Глава 1Дни сплетаются в какое-то огромное размытое пятно. Обыденность, рутина, усталость. Скудный завтрак, состоящий из остывшего кофе и чуть подгоревших тостов. А потом в больницу.
Иногда она меня даже узнает. Невесомо улыбается и нежно треплет меня по волосам. А потом морщится и прикладывает тонкую кисть с проступающими голубоватыми венками к груди.
- Жжет, - словно извиняясь, говорит она.
А я ощущаю бессилие. Нескончаемое, засасывающее, выгрызающее внутренности чувство вины. Ведь это я сделал из нее такую: безжизненную, фарфорово-хрупкую, ранимую. Чертово зелье.
***
Я отчего-то очень хорошо помню тот день. Мне было скучно. Раздражало все, начиная от весеннего солнца, которое заливало небо лимонными лучами и заканчивая тем, что на обед тогда подали овощное рагу.
- Что-то не так, Драко? – осведомляется Панси, жеманно улыбаясь. И за это почему-то очень сильно хочется ей вмазать. Просто чтобы убрать эту тупую ухмылку с ее лица.
- Даже если и так, ты мне можешь чем-то помочь? – огрызаюсь я. – Что-то я сомневаюсь.
Панси надувается, и я слышу довольное фырканье Блейза.
- У тебя что, критические дни? – радуясь собственной шутке говорит Блейз. – С утра на всех срываешься.
Я чувствую закипающую ярость. Блейз мгновенно ретируется.
- Прости, друг, я не смог удержаться. Ну, если тебе скучно, то у меня есть отличный способ развлечься.
Я не особо заинтригован, но «что-то» все-таки лучше, чем «ничего».
- Слышал когда-нибудь о зелье одержимости? – шепчет Блейз, нагнувшись к моему уху. Теплое дыхание щекочет, и я морщусь. Изо рта Блейза несет кислятиной.
- Может быть, - без каких-либо эмоций отзываюсь я. – Оно запрещено в Англии.
- Запрещено для обычных людей, но не для Забини, - гордо выпятив грудь, произносит этот дебил. – У меня есть ровно на одну порцию. Что скажешь?
- Что я скажу на что? – бездумно плеская в кубке тыквенный сок, интересуюсь я.
- Что если мы подмешаем это зелье, скажем, Грейнджер? Узнаем, какие у нее затаенные желания.
Я фыркаю.
- Думаю, это итак ясно. По-моему, она просто мечтает, чтобы наш золотой мальчик наконец-то завалил ее.
- Как грубо, - сморщился Блейз, размахивая вилкой с кусочком мяса, - зато это будет забавно.
***
Я отрываюсь от созерцания серых улиц Лондона и вздыхаю. Пора идти в больницу. Интересно, сегодня она меня узнает?
Целитель Браун встречает меня с хмурым, почти похоронным выражением лица. Господи, она ведь еще жива, она узнает меня! Зачем раньше времени ставить на ней крест? Ведь есть еще ничтожная надежда на то, что…
- Здравствуйте, мистер Малфой, - размеренно произносит Браун, кивая мне, - мисс Грейнджер только что уснула.
- Я просто посижу с ней, - также мирно отвечаю я, - я не стану тревожить ее сон.
Браун смотрит на меня долгим, пристальным взглядом, и мне даже кажется, что там на секунду мелькает сочувствие. А затем он кивает:
- Хорошо, только недолго. Мисс Грейнджер в последнее время может уснуть только с помощью зелий. Сегодня один из тех редких моментов, когда она уснула сама.
Я киваю, и знакомыми коридорами направляюсь в ее палату. С того памятного разговора, когда Браун сказал мне, что у меня есть всего два месяца, чтобы побыть с ней, минула неделя. Ее состояние значительно ухудшилось. Боли – или как она это называет – жжение, почти не прекращались. Как мне позже объяснил целитель, у нее сгорали стенки души. Медленно и мучительно. По сотой доле миллиметра каждый день. Сгорали воспоминания, чувства, ощущения и навыки.
И видеть это – видеть, как она мучается, убивает меня.
Я осторожно приоткрываю дверь, и почти на цыпочках захожу в палату. Мне не нравится здесь. Слишком тихо, и как-то стерильно чисто. Все белое, насквозь пропитанное запахом хлорки. И она на фоне белых простыней кажется еще более хрупкой и бледной. Невыносимо, до зубовного скрежета слабой.
Она и правда спит. Потускневшие волосы растрепанными завитушками лежат на подушке. Руки покоятся поверх одеяла – тонкая бледная кожа, синие дорожки вен. Лицо даже во сне выглядит измученным, под глазами залегли тени. Острые скулы и бескровные губы. Черт, она все-таки такая… охерительно красивая.
Ее грудь медленно опускается и поднимается в такт неровному дыханию. Густые темные брови слегка нахмурены и она временами морщится. От боли.
Я осторожно присаживаюсь на стул, придвинутый к кровати, и замираю. Мне нравится на нее смотреть. Просто смотреть – запоминать ее лицо, запоминать изгиб губ, форму носа. То, как лежат ее кудряшки.
Она внезапно резко вдыхает воздух и морщится, прижимая худую руку к груди. А затем ее глаза открываются, и меня поражает ее взгляд.
Пустой, безжизненный, с расширенными зрачками.
И кричит.
Надрывно, срываясь на хрип, судорожно глотая воздух, кричит. Я срываюсь с места, и взмахиваю палочкой, активируя чары, вызывающие колдосестер, а потом кидаюсь к ней.
Но одно мое прикосновение, и крик переходит в настоящий вой, она резко дергается, и, прижав обе руки к груди, давится слезами, мотает головой.
И задыхается.
Глава 2- Она – моя лучшая подруга! – надрывается Поттер. – Почему мне нельзя к ней?!
- К ней сейчас никому нельзя, - размеренно произносит Браун, - мне очень жаль. Мисс Грейнджер в кататонической коме.
Я бездумно наблюдаю за тем, как Поттер мечется из стороны в сторону, то и дело запуская руки в темные волосы, с каждым разом все больше их взъерошивая. А у меня нет сил даже на то, чтобы подняться с этого чертового стула.
Вчера с ней что-то случилось. После того, как прибежали колдосестры и наложили на нее какие-то чары, она успокоилась. Ее глаза закатились, тело расслабилось, и она упала в подушки. Меня спешно вытолкали из палаты, и закрыли дверь. А потом туда же прибежал Браун и с ним еще несколько целителей.
И долгие, мучительные, выворачивающие сорок семь минут из палаты никто не выходил.
А потом Браун, засыпая меня своими длинными целительскими терминами, объяснял, что же, все-таки, случилось. А я так ничего и не понял. Ничего, кроме того, что из этой комы она может уже не выйти.
- Малфой! – резкий окрик заставляет вздрогнуть. Я поднимаю глаза на взбешенного Поттера.
- Что? – тихо отзываюсь я.
- Какого хрена ты сидишь тут, как статуя?! Почему ты ничего не делаешь?!
Я пожимаю плечами. А что я могу сделать? К ней никого не пускают. Да и пробиваться нет смысла. По крайней мере, мне. Ведь по непонятной причине на меня она реагирует острее, чем на остальных.
- Ты был вчера с ней, когда это случилось? – уже спокойней интересуется Поттер, усаживаясь рядом со мной. Я с трудом удерживаюсь от порыва отодвинуться, и киваю.
- Что ты ей сказал?
- Я ничего ей не говорил. Она спала, - тихо отвечаю я. – Веришь или нет, Поттер, но я меньше всего на свете хотел бы, что это случилось.
Поттер напрягается, и я внезапно думаю, что если он сейчас не сдержится и ударит меня, то я даже не стану сопротивляться. Если кто-то и может избить меня до полусмерти, так это он. У него есть на это право.
- Прости, - внезапно произносит он, и в каком-то отчаянье запускает пальцы в волосы, сжимая их в кулаки, - прости, Малфой. Я знаю, что тебе не просто.
От удивления я даже немного оживляюсь. Что он сказал?
- Просто… я не знаю, я не знаю, кого винить в том, что происходит. Я так устал. Я так боюсь. Я боюсь ее потерять, знаешь? – Поттер опускает голову и из-за этого его голос звучит приглушенно. – Я не знаю, как это, жить в мире, где нет ее. Понимаешь?
И я понимаю. Я внезапно понимаю. Он ведь любит ее – по-дружески, или нет. Но любит, возможно, также сильно, как и я. Также до скрученных узлом нервов, также надсадно.
И ведь никто, кроме Брауна, меня и ее самой не знает всей правды. Поттер и рыжая компания уверены, что дело в психическом заболевании.
Если бы они знали – то точно убили бы.
***
Это были последние недели перед тем, как ее положили в больницу. Почти все экзамены были позади, и лето медленно, но верно вступало в свои права. Мы сидели в скверике, под тенью изумрудных деревьев и молчали. Я тогда держал ее за руку – у нее на редкость красивые ладони. Маленькие, аккуратные, с длинными «музыкальными» пальцами. Они были очень холодными, и я пытался их согреть. Нам не нужно было разговаривать.
Тогда к нам и подошли Поттер и Уизли. Эти два недоумка разрушили хрупкий момент тишины – самой чудесной тишины, которая только может быть.
Но отчего-то Гермионе стоило лишь извиняющее улыбнуться и сжать своими пальчиками мою ладонь – и в глазах Поттера мелькнуло понимание. Он сказал лишь что-то вроде:
- Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, Гермиона.
А потом:
- Если ты, хорек, причинишь ей боль, я размажу тебя по стенке без какой-либо магии.
И утянул готового вступить в драку Уизли. Я помню этот момент – момент искренней благодарности шрамолобому.
***
- Ты здесь всю ночь, - как можно мягче говорю я, - иди домой, выспись хорошенько.
- Ты здесь тоже не первые сутки, - отзывается Поттер, не убирая рук от головы, - и тебе бы не помешало выспаться.
- Момент исторический, не находишь? – я с трудом растягиваю мышцы лица в улыбке. – Мы с тобой заботимся друг о друге.
Поттер не реагирует, продолжая сидеть, сгорбившись.
- Малфой, ты любишь ее? – внезапно интересуется он. – Скажи, любишь? Так, что мысль о потере отдается какой-то колющей болью где-то там, где солнечное сплетение?
- А что изменит мой ответ? – я поднимаюсь со стула и потягиваюсь, разминая затекшие мышцы, - что изменит моя любовь? Лучше ей все равно не станет. Я пойду за кофе. Тебе принести?
Он выпрямляется, и несколько секунд смотрит на меня, словно хочет что-то сказать. Но потом передумывает, и кивает.
- Мне просто черный. С сахаром.
***
- Слушай, Малфой, - Поттер потирает покрасневшие глаза, и делает глоток кофе. С тех пор, как Гермиона впала в эту жуткую – кататоническую – кому, прошло двое суток. Ее состояние «стабильное». То есть, ничего не меняется – ей не становится ни лучше, ни хуже. И за последнее я очень благодарен этой самой страшной коме.
- Что? – устало отзываюсь я.
- Ты ведь любишь ее, да? Ты сможешь без нее жить?
- Я не знаю, Поттер. Еще рано хоронить ее. Все может… наладиться.
Поттер хмыкает, и допивает остывший кофе, слегка поморщившись.
- Мы оба знаем, что этого не случится.
Я молчу, кроша в тарелке безвкусный, полувысохший сдобный кекс.
- Я имею ввиду, что ты готов ради нее… на безумные поступки? На все, просто чтобы вернуть ее? Она ведь дышит. Она ведь жива. Просто…
- У нее почти не осталось души? – довершаю я, собирая пальцем крошки со стола.
Поттер кивает, и замолкает. В повисшей тишине слышен гул голосов, висящий плотным облаком в больничной столовой. Забавно, не правда ли? У каждого из них – своя жизнь. И по сути, мизерному количеству людей есть дело до этого – до того, что она погибает.
- Что ты знаешь о старинных магических обрядах? – после пары минут молчания произносит Поттер. – О тех, которые уже почти позабылись?
Я усмехаюсь формулировке вопроса. Как можно помнить о том, что позабылось?
- Я имею ввиду один конкретный. Ад забытых воспоминаний.
Я вздрагиваю. Не может быть!
- Мне многое известно об это, - отзываюсь я. – А самое главное, что данный обряд – это выдумки предков.
- Не выдумки, нет. То есть, я имею ввиду, а если попробовать? А если попытаться? Отыскать ее душу в аду забытых и ненужных?
- Воспоминаний, - добавляю я. – Воспоминаний, а не душ, Поттер.
- Душа состоит из воспоминаний, - качает головой этот гриффиндорец, - просто они… из-за ее болезни по крупицам теряются. Сгорают. И знаешь, как будто в мозаике теряются частички, и из-за этого нельзя сделать нормальную картину. Также и у нее. Ее душа просто… не заполнена. А если отправиться в Ад забытых воспоминаний и отыскать там – самые значимые, то… ее можно вернуть.
Я морщусь.
- Кто сказал тебе эту чушь?
- Древние легенды, рассказанные нашими предками и описанные в книгах. У Гермионы их полно.
Поттер с аппетитом откусывает от кекса, и продолжает говорить уже с набитым ртом.
- Я прочел несколько историй. И везде, везде одно и то же. Потеря воспоминаний, уничтожается душа. Человек уже не способен любить или ненавидеть, потому что у него нет души. Понимаешь?
Отчего-то я начинаю видеть в его словах логику. Или может мне просто хочется ее видеть?
- А воспоминания, ты знаешь, воспоминания? – словно увидев в моих глазах заинтересованность, Поттер резко воспрял духом. - Воспоминания, все до единого, они записываются судьбой в тетрадь жизни. И когда судьба решает, что эти воспоминания больше не нужны, она вырывает листы из тетради и сжигает. Пепел, понимаешь? Все превращается в пепел.
Его речь становится сбивчивой и сумбурной, он перебивает сам себя, размахивает руками и выглядит, как сошедший с ума.
- Но иногда, иногда ты знаешь, достаточно всего трех или четырех главных, самых важных воспоминаний, чтобы вернуть душу. Иногда огонь судьбы уничтожает записи на листах, но их можно прочесть, если они не рассыпались…
- Поттер, - перебиваю я, с силой потерев лицо ладонями, - успокойся. То, что ты говоришь, мне давно известно. Из детских страшилок, которые мне рассказывала няня перед сном. Это все – небылицы. То же самое, что и знаменитые сказки барда Биддля.
Он замолкает и сгорбливается на стуле. А потом тихо произносит:
- А почему бы не попытаться? Что мы теряем? Что останется у тебя, если она умрет?
- Поттер, заклинания для проведения обряда утеряны, - я морщусь, - то есть, этих заклинаний никогда и не было, - я трясу головой, словно пытаясь избавиться от глупых идей, - мы можем лишь надеяться на чудо.
Он улыбается какой-то сумасшедшей, жалобной улыбкой. И тихо произносит:
- А что, если я нашел то, что нам нужно?
Глава 3Глава 3
Его руки худые, обтянутые сморщенной бледной кожей, на которой яркими коричневыми пятнышками выделяются пигментные пятна. Узловатые пальцы с обломанными желтыми ногтями производят гадливое впечатление. Волосы – жидкие, слипшиеся от грязи, обрамляют худое лицо, испещренное морщинами. Верхние веки обвисли, и поэтому почти не видно глаз. Он по-старчески кряхтит, иногда срываясь в мокрый, лающий кашель. На нем потрепанный балахон в непонятных пятнах, на ногах – грязные ботинки. А опирается он на кривую, замызганную палку.
Поттер стоит рядом, в его изумрудных глазах лучится надежда.
Я решаюсь нарушить повисшее молчание.
- Поттер. Кто это?
- Заур, - отзывается Поттер, - он – хранитель тайны.
Старик смотрит на меня исподлобья, нехорошо ухмыляясь, при этом обнажая полусгнившие зубы.
- Хранитель какой тайны? – терпеливо спрашиваю я. - Как его вообще запустили в больницу в такой одежде?
Поттер словно не слышит меня, продолжая смотреть на старика этим своим идиотским воодушевленным взглядом.
- Он – единственный из тех, кто знает дорогу в Ад. Ад забытых воспоминаний, понимаешь, Драко? Он помнит заклинание, он помнит обряд, он отведет нас туда.
Я натягиваю мышцы лица в улыбке, и, схватив Поттера за локоть, оттаскиваю его в сторону.
- Во-первых, Поттер, не сходи с ума. Во-вторых…
- Драко, что тебе стоит попробовать?
Имя, вылетевшее из его уст уже во второй раз, снова режет слух. Я морщусь, но никак не комментирую это.
- Ничего не стоит. Что он просит за это?
- Десять тысяч галлеонов.
Большая сумма, но не критическая для Малфоев. Но отдавать десять тысяч полубезумному старику?
- Скинемся 50/50? – быстро проговаривает Поттер. – Драко, давай хотя бы попробуем. Он рассказал мне о ритуале все.
В больничных коридорах пусто, и невыносимо тихо. Поэтому когда Поттер повышает тон, его голос эхом отражается от белых стен и укатывается куда-то вдаль.
- Не ори так, - шепотом прошу я. – Что этот безумец рассказал тебе?
Поттер не отвечает, утаскивая меня обратно к застывшему в неподвижности старику. Тот снова впивается в меня тяжелым взглядом мутно-голубых глаз, и мне становится не по себе.
- Я предлагаю обмен, Драко Малфой, - неожиданно произносит он скрипучим, как колеса старой телеги, голосом, - не плати мне денег. Я взамен заберу твою душу. Если ничего не получится.
Поттер резко вдыхает воздух, и вцепляется в меня мертвой хваткой. Я знаю, о чем этот старик. По древним преданиям, обряд, который позволяет отправиться в ад забытых воспоминаний, может закончиться только двумя способами. Либо пепел воспоминаний будет найден, и обе души вернутся из этого самого ада невредимыми. Либо пепел найти не удастся, и тогда душа проводника, который разыскивает эти самые воспоминания, не сможет вернуться. Говорят, что в том аду живут твари, которые питаются такими душами. Целыми, заполненными воспоминаниями и эмоциями до краев. И что такие души – заблудших, ищущих – самые ценные. И есть каста высших – древнейших волшебников, способных вернуть душу проводника. И он же может распорядиться этой душой так, как пожелает.
- Ты правильно понял. Твоя душа будет многого стоить, - пробормотал старик, цепляясь взглядом за мое лицо. – Ты согласен?
И я отчего-то начинаю это чувствовать. Страх. Липкий, засасывающий, сковывающий душу холодными кандалами.
- Ты не веришь мне, Драко Малфой, - скрипуче произносит старик, - не веришь, что я принадлежу к касте высших? Не верь глазам, они – обманщики.
- О чем он? – шепчет Поттер мне на ухо. – Что он имеет ввиду?
- Ты ведь пойдешь с ним, Гарри Поттер? – переключается на него Заур, отведя, наконец, этот мутный взгляд от моего лица. – Ты пойдешь с ним искать воспоминания этой почти ушедшей? Я же вижу в твоем сердце тепло. Тепло и… безнадегу. Ты любишь ее, не так ли? Но смирился с мыслью о том, что она выбрала другого.
И я с четкостью осознаю это. Поттер боялся. Боялся идти неведомо на что в одиночку. А кроме меня больше никто не решился бы. Кроме меня и него больше никто не был в таком отчаянье.
- Я пойду, - кивает Поттер, - и заплачу столько, сколько нужно.
- Э, нет, - улыбка старика больше похожа на измученную агонией боли гримасу, - нет. Ваши души стоят куда больше жалкого золота. Если вы готовы, я могу приступить к обряду прямо сейчас.
Глава 4Глава 4
Глаза старика закатились, обнажая желтоватые, в сеточке капилляров, белки глаз. Его худосочное тело сотрясает глубокая дрожь, крючковатые пальцы то сжимаются в кулаки, то распрямляются веером. Он бормочет какие-то непонятные слова. Кажется, это латынь. А мы с Поттером сидим возле постели Гермионы и, наверное, думаем об одном и том же: какого хрена здесь происходит?
Уговорить Брауна оказалось легко. Казалось, он знает, что ей уже ничем не помочь и поэтому дает нам волю прибегать к самым глупым способам. А может, его убедили триста галеонов, щедро отсыпанные Поттером.
А потом началось это. В погруженной в сонную тишину палате слышался хриплый, прерывающийся шепот старика. И все эти хреновые спецэффекты, когда он то начинал слегка подвывать, то хрипеть, то трястись в судорогах.
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем я морально решаюсь остановить этот бред и вытолкать старика вон. Но случается неожиданное.
У меня в голове словно что-то взрывается, а в груди разрастается острая, пронизывающая, такая охренеть и до ужаса холодная боль. Словно что-то насильно вытаскивает сердце. На такой тонкой, но прочной нити, по миллиметру. И я буквально чувствую, как рвутся сосуды, которые держат это гребаное сердце на месте. Словно откуда-то со стороны я слышу свой собственный крик, и, кажется, крик Поттера. И совсем тихо, но так наждачно раздражающе завывания старика, на высокой, почти ультразвуковой ноте.
А затем моя черепная коробка взрывается. На самом деле или мне просто кажется, из-за адской боли, но я буквально чувствую это. А затем наступает темнота.
***
- Драко! Драко, ты в порядке?
Я с трудом разлепляю веки и вижу прямо перед собой взволнованное лицо Поттера. Он выглядит неважно, глаза слезятся, он весь в непонятных бурых разводах, словно в засохшей крови, волосы выглядят не мытыми с несколько месяцев. Но в глазах его, помимо беспокойства, сияет триумф.
- Поттер, - хрипло выдавливаю я, - какого хрена происходит?
- У него получилось. Слышишь? У него получилось, мы здесь, это тот самый Ад. Из книг.
Я пытаюсь привстать и неожиданно ощущаю свое тело. Каждый мускул словно налился свинцом и такой жидкой, выворачивающей болью. Я морщусь и валюсь обратно на землю.
- Где мы? – полушепотом интересуюсь я.
- Понятия не имею, - отзывается Поттер, усаживаясь рядом прямо на грязный пол, - я не выходил наружу. Хотел подождать, пока ты очнешься. Но знаешь, я осмотрелся тут. Похоже на какой-то заброшенный сарай, или что-то наподобие.
Я приподнимаюсь на локтях и оглядываюсь. Похоже, Поттер прав. Скорее всего, раньше здесь хранили ненужный хлам, который было жаль выбросить. Кое где валяются обломки мебели и выцветшие тряпки.
- Поттер, это…
- Тихо! – внезапно перебивает он. – Слышишь?
Я послушно прислушиваюсь. Снаружи доносятся обрывки разговора, голоса – очевидно, мужские, приближаются.
- Быстро, сюда! – Поттер грубо хватает меня за локоть, заставляя подняться, и утаскивает куда-то в темный, заваленный грязным тряпьем угол.
- …и что Томас нашел эту золотую жилу, это просто чудо! Я наконец-то поем мяса вдоволь!
- Не радуйся раньше времени, Джо. Правительство совсем скоро поймет, что все не так просто, и нас посадят в яму с червями за разграбление богатств страны, - хриплый бас звучит насмешливо.
- Не надо каркать, - этот голос чуть выше, и, кажется, моложе, - Томас сказал, что за нашу находку можно выручить тысячи красных тенов.
Послышался шум открывающегося замка и мужчины, не переставая разговаривать, вошли внутрь.
- Ну, посмотрим еще, что это за жила. Твои рассказы меня не впечатляют.
- Прекрати уже, отец, - Джо явно начинал раздражаться, - разве ты не хочешь перебраться в соседнюю страну, купить там чудный домик подальше от границы и ближе к центру? Кто знает, может, там и правда жизнь куда лучше, чем у нас.
Послышался какой-то шорох, и непонятный звон. А затем восхищенный выдох:
- Черт, Джо! Это что, образец оттуда?
- А я о чем? Там таких не меньше десятка, это точно! Каким-то невообразимым образом эти осколки оказались в одном месте. Что скажешь? Где ты видел такую красоту еще?
Поттер внезапно выпучивает глаза и зажимает нос, борясь с подступающим чихом. Выходит у него плохо и он, забавно взмахнув руками, чихает. Так, что вздрагивает всем телом.
Голоса тут же замолкают.
- Твою мать, Поттер! – шиплю я, сжимаясь, словно это как-то поможет.
- Здесь пыльно, - оправдываясь, произносит он, - прости.
- Поздно извиняться, - продолжаю шипеть я, - молись, чтоб нас оставили в живых.
