Цена победы / Mир Гарри Поттера

Там, где все закончилось.

Автор: Fulgance.
Переводчик: Vague Pilgrim Girl.
Название: «Цена победы».
Жанр: Общий/Любовный роман.
Рейтинг: PG-13 (T).
Размер: макси.
Статус: закончен.
Пейринг: Драко Малфой/Гермиона Грейнджер (основной, указанный автором, хотя есть и многие другие).
Саммари: Они победили, но какой ценой? После войны каждый борется с чувством вины, смертью, горем, болью. Каждый имеет дело с местью, дружбой, враждой и... любовью?
Дикслаймер: Все права на персонажей принадлежат Дж. К. Роунлинг, на сам фанфик – автору.

Глава 1.
Там, где все закончилось.

3 мая, 1998 год.
09:22 утра.

Он увидел Джинни в Большом Зале в окружении семьи.

Она сидела на полу рядом с Фредом, плотно обхватив колени руками, и отрешенно глядела перед собой.

Было нечто безумное в том, как она раскачивалась взад-вперед, словно происходящее ее совершенно не касалось. Все вокруг тоже находились в некоторой прострации — братья и сестры, плача, обнимали друг друга, матери безутешно рыдали, а отцы несколько отстраненно смотрели на сложенные в длинный ряд тела. Казалось, горе и шок завладели каждым, кто стоял среди полуразрушенного, но залитого необычайно ярким светом Большого Зала.

Почти сразу же после того, как Волан де Морт был уничтожен, когда хаос и неразбериха начали постепенно утихать, Гермиона куда-то запропастилась. Рон сказал, что она добровольно взялась составить списки погибших и оповестить их семьи: его голос был пугающе пустым.

Больничное крыло оказалось разрушено во время боя, и теперь Гермиона помогала другим добровольцам создавать временный лазарет в одной из уцелевших классных комнат. Она постоянно приходила и уходила, записывая на отдельный листок имена погибших, переправляя раненных в импровизированный лазарет в заботливые руки мадам Помфри.

Гарри предположил, что для Гермионы, ненавидящей сидеть без дела, это было очень даже хорошим шансом отвлечься, в то время как его самого давно стошнило бы, доведись ему иметь дело с истерическими родственниками, заживлением ран и окровавленными трупами.

Время неумолимо мчалось вперед.

Теперь он почти не видел Рона. Вся семья Уизли стояла, сгрудившись вокруг Джорджа. Они держались вместе в дальнем углу Зала, так далеко от трупов, как только могли. Миссис Уизли плакала, не переставая, все остальные выглядели потрясенными: с пустыми, ничего не выражающими глазами. Гарри знал, что они чувствовали. У него на душе было то же самое.

Но Джинни с ними больше не было.

Гарри искал ее в течение целого часа. Он знал, что ее точно не было в Зале, так как сам провел там первые восемь часов после битвы, бродил из угла в угол, исследуя каждый квадратный метр комнаты, отвечая на ропот соболезнований натянутыми улыбками.

Не зная, что делать и куда пойти.

Словно теперь, когда битва закончилась, когда они победили, в этом мире для Гарри Поттера больше не было места.

Отчаявшись, он решил осмотреть остальную часть замка. Гриффиндорская башня была почти разрушена, Толстая Дама давно покинула свое пристанище, выручай-комната отказалась открыться для него (очевидно, все-таки не пережила выпущенного Крэббом Адского огня). Астрономическая же башня, как ни странно, осталась нетронутой.

Гарри прошел мимо туалетов, библиотеки и комнаты трофеев. Тщательно исследовал совятню, кладовую и кухню. Он встретил на своем пути многих людей, каждый из которых приветливо кивнул ему и попытался что-то говорить, но вовсе не то, о чем он так хотел услышать.

О ней.

И тогда ему повстречался Невилл. Лицо парня опухло, всё в синяках и побоях, но он выглядел на редкость счастливым. Радовался победе, улыбался так, словно мир вокруг него не разрушился этой ночью. Словно этой ночью не погибло столько людей.

И вот, только Невилл, старый добрый Невилл, понимающе улыбнулся и произнес:

— Если ты ищешь Джинни, она в Большом Зале.

Гарри отрицательно помотал головой и заявил, что там он уже был. Но все же что-то заставило его последовать совету друга.

B как ни странно, он действительно нашел ее там.

Все остальное мгновенно стало незначительным и неважным, когда Гарри увидел ярко-рыжие, огненные волосы, спадающие на лицо, и плотно обнимающие колени руки.

Она в безопасности: цела и невредима.

Однако же Джинни не было здесь всё то время, пока он со всевозрастающей тревогой искал повсюду, где только мог. Гарри направился к ней, невольно подмечая, что ее не было здесь и час назад, когда он в последний раз оглядывал сгрудившихся над трупами людей.

Куда она уходила?.. Почему вернулась?..

Он застыл в нерешительности в нескольких футах от нее.

Что он должен сделать?.. Что сказать?..

— Наконец-то, — сказала Джинни так тихо, что на пару секунд Гарри даже показалось, что он ослышался.

Он шагнул вперед и сел рядом с ней на пол:

— Наконец-то?

— Я ждала.

— Я искал.

Она вздохнула и произнесла, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к Гарри спиной:

— Я должна была кое-что сделать.

Гарри кивнул, затем понял, что она все равно не могла этого увидеть.

Он не собирался спрашивать:

— Твое право.

— Я помогала Хагриду в Запретном Лесу. Мы нашли там Клыка...

Только сейчас Поттер вспомнил, как собака убежала в начале боя.

— И...

— С ним все хорошо.

— Что ж, я рад, — Гарри говорил искренне, однако ей почудилась неприкрытая ирония в его словах. Он тоже встал, но продолжал держаться на расстоянии. — Джинни...

Услышав свое имя, она вдруг повернулась, фактически прерывая его. Ее взгляд невидимыми кинжалами пронзил сердце, и Гарри забыл, что хотел сказать.

Непокорные пряди снова упали на глаза, и она раздраженно заправила их за ухо:

— Слушай, Гарри...

— Мне очень жаль, — сказал он одновременно с ней. — Фред...

— Знал, что делает, — закончила она яростно.

Слезы были готовы брызнуть из ее глаз, но она силой воли сдержала их.

— Если бы не я…

— Мы все были бы мертвы...

— Это не...

— Это правда, — девушка пару секунд молчала, а затем добавила:

— Они называют тебя Спасителем Хогвартса.

— Отлично, только этого мне не хватало, — ответил он, не задумываясь.

Джинни рассмеялась. Это был самый нервный смех, который он когда-либо слышал.

— Я скучала по тебе, — сказала она парой минут спустя.

— Прости, — только и смог выговорить Гарри.

— Я не поверила в то, что ты умер, — продолжила она задумчиво. — Но это было так трудно...

— Я смотрел на карту каждую ночь, — выпалил он.

Джинни вопросительно на него посмотрела.

— Карта Мародеров... Она показывает всех, кто находится в Хогвартсе... Я каждую ночь искал на ней твое имя... И смотрел на него... Часами... Это было просто... Утешение, что ли... Знать, что ты в безопасности… Что ты, по крайней мере, жива...

Слова звучали отрывисто, словно Гарри пришлось приложить недюжинные усилия, чтобы их произнести.

Джинни раздраженно фыркнула:

— В такой безопасности, — пробормотала она, вспоминая все ужасы прошедшего года.

— Да, в безопасности, — настаивал Гарри. — Снейп и...

— Керроу.

Одно-единственное слово, и он в который раз запнулся.

— Теперь все закончилось, — он пожал плечами, не зная, насколько убедительно прозвучал этот аргумент.

— Закончилось, — подтвердила Джинни. — Смешно, не правда ли? Кажется, вся наша жизнь кружится вокруг этого места.

— Волан де Морт чувствовал то же самое.

Она замерла, но ее голос звучал твердо:

— Да уж... А теперь все вернулось туда, откуда началось. — Она мягко улыбнулась. — Помнишь мой первый год в Хогвартсе? Тот День Святого Валентина?

— Как я мог забыть?

— Ты должен многое мне рассказать. О том, что было тогда, и что случилось за этот год.

— Знаю.

На мгновение воцарилась тишина, которую прервала Джинни:

— Я ведь соврала, — тихо произнесла она, глядя на свои руки. Словно не решаясь признаться.

Сердце Гарри ухнуло глубоко в живот, но она будто бы этого не заметила.

— Я на самом деле поверила, что ты погиб, когда Волан де Морт возвестил об этом.

— Мне очень жаль, — в который раз повторил Гарри, не находя других, более подходящих слов для ответа.

В конце концов, что еще он может сказать?

Будто словам под силу излечить истерзанное, разбитое сердце.

— Я не знаю, что бы со мной случилось, если бы ты и вправду умер, — так же тихо добавила она, потупив взор, опасаясь смотреть Гарри в глаза.

Это был как раз тот момент, когда он должен был взять ее руки в свои. Должен был заново открыть для нее свое сердце и поклясться, что больше никогда не оставит ее одну; больше никогда не посмеет лгать.

Но это само по себе было бы самым большим обманом.

— Ты бы выжила. Я знаю, ты бы со всем справилась.

И снова неловкое молчание.

Гарри понял: момент прошел.

Что ж, он пытался. Более или менее.

— Я люблю тебя, — спустя долгое время колебаний произнес Гарри, внимательно глядя Джинни в глаза. Наблюдая за ее реакцией.

Он заметил, как она напряглась. Тепло, излучаемое ее карими глазами, несколько удивило его.

— Я знаю. — Улыбнулась она. — Я тоже тебя люблю.

Ободренный этими словами, Гарри сделал еще пару нерешительных шагов ей навстречу и несмело обнял за плечи.

— Я люблю тебя, — проговорил он, наверное, впервые осознавая всю значимость этих простых слов.

Она положила голову ему на плечо и снова подняла ее, сморщив нос:

— Ты пахнешь... плохо...

— Должно быть, кровь и грязь.

— Должно быть, — повторила она, снова прислонившись к нему. — А еще у тебя листья в волосах, — хихикнув, добавила она, закрыв глаза и крепче прижимаясь к парню. — Гарри?..

— Да?

— Теперь, после всего...

— Да.

Ее слова не имели никакого смысла, равно как и его ответ. Но им было необходимо о чем-то говорить, иначе они сошли бы с ума.

Она собиралась еще что-то сказать, но из-за угла к ним подбежала Гермиона:

— Гарри! Гарри, я везде тебя искала! — она говорила быстро, почти задыхаясь. — Кингсли хочет с тобой поговорить... А профессор МакГонагалл ждет тебя в кабинете директора. Еще там портрет профессора Дамблдора. И репортеры...

— Репортеры?.. — переспросил он. — Какие репортеры? Что им-то от меня нужно?..

Гермиона пожала плечами:

— Я сказала, чтобы они дождались Кингсли...

— Ох, конечно, он ведь у нас теперь самый главный, — отрезал Поттер.

Словно Кингсли был виноват в том, что даже теперь, когда всё закончилось, они с Джинни по-прежнему не могут просто побыть вместе.

Вдвоем.

Гермиона смутилась.

— Да, он временно глава министерства, — ее голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — После всего, что произошло, он хочет услышать правду только от тебя.

— Я занят, — сказал он, глядя на Джинни. Но та мгновенно отпрянула и сделала решительный шаг назад.

— Гермиона права, — тихо сказала она. — Есть более важные вещи.

То, как она произнесла эти слова, немного задело его. Он хотел сказать, что для него нет ничего важнее, чем она, но не смог. Она прочитала это в его взгляде, едва слышно вздохнув.

— Все в порядке, — легко соврала она. — Я понимаю и готова подождать. В конце концов, мне ли не привыкать?

— Гарри! — поторопила его Гермиона. — Пожалуйста, это очень важно. У меня есть чем заняться, а я только теряю драгоценное время зря, развлекая бесчисленных гениев пера.

— Хорошо! — теряя терпение, слишком уж грубо отрезал Гарри, а затем, успокаиваясь, нежно взглянул на Джинни:

— Позже, ладно?

— Как всегда.

И самое ужасное, что в ее голосе совсем не было горечи, когда она произносила эти слова.

— — — * — — —

— Прости, — произнесла Гермиона в коридоре. — Я все делаю просто ужасно.

— Ты замечательно справляешься, — не согласился Гарри. — Куда лучше, чем я.

— Да, но этого все равно недостаточно, — она напряженно нахмурилась. — Мы делаем всё, что в наших силах, это действительно так. И Гарри, пожалуйста, не надо так о Кингсли. Он делает все, что в его силах, — она схватила его за запястье и развернула в сторону одной из лестниц. — Через южный коридор будет гораздо быстрее.

— Но... — запротестовал Гарри, и Гермиона жестом его прервала.

— Лестница, ведущая во временный лазарет, рухнула. Мы этого ожидали — она была сильно повреждена, — поэтому никто не пострадал. Нам удалось предотвратить катастрофу, задержав осколки в воздухе. Так что теперь нужно делать большой крюк, чтобы добраться до кабинетов.

Ее голос был на удивление спокойным и ровным, когда она говорила о таких вещах, что Гарри вздрогнул. Он внимательно на нее посмотрел.

Гермиона выглядела невероятно уставшей и измученной. Выражение лица было напряженным, но в глазах появились поблескивающие огоньки, которых он прежде никогда не замечал.

Наконец, Гарри перевел взгляд, оглядывая коридор.

Красочные портреты, некогда оживляющие скучные мрачно-серые стены, сейчас были неприглядными, покрытые слоем пыли. Многие из них были пустынны. Никаких привычных монахов, балерин или молодых девушек.

Ни-че-го...

Русалка в позолоченной раме отвернулась к ним спиной и пронзительно закричала. Дворянин мрачного вида низко поклонился, когда Гарри с Гермионой прошли мимо него, а группка молодых детей мгновенно замолкла и бежала из своих картин.

— Они напуганы, — сказала Гермиона. — Постарайся понять.

— А я и не осуждаю.

Она указала на одну из пустых картин. Когда Гарри присмотрелся ближе, то увидел тонкую, зубчатую царапину, перерезающую полотно на две почти равных части. Дрожь ужаса побежала по его спине, когда он осмотрел следующую пустую рамку. Аналогичная царапина и повисший вниз кусок холста. Третья картина могла быть описана с помощью слова «измельченная».

— О, Мерлин, — выдохнул он. — Они что, мертвы?

— Кингсли связался с двумя-тремя экспертами, — начала Гермиона ласково, она говорила мягко и уверено, но было не понятно, кого именно она собирается убеждать: Гарри или же саму себя. — Мы собираемся восстановить полотна. Если с них бежали раньше, чем это случилось, нам всё удастся. Персонажи будут скрываться на других портретах или в книгах по истории. Некоторые картины уже нельзя спасти, но те, что остались… — она помедлила. — Некоторое время займет уговорить их вернуться назад, но я верю, что и это у нас выйдет. — Гермиона нерешительно закусила губу, словно вспоминая. — Хотя Толстая Леди уже отказалась. Ее право, особенно после всего, что произошло.

Гарри понимающе кивнул. Он вспомнил, как Сириус угрожал ей кинжалом четыре года назад, и в душе поселился отголосок липкого чувства стыда.

— Может, она еще передумает?

— Не знаю, — честно призналась Гермиона, отводя взгляд вниз, чтобы посмотреть на покрытую толстым слоем пыли и грязи ковровую дорожку. — Я все еще надеюсь, хотя Кингсли считает это пустой тратой времени. Он сейчас с мадам Помфри.

— Кингсли в лазарете? — спросил он, немного раздраженно. — Зачем он там? Ты же сама говорила, что репортеры…

— В последнюю очередь. Сейчас нам нужна любая помощь.

— Их много? Погибших?.. Раненых?..

Гермиона посмотрела на него испуганно, как никогда.

— Сейчас ты уже многих не увидишь, — сказала она осторожно. — Большинство раненных переданы в Мунго для экстренного лечения. Нас очень мало, мы не успеваем помогать всем. В лазарете остается одиннадцать человек. Умерших пятьдесят человек с нашей стороны, я имею в виду, Хогвартс. По предварительным подсчетам.

Она снова закусила губу, и Гарри понял: их может быть больше.

От выдержки и спокойствия Гермионы он почувствовал себя последним трусом. В тот момент, когда ей нужна была помощь, он слонялся по школе, утопая в скорби и горестях. Едва не сходил с ума, пытаясь хоть как-то ослабить свои душевные раны, тогда как Гермиона лечила еще и чужие.

«Сколько же в тебе сил и терпения», — ему вдруг до отчаяния захотелось кричать, но он с силой сжал ладони в кулак и произнес:

— Как ты?

— Я в порядке, — ответила Гермиона, пристально взглянув на друга. — А ты?

— Хорошо, — произнес он и снова посмотрел прямо перед собой, тщательно избегая ее изучающего взгляда. — Я тоже хочу заглянуть к мадам Помфри.

Гермиона снова нахмурилась, но ничего не сказала, только коротко кивнула, продолжая движение.

Лазарет оказался совсем не таким, каким он себе его представлял. Полы и стены безупречно чисты по сравнению с ужасом в Большом Зале, комната выглядела стерильной, хотя больница и должна такой быть. Там даже пахло больницей. Чем именно, Гарри поначалу не смог определить, но этот запах был знаком ему с детства, когда он с тетей Петуньей ходил к зубному — в небольшой светлой, просторной комнате пахло кровью и спиртом. Десяток кроватей, взявшихся там невесть откуда, стояли вдоль стен, а мадам Помфри сидела на краю одной из них, озабоченно положив руку на лоб пациента. Она оглянулась и с нескрываемым облегчением вздохнула.

— Гермиона, как хорошо, что ты пришла, — сказала она, напряженно улыбнувшись. — Я думаю, у Парвати начинается лихорадка.

Гермиона взглянула на свою одноклассницу, которая затрудненно дышала. Глаза девушки были полуприкрыты, темные волосы разметались по белой подушке. Внезапно она дернулась и цепко ухватила стоявшего рядом Гарри за запястье. Он резко отпрянул назад: казалось, что руку зажали в железные тиски. Глаза Парвати открылись, но смотрела она не на него, а на Гермиону.

— Что случилось... с Падмой? — спросила она очень тихим голосом. Гарри даже пришлось напрячь слух, чтобы понять, о чем она спрашивает.

Гермиона метнула быстрый взгляд на мадам Помфри, и Поттер всё понял. Одна из сестер Патилл вошла в число погибших.

— Нет, пока не знаю, — смущенно выдавила Гермиона. — Возможно, она сейчас в больнице или просто где-то в замке, так что не беспокойся. Тебе нельзя волноваться.

— Кажется, девочке полегчало. — В свою очередь произнесла мадам Помфри. — Думаю, нет никакой необходимости отправлять ее в Мунго.

— Но... — начала было Гермиона, однако мадам Помфри взглядом ее прервала.

Гермиона повернула голову в сторону и зашептала так, чтобы ее слышал только Гарри:

— Они не принимают больше никого. У них и так пострадавших больше, чем они могут вылечить. Целителей не хватает, мест тоже. Приказали отправлять только в чрезвычайных ситуациях. Как будто сейчас каждая ситуация не чрезвычайная!

Очевидно, ее горячий шепот был не совсем тихим, так как Парвати зашевелилась, привлекая к себе внимание.

— Я в порядке, — слабо заверила она. — Немного болит в боку, вот и все. Это раздражает, но не убьет. — Тут она впервые с того момента, как пришла в себя, взглянула на Гарри.

Словно впервые узнавая.

— Ты все-таки сделал это, Гарри, — улыбнулась она, однако тут же едва заметно скривилась от боли. — Ты победил.

В ее словах звучала неприкрытая любовь и ожесточенная гордость.

Гарри улыбнулся в ответ и взял ее руку:

— Мы победили, — поправил он, делая упор на первом слове.

Парвати снова натянуто улыбнулась, накрывая его ладони свободной рукой, и Гарри на мгновение стало жарко. Затем она кивнула, обессилено откинувшись на подушки.

Гарри понимающе вздохнул.

— Сивый, — упавшим голосом пояснила Мадам Помфри, кивнув в сторону снова потерявшей сознание девушки. — Это не было полнолуние, так что трансформироваться она не будет. Я не могу залечить ее раны должным образом. Когда Римус был студентом, были и необходимые инструменты с зельями, но сейчас... — она закусила губу, совсем как Гермиона.

Гарри кивнул, затем вспомнил кое-что еще.

Сивый.

— Лаванда. — Не то спросил, не то потребовал он, не зная, как выразить свои слова.

— В полном порядке, — ответила Гермиона, — Он не успел что-либо сделать.

— Девочка заснула несколько минут назад, — добавила мадам Помфри. — Я убедила ее позволить мне дать ей зелье сна без сновидений. Она была обессилена до крайности, но никак не хотела спать. Все рвалась пойти искать тебя.

Гарри посмотрел на спящую Лаванду на одной из кроватей, потом на глянцевито-черные волосы Парвати.

— Они поправятся, — уловив печальные мысли друга, мягко сжала его ладонь Гермиона.

Затем взгляду Гарри предстал Кингсли, вставший со стула около кровати рыдающей женщины.

— Мистер Поттер, — выговорил он официально, а затем искренне улыбнулся. — Гарри.

Глубокий теплый голос захлестнул Гарри волной знакомой заботы и доброты. Он почувствовал, как раздражение на этого темнокожего человека растворяется в звуках его голоса.

— Кингсли, — поздоровался он в свою очередь. — Что насчет репортеров?

— Подождут, — сказал Кингсли, слегка нахмурившись. Между бровей его залегла глубокая морщинка. — Я сказал, что у тебя несколько иные приоритеты. Надеюсь, я был прав?

— Спасибо...

— Мне нужно быть в курсе всего, что случилось, Гарри, — заявил Кингсли. — Хотя вопрос у меня к тебе только один. Волан де Морт ушел навсегда?

— Да. — Просто ответил Гарри.

— Ты уверен?

— Я думаю, Гермиона уже вам обо всем рассказала, — отчеканил Гарри, пытаясь скрыть вновь нахлынувшее раздражение в голосе.

— Как ты это сделал?

Гарри переглянулся с Гермионой.

— Дамблдор доверил мне задание — найти и обезвредить нечто, — он сделал особое ударение на этом слове, — что является основной защитой Волан де Морта, — сказал он медленно. — Но говорю сразу, я не могу рассказать вам подробностей.

Кингсли в нерешительности кивнул:

— Дамблдор доверял мне.

— Дело вовсе не в Дамблдоре, — ответил Гарри, помедлив секунду. — Я тоже безгранично вам доверяю, но поклялся самому себе, что ни одна живая душа больше об этом не услышит. По крайней мере, не от меня. Поймите, мне не хотелось бы, чтобы это повторилось.

— Этого будет недостаточно, — пробормотал Кингсли, обращаясь скорее к себе, чем к Гарри. — В волшебном мире хотят знать наверняка, что война выиграна.

— Тогда им придется поверить мне на слово, — заявил Поттер недовольно. — Люди верят тому, во что хотят верить. А сейчас им хочется верить, что Волан де Морт ушел навсегда. Так уже было однажды.

— Да, ты прав, — согласился Кингсли. — Но люди также склонны не доверять истине.

Гарри ухмыльнулся. Так завуалировано Кингсли еще никогда не говорил.

— То есть, не доверять мне? Может быть, и вы не верите?

— Дамблдор доверял тебе, я доверяю решениям Дамблдора, — сказал Кингсли наконец. — Если я и должен верить кому-то сейчас, то почему не тебе? Но на моих плечах сейчас груз ответственности за жизни многих магов, я не могу полагаться на слова. Даже на твои.

Гарри понимал, что мужчина пытается быть с ним мягким, но всё равно взорвался.

Неужели он так и не доказал им своей преданности?

— Ах да, конечно! И вы, значит, берете на себя ответственность за всё? Хотите стать министром?

— Даже не собирался, — сказал Кингсли прямо. — Хотя, кто знает, как ляжет карта на выборах.

— Надеюсь, теперь министерство будет мне доверять?

— Пока ты будешь на нашей стороне — да, — сказал Кингсли, не спуская с него пристального взгляда.

Гарри почти чувствовал отвращение, когда ему пришлось кивнуть и пробормотать:

— Само собой.

Кингсли, должно быть, заметил это.

— У нас нет лучшего союзника, чем ты, Гарри. Но, нравится тебе это или нет, теперь мы не можем верить даже самим себе. Я искренне надеюсь, что никому не удастся изменить твои взгляды и перехватить у нас.

— Я не вещь, чтобы меня можно было перехватывать, — холодно произнес Гарри. — Я могу позаботиться о себе сам. Точно так же, как и решать любые вопросы.

Кингсли продолжал сверлить его взглядом.

— Мы — союзники, Гарри, и даже могли бы стать друзьями.

— Да, — сказал Гарри, — если бы это все...

— Если бы всего этого не было, — сказал Кингсли, обведя взглядом комнату. — Ты куда-то собираешься?

— Нет, я всего лишь... — сказал Гарри, но Гермиона его перебила:

— Коттедж «Ракушка». Тебе нужно поспать, — добавила она поспешно, поймав полный непонимания взгляд Гарри. — Я думаю, Рон и остальные отправятся в Нору, чтобы... — ее голос дрогнул, глаза блестели от слез. — Отдохнуть, — сказала она, наконец. — Билл и Флер присоединятся к ним.

— Я хочу остаться, — запротестовал Гарри. — Хочу помочь.

Гермиона покачала головой.

— Сегодня вечером там не будет никого. Они все собираются дома, Гарри, чтобы прийти в себя и отдохнуть, — сказала она снова. — Здесь уже ничего не случится. Пострадавшие будут переведены в Мунго, мы постараемся доставить туда и Парвати, а вот тебе нужно отдохнуть, Гарри. Да и мне…

Гарри знал, что она была права. Сил на споры и пререкания не было, поэтому он устало кивнул.

— Вы останетесь там надолго? — полюбопытствовал Кингсли.

— Нет, — ответил Гарри неохотно. — Я же сказал, что хочу принять участие в восстановлении Хогвартса.

— В восстановлении Хогвартса? — повторил Кингсли, удивленно. — Гарри, ты, наверное, еще не понял, но ты будешь вовлечен во многие вещи в ближайшую неделю. Тебя может просто не хватить еще и для этого.

— Нет, Кингсли, это вы не поняли. Я хочу принимать непосредственное участие во ВСЕМ, — уточнил он. — Хочу присутствовать на КАЖДОМ заседании. Надеюсь, вы меня о них оповестите? И что насчет работ по восстановлению?

Кингсли задумчиво кивнул:

— У нас сейчас катастрофически мало добровольцев. Слишком многое разрушено, слишком мало людей, которые помогли бы нам привести всё в порядок.

— Как раз в этом Гарри нам и поможет, — осторожно добавила Гермиона. — Он поведет за собой толпы неравнодушных. Не думаю, что кто-то откажется помочь Спасителю.

— Кому? — Гарри с трудом сдержал отвращение в голосе.

— Тебе, Гарри, тебе! Спасителю. Спасителю Хогвартса, Спасителю Волшебного мира! Такие заголовки уже придумал «Пророк», думаю, они еще долго не выйдут из моды. — Она повернулась к Кингсли. — Это ободрило бы людей: вместе мы можем сделать что-нибудь. «Разве вы не видите, Хогвартс так много значит для всех нас! Каждый чувствует себя так же...» Это идеальный способ начать.

Кингсли внимательно посмотрел на Гермиону своими темными непроницаемыми глазами.

— Ты никогда не думала о карьере в министерстве? — спросил он, не дожидаясь ответа. — Хорошо, тогда вы с Гарри будете лично заниматься вопросами по восстановлению Хогвартса. Не подведи, — обратился он уже отдельно к Гермионе. — Я тебе доверяю.

— Спасибо, — произнесла Гермиона решительно, однако было заметно, как она зарделась.

Почему-то Гарри понял, что этой ночью она не будет спать.

— Что ж, я вас оставлю, — попрощался Кингсли и направился к выходу. — До скорой встречи.

— До встречи, — произнес Гарри, глядя ему вслед.

— Из него получится отличный министр, не так ли?

— Хм-м-м, — задумчиво протянула Гермиона.

Он знал, что она уже думает о восстановлении.

— Если хочешь, можно начать прямо сейчас, — предложил он. — Мы можем ходить вокруг замка и записывать все, что должно быть сделано. Кингсли не сказал, какой именно ущерб был нанесен школе.

Гермиона почти вскочила на ноги, а затем застыла.

— Работа помогает мне не думать, — призналась она. — Но ведь и отдыхать иногда нужно.

— Я не устал, — сказал парень непреклонно. — Пойдем, не будем попусту тратить время.

Запись всего, что нуждалось в починке, была долгой, трудной и ужасающей задачей. Кровь всё еще окрашивала некоторые части пола и стен, и ни Гарри, ни Гермиона не находили в себе сил, чтобы отчистить ее. На некоторые места были просто больно смотреть — вот тут Фред упал замертво, здесь Сивый напал на Лаванду. И что еще хуже, некоторые повреждения были просто колоссальными. Тут и там стены были полностью уничтоженными, половина картин отсутствовала на своих обычных местах. Беспорядок, мусор, разрушения и смерть окружали их. Пощады не было ни для чего и ни для кого.

Сердце Гарри замерло, когда они достигли квиддичного поля, после более чем семи часов прочесывания замка. Свежая зеленая трава, чистые и нетронутые трибуны и обручи, казалось, контрастировали с полуразрушенным замком. Он провел рукой по деревянным трибунам почти с любовью, чувствуя привычную шероховатость дерева под рукой.

— Всё такое целое, — тихо прошептал он.

— Здесь было пристанище для тех, кто не мог сражаться. Во время боя было принято решение переносить сюда раненых. Это сработало, — пояснила Гермиона. — Пожирателям и в голову не пришло искать кого-то здесь.

— Так кто, ты говоришь, это придумал? — переспросил Гарри, обернувшись.

Гермиона пожала плечами:

— Не знаю. Это просто история, которую я слышала.

«Кто мог использовать поле в качестве убежища? — подумал Гарри. — Он мог бы. Еще Джинни, возможно, Рон. Оливер Вуд или Чжоу. Кто же из них?»

— Это всегда случается на войнах, — продолжила Гермиона. — Даже у магглов есть свои национальные герои.

— Да, — сказал Гарри, думая о Северусе. — Гермиона, Снейп...

— Да. Я слышала о нем, — сказала она тихо, плюхнувшись на траву и приглашая Гарри сесть рядом с ней.

Он кивнул и опустился на землю, впервые за весь день, осознав, что это был прекрасный весенний день с ярко-синим небом и ярким солнцем, согревшим его лицо, когда он поднял его к небу.

— Ты сказал Волан де Морту, что Снейп был за… нас. — Гермиона замялась, подбирая слова. — Что он любил твою мать, — осторожно уточнила она.

Он улыбнулся тому, как она заменила свое привычное «Дамблдора» на «нас».

Снейпа больше никогда не будет рядом с ним, чтобы защищать и при том ненавидеть, но живые и яркие воспоминания еще долго не покинут Гарри. Он запомнит этого человека как мученика, двойного агента и человека чести. Человека, который будет похоронен с почетом, об этом Гарри позаботится. Любое «пятнышко», которое сможет затмить его величие Гарри «сотрет» собственноручно и добьется для него звания Героя. Это единственное, что он теперь может для него сделать.

— Он будет похоронен в Годриковой Впадине, рядом с моими родителями, — сказал он решительно. — Рядом с мамой...

— Расскажи мне, — мягко попросила Гермиона.

И он выполнил ее просьбу.

Рассказ вышел долгим, переплетенным со многими другими. В свою очередь это привело к объяснению случившегося в — и после — Запретном Лесу. Он продолжал говорить, когда солнечные лучи окрасились поначалу в оранжевый, а затем в ярко-алый цвет. Солнце медленно стало уходить вдаль за горизонт, но Гермиона терпеливо слушала, задавая лишь несколько вопросов, когда была уже не в силах их сдерживать:

— Друзья детства?.. Он был Пожирателем?.. Ты позволил ему убить себя?.. Нарцисса Малфой спасла тебе жизнь?..

— Знаешь, я ведь действительно поверила в твою смерть... — произнесла она задумчиво, когда Гарри, наконец, умолк. — Все поверили.

— Прости, — прошептал он, глядя на горизонт, накрывая руку девушки своей рукой.

— Я так испугалась, — тихо сказала она и парой секунд спустя добавила:

— Я думаю, ты понимаешь через что прошла Джинни, когда услышала о твоей смерти. Ты просто обязан ей рассказать...

— Знаю.

— Ты обязан ей всё объяснить, — требовательно повторила Гермиона, в упор глядя на Гарри.

— Я многое ей обязан, — ответил он, отводя взгляд. — Я обязан ей так много.

Они молчали, глядя на закат. Оранжевые, розовые и фиолетовые лучи растворились в черной синеве, а потом Гермиона заметила первые звезды.

Они смеялись в унисон, и половина их забот и горести, казалось, исчезла. Небо было точно таким же, как всегда. Звезды сияли так ярко, как когда бы то ни было. Мир снова вошел в свой привычный, размеренный ритм. Внезапно, словно из далекого прошлого, он услышал наяву слова Дамблдора, сказанные ему в день, когда он впервые увидел горящего в огне Фоукса:

Феникс сгорает для того, чтобы затем возродиться из пепла заново...

Вчера был день сгорания в волшебном мире.

Сейчас — ночь перерождения...

Мы победили!

Глава 2.
Мы победили!

5 мая 1998 года.

Когда Невилл был еще маленьким мальчиком, он просто ненавидел посещения родителей. Он презирал больницы со всей страстью еще с тех пор, как себя помнил. Именно больница Святого Мунго была его худшим страхом — воплощением всего, чего он так боялся. Чистые, буквально выдраенные до блеска полы, фальшивые улыбки и слишком занятые врачи, медсестры и сиделки; занятые настолько, чтобы не иметь времени возиться с ним — маленьким и напуганным мальчишкой.

Однажды, когда ему было шесть, он заблудился среди бесчисленных коридоров; пришлось просить с десяток человек, прежде чем кто-то — даже не работник, а простая пожилая женщина, посещающая племянника — взял его за руку и привел обратно к нужной палате. С тех пор он отчаянно боялся Мунго. Это было чувство, неподобающее испытывать истинному Гриффиндорцу, сыну ТАКИХ родителей, поэтому он скрывал его и от своей бабушки, и от всего мира.

И, конечно же, от самого себя.

Вырастая и каждую неделю, а иногда и ежедневно, посещая родителей во время школьных каникул и выходных дней, он становился все более и более терпеливым. Может быть, потому, что его родители постепенно начинали «возвращаться». Нет, они никогда больше не были в здравом уме, он знал, что они никогда не оправятся полностью (хотя все время цеплялся за призрачную надежду, что придет время, и они станут полностью здоровыми), но был некоторый прогресс.

Мать больше не проводила половину времени, обхватив руками колени и отчаянно плача, а отец наконец-то перестал постоянно кричать, прижимая руки к ушам и глядя в пустоту. Алиса даже начала улыбаться — она была невероятно красивой, когда улыбалась. Однажды он даже услышал ее смех. Она ела конфеты, которые принесла его бабушка, и они ей нравились. Она часто возвращала сыну обертки, а он часто думал, что она могла бы даже сказать «Спасибо» (хотя этого никогда не случалось); всегда улыбалась, когда видела его, хотя и не понимала, кто он. И еще иногда Невилл мог обнять отца на прощанье.

Наверное, именно из-за этого он терпел все ужасы, связанные с посещением больницы, так что после стольких лет Мунго стало едва ли не самым его любимым местом времяпровождения.

Теперь Невилл чувствовал себя почти великолепно, возвращаясь в эти чистые коридоры и отполированные залы, с которыми его связывало столько воспоминаний, в которых он не был нескольким больше года. Мужичина у столика регистрации легонько поклонился ему, едва он переступил порог здания, а продавец в магазине для посетителей долго не хотел отпускать, разговаривая, разговаривая и разговаривая. В конце концов, Невилл с большим трудом отвязался от него, купив коробку шоколадных конфет, и поспешно скрылся в коридоре. Отец любил шоколад, да и блестящая золотом оберточная бумага обязательно понравится маме, обожавшей все яркое.

Едва свернув за угол, он приметил мерно раскачивающиеся светлые волосы и торопливый, слишком знакомый шаг. Аминта приветливо кивнула ему, когда он догнал ее. Парень тепло улыбнулся в ответ. Медсестра замедлила шаг, с трудом останавливая нагруженную чистыми простынями тележку.

— Тебя так долго не было, — произнесла она, устало облокотившись на ручки тележки. — Они по тебе скучали.

Аминта была единственной, кто действительно понимал Невилла, она понимала его связь с родителями и никогда не жалела. Она была единственной, кто действительно уважал его десять долгих лет, на протяжении которых они были знакомы.

— Я не мог прийти в прошлом году, — ответил он, глядя на дверь. — Я тоже очень по ним скучал.

— Они будут рады тебя видеть, — горячо воскликнула она, а затем бегло взглянула на часы. — Я бы с удовольствием осталась и поболтала еще, но... после битвы у нас так много пациентов, и я постоянно везде опаздываю... Потом мы обязательно всё наверстаем. На выходных, тебя устроит?

— Конечно, — согласно кивнул головой Невилл.

Она легко подтолкнула тележку вперед.

— Я не сказала им, Невилл, никто не сказал... — добавила она через плечо. — Подумала, ты хотел бы быть первым.

— Спасибо, — благодарно улыбнувшись, произнес он.

— И мне ты тоже должен все рассказать, — произнесла она, прежде чем скрыться за углом коридора вместе со своей тележкой. — Даже не думай, что тебе удастся ускользнуть.

Он улыбнулся, но улыбка быстро испарилась, когда он снова взглянул на дверь. За этой дверью были его родители, которых он не видел больше года. Родители, которые совершенно не беспокоились о нем всё это время. Родители, которые не помнили о его существовании. Родители, которые не подорвутся с места и не обнимут его, когда увидят.

Он постучал в дверь, которая, ясное дело, оказалась запертой.

«Как в тюрьме», — пришло в голову немного не подходящее сравнение.

Они рисовали, когда он вошел. В руках у них были кисти и тюбики, а рядом стоял огромный холст, но полотно было девственно-чистым. Вместо этого они сами, стены и большие листы бумаги, разбросанные по всей палате, были сплошь измазаны красками. Отец был украшен брызгами синих капель на носу, а мать, тоже измазанная краской с головы до ног, заливисто смеялась.

Пожилая медсестра, Элис, казалось, нисколько не возражала против этого безобразия. Напротив, глядя на них она едва скрывала улыбку. Она была одной из самых проницательных женщин, которую Невилл когда-либо знал и которой безгранично восхищался.

— Присаживайся, — произнесла она, глядя на Алису, сжимавшую в руке кисть с желтой краской и явно замышлявшую измазать ею стены. — Только взгляни, неужели они не прелесть?

Он не мог не признать, что именно такими его родители сейчас и являлись. Алиса приблизилась к мужу, стоявшему неподвижно, и слегка ласкала его лицо с помощью кисти, окрашивая щеки Фрэнка в лимонный цвет. Затем окунула кисть в баночку с красной краской и снова принялась за дело, выводя на его лбу ярко-алое пламя, а после окрашивая вокруг глаз зеленые круги.

— Когда они научились рисовать? — только и спросил он, заворожено наблюдая за родителями.

— Совсем недавно, — ответила медсестра, настороженно наблюдая за медленными движениями Алисы. — Я подумала, что им это покажется интересным. И правда, смотри, как им весело вдвоем!..

Невилл согласно кивнул. Его мать обернулась и нежно улыбнулась ему, словно впервые заметив. Когда-то он с трудом мог заставить ее взглянуть на себя. Сейчас же она всегда улыбалась, глядя на сына, хотя в ее взгляде всё еще изредка проглядывалось безумие. Один целитель как-то сказал, что именно безумие является одним из главных механизмов защиты организма. Правда, тогда Невилл мало что смыслил в этом. Ему только исполнилось десять, и он ровным счетом ничего не понимал в механизмах и системах здоровья. Но уже тогда он знал, что родители, простыми словами, тронулись умом, чтобы избежать боли, поэтому им никогда не придется столкнуться с ужасающими воспоминаниями пыток. Именно поэтому никакие уговоры не могли заставить их вернуться. Невиллу это объяснение понравилось больше других. Ему было очень неприятно, что многие друзья семьи всегда говорили о них в прошлом времени. Так, словно они умерли или их вообще никогда и не существовало.

«Бедный сирота», — говорили ему снова и снова. Сперва Невилл пытался уверять, что он — никакой не сирота, на что в ему ответ печально встряхивали головами и, скорее всего, принимали за дурачка. С тех пор он молча слушал, предпочитая ничего не говорить.

Невиллу никогда даже и в голову не приходило: отсутствующий взгляд матери не всегда означал, что она снова «там». Но он всегда, точно так же, как и сейчас, опирался на невозможную надежду, что достаточно только одной хорошей новости, только одного счастливого воспоминания, которые были бы в силах стереть весь страх родителей и заставить их вернуться обратно к нему, домой... Именно поэтому он в подробностях рассказывал им обо всем хорошем, что имело место в его жизни. Он описывал каждую прелестную вещь, которую только видел, будь то радуга или бабочка на капустном листе в саду у бабушки. Рассказывал об огненных волосах Джинни, переливающихся всевозможными оттенками алого. Рассказывал о веселой чудаковатости Луны. Мама очень любила такие истории. Частенько он просто читал ей или приносил детские книги, чтобы она могла переворачивать страницы и рассматривать иллюстрации: е любимой была его копия «Сказок Барда Бидля».

И как только он сам не смог догадаться, что ей понравится живопись!

Родители, наконец, закончили и уселись на кровать, пристально уставившись на сына. Алиса все еще улыбалась, а отец был весь измазан красками, что на ком-то другом выглядело бы в большей мере глупо и нелепо, но только улыбка, которой он обнажил ряд белоснежных зубов, и измазанные уголки его глаз действительно имели значение для Невилла. Ему вдруг захотелось рассказать им обо всем, что случилось с ним за этот год, о том, ради чего он, собственно, пришел.

— Я оставлю вас одних ненадолго, — произнесла Элис, поднимаясь на ноги. — Только не позволяй им есть краски. Постучишь, когда закончите.

Парень одарил сиделку благодарной улыбкой.

— Прощай, — тихо сказала Алиса после того, как дверь за женщиной захлопнулась. Невилл удивленно на нее посмотрел. Она очень редко разговаривала.

— Здравствуй, мама, — сказал он после небольшой паузы. — Папа...

Родители слушали его, их взгляды были сосредоточены на нем, а лица — немного встревоженными. Они словно замерли в ожидании чего-то. Невилл улыбнулся, отчаянно желая развеять все их страхи. Как бы там ни было, сегодня он пришел с хорошими новостями.

— Мне очень жаль, что я пришел так поздно, — продолжал парень, с искренним сожалением глядя на мать. — Этот год был очень тяжелым для меня, но сегодня я пришел к вам с новостью... Хорошей новостью. Хотите услышать?

— Да, — кивнула головой его мать, заставляя его продолжать говорить своим требовательным взглядом.

Сколько он пропустил за тот год, что не навещал их? Насколько спокойными они стали за этот год? Смеющаяся женщина с кистью в руке не была такой беззаботной еще год назад. Когда же она успела так измениться? И есть ли место для него здесь теперь, когда все стало другим?

Невилл пожал плечами, отгоняя прочь неприятные, настырные мысли, и продолжил громким, уверенным голосом. Он с ловкостью ускользал от неприятных подробностей, сосредотачивая всё внимание на храбрости друзей. Он говорил о Джинни и Луне, о Роне и Гермионе... О Гарри, который, наконец, сделал это! О Гарри, который убил ЕГО!..

— Он мертв, — зловещим голосом закончил Невилл. — Он мертв и ушел навсегда! Я обещаю вам, он больше никогда не вернется. Никто больше не посмеет сделать вам больно!

Он передал матери шоколад и с упоением наблюдал за тем, как Алиса жадно разворачивала шуршащую золотистую оберточную бумагу. Его родители были замечательными аврорами, лучшими из лучших! Он был уверен, что в глубине души они понимают его. Понимают его настрой и разделяют его ликование.

— Мы сделали это, — дрожащим голосом произнес он. — Мы победили. Я... Нет, мы... Мы сделали то, к чему вы стремились, когда были еще, — он сглотнул, — собой. Он ушел навсегда. Волан де Морт погиб... Мы победили!..

Его мать широко улыбнулась, сворачивая из обертки шарик. Затем легонько кинула его сыну, который легко поймал его на лету.

— Спасибо, — прошептала Алисия и Невилл, отбросив ненужную бумажку в сторону, заключил мать в объятья. Отец подошел к ним и обнял обоих, словно поддерживая их объятье своим. Невилл едва сдерживал слезы, вот-вот готовые брызнуть у него из глаз.

Его родители были отличными аврорами, и он сделает все возможное, чтобы они им гордились!..

Спектакль окончен.

Глава 3.
Спектакль окончен.

10 мая 1998 года.

Все происходило слишком быстро. Воспоминания были еще чересчур болезненными для каждого в волшебном мире. Больно было просто стоять здесь, на заднем дворе еще не до конца восстановленной школы.

Сегодня пришло слишком много людей, много больше, чем Гарри надеялся увидеть. Кингсли отказался от никому не нужных вступлений и предисловий, понимая, что всем хочется как можно быстрее закончить и разойтись по домам, скорбя и оплакивая ушедших. Однако министру приходилось делать долгие паузы, раздавая первые награды.

— Мисс Полумна Лавгуд, — зачитал он с небольшого пергамента. — За храброе участие в боях против Пожирателей Смерти и Волан де Морта, за участие в Ордене Феникса и Отряде Дамблдора. Награждается Орденом Мерлина Первой Степени. Присуждено звание «Национальный Герой».

Луна взглянула на него, словно удивленная тем, что услышала свое имя, пожала плечами и осторожно начала прокладывать себе путь через толпу, собравшуюся под открытым небом. Она быстро и легко взбежала по ступенькам на сцену, в спешке возведенную представителями министерства. Коротко пожала руку министру и остановилась, когда он символически и почти что трепетно повесил медаль ей на шею. Послышались короткие аплодисменты, а в первом ряду кто-то презрительно фыркнул. Затем Луна вернулась и заняла свое место рядом с Джорджем, взяв его за руку. Или, вполне возможно, это он чересчур крепко сжал ее локоть.

— Мистер Невилл Долгопупс, — произнес, немного помолчав и откашлявшись, Кингсли. — За верность и стойкость, за преданность и ответственность, за лидерство в Отряде Дамблдора и за противостояние Волан де Морту. Орден Мерлина Первой Степени и звание «Национальный Герой».

Бабушка Невилла, Августа, просияла, глядя, как ее внук поднимается наверх, и захлопала громче всех, когда Кингсли повесил медаль ему на шею.

Затем настала очередь Джинни, и Рон почти улыбался, когда министр хвалил его сестру за то, что она нарушала общественное спокойствие, когда Керроу «владели» школой. Было вполне очевидно, что Гермиона едва сдерживала слезы, тогда, как в свою очередь Аберфорт Дамблдор («…сопротивление…», «…находчивость…», «…помощь…»), все профессора Хогвартса («…с непоколебимой верностью выводившие школу из тьмы в свет...») и остальные члены Ордена Феникса получали свои награды. Затем настал черед вручения посмертных званий. Самый тяжелый момент, которого все ожидали с волнением и тревогой.

Кингсли снова откашлялся, показывая, как сложно ему было произносить следующие слова. Он с искренним сожалением взглянул на собравшихся, глубоко вздохнул и произнес:

— Не все мужество признается со временем. Многие из самых смелых людей, которых мне только посчастливилось знать, отдали свои жизни за мир волшебников и магглов. Многие из здесь присутствующих потеряли кого-то: отца, мать, брата, сестру или друга. Некоторые потеряли родителей, некоторые — детей. И это ужасно — терять своих родных. Нимфадора и Римус Люпин, — продолжил он, с трудом находя слова, — члены Ордена Феникса, ушедшие в честном бою, положившие все свои силы и всё свое мужество в последней битве... Победившие в этой войне... Награждаются званием «Национальные Герои»... — он снова вздохнул и закончил:

— Посмертно, — министр посмотрел на толпу, встречая открытые и слегка взволнованные, печальные взгляды. — Андромеда Тонкс получит их награды.

Андромеда кивнула и подошла к министру. Ее глаза были влажными от слез, но она гордо подняла голову, принимая медаль от Кингсли.

— Профессор Альбус Дамблдор, ранее имеющий Орден Мерлина Первой Степени за бесчисленные заслуги в магическом мире, член Ордена Феникса, внесший большой вклад к поражению Волан де Морта. Почетное звание «Национальный герой», медаль, которая будет оставаться в Хогвартсе вместе с его портретом...

— Мистер Аластор Грюм, также известный как «Грозный Глаз». За великолепную работу аврора многие годы и сохранение жизни Гарри Поттера. Орден Мерлина Третьей Степени.

Флер глухо всхлипнула и сильнее прижалась к Биллу, Гермиона едва сдерживала рыдания, прикрывая рот рукой. Гарри выглядел подавленным и удивленным. Рон ничего не понимал. Какая, к дракклам, «Третья степень»? Да он заслуживает Первой! Невилл поймал непонимающий взгляд Джинни. Однако Кингсли продолжал.

— Мистер Фред Уизли. За верность и преданность Гарри Поттеру, бесконечное чувство юмора даже перед лицом опасности и нескончаемое мужество, проявляемое вплоть до самой смерти. «Национальный Герой» и Орден Мерлина Первой Степени. Джордж Уизли, огромная просьба получить медаль брата.

Джордж не сделал ни единого шага, словно и не слышал, как Кингсли раза три назвал его имя.

Луна легонько подтолкнула его к выходу. Он и сам не понял тогда, как ему удалось подняться по ступенькам и оказаться лицом к лицу с министром. Джордж заставил себя тихо принять медаль и медленно спуститься по ступенькам. В этот момент ему отчаянно хотелось закричать, зарыдать и убежать ото всех как можно дальше. Но он лишь молча отделился от остальных и стал в стороне рядом Луной, которая положила руку ему на плечо и тихо забормотала слова утешения.

— Мистер Регулус Блэк, — при этих словах Кингсли Гермиона подняла взгляд и краем глаз взглянула на Гарри. — За своеобразную борьбу с Волан де Мортом. Мистер Сириус Блэк, — Гермиона заметила замешательство, проявившееся на лицах собравшихся. — За помощь и храбрость, за верность магическому миру и за отданные жизни. Гарри Поттер и Андромеда Тонкс получат их награды.

Гарри осторожно высвободил свою руку из ладошки Гермионы и шагнул вперед, чтобы получить награду за крестного. Кингсли склонился над ним на пару дюймов и прошептал что-то на ухо. Что-то, чего никто не расслышал.

— Профессор Северус Снейп, — продолжил Кингсли после того, как все затихли. — За смелое, отчаянное шпионство в пользу Ордена Феникса в течение целых восемнадцати лет. Орден Мерлина Первой Степени, — он сделал короткую паузу, — вместе с портретом будет храниться в кабинете директора.

— И, наконец, мисс Гермиона Грейнджер, мистер Рон Уизли и мистер Гарри Поттер. За мужество; за храбрость, выявленную не по годам; за огромный риск, проявленный в борьбе против Волан де Морта и за освобождение волшебного мира от зла. Орден Мерлина Первой Степени для каждого...

«Гриффиндорское трио» быстро поднялось на сцену, все трое с достоинством и честью приняли награды, прослушали долгую речь министра, прежде чем смогли вернуться на свои места. А Кингсли все продолжал и продолжал произносить, казалось, бесконечные благодарности. Ни одному человеку уже не было до этого никакого дела. Джордж, например, не услышал своего имени во время выступления министра и только благодаря пинку в спину от Луны выпрямился и непонимающим взглядом уставился на девушку, словно не понимая, где находится.

— Два дня назад мы возвели памятник в память всех погибших, — произнес Кингсли, закончив награждение и захлопнув папку с именами. — Они храбро сражались, борясь не только за свою жизнь, но и за жизнь каждого из нас. Они боролись даже тогда, когда надежда покидала их, они боролись, когда, казалось, бороться было уже не за что. Они сражались, чтобы спасти не только себя и свои семьи, но и весь магический мир. Они были нашими друзьями, нашей семьей, но прежде всего они были Героями. Героями, какими мы их запомним...

Это была красивая, лишенная излишней слащавости и напыщенности речь. Еще красивее ее делал тихий, глубокий голос Кингсли, звучавший необычайно вкрадчиво и доверительно. Если бы эта речь произносилась им при любых других обстоятельствах, толпа взорвалась бы бурными аплодисментами, но сейчас Кингсли почти никто не слушал, а если и слушал, то не слышал. Никто не мог позволить себе обращать внимания на что-либо другое, кроме душераздирающего горя и всепоглощающей боли. Были слезы, были цветы, были черные плащи и затянутые в черные перчатки (несмотря на весеннюю, почти летнюю жару) руки. Везде — ничего, кроме сплошного черного цвета. Везде, за исключением Луны, одетой в ослепительно-белые одежды, словно единственный солнечный луч среди непроглядного моря тьмы. Она привлекала обиженные и возмущенные взгляды многих присутствующих, но, казалось, не замечала этого, стоя поодаль, высоко подняв голову и внимательным взглядом глядя на Кингсли. Возможно, она одна его слушала. Может быть, Гарри тоже слушал. Он прямо стоял рядом с высоким обелиском с высеченными именами умерших (одно слово «умершие» заставляло его вздрагивать). Лицо Поттера было бесстрастным. Многие бы даже сочли его бесчеловечным, но это было совершенно не так. Он чувствовал слишком много боли, но не мог позволить показать ее на всеобщее обозрение. Его взгляд так часто блуждал по сцене, постоянно возвращаясь к ним, своим друзьям. Своей семье...

Невозможно было сказать, на кого именно он смотрел. Вполне вероятно, на Джинни, однако вся семья Уизли так тесно сгрудилась друг возле друга, что разобрать наверняка было невозможно. Он мог бы с тем же успехом смотреть на Перси или же Флер. Гермиона и Рон стояли рядом, по обе стороны от него, словно поддерживая, если бы парню вздумалось упасть в обморок.

Гарри уже давно произнес свою речь. Это, вероятно, было очень прекрасно, но он никак не мог вспомнить, что именно говорил. Он помнил только, что постоянно благодарил — и умерших, и живых.

Мысли путались в голове...

Неужели со смерти Фреда прошла всего неделя? Время тянулось медленно. Каждый день без него был мучительно долгим. Да и не только без него. Без всех погибших.

Он стоял неподвижно в тишине очень долго. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он неторопливо переступил с ноги на ногу и потянулся, разминая затекшие суставы.

А потом Гермиона сделала пару шагов вперед и громко заговорила — не так громко, как Кингсли, но ее голос легко проносился над толпой.

— Спасибо всем семьям, которые согласились помочь, которые потеряли так много в этой войне. Все погибшие с почетом похоронены здесь, на территории Хогвартса.

Ее голос звучал неуверенно, но слова были искренними. Лишенные метафор, они шли, будто от самого сердца девушки.

— Мы никогда о них не забудем. Каждое поколение волшебников, которое приедет сюда, будет помнить их имена, — она улыбнулась печальной улыбкой и смахнула слезинку со щеки. — И может быть, о них еще услышат на уроках истории магии.

Почему именно это предложение сломило Джорджа? Он смог выстоять, когда свои речи произносили Гарри, Рон и Кингсли; сумел устоять даже тогда, когда Рон быстро заморгал, чтобы скрыть слезы. Но эта короткая, прямая речь Гермионы, словно ножом, проникла в его сердце. И ее последнее предложение — было ли оно шуткой? Всю свою жизнь он провел в шутках, они были любимым занятием для них, для него и для Фреда. Неужели теперь он будет их ненавидеть? И почему он, черт побери, плачет?

— Джордж, — тихо произнесла Луна. — Мне больно...

Он немного глуповато рассмеялся и выпустил руку девушки.

— Извини.

— Джордж... — она немного помолчала, собираясь с мыслями. — Гарри одолжил мне свой плащ. Я подумала, что он может пригодиться. Пойдем, его хватит на нас двоих. Никто не заметит.

Она осторожно вывела парня из толпы, протянув ему черный, огромных размеров плащ. «Неужели это Гарри по размеру?» — подумалось Джорджу, когда он набросил его на них обоих.

— Его похоронили вон там, — тихо произнесла Луна, кивком головы указывая в сторону Запретного Леса.

— Я знаю.

Он специально попросил, чтобы его похоронили именно в Лесу. Вся семья настаивала на «выгодном» месте рядом с озером, но Джордж был неумолим. Фред хотел бы этого. Вечное нарушение правил — ему бы понравилось. И, помимо этого, никто больше не был там погребен. Джордж не хотел бы видеть еще кого-то, посещая брата.

Они с Луной дошли почти до самого края леса. Девушка остановилась в поисках могилы, но Джордж потянул ее за руку.

— Дальше, — прошептал он. — Ты можешь остаться здесь, если хочешь.

Она ничего не ответила, и он понял, что Луна проследует за ним. Было странно, что после окончания войны она не оставила его, как это сделали остальные, бросив один на один со своим горем. Джордж полагал, что это Джинни попросила Луну не бросать его. В принципе, он был не против ее присутствия. Луна утешала его, хоть и весьма своеобразным образом. Она не пыталась заставить его говорить о Фреде, не разговаривала с ним таким тоном, словно он был сумасшедшим, словно боялась, что он сейчас взорвется. Нет, она была другой. Она действительно его поддерживала.

Война и лишение свободы оставили на ней свой отпечаток. Как и предательство отца, его готовность выдать Гарри Пожирателям. Девушка не хотела даже слышать ничего о том, что все это было сделано ради нее.

Ее грязные, некогда такие необычно светлые волосы окончательно запутались, выглядели крайне неопрятными и неухоженными, серые глаза были полны неземной грусти, а выражение лица — усталым. Белое одеяние — единственная вещь, возвращавшая Луну к привычной диковинности. Сейчас на ней не было ее редькового ожерелья или спектрально-астральных очков; она, несомненно, изменилась, хотя для Джорджа все так же осталась чудаковатой Полумной Лавгуд, непонятным образом попавшей на Когтевран.

По тихому всхлипыванию Луны он понял, что они пришли.

Мемориальная доска была сделана из золота и бронзы — большая и блестящая с выгравированными словами:

«Фредерик Гидеон Уизли.
Сын Молли и Артура Уизли.
1 апреля 1978 — 2 мая 1998
Abiit nemine Salutato»

— Это не может быть могилой Фреда, — тихо произнесла Луна, устремив на парня глаза полные слез.

— Что ты имеешь в виду?

— Это очень грустно, — так же шепотом продолжила она. — Он ушел, не попрощавшись... Фред не хотел бы видеть эту надпись на своей могиле. Ты же знаешь, что не хотел бы...

Это было правдой. Фред возненавидел бы его. Латынь была типичной для могил чистокровных волшебников — серых и чопорных. Фред никогда не хотел бы стать таким. Даже после смерти.

— Это Джинни решила... — произнес он, почти оправдываясь. Луна вдруг опустилась перед могилой на колени и вытянула из кармана палочку. Тихо она начала выводить новые слова, прямо под латинскими. Джордж хотел остановить ее, но что-то заставило его замереть на месте, наблюдая за уверенными движениями девушки.

Наконец, Луна выпрямилась и с гордостью взглянула на свои руки. Теперь в дополнение к бессмысленным словам вначале Джордж мог прочитать новую строку:

«Acta est fabula, plaudite!» — «Спектакль окончен, аплодируйте!»

Фред некоторое время изучал латынь — единственный предмет, к которому он относился по-настоящему серьезно, так как с его помощью можно было придумывать новые заклинания. Джордж сидел вместе с братом, когда тот штудировал книги и учебники, поэтому понял, что именно Луна написала на надгробии. К тому же, это была довольна известная цитата. Смешно и в то же время немного мрачновато — как раз в стиле Фреда. Джордж даже пожалел, что ему самому не пришла в голову эта идея.

— Спасибо... — словно откуда-то издалека услышал он свой собственный голос, пустой и бесцветный, совсем чужой. Затем медленно склонил голову, рухнул на колени и отчаянно, глухо, словно раненное животное, зарыдал. Маленькая ручка Полумны легко, почти невесомо опустилась ему на плечо.

Спектакль окончен...

Фред мертв, а Джордж остался совсем один.

Acta est fabula, plaudite!

Может, когда-нибудь.

Глава 4.
Может, когда-нибудь.

2 июня 1998 года.

Гарри сидел в саду под густой тенью деревьев, прислонившись спиной к дереву. Прямо перед ним лежала большая красно-черная клетчатая ткань, по другую сторону от нее лежал Рон.

Шахматы были, наверное, единственной вещью, которая помогала парню забыться, поэтому он позволил Рону втянуть себя в игру, хотя постоянно проигрывал, сколько бы друг ему не поддавался. Однажды пару лет назад он даже, забавы ради, показал Рону маггловские шахматы и рассказал особенности игры в них. Тот, поначалу, нашел ее скучной, но вынужден был признать, что развернуть обычное полотно было проще, чем протащить свои дорогие (и необычайно тяжелые) магические шахматы вниз по лестнице.

Рон произнес что-то необычайно смешное, и Гарри рассмеялся...

Сердце Джинни мучительно сжалось в груди, и она принялась ожесточенно тереть несчастную плиту щеткой, стараясь заглушить боль. Она уже достаточно долгое время наблюдала за ними с кухни, подойдя поближе к окну, чтобы слышать, о чем разговаривают друзья. Ее утешал смех Гарри — редкий, но прекрасный. Сейчас юный Поттер выглядел как никогда красивым. С каждым годом он становился все выше и статней — совершенно другим человеком с момента их встречи на этой самой кухне, но ей даже немного нравились эти изменения. Самым важным для нее было то, что он вернулся, вернулся живой! И то, что он любил ее. Или, по крайней мере, он так сказал.

Однако…

Не было никакой предпосылки к тому, что их отношения восстановлены.

Да, она провела шесть лет в ожидании, пока Гарри, наконец, ее заметил. Потом он вынужден был уйти, оставив ее одну. Теперь же, когда он вернулся, всё изменилось. И изменилось, увы, не в лучшую сторону.

Джинни отчаянно пыталась вернуть их прежние отношения, дать ему еще одну попытку, так как знала: они оба все еще чувствуют... что-то. Она пыталась в течение месяца, но сейчас поняла: без толку!

Она не могла с уверенностью сказать, что Гарри пытался ее игнорировать, но ситуация в целом тревожила ее. В любом случае, они не поцеловались после финальной битвы ни разу, что бы там не говорилось. Гарри шептал ей на ухо нежные слова и гладил ее волосы так, что она чувствовала себя его домашней зверушкой, но уж никак не девушкой. Он тратил бесценное время их близости на бессмысленные слова, больше... ничего.

И они оба превосходно понимали, почему.

Она не могла перестать думать о Фреде, не могла позволить себе быть счастливой сейчас, в такой момент. А Гарри... Гарри просто не мог перестать думать о чем угодно. Он часто начинал говорить что-то, а потом вдруг замолкал, устремив свой взгляд вдаль и погрузившись в свои мысли, которые никогда не были хорошими. Так, через много лет после встречи с ним она, наконец, нашла то, что ненавидела в Гарри Поттера. Раньше Джинни всегда восхищалась его ответственностью ко всему, за что бы он ни брался (хотя, это явно была всего лишь идеализация влюбленной девчонки), и способностью к самопожертвованию. Но ЭТО было уже слишком даже для него. Он винил себя во всем! Чудом было уже, то, что Рон смог заставить его смеяться: если только Гарри не притворялся.

— Джинни? — услышала она тихий голос Гермионы за спиной.

От неожиданности Джинни вздрогнула, подскочила на месте и больно ударилась головой об открытую дверцу шкаф.

— Ой, прости... — воскликнула Гермиона, быстро подбежав к подруге, с озадаченным видом потирающей затылок. — Прости, я не подумала...

— Не смертельно. Я в порядке, — произнесла Джинни, засмеявшись и, украдкой от подруги, стерев выступившие на глазах слезы.

— Ох, Джинни, — страдальчески произнесла Гермиона. Джинни это показалось тривиальным и совершенно ненужным. Ну, ударилась она, и что тут, черт возьми, такого?..

Она перехватила быстрый взгляд подруги в окно и снова почувствовала легкий укол в сердце. Она всегда знала, что не стоит недооценивать проницательность Гермионы: она обо всем знала и всё поняла. Джинни быстро закрыла глаза и отвернулась, чувствуя себя — словами не выразить — невообразимо стыдно.

— Джинни, — произнесла Гермиона, приобнимая подругу. — Все будет хорошо. Все уже хорошо.

— Это не так.

— Ну, может быть, пока это не так, — призналась Гермиона, вызвав у Джинни легкую улыбку. — Но это не конец света.

Она искоса взглянула на подругу, будто вся проблема лежит в апокалипсическом мировоззрении Джинни. Та покачала головой.

— Нам с Роном тоже нелегко в последнее время. И это нормально, Джинни. У всех есть проблемы, куда же без них? — добавила Гермиона, продолжая смотреть на парней, удобно расположившихся под сенью дубов.

Джинни снова, на этот раз с еще большим усилием, покачала головой.

— Иногда мне кажется, что из него высосали всю жизнь. Он изменился... И он напоминает мне о вещах, о которых я не хочу думать, — она резко подняла голову. — Знаю, это звучит эгоистично, но...

— Нет, вовсе нет, — мягко поправила ее Гермиона. — Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Послушай, Джинни, вам не обязательно проходить через это. Если вы не хотите...

— Ты имеешь в виду, что мы должны расстаться? — резко перебила Гермиону Джинни.

— Если только ты этого хочешь.

— Но я не хочу, — отчаянно произнесла Джинни. — Я люблю его, ты же знаешь, и я делаю все, чтобы наши отношения вошли в прежнее русло теперь, когда он вернулся ко мне. — Она почувствовала, как невидимая рука сдавила горло, однако сдержала слезы. — Но он больше не тот Гарри, которого я знала. Я не хочу его терять, но понимаю, что он уже никогда не станет прежним.

Она почувствовала, как рыдания угрожающе подступили к горлу, и быстро опустила взгляд, часто моргая, чтобы удержать слезы.

— Я просто хочу его... прежнего, — с трудом проговорила она шепотом.

— Всё в порядке, — Гермиона взяла ее руку в свою. — Это нормально. Мы вернем его назад, обещаю.

Джинни кивнула, ничего не сказав.

— Все будет хорошо, обещаю, — повторила Гермиона, понимающе взглянув на подругу.

«Мы все еще говорим о Гарри, или уже о чем-то другом?» — подумалось Джинни. Она аккуратно вытянула свою руку из ладоней Гермионы и присела за стол.

— Снова проиграл, Гарри? — Гермиона выглянула из окна и насмешливо начала дразнить друга. — Я вижу это по выражению твоего лица.

Наблюдая за безумной усмешкой девушки и ее загоревшимися интересом глазами, Джинни не смогла сдержать ответной улыбки. С одной стороны, ей было обидно за проигрыш Гарри, а с другой, она была довольна победой брата.

— Как всегда, — смеясь, ответил Гарри. — Ты обязательно должна сыграть с ним, уверена, у тебя это получится лучше. Хотя нет, Рон заговорит тебя до смерти, как меня, и ты тоже проиграешь...

— Может быть, — засмеялась Гермиона. — Но я уверена, что я смогу справиться с этим.

Она заметила, что их одежда была запачкана землей и травой. Улыбку на лице сменила неудовлетворительная гримаса:

— Когда это вы успели так испачкаться?

Парни робко и слегка заискивающе улыбнулись.

— Ладно, забудьте, — наконец, произнесла девушка, снова улыбаясь. До Джинни, вперившейся взглядом в скатерть, донеслись облегченные вздохи ребят, и она сама улыбнулась. Буря отступила, никого не задев — это ли не удача?!

— Я не хочу ничего слышать, — продолжила Гермиона. — Но у тебя, Рональд, на носу грязь.

Джинни поднялась и встала рядом с подругой.

— Эх, мистер Уизли. Грязь на носу — что за невежество? — тоном своей матери, нравоучительно произнесла она, покачав пальцем.

— Как в день нашей первой встречи, помнишь? — произнесла Гермиона, обращаясь к одному Рону. Хотя и Гарри тоже прекрасно помнил тот день — семь лет назад. И девочку — маленькую, но такую серьезную, которая всё искала жабу Невилла.

Рон искренне, хотя и немножко глуповато улыбнулся, глядя Гермионе прямо в глаза — так искренне, что Джинни в третий раз за последний час почувствовала тугую боль в области груди. Неужели ей всегда будет больно, когда кто-то рядом с ней счастлив?.. Неужели ей всегда будет этого не хватать — простого девичьего счастья?.. И почему ее никто никогда не одаривал такой улыбкой?..

— Эй, Джин! — произнес, наконец, Рон, словно впервые заметив ее. — Мне интересно, у нас случайно, ну просто совершенно случайно, не осталось Удлинителей Ушей Джорджа? Мы тут с Гарри подумали, и... Мы могли бы здорово повеселиться с Живоглотом.

— Только тронь кота и будешь иметь дело со мной, — предостерегающе произнесла Гермиона.

Парень понурил голову, хотя с его лица никак не хотела сходить заговорщическая улыбка, которая перешла и к Гарри.

Это было для него — невинные шутки и дружеские подтрунивания, с которыми они прошли вместе через столько лишений и горестей: все вместе, лучшими друзьями. Джинни этого не понять. Гермиона была очень близка к мальчишкам и понимала их лучше, чем кто-либо другой. Но это было выше воображения и понятий Джинни. Она никак не могла взять в толк, как эти трое, которые видели так много и так сильно пострадали, могли смеяться и дразнить друг друга, словно ничего и не случилось. Ей было невдомек, почему с ними двумя Гарри снова становится прежним и беззаботным, а с ней его мысли темны, как ночью, он постоянно задумчив и неразговорчив.

Гермиона, казалось, не замечала ее страданий. Но тут же опомнилась, быстро прошмыгнула сквозь заднюю дверь, сгребла Рона в охапку и они, наскоро попрощавшись, скрылись среди садовых деревьев, оставляя Гарри наедине с Джинни.

Джинни села за стол, опустив голову на скрещенные руки. Послышались тихие шаги.

— Надо поговорить, — услышала она голос Гарри и подняла голову. Он сидел напротив нее, внимательно глядя прямо в глаза своими изумрудными глазами.

Джинни, молча, кивнула.

Гарри протянул руку через весь стол и нежно погладил ее пальцы. Джинни старалась показать, что ее это совсем не задело, но все же не могла удержаться от легонького вздрагивания. Это было не то, чего она ожидала. Она думала, что сейчас на нее посыплются обвинения и всевозможные ругательства, но Гарри был предельно нежен и вежлив. До отчужденности вежлив.

— Джинни? — тихо произнес он. — Ты как? В последнее время ты кажешься слишком подавленной.

Она улыбнулась ему, немного иронично, так как ничего не смогла с собой поделать. Неприкрытый сарказм сквозил в ее глазах, и Гарри уловил его.

— Я в норме, — добавила она, для пущей убедительности кивнув головой.

— О чем ты сейчас думаешь?

Она вздрогнула, и он поспешно добавил:

— Если не хочешь, можешь не говорить. Я просто...

— Просто спрашиваешь, — закончила она за парня. — Да, ты говоришь верно. Тебе действительно НЕВАЖНО услышать ответ. Ты просто до чертиков вежлив, словно я твоя двоюродная бабушка или кто-то в этом роде. Тебе плевать на меня. Скажешь, нет?..

— Что? — Гарри выглядел искренне изумленным, и она почти пожалела о своих словах. — Ты что, так думаешь?

— Да, Гарри, это именно то, что я думаю. Мы никогда не сможем стать парой. Мы даже не будем друзьями. Похоже, что мы совершенно ничего не знаем друг о друге, чтобы стать хоть кем-то. Хоть кем-то большими, чем просто ребята, ходившие в одну школу.

Наконец, после долгой и томительной паузы Гарри покачал головой и тихо произнес:

— Это несправедливо, Джинни.

— А разве это не так?

Он снова беспомощно покачал головой.

— Ты знаешь, мне сейчас тяжело. И мне жаль, что всё не так, как раньше. Думаешь, нет? Думаешь, что мне так уж нравится то, что творится с нашими отношениями сейчас? Мне никогда не было так тяжело, как в этом году. Я понимаю, что должен что-то поменять, но не могу, как бы сильно не старался. Я пытаюсь. Ты же знаешь, что пытаюсь...

— Знаю, — произнесла Джинни, заставив себя взглянуть в его пронзительные зеленые глаза.

— Но вместе мы сможем это преодолеть, — добавил он. — Да, это может отнять много времени и сил, но...

— Я не могу, Гарри. Я устала. Я пытаюсь и пытаюсь, постоянно, но ты не позволяешь мне хоть что-то изменить.

— Джинни...

— Не надо, Гарри, даже не пытайся. Не старайся меня переубедить. Я думала об этом в течение нескольких долгих дней и поняла, что все закончилось. И больше... — ее голос дрогнул, но она взяла себя в руки. — Ты не сможешь перебороть это и начать отношения в ближайшее время. Может быть позже, но не сейчас. И я не виню тебя в этом, нет, не подумай, что я считаю тебя виновным. Может быть, я не готова. Все, что я знаю наверняка — это то, что мы больше не можем быть вместе. По крайней мере, пока.

Он отвернулся.

— Мы привыкли друг к другу, — грустно произнес он.

— Может, когда-нибудь... Когда-нибудь мы снова сможем быть вместе. — Произнесла Джинни, не решаясь дотронуться до парня, не решаясь говорить слова утешения.

— Прости, — наконец добавила она, отважившись положить руку парню на плечо. — Всё идет не так, как мы бы того хотели. Всё сломала война.

— Ничего, — Гарри обернулся и осторожно сбросил руку Джинни со своего плеча. — Я понимаю.

Девушка с благодарностью воззрилась на парня. Тот пару секунд постоял, а затем покинул кухню, без слов выскользнув в коридор. Джинни с размаху плюхнулась в кресло и задумалась.

Может, когда-нибудь...

— Никогда, — громко произнесла она. Ее взволнованный голос долетел и до Гарри, прислонившегося к стене в коридоре. — Никогда ничто не станет прежним.

— Никогда! — почти истерически вскричала она.

Последним, что услышал Гарри, был громкий стук задней двери.

А затем все стихло.

Осуждённые.

Глава 5.
Осуждённые.

7 июля 1998 года.

Когда Гарри вышел в коридор, его снова посетила мысль, которую ему никак не удавалось выкинуть из головы: почему они по-прежнему живут в доме на площади Гриммо?

Со времени финальной битвы прошло уже почти два месяца. Люпин и Тонкс погибли, Билл и Флер вернулись в свой коттедж на побережье. Остальные же Уизли вполне могли бы вернуться в Нору. Гарри размышлял, прислонившись к перилам, почему они все остались здесь? Возможно, потому что семья была большой, и каждому требовалось личное пространство, чего Нора, определенно, дать не могла. Он подозревал, что они просто не могли вернуться в Нору, где всё напоминало бы им о Фреде и, скорее всего, именно поэтому был предельно вежлив. Хоть с огромным трудом, но удерживался от просьб оставить его в покое, оставить одного.

Джордж...

Джордж был единственным, кто не остался с ними. Сразу же после церемонии он уехал в квартиру, которую до этого делил с братом, этажом выше своего магазинчика. Никто не искал его там, не желая ворошить воспоминания о Фреде или других погибших. Одна лишь Луна большую часть времени проводила с Джорджем. От нее-то Гарри и узнал, что с каждым днем Джордж понемногу приходит в норму и, возможно, даже приедет в гости к его Дню Рождения.

Он должен был радоваться хотя бы тому, что Рон и Гермиона по-прежнему оставались с ним, но это не получалось. Плюс ко всему, давящее чувство вины за их разрыв с Джинни никак не хотело отступать. Гарри знал, что она еще чувствует что-то по отношению к нему, да и сам испытывал если не любовь, то глубочайшую привязанность к своенравной, но такой милой девушке. Он искренне не понимал, почему они вынуждены были расстаться, объясняясь тем, что этот момент нужно просто пережить. Другими словами, Гарри чувствовал себя отвратительно. Друзья понимали его состояние и старались лишний раз не поднимать эту тему: и Рон, и Гермиона отнеслись к нему с пониманием, дабы лишний раз не расстраивать и так настрадавшегося за свою жизнь Гарри. Он был им за это крайне признателен. Но, в конце концов, на то они и были его друзьями. Они тоже здорово изменились за последнее время — губы Рона часто подрагивали при упоминании Фреда, а Гермиона стала необычайно притихшей и задумчивой. Гарри понимал, что война тяжело далась не только ему, поэтому старался в свою очередь помогать им тоже, отплачивая за добро добром.

Что касается Джинни...

Больно было видеть ее каждый день. Что ни говори, она была права. В течение того года, как он был в бегах от министерства и Волан де Морта, ей пришлось тяжело. И это не ее вина, что она не может больше жить так. Джинни сломана, она устала — он видел это и не хотел давить. Как бы Гарри не хотелось снова обнять ее или услышать ее смех, снова ощутить на губах манящий вкус ее поцелуя — это было решение Джинни, и он его уважает. В ушах Гарри всё еще стоял ее тихий, но уверенный голос, которым она возвестила о том, что они больше не могут быть вместе. Этот голос являлся к нему во снах весь прошедший месяц, и это разрывало на мелкие кусочки его сердце.

Он был даже рад тому, что сегодня, пусть на время, покинет площадь Гриммо и отвлечется от тяжелых мыслей и воспоминаний.

Последние несколько дней мысли Гарри занимали только предстоящие рассмотрения по делам Пожирателей в Министерстве — вещь неприятная, но позволившая ему на время забыть о своих личных проблемах и трудностях. Гермиона изо всех сил старалась ему помогать, а Рон пренебрежительно отвечал, что одного того, что он — мистер Гарри Поттер будет предостаточно.

Гарри твердо решил избавить семью Малфоев от заточения в Азкабане, а потому прорабатывал всевозможные стратегии, придумывал сотни различных линий защиты, которые он изложит перед судом. Гермиона отнеслась к его затее с холодным равнодушием, Рон — с непониманием. Последний отказался присутствовать с ним в зале совещаний и как-либо помогать, мотивируя все тем, что Малфои его не касаются и одного имени Гарри будет достаточно, чтобы их освободить. Возможно, Рон был прав, но Гарри не хотелось выглядеть идиотом перед столькими важными людьми. Ему не хотелось проиграть Министерству, или пользоваться какими бы то ни было привилегиями. Гермиона догадалась, что это поможет ему занять себя от глупых навязчивых идей и с рвением (какого не проявляла со времен основания своего союза по борьбе за права домовых эльфов) бросилась в бой.

Гарри снова облокотился на перила и начал зачитывать с бумаги, повышая интонацию:

— И вот, когда я встретился лицом к лицу с Волан де Мортом... — он умышленно делал ударение на имени, которое все еще заставляло людей вздрагивать. — Он запустил в меня заклинание Авада...

— Разве ты не заучил эти слова еще два дня назад? — мягко произнесла Гермиона, подойдя к нему сзади и бросив тень на листочек, который парень все еще сжимал в руке. — Рон прав. Визенгамот будет слишком занят, пожирая глазами твой шрам, чем слушая, ЧТО ты говоришь. Вот здесь, — она откинула с его лба прядь волос, чтобы шрам стал хорошо виден, — а не здесь, — она приложила пальцы ему к губам. Затем, смутившись, резко отдернула руку.

— Теперь, когда тебя называют Спасителем, ты должен гордиться своим шрамом.

— Ты шутишь. — Он пригладил волосы обратно на лоб, чтобы снова скрыть шрам.

— О, всего лишь немного, — рассмеялась Гермиона. — Некоторые люди будут буквально глазеть на тебя. И многие будут удивлены твоему присутствию. А кое-кто будет очень недоволен... Ты уверен? Ну, в том, что делаешь все правильно?

— Да. Конечно же, да. Гермиона, ты спрашиваешь меня об этом каждый день, и каждый день я отвечаю тебе одно и то же. Да, они не святые. Да, они натворили много плохого. И, да, вполне вероятно, что они никогда не станут хоть чуточку лучше. Но они не заслуживают гнить в Азкабане. Они не сделали того, за что должны были бы.

— Я понимаю, почему ты делаешь это, — произнесла она успокаивающе, видя, что парень вот-вот взорвется. — И я верю тебе. Меня не надо в этом убеждать, лучше оставь свой запал на судей. Заседание будет через полчаса. Ты готов?

— Рано или поздно мне нужно будет это сделать.

— Тогда, пойдем.

Они спустились вниз по ступенькам. Гарри уже шнуровал ботинки, когда из кухни к ним вышла миссис Уизли. Она выглядела мрачной.

— Уже уходите? — Гарри догадался, что она волновалась, и улыбнулся, чтобы хоть как-то успокоить женщину.

— Да, нам пора, — Гермиона терпеливо подождала, пока миссис Уизли крепко ее обнимет. Затем Гарри подвергся тому же (или еще более крепкому) объятью.

— Ну, что ж, тогда — удачи вам.

Гарри кивнул, и они с Гермионой вышли на улицу. Девушка неодобрительно покачала головой, поглядев на тонкий пиджак, который Гарри надел поверх футболки. Парень пожал плечами.

— Ты собираешься идти в этом? — спросила она, снова оценивающе оглянув его одежду.

— У тебя есть другой вариант?

— Есть.

— И где же ты его возьмешь? — Гарри недоверчиво поглядел на девушку.

Гермиона указала пальцем на старый и ветвистый дуб, а затем быстрой походкой направилась к нему. Гарри проследовал за ней.

Девушка пошарила рукой в небольшом дупле и извлекла оттуда какой-то пакет.

— Вот, — она достала из пакета и кинула ему твидовый пиджак. Пока парень переодевался, она продолжила:

— Я не из тех, кто станет умолять в суде. Да и ты должен выглядеть презентабельно. Помнишь суд в пятом году? Ты сказал, Фадж пытался обвинить тебя, во что бы то ни стало. То же самое будет и на этот раз. Визенгамот, скорее всего, уже принял решение об их заключении в Азкабан. А тебе придется убедить их в обратном. Это будет нелегко. И одежда — первая составляющая успешного дела...

— Ты только что говорила, что согласна с Роном и все пройдет гладко!

— Ну, может, я немного преувеличила, — она смущенно отвела взгляд и зашагала в сторону дороги.

Когда они прошли несколько метров, она остановилась и взглянула на него.

— То, что ты собираешься сделать — не совсем законно. Ты все еще можешь передумать.

— Ты же знаешь, что это самый быстрый способ добраться до министерства.

— Очень незаконно, — произнесла она, делая акцент на первом слове. — У тебя все еще нет лицензии.

— Гермиона мы чуть не прибили трех работников Министерства и сломали, а точнее, взорвали, нечто, принадлежащее еще одному министерскому работнику. Насколько законным было это? — произнес он, напоминая девушке о событиях, произошедших в доме у Лавгуда. — И вообще, сколько незаконных дел мы сделали за весь прошедший год? Дракона помнишь?

Она лишь вздохнула и молча протянула ему руку. Он положил свою руку сверху ее ладошки.

Трансгрессия прошла успешно, и они очутились в небольшом сквере в нескольких десятках футов от Министерства Магии, входа для посетителей. По крайней мере, магглы не заметили их появления. Они прошли остаток пути пешком, чтобы не привлекать к себе особого внимания.

— Отлично, — сказала Гермиона, глядя на телефонную будку, которая выглядела так же, как и любая другая. — Я никогда тут не была. Ты уверен, что нам сюда?

Гарри огляделся.

— Более-менее. Проходи.

— Это не будет выглядеть странным: два человека…

— О, Мерлин, — Гарри буквально втолкнул сопротивляющуюся девушку в будку и прикрыл за ними дверь. Да уж, тут было более чем тесно.

— Я не думаю, что хоть кто-то нас заметил. Волшебные галеоны нужно вставить сюда. Давай, пока я наберу код, — он протянул парочку монет девушке. — Я так давно не держал в руках телефон. Представь, Дурсли не позволяли мне даже прикоснуться к нему.

Он быстро набрал нужные цифры, надеясь, что ничего не забыл, когда в кабинке прозвучал женский голос, а сама будка начала медленно ехать вниз.

— Добро пожаловать в Министерство Магии.

На входе Гарри и Гермиону остановил мужчина, преградивший им путь и державший в руках папку с документами.

— Имя и цель визита, — произнес он.

— Гарри Джеймс Поттер по приглашению министра для свидетельства в суде и Гермиона Джин Грейнджер, эм-м-м... сопровождая меня.

— Отлично. Пожалуйста, — он протянул им две картонных бумажки с их именами. — Пожалуйста, прикрепите значки к одежде.

— Теперь вам нужно будет предоставить свои палочки для регистрации в отделе безопасности в вон том конце атриума, — он кивком головы указал в противоположную сторону холла и отвернулся, занимаясь другими посетителями.

Они проигнорировали его совет и направились прямиком в зал заседания.

— Судебная комната, — произнес Гарри, глядя на медную табличку на одной из дверей. — Нам сюда.

Как только парень вступил в темноту, он тут же вспомнил тускло освещенный коридор, выложенные шероховатым камнем холодные стены и массивные деревянные двери. Дверь в зал суда, казалось, была самой большой из всех. С поржавевшими железными основами и такими же ржавыми петлями, которые громко заскрипели, когда они вошли внутрь. Это был тот самый зал суда, где прошло его собственное слушание несколько лет назад. Это был тот же зал, который он видел в воспоминаниях Дамблдора. Та же комната, где они похитили у Амбридж медальон, крестраж, и воспоминания все еще были для него слишком болезненными.

— Гарри? — тихим голосом спросила Гермиона.

Он взглянул на нее. Она сняла плащ, как только они оказались в Министерстве. Ей было запрещено входить в зал суда, но Гарри не хотел находиться там в одиночку.

И вот они снова нарушают правила. Сейчас взгляд Гермионы был напряженным, а выражение лица — беспокойным.

— Заклинание, — попросил он.

Гарри услышал, как Гермиона прошептала заклинание, чтобы заглушить все звуки, которые могли возвестить судьям об их приходе.

— Все готово, — сказала она, убедившись, что никто не услышит их и не заметит их ровно до того момента, как это нужно будет Гарри. — Рассмотрение дела начнется через пять минут. Хочешь пойти туда?

— Ради этого я и пришел, — произнес он и немного согнул ноги в коленях, чтобы Гермиона набросила на них обоих мантию-невидимку. Он знал, что в зале будет много людей и рассчитывал на эффект внезапности.

Они легко вскользнули в зал, так, что ни один из присутствующих не заметил. Гарри нарочно оставил дверь приоткрытой, на случай если у них ничего не удастся. Они стали чуть дальше от прохода, чтобы никто случайно не задел их или не споткнулся об них, но и так, чтобы ничего не пропустить.

В центре комнаты стояли три стула с цепями. Гарри подозревал, что любой из присутствующих будет рад связать Малфоев и убить на месте. Лица людей светились такой злостью и алчностью, ненавистью и презрительностью, что Гарри некоторое время не мог поверить своим глазам. Что говорить, его едва не вырвало, и если бы Гермиона вовремя не пихнула его в бок, то он выбежал бы из зала.

Кто-то с силой толкнул дверь, шестеро охранников бодрым шагом вошли в зал и выстроились в два ряда, образовывая проход. По нему прошли три человеческих фигуры, темные одежды буквально висели на них, и фигуры эти были больше похожи на тени, чем на реальных людей. Еще шестеро охранников замыкали небольшую процессию, последний из которых захлопнул дверь.

— Пусть они займут свои места, — произнес мужчина, сидевший в центре первого ряда.

Гарри взглянул на него. Это был Джонас Баррелтон, которого Кингсли выбрал в качестве своей правой руки. Он был членом Визенгамота долгие годы, пока не стал старшим помощником министра. Гарри никогда не встречался с ним раньше, но МакРедди писал о нем в своем письме. Согласно этим сведениям, мистер Баррелтон был ничем не примечательный мужчина лет пятидесяти, не очень высокий, с волосами, едва подернутыми сединой на висках и крючковатым носом. Что-то в его лице подсказало Гарри, что этот человек мстителен, но раз Кингсли ему доверял, значит, что-то хорошее в нем было. Сам же министр был слишком занят, поэтому возложил все административные дела на этого мужчину. На той неделе Бруствер был на встрече в Болгарии и еще не успел вернуться, поэтому заседание вел Джонас. Это и было основной причиной всех волнений парня. Очень неожиданно для всех министр предоставил Перси шанс поехать за границу и поднабраться там опыта в ведении политических дел, однако тот отказался (что стало лично для Гарри еще большей неожиданностью) и остался в Англии рядом с семьей. Кингсли принял его решение и, взамен прежнему варианту, назначил Перси начальником отдела Международного магического Управления. В итоге, таким решением оказались довольны обе стороны: и Уизли, и сам министр.

Гари наблюдал из-под мантии, как Малфоев вытолкнули вперед. Они казались ужасно осунувшимися. Их одежды были грязными, лица бледными, а волосы — ужасно неопрятными. Они выглядели так, словно не спали несколько дней. Их мгновенно усадили на стулья и защелкнули цепи на запястьях и лодыжках.

— Почему они так одеты? — тихо спросил Гарри, глядя, как один из охранников грубо толкнул Драко на стул. Парень не сопротивлялся, казалось, он даже не замечал никого вокруг, выражение его лица было пустым и печальным.

Цепи всё звенели и звенели, медленно окручивая запястья трех несчастных людей.

— Не знаю, — прошептала в ответ Гермиона. — Но, кажется, Малфои вовсе не против…

— Осужденные номер 3016441, — произнес громким голосом Баррелтон, поднявшись со своего места. Его голос звучал резко и отрывисто, совсем не так как у Кингсли. Гарри приметил, что судья произнес слово «осужденные» вместо «обвиняемые», что подтвердило слова Гермионы: они уже давно все решили и не собираются даже расследовать дело в отношении семьи Малфоев. Между тем, Джонас продолжал:

— Драко Малфой, Люциус Малфой и Нарцисса Малфой, проживающие в Малфой-мэноре, графства Уилтшир. В связи с крайне тяжелыми обвинениями, осужденные были заключены в Азкабан в ожидании суда над ними.

— Азкабан, — хрипло повторила Гермиона. — Они два месяца провели в Азкабане. Гарри, ты хоть что-то знал об этом?

— Никто ничего мне не сказал, — ответил Гарри, чувствуя ужас, который испытывала Гермиона. — МакРедди даже не упомянул об этом, когда я виделся с ним на прошлой неделе.

— Следователи Джонас Энтони Баррелтон, старший заместитель министра магии и Афина Уилкинс, руководитель департамента магического правопорядка. Секретарь — Хейли Минора Пёркинс. Адвокат — Итан Мэттью МакРедди. Обвинение приводится следующее: сознательное, намеренное и полностью осознаваемое служение Тому-Кого-Нельзя-Называть и Пожирателям Смерти, совершение преступлений, убийств, краж и нарушения прав и законов магического сообщества. Каким образом адвокат ответит на данные обвинения?

— Не виновны, так как присутствуют смягчающие обстоятельства. — Произнес Итан, склонив голову набок.

Поначалу МакРедди решил, что Малфоям не избежать наказания. Он хотел доказать их полную виновностью и советовал согласиться со всеми обвинениями, отправившись в Азкабан искупать вину. Но Гарри, нашедший в себе силы бороться, связался с адвокатом и уговорил помочь ему. Гарри не мог толком объяснить, почему, но он хотел, чтобы оправданной была не только Нарцисса (в конце концов, она не имела Темной Метки и была той, кто спас Гарри жизнь), но и ее муж с сыном.

— Мои клиенты, — вел дальше МакРедди, — вынуждены были подчиниться...

Когда Люциус Малфой, услышав эти слова, закатил глаза, Гарри невольно вздрогнул. МакРедди казался ему умным человеком, он не ожидал от него такой бестактности и глупости. Всем было известно, что Малфои (по крайней мере, на первых порах) присоединились к Волан де Морту по собственной воле. Передумали и изменили сторону они лишь в последнюю минуту.

— У нас есть свидетели, — возразил Баррелтон, — которые будут утверждать, что Малфои были ревностными последователями идей Того-Кого-Нельзя-Называть.

— Свидетели! — насмешливо повторил МакРедди. — Пожиратели Смерти, верно? Кто же еще может быть столь хорошо информирован? Я не отрицаю, что мои клиенты помогали Тому-Кого-Нельзя-Называть. Но я скажу, что они делали это исключительно из страха за свою жизнь. Что же касается ваших свидетелей, то никто не может точно сказать насколько достоверными будут их слова. Может быть, они лично засвидетельствует здесь перед нами под Сывороткой Правды?

— Слова свидетелей были признаны действительными, им не стоит являться в суд, — сухо произнес мистер Баррелтон. — Также у нас есть показания авроров, которые видели их с Тем-Кого-Нельзя-Называть в битве за Хогвартс. Могут ли ваши клиенты отрицать эти обвинения?

— Как я уже сказал, они не могут обвиняться в убийствах. Я хотел бы напомнить уважаемым членам Визенгамота, что убийство определяется как умышленное и доказанное (если не брать в расчет улик), только тогда, когда оно проводится добровольно и на определенных основаниях, то есть мотивах. Это определение не может быть примененным к моим клиентам, а, следовательно, они невиновны.

— Гарри! — вдруг прошипела Гермиона, и парень повернул голову, чтобы взглянуть на нее. — Я только сейчас поняла... В июне на Малфоев выпустили дементоров, вот почему они так выглядят.

— …нравится?.. — долетел до парня обрывок пламенной речи МакРедди.

Вспомнив влияние дементоров на него самого на третьем году обучения, до того как он научился Патронусу, Гарри почувствовал легкое головокружение.

— Извините, — ведьма в широкополой черной шляпе подняла руку. Когда Баррелтон кивком головы позволил ей говорить, она повернулась лицом к МакРедди. — Если я правильно понимаю, то ваши «чрезвычайно смягчающие обстоятельства» являются в том, что жизнь мистера Малфоя и его семьи находилась под угрозой?

— Именно!

— И как можно в это верить? — продолжила ведьма. — Почему это Малфои должны избежать наказания, в то время как в Азкабан попали сотни других Пожирателей, которые, возможно, тоже находились под некоторым давлением? Если вы утверждаете, что Тот-Кого-Нельзя-Называть угрожал Малфоям, и они вынуждены были вступить в ряды его пособников, то почему же все мы не поступили так же? Все те, кому он еще угрожал? Вы считаете, что это является их оправданием?

— Сотни других?.. Мои клиенты были подвергнуты угрозам куда более, чем эти «сотни других Пожирателей», о которых вы говорите.

— Какие великолепные смягчающие обстоятельства! — произнес Баррелтон с саркастичной ухмылкой. — Может быть, ваши клиенты отрицают свое добровольное присоединение к Тому-Кого-Нельзя-Называть и его пособникам?

Гарри шумно вздохнул.

Тот-Кого-Нельзя-Называть, Тот-Кого-Нельзя-Называть!..

Почему они до сих пор не могу произносить его имя?! Он сжал кулак, поглядев на тыльную сторону ладони.

«Я не должен лгать».

Он без слов выскользнул из-под мантии, и, убедившись, что Гермиона осталась скрытой, спрятался в тени, прислонившись к стене.

МакРедди поморщился:

— Нет, мистер, но...

— Тогда, может, они отрицают, — вновь взяла слово ведьма в черной шляпе, миссис Ходженс, — может, они отрицают, что когда-либо убивали людей, оставляли разрушенными дома, и все это — по приказу Того-Кого-Нельзя-Называть?

— Нет, мэм, но... — снова попробовал было возразить МакРедди, но миссис Ходженс проигнорировала его и повернулась к Баррелтону.

— Спасибо. У меня, да и вас, я полагаю, больше нет вопросов.

— У адвоката есть возможность представить доказательства смягчающих обстоятельств, — произнес Баррелтон, внимательно вглядываясь в лицо МакРедди поверх очков. — Если они, конечно, имеются.

— Какие могут быть доказательства? — иронически произнес кто-то с последних рядов. — Было установлено, что семья Малфоев была близкими соратниками Того-Кого-Нельзя...

— Волан де Морт мертв, — произнес Гарри так громко, как смог, и шагнул вперед, к середине комнаты, встав между скованными Малфоями и Старшим заместителем Баррелтоном. Не обращая внимания на ропот и испуганно вжавшихся в кресла членов Визенгамота, он продолжал:

— Он мертв и никогда не вернется, поэтому его имя теперь запрещено не более чем ваше или мое. Том Риддл, он называл себя Лордом Волан де Мортом. Неважно, как, вы не должны больше бояться его имени. Вы тоже можете его произносить. Волан де Морт! — громко выкрикнул Гарри, удовлетворенно улыбнувшись, когда судьи снова вздрогнули.

Все члены Визенгамота жадно глядели на него.

— Полное имя? — задал совершенно бессмысленный вопрос Баррелтон.

— Гарри Джеймс Поттер. Я буду свидетелем со стороны защиты на этом процессе. И я тот, кто предоставит вам все необходимые смягчающие обстоятельства.

Послышались удивленные возгласы, но Гарри проигнорировал их.

— Вспомните момент, когда наше поражение было уже предрешено, — начал он. — Все вы слышали историю, а кто-то возможно даже видел собственными глазами, как лесничий, хранитель ключей и садов Хогвартса, Рубеус Хагрид, нес мое мертвое тело. Невилл Долгопупс убил Нагайну... И вдруг я, живой и невредимый, вступил в финальную битву... — его глаза потеряли фокус, и вся комната предстала перед ним размытыми тонами красного, черного и белого. Он забыл свою тщательно отрепетированную речь, но это уже было неважно. — Тогда каждый задался вопросом, как у меня это вышло, ведь Волан де Морт был настолько уверен в моей гибели, что хвастал не только своим последователям, но и нам. Он говорил это людям, которые верили в меня, моим друзьям и близким, даже мой самый преданный и верный товарищ, Хагрид, держащий меня в своих объятьях, был убежден в моей смерти, и рыдал, оплакивая меня. — Он встретился взглядом с миссис Ходженс и спросил:

— Вы хотите узнать, как?

Почти бессознательно каждый из присутствующих кивнул и наклонился вперед.

— Ответом является, — Гарри слегка отступил в сторону, открывая взору судей троих заключенных, — Нарцисса Малфой.

— Ради сына, — продолжил он, глядя прямо на Баррелтона, — она лгала Волан де Морту. Многие ли из вас в состоянии сделать то же самое? Если бы Волан де Морт использовал легилименцию, он понял бы, что женщина лжет, и наказал ее. Она решила пойти на риск, но зачем? Не ради меня. Для сына. Вы хотите знать слова, которые она сказала мне, прежде чем объявить Пожирателям и Волан де Морту о моей смерти? — он понизил голос почти до шепота:

— «Драко жив? Он в замке?» — Вот, что она сказала мне той ночью.

Краем глаза он увидел, как Малфой-младший повернул голову и взглянул на мать. Но Нарцисса смотрела прямо перед собой, ее пальцы плотно сжимали ручки кресла, а лицо было бледнее обычного.

— Нарцисса Малфой знала, что я выжил после нападения Волан де Морта, — громко провозгласил он. — Она прощупала мой пульс, слышала мое дыхание так же, как вы сейчас слышите мой голос. И если бы Волан де Морт узнал о том, что я жив, он добил бы меня окончательно, и ничего этого не было бы. Меня спасла ложь Нарциссы, а, следовательно, и ваши жизни тоже. Жизни миллионов волшебников по всей Англии и во всем мире. Эта женщина способствовала поражению Волан де Морта, когда сознательно и добровольно присоединилась к нашей стороне, чтобы защитить свою семью. И я считаю, что они имеют право избежать Азкабана.

Прошло долгое мгновение, прежде чем он заставил себя взглянуть на судью. Но, казалось, Баррелтон ожидал большего.

Гарри гневно блеснул на него взглядом, заставляя себя глубоко вздохнуть и шумно выдохнуть воздух. Следующие его слова прозвучали как вызов:

— Если кто-то сомневается в моих словах, то я мог бы передать вам свою память о той ночи. Для этого мне понадобится флакончик и омут памяти. Это всё, что я хотел сказать.

Некоторые члены Визенгамота согласно кивнули на его заявление, но большинству, как и надеялся Гарри, было неловко признаться в недоверии к Герою. В конце концов, он ведь был Спасителем всего магического мира!

Тишина затянулась...

МакРедди решил снова попытался что-то сказать в оправдание своих подзащитных:

— Если у представителей есть вопросы, то вы можете...

— У меня есть один, — перебил адвоката мужчина с лицом, сморщенным, как чернослив, подняв руку. — А что насчет Люциуса Малфоя? У его жены и сына есть достойные оправдания, но какое оправдание есть у этого мужчины?

— Люциус Малфой, — спокойно ответил Гарри, — был уважаемым членом министерства на протяжении долгих лет. Вы все доверяли ему, вы поверили ему семнадцать лет назад, и вернули статус в обществе. Почему тогда сейчас вы в нем сомневаетесь?..

— Он пытался выгнать из Хогвартса профессора Дамблдора несколько лет назад! — выкрикнул кто-то.

— Он был обвинен в краже и финансовом мошенничестве!.. На него подавали жалобы!.. А еще коррупция!.. — послышался гул голосов.

— Но он был оправдан по всем статьям, — дрожащим голосом ответил Гарри. — А что касается инцидента в 1993 году, школа была в то время в большой опасности, и не Люциус Малфой, а министр магии, Корнелиус Фадж, принял решение об отстранении директора.

— Фадж был дураком! — выкрикнула женщина, сидевшая в последнем ряду, и Гарри улыбнулся.

— Еще вопросы? — спросил Баррелтон.

— Есть, — произнесла миссис Ходженс, и Гарри вздрогнул. — Как вы можете верить во все то, что говорите? На совести Малфоев множество убийств, их руки по локти испачканы кровью. Нарцисса Малфой хотела спасти сына, любая мать на ее месте поступила бы точно так же. Но как это может служить оправданием?

Гарри увидел возбужденный блеск в глазах женщины. Он понятия не имел, о какой крови она говорила, но не нашел в себе сил задать наводящий вопрос. Его элемент внезапности был потерян и подходящий момент постепенно угасал. Он вынужден был срочно что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.

И почему, черт побери, ему не все равно?..

— Я не говорю, что моя жизнь стоит больше, чем жизнь погибших... — продолжил он, но запнулся. — Я имею в виду, я знаю, Малфои не невинные, я ненавидел их с тех самых пор, как впервые встретил, так что не думайте, что я говорю предвзято, но я видел и более жестоких людей, которые действительно заслуживают Азкабана... Не думаю, что эти люди — Малфои. Я верю, что они исправятся — поверьте и вы!..

— Вопросы? — снова спросил судья.

Члены Визенгамота посмотрели друг на друга, но никто из них ничего не сказал.

— Тогда, время для голосования, — Баррелтон постучал кулаком по столу, словно призывая к порядку, это произошло впервые с момента появления Гарри в зале и начала заседания. — Голосующие «за»?..

Судья поднял руку первым. Гарри показалось, что дело проиграно, проиграно навсегда. Он вынудил себя посмотреть на Малфоев, которые подняли руки, один за другим. Затем взглянул на судью: как он отнесется к тому, что сами обвиняемые признали себя виновными?.. Руки поднимались одна за другой. Гарри услышал тихий всхлип, исходящий из конца зала: ему на глаза попалось лицо Гермионы, с которого сползла мантия. Ее глаза были мокрыми от слез, влажная дорожка тянулась по всей щеке, от краев глаз до скул, а слезы капали с подбородка. Она остекленевшим взглядом посмотрела на друга, словно моля его о помощи. Если бы не судьи, он непременно подбежал бы к ней и успокоил, но это было невозможным. Гарри тряхнул головой, призывая ее натянуть капюшон на голову и девушка, словно спохватившись, послушалась. Парень оглянулся по сторонам: казалось, никто ничего не заметил. Мистер Баррелтон удовлетворительно улыбнулся и произнес:

— По ранее обсужденному и ныне утвержденному голосованию, членами Визенгамота было приговорено семью Малфоев к...

Гарри услышал мягкое покашливание, прервавшее размеренную речь судьи. Баррелтон, оторвавшись от пергамента, с которого зачитывал приговор, раздраженно взглянул на женщину в черной шляпе.

— Что-то еще, миссис Ходженс?

— Да, — ответила женщина, вставая.

Все взгляды были устремлены на нее.

— В свете информации, предоставленной в ходе судебного разбирательства, я считаю, что назначенное наказание больше не подходит к разбираемому делу. Я хотела бы предложить другое решение для общего голосования.

Снова молчание...

Гарри показалось, что миссис Ходженс была либо очень смелой, либо очень глупой женщиной.

— Хорошо, — наконец, произнес, покряхтывая мистер Баррелтон. — Что конкретно вы хотите предложить?

— Штраф в десять тысяч галеонов, и более чем десять тысяч для возмещения ущерба школе магии и волшебства Хогвартс. Плюс ко всему пять тысяч в больницу Святого Мунго, — она немного промолчала.

Гарри выпрямился. Положение было невозможным, почти абсурдным, а сумма астрономической: двадцать пять тысяч галеонов! Что, если у Малфоев нет таких денег? Нет, конечно, они богаты, но не настолько же!.. Тем не менее, он ощутил, как сердце заколотилось в бешеном темпе.

— Все услышали предложение? — спросил Баррелтон у заседателей. — Пёркинс, вы записали?

— Да сер, — раздался голос секретаря. — Десять в Министерство, десять в Хогвартс и пять в Мунго.

— Отлично. Кто согласен с данным решением?

На пару секунд Гарри испугался, что никто сейчас ничего не скажет. Но вскоре несколько первых заседателей поднялись, чтобы оправдать Малфоев. Потом еще, и еще, и еще… Не хватало одного голоса. Всего лишь один голос — и они победили! — буквально молился Гарри.

Тогда миссис Ходженс подняла руку. Краем глаза Гарри увидел, как лицо Драко осветилось надеждой, но его родители остались бесстрастными.

— Поддерживающие предварительное решение о заключении в Азкабан? — спросил Баррелтон, подняв руку.

Рук было меньше ровным счетом на одну, и Гарри облегченно вздохнул — они все-таки победили!..

Он хотел было обернуться к Малфоям и широко им улыбнуться, прежде чем осознал, что этого делать не стоит. Вместо этого Поттер обернулся к МакРедди и пожал ему руку. Затем сдержанно кивнул головой в знак прощания семье Малфоев и покинул комнату, проигнорировав оклики судьи Баррелтона.

— Мы победили! — перед Гарри возникло улыбающееся лицо Гермионы, стянувшей с себя мантию-невидимку и кинувшейся к нему в объятья. — Та речь, которую ты репетировал дни и ночи напролет, тебе не пригодилась.

— Я просто ее забыл, — признался Гарри, и Гермиона звонко расхохоталась. — Но результат все равно получился таким, как нужно.

— А их лица, — улыбаясь, произнесла Гермиона. — Их лица, когда ты вошел!.. Я не думаю, что люди бывают более удивленные, чем они в тот момент. Я вообще не понимаю — как это никто из них не попросил у тебя автограф? — она снова засмеялась. — Через пять или десять лет они будут рассказывать своим детям и внукам, что находились в одной комнате со знаменитым и великим Гарри Поттером и не попросили у него автографа: тогда их дети назовут их дураками, и, знаешь что, они будут правы!..

— Перестань, — попросил Гарри. — Никакой я не великий. И вообще, делать мне больше нечего — раздавать автографы, как последний зазнавшийся... Локонс!..

— Ну, хорошо-хорошо, — замахало руками Гермиона. — Но пообещай мне — если ты вдруг начнешь раздавать автографы, мой будет первым!

— О, всенепременно, — согласился Гарри, когда они с Гермионой вышли из главного входа Министерства Магии на пустынную улицу одного маггловского квартала.

Девушка прыснула, взяла парня под руку и медленно зашагала вместе с ним по аллее, усаженной кленами.

Единственным, чего Гарри так и не смог понять, было ее поведение во время вынесения первого приговора. Он пообещал себе разобраться с этим, слушая, как Гермиона что-то увлеченно рассказывает ему, заливисто смеясь и то и дело пихая его в бок.

Я скучаю по родителям.

Глава 6.
Я скучаю по родителям.

18 июля 1998 года.

Работы было многим больше, чем она представляла. Призыв добровольцев вышел весьма удачным, по крайней мере, в первый день пришло сразу пятьдесят человек, и потом, с каждым днем, волонтеры все прибывали. Но, казалось, даже такого количества людей не хватало, чтобы охватить огромнейший объем работы. Она надеялась, что к сентябрю они все сделают, как надо. В те первые сутки после битвы, когда они с Гарри записали ущерб, нанесенный школе, не прошли впустую. Теперь у Гермионы на руках всегда был список, в котором она ставила пометки о выполнении намеченной работы и писала знаки вопроса или восклицания напротив тех заданий, которые требовали срочного вмешательства. Самой проблемной стала стена на третьем этаже, разрушенная до основания. Также трудно было найти людей, которые согласились бы вырубить с корнями поврежденные деревья в Запретном Лесу и посадить новые. Но, в целом, теперь у них началось получаться хоть что-то. И Гермиона радовалась этому, словно ребенок, получивший желаемую игрушку.

Самым трудным выдался день, когда пришли эксперты, чтобы забрать несколько картин, не подлежавших исправлению. Многие плакали, глядя, как пустые искромсанные полотна уносят. Но в конце недели гриффиндорцев обрадовало нечто особенное — Толстая Леди согласилась вернуться!

Было много взлетов и падений, но Гермиона приложила все усилия, чтобы их восстановительные работы продолжались с еще большей продуктивностью.

Она истощала себя до полусмерти, но это того стоило! В течение месяца школа преобразилась. Правда, не настолько, чтобы стать как прежде прекрасной, но почти такой же. Словами не выразить, что было на душе у девушки в то время. Миссис Уизли беспокоилась о ней (как будто бедная женщина не имела других причин для волнений!). Так же, почти каждый день, она осторожно интересовалась: «Все в порядке?». Гермиона, улыбнувшись, отвечала: «Да». Это была не вся правда, но часть ее. Пока она работала — забывала обо всех проблемах. Работа была тем, что давало ей мужество и силы, желание вставать по утрам и вообще жить. Она заполняла пустоту в ее сердце. Гермиона не представляла, что она будет делать, когда работа закончится.

Гарри ее превосходно понимал. Он был таким же, как и она. Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил (или же Спаситель, как все называли его теперь), брал на себя любую работу, какую бы Гермиона не предлагала, и мог сделать ее быстрее и лучше, чем кто-либо иной. Она восхищалась его умением запугать рабочих и заставить их пошевеливаться, выполняя что-либо. Но она также понимала, что рано или поздно он не выдержит столь бешеного темпа. Гермиона беспокоилась о нем, но старалась не подавать виду, ведь знала, что это будет только раздражать его («Сказал же, я в порядке!»).

Она и сама начинала ощущать на себе последствия такой жизни. Слишком много работы, слишком мало отдыха. Она не могла спать по ночам (даже если и хотела). Сначала пыталась, но быстро обнаружила, что бессонные ночи были лучше, чем кошмары, поэтому попросту избегала кровати, просиживая за письменным столом ночи напролет, составляя планы и графики...

— — — * — — —

Гермиона отодвинула от себя полную тарелку с кашей. Вообще-то у нее никогда не было проблем с аппетитом, но сейчас еда просто не лезла в горло. Она приметила, что Гарри и Джинни тоже ничего не съели и даже Рон уставился в тарелку со скучающим видом.

Но, сказала она себе, это того стоило. Стоило снова видеть своих друзей, работающих бок о бок, забывших обо всех разногласиях и обидах (она только что видела как Ли Джордан болтал с Симусом). Присутствие слизеринцев стало для нее большим сюрпризом. Она не ожидала, что хоть кто-то придет, но сегодня лично дала задание четверым из них: Забини, Нотту и двоим близнецам-пятикурсникам — Ланорам. Поначалу они держались вместе, но затем разошлись по залу и почти вписались (что было прямо-таки чудом, ведь отец Нотта как-никак был Пожирателем) в ряды гриффиндорцев. Гарри хмурился и попросту игнорировал их, она часто замечала, как он крепко сжимает в руке палочку, когда тот оказывался неподалеку. Гермиона была уверена, что Нотт это тоже заметил.

Даже сейчас, стоя на краю Астрономической башни, на которую она поднялась сразу же после завтрака, Гермиона могла видеть Теодора, работающего с двумя гриффиндорцами почти у края Запретного Леса. Гарри стоял неподалеку и старался не смотреть на слизеринца.

— Гермиона?

Она обернулась и увидела Луну.

— Что?

— Там пришли материалы... Никто не знает, где их оставить. Невилл предложил отнести их в хранилище, но я решила сначала спросить тебя.

— Расходные материалы? — задумчиво повторила Гермиона. — Ты имеешь в виду камни? Давай... Давай просто оставим их возле входа в Хогвартс, ладно?

— Как скажешь. — Тепло, но несколько устало улыбнулась Луна. — Кстати, один из слизеринцев хочет поговорить с тобой. Один из близнецов, Айджен.

— Опять? — нахмурилась Гермиона.

Луна сразу же нашла общий язык с близнецами, которые были достаточно вежливыми и учтивыми, но Гермиону они попросту раздражали. У них постоянно были вопросы к ней вопросы: «Что?.. Когда?.. Почему?..» — и это ее невероятно бесило.

— Я сказала ему то же самое, — произнесла Полумна. — Но пообещала, что ты спустишься. Он будет, скорее всего, в Большом Зале. — Ее взгляд встретился с взглядом подруги. — Хотя, если хочешь, я могу сказать, что ты занята.

— Нет, нет, — покачав головой, возразила Гермиона. — Я приду.

— Хорошо, — сказала Луна, положив руку на витиеватые поручни ступенек. — Ах да, пока я не забыла: Гарри тоже тебя искал.

На этот раз всем, что смогла ответить Гермиона, был глубокий вздох. Она медленно начала спускаться по ступенькам вслед за Полумной, болтавшей всю дорогу вниз, так что Гермиона за короткий промежуток времени узнала обо всем, что случилось за время ее отсутствия. Также Гермиона знала, что если срочно не запишет сказанное Полумной, то через пару минут непременно забудет (такое случалось с ней чаще и чаще).

— Гермиона, — воскликнул Гарри, когда они добрались до второго этажа. — Я искал тебя... Там...

Его губы шевелились, но Гермиона не слышала ни слова. Она дважды моргнула, потеряла равновесие и едва не упала. Вернее, полетела бы вниз, если бы Гарри вовремя не подхватил ее за талию и осторожно поставил на ноги. Лицо парня исказилось от беспокойства. Гермиона почувствовала, что смертельно устала.

Так почему она заметила это только сейчас?..

Гарри отпустил девушку, она сделала пару шагов, но поскользнулась. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она упала на корточки, больно ударившись головой о пол. И провалилась в темноту.

— — — *— — —

Гарри ходил по комнате взад и вперед, стараясь успокоиться. Он с безумным видом мерил расстояние от окна до двери, от двери до окна, и снова назад. Другие волшебники бросали на него неодобрительные взгляды, но сохраняли молчание.

Дверь открылась, и он буквально подбежал к целителю — усталому человеку с умным взглядом и длинными седыми волосами.

— Что произошло? С ней все в порядке?..

— Да, теперь да, — заверил его целитель. — Удар было не таким опасным, как я предполагал. Но мисс Грейнджер придется хорошенько отдохнуть. Пару дней, не меньше, я думаю. Когда она проснется, ей лучше снова дать зелье сна без сновидений. Она сможет покинуть больницу через пару дней.

— Почему она потеряла сознание?

— Ну... — произнес целитель, глядя на парня поверх очков-половинок. — Кажется, это все случилось от перенапряжения.

— Перенапряжения?..

— Слишком большая активность, мистер Поттер, — мягко пояснил целитель.

Один из волшебников, сидевших в приемном пункте, поднял голову.

— Разве она не казалась вам потерянной в последнее время?.. — он терпеливо подождал ответа, но не стал на нем настаивать. — Мисс Грейнджер, ко всему прочему, страдает сильным недоеданием, так что вам придется следить за ее питанием некоторое время.

Целитель кивнул головой, соглашаясь со своим коллегой.

— Это всё?.. — спросил Гарри, чувствуя себя виновным в том, что случилось с Гермионой.

Перенапряжение и недоедание... Так вот что с ней? Оказывается, она отказывала себе во многом, работала до полного истощения, как и говорила миссис Уизли. Почему он не слушал ее?

— Кажется, вы тоже устали, мистер Поттер, — произнес целитель. — Я могу предложить вам медицинское обследование...

— Нет, спасибо, — поспешно заверил доктора Гарри.

Он знал, что медсестры нашли бы, — думал парень, глядя на свои руки. Его пальцы были сплошными костями, обтянутыми кожей, как и все остальное тело. Всё свое время он проводил с Гермионой, проводя восстановительные работы, строя планы и графики на многие дни вперед. Он тоже чувствовал себя очень слабым и, вероятно, мог бы тоже потерять сознание. Он скрывал головную боль и затуманенное зрение с особой осторожностью. Теперь он был абсолютно уверен, что Гермиона делала то же самое.

— Мистер Поттер... — снова произнес его имя целитель. — Надеюсь, что последствий болезни не будет, но должен сообщить вам о возможном риске. Недоедание очень опасно для молодого организма, как и физическое истощение. Пожалуйста, не забудьте сказать мисс Грейнджер об этом. Естественно, мы тоже скажем, но слова друзей большинство людей слушает с большей охотой, чем слова медиков. И, возможно, вам не помешало бы следить за сном мисс Грейнджер.

— Никто из нас не спал, — Гарри и сам удивился тому, что произнес эти слова вслух, — из-за битвы...

— Да, — согласно кивнул головой целитель. — Тогда, возможно... — робко произнес он, — может быть ей стоит воспользоваться услугами психиатров, специализирующихся на вопросах сна и поствоенных синдромов?..

— Я скажу ей, — заверил целителя Гарри, хотя никогда не отправил бы (да и не осмелился просто предложить) Гермиону к психиатру. От этой мысли ему становилось попросту смешно. — Но сомневаюсь, что она на это согласится. Могу я ее увидеть?..

— Возможно, мисс Грейнджер еще не проснулась, — предупредил целитель. — Но, конечно, можете.

Гарри проследовал за ним через дверь, приведшую его к коридору с десятком дверей, ведущих в различные палаты. Медик остановился у одной с номером 54773, и открыл дверь, пропуская Гарри, прежде чем снова закрыть ее за ним.

Гермиона спала. Она лежала на кровати с закрытыми глазами и слегка приоткрытым ртом, беззащитная, как ребенок. Она была подключена к пол-десятку магических штуковин (по другому Гарри не смог это назвать), одна из которых зловеще попискивала каждые пять секунд. Но девушка спала и казалась спокойной.

Наверное, он должен был сообщить обо всем Рону уже давно, еще тогда, когда она потеряла сознание, но почему-то этого не сделал. Он лгал себе, уверяя, что он не хотел беспокоить друга напрасно, но понимал, что были и другие причины. Гарри знал, что, с одной стороны, Гермиона и сама не хотела бы, чтобы Рон обо всем узнал и волновался, а, с другой стороны, ему попросту не хотелось оправдываться сейчас перед другом, видеть которого стало в последнее время почему-то совсем невмоготу. Гермиона проснется, и решит всё сама. Мерлин, она возненавидит его за то, что несколько дней проведет бездействуя. Но это пойдет ей на пользу, как и сказал целитель.

Ресницы девушки дрогнули, и она пошевелилась. Эгоистично, он протянул руку и погладил ее по щеке, прекрасно зная, что таким образом разбудит девушку. Наконец, она открыла глаза и, смущенно улыбнувшись, спросила:

— Гарри?.. Который час?..

— Пять минут третьего, — произнес Гарри, почти смеясь, глядя, как брови девушки взметнулись вверх.

— Что?.. Как?.. — она огляделась вокруг и понимающе вздохнула. — Ох, я в Мунго?..

— Да.

— Что случилось?

Он взял руки Гермионы в свои и, глядя на бледную, почти фарфоровую кожу, произнес:

— Ты больна.

— Что?.. Чем?..

— Чем-то страшным, — невозмутимо ответил Гарри. — И жить тебе осталось две недели.

Она испуганно взглянула на него. Парень звонко рассмеялся.

— Черт возьми, Поттер! Ты напугал меня. Так что все-таки случилось?

— Ты поскользнулась и упала, сильно ударилась головой, — улыбаясь, пояснил Гарри. — Целитель сказал, что твои умственные способности больше никогда не станут прежними, и ты навсегда останешься тупицей, но, помимо этого, все будет хорошо.

Она с силой сжала пальцы вокруг его запястья.

— Эй, перестань, мне больно...

— Так тебе и надо, — произнесла Гермиона. — Я бы ударила тебя по голове, но не могу. Скажи правду, целители накачали меня наркотиками, не так ли?

— Они сказали: седативными.

— О, конечно... Может, скажешь, что со мной на самом деле?

— Ты упала в обморок. Целитель сказал, что ты недоедала и слишком переутомилась.

— Это просто смешно, — сказала Гермиона, глуховато рассмеявшись. — Я же была не на марафоне, верно?.. Так о каком переутомлении может идти речь?

— Еще он сказал что-то про сон...

— Признаю, я действительно ужасно спала в последнее время, — поморщилась Гермиона.

— Это еще не все. Я ничего не сказал Рону. Хочешь, чтобы я?..

— Не стоит, — Гермиона отрицательно покачала головой. — Я буду в порядке, верно? Не стоит его лишний раз тревожить.

— Он, так или иначе, будет волноваться.

— Ну, вообще-то нет никаких причин для тревог, — устало возразила Гермиона. — Всё в полном порядке. Это я должна беспокоиться о нем, а не наоборот. — Ее глаза потеряли фокус, всё вокруг потеряло свои очертания, став напрочь размытым: глаза девушки наполнились слезами. — Гарри?..

— Я здесь...

Казалось, прошло много времени, прежде чем Гермиона заговорила. Ее голос прозвучал тихо и жалобно, как у маленького ребенка (уже во второй раз за день в голове парня всплыло такое сравнение).

— Гарри... Я скучаю по родителям...

Некоторое время Гарри молчал. Он тоже подумал о своих родителях, затем об объятиях Молли и ободрительных улыбках Артура. Вспомнил фото Лили и Джеймса со свадьбы, смех Сириуса — заливистый, такой настоящий...

А ведь родители Гермионы теперь жили где-то в Австралии и совершенно не помнили о том, что у них есть дочь.

Он тепло сжал ее руку:

— Мы найдем их, обещаю...

Спустя пару минут Гермиона уже рыдала у него в объятиях.

Фортуна, как стекло...

Перед тем как перейти к седьмой главе хотела бы добавить, что я не очень сильна в латыни (а, вернее, совсем ее не знаю), поэтому фраза, написанная на обелиске, переведена с помощью переводчика. Если кто-нибудь поможет ее исправить, буду очень признательна.
И, конечно же, приятного чтения.

Глава 7.
Фортуна, как стекло.

21 июля 1998 года.

Джордж понятия не имел, зачем сюда пришел. В этом замке он провел часть своей юности, провел ее вместе с братом и теперь не мог просто переступить за порог. Он не возвращался сюда в течение месяца — со времени церемонии.

Замок маячил над ним, такой же невозмутимый и непреклонный. И тут он вспомнил, зачем приехал — чтобы праздновать. Праздновать его восстановление.

Все было сделано очень быстро, учитывая размеры замка — попросту необъятные. И вот, прошли чуть больше нескольких месяцев — и школа снова блещет своей былой красотой. Причиной всему было то, что каждый волшебник, который хоть когда-либо учился здесь, поспешил на помощь. Ли рассказал, что примерно сотни волшебниц и волшебников разных возрастов и даже дети лет с десяти делали все, что было в их силах для того, чтобы быстрее вернуть замку первозданный вид. Со слов Ли, единственным магом который так там и не появился, был сам Джордж. Даже Малфои «пожертвовали» какую-то суму денег на восстановительные работы. Не то, чтобы у них был выбор, но, всё же, они это сделали!..

Так как все присутствовали во время работы, значит, пришли и на праздник. Он был более насыщенным, чем официальное открытие памятника погибшим, более ярким и красочным. Все находились в замке, но какая-то группка людей пряталась прямо на краю Запретного Леса, в тени деревьев. Джордж пригляделся и увидел слизеринцев.

Он узнал Забини — высокого и необычайно смуглого, Нотта, сестер Гринграсс, даже — черт бы ее побрал! — Паркинсон. И двоих близнецов, которых никогда прежде не видел.

Ли отмечал, что эти двое слизеринцев сделали всё возможное как для победы Гарри, так и для восстановления школы. К ним парень не испытывал никакой неприязни или ненависти, но Паркинсон!.. Она хотела выдать Гарри Волан де Морту и теперь пытается делать вид, что никогда его не поддерживала! Отрицает это, хотя у нее, скорее всего, есть метка на предплечье. Отрицает это, хотя на самом деле всегда была, есть и будет сли...

— Ты пришел... — услышал он тихий голос Анджелины, подкравшейся к нему на цыпочках. Ему одновременно и нравилась, и дико раздражала эта ее странная вдумчивость, плавность движений и почти невозможная грациозность — видимо годы в квиддичной команде все же сделали свое дело!

— Возможно, мне не стоило приходить, — Джордж отвел взгляд от слизеринцев и грустно улыбнулся Анджелине.

— Ли уб... проклял бы тебя, если бы ты не пришел и на этот раз.

Убил.

Невысказанное слово буквально повисло между ними. Джордж пожал плечами:

— Он действительно говорил что-то такое вчера. Думаю, его угроза была пустой болтовней. Он не способен на такое. Дуэли ему не к лицу.

— Дуэли?.. — Анджелина улыбнулась. — Что верно, то верно. Хотя его отец...

Она вдруг замолкла, погрузившись в воспоминания. Джордж едва удержался, чтобы не вздохнуть. Это был один из тех моментов, когда ему отчаянно хотелось спрыгнуть с Астрономической башни. Неудобное молчание всегда означало, что именно слова «смерть», «умерший» или «погиб» должны были быть произнесены. Отец Ли был магглом (в чем Джордж был уверен, хотя никогда не спрашивал самого Ли) и был убит одним из Пожирателей, вскоре после того, как его сын стал вести «Поттеровский Дозор». Никто толком не знал, была ли связь между этими двумя событиями, но Ли никак не мог избавится от чувства вины за случившееся, и часто напивался до полусмерти, стараясь заглушить это самое чувство.

Мало кто знал, что они частенько выпивали после войны и почти всегда выходили из баров на пошатывающихся ногах.

— Обо мне говорите? — услышал Джордж голос Ли из-за спины.

Когда Ли Джордан не был пьян, он был немногословен и слишком серьезен.

Анджелина покраснела, ничего не ответив, а Ли нахмурился и проронил:

— Рад, что ты пришел, приятель.

— Да, я тоже, — кивнул головой Джордж. — Это случайно не Алисия там, у замка? Кажется, пришла целая банда?..

— Все кроме Кэтти, — тихо произнесла Анджелина, и Джордж почувствовал укол вины за то, что не посетил Кэтти, хотя со времени битвы прошло более чем два месяца. Со смерти Фреда прошло уже два месяца — а он все еще слишком одержим болью утраты, чтобы думать о чем-либо еще.

— Что с ней?

— Целители… они не знают... не знают... — Анджелина запнулась.

— Они не знают, проснется ли она вообще, — закончил за девушку Ли.

— Она в коме?

Взгляд Ли, который тот бросил на товарища, был полон жалости, вперемешку с гневом.

— Да, она в коме. Черт побери, Джордж! Один из твоих друзей, с которыми ты знаком на протяжении многих лет, находится в коме уже Мерлин знает, сколько времени, а ты до сих пор не в курсе!

— Никто ничего мне не сказал, — попытался оправдаться Джордж, но затем глубоко вздохнул и принял поражение с достоинством. Да, он — эгоистичный засранец, и пора это признать, в конце концов.

— Ты не знал, что она ранена? Вы же были там, когда ее... когда она... — Ли так и не договорил своей фразы.

Да, Джордж знал об этом. Когда в Кэтти попало заклинание Эйвери, она врезалась о стену, и ее завалило камнями, он сам вытащил ее из-под завала, думая, что она мертва.

Но Кэтти открыла глаза, улыбнулась ему, а затем снова их закрыла. Он думал, что навсегда, но нет... На некоторое время лицо Джорджа осветилось радостью — но только на пару секунд.

— Если бы ты заботился не только о себе, то хоть раз спросил о ней — за все это время!.. Ты... Ты полное дерьмо, Джордж. Она может пролежать в коме всю оставшуюся жизнь, а ты, ее друг, совсем о ней забыл!

Ли, как и все остальные изменился после битвы, но его изменение было несколько другим, нежели у остальных. Если Анджелина стала тихой и нежной, то Ли — более жестоким. Намного злее, чем раньше. Джордж знал, что друг искренне хотел ему помочь, но от всех подобных попыток парню становилось только хуже. Джордж постарался сделать вид, что не услышал его язвительной реплики.

— Ей не нужна сейчас ваша забота. Она в коме, и ей плевать на все ваши слова сожалений и прочие сентиментальные глупости...

Анджелина едва не разрыдалась, смахнула слезы тыльной стороной руки и резко «сорвала» со своего лица успокаивающую маску, которую прежде «носила» при виде Джорджа.

— Бесчувственный мерзавец, — строго проронила она. — Если ты потерял брата, это не означает, что ты несчастней остальных, многих из нас, тех, кто потеряли друзей, сестер, матерей, — она бросила взгляд на Ли, — отцов... Ты цепляешься за свое горе, думая, что имеешь на него больше прав, чем мы. И забываешь обо всем, что происходит вокруг — обо всех тоже. Знаешь, как это называется?

— Мне все равно как это называется. Если вы такого обо мне мнения, почему бы вам просто не оставить меня в покое?

— Потому что тогда ты себя убьешь. Вот почему, — устало произнес Ли. — Послушай, Джордж. Мы знаем, что ты потерял брата. Но знаешь что?.. Некоторые из нас тоже потеряли кого-то в войне. Я потерял отца и лучшего друга. Еще один мой друг находится в коме и возможно никогда не придет в себя, не говоря уже об игре в квиддич...

— Забавно, — произнесла Алисия, заставив Ли испуганно подпрыгнуть на месте. — Не помню, чтобы врач говорил хоть что-то о квиддиче.

Джордж обернулся и взглянул на девушку. Вьющиеся темные волосы, смеющиеся голубые глаза и эта нежная улыбка — он был на самом деле рад ее видеть. Несменные ярко-алые гриффиндорские одежды и маленький шрам на виске — единственное, что изменилось, и...

Костыли?.. Он не замечал их раньше. Странно, как он мог их не заметить?..

— Алисия! — Ли тоже опешил, заметив их. — Ты все еще не ходишь?.. Что говорят врачи?..

— Они говорят, что я хожу намного лучше... Что еще они могут мне сказать?

Ее взгляд был устремлен прямо в глаза Джорджа. Вообще-то все его знакомые делились на три категории: те, кто избегали взглядов ему в глаза (вроде семьи, до чертиков боящейся напоминать о Фреде), и те, кто смотрел на него так, словно он был восьмым чудом света. Третьей категорией была Луна.

— И, Ли, я более чем уверена, что целители ничего не говорили о квиддиче, — заявила Алисия немного устало. — Что думаешь, Джордж?

— Не могу дождаться, чтобы увидеть вас с Кэтти на метле, — правдиво ответил парень.

— О, и я тоже не могу этого дождаться... Святое дерьмо, это что, Малфой — вон там?..

Джордж обернулся, внимательно оглянув полянку, на которую указывал палец девушки. Ему показалось странным, что Малфой осмелился показаться здесь.

— Где он?

— Шучу, — Алисия приобняла парня за плечи и рассмеялась. — Думаю, немного смеха тебе не помешает. Эй, ну улыбнись же мне — жертве войны...

Его лицо осветилось улыбкой, но только на мгновение. Слово «жертве» полоснуло слух, и Джордж почувствовал уже привычную боль в сердце...

Он вспомнил о брате...

— Черт, — произнесла Алисия, глядя как улыбка медленно сползает с лица парня. — Я сглупила, прости.

— Всё в порядке, — Джордж кивнул головой в сторону замка. — Пойдем?..

Ли согласно махнул рукой и пошел рядом с ним, а Анджелина осталась позади, подстраиваясь под неторопливый шаг Алисии. Джордж почувствовал себя свободней, когда они оказались далеко впереди от девушек — особенно Алисии, такой веселой и яркой, такой живой и невозмутимой, несмотря ни на что. Она была ранена и, возможно, останется калекой на всю жизнь, потеряла самого близкого друга и была близка к Кэтти, находившейся в коме — так как она могла быть такой... счастливой? Джордж недовольно взорвал землю кроссовками. Это было нечестно.

Именно в этот момент он поднял голову и его взгляд упал на край Запретного Леса. Слизеринский лагерь был полон народу — слышалась громкая музыка и смех. Когда они подошли немного ближе, все, кроме Забини, подняли головы и взглянули на Гриффиндорцев. Джордж сделал вид, что не заметил прямо-таки пожирающих его взглядов. Они прошли мимо, к белоснежному мраморному памятнику, который был возведен здесь за пару дней до последнего визита Джорджа в Хогвартс. Затем, один за другим стали на колени и преклонили головы. Через несколько мгновений после короткой молитвы поднялись на ноги и отряхнулись. Джордж так и не понял, как это удалось сделать Алисии с ее поврежденной ногой.

Когда они, наконец, медленно побрели в сторону замка, Джордж вспомнил, что у подножья обелиска были сложены громадные кипы цветов — а они не принесли ни одной завалящей гвоздики!..

И вспомнил слова, начертанные на мраморе под пятьюдесятью тремя именами:

Fortuna vitrea est; tum cum splendet frangitur.

— Фортуна, как стекло — мерцает лишь перед разрушением. — Тихо прошептал он. Это заставило его думать о том, как Фред умер. Умер, смеясь.

Он почувствовал необъяснимый гнев, вспомнив о присутствии слизеринцев на праздновании. Они были недостойны этого.

Как только могли они возомнить?..

В груди Джорджа воспылало отвращение, и он сжал кулаки, раздирая тонкую кожицу практически до крови, оставляя на ней алые борозды от ногтей.

— Некоторые из них тоже пострадали, — спокойно сказал Ли, проследив за жестом парня.

Джордж не нашел, что ответить, и ускорил шаг, оставляя друга позади. Он уже почти дошел до двери, когда встретил приветливо кивнувшую ему МакГонагалл. А затем...

Словно из ниоткуда появилась рука, схватившая его за ворот рубашки и притянувшая к себе.

— Ты в порядке?..

— Мерлин, — выругался Джордж. — Так можно и заикой сделать...

— Плохо себя чувствуешь, не так ли? — произнес тот же голос, обладательницей которого была девушка с копной огненно-рыжих волос.

— Не настолько, как похороненные на территории школы, — услышал Джордж голос Ли из-за спины. — Привет, Джинни, — парень улыбнулся. — Рад тебя видеть.

Джордж не видел сестру в течение нескольких недель, предпочитая избегать ее и всего, что хоть как-то напоминало ему о прошлой жизни. Она осталась на площади Гриммо после битвы, вопреки словам матери, что ей стоит вернуться в Нору (после их расставания с Гарри, Молли не хотела, чтобы дочь лишний раз расстраивалась, видя парня).

— Все, кто были похоронены возле озера, — добавил Ли. — Все, кроме Фреда.

— Кстати, Джордж, то, что ты ищешь, находится вон там, —Джинни жестом указала на одну из стен, на которой были вывешены таблички с именами всех погибших или раненных 2-го мая 1998 года. Джордж отыскал среди сотен других имен имя Фреда и долго стоял, глядя на небольшую табличку.

— Может быть, мне стоит стать кем-то наподобие маггловских хиппи? — задумчиво проронила Джинни, обращаясь к Ли. — От одной только мысли о еде мне просто блевать хочется.

Видимо, у них с парнем уже давно шел какой-то разговор, нить которого Джордж потерял. Он все так же продолжал стоять, уставившись в стену. Он не знал ничего об этих почетных табличках: ни Луна, ни кто-то из семьи ничего ему не сказали — ни слова. Одна из них — Фреда — на которую парень уже так долго смотрел, была сделана из серого металла, выглядевшего крайне мрачно и печально.

«Фред Гидеон Уизли
1 апреля 1978 года — 2 мая 1998 года»

Джордж осторожно провел пальцем по надписи, даже не стараясь сдерживать слезы. Они использовали полное имя Фреда в этот раз, акцентируя на втором — Гидеон — части имени брата их матери (Гидеона Фабиана Пруэтта), умершего незадолго до их рождения. Фред Гидеон и Джордж Фабиан — как две части одного целого. А теперь Фреда не стало.

Не стало... навсегда...

— Проверка, проверка, — оторвал Джорджа от размышлений голос Гарри, и он обернулся. — Простите... Итак, я надеюсь, что всем хорошо меня слышно? Не хочу тысячу раз повторять одну и ту же приветственную ерунду, которую меня заставляет сказать наш временный министр, Кингсли Бруствер.

По крайней мере, половина собравшихся улыбнулась, когда Гарри произнес эти слова. И тут Джордж понял, сколько пропустил за эти два месяца. В последний раз, когда он здесь был, все были в черном. Все плакали. Никто не слушал ни Гарри, ни кого бы то ни было другого. Сегодня же все были одеты в яркие цвета, улыбались и внимательно ловили каждое слово, которое Гарри произносил, смеялись над его (пусть и не совсем удачными) шутками. Люди уже исцелились — как Алисия, которая снова стала яркой и веселой. Они двигались вперед, поддавшись забвению. И Джордж чувствовал себя чужим в этой толпе.

— Хотя, нет, пусть министр сам ее скажет, — Гарри улыбнулся и уступил место Кингсли.

— Буду очень краток, — серьезно произнес Кингсли. — Во-первых, я хотел бы поблагодарить вас всех за солидарность. Во-вторых, — обрадовать — уже в сентябре ученики смогут вернуться в школу. И, конечно же, особая благодарность Гермионе Грейнджер и Гарри Поттеру за преданность, колоссальную помощь и неисчерпаемый оптимизм.

Послышались бурные аплодисменты, Гермиона, краснея, вскочила на ноги и снова опустилась на скамейку. Джордж заметил, что она смутилась, словно не ожидала услышать своего имени. Гарри лишь коротко кивнул.

Хоть Кингсли и обещал, что речь будет краткой, он проговорил еще некоторое время, затем настала очередь МакГонагалл. Она заметила Джорджа, в нерешительности застывшего в дверном проеме, и буквально силой усадила его за стол, прежде чем начать говорить.

Джордж меланхолично взглянул на тарелки с едой, которые только что появились на столах. Оказывается, он не ел уже так давно!.. Ли толкнул его в спину и кивком головы указал на горшочек с запеченным мясом. Но Джордж не чувствовал голода. Он отрицательно помотал головой и уставился в пустоту.

Потом что-то отрывисто буркнул другу (он так и не понял, что вообще сказал) и направился к выходу. Джордж чувствовал устремленный ему в спину укоризненный взгляд Ли, но не мог остаться там, среди всей этой звонкой и шумной, жующей, смеющейся толпы. В коридоре он на кого-то наткнулся.

— Простите, — пробормотал он, сделав было пару шагов вперед, как чья-то рука остановила его.

— Не надо извиняться, — услышал Джордж голос Луны и резко остановился. — Скорее всего, это мозгошмыги в твоей голове шалят. Они довольно озорные, ты же знаешь, — девушка была так собрана и задумчива, что Джордж даже улыбнулся.

Луна...

Джордж едва смог удержаться от того, чтобы не разрыдаться у нее на плече. Он был ей так благодарен. Он просто обожал ее манеру говорить самые бессмысленные, самые несуразные на свете вещи совершенно серьезно; она и вправду верила в них и никогда не обижалась на его ответный смех. В самом деле, ей даже нравилось слышать его смех: это была необычайная редкость в последнее время — искренний смех Джорджа Уизли!..

Так же как и все остальные она выглядела счастливее, чем в прошлом месяце — и он не был на нее в обиде. Она не улыбалась, не смеялась, не танцевала, но была спокойной, мечтательной и невозмутимой, такой, какой и должна была быть после войны, по мнению Джорджа.
— Может, их стоит поймать? — с неподдельным интересом спросил он.

— Ну, вообще-то они невидимые, но ты можешь попробовать привлечь их с помощью пушистого ковра. Мозгошмыги любят пушистые ковры.

— Правда?.. И ты хоть раз хоть одного поймала?

Она кивнула:

— Это было безумно трудно, но да. Ты не можешь их увидеть, но есть некоторые признаки их присутствия — воздух вокруг мозгошмыгов всегда желтоватый, и, конечно же, ты можешь к ним прикоснуться. А еще они кусаются.

Она помолчала пару минут, а затем добавила, глядя, что он собирается уходить прочь из замка:

— У тебя нет плаща.

— Сейчас лето, он мне не нужен.

— Ты никуда не пойдешь, — Луна снова схватила его за руку и привлекла ближе к себе. — Ты должен остаться. Я не говорю, что речь того стоит, но ты не должен сбегать отсюда вот так.

— Я буду чувствовать себя намного лучше, если все вокруг меня перестанут говорить о моем мертвом брате-близнеце, — резко произнес Джордж, вырвав свою руку из рук Луны.

— А может наоборот?.. — тихо произнесла она, и Джордж уставился на нее. — Может, это поможет тебе принять его смерть?.. Он ушел, Джордж. Тебе пора перестать... Перестать убиваться по нему...

Джордж отпрянул, словно она его ударила.

— Ты говоришь это просто потому, что однажды…

— Да, только потому, что...

— Я был пьян...

— Может, стоит подумать о том, как перестать убивать себя?..

— Это было как раз после того, как... И я не убиваю себя.

— Да что ты?

— Я не...

— Нет, убиваешь.

Он отвернулся.

— Ох, ну хорошо. Убиваю. Да, я себя убиваю, довольна?

Луна на самом деле удовлетворенно улыбнулась. Она дождалась от Джорджа признания и теперь ей куда как легче будет ему помочь.

Заиграла музыка — уже начался праздник?..

Печальная, успокаивающая мелодия, как раз то, что нужно было Джорджу.

Луна отпустила запястье парня, однако вместо этого осторожно сжала его ладонь в своей крохотной ладошке, и потянула Джорджа к центру комнаты, где пары уже слегка покачивались в такт мелодии.

— Составишь мне компанию?

— Я не могу, — ответил он неохотно.

Луна лишь отмахнулась:

— Конечно, можешь, — она положила голову ему на плечо. — Знаешь, я хотела бы быть такой храброй, как ты.

Джордж смутился. Он приобнял девушку за талию, начиная танцевать, вопреки сказанному парой секунд назад.

— Ты шутишь, верно? — спросил он удивленно. — Ты руководительница отряда Дамблдора, сражалась в боях и говоришь, что хотела бы быть такой храброй, как я? Это мне надо набираться твоей отваги.

Она покачала головой, на секунду подняв взгляд, чтобы встретиться взглядом своих серых глаз с удивленным взглядом Джорджа, а затем снова уютно пристроилась у него не плече.

— Твои друзья дают тебе силу. А я просто ревнивая.

— Я думаю единственной причиной, по которой я попал на Гриффиндор, был Джордж.

— Нет, — возразила Луна.

— Да, — Джордж буквально закружил ее в очередном па, врезаясь в другие пары танцующих.

— Нет!..

— О, хорошо, хорошо, сдаюсь. Нет.

— Я победила, — улыбнулась Полумна. — Опять.

Джордж уставился на нее. Она была как ребенок — маленький годовалый ребенок. Парню показалось, что это всего лишь внутренняя оболочка, нежелание мириться с суровой и жестокой реальностью, своеобразный кокон, в котором она предпочитала прятаться от трудностей и проблем.
— Да, — повторил он, кружа ее в танце. — Ты выиграла!

И он был счастлив — или как можно близок к счастью, просто танцуя, просто сжимая в объятиях смеющуюся девушку, пока музыка не перестала играть. МакГонагалл поспешно захлопала в ладоши:

— Только что я услышала очень хорошее предложение, — объявила она. — Все здесь любят и знают Хогвартс. Все отмечают его восстановление, и я хотела бы узнать — присоединитесь ли вы к нам в гимне?..

Все как один — учителя и гости — подошли к женщине. Словно что-то изменилось в это мгновение. Все, улыбаясь, затянули песню. Луна стала рядом с Джорджем, крепко сжала его ладонь и запела вместе с ним на один мотив.

— Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс,
Научи нас хоть чему-нибудь.
Молодых и старых, лысых и косматых,
Возраст ведь не важен, а важна лишь суть.

— В наших головах сейчас гуляет ветер, — траурным маршем завел Джордж, как часто пели эту песню они с Фредом.

Он закончил позже всех. Луна, слушая его, покачивалась в такт музыки. Ее голос присоединился к его голосу только на последних строках гимна.

Когда снова воцарилась тишина, кто-то рядом хихикнул. Джордж почти невольно улыбнулся в ответ. Улыбнулась и Луна, а затем приобняла парня за спину и снова положила голову ему на плечо — кажется, это уже стало ее личной традицией.

Он порядком забыл за все это время, что такое счастье, и каково это — его ощущать. Но сейчас он, кажется, был на полпути к нему. К самому настоящему, искреннему счастью — доброму и лучистому.

— Спасибо, — тихо прошептал он, и Луна понимающе кивнула.

Они еще долго стояли так, обнявшись, даже когда другие гости праздника в честь восстановления Хогвартса уже разошлись...

Нереально.

Глава 8.
Нереально.

31 июля 1998 года.

Джинни снова проснулась в поту, тяжело дыша. Она не могла вспомнить, что ей снилось за пару минут до пробуждения, но ей было абсолютно все равно. Кошмары, возвращавшиеся каждую ночь, всегда были одинаковыми. Вспышка зеленого света, ее сдавленный крик и чье-то падение на землю — но чье? Это был вопрос, который она задавала себе каждое утро. В своих снах Джинни снова, раз за разом переживала смерть Люпина, Тонкс, Колина Криви. Иногда ей снилось, как Джордж, Рон, Билл, Чарли, Перси, Гарри, Луна или Гермиона безжизненно падают на пол в пустой и холодной комнате. Теперь, когда она начала даже мечтать о собственной смерти, кошмары стали терпимее.

Независимо от того, сколько раз она убеждала себя, что всё уже давно закончилось и смертей больше не будет, забыть пережитый во время битвы ужас никак не могла.

Каждую ночь Джинни запирала двери на ключ, чтобы никто из семьи не стал беспокоиться, что такого плохого ей снится? Она не хотела никого волновать своими постоянными криками, поэтому тщательно снабжала дверь всевозможными заглушающими заклинаниями, ложась спать.

Это помогало.

Джинни села в постели, вытерла капельки пота со лба тыльной стороной ладони и изо всех сил постаралась выровнять дыхание.

Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох...

Затем она вдруг почувствовала, как что-то теплое и мокрое скатывается по щеке, и с удивлением осознала, что плачет.

— Черт, — произнесла она, дважды моргнув. Она не плакала ни разу после их разрыва с Гарри. Джинни знала: стоит ей только начать, как уже не сможет остановить рыдания. Когда глаза окончательно высохли, она вздохнула чуть ли не с облегчением.

— Теперь вставай, — приказала она себе.

Еще одна новая привычка. Недели три назад Джинни поняла, что короткие и четкие приказы помогают жить.

Вставай, завтракай, улыбнись...

— Завтракай, — словно вспомнив, снова произнесла она вслух, а затем заклинанием отперла дверь.

Оказавшись в коридоре, Джинни подумала, что ей было бы лучше послушаться мать и вернуться в Нору — она никогда не привыкнет к дому №12. Нет, он, конечно, был большим и элегантным, но она ненавидела его строгость и мрачность, как раз то, чего ей и без того хватало с излишком в повседневной жизни.

Джинни медленно принялась спускаться вниз, но мысли ее были в другом месте, далеко-далеко отсюда. У самого входа на кухню она почти столкнулась с Гермионой.

— Извини, — Гермиона напряженно улыбнулась. — Я не смотрела, куда иду. Ты только встала?

— Да, — коротко ответила Джинни.

— Ты встала последней, — произнесла Гермиона, обернувшись, и через плечо взглянула на кухню. — Почти все уже завтракают, а Перси, Джордж и твой отец на работе.

— О, — сказала Джинни, и перевела взгляд на часы.

Было только 6:30, а она проснулась последней? Что же случилось с Роном, спавшим чуть ли не до полудня? С тем самым Роном, которого Молли должна будить пинками, иначе он проспит весь день?.. Вероятно, его тоже посещают кошмары, или он, подобно Джорджу, не спит вообще.

Джинни проследовала за Гермионой на кухню и почувствовала, что атмосфера в комнате была напряженной. Как и сказала Гермиона, все уже собрались там, но никто не произносил ни слова.

Обитатели дома смотрели друг на друга угрюмо и несколько устало, без тени улыбки или бодрого расположения духа.

— Доброе утро, — произнесла она, заставляя свой голос звучать весело и жизнерадостно. Затем перевела взгляд на Гарри. — С Днем Рождения! — мягко добавила она, и на этот раз ее улыбка была искренней.

Гарри выглядел удивленным. Словно то, что она вспомнила о его Дне Рождения, было для него большой новостью. Другие казались смущенными, будто не знали, что такие праздники по-прежнему существовали. Гермиона, только что с абсолютным равнодушием намазывающая масло на тост, радостно улыбнулась:

— С восемнадцатилетием, Гарри.

— Да, — произнес парень, запнувшись. — Спасибо Гермиона и... Джинни...

— Пожалуйста, — ответила Джинни, покраснев.

Она почувствовала, как щеки медленно окрашиваются в алый цвет, и резко отвернулась. Ей вспомнился его последний День Рождения. Ровно год назад они наслаждались их последним поцелуем — и, вероятно, самым лучшим. Что он думает обо всем этом?.. Джинни посмотрела на него, и взгляд изумрудных глаз всё сказал ей без слов. Она обнаружила, что не может оторвать взгляда от его лучистых и искрящихся глаз.

— С праздником, приятель, — услышала девушка голос Рона и с трудом заставила себя сесть в кресло и отвести взгляд.

— У меня есть для тебя подарок, — понизив голос, произнесла Джинни, избегая взгляда Гарри. — Вот. Не самый лучший, но полезный.

Гарри с некоторой опаской посмотрел на завернутый в красную упаковочную бумагу прямоугольный сверток, который девушка сжимала побледневшими пальцами.

— Открой, — предложила Джинни, передавая сверток Гарри.

Так он и поступил, осторожно разворачивая обертку. Взгляду предстала небольшая деревянная коробочка, испещренная различными символами. Часть шкатулки была сделана из серебра, часть — из золота, а по бокам она была оббита темной замшевой материей, приятной на ощупь.

— Спасибо Джинни. Только вот... что это?

— Я купила ее в одной из лавок Косого переулка, — пояснила она. — Не могу ничего обещать по поводу ее подлинности, все знают, что сейчас куча мошенников, но этот парень не пытался продать мне амулет для защиты от оборотней, так что не думаю, что он обманщик. Расширяемые чары действительно работают, правда, я не знаю, как долго это продлится.

— Расширяемые чары? — повторил Гарри.

— Ты можешь поместить туда сколько угодно вещей. Это почти как бисерная сумочка Гермионы.

Гарри взглянул на коробку, которая сперва показалась ему просто куском дерева. Она не могла быть больше чем шесть дюймов в длину, три в ширину и два в глубину.

— Ничего себе, — восторженно произнес Гарри. — Это очень здорово.

— Еще ты можешь закрывать ее, — добавила Джинни, улыбаясь. — Достаточно будет Алохоморы или любого другого заклиная, чтобы никто кроме тебя самого не смог ее открыть.

Гарри преклонился через весь стол и слегка сжал руки девушки, которые она сложила на столе, в благодарном жесте. Джинни подняла голову, и их взгляды встретились. Она поняла, что прямо-таки тонет в его бездонных зеленых глазах, смотревших на нее с такой нежностью и добротой, что она готова была разрыдаться.

— Спасибо, Джинни, — мягко произнес Гарри, а затем отпустил ее руку.

Момент прошел, и девушка снова отвернулась. Внезапно в закрытое окно застучали клювами четыре совы, сидевшие на подоконнике со стороны улицы, громко ухая и хлопая перьями.

— О, — произнесла миссис Уизли. — Неужели из Хогвартса? Джинни, взгляни.

Одна из сов приземлилась на стол прямо перед девушкой, как только Молли открыла окно, и, приглядевшись, Джинни действительно разглядела на письме, привязанном к лапке птицы, печать Хогвартса.

Другие совы проделали свой путь к Гарри, Рону и Гермионе и точно так же приземлились перед ними. В этот момент Гарри побледнел, а глаза Гермионы осветились радостью и счастьем, словно она догадывалась, что было написано в посланиях.

— Мы сделали это! — воскликнула Гермиона, ее голос прозвучал слишком громко и счастливо. — Мы сделали это, и я не думаю, что — ах!..

Джинни поняла, что Гермиона имеет в виду. Они все были на празднике в честь восстановления замка, но никто из них и думать не думал о возвращении в школу. Джинни даже не была уверена, что это вообще возможно — так скоро после финальной битвы.

Когда же она дрожащими руками открыла конверт, первое, что заметила, был блестящий серебряный значок с буквой «К», выгравированной на нем. Она в шоке уставилась на него. Гарри и Рон до сих пор боялись открывать свои письма, словно те могли их укусить, а вот Гермиона уже жадно принялась за чтение.

Джинни молча спрятала значок в задний карман джинсов и развернула письмо.

«Дорогая мисс Уизли!
Рады сообщить, что Вы были приняты в школу с целью повторить ваш шестой год учебы в школе чародейства и волшебства Хогвартс. Было решено, что обучение, полученное Вами в прошлом году, вышло неполным, и должно быть повторено для всех без исключения учеников.
Поезд отправляется с платформы 9 и ¾, первого сентября. В связи с неожиданными событиями и непредвиденными затруднениями, отправка письма была несколько задержана. Таким образом, мы ждем Вашу сову не позднее 10 августа.
С уважением,
Минерва МакГонагалл
Директор школы и волшебства Хогвартс»

Джинни положила письмо на стол и еще раз тщательно просканировала реакции друзей. Гарри выглядел еще более подавленным, чем прежде, а Гермиона взглянула на Рона с нескрываемым... страхом?.. Джинни посмотрела на третью бумагу, которую отложила в сторону сразу же после открытия конверта. Она была своего рода формой для заполнения — официального вида и с гербом Министерства магии в верхнем левом углу.

«Кому: Джиневре Молли Уизли.
В настоящее время в соответствии с законом от 2 июля 1998 года Министерство Магии радо сообщить Вам, что всем волшебникам и волшебницам, старшим семнадцати лет и принявшим участие в битве за Хогвартс и (или) восстановительных работах, окончание учебы в Хогвартсе и сдача экзаменов СОВ и ТРИТОН будут необязательными. Для этого Вам следует отправить свою заявку до 21 августа, где Вы изложите свое желание не оканчивать учебу.
Министр образования, Персефона Дейлстон.
Прочитано и одобрено: временный министр магии Кингсли Бруствер».

Джинни подняла взгляд на Гарри, как только прочла последнее слово. Он выглядел так, словно не мог поверить своим глазам. Она знала, что он не захочет возвращаться в школу, просто не сможет это сделать после всего, что произошло. Она знала также, что он согласится на предложение министра. Знала, как и то, что он больше к ней никогда не вернется.

Почему это так сильно ее беспокоило?.. Ведь это именно она приняла решение об их разрыве?.. Всё выглядело странным и невообразимо глупым.

Сидевшая напротив Джинни Гермиона пришла к тем же выводам.

— Ты не вернешься, не так ли? — произнесла она с упреком и тревогой в голосе.

Но она обращалась не к Гарри. Она говорила с Роном.

— Мне очень жаль. — Рон виновато потупил взор.

Гермиона неодобрительно покачала головой:

— Но твое образование...

— Мне очень жаль, — повторил Рон, еще сильнее сжавшись.

Гермиона на мгновение удивилась, а затем кинула неохотно:

— Хорошо, — вот только ее «хорошо» прозвучало совсем не хорошо.

Она поднялась на ноги и быстрым шагом покинула комнату.

— Бестактно, — произнесла Джинни, глядя на захлопнувшуюся дверь. — Если вы двое продолжите вести себя так...

— Так — как?..

— Я ухожу найти Гермиону.

Джинни не собиралась оставаться в комнате и слушать, как Гарри произнесет, что не вернется в школу.

Она вышла из кухни, проигнорировав возглас матери: «Джинни, твой завтрак!..»

Гермиона сидела на нижней ступеньке лестницы, прижав колени к груди и обхватив их руками. Она не плакала, но Джинни была уверена: еще пару секунд, и Гермиона разрыдается. Поэтому она молча села рядом с подругой.

— Они говорят просто нереальные вещи, — сказала Гермиона после некоторого молчания. — Я понимаю их чувства, но даже представить не могу: как можно отказаться от Хогвартса? Это просто нереально...

— Нереально, — согласно повторила Джинни.

— Я думала, что он примет другое решение, — произнесла Гермиона задумчиво. — Я всегда так думала, я была в этом уверена, но... Теперь он просто разочаровал меня. Кстати, я давно хотела спросить. Вы с Гарри?..

— Нет, — твердо произнесла Джинни. — Больше нет.

— Но ты все еще любишь его, — тихо сказала Гермиона.

— Это больше не важно. А что насчет тебя и Рона?.. Когда вы?..

— После битвы, — ответила Гермиона, глядя на свои руки. — Это просто случилась, я любила его долгое время, ты же знаешь, но сейчас... — она снова посмотрела на Джинни. — После смерти Фреда я давала ему пространство, слишком много пространства. Но ему этого не достаточно — ему всегда нужно больше.

— Ему просто нужно время.

— Я знаю, — мрачновато согласилась Гермиона. — Время, свобода, всё... Всё, кроме меня.

— Это не так, Гермиона.

— Нет, так, — настаивала девушка. — Он должен проводить больше времени с тобой, семьей. А я... Я собираюсь вернуться в Хогвартс.

Джинни протянула одну руку и накрыла ею ладошку Гермионы:

— Я тоже.

— Ты?

Джинни кивнула и достала значок из заднего кармана.

— Я стала капитаном в этом году.

— О, Джинни, — произнесла Гермиона, искренне улыбаясь. — Это же просто здорово!

Джинни улыбнулась ей в ответ.

И залилась слезами.

Не раздумывая, Гермиона крепко прижала к себе подругу.

— Ох, Джинни. Всё в порядке, — бессмысленно прошептала она. — Всё будет хорошо.

— Я скучаю по нему, — смущенно пролепетала Джинни, больше не в силах удерживать это в себе. — Я так по нему скучаю...

— Тсс, — успокаивающе произнесла Гермиона. — Я знаю, я понимаю.

— Я просто не могу поверить, что он ушел, — плакала Джинни на плече у подруги. — Я так по нему скучаю. Почему?.. Почему он ушел?..

Гермиона еще крепче обняла ее и погладила по голове, бормоча успокаивающие слова утешения.

— Я знаю, — тихо шептала она. — Я действительно знаю, Джинни. Но поверь...

Сталь в голосе подруги заставила Джинни поднять взгляд. Глаза Гермионы были полны слез, но улыбка была искренней:

— Он вернется, Джинни. Он обязательно вернется...

Чёрное и белое.

Глава 9.
Чёрное и белое.

14 августа 1998 года.

Ворота были сделаны из кованого железа.

Воспоминания Гарри об усадьбе вышли расплывчатыми. Он не помнил почти ничего — происходившее здесь полгода назад было для него как в тумане. Он ожидал чего-то вроде золота или, по крайней мере, серебра, инкрустированного насмешливо дорогими камнями. А в результате получил мрачную и темную арку, чем-то напоминавшую собор.

Внезапно в проеме показался мужчина, одетый в темные одеяния.

— Кто вы такой? — спросил незнакомец у парня, едва не подпрыгнувшего от неожиданности.

Это был удивительно вежливый на вид мужчина, в отличие от тех снобов, которые встречали Гарри на пороге своих домов. Он выглядел довольно приятным, и в глазах его не было той ненависти и озлобленности, которую парень видел в глазах других.

Гарри протянул руку, коснувшись стального покрытия, и легонько его толкнул. Ворота были заперты.

— Мистер Поттер, — представился Гарри, улыбнувшись мужчине.

— Цель визита? — снова спросил незнакомец.

— Мне нужно поговорить с... — он колебался, выбирая. — Драко Малфоем.

— Я сообщу хозяевам, — мужчина провел кончиком палочки по небольшому отверстию в воротах, и они распахнулись настежь. — Вы можете войти.

У самого входа его встретил домовой эльф. В груди парня поднялось негодование, которое он с большим трудом подавил.

— Меня зовут Диппи, сер, — пискнул эльф, отвесив поклон. — Хозяин сказал, чтобы я провел вас в третью гостиную.

«Третью?!» — подумал Гарри, усмехаясь. «Неужели поместье Малфоев такое огромное?!»

— Спасибо Диппи, — искренне поблагодарил Гарри и проследовал вслед за домовиком, который повел его сперва по небольшой аллейке, а затем по коридору, который Гарри смутно помнил.

Потом Диппи открыл какую-то дверь, и они попали в коридорчик чуть поменьше предыдущего. Стены украшали гобелены с изображенными на них единорогами, драконами и крылатыми лошадьми. После было еще бессметное множество поворотов, столько, что Гарри просто сбился со счета. Поместье Малфоев было для него чем-то вроде лабиринта.

Наконец, слегка запыхавшийся Диппи остановился перед очередной дверью, поклонился Гарри и произнес:

— Вам сюда, сэр.

— Спасибо, — повторил Гарри.

Эльф трансгрессировал, и Гарри пару мгновений простоял, глядя вперед себя, изо всех сил желая убежать отсюда как можно дальше и никогда не возвращаться...

Дверь распахнулась.

— Поттер.

— Малфой.

Обмен официальными любезностями был можно было считать завершенным.

Драко отошел в сторону, позволив Гарри войти в комнату, и прикрыл за ним дверь. Его руки были сложены на груди, он старался не смотреть прямо на бывшего однокурсника. Под глазами у Малфоя залегли темные круги, одежда буквально свисала, так же, как тогда, в зале заседаний. Вот только теперь она была чистой и, по крайней мере, выглядела опрятно. Он был еще бледнее и тоньше, чем во время их прошлой встречи.

— Я так понимаю, нет нужды спрашивать, что ты тут делаешь? — холодно спросил Драко.

— Вообще-то...

— Мы весьма благодарны тебе и Грейнджер.

Гарри уставился на парня:

— Что, прости?

— Благодарны, Поттер, благодарны! — произнес Малфой, и Гарри заметил, что он больше не растягивает слова в ленивой прежней манере. — За спасение моей жизни, за спасение от Волан де Морта и Азкабана. Спасибо за все.

Гарри рассмеялся, и Малфой не смог удержаться, чтобы пристально на него посмотреть.

— Постой-постой. Ты что думаешь, я пришел позлорадствовать? — Гарри улыбнулся. — Раз уж речь зашла о благодарностях, то это я должен благодарить твою мать. Она спасла мне жизнь, как ты знаешь. Она лгала Волан де Морту и...

— Нет нужды снова это повторять, я же был на том судовом заседании! — Драко побледнел еще сильнее, услышав имя темного Лорда. — А еще я знаю другое. На суде ты забыл упомянуть о том, как именно тебе удалось выжить после Авады.

Гарри задумался. Волшебники были до смешного суеверными, и он никогда и никому не признался бы, что каким-то образом восстал из мертвых.

— Я не знаю, как так вышло.

— Черта с два, Поттер! Ты прекрасно все знаешь, но только не говоришь, — Драко разочарованно пожал плечами. — Я не стану наставать. Но прости за мое чрезмерное любопытство, сам понимаешь, ситуация вынуждает. Позволь узнать еще вот что: почему ты спас и нас с отцом? Неужели вся причина кроется в моей матери?

— Какое тебе до этого дело? — Гарри начал злиться. — Ты можешь продолжать жить своей славной жизнью в своем славном особняке...

— Моя жизнь теперь может быть какой угодно, но только не славной, ты знаешь это, Поттер.

Они смотрели друг на друга в течение почти минуты.

— Хорошо. Если ты пришел не позлорадствовать и не за наградой, тогда что ты тут делаешь? — уже мягче спросил Малфой.

— Ну, как я уже и сказал, твоя мать...

— Если бы ты хотел ее поблагодарить, то попросил бы встречи с ней, а не со мной. Ведь так?

— С тобой мне легче разговаривать, — признался Гарри. — Я знаю тебя.

— Нет, не знаешь.

— Знаю, — продолжал настаивать Гарри. — Но это не единственная причина, по которой я пришел именно к тебе.

Малфой недоверчиво хмыкнул.

Гарри вытащил из кармана мантии палочку, и Драко вздрогнул, сделав пару шагов назад. Поттер улыбнулся: Малфой неверно истолковал его жест.

Гарри вздохнул и протянул палочку Драко:

— Это твоя палочка, болван. Она хорошо работала, но я предпочитаю свою. Мне показалось, ты хотел бы получить ее обратно.

— Обратно? — удивленно переспросил Малфой, а потом почти вырвал палочку из рук Гарри.

— Да, — произнес Поттер, наблюдая, как пальцы Драко смыкаются на рукоятке. — Ну, как ощущения?

— Ощущения? — Малфой все еще смотрел на палочку так, словно с трудом мог поверить в ее возвращение. — Отличные. Словно часть меня вернулась на место. Спасибо.

— Не за что.

— Я не мог... — Драко с задумчивым видом опустил палочку в карман. — Я не мог пользоваться никакой, когда ты отнял у меня эту. Даже палочка матери совсем не слушалась. Поэтому я, правда, благодарен тебе.

— Я просто знаю, каково это, когда твоя палочка больше тебе не принадлежит. Вот и подумал, что ты будешь рад ее возвращению.

Пару секунд Малфой помолчал, а затем произнес немного неловко:

— Знаешь, я сказал Диппи, чтобы он провел тебя сюда, подальше от той гостиной, где произошло... всё.

— Да... — Гарри продолжал смотреть в пространство перед собой, не осмеливаясь взглянуть на однокурсника. — Я почти ничего не помню из того, что было.

— Счастливчик, — медленно произнес Драко.

— Вот это уж вряд ли, — Гарри пару секунд помолчал, а потом добавил: — Ты извини меня, ладно?

— За что? — опешил Малфой.

— За шестой курс.

— Ты имеешь в виду, когда я впустил Пожирателей Смерти в Хогвартс?

— Нет, — Гарри отвел взгляд, сделав вид, что полностью сосредоточен на разглядывании ковра, на котором дракон и змея боролись с седобородым волшебником. Или это волшебник боролся с ними? — За Сектусемпру. Когда я нашел тебя... плачущим. Ты мог бы умереть.

Малфой низко рассмеялся, и Гарри удивленно поднял взгляд. Он был уверен, что никогда не слышал, как Драко смеется. Это была еще одна перемена в нем. Этот смех прозвучал немного горько, но выражение лица Малфоя было более чем дружелюбным.

— Поттер, я собирался швырнуть в тебя Непростительным. Не думаю, что теперь ты должен извиняться за то, что не позволил мне тогда причинить тебе боль.

— Я... И все же это было неправильно.

— Правильно, неправильно; черное, белое... Оглянись вокруг, Поттер. Оглянись и скажи, видишь ли ты хоть одного человека на сто процентов хорошего или плохого?

Гарри улыбнулся.

— Не могу сказать наверняка, ведь в этой комнате нет никого кроме нас двоих.

— А я вот могу, — Драко кивком головы указал на самого Гарри. — Ты. Ты — чудо волшебного мира — стопроцентно хороший Гарри Поттер.

— Я не... Мерлин, да я же чуть тебя не убил! А это уже не признак хорошего человека.

— Ох, ну хорошо, — произнес Малфой, ткнув пальцем себе в грудь. — Тогда я. Я плохой, помнишь?..

— Нет, — решительно сказал Гарри. — Или ты был бы сейчас в Азкабане.

— Я там был, — холодно бросил он, а потом смущенно потупил взор. — Не в упрек будет сказано, всего лишь уточняю, для справки.

— И мне очень жаль, — правдиво произнес Гарри. — Если бы я знал об этом раньше... Но мне никто ничего не сказал. Я думал, что вы находились дома в то время. До начала суда.

— Мерлин, Поттер, ты такой наивный, — Малфой сокрушительно покачал головой. — Нет никаких судов по делам Пожирателей. Никаких слушаний или разбирательств. Нас забрали в Азкабан на следующий день после битвы, ничего не объяснив и не предъявив никаких бумаг на арест.

— Но суд-то был, — произнес Гарри, чувствуя укол совести.

— Да, через два месяца, проведенных в Азкабане. В июле дементоров не было, и я думал, что выдержу, но потом... Кстати, пока мы снова вернулись к этой неудобную теме с благодарностями, хочу еще раз сказать спасибо. За то, что спасли мою жизнь в выручай-комнате, и потом... там, на лестнице... Это ведь были вы?..

— Когда Рон назвал тебя двуличным подонком? — Гарри увидел, как уголки губ Драко изогнулись в кривоватой полуулыбке. — Да, это были мы.

— Я не забуду поблагодарить Уизли, когда увижу его в следующий раз. И Грейнджер тоже.

В комнате снова повисло неловкое молчание, а потом Драко спросил:

— Теперь ты станешь аврором, верно?

— Да, начну обучение с сентября.

— Не заканчивая Хогвартс?

— Нет. Мне там больше нечего делать. А что насчет тебя?

— Я... я не знаю, — Малфой пожал плечами. — Я не окончил седьмой год, но... есть предчувствие, что в школе меня не особо ждут. К тому же, меня больше никуда не примут, так что школа — единственный выход.

— Тебя возьмут куда угодно, Малфой, это ведь…

— И снова наивный Поттер, — Малфой сказал это без тени иронии, лишь с легким сожалением. — Конечно же, нет, и мы оба это знаем, — с некоторым равнодушием добавил он.

— Да... может быть, — неохотно признал Гарри. Разговор дошел до той самой точки, когда оба собеседника исчерпали себя до финальной точки, и добавить было уже нечего. — Я... Я думаю, мне пора.

— Да, конечно.

— И передавай своей матери спасибо, хорошо?

— Обязательно.

Гарри чувствовал, что Малфой едва ли не буравил его спину взглядом, когда он медленно выходил из комнаты.

Здесь наше всё.

Глава 10.
Здесь наше всё.

17 августа 1998 года.

— Я собираюсь в Австралию.

Если она и ожидала, что Гарри удивится, если и думала, что он тут же поднимется на ноги и произнесет: «Гермиона, ты не можешь поехать сейчас, ты нужна нам здесь», то вынуждена была разочароваться. Вместо этого Гарри оторвал взгляд от газеты, которую читал и, сняв очки, согласно кивнул головой:

— К родителям?

Она кивнула.

— Кажется, ты не рада, — заметил он, положив газету на стол и внимательно посмотрев на подругу. — Всё в порядке?

Она рассмеялась, и тут же пожалела об этом. Гарри уловил горьковатый оттенок в этом смешке, и незримая тень пробежала по его лицу.

— Глупый вопрос, не так ли?

— Нет, нет, — быстро возразила она. — Я в порядке. Я рада встрече с родителями.

— Но что-то случилось, я прав?..

— Я... — Она колебалась. — Ничего не случилось, правда. Я просто хотела попросить тебя... Ты мог бы... Я хотела спросить... Глупость, конечно, но… Ты мог бы... Поехать со мной?..

— Поехать с тобой?

— Да, это займет всего один день. Мы просто аппарируем, так как самолеты ходят медленно и...

— Конечно.

— Правда? — она посмотрела на Гарри с удивлением.

— Да, — повторил Гарри, широко улыбаясь. — Немного свежего воздуха, кенгуру, белые акулы и флирт с австралийками — как я могу отказаться?

Его улыбка и смех заставили девушку улыбнуться и рассмеяться в ответ.

— Дурачок, — она шутливо ударила парня по плечу. — Мы аппарируем прямо в дом к моим родителям, чтобы нас никто не заметил.

— Хорошо, хорошо! — Гарри ловко увернулся от очередной затрещины. — Я имел в виду: как я могу отказать своей лучшей подруге? Конечно, я поеду с тобой. Ты едешь прямо сейчас?

— Ну, я собиралась немного подготовиться к поездке.

— Да ладно тебе, всего-то захватить фотоаппарат... Я шучу, Гермиона! Я всегда готов. А ты... Ты ничего не говорила Рону?..

Она вздрогнула, и знакомая боль завладела ее сердцем на пару мгновений. Рон... Конечно, она ничего ему не сказала. Сперва подумала об этом, а потом просто не захотела, чтобы он был рядом с ней в такой важный момент. Еще тогда, в палатке, во время охоты за крестражами, он проснулся, услышав ее крик, и решительно сказал: «Они в безопасности, Мони. Ты все сделала правильно. Они живы и здоровы, и ты увидишь их снова, когда все закончится», — Рон пару минут помолчал, а затем добавил, обнимая девушку за плечи: «Я поеду с тобой».

Тогда она была рада его помощи, но теперь ей совершенно этого не хотелось.

По многим причинам.

— Нет, — твердость в голосе Гермионы порядком напугала Гарри. — Я имею в виду, нет, не сказала.

Гарри понимающе кивнул. Молчание затянулось, пока Гермиона не протянула руку и произнесла:

— Пойдем.

— Ненавижу аппарировать, — скривился Гарри. — А трансгрессия на другой континент — это не опасно?..

— На самом деле это незаконно, но, поверь мне Гарри, я знаю, что делаю, — несколько раздраженно ответила Гермиона.

Он улыбнулся. Это была искренняя улыбка, такая, которую она не видела на его губах уже достаточно долго, поэтому почувствовала, как слезы выступают на глазах. Это была та самая улыбка, которой он одарил ее после того, как они стали друзьями. Это была та улыбка, которую она видела на его лице, когда он выиграл свой первый квиддичный матч, когда Сириус предложил ему переехать, и когда он впервые поцеловал Джинни.

— Ты всегда знаешь, что делаешь, — произнес Гарри, все так же улыбаясь.

Он обхватил ее под локоть, и они аппарировали.

Гермиона сказала, что знает, что делает, но на самом деле вовсе не была в этом уверена. Она прочла в книгах, что аппарация на другой континент требовала больших умений и знаний, чем в пределах страны. Она была абсолютно уверена в своих силах. Именно что была, пока не ощутила привычный резкий толчок в область живота, который оказался в десятки раз больнее, чем обычно.

Ведь обычно она с легкостью переносила такие мгновения, но сейчас... Она чувствовала себя человеком, которого запихнули в узкую трубу. В этот раз все длилось намного больше минуты.

Когда они, наконец, приземлились, Гарри сделал пару шагов вперед, пошатнулся, согнулся пополам... Парня вырвало прямо на асфальт.

— Это был последний раз, когда я доверился тебе, — произнес он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Фу, гадость-то какая.

Гермионе казалось, что ее горло горит огнем. Она сама едва подавила приступ тошноты, сжав ладошками рот и шумно вдыхая носом воздух.

— Да уж, гадость, так гадость!.. — она присела на тротуар, стараясь справиться с головокружением. — Наверное, я больше никогда не буду аппарировать.

— Присоединишься к клубу не умеющих и не желающих аппарировать во главе со мной? — усмехнулся Гарри, садясь рядом с Гермионой. — Ты ведь никогда не делала этого раньше, я прав?..

— Теперь сделала. И узнала, что аппарация на другой конец планеты — полная глупость, к тому же неприятная. Гарри, будь другом, глянь — у меня все части тела в сохранности?

— Ну, кажется все. Лично я теперь буду летать только на самолетах, — Гарри огляделся. — Это их домик, вон тот, лимонного цвета? Он милый.

— Да.

Этот дом разительно отличался от остальных в округе. Он был маленький, одноэтажный, тщательно выбеленный, с темной черепичной крышей и покрашенными в насыщенно желтый цвет ставнями и дверью. Приусадебный участок был опрятным, газон аккуратно подстрижен, живая изгородь оплела забор; Гермиона вспомнила, что на заднем дворе был небольшой бассейн — почти крохотный.

— Ну, ты собираешься стучать? — спросил Гарри, и Гермиона поняла, что молчит уже долгое время.

— Конечно, — произнесла она, делая несколько шагов к двери.

Ее рука замерла в паре сантиметров от дверного звонка. Гермиона просто не смогла заставить себя нажать на кнопку. За этой дверью находились ее родители, которых она не видела целый год. Родители, которые ни за что не простят ее за решение отнять их воспоминания и спрятать в отдаленном уголке.

— Нет, милая, — решительно отрезал отец. — Мы никуда не пойдем.

— Гермиона, — добавила миссис Грейнджер. — У нас здесь вся жизнь. Здесь наш дом, наша работа, наша дочь. Здесь наше всё.

После двух недель беспрерывных уговоров, Гермиона против их воли достала из кармана палочку, и всего лишь одно короткое слово, сорвавшееся с ее уст, лишило их всего, даже самих себя.

Она никогда не забудет выражения лица матери, когда та поняла, что ее дочь делает, всего за несколько секунд перед тем, как уже не могла вспомнить, кто она такая. Это не было удивлением или шоком — во взгляде женщины читалась ярость. И Гермиона не хотела больше это видеть.

Внезапно Гарри, стоявший за спиной, приобнял подругу за талию одной рукой, а другой обхватил за кисть ее протянутую руку.

— Мы пришли сюда не просто так, — тихо сказал он. — Давай сделаем это раз и навсегда.

Гермиона легонько нажала на кнопку. Едва они услышали звук дверного звонка, донесшегося из глубин дома, Гарри резко отпустил ее руку.

— Нет, — Гермиона перехватила его движение и переплела пальцы Гарри со своими. — Останься со мной...

А потом дверь открылась.

На пороге стоял отец. Гермиона облегченно вздохнула и едва поборола в себе желание броситься к нему на шею. Леденящий душу страх наглухо засел в ее сердце.

— Здравствуйте, — произнес мужчина, его голос прозвучал холодно и отстраненно.

Он выглядел просто отлично, загорелый и улыбавшийся немного неискренней, но от того не менее теплой улыбкой. Гермионе хотелось закричать от радости, но пришлось лишь сдавленно улыбнуться в ответ.

— Здравствуйте, — ответила она. — Мистер Уилкинс?..

— Я могу вам чем-то помочь?

— Мы хотели бы поговорить с вами, если вы, конечно, не против, — она заранее придумала, что и как будет говорить, поэтому легко продолжала лгать. — Мы приехали из Британии, центра Здравоохранения. Речь идет о вашей матери — Венди Грей... Уилкинс.

Мужчина нахмурился. Бабушке Гермионы было восемьдесят лет, и у нее были определенные проблемы с сердцем.

— Моя мать в порядке? С ней-то случилось?..

— Это деликатный разговор, — мягко прервала мужчину Гермиону. — Мы можем войти?

— Да, конечно, — мужчина с озадаченным видом отошел в сторону, пропуская Гермиону и Гарри внутрь дома. — Но мне кажется, вы слишком молоды для работы такого типа....

— Я не врач, — улыбнулась Гермиона. — Я всего лишь секретарь, — в подтверждение своих слов она протянула ему карточку, заранее приготовленную еще несколько месяцев назад — сразу после окончания войны. — Я не могла найти ваш номер телефона, поэтому решила всё сообщить лично.

— Да, у нас нет телефона, — кивнул головой мужчина, отметая все сомнения и тревоги девушки одним махом. — Не то, чтобы мы в нем не нуждались, но... Пройдемте в гостиную?..

Он провел их в небольшую гостиную с огромными окнами — от пола и до самого потолка. В кресле сидела женщина с шоколадно-коричневыми волосами, склонившаяся над книгой.

Мама...

— Моника, — произнес мужчина, и Гермиону вернуло к реальности это странное, чужое имя. — Эти люди из британской службы здравоохранения.

«Моника» подняла взгляд и тепло улыбнулась. Гермиона вздрогнула и смутно почувствовала, как Гарри несильно сжал ее ладонь. Ее мать... изменилась...

Ее волосы были немного длиннее, хотя, возможно, так только казалось, ведь она не причесала их, как делала обычно — стянув тугим пучком на затылке, уходя на работу. Ее ноги были свернуты калачиком в кресле, чего она никогда не позволяла делать дочери. Она была одета в летнее платье свободного кроя, в котором Гермиона ее никогда не видела, с темно-красной шалью накинутой на голые плечи. Август был зимой в Австралии, но на улице было тепло.

Под цветочным узором платья Гермиона разглядела довольно заметный живот. Было вполне очевидно, что женщина беременна.

Гарри еще крепче сжал руку подруги, наклонился над ее ухом и прошептал:

— Я думаю, сейчас самое время.

Гермиона кивнула, дрожащими пальцами вытащила свою палочку так, чтобы никто ничего не заметил.

— Видите ли, — начал Гарри. — Вчера вашу мать...

Гермиона больше его не слушала, сосредоточившись на заклинании. Она должна была вложить в него все свои силы, так как невербальные заклинания всегда давались ей с трудом, сколько бы она не уверяла саму себя и остальных в обратном. Слова застряли у нее в горле, но девушка взяла себя в руки и шепотом — она не смогла удержаться — произнесла заклинание. Гарри замолк на полуслове, глядя на лица мистера и миссис Грейнджер, которые стали отстраненными и пустыми. Мужчина и женщина пару раз моргнули, затем посмотрели друг на друга в непонимании, перевели взгляды на Гарри, а затем...

— Гермиона! — вскрикнула Джин Грейнджер и бросилась к дочери.

Гарри отступил в сторону, позволив матери заключить дочь в объятья.

— Мамочка, — прошептала Гермиона, едва ли не плача.

— Гермиона, Гермиона... — словно заведенная, повторяла женщина. — Как ты могла?..

Гермиона вздрогнула. Обвинение — вот, с чего мать начала их встречу после стольких месяцев разлуки. Гермионе стало страшно — что, если они не простят ее никогда?.. Что будет тогда?..

— Мы так по тебе скучали, — произнесла женщина, отстранившись. Гермиона заметила слезинки в карих глазах матери. — О, милая!..

— Прости, — выдохнула девушка, с ужасом осознавая, что ее мать никогда прежде не плакала. Она была потрясена этому, и вместе с тем страх все еще терзал ее душу. — Прости меня, я просто...

— Просто сделала то, что считала верным, — закончил за нее отец.

Она обернулась к нему — мужчина улыбался.

— Мы любим тебя, дорогая, — сказал он, заправив прядь выбившихся волос за ухо дочери. — У нас будет еще много времени, чтобы поговорить обо всем... Я просто хочу насладиться этим моментом столь долго, сколько смогу — нашей встречей. — Он склонил голову набок. — Так как ты вернулась, я подозреваю, что все прошло отлично?

— Не совсем, — призналась Гермиона. — Но Волан де Морт мертв, — она сглотнула. — И это главное.

— О, Гермиона, — произнесла миссис Грейнджер, словно никогда не устанет повторять имя дочери. — Я не могу поверить, что ты собиралась пройти через это одна!..

— Я была не одна, — возразила Гермиона.

— Ну, да, конечно, не одна, — согласился отец, кивком головы указав на Гарри. — Но твоя мать имела в виду не это.

— Прости, — повторила Гермиона. — Я, правда... Вы были счастливы здесь?.. Ну, хоть немного?..

— Да, — признался мужчина. — Счастливы. Кстати, мы ждем ребенка, и...

— Я заметила, — Гермиона искренне улыбнулась. В другое время данная новость шокировала бы ее, но сейчас она была так рада встрече с родителями, что вовсе не думала ни о чем ином. — Кто?..

— Девочка, — усмехнулась миссис Грейнджер. — Мы хотели назвать ее Гермионой.

— Она должна родиться в середине октября. Кстати, если хочешь искупить вину — придумай ей имя. «Гермиона» ведь уже занято, — женщина рассмеялась. На ее лице выразилось нечто странное, когда она взяла руку дочери и положила на свой живот. — Чувствуешь?.. — прошептала она.

Да, Гермиона чувствовала. Она чувствовала, что ребенок здоров, она ощущала жизнь. И хотела только одного, чтобы маленькая девочка, ее сестра выросла в лучшем, безопасном мире.

И она очень надеялась, что ее сестра будет магглой...

Почему Ли станет аврором.

Глава 11.
Почему Ли станет аврором.

21 августа 1998 года.

— Будешь? — поинтересовался Ли, отхлебнув глоток слишком горячего кофе.

Парень ненавидел кофе, но почему-то только он помогал ему избавиться от неприятного, давящего чувства вины и боли.

— В шесть вечера? — спросил Джордж, кивая на другую кружку, стоящую на столе.

— Это поможет, — произнес Ли, и Джордж кивнул:

— Давай, — он протянул руку и принял от друга чашку. Сделал небольшой глоток и скривился. — Слишком горький.

— Ты думаешь? — спросил Ли, отставляя свою кружку на стол и глядя на товарища. — По-моему он никакой.

— Наверное ты испортил свои последние вкусовые рецепторы этой дрянью.

— Может и так.

— Эй, Ли... — внезапно произнес Джордж, дотронувшись до плеча парня.

— Ты всё еще думаешь о том письме? — спросил Ли.

Они все получили такие же письма. Все, кто боролся. Ли одним из первых подписал заполненную Кингсли форму об обучении в аврорской академии.

Джордж достал письмо из тумбочки и уставился на него, словно держал в руках вовсе не пергамент, а ядовитую змею или тарантула.

Магия Джорджа стала несколько ненадежной в последнее время. Он никак не мог контролировать ее потоки, поэтому даже не брался за палочку. Анджелина предложила ему посетить специалиста, если он не хотел окончательно превратить всю мебель и саму квартиру в груду обугленного хлама. Он согласился, и девушка познакомила его с Морганой Пракчет. Эта женщина была магглорожденной, но помимо всего хорошим психиатром. Ее порекомендовала Гермиона, Джордж последовал совету не сразу, но настоятельные уговоры Анджелины сыграли свою роль. Он послушался — и совершил ошибку.

Ли впервые встретил миссис Пракчет, когда она пришла на первый сеанс с Джорджем в его квартиру. Она была тихой, интеллигентного вида женщиной со светлыми волосами, стянутыми на затылке и квадратными очками, которые смягчали ее угловатое и некрасивое лицо. Миссис Пракчет была серьезной и собранной, но вопросы, которые она задавала Джорджу были неделикатными. Она делала только хуже — после их сеансов парень всегда выглядел отвратительно, и Ли приходилось успокаивать друга. Ли знал, что на последнем занятии они говорили о письме. Джордж постоянно думал о нем — что бы ни делал.

— Да, — наконец, произнес Джордж. — Но я не собираюсь соглашаться.

— Я рад, что ты принял верное решение.

— Я думал о тебе.

Пальцы Ли напряженно сжали кружку. Он заставил себя спокойно вдохнуть воздух и уставился на угольно-черный напиток.

— Да?.. — стараясь выглядеть как можно более невозмутимо, спросил он.

— Я знаю, что ты никогда не хотел работать в Министерстве, — Джордж уже был и сам не рад, что поднял эту тему. — Ты никогда не хотел быть аврором. Черт возьми, ты даже никогда не любил Защиту от Темных Искусств, даже тогда, когда ее вел Люпин.

— И Грюм, — добавил Ли, улыбнувшись. — А он был аврором...

— Он был психом, удачно замаскированным под аврора, — поправил Джордж.

— Тем не менее, они заставил меня задуматься...

— Хватит нести чепуху, Ли, — перебил друга Джордж. — Может быть, я и псих, но это не значит, что я поверю в этот бред. Говори правду. Сейчас же!..

Ли снова отставил кофе в сторону.

— Слушай...

— И смотри на меня, ладно?..

Он на пару секунд поглядел прямо в глаза другу, а потом отвернулся. Это было слишком тяжело. Джордж напоминал ему о Фреде, собственно, он был его частичкой. Он просто не мог смотреть на парня, не видя в нем Фреда, и чувствовал себя едва ли не горящим в аду, в чертовом котле.

— Ли! — громко воскликнул Джордж. — Пожалуйста.

— У меня было огневиски, — Ли поднялся на ноги. — Где-то в шкафу...

— Ли, — снова произнес Джордж. — Сядь.

— Это поможет.

— Мне плевать, — отрезал Джордж. — Просто сядь и посмотри на меня.

Медленно, Ли снова опустился в кресло. Он взглянул на друга открыто, не пряча взгляда, наверное, впервые со времен окончания войны.

Он потерял слишком многое. Всё... Темные круги под глазами резко контрастировали с бледно-амиантовой кожей. Его глаза выглядели безжизненными и пустыми.

Ли в который раз отвернулся, пару раз моргнув.

— Я ненавижу ЕГО! — Выкрикнул Ли, сплевывая. — Он отнял у меня друзей — убил Фреда и забрал... тебя! И я не могу перестать думать, что, возможно... — он сглотнул, борясь с подступающими рыданиями. — Во время боя я сражался с ним — с Руквудом — и проиграл. Он отбил все мои удары, а потом едва меня не прикончил. Он убил девушку, сражающуюся со мной плечом к плечу — я даже не знаю ее имени. Я не смог ее защитить. Я не смог спасти ее, я упустил Руквуда — и всё... Я просто дрянь, Джордж — я ничтожество, размазня...

В холодных, горящих злостью и ненавистью, глазах парня, Джордж увидел чувство вины и боль... Столько боли — Господи, как он ее выдерживает?..

— Это моя ошибка, — голос Ли дрогнул. — Это моя вина, что Фред погиб. Я был трусом и позволил этой твари пробраться в замок...

Он заставил себя встретиться взглядом с Джорджем, извиняясь — и перед ним, и перед Фредом, перед братьями — двумя сразу. Если бы только Джордж простил его...

— Как ты думаешь теперь, почему я так хочу стать аврором? Я хочу...

Он мог бы сказать, что желает стать сильным. Достаточно сильным, чтобы защитить людей, которых любит, чтобы стать истинным Гриффиндорцем, но сказал правду, как Джордж и просил:

— Хочу убить его на это раз.

Что-то, наконец, засветилось в глазах Джорджа — искра ярости, и вместе с ней то прощение, которое Ли так искал.

Но он не произнес ни слова.

Ли взглянул на зашторенное окно, а потом послышался стук в дверь.

— — — * — — —

Косой переулок — самое тоскливое место на свете, по мнению Анджелины. Три магазинчика — серых, мрачных... Десятки других были заколочены досками, без признаков хоть каких-то посетителей. Волшебная лавка Уизли маячила перед ее взглядом своей темной непривлекательностью — даже она изменилась. Магазин Фреда и Джорджа больше не был самым ярким и красочным зданием улицы — наоборот, он стал самым блеклым и неприглядным. «Закрыто» — гласила вывеска на двери.

Знакомая дрожь пробежала по спине девушки, и она рефлекторно замерла, достав из кармана джинсов палочку, взглядом почти отчаянно сканируя улицу. Кто-то смотрел на нее. Она пару секунд неотрывно вглядывалась в темную фигуру в черном плаще с накинутым капюшоном — кажется, женскую — которая стояла в тени одного из магазинов в конце переулка. Сегодня было достаточно тепло — кто стал бы надевать плащ в такую погоду?..

Анджелина заставила себя успокоиться, она поняла, что должна успокоиться. Пожиратели Смерти мертвы или находятся в Азкабане, — говорила она себе. Она подняла руку и помахала фигуре в черном... которая тут же отвернулась и исчезла, осознав, что была замечена.

Анджелина торопливо постучала в дверь, спрятав палочку обратно в карман. Прошло долгих пять минут, прежде чем дверь отворилась, но она снова успокоила себя. Ли, отворивший ей дверь, улыбнулся и впустил ее внутрь.

— Привет, — тепло произнес он. — Как поживаешь?

Улыбка была поддельной, тон — фальшивым. Всё в парне было ложью. Очень искусной, но ложью.

— Отлично. Правда, немного устала, — солгала Анджелина.

— Джордж на кухне.

Это была игра воображения, или Ли подмигнул ей?.. Нет, наверное, показалось...

— Я не видел тебя на похоронах, — произнес он, поднимаясь по лестнице вслед за подругой. — Ты была на награждении и восстановлении, но я никак не могу вспомнить...

— Я не ходила.

Пару мгновений она молчала, а потом добавила:

— Знаешь, я просто не хочу... Нет, дело конечно не в этом, но... — она пожала плечами. — Я просто имею в виду что не хочу... — ее голос затих.

— Верить в то, что он погиб? — тихо закончил за девушку Джордж, опершийся руками об стол.

Он сел в кресло, вытянув ноги вперед, и оперся подбородком на одну руку, взглянув на друзей. Его глаза лихорадочно блестели.

Он был сейчас не Джорджем, оплакивающим потерю брата. Он был Фредом, который задумал очередную шалость.

Сердце девушки сжалось от боли, а дыхание... Она просто не могла дышать, глядя на него.

— Джордж, — нарочито громко и весело произнесла она, — привет.

— Кофе или чай? — спросил Ли, ставя чайник на плиту. Странно, почему он не воспользовался палочкой?

— Чай, — только и выдавила Энджи.

— У нас есть еще огневиски, — предложил Ли, глядя на Джорджа с полуулыбкой, которая мгновенно угасла, встретившись с каменным выражением лица друга.

— Давай, — легко согласилась Анджелина, но Ли отрицательно замотал головой. — Я думаю...

— Не стоит, — закончил за нее Ли. — Помнишь, как мы уговаривали тебя пить еще в Хогвартсе, а потом тебе влетало от МакГонагалл?

— Да, — улыбнулась девушка с благодарностью, что парень не стал настаивать, а даже сумел ее отговорить.

Она улыбалась и смеялась, пока Ли возился с чаем. Они много шутили, старательно изображая, что всё хорошо. Но ни один из них не смог обмануть ни другого, ни самих себя. Когда Анджелина упомянула о странной женщине, которую видела на улице, Ли нашел это забавным.

— Вероятно, одна из старых поставщиц медальонов для защиты. И когда эти идиоты поймут, что мир больше в них не нуждается? — рассмеялся он.

Анджелина сделала вид, что не расслышала его слов, а затем услышала звон ключей в замке. Она замерла.

— Расслабься, — все так же улыбаясь, произнес Ли. — Это всего лишь Алисия.

— У нее есть ключи?

— Она проводит здесь много времени, — пожал плечами парень. — Просто не хочет подолгу быть у родителей.

— Да, и Джордж позволил мне пожить у него, — произнесла Алисия, вошедшая в комнату.

Она, как и выглядела невероятно устало — всё те же, что и у всех, круги под глазами и исчезнувший, буквально испаривший блеск из ярко-голубых глаз.

— Но я уже нашла себе квартиру. Пришла, чтобы вернуть ключи назад, — она звякнула связкой, прежде чем бросить Джорджу, которую тут же ловко поймал ее на лету.

— Останешься? — спросила Анджелина, ощущая, что Алисия уже собирается уходить. — Ли собирается сделать мне чай, — она подняла пустую кружку со стола. — Может, ты тоже выпьешь?

— Или огневиски, — добавил Ли. — Чашка кофе?..

— Нет, спасибо, — отказалась девушка. — Мне пора, — взгляд Алисии буквально умолял, чтобы друзья оставили ее в покое.

— Всего несколько минут, — настаивал Джордж.

— Ты выглядишь напряженной. Что-то случилось? — Анджелина положила руку на плечо подруги.

Алисия отпрянула, вздрогнув, словно прикосновение Энджи обожгло ей кожу.

— Расслабься, посиди с нами пару минут, — повторил Джордж, улыбнувшись.

— Мне действительно нужно идти...

Алисия легонько приобняла Ли и Джорджа, чмокнула в щеку Анджелину и, не глядя ни на кого, покинула комнату.

Хлопнула входная дверь...

Только сейчас друзья поняли, что за все это время Алисия ни разу не посмотрела в глаза ни одному из них.

И это было странно.

Справедливость.

Глава 12.
Справедливость.

27 августа 1998 года

Было еще кое-что, что он просто обязан был сделать.

Неприятное чувство, тягучее, словно он обладал тем, что совершенно ему не принадлежало, преследовало Гарри повсюду, словно тень. Поначалу он думал, что это ощущение уйдет, когда вернет палочку Малфою, но вместо этого стало только хуже. Гарри долго гадал, что же именно вызывает в голове такие мысли, а потом понял — дело в мече Гриффиндора.

Может быть, стоило отдать его Невиллу?.. Или вернуть в школу?.. А что, если передать его Министерству?..

— Гарри, перестань, — вдруг набросилась на него с обвинениями Гермиона. — Это просто ужасно...

Прошла неделя со времени их возвращения из Австралии, а она все еще была раздраженная и вечно злая.

— Жутко, — согласился Рон, лежавший на своей кровати и уставившийся в потолок. — Кажется, что ты сейчас проткнешь себя насквозь.

— Правда? — усмехнулся Поттер, проведя лезвием по бедру, поднимая меч выше. — Вот так?

— Гарри! — выкрикнул Рон. — Этот меч убил василиска. И с легкостью справится даже с Мальчиком-Который-Выжил.

— Ох, как скажете, — Поттер отложил меч в сторону. — Но, знаешь, если бы я хотел покончить с собой, то выбрал бы другой способ.

— Естественно, — Рон приподнялся на локтях и взглянул на друга. — У тебя были такие оригинальные способы смерти в последние семь лет, — он рассмеялся. — А ты, дурило эдакий, выбрал борьбу за выживание. Так что, теперь уже нечего думать...

— Не говорите так, — резко произнесла Гермиона. — Вы оба!..

Рон многозначительно закатил глаза, продолжая смотреть на Гарри.

— Я не говорил ничего такого, — запротестовал Поттер.

— Мы просто шутим, Мони.

— Нет, не шутите, — задумчиво произнесла Гермиона.

Гарри дико захотелось, чтобы она замолчала. В ее словах чувствовалась неприкрытая горечь — словно то, что они шутили о смерти было самой отвратительной вещью на свете. А ведь они просто прятались за этими глупыми шутками от всего мира. Да, они были трусами, но кому хочется лишний раз об этом услышать.

Гарри бросил ненавистный взгляд на меч Гриффиндора. Гриффиндора...

Кажется, все вокруг издеваются над ним, и даже этот проклятый кусок железа. Меч ГРИФФИНДОРА, право слово, какая ирония!..*

— Да что с тобой такое сегодня, Гермиона? — через некоторое время спросил Рон.

Гермиона подняла взгляд от книги над которой склонилась:

— Я собираюсь вернуться в Хогвартс, — многозначительно произнесла она. — И всё еще не прочитала ни одной книги за прошедший год, если не учитывать сказку о дарах смерти и дурацкую книженцию Скитер про... — она осеклась, не желая называть имени Дамблдора.

— Зато сколько книг ты прочла до этого!..

Гермиона улыбнулась:

— Вы двое действительно думаете, что вам удалось так легко отделаться.

— О чем ты?

— Я читала об академии авроров, — произнесла она высокомерно, напомнив Гарри об их первой поездке в Хогвартс, когда Рон пытался покрасить Коросту в желтый цвет. — И я, и Джинни разговаривали с Тонкс об этом еще два года назад. Ваша учеба будет интересной, но она будет в сотни раз сложнее, чем в школе.

Рон фыркнул.

— И меня не будет там, чтобы снова помогать вам, — Гермиона замолкла, склонившись над книгой.

Да, Гарри уже думал об этом. Было ужасно, что ее больше не будет с ними. Она была их единственным другом, делила с ними всё — и счастье, и горе. А теперь они не увидятся больше года (Гермиона сказала, что вероятней всего не вернется на зимние каникулы).

И ни Гарри, ни Рон не могли ее в этом винить. Гарри знал, что у нее не было другого выбора. Но этот вынужденный полураспад терзал его душу.

Его учеба (равно как и у Рона) начнется пятого сентября, несмотря на то, что это будет суббота. Они должны будут появиться в Министерстве к семи (что привело парней в ужас — как они смогут встать так рано?). Наряду с тем, что им придется носить бордовую форму (что заставило Рона подумать несколько дней, прежде, чем принять окончательное решение), остальное же казалось восхитительным, особенно такие вещи, как хорошая плата, и, конечно же, престижная работа мечты.

Не говоря уже о том, что Гермиона была права, они изначально знали, что учебу в аврорской академии вряд ли можно назвать пустяком.

— Мы победили самого темного мага всех времен. Как какая-то академия может быть хуже этого? По крайней мере в классе мы не будем рисковать жизнью, — буркнул Рон, садясь в кровати.

— Ты так в этом уверен? — раздраженно спросила Гермиона. — Знаете, какие уроки у вас будут? Слежения и преследования... Черт возьми, вы даже не догадываетесь, что вам придется заниматься Трансфигурацией и Зельеварением на наивысших уровнях.

— Ну, мы варили Оборотное зелье на втором курсе, — сказал Рон, а Гермиона метнула на него яростный взгляд.
— Я варила, — поправила она парня. — И потом, у вас будет по четыре часа окклюменции и легилименции каждую неделю.

— Ну вот, то-то и оно, — улыбнулся Рон. — Мы научимся подключаться к твоей голове, и ты все нам расскажешь.

— Ни за что, — засмеялась Гермиона.

Гарри кисловато улыбнулся. Гермиона поднялась на ноги, положив учебник на столик и подошла к нему. Она склонилась над мечем, словно рассматривая гравировку на ручке, а потом наклонилась чуть ниже над ухом парня и прошептала:

— Верни его гоблинам.

Гарри благодарно сжал ладошку Гермионы.

Как ему самому это не пришло в голову?..

— — — * — — —

Он чувствовал, что бросается в глаза — парень с мечом, идущий по Косому переулку. Он был похож на грабителя, убийцу или сумасшедшего со стороны, но ему было на это плевать.

Когда Гарри вошел в здание банка, гоблины удивленно посмотрели сперва на него, затем на сверкающий рубинами и серебром меч. Их глаза сузились, и все они демонстративно отвернулись. Неожиданно один из них кивнул парню рукой, приглашая подойти ближе.

Он был очень похож на Крюкохвата, но явно им не являлся. А вообще, для Гарри все гоблины были на одно лицо.

— Извините… — начал было Гарри, но гоблин перебил его.

— Гарри Поттер, — глядя поверх стола, посмотрел на Гарри тот и нагловато усмехнулся. — Добрый день.

Гарри промолчал. Он знал, что ему здесь не рады — за похищение чаши и присвоение этого самого меча — серьезная кража по мнению гоблинов, как сказал когда-то Крюкохват.

— Я... э-э... — Гарри никак не мог подобрать нужных слов.

— Пришли за наличными? — язвительно подсказал гоблин.

— Нет, — возразил Гарри. — Все дело в мече. Мече Гриффиндора.

Выражение лица гоблина перекосилось:

— Я вижу.

— В том году мы ограбили банк, — не задумываясь, буркнул Гарри.

— И это я тоже превосходно помню... — угрюмо отрезал гоблин.

— Я заключил сделку с Крюкохватом. Он помог нам всё спланировать, — Гарри бросил беглый взгляд на меч, и снова поднял голову. — В обмен на получение того, что нам было нужно, я пообещал ему этот самый меч.

Гоблин выглядел заинтересованным. В его глазах больше не было той привычной ненависти и отвращения — он знал, что ставки слишком высоки.

— Крюкохвата нет в живых. Но он выполнил свою миссию, он провел нас в Гринготтс, и я считаю, что меч принадлежит вам. Это ведь гоблинская работа, верно?

— Да, — согласился Глава Департамента. — Меня зовут Гервик.

— Рад знакомству. Меч ваш. Гоблинов, я имею в виду.

Гервик требовательно и недоверчиво посмотрел на парня. Гарри знал, что от гоблинов не стоит ждать благодарностей. Они сочтут это оплатой за все зло учиненное им волшебниками за многие-многие годы.

Гервик быстро вырвал меч из рук Гарри, словно ожидая, что тот изменит свое решение. Долгое время он сидел молча, а потом снова взглянул на Гарри.

— Вы действительно странный волшебник, мистер Поттер, — теперь в его голосе звучал поистине благоговейный трепет. — Чтобы выполнить свое обещание даже после смерти Крюкохвата и спустя столько времени...

— Я всегда выполняю свои обещания.

Гервик склонил голову:

— Да. Теперь я это знаю. Но почему вы не вернули его школе?..

— Он ведь принадлежал гоблинам с самого создания, разве не так?

— Но находился в Хогвартсе долгие годы...

— Хогвартс в нем больше не нуждается.

На сей раз Гервик его удивил:

— Спасибо, Гарри Потер! — воскликнул он, пожав волшебнику руку.

Гарри покидал здание с блаженной улыбкой на лице — теперь можно со спокойной душой отправляться в Академию.

Одно только огорчало парня — Гермионы и Джинни больше не будет вместе с ним и Роном.

Но, все же, справедливость восторжествовала, а жизнь налаживается.

Ну, более или менее налаживается...

Лилии.

Глава 13.
Лилии.

29 августа 1998 года.

И вот он снова здесь...

В прошлый раз рядом с ним была Гермиона, тогда было легче, проще. Холодный страх еще терзал сердце Гарри — стоило только вспомнить про Нагайну, как в груди холодело.

Ну вот, он снова последний трус, который трясется от страха. Боится всего, даже теперь, когда жизнь наладилась — Волан де Морт умер, шрам больше не болел. Всё было хорошо, а он до сих пор вел себя как трусливый идиот.

Он ждал этой поездки со времен окончания битвы, но ничего не сказал своим друзьям. Он попросил Джинни пойти вместе с ним. Гарри так сильно боялся, что она откажет, но девушка охотно согласилась — и вот теперь они идут по широкой улице Годриковой Впадины. В прошлый раз всё вокруг было белым от снега, в ночь Сочельника, а сегодня зеленая листва и ярко-синее небо навевали мысли о том, что еще не всё потеряно.

Гарри ничуть не чувствовал себя лучше, в тот раз ему было проще и более комфортно с Гермионой, сейчас же он ощущал скованность движений. Они с Джинни миновали развалины его бывшего дома; девушка ободряюще улыбнулась, а Гарри остановился, чтобы провести подушечками пальцев по выгравированной табличке:

« Мы в тебя верим!» и «Мы знали, что ты сможешь!»

— Красиво, — тихо прошептала Джинни.

Гарри знал, что она ничего не поймет так, как это смогла понять Гермиона.

Что-то незримое буквально потянуло его на кладбище. Всё, что попадалось им по дороге, было тихим до жути: улицы пусты, на окнах занавески... Как и в Косом переулке или Хогсмиде. По большей части и Гарри, и Джинни молчали, просто не зная, о чем можно поговорить.

Как только они вошли за ворота кладбища, Гарри приметил фигуру, склонившуюся над могилой матери. Женщина в маггловской одежде и с темными волосами, стянутыми на затылке в тугой пучок. Гарри мгновенно остановился, Джинни, шедшая позади него, едва не впечаталась ему в спину.

— Гарри, что?.. — она проследила за его взглядом и нахмурилась. — Что?..

Фигура подняла голову, и Гарри отступил на пару шагов к калитке.

— Тетя Петунья?..

Женщина вздрогнула.

— — — * — — —

Петунья и сама не знала, зачем пришла. Она не была здесь с похорон, на которые все же пришла, несмотря на негодование Вернона. Женщине вспомнилось лицо мужа, когда она произнесла: «Лили была моей сестрой!».

Воздух на кладбище не изменился с тех пор — все такой же удушающий. Тем не менее, Петунья чувствовала, что просто обязана вернуться. Так странно, после стольких лет — почти двадцать — ей захотелось прийти.

Она впервые увидела памятник и едва не вскрикнула, когда приметила простой обелиск с изображением трех улыбающихся человек. Посетила дом... Когда на ржавых покосившихся воротах она увидела табличку, обычно невидимую для магглов, едва не отскочила в страхе.

«Если ты читаешь это, Гарри, мы с тобой»; «Мы любим тебя, Гарри!»; «Мы верим в тебя!»

Некоторые из записей были выцарапаны на табличке много лет назад. Некоторые во время войны, какие-то уже после нее. Почему она никогда не задумывалась о войне?.. Почему ей всегда было наплевать?..

Она легко нашла могилу. Даже спустя столько лет она слишком хорошо о ней помнила.

Петунья принесла лилии — цветы, одноименные с именем сестры, которую она ненавидела так долго. Она положила их под обелиском, и осталась на несколько мгновений стоять, опустившись на колени на холодный камень, который не могло согреть даже полуденное солнце. А затем порывисто протянула руку, достала несколько цветов из букета и положила их под вторым надгробием. В конце концов, Джеймс был мужем ее сестры.

— Привет, Лили, — тихо сказала она. — Твой сын жив... Наверное, это всё, что ты хотела бы услышать от меня. Он жив и здоров. Я не видела его с прошлого года, но мне сказали, что война закончилась. Это означает, что мы победили...

А потом она услышала голос и подняла голову.

Ей показалось, что она сходит с ума.

Неужели это призрак, там впереди?.. Лили говорила, что привидения существуют на самом деле — неужели она не шутила?..

А потом призрак произнес:

— Тетя Петунья?.. — и женщина узнала в нем своего племянника.

Гарри вырос, за этот год он еще больше стал очень похож на отца, а рыжеволосая девушка позади него... Матерь Божья, неужели это... Лили? .. Нет, чуть ниже ростом, и черты лица совсем другие. Девушка держала парня под руку и ее волосы — огненные, яркие... И Гарри, так похожий на Джеймса... Мысли путались в голове у Петуньи.

На секунду она могла поклясться — сестра и ее непутевый муж вернулись. Но это были всего лишь Гарри и его подруга.

— Гарри, — произнесла женщина, поднимаясь на ноги.

Она видела, как взгляд Гарри скользнул к цветам у обелиска, а потом снова вернулся к лицу тети. Девушка же опасливо вглядывалась в очертания кладбища, словно ожидая увидеть скрытую в них угрозу.

— Что вы здесь делаете? — спросил наконец Гарри, крепко стискивая локоть Джинни, словно ища у нее поддержки.

Холодный и отчужденный тон в голосе Гарри был так непохож на тихий голосок Лили или приятный баритон Джеймса.

— Я принесла цветы, — произнесла Петунья неловко.

— Лилии...

Она фыркнула, словно наяву услышав насмешливый голос Лили: «Как мило с твоей стороны, Петунья. Принести цветы в пару к вазе, подаренной на Рождество!»

— Я... Я...

Гарри не знал, что ему стоит сказать. Он хотел забыть их с Верноном, а теперь она пришла сюда. В эту деревню, на это кладбище. К могиле родителей.

— Мне никогда не нравился твой отец, — произнесла она, косясь на цветы.

Гарри сжал руки в кулак. Он не хотел ругаться с теткой сейчас.

— Я никогда не знала его, — добавила женщина поспешно. — Мы с Лили мало разговаривали об этом. Но то, что она сказала однажды... Она сказала, что любит его и никогда не бросит, что бы мы ей не сказали. И потом я... Я все это время винила его в смерти сестры...

Гарри пристально взглянул на тетю. Она что, шутит что ли?..

— Я все это время считала, что если бы Лили не встретила его, то не умерла бы, — спокойно произнесла женщина. — Знаешь, я никак не могу отделаться от мысли, что это его вина, то, что Лили погибла. Я ведь даже не ходила на свадьбу, хотя они меня приглашали. Я видела твоего отца лишь дважды. Один раз тогда, когда он приходил к родителям, а потом когда родился ты. По правде сказать, Джеймс показался мне очень красивым, в его глазах были проблески ума, он был вежлив и воспитан, ты очень на него похож, знаешь, даже внешне... Когда ты родился, твои родители приехали к нам в гости, без предупреждения заявились в дом. У Вернона едва не случился припадок, когда он их увидел. Твой отец был с Лили тогда и... Он смотрел на меня точно так же, как ты сейчас. Ты так на него похож...

— Я знаю, — прервал женщину Гарри.

Ему больно было смотреть на тетю Петунью, взгляд которой был таким затравленным и испуганным, что Гарри и самому стало страшно и отчего-то стыдно.

— Это Джинни, моя подруга... Вы ведь встречались с мистером Уизли?.. Так вот, это его дочь. Джинни, это тетя Петунья.

Девушка дружелюбно и тепло улыбнулась, пожав руку женщине.

Что-то непонятное промелькнуло на лице Гарри, но сразу же угасло.

— Я сожалею, что они погибли, — тихо добавила Петунья. — И извини, что мы так долго лгали тебе. Они не были ленивыми, бесполезными и безработными. У них было больше денег, чем было у нас Верноном, или будет когда бы то ни было. Это я знаю.

— Да, — согласно кивнул головой Гарри, на этот раз менее сурово.

— И, думаю, они были счастливы, — заключила Петунья, снова бросив взгляд на лилии, лежащие на белом мраморе.

— Да, были.

— Как?.. — женщина запнулась, но потом добавила с решительностью в голосе:

— Как они умерли?

— Вы не знали? — изумленно спросила Джинни.

— Я знаю, что их убил ваш Темный Лорд — Волан де Морт. Но никто из них не говорил мне, почему он убил именно их, почему сделал это лично, почему во все это была вовлечена наша семья, и мы должны были прятаться. До сих пор не знаю...

— Это долгая история, — произнес Гарри после короткой паузы.

— Я ждала почти двадцать лет.

— Я... — начал Гарри нерешительно. — Я не тот человек, который должен об этом рассказывать, но я единственный, кто знает всё. — Он помолчал пару минут, переводя дух, а потом продолжил. — Полагаю, вы знаете, кто такой Волан де Морт?..

Петунья кивнула:

— Он убил твоих родителей. У него было много последователей... — женщина изо всех сил старалась вспомнить, что слышала от Дамблдора много лет назад. — Пожиратель Смерти...

— Слово «маггл» вам ведь знакомо, я прав?..

— Да.

— Волан де Морт — сын чистокровки и маггла. Он полукровка, так же, как и я, только хуже. Моя мать была волшебницей, и еще какой, а его отец — он был магглом и ужасным человеком, бросил беременную Меропу, когда понял, что та привязала его к себе зельем. Меропа умерла при родах, а ее сын остался жить в приюте. По просьбе Меропы ребенка назвали Том Риддл, в честь отца. Том вырос в маггловском приюте. Он был очень талантливым волшебником, но использовал свою магию (даже в детстве), чтобы делать людям больно. Когда ему было одиннадцать, он, как и я в свое время, отправился в Хогвартс. Он стал отличником, хорошо знал Защиту от Темных Искусств и Зелья.

— Он был на Слизерине, верно?..

Гарри снова удивился, но согласно кивнул головой:

— Да, был. Когда он узнал правду о своем отце, то нашел его и убил всю семью. А потом чистокровных родственников со стороны матери. Затем придумал себе второе имя — Лорд Волан де Морт, и собрал последователей — Пожирателей Смерти. Начал создавать крестражи, своего рода артефакты темной магии в которых можно было хранить частички своей души и жить вечно... Я не уверен, что тогда была война. Это не было похоже на войну, которую вы видите в фильмах по телевизору с солдатами и взрывчаткой... Были Пожиратели, которые убивали людей, начались массовые аресты и наказания без лишних разбирательств. Как раз когда мои родители вступили в Орден Феникса, чтобы бороться с Волан де Мортом. Дедалус Дингл и Гестия Джонс которых вы видели в том году, тоже входят в этот Орден. Потом было пророчество...

Петунья нахмурилась.

— Я знаю, знаю... — поспешно вставил Гарри. — Я всегда думал, что гадания — это глупости, но это очень важная часть истории. Было пророчество о ребенке, который сможет победить Волан де Морта. В пророчестве говорилось, что ни один из них не сможет жить спокойно, пока жив другой; один падет от руки другого... И Волан де Морт решил, что этот ребенок я, потому что я родился в конце июля, а мои родители трижды бросали ему вызов, как и было сказано в том пророчестве. И он решил меня убить. — Рука Гарри поднялась, чтобы дотронуться до шрама. — Мои родители прятались около года, а потом один из их друзей предал их, и Волан де Морт пришел к нам в дом. Он убил моего отца, который пытался дать время жене убежать со мной. А потом предоставил матери выбор: или она отходит в сторону, позволяя убить меня, или погибает.

— Она умерла... — Петунья сдавленно охнула. — Умерла, закрывая собой тебя?..

— Да. Так что, это была вина не отца, а моя...

— Да, ты говорил об этом раньше, но тогда я ничего не знала... Мы вернулись домой на Тисовую улицу, кстати...

— Я знаю, — снова повторил Гарри. — Мне рассказали.

— Ты не вернешься?..

— А стоит? — удивленно поглядел на тетю Гарри. — У меня ведь теперь есть свой дом.

— Если захочешь. — женщина пару минут помолчала, а потом спросила:

— Ты ведь выиграл в войне, не так ли?

— Да.

— А ОН мертв... Волан де Морт?

— Да.

Гарри показалось, что женщина облегченно вздохнула. Гарри посмотрел на нее с любопытством и обернулся, поглядев на Джинни, которая уже долгое время стояла в стороне, на расстоянии нескольких шагов от них, как бы показывая, что не хочет вмешиваться в разговор. Гарри благодарно кивнул ей и подошел ближе к тете.

— Знаешь... — неожиданно начала Петунья... — Я их не ненавижу.

— Правда?

— Я так думаю. И тебя я тоже никогда не ненавидела, что бы ни сказала или сделала.

— Я не думаю, что когда-нибудь смогу в это поверить.

— Твое право...

Она посмотрел на племянника, глядя прямо в его зеленые глаза. Когда Лили и Джеймс впервые показали ей своего ребенка, она не смотрела на него в тот день. Но когда увидела на пороге своего дома, только эти изумрудные глаза Лили заставили ее принять племянника.

— Нет, — уже решительней, провозгласила она. — Я не ненавижу тебя.

— Я тоже не ненавижу вас, — улыбнувшись проронил Гарри. — Как там Дадли?

— Он в порядке. Учится в колледже, — вопрос племянника несколько удивил женщину. — А ты?..

— Тоже. У меня будет работа, как у родителей. Волан де Морт мертв, война закончена, так что, надеюсь, вам больше никогда не придется слышать о волшебниках.

— Да, я не хочу ничего слышать о магии... Но иногда... Ты можешь просто отправить мне письмо по почте. Нашей почте, я имею в виду. Или приезжай в гости, только нормальным способом, — женщина улыбнулась и посмотрела на Джинни, в нерешительности топтавшуюся за кладбищенскими воротами. — Можешь приехать вместе со своей девушкой. Я буду вам рада.

Гарри слегка улыбнулся:

— Обязательно. — Его взгляд снова наткнулся на лилии. — Она любила вас.

— Я знаю.

Гарри кивнул головой, словно не был удивлен.

— Гарри...

Петунья тепло, и слишком крепко, обняла парня, а затем расцеловала его в обе щеки.

— До встречи, — улыбнулась она.

Теперь это действительно выглядело как «До встречи». Они встретятся еще, и, наверное, не один раз.

— Удачи, — еще раз обняв племянника, произнесла женщина.

— До свиданья, тетя Петунья.

Они прошлись, держась за руки, до самой калитки, а потом, снова кивнув друг другу на прощание, разошлись в разные стороны. Джинни и Гарри пошли направо, а Петунья — налево, в сторону маггловских кварталов.

Безжизненные серые глаза.

Глава 14.
Безжизненные серые глаза.

1 сентября 1998 года.

— Вы уверены, что не хотите поехать? — снова спросила Гермиона, отводя взгляд от поезда. Она немного нервно теребила брелок, подвешенный к сумке, стараясь не смотреть на Гарри и Рона, стоявших чуть поодаль вместе с Джорджем, Перси и Джинни.

— Пятьдесят семь, — скучающе произнес Джордж.

— Пятьдесят семь — что?.. — поинтересовалась Гермиона, не поняв, что он имел в виду. В последнее время из некоего подобия транса, в котором она находилась на протяжении последних двух недель, ее мог вывести только спокойный, задумчивый голос Луны.

— Ты уже в пятьдесят седьмой раз спросила Гарри и Рона, не хотят ли они вернуться в школу, — пояснила Джинни. — Мне кажется, это лишнее. Кому они будут там нужны?..

Гермионе показалось, что в словах Джинни была доля правды. Ей и самой будет гораздо лучше, если Рон не будет постоянно находиться у нее перед глазами, словно напоминание об их несостоявшихся отношениях.

— Ох, ну извините! — раздраженно буркнула девушка. — Простите, что я подумала, что вы с таким энтузиазмом восстанавливали Хогвартс, чтобы теперь...

— Она просто беспокоится, что останется в одиночестве, без друзей, — перебил Гермиону Рон, обращаясь к Джинни. — Это не то, чтобы... Я имею в виду, она же всегда была подругой Гарри Поттера, а этот год... Ну ты понимаешь... — он затих, немного взволнованный.

— Рон, перестань. Тебе следует быть хоть капельку вежливей. — Джордж осуждающе покачал головой. — Гермиона знает двенадцать способов, как заставить тебя не только забрать свои слова назад, а и заставить пожалеть о них, так что... Выбор за тобой.

Потом наступило долгое, затянувшееся молчание. Пустота в разговоре объяснялась отсутствием Фреда — как-то не особо хотелось шутить и разговаривать о чем бы то ни было без вечного заводилы. Никто не отреагировал на ироническую реплику Джорджа, только Джинни взяла его за руку, а Рон шумно выдохнул, устало прикрыв глаза. Гарри резко отвернулся и начал вглядываться в пыльный асфальт, не поднимая взгляда.

— Ненавижу, — вдруг мученически возведя глаза к ярко-синему безоблачному небу, произнес Джордж и прямо-таки вырвал свою руку из руки сестры.

Джинни не сделала ни одного движения, чтобы остановить его, а лишь отступила на пару шагов назад и осторожно поглядела на старшего брата.

— Ненавижу, — снова повторил Джордж. — Ненавижу тишину. Пожалуйста, скажите хоть что-нибудь. — Когда никто все еще не проронил ни слова, он умоляюще добавил:

— Что угодно...

— Малфой! — резко сказал Рон.

Джордж закатил глаза:

— Что угодно, кроме этого, — поправил он, и Джинни нерешительно рассмеялась. Гермиона тоже позволила себе улыбнуться.

— Нет, серьезно, — произнес Рон, ткнув указательным пальцем в другой конец платформы. — Малфой.

Все перевели взгляды туда, куда он указывал, и, действительно, Драко Малфой стоял в нескольких шагах от Хогвартс-экспресса, один, глядя на шумную толпу ребят и подростков, суетящихся вокруг на станции.

— Что он здесь делает? — с нескрываемым отвращением в голосе спросил Джордж.

— Ну... — протянул Гарри, чувствуя себя неловко. — Полагаю, он вернулся на седьмой год обучения, как и Джинни с Гермионой.

— И они пустили его обратно? — удивленно воскликнул Рон. — Как они могли?

— Вернулся не только он, — добавил Гарри. — Из Слизерина, я имею в виду. С нашего курса будут еще Гойл, Забини, Паркинсон и Нотт.

— А ты откуда знаешь?

Гарри беспокойно забегал взглядом по поезду, словно ища в нем поддержки.

— Кингсли сказал мне, — наконец, признался парень.

— Так вот почему вы двое не возвращаетесь, — рассмеялась Джинни. — Боитесь Малфоя, да?

Рон не счел ее слова забавными:

— Малфой был Пожирателем Смерти.

— Да, я знаю, — Гарри задумчиво поглядел на блондина. — Я и правда все еще до конца не верю, что он здесь.

— Я тоже, — пробормотал Рон. — Я не думал, что противный хорек будет иметь наглость, чтобы сунуть свой нос в Хогвартс.

— Привет всем!

Услышав звонкий голос, они, будто бы по команде, обернулись.

— Луна! — Джинни приобняла подругу и тепло улыбнулась. — Как ты?

— Просто замечательно, а вы?

Гермионе показалось, что Полумна солгала им, так как в действительности выглядела не очень — просто ужасно. Тусклые печальные глаза; одета в серую маггловскую одежду — выцветшая темно-серая футболка и потертые черные джинсы. Луна всегда одевалась странно, но сейчас превзошла даже саму себя.

— Мы живы, — произнесла Джинни, словно это было лучшее из всего, что она только могла сказать в данной ситуации. — Мы только что разговаривали о Малфое, вон он стоит.

— Я видела.

И снова повисло неловкое молчание, затем Гарри прочистил горло и громко сказал:

— Мне кажется, вам уже пора. Я имею в виду, поезд скоро отправляется...

— Ну что, удачи, — мрачно пробасил Рон. — Может, Малфой опоздает на поезд...

— Увидимся, — Джинни помахала рукой на прощанье братьям и бывшему парню.

— Не забывайте писать!

— Или забывайте, нам всё равно плевать...

— Джордж!

Гермиона чмокнула Гарри в щеку, пожала руку Джорджу и немного напряженно обняла Рона. Смущение — вот что она ощутила в тот момент. Краем глаза она приметила, как щеки Рона становятся ярко-пунцовыми, и последовала к поезду вслед за Джинни и Луной.

— Ставлю пять галлеонов на то, что в течении двадцати секунд, как мы войдем в купе к нам кто-то заглянет.

— Чуть больше сорока секунд, — покачала головой Луна.

— Если бы с нами был Гарри, тогда да, — запротестовала Гермиона. — Мы не настолько известные.

— Шутишь?! — удивленно воскликнула Джинни. — Ты была одной из лучших друзей Гарри и лучшей в школе. Ты помогла найти крестражи и уничтожить Волан де Морта. Скоро выйдут «Шоколадные лягушки» с твоим фото, и ты говоришь, что не знаменита?..

Луна рассмеялась.

— Я не собираюсь печатать свое фото на «Лягушках», — буркнула Гермиона обиженно. — Это было ваше предложение, от которого я отказалась.

— Не напоминай. Самая унизительная вещь на свете.

Гермиона знала, что Джинни была права. Достаточно было просто выйти на улицу, как каждый волшебник в радиусе пятидесяти метров тыкал в тебя пальцами и что-то шептал своим друзьям.

В то время как Рон купался в лучах славы, Гермиона изо всех сил старалась ее избежать.

— Что касается Луны, — продолжила Джинни, — она состояла в Отряде Дамблдора, всегда поддерживала Гарри, даже тогда, когда все от него отказались, ее отец напечатал в своей газете настоящее интервью с Мальчиком-Который-Выжил, она была заточена в подземелье у... Пожирателей около полугода, во время финальной битвы пристукнула Керроу, а также спасла жизнь Гарри, Рону и Гермионе, тогда, от дементоров.

— Звучит впечатляюще, — ошеломленно протянула Луна. — Но я не думаю, что я...

— Джин права, — резко произнесла Гермиона. — Ты тоже очень известна. И ты была подругой Гарри, конечно, не такой, как Джинни, но все же...

Гермиона замолкла на полуслове, увидев, как на лицо Джинни опустилась невидимая тень. Гарри и отношения все еще являлись щекотливыми темами для подруги. Гермиона облегченно вздохнула, когда Джинни улыбнулась.

— Да, — беспечно протянула рыжеволоска, проходя в небольшой узенький коридорчик поезда. — Ну а я известна тем, что отшила Великого Мальчика-Который-Выжил!

Полумна и Гермиона переглянулись, но решили ничего не говорить. Они заняли небольшое купе в самом хвосте экспресса и каждый занялся своим делом: Гермиона раскрыла книгу, Джинни увлеченно рассматривала пробегающие за окном пейзажи, а Луна чинила свои сперктрально-астральные очки, которые, по ее словам, больше не отличают мозгошмыгов от обычных мух.

— Джинни Уизли? — раздался голос, и дверь вагона открылась с громким стуком. За ней показался высокий рыжеволосый парень с надменным выражением лица. За его спиной стояли еще трое парней, то и дело вытягивающих шеи и поднимающихся на мыски, чтобы получше разглядеть девушек из-за плеч товарища. — Гермиона Грейнджер и Луни Лавгуд?!

— Ее зовут Полумна, — холодно ответила Джинни.

— Мы не думали, что вы приедете!

— Конечно, мы приедем, — недоуменно проронила Гермиона, рассеянно уставившись на парня. — С чего вы взяли, что мы не вернемся?

— Ходят слухи, что вы все станете аврорами, — выкрикнула какая-то девушка из глубины коридора. — Разве не так?

— Конечно нет, — ответила Луна, откладывая очки в сторону. — Вернее, станем, но сначала закончим школу.

— А вы... — парень запнулся, но тут же продолжил уже более уверенно:

— Вы не хотите перейти в наше купе?

— Мы хотели бы побыть в одиночестве, — заявила Джинни, выталкивая парня вон в коридор и захлопывая дверцу.

А затем повернулась к подругам, хихикая:

— Восемнадцать секунд, — объявила она, глянув на часы. — Ну, я была не так далека от истины.

— По крайней мере, ближе, чем я, — горестно вздохнула Луна, передавая Джинни пять галлеонов из своего кошелька, от которых та, смеясь отказалась.

— Я просто шутила, — заявила она подруге.

— Знаете, — произнесла Гермиона. — Мне почему-то кажется, что нам стоит перейти в другой вагон. Оставим вещи здесь, их никто не возьмет. Но если мы сами останемся, то через каждые пять минут уйма посетителей...

— Мы поняли, Мони. — Перебила подругу Джинни, поднимаясь на ноги.

Они вышли в коридор, стараясь не попадаться никому на глаза. Внезапно, Гермиона почувствовала, что кто-то слегка задел ее плечом:

— Осторожней, Грейнджер.

По спине девушка пробежала дрожь. Она не могла узнать голоса, но что-то подсказывало ей, что этот голос она должна ненавидеть и бояться.

Гермиона подняла голову и встретилась взглядом с двумя безжизненными серыми глазами.

— Изви... — начала было она, а потом узнала хозяина этих самых глаз. — Малфой?

На суде она почти не смотрела на парня, а теперь, находясь к нему так близко, с трудом смогла узнать. Не только глаза — изменилось почти всё. Он был худой, истощенный, кожа плотно обтягивала выпирающие скулы, волосы были немного длиннее, чем она привыкла — Драко напоминал ей Сириуса после его выхода из Азкабана (собственно, Малфой и был в Азкабане).

— Пожалуйста, будь осторожней, — снова произнес Малфой, отойдя в сторону и пропуская девушек вперед.

Какой-то оттенок былой гордости просвечивался в его тоне, но это самое слово «пожалуйста» звучало как-то... искренне, что ли?.. По крайней мере года два назад она не думала, что Драко вообще знает такие слова.

— Конечно, — смущенно пробормотала Гермиона и прошла вперед.

А потом резко остановилась и обернулась, глядя парню вслед — сперва с удивлением, а потом чисто из любопытства. Малфой изменился. Он был бледнее, чем раньше, худее — и не только в лице. Под серыми глазами залегли глубокие тени, и он стал менее гордым, менее насмешливым.

Она пожала плечами — в конце концов, это всего лишь Малфой. Пройдет неделя и он снова станет все той же эгоистичной сволочью, что и во все прошедшие года.

— Мне одной он показался странным? — спросила Джинни, нарушая тишину.

— Он выглядел больным, — добавила Луна. — И совсем нет мозгошмыгов.

Гермиона улыбнулась и зашагала дальше в поисках свободного купе.

Когда оно нашлось, три девушка замерли возле двери. Это купе было заперто и, кажется, находиться в нем школьникам было запрещено.

— Как хорошо, что мы теперь знаем так много заклинаний, — произнесла Джинни глядя на двери настороженно. — После того как мы войдем, Гермиона, наложишь то заклинание, которое делала для тренировок ОД?..

— — — * — — —

После столкновения с Грейнджер, Драко постарался как можно быстрее вернуться в свое купе. И вот теперь он стоял перед дверью, застывший, прислушиваясь к голосам, доносящимся оттуда. Он не хотел сейчас видеться с остальными слизеринцами, но другого выбора у него не было. Все остальные вагоны были заняты, и Малфой знал, что там ему точно будут не рады.

Он никак не мог заставить себя постучать в дверь. Но и оставаться в коридоре тоже не было радужной перспективой. Он мог наткнуться на какого-нибудь гриффиндорца, и тогда драка была бы ему обеспечена.

— Эй, — услышал парень голос Теодора Нотта. — Ты собираешься входить или как?

Драко помедлил, а потом вошел, стараясь не смотреть на друга. Перед ним мгновенно вспыхнули воспоминания: смеющийся Керроу, и кровь... много крови.

Он стиснул зубы и бегло оглядел присутствующих. У окна сидел Блейз Забини, который даже не оторвал взгляда от книги, которую читал, чтобы поприветствовать друга. Напротив Блейза — Гойл (вечно ненавидевший свое имя), а Панси глядела на Драко настороженно, без следов былой привязанности. Тео почти улыбался, хлопнув по плечу друга.

— Драко, — спокойно произнесла Панси. Ее голос и холодный отчужденный тон был для Малфоя чем-то сродни пощечины. Она так и не поняла, как многое значили для Драко их отношения. — Ты пришел.

— Так же, как и ты, — спокойно ответил Малфой, стараясь не выдавать своего разочарования.

Она небрежным движением заправила локон темных волос за ухо и произнесла:

— Мои родители настояли на этом. Ты же знаешь, я не хотела возвращаться.

— Никто из нас не хотел ехать в школу, — произнес Блейз, наконец, оторвав взгляд от книги. — Ты или кто-то еще. Но мы должны держаться вместе, чтобы остаться в живых.

— Не ты, — буркнул Тео. — Твои родители не были Пожирателями, никто из твоих близких не сидит в Азкабане. Ты мог бы обойтись без нас если бы захотел.

Блейз удивленно посмотрел на осмелившегося заговорить Нотта, а затем, ни слова не говоря, снова вернулся к чтению.

— Да, а что касается его, — ткнула пальцем в сторону Драко Панси, — то он совсем не собирается нам помогать. И это просто...

— Драко просто не смог простить нас, — усмехнулся Тео, оборвав Панси на полуслове. — Не смог забыть то, как ты хотела выдать Поттера во время битвы. — Он пару минут помолчал, а потом добавил уже несколько спокойней. — Садись, Драко, мы не кусаемся.

Хмурый тон Панси задел Малфоя за живое. Она даже не удосужилась произнести его имя, использовав местоимение «его». Она говорила так, словно Драко не было в этом купе. И самым страшным было то, что он сам был в этом виноват — он, а вовсе не Паркинсон.

Драко медленно присел на край сиденья, стараясь не смотреть на бывших друзей.

— Кстати, а вы видели? — произнесла Панси не обращаясь ни к кому в отдельности, лишь чтобы нарушить молчание. — Грязнокровка вернулась в школу без своего святого Поттера...

— Не называй её так! — прошипел Драко так злобно, что Панси испуганно вжалась в спинку сиденья. Все взгляды в купе устремились на него. Малфой глубоко вздохнул и уже спокойнее добавил:

— Я имею в виду — вдруг тебя кто-то услышит...

— Вообще-то, Драко, мы здесь абсолютно одни, — продолжая смотреть на друга с любопытством, заметил Тео.

Малфою с трудом удалось выдержать пронзительный взгляд слизеринца. Раньше Драко очень часто использовал слово «грязнокровка» по отношению к Поттеровской подружке. Но теперь ему хотелось разорвать в клочья каждого, кто посмеет так отозваться о ней. О ком угодно еще.

Почему?

Он много думал над этим вопросом, лежа в холодной камере Азкабана без сна. Ответ пришел нежданно — во время очередного ночного кошмара.

Кровь... Слишком много крови... Крики, плач, громкий девчачий голос, мольбы о пощаде... В двух шагах от него на полу корчится от боли Гермиона Грейнджер, а он, застыв на месте, смотрит в ее полные слез глаза и ничем не может помочь. Она обращает затуманенный взор на него и хрипит: «Драко!..». Грейнджер снова и снова повторяет его имя, но парень не властен над ситуацией. Тетка приглашает его принять участие в «шоу», но он лишь отрицательно мотает головой.

До сих пор Драко помнил крики девушки, страх в ее голосе... Он видел вещи похуже на службе у Темного Лорда, но не было сомнений, что самым большим кошмаром для него стала именно эта сцена, так надежно врезавшись в память...

Тео ничего не сказал больше, но Малфой понял, что он теперь не отстанет. Взгляд бывшего друга даже начинал понемногу нервировать.

Драко устало откинулся на спинку сиденья и просидел так до самого прибытия в Хогвартс, не проронив ни звука.

Личное участие.

Глава 15.
Личное участие.

12 сентября 1998 года.

— Ты знаешь, ходят слухи, что мы наконец-то сдвинулись с мертвой точки. Аресты и конфискации, я имею в виду. — Невилл устало плюхнулся в кресло и поглядел на Ли.

— Я позвал вас всех сюда, — начал вошедший в класс Кингсли, смерив говорившего Невилла немного раздраженным взглядом, — так как у нас есть серьезное дело. Обычно мы не просим помощи у учащихся, но вы уже показали свое мастерство и мужество, так что я думаю, каждый из вас вполне способен начать работать под руководством старшего аврора. Это касается Пожирателей, которые все еще находятся на свободе.

Ли рефлекторно сжал правую руку в кулак.

— Они опасны для населения, так что должны быть пойманы в столь короткие сроки, насколько возможно. У нас есть список имен. От вас требуется разбиться на пары и выбрать по одному. Вы будете продолжать свою работу, пока не поймаете Пожирателей, так что от учебы будете освобождены. Каждая пара будет иметь наставника.

Их всех уже давно, еще в первую неделю начала учебы, разбил на пары учитель — Гевейн Робертс. Невиллу поставили в пару Оливера Вуда, а Ли достался Гарри. Идея заключалась в том, что два члена так называемой команды будут дополнять друг друга, хотя, Рон, к примеру, терпеть не мог своего напарника, и общался с ним только в исключительных случаях, а потому любая работа давалась им с трудом.

Кингсли раздал каждому короткие списки. Ли быстро просмотрел бумагу, все фамилии были написаны в алфавитном порядке.

Гиббион, Тиг.
Лестрейндж, Рудольфус.
Руквуд, Август.
Уилкс, Валерио.
Эйвери, Маркус.

Ли скомкал бумажку и отбросил на стол, крепко сжав руками голову, так что Гарри, сидевший рядом с ним, легонько дотронулся до его плеча и спросил:

— Ты в порядке?

Ли согласно кивнул головой, но ничего не сказал.

— Было бы прекрасно, если бы вы определились с выбором уже сегодня, — в заключении добавил Кингсли.

Ли уже не слушал его. Он одними губами повторял одно и то же:

— Руквуд, Август... Руквуд... Руквуд...

— Ли, — прошептал Гарри. — Я не думаю, что это хорошая идея.

— О, неужели у тебя есть лучше? — слишком громко проронил Ли.

Гарри покачал головой и снова продолжил слушать Кингсли.

Спустя тридцать минут, Ли был первым из записавшихся, он расписался своими привычными закорючками напротив группы номер три. Рядом вписал фамилию Руквуд.

— — — * — — —

Единственной вещью на свете, которую он ненавидел, была работа. Это звучало действительно клёво: «Посмотрите на меня, я боролся с темными волшебниками!», но на самом деле всё, что он пока делал, это выслушивал от прохожих благоговейный шепот.

Аврорское обучение было сложным, но одно согревало душу парня — долгожданная расправа.

Он делал все, чтобы стать лучшим. Часто тренировался до самого рассвета. Ему очень нравилась Трансфигурация — Фред часто любил повторять, что Ли был просто влюблен в МакГонагалл. Но он все равно не мог стать лучшим — Гарри был превосходен в любом из магических предметов (кроме, конечно же, Зельеварения).

— Ты в порядке?

Ли взглянул на Невилла и выдавил из себя улыбку:

— Отлично. Правда, немного скучновато...

— Что, уже успел устать?.. Хотя, я тоже надеялся, что уроки будут... занимательней, что ли.

— Да.

Ли понял, что парень имеет в виду. У них было только два часа в день, в течении которых учитель писал на доске какие-то формулы, цифры и значки, а они, ни слова не понимая, слово в слово все переписывали. Вот и все уроки.

На прошлой неделе ученики посетили дома бывших Пожирателей Смерти. Все, кроме Малфой-мэнора, но еще до начала сентября Драко Малфой лично передал академии все темные артефакты, которыми владела их семья — они были весьма опасными.

— Просто ужасно. Хотя, кажется, Гарри нравится...

Невилл искоса взглянул на Мальчика-Который-Выжил.

— Я не знаю, как у него вышло забыть обо всем и продолжить жить. Как ему, черт возьми, это удается?..

— Он изменился.

— Ты прав, Ли. Скорее всего, занятия помогают ему забыться. И, кажется, мы все изменились. Даже я.

— Неужели? — Ли посмотрел на Невилла с удивлением, а потом кивнул. — Полагаю, что так.

— Но теперь у нас будет настоящее задание... Поймать Пожирателя — вот это будет жестко.

— Не для нас. Мы готовы к этому в большей мере. Мы сражались на войне.

— Да, — согласился Невилл. — Я тоже думал так, когда подписывался. Сначала я выбрал Лестрейнджа...

Ли кивнул. Естественно, Невилл выбрал Лестрейнджа.

— А потом подумал, что мстить — это глупо, — добавил парень, тем самым удивив Ли. — Да и Кингсли вряд ли позволил бы мне это. Все знают о родителях. Ли, я догадываюсь, что ты хотел бы...

Внезапно кто-то с силой отшвырнул Невилла в сторону, и взгляду Ли предстал разъяренный Рон, который мгновенно обрушил на его лицо тяжелый кулак кулаком в лицо.

— Ты, чертов ублюдок, — прорычал Уизли, снова занося руку для удара. — Не смей считать, что ты всех обхитрил. Я... Фред... — Рон замолк на пару секунд, а потом с еще большей силой засадил парню по носу. — Ублюдок, — снова повторил он, доставая палочку из кармана.

А потом всё вокруг стало черным...

— — — * — — —

Оглушающее заклинание. Определенно, это было оно.

— То, что вы сделали, — яростно произнес Робертс. — То, что вы сделали, просто возмутительно.

— Он спровоцировал меня, — хмуро буркнул Рон.

Ли огляделся — он лежал на небольшом диванчике в гостиной учебного корпуса Академии.

— Спровоцировал? И чем же?

Рон ничего не ответил. У него не было другого выбора, кроме как сделать вид, что он не слышал слов наставника. Личное участие и месть — вещи неприемлемые для авроров, и Рон это знал. Равно как и Ли.

— Он спровоцировал вас, — насмешливо повторил Робертс. — Вы больше не в школе, детишки. Это реальная жизнь. И вам необходимо управлять своими эмоциями, если вы хотите стать хорошими аврорами, — произнес Гевейн Рону, и Ли улыбнулся. — Эх, Джордан. Извинись, Уизли.

— Прости, — неохотно бросил Рон, не глядя на противника.

— Ничего, забыто, — усмехнулся Ли.

Рон повернулся на каблуках и быстро покинул гостиную.

Выражение лица Робертса мгновенно изменилось:

— Ты выбрал Руквуда, не так ли?

— Да, — осторожно кивнул головой Ли. — Я сделал что-то не так?

— Он опасный волшебник.

— Любой из Пожирателей опасен, сэр, — возразил Ли.

Робертс удивленно посмотрел на ученика:

— Ли, ты один из моих лучших учеников, но ведешь себя, как ребенок. Пожалуйста, будь осторожней...

— Да, сэр.

— Твоим наставником будет Севейдж, у него очень большой двадцатилетний багаж опыта, и он поможет тебе с заданием.

Ричард Севейдж был довольно известным среди авроров. У него было около двухсот шрамов и всего лишь три пальца на левой руке, по слухам он был безжалостен, словно зверь. Именно такой наставник и нужен был Ли. Он поможет ему найти Руквуда, а потом...

— Спасибо, сэр.

— Не за что, — Робертс пару мгновений посмотрел на парня. — Что говорил вам Уизли?

Ли пожал плечами:

— Я просто немного перешел границы дозволенного. Сказал кое-что ему сегодня на уроке. Тогда, когда напарник зачаровал его штаны. Он отомстил.

— Да, уж, отомстил, — произнес Робертс, явно не удовлетворенный ответом. — Мы исцелили твой сломанный нос, кстати.

— Спасибо.

— И еще я бы на твоем месте свел синяк.

— Все в порядке, я сделаю это дома.

— И последнее, Ли... Ты сделал такой выбор из-за личного участия?.. Я имею в виду, у тебя была любая конкретная причина по которой ты выбрал Руквуда?

— Нет, сэр. Просто закрыл глаза и прислушался к зову сердца. Метод тыка и ничего больше...

— — — * — — —

Ли напевал про себя, входя в магазинчик Джорджа. Это стало его привычкой еще во времена войны, песни его успокаивали.

— Привет, — произнесла Алисия, полулежавшая на диване. — Хорошее настроение?.. Я слышала твое пение еще когда ты был на улице.

— Просто хороший день, — Ли улыбнулся. — Просто замечательный день.

Алисия посмотрела на свои руки:

— Я была так занята сегодня.

— Я тоже, — честно признался Ли.

Алисия снова выглядела устало, ее широкая улыбка была какой-то колючей и неприглядной, а черные, мрачные одеяния были ей явно не по размеру.

— Ты все-таки приехала.

Алисия улыбнулась снова:

— Хотела посмотреть как вы двое справляетесь тут без меня.

— Отлично.

Ли взглянул на дремавшего в кресле Джорджа.

— Он милый, правда? — произнесла Алисия тихо. — Я имею в виду, мне больно видеть его иногда, но...

— Он так похож на Фреда.

— Он его брат-близнец, естественно, что похож... Но сейчас, ты только посмотри.

— Джордж ведь не спит, — вырвалось из уст Ли, прежде чем он успел подумать. — Ночью, я имею в виду. Из-за кошмаров.

— Он спит как ребенок.

— Что ты с ним сделала?

— Зелье сна без сновидений.

— Правда?.. Он никогда не пользовался им раньше.

— Я знаю. Поэтому подлила зелье в чай. Кстати, ты будешь?

— Зелье или чай?..

— Об сразу, — она улыбнулась. — Или по отдельности.

Ли вернул Алисии улыбку и плюхнулся в кресло напротив нее:

— Нет, спасибо.

Она осмотрела парня с ног до головы, а потом заключила:

— Ты выглядишь странно. Что-то случилось?

— Каждой паре учеников дали одного Пожирателя, так сказать «на захват». И я выбрал Руквуда.

Алисия отреагировала совсем не так, как Ли ожидал. Она просто сделала еще один глоток чая и пожала плечами:

— Теперь мне стоит угадать кто наградил тебя таким фингалом, верно?..

— Ах это, — парень провел рукой по скуле, немного вздрогнув от боли. — Рон.

— Фред был его братом, — тихо произнесла Алисия. — Тебе не кажется...

— Да, я знаю: личное участие и всё такое — Рон не подошел бы для этого дела.

— А у тебя, значит, этого самого участия нет?..

— Я умею контролировать свои эмоции, — вздохнул Ли. — У меня это получится гораздо лучше, чем у Рона. И синяк под моим глазом лишний раз это подтверждает.

— Ты в команде с Гарри, верно?

Ли кивнул.

— Что он думает по этому поводу? — поинтересовалась Алисия.

— Совершенно очевидно, что не одобряет. Гарри вообще хотел удержать меня, — Ли сухо рассмеялся. — Но у него ничего не вышло. Послушай, Алисия, Руквуд убил Фреда, а теперь сбежал. Я собираюсь поймать его, привести сюда и отдать в руки суда. Я не буду ему мстить, я просто хочу увидеть его за решеткой. Вот и всё.

— Живым или мертвым?

Ли отвернулся:

— С него хватит и Азкабана.

Алисия резко встала:

— У меня есть дела. Мне пора. Пока, Ли.

— Алисия, ты...

— Правда, пора... — настойчиво повторила девушка.

Ли удивленно поднял брови, но все же согласно кивнул и проводил Алисию до двери. На пороге она застыла на мгновение, а затем наклонилась и горячо прошептала парню на ухо:

— Будь осторожен.

Ли был не совсем уверен в том, что она имеет в виду, но все же кивнул.

— Попробуй заставить Джорджа снова открыть магазин, — добавила Алисия. — Это поможет.

— Ты точно в порядке? — спросил напоследок Ли. — Ты выглядишь так... ужасно.

— Спасибо за комплимент, — усмехнулась Алисия.

Ли смутился:

— Я только хотел сказать... — начал было он, но Спиннет прервала его.

— Я поняла, что ты имел в виду, — рассмеялась она. — Я в порядке, — а затем, поглядев в сторону добавила:

— Ну, или по крайней не больна.

Отстоять идеалы.

Глава 16.
Отстоять идеалы.

19 сентября 1998 года.

Тео действительно начал действовать ему на нервы. Казалось, что он хочет просто свести Малфоя с ума своей вежливость и доброжелательностью. Больше всего Драко хотелось просто убежать подальше от настырного друга. Почему он не мог просто сделать вид, что ничего не слышал тогда в поезде, как это сделали другие?.. Странно, но только Теодор продолжать спрашивать его про Грейнджер.

— Не могу, — ответил Драко на очередное приглашение Тео поиграть с остальными слизеринцами в карты в гостиной. Он прекрасно понимал, в какой разговор выльется эта игра. — У меня уроки.

Не то чтобы он лгал, нет, скорее недоговаривал. У них и правда был один новый урок — самый идиотский из всех возможных — по восстановлению после войны. Чушь! Драко ненавидел его всеми фибрами души. Три часа в неделю ходить и проводить проверку всех вещей и каждого закоулка в замке, что-то типа отработки.

— Такова наша доля, — проронил Теодор немного расстроено.

— Мне она не нравится, — быстро произнес Драко и перекинул сумку через плечо.

Этот чертов предмет был просто отвратительным. А самым отвратительным было то, что их в этом классе было двенадцать — добровольцы и отрабатывающие. Они разделились на две группы по шесть человек и Гермиона Грейнджер входила в шестерку, его шестерку. Она относилась к нему лояльно, не кричала во весь голос, что он — последняя дрянь, которую нужно застрелить, как остальные, ни разу не сказала, что он заслуживает гниения в Азкабане, что постоянно твердили прочие гриффиндорцы, она искренне хотела ему помочь, и это самое желание так нервировало!.. Иногда, когда она мельком глядела на Малфоя своим жалостливым и снисходительным взглядом, парня бросало в дрожь. Она выбирала самые трудные задания и — это казалось особенно странным — всегда старалась быть ближе к нему. А Драко, в свою очередь, старался убраться от нее как можно дальше. Они работали бок о бок только раз; в течении всего часа Грейнджер не проронила ни слова и старалась не смотреть на парня. И такое непонятное равнодушие было гораздо хуже, чем откровенная неприязнь остальных, мучительней, тяжелее во стократ.

— Драко! — идя по коридору, Малфой услышал мягкий женский голос и остановился. — Драко, подожди!

Он натянуто улыбнулся.

— Ты идешь на Восстановление? Я тоже, — девушка, чуть запыхавшись, догнала его и зашагала рядом по пустому коридору.

Драко был рад увидеть Асторию — она была единственным нормальным человеком из его окружения и, кажется, не имела на него никаких планов — ни до войны, ни сейчас.

— Как прошло лето? — легко, как-то даже слишком непринужденно спросила Астория.

— Отлично, — Малфой немного напрягся.

— А вот мое нет, — честно призналась девушка. — Министерство выгнало нас из поместья. Если мы чистокровные волшебники, то, что же, обязательно прихлебатели Волан де Морта? — ее верхняя губа задрожала, словно девушка вот-вот расплачется. — Мы не сделали ничего такого, чтобы они оскорбляли нас такими заявлениями. Дело моих родителей все еще на рассмотрении. Дафф вообще чуть не сошла с ума, когда узнала, в чем нас обвиняют.

— О, это в ее стиле, — Драко усмехнулся.

— Да? Знаешь, я хотела пойти на восстановительные работы летом, но родители меня не пустили. А когда узнали, что Тео был там, то ответили: «Тем более!». Это так глупо, верно? Не думаю, что Тео причинил бы мне боль.

Она произнесла это с такой уверенностью, что Драко поразился наивности девушки. Неужели они с Тео — друзья? Он никогда не видел их вместе.

— Они просто не хотят, чтобы я контактировала с Пожирателями.

— Почему ты мне это говоришь? — после некоторой запинки спросил Драко.

Она рассмеялась:

— Это ведь все равно не имеет никакого значения, верно?

Малфой покачал головой — наверное, ему никогда не удастся понять Асторию да конца. В ее жизни было столько крови, насилия и пыток... Но в то же время у нее не было никаких дурных мыслей и она совсем не заморачивалась по поводу чистоты крови. Она была совсем другой — словно и не слизеринкой вовсе, по крайней мере, не такой алчной и жестокой как ее старшая сестра Дафна.

— Знаешь, я никогда не мог понять, почему ты... — он замолк, не знаю, как правильней выразить свою мысль. — Почему ты не винишь меня за... это...

Это...

Драко снова почувствовал себя трусом.

— А стоит? — спросила она, улыбаясь своей привычной печальной улыбкой. — Прошлое остается в прошлом. Я просто хочу оставить все как есть.

Астория так легко произнесла эту фразу, попав в самую точку. Но как она может быть такой спокойной после всего, что с ней случилось?.. После всего, что он с ней сделал?..

Сестры Гринграсс — чистокровные волшебницы, их с радостью принимали в Малфой-мэноре. Дафна была одного возраста с Драко и могла бы быть «великолепной», если бы не была столь невыносимой. Драко презирал девушку и каждый раз, когда она открывала рот, ему хотелось убежать куда подальше. Дафна мыслила точно так же, как и он сам, но выражала эти мысли в такой форме, что было просто нестерпимо ее слушать. Он говорил с ней может быть пару раз за все годы знакомства. Астории же было пятнадцать лет когда они познакомились, познакомились по-настоящему, более близко. Это был тот год, когда Керроу пришли в школу.

Поначалу они понравились Драко, но на самом деле он не до конца понимал их тактики поведения. Они считали себя великими магами и пропагандировали политику, направленную против магглов. Они собрали небольшую группку учеников — детей Пожирателей Смерти. Эта элитная группа имела нескончаемые полномочия. Когда кем-либо из учеников были нарушены школьные правила, то один из группы тренировал Непростительные на провинившихся. Именно на одном из таких случаев Драко познакомился с Асторией.

Несмотря на то, что Гринграссы — чистокровные волшебники и учились на Слизерине, но никогда не поддерживали Волан де Морта. Дафна, будучи умной и острой на язык, легко вписалась в компанию Пожирателей, а вот Астории повезло меньше. Керроу предложил Драко попрактиковаться в Круцио на девушке — это был его первый опыт в заклинаниях подобного рода.

Как только ужасное слово было произнесено, девушка с громким стуком упала на пол. Она выгнула спину и истошно, почти нечеловечески, закричала. Решительность Драко ослабла, его рука опустилась, а зрение расфокусировалось. Астория лежала на полу и билась в конвульсиях, постоянно вздыхая. Это было не настоящее Круцио, Драко знал, что боль должна была быть в два-три раза сильнее той, что испытывала девушка. Но это было слишком, что парень и сообщил Керроу.

Амикус не согласился. Он взмахнул палочкой, и Астория снова закричала. Драко едва удержался от ответного вскрика.

Мучительно было смотреть в ее зеленые глаза и руку, дрожащую и протянутую в его сторону, словно молящую о помощи. Драко никак не мог отвести взгляд от девушки. А потом он боковым зрением увидел Тео, в глазах которого читалось нескрываемое презрение. Он подумал на него, он подумал, что это Драко, его лучший друг и соратник, сотворил такое с девчонкой. А следом появился Долгопупс. Когда он, черт возьми, научился отстаивать идеалы и быть таким мужественным?..

Керроу сказал, что Драко может отнести Асторию в гостиную. Драко легко обхватил ее за талию и поднял на руки — он поразился, как мало она весила. Он был удивлен ее доверчивостью — девушка даже не пыталась вырваться. Взгляды других школьников, бросаемых на них в коридоре, раздражали, но шею обвивала теплая, почти невесомая рука Астории. Дафна мгновенно подскочила к ним, едва Драко переступил порог общей гостиной.

— Астория! Астория, ты в порядке? — прокричала она, усаживая девушку в кресло. — Что случилось?..

Внезапно она увидела кровь на одежде сестры и глубокий порез на щеке.

— Что ты с ней сделал? — с ненавистью в голосе прошипела Дафна. Какой бы алчной и наглой она не была, в младшей сестренке Дафф души не чаяла и всегда была готова, словно коршун броситься на ее защиту. Позже она так и не смогла простить себе, что так и не уследила, упустила этот ужасный момент, слишком увлеченная самоутверждением.

— Это не он, — тихо прошептала Астория, проводя рукой по щеке, вытирая кровь. — Это Керроу. Драко просто принес меня сюда.

Дафна все равно не поверила сестре. А вот Драко с радостью согласился бы на сотню Круцио для себя, лишь бы не причинять никому боли. Наверное, это и был тот самый момент, который окончательно его сломал. Надломил устои прежних убеждений, заставил сомневаться в правильности выбора, который прежде казался единственно верным.

— Покажи, — произнес Малфой отрывисто, опустившись на колени рядом с креслом Астории.

Он сомневался, что она поймет, о чем именно он спрашивает, но Астория коротко кивнула. Она откинула голову назад, обнажив глубокий порез. Он проходил по щеке вниз, к подбородку и шее.

С помощью палочки Драко очистил кровь, немного прижимая пальцами ранку. Астория вздрогнула, но не произнесла ни слова.

— Я постараюсь свести шрам, но заживать будет долго, — предупредил Драко Асторию.

— Будет очень здорово, если ты сможешь его убрать, — слабо улыбнулась девушка.

Драко приложил палочку поближе к шее девушки, полностью игнорируя недоверчивый взгляд Дафны. Он тихо прошептал заклинание, которому его обучил профессор Снейп, и с облегчением увидел, как плоть почти естественно срослась, словно раны и не было, лишь небольшой ручеек крови, спускающийся по щеке напоминал о прошедшем.

Астория подняла руку и провела подушечками пальцев по щеке, пачкая их кровью.

— Спасибо, — взгляд ее теплых зелено-карих глаз впервые встретился со взглядом Драко.

— Пожалуйста, — ответил он.

Бессмысленно...

Точно так же, как и тогда, сейчас в глазах Астории не было и капли укора. Она была лишь благодарна за исцеление. Никто никогда не смотрел на него так. И это было странно. Была ли она сумасшедшей?..

Ее следующие слова только подтвердили мысль Драко:

— Твоя нынешняя прическа нравится мне гораздо больше, чем раньше, — серьезно произнесла она.

Малфой невольно поднял руку и провел ею по волосам, которые отросли за год почти до плеч. Он не особо гордился этим.

— Что ты имеешь в виду?

Она пожала плечами:

— Это больше похоже на тебя настоящего.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросил Драко. — Ты не можешь знать меня настоящего.

— Я знаю тебя в течении всех этих долгих лет, — упрямо возразила девушка.

Глядя на нее, Драко подумал, что она права. Даже когда они были детьми, Астория часто приставала к нему с вопросами. В Хогвартсе они редко общались, но Драко догадывался, что она частенько следила за ним исподтишка. Он знал, что Астория была храброй, немного застенчивой и очень доброй. Она была довольно привлекательна, ее черты лица были мягкими и очень неординарными — это все, что он о ней знал. Единственное, чего он не мог понять, так это то...

— Почему ты пошла в Слизерин? — спросил Малфой прежде, чем успел подумать.

Панси, к примеру, сама выбрала Слизерин, хотя никогда в этом не признается. Тео, Гойл, Дафна, все они боролись за свое место в змеином факультете, даже Дэвис, в чьей крови есть примесь маггловской. Блейз был воплощением Слизерина, но Астория?.. Она не обладала хитростью или изворотливостью, за ее словами и поступками не скрывалась алчность, жадность, или амбиции. Нет, конечно, она была горда — это было в ее крови, но хитра?.. Нет, никогда... Драко вспомнил тот день, когда девушка сидела на табуретке, дрожащая от волнения. Сколько времени думала тогда шляпа?..

— А ты почему? — спросила Астория в ответ.

— Что? — вопрос застал Драко врасплох.

— Ну, это все не твое — Слизерин. Амбициозность, жестокость... Самовлюбленность, — добавила она после паузы. — Это все для Дафны, не для тебя. И не для меня. Может, кто-то другой сможет объяснить тебе лучше, но не я.

— Ты должна была быть на Гриффиндоре, — продолжал доказывать свою правоту Малфой.

— Разве я недостаточно умна для Слизерина? — поддразнила Драко Астория. — Шляпа отправила меня сюда. Значит, она разглядела во мне что-то вроде ума, амбициозности, хитрости, изобретательности...

— Я бы так не сказал, — произнес Драко, не задумываясь, и Астория снова улыбнулась.

Они все еще смеялись, когда вошли в класс. Остальные ученики уже были там, все взгляды сразу же обратились на слизеринцев — особенно взгляд Корнера, презрительный. Драко бросил на парня такой же испепеляющий взгляд, и тот мгновенно помрачнел.

— Плохая идея, — предостерегающе произнесла Астория.

— У них не лучше, — бросил Драко решительно.

Корнер в ужасе отвернулся от парня, Макмиллан тоже. Они оба старались делать вид, что всячески игнорируют Малфоя, словно он чумной. Обычно он ненавидел, когда люди прятали взгляд, но сейчас ему это даже нравилось.

— Почему ты защищаешь их так или иначе? Они ненавидят тебя. Ты слишком добрая, Астория, — буркнул Драко, садясь за парту. — Ты такая... самоотверженная.

— Это что, плохо?

— Это опасно.

— Я не боюсь опасности.

— Тогда ты идиотка. Неужели я так тебя ничему и не научил?..

Ее глаза сверкнули, рукой Астория провела по небольшому шраму на шее.

— Не называй меня идиоткой, — отрезала она гневно. — Я считаю, лучше быть идиоткой, чем трусом.

Малфой знал, что она имела в виду именно его.

— Трусы живут дольше, — просто сказал он.

— Что у них за жизнь?.. — проронила Астория, понизив голос. Знаешь, чему ты меня научил? Ты научил меня тому, что у людей есть сердца, сколько бы ни старался убедить меня в обратном.

Он зашел слишком далеко. Стоит остановиться, пока не успел причинить девушке боль.

— Ладно, извини. Я не хотел тебя обидеть.

— Ты не можешь меня обидеть, — легко произнесла она, мгновенно успокоившись. — Ты никогда никого не обидишь. Ты не говорил с Ноттом об этом, верно?

— С Тео?.. О чем?.. — Малфой замолк. — Нет, — холодно произнес Драко, догадавшись, что имела в виду Астория. — Нет, не говорил.

— Но ты должен это сделать рано или поздно. Это поможет.

— Ты хочешь опять это обсудить? — спросил он, готовясь к столь раздражающему разговору.

Астория мягко улыбнулась:

— Не обязательно. Только если ты этого хочешь.

— Нет.

— Почему-то, я так и думала.

Когда Астория чуть склонила голову набок, ему снова, как в тот раз, обнажился небольшой шрам. Драко протянул руку, повинуясь минутному порыву и провел рукой по щеке девушки. Астория вздрогнула от его прикосновения.

— Мне так жаль... — прошептал Драко едва слышно. — Прости...

— Я знаю, — прошептала она в ответ. — Я на тебя не в обиде.

Драко произнес бы эти слова и раньше, если бы точно знал, что это сможет уменьшить боль и чувство вины.

Но твердо знал, что ничего уже нельзя изменить.

Трус.

Глава 17.
Трус.

27 сентября 1998 года.

Алисия Спиннет была самым трусливым магом во всем магическом сообществе, сколько бы тысяч раз ей не говорили, что она чертовски храбра. Даже настырные журналисты, и те, в отличии от самой девушки, считали ее смелой.

У нее брали интервью наверное сотню раз. Во всех статьях Алисию представляли как веселого, сильного, храброго, благородного человека; девушку с открытой душой и добрым сердцем. Она так не считала. Да, она передвигалась на одной ноге с помощью костылей, боролась на дуэли с Рудольфусом Лестрейнджем, но единственное, что отделяло ее от настоящих героев — это то, что она не погибла вместе с остальными — с отцом Ли, с Фредом, Тонкс, Люпином и многими, многими другими. Она была даже хуже, чем Джордж в своем вечном нытье.

У нее даже не было работы. Целители, правда, советовали работать понемногу в офисе, чтобы не напрягать больную ногу, но она не хотела следовать их советам. Всё — о чем она мечтала, это стать аврором. Но проблема в том, что авроры должны быть сильными, ловкими и быстрыми, а не такой как она — развалюхой, калекой. Что касается денег, то ежемесячные компенсации от министерства позволяли ей вовремя платить за аренду квартиры, старой и захудалой, вовсе не подходящей молодой девушке. Даже родители ничего не знали о ее месте жительстве, хотя она регулярно посылала им письма, дабы убедить в своей просто прекрасной, замечательной жизни.

Когда сова Ли — Пимни — постучала ей в окно прошлой ночью, девушка была не очень-то и рада тому, что услышит весточку от друга. Он нечасто писал ей, и это было выгодно, так как писать в ответ совершенно не хотелось. Алисия мысленно приготовила ответный текст письма — короткий — «Я немного занята, была рада услышать о твоей жизни» — или вообще подумала о том, как хорошо было бы вовсе ничего не ответить. Когда же она отвязала от лапки совы письмо, то Пимни тотчас улетела в распахнутое окно — это значило, что Ли не нуждается в ответе.

Тогда она засунула конверт под подушку и снова провалилась в сон.

По правде сказать, Алисия была довольна подобным стечением обстоятельств. Она ловко избегала всех своих старых знакомых — встречи с ними окончательно добили бы ее.

Кроме того, она была недостаточно хорошим лжецом, чтобы заставить их поверить в свои мелкие и глупые, поистине бессмысленные оправдания. Она не могла назвать им реальной причины, почему не хочет их видеть — она и сама ее толком не знала. А, может, и знала, но забыла.

Таким образом, она жила одна в небольшой квартире, в самом центре одного из маггловских районов в северной части Лондона. Алисия ни разу не общалась со своими соседями — она даже не видела их — и, наверное, они ее ненавидели. Всё, что девушка знала об улице, на которой жила, это то, что местные жители сделали для своих детей футбольное поле с ярко-зеленой пластиковой «травой», и что на углу проспекта располагались почтовое отделение и домик мясника.

Самой ей очень понравилось это импровизированное поле, так как там всегда было тихо и одиноко. Она часто приходила сюда, ложилась на «траву» и лежала так в течении нескольких часов. Только тогда Алисия чувствовала себя более-менее хорошо. Это была редкость, но все же такая желанная.

В тот день шел дождь, и, как ни странно, Алисия была ему рада, как старому другу.

Она открыла глаза, взглянула на небо и ошалело уставилась на что-то, летевшее в вышине. Это нечто было слишком большим, чтобы Алисия могла назвать его птицей, если только это был не страус (но страусы, Спиннет это точно знала, летать не умели). Кроме того, нечто словно кружило над полем в поисках добычи, то поднимаясь ввысь, то опускаясь вниз.

Внезапно оно направилось к земле, делая остановку.

Маг быстро соскочил с метлы и устало оперся на свой транспорт.

«Волшебник летит на метле в маггловском районе, да еще и без магглоотталкивающих чар! Он что — с ума сошел?!»

Алисия схватила костыли и ловко поднялась на ноги, сердито воскликнув:

— Вы что, совсем больной?

Волшебник оглянулся и поднял палочку:

— Обливи...

— Силенцио! — выкрикнула Алисия, рефлекторно выхватив свою. Она почти с облегчением вздохнула, когда волшебник замолк. — Экспелиармус! — уже тише произнесла она, забирая палочку у волшебника-идиота. — Ты что, полный придурок? Ты хоть знаешь, где находишься? Это маггловский район. Как ты можешь летать тут, не говоря уже о том, что колдовать!.. Идиот!..

Волшебник поглядел на девушку исподлобья, и Алисия, вздохнув, пробормотала контр-заклятье.

— Я не идиотка, — снимая шлем пробормотал маг (Алисия догадалась, что это был вовсе не маг, а волшебница).

— О, да? Я здесь живу, Мерлина ради! Что вы думаете произойдет, если магглы поймут, что волшебники существуют? Мне придется уехать из своего дома, вот что!.. И, кроме того, то, что вы делаете — незаконно.

— Не ломай мне кайф, — произнесла девушка, и Алисия заметила, что она не может быть старше пятнадцати лет. — Я постоянно так делаю. И еще ни разу не попалась. Кстати, а вы не должны быть на работе сегодня? — она склонила голову набок.

— А ты не должна быть в школе, дорогуша? — спросила в ответ Алисия.

— У меня выходной.

— Сегодня вторник.

— Именно это я и имела в виду.

— Тебе пятнадцать, ты вне школы, в маггловском районе, летаешь на метле, да еще используешь заклинания. Хочешь узнать, сколько правил ты еще нарушила?

— Нет, — девушка помрачнела, а потом громко воскликнула:

— Эй, я тебя знаю!

— Вряд ли.

— Нет, знаю, — быстро, почти взволнованно добавила девушка. — Ты Алисия Спиннет!

Алисия вздрогнула, а костыль скользнул дюйма на три глубже в грязь.

— Я не знаю, о ком ты.

— Я читала статьи о тебе, ты была с «Гарпиями».

— Говорю же тебе...

— Твои костыли тебя выдали. Ты действительно не похожа на свое фото.

— Оно была сделано год назад, — пояснила Алисия, не видя смысла отрицать. — Может, два. Ладно, вернемся к делу. Как тебя зовут?

— Кенди.

— Я спрашиваю, какое твое настоящее имя, конфетка? (candy, в переводе с английского — конфета — прим. переводчика).

— Хочешь сказать, ты из Министерства? Я так не думаю, — Кенди заправила прядь черных волос за ухо. —Эй, не хочешь прокатиться?

Алисия вопросительно посмотрела на Кенди, которая быстро сунула ей в руки метлу. Девушка отступила, словно от ядовитой змеи, но не так быстро, как хотелось бы. Ее правый костыль поскользнулся и она упала в грязь.

Алисия услышала тошнотворный хруст в правой руке, прежде чем все почернело.

— — — * — — —

— Алисия, — она услышала чей-то очень знакомый голос. — Мы не ожидали, что ты так скоро очнешься.

Алисия открыла глаза и взгляд ее упал на склонившуюся над ней целительницу — Малику Кейт.

— О! — проговорила Алисия, поняв, что находится в больнице, очевидно в Мунго. Снова!.. — Вот черт!

Малика — они уже давно перешли на имена — была целительницей, лечивший ее после битвы. Это были не самые радужные воспоминания, но миссис Кейт была довольно приятной женщиной.

— Я тоже по тебе скучала, — рассмеялась Малика. — Как ты себя чувствуешь?

— Отстойно, — призналась Алисия. — Что со мной случилось?

— Тебя привезла сюда какая-то девчонка. Она сказала, что ты поскользнулась на костылях и рухнула в обморок. У тебя сломано запястье, но, думаю, оно скоро заживет.

— Я упала в обморок?

Малика поморщилась:

— Ну... Мы не уверены, но, вероятно, это связано с тем, что ты... еще не до конца поправилась. Вполне возможно, это всё травма головы...

— Головы? — Алисия подняла руку вверх, дотронувшись до шрама на виске. — Травма головы? — повторила она, повышая голос. — Что ты имеешь в виду под этими словами? Когда я была здесь в последний раз, не припомню, чтобы слышала об этом хоть что-то.

Впервые со времени их знакомства улыбка сползла с лица Малики:

— Мы волшебники, Алисия, а не супергерои. Всему есть предел — и нашим возможностям тоже.

— О, это просто прекрасно! — буркнула Алисия.

Малика снова засмеялась:

— Хватит хандрить! Сколько можно уже!

— Я не вижу в моем состоянии ничего хорошего.

Она не была уверена, что Малика ее слышала.

— Когда я смогу уйти?

Женщина выглядела обеспокоенной.

— Ну... Хоть сейчас — твоя рука полностью исцелилась, за сломанными костями ухаживать и того проще. Но ты уверена, что хочешь уходить? Я бы на твоем месте...

— Конечно, — нетерпеливо перебила женщину Алисия. — У меня есть дела.

— Ах вот оно что! Ну, ты знаешь где выход.

— Да, — согласно кивнула Алисия, поднимаясь с кровати.

Малика подала ей костыли и помогла опереться на них здоровой рукой.

— Увидимся еще.

— Надеюсь, что нет, — ответила Алисия, а Малика лишь натянуто улыбнулась:

— Может, ты и права.

Алисия спустилась вниз, привлекая к себе удивленные взгляды людей, мимо которых проходила. Она выбрала очень необычное средство передвижения — маггловские костыли — когда остальные волшебники пользовались магическими колясками. Девушке тоже такую предлагали, но она отказалась, представив, что ей придется сидеть на одном и том же месте целыми сутками. Кроме того, она боялась, что потом не сможет встать на ноги, если не будет делать хоть мелких физических упражнений. Ну и в довершение ко всему коляска не помещалась бы в дверях и проходах ее маленькой квартиры.

— Ой!

Задумавшись, Алисия покачнулась вперед и случайно столкнулась с кем-то. Она подняла взгляд, готовясь извиняться, а потом замерла.

— Прости, — произнес парень, а затем взглянул на девушку. — Алисия!

— Ли, — поздоровалась в свою очередь она, стараясь заставить себя улыбнуться. — Что ты тут делаешь?

— Наверное, то же, что и ты, — широко улыбаясь начал Ли. — Я оставил Джорджа с Энджи, чтобы прийти. Ты уже видела ее? Как она?

— Видела кого?

— О, ты знаешь, что я имею в виду. Ты говорила с ней? Она в порядке? Она ничего не спрашивала? Говорила что-то о Фреде?

— Ли, остынь. Я понятия не имею о ком ты говоришь.

Ли нахмурился:

— Что значит, понятия не имеешь? — гневно произнес он. — Ты разве не прочла мое письмо?

Вот дерьмо...

— Эм-м-м... Я забыла.

— Забыла? Я отправил его вчера!

Алисия аккуратно достала из кармана все еще запечатанное послание.

— Конечно, — произнес Ли сквозь плотно сжатые губы. — Я могу понять, что ты не посещаешь нас в течение месяца, не пишешь и не даешь о себе знать. Но это, — он вырвал письмо из рук девушки. — Ты даже его не читала, ты не удосужилась прочесть три чертовых строчки этого чертового письма. Алисия, неужели тебе плевать на всё, даже если бы я написал, что Джордж умер?..

— Ли, я... — начала было оправдываться Алисия, но Ли резко прервал ее:

— Заткнись! — громко выкрикнул он, а затем уже спокойней добавил:

— Я имею в виду, нет нужды напрягаться. Просто молчи, что бы ты не сказала, я все равно тебе не поверю. — Парень саркастично ухмыльнулся. — Хочешь узнать, что было в письме?

Она кивнула, хотя не была в этом так уверена.

— Не то, чтобы ты заслуживала хорошей новости, — бросил он жестко, разрывая конверт и протягивая письмо девушке.

Алисия посмотрела на Ли, а потом развернула пергамент и принялась читать.

«Дорогая Алисия!
Кэтти очнулась. Наверное, я не смогу пойти, боюсь оставлять Джорджа одного. Ему стало еще хуже, так как Луна уехала. Боюсь, он снова что-то с собой сделает. Оливер и Анджелина в Академии. В любом случае, пожалуйста, сходи к ней и скажи, что мы все ее любим. Я знаю, ты очень занята, но она в тебе так нуждается. Пожалуйста.
С любовью,
Ли»

Чувство отвращения к самой себе завладело сердцем девушки, пока она читала письмо. Как она могла проигнорировать это? Но радость, словно прохладный ветерок среди летнего дня, нахлынула на нее — Кэтти проснулась. Она была жива, вышла из комы еще вчера— а она ничего не знала.

«Хорошая же из меня подруга!» — укоряла себя Алисия.

Когда она закончила читать, то подняла глаза на Ли, не в силах поверить в счастье.

— Это...

— Правда? — закончил за нее Ли. — Ты думаешь, я могу шутить или лгать о таком?

— Нет, — поспешно вставила Алисия, сжимая в руке письмо. — Но...

— Пойдем.

Ли зашагал по коридору, и сердце Алисии подскочило, она поняла, куда он идет.

— Подожди! — выкрикнула она и засеменила вслед за другом.

Она едва его догнала — он уже стоял напротив палаты номер 5003. Она располагалась на пятом этаже — Темной магии и пост-военных восстановлений.

Ли поднял кулак, чтобы постучать в дверь, но Алисия выпустила из руки костыль и схватила друга за запястье. Он с удивлением на нее взглянул.

— Я хочу поговорить с ней наедине.

И тут же пожалела о своих словах. Нет, они были верными, но формулировка разозлила Ли.

— Я имею в виду... — быстро произнесла она, но Ли снова не дал ей договорить:

— Отвали, — буркнул он, пихнув девушку в бок.

Она отшатнулась от неожиданности и боли, потеряла равновесие и упала на пол с негромким стоном.

Ли быстро подскочил к ней и, нервно кусая губы, поднял Алисию на ноги.

— Мерлин, Алисия, прости. Мне не стоило — просто я немного волнуюсь.

— Жить буду, — балансируя на одной ноге, ответила Алисия. — Ты не мог бы подать мне костыль?

— Конечно, — опустился на колени Ли, а затем резко выпрямился, отдавая костыль девушке. — Алисия?

— Да?..

— То, что я сказал тебе, прости. Тебе пришлось труднее всего и я уверен, что ты была у Кэтти куда чаще, чем я.

Она должна была сказать что-то, чтобы облегчить вину парня. Но вместо этого подцепила локтем дверную ручку и произнесла:

— Чур, я первая. Войди — и ты труп.

Она услышала, как Ли рассмеялся и быстро вскользнула в палату.

Кэтти сидела в кровати, прислонившись к спинке и откинувшись на большущую подушку. При виде Алисии, она широко улыбнулась.

— Привет, — произнесла посетительница и сделала несколько шагов по направлению к кровати, проклиная свою больную ногу. Спиннет как никогда отчетливо чувствовала, что слезы наворачиваются на глаза.

— Мерлин, Кэтти, прости, что так поздно. Я была...

И тогда она заплакала.

Когда Алисия, наконец, успокоилась, Кэтти снова улыбнулась:

— Приятно узнать, что по тебе скучали.

— Как ты? — спросила Алисия, утирая слезы. — Ты помнишь что с тобой произошло?

— То, как на меня упала стена? Думаю, такие вещи не забываются. Это то же самое, как... ну, ты меня понимаешь, — кивком головы указала на ногу подруги Кэтти.

— Да, но это ничто по сравнению с тем, что произошло с тобой.

— Знаешь, так странно, что уже конец сентября. Так непривычно знать, что Волан де Морт умер, ведь когда я еще была в сознании, мы с ним боролись и... Я не верила в нашу победу.

— Да. — Алисия улыбнулась. — Теперь ты стала самой собой.

— А кем, по твоему, я была раньше? — рассмеялась Кэтти, но затем согласно закивала головой. — Я знаю. Целители говорят, что я полностью поправлюсь, но все еще не позволяют мне ходить. Или есть самой, к примеру.

— Когда они тебя выпишут?

— Понятия не имею. Это много от чего зависит. Полагаю, это случится тогда, когда я смогу обходиться без их помощи. Они говорят, что это может быть как через неделю, так и через пару месяцев. — Кэтти вздохнула. — Одному Мерлину известно, что будет дальше.

— Я буду приходить к тебе каждый день, — горячо пообещала Алисия. — Я и многие другие — Ли, Оливер, Анджелина...

— И близнецы?..

— Близнецы? — переспросила Алисия.

Что-то внутри нее словно надорвалось, когда она поняла, что Кэтти была ранена раньше, чем умер Фред, и, следовательно, она ничего не знает о его смерти. С трудом переборов желание выбежать из палаты и передать эту тяжкую «миссию» Ли, Алисия тихо произнесла:

— Джордж уже не тот, что до войны... Ему ужасно и он потрясен... всем...

— Что случилось?

— Я... Он... — Алисия сделала глубокий вздох — она не хотела ничего говорить подруге, но... — Фред погиб.

А затем нежданные, нежеланные слезы брызнули из глаз Алисии. Она осторожно вытерла их тыльной стороной руки и снова глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

— Нет, он не мог умереть, — глухим голосом произнесла Кэтти. — Я не верю в это.

— Но так и есть — он погиб, — Алисия разрыдалась. — Он погиб, оставил нас, умер во время сражения с Пожирателем. Они боролись, Фред смеялся, а потом... Потом...

— Тише, — Кэтти слабо пожала руку Алисии, стараясь успокоить подругу. — Тише, все в порядке.

— Прости, — утирая слезы произнесла Алисия, виновато потупив взор. — Прости. Я рада тому, что ты, наконец, очнулась... Тебе нельзя волноваться, а я поступила, как идиотка, я не должна была тебе этого говорить.

— Ты меня тоже прости, — Кэтти терпеливо дождалась, пока ее посетительница перестанет плакать и добавила:

— Я тоже во многом виновата. Эти последние месяцы я провела без забот, но теперь понимаю, что всё бремя потери пало на вас. А вот я осталась в стороне... Нет, не перебивай меня Алисия, я знаю, что это не моя вина, но все же... Похороны... Они уже были?

— Да, — прошептала Алисия. — Я... Мы хотели, чтобы ты была там, но...

— Где?

— Он похоронен в запретном Лесу, в Хогвартсе.

Уголки губ Кэтти вздернулись:

— Ему бы это понравилось.

— Да, это Джордж выбрал место. Я не была там долгое время, но он сказал мне, что Луна написала там что-то на латыни, хотя не могу вспомнить, что именно. Помню только, что я смеялась, ведь это понравилось бы Фреду. — Алисия печально улыбнулась.

— А Джордж и правда чувствует себя так ужасно?..

— Да. Да, он... Вот, держи...

Алисия передала письмо от Ли Кэтти. Та быстро пробежала по содержимому взглядом и прошептала, прижав руку к губам:

— Мерлин! Снова?.. Что значит снова?

— Он уже пробовал что-то с собой сделать раньше, — тихо ответила Алисия.

— Луна?.. Кто такая Луна?

— Луна. Полумна Лавгуд. Помнишь, она читала «Придиру» и была немного... чудной. Я думаю, она одна из немногих, чье присутствие помогает Джорджу. Но сейчас она в Хогвартсе, одногодка Джинни. Так что Джордж теперь...

— Пытается покончить с собой?

— Это было только один раз, — почти оправдываясь, сказала Алисия. — Но это было сразу после битвы. Он не ел и попал в больницу. Не думаю, что это было намеренное желание самоубийства. Он... просто забыл поесть.

— Забыл, — недоверчиво повторила Кэтти. — Конечно.

Прошло долгое время, прежде чем Кэтти осторожно накрыла руки Алисии своими ладошками и тихо прошептала:

— Кто отец?

Алисия замерла и резко отдернула руку:

— Какой отец?

— Тебе не обмануть меня, милочка. Ты беременна. А сейчас я хочу узнать подробности.

Алисия вздохнула и медленно произнесла:

— Это сложно... Я не могу тебе рассказать.

— Почему нет?

— Я хочу справиться со всем сама, хорошо? И не нужно лезть ко мне с нравоучениями, договорились?..

— Эй, — тихо сказала Кэтти, — это не конец света. Ты беременна, но это не так уж плохо. Напротив, это очень даже хорошо.

— Нет, не хорошо, — Кэтти услышала сдавленный истерический смех подруги. — Это ни черта не хорошо.

— Почему? — изумилась Кэтти. — Ты не хочешь этого ребенка? Или твой парень?..

— Он ничего не знает.

— О!

— Я собиралась ему все рассказать. Но потом... Он ушел. Он оставил меня одну и я... Это сложно...

— Ох, Алисия! — пробормотала Кэтти. — Мне так жаль. Может, стоит сказать кому-то? Ли или...

— Нет, — резко вскинулась Алисия. — Я не скажу им ничего, особенно Ли.

Кэтти нахмурилась:

— Но почему?..

— Они не должны ничего знать.

— Но рано или поздно они это заметят. Мне очень жаль, но... — она многозначительно посмотрела на живот Алисии.

— Я уеду, потом устроюсь на работу. Может, когда она родится, я им скажу.

— Она?

— У меня будет девочка.

— По-моему, они были бы рады этой новости...

— Нет, — простонала Алисия. — Они не ты, Кэтти, они все в своих проблемах. Анджелина так любила Фреда, а Джордж... Он потерял брата... Ли ищет убийцу-Пожирателя, весь ушел с головой в работу.

— Он убьет его, да?

— Кто? Кого? — не поняла Алисия.

— Пожирателя. Ли убьет его когда найдет, верно?

— Да. Скорее всего.

— Я так рада за тебя, — почти с ревностью произнесла Кэтти после очередной минуты молчания.

— А я вот нет. Мне двадцать, я калека, война только закончилась и я... Ради Мерлина, я не хочу этого ребенка.

— Это уж слишком, — резко прервала подругу Кэтти. — Я не хотела, чтобы умирал Фред, я не хотела этой чертовой комы и даже войны. Черт, Алисия, неужели ты думаешь, что у тебя есть выбор?

— Он есть всегда, — пробормотала Алисия.

— В таком случае, свой ты сделала, когда спала с тем своим парнем, кем бы он, к дракклам, ни был. Тебе нужно было думать о последствиях тогда, а не ныть сейчас.

— Не говори так!

— Я говорю как есть. И я всё так же считаю, что тебе стоит рассказать обо всем друзьям.

— Ты не видела их эти четыре месяца. Они изменились, Кэтти, очень изменились. Особенно Джордж...

— Что — Джордж? — Алисия услышала громкий голос у себя за спиной. Руки Уизли легли ей на плечи. — Ты хотела сделать мне комплимент, верно?

Он слабо улыбнулся Кэтти, и в груди у Алисии защемило — когда он в последний раз улыбался при ней?

— Удивлены, да? Не ожидали, что я приду? — Джордж усмехнулся. — Ли пытался удержать меня, но я его уговорил. С вами будет весело, а вот мой дружище, напротив, проводит со мной все меньше времени.

Алисия закусила губу и бросила Кэтти предостерегающий взгляд.

— То что я не думал о тебе в то время, — произнес Джордж немного смущенно, — еще не значит, что я по тебе не скучал.

— Жаль, я могла бы сказать то же самое, но на самом деле в коме было здорово! — Кэтти улыбнулась. — Никакой Анджелины, кричащей мне что-то на ухо в своей привычной манере, никаких глупых шуточек Джорджа, и вообще — ничего.

— Не шути, — с негодованием воскликнула Алисия. — Это было опасно для твоей жизни. Ты могла не проснуться!

— Но я же проснулась.

«Но могла умереть» — хотела было сказать Алисия, однако Джордж ее перебил:

— К сожалению, — усмехнулся он, а Кэтти шутливо шлепнула его по плечу.

Друзья рассмеялись.

— — — * — — —

Пробуждение было просто отвратительным. В большей мере это произошло из-за сна. Девушка долго лежала, глядя в потолок в надежде увидеть друзей, и, наконец, в палату вошла Алисия. Но и тогда Кэтти не почувствовала себя лучше. Алисия была сама на себя не похожа. Кэтти вздохнула и заставила себя мило улыбнуться.

Чего она ждала?.. Смеха, объятий?.. Глаза подруги, некогда отливающие синевой, теперь потускнели. Она ожидала увидеть смеющуюся и озорную девчонку, а вместо нее получила призрак. Впалые щеки, растрепанные волосы, черная широкая одежда, свисающая с боков, отсутствующий взгляд, костыли и шрам на виске... Неужели эта тень, и вправду, была ее подругой?..

Даже Джордж, вошедший чуть позже, казался лучиком света по сравнению с ней. Кэтти старалась оставаться спокойной все время посещения. Девушка позволила себе разрыдаться только когда звук костылей утих где-то в коридоре.

— Эй! — Ли обнял девушку за плечи. — Все в порядке?

Она знала, что всегда может рассчитывать на него. Знала, что Ли всегда будет рядом в трудные минуты.

— Сколько погибших? — вдруг спросила Кэтти. — Сколько?

— Примерно пятьдесят, — после некоторого колебания ответил Ли.

— Кто-то из наших?..

— Криви с камерой, профессор Люпин, Памда и Регина Эллион, из Пуффендуя, нашего курса.

— И все?

— Нам повезло. Большинство остались живы. Некоторые попали в кому, как ты, кое-кто покалечился, как...

— Алисия...

— Да, она не отвечает на наши совы, совсем не поддерживает связь. Мы не знаем, где она живет и вообще... Мерлина ради, ты знаешь, что она сделала?

— Ушла, — тихо сказала Кэтти.

— Ушла? — повторил Ли. — Да она просто свалила. Исчезла из нашей жизни, даже не попрощавшись, и то, что я ее сегодня встретил — чистое везение. Она наплевала на тебя, меня и остальных.

— Заткнись, — прервала его Кэтти. — Ты ничего не знаешь. Тебе не понять.

— Объясни. Может, и до меня дойдет.

— У нас с Алисией много общего, — агрессивно сказала Кэтти. — Может ты и не замечал этого, но... Я говорила ей, как отношусь к вам, — девушка вздрогнула, но уверенно закончила. — Она многое мне рассказала.

Ее слова вызвали беспокойство на лице Ли, и Кэтти даже успела пожалеть о сказанном.

— Она не знает о нас, — поспешно добавила Кэтти. — О том, что мы были вместе. Я никогда ничего ей не говорила.

Они начали встречаться в декабре. Пять месяцев — их встречи длились пять блаженных месяцев которые были наполнены ложью). А потом наступило 2 мая 1998 года...

— Я знаю, что меня ты не любишь, — тихо сказала Кэтти. — Для тебя всегда будет существовать только она, пусть такая далекая и недоступная, а что до меня...

— Кэтти, это не так. Я...

— Это не важно. Правда, не важно. Я знаю, почему ты ей ничего не сказал. Если бы я не очнулась... Ты поступил правильно, — девушка улыбнулась.

— Кэтти...

— Нет. Я благодарна тебе.

Это был весьма неловкий момент. В палату вошла целительница — Мэрил Лаймон.

— Привет Ли, — произнесла она, и Кэтти поняла, что Ли часто навещал ее. — Я знала, что ты придешь.

— Я пришел сразу же, как смог, — согласился Ли.

— Как чувствуешь себя? — обратилась Мэрил к Кэтти. Та утвердительно кивнула головой и произнесла:

— Хорошо. Я помню всё с того момента, как потеряла сознание.

— Да, мы это знаем. Твое восстановление проходит хорошо. Ты побудешь у нас еще несколько дней, а потом мы тебя выпишем.

— Так быстро? — немного разочарованно спросила Кэтти.

— Да, ты идешь на поправку. У нас нет причин держать тебя здесь.

— Тебя что-то не устраивает, Кэтти? — спросил у подруги Ли.

Как только Мэрил покинула палату, Кэтти, будто вспомнив о чем-то особо важном, спросила:

— Кто убил Фреда?

— Почему ты хочешь знать? — резко спросил Ли.

— Кто? — требовательно повторила она.

— Руквуд, — неохотно ответил Ли. — И он все еще на свободе.

Ужас отразился на лице Кэтти, и Джордан спешно добавил:

— Ты его знаешь. — Это не было вопросом.

— Нет, не знаю.

— Что ж, это к лучшему.

— Что ты собираешься с ним сделать?

— Ничего.

— Из тебя выходит очень плохой лгунишка, Ли. Расскажи мне всё, — потребовала Кэтти.

Он никогда не был в состоянии противиться ей.

— Руквуд убил твоего отца, — тихо добавила Кэтти. — И он убил Фреда. Я знаю тебя и не думаю, что ты оставишь это вот так...

— Я собираюсь убить его, — прошептал Ли. — И, клянусь, я убью его. Никто больше никогда не посмеет назвать меня трусом. Я докажу, что ничего не боюсь, докажу, что я не трус.

Кэтти промолчала, накрыв ладони парня своими руками и положив голову ему на колени.

— Клянусь, — снова произнес Ли, легонько погладив девушку по голове. — Я не трус и докажу это.

Чем важна совместная работа.

Глава 18.
Чем важна совместная работа.

1 октября 1998 года.

Профессор Слизнорт отказался остаться в Хогвартсе еще на год, поэтому руководству школы пришлось найти нового учителя Зелий — он тоже был слизеринцем, когда еще учился (Гермионе это казалось несколько странным, но она не подавала виду). Он был хорошим профессором, хотя Грейнджер была несколько не уверена в его человеческих качествах. Новый учитель не делал поблажек факультету, деканом которого стал (естественно, это был Слизерин), и не обращал внимания на чистокровность или нечистокровность учеников, оценивая только знания и умения студентов, за что лично Гермиона была ему безумно благодарна.

Главным недостатком профессора Билмерка — так его звали — было стремление сплотить враждующие факультеты.

— Совместная работа очень важна для студентов, — любил повторять он. — Она является залогом хороших отношений между всеми вами. Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы предприятие, названное «Совместная работа», принесло школе и, подчеркиваю, каждому из студентов, взаимопонимание и поддержку в эти трудные для нас времена. Поэтому, — произнес он, взмахнув палочкой, — с сегодняшнего дня каждому из вас будет назначена пара — не из вашего, ясное дело, факультета.

Билмерк уже начал распределять пары, когда заметил среди сидящих Гермиону. Он посмотрел на нее и медленно покачал головой, ничего не сказав. Гермиона чувствовала себя неуютно — рядом не было ни Гарри, ни Рона, которые могли бы поддержать ее в трудную минуту. Она сидела одна за последней партой, наблюдая за Лавандой и Парвати, которые хихикали, поглядывая на своих возможных партнеров.

Гермиона не понимала, как Парвати могла так спокойно смеяться после того, как потеряла сестру. И как могла смеяться Лаванда? Сама же Гермиона прекрасно помнила, как мадам Помфри сообщила Браун о том, что им удалось удалить большее количество ран. Помнила, как в ужасе исказилось лицо Лаванды, когда она впервые увидела свое отражение и поняла, что именно имела в виду медсестра. Даже спустя три месяца один из шрамов на лице остался: длинный, искривленный, он проходил по ее щеке — самый заметный, теперь он, казалось, отталкивал взгляды от ее некогда прекрасного милого личина. И, несмотря на это, Лаванда смеялась.

Неужели Гермиона, в самом деле, была единственной, кто всё еще горевал? Единственной, кто по-прежнему думал о войне? Единственной, кто так и не мог выдавливать из себя улыбки?

Хотя, по правде сказать, когда Джинни была рядом, она с легкостью смеялась.

Мерлин, и почему только они с Джинни на разных курсах?

Гермиона мысленно заставила себя успокоиться, хотя это было явным самообманом. Больше всего Гермиона боялась, что ей поставят в пару кого-то из Слизерина, хотя всеми фибрами души ощущала, что так и будет. Героиня Войны дрожала как девчонка, ее взгляд пал на Драко, который сидел за одной партой с Ноттом и немигающим взором глядел в окно. Гермиона вздрогнула, ей не хотелось бы быть в одной паре с Малфоем, или, как сказал бы Билмерк, — «в команде».

— Мисс Грейнджер, — наконец, произнес профессор, поглядев на нее. Гермиона удивленно подняла на него взгляд. — Подойдете ко мне после урока. Мне нужно кое-что обсудить с вами.

— Конечно, сэр, — кивнула головой Гермиона.

За всеми этими мыслями, она совершенно потеряла счет помешиваниям, пока профессор, ничего больше не сказав, прошел мимо. Выругавшись сквозь губы, Гермиона стала оглядываться по сторонам в поисках подсказки. В двух шагах позади нее Гойл и его партнер выглядели совершенно растерянными; Парвати, Лаванда и их партнеры даже не пытались ничего сварить, а что до Дина и Симуса (чьи синяки уже были по большей мере вылечены благодаря маскирующему чудо-крему Фреда и Джорджа), их собственное зелье походило на мутновато-коричневую жижу.

Сколько раз она опять помешала зелье? Семь, восемь?.. Больше?.. А нужно сколько?..

Гермиона продолжала механично помешивать содержимое котла.

— Против часовой стрелки, Грейнджер.

Она подскочила на месте слишком резко, случайным взмахом руки расплескивая зелье на пол, одежду и... Драко Малфоя.

— Ауч! — тихо выругался тот и тряхнув рукавом. — Осторожней, Грейнджер!

— Это ты виноват, незачем подкрадываться со спины. Тебе повезло, что я не заставила тебя его выпить, — отрезала Гермиона, палочкой убирая пролитое зелье. Затем взглянула в котел и ахнула от удивления. — Серое! Почему оно серое? Должно быть голубым, в книге сказано!..

— Я же тебе говорил, мешать нужно против часовой стрелки.

Гермиона пожала плечами. Теперь придется начинать всё сначала. Она снова бросила взгляд на Малфоя, который уже вернулся на свое место рядом с Гойлом и сидел за партой, глядя на хрустальный флакончик с идеально сваренным ярко-голубым зельем. Когда он насмешливо поглядел на нее, Гермиона с трудом смогла перебороть искушение подойти и сбросить этот флакончик на пол, или — что было бы еще лучше — на самом деле заставить его отведать зелье.

Зелье Сциллиндера, также известное как зелье боли было известно за репутацию «почти такого же ужасного», как заклинание Круциатус, если принять его в большом количестве. Но большинство предпочитало попросту подливать его на простыни жертве, и дожидаться ночи. Обычно оно не убивало, но поджигало.

Сильно.

Конечно, они-то изучали это зелье больше из-за его медицинских свойств, так как добавление нескольких его капель к любому эликсиру или снадобью ускоряло заживление, несмотря на то, что и делало этот процесс болезненней. Изначально это зелье и было создано Сциллиндером именно с такими целями. Он так и не смог понять, какой именно ингредиент превратил его лекарство в яд.

Гермиона с трудом отвела взгляд и заново поставила на огонь котелок.

— Урок окончен. Я не задаю вам никакого домашнего задания, кроме того, чтобы выучить о свойствах зелья, которое вы все только что пытались сварить. Будет тест, — возвестил учитель в конце урока, когда Гермиона только-только (наконец-то!) нагнала Гойла с его напарником. Ученики недовольно застонали, а учитель улыбнулся. — Все свободны.

Гермиона осталась стоять на своем месте, и Билмерк подошел к ней.

— Мисс Грейнджер, — произнес он дружелюбно. — Я уверен, вы догадываетесь, о чем я хочу с вами поговорить. У вас большие способности к Зельеварению, но я не смогу поставить вам той оценки, которой вы заслуживаете, если вы не начнете прислушиваться к моим инструкциям.

Гермиона вопросительно посмотрела на учителя, и тот немного напряженно улыбнулся:

— Я всего лишь пытаюсь сказать, что все мы прилагаем усилия, — мягко продолжил он. — И я был бы вам очень признателен, если бы вы не пытались со всем справляться в одиночку. Прошел месяц, мисс Грейнджер. Я прекрасно понимаю, что война слишком сильно на вас повлияла, но, по моему скромному мнению, вы решили вернуться в Хогвартс именно потому, что захотели наконец-то получить нормальный седьмой год обучения. Я прав?

Гермиона кивнула.

— Так вот, если бы я был на твоем месте, я бы как можно скорее нашел себе напарника.

— Но, сэр, — запротестовала Гермиона, — разве не все ребята уже разбились на пары?

— Я уверен, что вас любой ученик с радостью примет помощь Гермионы Грейнджер, — Билмерк улыбнулся. — Вы можете присоединиться к уже существующим парам, три все же лучше чем один, или даже два. А теперь можете идти. Не хочу, чтобы вы опоздали на следующий урок.

Гермиона покинула кабинет в полном смятении.

— — — * — — —

Гермиона направилась прямиком в библиотеку, даже не пытаясь найти кого-нибудь для Зелий. В последнее время она проводила там все больше и больше времени, по понятным причинам. Тишина и покой были так нужны ей и найти их она могла только в библиотеке, сидя за своим любимым столиком у окна в большой, просторной светлой комнате с гладким, налакированным деревянным полом и стеллажами, заставленными книгами прямо до потолка.

Гермиона как обычно направилась к «своему столику», где была бы скрыта от посторонних глаз. Библиотека пустовала, впрочем, как и всегда. Гермиона завернула за угол, и заметила, что ее стол уже был занят.

— Грейнджер в библиотеке! Какой сюрприз! — услышала Гермиона насмешливый голос Малфоя, который сидел, развалившись в кресле и теперь нахально оглядывал гриффиндорку с ног до головы.

— Малфой, — холодно произнесла она, удостоив парня лишь кивком головы. — Что ты тут делаешь? — с подобным тоном это прозвучало почти как «Что ты делаешь в моем кресле?»

— Мы в свободной стране.

Гермиона поколебалась несколько секунд, а затем взяла стул и села прямо напротив Малфоя. Вместо того, чтобы открыть книгу и начать читать, она поглядела на слизеринца с любопытством. Он выглядел как скелет, обтянутый кожей. Самая приметная перемена произошла с его глазами, которые разом делали старили его на десятилетия.

— Что смотришь, Грейнджер? — вывел ее из оцепенения насмешливый голос Драко.

Гермиона смутилась, но тут же взяла себя в руки.

— Ты похож на трупа, — не задумываясь, пробормотала она первое, что пришло в голову.

Драко удивленно поглядел на девушку, возможно даже, немного с раздражением, а затем легкая улыбка подернула уголки его губ вверх, смягчая резкие черты лица:

— Да как же так?! Мне явно не хватает практики.

— Что?

— Просто, кажется, я не могу найти достойного оскорбления в ответ, — пояснил парень, явно с трудом сдерживая смешок.

Гермиона рассмеялась, а затем удивленно замолкла. Она попыталась отыскать в лице Малфоя хоть какой-то намек на презрение и издевку, но не смогла найти ничего кроме временного веселья и улыбки, которая не коснулась его глаз, остававшихся холодными и совершенно серьезными.

— Так что тебе сказал профессор Билмерк? — спросил Драко прямо. Ему это, и правда, было очень интересно. — Осмелился, наконец, попросить автограф?

— Нет! — воскликнула Гермиона, ощущая, как на щеках вспыхивает горячий румянец. — Он просто сказал, что я должна найти себе партнера для занятий.

— Всего-то? И поэтому ты так грустишь?

— Я не хочу быть с кем-то в паре. И профессор Билмерк об этом знает.

— А ты не думала, что он прав? Ты же помнишь, что было сегодня на уроке. Тебе на самом деле нужен кто-то, кто реально понимает, что делает. Мешать зелье Сциллиндера по часовой стрелке, Грейнджер, серьезно? Я просто глазам своим не мог поверить.

— О, замолчи, — Гермиона снова рассмеялась, к своему собственному изумлению и, она не могла не признать, к своей радости.

Смех прямо-таки застыл в ее горле, когда она поглядела на Малфоя. Его лицо вдруг потемнело, словно невидимая туча накрыла его, а выражение лица стало непроницаемым, но каким-то почти сумасшедшим и даже опасным

— Малфой? — неуверенно произнесла Гермиона. — Что-то случилось?

— Не стоило мне этого делать, — пробормотал Малфой, проводя рукой по своей руке.

— Не стоило был делать что? — спросила Гермиона непонимающе.

Малфой не ответил. Он некоторое время смотрел на нее, а затем снова улыбнулся, словно ничего и не произошло.

— Я могу помочь тебе с Зельями.

— Мне не нужна помощь!

— Хорошо, хорошо, — замахал руками Малфой. — Я просто так сказал... Эй, Грейнджер, я могу задать тебе один вопрос?

— Я… Да, конечно.

— Ты меня боишься?

— Что, прости?

— Ты меня боишься? — медленно повторил Малфой, и Гермиона так и не смогла понять, говорил ли он всерьез, или попросту шутил.

— Нет, я вероятней всего не боюсь.

— Просто спросил.

Он снова вернулся к своей книге, Гермиона поступила так же. В следующий час не было слышно ничего, кроме шороха страниц и случайного ерзанья на стуле, когда кто-то из них двоих пытался поймать как можно больше света.

Призрачная схватка.

Глава 19.
Призрачная схватка.

2 октября 1998 года.

Каждый месяц Алисия посещала могилу Фреда.

В мае, июне, июле, августе и даже в начале сентября всё вокруг было полно жизни, зеленой листвы, цветов и щебетания птиц. А теперь... Она не назвала бы Запретный Лес мертвым, но большинство пожухлых листьев уже лежало бурым, переходящим в уродливый коричневый цвет, ковром на земле, а золотой блеск таблички с именем Фреда потерял свою былую красоту и изысканность. Всё казалось теперь особенно блеклым, тусклым, умирающим... На могиле совсем не было цветов. Алисия взбесилась. «Неужели это так сложно постоянно заменять ему цветы?! Или хотя бы заколдовать их так, чтобы они никогда не увядали!» — возмущенно подумала она, а затем закусила губу. Алисия ведь и сама была виновата в этом. Даже больше, чем кто либо иной.

Она провела пальцем по табличке и положила желтые розы у надгробия. Было время когда от одного имени парня она начинала хихикать, а что теперь?.. Теперь она опять разрыдалась, глядя на выгравированные буквы, которые переплетаются между собой, образовывая надпись:

«Фред Уизли.
Сын Молли и Артура Уизли.
1 апреля 1978 - 2 мая 1998
Abiit nemine Salutato»

Когда она снова смогла контролировать себя, то пристально поглядела на могилу, вытирая последние слезы, застывшие на щеках и ресницах. Она старалась не моргать, ведь знала, стоит ей только моргнуть, как рыдания нахлынут с прежней силой.

— Я хочу... — прошептала было Алисия, но резко замолкла.

Что она хотела?.. Она так много всего желала сейчас, невозможно и перечислить весь список. Самое главное — она хотела бы, чтобы Фред был жив, она хотела хотя бы сказать ему прощай, хотела ходить без костылей, хотела... Господи, как много всего она хотела!

— Я хочу... — Снова медленно проговорила девушка, и еще одна хрустальная слезинка скатилась по подбородку и капнула на землю.

Алисия оперлась на костыль левой рукой и подняла правую в воздух, с силой ударяя по табличке. Это было чертовски больно, но, как ни странно, она почувствовала себя намного лучше. Она снова повторила свой удар, а затем еще раз, прежде чем рухнуть на могилу и отчаянно заплакать. Несколько секунд — она уже была вся в грязи — Алисия перебирала пальцами землю и что-то неразборчиво шептала, сильнее и сильнее прижимаясь к холодной кладбищенской земле, свернувшись в небольшой комочек. Это напомнило ей о тех временах, когда она была маленькой, и, боясь темноты, забиралась под одеяло и крепко зажмуривала глаза. Или ночах с Фредом, когда он обнимал ее — надежно, тепло... Теперь были только могила, она и страх вперемешку с болью.

Она не знала, как долго пролежала абсолютно неподвижно. Алисия чувствовала, что начинает темнеть, а затем стало холодно. Она была рада наступлению ночи, а холод и вовсе не был преградой — она лишь плотнее закуталась в плавь, прижавшись щекой к плечу. Только после этого Алисия перестала плакать. В кокой-то момент пошел дождь. Она натянула капюшон почти до глаз, не обращая на это внимания. Даже если бы сейчас поднялось торнадо, единственной реакцией Алисии была бы лишь более сильная попытка прижаться еще сильнее к земле. Ничто, пусть и сильнейшее цунами от озера не заставило бы ее пошевелиться — она попросту уплыла бы вместе с водой. Как вдруг странный ветер подул со стороны глубинной чащи, проникая под мантию, заставляя девушку задрожать всем телом. Она дважды сморгнула, осознав, что дождь прекратился. Ей вспомнился ее первый поход в Запретный Лес. Конечно, всего лишь к его краю, но всё же. Вспомнились все слухи об оборотнях (слава Мерлину, сегодня было не полнолуние) и великанах, и акромантулах. Вспомнились школьные времена, когда Ли, Фред и Джордж развлекались, рассказывая необычные истории о своих приключениях в Лесу. Алисия, возможно, только из-за этих самых историй, находилась Запретный Лес весьма занимательным. Сейчас же она была скорее напугана, чем восхищена.

И что с этим ветром?.. Было просто неестественно холодно, Алисия мерзла даже под грубой тканью плаща. Ветер не прекращался. Она закрыла глаза, пытаясь прогнать прочь из подсознания страшные видения — призраки, окружившие ее. Алисия могла поклясться — она чувствовала, как чья-то рука гладит ее щеку. Она могла поспорить даже на свою жизнь, что слышала в тот момент такой знакомый до боли шепот: «Прости!». Алисия улыбается, уже смутно чувствуя, что засыпает.

— — — * — — —

Алисия проснулась от пения птиц и яркого света солнца, а еще оттого, что кто-то с силой тряс ее за плечи. Она моргнула, зевнула, села и снова моргнула.

— Наконец-то. Я уж было подумал, что вы мертвы.

Голос был мужской, он принадлежал мужскому телу и мужскому лицу. Алисия в который раз моргнула, чувствуя головокружение; прошло несколько мгновений прежде, чем она смогла усвоить голос, столкнуться с ним лицом к лицу. Она узнала его, но никогда не говорила прежде.

— Вы в своем уме? Могли бы запросто найти свою смерть, — констатировал он, и его акцент прозвучал несколько менее резко, чем она помнила. — Это опасно.

— Я в порядке, — заверила она, пытаясь встать на колени.

Она попыталась подняться на ноги, но по-прежнему не была довольно хороша в проделывании этого самостоятельно, поэтому только снова рухнула наземь. Он подхватил ее за предплечья и быстро поднял на ноги, помогая принять наиболее устойчивое положение, помогая сбалансировать ту часть ее веса, которую она сама не могла удерживать на одной ноге.

— Вы ранены. — произнес он. Хоть в голосе и слышались вопросительные нотки, это всё же не был вопрос. — Как долго вы здесь пролежали?

— Я в порядке, — снова повторила Алисия, однако не пытаясь высвободиться из его рук: иначе она бы снова упала.

— Это слышал, — тихо произнес он, — о том, что здесь произошло. Британия многое потеряла на этом месте. Я сожалею.

— Вы можете подать мне костыли? — попросила она.

Он молча наклонился, поднял костыли и протянул их хозяйке, которая прислонилась к дереву, стараясь удержать равновесие.

— Осторожней, — посоветовал он, наблюдая за тем, как Алисия медленно опирается на костыли и делает пару неуверенных шагов. Он приметил, что ее плечи подрагивают, и протянул ей свой плащ. — Одевайтесь теплее в следующий раз. А сейчас идите домой.

А затем, будто бы почувствовав, что она на самом деле не хотела, чтобы он был здесь, ушел.

Как только его силуэт скрылся в тени деревьев, по спине Алисии пробежала мелкая дрожь, несмотря на накинутый на плечи плащ. Вместе с этим вернулось и ощущение присутствия, которое она почувствовала, когда уснула, как если бы Фред был здесь. Именно поэтому она так часто навещала его могилу. Она не могла бы припомнить, чтобы приходила почтить еще чью-либо смерть так само часто, но, приходя сюда, в какой-то мере чувствовала себя ближе к Фреду. Это было странное и незнакомое чувство — ей хотелось прийти и остаться тут навсегда. Но стоило Алисии только сформулировать эту мысль, чувство исчезло, оставляя после себя лишь ветер и дрожь.

Она по-прежнему не уходила. Вновь медленно сползла вниз на землю, прислонила ладони к позолоченной табличке и уставилась на цветы. Ее зрение помутилось, когда она сморгнула, чувствуя выступившую на глазах влагу слез.

Чьи-то руки легли ей на плечи, быстро поднимая. На этот раз его голос звучал жестче:

— Хватит! Иди домой! Сейчас слишком холодно. Приходи в другой день. Сейчас слишком холодно. Ты же можешь просто умереть.

— И что?! — с горечью воскликнула она.

Он чуть не выронил ее: она почувствовала это потому, что ее нога подкосилась над непривычно увеличенным весом, но вдруг его хватка вновь усилилась.

— Что ты сказала?! — спросил он, и акцент вновь усилился из-за нескрываемого гнева.

Она молчала.

— Ты должна жить, — на сей раз мягче сказал он. — Или окажется, что он умер ни за что. И его ребенок не должен умереть.

Алисия во все глаза уставилась на него.

— Просто поживи немного, Алисия Спиннет... И ты увидишь, что иногда оно того стоит.

На этот раз он действительно ушел.

И она тоже.

Прощение.

Глава 20.
Прощение.

23 октября 1998 года.

— Тебе должно бы быть их жаль, — однажды произнесла Джинни, когда они с Гермионой обедали в Большом Зале.

— Кого?

— Ну, знаешь, — Джинни ткнула вилкой по направлению к Слизеринскому столу. — Их.

— А разве тебе их жаль?

— Мерлин, Гермиона, ты слышала хотя бы слово из того, что я только что сказала?

Гермиона нахмурилась и виновато потупила взор. Она просто не могла сосредоточиться ни на чем среди этого шума и гама. Все вокруг разговаривали, смеялись, выкрикивали что-то, и всеобщий гул никак не давал ей заставить себя слушать Джинни.

— Есть тут кто? — насмешливо пропела Уизли, помахав рукой перед лицом подруги. — Ты в порядке?

— Конечно. С чего бы мне быть не в порядке?

— Не знаю. Ты выглядишь очень... бледно, — Джинни откусила кусочек пирога и кивнула головой, словно в подтверждение своим словам. — Боже, ты уверена, что у тебя всё хорошо?

— Уверена.

— Ты как будто заболела. Ты себя в зеркало видела? Еще и вот это! — Джинни ухватила Гермиону за руку. — Да еще пару дней и ты будешь просвечиваться, так что кости будут видны.

— Чепуха. Ты преувеличиваешь.

— Да, но не так уж намного. Ты очень похудела. Может, съешь что-нибудь?

Гермиона вовсе не чувствовала себя голодной. В последнее время она старалась есть хоть что-то, чтобы больше не терять сознание, но аппетит отсутствовал напрочь.

— Так что ты там говорила о слизеринцах? — поспешила сменить тему она.

Джинни бросила на подругу предостерегающий «Тебе-меня-не-обмануть» взгляд, и та насыпала себе в тарелку немного хлопьев.

Гермионе было жаль Джинни. В последнее время ей было совершенно не с кем поговорить. Однажды Гермиона застала подругу рыдающей в туалете — та постоянно шептала слова «Гарри» и «ненавижу». Затем ее вырвало, и Гермиона едва ее успокоила — долгий час Джинни плакала без остановок на груди у подруги — протяжно и надрывно, словно ребенок. С тех пор Гермиона старалась не оставлять ее одну надолго — мало ли что может случится с ней в следующий раз?

— Я просто говорила... Все их семьи в Азкабане. То есть, их отцы. Паркинсон, Нотт и Гойл. Их семьи были преданы суду, а сами они просто чудом избежали подобной участи. Хоть многие из них и полное дерьмо, но они не были Пожирателями. Посмотри на них. Они выглядят еще хуже чем ты, дорогуша. Даже однокурсники не хотят сидеть с ними за одним столом. Их все ненавидят.

— Да... — протянула Гермиона, явно не зная, что сказать.

— Да? — Джинни посмотрела на подругу, как на психически больную. — Мерлин, Гермиона! А как же твое чувство долга и ответственности перед обездоленными? Что насчет Г. А. В. Н. Э.?

— Ты сравниваешь Малфоя с домовым эльфом? — Гермиона усмехнулась подобной мысли.

— Вообще-то я не уточняла, о ком именно говорю. — Джинни немного удивленно взглянула на Гермиону, а затем ухмыльнулась. — Но нет, я не сравниваю его с эльфом. Я всего лишь сравниваю тебя с маньячкой. Я не узнаю тебя больше, Мони!

Все же в словах Джинни была доля правды. Слизеринцы всегда держались вместе — все, кроме Малфоя. Каждый день, когда время близилось к восьми часам он входил в Большой Зал, один, стараясь ни на кого не глядеть. Садился за стол, а через несколько минут вскакивал на ноги, так ничего не съев, и исчезал.

Гермиона подняла голову и встретилась взглядом с Панси. Если бы взглядом можно было убивать, то она бы давно лежала на полу бездыханная — столько ненависти, злобы и яда скрывалось в темных глазах слизеринки. Паркинсон всегда презирала ее, как гриффиндорку, грязнокровку и подругу Гарри Поттера, но сейчас...

Гермиона застыла — а что, если она и правда заслужила такого к себе отношения? Она, а вовсе не слизеринцы.

Грейнджер быстро поднялась на ноги.

— Я иду в библиотеку.

— Но ты же почти ничего не съела! — возмутилась Джинни.

— Мне нужно написать эссе, — бросила Гермиона через плечо и быстрым шагом направилась прочь из гудящего, как улей, Большого Зала.

— — — * — — —

Наверное, это уже вошло у него в привычку — всегда садиться именно за этот, за «её» стол. Каждый раз, когда она приходила в библиотеку, он уже был там — читал или делал какие-то выписки в тетрадь. И каждый раз, когда она садилась рядом, он не возражал. Иногда она спрашивала Драко, что именно он пишет. Иногда он отвечал. Иногда они делали свою домашнюю работу вместе, но большую часть времени каждый из них молчал.

Кроме того, Гермиона согласилась принять помощь Малфоя по Зельям: его собственный партнер пропустил уже три занятия подряд, и профессор Билмерк отстранил его от занятий. Они не возвращались к разговору, начатому тогда в библиотеке, но уже на следующем уроке Гермиона преодолела свою неуверенность и села за одну парту со слизеринцем, ничего не говоря. Ко всеобщему удивлению, им неплохо давалась работа вместе. По крайней мере, у них не было серьезных конфликтов, если не брать в расчет того, что Малфой время от времени говорил Гермионе о ее некомпетентности. Билмерк выглядел удовлетворенным, остальные же школьники не особо обратили на это внимание, ведь им самим в пару были назначены довольно не самые желанные сокурсники.

Как и всегда, сегодня Гермиона вновь нашла его в библиотеке.

Она присела за стол и раскрыла книгу, когда услышала неуверенный голос Малфоя:

— Я уже давно пытаюсь тебе кое-что сказать.

— Да, это объясняет столь длительное молчание, — в шутливой манере произнесла она, но Малфой, казалось, не разделял ее настроения.

— Ты как-то не облегчаешь мне задачу, — сухо произнес он. — И я имел в виду совсем не это.

— Всё в порядке.

— Нет, всё чертовски не в порядке! — Малфой перевел взгляд вниз, глядя на столешницу, заметно борясь с самим собой. — Всё не в порядке, — уже несколько тверже повторил он. — И я не знаю, как об этом сказать.

— Скажи, как есть, — предложила она.

Драко рассмеялся своим привычным смехом с хрипотцой:

— Спасибо, Грейнджер. Это был полезный совет.

— Я на самом деле имела это в виду.

— Я понял, — Драко глубоко вздохнул. — Дело в том, что... Я... Я перед тобой в долгу. Перед тобой, перед Уизли и даже перед… — его губы искривились в усмешке. — Перед Поттером. Вы спасли мне жизнь в Выручай-Комнате, когда Крэбб чуть вас не убил.

Малфой печально улыбнулся при воспоминании о покойном... друге? Не совсем верное слово, но другого он подобрать не мог. А был ли Крэбб ему другом? Малфой по-настоящему горевал от потери Винсента, хотя они и не были близки. Гермиона почувствовала прилив симпатии к Драко и в неожиданном для самой себя порыве легонько сжала его руку. Малфой удивленно воззрился на нее, но руки не убрал.

— Мне очень жаль, — искренне произнесла она.

Малфой медленно покачал головой, а затем улыбнулся:

— Мерлин, ты это серьезно?

— Ну да, — немного смущенно произнесла Гермиона.

Малфой пробормотал что-то похожее на «Чертовы гриффиндорцы!», а затем тихо произнес:

— Есть еще кое-что...

— Да?.. — одобрительно улыбнулась Гермиона.

— Я сожалею.

Тихий шепот Драко заставил ее буквально оцепенеть от удивления.

— Что? — слегка дрогнувшим голосом переспросила она.

— Я. Сожалею. — четко отделяя каждое слово, повторил Малфой. — К дракклам, неужели это так сложно понять?

— Но о чем?

— Мерлин, Грейнджер, неужели ты полная идиотка?!

Драко резко поднялся на ноги. Гермиона тоже встала рядом с ним.

— Я тебя не понимаю, — тихо произнесла она, внимательно глядя на Малфоя.

Тогда Драко протянул руку и крепко сжал левое запястье Гермионы, притягивая ее к себе. Он закатил рукав девушки, открывая шрам — «Грязнокровка», покрытый многочисленными черно-синими струпьями и никак не сходившими синяками. Гермиона попыталась было вырваться, но Драко лишь крепче прижал ее к себе, проводя пальцами по запястью, вверх — до изгиба локтя — и снова вниз, почти принося физическую боль.

— Я сожалею об этом, — мягко выговорил Малфой, отрывая на секунду взгляд от ее рук и глядя прямо в глаза. Его взгляд был полон чего-то, эмоции, которую она не смогла понять. — Моя тетка пытала тебя в моем доме, а я просто стоял и смотрел. Я не смог тебе ничем помочь. Я сожалею. Я сожалею обо всем, через что тебе прошлось пройти. Я сожалею. Я сожалею об этих шрамах, которые никогда не сойдут. Я сожалею о том, — он горько рассмеялся, прежде чем продолжить, — что я вел себя, как ублюдок, по отношению к тебе шесть лет учебы. Скажешь, нет?

— Да, вел, — выпалила Гермиона, не задумываясь, и он снова рассмеялся своим жестким, саркастичным смехом. — Я не то хотела сказать! — поспешно вставила она, но Драко отрицательно помотал головой.

— Все нормально, Грейнджер. Я понимаю.

Он отпустил ее запястье, и Гермиона быстро закатила рукав. Она ненавидела чертов шрам, ненавидела за то, что он никогда не сможет уйти, как с легкостью исчез с лица синяк от телескопа Фреда и Джорджа; от темной магии нет лекарств.

Но Малфой не был в этом виноват, Гермиона это точно знала! Это не его рук дело. Он узнал ее тогда, но ничего не сказал. Ни единого словечка — она видела в его глазах — он хотел помочь ей. Не говоря уже о том, чтобы причинить ей боль!.. Она помнила его лицо — бледное, гораздо бледнее обычного, испуганное — не столько за себя, сколько за нее. И за Гарри с Роном тоже.

— Малфой, — прошептала Гермиона, не в силах выдавить из себя и слова. — Малфой, — повторила она уже немного громче.

Драко продолжал глядеть вперед себя немигающим взором, как будто мыслями он находился где-то очень далеко.

— Слушай. Ты ни в чем ни виноват. В этом нет твоей вины. Ни в чем нет твоей вины. Понимаешь?..

— Какое это теперь имеет значение? — устало спросил он. — Это случилось, и я никогда не забуду... Знаю, ты тоже не забудешь. Даже не пытайся отрицать.

— Иногда у нас нет никакой возможности забыть, — мягко произнесла Гермиона, наконец, взяв себя в руки. — Но можно простить.

В глазах Драко читалось недоверие:

— Грейнджер, да ты просто свихнулась.

Да, подумала она, скорее всего именно это с ней и случилось.

Как она вообще могла сказать что-то подобное? В волшебном мире мало кто умел прощать. Джинни была права. Малфой проводит так много времени в библиотеке, потому что ему больше не с кем поговорить, он одинок — больше, чем кто-либо еще в школе. И только здесь, среди книжных полок, он смог найти покой от остальных, ведь, куда бы он не пошел, все вокруг лишь пялились и шептались у него за спиной, с презрением и ненавистью.

Пока Гермиона молча пыталась совладать с мыслями, Малфой фыркнул, быстро развернулся и ушел.

Ушел прежде, чем она смогла придумать хоть что-нибудь в ответ.

Дары Смерти.

Глава 21.
Дары Смерти.

14 ноября 1998 года.

Гарри любил свою работу.

В ней было всё, что могло доставить ему удовольствие: погони, преследования и схватки; она была насыщенной, яркой и красочной — именно то, чего ему всегда не хватало. Поттер с радостью и какой-то почти маниакальной настойчивостью ходил на все уроки и дополнительные занятия, которые его приятели считали сущим адом. Что еще радовало — так это заработная плата, платили стажерам более чем достаточно.

Почему же тогда Гарри не был счастлив?

По нескольким причинам.

Прежде всего — дело Руквуда; это пугало его больше, чем всё остальное. Хотя, это даже была не его проблема, а Ли. И Гарри безумно раздражало — неужели это его крест, постоянно брать на себя заботы обо всем и всех? С одной стороны, Поттер был более чем уверен, что Ли сможет победить Пожирателя пусть и с завязанными глазами, но с другой невозможная вспыльчивость и ожесточенная решительность Джордана несколько сбивала Гарри с толку. Он знал, что в таком состоянии тот лишь наделает ошибок, которые помешают ему собрать мысли в кучу и выстоять.

Во-вторых, он скучал по друзьям. Гермиона была в Хогвартсе и не писала ему ни разу с тех пор, как ушла. Рон не разговаривал с ним с того самого момента, как узнал, что они с Ли будут преследовать Руквуда. Это произошло более двух месяцев назад. Гарри не хватало друзей, и он ничего не мог с этим поделать.

Ну, и, конечно же, Джинни. Он написал ей письмо месяц назад, в котором объяснил, что скучает и хочет быть в курсе всех событий из жизни бывшей девушки. Глупо! Она ничего не ответила тогда, и Гарри знал, что никогда не ответит.

Четвертое и последнее, что едва ли не разрывало сердце Гарри, было явное заблуждение всей его прошлой жизни. Он любил свою работу, как было уже сказано ранее, но прекрасно понимал, что всё это — самообман. Лишь обертка, фантик, в котором нет ничего кроме воздуха — Министерство уже давно перестало быть Министерством.

Гарри поднял глаза и увидел Ли, который писал что-то в тетрадке. Поттер закатил глаза — Ли снова принялся прорабатывать стратегию поимки Пожирателя.

Как он уже от этого устал!

Гарри неторопливо оглядел листок и замер — в левой верхней части страницы был изображен значок, который Гарри мог бы принять за руну, если бы не знал, что это было на самом деле. Круг и вертикальная линия внутри треугольника. Это мог бы быть глаз...

Знак Даров Смерти.

— Где ты?.. — начал было Гарри.

Ли резко обернулся и захлопнул тетрадь.

— Что это было? — взволнованно спросил Гарри, чувствуя, как по спине пробегает неприятный холодок.

— Не важно.

Он лгал.

Ли был хорошим лгуном, нет, даже отличным! Он умел так просто и легко отговариваться от всего, что Гарри иногда начинал сомневаться в собственных словах и мыслях. Но сейчас это был худший из предлогов, который только можно было придумать. Ли даже не стал искать достойного оправдания!

— Ничего такого важного, — снова произнес он, однако Гарри не был намерен сдаваться так просто.

— Я знаю этот знак, — медленно покачал головой Поттер. — И я знаю, что он значит.

Глаза Ли сузились.

— Правда, — уверенно повторил Гарри. — Я знаю, что это. Ты можешь сказать, где именно нашел его?

— Уже пора на обед, — Ли забросил тетрадь в сумку и поднялся на ноги. — Тебе нужна помощь?

Гари отрицательно покивал головой и последовал примеру друга.

— — — * — — —

Ли отложил вилку в сторону и достал что-то из кармана, передав это Гарри через стол. Поттер поднял взгляд, и его едва не вырвало в собственную тарелку (на десерт был слишком водянистый йогурт).

На фотографии был изображен темнокожий человек средних лет. Его глаза были широко раскрыты, обнажен до пояса. На туловище, чуть выше области сердца, знак Даров Смерти, буквально врезанный в кожу.

— Мой отец, — пояснил Ли. — Его убил Руквуд. Я не знаю, что это за знак...

— Я не уверен, что смогу помочь, — признался Гарри, подталкивая фото обратно к Ли. Когда тот удивленно приподнял бровь, он торопливо прибавил:

— То есть, я знаю, что это, но вот только не понимаю, к чему он здесь. Это знак Даров Смерти.

Ли поднял голову:

— Что?

— Знаешь «Сказку о трёх братьях»?

— Сказку?

— Да. Бузинная палочка, Воскрешающий камень и мантия-невидимка — три реликвии. Предположительно, тот, кто владеет всеми тремя Дарами может повелевать смертью. — Гари колебался. — Камень и палочка исчезли, хотя, может, и не существовали вовсе. — Это ведь было немного похоже на правду, да? — У меня есть мантия, и это всё, что я знаю. Чего я не знаю, так это зачем Руквуду потребовалось использовать здесь этот знак. Даже сам Волан де Морт ничего не знал о Дарах.

— Тайна на тайне, — пробормотал Ли, а затем пожал плечами. — Я думал, что это может быть ключом… Разгадкой.

Гарри уловил горечь в его словах.

— Может быть, это и есть ключ. Людей, что владели тайной Даров, легко выследить. Насколько мне известно, «Сказка о трех братьях» передавалась из уст в уста, если не считать сборник Барда Бидля. Возможно, Руквуд узнал об этом от кого то, кто не знал, кем он был на самом деле.

— Это слишком туманно и запутано.

— Да, но я знаю, кто может тебе помочь. Помнишь Луну Лавгуд?

— Конечно.

— Ну, ее отец верит в Дары. Мы сходим к нему завтра. Ты же не против?

— Нет, конечно, — сказал Ли и неуверенно улыбнулся. — Спасибо, Гарри.

— Всегда пожалуйста.

— А я, как последний глупец, искал объяснение через рунескрипт, — пробормотал Ли, доставая тетрадь и раскрывая ее. — И ты знаешь, я был удивительно близок к тому, чтобы найти руническое значение этого знака.

— И что же это могло быть? — снова знакомая дрожь волнения пробежала по позвоночнику: Гарри почувствовал, что прежние тревоги возвращаются вновь.

— Я разбил рисунок на четыре основных руны, — пояснил Ли. — Это ад, верхний полукруг, я имею в виду, а нижний — это глагол бежать, это снег — треугольник, а вот ожог — вертикальная линия. Видишь, и получается почти что знак.

— А дальше?..

Ли улыбнулся:

— Руны можно прочитать разными способами — как слово или букву. Например, бежать — это буква Б или Ц, снег — Н. Ожог — Л или З, ад — И и Е.

Ли перевернул еще одну страницу и показал ее Гарри. Под знаком смерти были расположены эти буквы, а еще чуть ниже слово — «Близнец». *

Гарри вопросительно взглянул на напарника:

— Ты думаешь, Руквуд?..

— Тогда я еще не знал о Дарах Смерти.

— Нет, — твердо произнес Гарри. — Невозможно. Это не имеет смысла. Он не знал о битве в Хогвартсе, прежде чем она началась. Почему именно Фред? Это просто чушь.

— Я знаю, — сказал Ли. — Я тоже не понимаю. Наверное, теория про Дары Смерти — единственно верная, вот только... Я не верю в совпадения.

— Это не совпадение. Это домысел. Который не имеет никакого смысла. Ты хотел найти что-то вроде этого, и нашел.

— Я знаю, — раздраженно произнес Ли, отворачиваясь. — Знаю.

Гарри почувствовал, что сейчас произойдет что-то плохое. И, в принципе, был прав.

— Ли... — осторожно начал он.

— Не говори ничего, — предостерегающе бросил тот, не оборачиваясь.

— Может быть ты просто откажешься от этого дела?

— Нет, не откажусь, — Ли поднялся на ноги и покинул столовую. Гарри глубоко вздохнул.

Он не просто боялся Ли, он чертовски его боялся. Ли жил за счет ненависти, а это не может хорошо сказываться на здоровье человека, как на физическом, так и на психическом. Гарри был уверен — Джордан сошел с ума. Но у него не было никаких идей, как оградить друга от проблем и помочь ему жить дальше.

Но Поттер пообещал себе, что разберется с этим в ближайшее время.

– – –

* В оригинале были буквы – W, T, N, I. И слово, сложенное из них, имело много вариаций ( Wint, Tin W и т. д.), но в итоге вышло слово «Twin», что означает – близнец, поэтому я решила изменить данный текст, подстроив его под русский язык.

Ответы на вопросы.

Глава 22.
Ответы на вопросы.

17 ноября 1998 года.

Как обычно, Гермиона нашла его сидящим за «их» столом, полностью поглощенным чтением. Когда он услышал ее поспешные шаги, то поднял взгляд и захлопнул учебник.

— Я тебе не помешаю? — спросила Гермиона, садясь в кресло.

— Нет, — отрицательно помотал головой Малфой, однако она не могла с точностью быть уверена, что он не солгал. — А я тебе?

— Я искала тебя, — медленно произнесла Гермиона, шумно вдыхая воздух. — Нужно поговорить.

— Действительно.

— Действительно.

— Все нормально. Возможно нам, и правда, есть, что обсудить. — Малфой протянул ноги под столом и внимательно поглядел на Гермиону, откладывая книгу «Ваш внутренний глаз: пособие для сдачи СОВ» в сторону. — Начинай ты.

— Я тебя не ненавижу, — произнесла Гермиона, улыбнувшись.

Он удивленно вскинул брови.

— Я имею в виду... Я просто хотела, чтобы ты это знал. Когда-то я тебя ненавидела, но сейчас... Сейчас нет.

— Я тоже тебя не ненавижу, — глядя в окно на квиддичное поле, произнес в свою очередь Драко, а затем снисходительно улыбнулся. — Правда.

— И... Я знаю, что ты мне не поверишь, но... Я не виню тебя в том, что ты раньше делал. — Гермиона взглянула на свою руку, потом на Драко, а затем снова на руку. — Как и в этом. Здесь не было твоей вины. Это был не ты, понимаешь?

— Я был там. Я мог это остановить.

— Нет, не мог, — твердо запротестовала Гермиона. — Малфой, я хочу спросить. Может быть, это я в чем-то виновата перед тобой?

Малфой насмешливо поглядел на нее:

— С чего бы это?

— Ну... Ты не сказал мне ни слова с тех пор как... — Гермиона замолкла, не желая вспоминать подробностей их последнего разговора. — Ну, ты меня понял... Я чувствую, что ты сердит, но хоть убей не могу понять, что я сделала не так.

— Ты ничего не сделала, — произнес Драко, задумчиво покачав головой. — Всё дело в том, кто ты.

— Кто я? — переспросила Гермиона. Неужели он имел в виду?..

— Гриффиндорка, — произнес Драко, ничуть не смутившись. — Без обид, хорошо?

Гермиона помолчала несколько секунд.

— Ты говорила, что нам нужно о чем-то поговорить, — наконец, решился прервать тишину Малфой.

— На самом деле, я уже сказала всё, что хотела, — ответила Гермиона. — Но ты, кажется, не хочешь развивать эту тему, так что… — мысль пришла к ней так неожиданно, что она даже не успела как следует ее обдумать, прежде чем выпалить:

— Когда твой День Рождения?

Сперва Малфой выглядел удивленным, затем немного довольным.

— Пятого июня. А что?

— Не знаю. Просто пришло в голову, что я этого не знаю. Почему-то захотелось спросить, — Гермиона снова смутилась.

Драко ухмыльнулся. Она хотела узнать о нем какие-то мелкие, незначительные подробности из его жизни, как будто была его другом. Малфой нахмурился, но затем снова взял себя в руки:

— Хорошо. А твой когда? — произнес он таким тоном, словно принимал правила ее игры.

— Девятнадцатого сентября.

— О! — Драко помолчал несколько секунд, а затем добавил:

— С прошедшим! Что ж... У тебя есть братья или сестры?

Теперь была ее очередь удивляться. Это казалось так странным — они знакомы уже столько лет, а не знают друг о друге даже таких мелочей!

— Нет, только я… — ответила Гермиона и тут же замерла на полуслове.

— Что-то не так?

— Я...

— Грейнджер, все в порядке?

— Да. Я забыла, — Гермиона немного натянуто рассмеялась. — В прошлом месяце у меня родилась сестра.

— Как такое можно забыть?

— Это долгая история, — Гермиона махнула рукой и снова звонко рассмеялась.

Малфой коротко взглянул на запястье, а затем перевел взгляд на нее.

— У нас есть полчаса.

Гермиона проследила за взглядом Драко, но ничего не увидела — он не носил часы.

— Малфой?..

— Я отдал их Министерству несколько месяцев назад, — беззаботно пояснил тот. — Это был подарок отца, и я до сих пор не уверен, что в нем не было ничего темного.

Гермиона понимающе кивнула, хотя на самом деле она не могла понять той простоты, с которой Драко говорил о подобных вещах.

— Да... — протянула она. — Просто... В прошлом году нас не было в школе — меня, Гарри и Рона. Были в бегах, ища крест... способ убить Волан де Морта.

Малфой вздрогнул при упоминании злосчастного имени.

— Прежде чем уехать, я должна была обезопасить свою семью. Я сделала так, чтобы они забыли меня, и отправила в Австралию. А после окончания войны вернулась и возвратила им память. — Гермиона немного помолчала. — Именно поэтому я так сказала — я узнала обо всем только недавно, да и то... Мои родители думали, что у них нет детей...

Взгляд Малфоя стал непроницаемым:

— И ты этому не рада.

— Нет, конечно же рада, — Гермиона отвернулась от него, сканируя взглядом сквозь окно небольшое озеро. — Всё совсем не так. Я всегда мечтала о маленькой сестренке, но родители были против. Они всегда говорили, что меня для них более чем достаточно. Я умоляла их о сестре, но они всегда отвечали отказом. Они не хотели другого ребенка. Я знаю, что не хотели. Одного для них было достаточно. Меня было достаточно.

Затянулось неловкое молчание.

— Я тоже хотел тебя спросить, — проговорил, наконец, Малфой. — Раз уж мы касаемся неловких вопросов. Тебе меня жаль?

— Жаль ли мне тебя? Чувство жалости к тебе потянет за собой и чувство превосходства, так что следует спросить тебя.

— Нет, — спокойно ответил Малфой. — Но я не…

— Жалеть тебя, — неожиданно повторила Гермиона, на этот раз более серьезно. — Нет. Жалость и прощение — разные вещи. И если честно… Я думаю, ты получил по заслугам.

Он кивнул.

— Пообещай, что никогда не будешь меня жалеть.

— Обещаю. Я не буду тебя жалеть, — произнесла Гермиона, хотя и понимала, что ей будет трудно сдержать свое слово.

Казалось, Малфой был полностью удовлетворен ее ответом.

— Тогда что ты думаешь обо мне? — он поморщился. — Хотя, наверное, мне не стоит знать ответ на этот вопрос.

— Сказанного назад не вернешь, Малфой, — она на мгновение задумалась. — Знаешь, это очень сложный вопрос.

— Всё так плохо, да?

— Скорее непонятно. Твой вопрос сбил меня с толку. Нет, правда. Ты спрашиваешь меня, как я к тебе отношусь и... Я ненавидела тебя так долго, и теперь... Я же совсем тебя не знаю. И я не знаю, понравится ли мне это. Ты как будто бы стал совершенно другим. По крайней мере, ты пытаешься стать другим. И я… Я больше не ненавижу тебя, но ты мне по-прежнему не нравишься.

Малфой откинул голову назад и рассмеялся:

— Ну, я это заслужил.

— У меня есть еще вопрос, — осторожно начала Гермиона.

— Спрашивай.

— Все слизеринцы чистокровные?

— Нет, лишь немногие, — просто ответил Малфой, покачав головой. — С нашего года только я, Панси, Дафна и Тео. Это даже меньше чем половина — четыре из десяти. Вообще-то такая ситуация довольно необычна. А на нынешнем шестом курсе чистокровок нет вообще. У Блейза есть среди родственников магглы, может три поколения назад или больше, по отцу, насколько я помню. Одна из бабушек Гойла — магглорожденная. Думаю, у Миллисенты отец тоже маггл, если не тролль вообще.

Гермиона улыбнулась:

— Какая Панси на самом деле?

— Ты это серьезно?

— Она тебе нравится, — уверенно заявила Гермиона. — Она важна для тебя. Значит, должна обладать определенными качествами.

Драко помолчал немного, а затем медленно произнес:

— Она... Она умна, хотя ты можешь в это не поверить. Панси точно знает, чего хочет, и знает, как этого достичь. Она самый верный человек из всех, кого мне только доводилось знать. Я не считаю, что ей место на Слизерине — она хитра, но не настолько... Мы знаем друг друга уже давно — еще до Хогвартса. У моих родителей были планы насчет Панси, они хотели заключить брак между нами и, таким образом, объединить две чистокровных семьи. Не думаю, что мне хотелось этого когда бы то ни было, но мы всегда были друзьями. Скажу больше — мы были не в восторге от этой затеи, но в итоге, научились неплохо справляться — раз уж должны прожить друг с другом всю оставшуюся жизнь. Панси была мне как сестра, но есть вещи похуже женитьбы... Она ненавидит меня.

— Что случилось?

— Я использовал ее. Я лгал Панси. Хотел ее защитить, но сделал только хуже. До сих пор я мог рассчитывать на ее поддержку, но теперь... Она всегда старалась угодить мне, и не потому что я богатый или чистокровный, не потому, что я могу дать ей статус или хорошую жизнь, у нее всё это уже было и без меня. А просто... Просто так, ничего не требуя взамен. Она презирает меня и, наверное, права. Хотя тебе всё это покажется странным.

— Нет, я понимаю, — Гермиона ободрительно улыбнулась, но Малфой лишь хмыкнул.

— Нет, не понимаешь, ты же... — Драко замолк на полуслове, со злости прикусив губу. Гермиона понимающе кивнула головой:

— Грязнокровка, — закончила она за него.

Малфой вздрогнул, словно она ударила его.

— Не говори так, — резко произнес он, отвернувшись. — Я собирался сказать, что ты — Гриффиндорка. Да, Грейнджер, ты смелая, добрая, верная, но... Я — Слизеринец. У нас не может быть ничего общего, даже понимание одних и тех же вещей. Я — последняя задница, а ты слишком правильная, чтобы меня понимать. Я просто не ценил дружбы с Панси, пока не потерял ее.

— Так скажи ей это, — посоветовала Гермиона. — Скажи ей, что она важна для тебя, скажи, что тебе ее не хватает.

Драко молчал.

— Ты действительно веришь в превосходство чистокровных?

И снова он устремил на нее удивленный взгляд:

— Я не...

— Это был вопрос, Малфой, а вовсе не обвинение.

Драко устало прикрыл глаза.

— Ты можешь не отвечать, если не хочешь... — добавила Гермиона, пока он продолжал молчать.

— Да, — выдавил Малфой сквозь зубы, почти неохотно.

Гермиона хотела было что-то сказать, когда он чуть слышно продолжил говорить, не открывая глаз:

— Да, верил. Я верил, что я — достойный волшебник, ведь вся моя семья была магами. Я считал, что ты хуже меня, потому что твои родители — магглы. Я полагал, что они — отбросы, не достойные хоть капли уважения. Я ненавидел тебя все эти шесть лет только потому что... Мерлин, Грейнджер, ты сейчас будешь долго смеяться… Просто потому, что у тебя легко получать надрать мне задницу на каждом совместном уроке. И это несмотря на то, что ты... — он вдруг резко распахнул глаза и посмотрел прямо посмотрел на Гермиону. — Теперь я не могу даже произнести это слово. Не теперь, тогда как... — он кивнул на ее руку, пестрящую шрамами и синяками, сейчас скрытыми за длинными рукавами мантии и свитера.

— Грязнокровка, — снова произнесла она, и Малфой вздрогнул. — Грязнокровка, — повторила Гермиона, чувствуя какое-то нечеловеческое удовольствие от того, как он изумленно моргает, когда снова ее отрешенный голос. — Так меня называла твоя тетка, когда пытала в твоем доме. Так меня называют многие другие, и так меня называл именно ты в течении шести лет. Но что отличает меня от тебя или кого бы то ни было другого? Почему?..

Малфой придвинулся ближе к ее лицу и пристально на нее посмотрел:

— Потому что, Гермиона... Магглорожденные кричат так громко, как никто другой.

Она резко вздрогнула и инстинктивно подалась назад, сраженная нахлынувшими воспоминаниями.

— — — * — — —

Той ночью Гермионе снилось поместье Малфоев. В своем кошмаре она снова видела всё произошедшее почти полгода назад. Она опять видела кованные ворота, черные плащи и Пожирателей. Видела Рона и Гарри, их лица, слышала их крики. Видела, как их отвели в подвал. Видела и Беллатрису, которая безумно улыбалась, подходя всё ближе и ближе. Слышала её голос, эхом отдававшийся в голове:

— Грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка! — повторяла Пожирательница снова и снова.

Гермиона кричала, испытывая ещё больше боли, чем когда бы то ни было. И вот, в какой-то момент, она подняла глаза и умоляюще посмотрела на Малфоя-младшего. Вот парень испуганно смотрит на неё, в его глазах видно, что он пытается найти решение, но не знает, какое именно. Бледный, словно смерть... Его глаза вдруг становятся жестокими — настолько, что Гермионе становится ещё страшней. Он вытаскивает из кармана свою палочку, направляет её на тетку и...

Она проснулась, тяжело дыша.

Кошмар?..

Плохие сны не снились Гермионе никогда. Она знала, что Джинни частенько оставалась ночевать в общей гостиной, чтобы не пугать соседок по комнате своими криками.

Это был первый кошмар, приснившийся Гермионе за очень, очень долгое время.

И он не был последним.

Кровь взывает к крови.

Глава 23.
Кровь взывает к крови.

23 ноября 1998 года.

Кто-то постучал в дверь.

Три решительных удара; долгая, затяжная пауза, а потом еще несколько громких стуков. Она знала, кто именно пришел. Стараясь не подавать никаких признаков того, что в доме кто-то есть, Андромеда Тонкс слушала, как сестра тщетно пытается вызвать ее на улицу. Стук не прекращался в течении часа — Андромеда знала, что Нарцисса может быть очень настойчивой. Энди резко поднялась и усадила своего внука Тедди в стульчик с высокой спинкой.

Когда она успела состариться настолько, чтобы иметь внуков?..

Андромеде было всего сорок пять, но чувствовала она себя на все шестьдесят.

И у нее больше никогда уже не будет внуков, напомнила себе женщина. Только один, вот этот смешной малыш, сидящий в стульчике для кормления и внимательно разглядывающий свои руки.

А она всегда надеялась на внучку!..

— Молчи, хорошо?.. — предупредила ребенка Андромеда, взяв свою палочку со стола, и направилась к двери.

Раньше она смело распахнула бы дверь, но теперь лишь осторожно приоткрыла ее, убедившись, что Нарцисса Малфой (а на пороге стояла именно она) не увидит зажатую в пальцах волшебную палочку раньше, чем она потребуется.

— Уходи, — Андромеда прямо-таки выплюнула в лицо сестре это жесткое слово, вложив в свой голос столько ненависти, сколько вообще могла хранить за эти долгие пятнадцать лет, что они не виделись. — Тебя сюда никто не приглашал.

— Пожалуйста, Энди, — Нарцисса дрожащей рукой дотронулась до руки сестры. — Я просто....

— Не смей, — Андромеда резко вырвала руку и направила палочку в грудь блондинки. — Проваливай!

— Я думала... — начала было Нарцисса, но Энди резко ткнула палочкой вперед, заставляя незваную гостью отступить на шаг назад.

— Прости! — уже почти отчаянно прокричала миссис Малфой. — Энди, мне нужно поговорить с тобой. Давай просто пообщаемся, как в старые добрые времена...

Андромеда фыркнула, но всё же обернулась, бросив беглый взгляд на Тедди, а затем сделала пару шагов назад.

— Я здесь не затем, чтобы причинить вам вред, ты можешь забрать мою палочку, если так тебе будет спокойней. Сделай это по крайней мере для Теда, не для меня. Ему нужна семья...

Андромеда снова вскинулась:

— Семья?! Как ты смеешь говорить мне такое. Это ваши дружки, твои и твоего мужа, убили мою дочь и Римуса...

Неожиданно Нарцисса согласно кивнула головой, в ее глазах блестели слезы. Рука Энди дрожала, но она не опустила палочку.

— Цисси...

— Я знаю, — миссис Малфой продолжала кивать головой. — Я знаю, что это наша вина. Моя... Знаю, я сделала неправильный выбор и... Мне очень жаль, правда. Я знаю, что не могу ничего для него сделать, но я... Я не хочу потерять тебя. Не хочу потерять свою сестру.

Тедди заплакал, и Андромеда поспешила к нему. Уже в конце коридора она остановилась и вытянула руку перед собой.

— Палочку, — жестко потребовала она.

Нарцисса выглядела так, словно ей отвесили пощечину:

— Что?

— Ты слышала, что я сказала.

Несколько секунд миссис Малфой оторопело смотрела на сестру, а потом медленно потянулась за палочкой и, достав ее из кармана, вложила в протянутую ладонь Андромеды. Та лишь небрежно бросила полученную палочку на комод и вошла в гостиную.

— Ты потеряла сестру пятнадцать лет назад, — буркнула Энди, нежно подхватывая малыша на руки и стараясь его успокоить. — Садись.

Несколько минут ушло у Андромеды на то, чтобы успокоить малыша. Наконец, Тедди затих, глядя на незнакомую гостью. Миссис Тонкс нежно поцеловала мальчика в лоб и снова усадила на место.

— Он похож на тебя, — восхищенно проронила Цисси.

Она писала Андромеде однажды. Вежливое, больше формальное письмо — никаких извинений или проявлений интереса к жизни сестры. Энди ничего на него не ответила, и скорее всего именно поэтому Нарцисса решилась прийти.

— Мама, — произнес вдруг Тедди, когда Андромеда подала ему погремушку. Глаза малыша были уже совсем сухими — никаких признаков недавних слез.

— Нет, — Энди снова взяла его на руки и легонько начала покачивать. — Не мама, — нежно поправила она.

— Энди!

— Да, Энди, — согласилась Андромеда с очередной репликой малыша.

— Он просто прелесть, — так же восхищенно произнесла Нарцисса. — Очень похож на Беллу.

Энди запечатлела на лбу Тедди еще один поцелуй и поглядела в его широко распахнутые серые глаза, глаза Белатриссы Лестрейндж, в девичестве — Блэк.

— Ты скучаешь по ней, — тихо сказала Цисси.

Андромеда резко подняла голову:

— Что?

— По Белле, — миссис Малфой нахмурилась, словно смущенная своими же словами. — Ты скучаешь по ней.

Губы Андромеды искривились усмешке.

— Она убила мою дочь.

— Прости...

Андромеда снова взглянула на внука.

— Я скучаю по сестре, с которой мы играли, когда еще были детьми, — произнесла она задумчиво. — В этом плане я и по тебе скучаю.

— А вот я по тебе скучала. По тебе такой, какая ты есть, — мягко произнесла Нарцисса. — Может быть, у нас получится вернуться к тем временам.

Андромеда сухо рассмеялась:

— Мне было пять.

— Четырнадцать, — поправила сестру Цисси. — Тебе было четырнадцать лет, когда все пошло не так.

Нарцисса задумчиво покачала головой, словно удивляясь своим собственным мыслям. Она протянула руку, слегка погладив Тедди по головке...

— Он замечательный. Я помню тебя, когда ты родилась. Ты была такой же. Я ревновала — ведь вы с Беллой были папиными любимицами. А я... Помню, как Белла всегда по ночам брала подушку с одеялом и тащила их к тебе в комнату. Сколько себя помню, стоило тебе заплакать, как она уже стояла возле кроватки и шептала что-то успокаивающее.

«Ложь! — хотелось закричать Андромеде. — Это всё грязная ложь! Она убила Сириуса!». Но она знала, что Нарцисса говорила правду.

— Однажды когда мы были маленькими, — медленно, почти неохотно проговорила Андромеда, — она вернулась из Хогвартса на Рождество и принесла нам с тобой конфеты. Знала ведь, что мы всегда любили конфеты, но родители запрещали портить зубы. Я переела тогда, живот сильно разболелся, и папа заметил это. Она соврала тогда, сказав, что у меня температура, а отец поверил. Он всегда верил Белле. Меня не наказали тогда, да и вообще она всегда защищала нас. В особенности тебя.

— Да, я помню, — рассмеялась Цисси. — Она всегда носила мне «Шоколадных лягушек» или сахарные перья.

— Но в школе все изменилось, — согласно кивнула головой Андромеда.

Нарцисса грустно улыбнулась:

— Не сразу. Это произошло, когда ты пришла на первый курс. Она всегда проводила время с Эйвери, Лестрейнджами и их друзьями. А потом... А потом ты начала встречаться с Тедом и она… Она просто сошла с ума. Я даже была тогда почти счастлива, ведь всё ее внимание переметнулось ко мне. Белла часто говорила, что всегда будет рядом со мной, чтобы я не закончила, как ты. Она хотела, чтобы мы с ней всё делали вместе. Она сказала, что именно поэтому и приняла Метку.

— Она сделала из-за меня? — кровь отхлынула от лица Энди.

— Из-за меня, — поправила сестру Нарцисса. — Но она сделала бы это в любом случае. Рано или поздно.

— А ты? — спросила Андромеда. — Когда изменилась ты?

Нарцисса отвернулась:

— Я не должна была отпускать тебя.

— Это несправедливо, — внезапно воскликнула Энди.

— Это не так, — прервала сестру Цисси, а затем добавила:

— Я могу взять его на руки?..

Андромеда передала внука сестре. Цисси посмотрела на мальчика с необычайной нежностью и любовью.

— Он прелесть, — повторила она снова. — Ох, Энди! Скажи хоть что-то!

— Что тут можно сказать?

— Энди! — Нарцисса выглядела встревоженной. — Я знаю, ты многое потеряла в войне. Мужа, дочь, зятя... И даже сестру. Но, Андромеда?.. Может быть нам стоит начать общаться снова?.. — она посадила Тедди себе на колени, и свободной рукой легонько накрыла ладошку сестры. — Я не хочу терять еще одну сестру.

— Я говорила — ты потеряла меня много лет назад. Слишком долго же до тебя это доходило.

Нарцисса отшатнулась, как от удара, а затем снова вернулась взглядом к мальчику, который игрался с длинными распущенными волосами двоюродной бабушки.

— Он такой забавный! Я... Ты позволишь Драко увидеться с ним?..

— Твоему сыну?.. — слишком громко произнесла Энди. — Твоему отвратительному сыну...

— Не говори так о нем!

— Он был Пожирателем, да?

— Да. Да, был.

Цисси произнесла свою фразу совершенно спокойно. Хоть Андромеда и догадывалась об этом, но подтверждение повергло ее в шок.

— В таком случае, как ты посмела спрашивать?..

— Драко — мой сын, — мягко проронила Нарцисса. — Ты мать и бабушка, Энди, и должна понимать. Я люблю его, люблю больше, чем себя или кого бы то ни было еще. И я ненавижу себя, ненавижу Люциуса (сколь много бы я его не любила), ненавижу Темного Лорда за то, что они сделали с Драко. Он пытался спасти не свою шкуру, а нас с мужем. Он храбрый мальчик, хотя этого никто не узнает. Многие считают его слабаком, но это не так. У него не было другого выбора. Ему сложно пришлось, и этот выбор — не его решение...

— Ты думаешь, встреча с Тедди изменит его?

— Я думаю, что это просто необходимо для него. Он вырос слишком быстро... Полагаю, Тедди вернет ему капельку того детства, которого у него не было. И он посмотрит на мир таким, какой он есть, без убийств, смертей и предательства.

— Каким же это, настоящим?.. — с горечью спросила Андромеда.

— Не таким ужасным, каким видел его Драко, — Нарцисса передала Тедди обратно сестре. — Хорошим...

— Глупости, — буркнула Андромеда, усаживая малыша на его стул. — Хорошим, говоришь?..

Нарцисса прикусила губу:

— Даже в твоем случае, — медленно произнесла она. — Некоторые вещи помогут тебе стать лучше, осветят твою жизнь, дадут смысл бороться и жить дальше. Тедди — твой лучик света, а Драко — мой. Думаю, не будет ничего плохого, если в один прекрасный день два лучика встретятся.

Андромеда не ответила.

— Мне очень жаль, — снова произнесла Нарцисса после некоторого молчания. — Я...

— Я не понимаю, как ты вообще можешь заявляться в мой дом и говорить со мной о ней! — внезапно проговорила Энди, чувствуя, как глубоко внутри разгорается яростный пожар. — Твоя драгоценная Белла, за которой ты следовала, будто покорная собачонка, которая любила тебя и одаривала подарками, которая защищала тебя от нашего отца, когда у него были приступы злости… И ты хочешь, чтобы я поверила, будто тебе была неведома ее истинная натура? И моя Нимфадора, моя дочь… Да как ты можешь?! Тебе жаль, говоришь? Да ты никогда и слова правдивого не сказала! Ты никогда ничего не чувствовала! Ни одной настоящей эмоции! Ты холодна, Нарцисса.

— Я знаю, что причинила тебе много боли, — тихо пролепетала Цисси, потрясенная столь резкой вспышкой сестры. — Сможешь ли ты когда-нибудь меня за это простить?

— Нет, — решительно прошептала Андромеда. — Не думаю, что смогу. Но Тедди нужна семья.

Нарцисса кивнула.

Полнолуние.

Глава 24.
Полнолуние.

24 ноября 1998 года.

Большую часть времени Оливер Вуд не знал, что здесь делает.

Как и многие другие, он с радостью принял приглашение Кингсли поступить в Аврорскую академию. Не было никакого смысла надеяться на продолжение квиддичной карьеры, так как все матчи приостановили до неопределенного времени. Раньше он никогда даже и не думал, что пойдет на работу в Министерство, а сейчас ухватился за эту возможность, как за спасательную соломинку. Может быть, он, как и Ли, тоже хотел мести?

Мести за кого?..

За Фреда, конечно же, за Кэтти (Мерлин, он почти зарыдал, когда услышал, что она пришла в себя), за Алисию, которую он не видел уже долгое, очень долгое время... За отца Ли, которого убил Руквуд и... Черт, он хотел возмездия за многое!..

Что бы там не говорилось о престиже работы в Министерстве, многие отказались от обучения в Аврорате, не выдержав напряжения, а он, Оливер, был одним из «уцелевших» двенадцати. Тех, кому либо на самом деле нравилась подобная работа, либо же тех, кто хотел доказать, что он гораздо сильнее, чем о нем думают. Самого себя Оливер относил ко второй категории. Но все же ему были не по нраву ни изнуряющие уроки, ни прельщающая многих месть; он не чувствовал острой необходимости быть полезным человечеству, да у него даже не было никакой страсти к этой работе — погони, бойни, схватки, пусть это забирает себе Гарри, раз уж он с таким рвением посещает все занятия и с радостью принимается за любую работу лишь после того, как узнает, что, выполняя ее, нужно рисковать жизнью.

Тогда, какого обвислого он тут делает?..

Оливер долго размышлял над этим и, в конце концов, понял, что единственная причина, по которой он остается в Аврорате — это то, что ему просто некуда больше идти.

Его поставили в пару с Невиллом, и это было просто забавно! Малыш Долгопупс был чертовски доверчив, даже еще больше, чем во времена учебы в Хогвартсе, до безумия легкомысленный и бескорыстный — это стало большой проблемой, ибо людям с таким характером не место в Министерстве — идеалов здесь не терпят. Плюс ко всему его благородство и дикая неуклюжесть!.. Но, в целом, по мнению Оливера, Невилл был храбрым человеком. Он никогда не отступался от своих убеждений, и всегда отстаивал личностные идеалы, даже если они были ошибочными. Единственное, в чем он смог отступить — момент с выбором Пожирателя для погони. Он долго сидел неподвижно, напряженно размышляя. Оливер был абсолютно уверен, что Невилл скажет «Лестрейндж!». Но тот лишь перегнулся через стол и внимательно поглядел на товарища, проговорив четко и медленно:

— Что ты думаешь об Эйвери?

Не то что Ли... Ни для кого не было секретом, что он выбрал Руквуда из личных побуждений. Даже для министра и главного учителя-наставника их небольшой группки, хотя все, по непонятным причинам, не собирались ему ничего говорить. Да и как можно переупрямить этого безумца?..

В этот день учитель затеял для них проверочную игру — некоторым из будущих авроров завязывали глаза и руки, а другие должны были атаковать их заклинаниями. Задача первой группы состояла в том, чтобы угадать, кто из противоположной команды отправил в тебя заклинание, и сделать ответный выпад.

Что-то резко ударило его в спину, и Оливер в изумлении полетел на землю.

— Попался, Вуд?

— Ой!

— Осторожней, Оливер! — произнес аврор Дженкинс, проходя мимо парня.

— Да, да, — отозвался тот, пытаясь встать и осознавая, что это довольно таки сложно сделать с руками, завязанными за спиной. Больше он не старался подняться на ноги.

Вместо этого парень пополз по полу, стараясь не попадаться под удары... кого-то.

Спустя несколько минут потасовки послышались два резких щелчка, и кто-то резко распахнул дверь. Оливер замер, стараясь разобрать чей-то тихий шепот. Внезапно его руки оказались свободными, а с головы моментально слетела повязка.

Дженкинс изобразил пальцами жест, похожий на «иди сюда», и Оливеру ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

— Что-то не так? — спросил он, подойдя ближе, бегло поглядев на стоявшего рядом с учителем автора — Лесман, кажется, именно так его звали.

— Собирайте вещи и вместе со своим напарником готовьтесь к поездке. Эйвери был замечен в Ноттингемшире, — ответил Дженкинс.

— Ноттингемшире? — повторил Оливер немного рассеяно. — Почему вы думаете, что он останется там надолго?

— У него там бизнес, — ответил Дженкинс, широко усмехнувшись. — Он встретится сегодня ночью с приятелем, возможно, также соратником Волан де Морта. Наш информатор следит за ними, так как мы не знаем, насколько Эйвери опасен. Отправляйтесь как можно быстрей. Ремлин будет ждать вас на месте прибытия.

— — — * — — —

Той ночью было полнолуние.

Они ютились в небольших кустах на вершине холма, оглядывая небольшую улицу, раскрывающуюся их взору с этой точки обозрения. Воздух был стылым и холодным, но они этого совсем не ощущали. Кер Ремлин, аврор и их помощник в деле по поимке Эйвери, был собранным и серьезным, как никогда.

— Уже десять, — прохрипел Ремлин. — Они могут появиться в любую секунду.

Словно по команде, два силуэта появились на одном конце улицы, освещенной неярким маггловским фонарем. Одна из этих двух неясных фигур, очерченных тусклым, блеклым золотистым свечением, принадлежала мужчине, невысокому и грузному, в темных одеяниях, а другая — животному, имеющему неясное сходство с собакой, хотя оно и не напоминало Оливеру ни единого виденного им ранее пса.

— Это он? — спросил Вуд немного нерешительно. — Это Эйвери?

— Не могу быть уверен на все сто, но похоже на то, — мрачно проронил Ремлин. — С огромной псиной. Интересно, на кой черт она ему сдалась?

Именно тогда большущее животное подняло морду к небу и испустило страшный вой, больше похожий на человеческий крик, чем на завывания собаки. По спине Оливера пробежала мелкая дрожь, и он быстро похлопал себя по плечам.

— Вот дерьмо, — выругался он, сквозь крепко стиснутые зубы. — Милый песик!

— Годрик! — пробормотал Ремлин, с ужасом глядя на силуэты мужчины и собаки. — Вы двое, бегом назад.

— Почему? — спросил Невилл. — Что-то случилось?

Ремлин повернулся, чтобы посмотреть на парней; в бледно-желтом лунном сиянии он выглядел мертвецки бледным.

— Понятия не имею, — вполголоса пробормотал аврор. — Но я знаю, что это такое. Слыхали о том, что у Волан де Морта была армия оборотней?

Оливер почувствовал, как кровь прилила к лицу — ему даже стало немного жарко.

— Ты имеешь в виду... — он снова бросил взгляд на мужчину и его питомца. — Ты уверен?

Ремлин поглядел на небо, а потом медленно, многозначительно проговорил:

— Сегодня полнолуние. Я никогда еще не встречался с оборотнями так близко, так что не могу сказать, что это точно он. Не знаю, как Эйвери удается управлять им, но обязательно это выясню. Вы же двое убирайтесь отсюда. Бегите, трансгрессируйте, делайте, что хотите, но чтобы духу вашего здесь не было. Я же останусь и разберусь со всем.

Оливеру показалось, что Ремлин попросту насмехается над ним. Прежде чем он успел что-либо произнести, Невилл решительно покачал головой и воскликнул, глядя прямо аврору в глаза:

— Вы шутите?! Это и наше задание тоже! Мы должны поймать Эйвери.

— Я оценил твою браваду, Невилл, но там оборотень. Это жизнь, а не маггловское кино, где всегда можно отмотать назад. Если оборотень уловит ваш запах, вы трупы. Ваша жизнь стоит гораздо больше, чем моя. Так что просто оставьте меня тут одного. Сейчас же! Это приказ, и он не обсуждается.

— Плевал я на все ваши приказы. Я не уйду, — Невилл гордо выпятил грудь, поднимаясь в полный рост.

И это было большая ошибка. Эйвери резко обернулся по сторонам, словно бы услышав его голос, хотя Оливер и был абсолютно уверен, что это совершенно невозможно. За несколько секунд Эйвери быстро сказал что-то оборотню и понесся к склону, на котором находились шпионы.

— Черт! — Ремлин тоже встал, доставая палочку из кармана мантии. — Трансгрессируйте, сейчас же.

— Нет, — все так же не понижая голоса, промолвил Невилл. Да и какой толк теперь был шептаться? — Давайте, Ремлин! Командуйте!

Было видно, что он паниковал, но последнее слово раздалось с такой уверенностью, что Ремлин удивленно вскинул брови.

— Я останусь здесь. Я постараюсь отвлечь внимание оборотня. Ты, Невилл, идешь за Эйвери. Поймай его любой ценой. Оливер, спрячься в кустах, и если со мной что-то случится, сделай то, что не смогу я. Может быть, нам и удастся остаться в живых. Все ясно?

Парни кивнули, стараясь не думать о возможной гибели.

— Тогда, по местам!

Невилл медленно стал спускаться вниз по склону, крепко сжимая палочку в руках. Оливер спрятался за большим камнем, из-за которого мог бы видеть и Ремлина, и Невилла. Взгляд его был прикован к Керу, который внимательно наблюдал за рычащим оборотнем, шедшим прямо на аврора.

Он видел, как Ремлин произносит тихую, короткую молитву, закрыв глаза, прежде чем сделать пару шагов навстречу зверю.

Сердце Оливера билось в груди с бешеной скоростью.

Красный столп искр, затем струя яркого зеленого цвета, синие вспышки, снова красный! Ослепительно белый взрыв!

Внизу, посреди обычной маггловской улицы велось ожесточенное сражение Невилла с Эйвери. Оливер успел подумать, какой сильный и умелый его напарник, и вновь возвратить взгляд к Ремлину, прежде чем острые клыки погрузились в его левое плечо, принося невыносимую боль. Он вскрикнул и выронил палочку. Упал на колени, а за этим последовал укус. Еще один, и еще...

Оливер услышал смутный крик Ремлина «Остолбеней!», прежде чем всё вокруг почернело и затихло...

Против часовой стрелки.

Глава 25.
Против часовой стрелки.

27 ноября 1998 года.

Малфой избегал ее.

Сначала Гермиона не была в этом так уверена. У них не было общих уроков, так что даже встречи в классе были редкостью. В библиотеку он не ходил совсем. В тот день, когда она уже и вовсе отчаялась понять, что с ним происходит, узнала, что у Гриффиндора со Слизерином будет совместный урок Зелий.

Гермиона вошла в кабинет и села, как всегда, за последнюю парту крайнего ряда. Спустя несколько минут в кабинет вошел Драко Малфой и, не глядя на девушку, занял место за первой партой прямо перед учительским столом.

Она просто не могла понять, что произошло.

Гермиона надеялась, что Малфой изменился. Все изменились после войны, но особенно — он. Время от времени он даже улыбался, начал вести цивилизованные беседы и перестал называть Гермиону грязнокровкой. А это явно был большой прогресс!

Теперь же он перестал разговаривать с ней вообще.

Таким образом, в тот день Гермиона была просто в шоке. Малфой отворачивался от нее, старательно делая вид, что не замечает. Тогда она решила выяснить все сама.

Гермиона резко поднялась на ноги, подхватила рюкзак и зашагала к Малфою. Он повернулся к ней, когда услышал тихие, поспешные шаги, а затем увидел, как Гермиона положила свою сумку на стол рядом с ним. В его глазах четко улавливалась... тревога?..

— Привет, — тихо произнес Драко, отводя взгляд.

Гермиона не ответила. Она спокойно достала из сумки эссе и сделала вид, что полностью погружена в чтение задания. Спустя пару минут Гермиона краешком глаз позволила себе посмотреть на Драко. Он выглядел пораженным ее наглостью.

— Грейнджер, — снова произнес он. — Ты в порядке?

Вина...

Она поняла. Малфой испытывал не тревогу, его переполняло чувство вины!

«Драко Малфой чувствует себя виноватым!.. Кто бы мог подумать!».

Гермиона продолжила молча глядеть перед собой, по-прежнему не отвечая.

— Отлично, — наконец, спокойно сказал Малфой. — Полагаю, что не в порядке. Грейнджер, нам стоит поговорить.

— Не вижу необходимости.

— Не будь ребенком, — отрезал Малфой, открывая книгу на нужной странице. — Ты прекрасно знаешь, что нужно.

Он вдруг резко поднялся на ноги и быстрой походкой зашагал к шкафчику с ингредиентами. Гермиона вздохнула.

Конечно, она знала, что им нужно поговорить. Они не были друзьями, но теперь она по крайней мере могла смотреть на него без того, чтобы чувствовать себя сердитой или раздраженной. Она могла ему улыбаться, могла смеяться над его комментариями и фразами, могла работать с ним вместе. Он был просто идеальным партнером для Зелий. Они понимали друг друга даже без слов. Гермиона не помнила, о ком могла сказать такое в последнее время — даже Джинни или Луна... И самое главное — она верила Малфою. Верила в него.

— Слушай, Грейнджер... Мне жаль.

Гермиона резко обернулась и увидела, что Малфой стоит в нескольких шагах от нее.

— Нет, не жаль... — прошипела она сквозь крепко стиснутые зубы. — Ты уже пытался убедить меня в этом. Не вышло. Ты совсем не изменился. Я не знаю, почему ты избегаешь меня эти три недели, но наверное это как-то связано с тем, что мы друг друга просто терпеть не можем.

Малфой ухмыльнулся:

— Я никогда не говорил, что я — хороший мальчик. Я никогда не говорил, что за один день мы сможем стать лучшими друзьями... Черт, я даже не хочу, чтобы мы были друзьями, — он потупил взор. — Я не знаю, о чем я только думал, но... Я надеялся, что ты как раз тот человек, что может дать надежду на второй шанс.

— Малфой, — начала она, не глядя на Драко, поставив котелок на огонь. — Я не думаю, что...

— Извини, — перебил ее Малфой. — Я не избегал тебя. Я думал, ты хотела, чтобы я тебя избегал. В тот день после моих слов... Ты убежала.

— Да, — согласно кивнула головой Гермиона. — Я и забыла. Но вряд ли ты можешь использовать это против меня.

— И не собирался. Просто я подумал, что лучше уж мне держаться подальше.

— Почему тогда вернулся?

— Вообще-то это ты села за мою парту. Да и к тому же последние недели ты бросаешь на меня все эти смертоносные взгляды, будто бы говорящие, что я делаю неправильные вещи.

Она улыбнулась:

— Малфой?

— Почему ты всегда меня так называешь? — спросил он, выпрямляясь.

— Называю как? — Гермиона удивленно воззрилась на него.

— Малфой, — уточнил Драко. — Я имею в виду, я знаю, что это моя фамилия, но... Я ненавижу ее, потому что так меня называют все... С презрением и...

— Драко, — поправилась Гермиона, глядя прямо в серые глаза парня. Тот улыбнулся:

— Так мне нравится гораздо больше... Гермиона.

— Драко, — снова повторила она, склонившись над книгой.

— Гермиона, — в тон ей отозвался Малфой. Его взгляд смягчился. — Гермиона, мне жаль...

Она почувствовала, как жар приливает к щекам, хотя, возможно, это все оттого, что она находилась слишком близко к огню.

— Я знаю.

— Гермиона? — опять произнес Малфой, и сейчас ее имя прозвучало почти как вопрос.

— Да? — проронила она, перемешивая зелье в котле.

— Я могу задать тебе вопрос?

В его тоне Гермионе почудились нотки неловкости и смущения. Она мгновенно перестала помешивать, и подняла взгляд.

— Я слушаю.

Он выглядел нервным, старался намеренно избегать ее взгляда.

— В тот день... В Выручай-комнате, когда Крэбб погиб... Я... Я думал, что умру и ты... Вы спасли наши жизни. Почему?

Вопрос несколько испугал ее. Гермиона ждала извинений, возможно благодарности, но этого...

— Я не знаю, — честно призналась она. — Мы... Мы не могли так просто развернуться и уйти. Я не могла...

— Я бы ушел, — тихо сказал Малфой, все так же боясь смотреть на Гермиона.

Грейнджер снова вернулась к зелью.

— Я не такая, как ты, Драко, — произнесла она, а затем после невыносимого минутного молчания добавила:

— И вообще, это была идея Гарри, а не моя, так почему ты меня об этом спрашиваешь?

— С тобой говорить гораздо проще.

— Почему ты не опознал Гарри тогда, у тебя в доме? — спросила Гермиона, явно волнуясь. Этот вопрос тревожил ее долгое время, как, и последующий. — Меня?..

— Может быть, ты и удивишься, но я не люблю смотреть, как людям причиняют боль. И как моя тетя их пытает.

Гермиона смутилась. Малфой осознал свою бестактность и тихо выругался:

— Черт! Прости. Я не хотел напоминать.

— Ага, — почти бездумно ответила Гермиона, продолжая размешивать свое зелье.

После очередного неуютного молчания Малфой перехватил руку Гермионы в свою ладонь. Девушка удивленно уставилась на него.

— Против часовой стрелки, а не за нею. И когда ты уже это запомнишь? — спокойно пояснил Драко, переплетя свои пальцы с пальцами Гермионы, легонько направляя ее руку в нужную сторону.

— — — * — — —

Они шли в библиотеку вместе, проходя мимо удивленных учеников. Еще бы — Гермиона Грейнджер и Драко Малфой идут куда-то вместе! Гермионе уже порядком надоели эти взгляды, когда она услышала резкий голос Драко:

— Завтра квиддичный матч.

— Правда? — она была благодарна ему за то, что он начал этот разговор, потому что молчать больше не могла. А определиться между тем, рассказать ли ему о новых победах Парвати Патилл или же об упыре, живущем на чердаке у Рона, никак не могла.

— Да, игра с Когтевраном, — продолжил Драко, глядя на Гермиону. — Против Слизерина.

— А! — воскликнула она, явно не зная, что еще сказать.

— Ты будешь смотреть?

Гермиона задумалась.

В этом году она совершенно не следила за датами начала сезона игр. Джинни, выбранная капитаном, то и дело сетовала на безнадежность некоторых претендентов на место в команде («Не знаю, как Гарри так легко это удавалось!» — иногда заявляла она) и на изнуряющие тренировки, из-за которых частенько не появлялась в Большом Зале неделями («Ты же знаешь, нам нужно много заниматься»). Но сама Гермиона держалась от этого в стороне.

— Не думаю. Я не такая уж фанатка квиддича, тем более что Гриффиндор не играет. Наверное, нет.

Она снова помолчала несколько минут, а затем спросила:

— У вас, кажется, хорошая команда в этом году?..

— Довольно приличная. Хотя, Когтевран тоже силен на это раз. Это может стать большой проблемой.

Гермионе почудилась неприкрытая насмешка в его словах.

— Тебе так нравится квиддич? — спросила она, когда они добрались до библиотеки.

— Да, — ответил Малфой, толкая дверь. — У тебя есть какие-то домашние задания?

— Пока нет.

— Отлично. Сделаешь мою Трансфигурацию? — попросил он, поставив сумку на стол, и выдвигая стул.

Она недоверчиво на него посмотрела. Выражение лица Драко было совершенно серьезным, хотя в глазах плясали озорные огоньки.

Гермиона легонько ударила его по плечу:

— Перестань дразнить меня, идиот!

— Я совершенно серьезно, — без тени улыбки на лице проронил Малфой. — Или я выгляжу смешно?

— На самом деле ты улыбался — глазами.

— Нет, правда, — настаивал Малфой. — У меня очень много заданий на понедельник, а матч будет в выходные, и я просто физически не успею сделать всё... А так как ты никуда не идешь... — он многозначительно посмотрел на Гермиону.

— Мечтай-мечтай, Драко, — рассмеялась она. — Это то задание, о Заклинаниях?

Он кивнул:

— Первые даты изобретения заклятий, кто ввел их в обиход, теория, что может произойти в случае, если колдующий сделает что-то не так, ну и несколько примеров использования.

— Я потратила несколько часов на него, — сказала Гриффиндорка, качая головой. — Это было ужасно. Поэтому, определенно — нет.

Малфой пожал плечами, словно не особо удивился, и откинулся на спинку стула. Прядь волос упала ему на лоб, и он снова заправил ее за ухо.

— Это плохо.

— Но я могу одолжить тебе свои заметки. Ты поработаешь с ними и перепишешь, немного изменив ключевые слова. В любом случае, все эти заклинания потребуются тебе для ТРИТОНов и... — она остановилась, пристально глядя на Драко. — Эй?..

— Эй?..

— Я никогда не думала, что ты будешь делать после сдачи экзаменов?

Он посмотрел на нее как-то странно:

— Что ты имеешь в виду?

— Какую профессию ты себе выберешь? У тебя уже есть что-то на примете?

— Ну да, — покачал головой Малфой. — Думаю, из меня получился бы великолепный министр магии. Разве ты так не считаешь? Без сомнения, все отдадут свои голоса за меня.

— Я не то имела в виду... — Гермиона запнулась. — Я серьезно...

— Какое это имеет значение? — прервал ее Драко. — Слушай, Грейнджер, я никогда об этом не задумывался. В прошлом году все мои мысли были заняты только одним — как выжить самому и спасти жизни своим близким. Я никогда не думал, что смогу... — Он посмотрел на свои ладони, а потом коротко закончил:

— Для Пожирателей нет работы.

— Драко, — Гермиона попыталась коснуться руки Малфоя, но тот тут же ее отдернул. — Теперь ты свободен.

— Это не важно.

— Драко…

— Единственным, почему я вернулся в Хогвартс в этом году, была просьба матери, — перебил ее Малфой.

— Но что ты будешь делать без работы? — удивленно спросила Гермиона.

— Мне не нужно работать, чтобы жить — Драко пожал плечами. — У моей семьи достаточно денег.

— Даже после того, что Министерство забрало, чтобы отстроить Хогвартс?

Взгляд Драко снова стал мрачным, и Гермиона поняла, что выбрала не совсем удачную тему.

— Забудь об этом. Ладно, давай сюда, — она забрала у него тетрадь и глубоко вздохнула. — Считай, что тебе удалось меня разжалобить. Я помогу тебе. — на этих словах Малфой радостно улыбнулся. — А хотя бы эссе по Зельям, срок сдачи которого был сегодня, ты сделал?

— Конечно?

— Списал у кого-то, да?

— Нет.

— Значит, Зельеварение тебе нравится больше, чем Трансфигурация?

— Это что, Министерский допрос? Я чувствую себя так, словно вернулся в суд.

Эта небрежно брошенная фраза заставила Гермиону отшатнуться, будто от пощечины.

— Прости, — тихо проронила она.

Малфой усмехнулся, присаживаясь за стол:

— Салазар, сколько раз в разговоре со мной ты планируешь повторить это слово?

— Сколько скажу, столько и будет, — отрезала Гермиона, последовав его примеру. — Ты думаешь делать свою домашнюю работу, или как?

— Или как, — буркнул Драко, доставая из сумки перо и пергамент.

Несколько часов они работали беспрерывно. Гермиона постоянно поправляла работу Драко, и все его заметки были ее мелким почерком. Когда же всё было закончено (Малфой всегда уходил, не прощаясь), он вдруг неожиданно улыбнулся:

— Ты должна прийти завтра. На матч, я имею в виду.

Он уже собирался было уйти, и даже скрылся за стеллажами, когда Гермиона почти бегом проследовала за ним, о чем-то вспомнив.

— Драко! — позвала она, не замедляя шага. — Драко, подожди!

Малфой стоял уже в дверном проеме, когда услышал ее голос и обернулся:

— Да? — непонимающе спросил он.

— Это и есть та причина, из-за которой ты... — Гермиона застыла в нерешительности, не зная, как выразить свою мысль.

— Грейнджер, у меня сейчас урок.

— У меня тоже, — отрезала она. — Слушай, ты ведь в команде, верно?

Драко улыбнулся. Это была самая искренняя улыбка, которую она когда-либо видела на его лице.

— Ну, вообще-то да, — согласно закивал головой Малфой, продолжая улыбаться. — Почему, как ты думаешь, я стал проводить так мало времени в библиотеке? Тренировки отнимают целую прорву свободного времени, и к тому же я — капитан.

— Как? — изумилась Гермиона.

— Я зачаровал какого-то пятикурсника и присвоил его значок, конечно же, — Малфой вытащил из кармана мантии серебристый значок и протянул его Гермионе. Она изумленно смотрела на его ладонь.

— Я шучу, Грейнджер, — вдруг произнес Драко, широко ухмыляясь. — Неужели ты действительно поверила? Мерлин, я получил его так же, как и все: с письмом.

— О! — пролепетала Гермиона, чувствуя себя невероятно глупой. — И правда.

— Если это все, то мне пора идти, — произнес наконец Малфой, повернувшись к двери.

— Еще одно, — быстро проговорила Гермиона. — Я буду там завтра. И я буду болеть за тебя.

Драко застыл как вкопанный, но не поворачивался к Гермионе лицом. Через несколько мгновений он тихо проговорил:

— Спасибо. — А затем добавил удивленно:

— Погоди, значит, ты не сможешь сделать мою домашнюю работу?

Она легонько подтолкнула его к выходу:

— Не волнуйся об этом. Ты, кажется, говорил что у тебя еще есть уроки, и ты очень спешишь...

Розовый и серебристый.

Глава 26.
Розовый и серебряный.

28 ноября 1998 года.

Уже начало холодать.

Лето было таким теплым и солнечным, а теперь радужные, беззаботные месяца, когда солнце еще легко стелило свои лучи, ушли. Остался лишь холодный, пронизывающий ветер. Сейчас многие студенты всё чаще стали носить теплые перчатки и шарфы, чтобы хоть как-то скрыться от лютующих морозов.

— Знаешь... — задумчиво сказала Джинни в один из таких промозглых, холодных дней. — Слизеринцы сегодня что-то не особо уверены в себе.

— Я заметила, — рассеянно пожала плечами Гермиона, сканируя пристальным взглядом команду по квиддичу в синих спортивных формах — Когтевранцы.

— Не то, что бы они спасовали, — продолжила Джинни спокойным, ровным тоном. — Я в это ни за что не поверю. Я же даже не знаю никого из их команды. Ни разу не видела их тренировок. Да и никто не видел.

— У них довольно неплохая команда в этом году, — проговорила Гермиона прежде, чем осознала, что именно сказала. Она почувствовала себя невероятно глупой. Снова.

«Черт!»

Она не отводила взгляда от поля, но могла поклясться на что угодно: Джинни внимательно изучает ее со стороны.

— Кто тебе это сказал?

— Никто, — с легкостью соврала Гермиона. — Я просто слышала это от кого-то. — А затем, не в силах ничего с собой поделать, добавила:

— Еще я слышала, что на этот раз у них отличный капитан.

В голосе Джинни улавливались неясные нотки сомнения:

— У Слизеринцев каждый год была довольно сносная команда, а вот хорошего лидера не было никогда. Уверена, это будет какой-нибудь новичок.

— Возможно, — отозвалась Гермиона, обрадованная тем, что подруга не уличила ее во лжи. — В любом случае, посмотрим.

— Гермиона! — послышался голос Луны, прозвучавший откуда-то сбоку, словно гром средь ясного неба. — Привет. Ух ты, какая красивая заколка!..

Гермиона напряглась, и ее рука почти машинально поднялась вверх, чтобы дотронуться до украшения. Это была самая обычная заколка, которую можно было приобрести в любом маггловском магазине аксессуаров. Гермиона купила ее еще пару лет назад, но по необъяснимым причинам сегодня решила воспользоваться ею впервые. И решение взять именно эту заколку было смешным и по-детски наивным...

Маленький, зеленый пластиковый камешек прямо посередине украшения для волос.

— Серебряный и зеленый, — протянула Луна, утвердительно кивнув головой, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями. — Тебе нравится зеленый цвет?

— Ты об этом? — Гермиона осторожно расстегнула заколку и положила ее на раскрытую ладонь перед самим лицом Луны, избегая открытых взглядов подруг. — Тетя подарила мне её много лет назад на Рождество. Я и раньше пользовалась этой заколкой, уверена, вы должны были ее видеть.

«И не стыдно, Грейнджер! — укорила она саму себя, потупив глаза в пол. — За последние пять минут ты солгала уже дважды!»

— Я так не думаю, — Луна отрицательно помотала головой. — О, а вот и они!

— Кто — они? — переспросила Гермиона больше ради приличия, чем из реальной необходимости. Луна не ответила, и Гермиона обернулась, наблюдая как четырнадцать фигур шагают по полю, выстраиваясь в ровную линию под зорким взглядом мадам Трюк. Гермиона украдкой снова заколола волосы, и с любопытством посмотрела на Джинни, гадая, сколько времени ей потребуется, чтобы узнать в высоком светловолосом капитане, одетом в светло-зеленую форму, Драко Малфоя.

Затем поспешно перевела взгляд на остальных игроков и с ужасом осознала, что знает всего двоих из них. Паркинсон и Нотт. Неужели они умеют играть в квиддич?.. Остальными же были младшекурскники — примерно третий или четвертый год обучения. Гермиона изумилась — и это Малфой назвал довольно приличной командой? Да они же все еще дети! Гермиона перевела взгляд на капитана, он, казалось, был полностью спокоен, проверяя какие-то мелкие прутики на метле и примеряясь к ней. Остальные же игроки невероятно волновались, у одной девушки метла даже выпала из рук, но она совсем не обратила на это внимания. Тогда Драко медленно подошел к ней, вручил метлу прямо в руки и что-то прошептал на ухо. Девушка сосредоточенно кивнула, продолжая нервно вглядываться в трибуны.

«Кучка напуганных в край ребят! И как они будут играть?» — подумалось Гермионе, когда она продолжала смотреть на Малфоя, теперь уже что-то очень громко и строго говорившего остальным игрокам. Она хотела, чтобы Слизерин выиграл, хотя сама не могла объяснить предпосылки к такому неожиданному желанию. Даже немного волновалась, словно от этого зависело что-то в ее жизни. Гермиона еще раз поглядела на Драко, который уже оседлал свою метлу и неторопливо взлетел в воздух, описывая круги над полем.

— О, Мерлин, — произнесла Джинни, проследив за взглядом подруги. — Малфой — капитан?..

Она помолчала немного, а затем добавила, иронически хмыкнув:

— Отличный капитан?.. Гермиона, тебе нужно хорошенько проверить своего информатора, раз он несет такую ересь. Это Малфой-то — хороший капитан? — хохотнула Джинни, всплеснув руками. Гермиона ее не слушала. Она продолжала наблюдать за Драко, который пожимал руку Когтевранскому капитану. Секундой позже Гермиона приметила, как Панси склонилась над ухом Нотта, очевидно, давая какие-то последние наставления. Прозвучал свисток мадам Трюк — игра началась.

Дальше всё шло как обычно. Гермиона не успевала уследить за передвижениями игроков — с такой бешеной скоростью они носились от одного конца поля к другому — и едва слышала голос комментатора, который перекрывали вскрики Джинни, когда кто-то из Когтевранцев забивал гол, да и постоянные вскакивания подруги с места отвлекали Гермиону от игры.

— Черт возьми, — выругалась Джинни, снова усаживаясь на свое место после очередного гола, забитого на этот раз Слизеринцами. — Когтевранцы продуют всухую!

— Они так плохо играют? — полюбопытствовала Гермиона — она всё еще не знала счета, а в квиддиче разбиралась плоховато.

— Нет, — отозвалась Джинни, — но Слизерин играет лучше. Мерлин, Малфой — капитан! Никогда бы не подумала, что он так хорош. Теперь я начинаю сомневаться в том, что он купил себе место в команде.

— Малфой мог бы, но, очевидно, он тоже прекрасный игрок. Такой же как Гарри, — Гермиона пожала плечами, словно никогда не сомневалась в способностях Слизеринца. Если Джинни это и показалось странным, то она предпочла не обращать внимания.

— Они очень быстрые и ловкие, — произнесла она, задумчиво. — Всего второй год учебы, а играют не хуже семикурсников. Уму непостижимо! Наверное, всё дело в весе — они ведь такие легкие.

Гермиона почувствовала значительную разницу между матчами, на которых она была раньше, и этим. Тогда она не сводила взгляда с Гарри — заколдованная метла, чокнутый бладжер, дементоры, огнедышащий дракон, сильный ливень — она готовилась в любой момент прийти другу на помощь. В этот раз, казалось, волноваться было нечего, но она все равно каждый раз замирала, затаив дыхание, когда бладжер приближался к Слизеринскому капитану, и не могла не вздрагивать, нетерпеливо притопывая ногой, когда тот с невозможной скоростью несся вниз. После почти часа игры, Драко заметил снитч. Он погнался за ним, и, в одночасье, Когтевранский ловец тоже направил свою метлу в том же направлении. Но не успел — уже спустя несколько секунд Малфой взмыл вверх, поднимая зажатый в руке золотой мячик — его первый пойманный снитч. Трибуны Слизерина взорвались аплодисментами.

— Черт, — тихо сказала Джинни, когда они с Гермионой шли по направлению к замку. — Теперь я начинаю бояться Слизерина. Надеюсь, что у Пуффендуйцев дела идут куда хуже..

Гермиона по-прежнему молчала, погруженная в свои размышления.

— — — * — — —

— Драко! — услышал Малфой, как чей-то очень знакомый голос окликнул его.

Он обернулся, посмотрев на застывшую посреди коридора девушку. Всё в ней было таким знакомым и родным. Почти черные в темноте подземных коридоров факультета, яркие, мерцающие во всё той же темноте глаза, в которых отражался свет настенных факелов. Сейчас она смотрела прямо на него, своим привычным холодным и бесстрастным взглядом.

— Хороший был матч! — возвестила она, улыбнувшись.

— Да, — улыбнулся в ответ Драко. — Ты просто отлично играла.

— Так же как и ты, — скромно потупила взгляд брюнетка.

Повисла неприятная, вязкая тишина, прерываемая только мерным дыханием Малфоя и сбившимся, словно после долгого бега (вероятно, так оно и было) дыханием девушки. Во взгляде Слизеринки читался явный упрек, но высказать его вслух она не могла.

— Пойдем прогуляемся, — предложил Драко, даже не надеясь на то, что она согласится. — Как раньше, побродим по окрестностям.

Она вздрогнула, и Драко подтвердил свои предположения — сейчас откажется. И самое ужасное: он не мог обвинять ее в этом. Не после той боли, которую она испытала по его вине. Только одно занимало сейчас мысли Малфоя — как бы объяснить, что он просто хотел ее защитить? Обуреваемый противоречивыми чувствами и мыслями, Драко не сводил с нее напряженного взгляда, ожидая, когда с ее губ слетит слово «нет». Но произошло необъяснимое — Панси немного напряженно улыбнулась и произнесла:

— Хорошо.

Она шагала рядом с ним, не отставая, но и не опережая. Шаг в шаг. Даже когда они были детьми, она всегда ходила вот так — близко, и в то же время, далеко. Необъяснимо. Через несколько секунд он почувствовал, как ее теплые пальцы скользнули по его, бережно поглаживая его ледяные от волнения ладони.

Он вспомнил, как она впервые взяла его за руку, когда им было еще всего шесть лет.

— Меня зовут Драко Малфой...

— Я знаю, — маленькая девочка с широко раскрытыми глазами приветливо улыбнулась. — А меня — Панси. Очень приятно...

— Как в старые добрые времена, — мягко проговорила Паркинсон.

Драко крепко сжал ее руку.

Они шли к озеру, подчинившись старой привычке. Традиции. В прошлом году они приходили сюда очень часто. Панси пускала по скользящей поверхности камешки-блинчики и учила этому Малфоя, а он старался изо всех сил, слушая искренний смех подруги, когда у него совершенно ничего не получалось.

Когда они оказались на берегу, Панси зашагала вперед, кончиками обуви погружаясь во всё еще теплую воду, и не остановилась до тех пор, пока вода не коснулась подола ее мантии.

Драко, опять-таки по привычке, сел на траву и начал наблюдать за Панси, которая подняла с земли камень и постаралась пустить его по мерцающей ряби озера. Ничего не вышло — камень упал едва коснувшись воды. Второй и третий камешки постигла та же участь. Наконец, Панси надоело это бесцельное занятие, она попятилась, и села рядом с Драко.

— Метафора, — проронила она.

Драко вопросительно посмотрел на нее, а потом вспомнил. Прошлый год...

Панси целует Малфоя, гладит его волосы, когда они сидят вместе под этим же деревом. Драко бережно берет ее руку в свою и нежно приникает к ней губами, наблюдая, как девушка мягко улыбается.

— Смотри, — внезапно восклицает Панси и указывает на птицу, сидящую на небольшой скале прямо посреди озера. Вот птица погрузила свою голову в воду, что-то выискивая в глубинах тихих вод.

— Наверное, ловит рыбу, — тихо говорит Панси.

— Наверное, — соглашается Малфой. — Это что, журавль?

— Не думаю, что они здесь водятся. Но он все равно красивый.

Драко снова соглашается. Спустя несколько секунд неведомая птица с нежно-молочными, словно у лебедя, крыльями и черными бусинками-глазами, срывается с места и некоторое время кружит в небесах — величественная, красивая, свободная.

— Метафора, — произносит тогда Панси.

Он непонимающе смотри на подругу:

— Что?

— Это мы, — уточняет она. — Улетаем.

Драко хмурится, но всё понимает — этот невысказанный упрек Панси. Он виноват в том, что ей никогда не стать свободной, так же, как и ему. Она никогда не будет по-настоящему независимой — и он один во всем виноват. Он один тянет их вниз: и себя, и ее, не давая вольно улететь.

— Мне очень жаль.

— Я знаю.

Она сидела, скрестив ноги, и Малфой почувствовал непреодолимое желание опереться головой на ее плечо. Мгновение — и ее руки уже были запутаны в его волосах, как в старые времена, когда его голова безбрежно покоилась на ее коленях, а сам он предавался полному забытью обо всех проблемах и горестях, пока Панси перебирала своими тонкими пальчиками его пряди. Он знал, что она любила его волосы, подбирая миллионы эпитетов — шелковые, золотые, платиновые — и прикасалась к ним нежно, ласково, заботливо. Несколько раз он даже засыпал.

Она не прикасалась к нему ни разу после Последней Битвы.

— Панси, — тихо позвал он.

Она ничего не ответила, но легонько склонила голову набок, показывая, что внимательно слушает.

— Я скучал по тебе.

Пряди ее темных волос спали прямо на лицо.

— Прости меня, пожалуйста. Я так за тебя волнуюсь, ты же знаешь. Я всего лишь хотел тебя уберечь.

Она напряглась.

— Но ты была права... Ты всегда права. Ты не слабая. Ты гораздо сильнее чем я, и сама спасала нас. А я просто трус и идиот, — закончил Драко, уже и сам начиная злиться. Не на нее, а на самого себя.

— Да, — просто ответила Панси, кивнув головой.

— Я не должен был постоянно держать тебя на расстоянии вытянутой руки. И не должен был...

«Не должен был позволить тебе подумать, что могу ответить на твою любовь!»

— Я использовал тебя. Я играл тобой. Я вел себя как последний эгоист и мне так жаль... — слова почти что комом застряли у него в горле. — Но я всегда заботился о тебе. Или, по крайней мере старался. Ты нужна мне, Панси. Очень сильно нужна... Понимаешь?

— Я всегда об этом знала. И я просто удивляюсь, что прошло столько времени, прежде чем и ты это осознал.

— Да, — согласился Малфой. — За это я должен благодарить Грейнджер.

Ее руки замерли в его волосах на несколько секунд.

— Ты говорил с ней обо мне?

— Только хорошее, клянусь. Она как бы тебя боиться.

Драко почудилась улыбка в голосе Панси:

— Правда? — изумилась она.

— Да, правда. Между прочим, точно так же, как и я.

Ее руки снова любовно стали поглаживать его пряди.

— Ну, тебе так и положено.

— Ты просто адски страшна, — пробормотал он. — Это просто чудо, что я тебе нравлюсь.

— Ты мне не нравишься, — откликнулась она. — Я тебя люблю.

Он не удивился ее словам. В первый раз он услышал от нее такое на Рождественском Балу. Драко сразу же определился с выбором пары. Он даже и не рассматривал больше ничью кандидатуру в партнеры. Панси — и точка. Сейчас ему вспомнился их танец, то, с какой радостью она смотрела на него, пока они под звуки вальса кружили по залу. Драко знал, Панси сейчас думает о том же самом. По тем же причинам. Слишком уж памятно это был для них обоих, слишком дорого.

Она не дожидалась ответа, но он, все же, произнес:

— Я знаю, — только для того, чтобы прервать молчание. Это прозвучало сухо и черство, но Малфой не мог подобрать других слов. Ничего, кроме этой банальной фразы.

Он не мог ей лгать. Не снова. Не сейчас. Никогда больше.

— Если бы ты действительно был моим другом, — произнесла она, склонившись над самым ухом парня, — если бы ты по-настоящему любил меня, то ты бы соврал мне сейчас.

Она легонько чмокнула его в щеку и ушла, оставив его в одиночестве сидеть под старым раскидистым кленом.

— — — * — — —

Панси знала, что она всегда будет рядом с Драко. Она знала это, наверное, еще в тот день, когда родилась. К слову, родилась Паркинсон на день позже, чем Малфой. Их матери были знакомы уже достаточно долгое время и поэтому дети проводили много времени вместе — почти каждый день Панси проводила в Малфой-мэноре. Они знали друг о друге все секреты, любили друг друга, только каждый по-своему. Драко любил ее как сестру, а Панси его — как парня.

Когда девочке было семь лет, она серьезно заболела драконьей оспой. И, хоть это было инфекционным заболеванием, Драко не отходил от постели подруги. Часто, в бреду, она громко кричала, звала его по имени, а мальчик лишь крепче сжимал ее холодную, маленькую ладошку. С тех дней Панси считала, что жива только благодаря ему — своему ангелу-хранителю. С тех дней она поняла, что просто не сможет существовать без Драко.

Поэтому, когда на третьем курсе на него напал гиппогриф, девушка точно так же, как когда-то сам Малфой, не отходила от него в больничном крыле.

— Оставь меня в покое, Панси, — просил Драко, теряя остатки терпения. — Иди на уроки.

Она же лишь мягко качало головой.

— Я никогда не оставлю тебя в покое.

Когда им было девять, Панси предложила Малфою обменяться браслетами — своеобразными клятвами в верности и дружбе до гробовой доски. Для себя она выбрала ярко-розовый — это был ее любимый цвет, а для Драко — серебристый с лазурно-зелеными вкраплениями. С тех пор эти два цвета — розовый и серебряный — были для них напоминанием о дружбе и привязанности, которую они пронесут через года.

— А сейчас пообещай мне кое-что, — мягко попросила Панси, не спуская глаз с парня.

— Клянусь, что всегда буду твоим лучшим другом, — тихо произнес Драко, после минутного раздумья. — Клянусь, что никогда тебя не подведу. Я всегда буду защищать тебя, даже ценой своей жизни. Что бы не случилось.

— А я обещаю никогда не предавать тебя. Ни при каких обстоятельствах... Никогда не дам тебе повода усомниться в своей искренности. Друзья навечно...

— Навечно, — отозвался Малфой, склонив голову набок.

Панси надеялась, что в один прекрасный день она станет женой Драко. Но, увы, он не разделял ее чувств. Для него она навсегда останется сестрой и лучшей подругой.

Панси очень хорошо помнила свой первый день в Хогвартсе. После стычки с Забини, тот утер кровь с уголков губ, и усмехаясь, произнес, обращаясь к Драко:

— Где ты ее взял? Она словно дикая кошка на привязи!

С тех пор это прозвище накрепко закрепилось за девушкой. Она была не особо-то и против. Панси нравилось, когда ее называли так, особенно когда это делал Драко. Она знала, что любит Малфоя, и хочет провести с ним всю свою жизнь. На четвертом курсе, когда был объявлен Рождественский бал, она была уверена, что он пригласит именно ее. А кого же еще?.. Хотя ревность смогла окончательно утихнуть только после того, как Драко сам отмел все ее опасения.

— С кем ты пойдешь на бал? — взволнованно спросила Панси, непроизвольно краснея.

Малфой удивленно приподнял бровь:

— С тобой, конечно. Или ты имеешь что-то против? — он сощурился.

Панси небрежно пожала плечами.

— Нет. Абсолютно ничего.

В ночь смерти Диггори они сидели в общей комнате всю ночь, сохраняя торжественное молчание. Драко чувствовал себя паршиво, Паркинсон видела это, но не знала, как ему помочь. Она молча подошла к нему и легонько поцеловала его в лоб, зная, что он никогда не ответит ей взаимностью. А даже если и ответит, всё это будет заведомо фальшивим и лживым. Но тогда они так нуждались друг в друге, что ничего не могли поделать.

А потом, на шестом курсе... Панси беспомощно наблюдала за тем, как Драко всё больше замыкался в себе, удалялся от нее, но снова не могла ничего с этим сделать. Это было ужасно, неправильно, глупо, но она и понятия не имела, как сможет разговорить Малфоя, заставить его высказать наболевшее, очиститься, сбросить тяжкий груз.

— Всё в порядке, Панс, — постоянно, как заведенный, твердил Драко в ответ на любой ее вопрос.

— Не ври мне! — злилась Панси. — Я ненавижу, когда ты лжешь мне! И потом...

— Тогда ничего не спрашивай, — перебивал подругу Драко, резко хлопая по столу. — Хотя бы один раз в жизни просто оставь меня в покое. Черт, неужели это слишком сложное для тебя задание?..

И она оставила его в покое. Просто молча уходила, каждый раз, после неудавшихся разговоров. Избегала любых пересечений с парнем. Дала ему необходимое пространство. Свободу... Она знала, что что-то происходит, но не сказала больше не слова, ведь он ее об этом попросил. Ни слова до того злосчастного дня.

Когда Малфой отдал ей браслет дружбы назад.

Панси смотрела на него с диким изумлением, и надеялась, что это всего лишь шутка. Она просто смотрела на Драко, который по-прежнему держал в протянутой руке свой зеленый браслет.

— Я не могу его больше носить, — прошептал он осипшим от волнения голосом. — Я не могу защитить тебя, а, значит, не имею права просить этого от тебя.

— Тебе и не нужно просить! — яростно воскликнула Панси. — Я всегда буду.

— Панси...

Она мгновенно умолкла.

— Я больше не могу быть твоим лучшим другом, — четко, почти по слогам выговорил Драко, разбивая этим сердце Панси, весь мир вокруг нее тотчас разлетелся на сотни, тысячи осколков, которые не было никакой возможности склеить вновь.

В ночь, когда умер Дамблдор, она узнала всё. О метке, о том, что он, по-своему конечно, но всё-таки пытался ей помочь.

Его браслет был тогда у нее в кармане. Панси носила его с собой всё время с того момента, как Малфой его ей отдал.

Они не виделись всё лето. Перед началом седьмого года обучения, Панси жутко нервничала, стоя на платформе 9 и ¾ в ожидании встречи.

— Привет, Дикая Кошка...

Паркинсон резко обернулась на каблуках и увидела Драко. Она бросилась к нему в объятья и поцеловала. Весь тот ужасный год прошел в скорби для всех. Для всех, кроме нее. Панси была почти что на седьмом небе от счастья, ведь Драко выбрал ее. Это был предел ее мечтаний — всегда быть рядом с ним. Каждый день, каждый час, каждую минуту... Слушать, как он шепчет ей на ухо слова любви, крепко сжимая за руку.

Она никогда не забудет этого, хотя теперь прекрасно понимала, что весь тот год прошел в постоянной лжи..

Драко никогда не любил ее так, как ей хотелось бы. И с этим ей нужно было смириться.

И вот теперь, спустя столько времени, она, наконец, смирилась...

Все мои счастливые воспоминания.

Глава 27.
Все мои счастливые воспоминания.

1 декабря 1998 года.

Гермиона неохотно оторвала взгляд от своего небольшого рисунка, наблюдая за тем, как мадам Пинс отчитывает Малфоя за слишком долгое хранение книги у себя.

— Две недели! — недовольно проворчала библиотекарь, немного презрительно скривившись. — Две, мистер Малфой...

Драко не обратил внимания на ее злобное шипение, буквально выхватив книгу из рук женщины, и сел напротив Гермионы, откладывая учебник на стол. Это была старая, оформленная в готическом стиле книга, довольно большая, с пожелтевшими от времени страницами и ярко-алой, тисненной золотом надписью.

— Магический Кодекс: от 1950 года и до современности, — прочитала Гермиона вслух, задумчиво отложив в сторону карандаш. — Ты хочешь работать в отделе правопорядка?

Малфой посмотрел на Гермиону, словно она осмелилась издеваться над ним — немного вымученно, в его взгляде плескались боль и вина, но больше того — тщательно скрываемая обида. Обида, которую он мог скрыть от кого угодно, но не от нее.

— Нет, — отчеканил Драко, лениво откинувшись на спинку стула, стараясь выглядеть как можно более непринужденно и спокойно. — Не думаю, что им нужны бывшие Пожиратели.

— Драко! — в голосе Гермионы читался немой укор. Малфой уже было ожидал долгих нотаций и нравоучений, но Гермиона резко замолкла на полуслове. Долго молчала, словно подбирая слова, а потом, наконец, произнесла:

— Я читала эту книгу курсе на третьем. Когда Клювокрыла должны были казнить, я искала любые зацепки, и эта книга была одной из тех, которые я зачитывала едва ли не до дыр.

И снова незримая тень промелькнула по лицу Малфоя. Ему вспомнилось, что этот инцидент произошел по его вине. Вспомнилось, как Гермиона презирала его за это.

«Ты, злобный, мерзкий таракан!» — словно наяву прозвучал у него в голове ее голос.

Малфой тут же покачал головой, отгоняя прочь ненавистные воспоминания.

— Это было весьма занимательно, — после неловкой паузы добавила Гермиона. — Она очень пригодилась мне тогда, но некоторые вещи нужно знать всем. К примеру, что Кингсли является четвертым в истории министром, который отказался от помощи дементоров. И то, что на самом деле незаконно сажать в тюрьму людей, вина которых еще не была доказана на суде Визенгамота...

— Я знаю, — коротко бросил Драко. — Но они, в конце концов, сделали для нас исключение — позволили находиться всем троим в одной комнате. Многие начинали сходить с ума и кидались потом на своих сокамерников, палочек у них не было, поэтому драться и спасать свою жизнь приходилось врукопашную. Это было жутко. Помню, мне один раз чуть не разбили голову. И если бы не Тео…

Гермиона поморщилась:

— Прости. Я не хотела...

— Напоминать мне? Ты и не напомнила, всё равно это — единственное, о чем я могу сейчас думать.

Гермиона ничего не ответила. Она знала, что Драко в любом случае продолжит говорить.

— Это было ужасно... Азкабан — худшее, что может случиться с человеком. Или, по крайней мере, он был таким, пока дементоры оставались на работе. Ты чувствуешь их, и то, как они медленно высасывают из тебя жизнь. Помнишь, как на третьем курсе, тогда, в поезде? Когда вся радость, всё счастье уходит, и ты уже начинаешь думать о том, что они никогда не вернутся больше. Отчаяние. Боль. Страх. Моя мать кричала во сне — громко и протяжно, — Драко горько улыбнулся. — И это сводило с ума. Потом, когда Кингсли издал свой закон, дементоров не стало. Я смотрел на своих родителей, и не мог их узнать. Они никогда особо не были весельчаками, но все-таки...

Несколько секунд Драко молчал, словно собирался с мыслями, а потом резко перескочил на другую тему:

— Когда этот придурок Люпин притащил боггарта на урок, я сразу вспомнил о дементорах в поезде. Я не знаю, как бы мне удалось победить того дементора, или боггарта, или кто это был на самом деле?.. Даже не помню, во что он превратился, но, клянусь, это было жутко. И я до сих пор боюсь их. Тебе это может показаться смешным. Конечно, храбрая Героиня Войны Грейнджер, наверное, даже не знает, что такое бояться!

Снова в голосе Малфоя сквозила неприкрытая ирония и жестокий сарказм. Гермиона смотрела на него расширившимися от ужаса глазами. Но ее не могли не задеть его злые, колкие слова. И он это прекрасно понимал.

— Прости... — проговорил Драко, легонько дотрагиваясь до ее руки.

Гермиона кивнула, шумно вздохнув.

— А потом я подумал, что вообще нужно было использовать против того дементора? Ведь Ридикулус на него явно не подействует. Что тогда?

— У Гарри была такая же проблема, — тихо ответила Гермиона. — Я помню как ты смеялся над ним тогда.

Он снова вздрогнул.

— Профессор Люпин научил Гарри заклинанию Патронус. Это очень сильная магия, и, скажу по правде, я сама с трудом ее освоила. Но это единственное, что может остановить дементора.

Драко настороженно переспросил:

— Насколько мощная? Добрая магия, ведь так?

Гермиона поняла подтекст его вопроса.

— Это чары, с которыми справился бы хороший человек, — она положила руку Малфою на плечо. — Ты бы справился.

— Как это работает?

— Все зависит от самого волшебника, — пояснила Гермиона. — Ты должен сконцентрироваться нас самом счастливом моменте из прошлого. Для меня это мои друзья и семья, — девушка мгновенно залилась краской, вспоминая о самом сокровенном. — Ты должен буквально прожить тем моментом. А потом ты произносишь заклинание, и твой Патронус — он выглядит как серебристое животное — вылетает из кончика палочки и нападает, отпугивает дементора.

— Какое животное?

— Я же уже сказало, это зависит от самого мага.

— А у тебя? — полюбопытствовал Малфой.

Гермиона колебалась — они уже перешли на личное.

— Выдра, — выдавила она, наконец.

— Почему именно выдра?

— Почему? — переспросила Гермиона, не совсем понимая, куда клонит Малфой. — В смысле?

— Что определяет форму Патронуса?

Гермиона задумалась на секунду, а потом медленно ответила, тщательно подбирая слова:

— Я думаю, все зависит от характера заклинателя. Патронус Гарри — олень, потому что его отец был анимагом, принимал подобу оленя. Скорее всего это символ — чего-то близкого, незримого. Любви и доброты, дружбы и преданности... У матери Гарри Патронусом была олениха, как символ все той же бесконечной любви. Я видела еще, как Патронусы менялись впоследствии перенесенной трагедии или даже влюбленности... У одного моего друга Патронус — собака, и скорее всего оттого, что этот человек — очень добрый, верный и преданный. Не могу сказать, как именно это действует, но все же...

Гермиона вдруг замолкла на полуслове, заметив, что Драко пристально смотрит на нее.

— С тобой все хорошо? — спросила она.

— Да, всё в норме, — пробормотал Малфой, и Гермиона почувствовала себя так, словно он ее ударил.

— Драко? — медленно произнесла она. — Хочешь, я научу тебя призывать Патронус?

Он промолчал.

— Я могу тебя научить, — снова предложила Гермиона. — Всегда проще что-либо учить, когда рядом твой... друг. Гарри учил нас всех на пятом курсе и это было куда круче, чем на уроке с учителем. Хотя, если ты не считаешь меня достойной такой чести, можешь позвать кого-то из своих близких. Друзей. Кого-то из Слизеринцев.

Малфой презрительно фыркнул:

— Друзей?.. Не уверен, что ты будешь счастлива провести время в компании Паркинсон. Да она и сама не придет, сколько бы я ее не звал. — Он равнодушно пожал плечами. — И к тому же, рядом с ней я буду чувствовать себя еще более неуютно, чем если бы меня учили Поттер и Уизли.

Она кивнула.

— Я понимаю, но... В общем, ответь... Ты хочешь, чтобы я тебя научила?

Он снова внимательно поглядел на нее, и Гермиона вновь почувствовала себя неловко, как если бы взгляд Малфоя мог проникать в глубины ее души.

— Я был бы тебе очень благодарен.

— Хорошо, — сказала она удовлетворенно. — Мы можем начать прямо сейчас. Для первого раза нам не нужен дементор, или даже боггарт. Сейчас тебе нужно...

— Я могу посмотреть на твоего Патронуса?

Гермиона так и застыла на месте с раскрытым ртом.

— Я... Ох... Ну ладно...

Она подняла палочку вверх и призадумалась.

— Экспекто Патронум!

Ничего не произошло. Грейнджер удивленно поглядела на кончик своей палочки. Она смогла вызвать Патронус даже среди битвы, трупов и заклинаний, свистящих над головой. Что же теперь? Почему ничего не выходит?

Гермиона плотно сжала губы и снова подняла палочку кверху.

Через несколько секунд она опустила дрожащую руку.

Ни-че-го!

Счастливые воспоминания... Они казались такими далекими сейчас, после многолетней войны и финальной битвы. Но у нее всё еще были преданные друзья и семья. Мать, которая бросилась в объятия к дочери после того, как та сняла с нее заклинание, и отец, так само крепко сжавший дочь в своих объятиях. И маленькая сестренка...

Она в третий раз занесла над головой палочку и уверенно произнесла.

— Экспекто Патронум!

Серебристая выдра вырвалась из кончика волшебной палочки и медленно, но в то же время резво, поплыла по воздуху, оставляя за собой светло-серые полосы. Лицо Драко осветилось восхищением, когда он наблюдал за медленной поступью призрачного животного.

— Она выглядит счастливой, — завороженно произнес Малфой.

— Это все потому, что дементоров нет рядом, — отшутилась Гермиона. — И ей хочется играть.

Драко протянул руку, чтобы прикоснуться к серебристой выдре, но как только его пальцы коснулись спинки животного, то оно мгновенно растворилась в воздухе.

Исчезло.

И снова тень залегла на лице Малфоя.

— Не принимай на свой счет, — Гермиона мягко улыбнулась. — Они же не домашние животные, — она бережно уложила палочку в сумку. — Какое самое счастливое воспоминание можешь придумать ты?

— Это должно иметь отношение к чему-то особенному?

— Я же сказала, воспоминание должно быть сильным, чтобы вызывать Патронуса. Это послужит гарантией щита между тобой и дементором. Защитой. Значит, это должно быть очень радостное воспоминание.

— Все мои радостные воспоминания были съедены дементорами.

Гермиона вздрогнула.

— Этого не может быть.

— Нет, Грейнджер, может.

Гермиона расправила плечи:

— В таком случае, нам придется здорово поработать, чтобы создать новые.

— Новые?

— Новые воспоминания, — пояснила она. — Такие, которые сделают тебя счастливым.

Малфой медленно покачал головой:

— Я не думаю, что это хорошая идея.

— Драко Люциус Малфой! Ты хочешь научиться вызывать Патронус или нет?! — прервала его Гермиона. — По-моему, да. Если да, ты должен меня слушать.

Она перевела дух и улыбнулась, наблюдая за тем, как Малфой изумленно вскидывает брови. Он явно не ожидал от нее такого напора.

— Так что теперь, когда мы всё выяснили, ответь. Скажи мне, что ты чувствуешь сейчас?

— Раздражение, — проворчал Драко, ухмыльнувшись.

— Ну, это нам не подходит, — совершенно спокойно продолжила Гермиона. — Как ты считаешь, что может сделать тебя счастливым прямо сейчас?

Он изумленно поглядел на нее:

— Я не знаю. Никогда не задумывался над эти вопросом.

— Не знаю — плохой ответ. Прочесть книгу, съесть чего-то? Может быть ты был бы счастлив помочь кому-то с домашним заданием или пойти на бальные танцы?.. Что-угодно.

— Пойти на бальные танцы? — Малфой расхохотался. — Мерлин, ты же не можешь говорить это серьезно!

— Так ты мне задачу не облегчишь, — обиженно буркнула Гермиона.

Малфой некоторое время задумчиво расхаживал из одного конца комнаты в другой, а потом снова подошел к Гермионе.

— Полет, — произнес он все так же задумчиво. — Я люблю летать.

— Ты не заставишь меня это сделать, — предупредила Гермиона, испуганно пятясь, словно Драко в эту же секунду собирался усадить ее на метлу.

— Почему бы и нет? Мне нравится. В небесах я чувствую себя свободным. Счастливым. По крайней мере, до тех пор, пока Поттер не уводит снитч у меня из-под носа.

— Я не сяду на метлу ради твоего хорошего времяпровождения.

— А я тебя об этом и не прошу. Не думаю, что квиддич — достаточно сильное воспоминание. Просто полеты — первое, что пришло в голову.

— Может быть, победа в Чемпионате?

Драко улыбнулся:

— О, да. Это было бы круто.

Его улыбка была настолько заразительной, что Гермиона улыбнулась в ответ. И только тогда вспомнила кое о чем.

— Прости. Я такая глупая... Конечно! У меня есть кое-что для тебя, — она принялась рыться в кармане, пытаясь что-то там найти. — И как я только могла забыть? Она должна быть сейчас где-то здесь…

— О чем ты?

— Вот об этом! — Гермиона торжественно извлекла из глубин кармана сложенный вчетверо пергамент. — Гарри прислал мне это еще на прошлой неделе. Речь идет о Тедди. О семье...

Драко безучастно посмотрел на нее.

— Семье?..

— Ну да. Семья делает людей счастливыми, верно? — Гермиона непонимающе воззрилась на Малфоя. — Я всегда думаю о своей, вызывая Патронуса. А дети, как никто другой, заставляют людей улыбаться. Нам придется получить все эти твои счастливые воспоминания с Тедди.

— Все мои счастливые воспоминания... — Малфой долгое время смотрел на Гермиону, даже не пытаясь сказать больше ни слова.

— Ну что еще не так? — раздраженно буркнула Гермиона, недовольная отсутствием какой бы то ни было реакции со стороны Драко.

Его взгляд метнулся к зажатому в ее руке пергаменту.

— Кто такой Тедди?..

На все сто процентов.

Глава 28.
На все сто процентов.

23 ноября 1998 года.

Косой переулок медленно, но уверенно начинал реконструироваться. Щебень и конструкции старых магазинов, разрушенных Пожирателями Смерти, наконец, были снесены и убраны, появилось много новых лавочек, а старые теперь работали бесперебойно. Война была закончена, и жизнь возвращалась в прежнее русло. Теперь люди снова сидели на улицах возле магазинчиков сладостей или мороженого, просто болтая, а у витрин постоянно собирались толпы зевак или случайных прохожих.

Кэтти, казалось, пребывала в полном восторге от этих перемен. Это был ее первый визит сюда после выздоровления, и ее ожидании были гораздо худшими. Словно и не было всего того ужаса, который им довелось пережить. У одного уличного торговца Кэтти приобрела какую-то милую безделушку за поистине баснословную цену, улыбаясь всем и всему рядом с собой, с детским восторгом реагируя на все вокруг.

— Не знаю, как объяснить это, Алисия, — сказала она однажды. — Теперь мир стал таким ярким и красочным. Иногда я просто останавливаюсь посреди улицы, подмечая детали, на которые раньше не обращала внимания. Может быть это потому что я выжила, или из-за окончания войны, но... Мир такой красивый сейчас!

Но, сколь красивым ни был бы мир, Алисия этого совершенно не замечала. Для нее он был еще более мрачный и печальный, чем когда бы то ни было. Худшее из того, что могло с ними произойти, уже случилось.

Целители настаивали на том, чтобы Кэтти осталась в больнице еще на пару недель, но она решительно и категорически отказалась. И теперь, глядя на то, как ее подруга бодро вышагивает по улице, Алисия почувствовала легкий укол ревности. Ей самой колдомедики запретили передвигаться на костылях, заставив пересесть в коляску. Они мотивировали это тем, что с каждым месяцем ей всё труднее и труднее будет ходить самостоятельно. Алисия, конечно, их прекрасно понимала, но никак не могла с этим смириться. И потом, было еще одно значительно неудобство. В первые же дни новых правил она с недовольством обнаружила, что беременная девушка в инвалидной коляске, как правило, привлекает любопытные взгляды прохожих. Хоть она и носила одежду свободного кроя, но, всё равно, то, что она носит под сердцем ребенка, было видно с первого взгляда. И это раздражало.

Нет, она, ясное дело, могла бы избавиться от ребенка. Она узнала об этом достаточно рано, еще тогда, когда был шанс всё изменить. Но не захотела делать этого. При других обстоятельствах — возможно. Сейчас — нет. Это было бы еще одно убийство. Вторая смерть близкого для нее человека. И Алисия смирилась со всем, даже с неодобрительными взглядами незнакомцев, которые постоянно заставляли ее чувствовать себя неловко.

— Ты выглядишь просто превосходно, — мягко произнесла Кэтти, вырывая подругу из неприятных мыслей и воспоминаний. Алисия смутилась, и ее сопровождающая признала свою ошибку. Она мгновенно опустила взгляд вниз и проговорила, стараясь выглядеть как можно более непринужденной. — Мне кажется, что я не была здесь целую вечность.

Она остановилась и, после секундного колебания, легко стукнула палочкой по подлокотнику коляски Алисии, чтобы остановить и ее тоже. Затем медленно обернулась, пристально вглядываясь в окно магазина «Все для квиддича».

— Я тоже, — Алисия согласно кивнула головой, проследив за взглядом подруги. — Со времен…

Она хотела добавить Хогвартса, но слова прямо-таки застряли в горле. С удивлением Алисия отметила, как давно это было.

— Я хочу тут что-нибудь купить, — сказала Кэтти решительно и резким движением распахнула дверь.

— Что? — спросила Алисия, глубоко вздохнув и проследовав за подругой.

— Что угодно, — ответила Кэтти, уже разглядывающая прилавки.

— Мы здесь не за этим, — напомнила подруге Кэтти, останавливая свою коляску в двух шагах от нее.

— Джордж может подождать пару минут, — откликнулась Кэтти. — Я просто... Ох... — ее лицо расплылось в широкой улыбке блаженства, когда она сделала несколько глубоких вздохов. — Ты чувствуешь, Ал? Это запах новой метлы.

Неожиданно для самой себя, Алисия тоже улыбнулась в ответ.

— Я собираюсь купить перчатки, — объявила Кэтти еще более решительно. — И компас для метлы, — взгляд ее темных глаз быстро-быстро скользил от одного угла магазина к другому, тщательно оглядывая каждую витрину. — Думаю, я могла бы купить весь этот магазин. Взгляни только на эту метлу, Ал!

Алисия проследовала за взглядом подруги и снова улыбнулась.

— Твоя гораздо лучше.

— Но она такая старая, — проговорила Кэтти, проводя подушечками пальцев по гладкой поверхности ручки. — И заперта дома в шкафу, так как мне всё еще не разрешили летать.

— До сих пор? Но ведь прошло уже столько времени.

— И еще не на один месяц, — Кэтти клонила голову набок, печально отложив метлу на место. — Старые суетливые болваны.

— Я тоже через это прошла, — согласилась с ней Алисия. — Это так раздражает, правда?

— Не то слово, — Кэтти закусила губу. — Что ж, значит, только новые перчатки и компас. Я скучала по этому магазину.

— Он даже вполовину не так хорош, как «Ужастики Умников Уизли», — попыталась опять напомнить о цели их визита в Косой переулок Алисия.

— Хорошо, хорошо, — рассмеялась Кэтти. — Просто подожди, пока я за всё заплачу.

Спустя пару минут они уже шагали вперед по широкой улочке. Когда же подруги, наконец, остановились у магазина Джорджа, Кэтти замерла на месте, едва не врезавшись в коляску ехавшей впереди Алисии.

— О, Мерлин... — тихо прошептала она.

Магазин выглядел таким.... печальным. Пыльные окна, такая же запыленная вывеска над дверью и выкрашенные в скучно-серый цвет стены заставили Кэтти едва не заплакать.

— Господи, — выдохнула удивленная не меньше, чем ее подруга Алисия. — Я и понятия не имела, что тут всё так плохо.

— Ты же должна была быть тут после Битвы.

— Всего пару раз, — произнесла Алисия, до сих пор не веря в реальность увиденного. — В августе. — Она умолкла на пару секунд, припоминая подробности той встречи. — Я пробыла тут совсем недолго, но... Скорее всего, Ли выполнял большую часть работы, а теперь...

Она снова замолкла, не находя слов.

— Теперь Ли нашел себе новое занятие по душе, — с некоторой горечью закончила фразу подруги Кэтти. — Ушел с головой в аврорскую деятельность.

Алисия стиснула зубы:

— Из-за Руквуда, да?

— Да. И это неправильно.

Алисия не согласилась с этим, но предпочла промолчать. Вместо этого она постучала в ладоши, ощущая при этом какой-то прилив необъяснимой ностальгии.

Едва только дверь распахнулась, кто-то схватил ее за руки, поднял на ноги и закружил в объятьях, увлекая вовнутрь комнаты.

— Алисия! — едва не плакала от счастья Анджелина. — Я так долго тебя не видела!..

Алисия обняла подругу в ответ. И снова это глупое чувство дежавю.

Снова?..

Опять она пришла к Джорджу, и опять тут Анджелина. Именно из-за нее прошлый визит Алисии был таким коротким. Но сейчас, когда тут еще и Кэтти, она просто не может позволить себе сбежать.

Если Энджи и заметила холодность и отстраненность подруги, то не упомянула об этом, в течении нескольких последующих секунд осторожно усаживая Алисию обратно в коляску и целуя Кэтти в обе щеки.

— Ты выглядишь почти здоровой, — с восхищением добавила она при этом. — Не понимаю, почему мы так за тебя волновались. Ты выглядишь даже лучше, чем любой из нас.

И это было правдой.

— Ли здесь? — спросила Кэтти, делая пару неуверенных шагов по направлению к главной комнате.

— Нет, — нахмурилась Анджелина. — Он на работе, как всегда. Но Джордж дома, он будет рад вас видеть. Проходите.

Внутри магазина было гораздо хуже, чем снаружи. Кэтти чихнула, едва пройдя внутрь. Всё вокруг было в пыли. Алисия нахмурилась, стараясь разглядеть что-то в полумраке.

Радость Кэтти явно была омрачена таким поворотом событий, но, тем не менее, она по-прежнему блаженно улыбалась.

— Люмос, — прошептала она, едва не споткнувшись на ступеньках.

Кончик ее палочки засветился, и Алисия дважды моргнула, стараясь приспособиться к неожиданно яркому свету. Затем Кэтти дважды коснулась палочкой по подлокотнику коляски.

— Левитационное заклинание? — поинтересовалась Анджелина, глядя, как коляска Алисии скользит по воздуху вверх в паре сантиметрах над ступеньками. — У тебя это прекрасно выходит.

Они добрались до верха лестницы, и Кэтти поспешно распахнула дверь, заставив Алисию снова зажмуриться. Верхний этаж был более-менее чистым. Лестница вела прямо на кухню, стены которой были окрашены в кристально-белый цвет.

— Джордж, — громко позвала Анджелина. — Пришли Алисия и Кэтти, — и, обернувшись к подругам, добавила. — Скорее всего он в гостиной.

Конечно же, Джордж сидел на одной из больших подушек на полу, обхватив руками согнутые ноги и уткнувшись подбородком в колени. Он посмотрел на девушек, едва те перешли за порог комнаты, но даже не пошевелился, чтобы встать и поприветствовать их.

— Привет, — только и смог выговорить он.

— Привет, Джордж, — отозвалась Кэтти слегка расстроенно. Она плюхнулась на другую подушку рядом с ним, подтягивая ноги под себя. — Как ты?

— Нормально, — ответил Джордж, слегка натянуто улыбнувшись. — А что насчет тебя?

— Как новая, — сказала Кэтти, слегка кивнув головой. — Хотя мне пока не разрешают играть в квиддич. Но я не теряю надежды.

Кэтти положила на пол перед собой пакет с новыми покупками. Джордж снова улыбнулся и, уже раскованней, лениво потянулся, разминая затекшие мышцы.

— И почему я не удивлен? Ты всегда вела себя так, словно у тебя слишком много денег. Ты обеднеешь до ниточки, прежде чем тебе стукнет 30 лет.

— Нет, — усмехнулась Кэтти ему в ответ. — Я найду какого-нибудь чертовски богатого миллиардера и выйду за него замуж.

— Я уже почти жалею этого беднягу, — расхохотался Джордж, и Кэтти шутливо шлепнула его по руке. — И это ты называешь ударом, женщина? А еще смеешь называть себя охотником.

— Кстати, — мгновенно просияв, добавила Кэтти. — В следующем месяце я уже буду играть.

— Играть? — ухмыльнулся Джордж, уперев руки в бока. — Ты должна сперва научиться летать. Шесть месяцев ты даже не видела метлу и теперь думаешь, что с легкостью сможешь вернуться к тому же мастерству, Белл?..

— Посмотрим, Уизли, — в той же манере ответствовала Кэтти — И знаешь, что? Когда я буду снова играть, я хочу, чтобы ты тоже был там, чтобы я смогла как следует надрать тебе задницу.

— О, только в твоих мечтах, милая...

— Вы ведете себя, как дети, — хохотнула Энджи. — Успокойтесь уже, большие младенцы. Вы слишком старые для этого.

— Не такие уж и старые, — бросил Джордж. — Пока еще.

— В самом деле? Тебе меня не провести. Последние несколько дней ты вел себя, как дряхлый, закостенелый старикашка, сидя один в своей квартире и ничего не делая сутки напролет.

Невидимая тень промелькнула по лицу Джорджа. Алисия торопливо перевела взгляд на Энджи, которая позволила столь резкое и жестокое высказывание. Та заметила устремленный на себя недовольный взгляд и слегка повернулась, чтобы встретиться с Алисией взглядом.

Знает ли она?..

Если бы знала, что никогда не обняла бы ее так и, конечно, никогда не была бы рада ее видеть. Если бы она знала, то нога Алисии никогда бы не переступила порог этого дома.

Никогда...

— Итак... — после длинной паузы произнес Джордж. — Когда тебя опять упекут в Мунго?

— Через три недели, — ответила Алисия, глядя на свои руки, сложенные на коленях.

— Три недели? Если тебе повезет, то встретишь Рождество в больнице.

— Очень смешно, Джордж! — улыбнулась Алисия, а потом...

Она почувствовала, как начала задыхаться, словно стены в комнате мгновенно сузились. Три недели. Она произнесла это вслух впервые, и теперь реальность нахлынула на нее с головой. Через три недели она станет матерью, он станет отцом, а что потом?

— Это ведь будет девочка, верно? — продолжил Джордж.

— Да.

После ее слов в комнате повисла гробовая тишина.

В последний раз они собирались все вместе в Мунго (к счастью Алисии, Энджи не было с ними тогда), и Джордж спросил ее об отце ребенка. «Я не знаю», — ответила тогда Алисия. Никто не выразил своего мнения по этому поводу. Ал превосходно знала, что они об этом всем думают. С тех пор Кэтти дважды поднимала этот вопрос, понимая, что подруга никогда ничего ей не ответит. Она была уверена в этом на все сто процентов.

— Лисси, все в порядке? — тихо поинтересовалась Энджи. — Ты выглядишь так напряженно.

Слезы были готовы брызнуть у нее из глаз. Алисия не решилась ответить. Она могла выдержать что угодно теперь, но только не сочувствие Анджелины. Она просто не заслужила доброты той, кого предала.

— Лисси? — снова осторожно начала Анджелина, буравя подругу пристальным взглядом. — Что все-таки произошло?

Алисия заплакала.

Не трогай меня!

Глава 29.
Не трогай меня!

18 декабря 1998 - последний день перед каникулами...

В воздухе уже пахло Рождеством, но немного не так, как в прошлые года. Всё вокруг заволокло густым, беспробудным туманом, а не привычным пушистым снегом, да и пахло больше ароматом лимона с легкой горечью, чем пряниками, свечами и елями. Погода, казалось, отражала состояние многих учеников и даже учителей. В подземельях Слизерина было холодно и сыро, и это было просто ужасно, так как мороз просачивался даже сквозь одежду и, казалось, прямо-таки застревал в нитках теплых вязанных свитеров или мантий. Всё это заставляло Тео предаваться необъяснимой грусти, хотя раньше он просто обожал Рождество. Когда он еще был ребенком, слово «Рождество» означало для него целую кучу дорогих подарков и целый день, проведенный в кругу семьи. Но все зимние каникулы последних пяти лет он проводил в школе, по просьбе отца, конечно. Слизеринцы были не особо-то дружелюбны друг с другом (а особенно с ним), поэтому на праздники он всегда оставался один. Ну, или почти один.

В этом году, как было упомянуто прежде, всё было несколько иначе. Его однокурсники сейчас сгрудились в тесную группку возле камина, играя в карты и просто о чем-то болтая. Нотт иногда присоединялся к ним, но он то и дело проигрывал, поэтому предпочитал просто стоять в сторонке, опираясь спиной на мраморную стену камина и увлеченно наблюдая за ходом игры. Именно поэтому он не заметил, как кто-то подошел к нему вплотную.

— Тео, — очень тихо проговорил Драко прямо у него над ухом.

Тот слегка дернулся от неожиданности, испуганно уставившись на друга. Драко иронически приподнял бровь, но смог удержаться от язвительного комментария, так и рвущегося наружу.

— Как прошел твой день?

— О, просто превосходно, — выговорил Тео, даже не стараясь скрыть сквозивший в тоне сарказм.

С каких пор Драко начал интересоваться его делами? Это было так непохоже на него, подойти и первым завести беседу».

— У меня была Трансфигурация с тобой в одной группе, потом Заклинания, а потом... Ой, подожди... Все мои занятия сегодня были с тобой. Я съел завтрак, обед и ужин с тобой сегодня, а потом пошел на тренировку, и опять с тобой. Черт, Малфой, ты прекрасно знаешь, как прошел мой день.

— Просто за весь день ты не сказал ни слова, — пожал плечами Драко, сделав вид, что пропустил слова Тео мимо ушей.

— Так же, как и ты, — напомнил в свою очередь Тео. — За исключением пары фраз на зельях, да и то, они были сказаны вовсе не мне.

«Ты весь день был с Грейнджер, — Тео не решался произнести это вслух.— Что происходит в твоей голове, Малфой? Я видел вас вместе в библиотеке. Ты улыбался, она смеялась, и ваши ладони лежали на столе, почти соприкасаясь!».

— Так, как прошел твой урок Зелий? — Драко казался невозмутимым, но всё же осторожно огляделся по сторонам, напряженно прищурившись. — Мы можем поговорить наедине?

Тео неохотно отошел от камина — а ведь он только начал согреваться — и проследовал за Драко в самый темный и тихий угол гостиной.

— У тебя есть что мне сказать?

— Ты ведь остаешься в школе на каникулы, верно?

— Ну, это очевидно, — по-прежнему удивляясь, почему Драко это интересует, проговорил Тео. — Как и всегда. Да, кстати, счастливого Рождества. Мы ведь, вероятней всего, уже не увидимся.

— Подожди до двадцать пятого с поздравлениями. Я тоже буду здесь.

— Нет, конечно, не будешь, — сказал Нотт немного недоверчиво. — Ты должен поехать домой. Рождество — семейный праздник.

— Я знаю.

— Твоя мама скучает по тебе. Ты для нее — целый мир

— Что ты можешь об этом знать? У тебя нет матери, помнишь?..

Это была правда. Тео был теперь практически сиротой теперь, когда его отец отбывал пожизненный срок в Азкабане. А что до матери, то она умерла, когда Теодору было три года, и он уже с трудом может ее вспомнить.

— Это видно не только членам твоей семьи, но всем, к кого есть глаза, — отстраненно продолжил Тео. — Ты не можешь поступить так с ней.

— Мама уже знает, — неохотно отрезал Драко. — И она меня понимает. Слушай, что с тобой сегодня? К чему эти идиотские разговоры про мою мать?

— Всё нормально.

Тео видел по глазам Драко, что тот уже пожалел о том, что начал этот разговор. Малфой всегда так делал. Он не любил говорить о своей семье и Тео превосходно понимал, почему. Малфой-старший был жестоким человеком, и даже с теми, кого любил, проявлял только худшие черты характера. Хоть отец Нотта и не был таким холодным и черствым человеком, но он вел себя в точности так же: заставлял сына называть себя «сэр» и редко когда позволял себе обнимать Тео. Не всегда, конечно, но с определенных пор.

— И еще одно: я хочу поговорить с тобой о взаимном доверии, сын, — сказал он однажды своему семилетнему мальчику. — Ты доверяешь Петру?

— Да, сэр.

— И правильно делаешь. Он лоялен. Петр — своего рода прислуга. Так что, когда ты станешь старше, ты должен будешь присмотреться к нему лучше. Всегда думай разумом, а не сердцем. Никто не застрахован от предательства. Но покажи только свое подозрение, и все будут тебя ненавидеть. А это ведь не то, чего ты добиваешься?

— Нет, сэр.

Его отец улыбнулся и взъерошил волосы сына.

— Ну, я, наверное, просто дурак. Ты ведь не понял ничего из того, что я тебе сказал, правда? А теперь беги, Теодор. Тебе давно пора спать.

И Тео послушно пошел в свою комнату.

Ему всё еще трудно было смириться с тем, что тот некогда улыбающийся и смеющийся мужчина пытал магглов, убивал грязнокровок и всюду следовал за Темным Лордом. Пожиратель Смерти, изнеможенный в заключении. Человек, который теперь постоянно умолял Тео простить его. Человек, называвший его «сыном Сирены» (так звали мать Тео) каждый раз, когда тот приходил навестить его в Азкабане. Человек, который полностью потерял связь с реальность. Человек, молчавший всё время заседания. Человек с опустевшим взглядом, даже в тот момент, когда сын встал на его защиту.

Тео потерял на войне отца. И он никогда не сможет этого забыть.

Но что теперь могло иметь значение? Его отец никогда не выберется из Азкабана, в то время как Малфои продолжали жить. Да, они оказались на самом дне, но были хотя бы свободными.

И именно за это Тео иногда ненавидел Драко.

— То, в какой ситуации я оказался, не значит, что я тебе завидую, Драко, — словно откуда-то издалека услышал Теодор свой голос и с некоторым удовлетворением приметил, что Малфой вздрогнул.

Они познакомились, когда им было лет пять, и с тех пор дружили, скорее всего из-за того, что были невероятно разными.

Крикливый, несколько самодовольный уже в столь маленьком возрасте Драко и тихий, спокойный и рассудительный Тео — они мгновенно нашли общий язык и поладили. Единственное, чего Теодор до сих пор не мог понять, так это того, что Драко всегда ставил себя выше других, даже если речь шла о его приятелях или друзьях.

Истинный Слизеринец. Такой же, как и Трейси. Такой же, как и большая часть чистокровных волшебников. Такой же, как и сам Тео в некоторой мере. Но не такой, как Панси. Она была единственной ученицей змеиного факультета, кто доказал свою искреннюю самоотверженность, по крайней мере, когда речь шла о единственном человеке, чья судьба ее по-настоящему волновала — Драко.

— Это точно, — согласился Малфой минутой позднее.

— Ну, не совсем точно, — поправил его Тео. — Теоретически, я мог бы завидовать тебе. Свободе твоего отца, если быть точнее.

Драко удивленно моргнул:

— А практически?..

— Я не завидую никому из вас. Вы находитесь даже в худшем положении, чем я. Но вы это заслужили, в конце концов. Я — нет.

Смысл был неявным, но Драко его уловил. Он слыл любимчиком Кэрроу и всегда был готов направить палочку против кого угодно (даже против собственных друзей), спасая свою шкуру. Хотя нет, в первую очередь, спасая Панси.

Постоянно Панси.

Эти двое были неразлучны. Даже сейчас, сидя на небольшом диванчике посреди гостиной, Паркинсон наблюдала за ним. Она делала вид, что абсолютно увлечена игрой с Блейзом и двумя пятикурсниками, но постоянно бросала заинтересованные взгляды на Малфоя, слегка склонив голову набок. Наблюдала исподтишка, каждые полминуты выглядывая поверх плеча Забини. Драко проследил за взглядом друга и тоже заметил это.

— Она заслуживает лучшего, — проронил Тео, небрежно пожимая плечами.

— Так же, как и ты, — кривовато ухмыльнулся Драко. — И даже Гермиона.

Это был первый раз, когда Драко заговорил с кем-то о ней. И ему тут же стало не по себе.

— По крайней мере о Грейнджер ты заботишься, — решил напомнить Тео.

— Если ты хочешь сказать, что я не заботился о Панси, то, знаешь ли, я...

— Я имел в виду себя.

Драко выглядел удивленным.

— По-моему, тебя это заботило в последнюю очередь.

— Наоборот, — буркнул Теодор слегка рассеянно. — Скорее всего, дело скорее в том, что это не заботило тебя.

— Ты мой друг, Тео. И ты это знаешь.

— Да, знаю, — согласился Нотт. — Я — твой друг.

«И я также знаю, что ненавижу себя за это!»

— Но что насчет тебя? Ты — мой друг? Или как?

— Ясно, — сказал Драко и умолк надолго, очевидно обдумывая ответ. Спустя, наверное, минуту он осторожно добавил:

— Значит, вот к чему мы в итоге пришли?

— Ты же не мог надеяться, что я буду вечно это игнорировать? Или ты именно этого от меня и хотел?

— Я не знаю, — признался Драко. — Ты вел себя так странно, после того, как это произошло. После того, как я сделал это, — быстро поправил себя Драко, когда Тео бросил на него поспешный взгляд. — Так, словно ничего не случилось. И только после того как Астория... — он снова остановился, но пересилил себя и продолжил. — Через некоторое время, ты стал вести себя еще более странно, твое настроение менялось с каждой секундой. Вот ты такой весь дружелюбный, а уже через секунду готов запустить в меня торшером. Я всегда знал, что ничего уже не будет как раньше, но... Что прикажешь мне делать в такой ситуации?

— Ты мог бы поговорить со мной, — ответил Тео. — Разговор — всегда хорошее начало.

— Ты же знаешь, говорить у меня выходит хуже всего.

— Да, — не смог не согласиться Тео. — Хуже всего. Но ты мог бы просто попытаться...

— Я просто...

— Пока не стало слишком поздно, — закончил Тео одновременно с Драко. Он молчал, дожидаясь, пока смысл сказанного дойдет до Малфоя.

Через некоторое время Драко тихо сказал:

— Ты просто не можешь так отбросить нашу дружбу.

— Почему нет? Ты сделал это.

— Ты не можешь...

— Могу. И сделаю это.

— Тринадцать. Мы знакомы уже почти тринадцать лет. И теперь — это что, конец?

— Не теперь, а еще в прошлом году, — поправил его Тео. — Из-за тебя. А вообще-то наша дружба закончилась восемь лет назад, когда мы только поступили в школу и ты, выражаясь твоими же словами, отбросил нашу дружбу, потому что...

— Ты нарушил свое обещание ради меня, — внезапно сказал Драко. — Ты поклялся, и не сделал обещания. Я не виню тебя за это. Неужели ты не можешь простить мои ошибки?

Тео замер и уставился на него. Недоверие переполняло его сейчас.

Неужели он говорил про?..

— Нам было пятнадцать, Драко.

— Мне было одиннадцать, когда я оттолкнул тебя, — прервал его Малфой.

— Ты не можешь сравнивать такие вещи. Ты должен понять, что я не мог сделать того, что сказал.

— У тебя была возможность. И ты как бы пообещал мне.

— Ты не можешь винить меня за это и...

— И я не виню, я же уже сказал, — снова перебил Тео Малфой. — Я рад, что ты не сделал этого. Но ты обещал. Прости меня за то, что я тебя подвел. Прости, как это сделал я.

Пятнадцать лет. Летом, перед пятым курсом, они узнали, что Темный Лорд вернулся. И они оба знали, что это значило для них: присоединиться или умереть. Драко пришел в ужас от этих мыслей. И он попросил Тео поклясться, что тот тоже выберет первый вариант.

— Мы сделаем это вместе, — пробормотал он однажды ночью, лежа на своей кровать и глядя в потолок. — Бок о бок. Друзья. Навсегда.

— Навсегда, — отозвался Тео.

Они никогда больше не говорили об этом, но обещание по-прежнему связывало их невидимыми нитями. Существовало что-то обнадеживающее в том, что даже в такой ситуации они будут не одиноки. Но всё пошло не по плану. Ожидалось, что это произойдет перед шестым курсом.

И это действительно случилось.

Драко получил Метку. Тео — нет.

Он проигнорировал чувство долга к Драко и даже однажды проронил: «После Хогвартса», стараясь отстрочить неизбежное. Он не хотел Метку. Он не хотел чувствовать себя так же, как Драко — жить в постоянном страхе за свою семью и близких (и лишь потом за себя), каждую ночь просыпаться из-за кошмаров, не иметь никакой возможности забыть о чувстве вины за все ужасы, совершенные тобой. Драко прошел через всё это. Бессонные ночи, крики, угрозы, обещания. Мольбы о спасении или пощаде. Презрение со стороны окружающих и полное одиночество. Душевную боль, которая не сравниться с болью физической.

Тео не хотел всего этого.

Хоть Малфой никогда и не жаловался ни на что, Тео прекрасно знал, как ему жилось те два отвратительных предыдущих года. Он слышал, как Драко по ночам кричал, просыпаясь от очередного кошмара, в котором он не успел спасти мать или отца. Он знал, что каждый вечер Малфой до отчаяния скоблил свое левое предплечье ногтями, иногда подключая к этому и нож, как он поливал руку какими-то зельями и снадобьями, вымазывал ее в грязи и даже каких-то маггловских жидкостях в надежде свести метку. Но Драко был сильным. Он сам, в одиночку справлялся со всем этим, не позволяя себе просить у кого бы то ни было помощи, с каждым днем страдая всё сильнее и сильнее.

Тео отчаянно не хотел для себя такого. Он просто этого не выдержал бы.

И то, что произошло с Ноттом в прошлом году по вине Драко, на самом деле произошло из-за него самого. Если бы он присоединился к другу тогда, разделил его страдания, ничего из того, что до сих пор заставляло его вздрагивать лишь при одном упоминании о той ночи, попросту не случилось бы.

— Я не смог сделать это, — признался Тео. — Принять Метку. Я старался, чтобы это произошло как можно позже. И не сожалею об этом.

— И правильно делаешь, — Драко печально посмотрел на друга и глубоко вздохнул. — Хотел бы я иметь хоть половину твоей удачливости.

— Я тебя подвел, — фыркнул Тео.

— Ты спасал себя, а я... Я не был к этому готов. Мне нужно было спасать семью. И я старался сделать это изо всех сил, ведь любая моя осечка принесла бы им боль. Но сейчас я... Я скучаю по такому другу, как ты.

— А я скучаю о тебе с нашего первого дня в Хогвартсе. И я не помню, чтобы мы еще когда-то говорили так долго друг с другом. Тебе было плевать на меня все эти года.

Драко пошатнулся, словно Тео отвесил ему пощечину. Боль, безумная боль промелькнула в печальных светло-голубых глазах Теодора. Он прикрыл веки, стараясь бороться с самим собой, отчаянно пытаясь удержать боль внутри.

Кровь... Слишком много крови... Предательство...

Рука Малфоя взметнулась, чтобы дотронуться до плеча друга, но Тео резко отпрянул назад, оттолкнув его, и выкрикнул:

— Не трогай меня!

Драко мгновенно уставился на Нотта. Затем медленно повернулся и прислонился к стене, тупо глядя в пространство напротив себя. Каждый, кто был в тот момент в гостиной, принялся в открытую смотреть на него и даже перешептываться с соседями. Но Малфою было наплевать.

— Прости, — проговорил Тео, снова подходя ближе к Драко. — Я не хотел...

— Ты когда-нибудь перестанешь меня бояться?

— Я и не боюсь.

— Ты просто до смерти перепуган!

— Нет. Это был просто рефлекс. Я не могу это контролировать. Но я знаю, что ты никогда не сделаешь мне больно.

Драко горько засмеялся.

— Но я сделал тебе больно. Вот в чем проблема, разве не так? Я позволил Кэрроу. Я наложил на тебя заклинание, и это было...

Что бы Малфой ни пытался сказать, он замолк, когда Тео сделал три поспешных шага вперед и схватил его за плечи, заставив обернуться и посмотреть в свои глаза.

— Драко, посмотри на меня, — медленно выговорил он, почти что по слогам. — Ты мой лучший друг. Ты это знаешь. Я это знаю. Все это знают.

Мысли завертелись у него в голове с безумной скоростью. Он не знал, что сказать, но и не мог оставить это просто так.

— Ты никогда больше не сделаешь мне больно. И я знаю, что у тебя не было… — Тео был вынужден заставить себя произнесли эти слова, чтобы теперь, когда он наконец-то произнес их вслух, смог и сам в них поверить. — У тебя не было выбора.

— Выбор есть всегда, — пробормотал Драко, продолжая открыто смотреть на друга. — И я никогда не должен был его принимать.

Вспышки боли и воспоминаний снова возвращались, и Теодору пришлось дважды моргнуть.

«Трудно. Почему это так трудно?..».

— Всё в порядке. Я простил тебя. Это не твоя вина.

Драко молча отрицательно помотал головой, но все равно продолжал глядеть на Тео.

Тишина затянулась надолго. Тео по-прежнему держал друга за плечи. В какой-то момент (Драко так и не понял когда именно) Тео заключил Малфоя в своего рода объятия. Он похлопал друга по спине, стараясь забыть о том моменте, когда Драко поднял палочку против него, распаривая его кожу по живому.

— Прости меня, Тео. Мне очень жаль, — сказал Драко двадцатью минутами спустя, когда они уже сидели возле камина и продолжали наблюдать за очередной игрой в карты.

«Я знаю. Господи, Драко, я знаю это!».

Но бывает ли сожалений хоть когда-то достаточно?

Я вижу тебя в своих кошмарах.

Глава 30.
Я вижу тебя в своих кошмарах.

20 декабря 1998 года.

Сладкий запах Рождества уже вовсю витал в воздухе. Он доносился из кухни, на которой третий день без устали хлопотала миссис Уизли. Джинни любила Рождество именно из-за этого — легкой смеси запахов свежеиспеченного печенья, шоколадной стружки, орехов, карамели и еще, наверное, сотни разных сладостей, которые сливались с приятным шлейфом ароматов сосны и мяты.

— Джинни, — произнесла Гермиона, оторвав взгляд от листков бумаги, разбросанных перед ней на письменном столе. — Разве миссис Уизли тебя не позвала тебя вниз?

— Я думаю, она просто хочет, чтобы я помогла ей на кухне, — ответила Джинни, глядя в потолок. Она лежала на своей кровати, лениво прищурившись. — Но это, скорее всего, не такая уж и хорошая идея. Еще один украденный из печки пряник, и я не пролезу в дверь, чтобы уйти обратно.

— Тогда, может быть, тебе стоить сделать свое домашнее задание? — задала очередной вопрос Гермиона, обмакнув перо в чернильнице. — Профессор Флитвик ведь задал тебе написать эссе, верно?

— Сейчас каникулы, и я не думаю, что хочу заниматься сейчас.

— Джинни! — на этот раз голос миссис Уизли раздался еще громче и настойчивей.

Рыжеволоска вздохнула и неохотно села в кровати.

— Полагаю, у меня нет выбора.

— Просто держись подальше от печенья, — рассмеялась Гермиона, провожая подругу взглядом.

Но совет Гермионы не помог: как только Джинни оказалась на кухне, первым, что она увидела, была ее мать, достающая из духовки последнюю партию песочного печенья, перекладывая его с противня на большую тарелку, стоящую рядом с ней. Гарри стоял на другом конце кухни и мыл руки в раковине, на его свитере были видны следы прилипшего теста, и Джинни догадалась, что он помогал миссис Уизли уже довольно долгое время. Она застыла в дверном проеме, невольно сделав два шага назад, но Гарри все же ее заметил. Взгляд его зеленых глаз сфокусировался на ней, и она не смогла сделать больше ни шага, словно под действием обездвиживающего заклинания.

— Привет, Гарри, — едва обретя дар речи, выдавила Джинни.

— Привет, — произнес Гарри совершенно спокойно.

Поттер по-прежнему жил на площади Гриммо, в то время как семья Уизли вернулись в Нору, домой. Миссис Уизли пригласила всех близких знакомых на Рождество, и, конечно же, Гарри просто не мог не прийти. Он прибыл позавчера вечером, уже ближе к ночи. Она слышала, как он долго отказывался от этой поездки (в ход шли любые аргументы: начиная от работы до усталости), но Молли было не переубедить. Весь вчерашний день Джинни провела у себя в комнате, ссылаясь на головную боль, и не видела его, но сегодня... Едва увидев его взгляд (Гермиона всегда сравнивала его со взглядом оленя, которого ослепил чересчур яркий свет автомобильных фар), она почувствовала, что Гарри раскусил ее ложь.

— Милая, — произнесла миссис Уизли, этим самым заставив Джинни отвести взгляд от Гарри и взглянуть на себя. — Как твоя голова?

— Всё нормально, мама, — Джинни выдавила из себя жиденькую улыбку, старательно избегая взгляда Гарри.

— Это хорошо. Джинни, дорогая, печенье уже готово, и ты можешь поесть. Просто весь вчерашний день ты не выходила из комнаты, и я подумала, что... В общем, ты обязана позавтракать.

Джинни посмотрела на тарелку с печеньем на кухонном столе, а потом снова перевела взгляд на Поттера, стоявшего теперь прямо перед ней.

— Мам, я не голодна. Гермиона вчера приносила мне еду.

— Ну, ты должна съесть хоть что-то, — настаивала миссис Уизли. — Ох!..

Ложка в руках женщины пискнула, и та отбросила ее в сторону.

— Джордж, должно быть, принялся за старое, — проговорила миссис Уизли, в ее тоне слышались досада и радость одновременно. — Он заколдовал почти каждую вещь в доме с тех пор, как приехал. Думаю, он очень скучает... Послушай, Джинни, ты будешь чувствовать себя гораздо лучше, если поешь. Вы с Гермионой жутко похудели за эти полгода, так что я не думаю, что пара пряников может сделать что-то с вашими фигурами.

— Давай, Джинни, — улыбнулся Гарри, протягивая ей блюдо. — Клянусь, я их не отравил.

Джинни не смогла удержаться от ответной улыбки и присела за стол:

— Хорошо. Но только один.

— А я и не прошу тебя съесть всё, — добавила миссис Уизли, отворачиваясь обратно к плите. — Было бы неплохо оставить немного и для других. Гарри, дорогой, ты же проследишь, чтобы она не съела больше, чем попросила, ладно?

— Конечно, миссис Уизли, — Гарри шутливо выпрямился по струнке смирно, прикладывая ладонь к виску, изображая из себя полицейского. — Я позабочусь об этом.

— Что ж, тогда я полагаюсь на тебя, дорогой, — рассмеялась миссис Уизли, самым что ни на есть предательским образом покидая кухню, таким образом, оставляя Джинни наедине с Гарри.

Он сел напротив нее, положив тарелку с выпечкой на стол. Затем протянул печенье Джинни, взял одно себе и некоторое время они ели в абсолютном молчании.

— У меня с шоколадной стружкой, — сказал Гарри после затяжной паузы. — А у тебя?

— Орех макадамия, — ответила Джинни.

— Что ж... Как тебе спалось? — после очередной заминки спросил Гарри.

— Хорошо, — солгала Джинни, наблюдая за тем, как он очищает руки от крошек.

— А как твоя голова?

— Уже хорошо.

Она не хотела облегчать для него задачу. Не хотела говорить с ним. Почему бы ему просто не оставить ее в покое? Неужели он не видит, что так ей будет гораздо лучше?

— Как дела в Хогвартсе?

— Хорошо.

Гарри вздохнул.

— Джинни, — он ожидал ее ответа, но она по-прежнему молчала. — Джинни, что случилось? Только не говори опять «хорошо».

— Ничего, — Джинни даже не улыбнулась в ответ на его попытку пошутить.

— Мы не могли бы просто поговорить как раньше? — попросил Гарри, с каждой фразой чувствуя себя всё большим идиотом. — Я знаю, что ты больше не заинтересована... в наших прежних отношениях, но можем мы хотя бы остаться друзьями?

Джинни вздрогнула.

Не заинтересована?

Она больше не заинтересована?

Неужели он действительно так думал — что ей плевать на то, что происходит? Что она смогла так просто обо всём забыть?

— Я скучаю по тебе, — прошептал Гарри. Джинни продолжала молчать.

— Скажи хоть что-нибудь, — взмолился он спустя пару минут гробовой тишины, едва ли не звенящей в ушах. — Джинни, пожалуйста.

— Я тоже по тебе скучаю, — ответила она так тихо, что не была уверена, что он вообще ее слышал.

Но Гарри услышал.

Потом он вдруг совершенно неожиданно перешел на другую тему:

— Джинни… Как давно тебе снятся кошмары?

Джинни напряглась, и, вероятно, выражение ее лица выдало определенное замешательство, поэтому Гарри тотчас пустился в объяснения:

— Ты накладываешь на дверь заглушающие заклинания и запираешь ее. Вчера я проверял твою дверь, знаешь ли.

Она знала. Она видела, как кто-то поворачивал ручку. Она знала также и то, что этот кто-то еще долгое время колебался, чтобы открыть дверь с помощью магии, прежде чем окончательно уйти.

— Я хотел поговорить с тобой.

Джинни снова не ответила.

— Я делаю то же самое, — добавил Гарри, не сводя взволнованного взгляда с девушки, ожидая ее реакцию. — Каждую ночь после битвы.

— Я тоже, — услышала Джинни свой голос словно откуда-то со стороны. — Самое странное, что я не привыкла к этому. Я знаю, у меня было шесть братьев и все такое, но я никогда не запирала двери, потому что знала, что они не войдут в мою комнату без разрешения. Ну, разве что Джордж или... — ее голос дрогнул, но она взяла себя в руки. — Фред. Потом был Хогвартс, и там уж точно не нужно было запираться на ночь. Но со времен битвы я была просто не в состоянии...

— Спать, — закончил за нее Гарри. — Это… Из-за Фреда?

— Нет, — отрицательно помотала головой Джинни, борясь с подступающими слезами. — Я имею в виду, отчасти, но не только. Просто... — она сомкнула веки, в надежде, что так ей будет легче сказать Гарри об этом. — Это всё они. Они не дают мне спать ночью.

Она не была уверена, что Гарри услышал ее слова, потому что молчание растянулось на целую минуту.

— Ты имеешь в виду крики? — спросил он, наконец, совладав с голосом.

— Нет, — сказала Джинни, резко распахнув глаза. — Вспышки света. Зеленые вспышки. И лица... Каждый раз, когда я закрываю глаза... — она умолкла, чувствуя, что не сможет продолжить, не разрыдавшись.

Она отвела взгляд, не желая смотреть на Гарри прямо, когда услышала его тихий, мягкий голос:

— Я вижу тебя в моих кошмарах.

Это было так неожиданно, что она не знала, что сказать. Однако Гарри продолжил:

— Каждую ночь. Мне снятся и другие: Колин, Падма, Люпин, Тонкс. Они кричат...

— Гарри... — начала было Джинни, но Гарри не остановился.

— Но самое страшное, — продолжил он еще более решительно повысив голос, чтобы опередить Джинни и успеть сказать то, что хотел. — Самое страшное — это то, что ты тоже там. Ты кричишь. Тебе больно, и я... Я не могу...

— Гарри! — повторила Джинни. — Пожалуйста, не говори мне этого.

— Джинни, — всё в том же тоне произнес Гарри. — Пожалуйста, посмотри на меня.

Она не поняла, что Гарри имел в виду, пока он не протянул руку и не повернул ее голову, придерживая тонкими пальцами за подбородок так, чтобы она смотрела прямо ему в глаза. В глаза, в которые она влюбилась — широкие, зеленые, полные доброты и нежности глаза...

Глаза, которые она любила, которые любит и сейчас...

— Я скучаю по тебе, — повторил Гарри, и взгляд его глаз, казалось, отражал его слова. — Я всегда скучал по тебе. Всю свою жизнь.

Это было сущим абсурдом, но Джинни поверила ему. Он заметил ее только на шестом курсе, совсем недавно, но сейчас говорил правду.

— Пожалуйста, Джинни... — в который раз повторил Гарри, легонько поглаживая ее щеку большим пальцем.

И она слегка откинула голову назад, позволяя ему поцеловать себя. Это был мягкий, но в то же время страстный поцелуй. Она чувствовала его руки, обвитые вокруг своей талии, но... Между ними больше не было ни искры, ни необходимости быть друг с другом, ни любви.

Ничего.

И именно в тот момент, когда она поняла это, Гарри отстранился. Или, вполне возможно, это Джинни отстранилась. Она не могла быть точно уверена. Он снова посмотрел на нее, и Джинни почувствовала легкое разочарование. Его взгляд был по-прежнему пустым, полным боли. Такой сильной боли, что ей пришлось отвернуться.

Именно в этот момент Джинни поняла ошибочность своих предположений. Это больше не были глаза, в которые она влюбилась. Которые она любила сейчас. Они, как и все вокруг, изменились.

Как и она сама.

— Джинни, — опять прошептал Гарри. Казалось, он был уже на грани, чтобы добавить что-то еще, но не сделал этого.

— Я знаю, — просто ответила она.

— Я все еще...

— Я знаю.

— Просто... Если бы это были твои похороны, я бы никогда себе не простил. Я долгое время думал над тем, что произошло, и...

— Я знаю, — повторила она в третий раз, чтобы хоть как-то заставить его замолчать.

Она просто не могла больше это вынести. Не могла больше любить Гарри. Не могла любить лишь тень этого человека, оболочку, видимость, которыми он стал после Битвы. И он, скорее всего, тоже больше ее не любил. Да, Гарри скучал по ней, и она была готова в это поверить. Но он скучал по тому, что было у них когда-то, а не по тому, что они могли бы построить в будущем.

И теперь они тоже остались в прошлом.

Его глаза.

Глава 31.
Его глаза.

24 декабря 1998 года.

Ребенок родился с голубыми глазами.

Алисия не знала этого, пока улыбающийся целитель не дал ей на руки маленький сверток. Она была в полубреду с самого начала родов, или, по крайней мере, так ей потом сказала Кэтти. Боль была почти невыносимой, колдомедики предупредили Алисию о том, что она слишком слаба, чтобы справиться с напряжением. Алисия находилась в отключке какое-то время даже после того, как доктор сообщил ей о благополучном исходе событий. Когда же она проснулась, то целитель уже стоял перед ней, держа на руках ребенка.

— У вас красивая, здоровая девочка, — широко улыбаясь, произнес он, передавая малышку на руки матери. — Как вы ее назовете?

Алисия ничего не ответила, глядя на дочь. Очевидно, девочка плакала парой минут назад. Однако сейчас ее глаза были широко распахнуты, и она, как все дети, смотрела просто вперед себя. У нее были голубые глаза. Это ничего не значило. Многие дети рождаются с голубыми глазами. У самой Алисии были голубые глаза, так что не удивительно, что... Но нет, она могла точно сказать, что глаза девочки были не просто голубыми: более мягкие, более яркие. Это были… Это были… Это были его глаза.

Алисия ахнула, на секунду поколебавшись. От увиденного у Алисии даже закружилась голова, и ей показалось, что еще секунда, и она просто обессилено рухнет на кровать. Она не знала, что именно почувствовала в этот момент — счастье, отчаяние или разочарование, но это ощущение чего-то было таким сильным, что вынести его было практически невозможно.

— Твои друзья ждут тебя в коридоре, — продолжал щебетать колдомедик. — Не хочешь, чтобы они заглянули к тебе?

Она опять ничего не ответила, но смогла лишь неопределенно кивнуть. Целитель удовлетворенно улыбнулся и приоткрыл дверь. Тотчас Кэтти первой ворвалась в палату и тут же бросилась к подруге, присев на край кровати, что-то тихо забормотав себе под нос, а Анджелина, Джордж и Ли просто замерли на месте в стороне.

— Она такая прелесть, — произнесла Кэтти, с восхищением скользя взглядом по притихшей на руках матери малютке. — Так похожа на тебя.

Помимо выразительных голубых глаз — как она вообще сможет смотреть в эти глаза каждый день в течение последующих семнадцати лет?, — кроха была вылитая Алисия в детстве. У девочки был ее нос, ее цвет кожи и удивительное количество темных кудряшек, которые только могут быть у новорожденного ребенка.

— И какие глазки, — продолжила ворковать Кэтти. — Она будет такой же красивой, как и ты.

— Мне тоже нравятся ее глаза, — согласилась Энджи, подходя чуть ближе.

Алисия мгновенно затихла, стараясь не дышать. Она знала, что Анджелина так скажет. Она ведь влюбилась в эти глаза. Энджи подошла к подруге ближе, внимательно вглядываясь в личико малышки, а затем осторожно протянула руку, пощекотав девочку за подбородок, продолжая внимательно вглядываться во внимательные, совсем не подходящие для ребенка, которому было всего три дня от роду, глаза.

— Ой, — внезапно сказала она, поднимая взгляд на Алисию. — Прости. Я не хотела.

Энджи отступила на два шага назад, так как малышка мгновенно начала плакать, сощурившись и зажмурившись, прижав маленькие ладошки к лицу.

— Ничего. Все в порядке, — улыбнулась Алисия, погладив кроху по головке. Та, к удивлению девушки, мгновенно затихла, словно только что не собиралась созвать на свой крик всех в больнице.

— И она, ко всему прочему, хорошо себя ведет, — рассмеялась Кэтти, прерывая напряженную тишину, последовавшую вслед за этим. — Она явно не собирается доставлять свое мамочке беспокойство.

— Мне от этого совсем не легче, — ответила Алисия, вымучено улыбнувшись в ответ. — Я не знаю, что делать с... этим.

Кэтти поглядела на лучшую подругу удивленно:

— Этим? — переспросила она. — Она не предмет, Лисси. Посмотри только — она просто маленькая девочка.

Алисия последовала совету Кэтти, опустив свой взгляд на дочь. Она не особо была похожа на девочку, так же, как и на ребенка вообще. Чуть красное лицо, лишь наполовину приоткрытые глаза, сфокусированные на Кэтти, и приоткрытый в какой-то странной, беззубой улыбке рот... Неужели, маленькие дети все такие... странные?..

— Она твоя маленькая девочка, — добавила Анджелина слегка смущенно.

— И ваша тоже, — произнесла, призадумавшись, Алисия. — Всех вас. Нет, серьезно. Она будет очень нуждаться в дядях и тетях, так как ее мать абсолютно беспомощна в любых вопросах, которые касаются детей, знаете ли.

— Хорошо, но учти, лично я не стану менять ей подгузники. Что угодно, только не это — такое унизительное дело для настоящего мужчины, — широко усмехнувшись, предупредил подругу Ли.

Алисия хихикнула, позволив себе, наконец, расслабиться и забыть обо всех проблемах и волнениях хотя бы на пару минут:

— Тогда, проваливай, — насмешливо проронила она, а потом замолкла. — Который сейчас час?

Кэтти взглянула на часы:

— Шесть тридцать, а что?

Алисия пораженно поглядела на нее:

— Уже половина седьмого? Но сегодня же Сочельник! Что вы до сих пор тут делаете?

— Что мы тут делаем? — переспросил с лукавой улыбкой Джордж. — Ничего особенного. Просто осматриваемся. Знаешь, я просто подумал, что было бы прекрасно, купить себе какого-нибудь новорожденного. Так, поставлю его в квартире, как украшение, по-моему это будет отличная деталь для моего унылого интерьера. Нет, если серьезно: что, как ты сама думаешь, мы тут делаем?

— Ты здорово нас напугала, Лисси, — согласилась с ним Кэтти. — Целитель сказал нам, что роды дадутся тебе с большим трудом и...

— Меня это нисколько не заботит, — ответила Алисия на недовольный взгляд подруг. — Джордж Уизли, твоя мать просто убьет меня если тебя не будет дома накануне Рождества.

— Она поймет, — сказал Джордж, продолжая улыбаться. Словно и не было всех тех ужасных вещей, которые заставили его забыть о своем чувству юмора и неиссякаемом оптимизме. — Дети — это ее стихия. Ну, знаешь ли, у нее их было семь.

— Ты один из них, и, я уверена, твоя мама хотела бы, чтобы ты был дома на праздники. Идите. Вы тоже, ребята, идите, — обратилась Алисия к остальным. — Идите домой к своим семьям.

— Не должно ли это означать, что ты собираешься провести Рождество с матерью? — полюбопытствовал Ли, изогнув бровь.

Алисия отвела взгляд.

С матерью?..

Она даже не видела ее последние несколько месяцев. Да ее родители даже не знали, что она была беременна, Мерлина ради! Она, конечно, регулярно писала им, но не дала и намека на то, что хочет увидеться с семьей на Рождество. И если они все-таки встретятся, ей придется отвечать на их вопросы. Но она просто не может дать им желаемые ответы. Она — двадцатилетняя калека, безработная, не получившая достаточного образования, одинокая девушка, которая не может даже сказать никому об отце своего ребенка. И как она может рассказать об этом родителям?..

— Они даже не позволят мне выйти к праздникам, — уклончиво ответила она, заметив, что все в палате устремили свои взгляды на нее. — А ведь это уже завтра. Но всё в порядке. Я уже со своей семьей. У меня ведь есть ребенок.

— Не похоже, что это хорошая компания для такого дня, — заметил Джордж. — Я имею в виду, кроме того как реветь и просить есть, она мало чем может тебе помочь.

— Так или иначе, она моя дочь. Моя семья. Иди домой, Джордж. Идите. Просто... Спасибо зам за то, что пришли ко мне, но вы не обязаны. Особенно накануне Рождества.

— И что, Рождество — достаточно веский повод, чтобы ты была такой эгоисткой? — сухо спросил Ли.

— Я думал, что это должен быть твой День Рождения, — сказал Джордж.

— Перестань дурачится, — так же холодно, как и Ли прежде, проронила Алисия. Она умоляюще посмотрела на девчонок (в особенности, скорее на Кэтти, чем Энджи). — Идите, пожалуйста. И заберите этих двоих с собой, хорошо?

— Мы не можем оставить тебя здесь... — начала было Белл, но Алисия прервала ее.

— Ты не видела своего брата целых три месяца. Он только вернулся из Саудовской Аравии и, вероятно, с нетерпением ждет того момента, когда сможет провести с тобой как можно больше времени.

Кэтти выглядела пораженной.

— Я знаю, но...

— Твоя семья, — продолжила Алисия. — Они думали, что никогда не смогут поговорить с тобой после Битвы, им необходимо, чтобы ты была дома. И, поверь, я знаю, что говорю.

— Хорошо, хорошо, — ответила Кэтти, впервые за последнее время выглядя сердитой. — Прекрасно.

Ли укоризненно покачал головой, приложив палец к губам.

— Не забывай, что твоя семья тоже не видела тебя достаточно долгое время, — наотрез сказала Кэтти. — И только потому, что мы твои друзья, мы просто обязаны убедиться, что ты не останешься одна в эти дни. Но если ты не хочешь видеть нас сейчас, просто скажи это, и мы в ту же секунду пройдем через эту дверь и никогда не вернемся. Счастливого Рождества, Алисия!

Она гордо вскинула подбородок и поспешила покинуть палату.

— Черт, — Ли неопределенно пожал плечами. — Мне стоит пойти за ней, да? Теперь она будет дуться всю неделю!..

Алисия кивнула:

— Вам всем стоит пойти за ней.

— О, Лисси, — покачала головой Энджи. — Ты такая упрямая. Но как скажешь. Если ты действительно хочешь, мы уйдем.

— Передай Кэтти, что мне жаль, хорошо?

Анджелина понимающе улыбнулась.

— Ей тоже очень жаль, — она наклонилась и поцеловала подругу в лоб. — Береги себя. И, Счастливого тебе Рождества.

— Счастливого Рождества, — звучным эхом откликнулся Ли.

Они трое направились к двери, но вышли только Ли и Энджи. Джордж остался в палате, аккуратно прикрыв за друзьями дверь. Он обернулся и снова вернулся к Алисии. По неизвестной ей самой причине, в эту секунду кровь застыла у нее в жилах.

— Ребенок — это настоящий подарок, — сказал Джордж тихо, гладя малышку по темным волосам. — Никогда не забывай об этом.

— Никогда, — отозвалась Алисия.

Это был его подарок.

Взгляд Джорджа на пару секунд скользнул по ней, а потом снова сосредоточился на ребенке.

— Я помню, когда Джинни была маленькой, мама постоянно суетилась. Детям нужно такого рода внимания. И ты всегда будешь рядом, чтобы дать ей его.

Сердце Алисии сжалось и, сделав тройное сальто, ухнуло где-то в низ живота. Она могла поклясться, то, как он смотрел на девочку, стараясь избегать взгляда на нее саму, говорило о том, что он знал.

— Она будет расти в лучшем мире, чем тот, в котором росли мы, — мягко произнес Джордж, продолжая задумчиво смотреть на почти что спящую кроху. — Ты ведь расскажешь ей нашу историю, правда?

Алисия промолчала.

Нашу.

Имело ли это какое-то особое значение?..

Нашу — твою и мою, нашу — наших друзей, нашу — Фреда и мою?.. Расскажет ли она ей о своем прошлом?.. Расскажет ли о ее отце?..

— Как ты собираешься ее назвать? — спросил наконец Джордж, ласково проводя ладонью по щечке девочки. Казалось, еще секунду назад она мирно спала, но от его прикосновения распахнула глаза, и Джордж едва слышно вздохнул.

Это был Фред.

Его взгляд. Его глаза.

Алисия напряглась изо всех сил, чтобы ответить.

— Мэри. Ее зовут Мэри Грэйс... Спиннет.

— Мэри? — переспросил Джордж. — Мэри, как мать Иисуса — Мария?

— Нет, просто Мэри. Счастливого Рождества, Джордж. *

Ему потребовалась пара секунд, чтобы осознать подвох в словах Алисии.

Затем Джордж улыбнулся.

«С Рождеством», — подумала Алисия, глядя на свою дочь — их дочь — в своих руках. Последний подарок Фреда для нее. Подарок, которым она всегда будет дорожить.

_______ * _______ * ______

Полное имя на английском — Merry Grace Spinnet.
Игра слов: Счастливого Рождества на английском — Merry Christmas, где Merry созвучно с именем Mary. Второе имя Грэйс может переводиться как грация, изящество, привлекательность, красота (для справки).

Рождество.

Глава 32.
Рождество.

Этот день был лишен какого бы то ни было смысла.

Раньше (ей казалось, годы и годы назад) Гермиона никогда бы не подумала, что будет скучать в такой светлый и праздничный день. Каждое Рождество она проводила почти одинаково: днем ходила с родителями в театры, библиотеки или музеи (до сих пор Гермиона помнила запах старых книг и воска, отдававшего горькостью полироли для мебели), вечером, когда в их небольшом доме собирались родственники и друзья семьи, до поздней ночи сидела за длинным столом, слушая разговоры взрослых и потихоньку засыпая, прислонившись к плечу матери или отца. Потом же, когда она полностью засыпала, папа обязательно извинялся перед гостями и относил ее наверх в кровать (правда, после того, как ей исполнилось четырнадцать, она уже самостоятельно прощалась с родственниками и поднималась в свою комнату). А утром она просыпалась и видела рядом со своей кроватью подарки. Бесчисленное множество подарков, разбором которых можно было заниматься почти целый день.

Сейчас же Гермиона все дни каникул проводила в комнате Джинни, наблюдая через распахнутое окно, как подруга упражняется в полетах, описывая круги над высокими деревьями сада. Иногда, когда на улице было особо снежно или дождливо (последние два дня беспрерывно шел мокрый снег, так что погода была совсем не Рождественской), они оставались вдвоем в комнате и болтали. То были бессмысленные, бессодержательный и в большей мере глупые разговоры ни о чем, но подруги наслаждались и этим, вспоминая о том, что ровно год назад не могли позволить себе расслабиться и на минутку. Если же миссис Уизли нужна была помощь на кухне, Гермиона с радостью хваталась за эту возможность (в отличии от Джинни), и с большим удовольствием возилась с тестом для печенья или любым другим поручением Молли, с которым только могла справиться.

В этот день она все утро провела в постели. И когда, наконец, заставила себя подняться с кровати, то ужаснулась. За окном уже начало темнеть, а большие часы в углу комнаты пробили шесть вечера. Но Гермиона тут же ободрилась: уже шесть, а значит, Перси скоро вернется домой. Она находила утешение в разговорах с ним, общение с ним по-прежнему казалось Гермионе невероятно интересным, таким же, как и когда он был школьным старостой, а она сама была еще на первом-третьем курсах. Сейчас он совсем не строил из себя мудрейшего и самодовольного зазнайку, но Гермиона не могла не признать, по сравнению с остальными ее знакомыми он был гораздо умнее и начитаннее их всех вместе взятых. Только с ним она могла вступать во многочасовую полемику по поводу законов Трансфигурации или магических актов, не слыша в ответ скучающий зевок (Джинни, к примеру, постоянно недовольно фыркала когда Гермиона пыталась заговорить с ней о чем-то более серьезном, чем выбор одежды или журналы).

Не теряя ни минуты, она оделась, привела себя в порядок, бросила последний взгляд на свое отражение в зеркале и поспешила покинуть спальню. Едва только Гермиона оказалась на пороге, она услышала, как кто-то стучит в дверь. Было немного рановато для прихода Перси, но Гермиона знала, что только он один из всей семьи Уизли предпочитает стучаться, прежде чем ему откроют дверь, хотя у него есть личный ключ. Гермиона едва заметно улыбнулась самой себе и заторопилась к лестнице. Уже на полпути она услышала громкий голос Джинни, доносящий из кухни. За этим последовал звук отодвигающегося стула. Мистер и миссис Уизли успели открыть дверь прежде, чем Гермиона ступила на последнюю ступеньку.

— Привет, мам, пап, — произнес, входя в коридор Перси, и Гермионе почудились непривычные нотки волнения в его голосе. — Здравствуй, Гермиона. С Рождеством.

Затем он отошел в сторону, позволив невысокой, худощавой девушке с темными глазами войти в дом вслед за ним.

Увидев это, Джордж по-волчьи присвистнул, закинув ноги на диван.

— Ого, у Перси появилась подружка! Джинни, оторвись от своего пирога на пару минут и только посмотри.

Затем он немного помолчал и, по-прежнему хищно скалясь, обратился к брату:

— Может, познакомишь нас со своей очаровательной спутницей?..

Перси натянуто улыбнулся и немного неохотно произнес:

— Это Одри, моя жена.

На пару секунд воцарилась гробовая тишина, вслед за которой послышался звонкий хруст — это Джинни на кухне уронила тарелку. Широкая приветливая улыбка миссис Уизли медленно сползала с ее лица, казалось, что женщина вот-вот заплачет.

— Ах, Перси, — простонала она, а затем начала тихонько плакать.

Перси перевел умоляющий взгляд на отца.

— Приятно познакомиться, — произнес мистер Уизли, целуя Одри в щеку. — С Рождеством, дорогая.

Перси выглядел мрачнее тучи, после того как Джордж расхохотался во второй раз.

— Я бы никогда... — начал он и снова залился смехом. — Она слишком хороша для тебя, Перс.

Одри смущенно покраснела, а потом улыбнулась — это была просто невероятно дружеская и теплая улыбка. У нее к тому же были прямые каштановые волосы и задумчиво-отрешенные карие глаза.

— Она магглорожденная, — прибавил Перси с нетерпением в голосе.

Глаза его отца просветлели.

— Вот как? — переспросил он, ничуть этому не удивившись.

Перси в это время осторожно положил руку матери на плечо. Он склонился над ее ухом и начал шептать тихие слова утешение. Гермионе показалось, что она слышала, как он то и дело повторял: «Прости, прости, прости...». Он извинялся за все сразу: за то, что долгое время был вдалеке от своей семьи, за то, что был готов предать их, за то, что так долго хранил свою женитьбу в секрете.

Гермиона молча смотрела на парня, размышляя, где он нашел в себе столько мужества и храбрости, чтобы всё же осмелиться привести в дом жену и окончательно разбить сердце матери. Одри выглядела неловко, но все же нашла в себе силы ответить на любые вопросы мистера Уизли. Она была одета в джинсы и толстовку; никакого макияжа. Казалась очень молодой — лет девятнадцать-двадцать, не больше. Миссис Уизли ни за что не одобрила бы ее.

Гермиона поспешно подошла к нежданной гостье, когда мистер и миссис Уизли вернулись на кухню, чтобы помочь Джинни.

— Привет, — осторожно начала она. — Я Гермиона, знакомая Перси.

— Я знаю, — сказала Одри, улыбаясь. — Перси немного рассказал мне о тебе. Ты подруга Рона.

— Ага, — подтвердила Гермиона, чувствуя легкое смущение. — Слушай, как давно ты знакома с Перси? — решилась-таки спросить она. — Просто он совсем ничего нам о тебе не говорил.

— Мы познакомились в Министерстве, — начала объяснять Одри. — Я подала заявление на волонтерские работы перед своим шестым курсом, и он был единственным, кто дал мне работу. Я помогала отделу магического правопорядка под его руководством в течение трех недель. Потом мы не виделись два года и встретились снова только когда я уже официально стала сотрудником Министерства. Я заметила его во время очередной планерки, решила подойти, поздороваться и поблагодарить, а потом... Перси просто пригласил меня пообедать вместе, вспомнить старые времена и... — она неопределенно пожала плечами и снова улыбнулась. — Это просто случилось.

— Позже, когда в Министерстве начались облавы на магглорожденных, мы убежали. Ну, то есть, я убежала, а когда Перси узнал, что я пропала, то последовал за мной.

Перси рассмеялся и приобнял жену за талию:

— И как только я нашел ее, то тут же сделал своей женой, чтобы она не посмела больше никогда оставить меня одного. После этого мы прятались от Министерства уже вместе, примерно шесть месяцев.

— Перси не хотел, чтобы я от него уходила, но потом сам ушел на Битву, — прервала мужа Одри. Ее глаза светились любовью и восхищением, стоило ей только бросить на Перси взгляд. — И я до сих пор не могу простить его за это.

Перси лукаво подмигнул Гермионе:

— Давайте просто дадим ей немного времени, чтобы она пришла в себя, и все наладится.

— Значит, это тебя мы должны благодарить за то, что ты превратила моего эгоистичного и напыщенного братца в человека? — рассмеявшись, поинтересовался у Одри Джордж. — Если да, то я тебя уже обожаю.

— Спасибо Джордж, — огрызнулся Перси, метнув на брата уничтожающий взгляд. — Я знал, что всегда могу рассчитывать на твою поддержку.

— Обращайся, приятель, — откликнулся тот, лениво откинувшись на спинку дивана. — Так значит, ты работаешь в Министерстве, я правильно понял?

Одри выглядела сконфужено.

— Раньше, да. Но после войны не знаю точно, стоит ли мне туда возвращаться. Я даже не знаю, как там теперь все организовывается.

— Я встречаюсь с Кингсли в конце недели, — напомнил ей Перси.

— Ну, тебя обязательно примут обратно, — послышался возмущенный голос Молли из кухни. — Ты получишь свою прежнюю работу, если конечно Кингсли — человек чести.

— Он говорил, что постарается, — ответил Перси, пожимая плечами. — Посмотрим.

— В каком отделе ты работала? — поинтересовалась у новой знакомой Гермиона.

— Сначала я работала под руководством Перси, а потом перевелась в отдел маггловских артефактов. И это было гораздо, гораздо увлекательней. — произнесла она, с вызовом взглянув на мужа. Взгляд того мгновенно потемнел, словно у них были долгие споры по этому поводу.

— Всё относительно, я полагаю, — постарался улыбнуться он в ответ.

— Нет, я действительно имею это в виду, — добавила она, обращая свое внимание на Гермиону. — Нет ничего более интересного (или более ужасного) чем то, как волшебники могут надуть маглов. Обычно это довольно сложная магия. Но еще больше, чем это, мне нравится работа в Гринготтсе. Перси рассказывал мне, что его старший брат Билл там работает.

Рон, сидевший в кресле напротив Джорджа, значительно оживился.

— Ликвидаторы заклинаний — самая скучная профессия, — произнес он с важным видом.

— И вовсе она не скучная, — с энтузиазмом отозвалась Гермиона. — Я поняла, что ты имела в виду, Одри. Есть множество аспектов этой работы, которые являются просто варварскими. Особенно по отношению к гоблинам. И лично я не намерена... — она внезапно замолкла, приметив ухмылку Рона. — Ох, да замолчи ты...

— Я ничего не сказал!

Одри рассмеялась:

— Ты Рон, да? Рада знакомству.

— Да, Рон, — утвердительно закивал головой Перси. — Джинни, это та, что разбила на кухне тарелку. А вот и она сама, — он махнул рукой в сторону сестры, вошедшей в комнату. Мой брат Билл и его жена Флер. А это мучение на диване зовут Джордж.

— Эй! — воскликнул Джордж с негодованием.

— А это Чарли и Гарри Поттер, — не обратив никакого внимания на недовольный оклик брата, закончил Перси.

Одри несколько застенчиво поприветствовала собравшихся. В это же время Перси спихнул Джорджа с дивана, сел на его место и усадил рядом с собой жену, закинув руку ей на плечо.

— Всё нормально, — прибавил он парой секунд спустя. — Я знаю, что у вас к нам очень много вопросов. Вы можете их задать.

— Сколько ей лет? — полюбопытствовал Джордж, развалившись на полу на ковре после того, как брат бесцеремонно вытолкал его с дивана.

— Девятнадцать, — ответила Одри, все так же улыбаясь.

— Мерлин, — ухмыльнулся в ответ Джордж. — Я начинаю завидовать тебе, Перс.

— Как ты относишься к квиддичу? — спросил в свою очередь Рон. — Просто ты не можешь быть моей невесткой, если он тебе не нравится. Без обид, хорошо?..

Перси состроил младшему брату рожицу:

— К моему большому сожалению, она ярая поклонница. Пытается теперь постоянно вытащить меня хоть на один матч. Но я все еще сопротивляюсь.

Джордж улыбнулся:

— Ты просто превосходно ему подходишь, Одри.

— Когда твой День Рождения? — задала очередной вопрос Джинни.

— Тридцатого ноября.

— Ты действительно очень молодая, — констатировал снова Джордж. — Перси сказал тебе свой настоящий возраст?

— Да, — Одри снова засмеялась.

— А он не говорил тебе, ну, знаешь, — продолжил Джордж с нотками оксфордского акцента в голосе, гордо выпятив грудь вперед и нахально усмехнувшись, — что он был идеальным мальчиком и настоящим паинькой-старостой в Хогвартсе?

— Да.

— А он разве не говорил о том случае на третьем курсе, когда...

— Ладно, хватит, — прервал его Перси. — Я не хочу, чтобы после встречи с тобой моя жена в тот же день подала на развод.

— На каком ты была факультете? — попыталась разрядить обстановку Джинни.

— Это очевидно, — повернулся к сестре Джордж. — Наш паинька может найти себе жену только на Когтевране.

— Я была в Пуффендуе.

— Как я и сказал.

Одри снова снисходительно взглянула на остряка (таким взглядом старшие всегда смотрят на расшалившихся детишек), и Гермиона заметила в ней то спокойствие и сдержанность, иногда граничащие с застенчивостью, которые обычно присущи большинству Пуффендуйцев, ярким примером которых она всегда считала Сьюзен Боунс.

— Не хотите чаю? — спросила уже полностью успокоившаяся миссис Уизли, выходя из кухни. — Джинни собиралась предложить вам это, до того, как разбила одну из тарелок. Да, дорогая, я знаю, ты сделала это не нарочно. Все будет готово через пару минут, если кто-то захочет.

— Это было бы превосходно, — сказала Одри, а остальные поспешили с ней согласиться.

Уже через пять минут, все семейство (включая Гарри и Гермиону) с удобством устроилось на кухне. Чай был подан с буквально тающими во рту шоколадными конфетами в блестящих позолоченных обертках. После того как Одри потянулась за третьей по счету конфетой, Джордж с улыбкой заметил:

— Да, ты абсолютно подходишь моему братцу.

Рон и Джинни тут же захохотали, чуть отвернувшись в сторону, а мистер Уизли лишь сдержанно кашлянул. Остальные даже не пытались скрыть улыбок.

Перси ненавидел шоколад.

Один лишь виновник такой реакции недовольно насупился, глядя в свою чашку с нетронутым чаем.

— Ладно. Шутки в сторону. Как ему вообще удалось уговорить тебя выйти за него? — с самым серьезным выражением лица осведомился нескольким минутами спустя Джордж.

Одри взглянула на Перси с такой любовью и нежностью, что всем в комнате стало ясно: она до безумия влюблена в своего мужа.

— Он это заслужил, — просто ответила она, потупив взгляд.

Миссис Уизли, казалось, еще не до конца оклемалась от всего произошедшего. Гермиона была уверена, что слышала ее тихое бормотание. Что-то о войне и о том, что многие сейчас позволяют себе жениться направо и налево.

Одри была ужасно молодой — всего лишь на год самой Гермионы. И это не давало девушке покоя. Тысячи вопросов крутились в ее голове в этот момент.

Как можно выходить замуж в таком возрасте? Как можно быть настолько уверенной в своих чувствах? Как можно связывать судьбу с едва знакомым человеком?

— Так кто тут еще играет в квиддич? — прервал мысли Гермионы громкий голос Одри.

Внезапно Гермиона почувствовала резкий прилив головной боли. Она осторожно провела ладонью по лбу, чувствуя, что у нее, скорее всего, поднялась температура. Краем глаза заметив обеспокоенный взгляд Гарри, девушка обернулась к нему и одними губами прошептала: «Я в порядке!». Было очевидно, что Поттер нисколько ей не поверил и собирался было спросить о чем-то, но его перебил вкрадчивый голос Джинни, положившей руку на плечо подруги:

— Ты как? — слегка взволнованно спросила она, вглядываясь в лицо Гермионы. — Выглядишь очень бледно.

Гермиона болезненно поморщилась, опуская руки обратно на стол.

— Все хорошо, — ответила она, вымучено улыбнувшись. — Просто немного кружится голова. Вчера я ударилась головой об полку, вот и все. Ничего серьезного.

Одри сострадательно взглянула на нее.

— Сильно болит, да? Может, тебе стоит проконсультироваться с целителями, если боль до сих пор не прошла? — Предложила она с сочувственной улыбкой на губах.

— Все скоро пройдет, — настаивала на своем Гермиона. — Так, значит, ты играла в школьной команде по квиддичу? — поспешила она переменить тему разговора.

— Немного. Только на пятом курсе. Но спортом увлекаюсь до сих пор.

Это привело к долгой дискуссии о квиддичных командах, игроках и матчах.

—Дэниел Стратовски, — произнесла, чуть подумав Одри в ответ на вопрос Джорджа о ее любимых игроках.

— Ну, нет... Ты же это несерьезно. У парня совсем нет опыта, — неодобрительно проронил Джордж.

— Кому нужен опыт? У него есть неодобрительно талант. Он начал играть за «Торнадо» два года назад, и с тех пор они не проиграли ни одного матча. Вероятнее всего, Дэн будет играть за Англию на следующем Чемпионате Мира.

— Но он все равно не так хорош, как Крам, например, — добавил Чарли.

— Ты говоришь так только потому, что он как и ты когда-то, ловец, — вызвалась встать на сторону Одри Джинни. — Но Дэн тоже хорошо летает.

Джинни была фанаткой «Гарпий», но в ее комнате так же висел один плакат с изображением молодого мужчины — лет двадцати двух или около того — со светлым взглядом и самоуверенной улыбкой. Поверх плаката в левом углу была приклеена эмблема «Торнадо», подписанная именем Дэниела Стратовски. Гермиона подозревала, что это изображение нашло свое место в комнате у ее подруги не столько из-за умений парня держаться на метле, чем из-за его внешности.

— Да он же больше даже не играет, — продолжил настаивать на своем Джордж. — Вы хоть что-нибудь о нем слышали с сентября?

— Ничего с самой войны, — ответила Джинни.

После ее реплики на кухне воцарилась гробовая тишина. Одри положила голову мужу на плечо, все остальные молча уставились в свои тарелки. Когда же молчание стало особенно невыносимым, Рон поднялся на ноги и произнес:

— Кто хочет сыграть со мной в шахматы?

— О, я просто обожаю шахматы, — произнесла Одри с легким нетерпением в голосе, и Гарри рассмеялся.

— Но не тогда, когда ты играешь против Рона. Он всегда побеждает.

— Да ладно? — Одри, очевидно, еще не была до конца уверена, говорит ли Гарри правду, или же попросту над ней смеется.

— Давай проверим, — предложил Рон, поставив игровую доску на небольшом журнальном столике. — Белые или черные?

— Белые, — решительно проговорила Одри, присаживаясь на пол.

— Делайте ваши ставки, господа, — улыбаясь, проговорил Рон, усаживаясь напротив нее. Однако в напоминании не было нужды.

— Двадцать пять, — уверенно сказал Джордж, склонив голову набок.

— Двадцать один, — не согласился с братом Чарли.

— Тридцать три, — бросила Джинни, плюхнувшись на диванчик.

— Что они делают? — недоумевающе спросила у мужа Одри.

— Пытаются угадать сколько ходов понадобится Рону, чтобы тебя победить, дорогая, — в обыденном тоне пояснил Перси, а потом добавил:

— Семнадцать.

Одри шутливо шлепнула его по руке.

— Разве ты не должен быть на моей стороне? — невинно поинтересовалась она.

— Я просто хочу быть на стороне победителя, любимая.

— Предатель, — широко улыбнувшись, проговорила Одри.

Они с Роном сыграли целых три игры, и она проиграла в каждой из них. Она была довольно неплохим игроком, стараясь как можно дольше держать удар, каждый ход Рона она принимала с улыбкой и шутливыми фразами о своей собственной неуклюжести. Их третье сражение было наиболее увлекательным, и длилось так долго, что Перси потерял все пять галлеонов, которые выиграл в предыдущих двух играх, и Джинни, которая была ближе всех к двадцати двум ходам, забрала деньги. Увидев это, Одри усмехнулась и посмотрела на Перси.

— Так тебе и надо, — рассмеялась она, с трудом переборов желание показать язык, и Перси улыбнулся в ответ.

— Вы же не собираетесь провести все Рождество, играя в шахматы? — полюбопытствовала миссис Уизли, глядя как ее сын расставляет фигуры для очередного раунда.

— С удовольствием! — живо откликнулся Рон. — Мы развлекаемся!

— Уже давно семь, — отрезала Молли, метнув на сына сердитый взгляд. — Я могу принести вам что-то выпить и закуски.

Ее предложение встретил восторженный хор голосов.

— Но только если вы унесете шахматы прочь, — предупредила женщина, вставая. — Сейчас уже не то время. А теперь, что вы будете пить? Я могу нагреть вам сливочного пива. Да, еще у меня есть тыквенный сок, горячий шоколад, кофе, чай и, конечно же, огневиски. Полагаю также, что для некоторых есть ром из красной смородины и бузины, одна бутылка в подвале, верно, Артур?.. И, нет, Рон, тебе пить огневиски я запрещаю.

— Но мне уже семнадцать! — недовольно отозвался тот, мгновенно насупившись.

— Хоть сто семнадцать. При мне ты не станешь употреблять алкоголь, Рональд Уизли! — твердо отчеканила миссис Уизли. — Вместо этого я могу предложить тебе немного соку.

— Кажется, малыш Ронни серьезно обиделся! — не упустил случая вставить ехидный комментарий Джордж, ткнув Гарри в бок.

Тот улыбнулся, но, заметив испепеляющий взгляд Рона, тут же поспешил отвернуться, продолжая давиться сдавленным хихиканьем.

Миссис Уизли удовлетворенно улыбнулась, и, приняв заказы, скрылась на кухне. Спустя пару минут она вернулась, чтобы поставить три переполненных стакана с теплым сливочным пивом перед Гермионой, Одри и даже Роном.

— Это мой самый любимый напиток с тех пор, как я попала в Хогвартс. Мы с друзьями всегда пили его в Хогсмиде, — призналась Одри. — У нас в маггловском мире нет совсем ничего похожего на него.

— Но что-то же должно было тебе нравиться, до того, как ты узнала, что ты одна из нас? — спросила Молли с неподдельным интересом.

— Пепси, — с легкой улыбкой ответила Одри. — Это вид магловской содовой. Газированный напиток. Сладкий и подается холодным. Но, признаюсь по правде, он не сравниться ни с одним напитком, подаваемым в магическом сообществе.

Перси снова приобнял ее за плечи:

— Моя наивная маглорожденная жена, — сказал он ласково. — Она до сих пор поражается большинству нормальных для меня вещей.

— Я поражаюсь этому только потому, что никогда не видела раньше, — ответила ему Одри. — Самым большим моим потрясением стали эти адские вопилки. Такое у меня язык не повернется назвать нормальным.

— Должно быть, это была весьма забавная сцена, — усмехнулся Билл.

— Думаю, она закричала еще громче, чем само письмо, — сказал Перси, улыбнувшись в ответ.

И снова послышался тихий смех. Гермиона была уверена, что это Рождество — одно из лучших в ее жизни.

— — — * — — —

Перси старался не думать о том, что будет, когда он приведет знакомить Одри со своей семьей. И вот, только теперь, когда миссис Уизли с ужасом осознала, что не припасла подарка для нее (да и как она могла это сделать, ведь на тот момент, когда женщина выбирала Рождественские подарки, у нее и в мыслях не было, что совсем скоро она познакомиться с женой своего сына). Но сама Одри была совершенно спокойной, она невозмутимо заверила всех, что ничего и не ожидала. Только после этих (несомненно, искренних) слов миссис Уизли позволила себе успокоиться. Перси же получил целую гору подарков — от родителей, братьев, сестры, Гарри и, конечно же, Гермионы. Последняя, к слову, подарила ему (что бы вы думали?) книгу.

— О, нет, — произнесла Одри, едва только бросив беглый взгляд на обложку. — Это классика. Должно быть, тут не меньше четырех сотен страниц. Тебе потребуется целая неделя, чтобы ее прочитать. Гермиона, только посмотри, что ты натворила, — со смехом прибавила девушка. — Теперь он даже и не взглянет на меня до самого Нового Года.

— Я никогда ничего не слышал об этом авторе, — улыбаясь, сказал Перси.

— Конечно, не слышал, — ответила Одри, ласково поглаживая Перси по руке. — Он маггл. Известен тем, что получал баснословные гонорары за длинные и нудные рассказы.

— Великолепные рассказы, — не согласилась с ней Гермиона.

— Ради Мерлина, давайте лучше не говорить о книгах при Гермионе, — чуть ли не взмолился Рон. — Или вы собираетесь провести тут всю следующую неделю?

— Ладно-ладно, — недовольно и слегка обиженно пробормотала Гермиона, протягивая Рону подарок. Это была футболка с логотипом его любимой команды — «Пушки Педдл».

— Вот неудача, — проговорил тот после того, как поблагодарил Гермиону, при этом сильно смутившись и покраснев до корней волос. — Вы можете поверить в то, что Министерство спорта решило отменить все соревнования на целый год?

— Всем игрокам нужно время, чтобы прийти в себя и оклематься после всего произошедшего, — уверенно произнесла Гермиона, склонив голову набок. — И тебе ли этого не знать.

— Запретить квиддич! — снова воскликнул Рон, глядя прямо вперед себя. — Да они все просто с ума сошли!

Затем, пару минут помолчав, он протянул Гермионе коробочку шоколадных конфет, обернутые розовой тканью. Гермиона не менее смущенно поблагодарила его и поспешила отвести взгляд.

Джинни исчезла на некоторое время, и когда она вернулась, Гермиона поняла, что Гарри уже ушел. Сама же Джинни вернулась за стол. Гермиона заметила, что она буквально вцепилась пальцами в серебряную коробочку. Когда же Джинни положила ее на стол перед подругой и жестом попросила открыть, Гермиона с удивлением отметила, что ожерелье, лежавшее в коробке, явно было дорогим.

На тоненькой цепочке висел небольшой золотой снитч, который, казалось, слегка подергивался под пальцами, грозясь в любую секунду показать свои чудесные крылья и унестись прочь.

— — — * — — —

Ужин длился до глубокого вечера и даже дольше. Было уже два часа ночи, когда Гермиона, наконец, поднялась в комнату Джинни и, глубоко вздохнув, рухнула на кровать.

— Я так вымоталась, — только и смогла выговорить она.

— Я тоже, — проронила Джинни, плюхнувшись в кресло. — Будешь чистить зубы?

— Нет, слишком устала.

— Думаю, что я заболею, если поднимусь на ноги, — согласилась Джинни. — Устала, а еще чувствую себя раздраженной. Вся комната так и плывет перед глазами.

Гермиона попыталась встать, но с громким стоном рухнула обратно на кровать.

— Мы будем чувствовать себя гораздо лучше завтра, когда проснемся, — добавила она, зарываясь лицом в подушку.

— Завтра, — шутливо повторила Джинни. — Ты только представь, что мне сделает мама, если я сегодня вообще не вылезу из постели.

Гермиона улыбнулась.

— Да уж.

— Что-то ужасное, — пробормотала Джинни, недовольно поморщившись. — Ты уверена, что я не могу взять немного твоих конфет?

— Может, и можешь, — неохотно ответила Гермиона. — А я в таком случае могу взять твое ожерелье?

Прежняя улыбка Джинни мгновенно погасла.

— Я все равно никогда не буду его носить, — уверенно произнесла она, а затем повторила для пущей убедительности:

— Никогда!

— Не говори так, — попыталась вразумить подругу Гермиона. — Ты же знаешь, что это был подарок от чистого сердца. Гарри вовсе не пытается подкупить тебя этим и ничего не прости взамен.

— В этом-то и проблема, — произнесла Джинни, порывшись в кармане и выудив оттуда подарок. — Он ничего не просит, но на самом деле это значит только одно. Мне жаль. Я не хочу принимать от него подачек, Гермиона.

— Это не подачка, — не согласилась с девушкой Гермиона. — Бога ради, неужели ты так все это воспринимаешь? Я уверена, что это настоящее серебро и золото. Он, вероятно, потратил на него кучу денег. Слушай, я уверена, Гарри было очень больно, когда ты его не надела.

— Ну, я его и не надену, — Джинни по прежнему сжимала цепочку в кулаке. — Вот, возьми ее, если хочешь.

— Ты что, шутишь? — Гермиона отрицательно помотала головой. — Я не могу взять ее. Это твой подарок.

— Не знаю, — бросила Джинни, пряча кулон обратно в карман. — Просто это так...

— Красиво? Дорого? Романтично? — предположила Гермиона. — Странно?..

— Глупо, — ответила, секунду подумав, Джинни. — Так, словно какая-то чертова драгоценность может что-то исправить в наших отношениях. Так, словно то, что у него куча денег должно для меня что-то значить.

Гермиона поймала проблеск гнева в глазах подругу и нахмурилась.

— Я не думаю, что Гарри действительно имел это в виду.

— Конечно же нет. Прости, Гермиона, у меня нет желания говорить об этом сейчас. Давай просто ляжем спать, хорошо?

— Да, давай.

Джинни на подкашивающихся от усталости ногах прошествовала к своей кровати и с помощью палочки погасила свет. Гермиона слышала, как ее подруга еще долгое время ворочалась в кровати, тщетно пытаясь заснуть. Но усталость в конце концов взяла верх, и спустя, наверное, два часа, Гермиона услышала тихое посапывание со стороны кровати Джинни — она наконец-то уснула.

Сама же Гермиона еще немного пролежала без движения, уткнувшись взглядом в потолок. Она уже почти спала, как вдруг всё то же видение вырвало ее из сладкой дремы. Очередной кошмар — боль и напряженность в серых глазах — всё, как всегда.

Открыв глаза и оглядевшись, Гермиона заметила за окном белоснежную сову. Стараясь не разбудить Джинни, Гермиона подошла к окну и распахнула створки. Сова бесшумно впорхнула внутрь и приземлилась на письменном столе. Гермиона отвязала от ее лапки черный бархатный мешочек, и сова, тихо ухнув, улетела. Гермиона же потянула за ярко-алую веревочку, высыпая содержимое мешочка на стол — записка и подарок.

Это был простой ивовый обруч, обернутый черной кожей с небольшой петелькой на одном конце. С другой стороны он был украшен крупными перьями, подвешенными к кольцу на тоненьких кожаных полосках. Такие же изящные ниточки были перетянуты через весь диаметр круга, слетаясь в замысловатые узоры, которые напомнили Гермионе паутину.

Ловец снов.

Цветные бусинки на ниточках мерно покачивались, ударяясь друг от друга, создавая перезвон, отдаленно напоминающий россыпь колокольчиков. Они сверкали даже больше, чем какой бы то ни был драгоценный камень, и Гермионе почудилась какая-то в них невероятная магия и сила.

«Для твоих ночных кошмаров, — гласила записка. — Это действительно работает. С Рождеством. — Д.»

Самое очевидное.

Глава 33.
Самое очевидное.

3 января 1999 года.

Он уже почти полчаса с замирающим от волнения сердцем ждал ее на квиддичном поле.

Малфой был почти уверен, что она должна обязательно прийти сюда — к нему. В большей мере из-за погоды. Это был первый снег в новом году, снежинки медленно пролетали мимо него, мягко приземляясь вокруг и укрывая землю пушистым, белым ковром.

Драко любил снег. Да и кто нет-то? Гермионе тоже нравилась такая погода, и именно поэтому он имел смелость полагать, что она тоже будет здесь сегодня. На улице было гораздо красивей, чем даже в Большом Зале, украшенном елями и всевозможными гирляндами. Драко провел тут почти все свои каникулы. В гостиной, спальне и классных кабинетах он чувствовал себя чужим и никому не нужным, собственно, так оно и было, но тут...

Иногда — очень редко, но такое всё же случалось — книги помогали ему забыть обо всем и погрузиться в иной мир — где все стены и угрюмые лица, полные ненависти и презрения к нему, исчезали. Именно поэтому он почти всё свободное время проводил в библиотеке; затерявшись среди стеллажей с книгами он ощущал невыразимую легкость, словно раз и навсегда уходил от своего прошлого, испещренного темными страницами в жизни.

Иногда — даже реже, чем книги — Гермиона тоже помогала ему об этом забыть.

Когда Малфой был маленьким, гораздо младше, он пытался ловить снежинки руками, но они постоянно таяли, едва оказавшись на его ладони. Тогда он невероятно из-за этого расстраивался, но сейчас, протянув руку и почувствовав, как снежинка прямо на его глазах превращается в лужицу, он лишь усмехнулся.

Некоторые вещи никогда не меняются, хочешь ты того или нет.

Блаженная улыбка еще шире расплылась по лицу Драко, когда он вдалеке неясный девичий силуэт в черной мантии.

Она все-таки пришла!..

Гермиона подошла чуть ближе и, наконец-то заметив Малфоя, улыбнулась в ответ.

— Драко! — выкрикнула она, мгновенно ускорив шаг.

Подбежав к Драко, она кинулась к нему в объятья так резко, что он едва успел поймать ее, спотыкаясь на шаг назад, когда ее руки обвили его шею.

— Эй! — произнес он, чуть отстраняясь. — С Новым Годом. Здорово повеселилась?

— Да, очень! — почти задыхаясь, проговорила она. — Погода просто восхитительная, правда? Я обожаю снег. Рождество было каким-то совершенно ненастоящим без снега...

Она помолчала пару минут, переводя дух, а потом продолжила:

— И я действительно здорово провела время. Виделась с Гарри и Роном. Конечно, не с ними одними, а и с остальными Уизли. Даже пару раз пересекалась с Ли, когда он приезжал в «Нору», чтобы составить Джорджу компанию — Ли Джордан, ты не можешь не помнить его, он комментировал почти все матчи, когда учился в Хогвартсе.

— О, это тот, парень, который так рьяно и очевидно выражал свое пристрастие Гриффиндору и вашей команде во всех играх, что только комментировал? — насмешливо полюбопытствовал Драко, и Гермиона смущенно нахмурилась.

— Да, но, в любом случае, у него отменно получалось вести игры, как ни у кого другого. И еще я видела Тедди. Ты с ним пока не виделся?

Малфой отрицательно помотал головой.

— Он замечательный малыш. Я сделала несколько фото и обязательно покажу их тебе завтра, как только распакую свой чемодан. Знаешь, Тедди совсем не похож на тебя, может быть глазами, но я не уверена, — Гермиона опустила взгляд на руку Малфоя; на запястье у него красовался подаренный ею браслет. — Ты надел его?

— Ты уже пользовалась ловцом снов?

Гермиона тепло улыбнулась.

— Ни одного кошмара за все каникулы. Спасибо.

— Пожалуйста.

Гермиона снова перевела взгляд на его запястье.

— Тебе действительно нравится?

— Он чудесный, — искренне улыбнувшись, ответил Малфой, а затем прикоснулся к браслету подушечками пальцев. Он был сделан из черной кожи, с широкой белой полоской посередине, на ощупь напоминающей нежнейший шелк. Он не был ювелирным украшением, но все же очень подходил для подарка.

— Ты не надел перчатки! — внезапно произнесла Гермиона. — Ты не замерз?

— Я в порядке, — попытался заверить ее Драко, но Гермиона тут же взяла его руки в свои и принялась, согревая, растирать.

— Ты можешь заработать себе обморожение, — недовольно отозвалась она, когда Драко попытался отступить.

— Не так-то сейчас и холодно, — проворчал Малфой, но руки не убрал.

— Ну, а как прошло твое Рождество? — Осмелилась спросить Гермиона. — С Ноттом и... Панси?

— Бывало и хуже. Оно прошло… Прошло вполне нормально, я полагаю.

— Нормально, — задумчиво повторила Гермиона, потупив взор.

Драко внезапно нестерпимо захотелось сделать для нее что-то хорошее. Поэтому он достал из кармана палочку, и по лицу Гермионы промелькнула тень замешательства. Никакого страха, волнения или недоверия — лишь легкое смущение и недоумение.

Почему она доверяет ему, после всего, что он ей сделал?..

Откинув прочь все сомнения и колебания, Драко мягко взмахнул палочкой, и снежинка на пару секунд застыла в воздухе, а потом медленно опустилась на руку Гермионе, застыв на ее протянутой ладони — нерастаявшая, нетронутая.

— Это так красиво, — прошептала Гермиона, не сводя с нее глаз. — Я люблю магию, — потом она перевела взгляд на Малфоя и рассмеялась.

— Что?

— Я просто подумала... — ее взгляд снова был прикован к снежинке. — До войны... Ты хоть раз мог себе представить, что мы сможем стать друзьями?

— Нет, — честно признался Драко.

— Вот и я тоже, — согласилась Гермиона, по-прежнему улыбаясь. — Это почти забавно!

— Только когда ты это произносишь.

Малфой внимательно посмотрел на Гермиону и снова улыбнулся.

— Значит, так ты это называешь? Друзья?

— Конечно, — подтвердила Гермиона с таким видом, что речь шла о самой очевидной вещи во всем мире. — Знаешь, что я больше всего ненавижу зимой?

Перемена темы была такой резкой, что Малфой опустил палочку — и снежинка тут же растаяла в руке Гермионы.

— Нет. Что?

— Вообще-то зима мне нравится, — произнесла Гермиона, поднимая взволнованный взгляд к небесам. — Но я просто терпеть не могу, что зимой темнеет так рано.

Драко усмехнулся:

— А знаешь что, Грейнджер? Думаю, я мог бы научить тебя любить ночь.

— — — * — — —

Она всё-таки убедила Драко вернуться в Большой Зал к ужину, хотя он и заявлял, что не был голоден. «Но я хочу есть», — твердо заявила она, и Малфою всё же пришлось проследовать за ней. Они сели каждый за свой стол, и Гермиона с удивлением отметила, что на это раз ей удалось почувствовать вкус еды. Джинни, сидевшая рядом, спросила ее, где она была, и Гермиона быстро солгала «Я просидела тут всё это время». Конечно, Джинни не поверила и слову — это была просто ужасная и непродуманная ложь, — но ничего не сказала.

Именно поэтому Гермиона вышла из Зала раньше, чем Джинни, чтобы избежать неловких вопросов, подумывая о том, чтобы попасть в библиотеку до закрытия.

Как вдруг…

— Грейнджер! — услышала она громкий голос и обернулась, недоумевая, кто может звать ее, да еще и по фамилии. Обернулась — и тут же столкнулась с темноволосым, бледным парнем, с глазами невероятно-черного оттенка, словно небо в глухую ночь.

Всего в двух шагах стоял Теодор Нотт и смотрел на нее невероятно собрано и уверено. Возможно, даже оценивающе.

— Нотт? — удивленно нахмурилась Гермиона, от неожиданности едва не подпрыгнув на месте. — Тебе от меня что-то нужно?

— Поговорить. Обещаю, я не отниму у тебя много времени, — он оглянулся на проходящих мимо учеников и понизил голос почти до шепота. — Может, поговорим в более уединенном месте?

— Поговорить о чем?

— Просто предупредить.

Кровь застыла в жилах Гермионы, и она попятилась, едва не натыкаясь на один из гобеленов, висевших позади нее.

Предупреждение?

«Война закончилась. Война закончилась. Война закончилась! — Словно мантру, мысленно повторяла про себя Гермиона».

— Я не понимаю...

— Не такого рода предупреждение, — буркнул Нотт, смерив Гермиону презрительным взглядом.

Было ли всё дело в ее разыгравшемся воображении, или же сложившаяся ситуация действительно была странной? Гермиона с трудом подавила нахлынувшую на нее панику, которая то и дело грозилась полностью подчинить себе ее волю.

— Речь пойдет о Драко. Ты слишком много времени проводишь с ним в этом году.

Гермиона непонимающе кивнула головой, мгновенно успокоившись.

— Да, провожу. И что с того?

— Пойдем со мной, — снова попросил Тео.

После пятнадцати минут блуждания по замку, они с Гермионой оказались в одной из заброшенных классных комнат.

— Значит, ты хотел поговорить о Драко?

— Да, — Тео сделал паузу, а потом все же решился. — Тебе не стоит оставаться с ним наедине.

— Что? Почему? — отозвалась Гермиона, чувствуя себе уязвленной. — О да, это потому что я... — она хотела сказать «магглорожденная», но Нотт перебил ее раньше, чем она успела закончить свою фразу.

— Нет, совсем не из-за этого, — кривая ухмылка подернула его губы — помесь из самоиронии и сожаления. — Просто так, чтоб ты знала, у меня нет метки.

— Прости, — только и выговорила Гермиона, — просто твой отец...

— Мой отец, — снова прервал девушку Тео, — проведет остаток своей жизни в Азкабане. Каждый знает, он был Пожирателем, Грейнджер. Так что, ты не сказала мне ничего нового.

— Хорошо, допустим, ты не предвзят по отношению к магглорожденным, — сказала Гермиона, потупив взгляд. — Но что ты тогда имеешь против моей дружбы с Драко?

Он, казалось, был удивлен.

— Драко мой друг.

— Но тогда почему... — досадливо начала было Гермиона.

— Просто потому, что, — в который раз прерывая ее, загадочно проронил Тео. — Поверь мне, находиться рядом с ним — не самая хорошая из идей.

Нотт пару секунд помолчал, очевидно, что-то обдумывая, а потом протянул ей руку.

— Война давно закончилась, так что... Перемирие? — произнес он решительно.

Гермиона озадаченно уставилась на него.

— Ты не сделал мне ничего плохого.

— Ну, я Слизеринец. И я был другом Драко.

— Да, и я уверена, что это не делает тебя преступником, — произнесла Гермиона, пожимая руку Тео. — Тебе не обязательно это делать, но я оценила твой жест.

Тео кивнул, а потом резко убрал руку.

— Слушай, Грейнджер... — снова неуверенно начал он. — Я серьезно. Драко — мой лучший друг. Мы знакомы очень много лет. Я не в восторге от того, что мне приходится говорить это тебе, ладно? Но он больше не в своем уме. Не только после Азкабана. Может быть, гораздо раньше. И он делал то, от одного вида чего у тебя по коже табуном пробежало бы целое стадо мурашек. Он очень опытный волшебник и может быть опасным.

— Думаю, я смогу справиться, — отчеканила Гермиона ледяным тоном. — Он ничего не сделал.

— Пока не сделал, — мрачно пробормотал Нотт. — Да и по крайней мере не тебе.

Затем он резко развернулся и зашагал прочь. Прежде чем скрыться за дверью, он обернулся, словно вспомнив о чем-то важном.

— Пожалуйста, помни то, что я тебе сказал, — произнес он довольно громко. — Просто будь осторожна.

Почему он заботился о ней? Почему не хотел, чтобы она проводила время с Драко?

Почему?

«Будь осторожна!»

Что это могло значить?

«Тебе не стоит оставаться с ним наедине»

Он не был против ее встреч с Драко на людях, это было очевидно. Но если только она останется с ним наедине, она должна быть осторожна.

«Он может быть опасным»

Как, черт возьми, она должна это понимать?

— Нотт! — выкрикнула Гермиона, прожогом выскакивая следом за ним в коридор. — Подожди, Теодор!

Он остановился и обернулся, услышав из ее уст свое имя.

— Либо Нотт, либо Тео, Грейнджер. Не Теодор.

Гермиона покраснела.

— Прости, просто... Ты говорил так туманно, и я не...

— Ты не понимаешь? — его глаза мгновенно потемнели — если это было вообще возможно. — Тогда я тебе покажу, — он снова затравленно огляделся. — Давай вернемся обратно.

Он снова повел ее по темному коридору, назад, к тому же кабинету.

— Так что ты хотел мне показать? — нетерпеливо спросила Гермиона, едва Тео закрыл за ними дверь.

— Я делаю это не ради тебя, Грейнджер, запомни это. Я делаю это для Драко. Если он сделает тебе больно, то снова попадет в Азкабан. И, боюсь, этот раз он не переживет.

— Но он не сделал мне больно, — произнесла Гермиона в легком замешательстве.

— Пока нет, — снова буркнул Тео, подходя к одной из парт и опираясь на нее спиной.

— Вот опять эта фраза! — воскликнула Гермиона. — Пока нет. Ты продолжаешь ее говорить, но что ты имеешь в виду?

Нотт пристально на нее посмотрел, и Гермиона почувствовала всё тот же прилив паники. Она его совсем не знает, он чистокровный Слизеринец, его отец Пожиратель смерти. И вот, она с ним, один на один, в пустом заброшенном кабинете.

«Должна ли я его бояться?» — спросила Гермиона сама у себя, продолжая внимательно разглядывать Нотта.

В его глазах она не уловила никакого явственного замысла, но, все же, руки невольно потянулись к карману, где была припрятана палочка.

Конечно, он сказал, что никогда не был Пожирателем Смерти, но откуда ей знать, что это правда? Было непохоже, чтобы Тео собирался причинить ей реальный вред, но Гермиона была неуверенна уже и в этом.

— Я не собираюсь на тебя нападать, — сказал он, и Гермиона смущенно потупила взор. — Салазар! Я — не тот, о ком тебе стоит беспокоиться.

Нотт помедлил еще секунду, а потом дернул ворот мантии, обнажив шею.

Гермиона ахнула.

Она увидела на его бледной коже тонкие шрамы, начинающиеся от подбородка и тянущиеся прямо до ключицы, а может быть даже и по всему телу. Затем, словно в замедленной съемке, Тео, сбросил парадную мантию на пол, подрагивающими пальцами принялся расстегивать пуговицы на рубашке. Гермиона снова почувствовала легкий прилив паники, но Тео лишь ухмыльнулся. Когда, наконец, рубашка оказалась у него в руках, Гермиона заметила, казалось, сотни рубцов и шрамов различный размеров и глубины, которыми было исполосован весь его подтянутый торс.

— Драко сделал это со мной, — одеваясь обратно, первым нарушил молчание Тео. — Не хотел, но сделал. В прошлом году, когда Кэрроу управляли школой. Я нарушил комендантский час, и они приказали Драко наказать меня, — губы Нотта искривились в горькой усмешке. — Оказывается, Амикус и мой отец не ладили. И он думал, что будет любопытно посмотреть на то, как Драко, мой лучший друг, меня отделает.

— Мне очень жаль.

— Не стоит, — сказал Тео, пожимая плечами. — Сейчас оно не так уж и болит. Я просто хотел, чтобы ты знала, на что Драко способен.

Гермиона вздрогнула и невольно посмотрела на свою руку, где всё еще виднелись шрамы от пыток Беллатрисы.

Темная магия никогда не исцеляется.

На этот раз она посмотрела на Тео с легким оттенком сочувствия и понимания. Один только его взгляд говорил ей о том, что он в точности знал, через что Гермиона прошла в Малфой-мэноре.

— У него не было выбора, — сказала она парой секунд позже. — Сейчас Драко полностью свободен. И он больше никому не навредит. У него просто не было выбора, — уверенно повторила она.

— Всегда есть выбор, — печально бросил Нотт. — Я сделал свой, он — свой. И ему чертовски повезло, что Поттер оказался настолько благородным, чтобы спасти его от Азкабана. И еще — Малфой действительно сделал то, в чем был обвинен Грейнджер. Никогда не забывай об этом.

А потом он просто ушел, оставив Гермиону одну в пустой классной комнате.

Переполох в Слизерине.

Глава 34.
Переполох в Слизерине.

9 января 1999 года.

Девчонка Грейнджер продолжала бросать на Тео заинтересованные взгляды, проходя мимо него в коридорах. Было нечто раздражающее в том, как она останавливалась и провожала его пристальным взглядом, словно пытаясь понять его мотивы.

Его мотивы...

Неужели ей было так трудно просто поверить в то, что он всего лишь сказал ей правду. Всего лишь предупредил, хоть она и пренебрегла его советом держаться от Малфоя подальше: судя по тому, как спокойно она продолжала сидеть с Драко за одним столом на занятиях Зельеварением, и по ее улыбке и смеху.

Ну, это было ее решением.

Как и всегда, когда Тео вспоминал о том злосчастном дне, виденья из прошлого мелькали у него перед глазами, меняясь и кружась, словно в цветастом калейдоскопе.

Драко, пытаясь не смотреть на друга, заносит палочку и произносит заклинание, с легкостью рассекая кожу.

Мучительная боль.

Крепко стиснутые зубы.

Хлынувшая из открытых ран кровь.

Дверь распахнулась слишком резко, заставляя Тео отскочить на пару шагов назад.

— Прости, я не хотела тебя задеть! — услышал он громкий девичий голос.

— Астория? — спросил он в недоумении, глядя на застывшую в нерешительности девушку. — Что ты тут делаешь? Это же спальня мальчиков!

— Я искала тебя, — невозмутимо бросила незваная гостья. — Я догадалась, что ты будешь тут — здесь гораздо теплее, чем в общей гостиной.

— Разве ты не должна быть сейчас на занятиях?

— Я решила прогулять, — ответила Астория, проходя вглубь комнаты и устраиваясь на одной из кроватей (на кровати Драко). Тео сел напротив нее и неодобрительно покачал головой. — Это всего лишь Травология. А что насчет тебя?

— У нас свободный урок. Вообще-то тебе не стоит прогуливать.

— В любом случае, у меня просто не получится сосредоточиться. — Астория рассмеялась, но в ее смехе не было и нотки веселья. — Мои оценки и без того упали ниже плинтуса, так что один час Травологии им не поможет.

— Что случилось?

Насколько Тео было известно, Астория всегда была одной из лучших учениц. Он знал ее, конечно, не досконально, но достаточно, иногда даже лучше, чем ее собственная сестра.

— Ты знаешь, что случилось.

Их взгляды пересеклись. Тео понял, о ком она говорила. Он догадался, что за этим последует, еще раньше, чем Астория произнесла свою фразу:

— Разве ты не скучаешь по ней?

Тео понял, кого Астория имеет в виду. Он покачал головой, словно не желая об этом говорит, но Астория была не из тех, кто сдается так просто. Она осторожно коснулась его руки и настойчиво переспросила:

— Так что?..

— Конечно, скучаю, — сказал Тео медленно, почти неохотно: как если бы Астории пришлось силой вытягивать из него это признание.

Он скучал по ней безумно, сильно и отчаянно.

— Он ведь была и моей подругой тоже, — тихо проговорила Астория парой секунд спустя.

— Знаю.

— Она была моей лучшей подругой.

— Моей тоже, — резко прервал девушку Тео. — Моей в первую очередь.

— Тео, ты можешь просто поговорить со мной? — Астория смотрела прямо на него, ее черные зрачки расширились от отчаяния, а губы беззвучно шевелились. — Просто мне нужно поговорить об этом хоть с кем-то и... — ее голос сделался таким тихим, что Тео едва мог ее расслышать. — Я скучаю по Трейси. Я так хочу, чтобы она вернулась. Где она? Что с ней?

Тео ласково сжал руки Астории в своих, и она тут же поднялась с кровати Драко и плюхнулась рядом с Тео, наполовину прижавшись к нему. Беззвучные рыдания сотрясали ее плечи, девушка уже с трудом могла себя сдерживать. Тео никогда и не догадывался, как много Трейси Дэвис для нее значила.

Трейси.

— Она была такая сильная, — дрожащим от не пролитых слез голосом выговорила Астория. — Я просто... Я бы никогда не подумала, что она могла... О, Тео, я так хочу, чтобы она была здесь. Она была такой сильной...

Нотт прекрасно понимал ее чувства, но не смог сдержаться, чтобы ее не поправить.

— Она и есть сильная, — сказал он строго. — Не была.

— Да, да, прости. Просто иногда я волнуюсь…

— Поверь, — приобнимая ее за плечи, произнес Тео. — Она настолько сильная, что будь сейчас тут, обязательно смеялась бы над нами.

Да, это было правдой. Характер Трейси был закален постоянной борьбой. Каждый день ей приходилось бороться. Бороться и доказывать, что она заслуживает своего места в змеином факультете. И всё из-за того, что Трейси Дэвис была маглорожденной. Они с Тео сдружились только на третьем курсе. Трейси постоянно терпела насмешки со стороны однокурсников, постоянно была одна. Ей не было кому пожаловаться на свою тяжелую долю, некому было выплакаться, не от кого найти поддержки и помощи. И Тео, взяв себе в помощницы Асторию (которая на тот момент была еще на первом курсе), постепенно стал для Трейси лучшим другом и советником. Именно он научил ее всему необходимому для того, чтобы хоть как-то уживаться среди чистокровных волшебников, именно он защищал ее от постоянных придирок и издевок Драко и Панси. Именно он стал центром ее мировоззрения.

— Салазар, я наверное просто зря поднимаю переполох, — опуская ноги на пол, сказала Астория. — Прости меня еще раз, я действительно не хотела сказать ничего такого, просто она не писала нам так долго и... — ее голос снова предательски задрожал. — Я даже не знаю, что хуже: то, что она совсем про нас забыла, или то, что она... Она....

— Нет, — поспешно вставил Тео. — Ничего из того, что ты предполагаешь. Она просто не могла забыть нас. Мы ведь знаем ее, скажешь нет? Мы ее лучшие и единственные друзья. Она не такая.

— Да, знаю, — ответила Астория слегка смущенно. — И это меня пугает. Честно, я надеюсь на то, что она нас забыла, потому что... Потому что другой вариант еще хуже. Почему она не дает нам о себе знать? Война закончилась, Сам-Знаешь-Кто мертв. Ей больше не нужно скрываться, а значит...

— Не говори так, — снова перебил подругу Тео. — Нет никаких причин для беспокойства. У нее могут быть свои причины, сотни различных причин, чтобы не быть найденной.

— Я надеюсь, что она сейчас счастлива, — тихо сказала Астория, глядя в окно. Она уже полностью успокоилась — ее голос звучал спокойно и ровно, но глаза были по-прежнему чуть влажными от грозившихся вырваться на свободу слез. — Надеюсь, что мы скоро услышим от нее хоть словечко.

Она помолчала некоторое время, а потом спросила:

— Ты ведь по-настоящему ее любишь, правда?

Тео слегка смутился и задумался.

Их с Трейси отношения были построены не на любви, а, скорее, на необходимости. Однажды на пятом курсе Трейси его поцеловала. Тео никогда до этого не думал особо о девушках, но после такого все его мысли крутились только вокруг Трейс и ее идеальных губ, так нежно касавшихся его губ. Она была первой, кто смог обратить на себя его внимание, заставить вспоминать денно и нощно.

А потом началась война...

— Если бы только все было по-другому, — прошептала Астория задумчиво.

Грязнокровка на Слизерине, какая же это была изощренная насмешка судьбы.

Тео находил ее плачущей дважды, но был абсолютно уверен, что она рыдает почти каждый день. Так тянулось достаточно долгое время — презрение и ненависть со стороны большинства Слизеринцев, а потом, на шестом курсе, Трейси просто пропала.

Не спускалась есть в Большой Зал. Не появлялась на уроках. Ее не было даже в больничном крыле. Ни в библиотеке, ни в совятне. Нигде.

Она не отвечала на письма, никто ничего о ней не слышал. Многие (почти все ученики и учителя) старались даже не вспоминать о ней, так, словно ее никогда и не было.

Трейси Дэвис словно растворилась в воздухе.

А потом она всё же прислала Тео письмо.

Всего одно. Всего пять слов.

«Я в безопасности. Продолжай жить!»

И он выполнил ее просьбу.

Вернулся к своей прежней жизни, продолжил заниматься, смеялся, даже записался в команду по квиддичу.

«Продолжай жить!» —написала тогда Трейси.

Ну, он сделал всё, как она и просила. И даже больше — он выжил в Битве, стал умнее, спокойней, сильнее.

Но выжила ли Трейси?..

Он не слышал о ней ничего с того самого послания. Она не вернулась обратно в Хогвартс, не вернулась к семье.

«Я в безопасности»

Он каждую ночь перечитывал эти слова. Снова и снова, пока не погружался в сон.

Она была в порядке, в безопасности. Но почему тогда продолжала скрываться?

Но, нет, она просто не могла умереть! Волан-де-Морт не мог до нее добраться!

«Пожалуйста, Господи, пусть она будет жива!»

— Она в безопасности, — сказала Астория, вырывая Тео из воспоминаний. Ее голос звучал громко и уверенно. — Она в безопасности, и мы скоро увидимся.

— Конечно, — отозвался Тео минутой спустя. — И когда мы снова ее увидим, то первым, что она спросит, будет вопрос о том, почему это ты, негодница эдакая, завалила школьные предметы?! — Тео шутливо ударил Асторию по плечу и, наглейшим образом столкнул ее с кровати, подтолкнул к выходу. — Иди, Тори, — сказал он, используя уменьшительную форму от ее имени, предложенную Трейси парой лет назад. — На Травологию.

У тебя был выбор!

Глава 35.
У тебя был выбор.

21 января 1999 года.

Когда Гермиона пришла в библиотеку перед завтраком, Малфой уже сидел за одним из многочисленных столов, читая книгу. Его волосы были взъерошены, рубашка — измята, а под глазами виднелись темные круги, словно от бессонницы. Она никогда не видела его в таком виде. Драко всегда был одет с иголочки и аккуратно причесан, а теперь...

Когда он посмотрел на нее и приветливо улыбнулся, Гермиона решила, что такая легкая небрежность всё же чертовски ему идет.

— Драко! — начала Гермиона, подходя ближе. — Ты что, спал здесь?

— Ну, не то, чтобы спал...

— Мерлин, Драко! Мадам Пинс убьет тебя, если только узнает! С каких это пор слизеринская спальня стала для тебя не такой удобной, как библиотека?

— С недавних, — отмахнулся Малфой. — А ты что тут делаешь так рано?

— Пришла взять несколько учебников перед уроками. Я не голодна, поэтому решила прийти сюда вместо завтрака. Думаю, не ошибусь, если скажу, что ты тоже еще ничего не ел.

Драко отрицательно помотал головой.

— Может поделишься секретом, что тогда ты тут делал всю ночь?

— Нужно было дописать одно эссе, — просто ответил Малфой, устало зевнув и сцепив руки в замок за головой.

— Это какое же эссе может отнять у тебя целую... — недоверчиво начала Гермиона, замерев на полуслове. Рукава рубашки Драко были закатаны, и взгляду Гермионы предстало его левое предплечье.

Бледная кожа. Худощавое запястье. Темная Метка.

— ... ночь. — чуть осипшим голосом закончила она.

Драко проследил за ее взглядом и тотчас нахмурился.

— Черт! — он снова вернул руки на стол, тщательно поправляя рукава. — Прости, я только что проснулся и не успел нанести маскировочные чары. Мне действительно очень...

— Все нормально, — поспешила заверить его Гермиона, однако ее голос предательски задрожал. — Гарри постоянно твердил, что у тебя есть Метка, так что я давно об этом знала, хоть и не могла до конца поверить.

— В любом случае, поверь мне — сейчас я совсем не горжусь этим поступком и, наверное, никогда не гордился.

Гермиона выглядела растерянной, словно желала быть сейчас где угодно, но только не здесь и не с ним.

— Малфой...

— О, какая неожиданность: я снова Малфой.

— Прости, я...

— Черт побери, Гермиона, неужели ты действительно думаешь, что я хотел родиться с этой чертовой фамилией?! У меня не было выбора.

— У тебя был выбор, — отчеканила Гермиона, бросив многозначительный взгляд на его руку. — И ты его сделал.

Малфой выглядел потрясенным, и Гермиона на мгновение пожалела о том, что вообще начала этот разговор.

— Драко... — она потянулась было к нему, но он резко перехватил ее ладонь.

— Значит, вот к какому выводу ты пришла?

— Драко... — снова попробовала Гермиона, но Малфой резко отпрянул.

— Я должен был знать, — яростно прервал он девушку. — Я должен был догадаться: что бы я не сделал, этого все равно будет недостаточно. Черт бы тебя побрал, Грейнджер! Вот, смотри!

Он грубо потянул свой рукав кверху, обнажая левую руку, чтобы взгляду Гермионы снова предстала Темная Метка — сейчас почти неподвижная и потускневшая, но, несомненно, заклеймившая его предплечье на всю дальнейшую жизнь. Гермиона испуганно отступила на несколько шагов назад, задевая спиной книжную полку.

— Ты не можешь перестать думать о ней, верно? — ядовито полюбопытствовал Малфой, подходя к Гермионе ближе и буквально отрезая ее от внешнего мира, прижимая своим телом к полке. — Ты была такой... Такой доброй ко мне, и я подумал, что ты на самом деле больше ни в чем меня не винишь. Каким наивным болваном я был, когда предполагал, что для тебя больше не важно то, что я делал в прошлом. Но в действительности ты просто избегала упоминания обо всем что было. Ты боишься прошлого. — Он был сейчас как никогда близко к ней, что Гермиона могла заметить небольшие вкрапления голубого в его серых глазах, бывших еще какую-то секунду назад такими отрешенными, а сейчас полными ярости и отвращения. Вот только она никак не могла разобрать — отвращения к ней или самому себе?.. Голос Малфоя дрожал от гнева. — Ты пыталась забыть, но не смогла. И теперь ты боишься меня, не так ли? — он продолжил вглядываться в ее глаза, ища в них ответ на свой вопрос. Его ледяные пальцы до боли сжали запястья Гермионы, так, что она не могла и пошевелиться. — Боишься, — с какой-то дикой ухмылкой констатировал он парой секунд спустя. — Ты ведь такая мужественная Гриффиндорка. И я — подлый Слизеринец. Конечно, ты до смерти боишься меня, Грейнджер.

— Малфой! — спокойно произнесла Гермиона, хотя все еще тело дрожало, как лист на ветру. — Отпусти меня!

— Малфой, — повторил он, не двигаясь с места. Повторил так, как если бы это слово было пропитано ядом.

— Драко...

— Заткнись, Грейнджер.

Слова сорвались с уст Гермионы прежде, чем она смогла себя контролировать:

— Так вот что Тео имел в виду.

Она видела, как Драко напрягся, видела, как его взгляд потемнел, а губы сжались в тонкую линию.

Потом он вдруг просто отскочил от нее, словно пораженный ударом тока, и скрылся за одним из стеллажей.

И может быть, это было неправильно, но Гермиона почувствовала облегчение.

— — — * — — —

Драко был просто в ярости, когда вошел в гостиную. Сокурсники обращали на него встревоженные взгляды, но Малфою было плевать. Он тут же направился в сторону Тео.

— Что ты ей сказал, Нотт, — прорычал Драко, стараясь не давать волю гневу. Он буквально силой оттащил приятеля в сторону, подальше от любопытных глаз. — Что ты сказал Гермионе?

Ага.

Вот в чем было дело. По крайней мере, он не сделал ничего плохого.

Остальные слизеринцы, будто бы почувствовав повисшее в воздухе напряжение, поспешили разбежаться по своим комнатам.

«Как раз вовремя!» — мысленно усмехнулся Тео, провожая взглядом последнюю пятикурсницу, едва ли не со скоростью света юркнувшую в спальню для девочек.

— Грейнджер? — Нотт совсем не удивился такому вопросу друга. Он знал, что рано или поздно Гриффиндорка не выдержит и расскажет об их разговоре Драко.

— Ты знаешь какую-то другую Гермиону? — всё в том же тоне полюбопытствовал Малфой.

— Я никогда не перекидывался с ней и парой слов, — невозмутимо заявил Тео. Драко лишь расхохотался.

— Лжец, — констатировал он презрительно. — Ты лжешь, Нотт.

Драко всегда мог видеть его насквозь. Раньше ему всегда казалось, что это делало их дружбу еще более близкой и доверительной. Сейчас же он был взбешен.

— А что предположительно я должен был ей сказать?

— То, что заставит ее думать о том, что я был Пожирателем Смерти.

— О, ты имеешь в виду правду? — насмешливо процедил Тео, и Драко с трудом поборол желание ему врезать.

— Если ты так это называешь, тогда — да.

— Я всегда называю вещи своими именами, Малфой. А в чем проблема?

— Я никогда не предполагал, что ты можешь очернить друга за его спиной, Тео, — произнес Драко разочарованно. — Ты с ней на самом деле разговаривал. Она назвала тебя Тео.

Нотт удивленно уставился на него:

— Что, правда?

— Правда, — зло выплюнул Драко, продолжая буравить друга ненавистным взглядом. Тео широко улыбнулся. — Что смешного?

— Ну, она ведь могла услышать, как ты называл меня так. Ты сам и придумал это сокращение.

Драко не поверил Нотту ни на секунду.

— Что ты ей сказал? — повторил он свой вопрос. — Что конкретно?

— Это важно?

— Да, важно! — снова прикрикнул Малфой. — Она боится меня, Нотт. Гермиона никогда меня раньше не боялась.

— Всё дело в твоей Метке, а не в том, что я предположительно мог ей сказать, — выпалил Тео, и Драко, шокировано, отступил назад. — Мне очень жаль...

— Как ты узнал?

Тео пришел в замешательство.

— Узнал что, Малфой?

— Что она увидела...

Тео с искренним сожалением заглянул другу в глаза.

— Я не знал. Честное слово, Драко, не знал. Да и откуда мне было узнать? Я просто сказал первое, что пришло в голову. Значит, она видела?..

— Видела.

— Я сожалею.

— Ничего. Это не твоя вина.

Это было правдой, но Тео почему-то считал себя виноватым.

Черт, и зачем он только во всё это влез?

— Тео, — снова подал голос Малфой. — Что ты ей сказал?

Тео колебался, прежде чем ответить.

— Я показал ей... Показал, а не сказал.

Драко выглядел смущенным, и Тео закусил губу. Он скрывал это от своего друга (неужели, и правда, друга?) почти год. Он простил его. Он уже давно простил Драко, но был уверен, если бы тот только узнал, то не простил бы самого себя.

— Тео, просто скажи мне.

— Я рассказал ей о той ночью с Кэрроу, — наконец, выпалил Тео, так быстро, словно боясь передумать. — Я сказал ей, что ты нынешний — это больше не прежний ты. Вот. Теперь ты доволен? Честно, Драко, а что ты думал, я ей рассказал?

— Что я — монстр и мне нельзя доверять, — отрезал Драко решительно.

— Ты как никогда проницателен, — Тео понурил голову.

Но я тебе доверяю.

— Прости.

— Почему тебя это волнует? — Драко выглядел озадаченным. — Только не говори мне, что тебя так заботит Грейнджер?

— Меня заботишь ты.

— Я бы никогда не сделал ей больно, — казалось он был уверен в этом так, как в том, что его имя — Драко Люциус Малфой. А потом парень словно опомнился. — Показал ей?..

— Чего?

— Ты сказал, что показал что-то Гермионе. Что?

Взгляд Драко всё больше стал отображать осознание. Он никогда не был идиотом. Тео знал это, как никто иной — он относился к той отдельной группе людей, которые могли читать окружающих, словно открытые книги.

На лице Малфоя промелькнуло понимание, и Нотт лишь поморщился. Драко больше не ждал от него ответа, он нашел его сам.

— Ты показал ей, что тогда произошло? — голос Слизеринца звучал громче обычного. — Но как? Через омут памяти? Или...

Тео почувствовал неконтролируемый приступ паники, когда Драко моментально схватил его за ворот мантии.

— Убери от меня свои руки! — выкрикнул Нотт, вырываясь.

Во взгляде Малфоя отразилось глубочайшее сожаление, когда он попятился, обхватив руками плечи.

— Тео, прости...

Теперь Малфой вспомнил. Долгую неделю после того злосчастного происшествия Нотт старался избегать его, а потом постоянно вздрагивал и неловко дергался, стоило только Драко подойти к нему слишком близко или же громко заговорить.

— Прости, — снова повторил Малфой. — Я заб...

— Забыл? Ну, а я вот не забыл. И никогда не забуду.

Нотт легонько оправил воротник, нарочно приспуская его, чтобы Драко не смог не заметить шрамы на теле.

— Ты действительно думал, что Кэрроу отпустят меня, если я смогу залечить свои шрамы в считанные секунды? Это навсегда. Они не сойдут никогда.

Драко хотел ободрительно дотронуться до его плеча, но Тео снова испуганно попятился.

— Я мог бы их залечить, — пробормотал Малфой себе под нос. — Я сделал это для Астории однажды и мне не составило бы труда убрать их тогда, когда они только появились. Тео...

— Мне не нужны твои извинения, — сказал Нотт прежде, чем Драко успел выговорить хоть слово. — Я уже давно тебя простил.

— Да что ты? — прозвучал громкий мужской голос, и Драко вздрогнул от удивления. Он спешно обернулся, увидев в дверном проеме Блейза Забини. Тот насмешливо смотрел на парней, ухмыляясь и скрестив руки на груди. — Потому что тебя до сих пор трясет от страха, бедняжка Тео. И эти отметины на теле — просто жуть.

— Ты говоришь это так, словно сам никогда ничего не боялся, — холодно отчеканил Тео, не удостоив парня и взглядом. — Как будто у тебя нет своих собственных шрамов.

На какое-то мгновение тщательно наигранная маска равнодушия спала, лицо Забини искривилось в гримасе неконтролируемой горечи, но он быстро взял себя в руки. В ответ Блейз лишь презрительно фыркнул и поспешил покинуть гостиную. Прежде чем портрет за его спиной закрылся, он обернулся и бросил через плечо:

— На твоем месте я был бы осторожней, Нотт. Не стал бы спускать всё на тормозах так быстро, как ты.

Тео бросил беглый взгляд на Драко и призадумался.

Слова Блейза не произвели на него абсолютно никакого впечатления.

Хотя Теодор и сам иногда не понимал, почему после всего, что было между ними двумя, он до сих пор продолжает беспокоиться о Малфое?

Они вращались в разных социальных кругах, у них были разные интересы, моральные ценности и взгляды на жизнь.

Разные стремления, цели и даже способы достижения этих самых целей. Поэтому это и было странным: как они с Драко могут до сих пор оставаться лучшими друзьями?..

Что до Забини, то это был скрытный, в некотором роде жестокий, острый на язык и немного неуравновешенный человек. Иногда Тео опасался его куда больше, чем Драко.

— Эй, Малфой, — решился первым нарушить молчание Тео. — Я не виню тебя за то, что случилось.

— Конечно, винишь, — не согласился с ним Драко. — Я был одним из тех, кто сделал это с тобой.

— Ну, ты еще много чего сделал, помимо этого, я имею в виду.

— И ты думаешь, я об этом забыл?

— А ты, что же, думаешь, что я забыл? Я действительно не виню тебя в том, что случилось. Слушай, Драко, иногда речь идет не о том, чтобы забыть, потому что это невозможно хотя бы технически. Мы не можем повлиять на то, что случилось давным-давно, не можем об этом забыть. Но мы можем просто простить. Иногда всё дело в этом.

Драко мягко улыбнулся; такой улыбки Тео не видел на его лице долгие месяцы.

— Ты говоришь прямо как Гермиона.

— — — * — — —

Она должна была знать.

Она просто обязана была это знать, потому что Драко определенно был одним из доверенных людей Волан де Морта. Он ведь даже никогда этого не отрицал! Гарри пытался вбить это в ее голову, но она до последнего ему не верила. Не верил и Рон.

То, что Малфой-младший мог оказаться одним из них, казалось ей, Гермионе Грейнджер и лучшей ученице Хогвартса, просто смешным.

Волан де Морт не мог преподнести такой величайший (в своем роде) дар ему, простому мальчишке, по сути, ребенку, который никогда и не думал о том, чтобы кого-то убить. Да, он, конечно же, был отпрыском древнейшего чистокровного рода, сыном Люциуса Малфоя, племянником Беллатрисы и всё такое, но...

Это казалось Гермионе таким глупым: то, что Драко мог быть Пожирателем Смерти.

И вот теперь она узнала правду.

Волна отвращения накатила на нее, и Гермиона ухватилась за край стола, сжимая его с такой силой, что костяшки ее пальцев побелели.

Что же он такого сделал, чтобы заслужить доверие Волан де Морта? Ведь не мог Темный Лорд подумать, что Драко сможет убить Дамблдора, будучи обычным, напуганным шестикурсником?..

А что насчет того, что было потом?..

Будучи Пожирателем, Малфой просто не мог не запятнать свои руки кровью. Не мог не причинять людям боль.

Не мог не убивать.

Кровное родство.

Глава 36.
Кровное родство.

6 февраля 1999 года.

Словно по устоявшейся привычке, Нарцисса продолжила приходить неприглашенной и без всяких предупреждений. Андромеда то и дело убеждала себя, что ее это чертовски раздражает, но, в глубине души, ждала, с замиранием сердца, когда же миссис Малфой постучит в дверь ее дома. Она, по старой привычке, откроет дверь и будет долго ворчать, как же сестра надоела ей со своими визитами, а Нарцисса, по той-таки привычке, станет рассыпаться в извинениях, терпеливо дожидаясь, пока Энди надоест играть роль разозленной и негостеприимной хозяйки. Каждая из них понимала, что эти встречи нужны им обеим не меньше, чем воздух или еда. В конце концов, удалось же Нарциссе добиться для Драко встреч с Тедди! Правда, только летом, и только под присмотром Андромеды, но женщина была рада уже и этому. Решающим в споре о том, стоит ли Малфою-младшему видеться с племянником, стал умоляющий взгляд Нарциссы и ее слова: «Пожалуйста, Энди... Он и мой сын тоже, а не только Люциуса».

Миссис Малфой очень полюбила мальчика. Он всегда напоминал ей о ее собственном детстве. Каждый раз, глядя на Тедди, Цисси видела в нем Драко. Каждый раз, когда она брала его на руки, обнимала, целовала в лобик или кормила, она давала ему всю ту любовь, что дарил когда-то своему сыну. Для Андромеды это стало чем-то невероятным: чтобы человек, который принадлежал к темной стороне, мог быть таким добрым и милым. Она часто смотрела на свою сестру с искренним сожалением и любовью, но всякий раз, когда встречалась с ней взглядом, отводила глаза и пыталась придать им самое что ни на есть беспристрастное и безразличное выражение. Энди просто не могла больше думать о сестре так, как думала раньше: о жене ужасного человека и предательнице. Теперь она снова стала для нее той самой нежной девчушкой Цисси, с которой они в детстве были так близки. Словно и не было тех долгих лет разлуки и размолвок. Словно и не было в их жизни того ужаса и горя, который им обеим пришлось пережить. И миссис Тонкс не знала, радоваться ей по этому поводу, или же огорчаться.

Сестры всё чаще вспоминали детские годы. Но никогда ни одна из них с того самого первого визита не осмеливалась заговорить о Беллатрисе. Андромеда старалась даже и не вспоминать о ней, чтобы образ сестры как можно скорее выветрился из ее головы, души и сердца. Но это оказалось не так-то просто. Особенно, когда Нарцисса в один из своих очередных незапланированных посещений неожиданно выпалила на одном дыхании:

— Помнишь Рождество в первый учебный год Беллы?

Энди поджала губы, как она делала всегда, когда была чем-то недовольна и сухо пробормотала:

— Превосходно. Это было мое первое Рождество из разряда «испорченных».

— Ты лукавишь, дорогая сестрица. Оно было просто замечательным. Белла купила нам леденцы, два больших пакета «Шоколадных лягушек» и по упаковке драже «Берти Боттс».

— О, — только и выговорила Андромеда, не в силах сдержать широкой улыбки. — Помню-помню. Она дала их нам и заставила поклясться, что мы не выдадим ее маленький секрет. Надо было сразу же отдать конфеты родителям, чтобы они давали их нам каждый день понемногу.

— Да, но ты съела всё и сразу, — тоже улыбнулась Цисси. — И когда она потом нашла тебя в туалете в два часа ночи, то даже не стала ругаться, а просто крепко тебя обняла и отвела в кровать. Представляешь, что она чувствовала утром, когда ей пришлось соврать родителям? Помнишь, как она сказала им, что ты, очевидно, подхватила простуду во время вашей последней прогулки по саду.

— Да, — неохотно произнесла Энди, уже не улыбаясь. — Я помню.

— Ты была ее любимицей, — проговорила Нарцисса с легкими нотками зависти в голосе. — Она, конечно, любила нас обеих, но тебя гораздо больше.

— Нет, — отрезала Андромеда, покачав головой. — Она меня терпеть не могла.

— Только в самом конце, — всё же не смогла не согласиться Нарцисса. — Она тебя просто обожала. Постоянно защищала... — она помолчала некоторое время, а потом с некоторой горечью добавила:

— Мы ведь были тогда счастливыми?

Андромеда не могла с точностью ответить на вопрос Цисси, но голос сестры мысленно вернул ее в прошлое. В их общее прошлое.

~*~*~

Миссис Блэк присела в глубокое плетеное кресло, а рядом с ней опустились на пол ее дочери.

— Мои дорогие девочки... — произнесла она, сияющим взглядом окинув дочек с ног до головы. — Две капельки воды и моя маленькая фея-принцесса, — улыбнулась женщина, чуть склонив голову набок. Андромеда и Белла действительно были очень похожи, словно были близняшками, а у Цисси были светлые, соломенного оттенка волосы, мягко обрамляющие миловидное личико.

~*~*~

А вот они играют в прятки по всему особняку.

— Энди, я знаю, что ты там! — слышится громкий и веселый голос Беллатрисы.

~*~*~

Вот ей восемь, и они с сестрами сидят за большим столом на каком-то очередном чистокровном приеме.

— Ах, я умираю со скуки! — смеясь и обмахивая себя громадным веером, заявляет Белла. — Как жаль, что мы родились девочками. Вот если бы у мамы было три сына, нам сейчас не пришлось бы киснуть тут с этими старыми башмаками и перечницами.

~*~*~

Беллатриса уезжает в Хогвартс.

— Я буду по тебе скучать, Энди. Не плачь, я уже очень-очень скоро вернусь, вот увидишь. Будь хорошей девочкой, пока меня не будет, и не давай Цисси в обиду, договорились? Ты остаешься за старшую, дорогая. О, ну только не плачь опять, а не то я тоже буду рыдать с тобой, сестренка. Вот, теперь и Нарцисса начинает хныкать...

~*~*~

Ее распределение.

Слизерин.

— Теперь мы всегда буде вместе, Энди, — широко улыбаясь, говорит довольная Белла.

~*~*~

Распределение Нарциссы.

Слизерин.

— Я так горжусь вами, мои слизеринки! Кстати, Люциус, познакомься, это моя младшая сестра Нарцисса. Цисси, это Люциус Малфой.

~*~*~

Они с Тедом стоят посреди небольшого поля, усеянного маками и ромашками.

Его глаза цвета орехового дерева, милая улыбка, ласковое прикосновение заставляют бабочки в животе девушки затеять дикие пляски, а сердце — сделать тройное сальто и ухнуть далеко вниз.

— Кажется, я безумно в тебя влюблен, — произносит он, и Энди краснеет, словно переспелый помидор. Потом смущается и, резко вырвавшись из его рук, убегает прочь.

~*~*~

— Что случилось, Энди? — слышен взволнованный голос Беллатрисы. — Милая, да ты сама на себя не похожа.

~*~*~

Снова Тед.

— Просто забудь про них, Андромеда, — нежно говорит он.

Тед Тонкс был единственным, кто всегда называл ее полным именем, а не сокращенно, как все остальные.

— Я люблю тебя.

На этот раз она не сбежала, а лишь крепко прижалась к его широкой груди, положив голову ему на плечо.

~*~*~

В скором времени этот секрет перестал быть тайной.

Белла узнала обо всем.

Она превратилась в настоящую фурию.

Ярость. Страх. Отвращение. Боль.

— Мерлин, он же просто грязнокровка! Энди, они убьют тебя, как только узнают! — кричала она тогда. — Энди, зачем ты поступаешь так с нами? Как ты можешь?

Позже, гораздо позже, она пришла в себя, глубоко вздохнула, как ни в чем ни бывало оправила выбившиеся из-под шляпки волосы и, даже не глядя на сестру, сухо проронила:

— Ты мне больше не сестра. Ты просто эгоистичная предательница.

Она помолчала секунду, а потом добавила, холодно и язвительно:

— Я ненавижу тебя, Андромеда Тонкс.

— Энди? — голос Нарциссы на это раз прозвучал словно из другого измерения. Детское прозвище вырвало ее из мира воспоминаний, заставив мысленно вернуться обратно в собственную гостиную. — Ты в порядке?

Андромеда осознает, что плачет.

Она всегда знала, что Белла любила ее. Любила, возможно, даже больше чем кого-либо. Может быть, она любила ее даже больше, чем следовало. Если бы она только выбрала своей фавориткой Нарциссу — милую, приветливую, аристократическую Нарциссу, — то никогда не была бы так разочарована. И, может быть, она никогда не стала бы той, кем стала — безжалостной и жестокой Пожирательницей Смерти без капли человечности.

— Энди, — снова услышала она голос сестры. — Ты не хочешь сходить к ней на могилу?

Слезы все еще текли по лицу Андромеды, когда Нарцисса осторожно произнесла свою реплику.

Могилу Беллатрисы?

Да как она может предлагать ей такое? Неужели Нарцисса столь наивна, чтобы предполагать, что Энди могла забыть обо всем, что сделала Белла? Забыла, кто убил Нимфадору? Римуса? Теда?

«Да как у нее только язык повернулся такое сказать?!»

— Она похоронена в Малфой-мэноре, — сказала Нарцисса уже тише.

— Почему? — не смогла не спросить Энди. Вопрос сорвался с ее губ против воли, но она почему-то не пожалела о сказанном.

— Потому что она моя сестра, — с отчаянием и решимостью сказала Нарцисса. — И твоя тоже. По крайней мере, была когда-то давно. Или ты забыла?

— Когда я выросту, хочу быть такой, как ты, — с широко раскрытыми от восторга глазами, говорит шестилетняя Андромеда своей старшей сестре.

— А я не хочу, — отрицательно мотает головой Белла, погладив Энди по макушке. — Я хочу, чтобы ты осталась такой, какая ты сейчас навсегда. Я хочу быть твоей старшей сестрой вечно.

— Я помню, — словно издалека слышит свой голос Андромеда.

И словно еще вчера Беллатриса держала ее руки в своих и говорила: «Я люблю тебя, сестренка!».

— Она похоронена в саду, за домом, — так же тихо продолжила Нарцисса. — Рядом с родовым склепом Малфоев, и черт с тем, что он с этим не согласен.

— Твой муж?

Цисси устало понурила голову.

— Да, Люциус был против, но я настояла на своем. И, в конце концов, у него не было другого выхода, как со мной согласиться. Так что, ты идешь со мной?

— Сейчас?

— Да, сейчас было бы просто идеально, но ты можешь приходить в любое время, как только... — Нарцисса хотела было сказать «соскучишься», но вовремя опомнилась и, снова потупив взгляд в пол, закончила, — …захочешь.

— Да, — неожиданно сказала Андромеда. — Я пойду.

— — — * — — —

Они взяли с собой Тео и аппарировали. Оказавшись, перед большими коваными воротами, Энди чуть поежилась, шумно выдохнув. Тедди, до этого спокойно сидевший у нее на руках, завертелся в разные стороны и тихонько захныкал. Нарцисса осторожно забрала его у Андромеды и стала легонько покачивать из стороны в сторону, шепча ему что-то на ушко. Малыш еще пару раз всхлипнул, а затем притих, глядя вокруг себя. Энди почувствовала легкий укол ревности, но силой воли заставила себя не думать сейчас об этом.

Нарцисса мягко провела рукой по поверхности ворот и произнесла:

— Нарцисса Малфой. С мной двое гостей. Мои кровные родственники. Пропусти нас.

Ворота распахнулись и, не говоря ни слова, Цисси медленно прошла во двор. Андромеда проследовала за ней, подмечая каждую мельчайшую деталь в открывшемся ей пейзаже — цветущие изгороди, ровно подстриженная трава, белые павлины. Она никогда не была здесь раньше. Сад ей ничуть не понравился — чересчур дорогой и вычурный. Да и сам мэнор был не таким, каким ей его хотелось бы увидеть. Старый, внушительный и респектабельный, он чем-то походил больше на средневековый замок, чем на современный особняк.

Нарцисса повела сестру по одной из небольшой, протоптанной дорожке. Энди чувствовала себя так, словно попала в гигантский лабиринт или что-то около того.

Наконец, они добрались до семейного склепа, который находился на довольно приличном расстоянии от дома. Рядом со склепом находилось кладбище. Камень за камнем, надгробие за надгробием, обелиск за обелиском, они проходили среди ровных рядов могил. Все они были ровными, примерно одного размера. Время, казалось, не было над ними властно — золотые надписи на памятниках светились все так же ярко, как и в день, когда были выгравированы.

И вот, она заметила одну из могил, которая выглядела так, словно вообще случайно тут появилась. Энди направилась прямиком к ней и опустилась на колени перед небольшим надгробием из черного мрамора. На небольшой подставке стояла ваза, в которой стояли еще не завянувшие ярко-желтые нарциссы. Энди одними губами прочитала слова, выгравированные на табличке.

«Прошлое прощено. Я навсегда сохраню самые дорогие воспоминания о тебе. Спи спокойно, моя дорогая сестра...»

Эти слова эхом отдавались в голове Андромеды, словно были криком ее души.

Она не была уверена, чью именно потерю оплакивает сейчас. Своей ушедшей дочери, ушедшей сестры, или же самой себя?

В абсолютной тишине Андромеда снова заплакала.

Не смей произносить это слово!

Глава 37.
Не произноси это слово!

3 февраля 1999 года.

— Тео, — неожиданно произнес Драко, прерывая затянувшееся молчание. — Теперь ты меня ненавидишь?

Малфой появился в общей гостиной Слизерина впервые за всю неделю. Он не показывался друзьям на глаза уже несколько дней, пропускал уроки, не спускался в Большой Зал и вовсю игнорировал их просьбы вернуться к человеческой жизни.

Только лишь потому, что у Драко было дело поважней — всё это время он пытался поговорить о произошедшем с Гермионой в коридорах или в перерывах между занятиями, когда она забегала в библиотеку за очередной порцией книг.

Но тщетно. Грейнджер всем своим видом ясно давала Малфою понять, что не желает с ним видеться.

Сейчас же он лениво растянулся на диване, глядя вперед себя невидящим взглядом. В подземельях по-прежнему было нестерпимо холодно, поэтому почти все слизеринцы сгрудились в тесную группку около камина, а тот уголок комнаты, который заняли трое друзей, был абсолютно пустынным. Панси лишь поплотнее закуталась в плед, продолжая сканировать комнату таким же ничего не выражающим взглядом.

— Знаешь же, что нет, — тут же откликнулся Нотт.

Малфой кивнул.

— Знаю.

— Тогда зачем спрашиваешь?

Драко не знал, что и ответить. В его же голове крутился один и тот же вопрос, который, он был в этом абсолютно уверен, он никогда не осмелится задать.

Почему они до сих пор остаются рядом с ним? Почему не послали его к черту так, как он в свое время послал их?

Но любые попытки Драко добраться до истины заканчивались полным фиаско.

И ладно Панси, у них было одинаковое мировоззрение, один и тот же взгляд на жизнь. Да черт с ним, даже воспитание. Хотя она частенько переходила от состояния «Я люблю тебя» до «Драко Малфой, Ты просто полный набитый придурок!». Но вот у Тео было четкое определение для того, что правильно, и что — нет. И, увы, то, что было правильным для Малфоя, для Тео было неверным на корню. Драко делал все эти неправильные (с точки зрения Нотта) вещи даже без колебаний, не задумываясь о возможной ошибочности своих поступков и слов.

— У тебя ведь гораздо больше причин меня презирать, чем у Гермионы, — так же задумчиво произнес Малфой. — Я ведь даже никогда не причинил ей боли. Физической боли, я имею в виду.

Панси лишь хмыкнула, как делала всегда, когда речь заходила о Грейнджер.

Рука Тео мгновенно подскочила к горлу.

Неужели он, и правда, никогда не сможет об этом забыть?..

Взгляд Паркинсон метнулся к нему, и он тут же сделал вид, что собирался всего лишь почесать шею, стараясь, чтобы его жест выглядел в глазах подруги как можно более непринужденно.

— Она до сих пор с тобой не разговаривает? — Спросил он, чуть понизив голос.

— Нет, — отрицательно качнул головой Драко. — Шарахается, как от прокаженного. Стоит мне только показаться в коридоре, она тут же прячется за спинами своих подруг и изо всех сил пытается сделать вид, что ее тут нет. Как будто я полный идиот и этого не замечаю.

Панси была непривычно тихой и неразговорчивой, и Малфой это заметил. Конечно, если бы речь шла о ком-то другом, она обязательно нежно коснулась бы его руки и уверила, что всё обязательно наладится.

Тео понял, что Панси настроена против этой девчонки очень враждебно. С завистью и даже некоторой ревностью.

— Ну, — пытаясь придать своему голосу легкий оттенок небрежности, протянул Нотт. — Не каждый же день узнаешь, что твой друг — убийца.

Драко усмехнулся:

— Ты точно уверен, что не ненавидишь меня?

— Извини, — тоже улыбаясь, замахал руками Нотт.

— Просто, я был уверен, что она знает. Я имею в виду: кто не знал-то? Это ни для кого не было секретом. И потом, пресвятой Поттер... Не мог же он ничего не сказать о моей метке своим друзьям?

На этот раз Панси просто не смогла и дальше промолчать.

— Если быть точной, некоторое время ты как раз держал это в секрете, — произнесла она, бросив косой взгляд на Драко. — На шестом курсе, когда...

— Да, но с того момента все об этом знали, — нетерпеливо перебил девушку Малфой. — Так ведь?

— Нетрудно было догадаться, — сухо ответила явно задетая таким резким тоном друга Панси. — Ты постоянно был вместе с Кэрроу. Их любимчик, оплот всех стараний. Ты ни разу не посмел ослушаться Амикуса, даже когда он приказывал тебе наказать кого-то... кого-то из нас, — на этих словах она бросила поспешный взгляд на сидевшую рядом с сестрой Асторию, а потом снова вернулся к Драко.

Это было впервые за последнее время, когда Малфой просто не осмелился ее прервать.

— Значит, она не знала, — громко сказал Тео, старясь хоть немного отвлечь внимание Панси. — Теперь знает. И что с того, Драко? Она ведь не была твоим настоящим другом.

— Очевидно, нет, — пожал плечами Драко. — А знаешь что, Тео? Ты прав. Я и сам не понимаю, почему вся эта ситуация с Грейнджер так меня напрягает. Просто с ней я чувствовал себя... Обычным человеком, который просто живет и наслаждается жизнью. Наверное, так было из-за того, что она не знала о том, какие поступки я совершал, — он покачал головой и горько улыбнулся. — Мерлин, это звучит так глупо.

— Действительно.

— Всё, что мне нужно, — просто с ней поговорить, — не обращая внимания на язвительный комментарий Паркинсон, продолжил парень. — Неизвестность раздражает. Больше всего на свете я желаю, чтобы она посмотрела мне в глаза и сказала, что ненавидит меня. Это было бы просто замечательно. Нет, правда, я смог бы это пережить. Я не был бы против. И, может быть, попытался ненавидеть ее в ответ. Уверен, у меня это ни за что не получится, но я мог бы постараться хотя бы создавать видимость. Вся проблема состоит в том, что Грейнджер не отталкивает меня, но в то же время и не дает мне никакого шанса на продолжение. И я не знаю, хочет ли она, чтобы я пытался вернуть наши прежние отношения. Черт, да она теперь даже не смотрит на меня.

— Знакомое чувство, — произнесли Панси и Тео в один голос.

Он знал, что они не хотели сказать ничего такого, но Малфой всё равно почувствовал себя виноватым. То внутреннее спокойствие, с которым они произнесли эти слова, вызвало у Драко очередной приступ боли глубоко в груди.

«Я их недостоин!» — пронеслась у него в голове мысль, которую он тут же отмел.

Конечно, он отталкивал Панси с такой настойчивостью, что она не могла не чувствовать ничего подобного. Она не знала, из-за чего он избегает ее, почему не хочет поговорить и открыть душу. Что до Тео, тут все обстоит гораздо хуже. Они не общались с момента поступления в Хогвартс. Нотт большую часть своего времени уделял этой Дэвис, а сам он не мог простить другу отношения с грязнокровкой.

И вот, теперь он попал в абсолютно аналогичную ситуацию.

— На шестом курсе ты прятался от меня по всему замку, — сказала Панси, легонько качнув головой.

Да, он действительно держал ее тогда на расстоянии вытянутой руки, но только для ее же блага. Она не должна была быть втянута во все эти ужасные вещи, в которых он сам принимал участие. Всё, к чему он стремился, это защитить Панси.

— Я тебе не игрушка, Драко, — как-то сказала она ему. — Это не ты меня спасаешь. Мы спасаем друг друга.

— Мне так жаль, — сказал он, глядя на друзей.

— Знаю, — снова произнесли они в унисон.

Драко слегка улыбнулся. Это было даже немного забавно.

— Знаешь, Драко, — мягко начал Тео. — Мы знаем, кто ты на самом деле, и мы по-прежнему остаемся твоими друзьями. Перестань думать об этой девчонке. Она не должна ничего для тебя значить.

— Что еще за «она»? — неожиданно услышал Малфой мальчишечий голос у себя над головой. Он обернулся и заметил, как в паре шагов от них стоит пятикурсник Дью, который уже достаточно долгое время тихо подошел к ним и внимательно прислушивался к их разговору.

Драко глубоко вздохнул, в предчувствии тяжелого и неприятного разговора. Дью славился своей наглостью и постоянно встревал в драки, побывав в больничном крыле уже трижды за последний месяц.

— О, всего лишь девчонка у которой Драко ходит на поводу с начала этого года, — язвительно ответила Панси, презрительно скривившись.

— А, я наслышан...

«Салазар, неужели об этом знают все в этой чертовой школе?!»

— Ты имеешь в виду грязнокровку? — продолжил Дью небрежно, не подозревая, что этим самым явно напрашивается на драку.

И действительно, Малфой тут же резко вскочил на ноги, чувствуя неожиданный прилив ярости и злости. В сотни тысяч раз сильнее, чем тогда на Хогвартс-экспрессе, когда он наорал на Паркинсон.

В этот раз он просто накинулся на пятикурсника, стискивая в кулаке узел его галстука. Грубым, порывистым жестом он впечатал парня в ближайшую стену, нависая над ним всем телом, приблизившись к нему почти вплотную.

— Драко, нет! — воскликнула Панси, бросаясь вперед и хватая друга за плечо.

Тот лишь отмахнулся от ее руки, словно от назойливой мухи, встряхнув паренька.

Тео видел страх в глазах Дью, когда кулак Драко тяжело опустился на его скулу. Он зажмурился, покорно ожидая следующего удара.

— Малфой, остынь, — спокойно произнес Нотт, стараясь мыслить разумно. Он в пару шагов преодолел расстояние между ним и Малфоем и перехватил руку Малфоя раньше, чем тот успел нанести пятикурснику второй, не менее сокрушительный, удар.

— Пусти меня, — прошипел Драко, пытаясь вырваться из стальной хватки Тео.

Дью задушевно всхлипнул, и Драко лишь сильнее сжал его галстук.

— Оставь его в покое, — так же хладнокровно проронил Тео, хотя в глазах его плескался ужас и испуг. — Он всего лишь мальчишка, глупый ребенок. Он сам не знает, что говорит.

— Я сказал, пусти, — всё так же яростно повторил Драко, вырвав-таки свою руку. Но едва он снова занес ее для удара, как Тео тотчас опять ее перехватил, отводя назад с силой, которой еще никогда не проявлял.

— Нет, — резко ответил Тео, одним метким движением отпихивая Драко от мальчика и отталкивая его к дивану. — Уходи, — буркнул он рухнувшему на пол Дью. Повторять дважды не пришлось. Мальчишка, пробормотав что-то нечленораздельное, неловко поднялся на ноги и неуклюже захромал в сторону спальни мальчиков.

Когда за ним захлопнулась дверь, Тео тоже обернулся, намереваясь успокоить Панси, которая наблюдала за всем с расширившимися от ужаса глазами. Ее плечи содрогались, а губы беззвучно шевелись. Казалось, еще секунда, и она разрыдается.

Но стоило Нотту сделать шаг, как Малфой ринулся вперед и толкнул его в спину.

— Какого черта ты меня остановил?

Тео спокойно развернулся назад и посмотрел другу прямо в глаза.

Это всегда невыразимо нервировало Драко. Тогда как он сам приходил в бешенство и становился неконтролируемым, Тео никогда не терял самообладания.

— А что бы ты сделал? — спросил Тео, понизив голос, чтобы его не услышал никто кроме самого Малфоя.

— Я бы научил его уважению.

— Уважению? — со звучным смешком переспросил Тео, а потом продолжил:

— И потом, я никогда не знал, что ты можешь прибегать к маггловским методам? Набить морду придурку, который сам не знает, что несет. Да, это просто гениально. Но вот чего я не могу понять, так это того, почему ты не использовал никаких темных заклинаний. Когда-то это очень хорошо работало.

Драко снова почувствовал себя виноватым и лишь устало потупил взор.

— Так что ты на самом деле собирался сделать?

«Сделать ему больно», — услышал Малфой насмешливый голос у себя в голове.

Малфой поморщился, но понимал, что ему действительно было необходимо сделать этому парнишке больно. За то, что он позволил себе использовать то слово, которое сам он с такой беззаботностью использовал направо и налево. То слово, которое разрушило его жизнь. То слово, из-за которого ей пришлось страдать.

Невольно Драко огляделся по сторонам. Общая гостиная была почти пуста. Многие поспешили убежать после этого странного инцидента. Они, как и все, кто на протяжении стольких лет окружал Малфоя, боялись вспышек его гнева.

Драко сделал пару шагов назад, бросив поспешный взгляд на Панси, которая как раз опускалась на диван рядом с Блейзом. Обычно такой холодный и отрешенный Забини выглядел изумленным, а в глазах Панси до сих пор скользил призрак недавнего испуга.

Она хотела сказать другу что-то, но Малфой лишь отрицательно помотал головой и, повернувшись на каблуках, покинул гостиную.

— — — * — — —

Он просто не мог сейчас пойти в библиотеку. Гермиона могла быть там, а видеться с ней ему сейчас хотелось меньше всего. Даже если бы ее там и не было, он всё равно с надеждой поднимал бы взгляд всякий раз, когда будет открываться дверь, чтобы увидеть в дверном проеме кого угодно, но только не Грейнджер.

Нет, сейчас Драко чертовски нужно расслабиться, а значит в библиотеку ему путь заказан.

Ноги сами привели его к выручай-комнате. Он не был тут с самого момента Битвы, когда чуть не погиб из-за выпущенного Крэббом Адского Пламени.

Он безумно любил эту комнату, но, в то же время, и безумно ее ненавидел. Это было единственное место, где он был собой.

Очертания двери стали медленно проявляться, когда он проходил мимо нужного места во второй раз.

Затаив дыхание, Драко поспешно нырнул внутрь комнаты.

Пластиковая трава.

Глава 38.
Пластиковая трава.

6 февраля 1999 года.

Она снова сидела на небольшом складном стульчике посреди футбольного поля, глядя на пластиковую траву у себя под ногами и небольшие ржавые ворота отделяющие его от парка.

Алисия уже не могла и припомнить, когда она была тут в последний раз, ей казалось, что с того времени прошла целая вечность, хотя на самом деле всего лишь полгода.

Ходьба стала причинять ей всё больше и больше боли, особенно с ребенком на руках, но она просто не могла и дальше сидеть в четырех стенах.

Алисия лениво прищурилась, переведя взгляд на Мэри, которая мирно посапывала в своей коляске. Поправив одеяльце и одарив дочку полным нежности взором, она подняла с колен раскрытую книгу и снова углубилась в чтение, как вдруг услышала громкий голос у себя за спиной.

— Привет. Давно не виделись, Алисия.

Она мгновенно схватила с земли костыли и поднялась на ноги, оглядываясь по сторонам. Как только она наткнулась взглядом на стоявшую чуть поодаль девчонку, глаза ее расширились от изумления.

— Кэнди? — чуть дрожащим голосом спросила она, усаживаясь обратно на стул.

— На самом деле меня зовут Кэндис, — ответила с легкой самодовольной улыбкой та. — Кэндис Хепплтон.

— Я знала, что это было не настоящее имя. Что ж, приятно познакомиться, Кэндис, — немного нерешительно отозвалась Алисия.

— Мне тоже, — улыбка девочки стала еще шире, когда она опустилась на колени рядом с кроваткой Мэри. — Какая прелесть. Она... она твоя?

— Да, — с едва уловимыми нотками гордости ответила Алисия. — Ее зовут Мэри. Ей всего лишь три месяца.

— Мэри — повторила Кэнди, переведя свой взгляд на Алисию. — У нее такие красивые глаза.

— Да, я знаю, — согласилась с девчонкой Спиннет.

— Ну, здравствуй, малышка Мэри, — смеясь, пропела Кэнди, ласково пощекотав подбородок только что проснувшейся крохи. — Я так люблю детей. Скажи-ка мне, кто твой папа, малютка?

— Он мертв, — отрезала Алисия и улыбка тут же слетела с лица Кэнди.

— О, прости, — произнесла она после неловкой паузы. — А как...

— Война.

— Ты его любила?

У Алисии не было ровным счетом никаких причин отвечать этой наглой девчонке, которая посмела влезть не в свое дело. Но, взглянув в глаза Кэндис, она поняла, что та искренне и по-детски наивно сожалеет об утрате по сути чужого ей человека.

— Безумно, — шепотом ответила Алисия, превозмогая рвущиеся из глаз потоки слез.

— Еще раз прости, — повторила Кэнди, бережно взяв начавшую тихо хныкать Мэри на руки. — Он, наверное, был особенным парнем.

— Да, — выпалила Алисия, чуть зардевшись, и тут же прикусила губу — не стоит ей так откровенничать с малознакомыми людьми. Впрочем, ничего особо ужасного из этого не выйдет, в конце концов решила для себя она и, глубоко вздохнув, решилась поведать историю своей любви.

— Не то, чтобы он был совершенством, — густо покраснев, прибавила она. — Но, ты права, — особенным. У него был смех, который мог осветить всю комнату. Он был смелым, веселым и очень умным. Мог превратить в шутку любую свою фразу. Я познакомилась с ним в одиннадцать, и он сразу же показался мне каким-то не таким, как все. Казалось, что он знает гораздо больше, чем все вокруг вместе взятые. Но, несмотря на это, он никогда не был высокомерным, ничего не боялся и всегда был готов прийти к тебе на помощь. Знаешь, он мог одной простой улыбкой или взглядом заставить тебя чувствовать себя... Ох, даже не знаю... Заставить каждого рядом тоже чувствовать себя особенным. Каждого.

После этого Алисия поведала новой подруге о том, как он едва не был исключен из Хогвартса на третий день своей учебы за то, что на пару с братом чуть не взорвал туалет Плаксы Миртл.

— Это так забавно, — смеясь, призналась Кэнди. — Должно быть, он был поистине великим человеком?

Улыбка Алисии из веселой тотчас превратилась в скорбную.

— Полагаю, да. Такими были все, кого он знал. Как и его девушка.

Кэнди удивленно вскинула брови.

— Только я знаю о том, кто ее отец, — начала Алисия, а потом, вспомнив их короткий разговор с Джорджем, торопливо прибавила: — Я и его брат. Дело в том, что то, что между нами произошло, никогда не должно было случиться. Его девушка была моей лучшей подругой.

— Была? Она что, тоже...

— Нет-нет. Она жива-здорова, просто мы с ней вроде как не ладим после войны.

Она не видела и намека на обвинение и презрение в любопытных глазах Кэнди. Хотя что ребенок может знать о таких вещах? Могла ли она хоть немного понять степень предательства Алисии. В их первую встречу Алисия могла дать Кэндис чуть большим четырнадцати лет, хотя сейчас была точно уверена, что ей еще не исполнилось и двенадцати.

— Почему ты живешь одна?

— Что?

— Ну ты ведь инва... ходишь на костылях, — поспешно поправилась Кэнди, хотя Алисия прекрасно поняла, какое именно слово она хотела сказать. — Просто у тебя маленький ребенок, не думаю, что ты можешь хорошо с ней справляться когда и встать-то нормально не можешь. Я, может быть, и лезу не в свое дело, но когда ты в последний раз говорила с кем-то, кроме меня и своей дочери? Почему ты так одинока?

Одинока...

Услышав слово, которое каждый раз разрывало ей душу на сотни мельчайших кусочков, Алисия вздрогнула, стараясь скрыть выступившие на глазах слезинки. Это не ускользнуло от внимательного взгляда Кэнди и она, смущенная, поспешила сменить тему:

— Мэри очень на тебя похожа.

— Я знаю.

— У меня есть братишка. Ему три. Иногда я нянчу его, когда наша няня не приходит. Но когда она у нас дома, родители могут немного передохнуть. Почему бы тебе не нанять няню?

— О, очевидно, я не так богата, как вы, — улыбаясь, замахала руками Алисия. — Я плачу за квартиру, покупаю продукты и отправляю остаток денег родителям. Зачем мне нанимать нянек, если я могу позаботиться о Мэри сама? К тому же, я не работаю.

— Но ты могла бы вернуться к прежней жизни, — продолжала настаивать Кэнди. — Могла бы выходить на улицу, дышать полной грудью и...

— Я и так делаю это, разве нет? И потом, Мэри тут нравится.

Это была чистая правда.

— Дети так прекрасны в таком возрасте, — продолжила дальше Кэндис, умиленно наблюдая за малышкой. — И к тому же он бывает всего раз в жизни...

— Да уж, — согласно протянула Алисия, понимая, что и тут Кэнди оказалась права. В глазах девчонки светился неясный огонек разочарования и порицания, но Алисия не была особо в этом уверена.

— Как твое запястье?

— Н-ничего, — с легкой запинкой, рассеянно проронила Спиннет. — Целители смогли поправить его в считанные секунды. Кстати, спасибо за то, что отправила меня в больницу.

— Ну... — протянула Кэндис, тотчас виновато потупив взор. — Я действительно причастна к этому, и мне очень жаль. Но ты ведь знаешь, я не хотела сделать тебе больно. Я ведь не думала, что ты отреагируешь так.

Алисия вспомнила, как отшатнулась от предложенной ей метлы, словно от змеи, и недовольно поморщилась.

— Прости. Ты ни в чем не виновата. Я сама упала. Просто я была так удивлена. — Тут же начала оправдываться она.

— Удивлена? — пораженно переспросила Кэнди. — Ты что, не летала со времен Битвы?..

— А как бы я по-твоему это делала? — немного насмешливо полюбопытствовала Алисия.

— Ну, я даже не знаю, — снова переводя свой взгляд на ребенка, выдавила Кэнди. — Ну, конечно, вместе с Мэри тебе действительно нельзя летать, но когда она подрастет ты могла бы...

— Кэнди... То есть, прости, Кэндис, неужели ты не понимаешь, что я даже не могу нормально ходить?

— Летать и ходить — совсем не одно и то же, — заметила девочка, впервые кивком головы указав на брошенную в нескольких шагах метлу. — Кстати, если хочешь, можешь называть меня Кэнди, я не против.

— Поосторожней с этим, — произнесла Алисия, стараясь, чтобы ее тон был похож на шутливый, хотя взгляд, прикованный к метле был насквозь пропитан страхом. — Ты можешь пораниться. Или сломать кому-то запястье.

— Ага, или полететь.

— Ну, или это.

— Еще я могла бы стать игроком в квиддич. Мой отец очень этого хочет. У него есть одна идея...

— Ему понадобится на это очень много денег, — заметила Алисия, и Кэнди метнула на нее странный взгляд.

— Я не очень хорошо летаю. Папа купил мне эту метлу на День Рождения, но в моей школе не проводят квиддичных матчей или хотя бы уроков полетов. Я что-то вроде самоучки, поэтому летать у меня выходит из рук вон плохо. Мне интересно всё, что касается этой игры. Я прочитала сотни книг — правила, игроки, история... — она подняла на Алисию полный энтузиазма взгляд. — Ты не могла бы меня научить?

— Я же сказала, я не...

— Ты замечательный игрок, — перебила ее Кэндис. — Ты играла в профессиональной команде. Это же всем известно.

— Вообще-то я была на скамейке запасных и ни разу не вышла на поле, — отрезала Алисия немного раздраженно.

— Только потому, что получила травму во время Битвы, — возразила Кэнди. — Если бы не это, ты была бы королевой квиддича, если только не больше.

— Но я ведь совсем ничего о тебе не знаю, — поспешила перевести тему Алисия, не желая больше продолжать этот бессмысленный, по ее мнению, разговор.

— А тебе и не надо, — отозвалась Кэнди, легонько покачивая Мэри на руках. — Я никогда не была осуждена за какое-либо преступления и не состояла в сговоре с Пожирателями Смерти, если ты это имеешь в виду.

Алисия рассмеялась:

— Нет, это немного не то, что я хотела сказать.

— Ну, а я хотела сказать именно это. Я совсем безвредна, и я тебе понравилась, так ведь?

Алисия на секунду задумалась, пока ответ окончательно не сформировался у нее в голове. Она видела эту темноволосую зазнайку всего два раза, но то, как она смотрела на Мэри, как сразу же нашла нужные слова утешения... Это растопило ее ледяное сердце, и она поняла, что — да, она действительно ей понравилась.

— И еще одно, — Кэнди поглядела на Алисию своими темными глазами, в которых блестели озорные бесенята. — Я могла бы сидеть с Мэри, если ты не будешь против.

Алисия на несколько секунд задержала дыхание, не в силах поверить в правдивость слов девочки. Если бы у нее только было несколько свободных часов в день, когда ей не нужно находиться с Мэри ежесекундно, она могла бы выйти на улицу, чтобы спокойно подышать свежим воздухом. Поспать. Прогуляться. В конце концов навестить друзей и... может быть даже родителей.

— Это было бы просто чудесно, — наконец, решилась ответить она. — А сейчас, давай-ка посмотрим, на что ты способна, — заключила Алисия, указывая в сторону метлы.

Кэнди просияла.

— — — * — — —

Девочка не соврала — летала она действительно посредственно.

Несмотря на вызубренную наизусть теорию и дорогущую метлу, купленную на заказ у лучшего мастера, с практикой у Кэндис было пока очень слабовато. Сначала Алисии показалось, что девчонка попросту боится высоты, так скованно и осторожно та держалась в воздухе, а потом, припомнив подробности их первой встречи предположила, что она всего лишь стесняется ее присутствия.

— Выше, Кэнди! — выкрикнула Алисия, с улыбками наблюдая за попытками новой знакомой набрать высоту. — Выше!

По-часа назад она покормила Мэри, и теперь малышка снова спала в своей колясочке. Переведя взгляд с Кэндис на дочь, Алисия любовно поправила одеяльце и чмокнула Мэри в лобик. Несмотря на то, что погода была слишком теплой для февраля, она все же боялась простудится. Но больше этого она волновалась, что заболеть может ее малышка. Именно поэтому, сколько бы ей не хотелось оставаться в этом дворике вечно, Алисии все же пришлось его покинуть, наскоро распрощавшись с Кэнди и договорившись с ней о новой встрече.

И немного, всего на пару секунд, Алисия Спиннет задержалась на игровой площадке, подставив лицо навстречу солнечным лучам — чуть греющим, но, в силу погоды, ничуть не обжигающим. Легкий ветерок ласково растрепал ее волосы, и Алисия чуть заметно улыбнулась, ласково прижимая к себе Мэри.

Всего на пару секунд, за которые она с удивлением заметила, что счастлива.

И теперь Алисия была абсолютно уверена — она сделает всё, чтобы это удивительное состояние радости и приподнятости осталось с ней как можно дольше.

Возможно — навсегда.

Словно тьма.

Глава 39.
Словно тьма.

13 февраля 1999 года.

Только спустя неделю Гермиона заметила, что Драко перестал ее преследовать. Он прекратил любые попытки поговорить с ней на сдвоенных уроках Зелий или в перерывах между уроками. Сначала Гермиона облегченно вздохнула, искренне радуясь такой перемене событий. Но вскоре расслабленность сменилась каким-то странным разочарованием и беспокойством. Нет, не то, чтобы ей было приятно наблюдать за его тщетными попытками объясниться, вернуть прежние отношения, вовсе нет. Так на протяжении всего времени она тщетно убеждала себя, хотя объяснить почему тогда она выискивала его взглядом в библиотеке и коридорах, а потом почти всё время краем глаза наблюдала за ним на совместным занятиях со Слизерином, не могла.

Он ее напугал, и это было абсолютно нормально. Естественно, увидев своими глазами Темную Метку, она растерялась и не смогла скрыть своего отвращения. Не к Малфою, ясное дело, но к тому, по чьей милости ему пришлось ее носить. Со временем, после долгих и мучительных ночей без сна, Гермиона признала — она не боялась Драко. Время войны осталось позади, и если бы Малфой хотел причинить ей боль (чего никак не могло бы случится хотя бы потому, что он не был настолько глупым, чтобы делать что-то противозаконное в стенах Хогвартса), то сделал бы это уже давным-давно. Но всё же каждый раз, когда Малфой доставал палочку, память девушки услужливо подсказывала своей владелице, какие темные заклятия могли бы из нее вырваться. И каждый раз, вспоминая, что Гарри какое-то время тоже пользовался этой-самой палочкой, Гермиона нервно вздрагивала, сжимая кулаки с такой силой, что на ладонях появлялись кровавые припухшие бороздочки.

Но нет — никакого страха.

Поэтому совершенно предсказуемо, что и в тот тихий субботний вечер Гермиона снова размышляла об этом, пока ноги сами привели ее в библиотеку.

Одного беглого взгляда было достаточно — Драко тоже был там.

Одет в простого кроя маггловскую одежду — потертые джинсы и темно-синий джемпер, резко контрастирующий с мертвенно-бледной кожей. За те полгода, что прошли со времен выхода Малфоя из Азкабана, он немного поправился, но все равно было еще слишком худощавым.

Услышав ее шаги, он нервно вздрогнул, неуклюже дернулся в сторону, стараясь подняться на ноги. На лице Малфоя застыло странное выражение удивления, замешенного пополам с радостью.

— Гермиона?

— П-привет, Драко, — неуверенно, чуть запинаясь проблеяла Гермиона, тщетно пытаясь проглотить застрявший в горле ком. Очевидно, он понял, что она пялится на непривычные для него вещи и улыбнулся — нервно и нерешительно, вероятно не зная наверняка, есть ли у него на это право.

— В ней удобно, — словно оправдываясь, произнес он.

— А-то я не знаю, — уже уверенней сказала Гермиона, указывая пальцем на себя. Улыбка Драко стала еще шире, когда он приметил, что сама Гермиона было одета в теплый кашемировый свитер, черного цвета штаны и кроссовки. — Не думала, что доживу до того дня, когда увижу самого Драко Люциуса Малфоя в магловской одежде.

— Знаешь, в нашей жизни было достаточно вещей, которые мы и не подозревали увидеть, — чуть хрипло рассмеялся Малфой. — Знаешь, я говорю это, наверное, в сотый раз, но... Нам нужно поговорить.

— Я знаю, — легко кивнула головой Гермиона, усаживаясь в кресло напротив него.

— Значит, ты действительно согласна поговорить? — Малфой так и остался стоять, ошарашено глядя на нее.

Он выглядел удивленным, хотя и имел на это полное право, не так ли? Она пряталась от него по всему Хогвартсу последние две недели, а теперь соглашается на его просьбу?

— Ага, — просто ответила Гермиона, позволив себе мягко улыбнуться, когда Драко наконец-то сел в свое кресло.

— Почему?

— Задавать вопросы буду я, — прервала Малфоя Гермиона, нахмурившись.

Несколько секунд Драко молчал, а потом медленно кивнул.

— Звучит справедливо.

— Ты причинил Тео боль? — Гермиона поддалась вперед, опершись подбородком на руки и вынуждая Драко смотреть себе в глаза.

Малфой удивленно вздрогнул, совсем не ожидая такого вопроса.

Врать не было смысла, поэтому он лишь выдавил:

— Да.

— Почему?

— Это было в прошлом году, — он сглотнул, не желая вспоминать подробности того вечера. — Кэрроу приказали мне наказать его.

— И ты это сделал.

Драко кивнул.

— Почему?

— Я не знаю.

— Он твой друг?

— Да, лучший.

Гермиона молчала, словно переваривая полученную информацию, а потом резко сменила тему.

— Скольких людей ты убил?

— Пять или шесть, — он колебался. — Знаю, это звучит ужасно, но я не уверен. По меньшей мере пятеро погибли от моей руки. Знаешь, я ведь участвовал во многих атаках.

Холодный, беспристрастный тон, с которым Драко рассказывал о таких вещах, заставил мелкую дрожь пробежать по спине Гермионы.

— Они были магглами?

— Не все.

— Как ты... Как ты это делал?

Незримая тень тут же поползла по лицу Драко.

— А ты как думаешь?

— Авада Кедавра? — предположила Гермиона так же нерешительно.

— Нет, — признался Малфой. — Я пытался не одни раз, но у меня ничего не получилось. Темный Лорд...

— Волан де Морт.

Драко вздрогнул.

— Его зовут Волан де Морт, — продолжала настаивать на своем Гермиона. — Том Риддл, или даже Сам-Знаешь-Кто, если хочешь. Но никогда... Никогда больше не называй его так. — Гермиона почти дрожала от нескрываемой ярости. — Так, словно ты до сих пор находишься в его власти. Принадлежишь ему. Никогда.

Малфой кивнул.

— Да. Волан де Морт и Пожиратели смерти постоянно издевались надо мной из-за этого. Но маггловские методы убийства, которые пришлось использовать мне, еще хуже, — он помолчал пару секунд, а потом продолжил. — Гораздо хуже. Вся эта кровь... — и снова замолчал, устало склонив голову.

— И что же, тебе понравилось убивать? Неужели ты действительно думал, что они этого заслуживали?

Драко поколебался некоторое время, словно взвешивая каждое свое слово, но когда он начал говорить, голос его звучал твердо и уверенно.

— Нет. Я был напуган, ненавидел себя каждую секунду. Хотя было бы нечестным по отношению к тебе скрывать, что был какой-то трепет в душе, когда чья-то жизнь находилась в моих руках. Но еще больше — ужас и отвращение. Мне не понравилось убивать, Гермиона. Как ты думаешь, стал бы Поттер мне помогать, если бы был уверен в обратном? Я многое хотел бы поменять в своем прошлом.

— Правда?

— Но это невозможно, — поспешно добавил Драко. — Даже если бы я и вернулся назад, я все равно совершил бы то же самое. Просто... Мои родители... Если бы я отказался подчиниться, они убили бы их. Не то, чтобы я пытался оправдаться, просто... У меня не было выбора, поверь, это действительно так. Из года в год мои предки передавали друг другу все эти предрассудки о чистокровности и доминировании одних магов над другими, что быть другим я просто не смог. И никогда не смогу. Чтобы что-то по-настоящему исправить, мне пришлось бы возвращаться на десятки лет назад.

— Когда ты получил Темную Метку?

— Летом перед шестым курсом.

— Как это было?

— Тогда я впервые увидел Темного Лорда, — коротко сказал Драко, не желая углубляться в подробности. — Все приближенные Лорда носят Метку. Для многих это была честь, а я получил ее, как наказание за промах отца. Может быть, Темный Лорд надеялся, что я погибну в ходе выполнения задания, а, может, действительно доверял. Кто знает? В тот вечер он подошел ко мне и заставил вознести клятву верности. Моя преданность, палочка и даже жизнь теперь принадлежали и ему. Потом он взял мою левую руку. Затем — холод. Лорд провел своей палочкой по моему предплечью и произнес заклятие. Я слышал, как насмешливо шептались за моей спиной другие Пожиратели, а мама лишь тихо плакала в углу комнаты, закрывая лицо ладонями. А потом я услышал еще один крик. Самый громкий из всех. Мой собственный крик, — теперь Малфой говорил очень быстро, словно боясь, что кто-то его остановит. Гермиона понимала, что ему нужно рассказать все это сейчас, все то, что мучило его уже три года, поэтому не стала его перебивать, несмотря на сотни крутившихся в голове вопросов. — Потом боли становится слишком много. Она заливает всё твое сознание. Кажется, что еще немного, и ты просто умрешь, не в силах больше терпеть. Словно огонь бежит по твоим венам, сжигая тебя изнутри. А потом я, наконец, очнулся, и увидел вот это.

Он поднял руку, и Гермиона невольно вскрикнула.

— Она сейчас почти неживая. Может, чуть бледнее, но зато совсем не болит. Иногда Темный Лорд вызывал нас через нее. Это было просто невыносимо.

— Почему ты так говоришь? — резко спросила Гермиона. — Нас. Темный Лорд. Почему?

Он смотрел на нее, словно не понимая.

— Это заставляет меня думать, что ты все еще ему принадлежишь. — Повторила она во второй раз.

— А что заставляет тебя думать наоборот?

— Я знаю, что это не так и всё, — просто пояснила Гермиона, и Драко улыбнулся.

— Так кому же я принадлежу теперь?

Гермиона задумалась, но только на мгновение. Она осторожно протянула руку вперед и нежно, нерешительно погладила его по щеке. Малфой вздрогнул, но не отстранился, внимательно глядя в ее глаза.

— Самому себе, Драко.

— Это не так, — отрезал Малфой, мгновенно отодвигаясь в сторону. — Не так. Откуда тебе знать, Грейнджер? Ты ничего обо мне не знаешь.

— Тогда расскажи мне.

— Это еще хуже.

— Всё равно.

И он это сделал.

Рассказал ей о крови, криках и мольбах о помощи. О смертельных заклятиях, угрозах и слезах. О ненависти, превосходстве и предательстве. Грязнокровках, магглах и Пожирателях смерти. Пытках, смертях и страданиях. Вине, страхе и муках.

Гермиона слушала его молча, лишь когда он наконец умолк, она осмелилась спросить:

— Ты годился этим?

— Меткой? Тогда да, — правдиво ответил Драко, кривовато ухмыльнувшись.

— А теперь?

— Как можно гордится таким после всего случившегося? — Произнес он тут же. — Это разрушило мою жизнь. Куда бы я не пошел, даже с маскировочными чарами, люди видят это во мне. Они никогда не увидят того, кем я смогу стать. Они всегда будут видеть только эту чертову Метку и того, кем я когда-то был.

— Так кто же ты сейчас? — тихо поинтересовалась Гермиона, даже не надеясь получить ответ.

— Человек, — ответил Малфой после долгой паузы.

— Ты всегда был человеком, Драко, — произнесла Гермиона, переплетая его пальцы со своими. А потом — Драко и не заметил, когда она это успела — ее руки приподнялись выше, ласково касаясь Темной Метки. Изумленный, немного напуганный Малфой нахмурился в своей обычной манере, пытаясь убрать руку, но Гермиона отрицательно помотала головой, продолжая подушечками пальцев выводить невидимые замысловатые узоры на его левом предплечье.

— Прости, — произнесла она, почувствовав неловкость Драко. — Тебе не стоит больше ее прятать.

Он посмотрел на нее с недоверием и Гермиона еще раз кивнула.

— Не нужно ее скрывать, — сказала она, а затем взволнованно добавила. — От меня не нужно. Я хочу, чтобы ты знал, для меня это не значит ничего. И ты должен поклясться мне, что больше не станешь наносить чары маскировки.

Драко снова попытался вырвать свою руку, и на это раз Гермиона подчинилась, в последний раз легонько проведя пальцами по черной змее на его руке.

— Извини, — снова повторила она.

— На самом деле это я должен просить прощения, — напомнил Драко.

— Я простила тебя, — почти что шепотом откликнулась Гермиона. — Я простила тебя уже давно.

— У тебя есть с собой плащ? — резко сменил тему Малфой.

— Что? — ошарашено переспросила Гермиона.

— Твой плащ, — спокойно повторил Драко, пока она снова немигающим взором смотрела на него, а потом лишь пожал плечами и бросил нетерпеливо. — Ничего страшного, возьми мой.

Затем он резко встал на ноги, схватил со спинки стула мантию и бережно накинул ее Гермионе на плечи. Руки Драко ненадолго задержались на ее шее, и Гермионе на какое-то мгновение показалось, что один из его пальцев прикоснулся к ее щеке, хотя она и не была уверена. Потом он так же поспешно выпрямился и протянул ей руку, широко улыбаясь.

— Пойдем со мной.

— Куда?

— Доверься мне.

Гермионе хватило лишь секунды раздумий, чтобы обхватить Драко за локоть, подняться и вместе с ним покинуть библиотеку.

— — — * — — —

— Драко, здесь холодно.

— Я знаю.

— И уже почти девять.

— И это я тоже знаю.

— Тогда что мы тут делаем?

Они пришли прямиком на квиддичное поле. Она знала, куда они идут, еще когда Драко повел ее к выходу из школы. В паре шагов от самого поля Драко остановился и обернулся к ней, улыбаясь так, как никогда прежде — расслабленно, открыто и дружелюбно. Хоть он и отдал ей свой плащ, рука его была теплой, и он совсем не дрожал от холода.

— Ложись, — хохотнул Малфой, и тут же плюхнулся на траву. — Давай.

Гермиона медленно села на траву, а потом легла на землю полностью, касаясь своим плечом плеча Драко и крепко зажмурившись.

— Ты мне доверяешь? — понизив голос до шепота спросил Драко.

— Ты знаешь ответ, — почти что выдохнула она. — Да.

Сперва ей показалось, что она сказала свою реплику слишком тихо, и ветер просто унес ее слова со своим легким потоком, но потом Малфой крепко сжал ее ледяную ладошку своей рукой, и она поняла, что он всё-таки услышал.

— Ты выглядишь глупо, — сказал он с улыбкой в голосе. — Но мне нравится. Кстати, можешь открыть глаза, так будет гораздо красивей.

Она послушно распахнула глаза, до сих пор недоумевая, почему он привел ее именно сюда. Гермиона уже начала медленно поворачивать голову в сторону, чтобы посмотреть на него, но голос Драко тут же ее остановил.

— Нет, не на меня, — смеясь сказал он. — Посмотри вверх — на небо.

Она перевела взгляд ввысь.

— Помнишь, ты сказала мне, что ненавидишь то, как рано зимой темнеет? — спросил Драко.

— Да.

— Я люблю ночь. Посмотри внимательно и скажи мне, неужели звезды — это некрасиво?

— Да, действительно, — призналась Гермиона, продолжая вглядываться в чернильно-черные небеса, озаренные лишь неясным светом луны и мерцающими всполохами звезд.

— Видишь? — рука Драко взметнулась, чтобы указать куда-то вправо. — Вон там. Это Большая Медведица. А вот тут, — его рука сместилась чуть вниз. — Это Малая Медведица.

— А ты хорош в астрономии, — заметила Гермиона.

— Ну, а чего ты ожидала от человека, который происходит из семьи, где детей называй в честь созвездий? — шутливо рассмеялся Драко. — Мне нравятся звезды, — его рука снова взметнулась вверх, показывая на скопление неярких звезд почти рядом с Малой Медведицей. — Видишь вот эти? Это Дракон, мой тезка.

На этот раз Гермиона присмотрелась гораздо внимательней. И постепенно в ее фантазиях группка маленьких звездочек действительно превратилась в величественного дракона.

— Это просто невероятно красиво, — констатировала она парой минут спустя.

Ей почудилась какая-то улыбка в голосе Драко, когда он сказал:

— Я же говорил, что научу тебя любить темноту.

День святого Валентина.

Глава 40.
День святого Валентина.

Невилл никогда не думал, что ему придется провести Праздник святого Валентина с родителями, но так совпало, что этот день был последним, который он проведет в городе, перед длительной поездкой в Лагерь Интенсивного Обучения для мракоборцев. А ему очень хотелось с ними повидаться и рассказать обо всём. Поэтому рано утром, 14 февраля, он купил в маггловском магазинчике (у матери была аллергия на всё магическое) букет роз, коробку шоколадных конфет, и отправился в больницу святого Мунго, весело насвистывая какую-то песню из детства.

Когда он постучал в дверь, ни Аминта, ни Элис не подошли, чтобы, как прежде, встретить его и проводить до нужной палаты. Вместо этого он увидел молодую светловолосую девушку, склонившуюся над стойкой регистратуры. На несколько секунд ее темные глаза встретились взглядом с Невиллом.

— Ханна? — Невилл с трудом смог признать в этой блондинке бывшую сокурсницу.

В прошлом году, когда Невилл нашел свой старый значок АД и предложил возобновить тренировки, Ханна Аббот была одной из первых, кто присоединился к его затее. Она была пуффендуйкой — преданной и доброй. Невилл знал, что мог всегда положиться на нее. Но за последние несколько месяцев она изменилась до неузнаваемости: волосы стали длиннее, а лицо — тоньше. Но стоило Ханне только улыбнуться ему, Невилл тут же узнал в ней ту самую пуффендуйку, которая однажды спасла его от заклинания полного остолбенения на третьем курсе; девчонку, которой он помогал на занятиях по Травологии на пятом курсе; девушку, которая стояла с ним плечом к плечу во время травли замка Кэрроу; ту, чья улыбка стоила каждого полученного проклятия от Пожирателей Смерти.

— Привет, Невилл, — немного застенчиво произнесла Ханна, поправляя выбившиеся из прически локоны.

— Что ты здесь делаешь?

— Я не смогла, — она сглотнула. — Не смогла снова быть в Хогвартсе. То есть, я пыталась. Я даже вернулась туда в сентябре, но это было слишком… — она снова вздрогнула. — Слишком много для меня одной. Через три недели я подала заявление на стажировку здесь, и меня приняли.

— Я давно говорил, что из тебя выйдет хороший целитель. А ты еще не хотела меня слушать, — Невилл улыбнулся, и щеки Ханны тут же покрылись пунцовой краской.

— Я старалась залечить твои шрамы на щеке! — запротестовала она, оторвав взгляд от очередной папки. — Но ты все время мне мешал, ворочался по сторонам и то и дело болтал. Поэтому я попросила тебя замолчать.

— Ты уже была у моих родителей, да? — сменил тему Невилл, переводя взгляд на дверь в их палату.

— Они замечательные, — спешно выпалила Ханна, а затем смутилась. — Мне так жаль, Невилл.

— Пожалуйста, не стоит. Это не твоя вина.

— Ты учишься на аврора? — спросила первое, что пришло ей в голову, Ханна, чтобы хоть немного разрядить вдруг накалившуюся обстановку.

Он кивнул.

— Я никогда не представляла тебя работником Министерства, — призналась Ханна, потупив взор. — Но у тебя всё обязательно получится. Ты очень храбрый.

— Ханна...

— Я ничего не знала о твоих родителях до этого года. И они очень гордятся тобой, честно. Ты действительно смелый — ты ведь убил змею Сам-Знаешь-Кого во время сражения, и тогда, в Отряде Дамблдора...

— Мы сделали это вместе.

Ханна мягко улыбнулась, благодарно сжимая руку Невилла в своей ладошке.

— Я рада, что мы это сделали. И еще я рада, что ты тогда пригласил меня присоединиться.

Невилл кивнул.

Он тоже был рад.

— * — * —

Драко остановился возле книжных полок, поднял взгляд и в упор посмотрел на Гермиону.

— Ты не веришь в любовь?

Гермиона недоуменно перевела взор с учебников на него.

— Я не что?

— Сегодня День святого Валентина, — пояснил Малфой, улыбаясь. — Ну, знаешь, это когда всем позволено вести себя, словно сумасшедшие, дурачится, петь серенады, а не прятаться в библиотеке от всего мира, словно это нельзя сделать в любой другой день.

— Вряд ли я «прячусь».

— Ты могла бы пойти в Хогсмид с Грегом Скиппинсом, — добавил, усмехаясь еще шире, Драко. — Он выглядел просто разбитым, когда ты ему отказала. А ведь он тебя почти что боготворил!

— Ему четырнадцать, Драко! Он всего лишь ребенок! — смеясь, пробормотала Гермиона.

— Это не такое уж и препятствие, — не согласился Малфой. — Разве что он не сможет купить тебе сливочного пива, всего-то. Хотя у меня такое ощущение, что он скорее повел бы тебя в лавку сладостей, чем в «Три метлы».

— Еще одно слово о Греге, и я тебя ударю, — шутливо пригрозила Гермиона, задумчиво накручивая локон на палец. — Для меня вообще до сих пор остается секретом, как он попал в Когтевран. С его-то способностями...

— Звучит жестоко.

— Зато правдиво.

— Думаю, да.

Сказав это, Драко сделал шаг вперед и оперся двумя руками о стол. Гермиона сидела тут же, на краю стола, закинув ногу на ногу — мадам Пинс пришла бы от такого в ярость, если бы только увидела! — и руки Малфоя почти соприкоснулись с ее талией.

— Даже если так, тебе не обязательно идти именно со Скиппинсом. Могла бы пойти с Уизли.

— Джинни на свидании.

— А что случилось с Поттером? — брови Драко удивленно взметнулись вверх, но Гермиона предпочла не отвечать.

— Тогда с Лавгуд. О, только не говори мне, что и она тоже на свидании. Даже если и так, ты все равно могла бы пойти одна. Брось, Грейнджер, ты же любишь Хогсмид.

— Я не люблю, когда он полон парочек, что смотрят друг на друга глуповатыми взглядами.

— Значит, ты предпочитаешь оставаться здесь, одна.

Гермиона повернула голову, оторвав взгляд от созерцания озера за окном, чтобы посмотреть прямо на Малфоя.

— Ну, вообще-то, я не совсем «одна».

— Значит, вовсе не в той компании, в которой тебе следовало бы находиться.

— Я нахожусь именно в той компании, в которой хотела бы быть.

На этот раз он (наконец-то!) понял.

— Что?.. — нерешительно начал Малфой, изумленно глядя на Гермиону.

— Я уже была в Хогсмиде, чтобы ты знал, — прервала его Гермиона, робко потупив взор. — И даже успела там кое-что купить, — она потрясла перед лицом Драко коробкой с конфетами, а потом улыбнулась. — Я могла бы с тобой поделиться, если ты пообещаешь перестать дразнить меня. И больше ни слова о Скиппинсе.

Взгляд Драко некоторое время скользил от ее лица, к коробке в руках Гермионы, а затем обратно.

— Договорились, — произнес он, наконец.

— * — * —

Питер Дэниелс сидел рядом, его стакан сливочного пива стоял на столике прямо напротив него совершенно нетронутый, а сам парень почти что с жадностью изучал лицо своей спутницы. Под этим пристальным взглядом Джинни чувствовала себя, словно под прицелом, чего не случалось с ней достаточно давно. Не в силах больше выдерживать этой пытки, она улыбнулась и осторожно высвободила свою ладонь из рук Питера. Она чувствовала себя невероятно скучающей, но совсем не по его вине. С каждой минутой истина становилась всё более очевидной — прийти сюда было худшей из идей.

На самом деле, Джинни никогда еще не чувствовала себя одинокой.

«Что там говорила по этому поводу Гермиона? Лучше любить и потерять, чем не любить вообще, или что-то в этом духе».

Только сейчас она осознала, как глупо и нелепо все было. Единственное, что мучило ее по-настоящему — Гарри.

Почему, почему она его отпустила? Почему прогнала? Почему оттолкнула, когда он нуждался в ней больше, чем когда-либо в своей жизни? Все эти вопросы по-прежнему оставались без ответа, а сердце Джинни разрывалось на части при каждой, пусть лишь малейшей мысли о том, что всё могло бы быть иначе, стоило ей только захотеть. Захотеть бороться за себя, бороться за Гарри, бороться за их будущее.

И теперь это глупое свидание.

Всего лишь небольшой глоток воздуха, чтобы очистить мысли.

По крайней мере, так она себя уверяла.

Джинни знала, что нравилась Питеру уже третий год. Она видела это в его глазах еще тогда, когда встречалась с Майклом (худшая ошибка в ее жизни), Дином (милый, до приторности милый Дин), даже с Гарри. Тогда она не особо заботилась о том, чтобы найти любовь всей своей жизни, да и застенчивый мальчишка Пит вовсе не был парнем ее мечты. Джинни даже не знала толком, что заставило ее сказать «Да», когда он, наконец, решился пригласить ее сходить в «Три метлы» этими выходными.

Они не говорили о том, что эта встреча должна произойти именно в День святого Валентина.

Всё было так просто.

Хотя, с другой стороны, это ведь даже не было настоящим свиданием.

— Если ты еще ничего не запланировала на эти выходные, мы могли бы сходить в Хогсмид вместе. Просто… поболтать.

— Конечно. То есть, это было бы здорово.

— Значит, ты пойдешь?

— Да.

Она видела обожание в глазах Питера — карих, с небольшой толикой зеленого, но не настолько значимой, чтобы заставить ее вспоминать о Гарри каждый раз, встречаясь с ним взглядом.

— Ты не представляешь, как я рад, что ты согласилась пойти со мной, — произнес Питер, делая внушительный глоток сливочного пива. — Джинни, я...

Однако она прервала его взглядом, поднимаясь на ноги.

— Мне нужно уйти.

Питер выглядел смущенным.

Задетым за живое.

— Что?

— Дело не в тебе, — Джинни почувствовала себя неловко. — Я просто не могу…

И так ничего толком не объяснив, она выбежала из паба.

Где-то глубоко в груди у нее зародилась мысль: только что она едва не совершила очередную ошибку.

— * — * —

Этот День святого Валентина они проводят у нее дома.

За эти несколько дней, что они не виделись, Ли изменился почти до неузнаваемости. Он осунулся, под глазами залегли глубокие синяки, а кожа была бледной, словно пергамент. Кэтти даже казалось, что осталось совсем немного, и он попросту растворится в воздухе. Когда она впервые очнулась после комы, то чувствовала себя полной развалюхой достаточно долгое время. Несмотря на все храбрые заверения, она не могла пошевелить и пальцем, ей едва удавалось самой поесть. Тогда она смотрела на друзей с легкой завистью. Сейчас же ей хватало лишь одного взгляда на Ли, чтобы едва не заплакать от несправедливости.

— Знаешь, — сказала она однажды. — Может быть, тебе стоит взять небольшой отпуск.

Если бы взглядом можно было бы убивать, то Кэтти упала бы замертво в ту же секунду, ведь взгляд Ли был хуже любого яда.

Кэтти просто повезло, что этот праздник пришелся именно на воскресенье, в противном случае она не смогла бы увидеться с Ли. Хотя ей все больше казалось, что он вообще забыл о том, какой сегодня день, а если и помнил, то совсем не собирался его отмечать.

В конце концов, успокаивала себя Кэтти, они даже не были вместе. Больше не были.

«Словно мы хоть когда-то были вместе!» — Кэтти едва слышно фыркнула, подтверждая свои мысли.

Видит Мерлин, ей до сих пор было трудно вспоминать те времена. Поначалу ей действительно казалось, что они счастливы. Ли был не тем парнем, чтобы просто использовать ее, и он никогда не поступил бы так с ней, уж в этом-то Кэтти была уверена. Он был внимательным, любящим и терпеливым по отношению к ней несколько месяцев.

А потом она поняла, что доброта — это совсем не то, что ей от него нужно.

Кэтти знала: Ли по-прежнему любил ее, он отдал бы за нее свою жизнь, он сидел рядом, пока она была в коме, но всё это время он любил ее не той самой любовью, что она его. Кэтти уже не могла вспомнить, когда к ней пришло это горькое осознание, но до сих пор помнила боль, пришедшую вместе с пониманием.

Она также знала, что должна была сказать Ли спасибо за то, что он не стал настаивать на продолжении их недоотношений.

Она, правда, хотела сделать это, но не могла найти слов.

Не могла найти сил.

— * — * —

День святого Валентина — это просто шутка.

Так думала Нарцисса всякий раз, когда Люциус дарил ей кольца, ожерелья, бриллианты, духи или что-то невозможно красивое и дорогое. Когда они поженились, она очень любила украшения. Да и сейчас считала, что они красивы, но носить длинное колье из китайского жемчуга, полученного в качестве свадебного подарка, или платиновые серьги с изумрудами, которым не исполнилось и трех лет, или серебряный браслет в форме змеи, который приглянулся ей с первого взгляда, было бы скорее глупо, чем элегантно. Сейчас же единственные украшения, которые носила леди Малфой — два кольца, которые она не снимала никогда и снимать не собиралась. Платиновое кольцо с выгравированным на нем черным флагом и обручальное. Даже Андромеда всё еще носила свое черное кольцо — Нарцисса видела ее правую руку. Беллатриса всегда смеялась над этой сентиментальностью — подобные вещи приводили ее в ярость, ведь она отреклась от Андромеды и Сириуса, но они все равно продолжали носить фамильные перстни. Кольцо было на Сириусе даже в день его смерти. Нарцисса ни за что не поверила бы в то, что Сириус ушел из дома не по собственной воле, она считала иначе, но не могла перечить сестре. К тому же, Беллатриса не стала бы лгать.

Люциусу нравился блеск золота на шее жены, искрящиеся бриллианты в серьгах или рубины на перстнях. Или, может быть, ему просто нравилось тратить свое состояние на нее. Нарцисса знала, что он безумно любил ее еще до свадьбы, хотя все вокруг твердили обратное. Знала она также, что он будет щедр в подарках.

Но сейчас ни о каких подарках не могло быть и речи.

Им пришлось выплатить непомерный штраф, и семье Малфоев нужно было срочно сокращать расходы. Это стало заметно в более дешевых сортах вин для ужина, меньшем количестве покупок и всё более сгорбленных плечах Люциуса. Он думал, что Нарцисса станет винить его за случившееся, но она не сказала ни слова — всё-таки, это была их общая ошибка.

У них по-прежнему было достаточно средств для жизни. Может быть, они и смогли бы жить, как прежде, ни в чем себе не отказывая в течении нескольких лет, но тогда их состояние не перешло бы к Драко. В этом и заключалась вся трудность сложившейся ситуации — Нарцисса и Люциус хотели сохранить свои деньги для своего сына, как, в свое время, родители сделали это для них. Они привыкли думать о Драко, как о состоятельном человеке, но, в итоге, он мог располагать лишь парой тысяч галлеонов. Нарцисса была уверена, что не сможет покинуть этот мир, зная, что не смогла дать своему сыну того, что должна была, поэтому старалась сделать всё, чтобы сохранить утекающее словно сквозь пальцы богатство. Так само, как и Рабастан с Рудольфусом.

Белла, ее сестра, была замужем за Рудольфусом, а значит, Нарцисса являлась ему одной из близких родственников. Братья были сейчас в бегах, а это значило, что они либо будут скрываться всю свою оставшуюся жизнь, либо попадут в Азкабан, либо погибнут. В любом случае, вывод был один — их ноги никогда не переступят порог банка Гринготтс, а значит, все их деньги достанутся семье Малфоев — единственным наследникам. Но таковы были правила Пожирателей, а Министерство, как и всегда в подобных случаях, могло иметь на этот счет свое мнение. Нарцисса уже несколько месяцев просчитывала возможности отстоять эти деньги. Возможно, нанять адвоката, который сможет защитить их интересы в суде. Но пока деньги продолжали спокойно лежать в сейфе, ожидая своих новых хозяев. Поэтому, если расчеты Нарциссы верны, она получит просто астрономическую сумму, которой будет достаточно, чтобы обеспечить хорошее наследство не только Драко, но и его детям.

Люциус знал об этой инициативе жены, и совсем ее не одобрял.

— Нарцисса, милая, вряд ли нам стоит сейчас привлекать к себе лишнее внимание.

Но дальше этой фразы их спор никогда не заходил.

Нарцисса твердо уверилась: она не упустит этих денег. Она знала, стоит упустит эту возможность, и тогда придется экономить каждый кнат и сикль, чтобы оставить для Драко

Поэтому, если она и находила странным то, что Люциус разбудил ее в День святого Валентина поцелуем, но с пустыми руками, она не чувствовала себя грустной или несчастной.

Так или иначе, это даже казалось ей правильным.

— * — * —

День святого Валентина был самым счастливым днем в году для Молли с тех пор, как она познакомилась с Артуром. Ей казалось, что это будет сложным испытанием в жизни — пытаться налаживать личную жизнь во время войны. Ей приходилось сражаться за свою жизнь, так же, как и Артуру, но единственным ее слабым местом всегда были дети, это она знала наверняка. Даже сейчас она не могла перестать беспокоиться о них.

У Билла есть прекрасная любящая жена, и он единственный из всех Уизли, чья судьба не заставляет ее волноваться. Чарли по-прежнему оставался один, но он уже взрослый парень и может позаботиться о себе сам.

Даже Перси! Он всегда был таким рассудительным, таким серьезным. Обдумывал все свои поступки, но сейчас совершил невероятное — женился на девушке, с которой был знаком всего лишь год.

«Да она ведь еще ребенок!»

Молли волновалась.

И потом, Джордж. Молли с трудом сдерживалась, чтобы не сказать «Фред и Джордж».

Теперь ей часто приходилось сдерживать слезы, глядя на сына.

Молли глубоко скорбела по Фреду, но в последние несколько месяцев еще больше стала скорбеть по Джорджу. Он остался в живых, но с каждым днем выглядел всё более угнетенным, так, словно больше никогда не сможет оправиться от своей потери.

Молли изо всех сил старалась ему помочь, но каждая ее попытка только отдала сына еще дальше от нее.

И Молли волновалась.

Большой мальчик Рон, который совсем скоро будет работать в министерстве — о, она так сильно им гордилась, но в то же время волновалась каждый раз, когда он уходил на занятия. Молли старалась отговорить его от затеи стать аврором, но это было бесполезно. Рон ничего и слушать не хотел. Сама-то Молли была уверена, что Рон бы подходил для этой работы, что она принесет ему лишь еще больше проблем и горя, но Рон старался изо всех сил, и не поддерживать его теперь было бы просто непозволительно с ее стороны.

Но Молли волновалась.

Даже Гарри всегда занимал в сердце женщины особое место, она всегда заботилась о нем, как о родном, и знала, что он заслужил любовь. Вот только почему они с Джинни больше не разговаривали друг с другом? Молли знала это всем сердцем. Ее дочь и Гарри любили друг друга, более того — они просто созданы друг для друга. Наблюдая за ними во время Рождественских праздников, она смогла заметить, что они оба несчастны. Последний месяц письма от Джинни приходили все реже, и это был еще один, внеочередной повод для переживаний.

И Молли волновалась.

Снова.

Все эти и сотни других мыслей отравляли ее сознание, но когда Артур протянул ей букет ее любимых цветов и нежно поцеловал кончики ее пальцев в День святого Валентина, Молли поняла — все заботы того стоят.

Он тоже волновался о ней.

А она слишком сильно любила свою семью, чтобы сожалеть.

— * — * —

Петунья никогда не любила День святого Валентина. Вернон знал об этом, хотя и продолжал дарить ей цветы на каждое 14-е февраля. Ни больше, ни меньше. Однако, сегодня (возможно, из-за того, что прошлый праздник они пропустили, когда были в бегах) он пригласил ее в ресторан.

На ней было надето зеленое платье, в котором, как заверил ее Вернон, она выглядела просто превосходно.

По дороге домой Петунья вспомнила, почему никогда не носила этот цвет раньше. Лили сногсшибательно выглядела в зеленом. Не превосходно, как это говорил Вернон, делая комплимент, а весьма привлекательно. Это слово было для мистера Дурсля под запретом, точно так же, как и слово «сногсшибательно».

Петунья вспомнила, почему ненавидела этот праздник.

В детстве Лили любила 14 февраля. Когда ей было девять лет, она получила задание в школе — сделать праздничные открытки. Лили трудилась весь вечер, подготовив одну, особенную, для своей сестры. Вырезанный из садового журнала цветок петунии, покрытый блестками, и подпись — «Будь моим Валентином, Петунья!».

В тот же вечер, она преподнесла свой скромный подарок, и очень волновалась, потому что знала, что получила тринадцать из шестнадцати поздравительных карточек от мальчишек своего класса, но у нее не было ни одной, чтобы подарить взамен. Тогда Петунья приветливо улыбнулась сестре и с улыбкой произнесла:

— Не переживай. Я могу помочь тебе сделать несколько.

Они проработали вместе всю ночь напролет.

Никогда еще Петунье не приходилось встречать более красивых открыток, чем те, что они сделали с Лили.

Сейчас Вернон находился в душе, а она с замиранием сердца открыла старую коробку и принялась рыться внутри, наконец, найдя на дне ту самую, блестящую, бледно-желтую валентинку.

«Будь моим Валентином, Петунья!»

— * — * —

Анджелина всегда любила Фреда. Может быть, не такой любовью, которая однажды привела бы их к алтарю. Она не думала об этом тогда, не могла думать и сейчас. Но, как бы там ни было, этой любви было достаточно для них двоих. Они были молоды, шла война, и никто не думал о будущем. Им было легко и хорошо вместе. Они могли целоваться, смеяться, держаться друг за друга, как за спасательный круг, и это дарило им ощущение правильности происходящего.

А потом Фред умер, и для Анджелины мир перевернулся вокруг своей оси.

Он ушел, а ее сердце было разрушено.

Конечно, она была не единственной, кто потерял его в ту ночь, но всё же не могла смириться с тем, что каждый раз, глядя на Джорджа, чувствовала невыносимую ярость и злость.

Он выжил, дышал, ходил, улыбался, смеялся, но с каждым днем все глубже погружался в депрессию. Даже незначительные проблески в его состоянии тут же ухудшались во стократ. Как если бы каждая улыбка приносила ему несколько дней расплаты — несколько дней грусти и скорби.

Анджелина знала, что она не имела права винить его за это, но не могла ничего с собой поделать.

Ох, если бы только Фред был жив!

В конце концов, Анджелина испытывала глубокое чувство вины перед Фредом, и именно это заставляло ее раз за разом возвращаться к Джорджу и вытаскивать его из рук небытия.

Именно поэтому она была здесь сейчас, рядом с ним, хотя между ними не было и намека на романтику. Она всегда чувствовала себя неловко, оставаясь с Джорджем наедине, но не смогла снова побеспокоить Ли. Учитывая его бешеную нагрузку в академии авроров. Да и отрывать его от Кэтти в такой день было бы просто кощунственно.

— Я не ребенок, Энджи, — устало произнес Джордж, когда она только появилась в дверном проеме. — Я не нуждаюсь в няньке.

— Я пришла сюда не как нянька, — отвечает она. — Я пришла сюда как друг. Я твой друг.

— С каких это пор День святого Валентина стал праздником для друзей?

— Что ж, значит, мне придется стать твоим Валентином на сегодня, — с вызовом произнесла она. — Если так тебя устроит больше. Но нравится это тебе, или нет, Джордж, я все равно останусь.

Он долго смотрел на нее, а потом его губы расплылись в мягкой улыбке.

— Нравится, — наконец, решился ответить Джордж.

— Что?

— Нравится это мне, или нет, ты все равно остаешься, — повторил он, так же улыбаясь. — Так что, я решил, что нравится.

Анджелина смутилась.

Нет, наверное, она любила и Джорджа тоже. Любила его потому, что он нуждался в ней не меньше, чем в кислороде. Она любит его потому, что они понесли одну и ту же потерю. Они — два разбитых сердца, которые никогда не смогут склеить свои сердца с кем-то другим, но, возможно, их осколки еще могли составить единое целое. Не идеально, потому что есть вещи, которых им уже никогда не настигнуть, но достаточно для того, чтобы чувствовать себя хоть чуточку счастливыми. И, вполне вероятно, что в один прекрасный день этого будет более чем достаточно.

Я верю в тебя.

Глава 41.
Я верю в тебя.

3 марта 1999 года.

Гермиона предложила использовать выручай-комнату для их тренировок, но Драко отказался от этого так решительно, что она поняла, как он по-прежнему ненавидел это место всем сердцем. Она и сама не понимала, как могла ему такое сказать, но с удивлением открыла для себя истину: несмотря на то, что в этой комнате умер Крэбб, да и они с друзьями едва не лишились жизни, она продолжала помнить о ней лишь хорошее — в основном, собрания Армии Дамблдора во время их пятого курса. Драко, напротив, искренне презирал выручай-комнату, как-то раз он даже признался, что был порядком удивлен тому факту, что не погиб от Адского огня вместе с другом. Едва он узнал, что комнату удалось восстановить, то испытал странное потрясение, замешанное наполовину со страхом. Он не мог объяснить его причину, но понимал: защитная крепость, которую он возводил так долго, рухнула окончательно, и теперь все воспоминания о пережитом будут охотиться на него каждую ночь. Обо всех этих чувствах он предпочел умолчать, сказав лишь, что его нога больше никогда не переступит порог этой комнаты. И у Гермионы не было иного выхода, кроме как подчиниться. К тому же, они собирались призывать чары Патронуса, а сделать это в месте, которое внушало Драко лишь отвращение, было просто нереально.

— Тогда что насчет озера?

— Слишком открытое, — отрицательно покачал головой Драко. — Слишком много людей.

«Да и слишком холодно», — подумала она, но, видимо, для Драко это совершенно не было важным критерием, поскольку следующим, что он произнес, было одно-единственное слово:

— Лес.

— Запретный Лес? — с сомнением в голосе повторила Гермиона. — Ты так уверен?

Она-то превосходно помнила, что на первом курсе он боялся его, как огня. И к тому же там была не очень подходящая атмосфера для Патронуса.

Слишком мрачно. Слишком страшно. Слишком темно и холодно.

— Уверен, — ответил он, одаривая ее таким взглядом, что Гермиона сразу же поняла, о чем он думает. — Там тихо и спокойно. И если мы не будем заходить слишком далеко...

— Нет, это плохая идея, — не согласилась Гермиона. Ни одному здравомыслящему человеку не взбредет в голову предложить тренироваться в Запретном Лесу вместо выручай-комнаты. Ни одному, кроме Малфоя, конечно же.

— Ну, у нас есть только это. Это и квиддичное поле, — добавил Драко, чувствуя ее нерешительность. — Других вариантов у меня нет.

Он был явно удивлен, когда Гермиона ухватилась за последнюю идею. Это было далеко от идеала: им с Драко придется прятаться за трибунами, если команды будут тренироваться, и тогда он будет отвлекаться на игру. Но она видела его выражение лица, когда речь заходила о квиддиче. Если они и собираются использовать его лучшие воспоминания, то почему бы не начать с этого?

— Расскажи мне про квиддич, — попросила она во время их первой тренировки, когда они устроились на траве прямо посреди поля. — Что делает его таким великолепным?

Она поняла, что выбрала правильную тему для разговора, едва только Драко начал отвечать.

— Я не думаю что он делает меня счастливым в прямом смысле этого слова, но он помогает мне забыть о тех вещах, которые делают меня несчастным. Всего несколько часов, но этого достаточно. Дело не в самом полете. То есть, нет, я люблю летать, но само соревнование... — его голос понизился на несколько тонов, было видно: он говорил о том, что любил всей душой. — Ловля снитча. Противник прямо перед тобой, а команда — позади. Бешеный адреналин в крови и свист ветра в ушах...

Он замолк, очевидно, погруженный в воспоминания, и Гермиона решила взять инициативу на себя.

— Ты очень хорошо играл в этом году.

Малфой недоверчиво покосился на нее.

— Ты смотрела?

— Конечно, смотрела, — не замедлила с ответом Гермиона. — На каждом матче. Не просто смотрела. Признаюсь честно, я болела за твою команду.

Он улыбнулся.

— Я хотел бы выиграть Кубок в этом году. Выиграть, чтобы они помнили обо мне и другие вещи, кроме как... — он замялся, не зная, что сказать, и Гермиона поспешила сменить тему.

— Я думаю, у тебя есть для этого все шансы. Вы победили Когтевран с таким преимуществом. Джинни просто не могла поверить.

— Я и сам с трудом смог поверить. Да, наша команда неплохая, но я не был уверен, смогут ли они играть достаточно хорошо. На пробах они едва смогли переступить черту и выложиться на полную. Потом мне пришлось заставлять Тео играть буквально силой. Да и не только его.

— Сомневаюсь.

Гермионе удалось переброситься с Тео парой слов, пока они переходили по коридору из одной классной комнаты в другую, и он произвел на нее очень хорошее впечатление. Он был достаточно легким в общении, и относился к ней дружелюбно. Возможно, когда-нибудь они могли бы даже стать друзьями. При других обстоятельства, так точно.

— Но этот правда, — подтвердил Драко. — Они с Панси не любят квиддич, почти никогда в него не играют, но, несмотря на это, сыграли просто здорово.

— Очень здорово, — согласилась Гермиона. — Победа делает тебя счастливым. Так?

Он мягко улыбнулся, и Гермиона подумала, что еще никогда не видела его таким спокойным. В глазах Драко застыла непоколебимая твердость и решимость, но выражение лица — полностью расслабленное и умиротворенное.

— Да, — немного подумав, ответил он. — Но это не то счастье, о которое ты имеешь в виду.

— У каждого свое счастье, — сказала она, желая, чтобы Драко улыбался как можно чаще.

С тех пор они встречались по крайней мере два раза в неделю. Она больше не видела этот мягкий, счастливый взгляд на лице Драко, однако всячески старалась вновь его призвать. Но всё было тщетно. Прошло уже пять занятий, а они по-прежнему не смогли продвинуться в изучении. На шестом уроке Гермиона начала верить ему, когда он говорил, что, и правда, не имеет больше счастливых воспоминаний. Это было просто немыслимо. Гермиона поражалась тому, что он на самом деле не врал. Дементоры поработали на славу. Каждый раз поднимая палочку, Малфой выглядел напряженным, таким напряженным, что Гермиона стала по-настоящему сомневаться в успешности их предприятия.

В этот день он пришел к ней сразу же после тренировки, и Гермиона решила воспользоваться удачным случаем. Но стоило Драко взяться за палочку, как плечи его осунулись, а огонек в глазах погас. Все его попытки были напрасны. С каждым разом, выражение лица Малфоя становилось всё более тяжелым, и Гермиона чувствовала: еще несколько неудач, и он навсегда в себе разочаруется.

Прежде чем Малфой снова взялся за палочку, Гермиона подошла к нему и легко положила руку на плечо.

— Так это никогда не сработает, — тихо сказала она. — Расслабься, Драко. Если ты будешь думать о том, как именно сможешь призвать чары, то у тебя никогда и ничего не выйдет.

Его взгляд снова стал твердым, и Гермиона мягко покачала головой.

Всё начиналось так хорошо, ровно до того момента, как они начали заниматься. Драко выглядел расстроенным, он злился на себя, и Гермиона приняла окончательное решение: она поможет сделать ему это прямо сейчас, или стоит отказаться от всех попыток.

— Секунду назад всё было просто идеально, — сказала Гермиона, проводя ладонями по его плечам в расслабляющем жесте. — Не думай о том, что собираешься сделать. Это же твоя палочка, Драко, ты привык к ней. Держи ее, как обычно.

Она почувствовала, как напряженные мышцы Малфоя немного расслабились под ее руками, и улыбнулась.

— Вот так, — одобрительно произнесла она, отступая на шаг назад. — Ты приготовил воспоминание?

— Да, — ответил Драко одними губами.

— Тогда вперед.

— Экспекто Патронум! — с надрывом в голосе сказал Драко и, совершенно естественно, ничего не произошло.

— Я знаю, ты сможешь, — спокойно проговорила Гермиона. — Попробуй еще раз.

— Экспекто Патронум!

Результат оставался тем же.

— Думай о чем-то другом, — попросила Гермиона. — Пусть это будет что-то счастливое. Что-то, что заставляет тебя улыбаться, чувствовать тепло в сердце. Что-то очень счастливое, — снова повторила она.

Гермиона ощущала, как с каждым ее словом, дыхание Драко становилось глубже, а взгляд светлел. Ее прикосновение, казалось, успокоило его.

— Сейчас.

Драко кивнул и поднял палочку в третий раз.

— Экспекто Патронум!

Огромное серебристое животное вырвалось из его палочки и сделало мощный рывок. Оно легко заскользило вперед по воздуху, паря в паре сантиметров над их головами. Гермиона успела заметить острые когти и хвост прежде, чем существо исчезло.

Драко наблюдал за своим патронусом со счастливой улыбкой, и Гермиона тоже стала невольно улыбаться в ответ.

— Ты сделал это, — выдохнула она парой секунд спустя, всё еще не веря в происходящее. — Я знала, что у тебя всё получится.

— Я... Я не думал, что...

— Это был дракон, — восхищенно продолжила Гермиона. — Необыкновенно красивый дракон. — Она немного помолчала, а потом нерешительно спросила. — О чем ты думал? Что за воспоминание?

— Ни о чем, — честно признался Малфой. — Я вообще ни о чем не думал, даже не надеялся, что это сработает.

— Значит, ты должен быть счастлив — прямо сейчас.

Ей показалось, что Драко задумался над ее словами.

— Да, я и правда счастлив сейчас, — тихо согласился он. — Как ты и говорила.

— Новые воспоминания, — прибавила Гермиона, повернувшись к нему лицом и взяв его руки в свои. — Ты сделал это, Драко.

Всё случилось так естественно.

Взгляд его глаз встретился с ее взглядом. Их лица почти соприкасались. В неожиданном порыве Драко приблизился к Гермионе чуть ближе (словно это было возможно, так близко друг к другу они стояли), а затем, прежде чем понял, что именно собирается сделать, обнял Гермиону за плечи и, чуть запрокинув ее голову, накрыл ее губы своими, вовлекая в поцелуй. Сперва она удивилась и почти оттолкнула его, но потом все же ответила. Рука Драко поднялась чуть выше, он ласково коснулся щеки Гермионы, чуть поглаживая ее. На мгновение они одновременно отстранились, глядя друг на друга, а потом их губы снова встретились.

Казалось, время попросту застыло, а весь мир сузился до размеров квиддичного поля, где они стояли.

Как только к Драко пришло осознание, что Гермиона не собирается его отталкивать, он углубил поцелуй, обвив руки вокруг ее талии. Руки же Гермионы нежно обнимали его за шею, а потом она запустила пальцы в его волосы, привлекая его всё ближе и ближе...

Первым опомнился Драко. Он совершенно неохотно, медленно отстранился, чувствуя, как неизвестные до сих пор ощущения спазмом скрутили живот. Тщетно пытаясь восстановить сбившееся дыхание, он в упор посмотрел на Гермиону, пытаясь разглядеть в чертах ее лица ответ на незаданный вопрос.

— Что ж, — проговорил он, не зная, что еще сказать.

Глядя на Малфоя, Гермиона не могла сдержать улыбки. Впервые она видела его настолько растерянным и смущенным. Возможно, это не она учила его быть счастливым, а совсем наоборот — он учил ее. Решившись, Гермиона потянулась было к нему за еще одним поцелуем, но Драко сделал резкий шаг назад и отрицательно помотал головой.

— Прости, — тихо сказал он, и улыбка тут же исчезла с ее лица.

— Мы не можем. И ты это знаешь, — голос Драко стал еще тише.

— Тогда зачем ты это сделал? — выкрикнула Гермиона, чувствуя, как ярость возрастает в ее груди. — Почему ты всегда делаешь то, за что не можешь взять ответственность?

— О, я смогу взять ответственность за это, — немного громче, но спокойно отчеканил Драко, сделав особое ударение на последнем слове. — Но мы не должны...

Что-то внутри Гермионы сломалось. Возможно, ее гордость. Она понимала, что Драко был прав, понимала, как глупо было полагать, что один поцелуй был в силах хоть что-то изменить. Но вместе с тем ей отчаянно хотелось прижаться к нему еще раз, ощутить тепло его дыхания на своей коже. Почувствовать, нет, не увидеть, а именно почувствовать, его улыбку.

Очевидно, это желание так ясно отразилось на ее лице, что Драко протянул руку и в понимающем жесте погладил ее подбородок большим пальцем.

Гермиона вздрогнула.

— Ты же знаешь, что мне жаль. Видит Мерлин, я сделал бы это снова, если бы был хоть какой-то шанс на «нас». Но нам нужно остановиться сейчас. Но есть и хорошая новость.

— Да что ты?

Он снова улыбнулся, на этот раз совершенно искренне.

— Теперь у меня всегда будет подходящее воспоминание, чтобы призвать чары патронус.

Гермионе понадобилось несколько секунд, чтобы понять подтекст его слов.

Поцелуй меня снова.

Глава 42.
Поцелуй меня снова.

7 марта 1998 года.

Как ни странно, Гермиона до сих пор считала библиотеку их святилищем.

Лучи солнечного света за окном, стопка книг на столе и два стула — неужели этого было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливыми? Нет, конечно, она всегда любила книги, но с той же уверенностью сказать это про Драко не могла. Наверное, он искал в библиотеке что-то вроде утешения, ведь в этом году он не мог бы найти другого, более уединенного, места, чтобы побыть в одиночестве.

Однако вся любовь Гермионы к чтению оказывалась забытой, когда Драко сидел прямо напротив нее. Она любила просто сидеть с другой стороны стола, подперев голову рукой, и молча за ним наблюдать. Когда он читал, взгляд его серых глаз скользил слева направо, а когда моргал — длинные золотые ресницы легко касались бледной кожи, прежде чем глаза распахнутся снова. Ей нравилась и его манера чтения: сконцентрированный взгляд, полное отрешение от внешнего мира, словно книга была единственным интересующим его предметом. Драко знал, что Гермиона за ним наблюдала, по крайней мере, должен был знать, потому что она не делала ровным счетом ничего, чтобы это скрыть.

Однако сегодня она была полностью поглощена «Джейн Эйр» — одной из своих любимых книг. Драко не читал, а работал над эссе, но его уставший вид красноречивее любых слов говорил о скуке, и скорее всего именно поэтому Гермиона все-таки смогла заставить себя смотреть не на Малфоя, а на открытые страницы. Однако уже через несколько минут поймала себя на том, что перечитывает одну и ту же строку в который раз, не в силах побороть странное чувство неуютности. Подняв взгляд, она обнаружила, что Драко уже не пишет, а пристально изучает ее лицо.

— Что?

Малфой улыбнулся.

— Это не очень приятное чувство, правда?

— Какое чувство? — недоуменно переспросила Гермиона.

— Когда на тебя без всякого зазрения совести пялятся, пока ты читаешь.

Гермиона тут же смущенно покраснела, на что Драко рассмеялся.

— Просто чтобы ты знала, — добавил он, вовсе не выглядя раздраженным.

Это было достаточно удивительно, но между ними не было никаких размолвок или неловкого молчания после того поцелуя. Разговор легко скользил от одного предмета к другому, ни разу не перетекая в опасное русло, так, словно между ними ничего и не произошло. Драко, казалось, собирался и дальше вести себя с Гермионой так же, как и всегда: болтать, читать, изучать вместе зелья. Они даже встретились на квиддичном поле на следующий день, чтобы провести последнее занятие по чарам Патронуса. У него снова всё получилось, и Гермиона почувствовала значительный прилив гордости и удовлетворения, ведь в том, что произошло, была часть ее стараний. В отличии от Драко, который соблюдал абсолютное хладнокровие и даже не улыбнулся, когда патронус-дракон появился на кончике его палочки. До сих пор то, что он чувствовал, она была в состоянии понять и даже разделить эти ощущения с ним: его сожаления, горечь и даже редкие минуты радости. Единственное, что осталось для нее загадкой — молчаливое спокойствие. Гермиона была уверена: он был рад своему успеху, пожалуй, даже больше, чем она сама, но отчего-то предпочел это скрыть. Они словно поменялись местами. Он никогда еще не выглядел таким умиротворенным, а она никогда прежде не чувствовала себя так напряженно.

Больше всего Гермиону волновало его полное игнорирование случившегося, словно это не имело к нему ровным счетом никакого отношения.

Драко, в свою очередь, не замечал ее чувств, или упрямо делал вид, что ничего не замечает. Иногда Гермиона жалела, что не может читать его мыслей так, как ему иногда удавалось прочитать ее. Гермионе оставалось лишь догадываться на этот счет, гадать по знакам, которые он ей оставлял, но всем, что он оставлял ей сейчас, было лишь запутанное, крайне раздражающее спокойствие.

— Что случилось? — поддавшись минутному соблазну, неожиданно спросила Гермиона.

— Не знаю, — ответил Драко. — Разве что-то случилось?

— Да, с тобой. Что случилось с тобой? Ты... изменился.

— Да, — признался Малфой. — Мои воспоминания об Азкабане. Теперь я могу ими управлять. Раньше я привык просто не обращать на них внимания, но теперь могу о них забывать. На время. Они больше не атакуют мою голову каждый день и не могут причинить мне боль. Я больше их не боюсь.

— Ох, — Гермиона облегченно выдохнула. Она и не ожидала, что излечение от тяжелых воспоминаний будет иметь такой эффект. — Тогда я рада.

— И не без оснований, — добавил Драко. — Всё это случилось благодаря тебе.

Когда он одарил ее искренней и теплой улыбкой, сердце подпрыгнуло. В Драко было что-то особенное, оно проявлялось во всём, что он делал. Гермиона никогда не чувствовала себя так легко и непринужденно ни с кем другим.

— Салазар, как же я устал, — сказал вдруг он, отбросив перо в сторону. — К черту эссе.

— Ты должен закончить его сегодня, — мягко напомнила Гермиона. — И тогда тебе не придется заниматься им завтра.

В четырнадцать лет Виктор казался ей идеалом настоящего парня: умным, внимательным, чувствительным даже под оболочкой грубой болгарской внешности, но их отношения были прерваны из-за многих различий. В первую очередь, ее возраста, его социального положения, да и даже Турнира. Он продолжал писать ей — очень редкие письма, постепенно сошедшие на нет.

— Если ты разрешишь мне переписать свое, дело пойдет намного быстрее, — произнес Драко, массируя правое запястье другой рукой. — Хотя, нет, забудь. Когда я много пишу, у меня всегда затекает рука.

— Это всё из-за тренировки по квиддичу, когда ты вывихнул запястье в попытке поймать снитч.

Потом был Рон, чья любовь была доказана и сломана. У них были слишком разные представления о том, как им нужно быть вместе — именно тогда мечта и разрушилась. Гермиона была слишком рациональной, слишком опасливой, чтобы попробовать, а он был полностью погружен в свое горе, чтобы это заметить.

— Наверное, ты права.

— Может быть, стоит сходить к мадам Помфри?

— В этом нет необходимости, — не в первый раз повторил Драко. — Я знаю, как лечить такого рода травмы, они случаются со мной достаточно часто. Всё будет в порядке.

— Но она посинела больше, чем в прошлый раз, — обеспокоенно заметила Гермиона. — И потом, если ты не можешь писать...

— Могу, — твердо произнес Драко, снова взяв в руку перо и обмакнув его в чернильнице. — Я просто не хочу. Брось, Гермиона. К тому же, мадам Помфри меня на дух не переносит.

Возможно, он был прав. Вообще-то мало кто в замке мог «переносить» Драко. Но всё же Гермиона знала, что у него были близкие единомышленники. Она искренне не понимала, как они могли не замечать в нем перемен? С самого начала ее любопытство победило неприязнь. Они начали разговаривать и постепенно пришли к определенному ряду договоренностей, хотя между ними по-прежнему было много вещей, о которых они никогда не говорили, даже косвенно. О многих вещах из прошлого, но уж точно не о синяках на руке.

— Она хорошая медсестра и хороший человек.

— Я знаю, — отозвался Драко, дописывая несколько слов на пергамент. — Осталось всего три дюйма… Знаю, — снова произнес он, на этот раз глядя на Гермиону. — Именно поэтому я к ней не пойду.

Горечь в его голосе заставила Гермиону смягчиться. Она не хотела слишком сильно давить, зная его боль, знала, каких тем лучше избегать и когда поставить точку в разговоре.

Даже их поцелуй казался ей сейчас заманчиво горьким. Гермиона отчаянно не хотела признаваться самой себе, что ответила на него, потому что хотела, прикрываясь тем, что знала: ее отказ окончательно разбил бы Драко, а сделать этого она бы не посмела.

Хотя именно он прервал поцелуй, и именно его это, похоже, совсем не волновало.

— Гермиона, — тихо сказал Малфой, не глядя на нее. Выражение его лица немного потеплело. — Кнат за твои мысли.

— Я думаю, — медленно произнесла Гермиона, — что отдала бы всё, чтобы ты всегда был счастлив.

— Отдала бы всё? — спросил он по-прежнему неожиданно тихо.

— Отдала бы всё, — подтвердила Гермиона.

— Как странно.

— Странно? — переспросила она.

— Я не думаю, что заслужил вечного счастья, — пояснил Драко. — К тому же, мне иногда кажется, что быть счастливым всегда — очень скучно, ведь рано или поздно состояние счастья станет для тебя привычным, и с того момента оно больше не будет счастьем.

— Ты прав, — согласилась Гермиона. — Не знаю, чем я думала, когда говорила такую глупость.

— Тем не менее, это было хорошая глупость, — прибавил Драко. — Если бы я мог запомнить это чувство навсегда, то, скорее всего, постарался бы сделать это изо всех сил.

— Что именно ты чувствуешь? — спросила она. — Это ведь не просто страх или свобода. Что это?

Он выглядел задумчивым.

— Спокойствие.

«Он был спокойным!

Спокойным!»

— Как ты можешь быть спокойным? — спросила она, вдруг раздражаясь.

— Даже не знаю. Я никогда не думал, что смогу чувствовать что-то подобное. Я счастлив, но не в прямом смысле этого слова. Не счастливый, а просто... спокойный, — он опять отложил перо и вздохнул. — Нам нужно поговорить, да?

— Как всегда, — немного ворчливо ответила Гермиона, снова возвращаясь к своей книге.

— Может быть, тогда нам стоит постоянно говорить. Никогда не останавливаться, — он улыбнулся. — Интересно, какой болтушкой ты была бы.

— Раздражающей, я думаю.

— Наверное, — согласился Малфой. — Лучше тратить время на размышления, чем на пустые разговоры. Но с нами это не работает.

— Потому что ты всегда знаешь, о чем я думаю, — добавила Гермиона. — А я нет.

— Ты не знаешь, о чем думаешь сама, или о чем думаю я?

— И то, и другое.

— Я не всегда могу сказать, о чем ты думаешь. Хотя сейчас, кажется, понимаю. Ты ведь знаешь, что я тоже думаю об этом, верно?

— Ничего я не знаю. Мне кажется, я перестала правильно тебе понимать после того, как тебя поцеловала.

— Ну, это глупо.

Гермиона отвела взгляд.

— Ты неправильно поняла, — небрежно сказал он. — Насколько я помню, всё произошло наоборот. Я тебя поцеловал.

— А я ответила на твой поцелуй, — не задумываясь, бросила Гермиона.

— Да. Ответила.

— Разве ты не хочешь знать, почему?

Он улыбнулся.

«Как он может улыбаться, словно ничего не произошло?! Словно всё это было шуткой?!» — мелькнуло в голове у Гермионы.

— Передо мной просто невозможно устоять.

Она открыла было рот, чтобы возразить, но передумала. Это было неправдой, они оба знали это. Гермиона была более чем уверена, что существовало достаточно много девушек — безусловно, все девушки в Хогвартсе, — которые абсолютно легко могли устоять перед Драко Малфоем. Не было никакой необходимости лишний раз напоминать друг другу об этом факте.

— Не то чтобы я не хотел об этом знать, — более серьезно сказал Драко. — Просто мне кажется, что это действительно не важно. Верно?

— Ты действительно так думаешь?

— Всё остается таким, каким оно есть. И никто из нас ничего не может с этим поделать.

— Поцелуй меня снова, — быстро, чтобы не дать себе возможности передумать, произнесла Гермиона.

Малфой удивленно посмотрел на нее.

— Что?

— Пожалуйста, — снова попросила она, не в состоянии даже объяснить причины.

Она просто знала, что должна почувствовать это снова: его теплое дыхание на своей коже, его руки, плотно обвившиеся вокруг ее тела, мягкое прикосновение его губ. Почувствовать, как огонь поглощает ее еще раз, почувствовать, как он снова ускользает из ее объятий, заставляя желать большего. Она была обязана понять, что именно это она и чувствовала на самом деле. Что всё это было по-настоящему.

И когда он не двинулся, в нерешительности глядя вперед себя, она решительно обвила руками его шею и прижалась губами к его губам.

На этот раз пришла очередь Драко застыть в недоумении, но его замешательство было недолгим, так же как и ее собственное удивление в прошлый раз. Уже через несколько секунд он отвечал ей, совсем не так, как во время их первого поцелуя. Это было голодное, яростное соприкосновение губ, в то время как руки парня гладили спину Гермионы, словно ему никогда не надоест к ней прикасаться. Это длилось долго, достаточно долго, чтобы она смогла уловить легкий аромат горького шоколада в его дыхании и, о боги, на его языке.

Возможно их поцелуй длился часами, потому что когда Драко наконец отстранился, его дыхание сбилось.

— Салазар, — хрипло пробормотал он. — Беру свои слова обратно. Это перед тобой невозможно устоять.

Он не разжал объятья. Не отпустил ее. Это было достаточно неудобно — держать друг друга, перегнувшись через стол — Гермиона была почти уверена, что они опрокинули его чернильницу — но в его прикосновениях было что-то теплое, отчего она чувствовала себя уютно. Чувствовала себя на своем месте.

— Ты в порядке? — после недолгой паузы спросил он.

Сначала она просто не смогла ответить, потому что действительно не знала, что сказать. Была ли она в порядке? Она никогда не чувствовала себя так раньше. Хорошо это или плохо? Гермиона не могла сказать, ведь никогда прежде ее губы не дрожали так сильно. Никогда прежде она не ощущала такого непривычного тепла в животе и румянца на щеках.

— Гермиона?

— Со мной все хорошо, — поспешно выпалила Гермиона. — Даже лучше, чем хорошо.

— Хорошо, — медленно произнес Драко, отпуская Гермиону и снова возвращая себе прежнее положение. — Это ничего не меняет. Это по-прежнему не имеет значения.

— Я не совсем понимаю...

— Ну, — медленно начал Малфой. — Предположим, что это повторится снова. И снова, и снова, и снова. Но рано или поздно мы будем вынуждены это остановить. Наша... дружба пока остается в секрете. Она не выживет при свете дня.

— А что если меня это не волнует?

— Но это волнует меня, — коротко сказал Драко, а затем резко поднялся и стал собирать свои вещи: перо, чернильницу, пергамент, книги.

Гермиона молча смотрела на него.

Куда он идет?

На квиддичное поле?

Она достала карту Мародеров, нашла библиотеку, а затем стала следить взглядом за быстро движущейся точкой: Драко Малфой.

«Мне она не понадобится. Не в этом году, — сказал на прощание Гарри. — Пожалуйста, возьми ее, Гермиона. Ты никогда не знаешь, что произойдет... Она была так полезна для нас все эти годы».

Это было правдой, и Гермиона благодарно приняла подарок.

Хотя Гарри, наверное, не одобрил бы такого ее использования.

Внезапно точка исчезла.

— — — * — — —

Она нашла его, он должен был знать, что она обязательно это сделает. Она понимала его куда лучше, чем думала, очень часто сама о том не догадываясь. Он не должен был этому удивляться, но была во всем происходящем какая-то странность. Выручай-комната была его комнатой, он презирал ее, но в тоже время знал лучше, чем кто-либо иной.

Когда дверь открылась, он вздрогнул и быстро обернулся, но это была всего лишь — всего лишь! — Гермиона. Она замерла на мгновение, чтобы дать глазам время привыкнуть к тусклому освещению внутри, оглядываясь по сторонам, пока не нашла взглядом Драко. Затем закрыла за собой дверь и прошла вглубь комнаты.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Догадалась.

— Как ты сюда попала?

Она спокойно улыбнулась; нечеткие мерцающие тени скользили по ее лицу, бросали на него мерцающие блики теней, отчего весь вид Гермионы был загадочным.

— Тебе ли не знать. Ты ведь посвящен во все тайны этой комнаты куда больше, чем я.

— Зачем ты пришла?

— Если гора не идет к Магомету... — медленно произнесла Гермиона.

— Что?

— Это маггловская поговорка. Она означает, что человек должен следовать за тем, что ему нужно, особенно если это что-то постоянно отдаляется. Ты ушел, поэтому я пришла к тебе. Сюда.

Она снова огляделась. Комната, которую он попросил, была просторной, с деревянными досками, выстилающими пол и неокрашенными бетонными стенами. В углу находился камин, его небольшой огонь был единственным источником света на всю комнату. От него не исходило тепла, потому что Драко ненавидел всё горящее после адского пламени Крэбба. Рядом с Малфоем стояло кресло, но когда она вошла, Драко стоял в паре шагов от него.

— Это твое... святилище?

— Мое что?

— Твое святилище, — повторила она. — Ты приходил сюда раньше. Много раз. Она выглядела так же само тогда, на шестом курсе? И куда ты подевал Исчезательный шкаф?

— Гермиона, — предостерегающе сказал Драко.

— Ты говорил, что ненавидишь эту комнату. Что никогда больше сюда не придешь, — продолжила она. — Почему вернулся?

Он пожал плечами:

— Я подумал, что если бы во всем мире и существовало единственное место, где я мог бы побыть один, то оно находится здесь. Очевидно, я ошибался.

— Здесь умер Крэбб, — спокойно сказала Гермиона. Она по-прежнему улыбалась, но эта улыбка была холодная, скорее вымученная. — Разве тебя это не беспокоит?

Она с отвращением посмотрела на огонь, и Драко почувствовал необъяснимый прилив симпатии.

— Эти воспоминания преследовали меня неделями, когда я был в Азкабане. Но сейчас я не хочу тратить свою жизнь, переживая их заново. Что сделано, то осталось в прошлом. Ведь именно ты научила меня этому.

Улыбка Гермионы потеплела.

— Ты прав. И я рада, что ты это понял.

Но он понял и кое-что другое:

— То, что случилось в прошлый раз тоже в прошлом, да?

На этот раз улыбка дрогнула.

— Так и есть. Теперь ты двигаешься дальше?

— Мы должны постараться забыть об этом.

Она отвернулась, а потом снова взглянула на Драко. Он услышал, как она всхлипнула, а следующие слова прозвучали почти неразличимо.

— А если я не хочу забывать?

Малфой перевел свой взгляд на Гермиону.

Она сделала поспешный шаг вперед. И еще один, боком к нему, пока не подошла совсем близко — их тела почти соприкасались. В неясном свете ее глаза блестели, словно золото.

— Я не хочу забывать, — отчетливо проговорила Гермиона.

Она чуть подалась вперед; их губы снова соприкоснулись. И хотя Драко знал, что это безумие, знал, что это не может привести ни к чему хорошему (да и никогда не приведет), но позволил этому произойти.

Он углубил поцелуй, теряясь в море тепла.

Эмоций. Нежности.

Счастья.

Преступная ошибка.

Глава 43.
Преступная ошибка.

14 марта 1999 года.

Они, наконец, загнали его в угол. Ли просто не мог в это поверить. Месяцы отчаяния, месяцы изучения всех этих глупых справочных пособий, и вот теперь он столкнулся с Руквудом лицом к лицу. Это произошло совершенно случайно. Всё изученное на занятиях стало абсолютно бесполезным грузом знаний, но он старался об этом не думать. Это не имело никакого значения, важен был только результат. Каждое движение, каждое заклинание, каждая капелька пота — всё это того стоило. Больше того — это должно было привести его к финалу. Если они поймают Руквуда, он сможет подать в отставку и уйти со спокойной душой хоть завтра. Он просто обязан это сделать. Обязан отомстить за Фреда.

Его рука дрожала, и Севейдж это заметил. Он бросил на стажера резкий взгляд.

«Ли, соберись! Ты можешь это сделать!»

Но его руки дрожали не от страха. Он не боялся. Он ждал так долго, что сейчас в голове просто не осталось места для страха. Осталось лишь томительное ожидание. Если бы он был псом на поводке у Севейджа, то этот выразительный взгляд заставил бы поводок натянуться, чтобы удержать его, рвущегося в бой, но это бы не сработало. Поводок бы лопнул.

— Ну-ка, ну-ка, — издевательски протянул Руквуд, нарушив тяжелое молчание, которое возникло, когда он встретился взглядом с аврорами. При звуке его голоса Ли напрягся. — Что тут у нас?

— Август Руквуд, — произнес Севейдж. — Мы являемся командой авроров, направленной Министерством Магии для вашего ареста. Мы даем вам последний шанс сдаться и проследовать за нами мирно.

Это была стандартная процедура обеспечения законности для сражения, которое, очевидно, собиралось вот-вот начаться. Они не смогли бы атаковать первыми, пока Руквуд не дал бы понять, что не собирается останавливаться.

— Мирно, аврор? — насмешливо переспросил Руквуд. — Ну, конечно, я просто сгораю от желания попасть в Азкабан. Я так долго был в бегах, обращенный самому себе, когда появляются три костлявых, — его губы искривились в ухмылке, — аврора, которые просят меня проследовать за ними. И даже не говорят «пожалуйста».

— Ступефай! — выкрикнул Гарри.

Руквуд увернулся от заклинания и перевел взгляд на него.

— Поттер? Это ведь ты? Конечно, ты, — он невербально выпустил струю фиолетового света в Гарри, который едва успел поставить перед собой защитный щит. — Петрификус Тоталус! — и Севейдж упал на землю, не в силах пошевелиться.

— Черт, — выругался Гарри, ставя щит над наставником и двигаясь так, чтобы Руквуд оказался между ним и Ли.

Через плечо бывшего Пожирателя он взглянул на своего товарища, своим взглядом словно говоря «Отвлеки его!».

Просить дважды не было необходимости. Ли был более чем готов к разговору.

— Я ждал, — сказал он, глядя Руквуду прямо в лицо, — так долго.

— Для меня большая честь, — усмехнулся в свою очередь тот. — Кажется, я собираюсь повеселиться. Пора стать серьезным, малыш. Ты всего лишь маленький мальчик, пытающийся играть роль героя. Почему ты вообще эти занимаешься?

— Ты убил моего лучшего друга, — прорычал Ли. — И ты убил моего отца — жестоко…

— Кого именно? — насмешливо переспросил Руквуд. — Я убил много отцов и друзей.

Он то и дело оборачивался, стараясь смотреть и вперед, и на Гарри. Всякий раз, когда он делал выпад в сторону, чтобы сбежать, Гарри и Ли следовали за ним. Но это был тупик. Если никто из них ничего не предпримет, то у Руквуда будет время, чтобы снова напасть.

Севейдж без сознания.

Севейдж, старший аврор, знал бы, что сделать в такой ситуации. Но Ли и Гарри были дуэлянтами, а не экспертами по битвах в полевых условиях. Они смогли бы победить Руквуда в честной борьбе, но в реальной схватке были бессильны.

Ли почувствовал, как ярость безнадежности вскипает в его крови. Нет. Вовсе не для этого он так тяжело трудился все эти месяцы, чтобы сейчас закончить, как слабак, которым он был во время Битвы. Слишком слаб, чтобы помочь Фреду. Слишком слаб, чтобы за него отомстить.

В этот раз он не проиграет!

«Отвлеки его, Ли!».

— И тем не менее, ты боишься, Руквуд? — стал насмехаться Ли, только для того, чтобы дать себе время на размышление. — Посмотри на себя. Безвредный и безнадежный. Ты конченый человек, бесполезный убийца. Тебя поймали. Ты даже можешь всё еще попасть под спасительный луч света. Если повезет, то ты получишь, сколько? Восемьдесят лет в Азкабане. Это ведь пустяки для такого крутого парня, как ты. Но если тебе повезет сильнее, то ты даже сможешь умереть прежде, чем в Министерстве примут решение о вводе дементоров.

— Посмотри на себя, Господин Аврор, — бросил в ответ Руквуд. — Я не думаю, что они бы наняли... Эй!

Глаза Руквуда расширились, он выпустил целую череду ругательств, так как палочка вылетела из его рук под действием невербального Экспелиармуса Гарри. Одно из его любимых заклинаний. Это было самое первое заклинание, которое у него получилось сотворить невербально — конечно, Гарри не смог бы так просто упустить возможность воспользоваться явным преимуществом.

— Не думаешь, что они бы наняли... Что? Что именно ты хотел сказать? — всё же не удержался от вопроса Ли.

— Бесполезный кусок дерьма вроде тебя, — сквозь зубы пробормотал Руквуд. — Бесполезный. Кусок. Дерьма.

— Ты безоружен, — яростно выговорил Ли. — Говори сейчас же, или мы сможем пойти по более болезненному пути.

— Ли, — сказал Гарри предостерегающе. — Давай закончим с этим.

Он был прав. Не было никакой необходимости разговаривать с Руквудом. Правильнее всего было бы, согласно надлежащей процедуре, оглушить его, связать и привезти в Азкабан.

Но Ли не был правильным аврором.

— Будь ты проклят, Руквуд! — выкрикнул он, игнорируя слова друга и не спуская с Пожирателя взгляда. — Зачем ты это сделал?

— Если ты ждешь угрызений совести, — ответил Руквуд, — тогда иди и найди себе кого-нибудь другого.

Он резко повернулся на каблуках, и Ли вдруг ли понял, что, хоть они и захватили его палочку, Пожиратель все же попытается трансгрессировать.

— Нет! — выкрикнул Гарри, а затем еще что-то, чего Ли не смог разобрать, но его собственное заклинание опередило заклинание Поттера.

Руквуд упал на колени и закричал от боли, его тело билось в конвульсиях от нанесенного невербального Круциатуса. Это было менее мощно, чем вербальное заклинание, но тем не менее оно проделало хорошую работу. Ли наблюдал за мучениями бывшего Пожирателя бесстрастно, чувствуя лишь удовлетворение от совершенной мести. Это длилось не дольше пяти секунд, прежде чем Севейдж сумел-таки освободиться от магических пут. Поднявшись на ноги одним резким движением, он направил палочку в сторону Руквуда.

— Ступефай!

Ли с удовольствием смотрел, как тело его противника затихает, распластавшись на земле.

Последнее, что он услышал, прежде чем жгучая боль наполнила его сознание, был громкий крик Севейджа на непонятном языке.

А затем потерял сознание.

— — — * — — —

Ли проснулся в Министерстве, в гостиной Аврората, лежа на одном из диванов.

Неужели всё это было сном?

Он изо всех сил попытался принять вертикальное положение, чувствуя себя немного пьяным, а потом с удивлением заметил, что на двух других диванах утроились Гарри с Кингсли.

— Министр, — слабо произнес он, а потом добавил:

— Руквуд!

— Находится в Азкабане в ожидании суда, — сказал Кингсли со своим привычной спокойствием. — Но я здесь по другой причине.

Конечно, по другой. Ли знал, почему министр прибыл сюда — из-за того, что он использовал Круциатус. Непростительное заклинание. Использовал при двух свидетелях, одним из которых был Гарри Поттер, а другим — старший аврор. По всем правилам, Ли уже давно должен был быть в Азкабане, в тюрьме на всю оставшуюся жизнь.

— Я знаю, почему вы здесь, — сухо пробормотал Ли. — Но вот чего я не понимаю, так это почему здесь я. Я ожидал, что очнусь уже в Азкабане.

— Только не без суда и следствия, — проговорил Кингсли. — Министерство заботится о своих работниках, Ли. Ты один из наших авроров, и ты хорош в своем деле.

Это была ложь. Ли был худшим аврором, которого он когда-либо встречал. Он был слишком вовлечен в дело, слишком ненавидел преследуемого: настолько, что хотел его убить. Он поймал свой приз, передал его Министерству и сделал это довольно быстро, но всё же не был хорошим аврором.

— В расследовании нет необходимости, — продолжал Кингсли. — Есть свидетели, и твоя палочка, несомненно, покажет нам последние заклинания, которые ты использовал, если мы попросим.

Ли напрягся и инстинктивно потянулся к рукаву. Его палочка — у него все еще была палочка.

Неужели Кингсли окончательно свихнулся?

— ... обстоятельства, — Ли вернулся в реальность из размышлений, и понял, что пропустил большую часть объяснений Кингсли. — Во время войны авроры получили право использовать Непростительные заклинания против Пожирателей Смерти. Даже Гарри использовал Круциатус, хотя он тогда и не был аврором, — на этих словах Кингсли кивнул в сторону Спасителя, и Гарри тут же смущенно отвел взгляд. — Ты тоже боролся с Пожирателем, именно поэтому твое использование Непростительного может быть оправдано. Конечно, — добавил он, — ты мог бы использовать обездвиживающее заклинание, тем более что Руквуд, судя по показаниям Севейджа был загнан в угол и обезоружен. Если бы ты использовал убивающее заклинание, то уже был бы в Азкабане, но вот с Круциатус дело обстоит иначе. Причинить боль. Пытать кого-то. Зачем тебе, аврору, делать это? — он выдержал паузу. — Как ты это сделал? Это ведь требует желание причинить боль... Боль и только боль. Я считаю, что это не может не вызывать волнений, что один из моих авроров способен на такое.

— Именно поэтому я и стал аврором, — тихо ответил Ли. — Чтобы выслеживать людей, которые убили моих друзей. Причина, по которой я выбрал Руквуда, проста. Он убил моего отца и одного из моих лучших друзей. Я использовал это заклинание, потому что это было первое, что пришло мне в голову. Я не просто хотел отомстить. Мне было недостаточно того, что он окажется за решеткой. Я действительно хотел, чтобы он заплатил за всё сполна. Чтобы он знал, какая это боль.

Кингсли молчал. Затем он встал и быстро покинул комнату. Гарри проследовал за ним.

Теперь Ли понял, где он находился и куда ушли министр с Гарри, вероятно, в офис главы Аврората, находившийся рядом с гостиной авроров. Он не собирался использовать заклинание, которое помогло бы ему подслушать разговор, но почему бы и нет? Тем более, что он и так в огромных неприятностях. Теперь ему уже нечего терять.

Через пару секунд он услышал громкий, ошеломляюще громкий голос Кингсли.

— Севейдж использовал заклинание против него. Он увидел, что Ли использовал Непростительное, и как он отреагировал? Он использовал против него заклинание! У этого мужчины за плечами года карьеры. Он не мог просто так потерять контроль!

— У него были на то обстоятельства, — послышался ответный голос Главы Аврората.

— Правда, — теперь голос Кингсли снова был низким, и, несмотря на магию, Ли пришлось напрягаться, чтобы услышать его слова, обращенные к Гарри. — Но вы все имеете причины ненавидеть Пожирателей Смерти, вы все сталкивались с ними, вы все потеряли кого-то в борьбе с ними. Я просто не мог представить, что Ли настолько полон ненависти — я упустил из виду черту, связывающую Руквуда с Фредом Уизли.

— Это не ваша вина, — сказал Гарри. — Никто из нас не знал.

Ли был удивлен, что Гарри лгал министру, чтобы спасти своего товарища. Хотя, конечно, вместе с этим он спасал и себя самого.

— Проклятие, — снова произнес Кингсли. — Оно всё усложняет. Вы внесли беспорядок в сложившуюся ситуацию, но, Гарри, если ты разыграешь все свои карты правильно, то у тебя будет шанс спасти своего друга.

— Как? — не задумываясь, спросил Поттер.

Ли напрягся. Он использовал Непростительное. Неужели министр всерьез ищет способ, чтобы помочь ему избежать наказания? И почему Гарри готов рискнуть всем, чтобы ему помочь?

— Севейдж это возненавидит, — наконец, сказал Кингсли. — Но проклятие, которое он использовал, было принято противозаконным всего три месяца назад. Мной. Его показания не нужно будет отстаивать в суде. Он будет откровенен сам с собой. Стоит ему предъявить обвинения Ли, ему и самому придется отвечать. У него достаточно чести, чтобы это сделать. И гордости, чтобы пройти через всё. Но, в любом случае, думаю, у меня получится убедить его не поднимать скандал.

— И тогда Ли избежит наказания — просто так?

— Нет, конечно, нет.

Затем Кингсли добавил что-то, чего Ли не расслышал, так же, как и ответа Главы. Ему удалось разобрать лишь слова «невероятно», «повезло» и «обстоятельства». Он услышал, как щелкнул дверной замок — это значило, что все трое покинули комнату.

Обессиленный, Ли плюхнулся обратно на диван и заплакал.

Помни.

От переводчика:
До сих пор не в силах морально отойти от последних новостей. Вчера вместе с Аланом Рикманом умерла и моя частичка детства. Великий актер, великий человек.
Даже нет слов, чтобы выразить ту пустоту, которая сейчас образовалась в душе. Думаю, новая глава перевода скажет это лучше.
Мы будем помнить, профессор Снегг.
Всегда.

Глава 44.
Помни.

1 апреля 1999 года.

Это был его День Рождения.

Когда Дни Рождения обычно перестают быть тем, что ты с нетерпением ожидаешь? Джордж знал, что есть люди, которые кривят лицо каждый раз, когда наступает этот праздник, но никогда не ожидал, что в один прекрасный день станет одним из них. Он всегда был уверен: такое поведение больше подходит ворчливым старикам, но никак не двадцатилетнему парню. Хотя он думал и о многих других вещах тогда, когда был счастлив.

Тогда, в прошлом.

Теперь же он на целый год старше, чем Фред когда-либо будет. На целый чертов год старше.

Неужели он всегда будет чувствовать себя так? Будет ли каждый День Рождения отдалять его от брата? Будет ли он всегда чувствовать себя закостенелым старикашкой? Сможет ли хоть когда-нибудь перейти эту черту?

Все эти, равно как и многие другие, вопросы без ответов сводили Джорджа с ума.

«Помоги мне. Мерлин, Фред, помоги мне!»

В дверь постучали — резко и настойчиво — так, что он смог услышать даже на верхнем этаже. Джордж тут же закатил глаза и устало застонал. Если это был кто-то, собирающийся сказать «Счастливого Дня Рождения!», то он не собирался открывать.

Но стук повторился.

Джордж мог пересчитать людей, способных показаться на пороге, по пальцам. Это точно не были родители, только не после того, как он довел мать до слез во время их последней встречи. Никто из семьи, кроме, возможно, Перси, который на самом-то деле оказался довольно неплохим парнем, хотя Перси больше не обременял себя стуком в дверь — теперь он спокойно заходил без предупреждения.

Оставался еще Ли, скорее всего совершенно забывший о том, какой сегодня день.

Джордж мысленно остановился на трех именах: Кэтти, Алисия и Анджелина. За дверью могла стоять одна из них. Возможно, Анджелина, ведь Алисия налаживала отношения со своей семьей и ребенком, а Кэтти полностью поглотили заботы о Ли. Конечно, это могла быть Энджи: в Хогвартсе они были друг другу не больше, чем однокурсники и товарищи по команде, и только после окончанию школы стали настоящими друзьями. Благодаря Фреду.

Фред…

Третий удар, сопровождаемый еще парой яростных стуков.

Кто бы там ни был, он явно терял терпение.

Однако Джордж совершенно точно не собирался открывать дверь.

Хотелось ли ему увидеть лица друзей?

— Джордж Уизли! — внезапно прозвучал резкий голос: окно было распахнуто настежь, поэтому он мог отчетливо разобрать каждое слово. — Если через двадцать секунд ты мне не откроешь, я выломаю дверь!

Точно, Анджелина.

Он не смог сдержать невольной улыбки, отодвигая стул в сторону и направляясь вниз по лестнице.

Когда он резко дернул ручку на себя, Анджелина выглядела удивленной. Странно удивленной. На несколько секунд он опешил: девушка была... одета, словно на праздник. Ее волосы изящной волной были тщательно уложены в замысловатую прическу, на лице — неброский макияж. Одета в платье; ему было непривычно видеть всё это: в последний (и первый) раз он видел Энджи в платье на Рождественском балу в Хогвартсе дикую прорву лет тому назад. Сейчас же она выглядела такой… девчачьей, окончательно решил он, продолжая удивленно пожирать взглядом.

Фреду бы это не понравилось.

А вот ему казалось, что она выглядит прекрасно.

— Привет, — тихо прошелестела Анджелина, нерешительно разглаживая невидимые складки на ткани платья.

— Привет, — ответил он так же нерешительно.

Джордж знал, стоит ей только сказать «С Днем Рождения!», как он тут же, не раздумывая, захлопнет дверь перед ее носом. Однако Энджи молча прошагала мимо него вглубь магазина, точнее, того, что раньше называлось магазином, и Джордж уловил легкий шлейф цветочного аромата, исходящего от нее.

Еще одна странность в быстро растущий список, ведь Анджелина никогда прежде не пользовалась духами.

Нахмурившись, он принялся запирать дверь.

— Здесь всё еще нет света? — спросила она, оглядываясь. — Люмос.

На кончике палочки тут же появился мягкий огонек.

— Здесь всё еще нет света, — повторил он. — К чему этот глупый вопрос?

— К тому, — проговорила она, почти споткнувшись об одну из коробок, — что темнота сводит меня с ума.

— С каких пор ты боишься темноты?

— С тех самых, как в ней стала скрываться опасность для моей жизни, — ответила она холодно. — Я чуть не вывихнула лодыжку.

Он снова улыбнулся, прекрасно сознавая, что она этого не увидит.

Они оказались на кухне, и Анджелина с тревогой оглядела царящий в ней беспорядок, пустой стол и плотные слои пыли с грязью на полу.

— Где Ли? — спросила Энджи, стараясь скрыть замешательство.

— На работе.

— Но ведь уже почти девять.

— У него гибкий график.

Она поджала губы:

— Тогда он должен сверять его, чтобы быть здесь вовремя.

— Вовремя для чего? У него нет никаких причин возвращаться домой.

— Но у него и неоткуда возвращаться, — язвительно бросила она. — Теперь он всего лишь номинально считается стажером в Аврорате после той истории с Руквудом. Кроме того, — добавила она запоздало, — у него есть ты.

— Я ему не семья. И это не его дом.

Она, казалось, собиралась возразить, но лишь мягко покачала головой.

— Сядь. За стол. Тебе нужно нормально поесть.

Двадцать минут спустя, переворошив почти все кухонные шкафчики, Анджелина поставила перед Джорджем тарелку с дымящимся ростбифом и бобовым маслом.

От запаха пищи живот Джорджа протестующе сжался.

Он с трудом мог впихивать в себя наполовину холодные завтраки быстрой готовки, которыми его пичкал Ли. Как же он собирался съесть это?

Однако Анджелина молча выжидала, поэтому он быстро подцепил вилкой кусочек мяса и сунул его в рот.

— Я думаю, сейчас не самое подходящее время говорить, что я терпеть не могу бобовое масло.

Фред его обожал.

— Не самое, — согласилась она.

— Или то, что оно несколько месяцев провалялось в шкафу.

Анджелина улыбнулась, не зная точно: пошутил ли Джордж или сказал правду.

— Ты никогда не думал о том, чтобы заново открыть магазин? — словно бы вскользь поинтересовалась Энджи.

— Думал.

— И?.. — поторопила она, заметив, что Джордж не собирается продолжать.

Он пожал плечами.

— Это блестящая идея, — проговорила она с нажимом.

— Сверкающая, — фыркнул Джордж, явно недовольно. Однако Энджи не обратила на его очевидный сарказм никакого внимания.

— Все были бы в восторге. И мне бы так хотелось, чтобы он снова работал.

— Это не твое дело, — отрезал он тоном, который обычно заставлял Ли — да кого угодно! — отказаться от затеи беседовать.

Вспышка боли мелькнула на лице Анджелины, но ее голос прозвучал твердо:

— Я знаю, — спокойно продолжила она. — Но Фреду бы очень не хотелось видеть его таким, — она развела руками. — Магазин был его мечтой Джордж, ты же знаешь!

Правда.

По странной иронии судьбы магазин забавных поделок и вредилок был единственным, о чем Фред мог говорить серьезно.

— Так для чего это ты так нарядилась? — спросил он, быстро меняя тему.

Конечно, он бы с удовольствием помолчал, но знал, что с ней такое не пройдет. Каждый раз Анджелина приходила сюда, чтобы заставить его говорить. Поначалу ему это нравилось, ведь звук собственного голоса давал понять, что он еще не сошел с ума. Правда, иногда это только раздражало, ведь Энджи постоянно хотелось говорить на темы, о которых он не позволял себе даже думать.

— Ты знаешь, почему, — она многозначительно вгляделась в лицо Джорджа.

Во рту пересохло.

— Ты…

— С Днем Рождения, Джордж, — произнесла она, и парень пожалел, что все-таки не захлопнул дверь перед ее лицом.

В прошлом году перед самой битвой, когда сил хватало только на то, чтобы устало бродить от одного занятия к другому, они смогли забыть обо всех тревогах и закатить настоящую вечеринку.

Тогда Джордж понял, насколько далеко все зашло, когда с негодованием отметил, что Ли откровенно флиртовал с Анджелиной. В то время как даже Фреда — который, Мерлина ради, был ее парнем! — это нисколько не раздражало. Всё закончилось дикой попойкой для них (за исключением Энджи, которая редко позволяла себе спиртное) и страшным утренним похмельем.

А теперь Джордж каждый день чувствовал себя как в то самое утро: в голове нещадно звенит, и к горлу постоянно подкатывает густой комок тошноты.

— Тебе уже двадцать один, — продолжила Анджелина, словно боясь, что он не расслышал ее с первого раза.

— Я знаю, — отрезал Джордж неохотно. — Энджи, пожалуйста, заткнись.

Он чувствовал: еще немного и ее терпение лопнет, словно натянутая струна, возможно, она закричит или даже ударит его. Поэтому она привлекала Фреда: своей жесткостью. И силой.

Однако вместо этого Анджелина лишь несколько секунд мягко смотрела на него, прежде чем продолжить:

— Я тоже скучаю по нему.

— Я не могу поверить, что его больше нет.

Вот оно!

— Но это не так, Джордж, — Анджелина помедлила, тщательно подбирая слова. — Он умер, но не ушел. Фред по-прежнему рядом, вот здесь, — она мягко приложила ладонь к своей груди, затем ее теплые пальцы коснулись груди Джорджа. — И здесь. Он говорит с нами. Я слышу его, и, знаешь, сейчас он просит меня, — она склонила голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, — быть сильной. Заботиться о тебе.

Джордж отрешенно покачал головой.

— Энджи, я прошу тебя, перестань. Не нужно делать вид, что ты веришь в подобную чепуху. Он мертв и…

— Да! Да, мертв! — яростно повторила она. — Но он всё еще здесь, с нами. Ты просто не имеешь права грустить! Возможно, ты имеешь право скучать по нему, но не смеешь думать, что он ушел — ушел навсегда! Он не ушел, пойми ты это наконец. И сейчас своим ужасным поведением ты заставляешь его здорово нервничать и переживать.

— Прекрати постоянно это повторять! — Джордж не мог сдерживаться, чтобы не закричать в ответ. — Перестань делать вид, будто знаешь, о чем бы он думал. Ты не можешь знать его так же хорошо, как я. Ты просто не знаешь… Ты совсем его не знаешь.

И снова, своими словами он намеревался ее задеть, но Анджелина не дрогнула.

— Может быть ты и прав, — согласилась она. — Может быть, я никогда и не знала его так хорошо, как ты, но я любила его и продолжаю любить. Я продолжаю помнить, в то время как ты просто игнорируешь всё, связанное с Фредом. Ты чертов трус, Джордж Уизли, и ты не заслуживаешь права называть его своим братом. Ты разве не понимаешь, что ты делаешь? Сегодня, вчера, почти целый год? Ты пытаешься его забыть. Забыть, Джордж…

От гнева он потерял дар речи.

Как она могла?!

— Ты не можешь отпустить воспоминания, — продолжила она. — Ты продолжаешь хотеть повернуть время вспять, но не можешь! Поэтому ты просто мучишь себя всем, что когда-либо говорил ему, из-за этого не можешь увидеть правду. Он не ушел навсегда! Он здесь. Со мной. С тобой. С нами. В этой самой комнате.

— Ты имеешь в виду память о нем?

— Я имею в виду его дух. Смерть — не просто конец жизни, Джордж. Это начало чего-то другого, чего-то большего. Прямо сейчас Фред может видеть тебя и… Как ты считаешь, что он думает?

— Перестань нести чепуху, Анджелина. Он не может…

— Может, — просто сказала она. — И в один прекрасный день, ты тоже это поймешь. Поймешь, каким слепым и глупым ты был. Ты не сможешь продолжать вечно от этого закрываться.

Джордж отложил вилку на стол и резко отодвинул стул.

— Я не голоден.

Она кивнула, продолжая ждать его слов, но тщетно.

— Как давно ты ел нормальную, человеческую пищу?

— Совсем недавно, — солгал он, запрокинув голову и прикрыв глаза, позволяя гневу и злости остыть.

Анджелина молчала очень долго.

А затем он услышал скрип ее стула, и в несколько движений она уже оказалась рядом с ним.

— Кожа да кости, — прошептала она, теплом своего дыхания пощекотав шею. — Ты должен есть больше.

Затем поднялась на ноги и опустила руки ему на плечи.

Тепло. Нежно. Массажируя.

— Расслабься.

Ее пальцы двигались осторожно, то слегка надавливая, то ослабляя хватку на затекших мышцах, затем нерешительно скользнули под воротник, поглаживая прохладную кожу.

— Расслабься, — снова не то попросила, не то приказала она.

— Я расслабился.

— Фреду это нравилось, — тихо прошептала она, опасаясь, что Джордж отстранится. — Он был безумно взволнован в последние недели перед битвой. Знал, что что-то такое может случится, хотя и не думал, что с ним. Он настолько боялся кого-то потерять… тебя… Ему нравился массаж, — снова с легким нажимом повторила она.— Ему нравилось выводить меня из себя. Его любимым цветом был красный, — так же спокойно, размеренно продолжила Анджелина, стараясь избавить голос от дрожащих ноток.

Джордж хотел снова попросить ее перестать, но слова застряли у него в горле.

— Он и встречаться-то мне предложил ради шутки. Ему нравилось смеяться. Нравилось быть ударником, потому что это давало ему право бить людей бладжерами. Он получил «тролль» по истории магии на СОВ. Мог превратить в шутку что угодно. Всегда считал Пивза неподражаемым. — Ее руки вдруг замерли на его плечах. — Вот что ты должен помнить, Джордж. Помни, Джордж. Помни. Только хорошее. Фред… Фред хотел бы, чтобы ты жил.

Она шумно вздохнула, затем резко отпрянула.

— Я хочу, чтобы ты жил.

— Знаю, — так же тихо прошептал он в ответ. — Прости меня. Мне так жаль...

Она снова нерешительно вернула руки к его затылку, проводя пальцами по линии роста волос.

— Он любил тебя, — пробормотал Джордж, по-прежнему не открывая глаз. — Ты ведь знаешь, что любил.

Он скорее почувствовал, чем услышал ее короткий вздох, а затем что-то мокрое капнуло ему на лоб.

— С Днем Рождения, Джордж.

Улыбка призрака.

Глава 45.
Улыбка призрака.

11 апреля 1999 года.

Если бы кто-то спросил его, он всё равно не был бы в силах объяснить. Драко не мог объяснить ничего, связанного с ней, но больше того — не мог сказать, что притянуло его к ней, словно мотылька на свет. Он не мог точно рассказать, почему в тот день он проделал долгий путь к гостиной, а затем вдруг обнаружил себя открывающим дверь в неработающий туалет для девочек на втором этаже.

— Как раз вовремя, — произнес знакомый голос с нотками досады и раздражения. — Я уж было начала удивляться: не умер ли ты? Учти, ты всегда можешь разделить со мной этот туалет, если хочешь.

Плакса Миртл спикировала с потолка, зависая в тридцати сантиметрах над ним, так что Драко пришлось запрокинуть голову и вытянуть шею, чтобы на нее посмотреть.

— Без тебя было так скучно, — осуждающе произнесла она. — Ты не заглянул ко мне ни разу с самого начала года.

— Извини, — искренне потупил взгляд Драко.

Затем он нагнулся над одним из унитазов. Его снова стошнило. Миртл склонила голову набок, странно наблюдая за ним, ее холодный стеклянный взгляд то и дело скользил сверху вниз. Когда-то это нервировало Малфоя, но теперь он даже почувствовал что-то знакомое и отчего-то приятное. Однако, выражение лица Миртл до сих пор было обиженным.

— Ты выглядишь лучше, чем в прошлом году, — наконец, сказала она. — Или даже в позапрошлом. Думаю, что я могу тебя простить; наверняка, ты слишком хорошо проводил время, чтобы возиться с бедной, мертвой Миртл.

— Нет, — отрезал Малфой, чувствуя, что задолжал ей немного правды. Затем он глубоко вздохнул и вытер рот тыльной стороной ладони. — Мне нравилось с тобой говорить.

— Да, конечно, — истерически взвизгнула она. — Всё дело всегда в разговорах с тобой. По крайней мере, пока ты не плачешь. Кстати, выглядишь так, как будто давненько не плакал.

Его опять вырвало.

— О, нет. Тебе просто нужно воспользоваться моим туалетом? Что на этот раз? Еще кого-то нужно убить? Или может быть ты опять волнуешься из-за той своей девчонки?

Слова были грубыми, хотя она и не имела в виду ничего плохого. Он знал, что она переживала. Он достаточно быстро это выяснил. Но, пробыв призраком в течении пятидесяти лет, Миртл совершенно потеряла понятия о приличиях и вежливости в беседе. Все ее вопросы, просьбы и фразы звучали холодно и жестоко.

— На самом деле, Панси меня бросила, — ответил он. — Но я не…

— Бросила? Я никогда не думала, что она бы так поступила.

— Я тоже не думал, — согласился Драко. — Мне такое и в голову никогда бы не пришло. Но тем не менее, она меня бросила и была права. Миртл…

— Я слышала о Битве, — вдруг прервала его она. — Ну, то есть, я знаю только то, что смогла вытянуть из двух девчонок, которые приходили сюда. Но это ведь ты должен был рассказать мне, Драко, рассказать обо всём. Какой она была? Что случилось? Что делал ты? Как, — ее ноздри яростно раздувались с каждым предложением, — он умер?

Казалось, что больше прочих ее волновал последний вопрос. Полупрозрачные зубы Миртл сверкали, будто бриллианты, когда она улыбалась в жуткой кровожадной улыбке, как только она чуть подалась вперед, жадно вглядываясь Драко в лицо будто бы в поисках ответа.

Она никогда не позволит ему забыть о том, кто ее убил. Она обрушила эту новость на него, будто бомбу, в один из дней их первого года общения, и продолжала использовать снова и снова, будто оружие. Тем не менее она никогда не винила Драко в том, что он был слишком слаб. Никогда не порицала его за то, что он служил ее убийце.

Он снова плакал в тот день, да, но было больше похоже, что он просто давился слезами (возможно даже тонул в них), чем на настоящий плач. Он обессиленно сел на кафельный пол и медленно проговорил:

— Он знает. Поттер знает. Уж я-то уверен. Он знает, что это был я.

— Что? — переспросила Миртл, потому что он так ничего ей и не успел рассказать.

— Я был тем самым, кто пытался их убить, — прохрипел Драко, и повернул голову, чтобы встретиться с Миртл взглядом.

Однако ожидаемого обвинения в ее глазах не нашел.

А затем он поднял левую руку и закатал рукав, обнажая Метку.

— Я один из них, Миртл.

— Я знаю, — просто произнесла Миртл. — Я умерла, когда мне было четырнадцать. Ты знаешь, кто меня убил?

Драко бросил на нее непонимающий взгляд.

К чему она ведет?

— Вот и я тоже не знаю, — вдруг ответила она. — Кто-то… — она ни за что не сказала бы ему, кто, — сказал мне, не так давно… Хотя, конечно, время кажется слишком длинным, когда ты мертв… Так вот, кто-то мне сказал, — опять начала она, — что меня убил монстр из Тайной Комнаты. Что наследник Слизерина убил меня. Что твой Темный Лорд убил меня.

Малфой ничего не ответил.

— И теперь он использует тебя, чтобы убивать других людей.

— Всего лишь одного конкретного человека, — поправил ее Драко. — Остальные были случайностями. И они не погибли.

— Невинные.

— Он убьет моих родителей, — просто сказал Драко. Это были те самые слова, которые он произносил каждый раз, когда Миртл использовала свое оружие.

— Драко, — вырвал Малфоя из воспоминания голос Миртл. — Как он умер?

— Поттер убил его, — ответил Драко, с трудом сдерживая очередной комок в горле. Он говорил сбивчиво, каждое сказанное слово давалось ему с трудом, но Миртл не возражала против этого. — Темный Лорд использовал убивающее заклинание, но оно рикошетом попало в него самого. Он мертв, Миртл, я клянусь. Он больше никогда не вернется.

— Однажды он вернулся, — сказала она немного неудовлетворенным тоном. — Он нашел новое тело. Он может сделать это снова.

— Не сделает.

Гермиона уверяла его в этом.

— Посмотрим, — выдавила Миртл. — Ты можешь рассказать мне о Битве позже, если не хочешь говорить о ней сейчас, — уже более любезно продолжила она. — Как прошел этот год? Я ведь даже не была уверена, что ты вернулся. Я даже толком не знала, выжил ли ты.

— Всё хорошо, — ответил Драко. — Этот год был значительно лучше, чем последних два.

— И поэтому ты ко мне даже не заглянул.

— Извини, — снова повторил Малфой.

— Ничего страшного, — Миртл улыбнулась ему, однако на этот раз уже не так кровожадно. Почти по-дружески. — Я тебя простила.

Драко слабо улыбнулся в ответ. Ему понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к этим почти товарищеским контактам с призраком, к ее резким замечаниям и переменам в настроении, но теперь, когда он был со всем этим знаком, он не обменял бы их ни на что другое. Было что-то отрадное в том, чтобы стать почти другом тому, с кем было так сложно ладить.

Малфой знал, что никогда не будет в силах объяснить кому бы то ни было о том, что происходило между ним и Миртл, но это не имело значения. Так или иначе, никто не должен был знать. Она не выдала его секреты, даже хоть у нее и были причины это сделать. Она всегда была здесь с ним, когда он был совершенно один, знала подробности его жизни, доступа к которым не имел даже Тео — Тео, который был с ним с раннего детства, с которым они вместе прошли через битвы. Миртл видела его плачущим, она рассказывала ему истории о своем прошлом, своей жизни. Умереть, говорила она, это не самая худшая судьба, которую можно представить. И эти слова искоренили его страх перед смертью, и позволили немного легче переносить груз всех тревог и страданий — всего немного. Небольшие предложения, небольшие мудрые слова, которыми она засыпала его во время их разговоров, сделали его шестой год обучения немногим проще и легче. А когда он вернулся на свой первый седьмой курс, то начал рассказывать ей о Панси и Тео, о всёзнающем Блейзе, о Кэрроу, о Долгопупсе, который смотрел на него, будто на грязь на своих ботинках, и о том, что Полумна Лавгуд внезапно превратилась в яростную дуэлянтку. Драко потоками выливал на Миртл всё, что его беспокоило, а она терпеливо слушала, сочувственно вздыхая. Это ему в ней и нравилось: то, что она была верна себе, честна и простодушна.

Драко думал обо всём этом, пока его снова вырвало в унитаз.

— — — * — — —

Драко исчез.

Сначала она не была в этом уверена. Она не видела его в Большом Зале за обедом, и это показалось ей странным. Но ведь и она сама частенько не приходила в Большой Зал поесть. Только после того, как она два часа просидела в одиночку за их рабочим столом на Зельеварении, ожидая, когда же он появится, Гермиона начала по-настоящему волноваться. Сперва она решила проверить в больничном крыле.

— Гермиона, — тепло улыбаясь, поприветствовала ее мадам Помфри, не забыв, как студентка помогала ей во время суматохи после Битвы. — Что-то случилось, дорогая?

— Я в порядке, — тут же ответила Гермиона, обводя комнату взглядом. — Вы случайно не видели Драко?

— Драко Малфоя? — переспросила мадам Помфри. — Нет, конечно же, нет.

Гермиона не задумалась над словами медсестры, однако почувствовала, как странный холодок пробежал по спине. Ничего не говоря, она развернулась, и зашагала прочь.

Если бы с Драко что-то случилось, всем было бы наплевать. Никто, никто не стал бы беспокоиться. Это бы никого не заботило.

Если бы что-то случилось…

Она не хотела думать об этом.

Ее страх был глупым, совершенно беспочвенным и беспричинным.

Возможно, он просто решил прогулять урок, вот только… вот только Драко никогда не попускал уроки. Он хотел хорошо закончить школу, чтобы хоть как-то начать перекрывать довольно темное прошлое.

Если бы что-то случилось…

«Это заботило бы меня, — мысленно проговорила она. — Я беспокоюсь».

Она направилась в гостиную Слизерина. Гермиона уже знала, где она находилась, но — что очевидно — ни разу не была внутри. На прошлой неделе она спрашивала Драко об их комнате.

— Какая она?

— Холодная. И очень красивая.

— И вам нужен пароль, чтобы войти внутрь?

— Да, — ответил он. — Салазар Слизерин и Годрик Гриффиндор были людьми со схожим типом мышления, по крайней мере, в самом начале, — он посмотрел на нее и вдруг улыбнулся. — Хочешь узнать нынешний пароль?

— А ты бы мне сказал? — недоверчиво спросила Гермиона.

— Почему бы и нет? Я ведь и без того предавал свой факультет больше десятка раз, просто находясь здесь с тобой. К тому же, я знаю, что ты никогда бы им не воспользовалась.

— Змееуст, — произнесла она, глядя на стену перед собой.

Стена медленно растворилась прямо на ее глазах, и Гермиона вошла в образовавшуюся дыру. Гостиная выглядела в точности такой, какой ее описывал Драко, пусть и довольно кратко. Комната была большой, богатой, обставленная дорогой мебелью в черных и темно-зеленых тонах. А еще серебро. Много серебра. И она была холодной в прямом смысле этого слова.

Гермиона задрожала.

С удивлением она отметила, что даже воздух тотчас стал полон невысказанных угроз. Слизеринцев в комнате было немного, и при виде Гермионы они тут же изумленно раскрыли рты. Почти все, как один, выглядели явно удивленными и крайне недовольными ее присутствием, однако она была к этому готова. Возможно, кто-то даже уже готовился наставить на гриффиндорку палочку. Панси Паркинсон странновато уставилась на нее из угла комнаты. Забини, прислонившийся к стене, читая, даже не побеспокоился, чтобы взглянуть на вошедшую. Тео тоже смотрел на Гермиону во все глаза, однако его эмоции были нечитаемыми. Пара второкурсников недоуменно пялились на нее, а затем вызывающе поднялись на ноги и покинули комнату.

Гробовая тишина длилась еще несколько мгновений.

— Что ты тут делаешь? — наконец, с враждебностью в голосе прошипела Панси.

Тео почти незаметно бросил на сокурсницу быстрый взгляд. Забини закрыл книгу и прислушался. Они, как с удивлением поняла Гермиона, опасались ее. Кроме того, что Панси была старостой, Гермиона не смогла подобрать другой причины, по которой невысокая, малообразованная Паркинсон могла пользоваться особым уважением у более высоких и умных однокурсников. Что бы за повод это ни был, он должен быть сильным. Не то чтобы они боялись ее или были готовы послушно следовать за ней по пятам, как Крэбб и Гойл когда-то бегали за Малфоем. Больше всего поведение парней походило на то, что они считали, что она заслуживает их внимания. В отличии от самой Гермионы.

Прийти сюда было ошибкой.

Это было очевидно по презрению в глазах Панси и легкому румянцу, вспыхнувшему на щеках Тео. Ее здесь никто не хотел видеть. Даже тот, кто более-менее пригласил ее сюда, дав пароль, закатил бы истерику, если бы только узнал, что она придет.

Гермионе наконец-то удалось собрать достаточное количество слюны, чтобы хоть немного осушить пересохшее горло.

— Тео…

Он так резко поднял на нее взгляд, услышав свое имя, что она не смогла продолжить. Однако ей всё же пришлось взять себя в руки и, сглотнув снова, продолжить:

— Я ищу Драко.

— Его здесь нет, — коротко отрезал Забини.

— Я вижу, — Гермиона чувствовала себя глупо. — Где он? В спальне?

— Не твое дело!

— Его там нет, — внезапно ответила Панси, глядя прямо на Гермиону. — Я его сегодня весь день не видела. Не знаю, где он.

Гермиона увидела волнение в ее глазах и подумала, не больше ли они с Панси схожи, чем она всегда думала.

— Спасибо, — смогла произнести она парой секунд спустя. А затем выразила их общую мысль:

— Мне стоит уйти.

Панси отрывисто кивнула, а Забини вновь отступил назад и вернулся к книге. Гермионе удалось разглядеть обложку, прежде чем Блейз закрыл ее ладонью.

«Птицы терпения».

Роман?

Следом за гостиной Гермиона проверила выручай-комнату, однако — безуспешно. Она была пуста. На всех стенах там тут же появились портреты Драко, когда только комната уловила желание Гермионы найти его, и даже закрывая дверь, девушка не могла удержать улыбки. После этого она еще проверила библиотеку и даже несколько раз выбежала на квиддичное поле. И только когда Гермиона обессилено прислонилась спиной к стене в одном из коридоров, медленно сползая на пол, она вспомнила о Карте Мародеров. Она по-прежнему не использовала ее, кроме того единственного случая, это было в привычках у Гарри, не в ее собственной манере. С досады хлопнув по лбу и мысленно отругав себя за забывчивость, Гермиона тут же принялась перерывать сумку, выронив при этом несколько чернильниц на пол. Всё-таки она не избавилась от привычки носить с собой большое количество порой ненужных вещей. На этот раз — к счастью.

— Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость, — прошептала она, проводя кончиком палочки по пергаменту.

Найти необходимый коридор было сложно, Гермионе пришлось долго бегать взглядом от одного закоулка к другому, однако она всё же смогла отыскать крошечную точку, озаглавленную «Драко Малфой».

Гермиона обнаружила его в туалете Плаксы Миртл.

Малфоя сильно тошнило, а слезы катились градом по щекам. В глазах больше не было привычного серо-стального оттенка, лишь черная пустота.

— Драко! — воскликнула Гермиона, опускаясь на колени рядом с ним. — Что случилось?

— Четверокурсник, — в перерыве между спазмами, отрывисто произнес Драко. — Маленький ублюдок попал в спину.

Гермиона достала палочку.

— Фините Инкантатем.

К ее изумлению, Драко полузадушено рассмеялся булькающим смехом и отрицательно помотал головой. — Не работает. Я уже пытался. Какого же ты обо мне мнения.

— Почему ты не пошел в больничное крыло?

— Мадам Помфри… Меня на дух не выносит, — снова полузадыхаясь, попытался объясниться он. — Не хотел… Навязываться… Это пройдет… В любом случае…

И тут Гермиона вспомнила слова медсестры.

«Нет, конечно же, нет».

— Боже, Драко, — снова повторила она. — Я же беспокоюсь о тебе! Мне не всё равно, что с тобой случилось.

Он покачал головой, и даже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но снова согнулся пополам и, отвернувшись от Гермионы, вновь склонился над раковиной. Гермиона осторожно собрала его волосы, чтобы придержать их, пока его снова стошнило, а после этого осторожно обняла за плечи, отчего-то думая о том, делала ли подобное Панси. Хотя бы раз.

— Иногда мне кажется, что ты просто ангел, — пробормотал Драко, когда Гермиона пригладила его волосы назад. — Спустившийся на Землю, чтобы спасти мою грешную душу.

Гермиона мягко рассмеялась.

— Интересно, что это было за заклинание. Ты говоришь полный бред.

— Ага, — ответил Драко. — Пожалуй, мне стоит заткнуться прямо сейчас. — Но он этого не сделал. — Почему ты вообще со мной говоришь в таком тоне? Что дает тебе право говорить что-то вроде, что ты меня прощаешь? Почему, Гермиона? К чему всё, — он неопределенно указал пальцем на себя. — это? Если опять твоя…

— Клянусь, если ты снова начнешь говорить про жалость, я в буквальном смысле свяжу твой язык в узел, — предупредила Гермиона. — Я уже сотни раз говорила тебе, что дело совсем не в этом. Может быть, я просто человек, Драко.

— — — * — — —

— Это твое святилище, — сказала Гермиона, когда она нашла его в выручай-комнате, и он не стал этого отрицать. Он никогда не ожидал, что Гермиона ворвется в его настоящее святилище. В его настоящее убежище.

Однако она это сделала. Точно так же, как смогла проникнуть и в любую другую часть его жизни.

Слезы небес.

Глава 46.
Слезы небес.

2 мая 1999 года.

Вода ручьями лилась с небес; сильные потоки ливня беспощадно ниспадали вниз прямиком на головы волшебникам. Крупные капли дождя собирались на земле в огромные лужи, которые затем прокладывали себе дорогу вниз, к озеру. Май и проливной дождь. Казалось, что само небо скорбило об ушедших жизнях.

Под пронзительным ветром и ливнем больше шести сотен магов стояли сгорбившись и склонив головы. Некоторые из них могли бы призвать щит, укрывший бы от дождя всех собравшихся, однако никто так этого и не сделал. То, что шел дождь, казалось правильным. Подходящим. Многие из них провели последний год, пытаясь наладить свои жизни, но никто так и не смог полностью забыть о Последней Битве. Сейчас воспоминания о ней полностью завладели сердцем каждого пришедшего мага. Больше трех сотен учеников Хогвартса, в том числе и те, кто проходили свой повторный седьмой курс, стояли рядом со взрослыми волшебниками, в первых рядах — их волосы были насквозь промокшими. Все взгляды были устремлены на памятник. Кому-то из них всё еще было одиннадцать, кто-то давно миновал девятнадцатилетний порог, и все эти скачки в росте толпы казались почти комичными. Большинство школьников держались за руки, кто-то даже обнимался и плакал, а выражения лиц были слишком мрачными, чтобы даже улыбнуться от этого обстоятельства. В рядах за ними — родители, семьи, друзья, уже выпустившиеся ученики, некоторые даже образовывали отдельные группки — те, у кого больше никого не осталось. Она тоже стояла там, рядом с Джорджем, сжимая его руку в своей. Другая же рука Джорджа была сжата в кулак, а его губы двигались так быстро и беззвучно, что ей даже пришла в голову мысль о том, что он молится.

Справа от нее стояла Кэтти, им потребовалось очень много времени, чтобы убедить ее прийти сюда. Нехарактерная бледность лица девушки только подчеркивалась темными волосами и челкой, то и дело спадающей на лоб и закрывающей глаза. Чуть поодаль стоял Ли, рядом с ним Оливер — его лицо казалось напряженным. Они едва ли виделись с той самого ночи, как его укусили. С другой же стороны от Джорджа застыла, будто каменное изваяние, Алисия, оставившая свою дочь Мэри дома «с кем-то». Алисия молчаливо плакала, и текущие по ее щекам слезы можно было легко перепутать с каплями дождя, однако ее выдавали искривленное в гримасе отчаяния лицо и содрогавшиеся плечи.

Прошел уже год. Быстрый, жестокий, слишком быстрый год, за который случилось многое. Кэтти очнулась, жизнь Оливера была разрушена, у Алисии появилась дочь, Ли отрекся от своей жизни из-за мести. Но что она ему принесла? Руквуд оказался за решеткой, теперь он на всю жизнь заперт в Азкабане, и за это она была благодарна, но по всем законам Ли следовало бы сидеть в тюрьме вместе с ним, в соседней камере. Когда она впервые увидела Ли после того, как он поймал Руквуда, то была почти напугана. Ли позволил прошлому вновь вернуться к нему, следовать по пятам, медленно уничтожая — шаг за шагом. Она не хотела для него такой судьбы.

Странное чувство поселялось в груди Анджелины, когда она смотрела на них, даже когда ладонь Джорджа с силой сжала ее пальцы, так крепко, что она почувствовала физическую боль. Даже когда с его губ слетел тихий шепот: «Фред…», она вновь ощутила, как сердце пропустило очередной удар. Она изо всех сил старалась не думать о Фреде. Прошел целый год, и Анджелина просто не могла представить, как она сможет провести еще хотя бы один вот так же — в трауре. Почти пару месяцев назад она едва не сошла с ума, теряясь в горе и рыданиях, с тех пор только и делая, что пытаясь о них забыть, пытаясь вытащить Джорджа из его отчаяния и скорби. Однако обе попытки с треском провалились.

— Энджи, — вдруг тихо произнес Джордж, прерывая ее мысли. — Эндж, здесь слишком холодно. Мы можем зайти внутрь?

Анджелина устало кивнула. Если бы она могла, то осталась бы на улице навсегда. Дождь, острыми водяными стрелами бьющий ее по голове, плечам и спине, чувствовался достойным наказанием. Ее искуплением и прощением. Он будто бы приближал ее к Фреду, несмотря на то, что она изо всех сил старалась о нем не думать. Но Джордж был прав, на улице слишком холодно, и скоро все разойдутся, чтобы найти могилы своих близких и стоять там вместо того, чтобы продолжать бесцельно толпиться здесь, может быть, даже соберутся в Большом Зале в Хогвартсе вместе с остальными школьниками и учителями. Она проследовала за Джорджем в замок и замерла, когда мысли о прошлом вновь в полную силу завладели ее разумом.

Джордж тоже остановился.

— Эндж?

Она не ответила, но прикрыла глаза, борясь с воспоминаниями. Она была здесь ровно год назад. Внутри замка, когда она вошла в Большой Зал, то тут же увидела рыжеволосого парня, опустившегося на пол и отрешенно рыдавшего над телом. Сперва она не поняла, кто из них лежал там, на холодной каменной кладке, однако тотчас ощутила, будто кто-то с силой ударил ее в живот. Дышать стало тяжело, она пошатнулась, едва не теряя опору под ногами. Они оба были ее друзьями, ее товарищами по команде на квиддичном поле, оба были отважными и красивыми. Когда она взглянула на труп Фреда, то почувствовала онемение внутри, не веря в реальность происходящего. Она не верила в это до тех самых пор, пока не наткнулась взглядом на мемориальную доску на стене, где рядом со многими другими было выгравировано и его имя.

1 апреля 1978 — 2 мая 1998.

Тогда она поняла… На самом деле поняла… Поняла, что Фред ушел.

Фреда больше нет.

Он больше никогда не будет держать ее в своих объятиях, никогда не посмотрит на нее тем самым взглядом, который заставлял ее чувствовать себя особенной, никогда не пошутит и никогда самодовольно не усмехнется, когда она засмеется над этими шутками. Он больше никогда не станет поддельно извиняться, когда она будет на него сердиться.

И она больше никогда не будет на него сердиться.

«Катись в ад! — выкрикнула она ему однажды во время одной из ссор. — Катись в ад и больше никогда не возвращайся!».

После этих слов они довольно быстро помирились. Поговорили, обнялись, поцеловались и занялись любовью. Это было неделями, неделями и неделями раньше битвы. Однако Анджелина до сих пор не могла прогнать эту фразу из головы.

Теперь он это сделал.

Он ушел.

«Я тебя ненавижу! — сказала она во время последнего спора. — Действительно ненавижу!».

Они поругались из-за какой-то глупости. Теперь она даже точно не знала, какой именно. Но разговор был достаточно ясным — Фред насмешливо улыбался, а она приходила в настоящее бешенство из-за того, что он никогда и ничего не воспринимал всерьез. И вот тогда она сказала, что ненавидит его.

Это воспоминание возвращалось назад с завидной частотой, не медленно, а так же стремительно, как и дождь, вовсю разыгравшийся сейчас на улице. Анджелина помнила не хорошие вещи: не улыбки, не смех, не поцелуи и не то хорошее время, которое они провели вместе. Она помнила только каждое жестокое, сказанное в ярости, слово, которое она только говорила Фреду.

«Ты такой идиот. И зачем я только с тобой встречаюсь? Не могу поверить, что ты вообще мог такое сказать. Насколько глупым ты можешь быть? Нет, ты не забавный. Проваливай в ад. Я ненавижу тебя. Ненавижу тебя. Ненавижу тебя!».

Ей было интересно, поверил ли он ее словам. Умер ли он, думая, что она его ненавидела?

Их отношения были похожи на американские горки. Ссора — примирение, взлет — падение. И Битва состоялась как раз в один из последних моментов. Они были слишком заняты своими мыслями. У них было достаточно много других проблем, чтобы думать еще и об общих.

Почему?

Почему она не проводила с ним как можно больше времени — обнимая и целуя, и говоря, что любит его и всегда будет любить? Почему она была так слепа? Почему не пользовалась каждой секундой рядом с ним, пока он был жив? Почему не была рядом с ним тогда, когда он так отчаянно в ней нуждался?

Почему?

— Энджи? — снова позвал ее Джордж.

Она резко распахнула глаза. Джордж обеспокоенно наблюдал за ней, выражение его лица было потерянным, а сжатые в кулаки ладони плотно прижимались к бокам.

Почему она была так бесполезна и не могла помочь людям, которых любила?

— — — * — — —

— Прости, — проговорила она, прочистив горло. — Просто…

Анджелина выглядела бледной, если только для ее цвета кожи подобное было возможным. Она протянула руку вперед себя и ухватилась за стену, чтобы не упасть, а затем глубоко вздохнула.

— Я просто… — снова начала она, однако не договорила, слабо улыбнувшись. — Думаю, я только что поняла, как сильно мне его не хватает.

Джордж помедлил.

— Нам следует пойти в Большой Зал, — сказал он, однако она покачала головой.

— Слишком много людей, — пояснила Анджелина в ответ на его недоуменный взгляд. — Слишком много детей. Мне нужно подышать…

Она медленно сползла вниз по стене, пока не оказалась на полу, обхватив колени руками. Так она была похожа на ребенка: с темными заплетенными в косички волосами, спадающими на ее лицо и подбородком, который она прижала к коленям.

Он сел рядом с ней, закинув ногу на ногу.

— Знаешь, — медленно произнес он, подбирая слова. — Я на самом деле не думаю, что моё горе важнее, чем твое.

Анджелина удивленно повернула голову в сторону Джорджа, выглядя изумленной.

— Я никогда не говорила…

— Да, знаю, иногда всё выглядит именно так, — продолжил он, прервав ее на полуслове. — Но на самом деле нет. Оно не важнее, просто… Я был так слеп последние несколько месяцев… весь прошлый год, в действительности… ко всем вам. Ко всем вашим чувствам. Но я, правда, знаю, что ты по нему скучаешь, Эндж. Конечно, скучаешь.

Двери в замок распахнулись, и по коридору мимо них прошла семья с очень светлыми волосами, они даже не взглянули в их сторону. Анджелина провела их взглядом, и тихо заговорила:

— Я не скучаю по нему так же, как ты. И это факт. Какой-то части меня всегда будет его не хватать, но мы никогда не были лучшими друзьями. Мы просто… Я имею в виду, я была влюблена в него с самого первого дня в Хогвартсе, и мы встречались, но… Я не знала его так же, как ты. И я никогда не буду скучать по нему так же, как скучаешь ты.

— Но тем не менее, ты скучаешь, — с легким нажимом, поправил Джордж. Энджи, иногда мне интересно… — он замер, не зная, как продолжить. — Я просто не могу перестать думать, — он снова попытался было начать, но сбился с мысли. — Иногда… Если бы это был я…

— Перестань! — перебила его Анджелина. — Не смей, слышишь?

— Но так было бы легче, — не смог промолчать Джордж. — Для всех. Тебе не было бы так больно и…

— Ты с ума сошел, Джордж? — вдруг выкрикнула Анджелина.

Он посмотрел на нее. Казалось, она искренне разозлилась.

— Как ты можешь в это верить? Как ты только можешь об этом думать?

— Но ты не можешь это отрицать, — произнес Джордж с убийственным хладнокровием. — Не можешь отрицать, что тогда, когда ты увидела — нас — в Большом Зале, ты надеялась… Ты хотела, — он встретился с ней взглядом, будто бы в поисках мужества для того, чтобы закончить предложение. — Ты надеялась, что это был я.

Анджелина отвела взгляд.

— Нет, — слабо солгала она, и тут же выругалась себе под нос. — Нет, Джордж, я не хотела! Я не хотела, это просто пришло мне в голову! Я любила его. Ты ведь знаешь, что любила. Это было так глупо, так эгоистично, так ужасно.

— Это было нормально, — Джордж пожал плечами, а затем спросил то, о чем на самом деле думал уже достаточно долгое время. — Как думаешь, он выжил бы, справился бы с этим? Если бы это был я.

Анджелина протянула руку, и ласково накрыла руку Фреда своей, искренне улыбнувшись.

— Если бы мне когда-нибудь и хотелось, — тихо начала она, — чтобы вы с Фредом поменялись местами, то только для того, чтобы избавить тебя от этой боли. Я могла бы помочь Фреду лучше… Лучше, чем… — ее голос сорвался в едва слышный хрип.

— Нет, ты мне помогаешь, правда, — поспешил заверить ее Джордж. — Клянусь.

Он не заплакал, однако по щекам Анджелины уже вовсю лились слезы. Она не сделала ни одного движения, чтобы их утереть. Не стала скрывать. Она продолжала смотреть на Джорджа, впитывая в себя каждую черточку его лица, прежде чем ее губы изогнулись в печальной улыбке.

А снаружи небо плакало вместе с ней.

Что они тебе сделали?

Глава 47.
Что они тебе сделали?

27 мая 1999 года.

Когда Кэтти пришла, упрек в ее взгляде едва ли не убил его.

Ли не видел ее несколько дней. По правде говоря, он не ожидал, что когда-нибудь увидит ее снова. Потому что Кэтти оставалась Кэтти, и она никогда не сможет его простить. А сам он даже не хотел быть прощенным. Ему было стыдно за то, что он сделал, но он не жалел об этом. И именно из-за этого она ни за что не сможет его простить.

Однако, вот она, стоит на его пороге — пороге Джорджа, — глядя на него своими большими, честными темные глазами; ее ресницы влажные, как будто она плакала; и он удивлялся, почему. Когда-то давно было время, когда он мог просто подхватить ее на руки и спросить, что произошло, а затем заставить ее почувствовать себя лучше. Когда-то давно, но уж точно не теперь. Меньшее, что Ли мог сейчас сделать, — это поздороваться. Однако он только молча отошел в сторону, чтобы позволить ей войти внутрь. Кэтти бегло оглядела голые стены почти пустой комнаты.

— Это место выглядит еще хуже, чем раньше, — ровным тоном подытожила она.

Ли рассмеялся. Он перенес всю мебель в комнату поменьше, что находилась в конце коридора. Поначалу парень собирался сделать полную перепланировку, покрасить стены, даже подготовился к этому, но ремонт пришлось отложить на неопределенный срок.

— Оно скоро станет лучше, — заверил подругу Ли. — Я просто убрал всё, чтобы внести кой-какие перемены. Через несколько месяцев «Ужастики умников Уизли» отроются заново.

— Было бы здорово, — Кэтти кивнула. — Хорошая идея снова восстановить работу. Ли, как дела у Джорджа?

У Джорджа всё было просто блестяще, по мнению Ли, однако слово «блестяще» для него имело совершенно другое значение в понимании Кэтти. Жизнь Джорджа изменилась в лучшую сторону в сравнении с последними месяцами. Его периоды депрессии постепенно стали уходить. Джордж ел. Говорил. Помогал Ли наводить порядок в магазине. Однако, тем не менее, он не жил, а выживал.

— Уже лучше, — наконец, ответил Ли, мягко улыбаясь. — Настолько хорошо, насколько можно ожидать.

Она бросила на него короткий взгляд, полный отвращения, природу которого Ли сразу же смог разгадать. Этот взгляд означал «Как ты вообще можешь улыбаться?». После войны многие завидовали счастью других. Первые несколько месяцев Ли и сам относился к такой категории людей, однако никогда не ожидал, что и Кэтти к ней присоединится.

— А ты? Как у тебя дела, Ли?

Ли пожал плечами.

— Настолько хорошо, насколько можно ожидать, — повторил он. — Наверное, даже лучше. Я ведь уже и не надеялся когда-нибудь увидеть свет, знаешь ли. Я был уверен, что меня отправят в Азкабан на всю оставшуюся жизнь.

Он знал, чего стоило Гарри и Кингсли, обычно таким честным, подергать за все ниточки, которые только были в их распоряжении, чтобы спасти его жизнь. Они использовали все доступные связи и всю свою репутацию, чтобы вытащить Ли из передряги, а он так до сих пор и не смог понять, почему они это сделали.

— Ты бы этого заслужил, — с горечью в голосе отчеканила Кэтти.

— Заслужил бы, — согласился Ли. — Я имею в виду, я действительно этого заслужил. Кэтти, я не сожалею о том, что сделал, — он посмотрел ей прямо в глаза, будто бы пытаясь усилить эффект от своих слов. — Я не жалею.

— Я знаю, — вдруг совершенно легко ответила Кэтти. — Это неправильно. Ты просто больной.

Ли кивнул. Он ожидал подобной реакции.

— Поднимайся наверх, — вдруг произнес он, — и сама посмотри, как там Джордж.

— Нет, всё в порядке, — вдруг запротестовала Кэтти. — Я просто… останусь здесь ненадолго. В любом случае, мне скоро нужно будет идти домой.

Она еще раз оглядела комнату, а затем подошла к пустой полке на стене. Кэтти провела подушечками пальцев по толстому слою пыли и тяжело вздохнула.

— Думаю, я всё еще помню, как здесь всё было раньше, — тихо прошептала она. — Там была секция маггловских фокусов… А вон там, уголок для девочек.

— Ты бы хотела прийти, когда мы тут всё восстановим? — поддавшись нахлынувшим эмоциям, спросил Ли.

Кэтти обернулась, чтобы посмотреть на него.

— Нет, — так же тихо ответила она. — Не уверена, что приду.

Она обвиняла его. Он был ей противен. Она… ненавидела его? Нет, но что-то было не так.

Просто винила. В ее темных глазах виднелась тихая, суровая вина, которую она не собиралась скрывать. Раньше он держал ее в своих объятьях, целовал, признавался в любви, а теперь она с трудом могла оставаться с ним в одной комнате. Неужели теперь она всегда будет видеть в нем монстра? И заслужил ли он такого к себе отношения?

А, впрочем, какая разница? Что сделано — то сделано, и прошлого уже не вернуть.

— Хватит, — вдруг совершенно неожиданно отчеканила она, вырывая Ли из его невеселых мыслей.

— Что?

— Хватит смотреть на меня вот так.

— Как так?

— Как будто тебе… Как будто тебе уже всё равно.

Ли улыбнулся, хотя в ее словах не было ничего смешного.

— А если мне действительно всё равно?

— Тогда это даже хуже, чем я думала, — решительно заявила Кэтти. — Ли, я ведь тебя больше не узнаю. Что они тебе сделали?

— «Они» убили моего лучшего друга.

— О, и это всё объясняет, да? Это оправдывает твой поступок? Это дает тебе право кого-то пытать?

— Это был не «кто-то», Кэтти. Это был он.

— Руквуд. Да, я знаю. Тот, кто убил Фреда. — Она вновь посмотрела на полку. — Черт бы тебя побрал, Ли, зачем нужно превращать всё в такой беспорядок? Как будто наша жизнь недостаточно трудная, чтобы ты еще больше ее усложнял.

— Я превращаю всё в беспорядок? Кэтти, ты ведь знаешь, что эта ситуация была достаточно беспорядочной и до моего вмешательства.

— Я знаю это, Ли. Все это знают. Но другие хотя бы попытались, — возразила Кэтти. — Все остальные пытались справиться с этим правильно. Они пытались найти единственно верный способ.

— Ты имеешь в виду, забыть? — голос Ли наполнился холодом. — Забыть и простить их, так?

— Нет, я говорила о том, чтобы просто принять случившееся, — отрезала она, не намереваясь выслушивать упреки. — Даже Джордж, по-своему… Боги, Ли, даже Джордж никогда не сделал бы ничего подобного, — она повысила голос. — Что ты сделал?

— Тебе нужны подробности?

Кэтти вздохнула, вдруг ухватившись за полку так сильно, что костяшки ее пальцев побелели.

— Черт бы тебя побрал Ли, — снова выдавила она. — Ты… Зачем ты это делаешь? Почему?

— Я не знаю, — честно признался Ли.

— Ты не имел на это права, — Кэтти медленно покачала головой. — Тебя могли просто схватит и бросить до конца дней твоих гнить в Азкабане. Зачем ты это делаешь?

— Я не знаю, Кэтти, — упрямо повторил он. — Я просто… Это пришло ко мне в голову, когда я его увидел.

— Как это было? — вдруг спросила она. — Что ты почувствовал? Чувствовал ли ты свой поступок оправданным? Чувствуешь ли ты себя лучше теперь, после того, как пытал человека?

— Нет, — ответил Ли. — Кэтти, посмотри на меня.

Наконец, она развернулась спиной к полке и перестала избегать взгляда Ли, посмотрев ему прямо в глаза. Прежнее обвинение заменилось на замешательство в чертах ее лица, и Ли почувствовал, как его сердце пропустило несколько ударов.

— Это не так. Я делал это не потому… не потому, что думал, будто совершаю правильный поступок. Я не планировал этого. Я просто… Когда я произнес то заклинание, я чувствовал ненависть, гнев и боль. Кэтти, эти чувства ничем не отличались от тех, что я испытывал до встречи с Руквудом.

— То есть, ты просто разрушил свою карьеру ни за что.

Ли даже закашлялся от удивления.

— Мою карьеру? Кэтти, у меня не было никакой карьеры. Я не собирался оставаться аврором надолго. Я планировал уйти, когда Руквуд будет пойман — не важно, мной или кем-то другим. Ты ведь знаешь, что единственной причиной для меня пойти в мракоборцы, была поимка Руквуда и передача его в Азкабан.

— То есть, ты не собирался его убивать?

— Нет, — после долгой паузы ответил Ли. — Я не собирался его убивать. Может быть, сначала, но это было импульсивно и глупо. Нет.

— Тогда почему ты не жалеешь об этом? Как ты можешь не знать, что это было неправильно.

— Я знаю, что это было неправильно. Мне просто всё равно.

И вот, они снова вернулись к тому, с чего начинали.

Кэтти посмотрела на него; на этот раз в ее глазах плескалась ненависть.

— Ты просто больной на всю голову, Ли.

— Знаю.

— Эндж говорила мне, что ты был хорошим аврором.

— Она так говорила? — Ли искренне удивился. — Мне никогда не нравилась эта профессия. Никогда. Но в классе я был хорош, — он пожал плечами. — Гарри всегда мог победить меня в любом поединке, но после него я был одним из лучших в классе.

— Как так? — вдруг заинтересовалась Кэтти. — Ты был не очень хорош в Хогвартсе.

— В Хогвартсе я не старался, — пояснил Ли. — Для аврората я много тренировался и работал. Не потому, что мне это нравилось, а потому, что я хотел стать действительно хорошим аврором. Чтобы быть готовым ко встрече с Руквудом.

Кэтти покачала головой.

— Ты потратил годы своей жизни на погоню за Пожирателем Смерти, который в любом случае был бы пойман. Ты рискнул своим будущим, чтобы применить к нему Непростительное. Каково это, Ли, узнать, что тебе удалось потерять абсолютно всё за пять наиглупейших секунд в твоей жизни?

— Это просто, — с улыбкой начал Ли, — блестяще.

Кэтти дернула головой и недоверчиво уставилась на него. Она просто не могла в это поверить.

— Ли, ты теперь вообще человек?

— Я говорю честно, — возразил Джордан. — Я не чувствовал себя настолько живым в прошлом году. Думаю, наполовину из-за того, что теперь мне не придется так старательно учиться, а еще потому, что я поймал Руквуда. Кэтти, вот почему я не жалею об этом. Потому что в глубине души, вот тут, — он приложил руку к груди, — я чувствую, что это был единственный правильный для меня поступок.

И когда брови Кэтти возмущенно взметнулись, он тут же спешно добавил:

— Конечно, правильный поступок не с точки зрения закона. Это был неправильный поступок с точки зрения морали. Но для меня… Я действительно думаю, что это был единственный способ вернуть себе покой.

— Ты имеешь в виду, пытая кого-то? Это был твой «единственный способ»?

— Нет, — резко отчеканил Ли. — Мерлин, Кэтти! Я имел в виду, поймать его спустя три месяца бессмысленной погони. Это уже что-то значит.

— Господи, меня сейчас стошнит, — побормотала она, потупив взгляд.

Несмотря на это, Ли подошел к Кэтти и взял ее руки в свои.

— Кэт, посмотри на меня.

Она мгновенно подняла голову.

Глаза Кэтти наполнились влагой, слезы грозились вот-вот вырваться из-под ее контроля. Губы девушки дрогнули, она уже с трудом сдерживала нахлынувшие эмоции: раздражение, недоверие, отчаяние.

Ему так хотелось ее поцеловать, что это даже причиняло физическую боль.

— Кэтти, — ласково произнес он. — Мне очень жаль. Я не сожалею о том, что сделал. Но если это тебя утешит, то мне очень жаль, что я причинил тебе боль. Черт, Кэтти, прости меня за всю ту боль, что я когда-либо тебе причинял.

На губах Кэтти появилась легкая улыбка.

— Ты и понятия не имеешь о том, за что извиняешься.

— Я знаю. — Он ласково взял ее руку и всё же решился запечатлеть нежный поцелуй на внутренней стороне ее запястья. — И за это тоже прости.

Он ждал, что она будет вырываться, однако Кэтти продолжала стоять неподвижно. А затем она вдруг прижалась к нему, уткнувшись лицом в его широкую грудь, не говоря ни слова. Спустя пару секунд Ли отпустил ее руки и обнял Кэтти, положив подбородок на ее затылок. Ее волосы по-прежнему пахли так же, как он запомнил. А после недолгого колебания Ли почувствовал, как руки Кэтти нерешительно скользнули по его спине.

— Я никогда не хотел тебя обидеть, — прошептал он.

— Мы много чего не хотели, — отозвалась Кэтти, ее голос звучал приглушенно, поскольку она всё еще полу-прижималась лицом к его рубашке. — Мне никогда не хотелось, чтобы Фред умирал. Мне никогда не хотелось увидеть, как ты станешь… тем, кем ты стал теперь.

— Я вернусь, — пообещал Ли. — Я не знаю, кем я стал, но я этого так не оставлю. Кэтти, мы прошли долгий путь за последний месяц. Клянусь тебе… Я обязательно вернусь.

Кэтти немного отстранилась и откинула голову назад, чуть приоткрывая рот. Ли коснулся своими губами ее губ, увлекая девушку в мягкий, нежный поцелуй, светлый и теплый, как полет бабочки. Когда их языки соприкоснулись, они почувствовали, как по телу будто бы пробежал электрический импульс.
А потом Кэтти вдруг разжала руки и отступила на шаг назад.

— Я не могу тебя ждать.

Черный, как кровь.

Глава 48.
Черный, как кровь.

25 июня 1999 года.

Это был ясный летний день, один из тех, что заставляет удивляться: как так выходит, что погода может быть такой светлой и прекрасной, когда всё вокруг столь беспросветно мрачно?

Они были в поместье Малфоев, в саду, сидели на краю фонтана; Нарцисса пригласила ее. Люциус, как сообщили, был занят. Конечно, это было и к лучшему. А уже через пару недель домой вернется Драко.

— Как дела у Драко в школе? — спросила Андромеда тоном, приближенным к пустой болтовне.

Хотя она прекрасно понимала, что для Нарциссы этот вопрос был очень важным: она искренне заботилась о сыне.

Лицо женщины потемнело.

— Я не знаю, — честно призналась она. — Понятия не имею. Он почти ничего мне не пишет, отказался приехать домой на праздники — даже на Рождество. Я знаю, что он винит нас за то, что было в Азкабане. Это оказало на него слишком сильное влияние. Андромеда, я не знаю… Я не знаю, как я смогу встретить его на платформе 9 и ¾, когда он, наконец, приедет. Ты и понятия не имеешь, Энди, каково это для матери — видеть, как твоего сына пытали — потому что это была пытка! — дементоры. Пытали до тех пор, пока я сама с трудом смогла его узнать. Я не видела Драко с августа, и не знаю, как он справлялся с этим всё время. Я не знаю, что, если… Что, если он… — ее голос дрогнул. — Я так боюсь, Энди. Я не знаю, что мне делать, если он стал… Стал таким, как Белла.

— Как Белла? — переспросила Андромеда, чувствуя зарождающийся в глубине души страх. — Ты думаешь, он?..

— Нет! — не дав сестре заговорить, воскликнула Нарцисса; в глазах женщины заблестел гнев. — Конечно, нет. Но в последние годы ему было трудно. Ему пришлось делать вещи, которые не должен был делать никто. Видеть то, что не стоило видеть никому. Он еще так молод, Андромеда. Так впечатлителен. А дементоры… — она осеклась. — Ты не знаешь, на что это похоже, — вновь повторила она, на этот раз с большей уверенностью в голосе.

— Я знаю, — медленно произнесла Андромеда, — каково потерять всю свою семью от рук Пожирателей Смерти.

Нарцисса подняла взгляд на сестру:

— Ох, Энди, я не имела в виду ничего такого. Ты же знаешь, что я не думала… У тебя ведь свои… Энди, я заслужила то, что со мной произошло. Я заслужила даже худшее, чем получила. И я не сетую на свою судьбу. Я просто волнуюсь за сына.

— Я хотела бы, — вновь холодно добавила Андромеда, — чтобы у меня всё еще был ребенок, о котором можно было бы волноваться.

Она поглядела на Тедди, сидящего у нее на коленях. Он игрался с ее длинными темными волосами; и Андромеда не смогла сдержать тяжелого вздоха, потому что цвет волос мальчика был абсолютно таким же. Его волосы не поменяли свой цвет с того самого дня, как он понял, что больше никогда не увидит свою маму снова. Тем не менее, мальчик находил волосы бабушки забавными в качестве игрушки, которую можно тянуть и путать, когда становится особенно скучно. Но еще больше Тедди нравились волосы Нарциссы. Вот это Энди могла понять: они были гладкие, шелковистые на ощупь, к тому же светлый оттенок был куда более приятным, чем мрачно-коричневый.

— Мама, — произнес малыш, поймав на себе внимательный взгляд.

А затем посмотрел на бабушек темными, темными глазами. Глазами Белатриссы.

Улыбнулся и хихикнул.

— Нет, не «Мама», — вздохнув, поправила его Андромеда. — Энди. Тише, дорогой, — добавила она, когда Тедди вдруг начал хныкать.

Тедди был смышленым для своих лет ребенком, но заставить его понять, что она была ему не матерью, было всё равно как идти против ветра. И Андромеда не могла его винить. Какому ребенку не хотелось бы иметь мать? Но она стала понемногу злиться на мальчика за это, ведь каждый раз попытки говорить об этом разбивали ее сердце снова и снова с куда большей силой, чем если бы она просто вспоминала голос Нимфадоры, ее улыбку, смех, лицо.

Волновалась ли она о Тедди? Конечно, волновалась. Но это было не одним и тем же. Тедди был ее внукоми, и она любила его, но он не был ее собственным ребенком. Каждый раз, когда Андромеда смотрела на него, она вспоминала об этом. Вспоминала свою умершую дочь. Своего мертвого зятя, которого она не ценила достаточно, пока он был жив. Он был создан для ее дочери, теперь Андромеда это знала. Если бы только она не была с ним такой строгой...

Она снова посмотрела на Нарциссу; глаза сестры всё еще были полны немого страха.

— Андромеда, мне очень жаль за всё…

— Я знаю, как это — быть матерью, — прервала ее Андромеда. — Моя дочь росла счастливой. Она росла с родителями, которые любили ее и не пытались контролировать во всём. Она выросла волевой и свободной. Она вышла замуж за человека, которого любила всем сердцем, несмотря на все его — как я считала — недостатки. Она была счастлива. И мне пришлось похоронить ее год назад. Мне пришлось смотреть, как ее тело опустили в землю. Мне пришлось выбирать надпись для могилы собственной дочери. Ты понимаешь это, Цисси? Ты понимаешь, что это сделало со мной? Никто не должен хоронить своих детей. Никто не должен жить дольше, чем их собственные дети. Поверь мне, Нарцисса, я знаю, каково это — быть матерью. Но еще я знаю, каково ощущать свое собственное разорванное в клочья сердце. Так что я думаю, что могу понять, что ты сейчас чувствуешь.

— Мне очень жаль, — тихо ответила Нарцисса. — Ты ведь знаешь, я имела в виду не это. Просто… Как ты сама сказала, Андромеда, ты знаешь, каково быть матерью. Я люблю Драко всей душой. Я просто… Просто забываю обо всём на свете, когда думаю о нем.

— Я знаю, — уже сдержанней сказала Андромеда. — И я тебя не виню. В конце концов, он мой племянник. В каком-то смысле.

— Во всех смыслах. Кровь Блэков сильна, Андромеда. Мы всегда будем твоей семьей.

Энди хрипло рассмеялась.

— О, это большая роскошь, слышать подобное от тебя. «Я всегда буду твоей семьей». Где ты была, Нарцисса, когда твоя племянница родилась? Где ты была, когда наша семья от меня отреклась? Где ты была, когда Белла пыталась меня убить? В нашем случае, вода куда лучше крови*. Я встретила много замечательных людей, когда покинула тебя, Нарцисса. Я вышла замуж за человека, которого полюбила, и у меня была прекрасная дочь. Я никогда, ни на одну секунду не пожалею о той жизни, которую выбрала, покинув семью. Это ты ошиблась в выборе, ты, и вся твоя семья. Точно так же, как твой сын.

— Кровь, которая делает тебя моей сестрой…

Она ожесточенно оттолкнула протянутую к себе руку Нарциссы.

— Неужели ты так и не поняла, Цисси? Неужели ты так и не поняла, что нет никакой дорогой, нет никакой чистой крови Блэков? У нас у всех по венам бежит одна и та же кровь, — Энди коротко кивнула головой в сторону Тедди. — Это сын твоей племянницы. Он полукровка, но его кровь такая же красная, как моя. Такая же красная, как твоя. Вот в чём дело! Кровь красная, Нарцисса. Не грязная, не та, которой можно гордится, и уж конечно, она никогда не была черной.** Она красная!

Тедди заскулил у бабушки на руках, испуганный ее резким тоном.

— Я верю тебе, — произнесла Нарцисса. — Я тебе верю. Хватит, Андромеда, перестань. Пожалуйста. Я не пытаюсь никого обвинять. Неужели ты действительно думаешь, что каждый раз, когда я смотрю на Тедди, я думаю только о его отце-полукровке и о его полукровной матери? Неужели ты всерьез думаешь, что я ненавижу его? Ненавижу его из-за крови? Это совсем не так, Андромеда. Я люблю Тедди. Ты ведь знаешь, что люблю.

— Я просто переживаю, — призналась Андромеда, глядя на внука. — Я не смогла защитить его родителей. Свою дочь. Как они могли доверить мне своего сына? Я волнуюсь о нем. Я не думаю, что смогу сделать всё правильно. Я никогда не смогу заменить ему родителей. Они должны быть здесь сейчас вместе с ним, а вовсе не я.

— Просто воспитай его так, как ты воспитывала свою дочь. Так, как ты говорила. Вырасти его счастливым.

— Думаю, теперь я смогу это сделать, — согласилась Андромеда. А затем осторожно добавила:

— И я знаю, что ты любишь Тедди.

— Я могла бы любить и твою дочь, если бы знала ее.

Андромеда ничего не ответила, устало прикрыв глаза. Эти слова вновь жесточайшим образом заставили ее вновь вспомнить Нимфадору. Изображение дочери предстало перед мысленным взором женщины: ее глаза, голос, неуклюжесть — всё…

Нимфадора не погибла бы, если бы только ее мать не была одной из Блэк, а тетка — сумасшедшей.

Холодные пальцы накрыли ладонь Андромеды, и она распахнула глаза. Нарцисса протянула было руку, чтобы снова коснуться сестры, но Энди так быстро отодвинулась, что это даже почти испугало Цисси. В глазах миссис Малфой едва заметно промелькнула обида, когда она спешно отвела взгляд, разочарованно вздохнув.

— Энди, посмотри на Тедди…

— Я просто… — начала было Андромеда и замерла, уставившись на внука.

— Мама, — сказал Тедди, потянув женщину за рукав. — Мам…

И на этот раз ей не хватило смелости сказать ему, что она не была его мамой. Потому что… Потому что волосы Тедди были коричневыми, темно-коричневыми, почти черными. Совсем такими же, как волосы Андромеды. И вдруг они сменили свой цвет на светло-синий. Синий, как небо в погожий летний день. Светлый, как слезы, что блестели в глазах Нарциссы. И столь же светлый, как их будущее в мире, где не было войны.

— Он будет в порядке, Андромеда, я обещаю.

Нарцисса в третий раз попыталась взять руку сестры в свою, и на этот раз Андромеда ей это позволила.

______________________
Примечания переводчика:
* - Видоизмененная пословица "Blood is thicker than water" (что имеет аналог "Кровь - не вода"), в которой Андромеда намеренно поменяла имена существительные местами.
** - Имеется в виду фамилия Блэков в дословном переводе. "Black" с английского языка - "черный".

Будущее

От переводчика.
Этой главы я боялась, честно. Мой внутренний драмионщик рыдает в три ручья и кричит, что так нечестно.
Наверное, косвенно поэтому продолжение так сильно задержалось в пути.
Миллион извинений.
Следующая — последняя! — глава выйдет на днях.
Спасибо всем, кто по-прежнему ждёт и читает.

Глава 49.
Будущее.

1 июля 1999 года.

Последние несколько недель были для них просто замечательными. Вместе с Драко они построили воспоминания, которые никогда не забудут. Воспоминания, которые он, возможно, сможет призвать, если будет снова нуждаться в Патронусе. Гермиона знала, что он никогда не сможет забыть — да и она, пожалуй, тоже, — каково было выиграть у Гриффиндора кубок по Квиддичу. Джинни казалась полностью разоренной этим фактом, и Гермиона понимала, что было как-то неправильно не болеть за свой собственный факультет, но она снова надела свою серебристо-зеленую заколку, а ее взгляд на протяжении всего матча был прикован исключительно к Драко. Он тоже это знал. Он смотрел на Гермиону как раз в тот момент, когда снитч пролетел прямо перед с ней. Поначалу она даже ничего не заметила, однако Малфой так быстро поддался вперед, что в ту же секунду это осознали и все остальные. Позже общей гостиной Гриффиндора овладела довольно угрюмая атмосфера, и Гермиона была более чем счастлива улизнуть оттуда в выручай-комнату, где надеялась увидеться с Драко. Он уже был там, и они вместе отметили победу.

— Разве ты не должна сейчас быть со своим факультетом? — спросил Малфой,втайне несказанно довольный.

— Я и была, — тихо ответила Гермиона. — Но ты — тот, с кем мне хотелось бы отпраздновать.

Никогда в своей жизни она не интересовалась квиддичными матчами. И скорее, всего никогда больше не будет. В конце концов, сейчас дело было далеко не в квиддиче.

Воспоминания…

Сейчас же Драко ехал вместе со слизеринцами, а Гермиона решила отправиться без сопровождающих. Ей хотелось последние пару часов побыть одной, прежде чем придет время окончательно попрощаться с Хогвартсом и всеми проведенными в школе днями. Гермиона уже получила должность в Министерстве, к тому же она сдала ЖАБА на «Превосходно» по всем предметам. Драко же получил, как минимум, «Удовлетворительно», и даже «Превосходно» по Зельеварению, Трансфигурации и Защите от темных искусств. Гермиона всё никак не могла взять в толк, как после всех штрафов и денежных компенсаций, которые пришлось заплатить его семье, Малфои по-прежнему имели достаточное количество денег, чтобы позволить своему сыну не искать дальнейшую работу. Однако, в конце концов, она пришла к выводу, что это было совершенно не ее ума дело. Иногда некоторые вещи оставались недосказанными между ними двумя только потому, что это был единственный выход, чтобы из их общения вышло хоть что-то. С другой стороны, это также служило причиной обратному.

Поэтому она в одиночестве сидела в пустом купе поезда, смотря на проплывающие за окном пейзажи. За все часы их дороги это было ее единственным занятием: просто глазеть на быстро сменяющиеся перед глазами картинки по ту сторону окна. Гермионе пришлось долго-долго моргать, чтобы прогнать непрошенные слезы, когда они покидали станцию Хогсмида, как будто она проделывала этот путь в первый раз. Даже сейчас в горле немного першило. Гермиона не знала: было ли это оттого, что последний учебный год подошел к концу, и теперь всё давление, все чувства утраты возвращались к ней, и по этой причине она решила остаться одна, что только облегчило мрачным мыслям находить свой путь к сознанию девушки; или же потому, что она больше никогда не увидит Хогвартс. Или Драко.

Она больше никогда не заговорит с ним снова.

Деревья за ее окном, наконец, начали замедлять свой бег, и Гермиона отвела взгляд. Когда поезд окончательно остановился, она поднялась на ноги и с помощью палочки отлевитировала свой чемодан с полки на пол. А затем обернулась к дверям купе и мгновенно замерла на месте. Драко стоял в проходе, уже переодевшись из школьной мантии в аналогичную ей по крою черную, на манжетах которой красовались серебристые нашивки. Он опирался о дверь, плотно прикрытую за его спиной (и почему только она не услышала, как он вошел?), и наблюдал за ней с такой теплотой во взгляде, которую Гермиона прежде не замечала.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел попрощаться, — ответил Драко, и Гермиона сделала шаг вперед. Он был сейчас так близко, что она могла не только услышать его сердцебиение, но и почти почувствовать призрачную теплоту его дыхания на своем лице. — И еще сказать спасибо. Я никогда этого не забуду.

Его голос потеплел, и Гермиона поняла, что он говорит об этом, не только обо всем последнем годе, но и об этом тоже: этом моменте.

— Ты даже не попытаешься дать наш шанс, не так ли? — прошептала она.

— Я не могу, — мягко произнес Драко. — Ты ведь знаешь: мы не можем.

— Но почему? — Гермионе хотелось, чтобы в ее словах не звучало столько отчаяния; ее голос дрогнул, и она почти запнулась, когда произносила эти два слова.

— Если бы я только мог, я бы постарался, — сказал Драко. — Ты ведь знаешь. Слушай…

— Ты боишься.

— Да, я боюсь. Я не такой, как ты. Я не гриффиндорец. Я не могу просто… Я не смогу с этим справиться. Хоть один из нас должен оставаться рациональным, и сейчас им вынужден быть я. Я не кинусь в этот омут вслепую. Я всё обдумал, как и ты. Знаю, ты об этом тоже думала. Мы вместе пришли к этому решению.

— Даже если я не хочу?

— Особенно, если ты не хочешь.

— Хотела бы я… — начала она и вдруг остановилась.

— Чего, Гермиона? — спросил у нее Драко. — Чего?

— Хотела бы я знать, — закончила она свою прежнюю мысль, — что бы случилось, если бы мы на самом деле попытались.

Драко не отвечал довольно долгое время, а затем всё же решился:

— Ты когда-нибудь слышала про звезды, которые исполняют желания?

— Да, — удивленно кивнула Гермиона. — Что?..

— В следующий раз, когда ты посмотришь на небо, — прервал ее Драко, — и ночь будет звездной, от всей души загадай желание: любой звезде. Я хочу, чтобы ты посмотрела на небо, и вспомнила, как мы в ту ночь наблюдали за звездами весте, как я показал тебе мое созвездие. И тогда ты поймешь, что я думаю о тебе. Хорошо? — он даже не дал ей ответить. — А что именно будет загадано, ты тоже знаешь. Ты знаешь, что могло бы случиться. Но не думай об этой. Забудь. Забудь обо всем, просто думай о себе, обо мне — прямо сейчас. Пусть всё остальное уходит так же, как ты когда-то учила меня отпускать свое прошлое.

И вдруг его губы вновь встретились с ее губами в мягком прикосновении: не забирая, но отдавая, возвращая всю нежность, которую Гермиона подарила ему за последний год. На вкус губы Драко были как соль и море, но, возможно, это ей только казалось из-за собственных слез, сбегавших по щекам. Гермиона могла почувствовать его отчаяние за маской из этого поцелуя, вместе с благодарностью, когда слегка приоткрыла рот, углубляя поцелуй, отдавая в его полную власть. Точно зная, что он был их последним.

Драко отстранился первым, и Гермиона посмотрела на него, чувствуя странное головокружение. Драко подарил ей еще один бесконечно ласковый поцелуй в лоб и улыбнулся.

— Пока, Грейнджер.

— Пока, Драко, — отозвалась Гермиона, пытаясь заставить свой голос прозвучать твердо.

А затем Малфой ушел, и на этот раз всё действительно закончилось.

Просто вот так.

— — — * — — —

Когда она так же в одиночку сошла с поезда, они уже были там. Семейство Уизли. Даже Бил и Флёр, Перси и Одри. Краем глаза Гермиона увидела бегущую им навстречу Луну: Джордж подхватил ее за талию и крепко обнял. Они стояли так ещё некоторое время. Джордж, продолжая прижимать к себе девушку, положил подбородок Полумне на макушку, однако Гермиона была слишком занята, чтобы обратить на это внимание, удивленно разглядывая другого человека, увидеть которого сейчас действительно не ожидала.

Рон тоже пришел. Сейчас он стоял чуть позади Гарри, глядя прямиком на Гермиону. Она почувствовала, как ее сердце забилось быстрее, когда он медленно стал подходить ближе; Джинни вдруг тоже отошла в сторону, оставляя Гермиону один-на-один со своими страхами.

— Привет, — усмехаясь, произнес Рон. От этой улыбки сердце Гермионы подскочило куда-то к самому горлу. — Как всё прошло? Мы по тебе скучали.

Он даже ни разу не написал. Она не думала о нем — на самом деле, думала — неделями. Но только здесь и сейчас, совершенно внезапно, всё, что она когда-либо чувствовала к нему, стало возвращаться назад. Рон улыбался, его глаза сияли, а в голосе слышались игривые нотки. Он — каким-то чудесным образом — исцелился. И этого осознания было достаточно, чтобы сердце Гермионы радостно забилось обратно в груди. Даже Гарри, казалось, выглядел куда более расслабленным: он не был настолько спокойным уже долгие месяцы. Гермиона почувствовала настолько резкий прилив любви к ним обоим, что ей пришлось снова пару раз сморгнуть, не давая предательским слезам вновь вырваться наружу. Ее лучшие друзья, наконец-то, вернулись к ней.

— Всё было хорошо, — ответила она вслух. — Даже лучше, чем хорошо.

— Ты всегда любила школу.

Рон осторожно приобнял Гермиону за талию, притягивая ближе. И хоть она не почувствовала ни одной искорки тепла, но это прикосновение было до странного утешающим.

— Неужели все пришли сюда только ради нас? — спросила Гермиона, оглядываясь.

— Не обращай на них внимания, — прошептал Рон, придвинувшись лицом к лицу Гермионы: его рот оказался всего в паре дюймов от ее уха. — Я пришел только ради тебя.

— Джинни твоя сестра.

— А ты моя девушка, — мягко поспорил Рон, взяв ее руку в свою свободную, прижимаясь лбом ко лбу Гермионы. — Или станешь ею, в один прекрасный день, когда будешь готова. Конечно, если всё еще хочешь быть моей девушкой, — понизив голос, добавил он. — Мне очень жаль.

— Это была не твоя вина, — произнесла Гермиона и только тогда осознала, что на самом деле верила сказанному. Когда такое успело случиться? — Просто тогда я не могла этого сделать.

Тогда…

Это, и правда, было всего год назад? Гермионе казалось, что прошла целая вечность.

— Так что... — Рон улыбнулся ей. — Уже слишком поздно? Или ты думаешь, что мы еще можем попробовать? Теперь я готов.

— Я тоже.

И тогда он поцеловал ее, мягко прикасаясь губами ко лбу, в самом нежном поцелуе, который Гермионе дарили когда-либо прежде. В нем не было ни огня, ни особог запала. Это был подарок, извинение, обещание чего-то большего. В этом поцелуе не было ничего от того страстного сплетения губ, которое они разделили во время Битвы.

Теперь это было новое начало.

Джордж по-вольчьи присвистнул, тогда как Гермиона отдаленно услышала выкрики: «Наконец-то!» и «Долго же тебе понадобилось времени, дружище!». Она узнала смех Гарри, а ещё голос Джинни, тоже что-то говорящей. Даже когда Гермиона отстранилась, чтобы приветливо кивнуть им, она не смогла стереть с лица улыбку.

Это был долгий год. Порой веселый, порой тяжелый, но, несомненно, полный сюрпризов. Сейчас же он закончился.

Пришло время смотреть исключительно вперед, в будущее.

Гермиона посмотрела на свою руку, по-прежнему находящуюся в руке Рона и сказала больше для внешнего мира, чем самой себе:

— Давай сделаем это.

Рон улыбнулся ей в ответ и повторил:

— Да, давай сделаем это.

— — — * — — —

Этой ночью звезды ярко сияли на фоне чернильно-черного неба. Столь же яркие, как их будущее.

Эпилог

От переводчика.
Это было... долго. На самом деле.
Словами не выразить, что для меня значит эта история, но сейчас, ставя статус "закончен", я вспоминаю почти четыре года, что у меня заняла эта работа, и не могу сдержать слез. Надеюсь, что этот фанфик понравился - и еще понравится - читателям так же, как влюбилась в него я.
Спасибо всем, кто читал, оставлял комментарии, читал И оставлял комментарии, помогал улучшать работу, поддерживал, давал силы и вдохновение, чтобы переводить главу за главой, до самого конца.
Спасибо.
И приятного прочтения!

Эпилог.
Это начало.

Скрестив ноги, Джинни сидела прямиком на траве снаружи Норы, чуть откинув голову вверх в попытке поймать лицом последние лучи уходящего солнца, прежде чем тьма вновь накроет всё вокруг. Ее длинные волосы — запутанные в совершеннейшем беспорядке — развевались позади неё, будто огненная накидка, всякий раз, когда поднимался сильный ветер. Кончики ее губ были чуть нахмурено опущены, а глаза — закрыты из-за палящего солнца. Джинни выглядела внутренне закрытой и неприступной: Гарри почувствовал, как его сердце невольно сжалось от одной только мысли о том, когда он в последний раз видел ее улыбку. Настоящую улыбку — совершенно искреннюю и широкую, от которой во взгляде загорались едва уловимые искорки, говорящие лучше любых слов, особенно когда Джинни была не в состоянии подобрать нужных выражений. Эта улыбка всегда вызывала у Гарри странное желание говорить стихами, хотя видит Мерлин: Джинни не потерпела бы, если бы он вдруг на самом деле начал упиваться никому не нужными, слащавыми репликами.

Глаза зеленей, чем чародея жаба… [1]

Гарри вдруг резко отступил на шаг назад, как если бы его внезапно ударили, хотя по сути почти так оно и было. Он по-прежнему помнил скрипучий голосок гнома, читавшего то самое послание, которое, он знал, написала ему Джинни. Гарри вспомнился стыд, который он испытал, и то, как лицо Джинни покраснело. Эти воспоминания вызвали еще один болезненный укол по сознанию, так как мгновенно повлекли за собой последующие события второго курса, на котором Джинни отправила ему эту единственную Валентинку. И день, когда Гарри спас ее от василиска. С тех пор они прошли столь далекий путь: дружба и даже… больше. Всё только для того, чтобы закончить сейчас вот так: с трудом находить силы посмотреть друг на друга, заговорить первым. Гарри не знал, когда всё пошло под откос.

После смерти Фреда? Или же когда он оставил ее одну, бросившись в бега? Может быть, когда он самолично поставил точку в их отношениях? Или же Джинни была права, и он на самом деле изменился во время войны? В первые часы после окончания Битвы Гарри думал, что теперь у них всё будет хорошо. Но что-то пошло катастрофически не так, и Гарри не мог докопаться до истины: чем именно было это что-то. Единственное, что он знал наверняка, когда смотрел на Джинни — вот как сейчас, — так это что он чувствовал то же самое, когда исподтишка наблюдал за ней с Дином. Казалось, это было так давно: беспорядочная смесь потери, собственной бесполезности, невозможного желания и смущения. Он так держался за эти чувства, будто за отчаянную надежду. Как за знак, что всё еще могло вернуться к тому моменту, с которого они начинали… Вернуться в норму.

Пока он продолжал молча наблюдать за Джинни, она устало вздохнула и открыла глаза.

— Я знаю, что ты здесь, Гарри.

Его сердце снова пропустило несколько ударов. Еще больше надежды. Он был удивлен, хотя и не слишком сильно, каким образом ей удалось почувствовать его присутствие. Он подозревал, что Джинни знала, как часто он тайком за ней наблюдал. И самой шокирующей частью этого случайного открытия было то, что она решилась его позвать. Значит, действительно хотела что-то сказать.

Он вышел из-за дерева, за которым скрывался, не зная, чего теперь следует ожидать, и встретился взглядом с Джинни.

Она невесело улыбнулась совершенно фальшивой улыбкой.

— Некоторые люди найдут это жутким.

— А некоторые — романтическим, — поправил ее Гарри, закусив губу.

Джинни, казалось, не возражала против его ремарки. На самом деле ее улыбка даже немного потеплела.

— Я позволю тебе угадать, к какой из двух групп людей отношусь я сама.

— Надеюсь, что не к первой, — с осторожностью сказал Гарри. — Но и скорее всего не ко второй.

Ее карие глаза погрустнели, хотя улыбка по-прежнему оставалась будто бы приклеенной к лицу.

— Скорее всего, нет, — согласилась она. — Думаю, это зависит от твоих намерений.

Его сердце екнуло. Не оттого, что он истолковал ее слова за флирт, а потому, что они не обменялись таким большим количеством слов с самого Рождества (и это не был не очень приятный разговор), а ее последнее предложение, очевидно, ожидало ответа. Оно было приглашением продолжать, и Гарри вряд ли нужно было больше воодушевления.

— Я хотел тебя увидеть.

— Ты видишь меня почти каждый день. Мама любит приглашать тебя к нам на ужин.

— Да, но… Это всё не то. Не когда ты такая закрытая и настороженная.

Джинни, и правда, была будто пугливый кролик в его присутствии. Сейчас она вела себя даже хуже, чем в те дни детства, когда безгранично-влюбленно восхищалась Гарри.

— Я хотел увидеть тебя. Просто тебя. Не… Не то, что происходит между нами.

Она кивнула, как будто поняла, что Гарри имел в виду.

— И значит, это меня ты видишь, когда я одна?

— Да.

— Что тогда нужно сделать мне, чтобы увидеть тебя? — спросила Джинни хриплым голосом.

Гарри вздрогнул. Вопросы. Ответы. Разговор. Он вдруг понял, что делает шаг вперед, ближе к Джинни. Она проследила за его движениями взглядом, но ничего не сказала.

— Вот он я, — неуверенно сказал Гарри, разведя руками. — Хотя теперь я не тот Гарри, которого ты когда-то знала. Теперь я это понял. Знаю, ты права: я изменился. Но… Это по-прежнему я, Джинни.

Ее глаза сияли, но он мог с точностью сказать: от слез ли, или это был отражающий солнечный свет блеск, а может и что-то совершенно другое.

— Я знаю, — наконец, ответила Джинни. — Я это знаю. Ты — это ты, а я — всё еще я, но… Мы просто больше друг другу не подходим.

Это было больно. В разы больнее, чем Гарри когда-либо мог себе представить, но он не стал показывать свою боль. Джинни говорила с ним, пыталась добиться какого-то прогресса, и он не собирался позволить этой возможности уйти, даже не попытавшись хоть что-то изменить. Он продолжил свою мысль:

— Думаю… Думаю, мы на самом деле не изменились. Мы по-прежнему те же самые люди, просто… Чего-то не хватает. Поэтому мы теперь как будто паззлы, края которых не сходятся до конца, как прежде. Мы… Зазубренные.

— Зазубренные, — задумчиво повторила Джинни. Слезы вдруг брызнули у нее из глаз; Гарри ненавидел смотреть, как она плачет. — Луна говорила что-то похожее. Недостающие частички… Это ведь всё, что мы потеряли, верно? Мы никогда не сможем вернуть время назад, — ее голос дрогнул, сбиваясь почти до шепота. — Фред никогда не вернется.

— Нет, — согласился Гарри. — Не вернется. Никто из них не вернется.

— Значит, с нами теперь всегда будет что-то недостающее?

Гарри безумно, до отчаяния, хотел ответить ей: нет, конечно же нет.

— Да. Думаю, да. Но… Ты ведь научилась жить с этим, не так ли? Когда погиб Сириус… Я понимаю, что это не то же самое, — быстро добавил он. — Я не имел в виду…

Джинни сдавленно рассмеялась:

— Не глупи. Сириус был единственной семьей, которая у тебя была.

Гарри искренне удивился:

— Да… Да, полагаю, что так.

— Как… Как ты справился с этим? — мягко спросила Джинни. — Как ты вообще смог снова стать счастливым?

Гарри снова посмотрел на нее: на самом деле посмотрел, без утайки и ужимок.

— Ты помогла мне, — честно признался он. — Ты мне очень помогла. Ты, и Рон с Гермионой тоже.

— Больше я не смогу тебе помогать, — Джинни потупила взор. — Теперь я бесполезная. Я не смогу... Просто не смогу.

Гарри не знал, где он нашел смелость — гриффиндорскую смелость. Он преодолел последние разделявшие их шаги, сел напротив Джинни и взял ее руки в свои, глядя прямиком в глаза, которые уже порядком покраснели от слез.

— Ты не бесполезная, — возразил он. — Особенно не для меня.

— Тогда кто я тебе?

Он на несколько секунд даже забыл, как дышать. Слова повисли в воздухе: тяжелые, отчаянные, растерянные.

Кто я тебе?

— Я не знаю, — наконец, отозвался Гарри. — В последнее время я не знаю ничего.

Джинни коротко кивнула, но рук не убрала. Они еще немного сидели в абсолютной тишине. Джинни пыталась унять рвущиеся наружу слезы, а затем вдруг ее взгляд замер над плечом Гарри, и она принялась разглядывать что-то вдали. Гарри повернул голову посмотреть, что именно привлекло ее внимание. Солнце уже садилось, небо над самой полосой земли стало окрашиваться в оттенки розового и оранжевого.

— Я люблю закаты, — прошептала Джинни. — Мы с Луной постоянно за ними наблюдали в Хогвартсе. В том году.

Гарри не нужно было уточнять, какой именно год она имела в виду.

— Это было таким… постоянством, — продолжила Джинни, высвобождая руки, чтобы обнять себя за плечи, когда на свободу вырвался очередной сильный порыв ветра. Гарри попытался заставить себя не почувствовать того беспокойства, которое появилось в его сердце, стоило Джинни разорвать их прикосновение.

— Совершенно глупое, но всё же постоянство. В мире, где всё было в край перепутанным и непредсказуемым. Думаю, это помогло. Это по-прежнему мне помогает, правда.

— Что случилось? — спросил Гарри. — В том году. Ты так мне и не рассказала. Мы ни разу об этом не говорили.

— У меня или у тебя?

— У тебя, — Гарри печально улыбнулся. — Думаю, про мой ты теперь знаешь. Рон и Гермиона должны были рассказать тебе большую его часть.

— Кое-что, — поправила его Джинни. — Они ни за что не стали бы рассказывать мне всё. Как, например, о том моменте, когда все думали, что ты был мертв.

— Прости.

— Можешь себе представить, что я себя чувствовала? — сдавленным голосом спросила она. А затем:

— Извини. Не стоило…

Он хотел сказать хотя бы что-то, но слова будто бы застряли в горле.

Ты можешь задать мне все эти вопросы, Джинни. Ты можешь задавать мне их так долго, как только хочешь, только продолжай говорить со мной.

Он хотел бы, чтобы она об этом знала.

— Обернись, — вдруг сказала Джинни, отводя взгляд под его пристальным взглядом.

Гарри выполнил ее просьбу, разворачиваясь так, что теперь сидел с ней рядом, наблюдая, как солнце скрывается за темными очертаниями Норы.

— Раньше я думала, — очень тихо начала Джинни, глядя вперед себя, — что мир изменился. Что изменился ты, изменился Хогвартс, изменилось всё вокруг меня. Но теперь думаю: это я стала другой. Возможно, я стала смотреть на вещи другим взглядом, и всё теперь кажется мне совершенно далеким: оттого и создается впечатление, будто что-то изменились. Поэтому мне нравится наблюдать за закатом. Он остался прежним. Как ты думаешь, Гарри, это хотя бы когда-нибудь пройдет?

— Нет, — предельно честно ответил Гарри. — Не пройдет.

Джинни кивнула. Вечернее солнце поменяло окрас неба на темно-оранжевый и почти фиолетовый, а его диск почти спрятался за линией горизонта.

— Тот год был совсем другим, — наконец, смогла продолжить она. — В Хогвартсе было ужасно. Думаю, ты уже слышал основное от Невилла.

Джинни потянула рукав белой рубашки вверх, открывая взглядам пять (или около того) небольших, крест-накрест пересеченных шрамов вдоль внутренней стороны предплечья. Гарри не видел их раньше. Как правило, еще после самой битвы Джинни взялась носила одежду исключительно с длинными рукавами. Теперь он знал, почему.

— Еще немного здесь, — добавила она, касаясь щеки одной рукой. — Как и у Невилла. Но их можно было залечить. Самые ужасные заклинания они приберегли для тех мест, которые мы могли спрятать, как, например, руки. Я получила вот это, — она снова ткнула пальцем на шрамы на предплечье, — после того, как мы нарисовали наш первый «Всё еще набираем людей» плакат прямо напротив Большого Зала. Но, чтобы ты знал, поймали меня не за этим. Иногда Снейп забирал нас для наказания, и тогда нам всё сходило с рук. Тогда я не понимала, зачем он помогал нам, но теперь, кажется, знаю. Гермиона рассказала мне о нем.

Гарри кивнул.

— Самым ужасными наказаниями были даже не Кэрроу, а ПСНО.

— Кто?

— Пожиратели Смерти на обучении. ПСНО. То есть, еще не Пожиратели, на самом-то деле, — пояснила Джинни. — Но так они их называли. Чистокровные Слизеринцы, которых Кэрроу полностью контролировали.

— Ты имеешь в виду… — на Гарри накатила волна отвращения. — Ты говоришь, что эти шрамы тебе оставили школьники?

— Конечно. Разве Невилл тебе не рассказал? Это была часть обучения Темным Искусствам. Конечно, было не особенно больно, — Джинни рассеянно коснулась подушечками пальцев одного из шрамов. — Но вся затея была... ужасной. И Кэрроу это знали.

— Они вернулись назад? — спросил Гарри. — Вернулся ли кто-то из них обратно в Хогвартс в этом году?

Джинни кивнула:

— Ну да. Несколько. В этом году Слизеринцев почти не было, но…

— Как так вышло, что никто из вас за всё это время ни разу не подал на них в суд? — вдруг захотелось узнать Гарри.

— Потому что никто не стал бы этого делать. Мы вроде как сами всё решили. Невилл, и я… Весь ОД согласился с таким решением. Точнее, остальные были либо согласны с нашим решением, либо же боялись протестовать.

— Почему?

Джинни бросила на него короткий взгляд, полный отвращения.

— А ты разве за весь тот год не сделал ничего, за что позже пожалел бы? Ничего из того, за что тебе было бы стыдно?

— Ну да, но…

— Это была война, Гарри.

Небо потемнело, когда солнце, наконец, полностью скрылось за горизонтом. Сияние исчезло из глаз Джинни и с ее волос, но теперь бледная кожа девушки будто бы блестела на фоне темноты.

— Теми людьми… Ими ведь могли быть и мы, понимаешь? Они были нашего возраста: просто запуганы Кэрроу. Всем нам было страшно. Они не заслужили отправиться в Азкабан только за это.

— Но…

— Один из них, — призналась Джинни, — даже провел меня до самой Гриффиндорской башни после всего. Я могла бы дойти и сама, но он хотел убедиться, что я буду в порядке, и что у меня будет кто-то, кто сможет обо мне позаботиться. Он никогда не извинялся вслух, но я точно знала, что ему было жаль. Большинство из них не хотели этого делать, Гарри. У них не было выбора. Невилл потом помог мне, когда мы дошли до общей гостиной, и он даже… поблагодарил того парня. Мы все чувствовали одно и то же, правда. Мы, школьники, против них, преподавателей. Может быть, Слизеринцы не так открыто пытались им противостоять, как мы. Они думали, что Волдеморт победит. Но они на самом деле не хотели, чтобы это произошло.

— И всё равно, — продолжил упираться Гарри. — Как я и сказал, ты же тоже была напугана, но ты не стала…

— Я предательница крови, Гарри, — прервала его Джинни. — Кэрроу уже знали, кто моя семья, и у них не заняло много времени, чтобы узнать, насколько мы с тобой были близки. Я не смогла бы спрятаться от них, даже если бы пыталась. Так же, как и Невилл, из-за того, что Беллатриса сделала с его родителями. Поэтому мы и решили возобновить ОД, — она дважды сморгнула. — Нас поразил тот факт, сколько человек сохранили монеты. Ты многое для них значил, Гарри.

— Я не…

— ОД был для них единственной возможностью выжить, — снова перебила Джинни. — Но Слизеринцы… Им приходилось искать другие пути к спасению, и именно это от них требовалось предпринять, чтобы защитить собственные жизни. Кто я такая, чтобы их судить?

— Но ты никогда не причиняла никому боль. То, что они делали, было неправильно.

— Они сделали нам больно, — согласилась Джинни. — Но и мы тоже. Всё, что мы делали — наши мелкие пакости и диверсии, всё, — имело свои последствия. Мы старались не попасться Кэрроу на глаза, но если нам это удавалось, тогда они возлагали вину на кого-то другого: наказывали невиновного. Каждый раз, когда мы делали что-то, что чертовски выводило Кэрроу из себя, то для кого-то из учеников наши выходки заканчивалось плохо. Иногда это были даже Слизеринцы: из-за того, что они были слишком мягкотелыми и позволили виновникам сбежать. Думаю, именно поэтому Невилл стал намеренно подставляться некоторое время, чтобы невиновные ребята не несли наказание за то, чего не совершали. Чтобы никому не пришлось принимать на себя предназначавшийся ему удар. Ты видел его лицо перед битвой. Но я не делала того же. Я убегала. Каждый раз, — она повернулась к Гарри, лицом к лицу. — Неужели ты не понимаешь? Мы тоже делали им больно. Это было бы глупо. Это было бы неправильно: держать обиду. Я не виню их. Они жалели нас, но мы жалели их еще больше. И даже теперь, когда мы победили, мне по-прежнему их жаль, потому что теперь им придется отвечать за свои поступки: не перед судом, а перед своей собственной совестью. Поэтому мы не давали показаний, и не будем. А что касается тех нескольких, что вернулись в Хогвартс… Я говорила с одним из них. Он выглядел даже хуже, чем ужасно. Это было отвратительно.

— Что ты ему сказала?

— Что мне очень жаль.

— И как он это принял?

Джинни улыбнулась, по-прежнему не своей настоящей улыбкой, но уже наиболее приближенной версией: Гарри давно не удавалось наблюдать подобное.

— Он сказал мне, что я идиотка.

— Как мило с его стороны.

— А потом он меня поблагодарил. Наверное, он просто был удивлен. Но он был на самом деле вежливым. Мы проговорили минут пять. Я даже не помню точно, о чем: простая болтовня. И это заставило меня осознать, что эти ребята… Они нормальные, понимаешь? Как ты, как я. Просто… обычные люди со своими семьями, проблемами, со своими предпочтениями и предрассудками. Думаю, Гермиона была права: вся эта вражда между факультетами лишена всяческого смысла. Может быть, если бы мы с тем парнем учились на одном факультете, то даже стали бы друзьями. Но теперь этого уже никогда не узнать: и всё из-за решения какой-то там говорящей шляпы, когда нам было по одиннадцать лет. Даже Квиддич стал переоцененным из-за этой вражды и чрезмерного соперничества.

— Квиддич переоценен? Хорошо. Я ошибался. Ты действительно изменилась.

— Я была капитаном в этом году, — сказала Джинни, мотнув головой. — Это было превосходно. Я по-прежнему обожаю играть. Надеюсь, что и в следующем году тоже получу значок. Но некоторые ребята воспринимают всё слишком серьезно, — она туманно улыбнулась. — Мы проиграли Кубок слизеринцам.

— Даже не смей говорить об этом говорить Рону. Твоя семья от тебя отречется.

— Я была так разочарована, — согласилась Джинни. — Но Малфой казался таким счастливым…

— Малфой? — переспросил Гарри.

— Он был капитаном Слизерина в этом году. И он… — она вдруг запнулась на полуслове.

— И?

— И ничего, — отмахнулась Джинни. — Я просто хочу сказать: все они обычные люди, такие же, как и мы.

— Даже Малфой?

— Ты же сейчас несерьезно это спрашиваешь, да? Ты видел его состояние во время суда. Гермиона рассказала мне об этом. Ты до сих пор им так одержим?

Гарри некоторое время обдумывал ее вопрос.

— Возможно. Или может быть, мне просто хочется верить, что так оно и есть. Тогда я смогу продолжить делать вид, что мир не изменился так сильно.

— Он выглядел хорошо, — ответила Джинни. — По большей мере я видела его только во время игр, но он был… в порядке. Думаю, с ним всё будет хорошо.

— И лучше бы так оно и было, — сказал Гарри, усмехнувшись. — Не хочу, чтобы оказалось, что я спасал его задницу от Азкабана совершенно впустую.

Джинни рассмеялась.

— Нам стоит почаще это делать.

— Что, наблюдать за закатами?

— И это тоже. Но вообще-то я имела в виду говорить.

Гарри улыбнулся в ответ:

— Да… Да, действительно, стоит. Как прежде.

— Хорошие это были времена, — сказала Джинни, и в первый раз за долгое время Гарри показалось, что он наконец-то смог уловить в ее взгляде отголосок той самой, настоящей, улыбки. — Где же мы оступились, Гарри?

— Не знаю, — признался Гарри. После короткой паузы он продолжил. — Что, если… То есть, как ты думаешь, мы могли бы попробовать вернуться к тому, что у нас было тогда?

Улыбка Джинни пропала, и они вновь будто бы отступили с верного пути на пару футов назад.

— Я не имел в виду это. Нет, — спешно выговорил Гарри, чувствуя, как к щекам приливает жар. — Ты довольно четко дала мне понять свое мнение, не волнуйся. Я просто думал… Я знаю, ты не веришь, что у нас получится, но мы могли бы хотя бы попытаться… Попытаться быть друзьями? Потому что…

— Гарри, — мягко сказала Джинни, и в этих двух слогах, в его имени, было скрыто бессметное количество раздражения, веселья и нежности, которые с теплотой прямо-таки коснулись самого сердца Гарри. — Всё в порядке. Я понимаю. Да.

— Значит… Друзья?

Джинни протянула руку и накрыла ладони Гарри своими. Прикосновение ее кожи послало дрожь по телу Гарри.

— Мы друзья, — подтвердила Джинни со своей искренней, широкой, поэтично-радостно-одобрительной улыбкой. А после добавила, чтобы точно внести ясность:

— Пока что.

Не совсем правильно, но это было началом.

_______
[1] — фраза взята из официального перевода «Гарри Поттер и тайная комната». Дословно в оригинале было: «Его глаза столь же зелены, как свежая маринованная жаба».