Don't wake me upВсякому сердцу своя есть любовь.
Григорий Сковорода
- Грейнджер, чтоб тебя, ты смотришь, куда идешь? – стопка книг выпадает из ее рук и рассыпается по полу, а она лишь смотрит на него, впервые оказавшегося настолько близко. Ей казалось, что она даже может разглядеть мельчайшие вкрапления жидкого серебра в его глазах. Наваждение.
- А ты, Малфой, смотришь? – их руки сталкиваются, когда они пытаются одновременно поднять одну и ту же книгу и она замирает на мгновение, чувствуя, какие нежные у него руки. «Мы одновременно потянулись за книгой по рунам» - неуместная и по-своему странная мысль проскочила за доли секунды, пока она отдергивала руку и испуганно прижимала ее к груди, как будто обожглась.
- Вообще-то, я думал, что ты, уступишь мне дорогу, но, как обычно, ты не оправдала моих ожиданий, - он усмехнулся, а его глаза остались все такими же холодными. Его руки аккуратно и быстро поднимали книги, почти бережно закрывали их и складывали их на подоконник, возле которого они столкнулись.
- А я… обязана была? – ей кажется, что это сон, потому что Малфой слишком добрый и не кидается на нее с оскорблениями, и еще его руки, так аккуратно складывающие книги, так… бережно. И глаза. Такие глубокие, что в них хочется всматриваться бесконечно.
- Обязана что? – он засовывает руки в карманы и легко мотает головой, смахивая отросшую белокурую челку с глаз. Ей кажется, что он репетировал этот жест десятки раз, но, она не может не признать, что он выглядит так… завораживающе.
- Оправдывать твои ожидания? – ей нестерпимо хочется провести рукой по собственным каштановым кудрям, которые Рон, в те минуты, когда его пробивало на некое подобие нежности и романтичности, называл: «Шоколадными». И, возможно, расстегнуть верхнюю пуговицу школьной рубашки, потому что сейчас ей хочется выглядеть как никогда женственной. Рядом с ним.
- Панси старается оправдать. И, кажется, ей даже нравится, - он слегка пожимает плечами, и, она с удивлением понимает, что не видит ни капли какой-то спесивости, или гордыни. Он вел себя как обычный мальчишка, мальчишка, знающий, что он чертовски красив, так же умен и умеющий этим пользоваться. И в тоже время, он был каким-то… простым. Это было единственное слово, которое более-менее выражало то, что она сейчас чувствовала.
- Я не Панси, если ты еще не заметил, - она отвела взгляд, не находя в себе больше сил его разглядывать. Он не ослеплял своей красотой, но, она находила немного кощунственным – так долго разглядывать его, да еще и при том, что у нее есть парень. Вроде бы.
- Поверь, я заметил. Та бы уже дрожала от восторга, что я уделяю ей столько внимания, - и снова эта ухмылка. Как будто он не умеет улыбаться. Или просто не хочет. Да, скорее всего не хочет. Истинным слизеринцам не пристало расточать улыбки грязнокровкам. И почему-то это задело ее. Как будто ей было необходимо узнать о том, что Малфой способен и ей улыбнуться.
- Общение с тобой не доставляет мне никакого удовольствия, - она подхватывает стопку книг и, не рассчитав их тяжести, наклоняется вперед, притягиваемая к каменным плитам пола весом книг. Наверное, она упала бы, и даже расцарапала коленки до крови так, что пришлось бы идти к мадам Помфри. Но, не пришлось.
- Грейнджер! – его ладони крепко хватают ее за предплечья, удерживая от падения. Злополучная стопка книг снова рассыпается под их ногами, и, будь здесь мадам Пинс, ей обязательно влетело бы. Но, ее не было в этом пустом коридоре, да и неважно сейчас это было, совсем не важно, - может ты уже перестанешь падать на колени передо мной? Я люблю, когда мне оказывают уважение, но, можно было бы обойтись и без крайностей.
- Я… нечаянно, - она отчаянно пытается понять, что с ней происходит и почему она просто не может взять эти дурацкие книги и пойти в башню Гриффиндора, усесться в кресло и начать все-таки готовиться к урокам. Вместо этого она стоит в коридоре, с ним, и пытается не дрожать в его руках, не чувствовать тепло его ладоней. Он в свитере, а сегодня на удивление холодная погода и, она успела продрогнуть в тонкой рубашке. Все слишком в его пользу.
- Мне просто интересно, когда ты, как костяшки домино, собьешь все стеллажи в библиотеке, ты тоже скажешь «нечаянно»? – в его глазах что-то дрогнуло, что-то, что она запросто приняла бы за искру веселья, если бы всматривалась в глаза Гарри или Рона. Но, это был он, а значит, это не веселье. Злорадство.
- Это уже будет мое дело, что я скажу, - она делает шаг назад и вырывается из его ладоней, которые все продолжали ее удерживать. Почему-то, тело снова пробрал холод, и где-то на заднем плане промелькнула мысль: «Не надо было покидать тепло его ладоней, в них было так хорошо». Предательские мысли. Слишком несбыточные и абсурдные, чтобы мелькать в ее сознании.
- Не кипятись, Грейнджер, это был просто вопрос, - он тоже отступает на шаг, но, на этот раз не бросается поднимать книги, предпочтя наблюдать за тем, как это делает она. Краем глаза она замечает, как слегка поникли его плечи и нахмурилось грозовое небо в его глазах.
- Какая тебе разница, Малфой? – она старается придать своим словам такой же тон, как у него, но, терпит полное фиаско. В ее устах это просто слова, ничего более.
- Ты права, Грейнджер, никакой, - он бросает быстрый взгляд на унылый пейзаж за окном и мрачнеет еще больше. В ее сознание стучится не совсем понятное, но, оттого не менее большое желание подойти к нему, провести кончиками пальцев по скулам, вниз, по щеке, а после этой бесхитростной ласки спросить, что его тревожит и как она может ему помочь. Странное желание.
- Тогда, лучше иди куда шел, - она мало осознает, что говорит и почему именно это. Ей кажется совсем не правильным то, что она думает и, что она чувствует. Будто два разных человека внутри нее пытаются доказать что-то одновременно, а она разрывается между ними не в силах принять ни одну из сторон. И лишь одно она может сформулировать четко: он сегодня слишком необычный.
- Прогоняешь меня? – он медленно обходит ее, предусмотрительно не задевая плечом, чтобы у нее не было даже повода обвинить его в чем-то в этот день. Почему-то, это показалось ему важным. Не испортить хрупкое впечатление о себе, как о нормальном человеке, а не о спесивом наследнике огромного состояния.
- Нет, просто хочу уже наконец-то дойти до своей гостиной, - она избегает его и даже не смотрит через плечо, будто не хочет. Или боится. Озорная улыбка едва ли не впервые касается его губ, хотя, он не видит для этого объективной причины.
- Иди. Тебя никто не держит, - будто в подтверждение, он и сам начинает идти, прислушиваясь к тому, как звонко стучат каблучки ее туфелек по каменным плитам пола. Но, вспомнив кое-что, он резко оборачивается к ней, - эй, Грейнджер!
- Что еще? – она нетерпеливо закусывает нижнюю губу, чуть склоняя голову к левому плечу и ему кажется, что, картины нежнее этой он уже никогда не увидит.
- Не смей влюбляться в меня, Грейнджер. Это чревато последствиями, - в его голосе слышалась неприкрытая горечь, и даже какая-то усталость, как будто ему уже невыносимо все надоело, хотя, шестой курс только начался. А она даже не нашлась, что ему ответить, и только какая-то маленькая частичка ее, та, которая очень часто говорило все то, в чем она никогда сама себе не призналась бы, ехидно заметила: «Кажется, он опоздал с предупреждением».
Even if I couldContra Spem Spero*
Леся Украинка
- И снова здравствуй, Грейнджер, - он вальяжно развалился на учительском стуле, одним своим присутствием придавая всей комнате зыбкое подобие тронного зала, в котором он, естественно, был королем.
- Малфой, - она смотрела на него прямо, без вызова и без любопытства, смотрела так, как могла бы смотреть на каменные стены или старые, потертые гобелены в коридорных нишах. И его это раздражало.
- А профессора Слизнорта нет. Он ушел, и когда вернется – не знаю, - он чуть наклоняется, так, чтобы челка падала ему на глаза, зная, что этот его жест, плюс вечная усмешка на губах, заставляют замирать в сладком отчаянии половину девичьих сердец. Но, только не ее.
- Да я как-то вижу. В принципе, мне не к спеху, я могу и подождать, - она садится на кресло прямо перед столом, за которым он так вольготно расположился. Это даже вызывает у него легкую тень удивления, потому что какой-то частью себя он надеялся на то, что она уйдет, и не будет мозолить ему глаза своим равнодушием. Но это же она, всегда не по сценарию.
- Сдается мне, он ушел очень надолго, - стараясь не выдать так внезапно охватившего его напряжения, он все же выделил слово «очень», весьма непрозрачно намекая на то, что ждать бесполезно. Вот только она сделала вид, что не заметила. Гриффиндорка, с умом рэйвенкловки решила притвориться хаффлпафкой. Для полного набора не хватает только чего-то от Слизерина, но, если внимательно всмотреться в ее глаза, можно было увидеть что-то такое, какую-то искру, какой обладали лишь некоторые из самых, можно сказать, уважаемых слизеринок.
- Мой вечер абсолютно свободен, а загружать завтрашний день уроками так неохота, - в ее словах не было ничего такого, что заставляло бы думать о том, что она ищет причину для того, чтобы остаться, но, он не сомневался – причина есть, ее нужно только понять. Это лучше чем просто сидеть и втайне от самого себя любоваться игрой света в ее прическе.
- Твое право, - он лениво пожал плечами, и, заложив руки за голову, начал обшаривать взглядом кабинет профессора Зелий, отмечая про себя ингредиенты, которые его заинтересовали.
- Меня больше интересует то, почему ты здесь, если профессор вышел «очень надолго», - в ее голосе не было ни капли интереса и ни одного намека на любопытство. И это уже не просто цепляло, это даже порядком злило. Потому что он ненавидел, когда на него не обращали внимания. Как будто был кто-то, кто мог бы затмить его.
- Я отбываю наказание, - он зацепился взглядом за колбу с жидкостью темно-бирюзового цвета и чуть нахмурился, перебирая в уме все знакомые ему зелья, которые могли бы иметь такой цвет. По всему выходило, что он не знал. И это… удивляло. Черт, он никогда не испытывал столько эмоций, как сейчас. Она что, как магнит их к нему притягивает?
- Видимо, наказание очень суровое, - ее лицо ни капли не изменилось, но, он заметил, что ее взгляд тоже нашарил эту загадочную колбу. И оставалось только гадать о том, знает она, что там, или нет.
- Это ирония, - он легко, единым движением встал со стула, и протянул руку к колбе, собираясь провести более тщательный осмотр. Это помогало отвлечься. От нее, - или сарказм? Я просто в них не очень ориентируюсь.
- Называй как хочешь, разница не так уж и велика, - как она не старалась стереть со своего лица все, что могло ее… скомпрометировать, все равно, восхищение тем, как грациозно он двигался, скрыть не удалось.
- И это говорит всем известная зануда-Грейнджер, - он все больше хмурился, понимая, что определенно не знает этого зелья. Ни цвет, ни запах, ни реакция с воздухом ничего ему не дали. Что за черт?
- Ты решил вернуться в ранние школьные годы, Малфой? К детским прозвищам и совсем не детским обидам? Мне кажется, нам пора бы вырасти уже из этого, - ему показалось это смешным. Девушка, у которой в парнях ходит Уизли, учит его тому, как быть взрослым.
- Да, по Уизли, а иногда и по Поттеру это особенно видно. Взросление прямо на лицо, - девушка даже не дернулась, а раньше, бывало, даже за палочку хваталась. Видимо и правда, повзрослела.
- Ты переигрываешь, Грейнджер, - он поставил колбу на место, твердо решив завтра же пойти в библиотеку и найти название этого состава. И все равно, что нужно выполнять… поручение. Эта загадка слишком укоренилась в нем.
- Что? – впервые за их разговор, на ее лице проступила хоть какая-то эмоция. И это не могло его, скажем так, не радовать.
- Ты слишком много взяла на себя от холодных слизеринок. Это не вяжется с твоей грифиндорской пылкостью и получается слишком резкий контраст. Ты решила стереть все эмоции, вместо того, чтобы просто заменить их на более сдержанный вариант. Поэтому получается неестественно. Что ты скрываешь от меня, Грейнджер? Зачем тебе этот спектакль? – он наконец-то посмотрел ей прямо в глаза, но, не увидел там и тени страха. Она ждала своего «разоблачения»?
- Мне нечего скрывать. В отличие от тебя, Малфой, - в ее голосе слышалось явное упрямство, и он с неким оттенком сожаления понял, что она не сдастся. Наверное, этого и следовало ожидать.
- Я заметил одну странную вещь, - он направился к двери, но, приостановился рядом с ней, пытаясь увидеть ответ в ее глазах. Какая-то мысль скользила где-то на границе его сознания, но она была слишком вялой и бесформенной, чтобы в достаточной мере ответить на немой вопрос, - ты называешь меня по фамилии только тогда, когда я это делаю. Интересно, если я назову тебя по имени, что ты сделаешь?
- А ты проверь, - нет, она все-таки переигрывает. Слишком напористо, слишком дерзко для всезнайки. Или же…
- Что ты хочешь мне доказать? – в ее глазах зажигается новая искра. На этот раз – удовлетворения. Вот значит как.
- Все, что мне нужно, я и сама могу прекрасно себе доказать, - на ее лице расцветает улыбка и ему кажется, что она просто издевается над ним. Изощренно, почти по-садистски.
- То есть, это нужно мне? – он не сводит с нее требовательного взгляда, молча призывая ответить на невысказанный вопрос. Но, это же она, так внезапно почувствовавшая свою власть над слизеринцем. Власть?
- Не исключено, - теперь, когда притворяться в принципе уже не нужно было, постепенно возвращалась прежняя она. Теплая. Даже в чем-то нежная и ранимая. Та, которая разительно отличалась от всего его окружения и уже только этим приковывала к себе и взгляд и внимание.
- Не вижу смысла тебе делать что-то для меня, - она чуть склоняет голову набок и этот жест полон такого легкого кокетства, что ему даже довольно сложно удержаться и не протянуть руку, чтобы провести по ее локонам. Вдруг они на ощупь как шелк?
- Может, тебе просто стоит внимательно присмотреться? – она почти ликует в душе. Она пробила его щит, пробила эту ненавистную ей уже несколько месяцев стену отчужденности между ними. И это было для нее высшей наградой. Ради этого стоило немного покорчить из себя слизеринку.
- Может, - он как-то резко затухает и отступает от нее на шаг, внезапно вспомнив о том, как иногда неприятно жжется метка. Стоит ли пытаться сделать что-то сейчас, когда с уверенностью можешь сказать, что все, чтобы было построено может рухнуть в один момент? И рухнет. Обязательно рухнет, иначе просто не может быть, потому что он должен предать, а она – предотвратить предательство. Пусть даже еще и не зная об этом. Кто, как не она? Ведь, власть над ним в ее руках.
- Малфой, - ее тихий оклик настигает его в шаге от двери, когда ладонь уже ложиться на дверную ручку. Он оборачивается к ней и смотрит пустым, ничего не выражающим взглядом. Как у нее, всего несколько минут назад.
- Что-то еще? – она смотрит на него почти жалобно, внезапно понимая, что стена между ними снова цела, без единой трещины и едва ли не крепче, чем в прошлый раз. И это обессиливает.
- Тебе не кажется, что тебя постигло то, от чего ты предостерегал меня? – он изгибает правую бровь в немом вопросе: «О чем ты?», хотя, память услужливо подкидывает до мелочей сохранившийся в сознании разговор, с коридором, ее недоуменным взглядом и его усталым: «Не смей влюбляться в меня, Грейнджер».
- Кажется, - признание слетает с губ легко, как ветер, даря ему облегчение, потому что то, от чего он прятался все эти месяцы в Выручай Комнате наконец-то сказано и ему больше не нужно давить в себе осознание произошедшего. А ее лицо озаряет улыбка, такая теплая, что ему становится даже жарко. В этой улыбке надежда, а это совсем не то, что ему хотелось бы видеть. У них нет надежды.
*Без надежды надеюсь.
I'm AliveНі, я хочу крізь сльози сміятись.
Вспышки заклинаний, крики, стоны, редкие, одинокие мольбы о пощаде и даже не разберешься, с чьей стороны. Он рвано дышал и все пытался унять бешено колотящееся сердце, а оно как заведенное, все билось и билось и никак не хотело остановиться. Замереть. Только бы не видеть этого, не дышать этим, не помнить этого.
- Драко! – он слышит этот крик, разворачивается, резко, так, что начинает кружиться голова. А она подлетает к нему, сбивает с ног, и они падают, вместе, правда не чувствуя удара. Ничего не чувствуя.
- Что ты здесь делаешь? – он не способен кричать, хотя хочется, потому что какого Мерлина она здесь, сражается?
- Я искала тебя, - она тоже шепчет, горячо, исступленно, и ее пальцы гладят его щеки, скулы, стирая с них копоть.
- Зачем? - он произносит это на выдохе и даже не замечает, как его руки прижимают ее, крепко, близко и не собираются отпускать, никогда. Ни за что.
- Потому что это ты, - она говорит это так просто, как будто он значил для нее целый мир. И, внезапно, его дыхание перехватывает – целый мир?
- Дурочка, - он губами скользит по ее волосам и все ждет, когда же наваждение пройдет и сказка закончится.
- Наверное, - она улыбается и ему кажется, что это солнце решило нарушить привычный порядок вещей и снова взойти для него.
- Немедленно уходи отсюда, - кажется, что здравый смысл пробивается сквозь пелену наваждения, и он наконец-то понимает, чем это все им грозит.
- Нет! – она почти плачет, слезы уже собрались в уголках ее глаз и от этого сердца бьется вдвое сильнее, - я останусь здесь. С тобой. И уйду я тоже только с тобой, - она прикладывает свою ладонь к его груди и ощущает, как сильно бьется его сердце.
- С тобой может что-то случится, - он закрывает глаза, отдавшись пьянящему чувству ее присутствия.
- С тобой тоже, - она проводит кончиками пальцев от его виска до скулы и дальше, к подбородку, как тогда, в первый раз и это выбивает последние остатки ощущения реальности в нем.
- Лучше умереть рядом с тобой, чем где-то далеко. Эту битву нам все равно не выиграть, - после этих слов он резко открывает глаза и будто впервые смотрит на нее. Уже такую взрослую. На ее потускневшие волосы, усталое лицо, измазанное в копоти. Порванную одежду в пятнах крови и мелкие порезы на руках. Он чувствует, как в нем поднимается волна ярости, как злость буквально захлестывает его. А потом приходит ощущение вины.
- Я… - он почти задыхается, - я так виноват перед тобой. Прости… пожалуйста, прости, прости меня, Гермиона.
Он бросил ее. Сбежал, в конце шестого курса, отвернулся от собственного светлого будущего, чтобы бесконечно падать в пропасть на протяжении всего следующего года. Глупец. Какой же он глупец.
- Драко… - она улыбается, нежно, точно так же, как и год назад, как будто это не она пережила войну, - я понимаю. И совсем не виню тебя. Ведь сейчас мы вместе. Мы выжили.
Он кивает, несмело, и только крепче прижимает ее к себе. Почему-то, где-то в глубине воспаленного сознания ему кажется, что это правильно – лежать на истлевшей земле, посреди битвы. А потом, как вспышка заклинания, в голове просится – битва. И это мгновенно разрушает всю иллюзию.
- Нам пора, - он почти считает эти слова кощунственными, но она лишь согласно кивает и они поднимаются. И как будто что-то потерялось и они снова всего лишь он и она. Посреди битвы. И это кажется неправильным.
- Драко! – он снова слышит этот крик и ощущение де-жавю и страха захлестывает его одновременно. Он видит тень, которая приближается к ней и не задумываясь, выхватывает палочку и направляет ее на силуэт, появившийся из ниоткуда.
- Круцио! – произносит тень в мертвенно-бледной маске, но она уклоняется от луча, который врезается в каменный остов стены и рассыпается снопом искр.
- Авада Кедавра! – вырывается у него, прежде чем он даже успел подумать и зеленый луч уже несется к тени, а она почему-то стоит на одном месте, даже не пытаясь уклониться, избежать смерти. Она вскрикивает, когда тень выгибается в последней судороге и валится на землю, как никчемная кукла. Он тяжело дышит и пытается отделаться от чувства, что только что совершил ошибку.
- Пойдем отсюда, - он хватает ее за руку и тянет за собой, движимый единственным желанием – убежать отсюда, спасти ее.
- Драко… - она лишь неслышно шепчет его имя, а потом начинает плакать. Как-то судорожно, надрывно. Он обнимает ее, зарывает лицом в волосы, пахнущие чем-то домашним, уютным, даже несмотря на окружающий их копоть и дым.
- Пойдем, Гермиона, - он гладит ее по голове, проводит губами по щеке, не решаясь коснуться губ. Он не хочет, чтобы их первый поцелуй был здесь. Посреди битвы. Возле тех, кто умер и тех, кто пытался убить.
Она кивает, глубоко дышит, пытаясь успокоиться, но лишь снова начинает плакать. Ему хочется как-то ее успокоить, но он понимает, что сейчас нужно убежать отсюда, уйти, поскорее избавиться от всего этого.
Они убегают, пробираются по разрушенному замку, все ближе подбираясь к входу в Выручай-Комнату. Она цепляется за его руку и вздрагивает от каждого шороха, от каждого крика, доносящегося с бесчисленных этажей замка. А он старается идти бесшумно, чтобы их не заметили. Не втянули в битву, чтобы снова заставить и убивать. Перед его глазами снова и снова всплывает силуэт в черном, с бледной маской на лице.
- Мы должны им помочь, - она останавливается возле одной из стен и обессилено садится на плиты пола, запрокидывая голову.
- Но я не хочу подвергать тебя риску, - он присаживается рядом с ней, но не решается взять обнять ее.
- Там Гарри и Рон. Невил, Луна, Ремус, Тонкс, - с ее губ срывается поток безликих для него имен, но он чувствует, что каждый из них важен для нее по-своему. Это не вызывает у него вспышки ревности, просто ему кажется, что у нее настолько большое сердце, что она способна вместить в себе любовь ко всему миру. И даже к нему.
- Тогда, - он поднимается и поудобнее перехватывает палочку, - пойдем, найдем твоего Поттера.
Она поднимает на него свой до невозможности благодарный взгляд и он чувствует, что едва ли не первый раз в жизни, поступил абсолютно правильно. Он протягивает ей свою ладонь, за которую она хватается, как за спасительный круг в бушующем океане и они тянутся друг к другу. Потерянное где-то в полуразрушенных галереях и коридорах замка ощущение того, что все правильно, вернулось. И он готов кричать об этом.
- Люблю, - она шепчет это первая, надеясь, что он поймет и ответит ей тем же.
- Естественно, - на его губах расцветает та самая усмешка, которой он одаривал ее все эти годы и он целует ее руку, все еще сжатую в его ладони, - позвольте проводить вас на битву, мадемуазель.
Она улыбается, ощущая, как возвращается то полузабытое ощущение робости перед слизеринским принцем. А теперь он вернулся и ей уже ничего не страшно, потому что она теперь не одна. Они вместе и они живы.
