Убийство в дирижабле

Глава 1. Доктор Уотсон, бывший военный врач

Не имеет смысла утверждать, будто я не рассчитываю напечатать когда-либо эти записки. Собственный характер я изучила достаточно хорошо, и в списке моих пороков честолюбие занимает едва ли не первое место. Именно ему, а ещё — гордыне и, пожалуй, гневливости я и обязана чередой неприятностей, случившихся со мною, и, в конечном итоге, знакомством с мистером Шерлоком Холмсом.

Меня зовут Хизер Джейн Уотсон; впрочем, предпочитаю, чтобы ко мне обращались «мисс Джейн». «Доктор Уотсон» тоже подходит — я действительно врач, более того, в недалёком прошлом врач военный. Хороший, если верить выжившим пациентам; умершие, само собой, не могут дать мне никаких рекомендаций.

Врачом я хотела стать, сколько себя помню. Родные были не против — но только до того момента, когда долгожданный диплом оказался у меня в руках. Тут-то и выяснилось, что нужен он, по мнению родителей, лишь для того, чтобы «облагородить» мою неказистую внешность и отсутствие внушительного приданого. Умная девушка с дипломом приблизительно равна по стоимости красивой бесприданнице или богатой карлице. Именно так выразился отец, и мать его поддержала. Каково было мне, недавно пережившей триумф, получившей по некоторым предметам наивысшие оценки вопреки снисходительному отношению преподавателей и коллег-студентов; терпеливо вынесшей ради вожделенной цели насмешки, идиотские шуточки, нелепые предположения о моих намерениях, а то и откровенную вражду... Нет, я не стану описывать грандиозный скандал, разлучивший меня с родными. Достаточно сказать, что в отчем доме выбросили все мои портреты, да и сама я не наведывалась туда больше ни разу. Уже упомянутый грех гордыни оказался сильней меня, и с этим ничего не поделать.

Очутившись на улице, я в полной мере познала сомнительные прелести поиска работы непривлекательной девицей без протекции и запаса средств к существованию. До голодных обмороков дело не дошло, однако несколько месяцев я очевидно недоедала, да и пара ночёвок под мостом, увы, не сказать чтобы сильно скрасила те далёкие дни. Впрочем, моя внешняя непривлекательность — по мнению некоторых остряков, я напоминаю смесь жеребёнка с бульдогом, и довольно об этом, пожалуй — сослужила в данном случае добрую службу. Никто не позарится на эдакое сокровище, кроме совсем уж падших личностей, от которых вполне можно отбиться с помощью хирургического ланцета. Этим же ланцетом я разрезала хлеб, добытый нищими, делившимися со мной также теплом костра и немудрёной пищей простого люда. Им я благодарна и по сей день, добрым и смиренным самаритянам, приютившим меня в часы отчаяния, отрывавшим от себя кусок для девчонки, про которую они ничего не знали. Именно там я провела первую в своей жизни операцию по удалению гноящегося пальца на ноге; именно там впервые приняла роды у одинокой цыганки. Нищие же подали мне идею относительно работы.

Как сейчас помню дядюшку Хэма, одноногого великана, размахивающего в порыве чувств деревянным костылём.

— Война! — вещал он. — Война, девочка, это Молох, которому требуются всё новые и новые жертвы. Это костёр, и огню нет разницы, какие поленья швыряют в его жадную пасть. Посмотри на меня! Нет, лучше отвернись, если решила идти в ад. Но там ты пригодишься, попомни мои слова. Там не посмеют отказать тебе, ведь им нужны врачи, любые врачи, девочка! Если хочешь — иди туда, только помни, куда ты направляешься, и остерегайся! Смотри в оба!

Он ещё много о чём поминал — хватив лишку, дядюшка Хэм становился чертовски красноречив — однако суть я уловила, и на следующий день стояла перед придирчивыми взглядами мужчин из призывной комиссии. Те долго уговаривали меня одуматься, что лишь подтверждало слова старого нищего — на полях сражений нужны любые врачи.

Меня взяли в действующую армию.

Да, это звучит практически нелепицей — женщину принимают туда, где свистят пули и стонут раненые, отказывая в более благополучных местах, но тем не менее вскоре я носила военную форму и плыла на корабле в Индию, в пятый Нортумберлендский стрелковый полк, откуда затем была переведена в Беркширский. Там я приобрела некоторую известность в качестве хирурга и окончательно утратила репутацию порядочной женщины. Усилий к этому я не прилагала никаких — просто в наш просвещённый век большинству людей достаточно услыхать, что девушка подолгу остаётся в окружении мужчин, зачастую видя их в костюме Адама. По мнению сельских кумушек, к которому охотно присоединяются городские джентльмены, данного обстоятельства достаточно для падения любых бастионов добродетели. Никакие оправдания в виде постоянно проводимых операций, сна вполглаза, выхаживания больных, их увечий и прочих несущественных пустяков не принимаются. Что ж, да будет так. Пожалуй, в целях издания данных записок героем я сделаю мужчину — во избежание кривотолков и никому не нужных объяснений. Пока же изложу правду, каковой она видится в моём понимании.

В 18... году, в самый разгар второй войны с Афганистаном, наш полк стоял на одних позициях с Бангалурским — или «головорезами Морана»: их называли и так. Полковник Себастьян Моран был личностью столь же выдающейся, сколь и порочной — право же, адская смесь из своеобразной верности долгу, вспыльчивого характера, несомненной полководческой одарённости, пренебрежения христианской моралью, заботы о своих людях и презрения ко всем прочим встречается отнюдь не на каждом шагу. Несомненно, он был джентльменом, насколько может быть джентльменом людоед, и чудовищем, если так можно назвать замечательного писателя и широко эрудированного человека. Его книга «Охота на гулей и ракшасов в Западных Гималаях» до сих пор слывёт столь же завлекательной, сколь и зловещей, а «Три месяца в джунглях» я знаю назубок — и готова подписаться под каждым словом. Он при мне обезглавил нескольких пленных, потратив на каждого не более одного удара сабли. И мне же пришлось заняться его адъютантом, которого полковник собственноручно вырвал из когтей раненого тигра, спустившись по отвесной скале и преодолев высохшее русло реки. Честно сказать, ту операцию я до сих пор считаю своим маленьким шедевром: капитан Мэрридью был откровенно плох, и коллеги поопытнее, знавшие бешеный нрав Морана, наотрез отказались работать с настолько изувеченным телом. Меня вытолкнули вперёд, полагая, будто с женщиной полковник станет обращаться любезнее. Ну что сказать? Коллеги ошибались. Себастьян Моран, конечно же, происходил из достаточно знатного рода, и в бальном зале он, скорее всего, ни за что не переступил бы правил учтивости, но мы находились во врачебной палатке, возле северных отрогов Кандагара... Короче, я взялась за операцию, а он мне ассистировал, бормоча время от времени проклятья в адрес трусов, отвернувшихся от его подчинённого, бросивших бедолагу Мэрридью на какую-то грязную девку. В конце концов, я на него рявкнула, велела молчать и не тявкать под руку или топать к чертям в собственный полк и наводить там порядок... в общем, денёк выдался жарким во всех смыслах. Капитан выжил, хотя и получил инвалидность, а Моран добился моего перевода к Бангалурским головорезам — им как раз требовался хирург. Спорить я не стала — полк то и дело бросали в пекло, так что врач им действительно был необходим.

Служить с Мораном оказалось делом одновременно лёгким и тяжёлым. Он заботился обо мне точно так же, как и обо всех своих людях. В отличие от прочих мест несения службы, в Бангалурском полку меня всегда обеспечивали необходимыми лекарствами и инструментами — понятия не имею, где полковник добывал их посреди пустыни. На меня не косились, словно на неведомую диковину — головорезы были людьми простыми и полагали, что если уж Себастьян Моран признаёт мои профессиональные качества, то им сам Бог велел поступать так же. Привычке носить ланцет в одном кармане, а револьвер — в другом я всё же не изменяла, но применять ни то, ни другое в Бангалурском полку не пришлось. По крайней мере, против однополчан. Более того, за любое дрянное словцо в мой адрес люди Морана незатейливо, но основательно били высказавшегося до состояния, при котором ему требовалась срочная медицинская помощь. Иногда бедолагу после экзекуции радостно приволакивали ко мне, дабы тот лично убедился в моих профессиональных качествах. С одной стороны, это смотрелось жутковато, с другой... в тех страшных местах, в те неспокойные времена вызывало почти материнскую улыбку. Возможно, мерзавцы добивались именно её, потому что, уходя из госпиталя, каждый раз горланили весьма радостные песенки.

Да, они заботились обо мне, словно о сестре. Но стоило им поглядеть в другую сторону, туда, где находились враги, и заботливых, добрых мужчин словно подменяли. Бангалурские головорезы не брали пленных, а с мирными жителями, встречавшимися им на пути, обращались так, словно те вообще не люди, а мерзкие насекомые. Что же до гулей и ракшасов... пожалуй, я не стану рассказывать, как именно военные из Бангалурского полка, с полного одобрения начальства, казнили всех гулей и ракшасов, до которых могли дотянуться. Враги платили той же монетой, и я их понимаю: прирождённые людоеды не желали сдаваться людишкам без боя. Даже Моран уважал их за это — уважал столь же сильно, сколь презирал индусов и афганцев, молча терпевших, когда ночные демоны уносили и пожирали крестьянских детей. Как ни крути, но британские войска действительно защищали мирное население от нечисти... впрочем, было ли лекарство лучше яда — тема для отдельного разговора, не относящегося к моей повести.

В мои планы не входит также подробное перечисление тех передряг, в которые попадал наш полк, равно как и описание пылающего Афганистана и таинственной Индии. Достаточно сказать, что в сражении при Майванде я была серьёзно ранена. Подробности, к счастью, стёрлись из моей памяти, а если следовать голым фактам, то ружейная пуля раздробила мне кость и едва не задела бедренную артерию. Увы, коллеги по профессии оказались в моём случае не слишком профессиональными и занесли в рану инфекцию. Нога воспалилась, и шли разговоры об ампутации. Едва ли можно описать мой ужас, когда я слушала эти рассуждения, особенно если учесть, что примерно с половиной диагнозов я была полностью согласна. Но только с половиной, поэтому с ампутацией медлили. Ночами мне снился размахивающий костылём дядюшка Хэм, рассказывающий, где стругают стоящие деревяшки на культи, а куда лучше не соваться.

Ногу удалось отстоять — впоследствии я узнала, что полковник Моран лично пропадал невесть где неделю (полк тогда отвели на отдых в Бомбей), а затем вернулся с лекарствами в руках и проклятьями на устах. По слухам, он во главе отборной роты головорезов совершил разбойный налёт на пешаварское интендантство. Валяясь на больничной койке, я пыталась прикинуть хоть какие-нибудь перспективы на будущее, и прогнозы выходили исключительно мрачными. О военной службе можно забыть — хромота, заработанная подобным образом, неизлечима. Вернуться к родным? При этих мыслях я сжимала зубы и клялась самыми страшными клятвами, что скорее брошусь в ближайшее ущелье. Найти работу? Прошлый опыт, увы, лишал всякой надежды...

Жизнь казалась мне тогда потерявшей смысл. Я не отличала дня от ночи, покорно принимала лекарства и отворачивалась к стене, не желая ни с кем разговаривать. Возможно, кто-то рассказал о моих страданиях полковнику Морану; возможно, он и сам собирался меня навестить, но так или иначе — однажды меня бесцеремонно развернули, влепили несколько пощёчин и обругали так, что до сих пор мои уши краснеют только от одного воспоминания. А я ещё полагала, будто Себастьян Моран никогда со мной не церемонился!

Завершив редкий по концентрации богохульств монолог, полковник спокойным, будничным тоном заявил, что теперь, когда он привлёк моё внимание, можно поговорить и о деле. Он вручил мне пакет к руководству лондонской частной клиники Сарагоса-Крик — «понятия не имею, насколько эти выскочки профессиональны, но они мне крепко задолжали, так что будьте там понаглее, док Уотсон, а если заартачатся — напишите мне». Я посмотрела в глаза полковнику и поняла: напишу. Но только если руководство пока неведомой мне клиники проявит невероятное, невообразимое упорство. В конце концов, я же не зверь...

Полковник оплатил мне билет в первом классе на дирижабле «Оронтес», и через месяц я, впервые путешествующая с такими удобствами, сошла на землю в Плимуте. Усталая, с непоправимо подорванным здоровьем, которое отечески заботливое правительство разрешало поправлять за его счёт в течение девяти месяцев, и с письмом от Себастьяна Морана к бедолагам в Сарагоса-Крик.

В Лондоне было холодно и пасмурно — обстоятельство, разумеется, обычное в здешних широтах, но вызвавшее горячий протест моей едва зажившей ноги. Поэтому я на некоторое время задержалась с предоставлением рекомендаций, поселившись в гостинице на Стрэнде и пытаясь разобраться с мучающей меня болью. Само собой, деньги в подобных обстоятельствах уплывали куда быстрее, чем дирижабли из Хитроу, и вскорости я начала подумывать о съёмной квартире, маленькой и скромной, более соответствующей моим доходам — тем более, что женщина в военной форме, живущая в гостинице одна, вызывала ненужное любопытство.

В клинику я, разумеется, сходила при первой же возможности. Её владелец, как я поняла из объяснений управляющего, мистера Айлберга, проживал где-то в Канаде — именно этим объяснялось экстравагантное название. В остальном Сарагоса-Крик была вполне респектабельной больницей для среднего класса, ничем не отличающейся от сотен прочих, раскиданных по Англии. Но Боже мой! — какое же неизгладимое впечатление на управляющего произвело моё знакомство с Себастьяном Мораном! «Сэр Себастьян» — крепко сбитый валлиец называл его именно так, причём обязательно с придыханием, а в глазах мелькал страх загнанной дичи. Я не стала расспрашивать о том, чем именно Сарагоса-Крик обязана полковнику. Меня вполне устраивало, что работу мне предоставили немедленно, выделив собственный кабинет, пухлощёкого секретаря, глядевшего на меня и две мои медали, будто на чудо Господне, а также назначив оклад, вполне позволявший жить безбедно. Даже в гостинице — хотя к тому времени я твёрдо решила оттуда съехать.

Тут необходимо отметить, что собственного угла у меня, по сути, никогда в жизни не было. Спальню я делила с двумя сёстрами, палатку — с другими врачами и санитарами... Получив работу, я начала мечтать. О, разумеется, карьера — это важно, но не менее сладостными оказались мысли о собственном небольшом домике. К нему непременно должны были прилагаться садовник (можно заходящий два-три раза в неделю), горничная и кухарка. Готовить самостоятельно я умела лишь регулярно подгорающее печенье и лекарственные суспензии; военную форму содержала в чистоте, но относительно платьев уже испытывала определённые сомнения; копание же в саду меня неизменно раздражало, хотя результат нравился. Итак, домик с небольшим садом, располагающийся на тихой улочке, можно в предместьях Лондона — руководство Сарагоса-Крик со временем планировало открывать филиалы, и я самонадеянно полагала, что подхожу для руководства одним из них... И никакой аренды! Только частная собственность.

Подобные планы сделали бы, наверное, честь если не Наполеону, то одному из его маршалов, особенно учитывая имеющиеся у меня пока что скудные доходы. Однако тот, кто хочет, непременно добьётся — разве не этому научила меня вся прежняя жизнь? На первых порах я собиралась увеличить доход путём сокращения расходов, и это означало переезд на съёмную квартиру.

У меня не было в Лондоне ни друзей, ни знакомых, поэтому я просто-напросто дала объявление в газете. И допустила одну из тех замечательных ошибок, которые переворачивают жизнь.

Я написала: «Доктор Уотсон снимет недорогую отдельную комнату», указав в качестве обратного адреса «до востребования, Х.Дж.У.»

Через два дня я получила письмо, написанное аккуратным, витиеватым почерком, несомненно принадлежащим старой леди. В нём некая миссис Хадсон — благослови её Господь! — просила зайти к ней на Бейкер-стрит, чтобы она могла побеседовать с предполагаемым квартиросъёмщиком лично. Мысленно возблагодарив Бога, я тут же оделась и отправилась по указанному адресу.

Миссис Хадсон оказалась точно такой, какой я её себе представляла — затянутая в китовый ус пожилая леди, чьи седые кудри были уложены в аккуратную причёску, вошедшую в моду, кажется, лет тридцать назад и вышедшую из неё тогда же. Впрочем, к полному лицу достойной женщины эта укладка удивительно шла. Равно как и спокойная, доброжелательная и чуточку изумлённая улыбка, возникшая на её лице, когда я представилась.

У Всевышнего очаровательное чувство юмора. Это утверждали все известные мне выдающиеся люди, и у меня нет оснований оспаривать подобное суждение. Вот и сейчас я столкнулась с поистине божественной шуткой.

Впрочем, вина за данное недоразумение целиком и полностью лежит на мне.

Разумеется, я не указала в своём объявлении, что являюсь женщиной. И разумеется, миссис Хадсон ожидала увидеть мужчину.

После неловкой паузы, возникшей, когда я представилась, она пригласила меня в дом, угостила чаем и прямо заявила о возникшей проблеме.

Я смутилась. Предчувствия, заполонившие меня, были не то чтобы ужасны, но довольно удручающи. Если у достойной леди даже не возникло сомнений в том, кто размещал объявление, то откуда же им взяться у остальных домовладельцев? Ситуация казалась весьма неприятной. И тут миссис Хадсон осторожно начала интересоваться, каким же образом я достигла нынешнего положения, каков мой доход и что за комнату мне хотелось бы занять.

Внимательно меня выслушав, она воскликнула:

— Бедняжка! Да уж, вот какова награда от страны, которую вы защищали, не жалея сил и здоровья! Но послушайте: вы сказали, что зачастую делили с мужчинами одну палатку, верно?

Я кивнула, не совсем понимая, куда она клонит.

— Нет-нет, ни в чём таком я вас не подозреваю, Боже упаси! Было время, когда и мне приходилось работать в госпитале — сестрой милосердия, разумеется, но уж что-что, а усталость, навалившуюся на меня тогда, я прекрасно помню. Там же я познакомилась с мистером Хадсоном... — глаза достойной леди на миг затуманились, а когда она снова посмотрела на меня, взгляд оказался неожиданно твёрдым: — Меня, напротив, вполне устраивает ваше умение окорачивать мужчин. Оно ведь у вас имеется, насколько я понимаю?

Улыбнувшись, я кивнула. Не то чтобы это пресловутое умение пригождалось мне слишком часто, однако... в Индии я зачастую оказывалась единственной белой женщиной на много миль в округе. Разумеется, порой возникали конфликты. По большей части с ними справлялись Бангалурские головорезы... но иногда моих однополчан рядом не было.

— Так вот, — продолжила миссис Хадсон, — у меня уже есть один постоялец. Он снимал квартиру полностью, однако цены на жильё резко подскочили вверх — вы же знаете, сейчас все средства направлены на военные действия, а не на повышение благосостояния простых обывателей, и я тоже вынуждена поднять квартирную плату. Мистер Холмс сам предложил мне взять ещё одного постояльца, поскольку не хочет съезжать отсюда, и всё равно не использует вторую спальню.

— Мистер Холмс?

— Да, так зовут вашего будущего соседа. Он человек со странностями, однако настоящий джентльмен. Убеждена, что относительно вас мистер Шерлок Холмс не допустит ничего недостойного. С другой стороны, характер у него не из лёгких...

Надо ли говорить, насколько я воспряла духом, осознав, что миссис Хадсон всерьёз обсуждает со мной возможный съём квартиры?

— Не из лёгких? Ну, могу вас уверить, в Индии и Афганистане мне попадались мужчины, чьи характеры нельзя было назвать идеальными.

Я даже улыбнулась, припомнив полковника Морана.

— О, дорогая, не сомневаюсь в этом! Но мистер Холмс... впрочем, если вас что-либо не устроит, вы всегда сможете съехать. Теперь давайте подумаем об общественном мнении. Предположим, я представлю вас дальней родственницей, приехавшей из... откуда вы родом, мисс Джейн?

— Из Реддича, это на востоке Вустершира.

— Отлично, пусть будет из Реддича. Да-да, я представлю вас дочерью моей кузины. Ваш мундир никого не смутит — все соседи знают, что моя сестра и две дочери поддерживают суфражисток — но объяснять, почему я согласилась поселить женщину в одной квартире с мужчиной...

Я понимающе кивнула. С одной стороны, мне не улыбалось лгать всей округе относительно чего бы то ни было, с другой — затруднения достойной леди казались мне вполне объяснимыми. И я отлично понимала, что лишь сострадание к попавшей в беду одинокой девушке побудило миссис Хадсон сделать столь экстравагантное предложение. Ну, а если к этому состраданию и примешивалась толика меркантильных расчётов — так кто не грешен? И уж всяко не мне осуждать женщину, предложившую стол и кров такой, как я.

— Соседи, разумеется, решат, будто я жажду выдать вас замуж за мистера Холмса, — усмехнулась миссис Хадсон, — ну да и пусть себе сплетничают. Главное, что и моя, и ваша репутация останутся чистыми.

— Благодарю от всей души, — начала было я, но мою пламенную речь прервал чей-то истошный вопль. Миссис Хадсон изменилась в лице.

— Господи, Боже мой! Это Тёрнер, моя горничная. Я совсем забыла предупредить её, что на леднике у нас валяется замороженная человеческая голова!

Глава 2. Мистер Шерлок Холмс, консультирующий детектив

Горничная кричала довольно долго. Миссис Хадсон торопливо извинилась и покинула меня, донельзя заинтригованную происходящим. Вскоре из подвала я услыхала и её голос, но слов было не разобрать.

Наверное, большинству людей единственно правильным в данной ситуации показалось бы немедленно ретироваться и побежать в ближайший полицейский участок. Я некоторое время раздумывала над этим, но победило любопытство и кое-какие практические соображения. Даже если предположить, что дом населён сумасшедшими каннибалами, вряд ли миссис Хадсон выложила бы мне правду при первой же встрече. Безумцы подобного толка хитры, а не простодушны. Опять же, горничная кричит, но не убегает. Ей страшно, однако она не торопится требовать расчёта, да и полицию не зовёт.

Подумав, я вытащила из кармана револьвер, тщательно осмотрела его и переложила поудобнее. Любопытство любопытством, а осторожность не помешает.

В этот момент дверь на втором этаже распахнулась, и на лестнице появился весьма примечательный джентльмен.

Он был высок — более шести футов — и необычайно худ, отчего казался ещё более рослым. Орлиный нос и квадратный, чуть выступающий вперёд подбородок делали бы его весьма привлекательным, но всё портил едкий, пронизывающий взгляд. Заглянув в тёмные глаза впервые, я чуть было не пересмотрела своё мнение насчёт полиции — такой в них полыхал фанатичный огонь, сочетающийся с крайним раздражением.

— Что там ещё за шум? — резко спросил он.

— На леднике нашли человеческую голову, — спокойно ответила я; мне было любопытно посмотреть на его реакцию. Джентльмен раздражённо махнул рукой — пальцы у него были тонкими, длинными, в пятнах от чернил и, насколько я поняла, разнообразных химикалий.

— И что такого? Я сам её туда положил!

— Но, быть может, забыли предупредить горничную?

Невероятно — на бледном лице промелькнула тень смущения.

— Вы правы, да. А вы сами... — он прищурился и сделал несколько шагов вниз по лестнице, — военный врач, да? Индия, Афганистан?

Во мне вспыхнула подозрительность.

— Откуда вы узнали? — спросила я, встав со стула и отступив в сторону двери.

— Это просто, — отмахнулся странный джентльмен. — Сейчас куда важнее восстановить тишину... и успокоить беднягу Тёрнер. Надеюсь, миссис Хадсон справится с проблемой. Так вы — моя будущая соседка по квартире?

— Возможно, — я всё ещё не доверяла этому человеку, — разумеется, если вы — мистер Шерлок Холмс.

— Да, таково моё имя, — он наконец-то улыбнулся, и лицо его совершенно преобразилось. Увы, это не убавило моей настороженности — самый обаятельный из встреченных мною людей, капитан Стэнджерсон, казнил пленных сипаев настолько изощрёнными способами, что его забавам воспротивился даже Себастьян Моран. А уж кого-кого, а нашего полковника никто не назвал бы добрейшим из смертных.

Увидав выражение моего лица, мистер Холмс раздражённо вздохнул.

— Хорошо, я объяснюсь. У вас выправка типичного военного, это обычно несвойственно женщинам, однако я привык верить фактам, а не общественному мнению. Цвет вашего лица доказывает, что вы долгое время находились под лучами палящего солнца, в климате, несравнимом с британским, и это не естественный цвет вашей кожи — руки и запястья намного белее. Однако загар уже поблек, то есть вы вернулись из жарких стран достаточно давно. Лицо у вас измождённое, тяготы жизни в тропиках и, возможно, болезнь наложили на него отпечаток. Когда вы встали, то пошатнулись — явное следствие неправильно сросшейся кости. Вопрос: где в тропиках женщина с военной выправкой могла натерпеться лишений и получить рану? Ответ — Индия или Афганистан.

Почти против воли я усмехнулась: суждение казалось мне достаточно смелым, однако вполне логичным.

— Допустим. Но с чего вы решили, будто я врач?

— О, это ещё проще, — он ухмыльнулся, словно мальчишка, рассказывающий об удачной проделке. — Видите ли, миссис Хадсон по моему совету ищет нового квартиранта, и она недавно показала мне ваше объявление. Там написано, что вы доктор. Ваше лицо мне незнакомо, а соседок, навещающих мою добрую домохозяйку, я уже знаю наперечёт. Тем не менее, вы сидите в гостиной достаточно долго, уже успели выпить с миссис Хадсон чаю и съесть её фирменное печенье. Обычно она не разговаривает так долго с теми, кого собирается каким бы то ни было способом огорчить. Следовательно, вы договорились и вскорости займёте пустующую спальню.

— Ну... да, вы правы, — я сдалась и рассмеялась. — Но что же побудило вас держать человеческую голову на леднике? Или мой вопрос чересчур личный?

— Никоим образом, — Шерлок Холмс внезапно сделался крайне серьёзным, — нам предстоит жить вместе, надеюсь, достаточно долго, поэтому крайне важно побольше узнать о недостатках друг друга. И о тех достоинствах, которые другие могут счесть недостатками. К ним я отношу, в частности, своё умение увлекаться главным, упуская из виду предрассудки и страхи других людей.

Мистер Холмс присел за стол и тут же сцапал печенье. Умение говорить внятно и чисто, одновременно жуя что-либо — редкий дар, и молодой человек им, судя по всему, владел просто виртуозно.

— Видите ли, у меня довольно редкая профессия. Пожалуй, я единственный в Европе сыщик-консультант. Разумеется, это требует определённых знаний предмета. В частности, что будет, если бить хлыстом труп? Возникнут ли на нём следы?

— Вы о мышечном валике? — я пожала плечами. — Ну, если бить в первые шесть-восемь часов после смерти, то, несомненно, возникнут. А дальше... в конце концов, отбивную тоже можно считать следами, образовавшимися вследствие нанесения ударов после смерти животного.

— Долго же придётся делать отбивную из целой коровы! — расхохотался мистер Холмс. Я хмыкнула:

— Зависит от силы удара и площади ударяющей поверхности. Хотя вы правы — долго. И, пожалуй, бессмысленно.

— Превосходно! — мистер Холмс вскочил и забегал по комнате. — Стало быть, моё увлечение химией и биологией у вас протеста не вызовет.

— Если не пересечёт порога вашей комнаты. Я наглоталась ядовитых испарений в джунглях, мне хватит.

— Договорились. А табак? Вы считаете его запах ядовитым?

— Несомненно, однако не стану возражать против курения. К табаку я привыкла.

— Всё лучше и лучше! Что ж... ещё я играю на скрипке. Как вы относитесь к музыке?

— Зависит от мастерства играющего.

Шерлок самонадеянно фыркнул:

— Ну, с этим проблем не возникнет. Что же ещё? А, вот! Временами на меня нападает хандра, и я по целым дням не раскрываю рта. Поверьте, к вам это не относится, и если меня не трогать, то исчезает бесследно. Ну, а вы в чём можете покаяться?

Внезапно я поняла, что этот полудопрос-полуисповедь меня забавляет.

— Я страшно ленива, на выходных могу проваляться в постели полдня. Из-за расстроенных нервов не терплю шума. Мало интересуюсь окружающим миром и предпочитаю размеренный образ жизни. В будущем, если домохозяйка окажется не против, планирую завести собаку, скорее всего, бульдога.

Мистер Холмс не успел ответить — вернулась миссис Хадсон и с порога начала отчитывать постояльца. Тот слушал терпеливо, однако мне показалось, что мысли его блуждают где-то далеко. Возможно, он обдумывал эксперимент, для которого ему потребовалась отрезанная голова.

Одним из аргументов был мой возможный отказ снимать комнату. Заверив, что служба военного врача предоставила мне немало возможностей налюбоваться на различного рода человеческие конечности, как прикреплённые к законным владельцам, так и не совсем, а то и вовсе валяющиеся без пригляда, я успокоила домовладелицу и, похоже, изрядно развлекла мистера Холмса. В любом случае, вопрос вскоре оказался исчерпанным, и я въехала в апартаменты на Бейкер-стрит, 221-Б.

Мои надежды на достойную, упорядоченную жизнь целиком и полностью оправдались. Сосед оказался не из тех, с которыми трудно ужиться, а миссис Хадсон зачастую составляла мне компанию за завтраком либо ужином. Холмс редко присоединялся к нам — я вообще мало его видела. По утрам он вставал в такую рань, что даже разлепить глаза в это время казалось мне невозможным, а спать ложился около десяти вечера, предварительно проведя несколько часов взаперти и, видимо, занимаясь своими загадочными опытами. Впрочем, иногда на него нападала та самая хандра, о которой он предупредил заранее, и тогда Шерлок Холмс подолгу валялся на диване в гостиной, не произнося ни слова и почти не шевелясь. Я бы сочла его наркоманом (этому способствовало мечтательное выражение лица и пустота в глазах), однако ни расширенных зрачков, ни красных точек на сгибе локтя, ни прочих признаков какого-либо пагубного пристрастия заметно не было. Оставалось предположить, что он просто один из тех эксцентричных джентльменов, которым нравится шокировать публику безумными выходками и служить неиссякаемым источником заработков для журналистов. Такому суждению способствовала и бешеная активность, которую Шерлок Холмс развивал в иные дни, свободные от бесцельного разглядывания обоев и задумчивого пиликанья на скрипке.

Когда я только поселилась на Бейкер-стрит, мне казалось, будто я так и проведу здесь несколько лет, не выяснив о мистере Холмсе ничего, заслуживающего упоминания. Разумеется, иногда меня охватывала досада. Любопытство — порок, который я скрыла от Шерлока Холмса — грызло меня день и ночь, хотя я понимала, что мы с этим джентльменом вряд ли станем когда-либо друзьями. Слишком мало было у нас общего. Он жил в мире, где странные личности просто мечтали убить ближнего своего либо облегчить его земную ношу примерно на вес кошелька, а я стремилась как можно быстрее забыть визг пуль и стоны умирающих солдат. Мне нечего делать там, где он чувствует себя, словно рыба в воде. Приняв это решение, я оставила мистера Холмса в покое и перестала интересоваться его жизнью. И тут, словно в награду за мои благие намерения, он решил сблизиться со мной. Поводом послужила некая статья по танатогенезу, которую мой сосед прочёл в очередном ежегоднике и пожелал обсудить. На мой взгляд, автор сего опуса нагородил массу чепухи, умудрившись сделать из неё более-менее правильные выводы. Холмс пустился со мной в долгий и жаркий спор, и мы засиделись в тот вечер допоздна. Со временем такое времяпровождение превратилось в традицию, и миссис Хадсон с радостью оставляла нас, утомлённая долгими научными дискуссиями. В её глазах мы вполне нашли друг друга.

Шерлок Холмс действительно оказывал услуги как полиции, так и частным лицам. Пару раз в неделю в нашей скромной квартире появлялись клиенты — Холмс принимал их в гостиной, а я, если была не на работе, удалялась к себе. Он каждый раз извинялся за причиняемые неудобства, я отвечала, что просить прощения абсолютно не за что, и жизнь продолжала идти своим чередом.

Так было до появления на Бейкер-стрит инспектора Лестрейда.

Впоследствии миссис Хадсон рассказала мне, что инспектор — довольно частый гость в её доме. Но все его визиты происходили тогда, когда я принимала пациентов в Сарагоса-Крик, и потому явление мистера Лестрейда произвёл на меня впечатление.

Представьте себе огромную, в человеческий рост, таксу: умную, с вытянутой длинной мордочкой, вставшую на задние лапы, обзаведшуюся линялым сюртуком, тростью и котелком, совершенно не подходящим ни к чему другому из костюма. Счистите шерсть у таксы с физиономии, взамен добавьте ей бакенбарды и замените взгляд маленьких чёрных глазок с преданно-собачьего на въедливый и острый, обшаривающий окружающее пространство с воистину параноидальной подозрительностью. Осуществив данное мысленное упражнение, вы получите почти что точный портрет инспектора Скотланд-Ярда Грегори Лестрейда.

Отвесив мне недовольный поклон, сыщик обратился непосредственно к Холмсу:

— Прошу простить за визит в неурочный час. Но произошло нечто весьма странное, и Скотланд-Ярду необходима помощь.

Я бросила взгляд на часы — было начало девятого — и собралась было, по обыкновению, уйти к себе в спальню, но мистер Холмс тихонько сказал мне: «Пожалуйста, останьтесь», а затем повернулся к Лестрейду:

— Вы хотите проконсультироваться по поводу того убийства в дирижабле?

— Именно так! — с чувством ответил инспектор. — Дело чрезвычайно запутанное, и... мы можем выехать на место преступления прямо сейчас?

— Пожалуй, да, — кивнул Холмс. — Доктор Уотсон, не хотите поехать со мной?

— Я? С вами?

— Ну да. Если вы, конечно, ничем не заняты. Мне показалось, что вы можете быть полезны.

Предложение, разумеется, было крайне неожиданным. И не только для меня, если судить по взгляду, брошенному мистером Лестрейдом на Холмса. Однако решать пришлось быстро — и любой, знающий меня, сразу сказал бы, каким окажется это решение.

— Пойду, захвачу шляпку и зонтик.

— Замечательно. Возьмите также плащ — мы едем в Станстед, а ночь обещает быть прохладной.

Я кивнула и поторопилась наверх. Сзади донёсся яростный шёпот — видимо, Лестрейд пытался переубедить Шерлока Холмса. Напрасное занятие, судя по истории нашего знакомства.

Когда я вернулась, мужчины уже замолкли, и инспектор Скотланд-Ярда даже снизошёл до того, что галантно подал мне руку. Однако же! Что же сообщил мистеру Лестрейду мой многознающий сосед?

Мне не пришлось долго оставаться в неведении. Едва мы загрузились в полицейский кэб, как Лестрейд, пробуравив меня внимательным взглядом, спросил:

— Вы знали Мартина Морстена?

Я удивлённо посмотрела на собеседника:

— Да, хотя и не слишком близко. Когда меня перевели в Бангалурский полк, лейтенант Морстен проходил службу в Беркширском. Обычный беспутный юнец, Индия либо обтёсывает таких, либо окончательно губит. Его непосредственным начальником был, помнится, майор Джон Шолто. А что случилось?

Вместо Лестрейда мне ответил Шерлок:

— Капитан Морстен сегодня был убит. Причём убит при достаточно странных обстоятельствах. Его разорванные на клочки останки нашли в запертой каюте дирижабля «Георг Первый». При этом корабельные гремлины утверждают, будто капитан Морстен сошёл с борта в Станстеде, вместе с остальными пассажирами.

Инспектор издал какой-то протестующий звук — видимо, он не привык рассказывать женщинам такие подробности, а может, не желал разглашения следственной тайны. Холмс проигнорировал возмущение бравого сыщика и продолжал:

— История попадёт в газеты завтра — полиция даже не пытается удержать джинна в бутылке. Лично мне известно об этом убийстве из другого источника. На том же дирижабле в Англию приехал на побывку другой ваш старый знакомый — полковник Моран, который недавно женился на индуске, вызвав этим немалый скандал. Официально он желает подписать бумаги об отказе от наследства — его отец недавно скончался и завещал ему немалую сумму, оговорив особо, что деньги достанутся полковнику, если тот женится на англичанке из хорошей семьи. Я же полагаю, что одновременно с отказом от денег Себастьян Моран подаст в отставку; поверьте, у меня немало причин считать именно так. В любом случае, я следил за полковником, а наткнулся на прелюбопытнейшее убийство.

Последнее заявление мистера Холмса, произнесённое достаточно самодовольным тоном, меня покоробило. Однако я сдержалась и, попытавшись отрешиться от тона рассказа, углубилась в размышления над его сутью.

Новости не укладывались в голове. Морстен мёртв, причём убит не сипаями или гулями-людоедами, а кем-то одной с ним нации, одной крови, по дороге домой... Смерть — всегда смерть, но я бы всё же предпочла умереть либо в Индии, без надежды на возвращение, либо уже на родине, вдыхая знакомый с детства воздух туманного Альбиона. Не тогда, когда сердце полно надежд, а голова туманится от еле сдерживаемых мечтаний...

Стоп. Я, похоже, отвлеклась от сути произошедшего. Итак, разорван на клочки... А рядом находился Себастьян Моран с женой-индуской. Хмм... с какой стати полковнику заключать брак с представительницей столь презираемой им нации?

Что-то в головоломке не сходилось, но я никак не могла понять, что именно.

— И каким же образом умерший сумел покинуть дирижабль?

— Мы пока выясняем, — сухо ответил мне инспектор Лестрейд, а Шерлок Холмс задумчиво добавил:

— Есть несколько способов, о да. Но это не главная загадка произошедшего.

Лестрейд выразительно закатил глаза:

— Помилуйте, мистер Холмс! Какие же ещё загадки могут сравниться с этой?

— Мисс Уотсон, а вы как считаете? Что в этой ситуации смущает вас больше всего? — усмехнулся Холмс.

— Брак полковника Морана, — выпалила я, не задумываясь. На лице инспектора появилось очень знакомое мне выражение: «Ох уж эти женщины!», а Шерлок, напротив, одобрительно кивнул:

— Это является частью основной загадки.

— Холмс, прекратите нас интриговать! Что у вас на уме?

— Перегородки между каютами даже в элитном дирижабле очень тонки, Лестрейд. Это делается для уменьшения веса воздушного судна. Я размышляю над тем, каким образом можно совершить столь кровавое и жестокое преступление, не вызвав беспокойства остальных пассажиров.

— И как же?

— У меня есть определённые догадки, но говорить о чём-либо пока рано... Возможно, вы, инспектор, сумеете помочь мне, рассказав об остальных пассажирах? Кроме полковника я, признаться, мало кем интересовался...

— Охотно поделюсь информацией, — кивнул Лестрейд. — Как вы знаете, «Георг Первый» — частное судно, рассчитанное на небольшое количество пассажиров. До Станстеда долетели полковник Моран с супругой, капитан Морстен, викарий Уильям Саделл, который поднялся на борт дирижабля в Бродстейрсе, а также банкир Джон Хейзелден с супругой, возвращавшиеся в Англию из Дюнкерка. Возможно, столь малое количество путешественников и повлияло на их столь удивительную, по вашим словам, глухоту?

— Всё возможно, мой дорогой инспектор, — явный сарказм Лестрейда совершенно не повлиял на любезную отстранённость Холмса, углубившегося, судя по его лицу, в сосредоточенные размышления. — А были ли ещё пассажиры?

— На пути от Люксембурга до Лондона? Разумеется. Вам найти весь список?

— Нет-нет, достаточно остановиться на тех, кто сошёл на территории Великобритании. Здесь ведь у дирижабля три остановки, я не ошибаюсь? Бродстейрс, Гиллингем и, собственно, Станстед?

— В этот раз — да. Маршрут «Георга Первого» крайне зависит от прихоти тех обеспеченных джентльменов и леди, которые на нём путешествуют. В Бродстейрсе на землю сошли, — Лестрейд вытащил блокнот и, подслеповато щурясь, принялся вглядываться в исписанные скверным почерком страницы, — лорд Рональд Адер, находившийся на борту от самого Люксембурга, и немецкий предприниматель Хейнрих Арнольд Людвиг Хартманн, большой ценитель творчества Диккенса, жаждущий объехать все места, привлекшие внимание его кумира. Что же касается Гиллингема, то там дирижабль покинула мисс Мэри Морстен, гостившая у родственников в Рэмсгейте, что недалеко от Бродстейрса, и пожелавшая пообщаться с братом, которого не видела очень давно.

— Морстены так состоятельны, что могут оплатить каюту в «Георге Первом»? — я была, признаться, удивлена. Мартин всегда производил на меня впечатление юноши, скорее, из разорившейся семьи, чем из обеспеченной.

Лестрейд посмотрел на меня с видом превосходства:

— Во-первых, мистер Морстен в достаточной степени поправил своё материальное положение в Индии. Во-вторых, поездка мисс Морстен не являлась сколько-нибудь продолжительной: она провела на борту менее суток. Поднялась на борт в Бродстейрсе, сошла в Гиллингеме.

Я кивнула, испытывая странную смесь сожаления и недоумения. «Поправить своё положение» в Индии мог лишь не слишком чистый на руку человек. Если мистер Лестрейд говорил правду — а с чего бы ему лгать? — то... жаль, очень жаль. Юный лейтенант действительно сумел понять, как преуспеть в жизни, и понимание это, увы, наносило семейной чести немалый урон. Не говоря уже о том, что выжить оно Мартину Морстену не помогло.

Впрочем, выводы делать рано. Не следует заранее осуждать человека, который, вдобавок, не имеет уже никакой возможности оправдаться.

— А почему Рональд Адер сошёл в Бродстейрсе? — внезапно спросил Шерлок Холмс. Лестрейд озадаченно на него посмотрел:

— Не знаю. Почему нет? Он вполне мог захотеть посетить известный курорт...

— В то время, когда в его клубах в самом разгаре карточные баталии?

— Простите?

Лестрейд казался озадаченным. Холмс терпеливо разъяснил:

— Сэр Рональд состоит в трёх карточных клубах — «Болдуин», «Кавендиш» и «Бэгетель». С начала членства он не пропускал больше пяти-шести игр подряд. Он и в Люксембург поехал не просто проветриться, а посетить тамошние игорные заведения. И этот человек так спокойно сходит в Бродстейрсе, зная, что в Лондоне в разгаре очередная партия в преферанс?

— Возможно, у него закончились деньги. Или он влюбился в хорошенькую селянку. Существует масса вариантов! — инспектор казался рассерженным. Шерлок задумчиво кивнул, явно не желая спорить, и остаток пути мы провели в молчании.

Деревушка Станстед не представляла из себя ничего особенного: всё те же двухэтажные коттеджи красного кирпича, что и в прочих поселениях вокруг Лондона; всё те же живые изгороди и дороги довольно скверного кирпича. Я бывала в Станстеде пару раз и не вынесла для себя из этих поездок абсолютно ничего, кроме уже известного мне факта: значимым данное поселение делал воздушный вокзал, расположенный среди зеленеющих полей. Как ни странно, триумф британских технологий вполне удачно гармонировал с местностью. Огромные дирижабли смотрелись естественно, окружённые бесконечными рядами капусты и брюквы. Ночью, правда, ощущение мирной беспечности пейзажа исчезало: вокзал ярко освещался газовыми лампами, придававшими воздушным левиафанам оттенок чего-то нереального, потустороннего.

— Прибыли! — громко объявил водитель кэба, и мы, наконец, покинули экипаж.

Глава 3. Себастьян Моран, полковник британских колониальных войск

Пассажиры злополучного дирижабля дожидались нас в кабинете начальника вокзала, однако же мистер Холмс решил вначале осмотреть место убийства.

«Георг Первый» не был особенно большим дирижаблем, поэтому использовал стандартную причальную мачту. Я почти против воли вспомнила своё путешествие на «Оронтесе» и содрогнулась: суета, царившая во время подлёта гиганта к воздушному вокзалу, была сопоставима с паникой, возникающей при средней руки бомбардировке. Чтобы «Оронтес» и ему подобные левиафаны могли причаливать хотя бы в основных воздушных портах, там соорудили специальные мачты, возносящиеся над прочими, подобно ливанским кедрам, царящим среди выгоревших трав.

Пассажирский лифт, натужно скрипя лебёдками, вознёс нас наверх, дежурящий на мачте полицейский браво отдал честь, и мы ступили на борт «Георга Первого».

Каждому пассажиру полагалась здесь отдельная каюта, но для супружеских пар, желавших путешествовать совместно, существовало несколько кают, соединённых неприметными дверьми. Именно такую выбрал для себя Мартин Морстен, желавший провести время с сестрой.

Даже в элитном дирижабле каюты были не слишком большими, еле-еле вмещающими двуспальную кровать, небольшой гардероб, умывальник и раскладной столик, пользоваться которым предполагалось, не вставая с постели. Для развлечений путешествующих существовали обзорный зал и уютный ресторан.

Первым делом мистер Холмс зачем-то потребовал отвести себя в две соседние каюты. Как он сам объяснил, «чтобы впоследствии сравнить впечатления». Признаться, ни я, ни Лестрейд не поняли этой причуды детектива, но спорить не стали. В каждой из кают по соседству Холмс пробыл не дольше пары минут. Наконец, он закончил свои загадочные дела и объявил, что готов осмотреть место преступления.

Стюард распахнул перед нами дверь в последнюю обитель Морстена. Юноша изо всех сил старался не глядеть на открывшееся перед нами зрелище, и я его вполне понимала.

Казалось, в каюте побывал сумасшедший мясник. Тело — точнее, его останки — уже убрали, аккуратно очертив мелом расположение зловещих находок. Однако бурые потёки крови, заливавшие кровать, пол, ковры на стенах и потолок, произвели сильное впечатление даже на меня, человека, казалось, вполне привыкшего к виду насилия и его последствий.

— Убийца что, решил выпить всю кровь? — недоумевающее нахмурился Лестрейд, тайком пряча в карман флакончик с нюхательными солями. Я предположила, что бравый сыщик приготовил их для меня, и неожиданно умилилась: джентльмен всегда остаётся джентльменом.

— Скорее, разлить, — усмехнулся Шерлок, решительно шагнув в комнату. Помешкав, я последовала за ним. Последним в каюту зашёл Лестрейд, предварительно отпустивший стюарда. Тот благодарно кивнул и едва ли не вприпрыжку умчался по коридору.

— Жаль, что вы убрали останки, я хотел на них взглянуть, — заметил Холмс, склоняясь над кроватью с лупой. Лестрейда передёрнуло:

— Ещё налюбуетесь. Они перенесены в морг местной больницы. Доктор Уотсон... тоже желает посмотреть на покойного?

— Желает, — твёрдо сообщил Холмс, на миг лишив меня и мистера Лестрейда дара речи. Деваться было некуда: я утвердительно кивнула.

Говоря по правде, мне не казалось, что познания военного врача помогут больше, чем профессиональное суждение судебного медика. Однако если мистеру Холмсу так кажется... его взгляду на данный вопрос обычно доверяла даже полиция, и кто я такая, чтобы возражать?

— Кстати, мисс Уотсон, — Шерлок внимательно осматривал бурые пятна на ковре, — при каких обстоятельствах, по вашему мнению, кровь может разливаться столь активно?

Я огляделась вокруг:

— При повреждении шейной артерии, в случае, если пациент... то есть, жертва, агонизируя, разворачивает рану из стороны в сторону. Кровь уже засохла, поэтому выяснить, артериальная ли она, нет никакой возможности. Потолки тут низкие, могло и долететь. Но если честно...

— Да, мисс Уотсон?

Подумав, я всё-таки решилась высказать мучившую меня мысль:

— Как-то... многовато разлито по стенам даже для подобного ранения. Нет, я не исключаю описанной мною только что ситуации, наоборот, считаю её самой вероятной. Однако если говорить о совершенно фантастических допущениях, то у меня такое чувство, будто преступник возил по коврам и потолку окровавленным трупом...

Лестрейд скривился. Шерлок Холмс, напротив, серьёзно кивнул.

— Но для этого необходим свежий труп, не так ли?

— Смотря что считать свежим. Попробуйте взять говяжий стейк с ледника и покатать его по столу. Просто нужен доступ к сырому мясу, до конца не обескровленному.

Разговор начал утомлять меня, он казался нелепым и, откровенно говоря, безумным. С каждой секундой моё нахождение здесь представлялось мне всё менее и менее обоснованным, а явное удовлетворение, написанное на лице мистера Холмса начало всерьёз раздражать.

— Хорошо. Последний вопрос — вам, инспектор: здесь все вещи капитана Морстена?

— Мы ничего не трогали, Холмс. Согласно описи, переданной капитаном «Георга Первого», Мартин Морстен сдал в грузовой трюм два больших саквояжа и картонную коробку. Стюард, дежуривший в Люксембурге, утверждает, что при посадке у убитого была, — Лестрейд снова сверился с блокнотом, — небольшая кожаная сумка с замысловатыми узорами и лёгкий ручной чемоданчик.

— Очевидно, вот эти, — Холмс кивнул наверх, туда, где в подвесной сетке раскачивались упомянутые Лестрейдом предметы. Этнические индийские орнаменты, которыми была украшена сумка, я узнала сразу.

— Скорее всего.

— Давайте достанем их, инспектор, и поглядим, что там.

«Там» не оказалось ничего особенного. Носильные вещи, несколько бутылок с кокосовым крепким спиртным напитком — фенни (на мой вкус, редкостная дрянь), зубной мел и щётка, грубое мыло... Запасные перчатки, завёрнутые в хрустящую коричневую бумагу. Почему-то мистер Холмс крайне ими заинтересовался. Две пары носков, приказ о зачислении в Бангалурский полк...

— Он ехал вместе с полковником Мораном, — я сама не поняла, как сказала это. Лестрейд остро глянул на меня:

— Так и есть, мисс Уотсон. Он сопровождал полковника и его супругу, пока те катались по Европе.

— А они катались? — я спросила и тут же поняла, насколько глупым был мой вопрос. Разумеется, ведь «Георг Первый» прилетел из Люксембурга! Вряд ли существует прямое воздушное сообщение между Люксембургом и Индией.

— О, да. — Лестрейд задумчиво кивнул, снова проверив блокнот: — Из Калькутты они добрались до Палермо, откуда проследовали до Неаполя и Рима на почтовых каретах. Затем отправились в Швейцарию: Женева, Берн, Цюрих. Далее — железной дорогой до Люксембурга, и затем пересели на «Георга Первого». Полковник Моран объяснил свой маршрут тем, что хотел показать жене Европу.

— Странные же места он выбрал для показа, — хмыкнул мистер Холмс, разглядывая военную форму и гражданский костюм, висевшие в гардеробе. Боже правый, кровь была даже здесь! — Где Венеция? Где Париж, Вена, Баден-Баден, в конце концов?

— У полковника могло оказаться множество причин для того, чтобы избрать подобный маршрут, — пожал плечами Лестрейд. Шерлок Холмс кивнул, и сыщики обменялись многозначительными взглядами.

— Капитан Морстен ехал вместе с полковником Мораном из самой Индии, — казалось, Холмс просто размышляет вслух. — Достаточно необычно для юноши не слишком обеспеченного. Да-да, я помню, он разбогател в Индии, но всё же...

— Полковник утверждает, что они с капитаном стали довольно близкими друзьями, — сообщил Лестрейд. Я удивлённо поглядела на полицейского инспектора. Моран и Морстен? Да уж, мой командир за последний год сильно изменился. Взял в жёны индуску, подружился с юношей, ровным счётом ничего из себя не представлявшим... Что-то во всём этом казалось мне фальшивым — так колышутся края у пустынных миражей, не позволяя полностью довериться их заманчивым картинам.

— Давайте, наверное, расспросим самого полковника, — решительно предложил Шерлок Холмс. Лестрейд согласился, и мы вышли, наконец, из залитой кровью каюты.

Как я уже упоминала, пассажиры ожидали своей участи в кабинете начальника вокзала. Когда мы зашли туда, викарий разговаривал с банкиром, супруга банкира развлекалась просмотром какого-то журнала, а полковник задумчиво разглядывал через окно основания причальных мачт, чьи верхушки терялись в ночном небе. Его жена сидела в кресле рядом, неподвижная, словно языческая статуя. Возможно, кто-нибудь, настроенный более поэтически, сравнил бы прекрасную индуску со статуей Мадонны, однако в этом действительно красивом лице я не увидела ни смирения, ни доброты — лишь безграничное спокойствие, свойственное, скорее, факирам, нежели женщинам.

Жена полковника Морана была хорошо сложена — худощава по меркам индийцев, однако британец не нашёл бы в её фигуре никаких изъянов. Её узкое лицо с огромными, почти нечеловеческими глазами, изящным прямым носом и маленьким, твёрдо очерченным ртом — верхняя губа чуть шире и полнее нижней, — обрамляли роскошные чёрные кудри, разделённые на пробор и заплетённые в косы, уложенные вокруг головы по последней моде. Голову покрывала полупрозрачная вуаль, напоминавшая обычный на её родине женский платок-орхну. По головному пробору змеилась традиционная индусская тика: цепочка из металла белого цвета, спускавшаяся на лоб подвеской в виде лотоса. Одета индуска была в обычное дорожное платье богатых британок: узкое, песочного цвета, с небольшим турнюром. Подобное эклектичное сочетание европейского наряда с экзотикой должно было, наверное, казаться вульгарным, однако миссис Моран даже в своей неподвижности выглядела настолько естественной, что несоответствие воспринималось, как некая изюминка этой необычной женщины, и не более того.

Обращало на себя внимание массивное шейное украшение, никак не подходящее к наряду: колье, скорее напоминавшее ошейник. В нём багровел рубин, слишком большой, чтобы быть настоящим. При виде этого колье меня бросило в холодный пот. Я хорошо помнила подобные вещички, пускай и не столь изысканные. И помнила, на чьи шеи они обычно надевались.

Я тут же посмотрела на руки индуски. Так и есть: перчатки, необычайно крепкие для женских, с серебряными накладками на пальцах. Из-за них кисти рук казались чересчур крупными, некрасивыми. Но предосторожность вполне понятна, учитывая, что ногти ракшасов ядовиты.

Итак, мой полковник женился на ракшаси.

Занятно. И многое объясняет. Если кто-то из аборигенок земель, колонизированных британской короной, и мог удержать при себе этого неистового мужчину, то только людоедка.

Н-да, пожалуй, я не жажду услышать о процессе ухаживания.

Ошейник тоже становился понятным: он удерживал ракшаси от превращений. Бангалурские головорезы знали этот способ частичного обезвреживания ракшасов ещё до того, как я перешла служить в их полк. И вполне логично, что Моран предпочёл красотку-индуску истинному облику людоедки: кому охота иметь дело с поросшим волосами чудовищем на две-три головы выше тебя самого, с висящими до живота грудьми и самим животом, болтающимся где-то в районе колен? У многих ракшасов две или больше голов, на которых светится алым один-единственный глаз, зато все головы обладают здоровенными пастями с потрясающим набором зубов: многие головорезы щеголяли ожерельями из острых ракшасьих клыков. Людей эти бестии находят прежде всего вкусными, однако я слыхала о смешанных браках. Сама мысль о чём-то подобном наводила на меня дрожь, но... осуждать — не моё дело.

При виде полицейского инспектора священник и банкир дружно бросились к нему, одновременно умудряясь браниться, сетовать на несправедливость жизни и умолять поскорее отпустить их по своим делам. Полковник же прежде всего обратил внимание на меня. Брови его поползли вверх, и он подошёл, чётко по-армейски щёлкнув каблуками и склонившись над моей рукой. Впервые Моран отметил, что я женщина... Впрочем, мы в Британии, и, как я и предполагала, в полковнике проснулся джентльмен.

— Приветствую, доктор Уотсон. Вот уж и впрямь неожиданная встреча. Работаете теперь в полиции?

Костюм сидел на полковнике Моране, как влитой, однако меня не оставляло глупое, в сущности, ощущение: всё неправильно. Он должен носить форму. А сейчас... в голову лезли неуместные сравнения: в гриву льву заплели розовые бантики. Или горная лавина поросла цветами, сходя с вершин.

— Нет. Меня пригласили... пригласил частный детектив, которого привлекла полиция. Честно говоря, сама не понимаю, зачем.

Моран усмехнулся. Видимо, у него сложилось определённое мнение о моём присутствии здесь, однако высказывать его полковник не собирался. Вместо этого мой бывший командир учтиво подвёл меня к своей супруге и представил:

— Джиотсана, моя вторая — и лучшая — половина. Свет души моей, позволь представить доктора Уотсон. Я рассказывал тебе о ней.

Ракшаси спокойно и без колебаний вскинула на меня взгляд тёмно-карих глаз и произнесла с лёгким акцентом:

— Добрый вечер, доктор Уотсон. Я действительно много о вас слышала. Мой муж собирался жениться на вас по приезде в Англию.

Сказать, что я онемела от изумления — не сказать ничего. Боюсь, вид у меня был самый нелепый, я могла лишь беспомощно хватать ртом воздух. Полковник добродушно рассмеялся:

— Была такая мысль, чего уж там, доктор. Вам уже рассказали о завещании моего дорогого отца?

Я судорожно кивнула.

— Ну, вот. Вы подходили лучше остальных — не глупы, по крайней мере, и заняты делом, а не вяжете все эти... — Моран попытался, видимо, подобрать пристойное слово, не сумел и махнул рукой. — Но через несколько дней после вашего отъезда я... познакомился с Джиотсаной, и подумал: чёрт подери, да обойдусь как-нибудь! Я настолько богат, что сам могу написать какую-нибудь глупость в завещании. Заставить, например, наследников каждое утро залезать на дерево и петь оттуда гимн Британии, или ещё чего выдумать. Вот и женился... как завещали поэты: по любви.

Губы полковника усмехались, но глаза смотрели холодно и пронизывающе. Теперь я была в стане возможных противников, и вести себя со мною Моран собирался соответственно.

— Я... понимаю. И поздравляю вас с браком. Надеюсь, вы будете счастливы.

— Мы уже счастливы, доктор. Спасибо... за понимание.

Кое-как собравшись с духом, я выдавила из себя улыбку и отошла к Шерлоку Холмсу. Инспектор Лестрейд сумел, наконец, восстановить порядок и предоставил привезённому частному детективу провести допрос. Начал Холмс с банкира, поскольку его супруга уже начала проявлять признаки грядущей истерики. Допрос проходил в соседней комнате, и мне было разрешено присутствовать.

Мистер и миссис Хейзелден походили на друга, как и должны походить супруги. Оба достаточно полные, но не толстые; оба в дорожной одежде приглушённых тонов... Даже их лица отмечала некоторая схожесть. И ответы их на вопросы Холмса были практически одинаковыми. В основном они сводились к тому, что супруги проводили время в каюте, в ресторане либо на смотровой площадке. Нет, ничего не слышали. Нет, ничего странного не видали. Разве что супруга полковника... вы доверяете этой индуске? Очень подозрительная личность, а от этой её невозмутимости прямо веет угрозой. Это неспроста! Наверняка она колдунья, очаровавшая бедного полковника!

Даже зная, кто такая миссис Моран, я ощутила прилив раздражения. Подобные рассуждения казались мне несносными. Да, ракшасы действительно были созданиями магическими, однако любовных зелий не варили, и «околдовывание» с их стороны заключалось, скорее, в насылании болезней и сумасшествия. Да, Джиотсана наверняка ела человеческое мясо (о чём я не собиралась рассказывать достойной супружеской чете), но вряд ли делала это во время путешествия на «Георге Первом». А подозревать человека лишь на основании того, что он иной расы, недостойно и банально невежливо.

Джиотсана... Это имя переводилось как «лунный свет». Ракшасы часто давали своим дочерям имена, связанные с Луной, а также богинями Кали и Чанди. Если бы я увидала миссис Моран в её истинном обличье, то, наверное, сумела бы сказать, к какому племени этого народа она принадлежит. А так... скорее всего, Джиотсана приняла облик, наиболее приятный полковнику. Она могла превратиться и в голубоглазую блондинку, ей несложно. И, по большому счёту, всё равно.

А ещё ей несложно разорвать человека на куски. Обычного человека — полковник Моран на роль разрываемого никогда не соглашался и весьма успешно протестовал. После его протеста, как правило, оставались мёртвые тела ракшасов.

Но Морстен — не Моран...

Шерлок Холмс тем временем зачем-то показал супругам перчатку бедняги капитана, взятую из каюты. Когда те её дружно не опознали, задал несколько вопросов относительно лорда Рональда.

И я с изумлением узнала, что мисс Мэри Морстен не только общалась с братом, но и флиртовала с Рональдом Адером. «Как последняя вертихвостка», — припечатала миссис Хейзелден, а её муж только скорбно покачал головой. Лестрейд, похоже, удивился не меньше моего. «Но когда она успела?» — осведомился он. Миссис Хейзелден радостно поведала, что во время стоянки в Бродстейрсе на эту парочку «было невозможно смотреть, они нарушали все мыслимые приличия, разве только не целовались», и что впоследствии брат начал встречу с сестрой с увещеваний.

— Впрочем, мистер Морстен чересчур быстро простил непутёвую девицу, да-да, слишком быстро. Я бы преподала юной мисс урок хороших манер!

— Несомненно, — склонил Шерлок Холмс голову, явно скрывая улыбку. Меня же поведение почтенной леди скорее возмутило, чем развеселило. Я понимала: миссис Хейзелден следует поблагодарить за внимательность, но... её ли это дело? Отчасти из-за таких вот болтливых кумушек, твёрдо знающих, что хорошо, а что плохо, мне и пришлось бежать из дома!

Мистер Холмс тем временем поблагодарил свидетелей и уведомил Лестрейда об окончании допроса. Банкира наконец-то отпустили домой, и настал черёд священника. Викарий Саделл был крепким мужчиной, высоким и розовощёким — такими обычно рисуют, скорее, благополучных фермеров или приказчиков из хороших лавок. Серые глаза глядели на мир с любопытством, а губы, казалось, улыбались даже известию об очередном лондонском дожде.

Он тоже не видал перчаток из сумки Мартина Морстена, а насчёт флирта Мэри Морстен и Рональда Адэра ничего толкового сказать не мог. Однако подтвердил, что когда Мэри уединилась с Мартином в каюте, разговор между ними поначалу казался сердитым.

— Я не прислушивался к словам, сами понимаете, — улыбка не сходила с уст викария, — однако они действительно громко спорили. Мисс Морстен даже закричала пару раз. Что-то вроде: «Нет, нет, какой ужас!» — или тому подобное, я не помню дословно. Затем разговор стал куда более тихим, и я совсем переключился на перечитывание собственных лекций. Я ведь уже рассказывал, почему очутился на «Георге Первом», правильно?

Далее почтенный викарий с гордостью поведал, как его пригласили на конференцию в Вестминстер, и настолько ценят его труды, что готовы оплатить такой дорогой дирижабль. Судя по кислому выражению лица Лестрейда, историю эту Уильям Саделл действительно повторял неоднократно.

Относительно полковника и его супруги викарий был поразительно немногословен, отметил лишь, что вряд ли миссис Моран является хорошей христианкой, и он, викарий, сомневается, исповедует ли она Христа вообще. Однако не ему судить прославленного воина, он лишь надеется на исправление индуски, хотя и сомневается в вероятности подобного исхода. Но всё в руках Божиих.

Насчёт убийства почтенный Саделл совершенно ничего не смог сообщить. Кроме описанного им жаркого спора, из других кают он ничего не слыхал. Впрочем, и не прислушивался.

Наконец, вызвали полковника и миссис Моран.

Лестрейд хотел допросить их поодиночке, однако полковник воспротивился, и Шерлок Холмс мягко кинул, прежде чем кипятящийся инспектор успел вставить хоть слово. Мистер Лестрейд резко выдохнул, но промолчал. Спустя несколько секунд буркнул: «Как хотите, Холмс, вам их допрашивать». Шерлок кивнул ещё раз, и разговор был исчерпан.

Поскольку всех остальных пассажиров «Георга Первого» уже отпустили, разговор происходил в кабинете начальника вокзала. Миссис Моран не сдвинулась с места, полковник подставил стул поближе и всем своим видом показывал, что готов защищаться сам и защищать супругу от любых обвинений. Разумеется, подобное поведение не могло не заинтересовать инспектора из Скотланд-Ярда. Шерлок Холмс, напротив, был расслаблен и любезен.

Вопросы он задавал те же, что и раньше. И вновь никто не опознал перчатку. Впрочем, сейчас мистер Холмс слегка поменял формулировку. Он не сказал полковнику, кому принадлежит злосчастный предмет; напротив, спросил, кому, по мнению супружеской четы, перчатка могла бы принадлежать. Полковник лишь пожал плечами. Миссис Моран спокойно попросила дать перчатку ей в руки. Шерлок Холмс любезно исполнил просьбу. Индуска поднесла загадочную перчатку к глазам, чуть расширила ноздри, затем еле заметно пожала плечами:

— Никому. Или мертвецу.

Моран напрягся. Холмс всё так же приветливо поблагодарил женщину, на что та ответила коротким кивком.

Относительно лорда Адера полковник был немного красноречивее. Хотя он и не заметил его ухаживаний за мисс Морстен, но всё же отметил, что «молодой Рональд не пропускал ни одной юбки, независимо от возраста». Мол, бегал даже за банкиршей, и та с радостью принимала его знаки внимания. Я бросила быстрый взгляд на ракшаси: та даже бровью не повела.

Морстена полковник охарактеризовал, как вполне милого, пусть и несколько пустоголового, юношу. И снова меня охватило чувство нереальности происходящего: Моран ни во что не ставил «милых» людей. Особенно пустоголовых. Он либо использовал их, либо жестоко над ними смеялся. Мог и сочетать.

Вывод? Полковник зачем-то лжёт.

Хотя и не во всём. В принимающую ухаживания лорда Адера банкиршу верилось безоговорочно.

Джиотсана на вопросы отвечала неохотно и односложно. Люди явно утомили ракшаси — а может, и разозлили: для дочери этого племени миссис Моран и так проявила редчайшую сдержанность. Капитана Морстена она, по её словам, «едва знала». Нет, он не слишком ей нравился, однако находясь в чуждой стране, плохо зная язык, женщина должна на кого-то опереться, когда супруга нет рядом. Ничего дурного про капитана она сказать не может. Да, с сестрой Мартин Морстен поссорился, едва увидевшись, но с чем это было связано, знает только Небо.

— Не исключаю, что и с лордом Адером, — безразлично вставил полковник. — Этот тип святого умел вывести из терпения.

Я слушала, мысленно делая пометки. Ракшаси тоже лжёт: ей вовсе ни к чему какой-то сопровождающий из «короткоживущего мяса». Интересно: что из этой лжи ей подсказал муж, а что она придумала сама, исходя из наблюдений за здешней жизнью? Ракшасы весьма неглупое племя. Когда-то сам полковник Моран утверждал, будто они не завоевали мир лишь по причине потрясающей лени и патологического нежелания общаться друг с другом. Дескать, случаи их проживания с людьми более часты, чем сотрудничество внутри общины — если, конечно, предположить, что демоны умеют мирно сосуществовать хоть с кем-то. Ну, полковнику виднее: в конце концов он сумел заставить по крайней мере одну ракшаси жить с ним вместе.

Ошейник поблёскивал в свете газовой лампы.

Завершив допрос, Холмс поблагодарил супружескую чету, и они тоже удалились. Полковник бурчал что-то о кэбе, который невозможно найти в такое время, и я его понимала: за окном занимался мутный рассвет, очень хотелось спать. Весь интерес к делу угас, осталось лишь желание лечь в тёплую кровать и провалиться в объятия Морфея.

Обратную дорогу я благополучно продремала. Меня подвезли к работе и высадили перед клиникой Сарагоса-Крик.

Глава 4. Гобиас, старший гремлин дирижабля «Георг Первый»

На работе мне удалось немного отдохнуть. Пациентов пришло всего четверо, из них одного я сразу отправила к специалисту по нервным заболеваниям. Узкая койка в моём кабинете ещё никогда не казалась мне настолько удобной.

Когда я возвратилась на Бейкер-стрит, мистер Холмс валялся на диване в гостиной, курил и задумчиво водил смычком по струнам. Звуков не было слышно — для игры Шерлок обычно вставал и подходил к окну. Судя по всему, частный детектив просто-напросто размышлял, а скрипку в руки взял то ли по привычке, то ли намерившись сыграть, но передумав.

— О, доктор Уотсон, — сказал он, увидав меня, — вы сделали какие-нибудь выводы по интересующему нас делу?

Честно говоря, вопрос Холмса поставил меня в тупик. Во-первых, на работе мне было просто-напросто не до того, чтобы размышлять над убийством капитана Морстена. Не в моих привычках думать о чём-либо постороннем, принимая больных. Обыкновение это я приобрела в Афганистане, когда лишь полная сосредоточенность мешала упасть в обморок, оглянувшись по сторонам и обнаружив, что твоя операционная внезапно оказалась в центре боя, или заметив ещё что-нибудь столь же захватывающее. Во-вторых, крайняя усталость мешала мне рассуждать адекватно. Эти соображения я попыталась деликатно донести до сведения Холмса, и, похоже, тот был ими удовлетворён. По крайней мере, раздражения не выказал.

Но было ещё и «в-третьих». Я никак не могла понять: стоит ли рассказывать Шерлоку Холмсу о странном поведении полковника Морана.

С одной стороны, я, разумеется, боялась за свою жизнь или, по крайней мере, за здоровье. Мы с Мораном были слишком хорошо знакомы, и оказываться среди врагов этого человека мне не хотелось. Но подобные соображения могли напугать меня, заставить предпринять какие-либо действия для самозащиты, а вовсе не остановить. Сковывало мои уста совсем иное чувство: благодарность. И нечто вроде стыда.

Если Джиотсана невиновна в гибели молодого Морстена, её репутация — как и репутация самого Морана — будет погублена навеки, стоит мне раскрыть рот. Так-то я отплачу полковнику за всё, что он для меня сделал?

«А если она виновна? — шептал внутренний голос. — Слишком много улик указывает на неё. Скольких ещё убьёт демонское отродье, пока ты наконец не решишься поведать об её истинном облике?»

Странно, но эти мысли заставляли меня молчать ещё крепче. Рассуждая подобным образом, я чувствовала себя кем-то вроде миссис Хейзелден, которая спокойно обвинила незнакомую женщину во всех грехах лишь потому, что та непохожа на порядочную британку. Да, мне лучше, чем большинству англичан, известна натура ракшасов, но как отличить страх перед этими коварными созданиями, суеверия, косность мышления от справедливого голоса разума? Где проходит грань?

Естественно, я не рассказывала мистеру Холмсу о своих мучительных раздумьях. До сих пор полагаю, что он о них и не подозревал — просто рассуждал вслух. С некоторых пор я была удостоена чести присутствовать при этом увлекательном процессе: живое человеческое лицо куда более способствует полёту мысли, чем общение со стенами или, скажем, турецкой туфлей, где Шерлок хранил табак. Так заявлял сам детектив, и у меня не имелось причин ему не доверять.

— А не подскажете, доктор, каково значение ошейника?

— Простите? — я на миг отвлеклась от очередного витка самобичевания и растерянно поглядела на Шерлока Холмса. Тот ответил почти виноватым взглядом, характерным для случаев, когда детектив чего-то не знал.

— Ошейник на шее миссис Моран. Мне не доводилось читать о подобном методе контроля над ракшасами. Или это просто некий символ?

— Э-э-э... над ракшасами?

— Доктор, — Холмс укоризненно вздохнул, — ну не надо рассказывать мне, что не заметили перчаток миссис Моран. Да вы обратили на них внимание в первую очередь! Точнее, во вторую. Сначала ваш взгляд привлёк именно ошейник, затем вы посмотрели на руки. В тот же миг у вас на лице отобразилось понимание, и дальнейший диалог с полковником подтвердил это.

— Странно, что вы услыхали его в том гаме, который устроили викарий с банкиром.

— Я специально тренирую слух. Так всё же, насчёт ошейника...

Ладно. Моя совесть чиста. Если я и предала полковника, то сделала это ненамеренно.

— Он серебряный, внутри — кожаный мешочек с солью. Некоторые ещё брызгают святой водой, но, по моим наблюдениям, это не слишком помогает. Хотя и не мешает — ракшасам, кажется, всё равно. В церкви им находиться неприятно, а вот святую воду и крестное знамение они переносят без видимых проблем. Кто придумал этот ошейник, я не знаю, но Бангалурские головорезы пользовались данным средством ещё до моего появления в полку. Заставляет ракшасов оставаться в одной форме и очень сильно снижает прочие их магические способности. В некоторых случаях ракшасы вообще не могут колдовать, в других способны на простейшие заклятья... Зависит от рода и племени конкретного демона.

— Любопытно, — Холмс задумчиво покачал головой. — Редкий случай, когда средство, испытанное и действенное в европейском мире, подходит для восточных тварей... Кстати, вам не показались странными слова миссис Моран о хозяине перчатки? «Никто или мертвец», верно?

— Да, именно так, — я подумала, затем пожала плечами. — Возможно, одна из ракшасских шуточек. Хотя... видите ли, людоеды, конечно, наглы сверх меры, что есть, то есть. И человеческую жизнь, по вполне понятным причинам, не уважают, а над смертью смеются. Но что-то тут не так.

— И я даже скажу вам, что именно. Миссис Моран не узнала перчатки. Видите ли, перчатка не принадлежала Мартину Морстену.

Я удивлённо поглядела на Холмса.

— Но это же очевидно! — Шерлок отложил скрипку, вскочил и забегал по комнате. — Перчатки были явно сшиты на заказ: на них клеймо мастера, и точно такие же клейма вытиснены на обёрточной бумаге. Я проверил — у меня имеется неплохая картотека клейм — и выяснил, что мастерская находится в Вене. Вдумайтесь, доктор, это значимый факт!

— То есть... Морстен не мог сделать заказа, так?

— Именно!

— Подождите, ведь могут быть различные обстоятельства... Например, он перекупил перчатки у кого-нибудь, либо их заказала сестра, желая сделать брату подарок. В конце концов, имеется такая вещь, как заказ по почте, с приложением размеров!

Холмс раздражённо отмахнулся:

— Разумеется, в мире существуют совпадения и всяческие казусы. Однако вкупе с показаниями миссис Моран...

— Которая могла лгать!

— Могла, но вряд ли стала бы. Зачем ей это? Так вот: вкупе с показаниями миссис Моран картина вырисовывается прелюбопытнейшая. У небогатого капитана — а мистер Морстен, увы, совсем небогат, если судить по делам его семейства — обнаруживаются дорогие перчатки прямиком из Вены. Недавно сшитые, причём: запах свежей кожи не выветривается так быстро. Да и покрой вошёл в моду с началом этого сезона. И что же это означает?

— Понятия не имею, — отвечала я, порядком уставшая от загадок. Холмс, похоже, был разочарован, но смолчал. После чаепития он, однако, решил зайти с другой стороны:

— Вы достаточно неплохо знакомы с ракшасами и гулями, доктор Уотсон. Ну а с гремлинами приходилось встречаться?

— Увы, нет. Ни разу их не видала.

— Хотите посмотреть?

Я была заинтригована и тут же выразила согласие.

— Сегодня ко мне в гости придёт старший гремлин «Георга Первого». Просто поразительные создания эти гремлины! Строгая, математическая логика — и вместе с тем отсутствие понимания элементарных вещей. Так, полагаю, здесь ему будет уютно...

Шерлок Холмс расстелил на столе, поверх скатерти, несколько газет. На них горкой выложил разнообразные гайки, болты и мелкий железный хлам. На журнальный столик перекочевала ваза с цветами; подумав, мистер Холмс добавил туда флакон с нюхательной солью.

— В вашей нервной системе, доктор, я нисколько не сомневаюсь, однако люди, впервые повстречавшиеся с гремлинами, часто испытывают головокружение. И испуг либо другие подобные чувства здесь ни при чём — просто народец железа выглядит... о, приветствую, мастер Гобиас!

Посреди стола образовался вихрь высотой в две-три ладони. Зашуршала газета. Странно, но не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Зато мелкие железные предметы, словно намагниченные, поползли к миниатюрному смерчу и с лязгом и бренчанием всосались в него бесследно.

— Гремлинам сложно принимать телесную форму, — казалось, Холмс наслаждается моим изумлением. — Для перехода в телесное состояние из... иного приходится использовать... подручные предметы. Желательно железные. Также гремлины обожают, когда можно будет впоследствии использовать новое тело в хозяйстве.

Тем временем вихрь уплотнился и вдруг со слабой вспышкой исчез. На столе стояло миниатюрное существо, не похожее ни на что, виденное мной ранее. Теперь я поняла, почему Шерлок беспокоился о моём здоровье: различные части тела гремлина с огромной скоростью вращались в разные стороны. Относительно неподвижной оставалась лишь голова, сделанная, похоже, из дешёвой табакерки, да и та время от времени со скрежетом проворачивалась на шее, собранной из трёх гаек разного размера. Ещё две гайки, по всей видимости, обозначали место, где на голове располагались глаза: время от времени там что-то таинственно поблёскивало. Ушей и рта у гремлина не было, и я не могла угадать, является ли это нормальным и привычным.

Туловище тоже собиралось из чего попало. Болты, среди которых попадались и ржавые; железная коробка-цилиндр, несколько ружейных гильз, гайки, винты, шурупы... Всё это двигалось в хаотичном порядке, и мне действительно пришлось усесться в кресло, на несколько секунд прикрыв глаза, дабы унять тошноту.

Впрочем, когда гремлин заговорил, я с любопытством поглядела на дивного пришельца. Голос доносился откуда-то сбоку, похоже, из левой руки:

— Мистер Холмс. Вы звали — я пришёл. Говорите.

Слова с трудом вычленялись среди металлического лязга. Впрочем, Шерлока Холмса это не смутило.

— Я расследую дело о найденном на борту «Георга Первого» теле, мастер Гобиас.

Заметив мой удивлённый взгляд, мистер Холмс торопливо пояснил:

— С точки зрения гремлинов, убийства не состоялось. Все пассажиры покинули борт — значит, никто не мог умереть на борту дирижабля.

— Это факт, — проскрежетал мастер Гобиас.

— Но тело было найдено в каюте. Это тоже факт, — парировал Шерлок Холмс.

— Верно.

— Возможно, у вас существует объяснение данному факту, мастер Гобиас?

— Нет, объяснения не существует, — гремлин начал вращаться чуть быстрее. Возможно, нервничал. Или просто напряжённо размышлял.

— Когда именно мистер Морстен покинул каюту?

— Через тридцать семь минут после того, как мой дирижабль причалил к мачте. Он вышел самым последним, уже после того, как вниз, на землю, спустилась часть команды.

— Хорошо, — казалось, Шерлок Холмс действительно обрадован ответом. Мне же сообщение гоблина показалось довольно странным. Почему Мартину Морстену потребовалось...

— Прятаться от других пассажиров, — я произнесла это вслух, пожалуй, неожиданно даже для себя самой. Холмс одобрительно поглядел на меня, как гувернёр на ребёнка, долго решавшего трудную задачку и нашедшего, наконец, правильный ответ.

— Именно, доктор, именно, — обернувшись к гремлину, Холмс продолжил допрос: — Скажите, мастер Гобиас, каким образом вы определили, что мистер Морстен больше не находится на корабле?

— Он покинул «Георга Первого», и мы все ощутили это.

— Да, но как? Чем конкретно вы руководствовались, определяя, что мистер Морстен вышел, и что вышел именно мистер Морстен?

— Он вышел. Это очевидно, — жестяной лязг в голосе усилился. Мне почудилось, будто голова-табакерка, провернувшись несколько раз, начала дрожать.

— Хорошо, — Шерлок, казалось, олицетворял собою само терпение. — Тогда скажите мне, пожалуйста, когда именно и каким образом вы узнаёте, что пассажир взошёл на борт?

— Мы узнаём это, когда пассажир заходит на причальный мостик. Пассажир несёт с собой билет, мы чувствуем билет, мы знаем, кто купил билет.

— То есть, вы узнаёте пассажира по билету?

— И да, и нет, — гремлин снова провернул голову и подпрыгнул на столе. Левая нога при этом закрутилась быстрее, зато правая начала вращаться одновременно в трёх направлениях. Меня снова замутило. — Билет, плоть и сознание. Они покидают корабль — значит, пассажира на борту больше нет.

— Замечательно, — Шерлок Холмс приветливо кивнул мастеру Гобиасу. — Огромное спасибо, мастер. У меня остался лишь один вопрос: вы узнаёте эти предметы?

Какое-то время гремлин вглядывался в уже знакомые мне перчатки, затем уверенно произнёс:

— Часть багажа лорда Адера.

Шерлок Холмс задумчиво кивнул, а я не удержалась от вопроса:

— Вы уверены?

— Разумеется, — мастер Гобиас отвечал всё тем же лязгающим голосом, однако мне показалось, будто в нём промелькнула нотка раздражения. Возможно, я чересчур мнительна... — Гремлинам известны все предметы багажа пассажиров. Однако гремлины не отвечают за сохранность багажа пассажиров и не обязаны указывать пассажирам на пропажу предметов из их багажа, а также находить оные. Исключение составляют предметы, которые гремлины разыскивают по приказу капитана корабля либо старшего помощника капитана корабля. Таково соглашение.

— Благодарю за любезный и развёрнутый ответ, мастер Гобиас, — вмешался Шерлок Холмс. — Вы предоставили мне массу материала для анализа. Дозволено ли будет ещё обратиться к вам за помощью?

— Дозволено. Однако дозволение действует лишь на период, когда «Георг Первый» находится в Англии, Шотландии либо Уэлльсе.

— И ещё раз благодарю вас, мастер Гобиас. Эти вещи — ваши.

Прощаться гремлин не стал. Просто исчез с уже знакомой мне вспышкой. На столе остались лишь газеты, покрытые мелкой металлической пылью. Шерлок Холмс сгрёб её заранее подготовленным веничком в бумажный пакет. Заметив мой любопытный взгляд, детектив улыбнулся:

— После соприкосновения с гремлинами у металла появляются особенные свойства. Улучшается проводимость, иногда уменьшается вес... Я изучаю этот феномен на досуге. Возможно, мои исследования приведут к прорыву в криминалистической науке. Ах, если бы полиция внимательнее приглядывалась к пыли на месте преступления, возможно, дело Рислингера давно уже было бы раскрыто!

Я понятия не имела ни о каком деле Рислингера, но в моей голове вертелась масса вопросов по поводу откровений мастера Гобиаса. И я не замедлила их задать:

— Вы уже поняли, почему Морстен оказался одновременно убитым и покинувшим борт «Георга Первого»? Каковы действительные отношения между Мартином и лордом Адером? Почему перчатки остались в каюте Морстена? И что за соглашение упоминал мастер Гобиас?

— Не так быстро, не так быстро, доктор! — со смехом воскликнул Шерлок Холмс. — Проще всего ответить на ваш последний вопрос. Соглашение это заключается между капитаном корабля и несколькими гремлинами, поступающими на службу именно к этому капитану. Гремлины мало представляют себе устои государственности, к частной собственности тоже относятся несколько небрежно, поэтому соглашение прописывает даже мельчайшие условия поведения сторон. И упаси Боже человеку нарушить договор! Гремлины, знаете ли, весьма вздорный народец. Дирижабли, разваливающиеся в воздухе на части; дирижабли с полыхающими оболочками — всё это зачастую результаты нечестности капитанов воздушных кораблей.

Я представила себе описанную Шерлоком картину и содрогнулась.

— А гремлины соблюдают соглашение?

— Свято и педантично. При этом стоит капитану по каким-либо причинам перестать быть таковым — уволиться, умереть, быть свергнутым — соглашение тут же теряет силу. Чтобы избежать этого, зачастую в договоре предусматривается и старший помощник, его права и обязанности. Тогда у дирижабля, по крайней мере, есть шанс долететь до ближайшего порта. Я, разумеется, говорю о несчастном случае с капитаном.

— Ох... Ладно, я поняла. Вернёмся к Мартину Морстену?

— Извольте. Загадка данного дела кроется не в том, что именно произошло на борту «Георга Первого», а в том, каким именно образом убийца сумел осуществить последний этап своего гнусного предприятия. И тут мне, боюсь, придётся ознакомить вас ещё с одной историей, из-за которой я, собственно, и заинтересовался пассажирами этого замечательного воздушного судна. Сейчас, сейчас я объясню вам, почему полковник Моран удостоился моего самого пристального внимания.

И Шерлок Холмс, вскочив, направился к своей картотеке.

Тут необходимо сделать небольшое отступление и кратко описать гостиную, которая формально не являлась нашей общей, и в которой я завтракала и фактически проводила большую часть времени, свободного от работы, лишь изредка ужиная с миссис Хадсон в её гостиной. Полагаю, немало читателей, буде они когда-либо наткнутся на эти строки, гневно осудят меня за постоянное нахождение в гостиной холостяка. Хуже только проникновение в святая святых — спальню — но о женщине, осмелившейся на это, общество даже не желает говорить, считая, что она пала слишком низко. Мне нечего будет ответить своим зоилам; в конце концов, с точки зрения принятой у нас морали эти люди абсолютно правы, и неважно, приходила я туда поговорить или с иными, намного более порицаемыми, целями. Посему в варианте, который я, возможно, предложу когда-нибудь на суд общественности, придётся представиться мужчиной. Таким нехитрым способом я огражу себя от нападок... а общество — от искушения поддаться греху гнева.

Разумеется, миссис Хадсон по мере сил старалась не обсуждать этот деликатный момент с знакомыми, особенно учитывая, что она в своё время представила меня дальней родственницей. Для всех я завтракала и ужинала именно с моей домохозяйкой, а мистера Холмса видела лишь иногда, кивала ему и быстро проскакивала мимо. По крайней мере, именно так объясняла ситуацию миссис Хадсон, мне оставалось лишь поддакивать.

Итак, наша с Холмсом общая гостиная была, честно говоря, самой обыкновенной — камин, уютные кресла, жалюзи на окнах, накрытый белой скатертью обеденный стол... Необычной её сделали те предметы, которые привнёс мистер Холмс.

В самых странных видениях я не могла вообразить себе, что табак можно хранить в носке турецкой туфли. В табакерке из черепа гуля — не вопрос: многие в Афганистане щеголяли подобными вещицами. В планшете, завёрнутым в штабные приказы — запросто: полковник Моран показывал всем пример. Но в носке туфли? Нонсенс.

А небольшая «химическая лаборатория» в углу гостиной? После моего заселения основные опыты Шерлок перенёс в свою спальню, снисходя к острой реакции соседки на неприятные запахи; но и без них имелось на что поглазеть. Со временем я удостоилась чести помогать в приготовлении некоторых реактивов... и, кажется, запахи почти перестали меня беспокоить. Говорю об этом с улыбкой, но что было — то было.

Возле камина у Холмса располагалась картотека, в которую он скрупулёзно заносил сведения о преступниках, причём не имело значения, умерли они, находятся в тюрьме или продолжают бесчинствовать, наводя ужас на добрых подданных Её Величества. Или других величеств. Или тех странных людей, которые избрали своим государственным строем республику, чем бы она ни являлась. Особое внимание Шерлок уделял незаконопослушным жителям Соединённых Штатов Америки, объясняя это большой изобретательностью последних и свободолюбивой натурой американцев, которая в преступлениях выражается «совершенно оригинальными способами». По правде сказать, меня данные убеждения немного забавляли, однако я не спорила, полагая, что уж в преступниках мистер Холмс понимает много больше, чем, скажем, в газовых гангренах: тут уже я могла с ним аргументированно поспорить, и даже иногда выигрывала словесные поединки.

В картотеку я носа не совала, но не раз, конечно же, смотрела на неё с любопытством. И вот сейчас Шерлок Холмс открыл её и начал копаться в папках на букву «М», попутно разъясняя:

— У меня отличная коллекция на «М». Одного Мориарти было бы достаточно, чтобы прославить любую букву... вы никогда не слышали о профессоре Мориарти, доктор? Расскажу как-нибудь потом... О, а вот и Морган — отравитель. Так-так... Ну, с капитаном Мэрридью вы знакомы; он сошёл в Англии с ума, оставив по себе жуткую память в своём поместье. А вот это Мэтьюз: славный боксёр, выбил мне левый клык в зале ожидания на Чаринг-Кросском вокзале. Ну а вот, наконец, и полковник Моран.

Он протянул мне довольно пухлую папку. Поначалу практически всё в ней было знакомо, разве что я понятия не имела о титулах и заслугах отца моего полковника, сэра Огастеса Морана. Но педантично перечисленные индусские селения, вырезанные и выжженные дотла, я помнила очень хорошо. Наверное, это страшно звучит, однако ужаса во мне эти скупые донесения не вызвали. Я устала ужасаться там, на пепелищах. «Выгорание души», как сказал один университетский профессор. Но затем пошли строки, вызвавшие моё любопытство.

— Сокровища Агры? А что это такое?

— Это рубины, — Шерлок Холмс сухо усмехнулся, — огромные рубины, принадлежавшие Великим Моголам. Семнадцать кроваво-красных камней, самый маленький из которых — с фалангу пальца взрослого мужчины, а самого большого никто не видал. Говорят, он с куриное яйцо. Великий полководец Акбар собирал эти рубины со всех концов Индии и оставил их в недостроенном Фатехпур-Сикри, на попечении тамошнего раджи. Через некоторое время раджу свергли, однако рубины он спас. Камни передавались в семье по наследству, стали реликвией... точнее, не камни, а место, где спрятал их предок, тот самый раджа.

— И где же это место? — я была потрясена рассказом.

— Да откуда мне знать? — Шерлок негромко рассмеялся. — Но вот полковнику Морану оно стало известно. Полагаю, не обошлось без пыток, хотя подкупом ваш бывший командир тоже не брезгует. Так или иначе, один из потомков раджи предал свой род и указал алчному британцу, где искать сокровища Агры. Тот пошёл и взял их.

— Откуда вы всё это знаете?

— У меня имеются агенты по всему миру. Равно как и у... другого человека. Интересно, полковник рассказал своему начальнику о неожиданной находке?

— Генералу Смоллу? — я усмехнулась. — Сомневаюсь. Они с полковником, скажем так, не ладили.

— Нет-нет, вовсе не ему... — мистер Холмс нахмурился, взял папку из моих рук и сунул её обратно на полку. Затем взял скрипку, и вдохновенные звуки «Скрипичного концерта ми-минор» Феликса Мендельсона наполнили комнату. Я опустилась на диван и приготовилась слушать, однако, доиграв музыкальную фразу, Шерлок Холмс внезапно отложил инструмент, подошёл к окну, хмыкнул и неожиданно широко улыбнулся:

— О, а вот и Лестрейд. Я всё ждал, когда же ему удастся взять неверный след? Нескоро, я ждал его минут на сорок раньше. Стареет, теряет хватку.

— Признаться, я вас не понимаю...

— Скоро поймёте, доктор. Предлагаю занять место в кресле и выслушать бравого инспектора. Он идёт, распрямив плечи, надувшись от гордости. Полагаю, мы услышим интересную, захватывающую, абсолютно не соответствующую действительности историю.

Мне оставалось лишь укоризненно покачать головой и последовать озорному совету Шерлока.

Глава 5. Миссис Джиотсана Моран, ракшаси

— Мистер Холмс, ваши услуги более не... приветствую, доктор Уотсон! Более не нужны, я раскрыл дело.

— Вот как? — Шерлок проигнорировал очевидное нарушение правил этикета: было ясно, что мистер Лестрейд пребывает в том возбуждённо-счастливом состоянии, в котором на подобные мелочи внимания обычно не обращают. — Поздравляю, инспектор. Вы присаживайтесь. Чаю?

— Не откажусь. На улице отвратительнейшая погода. Так вот: всё оказалось до смешного просто. Убийца пришла и призналась сама!

— Изумительно! Никак не ожидал от миссис Хейзелден подобной смелости!

Лестрейд на миг опешил. А затем оглушительно расхохотался:

— Вы о банкирше? Провал, дорогой мой Холмс, оглушительный провал! Я говорил о Джиотсане Моран, представительнице одной из тех мерзких рас, которые до сих пор населяют колонизированные территории! Вы знали, что она так называемая ракшаси?

Признаться, меня передёрнуло. Да, я не слишком-то люблю ракшасов — и видит Бог, приятными их назвать действительно не повернётся язык — но именно в этот миг полицейский инспектор показался мне ничем не лучше индийских людоедов. Правда, лишь на миг. В конце концов, он обязан относиться к нарушителям общественного порядка с соответствующим негодованием...

Шерлок Холмс тем временем небрежно махнул рукой:

— Полноте, Лестрейд. Зачем миссис Моран поступать таким странным, очевидно неоправданным образом? Вот у миссис Хейзелден были все основания: бурный роман с молодым офицером, последующий шантаж, ведь мистер Морстен, увы, в этом смысле не был щепетильным джентльменом. Чем не повод для убийства? А индусская ракшаси очевидно влюблена в мужа.

От рассуждений консультирующего детектива челюсть отвалилась не только у инспектора Лестрейда: я тоже глядела на своего соседа во все глаза. Супружеская измена? Шантаж?

— Да откуда вы это взяли? — наконец озвучил очевидный вопрос мистер Лестрейд.

— Элементарно, — Холмс вскочил и забегал по комнате: он часто поступал таким образом, объясняя ход своих мыслей. — Мистер Хейзелден начинал в частной лавочке; миссис Хейзелден — дочка владельца небольшой кондитерской. То, что она следила за похождениями прочих женщин на «Георге Первом» и интерпретировала любой их поступок в негативном ключе, является вполне естественным для особы её происхождения. Однако Анна Хейзелден никак не могла разглядеть нарушение «всех мыслимых правил приличия», ведь большую часть времени, по её словам, она проводила с супругом. Мистер Хейзелден не возражает против слов жены, стало быть, он либо покрывает её, либо та действительно говорит правду. Если бы человек его происхождения действительно скрывал семейные нелады, это можно было бы увидать по его поведению относительно спутницы жизни. Люди, привыкшие скрывать собственные чувства в мире больших денег, как правило, расслабляются, когда дело доходит до чувств к близким и родным. Однако банкир спокоен и дружелюбен в отношении миссис Хейзелден, между ними существует близость и духовная связь, по крайней мере, ему так кажется... Теперь рассмотрим поведение миссис Хейзелден. Она много говорит, зачастую перебивая супруга, и вообще в разговоре пытается занять лидирующую позицию: разве это не странно для женщины её происхождения и занимаемого ныне положения? Двойная странность, о да. Я отметил несколько любопытных взглядов, брошенных на неё мужем; возможно, им будет о чём поговорить наедине. Тем не менее, миссис Хейзелден говорит не переставая, о ком и о чём угодно, очерняя каждого, попавшего на её язычок. Даже для викария у неё нашлась какая-то нелестная характеристика. Каждого — но не мистера Морстена. В его случае она сокрушается лишь о мягкости молодого человека: качестве, отнюдь не нежеланном для большинства женщин. Итак: миссис Хейзелден известны подробности лёгкой дорожной интрижки между Мэри Морстен и лордом Адером; подробности, которые вряд ли должны были долететь до неё, если бы их не поведал некто более осведомлённый, нежели она сама. Также миссис Хейзелден убеждена, что брат отчитал мисс Морстен, а затем быстро простил — откуда бы ей знать столь личные, можно сказать, интимные подробности жизни чужой семьи? Миссис Хейзелден никоим образом не желает показать, что знала молодого Морстена лучше, чем прочих пассажиров «Георга Первого», хотя в её возрасте дружба с молодым человеком, годящимся ей в сыновья, многими была бы сочтена вполне безобидной. И миссис Хейзелден пребывает в нервическом состоянии, но ни разу не высказывает естественных для подобного рода происшествий сожалений о случившемся. Это очень важный момент. Подобная душевная чёрствость извинительна для занятой отношениями с другим мужчиной ракшаси, но не для барышни из семьи, где девушек воспитывают в сентиментальном духе. Это доказывает, что связь была прервана отнюдь не ею. Тем не менее, даже после смерти мистера Морстена она остерегается дурно о нём говорить: в её сердце сохранилась романтическая привязанность, и даже будучи растоптанной действиями молодого человека, чувство это остерегает женщину от резких выпадов в сторону бывшего возлюбленного. Возможно, впоследствии не будет человека, судящего мистера Морстена строже, чем она, но пока что...

— Хм, — Лестрейд озадаченно потёр подбородок, — но почему именно шантаж? Почему не обычный для такого рода ситуаций разговор, когда женщина пытается вступить с мужчиной в близкие отношения, а тот ей отказывает? Это тоже могло обозлить миссис Хейзелден.

— До такой степени, что ей даже не пришло в голову сказать обычное же в подобных случаях: «Да, он был дурным человеком, но не заслуживал смерти»? Нет-нет, мой дорогой инспектор, миссис Хейзелден воспитана отнюдь не так. Лишь нечто куда более веское, чем простой отказ — да даже и отказ, сопровождаемый насмешками — способен заставить британскую обывательницу, спокойную, уравновешенную женщину, жаждать смерти обидчика столь сильно, чтобы не простить его и после зверского убийства. А страх быть уличённой в преступной связи замыкает её уста столь же крепко, как и романтическая привязанность; возможно, даже более надёжно. Вместе с тем, я полагаю, миссис Хейзеден уже наказана за столь нелепую страсть, и в будущем остережётся крутить романы за спиной мужа, к которому, несмотря на странный поступок, испытывает искреннее уважение и симпатию. В конце концов, он единственный её источник дохода, да и вместе они провели немало лет. Пускай же это окажется единственной ошибкой миссис Хейзелден!

— Но вы говорили об убийстве! — воскликнула я в волнении.

— Я всего лишь утверждал — и логично обосновал своё утверждение — что для убийства мистера Морстена у миссис Хейзелден куда больше оснований, нежели у любой другой женщины на борту «Георга Первого».

— Тем не менее, с признанием в этом убийстве пришла именно Джиотсана Моран, — подал голос Лестрейд.

— Да, и данное обстоятельство меня крайне смущает. Чем она объяснила свой поступок?

— Ничем. Относительно причин своих действий миссис Моран отказалась давать показания. Взамен она детально описала, каким образом привела в действие чудовищный план по лишению молодого офицера жизни; детально описала обстановку в его каюте...

— Остановитесь! — Шерлок пришёл в крайнее волнение. — Подумайте, инспектор: вы решили совершить хладнокровное убийство. Вы идёте по коридору, опасаясь быть случайно увиденным ненужными свидетелями; вы осуществляете свой кровавый замысел, прислушиваясь к шагам за дверями каюты; вы стираете с рук и одежды следы преступления... Где во всех этих действиях остаётся место для детального разглядывания безделушек? Когда вам найти время для запоминания, в каком шкафу вы спрятали левую руку, а где поместили правую? Подобное поведение неестественно, а раз так — миссис Моран лжёт!

— Полегче, мистер Холмс, полегче! Она, несомненно, была в каюте — её туфли измазаны кровью, да и несомненное знание места преступления и обстоятельств дела свидетельствует, что Джиотсана Моран не без греха! Кто знает, зачем дикарке разглядывать заляпанные кровью стены? Кому известно, что за ритуалы она проводила?

— Мне, — Лестрейд вздрогнул и уставился на меня, будто увидал привидение. — Она вполне могла изувечить труп настолько страшным образом. Но никаких кровавых жертв никому не приносила. Никаких ритуалов, инспектор.

— С чего вы взяли?

— С того, что все фрагменты тела остались в каюте. Миссис Моран — ракшаси, для них естественным является поедание убитых ими жертв. На этом основана вся их культура.

Инспектор немного позеленел.

— Культура? Вы говорите о... культуре?

— А почему нет? — Холмс пожал плечами, аккуратно вклинившись в нашу с инспектором перепалку. — Вам ли не знать, что культурой называют нравы и обычаи любых народностей. Ракшасы основали несколько городов, и некоторые из них были настоящими жемчужинами зодчества. Они владели и владеют до сих пор навыками чтения и письма, записывают свои наблюдения о природе и звёздном небе — некоторые их них неплохие астрономы и астрологи. Что, разумеется, не отменяет неоспоримого факта жестокости и кровожадности обсуждаемого народа. А также того неоспоримого факта, что Джиотсана Моран была в каюте капитана Морстена. Во время убийства либо сразу после него. Я хотел бы взглянуть на туфли миссис Моран, кстати говоря.

— Хорошо, — Лестрейд, казалось, был сбит с толку.

— И следует поговорить с миссис Моран, разумеется. Это необходимо. Возможно, свидетель, побывавший в каюте сразу после убийства...

— Свидетель? Холмс, видит небо, вы рехнулись. Но пусть будет по-вашему. Сами убедитесь, к чему приводит ваша излишняя увлечённость всякими там дедуктивными методами. Полагаю, мисс Уотсон вы позовёте присутствовать на допросе?

Шерлок Холмс выглядел несколько смущённым.

— Если вы не возражаете...

— О, никоим образом! Прошу, доктор, — и Лестрейд с поклоном указал на дверь. Лицо его озарила торжествующая улыбка, а я ещё раз осознала, насколько же не понимаю мужчин. Мне всегда казалось, что инспектор воспринимает меня чем-то ненужным, обузой, навязанной мистером Холмсом. Возможно, я катастрофически ошибалась. Не хотелось думать о достойном полицейском, как о человеке, стремящемся покрасоваться перед...

Осознание хода собственных мыслей немного помогло. Даже забавно: я, кажется, начала придавать своей персоне чересчур большое значение! Мы с мистером Холмсом всего лишь делим один дом; даже если инспектор Лестрейд сделал неверные выводы, мне следует сохранять ясный рассудок и помнить, что я значу для своего соседа не больше, чем череп на каминной полке!

«Но зачем-то ведь он желает видеть меня рядом!» — возразил робкий голос в моей душе. Я хмыкнула. О да, желает! Затем же, зачем и череп — рассказывать о своих выводах. Просто давно умерший человек не в состоянии задавать наводящие вопросы. И — тут я улыбнулась — череп не способен тобой восхищаться, если ты, конечно, не великий волшебник, некромант со стажем.

Так или иначе, но идти было необходимо. Шерлок с полупоклоном подал мне плащ, и мы вышли в промозглый лондонский вечер. Газовые фонари освещали дорогу полицейскому кэбу, мутно-белыми облаками отражаясь в лужах. Порой мне казалось, будто я присутствую на странном спиритическом сеансе, когда не дух усопшего прилетает к вызывающим его, а души тех, кто дерзнул потревожить покой мёртвых, сами проходят трудную дорогу для встречи с вызываемым, и что я — одна из таких летящих навстречу неизвестности душ.

Впрочем, кабинет полицейского инспектора оказался настолько же далёк от метафизических фантазий, насколько полковник Моран — от добродетели. В помещении горел камин, несколько светильников освещали добротное бюро, кряжистый и основательный письменный стол, стулья, привинченные к полу, растерянного, но уже начинающего закипать констебля и грязно ругающегося полковника. Последний требовал пропустить его к супруге и не стеснялся в выражениях, описывая полицию, своё к ней отношение и кары, которые должны пасть на головы мерзавцев, осмелившихся разлучать чету Моранов.

— Мерзавцы! Канальи! Я имею право присутствовать на допросах жены, слышите, вы, чернильные душонки? Пропустите меня к ней, раздери вас ракшас!

Лестрейд побагровел. Мистер Холмс сухо усмехнулся:

— Ну, говоря по правде, его требования абсолютно законны. Хотя форма их изложения... далека от идеальной.

— Здесь дамы, мистер Моран! — рявкнул инспектор Лестрейд. Моран оглянулся:

— Где? А, приветствую, доктор Джейн. Как дела?

— Спасибо, сэр, всё хорошо.

— Замечательно. Так вот, низкие людишки, презренные твари, где моя жена?

Инспектор заскрежетал зубами, затем сделал несколько глубоких вдохов и велел:

— Привести миссис Моран.

Констебль быстро выскочил из кабинета. Если бы честь мундира не обязывала его двигаться с достоинством, он бы, наверное, просто сбежал. Лестрейд устроился за столом; Моран продолжал расхаживать по комнате, пыхтя, словно паровой двигатель на речном корабле. Ему явно не хватало сигары, однако курить в кабинете инспектора полиции было строжайше запрещено, и за это нарушение полковника могли просто выставить из Скотланд-Ярда. Мы с Шерлоком Холмсом тихонько устроились на стульях в разных углах.

И вот за дверью послышались шаги. Полковник Моран резко обернулся, словно кто-то окликнул его по имени, и застыл, когда констебли ввели миссис Моран.

Внешне Джиотсана практически не изменилась, разве что переоделась в серое, скромное платье с воротником-стойкой, скорее приличествующее горничной либо прислуге из хорошего дома, нежели супруге полковника колониальных войск. Ожерелье-ошейник было скрыто, однако его очертания угадывались сквозь плотную ткань. Роскошные волосы миссис Моран стянула сзади в тугой узел, уже успевший немного растрепаться. Однако лицо — то самое, ненастоящее, придуманное и воплощённое во плоти ради полковника — оставалось спокойно-бесстрастным. Казалось, Джиотсану Моран совершенно не волнует, что за ужасное злодеяние, в котором она призналась с беспечной лёгкостью, ей грозят, в лучшем случае, долгие годы тюрьмы. Хотя вряд ли британский судья пощадит чудовище.

Я почти против воли бросила взгляд на руки индуски. Перчатки с неё сняли, и ногти уже были того зеленоватого оттенка, который характерен для ракшасского яда. Констеблей, похоже, уведомили об опасности, поэтому они аккуратно поддерживали миссис Моран под локти, сковав ей запястья наручниками. В Индии ракшасов связывали так, чтобы их руки, от локтей до ладоней, соприкасались за спиной — способ достаточно мучительный и сам по себе иногда служивший пыткой, однако предохранявший конвоиров от немедленного нападения. Но здесь Британия, и даму не принято заковывать в цепи не по уставу. Даже если она чудовище.

Увидав жену, полковник Моран кинулся было к ней, но констебль заступил ему дорогу, а Джиотсана грустно покачала головой. Себастьян Моран застыл, на лице его отобразилось страдание.

Лестрейд указал арестованной на стул напротив себя. Она присела, и инспектор начал допрос. Ещё раз уточнив имя женщины, её возраст (Джиотсане оказалось около пятидесяти лет, по меркам ракшасов — практически девчонка) и семейное положение, мистер Лестрейд перешёл к делу и попросил рассказать об убийстве.

Джиотсана Моран глядела прямо перед собой, казалось, не замечая нервничающего полковника, и говорила очень ровно:

— Мне никогда не нравился мистер Морстен. Он старался держаться поближе к моему мужу, — тут ракшаси бросила взгляд на супруга, и Моран резко кивнул, — и тот ему покровительствовал. Однако потом открылась истинная причина такой заинтересованности капитана Морстена в этой дружбе. Когда Себастьян решил взять меня в жёны, капитан не сказал ни слова, а потом начал шантажировать нас. Обещал раскрыть в Британии подробности... моего происхождения и предыдущей жизни. Мне была безразлична моя репутация в глазах живущих здесь людей, но рисковать безопасностью мужа я не желала. Поэтому когда примерно за сутки до высадки с дирижабля я услыхала сердитый разговор между Себастьяном и мистером Морстеном, то решила убить капитана. Он и так слишком долго испытывал моё терпение!

— И что вы сделали?

— Муж вышел из каюты Мартина Морстена. Я поговорила с Себастьяном немного и сказала, что пойду спать. Сама же направилась к капитану...

— Простите пожалуйста, — Шерлок уже давно ёрзал на стуле, порываясь вставить реплику, но сейчас, кажется, порог и без того не ангельского терпения моего соседа был перейден, — в человеческом обличье ракшасы способны разорвать человека на куски?

— Разумеется, — кивнула Джиотсана. На этот раз с места вскочил полковник Моран:

— Вот об этом я и твержу всё время, мистер Холмс! Ничего она сделать Мартину не могла! На ней ошейник, он предотвращает все...

— Ты сам дал мне ключ, Себастьян, — ракшаси глядела строго перед собой, казалось, даже не на инспектора Лестрейда, а сквозь него. — Я предоставила ключ от ошейника полиции.

— Полковник, я предупреждаю вас о недопустимости дачи ложных показаний, — строго произнёс Лестрейд. Шерлок фыркнул:

— Предупредили бы лучше эту леди, инспектор.

— Уже. Продолжайте, миссис Моран.

— Спасибо, инспектор. Подойдя к каюте мистера Морстена, я достала из сумочки ключ и разомкнула ошейник...

— Разом увеличив массу тела примерно втрое, — буркнула я, не сдержавшись. — И как только сквозь пол не провалились?

— Я расстегнула ошейник, но не сняла его, — не моргнув глазом, отозвалась ракшаси. — Кроме того, дирижабль строили хорошие люди, сделавшие своё творение очень прочным. Итак, я открыла дверь...

— Запертую? — на этот раз происходящим заинтересовался и сам инспектор. Похоже, он начал верить мистеру Холмсу. Или просто располагал неизвестными мне фактами. Судя по тому, как блеснул глазами Шерлок, он понял, куда клонит мистер Лестрейд.

— Это важно?

— Да, очень.

Ракшаси задумалась:

— Нет, дверь не была заперта. Я зашла в каюту. Капитан Морстен сидел за письменным столом; кажется, собирался написать письмо. Увидав меня, он довольно грубо спросил, что я здесь делаю. Отвечать мне не хотелось, поэтому я схватила его и...

— Он не успел закричать? — поинтересовался инспектор.

— Я двигалась чересчур быстро.

— И что же дальше?

— Растерзав его тело, я снова защёлкнула ошейник и покинула каюту. Вас интересуют подробности моего деяния? Себастьян говорил, будто о таком не стоит говорить при ваших женщинах...

— Это не женщина, — буркнул полковник Моран, — это доктор Уотсон, она и похлеще видала.

Лестрейд хмуро поглядел на Морана. Затем ответил Джиотсане:

— Наверное, не стоит. Скажите лучше: уходя из каюты, вы заперли за собою дверь?

Миссис Моран улыбнулась:

— Нет, у меня не было ключей. Я всего лишь плотно прикрыла её за собой. Там хорошая пружина, дверь не должна была открыться от случайного толчка.

— Понятно... — несколько секунд инспектор размышлял, затем обернулся к Шерлоку:

— Задавайте свои вопросы, мистер Холмс.

— Благодарю, инспектор. Миссис Моран, скажите, пожалуйста: капитан Морстен посягал на рубины Агры?

Ракшаси дёрнулась. Полковник, напротив, застыл на пару секунд, словно изваяние в индусском храме. Затем Джиотсана Моран спокойно ответила:

— Я не понимаю, о чём вы говорите, мистер Холмс.

— Думаю, понимаете. То есть, он хотел сокровища Агры?

Молчание. Шерлок Холмс вздохнул:

— Хорошо. Следующий вопрос: о чём спорили ваш супруг и капитан Морстен?

— Я не могла разобрать...

— Ложь. Вы прекрасно говорите по-английски, а перегородки на дирижабле очень тонкие. Или мне поинтересоваться перипетиями разговора полковника и капитана... скажем, у миссис Хейзелден? У неё тонкий слух и прямо-таки чутьё на жареные новости.

— А ещё у вашей миссис Хейзелден крайне... развитое воображение, — фыркнула Джиотсана, впервые обнаружив раздражение. Я не могла не посочувствовать ракшаси, как женщина — женщине: у меня самой миссис Хейзелден вызывала почти что тошноту.

— Мы просто ругались, — буркнул полковник. Инспектор Лестрейд встрепенулся и попросил Себастьяна Морана не вмешиваться в допрос его жены. Но Шерлок Холмс задумчиво кивнул:

— Разумеется, полковник. Разумеется. Вы ругались и в пылу спора наверняка высказывали что-нибудь, о чём в здравом рассудке наверняка пожалели бы. Скажем, стремление наподдать капитану чем-либо потяжелее...

— Я всего лишь пожелал мерзавцу вечно гореть в аду и сгнить заживо в джунглях! Это, поверьте, немногим отличается. Впрочем... что-то ещё было. Я не помню. Чёрт подери, да какая разница?

— Большая, полковник. Когда ваша супруга зашла к капитану Морстену поговорить и обнаружила его мёртвым, она сочла убийцей вас.

Полковник Моран ошарашенно уставился на Шерлока Холмса.

— Что за дьявольский вздор вы несёте? Джиотсана прекрасно знала... Джиотсана?

Ракшаси побледнела, в огромных чёрных глазах стояли слёзы.

— Ваш муж не убивал капитана Морстена, миссис Моран, — удивительно, как мягко умеет, оказывается, разговаривать Шерлок Холмс. — Капитана видели после разговора с полковником. Видели живым и здоровым. Возможно, теперь, зная это, вы всё-таки расскажете нам, что нашли в каюте капитана? Поверьте, это крайне важно.

Джиотсана Моран разрыдалась.

Первым очнулся инспектор Лестрейд. Он налил в стакан воды и протянул ракшаске. Та недоумённо поглядела на него, когда полицейский поднёс стакан к её губам.

— Выпей, — глухо произнёс полковник. — Так здесь принято.

Миссис Моран послушно сделала несколько глотков.

— А теперь рассказывай. Всю правду. И не вздумай врать, дурная девчонка!

Сама мысль о том, чтобы назвать пятидесятилетнюю ракшаси подобным образом, показалась мне нелепой. Судя по взгляду, брошенному на полковника инспектором Лестрейдом — не мне одной. Однако Джиотсана кивнула, отёрла слёзы тыльной стороной ладони — звякнула цепь наручников — и начала рассказ:

— Я и впрямь пришла к капитану после того, как услыхала его ссору с моим мужем. Не знаю, зачем я шла туда — скорее всего, хотела проклясть. У меня действительно был ключ от ошейника. Себастьян мне доверяет... — голос Джиотсаны дрогнул, — то есть, доверял. Он научил меня, как вести себя в вашем мире, а затем дал ключ, чтобы я смогла себя защитить. Теперь, наверное, отберёт...

— Чёрта с два, — буркнул Моран. Поймал гневный взгляд инспектора и холодно пояснил: — Пока вы тут не разобрались со своими Попрыгунчиками и Потрошителями, моя жена будет ходить с ключом. Глядишь, натолкнётся ваш маньяк на Джиотсану — и одним преступником в Лондоне станет меньше. Хотя, конечно, идиотка моя супруга, доложу я вам, препорядочная. На обе головы больная.

С последним никто спорить не намеревался, а судя по затуманившимся на миг глазам Лестрейда и Холмса, они представили себе столкновение ракшаси и Джека-Потрошителя. А что, схватка могла бы оказаться интересной. Впрочем, её исход лично у меня не вызывал ни малейших сомнений. Разумеется, при условии, что Джиотсана Моран успеет расстегнуть ошейник. Две головы... вряд ли миссис Моран чрезвычайно сильна физически, но повалить беднягу-головореза вполне сумеет. И проклятья у неё должны получаться неплохо.

Оторвавшись от сладостных мечтаний, инспектор Лестрейд попросил Джиотсану Моран продолжать. Лицо его при этом явственно говорило: «Вы ещё не на свободе, и будете ли там — зависит от вашей готовности сотрудничать». Такое выражение появляется на лицах всех блюстителей порядка, неважно, живут они в Индии, Франции или на туманном Альбионе.

— Я хотела пригрозить капитану, надавить на него... понимаете, я действительно была готова на многое. Себастьян очень переживал после разговора с мистером Морстеном, он не говорил мне, но я видела...

— Вы были готовы и на убийство? — перебил Джиотсану инспектор Лестрейд. Та пожала плечами:

— Не знаю. Возможно. Но замысла убивать капитана Морстена я не вынашивала: Себастьян объяснил мне, что убийства на территории Британии очень осложнят его жизнь.

Шерлок нахмурился:

— Итак, вы открыли дверь каюты...

— Да. И первое, что я ощутила — запах крови. Он... ударил по мне. Понимаете, когда я вышла замуж, Себастьян наложил запрет на поедание людей.

— Вы его послушались? — не удержался от вопроса инспектор Лестрейд. Я возмущённо уставилась на него. Что за глупый вопрос!

— Разумеется, — голос ракшаси из ровного превратился в ледяной. — Приказ мужа является для меня законом.

— Мы вам верим, миссис Моран, — поспешил вмешаться Шерлок Холмс. — Но, как я понял, тяга к человечине у вас осталась?

— Привычку сложно победить, — пожала плечами Джиотсана. — Себастьян об этом знает, он учил меня сопротивляться таким желаниям. Показывал мёртвых людей, оставлял с ними наедине, объяснял, как себя контролировать...

Мысленно я посочувствовала тем, кто служил пособиями в этих жестоких уроках. Хотя полковника вполне можно было понять: он собирался в Британию с демоном в качестве супруги.

— Судя по всему, обучение оказалось успешным, — кивнул Шерлок. — Вы удержались от соблазна и начали осматриваться, так?

— Именно так. Кроме того, от покойного настолько разило его любимой ароматической водой, что голод отступил, сражённый омерзением. Ненавижу эту вонь! Некоторое время я привыкала к запахам, затем попыталась осмыслить произошедшее.

— Что вы увидали, миссис Моран?

— Капитан Морстен валялся возле койки, лицом вниз. Руки были вытянуты вдоль туловища, причём на правой не хватало кисти.

— Именно кисти? Вы уверены?

— Да, уверена, мистер Холмс. Но странности на этом не закончились. Позвольте мне рассказать всё по порядку. Я подошла и перевернула тело. К тому моменту мной уже овладела эта ужасная, глупая мысль... — Джиотсану передёрнуло.

— Мысль о том, что ваш муж вспылил и в горячке ссоры убил капитана Морстена?

— Да. Я, правда, недоумевала, зачем отрубать капитану руку, но мужчины имеют право поступать по собственному усмотрению. Кто я такая, чтобы задавать вопросы мужу? Так вот, перевернув тело, я обнаружила, что лицо капитана тоже изуродовано до неузнаваемости. По сути, его настолько избили, что вместо кожи и мяса там было кровавое месиво, из которого торчали обломки носового хряща.

На секунду комната поплыла у меня перед глазами. Некстати вспомнились наши с Холмсом шутливые рассуждения про отбивную. Вот чтоб я ещё раз!..

Уже в Британии, работая в больнице, я поняла, что существует огромная разница между гибелью солдата на войне и, скажем, смертью матери во время родов. Первое воспринимаешь куда спокойнее; от второго долго не спишь ночами, пытаясь хотя бы в мыслях осуществить то, что в реальности не получилось. Теперь мне открылась следующая истина: убийство в мирное время, в мирном месте, производит куда более сильное впечатление, чем смерть от естественных причин.

— А что с глазами? — на Шерлока неаппетитные подробности, похоже, не действовали.

— Вытекли оба. Зубов тоже сохранилось мало, — голос Джиотсаны, перечисляющий посмертные увечья капитана Морстена, помог, как ни странно, прийти в себя. Ровный, спокойный, совершенно равнодушный. Пусть она ракшаси, но я-то врач! Видела и не такое. Что там говорил полковник: «Она не женщина, а доктор»? Ты доктор, Хизер Джейн Уотсон, помни об этом! Не милая девочка, норовящая упасть в обморок, а полевой хирург. Так что приди в себя и слушай внимательно.

— Ясно... и что вы сделали дальше, миссис Моран?

— То, что должна была. Ну, то есть думала, что должна. Сняла ошейник и разодрала тело капитана на части. Чтобы скрыть следы, понимаете? Я знала: у вас есть такие специальные люди, которые раскрывают убийства и наказывают убийц. Себастьян рассказывал.

Лестрейд едва заметно улыбнулся. Шерлок кивнул:

— Вы не заметили ничего странного — я имею в виду, кроме отрезанной руки и разбитого лица?

— Рука была отрублена, — машинально поправила миссис Моран и задумалась: — Пожалуй... пожалуй, да, заметила. Одежда капитана была в крови, но неправильно. Не знаю, как объяснить.

— Возможно, её надели на тело после убийства?

— Да, вы правы! Понимаете, капитану перерезали горло, но на воротнике рубашки крови оказалось удивительно мало. Казалось бы, он должен промокнуть, однако... всего несколько пятен, понимаете?

— Воротник был застёгнут под горло?

— Нет, верхняя пара пуговиц расстёгнута. Но тем не менее...

— Да, я понимаю. Как вы считаете, руку отрубили до убийства или после?

— По-моему, до, — миссис Моран нахмурилась, размышляя, затем твёрдо кивнула: — Дня за два, наверное. Кровь давно запеклась.

— Но это невозможно! — не выдержал инспектор. — Капитана видели, и не раз! С рукой у него всё было в порядке!

— Я не ошибаюсь, — холодно проронила миссис Моран.

— Думаю, не ошибаетесь, — вздохнул Шерлок. Затем повернулся к инспектору Лестрейду: — У меня всё. По-моему, показания миссис Моран убедительно свидетельствуют о её невиновности.

— Никоим образом, — парировал инспектор. Глаза его воинственно блеснули: — Возможно — повторюсь, возможно! — вы и правы, мистер Холмс. Но полиция может доверять лишь материальным доказательствам. А они прямо указывают на миссис Моран как на лицо, совершившее убийство капитана Морстена. Улики, о которых упоминает эта... женщина, она уничтожила собственноручно! Так о чём же здесь говорить?

— Ах вы, мерзкий, подлый выродок! — взвился с места полковник Моран. — Да я сейчас...

— Этот человек не в себе! — рявкнул Лестрейд. — Выведите его из кабинета! Предупреждаю, полковник: ещё одна угроза сотруднику полиции — и вы сами будете арестованы!

Лицо полковника Морана налилось кровью, кулаки сжались: казалось, ещё секунда — и он начнёт крушить всё в кабинете. Констебли оставили Джиотсану и подскочили к её супругу. Я заметила, как напрягся Шерлок Холмс, как он нащупал в кармане револьвер, и в отчаянии огляделась сама, подыскивая предмет потяжелее. Оставлять ракшаси за спиной бравым полицейским явно не следовало.

Однако Себастьян Моран нечеловеческим усилием воли взял себя в руки. Буркнув: «Ещё увидимся!», он выскочил из кабинета. Вскоре после этого констебли увели Джиотсану. Лестрейд, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, ослабил галстук. Пальцы инспектора подрагивали.

— Нет, ну каков наглец! — наконец, вымолвил он, разрывая гнетущую тишину. — Каков мерзавец, а?

— Он крайне опасен, — произнёс Шерлок Холмс, вытащив руку из кармана, — и вы, инспектор, сейчас нажили себе лютого врага.

— А, одним больше, одним меньше... Что вы говорили насчёт каких-то сокровищ, Холмс?

— Потом, инспектор, потом я всё расскажу. Сейчас мне необходимо поговорить с бравым полковником; надеюсь, он уже слегка остыл. Но скажите мне, инспектор: вы сами-то верите в виновность Джиотсаны Моран?

Лестрейд раздражённо пожал плечами:

— Я уже и сам толком не понимаю, во что верю, а во что — нет. Но улики указывают именно на неё. Если вы считаете иначе, Холмс, то принесите мне доказательства, либо укажите на упущения в деле. Я, знаете ли, заинтересован в том, чтобы убийцы подобного рода болтались на виселице.

— Никоим образом в этом не сомневаюсь. Мне хотелось бы взглянуть на тело бедняги капитана.

— На остатки тела, вы хотите сказать... Хорошо, я выпишу пропуск в полицейский морг. Удачи, Холмс!

Джентльмены вежливо раскланялись, и мы с Шерлоком Холмсом покинули Скотланд-Ярд.

Глава 6. Рональд Адер, британский лорд

Я всегда считала, что смотреть на женщину, которой отказывает благоразумие, чрезвычайно грустно. Зависимость от предмета сердечной привязанности, которую нашему полу приписывают чуть ли не в силу самого рождения женщинами, зачастую действительно заставляет забывать обо всём — приличиях, собственных интересах, себе и своей бессмертной душе, наконец. Не то чтобы я порицала это естественное движение человеческого сердца — просто считала необходимым устанавливать некоторые ограничения. Разум, всегда считала я, должен находиться на первом месте и руководить чувствами.

Наверное, странно писать такое женщине, которую общественное мнение давно заклеймило за недостойное её пола поведение и отсутствие приличных манер. Скажу больше: встреть я сама подобные рассуждения, исходящие из столь неподобающего источника, они вызывали бы у меня в лучшем случае улыбку. Я и сейчас улыбаюсь, осознавая, насколько же зависима оказалась от яростно отрицаемых мною общественных правил. И пускай мне не по нраву не все положения морали, но лишь их незначительная часть, однако вправе ли мы расчленять единое целое, делать выбор, какие именно законы следует соблюсти, а какие надменно проигнорировать?

Относительно своей внешности я никогда не заблуждалась. Привлечь мужчину могли бы, скорее, какие-то иные достоинства — но где их взять? И осознание того, что я всерьёз размышляю, как привлечь внимание Шерлока Холмса, наполняло мою душу унынием. Зеркало и беспристрастное рассмотрение тайников собственной души давали мне на данный вопрос однозначный ответ. Однако если я не сумела сберечь от запретных порывов сердце, то уж чувство собственного достоинства мне сохранить удастся. По крайней мере, я делала всё для этого.

Узнай миссис Хадсон о моих чувствах к Шерлоку Холмсу — она бы наверняка порадовалась. Добрая женщина с самого начала стремилась воссоединить нас с мистером Холмсом в законном браке. Меня, увы, её благочестивые порывы интересовали намного меньше, чем мысль о том, как отнесётся к моей влюблённости сам Шерлок Холмс. Почему-то его суждение представлялось мне то презрительным, то сочувственно-ироничным... Даже странно, что, почти обожествляя предмет своих нежных чувств, я приписывала ему столь низменную реакцию на мои душевные терзания. Увы, это показывало лишь моё собственное несовершенство, но тем более необходимым казалось мне хранить молчание. С каждым днём выполнить подобное решение становилось всё труднее, но я старалась.

Как ни чудовищно признаваться, но ужасное происшествие в дирижабле, с одной стороны, неимоверно сблизило меня с Холмсом, а с другой — помогало держаться на расстоянии. Когда обсуждаешь носовые хрящи, торчащие среди содранной кожи, сложно перейти к любовным признаниям.

Шерлок Холмс шёл быстро, я едва успевала за ним. Нога предательски болела, и мне приходилось идти, стиснув зубы. Под конец я всё же начала прихрамывать. Заметив это, Шерлок заметно сбавил шаг и вежливо извинился. Я приняла слова раскаяния и воспользовалась случаем, чтобы спросить:

— Так убитый, по-вашему, не мистер Морстен?

— Ну конечно! Это было ясно практически с самого начала.

Заметив мой недоумённый взгляд, Шерлок вздохнул и пустился в объяснения:

— Миссис Моран вошла в каюту вскоре после убийства, это очевидно. Кровь ещё не успела загустеть, иначе ей не удалось бы нарисовать частями тела капитана Морстена такой жуткий этюд в багровых тонах. А это осуществила именно Джиотсана Моран, тут ни малейших сомнений. Человека, заменившего собой капитана, убили именно в этой каюте. Вы были абсолютно правы, говоря о том, что столько крови повсюду — явный перебор, однако не придали значения нескольким каплям там, где им совершенно не место.

— Где же это?

— В гардеробе, доктор. Его створки были плотно затворены — откуда взяться кровавым пятнам? Джиотсана не открывала эти дверцы, иначе там, так же, как и повсюду, были бы забрызганы стены и висящая на вешалках одежда. Кровь не могла натечь с пола — убитый лежал достаточно далеко, да и сам гардероб имеет небольшой порожек. Тем не менее, она там была. Кроме того, я не зря осмотрел соседние каюты. Прежде всего мне хотелось составить представление об уровне старательности горничных «Георга Первого». Как я и предполагал, в полёте они не слишком усердствуют. Разумеется, между рейсами дирижабль тщательно убирают, но к моменту окончания полёта во всех гардеробах на полу скопилось значительное количество пыли. Это можно понять: не всем пассажирам нравится, когда перекладывают их вещи...

— Но в гардеробе капитана Морстена почти не было пыли!

— Именно. Зато там обнаружились кровавые пятна.

Шерлок помолчал секунду, затем задумчиво продолжил:

— Я, как вы знаете, не из тех людей, которым свойственно игнорировать факты. Мелкие детали, не замечаемые прочими, формируют для меня картину мира. Стоит заметить все части головоломки, отбросить не имеющие отношение к делу моменты и уделить внимание главному — как преступление предстаёт перед внутренним взором столь же отчётливо, словно ты сам при нём присутствовал. И если факты указывают на самое дикое, самое фантастическое предположение, дело умного человека — принять истину и не противиться ей.

— Ну а искусство детектива состоит в том, чтобы уяснить, куда именно смотреть? — спросила я с улыбкой.

Холмс был явно польщён, хотя, на первый взгляд, и не подал виду.

— Смотреть, доктор Уотсон, стоит на каждый, даже самый незначительный, предмет. Иногда щепотка пыли способна поведать занимательнейшую историю. Особенно та щепотка, которой нет там, где она должна быть.

— Итак, вы пришли к выводу...

— Что в гардеробе кого-то прятали. Кого-то, кто, по всей видимости, находился в бессознательном состоянии. Он сидел на полу, голова его, по всей видимости, опиралась на военный мундир. Мужчина, несомненно: в углу гардероба остался след от носка мужской туфли, причём фасон не совпадает с найденным у Морстена. Этот человек был примерно одного роста с капитаном Морстеном — на рукаве кителя остались следы помады для волос. Сорт помады свидетельствует о том, что волосы этого человека были примерно того же цвета, что и у капитана, а также об обеспеченности таинственного незнакомца: я узнал аромат, «Яблоневый сад номер три», очень дорогая парижская помада. Перчатки довершили дело.

— Вы... вы считаете, что убитый — это Рональд Адер?

— Скорее всего.

— Но это невозможно: он сошёл с корабля в Бродстейрсе! И кстати, почему он, по-вашему, находился в бессознательном состоянии?

— О, на последний вопрос ответить совсем просто, доктор. Если бы он очнулся и обнаружил себя связанным, в каком-то странном месте, то начал бы раскачиваться, бить ногами в стенки, мычать сквозь кляп, — в общем, делать всё то, что свойственно делать пленникам для достижения свободы. Стенки между каютами тонкие, слышимость отличная. Было тихо. Следовательно, мужчина не производил шума. Стало быть, он либо уже умер, либо находился без сознания. Он не умер. Кроме того... А, полковник Моран. Вот мы и догнали вас. Ещё раз здравствуйте!

— Мистер Холмс, доктор Уотсон, — полковник через силу заставил себя слабо кивнуть. Очевидно, он находился в неподходящем душевном состоянии для беседы. Тем не менее, Шерлок внимательно поглядел ему в глаза и серьёзно сказал:

— Полковник, вы вправе не доверять мне в других обстоятельствах, однако сейчас, когда на кону жизнь вашей супруги, вам лучше осознать: я — ваша единственная надежда. Похоже, только мне нынче небезразлично, кто же действительно убил бедолагу, лежавшего в каюте.

— О чём вы? — удивлённо нахмурился Моран, однако тут же махнул рукой. — Ладно, неважно. Похоже, я и впрямь должен вам сейчас поверить. Это я понимаю. Ну, расспрашивайте.

— Как вообще случилось, что капитан Морстен втёрся к вам в доверие?

— Он не втирался особо. Просто подглядел, как мы с Джиотсаной... чёрт, долгая история, начать придётся издалека. Мы познакомились, точнее, она увидала меня, в день гибели её родителей.

— Это вы их убили?

— Разумеется, — полковник свирепо ухмыльнулся. — Жаркая, доложу вам, была схватка, мистер Холмс. Ракшасы вообще живучие твари, да ещё и сильные, как тысяча чертей. Но мы вырезали всю её проклятую семью, за исключением Джиотсаны, конечно. Ей бы тоже не поздоровилось, но в тот день она ушла за водой к дальнему источнику, а когда вернулась, мы с ребятами уже добивали её родню. У ракшасов голова вообще устроена не так, как у людей, и Джиотсана в меня влюбилась.

— Подошла и призналась в своих чувствах?

— Ну что вы, мистер Холмс! Джиотсана приличная ракшаси, она начала мстить, как положено. Понимаете, долг перед роднёй выше чувств, у них, по крайней мере. Убила с десяток моих людей, обошла где-то с сотню ловушек. Но, наконец, попалась. Тогда я уже понимал, с кем имею дело. Вот только... — Моран хмыкнул. Затем решительно кивнул:

— Да, ей не занимать ни ума, ни очарования. Так быстро просчитать, какое обличье мне понравится — это надо уметь. Я, конечно, не дурак: сначала нацепил ошейник, потом потащил забавляться. Ну вот и дозабавлялся... до любви.

— Вы заключили ракшасский брак, да? — не выдержала я. Моран ухмыльнулся:

— Ну да, доктор. Всё подходило как нельзя лучше: родню её я убил, её захватил. Вполне себе повод выйти за меня замуж, тем более, что выбор у неё был не самый лучший. Она обрадовалась, ведь согласно ракшасским законам принудительное замужество освобождало от необходимости мстить. Я её победил, таким образом став ей семьёй. Христианкой моя Джиотсана вряд ли станет, но вести себя примерно у неё уже более-менее получается. За исключением этой дурацкой истории, конечно.

— Когда вы дали жене ключ от ошейника? — Холмс сосредоточенно размышлял, это было видно по его лицу.

— Да сразу же после свадьбы. Поймите, мистер Холмс, Джиотсана нормальная ракшаси. Она будет ходить в ошейнике, потому что, видит Бог, здесь и без неё хватает преступников, и ни к чему добавлять к их числу существо, которое просто живёт по законам предков. Да, все ракшасы — подлые твари, жестокие и коварные, и рано или поздно, надеюсь, цивилизованные европейцы сотрут их с лица земли... но вряд ли скоро. А жить с ними рядом, если знаешь правила, вполне можно. И одно из правил — в отношениях с женой муж всегда прав. Особенно если победил жену в поединке.

— Честном? — приподнял бровь Холмс.

— Это ещё зачем? — Моран грубо расхохотался. — Важен факт победы, а не способы. В Индии мало распространён спорт, знаете ли. Особенно у ракшасов. Принципы честной игры там не в ходу.

— Я понял. Перейдём теперь к сокровищам Агры.

Полковник вздохнул.

— Чёртов рубин... Даже не рассчитывайте, мистер Холмс, что я расскажу вам о судьбе всех семнадцати камней. Я просто не знаю. Но Виджай Намбияр, сын свергнутого раджи из Фатехпур-Сикри, раздал каждому из своих девяти сыновей по камню. Ещё четыре достались дядюшкам Виджая, а четыре — мужьям его сестёр. Все обещали хранить свою долю сокровища и по первому требованию потомков Акбара принести рубины законному владыке. Ну, потомки Акбара не торопились за своим наследством, а камни переходили в семье из поколения в поколение. Не все Намбияры отличались бесстрашием, и вот лет эдак триста тому назад одного из них — прямого наследника старшего сына Виджая — поймал ракшас и, естественно, захотел сожрать. Индус перепугался и попробовал откупиться этим самым камнем. Ракшас был отцом Джиотсаны. Камень он взял, недостойного представителя семьи Намбияр съел, но с тех пор семья Джиотсаны назначила себя хранителем рубина. И то сказать, у них он был в куда большей безопасности, чем у трусливого ишака-индуса! Они спрятали рубин в тайнике, высоко в горах.

Глаза Морана затуманились: полковник явно вспоминал далёкую Индию и её опасные, но невообразимо чарующие пейзажи, столь отличные от британских.

Мы с Холмсом ждали продолжения рассказа.

— Когда я взял Джиотсану в жёны, то по ракшасским законам стал наследником её семьи. Она привела меня к тайнику. Там находился старший рубин — Глаз Вайшнавары. Я взял его, и с тех пор камень хранился у меня.

— Он действительно размером с куриное яйцо?

— Даже немного больше. Я берёг его. Хотел преподнести в подарок Её Величеству, — полковник Моран снова хрипло рассмеялся. — Вот дурак, правда?

— Неправда. Продолжайте.

— А тут почти нечего продолжать. Когда я забрал Глаз, у меня в голове возникла мысль: ведь остальные шестнадцать рубинов тоже находятся в Индии! Почему бы не отыскать всех этих Намбияров и прочих хранителей, да и не собрать снова полную коллекцию? С помощью Джиотсаны я легко уговорил бы индусов поделиться камнями! Но мне нужен был помощник, человек, который сумел бы разобраться в дурацких колониальных архивах, где сам чёрт ногу сломит. Сам я по натуре головорез, и при виде бумажной горы зверею. Джиотсана вообще неграмотна. Мне требовалось что-то вроде писаря: парень без особых амбиций, не слишком прижившийся в Индии, не слишком богатый, желающий выжить и не обременённый излишней моралью, вдобавок, умеющий работать с документами. И я такого человека нашёл.

— Мартин Морстен?

— Так точно. Он тогда был лейтенантом: хитрой, но трусливой тварью. Надувал солдат с зарплатой, много играл и боялся не отдать долги чести... Чуть не обмочился, когда я потребовал перевести его в мой полк. Майор Шолто до смерти обрадовался — ему этот щенок совсем не нравился. Мне бы прислушаться к старому пройдохе... Начиналось всё хорошо: парень отыскал ещё троих Намбияров, и у двоих из них мы забрали рубины. А затем умер мой отец... ну, про его завещание вы знаете... и Морстен будто с цепи сорвался. Он хотел домой, хотел свою долю и ежегодных выплат из моего кармана. Я бы прикончил мерзавца на месте, но у его семьи, оказывается, хранились компрометирующие меня материалы. Он отсылал копии некоторых полковых документов, скотина! Его молитвами я оказался связан по рукам и ногам.

Полковник негодовал жарко и искренне. Я его понимала, но столь пылкое проявление чувств по отношению к подельнику, оказавшемуся хитрее, вызывало у меня улыбку. Скрыть её я сумела, лишь подумав о печальной судьбе индусов — хранителей камней. Вряд ли они всё ещё живы.

Холмс слушал внимательно, чуть склонив голову набок.

— И как же вы поступили, полковник?

— А что, непонятно? Взял чёртового сына с собой в Европу. Мне нужно было уладить формальности с младшим братом, Александром: ему достаётся по завещанию практически всё, но он испытывает, видите ли, чувство вины, и жаждет отдать мне небольшое поместье в Сандридже. Это под Сент-Олбанс в Хартфордшире. Я не против — в конце концов, мне необходимо где-нибудь поселиться, и тихая деревушка нас с женой вполне устраивает. Думал, заведу детишек, остепенюсь, раз уж штабные крысы выпроваживают меня на почётную пенсию, а там и с Морстеном как-нибудь... разрешится. Я знаю, о чём вы думаете, мистер Холмс, и, дьявол всё раздери, на вашем месте я бы думал о том же самом. У меня был мотив — чёртова прорва мотивов! И у Джиотсаны тоже. Но Мартина Морстена, гори он вечно в аду, не убивал ни я, ни моя жена.

— А лорда Адера?

— Что — «лорда Адера»? — полковник на миг опешил. Шерлок Холмс вежливо улыбнулся:

— Ничего. Просто вспомнил: ваша супруга опознала перчатки лорда Адера, как имущество «мёртвого человека».

— А, вот вы о чём... — Себастьян Моран махнул рукой. — Ну, стало быть, лорду Адеру не повезло в этой деревушке. Как её там, Бродстейрс? Ракшасы в таких делах не ошибаются никогда.

— Понимаю. С обычным нюхом у них дела обстоят похуже?

— Чёрт его знает. Вот прямо не знаю, как объяснить. С одной стороны, Джиотсана учует тухлятину за милю. С другой, если поднести ей под нос, скажем, нюхательные соли... нет, она, конечно, вскочит, будто ошпаренная. Но потом не сможет отличить аромат розы от запаха дерьма ещё, как минимум, пару дней. Нюх восстанавливается очень медленно.

— Крайне интересно, полковник, спасибо большое. Это обстоятельство, возможно, спасёт вашей супруге жизнь. Ну а сами вы как относились к лорду Адеру?

Моран задумался:

— Я его почти не замечал, честно говоря. Ещё один лондонский хлыщ, мне-то что за дело до него? Пару раз сыграли в карты, он неплох, надо признать. Но общаться — нет, увольте. Он, вроде бы, заигрывал с той девчонкой, сестрой Мартина. По крайней мере, так утверждала старая грымза Хейзелден. Не знаю, я за ним не следил.

— А о Мэри Морстен у вас сложилось какое-либо мнение?

— Обычная молодая вертихвостка. Ничем не отличается от сотен других.

— Что ж, возможно, вы правы. И последний вопрос: Глаз Вайшнавары по-прежнему с вами?

Моран побледнел, однако ответил по-прежнему твёрдым голосом:

— Нет. Его украли за день до прибытия в Лондон. Именно поэтому я и поссорился с Морстеном. Я подозревал, что это он обчистил мою каюту.

— А два других камня?

— Тот, который помельче, я отдал капитану Морстену в качестве платы за молчание. Второй по-прежнему у меня. Точнее, у Джиотсаны: он украшает её ошейник. Погляжу я, кто отнимет рубин у моей жены!

Похоже, полковник совершенно не принимал в расчёт тот факт, что миссис Моран находится в руках полиции. Он свято верил в невиновность жены... или искусно притворялся. Мне очень хотелось надеяться на первое. Да и Шерлок Холмс считал Джиотсану неповинной в этом убийстве.

Вежливо поблагодарив полковника, мы отправились в морг.

— Так всё же, — спросила я у Шерлока Холмса, — что привело вас к мысли именно о лорде Адере?

— Два... нет, точнее, три факта. Первый — Рональду Адеру совершенно незачем было сходить с дирижабля в Бродстейрсе. Просто незачем, понимаете? Второй: довольно странно со стороны мисс Морстен так кокетничать с незнакомым джентльменом. Даже у миссис Хейзелден было больше оснований для подобного поведения: она опиралась на знакомство, пусть мимолётное. Деревенские девушки крайне дорожат репутацией, так почему Мэри Морстен вела себя столь неестественно? И третье: лорд Адер и Мартин Морстен примерно одного роста, оба довольно крепкого сложения, оба темноволосые.

— Хорошо, но где же тогда настоящий Морстен?

— Это, я полагаю, выяснится в ближайшие дни. А полковник Моран мало разбирается в британках. Я не могу его обвинять... просто запомните, доктор. Ну вот мы и пришли.

Я не стану мучить читателей описанием тех ошмётков плоти, которые остались от тела после действий ракшаси. В конце концов, и Холмса куда больше, чем тело, интересовали обрывки одежды. Внимательно осмотрев их, он издал радостный возглас. В ответ на мой изумлённый взгляд детектив пояснил:

— Костюм абсолютно точно новый, возможно, надетый пару раз, уже на дирижабле. Итак, что получается? Джиотсана Моран заходит в каюту и видит окровавленный труп без лица и чует резкий запах одеколона. Эти тряпки до сих пор немного пахнут, стало быть, вонь в каюте стояла невыносимая. Возможно, убийца просто вылил бутылку одеколона на тело. Миссис Моран видит знакомый костюм, ощущает знакомый аромат... разумеется, она решила, что перед ней убитый капитан Морстен!

— А на самом деле это был лорд Адер?

— Именно, доктор Уотсон, именно! Капитан Морстен же ушёл с корабля намного позже других пассажиров — чтобы никто не мог увидать его живым и здоровым!

— Замечательная реконструкция событий, — кивнула я, — но её портит один момент. Каким образом убитый сошёл с борта «Георга Первого» в Бродстейрсе?

— О, — сказал Холмс мрачно, — это действительно мерзкая история, доктор. Представьте себе юношу, неглупого, но развращённого, запутавшегося в долгах, не видящего перед собою ни малейшей перспективы, привыкшего жить в праздности и лености. Таков наш капитан Морстен. Родители баловали его, не давая понюхать настоящей жизни, а затем взяли да и разорились. Вместо беззаботной жизни он получил армию, ежедневную муштру, ответственность за свои действия... Мартин Морстен не был готов к такому. Сослуживцы его не любили, причём, не любили за дело. Он не представлял из себя ничего особенного, но при этом желал большего, нежели мог получить. Родители из добрых ангелов превратились в мрачных скряг, трясущихся над каждым шиллингом и требующим от него же материального вспомоществования. Упрёки, приказы, оскорбления со всех сторон. И единственным человеком, понимающим его, любящим и принимающим таким, каков он есть, была сестра Мэри.

— Она святая?

— Нет, доктор. Она такая же, как её брат. Верившая в беззаботное счастье, а взамен получившая лишения. Когда Мэри лишилась приданого, жених быстро нашёл себе другую. И лишь брату она могла рассказать, как же ненавидит этот мир и окружающих её людей. Лишь Мартин понимал её, поскольку чувствовал то же самое. Идёмте, поймаем кэб, и я расскажу продолжение этой печальной истории.

Мы вышли из здания морга. Стояла глубокая ночь, дождь прекратился, но в воздухе висела та промозглая сырость, от которой спасает лишь тепло камина и кружка горячего грога. Звёзд не было видно, фонари на некоторых улицах уже потухли. Холмс уверенно шагал куда-то, и вскоре мы вышли к стоянке кэбменов. Один из них любезно согласился подвезти нас на Бейкер-стрит.

Шерлок продолжил рассказ, когда экипаж сдвинулся с места:

— Мне не до конца понятно, каким именно образом их выбор пал именно на лорда Адера. Возможно, Мартин Морстен знал его раньше, в годы беспечальной юности. Так или иначе, Рональд Адер был назначен жертвой зловещего плана. О, когда потребовалось совершить преступление, капитан Морстен проявил и выдержку, и необыкновенную смекалку! «Георг Первый» стоял в Бродстейрсе около суток. Всё это время Мэри Морстен флиртовала с несчастным, а тот охотно принимал ухаживания хорошенькой девушки. За несколько часов до отлёта, когда пассажиры были заняты своими делами, Мартин Морстен заманил Рональда Адера себе в каюту. Возможно, он украл те самые перчатки, и когда лорд Адер начал поиски, сказал, что нашёл их и бросил их себе в гардероб. Подозреваю, бедняга Рональд лишь посмеялся и выпил за счастливое окончание перчаточных приключений. Выпил то самое индусское вино — лорд Адер любил пробовать экзотические напитки — смешанное с каким-нибудь наркотиком. При этом присутствовала Мэри. Когда Адер начал проявлять признаки отравления, капитан Морстен заткнул ему рот и отрубил руку.

Я приглушённо охнула.

— Мэри Морстен не была посвящена в план с начала до конца, и жестокое деяние брата вызвало её протест. Они поспорили. Но Мэри точно так же жаждала богатства, и согласилась пронести руку несчастного в своей сумочке. Она сделала вид, будто забыла что-то там, на земле. Вместе с рукой мисс Морстен унесла также билет лорда Адера. Сам он тем временем окончательно обеспамятел.

— Билет, плоть и сознание? То, о чём говорил мастер Гобиас?

— Именно. Часть плоти или вся она — какая разница? Главное, что билет и плоть покинули «Георга Первого». Равно как и сознание. В себя лорд Адер больше не приходил.

— Но...

— Гремлины не следят за тем, произошло это одновременно или по очереди. Им всё равно. Контракт не требует от них уделять внимание таким вещам. Лорд Адер должен был покинуть корабль в Бродстейрсе. Покинуть плотью, сознанием и билетом. Это произошло. Дальнейшее не входит в компетенцию гремлинов.

— О Господи!..

— Что же было потом? Перед тем, как «Георг Первый» подлетел к Лондону, капитан Морстен вытащил из гардероба лорда Адера и хладнокровно убил его, не забыв размозжить как следует лицо. Вы бледны, доктор? Не надо так волноваться, успокойтесь. Рональд Адер не почувствовал ничего, ведь давно уже был без сознания. Это лёгкая смерть. Многим ли из ваших пациентов выпадала такая?

В первую секунду я восприняла слова Холмса, как жестокую насмешку, как нечто бесчеловечное. Я вспыхнула, хотела было ответить... но внезапно поняла, что успокоилась и теперь могу рассуждать здраво.

Извиняться и объяснять своё состояние я не стала. Человек, так ловко выведший меня из надвигающейся истерики, наверняка понимал всё без лишних слов.

— Да... — голос мой звучал хрипло, и пришлось приложить усилия, чтобы заставить себя говорить обычным тоном. — Вы правы, мистер Холмс. Но где же убийцы?

— Это хороший вопрос. Полагаю, их следует искать в Лондоне. Они ждут дирижабля из Бразилии. Рио-де-Жанейро — отличное место, где можно скрыться и промотать украденные у лорда Адера денежки. Вдобавок, у Морстенов имеется ещё и рубин...

— Как по-вашему, они захотят его оставить?

Шерлок улыбнулся и покачал головой:

— Сомневаюсь. И именно поэтому я велел Билли и его компании следить за всеми скупщиками краденого в округе. Вы ведь помните Билли, доктор?

Я улыбнулась чуть ли не против воли. Разумеется, я помнила мальчишку-беспризорника, возглавлявшего «нерегулярные полицейские части с Бейкер-стрит». Шерлок считал, что со временем Билли Уиггинс сумеет стать хорошим констеблем, а там и неплохим детективом. Сам мальчишка, как мне показалось, предпочитал карьеру частного сыщика.

Билли ожидал нас у дверей дома на Бейкер-стрит. Он изрядно замёрз, но от чашки горячего чая отказался. Вместо неё он предпочёл шиллинг для себя и гинею «для носатого Уэсли», который, как гордо сообщил нам Уиггинс, не только увидал Мартина Морстена, но и сумел проследить за ним до самой гостиницы, где обнаружил и Мэри Морстен.

— Право же, — растерянно сказал мне Шерлок, когда гордый Уиггинс, шмыгая носом, удалился восвояси, — я предпочёл бы, чтобы вы пошли спать, мисс Уотсон. Завтра вам на работу...

— Ну уж нет! Я требую взять меня с собой!

Шерлок развёл руками, сообщил, что подчиняется обстоятельствам, и всё тот же кэбмен повёз нас к гостинице «Мастер Роберт».

Глава 7. Брат и сестра Морстен

Изумительно румяный и бодрый ночной портье, мистер Тимберлейк, оказался одним из бесчисленных знакомых Шерлока Холмса. Воистину, иногда мне казалось, что в Лондоне господин частный детектив знаком решительно со всеми, а в остальной Британии — по крайней мере, с половиной населения.

Вежливо поздоровавшись, портье пригласил нас к себе в каморку, куда вскоре принёс и журнал регистрации посетителей. Затем, раскрасневшись ещё сильнее, попросил никому не рассказывать о его поступке — в конце концов, он сейчас шёл против правил гостиницы. Мы пообещали, и заветный журнал оказался, наконец, в нашем полном распоряжении.

— Ну надо же! — Шерлок Холмс ткнул пальцем в надпись, гласившую «Мартин Ольссен, эсквайр». — Он даже не удосужился сменить имя и придумать более-менее удобоваримую фамилию! А рядом, разумеется, номер мисс Морстен! Она сняла номер для себя и ещё один, по соседству. Приехала раньше брата — видимо, выехала скорым поездом из Гиллингема сразу же, как только сошла с дирижабля. Итак, мисс Морстен живёт в... это ещё что такое?

Лицо Холмса закаменело. Я поглядела через его плечо на запись, следующую за «Мисс Мэри Морстен, дочь эсквайра». Буквы складывались в имя, ничего мне не говорящее: «Мисс Ирэн Адлер, домовладелица». Однако Шерлок Холмс явно знал упомянутую Ирэн, и знания эти его отнюдь не радовали.

— Джейн... доктор Уотсон, — Шерлок мрачно поглядел на меня, — вы верите в необходимость отмщения за кого-нибудь из близких? Скажем, если полиция не может поймать преступника, а вы сумели установить его личность?

— Нет, мистер Холмс. Господь на небесах уже уготовил грешникам ту участь, которая много ужаснее земного мщения. Я грустила бы, может, негодовала, но мстить — это вряд ли.

Лицо Шерлока редко озаряла улыбка, но когда это происходило, то, казалось, светлело всё вокруг. Вот и сейчас мне показалось, что в хмуром лондонском небе блеснул жаркий луч афганского солнца. Впрочем, длилось подобное счастье всегда недолго. Спустя мгновение Шерлок нахмурился и произнёс:

— Тогда нам следует поторопиться. Увы, доктор, многие преступники не разделяют вашу точку зрения.

— Вы считаете, здесь может случиться преступление?

— Если мы опоздаем — да, может.

Шерлок ещё раз взглянул на злополучную запись и быстро зашагал к лестнице. Я поспешила вслед за ним.

Мы постучали, однако на стук никто не ответил.

— Портье утверждал, что мисс Морстен не уходила, — пробормотала я. Шерлок решительно кивнул.

— Спуститесь вниз, позовите мистера Тимберлейка и управляющего. Скажите, произошло убийство.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Ступайте же!

Когда Шерлок Холмс погружался в работу, он становился резким и безапелляционным. Оставалось лишь подчиняться, не обижаясь на этого выдающегося человека.

Управляющий вскоре явился. Это был молодой человек лет тридцати, высокий и сутулый, с такими огромными очками в черепаховой оправе, что казалось, они занимают всё лицо, не оставляя места ни для чего другого. Он слышал о «знаменитом детективе Шерлоке Холмсе» и, как мне показалось, сильно нервничал.

— Выходили ли мисс Морстен и мистер Ольссен из своих номеров? — спросил Шерлок. Управляющий испуганно поглядел на него:

— Я не знаю... могу выяснить у служанок.

— Будьте так любезны.

Через полчаса бледный управляющий сообщил, что никто не видел ни мистера Ольссена, ни мисс Морстен.

— И это странно, — добавил мистер Тимберлейк. Поймал мой удивлённый взгляд и пояснил: — Они всегда ходили вместе, мисс Морстен и её молодой человек. Разве что...

Видя, как портье замялся, Шерлок настойчиво потребовал рассказать всё, не утаивая ни единой мелочи.

— Ну, вскоре после них в «Мастера Роберта» заселилась некая мисс Адлер. Красотка — хоть куда! И вчера она так строила глазки мистеру Ольссену, что мисс Морстен просто возревновала, клянусь Богом! Мистер Ольссен велел милейшей мисс Морстен уйти, и та подчинилась, но честное слово, взгляд у неё при этом был просто убийственный, я и не ожидал от такой нежной девицы! Впрочем, каждый дерётся за свой кусок мяса...

— Вы правы, — кивнул Шерлок, — и когда соперница побеждает, проигравшую охватывает горькая меланхолия.

Я ошалело поглядела на своего спутника, а Тимберлейк покачал головой:

— Ну нет, меланхолии там и в помине не было! Я уж думал, сегодня грядёт тот ещё скандал, да вот ошибся — весь день тишина, как мне сказала Бесси, горничная. Она работает в дневной смене, подойдёт только утром. Наши девочки жалели мисс Морстен и желали разлучнице споткнуться да ноги переломать — только не в нашем отеле, разумеется. Вот зачем, спрашивается, уводить парня у девчонки, если завтра уезжаешь?

— Мисс Адлер уехала?

— Да, сегодня после ланча. Расплатилась, да и была такова. Номер остался за ней до завтрашнего утра, поэтому я её из списка и не вычеркнул.

— Ломайте двери, — мрачно приказал Шерлок, — и звоните в полицию. Доктор Уотсон, боюсь, вам придётся засвидетельствовать смерть.

Дальнейшее запомнилось мне смутно. Мартин Морстен был убит ножом в грудь. Судя по внешнему виду Мэри, в её случае убийца использовал яд. Смерть наступила в первом случае прошлой ночью, во втором — не позже полудня прошлого дня.

Мы бесконечно, непоправимо опоздали. И уже не радовала ни ошарашенно-унылая физиономия Лестрейда, явно не ожидавшего подобного поворота событий, ни приказ выпустить из тюрьмы миссис Моран.

Я жаждала торжества правосудия, а не попрания его. Даже если убитыми оказались убийцы. Всё это казалось дурной бесконечностью, банкой с ядовитыми змеями, которую кто-то открыл и перевернул. Теперь змеи будут ползать друг за другом и жалить бесконечно, направо и налево, не выбирая между правыми и виноватыми.

В глазах у меня плавал туман, когда я бросила взгляд за окно. Занималась очередная лондонская заря. Пора на работу.

Первым, кого я встретила, был управляющий Сарагоса-Крик.

— Джейн, вы ужасно выглядите. Заболели?

Мне ничего не оставалось, кроме как с кислым видом кивнуть.

— Знаете что, идите-ка вы домой. И не появляйтесь на работе два... нет, три дня. Я сообщу вашим клиенткам. Три дня, Джейн! Мне не нужно, чтобы вы заразили весь персонал и половину посетителей. Нет, нам, разумеется, требуются клиенты, однако цена чересчур высока!

Я принуждённо рассмеялась и отправилась на Бейкер-стрит, досыпать. Шерлока Холмса не было. Раньше я обеспокоилась бы, но сейчас сил не оставалось даже на волнение, и я вяло побрела в спальню.

Миссис Хадсон сказала мне впоследствии, что спала я чуть меньше суток, и что она уже хотела послать за врачом, когда её желание оказалось чудесным образом исполнено. Посетитель, ради которого меня разбудили, оказался доктором Вернером, моим коллегой. Он был крайне смущён:

— Доктор Уотсон, тысяча извинений, но в вашем кабинете в Сарагоса-Крик сидит мисс Эдисон, ваша постоянная клиентка. Утверждает, что не уберётся оттуда до тех пор, пока вы её не осмотрите.

Мне следовало насторожиться. Следовало хотя бы оставить Холмсу записку. Но голова работала ещё крайне плохо, поэтому я пробормотала под нос: «Мисс Эдисон? Не помню такой...» — и начала собираться.

Сарагоса-Крик — частная клиника. Желания клиентов, как правило, являются для врачей законом. Я помнила об этом, и потому, вместо того, чтобы поступить разумно, вскорости тряслась в кэбе, пытаясь вспомнить, кто же такая эта мисс Эдисон, и чем она болеет.

Женщина, назвавшаяся моей пациенткой, оказалась обворожительно красива. За такое личико, подумалось мне, мужчина, не задумываясь, отдаст жизнь, а эта фигура достойна быть запечатлена в мраморе. Вот только револьвер, направленный мне прямо в лицо, совершенно не вязался ни с прекрасными глазами незнакомки, ни с её изящными пальцами.

— Мисс Уотсон, я правильно поняла? — глубокое контральто гостьи было необыкновенно музыкальным.

-Да... мисс Адлер. Я Джейн Уотсон. Что вам угодно?

Ирэн Адлер тихо рассмеялась.

— Ничего особенного, поверьте. Я не причиню вам вреда. Всего лишь небольшой подарок для мистера Холмса. Передайте его — и больше мне ничего от вас не нужно.

— Подарок?

— Да. Вот этот кисет и письмо.

Мисс Адлер указала на столик рядом с кушеткой для осмотра. Я глубоко вздохнула и твёрдо произнесла:

— Мне нужно проверить их. Я не стану отдавать мистеру Холмсу вещи, способные нанести ему вред.

Снова смех — тихий, музыкальный.

— Не имею ничего против, мисс Уотсон.

Я подошла к столику, дрожащими пальцами взяла кисет и развязала его. В свете газовой лампы заиграл всеми гранями огромный рубин.

Хлопнула дверь. Я резко обернулась, но мисс Адлер в комнате уже не было.

Когда я появилась на Бейкер-стрит, Шерлок нервно смотрел на часы. Увидав меня, он вскочил с кресла:

— Непунктуальность вам не свойственна, доктор Уотсон. Обычно вы возвращаетесь из больницы без четверти семь. Что случилось?

Я молча протянула ему письмо и кисет. Мистер Холмс уселся за письменный стол и первым делом дёрнул за светло-коричневые кожаные шнурки. Чего-то подобного я и ожидала: при всех своих достоинствах Шерлок был любопытен, как ребёнок. Но дальнейший ход событий меня потряс.

Увидав рубин, великий детектив не стал набрасываться на меня с расспросами. Он побледнел и сквозь зубы произнёс:

— Вы встретились с Ирэн Адлер.

Я молча кивнула. По правде говоря, мне всё ещё было страшно, и я боялась, что голос мне изменит. Устраивать истерику на глазах этого сильного и умного мужчины представлялось верхом позора.

— Она вам угрожала?

Ещё один кивок. Правда, я постаралась выжать из себя улыбку, дабы убедить Холмса, что всё позади, однако вряд ли преуспела. Дальнейшее изумило меня несказанно: Шерлок перескочил через стол и заключил меня в объятья.

— Дальше так продолжаться не может, не должно! — воскликнул он. Затем слегка отстранился, на щеках его заиграл нервный румянец.

— Мисс Уотсон... Джейн, выслушайте меня. В некоторых делах логика изменяет мне, приходится полагаться на чувства... Я всецело доверяю решение вам. Не знаю, когда я начал испытывать к вам нечто большее, чем дружба, но уже несколько недель, как я осознал это. Я пытался найти в вас недостатки — Боже, помоги мне! — но вы казались мне безупречной. Наверняка это не так, у меня самого масса недостатков... Простите, Джейн, я несу полную чушь. Вы пойдёте за меня замуж?

Я замерла. Шерлок, очевидно, неправильно расценил мою реакцию: он разжал объятия и начал торопливо извиняться. Я прервала его, коротко сказав: «Да».

Последовавший за этим разговор должен храниться не в тетрадке, а в сердце, поэтому воспроизводить его здесь я не стану. Да и вряд ли читателей заинтересует объяснение в любви между двумя, честно скажем, довольно странными людьми, особенно когда кровь взбудоражена тайной тройного убийства. Достаточно упомянуть, что, начав с нежных слов, мы постепенно перешли к обсуждению загадочного письма, и в конце концов Шерлок решительно вскрыл конверт.

Вот что было там написано:

«Лондон, 18... год.

Мистер Холмс!

Мы с вами встречались несколько раз, и потому я льщу себя надеждой, что сумела составить представление о вашей честности и порядочности. Сама я, увы, вовсе не такова; вот почему я не рассказываю вам эту историю лично, а предпочитаю общаться посредством письма. Я заранее даю разрешение на использование данного послания в качестве улики и позволяю показывать его любым лицам по вашему усмотрению.

Полагаю, вы давно поняли, что Адлер — не настоящая моя фамилия; не является она и фамилией моего мужа. Да, несколько лет тому назад я вышла замуж за лорда Рональда Адера. Скажу сразу: никаких меркантильных планов я по поводу супруга не вынашивала. Эта свадьба — результат вспыхнувшей любви... впрочем, нет, не так. Он действительно любил меня, я же испытывала по отношению к будущему мужу умиление, подобное тому, которым пожилые леди одаривают котят либо болонок. В те дни оно казалось мне любовью. Рональд был чрезвычайно хорош собой, обладал лёгким и беспечным нравом, и я сочла, что обрету с ним истинное счастье.

В том, что я ошиблась, нет его вины — исключительно моя.

Родители Рональда были против нашего брака, и мы поженились тайно — с тем, чтобы после смерти его отца я была введена в светское общество в качестве леди Адер. У меня нет сомнений в том, что именно так Рональд и поступил бы, останься я в Лондоне. Но я уехала и долгое время скиталась по Европе, принимая участие в авантюрах, о которых вы, несомненно, имеете представление, а потому описывать их в этом письме не имеет смысла. К делу они не относятся. Причиной этого отъезда явились, помимо прочего, бесконечные ссоры с мужем. Он поселил меня в доме на окраине Лондона, являлся туда редко, зачастую пьяный, очень часто — посреди ночи. При этом он продолжал вести тот беспорядочный образ жизни, который предпочитал до брака, основные средства к существованию получал за счёт карточных игр, и естественно, что в модных клубах он зачастую не только ничего не приобретал, но и многое проигрывал. Отец оплачивал его долги чести, однако не стоило и думать о том, чтобы старый лорд Адер содержал тайную жену сына. Денег зачастую не хватало даже на то, чтобы оплатить услуги горничной. Рональда это не особенно беспокоило, он рассказывал мне о том, как прекрасно я буду жить, став леди Адер, а мне хотелось рыдать и швырять в него любые подвернувшиеся под руку вещи. Однажды я поняла, что готова убить собственного мужа. Мысль эта показалась мне невыносимой, и в тот же день я написала старому знакомому (вы наверняка слышали о нём, это профессор М.) и попросила у него предоставить какую-нибудь работу. М. ответил вскорости и дал мне задание, ни о чём не спрашивая и не пытаясь докопаться до мотивов, двигавших мною. Впрочем, я вполне допускаю, что ему и без моих объяснений многое было известно. Так или иначе, я покинула Лондон и не особенно стремилась сюда вернуться.

Рональд страшно переживал. Бедняга даже нанимал частных детективов, к его огромному сожалению, не принесших никакой информации. Став лордом, он публиковал обращения в газетах, адресованные лично мне и понятные лишь нам двоим, умоляя вернуться. Я игнорировала его старания. Дело даже не в том, что я не могла простить ему вопиющей безответственности — нет, в собственной неосмотрительности я обвиняю лишь себя. Просто я встретила другого. Он намного старше Рональда, преуспевающий адвокат, человек очень разумный, сочетающий пылкость чувств с бережливостью и осмотрительностью. Он знает мою историю, и готов принять меня такой, какая я есть.

Как вы уже наверняка догадались, мистер Холмс, я подделала документы, превратив фамилию «Адер» в «Адлер». Это дало мне ту свободу действий, в которой я отчаянно нуждалась. Однако, когда я повстречала свою истинную любовь, остро встал вопрос развода, и я написала Рональду. Тот ответил, резко отказав в моей просьбе. Завязалась оживлённая переписка, в ходе которой мы всё-таки нащупали компромисс. Как я уже упоминала, лёгкий характер Рональда позволяет ему простить множество человеческих грехов. Мы решили остаться друзьями и оформить развод столь же тайно, сколь тайно поженились до этого. Адеры традиционно подвизались на политическом поприще, и скандал мог повредить репутации моего бывшего супруга.

Около месяца назад я получила от Рональда письмо, в которое он вложил изумившую его заметку из провинциальной газеты. В заметке сообщалось о его помолвке с некоей Мэри Морстен, дочерью эсквайра. Рональд никогда не слыхал об этой девице и не искал встреч с ней. Однако, его самого нашёл брат мисс Морстен, капитан британской колониальной армии по имени Мартин, с которым у Рональда были какие-то дела. Мистер Морстен обрушился на Рональда с упрёками, из которых мой бывший супруг заключил, что написавший эту заметку проделал с ними крайне злую шутку, что Мэри потеряла жениха, и что её репутация в родных краях пошатнулась. Виновником происходящего семейство Морстен, разумеется, считало лорда Адера — молодого лондонского повесу с дурной по сельским меркам репутацией, заключившего пари или что-то в этом духе. В ходе беседы Рональду удалось переубедить капитана, объяснив, что он стал жертвой того же шутника. Рональд выказал желание съездить в Рэмсгейт, родную деревню мисс Морстен, и убедить её жениха в полной невиновности девушки. Предложение было с радостью принято, и Рональд купил билет на дирижабль, в котором летел капитан Морстен. Помимо всего прочего, мой бывший супруг хотел взглянуть на девицу, из-за которой поднялось столько шума. Кроме того, он справедливо опасался, что, будучи перепечатанной в «Таймс» или другой столичной газете, заметка нанесёт удар по его репутации. Также Рональд намеревался зайти в редакцию рэмсгейтской газеты и выяснить хотя бы приметы наглеца, подавшего объявление.

Это было последнее письмо от Рональда. Больше я не получала о нём никаких вестей.

Когда я узнала о том, что «Георг Первый» прибудет в Лондон, мне захотелось посмотреть на мистера Морстена и, возможно, якобы случайно познакомившись с ним, выведать подробности таинственной истории с помолвкой. Я пришла к причальной мачте и ждала довольно долго. Рядом со мной стояла миловидная девица. Она явно нервничала, то и дело поглядывая на вокзальные часы. Время шло, а ни одного человека, походившего по описанию на капитана Морстена, не появлялось.

Именно тогда, стоя под проливным дождём, я ощутила, что с Рональдом стряслась какая-то беда. Не знаю, откуда у меня появилась эта уверенность, но она пришла и наполнила мою душу отчаянием, а вместе с ним — решимостью во что бы то ни стало докопаться до истины.

Наконец, когда я уже была готова оставить свой наблюдательный пост, с причальной башни сошёл молодой человек, и девица кинулась к нему, повиснув у него на шее. Она называла его Мартином и спрашивала, как всё прошло. Тот, широко улыбнувшись, ответил: «Отлично, Мэри. Просто отлично!». Я отошла к забору, решив проследить за этими двоими.

На следующий день газеты напечатали о таинственном убийстве капитана Мартина Морстена. И я поняла окончательно: мне следует стать неусыпным стражем этой парочки, Кербером, стерегущим каждый их шаг, каждый вздох.

Они не особенно скрывались. Мартин Морстен отрастил усы и бородку, покрасил волосы в светло-каштановый цвет и считал себя в безопасности. Из его разговора с сестрой я поняла, что заметку в газету действительно подала девица, и что в Рэмсгейте считают свадьбу давно состоявшимся фактом. Поэтому когда лорд Рональд Адер отбудет из Британии в романтическое путешествие с молодой супругой, никто не удивится.

Мистер Холмс, мне трудно описать чувства, испытанные мной в те полчаса, когда я слушала эту беспечную беседу. Молодые люди смеялись, мечтали о лучшей жизни, безбедной и полной удовольствий, а моя душа наполнялась ядом, оттуда выжигалось всё то хорошее, что я взращивала в течение последнего года.

Ещё раз повторюсь: мои романтические чувства к Рональду давно иссякли, но их сменили дружеские и, если хотите, материнские. Я искренне желала лорду Адеру благополучия. В конце концов, он был одним из немногих людей, относившихся ко мне по-человечески. Из-за слабости собственной натуры Рональд не сумел дать мне обещанного счастья, но прерывать его жизнь только ради того, чтобы наладить свою собственную, казалось мне ужаснейшим, постыднейшим деянием. Так я сама вступила на дорогу, на которой до сих пор ещё не стояла.

План созрел быстро. Молодой человек выглядел тщеславным, а я всегда отличалась внешней привлекательностью — вы знаете, мне не к лицу излишняя скромность в этом вопросе. Мы познакомились, и начались обычные в таких случаях ухаживания. Его сестра пыталась остановить брата: то ли не желала терять свою долю внимания, то ли предчувствовала беду. От всей души надеюсь на последнее: мне искренне хочется, чтобы она перед смертью страдала. Однако Мартин Морстен в грубых выражениях велел Мэри идти спать. Я опущу омерзительные подробности его домогательств, мне не хочется вспоминать это лишний раз. Мы с капитаном Морстеном поднялись в его спальню, и там я ножом убила его.

Покончив с капитаном, я пыталась ощутить раскаяние, но увы — душа моя оказалась черствее хлеба месячной давности. Из разговора брата и сестры мне было известно, что в комнате Мартина хранится некий «камень», который полковник Моран якобы намеревался подарить королеве. Мы не знакомы с полковником, но я оценила этот душевный порыв. Морстены издевались над подобным проявлением верноподданнических чувств, но в тот момент все люди на земле казались мне лучше меня самой, и я дала клятву отыскать камень и вернуть его полковнику. Вас, мистер Холмс, я прошу помочь мне сдержать обещание. Не все преступления совершаются ради корысти — полагаю, вы знаете эту нехитрую истину лучше прочих. Как доказательство моих слов, прилагаю к письму огромный рубин: думаю, он и есть тот самый «камень», о котором говорили убийцы моего бывшего мужа.

Осуществив месть брату, я занялась сестрой. Помните, я писала, что следила за каждым шагом Морстенов? Мэри каждое утро требовала в номер овсянку и яблочный сок, в то время как её брат предпочитал спускаться и завтракать в гостиничном буфете, либо уходил в ресторан по соседству. Я пошла к себе в номер, переоделась там, спустилась вниз и заказала еду в номер. Поскольку я живу этажом ниже, заказ мне принесли первой. Я поблагодарила горничную, завела с ней разговор и попросила помочь с какой-то мелочью — кажется, перестелить постель или что-то вроде того. Больше всего на свете я опасалась, что мне откажут! Однако славная девушка зашла в номер, и пока она возилась с кроватью, я отравила сок. Яд должен был подействовать не сразу: мне не хотелось, чтобы горничная вызвала врача.

Такова моя история, мистер Холмс, и я могу лишь молить Господа о прощении. Раскаяние, однако, чуждо моей душе. Когда вы будете читать эти строки, я, скорее всего, уже покину территорию Британии: дирижабли нынче летают быстро. Да хранит вас Бог, мистер Холмс!

Ирэн Адер, урождённая Нортон».

Сказать, что я была потрясена — означает не сказать ничего. Шерлок заметил моё состояние и кривовато усмехнулся:

— Да, Джейн, жизнь часто подбрасывает нам банки с ядовитыми пауками, и горе тем, кто рискнёт откупорить такую банку... Пожалуй, самое время ехать в полицию.

Я согласно кивнула, и мы, накинув плащи, вышли на Бейкер-стрит, ловить кэб.

Эпилог

В кабинете Лестрейда ничего не изменилось. Тот же стул, те же стулья, даже констебли, похоже, те же самые. Только на Джиотсане Моран не было наручников.

— Дьявольский план появился у брата и сестры Морстен, когда Мартин оказался в сложной ситуации. Денег у него катастрофически не хватало, и он занимал у всех, до кого мог дотянуться. Инспектор, вы ведь нашли долговые расписки?

Лестрейд выглядел изрядно помятым и заметно тушевался — его не мог не расстраивать промах, который он допустил в расследовании. Когда Шерлок задал вопрос, инспектор встрепенулся и быстро ответил:

— Конечно. Они хранились именно там, где вы и указали, мистер Холмс.

— И что, — хмыкнул Моран, — этот Адер отказал Морстену в займе?

— Вовсе нет, — покачал головой Холмс. — Напротив, он регулярно снабжал Мартина Морстена, с которым когда-то учился вместе, неплохими деньгами. Но любому терпению приходит конец. Вот и лорд Адер потребовал от старого приятеля взяться за ум, прекратить транжирить деньги и отдать, наконец, долг. Морстен был в отчаянии и затаил злобу. Тут подвернулись вы, полковник, и ваше... скажем так, предложение работы. Оно изрядно выручило капитана Морстена, однако оно же разожгло его аппетиты. Регулярно получая послания от сестры, Мартин знал, что дела дома плохи. В его голове созрел коварный замысел.

Холмс грустно покачал головой:

— Мэри Морстен, следуя совету брата, поместила объявление о помолвке в местную газету. Известие о скором браке мисс Морстен с богатым аристократом позволило её родителям взять в долг ещё немного денег. Копию с долговых расписок Мэри отправила брату, и тот собирался предъявить их лорду Адеру в качестве доказательств ущерба, который принесла семье якобы его шутка. Но тут полковник Моран собрался в Европу, и Мартин быстро сообразил, что это можно использовать куда с большим толком. Полковник не просто путешествовал по Европе — он проверял состояние своих активов, намереваясь твёрдо отказаться от наследства, оставленного умершим сэром Огастесом Мораном. Лорд Адер в этот момент прожигал состояние в Люксембурге. Они встретились, и Морстен уговорил Рональда Адера поехать в Рэмсгейт. Мягкий характер последнего из Адеров не позволил ему оставить девушку в беде. С собою Рональд вёз изрядную сумму денег...

— Как всё это... — ракшаси недовольно пожала плечами, не сумев подобрать слова.

— По-британски, дорогая. Всё это очень по-британски. Ничего, — Моран погладил жену по голове, — ты привыкнешь.

— Да, о муж мой. Я привыкну.

А ведь полковник с Джиотсаной, если приглядеться, составляют идеальную пару, промелькнуло у меня в голове. Смогу ли я так же с Шерлоком?..

Поживём — увидим.

— Остальное вы знаете, — подвёл итог Холмс. — Как, должно быть, капитан Морстен обрадовался, увидав миссис Моран! Обрадовался и испугался. Скорее всего, он сидел в соседней каюте – вы ведь помните, они соединяются отдельной дверью – и слушал, как ракшаси разрывает беднягу Адера на части. План из просто хорошего стал идеальным. Однако капитан не знал одного обстоятельства...

— Супруги лорда Адера, — хмыкнул Моран, с непривычной моему глазу нежностью поглядев на собственную жену.

— Да. Ирэн Адер мастерски сумела подделать документы — полагаю, исправление «миссис» на «мисс» доставило ей куда больше хлопот, чем лишняя буква «л» в фамилии — и отомстила за гибель мужа. Сейчас она, скорее всего, направляется в Рио-де-Жанейро, на том самом дирижабле, на который так стремились брат и сестра Морстен. Поскольку между Британией и Бразилией нет соглашения о выдаче преступников, то, полагаю, больше мы об этой женщине не услышим. Дело можно закрывать.

Инспектор Лестрейд коротко кивнул.

Газеты впоследствии много написали о ведущей роли полиции и конкретно инспектора Скотланд-Ярда Грегори Лестрейда в раскрытии смерти Рональда Адера. Имя Шерлока Холмса не было упомянуто ни разу. Насколько я поняла, моего жениха это огорчило, но не расстроило. Он привык отдавать всю славу официальным лицам.

Полковник Моран ушёл в отставку и поселился с супругой в поместье под названием Боскомская долина — том самом, которое отдал ему брат. Долгое время он жил там довольно мирно, вопреки опасениям как моим, так и Шерлока Холмса. Снова мы о нём услыхали через добрый десяток лет, когда он явился просить о помощи для его дочери, попавшей в щекотливую ситуацию. Возможно, когда-нибудь я опубликую и эту историю.

Рубин полковник, как и обещал, подарил Её Величеству. Глаз Вайшнавары отныне сияет среди прочих драгоценностей Короны.

Об Ирен Адер мы тоже ничего не знали долгое время. Однако профессор Мориарти — злейший враг Шерлока Холмса — не мог упустить из своих цепких рук такой ценный инструмент. Впрочем, наша новая встреча произошла нескоро и при таких обстоятельствах, о которых я не имею права писать ни строчки.

Мы с Шерлоком поженились и остались жить на Бейкер-стрит, к величайшей радости миссис Хадсон. Каждый из нас продолжал заниматься своим делом: я лечить людей, он — расследовать преступления, привнося в этот мир упорядоченность и справедливость. И глядя на полёты дирижаблей в британском небе, я каждый раз вспоминаю, чем обязана, казалось бы, ужаснейшему из злодеяний.

А потом иду помогать мужу.

Или просто обнимать его.