаты коллектива. Лучше всего у нас получаются групповые задания. Мы не понаслышке знаем, что такое «чувство локтя». И любим это чувство. Каждый вечер мы садимся в нашей Гостиной, все – от первогодок до семикурсников. Мы делаем наши домашние задания вместе, сильные помогают слабым, старшие – младшим. Никто не расходится, пока все не закончат с уроками. Но и потом мы не спешим по спальням – засиживаемся допоздна, читаем, переговариваемся, смеёмся немудрёным дружеским шуткам… У нас не принято, чтобы старшеклассники помыкали малышами. «Есть старшие братья и сёстры – и есть младшие братья и сёстры. Но все – одна семья» - так старосты говорят новичкам в их Самый Первый Вечер. Время проведённое в Хогвартсе становится для «барсука» самым счастливым в жизни, безо всякого преувеличения. Это банальность, я знаю. Вся жизнь состоит из банальностей, вы никогда об этом не задумывались, уважаемые? Именно по этому старые «барсуки» отправляя своих детей в Хогвартс молятся всем богам, чтобы их чада попали к чёрно-жёлтым.

Говорят, такой порядок завела сама Основательница, Хельга Хафлпаф. Говорят, у неё было не очень счастливое детство, и Рыжая Ведьма решила, что у её учеников (её детей!) всё будет иначе. Она проводила с ними вечера в Гостиной, разговаривая, подбадривая, помогая. И мы делаем так. И будем делать так всегда. В память о ней. Рассказывают что, она не очень хорошо знала язык англов. Не говоря уже о благородной латыни. Но не было рук более нежных и заботливых, чем руки Хельги Целительницы, которая ведала все растения земли, побеждала любую хворь и (говорят!) умела разговаривать с птицами и зверями. В нашей Гостиной есть статуя Хельги. Она улыбается. В руках у неё – кубок с высеченным на нём барсуком. Из наклонённого кубка непрерывно капает вода. Очень медленно – но непрерывно. Вода точит камень. Она уже выбила в граните глубокую ямку.
У ног Хельги – цветы. Мы могли бы наложить вечное заклятие. Но никогда не сделаем этого. Каждый день мы приносим ей свежие цветы. С полей, с клумб, с заливных лугов… Зимой – из оранжереи. Это происходит как-то само собой. Без шума. Без лишней болтовни. Мы же молчуны.

Наш факультет славится силой коллектива. Силой дружбы и сотрудничества. Мы редко даём Хогвартсу героев. Я – счастливое исключение, одно из немногих. Я говорю так без ложной гордыни или эгоизма. Это правда. Двести лет Большой Зал не украшали цвета «барсуков». Вечное соперничество Гриффиндора и Слизерина. Иногда Рэйвенкло. Но не мы. «Барсуки» были на вторых ролях. Мы не роптали. Мы ждали своего часа. И вот он настал. Когда я опускал свиток пергамента со своим именем в Огненный Кубок – я почему то был уверен – он выберет меня. Я лучший. Это объективная реальность. Так есть. И я не раздуваюсь от гордости. Я – это мои братья и сёстры. Мои достижения – это их достижения. Мы всегда вместе. Мы заслужили это. Пришло время «барсуков». Мы ждали. Мы медленно точили камень. Чёрное и жёлтое. Земля и золотая пшеница. Многие этого не замечают. Это очень простые вещи. Обыденные. Но если крестьянин бросит пахать землю – с голода помрёт и храбрый войн, и мудрый учёный, и хитрый интриган. Мы соль земли. Мы – опора. Рабочие лошадки. Обычно мы не требуем громких почестей, но приходит время – и мы берём своё. Мы заслужили. Заработали. До последней копеечки.

Когда выяснилось, что будет четвёртый участник Турнира – Гарри Поттер, я был ошеломлён. И не только я. Можно ожидать подобной подлости от слизеринцев… но Гриффиндор? Обычно они действовали честно. Безрассудно, но честно. И тут такой удар в спину. Против всех правил. Позор! Но потом я поговорил с Поттером. Чудо-Мальчик божился, что не бросал своего жребия в Кубок, что его подставили. И я поверил ему. Нас многие считают легковерными простаками. Но я чувствую, когда человек мне лжёт, а когда – говорит правду. Поттер не врал. Он был напуган. Растерян. Ошарашен. И совсем не рад. Кто-то действительно хотел причинить ему вред. И заодно опозорить Хогвартс. Многие не понимали в чём дело, они видели лишь одно – Чудо-Мальчик стал чётвёртым участником Тримагического Турнира. Они не понимали главного – всё пошло наперекосяк. Порядок вещей нарушен. Три Школы – Три Защитника. Всё, четвёртый лишний. Он не нужен. Это ошибка. Кто-то обманул магию Кубка, всучив Поттера как представителя липовой четвёртой школы. На Хогвартс брошена тень. Теперь я не виню Гарри – он оказался в безвыходной ситуации. Участие в Турнире – это Договор. А Договор – это Закон. Нельзя отказаться. Нельзя пойти на попятную. Это как Нерушимая Клятва. Поттера кто-то здорово подставил. И всю нашу школу заодно – Руперт, мой закадычный друг с первого курса, объяснил мне, почему. Руп у нас законник. Он уже давно решил идти в Департамент юстиции Министерства. Все эти кодексы и прецеденты для него – проще пареной репы. В первый вечер после «явления Поттера народу» Руп отозвал меня в сторонку с очень обеспокоенным видом. Кто-то точит на нас зуб, сказал он мне. Если Поттер победит – это будет катастрофа. Международный скандал. Официально победит лишь Чудо-Мальчик. Не Хогвартс. Не Британия. Лишь Гарри Поттер собственной персоной. Ты заложен в Турнир, как защитник Хогвартса, сказал мне он. Только ты. Поттер – это системная ошибка, как говорят маглы. Если он выиграет – Британия потеряет многих друзей. Нас будут упрекать в нечестной игре. Мы никогда не отмоемся, никогда не сможем доказать что-нибудь на сто процентов. Поэтому – тут Руп ещё больше нахмурился – соберись, Седрик. Ты должен победить. Мы в тебя верим.

Вот такая история. Турнир начался. Мне было жаль Поттера – наверно тяжело чувствовать себя камешком в отлаженном механизме. Нарушителем равновесия. Ребёнком среди совершеннолетних. Но так уж случилось. Ничего не изменить. На посторонние мысли нет времени – мне нужна только победа. Чистая победа, которая прославит мой факультет и смоет все подозрения с Хогвартса. Пройдёт время. Про неприятную историю с Поттером забудут. Меня уже давно не будет здесь – но все «барсуки», все мои братья и сёстры будут знать, что Кубок для Хогвартса завоевал их Защитник. Законная гордость. И надежда на будущее. Это не так уж мало, верно уважаемые?

В ночь перед последним испытанием мне приснился сон. Я видел руки женщины. Руки труженицы, не понаслышке знающей, что такое работа в садах и теплицах, алхимических лабораториях и мастерских. Они держали Кубок. В нём была чистая вода. Но вот что-то произошло. Руки дрогнули – и Кубок полетел наземь. Он ударился о каменные плиты с печальным звоном. Вода хрустальными каплями разлетелась по серому граниту. Я проснулся. У меня было неспокойно на сердце. Засветив свою палочку, я посмотрел на колдографию на столике возле моей кровати. Мои родители. Мама. Папа. Улыбаются. Машут мне руками. Они волнуются за меня, я знаю. Но всё будет в порядке. Я вернусь к ним, когда всё будет позади. Вернусь с Кубком. Вернусь с победой. Потому что так должно быть. Это правильно.

Я точно знаю, что возьму Кубок. Откуда? Я ворожил об этом. Единственная по настоящему ценная вещь, которая у меня есть. Они достались мне от прабабушки. Гадательные кости. Старые. Потемневшие от времени. Зернь уже почти не разобрать. Но они дороже золота. Они всегда говорят правду. Только спрашивать нужно о самом важном. О том, что действительно волнует твоё сердце. Я спросил: возьму ли я Огненный Кубок? И ответ был: да. Эти кости никогда не врут. Значит, так тому и быть.

Остались считанные минуты. Нам входить первыми. Мне и Чудо-Мальчику. За последние месяцы я стал его уважать. Он храбр. Он тоже любит честную игру. Он достойный соперник. Пусть всё будет, как должно быть. Это Турнир. Победит сильнейший.

Странно, когда я выходил сегодня из нашей Гостиной, мне показалось, что статуя Хельги плачет. Вот что значит не выспаться. Я немного волнуюсь – было бы ложью утверждать обратное. Но перед тем, как выйти на стартовую черту, я попрощался со своими ребятами. С чёрно-жёлтыми. С «барсуками». Они были немногословны. Не болтали попусту. Это лишнее. Я знаю – они верят мне. Они верят в меня. И это предаёт мне Силу. Сейчас они все со мной. Они желают мне победы – и я не должен их подвести.

Скоро…совсем скоро. Усиленный чарами голос прогремит: «Мистер Седрик Дигори!»

И я войду в Лабиринт.

fin


* В романе Уайлдера имеются в виду «барсуки» - уроженцы штата Висконсин, которые славятся своим упорством, честностью и твёрдым характером. В данном случае, цитата идеально вписалась в контекст. Впрочем, барсук – тотемное животное во многих мифах.

** Более 95 метрических килограмм.


Смерть - Артур Уизли

Двадцать третьей годовщине со дня Чернобыльской трагедии посвящается.

Действие происходит через 9 лет после окончания событий 7-й книги канона.

«Делай, что делаешь»

Из толкования старшего аркана «Смерть» колоды Таро. Совет карты.



«…таким образом, я хочу обратить внимание Министерства на крайне высокую потенциальную опасность устройств, называемых маглами «ядерными реакторами» и настойчиво рекомендовать установление постоянного негласного магического наблюдения за этими объектами, осуществляемого силами должным образом подготовленных специалистов Аврората»

Пожилой человек закончил читать и аккуратно свернул пергамент. Он пригладил ладонью поредевшие рыжие пряди, уже изрядно побитые сединой («перец с солью!» - так всегда шутила Молли), и выжидательно посмотрел на комиссию.

Трое мужчин, сидящих перед ним, явно чувствовали себя неловко. Прятали глаза, нервно ёрзали на уютных креслах главного министерского конференц-зала. Наконец, Председатель комиссии по взаимодействию с миром маглов (он же нынешний Министр Магии Великобритании) натужно откашлялся и заговорил, осторожно подбирая слова.

- Мистер Визли… Артур… нет слов, чтобы выразить Вам, как мы ценим тот факт… что и после Вашей отставки, связанной с трагической утратой… которую понесла Ваша семья в ходе Войны… Вы продолжаете вести активную гражданскую жизнь… в частности, консультируя наших работников о… магловских делах, назовём это так. Разумеется, никто не ставит под сомнение Вашу компетентность в этих вопросах. Из всех чистокровных… - Министр запнулся и побагровел. Новые правила политкорректности, не так давно разработанные и утверждённые самим же Министерством, внесли это слово в список «нежелательных старорежимных пережитков» - Из всех урождённых волшебников Вы, безусловно, наиболее полно осведомлены… в магловских вопросах. Однако, должен вновь повторить: я всесторонне обсудил этот вопрос с моим коллегой, магловским премьер-министром. И он заверил меня, да, твёрдо заверил, что данная технология, которая действительно представляет потенциальную опасность для жизни людей, надёжно контролируется их специалистами по… этой… атомной энергетике…

- Господин Министр, - тихо, но твёрдо прервал его докладчик, - Вам известно слово «Чернобыль».

Видно было, что министр ожидал этого вопроса и был готов к нему. Он сразу же приободрился.

- Разумеется! Ужасная трагедия! Премьер-министр постарался донести до меня её масштабы. Но он уверил меня, что на британской земле такое происшествие попросту невозможно! В этом Советском Союзе… постоянно забываю, что у тамошних маглов находится там теперь… эта Восточная Европа, так всё быстро меняется… так вот, там процветало расхлябанное отношение к работе. Разгильдяйство и халатность, я бы даже сказал. И вот – трагический, но закономерный результат. Премьер-министр заявил, что подобное попросту невозможно на британских… этих… атомных станциях. Он сказал, цитирую: мы вынесли должный урок из чернобыльских событий. Именно так.

- Хорошо, - Артур Визли достал из кармана мантии сложенный листок бумаги, - Тогда как Вы объясните вот это. Я зачитаю, с Вашего позволения.

«Состояние британских атомных электростанций вызывает серьезное беспокойство. Об этом заявила правительственная инспекция Великобритании по ядерной промышленности.
Как установили эксперты, оборудование британских АЭС устаревает, а на некоторых реакторах образовались трещины оболочки. Между тем ведомство, контролирующее работу АЭС – Британский Ядерный Комитет - не располагает сведениями о том, насколько повреждены ядерные реакторы и каковы причины появления трещин.

Директорат по ядерной безопасности (NSD) провел исследование технической безопасности на атомной электростанции Hinkley в апреле этого года. По мнению специалистов, продолжение ее работы влечет за собой риск аварии.

Как сообщает MIGnews, закрытие станции Hinkley повлечет за собой прекращение работы еще трех станций, построенных в одной с ней время, и на которых также обнаружены трещины в стенах реакторов» (1)

- Это вырезка из магловской газеты, джентльмены. Одна из многих статей на эту тему, появившихся за последние месяцы.
Министр покрутил головой, словно воротничок мантии внезапно стал ему тесноват.

- Я уверен, что премьер-министр отлично осведомлён об этих фактах… и магловское правительство уже предпринимает эффективные шаги для разрешения этих… неполадок.

- Допустим, - устало кивнул Визли, - А что на счёт экспериментального реактора на засекреченном объекте магловского министерства обороны?

- Но как? – с Министра слетела маска невозмутимого державного мужа, - Как, ради Мерлина, вы пронюхали… то есть, я хотел сказать, как вы получили доступ к этой информации?! Премьер-министр сказал мне, что я единственный человек в магическом мире, которому известно…

- То, что у американских маглов в месте, называемом ими Пентагон, имеется тайный атомный реактор, как источник бесперебойного энергоснабжения на случай войны – уже давно является секретом Годрика… (2) хотя магловское правительство США продолжает всё отрицать, разумеется. А теперь наши американские друзья, - губы рыжего волшебника горько изогнулись, - Решили осчастливить своих самых надёжных европейских союзников. Экспериментальный реактор доставлен в Британию и монтируется сейчас в бункере тайной ставки Верховного Командования, в пригороде Лондона.

- Как вы это узнали?!

- Господин министр… я, как говорят маглы, фрик… чудак с навязчивыми идеями… да-да, не возражайте, я прекрасно знаю, как меня называют за глаза. У маглов тоже в достатке таких вот… чудаков… в том числе и тех, кто внимательно следит за всем, что связано с ядерной энергетикой… и не боится обвинений в конспирологии. Но, в отличие от этих бедолаг, над которыми все лишь потешаются, я, как-никак, маг. И могу, скажем, аппарировать в подозрительное место, минуя все посты охраны, оставшись незамеченным под плащом-невидимкой. Или побеседовать с работником секретного военного объекта, «случайно встретив» его в кафе, плеснув ему в чай эликсира правды – а потом подкорректировав его память…

- Вы… вы… - Министр разевал рот, словно рыба, вытащенная из воды.

- Это всего лишь выдумки, господин Министр, не более того. Я просто теоретизирую. Не думали же Вы, что я признаюсь перед лицом правительственной комиссии в уголовных преступлениях. Не так ли? Я, быть может… чудак – но не идиот. Так что всё это лишь… игры разума.

Сказав это, Артур Визли впился глазами в лицо Министра и тихо, произнёс, тяжело роняя каждое слово:

- Думаю, я сказал достаточно. Этот реактор ненадёжен, и, боюсь, попал в ненадёжные руки. Такое вот опасное стечение обстоятельств. Я настойчиво рекомендую Министерству установить постоянное наблюдение хотя бы за этим секретным объектом магловских военных. Всего хорошего, джентльмены.

Огневолосый колдун встал, сухо кивнул чиновникам – и быстро вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, у Министра вырвался тяжёлый вздох.

- Ох уж этот Визли… вечно лезет не в своё дело… вечно путается с маглами… нет, коллеги, вы не подумайте, - поспешил добавить он, - Артур, конечно же, герой Войны… и мы, прогрессивные волшебники, должны вынести урок из ошибок прошлого и теснее взаимодействовать с маглами, стать обществом равных возможностей для маглорождённых… - заученные, многократно повторенные ранее слова отстучали барабанной дробью, - Но иногда он просто переходит все границы. Мы, разумеется, должны сделать скидку на его… психическое состояние… после гибели его сына… и когда у второго близнеца потом случился этот… нервный срыв… поговаривали (я знаю, что это всего лишь слухи!) о попытке самоубийства… близнецы всегда очень тяжко переживают, если гибнет их «зеркальное отражение»… особенно близнецы-маги, которые связанны особыми колдовскими узами… Артур на долго стал затворником в своей «Норе»… но теперь, как видим, он вновь вышел в люди со своим обычным маглофильством… и у него теперь новый пунктик – экология и эта… ядерная безопасность, мда…

Министр почувствовал, что треплется без умолку, и смущённо запнулся под взглядами двух своих заместителей. Что скрывалось за их масками вежливого внимания? Поговаривают, Арчер метит на его место… мутит воду в Визенгамоте… ох, эти министерские интриги… на его пикси-ферме в Суссексе царили, по сравнению с этой вечной подковёрной борьбой, тишина и покой… да, бешенные пикси гораздо лучше «дорогих коллег», это точно… Министр сердито нахмурился и постарался говорить спокойно и веско:

- Но хватит об этом. Коллеги, переходим к следующему пункту нашей повестки дня…

* * *

- Что случилось потом?

Рыжеволосый юноша щедро подлил своему собеседнику из бутылки, стоящей на их столике.

- Потом… потом нам наконец-то удалось вскрыть аварийный люк – и мы спустились в бункер… - лицо Джорджа Хопкинса перекосилось, он торопливо глотнул виски, не замечая того, что изрядно пролил на галстук, - Мы были в скафандрах высшей антирадиационной защиты. Счётчик Гейгера просто разрывался. Мы почти сразу же увидели… их. Они были… везде. Как на той чёрно-белой плёнке, которую мы купили у русских в 90-е, после развала Союза, когда вся их секретность полетела к чертям… об аварии в Семипалатинске, в 57-м… трупы… они лежали… кто где… один лаборант почти сумел добраться до выхода… впрочем, двери всё равно автоматически заблокировались… как крысы в ловушке… - физик-ядерщик истерически хихикнул, потёр ладонями раскрасневшееся от выпивки лицо, - Боже, я не знаю, почему я тебе всё это рассказываю, парень… это строжайше запрещено… секретность высшей категории, подсудное дело… но что-то словно распирает меня изнутри, не могу остановиться… впрочем, к черту всё.. так даже легче… мне становится легче… никому ничего не говорил… даже Джейн… вернулся тогда… после карантина и проверок… вошёл в дом… она спала рядом с малышкой… укладывала её и задремала сама… в детской… я стоял, вцепившись в дверную ручку… меня трясло… я только тогда по-настоящему почувствовал, чего мы все избежали… чёртовы американцы… «абсолютная надёжность»! чёртовы вояки… «провести экспериментальное повышение мощности», ублюдки! Робинсон предупреждал их, говорил о риске! Пытался пробиться на приём к министру обороны! А эти сволочи отстранили его от проекта «Пещера», а потом и вовсе уволили! «Нарушение субординации», мрази! Боже… Лондон стал бы городом-призраком, как Припять… а радиоактивное облако накрыло бы всю Британию и ещё пол-Европы в придачу…

Учёный умолк, уставившись в своё отражение в полированной поверхности стола, его губы беззвучно шевелились.

- Вы добрались до реактора? – тихо спросил молодой человек.

- Да… до того… что от него осталось, если можно так сказать… я двадцать лет занимаюсь ядерной физикой… у меня чёртов оксфордский диплом… я много чего видел в своей жизни, парень… но будь я проклят, если понимаю, что там произошло! И как это случилось! До второго, гораздо более мощного взрыва оставалось, должно быть, всего несколько секунд! Весь энергоблок разлетелся бы к чёртовой матери и газы вырвались бы в атмосферу!!! Но он просто… просто превратился в свинец! Я знаю, это звучит безумно… но это действительно так… я видел это своими глазами! Я брал пробы вещества и анализировал их потом в лаборатории. Чистый свинец. Всё, от ТВЭЛа (3) до железобетонного основания… ну, оно было железобетонным… в единый миг… сплошная глыба свинца! Как?! Это же невозможно, чёрт побери! Это же… колдовство какое-то! – Джордж взмахнул руками, опрокинув стакан, к счастью, уже опустевший.

- А человек… там кто-то был?

- Да… и это самое странное (понимаю, как это звучит, учитывая характер всей этой чертовщины)… кто он такой? Откуда там взялся? Сверхсекретный закрытый объект… никаких записей камер наблюдения… ни показаний датчиков об открытии герметичных дверей… такое впечатление, что он.. просто появился там из воздуха… облачённый в какой-то средневековый балахон. Он лежал лицом к реактору, вытянув руку, вот так… а рядом валялась какая-то деревянная палочка… эй, парень, вот точь-в-точь как эта, у тебя в руке!

* * *

Рыжий юноша вышел из кафе. Глубоко вздохнул. Украдкой вытер рукавом глаза. От перекрёстка к нему медленно приближался парень, по виду – его ровесник. Его тёмные волосы были зачёсаны назад, открывая необычного вида шрам, красовавшийся прямо посередине лба. Впрочем, на скромно одетого молодого человека никто не обращал внимания. В этом квартале хватало персонажей и поэкзотичнее, от панков, «украшенных» гребнями кислотных оттенков, до готов, густо перемазанных белилами.

- Всё прошло нормально?

- Да… я подчистил ему память… спасибо, что настоял на том, чтобы мне разрешили поговорить с этим человеком, Гарри.

- Это было твоё право, Рон. Попробовал бы Министр мне возразить… пошли отсюда… я хочу полететь в Нору на мётлах, под иллюзорным… нам хорошо бы сейчас немного проветрится, друг. Глотнуть ветра.

- Да… Именно так.

~ ~ ~

1 – реальная заметка. Взята из архива новостного сайта от 05.07.2006 г.

2 – см. примечания к 14 главе моего фика «Тривиум»

http://www.hogwartsnet.ru/fanf/ffshowfic.php?l=0&fid=3179&chapter=14

3 - тепловыделяющий элемент — топливное устройство для АЭС.

Колесница - Чарли Уизли

И дракон прочел, наклоняя
Взоры к смертному в первый раз:
— Есть, владыка, нить золотая,
Что связует тебя и нас.
(…)
Человечья теснила сила
Нестерпимую ей судьбу,
Синей кровью большая жила
Налилась на открытом лбу…

Н. Гумилев


Чертовы иллюзионисты. Только и занимаются тем, что мастерят иллюзии, и не замечают за собой этого. Потому что привыкли намертво. Привыкли быть придатками своих палок и ничего не делать собственными руками. Зачем готовить угощение к чаю? Проще творить иллюзию, и для фигуры полезно. Зачем тратить время на то, чтобы завоевать даму сердца, писать письма, дарить цветы, признаваться, стоя на коленях? Проще подлить ей Амортенции и – вуаля. Иллюзия любви – равноценный заменитель, идентичный натуральному. Зачем таскать стулья и раскладушки? Проще, лениво переминаясь с ноги на ногу, махнуть рукой и вытащить из воздуха иллюзию, на которой задница вполне нормально отдохнет. И, главное, чем старше становятся, тем большим количеством способов творить иллюзии овладевают. И какой умница изобрел квиддич? Наверное, кто-то, кто озаботился грядущим атрофированием мышц магов. Не иначе. Или тот, кто, как и он, ценил Настоящую Силу и ее возможности.

Терпеть не могу все это ненастоящее, несуществующее и вытащенное из воздуха! Ненавижу лень!

Глупости, Чарли, глупости, прекрати молоть чушь, сказал он себе в следующую минуту, потирая прокушенное забинтованное предплечье, которое все еще болело. Ты рассуждаешь, как магл.

А все Хагрид виноват. Разозлил. Теперь вот лежи и думай обо всякой дряни, к Хагриду отношения не имеющей, но... Но ведь Хагрид виноват! Ведь это он вытащил из Чарли недовольство собой, потому что Чарли не сумел, не смог, на секунду испугался мощи зверя… Никогда! Никогда больше он себе этого не позволит! Он не иллюзионист! Он не желает заниматься фокусами! Он должен суметь, должен, должен!

- Держи, поводья держи, гврю!
- Хагрид!!!! Я не могу держать… Ааа, черт! Не могу держать то, что не вижу!

Хагрид подбросил директору свеженькое решение – использовать фестралов в качестве ломовых лошадей. Славно, ничего не скажешь. И Чарли, не будь дурак, вызвался помогать с дрессировкой. Или скорее – будь дурак, потому что теперь он себя чувствовал настоящим идиотом. И Хагрид, конечно, хорош, ничего не скажешь. Купил у какого-то приезжего торговца пару жеребят много лет назад, развел тайком целый табун плотоядных копытных (оказалось, что если кормить фестралов чуть подтухшей драконьей печенью с тыквенным пюре – они размножаются, как кролики), а потом, когда прятать их уже стало трудно, несмотря на то, что они невидимые, поставил директора перед фактом и смело предложил использовать весь табун. А Дамблдор! Тут же согласился!
Нет, Чарли тоже любил животных. Он их очень любил. Он готов был поднять весь замок на уши, когда чей-то котик ломал хвост, или чья-то жабка хворала, он готов был скрутить Снейпу шею, когда тот экспериментировал с зельями на лягушечках, все однокурсники советовались с ним, где покупать сов, как ухаживать, куда пихать лекарство в случае болезни. Все лазили, которых преподаватель принес для практического занятия, окружили Чарли и наперебой норовили лизнуть его ботинок, потереться об его ноги, вскарабкаться по мантии на руки, или оставить на нем скромную метку когтем, означающую – вооот, этот мне нравится. Чтобы раздать лазилей остальным ученикам и нормально провести урок, Чарли пришлось выводить вон из кабинета. А потом он ночью тайком прокрался в учительскую и тискал, и гладил лазилей, чесал им животы и заботливо искал блох, пока и им, и ему, плохо не стало.
Перед каждым занятием по уходу за магическими существами Чарли возбужденно скакал на одной ноге, наплевав на крутящих пальцем у виска товарищей, и потел от нетерпения – кто будет сегодня? А много ли он прочел об этом звере? Преподаватель бесился и краснел, когда Чарли, вежливо подняв руку, но, не озаботившись тем, когда замолкнут и вызовут, поправлял профессора и безо всякого стеснения указывал на то, что, дескать, неправда ваша, сэр, барабашки с чердаков не вылезают, а сидят там себе спокойно, жрут моль, а хотите – приходите к нам домой, я докажу. К примеру.

Он любил их во сто крат больше людей, и сколько ни говорил ему лучший друг, что это свидетельствует о том, что у Чарли в голове тараканы, ах, ах, прости за каламбур, и что ему надо разобраться в себе и научиться нормально общаться с людьми, а не с членистоногими, парнокопытными, трехрогими и пятихвостыми, он плевал с Северной Башни Хогвартса. Он любил животных, просто любил, но вот у Хагрида на почве зверья натурально улетела крыша. Именно поэтому Чарли никогда не слушал друга с его советами – он знал, что пока не дойдет до Хагридовой кондиции, беспокоиться не стоит.

- Чарли, ты что-нибудь еще любишь, кроме животных?
На этот вопрос ответ у него был готов всегда.
- Квиддич.
И ответ вопрошающего всегда удовлетворял. Но ответ не был правдой – не в полной мере. Он никогда не давил на свою команду, никогда не бесился и не рвал на себе волосы, когда они проигрывали, никогда не слушал чужих насмешек. Квиддич - дело второе. Как же доставал его малютка вратарь Оливер, на каждой перемене пытавшийся разъяснить новую тактику своего собственного изобретения и после каждого неудачного матча рыдавший навзрыд – это просто не описать словами. Не тактика важна, Оливер, важен напор. И зачем же ты плачешь, Оливер, ну зачем ты плачешь?
Поражение. Страшное слово для любого гриффиндорца. Недопустимое, противоречащее законам гриффиндорской логики, понятие.
Но для него поражение в квиддиче не было трагедией. Есть вещи, куда похуже этой. Например – осознавать свое бессилие и невозможность управлять ситуацией, в которой кто-то страдает. Но плачущего Оливера ему не было жалко. Плачущий Оливер сам хотел плакать, у него был выбор. Или вот – просто понимать, что однажды ты не победишь себя, не перешагнешь через свой страх. Хотя это тоже боязнь поражения… Разве нет? Поэтому и лез Чарли в такие дебри, поэтому и соглашался на то, чего не умел – достать потолок. Достать потолок. Удариться об него темечком. Никогда в жизни не проявлять слабости, никогда не давать себе думать, что он что-то не умеет или не может….

Судя по тому, что утверждал Хагрид, фестралов сейчас рядом с ним стояло трое. Чарли ежился и посекундно глядел по сторонам, чтобы различить, где примята трава, куда ступили копыта. Задача первичной важности – запрячь каждого в карету, и заставить тянуть ее по прямой. Кареты по такому случаю даже выкатили из круглогодичного «гаража».
Таки запрягли, да. Ну конечно. Дело ограничилось тем, что Хагрид, который фестралов видел (Чарли не задавал лишних вопросов, но у него были свои догадки) надел на двух из них уздечку. И понеслось…
Невдалеке расхаживали студенты, дышали весенним воздухом, который засорял страшный мат-перемат, стоявший возле Хагридовой хижины.
- Держииии!!!! – вопил Хагрид, неестественно перекосячившись, потому что второй фестрал, которого он придерживал левой рукой, занервничал и встал на дыбы…

Господи, сколько раз ему еще придется услышать это слово, сколько раз он будет выть от натуги, корчиться, лихорадочно думая – много ли времени пройдет, прежде чем обе руки оторвутся, или прежде чем цепь протрет ладони до живого мяса, несмотря на перчатки? Сколько раз он будет держать изо всех сил – не таких «всех сил», которые знают другие, потому что такое мало кто испытывал. На пределе возможностей, побеждая себя, саму природу человека, совершая невозможное… И улыбаясь. Потолок достигнут – выше некуда. Поводья держать крепче – невозможно.

На следующий день рука уже не болела. Ни в том месте, где потянул, ни в том месте, где укусили.

- Чарли, ты что-нибудь еще любишь, кроме животных и квиддича?
- Кви... Что?!!
- Что слышал.
Ого, что-то новенькое.
- Я люблю… люблю… хммм…
- Вот-вот. Зато у тебя не будет проблем с выбором профессии.
- Уже сегодня? – он закатил глаза и откинулся на спинку стула.
- Прямо сейчас. Подойди к МакГонагалл.

Минерва МакГонагалл очень любила между делом повторять, что его брат Билл – это утонченный ум. Иллюзионист, ага. Перси, конечно – сама рациональность. Ну а Чарли – живое воплощение настоящей силы и решимости. При этом у нее на лице не читалось «сила есть, ума не надо», и Чарли был очень благодарен ей за это.

- Надеюсь, Вы помните нашу беседу двухлетней давности, - слегка улыбнулась она, кивая на стул напротив.
- Да, мэм.
- И Вы не изменили решение?
- Изменил, мэм.
Строгая преподавательница не смогла скрыть удивления – брови вскинуты, рот слегка приоткрыт. Прокашлялась.
- Изменили?
- Я говорил, что хочу в профессиональный квиддич. Теперь уже не хочу. Это было ребячеством…

Он и сам порой не мог понять, зачем тогда ляпнул про Квиддич. МакГонагалл не улыбалась снисходительно, не смотрела со скептицизмом, судя по всему, даже поверила в искренность его желания, а может, решила, что таким образом он хочет искупить долгие годы неудач ее факультета на этом поприще, и стать профессионалом, чтобы отыграться… отыграться… на ком? Она просто попросила его не сбрасывать со счетов остальное – ведь у него такие хорошие оценки! Он и не стал. Исправно посещал все – и чары, и ее трансфигурацию, даже зелья. Ну и свой любимый предмет, конечно. Видимо потому, что где-то в глубине души понимал на самом деле – ну какой к черту квиддич? Квиддич – дело второе, разве нет?

- И что Вы решили?
- Мэм… а нет… ну вот что-то из разряда…
- Ухода за магическими животными. - Она не спрашивала, она утверждала.
«Если нет – уйду из мира магов и стану кинологом. Или пойду работать в дельфинарий. Или коров пасти буду. Точно пойду, вот хоть разобьюсь в лепешку»
- Вы знаете, вообще-то есть, - Очень серьезно сказала она, порывшись в рекламных проспектах и обзорах на столе. – Была вакансия в Министерстве, но, насколько я знаю, на данный момент вот именно что была. Но есть еще… Нет, Вам это не понравится. Слишком… тяжело, мистер Уизли, слишком. И с Вашим интеллектом… ну зачем Вам такое… да и Хагрид рассказал мне про вчерашнее…
- Что это? – нетерпеливо прервал он.
МакГонагалл недовольно покосилась на него но, видимо, наткнувшись взглядом на его лихорадочно горящие глаза, вздохнула, и предприняла последнюю попытку:
- Вам придется уехать в другую страну.
Он еле сдержал рвущийся наружу вопль «К черту это!», когда его взгляд остановился на обложке рекламки, которую комкала преподавательница. С обложки на него смотрел… впрочем нет, не смотрел…они ни на кого не смотрят… их взгляды устремлены в бесконечность… Господи, ну и чушь ты мелешь, Чарлей… они – воплощение СИЛЫ….о Великий Шотландец!
- Драконы, мистер Уизли. Это очень опасная и трудоемкая работа. И очень… неблагодарная… И Вам придется пройти специальное обучение…
- Иду! Бегу, еду! – Чарли вскочил и орал что есть мочи, размахивая руками, - Вы никому еще не предлагали?
МакГонагалл сделала кое-что неожиданное – сняла очки и протерла уставшие глаза. Покачала головой. И обратилась к нему по имени.
- Чарльз. Чарльз… Уймите пыл, прошу Вас. Вы – один из моих лучших учеников, и я не хочу, чтобы Вы…
Но у него уже не хватало терпения, чтобы проявить такт и дослушать.
- Я, я хочу!!
- Вы даже не спросили, какие условия, сколько платят.
- Вы сказали, что мне придется ехать в другую страну, - Чарли проявил рассудительность, удивительную для такого запала. - И я кажется, даже знаю, в какую. По крайней мере, ориентировочно – думаю, что это будет восточная Европа. Уверен, что жить мне придется в условиях не самых царских и есть не икру с шампанским. А сколько платят… а мне неважно.
- Немало, - величественно кивнула МакГонагалл. - Платят соразмерно риску и сложности работы – немало.
Это неважно.

Вот. Вот чего ему хотелось. Понимание навалилось на него со всей возможной мощью. Вот, что ему нужно, чтобы доказать себе и другим… вот, что удовлетворит его полностью. Никаких иллюзий, никаких маханий палкой, никакого разгильдяйства, никаких соплей. ВОТ где кроется возможность реализовать свою силу в полной мере.
- Это окончательный ответ?
- Окончательный, мэм.

fin

Девятка Мечей - Драко Малфой

Это почти драббл. Зато не забросили.

Когда знаешь, что жизнь бессмысленна, мир уже не кажется таким жестоким, и с ним можно смириться.
Сомерсет Моэм



У нее были очень красивые руки. Эти руки никогда не знали физической работы: они не стирали, не гладили, не таскали тяжелого. Каждый палец был идеальной длины, ни больше, ни меньше, чем надо; каждый ноготь, идеально ухоженный, блестящий, с совершенно ровной белой каемкой, притягивал взгляд, будто магнит. Наверное, она надевала перчатки сразу, как кожи касались первые признаки надвигающейся зимы. Каждый вечер она, должно быть, снимала эти перчатки и медленно, с нежностью и усердием, смазывала руки кремом.
Потом она поднимала глаза и критически оглядывала свое отражение в зеркале. Трогала этими руками свои щеки, аккуратно хмурила лоб, не спеша распускала и расчесывала волосы. Один или два волоска падали на белоснежную ночную рубашку и этими руками она стряхивала их на пол...

- Вы в порядке?
- Да, в полном.
- Не хотите ли пройтись?
- Пожалуй.

Все кончено. Был когда-то хвастливым мальчишкой – этот мальчишка испарился. Был заносчивым подростком – где он сейчас, эта квинтессенция уверенности в себе? Был запуганным юношей – всё ушло.
И всё должно было быть иначе. Но никогда, ни на секунду не могло быть иначе.

Однажды, много лет назад, он прочел, что стремление к величию выдает в человеке комплекс неполноценности. Что тот, кто стремится стать лучше других, был нелюбим в детстве и носит в глубине себя незаживающую рану, травму. Что бахвальство и агрессия – это крики о помощи. Что попытки такого индивида подмять под себя других людей – не что иное, как попытка доказать себе, жалкому и отвратительному карлику, что он чего-то стоит.
Тогда эта мысль показалась ему абсурдной и он посмеялся над тем, кто ее придумал – видно, тот человечишка сам был жалок и уныл.
Потом он боялся признаться себе в том, что понял спорное утверждение и что принял его на веру.
А потом...

Его всю жизнь приучали верить в собственное безоговорочное превосходство. Ему говорили: ты – чистокровный, значит, ты лучше других; ты богат, значит, ты лучше других. Ты – Малфой. Значит, ты лучше других.
Тому хвастливому мальчишке из прошлого не нужно было никаких иных обоснований для того, чтобы верить в величие своего имени. А теперь он повзрослел.
Он начал искать обоснования задолго до того, как на его глазах в Министерстве начали протаскивать закон о равных правах всех магов, вне зависимости от их происхождения. Закон придумала и кропотливо внедрила Грейнджер – та самая отличница и всезнайка, которая так раздражала его своим желанием влезть везде, где надо и не надо. Та самая Грейнджер, которую он так недальновидно дразнил грязнокровкой в школе. И, получается, самостоятельно дал ей повод отнять у него и таких, как он, последнее Обоснование для их Величия.
Та самая Грейнджер, что оказалась умнее его.

Теперь он повзрослел и, несмотря на упорные и долгие попытки, не нашел для себя других ответов на вопрос «почему я лучше других?»

Он уже не добьется никакого величия, его звездный час никогда не настанет; отныне и до конца жизни он будет лишь стареть, угасать, уходить в забвение, пока не уйдет окончательно. И все решения, принятые в прошлом, были неверными и в любом случае ни к чему бы ни привели... И изначально надо было вести себя совсем иначе, строить жизнь по-другому, искать смысл там, где даже не приходило в голову его искать... И все было зря, все уже потеряно. А прах рассеется по ветру. Нет. Нет, нет, нет...

- Нет.
- Что вы сказали?
- Ничего. Вы любите нарциссы?

Он знал историю знакомства своих родителей и не придавал ей никакого особенного значения. Их представили друг другу, им дали пару недель на милые протокольные ухаживания, их поженили. Так следовало поступить, потому что так было принято: в семье, у чистокровных магов; у тех, кто лучше.
Будучи мальчиком, он ни на секунду не допускал для себя предсказуемого будущего. Не из неуважения к традиции, а из желания быть лучшим из лучших. Он считал, что в его жизни не будет ничего банального. Он будет купаться в роскоши и поклонении. Он будет всеми уважаем. Его будут узнавать и его будут бояться. Он сам будет выбирать себе женщин.
Роскошь истерлась и потускнела, о поклонении можно вспоминать разве что с горечью, уважение - видеть лишь во сне. Его узнавали, его боялись и - от него отворачивались.
И как так получается, что лишь эта женщина, лишь она одна, теперь смотрит на него без страха, но с любопытством; без осуждения, но с симпатией.
Женщина, которую ему представили с тем же намерением, что отцу когда-то, много лет назад, представили мать. Женщина, которую он не выбирал.

Он ощутил чудовищную усталость.
Он смотрел на нее, ждал каких-нибудь слов и продолжал медленно тонуть в своих мыслях, в чудовищной, всепоглощающей жалости к себе, но где-то глубоко внутри, параллельно и как будто не касаясь его сознания, зарождалась идея о том, что ему будет гораздо легче поставить точку, смириться, забыть, если отныне он станет тем человеком, который будет каждый вечер расчесывать ее волосы и каждую осень дарить ей новые перчатки.
Если и осталось в его мире какое-то совершенство, то оно сейчас было перед ним.

- У вас... очень красивые...
Астория улыбнулась и протянула ему руку:
- Я знаю.


Башня - Джордж Уизли

Там, в синеве, мы встретим наши зори,
Все наши сны продлятся наяву.
Я за тобой, поверь, мой милый, вскоре
За тем же сном в безбрежность уплыву.

Александр Блок

Чиновник расписал новую ручку в помятом блокноте, открыл черновые листы дела и принялся строчить, монотонно бубня себе под нос:
- Самолет ближнемагистральный пассажирский Дорнье 228-212, девятнадцатиместный, экипаж – два человека, максимальная грузоподъемность 2661 кг… Потерпел крушение 24 сентября 1999 года в 80 км к югу от Бери-Сент-Эдмундс, в результате отказа левого двигателя и последующей разгерметизации салона… Жертвы… Вы в курсе, что вам грозит разбирательство, герр Кольт? – спросил он как бы между прочим, не меняя интонации и не повышая голоса, у усталого человека лет сорока, сидевшего напротив и разглядывавшего то ли пол, то ли свои грязные ботинки.
Фридрих Кольт, пилот авиалиний Кондор Флюгдинст, отец двух сыновей и дядя двух… одной племянницы, кивнул и невесело усмехнулся.
- Мои соболезнования по поводу вашей сестры и племянницы, - отозвался чиновник таким голосом, каким мог бы поинтересоваться «Не пора ли пообедать?». - Далее… жертвы…

***
- Ненавижу летать, - сказала Грета Хофмайер, и отрешенно хлебнула минеральной воды из бутылки.
- Недолго. Уже скоро дом, - отозвался Фридрих, шаря глазами по приборной панели.
Младшая дочь фрау Хофмайер, шестилетняя Хильденберг, играла в электронный тетрис. Старшая Линдсей, двенадцати лет, которой посчастливилось занять место у иллюминатора, с интересом разглядывала далекие поля внизу, маленькие кубики деревенских домов, и с помощью своего воображения лепила из проплывавших мимо кучевых облаков плюшевых мишек и воздушных змей.
- Что-то там стучит, не слышишь? – тихо спросил у Фридриха его напарник, Дерек.
Он покачал головой.
- Может, что-то из груза. У них там с собой много всего… лекарства, сыпучие продукты… Игрушки. Не нервничай.
- Нет, мне кажется, в двигателе какой-то стук… Вот! Сейчас опять было. Не слышал?
- Дерек, этой машине три года, последний техосмотр был пару недель назад, что ты нервничаешь почем зря? Даже если что-то не так – долетим и спокойно сядем. От силы полчаса осталось.

Дерек вздохнул, поняв, что спорить бесполезно.

Линдсей между тем, заслонив собой иллюминатор, продолжала наблюдать. Она, разумеется, никакого постороннего стука не слышала, для нее шум двигателей самолета был звуком чуждым, незнакомым и потому носившим лишь один эпитет «громко».
Внезапно она встрепенулась, уловив краем глаза промелькнувший словно бы прямо за стеклом кусочек чего-то красного и развевающегося. Неужто один из ее облачных воздушных змей воплотился в жизнь? Или у какого-то ребенка внизу из рук выскользнул надутый гелием шарик и сейчас лопнул у нее на глазах? Но перебрать все возможные варианты ей не довелось, потому что прямо за иллюминатором, в ярко-красной развевающейся одежде… Нет, этого не может быть. Она протерла глаза. Видение не исчезло. Вровень с их самолетом, в паре метров от него, прямо на том уровне, где она и сидела, летел молодой человек в красном верхом на метле.
Линдсей получала в школе только высшие оценки по физике и потому знала, что спокойно держаться в жутко холодном воздухе, на такой высоте и прямо за бешено крутящимися лопастями винта невозможно. Даже если у тебя есть крылья, ни говоря уже о летающей метле.
Но человеку за окном – теперь она, избавившись от первого шока, сумела разглядеть и его довольно длинные рыжие волосы, и веснушчатое лицо, и блаженную улыбку, с которой он подставлял лицо струям ветра (немыслимо!), – законы физики как будто бы совсем не были помехой. Он весело помахал и сделал мертвую петлю на своей метле, словно выпендривался перед Линдсей.

***
- Имя.
- Джордж Уизли.
- Возраст.
- Двадцать один год.
- Не судим?
- Нет.
- Родственники… так… это впишу сам.
Джордж невольно улыбнулся.
- Как я понимаю, сейчас вам грозит судебное разбирательство. Допущенную вами оплошность можно было спокойно замять, а вас – отпустить с Богом, если бы ни одно обстоятельство: вы направили в наш отдел петицию о том, чтобы запланированное стирание памяти не производилось.
Джордж кивнул.
- Именно так.
- Из уважения к вашему отцу мы действительно еще не приступили к заметанию следов… Но я хотел бы выслушать объяснение, с тем, чтобы по возможности смягчить наказание, которое Вы понесете. Рассказывайте.
- С чего начать?
- С начала.
Он с готовностью заговорил:
- Сначала был спор, - но тут же был перебит чиновником Министерства:
- Какой еще спор?
- Вы дадите мне рассказать? – с едва скрываемым недовольством вопросил Джордж. Чиновник, к его удивлению, не возмутился, а махнул рукой – мол, продолжайте.
- Я проспорил моему брату Рону Уизли. В уплату он потребовал у меня появиться на глазах у магла и дать ему понять, что… проявить свои магические способности.
- Безрассудство, - пробубнил чиновник.
- Не отрицаю, - усмехнулся Джордж. - Для того, чтобы выполнить это, я выбрал следующий способ. Сев на свою метлу и, использовав в том числе заклятье барьера, я поравнялся с магловским летательным аппаратом и был замечен одним из летевших на нем маглов… девочкой…
Чиновник поправил очки, порылся в своих бумагах и прочел:
- Фрекен… мисс Линдсей Хофмайер. Подданная Германии, 87-го года рождения, магла.
- Да…

***
Линдсей как зачарованная смотрела на удивительного незнакомца, выделывавшего кульбиты на своей волшебной метле. Раньше она читала о длинноносых ведьмах, которые, надев свои остроконечные шляпы, через печную трубу вылетали верхом на метлах на шабаш в Ночь Всех Святых. Но, во-первых, был разгар дня, а до Хеллоуина больше месяца, во-вторых, юноша на метле совсем не был похож на ведьм с картинок. Он выглядел как самый обычный человек, если не считать вот этой самой метлы.
Линдсей встрепенулась, и принялась трясти свою уж было задремавшую мать за руку:
- Мама, мама, смотри, там…
Однако «ведьма» исчезла. Мама пожала плечами и погладила старшую дочь по голове.
- Что такое?
Линдсей помотала головой.
- Ничего, - и снова повернулась к иллюминатору.
И, разумеется, юноша в красном снова был тут как тут. Он недовольно пригрозил ей пальцем – мол, никому меня не показывай. Линдсей заулыбалась и, порывшись в своем рюкзачке, что стоял в ногах, достала альбом для рисования. Открыв его на чистой странице, она написала красным маркером два слова:
«Кто ты?» - и прислонила альбом к иллюминатору. Отняв его от стекла через секунду, она заметила, что незнакомец достал из-за пазухи что-то, напоминающее деревянный сучок, из которого немедленно вырвались яркие буквы и выстроились во фразу на английском:
«I don’t understand»
Линдсей понимающе кивнула, перелистнула страницу альбома и, слегка покопавшись в памяти, выудила скудные школьные уроки английского языка. На тот же вопрос, заданный на английском, молодой человек ответил незамедлительно, тем же способом, что и раньше:
«I’m your Guardian Angel»
Буквы тут же растаяли в воздухе, едва она успела их прочесть.
Ангел-Хранитель. Ух ты. А ей казалось, что Бог понимает молитвы на немецком, выходит – она зря молилась и ходила в церковь по воскресеньям? Впрочем, если у нее есть Ангел-Хранитель (это объяснение появления человека верхом на метле на высоте нескольких километров над землей ей пришлось по вкусу), то, значит, Боженька все-таки не такой лентяй и решил что-то предпринять, чтобы понять ее и оградить от беды.

Увлеченная необыкновенным зрелищем и своими волнующими мыслями, она не обратила внимание, как дядя Фридрих ухватил за плечо Дерека и тревожно произнес:
- Теперь и я слышу.
- Что такое? – встрепенулась фрау Хофмайер.
- Не волнуйтесь, все под контролем, - сказал ей Дерек, впрочем, таким голосом, что сомнений не осталось – что-то не так. - Пусть Линдсей пристегнется.
Но она не успела.
На лице незнакомца за иллюминатором улыбка вдруг сменилась тревогой и он, ткнув пальцем в сторону кабины пилотов, резко спикировал вниз и исчез из поля зрения. Линдсей чуть не крикнула ему – «Куда ты?» - но вместо этого ойкнула и запнулась, когда шум слева вдруг сменился треском, а затем что-то оборвалось и с грохотом ударилось о прошивку. Самолет тряхнуло, и он резко накренился. А желудок ухнул куда-то в пятки.
Мать дрожащими руками нащупывала ремни безопасности и попыталась пристегнуть старшую дочь, но бешеная тряска ей мешала.
- База, прием, прием! Повторяю, отказ левого двигателя, отказ левого двигателя! – орал дядя Фридрих в микрофон, но никто не отвечал ему. - Повторяю! Прием! Как слышно!
Самолет трясло. Снова грохот и снова удар о прошивку. На этот раз образовалась внушительная вмятина, которую было заметно и изнутри. Пилоты пригнулись. Хильденберг заплакала.
Дерек кивнул Фридриху и тот, цепляясь за все, что только можно, шагнул к родственницам. Потом упал на пол и выудил из-под сидений несколько плоских рюкзаков странного вида.
- На всякий случай наденьте, - процедил он сквозь зубы.
- Что это, Фридрих? О Боже правый… парашюты? Ты что, предлагаешь нам прыгать?
- Я сказал – на всякий случай, Грета! – почти выкрикнул он и, не без труда, даже не пытаясь подняться с накренившегося пола, натянул свой. Линдсей с готовностью выхватила парашют и надела его.
- Так. Слушайте меня. Если придется прыгать… Хильденберг, ты слышишь?
Она отняла руки от лица и заплаканными глазами посмотрела на дядю.
- Так. Ты, Хильденберг, цепляйся за мать. Грета! Держи ее! Черт подери… я не знаю, как еще поступить. Линдсей, слушаешь меня?
Она кивнула. Ничего же не случится, ведь Ангел-Хранитель ее убережет?
- В воздухе дергайте вот за это кольцо. Если не откроется - вот запасное. Поняли меня?
Внезапно салон наполнил дым, а следом за еще одним ударом о прошивку – ветер.
- Святые угодники. Фридрих, держись!
В стенке самолета, напротив пассажирских сидений, зияла дырка. Со страшным скрежетом оторвался еще один кусок обшивки, и дыра стала больше. Ветру становилось все сложнее сопротивляться, он вжимал в сиденье и заполнял глаза песком. Линдсей не без труда сползла под сидение и, держась за то, что попадалось под руку, проползла между ногами мамы и дрожащими ножками Хильденберг, не достававшими до пола, и через пару секунд попала в железную хватку рук дяди.
- Что ты делаешь, Линдсей? – обреченно вопросил он.
Она крепко вцепилась в него и прижалась к полу. Ее мутило.
Дерек оставил попытки связаться с базой и теперь тщетно пытался выровнять самолет. При текущей разгерметизации салона и полном выходе из строя одного из двух основных двигателей это было практически невозможно. Фридрих пополз в его сторону, увлекая схватившуюся за его одежду племянницу за собой.
Снова скрежет, и на этот раз за ним последовал вопль Хильденберг – кусок металла полоснул ее по лицу. В голове Линдсей перепутались все мысли, а в ушах – все звуки: крики сестры и мамы, завывание ветра, треск разваливающейся обшивки самолета, извергаемые дядей Фридрихом проклятья…
- Слушай меня, - закричал он ей на ухо. - Нам придется прыгать. Ты должна дернуть за это кольцо, поняла меня? Линдсей, ты поняла?
Она растерянно кивнула. Только бы не закричать.
- Грета! – взвыл Фридрих, пытаясь перекричать вой ветра. - Грета, ты надела парашют?
Но мама не ответила. Все остальные звуки перекрыл ее вой, когда еще один кусок серебристого железа навсегда оборвал плач Хильденберг. Об заднюю часть салона что-то шлепнулось. Кровь.
- О боже… Боже!!! – кричала мама.
- Грета, прыгай! Оставь, мы должны прыгать!
- Нееееет! Доченька! Хильденберг!
Еще один порыв – и раздался вскрик уже с другой стороны. Дерека сбросило с сиденья и выкинуло из самолета, будто он ничего не весил.
Дядя цепко ухватил Линдсей за шкирку, как котенка.
- Кольцо, в воздухе не забудь дернуть кольцо!!!
Потом – рывок, и ощущение, будто все органы внутри сместились и перемешались. Ее подхватило в воздушным потоком и перевернуло. Над собой, на фоне голубого неба, Линдсей увидела кренящийся самолет, неумолимо терявший высоту, как и она.
«Я не дернула кольцо» - спохватилась она, прежде чем вздрогнула от жуткого взрыва, и на нее полетели раскаленные обломки.
Потом – совсем внезапно и резко до ужаса – падение превратилось в плавный полет.
«Этого не может быть» - подумала Линдсей, ощутив, как ее обхватили чьи-то руки.
«Дядя Фридрих?». Но это был не он. Это ее Ангел-Хранитель. Это Он, тяжело дыша, обхватил ее руками за талию, и заставил перевернуться и оседлать свою метлу.
А что было после - Линдсей уже не помнила…

***
- Герр Кольт, - чиновник перебил его и издал тихий смешок, - Я правильно вас понял? Вы хотите сказать, вашу племянницу подхватил в воздухе некто, летевший верхом на метле, и таким образом она спаслась?
- Я понимаю, это звучит безумно, но…
- Именно что безумно! У вас был шок!
- Но вы же слышали. Она не сумела раскрыть парашют, и, тем не менее, после приземления на ней не было ни царапины.
- Мы занимаемся изучением этого вопроса, - пространно отозвался чиновник.
Фридрих Кольт вздохнул и снова уставился на свои ботинки.

***
Линдсей прятала лицо в подушке и плакала. Она не могла перестать плакать, снова и снова вспоминая грохот и взрыв, в котором навсегда исчезли и мама, и маленькая сестра. И даже не сразу почувствовала, что кто-то теребит ее за плечо. Поначалу дернулась, будто отмахнулась от внешнего раздражителя. Потом перевернулась на спину и вперила напуганные и до красноты заплаканные глаза в… него. Ангел-Хранитель. Ей хотелось задать ему тысячу вопросов, но она не смогла сказать ни слова, и просто сидела и смотрела на него, одетого во все ту же странную красную одежду, похожую на робу священника, и слушала кожей, как он тихонько гладит ее по руке кончиками пальцев.
Потом он поднес палец к губам и тихо прошипел:
- Тсс.
Он поднял руку, разжал ладонь и на ней вдруг появился маленький светящийся поросенок с ангельскими крылышками. Поросенок оттолкнулся и пустился в полет по комнате. За ним последовал яркий белый пегас размером с котенка, и дивная птица, похожая на павлина, только с ярко-красным хвостом и оперением. Поросенок и пегас парили вокруг ее постели, Линдсей завороженно следила за их полетом; а красный павлин приземлился у нее в ногах и запел… Линдсей никогда не слышала такой дивной песни. Даже соловьиные трели по сравнению с ней казались какофонией. Эта музыка умиротворяла, заставляла забыть все беды и горести, и через минуту ей совсем уже расхотелось плакать.
Потом Ангел-Хранитель махнул рукой, призрачные животные исчезли, оставив в воздухе лишь тонкие полоски разноцветных искр, и комната погрузилась в темноту. Легкий шорох у подоконника, заскрипели створки, и Линдсей увидела в сумрачном свете фонарей, как Он, помахав ей рукой на прощанье, вылетел в окно.
Она опустила голову на подушку и сразу же уснула.

***
Министерский работник снял очки, дохнул на них, и протер рукавом поношенной мантии. Потом усталыми глазами посмотрел на Джорджа.
- Это все?
- Все.
- И вы больше не встречались с этой маглой?
- Нет, сэр. И не собираюсь.
- Понятно… понятно, - он снова надел очки и принялся строчить что-то на стандартном бланке служебной записки.
- Отнесите в отдел Ликвидации Случайной Магии.

Стоя в жужжащем лифте Министерства, Джордж не сдержался и прочел записку:
«Сим уведомляю, что Джордж Уизли выразил глубочайшее раскаянье в содеянном и потому я считаю нужным на сей раз, ввиду отсутствия у вышеупомянутого серьезных проступков и судимостей, полностью оправдать его. Направьте прошение в Визенгамот. Также в течение получаса вы получите от меня официально оформленный приказ о коррекции памяти господина Фридриха Кольта. Что касается мисс Линдсей Хофмайер – убедительно прошу вас не предпринимать никаких действий по отношению к ней. Глубоко убежден, что в данном случае это не понадобится: мисс Хофмайер получила достаточное оправдание увиденному и не свяжет появление мистера Уизли с действиями магического общества, о котором она по прежнему не подозревает». Далее – число, подпись и печать.

Джордж Уизли облегченно вздохнул и убрал упавшую на лицо прядь волос за ухо.
Чиновник оправдал его ожидания. Он не догадался, что никакого спора не было, и не стал отнимать у девочки то, что высшие силы год назад отняли у самого близкого Джорджу человека: право на Чудо.

Перевёрнутая Луна – Сивилла Трелони



Дурные предзнаменования


***

День не задался. Не удивительно. Под утро она опять видела во сне свою прапрабабку. Кассандру. И та, как всегда, молчала. Смотрела.

- Ссссстарая сссука!

Рука дрогнула, и она едва не пролила херес. Сегодня её любимый – «Педро Хименес». У женщины должны быть свои маленькие радости. Густой, почти чёрный напиток медленно наполнял стакан, по комнате расплылся приторный аромат изюма и фиников. Сладость, дающая забвение. Пусть и короткое. Но такое необходимое.

Кассандра. Когда она была совсем маленькой, она не могла понять, чего постоянно боится её мать, Бриджит Трелони, худенькая нервная женщина, похожая на встрёпанного воробышка. Слабая ведьма и никудышная домохозяйка. Отец ушёл ещё до её рождения. Бабка, мать Бриджит, умерла много лет назад. Все прочие родичи тоже канули в Лету (по крайней мере, так думала маленькая Сивилла - и мать не спешила развеять её заблуждение). Друзья… их никогда не было. Они жили очень замкнуто, даже сослуживцы Бриджит из её департамента Министерства Магии никогда не появлялись в уединённом коттедже семейства Трелони. Старая домашняя эльфийка Сэнди – и нянька, и кухарка, и горничная, и бог-знает-что-ещё в одной особе – вот и вся компания её детских игр.

В ней совсем не было волшебства. С каждым годом, с каждой новой проверкой мать уходила в себя всё больше и больше. Сквиб. Позорное клеймо. И крест на всей жизни.

Но в 11 лет что-то пробудилось в Сивилле. Тайные соки бродили в её теле, понемногу превращая некрасивого ребёнка в ещё более некрасивого нескладного подростка. Но они зажгли в ней огонёк магии. И она получила письмо. Письмо из Хогвартса. И сразу же – ещё одно. От Кассандры.

- Мама, у меня есть прапрабабушка? Почему ты мне никогда о ней не говорила? Мы пойдём к ней в гости? А сколько же ей лет?

Лицо Бриджит Трелони болезненно скривилось – и тогда маленькая ведьма поняла, кого, а не чего, боялась её мать все эти годы.

- Да, солнышко… пойдём. Придётся. Ей 124 года – но не вздумай с ней об этом говорить! И вообще… не задавай вопросов. Говори лишь о том, что она у тебя спросит.

Огромный тюдоровский особняк. Густые тени в скудноосвещённых коридорах. Слуги, секретари. Многочисленные телохранители – тогда она ещё не могла понять, кем на самом деле была Кассандра. Единственная Истинная Провидица первой величины за последние два столетия. Национальное достояние магической Британии. Охрана министерского класса. 17 подтверждённых предотвращённых покушения. Семь со стороны частных лиц, династий и корпораций. Остальные – силами агентур иностранных держав. Не каждая страна могла похвастаться собственной Провидицей, совсем не каждая. И терпеть такую козырную карту в рукаве соперника по Большой Игре, имя которой – Политика, хотелось совсем немногим. Каждый Министр Магии – а Кассандра на своём веку повидала их несчётное количество – не принимал ни единого важного решения Кабинета, не проконсультировавшись перед этим с Провидицей. Поговаривали, что и магловские премьер-министры и (Только тсссс! Никому, слышите!) члены британского королевского дома тоже у неё бывали.

О, Мерлин, а она по-детски фантазировала о том, чтобы называть её «бабушка»… чтобы она играла с ней… и рассказывала внучке сказки. Но… ей было 11 лет, она хотела любить – и быть любимой. Она ещё не знала, что мир жесток, что в пророческих видениях всегда больше ужасов, крови и насилия, чем счастливых улыбок. Что люди – сволочи. Маглы, волшебники – без разницы. И чтобы быть среди этих слепых одноглазой (1), чтобы выжить и дотянуть до 124 – нужно стать сукой. Старой бессердечной сукой, расчётливой и холодной, словно каменная статуя.

Мать остановили ещё при входе. Бриджит даже не пыталась сопротивляться. Маленькая Сибилла, оглядываясь, пошла вслед за призраком-дворецким, всё дальше и дальше по запутанным лестницам и коридорам.

- Мы пришли. Вот эта дверь. Мадам ожидает Вас.

Она сидела в высоком вольтеровском кресле. Высохшая мумия. Но глаза. Глаза жили. Они властвовали. Они пронзали насквозь.

- Подойди.

Слова «здравствуй, бабушка!» застряли у неё в горле. Чувствуя, что вот-вот описается от страха, девочка, как загипнотизированная, подошла к старухе.

Сколько она так простояла перед этим креслом-троном? Минуту? Час? Ей показалось – вечность. Глаза Кассандры пожирали её. Выворачивали наизнанку её душу. Когда потом, спустя много лет, она прочла в мемуарах какого-то политика «этой женщине было невозможно лгать» - Сибилла лишь кивнула. Правда. Чистой воды правда.

Застывшее старческое лицо пришло в движение. Губы презрительно изогнулись. Морщинистые веки сомкнулись, гася страшный пламень её взгляда.

- Поди прочь.

Не чуя под собой ног, девочка пятилась до самой двери, а потом рванула ручку и выскочила из залы. Сердце колотилось, как бешенное. Дворецкий молча поманил её за собой – и Сибилла последовала за ним.

Теперь она знала. Она знала, кого боялась её мать. И почему.

Больше Кассандру она никогда не видела. Она умерла, когда Сибилла была на первом курсе. Вскоре после письма от матери, где сообщалось об утрате, у девочки начались первые Видения.

***

О, как же это было страшно… теперь она поняла, почему многие Провидицы и Провидцы сходили с ума. Да, она очень много читала теперь о людях, получивших сей тяжкий жребий раньше неё. И о своей прапрабабке в особенности. Но так и не смогла её простить. Никогда. Особенно, после смерти мамы. Когда Сибилла осталась совсем одна.

***

Появление Кассандры в её снах всегда сулило усиление Дара.

Видения, большие и малые, будут сегодня целый день клубиться вокруг её бедной головы, словно назойливые жужжащие мухи. «Услышь меня! Услышь! Впусти меня! Раскрой меня! Прочти меня! Поведай меня!» Звуки, запахи, яркие картинки, вырванные страницы книг чужих жизней. Аляповатые рисунки старой цыганской колоды Таро. Вот крутится ветхое скрипучее колесо Фортуны… вот похоть искажает лица Любовников… вот пылает поражённая молнией Башня… а вот заносит свою косу неумолимая Смерть.

***

Она начала пить, когда в полной мере осознала, к чему привело её пророчество о Поттере. «Нет! Нет! Я не виновата!» - выла она, мечась в своей комнате, словно запертый в клетке зверь, разбивая в кровь руки о каменные стены. Но это было ложью. В глубине души она всегда знала – это её вина. Пророчество… крошечный камешек, вызвавший сокрушительный камнепад. Сколько судеб было изорвано в клочья несколькими словами…

- Я – лишь посредник. Они говорят чрез меня. Я – дверь открытая. Лист бумаги, на котором проступают письмена. Мои уста произносят – но это не мои слова. Пожалуйста, поймите это! Простите меня! - она лежала на холодном полу, скорчившись, обхватив себя руками в отчаянной попытке согреться. Её окружали мертвецы. Убитые её словом. Многие из них были ещё живы, ещё ходили по Земле, смеялись, любили… рожали детей. Но они уже все были обречены. И с этим ничего нельзя было поделать.

***

Образ старой, выжившей из ума вороны… которая всегда каркает о несчастьях. Коллеги перешёптываются за спиной, ученики посмеиваются. Старшекурсники почти в открытую крутят пальцем у виска. «Чокнутая Трелони»… ну да, ну да.

Так легче. Так проще.

Я так устала. Если бы вы знали, если бы вы знали… как это тяжело. Боги знали, что делали, закрыв от человека грядущее. Люди подобны идущим спиной вперёд. Они видят прошлое – ту дорогу, что остаётся позади. Но им неведомо будущее, лежащее впереди. И, может быть, в этом человеческое счастье. Однако каждый из вас желает узнать своё будущее. Как же вы этого жаждете!

Я могу дать вам это. Но сделает ли это вас счастливыми?

Ты, пригожая румяная отличница из Хафлпафа… обрадует ли тебя пророчество о том, что оба твоих старших брата будут убиты во время рейда Пожирателей через два года, семь месяцев и пять дней?

Ты, юный заносчивый слизеринец… что ты почувствуешь, если я скажу тебе об интрижке твоего высокопоставленного отца? Да, с той новенькой секретаршей… твоя мать узнает об этом спустя четыре недели. Она впадёт в тяжкую депрессию – и уже не выйдет из этого состояния. Слишком много снотворного зелья. Ей захочется не просыпаться. Коронер запишет в отчёте, что это был несчастный случай. Неосторожное обращение с лекарствами.

Вот-вот. Поэтому я не буду вам всего этого говорить. Не буду. Я старая смешная ворона, болтающая глупости. Не слушайте меня.

***

Иногда мне кажется, что Дамблдор знает. Знает, что я делаю. Почему так себя веду. Знает даже то, что я вижу, как он умрёт. И кто его убьёт.

Но он молчит. Он всегда молчит. Он мудрый. Ему тоже очень тяжело. Умным всегда тяжелей, чем дуракам. Дураки живут легко – и помирают легко. В неведении. Счастливые. Завидую.

Он же знает. Он всё знает. Хоть и не Провидец. Он знает, что умрёт, не увидав развязки Игры. Он – подрывник, поджигающий фитиль бомбы под крепостью врага. Слишком короткий фитиль. Не отбежать, не успеть. Но кто-то должен его поджечь.

Фитиль – мальчишка. Сгорит быстро, ярко. Из таких мальчишек и девчонок получаются лучшие запалы для бомб. Страшно, цинично… да-да, я знаю это. Многие плюнули бы мне в лицо. А Кассандра мне бы улыбнулась. Уже с одобрением. Старая сука. Да, бабушка, я знаю. Я сама теперь такая.

***

Но иногда… мне кажется… может быть, я себя обманываю? Этот синдром знаком всем Провидцам. «Ложное зрение». Стыд и вина его порождают. Но всё же.. вдруг правда? Вдруг мальчишка сумеет победить – и выживет? Несмотря на уготованную ему Судьбу. Уже проторенную наперёд колею, ведущую к глубокой могиле. Вдруг…

***

- Старая глупая ворона, - почти неслышно шепчет измученная женщина, завёрнутая в нелепую яркую шаль. Она снимает «пучеглазые» очки и устало проводит рукой по лицу, - Старая глупая ворона. Но даже Провидица хочет верить в хороший конец.

***

1 – намёк на известную пословицу «в стране слепых и одноглазый – король», которую употребляют по отношению к осведомленным из неких тайных, недоступных иным людям источников персонам.