Глава 117 октября 2012 года, понедельник… всегда ненавидела понедельники. С самого утра все шло неправильно – начиная от сердитых замечаний сварливой соседки и заканчивая насквозь промокшими в потоках проливного дождя ногами. Шеф был не в духе и отчитал меня, как провинившуюся школьницу. Бухгалтерия не начислила командировочные на предстоящую поездку, и мне пришлось оплачивать билеты на самолет до Киева за свой счет. Поругалась с мамой - она, видите ли, не могла доехать из поликлиники домой на такси, плакала, что у меня нет сердца, и она обязательно умрет в дороге. Потом, уже в аэропорту, из-за поворота на меня налетел какой-то лохматый парень, я упала, набила огромную синюю шишку и в довершение всего опоздала на рейс.
В ту минуту мне казалось, что это был худший день в моей жизни.
Утром я узнала, что мой самолет рейса VV44 Львов-Киев разбился через двадцать минут после взлета. Спасатели работали весь день и к вечеру смогли назвать точное количество жертв – пятьдесят три пассажира и десять членов экипажа. Ни одного выжившего.
Что должен чувствовать человек, избежавший ужасной катастрофы? Если бы я летела этим рейсом, то оказалась бы сейчас в числе погибших. Был ли это знак свыше или простая случайность? Или мне нужно было что-то переосмыслить и поменять?
Мне нравилась моя жизнь. Поэтому я купила свежий торт, цветы, залезла в свой крошечный, уютный «Гольфик» и поехала к маме. Дверь открыла моя младшая впечатлительная сестра - прямо с порога она обрушила на меня поток бесценных идей и премудрых мыслей, выловленных по случаю на просторах Интернета. Мать была на редкость молчалива и только пару раз высказалась на тему: «Какое счастье, что у меня вчера прихватило спину, что было бы, страшно подумать, что было бы…»
- Я напоила ее крутым успокоительным, Курсен или Ферсен… какой-то «сен», одним словом, - гордо сообщила Машка. - И давление уже в норме.
Мы слопали торт, выпили вина, я крепко обняла и поцеловала мать и сестру - вот и все перемены, на которые я оказалась способна.
По факту крушения самолета было начато расследование. МЧС, управление внутренних дел Украины и еще несколько ведомств разыскивали и допрашивали всех возможных свидетелей. Меня неоднократно вызывали, подолгу беседовали, а с тех пор как мои показания признали полезными для следствия, еженедельное посещение отдела милиции превратилось в привычный, почти будничный ритуал.
Иногда у кофейного автомата в вестибюле я встречала и неуклюжего парня, в спешке сбившего меня с ног. Вряд ли он узнал меня, а даже если узнал, у него были проблемы побольше моих. По обрывкам фраз я выяснила, что на тот рейс он провожал свою девушку. А тут я, как соль на рану – случайно опоздавшая и единственная выжившая.
Спустя несколько недель после катастрофы жизнь вернулась в привычное русло. Я снова много работала, снова мечтала об отпуске, моментально засыпала ночами, из-за усталости редко видела сны. Наверное, поэтому так и не смогла вспомнить день, когда все началось…
Мое такси ехало по ночному Львову. Немолодой лысеющий водитель обернулся уточнить время вылета, но я проигнорировала его вопрос, пребывая в абсолютной уверенности, что приеду даже раньше, чем запланировала. Избежав пробок на дороге, автомобиль припарковался у центрального входа в аэровокзал. Выходя, я поправила узкое, ярко-красное пальто, из багажника таксист извлек огромный, такой же алый дорожный кейс. Начиная от пожарных расцветок одежды и заканчивая жутко неудобной обувью на фантастических шпильках – все это было не мое.
Волоча за собой чужой красный чемодан, я гордо прошествовала через раздвижные двери и, не задумываясь, свернула к нужному терминалу. Все выглядело обычным и будничным. Подтянутый пенсионер в синем берете, таком же потертом, как он сам, судорожно копался в карманах в поисках билета; молодая мамаша объясняла шустрой семилетней девочке, почему нельзя брать на руки ободранного рыжего кота; пожилой мужчина с чемоданом громко отдавал указания по невидимому мобильнику, нервничая и глотая таблетки. Сдача багажа, переходы из зала в зал – все происходило своим чередом, руки и ноги двигались, губы отвечали на вопросы работников вокзала.
При виде самолета внутри шевельнулось беспокойство – после той памятной аварии я панически боялась летать. Тем не менее, я одна из первых поднялась на борт. Пока я, устроившись в кресле у иллюминатора, листала глупый женский журнал, остальные пассажиры занимали свои места. Медленно и неохотно, как капли из плохо закрученного крана, падали бесконечные секунды. Наконец зарокотали моторы, моя соседка справа мертвой хваткой вцепилась в подлокотники. В салон вышла стюардесса – картинно улыбнулась и профессионально поставленным голосом озвучила шаблонные правила и пожелания. Лайнер набирал высоту, и какое-то время я провожала взглядом сияющий огнями город.
Самолет вздрогнул, заставив пассажиров вжаться в сидения, затем дернулся еще несколько раз, уже значительно резче. Женщина рядом со мной приглушенно вскрикнула, где-то далеко послышался тревожный мужской голос, а затем динамики внезапно заговорили пронзительным сопрано:
- Уважаемые пассажиры, просьба не вставать с мест, мы пролетаем…
Еще один резкий толчок. Волна. Тело обдало адским жаром. Новым, еще более сильным ударом меня вышвырнуло из кресла, из самолета… и в следующий миг осталась лишь тишина и пустота…
Я резко открыла глаза и, судорожно вдохнув, села на кровати. Всего лишь жуткий сон. Выпив залпом стакан холодной воды, я пыталась понять, что именно так напугало меня: было ли это ощущение полной беспомощности и неизбежности происходящего или чувство небытия в засасывающей тьме.
Следующей ночью кошмар вернулся. Автомобиль, высокие стеклянные стены и длинные переходы аэропорта, на мне мужской костюм, из поклажи только деловой кейс, при взгляде на миловидную стюардессу - непривычное ощущение бурлящего тестостерона, легкий флирт с соседкой в самолете, рваный полет… и такая же ужасающая плавящая пустота перед пробуждением.
Сон повторялся, настойчиво, неумолимо. Каждый раз чуть менялся сценарий приезда в аэропорт, одежда, место в самолете, но конец оставался неизменным: огненный удар, бросок, затягивающая пустота.
Запаса моей смелости хватило на пару недель. В детстве меня часто преследовали жуткие грезы – искаженные богатым воображением картинки прошедших дней. После посещения Киевской Лавры, когда я впервые увидела скелет человека и узкие темные коридоры древнего подземелья, ночами напролет мне снились длинные сухие кисти давно умерших мучеников, свисающие вдоль зловещих каменных стен.
Убедив себя, что это просто нервный срыв, я накупила успокоительных. Спустя неделю удостоверилась в их бесполезности и позвала сестру пожить со мной какое-то время – попросила ее будить меня, если заметит мой беспокойный сон. В день ее приезда у меня была надежда, что кошмар уйдет.
Той ночью мое место в самолете оказалось рядом с самоуверенной дамочкой в ярко-красной блузке, лениво листающей дорогой глянцевый журнал. При взлете я судорожно вцепилась в подлокотники кресла. Когда самолет начало бросать в воздушных ямах, из горла вырвался сдавленный крик…
После пробуждения осталось чувство беспощадной реальности пережитого. Сжатые в кулаки руки еще болели от усилия, с которым я держалась за бесполезное сидение самолета. Поднимаясь с узкого дивана, я потеряла равновесие и едва не упала. Кровать, которую я уступила Машке, все еще пустовала.
Сестру я нашла на кухне, как обычно, висящую в «Контакте».
- Ты до сих пор не спишь?
- До сих пор? Еще только половина первого – детское время.
Бросив взгляд на настенные часы, я поняла, что заснула не больше пяти минут назад. Не может быть… наверное, ошиблась. Я слишком устала, чтобы думать, поэтому молча уселась за стол, закрыв горящее лицо руками. Перестук клавиш ноутбука затих.
- Опять этот сон? – участливо спросила Машка, не дождавшись ответа, встала и включила чайник. – Давай, рассказывай, а я погуглю – найду, что он означает.
Спустя пару минут по кухне разлился успокаивающий аромат мятного чая, к которому я нашла завалявшийся в холодильнике кусок шоколадки.
Аэропорт и зловещий самолет стали далекими и призрачными, как и положено кошмарным снам. Я сбивчиво пересказала события ночной катастрофы, не вдаваясь в подробности. Покопавшись в сонниках, сестра сообщила, что меня ожидают проблемы на работе, и запретила разговаривать с незнакомцами.
Мы уснули около трех ночи. Утром, разбитая и не выспавшаяся, я заставила себя открыть глаза только после того, как Машка нависла надо мной с дымящейся чашкой и пообещала мне кофе в постель… буквально. Я отобрала у нее кружку, проглотила приторно сладкий кофе, натянула на себя первый попавшийся в шкафу джемпер, простые джинсы и потащилась на работу.
Проблем, обещанных сонником, не случилось – наоборот, мой проект корпоративного стиля похвалил крупный клиент, мне пообещали премию и как особо ценного работника отправили пораньше домой, восстанавливать силы. Машка наверняка еще не вернулась из института, в пустую квартиру возвращаться не хотелось, а бродить по старому городу в холодном весеннем тумане было слишком тоскливо. Я заползла в ближайшую кофейню на площади и плюхнулась за деревянный столик.
- Извините, ведь это с вами я столкнулся в тот день в аэропорту? – я исподлобья глянула на замершего рядом парня: темные кудрявые волосы, длинные руки и ноги... вроде он. Утвердительно кивнула в ответ.
- Вы не возражаете, если я присяду? – глупый вопрос, особенно если учесть, что он сел напротив, даже не дождавшись ответа. – Простите меня, наверное, у вас тогда была большая шишка?
Я подняла голову и удивленно уставилась на него. Парень отвел глаза - в ту ночь он потерял несравнимо большее.
- Не очень, уже забыла, - на губах непроизвольно мелькнула улыбка.
- Я - Максим, а ты ведь Лиза? – я кивнула, удивляясь, что он запомнил мое имя. – Ты пробовала их фирменное кофе?
- Я тут впервые.
- Ты должна заказать «Золотой дукат». Пусть это будет моя компенсация за твое падение.
- Я тогда опоздала из-за… вас, - на несколько секунд мы оба замолчали.
- Ты опоздала на самолет на пятнадцать минут, я тут не причем, - он грустно улыбнулся и продолжил рекламировать кофе, не обращая внимания на мое мрачное «выкание». Не говорить с незнакомцами, неожиданно всплыл в голове вчерашний совет сонника, но разве Макс был незнакомцем? Я даже фамилию его знала.
- Ты ведь Максим Кролин, фотограф «Корреспондента»?
- Внештатный. Сразу предупреждаю, со времен детского сада на «Кролика» не отзываюсь. Лучше зови меня Макс.
Макс все-таки убедил меня выпить напиток с подозрительным составом – кто бы мог подумать, что яичный желток, чернослив и взбитые сливки, слегка присыпанные свеженатертой корицей, в сочетании с кофе обладают волшебным вкусом!
Парень шутил, задавал простые и забавные вопросы, потом вызвался проводить меня домой. Почему я ни в чем не могла ему отказать? Перед прощанием я внутренне сжалась, ожидая очередную просьбу – новой встречи или телефонного номера. Ни то, ни другое меня не устраивало, но Макс улыбнулся, обмотал вокруг шеи свой длинный коричневый шарф и прощально махнул рукой. А я, обиженная, ушла домой… никому не нужная рыжая пигалица с тараканами в голове.
В пустой комнате на меня нахлынули мрачные мысли: о жизни и смерти, о поворотах судьбы, о том рейсе… Неоконченные фразы, слова, намеки как разобранный паззл крутились в голове, не давая покоя, отказываясь складываться в единую картину. Ночной рейс VV44, на который я опоздала, львовский аэропорт, спешащие люди, самолет, взрыв… это невозможно. Во сне я видела именно ту ночь – 17 октября 2012 года.
Глава 2Тишину разорвала пулеметная очередь звонка на входной двери, меня передернуло от неожиданности. Машка ворвалась, как ураган – чмокнула меня в щеку, нацепила на вешалку пальто и побежала копаться в холодильнике. Через десять минут чавкания она обратила внимание на открытую в моем ноутбуке статью: «Причина аварии, в которой погибло шестьдесят три человека, все еще не установлена». Ниже следовал список жертв катастрофы с фамилиями и фотографиями. Я ткнула пальцем в фото некоей Натальи Кравицкой, двадцати четырех лет.
- Я видела ее. На ней было ярко-красное пальто и такого же цвета блузка. Она сидела у окна самолета и листала журнал. А этот, - я передвинула руку к портрету Алексея Валина, - приехал на своей машине, был одет в строгий костюм, сидел в конце салона, во время взрыва читал «Бойцовский клуб».
Машка застыла с куском яблока во рту.
- Офигеть, «Исходный код» какой-то…
- Отлично, ты меня успокоила! Ничего, что там Джилленхол без ног в коме лежал?… Да и не могу я в этих снах ничего изменить, даже пальцем шевельнуть не могу.
- Фуф, ладно. Но все равно ты должна найти того, кто взорвал самолет. Может, это твое подсознание намекает, что ты можешь его вычислить?
- Официально – это был не теракт.
Пронзительный звонок в дверь снова застал меня врасплох, я нервно дернулась.
- Ой, блин, забыла… Это Димыч за мной пришел, прости, - сообщила сестра извиняющимся голосом. - Пойдем с нами в кино? По дороге обсудим твою аварию.
- Нет уж, спасибо, и не вздумай ему ничего рассказывать, - я угрожающе помахала кулаком, но Машка весело показала язык и убежала.
Не впервые я осталась одна со своими проблемами. Меня никогда не пугали сложные решения, но в тот вечер мне было одиноко и страшно. Очередной раз обходя квартиру, я методично включала все лампочки. Откуда я могла знать всех этих людей? Возможно, видела их фотографии в милиции или в новостях. Но почему во сне так ярко отображаются мельчайшие детали? И можно ли как-то проверить их достоверность? Не найдя ответа ни на один вопрос, я приняла два решения: во-первых, не спать, во-вторых – подробно записать то, что запомнила, увидела… или еще увижу про рейс VV44.
Я врубила бодрящий рок, влила в себя две чашки крепкого кофе с коньяком - для храбрости, а затем села за ноутбук, зафиксировала все, что могла припомнить, прочитала каждую найденную статью в Интернете и рассортировала сведения о погибших пассажирах. Часы как раз показывали полночь, когда я выдохнула и со злостью захлопнула крышку ноутбука; все это - бесполезная куча информации и впустую потраченное время!
Уснуть я все равно не пыталась, но нужно было найти себе нормальное занятие. Вывалив кучу выстиранного мятого белья на диван, я включила утюг, поставила чайник и потянулась за заваркой…
- Вам какое место - возле окна или ближе к проходу? – подчеркнуто вежливо задала вопрос девушка в синей униформе аэропорта.
- Вы знаете, я лечу впервые, у меня родился внук, дочка еще в роддоме, подскажите, пожалуйста, где укачивает меньше? – в ответ на мою душещипательную тираду кассирша едва заметно поджала губы и застучала по клавиатуре.
- Я дам вам место у прохода, ближе к началу самолета, с вас семьсот восемьдесят одна гривна.
Черт, я же не могу лететь, я не должна спать, у меня сгорит чайник и утюг! Яркое воспоминание из моей реальной жизни на секунду перекрыло чужие переживания. Этот сон длится не меньше часа, за это время сгорит весь дом, я задохнусь в угарном газе и не проснусь! Четкие, фотографические картинки увиденных в кино пожаров одна за другой проскочили в памяти.
Я почувствовала, как от волнения у меня, новоиспеченной бабушки, начали потеть ладони. Достав кошелек, я отсчитала деньги, замерла на мгновение и спрятала их обратно.
- Простите, я очень извиняюсь… только что вспомнила, мне придется вернуться, - я затараторила еще быстрее. - Боже, как неудобно, но в спешке я, кажется, забыла выключить утюг, - девушка за стеклом вымученно улыбнулась, но ничего не сказала и отменила заказ.
Я схватила увесистый клетчатый чемодан на колесиках и помчалась к выходу. Навстречу мне прошествовала элегантная девушка в красном пальто. Такси стояло у входа, и минут через двадцать я ввалилась в темную чужую квартиру, удивленно почесала голову, увидев выключенный и абсолютно холодный утюг. Бледные картинки пожаров вновь пронеслись в голове. Многострадальная бабушка посмотрела на часы, позвонила зятю, вызвала такси и поехала на железнодорожный вокзал. На светофоре автомобиль резко затормозил, в спину что-то сильно толкнуло…
Я вскрикнула, больно ударившись головой об угол кухонного шкафа на моей маленькой кухне. Где-то рядом начинал шуметь закипающий чайник, на кухонных часах стрелки, казалось, застыли. Я подождала полминуты, чтобы убедиться в их исправности, потом достала из морозилки форму с кубиками льда - от удара об угол жутко болела голова.
Прикосновение холода к коже отрезвляло... Это был не сон! Я даже присесть не успела, и, похоже, десятки минут, проведенные в аэропорту, в действительности пронеслись за долю секунды. Я слышала о сумасшедших, у которых из памяти исчезает время, но чтобы оно добавилось, растянулось, исказилось – такое случалось только в буржуйской фантастике.
Машка застала меня за разутюживанием девятой оборки лиловой модной юбки. Увидев три стопки аккуратно сложенных вещей, подошла и отобрала утюг.
- Лизка, ты меня пугаешь, - вместо ответа я взяла ее за рукав и подвела к открытому ноутбуку.
- Вот, прочитай, - я ткнула пальцем в название одной из статей на поисковой странице Гугла.
- Да ты мне уже показывала эту статью, - почти не глядя, заявила Машка. Я грозно нахмурилась. - Ладно, прочитаю: «Причина аварии, в которой погибло шестьдесят два человека, все еще не установлена»… ну и что?
- Маш, ты что, совсем не слушала? Вечером погибших было шестьдесят три, - я с трудом заставила себя говорить спокойно. - Что-то изменилось!
Машка быстро пролистала новостные заголовки, наугад открыла одну из статей и отрицательно покачала головой.
- С самого начала сообщали, что погибло шестьдесят два человека, да ты и сама мне не раз говорила. Еще вроде какого-то зверя – то ли барана, то ли козла, задавило крылом самолета.
- Какого еще зверя?!
Я нетерпеливо отодвинула сестру. Нужно было найти недостающего покойника в моих рассортированных архивах. Но в моих списках трупов было записано на одного пассажира меньше. Или на одну? Я продолжала вводить новые и новые поисковые запросы, лихорадочно пытаясь вспомнить ее имя – и спустя несколько минут села на пол у стены, уткнувшись головой в колени: на экране светилась фотография дамы лет сорока, а ниже был напечатан ее короткий рассказ о новорожденном внуке и забытом утюге. Что это, сумасшествие – или ответ на мои вопросы? Могла ли я мыслить логически и адекватно оценивать события?
- Машка, я похожа на чокнутую?
- Конечно, - радостно отозвалась сестра. - Ты всегда такая, когда напьешься! Сколько коньяка ты вылила в кофе? Давай ложись спать, утром поговорим.
Я была уверена, что не смогу уснуть, но как только голова коснулась подушки, усталость победила конскую дозу кофеина.
Утром все произошедшее было похоже на сон впечатлительного подростка, на ночь начитавшегося Рэя Брэдбери. Тщательно нанося макияж, я убеждала себя, что не позволю сомнительным фантазиям испортить свою жизнь.
Пиная носком сапога грязные кучки талого снега, я шла в офис по мокрым камням мостовых старого города. Сырой весенний ветер обдувал лицо, убеждая, что земля все еще вертится в правильном направлении. Работа, проекты, пошловатый юмор сотрудников, споры с программистами, болтовня о новых шмотках с соседкой по кабинету - суета хлынула потоком, потихоньку вытесняя из мыслей ночные видения. Вечером у подъезда я осторожно обошла небольшой грузовичок, заполненный потертыми креслами, сумками и коробками – кто-то из соседей выезжал. Позвонила маме, выслушала оптимистичную историю о ее любимой кошке, спасенной из лап кровожадного соседского спаниеля. Земля все еще крутилась. День неумолимо подходил к концу.
Вечером Машка вытащила меня гулять по засыпающему городу. Свет золотистых фонарей старых улиц снова напомнил о десятках дорог, которыми каждую ночь я ехала в аэропорт. Блуждающие мысли оформились в решение: я должна попробовать вытащить их, не позволить этому самолету взлететь – и плевать на научные термины и заезженные эффекты!
В полночь я была готова и ждала, зная, что мне нужно разозлиться и напугать кого-то страшными образами пылающих квартир, разбитых ворами окон или взрывающегося самолета. Машка уже уснула, а я смотрела на часы каждую минуту… восемь, девять… тринадцать… двадцать три, двадцать четыре…
Машина ехала неровно, рывками, мотор рвано рычал и глох. В этот раз я – худощавый мужчина неопределенного возраста, припарковал утомленный жизнью «Опель» и позвонил в такси. Я, запертая в тесной клетке чужого тела, нарочно злилась, вспоминала все плохое, что могло произойти, представляла угнанные автомобили, взломанные грабителями двери в квартире. Такси уже подъехало, вещи переложены в багажник. Я пробовала еще раз и еще, но результат оставался неизменным – мужчина не обращал внимания на мои жуткие воспоминания. В аэропорту я старалась еще отчаянней, чередовала в памяти огромные тикающие механизмы, гигантские ядерные грибы. Все, что было доступно мне здесь – нечеткие образы, которые, скорее всего, менее впечатлительный мужчина смог легко проигнорировать. Пассажиры на местах, самолет взлетел… огненный вихрь, темнота…
Очнувшись в своей постели, от бессилия и злости я тихо заплакала в подушку, когда слезы закончились – уснула.
Следующие дни и недели не принесли в реальном мире ничего нового. Сестра вернулась жить к маме – у нее начало подниматься давление, да и Машке удобнее – до института рукой подать. Кроме того, чем она могла мне помочь? Убеждать каждый день, что я не сумасшедшая? Число жертв катастрофы больше не менялось, значит, и разум мой сохранялся в полном порядке.
Но в том несуществующем часе, в застывшем куске прошлого, где я переживала последние минуты жизни шестидесяти двух погибших, перемены все-таки были. Я тренировалась, концентрировала внимание, рисовала простые образы. Я все еще не могла напугать никого настолько, чтобы пассажир отказался от полета, но научилась манипулировать зрением. Например, для того, чтобы человек посмотрел вправо или влево, нужно было воссоздать картинку короткого резкого движения на периферии зрения. Человек интуитивно поворачивал голову в нужную мне сторону. Теперь я могла до мельчайших подробностей восстанавливать картину событий на вокзале. Вряд ли это кому-то поможет, но я удостоверилась: в аэропорту не было ни арабов, ни мужчин в черных масках, ни других подозрительных личностей. Самым подозрительным был наглый рыжий котяра, выпрашивающий еду у всех пассажиров в зале ожидания – за прошедший месяц наблюдений этот вечно жующий кот заметно похудел.
Все мои упорные попытки запугивания пассажиров оставались безуспешными. Я почти привыкла к полету и к ужасу, который наполнял каждого погибшего в момент взрыва. Невозможно было привыкнуть лишь к мгновениям небытия… к черной бездне, поглощающей все живое. И, тем не менее, однажды я оказалась совершенно ошарашена произошедшим.
В тот раз я переместилась в девушку. «Свою» половую принадлежность я мгновенно определила по тому, что чья-то рука мягко сжимала мою грудь. И я целовалась. Страстно. Не желаю вспоминать подробности, но чтобы оценить степень моего замешательства, нужно сказать, что это был очень и очень качественный «французский» поцелуй. Отличный поцелуй, боюсь, даже слишком хороший поцелуй со вкусом ментола. Не буду приводить некультурные выражения, промелькнувшие у меня в голове, когда девушка соизволила открыть глаза, и я увидела, в чьих непокорных каштановых вихрах запутались мои пальцы. Целовалась я с Максом Кролиным.
Не имея возможности что-либо изменить, я была обречена на получасовое безумие. Я не могла закрыть глаза, не могла не ощущать возбуждение от его далеко не всегда джентльменских прикосновений. Поэтому, не найдя лучшего решения, я сдалась. К моему большому облегчению, минут через пять мы все-таки вспомнили о времени и рванули в аэропорт. Макс был неловок и галантен: открывал передо мной двери, носил сумки, рассказывал анекдоты. В его потертой, но аккуратной «Тойоте» пахло хвоей и мандаринками, которые он, оказывается, купил для меня… для Светы, его погибшей девушки. Я внутренне сжалась от нахлынувшей грусти.
Короткий прощальный поцелуй в аэропорту, его теплая крепкая рука, обнимающая меня в последний раз, и тихая просьба скорее возвращаться. Я вломилась непрошеным гостем в чужую жизнь, такую короткую и неосторожно оборванную. Я вжималась в кресло, самолет трясло и бросало, а я все еще видела перед собой карие смеющиеся глаза Максима.
Я вернулась в реальность растерянная, испуганная… и как никогда полная решимости исправить, изменить, сделать все, что в моих силах.
Через пару дней утром у своего подъезда я столкнулась с Кролиным. Он поздоровался со мной так, будто мы расстались только вчера. Я кое-как ответила, понимая, что все еще ощущаю вкус его ментолового поцелуя на губах, и его рук на... Нужно было прекратить думать о нем так! Надеясь, что не успела покраснеть, я извинилась и убежала на работу.
Вечером я узнала, что он снял освободившуюся квартиру на втором этаже. Очередное совпадение? Неужели Львов – настолько маленький город? Или этот парень преследует меня? Я медленно, но уверенно превращалась в параноика… или шизофреника? После коротких раздумий я избрала тактику «держи друга близко, а врага еще ближе», напекла блинов и отправилась поздравлять Макса с новосельем. Он удивился, обрадовался, вытащил из недр недоразобранных коробок две кружки и заварил черничный чай. Свободный стул был один, меня усадили, а сам Макс устроился на полу. Во всеобщем хаосе мой взгляд зацепился за надпись «помой меня», сделанную пальцем на покрытом пылью и паром оконном стекле. Неожиданная догадка вспыхнула, как искра. В своих снах я не могла убедить или напугать людей воспоминаниями – ни пожарами, ни падающими самолетами. Скорее всего, они воспринимали их как свою излишнюю впечатлительность от просмотренных кинофильмов. Но если мне удастся добавить небольшое искажение в их реальность – это может сработать!
-… и поэтому я решил переехать, - закончил Максим, по-видимому, довольно длинную фразу.
Я кивнула, сказала что-то вроде «да, конечно» и начала прощаться.
- Рад, что ты заглянула. И спасибо за блины, - он застенчиво улыбнулся, а я поняла, что мне будет сложно считать его врагом.
Подозрительный и очаровательный Кролин недолго занимал мои мысли. Теперь у меня был план. Впервые я с нетерпением ожидала полуночи. За минуту до перемещения я удобно устроилась в кресле…
- Мужчина, осторожнее! - до меня долетел возмущенный женский окрик.
Я – судя по большому, но еще не окончательно обвисшему животу, грузный мужчина средних лет – на выходе из автобуса наступил дамочке на ногу и даже не подумал извиниться. Отвратительный тип – идеальный образец для экспериментов.
Первый рисунок мелом на асфальте он увидел у входа в аэропорт. «В самолете бомба». Следующий, пальцем на запотевшем стекле дверей вокзала - «Самолет рейса VV44 будет взорван». И еще около двадцати надписей, мелом, песком, последняя, написанная кровью, будет на окне самолета - «До взрыва осталась одна минута». Я позаботилась о том, чтобы он увидел и прочитал каждую фразу.
И он боялся, он на самом деле был испуган! После посадки в самолет у него заметно дрожали руки. Если эта реальность действительно сохраняет внесенные мной изменения, то через месяц самолет будет заполнен до смерти напуганными людьми. Взрыв прервал мой творческий вечер на самом драматичном месте – мужчина от страха намочил штаны.
Спустя неделю я напугала еще четырех мужиков, стюардессу и одну старушку, летевшую в Киев вместе с сыном. Я была безмерно горда собой и поэтому даже обрадовалась, когда вечером зазвенел дверной звонок, и, открыв дверь квартиры, я обнаружила за ней Макса.
- Извини, что побеспокоил, я бы позвонил, но не знаю твоего номера. Мне нужно выбрать из двух сотен снимков пять лучших для весеннего выпуска одного крутого польского журнала. Я ужасно волнуюсь, мне позарез нужна эта работа, а ты ведь дизайнер?
- Давай свои фотки, - сказала я, впуская парня в квартиру. Он сделал пару шагов и осмотрелся. - Это была квартира моей прабабушки, сначала я хотела поменять мебель, но потом влюбилась в ретро, - объяснила я.
- Офигенно! – сообщил Макс, касаясь рукой старинного резного барометра в коридоре.
Через час мы выбрали десять отличных снимков – у моего нового соседа оказался хороший вкус. С ним было легко и весело, он не флиртовал, и моя паранойя постепенно сменялась дружеской симпатией. На прощание мы даже обменялись номерами телефонов.
Макс позвонил на следующий день, когда я была на работе.
- Лиза, ты можешь спасти жизнь! – мысли водоворотом закружились в голове… как он мог узнать о моих снах?! – Точнее, мою бестолковую голову. Польскому редактору понравились мои работы, но в номер нужна немного другая тематика снимков. Мои знакомые модели сегодня заняты, поиски новой займут не меньше суток, а ты подходишь идеально.
От удивления и облегчения, что речь не пойдет о падающих самолетах, после некоторых препираний я все же согласилась. В назначенное время Макс ждал меня у выхода из офисного центра. Через плечо у него висела большая сумка с фотокамерой и штативом для ночной съемки, а в руке он держал огромный букет розовых, сиреневых и белых тюльпанов…
За что?! За что мне эти мучения? Принес бы он банальные розы или на худой конец нарциссы! Я сердито прикусила губу. Это просто нечестно – так жестоко охмурять девушку, пытающуюся спасти жизнь твоей мертвой подружке.
Вечер прошел из рук вон плохо: Макс был тактичен и профессионален – когда в кадре нужна была моя улыбка, он шутил, когда нужно было изменить наклон головы или поправить волосы, он делал это осторожно и подчеркнуто вежливо. Мы катались на старинном трамвайчике, до поздней ночи бродили по узким улочкам и старинным площадям, и все это время он даже не пытался заигрывать со мной. Стемнело, мы снимали на улице уже больше трех часов, когда он вдруг подошел и решительным движением взял мою руку.
- Ты совсем замерзла, почему молчишь? - и, не разжимая пальцев, Макс потащил меня в ближайшую кафешку. От неожиданного нападения мое бедное сердечко затрепыхалось, как птичка в клетке. Но бессовестный Кролин отпустил мою руку только в помещении и, как ни в чем не бывало, принялся изучать меню в поисках чего-нибудь горячего.
Около одиннадцати он доставил меня домой, еще раз поблагодарил и напомнил, что гонорар за фотографии мы разделим пополам. Закрыв дверь, я машинально посмотрела на часы… Чудесное настроение не уходило.
Намного сложнее играть роль злобного полтергейста, когда на столе в старинной хрустальной вазе стоит восхитительный букет тюльпанов.
Глава 3В очередной раз я была Евгенией Толмак, испуганной соседкой девушки в красном пальто. Она довольно легко поддавалась моим манипуляциям, и я решила избрать другую стратегию. Я заставлю ее позвонить и предупредить службу безопасности аэропорта.
Десяток туманных, а затем кровавых надписей на стенах сделали свою работу. «Самолет будет взорван», «Вы все умрете», «Не садись на рейс VV44» - девушка была запугана до предела. Последней каплей стали сообщения с номером телефона охраны аэропорта, медленно проявлявшиеся не только на окружающих поверхностях, но и на ее ладонях. На сей раз мое послание гласило: «Позвони и проверь». И она сдалась – бросила дорожную сумку на пол, достала мобильник и набрала номер.
В трубке зазвучал низкий мужской голос, произносящий заученную фразу:
- Служба безопасности, сержант Иван Голубцов.
- На стене аэропорта написано, что в самолете рейса VV44, Львов-Киев, заложена бомба, - быстро, но довольно четко выдала я.
- Как вас зовут?
- Евгения Толмак.
- Евгения, не волнуйтесь и опишите, как вы выглядите и где находитесь, - голос звучал успокаивающе и немного насмешливо…
У меня начали дрожать колени, я оглянулась, дотянула сумку до ближайшего ряда кресел и присела. Охранников еще не было видно, и мое внимание привлек крупный рыжий котенок, мяукающий жалобно и очень настойчиво.
- Хочешь есть, малыш? – я участливо погладила зверька.
Малыш? Рыжий котенок? Он был огромным ободранным котом, когда я впервые увидела его. Я посмотрела на него еще раз, нашла на груди знакомое белое пятнышко в форме подковки. Ошибки быть не могло. Видимо, увлекшись своими потусторонними экспериментами и предсмертным запугиванием трупов, я упустила что-то важное.
- Евгения? – из мрачных раздумий меня вырвал голос охранника.
Два сотрудника аэропорта начали по очереди задавать вопросы. Я несколько раз сбивчиво рассказала о надписях, дрожащим голосом соврала, что пока звонила, кто-то их стер. Мужчины смотрели на меня более чем недоверчиво, но я действительно боялась. И, похоже, сквозящий в каждом взгляде, в каждой фразе ужас достаточно впечатлил говорящих со мной скептиков. Через пару минут женский голос в громкоговорителях аэропорта сообщил о переносе рейса Львов-Киев на час из-за погодных условий. В последний раз я посмотрела на часы за полчаса до взрыва. Меня отвели в узкий, полупустой кабинет, проверили документы, и я, точнее, запуганная мною Евгения, писала заявления, отвечала на бесконечные вопросы, но так и не получила ни одного ответа. Ее оставили одну. Во внезапно зависшей тишине я слышала, как ее сердце перегоняло кровь. Стены комнаты содрогнулись, стул качнулся, и я больно упала на покрытый кафелем пол…
В едва освещенной комнате стоял слабый запах тюльпанов. Я включила яркий свет, открыла ноутбук: «Организаторы взрыва, в результате которого погибло шестьдесят три человека, все еще не найдены».
Они по-прежнему мертвы… число жертв вернулось к исходной точке, но теперь вдобавок к самолету была разрушена часть аэропорта и ранеными оказались еще около тридцати человек. Впервые я испугалась по-настоящему. Меня трясло, ужас зубами вцепился в позвоночник, парализуя мысли и движения. Макс. Он мог не успеть уйти из зоны катастрофы. В списках погибших его не было, но фамилии раненых не публиковались. Забыв о времени, я набрала знакомые цифры телефона.
- Максим?
- Привет, - бодрый голос на другом конце провода сделал действительность чуть менее жуткой. – Хорошо, что ты позвонила – у меня готовы твои снимки, хочешь глянуть?
Облегченно выдохнув, я принялась на ходу сочинять про ошибочно набранный номер. Кажется, он поверил – в ответ на мое невнятное мычание вроде «устала» и «завтра» вежливо пожелал доброй ночи и отключился. Я молча поблагодарила его за тактичность: сейчас как никогда мне хотелось побыть одной и свыкнуться с мыслью, что из-за моих потусторонних экспериментов были ранены десятки человек. Я перечитала статьи, сравнила новый список жертв с тем, что помнила. Около десяти имен изменилось – на месте выживших пассажиров стояли имена сотрудников службы безопасности аэропорта и двух представителей МЧС Украины. Светлана Лескина, подруга Максима, скончалась в реанимации городской больницы через сутки после взрыва, так и не приходя в сознание.
Я могла только надеяться, что у меня еще будет шанс все исправить или хотя бы позволить событиям идти своим чередом. Шестьдесят три смерти – это страшно, но еще страшнее, когда они на твоей совести.
Поставив вазу с тюльпанами на табуретку возле кровати, я завернулась в теплое одеяло и попыталась уснуть. Но еще одно открытие не давало покоя. Рыжий кот, превратившийся в котенка. Завтра я должна найти его, проверить…
Весь следующий день я была занята поиском отклонений в моей реальности, но вокруг меня почти ничего не изменилось. Вечером в гости заглянула Машка, и мы вдвоем нагрянули к Кролину смотреть обещанные фотки. Несмотря на «художественный беспорядок» в квартире парня было довольно уютно. Машка задавала идиотские вопросы и болтала глупости, но даже она притихла, когда увидела мои фотографии на большом мониторе Максима. Он действительно талантлив – никогда не думала, что скажу такое о своем изображении, но эти снимки были прекрасны.
Вечер пролетел слишком быстро, ближе к полуночи в голове начался обратный отсчет.
В ту ночь я была уже знакомым мне дипломатичным мужчиной. Шансы заставить его паниковать и делать то, что нужно мне, были весьма невелики. Похоже, на сей раз я смогу только собирать информацию. Вчерашнее объявление о переносе рейса я услышала возле терминала аэропорта и вместе с остальными напуганными пассажирами самолета отправилась в зал ожидания. Никаких новостей, ни одного нового лица в ночном аэропорте, только тихие разговоры путешественников-смертников. И трехмесячный рыжий котенок, бродящий по залу в поисках молока. Через некоторое время я услышала первое упоминание о зловещих надписях. Они помнили… каждый из них. Одна из женщин решилась вслух прочитать внушенные мною тексты, и ее слова подтвердило еще несколько испуганных реплик. Большинство молчало, но в их затравленных взглядах читался такой же страх. Долгие минуты ожидания… взрывная волна вынесла стекло аэропорта, раздробив его на множество осколков. Секундная разрывающая боль пронзила все тело. Меня ждала, звала зияющая черная бездна.
Но я все еще жила. В город пришло знойное, сухое лето, необычное для влажной и дождливой Западной Украины. Палящее солнце прогрело дома и мостовые, жаркие дни сменялись душными ночами. Мать с сестрой уехали в Яремчу к тете Сане, ее дом стоит на берегу прохладной горной реки. Максима вызвали на двухнедельную стажировку в польское издательство. Мой собственный отпуск был запланирован только к концу лета, и все, что мне оставалось, чтобы не сойти с ума окончательно - болтовня с подругами на работе о чем-то пустом и неважном.
Когда разморенный жарой город засыпал, я возвращалась в аэропорт. Наблюдала за равномерно уменьшающимся котенком и все отчетливей понимала - когда его не станет, я больше сюда не вернусь. Возможно, я никуда больше не вернусь. Растворюсь в той темноте, исчезну, пятьдесят четвертый потерянный пассажир… наверное, так и должно было быть с самого начала.
Я писала на стенах и стеклах, что самолет все равно взорвется, но большинство умерших предпочитало молча игнорировать назойливые видения. Несколько раз я была на борту самолета в телах сотрудников службы безопасности – так я выяснила, что в салоне все-таки нашли взрывное устройство, но таймера на нем нет и времени для его вывоза на безопасное расстояние или обезвреживания недостаточно. Я чертила на стенах время взрыва. Пассажиры в зале ожидания шептались, пребывая в заблуждении, что здание аэропорта защитит их от взрыва, парни в самолете просто отмахивались от кровавых букв. Пару раз я «пририсовала» таймер к бомбе, но и он не произвел нужного впечатления.
Прошлой ночью во Львов вернулся Макс, ранним утром он без предупреждения позвонил в мою дверь. Я думала, что это соседка ищет заблудившуюся кошку, и открыла дверь, только-только успев натянуть на себя шелковое летнее платье. Он стоял так близко, растрепанный и радостный, с пачкой глянцевых журналов в одной руке и каким-то мятым пакетом в другой.
- Это тебе, - он протянул мне все, что принес. - Я забежал поздороваться.
Я послушно взяла журналы и бумажный пакет, вздрогнув от случайного прикосновения его пальцев, и замерла на пороге, прижимая к себе его подарки.
- Спасибо. Я очень по тебе скучала, - сказала я просто, зная, что завтра может не наступить.
Он улыбнулся и шагнул вперед, еще ближе.
- Я должен съездить в Тернополь на два дня, потом вернусь.
- А я опаздываю на работу, - Макс поправил прядь моих волос, и я задержала дыхание.
- Значит, скоро увидимся?
Я молча кивнула и улыбнулась ему в ответ. Наверное, в той, другой реальности мы не встретимся, а эти минуты – мои невозможные, несбыточные мечты. Но мне хотелось, чтобы всего на один день, хоть на несколько часов, он стал моим Максимом Кролиным и понял, что я тоже – его Лиза.
Он наклонился и поцеловал меня, тепло и легко, как влюбленный мальчишка. И я ответила на поцелуй, зная, что нового дня у нас не будет.
В тот понедельник мне совершенно не хотелось работать. Я позвонила шефу, отпросилась, потом гуляла по Львову, смотрела, как небо постепенно затягивали долгожданные облака, болтала по телефону с мамой и Машкой, звонила подругам. После обеда в городе пошел дождь. Крупные теплые капли стучали по крышам, разбивались о каменную кладку мостовой, обдавая брызгами босые ноги. Я шла медленно, не обращая внимания на стену дождя, наслаждаясь каждой минутой жизни. Вечером позвонил Максим, рассмешил меня до слез забавными польскими историями. Когда пришло время прощаться, мы замолчали, пытаясь угадать мысли друг друга. Он первым разорвал тишину, сказав, что тоже безумно скучал.
После полуночи я свернулась клубочком на диване, укуталась в мягкий плед, как в кокон. Я улыбалась и слушала, как часы обреченно вышагивали последние секунды…
Аэропорт. В моих руках пищит крошечный, полуслепой рыжий котенок. Нужно его накормить или найти его мать, иначе он умрет. У меня рейс через час, поэтому я отдаю несчастное существо знакомой кассирше – у нее всегда найдется лишняя коробка из-под конфет и коробочка сливок. На стекле кассы какой-то шутник помадой написал: «Твой самолет взорвется ровно через пятьдесят восемь минут». Если увижу уборщицу, скажу, чтобы вымыла стекла. Быстрым шагом иду к самолету. Мой сегодняшний рейс VV44 Львов-Киев, вылет через тридцать семь минут. На полу рассыпан ярко-желтый песок, пальцем выведены крупные буквы: «Через двадцать две минуты рейс будет отложен». Я переступаю песчаную россыпь, подхожу к выходу из здания. На стекле двери чем-то красным, наверное, кетчупом, запечатлен злобный призыв: «Напиши прощальное письмо жене Лене».
Зачем хулигану запугивать меня? Мою жену действительно зовут Леной. Хотя, если подумать, не такая уж плохая мысль, учитывая, что перед выходом я поссорился с ней из-за пустяка. Скоро мобильник придется отключить, и я быстро набираю СМС-ку: «Прости меня, Ленка. Ты у меня лучшая. Люблю. Поцелуй за меня Мышку». Глупо, наверное, проще было позвонить после посадки в Киеве и поговорить нормально.
Телефон выключен, я поднимаюсь по трапу в самолет. На белом гладком корпусе лайнера горят красные буквы: «Через десять минут сообщат о переносе рейса VV44». Я останавливаюсь и моргаю, надпись исчезает, но появляется новая: «В салоне самолета бомба». Пилот самолета не должен видеть галлюцинации. Со мной что-то происходит… сообщу Петру Васильевичу, что сегодня он главный.
Еще одна кровавая надпись появляется в салоне самолета: «Взрыв произойдет через тридцать девять минут». Я смотрю на часы. Кто бы ни играл со мной, за временем он следит точно.
«Шестьдесят три человека погибнут».
Какого черта! Это уже не смешно. Игнорирую исчезающий текст, включаю приборы, проверяю исправность систем. Через минуту входит Петр – мой второй пилот. Жду появления очередной надписи, чтобы рассказать ему о своих глюках и отказаться от управления полетом.
«Тридцать две минуты до взрыва, шестьдесят три трупа».
В привидения я не верю, очевидно, у меня сбой нервной системы.
- Петр Васильевич, у меня тут проблемка небольшая возникла, - Петр, не обращая внимания на мои слова, все еще пристально смотрит на ветровое стекло самолета.
- Диспетчер вызывает рейс VV44.
- Рейс VV44, капитан Свердленко, слушаю вас.
- Рейс VV44, ваш вылет перенесен на час. У нас сообщение, что в салоне бомба, - официальным тоном сообщает диспетчер, затем, чуть понизив голос, с беспокойством спрашивает: - Вить, у вас все нормально? К вам едет целая банда ребят из службы безопасности.
- Все отлично, - говорю я и интуитивно смотрю на часы. До взрыва осталось двадцать девять минут. На взлет мне нужно семь минут и еще две, чтобы вылететь за пределы города.
В салон забегают парни с собаками, огромные овчарки с лаем бросаются к шестому ряду кресел. На темном иллюминаторе мерцает неоновая двойка. Собакам надписи не нужны, но и они выбрали второе кресло. Солидный мужчина в форме СБУ осторожно вспарывает обивку сидения.
«Двадцать одна минута, они не успеют».
Взрывное устройство найдено, но таймера на нем нет, и когда произойдет детонация, неизвестно. Самой взрывчатки не видно, три тонких провода уходят под пол салона.
Девятнадцать минут…
Я предлагаю Петру Васильевичу выйти покурить на улице, он молча уходит. Он напуган намного сильнее, чем я. Стресс и адреналин на меня действуют отрезвляюще, заставляют мозг работать вдвое быстрее. Даже если они отключат этот детонатор, где гарантия, что в самолете нет другого, запасного. Высказываю свои мысли команде перепуганных юнцов из службы безопасности аэропорта.
Надписи продолжают появляться и исчезать.
Пятнадцать минут…
После двухминутных споров со мной и переговоров с начальником аэропорта они спрашивают мнение Юрия. Мужчина, который сначала четкими движениями разобрал кресло, а теперь сверлит отверстия в полу, поднимает голову и берет рацию.
- Олег, слышишь меня? Это Юрий Васильевич, Юрка-подрывник, Афганистан, седьмая рота, помнишь? Пусть убираются все. И нужен пилот, который не распустит сопли. Где пилот?
- Здесь.
- Самолет готов к взлету?
- Готов.
- А ты?
Интересно, что сейчас делает Ленка? Получила ли она мое сообщение?
Одиннадцать минут…
- Да.
Через полминуты самолет пустеет. Юрий поднимает голову и смотрит мне в глаза.
- Слишком много проводов, - его голос на удивление спокоен. – Часть я отключил, но насчет остальных никаких гарантий дать не могу.
- Я вижу надписи на стенах, - стараюсь выглядеть уверенно. – Десять минут до взрыва. Шестьдесят три человека погибнет. Может, я сошел с ума, но я не могу рисковать.
- Ты не сошел с ума – я тоже их вижу… все видят.
Я киваю, понимая, чего стоило это признание.
- Пока я буду продолжать попытки нейтрализовать бомбу, ты поднимешь самолет в воздух и уведешь подальше от города. Как тебя зовут?
- Виктор.
- Хорошее имя… значит, у одного из нас точно получится!
Мы жмем друг другу руки, желаем удачи. Взлетная полоса свободна. Диспетчер звенящим в пустом эфире голосом желает хорошего полета. Рев двигателей заглушает мысли.
Семь минут…
Послушная машина разворачивается и выползает на тонкую белую линию, ведущую в небо. Секунды рвут нить времени на мелкие куски. Мы летим над землей, выше и выше, взбираясь к облакам. Диспетчер предлагает на всякий случай набрать номер моей жены, но я не смогу. Пусть он запишет и передаст Ленке и Маринке, нашей трехлетней малышке…
- Передай Лене и Мышке, что я их люблю… очень-очень сильно люблю. Больше, чем небо. Они поймут.
Огни Львова остаются позади. Отчаянно мигает сигнал испорченной электропроводки, самолет бросает в воздушных ямах. Тридцать секунд. Сколько еще мы будем лететь в этой неизвестности? Голос Юрия неразборчиво кричит в наушниках. Неужели он отключил детонаторы? Я не слышу.
У одного из нас точно получилось…
«Организаторы взрыва самолета, в результате которого погибло 2 человека, все еще не найдены.
17 октября 2011 года в воздухе взорвался самолет рейса VV44 Львов-Киев. Причиной катастрофы стал взрыв бомбы, заложенной в пассажирском салоне самолета. На борту находился пилот, капитан Виктор Свердленко, и майор службы безопасности Украины, инженер-сапер Юрий Воеводин. Обломки самолета упали на свиноферму в Камянско-Букском районе. В разгоревшемся пожаре погибло шестьдесят одно животное. Наиболее впечатлительные пассажиры отмененного рейса утверждали, что в тот день видели предупреждения в виде кровавых надписей на стенах аэропорта».
Я проснулась от сильного стука в дверь. Машка кричала в замочную скважину. Я открыла. Пол под ногами раскачивался. Сестра подхватила меня, помогла дойти до кровати. Мама поцеловала в лоб и побежала громыхать на кухне.
- Ты три дня не берешь телефоны, мы чуть с ума не сошли! - я безразлично пожала плечами.
- Я спала.
Мне вызвали врача, выписали витаминные уколы, на всякий случай прокололи палец. Кровь…
Я все еще живу. Виктор и Юрий погибли. Двадцать пятого часа больше нет. Осталась одна реальность, в которой время течет только вперед. Здесь невозможно изменить прошлое.
Меня посадили на высококалорийную диету. Еда – вполне сносное лекарство. По крайней мере, спустя пару дней, набравшись сил и смелости, я спустилась на второй этаж и позвонила в дверь. Мне открыл мальчишка, лет десяти. Максим Кролин? Нет, такой тут никогда не жил.
Возможно, я поступила правильно. Но сделала ли я все, что было в моих силах? Кто я? Убийца двух отважных мужчин? Спасительница шестидесяти жизней? Или я просто маленькое сломанное колесико, волею судьбы заклинившее самые главные Часы?
У меня нет ответов на многие вопросы. Но я живу каждый день, как последний. И пока мое время не исчерпано, у меня есть шанс что-то изменить.
В начале осени я вышла на работу и каждый вечер, возвращаясь домой, заходила в «Золотой Дукат». Заказывала неизменный кофе с черносливом, садилась в уголке и украдкой рассматривала посетителей. Убеждала себя, что просто люблю их фирменный напиток, и обещала, что завтра не буду такой глупой и пройду мимо.
А сегодня пошел мокрый снег, я замерзла и, в очередной раз наплевав на данные самой себе обещания, снова зашла в кофейню и снова заказала надоевший кофе. Я села за пустой столик ближе к огню и, ковыряя ложечкой взбитые сливки, смотрела на кружащиеся в воздухе первые настоящие снежинки.
Мужская рука в коричневой перчатке взялась за деревянную спинку стула напротив.
- Вы не возражаете, если я присяду? – я кивнула и подняла глаза. Он стоял рядом, все такой же взъерошенный и забавный. – Кажется, мы знакомы? Мы столкнулись в аэропорту год назад. Вы тогда опаздывали на рейс.
- А вы провожали девушку, - не успев подумать, выпалила я.
- Бывшую девушку, - невесело усмехнулся Макс.
Он размотал длинный шарф, снял перчатки и сел за столик.
Я молчала, усердно разглядывая глупые снежинки, танцующие в тусклом свете фонаря за окном.
- Максим Кролин, - он посмотрел на меня и тепло улыбнулся. - Сразу предупреждаю, со времен детского сада на «Кролика» не отзываюсь. Лучше зови меня Макс.
