Глава 1. Пункт назначенияВ пункт назначения Гарри аппарировал до рассвета, ровно за час до того, как беспощадное солнце показалось из-за далекой гряды гор и окатило жаром растянувшиеся на склонах долины пшеничные нивы и виноградники. В этой проклятой местности зной воцарялся с восьми утра и отступал только после заката. К полудню же земля раскалялась так, что над вспаханными полями и верхушками плешивеньких оливковых рощ поднималось дрожащее жгучее марево, от которого у Гарри перехватывало дыхание и то и дело трескались пересохшие губы.
Отыскав глазами темные контуры дома, Гарри подошел к растущему неподалеку дереву, присел под ним прямо на голую землю и принялся ждать.
По-хорошему, конечно, не следовало прибывать сюда так рано. Но он ничего не мог с собой поделать. О том, чтобы уснуть, и речи не шло, но и провести ночь в квартире не получилось: метался из угла в угол, прокручивал в уме тысячи вариантов развития событий и вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Когда четыре года назад он брался за это дело, Рон вопреки ожиданиям категорически отказался помогать. Молча выслушал его взволнованную речь, отвёл глаза, а когда Гарри выложил самые неоспоримые доказательства, лишь устало и даже слегка раздраженно произнес:
— Она умерла. Мы сами все видели. — И в его голосе была такая железная уверенность, что Гарри захотелось изо всех сил вмазать лучшему другу по веснушчатой скуле.
— Что ты видел? Что? — Рон скривился, словно его все-таки ударили, но Гарри не отступал. — Одежду в крови? Месиво? Да это вообще мог быть не человек!
Последние слова он почти прокричал, за что много позже ругал себя. Рон смотрел на него с жалостью, как на сумасшедшего, и, кажется, мечтал, чтобы Гарри быстрее ушел. Ну да Мерлин с ним. Впрочем, Рон тогда был весьма недалек от истины: Гарри действительно балансировал на грани. Ведь догадка о том, что же произошло с Гермионой во время битвы за Хогвартс, осенила его не сразу — отнюдь! За этим стояли месяцы скрупулезной работы с обрывками воспоминаний — своих и чужих, — которые он бережно собрал в мыслеслив и просматривал в поисках ответа. Безостановочно. По кругу.
Ответ долго не давался в руки: едва вселив надежду, то и дело ускользал, оставляя взамен разочарование, переходящее в бессильный гнев. Но Гарри не сдавался. Просто не мог, после того, как выжил еще раз…
То, что мракоборцы нашли после боя под обломками южной башни и принесли в Большой зал в мокрой от крови простыне, решено было назвать останками Гермионы Грейнджер — клочья одежды и фрагменты тела опознали все выжившие гриффиндорцы и Уизли, включая рыдающую, едва стоящую на ногах Молли. Гарри тоже тогда присоединился к ним, ведь не поверить своим глазам было чрезвычайно трудно: палочка, волосы, до боли знакомый, чудом уцелевший рукав джинсовой куртки да почерневший расплавленный замок наручных часов — спорить было глупо. Проделанный позже анализ ДНК биоматериала, как деликатно выразились лаборанты Мунго, подтвердил общее предположение, и Гермиону Грейнджер официально внесли в список погибших при героической обороне Хогвартса.
Уже потом Кингсли предположил, что это было проклятие внутриутробного волнового взрыва, известное в учебных пособиях по ЗОТИ как «поцелуй Годелевы Злобной» — редкое, филигранное в исполнении темное заклинание, разрывающее жертву изнутри. И если это действительно было оно, то Гермиона погибла мгновенно, не ощутив боли. Гарри впоследствии много размышлял на эту тему, внушая себе, что Гермиона не успела испугаться, прежде чем какая-то мразь отправила ее на тот свет.
Самыми последними воспоминания о ней отдали Флер и пятикурсница со Слизерина: в обоих Гермиона, взволнованная и решительная, бежала через холл в сторону южной башни. Он сам туда ее и отправил, чтобы уберечь — отослать подальше от самой страшной точки сражения… Отослал на свою голову. До ниши, в которой был якобы спрятан тайный артефакт Дамблдора, она не добежала метров двадцать. Палочку и обрывки одежды нашли под обгоревшей портретной рамой на полу. Следственная группа решила, что Гермиона неожиданно вышла прямо на пожирателей, не успела среагировать, а те били на поражение. Все, вероятно, произошло очень быстро, и ее вряд ли узнали, иначе обязательно взяли бы в заложницы или использовали как живой щит и уж точно попытались бы забрать палочку. На ее месте мог оказаться любой, кому не посчастливилось искать укрытия в этой части замка. Любой из нескольких сотен, а оказалась именно она.
Версия мракоборцев была безупречна и безжалостна, как вектор идеальной Авады. Она предлагала вполне правдоподобную картину произошедшего, безапелляционно оттесняла Гермиону из мира живых за ребро аккуратного прямоугольника могильной плиты и… совершенно не учитывала один факт. Тот, о котором знал только Гарри и который в итоге стал отправной точкой его сомнений, переросших в масштабное расследование с неожиданной развязкой.
Решение отправить Гермиону подальше от себя во время главного сражения пришло в одну из ночей, когда они вместе скитались в поисках последнего крестража. Гарри испытывал дикое чувство вины, наблюдая, как она, измученная, спит в продуваемой насквозь палатке, поджав под голову изрезанную руку. Было очень стыдно, что он не может ни отпустить ее, ни толком защитить. Хотя, что уж там — это скорее ему была нужна ее защита. Разрываясь от благодарности и жалости, он клялся уберечь ее от грядущих бед, пусть даже ценой собственной жизни. Cобственно, тогда его впервые осенила идея спрятать в Хогвартсе портключ.
План был непрост. Во-первых, портключ надо было изготовить. Во-вторых, каким-то немыслимым образом доставить в школу и спрятать в надежном месте. Ну и в-третьих, сделать практически невозможное — уговорить Гермиону в нужный момент уйти. С первыми двумя задачами он с трудом, но справился, зачаровав жестяную коробку из-под чая и сунув ее на бегу за пыльную портьеру в южной башне. А вот над отвлекающей легендой пришлось поработать: выдумать по-настоящему достоверный предлог, чтобы Гермиона ни в коем случае не заподозрила лжи. Портал должен был перебросить ее в Бат, на другую сторону Британии, — как можно дальше от него самого и тех, кто будет пытаться его убить.
Авторитет Дамблдора не подвел — Гермиона с легкостью поверила в рассказ о тайном оружии, неком сильном артефакте, который якобы специально для них спрятал погибший директор на случай крайней опасности. Гарри благоразумно преподнес ей эту утку еще в палатке, так что расчет сработал безотказно: Гермиона не задавала лишних вопросов и решительно умчалась на задание, свято веря в исключительность своей миссии.
Гарри же не был уверен ни в чем. Тогда ему просто хотелось выжить, но в реальности он готовился к худшему. Мысли о встрече с Волдемортом будили в его душе тоскливое гнетущее предчувствие: страх запускал ледяную руку под самое сердце. И лишь осознание того, что он сможет спасти ее, пусть даже против воли, хоть как-то поддерживало силы. Возможно, только ради этого он не поддался панике, не впал в уныние. Тайный замысел дал ему силы держаться до конца. Кто же мог подумать, что судьба вырулит в самый неожиданный поворот и обманет самые смелые ожидания его врагов, как, впрочем, и друзей? Что он, неубиваемый Гарри, вопреки всему снова выживет, а Гермиона — попадет в жернова одной из тысяч несчастливых случайностей и погибнет? Такое даже Трелони бы не привиделось.
До портключа Гермиона не добралась — это факт. Он сам проверил тайник и нашел коробку на положенном месте за портьерой. Пожалуй, именно тогда до него начало доходить, что Гермиона ушла безвозвратно. До того, как он увидел нетронутый портключ своими глазами, его сердце все еще жило надеждой на лучшее, но потом обрушилось отчаяние.
Постепенно утекали месяцы, а долгожданное успокоение так и не приходило. Боль не притупилась, а страшное пожирающее ощущение пустоты в груди разрослось до размеров бездонной пропасти, в черноту которой Гарри обреченно шагал каждую ночь, оставаясь один на один со своим горем. С Сириусом все было по-другому: сердце было разорвано в клочья, но все-таки он мог дышать…
Окружающие восприняли его депрессию как должное — все же их с Гермионой столько всего связывало. И только Джинни открыто игнорировала его добровольное затворничество. Она, конечно, рассчитывала на иной поворот событий и даже пыталась открыто бунтовать, но тут аккуратно вмешалась Молли, и раздражающие ванильно-карамельные попытки вернуть его «к нормальной жизни» (слава богу!) сошли на нет.
Джинни сбавила обороты, но от идеи-фикс стать миссис Поттер явно не отказывалась. Раз в неделю, как по расписанию, она появлялась в его доме с коробкой домашней выпечки в руках и выражением неподдельной тревоги на лице. Это делалось по двум причинам: во-первых, чтобы напомнить о своей готовности в любую минуту закрыть собой зияющую рану в его душе, а во-вторых, чтобы проверить, не завелся ли на ее территории кто-то другой, готовый сделать то же самое во имя спасения героя волшебного мира.
Гарри очень тяжело переносил эти визиты. Зовущие, несчастные, по-собачьи преданные взгляды Джинни попусту раздражали. Но хуже всего были продуманно-нейтральные разговоры, в которых намеренно обходились любые упоминания о Гермионе. Джинни очень умело вела эту игру — оставалось только диву даваться. Она рисовала ему в ярких красках прелестный мир, от которого он добровольно отдалялся, замыкаясь в своем горе; пыталась заинтересовать, увлечь за собой. Но Гарри был неприступен — слишком уж усердно Джинни вытесняла образ Гермионы из внушаемой ему картинки счастливого прекрасного далёка. И чем сильнее она давила, тем яростнее вскипал его протест. Собственно, во многом благодаря настырности Джинни, Гарри осознал, что хочет сохранить не только свои, но и чужие воспоминания о Гермионе. Так началась история самого большого в его жизни разоблачения.
Никто не отказал ему, хотя многие за глаза, конечно, осудили, углядев в этом явный признак помешательства. Но Гарри было все равно. Он не поленился обойти всех знакомых, включая учившихся на младших курсах школьников, и собрал огромную базу, на обработку которой ушел целый год. Воспоминания были разные: до осязания четкие и смазанные, обрывочные и детальные, воспоминания-снимки, воспоминания-клипы. Некоторые напоминали документальное маггловское кино — в них разворачивались короткие ёмкие сюжеты из обыденной жизни Гермионы: Гермиона за завтраком, Гермиона в библиотеке, Гермиона на квиддичном матче. Какие-то Гарри за малой ценностью сразу же уничтожил, а иные просматривал часами. К концу года ему удалось разделить их на три большие группы. В первую вошли его собственные, во вторую — неизвестные ему. А в третью — воспоминания о дне, когда Гермиону последний раз видели живой.
Джинни буквально колотило от злости, но на публике удавалось держать себя в руках. Однако Гарри физически чувствовал исходящие от нее волны ненависти, когда кто-то упоминал погибшую подругу. В такие моменты она сильнее висла на его руке, выдавливала из себя что-то вроде: «Такая потеря! Такая потеря!» и тут же пыталась перевести разговор в другое русло. Выглядела Джинни подчеркнуто скромно: пастельные тона, минимум макияжа — сама невинность. Каждый взмах ресниц, каждая поза были призваны показать: вот она я — преданная и понимающая, жду, когда же ты одумаешься и обратишь, наконец, на меня внимание. Казалось, кинь кто-нибудь из окружающих в сторону Гарри Аваду — Джинни мгновенно среагирует и бросится его заслонять.
Но самое страшное, что это разворачивалось под пристальным вниманием всех Уизли, которые усердно делали вид, что ничего не происходит, и держали их под прицелом настороженных глаз. Рвущееся наружу общее негодование «ну какого рожна тебе еще надо?» семейство прилежно прятало за острозубыми оскалами приветливых улыбок. И даже Рон, который поначалу держал честный нейтралитет, сдался и присоединился к клановому осадному выжиданию.
Рон вообще сильно удивил Гарри. И тем, что после случившегося быстрее всех перевернул страницу, начав жить жадно, взахлеб. И тем, что решил пойти в большой спорт. Но больше всего тем, что как-то скоропостижно женился на Лаванде Браун, которая на радостях молниеносно сменила имидж пустышки на образ домашней лапочки, чем невероятно умаслила Молли и до скрежета зубов взбесила Флер и Алисию.
Кстати, Алисия была, пожалуй, единственным человеком из Уизли, от которого Гарри не чувствовал навязчивого вопрошающего внимания. Наоборот, от нее исходило неподдельное сочувствие. И не будь постоянно поблизости Джорджа, Гарри наверняка поговорил бы с ней по душам, но случай никак не представлялся. Стоило ему приблизиться к Алисии, как тут же рядом возникал Джордж, клал ей на плечо свинцовую руку, и живой блеск в глазах девушки пропадал, сменяясь покорной обреченностью. Такая участь ждала бы и Гарри, попади он в распростертые объятия Джинни, но судьба распорядилась иначе. А помог, как всегда, случай.
Просьбу собрать у учеников Хогвартса воспоминания о Гермионе Минерва восприняла негативно, но потом смягчилась и разрешила организовать небольшую встречу со старшекурсниками исключительно на добровольных началах. Никому не сказали, что это нужно для Гарри, в гостиных старосты сделали объявление о том, что в школу прибыл министерский следователь. Пришло семь человек. Пять гриффиндорцев, один пуффендуец и слизеринка отдали воспоминания о дне сражения — неясные, мимолетные и практически незначительные. Поистине ценным оказалось только одно из них.
Патрисия Вилькес, так звали слизеринку, в роковую ночь пыталась покинуть школу вместе с младшекурсниками. Гермиону она видела идущей в сторону входа в южную башню. Второпях на нее налетел мальчишка. Гермиона приостановилась, потерла ушибленную руку и скрылась в коридоре. Вот, собственно, и все. Воспоминание было очень четким, видимо, девушка в тот момент не нашла ничего интереснее и сконцентрировала внимание на случайной сцене столкновения.
Ценность этого воспоминания Гарри оценил много позже, когда упорядочил полученные кусочки по хронологии. Оно оказалось последним из доступных. Предпоследним было воспоминание Флер: Гермиона замечает ее среди толпы и приветственно машет рукой.
Именно эти два эпизода и стали ключом к разгадке. Не сразу, конечно, а спустя долгие месяцы. Сначала появилось странное чувство, которое росло и крепло, стоило Гарри прокрутить в голове сценарий, предложенный мракоборцами. В нем все было логично и гладко. Но с каждым разом тревожный колокольчик на задворках сознания позвякивал громче и громче, заставляя спотыкаться на ровной поверхности официальной версии и мучительно искать невидимый зазор: где-то была нестыковка, что-то они всем миром проморгали. Гарри снова и снова просматривал воспоминания о битве, видел, как Гермиона последний раз шагает в чернильную темноту коридора и чувствовал, как выгибает спину залегший под сердцем звереныш сомнения. Уверенность, что Гермиона там не погибла, была просто мистической.
Разгадка, как водится, была под самым носом. Когда Гарри, наконец, заметил ее, он даже вскрикнул от неожиданности и понесся проверять имеющуюся в его распоряжении копию протокола осмотра личных вещей Гермионы, хоть и помнил содержимое наизусть. Рукав. Палочка. Замок наручных часов.
Гарри хлопнул себя по лбу и заливисто рассмеялся, как это делают одержимые и внезапно сошедшие с ума. Расплавленный замок наручных часов. Часов, которых на Гермионе в тот день не было!
Воспоминания Патрисии и Флер были достаточно четкими, чтобы заметить это. Гермиона высоко оголила левое запястье, потирая ушибленную руку, а когда махала Флер, рукав вообще соскользнул чуть ли не до локтя. Никаких часов там не было.
Гарри долго не мог прийти в себя от внезапного открытия, которое было радостным и волнительным, обнадеживающим и пугающим одновременно. И означало оно только одно: кроме него существовал еще кто-то, кто незримо вел Гермиону в коридор южной башни и кому очень нужно было сделать так, чтобы ее посчитали мертвой.
Рон не оценил новой версии. Сказал, что часы могли быть на другой руке или вовсе в кармане. Остальным же Гарри ничего не сказал. Ему не хотелось делиться своим внезапным счастьем ни с кем. Надежда наполнила его светом и указала путь. У Гарри снова появился стимул жить.
С того дня прошло три года, за которые Гарри постарел на целую вечность. Маленькая улика стала началом большого расследования, которое захватило, вырвало из привычных рамок пространства и времени, целиком и полностью подчинило себе его существование. Три года он шел по следу. Несколько раз заходил в тупик, где еле осязаемая ниточка обрывалась, и душу сковывало отчаяние. Но Гарри не останавливался, и в конце концов благосклонная судьба все-таки вывела его на нужную стезю. Сейчас он стоял у финишной черты, за которой ждала долгожданная награда.
Над синеватой горной грядой поднималось беспощадное желтое солнце. Гарри закрыл глаза и удобнее устроился под деревом. Нужно было еще немного подождать. Ему не хотелось будить ее слишком рано.
Глава 2. У чертыИталию Гарри возненавидел сразу, и дело было не только в жаре. Во время расследования его забрасывало в самые неожиданные уголки Европы, а однажды пришлось провести неделю в Москве в самый разгар зимы! Но даже там ему не было настолько гнусно, как под знойным солнцем Тосканы*, в краю довольства и изобилия. Шагая по мощеным улочкам Лукки*, Гарри с тоской наблюдал, как счастливые, беззаботные люди вокруг едят вкусную еду, любуются старинными зданиями, смеются и шутят. Он сторонился толп восторженных туристов и шарахался от пытавшихся заговорить с ним местных, не в силах простить им праздности: они могли свободно вдыхать доносящийся с полей запах сена; им не нужно было продолжать долгий изнурительный бег; в их жизни никогда не было Гермионы…
Можно было до бесконечности оправдывать себя тем, что он просто устал за три года мытарства ― погоня за химерой не самое легкое занятие в жизни. Но, увы, дело было совсем в другом. Посторонним Гарри не признался бы в своем малодушии и под Круциатусом, но, черт возьми, он бы предпочел найти Гермиону на дне промозглого каменного мешка с кляпом во рту, чем посреди рыночной площади, загорелую и улыбающуюся.
Она шла по залитому солнцем торговому ряду с корзиной в руках, приветливо кивала продавцам, с азартом выбирала разложенные на прилавках фрукты, а Гарри тихо умирал, прижавшись щекой к облупившейся стене городской ратуши. Прохожие косились на него с неодобрением, а он видел только ее, живую и невредимую, проплывающую мимо него, будто в облаке света. Поравнявшись с ним, Гермиона едва скользнула по нему равнодушным, ничего не выражающим взглядом и, не сбавляя шага, устремилась дальше. Не обернувшись, абсолютно его не узнав.
Гарри замутило от подступившей к горлу горечи, и он сполз по стене прямо на тротуар. К чертям летела заученная назубок аврорская инструкция: находились ли на площади сопровождающие, следил ли кто-нибудь за ней или, может быть, уже за ним? Гарри ничего этого не видел ― просто сидел на асфальте, пытаясь унять разливающуюся в груди боль. Пожилая маггла вернула его к реальности, протянув прямо в лицо влажную салфетку:
― Sei malato?*
― Нет, ― выдавил он, борясь с желанием сейчас же дезаппарировать прямо на глазах у зевак.
С трудом поднявшись на ноги, он кое-как доплелся до первого безлюдного переулка и, не заботясь о конспирации, аппарировал на пустынный пляж, где дал выход охватившим его эмоциям. Захлебываясь от обиды и бессильной злобы, он разбивал в кровь кулаки о камни мола. У них украли четыре года, которые могли стать лучшими! А он почти позволил себя обмануть! Почему поддался? Почему так легко поверил? Боль сдавила сердце стальным обручем…
Когда ярость наконец прошла, Гарри обессиленно рухнул на песок и стал глядеть на прибой. Пусть Гермиона его не узнала. Пусть. Пусть даже кому-то удалось на время обвести его вокруг пальца. Главное, он не сдался. Главное, что все-таки нашел ее. А значит, все еще можно будет исправить.
После того, как солнце опустилось за горизонт, Гарри успокоился. Агония сменилась опустошающей апатией, а еще позже пришло великое облегчение. Не сняв обуви, он зашагал по кромке воды, черпая ботинками холодные волны с прибрежной галькой. Он чувствовал прилив сил и настойчивое желание действовать. Гермиона не погибла и была совсем рядом. И теперь он точно знал, что делать дальше.
***
Весь следующий месяц Гарри провел в наблюдении за Гермионой и домом, в котором она жила. И Мерлин тому свидетель, это был самый страшный месяц в его жизни. Четыре недели длились мучительно долго, и за это время Гарри прошел через все: гнев, ярость, панику, отчаяние, презрение, отвращение и даже зависть. Несколько раз он был на грани срыва, и только сумасшедшая сила воли заставляла его не выдать себя раньше времени.
Трижды он бросал свой пост, чтобы вернуться в квартиру на Гриммо и в стельку надраться огневиски: правда, открывшаяся в ходе слежки, резала похлеще любой Сектумсемпры. Осушив увесистую бутыль до дна, Гарри с остервенением крушил гостиную, вымещая на мебели клокочущее в душе бешенство.
В один из подобных вечеров его застала Джинни. То ли он сам забыл запереть дверь, то ли ее открыл напуганный Кикимер ― Гарри не помнил. К тому моменту он был уже достаточно пьян и успел в клочья разнести книжный шкаф и столовый гарнитур. Обалдевшая Джинни так и застыла на пороге с коробкой ненавистного печенья в руках, изумленно разглядывая пол, устланный обрывками книг, и самого Гарри, сидящего на каменном подоконнике к ней спиной. Он, конечно, слышал ее даже через пелену пьяного угара, но не обернулся.
― Гарри? ― ее голос доносился откуда-то издалека, словно со дна исполинской дубовой бочки. ― Что здесь произошло?
Гарри зажмурился и мысленно загадал, чтобы вломившееся в его дом и сознание зло исчезло вместе со своим треклятым печеньем и перекошенным лицом.
― Гарри, ты не пострадал? Все в порядке? ― не унимался голос, в котором отчетливо зазвенели настойчивые рассерженные нотки.
Раздражение поднималось в его душе с беспощадностью океанского цунами. Он вдруг отчетливо понял, как гарантированно избавиться от ее нее. Пьяный смешок сорвался с губ, когда он на секунду представил последствия того, что собрался вытворить. И тут Джинни подписала себе приговор.
― Гарри… Да посмотри же на меня! ― требовательно взвизгнула она, и Гарри явственно почувствовал, как болезненно лопнула натянувшаяся струна, чуть повыше правого виска.
― Пошла вон, ― сказал он бесцветным тоном, но достаточно громко, чтобы его услышали.
Гарри все еще не видел лица Джинни, но в деталях вообразил, как взлетели вверх рыжие брови и сжались в узкую полосу и без того тонкие губы. И это доставило ему прямо-таки садистское удовольствие. Обидеть Джинни показалось ему невероятно забавным. Да что там ― адски смешным!
― Что? ― прошептала она, невольно отступая назад.
― Пошла вон! ― хрипло выкрикнул он, с трудом сдерживая смех, и тут же гулко закашлялся, не рассчитав сил пересушенного алкоголем горла.
Джинни дернулась было к нему на помощь, но Гарри резко вскочил на ноги и свирепо проорал:
― Кому сказано! Вон! ― После чего Джинни мгновенно дезаппарировала, уронив злосчастную коробку на замусоренный ковер.
Когда приступ дикого смеха отступил, Гарри выпил еще полбутылки огневиски и забылся мертвецким сном прямо на ледяном полу.
На следующий день ему было стыдно. Но с повинной в Нору он не пошел, надеясь, что Джинни воспримет его выходку как повод к разрыву. Но не случилось. Уже позже, когда стало ясно, что быстро вернуть Гермиону не получится, он таки попал к Уизли на очередную многолюдную вечеринку. Шел он туда с опаской, боясь реакции рыжего семейства на их ссору, однако, совершенно напрасно: встретили его тепло, с обычным радушием. Джинни без малейшего колебания сделала вид, что ничего не произошло, и с визгом кинулась к нему на шею:
― Ну наконец-то! Тебя так долго не было!
Клан прослезился от умиления и одобрительно заулюлюкал, а Гарри окончательно и бесповоротно понял, что жениться на Джинни его не заставит даже поцелуй дементора.
***
Солнце давно поднялось над долиной и вовсю жарило окрестности фермы, но Гарри так и не сдвинулся с места. Следовало дождаться, пока мимо дома проедут рабочие с близлежащего виноградника. Нельзя было позволить, чтобы план полетел к чертям из-за какой-нибудь случайности. Долго ждать не пришлось: совсем скоро по пыльной дороге промчался старенький фиат менеджера, а за ним, минут через десять, облупившийся автобус с рабочими. На сегодня это было все. Гарри достаточно долго наблюдал за домом и знал, что в следующий раз посторонние появятся здесь только через два дня, а гостей за все время слежки он не видел ни разу. Ферма находилась в уединенном месте в получасе езды от поселка, а вокруг, насколько хватало глаз, простирались ровные ряды ухоженных виноградных посадок, уходивших далеко за холмы с одной стороны, а с другой ― обрывавшихся около узкой речушки с пологими берегами. До ближайших соседей было тоже прилично, их вилла едва виднелась за деревьями на противоположном берегу. Так что помешать ему могло только провидение, а на этот раз, Гарри мог в этом поклясться, оно было на его стороне.
В мыслях он сотню раз проделывал этот путь: отворял калитку, шел по выгоревшей лужайке к крыльцу, стучал в дверь. Казалось, что это будет слишком волнительно, но на деле все оказалось иначе. Его поступь была тверда, а мысли ясны. Сделав глубокий вдох и нащупав для верности спрятанную в карман палочку, он настойчиво постучал.
Дверь открылась, и на пороге возникла Гермиона. У Гарри перехватило дыхание: она стояла рядом ― совсем близко. Слегка располневшая, загорелая, с небрежным пучком на макушке. Правая щека испачкана мукой, в руке испачканная ложка, с которой капало на пол густое тесто.
Гермиона посмотрела на него с удивлением:
― Чем я могу вам помочь? ― вежливая улыбка на ее лице начала таять, а в глазах мелькнула настороженность. Она явно не ожидала увидеть за дверью незнакомца.
― Простите за беспокойство. Это вилла «Янтарная лоза»?
Гермиона утвердительно кивнула, не сводя с него заинтересованного взора. Гарри нервно сглотнул, борясь с желанием прижать ее к себе и аппарировать отсюда на другую часть света, и пусть тогда хоть сам дьявол попробует отнять ее... Но тут в тени коридора послышалось шлепанье босых ног. Рука Гарри машинально потянулась к палочке.
― Гермиона, кто там?
Мгновение показалось вечностью, хоть Гарри и знал, кто именно выйдет на крыльцо из чернильной темноты коридора. Вопрос был только в том, как он поведет себя, увидев на пороге своего дома нежданного гостя. Три, два, один…
― Сэр, вы кого-нибудь ище... ― последний слог застрял в горле Драко Малфоя. Гермиона не повернулась, поэтому не увидела, какой ужас застыл на его лице.
Позднее Гарри долго пересматривал этот момент в мыслесливе. Наслаждался неподдельной паникой, плескавшейся в глазах хорька; видел его агонию, ощущал всепоглощающий страх. Малфой был застигнут врасплох, и Гарри сразу понял, что может спокойно играть свою роль.
― Ну что, ― он одарил онемевшего Драко ослепительной улыбкой, ― даже не обнимешь старого друга?
Малфой метнул в Гарри злобный взгляд, даже не попытавшись изобразить на лице подобие радости. Гермиона изумленно моргнула:
― Так вы знакомы?
Драко кисло улыбнулся и по-хозяйски положил руку ей на талию.
― Это Поттер. Мой давний знакомый.
Малфой, может, и выдавил бы из себя что-нибудь еще, но Гарри не дал ему сориентироваться. Озорно подмигнув Гермионе и не дожидаясь приглашения, он шагнул в дом, нарочито громко приговаривая:
― Ну, старик, на это можно и обидеться! Разве так встречают школьных друзей?
Малфой открыл было рот, но Гарри кинулся к нему и сдавил в крепких объятиях.
― Веди себя приветливее, ― прошипел он Драко в ухо, ― или я сделаю так, что через мгновение здесь будет аврорское подразделение. Слышишь?
И тут же отодвинул его от себя, будто для того, чтобы рассмотреть найденного после долгой разлуки приятеля юных лет. Гермиона взволнованно переводила глаза то на Драко, то на гостя, пытаясь угадать, рад ли Малфой подобной встрече. Она будто чувствовала его душевное смятение, но ее сбивало с толку в доску свойское поведение Гарри, который, балагуря и шутя, уже тащил не сопротивляющегося Драко за руку в их гостиную.
― А я смотрю, ты неплохо обжился, ― присвистнул Гарри, с преувеличенным любопытством оглядывая комнату. ― Все так по-домашнему, со вкусом. И девушка твоя ― красавица.
Гарри вперил взгляд в Гермиону нахальный восхищенный взор, и та залилась румянцем.
― Гермиона моя жена, ― процедил Малфой с вызовом и вернул Гарри взгляд, полный превосходства. К нему вдруг вернулось самообладание, и Гарри буквально почувствовал, как в воздухе разлилось напряжение.
Малфой тем временем подошел к растерянной Гермионе и приобнял за плечи.
― Поттер ― мой старый школьный друг. Настолько старый, что я благополучно забыл о его существовании. ― Он смотрел на Гермиону с такой неприкрытой нежностью, с таким обожанием, что Гарри прикусил язык от внезапно накатившего бешенства. ― Мы действительно учились вместе, и нам есть о чем вспомнить.
Он оглянулся на Гарри, и тому пришлось состроить покаянную физиономию и примирительно развести руками: мол, вот он я, встречайте.
Малфою в свою очередь тоже удалось выдавить вполне натуральную улыбку, после чего он снова обратился к Гермионе:
― Думаю, тебе придется съездить в магазин. Скажешь Себастьяну, пусть даст лучшее, что у него есть. Для такого дорогого гостя угощение должно быть соответствующим, а последнее приличное вино мы с тобой выпили два дня назад.
Гарри поморщился от непрошенного воспоминания. Он видел, при каких именно обстоятельствах была выпита упомянутая Малфоем бутылка, и предпочел бы навсегда вытравить эту картинку из памяти. Как, впрочем, и добрую сотню других, накопленных во время слежки.
А Малфой уже выпроваживал Гермиону в прихожую.
― Пусть это будет красное сухое. И непременно урожая семьдесят девятого. Я знаю, в погребе у него есть пара бутылок.
Гарри прислушался, но так и не разобрал, что она ответила. Щелкнул дверной замок, а еще через минуту раздался звук заведенного мотора: черный автомобиль пронесся мимо окон в сторону шоссе, оставляя за собой густой пыльный шлейф.
Гарри повернулся спиной ко входу в зал и нащупал в кармане волшебную палочку. В доме воцарилась мертвая тишина.
Тоскана* (итал. Toscana, лат. T(h)uscia, Hetruria) — область (регион) Италии. Столица области — Флоренция. Территория — 22,990 км², население — 3 745 786 человек.
Лукка* (итал. Lucca) — город в итальянском регионе Тоскана, на реке Серкио. Административный центр одноимённой провинции. Площадь 185 км². В Лукке проживает 85 984 жителей (2004).
Sei malato?* (ит.) – Ты болен? (Перевела через переводчик Google, перерыла доступные он-лайн словари. Граждане, если кто-нибудь может предложить более достойный вариант – буду благодарна).
Глава 3. Точка невозвратаГарри почувствовал ее спиной, кожей: точка невидимого прицела заплясала между лопаток. Ему не нужно было поворачиваться, чтобы увидеть, как дрожит палочка в руке Малфоя и наливается ненавистью взгляд под белесыми бровями. Он знал это и так. Ощущал каждой клеткой, улавливал необъяснимым, почти животным чутьем, и его собственный внутренний зверь, оскалившись, приготовился к прыжку.
В другой ситуации он, конечно, не стал бы тянуть. Инструкция четко предписывает, как следует вести себя с вооруженным агрессором: усыпляющий бдительность диалог, затем неожиданный выпад и, если повезет, короткий наступательный бой, как правило, на поражение. При наличии заложников игра затягивалась, но, в сущности, шла по тому же сценарию: разговор, молниеносная атака и контрольное парализующее заклинание в область грудной клетки. Алгоритм, проверенный не одним поколением авроров, практически не давал осечек, но сегодня Гарри решил от него отказаться.
Точнее, он бы с радостью оглушил Малфоя чем-нибудь посерьезнее Ступефая и волоком притащил в министерство с мешком на голове. Подонок заслуживал и более крутого обращения, тем более аврорату официально разрешили не церемониться с беглыми Пожирателями. При иных обстоятельствах из этого можно было устроить полноценное шоу с публичным разоблачением и шокирующими откровениями поруганных жертв… Если бы этими жертвами не были Гермиона и он сам.
Время слежки научило Гарри многому и, в первую очередь, терпению. Хотя поначалу намерение убить Малфоя не оставляло его ни на минуту. Этой страшной мечтой он грезил долгое время, пока в один прекрасный момент его не осенило, какой приговор мог стать для Драко настоящей пыткой. И это была далеко не смерть.
Каждый день, проведенный в засаде у «Янтарной лозы», Гарри мысленно приравнял к году соседства с Дурслями. И дело было не столько в ревности… Хотя, что уж там — конечно же, в ней!
Больше всего он возненавидел вечера, хотя и утренние прощания на крыльце давались ему нелегко. Малфой обычно стоял спиной к его маленькому наблюдательному пункту, но зато лицо Гермионы он видел замечательно. До последней веснушки, до каждой непослушной кучеряшки. И то, что читалось на этом родном и таком желанном лице, совсем не радовало Гарри. Ритуал не менялся: Малфой привычным, каким-то очень домашним жестом обхватывал ее талию и шептал что-то на ухо, она же щурилась от удовольствия и подставляла ему для поцелуя пахнущую ромашковым мылом щеку.
То, что мыло было ромашковым, Гарри выяснил, проникнув под мантией-невидимкой в дом, когда хозяева ушли. Это была его первая и единственная самостоятельная вылазка на виллу. Все остальные он делал уже для того, чтобы побыть с Гермионой наедине. Запоминая расположение комнат и особенно места, где скрипят половицы, он оказался в спальне и обомлел: там все просто «дышало» ею. Десятки маленьких деталей, ничего не говорящих посторонним, кричали Гарри, что это пространство принадлежало
ей. Стопка книг с пестрыми закладками у кровати, карандаш с покусанным кончиком на тумбочке, большая щетка для волос на подоконнике, исписанный толстый блокнот, забытый у зеркала — во всем угадывалась
она. Гарри будто резко отбросило на несколько лет назад, в девичью спальню Гриффиндора, и он не сдержал глупой улыбки. Присутствия Малфоя в комнате не наблюдалось, словно он не жил тут вовсе или был стерилен, как лабораторная крыса. В шкафу, конечно, висели его рубашки и прочая одежда, но Гарри решил туда не заглядывать. К реальности его вернула белая шелковая сорочка с кружевами, небрежно брошенная на спинку стула. Гарри увидел ее не сразу, а потом просто не мог не замечать. Женственная и вызывающая — вещица совсем не вязалась с образом
его Гермионы, которую он даже в самых смелых мечтах представлял разве что в школьной пижаме. Эта мысль его смутила и взволновала, и воображение услужливо прокрутило пред внутренним взором совсем другие картинки, от которых прежняя Гермиона покраснела бы до корней волос. Скривившись, словно от зубной боли, Гарри отогнал навязчивый морок, вспомнив, для кого злосчастная сорочка надевалась каждую ночь, и шагнул в ванную. Там густо пахло ромашкой, а самого Малфоя было гораздо больше, чем в спальне. Поэтому Гарри поспешил уйти, чтобы не поддаться искушению и не спустить все его многочисленные туалетные принадлежности в унитаз.
Он вернулся через два дня, когда Малфой отчалил «на работу» и Гермиона осталась одна. В мантии-невидимке Гарри тихо вошел в дом через открытую террасу и удивился, до чего легко ему удалось проникнуть внутрь — Малфой на проверку оказался до глупости беспечен: ни охранных заклинаний, ни отводящих чар, ни даже элементарного сигнального оберега на дверях Гарри так и не обнаружил, хотя обошел территорию виллы несколько раз. Сначала его насторожил этот факт, но позже стало ясно, что хорек окончательно расслабился и потерял бдительность, так как был самонадеянно уверен, что никто не найдет его тайное убежище.
Ничего не подозревающая Гермиона читала в зале: в руках у нее была толстая книга, в которой она время от времени делала какие-то пометки, вдумчиво проговаривая вслух непонятные слова — учила иностранный язык, догадался Гарри. Он тихо присел рядом, борясь со жгучим желанием немедленно разоблачиться, прекратить весь этот кошмар и забрать ее отсюда. В их нормальный прежний мир, за который они оба так долго боролись и который заслужили больше, чем кто бы то ни было. Так прошел час или больше — Гарри не считал минут. Он просто всматривался в любимые черты, с волнением и ревностью отмечая небольшие, но такие важные изменения, которые за время их разлуки превратили Гермиону из симпатичной девочки в ладную, яркую девушку. Она стала более женственной, утонченной… И Гарри было интересно, останутся ли в эти новые, завораживающие черты, после того как он снимет заклятье Малфоя, или же прежняя Гермиона вернется к своему привычному образу. Но, собственно, его устроит любой вариант. Лишь бы скорее, лишь бы только его и больше ничья.
Потом, в отсутствие Малфоя, Гарри ежедневно наведывался к Гермионе. Тихо пристроившись в углу комнаты, он размышлял о том, как лучше развязать затянувшийся узел, а главное, набирался сил к вечеру… Треклятые вечера! Их Гарри ненавидел всем естеством и люто боялся, потому что знал, какую чудовищную пытку ему придется вынести, глядя, как Малфой проживает украденную у него жизнь.
До визитов на «Янтарную лозу» Гарри думал, что хочет большую шумную семью, такую, как он видел у Уизли. Сравнивать ему было разве что с Дурслями, поэтому вполне естественно, что его представления об идеальных отношениях сложились в лучших традициях Норы: орава детей, добродетельная заботливая мать в фартуке, добродушный усталый отец и нескончаемая череда сытных посиделок. Гарри действительно хотел именно этого, ровно до момента, пока не увидел вечера Малфоя и Гермионы. Тихие, уединенные, интимные и безмятежные — они так не походили на те, о которых мечтал он сам. В них не было суеты, звонкого стука опустошенных тарелок, ребячьего визга, шуток и всего того, что прочно вязалось в его сознании со словами «счастливая семейная пара». У них все было по-другому, и Гарри прочно решил, что заберет у Малфоя этот рай.
Совсем скоро Гермиона будет встречать у крыльца
его.
Ему она будет готовить ужин и рассказывать скопившиеся за день новости. С
ним пойдет наблюдать закат, сядет под раскидистое дерево и будет нежно целовать до первых звезд. Гарри
сам донесет ее до дома на руках, чтобы она не промочила ноги в ночной росе, а потом… Потом им не нужен будет никто: ни знакомые, ни друзья, ни даже Рон. А о Малфое она просто не вспомнит. И дело будет не в мощном Обливиэйте, это уж точно. Гермиона сама не захочет этого — вышвырнет из памяти за ненужностью, возненавидит одно упоминание об этой мрази.
Собственно, только поэтому Гарри вытерпел кошмар со слежкой и не сорвался даже в самые тяжелые дни. Однажды наблюдая за ними, бредущими в обнимку по берегу реки, Гарри окончательно убедился, что не сможет увести Гермиону, просто-напросто сняв наложенный Обливиэйт. Точнее, мог и наверняка увел бы, но то, что творилось между нею и Малфоем, явно зашло слишком далеко. Поэтому Гарри решил не рисковать. Заразу надо было вырвать с корнем, не оставив и шанса на рецидив. Гарри не станет уводить ее ни силой, ни уговорами. Гермиона сделает это сама, причем так, что Драко самостоятельно перегрызет себе вены в Азкабане от стыда и тоски. Она выскажет ему свою ненависть и презрение в лицо, а потом оставит сдыхать… А в том, что Малфой сдохнет без нее, можно было не сомневаться.
— Не советую тебе этого делать, Малфой, — произнес наконец Гарри, все еще не оборачиваясь, — Ты же не подумал, что я пришел один?
Зудящая прицельная точка конвульсивно дернулась и скользнула на затылок.
— Если ты выстрелишь, сюда моментально прибудет группа захвата. Поверь мне, я позаботился об этом. А вокруг поместья — антиаппариционное поле. Попробуешь смыться — и ты труп.
Гарри безбожно врал. Перед отправлением сюда, он оставил в аврорате на своем столе папку с подробностями похищения, уликами и доказательствами. Плюс к всему наколдовал кричалку, которая поднимет тревогу в всех кабинетах коллег, если завтра утром он не вернется. На этом меры предосторожности заканчивались.
Малфой все медлил, сам же Гарри намеренно выдерживал паузу, наслаждаясь тем, как Драко тщетно силится бросить в него непростительное. В оглушающей тишине комнаты раздалось мелкое позвякивание — на полках заходила ходуном посуда, а еще через секунду с громким треском взорвалась висящая под потолком лампочка: буря в душе Малфоя вырывалась из-под контроля.
— Что меня выдало, Поттер? — его фамилию тот выплюнул с утроенной гадливостью.
Гарри медленно развернулся и увидел, что палочка Драко все еще нацелена ему в голову.
— Об этом тебе подробно расскажет прокурор в зале суда. А если будешь выкобе…
— Я спрашиваю, что меня выдало?! — желваки под бледными щеками Драко заходили ходуном, а руки заметно подрагивали. И Гарри внезапно поймал себя на мысли, что так уже было однажды. Они уже стояли вот так, нацелив друг на друга палочки, с лютой ненавистью в глазах и твердым намерением биться до последнего. Для полного комплекта не хватало только Снейпа, хотя, пожалуй, даже он сейчас бы их не разнял.
— Не забывайся, Малфой! — огрызнулся он в ответ и резко вскинул свою палочку. Драко дернулся, словно от удара, и плавно шагнул в строну. Гарри двинулся вместе с ним. Они медленно закружили по комнате, держа друг друга на прицеле. Этот извечный, гипнотический танец дуэлянтов, призванный усыпить бдительность противника, Гарри знал назубок. Поэтому был готов, когда Малфой не выдержал и швырнул в него Петрификус Тоталус.
Адреналин выплеснулся в кровь, осев на гортани металлическим холодком. Гарри осклабился:
— Думаешь, можно
вот так? — Инкарцеро, направленное в Малфоя, не долетело совсем чуть-чуть. —
Так просто, взять и безнаказанно влезть в чужую жизнь своими грязными лапами?!
Лицо Драко перекосило, и он снова швырнул заклятье, которое Гарри отразил и продолжил, почти срываясь на крик:
— Думал, что тебя не найдут, да?! Решил, надуешь всех на свете и выйдешь сухим из воды? — еще одно проклятье просвистело в сантиметре от его лица. — А вот черта с два, Малфой! Черта с два!
Гарри сделал резкий выпад и Сектумсемпрой задел Малфою плечо. Тот выматерился, но палочки не опустил.
— Она бы в жизни в твою сторону не посмотрела! Руки бы не подала, слышишь, ты, мразь!!! — ненависть прорвала плотину самообладания, и Гарри уже не мог остановиться. — Как ты в глаза ей будешь смотреть после всего этого?! Считаешь, тебе все дозволено?! Считаешь, что можно, мать твою, надругаться над всеми, влезть к человеку в душу, в голову, в постель и остаться чистеньким?! Да она…
— Ты ничего не знаешь, Поттер!!! Закрой свою пасть! — голос Малфоя взвился до визгливого лая.
— Так давай, расскажи, похвастайся! Как подкараулил ее, как обездвижил, как стер память и про сообщников своих не забудь!
А сообщники точно были, Гарри это знал наверняка. Двое. Первой была Нарцисса — ее Гарри вычислил, просматривая воспоминания допрошенных Пожирателей. Несколько человек (за одним Гарри полгода гонялся по Закарпатью) помнили, как Драко с матерью ускользнули из главного зала и скрылись в тоннеле Южной башни. Имени второго узнать не удалось. В воспоминаниях испуганной третьекурсницы Пуффендуя можно было разглядеть только спину присоединившегося к ним человека. Высокого, облаченного в черное. Вместе они оглушили Гермиону, стерли ей воспоминания и вложили в голову новые. Надо сказать, что это было волшебство высшего пилотажа, гениальная темная магия. Почти искусство. Проделано оно было в крайне быстро, что не могло не поражать. Но главное — это тщательная проработка легенды, которую они внушили Гермионе: она была проработана до мельчайших подробностей. Такое невозможно сотворить ни за час, не за два — волшебник кропотливо ткет подробную, логически выверенную ткань воспоминаний месяцами. Ни Нарцисса, ни тем более Драко не могли придумать ничего похожего. Ас, который помогал им, однозначно был гением своего дела.
— Круцио! — прошипел Малфой, но Гарри снова оказался быстрее. Он отбил проклятье и звонкой Бомбардой сбил стоящий прямо за Малфоем книжный стеллаж. Тот с грохотом повалился, обрушивая на Малфоя груды толстенных томов. Гарри не сдержал издевательского смешка:
— Ну что? Некому прикрыть твой драгоценный зад, а? — волна неистовой ярости стремительно поднималась в его душе, — Давай, дерись, мразь!
— Сам ты мразь! — рявкнул Драко и вперил в него тяжелый, полный ненависти взгляд.
— Не-е-ет уж! Еще какая… Самая настоящая падаль и мразь! Экспеллиармус! — Гарри сделал выпад и чуть не сшиб Малфоя с ног, — а еще ты гадина и конченый ублюдок! Эверте Статум!
Малфоя резко подбросило в воздух и с силой приложило о стену. Палочка вылетела из рук и откатилась под диван.
— Она сама тебе это скажет! В лицо! Слышишь меня, гнида?! — Гарри не сдерживал клокотавшего внутри бешенства. Последние слова он проорал, глядя, как Драко поднимается на ноги. — Она пошлет тебя куда подальше, когда, наконец, сможет увидеть, какая ты на самом деле тварь!
Дальше все произошло слишком быстро. Оправившийся Малфой, даже не пытаясь найти упущенное оружие, с ревом кинулся на него. Недолго думая, Гарри отшвырнул свою палочку и рванулся противнику навстречу. Завязалась рукопашная. Они катались по полу, отчаянно колошматя друг другу бока и спины. Несколько раз Малфой, чудовищно матерясь, сильно заехал Гарри по лицу, но, получив коленом в пах, потерял преимущество и в конце концов оказался прижатым к полу. Не замечая крови, текущей из разбитой губы, Гарри сел на него сверху и что было силы ударил кулаком в челюсть Драко.
— Она… даже не вспомнит…— прохрипел он, тщетно пытаясь восстановить дыхание, — твое… гребаное имя! Она даже…
Фразу он так и не закончил, почувствовав, как что-то холодное уперлось ему в затылок:
— Руки вверх! — голос Гермионы был спокоен и тверд, как дуло того пистолета, что она держала в руках. — Поднимите руки!
Гарри послушался.
— А теперь встаньте! Нет! Медленно!
Гарри бросил презрительный взгляд на Малфоя, который казался не менее перепуганным, чем он сам, и поднялся.
— Отойдите к стене! Живо! — она указала дулом в сторону и, кажется, только теперь увидела, как живописно он отделал Малфоя. — Боже мой, Драко, ты ранен!
Малфой с гримасой страдания на лице простонал в ответ:
— Ты же не должна быть сейчас здесь. Я же послал тебя к Себастьяну!
И тут Гарри сделал прыжок, опередив Малфоя, который угадал его намерение и ринулся к ним, но опоздал на считанные доли секунды. Сбив Гермиону с ног, Гарри вырвал у нее пистолет и выставил дуло вперед.
— Всем оставаться на местах! — рявкнул он и выстрелил в воздух для убедительности.
Гермиона пронзительно закричала, а Малфой схватил ее за руку и оттащил назад. Оба с ужасом смотрели на вальтер, зажатый в его кулаке. Гарри тем временем нашарил на полу свою палочку.
— Ты не сделаешь этого, Поттер! — в глазах бледного как стена Малфоя плескалась животная паника. — Только не сейчас!
Гарри не стал отвечать. Его палочка неумолимо нацелилась на изумленную Гермиону:
— Фините Инкантатем Максима!
