Как молоды мы были

Пролог

Рассвет спускался на восточную равнину. Дорога, ведущая в городок под названием Хамнер, была пуста, но внимательный наблюдатель мог уловить движение в северном рву, глубоком и поросшем сорняками. Это маленький мальчик продирался сквозь заросли.

Хотя ему и было уже семь, выглядел он младше своих лет. Что-то в нем напоминало перепуганного истощенного зверька, прячущегося от мира за спутанными черными лохмами, которые грязной занавесью падали на плечи. Единственной одеждой босому мальцу служили лохмотья – бывшая рубашка. Пуговицы мальчик давно обменял на еду, так что она держалась на нем лишь благодаря куску бечевки. Он был настолько худ, что его руки, напряженно обхватывающие усохший от голода живот, походили на переплетения сухих веток.

Мальчик дрожал от весенней прохлады и усталости, но знал, что останавливаться нельзя, пока солнце окончательно не поднимется над горизонтом. Иначе можно замерзнуть до смерти. Он шел куда глаза глядят, и виднеющееся на горизонте поселение так и манило его. В городе живут собаки, что плохо, а также люди, что еще хуже. Но город – это еще и теплые трубы, у которых приятно свернуться калачиком, и мусорные кучи, где можно найти что-нибудь съестное.

Улицы большого города, оставшегося позади, помогли мальчику пережить зиму. А когда потеплело, местные жители стали чащи выходить на улицу. Пришлось уйти. Если попасться людям на глаза один раз, они или вовсе не обратят на тебя внимания, или дадут несколько монет или кусочек хлеба. Мелькнешь ещё пару раз – и они тут же сочтут своим долгом «позаботиться» о тебе. Например, обратившись к местному полицейскому. Мальчик слишком хорошо знал, чем это заканчивается. Как-то раз он уже сбежал из государственного приюта, и возвращаться туда не хотел. Солнечные лучи начинали выглядывать из-за степных холмов. Чертовски голодный и усталый мальчик полностью сосредоточился на городке впереди. Если бы только у него получилось добраться до первого ряда чистеньких домиков! Может быть, тогда удастся найти какое-нибудь местечко для сна. А потом, передохнув, можно попробовать поискать еду.

Первый дом встретил его голубыми стенами, белоснежными фронтонами и низеньким деревянным забором. В пустом дворе – ухоженные грядки с овощами и аккуратная клумба со штокрозами. Спрятаться было негде, так что мальчик прошел мимо. В следующем саду какой-то толстяк в халате читал газету, бережно держа кружку с горячим чаем в свободной руке. Рот мальчика мгновенно наполнился слюной, но он постарался как можно быстрее уйти оттуда, пока незнакомец не заметил его. Ох, как же он устал...

Низкий рык, быстро переросший в громкий лай так перепугал мальчика, что он практически упал. Огромный черный пес рвался с цепи, облаивая чужака. Мальчик тут же пустился наутек, стараясь перебирать худыми ногами так быстро, как только мог, пока в боку не закололо от стремительного бега. Споткнувшись, он выставил руки перед собой, чтобы не удариться лицом о землю. Подняться на ноги у него не получилось. Вместо этого он пополз вперед, прочь от первого ряда домов и напугавшего его пса.

Через какое-то время мальчик сел, обхватив руками костлявую коленку. Упав, он содрал коросту и приличный кусок кожи. Мальчик закусил губу, стараясь не заплакать. Порой очень сложно обходиться одному. Когда-то и у него был дом, вкусная еда и хорошая одежда. А еще – мама и папа, и маленькая сестренка в люльке, которая смеялась, когда он надувал щеки. Только одной ночью этого всего не стало. Мальчик помнил, как проснулся, потому что не мог дышать, но совсем позабыл, как сумел выбраться из дома целым и невредимым. Следующим воспоминанием была улица, хлопающее на ветру белье и старушка с первого этажа, что крепко держала его, пока пламя пожирало дом.

Стерев кровь с ранки, мальчик собрался с силами и поднялся на ноги. Беспомощно оглядевшись, он уже не впервые задумался, куда пойти и как быть. На глаза попался очередной домик, но на сей раз стоявший в отдалении от остальных. Казалось, он даже не принадлежит этому городу. Двухэтажный, с потускневшими белыми стенами и слегка заброшенным садом, дом этот был окружен забором с трех сторон. С четвертой росла живая изгородь из гортензий. В углу сада возвышалось дерево, а от вбитого в землю шеста к дому тянулась веревка, и легкий ветерок игрался с развешанным на ней бельем.

На мгновение мальчика захлестнуло одиночество, но потом он взял себя в руки. Изгородь будет прекрасным местом для сна, скрытым от ветров и враждебных глаз. Там получится отоспаться, а в ближайшей мусорной куче может оказаться что-нибудь съестное. Это вселяло надежду, от которой даже шагалось чуточку легче. Он знал, что почувствует себя гораздо лучше, если просто выспится.

Вскоре мальчик оказался у изгороди. Опустившись на колени, он залез в свое убежище. Тонкие стебли растений царапались, но ему удалось добраться до ямы в податливой земле. Свернувшись клубочком, мальчик обнял прижатые к груди колени, да так и заснул, склонив нечесаную голову к плечу. На какое-то время все несчастья и тревоги позабылись.

Глава 1: День одиночества

— Очень вкусное печенье у меня мама испекла с добавленьем имбиря! Я ем его совсем горячим, пока в горшок не спрячем.

Риза Хоукай болтала пухленькими ножками, сидя прямо на столе, и наблюдала за мамой, которая мешала что-то в миске. Выпечка в духовке аппетитно пахла.

— В банку с печеньем, милая, а не в горшок, — засмеялась мама.

— «Банка с печеньем» ломает весь ритм, — возразила Риза. — А в песнях обязан быть ритм, так папа сказал.

Женщина покачала головой, но с улыбкой.

— Папа слишком сильно забивает тебе голову всякой всячиной, моя маленькая, — с нежностью в голосе произнесла она. — Думаю, порой он просто забывает, что ты еще ребенок.

— Я не ребенок! Мне уже три, — в подтверждение своим словам малышка показала три поднятых пальца.

— Ах да, я почти забыла, — задумчиво отозвалась мама.

Риза улыбнулась. Она уже большая девочка! Девочка, которая умеет считать до ста тридцати и могла бы даже, наверное, дальше, только скучное это занятие – считать. Девочка, которая сама убирает свою кроватку – не так аккуратно, как мама, но гораздо лучше папы, и сама же застегивает все-все пуговицы на своем голубом платьице (единственном, у которого они спереди). Она даже выучила азбуку! А еще ей было известно о рифмах и готовке, и откуда берутся птенцы и еще о тысяче других вещей, о которых не знали другие девочки. Например, о солдатах и генералах, и Фюрерах и майорах. Или о веществах и атомах, и элли-ментах. О том, что у гробов нет горбов, о похоронах, надгробиях и Лучшем Мире. Она уже очень большая девочка!

Мама открыла духовку, и Риза радостно захлопала в ладоши:

— Печеньки! Печеньки!

— С пылу, с жару, — мама аккуратно взяла одно из печений в руки. — Ты хочешь маленького имбирного мальчика или маленькую имбирную девочку?

— Мальчика! — решительно отозвалась Риза. — Мальчика, потому что я уже и так девочка.

— Тогда вот тебе мальчик, — мама бережно положила печенье на стол. — Только аккуратнее с ним, он очень горячий.

Она кивнула и принялась внимательно изучать печенье: маленькая фигурка с кругленьким животиком, кругленькой головой и коротенькими ножками. Риза только начинала понимать, что такое абстракция, но что-то в этом печенье напомнило ей о другом маленьком мальчике, на этот раз настоящем.

Найденной у солонки ложкой Риза вырезала печенью лицо: два небольших глаза и широкий рот. Довольная получившейся рожицей, она захихикала.

— Смотри, ма, это Дэвелл! Я сделала печенье-Дэвелла! А теперь я его буду есть!

Мама выронила лопаточку и со звоном поставила противень на стол. Ее лицо побелело, а добрые, но редко улыбающиеся губы сжались в тонкую линию.

— Нет! Нет, ты не будешь! — мама быстро убрала печенье со стола.

Риза замерла на мгновение, и ей аж расплакаться захотелось от обиды.

— Почему?

— Я говорила тебе никогда не шутить с именем брата! — глухо отозвалась мать. — Никогда! Это не шутки, разве не ясно?

Но Ризе не было ясно. Ей было всего три, и она понимала лишь то, что разозлила маму – уже не в первый раз.

— Прости меня, — прошептала Риза. — Прости, мама. Я люблю тебя?

Что-то в ее словах, в этой попытке одновременно утешить и вымолить прощение заставило глаза матери – такие же красные, как и у дочери – посветлеть. Она вложила в руку Ризы другое печенье.

— Вот, бери печенье и иди играть.

Ризу не нужно было просить дважды. Она мигом исчезла с кухни, ступив в темный и пустынный коридор. Там она устроилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей к спальням. Имбирная девочка в руках была теплой и вкусно пахла, но есть ее Ризе уже не хотелось.

Риза нагнулась, всматриваясь во входную дверь. Свет проникал сквозь маленькое заиндевевшее оконце в ней, ложась квадратом на красивый лоскутный коврик. В кабинете отца горела одинокая свеча. Только одно темное пятно было во всей этой картине – дверь, ведущая в редко использовавшуюся гостевую комнату.

Риза поднялась на ноги и бережно положила печенье в карман передника. Хотя папа и не любил, когда его отрывали от работы с алхимией, но сегодня она чувствовала себя одиноко. Ей пришлось поворачивать тугую ручку двумя ладошками и изо всех сил толкать дверь, чтобы попасть внутрь.

Папа сидел за столом, заваленном бумагами и книгами. Такой же бардак был и на полу, и на полках. Папа что-то сосредоточенно записывал на большом куске коричневатой бумаги. Кажется, он не заметил своего маленького визитера.

— Па? — мягко подала голос Риза.

Отец поднял голову: нос заляпан чернилами, а волосы торчали во все стороны.

— Малышка? — рассеянно отозвался он. — Что такое?

— Ты поиграешь со мной? — вместо того, чтобы рассказать о случае с мамой, спросила та.

— Я бы с радостью, милая, — вздохнул папа. — Но у меня еще куча работы. Почему бы тебе не пойти поиграть на улице?

— Ладно, — вздохнула Риза. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, малышка. Сегодня я почитаю тебе на ночь, обещаю.

— Хорошо, пока!

Риза вышла обратно в коридор, плотно закрыв за собой дверь. Никто не хочет играть. Вот бы Дэвелл был здесь! Она скучала по нему. Девять месяцев – это очень долго. А на память о старшем брате у Ризы осталась одна лишь фотография, поэтому воспоминания о нем потускнели. Тем не менее, она хорошо помнила, что он, в отличие от мамы и папы, всегда находил время, чтобы с ней поиграть.

Риза на цыпочках пробралась на кухню, где мама стояла у раковины. Она мыла противень, низко склонив голову, так что темные волосы рассыпались по плечам. Риза стояла молча, лелея надежду, что мама заметит ее и обнимет, но та была слишком занята.

Разочарованная, Риза отправилась к двери на улицу. Там ее уже ждал верный конь. Немного поборовшись с задней дверью, Риза оказалась на свежем воздухе.

Весеннее солнце заливало двор прохладными лучами. Риза знала, что если пустится галопом прямо сейчас, то покрошит имбирное печенье в кармане передника. Поэтому и выложила свое сокровище на пень, который служил столом для чаепитий и прочих важных случаев. Теперь майор Хоукай могла отправляться на службу!

Она была спецагентом, пересекающим степи у восточной границы. И только спецагент мог передать важную информацию самому Фюреру! Единственное, что стояло между аместрийцами и бедой – смелая майор Хоукай и ее верный скакун Руби.

Несясь рысью, Риза радостно смеялась. Она резко развернулась у забора и направилась обратно к дому, словно собираясь атаковать. Куча песка – это на самом деле высокая снежная гора, которую ей и ее коню пришлось преодолеть. Затем они пробирались по топям среди свежевскопанного огорода. Протоптанная дорожка между домом и компостной кучей была бурной рекой, при виде которой слабая женщина бы отступила, но только не спецагент Риза Хоукай! Она пришпорила Руби, и вместе они переплыли стремительный поток.

По ту сторону был лес, а значит, нужно трижды обойти дерево Дэвелла. Оно все еще принадлежало брату, потому что его домик до сих пор прятался высоко среди ветвей. После того, как он отправился в Лучший Мир, отец убрал три нижние ступеньки-дощечки, но остальные четыре остались.

На третьем кругу острые глаза Ризы углядели другого ездока, и она испустила радостный клич.

— Доктор Белла! — закричала Риза, галопом проносясь мимо входной двери и маминого корыта туда, где забор присоединялся к дому. Попутно она без устали махала рукой приближающейся наезднице.

Доктор Изабелла Грейсон похлопала свою кобылку по шее, на что та отозвалась мягким фырчаньем.

— И тебе привет, Риза! — ответила добросердечная врач. — Как твои дела?

— Мне скучно, — призналась Риза. Ей нравилась доктор Белла, потому что та была приветлива и всегда готова поговорить о Дэвелле. — Я разозлила маму, а папа занят, так что мне не с кем поиграть. Хотите сыграть со мной? Вы можете быть Фюрером.

— Прости, Риза, я не могу, скоро появится ребеночек, и мне нужно его встретить.

— Ребеночек? Прямо здесь? — округлила глаза Риза.

— Нет, не здесь. На ферме.

— Дети никогда не приходят сюда. Если бы пришли, то мне было бы с кем играть, — со вздохом произнесла Риза.

Доктор посмотрела на нее странным грустным взглядом.

— Я загляну по пути обратно, если будет не очень поздно, хорошо?

— Хорошо. До свидания.

— До свидания, — доктор Белла цокнула языком, и ее кобылка пустилась в легкий галоп.

— Никто не хочет играть со мной, — грустно пробормотала Риза.

Она похлопала игрушечного коня по искусно вырезанной щеке, но дерево – не живая лошадь, и ощущения были совсем другими. Любимая игра внезапно наскучила, так что Риза потащилась обратно к пню. Усевшись на одно из бревен, она торопливо обтерла руки о передник. А в следующую секунду озадаченно и чуточку сердито нахмурилась.

Печенья не было на месте.




Час спустя папа выглянул из окна и позвал ужинать. Риза была ужасно голодна, поэтому тут же бросила свои игры в песочнице и побежала в дом.

— Помой руки, малышка, — папа пододвинул табурет к раковине.

Риза без возражений выполнила наказ, а потом устроилась на своем месте за столом. Оглядевшись, Риза нахмурилась: накрыто было только на одного. В тарелке вместо ужина плавал в молоке хлеб, а в сторонке лежали яблочные дольки и имбирный мальчик.

— А где ужин? — подозрительно спросила она.

— Так вот же, — тихо отозвался отец, наливая себе чая.

— Но это завтрак!

— Да? — папа на мгновение растерялся. — Я подумал, было бы здорово для разнообразия съесть завтрак вечером.

— Угу, — после краткого раздумья согласилась Риза и продолжила спрашивать: — А где мамин завтрак? И твой?

— Мама уже легла спать, — папа тоже сел за стол. — А я не голоден.

— Я видела доктора Беллу, — отправив в рот ложку хлеба и задумчиво его прожевав, поделилась Риза. — Она обещала заглянуть к нам, когда встретит ребеночка. Если будет не слишком поздно.

— Хорошо.

Хоть он и ответил, что-то подсказывало Ризе – мыслями отец был далеко. Она расстроено захрустела яблоком. Даже когда они сидели вдвоем, она чувствовала себя одиноко! Что за дурацкий день!




Мордред Хоукай спешил к входной двери, шурша тапочками по лоскутному коврику. Выглянув в оконце, он с облегчением подумал, что доктор Белла все-таки пришла. Слишком поздно для Ризы, но сам он все равно был рад ее видеть.

— Проходи, — Мордред открыл гостье дверь и пропустил ее внутрь.

Доктор Белла была миловидной пухлой женщиной с облаком непослушных черных волос, всегда собранных в тугой узел у основания шеи. Одета она была в белый врачебный халат, короткую юбку и специальные ботинки для езды. Кобылка, на которой ездила доктор, стояла на самом краю лужайки. Непривязанные поводья болтались по грязной дороге, что вела мимо дома семьи Хоукай к фермам, кольцом окружавшим Хамнер.

— Здравствуй, Хоукай. Риза уже спит?

— Мне опять пришлось накачать ее лекарствами, — кивнул тот.

Доктор Грейсон знала, что эти слова относились не к девочке. Она сама дала мужчине валерьянку, которой следовало отпаивать Лиэн, чтобы та могла уснуть, невзирая на все невзгоды.

— Сколько уже за эту неделю? — следуя за Мордредом на кухню, спросила Изабелла.

— Трижды. Я не знаю, из-за чего на этот раз. Риза опять что-то не то сказала, наверное. Не знаю, Изабелла, она такая умненькая, почему она никак не поймет, что о брате говорить нельзя?

— Потому что должно быть можно. Даже нужно. Ты же не думаешь, что она будет скорбеть по нему всю жизнь. Твоей дочке всего три, и она заслуживает счастья, Мордред, согласись?

— В этом доме не место счастью, — отозвался алхимик и продолжил глядеть куда-то в безлунную тьму за окном. — Теперь не место.

— Не вижу ни одной причины, почему это должно так оставаться. Риза оправилась, оправитесь и вы с Лиэн.

— Тебе не понять, — мрачно произнес Мордред, открывая дверцу одной из печных горелок и вытаскивая кремень из кармана. Одна рука изогнулась, а вторая выжгла искру – сердитый огонь мгновенно занялся в печи. Мужчина закрыл дверцу и поставил воду кипятиться. — Тебе не понять, у тебя нет детей.

Слова прозвучали слишком резко. Мордред провел дрожащей рукой по лбу, стараясь не смотреть на старую подругу.

— Этот мальчик был для нее всем. Лиэн любила его больше всего на свете. Больше Ризы, больше меня, даже больше, чем этого ее бога пустыни. Когда Дэвелла не стало, он забрал с собой ее душу. И я на все пойду – на все, лишь бы вернуть ее.

— Он не забирал ничью душу. Только счастье. И я думаю, что это дело поправимое, но тебе придется быть первым. Риза поможет.

— Нет, — пустым голосом отозвался алхимик. — Бедная малышка, она ничего не понимает.

— Девочке одиноко, — Грейсон постаралась направить разговор в нужное русло. Хоукай и сам хотел об этом поговорить, по нему было видно. — Ей нужен напарник для игр. Вот если бы вы завели еще одного ребенка...

— Господи, нет, Белла, мы этого не выдержим! Даже если бы я считал иначе, мы с Лиэн... — он не договорил и только покачал головой. — Это невозможно.

— Ну, что-то должно поменяться. Постоянная атмосфера меланхолии – не самая лучшая обстановка для Ризы. Если продолжите в том же духе, то потеряете и ее тоже.

— Ты имеешь в виду... — развернулся к собеседнице Мордред.

— Не физически, нет, — помотала головой Белла. — Риза будет жить, но та веселая девчушка, какую ты видишь сейчас... Ваш траур сломает ее. Лиэн нехорошо, и она ничего не может с этим поделать сейчас, но что мешает тебе?

Чайник засвистел на огне, но доктор уже поднялась на ноги.

— Мне пора домой, так что я, пожалуй, откажусь от чая. Подумай над моими словами, Мордред. Вам нужно что-то менять.

Она вышла раньше, чем алхимик успел сказать что-либо в ответ. Он убрал чайник с печки и бросил его в раковину, породив облако пара. Костяшки пальцев, которыми Мордред схватился за край стола, побелели. Хорошо Белле Грейсон раздавать советы. Но она не понимает – ничего никогда уже не изменится.




Неизвестный Мордреду Хоукаю вестник перемен в этот самый момент ютился среди гортензий. Дрожа, мальчик внимательно следил за окнами дома. Нынче его живот был не совсем пуст: ему удалось незаметно выкрасть печенье у девчушки, игравшей в саду днем. После долгого голодания живот отзывался привычной болью на любую еду, кроме этого чудесного печенья, которое он съел в один присест. У печенья оказался странный острый привкус, от которого очень хотелось пить. Красть воду средь бела дня – безумие, поэтому мальчик ждал, когда все окна в доме погаснут. Увидев, как потемнело последнее, мальчик еще немного посидел в своем убежище, а затем выбрался наружу.

На другом конце двора стояло деревянное корыто, над которым свисал шланг. Повернув ручку крана, для чего потребовалось налечь на нее всем весом, мальчик с удовольствием проследил, как брызги воды вырвались из трубки. Ручка была хорошо смазана, и он потянул за нее еще несколько раз, прежде чем забраться в корыто и начать жадно пить воду из лужи натекшей воды.

Утолив жажду, мальчик вернулся обратно в свое убежище. Хоть ночь и была холодна, ветры не беспокоили его здесь. Улегшись на спину, он направил взгляд на ветви гортензий. Сквозь маленькие просветы виднелись далекие звезды, и мальчику казалось, что они ему подмигивают. Его измученные голодом губы дернулись, складываясь в подобие улыбки. Одиночество всегда отступало, стоило только посмотреть на звезды. Мальчик обнял себя руками, согреваясь собственным теплом.

Вот и еще один день одиночества подошел к концу.

Глава 2: Мальчик из изгороди

Риза никогда особо не интересовалась куклами, и тем не менее у нее их было целых три. Первая – самая обычная деревянная игрушка, с руками на шарнирах. Вторую, с волосами из желтых ниток и глазами из темно-вишневой шерсти, мама сшила еще до того, как Дэвелла не стало. Третью дедушка подарил Ризе на Новый год. Дорогая восковая кукла была родом из самого Централа, и в своем белом кружевном платьице она походила на настоящего ребеночка: пухлогубая, с ямочками на щеках и маленькими ресничками.

Ее-то Риза и взяла с собой на кухню. Вчерашняя встреча с доктором Беллой заставила ее задуматься, как было бы здорово, если бы здесь тоже появился малыш. И пока Риза надевала голубое платье и завязывала новый передник, ей в голову пришла отличная идея.

Мама сидела за столом, держа в руках чашку. В другое время это расстроило бы Ризу: если мама с утра пьет чай, значит, завтрак будет невкусным. Но сегодня у нее была ответственная миссия.

— Мамочка? — осторожно спросила она. Лучше всегда приближаться к маме аккуратно. Не то чтобы Риза ее боялась, по крайней мере, не все время, но она хорошо усвоила, что стоит быть осмотрительной.

Слабо улыбнувшись, мама посмотрела на неё.

— Доброе утро, милая.

— Доброе-доброе! — радостно отозвалась Риза: мама не сердилась и не грустила, а просто хотела спать. Папа как-то говорил, что она иногда принимает лекарство для сна даже по утрам. — Ты сшила мне новый передник!

— Верно, птенчик, — мама откинулась на спинку стула. — Повернись, я тебе его завяжу.

Риза послушно развернулась, и мама соорудила красивый бант из лент передника. До такого мастерства ей самой еще расти и расти. Ощутив ласковое прикосновение материнской руки, Риза прикрыла глаза, наслаждаясь мимолетным проявлением любви. Когда мама принялась плести косу из ее растрепанных со сна волос, малышка решила, что пора претворять план в жизнь.

— Ты сшила передничек, значит, еще помнишь, как шить.

— Конечно, помню, — засмеялась мама в ответ.

— Значит, ты можешь сшить одежку моей куколке? — Риза показала свою великолепную восковую малышку.

— А она ей нужна? У нее такое красивое платье, я не сошью ничего лучше.

— Оно красивое, но я не хочу девочку, я хочу маленького мальчика.

— Вот значит как, — серьезно отозвалась мама. — А что носят маленькие мальчики?

Риза задумалась. Она очень мало общалась с маленькими мальчиками. Обычно это были завернутые в пеленки или прячущиеся в колясках младенцы. Риза предположила, что они могли тоже носить платья, но потом решила, что не стоит гадать.

— Я не знаю. Большие мальчики носят рубашки и штаны. Значит, мой маленький мальчик тоже должен.

Хмыкнув, мама перевязала косички шнурками и аккуратно взяла куклу. Развернувшись, Риза с жадным интересом проследила, как она посадила игрушку на стол и сняла с нее кружевное платьице. Под ним оказались панталоны с рюшами. Хоть ручки и ножки и были сделаны из воска, телом кукле служил батистовый мешочек, набитый чем-то мягким.

— Знаешь, когда я шила папе рубашку, у меня осталось несколько лоскутков. Я могу пустить их на одежку твоему мальчику.

— Правда? — нетерпеливо спросила Риза.

— Займусь сегодня же днем, — пообещала мама. — Оставь куклу мне, и к ужину у тебя будет почти что настоящий маленький мальчик.

Риза порывисто обняла ее за талию, не слишком обращая внимания на мешающий стул.

— Спасибо, мамочка!

— А теперь, как насчет завтрака? — мама больше не выглядела такой уж сонной.

Риза радостно болтала ногами, кушая хлеб с молоком, и обдумывала свой план. Как только у куклы появится одежда, совсем как у мальчика, она принесет его папе. А уж он-то с помощью алхимии и превратит восковую куклу в настоящего ребенка! Тогда у нее всегда будет, с кем играть.

Ох, как ей не терпится!




После завтрака мама отправила её играть на улице. В этот раз Риза ничуть не возражала. Ей было уже не так одиноко, ведь вечером появится новый друг по играм! Уже одетая в чулки и туфельки, Риза вывела Руби во двор. Но даже после пары путешествий галопом от одного забора до другого игра не стала интереснее: без Фюрера, который бы выслушивал ее важные донесения, все это быстро наскучивало. Иногда кто-нибудь из родителей брал на себя эту роль: мама обычно механически проговаривала заученные фразы, а папа до неприятного наслаждался притворством. Но лучшим Фюрером был дедушка. Он играл шутливо и весело, не забывая говорить смешными голосами и корчить забавные рожи. При виде их Риза всегда громко смеялась. Только вот к сожалению, дедушка в далеком Централе. Там он служит майором и встречается с настоящим Фюрером.

Когда скакать туда-сюда без цели стало совсем скучно, Риза присела на траву, чтобы поиграть с клевером. Зацветших растений нашлось всего ничего, но они всегда завораживали ее. Малюсенькие белые лепестки казались колючими, хотя на самом деле были очень мягкими.

За своей игрой с цветами Риза пропустила момент, когда мама вынесла ей перекусить. Только подняв голову, она заметила заветные яблочные дольки, выставленные на маленький столик-пень, и с улыбкой отправилась туда. Сегодняшний день был лучше вчерашнего.

Мама порезала яблоко кружочками, так что в центре каждого оставалась звездочка от отсутствующей серединки. Стоило Ризе откусить от фрукта, как сладкий сок потек по подбородку. Вкуснятина!

Вдруг Ризе показалось, что кто-то пробежал около дерева Дэвелла. Она повернулась, но там никого не было. Риза удивилась, но продолжила кушать яблоко, на ходу сочиняя песенку. Она всегда так делала, когда день был хорошим.

Пару мгновений она напевала себе под нос, придумывая новую мелодию, а потом стала подбирать слова.

— Сладко яблоки у меня хрустят во рту! Ах, сколько таких съесть я смогу? Ничего лучше яблок на свете нет, сотню я могла бы съесть на обед!

Около дерева Дэвелла опять что-то зашевелилось, но теперь оно издавало странные звуки, похожие на низкое, голодное урчание. Сердце Ризы пропустило пару ударов от волнения. Какой-то зверек забрался в кусты! Она обожала животных. Как-то зимой папа взял ее с собой к лесному ручью – кормить птичек и прочую живность, которой было голодно в холодное время года. Отец научил ее правильно раскладывать семечки и хлебные крошки и велел сидеть тихонько-тихонько у него на коленях. Это важно, потому что иначе звери не придут. Они боятся людей, потому что те большие и шумные. Поэтому нужно быть тихой и стараться казаться как можно меньше. Последнее Ризе удавалось особенно хорошо: хоть она была уже большой девочкой, но совсем не высокой. А вот не шуметь оказалось гораздо сложнее, потому что сдерживать восторг – это очень, очень непросто, особенно когда животные начинают вылезать из своих убежищ.

Взяв с тарелки дольку яблочка, Риза разломала ее на шесть кусочков, а потом медленно и осторожно пошла в сторону кустов. Она кралась, пока не услышала испуганный звук. Замерев, Риза положила первый кусочек у своей туфельки и продолжила выкладывать один за другим до центра сада. Последняя долька была целой и лежала чуть дальше остальных.

Папа говорил, что если выложить дорожку из еды, а потом сесть и не двигаться, держа кусочек съестного в руках, то зверь может выйти прямо к тебе! Так вели себя белки и маленькая красная птичка. Возможно, нынешний гость тоже осмелится подойти. Одной даже лучше, чем с папой, потому что он слишком большой. Поставив тарелку на траву, Риза села рядом и вытянула ноги вперед. В руках у нее был кусочек яблока. Оставалось только подождать.

Ожидание затягивалось. Солнце поднялось совсем высоко, утренние пташки прекратили свои песни, а кусочки яблока начинали темнеть, но никто не шел из кустов. Порой до Ризы долетало фырчанье и голодное урчание, и пару раз она даже видела, как шевелятся гортензии, когда зверь ходит туда-сюда. Только выбираться наружу он не торопился. Стеснялся, наверное.

У Ризы уже начинали неметь руки и ноги, но она все равно ждала. В любой момент зверь мог решить, что пора выйти из кустов. Голодное урчание слышалось все чаще, да и гортензии шевелились почти постоянно. Значит, ему точно хотелось выйти и съесть яблочко, но страх пока побеждал. Поэтому нужно быть терпеливой и посидеть еще чуть-чуть...

— Риза, пора обедать! — раздался мамин крик. — И принеси тарелку обратно.

Эх, придется пойти в дом. Теперь ей никогда не увидеть, что это был за зверь! Риза поднялась на ноги, бросив кусочек яблока в траву, и забрала тарелку.

— Почему ты не съела свое яблоко? — первым делом спросила мама.

Стол был накрыт на двоих: видимо, папа опять слишком занят своей работой.

— Я кормила зверька, — поделилась Риза, забираясь на свой стул. — Он прячется в изгороди. Наверное, это белочка или даже зайчик.

— Ты моя умница, — отозвалась мама, закрывая шторами окно от яркого полуденного солнца. — Вот твой суп, налетай.

Риза едва взяла в руки ложку, но тут же выронила ее:

— Нужно же руки помыть! Ты забыла!

— И правда, — с этими словами мама подвинула табурет к раковине, чтобы Риза могла на него взобраться.

— Зверек так и не пришел. Наверное, он стесняется.

— Или он не любит яблоки. Если съешь весь суп, то можешь взять во двор краюху хлеба и попробовать выманить его опять.

— Хорошо!

Риза вновь заняла свое место и поймала ложкой два кусочка морковки и горошину, которые плавали в ароматном курином бульоне.

— Я нашла лоскутки, оставшиеся от папиных рубашек, — мама показала ей несколько хлопковых тряпочек. — Какие больше подойдут твоему мальчику?

— Голубой для штанов. И рубашку тоже голубую, как у дедушкиной формы!

— Так он у тебя военный? — с улыбкой спросила мама.

— Как и я! — кивнула Риза. — Мы военные, а дедушка – наш майор! Мы будем спецагентами, и у нас будут лошади!

Мама только засмеялась в ответ. Риза очень любила, когда её дедушка – мамин папа – приезжал навестить их. Тогда грусть не появлялись на мамином лице, даже при разговорах о Дэвелле. Дедушка был прямо как настоящий волшебник!

Покончив с супом, Риза с нетерпением отправилась во двор, не забыв взять хлеб с собой. Там она положит его рядом с кусочками яблока, и...

Риза резко замерла, а потом, взволнованно закачалась из стороны в сторону. Все, что она разложила на траве, пропало!

Риза торопливо разломала хлеб на семь кусков и поспешила к изгороди. В этот раз даже получилось подобраться гораздо ближе, прежде чем кусты зашевелились. Первый кусочек лег между крупных корней дерева Дэвелла. Вновь выложив дорожку из еды, но уже более короткую, она уселась на землю и приготовилась ждать. Только бы зверь был все еще голоден!

Вскоре вновь раздалось фырчанье. Улыбка озарила лицо Ризы, и потребовалась вся ее воля, чтобы оставаться на месте. Вот сейчас...

Листья немного раздвинулись, и что-то показалось наружу. Оно было длинным, тонким и белым. Прошло несколько секунд, прежде чем ей удалось признать в этом руку. Гость из кустов медленно выполз навстречу хлебу прямо на четвереньках. Весь восторг куда-то испарился, и Риза с разочарованием вздохнула. Никакой это не зверь.

Это мальчик.

Очень грязный мальчик. Риза пронаблюдала за тем, как он подобрал и жадно проглотил кусок хлеба, глядя на нее сквозь длинные спутанные лохмы. Одет мальчик был в длинную потасканную рубашку, волочащуюся по земле.

Мальчик перепрыгивал с места на место, словно птичка, и добрался уже до следующего куска хлеба. Всё это время он не спускал с Ризы глаз. Чем-то мальчик походил на белку: напряженный и нервный, готовый в любой момент бежать прочь что есть духу. Риза старалась не шевелиться, чтобы не испугать своего гостя. Он, конечно, не был милым или пушистым, но казался интересным. Мальчик дошел уже до третьего куска хлеба и проглотил его так же, как и все прочие, а следом за ним – четвертый и пятый.

Остановившись, он с вожделением посмотрел на оставшуюся еду рядом с Ризой, а затем перевел взгляд на нее саму. И снова на хлеб. Казалось, он никак не мог решить, что же делать. Спустя какое-то время мальчик вытянулся, выставив одну ногу вперед для баланса, пока другая оставалась на месте. Растяжка позволила ему схватить кусок, после чего он так быстро вернулся обратно, что Риза опешила. Полу-кашель, полу-икота вырвалась из ее рта, и мальчик тут же напрягся, готовый в любую секунду сорваться на бег.

— Не бойся, — прошептала она. — Я Риза. Как тебя зовут?

Но тот только смотрел на нее с глупым выражением лица.

— Я Риза, — повторила она, а потом вытянула руку с последним куском хлеба. — Ты голодный?

Его взгляд мгновенно переместился на еду, и слюна потекла от уголка губы до самого подбородка. Риза наморщила носик от отвращения: слюни должны оставаться во рту, если ты, конечно, не чистишь зубы в этот момент. Тем не менее, она продолжила вытягивать руку вперед.

— Все хорошо, — успокаивающе говорила Риза. — Я думала, что ты белка. Не бойся.

Мальчик подскочил поближе, все так же оставаясь на корточках. Риза одарила его подбадривающей улыбкой.

— Давай дружить? Мы можем играть вместе.

Но мальчик словно не слышал ее, слишком занятый разглядыванием хлеба.

— Ну же, бери.

После этих слов гость подался вперед, накрыв своей костлявой рукой её. Риза отпустила хлеб, который он без лишних церемоний положил себе в рот. Тогда Риза погладила его по голове – точно так же гладят собак.

Мальчик едва не задохнулся, подавившись хлебом, и отклонился назад, но не убежал.

— Я Риза, — вновь с улыбкой повторила она. — Как тебя зовут?

Ее гость уже закончил жевать хлеб и теперь задумчиво сосал губу, наблюдая за ней. А затем вдруг провел кончиками пальцев по щеке Ризы, что вызвало у нее приступ смеха.

— Щекотно! А где ты живешь?

Однако мальчик не успел ответить. Шуршание колес по дороге напротив дома возвестило о том, что кто-то из фермеров отправился в город. Риза оглянулась, но здание загораживало весь вид.

Когда она повернулась обратно, незнакомца уже и след простыл.

Глава 3: Равнинный дождь

Мальчик забрался в кусты, трясясь от страха. Сердце так и ухнуло в пятки, когда ему показалось, что кто-то выходит из дома. А это просто телега грохотала по дороге. Но он знал, что в доме есть взрослые. Женщина, которая сняла белье с веревки вчера, и мужчина, выкинувший целое ведро угля в мусорную кучу поздно ночью. Взрослых мальчик не любил, точно так же, как и они – его. Взрослые гнали его прочь от теплых стен домов, от курятников и огородов. Иногда даже спускали собак или колотили метлами. А еще громко кричали и звали полицейских, даже если мальчик ни в чем не провинился. Доверять взрослым нельзя.

Детям – тоже. Особенно мальчишкам. Они злее собак. Кидаются камнями ради забавы и гоняются, а если ловят, то бьют и отбирают все вещи. Так он когда-то остался без ботинок. Из-за злых, тяжелых на руку детей.

Мальчик знал, что доверять нельзя никому, но девочка заставила его усомниться в этом. Она была тихой и кроткой, а еще приносила еду. Мальчик смотрел, как малышка оглядывается и мило хмурит брови. Ему хотелось вернуться к ней, поговорить, но он боялся. Сложно начать доверять кому-то, когда ты привык быть один. Девочка казалась доброй, но ему все время чудилось, что сейчас она позовет взрослых или начнет драться, или еще что-нибудь... Что именно, он не знал.

Девочка поднялась и оглядела двор еще раз, попутно отряхивая юбку. А затем пошла прямо к нему навстречу.

— Мальчик? — мягко звала она. — Ты там? Не бойся.

Девочка остановилась примерно в двух метрах от него. Она раздвинула листья гортензий руками и продолжила:

— Пожалуйста, вылезай. Где ты?

Мальчик попытался ответить, но слова застряли в горле. Девочка тем временем передвинулась правее, пытаясь высмотреть его в кустах.

— Куда же ты делся, мальчик?

Ее голосок был грустным. Испугавшись, что она уйдет, мальчик облизал пересохшие губы и выдавил из себя одно-единственное хриплое слово:

— Сюда.

Лицо девочки засияло от радости, и она вернулась к тому месту, где он прятался. Опустившись на колени, как шторы раздвинула листья и оказалась с ним лицом к лицу. Теперь друг от друга их отделяло только несколько переплетенных ветвей.

— А почему ты прячешься?

Мальчик не ответил. Во-первых, он не знал, что, а во-вторых, ему было непривычно объясняться словами. Закусив губу, он покачал головой.

Тогда девочка протянула руку и убрала часть сальных, слипшихся волос прочь от глаз мальчика. Она коснулась его щеки пальцем.

— Как ты поранился?

Место, до которого дотронулся ее пальчик, саднило. Там была царапина, которую оставили гортензии. Вновь не зная, что ответить, мальчик только беспомощно покачал головой.

— Ты не очень-то разговорчивый, — сказала девочка. — Так как тебя зовут? Я Риза.

— Риза, — эхом отозвался мальчик.

Наверное, он все-таки сделал что-то правильно, потому что Риза заулыбалась в ответ.

— Верно! — радостно сказала она. — А почему ты сидишь в нашей изгороди? И почему ты такой грязный?

— Грязный... — выдохнул мальчик.

Его взгляд опустился на руки. Кожа была черной от глубоко въевшейся грязи, а ногти – длинными и зазубренными. Руки девочки – розовые, пухлые и сиявшие чистотой — заставили его почувствовать стыд. Он действительно грязный, и очень-очень. Ему вспомнились мыло и оловянная ванная у кухонного очага – картинки, пришедшие из далекого, полузабытого мира, который давно сгорел.

— Разве мама не заставляет тебя мыть руки? — поинтересовалась Риза.

Мальчик вздрогнул. Если бы только она перестала задавать столько вопросов! Хотя, на этот раз у него нашелся ответ.

— У меня нет мамы.

— Как нет? — ее глаза расширились от удивления. — А где она? И разве твой папа не знает, где она?

— Папы тоже нет. Их вдвоем – нет, — прошептал мальчик, уставившись на свои длинные тонкие пальцы.

— Тогда кто же живет в твоем доме?

— Его тоже нет, — выдохнул он. Отчетливая картинка встала в памяти: языки пламени тянутся к небу, танцуя на останках его дома...

— Ну, если хочешь, то можешь помыть руки в моей раковине, — после краткого раздумья предложила Риза. — Мама не станет возражать.

— Н-нет, — заикаясь, ответил мальчик. — Нет, пожалуйста...

— Не бойся.

— Пожалуйста, никому не рассказывай про меня, — попросил он. — Мне нравится тут. Никому не говори, где я.

— Почему?

Мальчик не знал, что делать. Как объяснить Ризе, что взрослые, которым она доверяет, опасны для него? Как передать, насколько хорошо в изгороди, где он защищен от ветров и не страдает от голода? Как убедить ее хранить молчание?

— Это секрет? — вдруг спросила Риза.

— Д-да, да, секрет.

— Риза? Иди сюда, милая, пора кушать! — раздался женский голос.

Мальчик тут же замер, съежившись. Риза быстро оглянулась через плечо, а потом повернулась к нему.

— Мне пора идти, — сказала она. — Но я вернусь, когда поужинаю. Ты все еще будешь здесь?

— А ты принесешь еды? — едва дыша, ответил тот.

— Принесу.

Шторка из листьев вернулась на свое место, и Риза вприпрыжку побежала к дому. Мальчик обнял себя руками, качаясь из стороны в сторону. Оставалось надеяться, что эта девочка и правда вернется. И дело даже не в еде. В кои-то веки у него появилась компания.




Лиэн смотрела через плечо, как Мордред придержал дверь для их дочери, вбежавшей внутрь с распростертыми ручками. Он тут же обнял малышку, выполняя невысказанную просьбу. Лиэн улыбнулась. Она скучала по собственному отцу, поэтому чувства дочери были хорошо ей понятны. Точно так же вел себя и Дэвелл, пока...

Лиэн потрясла головой. Нельзя об этом думать. Нельзя. Вместо этого она переключилась на запланированные дела. Тарелки уже помыты, но высушенное белье все еще требовало глажки. Только вот у Лиэн не было на это никаких сил. Усталость пожирала ее постоянно, а это лекарство, которое Мордред давал ей, когда она расстраивалась, только все ухудшало. Хотя это было единственным способом заснуть, позабыв хоть на время о том, что Дэвелла больше...

Она не могла об этом даже думать.

— Что там такое интересное во дворе, малышка? — спрашивал в это время Мордред.

— Мне просто нравится гулять! — громко сказанные слова прозвучали так, словно Риза намеренно увиливала от ответа, что, конечно, было просто смешно. Ей всего три года.

— Это хорошо, солнце полезно маленьким девочкам.

— А ты положишь меня в кроватку, пап? — спросила Риза. Ее подбородок удобно устроился на плече отца.

— Конечно, малышка, — Мордред качнулся пару раз с пятки на носок, гладя ее по спине. — И сказку прочитаю.

— Спасибо, папочка! — радостно завопила девочка, взволнованно подпрыгивая у него на руках.

Лиэн почувствовала укол зависти: у мужа все еще был его маленький златовласый ангелочек, тогда как ее сын лежал в холодной земле на верху холма...

Она не могла, просто не могла думать об этом.

— Подожди, — позвала Лиэн, когда Мордред направился в сторону лестницы. — Я сшила одежку твоему малышу, милая.

— Он мне больше не нужен, теперь у меня есть настоящий мальчик, — отозвалась Риза.

— В смысле?

Девочка закрыла рот ладошкой, перепугано глядя на Лиэн.

— Ничего! Это секрет, — ее слова почти заглушил далекий раскат грома.

— Хм, ну ладно.

Лиэн никогда ничего не соображала в этих играх. Если быть до конца честной, то она совсем не понимала свою дочь. Любила, с удовольствием слушала веселый щебет, но – не понимала. Риза была настолько же сообразительной, насколько и непостижимой – прямо как ее отец. Лиэн никогда бы не смогла понять их так, как понимала Дэвелла. Если бы он только не...

Не стоит думать об этом. Мордред и Риза уже отправились наверх, в кухне было чисто, полы помыты, так что ей оставалось только погладить белье. Лиэн взяла в руки лежавшую на столе куклу. Новая одежка вышла просто замечательно – военная форма выглядела совсем как настоящая. Хорошо она придумала использовать желтую шерсть для ремня и эполет. Расправив рубашку на игрушечном теперь уже солдате, женщина усадила его обратно на стол. Рано или поздно дочка вновь вспомнит про свою куклу.

Выйдя из кухни, Лиэн направилась в темную гостевую комнату. Хотя помещение и редко использовалось, мебель в нем была дорогой и массивной, а стены – чистыми. Чтобы защитить обои от выцветания на свету, в комнате висели тяжелые шторы. На каминной полке красовались фотографии отца Лиэн, майора Груммана, при полном параде и с кучей медалей, а также родителей Мордреда в день свадьбы, их собственная семейная фотография, на которой Риза была еще грудничком, и еще отдельно – Дэвелл.

Его-то фотографию она и переставила на журнальный столик в углу комнаты. Лиэн бережно повернула рамку так, чтобы свет лампы из коридора падал прямо на нее, рассеивая темноту вокруг самого снимка. Теперь надо было встать на колени и сложить ладони для молитвы. Этот привычный религиозный ритуал должен успокоить ее и облегчить страдания. Склонив голову, она принялась нашептывать знакомые слова.

— Ишвара, — едва слышно. — Присмотри за моим сыном. Ты любил его при жизни, и он умер Твоим невинным ребенком. Возьми его в руки Свои и вознеси на утренних крыльях в Рай, где он будет жить бок о бок с Тобой. Дай нам, оставшимся здесь, силы продолжать без него. Помоги нам уверовать в Твою любовь и жить по Твоим заветам, чтобы однажды мы вновь встретились с Дэвеллом и всеми, кого когда-то любили и кто растворился в Тебе.

Знакомые фразы приносили привычное успокоение и чувство исполненного долга, но стоило ей взглянуть на широкую улыбку сына на фотографии, как сердце заболело опять. Молитва, которой ее выучила давно умершая мать, больше не утешала. Шли месяцы, а Дэвелл все так же оставался мертв, и пустота никуда не девалась. Казалось, Ишвара слишком далеко, чтобы услышать обращенную к нему молитву.

Уже не впервые Лиэн завидовала тому, что ее отец и муж не религиозны. Им не приходилось сражаться с этим демоном. Им не нужно спрашивать, как это возможно, что Бог, любящий всех, допустил смерть невинного маленького мальчика, что заботливый Отец отобрал у верной дочери все, что она любила.

Если бы только Дэвелл выжил, горько думалось ей. Если бы только его можно было вернуть. Но это невозможно. Лиэн поднялась, чтобы поставить фотографию на место, и в этот момент дождь застучал по окну.




Риза выбралась из ванной и быстро завернулась в полотенце, протянутое отцом. Мордред тут же сгреб дочку в охапку и принялся быстро-быстро растирать ее, отчего она засмеялась.

— Колется, папа! — протестовала она, пока он вытирал ей волосы.

— От этого еще никто не умирал, — Мордред дотронулся кончиком пальца до ее носика. — Давай-ка переоденем тебя в ночнушку, пока не схватила двойную пневмонию.

— Что такое вмнев-мония?

— Это болезнь легких, — ответил девочке Мордред. — Очень дурная, уложит тебя в постель на целую неделю.

— Я не могу на неделю! Мне нужно навещать моего мальчика.

— Правда? И что же это за мальчик?

— Но это секрет! — Риза решительно покачала головой, а потом взволнованно запрыгала. — Пап, это мой мальчик! У него нет дома, поэтому он живет в нашей изгороди. А еще он никогда не принимает ванну и не моет руки. А еще у него нет штанов!

— Что? — смеялся Мордред, стараясь понять, что тараторила дочка. Наконец, у него получилось. — Мне казалось, ты любишь мыться, малышка.

— Ну да. Это мой мальчик не любит, а я люблю!

— Вот и хорошо.

Итак, у его дочки появился воображаемый друг, который живет среди гортензий. Маленькие дети часто выдумывают себе товарищей по играм, но Риза никогда так не делала. Впрочем, невелика перемена: от несуществующего Фюрера к несуществующему мальчику. Так даже лучше. Лиэн и этот военный пес, ее отец, души не чаяли в играх Ризы о спецагентах и смелых майорах, но Мордреду это никогда не нравилось. Детские игры часто становились подростковыми интересами. Он бы не хотел, чтобы его шестнадцатилетняя малышка сбежала из дома, чтобы убивать по команде.

— А еще мой мальчик очень грязный, — продолжала тараторить Риза. — И он живет в изгороди.

— Здорово, — отозвался Мордред, входя в ее спальню и аккуратно усаживая дочку на кровать. Она подпрыгнула на матрасе и засмеялась.

— Голубую! Не желтую!

Мордред и так уже держал нужную ночнушку в руках: дочь всегда выбирала одну и ту же. Он помог ей одеться, а потом в последний раз просушил волосы полотенцем.

— Пожалуйте в кровать, моя маленькая леди, вам следует отдохнуть.

— Да, — согласилась Риза. — Я очень устала. Кормить мальчиков нелегко.

— Наверное.

Ночь за окном озарилась вспышкой молнии, резкий раскат грома заставил стекла задрожать. Мордред посмотрел в ту сторону, а затем перевел взгляд на дочку. У той глаза расширились от страха.

— Что-то не так, малышка? — заботливым тоном поинтересовался он. Обычно Риза не боялась грома. Он вообще не был уверен, что на свете существует вещь, способная ее напугать.

— Пап, там же дождь! — тревожно воскликнула Риза, указывая на окно.

Легкий дождик сменился ливнем.

— Да, но мы в безопасности и не намокнем в доме. Спи спокойно, малышка, а утром за окном опять будет солнышко.

— Но мальчик! — не унималась Риза. Ее нижняя губа начинала дрожать. — Он же там, снаружи! В изгороди! Ему холодно и мокро и его может напугать гром. Он очень пугливый, пап! Мне нужно спасти его!

— Ну-ну, Риза, твой друг будет в полном порядке, я тебя уверяю, — постарался успокоить ее Мордред. — Воображаемые друзья не промокают под дождем, ведь так?

— Он не во-бражаемый! — зарыдала Риза. — Он настоящий, папа, и он промокнет и замерзнет! У него даже нет штанов! Пап, я должна спасти его!

Мордред даже опешил, настолько реальной казалась ее беда. Дочь явно окунулась в игру с головой. Какое-то время он сидел, не зная, что делать. Со временем к нему пришло понимание, что если не сделает хоть что-то, то дочь выбежит во двор к воображаемому другу.

— Тихо, малышка, тихо, — Мордред усадил ее на колени. — Давай договоримся так: я сам схожу и приведу его в дом, хорошо?

— Обещаешь?

— Да. Он может лечь спать в комнате Дэвелла, если захочет.

— А может, у меня? — предложила она.

— Я не хочу, чтобы он разбудил тебя, так что ты ложись, а я пойду заберу его со двора. А потом я спою тебе колыбельную, хорошо?

— Хорошо, — Риза крепко обняла папу. — Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю. Скоро вернусь.

Дочь согласно кивнула и забралась под одеяло, а Мордред вышел, по пути забрав полотенце. Повесив его в ванной, он спустился на первый этаж, не забыв переступить скрипучую ступеньку. Оказавшись в коридоре, он прислонился к стене.

Белла Грейсон говорила об этом всего пару месяцев назад. Риза может выдумать себе друга на замену Дэвеллу. Доктор сказала, что это нормальное явление, к которому нужно относиться с юмором. Однако Риза всего за день не только успела выдумать себе друга, но и дойти до истерики из-за того, что «ее мальчик» проведет ночь под дождем. Это беспокоило Мордреда. Он никогда не себя отличным отцом, но его не раз спасала изобретательность ученого. Но неужели его беспечная малышка и впрямь начинала угасать? Неужели он действительно может потерять ее, как прочила Белла?

Мордред вздохнул, проводя рукой по лицу. Сейчас он скажет Ризе, что ее воображаемый друг прекрасно спит в кровати Дэвелла, а потом споет пару колыбельных. Это будет полезно и ему, и ей. Мордред обожал свою малышку, и в глубине души он был рад, что судьба отобрала у них Дэвелла, а не ее.

Поднявшись наверх, Мордред вновь переступил коварную ступеньку. Свет лампы из ванной лился прямо на кроватку Ризы. Мордред зашел внутрь, собираясь присесть рядом с дочкой, но остановился на полпути. Глаза девочки были закрыты, а рот, наоборот, чуть приоткрыт. Быстро же она заснула.

Погладив ее по голове, Мордред нагнулся, чтобы нежно поцеловать в лоб, и затем покинул комнату. Он немного задержался у окна в коридоре, вглядываясь в темноту ночной грозы, а затем потушил свет в ванной.

Впереди еще много работы. Сегодня Лиэн опять будет спать одна.

Глава 4: Способ привыкнуть

— Одевайся, малышка, — сказал Мордред. — Мы идем гулять.

— Куда? — Риза уже покончила с завтраком и теперь нетерпеливо смотрела на него.

— Куда? — эхом отозвалась Лиэн, подбираясь, словно ищейка.

Мордред поджал губы. Чего это она сегодня такая подозрительная? Как будто они с Ризой не ходили на прогулки по несколько раз в неделю. Многие в городке считали его жену-полуишваритку ведьмой, но никто не говорил ему об этом в лицо. Это были суеверия, но иногда Мордред и сам почти верил им. Например, сейчас.

— Ничего особенного, — он постарался, чтобы слова прозвучали обычно. — Может, поищем червяков в лужах.

— Ура, червяки! — Риза соскочила на пол и взволнованно захлопала в ладоши. — А мой мальчик тоже может прийти?

— Почему бы и нет?

Дочка без лишних слов ринулась во двор.

— О чем это она? — подала голос Лиэн, но Мордред только покачал головой:

— Просто очередная игра. Мы вернемся к обеду.

Мордред задержался, только чтобы надеть свой плащ и забрать пальтишко Ризы. Он надеялся, что Лиэн не примется гадать, куда они ушли. Ему бы не хотелось лишний раз волновать ее.

В это время на улице его дочь разговаривала с изгородью. Когда Мордред вышел из дома, она мгновенно развернулась к нему. Кинув последний взгляд на гортензии, Риза неуверенно зашагала навстречу.

— Он не хочет идти с нами, — ее голосок звучал раздраженно. — Говорит, ему нравится в изгороди.

— Ничего страшного, пойдем вдвоем.

Мордред помог дочери надеть пальто. Риза заулыбалась, коснувшись кроличьей шерстки на капюшоне, и за руку потащила отца прочь со двора.

— А куда мы пойдем?

— К доктору Белле.

Риза озадаченно посмотрела на него.

— Я думала, мы будем искать червяков.

— Ну, они уже все попрятались обратно под землю. Червяки не любят солнце.

— Я люблю солнце! Сильно-сильно, — Риза вдруг замерла на месте. — Забыла спросить, понравилась ли ему комната Дэвелла!

— Я уверен, что понравилась.

— Тогда ладно, — ответила Риза. — Он хороший. Может быть, он поиграет со мной и сегодня тоже.

— Может.

Мордред смотрел на дорогу и старался не волноваться почем зря. Сначала нужно выслушать мнение врача, а потом уже можно переживать.




Кабинет Беллы Грейсон располагался чуть дальше торговой площади на другом конце городка. Жила она прямо в том же здании, на втором этаже. Они устроились на кухне. Белла налила Мордреду чая и дала Ризе уже второе по счету овсяное печенье.

— Держи, милая. Можешь подождать в приемной, если хочешь.

— Спасибо, доктор Белла, — вежливо ответила Риза и тут же вышла из комнаты.

Как только они остались одни, Мордред взволнованно повернулся к Белле. Ему и так пришлось ждать, пока та терпеливо вытягивала из Ризы всю эту историю про мальчика из изгороди. Однако сейчас, когда у Мордреда наконец появился шанс засыпать доктора вопросами, он едва смог выдавить из себя:

— Ну и?

— Она в порядке, Мордред, — улыбнулась Белла. — Ей всего три, и у нее появился воображаемый друг. Ничего особенного.

— Это воображаемый друг, который живет в изгороди и не носит штанов! — не унимался Мордред. — А вчера она расплакалась, потому что думала, что ему придется провести ночь под дождем.

— И тогда ты сказал, что он может остаться в комнате Дэвелла, не так ли? — получив кивок в ответ, доктор одобрительно улыбнулась. — Видишь, у тебя хорошо получается. Нужно просто подыгрывать, как и в любой другой игре. Могу пообещать, что с возрастом это пройдет.

— Но Ризе всегда видела разницу между выдумкой и реальностью...

— Мордред, я рада, что ты задумался над моими вчерашними словами, но твое беспокойство несколько излишне. Все в порядке, у девочки просто хорошее воображение. Ей одиноко, и она скучает по брату. То, что ты наблюдаешь – всего лишь ее способ привыкнуть к происходящему. Гром напугал малышку, и она выразила свое беспокойство с помощью воображаемого друга. Эта ночная гроза кого угодно напугала бы.

— Если так, то что будет потом? — Мордред покачал головой, отказываясь от предложенных печений.

— Она может попросить выделить ему место за столом, будет спрашивать печенье и для него тоже, ну и так далее. Ей просто требуется чуточку больше внимания, в этом нет ничего плохого.

В этот момент Риза вернулась на кухню.

— Доктор Белла? — девочка качалась с носка на пятку. — А можно еще печеньку? Я хочу угостить моего мальчика.

— Конечно, милая, — врач многозначительно улыбнулась Мордреду. — Передавай ему привет от меня.

Белла похлопала его по плечу.

— Не переживай, с ней все будет хорошо, — прошептала она.




Мальчик тихонько заскулил и поскреб ногтями по ноге, пытаясь отковырять налипшую грязь. Она немного подсохла и превратилась в толстую корку, которая очень мешала. Ему стоило благодарить небо хотя бы за то, что дождь прекратился, но он ничего не мог поделать с собой. Рубашка до сих пор не высохла, мурашки бегали по коже, а вездесущая грязь выводила его из себя. Ко всему прочему, ему снова хотелось есть... Но это была вечная проблема.

Когда девочка выбежала из дома нынче утром, мальчик понадеялся, что ему вновь перепадет немножко еды. Но вместо этого она позвала его искать червяков. Это было последнее, что ему хотелось делать. Он как-то ел червей, и на вкус они были ужасны. Когда из дома вышел мужчина, земля ушла у мальчика из-под ног: неужели все так и кончится! Обошлось: девочка увела незнакомца прочь со двора. А мальчик остался ждать ее возвращения, чтобы поблагодарить за спасение. К тому же он все-таки надеялся, что она принесет ему какой-нибудь еды.

Мальчик не знал, что с ним происходит. Почему-то идея покинуть убежище в изгороди казалась дикой. Ему совершенно не хотелось вновь окунуться в огромный пустой мир, где приходится постоянно искать еду и закуток для сна. И гадать, как долго можно оставаться на одном месте, прежде чем люди начнут обращать внимание. Наверное, он просто устал от постоянной неопределенности. Хотелось какой-то стабильности, вроде жизни под ветвями гортензий и ежедневного общения с девочкой.

— Мальчик? Ты там?

А вот и она! Девочка стояла у другого конца изгороди, неподалеку от дерева. От дождя туда натекло много грязи, и мальчик почти сразу перебрался выше по склону.

— Я тут, — откликнулся он, выглядывая из-за веток. Его знакомая улыбнулась и поспешила навстречу.

— Я принесла тебе печеньку от доктора Беллы. Но сначала обед! — она опустилась на колени прямо во влажную траву, запустив руки в кармашек передника. — Сосиска, хлеб и збаржа, вот.

Голодный как волк мальчик выбрался из кустов. Было трудно удержаться, чтобы не выхватить еду прямо у нее из рук. Когда она, наконец, протянула ему съестное, мальчик мгновенно набил им рот. Девочка захихикала и вновь полезла в чудо-кармашек. Однако не успела она вытащить три стебля спаржи, как тут же выронила их в траву и уставилась на свою одежду.

— Твоя збаржа испачкала мне передничек! — возмутилась она. — Видишь? — маленький пальчик указывал на крошечное зеленое пятнышко на белоснежном хлопке.

Мальчик кивнул, невольно хватаясь за край своей потрепанной и грязной рубашки. Подобрав спаржу, он принялся грызть стебли. Они были мягкими и солеными. Слюни так и стекали вниз по подбородку от этой вкуснотищи.

— Это невежливо, — отругала его девочка. — Слюнки должны оставаться во рту.

Мальчику стало стыдно, и он принялся вытираться. Он знал, что совсем запачкался и выглядит неприятно, но раньше это его не беспокоило. Однако рядом с чистой, милой девчушкой он казался самому себе просто ужасным. Хоть в кусты прячься!

— Прости.

— Кушай сосиску, — материнским тоном приказала девочка. — Тогда получишь печенье.

При взгляде на сосиску мальчик даже не смог вспомнить, когда последний раз ел что-то мясное. Его рот вновь наполнился слюной, но живот словно скрутило.

— Доктор Белла печет самое вкусное печенье, — вещала девочка. — Я попросила у нее одно специально для тебя, и она дала. Разве ты не хочешь попробовать?

Он уперся взглядом в землю.

— Мне нехорошо.

Но девочка будто не слышала его признания и продолжила внимательно на него глядеть.

— Ты играл в грязи! — на этот раз ее тон был обвинительным. — Ты весь грязный! Маме не понравится.

Мальчику уже было не до этого. Краем глаза он уловил какое-то движение в одном из окон дома. Он резко повернул голову, так что шея хрустнула.

Неужели кто-то заметил его?




Лиэн закричала. Мордред выронил ручку, которую макал в чернила, и хотя схема, над которой он корпел предыдущие несколько ночей, покрылась тонкой сетью клякс, ему было все равно. Последний раз, когда жена так кричала, Дэвелл упал из своего домика в ветвях дерева.

Лиэн была на кухне. Она с ужасом вглядывалась куда-то в окно, а потом резко развернулась.

— Что это? Там чудовище!

Мордред рванулся к окну, потащив Лиэн за собой.

Он не мог поверить собственным глазам. В углу сада рядом с компостной кучей сидела Риза и разговаривала с мальчиком, хотя тот выглядел таким грязным и диким, что мало походил на человека. Незнакомец был Мордреду противен, но у него словно гора упала с плеч: Риза не выдумала себе товарища по играм, она с ним познакомилась.

Хотя очень жаль, что ее новый друг больше походил на дикого зверя, чем на ребенка. Мордред отпустил Лиэн. Она было пыталась уцепиться за него, но он уже выскочил на улицу, чтобы как можно скорее забрать свою дочку от этого отвратительного создания.

Заметив его, мальчишка на миг замер, словно перепуганный заяц, а затем нырнул под прикрытие гортензий. Возмущенная Риза поднялась на ноги.

— Пап, ты испугал его! Ты испугал моего мальчика!

Мордред бросил быстрый взгляд на изгородь. Много лет назад он провел ревизию имущества, всячески упрощая домашний быт с помощью своего искусства. Чтобы держать изгородь ухоженной, он использовал трансмутационный круг, начертанный у корней вяза. Именно к нему Мордред и направился. Упав на колени, он хлопнул ладонями по сторонам от круга. Круг вспыхнул, мальчик закричал, и через несколько секунд он уже болтался над головой Мордреда, а ветви гортензии, похожие на человеческую руку, держали его за костлявую щиколотку. Перепуганный до полусмерти мальчик извивался, захлебываясь слезами. Теперь-то не сбежит без объяснений! Мордред развернулся к дочке: та замерла, разинув рот, и шокировано глядела на корчащегося друга. Несколько мгновений она выглядела испуганной, но потом улыбнулась.

— Врешь не уйдешь! Папа у меня такой.

Глава 5: Дезинфекция

Мордред плотно закрыл дверь и развернулся к мальчику. Тот метался, словно зверь. Одна его рука неуклюже лежала на полу, а второй он хватался за свой потрепанный наряд. Мальчишка не спускал глаз с Мордреда, а наткнувшись на встречный взгляд – замер, готовый к бою.

— Мамочка, смотри! — Риза перепрыгнула ту единственную ступеньку, что вела на кухню. — Это мой мальчик! Он пытался удрать, но папа сделал свою алхимию!

— Я не желаю видеть это на моей чистой кухне! — громко отозвалась Лиэн, отступая к столу. — Риза, марш играть наверх.

— Нет! — упрямо сказала дочка. — Я хочу быть с моим мальчиком!

— Оставь ее в покое, Лиэн, — прервал их Мордред, хмуро глядя на съежившегося мальчишку. — У меня и для нее найдется парочка вопросов.

— Что ты собираешься делать с этим? Оно не может остаться здесь.

— Спокойно, — приказал Мордред. — Ты, мальчик. Как зовут?

Пришелец не ответил.

Мордред подавил порыв злости и медленно выдохнул, стараясь успокоиться. Этот маленький уродец не сделал ничего плохого Ризе, так что не стоило срывать злость на нем.

— Скажи мне свое имя, — настойчиво повторил Мордред.

Мальчишка опять ничего не ответил, только затрясся от страха.

— Имя! — потребовал Мордред.

— П-пожалуйста! — сопляк взвизгнул так внезапно и пронзительно, как будто его кто-то ударил. — Пожалуйста, я уйду, я никогда не вернусь, п-п-пожалуйста, не надо, не надо...

Мордред присел на корточки, но даже так он был гораздо выше незваного гостя.

— Я не просил тебя уходить. Я хочу узнать твое имя.

— П-пожалуйста, пожалуйста, — скулил мальчишка, закрывая лицо руками.

Мордред положил руку мальчику на плечо и потряс его – твердо, но без лишней жестокости.

— Довольно, — сурово приказал он. — Успокойся. Никто не собирается...

— Не трогай моего мальчика, пап! — завопила Риза, неуклюже бросаясь вперед. Она оттолкнула его руку прочь. — Не смей!

— Малышка, я не сделаю ему ничего плохого, я... — Мордред прервался на полуслове, потому что дочь его не слушала. Риза погладила мальчишку по макушке и нагнулась к нему.

— Я Риза.

— Риза, — выдохнул мальчик, нервно кивнув.

— А как тебя зовут? — мягко спросила она.

Мальчишка посмотрел на Ризу. Он все еще был бледный, но выглядел уже гораздо спокойнее.

— Как тебя зовут? — еще раз повторила она.

Губы пришельца задвигались, но различить слова было все еще невозможно.

— Я не слышу, что ты говоришь, — громко прошептала Риза, придвигаясь чуть ближе.

На этот раз мальчишка выдохнул нечто односложное, что Мордреду так и не удалось разобрать. Риза довольно улыбнулась.

— Его зовут Герой, — с триумфом в голосе провозгласила она.

— Герой? — скептически отозвался Мордред.

— Да. Герой.

Мальчишка замотал головой.

— Просто Рой, — прохрипел он, а потом сжался, словно испугавшись своих слов.

— Ой, — Риза казалась разочарованной. — Ну, оно рифмуется со словом «герой».

— А фамилия? — продолжил наседать Мордред.

Мальчик пробормотал что-то нечленораздельное.

— Мустанг? — театральным шепотом повторила Риза, а когда мальчик кивнул, повернулась к отцу. — Фамилия – Мустанг.

— А родители где?

— Их нет, — ответила вместо мальчика Риза. — Я же тебе уже говорила.

— Нет, в смысле, умерли? — не отступал Мордред.

Мальчик несчастно кивнул, и алхимик задумчиво провел рукой по подбородку. Сирота, да еще и беглец. Хоть и существовал предельно ясный закон для таких случаев, ему почти никто не следовал. Соседи часто пригревали осиротевших детей, а достаточно взрослые могли оставаться жить в своих домах. Конечно, на то были причины. В их государстве военным программам уделялось гораздо меньше внимания, чем социальным. До детей просто никому не было дела. А государственные приюты – не те места, где можно нормально жить. Вот люди и поступали по-своему, без оглядки на закон.

Переполненные и едва выживающие на те гроши, что выделяло государство, сиротские приюты были скорее работными домами Аместриса. Военные газеты неистово ругали некоторые кретские учреждения, а на деле и по эту сторону границы доставало рассадников болезней и жестокости. Хуже всего было в сиротском доме, приписанном к Восточному городу. Показатели детской смертности там зашкаливали. В ветхом здании было полно вирусов и бактерий, но причин для смерти всегда находилось всего две: пневмония – диагноз на любой случай воспаления, или «отказ сердца» – голодная смерть. Это если не брать в расчет слухи о плохом обращении с детьми и прочих ужасах. Естественно, образование, которое получали сироты было далеко от национальных стандартов. Выпускник такого приюта не мог рассчитывать на хорошую работу.

Конечно, новый друг Ризы был грязный, и Мордред не обязан был им заниматься, но он никогда бы не смог сдать сироту городским полицейским. Тогда его отправят в Восточный город. Значит, надо искать какой-нибудь выход, а пока сопляк останется здесь.

— Лиэн, принеси-ка два старых полотенца и что-нибудь из одежды для мальчишки. А потом сходи за доктором.

— Ты же не собираешься...

— Мы будем в саду, — твердым голосом произнес Мордред. — Риза, за мылом.

Затем он открыл дверь и обратился к мальчику:

— На улицу. Даже не думай бежать.

Когда родился Дэвелл, Хамнер перешел на новую систему водоснабжения. В домах проложили трубы, поставили устройства для обработки воды и даже соорудили механический фонтан у памятника неизвестному солдату. Но стирать Лиэн все равно предпочитала в мягкой необработанной воде. Ее корыто стояло как раз между верандой и забором. Туда-то Мордред и повел мальчишку.

— Сядь.

К его удивлению, ребенок послушался. Мордред размял пальцы и принялся накачивать корыто чистой водой. С помощью трансмутационного круга, выжженного на дне, алхимик подогрел ее. К этому времени как раз вернулась Риза с глиняным горшком, доверху наполненным домашним мылом.

— А что ты будешь делать? Мыть одежду?

— Нет, — Мордред снял халат и закатал рукава. — Я буду мыть твоего друга.

Он поманил пальцем мальчишку, тот поднялся с места и неуверенно приблизился. Кажется, мальчик ничего не имел ничего против ванны, даже более того – радовался ей. Перво-наперво Мордред снял с него лохмотья. Бечевку, что заменяла ремень, попросту разорвал.

Лиэн как раз вышла из дома, но завидев происходящее, встала как вкопанная.

— В моем корыте? Да он же грязный!

— Я подумал, что лучше здесь, чем в ванной.

Мордред поднял мальчика и переставил в корыто – тот резко выдохнул, когда теплая вода коснулась кожи. А потом быстро сел, стараясь казаться как можно ниже и незаметнее. Алхимик развернулся к жене.

— Сходи за доктором.

Лиэн помедлила, а потом исчезла в доме. Спустя несколько мгновений она прошла мимо них по ту сторону забора, на ходу завязывая платок. Путь ее лежал к приемной Беллы.

Мордред зачерпнул горсть мягких мыльных шариков и размешал их в пену. Взяв мальчишку за тощее запястье, он принялся соскребать с него грязь.

Риза подобралась ближе и стала с живым интересом наблюдать за происходящим.

— Почему ты моешь его здесь? — спросила она, а потом пояснила мальчику: — Я всегда моюсь в ванной комнате.

Тот ничего не ответил. Мордред старался не поранить мальчика, но чтобы его отмыть, приходилось втирать мыло слишком сильно. Вскоре вода стала мутной и темной. Тогда Мордред спустил ее и наполнил корыто заново. Свежая оказалась ледяной, и мальчик успел слегка продрогнуть, пока алхимик не нагрел ее. Мордреду пришлось повторить процесс несколько раз, прежде чем появился хоть какой-то результат. Сорванец стал заметно чище. Теперь Мордред принялся мыть мальчику голову. В какой-то момент он вытащил из спутанных волос незнакомца нечто, что тут же выкинул в траву.

— Фу! — завопила Риза. — Похоже на крысу!

Мордред хотел сделать ей замечание, но передумал, потому что дочь была права. К тому же, у него появилась другая проблема: у мальчика оказались вши.

Мордред стал тщательнее мыть ему голову. Он тер так сильно, как только мог, отчего мальчик качался вперед-назад, пытаясь удержать равновесие. В какой-то момент алхимик не рассчитал силу, и пришелец, всхлипнув от боли, упал в воду, ударившись руками о дно корыта.

Голубой свет залил все вокруг, и мальчишка с диким воплем выскочил из воды. Не удержав равновесия, он упал, ударившись подбородком о гравий.

— Вау! — выдала ошеломленная Риза.

Мордред нахмурился, созерцая корыто, из которого клубами валил пар. Кажется, парнишка случайно активировал трансмутационный круг и обжегся. Его ноги были ярко-красными, а на пятке уже набухал мягкий волдырь. Мордред осушил корыто и поставил мальчика обратно. Бедняга стоически жевал собственную губу, не издавая ни звука, пока его поливали ледяной водой. Мордред думал, что делать со свалявшимися волосами мальчика. Отмыть их еще можно, распутать – вряд ли.

— Риза, принеси ножницы. Только осторожно.

Та кивнула и мигом исчезла в доме. Мордред понял, что стоит объяснить мальчику, что он собирается сделать.

— Я обрежу твои волосы.

Мальчик ничего не ответил, только потянулся костлявой рукой к волдырю на пятке. Грязная вода все еще ручьями стекала с его волос, но Мордреду показалось, что он разглядел слезу у бедняги на носу. Невольный вздох вырвался из его груди: Мордред совершенно не знал, как быть. Оставалось только надеяться, что Белла окажется на месте и Лиэн быстро приведет ее сюда.

— Вот, пап, я даже ни разу их не уронила, — радостно сказала Риза.

Она отдала ему тяжелые хозяйственные ножницы. Несколько размашистых надрезов существенно укоротили лохмы мальчика. А следующие несколько точных движений даже превратили их в кривоватую, но неплохую прическу. Теперь мыть мальчику голову стало гораздо проще, и после еще одного сеанса Мордред, наконец, взялся за полотенце. Вытерев мальчика, он огляделся в поисках одежки, которую Лиэн принесла на замену старым лохмотьям.

Ею оказалась его собственная заношенная на локтях рубашка. Мордред какое-то время раздумывал, как поступить дальше, а затем обрезал оба рукава на три четверти. Она все равно оставалась невероятно велика ребенку, но по крайней мере была чистой. Одев мальчишку в нее, Мордред собрал весь мусор и отнес его к компостной куче.

Когда он вернулся, мальчишка так и стоял у корыта, рассматривая свою одежку. Он гладил ее рукой, разинув рот.

— Ты как будто в платье, — захихикала Риза.

Мальчик глянул на нее, а потом уставился на Мордреда.

— Брысь внутрь дома, — сказал он. — Подождем доктора, а там посмотрим, что она скажет.

— Доктор Белла придет? — Риза взволнованно захлопала в ладоши.




Белла посадила ребенка на стол, и Мордред хмуро глянул на Лиэн, чтобы та не начала возмущаться. Оказавшись с мальчиком лицом к лицу, Белла улыбнулась.

— Ну здравствуй, Рой, — дружелюбно сказала она. — Я доктор Белла. Я осмотрю тебя, чтобы понять, где у тебя и что болит, хорошо?

Мальчишка взглянул на Ризу, потом на Мордреда, сглотнул и ответил кивком. Плохо подстриженные волосы тут же упали ему на глаза.

— Миссис Хоукай, почему бы вам не отвести Ризу наверх? — произнесла Белла.

— Я не думаю...

— Пожалуйста, — перебила врач. Лиэн взяла Ризу за руку.

— Но мамочка, я хочу остаться с моим мальчиком.

— Не переживай, Риза, я о нем позабочусь, — пообещала Белла.

— Ну ладно, — нехотя согласилась дочка и вышла вместе с мамой.

Белла сняла с мальчика рубашку и не удержалась от вздоха, увидев, что под ней крылось. Обтянутые кожей ребра, костлявые руки и ноги, усохший живот. Мордред тоже приблизился, чтобы разглядеть мальчика. Грудь и ноги ребенка были в ушибах и царапинах. И это не все: локти и колени несчастного были покрыты коркой и испещрены шрамами.

— У тебя хорошая осанка, — сказала Белла, обходя мальчика вокруг и проводя рукой по его позвоночнику. — Значит, в изгороди прятался, — обратилась она к Мордреду. Он кивнул:

— Риза не выдумывала себе друга. Он настоящий, и у него куча вшей.

— И клещей, — добавила Белла, указывая на сыпь, сеткой расходящуюся по левой руке и груди ребенка. Взяв мальчика за подбородок, она аккуратно наклонила его голову в сторону, большим пальцем проверяя гноящиеся нарывы у рта. — У тебя еще и цинга, малыш, — Белла убрала ему челку, чтобы проверить глаза. — Совсем плох, бедняга.

Затем она осмотрела его ладони и мозолистые, израненные ступни. Добравшись до головы мальчика, Белла нахмурилась еще сильнее.

— Я дам вам масло хризантемы от клещей, — сказала она Мордреду. — У него к тому же глисты, но слабительное я бы ему не советовала – слишком худ. Я еще посоветуюсь с аптекарем насчет этого. Что касается вшей – самым простым будет побрить его наголо. Ты же не будешь возражать, милый? У тебя наверняка постоянно чешется голова.

Мальчик молча кивнул, не поднимая взгляда от своих коленок.

— Я не понимаю, — произнес Мордред. — Он такой худой, но его желудок...

— Он голодал, — прервала его Белла. — Вода собирается у него в перитонеуме, а газы в кишечнике. Опухоль спадет через несколько недель регулярного питания, а вот чтобы набрать нормальный вес, придется постараться.

— И что мне с ним делать?

— Я могу привести Селкирка, — Грейсон надела стетоскоп. — Глубокий вдох, малыш.

Капрал Селкирк. Мордред на секунду задумался о том, чтобы подчиниться бессердечному закону. Хотя чего уж мелочиться, тогда можно и в ножки деспоту сразу упасть. Этот тип вел себя как король, но прятал замашки тирана за более приятным словом «Фюрер». Мордред поджал губы.

— Нет уж.

— Я рада, — несколько двусмысленно отозвалась Белла. — Я боялась, что ты совсем изменился.

Она простучала грудь мальчика.

— Легкие чисты, милый, это хорошо. Есть и другой вариант, Мордред.

— Он не может остаться тут, — ответил алхимик.

— Даже на ночь? — вкрадчиво произнесла Белла, улыбаясь как можно очаровательнее, и приподняла бровь. — А там я уж найду, к кому его пристроить.

Мордред уставился на истощенного, кишащего паразитами оборванца и покачал головой.

— Да кто ж такого захочет?

— Он, конечно, не пухленький очаровательный кудряш, но на свете есть люди, которые не могут завести ребенка, но очень хотят.

Мордред понял, что она говорила о себе, и вздохнул.

— Ладно, он может остаться на одну ночь, но потом пусть проваливает. Я не обязан с ним возиться.

— Конечно, нет, — согласилась Белла. — Принеси бритву, я побрею его перед уходом.

Мордред отправился в ванную комнату. Там он остановился, чтобы взглянуть в зеркало. На него смотрел мужчина, уже немолодой, но еще сохранивший крупицы юности. Только вот серые глаза были пусты, а взгляд холоден. Нет, ей не уговорить его на эту авантюру. Он вымыл мальчишку, но на этом все. Плошка с горячей едой и кровать на одну ночь, и больше ничего. Мордред не собирался брать на себя никакую ответственность. Ему едва удавалось заботиться о больной жене и подрастающей дочке, и беспризорник им в доме ни к чему. Этот мальчишка ему никто, и Мордред ему ничем не обязан.

«На одну ночь», – пообещал он сам себе. До тех пор, пока Белла не найдет кого-то достаточно отчаявшегося, чтобы забрать это ничтожество.

Всего ночь.

Глава 6: В доме

От переводчика: извиняюсь за такой резкий и долгий перерыв в выкладке новых глав. Личная жизнь, учеба и прочие факторы усердно мешали мне выкладывать новые главы, но теперь все невзгоды позади, так что я надеюсь, что дальше обновления будут регулярными. :)


-------



Мальчик стоял, как вкопанный, и пялился на печь. Для него она была что магический артефакт: грела все вокруг, но ни пламени, ни захудалой искорки – ничего не видно. Он терпеть не мог огонь. Снег его тоже не радовал, но хотя бы не вызывал воспоминания, заставляющие содрогаться от ужаса.

В кухне больше никого не было: мужчина увел Ризу спать, а женщина исчезла в неизвестном направлении. Вот бы другая тетенька не ушла! Инстинкт подсказывал, что доктор Белла не сделает ему ничего плохого. А вот мужчина мог. Все-таки он обращался с ним жестко, а потом вообще поставил в воду, которая вдруг стала такой горячей, что от неё остались ожоги. А вот женщина с длинными волосами и красными глазами точно желала ему зла. И не преминула бы ударить, так он ей не нравился. Она даже разругалась с мужчиной, когда тот предложил ему еду.

А ещё она не хотела, чтобы они с Ризой сидели рядом. Поэтому пришлось устроиться прямо на полу рядом с печью. Зато молоко с хлебом, которое он получил, оказалось одним из самых вкусных вещей в его жизни. И его было слишком много, чтобы съесть за раз.

Мальчик коснулся своей рубашки, чувствуя, как чистая ткань ласково скользит по коже. Когда он носил что-то такое в последний раз? А его голова! Без волос было непривычно холодно, зато она теперь почти не чесалась. Жаль, что то же самое нельзя сказать о боке. Мальчик нахмурился, почесывая раздраженную кожу.

Издали донеслись чьи-то шаги, и инстинкт заставил его замереть. Спустя пару мгновений в комнату вошел мужчина с серым покрывалом в руках, которое он бросил рядом с ящиком для дров.

— Спать будешь здесь. Утром разберемся, что с тобой делать.

Мужчина достал оловянную кружку, наполнил ее водой из-под крана и оставил на столе. Еще раз осмотрев кухню, он вышел.

Оставшись один, мальчик задумался, что делать дальше. Сейчас он мог легко сбежать. Всего-то делов – проскользнуть за заднюю дверь и исчезнуть в ночи. Только это значило опять попасть в мир холода, голода и невероятного, ужасающего одиночества. Нет, сбегать не хотелось. Будет ли мужчина возражать, если он заберется под покрывало? Такое заманчиво теплое, оно было гораздо лучше, чем голые доски пола. Но если бы покрывало предназначалось ему, мужчина бы об этом сказал.

Решив, что лучше не рисковать, мальчик забрался под стол. Ножки стульев стали убежищем, укрывающим его от пустоты огромной комнаты. Он свернулся клубочком, подсунул ладони под щеку и закрыл глаза. Как же здорово засыпать сытым, подумалось ему, прежде чем темнота окутала все вокруг.




Выйдя из кухни, Мордред направился было в свой кабинет, но задержался у двери в гостевую комнату. Там, в темноте, Лиэн стояла на коленях перед фотографией Дэвелла. Молитва уже стихла, но жена так и сидела, замерев на месте.

— Лиэн? — мягко позвал он.

Та вздрогнула и развернулась. Спустя пару секунд ее испуг сменился неодобрением.

— Нам нужно поговорить, Мордред, — она поднялась с пола и расправила юбку. — Этот мальчишка не может остаться.

— Это всего лишь на одну ночь, — устало ответил он. — Когда Белла...

— Доктор Грейсон, — Лиэн поправила его таким тоном, словно разговаривала с дочерью. — Если это так важно для нее, почему она не забрала его себе?

— Потому что она врач. Ее могут вызвать принимать роды или спасать старушку, или вырезать аппендицит посреди ночи, — рассудил Мордред. Что-то подсказывало, что он искал объяснение не только для жены, но и для себя. Мордред поспешил отогнать эти мысли. — Не оставлять же ей пятилетнего ребенка одного.

— Значит, нужно было позвать капрала Селкирка. Первым же делом завтра я схожу...

— Нет. Оставь это Бел... доктору Грейсон. Она найдет кого-нибудь, кто согласится взять мальчика себе. Я не позволю тебе сдать его государству.

— Я думала, это и нужно делать, когда видишь бездомного ребенка. Чтобы его потом отправили туда, где о нем позаботятся.

— Еще одна армейская ложь, — прорычал мужчина.

Лиэн рассердилась.

— Военные не...

— Твой отец не врет, — перебил ее Мордред и провел рукой по лицу. — Лиэн, я не хочу спорить об этом сейчас.

— Тогда прекрати разговаривать как пропагандист от республиканцев! И скажи мне, почему в моей кухне сидит этот грязный оборванец!

— Он больше не грязный, я его вымыл. И он сидит в нашей кухне, потому что ему больше некуда податься переночевать.

— Мы не можем позволить себе еще одного ребенка. Я не смогу уследить и за Ризой, и за этим беспризорником. Ты не имел никакого права говорить доктору, что мы позаботимся о нем, не посоветовавшись при этом со мной.

— Но мы не собираемся оставлять его себе! — раздраженно ответил Мордред. — Это ребенок, Лиэн, а не бродячий пес! Он останется здесь на одну ночь, чтобы у Беллы было время подыскать ему новую семью. Я тоже не хочу иметь с ним дело, но сегодня нам придется смириться с его присутствием.

— Я хочу иметь с ним дело, — донесся до них тихий голосок. Оба развернулись и увидели в дверном проеме Ризу, прижимавшую к груди подушку. — Он мой мальчик.

— Риза, мы не можем его оставить, — Лиэн покачала головой. — Он здесь всего на ночь, а завтра он уйдет жить к другой семье.

— Нет! — Риза пустилась в слезы. — Нет, он же мой мальчик. Он может остаться. Он будет спать в комнате Дэвелла, и мы будем играть, и нам будет весело!

— Совершенно точно нет! — резко сказала Лиэн. — Чтобы этот мерзкий костлявый заморыш...

— Лиэн, — вполголоса прервал жену Мордред. — Только на ночь, — он взял Ризу на руки. — А что это ты гуляешь вместо того, чтобы спать, малышка?

— Я хочу увидеть моего мальчика. Он не в комнате Д...

— Сегодня он поспит на кухне. Там тепло и уютно.

— А он может поспать в моей кроватке? — спросила Риза и посмотрела на него своими большими детскими глазами.

— Нет, — ответил Мордред, неся дочку к лестнице. — Нет, не может.

— Почему?

Причин было не менее дюжины, но как втолковать их трехлетней дочери, Мордред не знал, поэтому выбрал самую очевидную.

— У него под кожей живут жучки. Если он поспит в твоей кровати, то жучки приползут и к тебе тоже, и ты будешь чесаться.

Какое-то время Риза раздумывала над его словами, а потом вновь оживилась.

— Я им не дам, обещаю!

— Извини, малышка, жучкам все равно, обещала ты или нет, — засмеялся он. — А теперь давай-ка уложим тебя спать.

— Ну пожалуйста, пап? — попросила Риза, когда Мордред уже второй раз за вечер положил ее в кровать. — Пожалуйста, не надо отдавать моего мальчика. Ему тут нравится, он сам говорил. Ему нравится наша изгородь.

— Посмотрим, — Мордред поцеловал ее в лоб. — Засыпай.

Дочка кивнула и закуталась в одеяла. Тогда Мордред поднялся с постели и направился к двери, где чуть не врезался в Лиэн. Жена смотрела на него тем взглядом, который встречался только у красноглазых ишваритов.

— Одна ночь, Лиэн, обещаю, — произнес он. — Иди спать, у меня еще куча работы.

С этими словами Мордред проскользнул мимо нее и направился на первый этаж.




Риза строила башню из кубиков и весело болтала с мальчиком по имени Рой. Тот сидел, подтянув коленки к груди, так что их скрывала длинная рубашка. Большую часть времени он молчал, но Ризу это, казалось, ничуть не беспокоило. Поглощенные игрой дети не обращали внимания на Мордреда, который молча наблюдал за ними.

— Она простит тебя, — утешающе прошептала Белла, положив руку ему на плечо. — Возможно, не сразу, но простит.

Мордред вздохнул, закрыл дверь и облокотился о нее, глядя в окно над лестницей.

— Я поступаю правильно. Я ничего не должен этому мальчику.

— Конечно, нет. Ты не обязан никого спасать. Тем более, бездомного ребенка. Это должно делать государство.

Еще один вздох сорвался с его губ.

— Белла, ты говорила, что это всего на одну ночь. Уже прошло четыре дня.

— Да, и он выглядит уже гораздо лучше.

Мордред усмехнулся и посмотрел на нее.

— Белла, не пытайся манипулировать мной! Он не останется. Ты попыталась найти ему новую семью и не смогла. У меня нет выбора.

— Я понимаю.

Мордред опять вздохнул. Что правда, то правда, у него нет выбора. Мальчишка не может остаться здесь, а у Беллы нет времени на ребенка. К тому же желающих забрать заморыша под свое крыло так и не нашлось. Единственный выход – сдать сопляка куда следует, а значит, капралу Селкирку. И все равно Мордреду хотелось найти еще какое-нибудь решение, потому что он знал, как все будет. Мальчишка запаникует и начнет сопротивляться, и прославленные полицейские заберут его прочь прямо на глазах у Ризы. Дочь посчитает это несправедливым и возненавидит его. Мордред не разделял оптимистичную точку зрения Беллы. Риза вряд ли простит его так просто.

Он не был уверен, что и сам себя простит.

— Конечно... — начала Белла, но потом замолкла и покачала головой. — А, забудь. Мне сходить за Селкирком или ты сам?

— Погоди, что ты хотела сказать?

— Я хотела сказать, — Белла склонила голову к плечу и мягко продолжила, — что в этом доме достаточно любви, которой можно поделиться.

— Я не могу, — Мордред посмотрел на нее, с удивлением подмечая, что говорит это с сожалением. — Лиэн...

Он замолчал. За последние пять дней у Лиэн не случилось ни одного приступа. Ему ни разу не пришлось накачивать ее лекарствами. Она была взвинчена и непреклонна, когда утверждала, что мальчишка не останется жить с ними, но ее депрессия куда-то делась.

— Риза такая самостоятельная и независимая, — сказал он то ли себе, то ли Белле. — А Дэвелл... Он был...

Белла понимающе кивнула.

— Он нуждался в ней, — произнесла она. — Он был плох, постоянно болел, ему доставалось от остальных детей за то, что он другой. Он нуждался в ней так, как Риза никогда не нуждалась и никогда не станет.

Мордред кивнул.

— Ей это было нужно. Да и сейчас тоже нужно, — он бессильно махнул рукой. — Но, как и я, она не хочет иметь дела с этим мальчишкой.

— Возможно, и не хочет, но думаю, что это было бы полезно для нее.

Мордред догадался, что им вновь пытаются манипулировать.

— Я не собираюсь заменять своего сына этим... этим...

— Никто и не просит тебя это делать, — заверила Белла. — Но Риза любит этого мальчика, а для Лиэн забота о нем – хороший способ отвлечься. Кроме того, скоро наверняка подвернется какой-нибудь вариант получше, просто нужно чуть больше времени.

— Ну, возможно. Но если только ненадолго.

Белла улыбнулась и поцеловала его в щеку.

— Ты хороший человек, Мордред. Я принесла лекарство для мальчика. Это отвратная смесь, но она должна помочь ему от глистов, не нанеся вреда остальному организму.

— Да это вообще чудо, что там есть, чему выздоравливать. Лиэн истратила остатки масла хризантемы этим утром.

— У меня есть еще. Также я попросила привезти лаймов из Восточного города.

— Лаймов?

— От цинги, — пояснила Белла. — Я напишу инструкцию, как его кормить.

— Инструкцию? — вновь глупо повторил он.

Белла кивнула.

— Надо давать ему одно сырое яйцо утром и еще одно перед сном. Еще ему нужно пить много молока и есть как можно больше овощей. Никакой жирной еды, ничего слишком сладкого. Немножко мяса раз в день. Ничего соленого или копченого. Никакой рыбы. И еще четверть литра портера каждый вечер.

— Четверть литра портера? — Мордред громко засмеялся. — Ты хочешь, чтобы я его алкоголиком сделал!

— Это полезно для сердца, — объяснила Белла. Послышался взрыв хохота: звонкое хихиканье Ризы и хриплый, лающий смех, должно быть принадлежавший Рою. — Почти так же полезно, как и она, — мягко сказала Белла.

— Это только временное решение, — предупредил Мордред.

Кто знает, поверила ли этому Белла. Мордред и сам себе не до конца верил.




«Несколько дней» превратились в неделю, а затем и в две. Мальчишка, Рой Мустанг, медленно, но уверенно становился частью семьи. Он спал на полу в гостевой комнате и носил старые рубашки Мордреда, которые смотрелись на нем как халаты. Ел он с Хоукаями за одним столом и везде хвостиком ходил за Ризой. Нельзя сказать, что они играли вместе. Играла Риза, а Рой оставался преданным зрителем. Иногда он делился с ней своим мнением, но по большей части просто наблюдал и старался вести себя так, как она того хотела. Ризе это нравилось, она была в восторге от своего мальчика и ни на секунду не оставляла его одного.

Лиэн кормила мальчишку, следуя инструкции доктора, и дважды в день втирала масло в его пораженную клещами кожу, а также стирала ему рубашки. Однако дальше их общение не заходило. Она старалась даже не обращаться к нему без необходимости и отказывалась смотреть, как они с Ризой играют.

Мордред внимательно наблюдал за тем, какие перемены в их жизнь внес этот чужак. Лиэн не обрела внезапного счастья, но и не пересекала больше тонкую черту между самоконтролем и истерикой. А что касается Ризы – теперь она была всегда занята и довольна. Правда, из-за нового товарища по играм у нее пропало желание проводить много времени с отцом. Мордред старался убедить себя, что его это не задевает. Ведь у него всё ещё есть его работа и исследования, которые занимают почти все свободное время.

Рой же медленно привыкал к жизни в доме. Здесь было тепло и чисто, а еще его хорошо кормили впервые за очень, очень долгое время. Ему нравилось проводить время с Ризой, хотя ее поразительная жажда игр первое время донимала. Потом он втянулся: научился улавливать намеки и делать, как она скажет. Мужчину, мистера Хоукая, Рой видел разве что за едой – остальную часть времени тот проводил в своем кабинете, занятый штукой, которую Риза называла «его алхимией». Женщина, миссис Хоукай, с ним почти не разговаривала. Единственной его компанией оставалась Риза с ее очаровательной улыбкой и бесконечными темами для разговора. Голодная душа Роя наслаждалась ее вниманием, словно корни засохшей ивы осенним дождем.

Так на какое-то время в доме семьи Хоукай воцарился мир.

Глава 7: Гость

Риза едва сдерживала восторг: она так ерзала на стуле, что едва не разлила молоко.

— Когда он придет? — нетерпеливо спрашивала она уже в четвертый раз.

Миссис Хоукай перетянула шнурком маленькую светлую косичку.

— Очень скоро, — пообещала она. — Потерпи.

— Но я не могу! Я хочу, чтобы он пришел сейчас! Почему поезда такие медленные?

Дедушка Ризы решил на время покинуть Централ и наведаться к ним в гости. Об этом говорилось в телеграмме, которую мистер Хоукай получил два дня назад. С тех самых пор Риза только и говорила, что о визите дедушки. Рою ее восторг был чужд: он опасался, что новый взрослый может принести с собой проблемы.

— Централ – это очень далеко, — объяснила миссис Хоукай и поймала Роя за руку, резко цокнув языком. — Что я тебе говорила?

Рой замер, стыдливо опустив взгляд на коленки. В руке он держал кусочек хлеба, который только что по привычке пытался спрятать под рубашкой. Миссис Хоукай вернула хлеб обратно на стол, после чего шлепнула Роя по запястью.

— Что я тебе говорила? — сурово повторила она.

— Не собираешься съесть сейчас – положи обратно, — прошептал он.

— Верно. Нечего еду припрятывать. Если проголодаешься, она все еще будет здесь. Неужели это так сложно понять?

Рой не знал ответа на этот вопрос. Он положил руки на колени и уставился на них.

— Простите меня, мэм, — тихо сказал Рой, надеясь, что на этом разговор и закончится. Мама Ризы пугала его, а ее выговоры вызывали странное неприятное чувство в животе.

— Я так понимаю, доедать ужин ты не собираешься? — продолжила миссис Хоукай, кивая на хлеб и овощи, оставшиеся на тарелке. — Никогда не видела такого ребенка. Это неестественно.

Миссис Хоукай забрала тарелку со стола, и Рою пришлось проглотить протестующий возглас. Он хотел есть и понятия не имел, почему попытался спрятать хлеб, но явно не от того, что закончил обедать. Просто... привык запасать, или, как это называла мама Ризы, «припрятывать» еду. Тяжкий опыт научил его, что никогда нельзя быть уверенным, что сможешь найти что-нибудь поесть вечером или на следующий день, да и вообще в любое время.

— Я всё, — сказала Риза. — А теперь дедушка придет?

— Знаешь, что — миссис Хоукай раздраженно вздохнула, — если пообещаешь никуда не уходить, то можешь пойти ждать его на крыльце.

— Обещаю! — радостно воскликнула Риза, соскочила со стула и добралась уже до самой двери на кухню, прежде чем развернуться и посмотреть на Роя. — Пошли!

Он аккуратно слез со стула, стараясь держаться за стол: его ноги пока ещё не всегда справлялись с нагрузкой.

Миссис Хоукай покашляла, привлекая его внимание.
— Что ты должен сказать? — намекнула она.

— Прошу меня извинить, мэм?

— Хорошо. Не запачкайся.

Рой покачал головой. Миссис Хоукай не уставала напоминать об этом, видимо, потому, что считала его грязным дрянным сопляком из трущоб.

Риза провела его по коридору к выходу. Почти зашедшее в зенит солнцеоставило на земле только узенькую полоску тени совсем рядом с домом. Они сели на крыльце, и Риза вытянула ноги, чтобы носки ее чистеньких коричневых туфель оказались на солнце. Рой, наоборот, подтянул колени к груди, поставив пятки на ту же ступеньку.

— Дедушка самый лучший, — говорила Риза. — У него щекотные усы. А еще ему нравится быть Фюрером, когда я играю в спецагента. И он приносит подарки! Я обожаю подарки. Не могу дождаться, когда он тебя увидит! Когда он придет, мамочка сделает специальный ужин, а папочка будет кушать с нами. И я расскажу ему про Дэвелла. Дедушка любит слушать про него. И он прочитает мне сказку, а потом еще десять!

Риза все говорила и говорила, перечисляя различные достоинства своего дедушки. Рой молчал, зная, что болтать она могла часами. С невероятной скоростью чистый поток сознания Ризы перескакивал с предложения на предложение. Рой не возражал. Было... хорошо.

Риза опять говорила о Дэвелле. Этот загадочный мальчик вроде как жил в доме. Здесь и комната Дэвелла, и дерево Дэвелла, и игрушки Дэвелла, и даже фотография, но Рой ни разу не встречал его. Ни мистер, ни миссис Хоукай никогда ничего про него не рассказывали, а Риза избегала говорить о нем при родителях. Все это выглядело очень странно. Может, когда приедет дедушка, тот Дэвелл, наконец, покажется? Рой не знал, стоит ли радоваться этому: обычно мальчишки были задирами.

Вдруг Риза радостно закричала:

— Дедушка! Дедушка! — и вскочила на ноги. Уже сделав пару шагов, она вернулась назад, чтобы схватить Роя за запястье. — Пошли, там дедушка!

Риза указывала куда-то вперед.

Она потянула его, но Рой так и продолжил стоять, только голову поднял, чтобы посмотреть, кто там. Вниз по дороге от городка широким шагом шел мужчина. За плечом у него болталась сумка из парусины, а под аккуратными уже почти седыми усами виднелась улыбка. Однако Рой смотрел не на нее. Его взгляд замер на униформе.

Страх тугим кольцом сжал сердце, и Рой уперся ногами в землю.

— Ну пошли! — радостно говорила Риза, продолжая тянуть его за руку.

Рой вырвался из ее хватки и бросился прочь. Он почти тут же споткнулся, разодрав колено о гравий на дорожке, но вскочил на ноги, даже не заметив. Проскользнув мимо стоявшей в дверях миссис Хоукай, Рой вбежал в дом. Ему пришлось хорошенько постараться, чтобы вписаться в поворот и оказаться в гостевой комнате. Здесь на диване уже лежали его подушка и покрывало. Рой спрятался за сервантом, стараясь забиться как можно дальше в угол.

Пыль летала в воздухе, и горло першило, но Рой задержал дыхание и попытался успокоиться, обняв себя руками. Нужно оставаться незамеченным. Сидеть тихо. Тот мужчина – он из армии! Он точно заберет его в приют! Рой не мог этого допустить. Он никуда не пойдет! Никогда. Даже если они стрелять по нему будут!
Внезапно мальчик осознал, что плачет. Он вытер глаза рукавом рубашки. Нечего. Слезы еще никому не помогали.




Майор Д. Лесли Грумман кинул сумку на нестриженную лужайку и приготовился ловить внучку, которая бежала к нему.

— Риза! — произнес он, подкидывая ее в воздух. — Как поживает моя горошинка?

Риза засмеялась, и обняла его за шею.

— Твои усы щекочутся! — обвинила она.

— Это потому что они мое любимое оружие, — ответил Грумман, мотая головой, так что усы щекотали внучке щеку. Риза радостно засмеялась, и он ощутил, как усталость от расписанной по пунктам жизни отступила. Устроив внучку удобнее, Грумман внимательно вгляделся в её лицо. — Ты у нас теперь совсем как маленькая леди, да?

— Мне три! — ответила та, показывая ему на пальцах.

— А мне сорок девять, — торжественно произнес Грумман. — Сможешь показать?

На мгновение губы Ризы сложились в озадаченное «о», а потом она улыбнулась.

— У меня только десять пальцев.

— Ну а у меня – пятьдесят. Я храню свои другие руки не в этих штанах.

— Неправда! Ты дразнишься!

— Лиэн, — ласково позвал Грумман, перехватывая внучку одной рукой, чтобы обнять дочь. — Как ты, милая?

— Хорошо, папа, хорошо, — ответила Лиэн, и хотя на ее лице была улыбка, голосу не доставало убедительности. Она наклонилась, чтобы подобрать его сумку. — Как добирался?

— Долго и скучно, — признался Грумман. — Ты бы видела этого вашего капрала – как он подпрыгнул-то, когда я сошел с поезда! У несчастного было больше неожиданных инспекций, чем у любого другого полицейского в этой стране. Я почти сочувствую ему.

— Ты поэтому приехал сюда так неожиданно? — отозвалась Лиэн. — Проверить Джима Селкирка?

Грумман засмеялся и потрепал дочь по щеке, попутно отметив, что та уже не так мягка, как раньше.

— Ты задаешь слишком много вопросов, дорогая. Неважно, почему я здесь. Я люблю тебя и приехал навестить свою семью. Разве этого недостаточно?

— Я хочу, чтобы ты приезжал! — вклинилась Риза. — Я хочу, чтобы ты приезжал на сотни, сотни лет!

Грумман ласково покачал ее на руках.

— Я бы тоже хотел, чтобы так было, горошинка, — ответил он внучке, а потом обратился к Лиэн: — Я полагаю, твой муженек-алхимик даже и не заговорит со мной, пока я не переоденусь?

— Ты правда нравишься Мордреду, папа, — слегка покраснев, пробормотала та.

— Не особо, — отозвался Грумман.

Он не питал никаких иллюзий насчет зятя. Мордред Хоукай хоть и уважал его как честного человека и отца своей жены, но никогда не любил. Да и уважение это меркло, стоило только Грумману показаться в униформе «армейского подхалима». Мордред был полон республиканских идей – и будь он не таким одаренным алхимиком, майору пришлось бы прекратить навещать Хоукаев. Не говоря уже о том, что в устах более прямолинейного человека такие мысли могли быть опасными.
Желая сменить тему, Грумман обратился к Ризе.

— У тебя гость, горошинка? — поинтересовался он, припоминая мальчика, который сразу же скрылся в доме, стоило ему приблизиться.

— Да! Ты приехал гостить!

— Нет, я имел в виду твоего маленького друга, — рассмеялся Грумман.

— Ой! Это мой мальчик. Он живет в гостевой комнате. Раньше он жил в нашей изгороди, но потом папа сделал свою алхимию.

Грумман озадаченно посмотрел на дочь, и та поджала губы.

— Мордред оставил его жить здесь, — объяснила она. — Временно. У мальчишки нет родителей, и Мордред почему-то против того, чтобы отослать его в Восточный город.

— Я б и пса туда не послал, — мрачно ответил Грумман.

У сироты, которого никто не хочет взять в дом, была только одна дорога – в государственный приют. Честно говоря, он не мог винить Мордреда за его действия: республиканец или нет, но есть некоторые вещи, которые армия просто не умеет делать. Увы, простой майор исправить ничего не мог.

— Что ж, — Лиэн протяжно выдохнула, — ты можешь переодеться в комнате Дэвелла – она твоя, как и обычно. Он поспит внизу, на диване в гостевой.
Грумман какое-то время молчал, внимательно изучая лицо внучки.

— Кто? — наконец, осторожно спросил он. — Кто будет спать на диване?

— Мой мальчик, дедушка, — пояснила Риза. — Ты разве не слушал? Он живет в гостевой комнате.

— Вот значит как, Риза, — отозвался Грумман с притворным весельем. — Я забыл – старею!

Он хотел посмотреть в глаза Лиэн, но та уже направилась обратно в дом.




— Мальчик? Где ты? — позвала Риза. — Рой-герой? Где ты прячешься?

Грумман спустился на первый этаж, как только переоделся в вельветовые штаны и белую безрукавку, и обнаружил внучку посередине коридора. Та озадаченно смотрела по сторонам.

— Потерялся! Не могу найти моего мальчика.

— Может, он на кухне? — предположил Грумман.

— Я проверила там, — ответила Риза. — Он пропал!

— Не переживай, мы его найдем. Так, на кухне его нет… А как насчет второго этажа?

— Я смотрела в своей комнате и в маминой, — отрапортовала внучка. — А ты был в комнате Дэвелла.

— Да, и там нет твоего мальчика.

— Я проверила кухню и двор, — несчастным голосом продолжала Риза. — Папа в своем кабинете, и он сказал, что тоже не видел.

— А в гостевой комнате? Ты говорила, он живет там, да?

— Да, но ему нельзя там играть. Он там только спит.

— Давай-ка все равно проверим.

Комната казалась заброшенной. Кроме старого покрывала и мягкой на вид подушки на диване – никаких других признаков того, что здесь кто-то живет.

— Проверь под стульями, — посоветовал Грумман, глядя на каминную полку.

Впечатляющий слой пыли покрывал все рамки, кроме одной, с фотографией его широко улыбающегося внука. Значит, Лиэн все еще посвящала свои вечерние молитвы мертвым. Грумман никогда не разделял религиозный пыл своей жены и не стремился познать все тонкости ишварских обрядов. Однако он помнил, что ритуальная скорбь Минды по их второй дочери, мертворожденной сестре Лиэн, продлилась всего четыре недели. Его память хорошо сохранила тот радостный день, когда литография крошечной иссушенной мумии, наконец, была спрятана навеки.

— Его тут нет! —вздохнула Риза. — Он наверняка сбежал. Он очень пугливый мальчик, дедушка, и я думаю...

Из-за серванта послышался сначала один, а затем еще три быстрых чиха. Грумман вскинул брови.

— Думаю, мы его нашли, — объявил он.

За сервантом Грумман увидел маленькое белое лицо. У мальчишки был изнуренный вид инвалида и по-тюремному остриженная голова. Одеждой ему служила одна из старых рубашек Мордреда, чьи рукава обрезали покороче, а из-под нее выглядывали босые ноги. Глаза ребенка, хотя и по-чужеземному узкие и раскосые, казались огромными на худом испуганном лице. Пятна грязи на щеках выдавали попытки вытереть слезы.

— Ну что же, привет, — с дружелюбной улыбкой сказал Грумман. — Я дедушка Ризы. Почему бы тебе не выбраться оттуда?

Он подвинул сервант в сторону, открывая мальчику лазейку наружу. Тот не сводил с него настороженного взгляда.

— Вылазь, — попросила Риза. — Тебе нужно умыться, у тебя все лицо грязное!

Мальчик приложил руку к щеке и с трудом поднялся на ноги. Грумман не мог осуждать зятя за отказ сдать ребенка в государственный приют. Бедняга и так был почти заморен голодом, он бы не протянул там и месяца.

— Рад познакомиться, — по-доброму сказал Грумман и протянул руку. — Риза и я как раз собирались почитать сказку. Не желаешь ли присоединиться?
Мальчик засомневался, осторожно переводя взгляд с него на Ризу. Затем робко протянул руку и с силой сжал пальцы Груммана.

Так, держа за руки детей, Грумман направился в комнату Ризы. Настало время историй.

Глава 8: Предложения, которые нельзя принять

— Она быстро засыпает, — сказал Грумман, заходя на кухню и присаживаясь за стол. Лиэн штопала чулок, сидя перед корзинкой с шитьем. — Написала бы мне про Роя. Я бы привез ему что-нибудь.

— У него есть одежда, хорошая еда, когда он все-таки изволит есть, и крыша над головой, — отозвалась Лиэн и продолжила орудовать иголкой. — Ему не нужны подарки.

— Он маленький мальчик, конечно, ему нужны подарки, — он поправил свои круглые очки. — Думаю, я могу подарить ему букварь. В конце концов, Ризе всего три, а ему сколько? Пять?

— Без понятия.

— Прости меня, дорогая, но ты не выглядишь довольной, — аккуратно произнес Грумман.

— Я и не довольна. У меня полно дел и без этого ребенка, да еще и такого невоспитанного и грязного симулянта.

— Он кажется хорошим мальчуганом. Тихим. Очень тихим. Он не должен доставлять много проблем.

Лиэн закатила глаза.

— Ты дал ему послушать, как читаешь Ризе сказку. Я провела две недели, втирая масло хризантемы в его чесоточные рубцы.

Грумман улыбнулся. На мгновение его дочь вновь стала собой. Она унаследовала вспыльчивый характер и острый язык матери. Но последнее время перед ним была совершенно другая женщина. Когда он приехал на похороны, Лиэн только и делала, что тихо плакала и лежала на кровати, глядя в окно. Во время Нового года четыре месяца назад она выполняла все обычные дневные дела машинально, без единого намека на усердие или удовольствие. Сейчас дочь казалась живее, и хотя он все еще был озабочен ее состоянием, улучшения были налицо.

— Я извиняюсь за ужин, — сказала Лиэн. — Я хотела сделать ягненка с пряностями, но Мордред весь в работе, и он считает, что лучше перенести все на завтра.

— Я приехал сюда не за ужином в четыре блюда, — ответил Грумман. — Думаю, Риза расстроилась, что придется подождать. Я так понял, вы не отмечали ее День рождения.

Лиэн подавленно посмотрела на него.

— Нам нечего праздновать в этом году, — холодно произнесла она.

Повисла тишина. Грумман вздохнул и поднялся на ноги.

— Пойду повидаюсь с Мордредом.

— Он работает. Вряд ли ему хочется, чтобы его прерывали.

— Он работал целый день, пора бы и передохнуть, — с этими словами он вышел в коридор и направился к закрытой двери в кабинет.

По пути Грумман заглянул в гостевую комнату, где на диване спал завернутый в покрывало Рой. С закрытыми глазами он выглядел еще младше. Бедняга. Грумману не довелось расспросить мальчика, но и без того было очевидно, что он много повидал на своем веку, отсюда и плачевное состояние, и пугливость.

Дойдя до святая святых зятя, Грумман легонько постучался. Раздраженное ворчание послужило ему приглашением.

— Добрый вечер, мистер Хоукай, — произнес Грумман, закрывая за собой дверь.

Мордред сидел за столом перед огромным листом бумаги, на котором с помощью ручки и чернил выводил какую-то хитроумную картинку.

— Тесть, — прохладным тоном сказал Мордред. — Чем обязан?

— Я уже поцеловал дочь, уложил спать внучку и познакомился с прибавлением к семейству. Настало время проявить уважение и к главе семьи.

Мордред вздохнул и провел рукой по брови.

— Извиняюсь, что не вышел поприветствовать вас. Это было невежливо, но у меня куча работы и...

— Я прекрасно понимаю, — заверил его Грумман. — Я приехал сюда не для того, чтобы прерывать твои исследования.

— Простите, а для чего вы сюда приехали? — поинтересовался Мордред.

Грумман отошел в другую половину комнаты, где стоял второй стул, безнадежно погребенный под кучей книг. Аккуратно переложив их на пол, он подвинул стул к столу зятя.

— Я привез Ризе ее подарки на День рождения. Досмерти перепугал вашего местного капрала. Прочел сорок пять страниц «Коллективной работы для детей» Ганхольда. Пока что это было очень продуктивное путешествие.

— Ничто из этого не стоит того, чтобы внезапно срываться из Централа, — подметил Мордред, передвигая кипу пустых бумажек на свой рисунок, чтобы скрыть его из виду.

— Мы можем обсудить это как-нибудь позже, — откликнулся Грумман. — Я хочу поговорить о моей дочери.

— Лиэн? Она в порядке.

— Правда?

Пару мгновений они смотрели друг на друга. Их представления о политике, науке и устройстве Вселенной разительно отличались, но на одной вещи они все-таки сходились. Любовь к Лиэн. Наконец, стоическое поведение Мордреда сошло на нет, и он устало вздохнул.

— Она ужасно скучает по Дэвеллу. Мучается бессонницей. Не последние несколько недель, правда, но до этого – четыре-пять раз в неделю. Она терпеть не может, когда Риза заговаривает о Дэвелле. Я не понимаю. Я скучаю по нему. Черт подери, он был и моим сыном тоже, но она все еще... Как будто он умер только вчера.

Грумман задумался, не уверенный, стоит ли делиться своими наблюдениями. А затем решил, что должен. Когда он уедет обратно в Централ, Мордреду придется справляться с ситуацией в одиночку. Ему нужно как можно больше информации.

— Я заметил, она не всегда осознает, что он мертв.

Мордред внезапно растерял все свое спокойствие.

— Господи, вы тоже заметили? — простонал он, закрывая лицо руками. — Как будто она думает, что он просто в другой комнате или ушел в школу, или играет на утесах. Хуже, чем слезы. Я бы все отдал, чтобы она плакала по нему, чем... так. Думаю... Думаю, она может...

Мордред не мог заставить себя сказать это. Его рот ужасно исказился, когда он попытался выдавить из себя слова, но безуспешно. Грумман вздохнул.

— Ты боишься, что она может сходить с ума, — закончил он.

Мордред вздрогнул и кивнул.

— Если бы я только мог помочь ей... Я могу спасти жизнь женщине после трудных родов. Я легко сделаю подзорную трубу из куска меди и песка. Если бы мне захотелось, я бы стер в порошок целый город – всего за пару минут. И все же я ничем не могу помочь собственной жене. Я все что угодно сделаю, любую цену заплачу, лишь бы помочь ей.

— Я знаю. Ты общался с вашим местным доктором?

— С Беллой Грейсон, — уточнил Мордред. — Она знает свое дело.

— Не сомневаюсь, но есть и другие врачи. Врачи, которые специализируются на болезнях души. Армия содержит...

— Я не подпущу армейских шавок к моей жене! — рявкнул Мордред, на секунду забывшись. — Если ей необходима... помощь такого рода, я найду какого-нибудь частного врача.

— И чем ты планируешь платить за его услуги? По городу ходят слухи, что ты в последнее время учеников не берешь.

— У меня есть ученик, — раздраженно ответил Мордред. — Он сейчас просто в Восточном городе, помогает дяде.

— Работает подмастерьем у дяди, — поправил Грумман. — Он собирается стать кузнецом, не алхимиком.

Мордред фыркнул, и Грумман перестал на него давить.

— Мне неважно, есть у тебя ученики или нет. Я хочу только, чтобы ты мыслил практично, если дело дойдет до того, что Лиэн потребуется больше, чем ты и сельский врач можете сделать. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

— Она не... Ей это пока не нужно. Я не хочу торопить события. Ей просто нужно время, вот и все.

— Прошло уже почти десять месяцев, — заметил Грумман. — Большинство матерей...

— Ну а Лиэн – не большинство матерей! Вы сами были женаты на одной из них, уж вам ли не знать, что они другие. Они слишком много думают. И почти столько же молятся. Это ненормально.

— Точно так же, как и прятаться от собственной семьи за рисованием милых картиночек, — сухо отозвался Грумман и поднялся со стула. — Я и не хочу, чтобы ты торопил события. Просто подумай об этом.

— Подождите. Почему вы приехали?

Грумман лишь покачал головой в ответ.

— Это подождет до завтра. У тебя много работы.

С этими словами он покинул кабинет, аккуратно закрыв за собой дверь.




Несмотря на все надежды, избежать столкновения все-таки не получилось. На следующий день после «специального ужина», как его называла Риза, Мордред скрылся в кабинете, оставив жену и тестя разбираться с детьми. Ризе досталась целая гора чудесных подарков: деревянная картинка-паззл, ярко раскрашенная игрушка, три книги с великолепными иллюстрациями и набор оловянных солдатиков, лакированных столь искусно, что они выглядели совсем как настоящие. Все это якобы были подарки на День рождения, но взрослые понимали, что Грумман просто хочет побаловать единственную внучку.

Рой Мустанг тоже получил подарок. Грумман дал ему превосходно сделанный букварь. Мальчик все еще благоговейно держал его на коленях, когда Мордред уходил в кабинет.
Но спокойно поработать ему не дали. Как только дети были уложены на ночь, в дверь мягко постучали, и зашел Грумман.

— Я занят, — заранее зная, что любые протесты бесполезны, сказал Мордред.

— Я ненадолго, — Грумман положил на стол кожаную папку. — Это официальные бумаги, подписанные лично Фюрером Президентом МакФарландом. Вердикт зависит от неофициальной оценки, которая заменяет обычную экзаменационную процедуру. Я приехал, потому что они искали кого-нибудь, кто доставил бы их лично.
Мордред недоверчиво уставился на папку.

— Что?

— Похоже, слух о твоем маленьком шоу с фейерверками на Новый год дошел до важных людей, — заметил Грумман. — Теперь они хотят видеть тебя в качестве государственного алхимика. Можно договориться, чтобы ты продолжал работать здесь, твои исследования будут полностью финансироваться...

— И я стану армейским псом, — рявкнул Мордред. — Живым оружием. Машиной убийства, — он с силой швырнул папку в дверь, а затем посмотрел на тестя. — Я думал, вы хороший человек, а вы сдали меня армии. Неужели вы не знаете, чем это может грозить Лиэн и Ризе? Сукин сын...

— Минуточку! — резко прервал его Грумман. — Давай-ка кое-что проясним. Я и слова не сказал кому-либо о твоих исследованиях. Я никогда даже вскользь не упоминал, чем ты зарабатываешь на жизнь, где-либо около центрального штаба. Это не мое дело, и да, я знаю, чем это может грозить моей дочери и внучке. И это твоя ошибка, Мордред Хоукай, не моя!

— Моя ошибка? — поперхнулся тот.

— Нельзя мановением руки устраивать огненный фейерверк в небе над деревней и ожидать, что об этом никогда не узнают в Централе! Любой мог пустить слух, который долетел до Централа, а там уж Хаман и его служаки занялись им. Это их работа: подтверждать или опровергать такие вещи.

Теперь ненависть Мордреда сменила адресата. Тесть казался настолько же недовольным этим «приглашением», как и он сам. Что правда то правда, это не та вещь, которой стал бы заниматься честный и уважаемый человек. К тому же Грумман знал, как его зять относится к армейскому режиму. Он не стал бы даже пытаться сдать его генералу Хаману и его государственным алхимикам...

— Вы думаете, это и случилось?

— Нет, — ответил Грумман. — Думаю, это был капрал Селкирк. Он все-таки не дурак – точнее, да, дурак, конечно, но не по части политики. Он знает, как лизать задницы высшим рангам. Думаю, это вполне в его стиле – послать в столицу донесение об алхимике, чьи способности могут пригодиться армии.

— Что же мне делать?

Выхода нет. У армии были свои способы портить кровь смельчакам, которые отказывались от подобных «предложений». Хотя честнее называть их «призывами». За себя алхимик не боялся: он скорее умрет, чем превратится в вестника Апокалипсиса, но у него есть семья, о которой тоже стоит подумать.

— Тебе нужно подписать вот это, — Грумман подошел к куче бумаг на полу у двери и отыскал среди них нужную. — Это письмо, в котором говорится, что учитывая недавнюю смерть сына и последующие проблемы со здоровьем жены, твои исследования сейчас заморожены. Поэтому ты и не можешь принять предложение сейчас. Я уже проверял это у одного моего друга, известного военного юриста. Ему можно доверять. Он сказал, что это вполне веский довод для отказа. Конечно, они будут недовольны, но примут как миленькие.

Мордред уставился на бумаги.

— Вы сделали это для меня?

Отец Лиэн никогда не нравился ему, и они оба это знали. Тем не менее – вот он, готов поставить на кон карьеру, чтобы выступить против прямого указа, подписанного самим Фюрером. Только ради того, чтобы Мордреду не пришлось выбирать между свободой и убеждениями.

— Я сделал это для всех нас. Мы не друзья, мистер Хоукай, но мы семья. А в семьях люди приглядывают друг за другом.

Мордред не знал, что ответить на это, только задумчиво поскреб подбородок.

— Спасибо, — наконец, угрюмо проворчал он.

— Всегда пожалуйста, — с этими словами Грумман открыл дверь и аккуратно переступил через раскиданные по полу бумаги. — Я бы собрал их с пола на твоем месте.

После этого он ушел.




Грумман со вздохом облегчения закрыл дверь кабинета. Все прошло гораздо лучше, чем можно было надеяться. Мордред был вспыльчив, а уж что он мог наделать, узнав, что играет с огнем – кроме шуток... Ясное дело, что это представление на Новый год послужило зятю отдушиной. Поводом отвлечься от мертвого сына и страдающей жены. И говорят, хорошее получилось шоу...

Теперь хотя бы на какое-то время все будет в порядке. Охотничьи псы армии не станут преследовать его зятя, и все пойдет своим чередом. Грумман горько рассмеялся. С его-то убеждениями и способностями, Мордред мог бы многого достичь. Только вот и армия может многого достичь с его помощью.

Вдруг Грумман почувствовал на себе чей-то взгляд. Он всмотрелся в темную гостевую комнату, но не смог различить фигуру мальчика. Тогда Грумман зашел в комнату и потянулся к газовой лампе, но та была выключена. Спички искать бесполезно – зять никогда не держал их в своем доме. Грумман вышел в коридор и повернул ручку лампы.
В комнате стало немного светлее и теперь Грумман смог различить очертания Роя, сидевшего на кровати. Бедняга, верно, услышал крики, виновато подумалось Грумману. Прекрасный повод проснуться посреди ночи, ничего не скажешь.

— Добрый вечер! — как можно приятнее произнес Грумман, присев в ногах у мальчика. — Не можешь уснуть?

Рой кивнул.

— Я... Я услышал шум, — едва слышно сказал он – впервые после «спасибо» за букварь.

— Мистер Хоукай уронил кое-какие бумаги, — объяснил Грумман. — Он был немного возмущен.

— Да? Я подумал...

Он так и не закончил фразу, только покачал остриженной головой и обхватил себя руками. Было что-то странное в том, как ношеная ночная рубашка облегала его грудь. Грумман сунул руку в зазор между воротником и шеей мальчика и вытащил наружу книгу, которую тот получил в подарок за ужином.

— Ты посмотри-ка, — развеселившись, сказал Грумман. — Что это у нас тут?

Ребенок с испугом проследил за тем, как новое сокровище забрали прямо из его рук.

— Это мое.

Мальчик решил, что лишился своего подарка. Что даритель передумал и пришел забрать его. Грумман торопливо переложил костлявую ручку мальчика на кожаную обложку.

— Твое-твое. Только твое. Хочешь, я почитаю ее тебе?

Мальчик прижал книгу к груди, водя пальцами по корешку, и кивнул. Неуклюже выбравшись из-под одеяла, забрался на колени к Грумману. Он обнял тщедушное тельце ребенка одной рукой и помог ему открыть букварь.

— «А» для апельсина, что сладок как мед, — Грумман остановился, чтобы дать мальчику время рассмотреть великолепную иллюстрацию. — «Б» для белки, что ест свой орех. «В» для вороны, что собирается в долгий полет. «Г» для гориллы...

К тому моменту, как Грумман добрался до «П» для перца, насыпанного в банку...», мальчик уже уснул, положив голову ему на плечо. Ребенок легко засыпал.

Грумман осторожно переложил его в кровать и накрыл одеялом. После кратких раздумий, он положил рядом и букварь.

Зять спасен от длинных рук генерала Хамана, а оба ребенка счастливо спят в своих кроватках. Грумман улыбнулся сам себе. Вот это продуктивный вечер!

Глава 9: Вопрос возраста

Белла улыбнулась ему в знак приветствия.

— Я нашла его! — объявила она. — Я нашла Роя.

— Что? — Мордред оглянулся через плечо.

Риза и Лиэн только что ушли провожать Груммана на станцию, а Рой сидел один на кухне.

Белла показала коричневый конверт с сорванной армейской печатью.

— Записи о его рождении, — пояснила она. — Мне удалось отыскать их.

— Как? — спросил Мордред, приглашая ее в дом.

Улыбка Беллы померкла.

— Он провел восемь недель в государственном приюте в Восточном городе. Я проверила это первым же делом. Достать сами документы оказалось несколько сложнее, но я тебе все покажу.

Они прошли на кухню. Завидев гостью, Рой расплылся в слабой улыбке. Белла улыбнулась в ответ, но ничего не сказала, что было на нее совсем не похоже. Она села за стол и достала кипу бумаг из конверта.

— Он родился в Юсвелле двенадцатого октября 1885 года.

— Юсвелл? Сынок шахтера, значит.

— Не совсем, — отозвалась Белла. — Узнав об этом, я послала телеграмму местному доктору, чтобы узнать, осталась ли у мальчика какая-нибудь семья в тех краях. Его родители были не шахтерами, а портными, и Юсвелл – не их родной город. Они просто оказались там, когда он родился.

Со стороны казалось, что Рой совсем не понимал, что его обсуждают.

— Это важно? — поинтересовался Мордред.

— Я обещала, что попробую найти ему новую семью, — мягко ответила Белла. — Давно потерянный дядя – самый легкий выход. В любом случае, в записях местного врача говорится, что родители мальчика до этого жили в Грейвотер. Интересное, кстати, совпадение: после университета я стажировалась у доктора Йелланда в Грейвотер. Милейший городок.

— То есть ты говорила с доктором Йелландом?

— Да, но у него не нашлось никаких записей об этой семье, вообще ни слова о ком-либо с фамилией Мустанг. Поэтому я переключилась на Восточный штаб и запросила записи о смерти на имена родителей из его свидетельства о рождении. — Она вытянула из кипы два почти одинаковых документа. — Майя и Пол Мустанг. Умерли в один день – двадцать второго марта 1890 года при пожаре в их доме в Гришморе.

— Никогда не слышал об этом месте.

— Это крошечная община на восточной границе, почти в самой пустыне, — пояснила Белла. — Одно из нелегальных мест по пути в Лиор.

— Нелегальных мест? — эхом отозвался Мордред.

— Для нелегальных эмигрантов. Если им удается перейти пустыню между нами и Сином, они могут временно поселиться на небольших болотах, где нет военных аванпостов. Когда подходит время рожать ребенка, они переходят куда-нибудь в поселение побольше, где их никто не знает. Роды обычно принимает местный врач, и ребенок получает аместрийское свидетельство о рождении. Потом родители могут использовать его, чтобы доказать свое гражданство. Многие люди нашего поколения утеряли свои документы. Скорее всего, его родители тоже были иностранцами, какие-нибудь Миу Цанг или что-нибудь схожее по звучанию.

— И?

— И все. Больше я ничего не нашла. Вряд ли есть смысл искать его семью дальше: скорее всего, больше у него никого нет, а если есть, то точно за пределами Аместриса.

Мордред вздохнул. Это история многое проясняет. Например, откуда у мальчика такие черные как смоль волосы и раскосые глаза. Мордред взял со стола копию свидетельства о рождении.

— Здесь какая-то ошибка, — сказал он. — Год рождения должен быть 1887, не 1885. Не может быть, чтобы ему исполнялось восемь в этом году.

— Я тоже так думала. Рой, будь умницей и открой ротик.

С этими словами Белла взяла Роя за подбородок и наклонила его голову вбок, чтобы поддеть верхнюю губу кончиком пальца.

— Это не зубы семилетнего ребенка, но и не пятилетнего тоже. Милый, а ты знаешь, сколько тебе лет?

Рой закусил губу и нахмурился.

— Семь, мне семь, — медленно произнес он, словно ему было сложно вспомнить. — Ризе три.

— А как ты определяешь, сколько тебе лет? — ласково спросила Белла.

— По зиме, — тихо ответил Рой. — У меня тогда было день рождения. А потом выпадал снег.

— Было день рождения? — озадаченно повторил Мордред.

— Понятно. То есть, ты знаешь, что когда выпадает снег, ты становишься на год старше. — Белла повернулась к Мордреду с удовлетворенной улыбкой на лице. — Он очень умный мальчик, Мордред.

Тот не разделял ее мнения.

— Сколько зим прошло с тех пор, как у тебя был День рождения?

— Три.

— А сколько тебе было на последнем Дне рождения?

— На один год больше, чем Ризе. — Рой показал четыре пальца.

— Не могу поверить, что ему правда почти восемь, — проворчал Мордред и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — Это в любом случае невозможно. Ты сказала, что он провел два месяца в Восточном городе, и если это было три года назад... Да не может такого быть. Пятилетний ребенок, который три года жил сам по себе?

— Умен и смекалист, — улыбнулась Рою Белла. — Ты настоящий молодец, малыш.

Входная дверь распахнулась, и в комнату ворвался веселый голос Ризы.

— Мальчик? Пошли играть на улицу! Тут та-а-ак солнечно!

Дочка вбежала на кухню с улицы и остановилась как вкопанная, завидев гостью.

— Доктор Белла! — радостно воскликнула она. — Мы посадили дедушку на поезд, — и уже Рою: — Давай, пошли играть!

Рой вопросительно посмотрел на Мордреда, но тот лишь отмахнулся:

— Иди играй. Мы позовем, если доктору потребуется осмотреть тебя еще раз.

Когда дети исчезли на улице, Лиэн зашла на кухню. При виде Беллы она тоже резко остановилась, но улыбаться не стала.

— Что вам нужно?

— Я отыскала свидетельство о рождении Роя, — ответила Белла, показывая бумаги.

Лиэн мельком глянула на них.

— Юсвелл? Прекрасно. Можно отправить его обратно: ему уже достаточно лет, чтобы возиться с углем.

— Он еще старше, чем мы думали, — заметил Мордред. — Ему почти восемь. В таком возрасте уже пора ходить в школу.

Лиэн бросила на него ядовитый взгляд.

— Мы теперь еще и за его образование отвечаем?

— До тех пор, пока он живет здесь – да, — не терпящим возражений голосом ответил Мордред. — Он может начать с понедельника. Грифельная доска и хрестоматия у нас остались. Наверху есть ботинки, которые придутся ему впору. Дэвелл так их и не износил.

— Ну уж нет, я не дам ему ботинки моего мальчика! Пусть идет босиком!

Лиэн выросла в городе, а потому ей была невдомек суровая кастовая система деревенской школы. Мордред покачал головой.

— Никто из живущих в этом доме не пойдет в школу босиком. Дэвеллу ботинки больше ни к чему, зачем им лежать без дела.

Спор явно только начинался, и, видимо, тактичность не позволила Белле и дальше оставаться на месте.

— Мне нужно осмотреть его десны, — сказала она. — А потом уже пора будет возвращаться в город. Вы знаете, где меня найти, если что.

Белла торопливо вышла через заднюю дверь. Лиэн обошла стол и наклонилась вперед, опершись на кулаки.

— Ты не посмеешь надеть ботинки моего сына на ноги этому мерзкому карлику!

— Лиэн, подумай сама. — Мордред заставил себя говорить спокойно, превозмогая желание сорваться в ответ. — Сапожника не будет в городе еще недели три, и ты знаешь, что он заглядывает к нам в последнюю очередь. Пройдет еще месяца полтора, прежде чем мальчик сможет пойти в школу.

— Мне плевать! Я вообще не понимаю, почему он должен туда идти. Теперь мы знаем его родной город, ну так давай отправим его обратно! В Юсвелле он с голоду не пропадет: все знают, что под землей любят тощих зверенышей.

Мордред поднялся на ноги и тоже наклонился вперед, встав почти нос к носу с женой. Так сильно он не злился на жену уже четыре года. В прошлый раз, когда такое случилось, Лиэн попыталась добиться, чтобы Дэвелл учился дома.

— Я позволил это тебе в прошлый раз, — прорычал Мордред, — потому что Белла была тут. Но я не хочу больше слышать твоих отвратительных советов. Мальчишка пойдет в школу в понедельник, в ботинках Дэвелла. Разговор окончен.

Мордред подошел к окну во двор. Там Белла, смеясь, водила хоровод с детьми. Рой то и дело спотыкался о подол рубашки.

— Еще ему потребуется нормальная одежда. У нас точно найдется что-нибудь подходящее по размеру. Если ты не подыщешь ему одежду, то этим займусь я.

— Нет-нет, я найду, — почти боязливо сказала Лиэн. — Наверное... наверное, коричневые с длинными шнурками. Дэвелл уже давно вырос из них. Уверена, они подойдут.

— Отлично, — бесстрастно откликнулся Мордред. — Думаю, одежда Дэвелла ему будет великовата, но по крайней мере это лучше, чем то, что на нем сейчас.

Кажется, Лиэн хотела возразить, но передумала. Все еще сердитая, она вышла из кухни. Мордред развернулся обратно к окну и посмотрел на детей. Рой был всего на каких-то семь сантиметров выше Ризы. Не верилось, что ему правда почти восемь.




— Но я не хочу, чтобы он шел в школу! — говорила Риза. — Я хочу, чтобы он остался играть со мной.

Рой и сам был бы рад никуда не ходить, но молчал. Спорить ему не хотелось: миссис Хоукай казалась очень расстроенной сегодня.

— Давай сюда ногу! — резко она, опускаясь на колени рядом со стулом.

Рой послушался, и миссис Хоукай надела на него сначала растянутый хлопковый носок, а затем и ботинок. Задубевшая кожа поддалась не сразу, и Рой закусил губу, пока на него настойчиво натягивали обувь. Затем тремя быстрыми движениями рук миссис Хоукай завязала шнурки в аккуратный бант.

— Теперь другую. Он должен ходить в школу, Риза, потому что так сказал твой папа.

— Значит, я тоже могу пойти в школу, — решительно заявила та.

— Нет, ты слишком маленькая для этого. — Миссис Хоукай перевела суровый взгляд на Роя. — Когда будешь там, скажи учителю, что ты новенький. Если спросит, где ты ночуешь, объясни. На вопрос о дне рождения отвечай, что двенадцатого октября. Вот твоя первая хрестоматия, грифельная доска Дэвелла и карандаш к ней. Он новый, сломаешь – я за новым не пойду. Если я узнаю, что ты что-то натворил – отлуплю деревянной ложкой. А теперь пошел отсюда.

— Но мам, я хочу пойти с моим мальчиком! — закричала Риза.

Судя по всему, она слишком много шумела, потому что миссис Хоукай резко развернулась к ней.

— Иди играть наверх! — зло рявкнула она. — Сейчас же!

Глаза Ризы расширились, и она тут же закрыла рот. Рой никогда не видел, чтобы его беспечная подруга выглядела настолько испуганной. Она стремглав бросилась из комнаты.

— Я сказала, убирайся! — прикрикнула миссис Хоукай, увидев, что Рой все еще смотрит на нее. — Давай-давай!
Он поспешно вышел на веранду, где ему пришлось повозиться с входной дверью, чтобы выбраться на улицу. Краем глаза Рой заметил, как миссис Хоукай тяжело опустилась на стул. Она закрыла лицо руками и затряслась в беззвучных рыданиях.

Перепуганный и озадаченный, Рой оказался под лучами утреннего солнца. В одной руке у него были книга и доска, а в другой – оловянная коробка с обедом и длинный белый карандаш. Новые штаны и рубашка, конечно, все еще болтались, но были значительно лучше прошлой рубашки. А ботинки... Он попытался пошевелить пальцами и понял, что не может. Прошло слишком много времени с тех пор, как ему доводилось носить обувь в последний раз.
Рой беспомощно огляделся вокруг. Где здесь школа, он не знал, а вернуться обратно в дом и спросить не хватало духу. Поэтому Рой неуверенно направился к калитке и вышел в сад.

Ясное дело, что школа где-то в городе, только ее теперь еще надо найти. Рою доводилось видеть школы и раньше. В одной он даже как-то ночевал. Обычно белые школьные здания стояли чуть в стороне от города. Рой решил, что знает, что ищет, а потому отправился в путь. Из-за ботинок ноги казались тяжелыми и неуклюжими, а из-за того, что идти пришлось средь бела дня, он чувствовал себя уязвимым. Конечно, Рой понимал, что именно так все остальные дети и ходят, но он-то привык двигаться короткими перебежками от укрытия к укрытию.

Вскоре Рой добрался до соседнего дома, крыльцо которого подметала девушка. Она улыбнулась и помахала рукой. Удивлению Роя не было предела: никто и никогда не махал ему дружелюбно.

Незнакомка приняла его за обычного ребенка. Он был чист, одет в нормальную одежду и очень коротко стрижен. Так не выглядят беспризорники, так выглядят обычные мальчики. А если уж он похож на одного, то может стоит и вести себя подобающе.

— Доброе утро, — прокаркал Рой.

— В школу идешь? — спросила девушка. Когда он кивнул, она подмигнула в ответ: — Учись там хорошенько.

Рой ускорил шаг, сердце колотилось как бешеное. Что же, это было просто! Его всегда интересовало, каково быть нормальным ребенком. Оказывается, это весьма приятно.

Дойдя до городской площади, где уже начинали оживать магазинчики, Рой потихоньку начал склоняться к мысли, что все не так уж плохо. Сейчас он пойдет в школу, а вечером – домой, точно так же, как и все остальные дети. Рой перехватил тяжелую хрестоматию удобнее и остановился, чтобы оглядеться по сторонам.

— Рой?

Звук знакомого голоса заставил его обернуться. Доктор Белла выглядывала из двери одного из магазинов, и Рой поспешил подойти к ней. Врач улыбнулась.

— Ты выглядишь слегка потерянным.

— Я не знаю, где школа, — не поднимая глаз от ботинок, тихо признался он.

— Ты правильно шел. Школа как раз в конце улицы. Ты не пропустишь: там будет дерево с качелями и скамейки. Само здание белое.— Доктор Белла отступила и окинула его взглядом. — Как хорошо тебя одели. А ты у нас, оказывается, маленький симпатяга.

Его хвалили! Рой даже не знал, что и думать. Никто не говорил с ним так. Обычно все только ругались и кричали.

— Правда? — в замешательстве спросил он.

— Тебе всего лишь надо сказать «спасибо, доктор Белла», — веселым голосом ответила она.

— Спасибо, доктор Белла, — эхом отозвался Рой и оглянулся через плечо в ту сторону, где находилась школа.

Врач сочувственно улыбнулась.

— Хочешь, я тебя провожу?

Ему очень этого хотелось, но Рой все равно помедлил. Миссис Хоукай дала очень четкий, хоть и озадачивший его наказ, в котором не упоминалось ничего о докторе Белле.

— Нет, — наконец, ответил Рой и тут же поправился: — Спасибо, нет.

— Как хочешь. Удачного тебе дня.

Рой кивнул. Доктор Белла аккуратно закрыла дверь, и он вновь отправился в путь, на этот раз зная, куда идет. Терзающее душу беспокойство вновь вернулось. Пусть на вид он теперь и обычный ребенок, но внутри все еще отличается, и остальные непременно почувствуют это и нападут. Как же хотелось остаться дома, в безопасности вместе с Ризой. Рой не понимал, зачем ему эта школа.

За большим пустырем в конце улицы он увидел дерево с подвешенными на нем качелями, у которых собралась стайка девочек. Они о чем-то болтали, периодически хихикая. Толпа мальчишек играла в салки, бегая друг за другом вокруг двух скамеек. Дальше стояло небольшое белое здание с железной трубой, торчавшей из деревянной крыши. Рой замер и сглотнул от волнения. Вот она, школа.

Пока он собирался с духом, чтобы подойти к остальным детям, из школы вышла женщина в простом хлопчатобумажном платье. В руках у нее был тяжелый колокол, в который она тут же уверенно позвонила, и ученики пошли к дверям. Рой закусил губу и заставил себя двинуться вперед. С одной стороны, ему было страшно, а с другой – страшно бывало и раньше, и наверняка будет еще. Нужно просто сделать это.

Рой мужественно пересек двор и с глубоким вздохом ступил под крышу приземистого здания школы.

Глава 10: Школа

Рой слишком долго решался: когда он зашел, все остальные уже давно расселись по местам. В него впились чужие взгляды. Детям не терпелось узнать, кто же опоздал.

В комнате стояло четыре ряда по шесть парт, за каждой из которых сидело по двое детей. Спинки лавок переходили в столы для предыдущего ряда, и поэтому у первого их не было вообще. Самым младшим, сидевшим там, приходилось держать свои грифельные доски и книги на коленях. Стена перед партами была выкрашена в черный, а на прибитой к ней рейке лежали кусочки мела и тряпки. В дальнем углу располагалась печь, у которой стоял широкий стол.

За ним сидела та женщина в платье. Она повернулась к Рою.

— Доброе утро. Ты новенький.

Он кивнул, краем глаза следя за толпой детей. На двух рядах, ближе ко входу, сидели мальчики, а остальные два занимали девочки. В первом ряду было трое: девочка и два мальчика, которым на вид было не больше лет, чем Ризе. Самым старшим мальчикам было по одиннадцать или двенадцать, а девушки в самом конце класса выглядели почти такими же взрослыми, как и женщина.

— Как тебя зовут? — спросила женщина.

— Рой, — застенчиво сказал он.

— Хорошо, а теперь подойди сюда, чтобы я могла вписать тебя в журнал.

Она открыла красную книгу и сняла колпачок с перьевой ручки.

Рой подошел к столу, но не слишком близко. В памяти всплыли торопливые инструкции миссис Хоукай.

— А где учитель? — робко спросил он.

Кто-то из ребят захихикал, а женщина как-то странно на него посмотрела.

— Учитель это я, — снисходительно ответила она.

Что-то здесь не так: миссис Хоукай говорила про учителя «он».

— Я думал, что вы мужчина.

Смешок прокатился по классу, и Рой слегка покраснел. Наверняка он сморозил какую-то глупость, но не мог понять, какую именно.

— Нет, мистер Мартинс уволился в прошлом семестре. Меня зовут мисс Струби. Скажи мне, какая у тебя фамилия?

— Мустанг, — прошептал Рой.

— И сколько тебе лет?

— Семь.

Учительница записала все в своем журнале.

— Как зовут твоего отца?

Миссис Хоукай не говорила, как отвечать на такие вопросы. Его губы дрогнули, и он оглянулся через плечо. Интересно, получится ли добежать до двери до того, как его схватят?

— У тебя разве нет папы? — спросила учительница.

Один из старших мальчиков издал смешок, но Рой лишь признательно покачал головой.

Какая-то девочка с задней парты подняла руку.

— Да? — откликнулась учительница.

— Наверняка это он тот мальчик, что живет у мистера Хоукая.

Учительница перевела взгляд на Роя.

— Это так?

Он кивнул.

— Хорошо. В каком ты классе?

На этот вопрос у него тоже не нашлось ответа. Рой никогда не ходил в школу, а потому понятия не имел, как тут все организовано. Он глянул на девочку, что поднимала руку, но то ли она не знала ответ, то ли не хотела им делиться.

— Я... я не знаю, — беспомощно ответил Рой.

К его удивлению, на этот раз никто не засмеялся. Учительница наклонила голову, чтобы разглядеть книгу в руках мальчика.

— Ладно. Положи свой обед на полку и садись рядом с Декстером во втором ряду. Когда я услышу, как ты отвечаешь на уроке, можешь перевестись, если будешь готов.

Рой понятия не имел, что она имела в виду, но в любом случае во втором ряду было только одно свободное место. Он послушно присел за парту рядом с блондинистым крепышом, видимо, Декстером. Скамья была слишком высокой, и ноги Роя в тяжелых ботинках болтались в воздухе.

Учительница тем временем подошла к доске и принялась писать задания на этот день.

— Мэри, Лоренс и Том, вы сегодня будете писать большую и маленькую буквы «Т», и каждому нужно придумать три слова начинающихся на букву «т». Первая хрестоматия, первоклашки, пожалуйста, прочитайте рассказ «Жила-была маленькая черепашка» на двадцать пятой странице. Первая хрестоматия, второклассники, вы сегодня читаете с шестьдесят второй страницы по шестьдесят пятую. И ответьте на вопросы с шестьдесят шестой страницы на своих досках. Вторая хрестоматия, начинайте восьмой урок грамматики. Третья и четвертая хрестоматии, продолжайте решать примеры, которые остались со вчера. Девочки. — Здесь учительница почти заговорщицки улыбнулась трем старшим ученицам. — подойдите сюда, я выслушаю ваше домашнее задание по истории.

— Да, мисс Струби, — захихикав, хором произнесли они.

Все ученики зашевелились, стали открывать книги и облизывать карандаши, а Рой так и сидел, не зная, что делать. Он огляделся вокруг в полнейшем отчаянии, но никто не замечал его растерянности. Задания, которые учительница написала на доске, ничем не помогали. Ну, если не считать части о словах на букву «т» («турнепс», «тревога» и «толпа», подумалось ему).

— Ш-ш-ш! Двадцать пятая, — прошипел Декстер и указал на свою хрестоматию. Она была раскрыта на странице с рисунком черепахи, сидящей на круглом камне.

Рой глянул в книгу соседу, а потом посмотрел на свою. Аккуратно открыв ее, он перевернул первую страницу, но та целиком была занята непонятными символами. Перевернул еще одну, а затем еще и еще, но нигде не нашлось картинок. По телу прокатилась волна ужаса и паники. У него неправильная книга! Теперь ему не выполнить задание, которое дала учительница: для этого нужна книжка с картинками!

Декстер раздраженно и недоверчиво смотрел на него.

— Она вверх ногами, тупица, — не выдержал он и перевернул Рою книгу, после чего пролистал несколько страниц, возвращаясь к началу.

Рой чуть не расплакался от облегчения: вот они, картинки! Теперь он быстро добрался до страницы, где была нарисована черепаха.

— Спасибо, — прошептал Рой.

Учительница прочистила горло.

— Рой, ты сможешь познакомиться со своими одноклассниками во время перерыва, — укоризненно сказала она. — Мы не разговариваем во время занятий.

Краска залила его щеки, и Рой склонился над книгой. Он внимательно изучил черепаху на картинке. Она сидела на камне и вытягивала голову к маленькому жучку, закладывавшему виражи в воздухе. У камня плескался пруд, где плавала маленькая рыбка. Картинка была красивой, поэтому Рой решил, что нужно непременно показать ее Ризе, когда вернется домой.

Помимо картинки на странице присутствовали и непонятные символы, поэтому он переключился на следующую страницу. Там тоже были символы, окруженные рисунком цветов с длинными тонкими стеблями. На одном из цветков сидела бабочка.

Время шло. У доски старшие девочки по очереди отвечали заученные наизусть пассажи о Фюрерах и битвах, и других вещах, в которых Рой ничего не понимал. Сейчас они как раз закончили и перешли к тому, что мисс Струби называла «правописанием». На деле это значило, что она говорила очень длинное и сложное слово, которого Рой не знал, а ученицы принимались по очереди говорить что-то вроде «а-эн-а-х-эр-о-эн-и-че-е-эс-ка-и-и-краткая». Когда они сели, учительница вызвала самых младших учеников, которые показали ей свои доски и перечислили свои слова на букву «Т» («тонкий», «телега», «три», «тапок», «теленок», «тушить», «тролль», «турнепс» и «труба»).

После этого учительница рассказала о букве «С» и о том, что маленькая «с» и большая «С» выглядят совершенно одинаково, только последняя чуть больше. Она несколько раз повторила «с-с-с», говоря «сова» и «совок», и «сь-сь-сь», когда произносила «крепость». Затем учительница стала подсаживаться к каждому ученику, чтобы помочь нарисовать ровную «С» на их грифельных досках.

Заинтересованный, он прижал книгу к груди и взял с парты карандаш. Рой не знал, как его держать, и поэтому зажал в кулаке. Острый конец оставил на темной поверхности кривую белую линию. Рой нахмурился: контролировать карандаш никак не получалось. Тогда он закрыл свою книгу и пододвинул грифельную доску поближе. Левой рукой поправил карандаш, так что указательный палец правой лежал на нем так же, как и на ложке. Этому его научила Риза. Так действительно было гораздо проще, и Рой попробовал вновь начертить что-нибудь. На этот раз линия получилась ровнее.

Рой внимательно посмотрел на образец на доске. Две точки и закругленная линия, соединяющая их. Он перевел взгляд на свою загогулину. Кривобокая, она не слишком-то походила на букву, написанную учительницей. Рой попробовал еще, на этот раз одним движением прочертив линию, аккуратной дугой уходящей от верхней точки к нижней. Получилось лучше, но все еще не совсем похоже. Третья попытка была удачнее. Четвертая буква «С» вышла почти идеально.

— Если тебе скучно, Рой, я готова выслушать твой ответ прямо сейчас, — раздался голос учительницы – она стояла прямо рядом и хмурилась, склонившись над ним. Губы Роя беззвучно шевельнулись. Тогда учительница прошла вперед и встала перед классом. — Первая хрестоматия, первый класс.

Дети во втором ряду все как один загудели от расстройства, и Декстер ткнул Роя локтем под ребра.

— Ну спасибо, тупица.

С мест поднялось семь учеников. Учительница села за стол и смотрела на них, приподняв брови.

— А теперь, Рой, раз уж ты так устал от задания, почему бы тебе не ответить первым.

— Ответить что?

Дети засмеялись.

— Тишина, — приструнила их учительница. — Отвечай урок, пожалуйста, Рой. Жила-была маленькая черепашка... ну, продолжай.

— Ж-жила была маленькая черепашка? — повторил Рой.

Повисла звенящая тишина.

— Написано?.. — поторопила учительница.

Рой покачал головой. Он понятия не имел, о чем она говорила!

— Ну же, не стесняйся, — сказала учительница. — Давай, попробуй еще раз сначала.

— Жила-была маленькая черепашка.

Рой понимал, что от него хотят услышать что-то еще, но не знал даже, с чего начать.

Учительница ждала. Кто-то захихикал. Наконец, она вздохнула.

— Ты не выучил урок, да, Рой?

Рой беспомощно помотал головой. Он даже не знал, что это был за урок, который надо выучить.

— Мне жаль, что приходится делать это в твой первый день, но у меня нет иного выхода, кроме как наказать тебя. Иди постой в углу.

Учительница указала на угол, противоположный тому, где стояла печь. Рой молча подчинился.

— Повернись лицом к стене, — велела учительница. — А теперь, Эльза, пожалуйста, начинай отвечать.

— Жила-была маленькая черепашка, — заговорила одна из девочек. — Написано Вэчел Линдсэй. Жила-была маленькая черепашка. Она жила в коробке. Она плавала в луже. Она забиралась на камни. Она гонялась за мокистом, за блошкой, за...

— Погоди, Эльза, — прервала ее учительница. Рой услышал, как она поднялась с места и подошла к доске, а затем мел заскрипел по ней.

— Что это за слово?

— Мокист? — отозвалась девочка.

— Нет, не надо угадывать. Может кто-нибудь сказать мне, что это за слово? — Никто не отозвался. — Что же, тогда давайте прочитаем его все вместе.

— М-м-м, — протянули первоклашки, — м-мос-с-с...

— Помните, что сочетание «эс-ка» произносится твердо, — подсказала учительница.

— Мос-с-с-ки-и-ит.

— Москит, правильно. «Эм-о-эс-ка-и-тэ» – москит. Эльза?

— Москит, — повторила та. — «Эм-о-эс-ка-и-тэ».

— Очень хорошо. Начни снова с «она гонялась».

Эльза послушно продолжила отвечать, и Рой внезапно понял, что слышит стишок вроде тех, которые любила складывать Риза. Это его порядком озадачило. Нужно было ответить стих? Придумать маленькую считалочку про картинку с черепахой?

Но нет, следующая девочка рассказала все то же самое, только на этот раз учительница ее не прерывала. Потом отвечал мальчик, который пропустил часть про коробку, и ему пришлось начать все заново с самого начала. Декстер сбился на середине и справился с заданием только после подсказки. Затем была девочка, захихикавшая на строчке «но он не поймал меня!» Последняя ученица легко справилась с заданием, после чего учительница отправила всех обратно по местам.

Рой так и стоял в углу, глядя на неровную стену, и боролся со слезами. Теперь-то, после шести прослушиваний, он знал этот стишок наизусть. Вот только ему было совсем непонятно, как его выучили остальные, пока тихо сидели на своих местах. Дело наверняка в буквах на странице. Ученики прочитали их, а те сказали им, что говорить, совсем как когда дедушка Ризы читал сказки на ночь. Правда, Рой не был уверен, что точно значит слово «читать» и как это делать.

Ноги устали, и он уже начинал плохо себя чувствовать. Наконец, учительница отпустила всех на загадочную «перемену». Рой услышал, как другие покидали класс, и повернулся, пытаясь понять, может ли он идти обратно в дом Хоукаев.

— Рой, подойди, пожалуйста, — спокойно подозвала его учительница. — Я понимаю, что сосредоточиться не всегда легко, но тебе нужно быть внимательным на уроке и выполнять задания. Понимаешь?

— Нет, — честно признался Рой.

Он и правда не понимал. Если «задание» значит, что нужно «читать», тогда Рой просто не умел этого. У взрослых получалось читать так же легко, как говорить или есть. Однако сам он понятия не имел, как подступиться к чтению. Даже Риза не умела читать.

Учительница нахмурилась.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Тогда постой в углу, пока не будешь готов сосредоточиться на уроке вместо того, чтобы рисовать на своей доске.

Рою хотелось что-нибудь возразить, но не хватило смелости. Тогда он вернулся обратно в угол, и прислонившись плечом к стене, чтобы стоять было чуть проще.
Старшие девочки собрались вокруг учительского стола, и до него долетали обрывки разговора о неких экзаменах и «алгебре». Они много смеялись, и даже учительница порой хихикала. Рой гадал, откуда эти ученицы знали, как ее порадовать. Ему, например, очень хотелось, но у него никак не получалось.

Спустя какое-то время учительница позвонила в колокол на улице, и все стали возвращаться на свои места. Она продолжила выслушивать ответы, а потом выдала еще заданий и принялась писать какие-то «арифметические примеры» на доске для второго класса. С каждой минутой Рой чувствовал себя все более и более усталым. Когда учительница объявила обед, ему было уже плохо. Как и в прошлый раз, все шумно направились во двор, по пути забирая с полки свои коробки с обедом. Рой не двигался. Ему очень не хотелось, чтобы учительница вновь подозвала его.

— Рой, можешь сесть за свою парту и поесть. Я надеюсь, ты будешь более внимателен на уроке после обеда.

Рой с радостью отошел от стены и нетвердой походкой направился к шкафу, где коробка миссис Хоукай осталась стоять одна. Рой аккуратно отнес коробку к своему месту, где со вздохом облегчения сел на твердую деревянную скамью. У него кружилась голова, и он даже боялся, что упадет.

В коробке оказались кусок хлеба, ломоть сыра, небольшая баночка с молоком и порезанный дольками лайм, завернутый в восковую бумагу. За него-то Рой и взялся первым делом. Ему нужно было есть по штуке в день, потому что так сказала доктор Белла. Однажды Риза из любопытства попробовала кусочек и тут же выплюнула все обратно, пожаловавшись, что он слишком кислый. Рою лаймы нравились. Порой он даже просыпался по ночам от желания съесть еще дольку. Взяв лайм, Рой высосал весь сок и только потом стал вгрызаться в мякоть.

— Ого, смотрите! — воскликнула одна из старших девочек, указывая в его сторону.

Рой замер, сомневаясь, все ли он делает правильно.

— Счастливчик, — откликнулась другая девочка и повернулась обратно к подругам. — Они очень дорогие: их везут сюда аж из самого Восточного города, они даже в Централе не растут!

— Он ужасно избалованный для беспризорника, не правда ли? — прошептала третья. — Я слышала, он убил своих родителей.

— Господи, Мэнди, ну нельзя же так!

— Я слышала, им пришлось найти себе еще одного ребенка, — зашептала первая, — потому что у миссис Хоукай начались проблемы с головой. После смерти сына, она просто выжила из ума! Вот мистер Хоукай и купил этого мальчишку у какого-то восточного торговца.

— Но зачем им такой тощий? — спросила Мэнди. — Разве им не нужен был другой толстый мальчик на замену?

— Не стоит так говорить, — упрекнула ее вторая девочка. — Ты знаешь, что он болел.

— Ага, так болел, что разжирел до медвежьих размеров. Не удивительно, что он упал: спорю на что угодно, ветви просто не выдержали весь этот вес, — захихикала Мэнди.

Рой не знал, о ком они разговаривали, но понял, что не о нем. Может, он и не был здоровым ребенком, но точно не походил на медведя. Миссис Хоукай часто называла его тощим коротышкой.

Ему стало значительно лучше после обеда, и когда учительница позвонила в колокол, Рой без всякого страха упасть вернул свою коробку на полку. Всем, кроме его класса, вновь достались задания. Они продолжили заниматься «арифметикой», разбираясь с «плюсом» и «минусом». «Плюс» означал, что два числа становились большим числом, а «минус» – что одно делает другое меньше. С этим у Роя не было особых проблем, потому что он знал названия чисел и мог сложить семь и семь в уме, чтобы получилось четырнадцать.

Спустя какое-то время учительница велела им прочитать текст на двадцать шестой странице хрестоматии. Рою ничего не оставалось, кроме как беспомощно уставиться на картинку с маленьким мальчиком с удочкой и собакой и загадочные черные символы. Рой боялся, что учительница вновь вызовет его отвечать и поймет, что он не знает урок, а потом поставит в угол. Но этого не случилось. Наконец, она поднялась с места и сказала, что на сегодня занятия закончены. Рой помедлил, ожидая отдельных указаний, но учительница ничего не сказала, и он собрал свои вещи и вышел.

Ученики уже разбежались в разные стороны, торопясь домой. Старшие девочки шли степенно и смотрели на младших свысока. Все радовались концу занятий и тому, что впереди целый вечер, который можно посвятить только играм. Рой их настроя не разделял. Он нашкодил, и учительнице пришлось наказать его за невнимательность. Теперь миссис Хоукай разозлится, и ему влетит. Она обещала отлупить его деревянной ложкой.

Каждый шаг давался Рою с трудом не только из-за непривычных ботинок, но и из-за грызущего его ужаса. Ему хотелось заплакать, но он сдерживался. Все равно это ничему не поможет. Сегодня был кошмарный день. Чудовищное место эта школа.

Глава 11: Горькая правда

Мордред вздохнул и откинулся на спинку стула, массируя глаза руками. Да уж, это гораздо сложнее, чем казалось. Закодировать исследования всей своей жизни в надежную и компактную форму не так-то просто, и он уже начинал полагать, что даже невозможно. Мордред попробовал использовать для шифра книги по геральдике, а потом коллекцию акварельных рисунков. Самой последней его попыткой стала серия карандашных рисунков с играющей дочерью. Однако это был не тот уровень сложности и искусности, чтобы передать суть работы его жизни.

В любом случае, бумага слишком ненадежна и со временем тлеет. Сколько древних манускриптов ему пришлось перебрать в попытках составить полную картину из бумаг, обращенных в пыль медленным течением времени, сыростью и книжными червями? И это еще ничто по сравнению с тем, какой урон может нанести его собственное изобретение. Мордред уничтожил черновики этим утром, попросту положив их в камин и отправив в небытие щелчком кремня.

Дверь в кабинет заскрипела, растворяясь настежь. Мордред понял, что это Риза. Наверное, дочке стало скучно – ее любимый друг по играм сегодня впервые отправился в школу. Мордред был бы рад уделить ей время и передохнуть.

— Что случилось, малышка? — спросил он, едва удержавшись от улыбки: радостное личико дочки всегда проливало бальзам на его душу.

Только вот в этот раз она не улыбалась.

— Пап? Ты занят?

— Немного. Тебе что-то нужно?

Пару мгновений Риза качалась с носка на пятку.

— Я кушать хочу, — наконец, сказала она.

— Уже? — Мордред глянул на часы – стрелка едва дошла до половины третьего. — Еще не время для полдника.

— Я не хочу полдничать. Я хочу обедать.

Спустя пару мгновений Мордред понял, о чем она говорит.

— Ты не обедала? — спросил он. — Где мама?

— Молится. Она рассердилась, а теперь молится.

Мордред вздохнул.

— И как долго она уже молится?

— Долго, — пожала плечами Риза. — Пожалуйста, можно мне что-нибудь пообедать?

— Конечно, иди на кухню, я только проверю, как там твоя мама, и приду приготовлю тебе что-нибудь поесть.

— Хорошо, — ответила Риза и ушла.

Мордред закрыл чернильницу, скомкал бумаги с последним шифром и покинул кабинет, закрыв за собой дверь на щеколду.

Уже в коридоре до его ушей долетело исступленное бормотание. Жена стояла на коленях перед журнальным столиком, склонив голову над сложенными в молитве руками. Она говорила очень быстро, перемежая слова небольшими паническими вздохами, а на ее пальцы капали слезы.

— Ишвара, будь милосерден, Ишвара, будь добр, — прерывисто выдыхала Лиэн. — Пощади моего ребенка, моего сына, единственного сына. Пощади его, спаси его, приведи его домой ко мне. Я молю Тебя, забери лучше меня вместо него. Пощади моего ребенка. Приведи моего сына домой.

— Лиэн? — тихонько позвал Мордред.

Яростные мольбы не стихли: или она и вправду не услышала его, или просто сделала вид. Эти ее попытки воплотить мечты в реальность могли длиться часами. Существовал только один способ вернуть Лиэн в нормальное состояние.

У него в кабинете была валерьянка. Быстро забрав заветную бутылочку, Мордред поспешил на кухню. Риза заметно оживилась, увидев его, но он не обратил на нее внимания. Мордред взял кружку и смешал лекарство с водой. Двух ложек сахара должно хватить, чтобы слегка смягчить горечь. Забрав свое снадобье, он поспешил обратно к жене.

Когда Мордред попытался удержать ее, Лиэн принялась вырываться.

— Тише, тише. — Он поднес кружку к ее губам, словно опытный санитар. — Выпей. Тебе станет лучше.

Еще одна страстная мольба прозвучала из уст Лиэн, но Мордред нажал на ее горло чуть левее гортани, и рот открылся. Теперь в него можно влить лекарство.

— Мой сын, мой единственный сыночек, — шептала жена, не отрывая глаз от фотографии Дэвелла.

— Да, я знаю, — устало отозвался Мордред. Как же он ненавидел всё это! И особенно себя – за то, что не может помочь. — Давай уложим тебя спать.

— Нет, нет, — всхлипнула Лиэн, вновь пытаясь вырваться из его хватки. — Мне нужен мой малыш, мой сын.

У нее не случалось таких рецидивов уже несколько недель. Мордред прижал ее к груди и принялся слегка раскачиваться из стороны в сторону, гладя жену по длинным красивым волосам. Со временем Лиэн затихла и свернулась в клубочек. Успокоительное наконец начинало действовать. Прошло почти пятнадцать минут, когда она согласилась пойти прилечь. Мордред помог жене подняться на ноги и повел ее к лестнице.

В спальне он без труда раздел и уложил Лиэн. Засыпая, она совсем не протестовала, когда Мордред подоткнул одеяло. Достав платок, он стер следы слез с ее лица. Его бедная любимая жена. Даже в хорошие дни вызванное скорбью безумие Лиэн оставалось поблизости, а затем выбирало день вроде этого, чтобы вырваться наружу стремительным потоком. Это убивало ее. И сейчас, стоя над женой, Мордред осознал, что и его тоже. Было невыносимо наблюдать за ее страданиями. Должно же быть что-то, что он может сделать, чтобы помочь.

Однако Мордред не мог продолжать размышлять, потому что внизу сидела голодная дочь. Он торопливо нагнулся и поцеловал жену в лоб, но та никак не отозвалась.

— Я думала, ты забыл про меня, — сказала Риза, когда он зашел на кухню. — Кушать хочется.

— Я же говорил, что сначала проверю твою маму, — с легким раздражением ответил он, проходя к хлебнице. Взяв из нее буханку, Мордред оторвал ломоть хлеба. — Хочешь хлеба с молоком?

— Я хочу суп! С морковками и картошками.

— У нас нет супа. Ты можешь поесть или хлеб с молоком, или просто хлеб. Я могу порезать яблочко, если хочешь, но супа у нас нет.

— Но мамочка готовит суп, — плаксиво сказала Риза.

— Не сегодня. Мамочка заболела, и сейчас она спит, — Мордред достал миску из шкафа. — Так чего будешь кушать?

Нижняя губа дочки задрожала.

— Ты злишься, пап?

Мордред прикрыл глаза и усилием воли взял себя в руки.

— Нет. Нет, малышка, я не злюсь. Просто устал.

— Угу, — ответила Риза. Она положила пухлый палец в рот и заговорила вновь: — Можно вопрос?

«Это что-то новенькое», – подумалось Мордреду, и он даже улыбнулся. Обычно дочка просто разражалась миллиардом вопросов, словно полицейский-энтузиаст.

— Ну ладно, что за вопрос?

— Мамочка бы все равно болела, если бы у нас был младенец?

Мордред положил перед ней хлеб и взял яблоко и нож для чистки.

— А почему ты спрашиваешь?

— Младенцы хорошие, — ответила Риза. — Они не ходят в школу. И приносят радость женщинам. И с ними здорово играть.

— Это все хорошо, малышка, но младенцы не падают с небес.

Мордред сел напротив дочери и принялся очищать фрукт.

— Хорошо, что не падают! — воскликнула она с искренним ужасом в голосе. — Они же поранятся!

Мордред вздрогнул: следовало подумать дважды, прежде чем говорить подобные вещи. Если бы Лиэн услышала эту бездумную фразу из его уст...

— Я хотел сказать, что дети не появляются просто от того, что тебе так захотелось.

— А из-за чего тогда?

— Ну... — Мордред потер бровь тыльной стороной ладони. Как ему только удается сводить тему разговора с трехлетним ребенком к этому? Дэвелл и в девять не вел себя так требовательно и сообразительно. Впрочем, он всегда медленно соображал.

— Дети появляются, когда мама и папа здоровы, а наша мама болеет, поэтому ребенок и не может прийти в наш дом, — наконец, нашелся Мордред.

— А я знаю, как у нас может появиться ребенок, — сказала Риза и откусила хлеб.

Сейчас она предложит что-нибудь фантастически абсурдное, вроде покупки волшебного цветка у мудрой старушки или похода в страну фей, чтобы спасти несчастного малыша. Мордред порезал яблоко дольками и дождался, когда дочка перестанет жевать.

— И как же?

— Ты можешь использовать мою куклу. Это теперь кукла-мальчик, потому что мамочка сшила ему штаны. Он выглядит совсем как настоящий, так что ты можешь превратить его в маленького мальчика своей алхимией!

От неожиданности Мордред выронил нож и уставился на дочь. Да уж, не такого ответа он ожидал.

— Это... это так не работает, малышка. Я не могу превратить неживое в живое.

— Но ты же чинишь сломанные вещи! — возразила Риза.

— Да, но... — здесь Мордред остановился.

Как объяснить трехлетнему ребенку принцип равноценного обмена? Для нее сломанная вещь не была равноценна целой, и разница между ними ничуть не отличалась от разницы между живым и неживым.

— Пожалуйста, пап? Можешь попробовать? — просила Риза.

— Нет, — отрезал Мордред. — Это не сработает. Извини, малышка, но у тебя не будет настоящего ребенка. Только обычная кукла.

— И мой мальчик, — добавила Риза и с хрустом откусила яблоко.

— И твой мальчик, — согласился Мордред, смутно подозревая, что связал себя обязательством, которого избегал уже которую неделю.

«Вспомнишь солнце», – подумал Мордред, когда задняя дверь отворилась, и на кухню зашел Рой. Он волочил ноги и выглядел еще худее в болтающейся одежде Дэвелла.

— Мой мальчик! — радостно завопила Риза, мгновенно позабыв про поздний обед, и выскочила Рою навстречу, чтобы обнять. Он негромко вскрикнул, пытаясь удержать равновесие и не уронить вещи, которые держал в руках. — Ты вернулся из школы! Я соскучилась.

Мордред поднялся с места, чтобы отобрать у подопечного контейнер для обеда, прежде чем тот выскользнет на пол.

— Смотри не сломай доску.

Рой кое-как выбрался из объятий Ризы, сложил все свои вещи на стол и только после этого позволил ей обнять себя вновь. Мордред ощутил странный укол ревности. Ей не пришло в голову обнять его нынче днем, а теперь она поливала своей любовью этого дикого чужака.

— Иди переоденься, — велел он мальчику. — Риза, а ты доешь яблоко.

— А потом пойдем играть, — пообещала Риза Рою почти что заговорщицким тоном.

Тот кивнул и покинул комнату. Если бы только все проблемы в этом доме решались так просто.




Вздох облечения вырвался из груди Роя, когда ему наконец удалось скинуть ботинок с ноги. Сделанная из толстой кожи обувь доставляла ему кучу неудобств целый день: она много весила, а еще нагревала и сдавливала ступни, которые не знали подобного обращения уже много лет. Сняв ботинок и носок, Рой с наслаждением расправил пальцы. После краткой борьбы с другим ботинком вторая нога тоже оказалась на свободе. Аккуратно сняв рубашку и штаны Дэвелла, Рой надел рубашку мистера Хоукая.

— Ты все?

Из-за угла выглянула Риза.

— Я хочу поиграть в солдатиков.

— Хорошо, — кивнул он.

Риза за руку повела его к лестнице, и Рой заковылял следом, стараясь не обращать внимания на свежие мозоли на пятках.

Какое-то время они тихо играли в оловянных солдатиков, пока мистер Хоукай не позвал ужинать. А потом Рой остался в одиночестве, когда он забрал Ризу, чтобы уложить в постель. Посидев на кухне, Рой отправился наверх, в туалет – еще одна из тех вещей, к которым он никак не мог привыкнуть. До сих пор это все казалось ему странным.

Рой как раз собирался спуститься обратно на кухню, когда услышал голосок Ризы.

— Пап, а сказку?

— Не сегодня, — ответил мистер Хоукай. — Засыпай.

— Но пап...

— Не сегодня.

Он вышел из комнаты и нахмурился, увидев Роя.

— Ты тоже иди в постель, — сказал он и потом исчез в их с миссис Хоукай спальне.

Пару мгновений Рой медлил, а потом ему в голову пришла замечательная идея. Он спустился вниз, чуть не подпрыгнув от неожиданности, когда одна из ступенек скрипнула в тишине. Вместо того чтобы направиться в гостевую комнату, как велел мистер Хоукай, Рой вернулся на кухню. Там на столе все еще лежала хрестоматия – ее-то он и взял с собой наверх. На этот раз Рой считал ступеньки, поэтому вовремя переступил скрипучую. Конечно, ему пришлось приложить немалые усилия, но в конце концов он оказался в коридоре. Открыв дверь комнаты, где спала Риза, проскользнул внутрь.

— Рой! — обрадовалась она, садясь в постели.

— Ш-ш-ш, — отозвался Рой, осматривая сумрачную комнату.

У него бы не получилось дотянуться до вентиля газовой лампы, чтобы огонь разгорелся ярче, но снаружи светила луна. Рой ударился пальцем ноги о коробку с игрушками, пока шел к окну, но это не помешало ему раздвинуть шторы.

— Что ты делаешь? — захихикала Риза.

Рой тем временем забрался на постель и сел рядом с ней. Книгу он положил себе на колени.

— Ты хочешь сказку?

Риза вздохнула.

— Папа сказал, что ее не будет, — грустно ответила она, и тогда Рой раскрыл книгу.

— Я могу рассказать тебе сказку.

Риза посмотрела на него с уважением.

— Правда?

Рой кивнул и продолжил листать страницы, пока не наткнулся на ту, которую им велели прочитать сегодня в школе.

— «Маленькая черепашка», — произнес он и прикрыл глаза, вспоминая слова, которые много раз слышал на уроке. — Жила-была маленькая черепашка. Она жила в коробке. Она плавала в луже. Она забиралась на камни.

Риза тихо засмеялась и удобнее устроилась на подушке.

Рой медленно и осторожно продолжал рассказывать.

— Она гонялась за москитом, за блошкой, за рыбешкой, а потом и за мной.

— И за мной, — эхом повторила Риза, причмокивая губами, словно сама была черепашкой.

— Она поймала москита. И блошку, и рыбешку... Но она не поймала меня!

— Хорошая сказка, — захихикала Риза. — Еще?

Рой покачал головой. Ему бы очень хотелось прочитать еще что-нибудь, но это было единственное, что он выучил, а читать он пока не умел.

— Пора засыпать, — сказал Рой.

Риза кивнула, а затем зевнула, широко раскрыв рот.

— Ты останешься здесь?

— Нет, — тихо ответил Рой. Ему не было позволено спать на втором этаже. А еще он не хотел ссориться с миссис Хоукай, которая куда-то делась.

— Ладно, — без тени расстройства сказала Риза и перевернулась на бок, удобно устраиваясь на подушке.

Кажется, она не была против, так что Рой закрыл шторы и тихонько выбрался из комнаты.

Пока он шел по коридору, его босые ноги мягко шуршали по длинному тонкому ковру. Держась за перила, Рой принялся спускаться по лестнице, на этот раз совсем позабыв про коварную ступеньку. Она скрипнула так громко, словно кто-то стрелял из ружья, и он поскользнулся от неожиданности. Книжка выпала из его рук и скатилась к подножию лестницы. Сам Рой тяжело приземлился на копчик и соскользнул на несколько ступенек вниз, прежде чем сумел как-то затормозить. Пару мгновений он просто сидел на месте, ошеломленный и испуганный, что кто-нибудь мог его услышать. Потом с трудом поднялся на ноги и добрался до конца лестницы.

Подобрав книгу, Рой принялся старательно разглаживать погнувшиеся страницы. Он боялся, что вот-вот взрослые придут посмотреть, что тут за шум, и еще раз оглянулся через плечо. Никого. Успокоенный, Рой доковылял до гостевой комнаты и лег спать.




Мордред слышал, как кто-то наступил на скрипучую ступеньку, после чего что-то упало. Он уже почти выскочил в дверь, чтобы посмотреть, кто виновник шума, когда зашевелилась Лиэн.

Обычно валерьянки хватало, чтобы усыпить ее до утра следующего дня. Видимо, сегодня был немного другой случай. Лиэн издала тихий звук, и Мордред поспешил обратно к ней.

— Мордред?

— Я здесь, милая. Как ты себя чувствуешь?

— Он вернулся домой из школы?

— Да, он дома, — ответил Мордред, удивившись, отчего тощий найденыш первым всплыл в ее сознании.

— Он в порядке? — спросила Лиэн с искренней озабоченностью. — Они дразнили его?

— Не знаю. — Такого вопроса Мордред не ожидал. — С чего бы им его дразнить?

— Дети... они такие жестокие. Он такой хороший мальчик. Мы не можем позволить им вновь дразнить его. Тебе нужно поговорить с учителем.

Сердце Мордреда ухнуло в пятки. Она говорила не о Рое, а о Дэвелле.

— Да, я... я поговорю с ней.

Лиэн послушно кивнула, потянувшись, чтобы провести рукой по его щеке.

— Ты хороший отец, Мордред. Я люблю тебя.

Он попытался ответить, но слова застряли в горле.

Мордред смахнул слезу: ему не доводилось слышать таких слов уже очень, очень долго – как раз с тех пор, как умер Дэвелл. Да и сейчас она говорила их только потому, что лекарства затуманили разум. Ей казалось, что их сын еще жив и что это он, а не сопляк с улицы, вернулся сегодня домой из школы.

— Лиэн, — начал Мордред, но Лиэн уже заснула. Тогда он поднялся на ноги и с трудом дошел до двери.

Это был мимолетный отзвук их прошлых отношений. Мордред знал, что это глупо и нелогично, а главное – ненаучно, но он любил ее. Полюбил, как только увидел её впервые на фестивале в Централе, и это чувство не выветрилось до сих пор. Больше всего на свете ему хотелось завоевать ее сердце вновь.

Но он не мог. Они похоронили ее сердце десять месяцев назад, на кладбище на холме, когда короткий и широкий гроб с телом Дэвелла положили в землю. Мордред не мог получить свою жену обратно, точно так же, как и не мог вернуть к жизни сына. И одного никогда не будет без другого.

Мордред прошел в свой кабинет и достал кремень из кармана. Искры дугой разошлись в воздухе, перепрыгивая со свечи на свечу, пока комната не заполнилась пляшущим светом. Мордред тем временем подошел к столу, где лежали записные книжки, окруженные остатками черновиков. Хлопнул ладонями по столу в порыве бессилия. Работа всей его жизни – и та не закончена. Да, он достиг того, о чем мечтал. Сумел обуздать самый грозный из всех четырех элементов. Стал лордом огня, вольным давать жизнь и тепло, так что сам Фюрер хочет использовать его силу.

Но вся эта работа, все усилия, теперь ожидающие только увековечивания – все бессмысленно. Ничего во всей науке алхимии, которой Мордред посвящал себя с пятнадцати лет, не могло бы помочь сейчас. Как он и сказал днем дочери, невозможно создать жизнь из неживого. Невозможно вдохнуть душу обратно в Лиэн, точно так же, как и нельзя вернуть их сына из мира мертвых.

Всхлипнув от отчаяния, Мордред соскользнул на стул. Никогда прежде ему не приходилось чувствовать себя таким беспомощным.

Глава 12: Тупой изгой

Рой украдкой выглянул в окно. На улице ярко светило солнце, и он с легкой завистью подумал о Ризе, которая сейчас, должно быть, играет в саду. Как бы ему хотелось оказаться рядом с ней: слушать радостную болтовню и отвечать, когда нужно. Да где бы он ни оказался – все лучше, чем сидеть здесь. Спина уже болела, потому что приходилось наклоняться над хрестоматией, а ноги ныли от того, что не доставали до пола. Вот бы снять эти ботинки и полежать в траве. Рой только притворялся, что учил урок, и живот уже завязывался узлом в ожидании момента, когда учительница снова вызовет его к доске.

Рой уже начал привыкать к маленькому и сложному школьному миру. Трюк заключался в том, чтобы не привлекать лишнего внимания учительницы. Если Рою удавалось отвечать третьим или четвертым, то он успевал выучить стишок, слушая ответы других. Конечно, метод был не идеален: остальные ученики не всегда рассказывали заученное дословно, но так его не наказывали за то, что не отвечает совсем. Время от времени учительница вызывала его первым – вот и приходилось стоять в углу. Наказание было суровым – Рою не хватало сил, и каждый день он все больше боялся, что это заставляет его выделяться.

Очень быстро до Роя дошло, что нужно просто смешиваться с толпой. Делать вид, что понимаешь, даже если это не так, и не задавать вопросы. Он все лучше улавливал момент, когда надо говорить «Да, мисс», а когда – «Нет, мисс». Несмотря на это, Рой ненавидел каждую унылую минуту, и только мысль о возвращении в дом Хоукаев помогала ему пережить длинный трудный день. Там никого не заботило, что он не понимает уроки. Риза радовалась механическим пересказам стишков точно так же, как если бы Рой их читал. А её родителям не было до него никакого дела.

Миссис Хоукай каждое утро поднимала его резким «Вставай, мальчишка, и кушай свой завтрак!» А когда он доедал, с силой надевала ему на ноги ужасные ботинки, всучивала коробку с обедом и выставляла за дверь. После школы же она, казалось, даже не замечала, что Рой вернулся, а главное – не спрашивала, хорошо ли он себя вел. Его все устраивало. Какая-то часть Роя втайне боялась, что если миссис Хоукай узнает обо всех тех разах, что он стоял в углу, ее угрозы превратятся в реальность.

Учительница прочистила горло и подняла взгляд.

— Рой Мустанг, взгляд в книгу, пожалуйста.

Рой уткнулся в книгу. Текст на развороте занимал аж шесть колонок, а картинка была скучная – какие-то колокольчики на ленте. А вот с другой стороны картинка интереснее: красивый солдат возвышался на коне, а полы его шинели развевались на ветру. На поясе – сабля, а в руке – длинный пистолет. Наверное, нечто похоже Риза имела в виду, когда говорила про спецагентов. Но и этот рисунок уже надоел Рою до безумия. За последние девяносто минут у него не нашлось другого дела, кроме как пялиться на него и слушать, как скрипели ручки старших девочек, корпевших над сочинениями.

Декстер усмехнулся и дернул ногой, так что подошва его ботинка проехалась по полу.

— Взгляд в книгу, пожалуйста!

Рой вздохнул. Декстер ему не нравился. Он был шестилетним задирой. От него доставалось и девочкам, и самым младшим ученикам, и Рою в том числе. У него уже собралась целая коллекция синяков с той стороны, куда сосед по парте тыкал локтем, пока никто не смотрел.

— Судя по всему, вы уже устали учить, — сказала учительница, хмуро глянув на Роя и Декстера, — так что, пожалуйста, встаньте все в линию перед классом.

Изумлению Роя не было предела: обычно они просто собирались вокруг парт и делали шаг вперед, если требовалось. Однако остальные ученики не выглядели удивленными, так что он проследовал за ними.

— Каждый из вас должен правильно ответить правописание как минимум пяти слов, — сказала учительница. — Мы закончим, как только все справятся с заданием. Эльза, пожалуйста, скажи, как ты напишешь слово «рыба».

— Рыба, — повторила маленькая блондинка. — Эр-ы-бэ-а. Рыба.

«Эр-ы-бэ-а, рыба», – судорожно повторял про себя Рой, пытаясь запомнить сочетание звуков: «Эр-ы-бэ-а, рыба».

— Молодец, — сказал учительница, и Эльза радостно улыбнулась и отошла в конец шеренги. Все подвинулись чуть вперед. — Леона, твое слово – «лодка».

У Роя затрепетало сердце: у Леоны другое задание! Какузнать, что выпадет ему?

— Лодка. Эл-о-эл-ка-а. Лодка, — ответила Леона и тоже встала в конец.

Рой сглотнул, с ужасом осознавая, что это задание ему не по зубам. Это как будто тарабарский язык!

— Норман, тебе сложнее. Пожалуйста, расскажи, как правильно пишется «мышка».

Норман скорчил рожицу.

— Эм, — начал он. — Эм-ы...

Затем тишина. Учительница выжидающе смотрела на него.

— Эм-ы... — повторил Норман, а потом затараторил: — Эм-ы-ща-ка-а.

— Очень жаль, Норман, но это неправильный ответ. Пожалуйста, встань в конец шеренги. Салли, ты можешь ответить то же слово?

— Эм-ы-ша-ка-а, — без раздумий ответила девочка. Она была самой умной в классе и всегда знала все ответы.

Следующему ученику досталось слово «мяч», а еще одному за ним – «сейчас». Теперь настала очередь Роя. Он старался успокоиться, но не знал, что будет делать. Все эти невнятные звуки, которыми с легкостью пользовались остальные, были ему непонятны.

— Рой, твое слово «природа», — сказала учительница.

— Природа, — нервно отозвался Рой, имитируя поведение предыдущих учеников. Однако следом не последовало ни звука – он просто не знал, что сказать теперь. Конечно, здесь должна была быть какая-то логика – в том, как они все повторяли эти звуки, но разгадать ее он не мог. — Природа, — вновь повторил Рой, а затем закрыл глаза и сказал наугад: — Тэ-ю-бэ-гэ-эс-вэ.

Одна из девочек постарше захихикала, а учительница озадаченно моргнула.

— Извини, не мог бы ты повторить?

Именно этого Рой и не мог.

— Дэ-эн-эн-эс, — выговорил он.

На этот раз захихикали уже почти все. Рой беспомощно огляделся по сторонам, пристыженный собственной глупостью. Учительница нахмурилась.

— Достаточно! — резко произнесла она, и все замолкли. Учительница поднялась из-за стола. — Рой, если тебе не хочется учить уроки, то это твое дело. Если тебе хочется вырасти глупым и ленивым неумехой, я не могу тебе помешать, хотя и обязана попытаться. Однако я не потерплю такого поведения в моей школе. Ты должен понять, что здесь дерзить нельзя.

Рой с волнением закивал головой. Он вовсе не хотел дерзить, просто пытался делать то же, что и все остальные, вот только понятия не имел, что значит «правописание». Спорить было бесполезно.

Учительница взяла длинную линейку с полки под доской.

— Положи руки на стол ладонями вверх.

Малышка Мэри с первого ряда шумно выдохнула. Рой заметил странные усмешки на лицах старших мальчиков. Не слишком понимая, что должно сейчас произойти, он подчинился.

Гибкое дерево свистнуло в воздухе, и Рой вскрикнул от боли. Он отскочил назад, подальше от нападавшего, и попробовал дать деру, но учительница оказалась быстрее. Она поймала его за плечо и развернула обратно.

— Стой смирною. Ты хотел похулиганить, теперь встречай последствия.

Держа его руки на месте, учительница резко ударила еще девять раз: вышло по пять для каждой ладони. Рой пытался не вырываться, но не мог сдержать взвизг, когда последний удар настиг руку.

— Садись на свое место, — сурово сказала учительница. — И чтобы больше не срывал уроки!

С горящими от стыда щеками и пылающими от боли ладонями, Рой шаркающей походкой добрался до своего места. Сев на твердую скамью, он повесил голову, кусая губы, и попытался взять себя в руки. Нельзя показывать другим, как ему больно. Надо выглядеть сильным, даже если нещадно болят ладони, а сам он испуган и ошарашен.

Урок правописания продолжился, а когда они закончили, учительница отпустила всех обедать. Рой не двинулся с места, неуверенный, наказан ли он еще или уже нет, пока учительница не велела ему пойти и поесть на улице.

Забрав свой обед с полки, Рой помедлил в дверном проеме, не осмеливаясь продолжить мучительный день.

Чьи-то цепкие пальцы схватили Роя за запястье, заломив руку за спину, пока сообщник отбирал у него коробку с обедом. Ему даже не требовалось видеть нападавших, чтобы понять, кто ожидал его в засаде: старший брат Декстера Карл и его дружок Уэсли. Парочка городских громил – бесспорные короли школьного двора. Как и Декстер, они нападали на слабых, а их излюбленной мишенью стал Рой.

— Эй, узкоглазый, — прорычал Карл. — Как делишки?

Рой не ответил. Месяца два назад он бы дал им отпор, кусаясь и царапаясь, пока они не отпустили бы его или не избили до полусмерти, а потом сбежал бы в другой город, едва оправившись от ран. Однако девять недель в доме семьи Хоукай лишили его такого варианта. Рой и подумать не мог сбежать от Ризы, от теплого покрывала на диване в гостевой комнате и от трех полноценных приемов пищи каждый день. Так что у него не оставалось выбора, кроме как пережить все грядущие мучения.

Уэсли открыл крышку коробки с обедом, выкинул ее прямо на землю и засмеялся.

— Снова молочко! Малышу нужно его молочко!

Рой беспомощно наблюдал за тем, как он открыл баночку и вылил ее содержимое на землю. Меньше чем за полминуты молоко превратилась в жидкую грязь. Тогда Карл достал кусок хорошего черного хлеба, который был главной частью обеда, и бросил его под ноги и придавил каблуком. Последним из коробки вытащили лайм – тот самый приз, вокруг которого строился весь этот дневной ритуал – а саму ее просто выкинули.

Медленной походкой к ним приблизился Декстер – тоже с мерзкой улыбочкой на лице.

— Приятного аппетита, тупица, — усмехнулся он, протягивая руку за своей долей награбленного.

— Тупица, — эхом отозвался Карл. — Старушка Струби решила, что ты хулиганишь, узкоглазый, но знаешь, что думаю я? Я думаю, что ты не знаешь, как правильно писать слова! Ты просто тупой сопляк. Катился бы в свой Восточный город, откуда и пришел!

Рой ничего не ответил. Со временем им надоест эта игра, и его оставят в покое. Тогда он сможет подобрать остатки разорванного каблуком хлеба и съесть хоть что-нибудь. Голодная жизнь сделала Роя непривередливым, и он мог себе позволить ползать в пыли, подбирая еду.

— Да, тупица, — отозвался Уэсли, громко чавкая отобранным лаймом. — Чего они вообще тебя в школу-то пустили? Потому что Сумасшедший Хоукай их заставил?

— Мы с тобой разговариваем, тупица!

С этими словами Карл взял одну из рук Роя и сильно надавил на свежую рану на ладони. Слезы навернулись на его глаза, и он попытался вырваться.

— Смотрите, он же плачет! — фыркнул Декстер. — Малышок Рой-Рой плак-плак!

— Рой-Рой тупой изгой плачет! — заржал Уэсли.

Карл гикнул от удовольствия.

— Рой-Рой тупой изгой! — напел он. — Рой-Рой тупой изгой!

Их медленно обступала толпа других детей, привлеченных этой сценой так же, как стервятники трупами.

— Рой-Рой тупой изгой! — поддержал хор маленький Том из первого класса.

Ему было всего пять, и он подпел скорее от веселья, чем по злому умыслу, но его восклицание обрушило за собой лавину.

— Рой-Рой тупой изгой! — напело несколько других учеников, и жестокая песенка стала набирать обороты.

Рой смотрел на ботинки Дэвелла и пытался не думать об этом. Все равно все без толку. Однако безжалостная кличка больно ранила его одинокое сердце.




Когда учеников распустили по домам, Рой поспешил прочь из школы. Однако все было безуспешно. Насмешки и мерзкая рифмованная кличка следовали за ним по пятам, пока он шел по привычному пути домой. Только когда Рой добрался до рядов домов, его преследователи отстали, побоявшись взрослых. Только вот боль никуда не делась.

Дорога домой всегда проходила по одному и тому же маршруту -вниз по улице мимо рабочего кабинета доктора Беллы, через площадь и вдоль длинных рядов красивых домиков прямиком до дома Хоукаев. Путь был неблизкий, а под конец ещё и людный. Рой терпеть не мог толпу. Все эти люди, проходящие мимо него, казались потенциальной угрозой. Он знал, что внешне ничем не отличается от любого другого ребенка, но внутри все так же оставался испуганным беспризорником. Рой был чужой здесь, и если когда-нибудь об этом узнают остальные, они рассердятся, и вот тогда ему несдобровать.

Напротив дома доктора Беллы Рой остановился – было приятно знать, что поблизости есть кто-то, кому все равно, что он другой. Даже если этот кто-то сейчас очень занят пациентами и не может уделить ему и минутки времени. Рой едва не умер от неожиданности, когда дверь открылась, и доктор Белла наградила его улыбкой.

— Я как раз надеялась, что смогу поймать тебя, — сказала она. — Проходи внутрь. Мне нужно тебя взвесить.

Рой был слишком удивлен, чтобы что-либо ответить, поэтому просто молча повиновался. Прихожая в этом доме выглядела очень приятно: со стульями и большим диваном, полным подушек, которые казались удобнее жесткой обивки дивана в гостевой комнате миссис Хоукай. Здесь они не задержались. Доктор Беллаповела Роя дальше вглубь дома. Вскоре они зашли в комнату с высокой стойкой, на которой лежал матрас, и кучей полок с книгами и странными инструментами.

— Ну-ка давай, — попросила доктор Белла, забирая хрестоматию, дощечку и коробку с обедом. Все это она положила на стойку. — А теперь встань вот сюда.

Рой послушно встал на черную платформу. Из нее торчала полоска металла, на вершине которой находилась шкала. Доктор Белла погоняла брусок металла на весах в разные стороны, пока шкала качалась туда-сюда, а потом легонько толкнула брусок еще раз и подождала. Шкала выровнялась.

— Хм, это очень хорошо. Ты теперь весишь почти столько же, сколько Риза. Но нам нужно, чтобы ты рос еще, мой мальчик.

— Да, мэм, — тихо отозвался Рой, хоть и не знал, как это сделать.

Доктор Белла перенесла его на высокую стойку с подушками. В руке у нее тут же оказался смешной черный молоточек.

— Я сейчас легонько ударю твою коленку, — пояснила она. К изумлению Роя, когда доктор Белла исполнила свое предупреждение, его нога сама собой дернулась, словно пнув кого-то невидимого. — Как школа?

Рой хорошенько обдумал вопрос. Конечно, он мог рассказать ей всю правду про то, как не понимал уроки, и про бессмысленный текст, и про наказание за глупость и лень. А заодно и про обидные прозвища, и про украденные лаймы, и про отбитые ладони за незнание правописания, и про то, что он бы все отдал, чтобы просто остаться дома и играть с Ризой. Конечно, Рой мог всё рассказать, но тогда доктор Белла подумает, что он злой, ленивый, глупый и к тому же неблагодарный.

— Хорошо.

Рой натянуто улыбнулся, глубже засовывая ноющие ладони в карманы.

Доктору Белле такой ответ пришелся по вкусу.

— Рада слышать. Я волновалась за тебя – такая перемена. Открой ротик.

Рой повиновался и постарался не шевелиться, пока она водила пальцем по деснам, проверяя их на воспаления. Но все равно не удержался от вздоха, когда доктор Белла дотронулась до болезненного участка.

Она задумчиво хмыкнула, пытаясь пальцем расшатать один из передних зубов. Он немного двигался, и по коже Роя прошел холодок. Последний раз, когда такое случалось, зуб в конце концов выпал. Это было очень страшно, и Рой едва не умер от радости, когда вырос новый зуб.

— Ты разве не ешь свои лаймы?

— Ем, мэм, — соврал Рой.

Вообще-то, последний раз он ел лаймы только в выходные.

Доктор Белла нахмурилась, и Рой не знал, поняла ли она, что это неправда. Врач только поцокала языком.

— Может, это и ничего, — сказала она. — Ладно, ты лучше поторопись домой, а то миссис Хоукай будет волноваться, где ты пропал.

У него не было дома, а миссис Хоукай плевать, даже если бы он валялся мертвым в канаве, но Рой не стал возражать. Вместо этого он позволил спустить себя на пол, забрал вещи Дэвелла и покинул кабинет, чтобы продолжить свой одинокий путь.

Глава 13: Ежегодные гости

Мамочка опять спала.

Риза посмотрела на нее, завернувшуюся в старое покрывало, что обычно валялось во дворе, и нахмурилась. Мама обещала быть Фюрером сегодня, но уснула, пока Риза бегала в дом. Это все из-за лекарств, которые папа давал ей по вечерам, а иногда даже днем. Риза знала, что не должна капризничать, потому что мама болеет, а лекарства помогают людям быть здоровыми, но пока не очень-то получалось. Ей же всего три, и она должна получить настоящую маму обратно.

Быстро засыпающий Фюрер превратил скачки до Централа в полнейшую скуку, так что Риза отложила Руби и оглядела сад в поисках других развлечений. Песочница ей уже наскучила, выдергивать овощи с грядок было нельзя, с мячиком одной не поиграешь, а больше и делать-то было нечего.

Риза обошла дом, забралась на низенький забор и принялась разглядывать степи. Ничего интересного там не было, так что Риза немного развернулась и стала смотреть на дорогу, по которой Рой возвращался из школы. Ох, как же ей не терпелось! Как же надоело сидеть целыми днями одной! Папа и носу не казал из кабинета, а мама или занималась уборкой, или спала, или витала где-то в своих мыслях. Когда папа отправил Роя в школу, Риза очень огорчилась. Ведь он только-только начал понимать её игры!

Грохот колес заставил Ризу вновь повернуться на север. Там, пока ещё далеко-далеко, огромная повозка мерно взбиралась по склону. Риза с интересом наблюдала, как та подъезжает к дому, и ей стало еще любопытнее, когда оказалось, что за ней следовало ещё две. Ведущая была куполообразным домом на колесах, с искусно вырезанными панелями на краях телеги и небольшими витражными оконцами. Та, что ехала следом, была такой же, но поменьше. Третья же напоминала телегу, накрытую брезентом, закрепленным по краям ремнями. Все три повозки тянули огромные лошади с густой шерсткой, хорошо расчесанными гривами и пушистыми боками.

Риза наблюдала за ними в полнейшем изумлении: она никогда не видела ничего подобного. Спереди каждой повозки сидели мужчины. На первой – серьезный парень в узких овальных очках, а рядом с ним – лысеющий дядечка с добрым лицом и трубкой в зубах. Покачиваясь вместе с повозкой, он строгал палку. На носу у него тоже были очки – круглые и с толстыми линзами.

Меньшей повозкой управлял широко улыбающийся мужчина, разодетый в ярко-синюю одежду, а по соседству с ним сидел мрачный джентльмен. Неулыбчивый пассажир носил квадратные очки. Радостной возница был единственным из всех, кто не носил очков. Последняя загруженная телега везла на себе веселого мужчину в тяжелых кожаных рукавицах и очках-полумесяцах. А вот рядом с ним, внезапно поняла Риза, сидел не взрослый, а мальчик чуть старше Роя. У него на носу тоже красовались очки, круглые, как и у самого старшего мужчины, но невероятно огромные, отчего он походил на улыбающуюся сову.

Седьмым сопровождал караван наездник на лоснящемся пони. Внешне незнакомец почти ничем не отличался от остальных, а оправа его очков походила на крылья: круглая у носа и сходящаяся в точку у скул. На лице наездника играла улыбка, и как только процессия добралась до дома Хоукаев, незнакомец заметил Ризу.

— Эй, привет, мисс! Как поживаете?

Мужчина в синем засмеялся и оглянулся через плечо.

— Полегче, Тиаф! Я знаю, ты уже отчаялся, но колыбели-то не грабь!

— Вы только посмотрите, кто заговорил.

Мужчине приходилось перекрикивать стук колес, отчего его голос звучал еще счастливее. Риза обожала радостные голоса, но с тех пор, как дедушка уехал в Централ, почти не слышала их. Необычные люди начинали ей нравиться.

— А куда вы едете? — спросила она.

— Никуда и во все концы одновременно! — ответил Тиаф под смех незнакомца в синем, лысого мужчины и мальчика.

Возница телеги вновь обернулся через плечо.

— Мы остановимся здесь на пару недель, — крикнул он. — Скажи маме, что цыгане приехали!

Риза не успела спросить, что такое «цыгане»: караван уехал слишком далеко. Она смотрела им вслед, и только Тиаф придержал свою пони, чтобы помахать ей рукой. Затем он подмигнул и пустил своего скакуна рысью следом за повозками. Риза радостно улыбнулась и высунулась чуть дальше через забор, пытаясь дотянуться до полевых ромашек, росших рядом со стеной дома.

— Цыгане приехали! — пропела она, а потом повторила вновь: — Цыгане приехали! — уж больно ей понравилось звучание.




Рой пялился на очередную бессмысленную стену текста в хрестоматии, пытаясь не сойти с ума от страха. Боялся он много чего. Например, обеденного перерыва или выходить к доске. Тишина в классе была полнейшая, прямо как учительница и любила, поэтому ничто не могло отвлечь Роя от мыслей.

Ночка выдалась ужасная, и теперь ему очень хотелось спать. Вчера миссис Хоукай заметила синяки на его ладонях. Она даже не спросила, что случилось, потому что знала и так: Рой нахулиганил в школе. Мальчик получил строгий выговор, а потом женщина заставила его нагнуться и отшлепала деревянной ложкой, не обращая внимания на слезливые крики Ризы.

Горе его маленькой защитницы приносило гораздо больше боли, чем сами шлепки, которые хоть и унижали, не оставили ни единого следа на коже. Видеть Ризу такой расстроенной Рою совсем не нравилось. Все это и ужас перед следующим школьным днем заставили его просидеть без сна допоздна. Настолько, что он даже видел в дверную щель, как мистер Хоукай идет спать.

Из печальных мыслей Роя выдернул скрип входной двери, на которую обернулись все тридцать семь учеников. В комнату вошел мальчик, который был старше даже самых больших ребят, а следом за ним и высокий юноша в очках.

— Вернитесь к работе, пожалуйста, — твердым голосом велела всем учительница.

Потом она развернулась и тихо заговорила с вошедшим юношей. Тот отвечал ей, но так тихо, что Рой не мог разобрать и слова. Поэтому он принялся осторожно разглядывать мальчика.

У незнакомца были черные взъерошенные волосы и огромные круглые очки. Он был худым, но больным не выглядел. По закатанным до локтя рукавам рубашки и подрезанным у лодыжки штанинам Рой понял, что одежда незнакомца тоже была великовата для ребенка. А ещё он был босиком, и Рой не смог сдержать укола зависти.

Учительница гнусаво засмеялась и покраснела. Юноша оглянулся на мальчика. Они были очень похожи друг на друга: оба долговязые, с растрепанными волосами и смуглой кожей. Только очки взрослого были не круглыми, а полукруглыми и сидели на самом кончике длинного тонкого носа.

— Он прошел третью хрестоматию до середины, — сказал юноша чуть громче. — Правда, он, гм, потерял свою книгу, — с раздражением добавил он, взглянув на мальчика еще раз. — Но я прослежу, чтобы он ее нашел к завтрашнему дню.

— Уверена, кто-нибудь из девочек поделится с ним, — отозвалась учительница. В ее голосе появилось какое-то непривычное кокетство, которое не слишком понравилась Рою.

— Обещаю, что он просто поразит вас своим знанием географии. Правда по арифметике отстает – не силен в числах. Ему бы лучше учить её вместе с второклассниками.

— Ничего страшного, — нетерпеливо ответила учительница и обратилась к самому мальчику. — Почему бы тебе не сесть куда-нибудь на предпоследний ряд, а я пока подумаю, как нам быть с хрестоматией.

— Спасибо, — произнес юноша, кивая мальчику. Тот вздохнул и поплелся к нужному ряду. — Эй! — Юноша дружески хлопнул его по плечу. — Не хулигань.

— Ты тоже, — нахально отозвался тот, и учительница захихикала.

После этого юноша вышел из класса, а новый ученик сел на свое место.

— Я могу одолжить ему свой учебник, мисс, — одна из девочек-третьеклашек подняла руку. — Мы с Сьюзан можем работать по одной.

Учительница поблагодарила ее и передала хрестоматию новенькому, заодно рассказав, какое задание он должен сделать.

— Но у меня нет грифельной доски, — возразил новичок. — Я, хм, потерял ее, — добавил он, явно подражая юноше, который его сюда привел.

Это весьма удивило Роя: никогда прежде он не видел, чтобы ребенок так неуважительно относился к старшим.

В ответ на это учительница взяла грифельную доску и карандаш с парты Роя.

— Держи. Рой все равно слишком много отвлекается, так что тебе она пригодится больше.

Несколько мальчишек захихикали, а Декстер больно ударил Роя локтем под ребра. Его щеки залило краской от стыда, и он уткнулся в книгу. А скоро класс вновь накрыло тишиной.




Сегодня учительница стала спрашивать задания раньше полудня. Рой как всегда дождался, пока класс опустеет, прежде чем пойти за своим обедом.

Новичок стоял снаружи у самых дверей, облокотившись о стену. Когда Рой вышел, незнакомец поправил очки и легонько ударил его кулаком по плечу. Рой напрягся и инстинктивно отскочил в сторону, но старший мальчик не стал нападать.

— Эй, спасибо, что поделился доской, — сказал он. — Легко отвлекаешься, а?

Рой молча уставился на новичка, гадая, что ему нужно.

— Не переживай, — продолжил тот и улыбнулся. — Я тоже.

— Эй, четырехглазый, добро пожаловать назад! — подошел к ним Карл. — Не знаешь, что ли, с кем говоришь? Это же Рой-Рой тупой изгой. Сиротинушка.

— Везунчик, — лениво отозвался новичок. Он был выше Карла, но не такой крепко сбитый. — Как думаешь, кому-нибудь из вас нравятся стеклянные шарики?

Однако Карла непросто было сбить с темы, и Рой уже начинал прикидывать, получится ли быстренько прошмыгнуть обратно в здание. Карл издал смешок.

— Ха, четырехглазый и узкоглазый! Может, они родственники: тупой попрошайка и грязный воришка!

— Цыган, — поправил его новичок и достал из кармана тяжелый кожаный кошель. — И я серьезно. Кто-нибудь любит стеклянные шарики? — с этими словами он высыпал из кошеля себе на ладонь несколько разноцветных сфер. Остальные мальчишки обступили его, по какой-то причине передумав нападать. — Только первоклассное стекло из всемирно известных мастерских Аквайи, — голос новичка переменился: теперь это был голос торговца. — Гарантирую, что эти шарики будут катиться легко и ровно вне зависимости от обстоятельств! Не то что ваши глиняные побрякушки, вы только посмотрите!

Новичок поднес руку ближе к маленькому Лоуренсу из первого класса.

— Смелее, бери, — подбодрил он. — А знаешь, вообще-то, бери сразу два. Только сегодня вы можете взять пример моих изделий за даром, — его улыбка была почти дьявольской. — Завтра они будут уже по десять сен за дюжину!

Все мальчишки, даже Карл, сгрудились вокруг новичка. Рой поспешил отойти в сторонку. Он присел на траву с другой стороны школы и открыл свою коробку. Развернув восковую бумажку, Рой принялся торопливо есть лайм. Сегодня они его не украдут! Слишком уж заняты этим новеньким и его стеклянными шариками.

Припомнив, как они блестели в лучах солнца, Рой ощутил укол зависти, но быстренько взял себя в руки. Впервые за долгое время ему удалось сбежать от Декстера и его брата. А это гораздо важнее, чем эти стеклянные побрякушки, какими бы завораживающими они ни были. Никакие шарики ему не нужны.

Глава 14: Необдуманная фраза

Белла ожидала увидеть Лиэн, но вместо нее дверь открыл Мордред.

— Белла! Я как раз собирался навестить тебя.

— Я подумала, что мне стоит зайти и поговорить с тобой, — объяснила Белла, проходя внутрь. — Я видела его вчера и...

— Все насмарку, — с тревогой перебил ее Мордред.

— Я бы не сказала, что прямо уж все, но он идет на поправку медленнее, чем должен, так что я решила проверить, все ли в порядке дома.

— Какой тут порядок.

Она сочувственно кивнула.

— Я знаю, что это не самая приятная для ребенка еда, но ему нужно их есть. У меня есть рецепт лаймового льда, который...

— Лаймового льда? — недоверчиво переспросил Мордред.

Внезапно Белла поняла, что они говорят про разных пациентов.

— Для Роя. От цинги.

— Я говорил про Лиэн!

Белла кивнула. Она знала, что Мордред был на редкость целеустремленным человеком. Так что пока она не выслушает его волнения по поводу жены, пытаться заговорить о чем-либо еще попросту бессмысленно.

— Ей хуже, — мягко заметила Белла. — Отчего же?

Мордред кинул нервный взгляд в сторону лестницы, как будто боялся, что Лиэн их подслушает.

— Проходи, — наконец сказал он, направившись на кухню.

Там за столом Риза пила молоко. Она улыбнулась и шевельнула пальцами в приветственном жесте.

— Как твои дела, Риза? — спросила Белла.

— Хорошо. — Ну, по крайней мере, у кого-то все в порядке. — Мамочка спит.

— Она уснула в саду, — печально подтвердил Мордред. — Теперь она принимает три или четыре дозы валерьянки, только чтобы пережить день.

— А что ночью?

— Дело доходит до двух с половиной капель, да и это не помогает продержаться до утра. Хоть она и принимает лекарство каждый вечер, кошмары все равно возвращаются, — он провел рукой по брови. — Должно быть что-нибудь еще, что мы можем сделать для нее.

Белла лишь печально покачала головой.

— Если бы только она поговорила со мной нормально. Она рассказывает что-нибудь о Дэвелле?

— Нет. Да. Нет. Иногда. Она не... она не всегда понимает, что он мертв, — прошептал Мордред.

— Объясните мне, — встряла Риза. — Мамочка не знает, что Дэвелла больше нет?

— Конечно, она знает, милая, — успокоила ее Белла. — Ей просто очень грустно.

— Мне было грустно, — сочувственно отозвалась она. — Мне было очень грустно и одиноко, а потом появился мой мальчик. Почему мамочке не нравится мой мальчик?

Они с Мордредом обменялись беспомощными взглядами.

— Мамочке нравится твой мальчик, малышка.

— А вот и нет, — возразила она. — Почему она его тогда побила?

— Побила? — Белла подозрительно посмотрела на Мордреда. Тот лишь пожал плечами.

— Учительница отшлепала его линейкой вчера, а Лиэн добавила своей ложкой.

— Странно, он ничего такого не говорил…

— Думаю, ему было стыдно, — заметил Мордред. — Должно было стать. Неблагодарно с его стороны – шалить в школе.

— Тебе мой мальчик тоже не нравится! — взвилась Риза. — Почему он никому не нравится? Он хороший!

— Он очень хороший, милая, — сказала Белла. — И он не похож на тех детей, которые любят хулиганить. Но Мордред, он же не ест свои лаймы.

— Что значит не ест? Ест, конечно. Лиэн дает ему по лайму на обед.

— Может, и так, но он их не ест. У него до сих пор язвы на деснах, и зубы шатаются.

— Он сам тебе сказал, что не ест их?

— Нет... но это так. Они не самая вкусная штука на свете, и я не могу винить его в том, что он их не ест, но нам нужно найти способ сделать их более аппетитными. Цинга может быть очень опасна, если ее не лечить, а он и без того слишком слаб и истощен, чтобы бороться с болезнями. Любыми.

Риза покачала головой.

— Рой-герой любит лаймы, — вмешалась в разговор она. — А мне не нравятся – кислятина.

— Если он их выкидывает, я его сам отшлепаю, — прорычал Мордред. — Они недешевые, сама знаешь.

— Если дело в деньгах, я буду рада...

— Да сказал же, получает он свои чертовы лаймы! С чего все постоянно думают, что у меня нет денег?

— Потому что у тебя не было денег лет с восемнадцати, — резко ответила Белла. — Не забывай, с кем разговариваешь, Хоукай.

— Я в порядке. Денег от продажи мельницы вполне достаточно, чтобы прокормить четверых людей, особенно если один из них не выкидывает свою предписанную врачом экзотическую еду! Не переживай: я выясню всю правду гораздо раньше, чем он доведет себя до голодной смерти. Опять.

— Спасибо, — твердо ответила Белла, пытаясь свести конфликт на нет. — И если тебе понадобятся деньги...

— Да не нужны мне деньги!

Белла прикрыла глаза.

— Лиэн нужно на осмотр к специалисту, — начала она. — Мой одноклассник работает в психиатрической больнице в Централе. Он может приехать сюда, но не думаю, что он станет осматривать ее без оплаты такой консультации. Я могу...

Белла остановилась, потому что Мордред ее больше не слушал. Было ошибкой упомянуть «психиатрическую больницу»: как только прозвучала эта фраза, лицо Мордреда затвердело в мрачной решимости.

— Я не отправлю ее в сумасшедший дом, — сказал он. — Она в порядке. Просто мучится от бессонницы. У тебя есть какое-нибудь еще лекарство? Посильнее валерьянки?

— Мордред, ей нужны медицинские услуги, которые я не в состоянии оказать, даже если бы она позволила. Пожалуйста, дай мне спросить Фредерика, согласен ли он осмотреть ее.

Мордред решительно покачал головой.

— Если не можешь помочь ей избавиться от бессонницы, так и скажи. Я сам что-нибудь придумаю.

Белла вздохнула.

— Я могу выписать ей настойку опия, — нехотя сказала она. — Но пожалуйста, хорошенько обдумай это все. Она не в порядке, и ей нужна помощь.

— Ладно, я подумаю, — сказал Мордред, но Белла знала, что он лжет. — И я разберусь с мальчишкой и лаймами.

Она печально кивнула: хоть одна проблема будет решена.

— Что такое наст-пия? — с любопытством поинтересовалась Риза.




Рой старался как мог, но перестать хромать у него никак не получалось. Туго завязанные тяжелые ботинки сильно давили на ноги, и он не мог справиться с болью. Каким-то чудесным образом ему все-таки удалось дожить до конца школьного дня. С каждым разом запоминать куплеты на слух становилось все проще и проще.

При мысли о мальчишке в очках Рой ощутил укол зависти. Всем досталось по два волшебных мраморных шарика, и много кто купит еще больше завтра. Рой знал, что у него в жизни не получится достать десять сен, чтобы позволить себе подобную роскошь, но иметь по крайней мере пару таких красивых шариков было бы очень здорово. Один он отдал бы Ризе, и они бы любовались ими вместе.

Рой вынырнул из своих мечтаний и сконцентрировался на тех мучительных метрах, которые нужно было преодолеть, чтобы добраться до безопасного дома Хоукаев. Идти было трудно, но с горем пополам ему удалось добраться до гостевой комнаты. Правда, пришлось повозиться с ботинками и носками. Все ноги были в мозолях. Затем Рой снял с себя вещи Дэвелла и аккуратно сложил их.

Одевшись в старую рубашку мистера Хоукая, он забрал коробку из-под обеда и отправился на кухню. Сидящая там Риза засияла улыбкой.

— Рой! Ты дома!

Мистер Хоукай, чистивший картошку у раковины, хмуро развернулся. Рой шагнул ближе к Ризе и взял ее за руку.

— Доктор сказала, что ты не ешь свои лаймы, — строгим, но не слишком злым голосом сказал мистер Хоукай. — Почему?

— Я ем... ел... съел сегодня, — скороговоркой выговорил Рой. Он же говорил доктору, что ест лаймы! Неужели она поняла, что это ложь? Теперь она считает его хулиганом и врунишкой? Открыв коробку, Рой показал ее мистеру Хоукаю. На дне лежали корки от лайма. — Видите? Я съел.

— Ну ладно. Если ты не будешь их есть, то у тебя будет, о чем волноваться, и помимо цинги. Уж я тебе обещаю, — глянув в коробку, сказал тот и переложил картошку в кастрюлю с водой. — Риза, сходи за курткой. Нам нужно дойти до аптекаря, чтобы купить маме лекарство.

— Мой мальчик тоже пойдет?

Мистер Хоукай глянул на Роя – босоногого, без штанов и в рубашке с чужого плеча.

— Нет. В таком виде его не должны видеть в городе.

— Тогда я тоже хочу остаться! — решительно заявила Риза.

— Ты не можешь остаться тут одна, пока мама спит, малышка, — покачал головой мистер Хоукай. — С тобой может что-нибудь случиться.

— Но...

— Никаких «но», Риза. Делай, как я сказал.

Риза какое-то время смотрела на него, а потом опустила взгляд.

— Да, пап, — тихо сказала она.

— Не трогай плиту и не шали, — обратился мистер Хоукай к Рою. — И сиди тихо. Миссис Хоукай спит.

Они ушли, и Рой остался один. Беспомощно оглядев кухню, он поковылял в гостевую комнату. Там сел на пол и открыл хрестоматию. Долистав до страницы с черепашкой, Рой как можно серьезнее уставился на текст. Возможно, если смотреть на эти черные завитушки достаточно долго, в какой-то момент они обретут смысл. Тогда он сможет читать, и его никто не будет наказывать и обзывать тупым.

Глава 15: Ослушание

Хотелось кушать. Рой поболтал ногой, которая качалась из стороны в сторону словно маятник из-за тяжелого ботинка. Остальные ученики склонились над своими книгами, пока учительница подтягивала старшеклассниц по алгебре. Она обожала проводить время со старшими классами: они готовились к экзаменам, которые будут сдавать ей же этой зимой. Учительница называла это «подготовкой к успеху». Рой частенько подслушивал, что происходит у учительского стола, особенно на уроках математики, и тайно желал, чтобы на него тоже обращали внимание и помогали. Девочка по имени Мэнди была глупой, но учительница все равно помогала ей во всем. Хотя, может, она просто не такая глупая, как он.

Внезапно у Роя заурчало в животе, отчего сидящий рядом Декстер захихикал.

Сегодня миссис Хоукай разбудила Роя позже обычного, назвала по имени, а не «мальчишкой», и неловко попыталась накормить их с Ризой завтраком. Только ничего из этого не вышло. Взгляд у миссис Хоукай был мутный, а походка была нетвердая. Смуглое лицо казалось каким-то нездорово-зеленым.

Миссис Хоукай налила Ризе молока, а затем ее стошнило прямо в раковину. Брезгливо поморщившись, Риза отодвинула чашку и заявила, что не очень-то и голодна.

Рой понял, что миссис Хоукай не в том состоянии, чтобы кормить их. Он подумал было выпить молоко Ризы, но не смог. Рой был не из тех, кто перебирает харчами, но забирать что-то, что принадлежит Ризе, никогда бы не стал. Так что пришлось ему покинуть дом Хоукаев с пустым желудком. По пути к школе у Роя получилось только стащить несколько недозрелых ягод клубники с чужого двора. Теперь голод сводил его с ума, а до обеденной перемены было ещё очень далеко.

Вдруг учительница отложила книгу, улыбнулась старшим девочкам и распустила учеников. Рой дождался, пока новичок выйдет на улицу, а затем достал обед и вышел следом.

Как он и надеялся, все столпились вокруг двух лавок, на которых маленький ремесленник устроил магазин. Мальчишки толкали друг друга, им явно не терпелось обменять накопленные деньги на яркие кусочки стекла. У кого-то были и свои товары: сургуч и шпагат, спичечные коробки, пряжки от обуви и прочие сокровища. Девочки же, кроме разве что маленькой Мэри, только с интересом наблюдали за происходящим.

Рой в число этих счастливчиков не входил. Больше всего ему хотелось побыть в одиночестве, вдали от тычков, толчков и ненавистного «Рой-Рой – тупой изгой».

Он отыскал место в тенечке и уселся там. Устало наблюдая за шумной детской толпой, открыл коробку с обедом и едва не расплакался. Внутри было пусто.

Похоже, миссис Хоукай попросту забыла положить туда еду. Рой понимал, что виной всему её плохое самочувствие, но голод от этого не исчезал. Закрыв коробку, Рой подтянул колени к груди и обнял их. День был плохим, хотя его и ни за что не наказывали. Рой надеялся, что хотя бы Риза не голодна. Что мистер Хоукай выбрался из своего кабинета и приготовил ей обед. И что миссис Хоукай не стала кричать на нее.

Вдруг рядом кто-то заговорил. Оказывается, задумавшись о подруге, Рой не заметил, как к нему подошел новичок.

— Привет, ты же Рой, верно? — с улыбкой спросил он. Рой кивнул, и новичок протянул к нему руку и раскрыл ладонь. — Ты вчера ни штуки не взял. Чего так?

Там оказались шарики: ярко-синий и темно-красный – почти такого же оттенка, как глаза Ризы. Рой с тревогой глянул поверх плеча новенького. Остальные ученики были увлечены игрой с новыми сокровищами, так что до него им не было дела. Немного повеселев, он взглянул на новичка.

— Ну давай, возьми. Или они тебе не нравятся?

Рой нерешительно взял красный шарик: тот лег в руку приятной холодной тяжестью. Солнечные лучи красиво переливались у него внутри. Вчера Рой бы прыгал от восторга, но сейчас ему хотелось кушать, и на душе было неспокойно из-за Ризы. Шарик из цветного стекла мало утешал.

— А знаешь, что, — новичок полез к себе в карман, — ты мне вчера свою доску одолжил, а я не люблю оставаться в долгу. Так что вот тебе еще пара штук.

Полдюжины гладких шариков высыпались на ладонь, и новичок сжал их в руке Роя.

— Забирай. Я не смыслю в арифметике, и мне все равно лень считать, сколько стоят восемь шариков, если дюжина – десять сен.

— Спасибо, — тихо сказал Рой, но только потому, что так было положено. Он уже вовсю обдумывал, согласятся ли остальные обменять эти шарики на еду.

— Вот и кончились мои шарики, — похлопав по карманам своих мешковатых штанов, сказал новичок. — Придется завтра побольше принести. Обычно спрос на них сумасшедший, особенно в городах, где у людей денежек много. Многие из них дети ремесленников, да?

Рой не очень понимал, о чем речь.

— А вот ты – нет, — задумчиво разглядывая его, продолжил новичок. — Этот толстый задира сказал, что ты сирота. Это правда?

Рой кивнул. К его удивлению, новичок не стал издеваться. Вместо этого он присел рядом и сочувственно кивнул.

— Моя мама тоже умерла. Это я ее убил.

Глаза Роя расширились. Убить кого-то – ужасное преступление, хуже, чем украсть хлеб или вынести яйца из курятника, или забраться в магазин после закрытия, чтобы погреться у камина. Людей, которые убивали других, увозили в большие города и вешали.

— Я застрял, — продолжал новичок. — У нее началось кровотечение, и она умерла. Все думали, я тоже скончаюсь. Ну, точнее – папа и Гарет. Но Бен разрезал мамин живот своим охотничьим ножом и вытащил меня. По словам Гара, я вопил как пойманный орел. Потом, конечно, им пришлось поломать головы, чтобы придумать, как меня кормить, и в конце концов Эли сходил за козой. Тиаф говорит, будь я девчонкой, они бы вообще не знали, как со мной быть.

Рой ничего не понимал, но звучала история жутко. Видимо, новичок заметил его испуг и недоумение, потому что тут же улыбнулся:

— Да не строй ты такую мину. Все не так плохо. Я думал, ты-то уж поймешь. А как умерли твои родители?

— Под крышей, — тихо отозвался Рой, и на секунду ему показалось, что стена огня вновь встала перед глазами. — Она упала, и они не смогли выбраться. Огонь их убил.

— Вот что бывает, когда живешь в доме, — сочувственно поцокал языком новичок.

Эти слова удивили Роя: беспризорником незнакомец не казался.

— Ты не живешь в доме? — спросил мальчик.

— Неа! Караваны – вот это для нас. Каждый месяц – новый город, новые люди; днем открытая дорога, а ночью бескрайнее небо над головой – ура цыганской жизни!

Новичок повалился на живот и замахал босыми ногами в воздухе.

Рой не очень понимал, что такое «цыган». Наверное, это что-то вроде торговца. Спрашивать тоже не торопился. Не хватало ещё, чтобы новичок посчитал его глупым.

— С кем ты живешь? Брат? Сестра? Эксцентричный дядюшка?

— Я живу у мистера Хоукая.

— Алхимика? — с энтузиазмом в голосе переспросил новичок. — Это тот, у которого еще толстый сын? А он-то где, кстати? Что-то я его пока не видел.

— Не знаю, — признался Рой. Риза говорила, что мистического Дэвелла больше нет, но у него была своя спальня, игрушки, одежда и даже книги. — Ты с ним знаком?

— Конечно. Мы же приезжаем сюда каждый год. В последний раз вообще на шесть месяцев остановились. Отцу нравится сидеть на месте некоторое время – это чтобы я учился, он говорит, это важно, — новичок закатил глаза. — И Гарет с ним заодно. Это он меня вчера сюда притащил, хотя мы только приехали, и занятия уже начались. Терпеть не могу опаздывать! Чувствую себя рыбой на берегу, понимаешь?

Рой понимал. Рыбой, выброшенной на берег и умирающей без воды. Примерно так он себя и чувствовал большую часть времени. Ну, пожалуй, кроме тех моментов, когда рядом была Риза... или вот сейчас.

— Ненавижу школу, — прошептал Рой, немного осмелев от дружелюбия новичка. И сразу же закрыл рот рукой, как только понял, что сказал. — Пожалуйста, никому не говори! — выдохнул он. — А то мистер Хоукай разозлится на меня!

— Эй, твой секрет в полной безопасности, чтоб я сдох!

Рой состроил кислую мину. Кошмарная фраза! Тут учитель зазвонила в колокол. Обеденная перемена закончилась.




Послеполуденное солнце нагревало комнату. Подпиравший голову рукой Рой был близок к тому, чтобы задремать – все равно он не мог ничего понять на той странице, которую им велели прочитать. Живот скрутило от голода – это было знакомое, но в то же время такое далекое ощущение.

Учительница прохаживалась по классу туда-сюда, обмахиваясь синенькой книжечкой, которую обычно читала на занятиях со старшими девочками.

— Не болтай ногами, — резко сказала она, остановившись у парты Роя.

Он замер. Вообще-то, нужно было сидеть как можно тише и не шевелиться, заучивая урок, но невозможно же не болтать ногами! Дотянуться до пола Рой все равно не мог, а ступни ужасно болели. И хотя он очень постарался не расстраивать учительницу, спустя какое-то время его нога вновь непроизвольно начала болтаться из стороны в сторону.

— Рой! Сиди смирно!

Рой перестал болтать ногой и уставился на страницу. Однако жаркая комната, усталость и голод вскоре привели к тому...

— Я предупреждала тебя уже дважды! — раздался голос учительницы. — Ну-ка встань.

Рой помедлил. Он надеялся, что в наказание учительница снова будет бить его по ладоням, потому что стоять в углу у него просто не было сил. За спиной уже раздавались унизительные смешки, и Рой робко прошел вперед.

Учительница прошла к доске, но вместо линейки взяла кусочек мела.

— Я... должен... сидеть... смирно... в школе, — проговорила она, выводя какие-то каракули, и сурово пояснила: — Перепишешь это тридцать раз. Если не успеешь до конца дня, значит, задержишься, пока не допишешь. Тебе нужно научиться слушать и слышать, и если даже мне больше не удастся ничему тебя научить, ты будешь знать хотя бы это!

Рой беспомощно уставился на учительницу. Он не мог переписать эту фразу тридцать раз! Да даже один раз! Он же не умеет писать! Не знает букв! Вообще!

— М-мисс, я... — в отчаянной попытке объяснить заикался Рой. — П-пожалуйста, я...

— Тихо, или я увеличу количество до пятидесяти, — учительница села на стул и продолжила лениво обмахиваться книжечкой.

Рой был в ужасе. Как это сделать? Он посмотрел на загадочные каракули, которые предстояло переписать. Их смысл оставался для него загадкой...

А потом Роя осенило, что понимать их не обязательно, достаточно просто перерисовать. Слегка дрожа, он взял кусочек мела и встал перед доской. Взгляд через плечо дал понять, что из всего класса следят за ним всего четыре человека. Мэнди – старшеклассница, обожавшая распускать сплетни – наблюдала за ним с живейшим интересом, как будто перед ней разворачивался сюжет одного из любимейших слухов. На лицах Декстера и Карла было кровожадное веселье – их жалкая жертва сейчас будет выполнять такое унизительное задание! Четвертым же оказался новичок.

Рой судорожно сглотнул и задрал голову, чтобы разглядеть написанный на доске пример. Прямая линия с примыкающим слева полукругом и диагональным штрихом. Потом пустое место. Треугольник с двумя хвостиками у нижних краев, а следом «о» – единственная буква, которую он знал.

Мучительно медленно Рою удалось перерисовать все буквы, линия за линией, изгиб за изгибом. Он невероятно устал, пока добирался до маленькой точки на конце, а ведь скопировать написанное предстояло тридцать раз.

Уже пришло время второклассникам отвечать свой урок истории, а Рой всё ещё не закончил работать. Рука дрожала, а в классе было очень жарко, но он заставлял себя продолжать. Если припозднится домой, миссис Хоукай поймет, что случилось, и отшлепает его ложкой, а Риза будет плакать. Этого не должно произойти. Рой просто не мог расстроить ее вновь.

Второклассники расселись по местам, и настал черед старшеклассниц по очереди рассказывать отрывки длинного стиха под названием «Баллада о Генерале-Алхимике». В комнате резко похолодало, а все вокруг стало очень-очень далеким. Странные точки мешали смотреть, и ему смутно казалось... смутно казалось...

— Пожалуйста, мисс, он же сейчас в обморок упадет! — раздался издалека чей-то тревожный голос, но Рою было всё равно.

Будто в другой вселенной по полу затопали ноги, и неизвестное существо стало возражать что-то голосом учительницы... Вдруг чьи-то жилистые руки подхватили Роя, помогая устоять на ногах.

— Вот так, вот так, — говорил добрый голос, и Рою показалось, что он уловил вспышку зеленых глаз, увеличенных выпуклыми линзами. Его отвели к первому ряду и усадили на одно из свободных мест. — Просто посиди тут и отдохни, — прошептал голос, и сказал кому-то уже громче и тверже: — Ему плохо, мисс.

Кажется, говорил новичок.

— Он не пойдет домой, пока не закончит свои тридцать строчек, — ответила учительница. — Пожалуйста, сядь и займись уроком.

Вместо этого новичок громко топнул ногой.

— Да говорю же вам, ему плохо, и он не может!

Рой был слишком сбит с толку покачивающейся вокруг него реальностью, чтобы что-либо понимать.

— Прекрасно, мистер Хьюз, — холодно сказала учительница. — Если вам так хочется, можете сами написать за него строчки!

— Прекрасное предложение, спасибо! — весело отозвался новичок.

Он прошел к доске, едва не задев Мэнди, чьему возмущению не было предела, и подобрал оброненный мелок. Не раздумывая, продолжил писать незаконченную строчку, и мел ужасно скрипел по доске. Новичок специально так его держал. И писал он настолько быстро, что Рой едва успевал следить за его движениями. Три, четыре, пять скопированных строчек. Шесть! Семь! Восемь! Старшеклассницы попытались продолжить отвечать стихотворение, но быстро замолкли. Постоянный скрип мела обращал всякую попытку в прах.

— Прекрати сейчас же! — приказала учительница.

Новичок замер и с усмешкой глянул на нее через плечо.

— Но я же пишу его строчки, мисс Струби, — невинно откликнулся он под чей-то одобрительный смешок.

— Сядь на место и займись разбором предложений! — сдалась учительница. — А ты, Рой, как только придешь в себя, допишешь оставшиеся строчки на своей грифельной доске.

Новичок направился на свое место и, проходя мимо Роя, подмигнул ему.

— Пятиклассники, пожалуйста, продолжайте отвечать, — сказала учительница, пытаясь скрыть свою растерянность.

Глава 16: Домашние правила

Мордред все никак не мог вспомнить, как варился картофельный суп: с двумя зубчиками чеснока или с гвоздикой, и с каждым мгновением это раздражало все больше и больше. Вдруг раздался стук в дверь. Возмущенный Мордред отправился в коридор. Пока что день был донельзя ужасен.

Несмотря на то, что первая доза опиума подействовала на Лиэн, сам Мордред все никак не мог уснуть и в четвертом часу утра попросту бросил всякие попытки. Однако шифровать исследования тоже не получалось, поэтому он позволил себе зачитаться «Предсказаниями» Парацельса. Сразу после девяти к нему неверной походкой зашла Лиэн, которой явно было плохо, и попросила приготовить Ризе завтрак.

Мордред был рад, что она все же заботится о дочери, а не посвящает весь день общению с пустынным богом, хотя и совершенно не рассчитывал на то, что завтрак придется готовить ему.

Теперь Лиэн была в кровати. Рядом с ней стоял таз и валялись незаштопанные вещи. Когда Мордред заглянул в комнату, Риза сидела у мамы в ногах, представляя, что это крепость, которую осаждают ее оловянные солдатики. Лиэн же нехотя исполняла роль Фюрера. Вид собственной жены, ведущей себя, как подобает матери (даже если она попросту никуда не могла уйти), почти стоил всех неудобств с приготовлением ужина.

Однако Мордред не слишком радовался еще одному вынужденному перерыву, а потому открывал дверь нехотя.

На пороге стоял поджарый мальчишка в очках и поддерживал Роя за худые плечи.

— Доброго дня, сэр, — произнес он. — Ему нездоровилось, так что я решил проводить его до дома.

Рой выглядел напуганным. Его лицо почти утратило все краски, а под глазами залегли похожие на синяки тени.

Непривычная волна жалости захлестнула Мордреда. Конечно, ему случалось видеть Роя и в гораздо худшем состоянии, но отчего-то в этот раз все было по-другому. Теперь это был не грязный дикарь в лохмотьях и не босоногий попрошайка в рубашке с чужого плеча, а просто тощий ребенок. Но фоне долговязого наглеца, у которого явно не было проблем со здоровьем, он выглядел совсем жалким.

Мордред аккуратно провел Роя внутрь дома, а когда тот слегка споткнулся, помог ему устоять на ногах. Он дрожал, и нетрудно было догадаться, отчего. Ему пришлось пропустить завтрак по вине Лиэн, да еще небось обеда ему тоже не досталось.

— Давай-ка мы тебя чем-нибудь накормим, — сказал Мордред и оглянулся на незнакомого парнишку. — Хочешь зайти?

Тот вытянул шею, словно пытаясь высмотреть, что за секреты мог скрывать этот дом, а потом пожал плечами.

— Не, я лучше пойду. Если я скоро не вернусь, у Гарета лопнет терпение, — незнакомец махнул рукой на прощание. — Увидимся завтра? — напоследок окликнул он Роя.

— Увидимся, — прошептал тот.

Когда незнакомец направился прочь от дома, Мордред закрыл дверь. Рой вздрогнул от щелчка замка, и Мордред за плечи увел его на кухню.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросил он, усадив ребенка на его обычное место.

— Я в порядке, сэр.

Мордред нахмурился: не было похоже на то – легкая испарина на лбу и дрожащие губы выдавали врунишку. Тогда он налил молока в деревянную кружку. Рой жадно накинулся на угощение, сделав три огромных глотка почти без остановки.

— Осторожнее там. Подавишься еще, — нарезая кусок вчерашнего хлеба кубиками, добавил Мордред. — Что говорит учительница?

Рой печально смотрел на дно кружки, явно не собираясь отвечать на вопрос. Мордред не стал настаивать, вместо этого он залил кусочки хлеба молоком, после чего добавил немного черной патоки и поставил миску перед Роем.

— Ешь медленно. Я так понимаю, миссис Хоукай тоже неважно себя чувствовала с утра.

Рой бросил в его сторону перепуганный взгляд, как будто боялся говорить что-либо плохое о Лиэн, и Мордред неловко пожал плечами.

— Это не ее вина.

Рой не отрывался от еды, очень медленно, но жадно разжевывая каждый кусочек. Почувствовав, что следует сказать что-нибудь еще, Мордред продолжил:

— Это ее новое лекарство... оно помогает от бессонницы, но плохо влияет на желудок. Ей было плохо, — отрезал он. — Она не хотела отсылать тебя в школу без обеда специально.

Вот он и сделал это. Извинился перед маленьким попрошайкой, которого подобрал с улицы и спас от голода и болезней. Мордред не смог бы объяснить, почему, но эта мысль порядком его раздражала, и всякое сочувствие к Рою мигом пропало.

— Тебе еще нужен твой лайм. Доктор говорит, ты их не любишь. Это правда?

— Нет, сэр, — слишком быстро ответил Рой.

Мордред нахмурился: может, ему есть, что скрывать? Он взял один из нескольких оставшихся лаймов и порезал его на дольки.

— Как школа? Ты хорошо стараешься?

— Школа... нормально, — с некоторой задержкой ответил Рой. — Я... Я очень стараюсь.

Его голос немного срывался, но он тут же сунул в рот целую ложку хлеба с молоком. Мордред развернулся к кастрюле: нужны две щепоти гвоздики, раздраженно подумалось ему. В конце концов, картофельный суп – аместрийское блюдо, а не аэругское. Если положить два зубчика, они все будут вонять чесноком еще целый месяц. Взяв большой нож, Мордред принялся мелко нарезать чеснок. Он терпеть не мог готовить. Это походило на хаотичную, неточную и скучную алхимию.

— С-сэр, — робко начал Рой, — сэр, а Риза знает, как писать буквы?

Мордред едва удержался от улыбки.

— Нет, она пока слишком маленькая для этого, — поморщившись от того, что запах заставлял глаза слезиться, он бросил порезанный чеснок в суп. — Можешь попробовать научить ее, если хочешь.

Рой ничего не ответил, и Мордред продолжил резать овощи. Позади раздалось жадное чавканье – кажется, его подопечный принялся за лайм. Затем – тишина.

— Если закончил кушать, иди переоденься в домашнее, — велел Мордред. — А потом займись чем-нибудь тихим до ужина.

— Да, сэр, — прошептал Рой и, громко клацнув ботинками о пол, вышел вон.




— Гар? — эхом разнесся голос, заставив позванивать сковородки, дуршлаги и чайники, свисающие с потолка тесной повозки, и заглушая мерный скрип веревок, держащих гамаки.

Из темноты внизу раздалось сонное ворчание:

— Ты все еще не заснул? — то ли сердито, то ли удивленно простонал Гар.

— Неа, — ответил Маэс Хьюз и оттолкнулся босой ногой от потолка, отчего гамак закачался из стороны в сторону. — Я тут подумал. Может, вся эта затея со школой не так уж и хороша.

— Мы уже об этом говорили, и если вкратце, то тебе нужно образование.

— Это еще почему? Когда ты был в моем возрасте...

— Я все еще ходил в школу. Сворачивай спор и спи.

— Да, но Тиаф...

— Десятилетнему Тиафу пришлось бросить школу, только потому что кому-то нужно было приглядывать за тобой! — ответил Гарет. — Если бы мы могли заставить его вернуться, мы бы это и сделали.

— Но...

— Слушай, Айра закончил школу, и Эли тоже, и я бы закончил, если бы не пошел в подмастерья, так в чем проблема-то?

— Да училка – дура, — Маэс заложил руки за голову.

Сквозь открытую дверь можно было разглядеть искры, летящие от костра, и сгорбившуюся над ним темную фигуру. Бен все еще бодрствовал. Когда Маэс был помладше, он всерьез считал, что самый старший из его пяти братьев вообще никогда не спит.

— Все девушки – дуры. С чего бы им еще выходить замуж за солдат? А теперь спи.

— Она на тебя глаз положила, — не сдался Маэс. — Надеюсь, ты уймешься на этот раз и не будешь... Она достала меня своими вопросами, все ли у меня в порядке с уроками. А уж что может случиться, если между вами проскользнет искра...

— Если тебе от этого станет легче, у меня нет на нее никаких планов. Просто чуть-чуть пофлиртовал, и все. Если она хочет чего-то серьезнее, то это к Эли.

— Фу! — не сдержал негодования Маэс.

— Если не хочешь, чтобы задевали твои нежные чувства, мистер, то нечего начинать болтать посреди ночи, — раздраженно отозвался Гарет. — Спи, сказал, а не то напихаю в рот муки.

Угроза не была серьезной, и они оба это знали. Маэс улыбнулся. Гарет лучше всех. Эли, Тиаф и Айра высмеивали авторитет старшего брата и дразнили его за чрезмерное беспокойство и манеру всеми командовать, но Маэс не возражал. Конечно, иногда Гарет походил на наседку, особенно когда волновался и задавал бесконечные тупые вопросы, но Маэс понимал – это проявление заботы. В конце концов, Гар переживал за всех них, и больше всех – за самого младшего, но это не мешало ему оставаться хорошим другом. Они могли разговаривать о чем угодно, а не со всеми братьями так бывает.

— Я бы мог учиться, — предложил Маэс, — если бы Эли мне помог.

— Эли пойдет утром к той женщине, к доктору, — заметил Гарет. — И у него будет достаточно работы и без того, чтобы пытаться заставить бездельника вроде тебя сесть за уроки. Так или иначе, ты идешь завтра в школу, так что спи.

— Да, но... — Маэс замолчал в сомнении: конечно, Гарету можно было рассказать что угодно, но вот только хотелось ли ему об этом говорить?

Снизу донесся раздраженный вздох.

— Но что?

— Просто такое дело, я... гм... ослушался ее сегодня, очень сильно, — робея, признался Маэс.

Гарет застонал от раздражения.

— Черт тебя дери, Маэс... — начал он.

— Эй, погоди, послушай! — поспешно перебил его тот. — Это все из-за этого другого парнишки...

Гарет засмеялся: кажется, нынче ночью им сон не грозит.




— Эй, подожди!

Удивившись дружелюбному оклику, Рой развернулся, чтобы увидеть спешащего за ним новичка. Тот улыбнулся и ускорил шаг.

— Хочешь пойти куда-нибудь? — подойдя, спросил он.

— Куда?

Как и обычно, Рой Рой после уроков шел домой. Сегодня выдался не самый плохой день. Учительница игнорировала его, а ещё удалось запомнить стишок до того, как его вызвали, и правильно решить почти все примеры по арифметике. На переменах мальчишки были слишком заняты тем, что торговались с новичком, чтобы обратить внимание на кого-либо еще. Ему даже удалось съесть весь свой обед, пока Карл и остальные кидались шариками и дразнили друг друга. Словом, все сложилось гораздо лучше, чем вчера.

— Не знаю, куда угодно, — пожал плечами новичок. — Можно спустится с утеса и поплавать в речке. Или прогуляться в город, вдруг там есть что-то интересное. Или попробовать поймать дикую курицу. Еще можно спросить бондаря, вдруг у него остались обручи. Ну, короче, заняться чем-нибудь интересным.

Рой не знал, как быть. С одной стороны, все это походило на то, как другие мальчишки проводили свое свободное время. С другой стороны, он всегда просто шел домой к Хоукаям, где переодевался в старую рубашку и играл с Ризой.

Должно быть, растерянность отразилась на его лице, потому что новичок по-дружески хлопнул его по плечу:

— Ну давай пойдем поиграем!

— Мне нельзя играть, пока я в одежде Дэвелла, — покачал головой Рой. — И мне нужно уже идти домой. Не хочу опаздывать.

— Значит, я пойду с тобой, — легко сказал новичок и отобрал у него коробку от обеда и хрестоматию – ее он понес на сгибе локтя вместе со своей книгой. — Ты нормальный, а вот остальные... не очень-то дружелюбные.

Рой кивнул в знак согласия. Не то слово – «не очень-то дружелюбные». Они были злыми задирами. Какое-то время они шли в тишине, пока Рой не собрался с духом, чтобы задать вопрос, который мучил его с прошлого вечера. Как раз с того момента, как он задал его своей маленькой защитнице.

— Скажи, мм...

— Маэс, — отсалютовал ему новичок. — Замечательный цыган Маэс Хьюз к твоим услугам!

— Маэс, — отважился продолжить Рой, — ты умеешь писать буквы?

— Чего, алфавит, что ли? Конечно. А что, кто-то не умеет?

«Да, кто-кто не умеет», – печально подумалось Рою, и он сильнее прижал грифельную доску к груди: «Никогда больше не задам этот вопрос». Сначала мистер Хоукай, а теперь и новый знакомый заставили его почувствовать себя глупо.

Когда они добрались до дома Хоукаев, Маэс попросту прошел следом за Роем. Дверь в кабинет была закрыта, а со второго этажа доносился ритмичный скрип – наверное, миссис Хоукай сидела в своем кресле-качалке. Рой ожидал, что вот-вот навстречу выбежит радостная Риза, но этого не случилось. Слегка расстроенный, он прошел в гостевую комнату.

Маэс тихо присвистнул, завидев громоздкую мебель и драпировку на окнах.

— Ничего себе местечко, — прокомментировал он.

Взяв одну из рубашек, в которых разрешалось играть, Рой уселся, чтобы снять ботинки. Наверное, Маэс заметил, что он едва справляется, и присел на корточки, чтобы помочь.

— Не люблю ботинки, — поделился Маэс. — И никогда не ношу: и зимой-то не самая приятная штука, а летом так вообще с ума сводят!

— Мне нужно носить ботинки Дэвелла в школу, так мистер Хоукай сказал.

— Ха, если бы мой отец так сказал, я б ему затрещину отвесил. Но мне повезло, что ему нет особого дела, как я одеваюсь, лишь бы выглядел прилично.

Рой неуклюже возился с пуговицами на рубашке. Любой другой мальчик, особенно такой худой, мог бы постесняться раздеваться перед кем-либо, но ему подобная стыдливость была чужда. В его глазах одежду носили только потому, что нагишом холодно и неудобно, вот и все.

Когда Рой снял рубашку, Маэс беззастенчиво принялся его разглядывать и даже присвистнул.

— С ума сойти, ну ты и тощий!

Рой посмотрел на свои торчащие ребра, и волна стыда накрыла его с головой. Он как можно быстрее надел сменную рубашку.

— Прости, — заговорил Маэс. — Я не хотел... эй, я же тоже худой. Просто, ну, не настолько.

Краска залила щеки Роя. Все всегда говорили, какой он худой: доктора Беллу это волновало, мистер Хоукай называл это противоестественным, а миссис Хоукай использовала как оскорбление, когда выходила из себя. Однако сам Рой никак не мог с этим справиться. Он ел всю еду, которую ему давали, но его ручки так и оставались похожими на палки, а бедра казались уже коленей.

Пытаясь справиться со смущением, Рой принялся неуклюже складывать вещи.

— Теперь понятно, чего все вещи на тебе так висят, — заметил Маэс.

— Они не мои, они Дэвелла.

Рой сложил одежду на прикроватный столик, и аккуратно поставил ботинки на пол, засунув в них носки.

— Ты спишь прямо здесь? — кивнув на покрывало и подушку, спросил Маэс. Рой кивнул. — Один? — Рой кивнул снова, и Маэс присвистнул. — Я бы заскучал от одиночества. Мы с Гаром вчера полночи трепались.

Рой не знал, что ответить.

— Можно мне хрестоматию Дэвелла, пожалуйста? — спросил он, пытаясь говорить вежливо, как того требовала миссис Хоукай.

— Да не вопрос.

— И его доску? — задал следующий вопрос Рой, когда книга была аккуратно уложена на столик.

Маэс скорчил рожицу в ответ.

— Ты носишь вещи Дэвелла, у тебя его книга и доска. Здесь вообще есть что-нибудь твое?

На этот раз Рой гордо улыбнулся и залез под диван, куда прятал свои сокровища.

— Это мое, — он показал книгу, подаренную дедушкой Ризы, а потом подобрал три из восьми недавно приобретенных шариков, — и это тоже.

Хотя это была целая гора сокровищ по меркам мальчика, который большую часть жизни владел только лохмотьями, Маэса все это не впечатлило.

— А что случилось со всеми остальными? — спросил он. — Я не гений арифметики, но точно помню, что давал тебе восемь.

— Я отдал их Ризе. Они ей очень нравятся.

— Риза – это такая малышка, да? Тиаф сказал, у нее красные глаза.

— Они как этот шарик, — согласился Рой, показывая один из шариков глубокого буро-красного цвета.

Маэс нагнулся к нему поближе.

— А ты когда-нибудь видел его, ну, за алхимией?

Вдруг со стороны раздался кашель, и Рой чуть не задохнулся. Маэс развернулся в сторону пришельца. Стоящий в дверях мистер Хоукай неодобрительно хмурился.

— Я же ясно сказал, что играть в гостевой комнате нельзя, — глядя на Роя, сказал он, а затем перевел взгляд на Маэса. — Полагаю, тебе пора идти.

Тот перевел взгляд с Роя на мистера Хоукая и поднялся на ноги.

— Да, все равно скоро уже пора ужинать. Увидимся в школе, Рой.

Рой просто кивнул, слишком испуганный, чтобы говорить. Он не знал, что именно сделал не так на этот раз, ведь они не играли, а просто разговаривали.

— В будущем, — начал мистер Хоукай, вернувшись в комнату после того, как закрыл входную дверь за Маэсом, — спрашивай разрешения, прежде чем приводить незнакомцев в дом. Миссис Хоукай плохо себя чувствует, и я не хочу, чтобы тут был проходной двор. Я ясно выражаюсь?

— Д-да, сэр.

Мистер Хоукай кивнул и, развернувшись на каблуках, вышел. Оставшись один, Рой аккуратно спрятал свои немногочисленные сокровища обратно под диван. Он все понял. Нельзя приводить людей домой.

Глава 17: Урок игр

Риза спрыгнула с кровати и бесшумно пересекла комнату. Одев чистый передник, который пришлось придерживать рукой, чтобы не сползал, она тихонько прошла мимо закрытой двери в пустующую комнату брата и заглянула в полумрак родительской спальни.

Мама теперь засыпала быстро: ее одеяло мерно поднималось и спадало в ритм дыханию. Риза вздохнула и покачала головой. Растрепанные волосы упали на глаза, и она откинула их назад.

Оставив свой пост у двери, Риза отправилась вниз. Крепко ухватившись за перила, она спрыгнула прямо на сломанную ступеньку, громкий скрип которой был похож на выстрел из ружья. Очень интересный звук. Остальной путь Риза проделала бесшумно. В кухне никого не оказалось, а дверь в отцовский кабинет была заперта. Тогда Риза направилась в гостевую, где спал ее мальчик.

Рой лежал на животе, свесив правую руку с узкого дивана. Кончик указательного пальца левой руки он держал во рту, а половина его лица утонула в подушке. Потихоньку начинающие отрастать волосы походили на влажные сосульки.

Подойдя поближе, Риза присела на корточки рядом с диваном, сложив руки на коленях. Склонив голову набок, она внимательно разглядывала лицо друга.

Рой пошевелился, и палец слегка оттянул губу. Риза улыбнулась. В следующий момент он открыл глаза и с испуганным вздохом резко сел в постели.

Риза засмеялась.

— Испугала!

— Испугала, — хрипло согласился он.

Тогда Риза поднялась на ноги и развернулась к нему спиной.

— Завяжи передничек.

Рой неуклюже подчинился. Завязывать такие же красивые банты, как и мамочка, он не умел, но на время сойдет. Теперь полностью одетая, Риза танцующим шагом приблизилась к стопке с одеждой и выбрала из нее одну из папиных рубашек.

— Одевайся. И пошли играть.

Рой лишь покачал головой.

— Мне нужно в школу, — с сожалением сказал он.

— А вот и нет! — подпрыгивая от волнения, ответила Риза. — Сегодня суббота! Школа закрыта по субботам!

Риза не могла дождаться: сегодня она проведет целый день со своим мальчиком, и ей не станет одиноко, и это будет просто прекрасный, прекрасный день! Если мамочка не закричит на нее опять.

— Мне не нужно в школу? — недоверчиво спросил Рой.

— Неа! Мы можем играть целый день!

Лучезарная улыбка осветила лицо ее мальчика, и Ризу захлестнуло удовлетворение. Ей нравилось, когда он улыбался из-за нее, но это случалось так редко.

— Одевайся, — поторопила она. — Мы можем поиграть в Фюрера и спецагента, — Риза откинула мешающие волосы назад и великодушно добавила: — Ты можешь быть Фюрером.




— Но я не хочу, — тихо запротестовал Рой, с опаской глядя на игрушечную лошадку. — Я не хочу быть Фюрером.

— Это просто! Мой столик – это Централ, так что ты будешь сидеть там и ждать. Я проскачу через степи и горы, и реку, и леса и передам тебе сообщение.

Риза оживленно жестикулировала, описывая препятствия, будто видела нечто гораздо более экзотичное и волнующее, нежели пару метров высокой травы, кучу песка, грязную дорожку и одинокий вяз. Рой никогда не отличался хорошим воображением.

Он неохотно покачал головой.

— Но я не знаю, как.

— Я же сказала, это просто! — Риза взяла его за руку и усадила за столик-пень. Сев, Рой неосознанно натянул рубашку на колени: ему не хотелось, чтобы еще и Риза начала говорить, какой он тощий. — Сиди здесь, а я прискачу с сообщением.

Риза поцокала языком, взобралась на своего боевого коня, словно опытная наездница, и убежала. Рой остался наблюдать за тем, как она скачет по двору, направляя голову лошадки то вверх, давая указания. Ее волосы развевало ветром, а ноги в маленьких туфельках, казалось, почти не касались земли.

Риза трижды оббежала дерево напоследок и галопом устремилась к столику. Она соскочила на землю, и бесцеремонно бросила своего боевого коня прямо в траву.

— Фюрер, сэр! — подтянувшись, воскликнула Риза, поднимая руку к лбу. — Майор Риза докладывает, сэр!

Рой ждал, когда же она продолжит. Он и раньше видел, как Риза играла в эту игру с миссис Хоукай и дедушкой, но никогда не обращал внимания на все тонкости ритуала. После целых тридцати секунд молчания, Рой понял, что от него чего-то ждут.

— Я Фюрер, — по-честному попытался подыграть он.

Риза вздохнула.

— Ты должен сказать «вольно», пока моя рука еще не совсем устала, — раздраженно пояснила она, скосив глаза на собственную ладошку.

— Ой, — только и выговорил Рой. — Вольно?

Риза опустила руку.

— У меня для вас сообщение из Восточного города! — сказала она и подождала еще чуть-чуть, а потом раздраженно всплеснула руками: — Ты все делаешь неправильно! Ты должен отвечать вот так, — Риза принялась махать пальцем в воздухе, говоря высоким гнусавым голосом: — Я хочу услышать сообщение! Где мое сообщение? Что происходит на моих границах, майор? Докладывайте, что происходит на моих границах!

Эта пародия заставила Роя рассмеяться: у Ризы было невероятно серьезное выражение лица, а голос звучал очень глупо. Наконец, она захихикала сама.

— Из тебя ужасный Фюрер. Зато ты хороший мальчик.

Рой принялся ковырять грязь большим пальцем ноги, держась за край стола.

— Прости. Я же сказал, что не знаю, как играть.

— Все в порядке, —ответила Риза. — Когда дедушка приедет в следующий раз, он тебя научит.

Рой услужливо кивнул, хотя и знал, что все это не так уж и просто. По части игр он был профаном. Для Ризы же всё было просто и понятно. Она могла создавать целые истории в собственном воображении. Когда Риза играла, то с головой уходила в процесс. Рой же всегда чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, что делать, пока ему не объяснят.




Лиэн выглянула в окно: дети возились в куче песка в саду. Улыбнувшись, она продолжила сворачивать тесто в маленькие биточки. После пары ночей хорошего сна Лиэн чувствовала себя гораздо лучше. Первая доза опия, конечно, принесла с собой тошноту и другие неприятные ощущения, но теперь все это было позади.

Краем глаза Лиэн увидела, как мальчик, взяв пригоршню песка, высыпает его на землю тонкой струйкой и смеется. Как же потемнели его волосы, с радостью отметила она. Идет по ее стопам, а ведь какой был светлый малыш: тонкие блондинистые пряди на маленькой головке. Как же быстро они растут.

Лиэн знала, что были те, кто считал, что мальчик совсем не такой, каким должен быть. Недостаточно умный. Толстый. Ленивый. Слишком зависимый от матери. Почти десятилетний ребенок должен проявлять больше самостоятельности – они просто ничего не понимали.

Бедняжка, он плохо себя чувствовал. Эта докторша, которую так любил Мордред, как-то раз сказала, что у него что-то не так с почками. Чрезмерное количество какого-то вещества в крови сделало его медленнее и тяжелее других ребят. От этого же у него были такие жидкие волосы и склонность к болезням. Лиэн терпеть не могла Изабеллу Грейсон, но ради сына могла обратиться хоть к самому Сатане, так что доктор зачастила к ним. У нее находились и снадобья для сына, и бесконечные советы длясамой Лиэн.

Мальчику нельзя конфеты, а еще съедать слишком много за раз. Надо поощрять его к играм на улице и ежедневной зарядке. Ему нужны солнечный свет и разные развлечения, которые заставили бы чаще выходить из дома.

Развлечения.

Лиэн слегка подвинулась влево, так что стал виден домик на дереве, который Мордред построил в надежде, что вот тогда-то их сын чаще будет выходить на улицу. Что это заставит его охотнее повиноваться совету доктора. Чертова Белла Грейсон с ее советами.

«Мам, я пошел играть на улицу».

«Только аккуратнее, милый. Смотри не упади».

Не упади.

Мурашки пробежали по спине Лиэн, и она быстро глянула в сторону двух детей, возившихся в песке. Риза улыбалась и хлопала в ладоши, а потом подобрала веточку и продолжила строить какую-то песочную скульптуру. С ними все в порядке. Они в безопасности и весело играют.

Да и с чего бы им не радоваться: сегодня суббота, а значит и никакой школы. Краткая передышка от задир, которых хлебом не корми – дай подразнить кого-нибудь. Высмеять его вес, маленькие ишварские глаза, жидкие волосы. Широкий добродушный рот, который так ей нравился. Дай только измучить и довести его до слез. Сколько раз ей приходилось повторять, поглаживая его по голове, что он ее, только ее милый сыночек? Сколько раз она пыталась обернуть вспять все те разрушения, что нанесли эти маленькие чудовища?

Да и не только ученики, но и учителя. Они ничегошеньки не понимали. Да, он не блистал умом, как все остальные, но был всегда мил и очень старался, в конце концов, в этом нет его вины. Это все болезнь. Доктор – ненавистная доктор! – так сказала. Что-то там в почках.

Лиэн не знала, сможет ли когда-либо простить Мордреда за отказ обучать сына дома. Какое вообще значение имели все эти его исследования? Естественно, их нельзя было ставить выше благополучия собственного ребенка. Как у него только язык повернулся сказать, что Дэвеллу не под силу выучить что-либо сверх того, чему обучают в деревенской школе? Тогда-то они впервые и поругались по-настоящему. Даже не разговаривали несколько дней. Потом, конечно, это все прошло, и скорее всего именно в ту ночь она и зачала Ризу.

Дэвелл не слишком-то обрадовался рождению сестры. Он привык быть в центре внимания, пока в их мир не вторглась малышка с золотистыми волосами и большими красными глазами. Он ревновал и завидовал. Но все дети через это проходят. Даже когда Мордред поймал Дэвелла за тем, что тот слишком сильно сжимал сестренку в руках, Лиэн знала, что он не хотел навредить ей, просто нуждался во внимании. Конечно, ему нужно было больше внимания, чем младенцу.

Лиэн все помнила. Ее дорогой сыночек. Только ее милый сыночек. Она так им гордилась. Он бы вырос в замечательного мужчину.

Задняя дверь распахнулась, и раздался голос Ризы, нетерпеливый и полный веселья:

— Тогда можно поиграть в солдатиков. Мы можем устроить им марш через степи.

«Мам, я пошел играть на улицу».

— Ладно, — тихо ответил мальчик.

Лиэн напряженно обернулась, чтобы взглянуть на него. Тощий недокормыш с настолько густой копной черных волос, что его за них можно поднять. Ее холодный взгляд остановился на нем.

«Только аккуратнее, милый. Смотри не упади».

Сопляк заметил ее взгляд и ускорил шаг, стараясь быстрее пересечь комнату, и вскоре исчез на втором этаже.

«Не упади».

Скрип ступеньки оружейным выстрелом разнесся по дому. Лиэн вернулась к готовке: перекрутила один из кусочков теста в кольцо, а следующий принялась заплетать в косичку. Дэвеллу всегда нравилось, когда пирожки были разной формы.

Глава 18: Выбор друзей

— Ну и бесишь же ты ее, — заметил Маэс, качая водяной насос за зданием школы. Тот выплюнул первую порцию воды, а потом вошел в ритм.

— Я не хотел, — грустно отозвался Рой, разглядывая ободранные носки ботинок Дэвелла.

Сегодня учительница велела его классу выполнить письменное задание... Что-то про вопросы на тридцать четвертой странице. Рой даже не пытался, и учительница решила, что он снова хулиганит.

— В любом случае, ты просто ас, — не удержался Маэс. — Не робей, станет получше, я обещаю.

Роя это не убедило, но тем не менее он сунул избитые ладони под пульсирующую струю воды, едва не взвыв, когда кожу обожгло холодом.

— Раздвинь пальцы, — посоветовал Маэс. — Холод поможет снять опухоль.

Закусив губу, Рой кивнул и постарался совладать с неприятными ощущениями. Спустя минуту он перестал что-либо чувствовать. На пару мгновений руки приятно онемели, а потом Маэс прекратил качать насос, и тупая боль вернулась.

— Вот, — друг взял его за запястье и достал белоснежный платок откуда-то из-за воротника своей рубашки.

Намотав ткань на указательный палец, Маэс аккуратно промокнул то место, где двенадцатый удар линейки разорвал кожу. На платке расцвело красное пятно. Маэс не убирал руки, пока кровь не начала свертываться, а потом аккуратно вытер оставшуюся часть, стараясь не давить слишком сильно на лиловые синяки.

Закончив с этим, он усмехнулся.

— Хорошо, что ты не стеклодув. Такими руками ты пару дней ничего делать не сможешь.

Это звучало не слишком-то утешительно, но Рой выдавил из себя смешок, который, видимо, Маэс и ожидал от него.

— Ты крепкий парнишка, — по-дружески ударив Роя по плечу, сказал он. — Ну что... Хочешь пойти куда-нибудь?

Опять этот вопрос. На мгновение Рой задумался, а потом помотал головой.

— Я не могу, — с безнадегой в голосе ответил он. — Одежда Дэвелла...

— Ой, да не нужна она ему больше! Ну давай пойдем посмотрим, чего интересного творится в городе.

Пару секунд Рой так и стоял, мысленно мечась между страхом перед тем, что произойдет, если он испачкает или порвет одежду, и желанием хоть на полдня побыть как остальные мальчишки. В конце концов, приглашающая улыбка друга все решила за него.

— Ну ладно, — сказал Рой. — Думаю, пока мы не будем делать ничего слишком...

— Отлично! — воскликнул Маэс и подобрал обе доски, книги и коробку из-под обеда. Удерживая все одной рукой, другой он за локоть повел Роя в сторону города. Чтобы поспевать, ему приходилось бежать. — У кузнеца всегда найдется что-нибудь интересное, а еще у вас тут наверняка есть продавец фруктов. Или мы можем...




Маэс засунул книжки за бочку и быстро выпрямился, украдкой оглянувшись вокруг – вдруг кто заметил?

— Вот так, теперь им ничего не грозит.

Рой с сомнением посмотрел на него.

— Уверен?

Он и на секунду бы не поверил, что можно вот так просто оставить вещи без присмотра и полагать, что те будут спокойно их дожидаться. Еще один урок, который пришлось выучить методом проб и ошибок.

Это случилось в первое лето после того, как Рой сбежал из приюта. Жара стояла невероятная: дождя не было несколько недель, и поля, сквозь которые пришлось идти, заволокло пылью, от которой чесалась кожа. В один из особенно ужасных дней Рою случилось наткнуться на трубу. Вода из нее текла грязная, но вылезти из перепачканной рубашки и тесных приютских штанов само по себе было облегчением. Присев в грязную лужу, Рой как мог вымылся, блаженствуя от прикосновений воды к коже. Он попробовал прополоскать и вещи тоже, а потом развесил их сушиться на кусте ежевики. Папину же рубашку, которая служила ему плащом, Рой расстелил на земле и, растянувшись на ней, счастливо уснул в солнечных лучах.

Когда он проснулся, дрожа от ночной прохлады, пеленой спустившейся на опаленные солнцем степи, все вещи исчезли. Рой так и не понял, кто их забрал (и кому они вообще понадобились, если уж на то пошло), но хорошо запомнил свой урок, пока заворачивался в тоненькую ткань отцовской рубашки последующие несколько промозглых ночей.

— Ой, да ладно тебе! — засмеялся Маэс, заметив его тревожное выражение лица. — С ними неудобно будет лазать. Да никому и не нужны пара вшивых школьных книжек и жестяная коробка.

— Лазать? — с волнением переспросил Рой, но Маэс уже забрался на платформу.

Рой поспешил было за ним, но засомневался, почувствовав себя слишком незащищенным у всех на виду.

Железнодорожные станции были ему хорошо знакомы. Холодными дождливыми ночами здесь проще всего найти укромный уголок, где можно устроиться поспать. В городах побольше на платформах можно отыскать забытую еду или газеты, которые согревали, если запихать побольше под одежду. Но тут также таилась и опасность: станционные смотрители всегда бродили где-то неподалеку.

Однажды один из них оттащил Роя за волосы в сарай с углем и избил ремнем за то, что он рылся в помойке в поисках еды. Был, конечно, один смотритель, который забрал Роя от печной трубы, где он отчаянно пытался согреться, и накормил аппетитным тушеным мясом, а потом уложил спать у себя в каморке. Однако большинство из них попросту или прогоняли его, или грозились сдать местному полицейскому. Рой привык быть аккуратным на станциях, и заявляться сюда вот так не казалось ему хорошей затеей.

Маэс же чувствовал себя как рыба в воде: окинул взглядом сначала скамейки у домика смотрителя, а потом глянул на пустые пути.

— Не любишь поезда? — спросил он. — Однажды я точно прокачусь на одном таком через весь Аместрис.

С этими словами Маэс направился к дальнему концу платформы, где стояла водонапорная башня – металлический цилиндр на трех ногах с трубой, нависающей над путями. Самая высокая конструкция во всем городе, и именно за ее лестницу Маэс и схватился.

— Не трусь, — подзадорил он. — Отсюда можно увидеть все! Аж до Кройцберга.

— Думаешь, стоит? — поинтересовался робеющий Рой.

— Конечно стоит, а что?

— Просто... Просто очень высоко...

Маэс только захихикал.

— Да в порядке все, давай! — он оттолкнулся от платформы и взобрался вверх по лестнице, словно обезьянка. Пару мгновений спустя он уже свешивался со стороны башни, улыбаясь Рою. — Видишь? Легче легкого.

Рой все еще сомневался: ему не слишком-то хотелось забираться следом, но и отказываться было страшно. Вдруг, если он не станет, Маэс не захочет больше с ним дружить. Нервничая, Рой взялся за ступеньку на уровне своих глаз и попробовал взобраться выше. Однако как только он попытался перенести вес на руки, все его тело, напряглось от боли. Рой тут же упал обратно на платформу, приземлившись аккурат на копчик.

Маэс спустился вниз в два раза быстрее, чем забрался.

— Я совсем забыл про твои руки! Прости!

— Все нормально, — ответил Рой, смаргивая слезы. — Я тоже забыл.

— Ты в порядке? — не унимался друг. Когда Рой кивнул, Маэс помог ему подняться на ноги и по-братски взъерошил волосы. — Не забывай про них, а то никогда не заживут.

— Мне... мне жаль, — сказал Рой и задрал голову, глядя на водонапорную башню. — Я хотел...

— Ничего страшного, — пожал плечами Маэс. — Мы можем...

Дверь сторожки распахнулась, и на улицу вышел седой бородатый мужчина в черной униформе.

— Что здесь происходит? — спросил он.

Рой переменился в лице и бросился прочь. Маэс проводил его озадаченным взглядом.

— Эй, погоди... — начал он, а потом с глупой улыбкой глянул на смотрителя. — Просто охотились за голубиными яйцами. Эй, Рой! Рой!

Рой слышал оклики бегущего следом Маэса, но не мог остановиться. Нужно было бежать и найти какое-нибудь, любое, место, чтобы спрятаться. Смотритель позовет полицейского, и, и, и...

Рой хотел бежать, но у ботинок Дэвелла были свои планы. В этих тяжелых и слишком маленьких монстрах и ходилось-то с трудом, не говоря уже про бег. Как раз когда Рой хотел скрыться среди деревьев, он поскользнулся и со вскриком полетел в траву. Так он и лежал на спине, судорожно дыша, пока Маэс не догнал его.

— Необязательно было так срываться. Чего ты такой дерганный-то?

Рой не ответил. Да и как объяснить свой страх бесстрашному другу? Рой неуклюже поднялся на ноги и вытер щеку тыльной стороной руки.

— Ничего не выйдет. Я не могу.

— Не можешь что? Веселиться? Да можешь, конечно. Ты какой-то слишком уж серьезный.

— Я н-не могу, — пытаясь успокоиться, помотал головой Рой.

— Давай так, — начал Маэс, — пойдем и найдем какое-нибудь менее... волнующее занятие. Например, подсмотрим, что творится в кузнице.

Его улыбке невозможно было противостоять, да и идея провести время вместе все еще кружила голову, так что Рой осторожно улыбнулся в ответ.

— Я... Я думаю, можно... — пробормотал он.




Долгий и полный расстройств понедельник не помешал Мордреду поужинать в кругу семьи. Вытерев перепачканные в чернилах руки, он оставил беспорядок на столе и отправился на кухню.

Там Лиэн как раз вытаскивала курицу из печи, а Риза терпеливо ждала за столом. Вымыв руки, Мордред помог жене расставить тарелки с овощами. На улице багровел закат, но в лампах недоставало газа, и тогда он подкрутил их, чтобы стало светлее.

— Пап, я построила башню, — поделилась Риза. — Она такая высокая! Из всех-всех блоков.

— Молодец, малышка. А Рой... — Мордред нахмурился, глянув на свободный стул рядом с дочерью. — А где Рой?

— Кто? — рассеянно спросила Лиэн.

Мордред смотрел на пустующее место на полке, где обычно стояла коробка из-под обеда.

— Риза, где Рой? — резко спросил он. — Он возвращался домой из школы?

Риза круглыми глазами посмотрела на маму.

— Рой? Мамочка, где Рой? Где мой мальчик?

На лице Лиэн появилась удовлетворенная улыбка, и она взяла разделочный нож.

— Милая, тебе правое крылышко или левое?

— Лиэн! — гаркнул Мордред. — Где мальчишка?

— Откуда же мне знать, — медовым голоском отозвалась она. — Правое или левое, Риза?

— Папа? — Риза испугалась.

— Лиэн! Он возвращался из школы? — Мордред развернул жену к себе лицом. — Возвращался?

— Мамочка! — вторила ему Риза. — Где мой мальчик?

Лиэн невозмутимо улыбнулась, отчего Мордреду захотелось дать ей пощечину. Он знал, что Рой ей не нравился, но неужели она прогнала его? Мальчишка и без того не в лучшем состоянии, в одиночку ему точно не выжить. И тот факт, что предыдущие три года у него это получалось, ничего не значит. Сейчас Рой жил под их крышей и защитой, и какие бы неудобства он ни причинял, они обязаны были о нем позаботиться.

— Лиэн! Он возвращался домой? — вновь потребовал ответа Мордред, бережно встряхнув жену. — Черт тебя дери!

Она возмущенно вскрикнула и попыталась оттолкнуть его.

— Оставь меня в покое! — в ее глазах внезапно зажегся огонь, похожий на воспламенившийся стронций. — Какое мне дело, вернулся этот сопляк домой или нет? Надеюсь, что нет! Надеюсь, он сбежал! Он нам не нужен! Еще один ребенок нам не нужен! Катился бы туда, откуда пришел, потому что здесь ему не место!

Ярость перемешалась со страхом. Какое-то время Мордред смотрел Лиэн в глаза, а потом выпустил, позволив отступить назад.

Он вышел в прихожую, и Риза последовала за ним.

— Пап? — тревожно спросила она. — Что ты собираешься сделать, пап? Куда ты идешь?

Мордред надел пальто и отыскал в кармане кремень. На гвозде у двери висела лампа – пережиток прошлых времен – ее-то он и зажег.

— Я пойду поищу твоего мальчика, малышка, — как можно спокойнее сказал Мордред. — А ты останься здесь и доешь ужин.

— Но я тоже хочу пойти. У меня острое зрение, я тебе помогу.

— Нет, малышка, ты останешься здесь. Если твой мальчик вернется, скажи ему, чтобы подождал меня в кабинете.

Мордред хотел добавить, чтобы она также велела ему держаться подальше от Лиэн, но не смог. Бедняжке всего три, ни к чему забивать ей голову еще сильнее.

— Хорошо, — грустно ответила Риза.

Как бы невыносимо ему ни было оставлять ее вот так, перепуганную и грустную, но сейчас есть дело и важнее. Нужно найти Роя, только вот знать бы еще, где искать.

Учитель. Надо узнать, не ушел ли Рой с кем-то после школы... если он вообще дошел до нее сегодня. Мордред постарался вспомнить, кто нынче был учителем. Кажется, Белла как-то раз упоминала о том, что школой заведует одна из местных девушек. Это хорошо, значит, кем бы эта девица ни оказалась, живет она со своими родителями. Учителя, приезжавшие из других городов, обычно ночевали в разных семьях каждую неделю, а потому их сложнее было отыскать. Вспомнить бы только, кто именно преподает. Кто-то говорил, что Мэнди Уилки, эта ужасная сплетница, сдавала экзамены в этом году, но Мордред не мог припомнить, прошла она или нет. Скорее всего, нет. Глупая и ленивая девчонка.

Он ускорил шаг. Нужно добраться до кабинета Беллы, а она уж что-нибудь сообразит.

Раздавшийся откуда-то спереди смех заставил Мордреда вздрогнуть. Как Лиэн вообще это допустила? Дети были ее обязанностью. Это она должна всегда знать, где они. И это её задача - поднимать шум, если их нет дома в положенный час. Их безопасность – на её совести!

— Ой-ей.

Виноватые слова заставили Мордреда замереть: впереди, в вечернем полумраке, виднелись две фигуры. Высокая прикладывала руку ко рту, а та, что пониже, была тощая как шпала, одетая в мешковатые вещи с чужого плеча. У Мордреда от сердца отлегло.

— Это все моя вина, сэр, — торопливо заговорил высокий парнишка, выступая вперед, отчего свет лампы сверкнул на его очках. — Мы играли у обрыва, и я потерял счет времени...

Однако Мордред просто прошел мимо и схватил Роя за запястье.

— Играли?

Одно это слово многое подразумевало: уход с головой в веселье, детскую беспечность, полную безответственность по отношению к тем, кто от волнения места себе не находил!

— Да, сэр. Это я его уговорил – он хотел сразу же пойти домой, но я подумал, что мы просто погуляем пару часов, повеселимся. Ему нужно больше веселиться, сэр, и я думал...

— Да-да, — отмахнулся Мордред. — Спасибо, что проводил его до дома. А теперь иди.

Он повел Роя домой, но его друг, видимо, не до конца понял, что свободен.

— Правда, сэр, это моя вина, что он так припозднился. Извините, что заставил вас волноваться.

Волноваться. Мордред невольно напрягся: он ведь и вправду волновался. Даже кричал – да что там, тряс свою жену. Перепугал дочь. А все потому что двое беспечных мальчишек пошли поиграть у обрыва, никому ничего не сказав. Все тревоги по поводу Роя мгновенно вылетели из его головы, уступив место ярости.

— Иди домой, пока и твои родители не прибежали тебя искать, — кратко ответил Мордред. — Рой, попрощайся со своим другом.

Рой посмотрел на него, слегка приоткрыв рот от удивления, а потом оглянулся через плечо.

— Пока, Маэс, — радостно попрощался он.

— Да, пока, — помахал ему Маэс и бесшумно кинулся прочь, сверкая голыми пятками.

Храня гробовое молчание, Мордред быстрым шагом шел к дому, так что Рой едва-едва за ним поспевал. Только когда они добрались до дорожки, ведущей к крыльцу, он остановился и взглянул на подопечного.

— Ну и что ты можешь сказать в свое оправдание? — он поднял лампу, так что свет упал мальчишке на лицо.

Выражение лица Роя сменилось с довольного на недоуменное, а затем и на испуганное.

— М-мы просто играли...

Опять это слово.

Никто из них даже не сообразил, что происходит, а рука Мордреда уже коснулась щеки мальчишки, отчего тот со всхлипом улетел в траву. Он замер, полный ужаса перед тем, что только что сделал. На какую-то долю секунды ему даже показалось, что сорванец поднимется и все-таки сбежит прочь. Но тот только сел и уставился на него с ужасом в глазах. «Коллекция костей в старых вещах Дэвелла», – некстати промелькнуло в голове.

— Ты расстроил Ризу, — прорычал Мордред: хоть его злость и выветрилась, но гордость требовала держать марку, — и миссис Хоукай заодно. А теперь иди в дом и ложись спать, а завтра мы с тобой поговорим про то, кого стоит выбирать в друзья!

Рой с трудом поднялся на ноги и заковылял в дом. Когда он открыл дверь, в коридоре его встретила выбежавшая из кухни Риза.

— Рой! — лучезарная улыбка озарила ее детское личико. — Ты вернулся!

Дочка обняла его.

— Оставь его в покое, Риза. Иди доедай ужин. А ты! — он ткнул мальчишку между лопаток, отчего тот отпрянул. — Живо в постель!

Затушив свечу, Мордред с громким хлопком закрыл дверь, стараясь не думать о том, какой обиженной и растерянной выглядела его дочка.

Глава 19: Последствия

Мордред помедлил пару мгновений, прежде чем коснуться Роя. Тот свернулся в позе эмбриона, а на его щеке виднелись грязные следы от слез. На белой коже чернел синяк, и при мысли о том, что это его рук дело, у Мордреда проснулись угрызения совести. Сперва чувство стыда за собственный поступок почти вынудило его покинуть комнату, но потом он взял себя в руки. Десять недель назад этот мальчишка был грязным дикарем, а сейчас обучался сосуществовать в человеческом обществе, ходил в школу, пользовался вилкой... И все это благодаря им с Лиэн, поэтому надо и дальше поддерживать твердую дисциплину и заставить Роя подчиняться правилам.

Взяв мальчика за узкое плечо, Мордред мягко его потряс. Рой проснулся с испуганным всхлипом и немедленно огляделся, словно продумывая путь к бегству. Однако увидев, кто разбудил его, испуганно вжался в подушку. Бессознательная паника в его глазах сменилась вполне обоснованным страхом.

— Пойдем, — сказал Мордред, заставляя Роя встать. — Нам нужно поговорить.

Он провел его через коридор в свой кабинет. Оказавшись внутри, Рой принялся оглядываться с затаенным восторгом: никогда прежде ему не случалось бывать в этой комнате. Он разглядывал целые стены из книг, груду сваленной бумаги, жаровню и тигеля, и колбочки с мягкими металлами, а еще кучу всяких вещей, которые Мордред использовал для черновиков шифра. Рой был настолько захвачен увиденным, что даже не заметил, как Мордред закрыл дверь. Отвернув стул от заваленного стола, Мордред сел на него.

— Подойди сюда.

Рой встал перед ним, опустив взгляд в пол.

— Ты понимаешь, почему твой вчерашний поступок был неправильным? — серьезно спросил Мордред.

Рой поднял на него непонимающий взгляд, и он нахмурился.

— Мы очень встревожились, когда узнали, что ты пропал. Мы не знали, что ты играл, и думали, что ты потерялся или кто-то навредил тебе. Риза очень расстроилась. Она волновалась за тебя.

Вина, затопившая лицо Роя, была так неправильно приятна: теперь-то он сообразил, через что заставил их всех пройти.

— Что это за мальчик, с которым ты гулял? — спросил Мордред.

— Маэс, — тихо ответил Рой.

— А фамилия?

— Х-хьюз.

Лицо Мордреда потемнело.

— Хьюз, — мрачно пробормотал он. Это многое объясняло.

Абсалом Хьюз – странствующий ремесленник, которому давно уже следовало бы приобрести дом и обосноваться на одном месте. Но этот тип уже много лет путешествовал вместе с толпой сыновей-оборванцев из города в город, торгуя своими побрякушками и уникальными талантами. Они предоставляли все те важные услуги, которые иначе простые деревенские жители восточной провинции получить не могли, но вместе с тем вперед них шла особая репутация. По крайней мере один из них был удачливым мошенником, но никто не знал, кто же. Водился среди них и браконьер. Ещё один был отъявленным хулиганом. А их стеклодув слыл таким повесой, что даже Мордред, который нечасто заглядывал в таверну и не играл в шашки у магазина, знал популярную городскую присказку: «Береги дочерей: цыгане в городе!»

А теперь, видимо, появился еще один Хьюз. Хотя, учитывая, что самый старший из них был еще совсем сопляком, когда Мордред ходил в местную школу, возможно, этот Маэс – внук Абсалома, а вовсе не сын. Только Мордреду могло так «повезти», что беспризорник, живущий под его крышей, из всех детей выбрал себе в друзья именно начинающего преступника непонятного происхождения.

Рой все еще ждал какого-нибудь ответа, и Мордред задумался. Запрещать ему общаться с новым товарищем – затея бессмысленная: сильная привязанность Ризы к «ее мальчику» была тому живым доказательством. Ничто не способно изменить те загадочные мотивы, по которым дети выбирают себе друзей. Поэтому если Мордред хочет, чтобы все шло по его плану, то нужно быть одновременно жестким и разумным.

— Меад старше, чем ты...

— Маэс, — перебил его Рой.

— Маэс, — поправился Мордред. — Он старше тебя, и в его семье все подчиняется другим правилам, нежели здесь. Возможно, ему разрешено гулять на улице до самого позднего часа. Тебе – нет.

— Да, сэр, — прошептал Рой.

— Возможно, ему также разрешено ходить, куда ему вздумается, никому ничего не говоря о том, чем именно он планирует заниматься и когда вернется домой. Тебе – нет.

— Да, сэр.

— Скорее всего, есть еще вещи, которые можно делать Маэсу, — раздраженно продолжал Мордред, — например, ходить в школу босиком, залезать на телеграфные столбы, пугать куриц или красть конфеты из магазина миссис Хэмптон, и я очень рассержусь, если узнаю, что ты тоже занимался чем-то подобным.

— Я не занимался, — поспешно вставил Рой. — Мы пошли на железнодорожную станцию, а потом смотрели, как кузнец разжигает огонь, и еще...

Хотя Мордред ничего не сделал, чтобы заставить Роя замолчать, тот внезапно стал белым, словно полотно, и ужас растекся по его лицу.

— Что такое? — слегка озабоченный подобной переменой, спросил Мордред.

Но Рой просто молча смотрел на него. Почувствовав, что тишина слишком затянулась, Мордред вернулся к чтению нотации.

— Тебе не разрешено куда-либо ходить после школы, не спросив разрешения у меня или миссис Хоукай. Кроме визитов к доктору, — добавил он. — Ты меня понял?

— Да, сэр.

— И ты уже знаешь, что приглашать людей в дом без спросу тоже нельзя, — продолжил Мордред. Теперь пришло время уступок, и он надеялся, что Рой не станет возражать. — Однако если тебе захочется, то ты можешь поиграть со своим, — он какое-то время подбирал слово, а потом остановился на самом очевидном варианте: — другом в нашем саду, если его... если мистер Хьюз разрешит ему прийти. Вы можете играть там хоть каждый день, и для этого не надо спрашивать разрешения. Но только при одном условии: вы не станете тревожить миссис Хоукай и возьмете Ризу в свои игры, если ей захочется. Сад – ее территория, не твоя.

— Да, сэр.

На мгновение Мордред задумался, знает ли Рой еще хоть какие-нибудь слова.

— Очень хорошо. Я должен бы наказать тебя за то, что ты пришел домой так поздно и перепугал Ризу, но не буду. Вчера ты остался без ужина, и пока такого наказания хватит. Однако в следующий раз поблажек не жди.

Рой безропотно кивнул, и Мордред вздохнул.

— Иди умойся и приведи себя в порядок к школе.

Рой выскочил из комнаты, путаясь в ночной рубашке.

Вот и все. Проблема решена, и больше никаких инцидентов с цыганским парнишкой не будет.




Прижав руки к боку и тяжело дыша, в какой-то момент Рой все-таки остановился и согнулся от боли. Несмотря на то, что он бежал так быстро, как только можно в ботинках Дэвелла, продолжать не было сил. Впрочем, стоять на месте оказалось ничем не лучше, так что Рой перешел на быстрый шаг. Нужно было добраться до железнодорожной станции как можно скорее.

Примерно на середине нотации мистера Хоукая Рой вспомнил, что забыл забрать оставленные за бочкой вещи. Как только его отпустили, он попытался наскоро одеться – и не сумел. Покрытые синяками руки не гнулись и так болели, что Рой не смог даже застегнуть ремень со свежей дыркой специально под его размер. И это не говоря уже о пуговицах.

Тогда Рой позвал Ризу, и та спустилась вниз, чтобы помочь ему. Конечно, она засмеялась и тут же похвастала, что может застегнуть все пуговицы на своем голубом платьице сама, но в этом не было насмешки, только гордость. За это Рой ее и любил: Риза не держала его за дурака даже тогда, когда он не мог самостоятельно одеться. Проворные маленькие пальчики подруги без труда справились с задачей. Рой просто зашел на кухню и объявил, что идет в школу. Миссис Хоукай, конечно, было все равно – она даже не посмотрела на него, когда он выскользнул через заднюю дверь. Оказавшись на улице, Рой со всех ног кинулся в город.

Добравшись до станции, он поспешил к месту, где Маэс спрятал их книги вчера. Его сердце упало в пятки. Они пропали. Едва живой после бега, Рой осел на полную росы траву, поддавшись захлестнувшей его панике.

Он просидел так достаточно долго, размышляя, как быть. Соваться обратно без вещей Дэвелла нельзя. Миссис Хоукай страшно разозлится, а мистер Хоукай... Рой коснулся синяка на скуле. Ему не хотелось вновь оказаться битым. Придется сбежать.

Одна лишь мысль об этом заставила его заплакать. Он так привык к ежедневной еде – да что там, к тому, чтобы есть несколько раз в день. И к крыше над головой, и к спокойствию, потому что местный полицейский не собирался выслеживать его и тащить обратно в приют. Рой привык полагаться на взрослых, на их заботу и опеку, вместо того, чтобы пытаться выживать самостоятельно изо дня в день. И еще тут была Риза.

Он тихо всхлипнул. Рой не хотел оставлять Ризу. Она ему нравилась. Подруга была такой маленькой, доброй и милой и никогда не заставляла его чувствовать себя глупо. А еще называла его «мой мальчик». Риза – единственный человек, которому он нужен, и Рой отдал бы что угодно, чтобы это осталось так.

Он просто не мог сбежать. Не мог оставить Ризу. Кто будет рассказывать ей сказки на ночь, когда родители слишком заняты? Кто поможет играть в солдатики или станет сидеть за столом-пнем и притворяться Фюрером? Кто завяжет передничек, если миссис Хоукай почувствует себя плохо? Он нуждался в Ризе, но и она в нем тоже.

Полный решимости, Рой поднялся на ноги. Вытерев слезы рукавом рубашки, он в последний раз огляделся в поисках своих вещей. А потом с тяжелым сердцем отправился в школу.

Учительница как раз звонила в колокол. Рой заставил себя идти быстрее, несмотря на усталость в ногах. Он зашел внутрь следом за Мэри из первого класса и занял свое место. Маэса нигде не было, и Рой почувствовал себя преданным. Это он настоял на том, чтобы они оставили книги, а теперь даже не пришел, чтобы узнать ужасную новость!

Учительница закрыла дверь и прошла к своему столу. Ее взгляд немедленно упал на пустую парту Роя.

— Рой Мустанг, — сладким голоском пропела она. — Где твоя хрестоматия и грифельная доска?

— Здесь! — прозвучал задыхающийся голос из дверного проема, и в класс ворвался Маэс с хрестоматией Дэвелла в высоко поднятой руке и коробкой с обедом подмышкой. — Вот! Простите, учительница, слегка припозднился. Проблемы в семье.

Маэс подошел к Рою и положил перед ним книгу с доской, а потом, кривляясь, достал из нагрудного кармана грифельный карандаш. После чего положил коробку с обедом на полку в другом конце комнаты. Прежде чем сесть на свое место, Маэс огляделся и театрально прошептал:

— Старший братец никак не мог сделать чай.

Почти все засмеялись. Маэс сжал плечо Роя и подмигнул ему, после чего уселся на свое место.

— Ну, мисс, чего же мы все ждем? — громко осведомился он. — Я уже здесь, теперь можно и начинать.

Рой восторженно уставился на хрестоматию. Она была в целости и сохранности! Должно быть, Маэс вернулся и забрал ее. Он оглянулся через плечо на своего друга – тот улыбнулся и поправил очки.




Рой выскользнул на улицу, держась спиной к стене. Маэс задержался, чтобы поговорить с учительницей, и Рой боялся, что без друга на него снова будут нападать. Он не был уверен, что выдержит. Ладони все еще саднили, а пустой желудок сердито урчал.

— Эй, ты забыл свой обед, — произнес Маэс, облокачиваясь о стену.

— Его нет, — безрадостно ответил Рой.

Это было странно: не так давно он мог вытерпеть два или даже три дня без еды, а теперь едва переживал утро без завтрака.

— Ой ли? — заговорщицки спросил Маэс и открыл крышку коробки. До носа Роя тут же донесся аппетитный запах, и его рот наполнился слюной. — Пироги с крольчатиной. Гарет сегодня с утра напек.

Маэс уселся у стены, скрестив ноги. Рой устроился рядышком и взял предложенное угощение. Пирог был большим и тяжелым, сделанным из толстого хлеба, а главное - все еще теплым. Жадно откусив кусок, Рой ощутил приятный вкус свежего теста и лука.

— Все мясо в середине, а репа сразу за ним, — жуя свой пирог, пояснил Маэс. — Я больше люблю с картошкой, но Тиаф заключил сделку с разводчиком свиней за два корыта и бочонок селитры, так что у нас теперь этой репы завались, хоть как топливо жги. Лучше бы свинью попросил.

Рой увлеченно жевал пирог, поэтому не мог ничего сказать. Впрочем, Маэс и не ожидал ответа.

— Гарет печет лучшие пироги в мире, — продолжал он. — Я однажды попробовал пирожок в Юсвелле, так он был настолько жестким, что хоть в шахту урони – не разобьется! В результате я дубасил им Айру, но потом Бен заставил меня прекратить. Не знаю, правда, почему: Айра терпеть не может Бена. Вообще не выносит. Но думаю, это моя вина. Надеюсь, тебе вчера не сильно влетело за опоздание? Прости, страшно виноват, что потерял счет времени, но было же весело, да?

Рой кивнул. Тогда Маэс указал на него и усмехнулся:

— А это откуда?

Рой скосил глаза на длинное пятно от травяного сока на левой ноге – результат падения перед домом Хоукаев. Похожие пятна были и на коленях – их он заработал у железнодорожной станции. Рой нервничал, что придется возвращаться домой в таком виде, с испачканными вещами, но похоже, что зря.

— Я споткнулся, — сказал Рой, доев пирог.

— Да? — Маэс подался вперед, чтобы рассмотреть его лицо поближе. — Упал на левый бок, а синяк на правой щеке.

Рой избегал встречаться взглядом с другом.

— Мне нельзя играть после школы, — тихо сказал он. — Если ты, конечно, не придешь играть в сад у дома.

— Вот как, — задумчиво сказал жующий Маэс, а потом улыбнулся: — Тогда я приду играть в сад. Звучит интересно.




Гарет внимательно следил за тем, как Айра оттирал сотейник. Абсалом лениво попыхивал трубкой, сидя на подножке повозки, которая служила кровом ему и его трем средним сыновьям. На другом конце поляны, где паслись привязанные к частоколу шесть лошадей и энергичный пони, прямо в траве лежал Тиаф и смотрел на звезды. Бенджамин, как и обычно, скрылся в лесу сразу же после того, как покончил со своим ужином. Рядом с переносной печкой для обжига глины, где и создавались стеклянные поделки, Эли полировал линзы, которые до этого целый день доводил до совершенства на станке. Рядом лежал на животе Маэс и наблюдал за братом, подложив руки под подбородок.

Эли засмеялся и покачал головой.

— Это не твое дело, Малыш Хьюз, — весело пропел он.

— Я не Малыш, — огрызнулся Маэс. Эли двадцать шесть, и по сравнению с ним он действительно мал, но у старшего брата нет никакого права называть его малышом. — И говорю тебе, алхимик его ударил.

— Ага, пятно от травы, — продолжил за него Эли. — Главная улика, которую упустили все остальные. Забудь про торговлю, тебе стоит податься в детективы.

— Да, но Рой постоянно переживает за вещи Дэвелла.

Эли поморщил нос.

— Он носит чужую одежду?

— Думаю, это обноски, — сказал Маэс. — По крайней мере, он говорит о них так, будто они чужие. В любом случае, Дэвеллу должно было уже исполниться десять или даже одиннадцать – я немного помню его с прошлого лета.

— Сынок алхимика? Такой, с большим ртом? — спросил Эли. Маэс неловко кивнул. — Он же умер.

Маэс склонил голову к плечу.

— Брехня!

— Эй! — крикнул Гарет с другого конца лагеря. — Следи за языком, мистер!

Маэс скорчил рожицу.

— Да, Мамочка.

— Не забывайся, — вполне дружелюбно ответил Гарет, а потом уже раздраженно обратился к другому брату: — Айра, ради всего святого! Это не чистота!

— Нет, серьезно, — сказал Эли, аккуратно заворачивая законченную пару линз в кусок клеенки. — Фрида рассказала.

— А это еще кто? — спросил Маэс, заранее зная, что пожалеет об этом.

— Более известна как Вдовушка Томпсон с фермы «Одинокая ива», — сказал Эли, а потом усмехнулся. — «Фрида займется любовью, с кем сама захочет!»

Маэс взвыл и закрыл уши руками, но было уже слишком поздно.

— Фу, Эли, тебе обязательно целоваться и трепаться?

— Ты сам спросил, — засмеялся тот. — Так или иначе, она сказала, что почти год назад парнишка сломал шею или что-то вроде того. У них теперь осталась только маленькая девчушка, ну и твой друг-беспризорник.

— Он такой маленький, — печально сказал Маэс. — Не думаю, что им стоит избивать его.

— Это не твое дело, — повторил Эли. — Так бывает, и ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить это. Просто поблагодари свою счастливую звезду, что единственный, кто когда-либо ударял тебя, это Айра.

Маэс глянул на своего восемнадцатилетнего брата, бывшего партнера по реслингу, ныне усердно оттирающего сотейник под пристальным взглядом хмурого Гарета.

— То, что так тоже бывает, не делает это правильным, — пробормотал он.

Эли сложил последние готовые линзы в сосновый сундук и ласково взъерошил волосы Маэсу.

— У тебя доброе сердце, Малыш, — сказал он. — Но нельзя изменить мир, точно так же, как и нельзя выбрать следующего Фюрера. Просто оставайся его другом – вот и все, что ему от тебя нужно.

— Не называй меня Малышом! — крикнул Маэс.

Глава 20: Проницательность

Белла занимала в местном школьном совете особое место. Она была единственной, чьи дети или внуки не посещали эту школу. Единственной, кто отучился в колледже. И что еще важнее, единственной женщиной. В большинстве случаев это играло ей на руку. Мужчины часто недооценивали ее способность уводить разговор в нужное русло, поэтому далеко не одно важное решение за те шесть лет, что Белла просидела в совете, было принято в её интересах. Коллеги Беллы даже не подозревали, что о них, как говаривала бабушка Грейсон, «позаботились».

С другой стороны, позиция единственной женщины в совете также означала, что учителя, особенно девушки, воспринимали ее как особенного союзника. Они часто обращались с проблемами и просьбами, которые боялись озвучить другим членам совета, и порой это ставило Беллу в очень неудобное положение.

Зайдя в опустевшее здание школы, Белла поняла, что неудобных просьб не избежать. Джейн Струби, до этого протиравшая доску, развернулась и поспешила навстречу.

— Ой, доктор, я как раз думала о том, чтобы навестить вас! —На ее лице ясно читалось облегчение. — Просто, гм, я подумала, что как член школьного совета вы, возможно, найдете способ помочь.

Белла нацепила на лицо улыбку, чтобы скрыть раздражение. Она не одобряла то, что Джейн взялась учительствовать: девице нужен был муж, а не целая комната впечатлительных и порой непокорных детей.

— Я сделаю все, что смогу, — без всякого рвения сказала Белла.

— Ну, дело в том... — учительница помедлила. — Я не хотела выходить с этим на совет: там есть люди, которые думают, что я не могу поддерживать хорошую дисциплину в школе, потому что знают меня с рождения.

Белла кивнула. Это она вполне могла понять: ей пришлось столкнуться с похожим отношением к себе в начале практики. До сих пор среди пациентов были люди, для которых она навсегда останется босоногой «малышкой Беллой», бегавшей по улицам вместе с внуком Миллера Хоукая.

— И тогда ты подумала, что стоит сперва переговорить со мной, — сказала она. — Хорошо, что я зашла. В чем проблема?

Джейн вздохнула.

— Я просто не знаю, что делать с одним из учеников! Он немного глупый и совсем не старается, постоянно срывает уроки. Да и к тому же подстрекает остальных, и сколько бы я его ни наказывала, он справляется только с половиной заданий. Вместе с этим цыганом они повергнут тут все в хаос, если я не найду способ заставить их вести себя хорошо, и я не знаю, как быть.

— Для начала ты могла бы разобраться, почему он не старается, — заметила Белла. — Возможно, у него просто проблемы с уроками.

— Не может такого быть, — ответила Джейн. — Когда он хочет, то отвечает все задания с точностью до буквы. Когда его класс отвечал правописание, этот мальчик принялся выкрикивать случайные буквы, просто чтобы выставить меня дурочкой. Маленькое чудовище, не представляю, с чего кому-либо захочется взять его к себе.

— Взять к себе? — удивленно переспросила Белла. — Ты имеешь в виду Роя Мустанга, мальчика, который живет у мистера Хоукая?

— Его-его, — вздохнула Джейн. — Ужасный ребенок.

— Вовсе нет, он очень милый маленький мальчик, — слегка шокированная такой жесткой оценкой, сказала Белла. — И Рой не из тех, кто станет хулиганить в школе. У него точно есть какая-то проблема.

— Единственная его проблема – это неумение нормально себя вести, — резко сказала Джейн.

Белла вздохнула.

— Я поговорю с Мордр... с мистером Хоукаем. Возможно, что-то не так дома, но этому точно есть какое-то объяснение. Я прослежу, чтобы отныне Рой вел себя хорошо, обещаю.

— Спасибо. Я не знаю, как с ним еще быть.

— Хорошо, я подумаю, что можно сделать. Есть еще один вопрос, который я хотела поднять. Пока цыгане в городе, у нас есть возможность проверить зрение детей. Если ты не возражаешь, я бы приняла у себя всех с первого класса до тех, кто занимается по второй хрестоматии, завтра. Старшеклассники могут прийти в пятницу после полудня.

— Чтобы их глаза проверил цыган? — глупо переспросила Джейн.

— Не совсем. Третий сын мистера Хьюза – стеклодув с опытом работы оптиком. Он сумеет осмотреть детей и подобрать им очки, если будет нужно, — было видно, что Джейн не впечатлена. — Их правда нужно осмотреть, — с нажимом сказала Белла. — Ничего страшного не случится, если ты освободишь их от занятий после полудня?

Джейн выглядела так, словно готова была отказаться, но она – всего лишь семнадцатилетняя девчонка с сертификатом второсортного преподавателя. Белла же – взрослая независимая женщина, успешный профессионал и член школьного совета. Это не тот человек, с которым Джейн могла позволить себе спросить.

— Хорошо, — наконец, сказала она. — Если это важно для их здоровья.

— Это важно.

Обменявшись еще парочкой любезностей, Белла с тяжелым сердцем отправилась обратно в город. Маленький тихоня Рой хулиганил в школе? Этому должно быть какое-то объяснение.

Белла уже собиралась навестить Хоукаев, чтобы разобраться, в чем дело, но судьба распорядилась иначе. За следующим поворотом – как раз перед ее домом – ей встретился долговязый фермерский сын на загнанном в мыло пони. Прежде чем парнишка кинулся передавать послание, она уже бежала навстречу, готовая оказать любую медицинскую помощь, что бы там ни случилось.




— И не вздумай шевелиться, маленькое чудовище!

До ее слуха долетел хлопок закрывшейся двери. Тогда Риза осторожно выглянула из-за угла. Мама ушла, оставив ее мальчика сидеть на стуле – Рой сжимал края сиденья и смотрел куда-то на свои колени. К тому же он дрожал от страха, а еще возможно от холода, потому что денек выдался пасмурный и дождливый, а печь никто не зажег. Риза осторожно подошла к другу.

— Рой? — тихо произнесла она, нагибаясь, чтобы поймать его взгляд. — Хорошие вещи нужно беречь от пятен. Для школы.

Рой ничего не ответил. Наверное, расстроился, потому что мамочка накричала на него. Мама была очень страшной, когда кричала, и она очень разозлилась, увидев пятна на одежде. Как только Рой показался в дверях, она тут же принялась его ругать, да еще и здорово отшлепала. А потом раздела так быстро и грубо, что Риза выбежала из комнаты, опасаясь, что будет следующей. Теперь мама ушла на улицу – наверное, отстирывать пятна от травы, хотя мамочка обычно стирала только в солнечные дни.

— Я уронила масло на передничек сегодня, — прошептала Риза, пытаясь поднять другу настроение. — Видишь? Пятно осталось.

Рой даже не поднял взгляд, чтобы посмотреть на малюсенькое масляное пятнышко. Только сжал края сиденья еще сильнее и продолжил смотреть на свои тощие ноги. Риза тронула его за руку.

— Не грусти. Мамочка не будет злиться всегда.

Готовая на все, лишь бы поднять другу настроение, Риза отправилась в гостевую комнату. У Роя была старая папина рубашка голубого цвета из мягкой шерстяной ткани, очень уютная. Ее-то Риза и взяла с собой на кухню.

— Вот, держи, — успокаивающе сказала она, положив рубашку на колени другу.

Она отошла назад, дав Рою возможность натянуть одежду. Застегивать он ничего не стал, просто обернулся рубашкой, словно халатом или пледом. Вспомнив, как тяжело ему давались пуговицы последние два утра, Риза едва заметно подалась вперед и принялась помогать.

— Вот так, — наконец, удовлетворенно сказала она.

Теперь Рой был вновь одет, и ему не нужно больше грустить.

— Спасибо, — прошептал он, а потом внезапно наклонился вперед и крепко обнял ее за плечи




Доктор Белла ходила среди учеников, наводнивших ее комнату ожидания, раздавая сладкое печенье. Ее лицо так и светилось улыбкой, как будто ей больше ничего и не требовалось, кроме как быть окруженной детьми, каждому из которых хотелось рассказать ей анекдот или чем-нибудь похвастаться.

Рой сидел в углу, прямо на полу у двери. За ней старший брат Маэса проделывал нечто под названием «проверка зрения». Ребята заходили к нему по одному и оставались внутри на разные промежутки времени: большинство выходило минут через пять, но были некоторые, кто задерживался там на целую четверть часа. Рой ждал своей очереди и, несмотря на страх перед всем неизвестным, не мог дождаться встречи с братом друга.

— Эли тебе понравится, он классный, — говорил Маэс этим утром. — Он очень веселый, только не спрашивай про его подружек! У него их больше, чем кому-либо в своем уме захочется иметь, и ты не хочешь выслушивать рассказы о них. Сначала он проверит твои глаза свечой, а затем заставит смотреть на плакат и задаст пару вопросов. Потом, может, даст на пробу несколько разных линз. Ну и все, если ты, конечно, не как я – хуже летучей мыши без очков.

— Рой? — повторила доктор Белла, придерживая дверь для выходившего Лоуренса. — Твоя очередь.

Рой неуклюже поднялся на ноги и пробрался мимо других детей, едва не споткнувшись о выставленную Декстером ногу. Он вопросительно взглянул на доктора Беллу, и та улыбнулась.

— Не волнуйся, бояться тут совсем нечего. — Она ласково подтолкнула его внутрь и закрыла дверь.

Газ в лампах был убавлен, так что в комнате царил полумрак. Стол для осмотра отодвинули к стене, а напротив повесили большой плакат с рядами напечатанных картинок, постепенно уменьшающихся к низу. Рядом стоял табурет, на котором сидел долговязый мужчина в ярко-синей одежде. Он был очень похож на Маэса, только с длинными волосами, перевязанными кожаным шнурком, и без очков.

— Привет, — сказал незнакомец. — Ты, должно быть, тот парнишка, который так нравится Маэсу. Я Эли.

— Рой.

— Отлично, Рой, запрыгивай на постель, и я тебя осмотрю.

Рой принялся искать кровать, но потом он понял, что Эли имел в виду стол с постеленным на него тоненьким матрасом. Эли достал коробок со спичками, залихватски чиркнул одной о свой зуб и зажег фитиль. Это была странная конструкция из держателя с длинной свечкой и высокой оловянной лопастью за ней, которая усиливала и фокусировала свет.

— Я закрою твой правый глаз, — Эли взял странную деревянную ложку и загородил ей половину лица Роя. После чего направил свечу так, что она стала слепить левый глаз. — Посмотри на потолок. На пол. Налево. Направо, — после каждой фразы он выдерживал паузу и внимательно смотрел Рою в глаз. — Теперь я закрою левый.

И весь процесс повторился с другим глазом.

— Тебе случалось сильно ударяться последние несколько месяцев, правильно?

Рой не ответил. Не хотел признавать, что это правда: ему случилось попасть в ужасный переплет прошлой весной, а до прихода в Хамнер его пару раз хорошенько ударяли по голове. Если Эли узнает об этом, то расскажет Маэсу, и тот не захочет с ним больше дружить.

— Тебе бывает трудно сфокусировать взгляд на чем-нибудь? На чем-нибудь близком или далеком?

Рой честно покачал головой.

— А бывает так, что слова на доске или в книге выглядят неясно? Размыто? Искаженно?

— Нет...

Ни неясно, ни размыто, ни искаженно. Единственной проблемой было то, что когда Рой смотрел на слова на доске или в хрестоматии Дэвелла, он понятия не имел, что видит перед собой. Мог абсолютно спокойно разглядеть их, но оказался слишком тупым, чтобы понять.

— Отлично, — Эли чуть подкрутил газовые лампы и указал на плакат. — Прочти четвертую строчку.

Слово «прочти» повергло Роя в ужас, но потом он глянул на противоположную стену, и громадная волна облегчения захлестнула его душу. Никаких слов или букв, только картинки!

— Лодка. Мяч. Собака, цветок и...

— Ой! — засмеялся Эли. — Не тот плакат! Маэс говорил, тебе семь? Я обижаю твой ум, — он убрал плакат с картинками – под ним оказался точно такой же, только с буквами. — Прочти четвертую строчку.

— Я не могу, — грустно отозвался Рой.

Почему нужно было убирать первый плакат? Рой знал, что говорить, когда смотрел на него. Этот же полон того же шифра, с которым приходилось иметь дело каждый день в школе.

— Ладно, — к удивлению Роя, в голосе Эли не было и намека на злость. Он говорил так, как будто не уметь читать буквы было обычным делом. — Как насчет третьей?

— Нет, — несколько более расслабленно ответил Рой. Его вера укрепилась еще больше, когда Эли просто кивнул и попросил прочитать вторую строчку. — Не могу.

— Как насчет большой буквы на самом верху?

— Это «о», — гордо ответил Рой.

По крайней мере, он знал одну букву, а значит, когда-нибудь у него получится выучить все остальные.

Эли задумчиво провел языком по зубам и кивнул. Открыв длинную плоскую коробку, он достал оттуда тяжелую оправу. В отличие от очков Маэса, в ней не было линз, но в контейнере их лежало неимоверное количество, и каждая была помечена. Эли взял одну и вставил в оправу, а следом за ней и другую. Водрузив конструкцию на нос Рою, он отступил назад, так что тот мог видеть плакат.

— Попробуй еще раз третью строчку.

— Я не могу прочитать ее, — тихо ответил Рой, и тогда Эли заменил одну из линз на другую.

— Еще раз.

Несчастный Рой только покачал головой. Никакие очки не решат его проблему. Он не знал, как читать!

Снова и снова Эли менял линзы, и раз за разом Рой пытался сказать ему, что не может прочитать буквы. Постепенно его смелость сходила на нет, сменяясь расстройством. Наконец, Эли поставил в очки последнюю пару линз. Теперь комната превратилась в мутную смесь света и тени.

— Теперь я даже не могу ее увидеть! — в отчаянии крикнул Рой.

— Ладно-ладно, спокойно, дружище! — захихикал Эли, забирая очки. — Мы попробуем третий набор еще раз, а потом... — он остановился, склонив голову к плечу, и с любопытством глянул на Роя. — Погоди-ка. Ты говоришь, что не можешь ее увидеть только сейчас?




Дверь закрылась за последним из учеников, которых старшие девочки пришли проводить до школы. Облокотившись о стену, Белла улыбнулась. Она обожала детей. Обожала их разговоры и невинные игры, серьезность, с которой они относятся к миру вокруг. Дети всегда ей нравились и всегда будут. Если бы только...

— Еще один успешный день в копилке мистера Хьюза, короля глазного яблока, — сказал Эли, проходя на кухню и принимаясь мыть руки в раковине.

Белла зашла следом.

— Ну что? Кому-нибудь нужны очки?

— Четырем бы пригодились, — ответил Эли. — Если вы сможете убедить родителей, что они необходимы, и заставите детей их носить, — он принялся энергично вытирать руки полотенцем. — Скажите, док...

— Да? — Белла невольно задумалась, не собирается ли Эли вновь флиртовать с ней.

Безусловно, он был прекрасным молодым человеком, но она уже давно миновала тот возраст, когда верят комплиментам.

— Этот беспризорник. Ну, который с алхимиком живет.

— Рой Мустанг, — подсказала Белла, и ее посетило внезапное озарение: — Ему тоже нужны очки, да? Ох, конечно у него проблемы в школе, если он не может видеть, что написано на доске!

— Неа, очки ему без надобности, — перебил Эли, потирая шею. — У него зрение получше моего будет... и у него проблемы в школе? Ясное дело. Маэс упоминал, что учительница посадила его в класс с первой хрестоматией, верно?

— Да, но если ему не нужны очки, то почему ясно, что у него проблемы в школе?

Внезапно Эли очень смутился. Удивление захлестнуло Беллу: она никогда бы не подумала, что увидит веселого, распутного и настолько наглого молодого человека в таком виде. Она озадаченно нахмурилась.

— Что такое?

— Ну, понимаете... — начал Эли, продолжая смущенно водить ладонью по шее. — Просто дело в том...

Он замолчал, как будто собирался выдать секрет, который предпочел бы не знать.

— Дело в том, док, что он, гм, не умеет читать.

Глава 21: Незваные гости

Риза как раз доедала яблоко, когда Рой вернулся домой. Он нес свои школьные вещи выглядел почти счастливым. Она улыбнулась ему.

— Ты вернулся! — Риза провела большую часть дня, раздумывая, чем хочет заняться, когда друг вернется, и теперь не хотела терять времени, сразу же посвятив его в свои планы: — Я строю штаб, а потом наши солдаты установят п-риметр, — она не очень понимала, что такое «п-риметр», но много раз слышала, как дедушка использовал это слово. Это было что-то, что устанавливали солдаты.

— Маэс ждет снаружи, — сообщил Рой, положив коробку от обеда на стол. — Мне нужно переодеться, чтобы мы смогли поиграть.

У него был взволнованный голос, и он тут же поспешил в гостевую комнату. Риза отправилась следом, облизывая перепачканные в яблочном соке пальчики.

— Кто такой Маэс? — спросила она. Никакого Маэса в ее расписании не значилось.

— Мой друг, — восторженно ответил Рой. Он принялся неуклюже расстегивать рубашку. Его ладони все еще были покрыты лиловыми синяками, но опухоль спала. — Мистер Хоукай сказал, что мы можем играть после школы, если будем оставаться в саду.

— Ох, — Риза пронаблюдала за тем, как он надел одну из трех больших рубашек, которые всё ещё продолжал носить дома. — А Маэс – мальчик?

Рой кивнул.

— Он больше меня, но не задира. Он хороший.

Закончив одеваться, Рой вернулся на кухню. Риза шла следом за ним, задержавшись только затем, чтобы забрать свою соломенную шляпку с гвоздика на веранде. Оказавшись в саду, Риза остановилась, непривычно смутившись при виде гостя.

Маэс определенно был больше Роя – почти такой же большой, как папин ученик, уехавший прошлой зимой. Высокий и худой, он напоминал жеребенка. Его одежда, хоть и относительно чистая, была явно велика и подшита с таким мастерством, что только острые глаза Ризы могли увидеть швы. Взлохмаченные черные волосы и огромные круглые очки делали его похожим на Мудрую Старую Сову из «Собрания сочинений для детей» Ганхольда. А еще у него была невероятно широкая улыбка.

— Ты, наверное, Риза! — воскликнул он. Риза смотрела на него, широко распахнув глаза, и ответила кивком. — Я Маэс. У тебя правда красные глаза!

Риза закусила губу. Она знала про свои красные глаза – только ленивый не говорил ей об этом. «У тебя мамины глазки». Однажды Риза спросила папу, как у нее могут быть мамины глаза, если они все еще у мамы. Но тот только рассмеялся и поцеловал ее в лоб. Многие считали красные глаза красивыми, но однажды Риза встретила злого мужчину, которому они совсем не понравились.

Папа взял ее с собой на поезд до Аквайи, потому что там жил алхимик, с которым ему хотелось встретиться, а мамочка не могла следить и за ней, и за Дэвеллом одновременно. Ризе тогда было всего два, но она отлично помнила перестук колес и шатающийся пол в коридоре между купе, по которому было так здорово бегать туда-сюда. Еще лучше Риза запомнила мужчину, который поймал ее за руку и начал кричать про красные глаза, называя ее ублюдком и фанатичным отродьем, отвратительной полукровкой и другими ужасными словами. Впервые в жизни на нее так кричали – по-настоящему кричали. Незнакомец все орал и орал, пока невысокая седовласая женщина не выскочила в коридор и не прогнала его. Потом её отвели обратно к папе – тот уснул на своем месте. С тех пор Риза всегда опасливо относилась к тем, кто видел ее красные глаза в первый раз. Ведь они тоже могли разозлиться.

Но не в этот раз. Маэс вновь обратился к Рою.

— Ты когда-нибудь играл в бабки?

Риза воспряла духом. Бабки? Что это? Какие-то бабочки?

Рой тоже не знал и помотал головой в ответ. Маэс ухмыльнулся.

— Ничего страшного. Иди сюда. Я нашел отличное место для игры.

Он стоял на самом широком месте дороги, ведущей от дома к мусорной куче. Там, где Риза и Руби обычно вброд переходили реку, образоваласьовальная колея в земле. Маэс присел на корточки, и Рой сделал то же самое. Его голые ноги привлекли внимание гостя, и он склонил голову к плечу.

— Что на тебе надето? — беззастенчиво спросил Маэс.

— Рубашка мистера Хоукая, — опустив взгляд, пробормотал Рой и слегка покраснел от стыда. — А что такое?

— Рубашка и никаких штанов?

— Мой мальчик никогда не носит штаны дома.

Ризе хватило смелости встрять в разговор.Новый знакомый казался приятным, а первое смущение начинало проходить.

Рой издал какой-то непонятный звук и продолжил разглядывать землю. Риза не понимала, что не так: он же правда не носил штанов дома. Папа уже успел воспитать в ней честность.

Маэс как-то странно посмотрел на Ризу, а потом достал из кармана небольшой мешочек. Она подошла поближе. Наверное, там и лежат бабочки! Когда Маэс вытряхнул мешочек на землю, Риза нахмурилась. Никакие это не бабочки! Просто какие-то маленькие металлические звездочки.

Маэс поднял одну и, пару мгновений подержав руки за спиной, вытянул вперед два кулака.

— Выбирай. Если найдешь звездочку, будешь первым. Не найдешь, я буду первым.

А вот это уже интересно. Риза внимательно присмотрелась к его рукам. Правый кулак был не так плотно сжат, как левый. Она могла поспорить, что звездочка именно там.

Рой коснулся левой руки гостя. Маэс широко улыбнулся и показал ему пустую ладонь.

— Бывает, — жизнерадостно сказал он.

Достав из кармана красный резиновый мячик-попрыгун, Маэс кинул его на землю, а потом с невероятной скоростью подобрал с земли одну из дюжины маленьких звездочек. Когда мячик начал падать обратно, он поймал его свободной рукой.

— Вот, — Маэс положил звездочку обратно на землю и передал мячик Рою. — Попробуй сам.

Рой повторил все то же самое: кинул мячик, подобрал звездочку и поймал попрыгун, прежде чем тот упал на землю второй раз.

— Получилось! — с довольной улыбкой воскликнул он.

— Ага, — прыснул Маэс, забирая мячик обратно. — Только тебе нужно было взять две!

Риза смотрела, как он сделал это сам, а потом подождала, чтобы увидеть, сможет ли Рой. Тот без труда справился, и в следующий раз им нужно было забрать с земли уже три металлические звездочки. Она вздохнула. Ну и скукотища!

Риза уже хотела спросить, будут ли они играть в Фюрера и спецагента, как Маэс неуклюже попытался забрать сразу четыре бабки, и Рой засмеялся. Им было весело! Расстроенная и забытая, Риза села за свой столик-пень и хмуро посмотрела на незваного гостя, который украл ее друга.




Лиэн открывала дверь нехотя и, столкнувшись лицом к лицу с Грейсон, мгновенно напряглась.

— Что вам нужно? — холодно спросила она.

— Мне нужно поговорить с вашим мужем, — Грейсон говорила торопливо, как будто что-то случилось, и тут же попыталась зайти внутрь, но Лиэн загородила ей проход.

— Он занят, — соврала она.

На самом деле, Мордред только что вернулся в свой кабинет после визита на кухню за стаканом молока. Скорее всего, он еще не успел начать работать опять.

— Это очень важно. Пожалуйста, Лиэн, я знаю... — Грейсон замолкла и криво улыбнулась. — Мне просто нужно поговорить с ним.

— Кому-то из нас нужен врач? — елейным голоском спросила Лиэн, отлично зная, что это не так.

— Нет, не совсем. Лиэн, мне нужно...

— Миссис Хоукай, — холодно поправила ее Лиэн, но та и глазом не моргнула.

— Миссис Хоукай, мне нужно поговорить с Мордредом сейчас же.

У Лиэн было такое ощущение, как будто ее ударили. Эта женщина – эта женщина! – так легко называла ее мужа по имени, как будто имела право и на него, и на его дом, и на то, чтобы принимать участие в их жизни, говорить, как растить детей, и...

— Лиэн!

Резкое восклицание Грейсон вернуло Лиэн в реальность.

Она улыбнулась.

— Да, доктор?

— Мне нужно поговорить с мистером Хоукаем, — медленно повторила Грейсон. — Это очень важно и касается Роя.

А, Рой. Этот сопляк. Неблагодарный беспризорник, которого следовало бы отправить обратно в Юсвелл. Ему бы цены не было в местных шахтах.

Грейсон внимательно наблюдала за ней. Достаточно ли она проницательна? Могла ли видеть мысли, которые словно пчелы роились в сознании и не давали покоя? Нужно было их спрятать. Она должна это сделать. «Иначе они подумают, что ты сумасшедшая. Запрут тебя. Спрятать, спрятать, спрятать! Как странника в пустыне, спрятать, спрятать!»

— Проходите, — сказала Лиэн. Или ее губы. Она не помнила, чтобы думала об этой фразе, и тем не менее произнесла ее.

Отступив в сторону, Лиэн позволила незваной гостье пройти в дом. В её дом! Она оскверняет последнее убежище, эта грязная кровопускательница, убийца детей, монстр...

— Мордред? — Грейсон вошла в кабинет. — У тебя есть минутка?

— Конечно, — ответил муж.

Ее муж. Ее. Он хотел настоящую женщину, которая могла дать ему уютный дом и детей, а не старую деву, которая вела себя как мужчина, работала как мужчина, вылечивая сломанные руки и несварения желудков, и спасала жизни. Это не то, чего хочет Мордред. Он хочет ее, ее, с глазами цвета закатного солнца, мягкой кожей и густыми темными волосами...

Спрятать. Спрятать мысли. Мысли мельтешили и мельтешили, целый день...

— Мы поверяли зрение детей сегодня – Эли Хьюз предложил проверить всю школу, — начала Грейсон.

Лиэн закрыла входную дверь и встала на пороге кабинета. Мордред сидел за столом, а рядом стояла Грейсон. Ее руки были скрещены на груди. Лиэн не могла соображать ясно. Нужно немедленно принять лекарство. Тогда мысли перестанут мельтешить. Тогда все прекратится.

— И мальчишке нужны очки, — простонал Мордред.

Лиэн ощетинилась. Ну что ж, он их не получит! Они не станут потворствовать каждой нужде этого сопляка. Мальчишке повезло, что ему дают еду и кров.

— Нет, — Грейсон издала хриплый смешок. — Я тоже так думала. Считала, что у него из-за этого могут быть проблемы в школе.

— У него проблемы в школе?

Лиэн нужно, нужно было принять лекарство. Мысли в ее голове носились по кругу без остановки.

— Да, — ответила Грейсон. — И Эли узнал, почему. Он не умеет читать.

Повисла удивленная тишина. Эта весть вытряхнула Лиэн из водоворота мыслей, и она засмеялась.

— Он не умеет читать?

Мордред и Грейсон одновременно посмотрели на нее, и если первый был быстро шокирован, то вторая явно не одобряла такую реакцию.

— Нет, — ее слова звучали холодно и высокомерно. — Не умеет.

Грейсон развернулась обратно к Мордреду, совершенно переменившись в лице.

— Не знаю даже, почему я не подумала об этом сразу! С четырех лет он был совсем один, бедняжка. Как будто он мог научиться читать на улицах Нью-Оптена! Из всех тупых предположений...

— Не глупи, Белла. Конечно, он умеет читать. Учитель бы заметил, если бы это было не так.

— Он не умеет, Мордред, Эли Хьюз совершенно точно в этом уверен. Бедный мальчик, не удивительно, что он отвечает только половину уроков. Скорее всего, он пытался выучить их, пока отвечали другие. С этим обязательно нужно что-то делать. Он может приходить ко мне, я его научу.

— Твоя помощь не потребуется.

— Ты позаботишься об этом? Но я думала, что все твое время занимают исследования…

Лиэн вновь ощетинилась. Мордред, который отказался учить Дэвелла дома, собирается тратить свое драгоценное время на этого безграмотного дикаря? Да в жизни такого не будет.

— Конечно, нет. У меня нет на это времени. Я просто поговорю завтра с учителем, и его переведут в первый класс.

— Ему больше пойдут на пользу занятия один на один с учителем. У меня сердце сжимается, как подумаю, что он пытался поспевать за остальными, даже не зная букв, — Грейсон решительно кивнула. — Я помогу ему догнать их.

Мордред лишь покачал головой.

— Я поговорю с учителем. Все дети учились читать в этой школе, почему он должен быть особенным? Если мальчик и правда так сообразителен, как ты говоришь...

— Сообразителен? — воскликнула Лиэн. — Маленький тупица даже читать не умеет!

Мордред смерил ее тяжелым взглядом, от которого вся храбрость мигом улетучилась.

— Если он так сообразителен, как ты говоришь, ему не составит труда догнать остальных. Подумай сама, Белла. Ему не захочется быть отделенным от других, ему же восемь лет.

— Почти восемь лет, — задумчиво поправила Грейсон.

Действительно, почти восемь, холодно подумала Лиэн. Наверное, маленький монстр соврал и насчет этого тоже.




Джейн Струби была немало удивлена, когда незваный гость прервал ее уединенное утро. Полчаса между приходом в школу и звонком принадлежали только ей. Это был шанс собраться с мыслями, окончательно проснуться и подготовиться ко дню впереди. Поэтому когда высокий мрачный алхимик зашел в школу, Джейн испытала смесь удивления и раздражения.

— Я могу вам помочь, мистер Хоукай? — вежливо спросила она, поднимаясь с места.

Мордред Хоукай был странным человеком, окруженным множеством слухов. Деревенские сплетники с удовольствием обсуждали детали его жизни. Одна лишь работа мистера Хоукая чего стоила: алхимия считалась вещью загадочной и непостижимой для простых смертных, а в провинции так и вообще – практически оккультной. Потом существовала его жена, миссис Хоукай. Поговаривали, она наполовину ишваритка – восточная ведьма с глазами, которые видят людей насквозь. А со смерти сына миссис Хоукай вообще слыла сумасшедшей. Но большинство слухов последнее время вертелись вокруг беспризорника и того, почему мистер Хоукай взял его к себе. Кто-то считал, что это доказательство того, что Хоукаи все-таки люди добрые. Другие, наоборот, утверждали, что все дело в Ризе, их дочке, которая уговорила родителей оставить мальчика. Были и те, кто всерьез полагал, что мистер Хоукай планирует использовать несчастного ребенка в каких-то ужасных и скорее всего опасных для жизни экспериментах.

Джейн, ненавидевшая мальчишку, надеялась на последнее.

— Я хочу поговорить о Рое Мустанге, — сказал мистер Хоукай. — Когда я посылал его в школу, то ожидал, что вы сделаете все, чтобы мальчик получил хорошее образование.

Суть его слов была ясна: она плохой учитель. Джейн негодующе вскинула подбородок. Да как он смел так говорить? Она прекрасный учитель! Никто из родителей не жаловался!

Джейн знала, все дело в этом злобном беспризорнике. Он наврал про нее мистеру Хоукаю.

— Я делаю все, что могу, чтобы хорошо учить всех детей, сэр, — она постаралась, чтобы голос звучал мило и чуточку кокетливо. Старикам нравятся, когда с ними флиртуют красивые девушки. — Он правда не самый сообразительный ребенок, но я стараюсь помочь ему, как могу.

Мистер Хоукай презрительно посмотрел на нее.

— Вы ребенок, — в его голосе сквозило пренебрежение. — Они поставили ребенка учить детей, и вот последствия. Он не умеет читать, дурочка. Не знает даже алфавита. Вы что, даже не оценили его знания, прежде чем сажать мальчишку вместе с шестилетками?

— Я... Как...

Мальчишка не умеет читать? Как она вообще могла это узнать? Ему скоро восемь, и он пришел в школу с хрестоматией для первого класса. Что еще можно было подумать?

— Переведите его в нужный класс и проследите, чтобы он научился читать, — невозмутимо продолжил мистер Хоукай. — Вам все ясно?

— Да, конечно, сэр. Конечно, — вежливо ответила Джейн, внутренне кипя от злости, и проводила гостя до двери. — Я переведу его сегодня же.

— Отлично. Я буду следить за его успехами.

После этого он ушел. Слегка дрожа, Джейн вернулась к своему столу. Она была молода, горда и упряма. И ее гордость, и упрямство оказались задеты, поэтому глаза ей застлал гнев.

Вот же мелкий негодяй! С чего он вообще скрыл это от нее? Конечно, чтобы сохранить лицо перед своими друзьями. Мальчишка слишком гордый, чтобы признать, что он на самом деле всего лишь узкоглазый идиот, а теперь из-за него она в дурочках! Один из родителей – ну, не совсем родителей, сопляк не был достаточно хорош для нормальной семьи – теперь думает, что из нее вышел плохой учитель! Джейн ни за что не призналась бы, что в глубине души понимала, что мистер Хоукай говорил правду. Вместо этого она переключилась на этого ужасного Роя Мустанга. Он выставил ее дурой, унизил да еще и солгал. Чертов мальчишка срывал занятия, подстрекал других и к тому же застыдил ее в глазах важного, хоть и эксцентричного, человека.

Джейн выпрямилась и поправила прическу, взяв себя в руки. В конце концов, она все еще главная в этой школе, а он всего лишь никчемный ученик. Ему не победить.

Ее губы растянулись в нехорошей улыбке, и Джейн отправилась звонить в колокол.

Глава 22: Позор

Рой тревожно смотрел на мистера Хоукая, который как раз вышел из школы. Он очень удивился и перепугался, когда отец Ризы объявил, что проводит его, а потом откровенно ужаснулся, поняв, что они пришли очень рано. Без одобрительного присутствия Маэса, которого уважали и которому завидовали, но не слишком любили, Рой ожидал града оскорблений или чего похуже. Однако мистер Хоукай оказался гораздо лучшей защитой, чем Маэс: даже когда он был в школе и не мог ни видеть, ни слышать, что происходит снаружи, все держались подальше от Роя.

Вышедший на улицу мистер Хоукай строго взглянул на него.

— Теперь тебе не о чем волноваться. Она переведет тебя в первый класс. Почему же ты не сказал мне, что не умеешь читать?

— В-вы не спрашивали, сэр, — скороговоркой ответил Рой.

Никто не спрашивал его об этом до вчерашнего дня, когда старший брат Маэса прекратил разузнавать насчет глаз и заинтересовался, знает ли он буквы.

Лицо мистера Хоукая напряглось, как будто у него что-то болело. Его рука нерешительно легла Рою на плечо. Это было странно, и очень походило на то, как родители утешают своих детей. Роя никто никогда так не утешал, и он едва не отпрянул в испуге... Но это было так приятно.

А потом мистер Хоукай убрал руку.

— Старайся в школе, — грубовато сказал он. — Бел... Доктор Белла считает тебя умным мальчиком. Не расстраивай ее.

После этого мистер Хоукай ушел, да так быстро, что подол пальто летел за ним. Напоследок отец Ризы холодно глянул на группку мальчишек, пялившихся на него, а потом исчез за углом первого дома.

Все тут же зашептались, но никто не торопился нападать на Роя. Воспользовавшись этой передышкой, он прислонился к стене школы и стал ждать начала занятий. Незадолго до звонка, сверкая пятками, прибежал Маэс. На его лице играла улыбка, и Рой робко улыбнулся в ответ.

— Ну как, тебе нужны очки?

— Разве Эли не рассказал тебе?

— Шутишь? — засмеялся Маэс. — Эли зовет это врачебной тайной, что просто смешно, потому что никакой он не врач. Тем не менее, от него никогда не дождешься рассказов о клиентах. Я бы не отказался, чтобы существовала какая-нибудь подружковая тайна.

— Он сказал, что у меня отличное зрение, — Эли и правда это сказал, после того, как не смог добиться, чтобы Рой прочитал буквы, и получил вместо этого страшное признание. — Мне не нужны очки.

— Ну, нельзя иметь все. Жалко, конечно: они не только полезны, но и красиво выглядят, — Маэс положил пальцы на оправу и надулся, словно какой-то модник.

Учительница зазвонила в колокол, и все отправились на урок. Поставив коробки с обедом в шкаф, они расселись по местам, и учительница мило им улыбнулась.

— Можете продолжать делать вчерашние задания. Я пока буду проставлять оценки, так что ведите себя тихо.

Она села за стол к стопке сочинений. Самая умная девочка в классе Роя, Салли, подняла руку.

— Мисс Струби? У нас нет задания, мы все закончили еще вчера.

У Роя по спине побежали мурашки: по лицу учительницы расползлась далеко не самая приятная улыбка.

— Ох, милая. Я забыла. У меня даже нет никакого задания для вас. Что ж, берите свои книги и идите сюда.

Казалось, все знали, что их ждет: кто-то застонал, а Декстер кинул на Салли полный ненависти взгляд, отчего та слегка побледнела. Однако никто не осмелился ослушаться учительницу.

— Пожалуйста, откройте книги на странице... сорок девять. — Она открыла свою книгу. — Салли, начинай? С первого параграфа, громко и четко.

— Да, мисс, — радостно ответила Салли. Она обожала, когда ее выделяли среди других, давая возможность показать свой ум. Рой завидовал такой смелости. Салли держала книгу одной рукой, другой придерживая ее сверху, чтобы не качалась, и начала читать. — Фюрер. Фюрер – лидер Аместриса. Он очень смелый. Он самый умелый ге... — она замолкла на мгновение. Это называлось «произносить по слогам» – растягивать слово. — Ге-не-рал. Генерал. Он самый умелый генерал. Он стоит во главе ар-ми-и.

— Молодец, Салли, — похлопала ей учительница. — Леона, пожалуйста, продолжай.

— Фюрер живет в Централе. Он работает с другими ге-не-ра-ла-ми. Он заботится об Аместрисе. Фюрер – великий человек.

— Отлично! — остановила учительница. Теперь ее голос принял неприятный сахарный оттенок: — Рой, продолжай.

Рой перехватил книгу так же, как это делали другие, и сосредоточился так сильно, как мог.

— Фюрер, — по памяти начал он. — Фюрер – лидер Аместриса. Он самый умелый генерал. Самый умелый генерал. Он стоит...

— Нет, не сначала, — прервала его учительница. — Пожалуйста, начни с третьего абзаца, где остановилась Леона.

Рой уставился на нее. Учительница не хотела заученного ответа, она хотела, чтобы он читал. Паника захватила его с головой. Мистер Хоукай же сказал, сказал, что его переведут в первый класс! Что его научат читать, вместо того, чтобы ожидать от него того, чего он не умеет! Что происходит?

— Я... Я...

— Ну же, не упрямься, — все тем же елейным голоском сказала учительница. — Просто прочитай параграф, и мы продолжим занятие.

— Н-но... — внезапно Рой ощутил себя очень одиноко.

Остальные так и сверлили его взглядами. Он был загнан и беспомощен, и учительница продолжала давить на него.

— Давай, прочитай вслух.

Рой безмолвно покачал головой. Он не умел, и мистер Хоукай обещал, что все ей объяснит! Рой ощутил себя преданным. В уголках его глаз начали собираться слезы испуга и расстройства.

— Сейчас не время паясничать. Я предупреждала тебя, что будет, если ты продолжишь срывать уроки своими ужимками. Или ты хочешь, чтобы я тебя наказала?

Учительница взяла в руки линейку и принялась угрожающе хлопать ей по ладони. У Роя начали подгибаться колени. Его руки до сих пор не зажили с прошлого раза, и он совсем не хотел повторять этот опыт! Она не должна побить его еще раз! Мистер Хоукай говорил, что учительница поможет ему научиться читать...

— Нет, нет! — завизжал Рой, отшатнувшись к Декстеру, который грубо оттолкнул его обратно. — Н-нет, пожалуйста, мисс!

— Если ты не прочитаешь параграф... — угрожающе повторила учительница.

Где-то вдали Маэс заерзал на месте.

— Эй, мисс, оставьте его в по..

— Тишина, мистер Хьюз! — рявкнула она и повернулась к Рою. — Вытяни руки!

Рой не хотел, чтобы учительница побила его опять! Почему она хочет его побить? Мистер Хоукай обещал, что все объяснит!

— П-пожалуйста, нет, мисс! Пожалуйста, я не умею!

Учительница убрала линейку за спину, на ее лице появилась жуткая улыбка.

— Не умеешь что?

— Я н-не умею читать!

Почему она не знала? Мистер Хоукай же обещал рассказать ей. Почему она не знала?

В комнате повисла тишина. Несколько учеников обменялись озадаченными взглядами. Декстер усмехнулся.

— Ты не умеешь читать или не хочешь? — спросила учительница.

Рой почувствовал себя так, будто попал в ловушку, но не знал, что заставит ее захлопнуться, а потому не мог этого избежать.

— Я не умею. Не знаю, как.

На этот раз кто-то захихикал, а старшие девочки принялись перешептываться.

Учительница вновь улыбнулась, на этот раз с выражением триумфа на лице.

— Ты не умеешь читать? Сколько тебе лет, Рой?

— Семь, — тихо ответил он, все еще не уверенный, к чему она ведет.

— Семь, — учительница обвела взглядом класс. — Семь лет от роду, и до сих пор не умеет читать. Я знала, что ты непослушный ребенок, Рой Мустанг, но никогда бы не подумала, что ты к тому же и тупой.

Горячая краска залила щеки Роя. Он страстно желал провалиться под землю, но учительница еще не закончила.

— Конечно, такой большой мальчик должен по крайней мере знать алфавит. Мэри, сколько тебе лет?

— Будет пять, мисс, — ответила маленькая девочка. — У меня день рождения в это воскресенье!

— То есть тебе четыре. Малышке Мэри всего четыре, а она уже знает все буквы. Не мог бы ты рассказать нам алфавит, Рой?

Рой не знал, что ответить. Он даже не был уверен, что такое алфавит. Наверное, это что-то связанное с тем, какие буквы идут за какими.

— Давай, Рой. Или ты не знаешь алфавит?

— Н-нет, мисс.

Ухмылка учительницы стала еще шире.

— Я не расслышала. Повтори, пожалуйста.

— Н-нет, мисс, — чуть громче сказал Рой.

— Нет – что, Рой?

— Нет, я не знаю алфавит.

— Громче, пожалуйста, — пропела она.

— Я не знаю алфавит!

Полкласса засмеялось. Рой видел их неприятные, злые лица. Даже Маэс смотрел на него недоверчивым взглядом. Друг тоже думал, что он глупый. Рой-Рой тупой изгой.

— Ладно, тогда как пишется твое имя? — продолжала учительница.

— Я н-не знаю! — это было больше похоже на всхлип, чем на слова, и Рой попытался взять себя в руки.

Комната сотрясалась от смеха.

— Он даже не знает, как пишется его собственное имя! — учительница явно наслаждалась происходящим. — Рой Мустанг, ты самый глупый ученик, с которым мне только приходилось сталкиваться, — она прошла к доске и написала что-то на ней. А потом ухмыльнулась. — Ой, извини. Я забыла: ты же не умеешь читать. Кто-нибудь хочет прочитать это для Роя?

Одна из старшеклассниц подняла руку.

— Да, Полли.

Полли засмеялась. Ей было сложно говорить сквозь смех, но она сумела прочитать все достаточно разборчиво.

— Рой Мустанг – глупый мальчик.

Теперь уже никто не мог удержаться от смеха. Рой повесил голову, сгорая от стыда, пока остальные смеялись. Ему было дурно. Это все правда: он действительно глупый, глупый мальчик. Грязному и никчемному, ему нечего делать среди нормальных детей. Он слишком глуп, чтобы быть здесь. Ему стоило бы отправиться обратно к диким животным, грязи и мусору. Он был тупым, тупым, тупым ребенком.

— Бери свою грифельную доску и садись в первый ряд, — приказала учительница. — Если ты не знаешь алфавит, то ты должен быть в первом классе. Или нет, — после кратких раздумий сказала она. — Мэри, Лоуренс и Том – умные детишки. Они знают буквы. Ты не можешь сидеть с ними в одном классе! — учительница подтащила к доске высокий табурет и поставила его прямо под непонятными каракулями. — Будешь в своем собственном классе, глупое ты создание. Садись!

Рой взял в руки доску и уже потянулся к книге Дэвелла, как учительница покачала головой.

— Ты можешь прочитать эту книгу?

— Н-нет, мисс.

— Тогда оставь ее на месте! Садись!

Пожираемый стыдом и знанием того, что все сказанное – правда, Рой едва сумел взобраться на табурет. Как только он устроился на импровизированном позорном месте, учительница что-то начертила на его доске и всучила ее обратно.

— Это «А», — резко сообщила она. — Перепиши ее несколько раз, если хватит ума.

Потом учительница отвернулась от него и отправила остальных по местам. Рой осмелился оторвать взгляд от доски, чтобы увидеть шесть дюжин глаз, пристально следящих за ним. Его нижняя губа задрожала, и он ее прикусил. Некоторые все еще хихикали и перешептывались, но учительница не обращала на это внимания. Рою становилось плохо от стыда. Он был глупым, глупым мальчиком. Никчемным. Тупым. Он не умел даже читать! Вот поэтому и заслужил все это...

И хуже всего было то, что Маэс, его друг Маэс, тоже смотрел на него с ужасом в глазах.




Наконец, Маэс оторвал взгляд от тощего Роя, который едва держался на табурете и боролся с качающейся грифельной доской, пытаясь писать на ней.

Это зрелище заставляло сердце болеть, но он ничем не мог помочь другу.

Маэс вернулся к заданию по географии, но попросту не мог сконцентрироваться. Вокруг все еще слышался смех, среди которого выделялся елейный голосок мисс Струби. Маэс был самоуверенным и немного хулиганистым, но не любил наблюдать за страданиями других, не мог даже ходить на охоту с Беном, если тот использовал ловушки. Теперешнее состояние друга убивало.

Хуже всего было то, что это еще далеко не конец. Мисс Струби закончила публичное бичевание несчастного Роя, но настоящий удар по его самооценке будет нанесен во время перемены. Свободные от необходимости вести себя хорошо под надзором учительницы, школьные хищники накинутся на свою жертву.

Рою нужна будет помощь. Маэс знал, что скорее всего у него не получится остановить задир совсем, но возможно он сможет удержать их от слишком резких оскорблений. И уж совершенно точно позаботится о том, чтобы обидчики не перешли от слов к делу. Полный решимости защитить своего друга, Маэс принялся за работу.

Когда час икс настал, мисс Струби подняла взгляд на класс.

— Вы все свободны и можете идти на перемену. Даже коррекционный класс, — ее взгляд вонзился в Роя. — Мэнди, поясни первоклассникам, что значит слово «коррекционный», пожалуйста.

Маэс сжал зубы от гнева. Она только притворялась хорошим учителем, а на деле давала всем повод лишний раз посмеяться над Роем.

— Это значит, что он настолько глуп, что ему приходится переделывать все по нескольку раз, когда остальные уже все сделали, мисс, — глупо улыбнулась Мэнди.

Смех, словно зараза, распространился по комнате.

— Спасибо, Мэнди. Свободны. О, третьеклассники, подойдите ко мне, чтобы я могла напомнить вам пару важных вещей о вашем задании по географии, — мисс Струби посмотрела прямо на Маэса, который как раз собирался догнать своего друга, нерешительно шедшего на улицу.

— Ой, мисс, да все в порядке. Мне не нужна помощь, я и так лучше всех в географии.

— И тем не менее, я хочу поговорить со всем классом. Иди на улицу, Рой, — снисходительно приказала она. — Ну, знаешь, туда, где небо и трава.

— Он не идиот! — крикнул Маэс и беспомощно посмотрел на друга, который прекрасно понимал, что его ждет за порогом школы. Он ободряюще улыбнулся. — Иди, дружище, я догоню.

Рой помедлил, но в конце концов вышел, а Маэсу пришлось стоять в окружении четырех глупых девчонок и притворяться, что он слушает всю эту чушь про масштаб и картографию, прекрасно понимая, что происходит снаружи. Как только мисс Струби их отпустила, Маэс выскочил на улицу.

Все ученики собрались вокруг дерева с качелями, из толпы слышались смешки и глумливые комментарии.

— Рой-Рой тупой изгой не знает алфавит! — дразнили они. — Рой-Рой тупой изгой не знает алфавит!

— Эй, тупица! Как пишется «тупой»? — насмешливо спросил Декстер.

— Эй, тупица! Кто тебя ударил?

— А сейчас кто?

— Рой-Рой тупой изгой...

— Эй, тупица!

Маэс протолкнулся сквозь толпу злобных волчат. В центре старшие мальчишки толкали Роя, так что он то и дело спотыкался и едва держался на дрожащих ногах. Рой был ошеломлен и испуган, словно слепой теленок. Темная кровь текла из его носа, а на левом запястье чернел синяк от чьей-то хватки. Карл схватил его за волосы, и Рой вскрикнул от боли.

— Оставьте его в покое! — крикнул Маэс, отталкивая Уэсли в сторону и угрожающе двигаясь в сторону Карла.

Рослый старшеклассник только усилил хватку, так что Рою приходилось подпрыгивать, чтобы хоть как-то уменьшить боль.

— Рой-Рой тупой изгой не знает алфавит! — усмехнулся Карл и пнул свою жертву по голени, на что тот отозвался полным паники вскриком.

Маэс кинулся вперед – напряженная стрела из энергии и праведного гнева.

— Я сказал, оставьте его в покое! — рявкнул он, а потом его кулак врезался в губы Карла.

Старшеклассник тут же отпустил Роя, который кучей тряпья упал на землю, а затем с проворностью, говорящей о том, что опасность знакома ему не понаслышке, исчез где-то за пределами толпы. Маэсу было не до того: Карл попытался ударить его в ответ, но он с легкостью увернулся. Следующая атака тоже настигла противника, тогда как Маэс сам вновь уклонился.

Однако потом Уэсли и остальные кинулись в драку, и внезапно Маэс оказался окружен со всех сторон. Он уклонился от чьего-то кулака, но его настиг удар в бок.

— Правильно, вшивые громилы! Приставайте к кому-то своего размера! — крикнул Маэс.

А потом у него не осталось времени на выкрики, потому что он был в центре драки против полудюжины школьных хулиганов.

Глава 23: Ветер перемен

— Отправлен домой из школы, — драматично нахмурился Тиаф, выжимая тряпку над ведром ледяной воды, которую Айра начерпал из реки. — Стыд и позор.

Он напихал внутрь всякой всячины и приложил это все к опухшему глазу младшего брата. К ночи там будет невероятно черный синяк. Следующей мокрой тряпкой Тиаф принялся промокать кровоточащую рану на лбу Маэса.

— Надеюсь, ты заставил этого придурка пожалеть.

Тиаф кинул взгляд в сторону меньшей повозки, где Эли тихо разговаривал с Роем, сидящем на подвесной ступеньке. Белый как полотно, он до сих пор дрожал, хоть его и завернули в стеганое одеяло. Эли все никак не мог остановить кровь, медленно текущую из его носа.

— Придурков, — поправил брата Маэс. — Их было шесть.

— И все старше тебя, надеюсь?

— Не совсем, — после пары секунд виноватого молчания ответил он.

— Черт подери, Маэс, нельзя бить маленьких детей! — зашипел Тиаф.

— Им это скажи! Они первые напали на Роя, а меньше его детей не бывает.

— Я понимаю, но если ты продолжишь задерживать семилетних детей до ночи и драться с десятилетками, нас отсюда выгонят.

— Думаю, Карлу двенадцать, — угрюмо сказал Маэс и вздрогнул, когда Тиаф нажал на рану на лбу. — Ай, Тиа, больно!

— Да, и это нужно зашить. Эй, Гар! Иди сюда и возьми заодно свой чудо-чемодан, а то Малыш истечет кровью до смерти.

— Не называй меня Малышом, — прошипел Маэс, отчаянно надеясь, что Рой этого не слышал.

Как унизительно бы это вышло! Ему повезло, что друг был слишком занят тем, чтобы не встречаться глазами с Эли.

Гарет выглянул из двери большой повозки.

— Вот прямо сейчас?

— Скорее всего, нет. Может, еще часик продержится.

Как только Гарет вновь исчез внутри повозки, Маэс закатил глаза.

— Вы такие смешные, — сухо сказал он. — Не нужно меня зашивать.

— Нужно или будет шрам. Ты же не хочешь испортить свое красивое личико. Если ты надеешься, что однажды какая-нибудьдевушка обратит на тебя внимание...

— Кто бы раздавал тут советы о любви, — через плечо захохотал Эли. — На тебя не обращают внимания даже болезни!

— Заткнитесь! — Маэс заткнул уши руками и тут же вздрогнул. — Ай...

— Аккуратнее. — Тиаф убрал его руки от ушей и невольно заметил синяки на ладонях. — Черт. Кто эта женщина, станок для чеканки? Вагонетки меньше вредят, чем она.

— Это ничего страшного. Она просто любит свою линейку. Как там Рой?

— Он в порядке, — отозвался Эли. — Слегка перепуган, да, дружок? Но ты в порядке.

Рой кивнул, а потом чуть вздрогнул от испуга, когда Гарет вышел из повозки с чемоданчиком в руке. Брат присел напротив Маэса и нахмурился, увидев глубокую рану на лбу.

— Тебе пора прекращать ввязываться в драки. Знаешь, как дорого стоит сейчас шелк?

Гарет вынул катушку с белой нитью и тонкую иглу. Тренированным движением он приготовил все для того, чтобы зашить рану. Маэс снял очки и наклонил голову к плечу. Гарет промокнул его лоб платком, смоченным виски из фляжки, а потом двумя быстрыми движениями наложил шов и закрепил нить.

— Спасибо, — пробормотал Маэс, надев очки обратно и потерев бровь. — Думаю, моей голове хорошо досталось. Гудит, как стая шмелей.

— Иди полежи немного. — Маэс хотел было возразить, но Гарет поднял указательный палец. — И не спорь, мистер. Не будешь слушаться – погоню к доктору.

Маэс состроил жалобную рожицу.

— Мне нужно отвести Роя домой. Кто-то должен сказать алхимику, что он ни в чем не виноват. Он не дрался, и неважно, что там говорит эта вшивая училка. Они напали на него, потому что он не умеет читать. Это все ее вина, потому что она ничему не научила его, а потом застыдила перед всей школой! Я...

Маэс нагнулся, и его вырвало прямо в траву. Гарет аккуратно придержал его, а Тиаф набрал воды в ковш. Маэс прополоскал рот и вытер губы тыльной стороной ладони, после чего глупо улыбнулся.

— Точно хорошо досталось, — сказал он.

— Давай-ка... — Гарет помог ему подняться на ноги. — Пора тебе прилечь.

— Но Рой...

Старший брат покачал головой.

— Я доведу его до дома и все объясню. А ты лучше отдохни.

Тиаф расстелил покрывало в тени большой повозки, и Гарет помог Маэсу лечь, заодно ощупав его череп на предмет мягких мест и незаметных ран.

— Если уснут, буди его каждые двадцать минут, — проинструктировал он Тиафа. — Скорее всего, это простое сотрясение, но лучше не рисковать. Маэс, лежи тут, пока я не вернусь, понял?

— Конечно, — отозвался Маэс. Он устал и был ранен, и предложение подремать начинало звучать очень заманчиво. Гар и Тиаф обменялись озабоченными взглядами – переживали, чего это он вдруг такой сговорчивый. — Но ты скажи мистеру Хоукаю, что Рой не виноват. Это все она. Она просто стерва.

— Следи за языком! — предупредил его Гарет, но все-таки улыбнулся. Маэс перевернулся на правый бок – левый страшно болел. Старший брат вздохнул и аккуратно снял с него очки. — У тебя доброе сердце, Маэс, но иногда тебе следовало бы больше думать головой, — сочувственно сказал он.

Маэс усмехнулся. Брат одобрял его поступок.




Мордред внимательно слушал черноволосого цыгана. Несмотря на то, что это заставляло собеседника нервничать, он молчал. Но как иначе было ему реагировать на незваного гостя, который утверждал, что его подопечного отправили из школы домой за драку?

Достаточно было только взглянуть на Роя, осторожно следившего за ними с ковра на полу гостевой комнаты, чтобы понять: этот мальчик не мог спровоцировать драку. Сопляк боялся отвести взгляд от двери, какие тут потасовки. Но цыган все равно считал, что Мордред поймет всю эту историю именно так, и продолжал придумывать отговорки для Роя. Наконец, бессвязное объяснение свелось к извиняющемуся «так что я подумал, что лучше дам вам знать».

Мордред задумчиво потер подбородок и глянул на Роя. Тот выглядел почти целым, не считая кровяной корки под носом.

— Ваш сын в порядке?

— Брат, не сын. — Цыган поправил очки. — С ним все будет хорошо. Ему досталось – шесть на одного, чего еще стоило ожидать? — но думаю, что у него просто легкое сотрясение.

— А что сказала доктор?

— Мы решили ее не беспокоить, — слегка застенчиво улыбнулся цыган. — Это не первый раз, когда кто-то из нас попадает в переплет. Хотя обычно обходится без третьих сторон, — он бросил быстрый взгляд на Роя.

— Что ж, спасибо, что привели его домой. Не хотите ли... — Мордред задумался о подходящей случаю любезности, и его взгляд упал на сервант с пыльными графинами. — Не хотите ли выпить?

— Нет, спасибо, я лучше пойду домой. — Хьюз поднялся на ноги, и Мордред следом за ним, чтобы проводить гостя до двери. — Удачи, парень, — проходя мимо Роя, сказал цыган.

Мордред закрыл дверь за нежданным гостем. Какое-то время он так и стоял в коридоре, обдумывая, что делать дальше, а потом взял себя в руки и быстро вошел в гостевую комнату. Возможно, слишком быстро, потому что Рой вздрогнул от неожиданности. Мордред прошел мимо него и сел в кресло у пыльного камина.

— Подойди сюда, — Мордред поманил его пальцем. Рой помедлил, но все-таки подошел. Видимо, боялся, что накажут. — Покажи ладони.

На глаза Роя навернулись слезы, и он начал трястись.

— П-пожалуйста, сэр, н-нет. Только не... не это, п-п-пожалуйста...

Тогда Мордред вытянул руки вперед.

— Дай мне на них посмотреть. — Он сам удивился, как мягко прозвучали эти слова.

Рой невольно послушался. Мордред взял его за запястья и отогнул пальцы, чтобы увидеть ладони. Рассмотрев яркие следы, которые к утру обернутся черными синяками, он невольно напрягся. Правой ладони досталось сильнее: параллельно линии жизни шла глубокая рана – кожа просто не выдержала и лопнула.

Мордред мрачно нахмурился. Эта форма наказания была ему знакома, но обычно ей пользовались для устрашения: несколько резких и прежде всего унизительных ударов, чтобы урезонить хулигана. Но ладони Роя выглядели так, как будто какая-то сильная и тупая корова вымещала на нем расстройство по поводу своей несостоятельности. Такие синяки не появляются от обычного желания сохранить дисциплину, это была простая жестокость.

Рой следил за ним полными тревоги глазами. Мордред понимал, что нужно сказать что-нибудь, но вариантов было не много.

— Тебя наказали за драку?

Рой молча кивнул.

Мордред закусил губу, помедлив, прежде чем начать что-либо делать. Как только он возьмется за это, пути назад уже не будет. А когда обо всей затее узнает Лиэн, она устроит ему ад на земле, но у него просто не было выбора. Школьный совет в жизни не уволит учительницу, к тому же, дочку почтмейстера, просто потому что она плохо обращается с каким-то беспризорником, живущим под крышей у эксцентричного алхимика на самом краю городка. Мордред подорвал власть своей семьи в местных кругах уже много лет назад, когда стал изучать загадочную науку, женился на полуишваритке из Централа и продал семейную мельницу. До сегодня ему никогда не приходилось жалеть об этом. Но что сделано, то сделано.

Только одно Мордред мог сделать, чтобы защитить беспризорника, за которого горой стояли его трехлетняя дочь и подруга детства. Если Лиэн будет не согласна – а она скорее всего будет – ей придется терпеть.

— Принеси-ка мне свою грифельную доску. И карандаш.

Испуганный, но послушный, Рой подошел, неуклюже держа в руках вещи, и протянул их Мордреду. Тот развернул его и усадил к себе на колени, после чего рукой стер каракули на доске и нарисовал жирную букву.

— Это «А». Первая буква алфавита. С нее начинается слово «арбуз». Можешь назвать еще какие-нибудь слова на эту букву?

Глава 24: Проклятие Фурий

Лиэн потребовалась почти целая неделя, чтобы заметить перемену.

Мордред сидел в кабинете и работал над очередным черновиком. Полностью увлеченные заданием дети лежали прямо на ковре. Рой аккуратно выводил буквы на грифельной доске и называл их Ризе.

— Это «Гэ». «Гэ» в словах звучит как звонкое «г». Город, гость и гусь.

— Генерал, — добавила Риза. — Год.

— Галька. Газета, герой, голубь, глупый.

— Глупый?

— Глупый - это я, — тихо ответил Рой. —Глупый мальчик.

Да не то чтобы очень, подумалось Мордреду. Вообще, Рой был не в пример прочим умен. Идея того, что буквы иллюстрируют звуки, не показалась ему сложной, и он выучил весь алфавит за шесть дней. Хотя, конечно, обычные дети узнавали это все года на два или три раньше. Однако Рой был целеустремленным и любил учиться. В этом прошлый ученик Мордреда ему значительно уступал.

Мордред почти поправил Роя, но вовремя остановился. Заговорить сейчас значило бы дать знать, что он слышит их разговор, и тогда придется выдворить Ризу за дверь. Ей разрешили войти только при условии, что она не будет отвлекать ни самого Мордреда, ни его ученика.

Дверь в кабинет открылась, и на пороге показалась Лиэн.

— Я принесла тебе кое-чего перекусить, милая, — начала она, а потом резко замолчала, увидев Роя. — Почему это ты не в школе? Чертов сорванец...

— Тихо, Лиэн, — вмешался Мордред. — Какое-то время он будет учиться дома.

— Дома? — уставилась на него жена. — Здесь?

— Именно так, — как можно спокойнее ответил Мордред. Он уже видел, как тучи сгущаются на горизонте, собираясь в ненастную бурю. Видел, но ничего не мог поделать. — Эта девчонка, Струби, плохо учит, и он не будет ходить в школу, пока они не поменяют учителя.

Лиэн смотрела так, будто не могла поверить услышанному.

— Пока они не поменяют учителя? — недоверчиво повторила она. — Да это может занять месяцы. Даже годы, если она не выскочит замуж. Ты хочешь сказать, что будешь учить этого... сопляка дома?

— Как я и сказал. Ему нужно внимание, которое она то ли не может, то ли не хочет предоставить, и я займусь им, пока не появится лучшего варианта.

Все, он сказал это, и теперь начнется самое ужасное. Она взорвется от ярости.

Вместо этого Лиэн рассмеялась.

— Ты? — воскликнула она. — Всемогущий алхимик, великолепный ученый – снизойдешь до того, чтобы учить какого-то беспризорника? Человек, который не брал в подмастерья лучших школяров столицы, потому что они не подходили его высоким стандартам?

— Я учу его не алхимии, а алфавиту, — вспылил Мордред. — Огромная разница.

Пару мгновений они смотрели друг на друга, а потом Лиэн поджала губы.

— Не может быть, чтобы это было всерьез, — прорычала она так низко, что ее стало едва слышно.

— Я серьезно. Он будет учиться дома, пока в школе управляет эта девица.

— Ты... ты лицемер! — взорвалась Лиэн, утратив всякий контроль над собой. — Когда у твоего собственного сыны были проблемы в школе, ты и пальцем не шевельнул, а теперь хочешь...

— У него не было проблем! — Эта иллюзия насчет сына жила в голове Лиэн уже долгие годы. — Он отлично умел читать и считать – я научил его этому задолго до школы. Если бы что-то было не так, Мартинс бы это понял, или мы бы сами узнали и помогли. Сейчас это совершенно другая ситуация!

— Его задирали! Они мучили его, а ты ничего не делал! Я просила – умоляла тебя учить его дома, но нет!

— К нему приставала пара глупых мальчишек. — Мордред старался держать себя в руках. —Дело никогда не шло дальше обычных обзываний, и уж совершенно точно его никто не бил.

— Бил? — Лиэн оглянулась на Роя, который обнимал Ризу за плечи, словно защищал. У обоих были огромные, перепуганные глаза.

— Именно. На прошлой неделе местные хулиганы напали на него прямо во дворе школы. Разбили ему нос и наставили синяков на ногу. А мальчика, который пытался его защитить, избили так, что у него было сотрясение. Вдобавок ко всему, Струби решила, что будет разумным наказать их за драку. Мало того, что они могли быть серьезно ранены, так еще и справедливостью там даже не пахло. Я не собираюсь посылать мальчика туда, где это может повториться.

— Справедливость? — крикнула Лиэн. — Справедливость, говоришь? Где была твоя справедливость, когда ты отказывался сделать то же самое для собственного сына? Я покажу этому никчемному щенку справедливость!

Прежде чем Мордред мог остановить ее, Лиэн пнула Роя под ребра. Он упал на спину, свернувшись в клубочек, и мгновенно закрыл голову руками. Лиэн перестала сдерживаться: схватила Роя за волосы и трясла из стороны в сторону, не забывая пинать ногой.

Шокированный происходящим, Мордред не мог пошевельнуться. На его глазах Риза вскочила на ноги и со всей силы ударила Лиэн по бедру.

— Не бей моего мальчика! Мама, не бей!

Она била Лиэн кулачками, пока та не отбросила ее в сторону одним точным ударом по голове. Риза с устрашающим звуком приземлилась на копчик. Лиэн же продолжила избивать Роя, и злые слова так и сыпались из ее рта.

До сих пор Мордред чувствовал себя странным образом безучастным и беспомощным, но когда дочка громогласно всхлипнула, его словно подкинуло с места. Он схватил Лиэн за руки и оттащил от Роя, который остался неподвижно лежать на месте.

— Лиэн, прекрати! — рявкнул Мордред, когда их и детей разделял стол. — Прекрати!

Он отвесил ей звонкую пощечину. Поток ругательств остановился так внезапно, как будто кто-то отрезал Лиэн язык. Она смотрела на него, будто не совсем понимая, где находится.

— Дэвелл болен. Ему плохо. Нужно оставить его дома, в безопасности.

Позади нее Рой пытался подняться на ноги. Получалось у него плохо, но он все равно почти что ползком подобрался к Ризе и отвел ее в дальний конец комнаты. Там она втиснулась между двух книжных шкафов, а сам Рой как мог встал перед ней. Дикий ужас и отвага в глазах делали его похожим на волчицу, защищающую свое потомство, и он внимательно следил за взрослыми, готовый к новой атаке.

Страх Роя и шок на невинном личике Ризы породили в душе Мордреда неконтролируемую ярость. Он дал Лиэн еще одну пощечину и отстраненно подумал о том, как же это приятно.

— Тебе нужно было, чтобы он оставался дома! — Никогда прежде Мордред не был настолько зол, чтобы произнести это вслух. — Ты не хотела отпускать его от себя! Будь твоя воля, Дэвелл бы вообще никогда из дома не выходил. Он не был настолько болен и смог бы жить нормальной жизнью, если бы ты оставила его в покое!

— Если бы ты не заставил его пойти в школу, он был бы гораздо счастливее! Бессердечный ублюдок.

— Он бы задохнулся здесь! Ему нужно было научиться общаться с другими детьми, вместо того, чтобы сидеть круглыми сутками дома под твоей опекой и в свободное время мучить сестру!

— Ты был слишком требователен к нему! Постоянно! — взвыла Лиэн, пытаясь вырваться. Ее глаза смотрели дико и безумно, и она тряхнула головой, отчего волосы рассыпались по плечам. — Если бы ты только не пытался превратить его в мужчину раньше времени и дал побыть ребенком... Но тебе всегда было все равно, что с ним станет! Ты никогда не любил его так, как я, занятый этой своей драгоценной алхимией и чертовой дочкой! Ты никогда его не хотел. Ты... ты сделал это специально!

Мордред похолодел. Лиэн знала, что Дэвелл мертв. Впервые за многие месяцы она действительно это поняла, заодно вспомнив, как именно он умер.

— Лиэн... — старые сожаления и сомнения вновь вернулись к Мордреду, так что он едва смог выдавить из себя ее имя.

Но Лиэн была слишком зла, чтобы услышать.

— Ты сделал это специально! Ты построил эту смертельную ловушку, зная, что произойдет! Ты хотел, чтобы он упал! Ты знал, что он будет... б-будет...

За этим было страшно наблюдать. Лиэн отшатнулась от Мордреда, ее лицо мучительно кривилось, пока она боролась с осознанием правды. Глаза, до этого сверкавшие адскими огнями пустынных предков, в одно мгновение потемнели. Лиэн схватилась за горло и взвыла. Это был нечеловеческий звук, от которого у Мордреда волосы встали дыбом. Колбы с щелочными металлами задрожали в стойках, а дети прижались друг к другу, закрыв глаза и уши.

Лиэн осела на пол, всхлипывая и скребя ногтями по доскам. Перепуганный до полусмерти, Мордред опустился рядом.

— Лиэн! Лиэн!

Она вся была напряжена и тряслась, словно от боли. Плохо соображая, Мордред огляделся в поисках помощи. Его взгляд упал на двух испуганных детей в углу.

— Живо за доктором! — он смотрел прямо на Роя, но тот только напрягся, сильнее прижавшись к Ризе. — Давай! Беги же, дурак!

Рой с трудом встал на ноги и потащил Ризу прочь за собой. Но тасвырвалась из его хватки, и ему пришлось оставить ее позади. Было слышно, как Рой споткнулся о стойку для зонтиков, а потом хлопнула входная дверь. Риза едва слышно всхлипнула, осознав, что он ушел, а потом Лиэн завыла так громко и страшно, что испугала дочку до немоты.

Смутно понимая, что трехлетнему ребенку не стоит мать в таком состоянии, Мордред бросил через плечо:

— Иди наверх, малышка.

Лиэн извернулась, пытаясь дотянуться до висков, но Мордред крепко держал ее запястья. Она все равно боролась с ним, издавая бессвязные звуки. Мордред некогда читал о проклятии Фурий – мифических предвестницах сумасшествия, о которых говорилось в манускриптах, но никогда прежде ему не приходилось видеть ничего похожего на это давно забытое зло.




Жизнь провинциального доктора знурительна. У Беллы не было никаких коллег, на которых можно положиться, когда нужен отдых и хотя бы краткая передышка. Она работала единственным врачом на восемьдесят километров вокруг и следила за почти девятьюстами жителями Хамнера, работавшими на фермах и в поле. Она была и акушеркой, и коронером, и архивариусом. А еще Белла состояла в школьном совете, помогала мэру и выручала местного капрала, когда ситуация выходила за рамки его компетенции.

Нетрудно догадаться, что тихие дни были для нее недоступным удовольствием.

Сегодня кабинет пустовал. Матери не приводили малышей с болящими ушками или коликами. В комнате ожидания не сидели старики, ищущие сочувствия и камфаровой мази от люмбаго. Никаких нежданных работников. Никаких удалений миндалевидных желез или воспаленного аппендицита.

В свете временного затишья, Белла с удовольствием позволила себе понежиться в ванне, а потом ради разнообразия приготовила нормальный, вкусный обед. Следующим пунктом программы была книга, которую ей хотелось прочитать еще с Нового года, и вот теперь наконец появилась возможность.

Белла как раз добралась до второй главы, когда кто-то истерически, но очень тихо забарабанил в дверь. Распахнув ее, доктор успела поймать Роя, прежде чем тот успел рухнуть.

Рой дрожал, а его грудь так и вздымалась под рубашкой, пока он пытался отдышаться. На его скуле скоро грозил вылезти лиловый синяк, а губа была рассечена и кровоточила.

— Рой! — Белла подхватила несчастного на руки и прижала к груди. — Ты в порядке? Что случилось?

— Это... это м-м-миссис Хоукай. — Рой едва мог говорить, все еще не придя в себя от бега. — У нее был как-какой-то п-п-п-припадок!

Белле не нужно было ничего больше слышать. Она перехватила Роя удобнее, схватила свою сумку и выбежала из дома, даже не закрыв дверь. Напротив жила миссис Парсонс, которая всегда запирала все за нее.

Платная конюшня, где жила ее верная Милли, была в трех зданиях отсюда. Местный конюх прекрасно понимал важность врачебной работы, а потому мог снарядить ее лошадь меньше, чем за три минуты. Но сегодня Белла не могла ждать, а потому посадила Роя с сумкой на спину послушной кобылке и торопливо вывела ее на улицу, где запрыгнула сама.

Усаженный на зверя в два раза выше его самого, Рой побледнел от страха. Что же, подумалось Белле, сейчас бедняга перепугается еще больше.

— Хорошенько сожми ее спину коленями, — она обхватила его одной рукой, а другой взялась за гриву Милли.

В следующий момент Белла стукнула каблуками по бокам лошади, и та пустилась галопом.

Удивительно, но Рой даже не вскрикнул и особо не прижимался к ней спиной. Это был уже не первый раз, когда Белла ехала на Милли без седла и уздечки, и кобылка прекрасно ее слушалась. Они скакали через самое сердце города, и врач громко выкрикивала предупреждения для пешеходов и других наездников.

Жителям Хамнера редко доводилось видеть степенного доктора Грейсон несущейся через весь городок на лошади без седла. Юбку задрало ветром, из-под нее выглядывали сапожки и панталоны, спутанные волосы летели следом, а рука обнимала тощего ребенка,пока сама Белла погоняла несчастную кобылку словно сержант на поле боя.

Вскоре дом Хоукаев показался впереди. Белла соскочила с лошади, будто двадцатилетняя девица, затем сняла Роя, забрала у него сумку и кинулась сквозь открытую дверь.

— Сюда! — безумный голос Мордреда донесся из кабинета. — О Господи, Белла, сюда!

Белла поспешила в комнату, где Мордред боролся с собственной женой, охваченной безумным желанием калечить себя. Едва заметив съежившуюся в углу, она поставила сумку на стол и достала шприцы и ампулу морфия. Набрав полную дозу – такой было бы достаточно, чтобы уложить громилу-фермера – Белла присела рядом с Мордредом. Зажав шприц в зубах, она пережала плечо Лиэн кожаным шнурком.

— Держи ее руку, Мордред, хорошо держи!

Обезумевший от горя Мордред послушно прижал Лиэн к полу. Бела щелкнула пальцами по синей вене, заметной под смуглой ишварской кожей, и вколола морфий. Лиэн вскрикнула, а потом обмякла – успокоительное начало действовать.

Маленькие ручейки крови стекали по ее щекам из царапин на гладкой коже. Платье было порвано спереди, и половина пуговиц рассыпалась по полу. Белла безжалостно расправилась с остатками и с трудом открыла планшетку. Корсет был хорошо затянут, но в конце концов поддался. Белла кинула его куда-то в угол и подняла взгляд на старого друга, который следил за ней с ужасом в глазах.

— Давай-ка отнесем ее в кровать, — твердо сказала она. — А потом ты расскажешь мне, что случилось.

Глава 25: Неизбежное

Рой сидел на краю стола, пытаясь не сутулиться, потому что от этого возвращалась боль. Мистер Хоукай и доктор Белла отнесли миссис Хоукай наверх. Потом врач осмотрела Ризу и велела ее отцу наколоть льда, чтобы приложить к ушибу на щеке. Теперь, когда подруга спала на коленях у папы, положив голову ему на плечо, и настала очередь Роя.

— Она пнула его, — рассказывал мистер Хоукай пустым голосом. — Схватила его за волосы и принялась пинать, а я не мог ее остановить. Даже шевельнуться не мог. Риза попыталась... — Голос ему изменил, и он поцеловал макушку Ризы. — Но я даже не мог пошевелиться.

Доктор Белла облизнула уголок носового платка и промокнула кровь с разбитой губы Роя.

— У нее случился психический припадок, Мордред, — тихо сказала она. — Мне жаль, но пора признать, что Лиэн нездорова.

— Она просто расстроилась. Вот и все...

Доктор Белла аккуратно сняла с Роя рубашку, после чего осмотрела бок и поморщилась.

— Ну что же. Впервые вижу сломанное ребро.

Мистер Хоукай выглядел раздраженным.

— Ты доктор! — проворчал он. — Ты вылечила сотни сломанных ребер!

— Вылечила – да. Но это первое, которое я увидела, — она показала на один из синяков от ботинка миссис Хоукай, и Рой, несмотря на боль, тоже глянул вниз. С его ребром и правда что-то было не так. Когда доктор Белла заговорила опять, в ее голосе звучала злость:

— Она опасна и для себя, и для детей, Мордред. Ее нужно отправить лечиться.

Мистер Хоукай так напрягся, что Рой даже испугался, не проснется ли Риза.

— Нет! Никуда я ее не отправлю.

— Я бы не сказала, что у тебя есть выбор!

Доктор щупала ребра Роя, аккуратно обходя сломанное.

— Она сломала мальчику ребро, и хорошо, что копчик Ризы в порядке! В следующий раз, когда она потеряет контроль, может сделать нечто непоправимое.

Рой резко вздохнул, когда пальцы доктора Беллы коснулись еще одной раны, и она ласково погладила его по лицу.

— Мне жаль, милый. Это межреберный синяк. Сильный, — добавила врач и глянула на мистера Хоукая, на что тот несчастно помотал головой.

— Должно быть что-то еще. Я не могу отправить ее в сумасшедший дом, Белла. Просто не могу. Она...

Мистер Хоукай вздрогнул и склонился над Ризой.

— Она моя жена, —прошептал он.

— Извини, конечно, Мордред, но сейчас это не аргумент. Рой, милый, держись за мою руку. Сейчас будет больно.

Рой послушно взялся за предложенный локоть. Доктор Белла положила руки по обе стороны от излома в ребре и надавила. Боль была ослепляющей, и Рой с силой сжал руку врача. Хотелось закричать, но это разбудило бы Ризу, так что он просто наклонился вперед и приготовился терпеть.

— Это просто трещина. Но болеть будет еще пару дней. Мордред, я знаю, ты любишь ее, но это нечестно по отношению к детям!

— Она больна, это не ее вина...

— Не ее. — Доктор Белла достала льняные бинты из сумки. — Но если бы она заболела брюшным тифом, это бы тоже была не ее вина, но я бы все равно отправила ее на карантин подальше от Роя и Ризы.

— Это не твое дело, — пробормотал мистер Хоукай. — Просто перевяжи его и иди домой.

— Мордред, — доктор Белла резко развернулась к нему, — это зашло дальше хандры и криков на Ризу! Рой серьезно ранен! Ее психика неустойчива. Тебе не нужно отправлять ее туда навечно, но...

— Я не могу отправить ее! — крикнул мистер Хоукай. Риза зашевелилась на его коленях, тихо что-то бормоча, но он погладил ее по голове, и она вновь затихла. Рой выдохнул с облегчением. — Я не могу.

Доктор Белла положила руки Роя себе на плечи и принялась туго бинтовать его. Потом она налила в голубую чашку Ризы воды, достала из сумки какую-то бутылочку и капнула пару желтоватых капель в ложку.

— Выпей, милый, это уймет боль.

— Это настойка опия? — спросил мистер Хоукай.

— Да, и я попрошу тебя давать ее ему по пять капель каждые четыре часа, пока боль не уйдет. Давай, Рой, милый. Открой ротик.

Рой проглотил горькое лекарство и благодарно взял кружку с водой.

— Он не помог Лиэн, — пробормотал мистер Хоукай.

— Он не может помочь от боли такого рода. Она принимала его как успокоительное. Я поговорю с моим другом из Централа, и мы устроим все, чтобы оценить ее состояние. Я понимаю, что это тяжело, Мордред, но...

— Я никуда ее не отправлю! Мне плевать, чего это будет стоить, но она остается здесь.

— Давай, милый, я тебе помогу, — доктор Белла бережно помогла Рою надеть рубашку обратно. — Извини, Мордред, но как ее доктор и твой друг, я не могу позволить сделать это. Ради безопасности детей она должна быть отослана из дома.

— Она остается.

— Ладно, — доктор Белла закрыла свою сумку с громким щелчком. — Тогда дети идут со мной. Если ты хочешь подвергать опасности себя и жену, я не могу помешать, но я не позволю чему-то плохому случиться с ними.

Она хотела забрать Ризу, но мистер Хоукай только сильнее прижал ее к себе.

— Еще как позволишь! — рявкнул он. — Ты не заберешь мою дочь, у тебя нет на это никакого права!

— Это у тебя нет никакого права держать ее там, где ей грозит опасность быть избитой сумасшедшей!

Спустя мгновение доктор Белла замерла, а потом закрыла рот рукой, а ее глаза наполнились болью. — Мордред, я... Я не имела это в виду.

— Ты не можешь заставить меня отослать мою жену, — мистер Хоукай смотрел на нее с ненавистью, — и ты не заберешь мою дочь. Если не можешь посоветовать, как помочь Лиэн, тогда убирайся отсюда.

Доктор Белла решительно помотала головой.

— Я не оставлю детей. Они могут пожить у меня, пока ты не одумаешься.

— Забирай мальчишку, если так хочешь. Я не могу тебе помешать. Но если ты попытаешься отобрать Ризу, я... я скажу полиции, что ее похитили. Нет такого закона, который защитит тебя, если ты это сделаешь. Друзья мы или нет, но я без раздумий подам на тебя в суд.

На лице доктора Беллы настолько явственно была написана мука, что даже Рой понял, как ей больно от этих слов.

— Мордред. — Ее голос странно дрожал. — Не делай этого. Лиэн нужна помощь – качественная, полноценная помощь. Ты не можешь дать ей того, что необходимо, и я тоже не могу. Мы не можем давать ей успокоительное вечно: рано или поздно она сорвется опять, и в следующий раз может убить кого-нибудь из детей!

Вдруг мистер Хоукай как-то ссутулился, глядя на макушку Ризы.

— Она сказала... — выдавил он. — Она сказала, это я его убил. Сказала, это все моя вина, что я плохо построил чертов домик на дереве, потому что хотел, чтобы Дэвелл упал. Она сказала...

Доктор Белла положила руку ему на плечо.

— Это неправда. Это была ужасная случайность. Это не больше твоя ошибка, чем ее, моя или Дэвелла. Она винит тебя, только потому что больна. Подумай сам: Лиэн, которую ты любил, никогда бы не сказала ничего подобного. Она больна, очень больна, и ей нужна помощь. Не отказывай ей в этом.

Мистер Хоукай содрогнулся от всхлипа и закачался из стороны в сторону.

— Там же ужасно, — глухо произнес он. — Как я могу отправить ее туда?

— Я все устрою, — мягко сказала доктор Белла. — А пока ради безопасности придется держать ее на успокоительных.

Мистер Хоукай кивнул.

— Белла, как же все дошло до этого? — горько прошептал он.

— Все будет хорошо, мое львиное сердце.— Доктор Белла гладила его по волосам. — Мы о ней позаботимся.

А потом она резко отступила назад и повернулась к Рою.

— Милый, почему бы тебе не пойти наверх и не прилечь?

Рой не был уверен, где именно ему можно там прилечь, но послушно позволил снять себя со стола и медленно пошел прочь, боясь, как бы боль не вернулась опять. Доктор Белла ободряюще ему улыбалась, и он попытался улыбнуться в ответ. Ступив в коридор, Рой посмотрел на лестницу. Миссис Хойкай была там, наверху. Неужели доктор Белла и мистер Хоукай принесут Ризу в постель? Рою не хотелось оставлять подругу одну, ведь эта женщина могла опять ударить ее. Он сжал зубы и взялся за перила.

Первые несколько ступенек Рой преодолел с легкостью, но потом у него заболел бок, и пришлось прикладывать усилия, чтобы подняться выше. Он добрался до скрипучей ступеньки, но на этом силы его покинули. Облокотившись о стену, Рой пытался отдышаться. Нужно было взять себя в руки и идти вверх.

Внезапно ему на плечо легла сильная рука. Подняв взгляд, он увидел усталого мистера Хоукая, державшего на руках спящую Ризу.

— Пойдем. Поспишь в комнате Дэвелла.

Мистер Хоукай спустился на ступеньку и, бережно развернув Роя, поднял его на руки тоже. Так и держа их с Ризой, он осилил последние ступеньки. В комнате мистер Хоукай опустил Роя, положил Ризу в кроватку и ласково провел рукой по ее щеке. Рой почувствовал себя неуютно, словно мешал какому-то особенному моменту.

Мистер Хоукай помог ему добраться до двери, бережно прикрыл ее, а затем они вошли в комнату Дэвелла.




Дверь распахнулась. Мордред закрыл глаза и оперся о стену. Он ожидал услышать спертый и горький запах гробницы, но вместо этого его обдало ароматом стираного белья и мяты, мешочки с которой Лиэн разложила по всем шкафам в доме. В конце концов, Мордред заставил себя посмотреть внутрь пустой комнаты сына.

Она ничуть не изменилась. Маленькая сосновая кровать, накрытая синим одеялом с изображением голубя, стояла в углу, а у одной из ножек сидел старый игрушечный медведь. Как всегда чистое слуховое окно выходило в сад, а сундук с игрушками под подоконником явно недавно протирали. Рядом со шкафом висела полка, книги на которой редко трогали даже в лучшие времена. Деревянный поезд с вагонами лежал на полу, а драгоценный стереоскоп Дэвелла, вместе с коробочкой сменных линз, так и стоял на столике в углу.

Это было кощунством – вторгаться в святыню имени мертвого сына, но практичность и вина победили. Мордред не мог позволить Рою ютиться на твердом и узком диване, не со сломанным ребром. И потом, он чувствовал себя ужасно виноватым, что Лиэн избила мальчишку. Он откинул одеяло с кровати.

— Забирайся, — велел Мордред Рою, который прислонился к дверному косяку и выглядел белым, как полотно. Тот с трудом пересек комнату, и Мордред помог ему залезть в кровать. — Попробуй уснуть. Как только лекарство сработает, ты почувствуешь себя лучше.

Рой сонно кивнул – настойка начинала действовать. Мордред аккуратно накрыл его одеялом, а потом опустил шторы на окошке. Оставляя мальчишку одного в полумраке, он долго собирался с духом, прежде чем открыть последнюю дверь в узком коридоре.
Лиэн лежала так же, как они с Беллой и оставили ее, накрытая покрывалом, с темными волосами, рассыпавшимися по подушке. Ее глаза были закрыты, и она выглядела такой красивой. Такой умиротворенной.

Как он мог сделать это с ней? Белла была права. Лиэн болела, и ей требовалась помощь. Больше нельзя отрицать, что детям опасно находиться рядом с ней, но... но она все еще его жена. Он отвечает за нее, за то, чтобы ухаживать за ней в болезни и защищать от жестокого мира. Отправить Лиэн в сумасшедший дом, где ее ждут лишения и оскорбления, казалось предательством их клятвы у алтаря.

Белла обещала обо всем позаботиться. Она была хорошим доктором, другом и человеком. Мордред мог ей довериться. Она всегда видела то, что ускользало от его взгляда, и никогда не боялась говорить правду, пусть горькую. Даже такую, как сейчас. Его возлюбленная была безумна. Она сошла с ума, и как бы Мордреду ни хотелось, он больше не мог позаботиться о ней.

Вот она – жгучая правда, и если бы не прямота Беллы и сломанное ребро несчастного Роя, он мог бы так и остаться в неведении.

Мордред скинул ботинки и снял жилет. Он не ложился так рано, но дети уже спали, и Лиэн тоже, а возвращаться в разрушенный кабинет и продолжать работу совсем не хотелось. Мордред скользнул в постель рядом с женой, обнял ее за талию – все еще тонкую, несмотря на двоих детей – и положил голову на подушку рядом с ней. Дыхание жены больше не было таким сладким, как раньше, теперь оно пахло настойкой опия и горем. Мордреда это не волновало: она все еще оставалась его Лиэн, и он ее любил.

Он всегда будет ее любить.

Глава 26: Полные тоски расставания

День, когда они забрали маму, Риза Хоукай запомнила на всю жизнь.

Папа разбудил ее раньше обычного и помог одеться. Вместе они спустились на кухню, где уже ждал обычный завтрак. Сидящий за столом Рой едва притронулся к тарелке. Из-за своего лекарства он мало кушал последнее время.

Неужели Рой заболел тем же самым, что и мамочка? Риза надеялась, что нет. Мама страшно ее перепугала, когда накричала на папу, пнула ее мальчика и отпихнула ее саму. Никогда прежде никто не бил Ризу, и ей было страшно, что мама сделает это опять.

С тех пор они едва виделись. Папа говорил, что мамочка очень больна, и давал ей лекарство много-много раз в день. Она почти все время была в кровати, а когда вставала, то казалась какой-то рассеянной. Два дня назад к ним заглянула доктор Белла и какой-то незнакомец, и они долго разговаривали с мамой. А затем Ризу и Роя отправили играть на улицу, чтобы гость мог поговорить с папой. Доктор Белла возвращалась потом еще четыре раза, но не хотела играть.

Зато у Роя теперь была куча свободного времени. Он не садился за буквы с того дня, как мама ударила его. Болезнь не позволяла ему бегать по саду или доставать вещи с верхних полок, но Рой оставался прекрасным соратником. Риза была очень рада, что ее мальчик был рядом. Без него стало бы совсем грустно и одиноко.

— Мы можем устроить чаепитие.

Риза отправила последнюю ложку хлеба с молоком в рот.

— На улице или наверху? — кивнул Рой.

— На улице. Мы...— она не договорила, услышав голоса в прихожей. — Кто там?

— Я не знаю.

У Роя было испуганное выражение лица – как и всегда, когда он слышал нечто незнакомое. Он склонил голову над миской, словно внезапно очень заинтересовался завтраком.

Риза сидеть сложа руки не умела, поэтому слезла со стула и выглянула в коридор. Папа придерживал входную дверь для доктора Беллы и трех гостей в черных костюмах. Один из них два дня назад приходил поговорить с мамой, а двух других, с серьезными лицами и коротко стрижеными волосами, она видела впервые. Папа проводил их до лестницы, а потом увидел Ризу и замер.

— Иди обратно на кухню, малышка, и посиди там с Роем.

У него был очень грустный голос, и он даже не стал ждать, чтобы убедиться, что она послушается.

Папа по привычке переступил скрипучую ступеньку, но его спутники не знали о ней. Четыре резких скрипа разнеслись по дому, словно выстрелы из винтовки. Риза следила за лестницей, ожидая, когда незнакомцы спустятся. Наверное, им всем просто нужно было заглянуть в ванную.

Сверху послышалось шарканье, а потом ступенька скрипнула еще трижды: вниз спустилась доктор Белла, а следом и ее друг. Один из угрюмых гостей нес сонную маму, завернутую в плед.

— Мамочка? — сказала Риза, и ее голосок показался очень слабым в тишине коридора. — Мамочка?

Мама повернула голову.

— Риза? — промямлила она. — Что такое?

— Тихо, Лиэн, не двигайся, — бережно сказал папа. У него был странный голос, а потом Риза разглядела слезы на его щеках.

Когда все спустились, доктор Белла повернулась к своему другу.

— Пожалуйста, держите ее на успокоительных, Фред, — тихо попросила она. — И обращайтесь с ней аккуратно. Она не опасна, когда не возбуждена. Настойка опия очень помогает.

Фред кивнул.

— Не волнуйтесь, мистер Хоукай, — обратился он к папе. — Я прослежу, чтобы за ней хорошо ухаживали. Это необычный случай меланхолии, обещаю, она получит всю необходимую помощь.

Папа отвел взгляд от мамы и вновь заметил Ризу.

— Малышка, я же просил тебя посидеть с Роем, — сказал он, но доктор Белла тронула его за руку и покачала головой.

— Мордред, позволь ей попрощаться. Мы не знаем, когда она вернется домой.

— Ладно, — тяжело согласился папа. — Подойди сюда, Риза, и попрощайся с мамой.

— Зачем? — карминовые глаза Ризы расширились. Попрощаться? — Куда мама уезжает?

Папа беспомощно оглянулся на доктора Беллу, и та грустно улыбнулась.

— Она едет в Централ, Риза. В специальную больницу, где ей помогут выздороветь, если получится.

На этих словах папа издал низкий звук и почему-то принялся разглядывать стойку для зонтиков у двери. Доктор Белла взяла Ризу на руки и подошла с ней к незнакомцу, державшему маму.

— Поцелуй ее, Риза.

Риза послушно поцеловала маму в холодную щеку.

— Пока, мамочка, — она посмотрела на доктора Беллу. — А она увидит дедушку в Централе?

— Скорее всего, — врач чуть улыбнулась. — Почему бы тебе не передать еще один поцелуй для него?

— Хорошо, — Риза поцеловала маму еще раз. — Мамочка?

Мама открыла глаза и отыскала ее взглядом.

— Малышка, — прошептала она.

— Удачного пути?

— Дэвелл... Я хочу увидеть Дэвелла...

Друг доктора Беллы покачал головой.

— Мне очень жаль, миссис Хоукай, — начал он.

— Фредерик, стой! — зашипела доктор Белла.

— Дэвелла больше нет, — закончил незнакомец.

— Нет! — закричала мама. — Нет! Дэвелл! Я хочу увидеть Дэвелла!

Она умудрилась высвободить одну руку из одеяла и потянулась в сторону гостевой двери. Один из угрюмых незнакомцев замотал ее обратно в одеяло.

— Я хочу увидеть Дэвелла! — мама начала плакать. — Он мне нужен! Позвольте мне взять его с собой! Мои молитвы... мне нужен Дэвелл!

— Ох, Лиэн, — грустно начала доктор Белла, и Риза вдруг поняла, о чем говорит мама.

— Фотография Дэвелла, — беспокойно сказала она. — Она нужна мамочке. Она не может уехать без нее. Мама молится Ишваре, чтобы он взял Дэвелла в Рай.

Доктор Белла глянула на папу.

— Мордред?

Мама всхлипывала, пытаясь вырваться из державших ее чужих рук.

— Я принесу, — хрипло сказал папа и спустя пару мгновений вернулся из гостевой комнаты с фотографией Дэвелла.

Получив ее, мама издала длинный полу-стон полу-вздох, а потом прижала рамку к груди и принялась шептать имя Дэвелла.

— Лиэн, попрощайся с Ризой, — сказала доктор Белла.

— Дэвелл... Мой сын, единственный сыночек мой...

Доктор крепче сжала Ризу в руках. Спустя какое-то время ее друг вежливо кашлянул.

— Мы лучше пойдем, — мягко сказал он. — Поезд не станет ждать.

Незнакомцы вышли на улицу, где их ждал кабриолет. Это была старая черная коляска – единственная во всем городке. Маму посадили на сиденье, закрыли за ней дверь, а потом возница увез их всех прочь. Доктор Белла закрыла дверь и опустила Ризу на пол.

— Мордред.

У нее был странный голос, и она печально смотрела на папу.

— Белла, что же я наделал? — выдавил папа. Он с отчаянием в глазах посмотрел на нее.

— Ох, Мордред... — доктор Белла обняла его и погладила рукой по волосам в попытке утешить. — Правильную вещь. Ты сделал правильную вещь.

Расстроенная и напуганная плачущим отцом, Риза отошла в дальний конец коридора. Рой стоял в дверном проеме кухни, внимательно наблюдая за происходящим. Глянув на печальных взрослых, а затем на Ризу, он тронул ее за руку.

— Не пугайся, — мягко сказал Рой, пытаясь утешить ее.

Но она была очень испугана и еще сильнее ошеломлена. Мама уехала, папа плакал, а доктор Белла ее вообще не замечала. Риза посмотрела на Роя и внезапно разозлилась.

— Не трогай меня! Это ты сделал маму такой! Ты сделал ее больной! Не хочу тебя видеть – ненавижу тебя! Уходи!

Рой отшатнулся. Его глаза расширились, переполненные призрачной болью. Ризе было все равно. Она топнула ногой; по ее щекам текли возмущенные слезы.

— Ненавижу тебя! Я хочу к маме!

А потом Риза как убежала наверх. Окно в комнате как раз выходило на дорогу. Она с трудом подняла щеколду и открыла его, чтобы высунуться наружу. Вдали черный кабриолет ехал к городу, увозя маму.

Риза смотрела, пока его было видно, а потом слезла с подоконника. Пнув игрушечный ксилофон, на что тот отозвался некрасивым протестующим звуком, она кинулась на подушку на кровати и всхлипнула. Ей хотелось к маме! К маме!

Но мама уехала.




Доктор Белла вошла на кухню и грустно улыбнулась Рою.

— Она уже уснула, милый. Думаю, мистер Хоукай тоже собирается спать.

— Она ненавидит меня, — прошептал он.

— Нет-нет, милый, это вовсе не так! — доктор Белла опустилась на корточки и положила руку ему на плечо. — Послушай меня. Риза очень тебя любит. Но сейчас ей плохо и грустно, потому что миссис Хоукай нужно было уехать. Риза испугалась и наговорила вещей, которые на самом деле не имела в виду. Она еще маленькая девочка, милый. Она не всегда думает, что говорит.

Но Рой не поверил. Риза сказала, что ненавидит его. Сказала, что это из-за него ее мама заболела. Рой и сам знал, что это правда. Сразу после того, как миссис Хоукай закончила пинать его, у нее случился приступ. Жаль, что уже ничего не изменить. Всем сердцем Рой желал, чтобы миссис Хоукай не заболевала. Она его не любила, а он ее боялся, но Ризе нужна была мама.

— Когда она проснется, ты будешь ей нужен больше, чем когда-либо, — произнесла доктор Белла. — Я так рада, что ты здесь, Рой. Правда. Риза очень в тебе нуждается.

Вдруг кто-то постучал в заднюю дверь. Озадаченно нахмурившись, доктор Белла открыла ее.

— Рой здесь? — раздался знакомый голос. — Знаю, я не должен заходить в дом, но...

— Нет, пожалуйста, проходи, — ответила доктор Белла. — Рой, посмотри, кто пришел!

Это был виновато улыбавшийся Маэс.

— Сколько лет, сколько зим, — сказал он. — Это все Гарет. Он не давал мне никуда ходить еще целых три дня после драки, а потом заставил делать все задания, которые я пропустил в школе. А потом Эли услышал где-то, что старушка Хоу... — Маэс глянул на доктора Беллу, смущенно кашлянул и поправился: — миссис Хоукай плохо себя чувствует. Вот мы и подумали, что лучше мне пока держаться подальше. Они правда отсылают ее прочь?

— Она уехала, — кивнул Рой, внезапно почувствовав прилив облегчения.

Он знал, что подруга любит маму, но его самого эта женщина пугала. Она была жестокой и непредсказуемой и избила его. А потом и Ризу попыталась. Рой не мог отделаться от радости облегчения от того, что миссис Хоукай уехала, и эгоистично надеялся, что она никогда не вернется.

— Понятно, — Маэс сочувственно пожал плечами. — Ну, может, она выздоровеет? Ладно, слушай, не могу оставаться надолго. Мне нужно вернуться помочь разобрать лагерь. Понимаешь, мы, гм, — он замолк на мгновение, поправляя очки, — мы уезжаем.

— Уезжаете? — поник Рой.

Маэс кивнул.

— Понимаешь, после того, как я наставил синяков и оказался избит до полусмерти, я стал не самым популярным ребенком в глазах местных родителей. Да и Эли, ну, раскачивал лодку опять. Так что папа решил, что лучше нам пораньше уехать в этом году, — он попытался улыбнуться, но не слишком удачно. — Я... я буду скучать.

Рой не знал, что и сказать. Маэс не мог вот так исчезнуть! Это было нечестно: наконец-то у него появился друг, а теперь он уезжает?

Видимо, горе было так ясно написано на лице Роя, что Маэс продолжил:

— Мы вернемся, — поспешно заверил он. — Мы возвращаемся в Хамнер каждое лето. И... и я буду писать тебе. Тебе будет сложно отвечать мне, конечно, но я обещаю, что напишу. Мы же останемся друзьями, да, Рой? Даже если я уеду?

Его голос дрожал, и Рой внезапно понял, что друг тоже был очень расстроен. Он кивнул, не доверяя словам. Тогда Маэс подался вперед и обнял его.

— Ну, ладно тогда. Ты, это, будь осторожен. Не суйся к этим задирам, и... береги себя.

— Ты тоже, — выдохнул Рой.

— Конечно, — Маэс вымученно улыбнулся и отстранился. — О, и я почти забыл!

Он вытащил из кармана тяжелый кожаный мешок и отдал его Рою.

— Эли сделал их вчера. Здесь три дюжины, и я заставил его дать тебе два стрелковых, потому что ты наверняка отдашь один Ризе. До встречи?

— До встречи, — повторил Рой, но прежде чем он мог добавить что-то еще, Маэс ушел.

Рой стоял посередине кухни и чувствовал себя таким одиноким, как никогда за всю свою несчастную жизнь. Единственный друг исчез, Риза ненавидела его, и оставаться здесь больше не имело смысла. Регулярный обед и теплое место для сна больше не были так уж важны – настолько одиноко он себя чувствовал.

— Что он дал тебе? — мягко спросила доктор Белла.

Рой подпрыгнул от удивления: он совершенно забыл, что она все еще в комнате.

Глянув на мешочек, Рой неловко открыл его. Внутри была куча шариков, и он показал их доктору.

— Красивые! — она улыбнулась ему. — Три дюжины и два стрелковых – это тридцать восемь штук. Милый, да у тебя почти что по шарику на каждую неделю, пока он не вернется.

Рой посмотрел на разноцветные стеклянные шары.

— Правда? — удивился он.

Доктор Белла кивнула.

— Они приезжают каждую весну, причем точно, как часы. Он вернется.

— Один на каждую неделю, — Рой запустил пальцы в мешочек, чтобы почувствовать гладкую прохладу шариков. Их было не так уж и много. Скоро Маэс вернется.

Рой попытался улыбнуться. Может, стоит остаться. Можно же и подождать. В конце концов, он был нужен Ризе, и... Рой вновь поник. Маэс, возможно, и вернется, но пока что его нет, а Риза разозлилась. Она ненавидела его, и это ранило куда больше, чем пинки миссис Хоукай. Он закрыл мешочек и отошел от доктора Беллы.

— Мне нужно идти... тренироваться писать буквы, — торопливо сказал Рой и вышел из кухни, чтобы врач не увидела его слезы.




Бен был возницей меньшей повозки, и Маэс решил ехать именно с ним. Никто и слова ему не сказал. Братья Хьюзы хорошо знали своего Малыша и понимали, почему тому хотелось быть поближе к самому старшему из них. Тихий и строгий, Бенджамин не будет пытаться поднять Маэсу настроение или рассмешить его. Не станет дразниться или засыпать пошлостями. Бен выслушает, если Маэс захочет поговорить, или будет сидеть в мрачной тишине.

Всем братьям была знакома эта история. Задолго до знакомства и свадьбы на их матери Абсалом Хьюз уже ездил этим путем, от Нью-Оптена на севере до Аэруго на южной границе Ризембульской долины. Его перемещениями правили времена года и спрос на услуги. Он никогда не оставался в одном месте дольше пары недель, максимум – два или три месяца, если погода была плоха или валили покупатели. Абсалом любил такую жизнь, и со временем его сыновья тоже полюбили, но в каждой бочке меда есть ложка дегтя. Свобода не давалась просто так.

Одной из бед были друзья, которых приходилось оставлять позади, когда дорога звала в путь. Каждый из братьев – даже молчаливый Бен, прежде чем привычка размышлять попусту лишила его радости общения – совершил одну и ту же ошибку, сходясь с человеком только ради того, чтобы потерять его.

Для пятилетнего Гарета таким человеком стал парнишка из Юсвелла. Они играли на горах шлака целых двадцать счастливых дней, пока не пришло время впрячь лошадей и двигаться дальше. Для одиннадцатилетнего Эли это была его первая любовь – что, конечно, никого не удивило. Они пообещали навсегда оставаться верными друг другу, а год спустя она оказалась выше отношений с «цыганским мальчишкой». После этого случая ему так и не удалось влюбиться снова. Он утверждал, что так даже лучше. Тиаф и Эли, друзья не разлей вода до рождения Маэса, сходились со многими мальчишками в разных городах, пока постоянно ноющие сердца не отучили их искать дружбу вне семьи. Что касается Бенджамина...

— Мне было тринадцать, — заговорил мрачный Бен. От постоянного молчания его голос звучал низко и хрипло. У него редко находилось, что сказать, по крайней мере, пока он был в плохом настроении. То есть большую часть времени.

— Я не хочу слушать, — грустно отозвался Маэс.

— А я хочу рассказать, — бесстрастно сказал Бен. — Учитывая, как много ты болтаешь, мог бы и послушать для разнообразия.

Маэс пожал плечами. Он, может, и мальчишка, но не глупый. Маэс знал, от чего отказался Бен еще до его первого вздоха, и не думал, что когда-нибудь сможет отплатить. Не то чтобы брат спрашивал с него, впрочем. Он вообще обычно не говорил об этом. Но Маэс не был глупым.

— Мне было тринадцать, и я подружился со старшим парнишкой, — продолжил Бен. Образ тринадцатилетнего босоногого брата со слишком широкими очками не укладывался в голове Маэса. Маме было шестнадцать, а папе – девятнадцать, когда родился Бен. А ему было двадцать три, когда он дал Маэсу ворваться в этот мир. — С умным и смешным. Из хорошей семьи. Мы все лето хулиганили вместе, веселились. Я уж подумал, наконец-то, какой-то друг – и не Гарет. Мы всегда будем лучшими друзьями.

Никогда прежде Маэс не слышал эту историю. Интерес заставил его поднять голову.

— И что?

— И ничего. Когда я вернулся, его уже не было. Родители отослали подмастерьем в другой город.

— Ты видел его потом когда-нибудь?

Бен щелкнул поводьями, подгоняя медленно бредущих лошадей.

— Каждый год.

— Но все было не так? — заметил Маэс.

Бен молча покачал головой, и его лицо снова стало непроницаемым. Как и всегда. Какое-то время они ехали молча, и голоса ругающихся Тиафа и Эли долетали до них, перемешиваясь с шумом колес. В конце концов, Маэс не выдержал:

— Рой не такой, — решительно сказал он. — Мы останемся друзьями. Я пообещал писать, как Гарет советовал.

Маэс подождал, не скажет ли брат что-нибудь подбадривающее, как это сделал бы любой другой. Но Бен промолчал. Только поправил очки, не сводя взгляда с дороги.




Песни цикад, лившиеся в комнату сквозь распахнутое окно, разбудили Ризу. Она уснула прямо на одеяле, сжимая подушку, и порядком замерзла. Сев, Риза огляделась. Комнату захватила ночная темнота, за исключением прямоугольника лунного света на полу. Нахмурившись, Риза попыталась вспомнить, почему уснула прямо в одежде, и спустя мгновение память услужливо подсказала ей.

Мама уехала.

Риза спрыгнула с постели и, приоткрыв дверь, выглянула в коридор. Там было пусто. Комната родителей тоже пустовала. Наверное, папа опять засел за работу. Спускаясь вниз, Риза аккуратно переступила скрипучую ступеньку. И правда: из-под двери кабинета лился свет.

Ризе было плохо и одиноко, и она хотела, чтобы папа посадил ее на колени, гладил по голове и называл малышкой, а еще лучше – обнял. Но как Риза ни пыталась открыть дверь, та не поддавалась.

Она тихонько захныкала. Одна в пустом коридоре, в измятом переднике, отгороженная от единственного оставшегося родителя – Риза чувствовала себя невероятно несчастной.

Молчаливый отказ в виде закрытой двери ранил ее, но не смог унять упрямства. Риза нуждалась в утешении, и она была намерена его найти. Ее мальчик спит на диване в гостевой комнате, вот туда-то она и пойдет. Он ее успокоит. Он не откажет.

Когда Риза зашла в гостевую комнату, диван оказался пуст. Страх кольнул ее. Она наговорила ужасных вещей утром, когда он пытался подбодрить ее. Что, если Рой решил сбежать? Риза не могла представить, как ей быть без своего мальчика. Она же не имела в виду все то, что сказала, просто расстроилась. Что, если и Рой оставил ее тоже?

А потом Риза вспомнила. Он теперь спал в комнате Дэвелла. Это был секрет, и мамочка не должна узнать, что Рой спал там, потому что болел. Возможно, он и не убежал, а просто лежит в кровати Дэвелла!

Она взлетела вверх по лестнице, едва заметив резкий скрип ступеньки. Дверь в комнату Дэвелла оказалась приоткрыта, и Риза прокралась внутрь.

Рой свернулся клубочком под одеялом, а его черные волосы казались еще темнее на белой подушке. Глаза были закрыты, а губы сложились в расслабленную полуулыбку. Подойдя поближе, Риза коснулась щеки Роя, просто чтобы убедиться, что он и правда тут. Сняв туфельки и чулки, она попыталась развязать передник. Но узел оказался слишком тугим, и в конце концов Риза решила оставить его.

Очень осторожно, стараясь не разбудить своего мальчика, она легла рядом с ним. Рой чуть шевельнулся и что-то пробормотал во сне. Риза накрыла их обоих одеялом и прижалась к другу. Его дыхание щекотало ей щеку, а тепло тела приятно успокаивало. Наконец, она позволила себе расслабиться. Теперь ей ничто не грозит.

Глава 27: Паточный монстр

Дождь стучал по окну, отчего в комнате становилось особенно тоскливо и грустно, и не от холодной печи или тонкого слоя пыли на мебели. Риза терпеливо ждала за столом, пока Рой пытался вылить последнее молоко в миску с сухим хлебом. Осталось всего полчашки, потому что мистер Хоукай забыл выставить бутылки на крыльцо для молочника. Опять.

— Я не хочу хлеб с молоком, — капризно заявила Риза, пнув ножку стола. — Надоело. Я хочу суп с курочкой, морковкой и рисом.

— Я знаю, — мягко отозвался Рой. — Но я не умею варить суп.

Он осторожно поставил миску перед Ризой, а потом, взобравшись на стул, достал ее голубую чашку из верхнего шкафа. В нее Рой налил простую воду из-под крана.

— Я не хочу воду, я хочу молоко!

— Молока не осталось, только то, что в миске.

Рой чувствовал себя совершенно беспомощным и совсем не знал, как быть. В холодильном ящике еды уже не осталось, а то, что было, нельзя было есть сырым. Печь стояла холодной, поленья закончились, да и в любом случае, он понятия не имел ни как зажечь ее, ни как приготовить еду. Вещи Дэвелла давно пора было постирать, а Риза донашивала последний чистый фартук.

Риза проглотила ложку своего скудного завтрака и сморщила носик.

— Хлеб жесткий.

— Дай ему размокнуть в молоке минутку, — ответил Рой. — Хочешь патоку?

— Да, много-много патоки, — впервые за день в голосе Ризы слышалась радость, и он поспешил достать горшок со сладким угощением.

Впопыхах спрыгивая со стула, Рой споткнулся и выронил свою ношу. Полными страха глазами он смотрел, как с ужасающим треском горшок разбился, и по полу начала расползаться черная тягучая жидкость.

Глаза Ризы расширились.

— Ты уронил его! Что ты наделал!

Рою хотелось плакать. Он так устал, целый день пытаясь позаботиться о Ризе, пока мистер Хоукай работал в кабинете. Поэтому ей пришлось есть молоко с хлебом в третий раз за сегодня, пить только воду, а теперь еще и патока растеклась по всему полу.

Если бы он только мог все исправить. Прошло два месяца с тех пор, как миссис Хоукай забрали, и без нее дом стал другим. Мистер Хоукай был рассеянным, частенько забывал купить хлеба в городе или зажечь печь на кухне, забывал, что одежду нужно стирать, а постель – заправлять. Раз в несколько дней он говорил Ризе и Рою играть тихо, исчезал в своем кабинете и не выходил, пока ночь не перетекала в рассвет. Не то чтобы это случалось часто, но в такие дни все шло наперекосяк. Как бы Рой ни старался, у него не выходило делать всю работу по дому как надо.

Но нужно было хотя бы попытаться. Рой был старше, и он должен позаботиться о Ризе. Она так изменилась. Стала настолько тише. Журчащий фонтан радостной болтовни иссяк до едва заметного ручейка. Риза больше не была так увлечена своими играми. Она могла часами сидеть в тишине, рассматривая книжки с картинками или рисуя на грифельной доске. А когда мистер Хоукай был в настроении, чтобы учить Роя читать и писать, Риза садилась между двумя шкафами в углу кабинета и угрюмо наблюдала за ними. Еще были кошмары... Да, больше всего на свете он хотел вновь сделать Ризу счастливой.

— Я вытру, — Рой прошел к тумбе у входа в кладовую и вытащил из нее несколько тряпок.

— А как же мое молоко с хлебом? Я не могу есть эту патоку, она же грязная!

Рой задумался. Патоки больше не было, но должно же быть что-то сладкое, что можно предложить Ризе.

— А мед? Хочешь меда?

Риза склонила голову, раздумывая над предложением. Наконец, она кивнула.

— Давай.

Рой опять полез доставать горшок с верхней полки, но на этот раз спускался очень аккуратно. Сбрызгивая ужин тягчим медом, он специально положил больше, чем обычно клал мистер Хоукай.

— Вот, — гордо сказал Рой. — А теперь кушай, пока не размокло.

Когда Риза вновь взяла в руки ложку, Рой вернулся к черной липкой массе на полу. Как же лучше вымыть это все? Для начала нужно поднять осколки горшка. Присев, Рой поднял самый крупный черепок, запачкавшись в патоке. А затем и все остальные, один за одним, держа все в левой руке.

— Фу! — Риза крикнула так резко, что испуганный Рой выронил черепки. — Слишком сладко! — она отодвинула миску. — Я не буду это есть.

Рой понял свою ошибку. Мед был гораздо слаще патоки, и он положил слишком много. И правда, глупый, глупый мальчик.

— Я... — Рой глянул на свои липкие руки. Левая ладонь была рассечена и кровоточила. Расстроенный, он обмотал её одной из тряпок и поднялся на ноги.

— Я не буду есть это, — повторила Риза. — Я хочу что-нибудь другое.

«Ничего другого нет», – безнадежно подумалось Рою. Забыв об испачканных в патоке руках, он вытер рот. Риза захихикала.

— У тебя усы. Липкие паточные усы.

— Ага, я липкий паточный монстр. Я сделаю тебя черной и клейкой.

— Нет! — почти что радостно возразила Риза.

— А вот и да! — Рой мазнул пальцем над ее верхней губой.

Риза завизжала, впервые за много дней улыбаясь, а потом попыталась слизать патоку.

— А вот и не поймаешь, паточный монстр! — хихикала она, спрыгнув со стула и бегая вокруг стола, а Рой кидался то в одну, то в другую сторону за ней. Нагнувшись над лужей патоки, Риза окунула в нее ладонь, а потом быстро подошла к нему и оставила отпечаток руки на щеке. — Попался!

Рой засмеялся, а потом дотронулся до кончика ее носа, оставив на нем каплю. Риза завизжала и попыталась откинуть волосы, оставив липкую полосу на виске. А потом набрала полные руки патоки и кинулась на него. Рой увернулся, но Риза не сдавалась, и в конце концов, поднявшись на мысочки, размазала свое оружие по его волосам. Она хихикала, и он тоже смеялся, чувствуя, как липкая масса стекает по лбу. Вновь окунув руку в патоку, Рой провел пальцами по шее подруги.

Риза хохотала без остановки. Она присела и ударила ладонями по луже, так что во все стороны полетели паточные брызги. А потом Риза оставила отпечаток ладони на рубашке Дэвелла.

— Теперь ты самый липкий из всех самых липких монстров! — захихикала она.

Рой тоже засмеялся.

— Ты тоже липкая. Мы два противных липких паточных монстра. Мы самые противные и липкие...

Мистер Хоукай кашлянул, и два противных липких паточных монстра виновато развернулись к нему. Он одарил их мрачным взглядом.

— Что это такое?

Рой глянул на Ризу: патока склеила ей волосы и запачкала лицо и передник. На полу растеклась лужа, от которой вокруг стола и по всей комнате шли две цепочки липких следов – отпечатки босых ног и туфелек. Потом Рой посмотрел на свои руки, одна из которых была перевязана тряпкой, и на отпечатки ладоней на рубашке. Затем его глаза вернулись к кислому, хмурому лицу мистера Хоукая, и вся храбрость мигом куда-то испарилась. Вот им сейчас попадет...

— Мы паточные монстры, папа, — пробормотала Риза, ковыряя ногой пол и опасливо глядя на отца.

— Это все я виноват, сэр, — торопливо пояснил Рой, вставая между мистером Хоукаем и подругой. — Я...

Но тот лишь хрюкнул, словно вот-вот засмеется.

— Живо наверх, оба, — мистер Хоукай поджал губы, слово сердился, что они нашкодили. — Пора помыться.




Мордред завернул Ризу в полотенце и поставил на пол.

— Иди переоденься в ночнушку, малышка, — он подогнал ее легким хлопком по попе и подманил пальцем стоявшего в коридоре Роя.

Тот осторожно приблизился, и Мордред пропустил его внутрь и закрыл дверь ванной.

— Ну и беспорядок вы там учинили, — борясь со смехом, сказал он.

— Да, сэр, простите, сэр, — пробормотал Рой.

— Ну, снимай одежду и запрыгивай в ванную. Я помогу тебе вымыть волосы, прежде чем пойду отмывать кухню.

Мордред подождал, пока Рой неуклюже снимет рубашку и штаны. Теперь, когда Лиэн не было рядом, он велел мальчишке носить одежду Дэвелла каждый день. Жена бы не одобрила, но в огромной обрезанной рубашке Рой выглядел просто глупо. Когда он надевал вещи Дэвелла, то по крайней мере казался нормальным ребенком, а не маленьким беспризорником.

Раздетый, Рой забрался в ванную. Мордред пальцем померил температуру воды, а потом набрал в руку розового мыла, которое сделала... делала Лиэн каждую осень. Растерев его в пену, он принялся мыть липкие волосы Роя. Последний раз Мордред помогал ему мыться в день их знакомства. С тех пор этим тоже занималась жена.

Мордред отогнал от себя эту мысль. Он не мог думать о Лиэн. Не мог спокойно знать, что она за полторы тысячи километров отсюда, закрытая в холодной государственной больнице Централа. Единственным утешением служили новые и новые заверения Беллы, что заместитель главврача сумасшедшего дома был порядочным человеком и следил, чтобы о Лиэн хорошо заботились.

— Отклонись назад, — он придержал голову Роя, помогая ему опуститься в воду, чтобы смыть мыло. Закончив с этим, Мордред насухо вытер голову подопечного полотенцем. — Когда закончишь мыться, переоденься в пижаму, — с этими словами он поднялся на ноги.

— С-сэр? — подал голос Рой, когда Мордред взялся за ручку двери. Он вопросительно оглянулся. — Как вы меня н-накажете, сэр?

Мордред фыркнул. Дети и правда учинили страшный погром в кухне, перепачкались сами и запятнали одежду, но он просто не мог сердиться. Риза радостно смеялась впервые за недели. Месяцы. С тех пор... с тех пор, как Лиэн уехала.

— Никакой патоки на хлебе или в молоке завтра у тебя или у кого-либо еще. Небольшой урок о причинах и следствиях.

Оставив Роя размышлять над вердиктом, Мордред отправился на кухню. Чуть помедлив, он опустился на корточки между липких следов и начертил трансмутационный круг патокой.
Мордред как раз поднимался обратно на ноги с чистого пола, когда в дверь постучали. Поставив целехонькийгоршок в раковину, чтобы помыть позже, он прошел в коридор, по пути зажигая газовые лампы.

Риза сбежала вниз по лестнице, громко скрипнув ступенькой.

— Мамочка? — воскликнула она, когда Мордред открыл дверь. Почти сразу же лицо дочки погрустнело. — Доктор Белла.

— Добрый вечер, милая. — Белла ласково улыбнулась. Ее волосы были мокрыми от дождя, а в руках она держала корзину. — Я хотела зайти раньше, но... Вы знаете, какая у меня работа. Надеюсь, вы еще не ужинали?

— О, нет… — Мордред совершенно позабыл об ужине. Он полагал, что дети найдут себе что-нибудь поесть. В конце концов, если Рой выжил три года, питаясь из мусорки, он наверняка без труда отыщет что-нибудь съедобное в забитой кладовой.

— Отлично. — Белла закрыла дверь и прошла на кухню. — Я принесла свежую колбасу, печеную картошку и морковь. Знаю, Риза обожает морковку.

Расстройство дочки переросло в осторожную улыбку, и она кивнула. Затем подошла к лестнице и закричала:

— Рой! Рой-герой! Доктор Белла пришла! У нее есть настоящая еда!

— Скорее всего, он все еще в ванной, малышка, — заметил Мордред.

На кухонном столе стояла миска с размокшим хлебом, плавающим в странном на вид молоке. Мордред убрал ее и выплеснул содержимое в раковину.

В дверном проеме показался Рой – бледная, призрачная фигурка в слишком большой пижаме.

— Здравствуйте, доктор Белла, — тихо сказал он.

Белла поставила корзинку и наклонилась, чтобы обнять Роя.

— А вот и наш особенный мальчик. Иди кушать, пока не остыло, а потом мы все примемся за твой торт.

Рой выглядел озадаченным.

— Торт?

— Да. — Белла достала тарелки из корзинки и принялась накладывать еду для детей. — Сегодня у тебя особенный день, знаешь ли.

Рой не знал, и Мордреда кольнула совесть. Он и сам забыл: сегодня двенадцатое октября.

— Ну, тогда, может, Риза угадает, — сказала Белла. — Риза? Какой такой особенный день может быть у Роя, с тортом и подарками?

Риза покачала головой.

— Мы не празднуем дни рождения тут, — печальным театральным шепотом ответила она.

Мордред ощутил укол совести. Они не праздновали третий День рождения Ризы: Лиэн все еще носила траур по Дэвеллу, и казалось слишком, слишком скорым что-либо праздновать.

— Не говори глупости, малышка, — хрипло сказал он. — Пора начинать праздновать дни рождения опять. У Роя оно сегодня, а в феврале мы отметим твое.

— Правда?

— Правда, — пообещал он.

— Рою исполняется восемь, — сказала Белла. — Он у нас теперь совсем взрослый джентльмен.

— А вот и нет, он еще мальчик, — захихикала Риза. — Мой мальчик.

Рой, видимо, не знал, что ему делать. Он глянул сначала на взрослых, а потом улыбнулся Ризе.

— Может, мы разделим мой День рождения? Чтобы у Ризы тоже был.

— Нет, мы не можем, — ответила Белла. — Но мы можем разделить твой торт. Кстати, я принесла подарок и для Ризы тоже.

— Для меня? — переспросила Риза, а когда Белла кивнула, она засмеялась. Набрав целую ложку морковки, дочка принялась жевать ужин. — Сегодня хороший день. С Днем рождения, Рой.

Наблюдая редкую теперь на лице Ризы улыбку, Мордред задумался, как же он по ней скучал. Алхимик, конечно, был агностиком – того требовали наука и времена – но в такие моменты, будь он религиозным человеком, то непременно благодарно помолился за Изабеллу Грейсон. И за паточных монстров.

Глава 28: Ночные кошмары

Риза собирала один деревянный паззл на кухонном столе, а Рой пытался отмыть тарелки от завтрака. Играть наверху стало слишком холодно, хотя тепла от печной трубы кабинета, проходящей в стене между комнатами, было достаточно, чтобы согреть их ночью. Правда, в ноги все равно приходилось класть разогретый брусок. Печь на кухне теперь никогда не гасили, по крайней мере, когда мистер Хоукай не приносил дрова, а Рой вовремя подкладывал их в печь. Именно здесь они с Ризой и проводили почти все время.

Три раза в неделю утром Рой занимался чтением и письмом под рассеянным присмотром мистера Хоукая – тот проводил много времени, работая над исследованием. Рой не был уверен, что именно он исследовал, но это занимало невероятно много времени и бумаги. И все равно, как бы долго мистер Хоукай ни старался, ему никогда не нравился результат. Он рисовал бесконечные наброски, одновременно слушая, как Рой пытается читать тексты из хрестоматии или великолепного букваря. Время от времени мистер Хоукай поправлял его, но гораздо чаще просто напоминал «прочувствовать звучание» – это значило, что нужно читать медленно, буква за буквой, пока не узнаешь слово.

Рой все еще недостаточно хорошо писал слова, но его каллиграфия была отличной. Он тщательно копировал аккуратный почерк мистера Хоукая, гораздо больше обращая внимание на формы, чем на сами буквы. Пару раз папа Ризы, наблюдая за его медленной и старательной работой, резко замечал, что Рой должен писать слова, а не рисовать их.

В дни, когда у мистера Хоукая было хорошее настроение, они занимались арифметикой. К ней у Роя был настоящий талант: цифры давались ему гораздо легче. Он быстро научился умножать – вопрос памяти и метода – и теперь изучал деление и дроби. Мистер Хоукай никогда не был щедр на похвалу, но после нескольких занятий отметил, что у Роя «есть голова на плечах».

К сожалению, таланта к мытью посуды у него не было. Об этом думал Рой, когда тарелка Ризы в третий раз выскользнула и с грохотом упала в раковину, расплескав воду.

— Ты мочишь пол, — тихо заметила Риза, едва подняв голову от своего паззла.

Она была одета в помятый передник поверх грязного платья, а ее косичка была далека от совершенства. У мистера Хоукая вообще не получалось делать прически, а Рой умел заплетать только так, поэтому волосы подруги выглядели совсем запущенно. С тех пор, как выпал снег, стирать вещи в корыте на улице не получалось, так что их одежда тоже была гораздо грязнее, чем когда миссис Хоукай жила здесь. Мистер Хоукай пытался стирать в ванной, но мыло не пенилось в воде из-под крана, и всем пришлось смириться. Рой не возражал – одежда Дэвелла и так была в три раза лучше, чем то, что ему пришлось носить прошлой зимой. Однако он знал, что это раздражает чистоплотную Ризу.

Задняя дверь распахнулась, и мистер Хоукай зашел на веранду, стаптывая снег с сапог и фырча от холода. Закрыв дверь бедром, помотал головой, стряхивая снежинки с волос.

— Помогите мне, — велел он, и Рой тут же соскочил со стула.

В руках мистер Хоукай держал коричневый сверток с мясом и связку жухлых морковок, которые, вероятно, привезли из самого Южного города. Хлеб был завернут в мятую салфетку, и Рой аккуратно отнес его к столу, стараясь не помять буханки. Мистер Хоукай дождался, когда он заберет коробочку с содой и пакетик перца, а потом скинул с плеча сумку с картофелем и принялся снимать ботинки. Потом повесил свое пальто на крючок и, взяв веник, вымел весь снег к двери, где тот мог спокойно таять.

— Ну и дубак же там. — Мистер Хоукай подул на руки и, подтащив стул, сел у печи. — Поставь чайник, будь добр.

Рой поспешил выполнить указание, и мистер Хоукай перевел взгляд на Ризу.

— Разве мне не положены объятия, малышка?

Та склонила голову к плечу.

— Я собираю паззл, — сообщила она.

— Вот, значит, как, — выдохнул мистер Хоукай, растирая щеки. — Хотел бы я знать, куда Лиэн сложила зимние вещи, — больше себе, чем им с Ризой сказал он. — Мне бы пригодились шарф и перчатки.

Затем мистер Хоукай залез в карман жилета и достал несколько конвертов. Риза тут же заинтересовалась.

— Мамочка написала письмо? — нетерпеливо спросила она.

Мистер Хоукай лишь мягко покачал головой.

— Нет, милая, только дедушка. И счет из пси... из госпиталя, — почти отчаянно ответил он, раскрывая один из конвертов. Его взгляд быстро пробежал по тексту, а глаза расширились.

— Очень большой счет, сэр? — тихо спросил Рой. Он знал, что мистер Хоукай очень волнуется из-за денег.

— Нет, такой же, как и всегда, просто раньше, чем я ожидал, — устало пояснил папа Ризы, мельком глянув на два других конверта и почти сразу же выкинув их в печной огонь. Третий же мистер Хоукай пару мгновений разглядывал, а потом протянул Рою: — Тебе.

Рой помедлил, пытаясь сообразить, кто бы мог ему написать. А вспомнив, чуть ли не выхватил письмо из рук мистера Хоукая.

— Маэс! — нетерпеливо воскликнул он, переворачивая конверт, чтобы посмотреть на неаккуратные каракули. Первые два слова оказались ему знакомы: «Рою Мустангу», – но все остальное надо было прочитать как следует. Рой протянул письмо обратно с осторожным вопросом: — Вы прочитаете мне?

— Сам прочитаешь, — проворчал мистер Хоукай.

Он читал письмо от дедушки Ризы с тем же внимательным выражением лица, как когда работал над своим исследованием.

Рой отпрянул от мистера Хоукая, слегка обиженный таким ответом. Он страстно хотел знать, что там написал Маэс, но не мог прочитать сам. Рой тоскливо глянул на конверт.

«Рою Мустангу», – говорилось там, черным по белому. А внутри Маэс наверняка написал кучу всяких приятных, веселых маэсовых вещей, которые разгонят грусти и печали этого тяжкого зимнего дня. Но письмо было так же недостижимо для Роя, как если бы вообще не пришло. Он не мог прочитать его.

На следующей строчке стояло еще одно слово. Рой узнал и его, это было «под». Тогда он посмотрел на второе слово. «О-п-е-к-о-й». «Опекой». «Под опекой»... А затем буква «М», сама по себе, а потом «Хоукая».

— Под опекой м. Хоукая, — пробормотал Рой. — Хамнер, Восточная провинция.

— Цыц! — прикрикнул мистер Хоукай, поднимая взгляд от своего письма. — Или читай про себя, или иди с ним наверх.

Рой не мог читать тихо, а потому вышел прочь. Чем выше он поднимался по лестнице, тем холоднее становился воздух. Аккуратно переступив скрипучую ступень, чтобы не раздражать лишний раз мистера Хоукая, Рой зашел в комнату Дэвелла. Здесь было так холодно, что он мог видеть собственное дыхание. Забравшись на кровать, Рой прижался к теплой стене, где печная труба тянулась от камина в кабинете к крыше, и достал письмо из конверта. Бумага была плотной и коричневой – в такую заворачивали мясо. Другая, не вощеная сторона, оказалась покрыта неровными строчками.

Медленно и мучительно, Рой принялся читать, останавливаясь всякий раз, когда не мог понять слово сразу.

— Дорогой Рой, — говорилось в письме. Он чуть улыбнулся. «Дорогой Рой» – как будто они старые добрые друзья. Лучшие друзья. — Извини, что не писал тебе до сих пор – мы были не-веро-ят-но, невероятно заняты. Папа заставил меня закончить семестр в ужасной маленькой сельской школе, где только восемь у-чени-ков, учеников. Учительница была даже моложе, чем эта мышь Струби, но она оказалась милой. Ну, или вроде того. Они с Эли увлеклись друг другом. Фу, фу, фу, ФУ.

Рой засмеялся, пытаясь вообразить высокого стеклодува флиртующим с молоденькой учительницей. Ох и взбесило же это Маэса!

— А потом мы отправились в... — Рой нахмурился и попробовал «прочувствовать звучание»: — Йу-ус-велл, Йус-велл. Там всегда куча дел, потому что у шахтеров полно денег, которые можно потратить. Гарет говорит, они обычно спускают их все в таверне, и если бы не мы, жены этих ребят никогда бы не увидели от них ничего хорошего. А так они покупают бусы или ленты для волос, ну, или кухонную утварь и шлют домой. Я не люблю Йус-велл, он не очень гостеприимный. Бен ненавидит его.

Он прочитал почти целую страницу! Ободренный таким успехом, Рой теснее прижался к теплой стене и продолжил:

— Сейчас мы стоим в Подаре. Это местность восточнее Южного города. Эли ушел туда с Айрой: он был под-ма... — Рой сдался и пропустил слово целиком: оно было слишком длинным, — у стеклодува в Южном городе.Использует его станок зимой, чтобы делать штуки, которые нельзя сделать на переносном: бутылки, всякие красивые побрякушки и прочую чепуху. Тут постоянно дождь, и Тиаф жутко бесится. Папа говорит, он должен быть благодарен, что это не снег. А у вас там выпал снег? Гарет говорит, у вас его сейчас должно быть выше крыши.

Рой глянул в окно и содрогнулся. Оно было наполовину завалено снегом. Он был так благодарен, что встречает эту зиму в доме, а не на улице, полуголый и замерзший, отчаянно пытающийся не заснуть на холоде.

Рой вернулся к письму.

— Мне пора заканчивать писать – Тиаф идет в город и не хочет ждать. Надеюсь, ты в порядке и все хорошо. Береги себя и остерегайся тех задир. Твой друг навечно, Маэс Хьюз, эсквайр.

Ниже подписи была еще пара строк. Они начинались с “PS”. Рой понятия не имел, что это могло значить, и просто не стал обращать внимания.

— Гарет говорит, я не должен так подписываться, потому что я не эсквайр, но я увидел это слово на указателе, когда мы проезжали мимо одной большой фермы, и оно мне понравилось, так что я буду его теперь использовать. Ха!

Вот и все. Рой вздохнул, разрываясь между счастьем от того, что получил весточку от друга, и одиночеством, потому что Маэс был так далеко – там, где даже не выпал снег. Он взглянул на письмо. По крайней мере, его можно читать, когда захочется, и представлять, что друг рядом и разговаривает с ним.

Рой слез с постели и сел на пол. Под кроватью прятались букварь и мешочек шариков, которые нельзя было ставить на полки Дэвелла. Аккуратно сложив письмо, он положил его в книгу, а потом поспешил обратно на кухню, к теплу.




Дувший весь день ветер теперь начинал собираться в метель. Мордред поднял взгляд от небольшой кучи банковских счетов и глянул на дребезжащее окно. По крайней мере, он сходил в город сегодня, а не завтра, как планировал. Зима уже была жестока, а декабрь ведь только начался.

Мордред мрачно вернулся к счетам. У него было сорок семь тысяч сен плюс три сотни, которые он должен отдать Борису за молоко. До следующей выплаты от местного банкира осталось три недели. Счет из психбольницы требовал сорока тысяч сен, чтобы Лиэн оставили в частном крыле.

Проживут ли они втроем три недели на семь тысяч сен? Мордред посмотрел на свои подсчеты. У них было много картофеля и риса. Хлеб стоил пятьдесят сен за три буханки, которые съедались за неделю... значит, сто пятьдесят за хлеб... а еще Белла официально заявила, что Рой, который наконец-то превращался в нормального ребенка, хотя и оставался тощим, был достаточно здоров, чтобы забыть о лаймах. Это значительно уменьшало затраты на еду: дюжина экзотических фруктов стоила сотню сен.

У них почти закончились поленья, а в это время года дерево стоит тысячу двести сен за связку... этого хватило бы на полмесяца. Потом, конечно, еще молоко и мясо, хотя от последнего можно и отказаться, если припечет. Ризе нужна была новая обувь: дочка уже выросла из старых туфель, а у Дэвелла все ботинки слишком большого размера. Вопрос зимней одежды для детей тоже нельзя отмести. Конечно, им не слишком нужно было проводить кучу времени на улице, но и в доме всю зиму они не просидят. Рой мог бы донашивать вещи Дэвелла, если бы Мордред их нашел, но Ризе нужно купить шубку. К тому же, почти все ее чулки продырявились, а он понятия не имел, как шить. Конечно, будь у него доступ к библиотеке, алхимик нашел бы нужный трансмутационный круг, но отлучаться на пару дней в Восточный город или Аквайю зимой – не самая лучшая идея.

Для работы нужно было раздобыть еще стопку бумаги – постоянные неудачи тяжко сказались не только на его терпении, но и на запасах – и чернила тоже подходили к концу. А еще в конце года оплачивались налоги за жилье, но к тому времени у него будет еще одна выплата. Но даже без налогов, стоит добавить в декабрьский план затрат молоко и яйца, и все. Больше семи тысяч.

Но если он не заплатит, Лиэн переведут в общее крыло. Ее отец писал, что в Централе буйствует грипп, но ей пока удалось не заболеть. «Она сама не своя», – говорилось в письме. Время от времени она совсем не узнавала отца. Доктора заверяли, что Лиэн идет на поправку, но Грумман не мог согласиться. «По крайней мере, – писал он, – у нее есть такие приятные вещи, как относительная тишина и одиночество частного крыла».

Мордред знал, стоит ему рассказать о своих проблемах Белле или даже Грумману, они без труда найдут деньги, но он был слишком гордым. Если Мордред не может позаботиться о Лиэн физически и душевно, он должен поддержать ее финансово. Сорок тысяч сен нужно отослать. Их маленькой семье просто придется чуть меньше налегать на мясо, а Борис будет вынужден простить еще одну позднюю оплату.

Мордред аккуратно пересчитал деньги. Подписав бланк, сложил его вместе с сенами в конверт и как раз собрался запечатывать, когда услышал пронзительный крик.

Ручка со стуком упала на стол, а спустя мгновение выстрелила резким скрипом ступенька на лестнице. Раздался еще один крик, а потом долгий, испуганный стон. Мордред ворвался в комнату дочери, резким движением руки зажигая газовую лампу. Он едва не запнулся о Роя, стоявшего у кровати – тот с перепуганными и затуманенными глазами отчаянно пытался успокоить малышку.

Риза замерла посреди постели. Ее глаза были плотно закрыты, а сама бедняжка дрожала и кричала, всхлипывая от страха.

Мордред усадил ее к себе на колени, нашептывая успокаивающие слова, которые та, казалось, совсем не слышала. Риза продолжала плакать, временами вскрикивая.

— Ш-ш-ш, проснись, малышка, это просто сон. Пожалуйста, проснись, — упрашивал ее Мордред. Слова не могли прорваться сквозь завесу ночного кошмара, и Риза продолжала дрожать. Тогда он повернул ее голову к свету, надеясь, что тот сможет её разбудить. Она захныкала и попыталась отвернуться. — Просыпайся, Риза, просыпайся! Тебе нужно проснуться.

Последнее время кошмары часто пугали его дочь. И Мордред, и Рой прибегали по первому зову, стараясь вырвать Ризу из цепких лап ужаса. Иногда получалось. Но порой им ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать, пока приступ пройдет и она сама проснется.

Сегодня была как раз такая ночь. Мордред качался вперед-назад, держа Ризу лицом к свету и умоляя ее проснуться. В конце концов, отчаянные всхлипы сменились икотой – и она открыла глаза.

— Вот так, малышка, это просто сон.

— П-папа? — выдохнула Риза, схватив его за жилет, и спрятала лицо у него на груди.

— Ш-ш-ш, Риза, ш-ш-ш. Ты проснулась. — Он гладил ее по спутанным волосам. — Это был просто сон.

— Т-т-там б-б-была у-у-ут-тка, — всхлипывала дрожащая Риза. — Я хочу к мамочке!

Эти слова кинжалом вонзились в сердце Мордреда. Если бы Лиэн оказалась тут, она бы, конечно, знала, как успокоить дочку. Жена всегда знала, как вести себя с малышами – она была прирожденным родителем, а не алхимиком, который каким-то чудом стал отцом двоих детей. Хотя, если бы Лиэн оказалась тут, Ризе бы вообще не снились бы плохие сны.

— Я знаю, малышка, я знаю. Тебе нужно лечь спать. Если эта ужасная утка вернется, я зажарю ее до угольков, обещаю.

— М-можно я посплю с тобой? — Риза подняла голову.

Он покачал головой. Сегодня нужно было сделать ещё много работы.

— Прости, малышка. Мне рано идти спать.

Нижняя губа Ризы дрогнула, но дочка постаралась сохранить храброе выражение лица.

— Ладно... М-можешь оставить свет включенным?

— Только приглушу немного, — пообещал Мордред. Он уложил ее в постель, накрыв одеялом, а потом притушил лампы, и комната погрузилась в оранжевый полумрак. Вернувшись к Ризе, Мордред погладил ее по волосам. — Попробуй уснуть, — ласково сказал он, а потом повернулся в ту сторону, где стоял обнявший себя руками Рой. Зубы подопечного стучали от холода. — Ты тоже, Рой. В постель.

Риза захныкала, и Рой поспешил к ее кровати.

— Я посижу с тобой, пока не уснешь, — сказал он и уселся у нее в ногах. Риза сквозь слезы улыбнулась и дотянулась до его руки.

— Хорошо. — Мордред не мог отказать дочери в утешении и направился к двери. — Спокойной ночи, малышка.

Риза кивнула, широко зевая. Она погладила запястье Роя и удобнее устроилась на подушке. Мордред закрыл дверь, чтобы не было сквозняка, и какое-то время тихо стоял в коридоре, прежде чем спуститься вниз по лестнице. На этот раз он аккуратно переступил скрипучую ступеньку. Вернувшись в кабинет, Мордред присел за стол, чтобы написать адрес психбольницы на конверте.

Почему-то его никак не отпускала ревность к Рою, который вот так просто успокоил Ризу.

Глава 29: Вопрос необходимости

Январь принес с собой обычные тяготы: грипп, круп, пневмонию и дизентерию, и это не считая обморожений и первых беременностей. Белла – единственный доктор на восемьдесят километров вокруг – была завалена работой по горло и проводила почти все время в своих санях, которые Милли тянула от фермы к ферме. У врача едва находилось время на сон, пока зима не взяла свое, и все окрестности не поглотила метель.

Когда четырехдневное ненастье, наконец, прекратилось, Белла надела тяжелую шубу с капюшоном, толстые кожаные перчатки и отправилась по холоду к дому Хоукаев, чтобы навестить их впервые за много дней.

Белла волновалась за Мордреда, заточенного в пустом доме с двумя детьми. Хотя она безмерно уважала его как человека и ученого, родителем он был слишком невнимательным. Обычно местные мужчины весьма слабо понимали, как следует заправлять хозяйством. Всю свою жизнь они полагались на матерей, жен и дочерей – а если тех не было, то на сестер, невесток, теть и кузин. Мордред, по крайней мере, был на шаг впереди. Он немного умел готовить и знал, как сохранить огонь в печи («И еще пару вещей про огонь», – весело подумалось Белле). И все равно, даже больная, за домом наверняка ухаживала Лиэн.

Пока снег не принес первую волну сезонных болезней, Белла старалась заглядывать всякий раз, когда как была возможность. Раз в неделю она приносила горячий ужин, иногда варила суп. Дети обожали выпечку, но как бы хорошо Мордреду ни удавались бекон и картошка, он не был готов браться за печенье и другие сладости.

Ещё эти визиты позволяли следить за Роем и Мордредом. За сиротой – чтобы исправно шел на поправку, а за другом детства – чтобы переживания не привели к проблемам.

Когда Белла заглядывала на день рождения к Рою, её поразили изменения в его внешности. Это можно было считать чудом. Лицо приобрело здоровые мягкие очертания. Худощавое телосложение вместе с темными миндалевидными глазами и иссиня-черными волосами все еще выдавали в нем синскую кровь, но теперь он был лишен болезненной бледности анемии или нездорового оттенка желтизны от цинги. Все еще худой, Рой определенно набирал вес и вырос сантиметров на пять с весны. Он был вымыт и одет. Разве что по-прежнему не носил ботинок, но – многие мальчишки его возраста бегают без обуви дома. Посторонний ни за что бы не узнал грязного дикого ребенка семимесячной давности в этом абсолютно нормальном маленьком мальчике.

Но самые заметные изменения произошли в выражении лица и манере держаться. Его взгляд больше не был полон страха, а плечи не сутулились. Рой все еще оставался угрюмым, но теперь в нем была толика уверенности в себе, которая есть у всех детей, знающих свое место в мире и довольных им.

Теперь, три месяца спустя – неужели и правда столько времени прошло? — Белла пробиралась по заснеженным улицам, держась лыжни, проделанной санями Бориса. Дорожка к дому Хоукаев была вся в снегу, но Беллу это не удивило: Мордред никогда не был особенно гостеприимным. Она преодолела сугробы и постучалась в дверь.

Ей открыл Рой, и Белла удивилась и обрадовалась, когда он встретил ее улыбкой и вежливым приглашением:

— Доктор Белла! Проходите.

Она закрыла за собой дверь, стряхнула снег с сапог и посмотрела на мальчика.

Он был немыт и выглядел нездорово. Нечесаные волосы сильно отросли и падали на глаза. Одежда Дэвелла была нестирана: на рубашке виднелись масляные пятна, а штаны посерели от пыли. Обуви дома Рой не носил, и сквозь дырку в левом носке виднелся большой палец ноги. К тому же, он похудел с их последней встречи, а под его глазами залегли фиолетовые тени.

— Доктор? — тихо сказал Рой. — Вы хотите увидеть мистера Хоукая? Он работает в кабинете.

— Да, сейчас. Просто хочу убедиться, что все в порядке. После такого-то ледяного шторма.

— Да, вот это была метель. — Рой слегка вздрогнул. На мгновение его лицо переменилось, а потом он снова попытался улыбнуться. — Риза хотела выйти на улицу, но я сказал ей, что там слишком холодно.

— О, там не очень холодно, особенно если тепло одеться. — Белла все еще разглядывала его, пытаясь понять, почему он выглядел так неухожено. — Когда я поговорю с мистером Хоукаем, мы можем пойти погулять на улице немножко.

Рой не выказал особого энтузиазма, но у Беллы были и другие заботы. Только сняв перчатки и капюшон, она поняла, как холодно в коридоре. Не снимая шубы, Белла прошла к кабинету и толкнула дверь.

Комната была душной, как будто ее не проветривали несколько дней. Мордред сидел за столом, согнувшись над чем-то. Вокруг его стула стопками лежали книги, а забракованные наброски замусорили пол. Сам Мордред давно не брился, и светлая щетина покрывала его подбородок. Поверх обычной рубашки он надел закопченную куртку, и стоило Белле подойти поближе, как стало ясно, что частично мускусный запах исходит именно от него.

— Мордред? — мягко позвала она. Сзади послышался щелчок закрывшейся двери – видимо, Рой вошел следом.

Мордред даже не поднял глаз от своих бумаг.

— Белла, — холодно поприветствовал он ее. — Ну и метель.

Краем глаза уловив движение, Белла повернула голову в ту сторону. Вошедший Рой прошел к камину, где тлели остатки трех поленьев. Рядом, на ковре, сидела завернутая в одеяло Риза. Ее милое личико исхудало, к ужасу Беллы, а некогда лоснящиеся волосы были спутаны. Кто-то пытался расчесать их и заплести в две косички, но получилось неопрятно.

Рой присел рядом с Ризой, скрестив ноги, и натянул на них старое серое покрывало. Одной рукой обняв подругу, он склонил голову. Перед ними лежала грифельная доска и карандаш – видимо, Рой выполнял какое-то задание.

— Да, жуткая, — ответила Белла. — Мордред, что за ужас здесь творится?

— Я работаю.

— Это я вижу, но похоже, что ты только этим и занимаешься, — она шагнула к камину, но в ящике рядом с ним не оказалось дров. Тогда Белла присела рядом с детьми. Риза подняла на нее глаза, но не улыбнулась. — Милая? Ты в порядке?

— Мне холодно, — покачала головой та. — Мне холодно и скучно.

Рой осторожно глянул на Мордреда. Видимо, Риза жаловалась уже не в первый раз.

— Конечно, тебе холодно – тут такой дубак стоит. — Белла расстегнула свою шубу и пересадила Ризу на колени, прямо вместе с одеялом. Малышка прижалась к ней, и доктор обняла ее. — Рой, где-нибудь в доме есть дрова?

— На кухне. Но...

— Беги принеси несколько. Угли хороши для готовки, но они не смогут хорошо прогреть комнату.

Рой кивнул и бросился в коридор.

— Мордред, положи чертову ручку и иди сюда, — строго приказала Белла.

До нее начал потихоньку долетать запах грязной одежды и немытого тела, исходящий от Ризы.

— Минутку.

— Нет, Мордред, сейчас!

Мордред повернулся и взглянул на нее.

— Что? — раздраженно спросил он.

— Почему ты не удосужился прогреть дом? Уж ты-то, должен знать пару вещей об огне!

Мордреду такая колкость явно не понравилась. Конечно, она ведь посмела упрекнуть его, что он не использует свою священную алхимию для такой обычной, банальной цели, как согревание собственной дочери. Белла знала, что он был человеком гордым, да еще и с невероятным самомнением, но иногда его спесь достигала невообразимых высот.

— И почему вы все немыты? — продолжила она. — От тебя воняет, как от свинарника, а дети грязные, словно шахтеры. И волосы Ризы... да она выглядит, как дочка старьевщика!

— Это все мальчишка, не я, — вспыльчиво ответил Мордред.

— И почему, скажи на милость, восьмилетний мальчик должен заниматься волосами Ризы? — воскликнула Белла, а потом закрыла глаза и вдохнула, чтобы успокоиться. Если она выйдет из себя, это делу не поможет. Конечно, Мордреду приходилось нелегко, и нужно оставаться дипломатичной. К тому же крики только перепугают детей. — Мордред, если что-то не так, ты можешь мне рассказать.

— Все в порядке, — проворчал он. — Кроме проклятой погоды.

— То есть это погода виновата, что вы все сидите тут в непрогретом доме, одетые в грязное? — скептически отозвалась Белла. Она всегда очень ценила Мордреда, но порой он невероятно ее раздражал.

— Корыто на улице. Если ты думаешь, что я буду часами стоять на коленях в снегу...

— Что мешает тебе стирать в доме? Ты, может, и не возражаешь против вещей, которые стали домом для новой цивилизации, но я полагаю, что Ризе хотелось бы надеть чистое платье, ведь так, милая?

— Я полагаю, — сердито поддакнула Риза. — И мой передничек весь в пятнах.

— Вода из-под крана слишком жесткая для стирки, ты должна это знать, — пробормотал Мордред.

— Так принеси в дом ведро снега и дай ему растаять! — едва не засмеялась Белла. — Любая женщина тебе скажет. Для великого ученого ты не слишком-то хорошо справляешься с проблемами, а?

Она почти сразу сообразила, что смеяться не стоило. Раздражение Мордреда переросло в злость, и он нахмурился.

— Я не позволю тебе врываться сюда и критиковать то, как я веду хозяйство.

Белла поджала губы.

— «Веду» – это слишком громко сказано, — дерзко ответила она. — А банный день вы почему отменили? Вода из-под крана и для этого слишком жесткая?

— В чем смысл мыться, если потом все равно наденешь те же грязные вещи? К тому же, тут слишком холодно, чтобы ходить с мокрой головой.

— Тут было бы теплее, если бы везде горел огонь, — возразила Белла, как раз когда в комнату зашел Рой с полными руками дров. Она улыбнулась ему. — Умница. Поставь одно полено в камин, вертикально как подпорку для тента.

Рой явно нервничал, боясь соваться в камин, но подчинился, как можно быстрее отдернув руки прочь от огня. Белла подождала пару мгновений, но жара углей было недостаточно, чтобы зажечь новое полено.

— Мордред, иди сюда и зажги огонь заново.

Мордред потянулся за кремнем – тем самым, на котором была начертана одна из его секретных формул. Вместо того чтобы встать и подойти, он вытянул руку к камину, и Белла неодобрительно нахмурилась.

— Только посмей. Не в доме.

Мордред пальцем крутанул железное колесико, высекшее искру. Тут же огненная стрела дугой пролетела сквозь воздух и с треском вонзилась в полено, оставив после себя шлейф озона. Рой, стоявший совсем рядом с камином, вскрикнул и спрятался за Беллой. В его темных глазах плескался суеверный ужас. Белла прижала к себе Ризу и постаралась успокоиться сама. Она ненавидела, когда Мордред так делал.

Тот засмеялся.

— Не доверяешь мне, Изабелла?

— Ты как мальчишка, — холодно ответила она. — Лишь бы поразить нас, вместо того, чтобы как нормальный человек подойти к камину. Иди зажги кухонную печь – полагаю, ты и про нее забыл.

— Не нужно ее зажигать, я и здесь могу приготовить обед.

— Да что ты говоришь? И что же за ужин ты приготовишь на открытом огне?

— Кашу, — печально ответила Риза. — А молока не осталось.

— Не смотри на меня так, — прорычал Мордред. — Если ты не заметила, последние несколько дней бушевала метель. Запасы подходят к концу.

Белла осталась равнодушна.

— Борис уже ездил раздавать молоко сегодня.

— Новые бутылки молока теперь приносят не каждый день, — сказала Риза. — Только по вторникам и пятницам.

— Почему? — Белла хмуро взглянула на Мордреда. — Не хватает денег?

— Хватает. Но я не могу выставлять чертовы бутылки каждое утро. Да и Борис только рад приезжать сюда всего два раза в неделю, а не каждый день.

Интересно, правда ли это. Позиция незамужней подруги мешала продолжать расспрашивать, а вот то, что она врач, давало право проследить за другими вещами. Например, за гигиеной.

— Иди зажги печь, — сурово повторила Белла. — И подогреватель в ванной. Я постираю вещи детей, а ты проследишь, чтобы они вымылись, и я не уйду отсюда, пока они не будут чистыми. Рой, будь добр, собери все, что нужно заштопать. Я заберу эти вещи с собой. Мордред, — она вновь хмуро взглянула на Мордреда, — иди зажги печь.

На секунду ей показалось, что он начнет возражать, но потом Мордред вышел из комнаты. Белла погладила Ризу по макушке, путаясь пальцами в нечесаных волосах.

— Вот, милая, мы и устроим тебе чистое платье, — пообещала она.

— И чистый передничек?

Белла грустно улыбнулась.




Завернутая в свой плед, Риза сидела на стуле рядом с раскаленной докрасна кухонной печью. Мордред сурово смотрел перед собой, скупясь на дерево, которое пожирал огонь. Проклятая Белла, сующая свой нос, куда не надо! У них все было в порядке, и она зря пришла и принялась поучать их. Это же зима, черт подери! Никто все равно не увидит и не станет возмущаться, если от них немного пахнет или они носят грязную одежду.

Платьице, передник и вещи Роя сохли на спинках стульев, согреваемые жаром огня. Остальные вещи дочки плавали в кастрюле, которая стояла на печи и радостно бурлила.

Рой сидел рядом с Ризой, тоже нагой и тоже завернутый в покрывало. Мордред боялся, что Белла и его заставит раздеться, но похоже, она решила пощадить мужское чувство собственного достоинства. Объяснила Белла это так:

— Если ты хочешь вонять, как помойка, я тебе мешать не буду. Теперь, когда тебе известен страшный секрет зимней стирки, ты в состоянии и сам постирать свои вещи!
Белла держала в руках старенький гребешок и ножницы. На столе лежала газета, и срезанные темные локоны, слипшиеся от влаги, складывались туда. Белла стригла Роя – еще одна вещь, которую, очевидно, безмолвно делала Лиэн. Заодно доктор распекала Мордреда.

— Отныне ты должен мыть детей хотя бы раз в неделю, — говорила она. — Но вообще хорошо бы каждый день. И стирай их вещи! Что ты делаешь с собой – твое дело, но о них-то позаботься. Серьезно, Мордред, никогда бы не подумала, что придется объяснять тебе это!

— Я уже говорил, вода...

— Ты можешь сделать лед, но не талую воду? — огрызнулась Белла. — Прекрати придумывать оправдания. Тебе было просто лень, ты лучше посидел бы еще над своим исследованием. Что же, придется обдумать свои приоритеты. У тебя теперь на руках все хозяйство, и тут нет Лиэн, чтобы позаботиться обо всем. Нужно понять, что ты несешь ответственность за Роя и Ризу, они не просто случайные гости в твоей жизни. Они всего лишь дети, за которыми требуется уход, — она положила ножницы и протерла шею Роя полотенцем. — Вот так, милый. Готово. Так гораздо лучше, да?

Рой кивнул, и впервые за несколько недель челка не упала ему на глаза. Мордреду пришлось признать, что так он выглядел гораздо лучше.

— А теперь насчет Ризы, — начала Белла.

— Да, я знаю, она маленькая девочка, и я не могу ожидать, что она смирится с грязным передником и дырявыми колготками, — проворчал Мордред. — Но я не собираюсь носиться с ней, словно с принцессой, и...

— Я подстригу ее, — коротко прервала его она.

У Мордреда отвисла челюсть.

— Ты не можешь, — возразил он. — У тебя нет права...

— Нельзя ожидать от Роя, что он сумеет как следует ухаживать за ее волосами, а ты не можешь или не хочешь. Да и у меня точно не найдется времени приходить сюда каждое утро, чтобы расчесывать ее и плести косички – придется подстричь.

Мордред глянул на длинные золотистые волосы дочери, теперь слипшиеся и влажные от воды. Белла не может отрезать их, Риза же всего лишь девочка! Так просто не делают!

— Но она же девочка!

— Девочка без матери, — жестоко ответила Белла, а потом ее лицо немного смягчилось. — Подумай сам, Мордред. Бедняжка не должна страдать от спутанных волос и неумелых причесок. Их нужно отрезать. Ей самой будет удобнее, станет проще за ними ухаживать, и она прекратит выглядеть так, словно носит воронье гнездо на голове.

— Но...

— Вы хотите отрезать мне волосы? — спросила Риза. — Я буду лысая?

— Нет, — ответила Белла. — Они просто станут короткими, как у Роя.

— Короткие волосы приятнее, — согласился Рой.

Припомнив, какие патлы состриг с головы мальчишки в их первый день знакомства, Мордред подумал, что тот знает, о чем говорит.

— Как у Роя... — задумчиво повторила Риза. — И их не надо будет расчесывать?

— Нет, надо, но ты сможешь делать это сама, и они не будут больше путаться.

Риза буквально расцвела, услышав эти слова.

— Совсем?

— Совсем.

И прежде чем Мордред успел возразить, Белла отстригла первый локон.

— Сиди смирно, Риза, милая. Я быстро.

Стрижка не заняла много времени. Несколько щелчков ножницами, пара движений гребнем, и прекрасные локоны, которые Риза носила с самого детства – и которые так любила Лиэн – исчезли. Теперь на голове дочки красовалась короткая стрижка под мальчика. Белла вытерла ей шею и отступила, чтобы осмотреть результат.

— Прекрасно, — улыбнулась она. — Ты великолепно выглядишь, Риза. А если тебе захочется длинные волосы опять, когда повзрослеешь и сможешь заботиться о них сама, тебе всего лишь надо будет не стричься.

Риза повернулась к Рою. Короткие пряди всколыхнулись, гладя ей щеки.

— Я красивая?

— Очень, —кивнул Рой.

«Наверное, чувствует облегчение, что ему больше не придется возиться с ее волосами», – кисло подумалось Мордреду.

— Это необходимо, — твердо сказала Белла. — Так ей будет гораздо удобнее.

Мордред взглянул на маленькую светловолосую незнакомку, сидящую у печи.

— Она теперь совсем не похожа на мою девочку, — сказал он и вышел из кухни, оставив Беллу разбираться с детьми.

Глава 30: Почтовые расходы

Рой стоял на краю городской площади. В том далеком времени, полном холода, голода и горького одиночества, которое все еще преследовало его, такие места и предоставляли прекрасные возможности и кишели опасностями одновременно. В магазинах можно было найти приют, мусорки с едой и даже подножным кормом в совсем отчаянные моменты, но владельцы лавок всегда оставались подозрительными. Не раз Рою случалось быть битым древком метлы или сносить крики разъяренного продавца. Да и посетители тоже были непредсказуемы. Порой они давали пару сен или какой-нибудь фрукт, но точно так же могли пнуть и назвать ничтожеством или пригрозить полицией.

Рой напомнил себе, что он больше не босоногий беспризорник, клейменый изгоем за обноски. Ему удалось запихнуть ноги в ботинки Дэвелла, и хотя они ужасно жали, но зато защищали от тающего снега. Одежда была достаточно чистой – мистер Хоукай теперь затевал стирку почти каждую неделю – и хотя изнашивалась от постоянного использования, все еще выглядела прилично. Рой тайно желал, чтобы его вещи стали теплее, потому что у него не было пальто, но он не смел жаловаться отцу Ризы.

Сегодня его маскировка дополнялась корзиной для покупок, висящей на сгибе локтя. А еще у него в кармане лежала сотня сен. Это было больше денег, чем он когда-либо видел, и уж тем более держал в руках. Заодно Рой нес листок со строгими указаниями, куда стоило эти сены потратить.

Первой в списке мистера Хоукая значилась пекарня. Узнать ее было легко: вверх взлетала самая огромная печная труба в городе. Рой, как и всякий мальчишка, на мгновение замер у восхитительной витрины с пирогами, печеньем и кексами, присыпанными сахарной пудрой. Вдоволь насмотревшись на аппетитные сласти, он толкнул дверь и зашел внутрь.

От запаха свежей выпечки у него заурчало в животе. Завтрак сегодня получился не самый сытный – поэтому мистер Хоукай и отправил его «за покупками» – и когда они остались одни на кухне, Рой перелил большую часть своего молока с хлебом в миску Ризы. Он знал, что зима приносила с собой голод, но его маленькая подруга, похоже, этого не понимала.

У кассы две женщины весело болтали с дородным пекарем. Когда Рой зашел в магазин, они развернулись, чтобы взглянуть на него, а потом быстро отошли в другой конец комнаты и зашептались, прикрывая рты ладонями. Рой сглотнул и подошел к стойке.

— Чем могу помочь? — спросил пекарь.

Рой глянул на список.

— Две буханки с-старого хлеба, пожалуйста, сэр, — он старался звучать уверенно, но получалось не очень.

Пекарь фыркнул.

— Четырнадцать сен.

Сердце Роя пропустило удар. Что-то не так.

— Но должно быть двенадцать, — он вновь глянул на список.

— Цены на зерно поднялись, — объяснил ему пекарь. — Скажи этому скряге-алхимику, что или так, или никак.

Рой торопливо обдумал варианты. Сумма была больше, чем ожидал мистер Хоукай... но он строго-настрого велел Рою не возвращаться домой без всех продуктов из списка.

— Я заплачу.

Рой передал пекарю стосеновую купюру и забрал две зачерствевшие буханки и целую кучу мелочи.

Следующей на очереди была бакалея, где продавец отвесил ему двести грамм чечевицы и ячменя, почти килограмм сушеных бобов и сто грамм соли. Обедневший на двадцать три сены Рой направился к мяснику.

От витавшего тут аромата тошнило: дым от орешника, тмин, перец и едва уловимый металлический запах крови. У кассы парень лет шестнадцати-семнадцати торговался с мясником, и Рою пришлось подождать. Он принялся разглядывать колбасы и свисающую с крюков на балках ветчину, а потом куски яркой говядины и свинины под стеклом. Как бы ему хотелось принести что-нибудь из этого домой, Ризе. Они ели мясо, только когда доктор Белла приносила ужин, и Рой считал, что постоянные жалобы подруги на голод были связаны с недостатком мясного.

Однако когда подошла его очередь, он решил придерживаться списка.

— Костей для супа на десять сен.

Мясник – небольшой, жилистый мужчина с огромными усами – глянул на одетого не по погоде Роя с подозрительным выражением лица.

— Сначала покажи деньги.

Рой показал полную монеток ладонь, и тогда мясник вынул из-под стекла крупную кость с остатками мяса и хрящами. Он обернул ее в коричневую бумагу, перевязал кулек бечевкой и отдал Рою.

Едва тот пошел к выходу, как мясник окликнул его:

— Погоди, — он вышел из-за прилавка и всучил ему еще что-то. — Все равно не могу продать. Скажи матери, чтобы кормила тебя получше, а то слишком ты тощий. А теперь выметайся отсюда.

Рой торопливо вышел и только уже на улице посмотрел на неожиданный подарок. Им был малюсенький остаток колбасы салями – большей частью обертка, но в глубине осталось немного вкусного мяса. Он улыбнулся и аккуратно положил приобретение в тяжелую от продуктов корзину. Это будет хороший подарок для Ризы.

В списке осталось всего два магазина, и одним из них была галантерея. Чтобы найти ее, Рою пришлось читать вывески, потому что он не знал, на что смотреть в витрине. В магазине пахло камфарой и табаком, а полки так и ломились от всякой всячины. В одной из бочек рядом с дверью стояли лопаты и грабли, а в другой – метлы. В шкафах красовался фарфор, а из коробок выглядывали перчатки и платки. Грудами лежал гуталин и помада для волос, неподалеку расположились тарелки с мылом разной формы и поднос с ароматическими шариками. В одном из углов висели полки с журналами, альманахами и парой запылившихся книг. А еще тут были деревянные игрушки и даже игрушечные лошади, правда, совсем не такие красивые, как у Ризы, небольшое ведерко резиновых шаров, стопка грифельных досок и кружка карандашей. Неподалеку рядами стояла дорогая обувь, сделанная машинами, над ней располагалась полка с деревянными головами в разнообразных шляпах: обычных соломенных, джентльменских фетровых – а на одной была надета невообразимая дамская шляпка с перьями и шелковыми цветами.

В дальнем конце магазина у стены стояло множество шкафов со всевозможными тканями. Была тут и темная тяжелая шерсть для пальто, и одноцветная зеленая парусина для рабочих штанов, и воздушный хлопок пастельных тонов с цветочным узором. Перед всем этим многообразием стоял длинный прилавок, за которым сидела почтенная женщина, пришивавшая воротничок к рубашке. К ней-то Рой и подошел.

— Миссис Хэмптон? — осмелился спросить он.

— Она самая, милок, — жизнерадостно сказала она. — Чем я могу тебе помочь?

Рой внимательно перечитал список.

— Красных чернил. И бумаги, — он поднял на нее беспомощный взгляд. — Мистер Хоукай велел сказать, что я могу потратить только пятьдесят сен.

— Ага. Мистер Хоукай послал тебя. Что же, я все принесу. Пятьдесят, ты сказал? — она исчезла за дверью в стене со шкафами с тканью.

Оставшись один, Рой принялся разглядывать прилавок. На нем стояла подставка с катушками ниток всевозможных цветов, пуговиц и булавок. А еще коробка с ножницами... и две стеклянных банки с яркими леденцами. Рой не мог не уставиться на них. Однажды ему перепал такой – когда его привели в приют в Восточном городе. Единственное, что он запомнил, это как было вкусно и спокойно с леденцом в незнакомом месте.

Продавщица вернулась обратно со свертком тяжелой бумаги подмышкой и поставила маленькую чернильницу на прилавок.

— Двенадцать сен за нее и еще тридцать восемь за бумагу. Итого пятьдесят.

Рой протянул ей деньги, и продавщица взяла все, кроме трех маленьких монеток. Сложив сены в кассу, она помогла ему устроить сверток с бумагой на сгибе локтя.

— Мистеру Хоукаю повезло, что у него есть такой помощник, — она придержала дверь.

— Да, мэм, — вежливо ответил Рой, чуть улыбнувшись.

Последней в списке была почта – небольшое здание с остроконечной крышей у железнодорожной станции. Внутри молодая беременная женщина что-то писала в гроссбухе. Завидев ее, Рой чуть было не повернул обратно. Это же мисс Струби!

Однако когда она подняла голову, он понял, что это не учительница, а просто какая-то похожая на нее незнакомка. У нее было узкое лицо с очень большими глазами. Она попыталась улыбнуться.

— Отправлять или получать? — едва слышно спросила незнакомка, отложив карандаш, и выпрямилась, поддерживая живот. На ней было льняное платье – совсем не такое модное, как у учительницы. Но все равно они выглядели так похоже, что Рой едва мог набраться смелости, чтобы заговорить. — Ты хочешь отправить письмо или получить что-то?

— Получить, — выговорил Рой.

— На какое имя?

— Хоукай. И Мустанг? — с надеждой добавил он.

Может, Маэс прислал еще одно письмо. За все это время Рой получил уже два и зачитал их до дыр, так что даже запомнил слова вроде «подмастерья» и «донжуана». Но с последнего письма прошло больше месяца.

— Тут есть несколько на ваше имя, — незнакомка обернулась, чтобы посмотреть на стену с ящичками за своей спиной.

Дверь в другом конце комнаты распахнулась, и внутрь вошел сухопарый мужчина.

— ...или я вышлю тебя синцам, скелет ты несчастный! Смотри у меня!

Девушка за прилавком вздрогнула, закрывая живот руками. Незнакомец захлопнул дверь – да так, что было слышно даже через кликанье телеграфа. Глянув на Роя, мужчина повернулся к девушке и нахмурился.

— Этот твой клоп совсем бесполезен, — рявкнул он. — А ты чего встала, шлюха?

— Я-я разбираюсь с почтой, п-папа. Для... для... — она бросила отчаянный взгляд на Роя.

— Хоукая, — напряженно ответил он. Незнакомец явно был зол, и девушка его боялась.

— Хоукая? —прищурился почтмейстер. — Так ты тот мальчишка, живущий с чокнутым алхимиком. Сопляк, которого наша Джейн выгнала из школы.

— Рой Мустанг, сэр.

Почтмейстер замахнулся на девушку, и та бросилась прочь.

— Иди за его почтой, тупая шлюха!

Она забрала письма из одного из ящичков, и почтмейстер быстро просмотрел их.

— Ого, из Военного штаба в Централе, — насмешливо сказал он, кинув письмо на прилавок. — За это заплачено. За остальные... четыре сены.

Рой глянул на оставшиеся у него монетки.

— У меня только три.

Он боялся, что злобный почтмейстер закричит или ударит его, но тот только пожал плечами.

— Тогда ты можешь забрать только три, — он выложил письма на прилавок. — Выбирай.

Рой внимательно присмотрелся. На двух конвертах стояла печать госпиталя в Централе, где жила миссис Хоукай. Они наверняка очень важные, и поэтому он не мог оставить их. Рой переложил письма к тому, за которое уже было заплачено. При взгляде на следующий конверт его сердце подпрыгнуло. Он узнал неаккуратные каракули даже раньше, чем прочел свое имя в графе «адресат». Маэс! Маэс снова написал!

Рой взял его в руки, распираемый от восторга, но потом вспомнил про последнее письмо. Адрес на конверте был написан резким почерком. Рой сразу признал слово «Хоукай», но рядом не было ни «М.», ни «Мордреду», ни «мистеру». Письмо адресовалось Ризе.

Кто мог написать ей? Почерк не принадлежал Грумману, но кто еще послал бы Ризе письмо?

— Ну, какое? — Почтмейстер разминал пальцы правой руки и время от времени сердито смотрел на девушку.

Рой знал, какое ему бы хотелось забрать – от Маэса. Только письма друга помогали ему переживать невзгоды. Но кто, кто мог написать Ризе?

Вдруг он понял. Это была миссис Хоукай. Каждый раз, когда приходила почта, Риза спрашивала, написала ли ей мама. И каждый раз получала один и тот же ответ. Теперь наконец-то появилось письмо для нее. Риза наверняка хотела получить его так же сильно, как и Рой свое. Но у него было целых три, а у нее – ни одного.

Рой решительно положил письмо к трем выбранным.

— Вот это, пожалуйста.

Почтмейстер забрал у него три сены и выдернул письмо от Маэса из рук.

— Подождите... можно я посмотрю? — умоляюще спросил Рой.

— Нет. Пока не заплатишь, оно мое, — почтмейстер положил письмо обратно в ящик. — А теперь брысь. Ты занимаешь место, которое мне нужно для других дел.

Похоже, девушка заметила разочарование на лице Роя и поэтому шагнула вперед.

— Но папа, это всего лишь одна...

— Заткнись! Если увижу, что ты раздаешь почту без оплаты – выпорю! А теперь пошла работать! — почтмейстер взглянул на Роя. — Проваливай!

Рой едва вспомнил о четырех письмах на прилавке, так торопился выйти оттуда. На улице он какое-то время стоял, поглощенный желанием завладеть заветным письмом. А потом склонил голову, удобнее перехватил рулон бумаги и заковылял обратно к дому Хоукаев.




Письмо от Груммана и отчет от главврача лежали, позабытые, на столе, пока Мордред изучал счет из больницы. В этом месяце туда входила не только оплата проживания, но и специальное лекарство и некая «электротерапия». В сумме выходило сорок пять тысяч сен. Мордред и так отсрочил выплату налогов за дом и обрезал семейный бюджет, где мог, но если так пойдет и дальше, все это плохо закончится.

Сидящий у камина Рой уже в пятый раз читал Ризе ее письмо.

— Дорогая Риза, я очень скучаю и люблю тебя, — судя по всему, дочке было все равно, что ее друг так медленно и неуклюже проговаривает слова. — Надеюсь, ты хорошо себя ведешь. Дедушка навещает меня, а вчера он принес цветы. А у нас в саду уже расцвели цветы?

— Нет, — ответила Риза. — Еще не расцвели. Тут еще много снега!

— Она не знает, — мягко сказал Рой. — Она в Централе, а это очень далеко отсюда.

— Ой.

— Хорошенько позаботься там о папе. И пусть он обязательно моет тебе за ушами...

Дальше все продолжалось в том же духе, и Мордред перестал прислушиваться. Судя по словам доктора Фредерика Хайдебрехта, Лиэн писала огромное количество писем – и все были адресованы Дэвеллу. И всего лишь одно для Ризы, которое врач пообещал отправить ей. Это было какое-никакое достижение. Лиэн потихоньку шла на поправку. Теперь она вела себя гораздо спокойнее и принимала меньше опия. Электротерапия – что бы это ни значило – помогала.

Еще бы она не помогала за три тысячи сен-то, подумалось Мордреду. Брать деньги из кошеля для продуктов и дальше было нельзя. Они и так ели мясо только благодаря Белле. Он запретил детям рассказывать доктору, что они кушали. Если Белла узнает, то примется читать нотации, а то и еще что похуже сделает. Например, предложит милостыню. Ужины, которые она приносила, еще смахивали на дружескую услугу, но если ей взбредет в голову сделать что-то еще... Мордреду не были нужны подачки. Он и сам может позаботиться о своей семье. И позаботится. Как-нибудь.

Пару раз восторги Ризы по поводу «настоящей еды» заставляли Беллу подозрительно вскидывать брови, но к счастью Рою удавалось отвлечь ее. Он отлично лгал, когда хотел, и Мордред начинал думать, что с ним стоит держать ухо востро, когда тот подрастет.

— ...и обнимаю. Мама, — дочитал Рой.

Риза выждала всего пару секунд, прежде чем посмотреть на него и восторженно попросить:

— Заново?

— Достаточно, малышка. Пора спать, — сказал Мордред.

Ему нужно было побыть какое-то время в одиночестве. Пора придумать, как справиться с денежными проблемами. Если бы только закон позволял обращать свинец в золото! Если бы...

Мордред вздохнул и пожал плечами. Если бы.




Рой трепал уголок письма от Маэса, тоскливо думая про то, которое осталось на почте. Прошло уже четыре дня с похода в город. Рой все пытался набраться смелости, чтобы спросить у мистера Хоукая денег и забрать заветное письмо. Получалось пока не очень.

Мистер Хоукай много волновался по поводу денег. Обычно заваленный странными набросками и текстами по алхимии, теперь его стол был заполнен черновиками расчетов семейного бюджета, с подробным описанием каждой траты. Нечто под названием «налог» оказалось просрочено, и еще там лежал неоплаченный счет из больницы. Рою не хотелось добавлять к этому списку. В конце концов, письмо не было настолько важным.

Для кого-либо, кроме него.

В дверь постучались, и мистер Хоукай вышел открывать ее. У камина дремала Риза, и сидящий рядом с ней Рой прекрасно слышал весь разговор.

— Белла, — сказал мистер Хоукай и после паузы добавил: — Выглядишь ужасно.

— Я только с тяжких родов.

Голос доктора Беллы звучал очень устало.

— Берта Струби.

Мистер Хоукай фыркнул.

— Сестрица школьной учительницы? Гнилая у них семейка. Ну что, у старика появился новый повод для хвастовства – внук?

— Внучка. Мертворожденная... милосердно.

Повисла тишина.

— О господи, Белла…

Голос мистера Хоукая переменился. Теперь он звучал грустно и мягко, почти нежно.

— Мне так жаль...

— Не стоит. Я не жаловаться пришла. Берта сказала, что Рой не забрал это письмо. Как я поняла, денег не хватило. Она хотела, чтобы я передала ему.

— Ты хочешь сама отдать?

Вновь повисла тишина.

— Мне нужно идти домой, — тихо сказала доктор Белла. — Я загляну завтра.

Послышался щелчок закрывшейся двери. Мистер Хоукай зашел в комнату только спустя несколько минут. У него было унылое выражение лица. Он прошел к камину и сунул конверт Рою под нос.

— Вот. Доктор принесла.

Мистер Хоукай вновь вернулся за стол, где подпер подбородок рукой. Рой какое-то время осторожно следил за ним, ожидая какого-нибудь резкого движения или приступа ярости. Когда ничего не произошло, он глянул на конверт и, несмотря на мрачное настроение, царившее в комнате, не смог удержаться от широкой улыбки.

Письмо от Маэса.

Глава 31: Весеннее солнце

Риза тихо играла в своей комнате. Ее оловянная армия заняла весь пол. Солдатики не могли говорить или шуметь, потому что Фюрер работал, и если они не будут очень-очень тихими, он накричит на них и отправит спать. Это была не самая веселая игра.

Риза не могла сидеть сложа руки и потому сердилась. Ей хотелось играть на улице, но у нее не было обуви. Она уже едва могла вспомнить, каково это – играть не в доме, где пришлось проторчать всю зиму. Помимо туфелек у нее не было еще и пальто – ее старое голубое стало слишком мало. Поэтому Ризе приходилось сидеть дома и играть очень тихо.

Это было нечестно. Рою разрешалось выходить на улицу. Он бегал на посылках почти постоянно. Первые несколько раз ему пришлось подолгу отсиживаться у камина, потому что у него тоже не было пальто. Но теперь погода становилась все лучше, и Рою нравилось бегать в город. А Риза не могла выйти даже в сад, потому что у нее не было обуви, и это очень нечестно! Нечестно!

Рассердившись, Риза пнула свою оловянную армию. Она решила, что Фюрер очень зол, потому что солдаты докучали ему, пока он пытался работать. Теперь им всем придется отправиться в постель! Риза сложила всех солдатиков в деревянную коробку и закрыла крышку.

— Ну-ка все заснули!

Солдатики, как хорошие мальчики, не стали спорить. Только вот теперь игра стала по-настоящему скучной. Решив, что продолжать не имеет смысла, Риза аккуратно положила коробку на полку. Забравшись на подоконник, она какое-то время боролась с окном, которое никак не хотело открываться. Но Риза налегла, и в конце концов оно распахнулось. Свежий весенний воздух ворвался в комнату.

Полевые травы ковром покрывали степь по ту сторону дороги. На деревьях уже зеленела листва. Риза высунулась дальше, чтобы разглядеть, что творится в городке. Улицы были полны людей: женщин с младенцами, радостно бегающих детей, мужчин, болтавших друг с другом на перекрестках. Ризу захлестнула зависть. Они все были на улице, а ей приходилось торчать в доме, потому что сапожник не приедет в город еще пару недель, а обувь из магазина слишком дорогая.

Вдруг в коридоре за дверью раздался скрип ступеньки. Не уверенная, что можно открывать окно, Риза спрыгнула с подоконника и поспешила отойти в другой конец комнаты. Может, никто и не заметит, если она не будет стоять прямо рядом с ним.

В комнату заглянул улыбающийся Рой.

— Мы идем сажать растения! — нетерпеливо сказал он. — Пошли!

— Я не могу. У меня нет обуви.

— Там тепло, тебе не нужна обувь.

«Он был счастлив», – с завистью подумала Риза. Ей гораздо больше нравилось, когда мамочка все еще жила с ними, и всегда было много еды, и это ей приходилось подбадривать Роя. А теперь он постоянно бегал на посылках, занимался уроками и мыл тарелки – и совсем ничего не боялся. Рой все еще был добр, иногда играл с ней и никогда не ругался, как папа, и всегда оставался, если Риза чего-то боялась или скучала, но он больше не нуждался в ней. От этого становилось грустно. Он теперь едва ли ее мальчик.

— Мне нужна обувь, или чулки запачкаются, — объяснила Риза. Рой никогда не мог понять, как противно быть грязным. Впрочем, и папа тоже.

Рой засмеялся – раньше он тоже почти не смеялся.

— Тебе нужно будет их снять, — он принялся стягивать чулок с ее левой ноги.

Риза отступила назад.

—Я могу сама. Я не маленькая. Мне четыре.

Она загнула большой палец и показала ему оставшиеся четыре. Рой кивнул.

— Я просто хотел помочь.

— Не надо, спасибо.

Риза села на пол и аккуратно стянула с себя чулки. Ее платье становилось все короче с каждым месяцем, и расстояние между верхом чулок и подлом платья увеличивалось. Она пошевелила пальцами ног.

— А ноги разве не запачкаются?

— Мы их потом помоем.

— Значит, они запачкаются, — сказала Риза. Ему ее не обмануть.

— Да, но там так хорошо, и сажать растения – это весело.

Пару мгновений Риза обдумывала его слова, а потом встала.

— Хорошо. Пойдем.

Рой кивнул и провел ее в сад.

Светило теплое солнце, которое так приятно согревало кожу. Риза оглядела двор так, как будто увидела старого друга впервые за много месяцев. Траву нужно было прополоть, а дорожка до мусорной кучи совсем растеклась. Вокруг дерева Дэвелла лежала куча осенних листьев, а столик-пень совсем запылился. Но несмотря на все это, вновь оказаться снаружи, в своем саду, было здорово!

Риза засмеялась и побежала вперед. Холодная трава щекотала ей пятки, а свежий ветерок трепал короткие волосы. Раскинув руки в стороны, она закружилась, а потом резко остановилась и упала на колени, смеясь. Рой с улыбкой наблюдал за ней.

— Идите сюда, вы двое. У нас куча работы, — сказал папа.

Он стоял у свежевскопанных грядок. В руках у него была мотыга, а еще одна стояла у забора. Видимо, они с Роем до этого уже работали в саду.

Папа оделся в старье, а на ногах у него были деревянные ботинки. Отросшие со времени отъезда мамы волосы он завязал в хвост. Папа выглядел бледным и усталым. Он кинул Рою коричневый бумажный сверток.

— Выбери, что будем сажать первым.

Рой поймал пакет и открыл его, устроившись за столиком-пнем. Внутри было несколько подписанных пакетиков поменьше.

— Морковка. Редис. Горох. Зеленые бобы. Желтые бобы. Укроп. Петрушка. Лук. Апт... Аптечь... — он вопросительно глянул на папу.

— Аптечная...

— Ромашка, — продолжил Рой. — Аптеч-ная. Аптечная ромашка.

— Что такое аптечная ромашка? — спросила Риза. — Ей лечатся?

— Нет, это для чая, —ответил папа. Риза понимала, почему отец так раздражен: у них не было чая уже очень, очень долго. Как обувь и колбаса, он слишком много стоил. — Выбирай быстрее. Я не хочу, чтобы это затянулось на весь день.

— Чего ты хочешь? — спросил Рой у Ризы. — Редис? Морковку? Горох?

— Редис. — Мысли о свежих овощах заставляли ее рот наполняться слюной. — Я хочу редис! Когда мне его дадут?

— Не сейчас. — Рой озадаченно взглянул на пакетик. — Думаю, сначала он должен вырасти.

— Несите сюда пакетик, — позвал папа. Он нарисовал палкой линию параллельно краю грядки, воткнул деревяшку в конце и присел на корточки рядом. — Откройте его и посмотрите, что внутри.

Рой разорвал конвертик и высыпал себе на ладонь несколько маленьких семечек. Он опустил руку так, чтобы Ризе тоже было видно. Папа взял одно из семян.

— Это семечко выглядит сухим и безжизненным. Оно ссохлось и стало маленьким и твердым. Кажется, будто его надо выкинуть, но внутри него прячется жизнь.

Риза присмотрелась к семечку, но ничего не увидела.

Папа сделал углубление в земле на линии, которую провел раньше.

— Если мы возьмем и положим его в ямку, накроем землей, чтобы ему было тепло, и станем поливать и заботиться, защищая от голодных птиц и сорняков, тогда жизнь внутри заставит его вырасти. Растение выберется из семечка, корни прорастут глубоко в землю и будут расти, пока не станут редиской, которую мы съедим, чтобы оставаться сильными. И все это потому, что мы дали жизни в этом семечке шанс добиться чего-то. Понимаете?

Риза кивнула, хотя и поняла, что этот урок был адресован не ей. Папа опять говорил с Роем.

— Но как узнать, что в нем есть жизнь?

— Верить. Мы знаем, что другие семечки выросли, и верим, что это тоже вырастет.

— Но кто решил посадить первое семечко? — нахмурился Рой. — И откуда этот человек узнал, что в семечке есть жизнь?

На лице папы появилась странная улыбка.

— Возможно, ему просто повезло, — он посадил семечко в землю и закопал его. — Посадите остальные в ряд близко друг к другу. Только не слишком глубоко.

Папа принялся сооружать подпорки для гороха и бобов из палок и проволоки. Рой и Риза посадили редис, а потом сделали рядом еще одну бороздку и рассыпали по ней семена морковки. В углу огорода аккуратными квадратами высадили травы, а бобы и горох – у подпорок. Затем, наполнив водой ведро, полили все грядки.

Папа достал нож и мешок старой картошки. Она была вся сморщенная и со страшными белыми щупальцами-корнями. Сидя на солнышке, Риза смотрела, как они с Роем сажают по кусочку картофеля в каждый из земляных холмиков, а потом поливают их водой. Когда все было закончено, папа убрал мотыги. Через несколько недель у них будут свежие овощи.

Папа присел рядом с Роем и положил ему руку на плечо.

— Ты отвечаешь за огород. Его нужно поливать и пропалывать каждый день. Когда взойдут ростки, я покажу, как их проредить. Это очень важное задание – все лето мы будем есть овощи, которые посадили сами. Понимаешь?

— Да, сэр.

— Хорошо. Не подведи.

Папа ушел в дом, а Рой так и стоял какое-то время, глядя на огород. У него было гордое и взволнованное выражение лица.

Риза не могла побороть зависть. Папа дал Рою очень важное задание. Почему же ей ничего не досталось?




Приглядывать за огородом оказалось не так-то просто. Рой проводил по три часа в день, поливая и пропалывая грядки, и постоянно волновался, как бы чего не случилось. Выдирать сорняки было хуже всего. Земля вновь затвердела, и стоять на коленях стало неудобно, а сама прополка оказалась невероятно скучным и выматывающим занятием. Иногда Риза выходила на улицу вместе с ним – видимо, считала грязные ноги не самой большой ценой за свежий воздух. Но подруга больше не была так разговорчива, как раньше, а потому мало чем помогала. Она только играла в свои тихие игры, погруженная в воображаемый мир, или возилась в песочнице. Порой Риза наблюдала за его работой, и Рой подозревал, что ей хотелось помочь, но не мог просить ее об этом. Наверняка ей казалось, что он занят чем-то веселым, но на деле это было медленно и скучно, а потом болела спина.

Сегодня Риза осталась внутри – наверное, играла со своим паззлом, а Рой пропалывал морковку. Это была очень нервная работа: приходилось следить за тем, чтобы не вырвать случайно росток вместо сорняка. Солнце нещадно палило, и Рой мечтал о шляпе Ризы – ну и пусть он будет выглядеть смешно в девчачьей соломенной шляпке с шифоновой ленточкой. Ноги болели, горло пересохло, а это была только середина грядки. Рой потер нос тыльной стороной ладони и вздохнул. Будет здорово, когда у них появятся овощи, а сейчас важно хорошо ухаживать за ними, но сколько же всего надо делать!

Ему срочно нужен был глоток воды. Поднявшись на ноги, Рой отряхнул штаны, заляпанные грязью и травяным соком, и отправился к корыту. Накачав воды, он помыл руки, а потом слил грязную и налил новой. Зачерпывая ее ладонью, Рой с наслаждением напился. Вода была холодной и невероятно вкусной. Он улыбнулся: так-то лучше. Теперь можно опять приниматься за работу.

Вытерев руки о рубашку Дэвелла, Рой вернулся к прополке. Это была трудная работа, но очень-очень важная. Когда овощи вырастут, у них будет вкусная свежая еда. Рой больше не мог есть консервированные бобы, соленую морковь из банки и сушеный горох. А уж если даже он устал от таких изысков, то каково было привередливой Ризе.

Откуда-то издали донеслось пение. Глубокий сильный бас раскатывался по окрестностям вместе со вторящим ему тенором.

— Чем мне намочить его, милая Лиза, милая Лиза? Чем мне намочить его, милая Лиза, чем?

— Водой, милый Генри, милый Генри, милый Генри! Водой, милый Генри, милый Генри, водой!

— Как мне достать воды, милая Лиза, милая Лиза? Как мне достать воды, милая Лиза, как?

— Ведром, милый Генри, милый Генри, милый Генри! Ведром, милый Генри, милый Генри, ведром!

К первому голосу присоединились и другие: еще один тенор, баритон, смеющийся бас и журчащий сопрано:

— Но в ведре дыра, милая Лиза, милая Лиза! Но в ведре дыра, милая Лиза, дыра!

Послышался скрип колес и стук копыт по дороге. «Лиза» ответила:

— Не волнуйся, милый Генри, милый Генри, милый Генри! Не волнуйся, милый Генри, черт дери, сама починю!

И чей-то пони громко заржал.

Лелея слабую надежду, Рой вскочил на ноги и подбежал к калитке. Его сердце пропустило удар, когда он увидел две красивые повозки, телегу и Тиафа Хьюза на гордо гарцующем между ними пони. Рой даже не открыл калитку – просто перемахнул через забор и побежал к веселой процессии.

— Маэс!

Трое возниц ласково остановили своих лошадей, и Маэс нетерпеливо замахал ему рукой.

— Рой! — Как только повозка остановилась, он соскочил со своего места и кинулся обнимать друга. Полный восторга, Маэс даже поднял Роя с земли. — Я так рад видеть тебя!

— Эй, Маэс, поставь меня обратно! — едва мог выдохнуть он, смеясь от радости. Его друг вернулся! Вернулся! — Поставь!

Наконец, Маэс подчинился.

— А ты вырос, — гордо и как-то сердито сказал он. — Тиа, он вырос же, как думаешь?

— Больше чем ты, коротышка.

Маэс возмущенно расправил плечи.

— Я не коротышка. У меня просто позднее развитие. Мальчики начинают активно расти только в четырнадцать или пятнадцать лет.

— Откуда ты этого понабрался? — засмеялся Тиаф.

—Из книжки Эли. — Маэс покраснел. — Той, где полно неприличных картинок.

— Ничего подобного! — перебил Эли. Он сидел на козлах у маленькой повозки вместе с другим братом Маэса, имени которого Рой не мог вспомнить. — Там точные научные изображения женских форм. Это учебник по анатомии!

Они все захохотали, кроме мужчины в квадратных очках, который держал поводья.

— Это правда! — воскликнул Эли. — Мне дала ее студентка-медик, еще когда я работал по найму. Ее звали Ханна, и у нее были самые изящные...

Маэс застонал, закрывая руками уши.

— ...хирургические щипцы, какие я только видел, — самодовольно договорил Эли, руками показывая пинцет.

— Ладно-ладно, хватит, — засмеялся лысеющий мужчина, рядом с которым сидел до этого Маэс. Во рту незнакомец держал трубку, а на носу у него сидели круглые очки. Наверное, это и был отец семейства. — Вы же не хотите, чтобы вас арестовали за непристойное поведение в первый же день?

— Все? — спросил Маэс Роя, а когда тот кивнул, со вздохом убрал руки от ушей и оглянулся через плечо. — Пап, я обязательно должен помогать обустраивать стоянку? Можно я немного поиграю с Роем?

Мистер Хьюз почесал покрытый щетиной подбородок.

— Почему бы и нет. Если мистер Хоукай, конечно, не возражает.

— Он разрешил Маэсу играть в саду, — нетерпеливо ответил Рой. — Он сказал, что если мы не будем никуда уходить со двора, то можем играть, сколько захотим. Сэр, — торопливо добавил он, чтобы не обидеть мистера Хьюза.

Тот улыбнулся.

— Можешь звать меня Абсалом. Все меня так зовут. Рад познакомиться, Рой Мустанг. Мы все много слышали о тебе с тех пор, как уехали отсюда.

На этот раз пришла очередь Эли стонать.

— Мы слышали слишком много про тебя! — Несмотря на свои слова, он дружелюбно подмигнул Рою. — Пап, Маэсу, может, и нравится сидеть в грязи, но я бы хотел понежиться в горячей ванной! Поехали, а?

— Ой, да ты не в горячей ванной хочешь понежиться! — поддразнил его брат, имени которого Рой не мог вспомнить.

— Нельзя чтобы одно без другого. Я потный, и от меня несет лошадьми.

— Думаю, у кузнеца тоже сыщется дочурка, — сказал Тиаф.

Абсалом засмеялся.

— Все, закончили. Никаких больше разговорчиков об этом, пока мы не доберемся до стоянки. Все поняли?

— Да, сэр, — хором ответили трое Хьюзов, состроив невинные лица.

— Но, Эйбл, но, Фолд! — Абсалом щелкнул поводьями, а когда повозка тронулась, погрозил пальцем Маэсу. — Вернешься в лагерь до ночи, понял? Мы будем на обычном месте.

— Конечно!

Маэс перепрыгнул забор и потащил Роя к дому. Когда повозки скрылись из виду, и облако пыли осело на дороге, он развернулся к другу и, потирая ладони, широко улыбнулся. Его глаза дьявольски сверкнули... хотя, может, это было просто солнце, отразившееся от очков.

— Ну что, — смакуя каждый звук, сказал Маэс, — Чем займемся?

Глава 32: Кремень-мужчина

Она критиковала и спорила, но потом притворилась побежденной и выскочила из дома. Стоя сейчас у прилавка в галантерее, Белла все еще не была уверена, что поступает правильно.

Дети совершенно точно нуждались в новой одежде. Платья Ризы стали так коротки, что это было почти неприлично, и возражение Мордреда, что технически они все еще выглядят нормально (он сказал «в полном порядке»), показалось Белле просто смешным. Лиэн сшила их с обычным расчетом женщины, живущей нормальной жизнью: что она сможет купить новую ткань, чтобы сшить платья и в следующем году... и что она будет рядом, чтобы сделать это. Белла тщательно осмотрела все наряды Ризы, но ни у одного из них не было ни широкой кромки, ни приподнятой талии, ни подшитой складки на вырост – ничего из тех хитростей, которыми пользовались жены фермеров, чтобы не перешивать платья по многу раз.

Что же до Роя, его единственная одежда с каждым днем становилась все изношеннее. В ней ещё можно было играть или работать в огороде – но не бегать в город. По слухам, Мордред теперь совсем не вылезал из дома – вместо него покупками занимался Рой. Белле это нравилось: хорошо, что у мальчика появились какие-то обязанности, что он учится существовать в обществе. Но ему бы все-таки не мешало прекратить выглядеть оборвышем. Белла попыталась найти что-нибудь новенькое в вещах Дэвелла, но в шкафу осталась только слишком большая одежда, а куда Лиэн положила все остальное, никто не знал. Значит, Рою тоже нужно что-нибудь сшить.

Пока Белла дожидалась возвращения миссис Хэмптон с тканями, сомнения так и пожирали ее. Да, кто-то должен был следить за тем, чтобы дети прилично одевались. Да, Мордред не собирался этим заниматься. И тем не менее, проследить за тем, чтобы они регулярно принимали душ и стирали вещи – это одно. А вот эстетичность детской одежды уже выходила за рамки ответственности «доктора Беллы». У нее было такое чувство, будто она сует нос не в свое дело.

Добродушная миссис Хэмптон вернулась к прилавку с несколькими мотками хлопковых тканей с приятными незамысловатыми узорами.

— Они все прекрасно подойдут для одежды. Окрашены по специальному методу, который придумали на западе, и не выцветут, как обычные крапповые. Какой у девочки размер?

— Ей четыре. — Белла потрогала мягкую ткань. — Абсолютно нормальные рост и вес.

Миссис Хэмптон кивнула и сделала пометку в своем блокноте.

— Два с половиной метра на платье тогда, я бы сказала. Вы хотите сшить их на вырост, конечно?

— Естественно. Как думаете, сколько платьев нужно обычной маленькой девочке?

— Ой, да некоторые и с двумя прекрасно живут. Но я думаю, что это как-то нехорошо – не в обиду тем, кто не может позволить себе больше. У моих девочек всегда было по пять или шесть, но на то они и мои дочки. Я бы сказала, четыре вполне достаточно.

— И все хлопковые?

— Было бы неплохо сшить одно шерстяное. Вряд ли она станет носить его летом, но тут никогда не угадаешь.

Белла кивнула.

— Тогда три куска хлопка и один шерсти. — Она внимательно рассмотрела шесть различных мотков ткани. — Вот этот. — Белла указала на светло-карамельную с узором из зеленых и голубых цветов.

— Она блондиночка? Тогда это прекрасный выбор.

Рядом с этим мотком лежал темно-вишневый в бордовых причудливых завитушках. Белла подумала, как удачно этот цвет оттенил бы глаза Ризы, но отодвинула ткань прочь.

— Эта точно не подойдет, боюсь.

— И правда, слишком вычурно для четырехлетнего ребенка, — согласилась миссис Хэмптон.

Белла кивнула, хотя и отказалась по другой причине. Будучи врачом, она слышала политические слухи гораздо раньше всех прочих женщин в городке. И последнее время вновь вставал ишварский вопрос. Все больше пациентов жаловались на «этих красноглазых фанатиков», а старый смотритель станции Йохан Графф по секрету рассказал, что один из высокопоставленных генералов Фюрера МакФарланда очень резко высказался в адрес людей пустыни, о чем даже написали в Центральной газете. Конечно, без Лиэн волноваться было не о чем: черные волосы и смуглая кожа легко выдавали ишварскую кровь, а вот светлые локоны и белая кожа Ризы могли защитить малышку от расизма. Не стоит сейчас привлекать внимания к цвету ее глаз.

— Голубая шашечка мило выглядит.

Голос миссис Хэмптон вернул Беллу в реальность.

— Да, думаю, она очень подойдет Ризе, — Белла глянула на остальные ткани, не зная, что еще выбрать.

— Одно из платьев должно быть чуть красивее других. Вот эта ткань чудесно смотрится с рюшами, и у девочки будет, в чем покрасоваться на празднике.

Белла присмотрелась к мятной ткани с тонкой кремовой полоской.

— Да, прекрасный вариант.

— Шерсть должна обязательно быть голубой.

Миссис Хэмптон принесла моток шерстяной ткани.

— Очень в этом году популярны латунные пуговицы – как у солдат.

Белла улыбнулась.

— Выберите пуговицы сами, у вас на них нюх, не то что у меня.

Миссис Хэмптон не была профессиональной швеей, но она знала и умела столько же, сколько и любая другая женщина в Хамнере – то есть, гораздо больше Беллы. Она и сама полагалась на миссис Хэмптон, когда нужно было заменить старые платья новыми. Пусть они выходили и не слишком модными, но зато удобными и долговечными. К тому же, за детские платья она брала сто пятьдесят сен, не считая платы за ткань.

— А теперь мальчик. Сколько ему?

— Восемь. Он очень худ для своего возраста, — Белла остановилась, задумавшись о Рое. Он рос, но все еще не походил на восьмилетнего мальчика. Она ожидала более значительных улучшений после целого года жизни с Хоукаями. Если миссис Хэмптон сошьет одежду на его возраст, Рой с тем же успехом может расхаживать в вещах Дэвелла. — Шесть. Ему шесть, и он очень худой.

Миссис Хэмптон хмыкнула и написала пару строк в блокноте.

— Думаю, ему понадобится как минимум шесть рубашек и...

Дверь магазина распахнулась, и внутрь неторопливо вошел долговязый брюнет. Миссис Хэмптон тут же улыбнулась новому посетителю, а Белла при виде него похолодела.

— Доброе утро, дамы! — сказал Эли и облокотился о прилавок. — Сегодня, должно быть, мой счастливый день!

Значит, цыгане вернулись в город. Обычно Белла была рада им: Эли – человек дружелюбный и обаятельный, как и остальные его родственники. К тому же их приезд означал, что можно предложить пациентам проверить зрение. Но в этом году все было по-другому.

— Миссис Хэмптон, я хотела спросить, — отстраненно начала Белла, — остались ли у вас какие-нибудь старые мотки льна, которые можно купить со скидкой? Бинты этой весной долго не залеживаются.

— Ох, мне придется проверить склад, — как и надеялась Белла, ответила миссис Хэмптон. — Скоро вернусь.

Эли улыбнулся ей.

— Я постараюсь пережить ваше отсутствие, мэм. Это всегда трагедия, когда красивая женщина уходит.

— Ну и негодник же вы, мистер Хьюз! — захихикала краснеющая миссис Хэмптон и вышла.

Эли повернулся к Белле.

— А как поживает самая очаровательная врач по эту сторону Централа?

Обычно Беллу бы тронул такой комплимент, хотя она и знала, что для Эли это просто привычка. Но в этот раз Белла слишком боялась их встречи.

— Берта Струби родила, — тихо сказала она, чтобы миссис Хэмптон не услышала.

— Я знаю, — грустно отозвался Эли. — Оператор телеграфа, да? Просто эталон обманчивой сказки.

— Ребенок был не его, — избегая взгляда Эли, добавила Белла.

— Что? Но все говорили...

— Я знаю, что все говорили. Берта и Джек тоже так говорят, только вот неправда это все.

— Если Берта и Джек тоже так говорят... Она рассказала тебе?

Эли выглядел очень взволнованно, и все опасения Беллы подтвердились.

— Нет.

— Тогда как...

— Берта – блондинка. Джек Сэнфорд – рыжий. У обоих голубые глаза, — несмотря на клокочущие внутри эмоции, Белла старалась говорить тихо. — У младенца были зеленые глаза и черные волосы.

Эли побелел.

— Но...

Не успел он договорить, как вернулась миссис Хэмптон с двумя мотками льна в руках. Белла вымученно улыбнулась ей.

— Спасибо. Добавьте их к чеку, и я заберу все вместе с вещами. А сейчас, боюсь, мне пора – опаздываю на консультацию. Хорошего дня.

— Погодите, а как же мальчик?

— Две пары штанов и шесть рубашек – ткань выберете сами. Правда, мне пора.

— Конечно. Все будет готово к середине следующей недели.

Белла улыбнулась и направилась к двери. Эли тут же последовал за ней, буркнув что-то вроде «увидимся, красавица» миссис Хэмптон на прощание.

— Погодите, док! — выйдя из магазина, окликнул он. — Вы не можете вот так уйти!

— Пошли в мой кабинет. Даже если тебе плевать на слухи, лучше сохранить все в тайне.

Уже в доме Эли присел за кухонный стол с ошарашенным, осунувшимся выражением лица.

— Он не может быть моим.

— Вы с Бертой спали? — Белла присела напротив.

— Ну, да, но... — Эли провел рукой по лицу. — Такого никогда не случалось прежде. Я думал... ну, что не могу. Потому что иначе это бы уже случилось.

Белла понимающе кивнула.

— Уверяю, ты можешь.

— Черт подери!

Эли опустил взгляд.

— Они говорят... девушки... говорят, что ребенок был уродцем.

— Нет. Мертворожденным, но не уродцем, — она вздохнула и дотронулась до его руки. — У нее была тяжелая беременность. Это все к лучшему.

— Мне нужно поговорить с ней. Объяснить. Если бы я знал, если бы она сказала – я бы вернулся.

«Почему ты мне не сказала? Почему? Я бы вернулся!» – какие знакомые слова.

— И как бы она тебе сказала? — Белла отогнала ненужные мысли. Ей бы и в голову не пришло, что Эли мог выглядеть таким несчастным. — Джек хочет жениться на ней.

— На ней женюсь я.

— Он любит ее.

— Я...

Белла покачала головой.

— Пожалуйста, не надо. Будь честен. Тебе не все равно, что с ней будет, ты ее уважаешь, и может быть она даже нравится тебе, но она для тебя – всего лишь одна в ряду с Фридой Томпсон и дюжиной других девушек. Джек Сэнфорд любит ее. Он позаботиться о ней. Как только он накопит денег, они уедут отсюда. Не пытайся им мешать.

— Я помогу. Я поговорю с ней. У меня есть деньги...

— Не надо. Просто оставь ее в покое. Она сказала отцу, что ребенок был от Джека. И ей бы не хотелось, чтобы в городе появился новый слух.

— Да, уж лучше оператор телеграфа, чем блудный цыган.

Белла кивнула. В общем-то, в этом и был весь вопрос. Так всем будет лучше. Если бы все случилось по-другому, если бы он знал, он бы вернулся и женился на ней. Если бы ребенок выжил, она бы никогда не пошла учиться. Не стала доктором. Не спасла все эти жизни и не увидела все эти смерти. Все, кроме одной.

Эли провел рукой по лицу.

— Где она похоронена? Моя дочь.




Эли страдал. Даже после того, как вся история вылезла нариужу, семья обсудила ее, и папа долго говорил с ним в большой повозке, Эли страдал. Поэтому когда брат спросил, не хочет ли Маэс прогуляться, он тут же согласился.

Они молча прошли сквозь город и вверх по холму.

— На кладбище? — мягко спросил Маэс.

— Док сказала, что похоронила ее рядом со своей семьей, — кивнул Эли. — Так что нужно отыскать толпу Грейсонов.

— А почему так?

— Потому что у нее доброе сердце, — ответил Эли, осматривая могилы. — К тому же, она сказала, что между ребенком и его соседкой много общего.

— Нашел. Грэхэм Грейсон, 1691. Мойра Грейсон, 1745.

Эли прошел к двум могилкам в конце ряда.

— Здесь. Люси Струби.

Он не смог больше говорить.

Маэс глянул на надгробную плиту: там было только имя и одна дата. А под ней – одинокая строчка.

— «Зачем и пес, и конь, и мышь живут, а тебе не случилось даже вдохнуть?» — прочел Маэс и посмотрел на брата. — Это... это грустно.

— Да, — хрипло отозвался Эли. — Хотя откуда тебе знать, Малыш? Я папаша.

Пару мгновений Маэс медлил, а потом взял его за руку.

— Ты был бы отличным отцом.

Эли усмехнулся.

— Сомневаюсь, — пробормотал он и перевел взгляд на соседнюю могилу. — Давай-ка посмотрим, с кем она проведет вечность, а?

Другой надгробный камень был старше, и глубоко вырезанные слова уже начинали стираться. Маэс стер пыль с имени и глянул на Эли.

— Моргиз Грейсон.

На этом надгробии тоже была только одна-единственная дата – лет двадцать восемь назад.

Эли присел на корточки, чтобы разглядеть, что написано в самом низу.

— «Оскорблена в рождении. Забыта в смерти. Навсегда любима», — прочитал он. — Проклятье. Я бы и не угадал.

— Чего?

— Ничего. — Эли дотронулся до даты на камне. — Ей было бы пятнадцать. Интересно, кто был отцом...

Эли поднялся на ноги, а Маэс опять взглянул на надгробия. Моргиз Грейсон и Люси Струби – соседки навечно. Впервые в жизни он столкнулся со смертью вот так и не знал, как быть. Ему было грустно и страшно, но в то же время как-то даже умиротворенно. Дочка Эли умерла еще до рождения, но какая-то ее часть навсегда останется здесь, на зеленом холме за городом, в камне над могилой. Это успокаивало.

Маэс натянуто улыбнулся.

— Значит, теперь мне не придется выслушивать твои бесконечные истории? — он попытался говорить весело.

Эли захихикал и обнял его за плечи.

— Да нет, почему же. Например, в Южном городе этой зимой я встретил балерину по имени Флосси, которая...

Маэс не стал закрывать уши или протестовать. Было хорошо знать, что брат ничуть не изменился. Что эта грусть не сломала его. Что он все еще был старым добрым Эли.

Двое долговязых парней прошли сквозь город обратно, оба чуть мудрее, чем полчаса назад, и чуть старше.

Глава 33: Новая одежда

Скучный Маэс ушел в школу, так что в этот июньский четверг Рой был полностью в распоряжении Ризы. Он работал в огороде все утро, потом перемыл посуду, а теперь сидел за кухонным столом рядом с ней и читал какую-то книжку. Риза сначала рисовала жучков и цветы на его грифельной доске, а потом отложила карандаш и принялась болтать ногами.

— Ты поиграешь со мной? — тихо спросила она. Рой никогда не отвечал резко, если его прерывали, но Риза решила не рисковать. В конце концов, он ведь может разозлиться.

Рой отвлекся от книги и виновато улыбнулся.

— Мистер Хоукай велел мне выучить этот параграф.

Риза понимала, но не удержалась от вопроса:

— Но кто тогда поиграет со мной?

— Когда закончу – поиграю.

Он не станет. Может быть, только немного, но потом учебный день закончится, и прибежит скучный Маэс, и они вдвоем пойдут в сад и станут играть в шарики или в глупые бабки, рисовать карты в грязи под байки чужака или вместе полоть огород.

Должно быть, Рой увидел сомнение на ее лице, потому и улыбнулся.

— Дай-ка, — он забрал у нее доску и на мгновение замер: — Ты хочешь показать рисунок папе?

— Нет, — ответила Риза: папа не захочет смотреть на рисунок – у него слишком много работы.

Рой вытер доску рукой и вывел крупными аккуратными буквами, называя каждую:

— «Р», «И», «З», «А». Риза.

Риза выхватила карандаш из его рук и нахмурилась.

— Я умею писать свое имя.

Чтобы доказать это, она написала его трижды. Буквы вышли кривоватыми и выглядели жалко рядом с красивым почерком Роя, но ей было все равно. Риза посмотрела на свое имя.

— Рой? — осторожно спросила она, надеясь, что он не сердится на нее за резкие слова. — Как пишется «Хоукай»?

Рой улыбнулся и написал ее фамилию. Риза неумело повторила за ним.

— Хоукай, — гордо сказала она. — Риза Хоукай.

Раздался стук в дверь. Хорошее настроение растворилось, словно его и не было. Неужели противный очкастый Маэс уже пришел? Это нечестно.

Рой поспешно побежал открывать. Риза взволнованно прислушалась, ожидая шумного приветствия.

Вместо этого она услышала голос доктора Беллы.

— Рой, мистер Хоукай занят? — Должно быть, Рой кивнул, потому что она продолжила: — Хорошо.

Он провел ее на кухню. В руках доктор Белла держала две большие плоские коробки, которые с трудом опустила на стол, и корзину, которую положила у раковины.

— Я принесла суп. — Она положила три банки в вощеной обертке в холодильныйящик. — Их просто нужно разогреть в печи, и ужин готов.

— Вы принесли колбасы? — с надеждой спросила Риза.

Они не ели мяса с тех пор, как доктор Белла навещала их в прошлый раз. Это был странный вечер. Она выглядела очень грустно и почти не говорила с папой, а после ужина, пока Рой мыл тарелки, отвела Ризу наверх и села в мамино кресло-качалку. Доктор Белла долго укачивала ее, обняв. Сначала Риза и не знала, что думать: последний раз ее так качали очень, очень давно. Но это было так приятно – положить голову на грудь доктору Белле, которая обнимала ее и с мерным скрипом раскачивалась на кресле туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Даже приятнее, чем котлеты, которые они ели на ужин.

— Нет, не сегодня, — ответила доктор Белла. — Но я приду к ужину в субботу, так что не давай папе ничего готовить, договорились?

— Договорились. А что в коробках?

— Подарки, — доктор Белла весело улыбнулась. — Один для тебя и один для Роя.

— Почему? Сегодня не день рождения.

На день рождения доктор Белла подарила Ризе книжку с картинками про птиц, лакричную палочку, маленький оловянный локомотив с настоящими колесами и новый паззл с изображением бегущих сквозь золотое поле лошадей.

— Просто так. Это твоя, Риза. — Доктор Белла подвинула книжку Роя и положила коробки рядом, а потом сняла с одной крышку. — А это твоя, Рой.

Они с Роем встали на колени на сиденья стульев, чтобы заглянуть внутрь. Риза первой подняла скрывавшую подарок ткань и тут же захлопала в ладоши.

— Это платье! — воскликнула она, а потом закрыла рот рукой, вспомнив, что хорошие маленькие девочки так себя не ведут. — Это платье.

— Это четыре платья, — ответила доктор Белла. — Смелей, смотри.

Риза взяла одно в руки. Оно было полосатым и зеленым, с похожими на листья салата рюшами. По спине взбегали темно-зеленые пуговицы – такого же цвета, что и широкий пояс.

— Это праздничное, — сказала доктор Белла. — Остальные можно носить каждый день.

Следующее платье было ярко-голубым с красивыми латунными пуговицами, и Риза запрыгала от радости, когда увидела, что оно застегивается спереди.

— Я могу сама его застегивать! Рою не нужно будет мне помогать!

В коробке лежали еще два платья: одно светло-коричневое в цветочек и другое в бело-голубую шашечку.

— Они красивые, — Риза робко улыбнулась. — Спасибо, доктор Белла!

— Я сошью тебе новое белье, но хотела принести платья пораньше. А ты что думаешь, Рой?

Рой держал в руках светло-светло желтую рубашку и смотрел на нее стеклянными глазами.

— Рой? Ты в порядке? — нахмурилась доктор Белла.

Он посмотрел на нее, его губа задрожала.

— Это для меня?

— Да, конечно! — засмеялась доктор Белла.

— Моя собственная одежда? Только моя? — едва слышно сказал Рой.

Доктор Белла почему-то погрустнела.

— Да, Рой. Только твоя.

Рой выронил рубашку из рук и крепко обнял доктора Беллу. Послышалось сдавленные фырчание, и Риза подумала, что он, наверное, плачет. Доктор Белла подняла Роя на руки, словно маленького, и принялась гладить по спине.

Риза шокировано наблюдала за ними.

— Почему Рой плачет?

Доктор Белла поворачивалась из стороны в сторону, обнимая Роя.

— Это очень важное событие для Роя – получить новую одежду. С ним такого не случалось уже очень-очень давно.

— Угу.

Риза так ничего и не поняла.

Прошло много времени с тех пор, как ей покупали новые платья, но она же не плакала. Это было здорово – получить новую одежду, а не грустно. Да и к тому же Рой мог носить вещи Дэвелла.

Рой всхлипнул и поднял голову, пытаясь выглядеть так, словно совсем не плакал, несмотря на следы от слез на щеках.

— Спасибо, доктор Белла, — сказал он и после паузы добавил: — Вы можете поставить меня обратно.

Доктор Белла засмеялась и вернула его на стул.

— Здесь шесть рубашек и две пары штанов. Ты можешь каждый день одеваться по-разному.

Рой выглядел ошарашенным.

— По-разному?

Ризе тоже стало интересно. У нее самой было много платьев, но с тех пор, как Рой перестал носить папины рубашки, он одевался в одно и то же каждый день. Будет интересно посмотреть на него в новой одежде.

— Что тут происходит?

В дверях стоял очень злой папа.

— Новые платья, папа, — тихо ответила Риза. Ее пугал жуткий огонь в его глазах.

— Это я вижу, — процедил он, а потом кинул испепеляющий взгляд на доктора Беллу. — Мы это уже обсуждали. Им не нужна новая одежда – со старой все в порядке.

— Нет, — спокойно ответила доктор Белла и выпрямилась. — Нет, не в порядке. Платья Ризы так коротки, что она смахивает на танцовщицу из сельского клуба, а одежда Роя едва ли лучше тех лохмотьев, в которых он сюда пришел.

— Ты возьмешь эти вещи и сейчас же уйдешь отсюда! Мне не нужны твои подачки!

— Это не подачка, это подарок. От старой подруги.

— Ага! — саркастично рявкнул папа, войдя на кухню. — Ты думаешь, я не могу позаботиться о своей семье! Думаешь, я слишком беден, чтобы обеспечить детей всем необходимым, и настало время мне помочь! Ну так я не такой бедняк, чтобы задолжать самоуверенной женщине!

— Ты упрям как осел. Должен был бы уже понять, что я в жизни не посчитаю тебя своим должником.

— Можешь говорить все что угодно, но мы эти вещи не примем. Или ты их унесешь, или я сожгу их дотла! — папа достал огниво из кармана. Увидев его, Рой нервно вздохнул: он ненавидел папину огненную алхимию. Она его пугала.

— Как разумно! — насмешливо ответила доктор Белла. — Ты не дашь несчастным детям носить их, зато сожжешь прекрасную новую одежду из-за своей гордости. Ты самый упрямый, эгоистичный и безответственный человек, которого я знаю, Мордред Хоукай. Если бы я оставила тебя одного, ты бы потонул в грязи – и знаешь что? Ладно! Но Рой и Риза все еще люди, и у них есть чувство собственного достоинства, и я не дам разрушить его! Хочешь жалеть себя, потому что твой сын умер, жена сошла с ума, а исследования идут в никуда – отлично! Отлично! Но дети из-за этого страдать не будут.

— Я не заставляю их страдать! Их одежда абсолютно...

— Только посмей сказать, что она в порядке!

Доктор Белла развернула стул с Роем к папе, чтобы он увидел перепачканную и заношенную ткань.

— Посмотри на него, Мордред! Еще немного, и кроме дыр там ничего не будет. У нормального растущего ребенка должно быть больше одного комплекта одежды! Или как он, по-твоему, себя чувствует, сидя завернутый в плед, когда вещи приходится стирать? Откуда у него возьмется самоуважение, если ему не дают даже одеваться, как нормальному человеку?

Доктор Белла поставила Ризу на стол.

— Посмотри на свою дочь! Ты хочешь, чтобы люди судачили о длине ее ног или о том, как износилось белье? Хочешь, чтобы она выросла с репутацией нищей, чей отец даже не может одеть ее нормально? Чтобы она боялась высунуться на улицу, потому что ей нечего надеть? Одумайся, Мордред! Я всего лишь прошу тебя разрешить помочь вам! Ты не споришь, когда я штопаю их носки или приношу обед, так в чем разница?

— Разница есть! — Папа схватил новую рубашку Роя и принялся размахивать ею в воздухе. — Помочь со штопкой или ужином – это то, что делают друзья. Что делают женщины, когда в доме нет матери. А это – это слишком! Ты говоришь мне, что я даже одеть их не могу!

— Потому что ты не можешь! — крикнула доктор Белла. — Не можешь или не хочешь! И вот тебе два живых тому доказательства.

Рой протянул руку в сторону папы.

— Это мое, — его голос звучал гораздо тверже, чем у Ризы пару минут назад.

Папа развернулся к Рою.

— А что не так с теми вещами, что я тебе дал? Ты неблагодарный щенок! Я взял тебя в свой дом, посадил за свой стол, разрешил спать в постели сына, а теперь ты встаешь на сторону этой сварливой старой девы?

Доктор Белла встала между ним и Роем, который выглядел так, словно его ударили.

— Мордред, хватит. Ты переходишь все границы...

— Иди к черту! Выметайся из моего дома! Выметайся и подачку свою забери! Пусть они лучше голышом ходят, чем так!

Риза замерла. Интимность все еще была новым понятием для нее, но она очень серьезно к нему относилась. Даже не давала Рою заходить в ванную, когда папа ее мыл!

— Но тогда все увидят мою голую задницу! — испуганно закричала Риза.

Оба взрослых замерли, как были: папа – в позе змеи, готовой к броску, и доктор Белла, бесстрашно стоявшая перед ним, словно медведица. Они медленно посмотрели на Ризу, а потом друг на друга.

Доктор Белла засмеялась первой. Высокий журчащий смех вырвался из ее рта, несмотря на то, что она прикрыла его ладонью. Ее губы растянулись в широкой улыбке, и врач начала сгибаться, не в силах противостоять хохоту.

Папа усмехнулся, потом начал прыскать, а спустя мгновение и он начал сгибаться пополам от смеха.

— Малышка, ты... т-ты...

Рой с тревогой на лице наблюдал за ними, а потом, засмеявшись, посмотрел на Ризу.

— Я думаю, ты должна говорить «попа». «Задница» – не очень приличное слово.

Спустя какое-то время, доктор Белла взяла себя в руки, а папа вернул свое обычное выражение лица, вытерев слезы с глаз. Он кинул рубашку на стол и посмотрел на врача.

— Делай что хочешь, черт бы тебя побрал, чертова гарпия, — прорычал папа, но Риза видела, что он больше не сердится. — Все равно ведь не уймешься!

И выскочил из комнаты.

Риза и Рой посмотрели на доктора Беллу, не зная, что еще делать. Новые вещи так и манили, но после папиных слов было даже страшно подумать о том, чтобы их оставить.

Доктор Белла смущенно улыбнулась.

— Полагаю, я выиграла, — себе под нос сказала она, а потом развернулась к ним и хлопнула в ладоши: — Почему бы вам не выбрать что-нибудь из новых вещей и не переодеться?

Глава 34: На мели

Мордред уже в который раз за день со злостью отложил ручку, и чернила брызнули поперек еще одного бесполезного чертежа. В чем смысл? У него совсем не было вдохновения. Идея зашифровать свой Великий Метод так, чтобы обычный алхимик не понял инструкций, потихоньку превращалась в абсурд.

«Твой сын умер, жена сошла с ума, а исследования идут в никуда». Слова Беллы снова всплыли в памяти Мордреда. Он не мог не восхититься ею. Она выросла из раздражающего прыща на его коже в болезненную рану, обнажающую внутренности. Все попытки защитить его гений, работу всей жизни, его magnum opus, шли в никуда.

Мордред сжал кулаки и вскочил с места. Пройдя в другой конец комнаты, он схватился за каминную полку и уставился на тлеющие угли.

Белла. Будь она проклята за то, что сует нос не в свое дело. Мало того, что пыталась поучать, как растить его детей – нет, просто детей: его дочь и беспризорника, который должен быть благодарен за то, что ему дали, вместо того, чтобы желать всяких изысков. Мало того, что вела себя так, словно Мордред даже понятия не имеет о гигиене и о том, как ухаживать за домом. Нет, ей надо было прийти и осыпать его непрошенными подачками.

Хуже всего было то, что эта подачка не совсем непрошенная. Дети и правда нуждались в новой одежде, и как давеча заметила Риза, они не могут разгуливать нагишом. Денег не хватало даже на молоко, не говоря уже о галантерее и оплате швеи. Мордред не мог обеспечить свою маленькую семью и знал это – и знание это ударило по его гордости. Как же чертовски сложно выживать с уязвленной гордостью.

— Мистер Хоукай? — послышался настороженный голос.

В комнату заглядывал Рой, который держался так, будто в любую секунду готов бежать прочь. И он, и Риза последнее время по непонятной причине боялись Мордреда. Это раздражало. Он не понимал этой застенчивости, потому что сам всегда прямо высказывал свои мысли, и его Риза обычно была бойким ребенком. Мордреда печалило то, как она отгораживается от него, и сердило, что Рой всякий раз стремился встать между ними, словно защищал ее от отца.

— Что? — нетерпеливо отозвался Мордред.

Рой был одет в новую одежду – тоже слегка большего размера, чем нужно. Видимо, швея недооценила его худобу, а значит, это дело рук кого-то другого, не Беллы. Новый приступ ярости застлал Мордреду глаза. Она пошла к швее! Одежда была не только новой, но и дорогой. С этим осознанием умерла последняя надежда по сене вернуть долг. И тот факт, что Рой выглядел гораздо лучше, ничуть не изменял мрачного настроения Мордреда.

— Д-д-до-ок-к-к... — он остановился, прикрыв глаза, сглотнул и попробовал еще раз: — Доктор Белла пришла. С ужином.

Ярость внутри Мордреда прорвалась сквозь все преграды. Он схватил маленькую керамическую вазу для спичек, которая стояла на каминной полке со смерти его отца.

— Скажи ей, пусть катится к черту и тебя с собой заберет! — крикнул Мордред и швырнул ее в Роя, но тот оказался быстрее. Вазочка разбилась о закрытую дверь.

Ярость мгновенно рассеялась в дурманящее отчаяние, и Мордред опустился на колени. Все так неудачно повернулось, и он не понимал, почему. Все его знания и умения не могли помочь поправить дела, и собственная беспомощность убивала Мордреда.

Как он докатился до этого?




Рой вернулся на кухню, где тут же был встречен пристальным взглядом доктора Беллы. Она наверняка слышала звук разбившейся вазочки, и он знал, что выглядел испуганным. Сердце так и стучало по ребрам.

Рой постарался успокоиться. Маэс всегда говорил, что он слишком нервный. К тому же не стоило лишний раз пугать Ризу – она и так была сама не своя с того четверга. Рой знал, что злость отца тревожила ее куда больше.

— Он не придет, — он ненавидел себя за радость, дрожавшую в голосе. — Он... Он занят. Работает.

Доктор Белла за руку подвела его к стулу, словно понимала, как сложно ему дается держать себя в руках.

— Ничего страшного, — весело сказала она. — Мы прекрасно посидим и втроем.

Чем больше проходило времени, тем проще давалась Рою напускная беззаботность. Доктор Белла рассказывала, как недавно повстречала олененка, и ее приятный голос успокаивал. Еда была теплой и свежей, и Риза выглядела радостной впервые за много дней. Рой расслабился. Было приятно оказаться под опекой взрослого хоть на какое-то время.

Когда они покончили с ужином, Рой придвинул стул к раковине и принялся мыть тарелки. Доктор Белла спросила Ризу, чего бы ей хотелось услышать, и та радостно убежала за Ганхольдовской «Коллекцией историй для детей». Роя обидело, что у нее было гораздо меньше энтузиазма, когда он предлагал почитать. Но спустя пару минут понял, почему. Пока Рой концентрировался на том, чтобы попросту прочитать текст (Ганхольд писал ужасно длинные слова, вроде «проживающий», «броненосец» и «приостанавливать»), доктор Белла читала с выражением. Она говорила разными голосами, имитируя персонажей, и обнимала или щекотала Ризу в нужный момент. А спустя какое-то время та и сама начала принимать участие в чтении.

Когда все тарелки сияли чистотой, а блюда доктора Беллы вернулись в корзину, Рой присел за стол, чтобы тоже послушать. Наконец, когда темнота сгустилась за окнами, а Риза принялась клевать носом, врач закрыла книжку.

— Пришло время мыться, малышка.

— Но папа же занят, — ответила Риза. — Я не могу помыть голову сама, хотя и могу расчесать ее.

— Я помогу тебе помыться.

— Это личное. — Риза покачала головой. — Только папа может помогать мне. И мамочка. Не Рой.

Рой не понимал, почему. Он помогал ей со всем остальным – даже кормил, если мистер Хоукай забывал. Было странно, что только душ – это личное. Рой ожидал, что доктор Белла развеет этот миф или хотя бы объяснит, почему так, но та только кивнула.

— Это верно. Душ – это очень личное дело. Мальчики не могут помогать девочкам мыться. Только мамы и папы. И доктора. Доктора могут помогать делать личные дела, и иногда даже помогают пациентам принимать ванны. Я, например, помогаю куче бабушек и дедушек.

— И моему дедушке тоже?

Доктор Белла улыбнулась.

— Нет, он проворный молодой дедушка и моется сам. Но множество старых леди и джентльменов у нас в городке не могут помыть себе голову, и тогда я им помогаю.

— Ого. — Риза задумалась. — Я скучаю по дедушке.

— Да, я знаю.

Доктор Белла поцеловала ее в лоб. Затем она поднялась и унесла Ризу из комнаты. Из коридора послышался скрип, а потом дребезжание и дрожание труб, по которым вода бежала в ванную.

Рой оглядел пустую кухню, а потом взял книжку и открыл на истории про Говарда – глупого маленького гиппопотама, который хотел стать королем саванны.




Когда Белла вышла из дома Хоукаев, дети уже спали, а Мордред закрылся в своем святилище. Пройдя сквозь пустынный город, она сказала конюху, что вернулась домой, а потом отправилась к себе. Дверь Белла не закрыла – на случай, если какой-нибудь пациент прибежит посреди ночи и не сможет добудиться ее. Поставив корзину на кухне, она поднялась в свою спальню.

Переодевшись в льняную ночнушку, Белла расчесала длинные волосы – сто раз, как учила бабушка – и посмотрела на себя в мамино зеркало. Милое пухлое лицо. Стареющее лицо, с морщинами вокруг рта и сединой на висках. Так могла бы выглядеть мать, чей первый сын пошел подмастерьем к торговцу или чья дочь подумывала о свадьбе. Белла уже не девочка, не вариант для мужчин, ищущих себе жену и мать детей.

Если верить медицине, то ее тело еще не миновало свой расцвет – она по-прежнему могла забеременеть и родить... но кто бы стал отцом? Явно не те мальчишки, с кем Белла играла в детстве. Все они уже выросли в степенных стариков, с женами и детьми, а некоторые даже с внуками. И не молодые люди из следующего поколения – они навсегда останутся для нее детьми, которым она помогла явиться на свет. Даже Эли Хьюз, самоуверенный и веселый стеклодув, был слишком юн в ее глазах.

Нет уж, пришла пора распрощаться с мечтами. Белла упустила свой шанс много лет назад, в ту ночь, когда растерянная и испуганная пятнадцатилетняя девчонка сразилась с дьяволом и победила. Она отлично все помнила: и слезы, и ярость, и лившийся из окна лунный свет, и полосатое платьице любимой тряпичной куклы. Помнила, как рухнула на кровать и зарыдала, напуганная этой новой жизнью, рассерженным отцом и пониманием в глазах бабушки, стоило только ей во всем сознаться. Она плакала, пока силы не покинули ее, а потом еще долго лежала в тишине. Затем Белла взяла листок бумаги, открыла чернильницу, обмакнула новую перьевую ручку – и решила не писать.

В отличие от Берты Струби, Белла прекрасно знала, куда следует слать письмо. Как знала и то, что ее любовник вернется в тот же момент, как осознает, к чему привела их беспечная ночь вместе. Она могла предугадать каждую его мысль, каждый шаг: он оставит свою работу подмастерьем, они поженятся, и ее стыд будет стерт. И Белла выбрала не писать.

Уже потом, когда подруги повыскакивали замуж и звали ее в неурочные часы на роды, когда даже Мордред, отшельник каких поискать, привел экзотическую жену в большой дом на окраине города, Белла жалела о своем решении. Не всегда, ведь она видела, сколько добра из этого вышло – все спасенные жизни, все выздоровевшие пациенты. Белла была довольна и жизнью, и работой, но не могла отделаться от тайного желания выбрать другой путь и мыслей о том, каким бы он стал.

Однако это письмо она напишет. Суть будет заключаться в другом, но это не делает его легче. Теперь она будет писать не для себя. На кону стоит гораздо больше, чем репутация и сердце глупой девчонки – две молодые жизни могут пострадать из-за упрямства одного стареющего алхимика.

Белла не знала, где именно он работает. Она бы даже имени его не узнала, если бы не приглашение на свадьбу. Все, что ей известно – он майором в военном штабе в Централе. Этого должно хватить. В местном почтамте разберутся. Белла прикусила губу, раздумывая, как начать, а потом разгладила лист со своим именем и профессиональным обращением. Ровным почерком, который так любил местный аптекарь, она принялась писать: «Уважаемый майор Грумман, я пишу вам как близкая подруга семьи и как врач, который долгие годы заботился о вашей дочери...».




Леденящий кровь крик разбудил Роя посреди ночи. На мгновение ему показалось, что он лежит на вшивом соломенном тюфяке в холодном холле в Восточном городе и слышит, как какой-то неудачливый ребенок перебудил всех остальных. Придя в себя, Рой скатился с кровати, слегка спотыкаясь, добрался до двери и поспешил в комнату Ризы.

Первым он увидел силуэт – она сидела на кровати и кричала от ужаса. Рой тронул ее за плечо и погладил по спине.

— Ш-ш-ш, Риза, все хорошо. Все хорошо.

Нужно только немного подождать. Потом мистер Хоукай услышит их, поднимется сюда из кабинета или придет из своей комнаты, зажжет лампы и успокоит ее. Со временем крики прекратятся, затем утихнут слезы, и Риза заснет.

Она закричала опять, но никаких шагов в коридоре не послышалось. Даже ступенька не скрипнула. Риза дрожала, и ее слезы капали Рою на руки. Он забрался на постель и обнял подругу.

— Не плачь. Пожалуйста, пожалуйста, проснись! Риза, пожалуйста, проснись!

Рой и сам начинал паниковать, и в его голосе уже проглядывало отчаяние. Где же мистер Хоукай? Почему он еще не пришел?

— Пожалуйста, пожалуйста! — кричал Рой. Он уже и сам плакал. Риза все никак не успокаивалась. Как же ее утешить? — Пожалуйста, Риза, пожалуйста, проснись!

Дверь распахнулась, и газовые лампы разом вспыхнули. Рой отпрянул от Ризы, чувствуя прилив облегчения – теперь ее папа со всем разберется сам. Мистер Хоукай был все еще в дневной одежде. Видимо, работал допоздна в кабинете сегодня. Пройдя мимо Роя, он схватил Ризу за плечо и дал ей пощечину. Она мгновенно проснулась и вздохнула, икая.

— Во имя Аристотеля, заткнешься ты или нет! — рявкнул мистер Хоукай.

Глаза Ризы расширились, а ручка взлетела к щеке, на которой остался красный след. Мистер Хоукай толкнул ее на подушку и вышел, захлопнув за собой дверь.

Пару мгновений Рой не мог пошевелиться. Губы Ризы задрожали, и свежие слезы потекли по ее щекам – на этот раз совсем не из-за ночного кошмара.

— Риза... Я... Все хорошо, я тут, — выдавил Рой, пытаясь успокоить ее.

Риза зарылась лицом в подушку и задрожала, тихо всхлипывая. Когда он коснулся ее, она шмыгнула носом и отпрянула прочь.

Не зная, что делать, Рой слез с кровати, прошел через всю комнату и принялся толкать сундук с игрушками к двери. Наверное, этого веса должно хватить, чтобы не дать кому-либо войти сюда. Убедившись, что дверь не открывается, он сел, прислонившись спиной к сундуку, и посмотрел на Ризу. Со временем ее всхлипы стихли и перешли в медленное, ритмичное дыхание утомленного сна. Рой и сам не знал, когда это случилось, но спустя какое-то время его веки потяжелели, а тело расслабилось – он так и уснул у двери, словно сторожевой пес.

Глава 35: Утешение

Риза сидела за столиком-пнем и наблюдала за Роем и высоким парнишкой, который, по словам доктора, был цыганом, кружившими над огородом, словно саранча. Мальчишки работали сосредоточенно и прерывались, только когда старший шутил, и они не могли сдержать смех.

Грумман с интересом наблюдал за ними из кухонного окна. Рой был гораздо увереннее в себе, чем год назад, и выглядел куда здоровее. Он выживал и рос, словно сорняк. Тощий черный сорняк.

Риза тоже изменилась: вытянулась и исхудала. Конечно, это было естественно для растущего ребенка, но только отчасти. Или Риза плохо ела, или Мордред плохо ее кормил.

Перемена в ее поведении удивила и расстроила Груммана. Когда он приехал вчера днем, никаких радостных приветствий не было. Риза просто молча стояла за спиной Роя и смотрела на него большими мрачными глазами, пока он не поздоровался с ней лично и не вытянул руки для объятий. Но даже тогда внучка обняла его больше из-за необходимости. Вместо того чтобы весело болтать, она молчала, пока ее не спрашивали напрямик. Грумман предполагал, что что-то изменится – и потому что прошел целый год, и потому что последние месяцы судьба не была особо благосклонна к маленькой семье – но не ожидал увидеть совершенно другого ребенка на месте своей внучки.

Единственное, что ему понравилось - новая прическа Ризы. Аккуратные локоны срезали, и на их месте остались по-мальчишески короткие волосы. Такая прическа была милой и практичной, а еще придавала лицу внучки толику проказливости. Грумман не соглашался с популярным мнением о том, что волосы девушки – ее сокровище. Его собственный уорент-офицер носила точно такую же прическу и была прекрасным солдатом и отличной женщиной.

А если подумать обо всех неприятностях, которые длинные волосы могут доставить активной девушке! Дочь генерала Армстронга настояла на том, чтобы оставить свою длинную гриву, несмотря на строгие нравы Национальной Академии Централа. То что девчонке было всего четырнадцать, и без того подрывало дисциплину. Но ее прическа дебютантки повергла шестнадцатилетних парней с первого курса в хаос. К счастью, если верить слухам, у девчонки был отцовский темперамент, фамильная целеустремленность и дедушкин талант к владению холодным оружием. Но все же она могла бы обойтись и без водопада волос.

Нет, решил Грумман. Нет ничего лучше практичных коротких причесок, и Ризе такая очень идет.

Дверь открылась, и милая доктор Грейсон вошла на веранду с бельевой корзиной. Он с улыбкой повернулся к ней.

— Я не знаю, как вас благодарить за то, что вы приехали. — Грейсон поставила корзину и оправила платье. — Я знаю, это было прямолинейно с моей стороны писать вам, но у меня не осталось других вариантов.

Грумман кивнул. «Прямолинейно» – это еще мягко сказано. Это был почти что скандал. Впрочем, Грумман тайно любил скандальных людей и особенно уважал тех, кто делал, что нужно, не обращая внимания на этикет и последствия.

— Я рад, что вы написали. Судя по всему, мой зять не справляется без своей лучшей половины. Но хотя бы дети выглядят хорошо.

— Вы бы видели, что тут творилось два месяца назад, — ответила Грейсон. — Я купила им одежду тогда. Мордред был в ярости.

Грумман наигранно ужаснулся:

— Вы купили им одежду? Чтобы они ее носили? — он изобразил испуганный вздох. — Как вы могли? Кто вообще так делает?

— Видите? — вздохнула Грейсон. — Вы понимаете. Мордред – ну, я не уверена, что он когда-нибудь простит меня. — Она посмотрела в окно. — Ризе нужны новые туфельки. Где-то в доме должна быть старая обувь Дэвелла, которая подойдет Рою, но Мордред не знает, где, и не дает мне поискать. Он...

— Упрямый осел, — закончил за нее Грумман, подкручивая усы. — И всегда им был. Как долго вы с ним знакомы?

— Сколько себя помню. Наши матери были лучшими подругами, так что мы подружились, стоило только нам научиться ходить. И дружили до недавнего времени. С тех пор, как его... ваша... как Лиэн забрали, Мордред становится все более безрассудным. Он забывчив, гневлив. Я думаю...

Она провела руками по лицу и заставила себя закончить:

— Я думаю, у него проблемы с деньгами.

Грумман мог ее понять. Ей сложно об этом говорить, и он знал, почему. Она была не замужем. Доктор или нет, но заявлять вот так о денежных проблемах мужчины, который не приходился ей семьей – жестокое нарушение правил приличия. Хоть последние несколько лет во многом изменили отношение к женщинам – стало больше женщин-врачей, солдат и даже алхимиков – но все равно бытовало мнение, что приличная леди не особо интересуется деньгами. Тем более чужими, особенно женатых мужчин.

— Ясно. Я поговорю с ним. Он скорее послушает меня, чем вас – все-таки, я семья.

На лице Грейсон показалось явственное облегчение.

— Спасибо. Если бы он только лучше справлялся со всем этим, я бы не переживала, но он стал слишком вспыльчивым, и мне страшно за детей. Он слишком много на них кричит, и хотя они никогда в этом не признаются, у меня такое чувство, что этим не ограничивается.

Грумман посмотрел в окно на молчаливую внучку.

— Вынужден согласиться. Не волнуйтесь. Я что-нибудь придумаю.




Из дома вышел дедушка Ризы.

— Пора обедать, — сказал он и протянул ей руку.

Рой поднял взгляд от новых бобовых стручков. Положив совок, Маэс пожал плечами.

— Увидимся, — пробормотал он.

— Почему же, пожалуйста, присоединяйся к нам, — сказал мистер Грумман. — Еды хватит на всех.

Удивлению Роя не было предела: Маэсу запрещалось заходить в дом. Хотя дедушка Ризы сказал, что временно будет заведовать всем, чтобы мистер Хоукай мог отдохнуть и спокойно поработать над своим исследованием. Возможно, раз он разрешил, то Маэс может остаться...

— Спасибо! — с ленцой отозвался тот. — Никогда не откажусь от бесплатного обеда.

— Какое совпадение, — сказал дедушка Ризы. — Я тоже!

Он провел детей на кухню, где было накрыто на четверых.

— Я не самый лучший повар, — предупредил их мистер Грумман, накладывая Ризе морковки. При взгляде на масло на овощах, у Роя слюнки потекли. Такой вкуснотищи они не видели с осени. — Я был вдовцом пятнадцать лет, и за все это время мои навыки ничуть не улучшились.

— Колбаса! — воскликнула Риза, увидев, как дедушка кладет рядом с овощами вкусное мясо.

Тот улыбнулся, от чего его усы задвигались.

— Верно, горошинка. Купил специально для тебя.

Риза нетерпеливо ждала, когда ей отрежут кусочек.

— А вы давайте сами, мальчики, — сказал мистер Грумман. — Но не слишком увлекайтесь – я принес шесть булочек на десерт, а доктор говорит, что мне их нельзя. Скажи-ка, мой мальчик, сколько булочек достанется каждому из вас?

Это был легкий вопрос.

— Ни одной, сэр, —ответил Рой. — Они слишком дорогие.

— Говорю тебе, за них уже заплачено, так что вам, детишки, лучше как следует насладиться ими, или я очень рассержусь! — мистер Грумман весело посмотрел на них. — По две каждому! Если вы, конечно, не хотите оставить одну на полдник.

Маэс с аппетитом откусил от своей колбасы.

— А вы папа мистера Хоукая или миссис?

— Миссис. Мне очень жаль, Риза, милая, но я не смог купить молока. Так что придется тебе обойтись апельсиновым соком. Я сам его выжал.

Мистер Грумман налил Ризе сочный ярко-желтый сок из кувшина, а потом разлил по кружкам мальчикам и себе и сел, вытянув короткие ноги.

— Налетай, парень, — сказал он Рою. — Тебе нужно нарастить побольше мяса на костях. У меня такое впечатление, что твое тело слишком занято ростом вверх, а не вширь.

Рой покраснел. Прошло уже много времени с тех пор, как кто-то отмечал его худобу, но в памяти все равно всплывали жесткий взгляд миссис Хоукай и ее слова: «Восемь лет и тощий, как палка – это ненормально!» Но Рой ничего не мог с этим поделать: сложно оставаться толстым, если так долго почти ничего не ешь. И он действительно вырос за последнее время. Наверное, дедушка Ризы прав – все силы организма идут в рост.

— А тебя как зовут? — спросил мистер Грумман.

Рой уже почти не вспоминал, что дедушка Ризы был солдатом: он казался веселым и добрым, не носил униформу и никогда не хватал его за ухо, не тряс до посинения и не пинал.

— Мафс Хюффс, — Маэс попытался представиться, невзирая на полный рот моркови. Закатив глаза, он сглотнул и повторил: — Маэс Хьюз, к вашим услугам.

— Лесли Грумман, к вашим, — вежливо ответил дедушка Ризы. — Скажи-ка мне, твой отец – цыган, верно?

— Чертов лучший странствующий ремесленник во всей Восточной провинции! — Маэс глянул на Ризу и смущенно поправился: — Пардон. Честно лучший странствующий ремесленник.

— Не сомневаюсь. А как насчет твоей мамы, ей по вкусу постоянно переезжать с места на место?

— Мама не слишком-то много переезжает последнее время. Она в двух метрах под пашней между Нью-Оптеном и Восточным городом.

Рой покачал головой, поражаясь, есть ли вообще вещи, которые Маэс не может сказать.

— В двух метрах под пашней? — подозрительно спросила Риза, натыкая морковку на вилку.

— Это значит, что она умерла, горошинка, — объяснил мистер Грумман. — И отправилась в лучший мир.

Интересно, он это серьезно? Мистер Хоукай как-то рассказал Рою, что когда миссис Хоукай говорила про «лучший мир», то имела в виду, что Дэвелл никогда не вернется, потому что она верила, что он где-то в другом месте теперь. Мистер Хоукай сказал, что это неправда. Мертвый мальчик никуда не отправился, кроме как вверх по холму на кладбище. Рою казалось, что все это было как-то связано с сумасшествием миссис Хоукай.

— Ой. — Риза взглянула на Маэса с пониманием в глазах. — Ты тоже был одинок, пока не пришел Рой?

— Неа! У меня есть пять братьев и папа. Так что мы не даем друг другу заскучать.

Мистер Грумман присвистнул.

— Пять братьев? Не хотел бы я быть твоим отцом!

— В основном за нами приглядывает Гар. Тиаф и Айра шутят, что он теперь наша мамочка.

— Мальчик не может быть мамой. — Риза покачала головой и посмотрела на дедушку. — Не может же? Или Рой теперь моя мама?

— Нет, горошинка, только девочки могут быть мамами. Маэс имеет в виду, что... — мистер Грумман глянул на Маэса.

— Гарет, — подсказал тот.

— Что его брат по имени Гарет делает очень много того, что делала бы мама.

— И Рой тоже делает, — кивнула Риза. — Он завязывает мне передничек.

— Да, судя по всему, он еще и за огородом ухаживает, — слишком весело сказал мистер Грумман, словно намеренно пытался сменить тему. — Это очень большая ответственность. Похоже, у тебя отлично получается.

Рой покраснел от неожиданной похвалы. Ему редко говорили, что он был хоть в чем-то хорош.

— Спасибо, сэр.

— Это весело, — влез Маэс. — Я никогда ничего не выращивал прежде. Рой говорит, редиски скоро можно будет кушать.

— Мистер Хоукай так сказал, — сказал Рой.

— Надо будет взглянуть, — отозвался мистер Грумман. — Я и сам немного занимался огородом, пока меня не повысили. У майора слишком много работы для такого хобби.

Риза положила вилку на стол.

— Дедушка? Моя мама тоже в лучшем мире?

Маэс слегка нахмурился, а мистер Грумман печально покачал головой.

— Нет, горошинка. Твоя мама в порядке. Она в специальной больнице в Централе сейчас, там она отдохнет и поправится.

— А когда она поправится? — голос Ризы дрожал от сдерживаемых слез. — Она уехала очень, очень давно!

— Я знаю, Риза, милая. Но у нее не сопельки в носу. Мама очень больна, и придется подождать, прежде чем она выздоровеет.

— Но я уже очень долго жду! — крикнула Риза и закрыла лицо руками, всхлипывая. — Я хочу к мамочке! К мамочке!

Мистер Грумман поднялся с места и взял ее на руки, обнимая.

— Я знаю, милая. Я знаю, — мягко сказал он, и Рой разглядел слезы и в его глазах тоже. — Мальчики, доедайте свой обед. Булочки в морозильном ящике. Приятного аппетита.

Нашептывая тихие слова утешения Ризе, мистер Грумман вышел из комнаты. Наконец, Маэс разрушил ошеломленную тишину:

— Бедняжка. Эли говорит, Айра тоже так делал. Только его мама не могла вернуться.

— Ты скучаешь по ней? По маме, в смысле?

Свою маму Рой помнил недостаточно хорошо, чтобы по ней скучать. Все, что всплывало в памяти – черные глаза, темные мягкие волосы, пахнущие шафраном, никаких коленей из-за огромного живота с ребенком внутри, и тонкие губы, всегда сложенные в улыбку. Но иногда Рой все равно желал, чтобы она была рядом. Ему не хотелось вернуть родителей так сильно, как раньше, потому что теперь он обрел крышу над головой, еду и одежду, но порой ему казалось, что жизнь сложилась бы лучше, если бы они не умерли.

— Неа, я не был с ней знаком, — ответил Маэс. — Она умерла до того, как я родился, помнишь? Бен вырезал меня из ее живота. Хотя иногда мне становится интересно узнать про всякие штуки, понимаешь? Вроде того, что она любила кушать, и была ли ее стряпня действительно лучше, чем у Гарета, или Тиа просто издевается над ним. А еще как звучал ее голос и как она выглядела. Я знаю, что она была рыжей – папа до сих пор носит браслет из ее волос. Жалко, что у нас даже фотографии ее нет или чего-то вроде того, но знаешь, как бывает. Им это бы даже в голову не пришло. Думали, она всегда будет рядом.

Маэс пожал плечами и поправил очки.

— Давай, доедай. Там в морозилке томится булочка с твоим именем!




Грумман аккуратно закрыл дверь бывшей комнаты своего внука. Рой спал мертвым сном, и, видимо, уже не первый час. Ризу же еле-еле удалось уложить. Сначала внучка требовала сказку за сказкой, потом попросила спеть колыбельную, а затем настояла на том, чтобы ее гладили по спине, пока не уснет. Если бы Грумман не знал Ризу так хорошо, то поклялся бы, что она боялась остаться в одиночестве. Наконец, уложив внучку спать и проверив Роя, он мог заняться самым сложным делом этого вечера.

Он никогда не мог запомнить, какая ступенька была плохой. Когда скрип эхом разнесся по коридору, Грумман виновато вздрогнул, надеясь, что дети не проснулись. Но никаких звуков сверху не последовало, так что он добрался до двери кабинета и постучался.

Никто не ответил. Грумман раздраженно постучался опять. Мордред не соизволил даже поприветствовать его вчера, а сегодня заперся в кабинете до того, как все проснулось. Грумман, конечно, не ждал, что зять расстелет перед ним красную ковровую дорожку, но и простого «Доброго дня» и вопроса о Лиэн было бы вполне достаточно.

Ответа вновь не последовало, и тогда Грумман подергал ручку. Она легко поворачивалась, но дверь не открывалась. Он с сожалением заметил вырезанный на косяке трансмутационный круг. Несомненно, на другой стороне был такой же, и Мордред воспользовался алхимией, чтобы запереться.

Грумман постучался в третий раз – сдаваться было не в его привычках. Ничего. Тогда он вышел на улицу, аккуратно закрыв за собой входную дверь, и обошел дом. Шторы кабинетного окна были задернуты, но в оставшиеся по краям щели пробивался неверный свет свечей. Грумман провел пальцами по подоконнику и вскоре нашел впадину от выпавшего сучка. Не слишком большую, но достаточную, чтобы поддеть раму палочкой. Рычаг был слабый, но Грумману удалось подсунуть пальцы под окно, быстро открыть его и выдвинуть специальную подпорку. Он удовлетворенно потер руки. А затем с ловкостью, присущей хорошо тренированным солдатам, жилистый майор забрался на подоконник и спрыгнул в кабинет.

— Заходи кто угодно, бери что хочешь, — пробормотал Грумман себе под нос, отдернув занавеску и оглядевшись. — Это что-то новенькое.

Комната была завалена книгами. Старые тома усеяли полки, повсюду стояли стойки со свитками, которые выглядели очень древними, и стопки журналов и газет. Ветер из окна затушил камин, и свет теперь шел только от канделябров на стенах. По какой-то необъяснимой причине талантливый алхимик не хотел устанавливать в комнате газовые лампы.

В первое мгновение Грумман даже не увидел Мордреда. Тот лежал на столе, но горы мятой бумаги и куски исследования и набросков почти целиком скрывали его от чужих глаз. Грумман подошел к зятю и настойчиво постучал по плечу.

— Добрый вечер, Мордред.

Мордред раздраженно всхрапнул.

— Черт бы тебя побрал, Белла, — пробормотал он, выпрямляясь, а затем сощурился и откинул с лица отросшие волосы. — А вы какого черта тут делаете?

Усмехнувшись, Грумман взял со стола желтую телеграмму, на которой Мордред до этого дремал, и помахал перед его носом.

— Ты получил ее почти неделю назад. В ней говорится, что у меня случился неожиданный отпуск, и я приеду навестить внучку и в очередной раз перепугать местного капрала. Я понимаю, конечно, что рассеянность таит в себе некое философское очарование, но ты, мой мальчик, действительно превысил все границы.

— У меня нет на вас времени, — пробормотал Мордред.

— Возможно и нет, но я все равно погощу у вас десять дней. Не переживай, ты даже не заметишь, что я тут, — Грумман смел часть мятых бумажек на пол и присел на краешек стола. — Мне нравится новые платья Ризы, они очень ей идут. Кто выбирал ткань – ты или она?

Мордред резко посмотрел на него.

— Это сующая нос не в свое дело доктор выбрала. Чертова самоуверенная баба с этими ее проклятыми подачками.

— Ах вот оно как. Ясно. Возможно, она просто пыталась сэкономить тебе время. Всем понятно, что ты очень занят своим исследованием.

— Конечно, занят! Я занятой человек. У меня куча важной работы.

— У тебя еще есть два ребенка, за которыми тоже нужно следить, — ненавязчиво отозвался Грумман. — Наверное, они порядком отвлекают тебя.

— Слишком, — кисло согласился Мордред. Внезапно его лицо переменилось. — Вы приехали из Централа! Лиэн! Как там Лиэн?

— Хорошо, — успокоил его Грумман, ошарашенный такой переменой. — Я регулярно к ней захаживаю, и доктора считают, что ей уже гораздо лучше.

— Но она не... она не выздоровела.

От отчаяния в голосе Мордреда становилось почти так же грустно, как и от слез Ризы. Грумман хотел утешить его, но знал, что зять не оценит. Он был слишком гордым, слишком принципиальным. К тому же, их сложно назвать друзьями: двое мужчин, у которых нет ничего общего, кроме любви к одной и той же женщине – страстной со стороны Мордреда и отеческой со стороны Груммана.

— Нет. Она все еще не всегда понимает, что Дэвелл мертв, а когда осознает это, они едва могут остановить ее слезы. Ей пока не время возвращаться домой.

— Как они ухаживают за ней? Хорошо?

— Так хорошо, как только могут. Они добрые люди.

— А что с процедурой, счет на которую мне постоянно присылают. Электро-что-то... Она помогает?

Грумман невольно поджал губы, но постарался выглядеть все так же спокойно. Как мог он рассказать этому разбитому жизнью человеку о комнате электротерапии с плоской плитой вместо кровати? О ремнях с бронзовыми клепками, потому что железо расплавится? О куске резины, который засовывают пациентам между зубов, чтобы те не сломали их в конвульсиях? О глухих криках боли и ужаса? О вони от мочи и стонах генератора, и о том, как дневальный силой держал Груммана у стены? Как рассказать об ожогах на висках и о том, как Лиэн сворачивается клубочком и тихо плачет в подушку, когда все заканчивается? Как дрожит от легких поглаживаний по голове – так ее гладили только в детстве?

На следующий день Лиэн обычно мило улыбалась и рассказывала о доме и ее бегониях, и о том, как хотела сшить новенькое платье на день рождения Ризе. На какое-то время она становилась почти нормальной: читала нотации о привычках Груммана и строго спрашивала, почему он никак не сбреет эти ужасные усы.

— Помогает, — ответил Грумман. — Ненадолго, но помогает.

Мордред судорожно кивнул.

— Они хорошо ее кормят? Она наедается? В больницах не всегда хорошо кормят.

— Там нет с этим проблем.

— Достаточно свежих овощей? Мяса? Лиэн обожает курицу, особенно темное мясо. Они хорошо о ней заботятся?

— Клянусь, о ней отлично заботятся.

— И постельное белье. Она терпеть не может, когда оно грязное. Она не... не...

Мордред вдруг заплакал, и его исхудавшая спина задрожала от этих беспомощных и горестных рыданий. Прежде чем Грумман сообразил, что происходит, голова зятя лежала у него на коленях, и он гладил грязные волосы, успокаивая, совсем как внучку, банальными словами утешения и собственным присутствием. Они сидели так долго, пока Мордред изливал свою боль, а потом Грумман помог усталому зятю подняться на ноги, уговорил открыть дверь и повел наверх, в спальню.

Сняв с Мордреда тапочки и уложив в постель, Грумман подумал, что придется подождать до завтра со своими тревогами. Не беда. У него еще есть десять дней в запасе, чтобы вернуть все на свои места.

Выйдя из комнаты, Грумман с кривой улыбкой заметил, что это совсем не то, чего он ожидал, когда выдавал Лиэн замуж.

Глава 36: День вне дома

Игра в Фюрера и спецагента каким-то образом перетекла в детальный рассказ о достопримечательностях Аквайи. Рой и сам не знал, почему так получалось, но как только поблизости появлялся Маэс, он тут же забывал о своей маленькой подруге. Он чувствовал себя виноватым, но ничего поделать не мог. У Маэса всегда находилась тысяча интереснейших историй и занятий, и хотя они очень нравились Рою, он видел, что Ризе скучно. Возможно, угодить им обоим просто невозможно. Да и в конце концов, она тут круглый год, а вот Маэс скоро опять уедет.

Рой едва поверил своим ушам, когда из дома вышел мистер Грумман и сказал:

— Почему бы вам двоим не пойти в город? Играть целыми днями в саду должно быть скучно.

Маэс же решил не упускать шанс:

— Вы серьезно? Рой может уйти со двора?

— Почему нет? — с огоньком в глазах ответил мистер Грумман. — Главное, чтобы он вернулся домой до ночи и не попал в какой-нибудь переплет, о котором мне надо будет знать.

— А как же я? — тихим, полным одиночества голосом спросила Риза. У Роя сжалось сердце: он хотел, действительно хотел включить ее во все игры, но это было так сложно!

— А у нас с тобой будет особенный день, только для нас двоих. Мы можем заняться, чем захочешь.

Риза задумалась.

— А ты знаешь, как печь печенье?

— Знаю ли я? — мистер Грумман засмеялся. — Да «печенье» – это моя фамилия! — Он кивнул Рою и Маэсу. — Давайте, бегите отсюда, пока я не передумал!

— Пошли! — позвал Маэс и кинулся к забору. Перескочив его, он остановился на другой стороне, ожидая Роя.

— Куда пойдем?

Рою вспомнился тот единственный раз, когда они пошли гулять после тяжкого дня в школе.

— Куда захотим! — Маэс танцующим шагом прошел сквозь высокую степную траву и засмеялся: — Он отличный старик. Жаль, что живет в Централе.

Рой мог только согласиться. За четыре дня с мистером Грумманом дом изменился до неузнаваемости. У них была куча еды в кладовой – и заодно кто-то, кто умел готовить. Мистер Грумман на разные голоса читал Ризе сказки, говорил, какая она красивая и как выросла – давал маленькой девочке все то внимание, которого ей так не хватало. Даже мистер Хоукай, казалось, подобрел. Впрочем, из кабинета он выбирался все также нечасто. Рой был бы счастлив, если бы не знал, что все это скоро закончится. Однажды мистер Грумман уедет обратно в Централ, и жизнь вернется в прежнее русло.

— Ты опять задумался? — Маэс подозрительно прищурился.

— Нет, — не слишком убедительно ответил Рой.

— Ты слишком много думаешь! Никогда не встречал ребенка, который думал бы так много. Ну-ка улыбнись! Ты свободен! Они отпустили тебя в мир! Это наш шанс учинить немного хаоса!

— Но я не хочу попасть в неприятности.

— Ты попадешь в неприятности, только если тебя поймают, — закатил глаза Маэс. — А меня никогда не ловят!

Рой все еще сомневался. Он не хотел участвовать ни в каких шалостях, ведь тогда ему могут запретить уходить со двора.

— Я не думаю...

Маэс раздраженно вздохнул.

— Ладно-ладно! Ват это да. Все равно, что пытаться поиграть с Гаретом. Ты бы еще попросил меня надеть пиджак и помыть за ушами, — он ухмыльнулся. — Эй, а ты же никогда не видел толком наш лагерь. Ты был там в прошлом году после драки, но это вряд ли можно считать. Так что да, пойдем к нам!

Рой с облегчением отправился за Маэсом через город к речным утесам. После примерно пятнадцати минут ходьбы они добрались до поляны, где цыгане разбили лагерь. Две повозки стояли рядом, и кирпичи мешали им укатиться. На востоке стояла телега, закрытая брезентом, отбрасывая тень на костровище и походную кухню. Вокруг костра лежали бревна, а на перевернутом ящике из-под яблок была разложена старая оловянная посуда. Меж двух деревьев на краю поляны кто-то натянул бельевую веревку, и с нее свисали рабочие рубашки и подштанники. На другом конце паслись привязанные к колышкам шесть лошадей и пони Тиафа. На западе стояла маленькая печь и деревянная плита, а на севере, практически в лесу, был натянут небольшой тент.

— Это Бена, — сказал Маэс, заметив, куда смотрит Рой. — Он предпочитает спать там, где пожестче, если вообще спит. Наверняка ушел охотиться. Ты же не знаком с Беном, да?

Рой не был уверен. Имена родственников Маэса смешались в его голове. Единственное, что он помнил точно – Эли не носил очков, а только делал их и постоянно болтал о девушках.

— Здесь спим мы с Гаретом. — Маэс зашел в меньшую повозку, а спустя мгновение его голова вновь показалась наружу. — Пошли!

Рой последовал за другом в темноту повозки. Внутри она выглядела почти как маленькая галантерея: катушки ниток, мотки клеенки, стеклянные бутылки на ящиках, наполненных опилками, всяческие инструменты и кожаные наметки, свисающие со стен – все, что Рой только мог вообразить. Горшки и чайники, кастрюли с молоком и посуда с хлебом, и прочая, прочая, прочая. Здесь были даже оловянные игрушки и украшения, а еще оловянная шляпа-подсвечник.

Среди дуршлагов, подносов и черпаков с потолка свисали два гамака. Один был длинным и узким, с деревянными штырями на обоих концах и шерстяным одеялом, сложенным на одну сторону. Другой – более квадратный, окруженный перилами, с сетью под ним. Он был завален подушками и одеялами и больше походил на чье-то гнездо, чем на гамак.

— Это мой. Сплю здесь всю свою жизнь. Впрочем, я его уже перерастаю. Потихоньку, — немного печально сказал Маэс. — Папа обещал сделать мне новый этой зимой. Я поймал его на слове.

— Как ты там спишь? Высоко же.

— А как ты спишь, когда твоя постель не раскачивается из стороны в сторону? Все зависит от того, к чему привык.

Маэс прошел мимо Роя и выпрыгнул на улицу.

— В другой спят папа, Эли, Тиаф и Айра. Там нормальные койки – они для парней. Папа спал на такой, когда мама была жива, но теперь там Тиаф и Айра, а Эли и папа спят в гамаках. А это печь Эли. Он может выдуть почти что угодно, кроме очень больших стеклянных штук. А это наши лошади.

Рой медлил, а Маэс безбоязненно прошел к большим животным и ласково похлопал одно по плечу.

— Хорошая девочка, Дот. Дот наша самая старшая. Она с нами дольше, чем Тиаф. Скоро придется искать ей замену, и тогда я смогу ездить на ней, пока мы в пути. Давай, погладь ее. Она не затопчет тебя, ничего такого.

Рой осторожно подошел поближе. Кобылка всхрапнула, и он тут же отпрянул, но Маэс ободряюще улыбнулся и погладил толстую лошадиную шею.

— Она не сердится. Видишь, у нее уши торчком? Это значит, она рада. Давай, погладь – у нее нос как вельвет на ощупь.

Рой осторожно вытянул руку и дотронулся до морды Дот. Та на мгновение прикрыла огромные темные глаза, а потом тихонько заржала и ударила его носом по ладони.

— Она думает, у тебя есть сахар. — Маэс достал из кармана комок слипшегося коричневого сахара. — Протяни ей ладонь, пальцы держи прямо. Иначе она может их укусить случайно. — Он положил сахар на руку Рою. — Вот. Дай ей.

Рой протянул, и шершавый лошадиный язык прошелся по его ладони. Он засмеялся.

— Она милая.

— А то, — ответил Маэс. — Единственная девочка в семье.

Он стал по очереди подходить к каждой лошади.

— Это Фолд, он очень любит морковку. Это Пол – почти такой же старый, как Дот. Это Квойт. Это Эйбл. У него проблемы с газами. Папа говорит, это потому что он ест много клевера. А это Харви и наш маленький молодец Донтлес. Он вроде как общий, если нужно куда-то быстро добраться, но в основном на нем ездит Тиа. Эй, аккуратнее! — воскликнул Маэс, когда Рой подошел слишком близко, и пони опустил уши. — Он очень норовистый и избирательный. Я разве не сказал, что он для Тиа?

— А где все? — Рой окинул взглядом пустой лагерь.

— Эли в городе, проверяет пациентов у доктора. Ну, знаешь – радость очков в каждый дом. Бен наверняка охотится, как я уже говорил. Гарет скорее всего ушел работать. Он делает перчатки. Если бы остался на одном месте и сдружился с местной гильдией, стал бы мастером, но ты знаешь, как это бывает.

— Не очень.

Маэс захихикал.

— Это просто выражение. Папа и Тиаф наверняка закупаются. А Айра опять где-нибудь ввязался в неприятности. Скажи, ты когда-нибудь играл в нарды? Я их обожаю, но со мной только папа и играет. Я слишком хорош в них, братьям стыдно мне проигрывать.




— Новичкам везет, — кисло сказал Маэс, когда Рой убрал его последние шашки с доски. Это была уже четвертая по счету победа. — Уверен, что ты не профессиональный игрок?

Год назад Рой бы рассыпался в извинениях, а сейчас только слегка улыбнулся.

— Ты слишком самоуверенный. Плохо следишь за игрой.

— Рассказывай мне еще тут! Хорошо, что мы не играли на деньги. — Маэс принялся складывать шашечки обратно в мешочек. — Давай займемся чем-нибудь еще, ладно?

— Что это у нас тут?

Рой вздрогнул от неожиданности. Отец Маэса и один из его братьев стояли на краю поляны. Первый держал в руках корзину, а второй – тяжелый мешок. Брат Маэса со вздохом поставил свою ношу у одной из повозок.

— Рой останется ужинать с нами, — сказал Маэс, хотя это было новостью и для самого Роя тоже.

— Ясно, — Абсалом поставил корзину и почесал лысину. — И ты вывел Роя против его воли? По-моему, ему нельзя уходить со двора.

Маэс поморщился.

— Ты так говоришь, будто он пес, пап, — проворчал он. — И никуда я его не выводил. Его дедушка сказал, что он может идти гулять, если вернется домой к ночи.

— Это не мой дедушка, а Ризы.

— Да, я забыл. Это странно. У тебя совсем нет семьи? — спросил Маэс. Рой только покачал головой. Его друг выглядел так, будто сама идея кажется ему дикой. — Ой. Он же может остаться на ужин, да, пап?

— Конечно, — Абсалом улыбнулся Рою – почти так же улыбался Маэс. — У меня и так шесть сыновей. Еще один погоды не сделает.

Он забрался в большую повозку и оглянулся через плечо напоследок:

— Хотя я должен предупредить, что сегодня готовит Тиаф.

Маэс застонал.

— Рой, твоя жизнь в твоих руках!

— О, замолчи, коротышка, — сказал его брат, по-дружески ударяя Маэса по плечу. — Я готовлю лучше, чем ты когда-либо сможешь. И в любом случае, Бен ушел за дичью. Я не отравлю тебя сегодня.




— А потом фермер сказал: «Если бы я знал, я бы не пахал так глубоко!» — закончил Эли.

Маэс застонал, а все остальные засмеялись. Рой не знал, в чем была шутка, но все равно слабо улыбнулся и вгрызся в свой хлеб. Вся семья Хьюзов собралась вокруг костра и уже заканчивала ужинать дикой курицей с репой и луком. Было так вкусно и весело, что Рой почти забыл про открытый огонь в паре метров. Братья Маэса оказались такими же разговорчивыми и приятными, как и он сам. Все, кроме Бена. Он был мрачным и просидел у костра только пару минут, чтобы наполнить свою тарелку, а потом отошел к краю поляны, где теперь сидел и жевал смоляную жвачку, задумчиво наблюдая за лошадьми.

— Ты, проказник, сведешь меня когда-нибудь в могилу, — засмеялся папа Маэса, зажигая тонкую свечу от пламени костра и уже ею – трубку. — Рой, не слушай, что там Эли говорит. Мистер Хоукай пожелает мне смерти за то, что я дал тебе общаться с такими отвратительными типами.

— Ой, пап, да хватит тебе уже! — засмеялся Эли. — Ты так говоришь, будто я злодей какой. Мы с Роем лучшие друзья, не так ли, парень? Как там твои дела с учебой?

— Отлично, спасибо, сэр. Я уже гораздо лучше читаю.

«Вернее, уже умею читать», – подумал Рой.

— И у меня хорошо получается считать.

На этот раз засмеялись все.

— Может, научишь Маэса чему-нибудь! — сказал тот, которого, наверное, звали Гаретом: он был старше остальных братьев. — В арифметике наш Маэс как рыба в пустыне.

Маэс начал издавать странные звуки.

— Никогда не станешь нормальным ремесленником с таким знанием математики, — влез Тиаф. — Ты так даже не поймешь, если тебя обманет какой-нибудь хитрый торговец. Придется нам отдать Малыша для обучения.

— Я не Малыш! — закричал Маэс, и все засмеялись. — Да и в любом случае, мне пока рано думать про обучение.

— Ты уже приближаешься к этому моменту, мой маленький мужчина, — предупредил его отец. — Этой зимой тебе придется определиться, чем ты хочешь заниматься. Лудить медь, дуть стекло... Думаю, Гарет не откажется поучить тебя основам своего ремесла, но он не мастер, так что со временем придется подыскать другого учителя.

— Видишь? — Эли ткнул Гарета под ребра. — Говорил же, пожалеешь, если не пойдешь туда.

— Я не мог просто так взять и уйти, чтобы провести десять месяцев, развлекая кучку старых ремесленников! — засмеялся Гарет. — Кто бы за вами всеми приглядывал?

— Мы и сами за собой присмотреть можем, знаешь, — сказал Айра. — Мамочка.

— Ха! Да ты не можешь даже зубы почистить без напоминания! И я бы не встревал на вашем месте. Вы, сэр, еще не закончили свое обучение.

Айра лениво пожал плечами.

— У меня еще есть время. Папа никуда пока не собирается.

Наверное, это была какая-то семейная шутка, потому что все засмеялись. На краю поляны Бен сплюнул свою жвачку и быстрым шагом ушел куда-то в кусты. Гарет оглянулся на него, а потом нахмурился.

— Что с ним? — тихо спросил он, помрачнев.

Айра сердито на него посмотрел.

— А что еще может с ним быть? Пусть поварится в собственном соку, чертов ублюдок.

Гарет укоризненно на него посмотрел.

— Заткнись и оставь его в покое. У него есть деньги?

Эли и Тиаф обменялись недоуменными взглядами.

— Не знаю, — неловко ответил Тиа.

— Не переживай, — сказал Абсалом, выдувая волнистое колечко дыма. — Он просто пошел прогуляться.

Гарет пристально смотрел на Айру.

— Ты опять к нему лез?

— Конечно, нет.

Айра поджал губы, но Рой заметил, что он избегал смотреть на брата. Гарет тоже это увидел.

— Черт подери, Айра, я тысячу раз говорил тебе оставить его в покое! Если ты все равно пошел...

— Почему бы тебе тогда не пойти и не зализать раны за него? — перебил Айра. — Ты же теперь всеобщая мамочка, так почему не Бенджамина? Может быть, потому что он недостоин еще одной?

Гарет молниеносно ударил его кулаком, и у Айры закровоточила губа. С резким вскриком Эли схватил старшего брата за руку, а Тиаф – младшего.

— Тихо, мальчики, — спокойно сказал Абсалом, словно такие стычки были обычным делом. — Достаточно. Айра, помой тарелки, пожалуйста. Тиаф, будь другом, проверь лошадей. Гарет, думаю, тебе хочется немного прогуляться. Бен будет рад компании.

— Еще бы он был не рад, — проворчал Айра.

Абсалом смерил его суровым взглядом.

— Хватит. Или я сам отвешу тебе пару ударов. Маэс, если Рою надо быть дома к ночи, вам пора идти.

— Да, — неловко согласился Маэс.

Забрав тарелку из рук Роя, он оставил их на земле для Айры. Взявшись за руки, они отправились в путь.

На этот раз шли в тишине. Маэс, видимо, был не в настроении трепаться – что-то другое занимало все его мысли. Они уже наполовину прошли город, когда Рой, наконец, набрался смелости спросить, что не так.

— Ничего, — неубедительно ответил Маэс и вздохнул. — Просто Бен, он, ну... иногда он уходит и... — он зло пнул камень. — Проклятье, ну почему Айре нужно было опять до него докопаться?

— Докопаться по поводу? — не удержался Рой.

Маэс пожал плечами.

— Просто... докопаться. Понимаешь? Они никогда не ладили. Прости, что тебе пришлось наблюдать, как Гарет на него взвился, но Айра сам виноват. Я имею в виду, он классный парень и все такое, но лучше бы оставил Бена в покое!

Чувствуя, что друг не слишком-то хочет это обсуждать, Рой не стал навязываться. Вскоре они миновали город, и впереди показался дом Хоукаев.

— Спасибо, — сказал Рой. — Было очень весело.

Маэс вымученно улыбнулся.

— Конечно! Надо будет устроить такое еще как-нибудь.

Он выставил перед собой кулак. Рой уставился на руку друга, не уверенный, чего от него ждут. На этот раз Маэс улыбнулся уже искренне.

— Сожми руку в кулак.

Рой послушался, и Маэс ударил его кулаком о кулак.

— Ночи, — сказал он. — Увидимся завтра.

— Ночи, — кивнул Рой.

А потом развернулся и зашел в дом, оставив Маэса одного в красных закатных лучах.

Глава 37: Оговоренное решение

На поле боя майор Лесли Грумман слышал крики солдат, внутренности которых разрывало картечью и шрапнелью. Крики умирающих в окопах и корчащихся в агонии людей. Крики пациентов, которым ампутировали конечности без всякой анестезии. Горькие всхлипы жен, дочерей и любовниц, которым говорили, что их мужчины никогда не вернутся с границы. Грумман привык к крикам, но то, что разбудило его посреди ночи, заставило сердце майора пропустить удар и похолодеть.

Риза кричала.

Грумман скатился с узкого дивана, провел рукой по редеющим волосам и кинулся к лестнице. Он споткнулся, но вовремя схватился за перила и поторопился наверх, не обратив внимания на скрипучую ступеньку. Дверь внучкиной комнаты была приоткрыта, и первым делом Грумман зажег лампы. Их свет моментально ослепил его. Когда зрение вернулось, он увидел бледного и встревоженного Роя, тщетно пытавшегося успокоить Ризу, которая прямо и неподвижно сидела в кровати и тряслась от собственных всхлипов.

Рой испуганно посмотрел на Груммана, а потом кинулся к нему.

— У нее кошмары, — отчаянно сказал он. — Она не просыпается!

— Все хорошо, сынок, все хорошо.

Сердце Груммана вновь забилось в обычном ритме. Он успокаивающе сжал руку Роя и взял Ризу на руки. Она попыталась отбиться от него, шепча что-то нечленораздельное, а потом прервалась на полуслове и закричала опять. Грумман аккуратно качал ее, отойдя к окну.

— Ш-ш-ш, Риза, малышка. Пора просыпаться. Это просто плохой сон.

Риза не ответила. Чем бы ни был этот кошмар, он не хотел ее отпускать. Грумман постучал ее по спине, твердо, но успокаивающе.

— Риза, — позвал он. — Ри-и-иза.

Она вздрогнула, вновь пытаясь вырваться из его рук. Грумман перехватил ее удобнее и продолжил укачивать.

— Риза, девочка моя. Проснись, — пропел он.

В коридоре послышались шаги, и в комнату зашел встрепанный со сна Мордред. Стоило только ему показаться в дверях, как стоявший у кровати Рой в ужасе вскрикнул.

— Нет! Нет! Не приближайтесь к ней!

К удивлению Груммана, мальчишка яростно кинулся на Мордреда, пытаясь выдворить того из комнаты. В первое мгновение зять выглядел ошарашенным, а потом нахмурился и поднял Роя в воздух. Тот запаниковал и забился в попытке вырваться. Риза все еще плакала, но теперь ее ручка схватила Груммана за край пижамы. Внучка принялась тереться лбом о его шею.

— Успокойся. Успокойся! — Мордред все пытался совладать с Роем. Наконец, зять твердой рукой шлепнул его, и тот замолк. — Спокойно. Она просыпается – смотри.

Мордред развернул Роя и указал на Ризу, которая тихо всхлипывала на руках Груммана. Он гладил ее короткие мягкие волосы.

— Вот так-то, моя горошинка. Это был просто плохой сон, не правда ли, милая?

Риза кивнула, не отнимая головы от его плеча. Грумман утешающе похлопал ее по спине.

— Моя храбрая маленькая леди. Вот так. Вот все и закончилось. Ты теперь в безопасности.

— Храбрая? Она маленькая трусишка – боится монстра из-под кровати, — Мордред почти усмехнулся.

— Чушь. Она очень смелая девочка – самая смелая из всех, кого я знаю. Вот так, горошинка, дедушка с тобой. — Грумман нахмурился. — Поставь мальчика на пол, Мордред. Ты его пугаешь.

Мордред послушно опустил Роя, и тот отбежал в другой конец комнаты, где встал так близко к Грумману, как только посмел. Он неуверенно коснулся ноги Ризы, и та глянула на него, а потом погладила по макушке. Затем она потерлась подбородком о руку Груммана и всхлипнула.

— Молодец. Мордред, почему бы тебе не спуститься вниз и не заварить чаю. А я пока уложу детей в постель, чтобы мы могли с тобой немного поговорить.

— У нас нет чая, — кисло ответил Мордред.

— Еще как есть. Я купил давеча целый килограмм. А теперь марш на кухню.

Весь вид Мордреда говорил о том, что он собирается спорить, но все-таки он вышел. Грумман притушил газ в лампах, и комната затонула в теплом оранжевом свете. Он перехватил Ризу удобнее.

— Хочешь, я уложу тебя в кровать? — спросил Грумман Роя.

Тот покачал головой:

— Я обычно остаюсь тут, пока она не уснет.

Грумман постарался сохранить нейтральное выражение лица.

— Сегодня не нужно. Я посижу с ней. А ты иди и ложись, тебе нужно выспаться. Ты смелый молодой человек, но даже тебе необходим сон. Ладно?

— Да, сэр. — Рой ласково сжал босую ножку Ризы на прощание. — Спокойной ночи.

— Ночи, — тихо всхлипнула она.

Следующий тихий всхлип заставил ее задрожать, Риза еще крепче схватилась за рубашку дедушки.

— Не волнуйся, — Грумман улыбнулся ее другу. — Я о ней позабочусь.

Рой вышел, но не без промедления. Оставшись наедине с внучкой, Грумман опустился на кровать. Усадив Ризу себе на колени, он обнял ее.

— Ты моя смелая девочка, — Грумман гладил внучку по голове и качался из стороны в сторону. — Ну и кошмар же тебе приснился.

Риза кивнула, всхлипнув.

— Хочешь рассказать дедушке про него?

Она помотала головой. Бедняжка – не хотела, наверное, даже думать об этом.

— Хочешь, я тебе спою?

Риза едва кивнула. Грумман обнял ее крепче, так что теперь мог чувствовать тепло сквозь тонкий хлопок пижамы. Прочистив горло, он начал петь колыбельную, которую так любила Лиэн в детстве. У нее была мягкая, успокаивающая мелодия, и Грумман качал внучку в ритм.

— Бай-бай, бай-бай, поди, бука, на сарай. Поди, бука, на сарай, коням сена надавай.

Риза постепенно расслаблялась, и ее железная хватка слабела.

— Кони сена не едят, все на буку глядят, баю-баюшки, бай-бай!

Риза начинала клевать носом, ее глаза закрывались. Грумман ласково стер слезы с мягкой щеки внучки.

— Поди, бука, на сарай, мою детку не пугай! Я за веником схожу, тебя, бука, прогоню.

Риза еще раз тихо всхлипнула, а потом причмокнула губами. Заснула. Грумман остановился и допел колыбельную:

— Поди, бука, куда хошь, мою детку не тревожь.

Тихо напевая мелодию, он аккуратно уложил Ризу в постель и погладил по голове, прежде чем накрыть одеялом. Внучка вздохнула и пробормотала что-то неразборчивое. Какое-то время Грумман сидел рядом, чтобы успокоить ее, если она вдруг проснется опять. Но Риза мирно спала, и он поцеловал ее в ушко.

— Баю-баюшки-баю, — тихо пропел Грумман, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

Следующей остановкой стала бывшая комната Дэвелла.

— Тук-тук. Ты не спишь?

— Нет, — послышался из-за двери низкий взволнованный голос.

После полумрака в комнате Ризы, к глубокой темноте пришлось какое-то время привыкать. Рой сидел в кровати, подтянув колени к груди. Грумман вошел внутрь.

— Я думал, ты уже уснул, — сказал он, присаживаясь на краешек постели. — Наверное, крики Ризы тебя перепугали.

— Н-нет, сэр, — благородно попытался соврать Рой. — Теперь уже не пугают, сэр, — поправился он, когда сам понял, как неубедительно это прозвучало.

— Теперь не пугают. Думаю, это значит, что такое случается не впервые?

— Да, сэр.

— Часто?

— К-каждую вторую ночь, — Рой спрятал лицо в ладонях. — Я пытаюсь успокоить ее, сэр.

— Уверен, у тебя неплохо получается. Я вижу, что ты хорошо о ней заботишься. Не уверен, что какой-либо старший брат смог бы сделать и половину того, что делаешь ты.

Рой поднял голову.

— Правда? — робко спросил он. — Но я не умею готовить и стирать одежду, и...

Грумман засмеялся, почти горько.

— Это не те вещи, которые ты должен делать.

«Хотя и успокаивать Ризу после кошмаров тоже вряд ли можно назвать обязанностью ребенка», – подумалось ему.

— Ты очень хороший мальчик, Рой, и я горжусь тобой.

— Гордитесь? Мной?

— Да, конечно. А теперь ложись и поспи. Хочешь, я тебе спою?

Рой задумчиво молчал.

— Нет. Мистер Хоукай уже наверняка заварил чай.

— Приятных снов. — Грумман погладил его по голове.

— Спасибо, сэр, — пробормотал Рой уже в полудреме.

Грумман подоткнул ему одеяло и тихо вышел из комнаты. Он попытался сосчитать ступеньки, но ошибся: переступил хорошую и встал как раз на скрипучую.

На кухне Мордред уже наливал себе кружку чая. Лампы были зажжены лишь слегка, и комната тонула в полумраке.

— Вы офицер и джентльмен, тесть. — Мордред вздохнул и сделал большой глоток чая. Прополоскал рот и блаженно проглотил. — Давно же я не пил чай.

— Я так и понял. Риза сказала, что чай слишком дорогой, и мы оба знаем, что доктор купила детям одежду не для того, чтобы избавить тебя от прогулки по магазинам. Насколько у тебя все плохо с деньгами?

Мордред кинул на него резкий взгляд.

— У меня все в порядке. Если я решил экономить, это не значит...

— Можешь врать своим друзьям, сколько хочешь, — резко прервал его Грумман. — Черт подери, можешь врать даже детям. Но не смей лгать мне, молодой человек. Ты всегда нравился мне своей честностью, и я не собираюсь дать тебе увильнуть от разговора вновь. Насколько все плохо с деньгами?

— Да сказал же, в порядке все. Если бы это было не так, думаете, дети не знали бы?

— Я думаю, они знают, но или стыдятся, или боятся рассказать мне. Мальчишка явно боится тебя до смерти.

— Боится? Он атаковал меня! Я думал, он наконец стал хорошим ребенком, но, возможно, я неправ.

Мордред вновь отпил из кружки.

— Он напал на тебя не потому что злился, а потому что был напуган. Боялся, что ты что-то сделаешь Ризе.

Грумман внимательно смотрел на Мордреда, ожидая реакции. Тот усмехнулся.

— Это абсурд. С чего бы мне как-то вредить Ризе? Она моя дочь.

— Это так. Но ты переживаешь стресс, и возможно твое терпение закончилось, и ты выместил все на них.

— Не смешите меня, — проворчал Мордред. — Это весьма странная логика.

— Возможно. Но тем не менее твоя кладовая была в печальном состоянии. Ты не покупал продуктов, и я полагаю, это поэтому Риза такая худенькая. Если ты не кормишь детей нормально, потому что тебе лень, тогда нам нужно с этим разобраться. Если же дело в том, что у тебя нет денег на еду, то решение простое.

— Я не позволю им перевести ее! — крикнул Мордред. — Вы сами сказали, что общее крыло этого чертового госпиталя – жуткое место!

— Я не это имел в виду. Хотя наша Лиэн – здоровая Лиэн – скорее бы смирилась с некоторыми неудобствами, чем со знанием, что дети голодают из-за ее дорогого содержания.

Мордред со стуком поставил кружку на стол.

— Рой Мустанг не ее ребенок.

— Возможно, нет, но Риза-то ее. А ты не удосужился как следует ухаживать за ней. Возможно, ты и старался, я не могу судить. Но честно, Мордред, если ты так стараешься, то этого недостаточно.

— Идите к черту, вы живете в тысяче километров отсюда! Кто вы такой, чтобы давать мне советы?

— Да, я живу в тысяче километров отсюда, — ответил Грумман, — но я очень переживаю за эту семью. Переживаю за Лиэн, за Ризу и Роя, и за тебя тоже. Последние месяцы были тяжелыми для всех, и мне жаль, что меня не было здесь, чтобы помочь. Жаль, что я не могу остаться, но это так. Через три дня я уеду обратно в Централ и хочу быть уверен, что у тебя есть деньги и терпение ухаживать за детьми как следует.

Мордред выглядел так, будто сейчас взорвется от злости, но вдруг его лицо осунулось, и он схватился за голову руками.

— Я не знаю, что делать.

— Позволь мне платить за Лиэн. Она моя дочь, и это я ее навещаю. Это будет честью для меня.

Мордред покачал головой.

— Она моя жена, — убито сказал он. — Я клялся, что буду с ней и в горе, и в радости, что обеспечу ее всем необходимом. Это моя обязанность, не ваша.

Грумман понимал. Это был вопрос гордости, а для людей вроде Мордреда это самое главное. Любое предложение обеспечивать Ризу встретит тот же ответ. Уже не впервые за эту ночь он был рад присутствиюсироты в доме.

— А как насчет мальчика?

— Что насчет него?

— Ты позволишь мне забрать его?

Мордред недоуменно нахмурился.

— Что? Вы не можете утащить его в Централ! Он нужен здесь.

— Да? — притворился удивленным Грумман. — А мне казалось, что он тут просто еще один голодный рот.

Мордред неловко отвел взгляд.

— Не только. Он ухаживает за огородом.

— И прекрасно с этим справляется. Ладно, могу я по крайней мере вложиться в его содержание? Мальчишка мне нравится, и я бы хотел помочь превратить его в полезного члена общества. Как насчет ежемесячной стипендии, чтобы сгладить наличие третьего голодного рта в семье?

— Какой такой стипендии? — Мордред прищурился.

— Я думал, что-нибудь вроде сорока тысяч сен в месяц.

Но Мордреда было не провести:

— Это как раз содержание Лиэн. Мальчишка не стоит сорока тысяч сен в месяц.

— Тогда как насчет десяти? Пожалуйста, Мордред. В качестве услуги мне, возьми эти деньги.

— Нет, — Мордред нахмурился. — Мне не нужны ваши деньги.

Он лгал, и оба это знали. Мордреду нужны были деньги, и очень сильно.

— Семь тысяч? — попробовал Грумман.

— Семь тысяч... пригодятся, — тихо ответил Мордред. — Ризе нужны новые туфли. Хорошо. Если вам так хочется, вы можете вложиться в содержание и обучение мальчишки. Семь тысяч сен в месяц.

Грумман улыбнулся.

— Договорились. Спасибо, мистер Хоукай.

— Не опекайте меня, — проворчал Мордред. — Оставьте в покое меня и остатки моей гордости.

— В этом нет ничего постыдного. Между членами семьи не бывает долгов, и хочешь ты того или нет, мы семья. Ты женился на моей дочери, и породнился и со мной, а я тоже могу быть очень упрямым. — Грумман встал. — Спокойной ночи, Мордред. Завтра поговорим еще.

Он вышел из кухни, задержавшись на долгое мгновение в коридоре, где задумчиво подкручивал усы. Еще одна проблема была решена, но это не успокаивало. Финансы – лишь капля в море, и не самая большая. Стипендия смягчит положение дел для Мордреда, но если он и правда бил детей (а у Груммана не было тому доказательств), это никак не улучшит их жизнь.

Однако это было уже хоть что-то, не так уж мало для краткого отпуска по семейным обстоятельствам.

Глава 38: Слишком сильное искушение

Рою хотелось, чтобы дедушка Ризы остался навсегда. Ему безумно нравилась одна лишь приятная компания мистера Груммана, не говоря уже о том, как тот заботился о Ризе и как вкусно готовил – ни разу не забыв, что подошло время кушать. Теперь у нее всегда было, с кем пообщаться, а мистер Хоукай мог спокойно работать в своем кабинете. У Роя словно гора упала с плеч. Когда настала пора уезжать, Риза умоляла мистера Груммана остаться. Слезы подруги печалили Роя.

Мистер Хоукай был в лучшем расположении духа, и теперь только изредка запирался в кабинете. Он продолжил уроки, а также потихоньку помогал Ризе учиться читать и писать. Хотя завтраки и большинство обедов все еще проходили без него, мистер Хоукай частенько готовил ужин. Дела с кладовой тоже обстояли гораздо лучше: теперь у них было достаточно молока, мясо на ужин и чай. Рой вновь забывал о маленьком голодном монстре в своем животе, тихо урчащем днем и рокочущем ночью. А что еще важнее, Риза вновь могла хорошо есть, и осунувшееся выражение больше не посещало ее личико.

Правда, ночные кошмары мистер Грумман победить не смог. Риза все еще просыпалась раз в несколько ночей, крича и плача от ужаса, пока воображение держало ее в заложниках, не давай проснуться.

Дверь в комнату Дэвелла теперь всегда оставалась открытой, чтобы Рой мог первым услышать Ризу. Последнее время мистер Хоукай перестал обращать внимание на ее крики. Рой был только рад, но все еще боялся, что тот вновь рассердится и сделает что-нибудь беззащитной девочке. Он не знал, как успокоить Ризу во время кошмаров, но считал своим долгом охранять, пока та не проснется, а потом укладывать спать опять.

Так прошло две недели, и лето стало потихоньку клониться к зениту. Следующее примечательное событие случилось в субботу днем.

Рой как раз закончил вновь сажать редис. Маэс, обычно помогавший семье на рынке утром по субботам, пришел вскоре после обеда с широкой улыбкой и тремя грушами. Теперь Риза сидела за своим столиком-пнем, очень аккуратно кушала спелый фрукт и печально наблюдала за Роем и его другом, которые весело болтали, устроившись на траве со своим угощением.

— Хочу однажды повидать запад, — сказал Маэс. — Я слышал, Западный город – интересное местечко. Да и природа там совсем другая: сосновые леса, холмы и все такое. А ты бы хотел куда-нибудь отправиться?

— Не очень. — Рою нравилось и на этом месте. — Разве тебе не хочется жить в доме?

— И готовить в печи? Спать в постели? Выглядывать за дверь и видеть одно и то же до конца своих дней? Нет уж, спасибочки! — рассмеялся Маэс. — Скука смертная. Я хочу путешествовать к новым неизведанным местам и видеть то, что никто не видел до меня. Конечно, ремесленничество – это хорошо, но это странствия по одним и тем же городам каждый год, к одним и тем же людям – только старше и ограниченнее, чем в прошлый раз. Я хочу поехать на восток, чтобы повидать пустыню и, возможно, Син, а еще хочу на запад к лесам, и однажды я точно отправлюсь на север, увижу горы Бриггса, посплю в иглу и поем сырой рыбы на завтрак.

— Сырая рыба жутко невкусная.

— А ты откуда знаешь? Пробовал, что ли?

— Да.

Иногда Рою казалось, что он пробовал абсолютно все. Сейчас ему вспомнился ужасный, едко пахнущий кусок форели, который он вытащил из ведра торговца рыбой в каком-то большом городе далеко отсюда. Содрогнувшись, Рой откусил сладкую грушу.

— Спорю, в мороженом виде она вкусная. В любом случае, я бы хотел попробовать. Было бы забавно потом рассказывать об этом.

— Но разве путешествовать не одиноко? — спросил Рой.

Он помнил свою жизнь до того, как попал в дом Хоукаев, полной ужасного одиночества, неопределенности и страданий.

Маэс загоготал, закинув голову.

— С такой толпой, как у меня? Никогда! Конечно, есть одна проблема – приходится оставлять друзей. Ну, друга. Но если бы ты отправился со мной, было бы здорово!

— Я не могу, — мрачно ответил Рой. — Я нужен Ризе. И кто будет приглядывать за огородом?

— Да пусть сорняки за ним приглядят! — безжалостно сказал Маэс, махнув рукой, словно хотел отогнать аккуратные ряды овощей, греющихся на солнце. — И Риза тоже может отправиться с нами. Она будет спать в моем гамаке, и тогда папе придется сделать мне новый!

— Нет! — крикнула Риза. — Мне нужно остаться здесь! Иначе мамочка не будет знать, где меня искать, когда вернется!

Маэс улыбнулся ей.

— Не переживай, я просто шучу. Обещаю, что не буду тебя красть. Мы ремесленники, не предсказатели. Вот они крадут детей, — шепнул Маэс в сторону, и Рой понадеялся, что Риза не услышала. У нее и так было достаточно проблем со злобными утками и огненными монстрами, или кто там приходил к ней в кошмарах.

Маэс доел грушу, выкинул черенок в высокую траву и облизал пальцы.

— У папы опять шило проснулось. Спорю на что угодно, мы опять уедем, даже не дождавшись следующего месяца. Я пытался убедить его остаться до конца лета, чтобы я закончил этот год в школе, но не думаю, что он купился.

— Мисс Струби все еще работает учительницей?

— Все еще работает мучительницей, хочешь сказать? Да. Лично я считаю, что она застряла там навсегда. Не могу представить ее замужем. — Он с зевком повалился на спину, заложив руки за голову, и уставился на пушистые облака. — Интересно, заставят ли меня пойти в школу осенью. Я же почти ее закончил. Гарет очень хочет, чтобы я все-таки закончил, но я не знаю, что папа думает о... а что это?

Маэс указал на густую листву вяза в углу сада. Рой не смог разглядеть там ничего особенного.

— Ты про что?

— Про ту деревянную штуку.

— Это называется дерево, — снисходительно ответила Риза, отвлекшись от груши.

— Да знаю я, что это дерево, но что это там на нем?

Что бы там ни было, Рой не мог это разглядеть. Он прилег, пытаясь смотреть туда же, куда и его друг. На дереве виднелись балки и подпорки домика Дэвелла.

— А, туда нельзя.

— Выглядит как домик на дереве.

Глаза Маэса зажглись интересом. Он вскочил на ноги, подошел к вязу и принялся разглядывать переплетение ветвей.

— Это Дэвелла. Там опасно, — предупредила Риза.

— Да и лестницы все равно нет, — добавил Рой, указывая на ствол дерева.

— Но часть-то еще висит.

Маэс задумчиво нахмурился, склонив голову к плечу, а потом дотронулся до самой нижней ступеньки. Она была чуть выше уровня его глаз.

— Интересно... Иди сюда.

— Зачем? — осторожно спросил Рой, но все-таки подошел.

Маэс встал на колени.

— Взберись мне на плечи, и я тебя подсажу.

— Риза говорит, там опасно, — покачал головой Рой.

— Ой, да что она знает? Ей четыре! Давай, разве тебе не интересно увидеть, что там? Хотя бы чуть-чуть?

— Я не хочу, — сказал Рой, но это была не совсем правда. Теперь, после слов Маэса, ему действительно стало любопытно.

— Хочешь-хочешь! — Маэс выгнул спину. — Давай, вставай мне на плечи.

Рой забрался по его спине и, несмотря на дрожащие колени, поставил ноги на плечи друга, держась за ствол дерева. Маэс взял его за щиколотки.

— Готов? Раз, два, три – оп!

Маэс встал, и теперь самая нижняя ступенька была чуть выше ноги Роя. Он помедлил.

— Быстрее! — проворчал Маэс. — Ты тяжелее, чем выглядишь!

Рой торопливо встал на лестницу. Ужас на мгновение затопил его, когда Маэс отступил назад, но потом инстинкт взял свое, и он взобрался наверх, на дощатый пол.

— Отлично! — радостный голос Маэса донесся снизу. — Теперь, дай-ка я...

Послышалось шуршание ног о ствол, пыхтение и затем победоносный смех. В следующий момент Рой увидел лицо друга, выглядывающее из-под края домика. Маэс забрался наверх и сел с удовлетворенным вздохом.

— Ни секунды не сомневался, что смогу! — самодовольно сказал он и огляделся. — Тут мило.

Домик подпирался тремя самыми большими ветвями старого вяза. Полутораметровые стены стояли на севере и западе, поддерживая плоскую крышу, способную укрыть от дождя и ветра. Две другие стороны раньше огораживались метровыми перилами, но южные были сломаны, словно что-то тяжелое их снесло. В углу стояло два ящика из-под яблок. Повернутые на бок, они служили полками.

— Эй! Эй! — послышался раздраженный голос снизу. Рой подполз к краю и посмотрел туда. Риза подбоченясь стояла у подножия дерева и смотрела вверх. — Я тоже хочу наверх!

Маэс приблизился к Рою.

— Ты слишком маленькая, — сказал он.

— Ты подсадил Роя! — ответила Риза. — Спустись обратно и подсади меня тоже!

Маэс покачал головой.

— Ты упадешь. Ты слишком маленькая, чтобы лазать по деревьям.

— Но я хочу подняться! Рой, дай мне подняться!

— Может, ее занести на спине? — робко предложил Рой.

— С ума сошел? Я едва могу забраться сам, я не смогу затащить еще и ее! — Маэс повернулся и крикнул вниз: — Прости. Придется тебе подождать, пока подрастешь!

Повелительное выражение лица Ризы дрогнуло.

— Рой? — несчастно сказала она. — Я тоже хочу поиграть...

Роя больно укололо чувство вины.

— Ты не можешь. Извини...

Риза прищурилась и сжала зубы.

— Ну и ладно! Ладно! Я все равно не хочу там играть. Это домик Дэвелла, и там опасно!

Сердито фыркнув, она решительно ушла. Рой откатился от края, чувствуя себя не в своей тарелке. Он не был уверен, мучили ли его угрызения совести из-за обидевшейся Ризы или страх высоты.

— Эй, смотри! — Маэс резво переполз к ящикам.

Подняв коробку с корабликом на крышке, он открыл ее. Внутри оказались различные сокровища: раковины улиток, гладкая черная галька, старый шарикоподшипник, ферзь, пять бабок, нить и палка в форме буквы «У» с прикрепленной к ней резинкой.

— Классно! — Маэс взял в руки непонятную штуку.

— Что это?

— Рогатка, конечно! — Маэс положил один из камешков на резинку, а потом прицелился куда-то вверх в ствол дерева и выстрелил. Камень пролетел сквозь густую листву, и через пару мгновений снизу донесся вскрик.

Маэс нахмурился.

— Черт. Надеюсь, я не задел ее. Эй, малышка? Ты в порядке?

— Твой камень разрушил мой замок! — раздался сердитый голос Ризы. — Я пойду в дом!

Маэс вздрогнул и виновато пожал плечами.

— Хорошая рогатка. Интересно, где он нашел такую резинку.

Рой не знал. Ему хотелось поскорее убраться отсюда: домик был слишком высоко. Рой не любил высоту и к тому же хотел пойти извиниться перед Ризой. Но Маэс явно был не прочь задержаться тут подольше.




Задняя дверь с грохотом захлопнулась, и раздраженные шаги стали приближаться к кабинету. Мордред оставлял его приоткрытым, чтобы легкий сквозняк проветривал душную от летней жары комнату. Риза толкнула дверь и вошла внутрь. По большому кругу обойдя отца, она направилась к холодному коврику, где лежали грифельная доска и карандаш. С сердитым вздохом усевшись, дочь принялась выводить свое имя.

Мордред развернулся на стуле.

— В чем дело?

Риза замерла, подняв осторожный взгляд на него. Мордред подавил свое раздражение. Конечно, он никогда не расспрашивал детей, когда те тихонько приходили сюда делать уроки, но это не повод бояться. Нахмурившись, Мордред повторил вопрос.

— Мне не нравится снаружи, — прошептала Риза. Ее нижняя губа дрогнула, и дочь глянула на дверь, словно жалела, что вообще пришла сюда.

— Почему?

Теперь причина раздражения Мордреда сменилась: одно из условий присутствия этого оборвыша, друга Роя, в саду – они не станут прогонять ее со двора.

— Мальчишки нечестно играют?

Риза покачала головой и отползла чуть назад, все так же сжимая в руке карандаш.

— А что тогда они делают?

— Они не дают мне подняться, — воскликнула Риза. Ее злость, наконец, пересилила абсурдные опасения. — Они сидят в домике Дэвелла и говорят, что я слишком маленькая! Я не маленькая! Не маленькая!

Мордред мог бы посочувствовать дочке, готовой вот-вот заплакать сердитыми слезами, если бы не слышал ее слова так четко и ясно. Забытый страх шевельнулся в его сердце.

— В домике на дереве? Они в домике на дереве?

Риза яростно кивнула, встревоженная напряжением в его голосе. Мордред вскочил на ноги и выбежал из комнаты, лишь краем глаза заметив, как дочка взволнованно поторопилась за ним.




— Ой, — сказал Маэс, когда по двору разнесся грохот резко открывшейся двери.

Рой подполз к краю домика. Сквозь листья было видно мистера Хоукая, несшегося к дереву, и едва поспевавшую за ним Ризу. Она больше не выглядела сердитой, только испуганной. А ее отец явно был в гневе.

— Мальчики! — крикнул он. — Сейчас же слезайте оттуда!

— Ой, — глупо улыбнулся Маэс. — Думаю, у нас неприятности.

Рой ничего не мог поделать с собой. Его начало трясти, и пришлось крепко зажмуриться, чтобы испуганные слезы не потекли по щекам. Только все начало налаживаться, и мистер Хоукай был таким добрым и тихим... Почему, ну почему все опять должно испортиться? Рою не хотелось неприятностей. За ними обычно следовало наказание.

— Эй, эй, спокойно. Не переживай. Есть план. Мы просидим тут до ночи, а потом спустимся и убежим!

Рой недоверчиво посмотрел на друга. Это был самый худший план на свете! Неподчинение только ухудшит наказание, а если убежать, то мистер Хоукай выйдет из себя!

— Рой Мустанг, я сказал, немедленно спускайся!

Рой плотнее прижал колени к груди и закачался из стороны в сторону. У мистера Хоукая был такой злой голос! У Роя, и без того нервничающего из-за высоты, сдали нервы. Он не мог думать. Не мог двигаться.

— Думаю, ему слишком страшно спускаться, сэр, — ответил Маэс. — Извините?

Снизу раздались едва слышные проклятья, и мистер Хоукай отошел куда-то в сторону. Маэс, извернувшись, следил за ним взглядом.

— Что он делает? Он присел. Он что, собирается...

Вдруг снизу грянула вспышка, и Маэс ошарашено вскрикнул, когда изгородь изогнулась вокруг дерева и сложилась в лестницу. Мистер Хоукай обошел вяз и стал подниматься по ней, держась за ствол.

— Черт, он поднимается! — воскликнул Маэс. — Надо бежать сейчас!

Он рванул к восточной стороне домика и прыгнул. Мистер Хоукай что-то крикнул, а Риза заверещала. Маэс с невероятным треском исчез в кустах.

Забыв про свой страх, Рой подполз к краю, чтобы посмотреть, что случилось с его другом. Он умер?

Послышалось шуршание, и Маэс выкатился с другой стороны изгороди прямо в густую степную траву. Его нос кровоточил, рубашка порвалась о ветви, а очки висели на одной дужке – левая линза треснула, а правая выпала. В остальном он выглядел в порядке и даже ухмылялся.

— Рой? Ты идешь?

Мистер Хоукай, остановившийся на середине лестницы, бросил на Маэса яростный взгляд.

— Пошел вон! — заорал он. — И чтобы духу твоего здесь не было, чертов хулиган! Ничтожное цыганское отродье! Я тебя освежую, если еще раз сунешься сюда!

Глаза Маэса расширились, и он рванул через поле. Рой смотрел другу вслед, ошарашенный и неподвижный, пока твердая рука не схватила его за лодыжку. Мистер Хоукай, наконец, добрался до домика и теперь, мрачно нахмурившись, смотрел на Роя.

— Или сюда.

Его голос звучал совсем недружелюбно. Рой подчинился, не в силах противостоять. Мистер Хоукай поднял его на руки и принялся спускаться, все так же опираясь о ствол. Риза огромными глазами наблюдала за ним.

— П-папа? — осторожно позвала она, протягивая руку, чтобы дернуть его за штанину.

Но тот, казалось, не слышал ее. Мистер Хоукай небрежно поставил Роя на землю и взял за руку.

— Внутрь, — рявкнул он и потащил его к дому.

Рой бросил отчаянный взгляд через плечо, пытаясь поспевать за широкими шагами мистера Хоукая. Почему Маэс убежал? Обычно он бы не оставил его разбираться со всем в одиночку. Почему же тогда он убежал?

Чувствуя себя преданным, Рой позволил заволочь себя на веранду. Мистер Хоукай сильно толкнул его, так что пришлось выставить руки, чтобы не удариться о пол. Спустя мгновение дверь была закрыта на щеколду, чтобы Риза не могла войти следом. Если бы не стол, Рою удалось бы отползти в сторону. Но пришлось просто закрыть глаза и приготовиться к тому, что сделает рассерженный мистер Хоукай.

Глава 39: Чистилище для ребенка

Маэс понял, что попал в переплет, когда оказался в лесу около реки. Бежать изо всех сил по степи было достаточно просто, спасибо папиному чувству направления и отсутствию препятствий. В лесу так не получалось. Все размылось в смешение коричневого, зеленого и слепящего белого. Маэс пытался идти на ощупь, но не мог держать прямой курс. Уже спустя минуту у него закружилась голова, и он совсем потерялся.

Маэс прислонился к дереву и достал сломанные очки – сломанные, черт подери, Эли убьет его! — из нагрудного кармана. Через пару мгновений он разобрался, как их держать, а потом как мог, выгнул дужки обратно и надел.

Стало немножко лучше. Правый глаз все еще видел хаотичные кляксы, но перед левым раскинулась ясная, хоть и слегка разбитая, картинка. Теперь основной проблемой было то, что Маэс не мог оценить расстояние. Чем дальше шел, тем больше получал ветками по лицу. При этом он мог поклясться, что они были в метре от него!

К тому же, калейдоскоп в правом глазу никак не помогал ориентироваться. Маэс закрыл его рукой и продолжил неуклюже продираться сквозь лес.

Что-то просвистело в воздухе и завершило свой полет мягким стуком. Маэс замер, узнав звук, и огляделся в поисках источника. В двух или трех метрах от него из ствола дерева торчал блестящий кинжал с рукоятью в форме буквы «Т», обернутой черной кожей.

— Бен! — вскрикнул Маэс. — Я мог без головы остаться!

Из-за одного из деревьев вынырнул самый старший из братьев.

— Я целился в белку, — спокойно сказал Бен.

— Да, но... — Маэс покачал головой. — Наверное, я должен был трижды подумать, прежде чем появляться так внезапно из ниоткуда.

Бен пожал плечами и направился к дереву, чтобы забрать свой кинжал. Проведя пальцем по лезвию, брат достал из кармана точильный камень и, сплюнув на него, любовно провел им по стали. И только затем оглядел Маэса с головы до ног.

— Что случилось? — как обычно монотонно спросил он. — Очередная драка?

— Нет, я... Я спрыгнул с домика на дереве, — слегка стесняясь, сказал Маэс. В его голове тут же всплыла причина побега. — Я устроил Рою кучу неприятностей! Алхимик изобьет его, ты должен пойти со мной и все объяснить!

Бен задумчиво посмотрел на него. Маэс невольно рассердился. Он понимал, что брат – человек медлительный, предпочитающий взвесить все доводы и только потом делать что-либо. Гарет рассказывал, что когда-то он был импульсивным и решительным, никогда не боялся делать то, что нужно, но Маэс никогда его таким не видел.

— Почему же ты не остался, чтобы объяснить все самостоятельно? — наконец, спросил Бен.

— Он велел мне проваливать. Знаешь, он выглядел так, словно готов был убить, и я подумал, что лучше пойти за подкреплением... ты же не думаешь, что он убьет Роя? — внезапно испугался Маэс.

Любой другой брат засмеял бы его, но Бен лишь пригладил тонкую бороду и закрепил кинжал на поясе рядом с остальными.

— Обычно люди не убивают своих детей.

— Но Рой не его ребенок! Он просто живет там, и... черт, мне лучше вернуться.

Маэс развернулся слишком быстро, и сломанные очки соскочили с носа. Левая линза с треском развалилась на кусочки, и повисла тишина... Маэс тревожно замер, а Бен задумался.

— Похоже, никуда ты не пойдешь, пока Эли не подберет тебе новые очки, — сухо сказал брат и взял его за руку. — Пошли, я доведу тебя до лагеря. Проживем и без свежей дичи сегодня.

— Н-но... — Маэс знал, что без очков он никуда не доберется, но кто-то же должен был помочь Рою. — Мне нужно вернуться и объяснить. Это все моя вина.

— Объяснишь, когда вновь будешь видеть, что происходит вокруг. Не переживай. Твой друг будет в порядке.

— Но он был так зол... — слабо возразил Маэс, спотыкаясь, но следуя за Беном сквозь лес.

— Не так зол, как будет Эли, когда он увидит, что ты сломал еще одни очки.

Маэс с изумлением понял, что угрюмый брат попытался приободрить его шуткой. Пытаясь успокоиться, он закрыл глаза, отгораживаясь от хаоса неразличимых пятен, и позволил Бену вести себя вперед.




Риза увидела голубую вспышку в окне комнаты Роя и вздрогнула. Папа делал свою алхимию. Почему в комнате Роя? Риза вновь задрожала. Ей было одиноко на улице, рядом с поломанной изгородью и странной лестницей у дерева, но дверь оказалась заперта, и Риза не могла зайти в дом. Ей было страшно. Она никогда не оставалась снаружи вот так, без возможности попасть внутрь. А что, если начнется дождь? Риза посмотрела на ясное небо. Что, если папа забудет впустить ее до ночи? Если будет слишком занят своей алхимией в комнате Роя (почему он делает ее там?) и вообще никогда не вспомнит о ней?

Ризе чуть не плакала. Она не хотела говорить папе о том, что Рой и Маэс забрались в домик на дереве. Знала же, что они попадут в неприятности, но папа обманул ее! Он заставил ее рассердиться, и слова сами вырвались. Теперь Рой внутри, а она снаружи одна-одинешенька, и всем плохо.

На дороге раздались чьи-то шаги. Риза оббежала дом и выглянула из-за забора. Это шел лысый мужчина в круглых очках. Он повернулся к подходной дорожке и улыбнулся, увидев Ризу.

— Добрый день, маленькая леди. — У него была добрая улыбка, и он выглядел знакомо. — Ты, наверное, мисс Хоукай.

— Я Риза, — застенчиво ответила она. — А вы дедушка Маэса?

Мужчина засмеялся.

— Нет, мэм, я его папа. Я слышал, у него сегодня были неприятности.

Риза кивнула. Папа Маэса ушел, и она больше не могла его видеть, а потом раздался стук в дверь. Затем тишина, и новый стук. Наконец, папа Маэса вернулся к забору и присел, чтобы оказаться на уровне с Ризой.

— Твой папа дома?

— Он внутри, — кивнула она. — Я...

Дверь открылась, и папа Маэса отклонился, чтобы посмотреть, кто там.

— О, мистер Хоукай. Абсалом Хьюз, к вашим услугам.

— Вы разговаривали с Ризой? — раздался холодный голос папы.

— Да. Она очень милая молодая леди.

— Риза, внутрь, — позвал папа.

Риза неумело открыла калитку и обошла дом. Папа выглядел очень злым, а его рукава были закатаны. Он отступил, пропуская ее внутрь, и посмотрел на гостя.

— Чего вам нужно?

Папа Маэса поправил очки и грустно улыбнулся.

— Я слышал, мой сын и ваш сын попали в переделку сегодня. Я пришел поговорить.

Папа прищурился.

— Мустанг мне не сын.

— Он мой, — осторожно вставила Риза, невольно удивившись, как звучал ее голос.

— Тем не менее, он живет в вашем доме, и я слышал, что Маэс спрыгнул с вашего дерева, — мягко сказал папа Маэса. После краткой паузы он добавил: — Можно войти?

Папа взял Ризу за запястье, резко кивнул и прошел в гостевую комнату. Папа Маэса последовал за ним, вежливо закрыв дверь за собой.

— Садитесь, — недружелюбно сказал папа.

Он поправил свои штаны – у него не было ремня – и сел в кресло. Папа Маэса устроился на диване. Риза отступила в дальний конец комнаты, прижавшись спиной к серванту. Она не знала, можно ли ей было уходить. Но теперь дверь близко, и если отец разозлится, можно успеть убежать.

Папа Маэса устроился удобнее, пытаясь сохранить дружелюбное выражение лица, несмотря на то, что ему явно было некомфортно.

— Полагаю, будет лучше, если я расскажу вам, что Маэс сказал мне.

— Полагаю, да, — резко ответил папа.

— Кажется, он предложил им забраться в домик на дереве. Ваша дочь предупредила, что это опасно, но Маэсу было любопытно, и он уговорил Роя – Маэс уверял меня, что это его собственная идея. Когда вы вышли из дома, то были, гм, по понятной причине рассержены, узнав, что они играют там. Видимо, вы... — папа Маэса неловко почесал шею. — Вы сделали что-то с изгородью? Потом Маэс выпрыгнул из домика, вы велели ему не возвращаться, и он убежал за помощью. Он... он был уверен, что вы собираетесь навредить Рою.

Риза невольно вздохнула и съежилась у серванта, когда папа раздраженно взглянул на нее.

— Это просто смешно, — мягко сказал он, развернувшись обратно. — Я был зол, да, и его ждет наказание за игры в домике и непослушание, когда я велел спуститься, но никто не собирается ему вредить.

— Я рад. Маэс очень расстроился: ему не хочется, чтобы друг пострадал за его идею. Так что я пообещал, что приду сюда и поговорю с вами.

— Может, это и была идея вашего сына, но Рой знает, что домик на дереве опасен. Он не должен был позволить вашему сыну уговорить себя на эту авантюру, и заслуживает наказания.

Папа Маэса прыснул. Ризе показалось, что ему слегка неудобно.

— Ну ладно, они не хотели ничего плохого, и никто не пострадал. Конечно...

— Позвольте мне вам объяснить, — мрачно сказал папа. — Два года назад мой сын упал из этого домика и сломал шею. Я считаю, что сегодняшний инцидент выходит за рамки безобидной мальчишечьей проделки. Они могли серьезно пострадать или даже умереть. В домике опасно, и я специально убрал нижние ступеньки, чтобы никто не мог забраться туда вновь. Даже моя четырехлетняя дочь достаточно умна, чтобы понимать это, и я не собираюсь спустить Рою с рук такое непослушание. Как вы воспитываете своего ребенка – конечно, дело ваше, но воспитание Роя – моя обязанность.

Отец Маэса все больше и больше бледнел, слушая рассказ. Риза задумалась, боялся ли он папу тоже.

— Понятно, — сказал отец Маэса, протирая очки платком. — Мне очень жаль. Я не знал, что так умер ваш сын, мистер Хоукай, и Маэс тоже не знал. Я прослежу, чтобы он понял, что играл с огнем, и как следует его накажу. Этого больше не случится.

Папа сжал зубы и сверкнул глазами.

— Определенно, нет. Ваш сын не самый лучший друг для Роя. Он очень впечатлительный и очевидно не может постоять за себя. И это не первый раз, когда они попадают в неприятности вместе, но я намереваюсь проследить, чтобы это был последний. Рою... запрещено общаться с вашим сыном, и я буду очень благодарен, если вы велите ему держаться подальше от моего дома.

Глаза папы Маэса расширились от удивления. Потом он слегка улыбнулся.

— Я согласен, что их нужно научить, что так нельзя – уверен, хватит запретить им видеться на день или два. В конце концов, они стали лучшими друзьями, и я не могу говорить за Роя, но это разобьет Маэсу сердце, если...

— Если вы не удержите его, я его прогоню! Не хочу видеть кого-то вроде него рядом с моей семьей. Я ясно выражаюсь?

Папа Маэса поднялся и расправил плечи.

— Весьма. Я тоже уверен, что не хочу, чтобы мои дети общались с семьей вроде вашей. Хорошего дня. Пожалуйста, не провожайте, я сам найду выход.

Он развернулся и вышел. Только проходя мимо Ризы, улыбнулся и вежливо сказал:

— Было приятно познакомиться, мисс Хоукай.

Папа что-то прошипел и ударил кулаком по подлокотнику. Риза аж подпрыгнула. Папа был зол, и это пугало ее. Только бы ей удалось выскользнуть за дверь незамеченной...

— Риза, — сурово сказал папа, погрозив ей пальцем. — Послушай меня. Рой в своей комнате. Он наказан, и ему нельзя разговаривать с тобой. Держись от него подальше, или у вас обоих будут неприятности. Понимаешь?

Риза яростно закивала. Папа внезапно обратил на нее все свое внимание, а ей этого не хотелось. Она готова была убежать и спрятаться.

— Хорошо.

Он поднялся на ноги и прошел мимо нее, громко хлопнув дверью кабинета.

Пару мгновений Риза так и стояла, прислонившись спиной к серванту и дрожа. Когда оцепенение спало, она поспешила на кухню и присела у ящика, где печь закрывала ее от огромной пустой комнаты. Спрятавшись, Риза уткнулась лицом в мягкий передник и тихо заплакала. Папа злился, Рой был наказан, дедушка уехал, и она осталась совсем одна.

Риза очень скучала по мамочке.




Четверо братьев сидели вокруг костра и тихо переговаривались. Гарет помешивал кастрюлю с мареной, где плавал кусок кожи. Эли собрал вокруг себя все фонари и работал над новыми очками для Маэса. Тиаф чистил зубы еловой иголкой. Айра нарезал материал для перчаток, раздраженный грядущей необходимостью работать с Маэсом. Абсалом Хьюз не любил телесных наказаний – назначение отработки казалось ему более эффективным методом.

— Не знаю, что он сказал, но папа в гневе, — прошептал Тиаф, оглянувшись через плечо.

Папа прохаживался около лошадей, бормоча по паре слов каждой. Искры в его трубке пускали красные отблески на губы и нос, и глаза ярко блестели в сумраке.

— Сукин сын наверняка изошелся высокомерием: сын цыгана недостаточно хорош, чтобы играть с моими детьми, — Айра усмехнулся. — Проклятые алхимики думают, что они как приемные дети Фюреру. Маэс прекрасно обойдется и без этого сопляка.

— Тихо! — Гарет оглянулся через плечо на маленькую повозку, откуда пару мгновений назад доносились горькие всхлипывания. — Ему нравится этот мальчишка – это практически единственный друг Малыша, у которого нет черных волос, зеленых глаз и очков... без обид, Эли.

— Конечно, — откликнулся тот. Он подул на токарный станок, и в костер полетели крупицы стекла, сверкающие, словно искры. — И Рой не так плох, Айра. Судя по словам доктора, мистер Хоукай подобрал его с улицы. Он практически неуч и тощ, как палка. Думаю, это подстрекает в Малыше желание прикрывать и защищать.

Тиаф фыркнул.

— Полагаю, он унаследовал эту черту от тебя?

— Я сказал, прикрывать и защищать, не очаровывать и завоевывать, — весело ответил Эли. — Если кто и последует по стопам отца, то я ставлю на Маэса.

— Станет цыганом с толпой сыновей-хулиганов? — захохотал Айра.

— Нет, тупица. Счастливо женатым с полудюжиной детей, — ответил Эли.

Айра нахмурился.

— Вдовцом с полудюжиной детей.

— Хватит, — сурово сказал Гарет. — Ты и так уже достаточно наделал дел. Если Бен опять выйдет из себя, Малыш даже не успеет все поправить, потому что мы переедем быстрее, чем капрал придет нас выгонять.

— Что Бенджамин делает по вечерам не имеет ничего общего с...

Тиаф закрыл ему рок рукой.

— Остынь, Айра. Давай лучше разберемся с Маэсом и его проблемами, ладно? — Он глянул на Гарета. — Думаешь, мы должны попробовать помириться с алхимиком?

— Я знаю, что Малыш разбит, но даже если он сделал глупость, это не значит, что ему нужно терять своего друга из-за этого. Выждем пару дней, чтобы все устаканилось, а потом посмотрим по обстоятельствам. Договорились?

— Не думаю, что папа согласится на такое, — сказал Эли. — Ты знаешь, каким он бывает. Мужик обидел его золото, и теперь он и близко не подпустит Маэса к нему.

— Позволь мне позаботиться о папе. А вы пока сидите тихо, чтобы у нас тут не собралась толпа злых горожан, требующих, чтобы мы уехали пораньше. Эли, тебя это касается в первую очередь.

Главный сердцеед семьи лишь усмехнулся.

— Никаких разгневанных мужей, отцов, братьев или дядь. Понял, шеф.

— Тиа, зазови побольше заказчиков, чтобы мы могли тут задержаться по работе. Айра, ты держись подальше от Бена.

— Да, Мамочка, — пробормотал хмурый Айра.

— Отлично. — Гарет снял свою кастрюлю с огня и поднялся на ноги. — Пойду посмотрю, не спит ли Маэс.

Остальные трое остались ждать. Естественно, уже спустя минуту он вернулся, качая головой.

— Плакал, пока не уснул, — мягко сказал Гарет, со вздохом опускаясь на свое место, и оглядел братьев упрямым взглядом. — Не знаю, почему, но этот парнишка очень для него важен. И мы поможем им разобраться со всем этим, слышите?

В кругу вокруг костра поднялся согласный шепоток.




Полураздетый Рой лежал на животе на кровати Дэвелла. Слезы боли, унижения и отчаяния уже давно высохли. У него больше не осталось сил плакать. Он только и мог, что лежать, чувствуя пульсацию в спине, попе и бедрах, куда его ударял мистер Хоукай, и думать, что мир кончился.

Ему больше нельзя было видеться с Маэсом. Мистер Хоукай очень ясно это объяснил. Рою нельзя было даже заговаривать с ним. А еще ему запрещалось играть во дворе и даже просто выходить на улицу, если он не шел полоть огород или по делам мистера Хоукая в город, но Рою было все равно. Без Маэса сад утратил всю свою прелесть.

Если его поймают смотрящим в сторону «этого слоняющегося сопляка», то вышвырнут из дома. А еще между всеми этими ультиматумами мистер Хоукай выдал тираду о дисциплине, послушании и как они, черт подери, могли оба умереть! Еще он задавал невозможные вопросы: неужели Рой хотел сломать позвоночник и остаться калекой до конца дней? Хотел умереть? Хотел, чтобы Риза рыдала над его гробом, который положат в могилу на холме? Ему вообще пришло в голову, какой глупой и опасной была вся эта затея с домиком?

Рой, запинаясь, отвечал «да, сэр» и «нет, сэр», когда момент казался подходящим. А мистер Хоукай все тряс и тряс его за плечи, так что зубы стучали, и бил по лицу. У Роя все еще звенело в ушах от ударов, которые последовали за его попыткой объяснить, что там была лестница, и она выглядела такой безопасной, и ему оч-чень ж-ж-жаль, с-с-сэр...

Мистер Хоукай медленно и угрожающе снял ремень, сложил его вдвое и приказал спустить штаны. Зная, что случится, но не в силах ничего сделать, Рой послушался. От ударов было больно, но еще больнее становилось от напоминаний, что если он еще хоть когда-нибудь заговорит с этим мошенником неприкаянным, то отправится в сточную канаву, потому что мистер Хоукай не собирается терпеть неподчинение и тупость в своем доме!

Даже сейчас, когда рубцы затвердели и распространяли пульсирующую боль, это было не так плохо, как знание, что он никогда больше не увидит Маэса. Веселого улыбчивого Маэса, его защитника и единственного друга... больше никогда.

Рой всхлипнул, совершенно разбитый. Все было гораздо, гораздо хуже. Маэс не хотел его видеть. Он убежал, оставил его одного разбираться с последствиями их авантюры. Они оба играли в домике, но наказание досталось только Рою, потому что Маэс больше не хотел с ним дружить. Рой недостаточно хорош для этого. Он слишком глупый, непослушный, дурной и неблагодарный, и все прочие злые слова из тирады мистера Хоукая. Вот Маэс и отверг его, и даже Риза теперь не хотела с ним общаться.

Рою было так больно. Он не чувствовал себя таким одиноким уже очень-очень давно. Без дружбы Маэса и тихой любви Ризы у него ничего не было. С таким же успехом можно просто сбежать. Это было бы даже просто, несмотря на то, что мистер Хоукай запер окно с помощью алхимии. Когда он пойдет спать, Рой может прошмыгнуть вниз по лестнице до двери и за нее – в темноту ночи. Тогда он никому не будет обузой, и никто не будет знать, что он дурной, неблагодарный и глупый. Людям нет дела до беспризорника в сточной канаве.

Но все тело болело и саднило, голова была пустой, а спина горела, и Рой сомневался, что сможет даже идти, не то что бежать. Придется подождать до завтра. Тогда он и убежит.

Вымотанный болью физической и душевной, Рой в конце концов уснул.

Глава 40: Беглец

— Папа? — осторожно спросила Риза, когда тот с грохотом сложил тарелки в раковину.

Он вздохнул.

— Что такое, Риза?

Его голос не был злым, только чуть сердитым.

— А где Рой? — рискнула спросить она.

— Дуется в своей комнате.

Папа налил кипятка в заварочный чайник, кинул три ложки черного чая, который так любил, и тщательно размешал.

— Можно ему пообедать? — попросила Риза. Рой не ужинал вчера в наказание за свой проступок, а утром не пришел завтракать.

— Можно, когда поведет себя как мужчина и спустится сюда. Если ему нравится прятаться в комнате и жалеть себя, то это его дело.

Нижняя губа Ризы задрожала.

— Но он же голодный.

— Проголодается – спустится. Ладно, я сейчас пойду делать важную работу. Будь умницей и не ввязывайся в неприятности. А если придет этот цыганский сопляк, позови меня, чтобы я отправил его восвояси. Поняла?

— Да, папа, — прошептала Риза.

Видимо, довольный ответом, папа вышел. Она сидела смирно еще пару мгновений, пока не услышала, как хлопнула дверь кабинета. Вот так. Теперь папа занят, и нет никакой опасности.

Риза болтала ногами и думала об одиноко сидящем наверху Рое. Наверняка он просто боялся спуститься, потому что тут ходил злой папа. Сложно было осудить друга за попытку спрятаться. Если бы папа так разозлился на нее, Риза бы тоже попыталась быть как можно незаметнее. И тем не менее, она волновалась. Рой ничего не ел, кроме вчерашней груши, а Риза знала, как неприятно быть голодным. Друг всегда следил, чтобы у нее было достаточно еды, и она чувствовала себя обязанной.

Риза подвинула стул к стойке и взобралась на него. Хлебница была открыта, и Риза достала оттуда половину буханки, оставшуюся с обеда. Острые ножи ей трогать не разрешалось, поэтому она оторвала кусок хлеба прямо рукой. К сожалению, до горшочка с медом Риза достать не могла, а без него будет не так вкусно. Оглядевшись, она заметила масленку. Помедлив, Риза все-таки отковыряла пальцем кусочек красивого желтого масла и неловко размазала его по хлебу. Остатки пришлось слизать языком. Она гордо оглядела свою работу. Вот так. Бутерброд для Роя.

Буханка выглядела очень странно без целого куска. Желудок Ризы тревожно сжался. Папа поймет, что она взяла этот кусочек. Разозлится ли он? Большую часть времени ему было все равно, что она ела – и ела ли – но что, если в этот раз все будет не так? Риза никогда не могла предугадать, рассердится ли папа или нет, и эта неопределенность ей очень не нравилась. Риза положила хлеб обратно, так чтобы наружу торчал ровный край, а рваный был спрятан в углу. Вот так! Теперь он не казался странным. Папа ничего не заметит.

Наверняка Рою еще захочется пить. Риза была слишком маленькой, чтобы поднять тяжелую бутылку молока, так что придется ему довольствоваться водой. Синяя чашечка стояла в раковине, и Риза сполоснула ее и налила воды из-под крана. Теперь на столе рядом с бутербродом стояла кружечка. Это не самый шикарный обед, конечно, но ничего лучше Риза сделать не могла.

Она вернула стул на место, взяла еду и вышла. Переступить скрипучую ступеньку Риза не могла, иначе разлила бы воду, поэтому просто попыталась наступить на нее очень аккуратно. Не вышло. Ступенька громко скрипнула. Риза замерла, надеясь, что папа ничего не услышал. Но из кабинета никто не вышел, и Риза продолжила свой путь.

Дверь в комнату Дэвелла была закрыта, поэтому пришлось поставить все на пол, чтобы дотянуться до ручки. Наконец, толкнув дверь, Риза подобрала еду и вошла внутрь.

Рой лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. На нем была одна из новых рубашек, но никаких штанов. Его ноги покрывали посиневшие по краям рубцы. Приблизившись, она разглядела, что на попе они подходили к самой кромке рубашки. Риза сочувственно вздохнула. Ох и болит же это все, наверное!

— Рой? — тихо позвала она.

Друг не ответил. Риза положила еду на прикроватную тумбочку и потянулась к его волосам.

Рой что-то сонно пробормотал и повернул голову к ней. Облизнув губы, он сумел прохрипеть:

— Риза?

— Ты спишь? — прошептала она.

Его глаза открылись шире, и Рой потер их левой рукой.

— Нет, — стоило ему шевельнуть ногой, попытавшись сесть, как он всхлипнул и вновь положил голову на подушку – да так сильно, что его лицо сплющилось.

— Тебе больно?

Риза гладила друга по голове. Его бровь была теплой и липкой, а волосы – мокрыми от пота.

— Почему тебе больно?

— Я в порядке. Просто немного побаливает, и все.

— Я принесла обед, — сказала Риза, надеясь, что это его обрадует. — Я сама сделала.

Рой поднял голову.

— Мистер Хоукай тебя не кормил? — внезапно встревожился он.

— Кормил. Мы ели суп доктора Беллы, но папа сказал, что тебе нужно спуститься вниз, если хочешь есть, а ты не спустился.

— Я не уверен, что мне можно. У меня неприятности. — Рой слегка закашлялся, дрожа, и с надеждой посмотрел на чашечку. — Это для меня?

— Ага, — обрадовалась Риза. Он хотел пить! Она очень умно поступила, что принесла воды. Взяв чашку, Риза внимательно посмотрела на друга. — Тебе нужно сесть. Иначе разольешь.

Он огляделся, стараясь не менять позы, а потом закусил губу и аккуратно перекатился на бок, шипя от боли. И, наконец, приподнялся на локте, не касаясь кровати спиной.

Взяв чашку в трясущуюся руку, он случайно пролил воду на голубое одеяло. Риза тихо вскрикнула и тут же выхватила ее у него из рук.

— Ты так все разольешь, — отчитала она друга и поднесла чашку к его губам. Рой придержал ее руку своей и сделал жадный глоток.

На его лице показалась робкая улыбка.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — кивнула она. Рубашка не слишком хорошо скрывала Роя, но Ризе не хотелось задеть его слишком прямолинейной фразой. — А ты не хочешь надеть штаны?

Вздрогнув, Рой покачал головой, а потом глянул на голые ноги и покраснел.

— Разве что ночную рубашку.

— Хорошо.

Риза принесла ему рубашку из комода. Рой расстегнул свою и попытался снять, но с резким вздохом остановился.

— Застряла, — прошипел он, и его плечи напряглись.

— Дай посмотрю.

Риза забралась к нему на постель и глянула на рубашку. Внизу спины было темное пятно, и ткань пристала к жуткому красному рубцу.

— Она приклеилась к тебе, — разрываясь между сочувствием и любопытством, сказала Риза.

Рой вновь попытался снять рубашку, но напрягся и глухо застонал от боли.

— Я не могу.

— Я отдеру, — сказала Риза, и прежде чем друг успел возразить, резко дернула ткань. Послышался тихий звук рвущейся корки, и Рой хрипло вскрикнул. Взглянув на его спину, Риза приложила руку ко рту. — У тебя кровь!

Тонкая струйка крови сбегала вниз от свежей раны на месте одного из длинных порезов.

— Э-это ничего страшного, — пробормотал Рой и поспешил надеть ночную рубашку, вздрагивая всякий раз, как ткань касалась ран. Он попытался сесть, но почти тут же упал обратно на бок.

— Рой? — Риза перебралась через его ноги в голову кровати. — Рой, ты в порядке? Позвать доктора Беллу?

На мгновение друг показался очень несчастным и испуганным. Затем на его лице вновь появилось решительное выражение, и он покачал головой.

— Нет. Просто немного побаливает. — Рой замолк, рассматривая ее лицо. — Хочешь, я почитаю тебе?

Это было очень соблазнительное предложение, но друг выглядел таким усталым и больным, что она покачала головой и взбила ему подушку.

— Тебе нужно пообедать. — Риза передала ему бутерброд. Рой безмолвно уставился на еду. — Я сама сделала.

Он улыбнулся – на этот раз искренне.

— Спасибо. — Рой улегся на подушку и принялся жевать. — Ты слишком добра ко мне, Риза.

Риза ласково погладила его по волосам. Он дрожал, и она подвинулась ближе и обняла его за голову.

— Ты хороший мальчик.

Одинокая слеза скатилась по щеке Роя, и он занялся обедом.




Когда Белла остановила Милли перед домом Хоукаев, луна уже была высоко. Белла слезла со своей кобылки и поставила вещи на траву.

Это был длинный и трудный день: четверо детей у семьи на самом краю ее региона слегли с ужасным воспалением миндалин. Всю вторую половину дня Белла провела на кухне перенаселенной фермы, делая операции. Первые две прошли без проблем, но потом самый младший не поддался ни хлороформу, ни опию, и ему пришлось вколоть морфий, а у самой старшей все никак не останавливалось кровотечение. В конце концов, Белла раскалила одну из материнских вязальных спиц добела и прижгла девчонке заднюю стенку горла. Какое-то время будет болеть, но зато она не умрет ни от сепсиса, ни от потери крови.

После такого тяжелого денька Белле хотелось отмокнуть в горячей ванне, а потом с наслаждением уснуть в кровати часов на пять или шесть – если получится. Однако утренний гость убедил ее, что следует сделать последнюю остановку перед тем, как отправляться домой. Белла постучала в дверь, подождала полторы минуты и постучала опять.

Мордред появился на пороге до того, как она постучала в третий раз. Он выглядел гораздо лучше: мытый и бритый, в чистой рубашке без всяких чернильных пятен на манжетах.

Увидев ее, Мордред ухмыльнулся.

— Надо было догадаться, что ты прибежишь – у твоего любимого стеклодува рот не закрывается.

Белла опешила от такого приветствия. Он что думает, что между ними с Эли что-то есть? Да и какая ему вообще разница?

— Эли – специалист, который предлагает моим пациентам те услуги, которые не могу предоставить я, — холодно сказала она, — и я с гордостью называю его своим другом. И хотя он совершенно точно не мой любимый, мы доверяем друг другу, и да, он рассказал мне, что тут вчера случилось.

Мордред со вздохом распахнул дверь шире.

— Не пройти ли тебе внутрь, — с едва сдерживаемым сарказмом сказал он.

Белла мило улыбнулась.

— Почему бы и нет.

Мордред отступил, намереваясь провести ее в гостевую комнату, но вместо этого Белла прошла в кабинет. Она хотела поговорить в святая святых друга и потому что тут царила менее формальная обстановка, и потому что он явно был в крайне упрямом расположении духа. А когда ему хотелось вести себя как упертый осел, любое нарушение его планов служило тактическим преимуществом. Держась словно у себя дома, Белла склоняла баланс сил в свою сторону. Возможно, ей удастся выбить его из колеи, и он пересмотрит свои взгляды.

— Ну и что тебе рассказали? — кисло спросил Мордред.

Белла подошла к столу, заваленному набросками разных алхимических кругов.

— Рой и маленький Хьюз забрались в домик на дереве. И ты запретил им видеться.

— Ну надо же, а ты не попусту время тратишь, — насмешливо сказал Мордред. — Дай угадаю: ты думаешь, что я слишком зло с ним обошелся.

— Я думаю, что ты перегнул палку. — Белла вдруг почувствовала себя так, словно ей двенадцать, и они спорят над отцовской шахматной доской. Что она тут вообще забыла? Это не ее дело. — Я думаю, что тебе нужно еще раз все хорошенько обдумать.

— Они могли умереть! И это не первый раз, когда мальчишка попадает в неприятности из-за этого цыганского сопляка! Сначала в школе, потом эта драка, прогулки до глубокой ночи...

— Они мальчишки, Мордред! Что бы ты ни сделал, они продолжат ввязываться в неприятности. Кроме того, Рою нужен друг, и Маэс Хьюз – лучший претендент на эту роль. Ты же не хочешь, чтобы он связался с задирами, ну?

— Ну и что, мне теперь сделать вид, что ничего не произошло?

— Нет, конечно, нет. Отшлепай его слегка, отругай, но главное – объясни, что он сделал не так. Потом дай ему пару дней на раздумья и отпусти обратно к другу. Любой родитель проходит через это. Просто ты принял все слишком близко к сердцу, вот и все.

— Черт тебя дери, Белла, я... — голос Мордреда сорвался, и он сгорбился на стуле, закрывая голову руками. — Когда он прыгнул, я только и видел, что падающего Дэвелла. И слышал как Лиэн... Л-лиэн кричит. И... и все... все...

Белла обошла стол и обняла друга.

— Я понимаю, — тихо сказала она. — Наверное, было очень страшно. И я понимаю, отчего ты рассердился и наговорил всякого мистеру Хьюзу. Но это не значит, что ты не можешь забрать свои слова назад.

Мордред оттолкнул ее и встал.

— Я не хочу ничего забирать назад! Не смей указывать мне, кого приглашать в мой дом. Это все твоя вина, глупая ты женщина!

— Моя? — вспылила Белла. — Потому что я дружу со старшим братом мальчика?

— Потому что ты заставила меня взять его к себе! — крикнул Мордред, и внезапно Белла поняла, что он не о Маэсе Хьюзе говорит. — Ты спорила, льстила и манипулировала мной, пока я не дал сопляку остаться, а теперь Риза обожает его, он полезен, и я не хочу видеть, как он умирает! Чертов маленький ублюдок.

На пару мгновений Белла утратила дар речи. Только смотрела на Мордреда, медленно осознавая его слова.

— Тебе не наплевать на него, — тихо сказала она. — Рой для тебя теперь не просто жест благотворительности и обуза, ты искренне переживаешь за него.

— Да! — Мордред бессильно взмахнул руками. — Будь он проклят, да, я переживаю. И вчера я был так зол, я... Я просто... Я просто не мог остановиться...

Мордред вдруг расплакался, держась одной рукой за живот, а второй закрывая голову, и затрясся от всхлипов. Белле хотелось успокоить его, но что-то удержало ее. Она не та, чьего утешения он ищет. Та женщина была далеко в психиатрической больнице в Централе, запертая глубоко в скорбящем сознании. Белла дождалась, пока приступ пройдет, и Мордред распрямится, вытерев глаза рукавом.

— Ты все еще тут? — проворчал он, кинув на нее взгляд.

— Я всегда тут, — тихо ответила она. — Ты и сам знаешь. Мордред, пожалуйста. Я знаю, что ты не имел в виду все то, что сказал Абсалому. Пойди и исправь все. Пусть Рой получит обратно своего друга. Пожалуйста.

Мордред покачал головой.

— Ошибаешься, Белла. Я говорил серьезно. Не хочу видеть этого сорванца рядом с Роем. Он приносит только неприятности, а Рой слишком слабохарактерный, чтобы противостоять ему. В следующий раз, когда Хьюз затеет какую-нибудь глупость, я могу не оказаться поблизости, чтобы вовремя их остановить. Ему стоит даже близко подходить к этому дому.

Белла поджала губы.

— Он приносит больше добра, чем зла, — попробовала она. — Рою нужен друг...

— У него есть Риза, этого должно хватить, — холодно ответил Мордред. — Вот мое последнее слово. А теперь иди. Хватит уже на сегодня. Мне ждать тебя в пятницу?

— Конечно, но Мордред... — Белла замолкла. Он не сдастся. Не сегодня. Нужно будет попробовать позже. — Сначала я хочу увидеть Роя, — сказала она и направилась к двери.

— Нет! — резко произнес Мордред, и на мгновение Белле показалось, что в его глазах плещется страх. Страх и... вина? Спустя мгновение все пропало, сменившись раздражением. — Он спит. Увидишь его в пятницу.

Что-то в его тоне не понравилось Белле... но это было просто смешно. Мордред – человек нетерпеливый, властный и упрямый, но он никогда не навредил бы детям. Ей просто показалось. Ей нужна ванна и много сна. Нужно принять ванную и поспать. Белла кивнула.

— В пятницу так в пятницу.

— Значит, до пятницы, — согласился Мордред, и прошел, чтобы открыть ей дверь. — Доброй ночи, Белла.

Она устало улыбнулась.

— Доброй.

Дверь закрылась за ней, и Милли настойчиво толкнула носом ее плечо. Белла улыбнулась.

— Все хорошо, моя девочка, — она вздохнула. — Пора домой.




Сердитые голоса стихли. Открылась и закрылась входная дверь. Потом наступила тишина, которая означала, что мистер Хоукай работает в кабинете. В конце концов, на лестнице прозвучали шаги – один чуть длиннее остальных из-за скрипучей ступеньки. Силуэт мистера Хоукая прошел мимо двери к спальне.

Рой ждал еще долго. В доме было тихо. Час, когда Риза обычно просыпалась от кошмаров, уже прошел – похоже, сегодня она спит крепко. В конце концов, решив, что мистер Хоукай уснул, Рой выбрался из кровати.

Надевать штаны было слишком больно, но вещи все-таки принадлежали ему – доктор Белла так сказала. Рой подошел к комоду и завернул всю свою одежду в желтую рубашку. Немного помедлив, достал из-под кровати букварь и мешочек шариков и положил их в рубашку тоже, а затем вышел в коридор.

Голова немного кружилась, а спина и бедра болели каждый раз, когда ночная рубашка касалась какого-нибудь особенно нежного места. Добравшись до корзины, Рой нащупал свою испачканную в кровяной корке рубашку и забрал ее тоже. Теперь можно было спускаться.

Рой боялся. Он не знал, куда пойдет, но точно не собирался оставаться здесь. Мистер Хоукай ненавидит его и наверняка изобьет опять, если он останется. Риза уже была большой девочкой и могла сама о себе позаботиться. Возможно, если он дойдет до речных утесов, семья Маэса позволит ему уехать с ними. У него была хорошая семья. Они веселые, любят играть и никогда не сердятся – не считая того случая, когда Гарет ударил Айру, конечно. Он может убежать с ними и...

Сзади раздался тихий воркующий звук. Рой развернулся и прищурился от приглушенного газового света, но сумел разглядеть маленькую фигурку в короткой ночнушке.

— Риза? — прошептал он.

Она подошла ближе, потирая глаза рукой.

— Рой?

У нее был тихий дрожащий голос.

— Я что-то слышала.

Рой почувствовал себя ужасно виновато. Он осторожно положил вещи, надеясь, что подруга не увидит.

— Что?

— Что-то похожее на кряканье, — призналась Риза и едва удержалась от всхлипа.

— Не волнуйся, — успокоил ее Рой, беря за руку. — Я не спал все это время и не слышал даже одного кряка. Наверное, это просто ветер на улице.

Хватка Ризы усилилась, и она прижалась к нему плечом, ища утешения.

— Спой мне, пожалуйста, чтобы я уснула? — робко попросила она.

— Я не знаю ни одной песни, — с сожалением сказал Рой.

Риза задумалась.

— Ты знаешь песенку про алфавит, — наконец, сказала она. — Спой ее.

— Хорошо, — решительно кивнул Рой.

Он провел подругу обратно в комнату и уложил в постель. Подоткнув одеяло, Рой встал рядом и, гладя Ризу по голове, стал вновь и вновь напевать песенку про алфавит.

Когда подруга, наконец, заснула, он тихо выскользнул из комнаты и замер в коридоре, мечась между свободой и ответственностью. В конце концов, к нему пришло решение. Вернувшись наверх, Рой лег обратно в кровать – на живот, чтобы не бередить раны на спине.

Он не мог убежать, ни сейчас, ни потом. Он был нужен Ризе. Придется остаться.

Глава 41: Восстановление отношений?

Следующий утром мистер Хоукай зашел в комнату Дэвелла и закрыл за собой дверь, перепугав Роя до смерти. Пройдя к кровати, он сдернул одеяло, и Рой замер, закрывшись руками.

— Ты не можешь всю неделю проваляться в постели, — сказал мистер Хоукай.

Беспомощно лежащему на животе Рою не хватало смелости даже кивнуть. Мистер Хоукай задрал ему рубашку. Холодная и почти ласковая рука коснулась ран. Рой закусил губу, чтобы не закричать, когда пальцы дотронулись до того места, что болело больше всего.

— Сядь прямо, — вернув рубашку на место, велел мистер Хоукай.

Рой не был уверен, что у него получится. Боль поутихла, но раны все еще ныли, а если перенести на них вес, то наверняка заноют еще сильнее. Рой аккуратно перекатился на бок и приподнялся на локте, надеясь, что этого хватит.

Мистер Хоукай энергично по коричневую бутыль, а потом достал из жилета ложечку. Когда на нее вылилась желтая жидкость, Рой узнал лекарство. Оно принадлежало миссис Хоукай. Настойка опия.

— Вот, открой рот, — проворчал мистер Хоукай, запихивая ложку Рою в рот. — Когда подействует, оденься и спустись вниз. Завтрак ты пропустил, но я тебе что-нибудь соображу.

Рой не знал, что и думать, поэтому просто кивнул и тихо ответил:

— Да, сэр.

Мистер Хоукай закрыл бутылочку.

— Хороший мальчик.

А затем ушел, оставив Роя совершенно ошеломленным.

Хороший мальчик?




К пятнице спина и попа почти зажили. Твердые ноющие рубцы превратились в пятнистые зеленые синяки, и Рой смог сидеть и даже лежать на спине. Мистер Хоукай казался спокойным. Он много занимался с Роем, а иногда даже выходил в огород, чтобы помочь. Видя перемену в поведении мистера Хоукая, Риза заметно повеселела, отчего у Роя похорошело на душе. Если бы только к ним все еще приходил Маэс, жизнь была бы просто замечательной.

Потеря друга мучительно ранила Роя. Никогда прежде у него не было настоящего друга, и хотя Риза вела себя очень мило, и он любил ее, ему все равно не доставало компании другого мальчика. Каждый раз, выходя в огород, Рой втайне ожидал, что увидит улыбающегося Маэса высовывающимся над изгородью или перелезающим забор с очередной веселой историей про братьев на устах. Стоило только Рою припомнить все то, чем они занимались вместе, в горле вставал комок. Каждую ночь его посещали мысли о том, что Маэсу он больше не нужен. А потом Рой плакал в подушку.

Эти слезы были его маленьким секретом. Он очень старался веселиться ради Ризы. Интересно, догадалась ли она, куда он шел той ночью, когда ее разбудило «кряканье». Рой надеялся, что нет. Потому что ему было стыдно и за это тоже.

В пятницу пришла доктор Белла с едой, и они вчетвером сидели за столом, с аппетитом ужиная жареной курицей и запеканкой из капусты и риса. Когда все доели, доктор Белла встала из-за стола.

— Я хочу проверить твои зубы, Рой. Пошли со мной в гостевую, пожалуйста.

Рой послушно прошел за ней и сел на диван. Держа свечу и маленькое зеркальце, доктор Белла заглянула ему в рот и стала шатать зубы один за другим специальным металлическим инструментом.

— Вот этот скоро выпадет, —сказала она, качая один из резцов. — Ты так быстро растешь.

Рой не мог говорить, но попытался выглядеть довольным.

— Я слышала, вы с Маэсом Хьюзом поссорились? — продолжила доктор Белла. — Я так понимаю, мистер Хоукай не одобряет твоего друга.

У Роя все скрутило внутри от грусти. Он покачал головой.

— Рой, я хочу, чтобы ты понял, что очень сильно испугал мистера Хоукая, когда забрался в этот домик. Поэтому он и рассердился, и поэтому вам с Маэсом не разрешается больше видеться. Он очень перепугался.

Мистер Хоукай – испугался? Рой не мог этому поверить. Мистер Хоукай рассердился, потому что Рой – дурной непослушный ребенок, а не потому что испугался.

— Он передумает, — пообещала доктор Белла. — Когда позабудет, как перепугался – пустит Маэса обратно, но вы не должны больше залезать в домик на дереве. Это очень опасно. Дэвелл умер, когда упал оттуда, понимаешь? Там небезопасно, даже если вы будете осторожны. Просто небезопасно. Понимаешь меня?

Она убрала инструменты, и Рой сглотнул скопившуюся слюну.

— Да, мэм.

— Вот и хорошо.

Доктор Белла убрала упавшие ему на глаза волосы.

— Ты очень хороший мальчик, и никто из нас не хочет, чтобы с тобой что-нибудь случилось – ни я, ни Риза, ни мистер Хоукай.

И в это ему тоже слабо верилось. Конечно, доктор Белла не хотела навредить ему, и Риза расстраивалась, если с ним что-то случалось, но мистеру Хоукаю было все равно. Рой заслуживал того, чтобы его били, и мистер Хоукай знал это, вот и выпорол. Но все-таки Рой кивнул, потому что так было проще.

— Полагаю, тебя наказали? — сочувствующе спросила доктор Белла.

Сердце Роя забилось чаще. Он не хотел, чтобы она знала о наказании! Ему было стыдно и за побои, и за следы на своем теле, и – больше всего – за то, что заслужил все это. Доктор Белла была такой милой и доброй, она не должна узнать, что он такой дурной, что заслужил такую сильную порку. То, что доктор Белла знала о проступке, ничего не меняло: если она узнает о наказании, то устыдится его и расстроится! Рой не смог бы вынести этого!

— Я лег спать без ужина, — сказал он. В общем-то, это было правдой, хоть и неполной. — Мистер Хоукай разозлился.

Доктор Белла кивнула, хотя и выглядела сердитой.

— Я знаю, и я еще поговорю с ним об этом. Тебе нужно хорошо кушать: ты и так худенький!

Рой ненавидел, ненавидел, когда говорили о его тощем, ненормальном теле. Покраснев, он обнял себя руками.

Доктор Белла затушила свечку и сложила инструменты обратно в сумку.

— Иди сюда, Рой, — позвала она и помогла ему забраться на руки.

Ее колено коснулось все еще не зажившего синяка, и Рой слегка напрягся. Доктор Белла, казалось, ничего не заметила. Она притянула его к себе и обхватила руками. Сперва Рой был ошеломлен, а потом озадачен происходящим. Зачем ей это делать? А потом он понял, что доктор Белла обнимала его, и прижался к ней, ища утешения. Она прижала его голову к своему плечу, гладя Роя по волосам, и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Ты такой хороший мальчик. Даже не верится, что ты так быстро растешь. Совсем скоро ты будешь слишком взрослый для этого.

Доктор Белла по-матерински поцеловала его в лоб, и Рой позволил себе расслабиться в объятиях. Они сидели так еще какое-то время, а потом она отстранилась и улыбнулась ему.

— Ну что? Риза подумает, что мы сбежали! Пойдем-ка обратно на кухню к десерту.

Рой последовал за ней, но не слишком-то радостно. Почему-то ему стало еще более одиноко, чем прежде, и он понял, как сильно скучает по Маэсу. Сильно-сильно.




Прошла целая неделя с инцидента с домиком на дереве, и наступило воскресенье. Дети чем-то тихо занимались наверху, а Мордред сосредоточенно изучал письмо из Централа. В нем Грумман писал, что Лиэн стало хуже. Мордред боялся, что это случится. И сердце болело при мысли, что его жена страдала одна в сотнях километров от дома. То, что она жила в Централе гораздо дольше, чем в Хамнере, и что отец был с ней, едва ли приходило Мордреду в голову.

Его мрачные мысли прервал стук в дверь. Опять Белла. Эта женщина неисправима. Почему бы ей просто не переехать сюда и не покончить с этими плясками? Где-то в глубине души Мордред был благодарен ей: она умела слушать. Если бы ещё не совала свой нос в домашние дела…

Мордред открыл дверь, но вместо улыбчивой подруги увидел долговязого мальчишку. Его новые круглые очки были уже не такими огромными, и теперь он меньше походил на сову, но живые зеленые глаза и взъерошенные черные волосы не давали ошибиться. Хьюз.

— Сэр, — начал он, не дожидаясь приветствия, — я хочу извиниться перед вами. То, что я сделал на прошлой неделе, было неправильно, и особенно неправильно с моей стороны было тащить Роя с собой. Сейчас я понимаю, насколько идиотской затеей было лезть в тот домик, и я надеюсь... — он замолк, словно пытаясь вспомнить следующую строчку заготовленной речи. — Я надеюсь, что вы простите меня и позволите...

Мордред захлопнул дверь у него перед носом. Вот ведь наглость! Да еще и после того, как он ясно дал понять отцу сопляка, чтобы держал его подальше. Полный раздражения, Мордред вернулся в кабинет.




В понедельник утром Мордред открыл дверь, чтобы забрать молоко. К его удивлению, рядом с холодными бутылками стояла корзинка. Подняв клетчатую ткань, Мордред увидел кучу зеленых яблок. Поверх них лежал клочок коричневой бумаги из-под мяса. Взяв его в руки, Мордред прочел:

«Уважаемый сэр, пожалуйста, простите меня. Я знаю, что забираться в домик на дереве было неправильно и что нельзя было тащить Роя за собой...».

Мордред заворчал себе под нос, достал огниво и сжег возмутительную записку дотла.

Яблоки оставил – ни к чему разбрасываться хорошей едой.




Во вторник вечером Мордред в очередной раз пытался зашифровать трансмутационный круг. Внезапно он почувствовал легкий сквозняк. Подняв голову, Мордред посмотрел на окно, которое было приоткрыто совсем чуть-чуть – так, чтобы могла пролезть рука. Он раздраженно поднялся, чтобы закрыть его, и заметил связку из полдюжины длинных и ароматных восковых свечей, наверняка недешевых. Такие будут гореть дольше и чище, чем сальные свечки в канделябрах кабинета. Под связкой, естественно, лежал клочок коричневой бумаги с подписью, которую было невозможно разобрать, и просьбой: «Я извиняюсь. Это было глупо. Пожалуйста, простите меня?»

Мордред поморщился и выкинул записку в камин. А потом переложил свечи себе на стол и хмуро посмотрел на них. Этому вшивому мальчишке не подкупить Мордреда Хоукая.




В среду у задней двери оказался ничейный дуршлаг, в четверг рядом с молоком лежал сверток с перчатками из кожи оленя с овечьей подкладкой. На следующий день Мордред нашел два великолепных стакана с выгравированными лесными сценами на подоконнике в кабинете. Это стало последней каплей: взятки становились все дороже и дороже, и вся история начинала выходить из-под контроля.

В пятницу днем Мордред сложил свечи и стаканы в дуршлаг и вышел из дома.




Маэс писал ответы на вопросы о четвертом Фюрере Аместриса из хрестоматии на грифельной доске. Его запал потихоньку угасал. Всю неделю он оставлял подарки и просьбы о прощении у дома Хоукаев. Гарет говорил, что это плохая идея: лучше было бы вежливо извиниться лично. Однако когда Маэс попробовал так сделать, мистер Хоукай едва не расквасил ему нос дверью. Разочарованный, Маэс стал искать совета у кого-то еще и нашел у Эли.

— Когда они сердятся, я дарю им подарки, — весело сказал он. Тогда Маэс испробовал новую стратегию.

Она тоже не сработала. Рой все еще был заточен в доме, а мистер Хоукай не собирался мириться. Хуже того, папа решил, что пора двигаться дальше, и они задерживались в Хамнере только из-за внезапного наплыва заказов Тиафу. Что было странно, потому что обычно он не стремился заинтересовывать новых покупателей. Так или иначе, время подходило к концу.

Маэс поднял взгляд от книги. Кто-то шел к лагерю, но не папа и не Бен. Остальные братья были где-то неподалеку... и тут он разглядел светлые волосы и суровое лицо визитера.

— Мистер Хоукай! — Маэс вскочил на ноги.

Тиаф отвлекся от чистки пони. Эли, топивший осколки стекла, убрал его из печи и тоже поднялся на ноги. Айра, строгавший дудочку, сложил перочинный нож и убрал его в карман.

— Кто здесь главный? — Хоукай поочередно посмотрел на каждого из братьев и, видимо, не нашел ответа на свой вопрос.

— Это буду я, — лениво откликнулся Гарет. Он полулежал в тени большого каравана и вышивал шелковый отворот женской перчатки. — Чем могу помочь?

Хоукай прошел к нему, и Маэс увидел все свои подарки у гостя подмышкой. Ему стало неудобно. Строго говоря, все эти вещи брать было нельзя, и тем более нельзя было отдавать их Хоукаю. Конечно, братья всегда вели себя так, словно каждый мог взять что хочет из общего склада, но все они – за исключением Айры, который работал подмастерьем отца, и Бена, которому было просто все равно – занимались ремеслом, и все эти подарки делали они.

— Я пришел поговорить о вашем племяннике, — сказал Хоукай.

— У меня нет племянника.

— Значит, о сыне.

— Не думаю, что у кого-то из нас есть сын, но если бы был, то я бы ставил на Эли, — мило улыбнулся Гарет и продолжил вышивать.

Хоукай сжал зубы, а Эли ухмыльнулся и помахал ему рукой.

— И учитывая, что у меня нет племянника, вам сложно будет поговорить о нем со мной, — продолжил Гарет. — Сожалею, но не могу ничем помочь. Приходите в следующем году.

Хоукай ткнул пальцем в Маэса и прорычал:

— О нем.

— А, о нем, — задумчиво ответил Гарет. — Не знаю, кто это. Нашел его подвешенным на столбе и решил откормить и сварить из него суп.

Маэс съежился от страха. Это была катастрофа! Он-то думал, что Гарет поможет помириться с суровым опекуном Роя, а не разозлит его еще больше!

К его удивлению, Хоукай фыркнул, словно хотел засмеяться, но не стал.

— О вашем брате тогда.

— Вот теперь вы просекли! — обрадовался Гарет. — Так что с ним?

— Он оставлял эти вещи у моего дома, и я отказываюсь принимать их, — мистер Хоукай поставил дуршлаг с подарками на землю.

Гарет заглянул в него, а потом бросил на Маэса убийственный взгляд. У Маэса душа ушла в пятки. Да, эти вещи точно нельзя было брать.

— А, это, — Гарет закрепил нитку и потянулся к катушке. — Бесплатные примеры.

Тиаф хрюкнул, уткнувшись носом в бок Донтлеса.

— Это возмутительно, — голос Хоукай был спокоен, но звучал твердо и почти зло. — Мне казалось, я ясно объяснил его отцу, что не хочу видеть мальчишку где-либо около моего дома. И я совершенно точно не желаю, чтобы он раскладывал везде всякую всячину, чтобы подкупить меня.

— Я не раскладывал! — вырвалось у Маэса. — Я только открыл окно. Я думал...

Он замолк. Хоукай посмотрел на него так, словно собирался убить на месте.

— Держись подальше. Тебя там никто не ждет.

Гарет отложил перчатку и поднялся на ноги.

— Гости так с хозяевами не разговаривают, — сказал он, а когда Хоукай удивленно глянул на него, улыбнулся: — Видите ли, это наш дом, и пока вы здесь, вы наш гость. Незваный.

Хоукай напрягся.

— Да, конечно. Мне пора идти... но держите своего сынка...

— Брата.

— Брата, — прорычал мистер Хоукай, — подальше от моей семьи.

Эли встал с места и отряхнул штаны.

— Слушайте, я знаю, что вы расстроены, но подумайте сами. Маэс – просто ребенок, и он не знал о том, как умер ваш сын. Он выучил свой урок, и мы все поговорили с ним насчет дружбы с младшими детьми. Но давайте дадим бегониям быть бегониями, хорошо?

Хоукай хмуро взглянул на него.

— Нет, спасибо, — холодно сказал он.

Тиаф взъерошил волосы рукой.

— Вы что, никогда не делали глупостей в его возрасте? Он понял, что поступил неправильно, и больше так не будет.

Хоукай резко посмотрел на него и пошел прочь.

— Подождите! — Гарет нагнулся, чтобы взять что-то из дуршлага. — Перчатки хоть возьмите. Одна из лучших моих пар. Смотрите на них как на безвозмездный подарок.

Хоукай помедлил, но перчатки взял.

— Спасибо и хорошего дня, — кивнул он и скрылся за деревьями.

Гарет какое-то время смотрел ему вслед, а потом повернулся и поманил Маэса пальцем. Робко улыбаясь, тот медленно подошел поближе.

— Обкрадывал братьев, чтобы задобрить алхимика.

Гарет покачал головой, а потом улыбнулся и взъерошил ему волосы.

— Наверное, от Эли нахватался.

— Не очень-то помогло, да? — проворчал Маэс. — Он же все равно не даст мне увидеться с Роем.

— Мы предупреждали тебя об играх с маленькими детьми, — вполголоса ответил Эли. Подойдя, он дружески стукнул Маэса по плечу. — Не переживай, он еще передумает. Я болтал с доктором, она говорит, он упрямый, но отходчивый. Когда вернемся сюда в следующем году, он уже успеет все позабыть.

Маэса это не особо утешило. Когда они вернутся сюда в следующем году, Рой тоже уже успеет позабыть про него.

Глава 42: Невероятный талант

Было десять вечера, хотя сказать точно Рой не мог: с таким же успехом могло быть и четыре утра. Ему казалось, что он уже целую вечность лежит и смотрит на освещенный луной потолок. Рой ходил сегодня в город за хлебом и мясом и невольно узнал последние слухи. Хьюзы уезжали.

Хотя он все время боялся, что Маэс отверг его, но все-таки надеялся, что друг просто испугался разъяренного мистера Хоукая. Надеялся, что, несмотря на запрет, получит какой-нибудь знак, что Маэс все еще хотел дружить и не забыл про него. А теперь Хьюзы уезжали, и Маэс даже ни разу не попытался увидеться.

Странный стук заставил Роя резко сесть в постели. Кто-то был в комнате! Но шум повторился, и Рой разглядел силуэт в окне. Он тут же выскочил из кровати и как можно быстрее подошел ближе.

Круглые очки были меньше, чем предыдущие, но все так же сидели на длинном носу, а зеленые глаза блестели в лунном свете. Маэс ему улыбался.

— Маэс! — не удержался Рой.

Маэс стоял на крыше веранды, так что его плечи были вровень с подоконником. Попытавшись открыть окно, друг знаками показал Рою, чтобы тот попробовал со своей стороны.

Подергав окно, он вспомнил, что мистер Хоукай закрыл его с помощью алхимии: на подоконнике до сих пор остался нарисованный мелом круг. Рой беспомощно помотал головой.

Все еще улыбаясь, Маэс усиленно зажестикулировал. Рой глянул на странный круг с непонятными символами. У Мистера Хоукая алхимия получалась очень легко. Он всего лишь использовал руки: ладонь к ладони, пальцы раскрыты, и потом...

Рой хлопнул руками по подоконнику по сторонам от круга. Ничего не случилось. Маэс с интересом наблюдал за происходящим, щурясь, видимо, пытаясь разглядеть его в темноте. Рой задумался. Он видел, как мистер Хоукай применял алхимию множество раз: к изгороди, к ванне, к двери кабинета. Это не должно быть сложно. Важнее всего были руки. Рой попробовал вновь.

Ничего.

Он помахал Маэсу, чтобы тот отошел и не загораживал свет, и присмотрелся к кругу. Часть символов оказалась смазана. Наверное, поэтому ничего и не получалось. Рой на ощупь нашел карандаш, лежавший на грифельной доске в шкафу. Облизнув кончик, он аккуратно дорисовал смазанные части круга. Линия вот здесь, аккуратный изгиб тут... Рой внимательно осмотрел результат работы. Круг выглядел точно так же, как и тот, другой, на двери кабинета, кроме непонятного пятна на краю круга. Там должен был быть символ, как и на нижнем кругу. Вспомнить бы только...

Рой закрыл глаза и сконцентрировался. Он ходил мимо этого символа миллиард раз, но никогда не смотрел на него. Наверное, это было “U”. Хотя нет. Нет, это было перевернутое “U”, круглее и по форме напоминающее подкову. Да, вот оно.

Он тщательно нарисовал символ. Вот так. Теперь круг выглядел так же, как и внизу. Отложив карандаш в сторону, Рой попробовал вновь.

Ничего не произошло.

Он топнул босой ногой от расстройства. Это нечестно! Круг совершенно точно нарисован правильно. Он должен и закрывать вещи, и открывать их тоже! Он должен был открыть окно. Должен!

Рой разочарованно хлопнул ладонями по подоконнику, и затем случилось кое-что пугающее и необыкновенное.

На секунду он ощутил вихрящуюся вокруг энергию, терпеливо ожидавшую, когда кто-нибудь – кто угодно – с достаточной силой и волей направит ее. Его тело напряглось, когда она влилась внутрь, использовав его разум, словно линзу для фокусировки, и прошла сквозь грудь и вниз по рукам, сквозь ладони зажигая алхимический круг. Затем ощущения сменились: настал момент чистоты и всезнания, сверкнувший в сознании, словно слепящая молния – появившаяся так же быстро, как и исчезнувшая. На какое-то жалкое мгновение Рой был кем-то большим, чем простой человек, кем-то всемогущим и вечным.

И внезапно он вновь стал босоногим мальчишкой в мешковатой ночной рубашке у окна комнаты Дэвелла, дрожащим, словно лист на ветру. По ту сторону стекла Маэс ошарашено смотрел на него. Вспомнив, где находится, Рой дернул окно – оно открылось с легкостью, и друг поспешил помочь придержать его, чтобы подпереть палкой.

— Что ты сделал? Как? — едва слышно спросил Маэс.

— С помощью алхимии, наверное, — выдохнул Рой.

— Это было невероятно! — Друзья ударили кулаком о кулак. — Я хотел поговорить.

— Я думал, ты не хочешь больше дружить, — признался Рой, и его чувство триумфа вновь сменилось неуверенностью. — Ты же не вернулся.

— Ха! — громко вырвалось у Маэса, и он прикрыл рот пальцами. — Конечно, я хочу дружить. Я возвращался сюда каждый день всю последнюю неделю. Хоукай не давал мне поговорить с тобой.

Рой вздохнул: его разрывало между страхом перед наказаниями, обещанными мистером Хоукаем, и всепоглощающей радостью, потому что Маэс вернулся и все еще хотел дружить!

— Но папе не терпится уехать, и мы сворачиваем лавочку завтра. Я хочу... Я не хочу, чтобы ты забыл обо мне.

— Я не забуду, — горячо прошептал Рой.

Забыть о Маэсе? Как будто это возможно.

— Обещаешь? — с тревогой спросил друг.

— Чтоб я сдох! — поклялся Рой – то же самое ему сказал Маэс в первый день знакомства.

Друг засиял улыбкой.

— Здорово, — слегка хрипло сказал он. — Слушай, я буду писать. Эли поговорил со своей подругой, доктором, и она сказала, что если я буду слать письма на ее адрес, то она проследит, чтобы ты их точно получил.

— А можно я буду писать тебе?

— Это будет сложно: мы не задерживаемся на одном месте надолго, — сказал Маэс, а потом щелкнул пальцами. — Погоди! Я дам тебе адрес стеклодувной мастерской в Южном городе. Если будешь писать на имя Эли, они там придержат письма, и я получу их все зимой. Дай бумажку?

Рой мигом принес ему грифельную доску и держал ее, пока друг писал.

— Не забудь переписать куда-нибудь и положить в сохранное место, — предупредил Маэс. — Я очень обижусь, если не получу ни единого письма.

— Я буду, — ответил Рой. — В смысле, буду писать. У меня не очень хорошо получается, но я постараюсь.

— Эй, если ты все-таки напишешь, то чего мне еще желать? — радостно сказал Маэс. — Слушай, Рой, мне очень жаль, что...

По дому разнесся громкий скрип ступеньки, и Маэс озадаченно нахмурился, глядя поверх плеча Роя в темную комнату.

— Это мистер Хоукай! — нервно зашипел Рой. — Он поднимается наверх! Он...

Но Маэс уже успел соскользнуть с крыши веранды, приземлиться и перескочить через забор. В этот момент в комнату ворвался мистер Хоукай, резко зажегший газовые лампы. Рой развернулся, в спешке едва не выронив грифельную доску за окно. Его сердце чуть не остановилось, а руки и ноги отказывались шевелиться. Мистер Хоукай сердился! Видел ли он Маэса? Станет ли...

— Как ты открыл окно? — напряженным голосом спросил мистер Хоукай.

— Я... — Рой попытался выдумать что-нибудь подходящее: — У меня кружилась голова, сэр, и я подумал, что свежий воздух...

— Я не спрашивал, почему, я спросил, как!

— Я... Я... — не в силах выговорить ни слова, Рой указал на алхимический круг на подоконнике.

Мистер Хоукай резко схватил его за запястье.

— Пошли.

С невероятным усилием дотянувшись до кровати, чтобы положить грифельную доску с бесценным адресом, Рой поплелся следом за мистером Хоукаем. Зайдя в кабинет, он закрыл дверь с помощью алхимии. А затем нарисовал такой же трансмутационный круг ниже, где Рой мог до него достать.

— Покажи, что ты сделал.

Рой нервно вздохнул. Он не знал, что от него требуется, и что лучше: преуспеть или провалиться. Но ему хотелось повторить этот трюк, чтобы вновь ощутить возбуждение и силу. Рой закрыл глаза и сконцентрировался. Круг должен отпирать дверь. Должен.

Когда эта мысль превратилась в уверенность, Рой открыл глаза, прицелился и хлопнул ладонями по обе стороны от круга. И вновь вихрь бесконечной энергии направился сквозь его тело в дерево. И вновь на ничтожное мгновение, еще меньшее, чем в прошлый раз, пришло чувство грандиозности, бесконечности... И вновь он стал собой. Повернув ручку, Рой открыл дверь и обернулся на мистера Хоукая, ища одобрения.

Его не было. Побледневший мистер Хоукай приложил руку к подбородку и уставился на него.

— Я почувствовал, — пробормотал он себе под нос. — Когда ты применял ее наверху, я мог чувствовать... как долго ты занимался ею?

— Т-только сегодня, сэр, я-я-я к-клянусь. — К Рою вновь вернулся страх. — Клянусь, я ничего больше н-не делал...

— Прекрати лепетать, дурак! — прохрипел мистер Хоукай и неловко уселся на стул, не спуская глаз с Роя. — Откуда ты узнал, что нужно делать?

Рой не знал ответа.

— Вы же применяете ее, — тихо и осторожно сказал он. — Она кажется простой.

— Простой, — выдохнул мистер Хоукай. Он еще долго смотрел наРоя с суровым выражением лица и, наконец, произнес: — Иди в постель.

Рой не стал медлить – выскочил в коридор и взбежал вверх по лестнице. Его колени затряслись, когда он наступил на скрипучую ступеньку, но каким-то образом ему все-таки удалось добраться до комнаты Дэвелла, прежде чем ноги предали его. Пару минут Рой сидел на полу, дрожа от тревоги и сомнений, и от накатывающей волнами слабости. Когда силы вернулись, он взобрался на кровать. Переложив доску на тумбочку, Рой свернулся под одеялом.

Когда он, наконец, уснул, ему приснилась темнота, уходившая глубже и глубже в бесконечность. Темнота, которая обволакивала и уничтожала все на своем пути.




Мордредпялился на дверь кабинета. Итак, у мальчишки задатки алхимика. Вот это новость. То, что этот дикарь разобрался во всем сам, было просто поразительно. То, что он находил алхимию «простой» – стыдно.

Мордред и сам был не без таланта. Еще мальчишкой он выказывал интерес к науке и любовь к учебе. Мать предложила отыскать алхимика, согласного учить его, а отец потратил много денег на то, чтобы он получил престижное образование. Первые два месяца были сущим адом. Пятнадцатилетний Мордред хотел во что бы то ни стало доказать требовательному учителю, что тот не зря тратит свое время. Ему пришлось учиться и выкладываться, а по ночам в отчаянии бить подушку, пока в конце третьей недели у него, наконец, не получилось провести самую простую трансмутацию. Сама идея не казалась сложной. Трудно было сконцентрироваться и перестать обращать внимание на то, что творится вокруг. С этой проблемой сталкивались почти все юные алхимики. Но не Рой.

Конечно, ведь он был тихим и вдумчивым ребенком. Мордред всегда подозревал, что под необразованностью, животным инстинктом и абсурдным стремлением защищать таится острый ум. Хотя Рой все еще плохо читал, у него был талант к математике, и вскоре у него получится решать простые алгебраические примеры и простые задачи по геометрии. В его уме не приходилось сомневаться, и если сегодняшний случай – больше, чем простая удача, мальчишка отлично умел концентрироваться.

Это умение было невероятным. Мордред почувствовал, как разрушилась материя, когда Рой открыл окно наверху. Это сложно описать. Всякий алхимик имел шестое чувство, мог прочувствовать работу своего коллеги, и Мордред ощутил это сегодня. У Роя был талант, который, если его правильно взрастить, может вылиться в нечто великое.

Мордред помотал головой. Это просто смешно. Мальчишке всего восемь. Ему ещё рано становиться учеником. Да и работы пока слишком много, где найти время, чтобы вплотную заняться его обучением?

Тем не менее, идея была весьма заманчива. Мордред и раньше брал учеников из местных детей, интересовавшихся алхимией. Никто из них, впрочем, ничего не достиг. Выучили пару дешевых трюков, немного теории – и пошли подмастерьями к торговцам и ремесленникам. Мордреду всегда хотелось найти себе настоящего ученика, который последует по его стопам; кого-то, кому можно передать свои необъятные знания. Кого-то, кому можно доверить свое достояние.

Одно время Мордред надеялся сделать своим преемником Дэвелла, но вскоре стало понятно, что сыну не хватало ни целеустремленности, ни ума. Если бы он выжил, Мордред не мог бы сказать, куда завела бы его судьба, но точно не в стан алхимиков. В Дэвелле было больше от дедушки-мельника, чем от невероятно умного и слегка эксцентричного дедушки-военного или его собственного пытливого ума ученого.

Что же до Ризы... Мордред окинул взглядом комнату, заставленную пыльными шкафами, заваленную мятой бумагой и бесполезными черновиками, свитками, журналами и тлеющими манускриптами. Риза заслуживала лучшего. Она выйдет замуж за сильного мужчину, которого будет любить и направлять. Проживет тихую, мирную, счастливую жизнь, свободную от вечного поиска, страха вмешательства военных, и тьмы, которая плескалась в глубине сердца Мордреда. Тьмы, которая напоминала, что он пошел в алхимию, потому что это его призвание, а не из-за радости, которую она приносит. Нет, Мордред не мог позволить дочери окунуться в это.

Но вот Рой... у него был талант. Он явно любопытен и не боится экспериментировать. Если бы только ему удалось избавиться от лишней скромности и осторожности, из него вышел бы прекрасный ученик.

Естественно, прежде чем обучаться алхимии, Рою нужно научиться хорошо читать. Его талант к математике нужно поощрять, пока он не обернется преимуществом, и тогда научить его основам черчения. Также ему необходимо минимальное знание греческого и латыни. Года через два, когда освоит все эти навыки, его можно будет познакомить с основами алхимии.

Да. У Роя есть потенциал, и если его правильно научить, он может достичь определенных высот.

Глава 43: Особенный день

— Так и мы, не зная ничего о д... до-бро... детели – ни что она такое, ни какова она, – будем исследовать, можно ли ей выучиться или нет, исходя из некоей пред... прет-п-па-сыл-ки... претпасылки?.. и говоря вот так, — запинаясь, читал Рой, — «Если д... до-бро... детель – это одна из тех вещей, которые»...

Он поднял взгляд от книги и застонал:

— Я больше не могу!

Риза, писавшая простые предложения на грифельной доске, нахмурилась.

— Нет, можешь.

— Не могу. Это слишком сложно, и я ничего не понимаю!

— Папа сказал, ты можешь, — вновь возразила Риза.

Рой был не в настроении ругаться. Он устал и сердился, а эту глупую историю о двух спорящих мужчинах было сложно читать. В ней попадались непроизносимые слова, не говоря уже о том, что он ничего в ней не понимал!

Рой посмотрел на печь, раскаленную от жара, а потом на окно в ледяных узорах. Интересно, зима вообще когда-нибудь закончится? Умом он понимал, что закончится, но сейчас всё равно казалось, что она бесконечна – всегда была и будет. Ему до смерти надоело сидеть в доме, но без теплой одежды выходить на улицу не разрешалось. Он даже не бегал больше по поручениям: мистер Хоукай делал все сам. Рой думал, что хотя бы Риза поймет его страдания, но подруга спокойно относилась к запрету выходить из дома.

— Я могу делать мои задания, — сказала она и подвинула к нему доску. — Видишь? Это моя история.

Рой прочитал неровный детский почерк: «Снег холодный. Снег белы. Снег в саду. Я не люблю снег. Я хочу печенье», – и вернул доску.

— Очень милая история.

— Мне нравится, — довольно ответила Риза.

Теперь, когда ей было почти пять, мистер Хоукай взялся и за ее обучение. Он проводил много времени с ней, когда не работал над исследованием или не занимался с Роем. Хотя его внимание сложно было назвать родительским, подруга наслаждалась им. Казалось, никогда прежде мистер Хоукай не уделял ей столько времени. Риза оставалась тихой, но теперь не была мрачной и почти не пугалась. Даже кошмары стали навещать ее реже – всего раз в неделю.

Риза принялась рисовать гору мягкого снега под своей историей, и Рой со вздохом вернулся к книге.

Мистер Хоукай определенно не понимал, какой тяжелый это текст. Даже с хрестоматией для второго класса, где все было написано для детей, Рою приходилось бороться, переводя символы в буквы, а буквы складывая в слова. В новой же книге, которую мистер Хоукай выдал ему вскоре после случая с окном, он едва понимал смысл слов. На столе лежал огромный пыльный словарь, в который нужно было заглядывать, чтобы узнать их значение, но иногда определения только больше запутывали.

— Ну как успехи? — спросил мистер Хоукай, заходя на кухню с пустой кружкой в руке.

Рой подождал, пока ответит Риза, но потом понял, что вопрос был к нему.

— Я не могу прочитать этот текст, сэр.

— Что значит, не можешь? Конечно, можешь! — резко сказал мистер Хоукай.

Рой прикрыл глаза.

— Я имел в виду, что я его не понимаю.

— Вот оно как, — мистер Хоукай присел рядом с ним и взял книгу в руки. — А можно ли выучить добродетели?

— Я не знаю! — в отчаянии воскликнул Рой.

Мистер Хоукай сурово на него посмотрел.

— Это потому что ты прочел только половину, — холодно сказал он, но потом, словно раскаявшись в своих словах, продолжил: — Ты понял, о чем говорится вот тут, с мальчиком и квадратами?

— Да. Сократ сказал, что площадь квадрата два на два метра равна четырем.

— То есть квадрату стороны. А что затем?

— Затем он попросил мальчика нарисовать квадрат, площадь которого будет в два раза больше квадрата со стороной два метра.

— Восемь квадратных метров, — кивнул мистер Хоукай.

— Да, и мальчик подумал, что это просто. Он нарисовал квадрат четыре на четыре метра, но его площадь получается шестнадцать. Четыре на четыре – шестнадцать.

— А это не равно площади предыдущего квадрата, помноженной на два.

— Да, — сказал Рой. — Это в четыре раза больше. Тогда Сократ рассказал о прямоугольнике, у которого одна сторона – два метра, а другая – четыре. Его площадь будет восемь квадратных метров. Мальчик возразил, что у квадрата должна быть сторона три метра, чтобы получилась площадь в восемь, — он нахмурился. Да, все правильно. Было сложно удерживать все эти числа в голове!

— Он прав?

— Нет.

— Ну что же, какая тогда площадь у квадрата со стороной три метра?

— Девять, конечно, — ответил Рой.

— Больше, чем восемь.

Он кивнул.

— Ты знаешь, какой должна быть сторона, чтобы площадь получилась восемь квадратных метров? — спросил мистер Хоукай.

Рой знал, что его про это спросят. Он указал на кусочек бумаги, на которой высчитывал корень.

— Две целых, восемьдесят три сотых метра. Приблизительно.

— Очень хорошо, — одобрил мистер Хоукай и лукаво посмотрел на Роя. — Это ли пытался сказать Сократ?

Да, подумалось Рою.

— Нет, — сказал он.

— А что тогда?

Рой закусил губу, обдумывая ответ.

— Он хотел показать, что мальчик не знает ответа, хотя ему кажется, что знает. И когда мальчик понимает, что неправ, он пойдет и найдет правильный ответ. И хотя он озадачен, это лучше, чем было до того, как Сократ его озадачил.

— Понятно. И что ты понял о людях в целом, не только об этом мальчике с проблемами в геометрии?

Рой вновь задумался над вопросом.

— Что... что прежде чем научиться чему-то, мы должны понять, что не знаем этого?

— Вот именно, — ответил мистер Хоукай. — Осознание незнания – первый шаг к обучению. Это очень важный урок, Рой.

— Да, сэр.

— Хорошо. Ты вынес из этого текста именно то, что я и надеялся, — мистер Хоукай положил книгу перед Роем. — А теперь закончи читать диалог.

— Но вы же сказали, что я уже все понял, — запротестовал Рой.

— Да, понял, но оставшийся кусочек – это просто дидактический материал об упрямстве в неважном вопросе.

— Тогда зачем мне его читать?

— Потому что для девятилетнего ребенка ты совершенно не умеешь читать, — ответил мистер Хоукай. — Тебе полезно будет дочитать до конца. Или читай, или мой кухонный пол. Твой выбор.

Рой встал и начал обходить стол, но мистер Хоукай поймал его за руку.

— И куда это ты собрался?

— Мыть пол, — ответил Рой. Разве это не очевидно?

Мистер Хоукай не вставая повернулся и резко ударил его по лицу – недостаточно сильно, чтобы стало больно, но так, чтобы понял, что сморозил глупость.

— Не дерзи мне, молодой человек. Садись обратно и дочитывай.

Рой моргнул, ошарашенный такой несправедливостью.

— Но вы сказали...

— Я шутил. Садись и дочитывай, — закатил глаза мистер Хоукай. — Риза, покажи мне, что ты сделала.

— Я написала историю, папа, — тихо сказала та, подвинув к нему грифельную доску. Пощечина ошеломила ее, и Риза с опаской смотрела на мистера Хоукая.

Он едва глянул на историю.

— Ты неправильно написала слово «белый». После «ы» идет «й», и вместе они читаются как «ый», — мистер Хоукай стер все старания Ризы рукой и написал слово правильно. — Перепиши двадцать раз. Когда я вернусь, ты должна знать, как оно пишется.

Он поднялся из-за стола, поставил кружку в раковину и вышел. Рой оторвался от книги, чтобы посмотреть на подругу, которая разочарованно глядела на полупустую грифельную доску.

— Это была хорошая история, — произнес он. Жалко, что мистер Хоукай ничего такого не сказал.

— Нет, неправда, — грустно ответила Риза. — Я неправильно написала «белый».




Риза сидела на подоконнике в своей холодной комнате и смотрела на раскинувшиеся за окном бескрайние поля снега. Ей надоело сидеть на кухне, где можно было только читать, но пожаловаться она не могла. Папа тогда будет сердиться, а Рой вздохнет и пробормочет «мне тоже». У них не было пальто, только у папы. Он говорил, они им не нужны, потому что он сам может разобраться со всеми делами в городе, а играть на улице – это роскошь. Риза не знала, что такое «роскошь», но понимала, что ей это нельзя.

Хорошо было уже хотя бы то, что у них теперь много поленьев для печи и вкусная еда каждый день. Прошлая зима казалась далеким кошмарным сном, но Риза помнила, как холодно, голодно и грязно тогда было. В этот раз все гораздо лучше. Они ели свежий хлеб вместо зачерствевшего и мясо почти каждый вечер, если папа не забывал его приготовить, и пили столько молока, сколько хотели. Доктор Белла все еще приходила ужинать к ним раз в неделю, и Ризе это очень нравилось: врач готовила лучше, чем папа, но теперь это были не единственные дни, когда у них на столе появлялось много еды.

Но несмотря на все эти радости, ей хотелось выйти на улицу. Риза скучала по свободным, активным играм в саду. Да и зачем ей нужно пальто? В конце концов, в кое-каких комнатах тоже было прохладно, но она же не надевала его дома. К тому же, снег не выглядел таким уж холодным. Он казался мягким, пушистым и уютным, как шерсть.

Знакомая фигура шла по дороге от города. Даже на таком расстояние острые глаза Ризы разглядели доктора Беллу. Она несла корзину, хотя сейчас только середина дня, и большой сверток. Года полтора назад Риза бы побежала вниз, чтобы поприветствовать гостью. Теперь она была умнее. Доктор Белла была очень приятной, но порой когда она приходила, папа сердился, и они ругались. Поэтому Риза осталась сидеть на месте, держа ушки на макушке.

Открылась дверь, потом послышались неразборчивые голоса – сначала доктора Беллы, а потом Роя.

— Риза! Спускайся! — крикнула гостья.

Ее голос казался радостным, а папы не было слышно, так что Риза спустилась вниз. Доктор Белла как раз снимала шубу, весело улыбаясь.

— Какая ты у нас красавица! — сказала она. — Ну-ка повернись вокруг.

Риза послушно прокружилась на месте, так что яркий подол теплого шерстяного наряда взлетел в воздух. Она обожала голубое платье с латунными пуговицами, но стеснялась своего потрепанного старого передничка. Он был слишком коротким, и хотя Рой постирал его только вчера, на ткани остались масляные пятна. И одно зеленое от збаржи – еще с тех времен, когда она кормила Роя в саду.

— Чудесно! — похлопала доктор Белла и хитро глянула на Роя. — Мистер Хоукай занят в кабинете?

Он кивнул.

— Прекрасно!

Доктор Белла отдала ему корзину, велев отнести на кухню.

— И пошли-ка наверх, — тихо добавила она.

— Это скрипучая, — предупредила Риза.

Доктор Белла, едва не наступившая на ступеньку, благодарно улыбнулась и перешагнула через нее. Риза шла следом, держась за перила, а затем свернула в свою комнату. Там доктор Белла положила сверток на постель. Внутри был набитый чем-то мешок из-под муки.

— Что это? — с интересом спросил Рой, вставая за Ризой.

— Это секрет, — улыбнулась доктор Белла, — только между нами тремя.

Она открыла мешок. Внутри лежало что-то, завернутое в коричневую бумагу, но это доктор Белла не тронула. Вместо этого она вынула кучу белоснежного льна и маленький сверток красной фланели.

— А теперь, — сказала доктор Белла, глядя на Роя, — возьмите их и носите, но ни в коем случае не говорите мистеру Хоукаю. Он ни за что не заметит, если не скажете сами.

Она положила часть льняных вещей перед Роем и часть – перед Ризой. Та ахнула от удивления. Это же белье! Подштанники и сорочки для Роя и нижние юбки, панталоны и комбинации для нее.

— Мистер Хоукай не терпит благотворительности, — с сожалением сказал ее друг.

Риза поникла. Это благотворительность? Она знала, что это плохо, но ей так хотелось забрать новые вещи. В то же время, нельзя было расстраивать папу!

— Это не благотворительность, — сказала доктор Белла, и Риза вновь воспряла духом. — Это нижнее белье.

Она захихикала, прикрывая рот ладошкой. «Нижнее белье» – смешная фраза!

— Кроме того, если мистер Хоукай не спросит, откуда они, вам не нужно рассказывать.

Рой не выглядел убежденным, но Ризе было все равно. Ей не нравились старые запачканные панталоны, а комбинации уже невозможно стало носить – настолько они малы и так жмут. Она прижала красивые новые вещи к груди и улыбнулась.

— Спасибо, доктор Белла.

— Это еще не все, — ответила та и выдала им по свертку из красной фланели.

Развернув свой, Риза озадаченно нахмурилась. Это оказалась рубашка, пришитая к штанам, с клапаном на пуговицах на попе.

— Что это? — спросил Рой.

— Это нательный комбинезон, — ответила доктор Белла. — Его нужно носить под одеждой, чтобы было тепло. Почему бы вам не надеть их сейчас?

— Зачем? — вновь спросил Рой. — На кухне и так тепло.

— Я рада, но померьте все равно, — у доктора Беллы как-то по-особенному блеснули глаза. — Можете заодно переодеться в новое белье.

Рой все еще не выглядел убежденным, но все-таки пошел примерять обновки. Доктор Белла помогла Ризе раздеться, а увидев, что на той не было белья, зацокала языком.

— У твоего папы доброе сердце, милая, — печально сказала она, — но его бы воля, и ты бы носила мешки из-под муки и носки.

Риза ничего не ответила, хотя, наверное, доктор Белла и ожидала какой-то реакции. Но молчать было безопаснее. Она позволила сменить изношенные панталоны на новое белье. Поверх него доктор Белла одела красный комбинезон, который слегка колол кожу, а потом новые панталоны, чулки и платье, под которым обновки было не заметить. Риза потянулась к передничку, но врач остановила ее.

— Не нужно. Пошли-ка лучше найдем твоего папу.

Она отнесла все еще тяжелый мешок на кухню, а потом пошла к папе в кабинет. Вскоре вниз спустился Рой, осторожно улыбнувшийся Ризе.

— Чешется.

Риза поняла, что он о комбинезоне, и кивнула.

Доктор Белла вернулась на кухню, и папа следом за ней. Она кивком указала на Ризу и легонько толкнула его локтем. Он прочистил горло и заговорил:

— Сегодня особенный день. Риза, ты знаешь, что сегодня за день?

— Среда, — твердо ответила Риза, уверенная в собственной правоте.

Папа улыбнулся. Улыбнулся!

— Правильно. Сегодня не только среда, но и седьмое февраля. Ты знаешь, что такого особенного в седьмом февраля?

Рой вдруг очень обрадовался – видимо, эта дата была ему знакома. Риза задумчиво нахмурилась. Может, сегодня праздник? Она знала только два: День Триумфа и Новый Год, а последний бывал только раз в году.

— День Триумфа?

Этот праздник посвящался тому дню, когда Аместрис стал единым государством, объединенным Фюрером и его правительством, более трехсот лет назад.

— Нет, он в ноябре.

Рой едва мог сдерживать восторг.

— Это кое-то другое! Гораздо лучше!

Доктор Белла нежно улыбнулась ему. Она выглядела такой довольной, что Ризе стало завидно. Рой знал ответ, потому что был старше и умнее, и поэтому им гордились. Как когда папа хвалил работу друга больше, чем ее, она почувствовала себя очень маленькой и никому ненужной.

— Я не знаю, — полная стыда, прошептала Риза и опустила взгляд на туфельки.

— Сегодня твой день рождения! — не выдержал Рой.

— Правда? — она мгновенно позабыла свою грусть.

Риза знала, что день рождения был зимой, и знала, что был в прошлом году, но не думала, что он вновь придет в снежную среду!

— Правда-правда! — Доктор Белла вынула тарелку из корзины, и когда она сняла с нее крышку, стал виден красивый торт, усыпанный сахарной пудрой и украшенный конфетами-фиалками.

У Ризы глаза расширились. Это же торт из книжки с картинками! Даже еще красивее, чем рассыпчатый яблочный пирог на День рождения Роя!

Они сели за стол, доктор Белла воткнула свечки в торт: одну, две, три, четыре, пять – ей исполнялось пять лет сегодня! Папа зажег их с помощью своей алхимии, и искорки еще немного водили хоровод вокруг угощения. Риза глубоко вдохнула и задула их все, вот так просто! Всем досталось по кусочку – сладкому-сладкому, будто тающему во рту.

— А теперь пора дарить подарки!

Доктор Белла достала коричневые свертки из мешка.

Первой была книга, с картинками красивых женщин в длинных платьях и высоких мужчин с бакенбардами. Потом Риза развернула сверток с кучей платков: на уголке каждого значилось «Р. Х.». Доктор Белла сказала, что это для юной леди, в которую она превращается.

— А вот этот... Я собиралась купить ей медальон, Мордред, но потом передумала. Они пойдут ей точно так же, как и медальон – нам, девочкам, нужно быть немного тщеславными, не так ли, Риза?

В свертке лежали пять новых передничков! Все они были новыми и белыми, и на каждом красовалась вышивка: луна и падающие звезды на одном, клубнички на другом, цветы на третьем, скачущие лошади на четвертом и, наконец, причудливые завитушки всех цветов радуги на пятом.

— Белла... — начал папа своим угрожающим голосом.

— Это не вещи, Мордред, это дань тщеславию! — ответила доктор Белла. — Переднички делают девочек красивыми.

— Спасибо, доктор Белла, — выдохнула Риза. Это замечательный день рождения!

— А это от меня.

Папа дал ей совсем новенькую грифельную доску и карандаш – ее собственные! — Я подумал, что тебе пригодится.

— Спасибо, папа!

Риза улыбалась от уха до уха. Он не забыл про ее День рождения! Она посмотрела на черную грифельную доску, на такие красивые переднички – достаточной длины и совсем не изношенные, на красивую книгу и настоящие платки, как у взрослых – все это заставляло ее улыбаться еще сильнее!

Рой достал из кармана маленький сверток из коричневой бумаги, перевязанный бечевкой.

— Я сам сделал, — застенчиво сказал он.

Риза аккуратно разорвала бумагу. Внутри оказалось ожерелье из сушеных горошин, бобов и чечевицы – каждая «бусина» была выкрашена в свой цвет, так что получилось ярко и очень красиво. Она тут же надела его и радостно улыбнулась.

— Спасибо, Рой!

Друг улыбнулся в ответ.

— С днем рождения!

— Это еще не все, — сказала доктор Белла. — Это не будет настоящий день рождения, если мы не подарим тебе игрушку!

Сердце Ризы сделало пируэт. Ей подарят не только все эти красивые вещи, но и игрушку тоже? Интересно, что это будет?

Доктор Белла положила на стол два самых больших свертка.

— Пришлось взять одну и для Роя тоже, чтобы вы смогли играть вместе. Ну, смелее, открывайте!

Риза разорвала бумагу и ахнула от восторга: внутри лежало новенькое синее пальто. А рядом с ним – варежки, шерстяная шапка, вуаль и шарфик! Она глянула, что там у Роя – ему достались коричневое пальто, шапка, перчатки и длинный шарф. И никакой вуали, конечно, потому что он мальчик.

Доктор Белла улыбалась, а вот папа нахмурился.

— Изабелла Грейсон, я сказал тебе раз, я сказал тебе сто раз – никакой благотворительности в этом доме!

Всю жизнерадостность Ризы как ветром сдуло. Сейчас они поругаются! В горле встал комок, и она уже готова была зарыдать.

— Благотворительность? — легко засмеялась доктор Белла. — Это просто игрушка, Мордред. Игрушка, с которой можно играть на улице!

— Играть на улице – это роскошь, сэр, — тихо сказал Рой. — Пожалуйста, можно мы их оставим?

Папа удивленно посмотрел на него, а потом снисходительно улыбнулся.

— Полагаю, да. В конце концов, дни рождения созданы для роскоши, не так ли? Но только если пообещаете хорошо о них заботиться, и ты должен будешь вновь бегать по магазинам для меня.

— Да, сэр! — нетерпеливо ответил Рой. — Спасибо, сэр!

Папа больше ничего не сказал, только отрезал второй кусочек торта и ушел с кухни. Риза и Рой по привычке прислушались, ожидая спасительного щелчка двери кабинета.

— Не правда ли здорово, что увы уже надели комбинезоны? — заговорщицки прошептала доктор Белла. — Можно сразу выйти на улицу и поиграть в снежки!

Риза спрыгнула со стула, подождала, пока ей помогут надеть новое теплое пальто. И хотя на ее лице была сдержанная улыбка, душа пела. Можно пойти в сад! Поиграть в снегу!

Все-таки это был замечательный день рождения.

Глава 44: Как того требует нужда

Телеграмма пришла мартовским утром. Рой решал примеры – гораздо лучше и быстрее, чем читал тексты. Риза, успевшая сделать все задания на сегодня, тихонько сидела на диване, передвинутом в кабинет из гостевой комнаты, чтобы дети не ютились на коврике. Дочь молчала уже так долго, что Мордред невольно подумывал, не превратилась ли она в статую. Когда в дверь постучали, он подождал, пока Рой побежит открывать, но тот, казалось, ничего не слышал.

Мордред хотел было приказать ему пойти посмотреть, кто там, но передумал и вышел сам. За дверью оказалась старшая дочка почтмейстера. Она была из той породы несчастных девушек, что походили на перепуганных ланей: с тонкими чертами лица и большими тревожными глазами, которые, казалось, ищут пути к отступлению.

Мистер Хоукай?

Девица едва могла дышать – видимо, бежала от самой почты по команде отца. В руке у нее была желтая бумажка. Мордред припомнил слух о том, что почтмейстерской дочке после родов нездоровилось, и отошел в сторону.

— Проходи.

Она помотала головой и протянула ему бумажку.

— Телеграмма, сэр.

Судя по лицу, девица знала, что там, и Мордред вспомнил, что она водит шашни с оператором телеграфа. Его сердце застучало чаще, и он выхватил телеграмму из ее рук и вскрыл.

Там было всего две строчки, написанных торопливым почерком оператора. У Мордреда похолодело внутри.

«Мордред тчк Лиэн смертельно больна тчк Срочно приезжай тчк Грумман тчк».

Мордреду стало тяжело дышать, и цвет медленно ушел с его лица. Бледная девица наблюдала за ним с добрым сочувствием, хотя до сих пор и не отдышалась сама.

«Лиэн смертельно больна тчк». Больна? Чем? Она же в больнице, где полно врачей. Как там можно заболеть?

— Сэр? Мистер Хоукай? — мягко позвала эта девица, Струби.

Мордред поднял на нее взгляд.

— Ты еще тут? — глухо спросил он.

Мысли так и летали в голове. Нужно добраться до Централа. Конечно, конечно в доме найдется достаточно денег на плацкарт. Билет для одного. Последний раз, когда Мордред ездил на поезде в столицу, вместе с женой и пятилетним сыном, цена была две сотни сен. Конечно, у него найдется столько денег. Но кого оставить присматривать за детьми? Он не мог оставить их одних: они сожгут дом дотла, а волонтеры-пожарники бесполезны без своего командира...

— Думаю, вам лучше присесть, сэр, — говорила девица. — Выпейте чая, может? Уверена, она не может быть настолько больна, сэр. Не бойтесь.

Ее добрые слова утешения тупой пилой проходились Мордреду по нервам.

— Живо за доктором, идиотка! — рявкнул он.

— За доктором? — удивилась она. — Но разве ваша жена не в Централе?

— Да не для Лиэн, для меня! — резко ответил Мордред. Белла. Белла знает, что делать. Ему нужна Белла. — Чего встала, беги!

— Но сэр, т-телеграмма – вы должны за нее п-пять сен...

— Живо! — крикнул Мордред, махнув на нее рукой.

Девица помедлила на мгновение, а потом кинулась прочь, держась за бок. Мордред вновь взглянул на телеграмму. Лиэн заболела в тысяче километров от дома, а он – здесь, с двумя детьми, о которых нужно заботиться, в доме, который не мог покинуть, без денег на билет... Конечно, конечно где-то найдется двести сен.

Колени подгибались, и тело холодело. Мордред осел на пол прямо в дверном проеме, уставившись на желтый листок телеграммы и боясь самого страшного.




Там его и нашла Белла двадцать минут спустя, когда прибежала из своего кабинета, полного мамочек с младенцами, которых раз в месяц нужно было взвешивать, осматривать и обязательно хвалить. Она твердыми руками подняла друга на ноги и провела обратно в дом.

— Рой? — позвала Белла, благодарно взглянув на тут же высунувшуюся из кабинета темную голову. — Поставь чайник, дружок. Мистеру Хоукаю нужно выпить чая.

Риза тоже вышла в коридор и огромными глазами наблюдала, как Белла провела Мордреда в гостевую комнату и помогла ему сесть, попутно попытавшись забрать у него телеграмму.

— Белла, — выдохнул Мордред. — Ты пришла.

— Конечно, я пришла, — ответила она. — Дай мне взглянуть, Мордред.

Он разжал пальцы, и Белла прочитала сообщение. Как и все телеграммы, эта была краткой и содержала лишь самую необходимую информацию. Никакого объяснения, что за болезнь мучила Лиэн, и лишь один признак ее серьезности – быстрый приказ: «Срочно приезжай тчк».

Рой принес чайник и пустую кружку, но Белла махнула ему, чтобы поставил их на столик – чай вряд ли уже заварился.

— Мордред, поговори со мной, — мягко сказала она. — Естественно, ты поедешь к ней.

— Конечно, — простонал Мордред. — Как я могу не поехать? Я думаю... Думаю, деньги есть...

— Я одолжу тебе. Вернешь из следующей стипендии. Поезд до Централа ходит лишь по пятницам, но ты можешь добраться ночным поездом до Восточного города, а там пересесть на экспресс. Доедешь до столицы за два дня.

— Три дня... — он сжал голову руками. — Что, если будет слишком поздно?

— Не говори так, — мягко пожурила она, присаживаясь рядом и кладя руку ему на плечо. — Смотри сам, ведь что бы это ни было, оно пришло очень быстро, и это первый раз, когда майор Грумман написал. Она не может быть настолько больна, что растает, не успев повидаться с тобой.

Белла жестом велела Рою налить чая, и тот протянул ей уже полную кружку, а потом отошел к Ризе и обнял ее за плечи. Малышка ничего не сказала, только прижалась к нему.

— Я соберу для тебя кое-какие вещи, — сказала Белла. — А потом тебе нужно будет выспаться перед путешествием. Договорились?

— Дети, — пробормотал Мордред, склоняясь над кружкой.

Белла посмотрела на Роя и Ризу. Они не могли поехать в Централ. Кроме того, что Мордред явно не был в состоянии волноваться еще и за своих маленьких компаньонов, Ризе совершенно нечего делать в столичной психушке. Да и если Лиэн вправду смертельно больна, то незачем Ризе смотреть, как она страдает.

— Я присмотрю за ними, пока ты не вернешься, — твердо сказала Белла. — Не переживай. Рой, почему бы тебе не забрать Ризу наверх? Соберите немного вещей и любые книжки и игрушки, которые хотите взять с собой. Проведете несколько дней у меня дома. Разве не здорово?

Ни Риза, ни Рой ничего не ответили. Последний только кивнул, а потом мягко увел подругу из комнаты. И как раз вовремя – скрип ступеньки еще не успел отзвучать, а Мордред уже разрыдался.

— Это я отослал ее туда. Я. А теперь... т-теперь она больна...

— Послушай меня, — твердо сказала Белла. Она попыталась заставить его посмотреть на себя, но Мордред не стал. — Мордред, послушай! — Друг все-таки взглянул на нее исподлобья. — Это не твоя вина. Ты не сделал ее больной и совершенно точно никак не мог повлиять на эту новую болезнь, какой бы она ни была. А теперь прекрати это... — Он закрыл лицо рукой, а вторая начала так дрожать, что Белле пришлось забрать у него кружку. — Прекрати это и возьми себя в руки. Ты нужен Лиэн, а значит, должен набраться сил, чтобы приехать к ней. Слышишь меня? Мордред, слышишь?

Мордред несчастно кивнул, поднял голову и потер глаза рукой.

— Да, — хрипло сказал он. — Ты присмотришь за детьми?

— Не переживай за них. Все, о чем тебе следует сейчас думать, это о том, как добраться до Централа.

Мордред в отчаянии покачал головой.

— Что я буду делать? Как буду жить, если она умрет?

На этот вопрос у Беллы не было ответа.




Риза спала в кровати доктора Беллы, а Рой сидел у туалетного столика, глядя на свое отражение. Подруга была слишком мала, чтобы понять, что происходит: ей вполне хватило объяснения, что мистер Хоукай едет в Централ навестить маму. Но Рой знал, что миссис Хоукай заболела, а ее отец едет туда на случай, если та умрет.

Рой не знал, как именно относится к смерти. Его родители были мертвы, и это значило, что они не могут о нем позаботиться. Дэвелл был мертв, и это значило, что Рой мог спать в его комнате, писать на его грифельной доске и читать его хрестоматию. Он не знал, что будет значить смерть миссис Хоукай. У него почти не осталось воспоминаний о ней, кроме того, что она ненавидела его, била и пыталась побить Ризу. Однако Рою не хотелось, чтобы миссис Хоукай умирала – она была мамой его подруги, и та ее любила, и все-таки... Миссис Хоукай так долго не было дома, что он не знал, повлияет ли ее смерть на их жизни.

Где-то внизу хлопнула дверь. Доктор Белла вернулась. Она велела Рою прочитать Ризу сказку, пока они с мистером Хоукаем пойдут на железнодорожную станцию. Он сегодня поедет до Восточного города, а потом и до Централа.

Доктор Белла поднялась наверх и заглянула в комнату. Посмотрев на Ризу, она перевела взгляд на Роя. Затем протянула руку, и он подошел к ней, позволив вывести себя в гостиную напротив. Там доктор Белла села на диван, а Рой – ей на колени.

— Как поживает мой смелый молодой человек?

Ее голос звучал грустно и устало.

— Очень хорошо, спасибо. А... А миссис Хоукай умрет?

— Ох, милый. Я даже не знаю, чем она заболела. Мистер Хоукай пришлет нам весточку, когда узнает.

— Надолго он уехал?

— К сожалению, этого я тоже не знаю, — ответила доктор Белла, — но вы останетесь здесь, пока он не вернется. Поэтому нам с тобой нужно поговорить.

Она пересадила его так, чтобы они оказались лицом к лицу.

— Я знаю, что ты всего лишь мальчик, но боюсь, тебе придется помочь мне с Ризой.

— Я ухаживаю за Ризой, когда мистер Хоукай работает, — заверил ее Рой.

— Да, но на этот раз все будет по-другому. Видишь ли, я не бываю дома постоянно, как мистер Хоукай. Иногда мне приходится ездить к больным людям, чтобы вылечить их, и если мне придется уехать, то вы с Ризой останетесь одни. Чаще всего это будет днем, но в экстренном случае я могу уйти и ночью тоже. Завтра я познакомлю вас с Гердом – он работают на конюшне. Он мой помощник, и если что-нибудь случится, пока меня не будет, вы можете обратиться к нему. Еще я скажу миссис Парсонс в доме напротив, что вы вдвоем остаетесь у меня. Она добрая женщина, и если я не появлюсь во время обеда или ужина, вы можете попросить ее приготовить что-нибудь.

— Я знаю, как готовить холодную еду, — сказал Рой. — Я много раз готовил завтраки и обеды.

— Да, я знаю, — вздохнула доктор Белла. — Ты слишком взрослый для своего возраста, милый. Мне жаль, что приходится вешать на тебя эту ответственность, но я не вижу иного выхода. Мы должны поступать так, как того требует нужда.

— Я справлюсь, доктор Белла, — пообещал он. — У меня хорошо получается присматривать за Ризой.

— Несомненно. Так. Я постелю тебе здесь, на диване, ладно? Я буду спать с Ризой, так что тебе не стоит переживать, что ей будет одиноко. Если мне все-таки придется уйти, я позову тебя, чтобы ты лег с ней. Договорились?

— Да, мэм.

Рой слез на пол и стал смотреть, как доктор Белла расстелила ему уютную постель. Его мысли были заняты ее недавними словами. «Мы должны поступать так, как того требует нужда». Это очень изощренный способ выразить то, что он понял, когда был моложе Ризы. Нужно делать то, что требуется, если хочешь выжить.

Рой твердо решил, что они выживут. Неважно, умрет миссис Хоукай или нет, будет ли доктор Белла тут или уедет по вызову, он проследит, чтобы они с Ризой были в порядке. Сделает все, что потребуется. «Как того требует нужда».




Солнце уже давно зашло, когда так называемый «экспресс», который останавливался в каждом городе, городке и деревушке восточной провинции, наконец остановился на Мемориальном вокзале в Централе. Мордред забрал свой видавший виды саквояж с верхней полки, размял худые ноги и встал в очередь в коридоре, двигающуюся к выходу.

Платформа была почти пустой, и сошедшие с поезда пассажиры быстро рассредоточились по ней, словно муравьи. Кого-то ждали близкие. Кто-то, ожидавший поезда из Централа, вскочил со скамейки. Сквозь толпу шли встрепанные мальчишки – торговцы крендельками, надеющиеся заработать немножко денег перед тем, как вернуться в свои съемные квартиры. Большинство пассажиров исчезло за дверьми вокзала. Мордред задержался, осматривая платформу. Он не очень хорошо знал город, а потому плохо представлял, куда идти. У него получилось бы отыскать старый дом жены на краю Президентского Округа, но смысл? Лиэн когда-то рассказывала, что ее отец продал его почти сразу после рождения Ризы. Мордред понятия не имел, где Грумман жил теперь.

Наверное, в Армейском Штабе кто-нибудь ему подскажет. Хотя, скорее всего, он просидит под воротами до утра, надеясь, что тесть придет на работу. А вот найти больницу может быть проще, но вряд ли они пустят визитера посреди ночи...

Вдруг к нему подбежал прыщавый юнец в униформе рядового.

— Мистер Хоукай?

Темные волосы долговязого незнакомца были очень коротко стрижены, а глаза казались почти закрытыми – такие узкие. Мускулистость выдавала в нем человека, который часто работает руками. Несмотря на широкие скулы и формальную манеру держаться, он все равно казался слишком молодым для формы, которую носил.

— Вы мистер Хоукай?

— Да, — подозрительно нахмурился Мордред. Откуда этот юнец знает его?

— Вы выглядите точно так, как и описывал подполковник. Позвольте взять вашу сумку, сэр? Нас ждет двуколка.

Рядовой потянулся за саквояжем, но Мордред отшатнулся.

— Кто вы такой?

— Меня послал подполковник Грумман, сэр. Я его новый помощник, пришел вместе с повышением, — он резко отсалютовал. — Рядовой Фарман к вашим услугам, сэр.

— С повышением? — повторил Мордред. Что еще за повышение?

— Да, сэр. На прошлой неделе, сэр. Вы не... ой, — рядовой поник. — Наверное, у него не было времени написать, сэр, потому что его дочь заболела.

— Откуда вы узнали, что я приеду на этом поезде? — продолжил допрашивать Мордред. — Я никому здесь об этом не говорил.

— Подполковник хотел, чтобы вас обязательно встретили. Он подумал, что это самый первый поезд, которым вы можете приехать, вот и послал меня сюда ждать вас. Я рад, что вы приехали сейчас, иначе мне бы пришлось еще долго тут торчать.

— И вы должны отвезти меня...

— В пси... в больницу, — ответил Фарман. — Последние три дня он провел там. Сюда, сэр. Следуйте за мной.

Кипя от возмущения, Мордред отправился следом за рядовым. Грумману не следовало рассказывать армейским гончим, где сейчас Лиэн и почему. Фарман вывел его с вокзала на улицу, где их ждала черная армейская двуколка, с парой одинаковых меринов, привязанных к столбу. Мордред сел в нее, положил саквояж на колени и заставил себя спокойно смотреть вперед. Рядовой устроился рядом.

Они быстро проехали по пустым улицам. Хорошо тренированные армейские кони останавливались всего дважды: когда возница тележки-разносчика резко дунул в свисток на перекрестке и когда шумная автомашина проехала мимо, увозя с собой мужчину и двух бедно одетых девиц на какую-то позднюю вечеринку. Мордред неодобрительно нахмурился, глядя вслед дебоширам.

В конце концов, они свернули на темную, пустую улицу, где в высокой каменной стене виднелись кованые железные ворота. Сторож вышел из своего домика и посветил им в лица электрическим фонарем.

— Рядовой Фарман, — сказал юнец. — С мистером Хоукаем, приехали повидать дочь подполковника Груммана.

Сторож кивнул и открыл ворота. Двуколка въехала на подъездную дорожку, и Фарман выскочил, чтобы привязать меринов к столбу. Не дожидаясь рядового, Мордред взбежал вверх по лестнице, где забарабанил в тяжелую дверь внушительного здания.

Подозрительная медсестра отворила, чтобы посмотреть, кто стучит. Мордред холодно посмотрел на нее.

— Впустите меня. Я Мордред Хоукай, а моя жена – дочь подполковника Груммана.

— Мне очень жаль, сэр, но часы посещения – с десяти до шести каждый день.

Фарман поспешил к ним.

— Сестра-хозяйка, пожалуйста, подполковник дал очень четкий приказ.

— Ох, так он с вами? — откликнулась она и отошла, открывая дверь шире. — Проходите.

Они оказались в огромном сводчатом фойе. Сбоку от входа стоял стол, а чуть дальше три коридора утопали в неясных тенях, и каждый был загорожен тяжелой железной решеткой. Сестра-хозяйка отперла западную и подождала, пока Мордред и Фарман пройдут внутрь.

— Сюда, сэр, — сказал рядовой. — Ее комната там.

Мордред шел за ним по коридору, освещенному шипящими электрическими лампочками, мрачно думая о том, что мягкий свет газовых ламп ему больше по вкусу. Завернув за угол, он увидел ссутулившуюся фигуру, сидящую на скамейке. Прошла целая минута, прежде чем мужчина понял, что больше не один в коридоре, и поднял голову. Это был Грумман.

— Мордред! — ахнул он, вскакивая на ноги и быстро подходя к нему. Тесть выглядел изможденным, а обычно ухоженные усы отросли и некрасиво нависали над ртом. Рядово тут же встал по стойке смирно. — Спасибо, Вато. Можешь идти домой.

— Есть, сэр!

Рядовой развернулся на каблуках и, отбивая шаг, ушел прочь.

Мордред сдерживал себя, пока Фарман не скрылся за поворотом, а потом схватил Груммана за руку.

— Где она? Что с ней? — затряс он тестя. За ближайшей дверью раздался смех.

— Медсестра как раз меняет ей белье и ночнушнку, — отвлеченно сказал Грумман, кивнув через плечо на дверь, рядом с которой сидел. — Она... она...

К вящему ужасу и удивлению Мордреда, тесть схватил его за лацканы и уткнулся лицом в грудь, задыхаясь от рыданий.

Глава 45: Flammis Acribus

К тому времени, как медсестра открыла дверь, Грумман взял себя в руки и мог стоять без поддержки, однако не стал объяснять, почему разрыдался. Вид медсестры в белой униформе заставил Мордреда позабыть невысказанный вопрос. Он прошел мимо нее в комнату жены.

Это была больше тюремная камера, чем больничная палата: без окон и с простой белой плиткой на стенах и полу. Тут неприятно пахло рвотой, а высоко на стене горела единственная голая лампочка. Кто-то обмотал ее красным платком, чтобы превратить жесткий электрический свет в приятный полумрак, в котором едва можно было что-либо разглядеть.

В углу стоял комод, который заодно служил и столом: на нем лежала стопка бумаги и фотография Дэвелла, а рядом стоял простой деревянный стул. Еще здесь были раковина и переносной стульчак. Большую часть пола занимала большая оловянная ванная, наполненная водой и битым льдом. Неподалеку лежала куча запачканных бинтов.
Взгляд Мордреда упал на узкую кровать у дальней стены, и все остальное позабылось.

На тоненьком матрасе, прикрытая лишь старым одеялом, лежала Лиэн. Она была одета в поношенную белую больничную пижаму, которая тесно облегала тело, отчего становилась заметна небывалая худоба. Ее трясло, а попытки свернуться клубочком ни к чему не приводили: широкие кожаные ремни через грудь, бедра и лодыжки держали ее ровно на спине. Свободными оставались только предплечья, и Лиэн мяла одеяло тонкими руками.

Ее лицо казалось бледным даже в мягком красном свете, и яркие пятна лихорадки покрывали выступающие скулы. Губы покрылись струпьями, а однажды красивые красные глаза помутнели от муки. На лбу выступил пот, а зубы громко стучали, вторя конвульсиям. Хуже всего было то, что ее волосы, ее мягкие, шелковистые волосы, которыми она всегда так гордилась, исчезли. Их неумело состригли, оставив только пару сантиметров, которые, намокнув, прилипли к черепу.

Мордред не мог пошевелиться. Ужас, вина и холодное, горькое отрицание сковали его, и он мог только смотреть на скованного призрака перед собой. На полумертвое, сломанное существо, некогда бывшее его красавицей-женой.

Груманна, похоже, к этому привык: он подтолкнул Мордреда сквозь дверной проем и прошел к кровати. Когда отцовская рука нежно коснулась ее щеки, Лиэн тихо застонала и повернула голову в его сторону.

— Вот так, дорогая, — спокойно приговаривал Грумман, и трудно было поверить, что он рыдал в коридоре несколько минут назад. — Теперь ты чистая и сухая опять. Скоро тебе вновь станет тепло.

Лиэн что-то неразборчиво пробормотала, а Мордред посмотрел на ванную, полную ледяной воды. Не купали же они ее в этом?

— Хорошая девочка. Ты слышишь, Лиэн? Моя смелая девочка, ты слышишь меня?

— Ед... — лихорадочные глаза Лиэн пытались сфокусироваться на Груммане, но не могли. — Иди... Папа...

— Правильно! — ахнул тесть, словно вот-вот заплачет, но в то же время с радостью в голосе. — Правильно, это папа. Я здесь, милая. Я...

— Хочу... Папу, — продолжила она, пытаясь отстраниться от него, хотя и не могла – не позволяли слабость и ремни. — Хочу к папе...

Грумман поник.

— Я здесь, малышка, — вздохнул он. — Понимаешь ты или нет, но я здесь.

Лиэн издала какой-то странный звук, и из уголка ее глаза потекли слезы.

— Нет... нет... — пробормотала она и затихла.

К Мордреду, наконец, вернулся дар речи.

— Почему она связана? — повернулся он к медсестре. — Освободите ее немедленно!

— Они не могут, Мордред, — печально ответил Грумман. — Ей нужно лежать так. Если она...

— Мы взяли образцы ее спинно-мозговой жидкости, — сказала медсестра. — Если она перевернется на бок, мозг может выйти за пределы полости. Это может ее убить.

— Образцы, — задохнулся Мордред. Эта женщина говорила так, словно Лиэн – подопытная, над которой можно проводить эксперименты. Она его жена! Жена! Что они с ней сделали? — Где врач? Почему он не здесь?

— Доктор Болтон занят, — ответила медсестра. — Он отвечает за всех пациентов в этом крыле, и...

— Идите и приведите его сюда! — крикнул Мордред, тут же понизив голос, заметив, как Лиэн вздрогнула и захныкала: — Идите и приведите его.

— Он придет, когда закончит обход, — резко ответила медсестра.

— Так не пойдет! Я хочу поговорить с ним сейчас же. Сейчас же, слышите?

Она сжала зубы.

— Извините, но я не могу вам помочь. И если вы не успокоитесь, я буду вынуждена позвать санитаров, чтобы они вывели вас из больницы.

Грумман поднялся на ноги.

— Идите и приведите доктора Болтона, — не зло, но и не слишком вежливо сказал он. — Это приказ, медсестра.

Она хотела было возразить, но все-таки вышла. Мордред вновь посмотрел на жену.

— Ч-что с ней? — выдавил он.

— Инфекция. Мен-что-то-там. У нее в мозгу, — голос тестя чуть сорвался, и он уставился куда-то поверх плеча Мордреда. — У нее болела голова. Я думал... думал, что ей просто хочется внимания. Я был рассержен... А три дня назад у нее началась лихорадка, и с тех пор все становилось только хуже.

Лиэн застонала опять, ее руки шарили по покрывалу, словно в поисках чего-то.

— Ред...

Мордред глянул на обернутую платком лампочку.

— Почему тут красный свет?

— Она не выносит яркого света. Красный щадит ее глаза.

— Мет... ред... — повторила Лиэн. — Мет... мо... ред...

Мордред тут же бросился к жене и приложил руку к ее щеке. Она не просто бормотала – она звала его!

— Лиэн! — он старался не заплакать. — Лиэн, я здесь.

Она была такой горячей: несмотря на холодный пот и конвульсивную дрожь, ее кожа обжигала – Мордред не был уверен, что человеческая плоть вообще может достигать таких температур. Он прижал руку к ее ладони, надеясь, что она ответит на прикосновение, узнает его, хотя не узнала собственного отца.

— Мордред, — заплетающимся языком пробормотала Лиэн, все так же смазывая слоги и путая согласные. — Я хочу... Мордреда...

— Я здесь, Лиэн. Я рядом, — отчаянно повторил Мордред, пытаясь сдержать слезы.

— Это все лихорадка, — сказал Грумман. — Она... не всегда понимает, кто рядом.

Мордред нагнулся ниже и импульсивно поцеловал жену в сухие губы. Лиэн едва слышно ахнула, но ни отстраняться, ни отвечать не стала. Однако когда он разогнулся, она прищурилась, пытаясь сфокусировать на нем взгляд.

— Мордред? — выдохнула жена.

— Да, — он чуть ли не всхлипнул. — Я рядом.

— Мордред. Мо-р-р-р-дред...

Она расслабилась, ее дыхание стало глубоким и мерным. Побоявшись, что Лиэн умирает, Мордред резко оглянулся на Груммана, но выражение лица тестя было почти что облегченным.

— Она спит, — сказал он. — Она не спала по собственной воле уже пятьдесят семь часов.

Мордред провел рукой по остаткам волос жены.

— Почему они...

— Лихорадка, — с сожалением ответил Грумман. — Они пытались охладить ее. Ее тело не справляется само. И они использовали ванну... — он махнул рукой, не в силах говорить дальше. — Моя бедная девочка.

Мордред не был готов оставить Лиэн. Ощущение жаркой кожи под пальцами пугало, но и почему-то успокаивало. Он ожидал, что жена будет мертвецки холодна, уже почти в могиле. Но живая, даже настолько больная, она оставалась его бесценным сокровищем. Пока Лиэн жива, есть надежда, что она поправится.

— Мальчишка... Он сказал, вы тут уже три дня.

— Я не мог отойти от нее... — Грумман явно сопротивлялся своим эмоциям. — Она так испугана. Не понимает... не понимает, почему так больна.

Дверь открылась, и вошла медсестра, а следом за ней – мужчина в белом медицинском халате, с узким подбородком и козлиной бородкой. Ошеломленный и пристыженный, что его застали в такой момент, Мордред поднялся на ноги и отошел от кровати.

— Вы доктор?

— Да, — холодно ответил врач. — А вы, должно быть, муж.

Его голос звучал презрительно, и это очень раздражало.

— Скажите мне, что с ней.

Мордред указал на Груммана:

— Он сказал, это инфекция?

— Менингит. Воспаление тканей мозга. В ее случае, во всем виноваты бактерии. Я не знаю, какой именно штамм: мы отправили образцы ее спинно-мозговой жидкости в больницу для анализа.

— Чем вы ее лечите? Вы можете ей помочь?

— Уверяю вас, мистер Хоукай, мы делаем все, что только можем для нее сделать, — все так же презрительно ответил доктор Болтон. — Холодные ванны от лихорадки, морфий от боли, и ремни, чтобы она не перевернулась.

— А она... она поправится? — выдавил Мордред.

Он ненавидел себя за эту слабость, за то, что так выставил себя перед другим человеком, оказался в его власти, но не мог удержаться. Ему нужно было знать.

— Есть шанс полной реабилитации.

— Шанс? — с отчаянием отозвался Мордред и глянул на Груммана, но не нашел в нем утешения. — А если нет?

— Если она недостаточно сильна, чтобы победить инфекцию, мистер Хоукай, — тон доктора чуть смягчился, — тогда я боюсь, что она, вероятнее всего, умрет.




Белла закрыла кабинет и принесла инструменты на кухню для стерилизации. Рой и Риза тихо играли в солдатиков. Оба казались достаточно нормальными – подавленными, но нормальными. Белла была только рада, но боялась, что такая безмятежность продлится недолго.

От Мордреда пришла телеграмма. Прошло четыре дня с его отъезда, и Белла уже начинала бояться за его безопасность. Весточка оказалась немногословной, но достаточно содержательной: «Менингит тчк Лихорадка зпт бред тчк Доктора опасаются худшего тчк Жду зпт надеюсь тчк».

Белла еще не сказала детям. Не знала, как. Как объяснить пятилетней девочке, что ее мама, в тысяче километров отсюда, была больна – настолько, что могла умереть. Риза знала, что Лиэн нехорошо, и поэтому ее отправили в Централ. Но поймет ли – могла ли она понять разницу. Меланхолия и маниакальное поведение не были смертельными, но менингит... Белла не сталкивалась с этим заболеванием со времен учебы в Национальном Медицинском Колледже, но отлично помнила того пациента. Все началось с головных болей, едва ли стоящих внимания. Затем были боли в шее, которые мешали кивать. Потом колени стали подгибаться при поднятии головы. Дальше – лихорадка, сыпь по всему телу, бред, озноб, конвульсии – и смерть.

Конечно, так случалось не всегда. Редкие счастливчики, обычно здоровые молодые люди, могли выкарабкаться. У таких спадал жар, они могли спать часами, день за днем, а потом менингит исчезал, оставляя пациентов слабыми и усталыми, но живыми. Лиэн была молода – ей всего тридцать два. Но вот что с ее здоровьем после почти двух лет в психбольнице? Хотелось ли ей вообще жить? Телеграмма Мордреда не давала слишком много надежды.

Белла боялась не за Лиэн. Она знала, как больно терять ребенка, и порой думала, что миссис Хоукай будет счастливее на том свете. Но Мордред... Алхимия была его страстью, работа – целью, но Лиэн – Лиэн была душой. Это стало понятно с первого взгляда. Лиэн заполнила ту сосущую пустоту в душе Мордреда, которую ни другая женщина, ни друг, ни даже любимое искусство не могли. Она стала его идолом, смыслом жизни. Если она умрет, то что останется? Сможет ли он продолжать жить ради своих исследований и детей?

— Итак, давайте посмотрим, что вы сделали за сегодня.

Белла поставила кастрюлю с инструментами на огонь и присела за стол.

— Кто хочет начать?

Рой выглядел испуганно, но Риза с готовностью показала доску. Она была испещрена примерами на сложение.

— Видите? Я все решила.

— Умница! — Белла принялась проставлять карандашом галочки рядом с примерами: — Два плюс два равно четыре. Три плюс четыре равно семь. Шесть плюс два равно восемь. Пять плюс один равно шесть. Ой! Риза, сколько будет два плюс три?

— Пять, — после раздумий ответила та.

Белла улыбнулась и стерла кривую шестерку.

— Тогда давай просто поправим вот здесь, да? — она написала пятерку и поставила рядом галочку.

Риза была шокирована.

— Разве я не ошиблась?

— Не в этот раз, — весело ответила Белла. — Только сначала. Важно, чтобы в конце ты решила пример правильно.

Она дочитала оставшиеся примеры и нарисовала в углу доски улыбающуюся бабочку, а над ней подписала «Отличная работа!»

— Молодец, Риза! Я тобой горжусь.

Риза, покраснев, улыбнулась.

— Спасибо, доктор Белла.

— Мы проверим твое чтение чуть позже. Рой, дай посмотреть свои примеры.

Рой подвинул вперед грифельную доску и «Основы математики» – учебник, который Белла купила ему на днях. Она открыла конец, где давались все ответы, и быстро проверила его работу.

— Отлично! Без единой ошибки. Так, а как насчет книги, которую мистер Хоукай тебе дал?

Рой виновато посмотрел на «Избранное» Платона.

— Я... еще не начинал, — пробормотал он.

— Почему?

— Она мне не нравится, — ответил Рой, глядя в стол. — Слишком сложная.

— Это действительно непростая книга для детей твоего возраста. Кстати, почему мистер Хоукай хочет, чтобы ты ее прочел?

— Он говорит, что я ужасно читаю.

— Конечно, это не так. Да и к тому же, если бы это было правдой, он дал бы тебе что-то легкое, а не сложное. Должна быть какая-то другая причина, почему он хочет, чтобы ты прочел Платона.

— Он говорит... — Рой склонил голову и прошептал: — Он говорит, если я достаточно умен и буду много работать, он научит меня алхимии.

— Правда? — улыбнулась Белла. — Это же прекрасно! Я знаю, из тебя получится великолепный алхимик.— И не только, но если Лиэн умрет, то у Мордреда будет хороший повод продолжать жить, чтобы передать свои знания ученику. — Вот что я тебе скажу. Давай-ка отложим на время Платона и поговорим про химию. У меня в кабинете лежит большая синяя книга под названием «Элементы жизни». Принеси ее, и когда мы с Ризой закончим ее чтение, можем посмотреть эту книгу вместе.

Рой мгновенно выскочил из кухни. Белла раскрыла хрестоматию на середине и положила перед Ризой.

— Итак, милая, — она обняла малышку за плечи – та дрожала от нетерпения, — давай начнем читать.

Риза читала сбивчиво, но очень неплохо, и, слушая ее, Белла думала о том, что вот это и называется материнством. Одна из самых изумительных вещей на свете.




На шестой день с приезда Мордреда температура Лиэн спала. Она все еще была теплой, но озноб уменьшился, и жена тихонько лежала в постели. Убранные пять дней назад ремни вернули на место: днем доктора взяли новый образец спинно-мозговой жидкости – это был один из самых варварских ритуалов, который Мордред когда-либо наблюдал.

Лиэн лежала на боку, и медсестра прижимала ей колени к груди, чтобы на спине выступали позвонки. Доктор, представившийся нейрохирургом, проводившим здесь лоботомию, отстегнул клапан на больничной пижаме, помазал низ спины йодом. Потом достал стерильный шприц – Мордред никогда такого не видел. Толстая игла, поршня не было, только открытый цилиндр. Доктор пальпировал позвоночник и ввел иглу между двух позвонков. Наружу закапала желтоватая жидкость, и он поймал ее в колбу для образца.

Мордред готов был молиться, чтобы жидкость оказалась прозрачной, показывая, что инфекция сгинула, но доктор посмотрел колбу на просвет и объявил образец мутным. Лиэн все еще не выздоровела.

Тем не менее, она выглядела гораздо лучше. Ее лицо расслабилось, а руки прекратили метаться по простыне. Жена понимала, кто перед ней, хотя и не могла выговорить ничего, кроме его имени, и, иногда – «Ты здесь». Не единожды Лиэн звала Дэвелла, а когда увидела Груммана перед его отъездом в Штаб, узнала и его.

Теперь Мордред сидел на твердом деревянном стуле и смотрел на спящую жену, думая, что она могла поправиться. Лиэн выглядела лучше, казалась умиротворенной, и лихорадка прошла. Возможно... возможно, она все-таки выкарабкается.

— Мордред?

В палату вошел Грумман. Они сидели с Лиэн посменно: Мордред – днем, а тесть – ночью. Это было странно. Несмотря на то, что он едва видел Груммана, их общая тревога и уверенность в том, что Лиэн должна выжить, словно сближали их.

— Она спит, — сказал Мордред. — Ей стало лучше сегодня.

Тесть кивнул.

— Ты выглядишь ужасно. Я сегодня раньше освободился, так что ты можешь идти.

— Я не могу, — покачал головой Мордред. — Она... Я все равно не засну.

— Я знаю. И думаю, что тебе нужно отвлечься. Вато ждет снаружи. Он сводит тебя в Консерваторию. Университетские Хоралии выступают сегодня – это часть их курса по иконоборческим аместрийским композиторам, и Вато умрет от счастья, если пойдет. Тебе тоже может понравиться.

— Вы хотите, чтобы я пошел на концерт? — не поверил Мордред. — Пока Лиэн...

Он беспомощно махнул рукой в сторону кровати.

— Именно этого и хочу. Тебе будет полезно немножко отдохнуть. Ненадолго переключиться на что-то, кроме Лиэн. О себе тоже нужно думать, Мордред. Так что поторопись. Вато завезет тебя домой, чтобы ты переоделся.

Абсурдно. Он не может оставить Лиэн ради какой-то глупой музыки! Это было бы эгоистично, неправильно и... и все-таки Мордред знал, что ему нужно провести какое-то время вне стен палаты. Вдали от запаха болезни и ауры отчаяния. Лиэн стало лучше сегодня. Возможно – возможно! – ничего страшного не случится, если уйти сегодня чуть пораньше.

— Что будет на концерте?

— О, какая-то старая религиозная музыка, — ответил Грумман. Когда Мордред нахмурился, тесть поднял руку: — Все не так плохо, как кажется. Она была написана достаточно талантливым композитором почти сотню лет назад, в старой форме. Реквием.

Реквием. Погребальная месса забытого и устаревшего культа, некогда поглотившего весь цивилизованный мир. Одна часть Мордреда отвергала эту идею, но другой было интересно. Сакральные ритуалы людей, уничтоженных временем, выставленные на сцене в красивом свете для удовольствия и критики современных интеллектуалов. Интригует.

— Ладно. Я пойду.

— Отлично, — улыбнулся Грумман. — Не переживай за Лиэн. Я посижу с ней.

Вопрос решен. Мордред забрал свое пальто и вышел.




— Confutatis! Maledictis! Flammisacribusaddictis! Flammisacribusaddictis! Vocamecumbenedictis!

Музыка накатывала на Мордреда волнами, захватывая и поднимая одновременно. Он едва помнил, что рядом сидит рядовой Фарман и еще куча незнакомцев, а перед ним стоит хор. Мелодия овладела им, закружила в странном, интимном экстазе, с которым Мордред никогда не встречался за пределами своей работы. Звуки походили на всполохи огня, тянущиеся и танцующие в воздухе – быстрые, смертельные и такие великолепные. В словах чувствовалась невероятная сила. Возможно, что-то и было в этой старой религии, если уж для нее создавали такую музыку. Мордред не верил в бога: непостижимые для людей силы существовали только потому, что никто еще не успел их объяснить и использовать. Но в этой музыке он слышал отголоски глубоких древних страстей. Мордред никогда не слушал ничего подобного.

— Vocamecumbenedictis! Vocamecumbenedictis!

Он закрыл глаза и позволил звукам унести себя прочь, в темную и ужасную, но все-таки удивительную даль. Это походило на неуловимое воспоминание, на момент всезнания во время трансмутации... и все – из-за странной, пьянящей музыки, а не алхимии.

— Oro supplex et acclinis! Cor contritum quasi cinnis! Gerecurammeifinis!




Пока ее муж сидел в темной консерватории, захваченный вихрем звуков мятежного реквиема, в частном крыле Центральной Государственной Психбольницы умирала Лиэн Хоукай.

Глава 46: Порознь

Утром в день похорон Грумман помог детям одеть черные вещи, которые привез из Централа. Для Роя – пиджак и штаны, которые он, скорее всего, никогда больше не наденет. Для Ризы – простое платье, по продуманной ошибке слегка большего размера, чем нужно. Малышке придется носить его по крайней мере месяц, следуя местным приличиям.

Риза стояла тихо, пока Грумман помогал ей одеваться, и смотрела куда-то вдаль. Вчера они ходили в морг, где гроб лежал в ожидании захоронения. Его привезли из Централа на поезде, и Мордред настоял на том, чтобы поехать в багажном отделении и проследить, как бы кто не осквернил останки. Лиэн забальзамировали еще в столице – за очень большие деньги, но Грумман сам настоял на этом и заплатил, а Мордред даже не возражал.

Гроб, естественно, нельзя было открывать – со смерти Лиэн прошла почти неделя. Так что Грумман поднял Ризу на руки, чтобы она могла рассмотреть его, и осторожно объяснил, что ее мама умерла и лежит в этой сосновой коробке, а завтра они похоронят ее на кладбище рядом с Дэвеллом. Внучка слушала очень тихо, невероятно стоически воспринимая эту новость. Наконец, когда у Груммана больше не осталось слов, и повисла тишина, она заговорила.

— О-она не вернется? — дрожащим голосом спросила Риза.

— Нет, — ответил он. — Нет. Она не вернется.

Внучка всхлипнула, две огромные слезы скатились по ее щекам – и все. Она на удивление мужественно пережила это все, но ее молчание разбивало Грумману сердце так, как не могли никакие рыдания.

Именно он приготовил завтрак для детей, расчесал Ризе волосы и напомнил Рою вынуть руки из карманов. Но это Белла Грейсон пришла и заставила Мордреда вылезти из постели и надеть единственный хороший костюм, который у него был – тот самый, что он носил на свадьбе.

Грумман не знал, как ей это удалось. Зять впал в транс, поглощенный горем с тех самых пор, как вернулся в больницу после концерта и застал медсестер за омыванием тела Лиэн, пока Грумман стоял в углу и плакал.

Этого не должно было произойти. Она действительно шла на поправку. Грумман был уверен, что самое страшное миновало, доктора тоже так думали. Он бы ни за что не отослал Мордреда, если бы знал, что Лиэн все еще настолько плоха. Она лежала тихо почти два часа после его отъезда. Потом дернулась, проснувшись, выкрикнула имя мужа хриплым, нечеловеческим голосом, и прежде чем Грумман успел подбежать, безвольно откинулась на подушку... и умерла.

Его раздирали горе и вина. Это из-за него Мордреда не было там, когда она умирала. И хотя им руководили благие намерения, он украл у дочери шанс покинуть мир в объятиях мужа, а зятя лишил возможности утешить ее на прощание. И хотя тот и слова не сказал, сожаления так и пожирали Груммана.

Наконец, Грейсон спустилась со второго этажа, ведя перед собой Мордреда. Риза хотела было что-то сказать, но заметив его убитое лицо и пустые глаза, передумала и взяла Груммана за руку. Так они и вышли из дома, направляясь к моргу, где владелец похоронного бюро и его подчиненный ждали местного поверенного, у которого была лицензия на проведение похорон – он должен возглавить церемонию, и женщину, которую Грейсон представила как миссис Хэмптон.

Грумман заплатил бы за шикарные похороны, если бы Мордред хотел, но тому было все равно. Припомнив рассказы жены об аскетичных погребальных ритуалах ишваритов, он заказал простую церемонию. Гроб погрузили на катафалк, и юнец из похоронного бюро вместе с поверенным сели на козлы. Мордред шел следом, Грумман с Ризой – сразу за ним. Потом – Грейсон за руку с Роем, и миссис Хэмптон. Владелец похоронного бюро замыкал шествие.

На пути вверх по холму до кладбища процессия остановилась всего раз: когда они проходили мимо почты, дверь распахнулась, и на улицу выскочила бледная блондинка в потрепанном синем платье. На волосах у нее была закреплена старенькая вуаль из черной сетки от комаров. Они тихо переговорили с Грейсон – та печально улыбнулась и сжала ей руку, прежде чем девушка заняла место рядом с миссис Хэмптон.

На кладбище никого не было, только холодный весенний ветер шуршал в сухой траве. Их уже ждал могильщик рядом со свежевыкопанной ямой в паре шагов от могилы Дэвелла. Он помог перенести гроб с катафалка на ремни, на которых тот позже опустят в землю. Затем семья и остальные скорбящие обступили гроб, и поверенный достал свою книжечку с описанием ритуалов.

— При жизни Лиэн Грумман Хоукай была прекрасной женщиной, — начал он. — Она была любимой дочерью, женой, матерью. Ее обожали друзья и семья. Она служила обществу и стране лучшим способом, который знала: через добрые деяния. В смерти она герой государства – дом ее служил приютом лояльным гражданам, а дети, которых она выносила, вырастут, чтобы служить нации, как научила их мать и насколько им позволят таланты.

Поверенный кивнул сначала на Ризу, а потом на Роя – приняв его за сына Лиэн.

«Понятная, в общем-то, ошибка», – подумалось Грумману.

— Мы скорбим по ней сейчас, но помнить будем всегда. Лиэн Грумман Хоукай, пусть земля будет вам пухом. Вы прожили жизнь честной женщины и лояльной гражданки, — поверенный приложил кулак к груди и повернулся к остальным. — Кто-нибудь хочет сказать слова прощания?

Повисла тишина – все ждали, когда заговорит Мордред. Спустя пару мгновений стало ясно, что он не собирается говорить. Грумман сжал ручку Ризы, ощутив укол вины. Его жену, ярую сторонницу ишварской религии, похоронили по тому же холодному аместрийскому обряду. А теперь его дочь, тоже верующую, собираются похоронить точно так же. Не зная, что делает и зачем, Грумман прочистил горло.

— Лиэн была моей единственной дочерью, — его голос разнесся по кладбищу. — Но звала отцом не только меня. Я не религиозный человек, но у моей жены был ее бог, и у Лиэн тоже. Поэтому я хочу попробовать помолиться за нее, если позволите.

Он подождал, пока Мордред скажет что-нибудь ядовитое, но тот мутным взглядом смотрел на гроб. Поверенный кивнул.

— Конечно, подполковник. Пожалуйста.

Усы Груммана нервно дернулись.

— Ишвара, — неловко начал он, — я не знаю, существуешь ли ты, и захочешь ли слушать меня, если все-таки существуешь. Но если ты есть где-то там, то я прошу тебя позаботиться о моей девочке. Она была хорошим человеком и любила тебя, и я слышал, что ты должен заботиться о своих. Так что приглядывай за ней. Гм... аминь?

— Аминь, — тихо сказала Грейсон.

Повисла тишина.

— Если никто больше не хочет ничего сказать, — произнес поверенный, — тогда я провозглашаю похороны легально свершившимися, с соблюдением местных обрядов и оплатой всех издержек.

Он закрыл книжку, засунул ее в карман и сложил руки.

Зять неожиданно подступил к гробу и собрался положить что-то на крышку. Грейсон отпустила Роя и поймала Мордреда за руку.

— Мордред, нет, — тихо сказала она. — Это единственная фотография сына...

— Он был и ее сыном тоже, — пробормотал он. — Теперь она не будет по нему скучать...

Грейсон убрала руку, и Мордред опустил фотокарточку на гроб. Затем зять съежился, а она обняла его и повела прочь.

Четверо мужчин взяли по концу ремня и аккуратно опустили гроб в землю. С тихим стуком он коснулся дна ямы, найдя свое последнее пристанище. Ремни вытащили и принялись закапывать могилу. Нетерпеливый могильщик первым взял лопату и бросил горсть земли на крышку.

Это звучало окончательно. Лиэн больше нет.

Грумман был не единственным, кто почувствовал это. Впервые за весь день заговорила Риза.

— Нет! — закричала она, вырвавшись из его хватки. — Нет! Я хочу к мамочке! Мамочка, вернись!

По ее щекам текли слезы. И прежде чем кто-то успел сообразить, что происходит, внучка кинулась вперед, к могиле. Поторопившись, она поскользнулась на краю и с ошеломленным воплем упала в яму.

Все тут же обступили место происшествия. Только Мордред так и остался стоять, пустым взглядом смотря на серое мартовское небо. Грумман протолкнулся мимо ошарашенного поверенного, чтобы посмотреть в могилу. В полутора метрах внизу Риза на коленях стояла на крышке материнского гроба и стучала в нее кулачком.

— Мамочка! — рыдала она. — Мамочка, вернись! Проснись! Мама!

Грумман посмотрел на Грейсон, на лице которой был написан беспомощный ужас. Затем кто-то вжался в его ногу. Это Рой прокладывал себе путь сквозь толпу. На мгновение остановившись на краю, он оценил расстояние до гроба и прыгнул вниз. От приземления его спина вздрогнула, а голова закачалась. Стоя на земле рядом с гробом, Рой взял Ризу за предплечье.

Она отбросила его в сторону.

— Отстань! Я хочу к мамочке! Я не хочу, чтобы она была мертвой! Пожалуйста, мамочка, пожалуйста, не будь больше мертвой!

Малышка сильнее застучала по крышке. Рой оглянулся на лица над собой, а потом забрался на гроб, крепко уперся в него ногами и поднял Ризу за талию. Она кричала и вырывалась, и на мгновение Грумман испугался, что тощий мальчишка не выдержит... но он не выронил ее. Крепче сжав Ризу, Рой вытянулся к краю могилы, поднимая свою ношу так высоко, как только мог. Грумман быстро присел и едва дотянулся до рук внучки, чтобы вытащить ее наверх за подмышки.

Риза вырывалась, пинаясь ногами и рыдая, что хочет к мамочке, и он унес ее прочь с кладбища. За его спиной взрослые вытащили Роя, приговаривая, какой он смелый и умный мальчик.

— Мамочка! Мамочка! — хныкала Риза, безжалостно колотя грудь Груммана. — Я хочу к мамочке! Почему она мертва? Я не хочу, чтобы она была мертва! Я хочу к мамочке!

Оставаться и дальше не имело смысла. Грумман прошел сквозь ворота и вниз по холму. Остальные отправились следом: двум горожанкам нужно вернуться к дневной рутине, поверенному – к работе. Грейсон вела Мордреда, а за ними, словно нервный солдат в тылу, бежал Рой.

До дома Хоукаев было достаточно далеко, но тренированные ноги Груммана преодолели расстояние в рекордный срок. И все это время Риза тщетно пыталась вырваться. Ее рыдания усиливались, а слова вырывались все реже и неразборчивее.

Грумман тут же свернул в гостевую комнату, чтобы остальные тоже могли пройти в дом. Занятый напеванием колыбельной внучке, он слышал, как закрылась дверь. Присев на диван, Грумман попытался прижать Ризу к груди, но она, наконец, вывернулась из его рук. Вместо того чтобы бежать, внучка рухнула на подушки и зарыдала еще сильнее.

Постепенно она затихла, рыдания сменились икотой, а потом ее дыхание углубилось и выровнялось. Малышка заснула, истощенная страданием, усталостью и жестокостью ее рассыпавшегося на осколки уютного мира.

Грумману не хотелось переносить ее, поэтому он накрыл ее своим пиджаком и вышел. В коридоре разнесся резкий скрип и виноватое шипение. Грейсон спускалась со второго этажа.

— Мордред в постели, — пробормотала она. — Я хотела дать ему успокоительное, но он не позволил. Я... Я никогда его таким не видела.

Грумман кивнул.

— Я о нем позабочусь, не переживайте.

— Как Риза?

Тревога Грейсон выходила за рамки профессионального интереса. Это успокаивало. Рано или поздно Грумману придется вернуться в Централ, чтобы продолжить работу, которую он покинул почти сразу же, как только получил повышение. Было хорошо знать, что не придется оставлять маленькую семью одну, без дружеской опоры.

— Уснула. Бедняжка.

— Я... Мне нужно вернуться к работе, — виновато сказала Грейсон. — Если вам что-нибудь потребуется, что угодно...

— Я пошлю Роя к вам, — пообещал Грумман. — Он хороший парнишка. Быстро соображает.

— Да. — Она печально улыбнулась. — Спасибо вам.

Грейсон выскользнула за дверь, а он пошел на кухню, где Рой как раз подкладывал дров в печь. Грумман устало опустился за стол и закрыл лицо руками. Лиэн мертва. Умерла. И никогда не вернется.

Неудивительно, что Риза кричала, рыдала и вырывалась. Он и сам бы сейчас не отказался вытворить нечто подобное. Это так нечестно. Так бессмысленно.

Рой заварил целый чайник чая, и Груманн выпил его весь. Затем Рой принес свой учебник по математике и тихонько устроился за столом. Прошел целый час, прежде чем кухонная дверь скрипнула от чьего-то прикосновения. Это была Риза, рукой вытирающая лицо от слез.

— Иди сюда, горошинка, — ласково сказал Грумман, вытягивая к ней руки.

Внучка подбежала и забралась к нему на колени, вновь начиная всхлипывать. Она схватила его за рубашку и уткнулась носом в грудь.

— М-м-мамочка-а-а-а м-е-е-е-е-е...

Ее голос становился все выше и громче. В какой-то момент Грумман не удержался и вздрогнул, не понимая, как такое маленькое создание может производить такой громкий звук. Потом голос сорвался, словно слишком сильно натянутая струна, и Риза зарыдала. Наверху послышались шаги. У Груммана вспыхнула надежда: Мордред придет утешить свою дочку. Ее слезы заставили его очнуться от своей кататонии и начать вновь что-то делать.

Мордред слегка запнулся в дверном проеме кухни. Грумман поднялся из-за стола, перехватывая внучку удобнее, чтобы передать ее зятю. Он подождал, пока тот вытянет для нее руки, чтобы прижать малышку к груди и успокоить, и успокоиться самому. Вместо этого Мордред сжал руки в кулаки.

— Заткнись! — рявкнул он.

Риза словно одеревенела, тут же прекратив всхлипывать. Грумман отшатнулся, чувствуя, как сердце внучки барабанит по ребрам.

— Мордред! — в ужасе сказал он. — Ради всего святого, ее мама умерла. Конечно, она будет плакать. Тише, тише, горошинка. Папа не хотел кричать на тебя.

— Хотел! — Мордред стукнул стулом о пол. Рой поспешил встать рядом с Грумманом. — Эта маленькая соплячка... примадонна! Так вести себя на похоронах Лиэн... как будто... как будто она капризная девчонка. Слышишь, мерзавка, я тебе такую жизнь устрою, что пожалеешь, что на свет родилась!

— Мордред! — Грумман не мог поверить своим ушам. — Успокойся!

— Я спокоен! — он вновь ударил стулом об пол, только на этот раз тот повалился на пол. — Кто вы такой, чтобы говорить мне, как себя вести и что говорить? Вы...

Его тусклые глаза горели. Волосы выбились из косы, которую заплела Грейсон, и трепались вокруг его худого лица, словно языки пламени вокруг демона.

— Самонадеянный ублюдок. Зверье фашистское. Вы убили ее! Убили мою жену!

— Это я ее убил? — Грумман отступил еще на шаг, разворачиваясь так, чтобы Риза оказалась вне досягаемости гневного отца. — Никто ее не убивал, Мордред, это была болезнь!

— Вы убили ее! — выплюнул Мордред. — Вы убедили меня, что ей нужна помощь! Вы и эта чертова Грейсон, вы заставили меня отправить ее отсюда! А когда она заболела, и... и вы отослали меня! Отослали, и она умерла, и я никогда не прощу вас за это! Никогда!

— Мордред, успокойся.

Грумман и сам пытался успокоиться, делая размеренные вдохи и выдохи. Он поставил Ризу на пол и вложил ее руку в ладонь Роя.

— Идите тихонько поиграйте наверху.

Грумман не хотел, чтобы они видели Мордреда таким.

— Нет-нет! — закричал тот. — Они останутся! Я хочу, чтобы они знали! У них есть право знать, что вы за человек и что сделали! Расскажите им! Расскажите, как забрали ее от меня! Вы хотели, чтобы она была только вашей. Никогда не хотели, чтобы она вышла за меня замуж, вот и забрали обратно! Расскажите им! Расскажите, что этого было недостаточно! Что отослали меня, чтобы она умерла в одиночестве! Да будь вы прокляты! Армейский монстр! Убийца младенцев! Вы убили ее, свою собственную дочь, только чтобы насолить мне!

Вот он и выговорился. Страх стиснул сердце Груммана. Он отослал Мордреда прочь, и Лиэн умерла без него, и ничто никогда не сможет исправить этого.

— Мордред, — печально сказал он.

Рой провел Ризу на другой конец комнаты, где деревянный ящик давал хоть какую-то защиту от гневногоМордреда. Бедняги, они, наверное, никогда и не видели его таким злым!

Зять бросился вперед и дал Грумману такую пощечину, что он пошатнулся.

— Выметайтесь! Выметайтесь и никогда не возвращайтесь!

— Я не могу! Тебе нужна помощь. Твоя жена умерла. Тебе нужен кто-то, кто займется ежедневной рутиной, пока ты ск...

— Да будь вы прокляты! Думаете, можете указывать мне? У вас здесь ни на что больше нет прав! Вы их потеряли, когда убили мою жену! Убирайтесь! Еще раз увижу на моем пороге – в этом городке, я... я...

Мордред достал из кармана огниво, которое использовал для зажигания свечей или печи, или чего-то еще.

— Вы видели, на что я способен. — Его глаза горели маниакальным огнем. — Вы знаете, что вы и ваши драгоценные коллеги хотите сделать с моими талантами. Из них получится великолепное оружие, не так ли, ублюдок фашистский? Ну так я могу и на вас их испробовать, а?

Грумман не мог оторвать от него взгляда. Зять, отец его внуков, возлюбленный единственной дочери, угрожал его жизни. Мордред держал в руках оружие и клялся использовать его. Но он недооценил свою цель. Грумман был солдатом и много раз смотрел в лицо смерти.

— Я не боюсь смерти – и тебя тоже. Ты страдаешь, и тебе нужна помощь, даже если ты никогда в этом не сознаешься.

— Ох, так я страдаю, да? И чья же это вина? Вы убили ее, вы бессердечный монстр! Вы отправили меня прочь и убили ее! — Запястье Мордреда дернулось, и в воздух взлетел сноп искр. — Убирайтесь! Видеть вас не хочу!

Грумман не сдавался.

— Я не знал, Мордред, — тихо сказал он. — Не мог знать. Ты думаешь, я бы дал тебе уйти, если бы знал?

— Вы дали! Дали мне уйти!

В глазах Мордреда показались слезы, а его голос начал звучать особенно истерично.

Грумман почувствовал. Воздух – воздух, который должен был быть абсолютно спокойным – заструился, словно странный ветер прошелся по кухне, собираясь в бурю. Сердце застучало чаще. Грумман точно не знал, как зять создавал огонь, но понимал, что это как-то связано с водородом и кислородом.

— Мордред, — его голос дрогнул.

— Катитесь же! Убирайтесь! — Истерика внезапно спала, уступив место жуткому, мертвенному спокойствию. — Так вы не боитесь смерти... — голос Мордреда стал таким тихим, что дети вряд ли смогли бы расслышать. — Но существуют вещи и похуже. Хотите почувствовать мою боль? Хотите узнать, каково это – потерять то единственное, что вы любили? Единственное, что было хорошим, красивым и правильным во всем мире?

Губы зятя растянулись в жуткой ухмылке, и на мгновение его в глазах мелькнуло безумие.

— Хотите почувствовать мою боль?

— Мордред, — ахнул Грумман. — Мордред, успокойся. Тебе больно. Тебе больно, и ты не понимаешь, что говоришь. Мордред, пожалуйста...

— Убирайтесь, — медленно ответил он. — Убирайтесь и никогда не возвращайтесь. Я запрещаю вам появляться в этом доме. Видеться с моей дочерью. Я никогда не прощу ваш поступок, и буду ненавидеть вас до конца дней. Всеми фибрами души. А теперь выметайтесь. Я не хочу вас видеть.

Мордред отвернулся, убрав огниво в карман, и подошел к детям.

— Рой, отведи Ризу наверх и помоги ей умыться.

Рой по широкому кругу вывел Ризу с кухни, напоследок с сожалением глянув на Груммана. Вскоре послышались шаги на лестнице. Мордред все так же стоял, глядя на печь.

— Убирайтесь. Вам здесь не рады.

За это решение Грумман казнил себя на протяжении следующего десятилетия, но все-таки кивнул.

— Я уйду. Помоги тебе господь, я уйду.

— Увидимся в аду, тесть, — с ироничным весельем ответил Мордред. Это было не согласие, не оскорбление и не жалкая попытка огрызнуться. Это было обещание.

И Грумман ушел. Он едва помнил, как споткнулся в коридоре, как забрал пиджак, пальто и сумку из гостевой комнаты, как оказался за дверью. К тому моменту, как способность отвечать за свои действия вернулась, Грумман уже сидел в поезде, идущем в Восточный город. Возвращаться было слишком поздно.

Хотя он написал Грейсон сразу по приезду в Централ, извиняясь за свое внезапное исчезновение, там и слова не говорилось о произошедшем после ее ухода. Следующие несколько лет он получал от неё вести о внучке... но оставаясь верным слову, так никогда и не вернулся в Хамнер.

Глава 47: Продолжительный урок

Где-то наверху кричала Риза. Мордред выглянул в окно, за которым плескалась тьма. Значит, еще один инфантильный кошмар. Капризная девчонка. Ладно, Рой успокоит ее.

С похорон прошло уже десять дней, и все это время дом Хоукаев жил сам по себе. В деревушке неподалеку случилась эпидемия тифа, и Белла временно переехала туда – еще один абсурдный благотворительный жест. Мордред был рад. Ему не хотелось с ней видеться. Она будет читать лекции или, хуже того – жалеть его. А главное, заставлять чувствовать.

Эмоции приносили слишком много боли. Если Мордред позволит себе почувствовать хоть что-то, допустит хоть одну трещинку в каменной стене вокруг себя, тогда она падет под напором. Скорбь по Лиэн, вина от того, что его не было рядом в последний момент, злость и сожаления, что выгнал Груммана, страх будущего... будущего без нее.

Нет, лучше ничего не чувствовать.

За последние несколько дней Мордред не сделал ничего, только заказал могильную плиту. Самую простую. С именем. С датами рождения и смерти. И со строкой их стиха, который и близко не описывал всю его боль.

Боль? Какую боль? Ему же все равно. Это было неважно.

Лиэн умерла, и несмотря на свою силу и мощь, на возможность повелевать ветром и огнем, Мордред не мог вернуть ее обратно. Она мертва и никогда не вернется. Никогда. Никогда.

Никогда.

Мордред посмотрел на бумаги на столе. Они уже запылились, бессмысленные черновики. Какой смысл сохранять исследования? Зачем нужна алхимия, если он не мог вернуть себе любимую женщину?

Мордред поднялся на ноги, испытывая отвращение к вороху пустых каракулей на столе, и прошел ближе к огню. Взявшись за каминную полку, подался ближе, так что пламя раскинуло странные тени по его лицу. Мертва. Она была мертва.

Он не будет чувствовать. Не может. Ему все равно.

“Confutatismaledictisflammisacribusaddictis”... Музыка – пугающая, въедающаяся в душу, виртуозная музыка, которая захватила и отвлекла его, пока жена умирала, крутилась в голове. “Confutatismaledictisflammisacribusaddictis”...

«Когда проклятые повержены и преданы пламени скорби».

Он смотрел на огонь. «Пламя скорби». “Flammisacribus”. Такие странно подходящие слова. Мордред и сам был предан пламени скорби: горящей буре печали, алхимии, которая некогда определяла всю его суть, а теперь разрушала. Удивительно... Вся его жизнь была ворохом картинок и действий. И теперь эта преследующая мелодия и ее мрачные, зловещие слова рождали в нем эмоции, которые...

Нет. Он не должен чувствовать. Больше никогда.

Мордреду было все равно.




Рой стирал. Он вынес полную корзину грязной одежды: маленьких платьев, передничков, белья, его рубашек, немного вещей мистера Хоукая, из которых он все-таки соблаговолил переодеться – и выставил ее на солнце. Принес горшок с купленным мылом, тяжелую стеклянную стиральную доску и специальную палку для отбива. Наполнил корыто водой из насоса... а дальше было самое интересное. Рой закатал рукава, закрыл глаза и активировал алхимический круг на дне, по локоть сунув руки в воду.

Воду он подогревал медленно и аккуратно, пока она не стала достаточно горячей, чтобы хорошо отстирать вещи. Взмылив руки, он принялся за одежду.

Стирка была делом сложным. Даже сильные фермерские жены, занимавшееся ею год за годом, с трудом справлялись. Для Роя, все еще слишком маленького для девяти с половиной лет, с его худенькой спиной и плечами, это был ужасающий физический труд. Он мог с легкостью постирать переднички, но прилагал невероятные усилия, чтобы выскрести грязь из белья и рубашек мистера Хоукая.

К тому же стирка плохо сказывалась на руках. Они начинали болеть, кожа трескалась, а костяшки пальцев покрывались синяками от постоянного трения о стиральную доску. Колени болели от необходимости постоянно стоять на жесткой земле. А спина горела так, что иногда он плакал в подушку по ночам.

Но Рой должен был стирать, потому что Риза не могла, а мистер Хоукай не хотел. Иногда доктор Белла забирала часть грязных вещей и возвращала уже чистыми, но не всегда. Она была слишком занята заботой обо всех остальных в городе, когда вернулась обратно, и не могла постоянно возиться с маленькой семьей. Так что раз в неделю Рою приходилось сжимать зубы и бросаться в атаку на грязную одежду с таким рвением, что мистер Хоукай мог бы гордиться... если бы заметил.

Он едва понимал, что в доме есть кто-то, кроме него, когда не учил их с Ризой. А этому посвящалась большая часть дня. Мистер Хоукай вдруг стал полон решимости дать Рою и Ризе достойное обучение. К счету и чтению Ризы добавились основы истории и географии. Рой же читал Платона и Аристотеля, выполнял все более сложные и сложные примеры, учил греческий и латынь (которые были еще хуже чтения!), и – самое интересное – химию.

— Раз – водород. Два – гелий, — напевал Рой, стирая полосатое платье Ризы. — Три – литий. Четыре – бериллий. Пять – бор.

Ему нужно было выучить всю периодическую таблицу. Поначалу он испугался, но потом мистер Хоукай объяснил, что эта наука лежит в основе алхимии, и все состоит из элементов. Вскоре он будет знать молярные массы всех элементов и оценивать приблизительное количество молекул в образце, просто держа его в руках. Потом, когда у него начнет получаться, мистер Хоукай обещал научить его более сложным трансмутациям.

— Десять – неон. Одиннадцать – натрий. Двенадцать – магний. Тринадцать – алюминий.

Риза мыла тарелки на кухне. С недавних пор Рой позволил ей взять это на себя: наверное, подругу обижало, что мистер Хоукай никогда не считал ее достаточно полезной для работы по хозяйству. Рою хотелось поделиться с ней этим замечательным чувством, когда заканчиваешь какое-то дело, и у тебя хорошо выходит. Ризе нравилось мыть тарелки, и через несколько дней он решил, что она справится в одиночку. Кроме того, чем раньше начать стирку, тем быстрее все высохнет.

— Семнадцать – хлор. Восемнадцать – аргон. Девятнадцать – калий. Двадцать – кальций. Двадцать один – скандий. Двадцать два – титан.

Дверь веранды открылась, и в щели показалось заплаканное личико. Рой замолк и сгибом локтя вытер бровь – с рук в траву капала мыльная вода.

— Риза?

Он все еще не отдышался и едва мог говорить.

— Что такое?

— Я р-разбила твою тарелку! — голос подруги дрожал от страха. — П-папа р-разозли-ится-я-я...

Рой поднялся на ноги и вытер руки о еще нестиранную рубашку.

— Давай посмотрим.

Он взял Ризу за плечико и провел на кухню.

Осколки керамической тарелки лежали по всему полу. Рой закусил губу. Если мистер Хоукай узнает, то действительно разозлится: и на Ризу за то, что разбила, и на него, что дал малышке мыть посуду. Значит, надо или закопать осколки и надеяться, что никто не заметит, или...

— Иди возьми свой карандаш, — сказал Рой. — Только тихо.

Когда мистер Хоукай дремал, положив голову на стол, или был поглощен исследованием, превращавшим его в безумца, Рой порой брал книги из его шкафов. Тексты прочитать получалось не всегда, но он рассматривал алхимические круги и мог из заметок вокруг примерно понять, для чего они использовались. Ему уже давно хотелось опробовать один из них, и это был прекрасный шанс.

Рой осторожно собрал осколки, даже самые маленькие – не больше ногтя. Если забыть хотя бы один, то не получится восстановить тарелку. Алхимики не создавали материю, только манипулировали существующей. Чтобы получить что-то, нужно отдать нечто равноценное взамен. Основополагающий закон алхимии.

Риза вернулась с карандашом.

— Что ты будешь делать? Тебе не нужен клей?

— Я не склеить ее хочу, а починить обратно.

Закрыв глаза, он представил алхимический круг из книги. Потом аккуратно перечертил его на пол: идеально ровный круг, со всеми нужными символами. Теперь осталось переложить осколки в центр.

— Отойди, — на всякий случай велел Рой, разминая пальцы, и хлопнул ладонями по обе стороны от круга. По телу хлынула знакомая волна энергии, потом мгновение ясности... и он триумфально рассмеялся.

— У тебя получилось! — широко раскрыв глаза, сказала Риза.

— Ага.

Рой вернул тарелку на полку к остальным. В коридоре с хлопком распахнулась дверь, и спустя мгновение в кухню влетел мистер Хоукай.

— Что это только что было?

Рой сглотнул: он и забыл, что мистер Хоукай словно обладал шестым чувством – сверхъестественным чутьем на применение алхимии в доме.

— Ну?

— Я... Я починил тарелку.

Рой указал на круг на полу.

Мистер Хоукай прошел вперед, чтобы взглянуть на формулу трансмутации, а потом хмуро посмотрел на Роя.

— Где тарелка?

Рой забрал ее с полки, слез со стула и передал мистеру Хоукаю. Тот придирчиво ее рассмотрел.

— Понятно.

Он положил тарелку на стол, а потом со скоростью атакующего хищника хлопнул Роя по уху.

Тот вздрогнул, держась за звенящее ухо.

— Я же говорил тебе не проводить трансмутаций, которым я тебя не учил! Таланта недостаточно! Должна быть дисциплина! Алхимия не для того придумана, чтобы скрывать ошибки и уходить от наказания. Кто разбил тарелку?

Глаза Ризы расширились от ужаса.

— Я, сэр, — ответил Рой. Подруга выглядела удивленно, хотя и не должна была. Это он велел ей помыть посуду, в результате чего разбилась тарелка. Поэтому он и виноват. Простая логика.

— Я не потерплю непослушание или трусость в будущем, — сказал мистер Хоукай. — Сделал глупость – признайся и попроси помощи.

— Но мне не нужна была помощь. Я же починил ее.

Мистер Хоукай хлопнул его по левому уху.

— То, что ты ее починил, и есть непослушание. Я не хочу, чтобы ты продолжал читать мои книги. И никаких больше экспериментов. Ты должен учить то, что я тебе даю, и только, понял?

Рой поник.

— Да, сэр.

Лицо мистера Хоукая слегка смягчилось.

— Поскольку ты теперь мой ученик, тебе стоит звать меня «учитель», не «сэр». Я тебе не господин.

Рой поднял удивленный взгляд. Ему смутно казалось, что его статус в этом доме только что коренным образом изменился.

— Да, сэ... учитель.

— Вот и хорошо. А теперь вернись к стирке – солнце скоро зайдет.

Мистер Хоукай ушел, а Рой смотрел ему вслед и думал, как же учитель узнал, что он делал. А потом вспомнил, как подогрел с помощью алхимии воду. Получается, не все самостоятельные трансмутации были запрещены, а только новые. Ну что же, придется впредь быть аккуратнее. Однако Рой не собирался прекращать читать книжки из кабинета. В конце концов, однажды ему можно будет использовать новые алхимические круги.




Рой отчаянно пытался повесть последнюю майку на бельевую веревку. Для этого он стоял на мысочках на ящике из-под яблок, и все равно едва доставал. На мгновение утратив равновесие, Рой замахал руками, пытаясь не упасть еще раз, а когда опасность миновала, вновь вытянулся вверх.

Длинная худая рука выхватила майку из его рук, перекинула ее через веревку, достала из ниоткуда прищепку и закрепила одежду на месте. Ошеломленный Рой обернулся, и его сердце наполнилось невыразимой радостью при виде широкой ухмылки, взъерошенных черных волос и зеленых глаз, заговорщицки блестящих за круглыми очками.

— Ну как тебе? — спросил Маэс. — А я вырос, а?




— Очень хорошо, — холодно сказал мистер Хоукай, закрыв книжку, по которой проверял ответ Роя. — Но элемент называется «скандий», а не «сканадий».

— Да, учитель. Язык не так повернулся...

— Не оправдывайся! — резко прервал его мистер Хоукай. — Признай ошибку, извлеки из нее урок и никогда ее не повторяй. Ты должен отвечать за то, что ты сделал, а не за то, что хотел сделать.

— Отвечать за то, что я сделал, а не за то, что хотел сделать. Да, учитель, — ответил Рой.

— Хорошо. Можешь идти. Ты закончил стирать?

— Да, учитель. Еще вчера.

— А что с посудой?

— Вымыта, учитель.

Рой не стал говорить, что этим занималась Риза. Она очень удивилась, что он все еще доверяет ей после вчерашнего. Рой не видел причин для недоверия: подруга просто будет более осторожна, вот и все.

— Пол на кухне?

— Чист, учитель.

— Гостевая комната?

— Ни пылинки, учитель.

— Тогда сделай мне чаю.

— Уже, учитель, — ответил Рой, указав на поднос, который принес после того, как покормил Ризу обедом.

Мистер Хоукай подозрительно посмотрел на чайник, а потом коснулся его бока. Видимо, тот все еще был теплым, и учитель фыркнул.

— Тогда ладно. Можешь быть свободен до конца дня. Скажи Ризе, чтобы пришла и взяла с собой хрестоматию.

— Да, учитель. — Рой собрался было уйти, но остановился. Мистер Хоукай, кажется, пребывал в хорошем настроении. Может, стоит... — Учитель?

— Что?

Ох, кажется, учитель опять разозлился. С того случая после похорон два месяца назад учитель больше ни разу не впадал в ярость, но воспоминания все еще были слишком свежи. Рой помотал головой.

— Ничего, простите.

— Говори. Чего ты хотел?

Рой сглотнул. Чтобы заговорить сейчас, потребовалось бы гораздо больше смелости, чем у него было, но он все равно ответил:

— Цыгане, учитель. Они вернулись в город.

Мистер Хоукай прищурился.

— И ты хотел узнать, можно ли тебе играть с тем бестолковым оборванцем, который тебе так нравится?

Рой поник.

— Да, учитель, — прошептал он.

— Очкарик-недоумок, который едва не убился в прошлом году сам и забрал бы с собой в ад тебя, если бы я не подоспел?

— Мы всего лишь игр...

— Не оправдывайся! — оборвал его мистер Хоукай. — Ты что, не слушал, что я тебе говорил?

— Простите, учитель, — ответил Рой и, глубоко вдохнув, расправил узкие плечи. Учитель ненавидел его боязливость: алхимик должен говорить уверенно, авторитетно, знающе. — Я должен отвечать за то, что я сделал, а не за то, что хотел сделать.

— Вот так-то! Не забывай про это, — мистер Хоукай вернулся к своей книжке.

Интересно, значило ли это, что он свободен? Прошла минута, две, и Рой решил, что наверное все-таки да, и развернулся, чтобы уйти.

— Рой, — вновь заговорил мистер Хоукай, когда он был уже у самой двери. — К ночи чтобы был дома. Опоздаешь – останешься без ужина.

Рой замер.

— Учитель?

— Иди играть со своим никудышным дружком, если так хочется, но к ночи будь дома.

Рой не удержался от недоверчивого смешка.

— С Маэсом, сэр? Учитель... — поправился он. Называть мистера Хоукая «учителем» было привилегией, и ему не хотелось ее лишиться.

— Да, с ним. Если у тебя, конечно, нет еще одного странствующего оборванца, с которым ты бы хотел поиграть. — Мистер Хоукай поднял на него стальной взгляд. — Но если я узнаю, что вы вновь залезли в этот домик на дереве, у тебя места живого не останется на спине, понял?

— Да, учитель! — Рой был настолько счастлив, что почти не обратил внимания на угрозу. — Спасибо, учитель!

Мистер Хоукай нахмурился.

— Беги уже, пока я не передумал, — проворчал он.

Рою не требовалось повторять дважды. Три минуты спустя он уже радостно несся по дороге в город, едва вспомнив до выхода сказать Ризе, что мистер Хоукай ее звал.




— Школа? — засмеялся Маэс. — Нетушки, я все! Вместо нее теперь занялся ремеслом. Кузнечным делом. У меня прирожденный талант к торговле.

На лице друга показалась невинная улыбка, и Рой усмехнулся. Это было сущей правдой: стоит только вспомнить те стеклянные шарики, которые он продавал на переменах.

— И что же ты сделал? — с живым интересом спросил Рой.

Лицо Маэса помрачнело.

— Тебе лишь бы ложку дегтя подсунуть.

Он достал из маленькой повозки корзиночку и сунул ее Рою.

Внутри лежало несколько кусочков гнутой оловянной пластины. Листы металла были разрезаны на полоски и неумело скреплены вместе с помощью маленьких заклепок. Получились мятые, непонятные и некрасивые формы.

— Что это? — спросил озадаченный Рой.

— Формочки для печенья, — мрачно ответил Маэс, беря одну в руки. — Я сделал уже целую кучу, но ни одно печенье такой формы есть бы не стал. Смотри, вот эта похожа на печень.

Рой мог бы согласиться, но не хотел обидеть друга, и поэтому принялся рыться в корзине в попытке найти что-нибудь более-менее приличное.

— Вот, мне нравится вот эта, — наконец, сказал он, поднимая одну из формочек. — Это листочек, да?

Маэс тяжело вздохнул.

— Это должен был быть медведь!

Рой неловко опустил ее обратно в корзинку.

— Ну, может быть, тебе не стоит быть ремесленником.

— Может быть? — захохотал Маэс. — Да из меня доярка лучше выйдет! Но я пообещал, что отучусь хотя бы восемь месяцев, а прошло только пять. Не хочу, чтобы парни думали, что я легко бросаю начатое.

Рой сочувственно кивнул.

— Это не так, — заверил он друга.

— Ну, хватит обо мне! Эли слышал, ты учишься алхимии – это правда?




Эта весна была самой счастливой. Каждое утро Рой учился под надзором мистера Хоукая. Днем, когда все домашние дела были сделаны, а Риза накормлена, ему разрешалось гулять с Маэсом. Вместе они обошли все окрестности, смеясь, дразнясь и соревнуясь в хитрости. Маэс научил его лазать по деревьям – кроме, конечно, вяза в саду – делать узлы и вырезать дудочки из ивовых палок. Они много играли, находили приключения (а несколько раз и неприятности) и становились персонажами историй в цыганском лагере, и семья Маэса всегда была дружелюбной и жизнерадостной – кроме Бена, который вообще редко улыбался, когда оказывался поблизости.

Если бы не тревожные кошмары Ризы и скорого на расправу мистера Хоукая, жизнь была бы идеальной. Но затем шесть недель подошли к концу, цыгане собрали вещи и уехали. Лето завяло, пришла зима, а затем и снег. Риза была тихой, погода – ужасной, а мистер Хоукай – вечно занятым работой и чтением книг, заказанных из Восточного города, Централа и даже Аэруго. Однако в деньгах они не нуждались, и проблем с едой не случалось – разве что с ее готовкой. Когда Риза выросла из своей обуви, мистер Хоукай просто дал Рою двести сен и велел купить ей что-нибудь в «чертовой галантерее», вместо того, чтобы приставать к нему с такими мелкими вопросами.

Год неуклонно подходил к концу.

Глава 48: Доверие и магическая нить

Риза не знала, что сделала не так.

Она понимала, что это было нечто ужасное, но не могла понять, ни что именно, ни когда успела натворить. Наверное, когда-то давно. Когда она была еще совсем маленькой и ничего не понимала, но это не имело значения. Папа всегда говорил Рою, что главное – то что ты сделал, а не то, что хотел сделать.

Папа много всего рассказывал Рою. Всякий раз, когда у него начинался урок, отец откладывал свою работу и принимался обсуждать с ним разные вещи. Обычно они говорили про то, чем в тот момент занимался Рой: будь это математика, химия, история или философия. С последними двумя у него были проблемы, и Риза это знала, а вот папа почему-то не замечал. Большую часть времени Рой лишь притворялся, что понимает, о чем говорит. Она видела, как друг расстроено листает страницы учебника на кухне или бессмысленно пялится в старый словарь, а пару раз застала его за проговариванием слов, которые сама могла прочитать без проблем, несмотря на то, что ей шесть, а ему десять.

Риза просто не понимала. У нее хорошо получалось читать. Она знала все числа, умела складывать и вы-читать, и даже умела умножать на два. Но как бы Риза ни старалась, как бы хорошо ни заучивала, этого никогда не было достаточно. Папа всегда находил какую-нибудь маленькую ошибочку: или почерк слишком корявый, или она отвечала слишком медленно, или говорила слишком тихо. И он никогда не обсуждал с ней вещи так, как с Роем.

Конечно, друг был старше, и с ним наверняка интереснее разговаривать. А еще он учился алхимии, и папе это нравилось. Папа обожал алхимию. Иногда Ризе хотелось, чтобы она тоже училась ей, и тогда он бы проводил с ней так же много времени, как и с Роем.

Какая-то маленькая ее часть считала, что это все неправильно. Что папа должен любить ее, читать ей сказки, качать на коленях и звать малышкой. Вместо этого в самые лучшие дни он был нетерпеливым, сварливым и отстраненным, слишком занятый, чтобы читать ей, если Риза, конечно, не ошиблась в чтении. Его колени теперь все время скрывал стол, а когда они все-таки появлялись из-под него – куча книг, за которыми папа постоянно посылал. Теперь он не звал ее даже по имени. «Иди умойся!» – говорил папа. «Займись чем-нибудь тихим!», «Подойди сюда, я напишу тебе еще примеров!»

Риза не знала, что такого ужасного и отвратительного сделала, что папа перестал ее любить.

Он сидел за столом, склонившись над книгой, и постукивал ручкой по бумаге. Его внимательный взгляд бегал по странице, и казалось, что для него в мире не существует ничего, кроме текста.

Риза закусила губу и низко склонилась над хрестоматией. Ей шесть, и она уже большая девочка. Папа сам так сказал – единственные добрые слова, которые Риза слышала от него за последние несколько недель. Ее сердце потеплело от радости, когда отец это произнес; но потом он резко добавил: «Достаточно большая, чтобы сохранять тишину, ради всего святого!»

Сам папа не сохранял тишину. Он напевал. Это было странно: обычно папа так не делал. Никто в этом доме не пел, кроме доктора Беллы, когда она оставалась допоздна после ужина. Если она укладывала Ризу спать, то обязательно читала сказку на ночь и пела колыбельную. Это были самые приятные вечера.
Но сейчас папа напевал! Мелодия была незнакомой, и Риза склонила голову к плечу, вслушиваясь в приятные напевы.

Роя не было рядом. Наступила весна, и Маэс вернулся в город, поэтому друг наверху перестилал папе постель. Ему не разрешалось уходить играть, пока все домашние дела не будут сделаны. Интересно, играют ли они с Маэсом в те же игры, что и несколько лет назад? Рою было десять, и одежда становилась ему мала. Маэс пару раз заглядывал в сад, чтобы помочь с огородом, и он очень вымахал – стал почти как взрослый. Риза не понимала, зачем взрослому маленький мальчик в друзьях, даже такой, как Рой.

Вот бы у нее был друг.

Папа затих, и Риза отчего-то расстроилась.

— Не останавливайся, пап. Она красивая.

Папа резко оглянулся на нее.

— Что?

— М-музыка. — Она съежилась под его тяжелым взглядом. — Красивая.

Папа удивленно моргнул.

— Какая музыка?

— Т-ты н-напевал, — прошептала Риза. Она надеялась, что он не разозлится! Не хотелось произносить это вслух, но музыка и правда была красивая, и у нее просто вырвалось!

— Да? — удивленно ответил папа, а потом тихо засмеялся. — Наверное. Красивая мелодия, не правда ли?

Риза осторожно кивнула.

— Красивая и полезная. Я, наконец, понял, чего не хватало. Я пробовал многие месяцы – годы! – создать шифр из одних картинок, но этого недостаточно. Изображение не способно передать весь этот сложный код. Он слишком многогранный. Поэтому нужно отыскать что-то еще. Числовые шифры слишком легко расшифровать. Слишком, слишком легко.

Его глаза зажглись каким-то странным огнем. Риза не понимала, о чем он говорит, но все равно кинула. Папа не уделял ей столько внимания уже много лет, и ей не хотелось его останавливать.

— Но слова... о, сколько можно сделать со словами! А добавь к этому еще музыку и оригинальный текст... видишь, теперь вариантов бесчисленное множество! Я могу зашифровать целую книгу! Ни один среднестатистический алхимик не поймет этот код – педантичные идиоты. Если бы только это не занимало столько времени...

Его лицо вдруг переменилось. Папа выглядел шокированным и слегка испуганным, словно только что понял, что рассказал нечто очень важное ошарашенной шестилетней девочке. Он нахмурился.

— Риза, это наш секрет, понимаешь? — сурово сказал отец. — Ты никому не должна об этом рассказывать. Ни доктору Белле, ни Рою – никому. Слышишь?

— Да, папа, — яростно закивала Риза, зная, что папины слова как-то связаны с алхимией. — А почему Рою тоже нельзя?

— Потому что это не его дело! Это моя работа. Мое исследование, Риза. Понимаешь это? Я всю свою жизнь посвятил этим знаниям и теперь обязан охранять их. А ты должна помочь мне.

— Да, папа, конечно, — ответила Риза.

Ее глаза расширились: она не могла поверить своим ушам! Папа доверял ей секрет! Очень непонятный секрет, но невероятно важный. Риза была рада, что не может его понять. Если бы могла, тогда проговориться стало бы проще.

— Хорошая девочка, — пробормотал папа, задумчиво кивая. — Хорошая девочка.

Он отвернулся к столу.

— Думаю, ты достаточно поработала на сегодня. Иди поиграй.

— Да, папа. Я никому не расскажу. — Он назвал ее «хорошей девочкой»! Сегодня она хорошая девочка! — Обещаю.

— Ну, смотри. Я доверю тебе, Риза. Это очень важно.

— Очень важно, — повторила Риза, частично потому что соглашалась, и частично, потому что ей нравились эти слова.

Папа доверил ей что-то важное! Ее папа, который прежде не доверял ей даже дойти до почты за письмами, теперь просит ее помочь охранять его работу! Она хорошая девочка!

— Ну, беги. Играй. Может быть, Рой возьмет тебя повидаться с этим его дружком. Тогда я, наконец, посижу в тишине и спокойствии, — папа взял ручку и склонился над книгой.

Риза все поняла. Ее отпустили. Она осторожно отложила хрестоматию и выскользнула из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.




Рой как раз собирался уходить.

— Папа сказал, я могу пойти с тобой, — тихо произнесла Риза.

— Да? — недоверчиво ответил он.

Она кивнула.

— Он хочет посидеть в тишине и спокойствии.

— Ты же не шумишь! — Рой закатил глаза. — Ты хочешь пойти со мной?

Она не знала. Было бы здорово хоть на время выбраться из дома, да и папа действительно хотел посидеть в тишине, а Риза шумела, иначе бы он не обращал на нее внимания.

— Не знаю.

— Я думаю, было бы здорово, — уверенно сказал Рой. — Кроме того, в лагере Маэса очень классно! Может быть, ты даже познакомишься с его братьями.

Риза робко улыбнулась. Она очень любила Роя. Он никогда не заставлял ее чувствовать себя глупой или нежеланной. Давал мыть посуду и помогать в огороде, хотя папа не доверял ей ничего такого. Ему нравился ее почерк, и он лишь немножко завидовал тому, как хорошо у неё получается читать. Друг был умным, талантливым и иногда смешным. Глядя на Роя, Риза начинала понимать, почему он нравился папе: она и сама любила его больше всех.

— Ладно.

Рой широко улыбнулся.

— Отлично!

Сняв соломенную шляпку с гвоздика, он помог Ризе надеть ее и завязать ленточки.

— Тебе понравится!

Они взялись за руки, и Рой, нежно сжав ее ладошку, пошел по дороге к городу. У нее внутри все прыгало от восторга. Даже учитывая, что Маэс не был ее большим другом, ей нравилось знать, что она может пойти навестить его. Она вообще редко выходила из дома – только когда папа разрешал ей пойти вместе с Роем за едой, бумагой и письмами.

Они прошли через весь город и направились к речным утесам. Риза уже давно не гуляла в лесу, и на нее навалилась тоска. В последний раз, когда она была тут, они пришли сюда с папой и кормили зверюшек. А может, ей это только приснилось. Уж больно не похоже на правду.

Деревья вдруг расступились, и они вышли на полянку. Взгляд Ризы немедленно приковали разноцветные повозки с красивой резьбой. Потом она осмотрела костер, маленькую печь и телегу с кучей каких-то вещей, накрытых тяжелым брезентом. А затем на глаза ей попались лошади, и сердце подпрыгнуло в груди. Четыре больших коня паслись, привязанные к колышкам. Интересно, куда делись остальные две и пони?

В лагере никого не было, кроме разве что Маэса. Он сидел с тенечке, скрестив ноги, и вышивал. Риза не могла сдержать удивления: ей казалось, что шьют только женщины. Папа точно не знал, как это делается: всей штопкой занималась доктор Белла, потому что мама... умерла.

Рой отпустил ее руку и подбежал к другу, где шлепнулся на траву.

— Привет!

Маэс улыбнулся, зажал иглу зубами и вытянул кулак. Рой тоже сжал руку в кулак, и они ударили ими друг о друга, а затем Маэс вернулся к работе.

— Я почти закончил, — сказал он, а потом добавил: — Привет, Риза.

Риза не знала, что ей делать, поэтому подошла поближе и встала у Роя за плечом, робко поглядывая на Маэса и пытаясь понять, что он шьет. Вещь была маленькой и коричневой, и к ней крепилось много полых цилиндров, а швы выглядели очень неаккуратно.

— Что это? — спросил Рой.

— Что это? — возмутился Маэс. — А ты как думаешь? Конечно, перчатка! — Он завязал нитку и откусил свободный конец. — Гарет теперь учит меня своему ремеслу, раз я не могу работать с металлом.

Маэс воткнул иглу в мешочек и показал свою работу.

— Неплохо, а? Выглядит немножко потрепано, но после пары дней носки никто и не заметит!

Рой скептично посмотрел на него.

— У твоей перчатки шесть пальцев.

— А вот и нет! — возмущенно ответил Маэс, а потом глянул на результат своей работы и зашипел. — Чертова штопка! — Он растянул губы в белоснежной улыбке. — Разве вам никогда не встречались шестипалые люди?

Рой спокойно покачал головой, а Риза захихикала в ладошку.

— Вот и мне – нет, но где-то же должен быть такой человек! И когда я его найду, я дам ему эту перчатку, и мы станем друзьями навеки. Выкуси!

— Не думаю, что тебе стоит становиться перчаточником, — заметил Рой.

Маэс застонал и откинулся на траву – это выглядело странно, потому что его ноги так и остались скрещенными.

— Да знаю я. Я пытался с самого Нового года, но не могу даже нормальное лекало сделать. Лекало, которое хотя бы будет выглядеть как перчатка, не говоря уже о таком, которое кому-то пойдет.

— Ну, ты еще можешь попробовать побыть стеклодувом.

— Я пробовал! Провел все начало зимы с Эли в стеклодувной мастерской в Восточном городе!

— И? — в голосе Роя звучало нехорошее предчувствие.

— И что ты думаешь? Я был как слон в посудной лавке! Мои шары все получились похожими на червяков. Я попытался сделать соусницу, а получилась непонятная куча стекла. А уж когда они дали мне попробовать выдувать... — он скорчил рожу. — Я дул слишком сильно, и лампа взорвалась, оставив ожог у одного из старших подмастерьев прямо между глаз. Эли говорит, я мог оставить беднягу слепым. После этого случая они вежливо попросили меня уйти. Но я все равно считаю, что он зря снял свои очки, чтобы покрасоваться перед той девчонкой...

— Хм. Ну, ты всегда можешь попробовать... что-нибудь еще?

— Ага. У меня хорошо получается только охотиться. Вчера поймал пару фазанов, например. Бен говорит, у меня просто талант к владению ножами. Нет уж, лучше просто признать: мне никогда не быть ремесленником.

— Что здесь происходит? — спросил глубокий, монотонный голос.

Маэс с Роем даже не посмотрели, а Риза взволнованно развернулась: на краю поляны стоял высокий мрачный мужчина в темной одежде. Он был похож на Маэса, только старше, с короткой стрижкой и квадратными очками.

— Ой, Бен, не строй из себя дурачка! — заворчал Маэс. — Ты же знаешь, что Рой приходит к нам каждый день.

— Я не про него, — медленно ответил Бен и указал на Ризу. — Кто она?

— Дочка алхимика, Риза.

Бен раздумывал над этим какое-то время, задумчиво рассматривая Ризу, а потом коснулся пальцами шляпы в приветственном жесте.

— Добрый день, мисс Хоукай, — вежливо сказал он.

— Д-добрый, — ответила она.

Бен перевел взгляд на мальчишек.

— Полагаю, вы бы с удовольствием пошли ловить форель или что-нибудь в этом духе.

— Ишь, какой догадливый, — откликнулся Маэс.

Бен пожал плечами.

— У меня было предчувствие. Идите. Мы с мисс Хоукай найдем, чем заняться. Да, маленькая леди?

Риза совсем не была в этом уверена. Ей мало доводилось общаться со странными взрослыми, и ее немного пугал этот высокий суровый человек. Маэс широко улыбнулся.

— Вау, Бен, это же прекрасно!

Он выкинул перчатку в траву и вскочил на ноги.

— Побежали, Рой!

Но тот покачал головой.

— Я обещал Ризе, что она поиграет с нами.

— Ой, да она не хочет, да Риза?

— Да, — тихо ответила Риза, хотя это и была неправда. — Хорошего вам дня.

— Видишь? — сказал Маэс, хотя Рой все еще сомневался. — Пошли! Ни к чему тратить время попусту!

— Иди, — своим глубоким голосом поддакнул Бен. — Мисс Хоукай и я найдем, чем заняться. Вот.

Он протянул ей руку. Риза осторожно взялась за нее и позволила увести себя к одному из бревен у костра. Там Бен сел и вытащил из кармана бечевку.

— Знаешь игру в ниточку? — спросил он, связывая вместе два конца.

Риза покачала головой. За плечом Бена было видно, как Рой и Маэс уходят в лес.

— Ну... — медленно сказал Бен, продевая мизинцы в получившуюся петлю. Его руки двигались очень быстро: туда-сюда, туда-сюда – пока нить не повисла между ними со смешным узелком посередине. — В этом году было очень много мух. Ззз! Бззз!

Он задвигал руками, так что петли по бокам узелка закачались. Они действительно походили на крылья мухи, и Ризе стало интересно.

— Смотри. Мухи будут кусать тебя за руки, — Бен провел ниткой ей по плечу. — Или щекотать нос. — Она не удержалась от улыбки, когда он поводил ниткой ей под носом. — Но я такой быстрый, что поймаю муху голыми руками.

Бен сжал ладони вместе, а когда развел их в стороны вновь... мухи больше не было! Осталась только нитка без всяких узелков. Риза захлопала в ладоши.

— Ой, можно еще раз! — засмеялась она. — Пожалуйста, еще разочек!

Бен кивнул и показал историю про муху еще раз. После этого он сделал кошку с усами, совиные глаза, которые держал у лица, словно маску. Дом с лестницей и карабкающимся по ней человеком, паучью сеть и молнию, которая проходила от руки к руке, запутывая нити. Вязанку ключей, которые Риза могла оттягивать, а когда отпускала – они исчезали. Затем Бен рассказал ей историю о рыбе и птице, о чашке и яйце, иллюстрируя их с помощью нити.

А главное, когда истории закончились, он усадил ее себе на колени и показал, как делать простые фигуры. К тому времени, как вернулись мальчики – со спущенными рукавами и розовыми от смеха лицами, но без рыбы – Риза уже умела делать муху, чашку, кошку и кормушку для птиц. Когда Рой сказал, что пора уходить, она едва не расплакалась. Ей не хотелось оставлять нового знакомого, который, хотя и не улыбался, но был дружелюбным и добрым.

Бен погладил ее по макушке.

— Еще увидимся как-нибудь. А пока может потренироваться сама, — сказал он и отдал ей магическую нить.

Так все лето, пока Рой занимался уроками или убегал с Маэсом, Риза играла с нитью. Иногда Рой брал ее с собой повидаться с Беном, и каждый раз тот учил ее новому трюку. Когда пришло время цыганам уезжать, Риза знала все, кроме самых сложных – да и то только потому, что у нее были слишком маленькие ручки для всех этих движений.

Эти часы, проведенные за изучением и практикой игры в нить, запомнились ей как самые счастливые во всем детстве.

Глава 49: Умение падать

Однажды летом, когда Рою было одиннадцать лет, его впервые познакомили с тонкостями рукопашного боя.

Естественно, не по велению мистера Хоукая. «Алхимики, - говорил он, - это люди интеллектуальные. Любая форма насилия принижает и устраняет чистое желание знаний». Рой заучил эти слова наизусть, но никак не мог понять, как они сочетались с поведением самого учителя. Иногда, когда у него случался приступ плохого настроения, мистер Хоукай не брезгал давать Рою пощечины, и хорошо ещё, что на протяжении вот уже полутора лет он не делал ничего, чем мог заслужить порку. Если везло, то Рой успевал встать перед беззащитной Ризой: ему влетала парочка крепких ударов, а потом учитель брал себя в руки и уходил прочь, бросая через плечо какой-нибудь едкий комментарий.

Несмотря на это очевидное противоречие, Рой с тревогой отнесся к предложению Абсалома научить его паре трюков. Когда же он объяснил причину, отец Маэса пожал плечами, почесав лысину, и сказал:

— Даже алхимику нужно знать, как защитить себя. Мир жесток и несправедлив, сынок.

Рою не нужно было это объяснять. Он помнил. И вряд ли когда-либо забудет.

И вот в один солнечный майский день, когда все утренние уроки были сделаны, огород полит, а мистер Хоукай доволен проделанной работой, Рой стоял у костровища в лагере Хьюзов, пока Маэс и его отец передвигали лошадиные колышки поближе к повозкам, чтобы освободить место.

— Итак, — сказал Абсалом, — самое важное – это научиться правильно падать. Айра никогда не мог понять, как это делать. Айра!

Он пальцем подозвал Айру, курившего сигарету из какой-то травы, завернутой в бумагу. Эту привычку, по словам Маэса, его брат подцепил в Южном городе прошлой зимой.

Айра затушил сигарету между пальцами, положил ее в карман рубашки и неуклюже двинулся вперед. Абсалом улыбнулся, хлопнул в ладоши, и они схватились за плечи друг друга, широко расставив ноги для опоры, и принялись толкаться. Сначала ничего не происходило, Хьюзы боролись, пытаясь найти прореху в хватке противника. И вдруг Абсалом резко повернулся налево, перекинув Айру через плечо. Тот приземлился в траву, словно мешок картошки, и заворчал.

— Видишь? Вот так не надо падать, — сказал Маэс. — Можно я!

Он прошел вперед, и все началось по новой. После нескольких минут кружения, Маэс спросил:

— Лево или право?

— Право, — ответил его отец.

Маэс кивнул, ослабил хватку – и тут же перелетел за спину Абсалома и мягко упал на землю. Даже нетренированный глаз Роя мог увидеть разницу между двумя приземлениями.

Маэс улыбнулся, вытягивая руку, и Абсалом помог ему подняться.

— Хочешь попробовать?

Рой помотал головой. Ему не хотелось, чтобы его вот так кидали! Это же больно!

— Не волнуйся, — добродушно сказал Абсалом и похлопал себя по бедру. — Иди сюда, для начала научим тебя приземляться.

Он мягко положил руки на плечи Рою и успокаивающе улыбнулся.

— Не сгибай колени, но прогибайся в пояснице. Твои ноги должны отходить назад, а плечи я буду держать на месте. Ты должен выгнуться, словно угольник, хорошо?

— Хорошо, — боязливо согласился Рой. Его левое колено подогнулось: он же так перекувырнется!

— Нет, не сгибай. Я не дам тебе упасть.

Рой старался как мог, прогибаясь назад в нужную позицию.

— Я сейчас упаду...

— Еще чуть-чуть. Ты и должен, но не упадешь, пока я не дам. Я отпущу тебя на счет три, ладно? Раз, два...

Он разжал руки, и ошарашенный Рой упал назад, взмахнув босой ногой в воздухе. Он вздрогнул, ожидая, когда кто-нибудь засмеется – но нет.

— Эй, а неплохо, — сказал Маэс. — Да у тебя талант.

— Действительно неплохо, — согласился Абсалом. — Но давай-ка попробуем еще раз, и теперь, когда я тебя отпущу, попробуй слегка повернуться, чтобы упасть не на копчик.

Он помог Рою подняться на ноги, и они попробовали вновь. И вновь. И вновь. К концу дня на Рое не осталось живого места, зато он был доволен. Пять раз подряд у него получилось упасть правильно.




Спустя полторы недели после приезда цыган Белла принесла Рою и Ризе новую одежду. Впервые для этого не потребовалось заготавливать целую речь: она выбирала ткань и договаривалась со швеей, но заплатил Мордред сам. Со смертью Лиэн у Хоукаев стало гораздо больше денег. Что раздражало Беллу, так это нежелание Мордреда потратить их на что-нибудь полезное. Он мог с легкостью нанять кого-нибудь перекрасить дом и переложить черепицу. Мебель тоже приходила в негодность, а кухню не мешало бы заново побелить. Сад был неухожен, и хотя Рой очень старался, ему все-таки недоставало силы управляться с косой, и поэтому траву он косил не слишком аккуратно. Мордред мог бы нанять кого-нибудь из местных парнишек, но явно не собирался этого делать.

Белле, которая помнила прекрасный дом еще во времена Петры Хоукай, было больно смотреть на этот медленный упадок. Мать Мордреда, дочка торговца шерстью из Нью-Оптена, и, по мнению вдовушек из Хамнера, «практически местная», всегда гордилась своим домом. В те дни он был ярким, гостеприимным местом, полным модной мебели. На кухонном столе всегда стояла тарелочка с лакомством, и даже самый неожиданный гость мог рассчитывать на чашку чая или стакан лимонада. Доход от мельницы свекра Петра потратила на то, чтобы превратить большой отдельно стоящий дом в оплот социальной жизни городка.

Каким образом единственный сын такой женщины превратился в отшельника, оставалось для Беллы загадкой. Она любила Мордреда, но порой он так раздражал!

После того, как дети всласть порадовались новым вещам, Белла взяла две кружки и чайник и посмела вторгнуться в святая святых дома.

Мордред сидел за столом, заваленным, к вящему удивлению, нотами. Казалось, он не заметил ее.

— Мордред? Я принесла одежду.

— Одежду? Какую одежду? — безучастно спросил Мордред, выстукивая пальцем какой-то ритм.

— Для Ризы и Роя. Ты сказал, что я могу взять деньги и заказать, что угодно.

Она поставила чайник на тумбу у дивана и налила полную кружку чая.

— Миссис Хэмптон нашла прекрасный кусок шотландки, из который вышло прекрасное платье для Ризы...

— Да-да, — пробормотал Мордред, едва ли обратив внимание на попытку заинтересовать его в жизни Ризы. — Знаешь, как это сложно?

— Я не знала, что ты умеешь читать ноты, — заметила Белла.

— Я и не умею. Точнее, не слишком хорошо умею.

Мордред показал ей учебник по музыкальной теории.

— И мне нужно этому научиться.

— Зачем?

— Для третьего круга, — таинственно ответил Мордред, забирая свою кружку. — Зачем пришла?

— Сказать, что у детей появилась новая одежда, хотя тебе, видимо, все равно. Могу рассказать еще что-нибудь, если тебе вдруг стали интересны местные слухи.

— Дай угадаю, — язвительно пробормотал он. — Жена какого-нибудь толстого фермера выдала четвертую порцию близнецов, какой-то неудачник выиграл в последнем турнире по шашкам, самая умная и красивая девушка города пытается захомутать фермерского работника из Лиска, а мистер Грабли Хьюз со своим обычным рвением бороздит местные пашни. И что ты только в них находишь, Белла?

— У них добрые сердца, — ответила она. — Их жизни не полны драмы или восторга от невероятного научного открытия, но они живут с удовольствием. Любят своих супругов и детей, помогают соседям, а когда умирают – на их похороны приходят толпы скорбящих. Это люди, которые знают, что мир станет пустым без них.

Мордред фыркнул.

— Не хватало только толпы на моих похоронах.

— Хорошо, что ты так думаешь, потому что ее у тебя и не будет. Рой придет, потому что уважает тебя, а Риза, потому что обожает. Я приду, если ты, конечно, меня не переживешь. Думаю, Берта Струби тоже пришла бы, только вот она выходит замуж в сентябре, а потом они с Иэном уедут навсегда. Так что, мой дорогой, я полагаю, что ты уйдешь из этого мира незамеченным.

— Какая ты нынче жизнерадостная, Изабелла. Описать не могу, какие яркие краски ты привнесла в мой день.

— Мордред, ты мог бы стать частью общества, если бы захотел. Тогда у Ризы появятся ее собственные друзья, и ей больше не нужно будет бегать хвостиком за Роем, — сказала Белла. — У тебя появится кто-то...

— Не нужен мне никто! — Мордред отпил чая и взял себя в руки. — Мне хватает компании некоторых местных хирургов.

— Отлично, — ответила Белла. — Шути сколько хочешь, но я знаю, что тебе одиноко. И даже если тебе это нравится, детям нужно больше общаться с кем-то за пределами этого дома. Особенно Ризе.

— Не указывай мне, как растить детей. Если ты за этим пришла, то катись отсюда.

— Не за этим. Я пришла сообщить, что в школьном совете случился маленький переворот. Джейн Струби выиграла какую-то региональную награду.
Мордред фыркнул в кружку.

— Ты имеешь в виду, эта неудачница, которая даже не поняла, что Рой не умеет читать?

— Именно она. В любом случае, в свете этих событий она теперь будет преподавать в школе в Восточном городе. Уедет туда в конце лета.

— Уедет? — засмеялся Мордред. — А мне-то что с того? Мальчишка теперь мой подмастерье, ему нечего делать в этой несчастной школе.

— Я говорила про Ризу, — холодно сказала Белла. — Серьезно, Мордред, иногда ты словно забываешь, что у тебя вообще-то есть дочь!

— А что не так с ней? Она и здесь неплохо учится. Мне не в тягость заниматься с ней.

— Меня волнует не столько твое удобство, сколько то, что ей нужно общаться с девочками ее возраста. Иначе она вырастет такой же социально неадаптированной отшельницей, как и ты, хотя в детстве была очень жизнерадостной и общительной! У нее должна быть возможность стать самой собой, а не бледной тенью твоих ожиданий.

Мордред хмуро посмотрел на Беллу, а потом прищурился.

— Она ничему не научится в этой захолустной школе.

— Ну мы же научились. Мордред, серьезно. Ты же не хочешь запереть ее в этом доме навечно, а?

— Ладно! — еще пуще нахмурился он. — Ладно. Она пойдет в школу осенью, если эта девка, Струби, и правда уходит.

— Прекрасно, — улыбнулась Белла. — Сейчас самое время позаботиться о хорошем будущем для Ризы.

— Это не приведет ее ни к какому хорошему будущему. Она не получит должного образования, но если тебе важнее, чтобы она выросла глупой, но не одинокой, то я спорить не стану.

Достигнув цели, Белла направилась прочь из комнаты.

— Я успею хорошо обучить ее за следующую пару месяцев, — добавил Мордред.

Говорил ли он это ей или себе, было неважно. Белла выиграла. Улыбнувшись ему через плечо, она вышла.




Решение о том, что Риза будет учиться в школе, повлияло на их жизнь. Мистер Хоукай теперь проводил большую часть дня, занимаясь с ней. Подруге приходилось работать в два раза больше, чем до этого, заучивая стратегии обучения и различные навыки. Наверное, мистеру Хоукаю не хотелось повторения истории с Роем, и хотя в остальном он едва ли обращал на нее внимание, перед ним явно стояла цель дать ей хорошее образование – будет ли она учиться в сельской школе или нет.

Для Роя такой распорядок означал кучу свободного времени: его уроки теперь проходили только по пятницам. Все остальное время, если Ризе не нужно было помочь с математикой, он был волен делать, что хочет. Расчет шел на то, что когда она пойдет в школу, мистер Хоукай вплотную займется Роем снова.

Его это вполне устраивало. Все появившееся время занимали Маэс и Абсалом: они научили Роя основам реслинга, кое-чему из бокса, чтобы он мог хорошенько ударить противника и увернуться от чужой атаки. Заодно его научили, как компенсировать небольшой рост.

— Помни, — говорил Абсалом, пока они кружили: Рой внимательно следил за противником, а отец Маэса наблюдал за ним критическим взглядом учителя, — ты меньше, но это также означает, что ты быстрее. Тебе не одолеть меня грубой силой, да?

Он ринулся вперед, нажимая на плечи Роя, так что тот отъехал назад почти на метр, прежде чем смог увернуться и отскочить на безопасное расстояние.

— Отлично! Тебе нужно перехитрить меня. Сделать так, чтобы я выдохся. Я больше, тяжелее...

— И старше! — вставил Маэс с тем нахальством, которому Рой мог только позавидовать. Попробуй поговори так с мистером Хоукаем.

— Я собирался сказать «медленнее», — сказал Абсалом. Его глаза сияли. — Так что будь быстр! Отвлеки меня! Сделай так, чтобы я выдохся! Используй эффект...

Рой сделал резкий взмах ногой, подсекая противника. Тот упал, и его очки съехали с носа. Какое-то время Абсалом так и лежал на боку в траве, улыбаясь от уха до уха.

— Великолепно! Да, именно вот так! Теперь, я оказался внизу. Что ты будешь делать?

Рой нахмурился.

— Сэр?

— Если бы это была настоящая драка, лежал бы я тут, смеясь, и говорил бы «ты выиграл: хорошая работа»? Конечно, нет! Я бы вскочил обратно и попробовал дать сдачи. Поэтому, если это просто дружеская стычка, то ничего страшного: тебе просто нужно дождаться своего шанса и повалить меня опять. Но если бы мы были в таверне, и я бы схватил осколок бутылки? Или прихватил бы с собой нож? У тебя есть только пара мгновений, пока твой противник лежит. Нужно использовать это время, чтобы прикончить его.

— А нельзя просто убежать? — нервно спросил Рой.

Это замечание про оружие было чем-то новеньким. До этого он учился тому, как побеждать в дружеском матче по реслингу – вроде тех, которые время от времени устраивали братья Хьюзы. А теперь Абсалом рассказывал, как использовать полученные знания против настоящего врага – кого-то, кто хотел навредить ему.

— Ты можешь попробовать, если уверен, что ты быстрее и тебе хватит выносливости, или знаешь, что встретишь подмогу раньше, чем я тебя поймаю. Но это большой удар по самоуважению. Мужчина, который убежал, уже никогда не станет прежним. Кроме того, — добавил Абсалом, махнув рукой на Роя, — спина – твое самое слабое место. Никогда не поворачивайся спиной к врагу, если у тебя нет кого-то, кому ты готов доверить свою жизнь, и кто прикроет тебя.

— Я прикрою тебя, если решишь бежать, — пообещал Маэс. — Если он попытается поймать тебя, я повалю его обратно!

Рой посмотрел на друга и почувствовал, как что-то прояснилось между ними. Маэс шутил только отчасти. Он не хотел, чтобы Рой убегал... но обещание было настоящим. Маэс улыбнулся и подошел ближе, чтобы удариться кулаками.

— Я всегда тебя прикрою, — искренне добавил он.

— Возможно, — сказал Абсалом, — но ты не всегда рядом, не так ли? Так что, Рой, если бы это была драка в таверне...

— Ты учишь его, как вести себя в драке в таверне? — недоверчиво спросил Эли, приближаясь к ним с чемоданчиком с линзами для проверки зрения. — И они еще говорят, что я аморален!

— Я и тебя учил всем этим трюкам в таком же возрасте, — добродушно ответил Абсалом. — А теперь скажи мне честно: ты считаешь, что зря?

Эли ухмыльнулся.

— Тогда придется еще кое-что рассказать, не так ли?

— А мы не хотим это слушать! — простонал Маэс.

— Рой, если бы мы были в таверне, тебе стоило бы попробовать схватить меня за руки. Держись подальше от моих ног, и...

Уроки продолжились, и недели летели одна за другой. Когда пришло время цыганам уезжать, Рой уже умел достаточно неплохо драться. Он мог победить Маэса почти в половине драк, иногда – Абсалома, если был быстрым и хитрым, и без особых проблем укладывал Айру на лопатки. Если доктор Белла и заметила, что тело Роя стало гибким, а на руках и ногах появились мускулы, она ничего не сказала мистеру Хоукаю.

Глава 50: Первый день

Риза так волновалась, что едва могла есть. Рой приготовил кашу – почти без комочков, с патокой и молоком, но Риза не могла ей насладиться. Она то и дело кидала нервные взгляды на хрестоматию для третьеклашек и новый учебник по математике, лежавшие на грифельной доске, и каждый раз ее желудок сжимался.

— Там... не так уж и плохо, — не очень убедительно сказал Рой. — Нужно будет читать и запоминать разные тексты. У тебя хорошая память, да и читаешь ты отлично.

— Но учительница била тебя, — выдавила она.

Если учительница била Роя, который был таким умным и талантливым, что даже папа редко наказывал его, то что же тогда будет с Ризой?

— Конечно. Потому что я был глупым. А ты не глупая. Все будет хорошо.

Он все еще говорил неубедительно, и у Ризы задрожала нижняя губа.

Папа вошел на кухню, не замечая ничего вокруг. Его волосы были растрепаны, а лицо небрито. Пройдя к печи, он понюхал кашу, а потом сделал себе бутерброд с медом. И наконец, развернувшись, заметил Ризу и нахмурился.

— Ты еще здесь? Поторапливайся, иначе опоздаешь. Если хочешь ходить в школу, тебе нужно вести себя более ответственно!

Но Риза не хотела идти в школу! Почему папа этого не понимал? Она хотела остаться дома, Здесь опасности были хотя бы хорошо знакомы!

— Давай, иди уже.

Папа всучил ей книжки и принялся выгонять с кухни.

— Я провожу ее, учитель, — сказал Рой, закрыв коробку с обедом крышкой.

Риза воспряла духом. Если Рой пойдет с ней, тогда все, может быть, не так уж и плохо. По крайней мере, он точно доведет ее до школы. Риза слабо представляла, где это, и боялась потеряться и опоздать.

— Нет! — ответил папа. — У тебя полно работы. Чтобы дочитал книгу до ночи.

Рою нужно было прочитать одну из книжек по алхимии, и это почему-то вызывало у него кучу проблем. Не так много, как Платон, но все же: он улавливал общую идею, но слова все еще оставались сложными для него. Риза, которая обожала читать, никак не могла понять, что вызывает у друга трудности.

— Но учитель...

— Я сказал, нет! Если она достаточно взрослая, чтобы учиться в школе, то уж дойдет дотуда как-нибудь сама.

Риза поникла. Значит, Рой все-таки не проводит ее. Желудок вновь начал сжиматься.

Но друг вскинул подбородок и расправил плечи.

— Я пойду с ней, учитель, — смело сказал он. — Я провожу ее до школы и прослежу, чтобы она познакомилась с учительницей.

Папа сжал зубы, его рука дернулась, словно он собирался ударить Роя, но в последний момент передумал.

— Хорошо. Но ты не пойдешь спать, пока не закончишь читать эту книжку сегодня, ясно?

— Да, учитель, — ответил Рой, но уже без своей обычной робости. Он посмотрел на Ризу. — Пошли, Риза. Отведем тебя в школу.

Когда они отошли от дома на порядочное расстояние, она подбежала к Рою и постаралась идти с ним в ногу.

— Спасибо. Ну, что пошел со мной.

— Не за что, — фыркнул Рой. — Ты бы не хотела пойти одна в свой первый день.

Он не объяснил, почему.

— Доктор Белла говорила, что сегодня первый день для всех.

— Первый день после каникул, если дети не совсем маленькие или не первоклашки, то они все уже были в школе. Ну, по крайней мере, учительница сменилась. Надеюсь, она хорошая.

— Я тоже, — нервно ответила Риза.

Они прошли через весь город к школе, где уже собралась целая толпа детей, ожидавших звонка. Рой тревожно огляделся по сторонам, но не увидев ни одного знакомого лица, расслабился.

К ним вприпрыжку подошла какая-то девочка.

— Ты новенькая! — сказала она.

Риза кивнула.

— Это твой брат?

Риза помотала головой.

— Я ученик ее отца, — с тихой гордостью в голосе ответил Рой. — А ты кто такая?

— Я Элейн, — представилась маленькая незнакомка. Она была одного возраста с Ризой и носила два кудрявых хвостика и платье в клетку. — А тебя как зовут?

Элейн обращалась не к Рою. Риза нервно прикусила губу.

— Риза, — прошептала она.

— Приятно познакомиться, Риза, — сказала Элейн. — Норма! Сьюзан! Идите сюда знакомиться с Ризой!

Почти тут же к ним подбежали еще две девочки. Одна была младше Элейн, но носила такие же хвостики и платье из дешевой клетчатой ткани. Другая была одного возраста с Ризой, с длинной косичкой блондинистых волос, доходившей до попы. Ее платье – из красивого белого миткаля с рюшами из батиста – было гораздо дороже, чем у Ризы, точно так же, как платье Ризы было дороже, чем у Элейн.

— Риза, это моя сестра Норма, — Элейн указала на маленькую девочку. — А это Сьюзан.

Последняя улыбнулась.

— Привет, Риза! Ты новенькая, да? Ты живешь в городе?

— Почти, — ответила Риза. — У тебя красивое платье.

Сьюзан прокрутилась вокруг своей оси, так что рюши развевались на ветру.

— Спасибо! Мама разрешила мне надеть его сегодня, потому что это первый день семестра, и у нас новый учитель. Оно мое любимое. — Она окинула Ризу взглядом. — Твое тоже очень красивое.

— Спасибо, — застенчиво пробормотала Риза, а потом развернулась к Элейн и Норме. — У вас очень красивые прически, — сказала она, чтобы они не почувствовали себя забытыми.

— У девчонок Пакард самые красивые волосы в городе. Да, Элейн? — Сьюзан нежно дернула ее за кудряшку.

— Ой, не надо, Сью, — Элейн покраснела.

— А почему у тебя короткие волосы? — спросила Норма, кивнув на Ризу.

— Ты болела скарлатиной? — приглушенным, сочувствующим голосом спросила Сьюзан.

Риза покачала головой. Доктор Белла остригла ей волосы, потому что длинными они путались, но она не была уверена, что хочет рассказать об этом новым знакомым. У них-то наверняка были мамы, которые заботились о них, любили, обнимали и делали такие красивые прически.

— Короткие волосы лучше, — спас ее Рой, и Риза благодарно ему улыбнулась. — И ей очень идет.

— Ну, так и правда мило, — согласилась Сьюзан. — А главное, по-другому! Папа говорит, что различия делают нас особенными.

— Папа Сьюзан – Мэр Тренворт, — восторженно сказала Элейн.

Риза не знала, кто такой Мэр Тренворт, но зато знала, что мэр управляет городом. Она вежливо кивнула.

— Он, наверное, очень много работает.

Ее папа был не мэром, а алхимиком, но работал почти целый день напролет.

— Иногда, — ответила Сьюзан. — Скажи, а ты ничего не знаешь о новом учителе? Папочка не рассказывает, а мама говорит, что это специальный учитель с особой квали-чем-то.

— Квалификацией? — спросила Риза.

— Что это? — откликнулась Элейн.

Риза тщательно обдумала вопрос.

— «Квалификация» означает, что человек пошел в школу или сдал экзамен, который позволяет ему делать всякие вещи, — сказала она, словно отвечая папе. — Как доктор Белла. Она пошла в школу, сдала кучу экзаменов, а потом практиковалась быть доктором. И все это – ее квалификация, которая дает ей работать.

Сьюзан присвистнула и тут же закрыла рот ладошкой.

— Извините! — пискнула она. — Я знаю, леди не должны свистеть, но это же ого-го! Ты жутко умная.

— Меня папа научил.

— А кто твой...

Дверь школы открылась, и на крыльцо вышел незнакомец с колоколом в руках. Он зазвонил, и все отправились внутрь.

— Это значит, что начинается урок, — тихо пояснил Ризе Рой. Она нервно глянула на него, и он улыбнулся. — Пошли, я побуду с тобой, пока можно.

Они зашли в класс, где незнакомец уже стоял у доски, наблюдая за учениками.

— Все, кто пришел сюда после каникул, пожалуйста, сядьте там же, где сидели в прошлом семестре! — сказал он. — Нам нужно разобраться со всем сегодня. Я вам незнаком, вы мне – тоже, и сегодня начало нового семестра! — Незнакомец окинул класс задумчивым взглядом. — Все, кто пришел в школу впервые, пожалуйста, сложите коробки с обедом в шкаф и выстройтесь в шеренгу у восточной стены, вон там. Все, кто пришел после каникул, пожалуйста, рассаживайтесь по местам!

Все засуетились, и Риза в очередной раз порадовалась, что рядом был Рой, который держал ее за руку и защищал. Учитель прошел по центральному проходу между партами, рассматривая садящихся учеников. Он был жилистым – совсем не как рабочий, и чуть ниже среднего роста. Его растрепанные темно-каштановые волосы обрамляли его лицо, а одежда выглядела дорого, хоть и поношенно. Когда незнакомец развернулся, Риза заметила нечто очень странное. Правый рукав его пиджака висел пустой, как будто у него не было руки.

Учитель расспрашивал рассевшихся детей, в каком они классе, и иногда, в зависимости от ответов, пересаживал. Обычно просто на ряд назад. Комната была разделена на половину девочек и половину мальчиков, а самые старшие школьники сидели на задних партах. Когда все закончили пересаживаться, первый ряд остался совсем свободным, но пустые места встречались и на других рядах. У восточной стены остались ждать указаний только Риза, Рой и еще двое маленьких детей.

— Вот так, — сказал незнакомец. — Хорошее начало. Я еще пересажу вас позже, как мне будет нужно. Так, вы двое, наверное, первоклашки.

Он кивнул на двух детей, они вышли вперед и по его указанию сели на первый ряд: мальчик в одной части комнаты, а девочка в другой.

— Остаетесь только вы вдвоем, — сказал учитель.

— Одна, сэр, — ответил Рой. — Я не останусь.

— Не останетесь? Почему?

— Я... Я ученик ее папы, сэр. Мне нужно будет вернуться к нему. Я просто хотел... — Он покраснел, глядя на свои ботинки, и прошептал: — Я хотел убедиться, что вы распределите ее в правильный класс.

— Можете не сомневаться, распределю. Идите сюда, мисс.

Учитель сел за стол, открыл журнал и взял ручку левой рукой.

— Как вас зовут?

Риза пробормотала ответ, слегка отклоняясь к Рою, чья рука лежала на ее плече. Незнакомец записал имя и спросил про возраст, а потом записал и его тоже.

— А как зовут вашего отца?

— Мордред, сэр, — ответил за Ризу Рой. — Мордред Хоукай.

Учитель и это записал своим неровным почерком, случайно немного смазав чернила ребром ладони.

— Очень хорошо, мисс Хоукай. Дайте-ка взглянуть на ваши книги.

Он посмотрел на хрестоматию для третьего класса.

— Вы можете ее читать?

— Да, сэр, — ответила Риза. Она и правда находила эту книгу достаточно простой и часто читала более сложные, но папа дал ей именно ее, значит, ее и нужно использовать.

— Ну, давайте проверим, — учитель раскрыл хрестоматию на середине и передал Ризе. — Прочитайте.

Она прочистила горло.

— Аместрис – большая страна, состоящая из пяти главных регионов. Центральный регион включает в себя Централ и его пригород. Большая часть аместрийской промышленности и производства расположена в центральном регионе. Климат там умеренный, а ландшафт холмистый. В центральном регионе можно найти...

— Очень хорошо, — прервал ее учитель. — А можете рассказать, что означают эти длинные слова?

— Какие именно? — осторожно спросила Риза.

— Как насчет слова... «пригород»?

— Это значит вне города, но очень близко к нему.

Это было просто! Учитель задавал все те же вопросы, что и папа, только более терпеливо.

— Хорошо. А слово «умеренный»?

— Теплое лето и влажная зима. Это из-за реки.

— Гм. Вы у нас очень умная девочка. А как у вас обстоят дела с математикой?

— Я знаю таблицу умножения от двух до восьми. — Риза начинала расслабляться, тая под градом комплиментов. Папа никогда не называл ее умной девочкой. — И я могу делить большие числа... но не слишком большие, — честно добавила она, чтобы не показаться хвастливой.

— Прекрасно. Не знаю, нравится ли мне идея сажать вас в один класс к старшим ученикам, но вы точно опережаете своих сверстников. Побудете пока в старшем классе, но если возникнут трудности – обязательно скажите мне, ладно?

Риза кивнула и вместе с книжками и грифельной доской села туда, куда указал учитель. Рой прошел следом за ней, на прощание сжав ее руку и улыбнувшись.

— У тебя все будет хорошо, — прошептал он и исчез за дверью.

Риза осталась одна.

Учитель поднялся с места и неловко написал свое имя на доске крупными кривыми буквами. Пара мальчишек захихикала.

— Доброе утро, — сказал учитель. — Меня зовут мистер Ранье.

— Невероятный человек-однорук! — прошептала какая-то девочка за спиной Ризы.

— Экстраординарный калека, — согласилась ее подруга.

— Вы могли заметить, что мне кое-чего не хватает, — продолжил мистер Ранье, а потом улыбнулся, продемонстрировав, что одного зуба нет на месте. — Вы очень наблюдательны: в одиннадцать лет мне битой выбили клык.

Несколько старшеклассников одобрительно засмеялись.

— А если серьезно, то я потерял правую руку. Я никак не могу вспомнить, куда положил ее, а она явно не торопится ко мне вернуться. Если увидите – обязательно скажите.

Мистер Ранье сел на край стола, так что одна нога чуть болталась над землей.

— Это значит, что у меня не самый ровный почерк, — он поднял левую руку и печально помахал пальцами. — Я ожидаю гораздо больших успехов от вас. Ваша предыдущая учительница была весьма талантливой молодой леди. Я не смогу заменить ее и понимаю, что вы все будете скучать по ней, но я очень постараюсь никого не разочаровать и ожидаю того же от всех вас. Старательности.

Он поднялся на ноги.

— После перемены я дам каждому классу задание, и мы все вместе начнем учиться. Однако я новичок в вашей школе и этом милом городе, и мне бы хотелось немного поговорить о той замечательной стране, в которой мы все живем. Поднимите, пожалуйста, руки, если знаете ответ. Как называется наша страна?

Никто из старшеклассников не поднял руки, вместо этого они озадаченно переглянулись. Риза могла бы ответить, но ей не хватило смелости. А вот остальные девочки таких проблем не испытывали: и Сьюзан, и Элейн, и даже Норма вскинули руки высоко в воздух, вместе с несколькими мальчиками.

— Да, — сказал учитель, указав на Норму.

— Аместрис.

И это было только начало. Учитель рассказал им про правительство Аместриса: от Фюрера и его советников, которые принимали важные решения, и подтверждавшего законы парламента до местных управлений, которые занимались городами и деревнями. Он рассказал про структуру армии и смелых мужчин и женщин, которые служили там, чтобы все жили в мире и согласии. Его речь закончилась к перемене, когда всем разрешалось выходить на улицу.

Риза огляделась в поисках остальных девочек. Они тоже заметили ее и подбежали. Она встретила их улыбкой.

— Хочешь поиграть с нами? — спросила Элейн, показывая длинную веревку с двумя деревянными ручками на концах.

— А во что? — спросила Риза.

— В скакалочку, конечно. Ты что, никогда не играла?

Риза покачала головой. Она впервые слышала про такое. Ей были известны только те скучные игры, в которые играли Рой и Маэс.

— Это просто, — сказал Сьюзан. — Мы тебе покажем.

Они с Нормой взяли по концу веревки и разошлись, так что она повисла между ними. Они начали медленно вращать ее. Элейн улыбнулась.

— Смотри.

Она встала параллельно веревке, а потом прыгнула посередине между Сьюзан и Нормой. Каждый раз, когда веревка подлетала к ее ногам, Элейн прыгала, чтобы та проходила под ней. От вращения получался свистящий звук, а когда веревка касалась травы – легкий хлопок. Риза неотрывно смотрела за Элейн. Игра казалась сложной, но веселой.

Элейн отпрыгнула от скакалки.

— Попробуй.

Риза боязливо подошла поближе, встав примерно так же, как ей показывали. Она наблюдала и выжидала, но когда все-таки решила прыгнуть – прогадала, и веревка задела ее по ноге.

— Ничего страшного, — подбодрила ее Сьюзан. — Отойди обратно, и мы начнем заново.

На этот раз веревку вращали медленнее, но вновь Ризе не удалось угадать ритм. Девочки озадаченно переглянулись. Они явно впервые видели, чтобы у кого-то не получалось.

— Можно еще разочек? — Риза знала, что в этот раз все получится. Она уже поняла, что делала не так, и отступила назад.

Когда веревка прошла круг, Риза прыгнула в середину, на этот раз как раз над скакалкой. Та просвистела у нее над головой и вернулась вниз. Тогда Риза прыгнула еще раз, и еще, и еще.

— Быстрее! — засмеялась она.

У нее получалось! Она перепрыгивала скакалочку вовремя! Сьюзан и Норма раскрутили веревку быстрее. Риза прыгала и прыгала, и они раскрутили скакалку еще быстрее. Сердце так и колотилось о ребра Ризы, но совсем не от страха. Это было веселье, волной прокатившееся по всему телу, и звук ударяющихся о землю туфелек так подбадривал. Она засмеялась. Это так весело!

Когда перемена закончилась, пришло время сидеть и тихо делать задания. Риза счастливо принялась за работу, потому что вдоволь напрыгалась во время перерыва с девочками и теперь с нетерпением ждала обеда (который мистер Ранье называл «ланчем»), когда можно будет вновь пойти играть.

Может быть, школа не так уж и плоха.

Глава 51: Безумный алхимик

Рой услышал, как открылась дверь, и глянул на мистера Хоукая. Учитель был занят странными группами линий и точек, которые рассматривал последние несколько дней. Рой не был уверен, что они означали: наверное, что-то связанное с исследованием, хотя и не выглядели как алхимические круги. В чем бы ни заключалась их суть, после нескольких часов работы с ними у мистера Хоукая обычно портилось настроение.

Сейчас учитель казался погруженным в свое занятие, так что Рой отложил книгу по алхимии и тихонько выскользнул из комнаты.

Риза раскладывала свои вещи на кухонном столе.

— Ну как школа? — с тревогой спросил Рой.

К его удивлению, мрачная последнее время подруга чуть улыбнулась.

— Нормально. Девочки пустили меня играть с ними.

— А учитель?

— Он сказал, у меня хорошая память, — с тихой гордостью в голосе ответила Риза.

Рой вздохнул. Слава богу. Он знал, что Риза умная – гораздо умнее, чем был он, и радовался, что все обошлось. Ум защищал. Если бы Рой не был тупым, мисс Струби никогда бы не побила его.

— А где папа? Он не спрашивал про мои задания?

Рой оглянулся.

— Он... в кабинете, — немногословно ответил он, не желая обидеть подругу.

Риза кивнула и вышла в коридор. Рой подобрался поближе к двери, чтобы подслушать разговор. Он очень надеялся, что мистер Хоукай уделит ей хоть минутку внимания.

— Папа? — тихо позвала Риза. — Я вернулась из школы.

— И? — фыркнул мистер Хоукай. Рой поник.

— Т-тебе не интересно послушать про мои задания?

— Ты разве не ответила их в школе?

— Ответила, — пробормотала Риза.

— Ну тогда на кой черт мне их слушать? Иди играй.

Рой направился в коридор, чтобы прервать разговор, прежде чем мистер Хоукай окончательно рассердится, но не успел. Риза выбежала из кабинета с несчастным выражением лица.

— Риза... — сочувствующе начал Рой, выставляя ей навстречу руки, чтобы обнять.

Но подруга покачала головой, сжав зубы, чтобы не заплакать. Она прошла мимо и взбежала вверх по лестнице, даже не вспомнив про скрипучую ступеньку. Рой пошел было за ней, как вдруг за его спиной раздался гневный вопль:

— Мустанг!

Пришлось вернуться обратно в кабинет.

— Да, учитель? — толком еще не отдышавшись, спросил Рой.

— Я же сказал тебе, что ты не пойдешь спать, пока не дочитаешь книгу! Оставь ее в покое и вернись к работе.

Рой подчинился, но чувство вины затопило его сердце. Он ощущал себя так, словно покинул Ризу.



Следующим утром каша была комковатая и сожженная. Риза пыталась есть ее, но это было просто невозможно. Она глянула мельком на Роя, склонившегося над своей миской и механически кушающего завтрак. Казалось, он совсем не замечал ужасный вкус.

— Можно мне хлебушек? — тихо спросила Риза. Она не хотела прерывать его, просто была голодна, а еще ей нужно собираться в школу. Риза не любила опаздывать.

Рой едва слышно фыркнул и поднял на нее взгляд.

— Да... — неразборчиво ответил он и поднялся на ноги, держась за стол.

— Я сама возьму!

Она была маленькой и бесполезной, но уж кусочек хлеба могла сама себе достать.

— Нет, не переживай, — Рой отрезал два толстых куска хлеба и положил их перед ней вместе с горшочком меда. — Дальше справишься сама.

Он плюхнулся обратно на стул и продолжил завтракать.

Риза быстро доела и уже почти вышла из дома, как на кухню вошел папа. Он дал Рою такой подзатыльник, что тот вздрогнул и еще ниже нагнулся над миской.

— Ты понял свой урок?

— Да, учитель, — хрипло пробормотал Рой.

— Кто упрямее?

— В-вы, учитель, — вздохнул друг. Риза успела увидеть выражение его лица, прежде чем он вновь нагнулся над миской. Его непривычно бледное лицо было красным от унижения.

— Вот и хорошо, — слегка улыбнулся папа. — В следующий раз подумай дважды, прежде чем ослушаться.

— Да, учитель, — прошептал Рой. Его разочарование заставило сердце Ризы болеть.

— А теперь убери весь этот кошмар, который ты приготовил, — папа махнул рукой на кастрюлю с комковатой, мерзкой кашей, — а потом можешь ненадолго прилечь.

— Да, учитель. Спасибо.

Папа повернулся к Ризе, и та уже приготовилась к какому-нибудь едкому замечанию, но вместо него папа просто заметил:

— По крайней мере, ты достаточно умна, чтобы делать, как говорят, моя девочка. Беги в школу и не шали там.

— Да, папа.

Риза в последний раз взглянула на Роя и покинула дом.



Утро прошло без происшествий: мистер Ранье учил первоклассников читать. Он принес горсть сушеного гороха, чтобы ученики могли использовать его для обозначения чисел. Риза и десятилетние дети читали, а Элейн и Сьюзан писали сочинение. Во время перемены Риза и ее подруги пошли играть в скакалочку. Пока она стояла и вращала веревку для Нормы, ее взгляд привлекла группка старших девочек – третьеклассниц и четвероклассниц. Они перешептывались, закрывая рты ладонями, а потом одна из них ткнула пальцем в сторону скакалочки.

Ризе стало как-то неловко, но времени обдумать произошедшее не было – мистер Ранье зазвонил в колокол. За остаток дня до обеда ничего не случилось, а на длинной перемене четверо подруг сели в тени школы, чтобы поесть.

Хотя у него и не получилось приготовить съедобную кашку, Рой все равно умудрился запаковать Ризе обед. В коробке лежал кусок хлеба с маслом, мягкий сыр, завернутый в вощеную бумагу, яблоко и четыре печенья доктора Беллы. Риза улыбнулась. Их было как раз достаточно, чтобы поделиться с подругами!

У сестер Пакард не было настоящей коробки для обеда: они использовали оловянное ведерко, которое было слишком ржавым и дырявым, чтобы удерживать воду. Элейн развернула выцветший желтый платок, чтобы достать еду – черный хлеб с топленым салом вместо масла и немного лука-порея. Норма тут же схватила свою порцию и вгрызлась в нее.

Риза передала печенья, Сьюзан достала грецкие орехи и свежие абрикосы, чтобы тоже поделиться. Вместо бутерброда у нее было вареное яйцо и печеньки. Так, собрав вместе еду, которую принесли из дома, каждая из подруг насладилась разнообразным обедом.

— У меня скоро день рождения, — сказала Сьюзан. — Риза, хочешь прийти ко мне на праздник?

Риза проглотила кусок яблока и переспросила:

— На праздник?

— Да! — Глаза Сьюзан блестели от предвкушения. — Там будет торт, апельсиновый сок, игры и еще куча разных вещей!

— Будет весело, — согласилась Элейн. — Мама Сьюзан устраивает прекрасные праздники.

— И я тоже могу придти! — радостно захлопала в ладоши Норма.

— В следующую субботу, — сказала Сьюзан. — В моем доме. Как думаешь, мама тебя отпустит?

Риза поникла.

— У меня нет мамы, — прошептала она, вспомнив могилу на вершине холма, где лежала мама. — Она умерла.

— Ой. — Сьюзан сочувственно посмотрела на Ризу.

— А кто о тебе заботится? — спросила Элейн.

В ее голосе звучало больше любопытства, чем сочувствия, и за это Риза была ей благодарна.

— Обычно Рой.

— Твой брат? — скептически откликнулась Элейн. — Наш брат не смог бы управиться с домом, даже если бы у того были ноги и седло!

— Он не мой брат. Он... — Риза замолкла. Хотелось сказать «мой мальчик», но Рой не ее мальчик – это просто глупость, которую она постоянно повторяла в детстве. — Он ученик папы.

— Тот черноволосый мальчишка, который привел тебя вчера в школу? — спросила Сьюзан. — Ой, Риза, он же такой милый!

— Фу! — вырвалось у Элейн. — Он же мальчик.

— И что? Мальчики тоже могут быть милыми.

— Фу, — ответила Элейн, кивнув подруге, и повернулась к Ризе. — Ты должна прийти на праздник! Спроси у своего папы.

— Я... Я могу попробовать...

— Отлично! — улыбнулась Сьюзан. — Я хочу, чтобы вы все пришли – будет очень весело!

К ним прогулочным шагом подошла одна из старшеклассниц.

— Вот уж не думала, что увижу тебя в подобной компании, Сьюзан Тренворт, — проворковала она.

Довольное выражение лица Сьюзан тут же переменилось.

— Я люблю своих друзей и не нуждаюсь в твоей помощи, спасибо.

Риза думала, что Элейн – негласный лидер их компании – тоже что-нибудь ответит, но та лишь смотрела на подол своего дешевого поношенного платья и явно не хотела вступать в разговор.

— Правда? — сказала старшеклассница. — Я ожидала от тебя большего. Серьезно, если хочешь быть милой с сельскими девчонками – пожалуйста, благотворительность полезная вещь, но играть с сумасшедшими? Никогда бы не подумала!

— Кто сумасшедший? — спросила Норма. Элейн тут же взяла сестру за руку и цыкнула на нее.

Старшеклассница прижала ладонь ко рту в притворном ужасе.

— Ой, так вы не знаете? Она разве не сказала, кто ее отец?

— Я не понимаю, о ком ты, Фрэн, так что, пожалуйста, иди отсюда, — ответила Сьюзан.

— О ней, о ком еще! — Фрэн указала на Ризу. — Вы совсем ничего не знаете о ее семье?

Желудок Ризы нервно сжался. Что они должны были знать о ее семье? С ними все было в порядке, разве что папа порой мылся только после того, как на него наорет доктор Белла.

— Вы не знаете, что это Риза Хоукай? — елейным голоском продолжила Фрэн.

Элейн на мгновение ожила и окинула Ризу любопытным взглядом.

— Правда? — подруга повернулась к ней. — Правда?

Риза осторожно кивнула, и Сьюзан уперла руки в бока.

— Мне все равно! — сказала она. — Риза – моя подруга, разговор окончен!

— Она сумасшедшая, — ядовито ответила Фрэн. — Ее мать была настолько безумной, что им пришлось отослать ее в психушку. Она умерла от сумасшествия!

Ризе хотелось плакать. Это неправда! Неправда!

— Моя мама не была сумасшедшей! — выкрикнула она. — Она умерла, потому что болезнь забралась к ней в мозг – доктор Белла так сказала!

— Видите? Ее мозг был болен! — ухмыльнулась Фрэн. — Это просто другой способ сказать, что она была сумасшедшей!

— Нет, нет! — Риза вскочила с земли и топнула ногой. — Она как будто простудилась, только сопли были у нее не в носу, а в голове!

— Врешь! — засмеялась Фрэн. — Она была безумной, как мартовский заяц! И твой папа тоже съехал с катушек! Старый сумасшедший алхимик! Я слышала, он заказывает песенники через почту. Песенники! И хочет сделать с ними алхимию! Все алхимики сумасшедшие! И знаешь что? Если они оба были безумными, то и ты должна быть тоже! Ты сойдешь с ума, как твоя мама, или попробуешь убить кого-нибудь! А если ты не поостережешься, Сьюзи, то она убьет тебя!

Сьюзан потеряла дар речи, но Ризе было все равно. Она смело шагнула навстречу Фрэн.

— Мой папа не сумасшедший!

— Конечно сумасшедший! — не унималась старшеклассница. — Он никчемный чокнутый алхимик – все это знают! Он даже безумнее, чем твоя мама, и скоро они придут, чтобы забрать и его тоже, точно так же, как и в прошлый раз! А потом капрал заберет тебя в приют! Или сразу сдаст в психушку! Чокнутая Риза Хоукай!

— Папа – ученый! Он очень умный! Он знает больше, чем ты когда-либо выучишь, и он не сумасшедший! Не сумасшедший!

— Сумасшедший-сумасшедший алхимик, — пропела Фрэн. — Сумасшедший, сумасшедший, сумасше-едши-ий!

С гневным воплем Риза ринулась вперед и отвесила старшекласснице пощечину.

— Он не сумасшедший! — слезы ярости текли по ее щекам. — Мой папа не сумасшедший!

— Думаешь, можешь ударить меня и выйти сухой из воды? — Фрэн толкнула Ризу назад, отчего та упала на землю. — Чокнутая малявка! Я тебе покажу!

Она пнула ее под ребра. Риза попыталась откатиться в сторону, но старшеклассница уселась на нее, не давая убежать. Фрэн хотела было ударить ее, но Риза оказалась быстрее и поймала кулак противницы.

— Что здесь происходит?

Мистер Ранье стремительно подошел к ним и за плечи поднял Фрэн с Ризы.

— Она напала на меня, учитель, — наябедничала старшеклассница, показывая красный след на щеке.

Риза все еще рыдала, захваченная бессильной яростью.

— Мой папа не сумасшедший! — выдавила она. — Не сумасшедший...

— Ладно, — спокойно сказал учитель. — Мисс Юстон, встаньте носом к школьной стене и не двигайтесь, пока я за вами не приду. Мисс Хоукай, пройдите со мной, пожалуйста.

Риза так плакала, что не могла даже ответить. Мистер Ранье помог ей подняться на ноги и провел в школу, где посадил на первый ряд и принес целый ковш холодной воды.

— Вот так, вот так, — мягко приговаривал учитель, помогая Ризе отпить. — Постарайтесь успокоиться, вот умница. Успокойтесь.

Риза очень старалась, но всхлипы все равно сотрясали ее. Она отпила еще воды, пытаясь совладать с собой.

— Вот так, — продолжил мистер Ранье. — Ну все, все. Успокойтесь. Вот умница.
Его добрый тон заставил встать комок в горле Ризы. Она не умница. Это всего лишь второй день школы, а ей уже удалось подраться. Подраться! Ох, что же скажет папа?

Всхлипывания только усилились. Учитель шевельнулся так, словно хотел обнять ее, но его единственная рука была занята ковшом. Поэтому он вновь заговорил.

— Итак, мисс Хоукай... Риза, Риза, мне нужно, чтобы ты успокоилась. Просто глубоко-глубоко вдохни пару раз и расскажи, что случилось.

— О-она сказала... — всхлипнула Риза. — Она сказа-а-ала-а-а, что моя м-мама с-сумасшедшая и-и-и умерла из-за э-эт-того, и сказала, что я то-о-оже-е-е сумасшедшая и-и тоже у-умру, и что моя па-апа п-просто никче-е-емный ч-чокнутый алхимик, и...

Она не могла больше говорить и, закрыв лицо руками, вновь принялась рыдать.
Мистер Ранье вернул ковш в контейнер с водой и сел обратно, обняв Ризу за плечи.

— Тихо, тихо, — сказал он. — Френсис очень некрасиво поступила, сказав тебе все это. Очень-очень. Вот так, тише, успокойся, вот умница. Просто успокойся, Риза.

Учитель вытащил льняной платок и предложил его Ризе, но та лишь покачала головой и вытащила свой из кармана платья. Мистер Ранье чуть улыбнулся, глядя, как она сморкается.

— Вот молодец. Вот так. Можешь посмотреть на меня?

Риза честно попыталась. У него было такое доброе лицо... совсем не как у папы – напряженное и злое, или не как у мрачного Бена Хьюза.

— Вот и хорошо, — сказал учитель. — Так. Я не знаю ни о твоей маме, ни о твоем папе, но я знаю тебя. И ты не сумасшедшая. Это просто глупые слухи, и я скажу об этом и Френсис тоже. Ты очень умная девочка, и твой папа должен гордиться.

Это было очень мило с его стороны, но Ризу гораздо больше заботил отец и клевета Фрэн.

— Он не сумасшедший! — твердо повторила она. — Он алхимик, и очень умный, и совсем не никчемный!

— Нет, — рассудительно ответил мистер Ранье. — Нет, алхимики не никчемные. Я раньше работал с ними, знаешь ли. Они прекрасные люди. Холодные, твердые и жутко умные.

В его глазах промелькнуло нечто странное, словно он подумал о неприятном. Риза подумала, что, наверное, учитель просто расстроился. А потом мистер Ранье улыбнулся.

— Итак, не бери в голову, что тебе наговорила та девочка. Почему бы тебе не умыться и не пойти поиграть с друзьями, пока я поговорю с мисс Юстон? Договорились?

— Д-договорились, — ответила Риза.

Она попыталась улыбнуться, но вышло как-то криво. Учителю, впрочем, было все равно – он улыбнулся в ответ.

Элейн, Сьюзан и Норма ждали ее снаружи, но не сказали ни слова, пока мистер Ранье не провел Фрэн внутрь. Тогда Элейн подошла к Ризе и обняла ее за талию.

— Не обращай внимания на Френсис. Она всегда была непутевой. Постоянно потешается надо мной и Нормой, потому что мы бедные и не из города. Мы не думаем, что ты сумасшедшая, да, девочки?

Сьюзан и Норма помотали головами, и Риза чуть улыбнулась. У нее были хорошие подруги.

И ее папа не сумасшедший.



Но на этом история не закончилась. Два дня спустя печальная Сьюзан подошла к ожидавшим ее Ризе, Элейн и Норме.

— Что случилось? — с искренней тревогой спросила Элейн.

— Мама сказала, что Ризе нельзя прийти на мой праздник, — пробормотала Сьюзан.

— Что? Мне казалось, ты сказала, что мы все можем прийти!

— Можете, — несчастно ответила Сьюзан и виновато посмотрела на Ризу. — Мама запретила мне играть с тобой. Она говорит, ты папина отпр-что-то, а твоя мама была какой-то риткой, и мне не стоит играть с п-по... — она вздрогнула, — полукровками.

— Это глупо! — решительно сказала Элейн. — Риза не полукровка!

— Что такое полукровка? — невинно спросила Норма.

— Это как мул, у которого папа – осел, а мама – лошадь.

— Ой, — Норма похлопала Ризу по плечу. — Ты не мул.

— Мама сказала... — Сьюзан опустила голову и покраснела. — Прости, Риза...

Элейн выглядела так, словно не могла решить, что ей важнее. Сьюзан была ее лучшей подругой, но она явно не соглашалась с этим ультиматумом. Риза стояла рядом, чувствуя себя неуютно и отчего-то стыдно.

Норма взяла ее за руку.

— Я все еще твоя подруга, Риза, — мило сказала она, глядя на нее.

Сьюзан тихонько всхлипнула и убежала, исчезнув за углом школы. Элейн ахнула и сжала руку Ризы.

— Я все еще... Мне нужно идти и...

Риза молча кивнула.

— Сью! — Элейн поспешила за подругой.

Норма смотрела, как сестра убегает, а потом сжала руку Ризы.

— Я думаю, ты очень милая.

— Спасибо, — тихо прошептала Риза.

Это не имело значения. Все испорчено. Она надеялась, что звонок прозвенит скорее. По крайней мере, в школе Риза что-то значила – она была умной и старательной, и поэтому мистера Ранье не интересовало ни то, что она полукровка, ни ее отец-алхимик.

Глава 52: Пятна!

Новость о том, что новенькая – дочка сумасшедшего алхимика, быстро распространились по маленькой школе. То, что Мордред Хоукай был наследником старой и однажды уважаемой местной семьи, не спасло Ризу от нынешнего клейма. Двадцать лет назад он совершил непростительную ошибку, продав мельницу одной корпорации из Лиска. Второе оскорбление местным жителям он нанёс, женившись на городской женщине – даже не настоящей аместрийке! — в то время как в Хамнере было столько подходящих девушек. Тем не менее, многие все еще сочувствовали Хоукаем, потерявшим Дэвелла. Только когда семья полностью отгородилась от всех, общество устало от всей этой мизантропии и отшельничества. Вся неприязнь, клокотавшая в людях на протяжении двух десятилетий, обрушилась на Ризу.

Никто не хотел с ней разговаривать, кроме Нормы и Элейн. Пару раз старшеклассницы еще пытались приставать к Ризе, но у мистера Ранье было какое-то шестое чувство, когда дело касалось задир. Он показывался на пороге школы как раз в нужный момент, чтобы остановить ссору. Спустя какое-то время все просто перестали пытаться... но между собой теперь называли Ризу не только дочкой чокнутого алхимика, но и любимицей калеки.

Она не обращала внимания, ну, или по крайней мере, старалась. Ей хватало Нормы и Элейн, а через несколько дней Сьюзан стала меньше обращать внимание на ультиматум своей мамы и вновь начала гулять с ними. Мнение остальных не имело значения, ведь так?

Риза старалась никому не рассказывать про все это. Ей не хотелось, чтобы папа узнал или чтобы Рой начал переживать. Он, кажется, догадывался, что что-то не так, но пока она честно рассказывала ему про свои успехи в учебе, друг не приставал с расспросами.

Недели шли, они отпраздновали день рождения Роя. Выпал первый снег, и одним морозным утром друг поднялся наверх, чтобы напомнить Ризе о нательном комбинезоне.

Она послушалась, но страшно пожалела об этом ближе к полудню, вертясь за партой так сильно, как ей только хватало храбрости. Фланель заставляла кожу страшно чесаться. Это отвлекало! Риза не могла сосредоточиться на задании.

Впрочем, не только она одна. Только две трети учеников пришли сегодня в школу: по городу шла эпидемия, а при такой ужасной погоде живущие на фермах дети тоже остались дома. Мистер Ранье старался сохранять порядок, но поскольку на улице было слишком холодно, он не мог отправить всех гулять на перемене, и теперь столкнулся с непоседливой толпой.

— Так-так, хватит! — наконец, не выдержал учитель, стуча линейкой по столу, чтобы успокоить мальчишек.

Те, кто возвращался в школу после каникул, почему-то напряглись, видимо, опасаясь наказания. Вместо этого мистер Ранье улыбнулся.

— Думаю, на сегодня хватит уроков, — он прошел к доске своим обычным прыгающим шагом. — Что вы думаете насчет соревнования по правописанию?

Ученики удивленно переглянулись. Правописание не считалось веселым занятием, но все знали: соревнование – это нечто поинтереснее. Уловив одобрение, учитель хлопнул в ладоши.

— Рассчитайсь! Единицы пусть встанут в шеренгу по мою левую руку, а двойки – по правую культю.

Послышались смешки. Хотя многие и злословили насчет отсутствующей руки, то, что мистера Ранье это ничуть не расстраивало, вызывало уважение. Учитель прошел по центральному ряду, рассчитывая учеников. Вскоре школа разделилась на две шеренги, от самых младших к самым старшим, поровну мальчиков и девочек между ними.

Мистер Ранье достал Национальный Орфографический Словарь и открыл его на первой странице. Все началось с простых слов, вроде «кит», «верх» и «сон», так что даже самые младшие ученики, едва выучившие алфавит, могли ответить правильно. Риза, которая была в одной команде с Элейн и против Сьюзан и ужасной Френсис Юстон, могла правильно написать свое слово «белый» с закрытыми глазами.

Следующий круг оказался чуть сложнее, и Нейту из первого класса пришлось сесть обратно за парту, потому что он не смог ответить слово «аппарат». С каждым разом слова усложнялись, и больше и больше учеников садились на свои места, откуда подбадривали оставшихся.

Когда подошло время обеда, в команде Ризы осталось двенадцать человек, а у Сьюзан – тринадцать. Ели быстро – всем не терпелось вернуться к соревнованию. Привыкнув к волнению, Риза вновь столкнулась с ужасной чесоткой. Чесались руки и ноги, и даже тело. Она решила, что это, наверное, фланель колет ее сквозь белье. Ей жутко хотелось почесаться, но это было бы невежливо, поэтому Риза старалась сконцентрироваться на соревновании.

Она правильно ответила «высокомерный», «преувеличивать», «брошюра» и «отшельничество». Каждая новая победа приносила с собой восторг, потому что с каждым раундом шеренги все укорачивались. Команда Ризы вышла вперед – у них было семь человек, в то время как у Фрэн всего шесть. Но потом Элейн неправильно ответила «соответственный», и ей пришлось сесть на место. Риза и Сьюзан были самыми маленькими из оставшихся – всем остальным уже исполнилось одиннадцать. Сьюзан правильно ответила «глянцевитый», а Риза – «кожевенник». Одна из старшеклассниц, которой было почти шестнадцать, назвала «е» вместо «и» в слове «прослеживаемый», и команда Ризы сократилась до пяти человек.

— Мисс Тренворт, пожалуйста, ответьте слово «пребывание», — сказал мистер Ранье. — Как в предложении «ее пребывание в Централе было приятным».

— П-пребывание, — нервно произнесла Сьюзан. — Пэ-эр, пр, и-бэ-ы-вэ-а-эн-и-е, ибывание. Прибывание.

Учитель с сожалением покачал головой.

— Мне очень жаль, Сьюзан, но ответ неправильный. Пожалуйста, садитесь.

Сьюзан, совсем не расстроившись, села рядом с Элейн, и они, улыбаясь, принялись заговорщицки перешептываться.

— Риза? — сказал мистер Ранье. — Можете ответить это слово?

По комнате пронеслись шепотки «любимица калеки!» и «чокнутая Хоукай», но Риза не обратила на них внимания, только вскинула подбородок.

— Пребывание, — начала она, пытаясь представить слово висящим перед глазами. — Пэ-эр-е, пре, бэ-ы-вэ-а-эн-и-е, бывание. Пребывание.

Учитель наградил ее теплой улыбкой.

— Прекрасно! — аплодировал он, а потом повернулся к хмурой Фрэн.

— Мисс Юстон, ваше слово «атташе».

— Атташе, — повторила старшеклассница. — А-тэ-а... нет. Нет, а-тэ-тэ-а, атта. Шэ-е, ше. Атташе.

Она тоже перешла в конец шеренги. Мальчик после нее ответил неправильно, и теперь две команды сравнялись: пять на пять. Следующим Ризе досталось слово «непримиримый», Фрэн – «бивак», и еще четверо выбыли из команд. Теперь с Ризой остались только одна старшеклассница и двенадцатилетний мальчик, а с Фрэн стояли ее подруга из четвертого класса и Мелоди Граймс – самая умная девочка среди старших классов, которая пойдет сдавать экзамен на учителя весной.

А потом это случилось. Мальчик перед Ризой ответил правильно, и настала очередь Фрэн. Мистер Ранье дал ей слово «сверхъестественный».

— Сверхъестественный, — с сомнением произнесла она, а потом ухмыльнулась, глядя прямо на Ризу. — Эс-вэ-е-эр-ха, сверх. Твердый знак. Е-эс-тэ-е-эс, естес. Тэ-вэ-е-эн-ы-й, твеный. Сверхъестественный.

— Мне очень жаль, Фрэнсис, но это неправильный ответ, — голос учителя звучал так, словно он был почти доволен.

— Но...

— Пожалуйста, садитесь, — сказал мистер Ранье, и у Фрэн не осталось иного выхода: она, резко топая ногами, прошла к своей парте и села.

Риза взяла себя в руки, пытаясь игнорировать чешущуюся кожу. Настала ее очередь.

— Риза, можете ответить это же слово? — учитель почему-то волновался. — Сверхъестественный.

— Сверхъестественный, — медленно повторила она. — Эс-вэ-е-эр-ха, сверх, — тихо, тихо, думала Риза. Нужно быть аккуратной. — Твердый знак. Е-эс-тэ-е-эс, естес. Тэ-вэ-е-эн-эн-ы-й, твенный. Сверхъестественный.

Она выдохнула и поникла. Ну вот, неправильный ответ.

— Правильно, Риза! Молодец! — мистер Ранье разве что в пляс не пустился. — Отличная работа!

У Ризы глаза расширились от удивления, а потом радость победы приятной волной прокатилась по телу. Получилось! Она переиграла злую глупую девчонку, которая называла ее папу сумасшедшим! И Хотя ей всего семь, а Фрэн десять, она все равно победила!

Но соревнование еще не закончилось. Следующий круг был сложным, и, в конце концов, стоять остались только трое: Риза и старшеклассница по одну сторону от учителя и Мелоди Граймс - по другую.

Риза правильно ответила слово «ремилитаризация», а Мелоди – свое. Другая старшеклассница не сумела справиться со словом «секвестровать».

Остались только Риза и девушка в два раза старше нее. Все следили за соревнованием с удвоенным интересом. Мелоди правильно ответила «секвестровать», Ризе досталось «трехъязычный». Она едва замечала чешущуюся кожу теперь – слишком острым стало соревнование. Мелоди справилась с глаголом «эмансипировать», а Риза с «пироксилином».

— Неистовство, — легко сказала Мелоди. — Эн-е, не. И-эс-тэ-о-вэ, истов. Эс-тэ-вэ-о, ство. Неистовство.

— Отлично. Риза, пожалуйста, ответьте слово «предусмотрительность».

Риза сглотнула. Предусмотрительность. Это сложное слово. Она даже никогда не слышала его!

— М-можно предложение, пожалуйста?

Мистер Ранье кивнул.

— Предусмотрительность. Стратегия генерала показывала его предусмотрительность.

Риза закрыла глаза. Надо просто проговорить его.

— Пэ-эр-е-дэ, пред. Твердый знак, — она попыталась сосредоточиться, но это было слишком сложно. Глупый нательный комбинезон заставлял ее кожу ужасно зудеть! — У-эс-эм-о-тэ, усмот. Эр-и-тэ-и-эль, мягкий знак, ритиль. Эй-ы-й, ный. Предусмотрительный.

Повисла тишина. Мистер Ранье ласково улыбнулся и покачал головой.

— Очень жаль, Риза, но ответ неправильный. Пожалуйста, садись.

Риза поникла и тихо отправилась к своему месту. У нее не вышло. Она такая глупая!

— ...эр-и-тэ-е-эль, мягкий знак, эн-ы-й, — говорила Мелоди. — Рительный. Предусмотрительный.

Ее команда взорвалась аплодисментами – все, кроме Сьюзан, которая вместе с Элейн смотрела на Ризу, пытаясь подбодрить ее. Это ничуть не помогало. Она провалила соревнование, и ее кожа все еще зудела. Только теперь Риза к тому же была усталой и расстроенной.



Рой сидел на полу у печи и обрабатывал ботинки мистера Хоукая ваксой. Риза вошла, впустив через открытую дверь снег и ледяной ветерок.

— Как школа? — весело спросил Рой.

День выдался ужасный, но подруга не была в этом виновата, и он не хотел ее расстраивать.

Риза не ответила. Она кинула книги и доску на стол, положила коробку с обедом на прилавок у печи и принялась снимать с себя зимнюю одежду.

— Риза? Как школа? — вновь спросил Рой, когда, наконец, увидел ее лицо. Подруга явно была чем-то расстроена. — Риза?

— Отстань, тупица! — не выдержала она. — Отстань и все!

Риза кинула пальто на пол и побежала наверх – по пути она специально как следует наступила на скрипучую ступеньку.

Рой моргнул, слегка ошарашенный, что обычно спокойная Риза вдруг повела себя так. Ему хотелось отправиться следом за подругой, но все его руки были перепачканы ваксой, да и к тому же, если ботинки не будут готовы до вечера, мистер Хоукай его накажет.

Когда пришло время ужинать, Рой позвал Ризу – подруга пришла, но была всё такая же кислая. Она бесцельно ковырялась в своей тарелке, пока мистер Хоукай не вернулся в кабинет, а потом отодвинула еду от себя.

— Но ты ничего не съела, — заметил Рой, глотая тушеную картошку.

— Не хочу, — надулась подруга. — От этого противного комбинезона я вся чешусь!

— Ты можешь уже снять его. Я просил тебя надеть его в школу, чтобы ты не заболела.

— Я сняла! Все равно чешется!

— Ой. Ну, может быть, если ты перестанешь обращать внимание, то оно само пройдет.

— Оно не проходит! — зло бросила Риза и стукнула ладонью по столу. — Чешется!

— Может, комары покусали, — предположил Рой.

Она посмотрела на него испепеляющим взглядом.

— Зимой не бывает комаров, тупица! Это все из-за тебя: ты заставил меня надеть комбинезон, и теперь я чешусь из-за фланели! Она запустила мне под кожу какую-то чесотку!

Риза бросилась прочь из кухни, оставив озадаченного Роя в одиночестве. У нее было такое плохое настроение... но из-за чего?

Он посчитал, что оставлять ее в одиночестве неправильно, и поэтому, домыв тарелки, поднялся наверх. Риза лежала на кровати лицом вниз, в одном белье.

— Почему ты так одета? — спросил Рой.

Подруга вскрикнула и попыталась накрыться одеялом, что оказалось не так уж просто, поскольку она на нем лежала.

— Уйди! Ты не должен видеть мое белье. Это интимное!

Но Роя было не так-то просто напугать.

— Здесь холодно. Надень хотя бы ночнушку.

— Я не хочу! Мне жарко! Мне жарко, и я вся чешусь и не хочу ничего надевать!

Рой прошел в комнату. Риза и правда выглядела так, словно ей жарко. На ее щеках алели какие-то пятнышки. Стоило ему подойти, как он заметил кое-что на ее шее, чуть выше того места, где заканчивалось белье. Это была забавная красная точка.

— Что это? — спросил Рой, указывая на нее пальцем.

Риза не могла увидеть – ей мешал подбородок.

— Что «это»? — раздраженно переспросила она. — Это не смешно! Я вся чешусь! Отстань со своими играми!

— Это не игра. Вот еще одна!

Он потянулся к пуговицам на ее белье. Риза попыталась отбиться от него, но Рой был испуган и оттого настойчив. Быстро расстегнув верх, он стянул с нее белье и уставился на кожу. В его горле встал комок.

Бледная кожа подруги вся покрылась красными пятнышками! Они были малюсенькие, меньше точек от карандаша, и абсолютно везде: по всей груди, по бокам и даже уходили на спину. Риза с интересом посмотрела на свой живот.

— Ой, я пятнистая! — мгновенно позабыв про плохое настроение, сказала она. — Я пятнистая и чешусь!

Рой уже видел такие пятна. Когда-то и у него были такие. С какими только детскими болезнями он ни сталкивался, пока жил на улицах. Ему стало страшно. Риза заболела! Он сделал что-то не так, и теперь подруга заболела! Может быть, дело в плохо приготовленной еде или недостаточно чистых вещах. Может, это потому что она только начала надевать комбинезон на улицу, вместо того, чтобы сразу вытащить его с полки несколько недель назад, когда пришли первые холода. Ох, он что-то сделал не так, и теперь Риза заболела! Иногда больные люди даже умирают! Что, если она тоже умрет? Что ему делать тогда?

Рой высунулся из комнаты; его руки начинали дрожать.

— Учитель! — закричал он, не сдерживая страха в голосе. — Учитель!

Послышались шаги на лестнице – прибежал мистер Хоукай.

— Что такое? — одновременно с раздражением и испугом спросил он.

— Риза заболела! — в ужасе крикнул Рой, указывая на нее.

— Я заболела?

Глаза Ризы расширились от страха.

Мистер Хоукай взглянул на нее, потрогал лоб и направился прочь из комнаты.

— Она в порядке, — холодно сказал он. — Ничего страшного.

— Но у нее пятна! — отчаянно возразил Рой.

Неужели учитель не видел? Иногда люди с пятнами умирали! Может, это оспа! Или корь! Или та, заставляющая людей есть плоть болячка, о которой болтали старики в переулках, смеясь над испугом в глазах Роя? Что, если Риза умрет?

— Да говорю тебе, она в порядке, — проворчал мистер Хоукай. — И если ты еще раз прервешь мою работу, проблемы начнутся уже у тебя!

— Но учитель...

— Она в порядке. Если так волнуешься, то расскажи кому-то, кому есть до этого дело. Сбегай за доктором, если хочешь – это твой нос и тебе его морозить!

Он резко вышел, протопал по лестнице и захлопнул дверь кабинета.

Риза смотрела на него огромными глазами.

— Рой? Я правда болею? — она вздрогнула и почесала грудь. — Я очень чешусь, это точно.

Рой глядел на нее, потеряв дар речи. Подруга была покрыта пятнами! Паника все никак не спадала. В груди все сжималось, сердце так и колотилось, и его тошнило от страха. У Ризы были пятна! Она заболела! Что, если она умрет? Нужно срочно бежать за доктором Беллой!

Рой кинулся вниз по лестнице, едва остановившись, чтобы надеть ботинки, прежде чем выбежать в ночь по снегу.

Глава 53: Раскол

Чайник начал свистеть, и Белла собралась с силами, чтобы встать со стула и пересечь кухню. Однако прежде чем она успела пошевелиться, ее стажерка вскочила на ноги.

— Я налью, доктор Грейсон, — нетерпеливо сказала она, сняв чайник с печи и наполняя горячей водой заварочный чайничек.

Белла улыбнулась.

— Спасибо, Сара. Старость не радость, силы уже не те.

Весь день они провели, поочередно сменяя друг друга в кабинете: в город пришла эпидемия ветрянки. Белла была благодарна своей помощнице: студентка с Восточного Факультета Медицины показала себя и умной, и инициативной. Она много знала и оказалась способнее, чем сама Белла в этом возрасте. Вскоре можно будет доверять ей самостоятельно разбираться с несложными случаями, а через месяцев десять Сара станет настоящим доктором. Взять ее стажером было одним из самых мудрых решений за долгие, долгие годы.

— Я не так много работала, как вы сегодня, — благородно заметила стажерка. — До сих пор не могу поверить, каким упертым был тот мужчина с ногой.

Ее звали Сара Лоран, и ей был двадцать один год. У Сары было мягкое, честное лицо и золотистые волосы, которые она носила собранными в хвост, ниспадавший ей на правое плечо. Обладательница точеной фигурки, стажерка выглядела так, как выглядят женщины, довольные собой и своей жизнью. Белла помнила этот вид. Однажды ее отражение в зеркале тоже было таким. Понять бы еще, когда оно успел так измениться.

— Когда у людей что-то болит, они склонны совершать идиотские поступки, — заметила Белла. — Иногда опасные. Если возможно сделать что-то, хоть что-нибудь, чтобы облегчить боль, даже на время, то стоит это сделать – тогда выше шанс, что человек прислушается. И ситуация сразу становится безопаснее для всех.

Сара засмеялась тем милым, звонким смехом, который приятно заполнял тишину. Она могла бы быть ей дочерью, тоскливо подумалось Белле.

— Вы так говорите, как будто пациент может ударить вас!

— Может. Была на моей практике парочка фермеров, которые попытались меня пришибить. Со временем учишься всегда быть начеку и вовремя вскакивать на ноги.

— Должно быть, это очень здорово – собственная практика. Но разве вам не одиноко? Вы никогда не думали взять доктора себе на замену?

— Поэтому я и взяла тебя. — Белла налила себе чая. Сара слегка покраснела, внезапно смутившись. — Но хватит об этом. Почему бы тебе не рассказать о своем прекрасном молодом человеке?

Глаза Сары затянуло пеленой, а голос стал мечтательным.

— Он идеальный, — вздохнула она. — Я полюбила его с первого дня на занятиях, знаете. Забавно, как можно так долго дружить и даже не понимать, что влюблен.
Белла промолчала, отпив обжигающего чая и надеясь, что Сара просто продолжит рассказывать – и лучше, чтобы про что-нибудь, кроме чувств.

— Мы даже не встречались до конца прошлого года, — к облегчению доктора поделилась стажерка. — Но потом, конечно, он захотел, чтобы я познакомилась с его мамой...

На мгновение Сара показалась ошарашенной, а потом улыбнулась.

— Но теперь она меня любит. По крайней мере, я надеюсь.

— Подозреваю, что ты нечасто такое слышишь, но ты правильно делаешь, что ждешь, пока не закончишь учебу, прежде чем выходить замуж. С головой бросаться в такие дела не стоит, лучше от этого никому не будет.

Сара печально рассмеялась.

— Вы правы, я нечасто такое слышу. Не могу передать, как много людей думает, что я дурочка, что не захомутала его сразу! Но, понимаете, так мы можем открыть общую практику и...

Кто-то барабанил в дверь. На этот раз Белла успела подняться первой. Может быть, она и старше, но не менее расторопна, чем любой врач!

Открыв дверь, Белла вскрикнула от испуга.

— Рой! Боже милостивый!

Она втащила Роя в дом – на нем не было ни пальто, ни шапки, а слезы примерзли к щекам.

— Сара, срочно неси плед! — крикнула Белла, заводя продрогшего ребенка в дом. Дверь захлопнулась сама. — Рой, что ты вообще делаешь тут в таком виде?

— Риза, — стуча зубами, выдавил Рой. Должно быть, он пробежал километра два от дома Хоукаев. Белла присела рядом с ним и принялась энергично растирать его плечи и грудь. — О-о-она з-з-заболела.

Сара вернулась с пледом, и Белла замотала в него Роя. Ему уже было двенадцать, и хотя он до сих пор оставался тощим и слишком низким для своего возраста, поднять его на руки она бы не смогла, поэтому села рядом и притянула к себе, крепко обняв и продолжив растирать так.

— Заболела? Что с ней не так?

— У нее... у нее пятна! — выкрикнул Рой. — У нее температура, она чешется, и у нее везде красные пятна! Что, если она умрет? Ч-что мне делать тогда?

Сара захихикала, а Белла подавила улыбку. Какой же он милый – так переживать... Но они навидались уже полдюжины подобных случаев за сегодня и гораздо больше за прошлую неделю.

— Ох, милый, она будет в порядке, — пообещала Белла. — Это ветряная оспа!

— Оспа? — повторил Рой со вздохом, очень похожим на всхлип. — О не-е-ет...

— Нет, милый, ветряная оспа. Она безвредна. Риза не может заболеть оспой: я сделала ей прививку, еще когда она была совсем малышкой. С ней все будет хорошо.

Рой, похоже, немножко пришел в себя и сел, чтобы взглянуть Белле в лицо в попытке понять, не лжет ли она.

— Правда?

— Конечно, — ответила Сара, как могла присев в своей узкой модной юбке. — Все болеют ветрянкой, когда маленькие. Она наверняка подцепила ее в школе.

Она вопросительно взглянула на Беллу, и та кивнула, поведав ей детали из медицинской карточки:

— Риза Хоукай. Семь лет. В остальном здорова.

Сара коротко, по-деловому кивнула.

— Когда появились пятна?

— Т-только сегодня.

Было видно, как Рой пытается взять себя в руки.

— Я позвал мистера Хоукая, но он сказал... сказал...

Рой вздрогнул, но явно не от холода.

— Отвязаться, — понимающе подсказала Белла. Рой кивнул. — Ну, ветрянка и правда не опасна, но он мог бы сказать тебе об этом. Знаешь, что?

Она подняла его на ноги и встала сама.

— Я схожу к вам домой, чтобы убедиться, что Риза в порядке, и покажу тебе, как за ней ухаживать. Как тебе такой план?

— Спасибо.

— Я могу сходить, доктор, — вызвалась Сара. Беллы улыбнулась ей: хорошо, что стажерка такая инициативная.

Но все-таки она покачала головой.

— Нет, я сама. Это... в некотором смысле особый случай. Я расскажу тебе потом. А теперь, молодой человек, давай найдем тебе пальто...

Пятью минутами позже они уже быстро шли сквозь заснеженный город. Рой тонул в строгом анораке Сары и так отчаянно держался за руку Беллы, словно пытался убедить себя, что действительно идет обратно вместе с ней.

Неприветливый, с темными окнами дом Хоукаев, наконец, выступил из темноты. Оказавшись внутри, Белла измерила температуру Ризы – она была слегка повышенной, но в пределах нормы. Все тело покрылось пятнами, которые начинали распространяться и на руки и ноги. Это была обычная ветрянка. Сначала Риза рассердилась, но когда они поговорили, заметно повеселела. Белла пустила ее в ванну с содой, велев хорошенько отмокнуть. Когда Белла вышла в холодный коридор, там, прислонившись спиной к стене, уже поджидал нервничающий Рой.

— Она поправится через несколько дней, — улыбнулась ему Белла.

— Вы уверены? Я думал, это оспа или корь, или...

Белла покачала головой.

— Нет, это точно ветрянка. Она ходит по городу: к концу недели полшколы наверняка заболеет. Риза будет очень чесаться следующие несколько дней, и ей нужно будет остаться дома. Потом пятнышки превратятся в маленькие язвочки, поэтому важно их не расчесывать. Я ей сказала, но тебе придется напомнить.

Она вздохнула и продолжила знакомую речь, которую повторяла не менее двадцати раз за последние полторы недели.

— Клади две ложки соды в ванну с теплой водой и пускай ее отмокать там, если будет очень чесаться. Если она остается наверху, пусть лежит в постели, под одеялом. Если она сидит у огня, то это не страшно, пусть только следит, чтобы ноги оставались в тепле. Когда язвочки начнут заживать, ей можно будет вернуться в школу. Я все тебе запишу.

Обычно на этом речь заканчивалась: этого было более чем достаточно для среднестатистической матери, но Рой не был родителем или хотя бы просто взрослым – всего лишь мальчишкой, и вряд ли он дождется помощи от Мордреда. Если бы Риза заболела чем-то посерьезнее, Белла задумалась бы о том, чтобы забрать ее из дома.

— А самое главное, — сказала она, глядя Рою прямо в глаза, — если тебе потребуется помощь или возникнут какие-то вопросы, то нужно будет сделать то же самое, что ты сделал сегодня: забежать за мной. Я приду как можно скорее или пошлю Сару. Только в следующий раз, пожалуйста, надень пальто.

— Да, доктор Белла, — кивнул Рой.

— Молодец. Еще одно: ветрянка очень заразна.

Он выглядел так, словно ничего не понял, поэтому пришлось объяснить:

— Ею легко заболеть. Ты болел ветрянкой?

— У меня были пятна как-то раз. Думаю, мне было шесть. Это было летом, и я плохо себя чувствовал. Спрятался тогда под курятником и спал сутки напролет. Там лежало много яиц, которые можно было есть, но мне не хотелось.

Рой задумчиво нахмурился.

— И я чесался все время, не только когда был в пятнышко.

Белла почувствовала себя неуютно. Она настолько привыкла видеть в нем нормального ребенка, что становилось просто забыть, что бедняга так долго выживал сам по себе. Инцидент, впрочем, был показательный: недомогание, усталость, отсутствие аппетита – все это скорее походило на корь, чем ветрянку, но совсем не означало, что Рой никогда ею не болел. Белла вспомнила покрывавшие его тело язвочки. Интересно, заметил бы вообще ребенок среди них красные пятнышки ветрянки?

— Ну, ты можешь и не подцепить ее, но если все-таки заразишься, то мы тебя вылечим, — как могла жизнерадостно сказала Белла. — А теперь, почему бы тебе не пойти выпить стакан молока? Мне нужно поговорить с мистером Хоукаем.

Рой кивнул, и они вместе спустились вниз, разделившись только в коридоре. Белла даже стучаться не стала: резко распахнула дверь кабинета и так же резко захлопнула за собой. Мордред даже не поднял взгляда от своей писанины.

— Твоя дочь больна, — едко сказала Белла, глядя на него убийственным взглядом. — Или ты не заметил?

— Конечно, заметил, — слегка сердито ответил он.

— И? Что ты собирался делать? Подождать, пока я чудом не приду в гости?

— Это ветрянка. Она не опасна, — отсутствующим голосом пробормотал Мордред. — Я не хотел тратить твое время.

— Ты этого не знаешь! С таким же успехом это могла быть корь или оспа!

— Нет, не могла. Я знаю, как выглядит ветрянка. Дэвелл болел ею. Это просто одна из тех болячек, которые подхватывают все дети. С Ризой это случилось несколько позже, вот и все. Наверное, потому что я мудро держал ее подальше от этого рассадника заразы, который зовется школой.

Белле захотелось ударить его. Это одно, когда ребенка не засыпают любовью, и совсем другое, когда не обращают внимания на его болезнь.

— Я должна буду забрать ее от тебя! Даже если ты не удосужился позвать меня, по крайней мере, мог бы что-нибудь сделать для нее!

— Там нечего делать. Просто сказать ей, чтобы не чесалась, или останется со шрамами, и посадить в ванную с мукой, если чешется, и ждать.

— С содой! И уж по крайней мере мог бы сказать детям, что это за болезнь! — сорвалась Белла. — Рой принесся ко мне в кабинет весь в слезах и без пальто, полностью убежденный, что Риза умирает! Ты заставил несчастного мальчика пройти семь кругов ада сегодня, потому что слишком занят своей чертовой алхимией!

— Ну давай, назови меня ничтожным или еретиком! — ухмыльнулся Мордред, наконец, развернувшись к ней. — Думаешь, расскажешь мне что-то новое?

— Мне плевать, если ты еретик, и я вполне переживу, если ничтожество, но ты беспечный, эгоистичный сукин сын, Мордред Хоукай! И я думаю, что это была большая ошибка природы, когда ты стал отцом!

— Природа явно делает все возможное, чтобы исправить ситуацию. Двое детей в земле – скоро и Риза следом за ними отправится!

Никакой нож не смог бы ранить ее так же, как эти слова. Белла замолкла, чувствуя, будто ей вскрыли грудь, и органы выпали на пол кабинета. Она смотрела на них, словно издалека, и понимала, что умирает...

Мордред побелел.

— Белла, — выдавил он. — Белла, я не то имел в виду...

Мордред попытался взять ее за руку, но Белла отпрянула. По ее щекам текли слезы, но она ничего не могла с ними поделать.

— Извини, — едва слышно произнес он. — Белла, я позабочусь о ней, обещаю. Я... Я люблю ее, Белла. Ты сама знаешь. Я люблю ее...

Белла попыталась что-то ответить, но слова застряли в горле. Ей было мучительно больно, а на месте сердца осталась огромная горькая дыра. Кто он, этот жестокий, бессердечный человек с неряшливой прической и пустыми глазами? Куда делся Мордред, которого она знала? Смеющийся ребенок, а затем сентиментальный подросток, который слишком ясно все видел и слишком глубоко чувствовал, чтобы найти свое место в маленьком провинциальном городке; уверенный молодой человек, чьи кончики пальцев искрили от применения алхимии; радостный жених с экзотической женой под руку; любящий отец... что с ним стало? Какая злая сила выкрала его, оставив только эту разбитую, ненавидящую мир оболочку?

И почему ей было так больно от этого?

— Я... Я все еще твой врач.

Она слышала саму себя так, словно стояла на отдалении. Голос звучал тихо и печально.

— Я приду еще проверить Ризу через... несколько дней... и... и когда она поправится, я хочу, чтобы дети приходили ко мне поужинать раз в неделю. Кто-то должен позаботиться, чтобы они хорошо ели. Я... прощай, Мордред.

Момент расставания пришел слишком поздно. Белла поняла это только теперь. Ее друга Мордреда уже давно не существовало. Она вышла прочь из кабинета, едва успев закрыть дверь, прежде чем ее колени начали трястись.

Она прошла к двери на кухню и сказала что-то приятное, отчего Рой слегка улыбнулся. Потом написала инструкции по уходу за Ризой и покинула дом, таща за собой пальто.

Оказавшись в безопасности собственного дома, Белла взлетела вверх по лестнице, проигнорировав тревожные расспросы стажерки. Она чудом дошла до своей комнаты и упала на кровать, где ее захватили неконтролируемые рыдания – впервые с того дня, как на свет явилась ее мертворожденная дочь почти тридцать лет назад.



Кожа зудела невероятно, но чесаться было нельзя. Рой повторил это уже раз сто. Чесаться нельзя. Но так хочется!

Особенно спину. Она так чесалась, что Риза сняла все белье, оставив только панталоны. Это немного помогло, но нельзя было спускаться вниз, не одевшись, поэтому ей пришлось лежать в постели. Одеяла давили на горячую, чешущуюся спину, и от них хотелось выть. Риза страстно желала вновь залечь в ванну с содой, но она только что вылезла из одной, и ей не хотелось беспокоить Роя. Он выглядел таким усталым: ему пришлось хорошенько постараться, чтобы ухаживать за ней и успевать учиться. Риза знала, что это было эгоистично, но ей хотелось, чтобы друг заботился о ней. Ей нравилось, когда ее баловали, гладили и носились с ней. Это было приятно, и у Роя хорошо получалось. Тем не менее, она чувствовала себя виноватой, потому что отлично знала, что друг жутко устает. Риза закусила губу и попыталась потерпеть чесотку еще хоть немного.

В те моменты, когда чесотка не занимала все ее мысли, ветрянка казалась очень интересной. Смешные красные пятнышки с белой серединкой были у нее по всей груди, плечам, рукам, ногам... одно пятнышко было даже на ее правом большом пальце ноги! И она не чувствовала себя плохо, только чесалась, чесалась, чесалась!

Дверь комнаты распахнулась, и Риза тихонько улыбнулась в подушку. Старый добрый Рой пришел проверить, как у нее дела. Большая тонка рука поставила миску на тумбочку у кровати. Перепуганная Риза съежилась, прижимаясь к теплой стене.

Папа снял с нее одеяло и сел на постель.

— Должно быть, очень чешется.

Его голос не казался злым... Риза рискнула кивнуть, следя за ним одним глазом.

Папа помочил какую-то тряпку в миске, выжал ее и принялся ласково протирать Ризе спину. Она тихонько зашипела: вода была холодной, но приносила с собой облегчение и пахла мятой. Когда папа намочил тряпку опять, Риза слегка расслабилась.

— Вот молодец, — мягко сказал папа и погладил ее по волосам свободной рукой. — Мне жаль, что ты заболела.

— Я не очень болею. Только чешусь.

Она не удержалась и сморщила нос.

Папа принялся тихо мурлыкать какую-то мелодию и продолжил протирать ей спину. Было очень приятно, а еще это успокаивало зуд. Папа провел пальцем по ее позвоночнику.

— У тебя такая мягкая кожа, Риза. И гладкая.

Риза улыбнулась уголками губ. Он назвал ее по имени!

— Кроме ветрянки, — попыталась пошутить она.

— Она пройдет... — задумчиво сказал папа, проведя кончиками пальцев по ее лопатке. — У тебя красивая спина. Мягкая. Гладкая. Такая белая. Словно пергамент.

Риза не знала, что такое пергамент, но папа говорил так, словно это было что-то экзотичное и романтичное – что-то, что он любил. На душе потеплело от радости. Папе нравится ее спина! Ей вдруг захотелось, чтобы ее обняли, и по старой привычке она импульсивно села ему на колени.

Папа замер от удивления. А потом неловко погладил ее по голове и переложил обратно в постель.

— Тебе нужно оставаться под одеялом, или заболеешь еще хуже, — безучастно сказал он и подоткнул ей одеяло.

А затем, забрав миску, вышел прочь.

Нижняя губа Ризы дрогнула, но она сжала зубы, и все прекратилось. Она не станет плакать. Он никогда не обнимал ее, с чего бы ему изменить привычке сегодня? Папа не любил ее больше, но, по крайней мере, сегодня он не сердился. И ему понравилась ее спина. Наверное, этого достаточно для счастья.

Или не совсем, тоскливо подумалось Ризе. Она хотела, чтобы папа полюбил ее вновь.

Глава 54: Забота и планирование

Риза уже чувствовала себя значительно лучше, и у Роя, наконец, появилось время на себя. Не то чтобы он скупился на внимание к подруге, просто ему было только двенадцать, и ему не хватало умений и выносливости, чтобы заниматься хозяйством, ухаживать за Ризой и поспевать за высокими ожиданиями мистера Хоукая. Доктор Белла периодически навещала их последние несколько дней, чтобы проверить Ризу и принести еду, но никогда не оставалась дольше необходимого и не подходила даже близко к мистеру Хоукаю. Рой не знал, что не так.

Мистер Хоукай тоже вел себя странно. Он был резким и раздражительным с Роем – еще больше, чем обычно – но последнее время стал непривычно внимательным к Ризе. Не сказать, чтобы любящим, но хотя бы раз в день мистер Хоукай навещал ее наверху, а во вторник даже снизошел до того, что прочитал ей сказку. Рой был ошеломлен этой внезапной привязанностью. Наверное, это все из-за того, что Риза болела.

Доктор Белла заглядывала вчера и объявила, что подруга совершенно здорова и может идти в школу в понедельник. Однако понять, что чувствует по этому поводу сама Риза, оказалось сложно. С каждым годом становилось все труднее понять, о чем она думает. Намеки оставались на месте, но Риза все лучше умела прятать их. Рой мог ее понять: он и сам скрывал свои чувства, особенно плохие. С подругой все было наоборот: грусть или злость угадывались без проблем, но он никогда не был уверен, что она счастлива. Риза словно боялась проявлять свою радость, полагая, что ее тут же отнимут.

Она уселась за стол и принялась изучать свою хрестоматию. На ее лице все еще оставались следы от язвочек, но и они уже почти исчезли, так что даже нельзя было сказать, что Риза чем-то болела.

Рою с трудом удавалось управиться с тяжелой метлой, чтобы протереть под столом, не беспокоя подругу. Проходя мимо нее, он ощутил ожившее стремление защищать. Ей становилось лучше, и даже если это по его вине она заболела, Рой хорошо заботился о ней все это время. Доктор Белла сама сказала.

— Рой! Живо иди сюда! — послышался гневный вопль из коридора.

Рой улыбнулся занервничавшей Ризе, чтобы та не волновалась, и поспешил в кабинет.

Мистер Хоукай сидел за столом, закутавшись в куртку. В камине пылал огонь, но учитель все равно казался замерзшим.

— Да, учитель?

— Сделай мне еще чая! — приказал тот, махнув дрожащей рукой на пустой чайник на краю стола. — И побыстрее. Я замерз.

Рой кивнул и побежал ставить чайник. Едва он успел опустить его на огонь, когда до кухни долетел еще один раздраженный вопль.

— Рой! Куда ты подевался?

— Ставлю чайник, учитель! — Рой кинулся обратно в кабинет.

— Подложи полено в чертов огонь. Здесь заледенеть можно, — Мистер Хоукай обнял себя руками, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. — И где мой чай?

Рой подкинул деревяшку в огонь и вернулся на кухню, где вода только-только начинала нагреваться.

— Рой!

Риза нервно следила за ним. Она знала, что когда мистер Хоукай сердился, это было опасно. Рой хотел как-то успокоить ее, но очередной злой вопль прервал его.

— Рой! Проклятье, да куда ты запропастился?

Мистер Хоукай держался за угол стола и выглядел просто ужасно. Его лицо приобрело нездоровый серый цвет, а на скулах выступили красные пятнышки. Он зло взглянул на Роя, когда тот вошел.

— Почему ты не пришел, когда я тебя звал?

— Я... чай, сэр, — беспомощно попытался объясниться Рой.

— Мне нужен плед. — У мистера Хоукая стучали зубы. — Здесь слишком холодно.

— Д-да, учитель.

Рой взбежал по лестнице так быстро, что у него закололо в боку, когда он добрался до спальни учителя и, схватив плед, поторопился обратно вниз. На кухне уже свистел чайник, и Рой помедлил, разрываясь между нынешним заданием и жуткой какофонией справа.

Очередной гневный вопль решил проблему.

— Проклятье, где его носит?

Стоило ему подойти поближе, как мистер Хоукай выхватил у него плед и накинул себе на плечи, все также дрожа. Когда на мгновение их руки коснулись друг друга, Рой ахнул, отпрянув. Учитель не был холодным. Его кожа обжигала.

— Учитель? — рискнул спросить Рой. — Вы в порядке?

— Конечно, я в порядке. Просто замерз.

— Я... Я думаю, вы заболели. Наверное, это ветрянка. Я схожу за доктором Беллой...

— Нет! — резко ответил мистер Хоукай. — Нет. Она не хочет... не придет... я не нуждаюсь в ее услугах. Со мной все будет хорошо.

— Но, сэр...

Учитель стукнул кулаком по столу с такой силой, что задрожали чернильницы.

— Черт тебя подери, где мой чай?

Рой поспешно выскочил из кабинета.



На следующий день мистер Хоукай не вылезал из постели и за всем посылал Роя: и за едой, и за чаем, и за книгами. На третий день стало понятно, что он заразился от Ризы: все его лицо и руки покрылись ярко-красными точками. Температура все поднималась, и Рой начинал побаиваться: учитель явно болел сильнее, чем подруга даже в самые плохие дни. Мистер Хоукай валялся в постели, капризно ворочаясь и бормоча на латыни, так что Рой не всегда мог понять, о чем он. Его мучила чесотка, и хотя Рой старался удержать его от опрометчивых действий, мистер Хоукай все равно вскоре расчесал руки до крови, вскрыв оспины. По ночам он странно хныкал и постоянно посылал Роя со странными просьбами. Иногда его температура поднималась столь высоко, что приходилось таскать снег и втирать его в кожу. А иногда его ужасные конвульсии сотрясали всю постель.

На пятую ночь начался кашель. Этот мокрый, жуткий было больно слышать. Иногда мистер Хоукай отхаркивал слизь, но по большей части просто лежал и раздраженно кашлял, сыпя едва слышными проклятьями.

На седьмой день все только ухудшилось. Теперь у мистера Хоукая даже не доставало сил кричать на Роя, и отчего-то эта тишина больше расстраивала, чем радовала. После того, как ему не удалось заставить учителя съесть суп, он спустился на кухню и долго стоял там, думая. В конце концов, он принял решение.

Когда Риза вернулась из школы, Рой еще раз проверил мистера Хоукая. Тот лежал на кровати, покрытый потом, и что-то тихо стонал себе под нос. Множество язвочек, вскрытых и зараженных, явственно виднелись на пепельно-бледной коже пятнами красного, фиолетового и зеленого цвета. Рой тихонько-тихонько вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Он спустился на кухню и принялся надевать пальто и остальные зимние вещи.

— Я пойду за доктором Беллой, — спокойно сказал он, стараясь выглядеть сильным и уверенным ради Ризы.

— Но папа не хочет ее видеть, — заметила она, — а она не хочет видеть папу.

— Он заболел. Она придет помочь. — Рой надел шерстяную шапку. — Пока меня не будет, оставайся тут. Даже если он позовет, все равно никуда не ходи. Поняла?

— А что, если я ему потребуюсь?

— Не потребуешься, — получилось немного жестче, чем он хотел, но отступать было нельзя: мало ли, может, мистер Хоукай даже в таком состоянии может навредить Ризе. — Ему нужен доктор. А ты сиди тут, несмотря ни на что, слышишь?

— Да, — она выглядела испуганной.

— Я вернусь как можно быстрее. Просто оставайся здесь.

Рой попытался ободряюще улыбнуться, а потом надел перчатки и вышел на заснеженную улицу.



Доктор Лоран предложила навестить пациента самостоятельно, и на этот раз доктор Белла не возражала. Да и Рой на этот раз объяснял все спокойно – ни следа паники, как в случае с Ризой – и было ясно, что у мистера Хоукая простая ветрянка. Кашель скорее всего означал, что болезнь перешла на легкие, но и в этом случае им ничего не оставалось, кроме как переждать. Доктор Лоран отправилась вместе с Роем, чтобы подтвердить диагноз, убедиться, что все было под контролем и оставить бутылочку болеутоляющего, чтобы облегчить кашель.

— Просто постарайся сделать так, чтобы ему было комфортно, — после осмотра сказала доктор Лоран. — Мы и правда больше ничего толком не можем сделать. Он намучается с этой болезнью, но в конце концов поправится.

— Риза не болела настолько, — тихо заметил Рой, оглядываясь на лестницу.

Он старался, чтобы голос звучал по-взрослому, хотя на самом деле, его приводила в ужас перспектива остаться главным по дому.

— Нет, просто чем младше, тем проще протекает болезнь. Не переживай, он будет в порядке. Ему просто нужна хорошая забота и много сна.

Таким голосом не говорят с детьми – таким голосом врачи дают инструкции сиделкам пациентов. Рой вдруг понял, что с ним обращаются, как со взрослым. Это было и приятно, и невыразимо тревожно. Ему всего двенадцать... нет-нет, он уже большой, ему целых двенадцать лет. Справится. Удалось же ему выходить Ризу? Рою не хотелось, чтобы эта умная и красивая женщина думала, что он всего лишь ребенок.

Он расправил плечи, стараясь выглядеть как можно выше и сильнее.

— Я позабочусь об этом, — гораздо более уверенно, чем чувствовал себя на самом деле, сказал Рой.

Доктор Лоран весело улыбнулась, и он забеспокоился, не поняла она его притворство, и в глубине души надеясь, что все-таки поняла.

— Я знаю, — сказала доктор Лоран, заставив его самомнение подняться до невиданных высот и при этом сломав его последний шанс выпутаться из этой неприятной ситуации. — Я навещу его еще раз через пару дней, ладно?

Вся бравада начала трещать по швам. Не доверяя голосу, Рой кивнул, а потом вежливо проводил доктора Лоран до двери. А оставшись один в пустом коридоре, прислонился к стене, закрыв лицо руками. Каким образом он должен был позаботиться о больном мистере Хоукае, помочь Ризе с ее домашней работой, готовить еду и держать дом в порядке и при этом еще учиться самому? Он всего лишь один и не может разорваться!

Слезы расстройства, тревоги и усталости собрались в уголках его глаз, но тихий голосок выдернул его из этого момента слабости.

— Рой? — позвала Риза, выходя из кухни. — П-папа умрет?

Рой поспешно взял себя в руки и поднял голову, ободряюще улыбаясь подруге.

— Нет, с ним все будет хорошо. Это просто ветрянка.

На мгновение ему показались, что проницательные глаза Ризы могут видеть сквозь всю его напускную уверенность. Но или она ему так верила, или решила не нагружать его еще и собственным расстройством.

— Тогда ему нужно принять ванну с содой, — знающе кивнула Риза.



Риза заснула. Рой закрыл дверь ее комнаты со вздохом облегчения. На другом конце коридора, за еще одной дверью спал мистер Хоукай. Он был злобным, властным и нетерпеливым в своем стремлении вернуться к работе, но уже поправлялся. Кашель все еще мучил его, но температура спала, и судя по словам доктора Лоран, вскоре он сможет встать с постели. Услышав это, Рой едва не расплакался от счастья. Он так устал бегать вверх-вниз, принося всякую всячину по приказу нетерпеливого мистера Хоукая.

По крайней мере, сейчас они оба спали. Рой постоял в коридоре, тупо глядя куда-то в темноту и обдумывая следующий шаг. Вчера он полночи не спал, принося то воду, то книги привязанному к постели учителю, и сегодня было ничем не лучше. В кухонной раковине уже скопились грязные тарелки. Корзина для белья переполнилась испачканной одеждой. В гостевой комнате никто не убирался уже три недели, а кабинет пребывал в хаосе, да и поленья заканчивались. Но Рой сохранил огонь для ночи, и все двери были закрыты. Если бы он хотел – посмел – то мог оставить все остальные дела до утра.

Его ноги и руки тряслись от усталости. Рой направился в комнату, которую все также по привычке называл дэвелловой, хотя жил в ней уже не первый год. Он снял носки и ремень, но на большее сил уже не хватило: постель так и звала его. Рой закутался в нестиранные одеяла, создав вокруг себя целый кокон. Его горячий кирпич остался внизу, но выбираться туда совсем не хотелось. Поэтому пришлось как можно сильнее прижаться к теплой стене, в которой проходила печная труба от камина в кабинете. Вскоре Роя поглотил усталый сон.



Сердитый голос вырвал Ризу из приятного сна о блестящих черных лошадках.

— Ты чего спишь в такой час? Вставай, лентяй!

Она ахнула, открыв глаза и ожидая увидеть склонившегося над ней хмурого отца... но кроме нее в комнате никого не было.

— Вставай! — повторил папа, и Риза поняла, что его голос слышался из-за стены. Из комнаты Роя. — Ты чего тут устроил, пока я болел, а, сопляк? Ты вообще видел, во что дом превратился?

— У-учитель, я... — неразборчиво забормотал друг.

Риза вздрогнула, услышав резкий хлопок, и подтянула одеяло к подбородку, словно оно могло защитить ее от гневного отца.

— Я сказал, вставай, лентяй! Я теперь здоров и позабочусь, чтобы ты не болтался просто так! Никакой больше праздной жизни для тебя, молодой человек. Я уже говорил: если хочешь узнать мои секреты, будешь работать! Разве я не говорил?

— Говорили, учитель. Рав-вноценный обмен, учитель. Но я-я...

За следующим шлепком последовал грохот, словно что-то ударилось о стену. Риза аж подпрыгнула и откатилась на противоположную сторону узкой кровати.

— Вставай! — папа закашлялся почти что на минуту, а потом заговорил снова резким, хриплым голосом: — Чтобы к полудню дом был вымыт, а вещи выстираны. Не успеешь – останешься без обеда. Понял?

Видимо, Рой не успел ответить, потому что дверь в комнату Ризы распахнулась, с грохотом ударившись о стену.

— А ты! — сказал папа. — Поторапливайся: чтобы приготовила мне чай и что-нибудь на завтрак, прежде чем уйти в школу. Ты разве не знала, что я болел?

И затем он вышел, а Риза так и сидела еще минуты две, шокированная внезапной атакой. Потом поднялась, быстро оделась и вышла в коридор. Там был Рой, который пытался не уронить кучу грязной одежды, наваленной на корзину. Он натянуто улыбнулся.

— Доброе утро, Риза, — у него почти получилось изобразить жизнерадостность.

Она не рискнула задерживаться, чтобы ответить, поэтому просто кивнула и поспешила вниз.



Ручка так быстро двигалась по бумаге, что у него едва хватало времени заново наполнять ее чернилами. Плавный изгиб здесь, аккуратная линия тут. «Flammis acribus addictis»...

Наконец, работа была закончена. Мордред откинулся на спинку стула, чтобы оценить свой труд.

Эта алхимическая формула не походила ни на какие другие. В центре был трансмутационный круг, коронованный языками огня и поддерживаемый скользкой саламандрой. Сердце огня, словно всевидящее око, воззрилось на него с листа.

Под кругом находился потир, ласково поддерживающий символ его власти. Слова вились между чашей и кругом, у основания кубка и у краев... и не просто слова. Древний реквием, «Dies Irae», разбитый на куски и переделанный, как то требовалось для кода. Всего было три уровня шифровки. Первый и самый очевидный – расположение слов по отношению друг к другу и к кругу. Второй включал в себя выбор слов: сравнение оригинального текста тринадцатого века и версии восемнадцатого века, которую Мордред слышал в день смерти Лиэн. Без обоих копий текста код было не расколоть.

Третий уровень, самый сложный, строился на музыке. Зацепки, которые вели к партитурам «Реквием в до-миноре», были очень тонкими и прятались во втором круге. Но сколько алхимиков достаточно знают о музыке, чтобы раскрыть последнюю ступень шифра?

Да, он был идеален. Сама алхимическая формула, ясная как день, и вокруг нее – язык, непонятный простому человеку, инструкции по ее использованию. Мордред не зря провалялся в постели все это время. Отдохнув и подумав, пока дети жили праздной жизнью, он наконец завершил свой код, с которым боролся многие годы. Перед ним лежал прототип, начерченный на огромном листе холщовой бумаги.

Прекрасное творение.

Теперь осталось только сделать финальную копию, и это Мордред тоже уже хорошенько обдумал в самые ясные моменты болезни. Бумага в качестве носителя даже не рассматривалась: ее слишком просто уничтожить. Одна лишь мысль о том, чтобы потерять работу всей жизни из-за случайного наводнения или отскочившей искры, наполняла его ужасом. Мордред подумывал о камне, но его слишком просто найти. А в плохих руках его исследование может принести невероятные разрушения. Поэтому его надо защитить. Оно нуждалось в хранителе, в ком-то, кто поклянется защищать его и всегда будет носить с собой.

Решение было до того простым, что Мордред смутно удивился, почему это не пришло ему в голову раньше. Конечно, будет непросто. Чтобы достичь этого, ему придется провести немалое время, изучая новый навык – да еще такой, которому не выучишься только по книгам. Нужно было достичь мастерства в этом ремесле, чтобы с наивысшей точностью перенести работу, которой в новом виде не будет грозить вероломное время.

Но это ничего страшного. У него было время. Мордреду в любом случае требовалось подождать, пока холст не будет готов. Сейчас тот еще слишком мал...

Хлопнула входная дверь. Дочь вернулась из школы.

— Риза! — позвал Мордред.

Она появилась в дверном проеме, одновременно и боязливо, и с надеждой.

— Да, папа?

— Войди. Как школа?

— Х-хорошо, папа. Мистер Ранье говорит, что я очень умная.

— Да что знают эти сельские учителя? — рассеянно ответил Мордред. — Развернись, Риза.

Чуть помедлив, озадаченная Риза развернулась, прижав грифельную доску и книги к животу. Мордред нахмурился. Сквозь натянувшееся пальто проступили лопатки, и он увидел то, что и ожидал: этого не хватало.

— Достаточно. Иди займись домашним заданием. Рой там моет гостевую комнату – скажи ему, что может перекусить хлебом и молоком, если хочет, но чтобы к ночи все было чисто.

— Д-да, папа, — тихо ответила Риза и поспешила прочь, не производя ни звука.

Мордред задумчиво смотрел ей вслед.

Да, у него еще полно времени, чтобы изучить необходимую технику. Холст все еще слишком мал.

Глава 55: Политическое образование

Весной, когда Ризе уже исполнилось восемь, шестьдесят второй Фюрер-Президент Аместриса Уэсли МакФарланд, неожиданно умер во сне. Это событие повергло нацию в шок. Шестидесятисемилетний Фюрер был крепким, здоровым человеком. Да и день его смерти не отличился ничем особенным: Фюрер обратился к парламенту утром, посетил Национальную Академию днем, поужинал дома с доверенным наперсником и своим заместителем вечером. А в районе полуночи у него случился сердечный приступ, и Фюрер умер, как и любой другой старик. Среди людей его статуса он был всего лишь пятым, кому это удалось.

За смертью Фюрера не последовало никакой массовой истерии или мятежа, или захудалого скачка цен. Конечно, люди сплетничали, и по тавернам не раз пробегал шепоток, что совершенно здоровые люди не умирают во сне от сердечного приступа, но это было обычной болтовней. Никто не верил, что дело нечисто: МакФарланд и правда был стар, и ходил слух, что через пару лет старик уйдет на пенсию.

Так или иначе, в закулисье ждал генерал Брэдли, готовый заполнить оставшуюся после начальника пустоту и повести нацию к светлому будущему. У каждого Фюрера был особенный преемник, который принимал на себя командование правительством в случае неожиданной смерти начальника – до тех пор, пока генералы и генерал-лейтенанты не выберут нового правителя. Обычно правая рука Фюрера, его самый доверенный советник и часто друг, отвечал за сбор такой встречи. Достаточно часто именно он в результате и становился следующим избранным Фюрером Аместриса.

В день смерти Фюрера был объявлен национальный траур. Школы и магазины закрыли, а Академии в Централе и четырех столицах провинциальных регионов распустили кадетов, чтобы те как следует оплакали кончину лидера.

Папа услышал новость от Роя, который ушел за почтой и мясом на неделю, а вернулся с напечатанной на скорую руку листовкой со словами официального пресс-релиза, разосланного по телеграфным линиям. Риза, ушедшая в школу в ожидании обычного дня, вернулась в полдесятого. Папа как раз открывал какую-то бутылку. Он улыбнулся, увидев ее в дверях.

— Проходи, проходи! Школы нет сегодня?

— Н-нет, папа, — осторожно ответила Риза, боясь, что отец не поверит. К ее удивлению, тот рассмеялся.

— И не будет! Старый козел подох!

— Фюрер, — тихо перевел Рой, не отрывая взгляда от папы. Они уже приучились не доверять ему, даже когда тот рад: его настроение могло легко перемениться с радостного на гневливое.

— Да, Фюрер. Помер и отправился в ад, там ему самое место!

Папа выставил три стакана: один наполнил почти до самого верха, второй наполовину, а в третий плеснул на самое донышко. Последний-то и достался Ризе, а вот Рой получил наполовину полный.

— За лодочника. Он всегда вершит суд в конце.

Папа сделал большой глоток. Риза и Рой озадаченно наблюдали за ним, держа стаканы в руках.

— Ну, давайте, пейте, — нахмурился папа. — МакФарланд подох – это надо отметить!

— Н-но сэр, — с сомнением в голосе начал Рой, — разве это не плохо, что Фюрер умер? Кто будет командовать теперь?

Папа нахмурился.

— Молокосос, — он глотнул еще из своего стакана. — Кто-нибудь из генералов займет его место, и цикл продолжится. Это никогда не прекратится, если, конечно, однажды какой-нибудь революционер не передаст власть народу.

Риза склонила голову к плечу.

— Но папа, народ же представлен в парламенте. Люди голосуют за его членов, а потом парламент рассматривает все законы перед утверждением. Военные ничего не могут сделать, если парламент не согласен.

Пронзительный взгляд папы переключился на нее.

— Где ты этого набралась?

— В школе, — тихо ответила Риза.

Он усмехнулся.

— Конечно. Проклятье, и зачем я только отправил тебя туда? Слушай внимательно: это всего лишь официальная версия, на самом деле у парламента нет настоящей власти. Конечно, люди выбирают депутатов, но они ничего не делают. Им приходится утверждать законы, которые предлагает Фюрер – у них нет выбора. Шаг влево, шаг вправо – расстрел, все партии это знают.

— Тогда зачем нам вообще нужен парламент? — спросил Рой.

— Люди счастливее, когда у них есть парламент, — мрачно ответил папа. — Они чувствуют себя так, словно их мнение услышано и уважается правительством. Это успокаивает народ, но парламент – всего лишь марионетка, а все ниточки в руках у Фюрера. Я ни разу в своей жизни не слышал, чтобы они отклонили закон, предложенный командой МакФарланда – или Хэнли до него. Так просто не делается.

Он покачал стакан, так что жидкость в нем образовала маленький водоворот.

— Однажды, — тихо сказал папа, — Однажды эта коррумпированная система падет. Тогда у нас будет настоящая демократия вместо этой прогнившей, эгоцентричной авторитарности.

— Что такое демократия? — спросила Риза. Она даже не была уверена, что может повторить это слово правильно.

Папа пристально посмотрел на Роя.

— Греки, — сказал тот. — У них была демократия. Каждый человек считался равным любому другому. Никто не был более важным, чем кто-либо другой, и все решения принимались голосованием.

— Все равны, — мрачно согласился папа. — Ничей голос не был громче любого другого. Никакого Фюрера – только парламент, ответственный перед людьми.

— Но нам нужен Фюрер, — нахмурился Рой. — Иначе люди будут спорить, и ничего не произойдет. Я скажу «красный», вы скажете «синий», и в конце концов мы получил фиолетовый, и никто не будет счастлив.

— Возможно, но зато вся страна не будет существовать ради того, чтобы подкармливать амбиции и пороки одного человека.

— А что, если Фюрер не был бы амбициозным? Если бы ему действительно хотелось принести счастье людям и служить им? Если бы он хотел заботиться обо всех нас? Неужели парламент все рано лучше?

Папа смотрел на него какое-то время, а потом допил остатки своего напитка.

— Ты невыносимый идеалист, Рой Мустанг. Если найдешь мне человека, готового ставить счастье всех перед своим, и я покажу тебе твоего идеального Фюрера. А до тех пор я сожму зубы и буду выжидать и надеяться на приход республики.

Папа мрачно усмехнулся и отнес бутылку обратно в сервант в гостевой комнате. Риза и Рой переглянулись.

— Фюрер злой? — слегка испуганно спросила она.

Мистер Ранье говорил так, словно Фюрер был замечательным человеком. Слова папы озадачили и ужаснули ее.

— Нет. Нет, иначе генералы не выбрали бы его в лидеры... да?

Риза глянула на стакан в своих руках и наморщила носик. От жидкости ужасно пахло.

— Я не хочу это пить. Она противная.

Рой посмотрел на свой стакан, а потом поднес его к носу. Понюхав жидкость, он сделал осторожный глоток. И тут же округлил рот и сморщил нос. Спустя какое-то время его лицо расслабилось.

— Она не такая уж и плохая, — он сделал еще глоток. — Сладкая.

Любопытство победило осторожность, и Риза сделала глоточек из своего стакана. Ее лицо мгновенно сморщилось.

— Фу! Противная!

Риза вылила все в раковину и, достав из холодильного ящика молоко, наполнила стакан заново. Когда она вернулась, Рой все еще наслаждался своим напитком. Его стакан почти опустел.

— А мне нравится, — заметил друг и громко икнул.

Риза захихикала и отпила молока. Рой сделал еще один огромный глоток обжигающей жидкости и улыбнулся.

— Интересно, придумает ли Фюрер новых законов.



Через четыре дня пришли новости из Армейского Штаба. Конклав генералов выбрал следующего Фюрера Аместриса. Им должен был стать Кинг Брэдли, протеже МакФарланда и заслуженный герой-ветеран великой Западной Кампании. Армия благосклонно отнеслась к такому выбору: Брэдли был сильным и харизматичным генералом, популярным среди простых рядовых. Обычные люди имели свои опасения, в основном касательно его юного возраста – всего сорок один год – и повязки на глазу.

У избранника был только один глаз. Другой уничтожила шрапнель во время тренировочной операции на стажировке на последнем году обучения. По крайней мере, такова была официальная версия. Никто из близких ему людей ни подтверждал, ни опровергал ее. Ходили слухи, что Брэдли лишился глаза во время какой-то миссии на вражеской территории, которая была так важна для национальной безопасности, что даже сейчас, многие годы спустя, оставалась засекреченной.

На месте потерянного левого глаза теперь красовалась черная повязка, придававшая Брэдли интересный грубоватый вид, несмотря на возраст и приятную внешность. Его официальная фотография смотрела со страниц всех газет страны, представляя нации потрепанного жизнью и закаленного боями человека с копной темных волос, ухоженными усами и вкрадчивой полуулыбкой. Биография, подготовленная к такому случаю министерством пропаганды, рассказывала о годах Фюрера в Национальной Академии, о триумфах на поле боя и стремительном взлете по карьерной лестнице, об уважающих его офицерах и недавно завербованных новичках, и о важности семьи в его жизни. Его аристократичная, величавая жена – коренная аместрийка, с голубыми глазами и светлыми волосами. Детей у них пока не было, но ее возраст еще позволял выносить ему сына. Из нее выйдет прекрасная Первая Леди: такая, которой станут подражать матери и жены по всей стране.

Критики режима заметили, что у Брэдли много опыта в войне, но очень мало – в дипломатии. С теми напряженными отношениями, которые сложились у Аместриса с соседними странами, было сложно понять, какие ужасные результаты может принести государству неопытный лидер, способный совершить промах в постоянно меняющейся ситуации. К тому же, были еще и этнические меньшинства, о которых тоже стоило озаботиться – Брэдли слыл человеком жестким, как командир, не слишком толерантным к полукровкам и людям другой расы среди своих подчиненных. Вопрос назначения Брэдли особенно обсуждали на Востоке, где едва набралась бы горстка коренных аместрийцов, а все остальные – странные религиозные группировки и кочевники.



Маленькая школа Хамнера не избежала последствий этих дебатов. В дни перед окончательным решением конклава и официальным объявлением нового Фюрера в школьном дворе звучало много споров. Пару раз дело выходило из-под контроля, но инцидент, запомнившийся Ризе сильнее всего, случился в день инаугурации.

Ей пришлось прийти в школу пораньше: папа был в плохом настроении, и Рой переживал и поскорее выдворил Ризу из дома. Ему ужасно хорошо удавалось заботиться о ней. Почему-то папа не казался таким страшным, когда она знала, что друг приглядывает за ней. Иногда он брал на себя ее вину или имел дело с сердитым отцом вместо нее. Рой всегда был рядом, чтобы помочь, если ей доставалось задание выше ее сил, и всегда старался переключить гневное внимание папы на себя.

Прийти за сорок минут до звонка, впрочем, тоже было не самой лучшей идеей. Никто не входил в школу, пока мистер Ранье не показывался на крыльце с колоколом – так просто не делали. А это означало, что Ризе придется подождать во дворе вместе с остальными учениками, совсем без присмотра взрослых.

— Эй, Красноглазка Риза! — крикнул один мальчишка. — Ну как, твой папаша еще не сделал какого-нибудь монстра?

— Сумасшедший Хоукай делает монстров! — насмешливо поддержал его кто-то из подпевал.

Риза ничего не ответила. Мистер Ранье велел ей так поступать. Просто молчать, и тогда им надоест, и они уйдут. Не надо с ними спорить, кричать на них и, самое главное, не нужно плакать – и неважно, что они говорят. Поэтому Риза взяла себя в руки. Неважно, что они скажут, даже если станут говорить про маму и ее смерть. Даже если назовут папу ничтожеством, а Роя – узкоглазым попрошайкой изСина, и ее саму – ублюдком, полукровкой, противоестественной и безумной, ей нельзя отвечать. Нельзя злиться. Нельзя плакать.

— Алхимики совсем с ума сошли! Едят яичную скорлупу, оставляя желтки! Пьют нефть, пока не подавятся! Чинят вещи, которые не ломаются! — напевала группка третьеклассниц.

Наверно, думали, что очень умные, усмехнулась Риза. Но их песенка была ужасной: никакого ритма. Десять слогов в первой строке, пятнадцать во второй, девять в третьей и тринадцать в четвертой. Поэтому она звучала так глупо. А еще в ней не было рифмы.

Глупая Фрэн, которая не знает орфографию, подошла к Ризе, кривя губы в противной усмешке.

— Когда ты уезжаешь? — спросила она, кружа вокруг, словно стервятник над падалью.

— Я никуда не уезжаю, — ответила Риза, настолько озадаченная неожиданным вопросом, что мгновенно забыла о том, что нужно молчать, когда к ней пристают.

— Не уезжаешь? Ох, а я бы уехала на твоем месте! — Фрэн, злобно улыбаясь, обвела взглядом толпу. — Все знают, что новый Фюрер не потерпит ишваритских шавок. Мы их истребим, а когда закончим с ними – придет время вшивых полукровок!

— А вот и нет! — крикнула Элейн, подбегая к Ризе и Фрэн вместе с Нормой. — Ишвар теперь часть Аместриса! И Риза точно такая же аместрийка, как и любая из нас! Она блондинка и все такое!

— Да, но у нее красные глаза, и все знают, что только у ишваритов красные глаза!

Фрэн толкнула Ризу, так что та отступила на пару шагов.

Дверь школы распахнулась, и на крыльцо вышел мистер Ранье. Толпа вокруг Ризы мгновенно рассосалась. Ученики шутили над одноруким учителем, но уважали его. Он нравился почти всем... и только несколько ребят его боялись. В любом случае, даже намека на неодобрение с его стороны хватало, чтобы унять назревающую драку.

Мистер Ранье ничего не сказал, только постоял на крыльце минуты две, а потом вернулся в здание. Его появления хватило, чтобы напрочь отбить желание ссориться у большинства, но только не у Фрэн.

— Ишвариты – сумасшедшие фанатики! Они не слушаются наших законов, и им не нравится наша армия. Однажды мы их всех перебьем, и Красноглазку Ризу тоже!

— А вот и не убьешь! — ответила Элейн. — Ты даже паука не можешь придавить, такая брезгливая. И Риза – аместрийка! Ее семья всегда здесь жила, она аместрийка!

— А ее мама была из Ишвара, не так ли? Сумасшедшая ишваритка! Риза тоже сойдет с ума, если военные ее не убьют!

— Они не могут убить Ризу! — со слезами на глазах сказала Норма. — Элейн, ты же не дашь им убить Ризу! Я люблю Ризу!

— Никто не собирается ее убивать! — твердо произнесла Элейн. — Это просто глупость.

— Новый Фюрер...

— Новый Фюрер собирается жить в мире! Мой папа так сказал, а он самый умный. Фюрер собирается жить мирно, потому что он молод и ему надо подумать о том, в какой стране будут расти его дети. Вот так!

Фрэн ошеломленно замерла, а потом повернула голову к Элейн.

— Твой папа? — презрительно сказала она. — Если он такой умный, то чего ты тогда такая бедная, а? Почему он даже не может прокормить свою семью?

Глаза Элейн расширились, и краска залила ее щеки. Она опустила взгляд на подол своего дешевого поношенного платья.

— Фрэн, — тихо сказала Риза, заполнив неловкую тишину со стороны подруги. — Я думаю, тебе надо поучиться манерам. Ты не самая приятная девочка.

Это было чудо: у Фрэн отвисла челюсть, и она молча уставилась на Ризу. Ни ответа, ни колкости, ни даже слабенького оскорбления. Фрэн всхлипнула и поспешила к своим одноклассникам. Риза смотрела ей вслед, озадаченная и довольная. Непонятно, как, но ей удалось выиграть!



Когда все начали заходить в школу, то непременно останавливались на пороге и удивленно осматривались. Перед классом стояло нечто странное.

Это была коробка метр в высоту. Самый верх ее был закруглен, словно арка, а стороны – гладкие и прямоугольные. Темное дерево спереди было вырезано, так что становились видны тонкие металлические решеточки. Над ними находились четыре ручки, которые, наверное, можно было поворачивать.

— Пожалуйста, рассаживайтесь, — сказал мистер Ранье, прохаживаясь перед классом. Его пустой рукав трепыхался при каждом шаге. — Пожалуйста, рассаживайтесь по своим местам. Сможете рассмотреть мою новую игрушку позже.

Ученики подчинялись, но все равно продолжали с любопытством перешептываться. Когда все, наконец, расселись, учитель облокотился о свой стол руками.

— Сегодня особенный день. Может кто-нибудь сказать, почему?

Сьюзан подняла руку.

— Новый Фюрер сегодня вступает в должность.

— Именно, — ответил мистер Ранье. — Это одно из самых важных событий за много-много лет. Фюрер МакФарланд, пусть земля ему будет пухом, был великим лидером. Он оставил после себя такую планку, что генералу Брэдли придется постараться, чтобы быть достойным ее. Сегодня он отправляется в путешествие к этой цели. Я принес его, — учитель указал на странную коробку, — чтобы мы все могли послушать обращение Фюрера с церемонии инаугурации.

Потом он объяснил, что коробка называется радио. Она принимает сигнал из воздуха, так что можно услышать, о чем говорят далеко-далеко. В Централе новый Фюрер будет говорить в микрофон. Этот звук пошлют через воздух, от башни к башне, пока он не достигнет Хамнера. Тогда коробка примет его и превратит в голоса, которые можно будет слышать и понимать. Через несколько минут мистер Ранье включит это невероятное изобретение, и они услышат голос Фюрера из далекого Централа.

Когда время пришло, радио включили. Сначала было слышно только гудение батареи и дуновение озона, а потом шумы и шорохи, пока учитель крутил ручки. Наконец, звук прояснился и тонкий, жесткий голос полился из приемника прямо в классную комнату.

— ...Восточной Кампании. Аместрийцы, представляю вам нового Фюрера.

Послышался шум аплодисментов, и оркестр заиграл Федеральный марш. Затем – тишина. Наконец, раздался новый голос, пронесшийся сквозь километры и переданный этим волшебным изобретением. Риза, никогда не видевшая ничего подобного этой говорящей коробке, с интересом прислушалась.

— Товарищи офицеры, верные солдаты нации, мужчины и женщины Аместриса, сегодня великий день, — сказал Фюрер. — Сегодня великий день, потому что это первый день нашего великолепного будущего.

Последовала долгая пауза.

— Когда Уэсли МакФарланд умер, сознаюсь, я плакал. Не только по моему другу и любимому командиру – хотя он был и тем, и другим – но по великому человеку, смелому лидеру, ушедшему от нас. И больше всего я плакал по нации, которую он оставил позади. Аместрис не был готов потерять своего Фюрера, и я должен скорбеть по нему, как и вы все скорбите со мной. Но потом я увидел яркое будущее, ожидающее Аместрис. Будущее, свободное от страха, от тирании наших военных соседей. Будущее, где каждый может жить в мире и покое. Сохранность народа – вот мой приоритет. Аместрийцы – сильная и богатая нация. Наши алхимики и ученые сделали все, чтобы мы были самой индустриализованной и могущественной державой на земле. Другие страны завидуют нам. Они ненавидят нас за нашу силу и богатство. Ищут пути, чтобы лишить нас и того, и другого. Мы не можем этого допустить. Обязанность армии – защищать народ. И я намереваюсь проследить, чтобы солдаты под моим командованием исполняли свои обязанности смело, точно и эффективно. Не бойся, Аместрис. Твоя нация тебя защитит. Твоя армия тебя защитит. Твой Фюрер тебя защитит. Я защищу.

Речь все продолжалась и продолжалась: Фюрер говорил об изменениях в национальной политике, в которой Риза ничего не понимала, и о наплыве поступающих в академии, и об увеличении финансирования исследований и индустрии. Риза не слишком-то слушала. Она думала об армии, о солдатах в голубой форме, которые защищали народ и были сильными, смелыми и преданными. Откуда-то из забытых воспоминаний всплыл образ дедушки, чье имя и лицо Риза уже почти не помнила. Он служил в армии. Она помнила его добрую улыбку и нежные, защищающие руки, и каким-то образом эта картинка соединилась с идеей солдата, охраняющего нацию.

Риза знала, что папа не любил армию... но сейчас ей было очень хорошо от мысли, что где-то там есть солдаты, которые защищают ее от врагов, жаждущих ее крови и смерти.

Глава 56: Учитель Ризы

Ужин у доктора Беллы был самой замечательной частью недели для Роя. Каждую пятницу они с Ризой умывались, расчесывались, надевали свежее белье и праздничную одежду и шли в город. На столе в доме доктора Беллы их всегда ждала самая вкусная еда – гораздо лучше приготовленная, чем получалось у Роя и мистера Хоукая. Но еще лучше самого ужина была компания: доктор Белла всегда оставалась жизнерадостной, заботливой и ободряющей, а еще никогда не злилась. К тому же, с ними ужинала ее стажерка.

Риза любила Сару: та была красивой, смешной и относилась к Рою как к равному, хотя даже доктор Белла так не делала. После ужина, когда врач усаживала Ризу на колени, чтобы почитать ей историю, Рой и Сара проводили какое-то время вдвоем. Они говорили о науке и алхимии, или она рассказывала о своем обучении в Восточном городе и о планах открыть совместную практику с будущим мужем. Сара была очень милой, а ее хорошее настроение оказалось заразительным. Чем больше проходило недель, тем больше Рой соглашался с ее оптимистичным взглядом на будущее, полное потенциала.

Но, конечно, думать так получалось не всегда. Например, сейчас не получилось. Рой стоял на улице сразу за рыночной площадью, держа Ризу за руку. Они вдвоем смотрели на темные окна закрытого и пустого дома.

Парень в конюшне сказал, что доктор Белла уехала: кто-то умирал на далекой ферме. Видимо, в экстренной ситуации она попросту забыла предупредить, что не сможет принять их сегодня.

В другой день это не стало бы проблемой. Рой просто вернулся бы обратно домой вместе с Ризой и соорудил ей какой-нибудь бутерброд: это не горячий ужин с мясом, овощами и всякими лакомствами на десерт, но тоже вкусно. Однако сегодня кашель вконец замучил мистера Хоукая, а вместе с трудностями в его исследовании это вылилось в ужасное настроение. Он целый день орал на Роя и раздавал ему тумаки. Когда Риза вернулась из школы, ее единственный мягкий комментарий вывел мистера Хоукая из себя, и он кинул в нее тяжелой книгой. Рою удалось вовремя встать на ее пути, и теперь под его глазом красовался черный фингал. Вскоре после инцидента мистер Хоукай выгнал их из дома со словами о том, что «эта проклятая старая дева» может забрать их, если так хочет. И хотя ни Рой, ни Риза не сознались бы в этом, они просто боялись возвращаться домой.

— Кушать хочется, — прошептала подруга, стыдливо разглядывая собственные туфельки.

Рой почувствовал себя плохо. Он должен был заботиться о Ризе, а теперь она застряла на улице, да еще и без еды.

— Не волнуйся, — смелее, чем чувствовал себя, ответил Рой. — Я что-нибудь придумаю.

Подруга посмотрела на него с восхищением в глазах.

— Хорошо.

Ее твердая вера делала все только хуже. Рою не нравилось стоять на улице вот так, он чувствовал себя странно уязвимым. Старые инстинкты все еще жили где-то в темных, полузабытых уголках его сознания. Он помнил одинокие времена на пустых улицах и ужасное, несчастное осознание того, что в мире не существует места, где безопасно... это пугало.

Хотелось спрятаться в каком-нибудь темном местечке, но это даже не обсуждалось. Ради Ризы Рой должен был вести себя так, словно все под контролем. Поэтому он просто пошел вперед.

В одном из переулков Рой почти столкнулся с незнакомцем в длинном черном плаще. Видимо, тот был настолько поглощен своими мрачными мыслями, что не смотрел, куда идет.

Незнакомец отступил в сторону, слегка улыбнувшись.

— Осторожнее, сынок. Куда вы так торопитесь?

Рой уже был готов пробормотать извинения, но Риза вдруг улыбнулась.

— Мистер Ранье! — радостно сказала она.

Незнакомец поднял левую руку – Рой припомнил, что у учителя Ризы не было правой – и коснулся полей шляпы.

— Риза. Что вы делаете на улице в такой поздний час?

Риза слегка покрутилась на месте, еще крепче взявшись за руку Роя.

— Мы должны были поужинать с доктором Беллой, но ее нет дома.

Мистер Ранье посмотрел на Роя, щурясь в наступающей темноте.

— А вы... ученик мистера Хоукая.

Рой неловко кивнул: взгляд мистера Ранье впился в фингал под глазом, и что-то подсказывало, что он или угадал, или просто знал суть их дилеммы. Это пугало и смущало.

Мистер Ранье улыбнулся, отводя взгляд.

— Ну, из меня точнее не лучший повар, чем из доктора Беллы, но если вы хотите испытать мою стряпню на себе, то добро пожаловать ко мне домой. Не знаю, как вы, а я умираю с голоду.

Первой мыслью Роя было отказаться, но Риза, казалось, доверяла своему учителю. Она слегка ослабила хватку и кивнула.

— Спасибо. Это было бы очень мило с вашей стороны.

Мистер Ранье вновь улыбнулся.

— Я рад, но что мы с вами обсуждали на прошлой неделе? Вы такая умная девушка, могли бы придумать слово поинтереснее простого «мило», не так ли?

На мгновение Роя захлестнула ярость. Неужели этот человек собирается заставить Ризу вымаливать ужин? Да он лучше украдет для нее, чем позволит унижаться, лучше попадется, будет выпорот и отослан в государственный приют... и тут Рой заметил задумчивое выражение лица подруги, словно она решала какую-то загадку. Это было не вымогательство похвалы, а часть непрекращающегося урока словесности.

— Вежливо, — ответила Риза, видимо, поняв, какой смысл вкладывала в слово «мило». — Приятно. Щедро.

— Надеюсь, и правда вежливо и приятно. Но точно не щедро. У меня свой резон: мне нынче очень одиноко, и вы окажете мне большую услугу, если составите компанию за ужином.

Маленькая улыбка на лице Ризы стала еще шире, и она окончательно отошла от Роя, взяв за руку мистера Ранье.

Они прошли дальше по улице к зданию, где располагался офис местного нотариуса. Мистер Ранье поднялся по лестнице, крепившейся к стене, и открыл дверь, ведущую на второй этаж. Рой и Риза последовали за ним. Он зажег спичку о подошву ботинка, и маленькая комната потонула в теплом оранжевом свете свечи.

Комнатка была малюсенькая и загроможденная. Рядом со стеной у двери стояла раковина и столик с двумя расшатанными стульями. Узкая кровать расположилась в противоположном конце комнатки, рядом с небольшой печкой. У подножия кровати стояла странная коробка – наверное, это и было радио, о котором так восторженно рассказывала Риза. Полки из досок, поддерживаемые положенными друг на друга кирпичами, заполнили оставшееся у стен пространство: на них стояла куча потрепанных школьных учебников, перемежающихся с любопытными безделушками и фотографиями в рамках. Замызганная штора отделяла дальний угол от остальной комнаты.

— Вы живете здесь? — спросила Риза, оглядываясь вокруг.

— Да, мне повезло, — радостно ответил мистер Ранье. Он открыл шкафчик над раковиной и достал оттуда консервную банку, буханку хлеба и корзиночку со свежими овощами. — Молодым учительницам полагается оставаться у кого-то из местных семей. Но мне обычай позволяет найти себе жилье самостоятельно, — он посмотрел на Роя. — Извиняюсь, не знаю вашего имени.

— Это Рой, — последовал неожиданно нетерпеливый ответ Ризы. Рой уже давно не видел ее такой общительной. — А почему вы спите на кухне?

— Потому что тут только одна комната. Я давеча проходил мимо вашего дома, наверное. Такой большой на краю города?

Она кивнула.

— Моя комната как раз над входной дверью.

— Гм. Ваш отец не слишком-то любит стриженые лужайки, да?

У мистера Ранье был веселый тон, но Рой почувствовал себя неловко. Заниматься садом входило в его обязанности, но об этом легко забывалось за прочими домашними делами и учебой.

— Папа очень занят, — тихо сказала Риза. У Роя потеплело на душе, когда верная подруга добавила: — И Рой тоже.

Мистер Ранье пытался открыть консервную банку одной рукой, но не слишком успешно. Рой подошел к нему и, без разрешения взяв открывалку, продолжил пробивать дырки по окружности вместо него.

— Спасибо, — произнес мистер Ранье. — Признаться, никак не привыкну к своей однорукости. Риза, не хотите ли помочь мне почистить морковку?

Вот так, втроем, они смогли приготовить ужин: печеные в черной патоке бобы, жареные овощи со специями и вкусный свежий хлеб. Стульев было всего два, поэтому Рой и мистер Ранье подвинули стол к кровати: учитель Ризы устроился на ней, а самому Рою и его подруге достались стулья.

Когда они поели, Риза тут же поднялась с места, чтобы помыть посуду, но мистер Ранье покачал головой.

— Вы мои гости. Не надо.

Риза явно удивилась. В доме доктора Беллы ей не надо было мыть посуду, но мистер Ранье – мужчина, и Рой догадался, что подруга ожидала от него того же поведения, как и от мистера Хоукая.

Мистер Ранье подошел к полкам и отыскал на них книгу, которую передал Ризе.

— Я знаю, вы любите читать, и уже давно хотел одолжить вам её. Это коллекция заметок о важных исторических личностях. Некоторые слова могут показаться вам сложными, но я думаю, что вы справитесь.

«Она-то справится», – с завистью подумалось Рою.

Риза отлично читала. Никогда не спотыкалась на словах и просто пожирала книги пачками. Рой не мог ничего поделать со своей завистью: он все еще с трудом читал, и изучение греческого и латыни никак ему не помогало.

Мистер Ранье сложил посуду в раковину, а потом жестом попросил Роя помочь передвинуть стол обратно. Риза, которой не терпелось взяться за книгу, забралась на кровать и устроилась там, скрестив ноги. Она даже не щурилась в неверном свете единственной свечи, но мистер Ранье все равно зажег еще одну и поставил ее на радио, чтобы у Ризы было больше света.

— Вы изучаете алхимию, — сказал он Рою, усевшись и вытянув худые ноги. — И что вы планируете делать потом?

— Учитель говорит, что алхимию нужно использовать во благо людям.

Мистер Ранье кивнул.

— Это очень высокая цель. Вам придется хорошенько подумать, чтобы понять, как ее достичь, — он поднял единственную руку и пару раз задумчиво сжал и разжал пальцы. — Алхимия – очень могущественная вещь. Вам нужно быть осторожным, чтобы действительно использовать ее во благо.

— Учитель тоже так говорит.

Мистер Хоукай очень ясно объяснил свою позицию. Его огненная алхимия – из которой Рой видел всего ничего – настолько могущественна, что может принести много зла, если использовать ее неправильно. Поэтому она и хранилась в секрете, и поэтому Рою нельзя ее учить, пока мистер Хоукай не убедится, что он готов.

— Интересно, а что ваш учитель делает с помощью своей алхимии? Как он использует ее во благо людей?

Рой не знал, что ответить, и это удивило его. Он уставился на мистера Ранье, встревоженный и слегка обиженный. Злиться не было смысла: учитель Ризы был прав. Мистер Хоукай не использовал алхимию – разве что для простых домашних целей. Рой никогда не видел, чтобы она как-то изменила чью-то жизнь.

— Видите дилемму? Очень просто сказать, что алхимию нужно использовать во благо. Конечно, ее не следует использовать во зло, но давать таланту залеживаться, прятаться – это тоже грех. Вы учитесь вещам, которые могут сделать мир лучше, и через несколько лет придет время решать, действительно ли вы станете этим заниматься.

— Но как я могу это сделать? — тревожно спросил Рой.

Слова мистера Ранье звучали так, будто все его обучение бесполезно! Рой не знал, как от высоких слов перейти к практике!

— И это вам тоже надо будет решить, — мистер Ранье скрестил ноги и почесал плечо без руки. — Вы знаете, что другие алхимии делают со своими знаниями?

— Кто-то работает на фабриках или на железных дорогах. Еще есть алхимики в университетах. Очень многие живут как учитель – по-тихому работая над исследованиями и набирая учеников.

— А как насчет государственных алхимиков? — мистер Ранье склонил голову к плечу, криво улыбнувшись.

Рой покачал головой.

— Только не армия. Государственные алхимики – не больше, чем живые орудия.

— Понятно. Рой, позвольте показать вам кое-что.

Мистер Ранье прошел к полкам и взял одну из рамок, которую потом передал Рою.
Из-за стекла на него смотрел молодой и целый, но без сомнения все тот же мистер Ранье. У него было торжественное, гордое выражение лица, а выглаженную форму фотограф отретушировал, так что она стала голубой. Рой глянул на учителя Ризы, словно желая убедиться, что это один и тот же человек.

— Вы были в армии?

— Десять лет отслужил, — кивнул мистер Ранье. — Это фотография с моего выпуска из Западной академии. К тому моменту, как меня уволили, я был уже капитаном.

— В-вы тогда потеряли руку?

К удивлению Роя, его голос звучал тверже, чем он думал.

— Я потерял ее в битве на западной границе, — кивнул мистер Ранье. — Я работал под началом государственного алхимика по имени Исмаэль Барклай в то время. Он специализировался на водной алхимии. Делал вещи, которые я даже представить себе не мог, хотя, наверное, вам они показались бы обычными. Я знаю, звучит странно, но это «живое оружие», как вы его называете, спасло больше жизней, чем хирург, ампутировавший мою руку. Майор Барклай защищал своих подчиненных и помогал удерживать весьма большую часть границы. Вы знаете, что это значит?

Рой помотал головой. Он не смыслил в военных стратегиях: мистер Хоукай считал это пустой тратой времени.

— Это значит, что он не давал кретонской армии войти в Аместрис. Местность, которую закрепили за нашим батальоном, была фермерской – не слишком-то отличающейся от здешних мест. Люди были точно такие же, как и в Хамнере. Школы, магазины, семьи, живущие в домах и фермах, почта. Если бы Крета перешла границу, они бы сожгли все здания, вытоптали поля и убили людей – или взяли бы их пленниками. Майор Барклай не давал им сделать этого. Он защищал этих людей. И использовал для этого алхимию.

На мгновение Рой утратил дар речи. Он никогда не думал о соседних странах в таком ключе и не понимал, что существует и другое мнение. Да, государственные алхимики убивали. Как говорил мистер Хоукай – использовали свои навыки для жестоких целей. Но люди, которых убивали алхимики, пытались захватить их страну. Пытались навредить невинным людям, простым обывателям, как Риза или доктор Белла.

Рой глянул на пустой рукав мистера Ранье.

— Почему людям надо страдать? Почему вам пришлось потерять руку?

Мистер Ранье на пару мгновений задумался над вопросом, а потом серьезно посмотрел в глаза Рою.

— Ваш фингал. Откуда он?

— Это была случайность, — пристыжено пробормотал Рой.

— Правда?

Ему невозможно было соврать: он смотрел сквозь маску собранности и взрослости Роя – прямо в его тревожную, неуверенную душу.

— Да. Он не хотел, чтобы она попала в меня.

— Кто «она»? — мистер Ранье тоже перешел на шепот, чтобы Риза, все еще поглощенная книгой, их не услышала.

— Книга. Мистер Хоукай кинул ее, а я оказался на пути.

Мистер Ранье нахмурился.

— Он кинул ее в Ризу?

Рой ничего не сказал, но, видимо, ему и не требовался ответ. В конце концов, он каждый день работал с Ризой в школе. Конечно, мистер Ранье подозревал, что что-то происходит с ней дома, но видимо был бессилен что-либо сделать.

— Видите? — он откинулся чуть назад. — Кто-то должен был пострадать. Книга должна была кого-то ударить. Она могла ударить или Ризу, или вас. Вы
пострадали за нее. Солдаты несут ранения, калечатся и даже умирают, чтобы остальные люди Аместриса могли вести спокойные, мирные жизни.

Рой понял.

— Равноценный обмен.

Он пострадал сегодня, чтобы Риза была в безопасности. Солдаты умирали, чтобы простые люди жили. Все встало на свои места.

— Именно. Поэтому мне пришлось потерять руку и место в армии. А теперь, — мистер Ранье чуть улыбнулся, — а теперь я сам простой житель и довольствуюсь той защитой, которую некогда давал сам.

— Но разве это не сложно? Жить с одной рукой, в смысле...

Мистер Ранье пожал плечами – жест вышел странным из-за увечья.

— Это непросто. У меня теперь ужасный почерк.

— А почему вы не поставите автопротез? — спросил Рой. — Стажерка доктора Беллы собирается выйти замуж за человека, чья мама – автомеханик. Сара говорит, они помогают людям.

Мистер Ранье мрачно рассмеялся.

— Автопротез тяжелый. И неудобный, а главное – дорогой. Армия не выгнала бы меня из своих рядов, будь я все еще офицером, но видите ли, меня выгнали без всяких почестей. Ни объявления благодарности, ни пенсии, ни автопротеза. Вместо этого я работаю учителем в школе и пишу левой рукой, — он добродушно улыбнулся. — Но это история уже для другого вечера. Мне нужно отвести вас домой, пока папа Ризы не начал волноваться.

Далекий от всяких волнений мистер Хоукай замуровался в кабинете и все еще был там, когда они вернулись. Рой закрыл дом и заглянул к Ризе, чтобы пожелать приятных снов и напомнить не засиживаться допоздна с новой книгой. Оказавшись в постели, он долго лежал, обдумывая разговор с мистером Ранье. Уже почти провалившись в сон, Рой подумал, почему учителя – бывшего капитана Ранье с запада – так безвестно уволили, если он служил в такой успешной кампании.

Глава 57: Лебединая песнь

Наконец, настал тот день, когда на дороге заскрипели колеса телеги, послышалось ржание ломовых лошадей, и в город приехали цыгане.

Риза была в школе, а Рой как раз работал в саду. Он выронил мотыгу и шумно поприветствовал приезжих через забор.

Обе повозки были на месте, как и обычно, и телега вместе с ними, но что-то изменилось. Рою потребовалась пара мгновений, прежде чем он понял, что рядом с Полом шла новая лошадка, а Дот степенно следовала за процессией. На ее широкой спине возвышался Маэс, чем-то похожий на принца в седле, со слегка болтающимися поводьями.

Завидев Роя, друг широко улыбнулся, потрепал кобылку по шее и соскочил на землю. Рой удивленно отпрянул.

Друг всегда был высоким и нескладным, и в его письмах часто говорилось, что он «растет как сорняк», но тем не менее Рой оказался не готов. Маэс возвышался над ним – в нем теперь, наверное, без двадцати сантиметров два метра! Лицо друга потеряло последние остатки детской пухлости, так что стал особенно заметен длинный нос и линия челюсти, покрытая тонкой черной щетиной.

Рой с отчаянием подумал, как вырос Маэс. Уезжал еще неуклюжим подростком, а вернулся взрослым мужчиной. Внезапно собственное щуплое тело показалось Рою еще менее нормальным, чем обычно. Он все еще ребенок, а Маэс... Маэсу восемнадцать. Он больше не мальчишка и не захочет иметь дела с детьми.

Но друг выжидающе вытянул сжатую в кулак руку. Рой помедлил, а потом ударил своим кулаком поего.

— Здорово, наконец, увидеться! — Маэс перекинул руку ему через плечо. — Я думал, ты будешь в доме, учиться быть великим алхимиком!

— Нет. — Рой большим пальцем ткнул себе через плечо. — Сад.

— О, это пришло мне в голову вторым. Пап? Можно я...

— Иди, — крикнул Абсалом со своего места в самом начале каравана. — Вернешься к ночи.

— Вернется, когда проголодается, — заметил Тиаф. — Этот скряга-алхи...

— Цыц, Тиа! Ты говоришь про учителя Роя, — прервал его Гарет.

Добродушный спор сошел на нет, когда повозки удалились, оставив Роя, Маэса и старую кобылку стоять на дороге.

— У вас новая лошадь, — заметил Рой, когда Дот боднула его руку.

Маэс поцокал языком на нее, беря за поводья и гладя лошадь по носу.

— Хулиганка, никакого попрошайничества, — любовно отчитал ее он. — Да, ее зовут Нэнси. Мы надеемся, они с Квойтом родят нам жеребят в следующем году. Дот становится слишком старой для всех этих тяжелых телег, да, Дот?

Маэс достал из кармана горстку овса, и Рой чуть сморщил нос. Носить еду, даже для лошади, в кармане казалось ему негигиеничным. Но он все равно с завистью проследил за тем, как лошадь съела угощение и тихо заржала, потершись гладкой мордой о плечо Маэса.

— Могу я провести ее на задний двор? Не люблю оставлять ее одну. Мы слышали, тут конекрады завелись.

Рой ничего такого не слышал, но весь его круг общения сводился к доктору Белле и ее стажерке, а еще время от времени – учителю Ризы, так что ничего удивительного. Он открыл калитку и дал Маэсу провести кобылку во двор.

— Ого, а тут неплохо! — одобрительно осмотрел сад друг. — Что-нибудь уже можно есть?

И не дождавшись ответа, выдернул пару редисок, очистил их от земли и откусил.

— Маэс! Они еще не созрели!

Уже целую неделю Рой старался держать Ризу подальше от новых овощей. Он и подумать не мог, что придется быть таким же осмотрительным и с Маэсом.

Тот засмеялся.

— Ладно-ладно. Извини.

Доев редиски, он кинул ботву в сторону компостной кучи и уселся на траву, с наслаждением вытянув ноги.

— Чем хочешь заняться?

— У меня еще куча домашних дел, — заметил Рой, взяв мотыгу и направившись к грядке с картофелем.

— Я помогу.

Маэс принялся пропалывать ровные ряды морковки.

— Как дела-то?

Рой заготовил убедительную ложь, но одного взгляда на лицо друга хватило, чтобы отмести ее. Ему нужна была поддержка от кого-нибудь, кто не станет его осуждать и не разочаруется в нем.

— Дела неважно, — сознался он.

Но смелость покинула его, и продолжить рассказ Рой уже не смог. Говорить правду было тяжко. Радостно лгать, делая окружающих счастливыми, оказалось гораздо проще.

Маэс поднялся на колени и подполз к Рою, который присел рядом с другом.

— Что не так? — Маэс взял его за руку. — Ты можешь рассказать мне. Сам знаешь.

Рой пожал плечами.

— Ничего... правда. Просто...

Все полилось из него нескончаемым потоком: и ветрянка Ризы, и длительная болезнь мистера Хоукая, и невероятные усилия, чтобы содержать дом в порядке, и нескончаемые домашние дела, и огород, за которым невозможно становилось уследить, и учеба – такая захватывающая, но такая требовательная, и глупые, ненавистные книжки...

— Я так устал, — тихо закончил Рой и вздохнул.

Маэс как-то странно на него смотрел: его приятное, честное лицо омрачилось тревогой, а светло-зеленые глаза остекленели.

— Я... Я не знаю, как тебе помочь, — беспомощно признался он. — Я поговорю с Гаром и Эли. Они обычно...

Рой помотал головой.

— Все в порядке, — стоически сказал он, не без усилия взяв себя в руки. — Мистеру Хоукаю уже гораздо лучше, и я уверен, что вскоре все наладится.

Маэс скептически выгнул бровь.

— Я все равно поговорю с Гаретом...

— Пожалуйста, не надо, — торопливо прошептал Рой. Последнее, что ему нужно – это чтобы старшие братья друга посчитали его глупым мальчишкой. — Просто... если бы ты помог мне закончить с прополкой огорода...

— К-конечно, — судя по голосу, Маэс был рад сделать хоть что-то конкретное.

Это было странно. Рой чувствовал себя почти как взрослый.

— Какому ремеслу ты учишься теперь? — он постарался изобразить жизнерадостность, надеясь, что это поможет разогнать мрачное настроение из-за его глупого, детского признания.

— Никакому. Я просто не создан для них. Поэтому последнее время я занимался торговлей – вот это у меня получается. И охотился еще. Бен... он какой-то грустный последнее время.

— Риза будет рада увидеться с ним. Он очень ей понравился.

— Я знаю, — улыбнулся Маэс. — Она ему тоже понравилась. Остальные думают, это какая-то шутка: никто не знает, что она видит в нем, и тем более, что он видит в ней.

— А ты тоже думаешь, что это шутка? — с легкой тревогой спросил Рой.

Маэс покачал головой.

— Я думаю, что они оба тихони и немного отшельники. Они подходят друг другу.

— Я тоже так думаю.

В дружбе, которая так озадачила братьев Маэса, Рой не видел ничего особенного. Почему бы тихому, мрачному Бену и тихой, замкнутой Ризе не быть друзьями?

— Кроме того, я думаю, Бену просто непривычно без детей вокруг. Он на пять лет старше Гарета: не было и дня, чтобы вокруг него не бегал ребенок. Жаль, дочка Эли умерла. Наверное, тогда Бену бы полегчало.

Маэс смахнул грязь с кончиков пальцев и вернулся к прополке, улыбнувшись Рою.

— Боже, как же хорошо вернуться сюда! Этот год будет очень хорошим: я чувствую это!



Инстинкт не подвел Маэса. Как ни удивительно, первую пару недель мистер Хоукай с радостью выгонял Роя прочь из дома на пару часов в день, которые они проводили в окрестностях Хамнера. Старые игры стали неинтересными, но всегда было что-то новенькое, что хотелось попробовать. Они ходили охотиться на диких куриц с ножами Бена, которые так ловко метал Маэс, а Рой едва мог закинуть на пару метров, не сбив линию огня. Еще они сделали пару доставок в близлежащие фермы. Один раз они даже отправились в старый затопленный карьер, чтобы поплавать в ледяной воде. Когда об этом узнал Абсалом, он резко отругал Маэса и велел ему неделю мыть посуду.

Этот случай поразил Роя. Как выяснилось, играть в карьере было очень опасно, и услышав об этом, он потупился, не желая видеть, как Абсалом выпорет Маэса. Но тот только обстоятельно отругал друга и назначил отработку. Рой был в шоке: мистер Хоукай бы за такое отлупил его ремнем.

Риза приходила в лагерь цыган после школы. Они с Беном много времени проводили вместе, играя с нитью или ухаживая за лошадьми. А еще Риза читала ему книги. Маэс объяснил Рою, что Бен никогда не ходил в школу, и хотя достаточно хорошо умел считать, с чтением у него были проблемы. Риза не возражала: чтение служило подарком ее другу. К тому же Бен никогда не уставал от историй из книги мистера Ранье, несмотря на то, что Риза прочла их уже по нескольку раз каждую – особенно историю Тринити Сноу, первую аместрийскую женщину-генерала. Рой уже невольно выучил ее наизусть.

А вот третья неделя оказалась не такой радужной. И все по вине Маэса.

В среду вечером, когда Риза как раз закончила мыть посуду, Рой складывал чистые вещи, сортируя их на стопки по одной для каждого и четвертая – для той одежду, которую нужно было зашить. Доктор Белла все еще занималась этим, к его радости. Он не думал, что сможет научиться еще и шить.

От кухонного окна отскочил камешек, и Риза ахнула от неожиданности. Рой, догадавшийся, кто за этим стоял, отложил рубашку и поторопился к задней двери.

Во дворе стоял Маэс, выделявшийся на фоне темно-синей восточной ночи. Увидев Роя, он улыбнулся.

— Слушай, ты можешь пойти со мной? Бен считает, сегодня будет метеоритный дождь.

— Метеоритный дождь?

— Ну, знаешь, падающие звезды. Папа проверил календарь, и судя по всему, Бен прав. Сегодня будет здорово, и смотри! — Маэс указал наверх. — Ночь чиста как никогда. Пожалуйста, Рой? Можешь хотя бы спросить его?

Умоляющее выражение лица друга было и смешным, и странным образом убедительным. Рой оглянулся на Ризу, которая наблюдала за ним, широко раскрыв глаза. Подумал о мистере Хоукае, заточенном в кабинете с книжкой – кто бы мог подумать – о чернилах. Конечно, ничего страшного не случится, если просто спросить...

— Наверное... Подожди.

Он закрыл дверь и прошел мимо Ризы, не вслушиваясь в ее тревожный вопрос. Взявшись за ручку двери кабинета, Рой собрался с духом и осторожно открыл ее.

— Учитель?

Мистер Хоукай сидел на диване у камина, который, несмотря на теплые летние ночи, был полон дров. Учитель поднял голову от книги.

— Что?

Рой сглотнул и расправил плечи. Он знал по своему опыту, что мистер Хоукай не терпит трусов и любит решительность, но не нервничать было сложно.

— Маэс пришел. Мы хотим пойти... сегодня будет метеоритный дождь.

— Метеоритный дождь, — сухо повторил учитель, подняв бровь.

— Ну, знаете, падающие звезды? — пискнул Рой, пав духом.

— Я знаю, что такое метеоритный дождь, — раздраженно ответил мистер Хоукай и прищурился: — Полагаю, вы, хулиганье, хотите провести всю ночь, глядя на небо, а?

— Я... — губы Роя беспомощно двинулись, но выдавить что-то еще у него не получилось.

Учитель махнул на него рукой.

— Иди. Повеселитесь. К завтрашнему дню напишешь сочинение об этом дожде, понял? И чтобы без ошибок.

— Хорошо, учитель! — Рой едва не засмеялся. Он мог пойти с Маэсом! И плевать, что придется написать глупое сочинение потом. Об этом придется волноваться завтра, а сегодня можно посмотреть на падающие звезды вместе с другом. — Спасибо!

— Выметайся, пока я не передумал, — проворчал мистер Хоукай и вернулся к книге.

Рой неуклюже поклонился и вышел, чтобы забрать из коридора ботинки и поторопиться на кухню.

— Ты куда? — тревожно спросила Риза.

— Мы идем смотреть на метеоритный дождь! — нетерпеливо ответил Рой: у него тряслись пальцы от радости, так что он едва мог завязать шнурки. — Я с Маэсом.

— Мы с Маэсом, — тихо поправила его она. — А как же одежда?

Рой посмотрел на полный стол стираных вещей и поник. Нельзя было оставлять их вот так: если мистер Хоукай увидит, то ему несдобровать...

Риза коснулась его локтя.

— Не переживай, я закончу, — заверила она, кивнув. — Повеселитесь там.

— Непременно! — улыбка вернулась на его лицо. Он нагнулся и быстро поцеловал подругу в щеку. — Пока!

И поспешил на улицу.

— Разрешил? — радостно воскликнул Маэс, когда Рой закрыл за собой дверь. Он кивнул.

— А куда мы пойдем?

— Бен говорит, что лучше убраться подальше от города, или тупые газовые лампы нас ослепят. Нам повезло, что луна еще даже не взошла. Давай, если поторопимся, то доберемся дотуда быстрее, чем стемнеет.

— Но куда...

Маэс, недослушав его, переступил через забор – с его длинными ногами это было несложно. Рой перебрался следом за ним и отправился вместе с другом через степь.

Рядом со старой мельничной дорогой они свернули, и он встал как вкопанный. Их путь лежал к карьеру.

— Эй? — спросил Маэс, заметив, что Рой стоит на месте. — Что такое?

— Нам нельзя играть в карьере. Твой папа сказал, это опасно.

— Нет, он сказал, что в карьере нельзя плавать! Он боится, что дно может провалиться или что-то вроде того. Иногда старые карьеры окружены очень плохими шахтами.

— Но...

— Но что? Мы же не плавать идем, а смотреть на метеоритный дождь. Если мы заберемся на большой выступ, утес закроет нас от огней города. Иначе нам придется идти еще пять-шесть километров, чтобы найти достаточно темное место. Там нет ничего опасного!

Как и всегда, было сложно противостоять харизме и оптимизму Маэса. Рой пожал плечами и пошел следом, стараясь не обращать внимания на нехорошие предчувствия.

«Утес» оказался совсем не утесом. Над степью возвышалась гора песка и шлака, собравшегося за годы работы карьера. Сам он был примерно овальной формы и спускался вниз на двенадцать метров – сплошные стены гранита, который некогда добывали тут. На полпути ко дну находился выступ, заворачивавший за угол и шедший до самых подземных вод, которые натекли обратно после отключения насосов. Они походили на странное средиземное озеро, смотрящее в чистое небо и окруженное каменистым пляжем.

Дорога, по которой руду поднимали из карьера, была на противоположном конце, и Маэс заметил, что до нее идти еще примерно полкилометра, так что вместо этого они перебрались через кучу шлака.

Подниматься было просто, а вот спускаться – нет. Шлак осыпался и скользил под ногами, и Рою приходилось нагибаться к склону, чтобы поспевать за по-козьи шустро спускающимся Маэсом. Наконец, Рой прыгнул на узкую гранитную дорожку – он приземлился на колени и разодрал штаны, оцарапав кожу.

— Жив? — спросил Маэс, помогая ему подняться на ноги.

— Да, — соврал Рой, отряхивая штаны.

На самом деле, с каждой минутой он все больше и больше нервничал, а теперь еще и злился, что разорвал одежду. Рой очень сильно старался держать свои вещи в приличном виде. Потрепанная одежда ассоциировалась у него с бедностью и нуждой, и заодно с проблемами, которые их сопровождали. Последние месяцы он стал весьма озабочен собственным внешним видом.

— Отлично, — жизнерадостно ответил Маэс. — Следи, куда ступаешь, тут полно плохо дер...

Он пошатнулся. Ступил ли друг на плохо державшийся камень или по ошибке решил прогуляться по самому краю, Рой не знал, но в следующий момент он с криком упал. Куда именно тот исчез, ударившись напоследок о каменную стену темного карьера, Рой не увидел.

— Маэс! — крикнул он и кинулся вниз, забыв о собственной безопасности.

С каждым метром кожа на руках и коленях стиралась все больше, а одежда рвалась все сильнее, но ему было все равно. Вновь и вновь Рой выкрикивал имя друга. Карьер был опасен, Абсалом Хьюз говорил об этом – а теперь Маэс упал.

Рой добрался до широкого выступа, но друга нигде не было видно. В глубину карьера совсем не проникал свет из-за высоких каменных стен и горы шлака, закрывавших его от последних лучей солнца.

— Маэс!

Его голос вернулся эхом, отражаясь от всего вокруг:

— Маэс, Маэс, Маэс, аэс, аэс, аэс, аэссс...

У Роя сердце ушло в пятки. Он развернулся, и из-под его ноги вдруг раздался хруст. Рой тут же присел: оказывается, он наступил на очки друга! Стоило ему поднять их, как разбитая линза с легким звоном выпала из оправы.

— Маэс? Маэс!

— Маэс, Маэс, Маэс, аессс... — откликнулся карьер.

Так и не вставая, Рой пополз вперед, шаря руками по земле и молясь о том, чтобы наткнуться на друга. А что, если Маэс скатился с выступа? Рой не слышал всплеска, но что, если Маэс все-таки в воде? Рой умел дрейфовать на спине и грести по-собачьи, удерживая голову над водой, но этого будет недостаточно, чтобы вытащить старшего товарища из воды. А если Маэс ушел под воду... он никогда его не найдет, никогда...

Откуда-то из темноты раздался дезориентированный стон. Это был самый прекрасный звук на свете.

— Маэс! — вырвалось у Роя, и он тут же замер, чтобы определить, где находится друг.

— Гарет?

— Нет-нет, это Рой, — ответил Рой, пробираясь вперед на карачках. Нащупав плечо друга, он схватился за него, словно за спасательный канат. — Ты в порядке?

— Наверное... — Маэс повернул к нему лицо и прищурился. — Наверное, я отключился ненадолго.

Хриплый смех сорвался с губ Роя. Его глаза потихоньку привыкали к бледному свету месяца, и он наконец разглядел лицо друга. У того откуда-то из-под волос текла кровь, а щеку разодрало, но он был в сознании и жив!

— Ты упал, — Рой надел разбитые очки Маэсу на нос: по крайней мере, одна линза все еще держалась на месте. — Сможешь встать?

— Конечно.

Маэс поднялся на локтях и попытался подняться на ногах, но с хриплым криком боли упал обратно.

— Что такое? — Рой испугался, услышав устрашающий крик друга.

Маэс не смог ответить. Он плотно зажмурился и тяжело дышал, пытаясь взять себя в руки. То и дело сквозь сжатые зубы прорывались хныкающие звуки, а его рука шарила в воздухе, пока не нащупала плечо Роя, за которое схватилась так крепко, что тот едва не вскрикнул от боли сам.

— Я тут, — прерывисто произнес Рой, не зная, что еще сделать или сказать. Он коснулся рукой щеки друга, пытаясь успокоить его. — Все хорошо, Маэс. Я рядом. Что такое?

— Моя нога... — выдавил Маэс, слегка изменив положение. Он вздрогнул, ахнул, а затем печально кивнул на ногу: — Она сломана.

Рой взглянул на нее, и действительно: левая нога друга была неестественно вывернута, а голень припухла как раз над щиколоткой. Роя начало слегка подташнивать, и он решительно отвел взгляд в сторону.

— Я схожу за помощью. За Гаретом и твоим папой. Мы донесем тебя до доктора Беллы.

Маэс не ответил, но когда Рой попытался подняться, схватил его за запястье с испуганным всхлипом.

— Рой, нет...

Друг боится попасть в неприятности, подумалось Рою. Он знал, что сам на месте Маэса был бы в полном ужасе: со сломанной ногой или нет, но страшно представить, как среагировал бы мистер Хоукай на нарушение четкого запрета.

— Тебе не стоит об этом сейчас волноваться. Ты ранен. Может, они и рассердятся, но нам нужно доставить тебя до доктора.

— Н-нет, — Маэс отчаянно хватался за рубашку Роя. — Я... Я не про это...

Друг глянул в сторону темной, плотоядной пустоты карьера.

— Я... Мне страшно, — прошептал Маэс неожиданно несчастным голосом, который было так непривычно слышать от обычно сильного и уверенного человека. — Пожалуйста... н-не оставляй меня здесь одного.

— Но я не могу! Нужно пойти за помощью: никто не знает, где мы!

— Они... они разберутся. Бен разберется... он умеет. Пожалуйста, Рой, пожалуйста, не оставляй меня одного!

Голос друга очень походил на голосок Ризы после ночных кошмаров: такой же испуганный, беззащитный и слабый. Это пугало Роя, но он не мог уйти. Нужно было взять себя в руки ради них обоих. Рой по привычке сложил губы в ободряющую улыбку.

— Я не уйду. Я здесь, рядом. Никуда не ухожу.

Маэс издал звук, видимо, означавший благодарность, но слишком уж походивший на всхлип, и прижал руку Роя к своей щеке.

— Спасибо.

— Не за что.

Рой не мог больше ничего сказать, боясь расплакаться. Прикрыв глаза, он попытался пораскинуть мозгами: наверняка Маэсу неудобно лежать на голом камне, но двигать его было страшно. А ночь становилась все холоднее...

Сняв рубашку, Рой бережно замотал босые ноги друга, стараясь не потревожить рану. Потом, не переставая болтать о том и о сем, убрал все мелкие камешки из-под спины Маэса, чтобы быть уверенным, что того ничто не колет снизу.

— Так хоть немного лучше? — вернувшись к голове друга, спросил он.

— Гораздо. — Маэс постарался улыбнуться в ответ, но получилось криво. Его трясло. — Ч-черт, холодает. Не-непредсказуемая погода...

Воздух действительно становился холоднее.

— Ты уверен, что не хочешь, чтобы я пошел за помощью? — тихо спросил Рой, стараясь не выказать собственного страха.

За его словами последовал безошибочный всхлип. Маэс напрягся всем телом и потянул Роя за руку с такой силой, что едва не вывихнул тому сустав.

— Все хорошо, все хорошо, — торопливо сказал Рой, гладя друга по перепачканным в крови волосам. — Мы подождем. Они нас найдут. Бен найдет, куда ты пошел.

Маэс тихо захныкал.

— Рой, — произнес он. — Рой, мне нужно...

Маэс не договорил: отвернулся, и его вырвало. Ошеломленный Рой помог другу перевернуться на бок, несмотря на задушенные стоны боли. Когда тот со стоном упал обратно на спину, Рой как мог рукой вытер рвоту с его рта.

— Звини... болит... — сокрушенно произнес Маэс.

— Ни-ничего страшного, — как можно увереннее ответил Рой.

Он перебрался на другую сторону и отгреб рвоту подальше от лица друга. Руки стали грязными – слишком грязными, чтобы касаться Маэса, поэтому Рой добрался до края выступа и, улегшись на живот, сполоснул их в озере. Набрав полные ладони воды, он попытался донести ее до друга. Когда тот оказался рядом, влаги в руках Роя едва хватило бы на столовую ложку, но тем не менее он намочил ею губы Маэсу.

Тот попытался слабо улыбнуться.

— Спасибо... — сказал он и задрожал всем телом, поддаваясь запоздавшему шоку.

Рой раздумывал всего мгновение, прежде чем принять решение. Улегшись рядом с другом, он прижался к нему всем телом. Аккуратно приподняв голову Маэса, положил под нее свою руку, стараясь выбрать как можно более удобную для друга позицию. Другой рукой Рой накрыл его, отыскав руку Маэса и ободряюще сжав ее.

— Все будет хорошо.

Друг кусал губы, но все-таки сумел чуть кивнуть.

— Д-да, — он уткнулся лицом в плечо Рою. — Я рад, что ты рядом...

Рой не стал упоминать, что если бы он ушел за помощью, братья Хьюзы уже были бы здесь и пытались бы придумать, как донести Маэса до города. Друг нуждался в нем, и Рой не мог покинуть его... даже ради того, чтобы помочь. Он положил голову на каменистую землю выступа и кивнул.

— Я тоже рад.

Последовала длительная тишина, и Рой уже было подумал, что Маэс уснул под действием эндорфинов, но тот вдруг пошевелил головой.

— Смотри, — смутно сказал он, кивая на небо, на которое мог смотреть сквозь одну хорошую линзу. — Падающие звезды.

Рой поднял взгляд, и действительно, с неба сыпались звезды. Метеор мелькнул через все небо в мимолетных лучах славы. Потом еще один пересек вельветовые просторы небес. И еще. Вскоре вся ночь была освещена краткосрочными лебедиными песнями межзвездных странников.

Они смотрели космический спектакль в полной тишине, и он отвлекал Роя от страхов, а Маэса от боли. Спустя какое-то время после того, как последние метеоры прочертили небо и исчезли, Маэс уснул, и его голова потяжелела на руке Роя. Он теснее прижался к другу, разделяя с ним жалкие крупицы тепла. В конце концов, Рой и сам погрузился в сладкое забытье сна.

Братья Хьюзы нашли их перед рассветом, ведомые, как и предсказывал Маэс, одиноким Беном, которого так любила Риза.

Глава 58: Страшное обязательство

Когда Рой ушел, Риза разложила все вещи по стопкам и разнесла их по комнатам. Она не знала, куда точно положить папины вещи, но постаралась сделать все как можно лучше. А потом взяла ночнушку и отправилась наполнять ванну приятной теплой водой.

«Рой так вырос», – подумалось Ризе. Иногда она не понимала, что случилось с ее мальчиком – тем тихим, нервным мальчиком, за которого приходилось говорить ей. Тем, которого приходилось защищать. Сейчас Рой стал таким сильным и смелым. Он всегда знал, что делать, и даже не боялся папу. Может быть, это папа прогнал ее мальчика, заменив его этим умным, самостоятельным юношей.

Риза пошевелила пальцами ног, создавая волны, и взяла кусок покупного мыла. Хорошенько вымывшись, она легла обратно, погрузившись с головой, так что волосы плавали вокруг головы, словно золотистый ореол. Она проверила рукой, хорошо ли они намокли, и расслабилась. Лежать в ванне было приятно. Риза обожала мыться.

Дверь ванной вдруг с хлопком распахнулась, и Риза, вскрикнув, села, глядя на ворвавшегося в комнату отца.

— Папа! Это интимное время! — она подтянула колени к груди, стараясь закрыть руками наготу.

— Не смеши меня, — в руках отец держал мамин метр. — Встань и дай мне осмотреть тебя.

Нижняя губа Ризы задрожала. Она же голая! Папа не видел ее без одежды уже очень долго! Никто не видел ее без одежды многие месяцы!

— Н-но папа...

Может, ей можно надеть хотя бы белье?

— Встань, сказал! — строго ответил он. — Или я поставлю тебя на ноги сам.

Слегка дрожа, Риза подчинилась. Вот бы Рой был дома! Он понимал, что мытье – это интимное время. Если бы друг был здесь, он бы заставил папу дать ей одеть белье.

— Развернись, дай посмотрю спину.

Риза развернулась, держа руки между ног, повинуясь девичьей стыдливости. Слеза обиды скатилась вниз из ее левого глаза, когда взгляд отца прошелся по ее телу.

Отец взял ее за плечо, большим пальцем разминая и растягивая кожу. Затем он принялся измерять ее метром: ширину плеч, длину позвоночника, ширину талии и узких бедер – и постоянно бормотал себе под нос. Риза дрожала от холода, вода постепенно высыхала на ее коже, а из-за быстро двигавшихся рук отца она чувствовала себя неуютно и пристыжено. Наконец, отец прощупал все позвонки, начиная с шейных и двигаясь вниз до самого копчика, и едва слышно выругался.

— Ты слишком маленькая! — раздраженно сказал он. — Я думал, девочки должны расти быстрее мальчиков!

И ушел, хлопнув дверью напоследок. Риза развернулась, чтобы убедиться, что отец действительно ушел. Ее колени подогнулись, и она осела в уже остывшую воду, обняв себя руками и трясясь от стыда. Она слишком маленькая? Слишком маленькая для чего? Впрочем, неважно: все и так было ясно. Она недостаточно хороша для отца.

Ей просто хотелось узнать, почему.



Новомодный гипс, который доктор Сара надела на сломанную ногу Маэса, давал ему гораздо больше свободы, чем традиционная деревянная шина, но все равно слегка замедлял его. Абсалом нашел пару крепких ивовых палок и вырезал из них красивые костыли, на навершиях которых Гарет соорудил смягчающие подушечки из шерсти и фланели. Заодно он сшил брезентовый чехол на гипс, чтобы тот не размокал. Эли сделал новые очки взамен старых, уничтоженных Роем. На этот раз линзы были квадратными, на манер очков Бена, а не круглыми. Они придавали лицу Маэса более худой и взрослый вид. Таким образом, уже через две недели он уже ковылял по своим делам, в три четверти своей обычной скорости, все такой же беспечный.

Роя же случившееся задело гораздо глубже. Он не хотел, чтобы с другом опять что-нибудь случилось. В его память въелось наказание за возвращение домой в полседьмого утра, в порванной одежде и с пятнами йода на руках. Хотя виновато улыбающийся Эли и объяснил, что случилось, мистер Хоукай не проникся сочувствием. В глазах учителя, Рой и Маэс совершили очередную глупость, специально подвергая себя опасности. Если последнему досталось, то это, конечно, очень жаль. А ежели Рой весь в царапинах и синяках, то это ему еще мало влетело за глупость. К тому же учитель все равно заставил его написать сочинение, добавив к ранам еще и оскорбление.

К тому времени, как Маэс более-менее выздоровел, Рой и сам уже почти оправился от порки, но все еще чувствовал себя устало. К счастью, друг не мог веселиться, как раньше, пока нога окончательно не срастется, и потому никаких разногласий не возникло. Они много времени проводили в цыганском лагере и время от времени ходили в город.

В один день настала пора Хьюзам уезжать, и Рой попрощался с Маэсом. Ему больше ничего не оставалось, кроме как ждать первого письма.



21 августа
Дорогой Рой,

Сняли мне сегодня гипс. Мы почти неделю потратили на поиски какого-нибудь хирурга, который знал бы, что с ним делать. Моя нога обросла волосами. В смысле, даже более темными, чем на правой – наверное, потому что туда не доставало солнце. На гипсе осталась мертвая кожа! Эли сказал, что это самая отвратительная вещь, которую он когда-либо видел, но я не уверен. Так или иначе, мне теперь придется восстанавливать мышцы: нога у меня почти такая же тощая, как твоя!

Теперь, когда я слез с костылей, папа начал пилить меня насчет того, что я собираюсь делать дальше. Думаю, ему просто хочется убедиться, что я не стану вторым Айрой на его шее. Он все еще подмастерье и так же плох в этом, как и я! Не знаю, что и делать: я не создан для ремесел. Гарет говорит, что я умный и могу пойти в какой-нибудь университет, но спрашивается, откуда нам взять деньги? Обучение стоит десять тысяч шестьсот сен в год – и это только сама учеба, а ведь еще нужно жилье... в любом случае, не думаю, что выживу один, понимаешь?

Наверное, я могу просто продолжать торговать – у меня действительно хорошо получается. Но не знаю, захочу ли заниматься этим всю жизнь. Я торговал с тех пор, как научился говорить, и чувствую, что готов к новым свершениям. Ха! Может, мне вернуться в Хамнер и начать изучать алхимию вместе с тобой, а?

Надеюсь, вы все там в порядке. Бен передает привет Ризе.

Твой друг,
Маэс



12сентября
Дорогой Маэс,

Знаю, ты не получишь это письмо до зимы, но все равно хотел написать. Я очень скучаю. Конечно, сейчас у меня совсем мало свободного времени, потому что погода портится с каждым днем. Надо еще дров заготовить на зиму, и учитель учит меня новым трансмутациям.

Ризу перевели в четвертый класс в начале осени. Она очень волнуется. Большинству других учеников уже тринадцать или четырнадцать, а значит, она очень умная, потому что ей только девять. Она хорошо читает и неплохо считает.

Я рад, что твоя нога в порядке, и надеюсь, что ты найдешь какое-нибудь занятие себе по душе.

Рой



18 сентября
Дорогой Рой,

Холодает, и мы едем на юг. Не могу дождаться! Надеюсь, в Южном городе меня ждут письма. Но я еще не уверен. Папа не слишком-то хочет ехать на юг в этом году. Ходят слухи, что будет война с Аэруго. Странно, конечно: у нас с ними всегда были хорошие отношения. В конце концов, они цивилизованная нация, хотя у них и королева вместо Фюрера.

А что еще страннее – все такие напряженные, и не только на юге, но и на востоке тоже. Видимо, Ишвару не слишком-то понравились некоторые новые законы. Интересно, знает ли наш новый Фюрер, какое напряжение там растет. Тиаф говорит, что восточные края далеки от Централа, и он не только географию имеет в виду. Эли говорит, что нам не стоит волноваться об Ишваре. В конце концов, они теперь часть Аместриса и хотят нашей защиты. А вот Аэруго – это другой вопрос. Они могут быть очень твердыми, если захотят, даже если у них и первоклассная еда.

Кстати, о еде: я попробовал себя в роли повара. Продержался ровно четыре дня. Первые три просто сжигал все, путал соль и сахар, ну и все такое. А потом я попытался приготовить гуляш из фазана, и всех пронесло. Так что теперь Гарет вернулся к готовке, и все посмеялись и простили меня. Ну, кроме Эли. Я так понял, у него из-за этого провалилась какая-то большая свиданка со старой пассией. Упс.

Как там поживает твоя алхимия? Можешь уже превращать свинец в золото?

С любовью,
Маэс



9 октября
Дорогой Маэс,

Превращать свинец в золото запрещено законом. Если бы я попробовал, то провел бы остаток жизни в кандалах. Нельзя говорить такие вещи, даже в шутку. Если бы учитель увидел то письмо, он бы содрал с меня шкуру!

Кстати, об учителе: он проводит какое-то очень странное исследование. Не знаю, о чем оно, но явно не об огне. У него полно книг о чернилах и металле, и даже есть одна о человеческом теле и о том, что происходит, когда дети вырастают в подростков. Я почитал ее немного, пока он не видел. У меня правда вырастут волосы подмышками? Наверное, будет чесаться.

Картинки тоже были очень интересные. И я не знал, что мальчики и девочки такие разные. А еще там были картинки о том, как растут малыши. Младенец сидит в животе женщины вверх тормашками. Разве у него от этого не кружится голова? Я так и не успел выяснить. Учитель застал меня за чтением. Очень разозлился...

В любом случае, Маэс, я все еще скучаю по тебе. Не могу дождаться лета.

Пока,
Рой



5 ноября
Дорогой Рой,

С Днем Триумфа. Прости, что так долго не писал. Мы переезжаем чаще, чем обычно. Все такие подозрительные из-за слухов об Аэруго. Я говорил с подмастерьем кузнеца, который знает помощника оператора телеграфа, который говорит, что его начальник слышал от другого оператора, чья сестра работает в правительстве в Централе, что местные офицеры говорят, что королева и Фюрер проводили встречи... и она плюнула ему прямо в лицо. Ты только представь! Плюнула Фюреру в лицо! Видимо, он все еще пытается сгладить ситуацию, даже учитывая, что пострадал он сам, но дело все равно идет к войне.

Бен какой-то мрачный. Я волнуюсь за него. За последнюю пару месяцев он уходил три раза, а в последний чуть не очутился за решеткой. Эли успел как раз вовремя и сумел уговорить выпустить его. К счастью, в команде местного сержанта была девушка-капрал, а то мы бы так и застряли там.

Вот бы Бен прекратил так делать. Это страшно, знаешь? Иногда он делает это из-за Айры, но порой просто уходит сам по себе. После случая с тюрьмой я спросил его, почему. Он просто пожал плечами. «Моя вина заставляет меня», – сказал он: «Мой грех. Он говорит мне: «Бен, настало время!» – и я иду. Я не могу спорить с ним». А потом он убил двух кроликов нам на ужин и лису, которую нельзя есть. Гарет теперь шьет мне лисьи перчатки, так что она не пропала впустую.

Ладно, я уже достаточно треплюсь. Мы остановимся в Южном городе на пару недель, и я очень расстроюсь, если меня не будет ждать там целая пачка писем!

Помни, нельзя давать жизни тыкать тебя лицом в грязь!

Твой друг навеки,
Маэс



30 ноября
Дорогой Маэс,

Риза тоже говорит, что будет война. Она должна знать. Ее учитель – бывший военный, и у него до сих пор есть друзья-солдаты. Он говорит, что очень жаль, что Аместрис и Аэруго не смогли договориться, но уж лучше нам драться. Конечно, Риза не говорила этого мистеру Хоукаю. Он считает, что драки бессмысленны: мы просто потеряем кучу солдат, а еще земли и обычных людей, и все то же самое произойдет с Аэруго, и никто не станет счастливее, чем был. Он не согласен с Фюрером и не любит армию.

Помнишь стажерку доктора Беллы? Она уехала и вышла замуж. Прислала фотографию с мужем. У него очень светлые волосы. Надеюсь, доктор Сара будет счастлива. Она очень мне нравилась.

Как думаешь, ты когда-нибудь женишься? Я знаю, что никто из твоих братьев не женат, но у твоего отца была жена, да? Мистер Хоукай говорит, алхимикам нельзя жениться, пока они не начнут свое исследование. Он женился на маме Ризы, когда ему было почти тридцать.

Надеюсь, это письмо дойдет до тебя.

Рой



12 декабря
Дорогой Рой,

Ура! Ты писал мне! Я так рад. Наконец-то могу ответить на все твои письма. Поздравь Ризу с переводом в четвертый класс. Она должна быть очень умной. И я просто шутил про обращение свинца в золото.

Естественно мальчики и девочки разные! Я мог и сам тебе это рассказать! И да, у тебя вырастут волосы подмышками и в других местах. Они перестанут чесаться, когда все вырастут. Во взрослении есть и плюсы. Твои мышцы растут, голос становится глубже, а ты сам – выше. Тебе бы не помешало чуток вырасти.

Не думаю, что когда-нибудь женюсь. Я говорил с папой об этом и спросил его, почему никто из парней не женат. Он засмеялся и сказал, что Бен никогда не интересовался девушками, у Гарета не было шанса поймать себе жену – он был слишком занят, изображая из себя мамочку для всех нас. Тиа не достает очарования, а Айра слишком ленив. А что касается Эли...

Он не договорил, но я знаю, что он собирался сказать. Эли никогда бы не смог жениться только на одной – ему нужен целый гарем жен, как у императора Сина! И как они все поместились бы в повозку?

Хотя сейчас он слишком занят, чтобы думать о женщинах. Стеклодувную мастерскую подрядили делать линзы для винтовок! Оружейники в Южном городе удваивают производство, так что тут все кишит солдатами. Боже, Рой, кажется, и правда будет война.

С любовью,
Маэс



17 декабря
Дорогой Рой,

Я знаю, что писал тебе на днях, и ты наверняка еще не получил то письмо, но я должен был написать тебе это. Ты ни за что не угадаешь, что случилось.

Мы с Айрой были на побережье, покупали соленую рыбу перед выездом. Там стоял стол, вокруг него – трое солдат, и один из них толкал речи. Говорил о сохранности Аместриса и обязанности здоровых защищать слабых и больных. Им потребуются солдаты, когда начнется война, и он сказал, что те, кто приехал сейчас в город, все из Централа. Им плевать на юг и его защиту. Они с друзьями просто пытались рекрутировать местных ребят. Я подумал, что это просто смешно. Разве им не нужны тренированные солдаты из Централа вместо кучи пастухов и бедняков? Но нет, им нужны были местные парни.

И ты не угадаешь. Айра записался! Да-да, наш Айра, не проработавший и дня в своей жизни! Он записался прямо там, а на следующий день пошел в штаб и забрал свою униформу, а затем переехал в армейский барак. После двух месячного обучения станет капралом.

Папа расстроился. Он не хотел, чтобы Айра уезжал, и, наверное, слегка обиделся, что он не спросил сначала. В любом случае, вот такие у меня новости, так что мы наверняка задержимся тут. Тиа думает, что ему удастся отговорить Айру, но я считаю, что он правильно все делает. Если он поможет защитить невинных людей, неужели это хуже, чем быть ленивым подмастерьем? Вот и я так думаю.

Пока!
Маэс



29 декабря
Дорогой Маэс,

Я думаю, Айра все правильно сделал. Учитель Ризы говорит, что солдаты должны подвергаться опасности, нести ранения и даже умирать, чтобы остальные люди оставались в сохранности. Равноценный обмен, понимаешь? Солдаты пострадают, чтобы не пострадали обычные жители.

Конечно, я надеюсь, что Айра не пострадает. Это было бы ужасно. Но я все равно думаю, что он поступил очень смело.

Ты знал, что в армии есть алхимики? Да. Может быть, я тоже пойду в армию однажды – я бы очень помог. Алхимию нужно использовать во благо людям. Учитель всегда так говорит, но никогда ничего не делает сам. Но я сделаю. Я знаю это.

Рой



13 января
Дорогой Рой,

Уже новый год, а я никогда не видел Южный город таким оживленным! Каждый день здесь проезжают поезда со снаряжением – они идут из самого Централа до границы. Это не самая активная война, по словам Айры. Все очень много наблюдают и выжидают. Враги по большей части сидят на своей территории, а мы – на своей, только изредка случаются столкновения. Никого из батальона Айры еще не ранило, но войска дальше на востоке сильно пострадали. Они теперь постоянно ищут новых рекрутов.

Я говорил с папой и Гаретом и думаю, что запишусь сам. Я просто не могу больше жить на краю города и наблюдать, как Бену становится все хуже. Он постоянно пьет теперь, не только, когда уходит. Наверное, ему не слишком-то нравится жить среди такого большого количества людей, но мы не можем уехать, потому что селения на юге теперь все подозрительные из-за войны и солдат повсюду. Да и в любом случае, ремесленник из меня никудышный, а стране нужны хорошие солдаты. Им нужны люди, которые умеют драться, и хотя я никогда не стрелял из ружья, зато хорошо дерусь голыми руками. Из кинжалов Бена тоже вышло бы отличное оружие. Вчера ходил в Восточный штаб – проверить, возьмут ли. Взяли. На следующей неделе мне будет девятнадцать, я высокий и сильный, и подхожу. Учеба начнется в понедельник. Надеюсь, меня занесет в кампанию Айры. Мне будет очень одиноко среди незнакомцев.

Я все еще буду писать тебе, когда смогу, так что не переживай. Только теперь шли письма в Южный штаб. Я приложил карточку с адресом. Местная почта проследит, чтобы они дошли до меня.

Видимо, мы не увидимся с тобой летом.

Твой друг,
Капрал Маэс Хьюз



Рой смотрел на письмо с комком в горле. Маэс пошел в армию? Рой всегда знал, что друг старше него и вырастет быстрее, но теперь он столкнулся с реальностью лицом к лицу. Маэс – солдат, который будет воевать в далекой войне. Рой может никогда больше не увидеть его.

Все, что ему оставалось – попытаться продолжать заниматься своими делами и, затаив дыхание, ждать следующего письма.

Глава 59: Демоны Бенджамина Хьюза

Шли месяцы, и письма от Маэса стали приходить все реже. Он писал каждые две недели, рассказывая о своем обучении на офицера, но как только его отправили в зону боевых действий, письма стали хаотичными. Маэс служил не на фронте, но достаточно близко, чтобы его записи наполнились красочными и смешными описаниями недостатка провизии и полевых лишений. Казалось, что все время его батальон проводил на тренировках и в ожидании: в письмах все больше сквозила скука. Рой думал, что друга достало долгое бездействие, но Маэс никогда не жаловался.

Рой и сам не спешил жаловаться. Его письма оставались как можно более приятными и безобидными. Ни упоминания о тяжелых домашних делах, бессонных ночах над старыми книжками, не имевшими никакого отношения к алхимии, наказаниях за своевольные эксперименты. Зато он хвастался, что научился делать горшки из кучи глины и извлекать соль из растений, и уже может заставить изгородь принимать всякие странные формы.

Иногда Рой писал о школьных успехах Ризы: о синей ленточке за победу в соревновании по истории или о призе за великолепно написанные сочинения. Маэса они никогда особо не интересовали, но Рой все равно продолжал писать. Он гордился подругой вместо мистера Хоукая.

Учитель последнее время вел себя странно: стал раздражителен и вновь принялся запираться в кабинете на долгие часы. В такие дни оттуда можно было слышать странные вздохи и шипение, словно у мистера Хоукая что-то болело. И хотя любопытство пожирало Роя, он даже и не думал о том, чтобы открыть дверь с помощью алхимии. Даже когда нашел пятна крови на изнанке брюк учителя и грязные бинты среди мусора, все равно придержал язык. Ему не доставало смелости спросить, что происходит.

Еженедельные ужины у доктора Беллы служили единственным спасением от душной атмосферы дома. Иногда Рой приходил в школу, якобы чтобы забрать Ризу. На самом деле, он разговаривал с ее учителем. Приятные шутки и жизнерадостное поведение мистера Ранье были словно глоток свежего воздуха по сравнению со строгим и серьезным мистером Хоукаем.

Они говорили о политике и о войне на юге. Когда мистер Ранье понял, что Рою интересен этот конфликт, он принялся вырезать статьи из «Центральной газеты» и «Трибуны южного города». Так Рою удавалось узнавать о последних битвах. Он всегда следил за упоминанием двадцать третьей пехотной роты – там служил Маэс. Пока о ней ничего не говорилось, и письма продолжали приходить, минуя цензуру, Рой знал, что друг в целости и сохранности... и умирает от скуки.

Как раз после одного из таких визитов, в июньскую среду, Рой и Риза повстречали семью Хьюзов на пути в город.

Их повозки казались странно заброшенными. Маленькая была пуста, и на двух меринах, тянувших ее, тоже никого не было. Абсалом сидел один на козлах первой повозки, а Гарет управлял телегой, которую тянули Квойт и Нэнси. Следом за телегой шел привязанный худенький жеребенок, который казался слишком маленьким для путешествий. Тиаф, как и всегда, ехал верхом на пони – на нем тоже сказались годы. Его шаг был не так высок, да и имя – Донтлесс, неустрашимый – уже не так соответствовало ему. В конце процессии плелась старая добрая Дот, тяжело склонив голову. На ее спине сидел Бен. Он ссутулился в седле, держась за луку вместо поводьев, и позволял кобыле брести, как ей угодно.

Завидев Роя и Ризу на дороге впереди, Абсалом придержал коней.

— Тпру, мальчики! — сказал он одновременно и сыновьям, и лошадям.
Повозки остановились, и Абсалом вынул трубку изо рта и приподнял шляпу.

— Мисс Хоукай, — улыбнулся он Ризе. — Рой!

— Добро пожаловать обратно, сэр! — радостно откликнулся он, окидывая взглядом маленькую процессию. — А где Эли?

Тиаф рассмеялся, закинув голову назад.

— Ты знаешь, нам задавали этот вопрос в каждом городе, но я впервые слышу его от парня.

Гарет грустно засмеялся, а Абсалом ухмыльнулся. Рой подождал немного, неуверенный, что должно случиться. А потом понял, что никакого насмешливого ответа от любвеобильного цыгана не последует.

— Он остался в Южном городе, — сказал Абсалом. — У его гильдии сейчас работы навалом, начиная с линз для оружейников и заканчивая очками для артиллеристов.

Риза, которой быстро наскучил этот разговор, прошла мимо повозок и улыбнулась своему другу.

— Бен? Рада тебя видеть.

Бен поднял голову, чтобы взглянуть на нее тусклыми глазами, под которыми залегли тени. Он стал еще худее, чем был в прошлом году, и давно не брился. Очки его запачкались, а грязные волосы слиплись и поседели на висках. Рой вдруг понял, что Бен выглядит старым.

— Риза, — сказал Бенджамин даже монотоннее, чем обычно. — Как ты?

— Хорошо.

Риза и сама смотрела на него так, словно едва могла поверить своим глазам. Она коснулась его ноги.

— Ты в порядке?

Бен только моргнул в ответ. Гарет тревожно глянул на Тиафа, а тот подвел пони поближе и нагнулся, чтобы аккуратно отвести Ризу прочь. Это был достаточно впечатляющий трюк для наездника, но Рой был слишком занят, чтобы оценить его.

— Он в порядке, — сказал Тиаф, ободряюще улыбаясь Ризе. — Просто устал. Мы весь день провели в пути.

— Ой, — она косо глянула на Бена. — Можно я завтра приду вас навестить?

Гарет издал какой-то странный звук, а Тиа улыбнулся.

— Конечно. Бен обожает тебя, ты его самая любимая девочка! Да, Бен?

Тот медленно кивнул, а потом вновь поник, тяжело опустив голову. Рой вопросительно глянул на Абсалома, незаметно качнувшего головой.

— Маэс говорил, он отправлял тебе письма для нас? — спросил он, явно пытаясь сменить тему разговора.

— Да.

Рой взял подругу за руку и отошел к краю дороги.

— Мне сбегать за ними?

Абсалом покачал головой.

— Почему бы тебе не принести их в лагерь завтра? Мы будем польщены, если вы двое поужинаете с нами.

— Спасибо! Нам нужно будет спросить мистера Хоукая, но я думаю, что ему все равно.

— Буду с нетерпением ждать вас тогда.

Абсалом добро улыбнулся Ризе.

— Приятного вам дня, мисс Хоукай. Н-но!

Повозки тронулись с места, и два всадника пошли за ними. Тиаф ехал как можно ближе к Дот – и хорошо, потому что Бен покачнулся в седле, и Тиа пришлось схватить брата за локоть, чтобы удержать на месте.

Рой отвернулся, чувствуя себя не в своей тарелке. Что бы ни случилось с Беном, это явно расстроило Маэса. И хотя старший из братьев Хьюзов всегда был мрачным и тихим, сейчас он выглядел совсем разбитым. Надеясь, что Риза ничего не заметила, Рой повел ее к дому.



Риза наблюдала за Беном, который взял обжигающий чай из рук Гарета. Рой сидел на подножке повозки и смотрел, как Тиаф строгал ручку на крышке для кастрюли. Мистер Хьюз отошел с письмами Маэса ближе к деревьям, где мог прочитать их в одиночестве.

Бен отпил чая и дождался, когда Гарет вновь вернется к огню. Вылив полкружки в траву, он достал оловянную фляжку из внутреннего кармана куртки и долил ее прозрачное содержимое в чай. Они тут же перемешались, не оставив и следа.

— Что это? — тихо спросила Риза, прекрасно понимая, что ее флегматичному другу не хочется, чтобы его действия заметили другие.

— Жидкая смелость, — мрачно пробормотал Бен, делая большой глоток. Поморщившись, он потер глаза рукой и нетвердо взглянул на нее сквозь грязные очки. — Приятно вновь тебя увидеть. Твой папа хорошо с тобой обращается?

Риза не знала, что ответить. Ей не всегда нравилось, как папа вел себя с ней, и она не любила все те злые слова, что звучали из его уст, но понимала их. Папе не нравилось, какой она выросла, и поэтому он не мог ее любить.

— Папа очень занят.

Бен печально кивнул.

— Наверняка. — Он ласково погладил ее по волосам слегка дрожащей рукой. — Я соскучился. А как школа? Ты стараешься?

— Да! — воспряла духом Риза. Школа была тем единственным местом, где она чувствовала себя нормальной и даже ценной. — Я учу геометрию. Это как математика, только с фигурами.

— Ты умная девочка. Я принес тебе кое-что.

Он вынул неумело завернутый в коричневую бумагу предмет из корзины рядом с ящиком с посудой. Расправив погнувшийся угол, Бен передал сверток улыбнувшейся Ризе.

— Это мне? — удивилась она.

Он кивнул.

— Я увидел ее в Южном городе, и она напомнила мне о тебе.

Риза аккуратно развернула подарок. Внутри оказалась книга – старая, тяжелая и красивая. Риза повертела ее в руках и провела пальцем по золотому тиснению на корешке. «Лучший солдат Никто», написанная Каррер Белл.

— Спасибо.

— Вот.

Бен бережно открыл книгу и перевернул кальку, под которой оказалась первая глянцевая страница. На ней был раскрашенная гравюра, изображавшая девочку с откинутыми назад золотыми волосами. Она сидела под деревом с полным передником румяных яблок, одно из которых держала в вытянутой руке. Девочка предлагала его лоснящемуся черному жеребцу и улыбалась. Риза провела рукой по шелковистой бумаге, пораженная красотой иллюстрации.

Бен глотнул еще своего чудодейственного чая.

— Я подумал, может, ты согласишься почитать мне.

Риза уже не должна была удивляться, но все равно удивилась – и ощутила благодарность. Она знала, что Бен не слишком хорошо умел читать, и ей уже приходилось читать ему в прошлом, но все равно было приятно, когда ее просили сделать что-то, что не мог сделать взрослый. Давало почувствовать себя не такой никчемной.

Риза перевернула страницу.

— Глава первая, — прочитала она. — В которой я больше не ребенок. Хотя первые десять лет моей жизни прошло достаточно обычно, следует кратко рассказать о них, чтобы читатель знал все предпосылки последующих событий. Я, Холли Энн Зарубин, родилась по соседству с М. в семье богатого торговца шерстью и его второй жены. Вырастили меня согласно обычаям...

Не переставая читать, Риза лишь краем глаза заметила, как Гарет, Тиаф и Рой переместились ближе к ней, чтобы тоже послушать. Гарет задумчиво тер подбородок.

— Жаль, что мы не можем остаться тут на целый год, — пробормотал он. — Давненько я не видел его таким нормальным.

Рой ничего не ответил, хотя выглядел так, словно хотел что-то добавить.



Это случилось в третью и последнюю неделю, когда Хьюзы оставались в городе. Рой видел, что Абсалом, Гарет и Тиа предчувствовали это, но ожидали, что все произойдет раньше. Что бы ни лежало тяжелым грузом у Бена на плечах, присутствие Ризы явно помогало ему с этим справляться. Каждый день они садились вдвоем, и она читала ему из готической новеллы с необычным военным сюжетом. Бен, видимо, выбрал эту книгу из-за картинок, но оказалось, что у нее интересная история – насколько мог судить сам Рой, слышавший пару отрывков. Каррер Белл, кто бы он ни был, талантливо писал.

Рой пытался выпытать у Хьюзов, что же случилось с Беном, но безуспешно. Гарет только сжимал зубы и печально качал головой, выглядя при этом как-то виновато. Тиа всего лишь заметил, что Бен много пьет последнее время. Рой никак не мог понять этого. Городские пьяницы были людьми развеселыми и сентиментальными, они пели непристойные песни и рассказывали анекдоты. Тихая печаль Бена совсем на них не походила.

Все случилось вечером во вторник. Мистер Ранье пригласил их с Ризой поужинать к себе, чтобы заодно отдать ей книгу о знаменитых битвах, а ему – новости о нынешней войне. Риза читала, сидя на кровати, а Рой и мистер Ранье разговаривали за столом. Вдруг с улицы донесся какой-то шум. Он проник в душную комнату через открытое окно.

— Спокойно, мистер! Положи их, ну... — раздался чей-то громкий голос.

Послышалась яростная ругань, и мусорные ящики попадали и покатились к стене с характерным звуком. Перепуганная Риза отвлеклась от книги, а Рой вопросительно посмотрел на мистера Ранье. Тот вытянулся в струнку на своем стуле, его взгляд стал тревожным и внимательным, словно у зверя на охоте. Так выглядели готовые ко всему солдаты, и Рой никогда прежде не видел ничего подобного, и его странным образом пугала такая перемена.

Сердитый незнакомец бормотал что-то неразборчивое. Другой голос прервал его:

— Извиняюсь, но нет. Вы и так выпили достаточно. А теперь идите домой и проспитесь.

— Бдь ты проклят, шо з-место у тебя? — рьяно ответил пьяница. — У мня есть деньги, или они ндостатчно хороши для тебя?

Риза вскочила с кровати, выронив книгу.

— Это же Бен!

Мистер Ранье вопросительно глянул сначала на нее, а затем на Роя.

— Бен Хьюз, — сказал тот. — Сын цыгана-ремесленника. Друг Ризы.

Риза была уже на полпути на улицу, но мистер Ранье вскочил и остановил ее.

— Подождите тут, — твердо сказал он. — Я выйду посмотреть, что там происходит.

С улицы донесся грохот и еще одно проклятье. Открыв дверь, мистер Ранье сбежал вниз по лестнице. Рой глянул на подругу, беспомощно стоявшую посреди комнаты, и поспешил следом.

На улице двое мужчин – Рой узнал в них жителей Хамнера – обороняясь, ходили по туда-сюда с поднятыми руками. Они явно пытались казаться безобидными, но их движения скорее наводили на мысли о котах, загоняющих крысу в угол. Лицом к ним стоял то и дело пошатывающийся Бен. В левой руке он держал охотничий нож, а в правой – один из метательных кинжалов.

— Давай-ка, мистер, положи их на землю, — повторил один из незнакомцев.

Мистер Ранье уже стоял на улице, метрах в пяти позади Бенджамина.

— Пропади вы пропадом, черти проклятые! — взревел Бен.

Спускавшемуся по лестнице Рою было видно, как тот плакал в свете газовых ламп. Бен выглядел даже хуже, чем когда-либо: серый как пепел и измученный, с диким отчаянием в глазах.

— Слушай, я все понимаю, ну? Тебе нужно просто пойти домой и проспаться...

— Ничего вы не понимаете! Никто из вас! — Бен едва ли не всхлипнул. — Это я убил ее!

— Успокойся, ну. Ты никого не убивал.

— Это я, я убил ее! Вспорол ей брюхо, словно дикой свинье – вжик! — он так резко шевельнул левой рукой, что лезвие кинжала смазалось в неясные очертания. — Было столько крови... Кровь везде...

Рой с ужасом осознал, о чем говорит Бен. Маэс рассказывал ему эту историю не менее дюжины раз: как он застрял и отказывался рождаться (эта картинка заиграла новыми красками после книжки мистера Хоукая о человеческом теле), и как его мать истекла кровью до смерти, пытаясь родить его, и как Бен разрезал ей живот, чтобы достать Маэса.

Незнакомцы явно понятия не имели, о чем говорил Бенджамин. Они обменялись раздраженно-тревожными взглядами.

— Просто успокойся. Тебе нужно...

— Это я убил ее!

Крик разрезал вечерний воздух со всей жестокостью двадцатилетнего отчаяния. Сердце Роя застучало в горле, когда он соскочил с лестницы на землю, так и держась трясущимися руками за перила.

— Неправда! — не выдержал Рой. — Ты не убивал ее, ты спас Маэсу жизнь.

Бен резко развернулся, и прежде чем кто-то успел хоть что-то сделать, выкинул правую руку вперед. Рой заметил движение и знал, что случится. Как и учил его Абсалом, он бросился на землю, приняв удар на бедро. Прежде чем он успел коснуться земли, метательный кинжал вонзился в стену нотариальной конторы – прямо там, где секунду назад стоял Рой.

Повисла ошеломленная тишина, которая, казалось, длилась вечность – хотя на деле не прошло и пары секунд. Потом мистер Ранье бросился вперед, протягивая руку к охотничьему ножу Бена.

Рой вскочил на ноги, с ужасом наблюдая, как у учителя Ризы не получилось схватить Бена за запястье. Тот отшатнулся назад и принялся размахивать ножом.

— Неправда! — Бен уставился на Роя глазами, полными печали. — Я убил ее!

— Нет, — тихо ответил он, качая головой. Рой не боялся. Ему хотелось плакать. — Нет, она истекла кровью, потому что не могла родить.

Зеленые глаза Бена странно заблестели, и он медленно покачал головой.

— Нет... — шагнув вперед, шепнул Бен. — Нет. Папа подумал так. И Гарет. Они не могли нащупать его на шее. И на руке на могли.

— Нащупать что?

Было страшно смотреть на восторженный ужас на изможденном лице Бена.

— Пульс. Они не могли нащупать его.

— Потому что она умерла, — твердо сказал мистер Ранье, вытягивая руку. — Отдайте мне нож, сэр. Все будет хорошо.

— Нет.

Бен даже не взглянул на него – смотрел прямо на Роя неожиданно ясными глазами.

— Я нащупал его. В ее ноге. Я нащупал, но все равно вспорол ее. Как свинью. Как рыбу.

Он махнул ножом, на этот раз специально медленно, выверено. Роя едва не стошнило.

— Нет, — он едва мог говорить. — Тебе просто померещилось. Она умерла.

— Нет-нет-нет. Она умирала, но еще не умерла. Не совсем. Я сказал им, что она умерла. Я сказал это, а потом убил ее. Никто не знает. Ни папа. Ни Гарет. Ни Маэс. Айра. Айра знает. Он видел. Дети всегда видят правду.

— Т-так было нужно! — выдавил Рой.

Мистер Ранье потихоньку пробирался за Бена, чтобы было больше шансов вырвать у того нож. Рой поймал его взгляд и понял, что от него требуется. Нужно заговорить Бену зубы. Отвлечь.

— Если бы ты не разрезал, она бы все равно умерла, и Маэс бы умер тоже.

Одна эта мысль заставила его глаза защипать от слез. Он знал, что это плохо, но радовался, что Бен сделал то, что сделал. Иначе Маэс бы умер, так и не родившись, и они бы никогда не познакомились, не подружились, и Рой так бы и не узнал, что это такое – веселиться...

Бен на мгновение уставился на него, и Рой на секунду понадеялся, что его слова прошли сквозь пелену алкоголя и отчаяния. А потом Бен так яростно замотал головой, что его волосы взлетели в воздух.

— Нет! Я убил ее, черт подери! Это я убил ее!

И кинулся вперед, поднимая нож для удара. В самый последний момент мистер Ранье все-таки поймал его запястье. Бен вскрикнул – и от кипящей ярости, и от неожиданности, и попытался отбиться. Вывернувшись так, что они оказались лицом к лицу с мистером Ранье, он потянулся рукой к его глазам. Тот пригнулся, но не смог удержать хватку. Бен вырвался на свободу и попытался ударить противника ножом. Если бы учитель Ризы не потерял свою правую руку на далеком поле боя, сталь рассекла бы ее до кости. А так – разрезала жилет и едва задела рубашку. Мистер Ранье с кошачьей ловкостью увернулся, и пошатнувшийся Бен едва не упал вперед.

Двое незнакомцев безмолвно наблюдали за развернувшимся боем. Рой понимал их чувства – он и сам не мог пошевелиться. Даже вздохнуть или заговорить не мог. Так и стоял, глядя, как Бен и мистер Ранье кружили, словно волки, дерущиеся за лидерство.

Бен сделал выпад, но мистер Ранье был слишком быстр. Отсутствие одной руки мешало ему остановить Бенджамина, но он развернулся, упав на колено и подсекая противника свободной ногой. Тот упал, и мистер Ранье мгновенно оказался у него на груди, придавливая щиколотками ноги. Вырвав нож из рук Бена, он отбросил его в сторону.

— Рой, хватай его за руку! — крикнул мистер Ранье, одной рукой придавливая правое запястье Бена к земле.

Рой, внезапно вновь обретший способность шевелиться, поспешил выполнить приказ.

Пару мгновений Бен еще метался, переводя взгляд с одного лица на другое. Потом его взгляд встретился с глазами Роя, и повисла страшная тишина. Злость сошла с его лица, оставив только ясный испуг.

— Маэс... — выдавил Бен. — Я спас его?

Рой решительно кивнул.

— Он бы умер, если бы ты не сделал этого.

К его ужасу, Бен начал всхлипывать, пытаясь свернуться калачиком, несмотря на придавливающие его к земле тела. Его прошило судорогой, а из глаз ручьями потекли слезы. Это было еще страшнее, чем ярость, страшнее, чем ужасное откровение. Рой никогда не боялся так сильно.

— Вы двое – сходите за доктором.

Мистер Ранье глянул на бармена и его друга.

— Бегом!

Раздались звуки удаляющихся шагов. Бен словно не слышал их: он потерялся в собственном горе, полностью отдавшись во власть своих тайных демонов. Не в силах больше смотреть на него, Рой отвернулся.

Только тогда он увидел Ризу, стоявшую в светлом ореоле открытой двери наверху лестницы. Подруга была белая как полотно и прикрывала рот ладошкой, глядя на них расширившимися от ужаса глазами.

Глава 60: Самооценка

Риза отказывалась об этом разговаривать. Рой пытался вновь и вновь, говоря, что Бен сохранил жизнь Маэсу. Мистер Ранье тоже пробовал: объяснял, что алкоголь делает людей другими, так что они говорят и совершают вещи, о которых в трезвом виде даже и не подумали бы. Доктор Белла провела с ней пару бесед о тоске и болезни. Даже мистер Хьюз попробовал – пришел за ней после школы на следующий день и повел ее за руку по красивой улице с кустами сирени и роз, рассказывая о том, что мама Бена умерла много лет назад. И что он все еще переживает по этому поводу, потому что ему пришлось разрезать ей живот, чтобы спасти малыша. Это все было неважно. Риза не хотела об этом разговаривать.

В среду она не могла вынести даже мысли о том, чтобы увидеть его, но в четверг все-таки пошла в лагерь цыган. Бен сидел рядом с костром, завернутый в плед. У него были впавшие глаза и серая кожа, и он сильно дрожал. Гарет сидел неподалеку, сшивая два куска кожи и внимательно следя за братом. Риза чуть помедлила, но он ободряюще кивнул ей.

— Б-бен?

Казалось, он ее не услышал.

— Бен? — вновь попробовала Риза.

На этот раз Бен с трудом, но все-таки нашел ее лицо пустыми глазами.

— Риза, — пробормотал он. Его губы были сухими и потрескавшимися, а его щеки вдруг покраснели от стыда. — Я не хочу, чтобы ты приходила сюда. Нам не стоит больше видеться. Я...

Она приложила ладонь к его липкой щеке.

— Тебе грустно. Тебе грустно и плохо, и тот напиток только делает все хуже.

Бен фыркнул и отвернулся.

— И ты? — тихо проворчал он, скрывая боль за раздражением.

Риза не поняла, что друг имел в виду. Она всего лишь хотела дать ему знать, что ей не все равно, и что они все равно останутся друзьями после случившегося. Даже несмотря на то, что Бен мог серьезно ранить Роя. Риза присела рядом, прижавшись к нему плечом.

— Это больно. Когда мама мертва. Моя тоже умерла.

Гарет постарался подавить болезненный вздох и взял себя в руки. Наверное, это была тема, которую никто не хотел поднимать рядом с Беном.

Он уставился на нее, и на мгновение в его зеленых глазах блеснуло нечто страшное. В них плескалась ненасытная боль и глубокая, жестокая ярость, которая вот-вот грозила выйти наружу и захватить Ризу...

Бен грустно улыбнулся.

— Да, — тихо сказал он. — Она мертва, да?

— Уже четыре года, — пробормотала Риза, кивнув.

Она нечасто говорила о маме – это было слишком больно. Но хотя Ризе и было всего девять, она понимала, что другу сейчас плохо и нужно что-то сделать – что угодно, лишь бы облегчить его боль, даже если для этого придется разделить ее.

Бен странно, полузадушено вздохнул и вытянул ноги, раскрывая руки, так что плед разошелся в стороны, словно шторы.

— Сюда.

Риза села ему на колени, словно она была младше, чем на самом деле. Кокон из пледа закрылся, и Бен прижал ее к себе, положив щеку на макушку.

— Ты все равно волнуешься за меня? — хрипло прошептал он. — Несмотря на то, что знаешь, что я сделал.

— Тебе нужно было сделать это. Ты спас Маэса, — припомнила Риза тысячу раз повторенные слова Роя. Но было кое-что еще – кое-что, что друг не сказал. Кое-что, чего он, наверное, и сам не знал. — Ты спас Маэса, а он – Роя, а Рой заботится обо мне. Если бы ты не сделал этого, то некому было бы заботиться обо мне.

Бен чуть отстранился, заглядывая ей в глаза.

— Я никогда не думал об этом... Я...

Он вдруг тихо расплакался, прижав ее к себе и качаясь взад-вперед. Риза положила голову ему на плечо. Так они и сидели, когда за ней пришел Рой.

Риза с неохотой покинула Бена, и Гарет принялся терпеливо упрашивать его прилечь в повозке, а она знала – другу сейчас нужен отдых. Риза решила, что навестит его завтра, а потом послезавтра и послепослезавтра, пока Бен окончательно не придет в себя после горького вечера. Но не получилось.

В пятницу грустный и почему-то виноватый Рой пришел за ней после школы. По городу распространились слухи об эскападе Бена – и особенно про его ножи. Капрал Селкирк предупредил цыган, что им лучше поскорее убраться из города, и как объяснил Рой – это была угроза арестовать Бена, если Хьюзы не уедут. Так что пока Риза чертила конус с помощью циркуля и транспортира, ее друг тихо ушел прочь. Она не знала, что именно чувствует по этому поводу.

Иногда Риза казалось себе старой, глядя на беспечных и счастливых Элейн, Норму и Сьюзан. Даже Фрэн и другие старшеклассницы выглядели довольными жизнью, но только не Риза. Порой она даже не могла вспомнить, каково это – радоваться. Просто шла в школу, старалась делать все уроки на отлично – не знала, как по-другому – и возвращалась домой, где помогала Рою с домашними делами и шла спать, чтобы как следует выспаться, а следующим утром вставала, и весь цикл повторялся вновь.

Так летели месяцы.



Мордред сидел на стуле, глядя на ноги и чувствуя себя не очень хорошо.

Когда эта идея впервые пришла ему в голову, он отбросил ее, как абсурдную. Во-первых, это будет невероятно сложная задача. Во-вторых, он в этом не смыслил. В-третьих, никто из алхимиков не делал ничего подобного прежде.

Последняя мысль витала на краю его сознания, пока Мордред не уверился, что именно поэтому ему и стоит решиться на это. Он всегда боролся с предрассудками: с помощью алхимии – против банального уклада жизни родного городка, с помощью своего грандиозного исследования – против традиций алхимии. Так почему останавливаться теперь?

К тому же, только так его исследование будет в целости и сохранности. Мордред не мог доверить его книгам или памятникам, или другим принятым методам сокрытия алхимических формул. Его огненная алхимия была смертельной, слишком мощной, чтобы потерять её или допустить злоупотребление ею. Он даже не знал, что было бы хуже: потерять работу всей жизни или знать, что она попала в плохие руки и стала инструментом зла. В любом случае, ее надо защитить. Шифр был хорош. Хорош? Он был великолепен. Но шифры по самой своей натуре могли – должны быть дешифруемы. Единственный способ убедиться, что исследование будет в безопасности, переживет его самого и однажды достанется достойному преемнику – это доверить его кому-то. В мире остался лишь один человек, которому Мордред мог доверять.

Это был идеальный план. На спине исследование будет скрыто от ее глаз, так что Риза никогда не сможет дешифровать его сама. Мордред знал, что дочь достаточно умна для этого. Даже если она и ничего не понимает в алхимии, однажды разгадка все равно могла прийти ей в голову, а ему этого не хотелось. Это была бы слишком тяжкая ноша для ее хрупких плеч. Не будет видеть – не станет понимать. На ее спине исследование всегда будет скрыто от чужих глаз, если Риза сама не решит показать его, а она была умной девочкой. Ее можно научить. Он смог бы научить ее, какой именно человек, какой алхимик, достоин этой тайны.

Главное – время. Мордред знал, что ему недолго осталось. Он устал и был истощен, и кашель вернулся. С той ветрянки, которой Мордред заразился от дочери, в свою очередь подцепившей заразу в жуткой школе, он болел еще семь раз. Что-то смутно подсказывало ему, что повторяющиеся инфекции потихоньку отъедали его мягкие, чувствительные ткани легких, делая выздоровление сложнее с каждым разом, а сухой кашель – дольше. Один раз Мордред даже сходил к Белле – нет, к доктору Грейсон – и спросил ее совета. Это было невозможно. Всю жизнь она оставалась его неизменной, преданной подругой, несмотря на плохое обращение и многие разы, когда он пренебрегал ее нуждами и чувствами из-за своих. Но она, наконец, порвала с ним, и ему не хотелось подвергать ее пытке собственного нежеланного присутствия.

Да и в любом случае, доктор Грейсон мало что могла сделать. Все более тяжкие болезни продолжат приходить, пока в один день его не вынесут ногами вперед, а до тех пор нужно закончить работу. Сложность состояла в том, что татуирование – сложный и деликатный процесс, и Мордреду не хватало умения, чтобы сделать все правильно. Он вновь вернулся взглядом к своим ногам.

Штаны валялись на другом конце комнаты, потому что он вновь пытался тренироваться. Инструмент для татуажа был абсурдно простым: обычная иголка для шитья, замотанная в чернильную нить. Татуировками по большей части развлекались преступники и осужденные, и таким методом как раз пользовались в аместрийских тюрьмах, если верить книжкам, которые ему удалось раздобыть. Это был невероятно медленный процесс: прошивать кожу вновь и вновь, оставляя чернильный след. Небрежные результаты попыток испещряли его бедра. Многие стекли, некоторые загноились, а некоторые начинали медленно сходить на нет. Это было непозволительно.

Одна из книг упоминала древнее синское искусство, называемое «ирезуми»: родовую технику, которая позволяла делать великолепные, замысловатые татуировки благородных цветов – и они совершенно не тускнели со временем. Если бы только Мордреду удалось раскрыть секреты этих мастеров... Но это было возможно только в Сине.

Идея пришла в голову внезапно. На восточной границе Аместриса располагались поселения, куда стекались синские эмигранты. Белла называла их «перевалочными пунктами». Если где в Аместрисе и можно найти мастера ирезуми, так это там. Где-то между тем моментом, когда он разделся, и когда с отвращением отбросил заляпанную чернилами иглу, Мордред решил, что совершит паломничество на восток. Рою было уже четырнадцать – этого достаточно, чтобы остаться главным на какое-то время. Уже пришла оттепель, и как Мордред решил отправиться в путь, как только по дорогам вновь можно будет ездить.

Конечным пунктом путешествия естественно стала единственная община, о которой он слышал: Гришмор – городок, где некогда жили родители Роя.



— Он просто оставил вас? — недоверчиво спросила доктор Белла, едва не выронив сковороду с картофельными лепешками при развороте.

Риза закусила губу и опустила взгляд, но Рой кивнул.

— Это очень важно, — сказал он. — Учитель сказал, что это что-то для исследования. Он вернется.

— Одно и то же... — доктор Белла неодобрительно нахмурилась. — Останетесь здесь, пока он не вернется. После ужина все вместе прогуляемся до вашего дома, чтобы взять все необходимое.

— Мистеру Хоукаю это не понравится, — с сомнением заметил Рой. — Кроме того, я достаточно взрослый, чтобы обо всем позаботиться самостоятельно.

Это были слова самого мистера Хоукая, и Рой находил их странным образом надоевшими. Иногда он чувствовал себя так, словно действительно занимался всеми делами по дому, и неважно, был ли рядом учитель, который ни разу даже «спасибо» не сказал за тяжкую работу.

Доктор Белла задумчиво посмотрела на него.

— Тебе действительно четырнадцать, — как-то печально сказала она.

— Я мог бы поступить в военную академию, если бы у меня было разрешение родителей.

Такую фразу обронил мистер Ранье в День рождения Роя. Его странным образом успокаивало это знание, даже несмотря на то, что записаться, как Маэс, он сможет только через два года. Но по крайней мере, ему теперь достаточно лет, чтобы начать обучение на офицера, если захочет. Рой думал, что если и присоединится к армии, то только в качестве государственного алхимика, но осознание, что существует и другой путь, заставляло его чувствовать себя увереннее.

Однако доктору Белле это не очень понравилось.

— Ты же не хочешь этого, да, Рой? Не так скоро.

— Нет... — ответил он, слегка озадаченный ее тоном. — Я просто имел в виду, что могу.

— Вот и хорошо, — доктор Белла выглядела приободрившейся.

Она разложила лепешки по тарелкам и убрала тканевую крышку с банкой консервированных томатов для Ризы.

— Кроме того, — пробормотал Рой, потянувшись за сметаной, — у меня нет родителей, которые подписали бы разрешение.

Доктор Белла взглянула на него с грустью в глазах, и он почувствовал себя как-то неуютно. Никогда прежде Рой не озвучивал своих чувств по этому поводу.

— Родители не... — доктор Белла замолкла, обдумывая свои слова. — То, что у тебя нет родителей, не делает тебе менее ценным.

Он уставился на свой ужин, ковыряя ложкой кусок жареного мяса. Рой никогда не позволил бы себе возразить ей, но они оба знали, что это неправда. Сироты ни во что не ставились. Единственное, кем он был – это учеником мистера Хоукая, и даже это всего лишь жест доброй воли – Рой не платил за обучение, за одежду на теле или еду в животе. Одной этой мысли было достаточно, чтобы мгновенно порушить всю заработанную с таким трудом самооценку, взращенную за последние годы доктором Беллой и мистером Ранье, успехами в алхимии и, главное, Маэсом.

Словно почувствовав, что его самомнение внезапно пошатнулось, доктор Белла улыбнулась.

— Посмотри только, как ты отлично заботишься о Ризе! Я не знаю ни одного старшего брата, который смог бы позаботиться о ней лучше. На самом деле, немногие взрослые смогли бы. Я очень горжусь тобой.

Простая, честная похвала была словно осенний дождь, пролившийся на иссушенную землю: истосковавшийся по одобрению Рой впитал ее, но бесследно – снаружи осталась все такая же треснутая и выжженная поверхность.

— Откуда я? — спросил он, не в силах удержаться.

— Ты родился в Юсвелле, но, насколько мне известно, вырос в маленьком городке под названием Гришмор. Твои родители умерли во время пожара в доме.

Рой вздрогнул.

— Я помню, — пробормотал он. — Пожар, в смысле. Но я не помню их. Кто я?

— Рой Мустанг, конечно.

— Нет, кто я? — повторил Рой. Он не мог вложить в слова весь смысл этого момента одинокой неуверенности. — Как я могу знать, кто я, если я не знаю, кем были мои родители?

— Наши родители не определяют нас. Их действия и выбор не делают нас нами – мы сами должны решить, кто мы есть. Неважно, откуда человек пришел. Важно лишь то, что он делает.

Рой хотел поверить ей, но не мог. Он закусил губу и попытался улыбнуться – безуспешно.

— Кем бы ни были твои родители, я знаю, что они ужасно гордились бы тем, кем ты стал. Точно так же, как гордимся мы с твоим учителем.

На этот раз полуулыбка Роя была вполне искренней. Мистер Хоукай гордился им?

— А моя мама гордилась бы мной? — едва слышно прошептала Риза.

— Конечно, гордилась бы, — без раздумий ответил Рой.

— Да, — согласилась доктор Белла. — Ты красивая девочка, и одна из самых умных, кого я знаю.

Рой ощутил укол зависти. Доктор Белла никогда не видела, как он решает сложные химические уравнения так быстро, что бумага рвалась под кончиком ручки. Но, конечно, это была очень специфическая работа; когда дело доходило до чтения и письма, Рой понимал, что остался далеко позади. Риза, с ее умениями, могла делать что угодно, тогда как он никогда не сможет заниматься чем-либо, кроме алхимии.

Наверное, доктор Белла почувствовала, что все ее попытки взбодрить Роя и Ризу прошли даром, и она поднялась с места, даже не притронувшись к ужину.

— Кстати, о родителях, — радостно сказала она, словно все, что ей удалось уловить из разговора – это всего лишь безобидное слово, — как вы думаете, у кого родился малыш?

Ни Рой, ни Риза угадать не смогли. Доктор Белла вынула конверт из-под стойки для специй и склонилась, чтобы показать им фотографии, приложенные к письму.

— Доктор Сара! — радостно воскликнул Рой.

На первой фотографии было двое: улыбающаяся стажерка доктора Беллы и ее блондинистый муж. В руках доктор Сара держала запеленатого в белую льняную ткань младенца. Новоиспеченная мама выглядела невероятно счастливой.

— Именно. Аккуратнее, не смажь ее. У них девочка.

— А как ее зовут? — спросила Риза, завороженная фотографией.

— Уэнди, — ответила доктор Белла и нахмурилась. — Нет, не то, — она глянула на письмо: — Уинри. Три килограмма шестьсот восемьдесят грамм.

Она показала следующую фотографию, на которой двое малышей лежали рядом на овечьем покрывале. Пухлощекая маленькая Уинри била ножкой по воздуху, зажав кулачком нос лежащего рядом младенца – он казался меньше, но чуть старше. И очень забавно хмурился, недовольный таким обращением. На голове Уинри почти не было волос, а вот у ее друга уже проглядывали золотистые локоны, один из которых по-бунтарски, словно антенна, смотрел вверх.

— Кто это, — спросил Рой, указывая на него.

— Сын соседей. Судя по всему, у маленькой Уинри неслабый захват.

Рой засмеялся, расслабившись. Фотографии сделали свое дело, и вскоре они втроем с Ризой и доктором Беллой мирно ужинали. Покончив с едой, они переместились на второй этаж: доктор Белла, обняв Ризу, устроилась на диване, и та читала ей пассаж из новой книги ее теперь любимого писателя – Каррер Белл. Рой, хронически усталый от недостатка сна, приютился на кресле и позволил мыслям улететь далеко-далеко.

Глава 61: Великое искусство

Первой остановкой на пути Мордреда стал Восточный город. Там он заглянул в офис барристера, занимающегося его инвестициями. Ему нужно было забрать сохраненные на следующую четверть квартала деньги – Мордред, может, и не слыл человеком светским, но на недостаток ума точно не жаловался. Ремесленники никогда не раскрывают свои секреты так просто: если он хочет научиться тому, как вытатуировать алхимическую формулу на спине юной девушки, придется заплатить. Его безуспешные попытки и тренировки на собственной коже это доказали.

Однако забрать деньги оказалось не так просто. Барристер – полный, веселый человечек, от которого пахло темным пивом и охотничьими сосисками – попытался все объяснить. Оказалось (Мордред слышал об этом впервые), что большая часть его капитала была вложена в южную шерсть. С началом войны против Аэруго стало неизвестно, каким будет доход от инвестиций в следующие несколько месяцев. Так что Компания – под этим словом барристер подразумевал себя и кривоногого клерка – не могла отдать больше двадцати тысяч сен.

Мордред, не уверенный, что будет достаточно суммы вдвое больше названной, попытался поспорить. Военные униформы делались из этой самой шерсти, а во время войны они шли в расход так же, как и прочая амуниция. Следовательно, спрос будет расти. К тому же, если конфликт приведет к потере стад, снабжение сократится. А это значит, что цены на шерсть взлетят, не так ли? Но нет, оказалось, что его деньги были не просто вложены в шерсть – они были вложены в овец. И никто не мог гарантировать, что доход вообще будет.

В конце концов, после долгой дискуссии, они договорились. У Мордреда в запасе было три месяца, чтобы отплатить долг: если деньги не пригодятся, их можно просто вернуть на пути домой. Все, что не будет потрачено, следовало пустить на откуп заема, и если барристеру придется, то он придет за деньгами сам. Так, с шестьюстами тысячами сен – тремя четвертями тщательно охраняемого наследства – в неприметном чемоданчике, Мордред вновь сел на поезд, направлявшийся на восток.

По приезду в Гришмор (пришлось ехать на телеге, потому что железные дороги не шли так далеко) он привлек немало внимания. Чужаки – особенно светловолосые – нечасто бывали в этой далекой деревеньке. Конечно, тут жило несколько коренных аместрийцев, но основную часть населения составляли синцы и метисы со странным смешением черт обеих наций.

Деревенька была перенаселена; из каждого угла веяло нищетой. Бомжи в лохмотьях жевали неочищенные глиняные трубки и шатались по улицам. Изможденная, отчаявшаяся женщина, приехавшая на запад в поисках лучшей жизни и не нашедшая ее, распускала слухи на плохом синском. Голые дети и полуголые юнцы бегали друг за другом, словно оголодавшие щенки.

Найти кого-то, чей ломаный аместрийский Мордред мог хоть как-то понять, оказалось сложно, но после этого отыскать нужного человека оказалось проще простого. Естественно, в деревеньке был свой мастер ирезуми, и после кучи взяток и просьб Мордреда все-таки отвели к нему.

Мастер ирезуми жил в подземной лачуге. Подвал сгоревшей фермы обновили, и теперь он служил домом и студией для седого старика. Тяжелые и богато изукрашенные орнаментом, но потертые ковры свисали с потолка, разделяя единственную сырую комнатку на место для сна и работы.

Мастер ирезуми – беловласый старик с желтоватой кожей и узкими, как у всех синцев, глазами – молча взглянул на Мордреда, когда его проводник представил гостя на гнусавом чужом языке. Мастер махнул рукой, прогоняя проводника, и, оставшись наедине с Мордредом, погладил свисающие усы.

— Что тебе нужно? — спросил он.

Его аместрийский, на удивление, оказался очень чистым.

— Я хочу изучить ваше искусство, — начал он и продолжил говорить, пытаясь передать свое желание выучиться технике, необходимой для создания идеальной и сложной татуировки, над которой не будет властно время.

Когда Мордред закончил, мастер ирезуми цокнул языком и покачал головой.

— Это займет много лет.

Он закатал рукав оборванного халата, чтобы показать хитроумный цветастый узор, вившийся по предплечью. У Мордреда разве что слюнки не потекли от такого зрелища: красивый рисунок, высокая точность линий – все то, к чему он стремился.

— Студент не создаст шедевр, если не будет спотыкаться на пути к нему. Тебе
не создать такую красоту без должного усердия.

— Мне не нужна красота. Мне нужно, чтобы она выполняла свою работу.

Конечно, Мордред не принес с собой настоящий черновик. Зная, что кем бы ни оказался мастер ирезуми, он захочет объяснений, и не заинтересованный в лишних знаниях, он нарисовал ложный черновик. В нем были все элементы оригинала: широкие, размашистые линии, плавная дуга, чистая готическая каллиграфия... но изображенный там трансмутационный круг использовался для стрижки изгороди, а слова были переписаны из Ганхольдовского «Собрания сочинения для детей».

Мордред развернул набросок и показал его старику.

— Я хочу вытатуировать вот это. Черными чернилами. Она не должна стираться. Не должна смазываться. Я хочу, чтобы картинка пережила того, кто будет ее носить. Научите меня всему, что нужно для этого знать.

Мастер ирезуми забрал бумагу из его рук и внимательно изучил ее. Потом глянул на Мордреда, и на мгновение тот почувствовал, как сияющие глаза синца проникают ему в самую душу, обнажая правду.

— Ты алхимик, — задумчиво сказал старик, а потом покачал головой, указывая на черновик. — Преступники могут вытатуировать это с помощью иглы и нити. Я тебе не нужен.

— Нужны. Я уже пробовал нитью.

Страх того, что мастер ирезуми не откликнется на его просьбу, пересилил здравый смысл и стыд. Еще не совсем понимая, что делает, Мордред расстегнул штаны и дал им упасть на пол, так что стали видны метки на ногах – его многочисленные неудачные попытки татуирования. В некоторых местах кожа сморщилась, и чернила брызнули из проколов. Пара зараженных ранок все еще истекала гноем. Даже самые лучшие татуировки понемногу выцветали.

К ужасу Мордреда, старик закинул голову назад и громко рассмеялся.

— Ты хочешь, чтобы я научил тебя чему-то лучшему, чем это? — усмехнулся он и презрительно сплюнул на пол: — Проваливай.

— Но...

— Ты алхимик.

Мордред прищурился. К чему это он клонит?

— Да...

— В моей стране мы зовем это «рентанджицу». Это же искусство, да?

— И наука, — оскорбленно ответил Мордред.

— Но для тебя это великое искусство.

Мордред с неохотой кивнул. У него было такое ощущение, словно он сам просится в ловушку.

— Алхимия – твое великое искусство. Ирезуми – мое. Это не игрушка и не шутка. Это созидание, красота и чистота. Это бессмертие, потому что мои работы на много лет переживут меня. Ирезуми – не хобби для преступников. Это мое великое искусство.

Пылающие гордостью и хорошо контролируемой яростью черные глаза синца встретились со взглядом Мордреда.

— Если ты хочешь унизить мое искусство, то ищи тюрьму, где отродье научит тебя, как себя калечить.

Мордред не ожидал насмешки. Он просто замер, не в силах шевелиться, пока ярость не застала ему глаза.

— Нет! Вы говорите, ваше искусство вечно. Я пытаюсь увековечить мое. Этот набросок хранит в себе все мои секреты. Мне нужно сохранить его. Он должен охраняться. Он должен быть защищен.

— Секреты следует передавать подмастерьям. Именно поэтому мы терпим их глупость и вопросы. Чтобы в один день передать им все свои знания.

Это дало Мордреду передышку. Как можно объяснить старику, что он не знает, можно ли доверять своему ученику? Рой Мустанг – великолепный юный алхимик, но что он за человек? Кем он вырастет? Будет ли у него достаточно самообладания, чтобы доверить ему этот секрет? Сможет ли Рой устоять перед искушением применить обретенную силу во имя зла? Откуда Мордред мог знать, как именно ученик применит ее?

— У меня нет подмастерья.

Мастер ирезуми фыркнул.

— Тогда ты глупец.

— Да. — Мордред был готов согласиться с чем угодно, лишь бы старик согласился учить его. — Я глупец. Но это важно для меня. Мне нужно все сделать правильно. Это, — он указал на собственные искалеченные ноги, — просто неприлично. Я хочу создать произведение искусства.

Повисла тишина. Старик, казалось, глубоко задумался.

— Эта татуировка. Куда ты нанесешь ее?

— На девочку. Девушку. Мою дочь.

Мастер ирезуми погладил усы.

— У меня была дочь, — сказал он.

— Вот... как.

Мордред не был уверен, какое отношение это имело к их разговору.

— Когда ей было шестнадцать, мы перешли через пустыню. Она давала мне силы идти дальше. Заставляла выживать.

Мордред переступил с ноги на ногу. К чему ему знать все это?

— Когда мы добрались сюда, я сделал ей подарок. Вытатуировал тигрицу – от плеча до плеча, — старик изобразил руками спину девушки в воздухе. — Она была великолепна.

— Была? — тихо сказал Мордред.

Мастер ирезуми пожал плечами.

— Она уехала. Сбежала с аместрийцем много лет назад. Опасайся дочерей. У них есть собственное мнение.

— Риза не такая. Я могу доверять ей. Могу научить ее. Она защитит мое исследование – если вы поможете мне передать его ей.

— Если ты приведешь ее сюда, я сделаю эту татуировку для тебя.

И вдруг у Мордреда появилась идея.

— Как вы можете дать кому-то еще делать татуировку на вашем ребенке? — резко спросил он.

Казалось, последовавшая тишина никогда не закончится. А потом старик склонил голову.

— Хорошо. Я научу тебя, алхимик. Я научу тебя тому, чего ты желаешь знать, но всему есть цена.

Мордред ожидал этого. Победная улыбка тронула его тонкие губы.



Прошло уже три недели, а мистер Хоукай не послал ни единой весточки. Не то чтобы Рой возражал. В отсутствие учителя, который заглядывал ему через плечо, отсылал его с ненужными заданиями или велел читать бессмысленные тексты, у Роя появилось больше времени на себя. Как только Риза уходила в школу, а все обычные домашние дела были переделаны, он мог спокойно заниматься учебой, в удобном ему темпе. Более того, без мистера Хоукая, наказывавшего его за любые эксперименты, у Роя наконец появилась возможность опробовать пару сложных трансмутационных кругов из старых книжек. Он мог обедать, когда захочется, а после – предаваться дневному сну, что было роскошью, в которой так нуждалось его растущее тело.

Риза уже легла спать, а Рой засел в кабинете. Большую часть вечера он провел, решая стехиометрические уравнения на скорость. Ему надо было научиться считать такие уравнения без бумаги и ручки, поскольку алхимикам нужно решать любые уравнения реакции без единой заминки. У него здорово получалось.

Однако существовало еще одно дело. Рой не знал, когда мистер Хоукай собирался вернуться, но догадывался, что когда тот вернется, дом должен быть чистым. Ему без труда удавалось делать все привычные домашние дела: в конце концов, теперь в доме они жили вдвоем, а не втроем. Кроме того, они с Ризой были чистоплотны, в отличие от мистера Хоукая. Все, что требовалось – это вовремя стирать вещи подруги, и все. Осталась только одна комната, к которой он до сих пор не прикасался – кабинет.

Рой начал с книг, разбросанных по всему помещению. Хотя он всегда ставил книги обратно на полки, огромное их количество лежало на полу, диване, стуле и столе в полном хаосе. У него ушел почти час на то, чтобы расставить их обратно по шкафам, поскольку пришлось отыскать место для новых книг учителя, которые никогда прежде не были на полках. Рой не знал точно, куда их ставить: где найти место для текстов о чернилах, человеческом росте и историях преступников среди научных текстов? В конце концов, немного повозившись, Рой выделил им отдельную полку, надеясь, что это не рассердит мистера Хоукая.

Дальше нужно было избавиться от пыли. Они мыли окна в прошлую субботу: Риза чистила их изнутри дома, а Рой – снаружи. Он вытер пол и как мог рассортировал разные бумаги. Сложил в отдельную стопку записи учителя и убрал захламлявшие пол свитки. Собрал наконечники для перьевых ручек и пустые чернильницы и нашел полуразложившийся бутерброд с сыром под промокашкой. Его Рой выкинул в мусорную кучу, не побоявшись выйти во двор в темноте.

Поставив стул на место и взбив подушки на диване, Рой с молчаливой гордостью оглядел свою работу. Кабинет выглядел в разы лучше, чем когда-либо. Все было вычищено и разложено по полочкам, а без стопок бумаг то тут, то там, комната казалась почти уютной.

И все же что-то зацепило его взгляд. Из-за шкафа у окна торчал кусочек пергамента – самый-самый уголок. Заинтересовавшись, Рой достал его целиком. Это оказался квадратный лист с самой странной алхимической формулой, которую ему доводилось видеть.

В центре был простой трансмутационный круг: символы земли и воздуха пересекались под знаком огня. Над кругом – прорисованный всполох огня, чем-то напоминающий глаз. Под – свернувшаяся черная саламандра. Всю картинку окружали латинские слова и различные геометрические фигуры. Широкими черными линиями был прорисован потир, поддерживающий саламандру – вокруг него тоже вились всякие фразы. Рой не слишком хорошо знал латынь, но понял пару слов: «flammis» – пламя, «culpa» – вина и в самом низу, в правом углу – «lupus» – волк.

Все это было очень непонятно. Можно ли вообще применить эту формулу? Рой аккуратно расстелил лист на ковре и приложил руки к кругу. Под ним струилась сила, но без знания, как использовать эту формулу...

— Рой?

Рой вскочил, осознавая, что его застали за чем-то, что он не должен делать, и резко развернулся. В дверях стояла Риза. Ночнушка струилась вокруг ее щиколоток, а красные глаза были темными и влажными от сна и невысохших слез.

— Риза, — стараясь взять себя в руки, вздохнул он. — Что такое?

Она босиком пробежала через комнату и присела рядом с ним.

— Папа когда-нибудь вернется?

Рой погладил подругу по волосам.

— Конечно. Просто его исследование заняло больше времени, чем он думал, вот и все.

Риза вздохнула, глядя на свои руки, лежавшие на коленях.

— Я подумала, может... может, он уехал навсегда.

Рой не знал, что ответить. Ему хотелось подбодрить подругу – той явно было плохо.

— Вот что я тебе скажу. Я купил пару яблочных штруделей – хотел оставить их нам на завтрак, но если ты хочешь, то можно съесть один сейчас.

Риза слабо улыбнулась ему.

— Хочу.

— Отлично. Иди на кухню, я приду через минуту.

Она кивнула и выскользнула из комнаты. Оставшись один, Рой быстро вернул лист со странной формулой за шкаф. Что-то в этом рисунке пугало его.



Все это действительно заняло больше времени, чем Мордред ожидал. У мастера ирезуми было свое представление о том, как следует учить. Первым делом он научил Мордреда вырезать иглы из тонких кусков бамбука – не слишком толстые и не слишком тонкие. Затем последовали уроки того, как следует смешивать чернила – не только черные, но и вообще любые. Когда Мордред заметил, что хочет сделать всего лишь однотонную черную татуировку, старик ударил его по лицу, словно дерзкого школяра, и отослал за хлебом. Мордред, сжав зубы, переносил и абсурд, и утомительность, и оскорбления. Ему необходимо было узнать достаточно, чтобы суметь сделать идеальную татуировку.

Спустя полмесяца мастер ирезуми, наконец, разрешил ему практиковаться – на собственной коже, конечно. Только спустя две недели его руки привыкли к деликатной работе, и Мордред сумел работать достаточно быстро с выточенной бамбуковой иглой, но с самого начала стало ясно, что эта техника была на голову выше того, что он пробовал прежде. К концу его пятой недели в деревне они оба – и мистер ирезуми, и сам Мордред – остались довольны результатом.

Наконец, настал день отъезда. Мордред аккуратно запаковал чернила и самодельные иглы. Его одежда испачкалась, а подбородок небрит, но это было неважно. Всего через пару дней он окажется дома, а еще у него появились необходимые знания и инструменты, чтобы сохранить свое наследие. Осталось только дождаться, когда девочка достаточно вырастет, иначе ее рост растянет и исказит татуировку. Этого не должно случиться.

Мордред уже собирался уходить, когда в лачугу вошел незнакомец. Они были примерно одного возраста, только гость обладал ярко выраженными чертами коренного синца. Что-то в его остром подбородке и угольно-черных глазах заставило Мордреда почувствовать себя неуютно: словно бы он уже видел этого мужчину где-то в другой жизни.

Мастер ирезуми, сидевший на диване, жестом пригласил незнакомца внутрь. Тот уселся рядом с ним, скрестим ноги, и старик пальцем подманил Мордреда.

— Пришло время.

— Время чего?

— Я говорил тебе, что у всему своя цена. — Мастер ирезуми указал на незнакомца. — Это Му Цанг Дъёнг. Он поможет нам решить, сколько стоило твое обучение.

Му Цанг приветственно склонил голову.

— Я дам вам сорок тысяч сен.

До сих пор Мордред надеялся, что старик забудет об их договоренности о плате.

— Нет.

Говорил Му Цанг. Мордред удивленно взглянул на него.

— Извиняюсь, мистер Дъёнг, но какую роль играете вы в нашей беседе?

Тот не ответил. Мастер ирезуми покачал головой.

— Дъёнг – его имя. Мы чтим наши семьи выше себя. А поскольку у Дъёнга не осталось семьи, это для него особенно важно.

— Не осталось семьи? Сочувствую, — холодно ответил Мордред.

У него вновь было такое ощущение, словно его заставляли делать что-то странное и ненужное, и это ему не нравилось.

— Десять лет тому назад он приехал из Сина, чтобы присоединиться к своему брату. Но когда он пересек пустыню, его брат с женой были уже мертвы, а их ребенка забрали аместрийские военные. У него нет семьи, но он желает, чтобы те, у кого она есть, могли позаботиться о ней. Поэтому он пришел сюда сегодня.

— Извиняюсь, но я не понимаю, — нетерпеливо сказал Мордред. — И поскольку мне пора возвращаться к моей семье...

— Шизука ни щте! — перебил его мастер ирезуми.

Эта фраза была отлично знакома Мордреду после пятинедельного пребывания в компании старика. По-сински это значило «заткнись». Он пожал губы, вновь чувствуя себя никчемным школяром. «Татуировка, – напомнил себе Мордред, – нужна, чтобы защитить работу всей моей жизни. Это важнее всего остального».

— Ваша армия депортирует нас, — сказал Му Цанг. Его акцент был сильнее, чем у мастера ирезуми, но зато он обладал отличной дикцией. — Шестьсот сен позволят купить визу для мужа, жены и их детей, так что им не придется волноваться об этом. Но ваши власти коррумпированы. Они берут взятки, и бумаги получают только те, кто их платит. Наши люди бедны. Денег не наберется даже на визы, не говоря уже о взятках.

Мордред уже было собрался возразить, что это не его проблема, но передумал. Мастер ирезуми повернулся к Му Цангу.

— Сколько людей живет в нашей деревне?

— Семьсот девяносто два. По тысяче сен на душу, и никто не останется обделенным. Вот наша цена.

Мордред задохнулся от возмущения, с которым не смог совладать. Воры! Жулики! Они точно знали, сколько денег у него с собой – наверное, просмотрели его вещи. А теперь называли цену всего немного ниже этого количества, из чистого желания украсть у него все! Мордред даже не задумался, правдива ли эта жалостливая история о бедности и визах – это не имело никакого значения! Он никогда не поддастся на эти неразумные требования!

Но это ловушка: далекая деревенька, полная этих иностранцев. Они могли убить его и забрать все деньги, если бы хотели. Да и что ему эти сены? Впереди ждет работа. Мордред должен был прожить достаточно, чтобы успеть передать свои исследования в руки дочери. Нет. Нанести их на ее спину.

Мордред сунул чемодан с деньгами ухмылявшемуся Му Цангу.

— Забирай! Забирай, и будь ты проклят!

И не дожидаясь ответа, он выскочил из лачуги. Всю длинную дорогу обратно к цивилизации – маленькому городку, где начиналась железная дорога – Мордред кипел от злости. Но едва сев в поезд, мерно стучавший колесами, увозя его в Хамнер, он не смог сдержать восторга. Да, все деньги потеряны, но самое главное, что теперь у него есть шанс на успех. Он сохранит свое наследие, защитит исследование, увековечит работу всей своей жизни.

Если бы только чертова девчонка выросла побыстрее!



Риза проснулась, мокрая от испарины. Ее сердце колотилось о ребра, а пульс зашкаливал. Они охотились на нее! Они хотели что-то... Что-то, что у нее было, но она не могла отдать это! Риза не знала, чего именно они хотели, или кто это был, но кошмар никак не отпускал ее.

Подтянув колени к груди, она тихо всхлипнула. Папы не было уже почти шесть недель. И хотя без него дом стал тише, а ее жизнь – чуточку более мирной, Риза чувствовала себя не в своей тарелке. В конце концов, он все еще был ее отцом – последней ее семьей. Его присутствие, хоть и гнетущее, и порой даже устрашающее, всегда оставалось неизменным. Папа всегда был рядом, а теперь... Его не было.

Риза дрожала от страха. Ей всего десять, и несмотря на все попытки быть взрослой и хорошо учиться в школе, она оставалась всего лишь маленьким ребенком. Ребенком, захваченным ночным кошмаром в опустевшем доме, если не считать ее друга.

Друг. Рой.

Риза выбралась из постели на холодные доски пола. Выскользнув в коридор, она проникла в комнату друга. Он распластался на кровати на животе, тихо посапывая в сладком сне. Риза на цыпочках прокралась поближе – ее острые глаза отлично видели его в темноте. Она боязливо тронула Роя за руку – тот лишь всхрапнул и перевернулся, но не проснулся.

— Рой? — прошептала Риза. — Рой?

С ворчливым вздохом друг перевернулся на бок.

— Да? — недовольно пробормотал он.

— Я... Мне приснился кошмар, — тихо призналась она. — Можно я... Не мог бы ты...

Рой молча поднял левую руку вместе с одеялом и постучал по матрасу рядом с собой. Риза слабо улыбнулась.

— Спасибо, — прошептала она, забираясь в кровать рядом с ним.

Рой опустил одеяло и обнял ее.

— Все хорошо, — сказал он точно так же, как и когда она была маленькой девочкой и страдала от кошмаров. — Это просто плохой сон.

Риза устроилась уютнее рядом с мальчишкой, который стал для нее дороже любого брата. Сон уже потихоньку укачивал ее в своих волнах, унося в страну свежих снов.

— Больше нет, — пробормотала Риза, прежде чем окончательно заснуть.

Дом не казался таким тихим и пустым, когда рядом был сильный, уверенный Рой.

Глава 62: Все тайное становится явным

Поезд прибыл в Хамнер к шести утра. Мордред поднялся с места в вагоне третьего класса, зевнул и потянулся, разминая задеревеневшие конечности, а потом забрал свой саквояж, полный перепачканных бинтов. Прогулка до дома была холодной и в высшей степени ужасной: солнце еще даже не думало вставать над горизонтом, а небо затянуло серыми тучами. Наконец увидев вдали родной дом, Мордред вздохнул с облегчением. Никогда прежде он не думал, что найдет этот вид таким приятным.

Оказавшись внутрь, Мордред оставил саквояж в коридоре – Рой позаботится об этом позже – и отправился вверх по лестнице. Ноги все еще болели после множества татуировок, но по крайней мере новые творения были на порядок лучше старых. Мастер ирезуми заодно научил его, как вылечить последствия его самостоятельной бездумной практики. Более того, старик потребовал – и Мордред до сих пор не мог успокоиться по этому поводу – чтобы он привел все ужасные татуировки в приличный вид, превратив неаккуратные кляксы в произведения искусства. Мордред, которому было плевать, как выглядят его ноги, долго злился на глупое задание, но, оглядываясь назад, мог сказать, что тренировка вышла отличная. Единственным минусом стало то, что теперь его ноги были покрыты лотосами, меринами, спиралями и лягушками, вдобавок к алхимическим символам, трансмутационным кругам и выдержкам из ужасной книжонки Ганхольда. Впервые в жизни он порадовался, что Лиэн умерла. Ему бы не хотелось объяснять все это.

Скрип плохой ступеньки разнесся по дому, словно выстрел, и Мордред вздрогнул. Он устал и проголодался, а его голова трещала по швам. Прежде всего нужно было выспаться... но перед этим – ванна. От него пахло потом, кровью и синскими эмигрантами.

Мордред разделся прямо в коридоре, кинув вещи в бельевую корзину, а затем включил свет и наполнил ванну водой.

Спустя полчаса он чувствовал себя гораздо лучше. Надев длинную ночную рубашку, Мордред ощутил странный сентиментальный порыв и, отвернувшись от соблазнительно маячившей впереди кровати, пересек коридор, чтобы проверить Ризу.

Ее постель была пуста – только смятая простынь и разворошенные одеяла. На мгновение Мордред испугался. Потом рассердился. Чертова Грейсон, постоянно сующая нос не в свое дело, забрала детей из дома! Если бы у него осталась хоть капля сил, он бы пошел прямо к ней и высказал все, что думает по этому поводу. Мордред раздраженно прошел к комнате Роя, чтобы убедиться, что и тот тоже у Беллы. Но открыв дверь, понял, что неверно оценил ситуацию.

Его дочь и мальчишка спали вместе, обнявшись, так что ее золотистые локоны перемешались с его черными на подушке. Мордред не верил собственным глазам. Господи, они всего лишь дети! Риза едва выросла из возраста передничков, а мальчишке всего четырнадцать. Что они делали в такой позе?

Мгновенно достав огниво, Мордред зажег свет. Дети даже не шевельнулись. Тогда он подошел поближе, хмуро глядя на них. И Рой, и Риза были полностью одеты, а потом с запоздалым облегчением понял, что какими бы ни были намерения его ученика, они точно не касались секса. И все-таки то, что они лежат вот так рядом, прижавшись друг другу на узкой постели, отчего-то расстраивало. Мордред никогда прежде не задумывался об этом, но Риза с Роем явно относились друг к другу слишком уж дружелюбно. Вели себя скорее как родственники, хотя и не были ими. Риза – его дочь, а Рой – ученик. Разве они не видят разницу?

Мордред твердой рукой потряс Ризу за хрупкое плечо.

— Просыпайся.

Рой ошарашено ахнул, и его глаза открылись. Оглядев комнату, он посмотрел на Мордреда и с облегчением улыбнулся.

— Учитель! — хриплым со сна голосом сказал ученик. — Вы вернулись!

— Вернулся? — пробормотала Риза и тоже открыла глаза. — Папа!

Она села, отодвинувшись к изголовью кровати, и перевела взгляд с счастливого Роя на мрачного и хмурого Мордреда.

— Чем это вы двое тут занимались? — сурово спросил тот.

— Спали, учитель, — Рой потер глаза. — Утро еще не наступило.

— Это я понял. Почему в одной постели?

Риза залилась краской, и но Рой продолжил отвечать, приподнявшись на локтях:

— Это я ее попросил, учитель. Мне было холодно.

— Холодно.

— Н-нет, папа, — вмешалась Риза. — Это я, я...

— Мне было холодно, — твердо повторил Рой.

Мордред был устал и сердит, и его голова уже не могла нормально работать. Он ударил своего ученика по уху. Риза едва сдержала крик ужаса, а Рой вздрогнул, но стоически смолчал.

— Так вот что ты делаешь в мое отсутствие? Приглашаешь мою дочь в свою постель?

Мордред смутно подозревал, что его слова были несправедливыми. В конце концов, мальчишка не имел видов на чистоту Ризы: она была слишком маленькая! Но мысль о том, что между ними есть какая-то связь, выходящая за рамки формальности, положенной ученику и дочери учителя, наполняла его гневом.

Несмотря на то, что они жили втроем уже семь лет, усталому Мордреду казалось, что дети что-то замышляют против него. Может быть, украсть его секреты. Наверное, Риза знала, что он собирается сделать. Или Рой вынудил ее пообещать передать ему исследование, а если еще не вынудил, то вскоре точно это сделает. Когда Риза станет достаточно взрослой, и татуировка будет закончена... Мальчишка соблазнит ее и украдет все.

Надо было пресечь эту возможность на корню. Убить гадюку, пока она не ужалила. Эта дружба не должна продолжаться. Даже если их цели оставались наивными, Мордред обязан убедиться, что не будет никакого искушения в будущем. Добиться этого было возможно только с помощью жесткой дисциплины.

— Подъем! Мои вещи нуждаются в стирке, а рядом с входной дверью лежит саквояж. Я иду спать, и чтобы когда я проснусь, на столе стоял вкусный завтрак, слышишь? А ты, — он так сильно дернул дочь за руку, что та вывалилась из кровати, — в свою комнату! Если поймаю вас в одной постели еще хоть раз – оба пожелаете никогда не рождаться. Понятно?

Никто из двоих сопляков, кажется, ничего не понял, но обоим хватило сообразительности кивнуть. Мордреду этого было достаточно. Его не интересовало, видели ли они смысл в домашних правилах и указаниях, пока и дочка, и его ученик без вопросов подчинялись им.

Взволнованно глянув на Роя, Риза поспешила прочь из комнаты. Мордред тоже ушел, направляясь к приятной, мягкой постели. Рой как раз начал одеваться, остановившись только для того, чтобы справиться с широким зевком.



Пришел май, а вместе с ним, к счастью, вернулись и цыгане. Риза испытала облегчение: она боялась, что Бена и его семью больше не пустят в город после прошлогодних событий. Ее друг выглядел еще более изможденным и больным, и Гарет не отходил от него дальше, чем на десять шагов, постоянно пытаясь уговорить съесть суп или какой-нибудь свежий фрукт. Бен сердился, но послушно ел. Риза могла только порадоваться, что у друга есть такой заботливый брат.

Их все еще оставалось четверо: Айра и Маэс ушли воевать, а Эли до сих пор работал по государственным заказам. В отсутствие друга Рой редко посещал лагерь цыган. А вот Риза проводила там все свое свободное время.

Она была рада убраться подальше из дома. С тех пор, как папа вернулся из своего исследовательского путешествия, там царила угнетающая атмосфера. Риза так и не поняла, что такого плохого они с Роем сделали, когда спали в одной постели, но что бы это ни было – папа явно рассердился. Теперь он следил за ними, словно хищник за добычей, и ругал, когда видел, что они смеются над чем-то или касаются друг друга. Рою было неуютно под таким неусыпным присмотром, но Риза – Риза ужасно страдала. Она хотела стать ребенком, нужным своему отцу, а брататься с Роем было непозволительно. И хотя друг пытался держаться в стороне, только когда папа наблюдал за ними, она продолжала держать дистанцию и в обычное время.

Риза чувствовала себя плохо из-за этого, потому что Рою и так порядком доставалось в последнее время. Папа был в жутком гневе, когда обнаружил кабинет вымытым без разрешения. Он потратил не час и не два, крича наРоя, повторяя всякие ужасные слова о сопляках, попрошайках и воришках. Съежившаяся на кухне Риза услышала звуки жестоких ударов, а потом резкие, свистящие, повторяющиеся вновь и вновь звуки. В тот вечер друг избегал смотреть ей в глаза и обедал стоя.

Он очень старался успевать по учебе. Частенько Риза видела его во дворе практикующимся с очередным алхимическим кругом вновь и вновь, пока не серело лицо, лоб не покрывался испариной, а руки не начинали трястись. Пару раз Роя даже рвало в компостную кучу после таких тренировок. В его глазах плескалась темное упрямство, которое напоминало Ризе решительную преданность отца работе. Она не знала, чем именно занимался друг, но он явно вкладывал в это душу.

Поэтому визиты к Бену стали долгожданным моментом отдыха, несмотря на то, что тот большую часть времени оставался мрачен и молчалив. Риза читала ему, они вместе чистили лошадей, а иногда, если Бен чувствовал себя достаточно хорошо, ходили в лес. Он показывал ей, как метать кинжалы (это было сложно) и как стрелять из рогатки (а это было просто). Но важнее всего было то, что друг выказывал интерес к ее мыслям и делам даже сильнее, чем мистер Ранье: Риза интересовала учителя лишь как способная ученица, а Бен же просто переживал за нее.

Она очень расстроилась, когда месяц подошел к концу, и Хьюзы уехали, но никому ничего не сказала. Только слегка понурилась и стала вкладывать еще больше усилий в учебу. Она уже перешла в пятый класс, к пятнадцатилетним и шестнадцатилетним девочкам, которые весной окончат школу. Мистер Ранье говорил, что если Риза будет стараться, то вполне может закончить учебу вместе с ними. Она не знала, нравится ли ей такая идея, а когда озвучила свои волнения учителю, тот улыбнулся: «Конечно, я не хочу избавиться от вас». Но у нее не было причин оставаться школьницей. Он мог заказать материалы из какого-нибудь университета в следующем году, и тогда Риза могла бы продолжать обучение в маленькой сельской школе так долго, как ей захочется. Это успокаивало. Ей не хотелось покидать школу. Она любила мистера Ранье и уроки; это было единственное место, где Риза чувствовала себя умной.

Беда пришла в августе, повергнув ее уютный мир в хаос. Причиной тому странным образом стал Маэс Хьюз.



— Недель шесть назад нас назначили копать траншеи, — читал Рой.

Ужин уже закончился, тарелки были вымыты, и Рой с Ризой сидели на кухне. Днем пришло письмо от Маэса, и теперь друг читал его вслух для нее. Она никогда особо не интересовалась Маэсом, но он был младшим братом Бена, и Риза знала, что Рой был единственной связью между братьями, пока цыгане разъезжали по стране. Потому она и слушала с таким интересом.

— Самое глупое – это то, что бы копали их в ста двадцати километрах от фронта! Отсюда даже не увидеть стрельбу пушек по ночам – так далеко! Рой, ты не представляешь, как это скучно – копать траншеи, в которых никому никогда не придется прятаться. Говорю тебе, армия – это не настолько блистательная карьера, как может показаться.

Рой передвинул руки и продолжил читать:

— На мое счастье, наш майор – честный человек. Он следил за мной с тех пор, как меня повысили, и, думаю, понял, что я не слишком-то рад происходящему. Так что он позвал меня в свою палатку три пятницы назад. «Сержант, – сказал он, – я хочу, чтобы вы выговорились, что бы ни тяготило вас. Я не могу позволять хорошим солдатам ходить с горой на плечах. Это понижает общую мораль». Ну, ты знаешь, как мне не терпелось уже высказаться, Рой, так что я ему все выложил. Объяснил, что мне нравится в армии и все такое, и он один из лучших офицеров, о каких только можно мечтать, но мне скучно. Копать и строить валы – это все хорошо, но я соскучился по умственным задачам. Факт остается фактом: для того, чтобы копать траншеи, мозги не особо нужны. Не то чтобы они как-то давят на меня, но, понимаешь, я их почти не использую – не во время работы, во всяком случае.

Рой остановился, и Риза вежливо кивнула. Это письмо было длиннее, чем обычно, и, наверное, не таким уж интересным. Маэс повторял почти все то же самое, что и в предыдущих десяти письмах, но Рой выглядел взволнованным, и Ризе оставалось только гадать, будет ли что-то интересное дальше.

— Ты ни за что не угадаешь, что он сказал! Он сказал, что понимает меня, и что если полагаться на его чутье, то я похожу на будущего офицера. Сказал, что мне стоит обдумать вариант поступления в одну из военных академий. Я ответил, что с радостью, но как это сделать? Оказывается, другой офицер должен порекомендовать абитуриента: для Южной Академии достаточно, чтобы рекомендовал майор или старшие ранги. Ну и я подумал: отлично! Он за меня замолвит словечко... Но когда я озвучил свои мысли вслух, он покачал головой. Спросил, почему бы мне не попытать удачи в Национальной Академии. Туда сложнее попасть, но он поговорит со своим полковником и устроит все так, что Старик Сбейколени – в смысле, полковник Харпер – поддержит мое заявление. Не знаю, какие ниточки он там потянул, но Харпер подписал мои бумаги, и теперь я еду в Централ.

— Маэс хочет пойти в Академию? — спросила Риза. — Разве он не старый?

Маэсу исполнялся двадцать один год этой зимой.

— Конечно, нет! — Рой помотал головой. — Нельзя быть слишком старым для Академии, особенно если ты солдат на службе. Думаю, совсем стариков они не берут, но Маэс все еще молод, — живая улыбка осветила его лицо, и он взмахнул письмом, слишком взволнованный, чтобы продолжать читать. — И он зачислен! Маэс зачислен! Он будет учиться в Централе. Национальная Академия – очень хорошее место: кадеты учатся, как в университете, и все такое. Маэс всегда хотел пойти в университет, но у него не было на это денег. А теперь он зачислен туда, а потом станет офицером! Разве не здорово?

Риза кивнула. Это и правду прекрасно звучало. В ее голове мелькнула шальная мысль о том, берут ли в Национальную Академию девочек.

— Что «разве не здорово»? — проворчал низкий голос.

В комнату шаркающими шагами вошел папа и первым делом раздраженно посмотрел на Ризу. Она постоянно его расстраивала последние несколько дней. Словно он надеялся увидеть в ней что-то, и всякий раз разочаровывался, не увидев изменений.

— Маэс, учитель! — радостно ответил Рой.

Риза завидовала умению друга так прямо говорить в присутствии ее отца. Она сама постоянно боялась ляпнуть что-нибудь не то, в то время как Рой с каждым днем становился все увереннее и увереннее в себе.

— Маэс? Твой дружок-цыганенок?

— Да, он! Его зачислили в Национальную Академию! — хвастливо ответил Рой. — Он станет офицером!

Лицо папы потемнело, словно степное небо перед штормом. Сердце Ризы затрепетало. Наверное, папа и не знал, что Маэс пошел в армию: она не могла представить такой вопрос из его уст, а Рой сам бы ни за что не рассказал. Только радость по поводу успехов друга заставила его раскрыть этот секрет.

— То есть, убийцей.

— Нет, — Рой храбро расправил плечи. — Он станет офицером и будет защищать людей!

— Армия защищает людей только потому, что у них есть иностранцы, которых можно убивать, — усмехнулся папа. — Ты подожди, подожди – доживешь до того дня, когда Фюрер и его шавки устанут насиловать и уничтожать другие нации и обратят свои клыки на свой народ. Тогда ты увидишь, что за ад мы построили сами для себя.

— Армия так никогда не сделает.

— Не сделает? Что-то не припомню, чтобы ты так считал пару лет назад, мой мальчик. Разве это не ты заливал весь пол слезами паники, стоило только упомянуть слово «капрал»? Или забыл уже?

Рой покраснел и сгорбился. Риза, которая не помнила ничего подобного, смотрела на друга с испугом. Что не так?

— Скажи мне, что за организация занимается тем, что пугает маленьких детей? Или будешь отрицать это?

— Дело было не в солдатах, а в государственном прию... — несчастный Рой помотал головой. — Они не понимали. Они просто пешки, маленькие люди, как торговцы и фермеры. Никто не обращался со мной... хорошо. Тогда.

Он закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки.

— Это все потому, что у них не было хороших офицеров. Им нужны хорошие офицеры, чтобы они подавали пример. Армии необходимы люди вроде Маэса!

— Разве что в качестве пушечного мяса, — усмехнулся папа. — Ты правда хочешь, чтобы этот твой очкарик закончил жизнь на штыке у аэругца?

— Этого не случится, — твердо ответил Рой. — Маэс станет офицером и поможет людям. Защитит нас от наших врагов и сделает Аместрис безопасной страной.

— Нам нужна армия, папа, — тихо согласилась Риза. — Они следят, чтобы мы жили в мире.

Папа прищурился и взглянул на нее.

— Где ты это услышала? — проворчал он и шлепнул Роя по голове. — Это ты занимаешься пропагандой офицерства, неблагодарный щенок?

Отец выплюнул слово «офицерство» так, словно это было какое-то отвратительное ругательство.

— Нет! — вскрикнула Риза, поддавшись желанию защитить друга в обход здравого смысла. — Нет, я услышала это в школе!

Повисла тишина, и Риза мгновенно поняла, что сказала нечто очень плохое.

— В школе? — низким и опасным голосом переспросил папа.

— М-мистер Ранье говорит, что ар-рмия защищает нас, — прошептала она, желая провалиться под землю под яростным взглядом отца.

— Значит, он тоже глупый юнец.

— Он не юнец, он взрослый, — вмешался Рой, явно довольный такой возможностью. — И он знает, о чем говорит. Он был солдатом и работал с государственными алхимиками, защищая нас от Креты!

Папа закрыл глаза и схватил Ризу за плечо так сильно, что та чуть не вскрикнула от боли.

— То есть ты говоришь мне, юная леди, что твой учитель – солдат?

— Нет, — торопливо ответил вместо нее Рой, обойдя стул и накрыв своей рукой запястье папы. — Нет, он больше не солдат. Он потерял свою руку, и поэтому не мог...

Папа отпустил Ризу и ударил Роя по лицу. Тот отшатнулся влево, но сумел вовремя удержать равновесие. Отец переводил взгляд с неё на бледного Роя.

— Хорошо, — резко сказал он. — Это мы еще посмотрим.

И развернувшись, вышел. Входная дверь громко хлопнула – да так сильно, что окна в гостевой комнате задрожали. Рой и Риза долго еще оставались на своих местах, а потом Риза убежала наверх. Она взлетела по ступенькам, ловко перепрыгнув скрипучую, и бросилась в ванную. Ей удалось закрыть дверь раньше, чем заплакать. Папа рассердился! Ее рука все еще болела от его хватки, и он сказал много ужасных вещей об армии, и заставил Роя стыдиться...

А хуже всего было то, что она не знала, что он сделает с мистером Ранье.

Глава 63: Когда закончен день

За прошедшие два года Белла едва ли виделась с Мордредом Хоукаем хоть раз, поэтому когда тот показался на ее пороге, она была шокирована. Его нестриженые волосы пребывали в беспорядке, а пальто оказалось накинуто поверх пиджака, несмотря на августовскую жару.

— Мордред! — Белла мгновенно забыла о разделявшей их теперь пропасти, озабоченная состоянием друга. — Что случилось? Что-то с детьми?

Она уже потянулась за сумкой, второй рукой беря шарф, чтобы повязать его на голову. Мордред, однако, выглядел не встревоженным. Он сердился.

— Где он?

— Где кто? — прищурившись, спросила Белла.

— Этот треклятый учителишка. Где он живет?

— Над офисом Ника Паскоя, конечно, а что такое? — Чего мог хотеть от учителя отшельник вроде Мордреда? — У Ризы какие-то проблемы с уроками? У меня было такое ощущение, что она прекрасно со всем справлялась.

— О, она без проблем учится тому, что он говорит, — прорычал Мордред и убрал волосы с лица. — Почему ты не сказала мне, что он проклятый солдат?

— Потому что он не солдат. Его уволили много лет назад. Он квалифицированный учитель и хорошо послужил городу с тех пор, как приехал. А теперь успокойся и иди домой, выпей чаю. Ты ведешь себя как сумасшедший старикашка.

— Ты знаешь, что она говорит? Моя единственная дочь? Что армия защищает нас! Делает так, чтобы мы жили в мире! Ты слышала это? В мире! Ты представляешь себе, какую ложь...

— Мордред! — резко перебила его Белла. — Успокойся немедленно, иначе я вколю тебе успокоительное. Ты не можешь ожидать, что детей, растущих в стране, где правит военный закон, не познакомят с парой идей, которые расходятся с твоими абсурдными республиканскими идеалами! Это жизнь, и твоя злость на Ризу или на ее учителя ничем не поможет. Так ты только сделаешь Ризу несчастнее.

— А что мне еще делать, по-твоему? Позволить ему забивать ей голову? — выдавил Мордред.

— Дай ей выслушать обе стороны спора – твою и Нормана Ранье – в спокойной и рациональной обстановке. Потом она сама решит, чему верить. Она умнее, чем ты думаешь, и она не пустая, безнравственная кукла, как тебе кажется.

— Расти своих детей так, как хочешь, и оставь мне моих! — Мордред развернулся на каблуках и понесся вниз по улице.

На мгновение Белла подумала о том, чтобы попросту захлопнуть дверь. Мордред был старым козлом, и ей уже хватило его бесчувственности и жестокости. Но потом она подумала о Ризе, бедной малышке, потерявшей мать и погрязшего в тоске отца, чье единственное соприкосновение с нормальной жизнью происходило в сельской школе. Нужно было отговорить Мордреда делать то, что он собирался, что бы это ни было, и постараться наладить отношения между ним и Норманом.

Белла вышла в ночь и поспешила следом. Она добралась до адвокатской конторы, как раз когда Мордред уже барабанил в дверь школьного учителя. Стоило ей завернуть за угол, как подол юбки зацепился за угол телеги, груженой фермерскими инструментами, которая была припаркована под лестницей. Белла помедлила, оправляя наряд. Наверху уже открылась дверь, вплеснув на улицу свет свечей.

— Чем могу вам по...

Вежливое приветствие Ранье оборвалось. Мордред протолкнулся внутрь, и Белла поспешила вверх по ступенькам.

— Это Мордред Хоукай, Норман, — сказала она, вставая позади старого друга. — Его дочь...

— Я и сам умею разговаривать! — Мордред развернулся к Норману, следившему за ним внимательным взглядом. — Что за ереси ты учишь мою дочь?

Норман чуть поджал губы от раздражения.

— Как я уже объяснял другим родителям, теория человеческой эволюции быстро становится стандартным объяснением эволюции разумной жизни. Алхимики в самых первоклассных институтах уже окончательно подтвердили, что организация тела человека и примата совпадает почти во всем. Я не хочу оскорбить ничьи религиозные верования, но это мой долго – убедиться, что дети получили надлежащее образование в области науки, а это включает...

— Я не на эволюцию жаловаться пришел, придурок! Я алхимик! Я бы с ума сошел, если бы ты учил ее тому, что мир покоится на спине огромной черепахи, а не...

Глаза Нормана расширились.

— Извиняюсь, Мордред Хоукай. Так вы отец Ризы!

— Да-а-а, — Мордред слегка опешил от восторга в голосе Нормана.

— Она пока что моя лучшая ученица. Не знаю, кто готовил ее к школе, но я никогда не видел настолько целеустремленного ребенка. Присаживайтесь, пожалуйста!

Белла с ухмылкой наблюдала, как явно ошеломленныйМордред присел. Норман повернулся к ней.

— Просто оставьте дверь, чтобы был приятный сквозняк. Не хотите ли тоже... — он указал на другой стул.

— Спасибо, но нет.

Белла присела на краешек кровати. Она не хотела, чтобы Норман попал в затруднительную ситуацию в назревающем споре.

— Мне и здесь удобно.

Он кивнул и занял стул напротив Мордреда, положив руку на стол.

— Она очень умная. Учится в пятом классе, а ведь ей еще нет одиннадцати. Я уже давно хотел с вами поговорить о том, как быть в следующем году. Восточный Университет предлагает несколько вариантов удаленных курсов, и я вижу, что она будет не против попробовать – может, не математику или науки, но литературу или историю, например...

— Спасибо, не надо, — сказал Мордред в попытке прервать радостный монолог.

Не помогло.

— Вы знаете, — с легким упреком в голосе продолжил Норман, — очень жаль, что работа помешала вам прийти на наш литературный вечер. Риза прекрасно прочитала нам историю первых двухсот лет Аместриса.

Беллу порядком рассердило, каким озадаченным выглядел Мордред. Она точно знала, что Риза приглашала его на вечер, и он ответил ей, что слишком занят. И хотя Белла не могла поспорить с ним, не зная, как идет его исследование, но считала, что старый друг должен был найти время посетить столь важное для его единственного ребенка событие.

— Я пришел поговорить совершенно о другом, — проворчал Мордред. — Я слышал, вы не самый обычный учитель.

— Да, у обычных учителей четыре конечности, — ничуть не обиделся Норман, указывая на свой пустой рукав. — Но я приспособился пользоваться тем, что есть. По крайней мере, у меня до сих пор оба глаза на месте!

Следующую фразу Мордред произнес сквозь зубы, едва слышно:

— Вы служили в армии.

— Именно так. Вообще-то, я окончил Западную Академию. «Magnumcumlaude».

— А теперь работаете учителем в Хамнере.

— Да, признаться, интересная перемена деятельности вышла. Хотя, знаете, не так уж много существует профессий для одноруких людей.

Мордред прищурился так, словно что-то никак не могло уложиться в его голове.

— Армия предоставляет автопротезы солдатам на службе, не так ли?

Норман кивнул.

— Но как вы видите, я больше не служу в армии.

В глазах Мордреда зажегся интерес, и Белла чуть расслабилась. Он был настоящим ученым: поставь перед ним загадку, и даже холера не сдержит его любопытство.

— Почему же?

Белла уже знала ответ на этот вопрос. У школьного совета возникли те же самые вопросы четыре года назад, когда они рассматривали заявление Нормана. И хотя тот не раскрыл тайну своего прошлого перед всеми, он все-таки рассказал ее лично Белле. После долгого душещипательного разговора она сказала школьному совету, что в прошлом Нормана Ранье нет ничего, что помешало бы им нанять его в качестве учителя. Теперь ей стало интересно, ответит ли он на вопрос или увильнет.

— Меня уволили без всяких почестей, — неловко пожал плечами Норман.

— За что? — прямо спросил Мордред.

— Это так важно?

— Я сам решу, важно или нет, когда услышу всю историю.

Белла почувствовала себя обязанной вмешаться.

— Хватит, мистер Хоукай. Оставьте его в покое. Школьный совет был рад нанять его, и он прекрасно справляется со своей задачей. Этого достаточно.

— Нет, не достаточно! — резко ответил ей Мордред. — Я доверял ему мою дочь все эти годы... а сегодня узнал, что он не только был в армии, но и работал с государственными алхимиками и уволен без почестей. Думаю, мне полагается хоть какое-то объяснение!

— Соглашусь, — мягко заметил Норман, задумчиво почесывая подбородок. — Полагаю, история моей работы с Речным Алхимиком была бы вам интересна. Конечно, я не могу рассказать ничего в деталях, потому что мы все еще конфликтуем с Кретой, и...

— Воюем, а не конфликтуем! Не кормите меня этими вашими военными эвфемизмами. Фюрер может лгать публике сколько угодно, но вы пожалеете, если солжете мне!

— Я знаю только то, что говорится в газетах, — холодно сказал Норман. — И они все еще говорят, что мы «конфликтуем».

Мордред явно не смог придумать удачной колкости в ответ.

— Речной Алхимик.

— Три года я был его адъютантом. По существу, телохранителем. Я потерял руку в рейде, который чуть было не стоил нам обоим жизни.

Глаза Нормана стали пустыми. Белла узнала этот вид, потому что даже в ее практике здесь, среди сел, она видела его и прежде. Это называлось «ПТСР» – посттравматическое стрессовое расстройство.

— Ему удалось выбраться почти без ран, а я – вот. С тремя конечностями. Мне повезло.

Норман не выглядел так, словно чувствовал себя счастливчиком, и Белла вновь взвилась. Как Мордред только посмел вторгаться в дом этого человека и заставлять его рассказывать такие вещи? Его – учителя, который всегда был так хорош с детьми, добр и весел... Неужели он заслуживал переживать все это заново, в удовольствие Мордреду?

— То есть, вы потеряли руку на службе. Все это никак не складывается в осмысленную картинку. Разве вы не идеальный солдат, которого так любят превозносить в армии? Вам должны были выдать великолепный автопротез и кучу медалей на прощание и написать о вас в учебниках, как о прекрасном примере националиста и патриота.

— Возможно, — уклончиво ответил Норман. — На следующей неделе экспедиция майора провалилась. Шестнадцать из двадцати человек отряда были убиты, самому майору прострелили сердце, а мой лейтенант притащил обратно трех раненых товарищей.

Белла закрыла глаза, пытаясь абстрагироваться от боли в его голосе.

— Он не знал, что делал. Еще совсем зеленый юнец, он ничего не понимал о кретонцах, поэтому все так и случилось. Я должен был вести ту экспедицию. Но вместо этого лежал пластом с отрезанной давеча конечностью, — Норман вздохнул. — Я был капитаном. Это была моя обязанность – проследить, чтобы все вернулись живыми. Это я был обязан защитить майора. Я провалился и там, и там.

— Это была не ваша ошибка, — вздохнула Белла, точно так же, как и когда услышала эту историю впервые. — Вы были ранены. Вы не могли...

Норман засмеялся – жестко, горько, так что у Беллы волосы встали дыбом, и она вновь ощутила иррациональный приступ гнева. Мордред всегда заставлял людей показывать не самую лучшую свою сторону.

— Я мог попытаться, но был слишком занят тем, что жалел себя, и они ушли, даже не посовещавшись со мной. Семнадцать мертвецов. Государственный алхимик – убит. Кто-то должен был ответить за случившееся.

— И вы стали их козлом отпущения? — насмешливо спросил Мордред своим жестким, безжалостным голосом. — Как вы только можете уважать армию после этого?

Норман, словно загипнотизированный, покачал головой.

— Иначе они бы обвинили лейтенанта. Он не был виноват. Он был слишком юн; у него дома остались жена и ребенок. Так что я приказал ему солгать, что я сам повел экспедицию и не смог защитить майора. Военный трибунал купился, лейтенанта отпустили с дисциплинарным взысканием, а майора похоронили с почестями за счет государства.

— Вы взяли вину на себя... Это не ваша вина, но вы всем сказали по-другому. Зачем?

— В армии должен сохраняться порядок, — просто ответил Норман. — Кто-то должен был ответить, а у лейтенанта была семья, о которой он должен заботиться. Выбор был прост.

— Вы соврали, — никак не унимался Мордред. — Вы соврали, чтобы защитить подчиненного, и соврали, чтобы защитить армию. Чтобы сохранить эту клоунаду, которая не доведет нас ни до чего хорошего!

— Это не клоунада, — резко ответил Норман. — Нормальные, счастливые люди имеют право жить своими нормальными, счастливыми жизнями. Чтобы они могли это делать, кто-то должен пострадать. Вы алхимик, уж вы-то должны видеть, что таков равноценный обмен. Солдаты страдают, чтобы защитить простых людей. То, что я сделал, может, и было глупым, но кто-то должен был это сделать. Нужды нации перевешивают нужды одного человека.

Мордред вдруг резко вскочил на ноги, так что его стул упал на пол.

— Вы этому учите мою дочь? Как это благородно – быть мальчиком для битья целой нации? Что она должна пожертвовать всякой надеждой на нормальную жизнь, чтобы узколобые фермеры могли продолжать свое узколобое существование? Что это вообще за философия такая? Это же пропаганда! Отговорка, выдуманная Фюрером и его шавками, всеми этими советниками, чтобы объяснить войны, которые никому не приносят ничего хорошего! Разве вы не видите недостатки этой системы?

— Я понимаю, что существуют люди, которые так к этому относятся, и уважаю ваше мне...

Мордред с силой ударил Нормана по лицу.

— Мордред! — вскочила на ноги Белла.

Норман отступил, тыльной стороной ладони отирая кровь с разбитой губы.

— Разуйте глаза! Глупцы вроде вас запирают нас в этой системе – чертовы идеалисты, желающие умереть за государство! Вы приговариваете к этому не только себя, но и всех наших детей. Моих детей!

— Уж пусть лучше они научатся самопожертвованию во имя сомнительной цели, чем никогда не узнают, что это такое, — вот теперь Норман разозлился. Белла никогда не видела его таким сердитым. — Вы что, думаете, я не знаю, кто вы такой? Вы эгоистичный старик, который убежал от мира в свое бесценное исследование. Вы никого не видите, никому не помогаете, ни о ком не заботитесь – даже на собственную дочь не обращаете внимания!

Он обошел стол, держась на дистанции от Мордреда, который щерился, словно волк. Интуиция твердила Белле, что спор нужно остановить, но какая-то ее часть восстала против этого. Жуткие, ранящие вещи, которые говорил Норман – все они были правдой. И Мордред должен услышать их хоть от кого-нибудь.

— Меня тошнит от вас! — выплюнул Норман. — Ваша дочь – одна из самых красивых, талантливых, особенных детей, каких я только видел. Одна на десять тысяч. И как вы с ней обращаетесь? Вам плевать! Ей одиноко и больно, но вы слишком слепы, чтобы увидеть это! Единственное, что я могу сделать, это похвалить ее за прилежание и попытаться дать ей надежду на будущее. А этот мальчик, ваш ученик! У него доброе сердце, но будь ваша воля, вы бы и его превратили в подобие себя, чтобы он точно так же заперся от всех. Ему нужна высшая цель, что-нибудь, к чему он будет стремиться. По крайней мере, он использует алхимию, когда вырастет, чего я не могу сказать о вас! Вы неудачник, мистер Хоукай, и мне вас жаль, но я не могу дать вам разрушить жизни этих молодых людей!

Мордред ринулся вперед с яростным ревом и отбросил Нормана к раковине. Шкаф с посудой распахнулся, и фарфор полетел на пол, разлетаясь на куски. Норман поднял руку, защищаясь, и увернулся, когда Мордред вновь попытался ударить его.

— Мордред! — крикнула Белла. — Прекрати! Мордред, остановись!

Или он ее не слышал, или решил проигнорировать. Спустя мгновение двое мужчин сцепились: Мордред бормотал проклятия и пытался пересилить Нормана. Тот отбивался как мог, но все-таки оставался калекой. Мордред схватил его за бок под остатком плеча и бросил на пол, чтобы ударить под ребра.

— Фашист! — кричал он. — Чудовище! Как ты смеешь говорить мне, как растить мою дочь? Как ты смеешь критиковать? Ты даже не знаешь, что это такое, бездушная шавка режима! Ты когда-нибудь пытался растить ребенка в одиночку? Да будь оно проклято, твое чертово правительство, твоя армия... Ты и понятия не имеешь!

— Я-то фашист, — выдохнул Норман, пытаясь подняться на ноги. — Ну а вы лицемер! Вы сделали хоть одну добрую вещь за всю свою пропащую жизнь? Кому-нибудь помогли? Знаете хоть, каково это – помогать другим?

— Мордред!

Слезы потекли по щекам Беллы, но Мордред вновь кинулся вперед. На этот раз он пнул Нормана по носу, из которого брызнула кровь.

— Тварь! Армейская шавка! — бушевал Мордред.

Норман, наконец, сумел подняться и схватил стул, чтобы держать его перед собой, словно щит, отступая к двери. Кровь так и хлестала из его носа и окрашивала его рубашку в глубокий красный цвет.

— Вы убиваете ее! — крикнул он, настолько захваченный спором, что позабыл про всякий здравый смысл. — Вы уничтожаете Ризу! Она может достичь стольких высот, что вам и не снилось, будь у нее на это хоть шанс!

Мордред схватился за ножку стула и попытался вырвать его у Нормана из руки. Тот не удержал равновесия, все еще слабый после удара в нос и едва стоявший на ногах, и с грохотом упал. Мордред навис над ним.

— Нет! — Белла бросилась вперед и обхватила старого друга, так что он не мог пошевелить руками, и лихорадочно заговорила ему через плечо: — Прекрати!

— Отстань от меня!

Мордред попытался вырваться, но Белла держала крепко. Она была меньше его, но ненамного слабее.

— Остановись! Ты убьешь его, и что тогда случится с детьми? Мордред, тебе нужно успокоиться! Вы оба желаете Ризе только хорошего. Просто у вас разные представления о том, что есть лучше для нее! Прекрати, наконец, упрямствовать и подумай о своей дочери! Подумай о дочери Лиэн!

Говорить это было ошибкой. С яростным ревом Мордред развернулся, наконец-то умудрившись скинуть ее. Беллу отбросило сквозь открытую дверь прямо на балкончик. На мгновение она подумала, что перила остановят ее, но они были слишком низкими – ударили ее как раз в середину бедра. Окончательно утеряв равновесие от неожиданности, Белла рухнула назад, через перила. Вниз.



Однажды, когда Мордреду было девять лет, его разбудили крики на дороге за окнами. В амбаре старика Блоджера случился пожар, и весь город кинулся помогать ему. Отец и дедушка Мордреда присоединились к толпе, а сам он, страшно заинтересованный происходящим, отправился следом. В его памяти сохранились воспоминания о том, как он стоял на поле и смотрел, как огонь пожирал здание, сраженный его мощью и великолепием. А потом вдруг черный скелет крыши прогнулся и рухнул, убив Блоджера и его двух дочерей, которые пошли внутрь за лошадьми. Мордред помнил этот момент бессильного ужаса перед тем, что сейчас случится, помнил жуткое осознание, что они умрут, и он никак не может помочь.

Это был как раз такой момент.

На какую-то долю секунды мерцающий свет уличных фонарей очертил пышный силуэт Беллы. А потом, прежде чем Мордред успел пошевелиться, крикнуть или даже вдохнуть, она упала.

Снизу донеслись ужасные звуки: грохот, хлюпанье и тихий, полный боли стон.

Сложно было сказать, кто отмер первым, но Мордред добрался до Беллы быстрее, чем Ранье, который, спотыкаясь, спускался с лестницы. Ему пришлось заставить себя посмотреть на старую подругу – на то, что он с ней сделал – несмотря на вставший в горле комок и отказавшие ноги.

Белла упала в телегу с фермерскими инструментами. Платье порвалось, и остатки корсета проглядывали сбоку, словно отвратительные оголившиеся ребра под лунным светом. Одна ее рука неестественно вывернулась, явно сломанная. Голова перекинулась через зубцы маленького ручного плуга. Она смотрела в небо стекленеющими изумленными глазами.

Самым страшным была пика – вроде тех, которыми загоняли свиней на убой – торчавшая ниже левой ключицы. Даже не будучи доктором Мордред понимал, что если пика и прошла мимо сердца, то в любом случае прошила насквозь легкое.

— Белла! — едва выдавил он.

Она с силой втянула в себя воздух, и Мордред услышал, как он свистит, выходя из ужасной раны.

— Упала... — пробормотала Белла.

— Лежи смирно! — Мордред сжал ее здоровую руку. — Мы позовем на помощь! Мы позовем... позовем...

Она чуть улыбнулась.

— Доктора? Я здесь. Мой диагноз...

Немощный кашель прервал ее, и еще больше темной крови выступило вокруг раны. На ее губах уже начала образовываться розовая пена.

— Рой, — выговорила Белла сквозь боль. Пика по крупице отнимала у нее жизнь. — Он... хороший мальчик.

— Да, — согласился Мордред.

Он бы с чем угодно сейчас согласился.

— Риза такая умная. Университет...

— Тише, мэм, — мягко вмешался Ранье, подходя ближе. — Просто лежите. Эта пика мешает вам истечь кровью до смерти. Если вы сможете продержаться достаточно долго, до приезда другого врача...

Белла чуть качнула головой.

— Никакого доктора... на шестьдесят километров вокруг. Ему понадобится х-хороший транспорт.

— Да не стой ты столбом! — крикнул Мордред. Слезы текли по его щекам. — Беги за помощью!

— Конечно.

Голос Ранье был каким-то жутким, нечеловечески покойным, словно у солдата под пулями. Мордред обрадовано выдохнул, когда тот убежал.

— Белла. Белла, держись.

— Нет... Больше нет. Мордред, пожалуйста... позаботься...

— Они мои дети, Белла. Конечно, я о них позабочусь!

Мордред всхлипнул. Она не могла уйти! Не могла умереть! Не так! Только не по его вине! Она не могла... Только не Белла.

Она покачала головой, и ее темные волосы, тронутые сединой, вылезли из-под шарфа. Она вдруг помолодела. Так помолодела. Стала пятнадцатилетней, словно в ту ночь, когда они говорили о своих мечтах и амбициях... а потом неловко и нежно занимались любовью посреди тюков с мукой на чердаке мельницы Хоукаев.

— О себе, — прошептала Белла, но Мордред так и не понял, что она имела в виду.

Последовал еще один ужасный, хриплый вздох, и воздух вновь со свистом вышел из пробитого легкого. Белла напряглась и, к ужасу и удивлению Мордреда, переливисто засмеялась.

— Мор... гиз... — выдохнула она, и ее губы сложились в блаженную улыбку.

Ее спина расслабилась, рука безвольно повисла, а пронзенное сердце выстучало последнюю трель. Мордред спрятал лицо на груди старой подруги и заплакал.

Глава 64: Военный закон

Белла умерла, так что врача пришлось привезти из Нью-Оптена, чтобы он вскрыл труп. Выездной судья прибыл из Восточного города на следующей неделе, чтобы председательствовать на дознании. Постановили смерть от случайного падения: врач не нашел ни одного ранения, которое нельзя было бы этим объяснить, и показания обоих свидетелей – Мордреда Хоукая и Нормана Ранье – совпадали. Доктор Изабелла Грейсон споткнулась, потеряла равновесие и упала с балкончика наверху лестницы. Похороны были людными – Беллу много кто любил в городке. Мордред не пошел. Те, кто были достаточно стары, чтобы помнить его дружбу с умершей, называли это грехом и позором. Зато пришла его дочь, мрачная и тихая, в темно-синем платье, вместе с узкоглазым мальчишкой, Мустангом, рядом с ней.

Мордред так никогда не понял, почему Ранье не дал показания против него, но подозревал, что все дело в любви к Ризе. Если бы он уделил этим мыслям больше времени, то, может, был бы благодарен, потому что если бы Ранье истолковал случившееся по-другому, судья обвинил бы Мордреда в убийстве. А так он мог продолжить свое отшельническое существование, нетронутый страданиями, раздиравшими городских жителей.

Собственную боль Мордред подавлял и отрицал. Он не мог об этом думать. Умершая Белла – и без того плохо. Белла, убитая им в приступе неконтролируемой ярости – этого вынести Мордред уже не смог бы.

Поэтому он заперся в кабинете в одиночестве и нанес еще несколько черных татуировок себе на ноги, ожидая дня, когда его холст будет достаточно велик. Девочки часто начинали сильно расти в двенадцать-тринадцать лет, как говорилось в книгах. Через несколько месяцев Ризе будет одиннадцать. Она уже догоняла по размерам Роя. Мальчишка, хотя ему и было почти пятнадцать, был невероятно мал для своего возраста. «Скоро, – мрачно думалось Мордреду. – Скоро дочка станет достаточно большой».



Риза опять плакала. Рой знал, потому что тогда она уходила к себе в комнату и пряталась в шкафу. Если бы она догадалась, что он знает, то наверняка бы расстроилась. Ей почему-то казалось, что горе должно быть незаметно, несмотря на то, что Рой тоже страдал. Ее стремление изолироваться обижало его, но не только потому, что было бы лучше, если бы он разделил горе с единственным человеком, который любил доктора Беллу так же сильно, но потому что не мог наблюдать молчаливые страдания подруги.

Частично проблема возникала из-за того, что Риза боялась мистера Хоукая, который мог застать их вместе. Рой не понимал, почему учитель вдруг стал так плохо относиться к тому, что они проводят время вдвоем, но он уже не раз резко отзывался на эту тему. Все началось, когда мистер Хоукай поймал их спящими в обнимку. Рой мог подписаться под философией Маэса: не пойман – не вор. Но Риза приняла слова мистера Хоукая близко к сердцу и с тех пор держала дистанцию, даже до смерти доктора Беллы.

Рой был вынужден признать, что и сам частично виноват в их отдалении. Он жутко устал от постоянных унизительных комментариев учителя о его неопытности в алхимии и старательно практиковался в ней. У него почти не оставалось времени на домашние дела, не говоря уже о сне, или, тем паче, на душевные разговоры с Ризой, чтобы завоевать ее расположение обратно.

Однако сегодня Рой решил попытаться. С похорон доктора Беллы прошло уже три недели, и все это время мистер Хоукай почти не покидал свой кабинет – разве что в туалет выходил иногда. Выставив на стол завтрак для двоих, Рой подумал, что, может, учитель больше никогда не выберется из своего заточения.

Он уже собирался направиться наверх, чтобы упросить Ризу спуститься, когда к его удивлению она вошла на кухню. Ее волосы были расчесаны, и на ней красовалось синее поплиновое платье. В руках подруга держала грифельную доску, учебник и хрестоматию. Не было похоже, чтобы Риза вообще плакала сегодня. Рой рискнул улыбнуться.

— Вновь в школу?

Она кивнула и тихо пояснила:

— Мистер Ранье сказал, я могу окончить ее этой весной, если буду стараться.

— Тогда налетай на завтрак. А я пока приготовлю твой обед.

Риза присела за стол и принялась клевать свой тост. Рой нарезал хлеба и завернул кусок сыра в восковую бумагу. Вчера он ходил по магазинам, поэтому у них теперь были свежие зеленые яблоки. Положив одно в коробку, Рой подумал и добавил к нему второе. Ему не хотелось, чтобы Риза голодала в первый день в школе после перерыва.

Редко используемая дверь скрипнула, и в коридоре послышались шаги. Войдя на кухню, мистер Хоукай глянул наРоя и сел за стол, чтобы собрать себе бутерброд из хлеба и яиц. Рой постарался не смотреть на Ризу, которая мгновенно напряглась и больше не хотела есть. Спустя несколько минут она поднялась на ноги, собрала свои вещи и по большой дуге попыталась обойти мистера Хоукая. Тот поймал ее за локоть.

— Куда это ты собралась? — он поставил на стол кружку молока, которое, вообще-то, должен был выпить Рой.

— В школу, папа, — прошептала Риза.

Мистер Хоукай выхватил у нее книжки и положил их на стол, мрачно качая головой.

— Нет, туда ты не пойдешь, — неожиданно спокойно сказал он. — Ты больше никогда не пойдешь в эту школу, слышишь?

Риза изумленно уставилась на него. Рой почти почуял ее страх.

— Н-но папа...

— Больше никогда, — все так же спокойно повторил мистер Хоукай. — Я не хочу, чтобы ты и близко подходила к этому человеку. Вот еще, чтобы моей дочери забивали голову дурацкими идеями и военной пропагандой. Это мое последнее слово.

Рою хотелось вступиться за Ризу, оспорить нечестное решение, но его поставила в тупик необычная манера говорить мистера Хоукая. Горький опыт научил его, что учитель давал приказы резким голосом. Это новое затишье пугало.

— Но папа, мистер Ранье сказал, если я буду хорошо учиться, я смогу пойти в университет, когда вырасту, и...

— У меня нет денег, чтобы отправить тебя в университет, — уже чуть более раздраженно сказал мистер Хоукай. — Ты можешь учиться дома. У меня достаточно книг, и я тебе гарантирую – ты будешь работать усерднее, чем с любым глупцом-солдатом. Иди вымой посуду, а я поищу тебе что-нибудь почитать.

— Но я хочу пойти в школу, — прошептала Риза. — Я нравлюсь мистеру Ранье...

— Ну а он не нравится мне! — отрезал мистер Хоукай.

Риза замолкла, глядя на свои туфельки. Рой молился о том, чтобы она остановилась. Ему не хотелось, чтобы мистер Хоукай рассердился.

Но Риза подняла голову, ее глаза были полны слез.

— Доктор Белла хотела, чтобы я ходила в школу.

Мистер Хоукай выругался и отложил вилку.

— Если бы не этот глупец и его шовинистическая привычка лезть, куда не просят, Белла была бы все еще жива! Так что не смей говорить мне, чего бы она хотела!

Резкий тон и жестокие слова – это было уже слишком. Рой в оцепенении смотрел, как Риза несчастно зарыдала, пряча лицо в ладонях.

— Прекрати! Прекрати реветь! Она умерла, и слезами ее не вернуть! Прекрати, я сказал!

Мистер Хоукай схватил ее за плечи и принялся яростно трясти. Голова Ризы болталась вперед-назад, но подруга все так же продолжала прерывисто всхлипывать.

— Прекратите! — не выдержал Рой.

Он больше не ребенок и не собирается стоять и смотреть, словно дитя. Далекие воспоминания о другом худом мальчишке – темноволосом и в очках – самоотверженно бросившемся защищать Роя ворвались в его голову. Он со всей силы пнул учителя по голени.

Этого было недостаточно, чтобы сделать ему больно, хотя Рою очень этого хотелось, но удар возымел нужный эффект: мистер Хоукай выпустил Ризу. Она осела на пол, словно тряпичная кукла, но у Роя появились более насущные проблемы. Учитель обратил свой взор на него.

— Что ты сказал?

— Я сказал, прекратите! — как можно тверже ответил Рой. — Оставьте ее в покое! Она расстроилась, потому что скучает по доктору Белле – потому что доктор Белла заботилась о ней куда лучше, чем вы!

На мрачном лице мистера Хоукая нарисовалась почти безумная улыбка.

— Неужели?

— Да! Поэтому оставьте Ризу в покое! Вам нельзя ее больше бить! Отстаньте от нее!

К его изумлению, учитель рассмеялся. Это был тонкий, неприятный смех, от которого по спине Роя побежали мурашки.

— И кто же меня остановит? — насмешливо спросил мистер Хоукай. — Ты?

— Я! — Рой даже не задумался о том, насколько смешно это выглядит: тощий, маленький подросток против взрослого мужчины. — Разве вы не видите, что она боится вас? Вы могли бы дать ей хотя бы выплакаться спокойно!

Какая-то его часть твердила, что он делает очень, очень большую глупость. Но Рой злился. Мистер Хоукай неправильно относился к Ризе, и больше никого не осталось, чтобы сказать ему об этом. Ее дедушка уехал навсегда, ей было запрещено видеться с учителем, и даже добрая, любящая доктор Белла умерла. Остался один лишь Рой.

Мистер Хоукай поднял руку, чтобы шлепнуть его по ушам. Рой стоял смирно до последнего момента, а потом нагнулся. Его рост был преимуществом, напомнил он сам себе, вспоминая слова Абсалома. Он меньше, ловчее и быстрее. Рой поймал запястье мистера Хоукая, выкрутил его и прыгнул за противника, резко дернув его за руку. Ошеломленный учитель прокрутился вокруг своей оси. Он попытался схватить Роя за волосы, но тот вновь оказался быстрее – пригнулся и пнул мистера Хоукая. На этот раз куда удачнее: тот фыркнул от боли.

— Риза любит вас, и это неправильно, что вы делаете ей больно! — продолжил Рой. — Она всего лишь хочет, чтобы вы были счастливы!

Беспокойные обиды всех длинных, молчаливых лет всплывали на поверхность, и Рой не мог остановиться, словно вконец измученный изобретательными дознавателями пленник.

— Что бы она ни делала, вам этого недостаточно! Она такая усердная, так старается сделать вас счастливым, а вы только и можете, что критиковать! Даже не пошли на ее литературный вечер в школе. Она хотела, чтобы вы пришли! Почему же вы остались дома? Ваше исследование подождет – а Риза?

Рой впал в такой гнев, что едва соображал, что делает. Он замахнулся и кулаком ударил мистера Хоукая по щеке. Тот отлетел к столу.

Рой замер.

Он ударил учителя! Ударил мистера Хоукая! Это был не беспомощный удар ребенка, это был удар, отбросивший противника назад. Рой не мог поверить, что только что сделал.

Мистер Хоукай тоже не верил: поднял руку и коснулся набухающего синяка. Несмотря на оцепенение и растущий под убийственным взглядом учителя ужас, какая-то часть Роя была довольна. Наконец-то он отплатил за все те синяки, что доставались ему от мистера Хоукая. Отплатил за страдания Ризы. Защитился.
Когда мистер Хоукай заговорил, к нему вернулось зловещее спокойствие. Его голос был тих и чем-то походил на рычание зверя.

— Все. С меня хватит.

Он выпрямился и оправил одежду, после чего двинулся к Рою, будто ангел смерти.

— Ты, — сказал он, — мой ученик. Ты здесь, чтобы обучаться алхимии и делать, как я велю. Она, — он указал на Ризу, съежившуюся у ножки стола, — моя дочь. Вы не равны, и вы не друзья, и вы совершенно точно не союзники в какой-то романтической афере, главная цель которой – лишить меня авторитета! С сегодняшнего дня все меняется.

Мистер Хоукай шлепнул Роя по голове. На этот раз он не пригнулся: слишком был ошеломлен тем, что сделал парой минут ранее, чтобы шевелиться.

— Тебе запрещено появляться в этой комнате, — резко продолжил учитель. — Никакой кухни. Будешь спать в своей комнате и работать в кабинете, и есть будешь там же. Ты больше не отвечаешь за домашние дела. Единственная твоя обязанность – учиться и делать, что я говорю. Понял?

Он не стал ждать ответа, что было только к лучшему, потому что Рой не понял.

— А что касается тебя! — развернулся мистер Хоукай к Ризе. — Ты теперь единственная женщина в доме после смерти матери, и сейчас самое время для того, чтобы вести себя подобающе! С сегодняшнего дня ты будешь готовить, ты будешь стирать, и ты будешь убираться. Ты хозяйка дома, в котором живет этот молодой человек, поняла? Ты не в том положении, чтобы разговаривать с ним, тем более, брататься или играть. Он мой ученик, и тебе стоит относиться к нему с соответствующим уважением. Поняла?

— Но учитель... — заговорил, было, Рой.

Это просто абсурд! Они с Ризой всегда были вместе. Всегда играли, читали друг другу, бра... как там. Мистер Хоукай не мог вот так просто запретить им проводить время вместе!

— Тишина! Я толерантный человек, но я не потерплю неповиновения в этом доме. Если она искушает тебя не подчиняться мне, я уберу искушение.

Он посмотрел на Ризу, наблюдавшую за ним расширившимися глазами.

— С сегодняшнего дня ты должна обращаться к моему ученику как к мистеру Мустангу. Услышу, что назвала его по имени – очень рассержусь.

Риза яростно закивала. Рой покачал головой.

— Учитель, мы друзья, вы не можете просто...

— Тишина! Ты должен обращаться к моей дочери как к мисс Хоукай. Если тебе что-то потребуется, она обязана принести тебе это. Тебе запрещено помогать ей с домашними делами, и если я об этом узнаю, накажу обоих. Поняли?

— Да, папа, — тихо ответила Риза, и Рой почувствовал, как какая-то его часть умерла вместе со звуком этих слов.

Неужели подруга и правда хотела вот так сдаться? Неужели она ненавидит его так сильно, что ей не терпится отстраниться?

— Отлично, — мистер Хоукай набрал еще яиц себе на тарелку и сунул ее Рою. — Отнеси в кабинет. Можешь позавтракать перед занятиями. А ты, — уже Ризе сказал он, — поставь чайник для моего ученика и меня.

Учитель вышел прочь, а Рой так и стоял пару мгновений, ошеломленный и не верящий в происходящее. Риза поднялась с пола и принялась отряхивать измятый подол платья.

— Он не всерьез, — сказал Рой, пытаясь убедить не только ее, но и себя. — Он просто рассердился. Он забудет через пару дней.

В глазах подруги плескалось сомнение, и даже хотя эти слова не стали неожиданность, ему было больно их слышать:

— Вам нельзя быть на кухне, мистер Мустанг. Папа хочет, чтобы вы поели в кабинете, — тихо сказала она.



Риза сплюнула соду в раковину и смыла ее водой, держа зубную щетку под потоком прохладной воды. Она очень устала. Уборка дома оказалась делом сложным и выматывающим, и Риза не понимал, как Рой справлялся с ней все эти годы. Как мистер Мустанг справлялся, тут же поправила она сама себя, чувствуя, как странно защипало глаза.

Мамочка умерла, и доктор Белла тоже. Бен был далеко-далеко на юге с его папой, Гаретом и Тиа. Видеться с мистером Ранье запрещалось, и Риза догадывалась, что общаться с Элейн, Нормой и Сьюзан нельзя. А теперь и с Роем тоже. Он для нее – мистер Мустанг и папин ученик. Он стоял настолько выше нее, что нельзя было даже обращаться к нему по имени.

Хотелось плакать, но Риза не могла. Большие девочки не плачут. Папа не выносил, когда она плакала, а больше всего на свете ей хотелось, чтобы он ее полюбил. Риза старательно выполняла все задания, которые получала от него, хотя отец никогда не удосуживался их проверить. Она пыталась готовить, но у нее получалось во много раз хуже, чем у Роя. Она убиралась в гостевой комнате и спальнях, начищала до блеска папины ботинки – и этого все равно было недостаточно.

Папа ее не любил. Он даже не замечал ее присутствия – кроме тех моментов, когда рассматривал ее спину. Она помнила, как во время ветрянки папа сделал ей ванну с мятной водой. Это был последний раз, когда он был так добр к ней и даже сказал, что ему нравится ее спина. «Словно пергамент», что бы это ни значило. Иногда Ризе становилось интересно, считал ли он так до сих пор.

Плохая ступенька скрипнула на весь коридор, и в коридоре показался Ро... мистер Мустанг, посмотревший на нее сквозь открытую дверь ванной. Риза развернулась, хватаясь за рукав своей ночной рубашки. Друг выглядел уставшим и грустным, но все равно попытался улыбнуться.

— Приятных снов, Риза, — тихо сказал он.

Риза вздрогнула от страха.

— Мисс Хоукай, — шепотом поправила она.

Он напрягся, словно от удара, и пошел прочь. Ризе захотелось плакать. Она обидела его! Он был ее мальчиком, а она – но нет, нет, он ученик папы, и ей нельзя с ним разговаривать. Но...

— Спокойной ночи, мистер Мустанг.

Он оглянулся через плечо, и на мгновение ей показалось, что в его глазах показались слезы. Но мистер Мустанг расправил плечи, вежливо кивнул и исчез в своей комнате.



— Я не хочу, чтобы ты стирала.

Был сентябрьский вторник, и Рой только зашел на кухню. Мистер Хоукай спал на диване в кабинете. Судя по куче скомканных бумажек вокруг его стула, учитель всю ночь не спал. А значит, теперь уснет как минимум часа на два.

Риза подняла взгляд от грязного белья, которое она пыталась рассортировать. Подруга выглядела маленькой и потрепанной в своем самом старом платьице, и Рою было больно видеть ее за обычным занятием слуги, которое ей совсем не подходило.

— Пожалуйста, уйдите с кухни, мистер Мустанг, — она говорила так формально, что его начинало тошнить от отчаяния. — Я работаю.

— Я не хочу, чтобы ты этим занималась, — Рой подошел ближе и отобрал у нее одну из испачканных рубашек мистера Хоукая. — Я постираю, это не займет много времени.

— Я должна...

— Ты испортишь себе руки, — мягко заметил Рой, беря Ризу за руку и проводя по ее коже большим пальцем. Она была мягкой и гладкой. — У тебя красивые руки.

Подруга зарделась и отвела взгляд.

— Думаю, я бы могла пока убраться в гостевой комнате.

Рой одобрительно кивнул.

— Конечно. Я быстро, обещаю.

Риза одарила его едва заметной благодарной улыбкой. На мгновение он понадеялся, что панцирь формальности дал трещину, но потом подруга вновь заговорила.

— Спасибо, мистер Мустанг. Вы очень добры, — сказала она.



Каждый раз, когда звучали эти два слова, маленький кусочек ее сердца умирал. Риза едва помнила что-либо о времени до его прихода. Всю ее жизнь он был рядом, чтобы поговорить, поиграть, обнять, когда больше никого не было. А теперь его запретили, и Риза не могла этого вынести. Мистер Мустанг. Мистер Мустанг.

Она не возражала против работы по дому: не маленькая уже, справится. Не возражала против готовки – октябрь подходил к концу, и ей уже удалось наловчиться за прошедшие два месяца. Ризе всегда казалось неправильным, что он делал так много, а она – так мало. Нет, что хуже всего был приказ держать дистанцию – дистанцию, которую она не решалась сократить, даже когда папа уходил в аптеку. Она теперь не Риза, а он не Рой – они стали мисс Хоукай и мистером Мустангом. И с приходом этого горького закона они вообще перестали слышать свои имена. У них не осталось никакой иной индивидуальности, кроме установленной отцом: его дочь, его ученик. Мисс Хоукай и мистер Мустанг.

Три дня назад прошел его День рождения. Мистеру Мустангу исполнилось пятнадцать. Подарков не дарили, потому что больше не было доктора Беллы, которая бы их принесла. Торт не ели, потому что Риза не умела их готовить. Были только мистер Мустанг и мисс Хоукай, обменявшиеся самым мимолетным из всех формальных приветствий, когда она приносила подносы с едой в кабинет и когда уносила их спустя полчаса.

Ризе было одиноко, отчаянно одиноко, но она не смела ничего с этим делать. Возможно, однажды папа заметит, какая она хорошая: всегда выполняет все приказы, даже когда его нет рядом. Ей казалось, что все еще нравилась мистеру Мустангу, но если он не мог сказать об этом, то она не могла спросить. Папа не любил ее. Пока что.



— Риза, мне пришло письмо. От Маэса.

Его шепот казался пустым и бессильным в темноте ее комнаты. Рой знал, что подруга все еще не спала, потому что слышал ее слишком неглубокое и быстрое дыхание.

— Он говорит, в Академии здорово. А еще он учит историю в Центральном Университете, и... Риза?

Она отвернулась прочь и съежилась под одеялом.

— Пожалуйста, мистер Мустанг, — ее голос звучал боязливо, — я... я очень устала. Я хочу спать.

Сглотнув, Рой отпрянул.

— Конечно, — пробормотал он. — Конечно, Риза – мисс Хоукай – Риза. Приятных снов.

Рою показалось, что пока он пробирался обратно в комнату Дэвелла, то услышал тишайший всхлип, процеженный ночным воздухом ее комнаты.



Пришел ноябрь, и в доме стало холодно, но Ризе было все равно. Полночь уже давно прошла, и она слышала, как папа отправился спать. Выскользнув из-под одеяла, Риза босиком прошла в коридор, крадясь, словно кошка. Дверь в его комнату была приоткрыта. Не в папину, конечно, а в другую. В комнату мистера Мустанга.

Риза пересекла небольшое пространство по освещенному луной полу. Мистер Мустанг лежал на боку, свернувшись калачиком. Он казался таким умиротворенным, а местечко между ним и стеной казалось уютным и приглашающим. Прошло уже немало времени с тех пор, как Риза касалась другого человека, и ее тело просило утешающего контакта, но она не смела. Им больше не разрешалось даже кушать вместе: папа выйдет из себя, если они лягут на одну постель.

Хотя она замерзла, а пол был ледяным от холода, Риза опустилась на колени и положила подбородок на край матраса, неподалеку от плеча мистера Мустанга. Она сидела и наблюдала так еще очень долго. Его грудь мерно поднималась и опускалась. Дыхание было теплым. Ей казалось, что она могла почувствовать его сердцебиение.

Задолго до рассвета Риза прокралась обратно в свою комнату, бережно сохранив в памяти каждую секунду, что пробыла рядом с ним. Это было самое близкое к дружбе, что у нее осталось.



В новеллах, которые Риза и доктор Белла читали друг другу, мужчина и женщина всегда влюблялись медленно. Иногда они были друзьями, иногда – врагами... но рано или поздно они смотрели друг на друга в какой-нибудь совершенно обычный день и понимали, что хотят быть вместе навсегда.

Интересно, сможет ли он почувствовать нечто подобное к кому-либо. Рой вдохнул, тупо смотря на манускрипт с платоновской «Республикой» на греческом. Текст выдал учитель в ответ на жалобу, что ему надоело рисовать одни и те же алхимические круги раз за разом. Рою было пятнадцать лет, и он чувствовал себя одиноко. Периодические письма от Маэса делали все только хуже. Вот бы Риза заговорила с ним... Но она не говорила, как бы он ни старался. Спустя какое-то время Рой понял, что будет проще просто не пытаться общаться, хотя по-прежнему использовал ее имя вместо навязанного «мисс Хоукай», когда мистера Хоукая не было поблизости.

Дверь в кабинет открылась, и вошла Риза, с трудом тащившая тяжелый поднос с обедом. Она глянула на спящего мистера Хоукая, а потом поставила свою ношу на столик у дивана.

— Салат с яйцами? — улыбнулся ей Рой. — Мой любимый!

— Я знаю, — прошептала подруга, и ее глаза на мгновение вспыхнули радостью от того, что он заметил. Потом она отвела взгляд. — Мистер Мустанг.

Рой вздохнул и потянулся к ее запястью.

— Риза... — печально начал он.

Но подруга выдернула руку из его хватки и едва заметно покачала головой, не поднимая взгляда. Рой понял. Она не хотела идти наперекор отцу ради него. Риза вышла из комнаты так же тихо, как и вошла, оставив Роя в одиночестве жевать бутерброд и всем сердцем желать, чтобы все вновь стало по-прежнему.

Может, он и не любил ее, как мужчины любят женщин. Ему точно не хотелось поцеловать ее – точно не в губы. Разве что в лоб. Зато ему хотелось еще разочек ее обнять. Едва эта мысль появилась в его голове, как Рой понял – понял твердо, с невинной уверенностью ребенка, которым он некогда был, что любит ее. На его долю выпало мало любви, но до того разговора на кухне Риза оставалась твердой и верной. Рой вдруг осознал, что нуждается в ней и во взаимности. Он любит Ризу. Теперь он точно знает.

Именно поэтому эта навязанная им дистанция разрывала его душу на куски.

Глава 65: Как вышло

— Но я отлично с этим справляюсь. Я отлично справляюсь с этим уже одиннадцатый раз.

Рой сжал зубы от досады, потихоньку увеличивающейся с самого утра.

— Мне все равно, сделай еще раз, — ответил мистер Хоукай. — Ты слишком нетерпеливый. Слишком импульсивный. И последнее время слишком любишь спорить.

Это обвинение точно имело под собой прочную почву. Рой знал, что стал особенно упрямым и раздраженным. Частично из-за того, что ему было одиноко без Ризы, чьего общества он искал и не находил. Частично из-за ужасной ноябрьской погоды, которая играла на его нервах. Но гораздо больше, потому что ему было просто скучно. Основы алхимии – штука хорошая, но чем больше времени Рой проводил за ними, тем меньше они его вдохновляли. Он мог провести даже самую сложную трансмутацию из тех, которым его научили, под полным контролем и даже с каким-то щегольством. Пора было переходить к более углубленным урокам, но учитель словно не видел этого.

— Сколько мне еще заниматься этим?

Еще шесть месяцев назад Рой не посмел бы разговаривать с учителем таким тоном, но последнее время его раздражение переходило все границы. В конце концов, он же не идиот, и не существовало ни единой причины, по которой его нужно заставлять повторять простейшие упражнения вновь и вновь. Он готов к чему-то большему.

— Пока я не велю тебе остановиться, — холодно ответил мистер Хоукай.

Пламя догорающей свечи начало колебаться, и он затушил ее пальцами.

— Но я готов к чему-нибудь новому, — слегка удивившись своей собственной напористости, сказал Рой.

С другой стороны, у всякого терпения существует предел.

Случай, когда он ударил мистера Хоукая прямо по лицу, был тому доказательством. Воспоминание принесло с собой плохие ощущения. Сколько раз за последние несколько месяцев Рой сожалел о том, что потерял тогда контроль? Ответ прост. Каждый раз, когда Риза обращалась к нему «мистер Мустанг». Единственный момент справедливого негодования совершенно точно не стоил отдаления от единственного важного человека.

— Готов?

Учитель развернулся на стуле и смерил Роя оценивающим взглядом.

— Скажи мне, что ты планируешь делать со всем этим?

— С ч-чем?

— С тем, чему я тебя научил. Собираешься податься на какой-нибудь завод, может? Я слышал, в индустрии автопротезирования водятся большие деньги. Или в агрономии. Ты неплохо умеешь обращаться с той изгородью во дворе, — в голосе мистера Хоукая звучало нечто странное, но Рой не был уверен, к чему тот клонил. — Или ты можешь заработать достаточно денег, чтобы купить себе красивый домик, найти жену и делать то, что делаю я.

«То есть, ничего?» – хотелось ответить Рою, но он промолчал.

— Вы имеете в виду, обучать учеников?

Учитель согласно фыркнул.

— Конечно, я понимаю, что ты не слишком-то много думал об этом в твои-то годы.

Его елейный голос сделал невинные слова похожими на оскорбление, и Рой понял, что его пытаются загнать в ловушку. Он сжал зубы. Ну уж нет, на этот раз никакой потери самоконтроля. Это того не стоит. Каждый раз, когда они сталкивались, словно два барана у новых ворот, учитель рано или поздно выигрывал.

— Я думал об этом, — ответил Рой. — Я просто еще не решил окончательно, вот и все. Алхимию надо использовать во благо людей, не так ли? Это высокая цель.

— Именно так. Но на тех, кому многое дано, возлагаются большие надежды.

Мистер Хоукай подошел к коробке со свечами и достал одну, задумчиво катая ее по ладони. Он ждал чего-то.

Рой облизнул губы.

— А как насчет государственных алхимиков?

Глаза учителя сузились.

— Что о них?

— Ну, разве они не используют алхимию во благо народа? Они защищают нас от врагов. Мы окружены враждебными нациями, и если бы не государственные алхимики, нас бы уже растоптали. А еще они занимаются исследованиями. Например, для медицины. А что насчет газопровода и водопровода? Их усовершенствовали государственные алхимики, ведь так?

Мистер Хоукай хмуро взглянул на него.

— Ты слишком много знаешь, — мрачно сказал он, — и все равно ничего не понимаешь. Сколько раз мне надо тебе повторить? Государственные алхимики – подонки. Аморальные подонки. Они словно проститутки, предоставляющие свои знания, чтобы подпереть коррупцию и устаревший режим. Используют свой дар ради убийств. Они не больше, чем живые орудия: то же самое, что пушка или мортира, только хуже, потому что государственные алхимики умеют думать и должны вроде бы понимать, что делают что-то не то. Но все равно продолжают. Погрязшие в иллюзиях ублюдки, меня тошнит уже от того, что ты говоришь о них, как о чем-то почетном и полезном.

Рой повесил нос. Он не понимал, о чем говорил учитель. Государственные алхимики не были живым оружием, они солдаты, как и все остальные. Аместрису нужна армия, иначе Крета и Аэруго набросятся и проглотят страну. Солдаты защищали не только людей, но и суверенность. Разве это не благородная цель?

Мистер Хоукай вернулся к столу и заменил прогоревшую свечу на новую, задумчиво коснувшись кончиками пальцев чистого фитиля.

— Я знал об алхимии еще меньше, чем ты, когда мой учитель решил, что мне больше нечему у него учиться. Ты знал?

Рой не знал.

— Да. Тогда-то я и начал работать над своим собственным исследованием. Мне было девятнадцать.

— Ого, — ответил Рой, не зная, что еще сказать.

— Я говорю это к тому, мой мальчик, что мы стремительно приближаемся к тому моменту, когда мне нечему будет больше тебя учить.

Мистер Хоукай достал огниво из кармана и щелчком пальца заставил огонь зажечь свечу. Рой смотрел за ним с жадным интересом.

— А как насчет этого?

— Это можно сделать и спичкой, — отрезал учитель.

— Но это алхимия, не так ли? — не сдался Рой.

Ему уже давно не терпелось узнать этот секрет, потому что эта алхимия не была похожа ни на что из десятков пыльных книжек, которые он прочел за все время обучения. Если мистеру Хоукаю больше нечему его научить, то почему бы не взяться за это?

— Ты еще не готов этому учиться, — с непроницаемым выражением лица ответил учитель.

— Почему? Я же справился со всем, чему вы меня научили, разве не так?

Мистер Хоукай перевел на него взгляд и прищурился.

— Иди за пальто. Мы с тобой сходим на прогулку.

Рой хотел спросить, зачем, не говоря уже о том, куда именно, но вместо этого побежал за пальто. Оно было у него уже два года, и рукава заканчивались насантиметров восемь выше запястья. К его раздражению, пальто все еще болталось на нем. Застегнувшись и обмотав шею шарфом, Рой последовал за мистером Хоукаем к выходу.

Они шли молча, и он едва поспевал за широким шагом учителя. Срезав путь через поле, они направились к дороге, которая раньше вела к мельнице.

— Мы идем в карьер?

Мистер Хоукай одарил его резким, удивленным взглядом, а потом изогнул губы в усмешке.

— О, я и забыл. Ваше небольшое приключение прошлым летом.

— Два года назад, учитель, — поправил его Рой.

Казалось, это было когда-то в другой жизни, и иногда он задумывался, как себя по этому поводу чувствовал Маэс, удобно устроившийся в Национальной Академии в Централе.

— Да, мы идем в карьер, — сказал мистер Хоукай и погрузился в молчание.

Они не пошли по опасному, но короткому пути и обошли карьер по периметру, пока не дошли до дороги. Рой оглядывался вокруг, глядя на мрачные пещеры, охваченный мучительным предчувствием и воспоминаниями о прошлом визите.

Когда они спустились достаточно низко, мистер Хоукай остановился. Он уперся рукой в грудь Роя и толкал его назад, пока тот не уперся стеной в жесткую каменную стену.

— Не шевелись, — сурово велел учитель и достал из кармана огниво.

Сильный ветер свистел, заточенный в карьере. Рой почувствовал грубый поток силы, под действием которой воздух торопился подчиниться команде мистера Хоукая. Очень медленно учитель крутанул железное колесико.

Лента пламени аркой перекинулась через карьер, поднимаясь все выше в широкой спирали над водами озера. Она закручивалась все выше и выше, пока не взорвалась широкой розеткой огня, который скакал и лизал порывы ветра, танцуя. А потом он вдруг собрался в одну точку, и серия взрывов по воздуху спустилась к воде. Рой почувствовал жар на лице, озон и чистый запах безуглеродного огня. Почувствовал мощь и великолепие, созданные благодаря алхимическому кругу, который использовал мистер Хоукай. И эта мощь была такой же завораживающей и пьянящей, как и пламенный балет...

Все закончилось.

Огонь потух прямо в воздухе, и мистер Хоукай опустил руку. Взгляд Роя сосредоточился на тяжело дышащем учителе. Его глаза блестели восторженным ликованием, а на лбу выступила испарина.

— Вот...

Он никак не мог отдышаться и дрожал, словно только что спустился с пика экстаза в реальность, которая не могла его принять.

— Прошло уже много времени с тех пор... — учитель провел рукой по лбу и жутковато улыбнулся. — Теперь ты знаешь. Моя алхимия – это не просто трюки для салонов и удобный способ зажигать свечи.

— Нет... — Рой был ошеломлен. Он никогда не видел и не мог представить такой уровень великолепия, энергии и мастерства. Если раньше ему было просто интересно, то теперь в нем проснулась настоящая жажда узнать секрет. — Научите меня. Раскройте мне свой секрет, учитель.

На слове «секрет» выражение лица мистера Хоукая ожесточилось, взгляд стал стальным. Он глянул на Роя.

— Ты не готов.

— Но учитель, я в совершенстве...

— Разве ты не видишь? — Глаза мистера Хоукая как-то странно блеснули, в них появилось маниакальное отчаяние, которое почти пугало. — Разве ты не видишь, как это опасно? В плохих руках... при плохих целях... мое исследование может повлечь холокост. Уничтожения, которые могут произойти из-за него... нет, ты не готов.

— Но я никогда не сделаю ничего подобного. Я понимаю, как важно поступать хорошо. Я не стану использовать его во имя зла.

— Ты даже не знаешь, кем хочешь стать. Как я могу доверить такую силу ребенку?

Рой застыл, словно его ударили. После всех этих лет, после всего, чего он достиг, учитель все равно видел в нем только ребенка. Это обидело его и подорвало самый фундамент самоуважения.

Мистер Хоукай оперся о плечо Роя дрожащей рукой и резко закашлялся в кулак.

— Я устал, — вздохнул он. — Я не делал ничего столь... впечатляющего уже очень давно. Помоги мне добраться до дома.

Рой послушно дал учителю опору и медленно повел его вверх по дороге из карьера и обратно домой. Когда мистер Хоукай, наконец, опустился на тяжелый стул у стола в кабинете, он твердо посмотрел на Роя.

— Ты знаешь уже достаточно. Настало время тебе решить, что ты собираешься делать дальше.

— Сэр? — озадаченно ответил Рой.

— Ты слышал меня. Я хочу, чтобы ты решил, что собираешься делать. Как будешь использовать те знания, которые я тебе дал. Каким человеком хочешь стать.

— Я хочу стать хорошим, учитель, конечно...

Мистер Хоукай насмешливо покачал головой.

— Это все слова. Мне нужно доказательство, — он выпрямился. — У тебя есть полчаса, чтобы собрать вещи.

— Какие вещи?

Мрачное предчувствие волной прокатилось по телу Роя.

— Одежду. Записи. Ту детскую книжку, с которой ты носишься, как с писаной торбой. Все, что собираешься взять с собой.

— Но куда я пойду?

Выражение лица учителя заставляло Роя нервничать.

— Ты разве меня не слышал? Пришло тебе время вырасти. Я больше не собираюсь принимать решения за тебя. Можешь делать что хочешь, но за пределами Хамнера.

Повисла ошеломленная тишина.

— Сэр? — выдавил Рой.

— Я хочу, чтобы ты уехал. Я давал тебе крышу над головой и защищал уже достаточно долго. У тебя есть все знания об основах моего искусства – иди и используй их. Найди то, чем тебе хочется заниматься, и начни этим заниматься, — мистер Хоукай неопределенно взмахнул рукой. — Год. Возвращайся через год, если будешь готов ответить мне, что собираешься делать со своей жизнью дальше.

— В-вы выгоняете меня из дома? — ахнул Рой, чувствуя, как сердце упало в пятки.

Вот он, его кошмар, страх, который жил в его сознании с тех самых пор, как Риза приманила его кусочком яблока, заставив выйти из укрытия в изгороди. Невысказанная, подавленная тревога, которая стояла за каждым его словом и действием, пока Рой жил тут: что в один ужасный день Хоукаи устанут от него и выкинут обратно на улицу, откуда он и пришел.

— Смотри на это как на практику, — холодно сказал учитель. — Если сможешь сказать мне, что хочешь делать и как использовать свой талант, когда вернешься в конце года, я подумаю, достоин ли ты учиться моей технике.

— Н-но...

— Ты зря тратишь свои полчаса. У тебя осталось двадцать четыре минуты.



После Рой так никогда и не сможет объяснить, как провел эти двадцать четыре минуты. Но по их истечении он стоял на крыльце с саквояжем в руке. Внутри лежала одежда, зубная щетка, аккуратно сложенные записи в красных тетрадях, детские сокровища – букварь от дедушки Ризы и куча стеклянных шариков, ставших первым подтверждением дружбы с Маэсом.

Мистер Хоукай стоял, тяжело прислонившись к дверному косяку, и тихо кашлял в рукав.

— Год. Если в конце года будешь готов посвятить себя учебе, мы посмотрим, достоин ли ты изучать огненную алхимию. Если не будешь готов, то даже не приходи. Понял?

Рой отрешенно кивнул. Шок еще не прошел.

— Хорошо. — Мистер Хоукай достал из кармана целую груду монет и сунул их Рою. — А теперь выметайся.

— Но, сэр... — Рой исчерпал все слова. Риза! Она была в городе, покупала еду. Он не мог уехать, не попрощавшись! — Риза! Я должен дождаться Ризу...

Мистер Хоукай тяжело посмотрел на него.

— М-мисс Хоукай! — с отчаянием в голосе поправился Рой. — Пожалуйста, дайте мне дождаться, чтобы я мог попрощаться с ней! Чтобы я объяснил, почему уезжаю...

— Я объясню ей, — холодно ответил учитель. — Если хочешь, чтобы я ей что-нибудь передал, то говори, но я хочу, чтобы ты ушел отсюда через, — он оглянулся на часы в гостевой комнате, — девяносто две секунды.

— С-скажите ей, что я буду скучать. И что обязательно вернусь. Через год.
Его живот скрутило от этой мысли.

— Через год. Скажите ей...

Он не мог произнести этого. Слова застряли в горле.

— Скажите, что я буду скучать.

— Ладно, ладно, — замахал рукой мистер Хоукай. — Проваливай.

Рой хотел возразить. Хотел сказать, что нужен Ризе, что у него тут есть дела, и он не может просто оставить ее, потому что нужен ей... Но слова застряли в горле. Рой был шокирован и едва мог думать, настолько внезапным стало это изгнание. Целый год? Куда ему пойти? Что делать?

А потом он понял всю суть задания.

— Да, учитель.

Рой зажал саквояж со всеми своими немногочисленными пожитками подмышкой и пошел прочь, вниз по дороге, ведущей к городу.

Он не знал, что еще делать.



Риза вышла из пекарни, оправляя салфетку, положенную поверх свежих буханок хлеба. Она почти закончился с покупками. Сегодня это заняло больше времени, чем обычно, потому что ей пришлось заглянуть в галантерею. Все платья начинали жать ей в плечах, и когда Риза осторожно сообщила об этом отцу три дня назад, он бросил ей девятьсот сен и велел разобраться самой. А потом была получасовая тирада о эгоистичных примадоннах, которые считают, что он сделан из денег.

Риза почти отдала сены назад, но практичность все-таки выиграла у отчаянного желания угодить ему. Она едва могла двигаться в своих платьях, и ей нужна одежда: нельзя же ходить голышом. Поэтому Риза и пошла к миссис Хэмптон. По ее совету она купила ткани на две юбки и шесть блузок. «Они практичнее для растущей девочки, – объяснила добрая миссис Хэмптон, — и их гораздо проще стирать». Риза была рада: стирка – очень тяжелое занятие!

Кто-то окликнул ее по имени, как раз когда она смотрела вниз по улице, ведущей к дому. Развернувшись, Риза встретила спешащих к ней Элейн и Сьюзан.

— Риза! — повторила Элейн. — Как твои дела? Тебя уже давно не видно!

Риза засомневалась, можно ли ей отвечать на приветствие. А потом решила, что проигнорировать его было бы невежливо, да и к тому же папа никогда не запрещал ей видеться с друзьями – только с мистером Ранье. Она чуть улыбнулась.

— А как вы поживаете?

Элейн крепко ее обняла.

— Почему ты не ходишь в школу? Заболела?

Риза покачала головой.

— Я теперь учусь дома, — мягко ответила она. На самом деле, папа выдавал ей всякие сложные книжки в ответ на вопрос об уроках, и Риза старалась прочитать их без чьей-либо помощи. — Я нужна папе.

Ох, как бы ей хотелось, чтобы это было правдой! Она так старалась следить за домом, но отец едва ли замечал это. Зато мистер Мустанг замечал и говорил, что у нее хорошо получается, но Риза искала не его одобрения.

— Мы так по тебе соскучились! — сказала Сьюзан. — Ты можешь как-нибудь прийти поиграть?

Риза с сожалением вздохнула. Времени на игры никогда не оставалось. Она теперь была взрослой и вечно занятой.

— Мне жаль, но я не могу. Было приятно увидеться.

— Нам тоже, — ответила Элейн. — Ну, хоть расскажи нам, как у тебя дела! Мы так волновались за тебя, когда умерла доктор Белла. Моя мама говорит, она была другом твоей семьи.

В глазах защипало от мысли о докторе Белле. Риза все еще не могла поверить, что она умерла! Это больше походило на то, что доктор Белла уехала по вызову и вернется завтра, и вновь пригласит их с мистером Мустангом на ужин. Обнимет Ризу и скажет ей, как она выросла, и...

Риза покачала головой. Она не могла об этом думать.

— Мне нужно идти. Мне нужно успеть положить мясо в холодильный ящик, пока оно не испортилось.

— Ты чего, мы же друзья, — проворчала Элейн, вновь обнимая ее.

Изголодавшаяся по человеческому теплу, Риза хотела раствориться в дружеских объятиях – и не могла. Она отпрянула, оправив слишком короткий подол платья.

— Пока.

Риза крепче ухватилась за ручку корзины и поспешила прочь от подруг, склонив голову, так что никто не смог бы увидеть текущие из уголков глаз слезы.

В доме было очень тихо. Риза убрала еду по шкафам, а потом прошла в кабинет отца с почтой. Одно письмо адресовалось ему от городских властей, а другое – мистеру Мустангу. Положив первое на стол, она постаралась не чувствовать обиды за то, что папа даже не взглянул на нее. Риза развернулась к дивану, на котором обычно сидел мистер Мустанг. Его не было на месте.

— А где мистер Мустанг?

— Кто? — рассеянно переспросил отец.

— Мистер Мустанг.

— А, Рой, — он поднял взгляд от своих записей и пожал плечами. — Ушел.

— Куда? — вслух удивилась Риза.

Она же отвечает за все домашние дела. Зачем мистеру Мустангу уходить в город?

— Без понятия. Он просто ушел.

Тревога затопила Ризу. Рой – мистер Мустанг – ушел?

— Он вернется? — дрожащим голосом спросила она.

— Сомневаюсь.

Это слово сломало ее мир. Он не мог уйти! Конечно, они больше не могли дружить, но одно его присутствие в доме служило утешением и опорой для нее. Риза нуждалась в нем! Она не могла жить здесь одна, с одним только папой! Она нуждалась в Рое!

— Он что-нибудь сказал? Объяснил, почему ушел?

— Нет, — прямо ответил отец. — А теперь иди займись чем-нибудь полезным. Я занят.

— Н-но... — Риза почувствовала, как комок встал в горле. Она сглотнула так решительно, как только могла. — Р-разве он не хотел попрощаться?

Отец взглянул ей в глаза, и единственное слово, которое он сказал, разорвало ее опустошенное сердечко:

— Нет.

Глава 66: Лучшие друзья

Кадет четвертого курса Маэс Хьюз надел пальто поверх голубой униформы, перекидываясь шуточками с товарищами по бараку. Сегодня был четверг, а значит, впереди свободный вечер для изучающих обществознание майоров. Как и всегда, они большой компанией собирались в паб в восьмистах метрах от кампуса, где молодняк радостно напьется, а Маэс и кадет Уолтерс – второй в компании, кому было больше двадцати – выпьют по два стакана виски и доведут своих товарищей до барака в целости и сохранности до отбоя. Возможно, это и не самый продуктивный и глубокий способ провести вечер, зато веселый.

Маэс удачно вписался в жизнь Национальной Академии. Восемнадцать месяцев на поле боя в роли офицера дали ему больше, чем просто умение хорошо обращаться с огнестрельным оружием. У него развилось четкое понимание своего долга и дисциплины, так что ему не пришлось особо привыкать к расписанной по секундам армейской жизни. Большинство его однокурсников – привилегированные отпрыски офицеров высших рангов, богатых бизнесменов и влиятельных политиков – с трудом приспосабливались к строжайшей дисциплине академии. Здесь она была строже, чем в любой другой академии страны. Однако Маэс лишь чуть усмехнулся, пожал плечами и щелкнул каблуками.

Баланс между военной подготовкой и академическими занятиями был идеальным. Маэс держался в форме, в то же время не забывая и о своей любви к умственной работе. Он ходил на все обычные занятия: военная история, теория командования, теория элементарных военных стратегий и баллистика. В добавление к ним были курсы в Центральном Университете, где Маэс проводил каждое утро по вторникам и средам на уроках ранней аместрийской литературы, введения в психологию и, просто от нечего делать, истории организованной преступности. Последнее он выбрал ради того, чтобы сбалансировать всю тяжелую работу по психологии, но на самом деле, предмет оказался интересным.

Пока Маэс оставался на одном месте, семье было проще с ним связаться. Эли, застрявший в Южном городе за изготовлением прицелов для винтовок, и Гарет писали ему раз в месяц, а папа отправлял письмо на Новый Год. Письма от Эли были полны инсинуаций и неприличных анекдотов, которые быстро разлетались по всем баракам. Гарет же старался писать о чем-то хорошем, но между строк сквозило достаточно подсказок, чтобы понять: Бенджамину становилось только хуже. Хотя это и было эгоистично, но Маэс радовался, что не остался с семьей. Наблюдать за отчаянием и страданиями старшего брата, медленно скатывающегося по наклонной, и знать, что это, пусть и частично, его вина – это невыносимо.

Маэса устраивало его окружение и новая позиция. Только одна вещь его расстраивала: от Роя не приходило ни единой весточки с ноября, а сейчас уже середина января.

В своих последних письмах друг описывал все в более мрачных красках, чем обычно, явно неудовлетворенный своим обучением. Как понял Маэс, у Хоукаев все было не так уж хорошо, хотя Рой старался оставлять как можно меньше намеков на это. Написал только, что смерть доктора Беллы изменила его привычный уклад жизни. Эта новость расстроила Маэса: хотя он и не был близко знаком с этой женщиной, но знал, что Рою она нравилась. К тому же теперь он обязан был написать о её смерти Эли.

Маэс все никак не мог понять, почему Рой перестал выходить на связь. Возможно, друг просто был занят. Но он мог и заболеть. Или, в самом худшем случае, больше не хотел дружить. В душе Маэса теплился секретный страх того, что такое может случиться, раз теперь они не видятся даже раз в год. Рою было уже пятнадцать, а в таком возрасте все меняются. Маэс помнил себя в этом возрасте и знал, как может измениться человек. Что, если Рой больше не хотел иметь с ним ничего общего?

Остальные шестнадцать кадетов выходили на улицу, смеясь и шутя над теми, чей выходной вечер выпадал на другой день. Завтра все переменится, и уже они будут лежать на своих койках, слушая насмешки от изучавших математику – таков был уклад вещей. Маэс весело отшутился через плечо и закрыл за собой тяжелую дверь.

Двор кампуса освещался жесткими электрическими фонарями, и кадеты шли к воротам быстрее, чем обычно. Неожиданные холода пришли в Централ, и землю укутало скрипучим снегом. Маэс надел перчатки и поднял плечи, так что ворот пальто касался краев фуражки. Надо было бы взять с собой шарф, но в пабе с ним будет неудобно.

Отряженные следить за выходом кадеты открыли им ворота, и обмен насмешками повторился. Маэс шел между Уолтерсом и Конроем. В семь вечера из академии выезжало мало транспорта, и они могли идти по центру дороги, вместо того, чтобы жаться к скользкой кромке.

— Проклятье, как же холодно! — проворчал Конрой. — Ненавижу зиму.

— Это еще не так уж и плохо, — ответил Маэс, несмотря на то, что мороз кусал кончик его носа. — Я большую часть зим провёл на юге. Там не выпадает так много нега...

— Маэс! — воздух разрезал хриплый, безумный крик.

Первые два ряда кадетов остановились, с интересом повернувшись в сторону темной фигуры, поднявшейся из канавы и поспешившей к дороге.

Прошла пара мгновений, прежде чем Маэс признал незнакомца: он стал выше – теперь точно выше полутора метров – и старше, а его волосы отросли и болтались у лица. Маэс посветлел, чувствуя, как в груди потеплело от счастья.

— Рой!

Он кинулся к другу, напоследок оглянувшись через плечо, чтобы махнуть товарищам:

— Вы идите, это мой друг.

Кто-то засмеялся, но в конце концов Уолтерс и остальные пошли дальше: алкоголь манил их сильнее, чем личная жизнь Маэса.

— Рой! — он схватил друга за худые плечи, заметив, что все его пальто было покрыто снежной корочкой. — Как ты здесь оказался?

— Я хотел увидеться, — ответил Рой, стуча зубами, и Маэс запоздало понял, что друга трясет от холода. — Они не пускали меня внутрь.

— И ты решил ждать здесь, пока я, может быть, не выйду? С ума сошел?

Рой помотал головой.

— Сегодня четверг. Ты говорил, каждый вечер четверга у тебя свободен.

Маэс засмеялся.

— А ты продумываешь свои ходы, а? — Он тепло обнял друга. — Как я рад тебя видеть! Почему ты не писал?

— Это долгая история, — отстранился Рой, избегая взгляда Маэса.

— Да ты совсем замерз, — заметил тот, чтобы другу не пришлось сознаваться в этом. — Слушай, выше по улице есть паб – мы шли туда с ребятами. Как насчет того, чтобы пойти туда вместе? Мы можем найти себе отдельный закуток, и ты мне все расскажешь.

Рой выглядел так, словно хотел возразить, но практичность победила. Он явно промерз до самых костей, а говорить о личных вещах посреди дороги – не дело. Маэс обнял друга за плечи: этот дружеский жест согревал. Роя так трясло, что было удивительно, как он вообще держался на ногах.

Шли молча, пока не добрались до радостных огоньков паба. «Скачущий Ворон» – прекрасное местечко на окраине Централа. Основная часть его клиентов была из академии, поэтому внутри всегда шумели, но очень редко, буквально пару раз, дело доходило до драки. Когда Маэс с Роем зашли внутрь, остальные кадеты уже порядком выпили. Маэс отмахнулся от предложений выпить пива и провел друга к маленькой нише в глубине зала. В отличие от Маэса, снявшего пальто и повесившего его на крючок рядом, Рой устроился за столиком как был и обнял себя, пыхтя.

— Итак. Как ты оказался в Централе?

Друг избегал смотреть в глаза Маэсу и вместо этого уставился на грязный саквояж, который носил с собой.

— Я рад тебя видеть, — ему явно пришлось приложить усилие, чтобы голос не дрожал также, как и все тело.

— Ты в порядке? — встревожился Маэс.

В теплом свете притушенных ламп стало видно, в каком виде пребывал друг. Отросшие волосы оказались только верхушкой айсберга. Лицо Роя было грязным – не так, как у трубочиста или шахтера, но нетрудно становилось заметить, что он давно не принимал ванну. Несмотря на несколько слоев одежды, друг выглядел худее, чем Маэс его помнил, может, потому что вырос. Шею и рот Роя закрывал шарф, но ни шапки, ни перчаток у него явно не было, а рукава пальто не доходили до запястий. Под глазами залегли тени, а кожа посерела.

— Просто замерз, — ответил Рой. — Я приехал четыре дня назад и с тех пор никак не могу согреться.

К ним подошла официантка, подмигнувшая Маэсу. Тот ответил ей слабой улыбкой. Он никак не мог взять в толк, почему из всех кадетов она выбрала для флирта именно его. Его эта интрижка не особо интересовала.

— Что заказываем?

— Рой? — окликнул Маэс, когда друг ничего не ответил. — Хочешь кофе? Или чая? Горячего молока? Сидра? Бери, что хочешь – я угощаю.

— Бренди, — пробормотал Рой.

Маэс вытаращился на друга. Бренди? Ему только пятнадцать! Бренди – напиток старушек и интеллектуалов.

— Ты уверен? Может, лучше глинтвейн?

— Бренди, — твердо повторил Рой.

Маэс пожал плечами.

— Бренди для него тогда и мне полстакана виски со льдом, спасибо.

Официантка кивнула и пошла к барной стойке, виляя бедрами. Несмотря на свою незаинтересованность, Маэс отнюдь не был автоматом. Это зрелище пробудило его либидо, но он быстро переключил внимания обратно на Роя. В его планы не входило уподобляться Эли.

— Расскажи мне все-таки, что происходит, — твердо сказал Маэс. — Ты неважно выглядишь.

— Просто устал. И замерз, — робко повторил Рой, когда новая волна дрожи пробежала по его телу.

Маэс молча протянул ему свое пальто. Рой закутался в него, словно в плед.

— Спасибо.

— Кроме того, что ты сидел в засаде у ворот, поджидая меня, почему ты замерз?

Рой несчастно взглянул на него.

— Этого недостаточно?

Маэс нахмурился. Почему друг так старается увильнуть от ответа?

Официантка вернулась к ним с напитками. Едва она поставила перед Роем бренди, как он сдвинул шарф со рта и сделал большой глоток, морщась от горького вкуса.

Маэс засмеялся.

— Попридержи лошадей, — сказал он, играясь со своим стаканом золотистого виски. — Почему бренди?

— Я его только и пробовал, — пожал плечами Рой. — Он сладкий.

Он сделал еще глоток и зажмурился.

— Хоукаи тоже здесь? — с интересом спросил Маэс. Друг помотал головой. — Ну хорошо, а что тогда ты делаешь в Централе?

— Я не знал, куда мне еще податься, — тихо сознался Рой. На мгновение на его лице отразился страх, а потом он совладал с собой и пожал плечами, вновь поднося стакан к губам: — Я начал свою практику.

Маэс понимал – в конце концов, трое из его братьев прошли через все то же самое. В конце обучения подмастерья обычно отправлялись практиковаться, обычно как стажеры. Этот период самостоятельности позволял им улучшить свои навыки и открыть собственный стиль, прежде чем становиться мастерами гильдии. Однако таким подмастерьям обычно было не меньше двадцати одного, и насколько Маэс знал, алхимики не занимались ничем подобным – у них не существовало подобной иерархии.

— Правда? И что ты собираешься делать?

— Я не уверен. Я подумал... В смысле, прошло так много времени с тех пор, как мы виделись, и я обязан был заглянуть, — Рой вздохнул. — Я чинил вещи, ну, с помощью алхимии. Получалось... людям нравилось.

А вот это уже интересно. Маэса всегда терзало любопытство насчет алхимиков.

— И сколько ты брал с них? — взыграл в нем инстинкт торговца.

— Я не знаю.

— Но ты же сказал...

— Я не брал за это деньги. Взамен мне давали еду и место для сна, — Рой улыбнулся, но не слишком искренне. — Было даже весело, кстати.

Маэс понял, что слишком уж таращится на друга, и попытался справиться с самим собой.

— И сколько ты так жил? — хотя ему казалось, что он уже знает ответ, Маэс все равно спросил.

— Почти два месяца. Хамнер далековато от Централа находится.

— Ты шел пешком из Хамнера? — не поверил Маэс.

— Ну, я останавливался то тут, то там на пару дней. Большей частью в городах. И последние шестьдесят пять километров проехал на поезде. — Рой чуть улыбнулся. — Никогда не думал, что они так быстро ездят.

— Они классные, — радостно согласился Маэс. Он дал себе прочувствовать виски, прежде чем проглотить, и вновь окинул друга взглядом. — Тебе правда не мешало бы подстричься. Я твоих глаз не вижу. Походишь на пастушьего пса.

Рой пожевал губу.

— Я знаю. Но не могу же я подстричься сам?

— Наверное, нет. Ладно, ты собираешься в Централе остаться? Какой у тебя вообще план?

По лицу Роя вновь проскользнула тень неуверенности.

— Потому-то учитель и выставил меня, чтобы я понял, чего хочу от жизни. Мне нужна работа, но никого в Централе алхимией не удивишь. Мне ни разу не везло с тех пор, как я сюда приехал.

Он сделал еще один глоток бренди, так что стакан почти опустел.

— Ну, здесь достаточно работы для простых работяг. Поможет тебе свести концы с концами.

— Это было бы здорово. Мистер Хоукай дал мне триста пятьдесят сен, но их не надолго хватило.

— Тогда как же ты купил билет на поезд? — вырвалось у Маэса прежде, чем он придумал, как задать вопрос тактичнее.

Ему приходилось следить за собой: его от рождения аналитическое мышление быстро замечало несоответствия, из-за чего у него уже не раз случались проблемы.

— Товарный вагон, — ответил Рой. — Кочегар пустил. Я, ну, несколько изменил его кочергу и лопату, и он сказал, что я могу ехать. Было даже неплохо. Немножко холодно, но, как я и говорил, быстро. Конечно, если бы он не забыл о том, что я там сижу... — он пожал плечами.

Маэс сочувственно нахмурился.

— Рой, почему ты не написал мне?

— Я хотел... — губы Роя дрогнули. — Хотел узнать, смогу ли сам.

Как ни удивительно, но в его словах был некий смысл. Маэс понимал необходимость в самостоятельности. Ему, как самому младшему в семье, пришлось нелегко, когда он пытался убедить всех, что готов пойти своим путем. И все же у него получилось, и Маэс до сих пор гордился, как все вышло. А если получится помочь другу с его собственным путешествием во взрослую жизнь, то тем лучше. Хотя, по правде говоря, порой Рой казался гораздо старше своих лет.

— Конечно, ты смог, — Маэс зааплодировал, подняв стакан. — За тебя.

Рой озадаченно на него уставился.

— Стукни своим стаканом мой. Ты никогда до этого не был в пабе, а?

— Мистеру Хоукаю бы это не понравилось, — ответил Рой с небольшой, но явно искренней ухмылкой, и чокнулся с Маэсом. Они оба выпили: он едва дотронулся до своего, приученный следить за тем, сколько пьет, а друг добил все, что оставалось в стакане. — Приятно вновь увидеться с тобой.

— Мне тоже. Если ты не против, то я все-таки спрошу: как тебя угораздило попасть в практиканты так рано?

— Учитель решил, что я готов, наверное, — голос друга звучал гордо, и цвет постепенно возвращался на его щеки. Пальто Маэса перекочевало к Рою на колени, и он явно воспрянул духом. — Я правда готов. Я выучил все основы, но он сказал, что не станет обучать меня своим секретам, пока я не решу, что хочу делать дальше, кем хочу стать.

— Кем? Хорошим человеком, я надеюсь, — засмеялся Маэс.

— Я ему то же самое сказал, но намерения не имеют значения, важны действия.

— Вот оно как. — Маэс покачал свой стакан, так что кубики льда застучали друг о друга. — И ты уже выяснил, что хочешь делать дальше?

Повисла тишина. Рой уставился на свои ладони, а потом произнес, словно нехотя:

— Я хочу стать государственным алхимиком.

Маэс присвистнул.

— А ты высоко метишь, да?

— Ну, наверное.

— Это... хорошая идея. В смысле, алхимики очень нужны в армии. Был на фронте один алхимик, когда я служил на юге. Я слышал, он много чего хорошего сделал.

— Учитель говорит, что они просто живое оружие, — неуверенно сказал Рой. — А учитель Ризы говорит, что они защищают людей. Откуда мне узнать, что правда?

— Тот, который был на юге, работал доктором. Спас кучу жизней. Не знаю, участвовал ли он вообще хоть в одной битве.

Роя, казалось, эта мысль успокоила. Он глянул на стакан Маэса.

— Что ты пьешь?

— Виски, — а дальше его хорошие манеры пересилили здравый смысл: — Хочешь попробовать?

Рой благодарно принял стакан и сделал большой глоток. Его глаза расширились, когда он прочувствовал крепкий алкоголь во рту. Рой торопливо сглотнул и фыркнул.

— Крепкий.

— Три-четыре стакана, и ты даже имя своего отца не вспомнишь!

— Я не знаю его имени, — пробормотал Рой и отпил еще. — Маэс, ты в армии... — он замолк.

— Да-а-а, — спустя пару мгновений ответил Маэс. — Я в армии.

— Как люди становятся государственными алхимиками? Я хотел спросить учителя Ризы, но после смерти доктора Беллы мистер Хоукай запретил нам видеться.

— Я думаю, нужно пройти какой-то экзамен. Не знаю. Я никогда не интересовался. Хотя могу поспорить, что кто-нибудь в штабе точно знает. Или можешь сходить туда и спросить сам.

— Так и сделаю, — не слишком уверенно ответил Рой.

Маэс задумчиво нахмурился, изучая бледное лицо друга и пытаясь понять, что происходило за надетой на него маской спокойствия.

— Где ты живешь?

Рой покраснел, но вовсе не от виски.

— Нигде. Я не могу найти никого, кто бы заинтересовался моими услугами. Все в Централе привыкли к алхимии. Не то что в провинции.

— А где ты спал вчера?

— В парке «Устье». По крайней мере, так было написано на знаке. Там был не только я, так что я решил, что можно.

— Еще бы ты там был один! — выдавил Маэс. — Это опасное место, Рой! Туда стекаются все нищие и наркоманы! Не говоря уже о... — он неловко взмахнул рукой, не уверенный, что друг знает, кто такие проститутки, а ему точно не хотелось это объяснять. — Это не место для р...

— Я не ребенок! — резко произнес Рой, и сердце Маэса сжалось, когда он увидел слезы обиды и ярости в глазах друга. — Я могу сам о себе позаботиться, Маэс! Я не за подачками пришел! Я...

— Спокойно, Мустанг! — Маэс виновато поднял руки. — Я в курсе. Ты соскучился. Я тоже соскучился. Я тронут, — он улыбнулся, сверкая зубами, чтобы успокоить Роя. — Серьезно, рад тебя видеть. Ты мой лучший друг, ты знал?

Рой оглянулся на толпу кадетов, которые все больше пьянели.

— Правда? А как же они?

— Они? Просто однокурсники. — Маэс взял друга за запястье и сжал его, глядя тому прямо в темные глаза. — Рой. Когда ты перестал писать, я так боялся, что нашей дружбе пришел конец. Ты единственный мой друг, за которого я действительно переживаю. Я очень рад видеть тебя. Правда-правда, — все это начинало звучать слишком серьезно, так что Маэс лениво пожал плечами и улыбнулся. — Кроме того, приятно для разнообразия пообщаться с тобой, а не с этими раздолбаями.

Маленькая улыбка тронула губы Роя.

— Богатенькие детишки, а?

— Чудовищно, — подтвердил Маэс, откинувшись назад и жестом подозвав официантку. — Джина! Еще по две.

— Я бы хотел виски. Можно?

— Конечно. Два виски. — Маэс глянул на друга. — Голодный?

— Нет.

— Совсем врать не умеешь. Это единственная ночь за всю неделю, когда я могу поесть что-нибудь вкусное. — Он вытащил на стол два меню, прятавшихся до этого у солонки. — За мой счет.

Было очевидно, что у Роя не найдется и двух сен, но это все-таки не подачка. Маэс все равно угостил бы друга, даже если бы тот плавал в деньгах точно так же, как все испорченные детки в пабе: это его территория, и Рой – его гость.

Губы друга слегка шевелились, пока он читал меню. Маэс вежливо проигнорировал момент, когда Рой утер рукой потекшие изо рта слюни. Сердце сжималось от злости. Что не так с головой мистера Хоукая? Отец Маэса – мастер гильдии, равно как и Эли. Ни один из них не обращался со своими учениками так жестко. Отсылать пятнадцатилетнего парнишку – даже такого умного, как Рой – с тюком вещей и тремястами пятьюдесятью сенами было слишком бессердечно.

К тому же это порождало проблемы. Рою нужны были деньги, чтобы где-то поселиться. Никто не возьмет его на работу без постоянного адреса, поэтому они должны найти ему жилье. У Маэса была кое-какая заначка. Прожиточный минимум кадета вроде него равнялся двумстам сенам в неделю, и пока большинство его однокурсников умудрялось спускать все деньги на алкоголь, Маэс их откладывал.

Оставался только один вопрос: как уговорить Роя взять их, при этом не заставив его почувствовать себя так, словно ему дают подачку? Маэс родился в большой семье, которая делилась всем, и поэтому идея общего имущества у близких людей была ему близка и понятна, чего нельзя сказать о Рое. Еще маленьким друг пришел в дом Хоукаев при необычных обстоятельствах, о которых Маэс так и не разузнал. Интересно, как часто Хоукаи попрекали Роя этим? Учитывая его антипатию к благотворительности, они наверняка так делали.

Вернулась официантка с напитками, и Маэс с Роем заказали еды: ветчину с картофелем для первого и говяжий бутерброд и овощной суп для второго. Пока они ели, Маэс заполнял тишину историями об академии, и Рой иногда давал нужные ответы и хихикал, слушая его радостную болтовню. Это успокаивало. Прямо как в старые добрые времена – не считая виски, конечно.

Глава 67: Слишком мало заботы

Вопрос, где Рой должен остаться на ночь, послужил началом для первого настоящего спора между ними. Будь он в лучшей форме, Маэс никогда бы не выиграл – они оба об этом знали.

Однако Рой устал и физически, и духовно. Слишком устал, чтобы вынести мысль о еще одной ночи в холоде, несмотря на все свое недовольство по поводу благотворительности со стороны друга. Кроме того, еда не слишком-то хотела задерживаться в его животе: слишком много съел после долгих недель кратких перекусов и четырех дней голода. Но страннее всего было то, что его голова казалась легкой-легкой, а комната слегка покачивалась. Все это послужило подмогой Маэсу, в результате победившему в их маленьком споре.

Они вышли из паба около десяти вечера, когда толпа кадетов только начинала разогреваться. Маэс всучил ему перчатки и повел в город. Рой шел, слегка пошатываясь: ноги ослабели от усталости, а колени расслабились от алкоголя. Маэс нашел хостел в восьми или девяти кварталах от паба. Там можно было арендовать комнатку за пятьдесят сен в ночь. Рой возразил, что это не пойдет, но Маэс лишь пожал плечами. Он отдал хозяину хостела плату за неделю – столько же денег Рою дал мистер Хоукай на прощание. После всего этого они с Маэсом отправились только что арендованную комнатушку.

Она оказалась серой и мрачной: два с лишним метра в длину и едва-едва полтора метра в ширину. Внутри стояла узкая, подозрительная койка, колченогий столик с керосиновой лампой (в которой не было керосина) и едва держащийся на ножках стул. Два гвоздя в стене служили шкафом, и на этом декоративность комнатушки заканчивалась. Туалет находился дальше по коридору и был общим на весь этаж.

— Это только на пару дней, — виновато сказал Маэс, с ужасом осматриваясь вокруг. — Мы найдем тебе что-нибудь получше, обещаю – но это все, что можно найти в такое время.

— Все в порядке, правда, — ответил Рой. Тут не было ветра и снега, и присутствовала хотя бы иллюзия уединенности. Словом, заметно лучше того, где он ночевал последнее время. — Я спал в местах и похуже, — заметил Рой, чуть краснея.

К его удивлению, в глазах друга не оказалось ни жалости, ни ужаса. Маэс засмеялся.

— И я тоже! Я тебе когда-нибудь рассказывал про время, когда меня отправили в Дублит? Мы строили повышенный бруствер, и там лило как из ведра шесть дней подряд. К концу шестого мы все спали, плавая в грязи. Никто не знал, где заканчивались окопы и начинались солдаты!

Рой терпеливо улыбнулся. Маэс ему нравился, правда, но иногда он слишком много трепался.

— Я лучше пойду обратно, — сказал друг. — Не хочу, чтобы меня поймали после отбоя. Завтра заглянуть повидаться не смогу, но приду в полдень в субботу. Вот деньги...

— Маэс, мне не нужны...

— ...которые я даю тебе в долг, пока ты не начал работать, — твердо закончил Маэс, явно не принимая отказа, и передал Рою банкноты. — Хорошо кушай: сейчас достаточно сильный северный ветер сдует тебя в Аэруго. И не переживай. Я помогу с работой. Если заскучаешь завтра, сходи в военный штаб, спроси, как стать государственным алхимиком. Ладно?

— Ладно.

Комнатушка не дышала теплом, но одетому во всю имеющуюся одежду Рою начинало становиться жарко, и глаза потихоньку слипались. Койка, хоть и грязная и бугристая, притягивала к себе.

Маэс вытянул кулак, и Рой ударил по нему своим.

— Спасибо, Маэс.

Тот улыбнулся и пожал плечами.

— За что? — он хлопнул Роя по плечу. — Увидимся в субботу.

Маэс вышел в коридор, и Рой вдруг остался один. Закрыв дверь, которая никак не запиралась, он снял пальто, три пары штанов и четыре рубашки. Поверх белья была надета пижама, поэтому Рой только снял множество носков, собрав их в два толстых комка, и забрался под серое одеяло. Подушка оказалась мягкой и слабо пахла уксусом, но смертельно уставшему Рою было все равно. Удобно устроившись, он закрыл глаза и соскользнул в мутный от виски сон. Впервые с ухода из Хамнера, Рою не снились кошмары, и тревога за Ризу не поднимала его посреди ночи.



На следующее утро Рой проснулся с неприятным привкусом во рту – как будто набрал туда песка. Закашлявшись, он попытался припомнить, где находится и почему. Воспоминания вернулись волной слабого облегчения. Маэс. Он нашел Маэса, и они пошли выпить. Друг принес ему еду и нашел кровать. Его отчаянная благодарность прервал приступ гордости, когда Рой понял, что все-таки смог. Дошел до Централа в одиночку, полагаясь только на свой ум и таланты, и вновь встретился с другом!

Рой перекатился на спину, наслаждаясь тем, что лежит на матрасе. Койку вряд ли можно было назвать удобной, но он не спал в постели с того момента, как покинул дом Хоукаев. В дороге Рой спал в амбарах или у печи, если везло, а еще в изгородях или стогах сена, если не очень. В последние три или четыре недели ему как раз не везло, поэтому сейчас кровать казалась райским местом.

Но нужно вставать, с сожалением подумалось Рою. Ему нужно выпить чего-нибудь и еще сходить в военный штаб, чтобы узнать, как стать государственным алхимиком. Нехотя он отбросил колкое плесневелое одеяло, дав прохладному воздуху коснуться полураздетого тела. Ступив на пол, Рой зашипел: доски были холодными. Он быстро поднял ноги обратно на койку.

Только надев пару грязных носков и обувь, а поверх пижамы накинув пальто, Рой встал. Голова раскалывалась. Он постарался не обращать на нее внимания и раскрыл свой саквояж с небогатыми пожитками. За последние два месяца к ним добавилось еще парочка полезных вещей: оловянная кружка с ржавым ободком, кухонный нож без ручки, поцарапанный ковш – все это он раскопал в разных мусорных кучах. Еще там была осколок железа, намагниченный с помощью алхимии и продетый в пробку, чтобы мог плавать в ковше, полном воды – он служил Рою компасом. Помимо этого среди пожиток можно было найти катушку с ниткой, почти пустую коробочку с ваксой и много угля.

Рой взял кружку и выскользнул в коридор. Ванной не было, зато маленький туалет оказался свободен. Зайдя внутрь, Рой включил свет: голая лампочка замигала, прежде чем загореться жестким желтым светом.

После того, как Рой повернул ручку крана, по трубам прошел страшный грохот, и, кашляя и плюясь, кран исторг из себя желтоватую воду, сильно отдававшую серой. Рой терпеливо подождал, надеясь, что вода очистится. Так и случилось. Едва наполнив кружку, он тут же выпил всю воду: привкус во рту стал менее заметен, но зато голодный желудок заурчал. Пришлось не обращать внимания.

Сделав свои дела, Рой сполоснул руки – мыла не было. Над раковиной висело потрескавшееся зеркало – он глянул на свое жуткое отражение и вздрогнул.

В зеркале отражалось бледное и грязное лицо, обрамленное сальными прядями темных волос. Несколько особенно темных волосков показались на подбородке, разбавив светлую щетину. Рой выглядел неухожено, немыто и совершенно возмутительно. Он знал, что от него не слишком хорошо пахнет, а вся одежда была грязной. Рой поник. В таком виде являться в военный штаб никак нельзя. Это был центр власти для целой нации – место, которым управлялся весь Аместрис. Рой не мог показаться на крыльце у Фюрера, выглядя при этом, словно грязный бродяга.

Он провел рукой по волосам, мимолетно задумавшись, сможет ли подстричь их сам. Он знал, что не сможет. Придется найти цирюльника. Рой был у цирюльника всего раз в жизни, спустя месяц после смерти доктора Беллы, и стрижка стоила по десять сен с него и с Ризы. Наверное, здесь все обойдется дороже. В централе все казалось дороже.

Еще придется придумать, как постирать вещи. Рой сомневался, что где-то здесь есть корыто, да и в любом случае у него не было мыла. Ванны здесь тоже нигде не наблюдалось, и оставалось только гадать, насколько хорошо ему удастся вымыться в раковине. Нетерпеливый стук в дверь выдернул его из этих мыслей.

— Извините...

Рой открыл дверь и очутился лицом к лицу с каким-то стариком. У него не было зубов, а седая борода пожелтела от крошек табака. Вместо одежды незнакомец носил кучу оборванного тряпья, слоями надетого друг на друга. Казалось, он точно так же удивился Рою, как и Рой ему.

— Ребенок? — прохрипел старик. — Что здесь делает ребенок?

— Я не ребенок, я алхимик, — возмутился Рой. — Кто вы такой?

Незнакомец посмотрел на него ясными голубыми глазами.

— Кто я такой?

Он визгливо рассмеялся.

— Я никто. Здесь все – никто. Ты тоже никто, — старик фыркнул, вытерев нос оборванным рукавом. — Проваливай с дороги, я хочу ссать.

Шокированный такой откровенной грубостью и слегка испуганный диковатым стариком, Рой поспешил обратно в свою комнатушку.



Одевшись, Рой отправился на поиски цирюльника. Тот, которого он нашел, запросил двадцать пять сен за стрижку и бритье и взял еще двадцать за возможность помыться в задней комнате цирюльни. Рой платил почти с радостью, его омрачало лишь то, что он так расточает деньги Маэса. Было восхитительно наконец помыться, несмотря на все неудобства твердого узкого корыта. Рой оттерся грубым мылом, которое ему дал цирюльник, и вытерся маленьким полотенцем для рук.

Надевать грязную одежду обратно не хотелось, но выбора не было. Почти наступил полдень, и Роя пожирал голод. Он жаждал чего-нибудь горячего, но вместо этого решил поупражняться в самоконтроле: купил буханку хлеба трехдневной давности за пять сен. Вернувшись в хостел, Рой размочил твердый и сухой хлеб в воде и съел четверть. Это был обед.

Потом он отправился за дешевым мылом, вновь чувствуя себя виноватым, что транжирит деньги друга. Но уж больно противно было ходить чистым в грязных вещах. Без корыта и нужных приспособлений нормально отстирать одежду бы не вышло, но он постарался хоть как-то отстирать носки и белье в раковине туалета. Выстирал бы и рубашки, но их негде было развесить: белье заняло весь стол, поручни кровати, оба крючка и спинку стула. Надев вместо грязных штанов пижаму, Рой прилег на койку и вскоре заснул.

Когда он проснулся, за грязным окошком пылал закат. Рой с грустью подумал о том, что уже поздно идти в военный штаб: им наверняка не нравятся вечерние гости. Можно было вновь отправиться на улицу, но несмотря на дневной сон, Рой чувствовал себя усталым. Съев еще хлеба, он достал из саквояжа свои заметки и принялся читать.



Маэс, как и обещал, пришел в субботний полдень, да еще и с подарками: парой отороченных лисьим мехом перчаток, которые ему сделал Гарет, но устав академии запрещал ему носить такие. Еще он принес простую шерстяную шапку и пару обычных рубашек, которые отлично вписались в экономный гардероб Роя. К тому же Маэс притащил кусочек колбасы салями, пакет с сушеными яблочными дольками и газету. Вместе они просмотрели рекламные объявления и предлагавшие арендовать комнату, и про работу. Ни там, ни там, впрочем, ничего путного не нашлось. Несмотря на это, они закутались в теплую одежду и по настоянию Маэса отправились на поиски более постоянного жилья для Роя.

Удача была не на их стороне, зато они повидали почти каждый уголок этого района Централа. Даже на взгляд провинциального Роя он явно не смахивал на самый успешный. Признаки бедности и лишений можно было увидеть почти везде. Грязные кошки копались в мусорках. Плохо одетые дети играли в салки на снежных улицах, играя со сплющенными оловянными банками, словно те были роскошными игрушками. Худенькие, одетые в лохмотья девушки с округлившимися животами или уже с младенцами на руках, торговались с тощими, жадными торговцами. Усталые мужчины с пустыми глазами сидели на ступенях многоквартирных домов, покуривая дешевые сигареты, и мрачно переговаривались между собой. Стираное белье свисало из окон и на пожарных лестницах, застывая в лед на морозе. Все было серо-коричневым и потрепанным.

Когда они прошли мимо еще одного попрошайки, съежившегося в переулке, Рою стало плохо. Он инстинктивно прижался к Маэсу, который удивленно на него посмотрел.

— Что-то не так?

Он поправил очки. Рой неловко покачал головой.

— Я никогда не думал, что здесь столько бедных людей. Я всегда полагал...

Он не договорил, но в мыслях предложение все-таки прозвучало до конца. Когда Рой был маленьким, жил на улицах и скитался из города в город, гонимый отовсюду, ему казалось, что в мире не существует никого более низкого и убогого, чем он. Что кроме него больше не существует попрошаек. Но глядя на улицы сейчас, Рой понимал, что это не так. Существовали сотни, может даже тысячи невероятно бедных людей – и это только в Централе. Людей, которые едва сводили концы с концами, чтобы обеспечить себя такими основными вещами, как еда и кров. Некоторым это в определенной степени удавалось. Многим нет. И их таких было несчетное количество.

— Почему военные не сделают что-нибудь? — спросил Рой. — Все эти люди...

Маэс проследил за его взглядом. Пара детишек копалась в мусорке в поисках чего-нибудь интересного, с чем можно было бы поиграть. Рой надеялся, что они искали себе игрушку, потому что это бы значило, что они не ищут еду, как бы ужасно это ни звучало.

— Их много, — сказал Маэс. — В Централе их даже больше, чем в Южном городе.

— Но и в Южном городе есть бедняки, да?

— Боюсь, что так.

— Почему никто ничего не сделает с этим? На севере города полно больших домов – домов богатых людей. Почему они не помогут? А как насчет парламента? Неужели и они ничего не могут сделать?

— Они этого не видят. Людям из Президентского округа нечего делать здесь. Спорю на что угодно, многие из них даже не подозревают, что есть люди, которые живут вот так. Нельзя решить проблему, о которой не знаешь.

— И Фюрер не знает? Он должен что-то сделать. У него есть вся эта власть и влияние. Почему он не использует ее, чтобы помочь людям?

Маэс взглянул на него с грустной полуулыбкой.

— Это так не работает. У Фюрера есть другие вещи, о которых он должен позаботиться. Это для него неважно. Может, следующий Фюрер будет вести себя по-другому, но до тех пор вряд ли что-то изменится.

— Это неправильно, — несчастно произнес Рой. — Сильные мира сего должны защищать слабых. Богатые – помогать бедным.

— Ага, а лев возляжет рядом с агнцем, — закончил за него Маэс. — Рой, ты такой идеалист. Ты действительно думаешь, что это когда-нибудь случится?

— Я не знаю, — признал Рой. — Все, что я знаю – так должно быть.

Маэс отвел его в маленький, но чистенький ресторан и купил курицу на обед, но у Роя пропал аппетит. Перед его глазами так и стояли тощие, одетые в лохмотья дети и замаранные попрошайки, которые квартал за кварталом заполняли город нищетой и отчаянием. Это было неправильно. Кто-то должен все исправить. Что-то должно поменяться.



Всю следующую неделю Маэса удерживали на месте учеба и устав, ограничивающий вечерние занятия кадетов, но Рой продолжал искать работу. Из того, что рассказывал мистер Хоукай, и из опыта, накопленного за время путешествия до Централа, выходило, что существует много работы для алхимиков в производстве и промышленности. В теории, по крайней мере, должно быть. Но на всех фабрики, куда заглядывал Рой, уже был полный штат алхимиков, и они не хотели и не нуждались в еще одном. Поначалу его это поразило. Он никогда не думал, что в мире может быть так много алхимиков, и уж тем более, что их так много в одном городе. Рой нечаянно озвучил эту мысль на фабрике по производству одежды, чем вызвал приступ хохота у начальника цеха.

— Этот город задыхается от вас! — сказал он. — Их привлекает университет, и конечно, всегда находится кто-то, думающий, что может стать государственным алхимиком, если не будет сдаваться – чертовы дураки! Алхимики здесь по десять сен за штуку, парень, и большинство из них выше тебя!

К среде Рой уже начинал отчаиваться, и когда женщина из издательства отказала ему в работе алхимиком, но заметила, что им бы пригодился грузчик на склад, он проглотил свою гордость и согласился.

Работа была выматывающая – таскать коробки с книгами от полки к полке, загружать их в грузовик, пересчитывать и заносить в каталог. Зато платили четыре сотни сен в неделю. Этого было достаточно, чтобы купить еду, но Рой не мог позволить себе и дальше жить в хостеле. В конце концов, на исходе третьей недели, им с Маэсом удалось найти комнату в перенаселенном многоквартирном доме. Она была не больше комнатушки в хостеле, зато с малюсенькой угольной печкой и раковиной – общие туалет и ванная находились дальше по коридору. Комнатка стоила семьсот сен в месяц – почти половину зарплаты Роя, но по крайней мере он мог там жить.

Шли недели, и за ежедневной рутиной мысли Роя о том, чтобы стать государственным алхимиком, отошли на второй план. Когда у него находилось время на что-то, кроме борьбы за выживание, он думал о Ризе. Рой писал ей письма всякий раз, когда находил деньги на бумагу и конверт, каждый раз оставляя свой адрес, но она так ни разу ему и не ответила.

Он надеялся, что подруга счастлива. Надеялся, что мистер Хоукай хорошо заботится о ней. И скучал по ней всем сердцем.

Глава 68: Защитник

Вина пряталась по углам пустого дома.

Это странно, думалось Мордреду, пока он водил пальцем по бамбуковой игле, как отсутствие одного человека может сделать место таким пустым. Он никогда не замечал, сколько духа и оживления вносил в дом Рой, в отличие от безжизненной и почти невидимой Ризы. Его пытливый и острый ум, развивающаяся уверенность в себе и даже упрямство и храбрость, которыми были отмечены его последние месяцы в дом – все это делало старое здание живым.

Но теперь все ушло, дом опустел. Умер. Умер, как душа его хозяина. И угрызения совести, которые Мордред раньше сдерживал, чтобы сохранять нормальный вид, выползли из всех щелей. Сгустились во всех комнатах, словно черный дым – непроницаемый, гнетущий и удушающий. Без ученика, который бы отвлек его, нечему было защитить Мордреда от собственной совести.

Он был виноват в стольких вещах, включая изгнание Роя... Было сложно припомнить, каково это – быть пятнадцатилетним, но сейчас Мордред думал, что это очень юный возраст. Он и сам покинул дом в пятнадцать, но чтобы начать свое обучение, а не закончить. В тот же год Мордред стал отцом и потерял своего ребенка, но еще научился плавать и впервые попробовал мороженое. Если он и был ребенком в теле мужчины (или мужчиной в теле ребенка?), то в отношении Роя нельзя сказать то же самое. Жаль, что Мордред не понял этого до того, как выгнал ученика из дома.

Интересно, как парнишка справлялся со всем, какое полезное применение нашел своим незначительным талантам, вспоминал ли об учителе?

Мордред знал, что Рой не забыл про Ризу – с первых дней января начали приходить письма из Централа, и каждое было адресовано ей. Мордред предугадал такой поворот и договорился с почтмейстером, чтобы их задерживали, не отдавая дочери вместе с остальной почтой. Струби, который понимал, что за дочерьми стоит приглядывать, с радостью согласился на это в обмен на так называемый «взнос за профессиональные услуги» – проще говоря, за взятку.

Мордред забирал письма Роя всякий раз, когда выбирался в город. Это случалось нечасто, но у него уже набралось шестнадцать конвертов. Прочитать их было бы аморально, а уничтожить – выше его сил, поэтому Мордред письма прятал. Они лежали между страниц одной из его книжек по алхимии, где Риза никогда бы их не нашла.

Угрызения совести по поводу почты туго переплеталось с виной за ложь о последних словах Роя. Мордред знал, что дочь скучала по своему бывшему другу и принимала его внезапный уход близко к сердцу. Она еще ни разу не плакала о нем, словно капризная девчонка, слава богу, но время от времени спрашивала, не приходило ли от него весточки. Ответ всегда оставался одним и тем же: «Конечно, нет. С чего бы?» Ее личико становилось печальным, но всякий раз Риза все быстрее брала себя в руки. Она училась контролировать себя и постепенно чувствовала все меньше и меньше привязанности к другу, который ее бросил. По крайней мере, Мордред надеялся.

Ему было больно видеть ее такой, но он знал, что это необходимо, и пытался отрицать всякую боль. Мордред был почти убежден, что Рой – его достойный преемник, тот, кто воспользуется исследованиями во благо. Возможно, тот, кто сможет достичь, чем не смог достичь сам Мордред. Но его все еще терзали сомнения. Терзали, потому что он слишком привязался к мальчишке. Поэтому и пришлось отослать его в надежде, что когда Рой вернется, то Мордред увидит в нем достаточный уровень сознательности, готовность принять эту страшную ответственность. Тогда-то и можно судить, готов ли Рой к такой ноше – ужасному и восхитительному искусству.

Жесткий кашель вырвал Мордреда из размышлений. Он опять заболел, и на этот раз его легкие заполнились густой слизью. Ему редко удавалось откашлять ее. А когда это все-таки удавалось, слизь походила на теплое масло и собиралась в комочки. Ребра болели, голова была горячей и тяжелой, и Мордреду хотелось забраться в какую-нибудь щель и сдохнуть.

Он бы мог. Поэтому нужно торопиться. Риза уже почти доросла до нужного размера. Ей было одиннадцать, и ее тело начало приобретать женские пропорции. Мордред видел и ее пока маленькую грудь, и женственную линию бедер, скрывавшуюся под этими жуткими новомодными юбками, которые глупышка себе купила. Она доставала ему уже до грудины. Дочь росла.

Вскоре ей предстоит стать хранителем работы всей его жизни, привилегированной носительницей секрета самой могущественной и потенциально опасной формы алхимии, какая только известна человеку. С тайной придет и ответственность. Если Мордред умрет раньше, чем Рой вернется, то задача оценить его ляжет на плечи Ризы. Она не сможет сделать этого, если все еще будет испытывать детскую привязанность к мальчишке. Разделив их, обставив все так, словно Рой уехал, даже не подумав о ней, скрывая его письма, Мордред создавал гарантию будущей объективности. Гарантию того, что его исследование не будет передано Рою только лишь из-за пустой детской дружбы.

Мордред положил иглу рядом с остальными и взглянул на маленькую чернильницу. Близится час.



Риза смотрела на себя в зеркало. Ее тело менялось, и это и пугало, и завораживало одновременно. Два изменения выделялись особенно. Во-первых, волосы начали расти там, где не должны. Подмышками появилась тонкая щетина, особенно заметная на белой коже – хотя сейчас, конечно, ее не было видно под блузкой. Между ног же появились светлые кудряшки, выглядевшие странно и некрасиво. Риза пыталась отрезать их кухонными ножницами, но получилось избавиться не от всех, а потом они выросли еще толще, чем были. По крайней мере, их не увидеть под бельем и юбкой.

Другое изменение спрятать было сложнее. Ее грудь распухла. Ну, не совсем распухла, хотя именно так Риза сначала и подумала. Грудь росла, постепенно округляясь. Ее грудь – росла!

Еще маленькой Ризе всегда было интересно, откуда у женщин берется грудь. У девочек ее не было, а у взрослых – была. Теперь она знала ответ: грудь просто вырастала, точно так же, как и коренные зубы. Тем не менее, это изменение ей совсем не нравилось. Грудь выглядела странной, маленькой и некрасивой и иногда побаливала.

Внизу закашлялся отец. Риза отпрянула от окна. Когда он так кашлял, то обычно пребывал в скверном настроении. С тех пор, как мистер Мустанг уехал, его настроение только ухудшилось.

Формальность, которая была так болезненна, пока мистер Мустанг был здесь, превратилась в твердую, почти мстительную привычку. Он исчез, ничего не сказав. Собрал пожитки и уехал искать каких-то больших, взрослых приключений, оставив Ризу справляться вместе с домашними делами, готовкой и больным отцом в одиночку. Даже не попрощался! Ему вообще плевать!

Риза пыталась делать вид, что это ее только злило, но это было не так. Мистер Мустанг разбил ей сердце. Почему он уехал? Куда отправился? Почему, ну почему не дождался ее, чтобы попрощаться? Отчего не писал? Неужели ему стало все равно?

Риза коснулась груди. Она бы не стала его винить, если бы мистеру Мустангу стало все равно. Ни ума, ни умений – даже внешность теперь ее подвела. Риза не была тщеславной, но она никогда не жаловалась на свое тело... до сих пор. Странные и неожиданные перемены заставляли ее чувствовать себя гостьей в собственной коже – распухшей, волосатой гостьей. Ее хрупкая уверенность в себе, которая постоянно подвергалась ударам еще до того, как умерла мама, не была приспособлена для того, чтобы справиться с этими изменениями тела. Поэтому в каком-то смысле исчезновение мистера Мустанга было объяснимо.

Риза отвернулась от зеркала. Она не могла просто стоять тут целый день. У нее есть дела.

Риза отправилась вниз, по привычке переступив скрипучую ступеньку, и уже почти завернула на кухню, когда до нее донесся голос отца сквозь полуоткрытую дверь кабинета.

— Риза, это ты?

А кто еще-то? Мистер Мустанг уехал, потому что ему плевать, что с ними случится. А больше никого и не было-то.

— Да, отец.

— Подойди.

Отец сидел за столом. Перед ним лежал небольшой поднос со странными инструментами. Риза пару мгновений с любопытством изучала их, а потом вдруг вспомнила, что это невежливо, и опустила глаза на свои туфли.

— Риза, я хочу с тобой поговорить.

Звук собственного имени, прозвучавшего из его уст, наполнило Ризу внезапным теплом. Внезапно она перестала чувствовать себя так уж одиноко. Отец все еще называл ее по имени!

— Да, отец.

— Об алхимии.

Сердце Ризы подскочило. Об алхимии? Он собирается научить ее алхимии? Сколько раз она завидовала мистеру Мустангу, потому что за учебой тот проводил столько времени вместе с ее отцом. Частенько ей хотелось тоже быть достойной обучения, вместо того, чтобы получать краткий приказ прочитать книжки по истории и грамматике. Риза всегда усердно училась, и в школе, и дома, и если отец, наконец, захотел научить ее алхимии, значит все усилия не прошли даром.

— Риза, как ты знаешь, мое исследование – особенное.

Риза кивнула: его исследование – самая важная вещь на свете. Сколько она себя помнила, отец всегда работал над ним. Когда он был захвачен своим исследованием, в его глазах появлялся огонек – такого не случалось ни в какое другое время.

— Моя алхимия уникальна. Ей не существует и никогда не существовало аналогов. Из-за своей уникальности она очень, очень ценна. Люди украли бы ее у меня, если бы могли. Мне нужно защитить ее.

— Да, отец.

Риза впервые за пять месяцев с момента бессердечного исчезновения мистера Мустанга чувствовала себя счастливой. Отец хотел поговорить с ней! О своем исследовании – его важном, очень важном исследовании! С ней!

— Я не могу... защитить его сам, — голос отца чуть дрогнул. — Я старею, Риза. Ты знаешь, что я болел. Однажды я умру, и...

— Нет, отец! — вырвалось у Ризы.

Слезы страха показались в ее глазах. Он не мог умереть! Она любила его! Ей нужен отец!

Отец фыркнул и потянулся, словно бы желая коснуться ее щеки, но так и не коснулся.

— Этого может не случиться еще много лет, но однажды я точно умру. И когда это произойдет, я хочу быть уверенным, что мое исследование – работа всей моей жизни – я хочу быть уверенным, что оно в безопасности. Ты должна помочь мне.

— Да, отец, — пообещала Риза. — Я помогу.

Призрачная улыбка тронула его тонкие губы.

— Умница.

Отец задумался на мгновение, осматривая ее сверху вниз. Риза вдруг почувствовала себя не в своей тарелке, и ее неуверенность вернулась вновь. Ему отвратительна ее распухшая грудь, видневшаяся под блузкой? Мог ли его цепкий взгляд увидеть волосы, скрытые одеждой? Понял ли он, что она меняется, превращаясь в нечто новое и странное? Лицо отца разгладилось.

— Мне нужно показать тебе кое-что, — он развернул большой кусок пергамента, накоторым чернилами был нарисован трансмутационный круг, окруженный плавными линиями и изгибами, и словами, которые заворачивались вокруг рисунка и самих себя. — Это мое исследование.

— И все? — удивилась Риза, глянув на полки, ломящиеся от журналов с заметками. Для нее они и были отцовским исследованием, а не этот одинокий и странный рисунок.

— Самое важное. Я хочу спрятать этот рисунок в надежном месте, где никто его не найдет, если ты не покажешь сама.

— Я могу спрятать его в моей комнате, — предложила Риза.

На мгновение отцу словно стало плохо, а потом он покачал головой.

— Я уничтожу этот набросок, но сначала мне нужно его перенести.

— Куда?

— На твою спину.

Риза не поняла. На ее спину?

— Ты собираешься рисовать на мне? — изумленно спросила она, с сомнением глядя на перьевую ручку отца.

— Не совсем. Я сделаю тебе татуировку.

Это был самый длинный разговор между ними, какой только могла припомнить Риза. Эта странная новая близость вернула ей уверенность.

— Что такое татуировка?

Отец отодвинулся от стола, закинул ногу на ногу и, закатав штанину, спустил носок.

— Вот это татуировка, — он указал на свою голень.

Риза подошла поближе. На коже отца был нарисован черный алхимический круг – точь-в-точь копия того, что на двери кабинета.

— Потрогай, — велел отец. Риза осторожно прикоснулась к татуировке, ожидая почувствовать выступы или наоборот желобки на месте линий. Ничего подобного так не оказалось: на ощупь рисунок ничем не отличался от всей остальной кожи. — Я собираюсь сделать то же самое с твоей спиной.

— А разве она не смоется в ванной? — Риза отвлеклась от пристального изучения татуировки, когда отец поставил ногу обратно на пол.

— Нет. С помощью этих игл я введу чернила в твою кожу. Они никогда не смоются.

— Н-никогда?

Риза вдруг перестала быть уверенной, что ей нравится эта затея. В конце концов, ее тело и так уже было странным и некрасивым, не хватало еще и огромного черного рисунка на спине.

— Нет. Никогда. Ты никогда ее не потеряешь, и ее никогда не украдут. Она будет в сохранности. Ты сохранишь ее для меня.

Риза расправила плечи. Это честь, решила она. Если она может помочь отцу, может защитить его важное исследование... Если, как заметила маленькая эгоистичная ее часть, он будет уделять ей столько внимания каждый день... Она готова на все что угодно.

— Я сохраню ее, — решительно сказала Риза, давя в себе мрачные предчувствия. — Обещаю.

А потом случилось невероятное. Отец улыбнулся ей. Улыбнулся. Ей.

— Я знал, что могу полагаться на тебя, малышка, — мягко сказал он, вспомнив давно забытое ласковое обращение. В этот момент счастье настолько переполнило Ризу, что ей пришлось приложить титанические усилия, чтобы сохранять спокойный вид, а не разреветься от радости. — Вот умница, моя храбрая девочка.

Отец взял мамин метр со стола.

— Развернись. Мне нужно кое-что посчитать сначала, и мы начнем завтра. Ладно?

Риза кивнула, развернувшись, так что он смог быстро измерить ширину ее плеч и длину позвоночника. Завтра, ликующе думалось ей. Завтра она больше не будет забытым ничтожеством! Завтра она будет важна для кого-то! Завтра она поможет отцу защитить его исследование! Завтра он вновь ее полюбит!

Глава 69: Мрачное прозрение

Риза наблюдала, затаив дыхание от тревоги и восторга, как отец подготавливался. Сперва он прикрепил пергамент со сложным рисунком к кухонной стене – это будет его образец. Потом расстелил чистую простыню на столе, аккуратно ее разгладив. Принес одну из тумбочек из гостевой комнаты – на ней стоял поднос с инструментами, чернильница, деревянная миска, вся в темных пятнах, таз, мыло и кисть из свиной щетины. Отец налил немного чернил в миску и положил туда три иглы, чтобы они пропитались. Затем поставил чайник, закатал рукава и повернулся к Ризе.

— Так, — сказал он, явно беря себя в руки. — Готова?

— Да, отец.

Риза нервно посмотрела на инструменты. Ей вдруг стало интересно, будет ли больно.

— Снимай блузку.

— Блузку?

Еще вчера отец велел ей не надевать белья, и теперь она чувствовала себя неуютно в одной лишь одежде и нижней юбке. Конечно, он не имел в виду, что ей нужно полностью раздеться!

— Да. Я собираюсь нанести татуировку тебе на спину, не так ли? — нетерпеливо ответил отец. — Как я могу это сделать сквозь ткань?

Его глаза горели живым огнем, и Риза вдруг поняла, что он слегка дрожит от нетерпения. Ему хотелось поскорее начать, поскорее уделить ей время. Она нервно расстегнула блузку, придерживая ее на груди.

— Ну, быстрее, быстрее. Я ждал годы. Годы. Быстрее!

Ризе хотелось подчиниться ему, но она просто не могла себя заставить. Ей не хотелось, чтобы отец видел ее жуткую распухшую грудь – два ужасных комка, которые ничем не походили на красивую округлую грудь взрослой женщины. Одна лишь мысль о том, что придется показать ему, какая она на самом деле нескладная и ненормальная, была невыносима.

— Давай уже, снимай, чтобы мы могли начать.

Возбуждение отца все росло. Он казался почти отчаявшимся, словно едва контролировал истерию.

— Н-но...

Отец снял с нее блузку сам – сначала с одной руки, а потом с другой – чтобы откинуть одежду в сторону. Риза оцепенела от страха, нагая от поясницы, а потом быстро попыталась закрыться руками, съежившись.

Отец закатил глаза.

— А у тебя чудовищно высокая самооценка, а? — презрительно заметил он. — Я уже видел грудь, мисси, и покрасивее, чем у тебя. Иди сюда и ложись на живот, чтобы я мог начать. Я слишком долго ждал, чтобы терпеть твой стыд.

Его слова окончательно разрушили чувство ее собственного достоинства. Риза еще сильнее сжала руки на своей груди. Ее плечи затряслись от обиды и стыда. Для того чтобы забраться на стол, ей нужны были руки, и холодная слеза унижения скатилась по щеке Ризы, когда она поняла, насколько неприкрыта. Разгладив юбку трясущейся рукой, Риза растянулась на животе, все еще пытаясь как-то прикрыться руками.

Уголком глаза она видела, что отец все равно не смотрел на нее. Он мыл руки у раковины. Чайник засвистел, и отец налил горячей воды в таз. Намылив кисть, он принялся оттирать спину Ризы.

Она ахнула и напряглась, почувствовав прикосновение жесткой щетины к коже. Отец тер по кругу – быстро и сильно, так что тело Ризы болталось из стороны в сторону. Ее голова ударилась о стол.

— Отец, это слишком жестко, — тихо сказала она.

— Ты вся в мертвой коже. Ты моешься вообще?

У Ризы все перекрутилось внутри. Она мылась каждый день, просто ее руки были слишком короткими и не доставали всюду на спине.

Закончив, отец промокнул ее полотенцем.

— М-можно мне п-подушку?

Ее бровь вдавливалась в жесткое дерево стола, и от этого начинала болеть голова.

— Нет. Нельзя, чтобы твоя шея была изогнута.

— Но так неудобно, — прошептала Риза.

— Ну так поверни голову и ляг на щеку.

Отец принялся втирать ей в спину какую-то жидкость, от которой сильно пахло спиртом. Риза подчинилась, отвернув голову от него так, чтобы он не увидел слезы, собирающиеся у нее на глазах. Все должно было быть не так. Отец должен был быть добрым и веселым, полным восторга. Должен был называть ее «малышкой» опять, как вчера. Вместо этого он был сердитым и торопливым, а она – полураздетой и униженной. Риза чувствовала себя нечистой, неправильной и совершенно беспомощной.

А потом отец взял иглу и проткнул ее кожу в первый раз.

Риза задохнулась, вскрикнув от неожиданности. Игла жалила! Жалила, словно старая толстая оса: резкая пронзительная боль сменилась тупым химическим жжением. Прежде чем Риза успела что-либо сделать, отец ужалил ее еще раз и еще. После пары первых линий она перестала вздрагивать. Ей не было ни удобно, ни приятно, но и эффект неожиданности пропал.

— Моя алхимия – очень опасная вещь, — ничуть не меняя ритма, заговорил отец. — В плохих руках она может принести множество страданий. Моей алхимией можно убивать людей, Риза. Поэтому я должен ее защитить. Поэтому ты должна ее защитить.

Риза попыталась ответить, но ей было слишком страшно открывать рот. Голос мог задрожать. Отец уже переместился на пять сантиметров ниже того места, с которого начал, и кожу там уже начинало жечь острой болью.

— Я скрыл свой секрет с помощью шифра. Очень хорошо скрыл. Эта картинка – код. Великолепный код. Никакой обычный алхимик его не расшифрует. Понадобится невероятный человек – человек ума и науки, человек, который сможет посмотреть на вещи с необычного угла – чтобы расшифровать его.

«Человек ума и науки», – запомнила Риза.

— Но этого недостаточно, — продолжил отец, и она внимательно его слушала. Слова отвлекали ее от боли. — Ум опасен. Человек также должен быть хорошим. У него должны быть благородные цели. Какой-то план, способ, как использовать мою алхимию во благо людям. Она должна служить им помощью, а не приносить вред.

— Да, отец, — неровно выдохнула Риза.

Она закрыла глаза, чувствуя, как игла впивается в нее вновь и вновь, вновь и вновь.

— Если меня не станет... если я умру, прежде чем успею передать свое исследование преемнику, тогда тебе придется самой судить, кто достоин его. Это невероятная ответственность, но ты умная девочка, и я знаю, что ты сможешь принять правильное решение.

Риза подняла голову и повернула ее, чтобы взглянуть на отца. Она умная девочка? Ей говорили такое и раньше, много-много раз. Мистер Ранье обожал говорить это, и временами Риза почти верила ему, но никогда прежде подобных слов не произносил ее отец. Он думает, что она умная девочка?

— Ради всего святого, да положи ты свою голову! — отец прижал ее голову обратно к столу.

На долгое время повисла тишина, и Ризе становилось все сложнее и сложнее. Боль струилась по спине, изгибаясь дугой, и перекрывая ощущения от жалящей иглы. Когда дуга почти превратилась в круг, отец заговорил вновь.

— Мне нужно знать, что я могу положиться на тебя, Риза. Ты – все, что у меня есть. Ты должна защитить мое исследование.

Риза хотела пообещать, что защитит, что сделает все, чего он хочет, что сохранит исследование навсегда – но боль перекрывала все. Горячие слезы потекли у нее из глаз. Это было больно, так больно! Ей не хотелось плакать, но это было так больно!



Гладкая белая кожа дочери превратилась теперь в красную и обожженную. Великолепные линии, расходящиеся от центра ее спины, распухли и покраснели. А точно посередине, под превратившейся в лохмотья кожей, которая уже начинала отходить, находилась формула саламандры: простой круг с пересекающимися треугольными знаками, над которыми Мордред бился три года. Перенос всего этого занял у него шесть часов. Глядя на свое творение сейчас, когда Риза стояла посередине кухни, дрожа и тихо всхлипывая, Мордред едва мог удержаться от того, чтобы дотронуться до круга. Ему хотелось прижать ладони по обе стороны – теперь это была не просто алхимия, а что-то новое. Мордреду хотелось опробовать ее, сделать что-нибудь – но нужно было терпеть. Татуировка еще пока свежая, и первые несколько дней инфекция может легко попасть в нее.

Кроме того, она не была закончена. И близко не закончена. Круг был всего лишь центром, основой для главного секрета, который потребуется преемнику Мордреда. Существовала какая-то ирония в том, что это первая часть картинки, которую он нанес на свой живой холст. Но так необходимо. Остальная татуировка будет разворачиваться вокруг этого центрового куска.

— Очень хорошо, — сказал Мордред. Сейчас вид был не слишком приятным из-за израненной кожи вокруг, но однажды татуировка станет красивой. Станет великолепной. — Забирайся, у нас много работы.

Плечи Ризы затряслись, и она жалостливо всхлипнула.

— Это больно, отец. Это т-так больно!

«Конечно, это больно», – раздраженно подумалось Мордреду. Его ноги были испещрены глупыми татуировками. Он прекрасно знал, насколько это больно. Но неужели она не могла хотя бы попытаться не рыдать? То, что они делали, стоило всей боли. Они увековечивают работу всей его жизни! Как Риза могла жаловаться? Мордред выбрал ее в качестве защитника. Ей он доверял все, чего достиг за свою жизнь.

— Да, больно, и наверняка будет еще больнее, прежде чем я закончу, — холодно ответил Мордред. Нечего лебезить перед ней: что, если она предложить прекратить? Он так долго ждал, планировал и высчитывал. Его терпение исчерпалось. Он подошел слишком близко к цели. — Ложись уже.

Риза подчинилась, дрожа и все также пытаясь прикрывать грудь, словно какое-то бесценное сокровище. Мордред раздраженно взглянул на нее. Лицо дочери было бледным и осунувшимся, с темными кругами под глазами. С каким-то темным весельем ему подумалось, что ей должно быть сложно засыпать. Одной лишь боли от татуировки было достаточно, чтобы не дать Ризе уснуть, а если уж она все-таки смогла и перекатилась на спину во сне...

Дочь ждала. Плотно зажмурив глаза, она кусала губу. Ее руки сжались в кулаки.

Сегодня Мордред собирался нанести завитки, выходившие из верха формулы: хвосты переплетающихся вокруг позвоночника носителя татуировки змиев. На первый взгляд они покажутся рогами какого-то мифического зверя. Под огненным алхимическим кругом, в самом основании формулы – место, за которое Мордред примется завтра. Там расположены маленькие стилизованные короны, венчавшие головы змиев, высунувших языки. Для обычного обозревателя они были не змии, а потир, поддерживающий алхимический круг, и переплетающиеся рога над ним.

Мордред намочил тряпку и стер корочку темной крови со спины Ризы. Вчера она на удивление мало кровоточила: иглы были остры, а ее податливая молодая кожа – явно более терпеливой, чем его собственная старая шкура.

Сегодня предстоит деликатная работа: змии не закрашивались. Они содержали геометрические фигуры, которые служили и украшением, и ключом к тому, какую роль музыка играла в коде. Мордред понимал, что придется провести большую часть дня, работая над ними. Он критично взглянул на изящную спину дочери. Когда все закончится, это будет произведение искусства.



Ризе было больно. Спину жгло, а конец даже не близился. Вчера боль была сильной. Сегодня – невыносимой. Риза пролежала, не сомкнув глаз, большую часть ночи, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить крики. Больно, больно, больно, больно! Если бы Риза только знала, какие это мучения, она бы никогда не согласилась – никогда! Почему отец ничего об этом не сказал?

Он мыл руки. Риза слышала его, но не видела – вжалась лицом в стол, и слезы боли текли из ее глаз. Она не могла их удержать: видимо, так тело справлялось с нестерпимой болью, терзающей спину. Только так Риза могла оставаться тихой.

Отец принялся за работу, опершись предплечьем на ее попу, и игла так и жалила кожу, входя, выходя, входя, выходя. Сегодня, как он сказал, предстояла работа над нижней частью шифра. Ризе было плевать. Ей просто хотелось, чтобы все это закончилось! Чтобы не было больше никакой боли! Ей хотелось выспаться. Может, ей еще хотелось умереть, как мама и доктор Белла. Тогда она отправится в лучший мир, и не будет больше никакой боли. Никакой...

Рука отца терлась о пояс юбки. Риза закусила губу и переложила руку так, чтобы закрыть грудь сбоку. Она ходила голой уже на протяжении двух дней – с тех пор, как все это началось трое суток назад. Надеть что-нибудь было выше ее сил: даже самое невесомое прикосновение к спине прожигало все ее существо нестерпимой болью. Унижение от того, что приходилось ходить в таком непотребном виде, вгрызалось в девичью стыдливость Ризы. Сможет ли она еще когда-нибудь посмотреть на себя в зеркало? Отвратительная, некрасивая и распутная – бесстыдница, пожертвовавшая чувством собственного достоинства в обмен на прекращение боли.

Отец раздраженно хмыкнул. Видимо, ему не нравилось, что ткань терлась о его руку. Он пытался переменить положение, все так же ритмично работая правой рукой с зажатой в ней иглой. Отец перемещался все ниже и ниже по спине, и Риза подавила всхлип.

— Проклятье! — резко произнес он и отложил иглу. — Я не могу работать, когда эта тряпка щекочет мою руку. Это просто невозможно!

Отец схватился за пояс юбки и дернул ее вниз, прочь от талии. Верхняя пуговица отскочила, перелетев через всю комнату. Риза почувствовала, как ткань сползла с ее бока, еще дальше от талии и того места, над которым трудился отец. Нижняя юбка пошла следом, и низ спины вместе с попой остались голыми – одежда лежала у бедер бесполезной кучей тряпья. Риза вздрогнула. Она же голая! С этим невозможно было совладать: стыд, горе и разочарование навалились на нее, и Риза всхлипнула.

Отец остановился, и она почувствовала его взгляд на своей шее.

— Я знаю, что это больно, — слегка грубовато сказал он. — Веди себя, как взрослая. Со временем боль пройдет.

Но когда отец начал работу вновь, и бедную спину вновь залило болью, Риза уверилась, что боль не пройдет никогда.



На четвертый день Мордред принялся татуировать слова. Если скелет рисунка был детализирован и сложен, то строки реквиема представляли собой совершенно новый уровень мастерства. Мелкие готические буквы, которые так легко удавались на бумаге, были невероятно сложными для воспроизведения бамбуковой иглой на коже. Мордред низко склонился над спиной Ризы, тщательно работая над каждым штрихом. Его ноздри втягивали воздух, полный запаха крови, воспаления и чернил. Руки двигались туда-сюда, туда-сюда.

Мордред знал, что это было даже больнее, чем весь предыдущий рисунок: кожа, над которой он работал, уже распухла и болела от предыдущей части татуировки. Риза больше не лежала смирно и тихо. От нее доносились полузадушенные звуки боли, а время от времени она вскрикивала, и по ее спине проходила судорога. В такие моменты Мордред сжимал зубы и продолжал работать над татуировкой еще усерднее. Нельзя было останавливаться. Он не мог. Боль не имела значения. Татуировка почти закончена.

В конце концов, говорил Мордред сам себе, он тоже несчастен. Его руки болели, а пальцы дрожали. А поза, в которой Мордред стоял целыми днями, делала последствия воспаленных легких еще невыносимее. Частенько он кашлял, а порой ему даже приходилось останавливаться и наливать себе воды. Это была тяжкая, ужасная работа, но он справлялся с ней.

Нет ничего важнее исследования.



К концу седьмого дня Риза едва оставалась в сознании. Да, она могла ходить и даже есть, если отец смотрел на нее достаточно настойчиво и властно. Могла кое-как взобраться по лестнице и уткнуться лицом в подушку, тихо желая умереть. Но думать она не могла. Не могла говорить. Не могла вспомнить хоть что-нибудь – кроме постоянной боли.

Эту пытку было невозможно описать словами. Эту пустоту в груди. Все должно было быть не так. Боль, резкий металлический запах ее собственной крови, иглы и чернила, и постоянные наставления отца о целях, планах и хороших людях. Это был кошмар, от которого невозможно спастись, проснувшись.

Ризе хотелось сбежать. Хотелось вскочить со стола и вылететь в дверь, чтобы взбежать по холму, где можно будет расплакаться у могилы матери, моля мамочку вернуться и забрать всю эту боль. Или у доктора Беллы. Если бы доктор Белла все еще была рядом, она бы точно справилась с болью. Она бы дала какое-нибудь лекарство, вылечила бы, сделала бы что-нибудь, чтобы спина занемела, душа успокоилась, и весь этот ад стал хоть чуточку лучше. Но мамочка была мертва, доктор Белла тоже, и остался только отец с его иглами и твердым командным голосом.



Она корчилась от боли на столе, пытаясь съежиться, несмотря на твердую хватку Мордреда, державшего ее за руку.

— Нет! — пронзительно кричала Риза. — Нет! Не делай мне больно, папа! Пожалуйста! Пожалуйста, не делай мне больно!

— Упокойся, — твердо сказал Мордред. — Я почти закончил. Еще пара часов, и это закончится навсегда.

— Нет! — Ризу захватил водоворот панической истерики, и до нее было не достучаться. — Я не хочу! Я не хочу больше! Прекрати, прекрати, прекрати! Это больно! Я не хочу, чтобы было больно!

Яростные всхлипы и дрожащие стоны трясли ее, пока она вновь и вновь пыталась вывернуться. Это уже девятый день, и они почти закончили наносить татуировку! Осталось всего ничего – немножко текста между головами змиев. Еще часа два, максимум три, и все закончится. Почему чертова девчонка не может потерпеть еще немного?

— Я знаю, что это больно, ты, маленькая эгоистичная истеричка! Придержи свой язык и лежи смирно! Мне нужно закончить.

— Нет, нет, нет! Нет! Я не хочу! Я не хочу твою тупую алхимию! Я не хочу больше! Отстань! Я не хочу, чтобы ты опять делал мне больно! — судорожный всхлип разбил всю ее уверенность, и Риза принялась рыдать. — Пожалуйста, пожалуйста, папочка. Пожалуйста, не делай мне больно. Пожалуйста. Я буду хорошей девочкой, я все сделаю, только, пожалуйста, не делай мне больно!

Она больше не двигалась. Наверное, просто не могла, устав от своей детской истерики и измучившись татуировкой. Мордред выпустил ее и отошел в сторону. Заканчивать работу вот так нельзя. Нужно заставить Ризу замолчать.

Мордред взял бутылку с лекарством, которое лежало рядом на случай, если приступ кашля вновь выйдет из-под контроля. В его составе было то же самое, что и в настойке опия. Мордред открыл бутылку и понюхал ее. Да, это успокоит Ризу... если дать достаточно.

— Вот, — Мордред пытался сделать голос успокаивающим, но у него не вышло. — Это остановит боль.

Риза подняла голову на сантиметров пять от смятой простыни, и ее затуманенные, полные муки глаза попытались найти его лицо. Мордред наполнил ложку лекарством и заставил дочь выпить его. Она сморщилась от неприятного вкуса, но проглотила. Этого было недостаточно. Такая доза справлялась с его кашлем, но вряд ли поможет от боли. Мордред дал дочери еще ложку и еще. Третью. Четвертую. Затем просто прижал бутылку к ее губам.

— Пей!

Риза отчаянно подчинилась. Мордред успел убрать бутылку прежде, чем дочь выпила достаточно, чтобы умереть. По крайней мере, он надеялся. Это было бы ужасно, если бы она отравилась теперь, когда все так близко к завершению.

Тело Ризы расслабилось. Туманная пелена заполнила ее глаза. Мордред наблюдал, гадая, провалилась ли дочь в забвение прямо тут, на кухонном столе, позабыв про истерику под прекрасную песнь лекарства. Убедившись, что она без сознания – из ее груди вырывались неглубокие и вялые вдохи – он выровнял ее тело и вернулся к работе.

Работа была почти завершена. Работа всей его жизни.



Все четыре дня после окончания татуирования Риза терзалась от невыносимой боли. Ее лихорадило – естественный ответ организма на заражение, распространившееся по спине. Память сохранила только смутные воспоминания о кошмарном обмане, об отце, склоняющемся над ней и трогающем шелушащуюся кожу, проверяющего точность своего детища. Иногда он заставлял ее сесть и вливал в нее воду или бульон. Однажды, когда Риза кричала и рыдала, никак не в силах успокоиться, он даже дал ей лекарство, и на какое-то время на нее снизошло благодатное забвение, туман, скрывший боль.

В четвертую ночь Риза пришла к ужасной мысли. Это произошло через пару мгновений после того, как она проснулась с хриплым воплем. Отец прибежал с тазом холодной воды и чистой тряпкой в руках. Однако вместо того, чтобы положить холодный компресс на ее горячую, болящую голову, он принялся мыть татуировку, шелуша кожу и внимательно и осторожно осматривая свое творение.

Риза ждала, когда отец заговорит. Скажет ей что-нибудь. Она нуждалась в каком-нибудь знаке, что ему не все равно, в паре слов утешения. Хотя бы одно такое слово облегчило ее душевные страдания и забрало самое страшное мучение.

Когда отец заговорил, его слова вовсе не адресовались ей.

— Красота, — восторженно пробормотал он, касаясь пальцами татуировки, отчего спину Ризы жгло болью. — Великолепно. Идеально.

Мир Ризы рушился. Отцу было плевать на нее. Вообще. Все эти годы – почти всю ее жизнь – она искала его любви. Боролась, старалась и работала, надеясь, что однажды станет достойна той симпатии, какую видела от него в детстве. Надеясь, что однажды отец вновь обнимет ее своими сильными руками, поцелует в лоб и скажет, какая она красивая, дорогая, ценная. Как он ее любит.

Этого никогда не случится. Отцу было все равно. «Нет, – поняла вдруг Риза. – Все было хуже. Лучше бы отец просто продолжил её игнорировать. Но он исковеркал ее. Унизил. Пытка, длившаяся последние две недели – никто бы не сделал такого с тем, кого любит. Да даже с незнакомцем такого не сделают: причинить столько боли, столько страданий. Отцы не было наплевать. Он ненавидел ее».

Возможно, она заслуживала этого – но после этого никогда бы не смогла даже подумать о нем, как о любящем отце. Это не тот же человек, что качал ее на коленях, читал сказки и пел песни, брал на прогулки в лес и играл с ней в Фюрера и спецагента часы напролет. Это был кто-то другой – чужак в шкуре ее папы. И Риза его боялась.

— Мы с тобой хорошо постарались, Риза, — восторженно сказал отец. Его рука дрожала от слабости, и было ясно, что он почти впал в экстаз, осознав, что наконец достиг того, к чему так стремился. — Оно в сохранности. Мое исследование. Я наконец-то нашел способ передать мое наследие, защитить его, — отец засмеялся от удивления. — Я сделал это, Риза! Я наконец-то сделал это, да?

Риза тяжело сглотнула.

— Д-да, — тихо сказала она, зная, что он ждет ответа. — Да, ты сделал это... Отец.

Глава 70: Выбор сделан

Весна приходила в Централ раньше, чем в Хамнер. Рой был только рад. С потеплением ему больше не нужно спускать четверть зарплаты на уголь, чтобы греть свою маленькую комнату. К тому же, можно было покупать меньше еды, потому что не требовалось согреваться. Рой хотел накопить денег на новую пару ботинок – старые и потёрлись, и почти стали ему малы. Новая одежда тоже не помешала бы, но это была не та трата, которую он мог оправдать, и неважно, насколько короткими становились штаны или насколько износилось белье.

Шесть дней в неделю Рой работал в издательстве, тягая ящики с книгами и протирая полы в комнатах с печатными прессами. Двенадцать часов с понедельника по пятницу и восемь в субботу, в конце которой ему выдавались четыреста сен и краткий хвалебный кивок от начальника цеха. Вечером каждого четверга Рой всегда находил Маэса ждущим его у дома, как всегда в униформе, с нетерпеливым намерением купить ему ужин и стаканчик виски и поболтать о прошедшей неделе. Хотя друзьям не всегда удавалось повидаться в воскресенье – все зависело от изменений в расписании академии – Маэс приходил, когда мог. А когда он не мог, Рой с удовольствием дремал днем.

В общем и целом он был если не счастлив, то вполне доволен своей жизнью. Конечно, существовали и свои маленькие подводные камни. Самый большой из них – необходимость сохранять чистый и презентабельный вид. В доме была общая ванная комната, поэтому чистота тела – всего лишь вопрос небольшого неудобства. А вот с одеждой все оказалось сложнее. Рой не мог постирать вещи в ванной, ему нужна была стиральная доска и щетка, но на это ему не хватало денег. В городе существовали прачки, которые стирали чужие вещи за деньги, но это тоже было дорого. Да и в любом случае, Рой не мог подвергать свои скудные вещи опасности быть утерянными или украденными.

В конце концов, Рой нашел в своем доме какую-то семью, у которой были и ванная, и стиральная доска – его пускали стирать одежду за пять сен. Это дешевле, чем прачка, и платить приходилось так часто, как Рою хотелось. Обычно он стирал каждую вторую субботу, согнувшись в заставленной кухоньке соседей, пока стая голодных, недобрых детей носилась вокруг, играя с пальцами друг друга, потому что иных игрушек у семьи не было. Скудный гардероб Роя вмещал в себя пять приличных рубашек (две из которых принадлежали Маэсу) и только две пары штанов (третья разорвалась в издательстве из-за несчастного случая), и поэтому от него постоянно пахло потом и фасолевым супом – основным блюдом его небогатой диеты.

Все не так уж и плохо, говорил себе Рой, ведь вокруг были люди, у которых все куда хуже. Семьи с больными голодными детьми. Старухи, о которых некому позаботиться. Калеки и бездомные слепцы, выпрашивающие милостыню на каждом углу. Бизнесмен, заваленный долгами и едва умудряющийся сводить концы с концами. Девчонки, которые работали в парке «Устье», продавая удовольствие солдатам и рабочим ради денег на кусок хлеба. Рабы опиума или черных кристаллов, которые раскуривали в длинных трубках, или бесцветного морфия, который надо вкалывать прямо в вену. Нет, пахать как лошадь и спать в дыре, кушая дважды в день было несоизмеримо лучше всего этого.

А теперь, с приходом теплой погоды, причины неудовольствия и вовсе отпали. Рой все еще вставал засветло, но когда уходил с работы в восемь вечера, солнце освещало ему усталый путь домой. Ему больше не приходилось ходить в ненормальном пальто или просыпаться каждую пару часов ночью, чтобы подложить угля в печку. Это было приятно. К тому же, казалось, что он больше не уставал так сильно.

Одним воскресным днем, когда Маэс был занят тренировочным смотром для какой-то грядущей проверки, Рой покинул свой дом и направился к центру города.

Река разделяла Централ на две части. На юге находились склады разных компаний и дымовые трубы промзоны, жуткие трущобы и загородные дома пролетариата, а еще новые районы, заселенные людьми, едва выкарабкавшимися из низшего класса, а также семьями офицеров низкого ранга и сержантов высокого. На севере тянулись военные склады с оружием и снаряжением, длинные бараки, тиры и огороженные заборами плацы и, уже на окраине, широкие площади для парадов. Президентский округ состоял из поместий и разветвленной системой частных аллей, разместившихся на западе, и богатых выходцев из среднего класса. На востоке находился Центральный Университет, эксцентричные постройки академии и общежития для богатых студентов.

Атмосфера по ту сторону реки была почти осязаемо другой и как-то даже освежала. Не менее очевидным стало и то, как люди смотрели на него. В бедняцких районах Рой сливался с окружающей обстановкой: просто еще один тощий, потрепанный ребенок, у которого не было иного места в мире, кроме как в гобелене, запечатлевшем мрачную городскую жизнь. Здесь же он чувствовал себя чужаком, каким-то паршивым, кишащим паразитами зверем, выбравшимся на свет, к которому не принадлежал. Женщина с двумя миленькими девочками в отороченных лентами платьицах торопливо перешла улицу, стоило Рою приблизиться. Почти каждый встречный солдат встречал его с подозрением. Один старик-капитан даже остановился, с жалостью взглянув на него, и принялся задумчиво вертеть что-то в пальцах в кармане. Рою было интересно, насколько потрепанным он выглядел.

Еще не добравшись до центрального штаба Рой уже успел усовеститься и начать чувствовать себя не в своей тарелке в таком окружении. Он едва осознавал, что пересекает широкую площадь перед огромным зданием, из которого правительство управляло целой нацией. Едва понимал, что за этими стенами решалась судьба Аместриса. Рой прошел мимо реющих на ветру баннеров с национальным драконом и проскользнул через гигантские двери. И замер в фойе.

Что он делает здесь? Ему тут нет места. Он просто провинциальный парнишка, пытающийся наскрести денег на жизнь в огромном городе и не совсем преуспевающий в этом. Ему нечего делать здесь.

— Чего вы хотите? — вежливо спросила секретарь. — Если вы на слушание, то залы суда в крыле «Д».

— Нет, я... — у Роя пересохло во рту. Зачем он вообще пришел сюда? С ума сошел, что ли? — Я пришел спросить, как получить лицензию государственного алхимика.

Секретарь подняла на него глаза, поправляя аккуратную фуражку. Рой не знал, что в армию берут и женщин тоже.

— Лицензию государственного алхимика? Это не разрешение на торговлю вразнос, знаете ли. Вы не можете просто «получить» ее.

На самом деле, Рой не знал. Поэтому и пришел спросить. Он не хотел показаться нахальным, поэтому кивнул.

— Понятно... а откуда тогда ее берут?

Секретарь окинула его презрительным взглядом.

— Ты потерялся, дорогуша? Думаю, ты встал не на те рельсы.

— Рельсы?

Склады железной дороги находились на юге, по ту сторону реки. Она это имела в виду?

— Слушай, зачем тебе это вообще знать? — подозрительно спросила секретарь.

— Я хочу стать государственным алхимиком.

Зачем ему еще приходить сюда с такими вопросами?

— Прости, но мы не набираем их из двенадцатилетних детей.
Рой расправил плечи и попытался не терять чувства собственного достоинства.

— Пожалуйста, — сказал он, — не найдется ли у вас какой-нибудь информации, которую вы могли бы мне дать? Я приехал издалека.

Секретарь окинула его еще одним взглядом, словно пытаясь понять, серьезно он или тратит ее время впустую. Рой не был уверен, какое решение стало окончательным, но она фыркнула и кивком головы указала направление.

— Третий этаж, с лестницы налево и прямо по коридору. Государственные алхимики находятся под юрисдикцией генерала Хамана. Его люди ответят на твои вопросы, — секретарь неразборчиво написала что-то на маленькой карточке. — Вот твой пропуск, он истекает через час, так что следи за временем.

Рой поблагодарил ее и направился к лестнице. На третьем этаже он быстро нашел дверь с табличкой «Генерал Эдмунд О. Л. Хаман, Витой Алхимик». Рой собрался с духом и переступил порог.

За столом в приемной сидел молодой человек. За ним находилось три двери, которые вели во внутренние комнаты. Сквозь одну, распахнутую настежь, виднелась комната для собраний с круглым столом в середине. Вторая оказалась входом в пустой кабинет с кучей столов, заваленных бумагами. Третья же была плотно закрыта.

— Вы не туда пришли, — сказал секретарь. — Залы суда в крыле «Д».

Рой начинал потихоньку сердиться. Отчего они все считали, что у него проблемы с законом? Он показал пропуск, выписанный секретарем при входе.

— Я хочу стать государственным алхимиком.

Секретарь засмеялся презрительным, лающим смехом, который заставил Роя съежиться.

— Равно как и каждая кляча и цирковой уродец в городе. Чего в тебе такого особенного?

У Роя не было ответа на этот вопрос, но секретарю быстро наскучило смотреть на то, как он хлопает ртом.

— Неважно, мне плевать. Вот листовка для рекрутов, вот форма подачи заявления на экзамен и его даты в этом году. Вот стандартные требования. Будут вопросы – не приходи.

Секретарь сунул ему кучу бумажек и вернулся к работе. Рой пробормотал слова благодарности и поспешил было ретироваться, но едва развернувшись, врезался в возвышавшуюся над ним человеческую гору, подошедшую совершенно незаметно.

— Ты не туда попал, — произнесла гора глубоким голосом, и но Рой отвлекся на качающиеся вощеные усы. — Залы суда в крыле «Д».

Он не посмел возразить, хотя огромному мускулистому солдату и не нужен был ответ. Он прошел мимо Роя к столу, за которым сержант вытянулся по струнке.

— Вольно, Хаксли. Я понимаю, что сегодня воскресенье, но, может, генерал у себя?

— Да, сэр, майор! Он у себя, сэр! Передать ему, что вы пришли, сэр?

Гигант прошел мимо стола и резко распахнул закрытую дверь. За его мускулистым телом Рою удалось разглядеть стол красного дерева и тонкого, угрюмого мужчину за ним с ручкой в одной руке и сигаретой в другой. Рой не собирался подслушивать, но огромный майор отдал честь и сразу же перешел к делу, миновав всякие прелюдии.

— Новости с востока, генерал! — он даже голос не понизил. — Случился ответный удар.

— Ответный? — ответил генерал пронзительным голосом. — Ответный на что?

— На несчастный случай со смертью ребенка в северном регионе Канда. Прошлой ночью был мятеж. Эта пустынная грязь выползла из своих щелей в одном из крупных городов и убила пару унтер-офицеров и лейтенанта при исполнении. Стоящие там отряды готовятся к продолжению конфликта.

— Действительно? — усмехнулся Хаман. — Ну что же. Как неудачно. Похоже на то, что мы все-таки раздавим скорпиона в заднем дворе.

— Да, генерал. Похоже, будет война.

— Интерес... — он не договорил: склонил голову к плечу и разглядел за спиной гиганта Роя. Прочистив горло, он многозначительно произнес: — Хаксли.

— Сэр, есть, сэр! — среагировал тот. Он поднялся и нетерпеливо замахал на Роя руками. — Давай, выметайся! Поваливай!

Рой не знал, что еще делать, кроме как подчиниться. Но даже уходя, он услышал резкие слова генерала Хамана:

— Эти чертовы варвары, Гран. Они просто не могут принять закон и порядок, поддаться нашим попыткам цивилизовать их, будут бросать нам бесконечные вызовы... И они еще удивляются, почему какой-то бедный солдат находит немножко радости, спустив курок? Они ввергнут нас в гражданскую войну, грязные шакалы! Ну что же, мы с ними разберемся...



Вернувшись домой, Рой отрезал себе кусочек хлеба, обмакнул его в холодный фасолевый суп и принялся грызть, просматривая бумаги, которые получил в военном штабе. Там оказалось объяснение экзаменационных требований: письменная часть и практическая, когда надо было или представить результат исследований, или невероятные способности к алхимии, психологическое обследование и, по требованию комитета, физическое. Все это звучало очень запутанно и немного пугающе, но он точно смог бы...

Стоило его взгляду упасть на форму с заявлением, как Рой поник. В одно несчастное мгновение вся надежда сдать экзамен этим летом испарилась. За экзамен надо было платить взнос.

Пройти его – только пройти, без какой-либо гарантии зачисления в ряды государственных алхимиков – стоило пятнадцать тысяч сен. Пятнадцать тысяч. Для пятнадцатилетнего сироты без друзей, зарабатывающего четыреста сен в неделю, цена могла бы быть и пятнадцать миллионов. Ему никогда не удастся накопить столько денег. Никогда.



— Может, тебе в армию записаться? — предложил Маэс, явно пытаясь подбодрить Роя. — Ну, знаешь, наврать про возраст.

— Разве они не проверяют данные? — пробормотал тот, неотрывно глядя на почти нетронутый ужин.

— Ну, да... но может они пропустят тебя?

— Я не выгляжу на шестнадцать. Я не выгляжу даже на пятнадцать. Ненавижу...
Рой вовремя остановился и покачал головой.

Маэс слегка нахмурился и наклонился вперед.

— Ты в порядке, дружище?

Рой был слишком сосредоточен на том, чтобы не заплакать, и поэтому не мог ответить. Он устал после целого дня рабства на душном складе. А ведь зарплаты едва хватало, чтобы выжить. Последние несколько дней были омрачены пониманием того, что его мечте не суждено осуществиться. Взглянув на себя в тусклое зеркало в общем туалете в конце коридора, Рой увидел бледного, тощего ребенка, который обманывал себя, считая, что может стать государственным алхимиком.

— Ну смотри, Рой. Деньги не проблема, — заговорил Маэс. — Я имею в виду, проблема, конечно, но ничего страшного. С твоей зарплатой и моей стипендией мы имеем шестьсот сен в неделю, так?

— Я не возьму твои деньги...

— Шестьсот сен в неделю. Это двадцать четыре тысячи в месяц. Тебе нужно всего семьсот за аренду, остаются семнадцать тысяч. Так что...

От его оптимизма тошнило. Рой мрачно посмотрел на друга.

— Так что если я переживу девять месяцев без еды и украду твою стипендию, то у меня хватит денег на экзамен. Только вот тогда он уже давно пройдет.

— Да они каждый год есть. И да, я понимаю, что тебе нужна еда и одежда, но тогда все займет просто чуть больше времени, и все.

Рой видел, что его мрачное настроение расстраивало жизнерадостного друга, но не мог совладать с собой. Проблема казалась неразрешимой. У него пропала охота этим заниматься, он так устал, так волновался. Ему нужно было достичь цели – и сделать это в течение следующих четырех месяцев.

Год изгнания потихоньку подходил к концу, и Рою не терпелось вернуться в Хамнер. Он жутко волновался за Ризу, оставшуюся наедине со своим аскетичным отцом. Однако если у него не будет доказательства, что он что-то сделал со своей жизнью, возвращаться было нельзя. Учителя не впечатлят рассказы о том, что Рой работает на складе по шестьдесят восемь часов в неделю и живет в комнатке в трущобах Централа, используя алхимию только ради того, чтобы починить вещи соседям в обмен на щи, пару яиц или простую благодарность. То, что Рой хотел что-то сделать со своей жизнью, что он хотел стать государственным алхимиком – все это ничего не значило. Намерения не несут смысла. В отличие от действий.

— Может, я должен попробовать, — прошептал Рой. — Я могу попробовать записаться.

Маэс вдруг испугался.

— Ты не можешь! — внезапно ответил он, хотя сам и предложил этот вариант.

— Почему нет? В армии хорошо платят, не так ли? Сколько получает капрал?

— Восемьсот в неделю, но, Рой...

Восемьсот сен в неделю? Это было в два раза больше, чем его нынешняя зарплата. В два раза! У Роя голова закружилась от мысли о таком богатстве. Что он мог бы сделать с восьмьюстами сенами в неделю... Он быстро подсчитал в уме. Через пять месяцев он бы накопил гораздо больше пятнадцати тысяч!

— Они будут кормить меня и содержать, — вслух подумал Рой.

А если Маэс был серьезен насчет своей стипендии, тогда это займет даже меньше, чем четыре месяца...

Нет, твердо решил Рой. Он не возьмет денег друга. Это было бы неправильно. Это все равно что благотворительность. Мистер Хоукай считал, что благотворительность делала человека зависимым, и Рой был вынужден согласиться. Ему не хотелось подачек, даже от Маэса.

— Они же отправят тебя на фронт!

— Они отправляли тебя на фронт, — заметил Рой.

— На поле боя уж тогда. Война идет и на юге, и на западе, — Маэс понизил голос, чтобы никто из остальных посетителей обшарпанного ресторанчика не услышал, — и ходят кое-какие слухи. Ты слышал обо всех мятежах в Ишваре?

— Да.

Заинтересовавшись услышанным в кабинете генерала Груммана, Рой прочитал о беспорядках в газетах, которые использовал вместо тряпок на складе. В Ишваре вспыхнул мятеж: драки на улицах и терроризм, направленный на военных и здания армии. Это были не связанные инциденты, как писалось в газете, и военные держат ситуацию под контролем.

— Ну, народ думает, что будет война. Можешь себе это представить? Гражданская война!

— Ишвар – это не Аместрис.

— Нет, но они теперь наша провинция, не так ли? — прошипел Маэс. — А тебе не хочется, чтобы тебя отправили в пустыню, не так ли? Сражаться с группой бродяг с аместрийским гражданством? Ты не можешь записаться.

— Но ты сам сказал...

— Я знаю, что я сказал, но ты не можешь! Кроме того, как ты хочешь учиться тогда? Ты знаешь, сколько работы выполняют сержанты? Ну? Знаешь? Смотры на плацу и тренировки, наряд на уборку, наряд на охрану, исполнительный наряд. Ты будешь копать траншеи и окопы, маршировать, стрелять и чистить картошку. Где ты возьмешь время готовиться к экзамену? Он должен быть очень сложным, Рой. Они берут одного-двух новых государственных алхимиков в год, понимаешь, а за пятнадцать тысяч сен за попытку, ты обязан очень постараться!

— Ну и что мне тогда делать, по-твоему? — раздраженно спросил Рой.

— Академия. Поступи в Национальную Академию. Тебе нужно всего лишь письменное разрешение от родителей, в котором говорится, что тебе разрешено служить, несмотря на то, что еще нет шестнадцати, и поддержка от кого-то рангом от полковника и выше. Начнешь этой осенью – будешь на год младше меня. Вот уж мы повеселимся!

— Я думал, у кадетов тоже куча дел.

— Но не как у сержантов на службе! И в любом случае, половина из них – академические вещи. Можешь даже брать уроки алхимии. Университетские уроки, Рой. Они помогут тебе подготовиться.

Рой покачал головой.

— Но у меня нет родителей.

— И что? Уверен, мистер Хоукай все подпишет.

— Он запретил мне появляться у него, пока не закончится мой год, — напомнил Рой. — Да и в любом случае, он... ему не понравится, если он узнает, что я хочу пойти в армию.

— Ну значит подделаем его подпись! Я напишу своему бывшему полковнику, проверю, не будет ли он против того, чтобы поддержать твое заявление. Если ты, конечно, не знаешь кого-то, кто бы это сделал вместо него?

— Нет, никого.

А затем к Рою пришла внезапная мысль. Однажды он знал одного офицера высокого ранга.

— А знаешь, Маэс, кажется, знаю...

Глава 71: Мудрый совет

Бригадир Грумман пробыл в Централе всего шесть дней, недавно вернувшись из полугодового путешествия по делам под командованием генерала Кролла в Южном городе. Хотя Грумман почти не участвовал в боях, его единственная экскурсия на фронт превратилась в грандиозную перестрелку. Когда местный полковник пал, он взял на себя командование отрядами, подстрекая их к действию и превратив бурное упражнение по защите границы в яростную атаку, которая загнала аэругцев обратно на их земли, которые бежали, закинув винтовки на спины, словно за ними гнался сам дьявол.

Это случилось два месяца назад, и та маленькая победа послужила последним толчком, который нужен офицеру с безупречной репутацией, чтобы получить очередное повышение. Грумман победоносно вернулся домой, а вчера получил личную похвалу и медаль из рук юного Фюрера. Вышло немножко неловко.

И все же Грумман был рад, что спас своих мальчишек. Ну, не своих – мальчишек скончавшегося полковника Шульца. Они бы никогда не выбрались оттуда живыми без сильного лидера. Все это стоило неудобств со званием героя и с докучавшими репортерами из «Центральной газеты», жаждущих написать хоть что-то позитивное про войну для разнообразия. Так Грумман сидел в слегка душной гостиной в своей прекрасной квартире, выходящей окнами на парки по берегам реки в Президентском округе, и думал, что жизнь, на самом деле, не так уж плоха.

Грумман потягивал херес, подкручивая усы свободной рукой. На его коленях лежал некролог, тайно вырезанный из копии «Восточной звезды», которую сержант Фарман вырыл для него из военного архива. Там говорилось о дате смерти доктора Изабеллы Грейсон в городе Хамнер Восточной провинции. Она умерла в результате какого-то несчастного случая прошлым летом. Это объясняло отсутствие писем о внучке последние несколько месяцев.

Грумман переживал за Ризу. В редких письмах доктора говорилась, что внучка быстро росла. Что она умна, усердна в учебе и тиха. Кроме этого Грумман не знал ничего. Очень часто в течение долгих лет со времени смерти любимой дочери ему хотелось сесть в идущий на восток поезд и проехать сквозь все лежащие между ними километры, чтобы повидать свою горошинку. Грумман любил Ризу так сильно, что иногда медленно застаивающиеся воспоминания о ней заставляли его душу болеть от пустоты, но ему так никогда и не хватило храбрости навестить внучку. Он слишком хорошо помнил боль ее отца, его ярость и отчаяние, вызванные самим Грумманом. Мордред не хотел иметь с ним ничего общего и предельно ясно объяснил свою позицию. Чувство чести и желание уважать авторитет зятя в его собственном доме мешали Грумману приехать. Это и еще знание, что он только ухудшил ситуацию для Мордреда и детей.

Со смертью доктора последняя ниточка, соединявшая Груммана с семьей, оборвалась. Стипендия, которую он отсылал для мальчика, живущего с зятем, уже многие годы не отправлялась. Грумман пытался продолжать посылать ее и после смерти Лиэн, но месяц за месяцем банковский чек возвращался обратно, методично разорванный в клочья. Через год Грумман просто сдался. Было ясно, что Мордред не собирался его прощать. А без необходимости платить за содержание Лиэн в госпитале у маленькой семьи наверняка хватало денег, и они не нуждались в его ежемесячной подачке. Но все равно это больно ударило по Грумману.

Резкий звон телефона заставил его подняться с дивана и пройти туда, где на стене висела чудовищная коричневая коробка. Здание, в котором он жил, было оснащено всеми современными удобствами, но это скорее походило на современное неудобство. Телефон позволял приятелям и подругам и, что хуже всего, коллегам и старшим по рангу наводнять его дом, когда им заблагорассудится. Грумман был по своей натуре человеком энергичным, но порой он нуждался во времени наедине с самим собой. Вечера вроде этого, когда Грумман раздумывал о своей мертвой дочери и остатках разбитой семьи, как раз попадали в их число.

— Грумман, — сказал он в похожий на пестик микрофон, поднеся конусообразный наушник к уху.

— Бригадир, сэр? Это Кеппель.

Кеппель был швейцаром, который заботился о том, чтобы никто не вторгся в частные владения и не потревожил жителей здания. Грумману он нравился, несмотря на свою педантичность и периодический снобизм. Он был совестливым.

— Да?

— Здесь два... то есть, здесь кадет первого курса и его... и, гм, мальчик хотят видеть вас.

Грумман нахмурился. Кадет первого курса и мальчик?

— Они представились?

— Минутку, сэр, — послышался шум голосов. — Кадет Хьюз, бригадир.

Хьюз? Хьюз? Фамилия копошилась где-то в самом дальнем конце сознания, но на ум ничего конкретного так и не пришло. В конце концов, это достаточно распространенная фамилия. Он мог подумать о ком угодно. Часть Груммана хотела велеть швейцару отослать мальчишек прочь, чтобы он мог вернуться к хересу и страданиям, но именно так сделал бы любой другой бригадир в подобной ситуации. Привычка рисоваться приносила Грумману виноватое удовольствие, а ему нечасто выпадал случай впасть в свой секретный грех.

— Нет, позовите его наверх, Кеппель. Скажи, чтобы был уверен в себе – нечего заставлять большую шишку ждать!

— Хорошо, сэр. Мне оставить его... компаньона здесь?

— Компаньона? А, мальчика, — что это значит? Почему какой-то мальчик, маленький или не очень, будет искать с ним встречи? — Нет, отправь обоих сюда. И передавай мои самые лучшие пожелания миссис Кеппель.

— Да, бригадир. Спасибо, сэр, — ответил швейцар, и с электрическим треском и скрипом линия оборвалась.

Грумман повесил наушник и задумчиво нахмурился. Чего могли хотеть кадет первого курса и его загадочный компаньон, которого обычно бесстрастный Кеппель так явно не одобрял, от стареющего офицера?

Его квартира располагалась на четвертом этаже, так что прошло целых семь минут, прежде чем раздался стук в дверь. Грумман открыл дверь, чтобы встретиться лицом к лицу с долговязым молодым человеком в полной униформе, который с таким усердием отдал честь, словно его жизнь зависела от твердости рук и прямоты спины.

— Бригадир Грумман, сэр! — решительно сказал кадет, сверкая очками в свете, лившемся из квартиры. — Кадет первого курса Маэс Хьюз, сэр.

Грумман отсалютовал, хотя и не так настойчиво.

— Вольно, кадет.

К его удивлению, Хьюз тут же расслабился, и стока по струнке превратилась в расслабленную позу, отнюдь не характерную для кадетов-первокурсников. Что-то знакомое было в его жестких темных волосах и легкой улыбке, и Грумман в очередной роз подумал о Ризе, но тут же избавился от этой ассоциации.

— Что привело вас сюда в такое время? Разве вы не должны быть в кампусе?

— Вечер четверга – мой выходной, — ответил Хьюз. — Сэр, — чуть погодя добавил он. — Мы хотели узнать, можно ли с вами немного поговорить?

Хьюз покосился на своего компаньона, и Грумман впервые заметил его. Им и впрямь оказался мальчик – или тощий четырнадцатилетний, или высокий тринадцатилетний. Его одежда была потрепанная и меньшего размера, чем нужно, но чисто выстиранная и выглаженная. Шапки у мальчика не нашлось, а черные волосы лежали прямыми прядями. Лицо было анемично-бледным, а экзотически узкий разрез глаз говорил о предках среди синцев. Грумман уже видел этого мальчика и раньше. Он прищурился.

— Рой... Рой... — Грумман пытался припомнить фамилию, в то время как все его сознание кричало.

Мальчик Ризы! Сирота, которого Хоукаи взяли в свой дом! Многообещающий парнишка, за которого Грумман платил семь тысяч сен в месяц!

— Рой Мустанг, сэр, — сказал он. — Мне... Приятно с вами увидеться, сэр.

— Проходите, проходите! — Грумман пытался говорить не слишком нетерпеливо, но у него не получилось. Он поторопил обоих гостей внутрь и закрыл дверь. — Присаживайтесь, пожалуйста! Хотите выпить чего-нибудь? Кофе? Чай? Херес?

Рой начал вежливо отказываться, но Хьюз перебил его:

— У вас есть молоко, сэр? Мы были бы благодарны, если бы вы налили нам по стаканчику.

Грумман был не дурак: рослый кадет наверняка больше обрадовался бы стаканчику солодового виски, но его другу явно пригодилось бы молоко. Через пару минут Грумман вернулся с кухни с двумя стаканами.

— Приятно увидеться! — приподнял он свой.

К его удивлению, Хьюз с удовольствием выпил молоко, а Рой жадно взглянул на херес, прежде чем сделать пару жадных глотков.

— А теперь рассказывай, какие новости? Как поживая моя внучка?

— Я не знаю, сэр, — ответил странным образом устыдившийся Рой. — Я не видел ее с ноября.

— Не видел? Почему?

— Я... Я... Я больше не живу там. Я теперь наемник, так что... я живу тут, в городе. Риза не стала... не отвечала на мои письма, так что я не знаю, как у нее дела.

Сказать, что Грумман не расстроился, значило бы открыто солгать, но он попытался не показать этого и широко улыбнулся.

— Ты наемник – какое же ремесло?

— Я алхимик. В смысле, я немного смыслю в алхимии. Мистер Хоукай хотел, чтобы я уехал и нашел свое место в мире, разобрался, чего хочу от своей жизни.

— Потому-то мы к вам и пришли, сэр, — заговорил Хьюз. — Он хочет стать государственным алхимиком.

Рой выглядел ошеломленным наглостью своего друга. Его бледные щеки тут же покраснели.

— Я говорил, что может быть хочу попробовать...

— Не слушайте его, генерал! — радостно продолжил Хьюз. Грумман едва подавил ответную улыбку: этот парнишка ему нравился. Даже несмотря на присутствие старшего по рангу, которого его товарищи страшились бы, он оставался жизнерадостным и уверенным. — Хочет-хочет он. Из него вышел бы чертовски хороший государственный алхимик – если вы простите мне такую вольность, сэр.

Грумман взглянул на Роя, который избегал смотреть кому-либо в глаза. Он выглядел слишком молодым, чтобы быть наемником и тем более государственным алхимиком. Но тем не менее существовала одна хорошая вещь, которую можно было ему сказать:

— Если тебя учил моя зять, тогда я уверен, что армия будет горда видеть тебя в своих рядах, — с усилием произнес Грумман. — А если ты к тому же знаешь все его секреты, то с легкостью пройдешь экзамен.

Рой выглядел изумленным.

— Я... Я... вы знаете его секрет, сэр?

— Ну, я видел, что он умеет, если ты об этом. Я не алхимик, конечно, поэтому будь я проклят – если вы простите мне такую вольность, кадет – если знаю, как он это делает. Но, знаешь, существует популярное мнение, что то, чем он занимается, теоретически невозможно.

— Возможно. Я не знаю, как он это делает, но я видел.

— Я тоже. Мне удивительно, что он не научил этому тебя. В чем смысл брать ученика, если ты не собираешься поделиться с ним своими секретами?

— Я думаю, он хочет, — голос Роя звучал так, словно он пытался убедить не только Груммана, но и себя. — Я просто еще не готов.

— Ха! Это кто так сказал? Он может быть и твой учитель, мой мальчик, но Мордред Хоукай – человек с чрезмерно раздутым самомнением.

— Он обещал научить меня, — Рой тут же встал на защиту учителя, как Грумман и ожидал. — Я просто должен понять, чего хочу делать со своей жизнью, и начать это делать. Когда у меня будет, что показать ему, я могу вернуться, и он решил, достоин ли я.

Рой мельком глянул на друга, словно искал поддержки. Хьюз улыбнулся, поправив очки, и поставил стакан на кофейный столик.

— Потому-то мы и здесь, сэр, — сказал кадет. — Понимаете, экзамен на лицензию государственного алхимика очень сложный и к тому же дорогой, поэтому, наверное, это не самая лучшая идея для Роя проходить его в этом году. В смысле, следующий год будет лучше: он успеет подготовиться и может быть успеет выучить эту огненную алхимию, которая должна привести всех в восторг.

— Я вынужден согласиться, мой мальчик, — Грумман подкрутил усы. — Я видел практическую часть экзамена, и поверь мне, тебе нужно вынуть из рукава чрезвычайно впечатляющий трюк, чтобы у тебя был хотя бы шанс пройти. Если сможешь выучиться и делать, как Мордред, то без сомнения завоюешь комитет, а так – не представляю, как ты можешь пройти.

Рой выглядел так, словно его с размаху пнули солдатским сапогом под ребра.

— Ох... — только и выдавил он.

— Ты хочешь, чтобы я был с тобой честен, или мне стоит обращаться с тобой, как с ребенком, которого следует защищать от правды? — прямо спросил Грумман. — Государственные алхимики – это не сбежавшие из провинции наемники. Один из них умеет создавать пули из своего тела. Другой – врач, и его исследование настолько опасно и невероятно, что стало одним из самых страшных секретов армии. Есть женщина, которая может призывать циклоны из ниоткуда. Сам генерал Хаман умеет создавать нефритовые снаряды из молока или из кости. Ты должен быть полностью уверен в себе, если хочешь попробовать получить лицензию.

— Да, сэр, — тихо ответил Рой. — Наверное, будет лучше подождать, пока я не закончу обучение.

— Именно.

— Но мистер Хоукай не пустит меня обратно, пока я не сделаю что-нибудь, чтобы показать, чего я хочу от жизни. Я подумал о том, чтобы записаться в армию, но Маэс посоветовал...

Рой неловко замолк, и Хьюз усмехнулся.

— Я посоветовал ему попробовать поступить в Национальную Академию. Я имею в виду, он умен, смел и вполне может стать отличным офицером, если не получится с государственным алхимиком. И ему конечно нужен офицер, который поручится за него, сэр.

— Я подумал, может... Если вы не возражаете... — забормотал Рой.

— Гм. Положим, государственные алхимики – это не мое, но я знаю пару вещей о том, из кого выйдет хороший офицер. Скажи мне вот что, Рой. Почему ты хочешь стать военным?

— Ну... Мы окружены врагами, сэр. Враждебные страны уничтожат нас, появись у них такой шанс. Военные защищают людей. Солдаты страдают и умирают, чтобы обычные люди жили. Если я могу помочь защитить Аместрис и сохранить города и людей в безопасности, это был бы благородно, да?

— Возможно. Ты хочешь стать выкупом за хорошую жизнь народа. Иные могли бы назвать это похвальным. Это единственная причина?

— Нет, сэр, — Рой выглядел слегка устыдившимся, словно собирался сказать что-то, чего никогда не допускал даже в мыслях.

— И почему же еще?

— Военные... солдаты не всегда хорошо выполняют свою работу, сэр, — прошептал Рой. — Не все, но... констебли в деревнях, например. Они должны помогать людям, охранять их. Вместо этого они грубые, а иногда даже жестокие. Или бедняки. Почему военные не помогут беднякам? Армия управляет этой страной, она собирает налоги и издает законы. Разве она не должна защищать свой народ? Не просто от Аэруго или от Креты, а от голода и бедности тоже. Никто этого не делают, и это никогда не изменится, если не появятся хорошие офицеры, которые захотят изменить положение вещей.

Грумман пристально посмотрел на Роя. Для такого молодого человека эти наблюдения были весьма глубоки и чересчур точны. Довольная улыбка тронула губы Груммана.

— Отлично сказано. Многие видят проблему. Ты сделал еще шаг вперед – сказал, как мы можем ее решить. Я уверен, что из тебя выйдет прекрасный офицер, и я буду счастлив поручиться за тебя перед академией.

Рой засмеялся от облегчения, а Хьюз широко улыбнулся.

— Спасибо, бригадир! Все бумаги у меня с собой.

— Есть только одна загвоздка, Рой. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — без всяких раздумий ответил Рой.

Грумман нахмурился.

— Я еще не настолько дряхлый. Сколько тебе лет, Рой?

— Пятнадцать, — залившись краской, пробормотал Рой.

— Я так и думал. И как ты собираешься обойти это маленькое препятствие?

Рой молча протянул ему бумаги с разрешением, внизу которых стояла аккуратная роспись: «Мордред Хоукай». Грумман покачал головой.

— Мой зять расписывается по-другому. Это подделка.

Оба гостя покраснели, и он вновь покачал головой.

— Рой Мустанг, я знаю кое-что об офицерах и знаю, что ты далеко пойдешь. Тебе действительно так хочется испортить все сейчас, даже не начав? Ты правда хочешь совершить глупость, которая может обернуться для тебя проблемами через несколько десятков лет? Глупость, которая может разрушить твою карьеру, заклеймив тебя позором?

— Сэр? — недоуменно произнес Рой. Он явно не понимал последствия подобного обмана.

— Если ты подделаешь подпись Мордреда, то твоя карьера будет основана на лжи. В любой момент враги могут вырыть этот компромат и использовать его, чтобы уничтожить тебя. Если ты хочешь быть революционером и изменить то, как управляется целая страна, то у тебя появится куча врагов. Мой тебе совет – не выдавай им оружие. Понял?

— Да... но , сэр, как мне заставить мистера Хоукая подписать бумаги?

— Его подпись все равно не будет легальной. К тому же, она вызовет подозрения о твоем прошлом, если твоему учителю пришлось расписываться вместо родителей. Мой совет? Выждать.

— Выждать? — скептически сказал Хьюз.

— Тебе шестнадцать будет... когда?

— Через почти четыре месяца.

— Ну тогда тем более стоит подождать! Через четыре месяца тебе будет достаточно лет, чтобы поступать самостоятельно. Тогда я напишу поручительское письмо, и ты пойдешь в академию следующей осенью. Да, придется подождать, но по крайней мере ты будешь неприступен, если тебе когда-нибудь доведется дорасти до позиции власти. Мудрость в юном возрасте – большое благо, а ее отсутствие послужило причиной падения и лучших людей, чем ты.

Хьюз нахмурился.

— Да, но ему нужно...

Рой вдруг ткнул друга локтем под ребра, заставив замолчать.

— Я думаю, вы правы, сэр, — его голос звучал как-то печально, словно он пал духом. — Можно, я приду к вам еще тогда? Когда мне будет шестнадцать?

— Я надеюсь, ты будешь заглядывать почаще! — с улыбкой ответил Грумман. — Теперь, когда ты живешь в городе, я бы хотел, чтобы ты периодически заглядывал на ужин. Нам есть, о чем поговорить!

— Я был бы рад, сэр, — Рой осторожно улыбнулся.

— Отлично! — Грумман хлопнул в ладоши. — Рад слышать! А теперь расскажи-ка мне, как ты начал изучать алхимию?



Дедушка Ризы был прав. Рой знал, что он прав: не имело смысла пытаться стать военным и достичь достаточно высокого ранга, чтобы суметь как-то изменить ситуацию, если это смогут легко отнять в любой момент, лишь узнав о том, что он сорвал, поступая в академию. Гораздо мудрее было подождать и поступить в следующем году, чтобы его положение никогда не смогли оспорить. Рой хотел поменять все. Он должен был. Ему нельзя строить карьеру на непрочном фундаменте.

Но это была только одна проблема. Поступление в академию послужило бы подтверждением его намерений. Этого стало бы достаточно, чтобы доказать, что Рой принял твердое решение о том, чего хочет в жизни и кем планирует стать. Если бы он показался на пороге дома учителя в выглаженной голубой униформе, это бы доказало раз и навсегда, что Рой действует. Намерения ничего не значат. Только действия.

Но без такого подтверждения Рой не знал, сможет ли сунуться в Хамнер. Учитель рассердится, может, даже выгонит его опять – на этот раз навсегда. Из слов бригадира Груммана выходило, что у него нет шансов пройти экзамен на государственного алхимика без знания секретов мистера Хоукая. Значит, его нужно слушаться.

«Если не будешь готов, то даже не думай возвращаться. Понял?»

Смысл был ясен. Пока не будет доказательства, возвращаться нельзя. Если дождаться следующей осени, чтобы поступить в академию, тогда в ноябре не получится вернуться в Хамнер. Придется ждать. Десять, может, одиннадцать месяцев сверх обязательного, выживая кое-как. Почти два года без Ризы.

Рой не знал, сможет ли вынести это.

Но ему придется. Чем больше он думал, тем больше утверждался в намерении стать государственным алхимиком. Они могущественны. Они могут охранять нацию, а судя по тому, что Рой видел в кабинете генерала Хамана, у них есть влияние и в правительстве. В роли государственного алхимика он сможет достичь обе свои цели. Сможет защитить Аместрис от врагов и стать голосом социальных реформ. Чтобы что-то изменить, сначала придется обзавестись властью, а лицензия государственного алхимика казалась самым верным путем к этому.

У него появилась конкретная цель, и Рой знал, что нельзя отвлекаться на посторонние вещи. Если придется гнуть спину на дрянном складе – ладно. Если придется экономить на еде и угле, расхаживая в поношенной одежде и порванных ботинках, и терпеть презрительные взгляды прохожих – ладно. Если придется выжидать своего времени, когда ему исполнится шестнадцать (как же он ненавидел это ненормальное тело!) – ладно. Если придется ждать еще целый нескончаемый год, прежде чем вновь увидеться с Ризой – он сможет.

Какая-то маленькая часть его сознания знала, что последнее условие почти уничтожило его, но Рой не обращал на нее внимания. Он должен достичь своей цели. Должен стать государственным алхимиком.

Ей все равно уже давно плевать на него. Иначе почему она не ответила хотя бы на одно письмо?

Глава 72: Две израненные пташки

Весна пришла и ушла, и спина Ризы зажила. Хотя контуры татуировки больше нельзя было почувствовать, ее присутствие угнетало Ризу. Словно камень на душе, знание того, что под блузкой она носит татуировку, душило ее мысли и сны.

То, что она поглощала все внимание отца, ничуть не помогало. Он частенько врывался к Ризе в ванную, заставляя ее съеживаться в бесполезной попытке сохранить хоть какую-то интимность. Отец проверял татуировку, агрессивно водя пальцами по ее спине. А потом он бормотал что-нибудь вроде «великолепно, прекрасно» и уходил, зачастую забывая закрыть за собой дверь.

Такое унизительное обращение было невыносимо, и вскоре Риза начала мыться по ночам. Чтобы перестать чувствовать себя грязной, каждый вечер она мыла свои интимные части тела и подмышки с помощью платка, а короткие волосы – в раковине на кухне.

Кроме случаев, когда ему нужно было проверить ее татуировку, отец не трогал ее. Пока Риза приносила еду в кабинет трижды в день, оставалась тихой и быстро приходила в тех редких случаях, когда отец все-таки звал ее, чтобы отправить с каким-нибудь поручением, он не обращал на нее внимания. И хуже всего было то, что ее это устраивало.

Риза не могла даже смотреть на него. Он сделал ей больно, и ему было плевать на нее. А когда она подумала, что наконец-то сможет вернуть себе его расположение и любовь, ничего не вышло. Его бледное изможденное лицо и безжизненные глаза постоянно напоминали ей об этом. Риза работала не покладая рук, чтобы оставаться покорной дочерью, но знала, что никогда не станет его любимой малышкой. Она все еще любила его и восхищалась им, но больше не хотела так отчаянно сделать ему приятно, потому что это невозможно.

Тем не менее, когда он позвал ее одним майским утром, Риза тихо спустилась по лестнице и вошла в кабинет.

— Да, отец? — уважительно сказала она.

Отец закашлялся, закрыв лицо руками, и слизь булькала в его горле. Ему потребовалось несколько мгновений, прежде чем он взял себя в руки. Его лицо покраснело, а голос охрип.

— Мне нужно лекарство, — прохрипел отец, указав на бутылочку из-под болеутоляющего, которая лежала на боку, явно пустая. — Сходи в город и принеси мне его.

Он достал из бумажника две купюры по пятьсот сен. Риза сглотнула. Она знала, что это почти все деньги, что у них остались, а им еще жить до первого числа июля. С инвестициями все пошло плохо, как говорил отец, и теперь они получают всего лишь пять тысяч сен за квартал. Налоги выросли из-за войны с Аэруго и постоянных проблем на западе, а еды оставалось мало. Но отцу нужно было лекарство. Только так можно облегчить его жуткий кашель.

— Да, сэр, — Риза взяла деньги.

Может, у нее получится купить маленькую бутылочку. У них осталось много картошки и овса в кладовой, а еще немножко мяса. Овощей не было совсем. Риза не знала, как сажать их: огородом всегда занимался мистер Мустанг. Как же им теперь быть, что они будут есть?

По пути в город Риза горько размышляла о том, куда уехал мистер Мустанг и почему он не написал ни единого письма своему учителю. Риза понимала, что ему все равно, что происходит с ней, но ее отец должен был что-то для него значить. Мистер Мустанг должен вернуться обратно. Если бы он вернулся, отец научил бы его своей огненной алхимии, и тогда Ризе никогда не придется волноваться о том, чтобы найти достойного преемника для знаний, которые скрываются в татуировке на ее спине.

Риза свернула и вошла в аптеку. Это было маленькое, темное здание, которое пахло тальком и химией. В помещении стояло несколько столов, с которых посетители могли взять лекарства вроде таблеток от печени или тоников для волос, но большую его часть отделял высокий деревянный прилавок. За ним стояли высокие полки с лекарствами, пустыми капсулами, ступками, прозрачными таблетками и графинами с жидкостями странных цветов, ждущих, когда рука аптекаря смешает их в исцеляющий раствор.

Сам аптекарь – маленький человечек с запотевшими очками – носил белый халат, испачканный в дегте и горечавке, и веточку мяты за ухом. Завидев ризу, он вышел из-за прилавка, чтобы поприветствовать ее у шарнирной дверки, которая отделяла его от всего остального мира.

— Мисс Хоукай, вы за лекарством для отца?

— Да, сэр, — тихо ответила Риза. — Его кашель становится все хуже.

— Гм. А у вас есть рецепт?

Риза беспомощно покачала головой. Прошлый раз, когда она забирала болеутоляющее, аптекарь сказал, что в будущем ей потребуется рецепт от доктора. Но когда Риза сходила к врачу (им оказался костлявый и импозантный молодой человек с длинными желтыми усами) за рецептом, он объяснил, что если ее отец хочет получить лекарство, ему придется пройти обследование. Когда она передала эти слова отцу, тот нетерпеливо отмахнулся от нее, сказав, что у него нет времени на докторов и их лезущие куда не надо носы.

— Гм, мисс Хоукай, вы разве не помните, как я вам говорил, что новый доктор железно велел мне не выдавать лекарства без рецепта? Извините, но я не могу продать вам болеутоляющее.

— Но, сэр... Пожалуйста, сэр. Отец болеет, ему нужно лекарство.

— Если он болеет, тогда ему нужно сходить к врачу, — аккуратно, но твердо сказал аптекарь. — Я знаю, что доктор Белла не возражала, и ее временный заместитель тоже, но этот тип любит, чтобы его приказы исполняли. Он не хочет, чтобы я раздавал опиаты просто так, и все. Если я выдам вам лекарство без рецепта, это будет стоит мне больше, чем просто лицензии.

— Пожалуйста, сэр! — вновь попыталась Риза. Отец жутко разозлится, если она вернется без заветной бутылочки. — Пожалуйста, он не хочет идти к новому доктору, говорит, что не доверяет ему.

— Прости, милая, но я ничего не могу поделать. Беги домой и передай ему, чтобы сходил к врачу, — почти с сожалением ответил аптекарь.

Не имея иного выхода, Риза ушла.



Как она и полагала, отец пришел в ярость.

— Что значит, он не даст его тебе? Тупая корова, мне нужно лекарство!

— Я знаю, отец, — осторожно ответила Риза, сжав руки в кулаки и пытаясь не расплакаться. — Но он сказал, что тебе нужно увидеть доктора.

— Доктор-шмоктор! Прыщавый подросток этот ваш доктор! Я не позволю детям говорить мне, что я могу или не могу делать, даже моим собственным! Иди обратно и скажи этому чертовому торговцу, что мне нужно лекарство! И не смей возвращаться с пустыми руками! Вернешься, неблагодарная мерзавка, и я тебя выпорю ремнем! Не думай, что раз ты девочка, то я этого не сделаю! Твоя спина, может, и бесценна, но задница пока еще нет!

Такая мысль даже не появлялась у Ризы в голове: у нее не возникало сомнений, что отец говорил серьезно. Она выбежала из дома, кусая губы, чтобы не расплакаться от страха.



Когда она наконец смогла взять себя в руки, чтобы вновь пойти в аптеку, аптекарь занимался какими-то таблетками. Первой его реакцией стало раздражение, потому что уже по одному ее виду ему стало ясно, что никакого рецепта Риза не принесла. Потом он разглядел осунувшееся личико и то, как дрожали ее руки, когда она подошла к стойке.

— П-пожалуйста, сэр, он не хочет идти к доктору, — было видно, что Риза всеми силами пыталась выглядеть спокойно. — Можно, пожалуйста, еще малюсенькую бутылочку?

У аптекаря были свои дети, и он прекрасно знал, как выглядят испуганные девочки. Ризу явно бросала в дрожь идея вернуться домой без лекарства. Его раздражение развеялось само собой. Бедняжка, у нее дома засел злой наркоман, употреблявший опиум, и неважно, использовал ли он его от кашля, как она говорила, или ради наркотического дурмана, ее отец явно пришел в бешенство, когда Риза ему ничего не принесла. Уже далеко не впервые за свою карьеру аптекарь пожалел, что ничего не мог сделать для детей в такой ситуации. Алкоголики, наркоманы – дураки, вкалывающие себе морфин... все они не заслуживали того, чтобы быть родителями невинных детей. Ни один ребенок не должен сталкиваться с такими проблемами.

— Тебе нужно уговорить его придти к врачу, милая, — как можно добрее сказал аптекарь. — Мне очень жаль...

Ее нижняя губа задрожала, и Риза закусила ее, опустив взгляд.

— Да, сэр, — у нее был тихий и отчаявшийся голос.

Ее смиренное согласие стало последней каплей. Аптекарь нагнулся за прилавок и отлил из цистерны с болеутоляющим пол-литра в бутылку. Опытной рукой он подписал этикетку «Д. И. Грейсон», датировав ее тремя годами ранее. Мазок вазелина заставил буквы растечься – теперь они выглядели старыми и выцветшими. Налепив этикетку на бутылку, аптекарь осмотрел свою работу. Из него бы вышел первоклассный фальшивомонетчик, с кривой улыбкой подумалось ему.

Он вышел из-за прилавка и сунул бутылку в руки Ризе.

— Вот, бери. Если доктор узнает, это будет стоить мне лицензии, так что никому не говори, ладно, милая?

Она осторожно улыбнулась.

— Вы серьезно, сэр?

— Да, беги и отдай отцу. Ему повезло, что у него такая милая дочка, — он погладил ее по голове.

— Спасибо, сэр! — восторженно ответила она, и тогда – только тогда – одна прозрачная слезинка скатилась по ее щеке. — Ох, сэр, а сколько она стоит?

— Давай, беги, — замахал на нее аптекарь. — Если я тебе ее еще и продам, то с тем же успехом могу сам пойти к доктору с повинной. Просто забирай и иди.

Когда Риза выскочила из аптеки, он резко развернулся к прилавку, раздумывая, как лучше всего подмешать инвентарные записи, чтобы никто не заметил отсутствующий наркотик.



Спустя три дня после случая с добрым аптекарем Риза меняла постельное белье в комнате отца. Она как раз закончила взбивать подушки, когда с улицы донесся знакомый грохочущий звук. Боясь, что может опоздать, Риза мгновенно бросила все дела и поспешила вниз по лестнице, проскочила мимо кабинета, даже не заметив, открыта или закрыта дверь, и вылетела на крыльцо, вниз по ступенькам и в сад. Ей хотелось радостно завопить, как это всегда делал мистер Мустанг, но существовал предел ее счастливой забывчивости. Риза молча остановилась, наблюдая за караваном.

Первым, что она заметила, стало отсутствие старой доброй Дот. Потом – что мистер Хьюз управлял первой повозкой, Гарет – телегой, а Тиаф ехал на стареющем пони, нигде не было видно Бенджамина.

Мистер Хьюз остановил повозку, а следом за ним и Гарет. Отбросив поводья к ящикам, он спрыгнул с козлов.

— Риза Хоукай! — радостно сказал он, подходя ближе и касаясь пальцами шляпы в приветственном жесте. — Как твои дела? Ты так выросла!

— А где Бен? — не слишком вежливо выдавила Риза и тут же прижала ладошку к губам. — Я хотела сказать, как твои дела, Гарет?

— Я в полном порядке, и Бен тоже, — голос Гарета слегка дрогнул на последних словах. — Он просто прилег в повозке: плохо с желудком.

Риза задумалась, значило ли это, что друг вновь начал пить.

— Можно мне его увидеть?

Гарет устало вздохнул.

— Боюсь, что нам лучше дать ему выспаться, милая. Он не спал почти всю ночь. Но вот что я тебе скажу. Давай ты придешь к нам в лагерь завтра, и я уверен, что он будет безумно рад тебя видеть. Договорились?

— Спасибо, Гар, — кивнула Риза. — Позаботься о нем?

Гарет грустно улыбнулся.

— Я всегда забочусь о нем, милая, — он погладил ее по щеке. — Увидимся завтра после школы?

Риза покачала головой.

— Я больше не хожу в школу. Можно, я приду, когда закончу с домашними делами?

— В ту же секунду, когда закончишь! — Гарету почти удалось искренне улыбнуться.

Он выглядел усталым, и внезапно Риза почувствовала невыносимую печаль. Почему все несчастны? Ей бы хотелось вновь увидеть всех жизнерадостными.



Когда Риза пришла в цыганский лагерь на следующий день, Гарет как раз устраивал Бену место на солнышке. Он соорудил низкий деревянный стул, сделанный из двух дощечек, которые походили на перевернутую «Л», и помог брату перебраться на него. Бен, казалось, не мог сам держаться на ногах, а когда садился, покрывал их пледом. Риза видела, как друг споткнулся, и Гарет крепче сжал его плечи. Он пробормотал что-то, и Бен упрямо кивнул. Гарет помог ему сесть и подоткнул плед. Губы Бена шевельнулись, но Риза ничего не расслышала. А вот Гарет услышал, кивнул и исчез в одной из повозок.

Риза осторожно подкралась поближе и склонила голову к плечу, оказавшись на виду у друга.

— Бен? — мягко позвала она.

Бен обратил на нее взгляд красных глаз. Его лицо было жуткого серого цвета, а щеки впали, словно у мумии. Он посветлел, увидев, кто пришел его навестить.

— Риза! — прохрипел друг. — Моя маленькая Риза!

Он вынул руки из-под пледа и вытянул их к ней. Всхлипнув, Риза кинулась вперед и обняла Бена. Друг сжал ее тонкими руками, ткнувшись носом в короткие волосы и слегка щекоча ее дыханием.

— Риза моя Риза. Я думал, ты позабыла обо мне.

— Нет! Нет, я никогда не забуду! Я так рада тебя видеть!

От него пахло потом и застарелым имбирем, но ей было все равно. Это же Бен! Он вернулся! Даже таким больным и бледным, он оставался Беном, и Риза его любила. Она так по нему соскучилась.

Бен аккуратно поставил ее обратно на ноги.

— Дай посмотреть на тебя, — едва слышно произнес он, гладя ее по плечу. — Ты такая красавица. И так выросла! Скоро станешь совсем взрослой.

Риза зарделась, неосознанно закрывая грудь рукой. Бен, казалось, не заметил. Он жадно впитывал каждую ее черточку.

— Я рад увидеться, — она видела, как его зеленые глаза наполнились слезами за грязными стеклами очков. — Я уж думал, что никогда тебя больше не увижу. Как у тебя дела?

— Хорошо, — соврала Риза. Она просто не могла рассказать другу, что произошло за этот долгий, ужасный год, пока его не было. — А как ты?

— Бывало и лучше, — честно ответил Бен, дрожащей рукой потирая бровь.

Он блуждал глазами вокруг, пока его взгляд не упал на Гарета, остановившегося в десяти шагах от них с Ризой. Губы Бена дрогнули, когда он заговорил:

— Гар?

— Вот, — ответил тот, протягивая ему мензурку, почти до краев заполненную каким-то алкоголем. Бен почти отчаянно выпил его, и Гарет забрал пустую тару и взъерошил брату волосы. — Молодец, — мягко сказал он. — Хорошо поболтайте с Ризой, ладно? Я буду неподалеку, если понадоблюсь.

Бен кивнул, и Гарет ушел в тень повозки, где лежали его швейные принадлежности. Усевшись, скрестив ноги, он продолжил работу. Риза повернулась к другу.

— Что это было?

С любым другим взрослым она была бы более осторожна, но это же Бен.

— Мое лекарство. Оно... оно помогает.

Риза не знала, что ответить, и принялась разглаживать юбку.

— Гарет сказал, ты больше не учишься в школе. Почему?

— Ну, я почти закончила. Но отец подумал, что мне будет лучше закончить школу дома, и...

— Ты имеешь в виду, он не хотел, чтобы ты ходила в школу, — глаза Бена внезапно прояснились, а голос зазвучал слегка сердито.

— Наверное.

Он вздохнул.

— Я слушал, доктор умерла. Она была хорошей женщиной.

Риза слегка кивнула. Она не могла думать о докторе Белле.

Бен вновь вздохнул.

— Моя бедная маленькая Риза, — пробормотал он. — Жизнь так к тебе несправедлива. Так несправедлива.

Он не знал и половины. Внезапно спина Ризы зачесалась, как когда испорченная кожа начала заживать. Она чувствовала глубокую, прожигающую боль от сотен иголок. Вспомнила сильные, жесткие руки отца, сорвавшие с нее одежду, чтобы ему было удобнее работать. Бессонные ночи, полные боли дни, две длинные недели, которые пришлось проходить нагой от торса, муки, унижение, отвращение к себе – все вернулось к ней.

Риза едва могла держать себя в руках. Это было невыносима. Она не могла принять то, что отец с ней сделал. Он взял картинку с куска бумаги и перенес ее на спину Ризе, совсем не думая о том, что мог просто купить новый кусок пергамента. Он силой заставил ее защищать свою работу, перенеся эту ношу на ее хрупкие плечи – метафорически и буквально – а она была слишком юна и неуверенна, чтобы с этим совладать. Но Риза не могла никому рассказать, даже Бену, потому что отец доверился ей и, несмотря ни на что, она не могла его предать.

Говорить с Беном было нельзя, и поэтому Риза сделала то единственное, что могла. Она заплакала.

Все началось с тоненький ручейков слез, стекающих по щекам. Потом ей захотелось всхлипнуть, но Риза удержалась.

А когда Бен положил руку на ее дрожащее плечо, дамбу прорвало.

Риза бросилась в ласковые объятия друга и спрятала лицо в его грязной рубашке. Она хваталась за ткань слабеющими от страданий руками, а он просто обнимал ее. Риза яростно всхлипывала. Друг ничего не говорил, ни слов утешения, ни брани. Не врал, не обещал, что все будет в порядке, не ругал и не приказывал вести себя как взрослая. Просто прижимал к себе, ласково гладя рукой по спине. Думал ли он, что она плачет по давно ушедшей доктору Белле, или подозревал, что существует какая-то более глубокая причина за этой потерей контроля, но Бен дал ей то, в чем Риза нуждалась больше всего. Несколько мгновений уюта и тепла в мире, полном одиночества и неуверенности, и за все это время он не произнес ни слова.

До конца своих дней Риза была ему благодарна.

Глава 73: Кровь

Ни Бен, ни Риза никогда не обсуждали этот момент слабости. Следующие две недели она приходила к нему с учебниками и сидела рядом, выполняя домашнее задание. Это было хорошей переменой в ее укладе – выбраться из темного и пустого дома, да и Бену такая компания нравилась. Даже Риза видела, что друг смертельно болен. Она не спрашивала, что не так, но он казался таким хилым и болезненным, что даже виски, который Гарет приносил гораздо чаще, чем раз в час, едва помогали. И все равно друг оставался как всегда ласковым и по-своему добрым.

Они не могли ходить на охоту, конечно, потому что у Бена не хватало на это сил. Без Гарета он даже не мог ходить по лагерю. Так что Риза много читала ему и рассказывала о своих занятиях. Если отец и замечал, что она частенько уходила из дома, ему было все равно. Ризе, впрочем, казалось, что он просто не замечал.

Однажды днем Риза читала книгу по древней истории. Бен сидел на своем стуле, закутанный в плед, и довольно слушал. Вдруг судороги, временами пробегавшие по его дому, усилились. Риза испуганно посмотрела на друга. Того жутко трясло. Он схватился руками за рубашку, а потом его глаза закатились под полузакрытые веки.

— Гарет! — закричала Риза, отбросив книгу и вскочив на ноги. — Гарет!

Гарет жарил блины над огнем. Положив железную сковороду на широкий камень, он тут же примчался и схватился за рубашку Бена.

— Тихо, дружище, тихо, — мягко сказал он, и Риза поняла, что такое случается уже не впервые.

Бен не ответил: его зубы стучали, а конвульсии все никак не успокаивались. Он нагнулся влево, а конвульсии все никак не успокаивались. Он еще сильнее нагнулся влево, и Гарет аккуратно уложил его на траву.

— Риза, — он кивнул на стул.

Риза быстро сообразила, о чем он, и отодвинула стул от дергающихся ног Бена.

Гарет мельком улыбнулся ей, гладя брата по волосам.

— Давай, дружище. Давай, приди в себя.

Словно вняв мольбе Гарета, Бен внезапно застыл. На мгновение он был настолько неподвижен, что Риза испугалась, что друг упал в обморок или еще что похуже. А потом он тихо застонал.

Гарет с облегчением выдохнул.

— Бен, — мягко позвал он, доставая из кармана фляжку, и приподнял голову брата свободной рукой. — Эй, Бен...

Бен заморгал, и наконец его мутный взгляд сконцентрировался на лице Гарета.

— Я...

— Пей. Я говорил тебе не прекращать.

— Я не хочу, — пробормотал Бен.

— Да, а твое тело не согласно, — с болезненным смехом ответил Гарет. Его губы дернулись. — Давай. Всего глоток.

— Нет... Я не хочу.

— Я знаю, что не хочешь, но этот выбор надо было делать пять лет назад. Я не знаю, что еще сделать для тебя, но ты не можешь продолжать вот так, с конвульсиями.

— Я не хочу... Он убивает меня. Я умираю.

— Ты не умираешь! — рассердился Гарет. — Не говори так! И прекрати упрямиться. Пожалуйста, Бен, — его голос звучал надтреснуто. — Пожалуйста, я не знаю, чем тебе еще помочь.

Бен закрыл глаза и открыл рот. Гарет влил ему немного виски. Бен проглотил его и вздрогнул. Закрыв фляжку, Гарет взглянул на молча смотревшую за ними Ризу.

— Риза, будь другом, принеси воды из речки. Холодненькой. Мне нужно помыть Бена.

Риза не понимала, но была приучена к таким командам – только вот отец никогда не произносил их так по-доброму, как Гарет. Взяв сковороду, она отправилась к реке.

Когда Риза вернулась, Бен лежал на покрывале в тени повозки, а его изможденное лицо расслабилось во сне. Гарет замачивал испачканную одежду в корыте. Тихо поблагодарив Ризу за воду, он отставил тарелку в сторону, прежде чем вернуться к готовке. Риза так и стояла какое-то время, а потом подошла ближе.

— Гарет? Ч-что это было?

Гарет печально взглянул на нее.

— У него был приступ. Он думал... последние пару дней он много раздумывал о своей жизни и решил, что не хочет больше пить. Проблема только в том, что тогда у него начинается белая горячка. Не переживай об этом, милая. С ним все будет хорошо.

— Он правда умирает? — рискнула спросить Риза.

— Конечно, нет, — мягко ответил Гар. — У него просто черная полоса в жизни, вот он и говорит так.

— Это из-за вашей мамы?

Гарет грустно вздохнул.

— Частично. Бен слишком много думает, и в этом корень всех его бед. Слишком импульсивно действует, потом слишком много думает об этом, и иногда это становится невыносимо. Ох, давай поговорим о чем-нибудь другом, а? Куда делся Рой? Или он слишком хорош для нас, раз собирается стать знаменитым алхимиком?

Его тон внезапно стал веселым и шутливым, но сами слова глубоко ранили Ризу. Может, он и слишком хорош для цыган – она не знала точно – но он точно был слишком хорош для нее.

— Мистер Мустанг уехал. Он больше тут не живет.

Гарет вытаращился на нее.

— Чего? Куда это он уехал?

— Я не знаю, — ответила Риза словами отца, которые он использовал в те времена, когда она была достаточно глупа, чтобы задавать подобный вопрос. — Он просто уехал.

— Проклятье. И даже никому не сказал, куда собирается? Маэс, должно быть, впал в отчаяние, если Рой ему не писал: Малыш ждет его писем, словно манны небесной.

Риза тоже раньше ждала писем мистера Мустанга, словно манны небесной.

— Мне пора домой, — решительно ответила она. — Я приду еще завтра. Передай Бену, что я принесу ему чего-нибудь вкусного.

Гарет грустно улыбнулся и погладил ее по щеке.

— Ты хорошая девочка, Риза. Ты знаешь, что ты очень добра к Бену, да? Ты очень помогаешь ему.

Риза не знала, как отвечать на такие слова, поэтому поступила просто: чуть улыбнулась и ушла. По пути домой ее голову не покидала картина корчащегося и выгибающегося тела друга. От этого болело сердце и душа, и заодно живот. На самом деле, живот очень болел. Даже когда она ложилась спать тем вечером.



Боль продолжилась и утром. Она была ноющей, совсем не как мучительная боль от татуировки. Болело под пупком. Это был горячий, надоедливый дискомфорт, который никак не проходил. Риза решила, что могла съесть что-то не то вчера, хотя и не могла припомнить, что именно. Однако боль не прошла и днем, а только ухудшилась. Риза не обращала на нее внимания – уж кто-кто, а она это умела – и продолжала заниматься обычными делами.

Когда она пошла в туалет, то обнаружила капли крови на белье. Озадаченная этой находкой, она проверила внутренние стороны бедер: ничего. Тогда Риза решила перестать об этом думать.

Она испекла сладкое печенье, но оно вышло сухим. Несмотря на это, Риза отнесла целую тарелку в цыганский лагерь. Там Тиаф сказал ей, что Гарет и Абсалом повели Бена мыться в реке. Ризе хотелось дождаться их возвращения, но она знала, что если задержится, то не успеет вовремя принести ужин в кабинет, и тогда отец разозлится. Пришлось оставить печенье Тиафу и поспешить домой.

Той ночью Риза спала, свернувшись клубочком в попытке унять боль. Она чувствовала себя отекшей, словно ее живот затопило какой-то жидкостью. Ей было жарко и неудобно, но в конце концов Риза умудрилась заснуть.

На следующее утро обнаружилось, что что-то было не так.

Все ее белье пропиталось алой кровью. Риза помчалась в ванную, на ходу раздеваясь и отчаянно пытаясь найти рану. Но ничего не было! Только тупая боль внизу живота. Когда Риза увидела свою руку, перепачканную в кроки, она с ужасом поняла, что у нее, должно быть, внутреннее кровотечение. Оттого и боль. У нее внутреннее кровотечение!

Риза всхлипнула от ужаса. Внутреннее кровотечение! Внутреннее! Она не знала, что делать. Невозможно забинтовать рану внутри точно так же, как порезанный палец или разбитую коленку. Что же делать?

Трясясь от страха, она оделась, положив мочалку в белье, чтобы оно вновь не перепачкалось в крови. Кровать отца оказалась пустой, поэтому Риза сбежала вниз по лестнице, забыв переступить скрипучую ступеньку. То ли отец услышал скрип, то ли еще не начал работать, но когда она добежала до двери, он смотрел куда-то вдаль.

— О-отец?

— Что такое? — отсутствующим голосом спросил отец.

— Мне нужно к доктору, — прошептала Риза.

Он прожег ее взглядом.

— Ты не выглядишь больной, — сказал отец и, словно давая пример того, как выглядят больные люди, закашлялся в кулак.

— Я... — Риза зарделась от стыда. Кровь текла из такого интимного места, что она была слишком стыдлива, чтобы говорить об этом с отцом. Не то чтобы у нее не возникнет таких же трудностей и с доктором, но иного выхода не существовало. — Пожалуйста, мне нужно к доктору.

— У меня нет денег, чтобы тратить их на всяких самозванок. Особенно если они абсолютно здоровы.

— Но отец...

Она не была здорова! У нее внутреннее кровотечение! Может, она вообще умирает!

— Отстань и выметайся отсюда. И не забудь про мой завтрак. Ты еще недостаточно больна, чтобы перестать заниматься домом.

— Да, сэр.

Риза поспешно ретировалась на кухню.

И правда. Она не чувствовала себя больной, и живот не так уж болел, но... Риза содрогнулась, подумав о крови. Может, кровотечение остановилось. Может, уже остановилось.

Когда Риза принесла тосты с яйцами в кабинет и убежала наверх, она поняла, что кровотечение не остановилось. Губка была пропитана кровью жуткого алого цвета. Риза прижала руку ко рту. Внутреннее кровотечение! Оно не остановилось! Она истечет кровью до смерти, как мама Бена.

Когда татуировка жгла кожу и вгрызалась в ее сознание и самооценку, Риза хотела смерти. Теперь она поняла, что вовсе не хочет умирать. Это страшно. Это наверняка больно, и Риза не знала, как это случится. Она боялась быть похороненной в холодной могиле на верху холма. Боялась тьмы и забытья, ожидающих мертвецов. Ей не хотелось умирать! Ей еще даже двенадцати не исполнилось – это слишком рано!

Паника накатывала на нее холодными, пугающими волнами. Она умирает! Кровь будет течь и течь, и это никогда не остановится, пока ее совсем не останется. И тогда Риза умрет. Умрет!

Она начала медленно успокаиваться. Смерть неизбежна. Поэтому нужно подготовиться. Риза мечтала – мечтала! – о том, чтобы поговорить с мистером Мустангом еще разочек перед смертью. Она скучала по старому другу, даже если он и отказался от нее, и ей хотелось увидеться с ним еще раз.

Нельзя, твердо сказала себе Риза. Не было никакого смысла в том, чтобы носиться с этим, словно с писаной торбой. Если она истекает кровью до смерти, то у нее нет времени на тоску по отцовскому ученику. С ним попрощаться уже не выйдет, а вот с Беном – выйдет.

Эта мысль едва не повергла ее в слезы. Риза любила своего друга, а он – ее. Гарет сказал, что она хорошо на него влияет. Что же случится с Беном, когда она умрет? Кто будет читать ему истории и обнимать, и сидеть вместе с ним на солнцепеке? Риза взяла себя в руки. Нужно попрощаться с Беном. Она должна ему хотя бы это.



Гарет заканчивал манжету маленькой перчатки. Без Тиа и папы, ушедших торговать в город, и с уснувшим в повозке Беном, он остался наедине со своими мыслями. Не желая вновь думать о семейных проблемах, Гар погрузился в шитье.

Пришедшую Ризу увлеченный работой Гарет заметил только тогда, когда она почти что уселась ему на колени. Он тепло улыбнулся.

— Что такое, Риза! Ты рано сегодня. Уже справилась со всеми домашними делами на сегодня?

Риза помотала головой. Что-то с ней было не так. Что-то расстроило ее, хотя она и очень старалась этого не показать.

— М-можно мне увидеться с Беном? — слегка дрожащим голосом спросила Риза.

— Он спит. Я очень не хотел бы его будить. Это важно?

— Да, — на ее лице показалось отчаяние и тут же исчезло. — В смысле, нет. Я просто... Хотела попрощаться.

— Попрощаться? Мы будем здесь еще как минимум неделю! — внезапная мысль посетила Гарета, и он перестал улыбаться: — Или твой отец запретил тебе с нами разговаривать?

— Нет. Нет, дело не в этом. Просто... Это меня здесь не будет.

— И куда же ты собралась?

Гарет надеялся, что Риза собирается уехать в какое-нибудь милое местечко. Бедняжке нужна была передышка от явно угнетающей обстановки старого дома.

Риза помотала головой. Она попыталась говорить спокойно, но нотки паники все-таки прорвались в ее голос:

— Я-я ум-мираю!

— Умираешь? Вот глупость. Ты выглядишь абсолютно...

— У меня кровотечение! — выдавила Риза, и испуганная слезинка скатилась по ее щеке.

Гарет внимательно посмотрел на нее.

— Кровотечение? Где? Я не вижу никакой крови.

— Я н-не могу... оно не... я... — ее лицо стало пунцовым от стыда.

Риза не могла толком ничего объяснить, но то, как она инстинктивно прикрыла руками живот, говорило само за себя. Сколько ей? Одиннадцать? Двенадцать? Достаточно взрослая, подумалось Гарету, и старые жизненные уроки всплыли в его памяти.

— У тебя кровотечение из твоего интимного места, — как можно аккуратнее сказал он. Риза напряглась от его верной догадки. Гарет вздохнул, прикрыв рот рукой. — Разве тебе никто не сказал, что это значит?

— Я умираю. К-как твоя мама. Я истеку кровью до смерти...

— Нет. Нет, не истечешь. Обещаю. Риза... милая... это нормально.

Риза не поверила ему. Судя по ее изумленному выражению лица, Гарет предположил, что она даже не услышала его. Гар закусил губу. Он объяснял это уже трижды: Тиафу, Айре и Маэсу, но это было другое. Они – мальчишки, и все вопросы женской анатомии представляли для них только теоретический интерес. Для Ризы же этот разговор был гораздо более интимным. Особенно учитывая то, что Гарет – не только мужчина, но еще и почти что незнакомец. Не он должен был объяснять ей все эти вещи, но если не он, то кто? Ее мать умерла шесть или семь лет назад. Отец явно не собирался делать ничего подобного. Доктор, которую так любил Эли, умерла. Не осталось такого человека, на которого Гарет мог бы положиться в этом вопросе. И уж если в чем он и был хорош, так это в исполнении обязанностей, за которые больше некому взяться.

— Риза, присядь, — Гарет на пару мгновений задумался. — Ты использовала что-нибудь, чтобы задержать кровь?

— Мочалку, — тихим, отчаянным голосом ответила Риза и съежилась. — Я положила ее в белье.

— Хорошо, тогда присаживайся, — Гарет отложил шитье и серьезно посмотрел на нее. — Риза, когда девочка вырастает в женщину, ее тело меняется. У нее появляются бедра и грудь, прямо как у тебя. Кое-где начинают расти волосы, и фигура становится более округлой.

Риза понимающе кивнула, и Гарет приободрился.

— Это все знаки того, что тело девочки готовится к тому, чтобы иметь детей. Ты знаешь, откуда берутся дети?

— Они растут в маме. В ее желудке.

— Ну, не совсем в желудке. Дети растут в месте, которое называется матка. Там темно и тепло, и ее стенки покрыты толстой мягкой тканью, в которой много кровяных сосудов. Даже когда женщина не собирается заводить ребенка, ее матка все равно готова к этому. Каждый месяц вырастает эта ткань, ожидая ребенка. Если у женщины не появляется ребенка, то матка избавляется от ткани, чтобы отрастить потом новую. Понимаешь?

Риза нахмурилась.

— Ткань? Как мама-птичка свивает гнездо из кусочков травинок и перьев?

— Да, именно так, — с облегчением ответил Гарет. Его лицо горело, а рубашка казалась слишком тесной. Это была самая неловка ситуация, в которой ему доводилось побывать за очень долгое время. Он ослабил воротник. — Только дети людей любят расти там, где много кровяных сосудов, по которым к ним придет пища. Когда ребенка нет, матка избавляется от ткани, и тогда женщина начинает слегка кровоточить из своего интимного места. Это не больно и не опасно. Просто неудобно.

— То есть, кровь выходит из... — Риза опустила взгляд на свои ноги. — Т-ты имеешь в виду, что это и с другими девочками происходит?

— С каждой девочкой на планете, — пообещал Гарет. Ему вдруг пришло в голову, с определенной долей истеричности, что теперь он действительно всеобщая мама. — Это происходит каждый месяц и останавливается, только если у женщины появляется ребенок, потому что тогда ему нужна эта ткань. Понятно?

— Это нормально? — тихо спросила Риза. — Я-я не умираю?

— Не умираешь. Просто твое тело готовится к тому, чтобы иметь детей. Однажды ты вырастешь, и тебя будет муж, и вы заведете ребенка. Тогда он будет расти в твоей матке, которая будет хранить его в тепле и безопасности. А до тех пор у тебя будет небольшое кровотечение раз в месяц. Это длится всего лишь пару дней, клянусь.

Риза выглядела шокированной. Гарет ожидал, что она заплачет или засмеется, ну или обнимет его как Бена. Вместо этого она взяла себя в руки, словно маленький смелый солдат.

— Спасибо за объяснение, Гарет. Я не знала.

— Всегда пожалуйста, — ответил он, пытаясь не расстраиваться из-за того, как холодно Риза восприняла это откровение. Было бы куда приятнее, если бы она относилась к нему, как к старшему брату, как к Бену. — Вот что я тебе скажу: я поищу старые тряпки, которые ты можешь использовать, чтобы остановить кровь. Если будешь их хорошенько стирать, то сможешь использовать каждый раз. У мамы было много таких, которые она использовала для своих месячных.

— Это так называется? Месячные? — ее голос звучал почти любопытно теперь, когда паника отступила.

Гарет пожал плечами.

— У докторов есть длинное и умное название для этого, но мама называла их так. Жаль, что ее нет здесь, она бы объяснила все гораздо лучше, чем я.

Впервые со смерти матери Гарет сказал нечто подобное. Давным-давно он решил, что они с братьями не могут позволить себе тосковать по маме, и всегда подавал пример. Теперь ситуация изменилась. Теперь он бы все отдал за то, чтобы рядом нашлась женщина – любая – которая смогла бы все это объяснить. Но все уже закончилось, и без сомнений Риза должна была об этом узнать. Страх наверняка захлестывал ее с головой. Гарет попытался представить, каково это: проснуться однажды и обнаружить, что у тебя кровотечение из места, которое всю твою жизнь спало, без всякого объяснения или предупреждения. Он сжал зубы. Наверное, это было бы ужасно...

Гарет задумался, нужно ли объяснить заодно Ризе о сексуальных отношениях мужчин и женщин, но решил, что у него просто не хватит на это смелости. Она узнает об этом сама, когда повзрослеет. Наверное.

Глава 74: Медленный подъем

За две недели до своего шестнадцатого Дня рождения Рой сделал невероятное открытие. Алхимик, обслуживающий прессы в издательстве – идиот.

Рой как раз подметал пол в главном цехе печати тем вечером. Он терпеть не мог эту обязанность: огромные печатные прессы рокотали и рычали, словно драконы, а воздух был полон бумажной пыли и резкого щелочного запаха чернил. Пол там надлежало мыть дважды в день – утром и вечером – иначе пыль, поднятая ветром от массивных катков, засорит механизмы и пристанет к только что отпечатанным страницам.

Рой дико устал. Хотя была только среда, вчера он ходил к бригадиру Грумману. Эти визиты, хоть и случались раз в полмесяца, служили отдушиной. Во-первых, они всегда начинались с ужина – разнообразного, богатого ужина, потому что дедушка Ризы оказался лучшим поваром, чем говорил. Рой копил деньги на то, чтобы однажды сдать экзамен на лицензию государственного алхимика, но единственном, что он мог урезать, были траты на еду. Учитывая, что работать приходилось гораздо больше, чем когда-либо прежде, и что к этому еще прибавлялся юношеский аппетит, Рой постоянно ходил голодным. Грумман считал обильные ужины обычным делом – таково обычное поведение старых людей, и за это Рой был ему благодарен. Еще ему нравилось, что дедушка Ризы не знал о его проблемах с деньгами, и он не собирался ничего менять. Пока это оставалось секретом, Рой мог быть уверен, что эти визиты – не благотворительный жест, и что Грумман, как и Маэс, просто рад его видеть.

Рою нравилось проводить время с Грумманом. Он был остроумным, жизнерадостным, и в нем присутствовали противоречивость и ирония, которые порой заставляли задуматься, а еще чаще – смешили. Грумман говорил с ним как с равным, и они могли часами напролет обсуждать политику, философию и даже науку. А еще он учил Роя играть в шахматы. Правила игры были просты, а вот сложная стратегия, с помощью которой можно играть хорошо, требовала от него потрудиться. Грумман играл мастерски, и поэтому ему приходилось слегка подыгрывать Рою, чтобы матчи продолжались дольше десяти ходов. Однако он никогда не давал Рою выиграть, поэтому тот не возражал.

Хотя такие вечера и были приятными, они редко заканчивались до полуночи, и пока Рой возил по полу большой и тяжелой метлой, он почти жалел о вчерашнем легкомыслии. Зевнув так, что уши заложило, Рой чихнул от бумажной пыли.

Завернув за угол печатного пресса, откуда носильщик уже забрал последние листы, чтобы отнести их на резку, Рой услышал громкое проклятье.

Заинтересовавшись, кому еще приходилось томиться в этом неприятном месте, он прислонил метлу к столбу и поднырнул под ремень, обошел вентиляционную турбину и встал как вкопанный.

На полу, скрестив ноги, сидел незнакомец, окруженный морем алхимических текстов и больших светокопий. Между губ он зажал кусочек мела и хмуро смотрел на один из поршней выключенного охладительного насоса. Стержень треснул прямо на месте, где был нарисован трансмутационный круг.

— Не работает? — спросил Рой, повысив голос так, чтобы его расслышали сквозь грохот прессов.

Незнакомец подпрыгнул на месте и оглянулся. Ему было примерно тридцать пять, он уже лысел и явно очень нервничал.

— Нет, не работает! — раздраженно ответил незнакомец. — Не то чтобы это было твое дело, впрочем.

— Вы единственный местный алхимик, да? — спросил Рой, присев рядом с поршнем. — Я учусь алхимии.

— Да? Ну, я не ищу себе учеников. Особенно среди грязных и бедных работников склада. Тебе нечем заняться?

— Есть, чем. Мне просто любопытно, почему поршень не работает.

— Если бы я сам знал, я бы уже все починил! Я торчу тут уже целых два часа, и этот чертов шум скоро доведет меня до ручки, — незнакомец махнул рукой на огромные прессы вокруг.

Рой задумчиво согласился. Он изучал схему поршня, мысленно поправляя его форму и обдумывая физическую часть работы. Стержень принимал на себя вес и наверняка треснул из-за плохо распределенного давления фланца над ним.

— Отвали, — незнакомец выхватил лист с чертежом у Роя прямо из рук. — Если не собираешься заняться ничем полезным, тогда испарись!

Рой не обратил на него внимания, изучая остатки использованного незнакомцем трансмутационного круга. Он почти рассмеялся, когда узнал формулу. Она была направлена на манипулирование чистыми металлами, вроде железа или меди. Однако в заметках на светокопии говорилось, что стержень сделан из тяжелого сорта стали. Другими словами, из железа и углерода.

Рой не слишком интересовался металлургией, его больше привлекали податливые материалы, но любой алхимик даже с начальными знаниями должен понимать разницу между чистым металлом и сплавом.

— Вот, попробуйте, — Рой вытянул мел из губ незнакомца, жевавшего его, словно сигарету.

Прямо грязной рукой он быстро вытер неправильный круг и перерисовал его исправленную версию. Прикрыв глаза, Рой собрался с мыслями и окунулся в момент трансмутации, несмотря на вскрик протеста со стороны незнакомца. Привычная волна могущества, момент небывалой ясности – и Рой качнулся обратно на пятки, довольно улыбаясь и смотря на безупречно починенный стержень.

— Вот. А если вы...

Рой поднялся и нарисовал формулу заново, на этот раз на навершии фланца. Вторая трансмутация была затратнее первой и сопровождалась скрежетом металла – вся структура машины наклонилась точно на две целых четыре десятых градуса.

— Отлично, — твердо сказал Рой, отняв руки от нагревшегося металла. — Больше не сломается.

Он ожидал каких-то слов похвалы или по крайней мере благодарности. Вместо этого поднявшийся незнакомец резко выхватил у него мел.

— Ты что думаешь, ты делаешь? Нельзя просто брать и вмешиваться в сложные машины вот так! Еще хоть раз поймаю тебя за этим – доложу начальству! Я единственный, кому можно заниматься алхимией здесь. Брысь за работу, лодырь!

Озадаченный Рой поспешно ушел. За ним незнакомец собирал книги, которые читал в поисках алхимического круга, который должен был помнить наизусть. Подняв метлу и вернувшись к работе, Рой не мог не возмутиться тому, что явный идиот мог зарабатывать себе на жизнь таким искусством, а он – по крайней мере компетентный в этом вопросе – должен был подметать полы, таскать ящики и чистить туалеты.



Спустя неделю алхимик, которого, оказывается, звали Ламберт, пришел поговорить с мывшим полы в туалете Роем.

— Ты, — сказал Ламберт. — Мустанг, да?

Рой кивнул, пытаясь угадать, что сейчас будет. Может, конфликт. Отлично. Он тут на карачках полы в туалете драит и не собирается ни во что ввязываться.

— Слушай... — Ламберт боязливо оглянулся через плечо на пустые кабинки и присел на корточки, чтобы не так сильно возвышаться над Роем. — А ты кое-что смыслишь в алхимии.

— Да, — осторожно ответил тот.

Он не знал, к чему клонит Ламберт, и его напрягало, что алхимик задает вопросы, на которые уже знает ответы.

— Ну, мне бы пригодился помощник. Я все устрою так, чтобы не мешать твоим обычным обязанностям, но время от времени ты мог бы заниматься поломками, на которые у меня самого не хватает времени. Я заплачу, естественно, — добавил Ламберт после некоторого молчания.

— Сколько? — спросил Рой, стараясь не показаться слишком взволнованным. Упоминание платы перевело его в состояние подсчетов.

— Двести сен в неделю?

Некоторое сомнение в голосе Ламберта не укрылось от Роя: алхимик явно не был уверен, что этой суммы достаточно.

— Четыреста.

— По рукам!

Ламберт согласился слишком быстро, так что у Роя были все основания полагать, что сумма все еще слишком мала, но все его существо сосредоточилось на мысли, что эти деньги вдвое увеличат его скудные доходы.

— И как мы будем... — Рой сделал неопределенный жест.

— Ты занимайся своими делами, как обычно, и я приду к тебе, если у меня найдется какое-нибудь заданьице для тебя, — ответил Ламберт. — О, и Мустанг? Все это должно остаться строго между нами. Я не должен давать другим возиться с машинами, но вижу в тебе потенциал, и мне не сложно помочь способному ученику. Однако если об этом узнает начальство, мы оба огребем по первое число. Понял?

— Да, сэр.

Удовлетворенный так называемый алхимик отправился восвояси. Рой же вернулся к мытью пола. От неприятного занятия его отвлекал подсчет того, насколько быстрее ему удастся накопить невероятную сумму в пятнадцать тысяч сен с помощью этой неожиданной удачи.

Хотя Рой и понимал, что Ламберт просто использует его и наверняка оставляет ему только те поломки, с которыми не мог справиться сам, но все равно с радостью смотрел, как наполняется оловянная коробочка-копилка. Шли недели, и близился день, когда у него получится подать документы в Национальную Академию.



В марте все соискатели должны были направиться в местные военные штабы, чтобы пройти оценку до своего поступления. Согласно условиям поступления, у соискателя должно было быть поручительское письмо от офицера определенного ранга (он разнился от академии к академии), что помогало уменьшить количество поступающих. Обязательное эссе снимало с дистанции еще какое-то количество. Последним в списке требований значилось физическое обследование, которое отсеивало тех, кто непригоден к военной службе по состоянию здоровья и своим параметрам.

Заявление Роя поддерживало письмо от бригадира и героя войны. Маэс помог ему отполировать чертово сочинение. Но от одной лишь мысли об обследовании ему становилось плохо.

Рой не был слабаком. Он быстро вскакивал на ноги и неплохо дрался. Многие месяцы таскания ящиков с книгами помогли ему отрастить мускулы не хуже, чем у любого другого мальчишки его возраста. Проворный и гибкий, Рой не славился умениями в атлетике, зато его выдержки хватало надолго. Вопрос физической подготовки его не пугал. А вот медицинский осмотр – очень даже.

После целого часа бега, прыжков, отжиманий, подтягиваний и прочего в компании других поступающих, Рой наконец-то уверился в собственных силах, но устыдился своего внешнего вида. Он справился со всеми заданиями не хуже остальных, как и рассчитывал. Однако остальные пятьдесят парней представляли из себя прекрасных высоких аместрийцев с румяной кожей и широкими плечами. Бледный черноволосый Рой с его узкими глазами, низким ростом и жилистостью чувствовал себя карликов в царстве гигантов. Все различия между ними так и бросились ему в глаза, пока он стоял в очереди в поликлинике.

Медсестра протянула ему пакет из коричневой бумаги.

— Разденься и положи вещи сюда.

— Раздеться? — Рой нервно огляделся. Не могла же она велеть ему раздеться у всех на виду! У всех-всех поступающих!

— До белья, — нетерпеливо ответила медсестра. — Ну, поторапливайся.

Рой отошел в сторону, где быстро раздевалось еще несколько парней, и сглотнул. Почему Маэс не предупредил его? Рой с ужасом подумал о плачевном состоянии своего белья, но выхода не было. Как можно быстрее раздевшись, он сложил вещи в пакет. По возвращении к медсестре Рой постарался не обращать внимания на ее хмурый взгляд, направленный на выцветшую сорочку с подрезанными плечами, чтобы не жала. Покраснев, он встал в очередь.

Прошло не меньше полутора часов, прежде чем они добрались до буквы «М», но в конце концов очередь дошла и до Роя. В углу кабинета на табурете сидел молодой сержант с дощечкой на колене. Рядом со столом для осмотров стоял доктор в белом халате. Его темные волосы были коротко стрижены, а скуластое лицо казалось совсем неулыбчивым.

— Имя? — спросил он.

— Рой Мустанг.

— Возраст?

— Шестнадцать.

— Смешно.

Рой сглотнул.

— У вас должны быть записи о моем дне рождения, — как можно тверже сказал он.

Видимо, фраза прозвучала достаточно уверенно: глаза доктора слегка расширились.

— Ладно-ладно, — чуть саркастично сказал он. — Неважно. Иди сюда.

Рой забрался на стол и сидел смирно, пока врач проверял его уши, зубы и миндалины. Затем доктор придержал большим пальцем его веки, осматривая роговицу глаза. Дальше ему измерили температуру и кровяное давление с помощью сфигмоманометра, одевавшегося на руку, и стетоскопа. Рефлексы проверялись маленьким молоточком. Наконец, доктор принялся простукивать его грудь, слушая звуки сквозь стетоскоп. Одновременно со всеми измерениями врач диктовал все числа сержанту, и тот вписывал их в карточку.

Настал момент, которого Рой боялся больше всего. Врач указал на весы в углу комнаты. Рой поник.

— Э-это обязательно? — он обнял худое тело рукой.

— Хороший вопрос. Дай-ка подумать. Да. Поторапливайся. У меня еще двадцать три таких же балбеса в коридоре ждут осмотра, а когда я с этим закончу, то наконец смогу оказать помощь настоящим солдатам, которые ждут меня.

Они явно не ждут его из-за очаровательной манеры общения, печально подумалось Рою, когда он встал на весы. Доктор поправил гирьки. Шестьдесят пять килограмм. Шкала не уравновесилась. Шестьдесят килограмм. Все еще слишком много. Пятьдесят пять килограмм, пятьдесят четыре, пятьдесят три. Пятьдесят два. Наконец, пятьдесят один – минимальный вес для поступающих на службу кадетов.

Доктор облизнул зубы, отпуская гирьку. Рой задержал дыхание, надеясь, что шкала качнется наверх.

Не качнулась.

Доктор фыркнул и передвинул гирьку вновь. Рой с отчаянием смотрел, как она прошла мимо отметки в сорок девять килограмм. На сорока восьми шкала слегка приподнялась. Доктор передвинул гирьку пальцем до отметки в сорок семь килограмм, и шкала наконец выровнялась.

Холодное отчаяние затопило сердце Роя. Ему не хватает веса. Ему откажут, отправят обратно на работу на склад издательства, а хуже всего... ему будет нечего показать мистеру Хоукаю. Никакого доказательства того, что Рой следует своему плану, предпринимает действия, чтобы осуществить свои намерения. Он не сможет вернуться в Хамнер. Не сможет увидеться с Ризой.

Пока Рой был потерян в своем отчаянии, доктор окинул его худое тело и поношенное белье оценивающим взглядом.

— Пятьдесят два килограмма, — сухо сказал он, возвращая гирьку к началу шкалы. Рой изумленно посмотрел на него, но встретил лишь холодный взгляд. — Спрыгивай, гений.

Рой торопливо сошел с весов. Из угла на него таращился сержант.

— Вы уверены, сэр? — скептически спросил он. — Он не выглядит...

— Пятьдесят два килограмма, — повторил доктор. Достав из нагрудного кармана пачку сигарет, он зажал одну во рту и ловко зажег ее спичкой. — Годен для службы.

Сержант сделал пометку и передал бумаги доктору. Тот корявым росчерком расписался и всучил их Рою.

— Спасибо, сэр.

Доктор хмуро посмотрел на него.

— Чего меня благодарить? Мне за это платят. А теперь проваливай да позови следующего сосунка.

Рой подчинился, стараясь разобрать подпись врача, который солгал, чтобы ему удалось попасть в академию. Единственное, что он понял из небрежной надписи – это то, что имя доктора заканчивалось на «кс».



Занятия в Центральной Академии начинались во вторую неделю августа. К первому сентября Рой уже не был так уж уверен, что сделал верный выбор.

Армия – такая вещь, чье существование зависит от дисциплины и подчинения. Уважение к старшим по званию было первостепенно, но не стоило сбрасывать со счетов и умение следовать приказам без лишних вопросов. Именно этот принцип так старательно вдалбливали всем юным офицерам, которые сталкивались с самыми сложными тренировками в начале своей карьеры.

Первые три недели до университетских курсов, начинавшихся в середине сентября, посвящались тому, чтобы внушить кадетам умение подчиняться. Существовало невероятное количество упражнений по дисциплине. Каждый аспект жизни строго регламентировался. Это относилось не только к обычным военным вещам, вроде униформы или чистоты в бараках, и доходило до абсурда. Например, во время еды первокурсникам не разрешалось разговаривать. Они должны были подносить еду ко рту, класть прибор рядом с тарелкой, смотреть прямо перед собой, и тогда – только тогда – им разрешалось начать жевать. Любое нарушение правил каралось, в лучшем случае, строгим выговором от одного из офицеров-воспитателей. В худшем случае провинившийся должен был сделать отжимания у всех на виду или отправиться бегать круги по плацу в свободный час перед ужином.

Многие кадеты, по крайней мере в относительной безопасности душевых, приходили в ярость. Они были детьми из богатых семей, зачастую с длинными военными родословными, и привыкли к тому, что окружающие исполняют каждый их каприз. То, что любой, от сержанта, раздающего еду и патрулирующего периметр, до старшекурсников и бригадира Фрэнсис, мог отдавать им приказы сильно било по их гордости. Рой же и так всегда был на самой низшей ступени иерархии – и с незнакомцами, и с мистером Хоукаем, и со старшим по цеху. Так что он привык держать язык за зубами и делать, как говорят. Главной его проблемой стало то, что Рой не мог запомнить всю тысячу негласных правил.

Маэс объяснил, что это всего лишь игра – упражнение на умение подчиняться. Когда начнется академический год, у них станет больше свободы, по крайней мере, в еде и отдыхе. Однако Рой все равно волновался. Он не мог соблюдать нынешние железные правила. А если не мог, то достоин ли он служить в армии?

Пришел сентябрь, и режим стал более разумным, хотя все еще строго регламентированным. А еще лучше было то, что начались курсы при Национальном Университете. Рой выбрал органическую химию, алгебру, тригонометрию и, зная, что это будет просто – введение в алхимию. Два утра и один день в неделю он и десяток его однокурсников надевали черные кепки с серебряным драконом, проходили на край города, где садились в машину, приставленную к колледжу, и посещали лекции.

Поначалу Рой боялся этой части обучения, угнетаемый воспоминаниями о сельской школе в Хамнере и своими неоправдавшимися усилиями. Однако университет оказался совсем другим. Предметы были ему интересны – он выбрал их сам – и хорошо играли на его сильных сторонах. Тексты для чтения оказались конкретными, а не абстрактными, и были тесно связаны с такими знакомыми вещами, как математика и наука. Профессора, хотя и казавшиеся далекими и холодными, имели целью прежде всего научить его, а не наказать.

Пришел октябрь, и Рой неплохо устроился. Кроме облегчения от существовавшей рутины, позволявшей свободно учиться, он также наслаждался жизнью в относительном богатстве. У него было три униформы: две официальных и одна обычная. От него ожидалось, что они останутся такими же чистыми и целыми, а самое главное – теперь у Роя было для этого оборудование. Тяжелые армейские ботинки оказались ему в пору и не текли. Он начищал их до блеска каждый вечер.

Из-за трехразовой кормежки вместе с физической работой к первому ноября, когда кадеты впервые проходили квартальный осмотр, Рой весил уже пятьдесят один с половиной килограмм! Местный доктор – не тот, который солгал в документах – пару раз прокомментировал то, как быстро новички теряют свою юношескую пухлость. Рой слушал его с улыбкой, зная, что не потерял полкило, а набрал три с половиной – и что это мышцы, хоть они и не особо видны. Доктор велел ему больше не худеть и предписал двойную порцию яиц. Рой был только рад.

Единственным недостатком стало отсутствие личного пространства. Двести первокурсников оказались втиснуты в пару длинных бараков, которые на деле были не чем иным, как сараями с туалетом в одном конце. Сотня юношей занимала один барак, а девяносто семь, включая Роя делили другой с тремя кадетами-девушками, чьи койки отгородили от остальной комнаты двумя больничными ширмами. Остальные кадеты уважали их личное пространство так хорошо, как могли, и Рой не мог им не завидовать.

Его кровать стояла посередине барака, поэтому у него не было ни малейшего намека на одиночество или возможность укрыться от остальных кадетов. Общительные однокурсники без конца подшучивали над внешностью и привычками друг друга. Роя тоже не оставляли без внимания: его размеры и синский колорит делали свое дело. Общие душевые (от которых трое кадетов-девушек были освобождены) были суровым испытанием. Иногда Рой ловил себя на мысли, что микроскопическая комнатка в доме в трущобах не так уж и плоха.

Ему бы очень хотелось проводить больше времени с Маэсом, но это было невозможно. Первокурсникам не разрешалось обращаться к старшекурсникам, если с ними не заговорили, но это не представляло особой проблемы: Маэс обожал здороваться радостно и просто, в стиле «Эй, Рой! Угадай, что случилось!» Куда большим препятствием стало то, что у первокурсников почти не оставалось свободного времени ни на что, а третьекурсники, выбравшие не военную специализацию (вроде Маэса, чей курс психологии превратился в криминалистику), целыми днями сидели в университете. И хотя они теперь жили в одном кампусе менее чем в тридцати пяти метрах друг от друга, Рой и Маэс виделись не чаще, чем когда первый только приехал в Централ и поселился в трущобах.

Ноябрь принес с собой интересную весть: отпуск в честь Дня Победы был обычным делом для старшекурсников и давался в качестве награды тем из первокурсников, кто хорошо показал себя в первой половине семестра. Рой попал в почетный список бригадира, поэтому ему полагались десятидневные каникулы, за время которых он мог посетить семью. Это была идеальная возможность сделать то, что Рой так долго откладывал: вернуться в Хамнер, показать свои достижения учителю и научиться секрету огненной алхимии.

А еще важнее – вновь увидеться с Ризой.

Глава 75: Жестокость ноября

Маэс сидел в ногах койки Дроссельмайера и наблюдал, как Рой аккуратно складывал белье, потом завернул его в стандартную пижаму и положил в саквояж. Большинство первокурсников сейчас сидело на лекции об обучении и академических ожиданиях, а те счастливчики, которые заслужили привилегию отпуска на День Победы, готовились к отъезду. Вчерашний вечер был выходным для третьекурсников, и Маэсу ничего не оставалось, кроме как сидеть и наблюдать.

— Они все равно помнутся, — заметил он, когда Рой принялся разглаживать белоснежную рубашку. — Почему бы просто не запихать все в сумку?

— Это против правил.

Рой и так жутко волновался, и комментарии друга на каждое его движение ничуть не помогали.

— У тебя отпуск! — засмеялся Маэс. — Кому какое дело до правил? Нет, не отвечай, я сам знаю. Кадету Мустангу, преданному армии, всегда есть до них дело. Не удивительно, что тебя выбрали знаменосцем.

Рой улыбнулся. Его и в самом деле выбрали знаменосцем от курса для элитного эскадрона от академии. Он маршировал при полном параде на всяких официальных торжествах, встречал сановников и соревновался против четырех других эскадронов от региональных академий. Это была честь – единственному из курса в двести человек оказаться в рядах элитного эскадрона, и если бы Роя не занимали другие дела, его бы распирало от гордости.

Он закончил закатывать одну рубашку и переключился на другую.

— Правила важны. Они позволяют сохранить порядок в наших делах и дают гарантию того, что наши действия последовательны и предсказуемы.

— Да, подполковник, — насмешливо ответил Маэс.

Подполковник Брайтон был одним из старших преподавателей курса и вел занятия по выправке и военному законодательству. Рой и правда перефразировал учителя, но Маэс оказался таким проницательным, что его это смутило. Друг засмеялся.

— Не переживай. Когда станешь известным генералом, каждый кадет Аместриса будет тебя цитировать.

— Я не хочу быть генералом, я хочу стать государственным алхимиком, — тихо ответил Рой, и его желудок скрутило.

— Это не взаимоисключающие вещи, — заметил Маэс, но Рой не ответил, и он нахмурился. — Нервничаешь?

— Да нет, — солгал Рой.

— Врешь.

Проклятье, Маэс читает его, как раскрытую книгу. Это так раздражает!

— Нервничаю, — шепотом признался Рой, надеясь, что никто кроме друга его не услышал.

— Не нервничай. Он твой учитель. Ты жил с ним целых восемь лет. Не то чтобы он какой-то ужасный жестокий монстр. Он же хотел, чтобы ты вернулся, да?

— Он дал мне год. Прошло почти два. И... Я не знаю, будет ли он рад тому, что я тут сделал.

— Что ты тут сделал? Ты так говоришь, как будто убил кого-то или похитил ребенка! — засмеялся Маэс. — Ты всего лишь нашел себе работу, заработал денег, ушел с работы и поступил в академию, где ты хорошо справляешься и с академической частью, и с военной.

— В том-то все и дело. Мистеру Хоукаю никогда не нравилась армия. Когда он узнал об учителе Ризы, он заставил ее прекратить ходить в школу, а ведь ее учитель был всего лишь бывшим солдатом. Он считает, что Аместрис должен стать демократической страной, но, видимо, не понимает, что армия нам тоже нужна. Если ее не станет, то кретонцы и аэругцы разрушат страну.

— Демократической? — недоверчиво переспросил Маэс. — Ты никогда не говорил, что твой учитель – республиканец.

Рой покраснел. Из всех уничижительных обзывательств среди кадетов, «республиканец» был одним из самых худших. Под ним подразумевались склонность к предательству, бесчестие и отсутствие настоящего патриотизма.

— Он не, не... Н-не то чтобы совсем республиканец. Он просто... В смысле, в теории он считает, что настоящая демократия будет полезна Аместрису. Вот и все.

— Расслабься, я понял, — мягко ответил Маэс. — Если тебе интересно, мой папа тоже не слишком рад нынешнему режиму. Наверное, это из-за того, что не будь нам так нужны люди, мы с Айрой никогда бы не пошли в армию. Но это же все зависит от Фюрера, не так ли? МакФарланд был не самым хорошим, может, Брэдли окажется лучше. Он неплохо справлялся до сих пор, с его реформами школьной системы и прочими делами.

— Я тоже так думаю, — яростно согласился Рой. — Для того, чтобы система работала, нужен хороший Фюрер. Кто-то, кто будет работать во благо людей, а не ради себя.

— Кто-то вроде тебя?

— Нет, кто-то вроде бригадира Груммана. Из него бы вышел хороший Фюрер.

— Он слишком старый. И почему ты кладешь и их тоже?

Рой поднял взгляд от маленькой картонной коробочки с перчатками от парадной униформы.

— Я хочу выглядеть как можно лучше. Ну, когда увижу мистера Хоукая.

— Ты собираешься при полном параде к нему явиться? — Маэс окинул его скептическим взглядом.

Парадная форма была важной вещью в гардеробе каждого кадета, и большинство избегало носить ее. Пальто, подпоясанное церемониальным кушаком и шашкой, с золотыми пуговицами вместо латунных, фуражка и белоснежные перчатки сковывали и легко пачкались и мялись. Рою же парадная форма нравилась. В ней он чувствовал себя сильным и самостоятельным... и почти что нормальным по размеру.

— Нет, конечно, нет, — ответил Рой. — Я пойду не при полном параде. В обычной униформе, но в фуражке и перчатках.

— Может, пойдешь просто в гражданской? Ну серьезно! Он же твой учитель!

Рой с усталой терпеливостью в глазах глянул на друга.

— Моя гражданская одежда – почти что тряпки. И они мне теперь малы.

В его голосе слышалась гордость. Ему было семнадцать, и он почти выглядел на свой возраст.

— Ну так купи новую. Для этого тебе и выдают стипендию.

— Ты знаешь, на что я откладываю свою стипендию.

Рой достал из ящика с обувью банку из-под кофе, полную банкнот, и аккуратно положил ее в саквояж. В ней лежало уже двенадцать тысяч триста девятнадцать сен, и Рой не собирался спускать эти деньги на одежду. Не когда у него была абсолютно нормальная униформа.

— И без того придется платить за билет на поезд и жилье там.

— Мы можем купить билеты по специальной цене для военных, и я не понимаю, почему мы не можем пожить у твоего учителя.

Рой тайно надеялся, что их пригласят переночевать в дом Хоукаев, но не собирался слишком полагаться на это. Он все еще не был уверен, примет ли учитель его поступление в академию за доказательство его намерения стать государственным алхимиком и использовать свои таланты во благо людям. Мистер Хоукай мог с легкостью выставить его за дверь.

— Тебе не обязательно приезжать со мной, — неловко заметил Рой.

— А куда мне еще идти? Я без малейшего понятия, где отец и остальные могут быть, Айра где-то на южном фронте, и никто в здравом уме не захочет проводить отпуск с Эли. Кроме того, тебе пригодится моральная поддержка.

Рой настороженно взглянул на друга, но Маэс просто излагал факты, а не пытался доказать, что он не может сделать этого в одиночку. Рой расслабился. Он втайне был очень благодарен другу за то, что тот хотел поехать с ним. Маэс не только составит ему отличную компанию во время двухдневного путешествия на поезде, но и подбодрит, когда придет время встретиться с мистером Хоукаем.

Дверь в дальнем конце барака открылась, и вошел один из второкурсников на вахте.

— Кадет третьего курса Маэс Хьюз? — звучно позвал он, игнорируя вытянувшихся по струнке первокурсников.

— Ась? — оглянулся Маэс.

Второкурсник отсалютовал.

— Сэр. Гражданский хочет повидаться с вами, сэр. Он утверждает...

Долговязый мужчина в длинном плаще отстранил кадета и прошел внутрь. На нем была надета небрежная меховая шапка, так что Рой не мог видеть его лица, но Маэс тут же признал гостя.

— Тиа! — он вскочил на ноги и отмахнулся от второкурсника: — Все в порядке, это мой брат.

Тиаф прошел через барак, на ходу стягивая шапку. Он явно не обращал никакого внимания на первокурсников, которые как один следили за ним любопытными взглядами. Маэс поспешил вперед и обнял брата, хлопая его по спине.

— Как я рад тебя видеть! Вы все в городе? Почему вы приехали в Централ? Где остановились? Что...

Он замер, отпустив брата и наконец разглядев лицо Тиафа – и увидев то, что стало очевидным для Роя в тот момент, когда старший Хьюз снял шапку. Маэс побледнел.

— Тиа... что случилось?

Лицо Тиафа было изможденным, глубоко тронутым тревогой и напряжением. Под глазами залегли тени, словно он долго не спал, а обычно радостно светящиеся глаза затуманились.

— Я приехал поездом, — хрипло ответил Тиа. — Все остальные в Южном городе. Мы не... мы не знали, стоит ли отрывать тебя от обучения, но Эли сказал, что на этой неделе у тебя отпуск?

— Да, но что...

Тиаф резко помотал головой. Он снял перчатку и потер глаза рукой.

— Дело... дело в несчастном случае.

Казалось, Маэса сейчас стошнит. Рой отложил гуталин и обошел койку, подходя к другу сзади на случай, если тому потребуется физическая или эмоциональная поддержка. Тиаф прикрыл глаза и глубоко вдохнул.

— Мы приехали в Южный город на прошлой неделе, — расплывчато сказал Тиаф, словно ему было сложно говорить напрямик. — План был такой, что мы должны были встретиться с Эли, забрать твои письма и отправиться дали: Гарет говорил, что мы можем остановиться в Дублите на зиму. У Бена был тяжелый год, и мы хотели выбрать местечко потише. Но...

Его лицо посерело, и он затрясся. Маэс схватил его за руку.

— Ты в порядке, Тиа?

— Пожалуйста, садись, — Рой взял Тиафа за другой локоть и подвел его к своей койке.

Поставив саквояж на пол, он расчистил место, и Тиа благодарно опустился на матрас. Маэс сел рядом, не сводя пристального взгляда с брата.

— Тиа? — мягко позвал он, и Рой догадался, что друг боится самого страшного. — Что случилось с Беном?

— С Беном? — эхом откликнулся Тиаф. А потом слегка засмеялся. — Нет, не с Беном. С Айрой.

Маэс охнул, а потом его лицо вытянулось в испуганном изумлении.

— Но я проверял все отчеты с фронта. Его имя не упоминалось ни в одном списке погибших или...

— Он не умер. Ну или еще не умер, пока я был там. Он схлопотал пулю во время рейда на территорию Аэруго. Она прошила его слева между ребер и вышла под лопаткой. Этот придурок просто заставил медика подлатать себя и продолжил сражаться. А потом упал в обморок по пути обратно в лагерь.

Тиаф сглотнул, и Рой взял свою кружку и направился к туалетам, где набрал в нее воды из-под крана. К тому моменту, когда он вернулся, Тиаф уже вновь взял себя в руки.

— ...в военной больнице в Южном городе, — говорил он Маэсу, чье выражение лица сменилось на спокойное самообладание. — Доктор говорит, пуля прошла сквозь легкое, и они не уверены, задела ли она сердце. Большей частью она повредила мышцы, но он потерял много крови, а потом у него начался жар. Мы не хотели, чтобы ты узнал из военных сводок.

— Нет, я рад, что ты пришел.

— Когда ты уезжаешь? — спросил Рой, глядя на Маэса.

— Уезжаю? Мы с тобой выдвигаемся сегодня вечером...

Рой помотал головой.

— Нет, тебе нужно поехать к Айре. Да, Тиаф?

Тот взглянул на него с удивлением на лице.

— А ты и правда вырос, — сказал он и нахмурился. — В Хамнере есть одна маленькая девочка, которая страшно по тебе соскучилась.

Сердце Роя больно сжалось. Он как-то и не задумывался, что семья Маэса продолжит навещать Хамнер и что дружба между Ризой и Беном означала, что они будут видеться. Страстное желание завалить Тиафа вопросами прокатилось по телу Роя, но он взял себя в руки. Сейчас не время. У Хьюзов случилась беда, и им нужно было как-то с ней справиться. Кроме того, Риза не могла «страшно по нему соскучиться», иначе она бы хоть разок ответила на письма.

— Тебе стоит отправиться туда как можно быстрее, — сказал он другу. — Мы можем пойти на вокзал все вместе, я почти собрался.

Маэс потерянно кивнул.

— Я... Да... Да, мы можем пойти вместе. Рой, прости. Я хочу поехать с тобой, правда...

— Нет, — твердо покачал головой Рой. Он был готов стоять на своем. — Семье важнее. Я буду в порядке, я еду домой. Ты нужен своим братьям.

Взглянув на Тиафа, Рой мрачно подумал, что он и правда очень и очень им нужен.



Итак, вместо двух дней в компании жизнерадостного друга Рой все время просидел на жесткой деревянной скамье в вагоне третьего класса, с тревогой глядя в окно.

Он волновался за Айру, который мог сейчас умирать от ран, полученных в бою. Волновался за Маэса, который никогда прежде не сталкивался с такой проблемой. Волновался за обычно веселого Тиафа, который казался таким больным из-за своего горя. Волновался за друга Ризы, Бена, которому и без того было плохо, а теперь еще приходилось переживать за раненого брата.

Еще Рой волновался из-за неминуемой встречи с учителей. Сомнения следовали за ним по пятам, делая все попытки прикорнуть еще невозможнее. Каждый раз, стоило только ему задуматься, куда он едет и зачем, его начинало подташнивать. В этом уравнении было слишком много переменных. Разозлится ли мистер Хоукай, что Рой взял дополнительный год? Испытает ли отвращение по поводу выбранного им пути? Захочет ли вообще учить его огненной алхимии, которая была нужна ему для достижения своих целей и лицензии государственного алхимика?

Были и другие волновавшие его вопросы. Как справлялась Риза в его отсутствие? Рой знал, что ей плевать на него, но все еще любил свою старую подругу. Не проходило и дня, чтобы он не чувствовал себя виноватым за то, что оставил ее наедине с мрачным отцом в огромном пустом доме. Рой надеялся, что с ней все хорошо. Надеялся, что она захочет поговорить с ним, даже если он уже не так ей интересен. Надеялся, что Риза счастлива и здорова.

Когда поезд прибыл на станцию в Хамнере воскресным вечером, Рой почувствовал себя смертельно усталым. Забрав саквояж, он сошел на платформу, отсалютовав в ответ вежливому кондуктору. Морозный воздух обдал его лицо со всей бессердечной ноябрьской жестокостью. Рой был безмерно рад, что оделся в военное пальто и шерстяную униформу.

Часы на станции показывали семь часов пятнадцать минут. Рой вздохнул. Он не мог отправиться к учителю в такой час. Даже учитывая что мистер Хоукай скорее всего сидел в кабинете, как всегда работая в ночи, он мог не открыть дверь. Или, что хуже, мог отправить Ризу открывать ее, а Рой знал, что она наверняка спит в такой час. Он не мог позволить себе разбудить ее, даже косвенно.

Рой не знал, куда идти, но где-то здесь должно было быть место, где можно арендовать комнату на ночь. Он вдруг осознал, что хотя и прожил в Хамнере всю свою жизнь, но совершенно не знал, были ли комнаты в таверне или тут был пансион для путешественников. Начать стоило с таверны. За последние два месяца Рой прекрасно понял, что всем людям в голубой униформе полагались привилегии и почтение – даже если они всего лишь кадеты. Сейчас был поздний вечер, но ему вряд ли откажут.

Идя по темным улочкам, Рой чувствовал странное тепло в груди. Оно разгоралось всякий раз, когда он проходил мимо знакомых мест: парка с мраморным памятником неизвестному солдату и маленьким фонтаном, галантереей, где Рой покупал чернила и бумагу, банк и магазинчик овощей, и пустой дом, который некогда принадлежал – его глаза сверкнули – доктору Белле. Наконец, он добрался до таверны, где надеялся, что отыщет себе комнату. Пока Рой договаривался о ночевке и горячем ужине, посетители не сводили с него любопытных взглядов. Скорее всего, они не признали в нем костлявого ученика мистера Хоукая. Он был просто солдатом для них, одним из моря людей в голубых формах, чье присутствие во всех уголках страны дарило чувство защищенности. Это странным образом нравилось Рою.



На платке осталась кровь. Мордред ошарашенно смотрел на нее, не слишком понимая, что видит перед глазами. На платке осталась кровь.

Последние несколько месяцев превратились в смешение боли и асфиксии. Кашель только ухудшался, а одна болезнь за другой приковывали его в постели по несколько дней к ряду. По крайней мере, дочь всегда была рядом, чтобы принести ему стакан воды или бульон, или сбегать в аптеку за болеутоляющим или каплями от насморка. Пару дней назад Мордред вдруг понял, что умирает.

Он не хотел умирать.

У него еще так много работы. Мордред только сейчас это осознал. Он столько не сделал. Огненная алхимия была самой могущественным и уникальным аспектом великого искусства, но она несовершенна. Еще слишком многое нужно изучить. Слишком многое сделать – и Мордред не сделал ничего из этого.

Он мог бы. Однажды. Он мог расширить свое исследование, продолжить раздвигать границы науки и истины. Мог направить свою энергию на это, вместо того, чтобы сконцентрироваться на скрытии своего искусства. Если бы он сделал так, возможно, все бы обернулось иначе.

Дочка служила жестоким напоминанием обо всего его провалах. В его памяти она так и осталась прекрасной белокурой девочкой, которая вприпрыжку бегала по дому и радостно смеялась. Она была его малышкой, полной веселого любопытства и жажды открытий, умная, жизнерадостная, очень эрудированная для своих лет. В реальной жизни Риза превратилась в бледную нимфу с коротко стрижеными волосами, одетую в блеклую одежду, которую она, несмотря на нехватку денег, умудрялась сохранять такой же чистой и аккуратной, как наряд школьной учительницы или униформу солдата. Она стала тихой, почти невидимой – призраком, слонявшимся по коридорам и по кухне, больше не в состоянии ни любить, ни быть любимой.

Глубоко в душе Мордред знал, что это все по его вине. Именно он превратил ее в это тихое, широкоглазое существо. Давным-давно, когда ее смех все еще звучал в доме, а ее ручки любовно обнимали его за шею, Мордред мог предпринять что-нибудь, чтобы сохранить ее такой. Вместо этого он позволил себе отдалиться, отказаться от нее, проявлять жестокость, попутно вливая всю свою душу и энергию в исследование.

Нет. Не в исследование, как думали глупые дети. В то, чтобы спрятать исследование. В защиту того, что он сделал, вместо того, чтобы стремиться к большему. Последние десять лет были потрачены впустую. Каждый день со смерти Дэвелла был потрачен впустую. Скрытность и недоверие – яд, который распространился из алхимии в каждый аспект его жизни, убивая все хорошее и оставляя после себя только гниль, пустоту и сожаления.

Единственным, в чем он преуспел, стало обучение мальчишки. Рой Мустанг, которого Мордред забрал с улицы в свой дом и выучил на алхимика. Где он сейчас? Уговоренный год уже прошел, а Рой все еще не вернулся. Может, он не вернется никогда. Мордред не стал бы его осуждать.

Вновь закашлявшись и почувствовав металлический привкус крови на губах, он подумал, что хотел бы вновь увидеться с учеником перед смертью. Как бы ему хотелось – о, как бы ему хотелось! – чтобы у него было время, чтобы обучить Роя секретам огненной алхимии. Нет. Благоразумия, чтобы обучить его. Передать секреты, как некогда сказал ему один человек, ученику, потому что для того они и существуют. Если бы Мордред сделал это, если бы передал свое искусство Рою, то не возникло бы нужды в другом. В том, что он сделал с Ризой...

Риза. Нужно сказать ей об этом. Нужно сказать, что ему жаль. Что он любит ее и понимает, что ранил ее. Понимает, что разрушил и ее тело, и ее душу.

Ему было жаль. Ему было жаль. О Боже – Мордред невольно обратился к божеству давно мертвой Лиэн – ему так жаль.

Веки налились тяжестью и закрылись. Видимо, он вновь заснет здесь, прямо на столе, к которому приковал себя много лет назад. Еще одна ночь в кабинете. Еще одна ночь забвения.

Мордред пообещал себе, что непременно скажет ей. Может, завтра. А сейчас он поспит, временами шевелясь, когда кашель драл горло, а на губах выступали кровь вперемешку со слизью из измученных легких.

Глава 76: Нити жизни

Дом был образцом запущенности и отчаяния.

Рой стоял на дороге, блистая своей парадной униформой – рядом все равно не было Маэса, чтобы осыпать его насмешками. Он едва мог поверить, что сталось за эти два года с домом Хоукаев. Краска и раньше была облупившейся на стенах, но никогда прежде сквозь нее не проглядывали такие огромные пятна дерева. Рой помнил один или два отсутствующих куска черепицы, но не целые сектора крыши без всякой обшивки. Окна заросли грязью, и несмотря на затянутое тучами небо, сквозь которое пробивалось полуденное солнце, свет не попадал внутрь дома. Дорожка к крыльцу была неухожена, а передняя лужайка, которую Рой всегда стриг, поросла дикой травой. Она отцвела, покрывшись семенами, и то тут, то там виднелись сорняки, некоторые до полуметра в высоту. Они уже завяли и теперь ждали первых морозов, чтобы умереть окончательно.

Рой смотрел на разоренное место – на несчастное строение, бывшее самым близким к дому, что у него когда-либо было. Ему вспомнились слова доктора Беллы: она говорила, что сейчас дом превратился в бледную тень своего былого величия. Теперь он понимал ее. Благородная поношенность старого здания, которую Рой оставил позади и о которой с ностальгией думал во время разлуки, деградировала в это. Разложение и запустение разочаровывали и заставляли сердце болеть. Рою потребовалось время, прежде чем у него получилось взять себя в руки. Он боялся, что может увидеть внутри. Поднявшись по расшатавшимся ступеням, Рой постучал в дверь.

Никакого ответа. Он попробовал дернуть за ручку, но дверь оказалась закрыта. На мгновение Рой задумался о том, чтобы открыть ее с помощью алхимии, но передумал. Это казалось неуважительным: нарушение правил приличия и этикета. Он постоял пару мгновений, держась пальцами за край пальто, а потом отправился вокруг дома.

Рой остановился, чтобы взглянуть на корыто, где его однажды отмывал мистер Хоукай и где он впервые неосознанно применил алхимию. Стоило ему пройти дальше во двор, как еще больше воспоминаний навалилось на него. Стол-пенек, где Рой стал нерешительным Фюрером. Дорога, служившая рекой для майора Хоукай, спецагента, скачущего в Централ с донесениями невероятной важности. Прямоугольник, поросший травой – все, что осталось от огорода, где они с Маэсом разбирались в искусстве взращивания овощей. Вяз в углу сада все еще держал на ветвях заброшенный домик, который вызвал в памяти воспоминания о жестоком избиении и боли. Изгородь, в которой Рой прятался так много лет назад, пока маленькая девочка с золотыми локонами не выманила его наружу с помощью кусочков хлеба.

Вся его жизнь мелькала перед глазами – это было страшно и захватывающе одновременно. Впервые Рой почувствовал себя взрослым, словно его детство длилось десятилетиями, а не пару тройку месяцев. Он чувствовал себя одиноко и взволнованно – и всем сердцем желал, чтобы Маэс оказался рядом.

Взяв себя в руки, Рой подошел к задней двери и постучался опять. Может, Риза была на кухне и просто не слышала его в первый раз. Но нет, никакого ответа. Дверь, впрочем, оказалась не заперта, и после краткого мгновения сомнений Рой вошел внутрь.

В кухне царил холод – ни огня в печи, ни поленьев в ящике не было. Хотя тарелки сверкали чистотой, а стол вытерли дочиста, в воздухе витало ощущение непривычного запустения. Рой огляделся в поисках Ризы, но старой подруги нигде не оказалось – ни ее самой, ни платка, ни туфелек. Тогда он направился на второй этаж. Четвертая сверху ступенька скрипела, и ее нужно переступить, иначе она разразится скрипом...

Нет, слишком поздно понял он, третья сверху. Резкий скрип, похожий на стрельбу, разнесся по пустому дому. Ну, если тут кто и был, чтобы услышать грохот, то они теперь знали о нем. Рой продолжил подниматься.

— Риза? — мягко позвал он, ступив в коридор. — Риза, ты тут?

Дверь в ее комнату была приоткрыта. Рой заглянул внутрь, но в комнате не оказалось ничего, кроме корзины с шитьем, стопки хорошо заштопанного белья на кровати и ненавистных платоновских «Избранных диалогов» на подоконнике. Рой быстро вышел, чувствуя себя так, словно вторгся куда-то, куда не должен был.

Комната мистера Хоукая тоже пустовала. Воздух внутри пах инфекцией и духотой. На кровати валялись смятые одеяла, а на подушках виднелись пятна. Не заботясь о пристойности своих намерений, Рой пересек комнату и сильным рывком распахнул окно. Прохладный осенний ветерок ворвался внутрь, принося с собой свежесть и степной мороз. Рою хотелось снять с постели грязное белье, но он остановил себя, припомнив, что одет в безупречную парадную форму и белоснежные перчатки.

Наконец Рой открыл дверь в комнату Дэвелла, где многие годы спал сам. Она выглядела нетронутой, и Ризы внутри не оказалось.

Рой вернулся на первый этаж, на этот раз переступив через скрипучую ступеньку. Несмотря на недостаток тепла, он вспотел и вскоре снял пальто, перевесив его через руку. Рой разгладил темно-синюю парадную форму и поправил саблю. Его рука в белой перчатке нежно коснулась золотых пуговиц на широком лацкане. Рой чуть улыбнулся. Ему нравились перчатки. Они дарили рукам странное ощущение чистоты и деликатности, словно они никогда не были и никогда не станут грязными, словно ничто и никогда не сможет испортить безупречную белую ткань.

Стоя в коридоре и раздумывая о собственной руке, заключенной в белый футляр, Рой услышал знакомый звук. Тяжелый кашель, прерываемый отчаянными вздохами. Его сердце забилось чаще, а ладони взмокли. Учитель был дома.

Рой подошел к двери кабинета и дождался, пока кашель не сойдет на нет. И только тогда постучался.

— Войдите, — откликнулся пустой, безжизненный голос.

Сглотнув и расправив плечи, Рой открыл дверь.

Кабинет освещался единственной свечой в канделябре у пустого камина. Все остальные уже давным-давно выгорели. Тяжелые шторы закрывали окно, а воздух был тяжелым от запаха немытого тела. За большим роскошным столом в центре комнаты сидел мистер Хоукай. Он склонился над тетрадью и что-то записывал коричневатыми чернилами – такие делались из ламповой сажи и скорлупы грецкого ореха.

— Что такое? Что тебе надо? — не поднимая головы спросил учитель. — Только не говори, что тебе не хватает денег на хлеб, потому что у меня нет ни сены.

Рою пришлось прочистить горло, прежде чем он смог заговорить.

— Учитель? Это я.

Желтые волосы мистера Хоукая поседели и падали грязной занавесью вокруг его головы, скрывая лицо за тонкими прядями. Оно сморщилось, когда учитель поднял голову и повернулся к двери.

— Ох... — тихо выдохнул он.

— Я вернулся, учитель, — пробормотал Рой, невольно вытягиваясь в струнку и прижимая левую ладонь к бедру, словно на плацу.

— Я вижу, — ответил мистер Хоукай. Его голос был безэмоциональным, а разгадать, что за чувство скрывалось за маской апатии – если такое было – не представлялось возможным. Блеклые глаза окинули Роя взглядом. — Итак, ты все-таки стал солдатом... Рой.

Его собственное имя прозвучало как-то странно. От тона учителя холодок бежал по спине.

— Да, учитель, — тихо ответил Рой. Его голос, хоть и уважительный, оставался твердым и уверенным, хотя никакой уверенности он и не чувствовал. В академии кадеты должны были отвечать убежденно, без единого намека на сомнение. Это быстро вошло в привычку. — Я подумал, что со временем смогу пройти экзамен на лицензию государственного алхимика и послужить своей стране.

Несмотря на завязавшийся разговор, мистер Хоукай все еще что-то писал. А на этих словах замер и посмотрел на Роя. Его впавшие глаза расширились, но так и остались пустыми и мертвыми. Он нахмурился.

— Видимо, ты все еще не готов выучить мою огненную алхимию, — холодно произнес учитель.

Слова разорвали всю шараду уверенности, которую держал Рой: именно их он и боялся. Его пугало, что мистер Хоукай может посчитать его недостойным, а теперь этот кошмар становился явью. Но если он был недостаточно хорош, то по крайней мере имел право знать, почему.

— Но, сэр, разве я не выучил все основы алхимии? Все, чему вы меня научили?

— Выучил, — холодные слова учителя сочились насмешкой, — и это была ошибка – учить основам кого-то, кто падет так низко, что будет готов стать армейским псом.

Вот оно что. Отчаяние придало Рою сил.

— Но алхимию нужно использовать во благо людям, так? — швырнул он старую учительскую аксиому обратно ему в лицо. — Учитель... Я верю, что работа в армии даст мне шанс помочь людям. Нашей нации постоянно угрожают соседние страны. Чтобы защитить наших граждан, необходимо усилить нашу армию, а алхимия...

— Я уже устал слушать всю эту риторику.

Слова мистера Хоукая обрубили яростную попытку Роя объяснить, что у армии есть власть над обществом, и что хороший офицер мог подать петицию и начать реформы, создать систему помощи бедным и защиты беспомощных. Что...

Рой вдруг понял, как надолго затянулась тишина. Он посмотрел на учителя, на его нестиранную одежду, на грязные волосы, изможденное и бледное лицо. Подумал о неухоженном саде, о запустевшей кухне, о беспорядке наверху... Ему стало дурно, и Рой отвел взгляд, нахмурившись от печали, которую не мог скрыть.

— Учитель, — прошептал он. — Если бы у меня были ваши невероятные знания, я бы с легкостью получил лицензию государственного алхимика. Честно, мне невыносимо смотреть на то, как такой талантливый человек живет в нищете. Если бы вы стали государственным алхимиком, то получили бы гранты, за счет которых смогли бы поднять ваше исследование до новых высот, — а еще прокормиться, купить новую одежду для Ризы и гарантировать себе, что никогда не будете бедным, отчаявшимся или голодным вновь. — Вы могли бы...

— Мне это не нужно, — мрачно ответил мистер Хоукай. В его голосе сквозила горечь и, возможно, сожаление. — Я закончил свое исследование много лет назад.

Рой озадаченно моргнул. Закончил исследование много лет назад? Но он же все еще работал над ним, да что там – был поглощен им, когда отсылал Роя. Конечно...

Но мистер Хоукай заговорил вновь:

— Моя техника – самая великая и могущественная форма алхимии, — в его голосе не звучало ни гордости, ни удовлетворения. — Но в плохих руках она станет к тому же и самой разрушительной.

Рой вспомнил пламя, огромные языки огня, лизавшие воздух и завивавшиеся по мановению руки мистера Хоукая. И правда, такую силу можно использовать во имя зла – но и во имя добра тоже. Во имя такого добра!

— К сожалению, я стал самодовольным.

Пустые глаза учителя глядели поверх Роя куда-то вдаль, и он продолжал свою печальную исповедь.

— Алхимики должны искать истину всю свою жизнь; если они перестают думать, они умирают. Потому моя человеческая часть умерла много лет назад.

Пустое отчаяние в его голосе заставило ледяной кулак сжать сердце Роя.

— Пожалуйста, не говорите так! — ему нужен учитель, каким он был – сильный, властный, твердый в своих убеждениях. Ему нужен тот мистер Хоукай, которого Рой запомнил, мистер Хоукай, которого он любил вместо отца. — Прошу вас, учитель! Пожалуйста, используйте свою силу во благо людям...

Грудь мистера Хоукая дернулась под грязной одеждой. Его губы нервно дернулись.

— Силу, — прохрипел он, и его плечи дернулись от сдержанного кашля. — Ты ищешь силу, — учитель с трудом вдохнул, — Рой?

Мистер Хоукай резко откинул голову назад, обратив лицо к потолку, пока в глубине его горла рокотал жуткий кашель. Наконец, из его рта вырвалась струя темной крови. Рой вскрикнул от ужаса: учитель упал лицом вперед, на стол, ударившись о тетрадь. Кровь запятнала страницу и продолжила течь у него из перекошенного болью рта.

— Учитель! — кричал Рой. — Учитель!

— Ты вырос на моих глазах, — прохрипел мистер Хоукай, — и я думал о том, чтобы передать тебе свой секрет. Какая жалость... У меня больше нет времени учить тебя...

— О че... — беспомощно начал Рой.

Конечно, учитель не умирал – не мог умирать! Не мог! Рой положил руку на трясущееся плечо мистера Хоукая, словно это могло спасти того от смерти.

— Все записи о моем исследовании, — учитель говорил через силу, стараясь передать крупицы важной информации, — у моей дочери. Если пообещаешь...

Кровь капала со столешницы на пол. С каждым слогом изо рта мистера Хоукая выходило еще больше темной жидкости, и редкий перестук капель посылал кинжалы прямо в душу Рою.

— ...если пообещаешь использовать мою алхимию... мою силу... для верных целей, она отдаст их тебе...

Рой едва мог понять, о чем говорит учитель. У Ризы было его исследование? Она отдаст его ему? Но Рой должен был выучить все это с помощью мистера Хоукая! Он не может просто умереть – не сейчас, не когда Рой только вернулся... Не когда они вновь могли стать семьей.

— Мне жаль...

Рой затряс мистера Хоукая; паника пересилила здравый смысл.

— Возьмите себя в руки, учитель! Пожалуйста!

— Я был слишком увлечен исследованием, чтобы сделать что-нибудь для вас... — его голос затухал.

С каждым словом крови на столе становилось больше, а жизни в мистере Хоукае – меньше. Рой отчаянно пытался вернуть умирающего обратно.

— Учитель! — повторял он. — Мистер Хоукай!

— Мне ж-жаль, Риза... — тело мистера Хоукая прошила конвульсия. — Рой... Я о-оставляю мою дочь тебе... пожалуйста...

Он не мог! Не мог умереть! Не сейчас! Не сейчас...

— Пожалуйста. Пожалуйста...



Прогулка от города до дома была холодной и утомительной. Риза цепко держала корзинку с единственной буханкой черствого хлеба и старалась не переживать. Она ничего не могла поделать. Денег не было, еды не было, отцу с каждым днем становилось все хуже, и Риза устала. Она была несчастна и одинока.

Риза прижала к себе шарф и съежилась в тепле шерстяной кофты цвета мускатного ореха. Это был подарок от Бена: он выбрал ее в Восточном городе и привез с собой прошлой весной. Старое пальто стало ей мало в плечах и груди, поэтому кофта стала самым теплым, что у нее было. Еще более теплыми были воспоминания о Бене, о том, что ему становилось все лучше. Он все еще употреблял виски, но всего четыре раза в день вместо каждого часа. Абсалом и Гарет всячески старались помочь Бену выздороветь, и Риза надеялась, что однажды это все-таки случится.

Она не знала, случится ли это с отцом. Он болел, его кашель ухудшился, и иногда вместе со слизью выходила кровь. Ей хотелось отвести его к доктору, но денег не хватало, а новый врач не предлагал свои услуги за бесплатно, как доктор Белла. Если бы только она была здесь...

Риза знала, что об этом не стоило думать. Она уже выросла, ей почти тринадцать. Нельзя оставаться ребенком и хотеть вещей, которые никогда не получит. Риза свернула в сад, ступая черными дешевыми туфлями по дикой траве, и направилась к задней двери.

На кухне было не теплее, чем на улице. Дерева для печи не осталось, а Ризе не хватило сил набрать ветвей с берегов реки этим утром. Она была всегда усталой, всегда голодной.

Риза поставила корзину и сняла мамин шарф с головы. Она помнила маму – помнила! Помнила ее теплые руки, печенье, глубокие красные глаза.

Помнила, как мама визжала, словно дикая, и пинала мистера Мустанга – тогда еще ребенка – пока он пытался свернуться клубочком на коврике. Помнила маму медленной и сонной под действием опиума. Помнила маму в руках большого незнакомца, звавшую Дэвелла, пока ее выносили из дома, куда она никогда не вернется.

Может, подумалось Ризе, ей и не стоит вспоминать маму.

Ее сердце подпрыгнуло от удивления. Голос! Отец разговаривал с кем-то в кабинете. Он частенько бормотал во сне, но на этот раз его голос звучал по-другому. Ему вторил другой, мягко отвечавший на слова отца. В доме есть кто-то еще?

Риза отогнала от себя эти мысли. Это абсурд. В доме больше никого не могло быть. С тех пор, как мистер Мустанг бросил их, единственным посторонним человеком, ступавшим под эту крышу, стал мастер из городского управления, который пришел в августе, чтобы выключить газ – у отца не было на него денег. А так их тут всегда оставалось двое: больной и озлобленный отец и она сама, так и не ставшая дочерью, которую он хотел.

Вновь раздался голос отца, и Риза поняла, что в кабинете действительно был кто-то еще. Возможно, человек из управления вернулся. Может, им теперь и воду отключат. Риза знала, что они вновь не заплатили по счету. Они могли использовать воду из насоса для стирки и мытья, и даже для питья, если бы потребовалось – хотя она и была странной на вкус. Но вот что делать без туалета? Ризе хотелось плакать, настолько ошеломленной и загруженной проблемами она была, но знала, что нельзя. Она не ребенок. Больше нельзя плакать.

Послышался жуткий кашель, и Риза вздрогнула. Отец всегда так сердился, когда заболевал. Она не хотела, чтобы он кричал на нее, но так наверняка и будет, стоит ему узнать, что у них нет ни лекарств, ни чая, ни костей для бульона – только его отец и мог есть.

— Кто-нибудь, — послышался отчаянный голос.

У Ризы душа ушла в пятки. Это был не голос отца, и незнакомец кричал от ужаса, а не от ярости.

— Кто-нибудь, позовите врача!

Это был вопль человека, знавшего, что помощь не придет, так что ему оставалось только кричать в пустоту. Позабыв обо всем, ведомая отчаянными криками, Риза выбежала в коридор.

— Кто-нибудь меня слышит?

Она резко распахнула дверь, отчего та скрипнула, и замерла. Стол был весь в крови – она стекала на пол и собиралась в лужи. Кровь текла изо рта отца, запачкав ему подбородок и шарф. Сам он нелепо лежал на столе, одна рука – неподвижная в стороне, вторая – перекинута через плечи молодого человека в военной униформе. Его белые перчатки перепачкались в крови, он поддерживал отца, приподнимая его над столом. Риза едва заметила его, на мгновение уставившись на отца. С его волос капала кровь, глаза расширились, еще более пустые, чем обычно – и он не дышал.

Мир разлетелся вдребезги. Отец был мертв. Риза знала это и без всяких слов: он умер. Его пустые глаза, кровь, неловкое неподвижное тело. Он умер. Наконец, ужасная болезнь, которая донимала его так долго, как Риза только помнила, взяла свое. И она не была уверена, что чувствовала по этому поводу.

Кто-то выкрикнул ее имя, с ужасом и паникой, но и странным нетерпением в голосе – частично вопрос, частично восклицание, частично ругательство:

— Риза?!

Мир пришел в движение. Ее глаза переключились на лицо молодого человека. Казалось, они расширились еще сильнее.

Это был мистер Мустанг.

Глава 77: Не тревожьте его дух

Рой стоял в углу ангара, служившего моргом. Его парадная униформа вся измялась, а однажды безупречные перчатки запятнались темной кровью учителя, но он держал руки по швам, а плечи расправленными, вытянувшись по струнке. Рой не знал, смог бы он сохранять хотя бы толику чести, если бы не уютная форма и привычный вес сабли на боку. Все его силы уходили на то, чтобы не зарыдать, словно ребенок.

Мистер Хоукай умер. Он лежал на узком металлическом столе – главным предметом во всей тусклой комнате. Все его тело, от головы до кончиков пальцев на ногах, было закрыто миткалем. Инфицированную одежду учителя сложили на полку, чтобы потом уничтожить. Рою разрешили зайти только после окончания аутопсии. Местный врач, как доктор Белла до него, подрабатывал коронером и сейчас разговаривал с молодым мужчиной – некогда он был работником в похоронном бюро, а сейчас стал партнером.

Со своего места у двери Рой видел Ризу, сидящую на заднем крыльце сторожевой заставы. Хотя старая подруга и выросла за последние два года, Рой не мог не заметить, что она казалась такой маленькой и беззащитной сейчас, в своей красивой кофте и потрепанной юбке. Они едва обмолвились парой слов – Рою пришлось переложить тело мистера Хоукая на диван и отправиться прямо к доктору, на случай, если они все-таки ошиблись. Риза была в шоке: ни на кого не смотрела, только и делала, что сидела, сложив руки на коленях и опустив глаза.

Рою хотелось заговорить с ней, но он не знал, как. Он все еще мог слышать свой голос, произносящий ее имя, словно ругательство. Рой так и не понял, почему так удивился ей – а кого еще он ожидал увидеть? Напряжение момента, перемены в ее лице и фигуре... И жуткое осознание того, что Риза застала его после двух лет отсутствия с истекающим кровью мистером Хоукаем на руках — все это пересилило логику. И вызвало восклицание жесткое и необдуманное, как и все злобные и обвиняющие слова. Отзвук ее имени все еще стоял в его ушах, и Рой всей душой желал, чтобы их встреча случилась при любых других обстоятельствах.

— Кем вы приходитесь умершему? — холодно спросил доктор, впервые обращаясь к Рою.

— Я, — его глаза качнулись в сторону тела мистера Хоукая – всего лишь очертания под покрывалом. Он сглотнул, почувствовав себя нехорошо. — Он был моим учителем.

— Он умер от потери крови, — бесстрастно сказал врач. — И от жестокой пневмонии, которая атаковала оба его легких. Кровоизлияние наверняка длилось несколько дней. На ткани, которые я видел, есть последствия фиброза. Он переносил какие-либо респираторные болезни?

Рой кивнул, пытаясь мысленно перевести медицинский жаргон.

— У него всегда были проблемы с легкими.

— Мне было бы интересно проследить, как протекала болезнь: пульмонология всегда была моей страстью. Вы дадите согласие на аутопсию в целях исследования? В обмен на это я заплачу за похороны.

Рой моргнул.

— Вы хотите изучить его?

— Поизучать пару недель, да. С таким похолоданием это будет очень кстати. У меня не было возможности поработать с трупом с тех пор, как я покинул стены школы.

Тошнота усилилась. С трупом? Этот врач говорил так, словно мистер Хоукай был не больше, чем образцом в лаборатории. Как ученый Рой понимал важность исследования и знал, что для роста человеческих знаний некоторыми правилами приходилось пренебрегать – но это было другое! Это его учитель – отец Ризы – это неправильно!

— Нет. Мне не хочется ничего подобного.

— Я также готов предоставить некоторый гонорар, — добавил врач. — В качестве благодарности.

— Нет, спасибо, — твердо повторил Рой. — Мы просто похороним его и покончим с этим.

— Будь разумным, парень, — вмешался молодой человек из похоронного бюро. — Все знают, что девчонка бедна, словно церковная мышь. Ей никак не удастся похоронить старика. Тебе и правда хочется, чтобы его бросили в яму к шести другим трупам и закидали известью? Док пытается сделать так, чтобы у него было местечко рядом с женой с надгробием и всем таким.

— Я сам заплачу за похороны, — пылко ответил Рой. — Я не хочу, чтобы его вскрывали и... и... изучали.

Врач нахмурился.

— Вы совершаете ошибку. Используйте ваши деньги, чтобы заплатить налоги, иначе город заберет дом. У девочки нет ни сены за душой. На что она будет жить? Я дам ей десять тысяч сен и заплачу за похороны. Все, что я хочу, это всего лишь провести пару недель с трупом.

Десять тысяч сен. На какое-то время Ризе этого и правда могло хватить. Рой и не знал, что у мистера Хоукая все стало настолько плохо с деньгами, что правительство Хамнера могло отобрать дом. Он не мог этого допустить. И все же мысль о том, что над телом учителя будут экспериментировать, была невыносима.

— Нет, — послышался твердый, тихий голос.

Все трое развернулись. В дверях, заложив руки за спину, стояла Риза, белая как полотно. Ее красные глаза смотрели твердо.

Врач взглянул ей в лицо.

— Что нет, милочка?

— Я просто хочу похоронить моего отца. Я не хочу ждать пару недель. И вашей благотворительности тоже не хочу. Я прекрасно справлюсь сама.

Повисла ошеломленная тишина. Врач посмотрел на молодого человека из похоронного бюро, но не нашел в нем поддержки. Тогда он вернулся взглядом к двум решительным лицам – к красным глазам и черным. И нахмурился.

— Хорошо, — сказал он. — Делайте, как посчитаете нужным. Вам понадобится заплатить нотариусу за сертификат о смерти. Найдете меня в моем кабинете, когда потребуется моя подпись.

С этими словами врач ушел. Оставшийся молодой человек слегка виновато глянул на Ризу и Роя. Пробормотав что-то про то, что будет снаружи, если потребуется, он тоже вышел.

Рой повернулся к Ризе и увидел, как ее самообладание дало трещину.

— У меня н-нет денег, — прошептала она.

— Не переживай, — тихим, чтобы не дрожал, голосом ответил он. — У меня есть двенадцать тысяч сен. Я обо все позабочусь.

На мгновение лицо Ризы затопили облегчение и благодарность, и она почти взглянула ему в глаза. Но в последний момент глянула прочь, на неподвижное тело отца.

— Как он умер?

— Из-за легких.

Слова казались неловкими, напряженными – совсем не такими, как он надеялся. Рою хотелось обнять ее и сделать все, чтобы облегчить боль, но вместо этого приходилось стоять рядом и говорить пустые слова.

— У него всегда были с ними проблемы.

— С тех пор, как он подцепил мою ветрянку, — бесстрастно согласилась Риза. Что-то вроде вины звучало в ее голосе, но Рою не хватало смелости, чтобы признать это. В полной тишине она разгладила кофту рукой. Рука дрожала. — Как хорошо, что вы вернулись, чтобы навестить нас, мистер Мустанг. Вы надолго останетесь?

— У меня есть пять дней. Я в отпуске.

Она взглянула на него – но не на лицо. Ее глаза пробежались по униформе, остановившись чуть выше места, где висела медаль Национальной Академии – когда-нибудь там окажутся ордена.

— Ваша комната не готова. Вы не предупредили.

Рой виновато подумал, что это действительно так. Он не писал ей о том, что собирается вернуться. Он вообще реже писал, потому что Риза никогда не отвечала на его письма, и потихоньку всякая надежда о том, что ей не все равно, начинала угасать. И теперь, слушая ее холодный голос и видя, как старая подруга едва могла смотреть на него, Рой понял, что не зря боялся.

— Извиняюсь, — вежливо ответил он. — Я арендовал комнату в таверне, так что мне не потребуется жить в доме.

— Вы должны. В таверне вы просто зря тратите деньги.

Рой хотел бы, чтобы эти слова были знаком того, что Риза желает увидеть его вновь или хотя бы боится оставаться одна в большом пустом доме, но судя по ее тону приглашение носило чисто практический характер. И все же, даже если ей не нужна его защита, Рою хотелось ее охранять. Хотелось заботиться о ней, и самым верным способом делать это было остановиться в доме.

— Я соберу вещи, когда мы пойдем к юристу. Нам лучше заняться этим поскорее.

Риза задумчиво кивнула. Она даже не взглянула в его сторону – ее взгляд приковала белая драпировка на теле отца.



Сознание Ризы витало где-то далеко-далеко от тела. Любая команда, которую посылал мозг – двинуться, заговорить, даже сделать вдох – проходила сквозь слой густого тумана, прежде чем что-то происходило. Ее отец умер. Умер. Мистер Мустанг так сказал, и врач подтвердил. Ее отец умер.

Она знала, что должна расстроиться. Должна плакать, страдать и выказывать надлежащее горе. Когда умирали отцы, их дети расстраивались. Но Риза – Риза не чувствовала ничего.

Мистер Мустанг говорил с юристом, время от времени жестикулируя и отирая лицо перепачканной в крови перчаткой. Риза сидела менее чем в двух с половиной метрах от них, но никак не могла сфокусироваться на разговоре. Она знала, что должна, потому что они говорили о доме, налогах и ее будущем, но просто не могла вынести этого.

Теперь, когда он вернулся, и Риза могла стоять рядом с ним в его бравой голубой униформе, она удивлялась, почему вообще ждала его. Он так изменился. В нем едва угадывался тонкий ученик отца, исчезнувший однажды, пока Риза ходила в город по делам. Еще меньше он напоминал ей о друге детства, чье имя ей запретили использовать. Он вырос, стал высоким, внушительным, серьезным. Какая-то ее часть, которая еще помнила любимого Роя, с которым она играла, хотела подбежать, чтобы крепко обнять старого друга, и слезно умолять больше никогда-никогда не оставлять ее. Другая часть, закаленная двумя годами одиночества, тяжкой работы и унижений, знала, что такое поведение непозволительно. Бессмысленно притворяться ребенком. Нужно быть сильной. Она теперь одна одинешенька, и она должна быть сильной.

— Зачем парню вашего возраста такая неказистая девочка? — спросил юрист.

— Ей нужен официальный опекун, не так ли? Или они отправят ее в приют в Восточном городе.

Такая возможность не приходила Ризе в голову, и она быстро взглянула на мистера Мустанга. Она точно слишком взрослая для приюта! Они не отправят ее туда! Они не станут!

— Они могут. Проблема в том, что вам всего семнадцать, вы не можете нести ответственность за другого несовершеннолетнего. Так не делают.

— У нее есть дедушка...

— Нет! — вскрикнула Риза.

Она не помнила дедушку, но знала, что не хочет с ним жить. Теперь, когда отец умер – отец умер? – у нее появился шанс пожить в свое удовольствие, не прислуживая никакому старику. Риза выполнила свою службу, а теперь он умер. Ей не хотелось вновь ввязываться во все это. Отец пометил ее, испачкал, надругался – а что сделает этот неизвестный дедушка? Она наконец освободилась от известного дьявола и не была готова сразиться с тем, которого не знала.

— Я не хочу с ним жить!

Мистер Мустанг повернулся к ней.

— Но, Риза, ты же помнишь своего дедушку. Он хороший человек. Он спонсировал мое...

— Я не хочу, — твердо повторила Риза, заставляя себя успокоиться. Нужно, чтобы ее голос звучал как у взрослой: если они примут ее за ребенка, то начнут соответственно относиться. — Я и сама могу прекрасно о себе позаботиться. И, пожалуйста, зовите меня мисс Хоукай, — добавила она, разглаживая юбку.

Мистер Мустанг выглядел та, словно получил пощечину. Он решительно расправил плечи и повернулся обратно к юристу.

— Ее отец просил меня позаботиться о ней. Он был моим учителем, моим ментором. Я должен уважать его последнее желание.

Юрист сочувственно зацокал языком.

— Это само собой, парень, но закон не обязан. И он никак не разрешает семнадцатилетнему ребенку быть опекуном тринадцатилетнего.

— Мне будет восемнадцать меньше, чем через год! Неужели совсем никак?

— Очень жаль, но нет. Если вы не найдете юриста, который согласится солгать и составить опекунский сертификат передним числом.

Риза прикрыла глаза и постаралась не поддаваться дрожи ужаса, терзавшей ее тело. Она не хотела отправляться в приют. Она могла сама о себе позаботиться. Риза знала, как готовить, и у нее было хорошее образование. Она почти выпустилась из школы: если бы отец не забрал ее оттуда, у нее даже был бы диплом. Ей удастся найти работу и жить самостоятельно. Они не могут запереть ее в приюте.

— Вы можете закрыть на это глаза? — спросил мистер Мустанг. — Я знаю, что так точно делают: я жил у мистера Хоукая все эти годы без единой бумаги об опекунстве. Так что пока Ри... мисс Хоукай есть, на что жить, это неважно, будет ли у нее официальный опекун.

— Именно так. Это частенько встречается. Точно так же, как и вам, мне не хочется, чтобы ее забирали в приют. Но с домом есть проблема...

— Врач упоминал о ней. Что-то с налогами?

— Ваш учитель был нищим. Он просрочил налоги еще три года назад и даже не узнавал о них ни прошлой зимой, ни этой. После его смерти городская управа арестует его недвижимость. Или девочка придет с деньгами, или дом отберут в уплату долгов.

— Я заплачу, — мгновенно ответил мистер Мустанг. — Сколько?

— Десять тысяч сен. Плюс пять тысяч – пени за просрочку.

Мистер Мустанг побелел.

— Я... У меня есть двенадцать тысяч. Может... есть ли...

— Вы могли бы занять денег у ростовщика. Хотя лично я бы просто расстался с домом. Он и так разваливается на глазах.

Мистер Мустанг покачал головой.

— Я отыщу деньги, — его голос казался странно отчаянным. — Я не могу позволить, чтобы Риза потеряла свой дом.

Они не могли решить это между собой – так нечестно. Риза поднялась с места.

— Не нужно, спасибо, — сказала она. — Если денег на налоги нет, тогда пусть дом достается городу.

Мистер Мустанг повернулся к ней.

— Но, Риза...

— Мисс Хоукай, — мягко поправила она его. Так было проще. Если он еще раз назовет ее по имени, она может расплакаться. — Я не хочу оставаться здесь. Если я останусь, то кто-нибудь донесет обо мне, и они отправят меня в приют.

Мистер Мустанг печально поморщился.

— Ты права, — он выглядел жутко, угнетенно. — Ты права, здесь оставаться нельзя.

— Дом отдаем? — спросил юрист.

— Прямо сразу? — ответила Риза.

Тот покачал головой.

— Я могу отложить это на неделю. Дать вам шанс забрать все, что хотите, и уехать. Как вам такой вариант?

Мистер Мустанг с болью в глазах взглянул на Ризу.

— Это... пойдет. Спасибо.

— Рад был помочь, — юрист вздохнул и провел рукой по брови. — А как насчет похорон? Вам потребуются мои услуги?

Риза не знала, что на это ответить. Она не могла вспомнить ничего о подготовке к похоронам матери. Волна паники прокатилась по ее телу. Риза не могла разбираться с этим сейчас. Вся ее жизнь канула в лету, и хотя она старалась вести себя, как взрослая, но все еще оставалась ребенком.

Мистер Мустанг, видимо, почувствовал, что ей требуется помощь, и выступил чуть вперед.

— Да, спасибо. В похоронном бюро сказали, что вы можете подготовить все до двух часов в среду. Я так понимаю, есть какая-то плата?

— Место захоронения находится в собственности семьи. Пожалуй, последняя вещь, которой владеют Хоукаи. Разрешение от города стоит тысячу сто сен. За мои услуги можете не платить. Расценивайте это как выражение моего сочувствия по поводу вашей потери.

— Спасибо, это очень мило с вашей стороны, — лишь слегка неохотно ответил мистер Мустанг и достал из своего саквояжа банку из-под кофе. Взяв из нее пару банкнот, он передал их юристу. — Тысяча сто сен.

— Отлично. Нужно только расписаться вот здесь, — юрист передал ручке Ризе, указав на строку, где нужно было поставить роспись, что она и проделала ровным, четким почерком.

А затем отступила, неосознанно встав чуть позади мистера Мустанга.

Двумя минутами позже они молча шли сквозь город. Мистер Мустанг шел впереди, а Риза безвольно следовала за ним. Когда они дошли до галантереи, он остановился.

— У тебя есть черное платье?

— Сэр? — она не ожидала такого вопроса.

— Платье. Черное платье. Для похорон. У тебя есть такое?

Мистер Мустанг явно чувствовал себя не в своей тарелке, словно говорил с незнакомкой. Ризе вновь захотелось обнять его, заставить все вернуться на свои места, но она не могла. Формальность, которой ее заставили подчиняться в десятилетнем возрасте, уже давно переросла привычку. Она стала единственной истиной, которую ничто не могло пошатнуть, и желание фамильярности, некогда царившей между ними, казалось призрачной фантазией.

— У меня есть черная юбка. Я могу надеть ее.

— Хорошо, — пробормотал мистер Мустанг. — Это хорошо. Риза...

— Мисс Хоукай.

Он медленно моргнул, но больше ничего не сказал. Она взглянула на него.

— Что такое, мистер Мустанг?

Мистер Мустанг сглотнул, отчего его адамово яблоко качнулось.

— Н-ничего, — мягко ответил он. — Ничего.

И он отправился прочь быстрым шагом в своих красивых черных ботинках. Риза какое-то время смотрела ему вслед, а потом отправилась за ним так быстро, как только можно. Это было странно. Они выросли вместе, а теперь вели себя, словно чужие. Почему же он ненавидит ее? Что она сделала не так?

Глава 78: Сделав круг

Тем вечером они вернулись в темный пустой дом и ужинали черствым хлебом и водой. Риза поплакала на кухне, потом проверила, чтобы обе двери были заперты, и легла с закатом. Рой сидел на кухне в полном одиночестве, пока сумрак не перешел в ночную тьму, и смотрел на свои убитые перчатки, восстанавливая стену вокруг своих эмоций. Он должен быть сильным, ради себя и Ризы. Он не может позволить себе такую слабость, как горе.

Следующим утром Рой встал с рассветом. Для него, привыкшего к четкому расписанию академии, где кадеты всегда вставали в пять утра, это было не так уж и сложно. Оделся в форму, проследив, чтобы каждая пуговица была застегнута как следует, а эполеты расправлены. Заглянув в комнату Ризы, как и надеялся, Рой нашел ее спящей. Она свернулась клубочком, уткнувшись лицом в подушку. От этого умиротворяющего зрелища заболело сердце. Ему хотелось подоткнуть ей одеяло, погладить по голове или еще как-то выразить свою привязанность – любовь – к ней, но он не мог. Она всячески отвергала его вчера, и совершить нечто подобное, пока Риза спала, было бы фактически покушением.

Рой спустился на кухню, аккуратно переступив скрипучую ступеньку, и быстро осмотрел все шкафы. Как он и боялся, хлеб и вода – это и правда все, что Риза могла предложить. Больше еды в доме не нашлось, не считая пары полупустых баночки со специями и мешка с жалкой горстью овса. Рой тихо вернулся наверх, взял четыреста сен из осторожно спрятанной заначки и отправился в город.

В столь ранний час ни один магазин еще не открылся. Однако Рой не позабыл уроки юности и направился прямиком в пекарню. Там он купил почти свежую буханку хлеба, полдюжины вчерашних сдобных булочек и, с помощью красноречия и униформы, четыре яйца. Когда Риза спустилась на кухню в без пятнадцати восемь, то нашла вполне приличный завтрак, ждущий ее на столе. Рой несколько раз неудачно пытался завязать разговор, стараясь не замечать, с какой голодной жадностью старая подруга поглощала завтрак.

— Нам нужно собраться, — наконец, Рой решился поднять больную тему. — Я... Я схожу на лесозаготовки и посмотрю, есть ли у них ящики на продажу. Я знаю, что бы ты хотела забрать, но...

— Ничего, — ответила Риза. — Только мою одежду и... и, наверное, пару книг. Все остальное... Меня не волнует, что с ним случится.

Упоминание книг заставило кабинет мистера Хоукая, заваленный алхимическими текстами, встать перед глазами Роя. Многие из них были банальны или слишком просты, и он запомнил их много лет назад. Некоторые же были редкими и ценными, и в их секретах Рой еще не разобрался. Кроме того, где-то там должны лежать заметки об исследовании, раскрывающие секрет огненной алхимии. Нет, содержимое кабинета нужно было по крайней мере просмотреть.

— Мисс Хоукай, книги твоего отца... — нерешительно начал Рой.

— Вы можете забрать их, если хотите. Я не понимаю алхимию, они бесполезны для меня.

Рой чуть улыбнулся, но грустно.

— Риза, я знаю, что иногда тебе казалось, что отец не...

Она так резко поднялась с места, что стул чуть не упал назад.

— Я не хочу разговаривать об этом, — Риза принялась собирать тарелки. — Если вам нужны ящики, чтобы собрать вещи, то попробуйте спросить в таверне. У них может найтись парочка, которую они отдадут за даром, так что вам не придется ничего покупать на лесозаготовках.

— Спасибо, — ответил Рой, хотя его сердце поникло.

Риза не хотела даже говорить с ним, а когда все-таки говорила, то слишком формально. В его разговорах с преподавателями в Национальной Академии было больше фамильярности, чем в беседах с девочкой, с которой он вырос бок о бок.



Весь день Рой разбирался с книгами из кабинета, аккуратно отбирая среди них лучшие. Сперва, конечно, пришлось отмыть кровь – неприятное, но необходимое дело. Тетрадь, на которую мистер Хоукай упал, была испорчена, но не содержала ничего, кроме пересказа Парацельса, достаточно дословного, поскольку у писателя не было ни единой идеи, но он настолько привык писать, что не мог остановиться. Эту и еще шесть таких же тетрадей Рой отложил в сторону, чтобы позже сжечь – после того, как тщательно проверит их на наличие шифра.

Среди свитков нашлось несколько древних манускриптов, повествующих об опасных и запрещенных ветвях алхимии. Их Рой не мог ни уничтожить, ни отдать государству, поэтому решил забрать с собой вместе с несколькими томами садовой алхимии и парочкой старых текстов на незнакомом языке. Ближе к вечеру стало ясно, что среди них нет ничего, что содержало бы сведения о технике учителя. В конце концов Рой остался с тремя ящиками книг, которые станут основой его собственной библиотеки – книг, которым позавидует любой алхимик. Последним он положил к ним свой «алхимический букварь». Это был жест, полный ностальгии, даже вес книги казался ему знакомым... хотя она странным образом казалась ему более объемистой.

Они с Ризой вкусно поужинали и рано разошлись по комнатам – на завтра были назначены похороны.



Служба была простой и быстрой. Мистеру Мустангу пришлось помогать нести гроб, потому что два работника похоронного бюро и их стажер хотели взять плату за присутствие четвертого. Юрист произнес обычную речь, объявляя похороны легальными, и сосновый гроб опустили в землю. Цветов не было – в такое время года их следовало заказывать из теплиц в Восточном городе. Риза тайно желала положить на крышку гроба хотя бы цветочек. Но мистер Мустанг потратил на похороны столько денег, что она отказала его предложению отправить за букетом.

Риза не знала, откуда у мистера Мустанга такие деньги. Наверное, ему и впрямь везло с тех пор, как он уехал, потому что похороны стоили очень дорого. В добавку к разрешению на их проведение, была еще стоимость гроба – две тысячи сен, а это ведь дешевая сосна с приклеенными ручками и железными гвоздями. Хотя юрист и не взял с них ни сены, похоронное бюро запросило три тысячи. Дороже всего стоило надгробие, на котором настоял мистер Мустанг. Местный гравировщик как раз заканчивал его, и вечером его поставят над могилой. Он стоил невероятную сумму в пять тысяч пятьсот сен. Риза узнала это не от самого мистера Мустанга, а потому что увидела чек, когда убиралась утром в его комнате, и с удивлением осознала, что он уже все заплатил. По ее подсчетам, мистер Мустанг потратил почти двенадцать тысяч сен. Одна мысль о таких деньгах заставляла голову идти кругом.

Когда церемония закончилась, мистер Мустанг быстро увел Ризу прочь с кладбище, даже прежде чем первые комья земли коснулись крышки гроба. Риза слабо помнила похороны матери и насколько ужасен был этот звук, а потому только обрадовалась твердой руке, уводившей ее прочь. Мистер Мустанг бормотал какие-то слова утешения, но она не слышала: в глазах собирались слезы, а в ушах стучало сердце. Риза ускорила шаг, все быстрее спускаясь вниз по холму к пустому дому. Войдя внутрь, она неразборчиво извинилась и поспешила наверх, в свою комнату.

Риза знала, что она уже большая девочка, и такая детская глупость ниже ее достоинства, но ничего не могла поделать. Сняв туфли, она забралась в шкаф и закрыла за собой дверь. Там, как и много раз в темные дни после смерти доктора Беллы, Риза свернулась клубочком и зарыдала в подол юбки, изливая свою боль.

Ее отец умер. Ее отец умер, и это было почти облегчением. Он с презрением использовал ее, осквернил ее воимя своего исследования и никогда не выказал ей ни малейшего знака привязанности взамен. Хотя она очень старалась, ей никогда так и не удалось угодить ему или исправить тот непростительный дефект, который заставил его возненавидеть ее. Отец никогда не был добр, чаще – жесток. Неважно, насколько неправильной она выросла, Риза знала, что не заслуживала такого обращения, а теперь его нет. Она свободна. И все же...

И все же он оставался ее отцом, и Риза любила его и не хотела, чтобы он был мертв. Она хотела – о, как она хотела! – чтобы он не умирал. Его смерть принесла ей больше боли, чем Риза могла себе представить. Это чувство скручивало ей сердце, и только слезы служили спасением от боли, которую она молча носила в себе все эти дни.

Когда наконец истерические слезы успокоились, Риза вышла из шкафа. Оправив юбку, она прошла в ванную, где умылась и расчесала короткие волосы. А потом спустилась на кухню, на свое место.

В ее святилище был чужак. Мистер Мустанг сидел за столом, вновь одетый в обычную униформу, не считая перчаток, которые было уже не спасти – ее он и надел на похороны. В руке мистер Мустанг держал желтую бумагу, а его лицо побелело, словно полотно.

— Что случилось? — мягко спросила Риза, сделав шажок вперед, прежде чем поняла, что неприлично задавать такие вопросы тому, кто был ей почти чужим.

Мистер Мустанг поднял взгляд: его черные глаза расширились от боли.

— Это... ты помнишь Маэса Хьюза?

Младший брат Бена. Конечно, она его помнила. Риза кивнула.

— Его брат умер.

Она прикрыла рот рукой, пытаясь унять порыв закричать. Умер? Только не Бен! Она не вынесет потери Бена, не сейчас, когда он – это все, что у нее осталось в этом мире!

— Айра, — то ли ей, то ли сам себе сказал мистер Мустанг. — Я не слишком хорошо его знал, но Маэс... это его убьет.

— Айра? Айра умер? Не...

Мистер Мустанг помотал головой.

— Нет, не Бен, — она удивилась, как он смог так быстро прочитать ее мысли. Мистер Мустанг уставился на бумагу. — «Рой тчк Айра умер тчк Рана гангрена тчк Невыносимая тчк».

Мистер Мустанг вновь поднял голову.

— Он был солдатом, — больше себе, чем Ризе пробормотал он. — Его ранило в бою, и... и... — его прошила дрожь, но он попытался взять себя в руки. — Нам нужно идти, — сказал мистер Мустанг, забирая со стола сверток коричневой бумаги. — Надгробие должны уже были поставить, и я хотел бы на него посмотреть.

Риза сглотнула. Она не была уверена, что сможет вынести еще один визит на кладбище. Они только ушли оттуда! Риза выглянула в окно на темно-серое небо и вдруг поняла, что прошло четыре или даже пять часов с тех пор, как они вернулись. Как же долго она плакала.

— Это для тебя, — мистер Мустанг протянул ей сверток. — Ну, не прямо для тебя, но... для него. Для учителя.

Риза разорвала бумагу и ахнула: внутри был большой букет из фиалок и ромашек.

— Но... столько денег.

Мистер Мустанг отмахнулся от нее.

— Мне жаль, что они не успели придти к похоронам. Ну что... пойдем?



Он сам выбрал эпитафию под тихое неодобрение работников похоронного бюро, Рой задержал дыхания, ожидая, пока Риза прочтет надпись.

«Мордред Хоукай», – значилось на камне, а под именем были выбиты даты рождения и смерти. И затем: «Удивительно, что он прожил столь долго – он, узурпировавший свою жизнь».

Риза закрыла глаза, прижимая букет к груди. А потом нагнулась и положила его на гранитовую плиту, утопающую в свежевскопанной земле. Риза выпрямилась и встала рядом с Роем, но то ли специально, то ли случайно слишком далеко, чтобы он мог до нее дотронуться.

— Она идеальна, — тихо сказала она.

У Роя камень упал с плеч. Он так и думал и был рад, что его мнение подтвердил единственный человек, знавший похороненного здесь мученика.

Повисла тишина.

— Мне жаль, мистер Мустанг, — заговорила Риза, — что вам пришлось возиться со всей организацией похорон.

— Ничего страшного, — честно ответил Рой.

Через пару дней он еще всплакнет по своей заначке. Через пару дней ему придется принять тот факт, что двухлетних сбережений больше нет, и нужно начинать все сначала, если он хочет пройти экзамен на государственного алхимика – и тогда Рой понял. Без секретов огненной алхимии у него не было шансов. Разве стоит тогда тратить на это время? Нет. Уж лучше было потратить деньги вот так, не только чтобы гарантировать, что учителя похоронили по всем правилам, но и чтобы Ризу не преследовало чувство вины за то, что ей пришлось бы похоронить родителя в бедняцкой могиле.

— Он был моим ментором, — неловко сказал Рой. — Как его студент, я бы сделал для него все что угодно.

Риза ничего не ответила. Она даже не взглянула на него – так и смотрела на надгробие. В своей траурной одежде старая подруга казалась такой взрослой. Рою пришлось напомнить себе, что она на четыре года младше. Жаль, что она не согласилась жить с бригадиром Грумманом. Рой не понимал, почему – это было бы замечательно.

— А что об остальной твоей семье? — рискнул спросить он, прощупывая почку и пытаясь понять, удачный ли это момент, чтобы попытаться переубедить ее.

Риза помотала головой.

— Моя мать, — ее глаза переместились на побитый погодой надгробный камень, — умерла много лет назад. Отец никогда не говорил о семье: думаю, он отдалился от них. Он никогда ни о ком не рассказывал.

Она обязана вспомнить! Обязана вспомнить своего жизнерадостного, любящего дедушку – но Риза явно не вспомнила. Рой почувствовал себя не в своей тарелке. Его рот открывался сам по себе:

— Что ты будешь делать теперь?

Едва слова отзвучали, как Рою захотелось взять их обратно. Он помнил свою растерянность и отчаяние два года назад, когда его выгнали из дома без всяких напутствий. Помнил напряжение и ужас, а еще сомнения в себе. Рой мог только представить, насколько хуже все было для Ризы. Ей было всего лишь тринадцать, ее отец умер, дом вот-вот отберут, и он спрашивал ее о планах на будущее? Рой должен был заботиться о ней, а не мучить невозможными вопросами!

— Я еще не решила, — ответила Риза, и он с ужасом понял, насколько серьезно она отнеслась к его вопросу. — По крайней мере, отец дал мне отличное образование. Думаю, я смогу найти какой-нибудь способ выжить в одиночку.

Рою хотелось поспорить. Хотелось сказать ей, что мир жесток и небезопасен, и выжить в нем гораздо сложнее, чем ей могло показаться. Вместо этого, к его ужасу, с его губ сорвалось другое слово:

— Хорошо.

И прежде чем Рой понял, что делает, он достал из кармана пальто одну из визитных карточек.

— Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, можешь связаться со мной через центральный штаб. Я скорее всего останусь в армии до конца своих дней.

Глаза Ризы расширились, и он задумался, озадачил ли ее его странный ответ на ее признание. Но она забрала карточку и даже глянула на нее.

— До конца ваших дней?

— Угу, — Рой слегка покраснел.

— Пожалуйста, не умирайте, — прошептала она.

У Роя на лбу выступила испарина. Где-то за ним зловеще каркнул ворон, и этот звук эхом отозвался в звонком ноябрьском воздухе, словно знаменосец судьбы.

— Не сглазь меня. Я не могу ничего обещать. С такой профессией никогда не знаешь, когда закончишь свои дни в какой-нибудь канаве, словно мусор.

Он подумал об Айре Хьюзе, который ушел в бой целым, а вернулся со сквозной дырой в груди – об Айре Хьюзе, который никогда больше не будет драться или дразнить младшего брата, никогда не увидит еще один рассвет или...

Рой вздрогнул. Это был просчитанный риск. Он знал, когда записывался, что жизнь солдата значила принятие такого шанса. Это того стоило. Солдаты страдали и умирали, чтобы обычные люди могли жить счастливо.

— Но все же, — его губы тронула улыбка, когда к нему вернулось видение будущего, которое вызвало прилив храбрости, — если бы я мог стать одним из камней в основании нашей нации, смог защитить людей своими руками, то был бы счастлив. Потому я и хочу стать государственным алхимиком, но мистер Хоукай так и не научил меня своему секрету... извини. Я, наверное, утомляю тебя своими наивными мечтами.

Рой виновато потер шею. На мгновение он и позабыл, как далеки они стали. Позабыл, что Риза больше не его товарищ по играм и поверенный, и что хотя он и любил ее, она не хотела иметь с ним дела.

— Вовсе нет, — мягко ответила она. — Я думаю, что это прекрасная мечта.

Риза вновь смотрела на надгробие, но на этот раз ее глаза затянула странная дымка. У Роя ушло мгновение, чтобы узнать ее, потому что он не видел ничего такого в глазах старой подруги уже многие годы, даже еще до своего изгнания.

— Мой отец не забрал свой секрет в могилу, — наконец, сказала Риза. — Он сказал, что спрятал их в таком коже, который не разгадает ни один среднестатистический алхимик.

Рой смотрел на нее, приподняв бровь. Он обыскал весь кабинет – так ничего не было! А потом вспомнил последние слова учителя. «Записи... я отдал дочери».
«Дочери».

Они были у Ризы! Она, наверное, спрятала их где-то в доме, где-то, где никто не станет смотреть.

— Так учитель все-таки оставил какие-то секретные записи? — спросил Рой, и нетерпение отразилось в его голосе несмотря на все попытки успокоиться.

— Нет.

Риза вдруг изменилась. Напряглась. Ее плечи приподнялись, а выражение лица стало пустым и скрытным.

— Это не записи, — мрачно пробормотала она. — Он сказал, что не может рисковать работой всей своей жизни, чтобы ее было так просто уничтожить или отдать в плохие руки.

Рой нахмурился.

— Но тогда как же он оставил свое наследие?

Риза, казалось, не слышала его.

— Мистер Мустанг? Эта мечта... могу я доверить вам свою спину, чтобы помочь вам достичь ее? Могу я правда поверить в будущее, где все живут счастливо?

Рой сглотнул.

— Полагаю, что да. Думаю, только если никто не поверить в нее, тогда она станет невозможна.

Риза медленно кивнула.

— Тогда я... я думаю, что вы тот самый. Я обещала отцу, что не допущу, чтобы его исследование попало в плохие руки. Он хотел убедиться, что оно будет использовано во благо, а не воимя зла.

— Он говорил мне то же самое, — признался Рой. — Сказал, что не может передать мне свой секрет, пока я не докажу, что готов. У меня так и не оказалось такого шанса.

— Вы думаете, вы готовы?

Рой кивнул.

— Я попробую быть готовым.

Риза чуть улыбнулась. Это была одна из самых прекрасных вещей, которую Рой только видел. Он уже боялся, что никогда больше не увидит ее улыбку.

— Т-тогда я тоже попробую быть готовой.



Они вернулись домой в полном молчании, но уже не враждебном. Хотя они не могли быть друзьями, у них появилась общая цель. Общая мечта.

Да еще какая прекрасная, думала Риза, открывая дверь и входя внутрь следом за мистером Мустангом. Использовать работу отца в добрых целях, чтобы усилить фундамент Аместриса и защитить невинных – что могло быть более благородным? Риза без всяких сомнений знала, что так все и должно было быть. Так и нужно поступить с доверенным ей секретом.

Знать, что все решено, было великим облегчением. Риза передаст знания мистеру Мустангу, который все равно имел на них права, как ученик ее отца. Тогда он сам решит, что с ними делать, и она может прекратить волноваться. Риза не помнила, сколько ночей с того момента, когда на ее спине появилась татуировка, она провела, мечась и боясь, как она узнает достойного преемника для уникального и потенциально опасного секрета. И что случится, если она выберет не того. Теперь ее вновь ждет покой.

Только оказавшись у лестницы и увидев нетерпение на лице мистера Мустанга, Риза поняла, на что подписалась.

— Где они спрятаны?

Возможно, глаза мистера Мустанга блестели от энтузиазма, но Ризе это напомнило выражение лица отца, когда он работал над исследованием: маниакальное усердие, которое чем-то походило на безумие. Риза невольно вздрогнула.

— Я... мы... мы должны подняться наверх, — пролепетала она, съежившись и обнимая себя руками. Через все ее тело прошла волна стыда.

Мистер Мустанг, казалось, не заметил. Он кивнул и галантным жестом попросил ее показывать дорогу. Риза была так взволнована, что забыла о скрипучей ступеньке, и когда та огласила коридор грохотом, едва не упала назад – но ее поддержали сильные руки. Она пробормотала скомканную благодарность и поспешила в свою комнату. Оглянувшись, Риза покраснела. Мистер Мустанг вошел следом.

— Ты сказала, это не записи. Рисунок? Учитель все время рисовал эти странные наброски.

— Это... это вроде рисунка, — Риза начала расстегивать пуговицы на кофте, но уже на третьей ее пальцы так затряслись, что она не смогла продолжить.

— Риза? — мягко позвал мистер Мустанг. Нежно. — Что-то не так?

Она резко вдохнула.

— Он не на бумаге, — выдавила Риза, закрывая лицо руками.

Она не хотела! Не хотела вновь показывать свое тело мужчине! Это того не стоило, не стоило.

— Что ты имеешь в виду? Риза, что не так? Где он?

Риза не могла ответить. Не могла признаться в том, что случилось. Не могла найти слов, чтобы описать, что с ней сделали. Она как можно быстрее сняла кофту и уронила ее на пол – запястье ослабло. Когда Риза начала расстегивать белую блузку, мистер Мустанг заволновался.

— Риза, что ты делаешь? — крикнул он.

Она услышала, как он задержал дыхание, когда блузка упала на пол. Риза закрыла грудь руками и прикрыла веки. Горькое чувство обиды затопило ее.



Он не оставил записей. Не использовал бумагу. Он использовал ее.

Рой онемело уставился на худую спину перед собой: белая кожа была покрыта ровными черными линиями. Словно кто-то опустил кисть в чернила и нарисовал замысловатый трансмутационный круг на молочно-белом холсте – но Рой знал правду. Это была татуировка, невероятная вещь, которую не могли стереть ни время, ни природа. Он знал, что видел, но почему-то не мог принять это. Татуировка. На спине Ризы. На всей ее спине.

Рой любил своего учителя. Уважал его, доверял ему и жаждал быть достойным его идеалов. Глядя на шедевр мистера Хоукая, Рой чувствовал, как вся эта любовь, уважение и доверие горько таяли.

Она была его дочерью. Что правда то правда, мистер Хоукай никогда особо ей не интересовался, не выказывал симпатии, в которой она нуждалась, или внимания, которого заслуживала. Никогда не предпринимал ничего, чтобы быть внимательным к ней и не ставил ее выше всего, как должен был. Но несмотря на это, Рой никогда бы не подумал, что учитель мог опуститься до такого.

— Ты... он... ты согласилась на это сама? — выдавил он; ужас сковал его горло, и слова вышли хриплыми и напряженными.

Риза едва-едва кивнула. Рой не видел ее лица, но ее спина напряглась под линиями татуировки. Ее руки закрывали грудь так хорошо, как только могли. Он не знал, что делать. Татуировка явно была шифром: в центре находился обычный трансмутационный круг, а остальное – должно быть, инструкции по использованию. Но это не инструкции в книги. Это инструкции на человеческой спине. На спине Ризы.

Дрожь прокатилась по телу подруги.

— О-он сказал, это шифр. П-превосходный шифр.

Рой вдруг отмер, снял с себя пиджак и закрыл им Ризу спереди, предоставляя ей что-то, чем можно было закрыться. Пискнув то ли от страха, то ли от благодарности, она прижала пиджак к груди. Рой отступил на шаг, ошарашенно глядя на мерзкую татуировку на спине Ризы.

Трансмутационный круг с саламандрой поддерживался двумя змиями. Геометрические формы венчали круг, и все это окружали строки на латыни. Рою казалось, что он уже где-то видел это – но не мог вспомнить, где. Он вгляделся в первые слова наверху картинки.

Его вдруг замутило. Желудок сжался, а руки вспотели.

— Из-звини, — выдавил он и выбежал из комнаты в ванную, захлопнув за собой дверь.

Рой вовремя успел бухнуться на колени, прежде чем ужас, отвращение и неверие взяли верх, и его стошнило в туалет.

Когда все прошло, Рой качнулся назад и вытер рот тыльной стороной ладони. Он попытался закрыть глаза – не помогло. Картинка была выжжена на внутренней стороне век: полураздетая Риза, дрожащая от страха и стыда. И ее спина, исковерканная рукой отца. Первые строки жуткий татуировки гласили: «Confutatis maledictis flammis acribus addictis, voca sua cum benedictus».

«Когда проклятые повержены и преданы пламени скорби, найди ее среди блаженных».

Глава 79: Что вы оставляете позади

— Разве вы не хотите изучить ее? — тихо спросила Риза.

Рой сидел за столом, глядя на холодную печь. Он поднял голову, услышав ее слова.

— Что? А. Это... твою... ну...

Слова застревали в горле. У нее было озадаченное, тревожное и слегка обиженное выражение лица. Его желудок вновь скрутило. Она обнажила свое тело перед ним с такой доблестью, которую никто в ее возрасте не должен выказывать, и что он сделал? Убежал. У него не хватило смелости даже взглянуть на то, что учитель – человек, которого Рой боготворил и любил как отца – сделал со своим единственным ребенком.

Вот и сейчас он отвернулся, пристально глядя на печь.

— Я не готов, — пробормотал Рой с оттенком стыда в голосе.

Риза шагнула к нему.

— Мистер Мустанг? Вы сказали, что хотите использовать свою алхимию во благо людей. Р-разве секрет моего отца не поможет вам в этом?

— Они наверняка помогут мне стать государственным алхимиком. Но я не могу... — он беспомощно покачал головой. — Я не могу.

— Я понимаю, — Риза еще больше съежилась. — Простите.

— За что? — испуганно посмотрел на нее Рой. — Риза, это не твоя ошибка. Он... он никогда не должен был делать этого с тобой.

В ее глазах вдруг блеснули слезы, а нижняя губа дрогнула. Но Риза закусила ее и отвернулась. Хотя она явно не хотела этого, но татуировка проступила сквозь тонкую ткань блузки. Рой вздрогнул от разочарования.

— Его н-нужно было сохранить, — прошептала Риза, словно повторяя наизусть заученный урок, который помог ей пройти сквозь тяжкое испытание. — Оно мощное. И опасное. Я должна сохранить его для отца.

— Это он тебе сказал?

— Это правда. Его нужно передать хорошему человеку. Я, — она помедлила, а потом продолжила так тихо, что ее едва было слышно: — я думаю, что вы и есть хороший человек, мистер Мустанг.

Тихое смирение сломило остатки самообладания Роя. Он закрыл лицо руками, надевая другую маску, когда эмоциональная сломалась. Рой крепко зажмурился, удерживая слезы, пока напряжение и горе последних дней грохотали в его ушах. Напряжение, горе – и вина. Он не сумел защитить ее. Не сумел. Он никогда не должен был уходить из дома. Своим подчинением приказам учителя Рой оставил подругу в его распоряжении. А теперь она была осквернена, отмечена отцовской развращенностью и трусостью бывшего друга по играм. Рой стал соучастником страшного преступления, и изучить татуировку теперь значило бы предать все, что он сделал для нее. Это окончательно сделает его виновным в преступлении против ее личности и чести.

Нежная рука коснулась его рукава, отпрянула, а потом схватила его за руку.

— Не надо, — попросила Риза. — Мне было почти не больно.

Словно боль от татуировки была самым главным. Рой медленно покачал головой, все так же скрывая лицо. Повисла длинная тишина. Наконец, Риза выпустила его.

— А как же ваша мечта? Вы хотите нести добро, изменить страну и защитить людей. Вы же не обираетесь сдаться, только потому что... только потому что то, что вам нужно, на моей спине?

Рой резко поднял голову, позабыв про текущие по щекам слезы.

— Почему он не мог просто записать чертово исследование?

Риза отпрянула, ошеломленная его резким тоном. Страх в ее глазах испугал и наказал Роя. Он знал, это была реакция не на сами слова, а на тон. Точно так же на нее кричал и мистер Хоукай. Рой поднес руку ко рту.

— Риза... Прости меня...

Она закрыла глаза и кивнула.

— В-вы не можете сдаться. Так нельзя.

Риза склонила голову, и по ее телу прокатилась волна дрожи. Потом она подняла взгляд, приковав его к месту.

— Пожалуйста, мистер Мустанг. Вы не можете сдаться.

В этот момент Рой понял, что, возможно, его возвышенные амбиции – не просто наивные мечты. Это был способ придать значение всем страданиям и лишениям, которые он знал маленьким ребенком, и стрессам и злу последних двух лет. Чем еще могли быть эти стремления, кроме твердого и слегка самоуверенного желания сделать так, чтобы никому не пришлось пройти через то же самое? И если достижение этих целей наполнит его муки смыслом – разве не может того же произойти и с Ризой? Он не мог представить ту боль, через которую она прошла, да еще и по вине отца, когда он наносил ей эту татуировку. Возможно, если доверенные ей знания использовать во благо, это смягчит горечь воспоминаний.

— Ты права, — тихо ответил Рой. — Я не могу.

Губы Ризы сложились в улыбку, и она согласно кивнула.



Отпуск мистера Мустанга подходил к концу, и поскольку путешествие до Централа занимала два дня, ему нужно было уезжать уже следующим утром. Вечером, покончив с экономным ужином и вымыв тарелки, Риза разлила чай по чашкам и села напротив мистера Мустанга.

— Решено тогда? Вы попытаетесь расшифровать... код?

Он тихо вздохнул.

— Я не могу. Мне нужно быть в Централе к понедельнику.

— Я могу пойти с вами, — затаив дыхание, предложила Риза. Эта мысль пришла к ней днем, и с тех пор она все искала случая озвучить ее. — Мне будет проще найти работу в большом городе. Я могу какое-то время пожить в Централе, а вы бы могли... могли изучать ее, когда у вас будет время.

Мистер Мустанг фыркнул, а потом напрягся.

— Ты бы сделала это? Поехала бы в Централ ради меня?

Риза закусила губу. Еще на кладбище она поняла, что может доверять ему. Странным образом решающим моментом стало то мгновение, когда мистер Мустанг протянул ей свою карточку и не стал запрещать жить своей жизнью. Это настолько отличалось от всего, что делал отец: он пытался контролировать ее, властвовать над ней и использовать ее, тогда как мистер Мустанг давал ей свободу. Свободу над собственной жизнью. Это было неожиданное открытие, которые успокоило истерзанное сердце Ризы: она все-таки могла ему доверять.

Он заботился о ней и уважал ее достаточно, чтобы отпустить, но правда была в том, что Ризе этого не хотелось. Да, она жаждала покинуть этот ненавистный дом и город, в котором ее преследовали осуждение и слухи вместе с несчастливыми воспоминаниями последних лет, но Риза не была готова жить в одиночку. Конечно, для нее нашлась бы работа, ведь она умна и хорошо образована, а с работой пришли бы деньги на еду и жилье – но ее пугала перспектива остаться одной. Жить в том же городе, что и мистер Мустанг, значило чувствовать себя в безопасности. Общение с ним поможет ей восстановить хрупкое чувство собственного достоинства.

— Если вы хотите, — прошептала Риза, ожидая ответа.

Эта... вещь, которую ему нужно было изучить (мысли о том, что это татуировка, лишний раз напоминали ей об оскверненном некрасивом теле) служила идеальным прикрытием, чтобы последовать за ним, как ей и хотелось. По крайней мере какое-то время они будут вместе.

— Я-я был бы рад, Риза. Я не смогу поселить тебя в кампусе, но мы можем найти тебе комнату – хорошую комнату – в городе. Я... мы найдем способ добыть денег на еду и жилье. И...

В дверь постучали.

Риза и мистер Мустанг переглянулись. Вопрос был прост: кому они могли понадобиться?

— Мне... — мистер Мустанг сделал неопределенный жест.

Риза покачала головой.

— Н-нет, это... это мой дом, хотя бы на какое-то время.

Она нервно пересекла кухню и вышла на веранду. Взяв себя в руки, Риза отперла и открыла дверь.

Высокий добрый человек в коричневом костюме стоял на пороге, держа подмышкой папку из красновато-коричневого картона. У Ризы ушло пару мгновений на то, чтобы понять, что рука у гостя была всего одна.

— Мистер Ранье? — ее голос дрогнул от удивления.

Ее бывший учитель чуть грустно улыбнулся.

— Здравствуйте, Риза. Как поживаете?

В его голосе звучала неподдельная озабоченность, и Риза нехотя улыбнулась.

— Я в порядке, спасибо.

Повисла тишина.

— Могу я войти? — наконец, произнес мистер Ранье.

— Ой! — Риза выпрямилась, ошеломленная просьбой и испуганная, что теперь он примет ее за плохую хозяйку. — Пожалуйста, проходите. Хотите чаю?

— Не отказался бы, спасибо, — мистер Ранье последовал за ней до кухни и остановился, увидев мистера Мустанга в его безупречной униформе. — Вот это дела. Что это у нас тут?

Глаза мистера Мустанга расширились, и он вскочил на ноги, салютуя.

— Сэр!

— Вольно, мистер, — засмеялся мистер Ранье. — Я больше не капитан.

— Нет, сэр, — мистер Мустанг робко опустил руку. — Я... Я рад вас видеть, сэр.

— И я вас. Риза, — мистер Ранье повернулся к ней, его лицо светилось сочувствием. — Мне жаль слышать о вашей утрате. Вы такая смелая, я горжусь вами.

Он шагнул к ней, словно собирался обнять.

Риза отпрянула, напуганная видом человека, которого не видела многие годы. Увидев ее сомнения, мистер Ранье встал как вкопанный.

— Я думал принести вам цветы – они считаются традиционным проявлением сочувствия. Однако у меня нашлось кое-что, что будет вам полезнее в будущем, — он улыбнулся и протянул ей папку.

Риза аккуратно ее открыла: внутри оказался кусок тяжелого пергамента с ее именем и...

Она подняла изумленный взгляд на мистера Ранье.

— Это... это же...

— Я понимаю, что это очень необычно, особенно в случае, если вы не сдавали выпускной экзамен, но вы лучшая студентка, какая у меня когда-либо была, и вы так старались. Было бы жалко, если бы вы не выпустились только потому что ваш отец... только потому что вам пришлось так неожиданно покинуть школу. Это настоящий диплом, — добавил мистер Ранье, — зарегистрированный государством. Он лежит у меня уже не первый месяц, признаюсь, мне просто не хватало смелости принести его. Надеюсь, вы меня простите?

— Я... — Риза не знала, что сказать.

Она смотрела на свое имя, написанное красивым курсивом. Эта бумажка обладала странной властью. Она подтверждала, что Риза была достаточно умной – такой же, как и шестнадцатилетняя девушка. Подтверждала, что у нее есть хорошее образование, и что она может с легкостью выполнить любое задание. Это значило, что у нее получится найти работу и, к тому же, хорошую. Это значило, ей удастся выжить.

— Я слышал о доме, — мягко пробормотал мистер Ранье. — Куда вы поедете?

— В Централ.

На мгновение Риза удивилась глубокому звучанию своего голоса, а потом поняла, что они ответили одновременно с мистером Мустангом. Тепло заполнило ее грудь. Он хотел, чтобы они поехали вместе, правда хотел.

— Итак, вы поступили в Национальную Академию, — заметил мистер Ранье, и мистер Мустанг скромно кивнул. — Отлично! У вас там семья, Риза?

Она едва не сказала, что нет, но мистер Мустанг успел первым:

— Отец ее мамы, сэр. Он бригадир. Я прослежу, чтобы она добралась до него в сохранности.

— Но я... — начала было Риза, но встретилась взглядом с мистером Мустангом и поняла его намерение. Он не собирался заставлять ее жить с дедушкой – всего лишь защищался перед взрослым. Если бы мистер Ранье прознал, что Риза собирается жить одна, то наверняка посчитал бы делом чести вмешаться. Он даже мог бы сдать ее властям. — Да. Он бригадир.

— Я рад. Надеюсь, он хорошо о вас позаботится, вы этого заслуживаете.

Горло Ризы сжалось. Это было прощание. У нее не было шанса попрощаться с ним как следует прежде.

— С-спасибо вам за все.

— Не благодарите меня. Ум ученика – не заслуга учителя, вы делали вашу работу, и у вас ваш собственный острый ум. Гордитесь им.

— Ну... спасибо вам за диплом тогда. Он мне пригодится.

Мистер Ранье кивнул, словно знал ее замысел.

— Вы заслужили его. И Риза! — он достал из кармана помятый конверт. — Я все еще лелею мечту, что вы пойдете в университет и надеюсь, что вы тоже. Вот вам небольшая помощь. Там немного, но это все, что я мог взять из школьного бюджета.

Риза открыла конверт и покачала головой.

— Я не могу принять это. Вы очень добры, но мне не нужна благотворительность.

— Это не благотворительность, это грант на обучение. Там всего тысяча сен, но это только начало. Вы знаете, что такое грант на обучение, Риза?

Она стыдливо помотала головой. Мистер Мустанг улыбнулся.

— Это деньги, которые выдаются на обучение. Вроде приза.

— Приза... — эхом отозвалась Риза, перебирая пальцами банкноты.

Она не могла отделаться от маленького тщеславного голоска. Она выиграла приз, она умная девочка. Она могла использовать его, чтобы заплатить за обучение, если захочет. Могла бы даже пойти в университет. У нее был школьный диплом, а отец больше не мог остановить ее. Возможно, ей удастся добиться чего-то в один прекрасный день.



Рой купил себе обратный билет, еще когда уезжал из Централа. Найти деньги на билет Ризе было сложнее. Она предложила заплатить из своего учебного гранта, но это, естественно, даже не обсуждалось. Ей и так придется тяжко, когда они доберутся до Централа, и Рою не хотелось тратить ее деньги на билет.

В конце концов он собрал несколько вещей из дома – лампу, пару картин и две или три книжки, которые выглядели внушительнее, чем были на самом деле, и отнес их к городскому ростовщику. Им удалось выручить всего триста восемьдесят сен, но поскольку Ризе еще не исполнилось четырнадцать, а Рою полагалась скидка для военных, этого хватило. Следующим днем они сели на ночной поезд до Восточного города, где они пересядут на экспресс до Централа. Поставив ящики с текстами по алхимии в багажном вагоне, они как могли устроились в вагоне третьего класса.

Долгое время Риза сидела, молча читая книгу по истории. Около десяти вечера она отложила ее и сложила руки на коленях.

— Все будет хорошо, — тихо сказал Рой. Ему хотелось добавить, что он о ней позаботится, но слова застряли в горле.

— Если не будет, то я все равно справлюсь.

Она была такой храброй, такой сильной – и всего лишь тринадцатилетней. Сердце Роя больно сжималось. Она не должна была так быстро вырасти.

— Если хочешь прилечь, я послежу за тобой, — застенчиво предложил он.

— Спасибо, но я не ус... — Риза широко зевнула и с досадой согласилась: — Ладно, я немножко устала.

Рой снял пальто и пиджак. Сложив последний на скамейку напротив, прямо у стены, он протянул Ризе пальто.

— Вместо одеяла.

Она кивнула, приняв тяжелую шерстяную одежду.

— Мистер Мустанг, вы думаете... вы думаете, я просто бегу?

Рой обдумал вопрос. Риза оставляла позади свое детство: парочку хороших воспоминаний, но больше плохих, некоторых друзей, но больше врагов, немножко смеха, но больше слез. Ее выгнали из дома налогосборщики, и отдалила от соседей отцовская мизантропия. Для нее в Хамнере больше ничего не осталось. Что ей оставалось, кроме как искать новой жизни где-нибудь еще? Это была необходимость, а не трусость.

— Нет. Ты не убегаешь. Это... приключение.

Она кивнула, словно поняла.

— А дом...

— Да?

— Я в-всегда хотела починить эту глупую ступеньку, — ее голос слегка дрогнул. — А теперь я никогда этого не сделаю.

Рой задумался, не зная, что ответить. В глазах подруги стояли слезы, и ему хотелось утешить ее, но он не мог. Они едва знали друг друга теперь, и у него не нашлось слов утешения для нее.

Риза взяла себя в руки прямо на его глазах.

— Полагаю, это больше не моя проблема, — твердо сказала она. — Я хотела бы немного поспать, мистер Мустанг, если вы не возражаете?

— Ничуть, — хрипло ответил он.

— Спасибо, сэр.

Риза легла на твердую скамью, подложив под золотистые волосы темно-синий пиджак, и накрылась пальто, так что лицо спряталось за воротом.

Рой наблюдал, как ее дыхание замедлилось и углубилось, а ее хватка ослабла. Тоненькие морщины тревоги у уголков рта разгладились, стоило ей уснуть. Ему хотелось погладить ее по голове, но он не мог этого сделать, точно так же, как не мог утешить ее. Рой сложил руки на груди, не сводя взгляда с Ризы. Он отчаянно надеялся, что они смогут устроится в Централе. Откуда возьмутся деньги – это вопрос. Некоторым кадетам, особенно из семей, разрешалось подрабатывать в свободное время. Может, у него тоже получится получить такое разрешение. А если Ризе и впрямь удастся найти работу, как она думала – но что могла делать тринадцатилетняя девочка, даже с дипломом, в большом городе вроде Централа? Возможно, Маэс мог помочь – но нет. У Маэса были свои проблемы, с мертвый Айрой и больным Беном. Успеет ли друг вернуться в академию вовремя или не сможет оставить семью в такой тяжелой ситуации?

Было странно понимать, как они выросли и изменились. Маэс Хьюз – некогда беспечный цыганский мальчишка, торговавший стеклянными шариками в школьном дворе, подружился с маленьким изгоем, отвергнутым и одноклассниками, и старшеклассниками. Теперь он ветеран войны, солдат-карьерист, чей брат и товарищ пал в бою. Рой Мустанг – бывший нищий сирота, жаждущий любви, которую ему смог дать только другой ребенок. Теперь – молодой кадет на пути к карьере офицера и, возможно, государственного алхимика. Риза Хоукай – когда-то жизнерадостная девочка, смеявшаяся, любившая и жившая так весело и несдержанно. Теперь она превратилась в мрачную девушку, ожесточенную горем и лишениями. Девушку, которую предал и унизил единственный человек, который должен был защищать ее ценой своей жизни.

Что бы ни лежало впереди, какие бы препятствия, горя или радости ни ждали их, одно было точно. Ничто не будет таким, как прежде. Как бы ему ни хотелось вернуться в прежние времена, Рой знал, что этого никогда не случится.

Они больше не дети.