"Сидя на крыше""Я, сидя на крыше, не ниже, не выше,
Решил все давно, но есть одно но - тебе все равно.
Я, сидя на крыше, в сто раз к тебе ближе,
А ты, как назло, не смотришь в окно - тебе все равно."
---------------
Почувствовав тычок под рёбра, Джеймс Поттер тихо заворчал и дёрнулся, отодвигаясь от неизвестного раздражителя с твёрдым намерением досыпать дальше. Найдя наощупь под боком нечто относительно мягкое, Поттер довольно зевнул и привалился к импровизированной подушке, ни на миг не разлепив сонных век.
Сириус и Ремус с недоверием переглянулись и одновременно перевели взгляды на мирно сопящего между ними Джеймса. В глазах Блэка загорелся подозрительно весёлый огонёк.
– И вправду ведь вымотался! Что-то здесь нечисто, а, Рем? – шёпотом поделился он соображениями с Люпином. Тот, безуспешно пытаясь освободить свой локоть от прикорнувшего на нём Поттера, только вздохнул. Ладно уж, спать на Истории магии – куда ни шло, но на ЗОТИ – такого Джеймс всё-таки не допускал.
Раньше не допускал.
Джеймс темнящий и рассеянный, да ещё и где-то пропадающий в одиночестве – это было не просто подозрительно.
Сириус многозначительно посмотрел на Ремуса, тот в свою очередь красноречиво скосил взгляд на Питера. Петтигрю с тревогой стрельнул глазами в сторону Джеймса и, подняв голову, кивнул Сириусу, замыкая круг.
– Поттер!
От возмущённого шипения Лили Эванс дёрнулся даже Сириус. Люпин, нарочно склонившийся пониже, чтобы прикрыть дремлющего друга, оглянулся на неё виновато и одновременно почти умоляюще. Та, кажется, благородства товарища не оценила и одарила коллегу-старосту пылающим взглядом, полным праведного возмущения.
– Поттер, непутёвая твоя голова, ты сегодня весь день дрыхнешь! – прошипела Лили. Джеймс, не до конца просыпаясь, вскинулся на голос и нечаянным движением руки с грохотом уронил чернильницу.
– Не сплю я, – буркнул Поттер, старательно пытаясь сидеть прямо и не замечая трёх синхронных скептических взглядов друзей-мародёров.
– На ночь двери заколдую, – пообещал Ремус, украдкой сводя с мантии жирные чернильные пятна.
Замок на старой неподатливой двери скрипнул, и Джеймс вынырнул наружу, на мгновение зажмурившись от порыва прохладного ветра. Свет то появляющейся из-за туч, то вновь прячущейся молодой луны пятнами высвечивал изгибы хогвартских крыш.
Поттер поплотнее закутался в мантию и двинулся вперёд, ловко огибая тёмные углы и то и дело посматривая на ориентир – гриффиндорскую башню. Вернее, на третье по счёту – если считать от кромки крыши – окно, которое – ему сегодня везло! – тускло светилось. Джеймс усмехнулся мысли, что отличницу Эванс может мучить бессонница. Было бы забавно, если бы она, например, мечтала о нём у окна при свете луны – как там положено в этих ужасающих творениях горе-литераторов? Хотя он бы и не отказался, но Эванс есть Эванс, она скорее будет полночи не спать из-за какого-нибудь навороченного зелья.
Да и потом, если бы она в самом деле заметила его, Джеймса Поттера, сидящего в ночи на крыше и пялящегося на окна женской спальни, она, скорее всего, не сходя с места, устроила бы ему фирменный разнос. Так что – Джеймс уселся поудобнее и вновь оглянулся на мерцающее окно – и в нынешней ситуации есть плюсы.
В окне на секунду мелькнула высокая тень, и Поттер резко выпрямился, всё-таки надеясь, что – может быть! – именно Лили сегодня не спится и Лили зачем-нибудь да выглянет наружу. Ну, хотя бы проверить, не шастают ли в ночи по крышам нерадивые ученики. Но тень исчезла так же быстро, как и появилась, а в следующий миг погас и огонёк. Джеймс несколько разочарованно выдохнул и, поглубже натянув перчатки, откинулся спиной на черепичный скат, погружаясь в сладостные мечтанья.
– Полюбуйтесь: одинокий полуночник в засаде на, – Сириус прищурился, прослеживая взгляд Поттера, – женскую спальню. Мне кажется, ты слегка ошибся со временем охоты?
– Я жду рассвета, – проворчал Джеймс, скосив взгляд на усевшегося рядом Блэка. – Выследил, всё-таки.
– Просто ждёшь рассвета? Не пытаясь ворваться в окно или устроить на крыше фейерверк? – тот демонстративно застонал, возводя глаза к небу. – Приплыли, господа. У почтенного мародёра Поттера обострение синдрома Эванс, мы его теряем!
– Это называется любовь, друг мой, – мягко заметил Люпин, вынырнувший с другой стороны.
Джеймсу очень хотелось возмутиться такому вопиющему нарушению его уединения, но наткнувшись на насмешливое сочувствие во взгляде Сириуса и понимающую улыбку Ремуса, только рукой махнул.
– Просто ей и так, и так всё равно, а здесь я могу просто сидеть и... – Поттер нахмурил лоб, пытаясь подобрать слова.
– ...и мечтать? – предположил Питер, осторожно косясь на край крыши и подсаживаясь к ним рядом с Люпином. Джеймс отрицательно мотнул головой.
– ...и мёрзнуть, – подсказал Блэк.
– И ждать, – поправил его Ремус, задумчиво вглядываясь в зыбкие очертания гриффиндорской башни. – Счастливый ты человек, Джеймс.
Сириус и Питер переглянулись.
– Вирус влюблённого кретинизма, кажется, заразен, так что самое время нам запастись противоядием, – глубокомысленно изрёк Блэк. Петтигрю многозначительно закивал в ответ и выудил из кармана какой-то свёрток.
– И чего же сегодня недосчитаются на хогвартской кухне? – поинтересовался Люпин.
– Не ёрничай, Рем, сам же говорил, что шоколад полезен для здоровья и сосредоточенности мыслей, – усмехнулся Сириус. – Учитывая, что мы сейчас все вчетвером зачем-то сидим на холодной крыше без мало-мальски значительной цели, по-моему, это как раз к нашему диагнозу.
– Не хочу даже слышать, где вас четверых носило, – гроза нарушителей Лили Эванс пробуравила взглядом вздохнувшего Ремуса и красноречивым взглядом обвела остальных мародёров, напоследок остановившись на Джеймсе, – вам повезло, что вы пропустили только завтрак.
На стол шлёпнулся увесистый пакет.
– Съедите по дороге, – бросила Лили, поворачиваясь к выходу. – Поражаюсь, Поттер, как тебе так повезло с друзьями, – она изящно проскользнула между расступившимися друзьями. – Но если засеку ещё раз – не рассчитывайте на милосердие! – крикнула Лили напоследок у самого портрета.
ВидениеОна прошла, как каравелла, по зеленым волнам
Прохладным ливнем после жаркого дня
Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она
Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я.(с)
--------------------
Для того, чтобы поймать его в тот самый редкий момент, когда ненадолго выбравшийся в Лондон Ремус пробирался сквозь толчею Косого переулка к Дырявому котлу, нужно было быть либо очень целеустремлённым человек, либо обладать прорицательскими способностями. Целеустремлённости у Андромеды Тонкс было не занимать, это Люпин знал с самой их первой встречи, а после того, как эта невозмутимая леди ухватила его за локоть и ловко оттащила с дороги в сторону, подумал, что и второе предположение может оказаться правдой, чем чёрт не шутит, когда речь идёт о Блэках.
– И долго ты собирался от нас бегать? – суровым тоном поинтересовалась Андромеда, оглядывая старого знакомца. Несмотря на грозно нахмуренные брови, в глазах её плескались насмешливые искры. – Кожа и кости! В какой глуши ты прятался, Ремус Люпин?
– То здесь, то там, – неопределённо пожал плечами тот и, не сдержавшись, виновато улыбнулся. – Прости, Андромеда, последние несколько лет я был больше занят выживанием. Не сказать, что это всегда весело, зато помогает забыть.
Она смягчилась и понимающе сжала его руку.
– Хорошо, что ты в итоге вернулся. Но на сей раз не отвертишься – жду тебя на выходных на обед. И приготовься подробно рассказывать о своих путешествиях.
– Это скорее скитания, и повесть выйдет печальная, – попытался отговориться Ремус, но миссис Тонкс прервала его одним небрежным жестом.
– Не имеет значения, Дора всё равно от тебя не отстанет, пока не вытрясет подробности. Но учитывая, что ты не навещал нас уже – сколько там лет? – это ещё слабая компенсация.
– Мне нет прощенья, – сдался Люпин. – Если ты так настаиваешь, приду.
– Адрес-то не забыл? – поинтересовалась Андромеда таким светским тоном, как будто они виделись едва ли не каждодневно.
Адрес Ремус помнил и так, но предусмотрительная миссис Тонкс всё-таки прислала ему сову с напоминанием.
Путей к отступлению не было, и в субботу Люпин стоял у двери, выглядевшей точь-в-точь как всегда, вплоть до таблички с именем. Только вот вместо улыбчивой хозяйки Андромеды на сей раз ему открыла юная девица с совершенно невообразимым цветом волос в не менее невообразимом наряде. Которая тут же поскользнулась на коврике и упала прямо в объятия едва успевшего среагировать Ремуса.
– Нимфадора? – выдал он на автомате, припоминая смешливую девчушку с огромными любознательными глазищами.
– Тонкс! – тут же возразила она и смутилась, отпрянув. – Простите, мистер Люпин. Вы в порядке? Я вам ничего не сломала? Да проходите уже!
– Разве что гордость, – усмехнулся Ремус, – Хотя у меня её и так книззл наплакал, но всё-таки грустно, когда старые знакомые обращаются ко мне так, как будто я старый усатый профессор. Нет, на самом деле, шутка, конечно, но, пожалуйста, Тонкс, я ещё не настолько стар, чтобы ко мне на «вы» и по всей форме.
– Замётано! Но если ещё раз назовёшь по имени... – она шутливо сощурилась и звонко рассмеялась, заставляя его невольно улыбнуться. Ей должно быть семнадцать, наверное, мелькнула мысль. Нет, даже восемнадцать. А глаза – пусть сейчас они были другого цвета и даже, кажется, размера – были всё такими же сумасшедшими.
Дора и впрямь могла уболтать кого угодно, – эту простую истину Люпин осознал, когда по прошествии нескольких часов, заметив поблёскивающую сквозь щель занавесок луну, внезапно почувствовал, что скупой рассказ о его скитаниях вылился в полноразмерный роман-эпопею – с не менее обширными комментариями от юной Тонкс. И глядя в её горящие глаза не менее ясно осознал, что прерваться не получится – да уже и не хочется.
Не то чтобы Ремус ожидал хоть какой-то удачи, но всё-таки в который раз возвращаться с отказом было обидно. Но, в конце концов, «оборотень уже двадцать седьмой год, никого пока не покусал» вряд ли считается положительной характеристикой.
Мимо прошла молодёжная компания, занятая бурным обсуждением. Люпин, отойдя в сторону, с лёгкой ностальгией оглянулся на удаляющихся ребят. И замер, случайно натолкнувшись на подозрительно знакомый взгляд.
Ремус моргнул и сощурился, пристально вглядываясь в толпу, но никого знакомого так и не увидел. До тех пор, пока из людского потока не вынырнула хрупкая фигурка, которая буквально на ходу меняла облик.
– Привет! – Нимфадора Тонкс широко улыбнулась перед самым его носом. – Вот уж не ожидала тебя здесь встретить!
– Взаимно, – признался Люпин со смешком. – Позволишь поинтересоваться, чем ты так занята?
Дора небрежно махнула рукой.
– Так, задержалась после занятий. А ты?
– Как и всегда, возвращаюсь домой до следующего собеседования, – сыронизировал Ремус. Тонкс раздражённо фыркнула.
– Идиоты, – вынесла она безапелляционный вердикт. Люпин качнул головой, но невольно улыбнулся.
– Но с другой стороны, это значит, что тебе нечем заняться... – задумчиво произнесла Дора, – а значит, ты вполне можешь составить мне компанию в чаепитии.
– А твои коллеги не обидятся на твоё внезапное исчезновение? – осторожно спросил тот.
– Не думаю, – отозвалась Тонкс. – И потом: эти физиономии я вижу почти каждый день, а тебя – хорошо если раз в год к родителям на обед заскочишь! И это при том, что я готова поспорить, что новостей у тебя больше – и куда более интересных.
На площади Гриммо, почти у самого Сириусова дома его хрипло окликнул чей-то женский голос. Ремус обернулся и увидел ковыляющую старушку в цветастом шарфе.
– Молодой человек, не подскажете, как пройти до почтового отделения? – прошамкала она, поднимая на него окружённые плотной сетью морщин глаза. Люпин наморщил лоб, как будто глубоко задумавшись.
– Полагаю, если вы пройдёте направо и на перекрёстке сядете на автобус, вы через одну остановку окажетесь у цели... – он озорно усмехнулся, – мисс Тонкс.
– И как это называется? – почти возмущённо воскликнула она неожиданно высоким для тщедушной старой леди голосом. – Рем, я не отстану от тебя, пока ты не откроешь свой секрет.
Он пожал плечами, галантно пропуская Нимфадору вперёд к дверям штаба.
– Волчья интуиция. Или счастливая случайность. Что тебе больше нравится.
Тонкс многозначительно фыркнула и сосредоточенно протиснулась по стеночке в кухню. В тусклом свете было видно, как в мгновение ока на месте потрёпанной старушки появляется слегка угловатая юркая девушка с чуть вздёрнутым носом. Люпин незаметно улыбнулся метаморфозе: он не мог бы, наверное, сказать, что именно, но что-то было общее и в её старческом прикрытии, и в этом, ближе к настоящему, конечно, но всё равно нарочито вызывающем облике.
– Извините за бардак, – Сириус развёл руками, но судя по выражению лица не чувствовал себя и в малейшей степени виновным. – Я бы, конечно, всё здесь спалил и не мучился, но Молли настаивает на генеральной уборке.
– Ну, может, найдём что-нибудь полезное? – Дора с интересом оглядела пустующую кухню.
– Чаю? – Блэк, как радушный хозяин, направился к плите. – Рад наконец пообщаться с тобой не на бегу, моя дорогая племянница, – добавил он, оглядываясь на Нимфадору. – А ты, смотрю, времени зря не теряла...
– Мы совершенно случайно столкнулись на пороге, – поправил его Ремус, пытаясь пресечь развитие темы на корню.
Тонкс еле слышно хмыкнула и поднялась с места, несильно задев столешницу локтем.
– Сириус, ты не против, если я осмотрюсь? Очень уж любопытство раздирает, – она посмотрела на дядюшку умоляющими большими глазами.
– Если что-то подозрительное попадётся – полный карт-бланш, хоть адским огнём пали, – благородно махнул рукой Блэк и усмехнулся, провожая хрупкий силуэт взглядом. – Благодарение всем богам, в полку нормальных родственников моего чокнутого семейства прибыло. Чёрт, я Нимфу даже не узнал в первый раз, так вымахала.
– По-моему, она не сильно изменилась, – заметил Люпин, в задумчивости поглаживая ладонью кружку. – Всё те же неуёмная энергия и сногсшибающая жизнерадостность.
– Какие интересные размышления, Лунатик, – протянул в тон ему Сириус, глядя куда-то поверх головы друга. – Но не могу с тобой не согласиться, племяшка у меня хоть куда.
То ли общая настороженность так на него влияла, то ли от недосыпа стало всякое мерещиться, но Ремус то и дело ловил себя на мысли, что ищет в лицах прохожих знакомые черты. И если для большинства людей это звучало бы романтично, то в его случае – как минимум странно, поскольку искать в большом городе метаморфмага – задача даже на сильно нетрезвую голову невероятная.
Но почему же, чёрт возьми, его словно преследовало ощущение, что она где-то рядом? Дора, в конце концов, занятой человек, аврор, да и в Ордене то и дело нагружали – часто вместе с ним, виделись они довольно часто – и в совершенно очевидных для встречи местах.
А может быть, ему просто хотелось, чтобы взгляды, которые он ловил на себе и случайные улыбки, которые ему удавалось поймать на лицах горожан, принадлежали ей?
В глазах чуть не сбившей его с ног велосипедистки Ремусу чудились те же искорки, что он видел во взгляде Тонкс, и ему даже подумалось, что неплохо узнать у Доры, умеет ли она ездить на велосипеде. Приветливая улыбка, которой ни с того ни с сего вдруг одарила его девушка у Дырявого котла, чуть не заставила Люпина споткнуться, и он, спохватившись, только и смог, что улыбнуться в ответ.
А на Гриммо он ловил падающую Тонкс на лестнице, склеивал разбитые ею тарелки, смеялся над авроратскими байками и то и дело украдкой поглядывал на неё, пытаясь найти хоть какое-то подтверждение своим ощущениям.
Иногда его подзуживала полузабытая мародёрская половина. Подойти и проверить, совершить какую-нибудь глупость, заставить скрывающуюся Дору засмеяться, как умеет только она, или сдаться – в конце концов, что с того, если он ошибётся? И всё-таки, раз за разом убеждая себя, что это ребячество, Люпин отводил взгляд, исчезал за углом и оборачивался в невесть откуда взявшейся надежде, что кто-нибудь обернётся.
К праздникам неожиданно разошлась погода, и Ремус, спасаясь от бури, юркнул в ближайший книжный магазин, так удачно оказавшийся по пути к площади Гриммо.
Несмотря на бушующую снаружи стихию, внутри было совсем немного народа, и Люпин, переведя дух, прошёлся мимо книжных полок, остановившись у секции художественной литературы. У стеллажа стояла, изо всех сил пытаясь дотянуться до верхней полки, девушка, закутанная широким шарфом. Ремус, недолго думая, подошёл ближе и, ухватив книгу за корешок, протянул даме.
– Прошу вас, мисс.
Та, раскрасневшись, улыбнулась.
– Спасибо вам!
Люпин мимолётно улыбнулся в ответ и повернул было обратно, как вдруг что-то словно заставило его замереть. Он остановился и оглянулся через плечо. Девушка с шарфом смотрела на него исподлобья, как будто застигнутая врасплох на месте преступления. Мгновение – и она поспешно опустила взгляд и поспешила к выходу.
Ремус в ошеломлении моргнул и, спустя пару секунд, сорвался с места.
Незнакомку он нашёл на крыльце: она стояла под навесом и, зябко ёжась, щурилась от снега.
– Простите, – окликнул её Люпин, чувствуя, что сам сейчас провалится сквозь землю. Девушка от неожиданности вздрогнула и обернулась.
– Простите, если напугал вас, – повторил Ремус и протянул ей наколдованный за спиной цветок. – Просто... Примите в честь праздника, ладно?
Тихий стук в дверь вырвал Люпина из полудрёмы.
– Можно? – раздался из-за двери непривычно тихий голос Нимфадоры.
– Конечно, – Ремус поспешно вскочил, откладывая чуть не усыпившую его книгу.
Дора бесшумно проскользнула в комнату.
– Ты прости, что так поздно, – она дёрнула плечом, – но, наверное, мы до Рожества и не увидимся, а мне хотелось тебе кое-что отдать. Подарить, то есть, – поправилась Тонкс. Люпин удивлённо посмотрел на неё.
– Право же, Дора... – рассеянно начал он, но та, прерывая словесные излияния, просто сунула ему в руки увесистый пакет с чем-то твёрдым.
– Просто мне хотелось поздравить тебя пораньше, – пояснила она. – Разворачивай!
Ремус осторожно стащил обёртку и застыл, едва взглянув на название книги. Обычной маггловской книги, которую он сам несколько дней назад держал в руках.
-Я подумала, тебе по душе будет немного отвлечься, – Дора улыбнулась и, подавшись вперёд, порывисто обняла его.
– Надеюсь как-нибудь после всё-таки встретиться с тобой и отпраздновать по-человечески, – добавила она, лукаво глядя на Люпина, перед тем, как исчезнуть в коридоре.
Ветер новых днейИ только ветер новых дней
Велит лететь еще быстрей,
И вдаль зовет -
Пой, пока хватает духа продолжать полет,
Пой, пока везет.(с)
--------------------
Первокурсники толпятся, топчутся между рядов. На виду у всего зала, но их и без того отличить проще простого: притихшие, нахохлившиеся, как замёрзшие воробьи, напряжённо стискивающие пальцы на удачу. Им кажется, что сегодня решается их жизнь, и они со смесью страха и надежды взирают исподтишка на старую морщинистую Шляпу.
Сколько их, таких разных и таких схожих между собой, повидала за свою долгую жизнь Шляпа? Она считывает мысли юных волшебников, не применяя никаких заклинаний, смотрит им в души – и видит там самые сокровенные их желания.
Мальчишка со слишком хорошо знакомой фамилией Блэк шагает, как будто партизан на казнь, делая вид, что ему всё равно, и стискивает пальцы в кулаки, впиваясь в них своими же ногтями. Он почти обжигает своей отчаянной жаждой жить, пылает готовностью совершить невозможное и повернуть судьбу против течения. Он мечтает о том, что когда-нибудь будет счастливым – и старая Шляпа редко когда настолько уверена в своём диагнозе.
Второй – едва унимающий сумасшедшее биение сердца – чуть медлит перед тем, как выйти из шеренги, но Шляпу натягивает резким рывком, словно бросается в омут. Он готов, кажется, полюбить весь мир, если только у него появится шанс, не оставить ничего себе, и в мечтах маленького Ремуса Люпина – у него есть друзья. Он неверяще вздрагивает, слыша вердикт Шляпы, и тут же улыбается – как никогда счастливо.
Третий – Петтигрю – в растерянности едва не промахивается мимо стула, когда Шляпа, слишком большая, съезжает ему на глаза. Он затаивает дыхание и ждёт, зажмурившись. Мечты его робки и как будто спрятаны в полутёмном углу, но эта помеха – не для Шляпы, конечно. Он хочет быть сильным, добрым и похожим на смеющихся беспечных парней, которых видел в поезде, и Шляпа, конечно, принимает его желание.
Поттер, на сей раз Джеймс, даже не задумывается о вариантах. Он уже чувствует себя почти дома и уже строит планы по освоению замка. Впитавший с детскими сказками и отцовскими байками невероятное жизнелюбие, он не мечтает – он совершенно уверен, что именно ему предначертано объять необъятное, перевернуть мир вверх дном и устроить что-нибудь великолепно-героическое. И старая Шляпа, вспоминая своего давнего-давнего хозяина и друга, с усмешкой – и всё-таки чуть-чуть, но гордостью – возвещает, в который раз за сегодняшний вечер:
– Гриффиндор!
Последние экзамены сданы, дата отъезда – давно известна, но никто, разумеется, даже не начинал собирать вещи. Быть может потому, что никто до сих пор всерьёз в это не верит – в то, что они вот-вот перешагнут очередной жизненный порог. Или – не хотят?
Неразлучная компания расположилась у берега, под раскидистыми кустами. Все разговоры – о будущем, но – в шутку. Хоть одновременно и почти всерьёз, но по-настоящему всерьёз будет после.
Джеймс, разлёгшийся на траве, громогласно приглашает всех на собственную свадьбу. Сидящая рядом Лили, конечно, фыркает и предупреждает, что всё может измениться, но, в самом деле, кто ей теперь поверит? Слишком уж влюблёнными глазами она смотрит на Поттера, заботливо укладывая его голову себе на колени.
А Джеймс, жмурясь, как от весеннего солнца, не останавливается на достигнутом:
– Готов поспорить, что следующим будет Питер – Пит, слышал, какая у тебя задача?
– Почему это вдруг я? – подозрительно спрашивает тот, чуя подвох и чуточку краснея.
– Потому что Сириусу сначала нужно набегаться и заломать десяток злобных колдунов, а за Ремом его будущей супруге придётся долго бегать самой, – беззлобно поясняет Поттер, уворачиваясь от несильного подзатыльника от Лили.
– Не такие уж и плохие шансы сбыться у твоего предсказания, если учесть, что я никогда не женюсь, – усмехается Люпин, запуская по водной глади мелкие камешки.
– Рем! – на сей раз вечную эстафету «вправления Лунатику правильных приоритетов» перенимает Лили. – Так и знай, если бы этот лохматый нахал не развалился у меня на коленях, следующий подзатыльник был бы твоим!
– И вообще, будешь отпираться, сына в твою честь назову, – поддерживает будущую жену Джеймс. – Чтоб совесть тебя грызла, пока своего в мою не назовёшь!
– Эй! – Сириус демонстративно возмущается, – это я, вообще-то, хотел сына Джеймсом назвать! Хорошо с фамилией сочетается, между прочим!
– Да ты не беспокойся, и в честь тебя будет, – легко соглашается Поттер и задирает голову на Лили, – ты ведь не против большой многодетной семьи?
– С таким раскладом – против, – она хмурится, изображая неприримую суровость, – второе поколение таких же обормотов, как вы – это уж слишком!
– Зато представь, сколько полезного мы могли бы им рассказать... Каким бесценным опытом поделиться!.. – мечтательно вздыхает Сириус и хохочет, глядя на возмущённую Лили. – Эй, ладно тебе, у них, во всяком случае, будет домашний целитель в твоём лице! Ну и аврорская охрана в лице нас!
Над озером потихоньку садится в красноватые облака солнце, завтра – вручение дипломов, послезавтра – отъезд, и уставшие выпускники у озера молчат, каждый о своём, щурясь от лёгкого ветра.
Двоим у огня в ветхом лесном домике не до хлещущего по окнам дождя, не до глухих грозовых раскатов где-то вдали.
– Ты отощал за нас всех, – с грустью улыбается Ремус, наблюдая за другом. Отстрадал, – думает он, но не говорит, и Сириус ему благодарен, возвращая усталую улыбку – тоже горькую:
– А ты – за всех постарел.
У них за спиной – слишком много камней, чтобы разом избавиться от всей этой ноши, слишком много недосказанных слов – и поэтому оба сейчас молчат.
– Эх, жаль, я Снейпа не размазал, – неожиданно говорит Блэк и морщится, обжигаясь чаем. – Чем ты теперь заниматься будешь?
Люпин пожимает плечами.
– Не знаю. Но, знаешь, мне, наверное, уже неважно. О большем я и просить не смел.
Сириус не уточняет, что конкретно он имеет в виду, но верит – на сей раз безоговорочно.
– Мне кажется, впрочем, что у меня есть одно незавершённое дело, – как бы невзначай роняет Ремус, поднимая взгляд и пристально глядя на Блэка. Тот усмехается.
– Согласен. Двенадцать лет бездействия... Пора размять косточки.
Люпин удивлённо моргает, и, не удержавшись, расплывается в рассеянной улыбке. Сириус шутит. Значит?..
Последние капли отстукивают неровный, почти блюзовый ритм по карнизу.
Двое друзей выныривают из старого дома наружу, и в лицо им бьёт холодный свежий ветер.
Ты - мой домТы - мой дом, мой очаг, мой костёр в лесу дремучем,
Мой корабль, мой маяк, солнца луч, пробивший тучи.
Ты - мой день, ночь моя, небеса и моря,
Ты - моё свидание с Богом у огня.
(с)
-------------------
В доме всегда должен гореть камин, а на плите – всегда потихоньку пыхтеть пузатый чайник. Из таких мелочей складывается Дом, - так говорила миссис Эванс, и Лили Поттер не нужно было об этом напоминать. Поэтому в её доме до поздней ночи в камине радостно потрескивали угли, в накрытом полотенцем чайнике томилась свежая заварка, в ванной пахло горьковатым терпким мылом, а на полке в гостинной – непременно стояла наполненная до краёв конфетница.
Дом был оплотом, крепостью их маленькой странной семьи, и несмотря на все вынужденные переезды, раз за разом вынуждающие их срываться с места, Лили восстанавливала разрушенное с завидным упрямством. Им нужна была крепость, самая уютная и неприступная крепость в мире, и она научилась возводить её с поразительной лёгкостью, как будто само Волшебство вело её руку.
Взмах – и скрипучее ворчание дверей сменялось дружелюбным шелестом занавесок. Ещё один – и угрюмая пустота отступала под натиском потрёпанных книг и забавных сувениров. Чайник напевал на плите свою задорную мелодию, фотографии на стенах заговорщически перемигивались, в раковине успокаивающе плескалась вода.
Дом – место, где тебя ждут, и Лили проводила там каждую свободную минутку – ведь должен же кто-то быть тем, кто ждёт? Она варила зелья, аккуратно разливая столь необходимые Ордену лекарства по блестящим флаконам, пекла печенья по ещё не опробованным, вычитанным в маминой поварской книге рецептам и хмурилась, выписывая малейшие намёки на полезную информацию в аккуратный блокнот. Стараясь не смотреть на часы и, на самом деле, почти не боясь: ей было слишком сложно в них не верить. В их странную семью, которую Лили Поттер не променяла бы ни на что, как и свою фамилию.
Сириус заваливался к Поттерам в любое время дня и ночи – чаще даже к ночи. Подчас мокрый и вымотанный, уставший до чёртиков и хрипло смеющийся. Не дожидаясь обещанного ужина, он сворачивался в любимом кресле у окна, по-собачьи прикрыв голову рукой, и Лили, в очередной раз вздохнув, укутывала его толстым шерстяным пледом. А по утрам она откармливала еле продравшего глаза Сириуса жареными сосисками и вчерашним супом и, ворча, замазывала ему царапины.
Ремус никогда не приходил слишком рано или слишком поздно. У него всегда было дело – или не одно, - пусть и маленькое, за что он неизменно извинялся, но просто так никогда не являлся, как будто считал это слишком неправильным. Ремуса – часто не менее измученного, чем Сириуса, Лили устраивала поближе к камину, после чего непременно отпаивала сладким чаем – обязательно с шоколадкой. Для болезненного Ремуса шоколад с детства был любимым лекарством на все случаи жизни, хоть он и не желал в этом признаваться.
Питер предпочитал заглядывать с утра – и никогда не засиживался допоздна. Обычно не в одиночестве, и принося с собой что-нибудь вкусное. С Питером они сидели на кухне, и Лили расспрашивала его о жизни и о здоровье семьи, тот, чуточку стесняясь, рассказывал последние новости и восхищался Лилиными кулинарными способностями и цветущей геранью на подоконнике. С растениями Питер всегда был на ты, – это Лили помнила по школе и то и дело предлагала ему отщипнуть листик для посадки.
Джеймс редко возвращался в одиночестве, но больше всего Лили любила, когда он приходил один. В такие вечера они сидели вдвоём у окна в полутьме, обнявшись и переговариваясь шёпотом, чтобы не нарушать тишины. А потом Лили прямо в спальню приносила ему наспех сделанные бутерброды и дымящуюся кружку кофе – и Джеймс морщился от удовольствия. Он засыпал первым, едва коснувшись головой подушки, а Лили осторожно снимала с него забытые на носу очки и легонько ерошила пальцами растрёпанные волосы.
Иногда Джеймс смеялся, что Лили вышла замуж за всю их мародёрскую четвёрку. Лили в ответ шутила, что скорее стала многодетной матерью. И хотя ни то, ни другое, разумеется, не было правдой, Лили чувствовала, как их всё крепче связывают, крепче родственных, пусть совсем и не кровные, узы. Джеймс и Сириус – с неугомонными огоньками в глазах, вечные дети, сумасбродные братья-близнецы, Ремус, с его спокойной улыбкой и затаённой задумчивостью, – старший, и Питер, с вечным румянцем на скулах и добрыми пухлыми ладонями, - младший брат компании. А она, Лили – не то боевая подруга, не то сестра, не то мать – а вернее всего, всё и сразу вместе.
В их глазах, ещё ясных и юных, отражалась война: твёрдой решимостью – у Джеймса, отчаянной злостью – у Сириуса, тревожной горечью – у Ремуса и затаённой мольбой – у Питера, но уходя каждый неизменно улыбался, желая удачи и не прощаясь – они все стали в каком-то смысле суеверными. И всякий раз, провожая их до дверей, Лили, усмиряя усилием воли колотящееся в груди сердце, улыбалась, надеясь, что в её глазах они видят надежду. А закрывая дверь, снова спешила на кухню – ведь самое главное – быть во всеоружии к возвращению.
Когда-нибудьИ мы поплывём над лесом и полями,
Отправляясь в дальний путь,
И станем дождём, землёю и цветами,
Чтобы потом вернуться вновь Когда-нибудь.(с)
— — — —
Их не настигли в тот раз – очередной – каким-то чудом. Если быть честным, команда Поттер-дозора добралась до границы антиаппарационного щита в тот самый момент, когда их «студия» разлеталась в щепки и клочья под негодующие вражеские вопли.
До самой «Норы» никто не произнёс и слова, и со всех сторон было слышно лишь, как сбивается разгорячённое дыхание и подгоняющий в спину ветер свистит, будто шепчутся голоса преследователей.
Когда они наконец перешагнули порог «Норы», всё замерло на мгновение – и секунду спустя близнецы и Ли разразились захлёбывающимся смехом. А он – потрёпанный жизнью старый оборотень – долго и тяжело дышал, прислонившись к стене, и только едва заметно улыбался, глядя, как оживлённо обсуждает погоню юное поколение.
В первую войну они четверо вступали так же: смеясь, залихватски перемигиваясь и гордо вскинув головы. Они не боялись умирать – они боялись упустить шанс жить и не верили, что умрут, на самом-то деле. Даже когда Джеймс и Лили едва ускользнули из-под носа Вольдеморта. Даже когда они с Сириусом оказались в Мунго, и на них не было «живого места», как говорили целители. Даже когда стало ясно, что в Ордене орудует шпион.
Одна на всех жизнь, одна на всех клятва – четыре спины плечом к плечу. У них не было иной судьбы кроме как драться: и они дрались безрассудно. И в этом было что-то щемяще прекрасное: чувствовать рядом твёрдую руку друга, доверять безоглядно, чувствовать, как твою мысль подхватывают без слов, и вы сливаетесь в едином вихревом порыве боя.
Было странно, наверное, со стороны, но именно эти годы в сознании Ремуса остались как озарённые ярким, ослепительным светом. Светом уверенности в том, что завтрашний день будет лучше вчерашнего.
Времена ли изменились, или он сам, но теперь ему чаще приходила в голову мысль, что хорошо было бы, если бы завтрашний день был не хуже вчерашнего. В их новом мире, пропитанном войной, у Люпина не осталось больше сил быть уверенным, но надеялся он, пожалуй, в три раза отчаяннее. И дрался – с отчаянием, с трезвой горячностью загнанного в угол зверя.
В этом был секрет его спокойствия. Тогда – семнадцать лет назад – он был спокоен, потому что нашёл то, за что мог умереть: и безропотно принял бы любой удар, чтобы заслонить друзей. Сейчас он был спокоен даже больше: пожалуй, впервые Ремус продолжал бороться, чтобы жить, а не выжить.
Когда-то смех четверых друзей разгонял наваливающийся мрак, но теперь смех вызывал лишь воспоминания, а тьма сгущалась за окном, как бы ни было светло в их домах. Он остался один, и некому было стоять с ним плечом к плечу, но он и сам бы не позволил никому встать рядом. Впрочем, это совсем не значило, что Ремус Люпин собирался умирать: напротив, теперь перед ним не было иного варианта, кроме как выжить.
«Закончится ли это когда-нибудь?» – безмолвно спрашивал взгляд Доры, когда он, отдышавшийся и мокрый, ступил из камина в её объятья.
– Когда-нибудь, – едва слышно пробормотал Ремус, утыкаясь в её макушку.
Может быть, после стольких потерь в нём было мало веры, но, пожалуй, взамен ему досталось знание.
