Двое избранных и Темнолицый

Глава первая, в которой не происходит ничего хорошего

После тяжелейшей бессонной недели, проведённой мной на внеплановых сборах то в Ордене Феникса, то у Тёмного Лорда, Дамблдор отжалел мне дополнительный отпуск.

Это был мой первый внеочередной отпуск за очень и очень долгое время. Вообще-то, даже не отпуск, а так, отгул. На выходные. Хогсмидские. Которые мне и так пришлось бы провести в вышеупомянутом населённом пункте, присматривая за безголовыми искателями приключений на ту часть тела, которая у них в отсутствие головы берёт на себя её функцию. Плюс эти выходные приходились на мой методический день, так что в этот “отдых” мне, помимо обычных обязанностей, нужно было ещё втиснуть поход по книжным лавкам в поисках хоть сколько-нибудь стоящей литературы. Ну вдруг случайно завалялась среди их обычного запаса макулатуры, сбором и сбытом которой государству они, очевидно, и зарабатывают на свою жалкую жизнь.

На этот раз, впрочем, рытьё в макулатуре удовлетворительных результатов не принесло. Пару книжиц я оттуда выудил, но ничего такого, что грело бы душу. Один устаревший справочник, в котором, впрочем, была очень хорошая глава по семенам вербены, и свиток с “Речами Высокого” на староисландском, пока его не утащили Вектор или Флитвик. В этой главе Старшей Эдды, как известно тем, чей кругозор выходит за пределы квиддича, находится совершенно неоценимая информация – во-первых, по рунам, причём, можно сказать, из первых рук; во-вторых, по древнейшим и мощнейшим чарам, среди которых немало относится к Тёмной Магии и защите от неё – тоже из первых рук; и, наконец, по малоизвестным в современной Англии зельям викингов*. При этом английский текст лишь описывает действие чар; ключ к пониманию этих заклинаний лежит в тексте оригинала. Придётся покорпеть на досуге, может быть даже, тролль с ним, привлечь к переводу Флитвика и Вектор, если уж совсем ничего выходить не будет. А вообще, нечего лениться, нужно все древнемагические языки, тем более язык, на котором писал старик Один, осваивать в совершенстве, а не на уровне “дейр фе, дейя фрайндур, дейр сьёльвур ив сама...**

С двумя покупками под мышкой я отправился в дешёвую забегаловку на краю Хогсмида, где не было риска наткнуться на кого-нибудь из учеников, как это могло бы случиться в “Трёх Мётлах” или другом подобном заведении. Сегодня любая моя встреча с представителями человеческой расы закончилась бы тем, что я, сорвавшись, наговорил бы такого, о чём потом долго буду жалеть. Меня очень сложно довести до такого состояния, когда я прямо и в лицо, без всяких намёков, высказываю оппоненту, что у меня на уме и сообщаю, что именно я против него имею. Предпочитаю не опускаться до открытых обвинений. Однако, к своему стыду, вынужден признать, что такое со мной уже случалось. Два с половиной года назад в такой же отвратительный день я закатил самую натуральную истерику. Даже две. Разорался как нервная барышня, до сих пор вспоминать тошно. В результате ещё и лишился Ордена Мерлина...

И сегодня эта ситуация имела все шансы на повторение. Поэтому я постарался сделать всё от меня зависящее, чтобы избежать контактов со знакомыми.

Впрочем, нет под этим солнцем места, где человек может быть полностью застрахован от нежеланной встречи. Не просидел я над своей тарелкой и десяти минут, как в забегаловку ввалился именно тот человек, присутствия которого мне как раз и не хватало для полного счастья – Люпин.

И, естественно, тут же заметил меня. Причём, что характерно – меня-то он заметил, а вот выражение на моём лице, которое ясно свидетельствовало о моём категорическом нежелании общаться – нет. Не успел я отвести от него взгляд, как он уже направлялся прямиком ко мне с таким видом, словно я его любимый друг, пропавший без вести сорок лет назад и неожиданно вновь обретённый в забегаловке на краю Хогсмида.

Вот что меня всегда раздражало в этом чёртовом оборотне – так это его фантастический талант постоянно вести себя так, словно он вам обязан жизнью. А присутствие должника, как известно, выводит из себя куда сильнее, чем присутствие кредитора.

В принципе, сам по себе оборотень был не так уж плох. Не идиот, по крайней мере. С ним ещё вполне можно было бы иметь дело, если бы не эта его постоянная заискивающая улыбка. Отвратительное зрелище, я вам доложу. Особенно на лице твари, которая в полнолуние способна разорвать тебя на части в мгновение ока.

– Добрый день, Северус, – лучась счастьем, поздоровался оборотень. Каждый раз, услышав своё имя из его уст, произнесённое таким тоном, словно он разговаривал с тяжело больным, я начинал чувствовать себя жалким. Это раздражало меня неимоверно. Кто ему вообще дал право называть меня по имени, я ему что, брат или сват, или того лучше – ученик?

– Если тебе так кажется, Люпин, – буркнул я настолько неприветливо, насколько это было возможно с набитым ртом. Положительно, оборотень умел выбирать моменты для разговора. – Чего надо?

Сияние на лице оборотня слегка померкло. Однако, он постарался не показывать мне, что его задевает моё отношение к нему. Ну точно как если бы он был мне настолько должен, что после этого просто обязан был терпеть любые мои выходки.

Вообще-то, если разобраться, то в данном случае такой взгляд на вещи был очень и очень обоснован. Вот если бы он ещё не общался точно так же со всеми подряд, я бы даже принял это как извинение. Какового, между прочим, так и не получил. Выдавленное Блэком с перекошенным лицом “Ну ладно, прости, Снейп”, разумеется, в счёт не идёт. Люпин, правда, теперь извиняется на каждом шагу, заученно и привычно, причём за всякую ерунду, чем доводит меня до белого каления.

– Почему же сразу “надо”? – с вымученной лёгкостью улыбнулся Люпин. – Просто давно тебя не видел...

– Скучал, должно быть, по ночам в подушку плакал, на луну выл от тоски... – ядовито бросил я. Улыбка оборотня стала ещё более натянутой.

Между прочим, и выл бы, если б я ему зелье ежемесячно не варил. Крайне сложное, кстати. Он потому ко мне до сих пор и обращается, что больше не к кому. Всем на него наплевать. Не говоря уже о том, что больше это зелье просто никто варить не умеет. А вместо спасибо он тогда утащил их чёртову Мародёрскую карту, которую я конфисковал у Поттера. Потом, между прочим, опять её Поттеру вернул. Смену себе выращивает. Ещё одного супер-Поттера, звезду квиддича и храброго гриффиндорца. Этот, мелкий, пока втроём с дружками ходит, вот ещё одного найдёт – и смена готова. Можно будет отлавливать по одному мерзких слизеринцев и вчетвером их перевоспитывать.

Ненавижу. Не-на-ви-жу.

Сам даже не знаю, что я так взъелся, но когда вся эта отвратительная неделя нашла своё достойное завершение в лице фальшиво набивающегося в друзья оборотня, я почувствовал, как накопившаяся усталость, переходящая в ненависть ко всей этой жизни, просто полилась у меня из ушей. Осознание того удручающего факта, что я могу вытирать об него ноги, и он мне слова поперёк не скажет, угнетало ещё больше. Невозможно получить моральное удовлетворение, вытирая ноги о человека, о которого их вытерли уже столько, что он вроде как привык и совершенно не реагирует.

– В подушку, может, и не плакал, но скучал, – равнодушно пожал плечами оборотень. – Приятно было иногда с тобой поговорить. Нечасто найдёшь умного собеседника.

Ах, так значит, тебе приятно со мной говорить? Ну хорошо, продолжим, раз тебе приятно, мазохист ты недоделанный.

– А что же твой отважный и неустрашимый блохастый друг, всё понимал, но сказать не мог? Даже в человеческом обличье?

– Северус, ну зачем ты так, я ведь к тебе как к человеку отношусь, а ты со мной как с...

Люпин запнулся. Я молчал, сверля его глазами. Нет нужды произносить гадость вслух, если человек и сам до неё додумался.

– А ты не относись ко мне как к человеку, – холодно произнёс я и встал, так и не озвучив повисшую фразу. – Я не человек, а мерзкий и ничтожный слизеринский червяк, которому и жить-то на свете незачем. Кажется, так твой великолепный чудо-дружок считал? Если ты забыл, то его не менее великолепный чудо-сынок тебе с радостью напомнит, ты только спроси.

– Он неправ. Он просто ребёнок, издёрганный и предвзятый.

– Отличное оправдание. “Он ещё ребёнок”. Когда вас было четверо таких “ребят” против меня одного, мне это очень помогло. А Блэк, он, по-твоему, так и помер ребёнком? Как ты думаешь, если бы ты спросил его, он сказал бы обо мне что-то другое, кроме тех его слов, которые я только что повторил? Думаешь, он с тех пор передумал?

– Северус, прошу тебя, перестань. Ты же знаешь, что я так не считаю...

– Нет. Не знаю.

И я, не оборачиваясь, направился к выходу.

На самом деле я, конечно, знал. И я совсем не собирался припоминать ему школьные годы, как будто выпрашивая извинение. Я впервые так сорвался за всё время с того дня, как мы с ним встретились уже взрослыми. И я бы, наверное, не стал срывать на Люпине злость, если бы он не прицепился ко мне именно в тот день, когда настроение было просто хуже некуда.

Хотя, как бы плохо мне ни было, всегда можно придумать что-нибудь, чтобы сделалось ещё хуже. Это закон жизни. И стоит мне только, пусть даже про себя, пусть даже не всерьёз, произнести слова “хуже некуда”, как я тут же бываю наказан яркой демонстрацией своей неправоты.

И сейчас, не успел я отойти от двери на несколько шагов, как мне буквально на голову плюхнулась сова, оставляя в волосах мелкие пёрышки. Письмо было от директора и представляло собой верх лаконичности и учтивости:

“Северус, срочно возвращайся в школу! В тайные подземелья под Хогвартсом попал ученик. А.”

Отлично. Вот теперь мне совсем хорошо. Конечно, конечно, Альбус, я немедленно всё бросаю и спешу на помощь. Ах, ну что вы, какой может быть отпуск в такой момент, когда храбрый гриффиндорец – ведь это гриффиндорец, я не ошибся? – попал в беду – несомненно, не по своей вине. Прошу вас, только не волнуйтесь за меня, конечно, я в полном порядке. Ну что такое, в конце концов, неделя аварийных сборов то там, то тут? А к плохому настроению любимого Повелителя мы все уже привыкли. Что вы, что вы, к Круциатусу у меня вообще давным-давно иммунитет выработался!

– Северус, что-то произошло? – проклятый оборотень выбежал вслед за мной и теперь заглядывал в записку через плечо. Бывают же на свете люди, которым всё время мало... Люпин определённо мазохист. Поэтому ему и нравится постоянно чувствовать себя виноватым.

– Ох... – слабым голосом произнёс оборотень, прочитав письмо. – Нет... Только не...

– Напрасные надежды, Люпин, – произнёс я как можно более сладким голосом. – Боюсь, это именно то, о чём ты подумал. Если тут обошлось без вашего любимчика, то я готов усыновить Лонгботтома.

Люпин весь сжался и посерел, на глазах постарев лет на пятнадцать. Хотя он и так выглядел отвратительно.

– Ты... ты пойдёшь туда, Северус?

– Нет, я выброшу письмо в канаву и отправлюсь отдыхать на море! – рявкнул я. – Подумай своей ушастой головой, пойду я туда или нет!

– Прости, Северус, я сам не понимаю, что говорю, – быстро ответил Люпин.

– Да, это у тебя, похоже, с детства. Какая-нибудь наследственная болезнь? Заразная, судя по вашей компании?

Люпин проглотил это без новых попыток воззвать к моей совести. Теперь он быстро шёл следом за мной. Не понимаю, он что – тоже в Хогвартс собрался?

– Люпин, если ты желаешь проводить поиски в тайных подземельях вместо меня – то спешу уведомить тебя, что я полностью за. У меня сегодня выходной. Почему гриффиндорцы постоянно теряются в подземельях по выходным, ты не знаешь?

– Северус, не спеши обвинять гриффиндорцев. Может быть, это кто-то из твоих ребят.

– Да, и ещё может быть, что Поттер тут ни при чём. А ещё говорят, Гигантский Кальмар по ночам из озера выходит и пьёт чай с Хагридом.

– Ты не допускаешь мысли, что это может быть никак не связано с Гарри?

– Я тебе уже сказал. Если он ни при чём, я согласен усыновить Лонгботтома.

– Очень надеюсь, что ты ошибаешься, – буркнул побледневший оборотень.

– То есть, я правильно понял – тебе всё равно, кто там потерялся, лишь бы не ваш драгоценный Золотой Мальчик?

– Да нет, я не то хотел сказать...

– Хотел, может, и не то, а имел в виду всё равно это, – Мерлин, как я устал от этой бессмысленной перебранки. – Отстань от меня, Люпин. Иди по своим делам. У тебя ведь есть хоть какие-то дела? В подземелья со мной ты всё равно спускаться не станешь, так что я не вижу причины плестись следом за мной до самого Хогвартса.

– Ну... ладно. Удачи тебе.

Я хмыкнул. Я и удача – это примерно как пальмы и пингвины. Вместе не встречаются.

Тем более, если речь идёт о Поттерах и их дружках.



_________________________________

* – Старшая Эдда – памятник культуры викингов на староисландском; “Речи Высокого” (.т.е. Одина) – одна из её глав, действительно содержащая вышеописанную информацию: Один является, помимо всего прочего, покровителем магии (именно с него, по признанию Толкина, был списан образ Гэндальфа – если уж на то пошло, нехилая часть трилогии о кольце вплоть до имён скатана с “Эдды”) и открывателем рун, добытых им в уникальном некромагическом опыте.

** – грубая транскрипция первых строк известнейшего стиха “Речей Высокого” на языке оригинала – “Гибнут стада, // родня умирает, // и смертен ты сам. // Но знаю одно, // что вечно бессмертно – // умершего слава.” (пер. А. Корсуна)
______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________





Глава вторая, в которой тоже не происходит ничего хорошего

– Наконец-то, Северус, мы ждали только тебя. Ещё раз быстренько введу в курс дела. Как вам, должно быть, известно, согласно легенде каждый из четырёх Основателей оставил в этом замке свою, так сказать, Тайную Комнату, а точнее, целые подземные системы ходов и коридоров. Подземелья Салазара Слизерина, в которых обитал василиск, призванный уничтожать магглорождённых, как мы уже знаем, мог открыть только его наследник. Легенда о Тайнике Ровены Равенкло говорит, что Основательница закрыла вход в свою личную библиотеку магически, таким образом, что он открывается буквально на считанные минуты через определённые промежутки времени – обычно раз в несколько лет, но иногда такие появления замечались и несколько раз за один год. Считается, что тот, кто сможет уловить систему появления входа, получит возможность проникнуть внутрь, в её личное книгохранилище. Однако до сих пор никто не разгадал загадки Ровены Равенкло – впрочем, нельзя сказать, чтобы и кто-то особенно старался, ведь до недавних известных вам событий в существование Тайных Подземелий вообще почти никто не верил. Тем не менее, у нас есть основания полагать, что один из остававшихся в Хогвартсе учеников наткнулся на вход – по всей видимости, случайно...

– Случайно? – я скептически приподнял бровь. – Понимаю, это, должно быть, кто-то из твоих подопечных, Минерва. Только они способны случайно наткнуться на то, что всё магическое сообщество ищет годами. И непременно при этом влипнуть по самые уши. И вряд ли кому-то из них по силам решить задачку Ровены Равенкло. Впрочем, может, это была Грейнджер?

– Нет, Северус, – МакГонаголл обиженно поджала губы. – Это был Лонгботтом.

Я фыркнул.

– Ну, это многое объясняет. Только с чего вы взяли, что он попал именно в Подземелье Равенкло? И каким образом мы теперь должны его оттуда выуживать, если вход может появиться вновь только через несколько лет?

После не ускользнувшей от моего внимания лёгкой заминки директор признался:

– Вход туда до сих пор остаётся открытым. Мы можем только гадать, почему. Раньше такого никогда не бывало. Вход закрывался почти сразу. Именно поэтому мы и думаем, что кто-то... должен спуститься туда и поискать мальчика.

“Мы думаем”. Угу. Я даже догадываюсь, как зовут этого “мы”. Более того, я даже догадываюсь, как зовут этого “кто-то”, который “должен”.

– У вас есть какие-то основания верить, что Ровена Равенкло также облегчила доступ в свой тайник своему наследнику? – холодно спросил я, глядя прямо в непроницаемые голубые глаза.

– Да, Северус. Ровена, как известно, также была приверженкой чистокровности, и поначалу даже была солидарна с Салазаром Слизерином. Она неплохо разбиралась в теориях наследственности и... да, Северус, я думаю, что её тайник ждёт её наследника.

Он смотрел прямо на меня твёрдым взглядом. Все остальные, кажется, не понимали, о чём идёт речь. Что неудивительно.

– Но ведь её тайник впустил Лонгботтома.

– Я думаю, что чары, которые Ровена Равенкло наложила на вход, действуют не так, как чары, охраняющие Тайную Комнату Слизерина. Я полагаю, что они могут впустить любого. Но выпустят они только Наследника.

– Вы же не собираетесь объявить, что вход стоит открытым, дожидаясь, пока через него пройдёт Наследник Равенкло?

– Я уже сказал – мы не знаем, почему открыт вход. Но да, я думаю, что только у Наследника есть шансы войти и выйти. Во всяком случае, у него больше всего шансов...

– Альбус, – я потёр переносицу. – Возможно, этот вопрос нам стоит обсудить... не здесь? Никого не впутывая?

– Напротив, я убеждён, что мы должны принять решение все вместе.

Привычное раздражение вновь начало подниматься во мне. Ну почему непременно нужно вытаскивать эти подробности при всех?! Если директор считает, что это обязательно должен сделать я, так и обратился бы прямо ко мне, зачем же было звать остальных? Доказать им, что я герой? Как будто я пошёл бы на это по своей воле!

– Альбус, – осторожно начала МакГонаголл. – Вы хотите сказать, что...

– Директор хочет сказать, что он снова нашёл задание, которое нельзя доверить никому, кроме меня, – довольно-таки резко бросил я.

– Северус, ты наследник Равенкло? – с большим удивлением переспросил Флитвик.

– Ты что, ревнуешь?

– Нет, просто я не знал!

– Никто из нас не знал об этом, – встряла МакГонаголл. – То есть да, мы знали, что, раз Шляпа распределила тебя в Слизерин, факультет чистокровных, при отце-маггле, то ты должен быть как минимум непрямым наследником одного из Основателей, но мы, признаться, думали, что Слизерина...

– Почему? – приподняв бровь, я с подчёркнутым интересом уставился ей в лицо. Она смутилась:

– Ну... даже не знаю... Логично было предположить...

Я фыркнул. Тоже мне, логики нашлись.

– Вот представь себе, вы все ошибались.

Деканы старательно отводили глаза. Да, удачный момент Альбус, как всегда, выбрал для сообщения этой сногсшибательной новости.

Чего-то директор, однако, не договаривает. Случилось что-то экстраординарное, и он об этом знает. Иначе не стал бы рисковать жизнью единственного своего шпиона на Тёмной стороне. Моей жизнью.

Флитвику, кажется, пришла в голову та же мысль.

– Но Альбус, есть ли у нас действительно какие-то серьёзные шансы спасти мальчика? Не закончится ли это тем, что мы не только потеряем ученика, но останемся и без... – он запнулся и щёлкнул пальцами, подыскивая слово.

Давай, говори это, Флитвик. Говори вслух. А то вдруг я вообразил, что моя жизнь ценнее жизни Лонгботтома не только потому, что от меня зависит так много в этой войне.

– ...преподавателя?

Дамблдор бросил быстрый взгляд на меня и, убедившись, что я не поверю ему ни на минуту, если он, по своему обыкновению, начнёт вилять, глубоко вздохнул и погрустнел ещё больше.

– Уважаемые коллеги, я вынужден посвятить вас в некоторые... детали, которые... не должны разглашаться ни при каких обстоятельствах. Когда вы услышите их, вы и сами поймёте, почему...

В следующие несколько минут в комнате не осталось ни одного декана, которому удалось бы избежать шока – на мой взгляд, совершенно необоснованного. Ну с чего, скажем, Минерве переживать? Вместо того чтобы гордиться тем, что на её факультете учатся два избранных вместо одного? Понятно, что я никак не мог быть доволен этим вновь открывшимся фактом. Поттер и Лонгботтом! Как раз те люди, которых я хотел бы видеть Избранными, что и говорить... А самое неприятное – нет никаких сомнений, что ради спасения очередного Избранного меня без промедления отправят куда угодно, скормят львам, порежут на кусочки, бросят в огонь. Потому что если Избранный умрёт, то моя работа никому будет не нужна. А Альбус, кажется, и в самом деле не может определить, кто из них настоящий. Сам бы он, конечно, хотел, чтобы это оказался Поттер, который побойчее, понаглее, половчее Лонгботтома.

А я – я даже не знаю, чего бы мне хотелось. Как можно выбрать между участью быть спасённым Поттером или Лонгботтомом? Это как в сказке про кошку и воробья: с чем тебя есть, с уксусом или сметаной? Выбирай добровольно!

Впрочем, я, кажется, могу прямо сейчас лишиться возможности быть спасённым кем бы то ни было из них, и даже не узнать никогда, был ли малолетний идиот, ради которого я должен рисковать своей жизнью, будущим Спасителем мира или просто малолетним идиотом, который падает в каждую дыру.

Все теперь смотрели на меня, словно бы ожидая моего решения.

Большую ложь трудно было бы в данный момент придумать. И ведь каждый, каждый из них знал, что у них сейчас есть хороший шанс больше вообще меня никогда не увидеть.

Я смотрел в глаза директору без единой мысли в голове, кроме одной, совершенно для меня нехарактерной и даже сформулированной какими-то не моими словами: как это всё же странно, что глаза у людей бывают разного цвета. Вот у директора – цветные, голубые. А я весь выполнен в черно-белой гамме.

...Кажется, стоит всё же спать больше четырёх часов в сутки.

Может, хоть в Подземельях Равенкло некому будет от меня что-то требовать. Может быть, там темно и тихо. Может быть, если мне не суждено выбраться оттуда, то я с наслаждением проведу оставшуюся вечность во сне...
______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________




Глава третья, в которой по-прежнему не происходит ничего хорошего

Вход в Тайник Равенкло оказался в Библиотеке, причём в Запретной Секции. Очень даже интересно, что это нашему новоизбранному там понадобилось. Тем более в выходные. Я ещё понимаю Грейнджер, но Лонгботтом?! Ну не учиться же он пошёл, в самом деле!

Директор и деканы одарили меня напоследок напутственными взглядами, похлопали по плечу, сказали приличествующие случаю слова и начали отводить глаза – ну, кроме Альбуса, этого, понятное дело, ничем не смутишь. Он, напротив, искал мой взгляд – в надежде то ли приободрить, то ли извиниться. У меня не было никакого желания смотреть ему в глаза. В утешении я не нуждался, а в извинениях – тем более.

Вздохнув и непроизвольно стиснув палочку, я шагнул в узкую дверцу между книжными шкафами, которой – я уверен! – ещё вчера там не было.

Пройдя не больше сотни шагов по тёмному сырому подземелью, я толкнул дверь в его конце, и она вывела меня в узкий, залитый каким-то нездоровым синюшным светом коридор.

Мне здесь сразу же не понравилось. Пол был покрыт мягким ковром, в котором утопали ноги, и я почти не слышал звука собственных шагов – лишь шорох ворсинок. Ярко-синие стены были разрисованы каким-то причудливым спиральным узором, напоминавшим безумный гипнотический калейдоскоп и вызывавшим головную боль. Резкие повороты под прямым углом нервировали. К тому же через некоторое время я заметил, что в коридоре нет никаких светильников, ламп или факелов, а перламутрово-синеватое свечение словно бы исходит из самих стен.

От всего этого очень и очень нехорошо пахло – опасностью и безумием. Не нравилось мне это абсолютно. Скажите, ну какого дементора психически нормального человека, пусть даже и гриффиндорца, могло бы потянуть в эту синюю шизофрению? Неужели не было ему ясно, что лишь завидев эти дикие стены оттенка вырви-глаз, нужно немедля поворачивать назад и бежать отсюда без оглядки?

Однако мне-то ничего не оставалось, кроме как держать палочку наготове и неслышными шагами продвигаться вперёд, минуя поворот за поворотом, в слабой и неубедительной надежде, что безмозглый избранный ещё жив тут где-нибудь, и что мне удастся и его вытащить, и самому выбраться.

Коридор разделился на два. Два одинаково синих, одинаково прямых, одинаково светящихся, одинаково враждебных. Я стоял и прислушивался к своему чутью, надеясь, что оно, как обычно, подскажет мне, от какого из них ждать большей опасности, а в какой стороне может находиться спасение.

Но чутьё молчало, как хаффлпаффский первокурсник, когда его спрашивают, что теперь нужно положить в котёл. И за всю мою жизнь такое молчание ни разу не предвещало удачи. Если нет разницы, куда мне идти, это не означает, что оба варианта одинаково хороши.

До сих пор это всегда означало, что оба варианта одинаково плохи.

Поэтому я с безразличным выражением как на лице, так и в душе повернул куда глаза смотрели, и продолжал свой путь к поджидающим меня неприятностям с гордо поднятой головой.

Когда коридор разделился второй раз, я уже не удивился. Чего ещё и ожидать от Подземелья Равенкло, как не лабиринта? Оставалось лишь надеяться, что безупречная память, не раз спасавшая мне жизнь, спасёт её и на этот раз. И я продолжал идти вперёд, не задумываясь сворачивая то вправо, то влево, минуя перекрёстки и ответвления, отмечая их в голове.

Однако когда передо мной возникла светящаяся равномерным розовым светом дверь, я невольно остановился. Дверь выглядела кричаще опасной. Все мои чувства, явные и неявные, воспротивились её открытию. Что-то за ней было, что-то такое, с чем мне не хотелось иметь никакого дела. Розовое сияние на фоне флуоресцентного синюшного свечения, которое испускали стены коридора, приобретало такую резкую и неприятную окраску, что у меня заболели глаза. Даже абсолютная тишина за дверью казалась зловещей.

Промучившись сомнениями минуту, я решил довериться чутью и повернул назад. Уверенно держа в голове карту коридоров – я видел её так ярко, словно бы она была нарисована у меня в мозгу, – я двинулся в обратном направлении.

Каково же было моё смятение, когда, выбрав другой проход, в его конце я обнаружил точно такую же омерзительную светящуюся дверь! Вот это уже совсем мне не нравилось. Я вновь повернул назад, выбрав новый проход и нисколько уже не сомневаясь, что он немедленно поставит на моём пути розовую дверь – и действительно нашёл её в ста шагах от поворота.

Не знаю, что подсказало мне изменить тактику, но, сам ещё не успев понять, зачем я это делаю, я повесил в воздухе перед дверью магическую метку – собственную монограмму из двух “S”, мою магическую подпись, которую не смог бы поставить никто другой. Поглядев мрачно на покачивающиеся в воздухе чёрные буквы, я направил свои стопы в очередной проход – на этот раз в тот самый, из которого пришёл, и который должен был бы вести к выходу.

Да! Как и следовало ожидать, в конце его меня ждала ненавистная дверь, помеченная моими инициалами. Словно приглашение, отвратительный намёк на то, для кого эта дверь приготовлена, и кому теперь от неё ни за что не отвертеться.

Я уже слыхал о таком не раз – подземелья, зачарованные порталами, так что попавший в них не мог бы выйти ни к какому другому месту, кроме того, в которое желал его привести хозяин. Это подтверждает, что на самом деле не было никакой разницы, в какой проход сворачивать – любой из них привёл бы меня к проклятой розовой двери, а всё остальное нужно было лишь для нагнетания зловещей обстановки, и карта подземелья в голове мне ни к чему.

С привычным чувством безысходности я положил руку на ручку двери и почувствовал, что она неожиданно и неприятно тёплая – словно живая человеческая рука.

В эту секунду у меня возникло чёткое ощущение, что следующий мой шаг так или иначе изменит всю мою жизнь. Мне казалось, что я прыгаю с обрыва, что после того как я закрою за собой эту дверь, возврата к прежней жизни больше не будет. И вместе с худшими опасениями я нащупал где-то глубоко внутри робкое и отчаянное желание этих перемен. Разве в моём положении не любая перемена была бы к лучшему? Хуже ведь давно уже некуда...

...О, нет. Я снова подумал, что хуже быть не может, и буду наказан за это в ближайшее время самым жестоким образом.

В тот момент, когда я сжал ручку двери крепче и повернул её, моя рука впервые за много лет дрогнула.
______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________




Глава четвёртая, в которой впервые появляется Темнолицый и не обещает ничего хорошего

МЕРЛИНА ЗА НОГУ!!!!! ЧТО ЭТО??!!! Я УМЕР?! НО ЧТО Я ДЕЛАЮ В РАЮ???!!!

Секундой позже я пришёл в себя и осознал, что чёрта с два я умер, потому что так повезти мне не могло. А судя по тому, что я вижу вокруг себя, грядёт какая-то глобальная подстава, как выражается в таких случаях Флитвик. Подцепил от кого-то из своих учеников. Понятия не имею, что это означает, но явно не означает ничего хорошего.

Вокруг меня были книги. В большом количестве. Нет, конечно, в Хогвартсе библиотека вполне... достойная. И без ложной скромности замечу, что знаю многих, кто за собрание литературы, владельцем которого я имею удовольствие являться, продали бы и душу, и тело, и всё, что у них есть, кроме книг.

Но вот с этого момента я знаю, что я действительно видел МНОГО КНИГ. Причём много книг, собранных в одном месте. Я нашёл мифическую библиотеку Равенкло.

Уходящие в необозримую высоту стены делали зал похожим на колодец. На квадратный колодец, стены которого выложены не кирпичами, а книжными полками. Корешки сливались в моих глазах в сплошную пёструю ткань.

Посреди библиотеки Равенкло стоял маленький стеклянный столик, на котором стояла чернильница, лежала горстка перьев, и были разложены несколько книг и свитков.

Прежде чем природная осторожность успела захватить контроль над моими действиями, мои ноги уже сделали два быстрых шага по направлению к столику.

Названия книг меня, мягко говоря, поразили: “Священномудрыя разсужденiя о томъ, какъ надлежитъ благороднаму мужу житiе провесть”; “Какъ за седмицу овладѣть самымъ сложнымъ заклинанiемъ”; “Целѣбныя травы окрестъ Камелота”; “Воспитанiе отроковъ в послушанiи”; “Какъ узрѣть тайныя мысли на челѣ аки на зерцалѣ”; “Предреченiя заморской пророчiцы объ пришествiи Посланца Дiавола и объ его поверженiи”.

Тщательно обработав палочкой всю стопку на предмет каких-нибудь древних заклятий, я небрежно полистал манускрипт про посланца Дьявола, поморщился, мысленно обозвал “заморскую пророчiцу” старой шарлатанкой, закрыл “Предреченiя...” и, помедлив с полминуты в сладостном предвкушении, аккуратно развернул “Целѣбныя травы”.

Всей моей силы воли едва хватило на то, чтобы оторвать себя наконец от древнего манускрипта, пафосно и обстоятельно повествующего о травах, которые выросли и завяли на территории будущей Британии больше тысячи лет назад. Я почувствовал, тем безошибочным чувством, которое год от года крепло во мне всё сильнее, что являюсь объектом чьего-то пристального наблюдения. И в ту самую секунду, когда я поднял голову, чтобы оглядеться повнимательней, чей-то хрипловатый голос позвал:

– Хозяин наследник?

Его неуверенная, полувопросительная интонация придала мне наглости. Я выпрямился и бросил небрежный взгляд на ряды книжных полок, при этом избегая смотреть в сторону источника голоса – всё равно ведь наверняка не угадаешь, где этот тип прячется, так что не хотелось ставить себя в невыигрышное положение.

– С кем имею честь беседовать? – с авторитетной вежливостью осведомился я.

– Я Темнолицый. А ты – ты наследник?

– Да, – твёрдо ответил я, усмиряя биение сердца.

– Наследник хозяйки?

– Наследник леди Ровены Равенкло.

– Леди? Что означает леди? Это хозяйка? Хозяйка Ровена Равенкло?

По всему было похоже, что этот Темнолицый – всего лишь какая-то древняя и редкая разновидность домового эльфа, невежественный слуга, экзотическая ручная зверушка – но никак не суровый страж. Хотя, казалось бы, прозябая в библиотеке в течение едва ли не целой тысячи лет, можно было и осилить пару книжиц для расширения кругозора... Странно, однако, что он говорит на вполне современном языке, пусть и крайне примитивном. Возможно ли, что это существо как-то попало сюда извне?

– Да, я наследник твоей хозяйки. У тебя есть что мне сказать?

– Ты пришёл забрать то, что принадлежит тебе?

Кажется, вот именно сейчас и грядёт какая-то глобальная подстава.

Если выберусь живым, обязательно спрошу Флитвика, что же именно эта бредовая фраза значит.

– Да, я пришёл забрать то, что принадлежит мне.

Мерлин, только бы пронесло.

– Хозяйка оставила меня здесь ждать, пока не придёт её наследник забрать то, что ему нужно.

Я скрестил руки на груди и ответствовал сухим тоном:

– Отлично.

– Я должен теперь отдать хозяину наследнику то, что ему нужно.

– Отлично.

Неужели пронесло?

– Я отдам.

Я не выдержал. Так дела не делаются. Должен быть в этом какой-то подвох.

– Что, вот так просто? А если я обманываю тебя? Если я никакой не наследник?

– Нужно пройти испытание. Ты прошёл испытание, и я теперь должен отдать тебе то, что тебе принадлежит.

– Когда я успел пройти испытание?

– Книги. Тройное испытание книгами. Во-первых, Наследник хозяйки Ровены остановится взглянуть на них, даже если и спешит по важному делу. Во-вторых, наследник при этом сперва проверит, нет ли заклятий на книгах. В-третьих, наследник не выберет плохих книг, но станет читать хорошие.

Только и всего? Не густо. Могло быть и простым совпадением… А что там было ещё выбирать? “Узреть мысли на челе аки на зерцале” я и сам могу. Отроков в послушании худо-бедно воспитываю, не хватало ещё книжки про это читать. С заклинаниями уж как-нибудь справлюсь – не выйдет за семь дней, выучу за восемь, ничего страшного. А от желающих поучить меня, как мне “надлежит житие провесть”, и без того отбою нет. Один только оборотень стоит троих.

– Темнолицый!

– Хозяин наследник.

– Ты видел здесь сегодня кого-нибудь ещё, кроме меня?

– О ком ты спрашиваешь меня, хозяин наследник?

– Здесь был мальчик. Подросток. Мой ученик. Ты видел его?

– Ты пришёл сюда за ним? – тревожно спросил Темнолицый.

– Да, я пришёл за ним. Где он?

– Он не твой сын, – сообщил Темнолицый.

– Да неужели? – фыркнул я, не удержавшись.

– Он тоже читал книгу о травах, как и ты, хозяин наследник. Но он не прошёл испытания, потому что не проверил книги, перед тем как дотронуться до них. Он не твой сын. Почему ты пришёл за ним? Почему его отец не пришёл?

Как, скажите на милость, объяснить придурковатому существу, свихнувшемуся в этом подземелье за долгие годы одиночества, почему мне во что бы то ни стало нужно вернуть на законное место этого вечно заикающегося идиота?

– Он мне нужен. Где он?

– Если он тебе нужен, ты можешь забрать его. Ты можешь забрать то, что принадлежит тебе.

Меня покоробила такая формулировка, но я предпочёл не спорить.

– Что ты должен был мне отдать? Что здесь принадлежит мне?

– Я не знаю. Я всего лишь Темнолицый, хранитель сокровищницы. Ты должен сам узнать то, что принадлежит тебе.

– Здесь есть сокровищница?

– Всё это – сокровищница. Здесь находятся сокровища для каждого, кто придёт за ними и сумеет их унести.

Вон оно что. Банальные деньги. А я-то уж едва не поверил, что меня и правда ждёт что-то интересное. Какой мне прок в этих деньгах? Я и без того не бедствую.

– Это не золото и не драгоценности, хозяин Наследник. Каждого здесь ждут свои сокровища. Здесь находится то, что принадлежит тебе, что тебе очень нужно, и чего ты не сможешь найти нигде больше.

Мерлин, ну чего он от меня хочет? Я устал. Я ужасно устал. Я хочу лечь и уснуть навеки. Я не хочу слушать бред, который несёт этот полоумный вещун, не хочу вести этот бессмысленный разговор, движущийся по кругу. Почему мне всегда приходится слушать то, чего я слушать не хочу?..

– Хорошо, так где мне найти мальчишку? Сейчас мне именно это нужно больше всего, и я совершенно точно не смогу его найти нигде больше.

– Внизу, в подвале.

В подвале? А сейчас мы, по его мнению, где?

– Все, кто приходит сюда, рано или поздно попадают вниз. Ты тоже отправишься туда и пройдёшь там самое главное испытание.

Вот! Вот она, долгожданная глобальная подстава! Сейчас я наконец узнаю, что это такое...

– Я ведь уже прошёл твоё испытание?

– Это не моё испытание. Хозяйка Ровена Равенкло велела мне испытывать каждого, кто придёт. Сначала – малым испытанием, чтобы отобрать тех, кто может быть наследником. Но потом их нужно проверить большим испытанием. Ты говоришь, что ты наследник – если это так, то тебя ждёт то, что принадлежит тебе. Если ты наследник, ты сможешь это отсюда вынести.

– А если не смогу, надо полагать, останусь здесь? – поинтересовался я как мог холодно и бесстрастно.

– Если ты наследник хозяйки, то ты сможешь, – почтительно произнёс Темнолицый.

Даже если это существо и не так глупо, а только притворяется, мне всё равно, похоже, ничего толком из него не вытянуть. Я даже не уверен, что он вообще понимает меня не через слово. Как, в конце концов, можно разговаривать с тем, кого даже не видно?

– Хорошо, я готов идти. Покажись и отведи меня в твой подвал.

– Зачем показываться? – с тревогой спросил Темнолицый.

– Выйди сюда! – в моём тоне появились стальные нотки, которые заставили бы обычного домовика застучать зубами.

– Я не смею! Я боюсь тебя, – булькнул Темнолицый. – Я маленькое и слабое существо, если ты рассердишься на меня, то ты убьёшь меня!

– Я не рассержусь, выходи!

– Ты уже сердишься, хозяин наследник.

– Да не трону я тебя! Разве хозяйка не приказала тебе слушаться наследника?

– Хозяйка велела дождаться наследника, позволить ему пройти испытание, потом отдать то, что принадлежит ему. Ты ещё не прошёл испытание.

– Хорошо, сиди там. Как же ты меня отведёшь в подвал?

– Я открою для тебя дверь, – после некоторого раздумья ответил Темнолицый. – Ты пойдёшь вниз и там отыщешь то, что тебе принадлежит. Я буду следовать за тобой и наблюдать за твоим продвижением.

– Только посмей что-нибудь выкинуть, – сквозь сжатые зубы предупредил я. – Если ты не хочешь мне помочь, то хотя бы не мешай.

– Я не могу ни помогать, ни мешать тебе, – виновато пробормотал Темнолицый. – Я лишь смотритель этих подземелий и хранитель сокровищницы. Я могу только следовать за тобой и наблюдать за твоим продвижением.

Зачем я вообще трачу время на разговоры с этим безмозглым существом? Кто знает, может, тут каждая минута окажется дорога.

– Открывай дверь, – ледяным голосом ответил я.

– Сию минуту! Тебе нужно сделать всего четыре шага влево, хозяин наследник...

______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________



Глава пятая, в которой Темнолицый не помогает и не мешает мне, что не приводит ни к чему хорошему

Сразу за неприметной дверью между шкафами меня встретила темнота, после ярко освещённого книжного зала показавшаяся моим глазам непроглядной. Я непроизвольно замер, и в этот момент дверь за моей спиной захлопнулась, и я оказался в почти полной темноте.

Чертыхнувшись, я произнёс “Люмос”, причём человек несведущий по моей интонации решил бы, что это одно из Непростительных Заклятий.

И в последнюю долю секунды перед тем, как палочка закончила своё движение, я уже знал, чувствовал, что заклинание не сработает. Перед тем как выплеснуться, магия всегда проходит сквозь руку и палочку, и маг, сознательно ли, бессознательно ли, но ощущает её движение.

И вот я стоял, судорожно стиснув в кулаке палочку, посреди темноты и неизвестности, беспомощный, как слепой котёнок, и боролся с желанием позвать Темнолицего.

Глаза мои, к счастью, быстро привыкали к темноте, и вскоре я уже различал вокруг себя очертания предметов. Я потратил несколько минут на то, чтобы попытаться понять, откуда исходит свет, позволяющий моим глазам разглядеть хоть что-то, в надежде отправиться к его источнику. Попытки мои оказались бесплодными, однако за это время я привык к темноте настолько, что мог уже идти вперёд с приемлемой скоростью.

Осторожно ступая по полу, я даже сквозь обувь ощущал, какой он холодный. Это было жутковато. Я не понимал смысла творящегося вокруг безумия, и это было ещё более жутко. Я привык понимать, что происходит.

Надо сказать, что темнота всегда стимулировала мой мыслительный процесс. Когда зрительные впечатления не отвлекают, мозг начинает изыскивать себе новые способы развлечения. Так случилось и на этот раз. Я пытался найти хоть какое-то разумное объяснение, какую-то логику в действиях Ровены Равенкло, выстроившей зачарованный лабиринт с синими стенами, тёмный холодный коридор и библиотеку, поселив в неё сторожем это пугливое недоразумение, которое должно было нести волю Основательницы её Наследнику через века. Почему впервые за сотни лет не закрылся вход? Было ли всё это частью испытания? Должен ли истинный наследник постигнуть эту логику и найти выход из кольца сужающегося вокруг него сумасшествия?

Размышления мои прервал еле слышный звук откуда-то с потолка. Я замер.

Тишина.

Возможно, звук донёсся откуда-нибудь с верхнего этажа?

Я рискнул позвать:

– Лонгботтом?

– Нет, хозяин наследник, – незамедлительно отозвался хриплый голос. – Это я, Темнолицый.

– Что тебе нужно? Зачем ты за мной следуешь?

– Я должен наблюдать за твоим продвижением, хозяин наследник. Я смотритель этих подземелий. Я буду идти за тобой.

– Хорошо, иди, только постарайся не издавать звуков, ты мне мешаешь.

– Я не буду мешать, хозяин наследник. Я не должен ни помогать, ни мешать тебе.

На это я ничего не ответил, решив по возможности игнорировать Темнолицего и ни в коем случае не разговаривать с ним. Его однообразные реплики вызывали у меня головную боль.

Под ногами неожиданно обнаружилась ступенька. Я споткнулся и с трудом удержал равновесие, неловко взмахнув руками. Оставалось надеяться, что смотритель подземелий в темноте не разглядел моих нелепых пируэтов.

Решив, что лестница, очевидно, ведёт в “подвал”, куда приглашал меня Темнолицый, я начал спускаться.

Ступеньки тянулись бесконечной чередой, и я уже начал было опасаться, что они приведут меня прямо к центру земли, когда лестница вывела меня в новый прямой коридор, в котором царили такие же сумерки, как и наверху. Ещё один произнесённый мною “Люмос” возымел не больше действия, чем первый.

Здесь было гулко и жарко, словно я и впрямь находился у центра земли. Я прислушался. Тишина. Темнолицый, если он и следовал за мной, очевидно, вполне серьёзно отнёсся к моему приказу вести себя тихо.

Слишком тихо. В жарком, распаренном воздухе тишина казалась зловещей. Что-то караулило здесь... какое-то древнее зло, бродившее по этим ходам тысячу лет... преданно ожидавшее своего часа, своей жертвы...

Я вздрогнул, очнувшись, вытер пот со лба и потряс головой, чтобы проснуться. Вот мне уже и начинает какой-то бред мерещиться от усталости. Или это так воздух действует? Нужно собраться, держать себя наготове! Кто знает, что за ловушки прячет это душное, сонное место...

Длинный, полный отчаянья крик прервал мои мысли. Я замер на месте. Крик раздался снова – исступлённый, хриплый, перешедший в конце в страшный визг, сопровождаемый звуком глухих ударов – по всей видимости, о дверь или стену.

Усилием воли загнав в глубины сознания мгновенно всплывшую в памяти картину, я ринулся на источник звука. Определить направление было нетрудно, благо что крик теперь практически не затихал, то и дело срываясь на дикий, панический визг. Кричавший, по всей видимости, сорвал голос ещё несколько часов назад, и его охрипшие голосовые связки рождали такие звуки, какие мне приходилось слышать только...

Я снова усилием воли отогнал навязчивые воспоминания и постарался сосредоточиться на настоящем.

Крик раздавался уже совсем близко, и я явственно слышал теперь: “Помогите! Кто-нибудь! Помогите!!!”

Я почти бежал, насколько это было возможно впотьмах. Признаюсь, в этот момент я… даже не знаю… я, наверное, искренне жалел Лонгботтома (вряд ли ведь кричать мог кто-то другой). Разумеется, гриффиндорский идиот был виноват сам. Но когда перед моим внутренним взором всплывали картины, которые я много лет беспрерывно пытался заставить потускнеть... При мысли о том, что ещё минута-другая, и я вновь увижу что-то подобное... Я просто физически ощущал, как внутри у меня всё превращается в холодный трясущийся студень. Пусть Лонгботтом идиот, но такого он не заслужил. Мерлин, он же всего лишь ребёнок. Он не виноват ни в чём, кроме того, что у него и руки, и голова растут не из того места.

И я впервые в своей жизни переживал за этого криворукого кретина.

Ничем, кроме внезапного душевного размягчения, да ещё кроме спёртого воздуха, навевающего панику, я не могу объяснить дальнейшее своё неосторожное поведение, приведшее к таким плачевным последствиям. Не хотелось бы думать, что я всего лишь теряю хватку. Но у меня вроде как сдали нервы. Я не пытался запомнить дорогу, я не считал повороты и боковые коридоры, я вёл рукой по стене для уверенности, не думая о чувстве собственного достоинства.

Крики затихли так же неожиданно, как и начались, и я в нерешительности остановился, пытаясь перевести дыхание и собраться с мыслями. Куда теперь бежать, было непонятно. Думать о том, что происходит там, в нескольких сотнях шагов от того места, где я стою, было страшно.

Почему он вдруг замолчал? Я отчаянно боялся предположить худшее. Хотя я даже не знаю, что могло быть ещё хуже того, что я предполагал минутой ранее.

Словно ведро ледяной воды за шиворот, настигла меня мысль о том, что я снова подумал это. Я подумал, что хуже быть не может... И омерзительный страх тут же закопошился внутри, словно какой-то глист или червь, потихоньку грызущий внутренности. Кажется, это происходило уже рефлекторно.

Я не мог решить, что мне делать. Позвать ли мне Лонгботтома, или это привлечёт внимание тех, кто, возможно, находится сейчас рядом с ним, пытает его? Как мне найти его, если он не будет больше кричать? Я одновременно и хотел, чтобы он начал кричать снова, и отчаянно боялся этого.

Но было тихо. Мне ничего не оставалось, кроме как, неслышно ступая, идти вперёд, прислушиваясь к каждому шороху.

Конец коридора растворялся в темноте. Света вокруг оставалось всё меньше и меньше. Я бросил наудачу очередной “Люмос” – как и следовало ожидать, безуспешно.

И в тот момент, когда я уже почти смирился с тем, что потерял направление, совсем недалеко, за стеной, я услышал какие-то неясные звуки. Снова Темнолицый? Ещё не хватало, чтобы он выдал меня своей вознёй!

Я напряг слух. Кажется, это... да, это всхлипы! Он где-то здесь, за стеной!

Я рванулся вперёд и... наткнулся на проём в стене. Не дверь, а именно пустой проём, открывающий взору очень тёмную комнату – или зал, или чулан – размеры помещения было очень трудно оценить в почти полной уже темноте. Я всё ещё опасался звать Лонгботтома, не зная, кто может находиться рядом с ним – возможно, теперь, когда магия бессильна, моим единственным оружием станет внезапность.

В углу тёмного помещения мне померещилось какое-то движение. Да, теперь я мог разобрать, как человек, съёжившийся у стены, поднял голову. Несомненно, он должен был прекрасно видеть меня – ведь в коридоре было куда светлее.

...Нет, я решительно не знаю, чем оправдать свой дальнейший идиотизм. Из всех возможных действий я выбрал самое нелепое. Я очертя голову ступил внутрь.

В следующую секунду этот человек, кто бы он ни был, очень резво вскочил на ноги и бросился прямо ко мне.

______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________



Глава шестая, в которой я получаю очередное подтверждение тому, что сочувствие гриффиндорским идиотам не приводит ни к чему хорошему

Дальнейшие несколько событий произошли почти одновременно. В последнюю секунду перед тем, как исчез вдруг последний свет, я успел узнать в нападавшем Лонгботтома, однако всё же машинально отступил назад к проёму... и неожиданно наткнулся спиной на стену. В следующий миг я почувствовал, как две дрожащие руки обхватили меня, судорожно вцепившись сзади в мантию, и уткнувшийся в меня подросток заревел навзрыд, вздрагивая и булькая при каждом всхлипе.

Гамма чувств, которую я в тот момент испытал, способна была разорвать меня в клочки вместе с Лонгботтомом. Не знаю, почему этого не произошло. Впрочем, уже в следующую секунду все эти чувства ушли, оставив только яркий, горячий гнев. Даже облегчение от того факта, что Лонгботтом жив и способен бегать, перешла в раздражение из-за того, что он понапрасну заставил меня вспомнить то, о чём я много лет пытаюсь забыть. Ярость была вызвана и стыдом за испытанную панику, и ещё более резким стыдом за какую-то глупую, самодовольную радость, которая шевельнулась было где-то внутри – подсознательно приятно было ощущать такую искреннюю благодарность человека, на помощь которому я пришёл.

Впрочем, всё это отвратительно! Я прекрасно понимал, что Лонгботтом не мог узнать меня в темноте против света, и все эти объятия адресованы вовсе не мне. После того как он поймёт, кто пришёл его спасать, то сгорит со стыда. Если мы даже выберемся отсюда... он же совершенно не умеет владеть собой, как и все гриффиндорцы. Я представил себе, как Лонгботтом всякий раз, встретившись со мной в Хогвартсе, краснеет и стремительно отводит глаза, тем самым напоминая и мне о неприятном инциденте, и едва не заскрипел зубами в бессильной злости. Больше всего мне хотелось сейчас отодрать от себя эти трясущиеся руки, отшвырнуть мальчишку со всей силы, так, чтобы он отлетел как можно дальше... если бы я только не понимал, что окажусь в куда более нелепом положении, когда мне придётся после этого разыскивать его в темноте!

Однако терпеть это вторжение в личное пространство я тоже больше был не в состоянии.

– Лонгботтом! – сурово зашипел я.

Я ожидал, что он немедленно отскочит от меня. Но он замер, перестав не только реветь, но даже дышать, и стискивал пальцы за моей спиной ещё судорожней, пытаясь забрать в кулаки как можно больше складок моей мантии.

– Лонгботтом, возьмите себя в руки немедленно и отцепитесь от меня! – снова прошипел я, начиная поддаваться панике. Голос не послушался меня, и фраза прозвучала с присвистом, как это часто случается со мной от негодования.

Пальцы сзади начали медленно, медленно разжиматься и сползать с моей спины. Потеряв терпение, я схватил холодные запястья и довольно резко убрал их подальше от себя. Несколько торопливых, неровных шагов подсказали мне, что Лонгботтом в панике отступил в угол и там, кажется, замер.

Так не годится. Надо, по крайней мере, выяснить, не ранен ли он.

– Лонгботтом! – я постарался вложить в свой голос столько недовольства, чтобы страх передо мной пересилил в храбром гриффиндорце общую робость его характера.

Из угла послышалось невнятное хлюпанье.

– Лонгботтом! – я повысил голос. – Отвечайте, чёрт вас возьми! Вы целы?

Хлюпанье усилилось.

– Вы, похоже, наслаждаетесь моментом? Грозный профессор Снейп интересуется вашим самочувствием? Может, мне ещё на колени перед вами встать, чтобы вы соизволили ответить? В данной ситуации вам кажется целесообразным гордо меня игнорировать?

– Я... Я не... – захлёбывающийся голос потонул в череде всхлипов.

– Что? Говорите громче!

– Я не-не-не игнорировал... я-я отв-в-ветил...

– В самом деле? Вы называете ответом это бессвязное бульканье?

– Я ки-ки-кивнул...

– Возможно, в вашем углу значительно светлее, чем здесь? – мягко поинтересовался я и тут же рявкнул:

– Потому что вокруг меня КРОМЕШНАЯ ТЕМНОТА!

Лонгботтом снова захныкал. Господи, как я его ненавидел в этот момент... Он был мне просто омерзителен своей мягкотелостью, своей неспособностью в условиях стресса ответить на простейший вопрос. Скорее всего, он и в эту чёртову дыру забился от страха. Мне хотелось орать на него, издеваться, выместить на нём свою злость, запугать его ещё сильнее... если бы не необходимость выяснить, что с ним случилось. Он и сейчас-то двух слов связать не может, куда уж его ещё пугать.

– Лонгботтом, возьмите себя в руки наконец! Отвечайте мне! Вы не ранены?

– Не-не-нет...

– Как вы себя чувствуете? Какие-нибудь заклинания, проклятия...

– В-в-всё в-в порядке...

Я снова почувствовал прилив ярости.

– Тогда какого чёрта вы орали, будто вас режут?!

Услышав мой крик, Лонгботтом снова захныкал.

– Прекратите ныть! – зашипел я. – Отвечайте, почему вы кричали?

– Я ис-испугался... – пискнул он.

Кретин... Ну что за кретин...

– В самом деле? Отважный гриффиндорец – и вдруг испугался? А о чём же вы думали, когда сюда лезли? Хотели доказать всем свою храбрость? За каким троллем вас вообще сюда понесло?! – я снова почти кричал. Нужно взять себя в руки... – Лонгботтом, успокойтесь и объясните своё нелепое поведение. Зачем вы полезли в эту дыру? Почему сразу не вышли? Что вам здесь понадобилось? И наконец, почему вы сидите тут в темноте, вместо того чтобы попытаться выбраться самостоятельно? Вам кажется, что в темноте безопаснее?

Кажется, гриффиндорец и вправду старался успокоиться. Некоторое время он возился где-то в углу, невидимый и неуклюжий, шмыгая носом и всхлипывая. Затем пробубнил:

– Я не могу отсюда выйти...

– В самом деле? Ноги не держат?

– Так двери-то нет...

– Что?!

Я резко повернулся к стене и пошарил по ней руками. Что за дьявольщина? Куда делся проход?

– Я же вошёл сюда?! – продолжил я на тон тише, уже без прежней уверенности.

– Я тоже вошёл, а она исчезла... Вокруг темно... Я всё обыскал – выхода нет, одни стены. Я начал кричать... Кричал-кричал, никто не шёл... потом смотрю – свет появился, а в проходе человек... в мантии... Я так обрадовался...

Он осёкся и засопел. Ну вот, начинается.

– И вы не нашли ничего лучше, как позволить мне войти, и только теперь говорите мне, что мы оба в ловушке? – спросил я тихим и шёлковым голосом, который в темноте прозвучал так, что мне самому стало страшно.

Лонгботтом судорожно втянул в себя воздух.

– Сэр, я не нарочно... Я думал... я так обрадовался... я тут много часов, наверное, сидел... я думал, раз дверь появилась... ну, я не знаю, я не подумал, я просто так рад был!..

Проклятый придурок... Это конец, мы оба умрём здесь... Я в отчаянии скрипнул зубами. Мерлин, главное – не поддаваться панике, и не из таких передряг вылезал, в конце концов. Как же этот выход открывается?

Я молча отошёл к стене, положил на неё руки и принялся внимательно ощупывать в поисках какой-нибудь вмятины, выступа, кнопки – ведь должна же эта штука хоть как-нибудь управляться! Наверняка это очередная головоломка Основательницы. Она должна быть мне по зубам.

Дюйм за дюймом, пядь за пядью, минута за минутой, сверху донизу ощупывал я стену, чувствуя, как мои пальцы покрываются пылью, оседавшей на этой стене долгими столетиями, но стена везде была одинаковой – грубый шершавый камень, вбиравший в себя холод теми же столетиями.

– Профессор Снейп, – послышался через несколько минут сзади нерешительный голос.

– Что? – недружелюбно отозвался я.

– Что вы делаете? Где вы? Я вас не слышу!

– Пытаюсь вытащить вас отсюда, никчёмное вы создание. Соизвольте в это время сидеть тихо и не отвлекать меня вашим бессмысленным хныканьем.

Лонгботтом с прерывистым всхлипом втянул в себя воздух и завозился в углу. Я возвёл глаза к небу (очень странное, надо сказать, ощущение, когда перед глазами при этом ничего не меняется) и вернулся к своей работе.

Я перепробовал с полторы дюжины не сработавших заклинаний, ощупал стену вдоль и поперёк три раза – третий раз для очистки совести, потому что понятно уже было, что загадка Ровены Равенкло должна требовать логического решения, а не терпеливого и монотонного ползания вдоль стены на коленях. Решение задач методом перебора – удел Хаффлпаффа.

Стало быть, наши жизни теперь зависят от моего интеллекта. Что ж, не привыкать. Время у меня есть, задохнуться нам, судя по состоянию воздуха, не грозит – Ровена Равенкло явно рассчитывала, что даже её наследник не сможет решить эту задачу быстро. Что с одной стороны хорошо, с другой – оставляет нам весьма неясные перспективы.

Я опустился на пол у стены, как мог очистил сознание от посторонних мыслей и полностью сосредоточился на задаче.

______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________




Глава седьмая, в которой вновь появляется Темнолицый и сообщает, что неприятности только начинаются

Прошёл, должно быть, не один десяток минут, прежде чем игнорировать копошение, сопение и периодические сдержанные вздохи в углу стало уже дольше невозможно.

– Что вы там возитесь, Лонгботтом? У вас шило в пятой точке, или внезапный приступ чесотки напал?

– Нет, ничего, – еле слышно донеслось из угла.

– Тогда потрудитесь сидеть смирно и обойтись без трагических вздохов в стиле профессора Трелони.

На некоторое время стало тихо, но через несколько минут это недоразумение снова завозилось, а затем завздыхало, как привидение.

– Лонгботтом, либо прекратите вздыхать и говорите, что вам нужно, либо я наложу на вас “Петрификус”.

– Я в туалет хочу, – после длинной паузы пробубнил гриффиндорец.

– А я здесь при чём? Вы не справитесь без посторонней помощи?

– Я при вас стесняюсь, – ещё тише буркнул Лонгботтом.

– Мне выйти? – съязвил я.

Благородный представитель факультета без страха и упрёка драматически молчал. Должно быть, способность к драматическому молчанию является у них врождённой.

По совести говоря, мысль о том, что аналогичная проблема могла возникнуть и у меня самого, уже посещала мою голову. Однако я – как выяснилось, справедливо – рассудил, что Лонгботтом всё равно сдастся первым, а мне останется только посмотреть, как разрешит проблему он, и далее действовать по обстоятельствам.

Лонгботтом, впрочем, разрешать проблему не спешил. Он возился, вздыхал, сопел, шмыгал носом, снова возился, но наконец, сдавшись, пополз куда-то в дальний угол, и после этого я имел счастье стать свидетелем того, как смелый гриффиндорец в течение едва ли не десяти минут без особого успеха пытается облегчиться бесшумно. Мерлин, до чего же он жалок.

Я вновь ощутил, что издевательство над Лонгботтомом не даёт мне никакого морального удовлетворения. Как и с Люпином сегодня утром, я ясно понимал, что об этого человека можно вытирать ноги сколько угодно – их об него вытирают все, и он привык к этому, как к плохой погоде. Он действительно уверен, что он всем вокруг должен. Как и Люпин.

Откуда, скажите на милость, берутся на свете такие люди? Почему они все попадают в Гриффиндор?..

– Лонгботтом, – вкрадчиво поинтересовался я. – Скажите, что, по-вашему, делает вас гриффиндорцем?

– Сэр? – робко переспросил дрожащий голос. – Я… я не понял вопрос.

Я демонстративно фыркнул.

– Я бы скорей удивился, если б вы его поняли. Я спросил – как по-вашему, почему вы попали на Гриффиндор? Вы сами-то считаете себя гриффиндорцем? Вы знаете, почему Шляпа распределила вас туда?

– Я не знаю, – буркнул он. – Я никогда не думал об этом.

– Вы лжёте, Лонгботтом, – скучным голосом сказал я. Даже при том скудном уровне интеллекта, которым должен был обладать вечно дрожащий гриффиндорец, невозможно предположить, чтобы он ни разу не задумался, что такого исключительно смелого в нём нашла Шляпа.

– Я правда не знаю. Думаю, что я просто больше никуда не подошёл.

– И снова ложь. Тем, кто ни на что больше не годен, место на Хаффлпаффе, и вы об этом знаете. Вы никогда не думали о том, что неплохо смотрелись бы на этом факультете?

Лонгботтом молчал. Ну разумеется, что он смог бы возразить? Наверняка он и сам всегда думал, что Шляпа просто ошиблась или пошутила.

Я просто не знал, что ещё ему сказать обидного, чтобы заставить плакать, ругаться, отвечать мне – но только не молчать насуплено и не пытаться своим кротким поведением смягчить меня, как делают все эти поганые недо-львы. Я был зол, зол на Лонгботтома, на гриффиндорцев, на Альбуса с его дурацкими принципами, которыми он прикрывал банальное желание всё и всех прибрать к рукам, на Основательницу, у которой, похоже, были не все дома, я был зол на весь мир. И больше всего я был зол на себя и на то, что, как бы я ни боялся себе в этом признаться, но у меня не было ни единой путной мысли в голове о том, как же… не то что решить, а хотя бы подступиться к решению этой проклятой задачи. Ну ни единой. И своими беззубыми выпадами в сторону забитого трясущегося подростка я лишь пытался отвлечь себя от признания собственного умственного бессилия.

– Хозяин наследник, – позвал вдруг откуда-то знакомый хриплый голос.

Надежда вновь воспрянула во мне. Быть может, и нет никакой задачи и никакого решения, а всё это просто ошибка, и мне совсем не было предназначено сюда попасть.

– Хозяин наследник, ты нашёл то, что тебе нужно? – голос Темнолицего звучал обеспокоено.

– Да, я уже нашёл. Выпусти нас отсюда немедленно!

Не зря ли я с ним так жёстко? Стоит ли его пугать? Мы ведь полностью в его власти. Он не показался мне на глаза в библиотеке, побоявшись моего гнева – или он так сказал.

– Что было тебе нужно, хозяин наследник?

Скрипнув зубами, я взял себя в руки и отвечал почти спокойно:

– Мне нужен был вот этот мальчишка. Я пришёл сюда за ним. Позволь нам теперь выйти.

– Зачем он был тебе нужен?

Мерлин, дай мне терпения! Ну что ему ответить? Не объяснять же, в самом деле, всю эту подноготную о том, что мой директор не в состоянии разобраться, кто у них избранный. Даже если я и попытаюсь, скромному разумению этого существа такое объяснение должно показаться полнейшей галиматьёй. Сочтёт ли он это достаточным основанием для признания Лонгботтома “тем, что мне нужно”?

Ах ты, троллева гангрена! Мне ведь ещё надо по возможности скрывать от Лонгботтома, что он у нас запасной избранный. Иначе Альбус с меня шкурку стружкой спустит. Зачем-де я травмирую мальчику психику. Да вашему мальчику давно море по колено! Одного вон уже пробовали не травмировать, так что из этого вышло? То-то Альбус, наверное, рад, что их двое. Можно воспитывать по разным схемам и посмотреть, какой лучше получится. Тьфу.

– Хозяин наследник, зачем тебе был нужен мальчик? – теперь в голосе Темнолицего звучала неприкрытая тревога.

– Он мой ученик.

– Должно быть, это очень талантливый и послушный ученик, которого ты готовил себе в преемники, – неуверенно предположил Темнолицый. – Какой же мастер отправится сюда за учеником, который сам завёл себя в беду своим неразумным поведением?

Я едва не застонал. Лонгботтом в углу, кажется, перестал дышать.

Быть может, стоит солгать, сказать, что это так и есть?

Нет. Ложь станет последним средством. Перепробую сперва все уклончивые ответы.

– Я несу ответственность за этого ученика перед… его родителями и директором школы.

– Кто такой директор? – с интересом спросил Темнолицый.

– Он управляет школой, в которой работаю я и другие волшебники.

– Он твой хозяин?

– Он старший маг в нашей школе.

– Твой хозяин, стало быть?

Проклятье, да если бы это было не так, неужели бы я здесь находился?!

– Пускай будет мой хозяин. Он велел мне привести мальчика назад. Теперь выпусти меня.

Длинная пауза, последовавшая за этим требованием, была по-настоящему жуткой. В полной темноте и тишине, почти оглушённый стуком собственного сердца, я стоял и ждал ответа.

– Я не могу выпустить тебя, хозяин наследник, – чуть слышно произнёс Темнолицый. В его голосе явно слышалось извинение и сожаление о том, что он сделал, но всё же ответ его был твёрдым.

– Отчего же, могу я полюбопытствовать?

– Оттого, что ты солгал мне. Или не сказал мне правды. Или оттого, что ты сам ещё не знаешь, зачем сюда пришёл. То, что нужно тебе – нужно тебе. Не твоему хозяину, не родителям мальчика и никому другому. Ты пришёл сюда за мальчиком не по своей воле, а по воле твоего хозяина. Стало быть, мальчик тебе не нужен и тебе не принадлежит. Ищи то, что тебе нужно.

Темнолицый умолк, и снова настала тишина.

В отчаянии скрипнув зубами, я окликнул его:

– Темнолицый! Где мне искать? Я не могу выйти отсюда!

– Я вернусь, – тихо пообещал хранитель сокровищницы, и больше я не мог добиться от него ни слова, хотя, вынужден признаться, звал его, потеряв достоинство.

Неприятное создалось положение! Я не мог уже вернуться к прерванному разговору, целью которого было унижение Лонгботтома – не после того, как меня прямо перед ним выставили идиотом! Воображаю, что этот мальчишка теперь про меня думает. Хихикает, небось, себе в кулак. Ну что за безмозглое существо!

– Профессор Снейп, – послышался сзади голос.

– Да! – рявкнул я.

Лонгботтом на секунду запнулся, слегка втянув в себя воздух, но тут же продолжал:

– Мне кажется, мы не сможем отсюда выйти без его помощи.

– Поразительно тонкое наблюдение, – буркнул я.

– Он и меня спрашивал, что мне нужно, и сказал, что я здесь это найду, – еле слышно пробормотал Лонгботтом. – Говорил, что здесь есть что-то специально для меня.

– Да, да, – раздражённо буркнул я. – Каждого здесь ждут свои сокровища. “Здесь находится то, что принадлежит тебе, что тебе очень нужно, и чего ты не сможешь найти нигде больше”. Если вы сейчас скажете мне, что, услышав это, радостно кинулись в подземелья, пуская слюни, я, кажется, пересмотрю своё убеждение насчёт того, что худшего мнения о вас я не мог бы придерживаться.

Лонгботтом молчал. Стало быть, он и вправду развесил уши, когда Темнолицый принялся обещать ему золотые горы.

– Нет, не кинулся, – послышалось вдруг из темноты.

– Уж конечно!

– Правда, не кинулся. Я вообще не понял, что он имел в виду, – голос Лонгботтома звучал теперь куда уверенней, чем раньше. Дементор бы побрал Темнолицего, так унизившего меня перед мальчишкой! Нелегко мне теперь будет восстановить прежний авторитет.

– Чего тут не понять? – пренебрежительно бросил я. – Он всем это говорит.

– Я не понял, что здесь можно такого найти, что мне нужно, и чего нигде больше нет, – осмелел Лонгботтом ещё больше. – Он сказал, что это мне нужно больше всего на свете. Да я и сам-то не знаю, что мне может быть так нужно! Ну, закончить хорошо школу… Найти хороших друзей, может быть… Своё место в жизни, там… Так это каждый скажет. Не в подземелье же мне искать?

– Вы, видимо, очень счастливый человек, – издевательски произнёс я. – Ничего-то вам не нужно. Всё-то у вас есть.

– Конечно, нет! – в голосе мальчишки послышалось негодование. – И вовсе я не счастливый. Просто я и сам не знаю, что мне такого нужно для счастья. А вы знаете?

Вопрос застал меня врасплох. Меньше всего на свете ожидал я от Лонгботтома, дрожавшего передо мной как лист на ветру, что он станет расспрашивать меня о моих стремлениях и чаяниях. Поистине, стоит людям раз увидеть твою слабость, и они уже считают себя вправе утешать, пестовать, набиваться в друзья.

– Я не обязан перед вами отчитываться, Лонгботтом! – по инерции огрызнулся я, уже и сам понимая, что это звучит как отговорка, и тут же попытался выйти из положения: – Дело вообще не в том, что вам или мне нужно. А в том, что нужно этому трусливому недоразумению, которое совершенно не способно внятно сформулировать свою мысль. Вам, мне кажется, его психология должна быть более близка и понятна, Лонгботтом, – я вновь почувствовал себя в своей тарелке и продолжил нападение: – Я ожидал, что вы прольёте некоторый свет на то, что он от нас хочет.

– Мне кажется, он хочет, чтобы мы посидели и подумали… – неуверенно предположил Лонгботтом. – Поэтому и нас сюда запер.

Чёрт, в этом есть какой-то смысл. Основательница придумала способ заставить задуматься даже самого импульсивного и бесполезного гриффиндорского подростка… Но, тролль её раздели, при чём тут я – её, Мерлина за ногу, наследник?

– Лонгботтом, в вас говорят пережитки несчастного детства, – отрезал я. – То, что вас в детстве куда-то запирали, потому что это было единственным способом заставить вас задуматься, ещё не значит, что такую же модель поведения теперь нужно переносить на всех остальных. Я, к вашему сведению, способен на мыслительный процесс и без привлечения таких… авторитарных мер.

– Так а чем тут ещё заниматься-то? – рассудительно спросил мальчишеский голос из темноты. Он звучал так спокойно и констатирующее, что я просто не мог поверить, что всё ещё говорю с Лонгботтомом, что моего собеседника не подменили в темноте.

Чем ещё заняться? Значит, снова сидеть и рефлексировать? По мнению Ровены Равенкло, взявшей на себя роль Провидения, я ещё недостаточно нарефлексировался в жизни?

Впрочем, я знаю, чем мне заняться. Помнится, узнав о том, что мне суждено отправиться в Подземелья Равенкло, я выразил надежду там выспаться?

Пожалуй, пора приступать.


______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________




Глава восьмая, в которой я объясняю Лонгботтому, что легенда о библиотеке Равенкло не сулит нам ничего хорошего

Мелькающие перед глазами образы, знакомые до боли, протёршие уже, кажется, дыру и на сетчатке, и в душе, словно пила, елозящая по одному и тому же стёртому до кости месту, и боль, боль, к которой невозможно привыкнуть, и молчаливый крик, который я из последних сил удерживаю за сжатыми зубами, отчаяние и страх, которыми я пропитался насквозь… Ты заплатишь за это, ты обязательно заплатишь за это… – Я уже заплатил, заплатил тысячу раз! – За это заплатят другие, и ты будешь страдать, глядя, как они платят… – Оставьте меня, оставьте в покое, дайте отдохнуть от этого ужаса хотя бы час… Пусть они хотя бы не кричат… Нет, нет, умоляю, только не огнём!..

Я проснулся с коротким криком, больше напоминавшим задавленный стон, и некоторое время лежал на боку, съежившись, вытирая мокрое от пота лицо и пытаясь вспомнить, где я нахожусь. Паника едва не овладела мной в полной темноте – мне показалось, что я ослеп. Затем я услышал где-то рядом тихий плач, показавшийся мне сначала продолжением тяжёлого сна, который в первые секунды после пробуждения всегда слишком тесно перепутывается с реальностью.

Наконец, придя в себя и с усилием восстановив нормальное сердцебиение (с тоской отметив, что в сердце у меня после этих снов начинает ощутимо покалывать), я сел, расправив мятую мантию, и потряс головой. Хныканье в углу не прекращалось.

– Лонгботтом, перестаньте ныть, – бросил я скорее машинально, чем пытаясь причинить боль. Голос мой был хриплым со сна и послушался неохотно. Голова болела нещадно, и окружающая темнота только усиливала неприятную тяжесть в ней.

Плач постепенно сменился монотонными всхлипываниями, которые вызывали во мне уже не раздражение, а усталость и смирение.

– Послушайте, Лонгботтом, ну что вы хнычете постоянно? – почти что взмолился я. – Сил больше нет слушать. Что у вас, болит что-то?

Гриффиндорец снова ухватился за спасительный приём драматического молчания, прерываемого лишь всхлипываниями. Значит, опять чего-то испугался. Моих криков, что ли? Я вспомнил, как стонал и умолял во сне. О нет, неужели я и вслух стонал? Мерлин, да сколько мне ещё предстоит пережить унижений перед этим мальчишкой?!

Я сидел, тупо пялясь в темноту и машинально растирая себе виски, благо что Лонгботтом меня не видел. Сердце по-прежнему болело.

– Поймите вы, Лонгботтом, – едва слышно прошептал я. – Кричать, плакать и стонать бессмысленно. Кричать, плакать и стонать бессмысленно всегда. Чего вы хотите этим добиться, привлечь к себе внимание? Чтобы вас пожалели? Сообщить, что вам плохо? Позвать на помощь?

Гриффиндорец молчал. Было так тихо, что биение моего собственного сердца, всё не желавшее стихать, казалось мне громче этого моего шёпота.

– Так вот запомните, Лонгботтом, – продолжал я, едва шевеля губами. – Никто к вам не придёт. Понятно? Вы никому не нужны. И ваши стоны, душевные раны и болячки тоже никому не нужны. Поэтому никто к вам на помощь не придёт, ясно? НИКТО. НЕ. ПРИДЁТ.

Последние мои слова, сказанные громким и срывающимся шёпотом, показались мне в полной тишине настоящим криком, отчаянным и надрывным. Я и сам не ожидал, что это так… страшно прозвучит. И я, с одной стороны, сразу же пожалел о том, что сказал всё это, с другой… было в этом что-то странное и непривычное мне. Я, кажется, никогда и ни с кем не разговаривал вот так шёпотом в темноте, и было в этом что-то объединяющее, даже несмотря на то, что именно я говорил. Впрочем, может, то, что я говорил, тоже объединяло нас по-своему, являлось общей истиной для нас обоих, только я это уже понял, а Лонгботтом… что он сейчас будет говорить? Наверняка какую-нибудь жуткую глупость. Станет спорить, нести какой-нибудь гриффиндорский бред о верности и чести… или наоборот, опять начнёт трагически молчать. Уж лучше бы спорил. Тогда, по крайней мере, я смог бы доказать ему, что он неправ. Я хотел, очень хотел, чтобы он не поверил мне, чтобы начал говорить, что настоящие друзья всегда приходят на помощь, или ещё что-нибудь такое, а я убил бы в нём эту надежду, которая во мне самом умерла, когда я был как раз в его возрасте. Я бы заставил его поверить и принять, что к нему, как и ко мне, никто и никогда не придёт.

Я ждал любой, какой угодно реакции от Лонгботтома на мои слова. Но только не той, которая последовала. После некоторой паузы он вдруг тихо, но твёрдо произнёс:

– Вы же пришли.

Я совершенно растерялся, впервые за много лет. В полном замешательстве я открыл рот для уничижительной реплики, но не мог найти нужных слов. Я просто не знал, как на это реагировать. Мне снова вспомнились сжимающиеся за моей спиной холодные детские руки, но вместо того, чтобы заставить смущаться Лонгботтома, я почему-то смутился сам. Тролль его раздери, с какой стати я-то должен смущаться? Он полез ко мне обниматься или я к нему? Но мне вдруг совершенно некстати ясно представилось, каково это – больше двух часов просидеть одному в кромешной тьме, в каменном мешке без выхода, без единой щёлки, не понимая, что происходит, без всякой надежды на помощь извне… Даже взрослые люди с крепкими нервами уже через несколько часов совершенно ломались в таких случаях и даже сходили с ума. Что же он должен был чувствовать, когда я появился на пороге этого каземата?.. А ведь он, по сути, ребёнок ещё…

Собственное внезапное душевное размягчение вновь вызвало у меня всплеск раздражения, неприятным клубком гнездящегося где-то в животе. Я один раз сегодня уже пожалел Лонгботтома, и чем это кончилось? Ведь он сам, сам сюда полез, сам! Он сам и виноват во всех своих несчастьях!

Но я уже понимал, что бешусь от беспомощности. Я прекрасно знал, что меня так смутило в этих трех наивных словах запуганного мальчишки. Я понимал, что, просидев здесь два часа и прокричав всё горло, он радовался моему появлению так искренне и сильно, как не радовался, наверное, вообще никто и никогда за всю мою жизнь. Пусть даже он и не знал, что это был я. Но даже сейчас, когда он знает, он всё ещё воспринимает это вот так – что я пришёл к нему на помощь, после того как он так долго и отчаянно звал. И поэтому я не огрызнулся, не бросил ему в ответ что-нибудь обидное, не сказал, что я бы ни за что не пришёл сам, что меня заставил директор. Я не сказал этого, хотя минуту назад собирался растоптать Лонгботтома, уничтожить в нём любую надежду. Но эти его слова почему-то вызывали внутри какое-то очень странное чувство, одновременно и болезненное, и стыдное, и притягательное. Как первая подростковая мастурбация, подумалось мне, и это сравнение покоробило меня, смутив ещё сильнее.

– Послушайте, Лонгботтом, – начал я, ещё не зная, что говорить дальше. Спорить с Лонгботтомом я не мог, согласиться… тогда уж стоит сразу обняться и вместе поплакать над нашими загубленными понапрасну в расцвете лет жизнями. Оставалось попробовать сменить тему. – Послушайте, вы… можете мне объяснить… раз уж мы всё равно здесь сидим, и торопиться нам вроде бы как некуда…

Нет, это никуда не годится. Звучит так, будто я пытаюсь найти оправдания тому, что я хочу поговорить, тому, что я не хочу терять это ощущение какой-то связи между мной и кем-то. Мерлин, как же это делается? Кажется, я совершенно не в состоянии найти какой-то ещё способ разговора, находящийся между жалкими оправданиями и издевательскими нападками. Хорошо… попробуем по делу.

– Послушайте, Лонгботтом… Нам нужно… как-то искать ответы на все эти вопросы. Ключ этой ситуации должен находиться где-то в ней самой. Давайте для начала попробуем обрисовать всю известную нам информацию. Я расскажу вам, что знаю я, а вы добавите, если вам найдётся, что добавить. Постарайтесь в это время не… не реветь и… и вести себя максимально разумно. Значит, так: если вы ещё не знаете этого, то мы находимся в Тайнике Ровены Равенкло.

– Вроде Тайной Комнаты? – подал голос Лонгботтом. Он слегка осип после долгого рёва, но из его голоса, по крайней мере, исчезла эта отвратительная привычная паника.

– Это и есть тайная комната. Вы думали, что Тайная Комната – это такое специальное название для тайника Слизерина? Нет, тайная комната, знаете ли, означает всего лишь некое помещение, скрытое от посторонних глаз. В данном случае скрытое Ровеной Равенкло. Она создала этот тайник для своего наследника. Согласно легенде, все Основатели сделали то же самое.

Из темноты послышался какой-то неуверенный звук.

– Вы что-то хотели добавить, Лонгботтом?

– Н-нет, – после длинной паузы пробормотал он.

– Мы, кажется, договаривались, мистер Лонгботтом, что мы обмениваемся информацией, – вкрадчиво произнёс я. – Если вам есть что сообщить, или – я допускаю такую возможность! – у вас появилась какая-то мысль…

– Ну… – начал Лонгботтом, и я немедленно замолчал, не испытывая желания возобновлять уговоры в случае его очередного испуга. – Нас так пытались уверить, что Тайная Комната Слизерина – сказка, и что весь Хогвартс обшарен снизу доверху, и в нём просто не может ничего скрываться… а теперь оказывается, что преподаватели осведомлены о наличии целых четырёх тайных комнат…

– А с чего вы взяли, Лонгботтом, что преподаватели должны были перед вами отчитываться? Эта информация совершенно не предназначалась для учеников. Тем более для второкурсников, – вот я и снова начинаю язвить. Этак он совсем разговаривать откажется. Надо взять себя в руки и постараться говорить с ним помягче. – Впрочем, вы правы, многие только после истории с василиском задумались над этой легендой всерьёз. Если мы, после всех уверений о всесторонней изученности Хогвартса, всё же обнаружили одну из тайных комнат, логично было бы предположить, что и остальные не являются выдумкой? Однако мы отвлеклись. Вернёмся к данному конкретному подземелью. Ровена Равенкло скрыла в нём свою мифическую библиотеку – вы её, я полагаю, видели и даже читали в нём одну из книг.

– Откуда вы знаете? – с суеверным ужасом спросил Лонгботтом.

– То существо, которое с нами разговаривало, сообщило мне, что вы были в ней и читали книгу о травах. Неплохой выбор, должен заметить, – снисходительно бросил я. – Впрочем, Темнолицый также сказал, что вы не позаботились о собственной безопасности, что вы пренебрегли простейшими мерами предосторожности. Доводилось ли вам, мистер Лонгботтом, слышать о книге, которая ввергает каждого, кто начнёт её читать, в пучину безумия? А о книге, откусывающей руки открывшему её? – Я выждал паузу и с удовлетворением продолжал:

– Стало быть, не слышали. А как насчёт ловушек, которые чистокровные маги в былое время – да и не только в былое, могу заметить – помещали на фамильные и прочие ценности, чтобы они не смогли попасть во владение магглов? Тоже не слышали? А о заклятиях, которые призваны были поражать воров и всякий нечистокровный сброд? Разумеется, не слышали. Вам и в голову это не пришло, ведь вы и не подумали проверить книги. Весьма неосмотрительное поведение, мистер Лонгботтом! Вам вообще известно хотя бы одно проверяющее заклинание? – Я поймал себя на том, что вновь увлёкся отчитыванием. Приступ сочувствия Лонгботтому, однако, уже почти прошёл, сердце болеть перестало, и вообще я чувствовал себя намного лучше.

Впрочем, подумал я, сотрудничество с Лонгботтомом в любом случае принесёт больше пользы, чем вреда. Даже если он ничем мне и не поможет – что почти наверняка, – то, по крайней мере, мне не хотелось бы провести свои последние дни в мелочной грызне.

– Так что учтите это на будущее, Лонгботтом, – подвёл я итог обвинительной речи. – Если оно у вас, конечно, будет. На чём я остановился?

– На библиотеке, – еле слышно шепнул Лонгботтом.

Я кивнул. Сообразив, что Лонгботтом меня не видит, сухо добавил:

– Благодарю. Итак, тайные комнаты существуют, чтобы скрывать что-либо от посторонних глаз, и основательнице факультета Равенкло вздумалось скрыть своё легендарное книгохранилище. Она всегда очень серьёзно относилась как к книгам, так и к идее поддержания чистоты крови: как вы, возможно, знаете, если читали хотя бы первую главу “Истории Хогвартса”, поначалу она была солидарна с Салазаром Слизерином, и только потом, когда его планы начали переходить всякие границы разумного, Ровена Равенкло отказалась от своих первоначальных убеждений, приняв в возникшем разногласии сторону Годрика Гриффиндора и Хельги Хаффлпафф. Однако, создала ли она свой тайник до ссоры со Слизерином или после неё, но, так или иначе, ей не хотелось, чтобы её библиотека попала в недостойные руки. Поэтому она выстроила это хранилище и поместила туда свои книги – вы их видели. Так же как и Слизерин, она пожелала, чтобы её богатство досталось тому, кто сможет оценить его по достоинству – её наследнику. В связи с этим у меня возникает к вам прогнозируемый вопрос: каким образом вы обнаружили вход в Хранилище Равенкло и зачем туда полезли?

– Я нечаянно! – тут же отозвался Лонгботтом с каким-то отчаянным протестом в голосе.

– В этом у меня нет никаких сомнений, – со смешком сказал я. – Намеренно вы бы его никогда не нашли. Меня больше интересует, за каким дементором вас туда понесло. Итак?

– Я там прятался, – после очень долгой паузы ответил Лонгботтом.

– В самом деле? От кого же, позвольте полюбопытствовать?

Лонгботтом очень долго молчал, сопел и устраивался поудобнее – полагаю, просто тянул время. Наконец он невнятно и очень быстро проговорил:

– Меня Малфой в библиотеке зажал.

– И вы, вместо того чтобы дать ему отпор, что было бы, мне кажется, вполне по-гриффиндорски, убежали и спрятались?

– Их четверо было! – звенящим от обиды и возмущения голосом воскликнул Лонгботтом. – Малфой, двое его громил, и ещё Паркинсон! Она, конечно, просто подлизывается к Малфою, а без него ей на меня было бы наплевать, но их всё равно было четверо!

Четверо… А разве я не защищался, когда меня точно так же зажимали в углу четверо – один из которых всего лишь подлизывался, правда, но всё равно их было четверо? Разве я не давал отпор? Разве я не проклинал их иной раз так, что мне же потом за это и влетало? Неужели Лонгботтом не понимает, что директор в любом случае встал бы на сторону гриффиндорца – так же, как вставал на их сторону и тогда? Почему он не пожаловался хотя бы своему декану?

А ты, спросил внутренний голос, ходил ли жаловаться к Слагхорну? Разве тебе не становилось тошно от необходимости рассказывать, как тебя унижали?

– Я пытался, – продолжал Лонгботтом на два тона тише. – Успел выбить палочку у Малфоя и проклясть его так, что у него уши выросли… А потом Гойл у меня палочку отобрал, просто силой. Я же не мог всех сразу…

Уши… Мерлин всемогущий… Он пытался остановить врага какими-то ушами… Да знает ли он хоть какое-нибудь нормальное заклинание? Чему же Поттер их в прошлом году учил?

– Вам стоило придумать что-нибудь посерьёзнее ушей, – жёстко сказал я. “Например, Сектумсепру”, – ехидно подсказал внутренний голос. “Например, Сектумсепру”, – холодно согласился я. – Вы должны были придумать что-то такое, что надолго отбило бы у них охоту приставать к вам.

“Тебе-то самому удалось отбить охоту приставать к тебе у тех четверых?” – снова начал приставать внутренний голос, но на этот раз он был не язвительным, а скорей горьким.

– Вы бы опять сняли с Гриффиндора баллы, – хмуро буркнул Лонгботтом. – Мы и так позади всех…

Вот оно что, он себя в жертву факультету приносил. Гриффиндорец… Я машинально отметил, что Лонгботтом разговаривает со мной всё смелее и смелее. Но теперь меня это уже не раздражало, а скорее даже было приятно.

– Лонгботтом, вы полный идиот, если до сих пор не успели понять, что Гриффиндор в конце года выиграет в любом случае. Хотя бы раз такое было, чтобы вы проиграли, даже если до последнего момента плелись в самом хвосте?

– Ну… мы очень старались, – неуверенно проговорил он.

– Вы невообразимо наивны, Лонгботтом, – с тоской ответил я. – Я понимаю, что в ваш первый год обучения вам было приятно, что Гриффиндор победил благодаря вашим десяти очкам в общую копилку. Но я вынужден вас огорчить: он победил бы в любом случае. Не было бы ваших десяти очков – было бы на десять очков больше Поттеру. Или кому-нибудь ещё. Баллы ничего не значат, Лонгботтом. И даже если бы они имели какое-то значение, то только один год. Тот, в котором вы проиграли. А вот ваше умение за себя постоять будет значить всю жизнь. Ясно?

– Да, – коротко ответил Лонгботтом. – Но… в таком случае мне жаль, что мы вообще выигрывали. Я сейчас подумал, что тогда, на первом курсе, ребята с вашего факультета ведь наверняка были очень расстроены… и, наверное, сердились больше на нас, чем на Дамблдора. Они ведь тогда тоже совсем маленькими были… и им тоже было очень важно выиграть… и они уже успели порадоваться, что выиграли, уже даже зал в их цвет был наряжен, а тут вдруг вот так, в самый последний момент… Я подумал, что, может быть, поэтому они нас четверых так и ненавидят… К остальным ведь они не цепляются…

– Пять очков Гриффиндору, – горько усмехнулся я. – Долго же до вас доходило… Впрочем, до остальных так и не дошло, – закончил я уже совсем шёпотом, скорее сам себе под нос.

– Ну, тогда… – с вызовом заговорил Лонгботтом. – Раз баллы ничего не значат… Я действительно сделал с Малфоем кое-что похлеще ушей.

– И что же?

– Я его ослепил, – продолжал Лонгботтом на тон тише и уже без прежней уверенности в голосе, и тут же торопливо добавил: – Не насовсем, конечно… Конъюктивным заклинанием. Он схватился за глаза и заорал, оно же щиплет. Тогда я воспользовался замешательством и убежал.

“Воспользовался замешательством”… Где это он таких выражений понахватался?

– Если там действительно имело место какое-то замешательство, то каким образом Гойл отобрал у вас палочку? – поинтересовался я.

– Он ещё до этого отобрал. Я разозлился и вообще как-то испугался… и со всей силы заклинанием вмазал…

– Без палочки?! – я едва удержал челюсть от падения на пол.

– Ну… да. Мы в прошлом году немножко учились… у меня вообще-то не получалось… Но тут я как-то очень рассердился…

– Ещё пять баллов Гриффиндору, – со смешком отреагировал я. – Вы не перестаёте меня сегодня удивлять, Лонгботтом.

– Но вы же сами говорили, что баллы ничего не значат, – в голосе мальчишки мне тоже послышалась улыбка.

– Не волнуйтесь, мы находимся вне территории школы, так что назначение баллов здесь всё равно не действует.

– А-а, – с явным облегчением ответил он. – Ну, тогда понятно… А то я уже испугался…

Мерлин великий… Мы сидим с Лонгботтомом в темноте и шутим. С ума сойти можно…

– К делу, Лонгботтом, к делу. Вы отвлекаетесь. Что произошло потом?

– Ну, они погнались за мной… Я увидел дверь и в неё забежал. Я вообще сначала даже не сообразил, что её раньше там не было. А они сообразили. Остались снаружи и стали обсуждать, что делать. Без Малфоя они туда не пошли, решили меня снаружи ждать. А я подумал, что без толку сидеть, пойду поищу, может быть, с другой стороны какой-нибудь выход будет…

Дальнейшая история Лонгботтома была почти идентична моей. Ему совсем не понравился синий коридор, но он надеялся, что этот коридор выведет его куда-нибудь обратно в Хогвартс. Впрочем, в отличие от меня, его совершенно не напугала розовая дверь, она даже показалась ему притягательной, и он, не пытаясь найти другого пути, сразу в неё вошёл. В библиотеке он, как я уже знал, читал книгу о травах, а затем с ним, как и со мной, заговорил Темнолицый и сообщил, что его ждёт в подвале какой-то подарок, который ему очень нужен. Лонгботтом сразу спросил его, что это такое, но Темнолицый отказался отвечать прямо и лишь повторял, что здесь находятся сокровища для каждого, кто сумеет их унести. Однако он ничего не сказал Лонгботтому о Наследнике Равенкло. Очевидно, потому, что Лонгботтом не прошёл испытания.

– Всё это очень странно, – хмуро подвёл итог я. – С чего бы вдруг Ровене Равенкло дарить подарки всем подряд? Когда этот безмозглый Хранитель принялся говорить мне о сокровище, я был убеждён, что оно предназначено только для её наследника. И это вполне разумно. Но дарить подарки каждому? Не понимаю я… что-то здесь нечисто…

– А вы и в самом деле наследник Равенкло? – с явным уважением в голосе спросил Лонгботтом.

– Да, я и в самом деле наследник Равенкло, – с некоторой долей яда подтвердил я. – Именно поэтому Дамблдор и послал за вами меня.

– Вас послал за мной профессор Дамблдор? – удивился Лонгботтом.

– А вы вообразили, что я сам всё бросил и сломя голову ринулся сюда, чтобы вас спасти? – съехидничал я. Лонгботтом замолчал, и я пожалел, что не удержался от издёвки: мне показалось, что определённая достигнутая между нами связь разрушилась.

Однако Лонгботтом, как оказалось, не был задет моими словами, а всего лишь размышлял.

– Нет, конечно, я так не думал. С какой стати вам это делать? Вы меня терпеть не можете, я попал сюда по своей собственной вине, – Лонгботтом говорил всё это спокойно и без эмоций, в очередной раз удивляя меня. – Но это мне как раз и показалось странным, ведь никто, кроме директора, не смог бы заставить вас отправиться меня спасать, а директор этого делать бы не стал.

– Это ещё почему?

Как меня всегда раздражал этот сложившийся у гриффиндорцев идеализированный образ Дамблдора! Уж конечно, он не стал бы меня заставлять, он же у нас такой гуманист.

– Ну, вы же намного важнее для войны, чем я, – рассудительно ответил Лонгботтом. – Я прекрасно понимаю, в каком положении мы бы оказались, если бы вы вдруг погибли, спасая меня. А я всего лишь один из учеников, далеко не самый успешный и в общем-то для войны бесполезный…

– Никогда не принимайте за других решение о степени своей полезности, – проворчал я, – всё равно ошибётесь. Многие воображали о себе очень много, но так ничего и не сделали, а кто-то не думал, не гадал, а превратился в ключевую фигуру.

– Как Гарри? – спросил Лонгботтом.

Ну, я вообще-то скорей причислял его к первой категории, но в какой-то мере, возможно, так оно и есть. В любом случае, ещё рано об этом говорить.

– Неважно, просто запомните, что таких примеров много.

– Может быть, так бывает, но не так уж и часто. А что касается меня, так, по-моему, вы меня просто так утешаете…

Я не удержался и фыркнул.

– Вы не находите, что я маловато подхожу на роль утешителя?

– Мне кажется, вы ещё меньше подходите на роль человека, которого стоит посылать спасать каждого потерявшегося ученика, – твёрдо ответил Лонгботтом, не поведясь на мою попытку уйти от ответа. Он явно не собирался отступаться. – Дамблдор не стал бы рисковать вами ради меня, пусть он даже, как вы говорите, и предвзят по отношению к моему факультету.

– Вам не кажется, что ваши предположения несколько противоречит тому, что уже очевидно случилось? – поинтересовался я ехидным тоном, призванным отвлечь Лонгботтома от скользкой темы.

– Ну, просто я думаю, что он послал вас сюда не только за этим. Может быть, здесь находится что-то, нужное для войны, и только наследник сможет это отсюда вынести. Какая-нибудь вещь или информация, настолько важная, что ради неё стоило бы рискнуть…

Хм, в этом есть определённый смысл. Откуда мне знать, что у директора не было ещё какой-то задней мысли? Но в таком случае это должно быть что-то, мимо чего я точно не пройду, даже не зная, что должен его найти. Может быть, это и имел в виду Темнолицый? Возможно, он даже был каким-то образом подослан сюда директором – это бы объяснило его современную речь... Так или иначе, стоит пока вслух ухватиться за эту версию, чтобы Лонгботтом не заострял больше своё внимание на этом щекотливом предмете.

– В таком случае, Лонгботтом, это было бы нечто явно не предназначенное для ваших ушей, так что я советую вам больше не засорять свою оперативную память данным вопросом и вернуться к теме разговора.

– Ну хорошо, – легко согласился Лонгботтом.

– Меня сильно смущают эти “сокровища для всех”, – задумчиво сказал я, стараясь, чтобы это звучало так, будто я полностью поглощён этой мыслью, и предыдущий вопрос меня совершенно не заботит. – Не верю я в подобную благотворительность. Вы уверены, что Темнолицый больше вам ничего об этом не сказал? Вспомните хорошенько! Может быть, вы неточно помните формулировку, может быть, вам что-то в его словах показалось неважным, и вы выкинули это из головы? Постарайтесь припомнить дословно, как именно он выразился!

– Сказал, что я выбрал хорошую книгу, и что он ждал меня. Сказал, что его хозяйка велела ему отвести меня вниз, где меня ждёт что-то, что принадлежит мне, и чего я не смогу найти нигде в другом месте. Я спросил, кто его хозяйка и откуда она меня знает. Тогда-то он и сказал, что здесь есть сокровище для каждого, кто сумеет его унести.

– Я всегда полагал, что сокровище Ровены Равенкло – это её библиотека, – признался я. – Но Темнолицый отправил нас обоих вниз, да и не стала бы она раздаривать книги каждому желающему.

– Ну, нельзя сказать, чтобы здесь бродили целые толпы желающих, – возразил Лонгботтом.

– Теоретически возможно, конечно, что таким образом она пыталась наградить тех, кто смог найти вход в её тайную комнату и прошёл испытание книгами – хотя вы, скажем, попали сюда случайно, а не путём умозаключений. Но поскольку мы не знаем, что случилось бы с каждым из нас, если бы мы оба не взяли книгу о травах, то информации к размышлению явно маловато. В любом случае, мотивы Основательницы остаются неясными. Сокровища для всех, надо же! Что это ещё за бесплатный Гринготтс? Да и ваша теория о том, что Темнолицый хочет, чтобы мы посидели и подумали, мне совсем не нравится. Что-то в этом, безусловно, есть – он расспрашивал нас обоих о том, что нам больше всего нужно, он запер нас, требуя ответа на свой вопрос… Возможно, это вид проверки, и от наследника Равенкло он ожидает вполне определённого ответа. Но какое это может иметь отношение к вам? Ведь он и вас сюда послал! Потом, сидеть в темноте и размышлять о смысле жизни вообще не особенно продуктивное занятие. Сенсорная депривация вызывает спутанность сознания, дезориентацию в пространстве и времени, галлюцинации, в конце концов!

– А что такое сенсорная… э-э…

– Депривация. Отсутствие раздражителей со стороны одного из органов чувств.

В темноте раздался смешок.

– В данном случае имеется в виду отсутствие зрительных раздражителей, – сухо пояснил я. – Как я уже сказал, в условиях сенсорной депривации у людей за весьма непродолжительный промежуток времени возникают расстройства сознания, – о потере разума я решил на всякий случай пока не упоминать, чтобы не угнетать и без того безрадостную обстановку, – и Ровена Равенкло не могла об этом не знать, так что ваша теория о том, что она заперла нас сюда для того, чтобы мы порефлексировали, мне представляется несостоятельной: такая атмосфера, как вы понимаете, не особенно способствует философским думам о счастье. Отчасти поэтому я и пытаюсь занять нас обоих разговором, а не думать молча. У нас не такой уж большой запас времени, прежде чем мы начнём страдать от галлюцинаций, причём, скорее всего, устрашающего характера.

– У меня они, по-моему, уже начинают появляться, – неровным голосом признал Лонгботтом. – Я всё время вижу лицо моей мамы, и она всё улыбается…

– Неужто она так устрашающе у вас улыбается, Лонгботтом? – фыркнул я и тут же прикусил язык. Теперь такие нелепые уколы уже казались мне неуместными.

– Нет, – сказал он почти шёпотом и после паузы медленно продолжил:

– Когда я прихожу навестить её в больницу, она всё время улыбается…. всё время. Не узнаёт меня, но всё равно улыбается и улыбается…

Мне стало почти стыдно за свою глупую фразу. Конечно, я ведь знал об этой истории. Почему-то я всё время начисто забываю о ней, когда вижу Лонгботтома над котлом. Вот и сейчас совсем не подумал об этом. Его родителей-авроров держали под Круциатусом, пока они не спятили, а сам он теперь живёт с бабушкой, которой впору командовать полком. По крайней мере ясно, кто его так запугал.

– Профессор? – послышался из темноты неуверенный голос.

– Да, Лонгботтом?

– Когда вы так надолго замолкаете… мне как-то не по себе… Я почему-то сразу же забываю, в какой стороне вы находитесь, и мне кажется, что я здесь снова один, и… Ну, мне не то чтобы страшно, но…

– Мерлина ради, прекратите вы опять оправдываться, страх здесь ни при чём. Это симптомы дезориентации в пространстве, и вполне естественно, что у вас они проявились раньше, чем у меня, ведь вы сидите здесь двумя часами дольше, и часть времени провели в одиночестве. К тому же моя психика, смею надеться, закалённее.

– Ну, вы не могли бы… не замолкать надолго? – конец фразы был произнесён так тихо и невнятно, что у меня возникло ощущение дежавю – словно я вновь вернулся к тому моменту, когда я только вошёл в комнату и пытался разобрать бессвязные всхлипы запуганного гриффиндорца.

– Мерлин, Лонгботтом, я же всё-таки не круглосуточное радиовещание! Придвиньтесь ближе, будете слышать моё дыхание и чувствовать, где я нахожусь. Вы же сидите едва ли не на противоположном конце комнаты – разумеется, стоит мне замолчать, и вы меня не слышите. Давайте, я вас не съем. Здесь достаточно тихо, чтобы дистанция, на которой вы будете всё время ощущать моё присутствие, была достаточно комфортной для нас обоих.

Да какого же дементора я всё время говорю что-то, что эту дистанцию явно увеличит? Вроде и пригласил, а сам тут же напомнил о том, что мне его близость неприятна. Ну вот зачем я сейчас это сказал? Не полезет же он опять ко мне обниматься, в самом деле.

– Профессор? – неуверенно позвал из темноты Лонгботтом, поползший было в мою сторону и замерший на полдороге, неспособный в тишине оценить оставшееся до меня расстояние.

– Здесь я, здесь, – отозвался я. – Тролль с вами, подбирайтесь настолько близко, насколько вас это устроит. Не могу же я, в самом деле, непрерывно болтать, как хаффлпаффская первокурсница. У меня и без того уже горло пересохло.

И снова зря. Не стоило привлекать внимание к тому, как настойчиво требует воды саднящее горло – учитывая, сколько сегодня орал Лонгботтом, ему должно быть ещё хуже, чем мне.

– Да, попить бы сейчас, – подтвердил гриффиндорец, явно не обременённый подобными сомнениями об уместности своих замечаний. – И есть тоже очень хочется. Я не обедал сегодня.

– Ну так сходите пообедайте, – не удержался я. – Чего вы распаляетесь попусту? Какой смысл себя травить этими заявлениями? Еды у нас всё равно…

– О! – прервал меня гриффиндорец. – Я вспомнил сейчас! У меня же с собой пакетик орешков есть!

– Орехи – это хорошо, – вынужден был признать я. – Это очень насыщенная пища. Даже один пакетик сможет надолго поддержать ваши силы. Вам повезло, что у вас с собой именно орехи.

– Ну… я вообще-то хотел… э-э…

Мерлин ты мой, это что, он делиться со мной собирался, что ли? Вот ведь гриффиндорец, а!

– Лонгботтом!! – взревел я, закатив глаза. – Отставьте ваши гриффиндорские благородные глупости в сторонку хотя бы на десять минут и жрите уже свои орехи!

– Вообще-то вам отсюда выбраться живым важнее, – обиженно буркнул Лонгботтом. – И держаться в форме вам сейчас важнее, не на меня же нам рассчитывать. Так что попытка отдать все наши запасы мне вряд ли можно считать гриффиндорским благородством именно с моей стороны…

Я фыркнул. Мягко выразился, ничего не скажешь.

– Я надеюсь, вы не вообразили, что после этой пылкой тирады я соглашусь взять ваши орехи?

– Нет, я прекрасно понимаю, что одной тирады будет маловато, и мне придётся ещё очень долго нудить, прежде чем вам будет проще уступить, чем спорить.

Я потерял дар речи. На какую-то долю секунды я принял эти слова за чистую монету, и только затем я понял, что он смеётся в голос, что заставило меня растеряться уже совершенно.

– У вас-то благородство уж точно не гриффиндорское! – смеясь всё громче, продолжал он. – Вы даже от своей доли в мою пользу отказываетесь с сарказмом, – теперь он буквально захлёбывался от смеха, издавая какие-то странные булькающие звуки.

– От какой такой моей доли?! – начал было кипятиться я, но тут вдруг понял, что у Лонгботтома просто начинается истерика, и его надо немедленно успокоить. Протянув руку, я нащупал его плечо и крепко сжал его. Лонгботтом рыдал взахлёб, и теперь уже неясно было, от смеха или по-настоящему.

– Дышите глубже, – жёстко, но по возможности спокойно велел я. – Держитесь за меня, если нужно.

Он так судорожно впился в мою руку, что я скрипнул зубами от боли, но выдержал и, помедлив секунду, притянул его к себе. Что мне, в конце концов, ещё оставалось делать? Надо было любыми средствами отсрочить неизбежную потерю адекватности и способности здраво рассуждать для нас обоих.

– Давайте сюда ваши орехи, – вздохнул я, продолжая осторожно обнимать его за мелко трясущиеся плечи и ощущая всё большую неловкость за своё самонадеянное вторжение в чужое личное пространство. Лонгботтом, всё ещё всхлипывая и икая, отцепился наконец от моей руки, и я услышал треск разрываемого пакетика.

Однако стоило мне нащупать рукой липкое крошево внутри, я застыл.

– Лонгботтом! Они что у вас – солёные, что ли?

Лонгботтом издал последний длинный прерывистый полувсхлип-полувздох и, кажется, успокоился. Однако по его виноватому молчанию я понял, что мои худшие подозрения оправдались.

– Вы кретин, Лонгботтом, – уныло сказал я. – Вы представляете, что с нами будет, если мы их сейчас съедим? Убирайте. Без еды всё-таки можно протянуть куда больше, чем без воды.

Лонгботтом снова издал смешок, и я насторожённо повернул к нему голову, хотя, разумеется, в темноте в этом не было никакого смысла.

– Похоже, мы будем первыми волшебниками, умершими от голода или жажды, – без всяких эмоций сказал он. – Ведь все остальные всегда могли бы что-нибудь себе наколдовать…

– Во-первых, мы ещё не умерли, – резко прервал его я. – Бросьте этот упаднический настрой. Во-вторых, вы что, в самом деле ничего не слышали о законе Гампа и пяти исключениях из него? Или с Трансфигурацией у вас всё так же печально, как и с Зельеделием?

– М-м… нет, – признался Лонгботтом. – В смысле нет, не слышал. Пожалуйста, расскажите. Про все пять исключений. И ещё что-нибудь про Трансфигурацию. Или хотя бы даже про зелья, – его монотонный голос в этот момент был совсем лишён интонаций и звучал очень жутко, пусто и мёртво. – Впрочем, нет… пожалуй, зелья лучше оставить до того момента, когда все прочие темы уже иссякнут.

– Вы всерьёз рассчитываете прожить здесь столько, чтобы у меня закончились темы, не касающиеся зелий? – я приподнял бровь, поймав себя на мысли, что делаю это совершенно механически – ведь меня по-прежнему не было видно. – Вы очень неважного мнения о моём кругозоре, должен вам заметить.

– Вы же сами запретили мне упаднический настрой, – продолжал Лонгботтом всё тем же мёртвым голосом. – Так что, раз мне нельзя думать о смерти, то да, я рассчитываю жить здесь долго.

– Вы идиот, Лонгботтом! – растерявшись, рявкнул я. – Я имел в виду, что мы выберемся отсюда раньше.

– Профессор, но вы же сами понимаете, что мы не выберемся. Вы только передо мной делаете вид…

Похоже, истерика отобрала у него не только все накопившиеся эмоции, но и все силы, так ровно и слабо звучал его голос. Помолчав немного, он добавил ещё тише:

– Даже если это только для того, чтобы я не раздражал вас нытьём, всё равно спасибо.

Я открыл было рот, чтобы снова упрекнуть его в ненужном пессимизме, но затем вдруг понял, что он прав. Я не надеюсь спастись, и своими упрёками просто пытаюсь отогнать от себя эту мысль. Да, я делаю вид – правда, не столько перед мальчишкой, сколько перед самим собой.

– Вам не за что меня благодарить, Лонгботтом, – проговорил я наконец. Затем, подумав, что он может принять это на счёт своей последней фразы, добавил:

– Я имею в виду, что я, пожалуй, делал это не для вас, а для самого себя. Когда я убеждал вас в том, что надежда ещё не потеряна, мне было легче верить в то, что это действительно так. Но я вынужден признать, что не знаю, как нам отсюда выбраться, и, по всей видимости, мы погибнем.

Ответом мне было молчание.

– Как видите, вам действительно не за что было меня благодарить, – добавил я, не в силах выносить эту тишину, не в силах встретить последствия высказанной вслух ужасной правды и ощущая непреодолимое желание говорить и говорить что-нибудь, лишь бы не оставаться в тишине наедине с этой, теперь уже общей, правдой. Я чувствовал себя совершенно опустошённым и разбитым. Я не знал, чего мне ожидать от Лонгботтома – слёз, очередной истерики или гриффиндорской бравады, а может, чего-то иного, – но в любом случае я был совершенно не готов справляться с этим.

Однако он всё молчал и молчал, и напряжение становилось для меня невыносимым. Я перестал чувствовать, где он сидит, и мне даже начало казаться, что он уполз куда-то в дальний угол, где мне придётся его искать на ощупь.

Однако в следующую секунду он вдруг прижался ко мне и молча уткнулся лицом в моё плечо. Вздохнув, я снова слегка обнял его, думая, что ещё вчера я был бы в шоке, узнав, что трижды за сегодня попаду в объятия Лонгботтома, а теперь меня гораздо больше удивляет то, что уже к третьему разу я стал относиться к этому настолько спокойно.

______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
___________________________________




Глава девятая, в которой я неожиданно разговариваю с Лонгботтомом о любви, не услышав от него в ответ ничего хорошего

– Хозяин Наследник!

Хриплый шёпот едва не заставил меня подскочить, настолько неожиданно он прозвучал.

– Что тебе нужно, Темнолицый? – спросил я как можно спокойней.

– Ты нашёл ответ на вопрос Хозяйки?

– Мне было несколько не до того, Темнолицый, – произнёс я с некоторым вызовом. – Я был занят, успокаивая ребёнка, которого ты тоже заманил в эту ловушку безо всяких на то причин. Он-то ведь, я полагаю, вовсе не требовал у тебя никаких сокровищ и не претендовал на наследие Равенкло?

– Это хорошо, что ты утешил мальчика, Хозяин Наследник, – одобрительно заметил Темнолицый, вновь покоробив меня такой формулировкой, так что я даже слегка отстранился от Лонгботтома. – Но ты должен поторопиться. У тебя мало времени, чтобы пройти испытание Хозяйки. Скоро тебя начнёт одолевать безумие, и ты не сможешь больше ясно размышлять.

– Так выпусти меня отсюда, и дай подумать спокойно на свету!

– Хозяйка Ровена запретила мне это делать, – виновато признался Темнолицый. – Её наследник должен, даже зная о грозящей ему опасности, суметь сохранить разум достаточно долго, чтобы найти ответ на вопрос.

– А кто-нибудь уже решал эту загадку до нас? – спросил я, ненавидя себя за эту слабость.

– Здесь не было никого многие сотни лет, хозяин наследник, – тихо сообщил Темнолицый. – Единственный, кто называл себя наследником, появился здесь так давно, что его останки полностью рассыпались в прах. Он не смог решить загадки, но он даже и не пытался. Он кричал, угрожал и требовал отпустить его, но не хотел подумать. Настоящий наследник хозяйки не отказался бы думать. Я думаю, что он лгал, будто он наследник, он лишь хотел вынести отсюда сокровища. Больше здесь никого никогда не было, и ты первый, кто прошёл малое испытание.

– Знаешь ли ты, отчего вход сюда остался открытым? Почему он ждал меня? По какому принципу леди Ровена определила, когда это нужно будет сделать?

– Я ничего не знаю об этом, хозяин наследник. Леди Ровена рассчитывала день при помощи арифмантики и других мудрых наук, – в голосе Темнолицего послышалось почтительное благоговение. – Но она не сказала мне, когда это должно произойти. Да это и не имело значения, ибо я не способен чувствовать течение времени, как и оно не властно надо мной. Именно потому мои сородичи обычно бывают заперты хранителями вместе с сокровищем, которое должно прождать очень много времени, прежде чем будет потревожено.

– Стало быть, ты здесь живёшь со дня основания библиотеки? – беззаботным тоном спросил я.

– Да, хозяин наследник.

– Смахивает на неумелую ложь, Темнолицый, – сардонически усмехнулся я. – В этом случае я ожидал бы от тебя намного более архаичной речи. Возможно, тебе и невдомёк, как сильно изменился английский язык со времён леди Ровены.

– О, я хорошо знаю, как менялся язык, – уверенно ответил Темнолицый. – Хозяйка зачаровала хранилище так, что все новые книги, которые когда-либо были написаны на всех языках, немедленно появляются здесь. Я могу говорить на всех языках, на которых когда-либо были написаны книги.

– Не хочешь же ты сказать, что ты все их прочитал? – хмыкнул я. – Многие мои совсем простые слова были тебе непонятны…

– О нет, хозяин наследник, я не читаю книг и даже не знаю грамоты, – печально возразил Темнолицый. – Но хозяйка не знала, какие языки будут существовать к тому времени, когда появится её наследник. Она обучила меня понимать все языки, которые говорят со страниц книг. Это магия книг, хозяин наследник. Мои сородичи могут легко слышать её, но наше скромное разумение не позволяет нам понимать всё, что мы слышим.

– Уверен ли ты, что ты поймёшь мой ответ, когда я скажу тебе, чего у меня не было и что мне нужно? – саркастически спросил я. – Это может оказаться что-то недоступное тебе…

– О нет, хозяин наследник, это очень простой ответ. Людям во все времена нужно одно и то же, облечённое в разные одеяния. Тебе нужно лишь узнать его.

– Стало быть, ты сам знаешь ответ на этот вопрос?

– Я знаю, что мне велела хозяйка, – тихо ответил Темнолицый. – Твой ответ может быть разным, но я узнаю, когда он будет правильным. Я вернусь позже, хозяин наследник.

– Погоди!

Ответом мне была тишина, прерываемая только дыханием Лонгботтома, слегка отодвинувшегося, чтобы не мешать мне разговаривать.

Я выругался в пустоту.

– Мне кажется, он говорит о вечных ценностях, – подал голос Лонгботтом. – Хочет, чтобы мы поняли, чего из них нам в нашей жизни не хватало. Может быть, нас недостаточно любили?

Я фыркнул так, что мои руки обдало собственной слюной.

– Вот уж от чего никогда не знал, где спрятаться! Чего-чего, а этого мне хватало!

– Простите, сэр? – Лонгботтом, казалось, не мог поверить, что не ослышался.

– Я не могу найти этому феномену никакого объяснения, но не проходит и года, чтобы какая-нибудь студентка не вообразила себе, что она в меня влюблена, – меня передёрнуло.

– Каждый год?! – в голосе Лонгботтома звучал настоящий шок. Несмотря на то, что я сам считал этот факт абсолютно необъяснимой мистикой, мне отчего-то было неприятно, что Лонгботтом не верил в то, что в меня влюблялись студентки.

– Практически в каждой параллели старшеклассниц находятся такие девицы, иногда даже несколько. И ладно бы ещё только те студентки со Слизерина и Равенкло, которых притягивает моя яркая и загадочная личность – точнее, разумеется, то, что они себе о ней насочиняли. Некоторые из них пытаются меня копировать, даже не догадываясь, насколько жалко и нелепо это выглядит! Но это ещё куда ни шло. Гриффиндорки начали восхищаться моей смелостью – ну, это вообще клиника…

– Почему это восхищаться чьей-то смелостью – обязательно клиника? – слегка обиженно встрял Лонгботтом.

– Восхищаться чьей-то смелостью совершенно нормально. Влюбиться в человека только за это качество, не замечая всех остальных – на это способны только гриффиндорцы. Смелость, прошу заметить, не является главным профессионально важным качеством в романтических отношениях. Это я уже не говорю о том, что причины, по которым они считают меня смелым, взяты ими либо с потолка, либо из их собственного воспалённого воображения, поскольку о моей жизни они имеют представление более чем смутное. Глупые девчонки и представить себе не могут, в чём выражается настоящая смелость. Гриффиндорцы под смелостью обычно понимают идиотские романтические бредни, да банальное отсутствие инстинкта самосохранения.

“Хорошо ещё, что они ничего не знают о моей шпионской деятельности”, подумалось мне, и меня передёрнуло. Мерлин знает, что бы они тогда обо мне вообразили. Им ведь невдомёк, что в шпионской деятельности нет абсолютно ничего романтического, если, конечно, речь идёт не о художественной литературе. Это грязное, мерзкое и отвратительное дело. Но вот это уже совершенно точно не касается Лонгботтома.

– Впрочем, это всё ещё цветочки, – продолжал я. – Самое страшное – это хаффлпаффки, которые меня жалеют. Они считают, что я несчастный страдалец, несправедливо лишённых всех радостей человеческого общения, и каждая из них воображает, что за всю мою жизнь она первая, кто смог разглядеть во мне человека. Некоторые из них даже всерьёз мечтают “пробиться сквозь напускную ледяную корку” и излить на мою одинокую и ранимую душу целительный бальзам их всепоглощающей любви, после чего я, тронутый как никогда доселе, буду навеки им предан, – меня снова передёрнуло, так что аж мурашки по коже пошли. – Порой я искренне жалею, что владею Легилименцией. И где они только таких бредней начитались?

– Вы совсем не допускаете мысли, что кто-то из них мог влюбиться по-настоящему? – спросил Лонгботтом, как мне показалось, напряжённо.

Я закатил глаза:

– Лонгботтом! За что, по-вашему, они могли бы в меня влюбиться? Я что, похож на героя женских романов?

– По-вашему, влюбляются только в Локхартов? – возмущённо спросил Лонгботтом. – При чём здесь внешность вообще?

– А я и не говорил про внешность, – холодно возразил я. – Я говорил о том, что мои сильные стороны вряд ли являются важными для лирических отношений. – Лонгботтом явно собирался что-то ответить, но я повысил голос: – Вы-то хоть, надеюсь, не собираетесь развивать теорию о моей нежной и романтичной сущности, к которой нужно просто “пробиться” сквозь мои психологические защиты?

– При чём тут романтичная сущность? – явно смутившись, с негодованием вскинулся Лонгботтом. – Я имел в виду, откуда вы так уверены, что они все всё о вас придумали? Неужели кто-то из них не мог правда…

– Лонгботтом, ну что вы несёте? Вы сами-то верите в то, что говорите? Если бы вас вчера утром кто-то спросил, как по-вашему, есть ли за что любить профессора Снейпа, вы бы ему что ответили?

– Вы же сами всегда говорили, что я на все вопросы отвечаю неправильно, – буркнул мальчишка. – Я и не старался узнать вас получше. Я просто хотел сказать, что те девочки, которые как раз старались, могли бы…

– Могли бы, не могли бы – всё равно это ненормально! Я не тот человек, с которого стоит брать пример, по крайней мере не в таких вещах. Пусть берут пример в зельях, Мерлина ради – но считать меня каким-то эталоном и испытывать по этому поводу романтические чувства по меньшей мере нелепо. Впрочем, не подумайте, что я жалуюсь. Я хотел сказать, что моя биография должна скорей отвращать, чем притягивать, а мои личностные качества не должны бы, кажется, располагать к грёзам подобного характера. Поэтому мне искренне непонятна эта всеобщая эпидемия. Так или иначе, она опровергает ваше предположение о том, что нас мало любили.

– Вы же сами говорите, что это не считается, – возразил Лонгботтом.

– Да неважно. Суть в том, что это отбило бы у меня всякое желание становиться объектом нежных чувств, даже если бы таковое желание у меня наличествовало прежде. Я не испытываю потребности быть любимым, что бы ни воображали себе… некоторые. Так что ваше предположение считаю несостоятельным.

Лонгботтом молчал, но у меня было совершенно чёткое ощущение, что он просто не решается сказать вслух какую-то мысль. Удивительно, как в темноте обостряется чувствительность. Я даже не мог сказать, по каким признакам я смог это определить, но моё подсознание явно фиксировало их вне моего ведома.

– Вы что-то хотите сказать? – подначил его я. – Желаете развить свою мысль?

После неуверенной паузы Лонгботтом бросился в пропасть – видимо, ему так казалось, настолько вызывающе звучал его голос:

– Сэр, я много раз читал, что стремление любить и быть любимым является естественным и неотъемлемым для любого человека. Его можно в себе отрицать, можно заглушить, но оно…

– Ну так, стало быть, я его успешно заглушил, – пожал плечами я. – Не припомню, чтобы это “стремление” подавало какие-то признаки жизни с тех пор, как я вышел из подросткового возраста.

– Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что его можно научиться не замечать, но это не значит, что его нет.

– Я не понимаю, Лонгботтом, вы что, предлагаете мне заняться поисками любви в подземелье, или что? В чём суть ваших нравоучений?

– Я просто пытаюсь сделать то, что может помочь нам выбраться отсюда, – после паузы ответил Лонгботтом оправдывающимся тоном. – Пытаюсь догадаться, о чём говорил Темнолицый и чего нам не хватает.

– Ну так вы и гадайте, чего не хватает вам, чего вы прицепились к моей личности?

– Ну… вообще-то Темнолицый, мне кажется, прежде всего имел в виду вас… Вы же наследник…

– В самом деле? Вы так хорошо знаете, что он имел в виду? А разве вам он не задал тот же самый вопрос?

– Он сказал, что леди Ровена ожидала правильного ответа от своего наследника, – тихо возразил Лонгботтом. – Испытание придумано для наследника, и именно вашего ответа он ждёт.

– И вы полагаете, что вы знаете этот ответ лучше меня?

– Нет, – ещё тише ответил Лонгботтом. – Но вы ведь сами начали с того, что нам нужно обрисовать все известные нам факты и высказать наши предположения. Разве сейчас не было бы правильным сделать то же самое?

Проклятье, в этом был какой-то смысл. Ведь я же с самого начала решил не обрубать лонгботтомовскую инициативу. Впрочем, тогда это решение просто ставило своей целью избежать его постоянного рёва и трагического молчания. Теперь-то он уже осмелел и явно способен выдержать небольшой стресс.

– Хорошо, – издевательски согласился я и по своему обыкновению скрестил руки на груди, даром что Лонгботтом меня не видел. – И какие же факты вам известны?

– Ну, я думаю, он всё-таки имел в виду не глупых девчонок, любовь – это же более широ…

– Лонгботтом, он вообще никого в виду не имел и вряд ли даже сам понимает, что несёт, а о любви и вовсе заговорили вы. Темнолицый и словом ни о чём подобном не обмолвился.

– Ну он говорил что-то про все времена, что всем нужно одно и то же, только в разных обличьях…

– Действительно, что бы это ещё могло быть, кроме любви? – ещё более издевательски поддакнул я. – Лонгботтом, ну вы-то хотя бы соображайте, что мелете! Он нам обоим сказал, что это мы сможем найти только здесь, это не наталкивает вас ни на какие мысли? Вам кажется, что это самое подходящее место для поиска любви? С выбором здесь всё же несколько туговато, не находите?

– Ну, может, он имел в виду нас двоих?

От шока я поперхнулся слюной. Все мысли в моей голове рухнули словно ваза с полки и превратились в груду осколков. Я совершенно растерялся, так и не найдясь, что ответить, пока Лонгботтом, спохватившись, не завопил срывающимся голосом:

– Я не это имел в виду!!! Я хотел сказать… Ну, в смысле… Просто это же как бы абстрактно… Ну то есть не абстрактно, а… Мы же… Я…

Тирада Лонгботтома перешла в торопливые обрывки слов, наконец, он обречённо произнёс “блин” и замолчал.

Меня начал разбирать нервный смех.

– Я понял, что вы хотели сказать, не мучайтесь, – еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, проговорил я. Я явно представлял, как он сидит красный до ушей, в ещё большем шоке, чем я. Хорошо, конечно, что он меня не видит, а то я так и застыл с открытым ртом, пока Лонгботтом не начал оправдываться. Ну и нелепый же у меня, должно быть, был вид! – Вы говорили о любви в широком, а не романтическом смысле. Однако я тем не менее не вижу, что это меняет. В этом нет никакого смысла. Не полагаете же вы, что Ровена Равенкло затеяла всё это только для того, чтобы подружить между собой преподавателя и ученика? Если так, то я поражаюсь вашему самомнению. Вы всерьёз полагаете, что мы первые, кто не любил друг друга в этих стенах? Или вы думаете, что в наших неприязненных отношениях было что-то настолько исключительное, что Основательница ради нашего примирения пошла на такие крайние меры?

– Ну, не ради меня, конечно, но вы же её наследник…

– Лонгботтом, я смею надеяться, что Основательница достаточно уважает своего наследника, чтобы не считать нужным вмешиваться в его личную жизнь и тем более опускаться до дешёвого сводничества. Я полагаю, она должна считать наследника Равенкло способным разобраться со своими симпатиями и антипатиями самостоятельно. Не говоря уже о том, что вы не исключительны не только в её, но и в моей жизни. Я многих не люблю. Если уж на то пошло, я не люблю почти всех. Если бы Ровена Равенкло считала, что с этим необходимо что-то делать, ей пришлось бы целиком забить свою Тайную Комнату всевозможными людьми, которых я когда-либо знал в своей жизни. Или хотя бы задумайтесь, не важнее ли было бы, чтобы я поладил с Поттером? Ведь нам с ним придётся делать одно общее дело, тогда как с вами… – я осёкся. Кто его знает, вдруг именно Лонгботтом?.. – В общем, так или иначе, вы в хорошей компании. Если леди Ровена так волновалась за меня, то отчего бы ей было не запихать меня сюда ещё в те времена, когда я сам был школьником? Возможно, если бы в моём детстве не было длинной и неприятной истории взаимоотношений с Поттером-старшим и Блэком, я был бы сейчас совершенно другим человеком. Впрочем, в отличие от всех вышеперечисленных случаев, моё отношение к вам, надо признать…

Что за чушь я несу? Ничего мне признавать не надо! Ещё не хватало, чтобы я признался, что ошибался в Лонгботтоме, что моё отношение к нему было вызвано не реальными его действиями, как в случае Поттера или Блэка, а моим предвзятым восприятием – а я не мог не заметить за последние несколько часов, проведённые наедине, что я то и дело неверно трактовал его слова, неверно предугадывал его действия, приписывал ему мысли, которых в действительности не существовало. Но не извиняться же теперь перед ним за это, в самом деле? В конце концов, он тоже много чего про меня думал, ещё неизвестно, кто из нас о ком был худшего мнения.

К счастью, Лонгботтом не стал настаивать на том, чтобы я закончил фразу, деликатно сделав вид, что ему это не важно. Вообще, надо признать – мысленно признать, разумеется, – он не такой уж идиот. Хоть и несёт много несусветной чепухи, но хотя бы думать пытается, пусть и не всегда удачно. А что запуган и забит – ну так я видел его бабку. Даже мне с ней неприятно было в одном помещении находиться, а уж воспитываться у неё едва ли не с младенчества? Возможно, не у одного меня был шанс стать совсем другим человеком, если бы не тяжёлое детство…

Мне подумалось, что после такого воспитания именно моя манера преподавания должна была стать для Лонгботтома тем, что не давало ему раскрепоститься, забыть о вечном домашнем кошмаре. Не то чтобы я делал это нарочно – сначала я просто не знал об этом, а затем уже слишком настроил себя против Лонгботтома, и уж конечно, я в любом случае не собирался менять свой стиль преподавания из-за одного не особенно способного ученика.

– Если не секрет, какой у вас был боггарт до приезда в Хогвартс? – со смешком спросил я.

Лонгботтом напрягся – я мог бы поклясться, что вижу это! Как всё же странно в темноте обостряются чувства.

– Простите, – пробормотал он. – Я не хотел…

– Да бросьте, Лонгботтом, – со смешком прервал его я. – Не будете же вы утверждать, что испытывали угрызения совести по этому поводу?

– Вы не злитесь на меня за это? – осторожно спросил Лонгботтом.

– Да я и раньше злился в основном на Люпина, с вас-то что взять? Уж извините, полагаю, для вас не секрет, что я был невысокого мнения о ваших умственных способностях.

Лонгботтом вновь тактично проигнорировал прошедшее время в этой фразе.

– А на профессора Люпина вы всё ещё злитесь?

– Хм… Я действительно был в ярости, узнав, что Люпин позволил себе глумиться над другим преподавателем за его спиной, тем более что нет более язвительного и ехидного коллектива, чем преподавательский состав – шуточки по этому поводу преследовали меня не одну неделю… но, в общем, последние пару лет я себя скорее накручивал. Случалось мне пережить и похуже унижения, что уж там говорить.

– Простите… – снова пробормотал Лонгботтом.

Я великодушно махнул рукой, разумеется, это было бесполезно, но добавлять вслух я ничего не стал. Лонгботтом так и не ответил мне на вопрос насчёт боггарта, но я решил сделать вид, что не заметил этого – в конце концов, Лонгботтом дважды проявил чувство такта, не уцепившись за мои обмолвки. Так что тролль с ним, с боггартом. Какая мне, в общем-то, разница?

– На самом деле я испытывал, – тихо проговорил Лонгботтом.

– Что?

– Ну, угрызения совести… Сначала действительно нет, а потом мне как-то неловко стало… Всё же это нехорошо, наверное, было с моей стороны…

– С вашей? – фыркнул я. – Ну не сами же вы это придумали!

– Нет, но это было правда смешно… извините…

– Могу себе представить, – прорычал я.

– Простите…

– Лонгботтом, вы мне уже мозоль на ушах наездили своими извинениями! Я же сказал, что давно всё простил.

“Не давно”, – возразил внутренний голос. – “Ещё сегодня утром ты полез бы на стену, напомни тебе кто-нибудь об этом случае”.

Даже странно, почему сейчас я так спокойно это себе представляю? Более того, я даже начинаю смутно ощущать забавность этой картины. И что уж совсем дико, подспудно испытываю какое-то извращённое желание посмотреть, как это было. Похоже, темнота уже начинает действовать на мою психику…


______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
______________________________________



Глава десятая, в которой Лонгботтом считает, что Слизерин не может сделать из человека ничего хорошего

Мы ещё некоторое время посидели молча – по всей видимости, других тем Лонгботтому в голову не приходило, а я разговор первым начинать не желал.

– Профессор Снейп, – наконец послышалось из темноты.

– Да?

– Я не понимаю одной вещи… – Лонгботтом запнулся.

– Только одной? – насмешливо поддержал я.

– Я не решился сразу спросить… Только не злитесь, если это глупый вопрос!..

Я фыркнул.

– Глупым вопросом больше, глупым вопросом меньше – задавайте уже.

– Если вы наследник Равенкло, тем более такой, для которого леди Ровена оставила сокровище как для истинного наследника…

– Ну, то, что сокровище она оставила мне, мягко говоря, ещё не доказано, – перебил я.

– Ну всё равно тайник вас ждал, и… ну, не в сокровище дело. Просто если вы наследник Равенкло, то почему Шляпа распределила вас на Слизерин?

Я машинально бросил подозрительный взгляд в ту сторону, откуда раздались эти слова. Совсем недавно я сам спрашивал Лонгботтома, каким образом он угодил на свой факультет, пусть этот вопрос и был продиктован не интересом, а желанием уколоть. А теперь я сам нахожусь в той же ситуации и, что самое неприятное, точно так же не знаю, что на него ответить. В разные периоды моей жизни у меня были разные теории на этот счёт, но подспудно я догадывался, что далёк от истины. Все эти теории строились так или иначе вокруг того, что Шляпа обнаружила во мне какие-то качества, которые особенно хорошо подходили Слизерину, превосходя даже мои Равенкловские качества. И я тщательно гнал от себя мысль, что мне, напротив, не хватило чего-то для того, чтобы оправдать звание истинного наследника. Поэтому я втайне был даже рад, когда Альбус погнал меня в это подземелье, утверждая, что оно ждёт только меня.

Так может, вот оно, в этом-то всё и дело? Основательница хочет, чтобы я догадался, чего мне не хватает для того, чтобы стать настоящим наследником Равенкло? Но при чём здесь тогда Лонгботтом?

Любой преподаватель знает, что лучший способ ответить ученику на вопрос, на который ты не знаешь ответа – это переадресовать его ему самому.

– А как вы сами думаете, Лонгботтом? – саркастически произнёс я. – Вас же не удивляет, скажем, что наследник рода Блэков смог попасть в Гриффиндор?

– Ну, это совсем другое, – запротестовал Лонгботтом. – Он всё-таки не наследник Слизерина, а только наследник рода с длинной слизеринской традицией. Потом, он по характеру бы на Слизерин не подошёл…

Да уж, его полное отсутствие хотя бы зачатков таких необходимых слизеринцу качеств, как умение планировать и достигать своих целей не напролом, а при помощи ума… Впрочем, Лонгботтом скорее всего имел в виду что-то куда более лестное для своего факультета.

– Однако вы вполне могли бы быть и в Равенкло, – продолжал тем временем Лонгботтом. – Вы, наверное, могли бы всю жизнь заниматься только зельями или что-нибудь изучать и быть при этом счастливым…

Я фыркнул. Чужие размышления о том, что для меня хорошо, всегда вызывали у меня скептическую усмешку, но на этот раз я сделал это скорее просто по привычке, поскольку Лонгботтом был в общем-то недалёк от истины.

– А в Равенкло как раз такие люди больше всего и ценятся, – закончил свою мысль Лонгботтом. – Ну, во всяком случае, вы туда подходили уж точно не меньше, чем в Слизерин…

Я мысленно возблагодарил Мерлина за то, что Лонгботтом не в курсе моего происхождения. Знай он о том, что я полукровка, моё распределение на Слизерин выглядело бы ещё более подозрительным.

– Если честно, раньше мне это казалось вполне естественным, ну в смысле Слизерин, – после небольшой заминки признался Лонгботтом. – Ну то есть я не задумывался об этом специально, но мне совсем не казалось странным то, что вы туда попали. Но тогда я вообще Слизерин совсем по-другому себе представлял… да и вас тоже, честно говоря.

Я вновь фыркнул, на этот раз просто потому, что не нашёлся что ответить. Меня смешили эти наивные откровения, но вместе с тем где-то внутри шевелилось любопытство. Насчёт того, что он себе тогда “представлял”, у меня не было ни малейших сомнений, но хотелось бы узнать, до чего ему хватило ума дойти теперь.

– Интересно послушать, – саркастически произнёс я, по привычке скрещивая руки на груди.

Не знаю как насчёт ума, но смелости по сравнению с тем временем у него явно прибавилось. Ещё сегодня утром мне было бы трудно даже вообразить, что Лонгботтом может откровенно ответить мне на такой вопрос, несмотря даже на то, что ответ был очевиден. Теперь же он, для приличия поёрзав с минуту под аккомпанемент своих неизменных “ну…”, всерьёз принялся отвечать.

– Ну, в самом начале у нас вроде как создалось впечатление, что главное в слизеринцах – это коварство и достижение своих собственных целей…

– У вас – это, я полагаю, у гриффиндорцев? Они, по всей видимости, достигают чьих-то чужих целей?

– Да нет… Я хотел сказать, достижение своих целей любой ценой. Ну я тогда это всё довольно примитивно понимал, насчёт факультетов…

– …то ли дело сейчас, – не удержался я.

– Наверное, и сейчас толком не понимаю, – согласился Лонгботтом. – Потому что мне теперь кажется, что вы больше бы на Равенкло подошли, а Шляпа так не посчитала. Или вот Гермиона…

– Безрассудная храбрость и прямолинейность явно перебивают в мисс Грейнджер любовь к науке, – хмыкнул я. – А преданность друзьям наперекор здравому смыслу часто заставляет её совершать неразумные поступки.

– Ну пусть так, но я-то и не храбрый, и друзьям не особенно предан – честно говоря, у меня их в общем-то и нет. Вы же сами удивлялись, что я на Гриффиндор попал.

Хм… По всей видимости, Поттер не особенно об этом распространяется, но и с ним в этом плане не всё гладко, хотя вот уж, казалось бы, гриффиндорец дальше некуда.

Альбус с самого начала очень боялся, что частица Волдеморта в нём получит своё развитие, и приложил все усилия, чтобы новоявленный Избранный не попал на Слизерин. Отрядил Хагрида нарассказывать ему всяких страшилок про “факультет тёмных магов” и настроить мальчишку против ужасного места. Я, вообще говоря, в первый год своего знакомства с ним считал, что это излишняя предосторожность и что юный Поттер – такой же прожжённый гриффиндорец, как и его отец. Однако в конце своего второго курса мальчишка признался Альбусу, что Шляпа и в самом деле соблазняла его Слизерином. Впрочем, он, разумеется, поверил на слово всем рассказанным ему бредням насчёт того, что-де все тёмные маги как один вышли с этого факультета, и боялся его как огня, а страх, как это постоянно бывает у не выносящих этого чувства гриффиндорцев, быстро трансформировался в ненависть. По замыслу Альбуса Поттер должен был в течение первого же года понять, что все факультеты одинаково хороши и прочее бла-бла-бла, но из этого ничего не вышло – Поттер автоматически записывал в будущие Тёмные Маги всех, кто на нём учился, а про меня и говорить нечего. Хагрид весь год из кожи вон лез, защищая меня и оправдывая, но добился, как всегда, противоположного результата: Поттер просто решил, что бедный наивный полувеликан настолько не разбирается в людях, что по добродушию своему готов поверить кому угодно. И даже когда впоследствии выяснилось, что сдал его родителей гриффиндорец, более того – друг его папаши, это не вошло ни в какое противоречие с теорией о том, что все последователи Тёмного Лорда были из Слизерина. Перестарался Альбус. Может, ничего страшного и не случилось бы, окажись мальчишка в моём ведомстве.

Но сам факт того, что Шляпе наиболее подходящим Поттеру факультетом показался Слизерин? Лонгботтом, Поттер, я сам… Иногда у меня возникает подозрение, что Шляпа рассовывает учеников по факультетам, подбрасывая в воздухе монетку, и я совершенно напрасно переживаю, пытаясь понять, отчего не попал на Равенкло.

– Вы опять перевели разговор на свою особу, – хладнокровно сказал я Лонгботтому, оставив при себе свои мысли. – Вы собирались поведать мне, как изменились со временем ваши представления о Слизерине и обо мне в частности.

– Да я не знаю, – тихо сказал он. – Я хорошо знаю, что я раньше думал. Но это в основном всякая ерунда… вроде того, что слизеринцы – это такие люди, которые вонзят тебе нож в спину…

– Вонзят, – жёстко подтвердил я. – В отличие от гриффиндорцев, которые непременно попросят врага повернуться лицом и ещё предупредят, что сейчас ударят, дабы тот успел подготовиться.

Лонгботтом помолчал некоторое время, потом медленно произнёс:

– Я не знаю, как это сформулировать… но я имел в виду не это. Я думал, что слизеринцы – это подлость ради подлости и зло просто для удовольствия. А то, что вы говорите – это другое.

– И что же привело вас к пересмотру своих представлений?

– Вы, наверное, – с запинкой признал Лонгботтом. – Ну, то есть я, конечно, уже не считал, что Слизерин – это факультет Тёмных магов или что-то такое, но и какого-то нового мнения у меня не сложилось, я об этом просто не думал. А сейчас вот, когда я понял, что ошибался в вас, то подумал, что и в Слизерине я, наверное, ошибался…

– А вы, стало быть, во мне ошибались? – с саркастическим смешком переспросил я.

– Конечно, – вздохнул Лонгботтом. – Я… даже не могу сказать точно, что именно я о вас думал. Я, во всяком случае, не думал о вас как о живом человеке. Я, наверное, вообще о вас думать не мог без паники…

Я снова усмехнулся. Абсолютная нереальность происходящего разговора вызывала у меня странное ощущение, как будто я читаю всё это в книге, и не про нас с Лонгботтомом, а про каких-то совершенно посторонних людей, и Лонгботтом говорит не обо мне, а о ком-то отсутствующем. Поэтому его слова меня даже не раздражали.

– Я хотел извиниться, – вдруг сказал Лонгботтом, и мои брови непроизвольно поползли вверх. – Ну да, я знаю, что постоянно извиняюсь, – быстро добавил он, – но тут совсем другое. Я действительно понял, что был неправ, что я составил о вас предвзятое мнение, даже не попытавшись понять…

– Предвзятое? – фыркнул я. – В чём же оно было, по-вашему, предвзято? Может быть, вы вообразили, что вам лишь показалось, будто я терроризирую бестолковых учеников и особенно необъективен к гриффиндорцам? Ну так вам не показалось. Всё, что вы думали обо мне, полностью соответствует действительности.

– Нет, не всё, – тут же возразил Лонгботтом. – Я знаю, что мне не показалось. Но теперь я понимаю, что вы делаете это потому, что… ну, просто мы действительно вас раздражаем.

– А отчего же ещё? – не понял я. – У вас была другая версия?

– Ну что-то вроде мирового зла, которое хочет уничтожить каждого, кто слишком громко моргнёт, и злобно хохотать над его трупом, – с едва заметным смешком ответил Лонгботтом. Ощущение сюрреализма ситуации продолжало усиливаться. – Что вы делаете это специально, чтобы нести мрак и ужас, как Сами-Знаете-Кто, только ещё хуже, потому что он был далеко, а вы близко.

Я непроизвольно вздрогнул. После этих слов меня неожиданно охватило леденящее чувство.

Лонгботтом слегка вздохнул и продолжил тихо и серьёзно:

– Мне казалось, что в вас нет ничего человеческого. Я только здесь увидел, что вы совсем не такой, что вы не получаете от этого никакого удовольствия, а только пытаетесь хоть немного избавиться от усталости и раздражения. Мне и в голову не приходило, что вас просто всё ужасно достало. Я не задумывался о том, на что должна быть похожа ваша жизнь… со всей этой войной, Сами-Знаете-Кем, переходом с одной стороны на другую, отношением людей, шпионством и Мерлин ещё знает чем, о чём я даже не догадываюсь. А тут ещё какой-то криворукий раззява взрывает и ломает всё, что попадает к нему в руки, стоит только от него отвернуться… Честное слово, я понимаю!

Я молчал. Всё это резко перестало казаться мне забавным. Я ощущал растущую во мне неловкость. Меня, разумеется, совершенно не волновало, что обо мне думает Лонгботтом, и извинения его мне были совершенно не нужны, но почему-то меня неприятно колол тот факт, что мальчишка, которого я считал полным кретином, способен самостоятельно признать свою ошибку и даже искренне извиняется за то, что он, видите ли, был неправ на мой счёт – а я этого так и не сделал и сделать не в состоянии. Я впервые почувствовал что-то вроде его морального превосходства надо мной. Осознание того, что кому-то хватает смелости сделать то, на что не способен я, вызывало настолько мерзкое ощущение, что я вновь ощутил себя жалким и никчёмным.

Я ненавидел это ощущение. Добрая половина того, что я совершил в своей жизни, имела своей целью избежать этого отвратительного чувства. И из этих поступков в свою очередь добрая половина привела в результате к тому, что я начинал не только ощущать себя ещё более жалким, но и стыдиться самого себя.

И самое главное, я абсолютно не видел, почему это меня так задевало в данном конкретном случае. Несмотря даже на то, что я очевидно имел ряд неверных предпосылок в оценке личности Лонгботтома, это ещё не причина для дискомфорта. В конце концов, людям свойственно ошибаться, и я не исключение – я прекрасно осведомлён об этом и обычно просто отстранённо отмечаю факт совершённой мной ошибки, сделав поправку на будущее. Почему сейчас я не могу сделать то же самое? Чувства Лонгботтома меня волнуют не больше, чем раньше, изменение его представлений о моей персоне, пусть и вызвало некоторое любопытство, каким-то откровением тем не менее не являлось. Определённое достигнутое между нами взаимопонимание не несёт практического смысла даже в маловероятном случае успешного исхода настоящей ситуации, и, во всяком случае, данное взаимопонимание даже мало-мальски не приближается хоть к какому-то подобию тёплых отношений, которые могли бы давать достаточное основание для подобной слабины с моей стороны.

– Я как-то раздумывал, – продолжал Лонгботтом, – ну в смысле тогда, раньше – то ли все плохие люди попадают на Слизерин, то ли это Слизерин делает из них плохих людей. Тогда я решил, что Шляпа назначает туда людей с плохими задатками, а уже там они получают полное развитие. Но теперь я подумал, что нет, это Слизерин делает людей такими – в смысле, не плохими, а… как бы это сказать… ну, противопоставляет их остальным, что ли. Вроде как все остальные изначально против них, а им уже ничего не остаётся, как держаться вместе и считать себя лучше остальных. Им больше не на кого надеяться. Ну, и вот то, что я тогда про очки говорил… Это настраивает слизеринцев против Гриффиндора и против Дамблдора, сразу же, с первого курса. А наши ещё потом обижаются, что вы гриффиндорцам на уроке очки ни за что снимаете. Да какая разница, сколько вы снимете? Получается, что в конце года всё равно Гриффиндор выиграет. Я, конечно, радовался, что мы победили, но сейчас… Противно это как-то…

– Вы не умеете радоваться победам, Лонгботтом, – нашёл я наконец в себе силы прервать поток его излияний. – Победа – всегда победа, каким бы путём она ни была добыта.

– А как же “баллы если и имели бы значение, то только в тот год, когда вы выиграли?” – с каким-то непонятным высокомерием в голосе спросил Лонгботтом.

– Баллы и не важны. Дело в самом вашем отношении к победам, к целям и средствам. Вы перестаёте радоваться победе, если добыли её не сами.

– Что же, по-вашему, цель оправдывает любые средства?

– Если победа уже произошла, глупо расстраиваться из-за того, что кто-то ей помог. Не вы же занимались этими подтасовками. Вы не несёте ответственности за фаворитизм директора.

– Этак можно закрыть глаза на любые подлости, которые рядом происходят, – хмыкнул Лонгботтом.

– А, теперь вы уже считаете поведение любимого директора подлым? – подколол я. – Впрочем, я говорю не об этом. Хотите бороться с подлостями – боритесь. Придите к директору и скажите, что об этом думаете. Но уже данную вам победу из-за этого выбрасывать было бы совершенно по-гриффиндорски.

– А, так теперь я уже нормальный гриффиндорец? – съязвил Лонгботтом, и вновь я заметил, что его наглость меня не раздражает, а, напротив, приятна. – Вы же считали, что я туда не подхожу!

– Естественно, вы гриффиндорец, – почти весело бросил я. – Слизеринец или равенкловец понял бы, что я прицепился к нему только для того, чтобы задеть, а хаффлпаффцы вообще этими вопросами не задаются. Определили на факультет – ну и ладно.

– Вот и неправда! – неожиданно обиженно возразил Лонгботтом. – Мы много разговаривали об этом с… кое с кем с Хаффлпаффа, в общем.

– Ваша “кое-кто с Хаффлпаффа” скорее всего просто поддакивала вам, – цинично отрезал я. – Дискуссии и столкновению идей хаффлпаффцы предпочитают мир и согласие.

– Сью не поддакивает! – возмущённо отозвался Лонгботтом. – И мы вовсе не всегда друг с другом соглашаемся! Она умная девушка, и у неё есть своё мнение, просто она не лезет с ним в каждую дыру! Не всем нравится спор ради спора. Когда это действительно важно, Сью не уступит. У неё есть стержень, и она умеет быть упорной и добиваться своего.

Последние слова Лонгботтом произнёс с явной гордостью, что немедленно вызвало во мне желание съязвить. Фраза “боюсь, ваше восхищение мисс Боунс мешает вам объективно оценить её личные качества” уже была готова сорваться с моего языка, однако я вдруг запнулся. Собственно, разве он так уж неправ? Пусть Боунс недостаёт таланта, но уж упорства ей и в самом деле не занимать. А насчёт мнения… ну да, она не размахивает им на каждом углу, как гриффиндорцы, не доказывает мне с пеной у рта, что поставленная ей оценка несправедлива, а молча идёт и переделывает работу по моим указаниям – но, положа руку на сердце, то, что она понимает бесполезность этих споров, в отличие, скажем, от Поттера, скорей выгодно отличает её от последнего. Возможно, это тоже такой вид ума – суметь не биться головой об стену в безнадёжной ситуации, принять её как неизбежность и сберечь силы для ликвидации её последствий. Немногим хватает мудрости смириться с поражением, одновременно понимая, что это не конец жизни.

Мне в её возрасте такой мудрости не хватило.

Что это за идиотское размягчение мозга со мной сегодня целый день?! Не проходит и часа, чтобы я не принялся находить в своих действиях изъяны. Критика собственных интеллектуальных способностей – последнее, что мне сейчас нужно. Сидя в темноте и не зная, как выбраться из ловушки, легко растеряться, впасть в отчаяние и признать своё бессилие, но это ни поможет нам ни на йоту.

А я только болтаю и болтаю, вместо того чтобы заниматься разгадыванием загадки Ровены Равенкло. Тоже мне наследник…



______________________________________

Авторская тема f # min на HogwartsNet: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=13171&st=
______________________________________