Глава первая, в которой читатели знакомятся с нашими героями, а герои знакомятся со своей судьбойТам, за далью голубой
Свет блаженства и покой.
Дивный край, вечный май,
Берег золотой…
Ю.Ким
– Мама, когда я вырасту, я обязательно найду Валинор!
Конечно, найдешь, сынок. Спи, милый.
Мама улыбнулась. Все дети в его возрасте так говорят. Всем детям в их возрасте рассказывают добрые истории на ночь. Все мы когда-то грезили Валинором.
У них совершенно обычная для Гондора семья – мама, папа и два мальчика-погодки – старший, темненький, Мардил, и младший, светленький, Брегор. Пять лет и четыре года. Счастливая семья. Папа работает инженером на большом заводе, на каком – не важно, и старается всегда возвращаться к ужину, а по выходным выводит мальчиков в музеи и в парк. Мама вечерами стучит на швейной машинке и ходит раз в неделю, оставив детей на мужа, петь в тематическом хоре.
Они не держатся модных подходов в воспитании, но верят, что родительское чутье, с помощью Эру, не ошибется, а Валар подскажут нужный путь. На дворе стоит уже давно шестая эпоха, а они развивают в детях с ранних лет, как повелось, любовь к вечному, веру в лучшее, чутье прекрасного, не забывая о добродетелях, – и надеются, и знают даже, что все сложится хорошо.
Мама отложила книгу и, поцеловав на прощание заснувших мальчишек, осторожно вышла из комнаты. Погасли окна квартиры на третьем этаже, и весь город погрузился в тишину. Младший засунул в рот большой палец, а старший, проснувшись посреди ночи, долго возился под одеялом и, наконец, снова заснул.
Наутро после завтрака Мардил, серьезно глядя на маму, заявил:
– Мама, когда я вырасту, я обязательно найду Неугасимое Пламя!
Мама рассеянно покивала, машинально ответила: «Конечно, сынок», и только через несколько секунд испугалась. Дети в его возрасте о таком не думают. Из всех эпизодов, история с Неугасимым Пламенем – едва ли не самая непонятная для маленького ребенка. Мало того, кому может прийти в голову его искать, если только… если только не…
Мама отправила Мардила одеваться на прогулку и велела помочь одеться брату, а сама решила вечером обязательно поговорить с отцом об этом случае.
Еще одно событие расстроило ее и подлило масла в огонь.
– Какие у вас хорошие близнецы, – умилилась старушка у подъезда. – Ну просто Манвэ и Мелькор, Манвэ и Мелькор! Лапочки!
Старушка совершенно точно знала, что у нее не близнецы, а погодки – сколько они живут в этом доме, и каждый вечер встречают ее возле входа. И все соседки видели, что светлые кудри Брегора выглядывали из коляски тогда, когда черная макушка Мардила уже подпрыгивала на дорожке к песочнице, и, конечно, все могли наблюдать ее, в широкой объемной юбке, локоть о локоть с мужем, который нес на руках закутанного в теплое одеяло малыша – когда они гуляли у ближайших домов, в последние дни перед рождением Брегора. Но что имела в виду соседка под «близнецами» и сказала ли она это нарочно – непонятно.
Почему? Неужели в мировой истории мало других известных братьев? Например, герои древности, Боромир и Фарамир – старший, правда, кончил не очень хорошо, но никакой плохой конец не сравнится с… Почему обязательно Мелькор? Что же, Мардил действительно так похож? Нет, не может быть! Непременно нужно переговорить с отцом.
Через несколько дней, когда мама рассказывала папе о делах и подбиралась к самому тревожному, раздались какие-то крики. Родители вбежали в детскую и застыли на пороге: младший лежал на полу, а старший, придавив его подушкой, стоял на четвереньках сверху. Брегор бултыхал руками и старался спихнуть брата, но тот держался крепко.
– Что вы тут делаете? – строго поинтересовался папа.
– Мама-папа! Ой!
– Ой! – старший скатился на пол и обернулся. – Не волнуйтесь! Мы играем в бой Моргота с Финголфином!
– Сдавайся, подлый Моринготто!
– Ну-ну, не шумите, – погрозил пальцем папа и закрыл дверь.
Мама нервно затеребила пояс халата.
– Как ты думаешь, с ним все нормально?
– С Мардилом? Конечно. Серьезный ребенок. Очень хорошо.
– Ты понимаешь, я так волнуюсь…
Ребенок плохо себя ведет («Разве?»), ходит грустный, размышляет о чем-то своем, а на днях он заявил, что собирается искать Неугасимое пламя! Что делать? И соседка сказала, что он похож… фу… В него вселился Моргот! («Какая ерунда!») Даже если не вселился, то влияет на него из-за грани! Ни один нормальный ребенок о таком не думает! Его надо отвести к психологу!
И мама разревелась, как будто ей самой было пять лет.
Мама все слишком близко принимала к сердцу. Папе удалось убедить ее, что пока тревожиться не о чем; что Эру, конечно, не допустит – где это видано, чтобы детскую психику искажал Моргот, да еще и из-за грани? Поход к психологу решили отложить до школы и ограничиться духовными беседами. Тем более что на повестке дня стоял логопед.
Так прошло около года. Дети росли, и, как все старшие дети, Мардил был серьезнее и ответственнее, а Брегор, как все младшие, относился к жизни легче.
***
Болеть в детстве всегда скучно. Во-первых, нужно лежать в кровати – ни погулять во дворе, ни даже по коридору побегать не разрешают, да и, честно говоря, пока не хочется. Во-вторых, если ты не спишь, спит брат, и наоборот, и не поговорить (особенно не поговорить, если болит горло); а иногда между ними ставят ширму, «чтобы микробы с одного на другого не прыгали»; а иногда вообще разводят по разным комнатам – но это не помогает, и заболевают всегда оба. А еще жарко и хочется пить, и мама то в кухне, то у себя, то разговаривает с доктором за дверью.
Так и в этот раз, как обычно, пришел давно знакомый доктор, посмотрел горло, язык, пощупал шею, улыбнулся, кивнул сам себе, вытащил откуда-то (не из рукава ли?) ручку – и, повернувшись к маме, сказал ей что-то непонятное, отчего она сразу побледнела, прижала руку ко рту, и они вышли за дверь.
А ведь сейчас скарлатина, какие бы о ней ни ходили в прошлом страшные истории, спокойно и быстро лечится. И детям совершенно ничего не угрожает, даже если младшая сестра прапрабабушки от нее умерла. И ни в какую больницу никто их не заберет. Вот рецепт, и доктор снова зайдет послезавтра.
Та-та-та, застучала швейная машинка. Желтый свет разливался из щелки под маминой дверью; хлопнула дверь входная – пришел с работы папа. А занавески надуваются шарами и начинают кружиться, и мешают уснуть какие-то песни и обрывки разговоров, и подушка душит.
Ночью Брегору снился Валинор. Благословенный свет пронизывал легкий воздух, пели вдалеке птицы, цвели деревья, тихо играла музыка, веяло свежестью. Валинор снился ему за всю болезнь несколько раз и навсегда остался в его сердце.
К Мардилу ночью пришла владычица Эстэ. Она сидела на краю его кровати, у изголовья, держала за запястье, как домашний доктор, но не хмурилась, считая пульс, а улыбалась и гладила его по волосам. Матрас не прогибался под ней, как под мамой, а рука была не теплая, а прохладная, будто серебряная.
– Леди? – прошептал он, чтобы мама не услышала.
– Тш-ш-ш, – сказала она. – Спи спокойно.
– Леди? – спросил он еще раз. – Это же точно вы?
– Я, я, – сказала она. – Все хорошо.
И он заснул.
На следующий день она не пришла, и он очень скоро поправился. С тех пор, а время уже подходило к школе, Мардил говорил еще меньше, а задумывался все больше, но родители списали это на обычное волнение будущего первоклассника, а потом все завертелось в суматохе.
Ни Мардил, ни Брегор никому не рассказали о тех своих снах.
Глава вторая, в которой наши герои учатся в школе и сталкиваются с поворотами фортуныШкольный психолог, который осматривал всех новоиспеченных первоклассников, не обнаружил у Мардила ничего опасного и никаких отклонений – но посоветовал найти как можно скорее товарищей и, кроме школы, отдать ребенка в какую-нибудь секцию. Мама, боявшаяся визита к психологу до дрожи, наконец, вздохнула с облегчением.
Мардил учился без удовольствия. Ему не нравилось прописывать буквы в линованных тетрадях и не нравилось считать палочки; и, хотя на переменах он вместе со всеми играл в большом школьном зале в догонялки и обзавелся приятелями, домой он часто приходил грустный и расстроенный. Родители списывали это на стресс первого класса и надеялись, что месяца через три все пройдет.
За окном быстро темнело. Дети допили молоко – пора было ложиться спать. В один из таких вечеров Мардил заявил маме, что уже взрослый и сам прочтет младшему сказку на ночь. Он стащил с полки книгу в цветастой обложке – «Сказки и волшебные истории для детей» – раскрыл посередине и, медленно пробираясь через длинные слова, начал читать вслух. Когда брат уже уснул, он обнаружил, что может читать, как настоящий взрослый, не помогая себе губами. Знакомая история о королевиче, который спасал свою нареченную сначала от орков, потом от дракона, а потом они вместе бежали домой, показалась новой и интересной необычайно, и, увлекшись, он не заметил, как в комнату вошла мама, подняла упавшую на пол книгу и погасила свет. А по бескрайнему полю скакал на верном коне королевич в поисках своей нареченной, и Манвэ нашептывал ему ветром путь в логово дракона.
***
На рисовальном кружке при самой школе, куда некоторые дети ходили после уроков, учили работать с красками. Мардил разлил баночку с синей гуашью на стол, заляпал свой рисунок и вместо того, чтобы водить по листу кистью, обмакнул его в стакан, где образовался темно-бурый раствор.
Сочетания цветов, говорила преподавательница, у него получаются, зато страдают контуры, фигуры, перспектива и усидчивость.
Мардил выдержал три занятия и больше на рисование ходить отказался.
В школьном хоре, на который мама возлагала большие надежды, оказалось, что у Мардила нет слуха (хотя его можно развить), чувства ритма (и его тоже) и, главное, желания работать сообща. Промучившись в хоре около месяца и так и не попав в общий поток, Мардил простудился и пропустил несколько репетиций, а когда он вернулся, оказалось, что хор ушел далеко вперед, и догонять его нет смысла.
В авиамодельном кружке Мардил продержался около года, а тем временем в школу пошел Брегор.
***
Брегору с первого дня в школе понравилось. Во-первых, многое благодаря брату он уже знал: читать умел, цифры понимал и как все устроено, представлял хорошо. Во-вторых, брат всегда защитит и поможет, если что. В-третьих, приятно после уроков, пока одноклассники дожидаются мам и бабушек, натянуть ботинки, посидеть минут десять на скамейке в гардеробе, пока с лестницы не свалится потоком второй класс – и, взяв брата за руку, гордо уйти домой.
Буквы получались круглые и красивые, строчки – ровные и будто летящие, точки стояли в нужных местах, а палочки сами раскладывались на кучки.
Рисование пошло на ура.
Хор тоже.
Руководитель хора поговорил с родителями, и Брегора решили отдать в следующем году на класс лютни.
А к маме нет-нет, да и возвращались былые сомнения: неужели действительно младшего при рождении в макушку поцеловал Манвэ, а над старшим простер темную ладонь Мелькор? Но при детях она не показывала виду, а отец успокаивал ее, что это ничего не значит, и что дети еще совсем маленькие, и что они найдут еще свой путь. «Станет инженером», – говорил он. «Но ему же не нравится моделирование», – возражала мама, на что папа отвечал, что он сам в детстве и слова-то такого не знал – моделирование.
Вышло так, что младший почти каждый день заканчивал учиться на несколько часов позже старшего, а мама, которая снова начала работать, не могла забирать их из школы в середине дня и поодиночке ходить не велела. Поэтому Мардил ждал Брегора в школьной библиотеке. Учительница не хотела оставлять ребенка в пустом классе и договорилась с библиотекарем, что та присмотрит за ее подопечным: младшие школьники появлялись там нечасто. Так каждый получил то, что хотел: Мардил оказывался наедине с любимыми книгами и зачитывался своими сказками: за много раз перечитанными пошли сказки народов мира, а за ними, заметив, чем увлекается мальчик, библиотекарь положила ему на стол сборник мифов и легенд.
Потом, наконец, появлялся, размахивая портфелем, Брегор, забирал Мардила, и они шли домой, а по дороге Мардил пересказывал Брегору самые интересные места. Так текли их школьные дни.
***
В пятом классе Мардила ждал неожиданный удар. В начале года появилось несколько новых предметов, и на одном из них дети делились на группы и занимались в разных классах. Мардил оказался разлучен с лучшим другом и соседом по парте, самым близким для него человеком, не считая родителей и брата. Мардил учился предмету, который назывался «валаризм», а его друг в это время постигал загадочные «мнения». Еще одна девочка из их класса не попала ни туда, ни туда, а ходила раз в неделю в другую школу по соседству, где и слушала с такими же светловолосыми и голубоглазыми, как она, учениками, про Бему, лошадиного бога.
Этот новый многочастный предмет назывался на самом деле «религия».
Когда Мардил спросил друга, почему они учатся в разных группах, тот ответил:
– Зачем мне слушать про Валар, если их нет?
– Как нет? – удивился Мардил.
– Никак. И Эру нет – их люди придумали. Так мой дедушка говорит.
– Неправда! – рассердился Мардил, сжал кулаки, покраснел… но тут прозвенел звонок. Что говорили на последнем уроке, он не запомнил. В библиотеке он невидящим взглядом смотрел на картинку в книге и за все три часа, что он там провел, страницу так и не перелистнул. В этой позе, над большой книгой, угрюмого и чуть не плачущего, его и обнаружил брат.
– Смотри, что я нарисовал! – воскликнул он. – Вот дракон, вот замок, вот воин! Красиво?
По зеленому фону изрыгал алое пламя серебристый дракон в мелких чешуйках. В правом верхнем углу из облаков собиралось прозрачное лицо Манвэ.
Старший брат, оплот мудрости, уронил голову на страницу и, наконец, заплакал.
Дома он пожаловался маме. Мама спросила:
– Но ты же знаешь на самом деле, что они есть?
– Да, – сказал Мардил.
– Вот и хорошо, – сказала мама. – И не слушай никого.
Но утешить его могла только одна женщина.
Она пришла ночью, села на постели, положила руку на лоб и замерла.
– Леди? – сказал он. – Я…
– Но ты же знаешь на самом деле, что мы есть? – спросила она мамиными словами.
– Да, – сказал он. – Но они не знают! Им нужно доказать! Я…
Она молчала. Он вспомнил вдруг свои детские мечты.
– Если я найду Неугасимое Пламя, они все поймут… – сказал он.
Она молчала.
– Но где же его искать? – спросил он.
– Как ты сам думаешь? – спросила она в ответ.
И он успокоился.
На следующий день в библиотеке он попросил атлас звездного неба и долго вглядывался в него, стараясь найти место, где может до сих пор гореть Неугасимое Пламя. От атласов он перешел к детским энциклопедиям, а потом и к научно-популярным книгам по астрономии «в изложении для детей». Но как и где отыскать пламя, было все равно непонятно. Оно, наверное, скрывалось в глубинах вселенной, в неизведанных еще местах, которых нет на карте и которые не видно в телескоп.
***
Время шло, и Брегор уже перестал петь в школьном хоре, зато серьезно увлекся лютней, и на школьных концертах его даже вызывали несколько раз на бис. Руководитель кружка вывозил группу на гастроли, и однажды, в поезде до Эсгарота – это были первые их гастроли так далеко, да еще и за границу; ехать было долго, все темы уже переговорены, карты наскучили, а смотреть в окно и мечтать надоело – в поезде подруга дала почитать ему приключенческий роман. Там, скрывшись под плащом и взяв в зубы кинжал, герой крался по крыше, кричала в окне напротив красавица, стучали конские копыта по городской мостовой, а в конце, заколов на поединке врага, герой получил место при дворе.
Приехав с гастролей, Брегор сначала записался на фехтование, а потом впервые в жизни пришел в библиотеку не за братом, а сам.
И жизнь его заполнили лязг металла, вой ветра, соленые морские брызги, натянутые паруса, взметнувшиеся над головой плащи, повозки переселенцев, южные джунгли в зарослях лиан, северные льды – и над всем этим почему-то парил, как высшая точка приключенческих стремлений, Валинор.
А естественные науки и сложная алгебра остались позади, хотя учился он по-прежнему неплохо.
***
Мардил тоже учился неплохо, но умом его владело другое. В алгебре он не видел для себя проку, физику и химию пытался понять, биология ему даже нравилась, и он постоянно чувствовал, что ищет что-то не то или не там.
– Леди, – сказал он ночью, когда она снова пришла к нему. – Я нигде его не могу найти. Я ищу не там?
– Чего ты хочешь? – спросила она. – Ты решил?
На этот вопрос у него давно был заготовлен стандартный ответ («Я хочу найти Неугасимое Пламя»), но здесь он бы не подошел.
– Я уверен, что в глубинах вселенной ничего нет, – сказал он.
– Как ты понимаешь «Неугасимое Пламя»? – спросила она. – Что это такое?
– Это Огонь Творения. Он…
Эстэ передвинулась немного и положила руку ему на грудь.
– Если это Огонь Творения, то… Вы хотите сказать, что он разлит по вселенной? Или что его отпечатки должны сохраниться в каждой вещи в мире?
Она улыбнулась, но опять промолчала.
– Нам как раз рассказывали об этом на физике! И на химии! И на биологии! Все в мире состоит из мельчайших частиц – и если я найду свидетельства Огня в этих частицах, то…
– Поговори с учителем биологии, – сказала она. – Не бойся, я буду с тобой.
***
Учитель биологии, строгий пожилой мужчина, был страшен. Ученики боялись подойти к нему лишний раз, а вопросы задавал он всегда непростые и потом долго разбирал ответ ученика, пока тот сгорал от стыда. Мардил остался в классе последним. Долго-долго складывая в портфель тетради, учебник, карандаши, линейку, ручки, он не решался взглянуть на учительский стол. Наконец в портфеле скрылся ластик, и больше на столе ничего не осталось. Мардил глубоко вздохнул и поднял голову. По проходу между парт, к доске, шла Эстэ, не касаясь пола, и серые юбки ее тихонько колебались при каждом движении. Мардил следом за ней подошел к учителю. Она остановилась у того за спиной и кивнула ободряюще.
– Да? – спросил учитель. – Молодой человек, у вас вопросы?
– Правда, что все живое в мире связано? Что везде есть общее? И неживое тоже? – собравшись с духом, выдал Мардил. – Я знаю про молекулы и атомы, но думаю, что есть что-то еще.
– Генетика у нас будет позже, – ответил учитель. – Но, раз вы интересуетесь, я порекомендую вам несколько книг.
Книги по генетике неожиданно оказались очень понятными, на свои места встали темные места в биологии, выстроилась изящная картина естественных наук. Учителя заметили пробудившиеся способности (нельзя сказать, чтобы они удивились – такое происходит в этом возрасте примерно у трети учеников), и к старшим классам, когда нужно было выбирать специализацию, Мардил уже совершенно точно знал, чем хочет заниматься. Он хотел заниматься наукой. Биологией.
Глава третья, в которой наши герои доучиваются в лицее и поступают в университет, а параллельно ищут свой путьСистема образования была устроена так, что в старшие классы школы, которые носили гордое название «лицей», поступать нужно было дополнительно. Если ученик не хотел углубляться в науки, он мог спокойно получить техническое образование. Если ученик не любил ни математику, ни технику, путь его лежал в гуманитарный лицей. В лицее начиналась специализация, и после лицея свернуть с выбранной дороги было уже трудно.
Мардил, который удачно увлекся к концу школы биологией, не мыслил своей жизни в ином русле, и поступил в глубоко специализированный лицей на другом краю города. Кроме чисто биологических, там были еще и медицинские классы, но их Мардил проигнорировал.
В лицее ему открылось, что биология не едина и делится на много разнообразных дисциплин, и он решил, что пока что ему больше всего подходит биохимия. Генетические свойства неживой (неорганической?) природы, как оказалось, не изучают вообще нигде, и о таком даже не заикаются.
Лицейская жизнь серьезно готовила учеников к университету. Конечно, о полноценных научных работах речи не шло, но их учили подбирать материал и писать осмысленные тексты.
Первый раз в жизни он начал по-настоящему хорошо учиться.
***
Брегор пошел в гуманитарный лицей, потому что все остальное не то чтобы ему не давалось (учиться ему всегда было легко): он считал, что это «не его». В гуманитарном лицее стремились развивать в учениках таланты и поощряли не только тех, кто успевал по школьной программе, но и тех, кто занимался каким-то творчеством. Например, играл в театре или увлекался живописью. Брегор в первый год учебы организовал с такими же, как он, музыкантами-любителями, группу. Двое, в том числе он, играли на лютнях, один, на год их старше, – на флейте, одна девушка – на ударных, а еще одна, красавица из параллельного класса, в которую было влюблено пол-лицея, пела. На репетиции уходили все свободные вечера (репетировали они у флейтиста, родители которого работали допоздна, в квартире), во время редких выступлений (афиши доверяли рисовать ему) приходилось прогуливать занятия, но учителя и руководство смотрели на все это сквозь пальцы, а самого Брегора оценки перестали волновать.
На летних каникулах они заработали немного денег и уехали на неделю в Дол-Амрот, к тетке второго лютниста – отдыхать. И там, возле моря, где сам воздух был пропитан солью и теплом, к Брегору вернулись сны про Валинор. В этих снах не происходило ничего нового, будто и не прошло столько лет. Брегор вспомнил о детской мечте и дал себе слово, когда выдастся возможность, поехать путешествовать (и, чего только не случается, в конце концов, отыскать путь в Валинор, хотя, конечно, Валинор мог оказаться и метафорой).
Когда пришло время выбирать университет, Брегор честно заявил родителям, что не хочет больше учиться, что у него есть своя группа, что они будут играть и давать концерты и что «сейчас многие так делают». Родители, обрадованные успехом старшего, пришли в ужас. Младший обещал подумать до лета.
Весной солистка объявила, что собирается поступать в один небольшой городской институт на «управление». Брегор решил, что это судьба, и последовал за ней.
В первую же неделю он снял с еще четырьмя друзьями квартиру и уехал из дома.
***
Мардил тем временем учился в Минас-Тиритском университете. Научный руководитель, к которому он подошел со своими идеями, предложил для начала сузить тему.
– Но почему? – удивился Мардил.
– Ваша тема никак не тянет на студенческое исследование. Конечно, я вам не запрещаю ею заниматься – это очень интересно – но вы просто запутаетесь. Я думаю, сначала вы могли бы разработать несколько узких тем, связанных с вашей, а потом вернуться к большому проекту.
После двух лет в университете у Мардила было уже несколько опубликованных статей, одна – в международном журнале. Он исправно ходил на лекции, а на третьем курсе уехал в Итилиэн на стажировку – в Итилиэне была единственная в стране кафедра, где изучали с генетической точки зрения окаменелости. Сам Мардил определял область своих научных интересов как «связь органического и неорганического» и предполагал, что древние, давно погибшие организмы каким-то образом помогут ему с гипотезами.
В Итилиэнском университете царила благословенно-научная атмосфера, и даже самые разнузданные студенческие вечеринки заканчивались диспутами.
Он со вздохом отложил в сторону кусок ракушечника, поправил лежащий рядом кусок гранита, подкрутил микроскоп и взялся за окаменелый стебель. Что-то общее несомненно было, но главное ему пока не давалось. А если отщипнуть от стебля кусочек и вырастить из него новый папоротник – получится ли?
Его главной идеей было найти связь живого и неживого, органики и неорганики. Если это получится, думал он, то существование Эру будет доказано однозначно. Как он увяжет этот вывод с теорией и что он скажет научному сообществу, он еще не придумал.
Леди, как раньше, приходила к нему ночами, но ничего не говорила, а он – ничего не спрашивал. Куда повернуть научную мысль, он пока не знал, но чувствовал, что, когда придет время, она подскажет.
Его доклад по окаменелостям вызвал большой резонанс, и его начали узнавать на конференциях.
***
– Леди, – сказал он, – мне кажется, что во мне пробуждается Мелькор.
– Почему ты так решил? – спросила она.
– Мама знала это с детства. Я не умею петь. Мне чуждо искусство. Я не могу создать ничего нового. Наоборот, я пытался вырастить свое растение из клеток старого! Не то ли делал Мелькор с эльфами, когда создавал орков? Я думал, что можно чем-нибудь облучить биологический материал – но потом вспомнил эту историю.
– Есть другие пути, – сказала она.
– Конечно! Я буду их пробовать! Но все-таки… И я нигде не вижу Пламени. То есть, я чувствую, что разгадка где-то близко, но мне не схватить идею за хвост! Не так ли и Мелькор?..
– Какая ерунда, – сказала она и взяла его за руку. – Спи спокойно. Все получится.
Она провела кончиками пальцев ему по векам, и он заснул.
***
После первого курса Брегор уехал с оставшейся частью группы (он, солистка и флейтист) в турне по городам страны, а осенью в университет не вернулся. Солистка заявила, что собирается учиться дальше, флейтист был с ней согласен, а Брегор отправился «посмотреть мир». Переезжая из города в город и зарабатывая деньги игрой в кафе, он воображал себя менестрелем из любимых в детстве книг. В одном из портов ему даже удалось наняться на круизный корабль и пройти вдоль берега до самых Гаваней, где он остановился ненадолго. В Гаванях, на берегу, он нашел большую каменную стелу, установленную там, откуда, по преданию, отправлялись в Валинор эльфийские корабли, и еще один памятник, Кирдану Корабелу, на месте верфей. На модном теперь курорте желающих послушать музыку было предостаточно, и, переходя из одного прибрежного ресторанчика в другой, он садился всегда так, чтобы было видно море. Валинор, однако, так и не показался из-за облаков, и даже ни одного эльфа не появилось на улицах. Он расстроился и поехал домой.
В институте его не хотели восстанавливать: все-таки он пропустил целый год. Слушать те же лекции по второму разу он бы не вынес. Наконец, одна из больших корпораций, которая занималась гостиничным бизнесом, предложила ему образовательный кредит, с условием, что он должен будет после института определенное время проработать управляющим в одной из гостиниц сети.
***
Мардилу удалось, параллельно с основным исследованием, сделать несколько мелких научных открытий, которые не нарушали естественного хода вещей и не противоречили его картине мира и этическим принципам. После университета его ждала карьера ученого.
Глава четвертая, где наши герои обретают каждый свое, и все заканчиваетсяМардил, не теряя темпа, доучился в университете и собрался было остаться при кафедре и развивать потихоньку свою тему, как вдруг ему пришло письмо из Итилиэна, с синей квадратной печатью. Тамошний институт предлагал ему место, приглашал прочитать курс лекций и обещал обеспечить все условия для достойной научной работы. Директор института поставил внизу замысловатую подпись – чернила немного расплылись, и ясно было, что подписался он сам, а не приложил к листу стандартный штамп-оттиск. Мардил вспомнил лучший в своей жизни учебный год и, не колеблясь ни мгновения, написал ответ.
В Итилиэне все осталось по-прежнему, только вместо комнаты в общежитии ему досталась квартирка из преподавательского фонда, а на лекциях он созерцал теперь не затылки товарищей, а студенческие лица. Но бумаги, расчеты, бессонные ночи, посиделки с коллегами, которые неизменно заканчивались спорами о высоком, конференции (на которых, правда, приходилось не только таскать столы и, разинув от удивления рот, слушать маститых докладчиков, но и искать для этих докладчиков жилье, заказывать обед, а еще составлять программу и даже отбирать тезисы) – все это ничуть не изменилось. Он мог бы сказать, что счастлив, если бы не теоретические метания.
Брегор, взяв себя в руки, доучился в институте, отвлекаясь на музыку, стихи, которые почему-то начали писаться, и иногда девушек. На ближайшие семь лет судьба его была определена – гостиничная корпорация взяла его помощником управляющего в один из курортных отелей. Брегор надеялся дослужиться со временем до просто управляющего, а потом, может быть, и открыть свою гостиницу, потому что в гостиничном деле, как и в ресторанном, главное – практика на месте. Знания, полученные в институте, применять удавалось, но мелкие нюансы, которых никто ему не объяснял, познавались на ходу.
Отель, в котором должен был служить Брегор, оказался, по счастливому совпадению, в Гаванях.
Когда Брегор узнал об этом, он впервые задумался о случае и судьбе.
Все-таки жизнь его была легка и беззаботна, а неожиданные повороты всегда оборачивались в конце концов хорошим. А из неприятных ситуаций выпутываться ему помогали, и он даже догадывался, кто.
***
Так братья снова уехали из города практически одновременно. Мама долго обнимала их и напутствовала обзавестись, наконец, семьей, а отец жал руки и велел «не терять себя».
***
Добившийся мировой славы среди пары десятков человек, разбирающихся в его теме, молодой ученый и любимый студентами лектор, очень узкий специалист, Мардил уже несколько месяцев пытался нащупать выход в другие области знания. Пламя опять помигало ему из глубин бытия, махнуло искристым языком и пропало. Глубокой ночью, исписав три десятка листов формулами, Мардил склонился над присланным вчера толстым журналом, перелистал его, но строчки расплывались, и ничего понять было не возможно. Он откинулся на спинку стула и протер глаза. На краю стола, свесив вниз ноги и сдвинув аккуратно бумаги с расчетами и чернильный прибор, сидела Леди Эстэ, и юбки ее ниспадали струящимися складками.
– Леди? – спросил он, как бывало. – Вас давно не было.
– Все ищешь? – она положила прозрачную ладонь на журнал.
– Ничего нет, – сказал он. – Я, наверное, выбрал неправильный путь.
– Оглянись по сторонам, – сказала она. – Решение найдется.
Она подняла руку, провела пальцами ему по щеке, склонилась, поцеловала его в лоб, шепнула: «Не отчаивайся», спрыгнула со стола и пропала.
Очнувшись, Мардил обнаружил, что заснул прямо на развороте журнала, а в окно уже пробиваются солнечные лучи. Журнал был открыт на неизвестно как затесавшейся в биологическое издание статье профессора медицины. Профессор писал о своих опытах по регенерации тканей и ссылался на работы Мардила. Мардил взглянул на свои формулы, на выкладки профессора, снова на свои записи, снова на статью. Если здесь убрать пару ходов, а здесь добавить переменную… Комната перевернулась, солнечные лучи образовали ровный узор, и перед внутренним взором его предстало четкое, стройное и понятное решение.
И, забыв об утреннем семинаре у первокурсников, он принялся строчить длинное и обстоятельное письмо профессору, в котором предлагал сотрудничать и говорил, что готов работать над медицинским проектом, и что можно было бы попробовать метан, и заняться не регенерацией даже, и синтезом.
***
Гавани – модный северный курорт. Не такой жаркий, как Дол-Амрот, но курорт все же, славный свой историей, своими пляжами – и неколебимой атмосферой покоя. Приехав в Гавани, человек не волновался уже ни о деньгах, ни о будущем; отдыхалось здесь прекрасно, но и работалось не хуже. Рабочий день Брегора заканчивался летом за два часа до захода солнца, и свободного времени у него еще оставалось предостаточно. Зимой, когда туристов на пляже становилось меньше и место «охотников за солнцем» занимали «охотники за древностью», Брегору удавалось иногда даже музицировать в кафе при отеле: руководство это только радовало. А летними вечерами, возле пустынного пляжа, когда публика расходилась по прибрежным барам, где были свои музыканты, удивительно хорошо сочинялись стихи.
Вот и в этот раз он сидел вечером на берегу, жевал соломинку, глядел на закат, и в теплом соленом воздухе, представлялось, разлиты были чудеса. И казалось, что есть все-таки способ хоть одним глазком посмотреть на Валинор.
И тут ему явилось видение. Это наверняка была Валиэ из благословенного края – или хотя бы Майя. Она возникла прямо из воды и шла к нему, легкая до невесомости, до полупрозрачности стройная, и вся светилась мягким внутренним светом. Ему, человеку творческому и искушенному в поэзии, всегда претили банальные сравнения, но она была прекрасна, как рассвет. Как первый рассвет Анора.
Ее звали Аглариэль, и она приехала с родителями на море в отпуск: первый настоящий отпуск, не школьные и даже не университетские каникулы. Но все это Брегор узнал уже позже.
***
Над головой пели птицы, слышалась издалека тихая музыка, волшебный свет разливался в воздухе и неслышно падали к его ногам алые цветочные лепестки. Снизу доносился топот и детские возгласы. И, сидя в плетеном кресле на крыше небольшого семейного отельчика, Брегор взглянул на супругу, помощницу и совладелицу их общего дела, которая стояла рядом, облокотившись на изогнутую ограду, и подумал, что он все-таки нашел свой внутренний Валинор.
***
Принесли почту: несколько писем, новый номер журнала со статьей, которую он написал в соавторстве, и помятый немного толстый конверт. К таким конвертам, приходившим уже пару раз, он еще не привык. Его коллега профессор медицины писал, что гипотеза подтверждается, что «опыты» (так называл их Мардил, для профессора это были «операции») закончились успешно, что все живы и довольны, и прикладывал несколько писем от пациентов. И, глядя на полные благодарностей строчки, в которых неизвестный Мардилу человек рассказывал, как спасли ему жизнь новые почки или в отчаянной уже ситуации помогло ребенку новое сердце, Мардил подумал, что, наверное, нашел свой внутренний Неугасимый Огонь.
Той ночью, не дожидаясь, когда Владычица сядет на край постели, он сполз на пол, встал на колени и поцеловал подол ее платья.
– Не надо, пожалуйста, – сказала она и усадила рядом.
– Леди, – сказал он, не поднимая головы. – Я должен кое-что у вас спросить.
Она слушала.
– Вы являетесь всем или только мне? – спросил он.
– Нет, конечно, – сказала она. – Я не одна. Есть и другие.
– И Брегору? – спросил он.
– И Брегору.
– Кто же?..
– А как ты сам думаешь? – тихо ответила она и больше ничего в эту ночь не сказала.
Конец.
