Тени прошлого

Пролог

Ноябрь 1979 года.

- А сейчас я хотел бы поднять бокал за своего самого лучшего друга, - Сириус Блэк, улыбаясь, отсалютовал бокалом Джеймсу и весело подмигнул Лили, - я хочу пожелать ему и его невесте огромного счастья! Джим! Лили! Я… За вас! - и он залпом осушил свой бокал.

- Спасибо, Бродяга, ты не мог сказать лучше!
Джеймс, сияя от счастья, обнял за плечи сидящую рядом с ним Лили.
- Мы будем, мы обязательно будем счастливы, - шепнул он ей.
Лили ничего не ответила, только кивнула мужу и улыбнулась.

- Они удивительно красивая пара, верно? – Артур Уизли, положив руку на плечо жены, наблюдал за вальсирующими молодоженами.

- И не говори, - отозвалась Молли.

- Но мне показалось, что невеста…явно чем-то расстроена.

- Ну, что за глупости, просто она устала, я вот тоже, вспомни, на нашей с тобой свадьбе, под конец так просто с ног падала.

- Да и поводов для веселья сейчас не слишком-то много, - задумчиво проговорил Артур.

- Что за лица? – к ним подошел Сириус. – Вы же не на похоронах! Это как-никак свадьба моего лучшего друга.

- Да это Артуру почудилось вдруг, что…

- А ты почему не танцуешь, Сириус? – перебил Артур свою жену.

- Сейчас буду. Только выберу самую красивую из присутствующих здесь. А это, видишь ли, нелегко: Лили с Джеймсом, Молли – с тобой. Разве что вон – Макдональд. Надеюсь, она простила меня за то, что на втором курсе я подлил ей чернила в сок.

- Так странно, - Джеймс запер дверь за Сириусом и Питом, они уходили последние, и потянулся, - там где-то…можно сказать война. А у нас – весело, свадьба…Молли говорит, сейчас все словно торопятся жить, может быть, она права. Как ты думаешь?
Лили не ответила. Она сидела на диване, откинувшись на подушки, и полуприкрыв глаза.

- Лил? – Джеймс присел рядом и притянул жену к себе, заключая ее в объятия.

- А? – она открыла глаза и посмотрела на мужа. - Прости, Джеймс, я…задумалась. Что ты сказал?

- Я тебя люблю, - с нежностью он провел рукой по ее волосам.

- И я тебя, - Лили чмокнула мужа в щеку.
В ответ Джеймс принялся покрывать поцелуями ее лицо, руки, шею…

- Наверное, нам лучше пойти в спальню, - сказал он.

Стараясь не разбудить мирно спящего мужа, Лили осторожно выбралась из постели и, неслышно ступая, прошла на кухню. Хотелось пить. Да и сна не было ни в одном глазу, как она ни старалась, так всю ночь и не сомкнула глаз.
Уже почти совсем рассвело, на улице заморосил дождь. Вчера был на удивление теплый и солнечный день, словно по заказу, ради праздника. Сегодня же – праздник кончился. Хотя, нельзя сказать, что и вчерашний день был для нее таким уж безоблачным и счастливым.
Эту длинную, бессонную ночь напролет она думала только об одном: все должно было быть не так. И правильно ли она поступила? Имела ли право… Это-то и мучило ее больше всего.
Лили налила себе в стакан воды, выпила и зябко передернула плечами. Холодно. Стоило все же накинуть халат. Она убрала стакан обратно в буфет и пошла обратно в спальню. В прихожей ее внимание привлек вдруг коврик у входной двери: там что-то белело. Лили подошла и увидела, что у двери лежит конверт, очевидно, его подсунули под дверь, потому как ящик для писем на двери отсутствовал. Лили подняла конверт и уже открыла его, как вдруг мелькнула мысль: «А разве здесь, в Годриковой впадине, есть магловская почта? Не будет ли это опасным, открывать конверт, присланный невесть от кого? А у меня даже палочки с собой нет».
К счастью, никакой магии, тем более темной, в конверте не оказалось, оттуда выпали разорванная надвое черно-белая фотография, два обручальных кольца и клочок пергамента, на котором четким убористым почерком было написано всего одно только слово: «Поздравляю!»
Лили, как подкошенная, рухнула на колени прямо там, у входной двери, и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Глава 1

Настоящее. Сентябрь 2005 года.

Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что это произойдет со мной, я бы его, наверное, собственноручно препроводил в Мунго. Я-то ведь наивно полагал, что хватит с меня приключений и потрясений, «наприключался» уже на всю оставшуюся жизнь. Но видно это моя судьба такая – вечно попадать в переплет.
Хотя, разумеется, я этого не хотел, за семь лет, прошедших с того дня, как закончился весь тот ужас и кошмар, я так привык к мирной и спокойной жизни, что меньше всего мне хотелось что-то менять.

В то утро, когда я стоял в полуразрушенном Большом зале Хогвартса, и позже – в кабинете Дамблдора, когда все было кончено, и победа была нашей, - из того дня я помню одну только жуткую усталость. Меня обнимали, тормошили, поздравляли, о чем-то спрашивали, кажется, я даже отвечал… И еще помню, что меня охватило какое-то странное чувство: вроде бы я должен быть счастлив, но счастья не было. В ту минуту я его не ощущал. Я знал, что должен его почувствовать, ждал этого, но счастье и радость словно задержались в пути.

Последующие дни, когда мы приходили в себя, хоронили погибших, оплакивали их, тоже – ни о каком счастье речи быть не могло. И потом еще долго я ощущал в душе только усталость и пустоту.
С течением времени радость, которую я так ждал, и которой хотел заполнить свою душу, пришла, наконец. Пришла ровно через полгода после последней битвы, на Рождество, которое мы встречали в Норе все вместе. Утром, да, было раннее утро, еще даже не рассвело, Джинни принесла мне подарок: простую рождественскую открытку.
- Я так и не придумала, что тебе подарить, Гарри, - краснея, произнесла она и протянула мне ее. – Я там…написала тебе… И она сама, первая, как в тот день, когда я думал, что прощаюсь с ней навсегда, поцеловала меня.
И слова стали вдруг совсем не нужны, и я понял, что все это время ждал и жил в предвкушении именно этого момента; вот оно – счастье, и теперь оно никуда от меня не денется. Я просто никому и никогда не отдам его, это – только мое.

Потом мы, конечно, не раз ссорились, чаще всего из-за каких-то пустяков, вроде того, что я не хотел отпускать ее на пробы в «Холихедские Гарпии», а она была против моего поступления в школу авроров. Смешно, но нам обоим казалось, что если мы расстанемся надолго, то «ей там непременно заморочат голову», а меня «подцепит какая-нибудь фифочка из министерства». Просто глупая ревность. Но уступать мы тоже друг другу не собирались. Смешно вспоминать, говорю же. Потом мы, конечно, мирились, и все заканчивалось жаркими объятиями и бурными страстными ночами. Эти ссоры словно подогревали наши чувства.
Время шло своим чередом, я учился, Джинни играла в квиддич, мы встречались всякий раз, как выдавалась свободная минута, и было ясно, что ей там, без меня, как и мне здесь без нее – неимоверно скучно и одиноко. Мы расставались, зная, что снова будет встреча, и мы будем ждать и предвкушать ее с нетерпением.

Я получил, наконец, работу в аврорате, отремонтировал до конца дом на Гриммо 12, словом, одна моя мечта исполнилась. Теперь можно было заняться и осуществлением второй. Да и Молли стала время от времени заводить со мной разговоры о том, что она, дескать, понимает, мы с Джинни уже взрослые и сами разберемся; современные нравы и все такое, но надо бы по-людски, как это принято. Нельзя же вечно жить так, как мы. Я был с ней согласен.
1 августа 2000 года, на другой день после моего двадцатилетия, я сделал Джинни предложение. Уже через месяц мы поженились, а через три года она, надо сказать, к вящей моей радости, заявила, что устала от вечных переездов, перелетов и аппараций, что без присмотра меня тут оставлять нельзя, работа у меня беспокойная, того и гляди что случится. Да и вообще ей хочется нормальной семейной жизни. В этом мы с ней совпадали. Джинни рьяно принялась за хозяйство, и уже очень скоро некогда мрачный и пустой дом сделался уютным и приветливым, таким, о каком я мечтал всю свою жизнь, пожалуй, с самого детства, когда, случалось, сидел одиноко в своем чулане под лестницей.

Когда в марте 2005 года я взял на руки крошечного Джеймса, то в тот самый миг понял, что наконец-то сбылась моя самая главная мечта. Теперь у меня есть семья, моя семья! – и все, что пришлось некогда пережить, - все было ради этого мгновения. Ради улыбки моей жены, склонившейся над колыбелькой. Ради крошечного существа смешно морщившего носик и мирно сопевшего у меня на руках. Счастье, которого я так ждал тем далеким майским утром в девяносто восьмом, наконец-то, нашло меня. И ради жены и сына я теперь горы сверну. Я все сделаю, чтобы это счастье никогда больше меня не покинуло, теперь в моей жизни будет только мир и покой.

А потом я нашел старую мамину шкатулку, и началась вся эта заваруха.

Глава 2

Прошлое. Май 1980 года.

Лили отложила перо и перечитала написанное, смахнула некстати набежавшую слезу, сложила вчетверо исписанный с двух сторон листок бумаги, какое-то время смотрела на него, раздумывая, не порвать ли и не сжечь, а затем убрала его в шкатулку, стоявшую тут же. Какая, в сущности, глупость! Зачем она это делает? Кому нужны эти ее письма? Ведь она все равно не решится никогда их отправить, да и к чему? Ему ведь теперь все равно. И он сам во всем виноват, это он все испортил и довел ее до этого жуткого отчаяния. Ненавижу, - подумала она, - не-на-ви-жу! А забыть его, выкинуть из памяти, тоже не получается. Хотя, разве она может забыть его, она бы и рада, да вот… Хотя, уж себе-то могла бы и не лгать: не можешь ты, Лили Эв…Поттер забыть его. Не можешь и не хочешь. Да и настоящей ненависти у тебя к нему нет, ты только хотела бы ненавидеть его, убеждаешь себя, что должна. А на самом деле ты все еще его…несмотря ни на что…
Нет! Нет, - одернула она себя. Знать его не желаю. Потому что нельзя простить того предательства, это попросту невозможно. Она, если уж быть честной до конца, хотела бы его простить, да вот не получается, это свыше ее сил. Как?! Как он мог снова предать ее?
Лили достала из шкатулки черно-белую фотографию, склеенную из двух разорванных половинок.
- Зачем? Зачем ты это сделал?! – прошептала она запечатленному рядом с ней, еще счастливой и улыбающейся, черноволосому юноше и провела по изображению рукой, словно хотела убрать с его лба спадающую на глаза прядь.
Фотография была магловской, поэтому молодой человек был неподвижен; он смотрел на нее задумчиво, с какой-то затаенной грустью.
- Ты сам все испортил, и только ты один во всем виноват, - продолжала шептать Лили, обращаясь к молодому человеку на фотографии.
Хлопнула входная дверь, и из гостиной раздались громкие возбужденные голоса Джеймса и Сириуса, вернувшихся с очередного собрания Ордена. Лили убрала фото в шкатулку, закрыла ее, достала из кармана палочку и, направив на шкатулку, прошептала заклинание. Ни к чему, чтобы кто-то знал ее тайны.
Лили тяжело поднялась из-за стола, вытерла глаза, не хотелось сейчас объясняться с Джеймсом, почему плакала, да кто обидел. Впрочем, Джеймс мог списать все на часто меняющееся настроение, что свойственно ее положению, но все равно, лишний раз затрагивать эту тему не хотелось. В гостиной, судя по всему, продолжался бурный спор. Интересно, что там у них стряслось? Лили убрала шкатулку в комод и направилась в гостиную.

- Это же уму непостижимо! – бушевал Сириус. – Дамблдор, похоже, просто из ума выжил, раз верит этому…

- Значит, у него есть на то причины, Бродяга, хватит! – Джеймс, похоже, был явно растерян и…расстроен. – Мы должны верить Дамблдору, потому что иначе, кому нам еще верить?

- Дамблдору, да, но не этому мерзавцу! У него же на лбу написано, что он был и остается Пожирателем.

- Что здесь происходит? – спросила Лили, войдя в комнату. – Вас, должно быть, на улице слышно.

- Бродяга сомневается в словах Дамблдора, - отозвался Джеймс.

- Не Дамблдора, а Снейпа! – ответил Сириус. – А это, согласись, разные вещи.

- Снейпа? – она постаралась, чтобы голос не дрогнул, и дай Мерлин, чтобы она не побледнела. – А при чем тут он?

- Он, видишь ли, теперь наш тайный осведомитель, - голос Джеймса звучал глухо.

- Только идиот может поверить его россказням, что, дескать, он раскаялся и решил исправиться, - не унимался Сириус.

- Бродяга! – осадил его Джеймс. – Выходит, у Дамблдора были причины ему поверить. Давай на этом закончим, - произнося эти слова, Джеймс в упор смотрел на жену.

- Ладно, - успокоился Сириус, - что будем делать? – спросил он.

- Поговорим завтра, ладно? – отозвался Джеймс.

- Как скажешь, дружище. Но все-таки подумай еще раз насчет хранителя.

- Я подумаю, Бродяга. Спасибо.

- Ну, тогда я пойду. До скорого, Сохатый. Пока, Лили, - кивнул он ей.

- Что случилось? – спросила она у мужа, как только Сириус ушел.
Джеймс стоял, отвернувшись к окну.

- Случилось то, что Тот-Кого-Нельзя-Называть, как ты знаешь, завладел неким пророчеством, где сказано, что скоро родится ребенок, который сможет его сокрушить. Дамблдор полагает, что это может быть твой, то есть, я хочу сказать, наш ребенок. И он считает, что нам нужно защитить дом заклятием Фиделиус.

- А…почему Сириус…при чем тут…Сев…Снейп?
Джеймс так и не взглянул на нее.

- При том, - проговорил он по-прежнему глядя в окно, - что эти сведения Дамблдор получил ни от кого иного как от Снейпа. Он, дескать, перешел на нашу сторону и, рискуя жизнью, как подчеркнул наш многоуважаемый директор, стал нашим агентом. Сириус ему не верит.

- Вот как? – у нее вспотели ладони. А еще в наступившей тишине ей показалось, что сердце стучит так громко, что услышит не только Джеймс, но, пожалуй, и случайный прохожий, идущий мимо их дома.

Джеймс повернулся и посмотрел на нее.
- Знаешь, а я вот ему поверил. Снейпу, я хочу сказать.

- Да? – голос все-таки дрогнул.

- Да, Лили, - он подошел к ней, положил руки ей на плечи и посмотрел прямо в глаза. – Ведь у него же были причины раскаяться, как говорит Дамблдор. Тебе не кажется?

- Откуда мне знать? – она выдержала его взгляд.

- Ведь он из-за тебя, правда?

- Не знаю. И знать не хочу! – голос обрел твердость. – Мне это совершенно безразлично. И я не понимаю, почему ты завел этот разговор.

- Лили, - Джеймс взял ее за руку и крепко сжал ее, - скажи мне, только правду: ты с ним…встречалась…после нашей с тобой свадьбы?

- Я не встречалась с ним, Джеймс, ты же знаешь! Я же все тебе тогда рассказала, помнишь, почти год назад, когда мы встретились в Косом переулке.

- Все? Лили, ты правда все мне тогда рассказала?

Она отдернула руку и испуганно отстранилась.
- Что ты хочешь этим сказать?

Джеймс снова подошел к окну, отвернулся и заговорил, не глядя на жену:
- Лили, наверное, мне нужно было с самого начала тебе все рассказать, но я просто не предполагал... Видишь ли, в чем дело: когда мне было четырнадцать, и я приехал домой на летние каникулы, то вскоре заболел драконьей оспой. В легкой форме, как маме объяснили колдомедики в Мунго. Недели три я там провалялся, я поправился, меня выписали, а через три дня я снова оказался в больнице, какое-то осложнение. Меня снова пичкали зельями, лечили всякими заклинаниями, а когда выписали, то колдомедик объяснил отцу, который меня забирал, что подобные осложнения иногда случаются, но опасность миновала, и они сделали все необходимое. Но есть одна проблема: иногда при осложнениях эта болезнь дает побочный эффект. Нечасто, но я оказался в числе тех, кому не повезло. Словом, у меня не может быть детей. Я тогда не придал этому значения, помню еще, подумал, что это даже к лучшему, я же собираюсь стать аврором, а аврору, как выражается Аластор Моуди, лучше не иметь семьи, дабы избежать риска. Теперь ты понимаешь?
Она без сил опустилась на стул и сжала ладонями виски.
- О, Джеймс!

Он резко повернулся к ней:
- Это…это ведь его ребенок, да?

- Джеймс, пожалуйста, послушай. Я совсем запуталась. Я была в отчаянии, когда ты меня встретил. Мне тогда умереть хотелось, я не знала, что мне делать. А ты...ты мне очень помог тогда, пожалел меня. Ты всегда хорошо ко мне относился. А потом, когда ты сделал мне предложение…я еще не знала, клянусь тебе! То есть…я не была до конца уверена, не знаю, надеялась, может, это ошибка. Но оказалось, что это правда, и я испугалась, знаю, я должна была сказать тебе сразу. Прости меня, Джеймс, пожалуйста, прости меня!

Он подошел, опустился перед ней на колени и снова взял ее руки в свои.
- Ты…любишь его?

Лили покачала головой и ничего не ответила.
- Любишь? – продолжал настаивать Джеймс.

- Я его любила. Ты, наверное, и сам это знаешь. Мы с ним не разговаривали два года после того как, ну, ты помнишь, на пятом курсе. Он приходил мириться, я его прогоняла, ну а потом я поняла, что это глупо, и мы все-таки помирились. Уже после окончания Хогвартса. И все было хорошо, то есть, это я так думала. Дура!

- Что же произошло?

- Ничего особенного, - горько рассмеялась Лили, - ровным счетом ничего, он просто предал меня. Еще раз.

- И он не знает?

- Нет! И не узнает никогда! Может, он и сожалеет, и все что говорит о нем Дамблдор - правда. Может быть, он и впрямь осознал, допускаю. Да только поздно! Уже слишком поздно, понимаешь?

- Лили…

- И я не хочу больше о нем слышать! Не хочу!

И Лили, не выдержав, разрыдалась.
Джеймс обнял ее за плечи, прижал к себе.
- Ну, не надо, успокойся, все будет хорошо, слышишь?

- Не могу… простить…предал меня…предал снова…не узнает… - всхлипывала она.

- Не плачь, Лили, не нужно, тебе нельзя волноваться. Успокойся. Я же с тобой. Я всегда буду с тобой. Я все сделаю, чтобы защитить тебя и…ребенка. Я всегда буду рядом, я не оставлю тебя, то есть, вас. А там...там посмотрим. Все обойдется, - он прижимал ее к себе и укачивал, как маленькую.

- Ты, - она подняла на него глаза и улыбнулась сквозь слезы, - хороший, ты очень хороший, Джеймс. Я так тебе благодарна!

- Просто я тебя люблю, - проговорил он, стирая слезы с ее щек.

- Я знаю. Я…тебя тоже, Джеймс.
Джеймс вздохнул и еще крепче прижал ее к себе.

Глава 3

Настоящее. Сентябрь 2005 года.

Шкатулку я нашел на чердаке, когда отправился туда отнести старые стулья из бывшей комнаты Сириуса, переоборудованной теперь в детскую. Нашел под грудой книг на расшатанном и обшарпанном письменном столе из библиотеки, его на чердак отправили первым, как только мы с Джинни сюда въехали.
Я очень хорошо помню тот миг: отлевитировал стулья на чердак, поставил их в угол, прошелся взад-вперед, просто так, без дела, присел передохнуть на подлокотник кресла у письменного стола и стал перебирать лежащие там книги. Под «Наиболее полной энциклопедией ядов», давно лишившейся обложки и изрядного количества страниц, я и нашел ее, шкатулку на витых бронзовых ножках с гладкой, кое-где поцарапанной крышкой. Повертел ее в руках, рассматривая, и вспомнил: она нашлась как раз в одном из ящиков этого самого стола. Мы еще долго проверяли ее на предмет черной магии, так ничего и не обнаружили, и я выбросил ее из головы. Теперь же мне вдруг припомнилась еще одна странность: мы тогда, сколь ни пытались, не смогли ее открыть. А впрочем, особого значения этому не придали, просто очередная бесполезная вещь.
Я бездумно вертел шкатулку в руках и вдруг уколол палец о ржавый металлический замочек. Отставив шкатулку в сторону, я достал платок и приложил его к пальцу, надо же, укололся до крови. В этот самый момент я заметил, что шкатулка…открылась! Я догадался, что, видимо, она была запечатана магией крови, и открыть ее мог только я. Ну, или любой, кто связан со мной кровными узами, зависит от того, кто и как ее заклял. Сгорая от любопытства, словно маленький ребенок, дорвавшийся до запретных шоколадных конфет, я откинул крышку и принялся исследовать содержимое шкатулки.

Первое, что мне попалось – это фотография, я взял ее в руки, и у меня перехватило дыхание.
Со старого, помятого, судя по всему, разорванного и после склеенного снимка на меня смотрели юная, смеющаяся, вся словно светящаяся счастьем мама и…Снейп.
Они сидели на скамейке в сквере или парке, мама склонила голову ему на плечо, а он, чуть повернувшись, смотрел не прямо в объектив, а на нее, губы его были плотно сжаты, словно он прятал улыбку, а взгляд был настороженным и в то же время чуть грустным.

Я видел его таким – со взглядом, полным затаенной любви и нежности, - всего однажды. В тех самых воспоминаниях, что он отдал мне перед смертью. Я до сих пор помню то потрясение и боль, которые испытал, посмотрев их. Семь лет я считал этого человека врагом, трусом и предателем, не видя в упор даже явные доказательства обратного, а он оказался…храбрым, верным и любящим. Знаю, что сам я, может быть, как был, так и остался для него всего лишь несносным мальчишкой, гораздым только нарушать правила, но ради моей матери он боролся на нашей стороне и защищал меня. Несмотря на то, что в тот последний год все в Хогвартсе его ненавидели и готовы были убить. Конечно, он сам старался изо всех сил, чтобы никто не узнал его настоящего, не увидел, что он скрывал самое лучшее, что было у него в душе, как сказал некогда Дамблдор. Но, тем не менее, мне, уже не глупому первокурснику, а взрослому человеку было неимоверно жаль, что я не понял, каким был этот человек на самом деле. Когда в Визжащей хижине я стоял над ним, умирающим, уже в тот момент у меня почти не осталось ненависти к нему, хотя я еще не знал всей правды. А когда я посмотрел отданные мне воспоминания, то никакой ненависти не осталось вовсе, вместо нее пришло сожаление. И потом, с течением времени, когда я мысленно возвращался к событиям тех лет, это чувство во мне только крепло. Мне невообразимо жаль, что я не могу сказать ему всего этого, не могу извиниться за глупые выходки, как, например, с Омутом Памяти на пятом курсе, да и просто не могу поговорить с ним, расспросить его о маме. Ведь он же мог бы рассказать мне о ней, как никто другой…
Может быть, и даже наверняка, он послал бы меня подальше вместе с моей жалостью и благодарностью и, наверное, по-своему был бы прав, но…проблема в том, что теперь - слишком поздно. Ему уже все равно. А мне остались одни лишь воспоминания.

Я вздохнул и убрал фотографию обратно. Очевидно, шкатулка принадлежала маме, это была ее память о детстве и юности. Как она попала в дом Сириуса? Скорее всего, он сам и забрал ее в тот день, когда мои родители погибли, убрал в стол, а потом позабыл о ней.
Я хотел сделать то же самое, закрыть ее, убрать в дальний ящик стола и, возможно, изредка доставать, вспоминая о маме, но любопытство пересилило, и я принялся изучать содержимое шкатулки дальше. Там обнаружились еще три фотографии: одна магловская, изображавшая маму и тетю Петунию - совсем еще малышек. Маме было примерно года три, она, капризно надув губки, сидела на коленях у старшей сестры. И две волшебных: свадебная фотография родителей, такая же, какая была у меня в альбоме, подаренном некогда Хагридом, и снимок отца, держащего на руках запеленатого младенца. Меня.
Как всегда, когда я смотрю на старые фотографии родителей, меня охватило странное чувство: в очередной раз я понимаю, сердцем понимаю, не умом, что у меня была когда-то семья: мать, отец. Мы жили вместе в уютном доме и были счастливы, пока у нас не отняли наше счастье.

Кроме фотографий в шкатулке я обнаружил еще два обручальных кольца и несколько писем. Против такого искушения устоять было трудно. У меня же от мамы осталась только та половина письма, которую когда-то я нашел здесь же, в этом доме. И именно благодаря ему я впервые понял и почувствовал тогда то, о чем только что говорил: мои родители действительно жили когда-то на этом свете.
Почерк был мамин. Я с жадностью принялся за чтение:

Мне нужно так много сказать тебе, Северус. И хотя это нелегко, я все же попытаюсь в очередной раз. Я ведь уже давно пишу тебе, но в последний момент или рву письма в клочки, или складываю в шкатулку. До лучших времен.
Может быть, это глупо, но эти письма, тем не менее, помогают мне разобраться в том, что я на самом деле чувствую. Я не знаю, возможно, когда-нибудь я отправлю их тебе все сразу, чтобы ты прочитал и понял, наконец, почему я так поступила.
Знаешь, Северус, сейчас я хочу быть предельно искренней с тобой. Я много думала в последнее время, и пришла к выводу, что мы опять погорячились. Как в тот раз, на пятом курсе, когда я от обиды и от гордости не хотела тебя прощать и разговаривать с тобой. А знаешь, я ведь тогда простила тебя уже на следующее утро. Пришла в Большой зал завтракать, увидела тебя и поняла, что сделала глупость, когда прогнала тебя. Я хотела с тобой поговорить, но ты сам стал меня избегать, и это вылилось в то, что мы потеряли уйму времени. Впрочем, об этом ты знаешь. Так вот, Сев, может быть, в этот раз мы тоже пошли на поводу у своей гордости? Хотя я по-прежнему злюсь на тебя за эту твою выходку, и ничего не могу с собой поделать. Честно говоря, лучше бы ты снова в пылу ссоры обозвал меня грязнокровкой. Или даже ударил. Я бы простила тебя за это, правда, простила. Но то, что ты подливал мне то зелье… Неужели ты не понимаешь, что это значит унизить человека, вонзить нож в спину?! Ведь ты же тем самым показал, что я сама, моя душа - тебе не нужна. Тебе было плевать на мои чувства, на мои мысли. Тебе от меня нужно было лишь одно, и ты желал это заполучить любой ценой. Но почему такой, Северус, почему?! Неужели тебе не достало смелости просто поговорить со мной, чтобы выяснить отношения? Ведь я тебя тогда уже простила за ту детскую ссору, я поверила, что ты сожалеешь. Неужели опаивать меня какой-то дрянью оказалось проще? Но ведь в этом случае ты получил бы не настоящие чувства, а подделку! Как же ты мог так поступить? Ты же все разрушил, Северус, понимаешь? Все, что было между нами. Я не могла больше верить тебе.
Я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить тебя за это, возможно, должно пройти время. А может быть, нам действительно нужно просто поговорить и все выяснить, хоть я и не представляю, как ты можешь объяснить свой чудовищный поступок.
Впрочем, я, наверное, не совсем права теперь, упрекая тебя в предательстве. Потому что я тоже не осталась в долгу и предала тебя. Так что теперь мы квиты.
Я была слишком зла на тебя, поэтому я не сказала то важное, ради чего пришла тогда осенью, но не застала тебя дома и обнаружила твой обман. Так вот, я пришла сказать, что беременна.
И ребенок, которого я родила, мальчик, которого все мы сейчас бережем и защищаем, мой маленький Гарри – твой сын. Моему мужу все известно, и это он решил, что пусть пока все считают мальчика его ребенком. Чтобы ни у кого не было сомнений, мы провели ритуал Признания наследника, им некогда пользовались неверные жены и просто те, кто хотел сохранить тайну усыновления, чтобы ребенок внешне был похож на приемных родителей. Джеймс сказал, что так будет лучше, чтобы до поры до времени ни у кого не возникало вопросов. Он согласился воспитывать его, как своего родного ребенка, принял его, хотя я и вижу, что ему трудно это дается. Он считает, что, несмотря ни на что, я не имею права скрывать от тебя правду. И чем дальше, тем больше я понимаю, что он прав.
Северус, я не знаю, что с нами будет завтра. Могу сказать лишь одно, я сделаю все, чтобы наш сын выжил. А потом, если буду жива, то сама во всем признаюсь. Я хочу сказать это тебе, глядя в глаза, пусть мне и будет нелегко. Если нет, то попрошу кого-нибудь из близких переслать тебе это письмо. И, может быть, на этот раз ты не будешь таким упрямым непримиримым дураком, как я, и простишь меня…

Лили.
24 октября 1981.

- Гарри! Гарри, ты здесь? - я вздрогнул и повернулся на звук открывавшейся входной двери.

- Я тебя везде обыскалась, - Джинни, запыхавшись, подошла ко мне, - обед стынет. Гарри? Гарри, что с тобой? – она тронула меня за плечо.
Я молча, ни в силах произнести ни слова, протянул ей пожелтевший от времени листок, исписанный аккуратным почерком моей матери.

Глава 4

Прошлое. Октябрь 1979 года.

- Северус!
Лили поставила сумку на пол около двери, сняла мокрый плащ, встряхнула его, повесила на крючок (неужели так трудно сделать нормальную вешалку?) и прошла в комнату.

- Миссис Снейп, – позвала она.
Шторы были задернуты, кроме того и на улице сегодня пасмурно, поэтому в комнате было темно. Дома, судя по всему, никого не было.
Лили отдернула шторы, приоткрыла форточку, комната явно нуждалась в том, чтобы ее проветрили, и пошла на кухню. Можно пока приготовить что-нибудь перекусить. Очевидно, Северус отлучился куда-то по делу, а его мать, как обычно, на работе. Напевая себе под нос глупую песенку про котел, полный страстной любви, удивительно привязчивый мотив, Лили поставила на плиту чайник, достала из холодильника помидоры, лук, огурец, несколько листьев салата и принялась резать их. Что ж, в холодильнике, как всегда, мышь повесилась. Возможно, когда хозяин вернется, то принесет что-то на обед. А пока сойдет и овощной салат. Можно еще поджарить тосты, в хлебнице обнаружилось полбуханки хлеба. Чуть не забыла! Лили бросилась в прихожую, взяла сумку, оставленную у двери, и вернулась на кухню. В кондитерской сегодня продавали замечательные фруктовые пирожные-корзиночки, и она не могла устоять перед искушением, взяла целых восемь штук. Можно будет полакомиться от души. Лили достала из сумки картонную коробку, от которой исходил поистине божественный аромат свежей выпечки, и поставила ее на стол. Как раз к чаю.
Мама говорила, что когда она носила Петунью, а после ее, то просто смотреть не могла на фрукты. Исключение составляли лишь консервированные абрикосы. А Лили наоборот, казалось, только фруктами и питалась бы. Причем, без разницы свежие они, консервированные, запеченные, варенье, конфитюр – это даже еще лучше.
Лили улыбнулась. Собственно, она потому сегодня и пришла. Сперва она сомневалась, мало ли, но, кажется, теперь уже никаких сомнений, все точно. Интересно, он обрадуется? Ну, по крайней мере, удивится – это точно. А потом обрадуется. Ну, конечно же, обрадуется. Прямо свадебный подарок получился – лучше и не придумать. Подумалось еще, что теперь, пожалуй, со свадьбой придется поторопиться, если они протянут до Рождества, как планировали, то потом пересудов же не оберешься. А впрочем, какая кому разница?! Это ведь все равно бы произошло рано или поздно.
Если будет девочка, - подумала Лили, а ей очень хотелось, чтобы родилась именно девочка, - то назовем Эйлин. Северус наверняка согласится, и его матери будет приятно. А если мальчик, то… Нет, непременно будет девочка. И точка.
Все же любопытно будет посмотреть на выражение его лица, когда она скажет.
Лили вздохнула. Подумать только, что ничего этого могло бы и не быть! Сейчас это уже почти невозможно представить, а всего полгода назад…

С того дня, как они с Северусом поссорились и окончательно разошлись по «разным дорогам» на пятом курсе, то не разговаривали друг с другом и не общались действительно очень долго – до самого выпускного. Хотя Лили и пожалела о том, что прогнала своего лучшего друга тем же вечером, когда он пришел просить прощения и грозился простоять у дверей в грффиндорскую гостиную до утра.

- Ты выбрал свою дорогу, я свою, - вынесла она свой приговор, повернулась и ушла. В гостиной никого не было, она стояла там одна, прислонившись спиной к двери, и плакала. Как же так? Неужели все?! А может быть…может быть, он и вправду не подумал? Навалилось все разом, не сдержался…Глупые, конечно, оправдания, но он же все-таки пришел просить прощения. Лили вытерла глаза и вышла обратно в коридор. Пусть это глупо, пусть неправильно, но она даст ему еще один шанс. Уж на этот-то раз он просто обязан усвоить урок.
- Северус, я решила…- начала она и осеклась. В коридоре никого не было.

- Сколько можно ходить туда-сюда? Уже поздно! – проворчала Полная Дама, когда Лили произнесла пароль.
Она всю ночь проплакала в подушку, а к утру приняла решение, что еще не все потеряно, наверняка Северус захочет еще раз поговорить с ней. И как только он к ней подойдет, она согласится его выслушать и скажет, что прощает. В последний раз. Ей стало легче, и она заснула. Однако утром на завтрак в Большой зал Северус так и не пришел, на экзамене по прорицаниям сел в самый дальний конец класса и за целый день даже не взглянул на нее. В поезде, когда они ехали домой на летние каникулы, он занял купе вместе со своими однокурсниками, и она напрасно караулила его у выхода из вагона по приезде. Он прошел мимо, волоча за собой чемодан, и словно не заметил ее. Ей стало так обидно, что она чуть не расплакалась прямо на перроне, остановило только то, что ее встречали родители и Петунья, а ей не хотелось объяснять им, что произошло. Они ни разу не увиделись летом, а осенью, в Хогвартсе, все продолжалось по-прежнему. Северус не замечал ее, смотрел как на пустое место. И тогда она поняла, то слово у него не просто «сорвалось с языка», он действительно так думает. Она для него – никто и ничто. От этого было так больно, что хотелось завыть. Больше она не предпринимала никаких попыток заговорить с Северусом. К чему унижаться?
Именно в этот период Джеймс стал к ней особенно внимателен, он постоянно старался развлечь ее, рассмешить, приглашал на прогулки в Хогсмит, угощал сладостями, рассказывал забавные истории. Он изменился, стал совсем взрослым, и прекратил вести себя, как глупый мальчишка, задирая всех подряд. С ним было легко, он оказался стоящим товарищем.
На выпускном, после вальса, который они танцевали вместе, Джеймс сделал ей предложение. Лили опешила. Нужно было что-то отвечать, а она, совершенно растерявшись, не находила слов.
- Я тебя не тороплю, Лили, - сказал Джеймс. – Если тебе нужно время, я подожду.

- Не в этом дело, Джеймс, - ответила она, - мне хорошо с тобой, но…понимаешь, я не уверена.

- Понимаю, - сник Джеймс, - но все равно, помни: ты всегда можешь на меня рассчитывать.

В начале сентября Лили встретила Северуса неподалеку от дома, на той самой детской площадке, где когда-то давно они познакомились. Северус одиноко сидел на скамейке напротив качелей. На коленях у него лежала книга, но он не читал ее, и, казалось, был целиком погружен в свои мысли.
- Привет, - она присела рядом.

Он вздронул и повернулся к ней:
- Привет.
Как когда-то в детстве, словно ничего и не произошло.

- Так странно, - задумчиво произнес он. – Больше не нужно ехать в Хогвартс. Непривычно.

- Да, - кивнула Лили. – А почему ты не был на выпускном? – спросила она.

- Я был.

- Я тебя не видела…

- А я тебя - да. Ты с Поттером танцевала, - сухо, словно, потанцевав с Поттером, она совершила ужасное преступление. Накатила волна злости и раздражения.

- Да. Танцевала, ты же меня пригласить не соизволил.

- Можно подумать, ты пошла бы со мной! – фыркнул он.

- Может…может и пошла бы, - она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
Северус удивленно вскинул брови:

- Вот как? Поттер так плохо вальсирует, что ты предпочла бы ему мое общество?

- Твой сарказм просто неуместен, Северус! – окончательно вышла из себя Лили. – И вообще, - обиженно продолжила она, - ты же меня вот уже два года в упор не замечаешь!

- Я тебя не замечаю? – он резко поднялся. – Ну, знаешь! Это же ты меня выставила вон, сказав, чтобы я к тебе больше не приближался! Дескать, иди своей дорогой и все такое…

- А ты и рад, да? – усмехнулась Лили.

- Нет! Если хочешь знать – не рад. Послушай, - сказал он устало, - Лили, к чему ты сейчас начала снова ворошить все это?

- Просто я… - от ее раздражения не осталось и следа, - мне тебя очень не хватало.

- Мне тебя тоже, - еле слышно произнес Северус.

- Я иногда думала, что ты придешь…снова…поговорить. Я…тебя ждала, и на каникулах, и в школе. А ты все не шел, ты…постоянно со своими сокурсниками. И я поняла, что тебе…уже все равно.
Он снова сел рядом с ней на скамейку.

- Я тоже хотел…придти к тебе… Но ты тогда, скажем так, расставила все точки над «i», поэтому я решил не навязываться.

Помолчал и добавил так же тихо и серьезно:
- Прости!

Она облегченно вздохнула и, улыбнувшись, сказала:
- Ох, Сев, мы с тобой просто…два упрямых осла!
Взглянув на его вытянувшееся от удивления лицо, Лили рассмеялась и протянула
руку:
- Мир?

- Мир! – Северус изо всех сил, до боли, сжал ее ладонь, с минуту, не отрываясь, смотрел ей в глаза и вдруг, резко шагнув ей навстречу, раскрыл объятия и крепко прижал к себе.

Потом они до вечера сидели у него дома в Спиннерс-Энд, пили чай и никак не могли наговориться. Они вспоминали прошлое, детские годы, учебу в Хогвартсе, ту давнюю ссору… Им обоим было жаль потерянного времени, и они пообещали друг другу, что непременно его наверстают. Потом пришла миссис Снейп, Лили засобиралась домой. Они прощались в коридоре, на сей раз им предстояло расстаться почти до декабря, Лили собиралась с родителями отдыхать во Францию. И именно в тот самый момент он впервые поцеловал ее. Лили поняла, что она – абсолютно счастлива. Все остальное: прошлое, настоящее, будущее со всеми его тревогами и волнениями, возможно даже с угрозой войны, - все это казалось таким незначительным.
На Рождество она снова пришла к нему, поздравить с праздником, он был один, матери дома не было, и Лили осталась до утра. С того рождественского утра и начался их роман. Они встречались почти каждый день, как только выдавалась свободная минута, шли куда-нибудь в кафе, кино или просто погулять в парк, строили планы на будущее. Лили собиралась пойти учиться на колдомедика, чтобы впоследствии поступить на работу в госпиталь святого Мунго. Северус подумывал к ней присоединиться, пока что он помогал матери в аптеке.
В сентябре, ровно через год после примирения, он сделал ей предложение.
- Я понимаю, что у меня не так много средств, чтобы содержать семью, но думаю, нам хватит. Впрочем, если ты…

Она не дала ему договорить:
- Я согласна, Северус.

А через некоторое время стало понятно, что с учебой на колдомедика придется подождать некоторое время. Во всяком случае, пока не родится Эйлин, и пока она хотя бы немного не подрастет.

Чайник вскипел, Лили выключила плиту, достала из буфета чашки и накрыла на стол. Потом она порезала хлеб, затем смешала салат, и вдруг вспомнила, что забыла посолить его.
На этой кухне практически ничего невозможно найти! Куда, скажите на милость, запропастилась соль? Лили уже почти пять минут методично выдвигала ящики кухонного стола. Пачка соли нашлась в нижнем отделении кухонного шкафа. Рядом обнаружилась старая плетеная корзинка, в которой лежали бумажные салфетки - как нельзя кстати. Лили достала корзинку и тут заметила лежащий поверх салфеток какой-то маленький флакончик из темного стекла. Ни надписи, ни этикетки на нем не было. На дне было несколько капель какой-то жидкости. Уксус? Лили вытащила пробку и поднесла ее к носу. Неужели…?
Лили, словно оглушенная, стояла у кухонного стола, так крепко сжимая в руке флакон, что чуть не раздавила его. Буквально в одно мгновение рухнул ее мир: ничего не осталось, ни любви, ни счастья, ни радости. Ничего этого не было. Все это – всего лишь сон, морок. Жалкий обман! Как же он мог решиться на такое? В душе вскипала злость, хотелось кричать, бить посуду. Черт возьми! - да она его просто убить готова. И в то же время от обиды впору было зарыдать в голос.
В эту минуту из прихожей раздался голос Северуса:
- Мам? Ты дома?

Лили хотела было броситься ему навстречу, но ноги словно приросли к полу, и она не могла сдвинуться с места.
- Лили? – удивленно воскликнул он, войдя в кухню. – Вот так сюрприз!
Северус подошел к ней и хотел было обнять, но она отшатнулась от него.

- Что с тобой? – недоуменно воззрился он на нее.

Лили медленно разжала ладонь и, не говоря ни слова, показала ему свою находку.

- Что это? – удивленно спросил он.

- Это я у тебя должна спросить, что это? – отчеканила она.

- Я…не понимаю.

- Скажи мне только одно: зачем ты это сделал?

- Да объясни же толком! – повысил голос Северус. – Что я сделал?

- Подливал мне эту гадость, вот что! – закричала она.

Он моргнул.
- Лили, послушай…

- Нет, - перебила она его, - больше ничего не хочу слышать! Ты мечтал любой ценой получить то, чего тебе хочется, не считаясь с моими чувствами, да? И ты надеялся, что я ничего не узнаю? Как же ты мог? – Лили сморгнула набежавшие на глаза слезы.

- Послушай, Лили, - он протянул руку, хотел погладить ее по плечу, она отдернула руку.

- Не прикасайся ко мне!

- Лили! Да выслушай же! Я и понятия не имею, о чем ты говоришь.

- Скажешь, это не твое зелье? – протянула она ему флакон.

Северус долго вертел его в руках, рассматривал на свет, нюхал…
- Ничего не понимаю, - пробормотал он. – Ах, да! Я…помню…но это было так давно… Где ты его взяла?

- Какая разница! Северус, ты что, действительно не понимаешь, что натворил?

- Лили, я ничего не подливал тебе, клянусь!

- Хватит, Северус, имей же, наконец, мужество признаться.

- Мне не в чем признаваться! – он тоже начал выходить из себя. - Лили, - он посмотрел на нее в упор, - почему ты мне не веришь?

- Потому что ты предал меня! – выкрикнула она ему в лицо.

- Лили, но это же глупо.

- Опоить меня зельем, чтобы я…

- Я ничем тебя не поил, и ничего не подливал, - закричал он, - я же уже сказал!

- Я тебе не верю!

- Не веришь? - переспросил Северус неожиданно спокойным тоном.

- Нет!

- Тогда уходи! Если ты готова поверить в любую глупость и обвинить меня во всех смертных грехах, то…нам лучше больше не встречаться.

- Вот и прекрасно. Видеть тебя больше не могу. Ненавижу тебя, слышишь, ненавижу за то, что ты сделал!
И Лили со всех ног бросилась вон из кухни. В следующее мгновение Северус услышал, как оглушительно хлопнула входная дверь. Он медленно опустился на табурет и, уронив голову на руки, глухо застонал.

Глава 5

Настоящее. Сентябрь 2005 года.

Встречу она мне назначила в магловском кафе с поэтическим названием «Морской бриз» на окраине Лондона. На удивление там оказалось весьма уютно и немноголюдно. Кроме меня и молодой женщины с мальчиком лет пяти, которые сидели в отдаленном углу, за колонной, в небольшом помещении с круглыми столиками, застеленными бледно-голубыми скатертями, не было больше никого. Я занял столик у окна, заказал себе кофе и посмотрел на часы. Без двадцати час. Я пришел раньше назначенного времени, думал, что искать этот «Бриз» придется долго, но, видимо, у кафе хорошая репутация, первый же встреченный мною парень в джинсах и клетчатой рубашке доходчиво объяснил мне дорогу. Я усмехнулся, к чему такая секретность? Как шпионы какие, честное слово. Это у них, наверное, семейное.

- Мистер Поттер, - она подошла ко мне и протянула руку, – добрый день.

- Здравствуйте, миссис Снейп, - я пожал протянутую мне узкую ладонь.
Она села напротив, подозвала официантку и заказала себе минеральной воды.

Эту женщину, если не считать воспоминаний, я видел всего один раз - на похоронах.
На следующее утро после последней битвы я пришел в Большой зал, преподаватели и ученики как-то пытались навести там порядок, восстановить то, что было разрушено. Я взглянул на стол преподавателей, в глаза мне бросилось пустое кресло: место директора Хогвартса. Не слушая, что мне говорили учителя и сокурсники, успевшие уже окружить меня, я развернулся и выбежал из зала. Со всех ног я мчался к статуе Горбатой Колдуньи, туда, где начинался подземный ход, ведущий к Визжащей хижине. Все объяснения потом. Сейчас я должен сделать кое-что очень важное.
Когда я вышел из подземного хода, то остолбенел, я оказался на улице, Визжащей хижины…не было. Только груда пепла и несколько обгорелых досок. Я обошел пепелище, поднял с земли небольшой кусок обгоревшей черной ткани и пуговицу. Несколько минут я, словно окаменев, стоял там, зажмурившись, а потом медленно побрел назад в Хогвартс.
Этот пепел вместе с лоскутком ткани и пуговицей мы и похоронили…
Профессор Снейп обрел свое последнее пристанище, разумеется, в Хогвартсе, неподалеку от гробницы Дамблдора. Народу было немного: учителя, несколько слизеринцев, в основном первокурсники, Малфои, и она – Эйлин Снейп, в девичестве Принц.

- Она жива? – помню, изумился я, когда профессор МакГонагалл сообщила, что известила миссис Снейп о том, что произошло с ее сыном.

- Да, Гарри, насколько я знаю, она живет в Лондоне, Северус как-то обмолвился об этом. Знаю, он навещал ее изредка, в позапрошлом году уезжал на целое лето, сказал, что она приболела. Минерва замолчала и, достав платок, вытерла глаза. – Подумать только, - вздохнула она и замолчала, я тоже не проронил больше ни слова.
Вообще, слов было сказано не слишком много: Кингсли говорил о с честью выполненном долге, о силе воли, твердости и смелости; Минерва, всхлипывая, произнесла только: «Прости, я же ничего не знала…»; Нарцисса Малфой молча положила на гроб темно-бордовую розу, перевязанную черной траурной лентой, и прошептала: «Спасибо!»; Слагхорн пробормотал: «Он был одним из моих лучших учеников», ну и я. Я сказал, что благодарен профессору Снейпу и во многом был не прав, думая о нем плохо. Но теперь я знаю, что он был…храбрым, и за все свои ошибки расплатился.
Эйлин Снейп не плакала. Она просто молча, не мигая, стояла и смотрела, и всякий раз, когда кто-нибудь из присутствующих принимался говорить, она лишь презрительно усмехалась. В ту минуту она была удивительно похожа на своего покойного сына. Я знал, о чем она думает: все, кто сейчас говорил красивые слова, еще вчера профессора Снейпа готовы были растерзать, считая его предателем и последним подонком. И что толку, что сейчас все мы узнали правду? Его ведь уже не вернешь. А для нее он навсегда был и останется всего лишь сыном, единственным и любимым. Сыном, которого она потеряла.
Потом я отдал ей бархатную коробочку с орденом Мерлина и снова заговорил о том, что мне очень жаль, что все сложилось так, как сложилось.
- Это жизнь, мистер Поттер. И не всегда все в ней получается так, как мы того хотим. Вам, полагаю, это известно как никому, - ответила она.

- Я хочу, чтобы вы знали, я благодарен ему, за все. Впрочем, я это, кажется, уже говорил. Мне многое еще хотелось бы сказать, но…это так тяжело.

Она какое-то время смотрела мне в глаза, наконец, чуть улыбнулась одними уголками губ, взяла коробочку с орденом и сказала:
- Я знаю. И вижу, что вы были искренни, спасибо вам за это, мистер Поттер.
После чего повернулась и ушла. Больше я с ней не встречался до сегодняшнего дня.

Мамино письмо совершенно выбило меня из колеи. Я не знал, что думать и как поступить. Первым моим порывом было, как когда-то давно, после гибели Сириуса, разломать все вокруг, перебить всю посуду, кричать от боли и безысходности; Джинни даже пришлось отпаивать меня успокоительным. Несколько дней я буквально не находил себе места, я был совершенно разбит и не представлял, как мне теперь относится людям, которые были мне так дороги.
Мама…Получалось, что она, так или иначе, обманула всех, в том числе и меня. Профессор Снейп… Да, он расплачивался всю жизнь по старым счетам. Он любил мою мать, но выходило, что ради того, чтобы заполучить ее, пошел на бесчестный поступок. Неужели это правда? И то, что он, оказывается, мой родной отец…Интересно, он на самом деле не подозревал об этом? Судя по тому, как он со мной обращался – нет. Ну, хоть какие-то догадки должны были у него мелькнуть. Я был совершенно выбит из колеи: в мой такой тихий и уютный мир вторглась старая, похороненная много лет назад тайна, и тень прошлого словно накрыла его, разом лишила радости, не давала мне наслаждаться жизнью. Я просто обязан был во всем разобраться. Пусть никого из них уже нет на свете: ни мамы, ни Снейпа, - но я должен узнать правду, ради их памяти и ради собственного спокойствия.
- Вы хотели меня видеть, мистер Поттер? – голос миссис Снейп выдернул меня из размышлений и воспоминаний.

Она почти не изменилась со дня нашей последней встречи, все в том же простом черном шерстяном платье, с аккуратно уложенными волосами, только седины прибавилось, - отметил я.
Принесли наш заказ, и я, поблагодарив официантку, начал разговор, ради которого пришел сюда:
- Да, миссис Снейп. Извините, что побеспокоил, но мне было необходимо поговорить с вами.

- Чем могу быть полезной?

- Миссис Снейп, - начал я, с трудом справившись с волнением, - скажите, вы знали о том, что профессор Снейп и моя мама…что они…встречались?

- Встречались! - хмыкнула Эйлин Снейп. - Были близки, вы хотели сказать? Да, я об этом знала. То есть, сначала я догадывалась, конечно, сами понимаете, не всегда о таком тут же рассказывают родителям. Ну, а потом уже я узнала доподлинно.

- А вы знаете, почему они расстались?

Эйлин взяла принесенный бокал с водой и сделала глоток:
- Из-за очередного глупого каприза этой девушки. Простите, мистер Поттер, - быстро добавила она, заметив, что я собрался возразить ей, - о мертвых либо хорошо, либо ничего, но так уж сложилось, что о Лили Эванс я не могу сказать практически ничего хорошего.

- Вот как?

- Я понимаю, вам это нелегко, быть может, слышать, Лили оказалась замечательной матерью, но, увы, человеком она была не слишком хорошим.

- Каким же она была человеком? – с трудом справившись с раздражением, спросил я.

- Каким? – Эйлин презрительно скривила губы. – Самовлюбленной, безрассудной идеалисткой. Для нее мир делился только на черное и белое, и существовало только две точки зрения: ее и неверная; и поэтому она хотела всех заставить жить и поступать так, как ей этого хотелось, как она считала нужным. А если кто-то был с ней не согласен, то она просто вычеркивала его из своей жизни.

- И что же тогда произошло? – черт возьми, я чувствовал, что разговор не клеился, я словно бы вел допрос, а выложить сразу все, что мне было известно, отчего-то медлил.

- Если бы я знала! – Эйлин судорожно смяла бумажную салфетку. – Но из него, из Северуса, слова ведь не вытянешь! Поругались, вот и весь сказ! Она поверила чьей-то клевете, что-то в этом роде. Я еще тогда особого значения этому не придала, милые бранятся, сами знаете, но Лили после этой ссоры чуть ли не на другой день выскочила замуж за вашего папеньку. И мне стало понятно, что Северус ей попросту надоел, и она искала повод отделаться от него!

- Я думаю…думаю, вы не совсем правы, миссис Снейп. Возможно, ваш сын тоже был в чем-то виноват перед ней? – осторожно спросил я.

- В чем? – удивленно воскликнула Эйлин. – В том, что любил ее без памяти? Или в том, что до сих пор, то есть, до конца дней, я хочу сказать, не мог ее забыть? Извините, мистер Поттер, я понимаю, это ваша мать. И я признаю, что она была смелой девушкой, как я уже сказала, и лучшей матерью. Она отдала жизнь за своего ребенка, - голос ее дрогнул, - так и должна была поступить любящая мать. Я признаю это. Но все равно, не могу…не могу простить, что она сломала жизнь моему сыну.

- Значит, вы ничего не знаете…об этом, - я протянул ей письмо.

- Что это?

- Я нашел его недавно, это писала мама. Прочтите, миссис Снейп.

Эйлин быстро пробежала письмо глазами и, побледнев, прижала ладонь к губам и еле слышно прошептала:
- О, Господи!

- Теперь вы понимаете, почему я хотел поговорить с вами? Я…мне необходимо узнать всю правду.

- Зачем? – тихим и на удивление твердым голосом, уже полностью справившись с собой, спросила она, глядя мне прямо в глаза.

- Честно говоря, не знаю, миссис Снейп, - устало отозвался я. – Но поймите, не каждый день открываешь так много нового в своей жизни. Твоя родная мать…оказывается не такой, какой ты ее всегда себе представлял, а родным отцом оказывается человек, который сначала не переносил тебя на дух, которого ты ненавидел, а потом узнал, что на самом деле он был другим и всегда защищал тебя. Он любил мою мать и обманул ее. У меня все это в голове не укладывается!

- Это неправда, - покачала головой Эйлин.

- Неправда?

- Мистер Пот…Гарри, послушайте меня, повторяю, я не знаю, что тогда произошло между Лили и моим сыном, но думаю, что виной всему какое-то страшное, чудовищное недоразумение. Они просто…не поняли друг друга, так как оба, что скрывать, были слишком горячими и порывистыми натурами.

- Он подливал ей Амортенцию, чтобы влюбить в себя, чтобы она была с ним! Как можно оправдать такое? И как мне теперь считать его порядочным человеком? Как связать это с тем, что я узнал из его воспоминаний, из которых ясно одно: она была любовью всей его жизни? Это тоже ложь?! – я осекся, поймав себя на том, что кричу во весь голос, себя не помня, и что на меня уже оглядываются другие посетители.

- Нет, Гарри, это правда. Поверьте, я хорошо знаю своего сына: Северус слишком любил Лили, он никогда не поступил бы так с ней. Возможно, она действительно, все неправильно поняла.

- Не знаю, миссис Снейп, не знаю.

- Конечно, мы условились, я обещала, но, учитывая все обстоятельства… - пробормотала она себе под нос. – Идемте! – она резко поднялась со стула. – Идемте. Вам необходимо самому поговорить с ним, только так вы сможете узнать правду, которая столь нужна вам. Идемте же.

- Куда? – опешил я.

- Ко мне. Вы сможете поговорить с ним.

- С кем?

- С Северусом.

Я буквально рухнул обратно на стул. Только этого не доставало, она что, повредилась рассудком?

- Не надо так на меня смотреть, - спокойно произнесла Эйлин. – Я не выжила из ума и разумна, как никогда. Неужели еще не поняли? Мой сын жив, мистер Поттер.

Глава 6

Прошлое. Май 1998 года.

Северус Снейп, устав мерить шагами директорский кабинет, опустился в кресло и, откинувшись на спинку, уставился в потолок: наверное, уже скоро. Он давно ждал этого, это было его единственным и самым большим желанием – чтобы все закончилось. После того, что случилось в прошлом году, он знал, что будет тяжело, но все же, не предполагал, насколько. Когда-то давно, когда он только начинал работать в Хогвартсе, тоже было невыносимо. Тогда почти все, начиная с Дамблдора и заканчивая мадам Пинс и Хагридом, смотрели на него с жалостью. Он понимал, что они знают, кем он был, и справедливо считают, что директор пригрел его тут фактически из милости. Поначалу это бесило, но с течением времени он привык, а, кроме того, ему, честно признаться, было наплевать, как к нему относятся.
Сейчас же на него смотрели с ненавистью. В общем-то, ему и сейчас по большому счету было наплевать. Но иногда охватывала тоска и усталость, казалось, что у него ни на что уже не осталось сил, и желание покончить со всем разом становилось почти что навязчивым. Останавливало только обещание, данное Дамблдору: защитить школу и помочь мальчишке - единственное, что держало его сейчас на этом свете.
Главное, успеть поговорить с Поттером, сказать ему правду. Он не представлял пока, каким образом это сделать, но еще есть время. Снейп устало прикрыл глаза. Да, он сделает то, что должен, а потом…Что будет потом, уже неважно, даже думать об этом не хотелось.

«Уж не привязались ли вы к мальчику?» - снова прозвучал в ушах голос Дамблдора. Как ему удавалось читать в чужих душах, словно в открытой книге, без всякой, заметим, легилименции? Впрочем, в этом случае он не то чтобы угадал, но…Северус уже и сам не мог сказать, что он чувствует. С самой первой минуты, как он увидел мальчишку на распределении, в его душе боролись несколько чувств: старая обида на Лили, ненависть к Поттеру, с которой он ничего не мог поделать, и разочарование. Пока он не увидел сына Лили, он, пусть сам себе не решался в этом признаться, надеялся, что, возможно…
Но стоило только взглянуть на него, от этой надежды и следа не осталось. Тем не менее, он постоянно напоминал себе, что это ее сын, убеждал себя, что стоит относится к мальчику, как к ее сыну, и только. Получалось плохо, потому что никуда от этого было не деться: он смотрел на Гарри и видел перед собой Джеймса Поттера в миниатюре. Правда, у мальчишки были ее глаза, но от этого становилось еще больнее: лишнее напоминание о том, что его жизнь рухнула. Он изводил Поттера придирками, цеплялся по любому поводу так, что сам себе иной раз становился противен, выходило, что он мстит Джеймсу через его сына, это было…мелко, мерзко и недостойно, но это было свыше его сил.
Вместе с тем, годы шли, и видеть его рядом, стараться хоть как-то защитить его, вошло в привычку. Кроме того, ему и впрямь стало казаться, что так он может искупить свою вину перед Лили. Поначалу он не верил в это, чтобы там Дамблдор не говорил, но как можно искупить то, что ее больше нет по его, и только по его, вине. То, что он потом попытался все исправить, ничего не меняет, она ведь все равно погибла!
Если бы это было возможно, он изменил бы все, и, возможно, Лили осталась бы с ним.
Он постоянно думал о том, что он мог тогда сделать, чтобы не произошло того, что произошло. Ведь им же было так хорошо вдвоем, как же могло случиться так, что все рухнуло в один миг из-за такой ерунды.

Иной раз, вспоминая тот день, когда они расстались, он злился на Лили. Почему она его тогда не выслушала, почему с легкостью поверила в такую чушь?! А иногда он больше злился на себя, что не смог ничего объяснить ей, сначала мямлил, как последний идиот, что «ничего не понимает и ни в чем не виноват», а потом и вовсе выгнал ее. Вот уж воистину, язык его – враг его. Один раз он уже обжегся, на пятом курсе, когда оскорбил ее, и два года потом не находил себе места, не зная, как это исправить. И вот опять! А самое главное, он так до сих пор и не смог понять, где она нашла тот пресловутый пузырек с зельем, который стал причиной их разрыва. Поначалу он посчитал ту ссору пустяком, ну вспылили, завтра она вернется, и все наладится. Но она так и не пришла ни завтра, ни на другой день, ни через неделю. Он с завидной регулярностью пять дней подряд ходил к ней домой, и всякий раз ему открывала дверь ее мать и отвечала, что Лили нет дома. Когда он пришел на шестой день, ему открыла Петунья:
- Снейп, прекрати уже сюда таскаться каждый божий день! Ты что, плохо понимаешь по-английски, вроде не настолько уж ты ненормальный? Лили не желает тебя видеть, понятно? – и, не дав ему сказать ни слова, захлопнула дверь прямо у него перед носом.

А через две с половиной недели он прочел в «Ежедневном пророке», что сын аврора Чарльза Поттера Джеймс женится на юной и чрезвычайно талантливой маглорожденной волшебнице Лили Эванс. Он сжег ни в чем неповинную газету, переколотил на кухне чуть ли не всю посуду, потом отправился в «Кабанью голову» и напился буквально до потери сознания. Дальше он помнил смутно, кажется, кому-то жаловался на предательство той, которую любил; кто-то пытался вытолкать его в шею и он пытался запустить в него оглушающим заклятьем, но ни руки, ни язык его не слушались; потом его таки подхватили под руки и вывели, а после Люциус Малфой протягивал ему бокал и говорил: «Не бойся, Снейп, это всего лишь отрезвляющее». Затем они сидели с ним еще в какой-то полутемной забегаловке, и бывший староста Слизерина говорил что-то о Темном Лорде, о том, что еще не поздно, что Снейпа там примут охотно. Хорошие зельевары, вроде него, на дороге не валяются, и он со временем может многого добиться.

- А твоя грязнокровка сама приползет к тебе на коленях и будет умолять о прощении, - усмехнулся Малфой.
Он ответил, что подумает.

Двадцать первого ноября тысяча девятьсот семьдесят девятого года, в день свадьбы Лили и Джеймса, он под дезиллюминационными чарами пришел в Годрикову впадину, к дому Поттеров, и весь вечер простоял под окнами. Когда все разошлись, и в окнах погас свет, он вынул из кармана конверт с фотографией, правда, он разорвал ее, в тот самый день, когда узнал о скором замужестве Лили, двумя обручальными кольцами, купленными месяц назад, он готовил ей сюрприз – вот и пригодились; и клочком бумаги, на котором он вывел «поздравляю». Он подсунул конверт под дверь, аппарировал домой и написал Малфою, что он согласен вступить в ряды помощников Темного Лорда.
Мать кричала, что он сошел с ума, она ему не позволит, и сама, прямо сейчас, пойдет и придушит эту глупую девчонку голыми руками без всякой магии.

- Ты же из-за нее, думаешь, я не понимаю?! Но я не позволю тебе калечить свою жизнь!

- Она уже и так покалечена, мама! – огрызнулся он. – Не в последнюю очередь благодаря тебе и папочке, - он знал, что делает ей больно, и испытывал при этом какую-то мстительную радость. – Слава богу, что он давным-давно исчез в неизвестном направлении, но до этого он порядочно отравил жизнь и тебе, и мне!

- Северус, зачем ты так? – казалось, мать сейчас расплачется.

- Как? Чего ты от меня хочешь? У меня ничего больше не осталось, понимаешь, ничего! Там я смогу чего-то добиться, а если нет – тем лучше. Убьют – вот и превосходно!

- Северус…

- Хватит мама, я не хочу больше говорить об этом.
Он ушел и на прощание как следует хлопнул дверью.

То, что произошло после, он предпочел бы стереть из памяти навсегда: как он сам передал Волдеморту то треклятое пророчество, как на коленях молил его не убивать Лили. Как, хрипя под круциатусом, стонал, что это вовсе не любовь, он просто хочет ее, нужно проучить ее за то, что она его отвергла. Как потом так же унижался перед Дамблдором, прося его о том же – спасти единственного человека на земле, которого он любил. И как он узнал, что ее больше нет.
Дамблдору удалось убедить его, что отныне смысл жизни заключается в том, чтобы защитить ее сына, но теперь выходит, что все было зря. Мальчишка должен умереть. Это было так несправедливо, что иной раз казалось, что такого просто не может быть. Ему же чертовски везет, как некогда всегда везло его отцу. Вдруг повезет и в этот раз, ну вдруг? Тогда можно будет, наконец, сдохнуть не только с облегчением, но и с радостью оттого, что и его жалкая, ничтожная жизнь была все же не совсем напрасной.
Размечтался!

От воспоминаний его отвлекла внезапно вспыхнувшая в метке боль. Что там еще у них стряслось? Алекто поймала Поттера?! Ну, надо же, хоть какой-то толк от этой идиотки.
- Ну, вот и конец, директор! – повернулся он к портрету Дамблдора. – Час настал, не так ли?

- Гарри здесь? – взволнованно спросил Дамблдор.

- Да. Он в башне Рейвенкло. Я должен успеть.
Снейп быстро собрал бумаги со стола, убрал их в ящик, пробормотав пароль, и, закрыв глаза, стоял какое-то время, не двигаясь. Он вспомнил первую встречу с Лили: жаркий летний день, две девочки на детской площадке, и взмахнул палочкой, вызывая патронуса, и передал сообщение, конечно, это не слишком осмотрительно, но он не мог не проститься с матерью. Северус дождался, пока серебристая лань исчезнет, - вот теперь все; и решительно направился к двери.

- Удачи тебе! – донеслось ему вслед с портрета покойного директора.

- Ну, Поттер, не подведи! – усмехнулся он про себя.


- Северус, - Снейп обернулся, рядом с ним стоял Малфой.

- Что еще? – этого только не хватало, теперь не отвяжешься, а ему сейчас меньше всего хотелось общаться со своими «соратниками». Нужно найти в этом хаосе какое-нибудь более-менее укромное место, чтобы подумать. В замок теперь не пробраться, что-то там теперь делается, страшно представить. Одна надежда, что Минерва защитит и школу, и учеников; она справится, можно не сомневаться. Вот только…Поттер! Где его теперь искать?
Этим двум уродам, брату и сестре Кэрроу, он лично не доверил бы и навоз за гиппогрифами Хагрида убирать, не то чтобы в школе работать, или выполнять хоть сколько-нибудь важные задания. Разумеется, Поттера Алекто упустила, правда, не без помощи МакГонагалл.
Минерва вообще появилась как нельзя некстати, риди она чуть позже, возможно, все было бы иначе, не пришлось бы прыгать в окно, и наверняка он успел бы сказать мальчишке то, что нужно. Ведь Поттер же был там в своей дурацкой мантии, где-то буквально в двух шагах. Ну а если уж Минерва взялась защищать своих «львят», то…кошка превратилась в львицу.
Если уж начистоту, то Северус всегда восхищался Минервой МакГонагалл, еще со школы, она была сильной волшебницей и столь же сильной личностью. А в эту ночь она просто превзошла саму себя! Ожившие доспехи, огненные стрелы… Нет, можно было, конечно, сразиться, и таким образом выиграть время. Но там же и остальные подоспели, да и не открывать же, в самом деле, бойню. Не говоря уж о том, что сражаться против тех, с кем ты бок о бок прожил долгие годы, и кто некогда относился к тебе с пониманием…
Черт бы побрал все на свете!

- Лорд… - надтреснутый голос Люциуса вернул его к действительности, - хочет тебя видеть. Он в Визжащей хижине.

Час от часу не легче! Что, интересно, ему понадобилось?
- Иду, - бросил он через плечо.

- Северус! – окликнул его Малфой.

- Ну, - повернулся он к своему старому приятелю.
Малфой подошел и что есть силы сжал его руку.

- Северус, скажи…мой сын, ты его видел? Он остался в замке? С ним все в порядке?

- Не волнуйся, с ним все будет в порядке, - отозвался он.

- Северус...

- Ну что еще? Меня ждут, Люциус, Лорд не любят, когда к нему опаздывают.

Он высвободил ладонь из мертвой хватки Малфоя и направился к Визжащей хижине. Люциус стоял, кусая губы, и молча провожал его взглядом.

Проклятье! Надо же было так глупо проколоться: ведь понял же, что Темный Лорд зовет не чаи распивать.
Снейп почти не слушал, что говорил ему Волдеморт, только смотрел, не отрываясь, на эту тварь, любимицу Лорда, в зачарованной сфере. Неужели конец? Что ж, вполне предсказуемо, рано или поздно это должно было произойти. Жаль, конечно, что он так и не успел отыскать Поттера, выходит, господин директор, вы не все предусмотрели. Что ж, Поттер, придется тебе уж самому, - промелькнуло у него в голове.
Все произошло слишком быстро, Лорду надоело ломать комедию, и он решил закончить спектакль. Миг – и змея оказалась у него над головой, а вслед за этим он почувствовал ослепительную, раздирающую боль и услышал чей-то страшный крик. Еще через мгновение Свеверус понял, что кричит он сам. Кровь текла и текла, казалось, что все вокруг пропиталось ею, стало тихо, очевидно, Лорд ушел. Выходит, вот как все закончится: в этой пыльной мерзкой хижине, видно, это судьба, однажды он чуть не умер здесь, теперь-то уж смерть его из своих лап не выпустит. Неожиданно он увидел склонившееся над ним лицо.
Глаза…это были ее глаза. Лили, ты все-таки пришла? Неужели это и в самом деле ты? Нет. Не ты. Поттер, черт тебя раздери, ты и сам не знаешь, как ты вовремя. Правда, сказать он уже ничего не сможет, значит, пусть так, он напряг последние силы, чтобы произнести про себя заклинание извлечения воспоминаний:

- Собери…собери их!

Давай, Поттер, не такой уж ты и тупой, каким иной раз казался! Вот так, все правильно, посмотришь и во всем разберешься. А там – да поможет тебе Мерлин, пусть тебе повезет еще раз, ты же везучий, Поттер!
Как тихо, и холодно, ну когда же?
Боль постепенно утихала, хотелось спать. Это был, конечно же, сон, он увидел вдруг самого себя, словно бы со стороны, ему было восемь, и выбросом стихийной магии он разбил старую вазу, которая стояла на журнальном столе. Не устояв на ногах, он упал прямо на осколки. Из порезанной ладони хлынула кровь, и Северус оглушительно заревел больше от страха, нежели от боли.

- Не надо плакать, - мама подняла его с пола и усадила в кресло. – Потерпи, мой хороший, сейчас все пройдет.

Мама. Как давно это было. Какой хороший сон, и как жаль, что он закончился.
Значит, вот как это бывает: боль ушла совсем, ему стало тепло, глаза сами собой закрылись, тело стало вдруг легким, невесомым, он почувствовал, что отрывается от грязного дощатого пола и взмывает вверх, а сгущающаяся вокруг него темнота шептала знакомым голосом:

- Потерпи, Северус, ничего, все будет хорошо, слышишь? Все…будет…хорошо.
А потом наступила блаженная тишина.

Глава 7

Настоящее. Сентябрь 2005 года.

Эйлин расплатилась за заказ и решительно направилась к двери; я, абсолютно обескураженный, покорно пошел за ней.

- Не волнуйтесь, Гарри, - спокойно произнесла она, когда мы зашли за угол и очутились в узком безлюдном переулке. Эйлин протянула мне руку, я, поняв, чего она хочет, сжал ее запястье, и в следующий же миг мы аппарировали.
Когда отступила тошнота, и я смог спокойно оглядеться по сторонам, то увидел, что мы стоим на довольно чистой и опрятной лестничной площадке, куда выходило всего две двери, одна из них – расположенная напротив той, у которой мы стояли, была заколочена. Эйлин возилась с замком, на лестнице был полумрак, и она, видимо, никак не могла попасть ключом в замочную скважину, а еще, я заметил, у нее дрожали руки.
Я все еще никак не мог поверить, мне до последнего казалось, что это какой-то чудовищный розыгрыш, или Эйлин Снейп и впрямь тронулась умом. Но она, справившись, наконец, с ключом, открыла дверь и бросила мне через плечо:
- Проходите же, мистер Поттер. Не стойте.

Я, чувствуя, как меня пробирает озноб, переступил порог; мы оказались в довольно просторной прихожей, Эйлин щелкнула выключателем, и она озарилась мягким светом.

- Мам? Это ты? – раздался из глубины квартиры голос, заставивший меня вздрогнуть всем телом и судорожно схватиться за притолоку, чтобы не упасть, потому что ноги разом стали как ватные, а голова пошла кругом.

Он вышел из комнаты в прихожую: в обычных магловских черных брюках и черной же рубашке, в руке какая-то изрядно потрепанная книга. Все такое же худое и бледное лицо, только морщины от носа к губам стали заметнее. Те же волосы, только теперь он зачесывал их назад, и они не падали больше на лицо неопрятными прядями.
И шрамы, спускающиеся вниз, от подбородка к шее, под наглухо застегнутый воротничок рубашки.
Черные широко распахнутые глаза, не отрываясь, смотрели на меня со смесью удивления и гнева. Северус Снейп. Живой

- Ну, и что все это значит? - холодно спросил он у Эйлин.

- Спокойно, Северус, - Эйлин подошла к сыну, - я все тебе сейчас объясню. Дело очень серьезное.

- Да уж, потрудись, пожалуйста, доходчиво растолковать мне, зачем ты его сюда притащила?

Нет, я не сошел с ума, - промелькнуло у меня в голове, - эти интонации, этот голос, будто бы сочащийся ядом, ни с кем не спутаешь.

- Но…как…как это возможно? – выдохнул я, переводя взгляд с матери на сына.

- Может, войдете все же в комнату? Раз уж пришли, мистер Поттер?

Он повернулся ко мне спиной и направился в комнату. Я, оторвавшись, наконец-таки, от притолоки, поплелся следом, отметив про себя, что походка у него стала несколько другой, более…тяжелой, словно ему было трудно ходить.
Мы прошли в довольно уютную гостиную, большую часть которой занимали два массивных книжных шкафа. Снейп опустился в кресло, стоящее около камина и жестом указал мне на соседнее, стоящее напротив. Эйлин устроилась на стуле рядом с сыном.
Я молчал, у меня все еще не получалось до конца поверить, что это не сон.
Снейп смерил меня не слишком дружелюбным, и таким до боли знакомым мне взглядом:
- Так что же все-таки произошло такого экстраординарного, что мистер Поттер почтил нас своим визитом? – вновь обратился он к матери.

- Думаю, Гарри сам тебе все расскажет, - тихо отозвалась Эйлин.

- Вот как? – он повернулся ко мне. – Весь внимание, мистер Поттер.

- Как вы…я же сам видел…змея… - словно первокурсник на уроке зельеварения лепетал я, тщетно пытаясь собраться с мыслями, - а потом я, когда я пришел, то…все сгорело...пепел…

- Это я подожгла хижину, - сказала Эйлин.

- Вы? – удивленно воззрился я на нее.

- Да, мистер Поттер, - ответил за нее Снейп. Придется уж разъяснить вам кое-что, дабы сразу положить конец всем вопросам и внести ясность. Так вот, своим спасением я обязан матери.

- Я получила от Северуса сообщение, с патронусом, в тот самый день, - снова заговорила Эйлин. – Я испугалась, потому что поняла, вернее, почувствовала, что случится что-то страшное, и аппарировала в Хогсмит. Ну а потом…обычные следящие чары, и я узнала, где мой сын. Я видела, как он, Реддл, вышел из хижины, выждала еще какое-то время, Северус все не появлялся, и я вошла, - ее голос дрогнул, она отвернулась и украдкой вытерла глаза.
Снейп погладил мать по плечу, и она с улыбкой повернулась к нему.

- Но почему вы столько лет скрывались? И похороны…миссис Снейп, вы же там были, почему вы…

- Потому что, во-первых, на момент своих так называемых похорон я и впрямь был одной ногой в могиле, - перебил меня Снейп, - а во-вторых, потом уже, когда я вновь обрел способность рассуждать и анализировать, мне подумалось, что все долги теперь уплачены, и я хочу, наконец, отдохнуть ото всего, и ото всех. Да и в Азкабан, знаете ли, не тянуло.

- Вас никто бы не отправил в Азкабан, сэр.

- Ах, да! – усмехнулся он. – Как я мог забыть? Вы же, мистер Поттер, всему свету изволили поведать о моей такой непростой и трагичной судьбе. Читал ваше интервью, аж самому себя жалко стало! У вас, как я погляжу, так и не прибавилось ни ума, ни такта, - безжалостно цедил он. – Вам в голову не пришло, что те воспоминания местами были…слишком личными, чтобы кричать о них на всех углах. Но вы даже память родной матери не пощадили, чего уж говорить обо мне.

- Я хотел, чтобы все узнали правду, - я начал заводиться, как всегда, спокойно с ним разговаривать не получалось, - чтобы всем стало известно о том, что вы сделали ради нашей победы и о том, что вы не были тем бесчувственным и бессердечным ублюдком, каким вас все считали!

- Ну, разумеется, мистер Поттер, какие могут быть сомнения, вы с тем же завидным усердием, с каким раньше, в годы вашей учебы в Хогвартсе, рядили меня в предатели, принялись теперь делать из меня героя. И ради этого можно было выставить напоказ все, что похоронено глубоко в душе и предназначалось только для вас! У вас же нет ни малейшего чувства меры, только две крайности: черное и белое, либо злодей, либо святой, третьего не дано.

- Я уже это слышал сегодня, - отозвался я. – Не далее как час назад ваша мать сказала мне, что моя мама обладала этим самым качеством: бросаться в крайности.

- Что вы такое несете? – раздраженно поморщился Снейп.

- Вот об этом я и хотел с вами поговорить, сэр.

- О чем?

- О моей матери. Вот, - я протянул ему вчетверо сложенный листок, не получилось у меня прелюдии, пусть уж так, может быть, это даже к лучшему, - возьмите.

- Что это? – он медленно развернул письмо.

- Я нашел его совсем недавно, это письмо она писала вам, профессор. Прочтите.

Бросив на меня недоуменный взгляд, он все же взял из моих рук письмо, медленно развернул его и принялся за чтение. Сердце бешено колотилось, я, не отрывая глаз, смотрел на него, он пробегал глазами строчки, время от времени осторожно проводил по ним пальцами, будто хотел через все прошедшие годы дотянуться, дотронуться хоть украдкой до той, кто их написала. Наконец, он дошел до последних строк, его руки дрогнули, и письмо медленно спланировало на ковер, к его ногам.
- Нет! – побелевшими губами прошептал Снейп. - Нет, она не могла так…не могла!

Он медленно поднял голову, мои глаза, как во время нашего последнего свидания, встретились с его, и у меня сжалось сердце, даже тогда я не видел в них столько боли и страдания.
Вдруг Снейп закрыл лицо руками, и в следующее мгновение я услышал звуки сдавленных рыданий.
- Сэр, - осторожно дотронулся я до его руки.

Он отнял ладони от лица, запрокинул голову, и я увидел, что он…смеется. Я беспомощно оглянулся на миссис Снейп. Эйлин подошла к сыну, наклонилась к нему и что-то прошептала на ухо. Он перестал смеяться и уставился меня так, словно видел впервые. Эйлин, покачав головой, снова уселась на стул и сжала ладонь сына.

- Теперь вы понимаете, что мне было необходимо выяснить всю правду, - сказал я.

- А зачем? – он, по-прежнему, не отрываясь, смотрел на меня.

- То есть, как это зачем? – опешил я.

- Ну, узнали вы правду, дальше что?

- Дальше, - я был несколько обескуражен, сам не знаю, чего я ожидал от него, но только не этого безразличия, ведь не может ему быть все равно, это же очевидно, - мне осталось только решить, как ко всему этому относиться. И к самому факту…и к людям…

- Да, конечно! – его глаза вдруг вспыхнули от еле сдерживаемого гнева, словно я опять неправильно сварил очередное зелье или, того хуже, влез в его Омут Памяти. – Вам теперь, как видно, трудно смириться с мыслью, что ваш родной отец на самом деле не святой, непогрешимый и благородный Джеймс Поттер, а всего лишь…

- Перестаньте! – взвился я. – Уж вам-то, как никому известно, что иллюзии насчет абсолютной святости, как вы выражаетесь, и непогрешимости моего родного, как я тогда считал, отца рассеялись очень давно, еще на пятом курсе!

- Значит, теперь вам осталось только смириться с мыслью, что ваш родной отец оказался всего лишь жалким мерзавцем, так?

- Северус…- попыталась успокоить его Эйлин.

- Подожди, мама, - отмахнулся от нее Снейп. – Так, мистер Поттер?

- Нет, не так, почему вы искажаете мои слова, сэр? Я всего лишь хотел сказать, что мне необходимо убедиться…

- А, так вам необходимо убедиться, что я – все тот же благородный, некем непонятый герой, этакий рыцарь печального образа, каким нарисовало меня ваше пылкое воображение? И что все, что написала ваша мать, по поводу того, что я якобы чем-то там ее поил, все это – неправда, да?! И тогда вы, возможно, броситесь мне на шею со словами: «Папочка, я нашел тебя!»

- Нет, я…

- Ну, а если все это – правда, мистер Поттер?

- Послушайте…

- Что вы будете делать в этом случае? Дадите очередное интервью, где развенчаете образ героя и мученика и предадите мое имя анафеме?

- Да дайте же мне сказать! – закричал я. – И перестаньте, прошу вас, нести ерунду! Я всегда буду вам благодарен за все, что вы сделали. Просто мне нужно было разобраться, чтобы…окончательно принять и понять.

- Выходит, все-таки хотите, чтобы я был благороден во всем, да?

От его язвительного и насмешливого тона мне стало вдруг очень обидно:
- Почему вы насмехаетесь?

- Потому что вы ведете себя как ребенок.

- Вы же…любили ее, правда? – тихо спросил я.

- Какое это теперь имеет значение?

- Такое, что я не могу понять, - я снова начал выходить из себя, - вы защищали сына ненавистного вам Джеймса Поттера ради ее памяти, потому что любили ее и всю жизнь не могли забыть. Но при этом выходит, что раньше вы пытались привязать ее к себе при помощи Амортенции и, таким образом, силой заставили полюбить вас.

- И что дальше? – по-прежнему этот равнодушный тон, который меня почему-то злит.

- То, - я вскочил на ноги, - что я не могу этого понять, слышите? По вашим воспоминаниям получается, что вы любили мою мать по-настоящему. А судя по ее письму, вы хотели просто…

- Переспать с ней? – его глаза снова гневно сверкнули, он, с силой, так что побелели костяшки пальцев, оперся о подлокотники, встал на ноги, но сразу же рухнул обратно кресло.

- Вы сами это сказали, - холодно отозвался я.

- Было бы из-за чего так убиваться! – воскликнула вдруг Эйлин.

Оба, и я, и Снейп, как по команде, повернулись к ней. Она поднялась со стула и отошла к камину.
- Можно подумать, - начала она, - что этой девице было нужно от тебя что-то другое?!

- Мама, - Снейп поднял руку в протестующем жесте, но Эйлин словно не заметила.

- Я знаю все, что ты скажешь, - продолжала она, - ты просто не можешь трезво взглянуть на нее и понять, что это она тебя использовала! А когда ты ей надоел, то, не задумываясь, бросила, отшвырнула, как ненужную вещь, предпочла выйти за того, кто был более богат и перспективен. Да она просто…

- Не смей! – повысил он голос. – Я тебе уже говорил, не смей так о ней!

Потом он повернулся ко мне и сказал абсолютно спокойным тоном:
- Ладно. Черт с вами! Вы все равно же не отстанете, и, кроме того, вы и так уже знаете обо мне чуть не больше самого меня. Ну и…вновь обнаруженные обстоятельства… Я любил Лили с детства. До сих пор люблю. Когда мы с ней встретились вскоре после выпускного и помирились, мне казалось, что большего уже и желать невозможно. А потом, когда мы…те полгода, которые мы были вместе - это было самое счастливое время в моей жизни. Собственно, потом моя жизнь, можно сказать, и кончилась. Почему она ушла? Я не знаю, если бы знал, то, возможно, она и сейчас была со мной. Я так и не смог с этим смириться. Что было потом…вы знаете и так.
Когда ты приехал в Хогвартс…
Он вдруг закашлялся, оборвав себя на полуслове. Эйлин быстро вышла из комнаты и через минуту вернулась со стаканом воды. Снейп, сделав несколько глотков, устало откинулся на спинку кресла, стараясь выровнять дыхание.

- Я, видишь ли, умею считать до девяти, - продолжил Снейп свой рассказ, - и я думал иногда, что, может быть…возможно такое чудо. Раньше я никому не мог сказать об этом, и потом, кто бы мне позволил забрать ребенка себе, но я думал, вот он приедет, я его увижу и…Увидел! И возненавидел Поттера еще больше за то, что он отнял у меня все: Лили, сына, даже надежду на то, что у меня мог бы быть сын! Откуда же я мог знать про этот дурацкий обряд?! – вскричал он и снова закашлялся.

- Вы поэтому так меня…так ко мне относились? – спросил я, когда кашель отпустил его.
Он кивнул.

- Это было сильнее меня. И мне, наверное, нужно попросить у тебя за это прощения. Я винил во всем Поттера, думал, он ей голову заморочил и увел у меня. Иной раз я думал о том, что сам виноват во всем, не убедил ее, позволил уйти, не смог сделать так, чтобы она осталась. А иногда я и на нее злился, убеждал себя, что это она виновата, но у меня плохо получалось. Все равно ведь выходило, что, как там ни крути, моя вина больше. Она ведь погибла из-за меня. После ее смерти меня уже не волновали наши ссоры и разногласия, только одно имело значение – ее больше нет. По моей вине. И этого не искупить до конца дней.
Он замолчал.

- А что же с этим зельем? Вы, правда, подливали ей Амортенцию?

- Я что, похож на глупых пятикурсниц, вроде мисс Ромильды Вейн? – фыркнул он.

- Так что же…

- Я не знаю! – Снейп устало прикрыл глаза. – До сих пор не знаю, что тогда на нее нашло. В тот день я пришел домой, застал ее у себя, она готовила обед. Вскипятила чайник. Как только я вошел, она сразу же набросилась на меня с обвинениями, где я взял то зелье, как посмел подмешать ей его. Я был настолько ошарашен, что даже ничего толком не смог ей ответить. Потому что…у меня когда-то действительно было это зелье. Я сам его сварил, еще тогда, после пятого курса. Пошел к ней, хотел…тогда я действительно хотел ей его подмешать. Но она меня выгнала, даже слушать не стала. Я ушел. И я точно помню, что разозлившись, расколотил ту склянку вместе с зельем. Откуда Лили взяла его, не имею ни малейшего представления.

- Так значит, мама просто нашла старый флакон с Амортенцией и подумала…

- Я же сказал, Поттер, что не похож на юных барышень в период полового созревания, чтобы держать дома Амортенцию. Откуда вы вообще это взяли? Нет, это было другое зелье.

- Какое? – воскликнули мы в один голос с Эйлин.

- Dimitte universa.

- Что? – переспросил я, а Эйлин ахнула и еле слышно произнесла:
- О, нет!

- Dimitte universa – «Простить все», - ответил Снейп. – Зелье прощения. Достаточно нескольких капель, и человек простит вам даже самое ужасное, самое гнусное предательство. Даже если вы убили его родную мать, сына, брата, - все, что угодно. Он просто забудет об этом, оно покажется ему сущим пустяком. Я, повторяю, действительно когда-то хотел им воспользоваться, но у меня не получилось. Возможно, я и впрямь не выбросил его, а только собирался.

- Почему же ты мне ничего не сказал тогда? Что все дело именно в Dimitte universa? – спросила у сына Эйлин.

- Какое это имеет значение? – отозвался он. – Мне было в тот момент абсолютно не до того, чтобы делиться с кем бы то ни было подробностями.

- Потому что, - слабым голосом проговорила миссис Снейп, - я бы, возможно, смогла все уладить, объяснить Лили.

- Что? Что бы ты ей объяснила? – раздраженно передернул он плечами.

- Это было мое зелье, - сказала Эйлин.

- Как?! – хором воскликнули мы со Снейпом.

- Я его купила в Лютном переулке. Когда ты еще на шестом курсе учился. Думала, может быть, летом я встречу Лили, приглашу к нам, но ты тогда почти на все лето уехал куда-то к сокурсникам, или к Малфою, я не помню. А уже много позже, когда однажды я пришла домой, то застала вас там вдвоем с Лили, вы сидели и пили чай. И я воспользовалась случаем. Потом только до меня дошло, что это было глупо, вы ведь и так помирились. Я попросту забыла об этом и не помнила уже, куда засунула ту склянку. Просто мне надоело смотреть, как ты мучаешься, я всего лишь хотела помочь! Прости меня, пожалуйста. Гарри, - повернулась она ко мне, - вы тоже…простите меня.

- Не стоит, миссис Снейп, - начал я, но Эйлин всхлипнула и быстрым шагом вышла из комнаты. Мы остались со Снейпом вдвоем.

Время шло, а мы сидели в полной тишине и молчали. Я разглядывал узор на ковре, Снейп смотрел на весело пляшущие языки пламени в камине.
- Сэр, не сердитесь на свою мать, - нарушил я, наконец, гнетущее молчание.

- Теперь это уже и впрямь не имеет значения, - отозвался он.

- Выходит, что это и впрямь было недоразумение.

- Всего лишь.

- Вы…и на меня тоже не сердитесь, сэр, я же не предполагал…

- Забудьте. Вы же и сами знаете, что правы: правду знать необходимо, и это даже к лучшему, что все разъяснилось.

- Сэр, извините меня, я должен был бы сразу спросить, но все это… Как вы? Чувствуете себя, я имею в виду.

- Терпимо. Иногда мне бывает…скажем так, я испытываю некоторый дискомфорт. Но, учитывая то, что произошло, и то, что мне давно уже не двадцать пять лет, то…в общем, все не так плохо, По…Гарри.

Я не смог сдержать улыбку, он заметил это и, кажется, понял, почему я улыбаюсь.
- Наверное, я никогда не привыкну, - усмехнулся он, - что ты теперь вроде как и не совсем Поттер.

- У вас уже неплохо получается, - я помолчал и тихо добавил, - отец.

- Буду стараться, - сказал он, и в следующий миг, услышав и поняв, что я только что сказал, удивленно вскинул брови, а его губы чуть дрогнули в еле заметной несмелой улыбке.
- У тебя тоже…получается весьма неплохо, - справившись с волнением, проговорил он.

- Буду стараться, - кивнул я.

- Ну, раз уж мы теперь в некотором роде родственники, - сказал он, - и коль скоро я поведал тебе некоторые факты, то теперь очередь за тобой. Расскажи мне о себе, ну и вообще…начни с того, что произошло после победы. Я ведь только изредка «Пророк» читал, а так практически ничего не знаю.

Я снова улыбнулся и начал рассказ.

Эпилог

Февраль 2006 года.

- Ты же только позавчера здесь был! Опять с работы удрал пораньше? – с порога поприветствовал меня внезапно обретенный отец.

- Могу и уйти, - я решил подыграть ему, хотя и видел, что, несмотря на тон, он на самом деле рад, а ворчит просто по привычке. – Да и вообще, если тебе угодно, я зашел проведать Эйлин.

- Ах, вот как! Ну, заходи, раз пришел. Только тебе придется подождать, она как раз только ушла.

- Спасибо, отец. Я тоже рад тебя видеть.

- Тебя с работы не выгонят? – спросил он уже в комнате.

- С чего бы? – пожал я плечами, и принялся распаковывать принесенный пакет, ради чего я, собственно и зашел сегодня.

- Им надоест, что бравый аврор чуть не каждый день наровит улизнуть потихоньку.

- Кто же посмеет выгнать великого Гарри Поттера?

- Пользуешься, так сказать, привилегиями?

- Еще бы!

- Всегда знал, что ты…

- …жадный до славы, ленивый, самовлюбленный, словом…

- …весь в отца! – закончили мы хором и рассмеялись.

- Я тут принес тебе лекарства, - кивнул я на распечатанный пакет.

- Спасибо, но это не срочно, у меня еще есть.

- Ничего, про запас останется. Как ты?

- Опять? Я же тебе сказал в прошлый раз – все в порядке! Мне что, сплясать перед тобой, или сделать стойку на руках, чтобы ты убедился и прекратил бегать сюда каждый день, словно я и впрямь при смерти!

- Не ворчи! Во-первых, это ты слишком легкомысленно к этому относишься, а во-вторых, я беспокоюсь…

- Извини. Я знаю об этом, но поверь, поводов для этого нет.

- Но…

- И давай закончим на этом, Гарри, если не хочешь, чтобы мы опять поссорились.
- Как скажешь, - это и впрямь бесполезно, стоит сменить тему, чтобы его не раздражать.
– Знаешь, что тут на днях выкинул Джеймс?

- Боюсь даже представить!

- Первый выброс стихийной магии, представляешь, забросил тарелку с манной кашей на шкаф, откуда она не замедлила сверзиться.

- Надеюсь, - хмыкнул он, - не на твою голову?

- Ты потрясающе догадлив! Кстати, ты не передумал?

- Мы уже об этом говорили.

- Просто ты мог бы зайти к нам…

- Поттер!

- Все, понял и заткнулся!

Если я стал «Поттером», то значит, всерьез его разозлил, и лучше действительно замолчать и этой темы не касаться.
За эти полгода я успел, если и не досконально, то, по крайней мере, достаточно хорошо изучил его привычки, пристрастия, манеру общаться.
Я не могу сказать, что было легко, да и сейчас я не могу этого утверждать, но когда я искал легких путей, верно? С другой стороны, ему, думаю, было не легче.
Мы, конечно же, ругались и не один раз за это время, я бы удивился, если бы этого не произошло, если честно. Причем, ругались, как правило, из-за ерунды. Ну, скажем, я вспоминал вдруг в разговоре Сириуса, например, а Северус в своей обычной манере говорил, что он о нем думает, не стесняясь в выражениях, я выходил из себя, ну и дальше уже все катилось по накатанной. Я даже мог уйти, хлопнув дверью, услышав брошенное мне в спину злое: «Можешь больше здесь не появляться, Поттер».
Через три дня я приходил снова, бормотал: «Ты это…извини, я не хотел», - слышал в ответ его неизменное: «Ну, заходи, раз уж пришел», - и у меня словно камень с души падал.

Еще одним поводом для ругани у нас стала, если так можно выразиться, медицинская тема.
Ровно через две недели после того моего сентябрьского визита, когда все открылось, я пришел снова, и надо же было такому случиться, что в этот день он заболел.
Эйлин объяснила тогда, что у него временами случаются подобные приступы: сильные головные боли и боли во всем теле, иногда жар. Видимо, последствия яда проклятой Нагини. Эйлин попросила посидеть с ним, пока она приготовит лекарство, я, естественно, согласился. Он лежал в сильном жару и бреду, иногда еле слышно стонал или звал мою мать. Я так тогда перепугался, что и сказать нельзя: сидел рядом, сжимая его руку, обливаясь холодным потом, и про себя просил его не бросать меня теперь, когда я, можно сказать, только нашел его. Ему стало лучше только к утру, благодаря жаропонижающему и обезболивающему, приготовленному Эйлин. Утром он был уже в сознании, хотя по-прежнему очень бледен, и так и не смог встать с постели: помешала сильная слабость. Однако это не помешало ему выгнать меня взашей со словами:
- Не настолько уж я недужный и беспомощный, чтобы вы неотлучно несли караул у моей постели. Домой, мистер Поттер, а то жена вам устроит сцену, где это вы шатаетесь ночами. И будет права.

- Не обижайтесь, Гарри, - сказала Эйлин, провожая меня до прихожей, - если он стал ругаться и прогонять вас, то ему стало лучше. Я уже привыкла к этому.

Через два дня я привел к нему колдомедика, который, побеседовав с ним и с Эйлин и осмотрев его, сказал мне:
- Да, это какое-то темное проклятие, сомнений нет. Плюс, учитывая то, что вы мне сказали…травма…яд… Как видно, произошли изменения в крови, к сожалению, до конца нейтрализовать последствия не удалось, и думаю уже не удастся.

- Это опасно?

- Как вам сказать…приступы могут повторяться, но сердце сильное, так что…вполне возможно, что при правильном лечении…

- Что нужно делать?

- Я вам оставлю состав зелий и таблеток, которые необходимо принимать регулярно. Это поможет контролировать приступы, возможно даже свести их если не совсем на нет, то до минимума.

- Спасибо!

Чего я только не наслушался, когда колдомедик ушел!
- Ты лишился последнего ума?! Еще весь Мунго сюда притащи вместе с Помфри и всем Хогвартсом впридачу!

- Успокойся, пожалуйста! – тогда я впервые сказал ему «ты». - Я просто хочу помочь, это первое. А второе – этот колдомедик знать тебя не знает, да и меня – постольку поскольку. Он американец, приехал к нам стажироваться, изучать последствия темномагических заклятий и работал у нас в аврорате. Я сказал ему, что ты мой хороший знакомый, который раньше работал у нас.

- Почти не соврал, - усмехнулся он и, помолчав, добавил: - в любом случае, - спасибо…Гарри.

- Не за что, - я мог вздохнуть свободно.

И всякий раз с тех пор, как я приношу лекарства, или завожу разговор о его здоровье, он заводит старое: зелья сам могу приготовить, пилюль я ему натаскал, наверное, лет на десять и вообще он не маленький ребенок, и нечего с ним цацкаться, как с маленьким.
Только потом уже я понял, что это – тоже своеобразный завуалированный способ поблагодарить меня за беспокойство, и на самом деле ему приятны мои заботы.

Вторая тема, из-за которой мы ссоримся – это моя семья. Вернее, и это самая скользкая и опасная тема, я все пытаюсь вытащить его к нам в гости, на что у него всегда один ответ: «Еще одно слово, Поттер, и я….»
Дальше я предпочитаю благоразумно заткнуться, дабы меня не спустили с лестницы.
Тогда, когда я просидел во время приступа всю ночь у его постели, и вернулся домой уже утром, Джинни таки устроила мне сцену ревности. Ну и…да, мне пришлось ей все рассказать.

- Так я и знал! – всплеснул руками мой отец, когда я рассказал об этом. – Теперь мне стоит ожидать в гости всю магическую Британию во главе со Скитер?!

- Ты настолько мне не доверяешь? – обиделся я.

- Нет, просто я успел слишком хорошо тебя изучить.

- Джинни никому не скажет, я тебя уверяю, могу хоть Нерушимую клятву дать!

- Да нет уж, - фыркнул он в ответ, - поверю на сей раз на слово.

Как видите, все непросто: и для меня, и для Северуса Снейпа, моего отца, но я, тем не менее, могу смело сказать теперь, что рад.
Наверное, это должно было случиться, и я все отчетливее понимаю, что правы те, кто говорит, что любые жизненные испытания и потрясения даются нам не зря. А мы, пройдя через них, становимся другими, мы учимся по-другому относиться к людям, и это делает нас сильнее, помогает нам взрослеть, открывать себе что-то новое.
Я не знаю, сколько нам осталось времени, но не хочу терять ни единого мгновения, потому что его и так было потеряно слишком много. Поэтому мы оба и стараемся по мере сил наверстать его. И я знаю, что отец в этом отношении со мной целиком и полностью согласен.

- Ты что там, заснул? – его голос отвлек меня от размышлений.

- Нет, просто задумался.

- Я спрашивал, будешь ли ты чай?

- Не откажусь.

Мы отправились на кухню.
- Да! – вдруг спохватился я. – У меня же важная новость!

- Ох, не нравится мне этот задор!

- Нет, не волнуйся, Скитер к тебе в гости пока не заглянет.

- И то счастье!

- Все никак не мог выбрать удобный момент, чтобы сказать. Джинни ждет второго.

- Поздравляю!

- Мы хотим девочку. Назовем…- я выдержал театральную паузу, - Лили.
Он кивнул.

- Я знал, - улыбнулся я, - что тебе понравится.

- А если мальчик? – прищурился он.

- Я…не знаю, мы об этом пока еще не думали.

- Сириус? – подчеркнуто небрежным тоном предложил он.

Я постарался не расхохотаться.
- Не хочу расстраивать, но Сириус – это второе имя Джеймса, так что…

- Ну, тогда, - он равнодушно пожал плечами, - Ремус?

- Может быть, - я очень надеюсь, что он не заметил моей усмешки. – Я подумаю.

На самом деле, я давным-давно уже решил насчет имени моего второго сына, сразу же, как только узнал, что у нас будет еще один ребенок. Но ему об этом пока говорить не буду. Потом, если и впрямь родится мальчик, скажу, какое имя для него выбрал.
Очень хочу посмотреть на выражение его лица!