Глава 11. Начало (POV Гермиона Грейнджер)
Октябрь, 1996 год
- Грейнджер…
- Малфой, - склоняю голову в приветствии и продолжаю путь по коридору второго этажа в сторону кабинета трансфигурации. В голове прокручивается глупая маггловская песенка, на лице изображена не менее глупая улыбка, в мыслях - поразительная легкость. Странно - ведь меня зовут Гермиона Грейнджер, я только что видела Малфоя, да и вообще опаздываю на урок к декану собственного факультета. Но это странно только для стороннего наблюдателя, за последние несколько недель я свыклась с мыслью, что Малфой не только не вызывает у меня приступов истерики с ненавистью, а напротив - я рада его видеть и намеренно ищу встреч. Я влюбилась. Вот так просто – всего два слова и снова идиотская улыбка.
- Минус пять баллов Гриффиндору, мисс Грейнджер, - Макгонагалл кидает на меня удивленный взгляд и раздраженно поджимает губы, а я лишь смущенно улыбаюсь, бормоча себе под нос «извините, профессор».
- Гермиона, ты чего это? – шепчет мне сидящий впереди Рон, фактически перегнувшись через мою парту, Гарри лишь настороженно вглядывается в мое лицо.
- Еще минус пять баллов Гриффиндору, мистер Уизли, - снова подает голос Макгонагалл. Рон краснеет до кончиков волос и резко отворачивается от меня. Я, глупо хихикая, раскрываю учебник на нужной странице и принимаюсь за конспект параграфа.
Знаете, я вот одного не могу понять – почему, когда мы влюбляемся, в голове прекращаются мыслительные процессы, отвечающие за ясность ума? Я спрашиваю, потому что раньше мне это было совершенно незнакомо. Я никогда не влюблялась и никогда не переживала из-за этого. Ведь я школьница и все, что мне нужно – это книжки в любимой библиотеке и «превосходно» за домашнее задание. Влюбиться я всегда успею (во всяком случае, раньше я думала именно так). Нет, я не ханжа и ничто человеческое мне не чуждо. Я, например, не могу не замечать томных взглядов, коими меня одаривает Рон, когда я якобы этого не вижу. Я прекрасно слышу, как вздыхает Гарри, когда я говорю, что у меня к Рональду только дружеские чувства. И, конечно же, я в курсе, что Джинни Уизли меня фактически ненавидит за то, что ее брат томиться от неразделенной любви. Знаете, я переживала из-за этого последние два года. Не только переживала, но и пыталась пробудить в себе хоть какие-то романтические чувства, только все оказалось безуспешно.
Но теперь я сижу в Большом зале, вяло ковыряюсь вилкой в тарелке с салатом и пытаюсь не бросать долгие взгляды на слизеринский стол, где сидит очаровательный блондин с невероятными серебряными глазами. Гарри и Рон убили бы меня, если б знали, что происходит в моей дурной голове. Несмотря на то, что они по-прежнему мои самые дорогие и любимые мальчишки, несмотря на пять лет нашей крепкой дружбы, несмотря на то, что мы знаем друг друга, как себя самих, они не могут понять истинных причин моего странного настроения. А вот Джинни может, потому что она - женщина. И именно поэтому я стараюсь как можно реже попадаться ей на глаза, ведь ей ничего не стоит разгадать мою самую главную тайну.
Джинни Уизли никогда не была моей подругой и отношения у нас сложились, мягко говоря, не очень теплые – она с десяти лет влюблена в Надежду-магического-мира Гарри Поттера, а я всегда являлась единственной девушкой, что была рядом с ним. Конечно, она не может не ревновать его. Особенно теперь, когда они, наконец, смогли быть вместе. Хотя с ее стороны это неимоверно глупо - я очень люблю Гарри, а он любит меня, но только лишь братско-сестринсой любовью. И большего нам не нужно. Но Джинни не понимает и вряд ли когда-нибудь сможет нас понять. А, учитывая ее вспыльчивый характер, я не сомневаюсь, что однажды она станет причиной нашей с Поттером ссоры (Мерлин, лишь бы не из-за Малфоя).
***
Единственным человеком, который знает, что я слегка тронулась умом, является Панси Паркинсон. Да-да, слизеринка, аристократка до кончиков длинных волос, волшебница из чистокровной семьи, члены которой всегда поддерживали идеи Темного Лорда.
Мы с Пэнс дружим с середины первого курса, но уже второй год скрываем нашу странную дружбу. Панси всегда под ручку с Малфоем и Забини, а я – в компании Гарри и Рона. Лишь только в семь вечера мы встречаемся в Выручай-комнате и делимся впечатлениями и новостями о прошедшем дне.
Все началось, как я уже сказала, на первом курсе - за неделю до Новогоднего бала. Я поругалась со своими мальчишками и составляла компанию Плаксе Миртл в комнате для девочек. Рыдали мы с ней, скажу я вам, как две раненые волчицы – с причитаниями и завываниями. Минут через сорок нашего «концерта», дверь в туалет отворилась и на пороге появилась черноволосая девочка в дорогой мантии змеиного факультета и с заплаканными глазами. Мы с ней переглянулись и неожиданно для самих себя расхохотались – всегда приятно, когда твое паршивое настроение кто-нибудь разделяет, пускай и представитель «вражеского» факультета. С тех пор мы с Пэнс стали практически неразлучны – вместе делали домашнее задание, вместе ходили в Хогсмид, вместе сидели на сдвоенных занятиях – за что я всегда получала порцию упреков от Поттера и Уизли («Гермиона, как ты можешь! Она же подруга Малфоя», «Гермиона, ее родители – Пожиратели смерти»).
Так продолжалось до четвертого курса, когда на финале Турнира Трех Волшебников Гарри объявил, что Волдеморт вновь возродился… Отец Паркинсон был ярым сторонником Темного Лорда и входил в узкий круг Пожирателей смерти, особенно приближенных своему повелителю. Нужно ли говорить, что он был в ярости, когда узнал, что его родная и любимая дочь водит дружбу с грязнокровкой?
Мы не общались все лето. На перроне перед отправлением в Хогвартс Пэнс лишь незаметно кивнула мне в знак приветствия и скрылась в вагоне. Только через две недели на сдвоенных Зельях передо мной опустился смятый кусочек пергамента, на котором округлым размашистым подчерком было выведено: «В семь часов возле Выручай-комнаты. П.П.»
Тогда-то она и сказала мне, что нам не стоит больше общаться. Это был удар… Ближе подруги, чем Панси у меня никогда не было и вряд ли когда будет, мы всегда понимали друг друга с полу-взгляда, нам не нужна была ни легилименция, ни тем более слова, чтобы выразить свои мысли. Тогда мы проплакали весь вечер, крепко обнимая друг друга и размазывая слезы по щекам.
Но, как вы уже поняли, наша дружба на этом не закончилась – прошел всего месяц, прежде чем мы начали общаться снова. Правда лишь по вечерам в Выручай-комнате и строго сохраняя тайну. Панси, будучи свободолюбивой и своенравной слизеринкой, никогда не отчитывалась ни Малфою, ни Блейзу, где она проводит вечера. А я, в свою очередь, пользовалось репутацией «книжного червя» и со спокойной совестью покидала гостиную Гриффиндора – мальчишки все равно не стали бы проверять, на самом ли деле я посещаю библиотеку и засиживаюсь там до позднего вечера.
***
Неделю назад, в один из обычных вечеров в Выручай-комнате, я рассказала Панси, что влюбилась без памяти. Только одно «но» - признаться, кто является объектом моего внимания я так и не смогла, хотя Панси убила целый час на наводящие вопросы, попутно подливая вина в мой бокал. Это такое странное чувство, - когда не можешь рассказать самой близкой подруге что-то очень важное для тебя. Вообще все, что происходит со мной сейчас, довольно странно… Я никогда не верила во фразу «сердцу не прикажешь». Для меня абсолютным и незыблемым было другое утверждение: «каждый сам творец своей судьбы». Что изменилось теперь? Я даже не знаю.
Гарри и Рон ненавидят Малфоя с первого дня в Хогвартс и эта ненависть взаимна. Они не могут пройти молча, когда сталкиваются в коридорах и, наверное, когда-нибудь поубивают друг друга. Я ведь тоже ненавидела Малфоя… Но в какой-то момент в голове что-то изменилось и все словесные перепалки стали мне неинтересны. Это так глупо – ненавидеть человека, который и внимания-то твоего не стоит. Да и не было этой ненависти, разве что на третьем курсе, когда Малфой получил от меня кулаком по своей холеной физиономии. А уже в следующем году я просто перестала обращать на него внимание и реагировать на его банальные оскорбления, которые не менялись из года в год.
В этом году все немного изменилось – Малфой изменился за лето. Он стал таким… Красивым? О, Мерлин… Он стал просто великолепен! Мягкая уверенная походка, небрежно уложенные волосы (наконец-то не зализанные гелем), серебряные глаза и тонкие губы, которых больше не касалась противная ухмылка… Худощавая мальчишеская фигура начала приобретать рельефность мышц, а во взгляде появилось что-то загадочное, притягательное, манящее… Да, Гермиона, ты совсем не оригинальна в своих взглядах на мужскую красоту. Все довольно банально, но, соплохвост тебя за ногу, это же Малфой!
А еще он перестал оскорблять меня, да и вообще, казалось, замечать. Кардинальные изменения произошли в моей голове десятого сентября перед сдвоенными Зельями, когда я бежала сломя голову в подземелья, опаздывая на урок. Прямо перед самой дверью в кабинет Снейпа у меня порвался шов на сумке и учебники с грохотом посыпались на пол. Пока я копошилась на холодном мраморе, сзади раздались тихие шаги и через мгновение возле меня оказался Малфой собственной персоной. Я только открыла рот, чтобы сказать ему какую-нибудь гадость, как он присел рядом на корточки и принялся собирать мое жалкое имущество. Слова так и застряли комом в горле, а я смотрела в его близкие серые глаза и отчетливо осознавала, что пропадаю. «Осторожнее, Грейнджер», - проговорил Малфой, растягивая слова в своей излюбленной манере и улыбаясь уголками губ, выводя меня из оцепенения. «Спасибо, Малфой» - пять очков Гриффиндору за словоохотливость.
- А я ведь тоже влюбилась, Гермиона… - Панси наконец-то сдалась и принялась делиться своими новостями, вырывая меня из собственных мыслей, - я никогда не думала, что это будет он. Ведь мы выросли вместе и так долго просто дружили…
- Иногда дружба – залог сильной и долгой любви, - проговорила я, все еще думая о своем и делая глоток белого вина из бокала, - И кто же он, Панси?
- Я бы могла тебе не отвечать в отместку за твою упертость и молчание, но, Мерлин свидетель, это было бы слишком сложно для меня, - проговорила слизеринка, заливаясь звонким смехом. – Знаешь, он стал такой красивый…
Панси мечтательно прикрыла глаза, а я запустила в нее мягкой подушкой, что лежала на полу возле меня.
- Давай же, Пэнс, кто этот счастливец?
- Это Драко, - проговорила подруга, все еще не открывая глаз. И слава Мерлину! Сохранить спокойное выражение лица у меня явно не получилось.
- М-малфой? – проговорила я, заикаясь, так еще и охрипшим голосом.
- О, Мерлин! Гермиона, ты знаешь еще какого-то Драко? – Панси открыла глаза и выразительно посмотрела на меня, заставляя мое сердце пропускать удары.
- Извини, просто это так… неожиданно, - я заставила себя улыбнуться и взять подругу за руку.
Глава 22.
(POV Панси Паркинсон)
Ноябрь, 1996 год
Какая же наивная ты, Гермиона Грейнджер! Сидишь, смотришь на меня своими огромными глазами и с улыбкой повторяешь: «Я так счастлива за вас, Пэнс». Черта с два ты счастлива, Грейнджер! По глазам вижу, как у побитой собаки, что твое «счастье» готово вот-вот ринуться через край. А я что? А я с садистской точностью, со всеми подробностями рассказываю, как провела прошедшую ночь. С Драко.
Думаешь, я ничего не замечаю? Десять очков Гриффиндору за непроходимую глупость! У тебя все написано на лице, хоть ты и стараешься не показывать и сотой доли своих эмоций. Как же тебя угораздило влюбиться в МОЕГО Драко?! Вся такая правильная и рассудительная, все знающая и не прекращающая думать даже во сне, подруга Золотого Мальчика и самая умная студентка Хогвартс за последние лет сто. Как тебя угораздило, Грейнджер?
Злость накрывает с головой, хочется сделать ей как можно больнее, задеть, довести до слез, растоптать и камня на камне не оставить от ее чувств. А она держится. И улыбается. Чертово гриффиндорское упрямство.
Да, дементор побери, мы – подруги с первого курса. И да, я очень ее люблю. Но мысль, что она смотрит на МОЕГО Драко не дает мне спокойно спать по ночам. Как она вообще могла в него влюбиться? Мерлин, если б Поттер только знал, что твориться в голове у его чокнутой подружки, он бы поседел за несколько секунд. Кто бы подумал, что Золотая девочка влюбиться в Пожирателя смерти? Малфой ведь принял метку прошлым летом...
Я заметила еще в начале сентября, что с Гермионой происходит что-то неладное. Она вдруг стала какая-то рассеянная и от ее одержимости учебой остались лишь жалкие воспоминания. И эта ее идиотская улыбка и бесконечно мечтательный взгляд, как у Полоумной Лавгуд… А потом вдруг все встало на свои места – я перехватила ее взгляд, направленный на слизеринский стол, и каково же было мое удивление, когда я осознала, что этот взгляд предназначен не мне, а Малфою.
Шли дни, а Гермиона все больше напоминала одержимого фанатика, а я все ждала, когда же меня посвятят в ее страшную тайну. И была вознаграждена за терпение отчаянной исповедью, но и тут Грейнджер поступила по-своему – услышать имя ее возлюбленного мне так и не удалось. И в отместку за ее упрямство я рассказала о своих чувствах к Малфою. О, Мерлин, видели бы вы ее лицо! Столько смятения и растерянности, сменяемых вселенским горем я не видела еще ни разу. Мне даже стало ее жаль… Впрочем, в любви, как на войне – все средства хороши.
Люблю ли я Малфоя на самом деле? Конечно. Просто я всегда знала, что рано или поздно наши родители нас поженят. Знала, что Малфой будет моим, поэтому и не беспокоилась, когда он заводил мимолетные интрижки. Но чертова Грейнджер вдруг сломала какой-то барьер терпения, и я пошла в наступление. Так сказать, охота на Малфоя. На удивление он очень быстро сдался, и уже через неделю я появилась в Большом зале за руку со своим возлюбленным. А еще через неделю – рассказала Гермионе все подробности нашей «первой» ночи, наслаждаясь болью в ее глазах. Да, вот такая вот я дрянь. Даже не буду оправдываться, что делаю это для ее же блага – мол, положение в магическом обществе и статус крови все равно не позволят им быть вместе. Бред. Я делаю это для себя и только для себя, не даром же учусь в Слизерин. И как истинная слизеринка исповедую простую философию: «Мне чужого не надо. Но свое я возьму, чьим бы оно не было».
Запомни раз и навсегда, Грейнджер, Малфой – мой. И для него ты лишь мерзкая грязнокровая подружка Святого Поттера.
***
(POV Гермиона Грейнджер)
Февраль, 1997 год
Три месяца! Три гребаных месяца я пыталась забыть этого гнусного хорька! Ради Панси, ради Гарри, ради Рона… ради себя! Три месяца провела в мыслях о человеке, с которым нас ничего не связывало, кроме трех лет детской ненависти и двух месяцев безответной любви, придуманной моей воспаленной фантазией. А все знаете почему? Потому что ровно через неделю после памятного разговора в Выручай-комнате, Панси появилась в Большом зале за руку с Малфоем и послала мне лучезарную улыбку. Так они стали вместе…
Я, наверное, мазохистка, но стойко выслушивала все рассказы Паркинсон о том, какой Драко прекрасный, нежный и как она счастлива рядом с ним. Какая у него потрясающая улыбка и необыкновенные серебристые глаза, какие сильные руки и как хорошо, когда они любят друг друга всю ночь. Я слушала каждое слово Панси, улыбалась, говорила, что очень рада за нее, а сама возвращалась в гриффиндорскую башню, запиралась в ванной и рыдала под аккомпанемент льющейся из крана воды.
Зато по истечению трех месяцев Малфой резко исчез из моей головы. Просто в одно особенно прекрасное и солнечное январское утро я открыла глаза и поняла, что мысли о Драко не вызывают абсолютно никаких эмоций, кроме равнодушия. Хотя еще накануне я честно поплакала в ванной комнате, правда, без особого энтузиазма. Все закончилось, как по мановению волшебной палочки, а я снова начала верить в чудеса. Смешно, правда? Волшебница, которая верит в чудеса…
***
(POV Панси Паркинсон)
Март, 1997 год
А Грейнджер-то сдалась. Никаких томных взглядов, никаких тяжких вздохов, больше нет слез и скорби в глазах и вернулась одержимость учебой. Отличная работа, Панси, десять баллов Слизерину.
Мы снова самые лучшие и преданные подруги. Веселимся и дурачимся в Выручай-комнате, Гермиона рассказывает забавные случаи про Поттера, мастерски парадирует Уизли и его печальные взгляды на ее скромную персону, а я рассказываю о Драко. И теперь Гермиона правда за меня радуется, искренне поддерживает и ругает Малфоя на чем свет стоит, когда я на него жалуюсь. Ведь мы и правда самые близкие подруги.
А я что? А я счастлива как никогда. Малфой, конечно, та еще задница. Мы бесконечно ругаемся и орем друг на друга, он все такой же высокомерный, своенравный и эгоистичный подонок. Он всегда сам по себе и ничего не измениться, он демонстративно общается с представительницами нашего факультета, пропадает без предупреждения и всячески показывает свою независимость от меня и того, что называется отношениями. Он не перестает мне напоминать о сказочном везении, что сам Драко Малфой снизошел до моей заурядной персоны и постоянно пытается доказать, что я лишь временное увлечение. Но я счастлива и безумно его люблю. А он благодарен мне за то, что я рядом и за мое безграничное (как он почему-то считает) терпение, и сполна вознаграждает меня за это кратковременными и редкими, но такими незабываемыми приливами нежности и любви, стоит нам остаться наедине. В его глазах столько эмоций и страсти, что я забываю обо всем. А его тихое «Панси» - лучшее признание в любви. Ведь он всего лишь шестнадцатилетний мальчишка, этот лорд Малфой.
***
(POV Драко Малфой)
Июнь, 1997 год
И за что только свалилась на мою больную голову эта Паркинсон? Да, конечно, я знал, что она – моя будущая жена. Но к чему торопить события? Можно подумать, у меня без нее проблем мало. Таскается за мной повсюду, прохода не дает и временами пытается показать, что ее все устраивает. Как же! Только и мечтает о том, чтобы сделать из меня свою собственность. Единственная радость – Паркинсон обладает достаточным количеством терпения, чтобы оттачивать на ней едкие фразочки, предназначенные Святому Поттеру, Уизелу или их заумной подружке. О, как же Панси бесится! Нет, она очень долго сдерживает крик и пытается обуздать эмоции, но в конечном итоге все-таки срывается на ультразвук. Не люблю с ней ругаться – ее писк когда-нибудь покалечит мои барабанные перепонки.
Учебный год наконец-то подошел к концу, но я не рад возвращению в поместье – там прочно обосновалась одна змееподобная тварь, возомнившая себя величайшим волшебником. Малфой-мэнор перестал быть моим домом в тот миг, когда Темный Лорд переступил порог мэнора и решил избрать его своей временной резиденцией. Прошлым летом я принял метку и получил в подарок мантию и маску Пожирателя смерти. Чистокровная элита магического общества… Знал бы хоть кто-то, хоть одна живая душа, как я ненавижу все это! Все вылазки Пожирателей в магические кварталы Лондона, истребление магглорожденных волшебников, полукровок и сквибов, крики сумасшедшей Беллы, горящие глаза Сивого и зеленые вспышки Авады. Ночами мне сняться перекошенные Круцио лица, неестественные изломанные позы мертвых тел и пустые глаза. Каждую ночь я просыпаюсь в холодном поту и тянусь за зельем Сна-без-сноведений. Каждую ночь…
Мать ходит, словно неживая, шарахается от каждой тени и случайного порыва ветра, распахнувшего окна в ее спальне. На некогда прекрасном лице залегли глубокие морщины, голубые пронзительные глаза потухли, а под ними образовалась болезненная синева. Про отца вообще не хочу говорить – была б моя воля, он бы давно уже гнил в Азкабане.
Скорее бы закончилась эта чертова война… И, знаете, мне абсолютно наплевать на ее исход. Просто пусть все скорее закончится!
